Тройной агент [Джоби Уоррик] (fb2) читать онлайн

- Тройной агент (пер. н. н) (и.с. Иностранная литература, 2013 № 05) 937 Кб, 263с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Джоби Уоррик

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джоби Уоррик Тройной агент Журналистское расследование

Родным и близким павших посвящается.

Война это путь обмана.

Сунь Цзы
От автор:

Курсив в этой книге использован в тех случаях, когда источник информации не ручался за буквальное воспроизведение прямой речи либо передавал слова или мысли, которыми с ним делились участники описанных событий.

Пролог

Афганистан, Хост — 30 декабря 2009 г.


Десятый день команда специалистов ЦРУ ждала, когда же наконец объявится загадочный иорданец. Уныло протащилась середина декабря, потом невесело потянулись праздники, сотрудники дрожали под одеялами, пересказывали друг другу бородатые анекдоты, галлонами цедили из одноразовых стаканчиков дрянной кофе. Считали отдаленные минометные удары, мусолили отчеты о подрывах и слушали гул вертолетов «Сикорски UH-60 блэк хоук», приспособленных для эвакуации раненых. И ждали.

Вот уже из сырости и ветра проступило рождественское утро, а прикомандированные все еще тут. Сидят, отщипывая от присланных из дома праздничных коврижек по кусочку и глядя на керамические фигурки кукольного вертепчика, поставленного кем-то из сотрудников вместо елки. Настало тридцатое число, истекали последние капли уходящего года и десятого дня их совместной вахты, и вот, наконец, пришла весть о том, что иорданский агент объявился. Он уже на подходе, его везут в машине по горам, суровой островерхой цепью окаймляющим северо-западную границу Пакистана. Одетый так, как принято у местных пуштунов плюс темные очки, он мчится, избегая талибов, заставами которых так и обсажено предательское шоссе, ведущее к афганской границе.

До сего дня ни один американский разведчик ни разу его не видел — этого особо ценного информатора, агента по кличке Волк, чье настоящее имя, говорят, знает менее десятка человек; а он такой молодец, такой ловкий двойной агент, что проник прямо в «Аль-Каиду» и посылает оттуда шифрованные донесения, от которых главное здание ЦРУ так озаряется, будто туда влетела шаровая молния. Но в 15.00 по афганскому времени этот Хумам Халиль аль-Балави уже наконец появится из мрака неизвестности, ступив на упрочненный бетон двора секретной базы ЦРУ, известной как «база в Хосте[1]».

Узнав, что он вот-вот прибудет, специалисты забегали, заканчивая приготовления. Недавно присланная новая начальница базы Дженнифер Мэтьюс, всего три месяца назад заступившая на свой первый афганский пост и все последние дни лихорадочно раздумывавшая над деталями ответственного мероприятия, разослала подчиненных проверить видеооборудование, срочно оповестить начальство и еще раз отрепетировать процедуру опроса, который, надо думать, продлится за полночь.

Сама же наблюдала за их работой — нервная, но уверенная в себе шатенка с коротко стриженными и по-деловому приглаженными волосами. В свои сорок пять Мэтьюс была ветераном антитеррора и понимала «Аль-Каиду» с ее сонмами фанатических смертепоклонников так, как, может быть, никто во всем ЦРУ, — во всяком случае, действия «Аль-Каиды» она понимала лучше, чем начинания родительского комитета школы во Фредериксбурге (Виргиния), где учились ее дети. Упрямая и серьезная, Мэтьюс была одной из восходящих звезд Управления и у начальства ходила в большом фаворе. Когда открылась возможность поехать в Хост, она так и просияла, не обращая внимания на недоуменные взгляды добрых друзей, по мнению которых надо спятить, чтобы бросить семью и комфортабельную загородную жизнь ради столь опасного назначения. Все верно, ей многому надо будет научиться — она ведь никогда еще не служила в зоне военных действий, не руководила оперативными сотрудниками и не курировала даже самых обычных осведомителей, не говоря уже о таком сложном случае, как с этим иорданским агентом. Но Мэтьюс умна, изобретательна, да и начальство ее всемерно поддержит: они ведь там, в Лэнгли[2], пристально следят за развитием событий. Пока что наказ таков: устроить этому Балави прием как высокому гостю.

От обычных предосторожностей Мэтьюс велела отказаться, пусть ради этого ей и пришлось проигнорировать брюзжание некоторых ветеранов-спецназовцев из подразделения охраны. Главной ее заботой была не столько физическая безопасность агента (уж за этим-то вооруженные мужчины как-нибудь проследят), сколько сохранение его анонимности. ЦРУ не может себе позволить, чтобы агента видел хоть кто-нибудь из афганцев, работающих на базе, — кроме, разве что, особо доверенного шофера, который как раз и выехал его встречать. Даже охранникам у въездных ворот приказали отвернуться, а то, мало ли, вдруг кто-нибудь из них бросит взгляд на его лицо.

Место для встречи Мэтьюс выбрала самое безопасное — у серого бетонного здания в той части базы, которая представляет собой как бы внутреннее убежище, окруженное высокими стенами и защищаемое контрактниками из частного охранного предприятия, вооруженными автоматическим оружием. К этому зданию, как раз и предназначенному для встреч с осведомителями, со стороны входа был пристроен широкий навес, чтобы еще труднее было разглядеть лица входящих и выходящих оперативников и тайных агентов. Здесь иорданца, которого уже не надо будет беречь от глаз шпионов «Аль-Каиды», окружат сотрудники ЦРУ, обыщут — нет ли оружия или подслушки — и изучат на предмет обнаружения каких-либо намеков на двурушничество. А потом он добавит к своим неправдоподобным сообщениям недостающие детали, без которых его история выглядит настолько фантастично, что мало кто ей бы поверил, не подкрепи он ее совершенно железным доказательством: изображением его самого, Хумама аль-Балави, рядом с неуловимым лидером номер два всей «Аль-Каиды», египетским врачом Айманом аз-Завахири, тем самым, чей извращенный мозг стоит за десятками заговоров и терактов, в числе которых и 11 сентября 2001 года. Но уж теперь-то Балави приведет ЦРУ прямо в логово Завахири, доставит его им, как говорится, на блюдечке.

По окончании опроса фельдшер из медчасти проверит у Балави основные физиологические параметры, и команда техников приступит к оснащению его всем тем, что понадобится для следующего опасного задания. Потом все смогут расслабиться, перекусить, а может быть, даже и выпить.

Затем ему преподнесут сюрприз — специально испеченный ко дню его рождения торт: в Рождество иорданцу как раз стукнет тридцать два, и, когда Мэтьюс наткнулась на эту деталь, у нее потеплело на сердце.

Между прочим, из-за особой даты его рождения ему чуть не дали имя Иса (то есть Иисус по-арабски), но потом родители передумали и назвали его Хумам, что значит «храбрый». И вот теперь, стало быть, этот храбрец мчит к Хосту, готовый вручить Управлению такой рождественский подарок, каких тут не получали много лет, везет такой новогодний мешок разведданных, что даже президент Соединенных Штатов о новом агенте уже наслышан и ждет.

Ожидающую иорданца Мэтьюс разбирало любопытство. Кто этот человек? Как вообще кому-то удалось подобраться вплотную к Завахири, одному из самых скрытных и тщательно охраняемых людей на планете? Все-таки много странного в этой возне с Балави. Но Мэтьюс подчиняется приказам и уж она-то не подведет, в ответственный момент не дрогнет.

Встретят Балави как подобает. Правда, свечек для именинного торта на дальнем форпосте ЦРУ, передовой базе в воюющем Восточном Афганистане, при всем желании не нашли. Но уж торт иорданцу испекут, за этим дело не станет.

Если, конечно, он вообще тут когда-нибудь появится.


В 15.30 вся принимающая команда была готова и ждала у предназначенного для работы со шпионами здания. Не имея известий об иорданце, сотрудники проваландались там еще тридцать минут, потом еще час, и вот уже солнце стало закатываться за одну из горных вершин, что к западу от Хоста. Температура упала, и адреналин азарта стал застывать, отчего их состояние понемногу превращалось в банальную нервозность.

Неужели что-то случилось? Уж не передумал ли этот Балави? Ответов не было, какого-либо дела тоже, оставалось только ждать.

Группа мужчин и женщин под металлическим навесом выросла до четырнадцати человек, такой гурьбой даже как-то странно встречать осведомителя. Обычно ради сохранения анонимности шпиона круг лиц, которым разрешено с ним видеться, ограничивают двумя или тремя сотрудниками. Однако в случае с Балави — это очень быстро стало всем понятно — все было не так, как обычно. Во всем ощущение судьбы, чувство творимой на твоих глазах истории, как вспоминал позднее один из принимавших в этом участие цеэрушников. «В этом деле, — рассказывал сотрудник, — непременно хотелось поучаствовать всем».

Постепенно толпа принимающих распалась на несколько групп помельче. У ворот расположился наряд безопасности, состоявший из двоих сотрудников ЦРУ и пары охранников, официально числящихся за военизированным частным предприятием «Зи-Сервисиз Эл-эл-си»[3], более известным как «Блэкуотер»; мужчины тихо переговаривались, забросив свои «м-четвертые»[4] за спину. Трое из них были ветеранами военных действий, и все четверо давно покорешились. С трубкой в зубах — Дэн Парези, бывший «зеленый берет»[5], в свои сорок шесть он по возрасту старший в группе, в «Блэкуотер» нанялся после военной службы, в ходе которой ему пришлось хлебнуть лиха во многих горячих точках — последней стал Афганистан, где под огнем он держался так, что это принесло ему «Бронзовую звезду»[6]. Тот, что так заразительно смеется — иракский ветеран Джереми Уайз, ему тридцать пять лет, бывший «морской котик»[7]; в охранники пошел, чтобы хоть как-то платить по счетам после ухода с военной службы; отчаянно пытается придумать, куда приткнуться в мирной жизни. За старшего у них сегодня Гарольд Э. Браун-младший — тридцать семь лет, бывший армейский разведчик, примерный семьянин и преподаватель католических курсов катехизации, а у себя в Виргинии ко всему прочему еще и вожатый скаутов младшего возраста. Четвертый в их компании, тридцативосьмилетний Скотт Робертсон, в прежней жизни боролся с наркотиками в Атланте, а теперь (совсем скоро, может быть, через месяц) собирается стать молодым отцом. А вот поближе к зданию непринужденно, словно давнишние друзья, болтают двое мужчин в цивильных джинсах и куртках хаки. Оба на базе гости, прилетели в Афганистан из Иордании, чтобы присутствовать, когда Балави будут опрашивать. Грузный мужчина с черными как смоль волосами — капитан иорданской разведки Али бен Зеид, двоюродный брат короля Иордании Абдаллы II и единственный из собравшихся, кто видел Балави воочию. С ним Даррен Лабонте, бывший армейский рейнджер[8]: спортивная фигура, коротенькая бородка, на голове бейсболка. Лабонте — сотрудник ЦРУ, приписанный к опорному пункту Управления в Аммане. С Али бен Зеидом они близкие друзья, часто на пару выполняют задания и вчетвером, вместе с женами, отдыхают. По поводу встречи с Балави оба в тревоге, которую чуть не весь предыдущий день пытались развеять, катаясь по окрестностям на квадроцикле и щелкая фотоаппаратом все подряд. Компания побольше собралась вокруг Мэтьюс. Здесь и эффектная блондинка с глазами небесной голубизны; тем, что ее вызвали на эту встречу с опорного пункта ЦРУ в Кабуле, она обязана некоторым своим непревзойденным навыкам. Элизабет Хэнсон — одна из самых прославленных в ведомстве наводчиц на цель, то есть экспертов по обнаружению террористов в их убежищах и слежению за ними до тех пор, пока на место не подоспеет ударное подразделение. Ей тридцать, но выглядит еще моложе; декабрьский холод заставляет ее кутаться в не по размеру просторную фланелевую рубаху и куртку.

Зашебаршился ветер, по асфальту ползучими плетями протянулись предвечерние тени. Воцарилось разочарование и скука, в руках у сотрудников появились сотовые телефоны.

Положив автомат наземь, Парези набрал на телефоне письмо жене и отослал его электронной почтой. Минди Лу Парези находилась в это время в воздухе, возвращаясь с их младшей дочкой в Огайо из Сиэтла, куда летала на праздники навестить родных. Как он частенько делал и раньше, Парези послал жене записку, чтобы она получила ее, едва приземлится, — просто чтоб знала, что с ним все о’кей.

«Когда придешь домой, сбрось мне на имейл сообщение, — написал он. — Люблю вас обеих очень-очень».

Джереми Уайз отошел от своей группы чуть в сторону, чтобы поговорить по телефону. Этот уроженец Арканзаса чувствовал странное беспокойство, такое сильное, что ему даже подумалось, уж не собрался ли он заболеть. Набрал номер матери, и, когда на том конце оказался всего лишь автоответчик, в голосе бывшего «морского котика» явно прозвучало разочарование. «Я что-то не очень хорошо себя чувствую, — сказал он, медленно выговаривая слова. Подумал. — И передай Итану, что я его люблю».

Единственный, у кого имелся телефонный контакт с Балави, был бен Зеид, но его телефон упорно и мучительно молчал. Щекастый грузный мужчина сидел тихо, сжимая мобильник в толстых пальцах. Именно бен Зеид достиг договоренности с агентом (он же когда-то и завербовал Балави), и теперь возможная неудача нависала над ним свинцовой тучей. Ко всему прочему, они с партнером из ЦРУ рвались поскорее выбраться из Афганистана — оба по причинам личного характера. Семья Лабонте в полном составе, в том числе жена и маленькая дочурка, ждала его в Италии, на вилле, которую они сняли на праздники, а все эти задержки уже и так оттяпали здоровенный кусок отпуска. А бен Зеид, недавно женившийся, планировал провести канун Нового года с женой дома в Аммане.

Когда его телефон в конце концов зачирикал, причиной тому оказалась всего лишь эсэмэска от его темноволосой красавицы Фиды, которая спрашивала мужа, точно ли он завтра к вечеру будет дома. Ответ бен Зеида был до грубоватости краток: «Не точно». В 16.40 телефон бен Зеида наконец ожил. Номер звонившего соответствовал сим-карте Аргавана, афганского водителя, которого послали встретить агента на пограничный пункт. Но голос принадлежал Балави.

Агент извинялся. Произошел несчастный случай, он повредил себе ногу и поэтому задержался, объяснил он. А вообще-то ему очень не терпится поскорее первый раз встретиться с американцами, и он вновь стал спрашивать о процедуре досмотра в воротах. Я не хочу, чтобы меня щупали, — повторял он вновь и вновь. — Ведь вы там примете меня как друга, правда же?

И вот уже хвост пыли, которую вздымал красный «субару Аутбэк» Аргавана, заметили со сторожевой вышки. Машина бешено неслась: водитель старался не позволить снайперу, у которого тот или иной участок дороги мог быть заранее пристрелян, вовремя заметить гражданскую машину, без охраны едущую к американской базе. В соответствии с полученными от ЦРУ инструкциями, очень к месту совпавшими с пожеланиями Балави, ни обыска, ни какой-либо проверки документов у въездных ворот не планировалось. Получив условный сигнал, приставленные к охране поста солдаты афганской армии откатили створку ровно настолько, чтобы дать машине Аргавана пронестись мимо. Затем водитель-афганец круто свернул влево и покатил по ленте асфальта, проложенной вдоль края летного поля ко вторым воротам, поменьше, где ему снова махнули — дескать, давай проезжай.

Теперь и Мэтьюс видела, как красный универсал въезжает в особо охраняемую зону, где она с группой подчиненных его ждала. По просьбе Мэтьюс с первыми приветами к Балави должны были выйти бен Зеид и Лабонте, тогда как она и остальные сотрудники будут пока держаться на расстоянии, почтительно стоя рядком под навесом — этакая шеренга мелких служащих, построенных для встречи высокого начальства. Но тут их предводительница вдруг двинулась и, отстраняя других, пошла вперед, на ходу одергивая на себе одежду.

Начальник охраны базы Скотт Робертсон и двое блэкуотеровских охранников, сняв с плеча автоматы, вышли на мощенную гравием площадку, но прибывший универсал, проскочив мимо, остановился между ними и группой ожидающих. Автомобиль встал так, что водительская дверь оказалась прямо перед тем местом, куда вышла Мэтьюс. На переднем сидении Аргаван был один, маячил, еле различимый за слоем пыли, покрывавшей окна. Человек, чей силуэт угадывался прямо за ним, сидел, подавшись чуть вперед и сгорбившись; Мэтьюс тщетно пыталась разглядеть его лицо. Двигатель смолк, и через миг Робертсон уже открывал дверцу со стороны Балави.

Пассажир машины поколебался, как бы разглядывая вооружение охранника. Потом очень медленно заскользил по сидению от американца прочь и вылез из противоположной дверцы.

Вот он уже стоит — небольшого роста, жилистый мужичонка лет тридцати, с темными глазами и несколькими слипшимися завитками волос, торчащими из-под тюрбана. На нем бежевая свободная рубаха навыпуск типа «камиз», какие носят в пакистанской глубинке, и утепленный шерстяной жилет, из-за которого фигура кажется посередине слегка раздавшейся. На плечах широкий серый платок дупата, прикрывающий бороду и нижнюю часть лица. Не успев выбраться, мужчина опять полез в машину, достал металлический костыль, а пока снова вылезал, платок съехал, открыв взглядам клочковатую бороду и лицо, начисто лишенное всякого выражения, пустое, как мраморная плита.

Собравшиеся с молчаливым недоумением наблюдали, как мужчина начал обходить машину спереди: неловкий и согбенный, он еле шел, словно влача тяжкую ношу. Идет и все что-то себе под нос бормочет.

Бен Зеид махнул ему рукой, но, не получив отклика, громко позвал:

— Салям, акхойя. Привет, брат. Все о’кей!

Но это было не так. Когда Балави проявил нежелание вылезать из машины в их сторону, блэкуотеровские охранники Парези и Уайз рефлекторно направили на него автоматы. Парези, бывший «зеленый берет», с нарастающей тревогой смотрел, как Балави заковылял вокруг машины, одной рукой сжимая костыль, в то время как другая зловеще спряталась под платком. Парези, переживший множество передряг и такие вещи чуявший нутром, напрягся, положил палец на спусковой крючок и впился в этот платок глазами. Один выстрел, и мужика бы не стало. Но если он неправ, если бомбы не окажется, это будет худшей ошибкой в его жизни. И Парези пошел вокруг машины, держа ковыляющую фигуру на мушке. Спокойно. Ждем. Но где у него рука?

Держа автоматы наизготовку, Парези и Уайз выкрикнули в один голос:

— Руки вверх! Руку из-под одежды!

Бормотание Балави стало громче. Он нараспев что-то повторял по-арабски.

— Ашхаду Алла илляха илля Ллаху! — возглашал он.

Свидетельствую: нет бога кроме Бога.

Едва это услышав, бен Зеид все понял — уж кто-кто, а он-то знал, что значат эти слова.

1. Наваждение

Маклин, Виргиния — годом раньше


Уже почти три года генерала авиации Майкла Винсента Хейдена изо дня в день мучила одна проблема. Она преследовала его как мигрень, готовая навалиться в любой момент, что днем, что ночью. Этой проблемой, этим наваждением было местопребывание Усамы бен Ладена и его главных генералов. Однако в первые дни последнего месяца пребывания Хейдена на посту директора ЦРУ бессонница одолевала генерала хотя и тоже из-за Усамы, но немножко другого. Прямо сегодня же, пока не подошел к концу праздничный день Нового года, Хейден должен был решить, жить человеку или умереть.

Звали этого человека Усама аль-Кини[9], и был он объектом все более настойчивого розыска. На вид чуть не мальчишка (еще недавно в Кении играл в футбол за некую заштатную команду), он быстро продвигался в иерархии «Аль-Каиды»: начал шофером и изготовителем взрывных устройств, а стал разработчиком операций, известным своим умением придать акции особую театральность. Он как раз готовил список целей для серии ударов по Западной Европе, когда ЦРУ наконец повезло. В конце декабря в Северо-Западном Пакистане на чем-то прокололся пусть не сам этот аль-Кини, но один из его подручных, и теперь по земле его сопровождали агенты наружки, а по воздуху над ним тихо кружили в вышине роботы-беспилотники. Жужжа видеокамерами, сопровождали по пятам всю дорогу, не выпуская из виду ни когда он протискивался сквозь толпу на базаре, ни когда заходил в чайхану, ни когда взбирался вверх по крутой улочке, ведущей к заброшенному зданию женской школы, где иногда коротал ночь. Слежка за ним продолжалась час за часом и день за днем — все ждали, кто же выйдет к нему на встречу. И когда наблюдатели в главном здании ЦРУ в Лэнгли (Виргиния) заступили на «собачью вахту» — то есть едва стрелка часов пошла перебирать первые минуты 2009 года, — у дежурных появилось чувство, что сейчас наконец что-то будет.

Новогодним праздником Хейден собирался насладиться от души: выходные выпадали редко. Хотел отдохнуть в кругу семьи или даже погонять пару часиков в футбол, но телефон вернул его к процессу охоты. Пришлось засесть на первом этаже в кабинете (круглосуточно охраняемом и снабженном спецсвязью с главным зданием) и там разбираться с последними донесениями из Пакистана. «Продолжать наблюдение», — приказал он. Потом, когда наступил поздний вечер, а новостей больше не поступало, Хейден решил, что можно готовиться ко сну. Включил телевизор и сел на кровать. Из Майами передавали розыгрыш «Апельсинового кубка» по футболу: виргинские «Технари» вовсю громили команду из Цинциннати. Генерал прилег и попытался сосредоточиться на игре.

В шестьдесят три года Хейден, с какого боку на него ни глянь, на убийцу не походил. Всю жизнь до выхода в отставку этот четырехзвездный генерал[10] делал карьеру в разведке ВВС, затем поднялся выше, став главой Агентства национальной безопасности (АНБ)[11] — спецслужбы, надзирающей за обширной сетью государственной подслушки по всему миру. А в 2006 году, по выбору президента Джорджа Уокера Буша, сделался третьим за два года директором ЦРУ, унаследовав это деморализованное шпионское гнездо, которому в то время был очень нужен мудрый и надежный дядька, который всех бы ото всего отмазал и разобрался в завалах. Задачей Хейдена было, попросту говоря, восстановить стабильность, вернув ЦРУ кое-какую бюрократическую респектабельность после множества скандальных обвинений в похищении людей и пытках подозреваемых террористов. Одной из им самим заявленных целей было убрать ЦРУ из заголовков. «Наша организация не должна быть ни источником, ни темой новостных выпусков», — сказал он в своем интервью газете «Вашингтон пост».

Хейден родился в семье ирландских католиков в Питтсбурге и на всю жизнь сохранил связь с этим пролетарским городом: осенью приезжал домой на выходные поболеть либо за питтсбургских «Сталеваров», либо за футбольную команду своей альма матер — Дюкеновского университета Святого Духа. В разговор любил вворачивать спортивные аналогии и, будучи уже директором ЦРУ, находил удовольствие в том, чтобы в служебном кафетерии затесаться в толпу молодых аналитиков, лысиной и иронической усмешкой стараясь младших сотрудников не отпугнуть, а наоборот, как бы даже поощряя. Что до механики физического обнаружения и уничтожения террористических угроз, то она, казалось, лучше подходила к облику первого зама Хейдена, Стивена Р. Кэппса, легендарного оперативника, прославившегося тем, как ловко он мерился хитростью с советским КГБ в Москве.

Но то было когда-то, а теперь, на третий год директорствования, именно Хейден был в ответе за самую жестокую схватку в истории конторы. Сразу после террористических атак и сентября 2001 года ЦРУ, посвятив себя охоте на бен Ладена и его последователей, своей задачей ставило их захват, арест и допрос. Затем установка сменилась: террористов и их пособников следует ликвидировать, где бы их ни обнаружили. Контора понемногу стала обрастать флотом беспилотных летающих устройств (первый такой проект назывался «Предатор», то есть «Хищник»), да таких, что, получив из-за океана приказ, они способны наносить по цели ракетно-бомбовые удары[12].

В середине 2008 года, как раз когда администрация Буша доживала последние месяцы, ЦРУ начало эти беспилотники (в просторечии именуемые дронами, то есть жужжалками) пускать в дело, вступив тем самым в тотальную войну с «Аль-Каидой». Разного рода снаряды с этих дронов неделю за неделей взрывали убежища террористов и их тренировочные лагеря, а палец на спусковом крючке держал кто? Да кто же, как не Хейден!

Но до этого годами шло перевооружение. А пока суд да дело, в середине десятилетия, в то время, когда администрация Буша наводняла войсками и ресурсами Ирак, в горах Северо-Западного Пакистана «Аль-Каида» праздновала возвращение. Деморализованные банды арабских боевиков, хлынувших из Афганистана в конце 2001 года, были ею радостно встречены и перегруппированы ее старыми генералами — Усамой бен Ладеном и Айманом аз-Завахири (главным организатором операций и правой рукой бен Ладена), причем место командиров, которые к тому времени погибли или попали в плен, заняло новое поколение матерых и агрессивных бойцов. Из новых убежищ, спрятанных среди утесов и круч на практически ничейной территории между этими двумя странами, они как ни в чем не бывало руководили открытием тренировочных лагерей, сбором средств и планированием новых нападений на Соединенные Штаты и Западную Европу. Перехваченные телефонные переговоры просто пестрели зловещими намеками: упоминалась как предварительная подготовка, так и проведение практических учений по захвату самолетов, торговых центров и туристских гостиниц; то были угрозы для большинства американцев совершенно неслыханные.

К 2007 году возможности «Аль-Каиды» сеять страх и хаос почти сравнялись с теми, что имелись у этой организации до 2002-го, то есть в ее лучшие времена. В некотором смысле угроза теперь была еще и пострашней: «Аль-Каида» с пользой для себя поглотила некоторые пакистанские экстремистские группировки, одновременно разродившись новыми филиалами в Северной Африке, Ираке и на Аравийском полуострове. А главное, пропагандисты «Аль-Каиды» подчинили себе грозные возможности интернета и с его помощью — через веб-сайты и чат-румы — донесли злобную проповедь «Аль-Каиды» до миллионов мусульман. И потекли в Северо-Западный Пакистан новые потоки денег и новобранцев, расплескиваясь по региональным филиалам от Йемена до Юго-Восточной Азии. У многих из записавшихся на джихад новичков имелись на руках паспорта западных стран, так что они могли мимо всякого контроля проникать в американские и европейские столицы. Некоторые были светлокожи и белобрысы.

Изучив состояние дел в мире на начало 2008 года, Хейден прямо-таки ужаснулся. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, еще в январе, во время одной из еженедельных встреч президента с представителями разведки, попытался обратить на это внимание Джорджа Буша.

— Я в этом вижу самую серьезную угрозу стране, — сказал Хейден президенту в ходе их беседы в Овальном кабинете. В продолжение чего сообщил, что следующий удар в духе событий и сентября ему представляется совершенно неизбежным, причем исходить он будет, вероятнее всего, из пакистанского горного захолустья, так называемой Территории племен.

Чтобы предотвратить такое нападение, Соединенные Штаты должны с этим врагом сразиться, настаивал Хейден. А это означает необходимость атаковать «Аль-Каиду» на ее земле, то есть в Пакистане, поставив себе задачу всячески нарушать систему ее коммуникаций, убивать ее генералов и полевых командиров и лишать ее безопасных убежищ. Только ЦРУ уполномочено поражать цели в глубине Пакистана, а теперь у этой спецслужбы есть и совершенное оружие — тот самый «проект ‘Предатор’». Настало время пустить наконец в дело наших хищников — армаду беспилотных летающих роботов-убийц, сказал он.

Буш и его советники слушали сочувственно. То, что проблема коренится в Пакистане, всем было ясно и так. Исламабад чрезвычайно ценный союзник, но официально он возражает против иностранных авиаударов по своей территории, не важно по каким целям. По мнению пакистанских властей, удары, наносимые американцами с воздуха, только усугубляют проблему террора, радикализируя простых пакистанцев и толкая многих из них в объятия экстремистов, причем эту точку зрения разделяют некоторые эксперты по терроризму и в Штатах. В частных беседах офицеры пакистанской разведки не единожды пеняли американцам на то, что им представляется опасным наваждением: во-первых, американцы отводят слишком большую роль дорогостоящей технике, а во-вторых, как одержимые зациклились персонально на Усаме бен Ладене. «‘Аль-Каида’ не так уж и сильна, вы сами превратили ее в этакого трехметрового великана, — вспоминает важный пакистанский правительственный чиновник, как убеждал когда-то прибывших с делегацией представителей администрации Буша. — Как могут эти пресловутые главари ‘Аль-Каиды’ — их ведь горстка! — как могут они угрожать величайшей империи в мире?»

В конце концов, в правительстве Пакистана все же согласились закрыть глаза на некоторое (ограниченное!) количество ударов с беспилотников. И месяцами потом Вашингтон с Исламабадом исполняли косолапый ритуальный танец согласования сроков их нанесения. Если бы ЦРУ обнаружило потенциальную цель, нажать на спусковой крючок можно было бы лишь после того, как с этим согласятся оба правительства. Да только вряд ли такое возможно на практике.

«Когда приходилось испрашивать разрешение, то ответов могло быть три: либо ‘Нет’, либо ‘Мы подумаем’, либо ‘Твою мать, куда же цель-то подевалась?»’, — высказался по этому поводу некий американец, бывший служащий Агентства национальной безопасности, как раз в то время вовлеченный в это дело. Целый год прошел, а никаких успехов в борьбе с «Аль-Каидой» на ее территории достигнуто не было.

«Стоим на месте, — жаловался Хейден в Белом доме. — На уровне седьмого года, и ни с места».

Наконец, после многомесячных споров, в июле 2008-го Буш решил дать ведомству то, чего оно так упорно добивалось. В газетных комментариях тогдашнюю перемену политики приписывали полученному от Пакистана неформальному согласию на большее количество ударов с воздуха — да и о чем собственно речь: ведь США наносят их по приграничной Территории племен, которая Исламабаду все равно толком не подвластна. В действительности причина подвижки была гораздо проще: ЦРУ перестало просить позволения. По новым правилам, о которых в тот же месяц во время официальной встречи сообщили пакистанским властям, теперь от ЦРУ требуется лишь «немедленное уведомление» о том, что удары нанесены.

За следующие шесть месяцев «предаторы» били по целям в Пакистане тридцать раз, что в три с лишним раза больше, чем в сумме за все предыдущие четыре года.

В США ноябрьские выборы 2008 года ознаменовали собой близящийся конец правления в Белом доме республиканцев, да и пребывания Хейдена у руля ЦРУ тоже. Но в последние недели, когда дни президентства Буша были сочтены, удары «преда-торов» многократно умножились, что порождало внутри самого Управления слухи о том, будто Хейден надеется все же выкурить Усаму бен Ладена из подполья, тем самым дав возможность команде Буша напоследок расплатиться с ним за 11 сентября. И вот в один из последних дней 2008 года среди хитросплетения намеков на другие важные цели в одном из перехваченных телефонных разговоров прозвучало знакомое имя.

Оно принадлежало выходцу из Восточной Африки, небезызвестному шейху Ахмеду Салиму Суэдану, руководителю среднего звена «Аль-Каиды», который был замешан в нескольких террористических подрывах. Но важнее было другое: непосредственным начальником Суэдана был бывший футболист, известный под именем Усама аль-Кини, ставший теперь главнокомандующим «Аль-Каидой» в Пакистане. Эти двое бесчинствовали в Пакистане уже два года, устраивая в разных городах все более эффектные и кровопролитные теракты. Но 1 января 2009 года им предстояло изведать, что такое массовое убийство, уже на собственной шкуре.

Даже и сам по себе Суэдан был вполне стоящей мишенью. На тот момент, когда он угодил в сеть прослушки ЦРУ, Суэдан состоял уже в списке наиболее разыскиваемых преступников не только по линии ЦРУ, но и ФБР, а в штате Нью-Йорк над ним висело обвинение в соучастии во взрывах посольств США в Кении и Танзании. В конце 2008 года его убежище обнаружили. Им оказалось брошенное здание женской школы в окрестностях поселения под названием Карикот, — и оно тоже привлекло к себе пристальное внимание. Информаторы ЦРУ сообщили, что в этом здании расположены учебные мастерские, в которых «Аль-Каида» готовит специалистов по изготовлению взрывных устройств.

Хейден поразмыслил, взвесил и решил ждать. При всей своей важности Суэдан всего лишь подчиненный, да и он никуда не денется. С утра 1 января его взяли под постоянное наблюдение, причем не только со стороны агентов ЦРУ, так сказать, земного типа, но и парочки «предаторов», парящих над поселком. Раньше или позже Суэдану придется со своим боссом встретиться, и тогда Хейдену обломится куда более лакомый приз.

Такого случая в ЦРУ ждали больше десятка лет. Подобно своему заместителю, Усама аль-Кини также был связан со взрывами 1998 года в Африке, и за его голову была даже обещана награда в пять миллионов долларов. Кучерявый, коротко стриженный поджарый атлет, аль-Кини чуть ли не с первых дней был неизменным спутником бен Ладена, а теперь вырос до разработчика масштабных операций. К 2007 году он стал верховным командующим «Аль-Каиды» по всему Пакистану и дело свое делал крепко. Его организация подсобила пакистанскому движению «Талибан» с убийством бывшего премьер-министра Беназир Бхутто, устраивала бомбардировки и атаки смертников на полицейские участки и армейские лагеря, взорвала здание суда и даже военно-морскую академию. Затем, в сентябре 2008-го, он добился кое-чего покруче: подогнал огромный грузовик со взрывчаткой и разнес с его помощью роскошный отель американской сети «Мариотт» в Исламабаде. Взрывом убило больше полусотни работников отеля и гостей, ранило еще человек двести, и заголовки прессы тогда кричали об этом на весь мир.

Таким образом аль-Кини пробивал себе путь в высшие круги «Аль-Каиды», на акциях которой во многом и теперь уже стоял явный отпечаток его личности. Агрессивный и харизматичный, он был популярен среди молодого поколения боевиков и начинал представлять собой угрозу более опытным главарям, особенно некоему командиру по имени шейх Саид аль-Масри — славящемуся своим жестоким нравом египтянину, который, мало того что распоряжался мошной организации, так еще и считал себя вторым человеком после Завахири. Самое опасное, что аль-Кини вот-вот готов был выйти на международный уровень, направив лучших из своих выучеников в Западную Европу. Аналитики ЦРУ пришли к выводу, что кениец вознамерился заложить в Европе фундамент сети террористических ячеек, которые возьмут в разработку крупнейшие отели и другие важные объекты, планируя в будущем нанести по ним удар.

Именно эта угроза и лежала главной тяжестью на душе у Майка Хейдена 1 января, когда он с нетерпением ждал новостей из Северо-Западного Пакистана. Не успел директор ЦРУ заснуть, как телефон зазвонил: в половине одиннадцатого ночи с охоты пришли свежие вести. Хейден заставил себя встать с кровати и потащился на первый этаж в кабинет, чтобы подключиться к защищенной линии спецсвязи.

В Пакистане был уже ясный день, и, когда Суэдан вышел из женской школы, направившись по какому-то первому в этот день своему делу, один из цеэрушных «предаторов» уже кружил поблизости. Под наблюдением ЦРУ Суэдан встретился с человеком, который был ему, видимо, знаком, после чего вдвоем они вернулись в женскую школу. Лица второго мужчины разглядеть не удавалось, но в его облике все совпадало с описанием предводителя террористов, которого ЦРУ как раз и искало. Дежурный сотрудник Центра антитеррора, сперва доложив, согласно инструкции, непосредственному начальству, позвонил Хейдену. «Разрешите нанести удар?»

У Хейдена для таких случаев был стандартный набор вопросов, и он привычно пошел по списку.

Как давно вы ведете наблюдение конкретно за этим объектом?

Какова предыстория этого объекта, сколько раз вам приходилось устанавливать за ним наблюдение?

Видели ли вы на его территории женщин и детей? Хотя бы раз видели?

Находясь на выгодной наблюдательной позиции в полумиле над поселком, ведущий «предатор», преследуя двоих мужчин, уже зацепился системой видеозаписи за здание женской школы и ждал дальнейших распоряжений. Раскинувший длинные крылья странного вида бесхвостый самолетик с узким фюзеляжем и чем-то вроде еще одной пары крылышек поменьше, косо свисающих вниз, стрекоча как газонокосилка, лениво нарезал круги в небе над деревней, двигаясь со скоростью едва ли большей, чем машина на хорошем шоссе. С полным баком и штатным боекомплектом ракет он может так парить четырнадцать часов без передышки. При этом крошечным поворотом заслонки в системе управления можно добиться совпадения осевой линии фюзеляжа с направлением на здание внизу. В Лэнгли видеокартинка с установленной на носу дрона камеры в режиме реального времени мерцала на паре плоских телеэкранов оперативного штаба, в то время как команда беспилотника, состоящая из двух операторов, сидя в отдельном помещении, при помощи джойстиков и кликов компьютерной мышкой производила тонкую подстройку маневров.

Хейден на секунду задумался. Суэдан сейчас внутри строения, это очевидно. Мужчина, который зашел с ним вместе, вне всякого сомнения сообщник и, весьма возможно, сам аль-Кини. Про здание школы известно, что в нем расположен учебный центр «Аль-Каиды». Вероятно, там имеются взрывчатые вещества, но от поселка оно достаточно далеко, так что из посторонних никто не пострадает. Три в одном, три по цене одного, подумал Хейден.

Одной или двух ракет «хеллфайр» с беспилотника, скорее всего, будет достаточно, но Хейдену нужна была железная уверенность.

Воспользуйтесь GBU, — приказал он.

Получив этот приказ, команда «предатора» отменила запуск четырнадцатифунтовых ракет «хеллфайр», переключившись на хранящееся в бомбовом отсеке дрона гораздо более мощное оружие — пятисотфунтовую бомбу с лазерным наведением «GBU-12 пэйвуэй». Специалист по вооружению проверил систему наведения, что-то в последний раз подправил и нажал кнопку. Тотчас же начав обратный отсчет, длившийся пока бомба неслась к поселку со скоростью, несколько превышающей скорость звука… Три, два, один, считал оператор. Затем: «Контакт».

Здание на черно-белом экране внезапно исчезло, превратившись в огромный огненный шар.

Дрон продолжал кружить еще не один час: следовало заснять, как из развалин извлекут два исковерканных трупа. Тем временем местный представитель «Талибана» подтвердил гибель двоих мужчин, которых он назвал зарубежными борцами и близкими друзьями.

Но к этому моменту у операторов дрона смена кончилась, они пересели из рабочих кресел в свои машины и покатили домой. Следует отметить, что дорога из Лэнгли в город в тот день по случаю праздника была по вашингтонским меркам настолько беспроблемной, что это, можно сказать, и не езда была, а сплошной отдых.

Хейден сел на кровать, стал досматривать последние минуты футбольного матча и не заметил, как уснул мирным сном. Наутро перехват телефонного разговора в Пакистане подтвердил гибель Усамы аль-Кини — последнего из высокопоставленных предводителей «Аль-Каиды», убитых по приказу, исходившему от администрации Буша.

Местонахождение другого Усамы оставалось по-прежнему неизвестным. Официально уволили Майка Хейдена месяцем позже. Только что избранный президент Барак Обама решил начать все с чистого листа, для чего первым делом назначил главой ЦРУ старого вашингтонского лиса Леона Панетту. У Панетты не было сколько-нибудь серьезного опыта работы в разведке, но он проявил себя как ловкий менеджер, когда еще при Клинтоне был руководителем аппарата Белого дома. Одним из первых его решений было сохранить любимого заместителя Хейдена Стива Кэппса на должности замдиректора, да и вообще — команду, занятую антитеррором, не трогать.

Встреча Хейдена со своим преемником, несмотря на вполне понятную при таких обстоятельствах неловкость, прошла в обстановке, можно сказать, даже сердечной. Впрочем, Панетта с первых же шагов умудрился уронить себя в глазах сотрудников, публично осудив жесткое обращение с пленными боевиками «Аль-Каиды», которых зачастую держали в секретных тюрьмах и подвергали «вотербордингу» — технике допроса, при которой клиент чувствует себя так, будто его топят. В речи, произнесенной в Сенате по ходу своего утверждения в должности, Панетта заявил, что с его точки зрения такие методы не что иное, как пытка, то есть уголовно наказуемы.

Возражение Хейдена свелось к краткой реплике. «Не следует в одном абзаце употреблять слова ‘пытка’ и ‘ЦРУ’», — сухо посоветовал он. После чего уволенный в отставку генерал счел более интересной другую тему. Перебирая тезисы, заранее записанные на карточки, он предостерег Панетту, посоветовав не слушать тех, кто недооценивает «Аль-Каиду». Хотя террористов этой организации в Северо-Западном Пакистане «предаторы» сейчас вовсю утюжат бомбежками, каковые Обама к тому времени уже горячо одобрил, «Аль-Каида» все еще способна наносить американцам удары столь же неожиданные, сколь и потенциально сокрушительные. Всего три месяца назад, напомнил он, вооруженная автоматами и гранатами и связанная с «Талибаном» группа террористов из Пакистана устроила несколько нападений в Мумбай, в чисто спецназовской манере круша отели, железнодорожные вокзалы и другие объекты и убив больше ста семидесяти человек.

Сделав паузу, Хейден бросил прямой долгий взгляд на Панетту. Дескать, вот: сейчас самое важное.

— Не знаю, дошло уже до вас это или нет, но вы — полевой командир Америки в ее войне против терроризма, — сказал он.

Не Пентагон, не ФБР, не кто-либо еще, продолжил Хейден, а именно ЦРУ отвечает за зарубежную охоту на террористов, за то, чтобы останавливать их прежде, чем они смогут ударить. В прошлом перед другими директорами ЦРУ стояли задачи, хотя и похожие, но не такие, теперь же обстановка диктует: впервые в истории конторы «останавливать» плохих парней — значит убивать их.

— Вы будетепринимать решения, — сказал Хейден, — которые вас же будут до глубины души удивлять.

Панетта слушал вежливо, однако последнее утверждение Хейдена покоробило его немного чрезмерной пафосностью. Но тут уж — что с него взять: генерал. На воинских должностях смена командования почти всегда сопровождается напыщенным церемониалом: щелканьем каблуками, лихой отдачей чести и зычными возгласами. Лишь через несколько недель Панетта по-настоящему понял, что имел в виду Хейден.

Прежде чем выехать из города, Хейден остановил машину у Белого дома, чтобы в последний раз встретиться с недавно избранным президентом. Удостоенный короткого приема в Овальном кабинете, генерал помянул в разговоре парочку целей, которые — помните? — мониторило ЦРУ в Северо-Западном Пакистане. Так вот: Хейден уже дал добро по ним вдарить, и команда операторов теперь ждет, когда подвернется удобный случай, сказал он президенту.

Тем же утром чуть позже участники встречи переместились в «ситюэйшн-рум» — огромный конференц-зал на первом этаже западного крыла Белого дома. Как только там расположились, Хейдену был задан вопрос: да, так что там в Пакистане-то? Что за две цели?

Хейден снял трубку телефона спецсвязи и с кем-то коротко поговорил.

— Проверьте, — сказал он, — как следует проверьте.

Уже через несколько минут Хейден покинул конференц-зал, провожаемый понимающими улыбками и рукопожатиями.

Что ж, на них, пожалуй, можно положиться, подумал он, оглядывая президента и его охрану со сдержанным одобрением.

Ну вот, состоялась официальная передача эстафетной палочки. Дальше пусть побегают они. Их черед.

2. Вся истерзалась

Лондон — 19 января 2009 г.


По площади Гроувнор-сквер пронесся зимний шквал, взметывая в воздух газеты, разгоняя туристов, и обдавая статую одетого в плащ Рузвельта струями дождя. Дженнифер Линн Мэтьюс вглядывалась в непогоду за окном своего рабочего кабинета, но вряд ли что-либо там видела.

То был ее очередной промозглый понедельник в Лондоне; еще неделей ближе стал конец почти четырехлетнего пребывания в должности менеджера, ответственного за связь между ЦРУ и британской службой антитеррора. Скоро она отсюда уедет — то ли назад в Виргинию, то ли в какое-нибудь совершенно иное место, может быть даже в Афганистан, и эта неизвестность раздражала. Вести, содержавшиеся в утренних телеграммах, были неутешительны. ФБР напало на след террористов из Сомали, которые, возможно, собираются устроить взрыв во время парада по случаю инаугурации новоизбранного президента Барака Обамы. Времени остается всего ничего, каких-нибудь двадцать четыре часа. В Афганистане повстанцы, применив необычайно хитрую тактику двойного самоубийства, попытались устроить взрыв в непосредственной близости от секретной базы ЦРУ в городе Хосте. Сперва у въездных ворот базы взорвался минивэн рядом с очередью матерей с детьми, ждавших приема у врача базы. Кого убило, кого ранило… Охранники и солдаты, естественно, бросились помогать раненым, и тут же с шоссе к ним устремился грузовик с просевшей под тяжестью мощной бомбы подвеской. Слава богу, какой-то афганский солдат несколькими меткими выстрелами убил водителя, предотвратив тем самым гораздо большее несчастье.

Отчет об этом она читала, по привычке приглаживая пальцами спадающую на лоб волну густых каштановых волос. То ли это место, где ей хотелось бы оказаться? Мэтьюс было сорок четыре, но выглядела она моложе: тело, тренированное годами ежедневных пробежек, оставалось стройным, на угловатом лице ни морщинки. До пенсии еще далеко, однако после двух десятилетий службы в ЦРУ выбор каждого шага в карьере делался все более важным. Кроме всего прочего, лишнее зарубежное назначение увеличит пенсию, когда подойдет время.

И все же. Афганистан!

Откинувшись в кресле, Мэтьюс неотрывно глядела во тьму за оконными стеклами. Офисные служащие, прикрываясь от ветра зонтами, брели по площади; многие нынче же ближе к вечеру заполонят пабы, празднуя окончание эпохи Джорджа Уокера Буша. Ну да, она и сама не без удовольствия наблюдала за тем, как некоторые сотрудники охраны Буша готовятся к отъезду, но праздновать не будет. Из ставленников Буша неприязнь, и очень острую, она чувствовала лишь к одному человеку — бывшему министру обороны Доналду Рамсфилду, которого, наряду с полдюжиной других, винила в том, что именно они позволили Усаме бен Ладену ускользнуть, когда ЦРУ уже держало этого террориста на перекрестии прицела. Однако президентство Обамы для некоторых ее бывших товарищей по цеэрушному Центру антитеррора сулило перспективы еще менее радужные. Будучи кандидатом, Обама осудил использовавшуюся конторой в прошлом технику «вотербординга», даже назвал ее пыткой, намекнув, что на повестке дня расследование, публичные слушания, а там, глядишь, и уголовные дела.

О «вотербординге» Мэтьюс знала не понаслышке. Не одну неделю она провела в общении с Абу Зубайдой — человеком, прославившимся тем, что стал первым ценным пленником из «Аль-Каиды», подвергнутым этой процедуре в одной из тех секретных тюрем за рубежом, само существование которых не признавалось. В качестве одного из ведущих экспертов ЦРУ по «Аль-Каиде» она подсказывала дознавателям, работавшим с ним непосредственно, какие именно вопросы ему задавать. В то время она была беременна, и после увиденного ей бывало так тошно, что наблюдавшие ее врачи беспокоились о здоровье будущего ребенка.

Но глубинной причиной беспокойства, вызванного возможным расследованием вопроса о применении пыток, была еще одна тайна, совсем уже за семью печатями, знание которой терзало ее душу целых четыре года, — даже и в Лондоне, куда она получила назначение в 2005-м. За тысячи миль от штаб-квартиры ЦРУ, в сердце одного из величайших городов мира, она настолько органично вжилась в свою новую роль, что выкладывалась на работе и физически, и эмоционально, но, когда однажды к ней на огонек забежал знакомый адвокат из Службы общей юридической поддержки ЦРУ, ей стало ясно, что старая рана по-прежнему ноет.

— Не могу от этого отделаться, так и сидит в голове, — сказала она ему, стараясь удержаться от слез. Много раз Мэтьюс ту историю излагала, во всех деталях, и ему, и другим посвященным. Адвокат попытался было ее утешить, но вскоре понял, что дело это безнадежное. «Она просто вся истерзалась», — вспоминал он позже.

В ЦРУ причины мучений Мэтьюс были достаточно хорошо известны, там еще человек двадцать ведущих сотрудников страдали тем же. После террористических атак 11 сентября 2001 года отдел внутренней безопасности ЦРУ (он называется Офисом генерального инспектора) затеял широкомасштабную проверку, пытаясь выяснить, как разведслужба умудрилась проворонить план «Аль-Каиды» угнать четыре воздушных лайнера и обрушить их на здания. Конечно, ответственность за то, что в некоторых кругах называют провалом государственного масштаба, лежит и на других министерствах, но внутреннее расследование зашло в тупик из-за неверных шагов именно ЦРУ, которые позволили двоим из девятнадцати бандитов проникнуть незамеченными на территорию Соединенных Штатов.

Вел расследование профессионал, давнишний аналитик ЦРУ Джон Леонард Хелджерсон, ненавязчиво интеллигентный бывший преподаватель университета в Цинциннати, удививший даже собственное начальство превращением в одного из самых строгих и непримиримо независимых генеральных инспекторов в истории Управления. Хелджерсон установил, что Центр антитеррора ЦРУ в 2000 году не отреагировал на серию телеграмм, предупреждавших о прибытии двоих агентов «Аль-Каиды», которые позже вошли в состав банды, устроившей кошмар 11 сентября. Первое предупреждение поступило в январе, когда эти двое агентов, Наваф аль-Хазми и Халид аль-Мидхар, были замечены в Малайзии на совещании, которое созвали вероятные террористы. Вскоре в ЦРУ выяснили, что один из них получил визу на въезд в США, а другой, видимо, проник в Соединенные Штаты еще раньше. С этими телеграммами были ознакомлены, по меньшей мере, шестьдесят сотрудников ЦРУ, и тем не менее, имена этих агентов не были переданы ФБР, где, надо полагать, могли бы найтись свободные сотрудники, чтобы установить за ними слежку; не поделились именами подозрительной парочки и с Госдепом, где тоже могли внести их в какой-нибудь черный список. В теории арест каждого из них мог вывести следователей на других бандитов и в результате сорвать все то, что теперь именуется «заговором 9/11».

В отчете Хелджерсона упоминались конкретные имена менеджеров, на которых лежит основная тяжесть ответственности за то, что столь важная информация не была передана в ФБР. Кроме того, в этом отчете (полностью так никогда и не опубликованном) содержались намеки на то, что желательно бы кое-кого из этих менеджеров проверить и, может быть, наказать в дисциплинарном порядке.

Среди них фигурировало и имя Дженнифер Мэтьюс.

В штаб-квартире ЦРУ этот отчет произвел фурор: высшие руководители принялись руками и ногами отпихиваться от самой идеи персональной ответственности, предлагаемой Хелджерсоном. Было бы несправедливо, возмущались критики Хелджерсона, возлагать вину за коллективный провал на нескольких менеджеров. Портер Госс, который, будучи предшественником Хейдена, возглавлял в тот момент ведомство, разобрался с этим вопросом одним росчерком, официально запретив дисциплинарные проверки. После чего приказал, чтобы список Хелджерсона засекретили.

Все помилованные сотрудники вздохнули с облегчением. Но Мэтьюс была безутешна. Ее просто убивало то, что в 2001 году, оказавшись среди считаной горстки экспертов ЦРУ, посвященных в дела с «Аль-Каидой», она угодила в список виновных в том, что к «Аль-Каиде» не отнеслись с должной серьезностью. Она-то как раз полагала верным обратное — ведь именно она была из тех немногих, кто еще в девяностые разглядел в фигуре Усамы бен Ладена серьезную угрозу. Как и остальные члены команды, занимавшейся «Аль-Каидой» в ЦРУ, вину за множество упущенных шансов убить или поймать этого террориста из Саудовской Аравии она возлагала на политическое руководство страны.

Больше всего Мэтьюс претило то, что ее имя будет теперь навеки связано с одним из худших провалов разведки в истории США. Заноза продолжала терзать ее душу годами, не исчезла и после отправки в Лондон, когда общественный интерес к недоработкам ЦРУ, приведшим к катастрофе 9/11, в значительной мере увял.

Сидя в своем скупо обставленном кабинете с видом на Гроувнор-сквер, Мэтьюс заранее тревожилась, чем это может для нее обернуться. Сперва утечка, в результате которой обнаружится, что ее имя фигурирует в списке виновных. Потом переполох в прессе. И карьере конец. Но самое худшее — о чем даже подумать больно — это публичный позор.

«Тяжелее всего ей было представить себе, что об этом узнают ее дети, — сказал навещавший ее адвокат. — Она была бы опорочена навсегда, навеки связана с провалом 11 сентября».


Назначение в Лондон дало Мэтьюс и ее домашним желанную передышку, причем как раз тогда, когда она в ней действительно нуждалась. А уж как она радовалась праздникам и длинным уик-эндам, во время которых можно было попутешествовать с семьей по Европе! Много раз ходила на свой любимый мюзикл «Отверженные», шедший тогда на лондонской сцене, ящиками покупала французские вина для коллекции, которую собирала дома.

На работе Мэтьюс полностью погрузилась в расследование нескольких международных террористических заговоров, в том числе идеи «Аль-Каиды» взрывать авиалайнеры при помощи жидкой взрывчатки. Британские коллеги высоко ценили осведомленность в предмете и вскоре приспособились к ее манере обращаться с людьми безжалостно и беспощадно. «Мне было сразу видно, кто из моих сотрудников только что встречался с Дженнифер, — вспоминал потом один из британских офицеров разведки. — Это всегда тот, кто потом вкалывает с наибольшим рвением».

Но теперь все это осталось в прошлом, и Мэтьюс разрывалась между разными вариантами будущей деятельности. Для людей с ее послужным списком наиболее вероятна дальнейшая служба где-нибудь в офисе опять в Лэнгли, но такая перспектива не очень влекла Дженнифер и сразу по многим причинам. Согласно табели о рангах, назначенное ей жалованье было уже весьма близко к тому максимуму, на который может рассчитывать гражданский государственный служащий, а для прыжка наверх, в еще более высокие сферы, чтобы занять место среди высшей администрации, где минимальные оклады начинаются со 111 тысяч долларов в год, ей не хватало опыта в некоторых важнейших областях.

Наездами бывая в Вашингтоне, она поднималась в лифте на седьмой этаж административного крыла, просила что-нибудь посоветовать. Советовали, как правило, одно и то же: в вашем резюме, Мэтьюс, есть лакуны, и, если хотите подняться выше, надо их заполнить. Кто у нас сейчас Мэтьюс? Опытный менеджер, справлявшийся и в Лондоне, и в Лэнгли. Но за два десятилетия работы в антитерроре вы ведь ни разу не служили ни в Кабуле, ни в Багдаде, не занимали передовых — можно сказать, фронтовых — постов на линии главного удара. Если действительно хотите рассчитывать на повышение, надо побывать на войне.

Но не все, как вскоре она обнаружила, ох, не все должности в зоне военных действий равноценны. Назначение в багдадскую «зеленую зону» тоже, конечно, не сахар: оно означает три года каторжной работы в отрыве от семьи. Но есть в созвездии учреждений ЦРУ несколько совсем гиблых местечек, где условия настолько суровы или настолько опасны, что год службы там приравнивается к трем годам в любом другом месте.

Мэтьюс вызнала, что с приходом осени как раз должна будет открыться вакансия начальника базы в одном из таких мест. Где-то в глуши Восточного Афганистана, невдалеке от Тора-Боры[13], в краях, исторически признанных одним из суровейших районов этой самой неистовой из стран. По соседству там еще и парочка пакистанских провинций, которые для «Талибана» просто дом родной. Да и Усаму бен Ладена в последний раз видели именно там.

В общем, Мэтьюс понимала, что это за местечко. А называется оно Хост.

На это место уже метили несколько других сотрудников, но Мэтьюс сразу пошла подковерными тропками. В результате ее притязания поддержал кое-кто из начальства на самом верху, сказав вдобавок, что этот год (пока Мэтьюс командует базой) будет столь же полезен для конторы, сколь выгоден и для нее самой — в карьерном смысле.

Среди ближайших друзей, как и среди старших товарищей по работе, возникли разногласия: а справится ли она? Готова ли она занять такую должность? Некоторые выражали беспокойство — дескать, не рано ли, не слишком ли скоро? У Мэтьюс не было опыта в организации мер безопасности, необходимых для жизни и перемещений в зоне боевых действий. И науке обращения с тайными агентами она была недостаточно хорошо обучена, а ведь в любой шпионской конторе это отдельная специальность со своими весьма специфическими тренингами и навыками. Притом что в Хосте по пакистанской линии очень много работы как раз с сетью тайных информаторов.

Да и личностный фактор тоже. Товарищи по работе, имевшие дело с Мэтьюс регулярно, знали, с какой непосредственностью и страстью она отдается работе, не переставая, однако, быть грубой и нетерпимой.

«Ее о чем-нибудь спрашиваешь, а она не слушает. Людей, которые в деле понимают меньше, чем она, Мэтьюс не выносила, — вспоминает когда-то работавший под прикрытием сотрудник, который регулярно встречался с ней в Лэнгли. — У нее такая манера была — нарочито громко вздыхать, словно говоря: ‘Я-то это знаю! Почему же не знаешь ты?’»

А вот опыта ей не хватало бесспорно. Мэтьюс пятнадцать лет помогала осуществлять операции против «Аль-Каиды», ее роли в том, что удалось сломать и расколоть Абу Зубайду, никто не отрицал, но помогала она из Вашингтона и Лондона. Ее команда была во главе двухлетней охоты. ЦРУ на бывшего главного снабженца «Аль-Каиды», которого выследили, нашли его убежище (оно оказалось в пакистанском городе Файзалабаде), там окружили и взяли — силами нескольких десятков бойцов пакистанского спецназа под руководством полувоенных цеэрушных спецов.

Зато руководство видело в Мэтьюс именно те качества, которые нужны конторе в ее все более жарких схватках с «Аль-Каидой»: умение руководить, упертость, энтузиазм, честолюбие и бесспорное владение предметом. Один из ее боссов придумал ей шутливое прозвище «Страк», составив его из первых букв старинного девиза военных моряков — «Standing Tall, Ready Around the Clock» (что-то вроде «всегда на боевом посту без страха и упрека»). У руководства ЦРУ на Мэтьюс были большие планы, и этого не скрывали, так что целью командировки в Афганистан было помочь ей с обретением недостающего опыта. Чем больше ведомство истощало свои ресурсы, годами распыляя их в Ираке и Афганистане, тем труднее становилось подыскивать добровольцев, чья квалификация идеально соответствовала бы должности. Но кандидатура Мэтьюс, по словам одного теперь уже ушедшего на покой начальника, который много поспособствовал положительной оценке ее профпригодности, в этом смысле не вызывала сомнений.

«Как она была умна! А как осторожна! — вспоминает этот ветеран. — Лучшие — они ведь во всем лучшие. Прекрасный следователь может быть прекрасным аналитиком, и наоборот».

Мэтьюс, по единодушному мнению друзей, на размышления о степени своей подготовленности к будущей работе времени тратила еще меньше, чем ее начальство. Служба в Хосте должна была предоставить ей все что нужно: опору для прыжка наверх и возможность самооправдания. А если кто-то сомневался в ее способностях — что ж, от этого ее решимость крепла еще больше.

Перебирая всех, кого только можно, Мэтьюс обратилась за советом к одному, что называется, расстриге — разошедшемуся во взглядах с начальством отставному сотруднику ЦРУ, которого она уважала и который, хорошо зная бюрократическую кухню, был неизменно прям в своих суждениях. Они вдвоем провели целый вечер у него на веранде, с которой открывается чудный вид на виргинские предгорья Голубого хребта. Потом засели за его компьютер, стали изучать спутниковые фотографии разных мест при помощи «Google Earth». На этих фотографиях хорошо видна и база ЦРУ в Хосте, потому что она выстроена около летного поля. Правда, взлетная полоса там без покрытия — русские ее лишь слегка удлинили, когда в восьмидесятых использовали Хост как аэродром подскока для бомбовых ударов по афганским моджахедам, окопавшимся в горах. К востоку от базы, совсем рядом, пункт пограничного перехода Гулям-Хан, а за ним — просто рукой подать — те пакистанские твердыни, где закрепились пресловутые боевики и полевые командиры вроде Джалалуддина Хаккани и Байтуллы Мехсуда, а может быть, и сам бен Ладен.

Бывший сотрудник старался со своими советами не переборщить, капал ей на мозги малыми дозами, чтобы она рефлекторно не отвергла их все с порога. И всему ЦРУ, и тебе лично, сказал он ей, было бы лучше, если бы ты поняла: Хост — не то место, куда тебе следует стремиться. Категорически не то.

«Я понимаю мотивы, которые тобою движут, — говорил ей этот бывший сотрудник, продолжая гнуть свою линию. — Но ты не о том думаешь. Там военизированное заведение, а в военном деле у тебя опыта нет совсем».

Он выкладывал ей один довод за другим. В Хосте работают с тайными агентами, а Мэтьюс о такой работе известно лишь понаслышке. Вдруг дроны, удары с которых она там будет обеспечивать, убьют кого-то из мирных жителей и ее привлекут к уголовной ответственности? Ей во вред пойдет даже то, что она женщина, сказал он, потому что афганским дикарям западло будет на равных вступать в переговоры с бабой, особенно с такой, которая ходит в штанах от полевой формы и футболке.

Едва Мэтьюс услышала, что ей будет мешать то, что она женщина, ее глаза сверкнули. После этого разговор пошел на повышенных тонах, и чем дольше они спорили, тем тверже становилась решимость Мэтьюс.

«Внутренне она уже приняла решение, что в Афганистан все равно поедет, — вспоминал потом этот незадачливый советчик. — И сколько бы я ни пытался ее отговорить, слышала только себя. Думала, я вообразил, что она не справится с работой».

Оставив попытки переубедить Мэтьюс, тот бывший сотрудник пожелал ей удачи. Это была их последняя встреча.

3. Целитель

Иордания, Амман — 19 января 2009 г.


Было почти одиннадцать ночи, когда на улице собрались все члены группы захвата. Ждали, когда в спальне погаснет свет и перестанут мерцать телеэкраны. Чем темнее, тем меньше свидетелей, а кроме того, в доме, где все спят, у агентов страшной иорданской спецслужбы Мухабарат аль-Амма больше шансов исполнить задание быстро, без лишнего шума и суеты. Не надо будет ни в дверь стучать, ни приказы выкрикивать. Лишь хряснет по дереву металл, и одним синхронным движением они вытряхнут несчастного подозреваемого из постели и водворят на заднее сидение поджидающей машины.

Той сырой январской ночью их целью был четырехэтажный дом на улице Урвы ибн аль-Варда — узеньком проулке в районе компактного проживания иммигрантов из Палестины, где в ряд стоят чисто выскобленные каменные домики цвета пляжного песка. Незадолго до полуночи по сигналу одновременно двинулись два припаркованных неподалеку черных седана. Оба, не включая фар, подъехали к дому, одновременно посреди проезжей части остановился третий, наискось перегородив проезд. Одетые в темное полицейские и агенты Мухабарата рассредоточились, заняв позиции у переднего и заднего выходов из здания; у передней двери встали те, кому идти на прорыв, приготовились, ждали сигнала. Один из них, капитан разведки, здоровенный бугай в черном свитере, сжимал в руке ордер на арест молодого врача-терапевта по имени Хумам Халиль Абу-Мулаль аль-Балави. Человеку, чье имя значилось в ордере, был тридцать один год, и он никогда не обвинялся ни в чем более серьезном, нежели нарушение правил дорожного движения. Тем не менее, через сорок восемь часов Балави вдруг окажется одним из самых опасных людей во всей Иордании.

Как раз когда операция должна была вот-вот начаться, произошла стычка между агентами Мухабарата, с одной стороны, и группой молодых людей, возвращавшихся домой с вечеринки, с другой. Юноши окружили перегородившую переулок странную машину и принялись задирать шофера, мешающего движению. Подошел агент в штатском, вскоре поднялся крик и началась потасовка.

Я сейчас вызову полицию! — шумел один из молодых людей.

Шум разбудил отца подозреваемого, старого Халиля аль-Балави. Уснувший за чтением на диване в гостиной шестидесятишестилетний школьный учитель на пенсии проснулся и поплелся смотреть, что за балбесы так разорались прямо у него под окном. Попытавшись что-нибудь разглядеть между занавесками, седобородый старик ничего не увидел, запахнул и подпоясал халат, заковылял к входной двери. Он еле успел приоткрыть ее, как она с треском повалилась, отбросив его назад. Три фигуры в кожаных куртках, не говоря ни слова, протиснулись мимо, четвертый встал вплотную к нему, преграждая путь. Не успев еще толком проснуться, Балави решил, что ворвавшиеся убегают от драки, которая продолжалась на улице. Но что это? Трое мужчин кинулись вскачь вверх по лестнице, в ту часть дома, где жили со своими семьями взрослые дети. Старик начал было протестовать, но почувствовал, как его плечо сжали, будто клещами. Клещи оказались рукой бугая в черном свитере.

— Мухабарат, — негромко выговорил бугай арабское название секретной службы, официально называющейся Директоратом общей разведки. И вручил Балави помятую бумажку. — Мы пришли за Хумамом.

У Балави подкосились ноги. Неужели это не сон? Со второго этажа доносились жуткие звуки. Детский крик. Какие-то удары, шум падения. Криком кричит его невестка, потом ее тон становится умоляющим, и вот уже она рыдает. Наконец в его мозгу возникла первая четкая мысль: это ошибка! Они пришли не в тот дом, не за тем Хумамом. Его сын целитель, а не преступник.

— Не знаю уж, что вы ищете… но этого тут нет! — с трудом выговорил он. — Здесь нет ни оружия, ни наркотиков. Мы не держим у себя ничего противозаконного!

Во встретивших взгляд старика карих глазах промелькнуло нечто вроде сочувствия, но офицер разведки не произнес ни слова. Мысли в голове Халиля аль-Балави неслись вихрем. А вдруг Хумам вел какую-то вторую, тайную жизнь? Может, он что-то украл в своей клинике? Нет, не может быть, думал он. Хумам — домашний мальчик. Ему и деньги-то не нужны. Ночные заведения, которые имеются в центре города в отелях для иностранцев, он не посещает. Да он из дому-то почти не выходит!

Опять крики, глухие удары. Потом вниз по лестнице загрохотал каблуками один из офицеров со свертком, в котором Халиль аль-Балави опознал вещи сына. Следом еще один с настольным компьютером; за ним двое с трудом тащили разваливающуюся коробку, в которую были напиханы книги, бумаги и подставка с компьютерными дисками. Сотрудник, тащивший компьютер, поставил его на пол и вручил старшему Балави рукописный перечень, заголовок которого гласил: «Недозволенные предметы». В перечне оказались в основном записи, как обычные, так и электронные, изъятые в качестве улик.

— Распишитесь здесь — в том, что мы ничего не сломали, — приказным тоном проговорил мужчина.

Халиль аль-Балави, теперь уже совсем проснувшийся, чувствовал, как у него под бородой горят щеки.

— Куда вы его забираете? В чем дело? — требовательно спросил он.

— Завтра можете навести справки, — ответил офицер. — Обращайтесь в приемную. В Мухабарат.

Старику сунули в руку авторучку, он на нее сперва уставился, потом поднял голову и тут же увидел, что сына ведет вниз по лестнице какой-то тоже, видимо, военный. Хумам Халиль аль-Балави был одет в длинную, до колен, рубашку курта[14] и пижамные штаны; шел медленно, глядя себе под ноги. При росте метр семьдесят он был немного выше своего отца, но в талии и плечах поуже; по рукам и цвету лица сразу можно было опознать в нем человека, привыкшего жить в окружении книг и поблизости от компьютера. Клочковатая бородка и встрепанные каштановые волосы делали его похожим скорее на непутевого переростка, чем на опытного врача, имеющего практику и двоих собственных детей.

Спустившись на нижнюю площадку лестницы, сопровождающий сына остановил. Отцу показалось, что младший Балави выглядит странно: стоит с каким-то необъяснимо отсутствующим видом, словно спит на ходу. Тут отец поймал взгляд сына. Родные карие глаза показались ему непомерно огромными и беззащитно-добрыми, как у лани. Обычно они были неспособны скрывать чувства, сразу же выдавали страх, гнев или любую другую эмоцию, которая овладевала Хумамом. Но в тот день в них проглядывало нечто такое, чему старик не смог сразу найти название. Это не было ни боязнью, ни нервозностью; в общем-то, не было это и гневом; в глазах сына сквозило что-то сродни презрению, с каким смотрит боксер-чемпион, которого свалили запрещенным ударом.

— Он смотрел пренебрежительно, вот как он смотрел, — рассказывал потом старший Балави. — Я знаю такой его взгляд. Это очень на него похоже.

Никто не проронил ни слова. В дверях произошла небольшая заминка, а потом старик пронаблюдал, как его сына провели к одной из машин и впихнули на заднее сидение. Через мгновение доктор Хумам аль-Балави, талантливый ученый и врач-педиатр, когда-то мечтавший практиковать в Соединенных Штатах, исчез за тонированным стеклом, как исчезла и его репутация, и все следы прежней жизни. Отныне и впредь, что бы ни случилось, он пойдет по пути человека, отмеченного печатью Мухабарата.

Неизвестно теперь лишь одно: куда заведет его этот новый путь. Можно выбрать пренебрежение, и тогда его карьера будет загублена, доброе имя всей семьи опорочено, а дети погрузятся в нищету. А можно избрать путь сотрудничества и терпеть потом бесчестье, работая на правительство стукачом. Некоторые из иорданцев, выбравших второй вариант, постепенно сошли с ума, лишившись друзей и доверия коллег. Другие бежали из страны, а были и такие, кто просто исчез за стенами похожего на крепость главного здания Мухабарата, и никто о них никогда больше не слышал.

Стоя в дверях, Халиль аль-Балави дрожал в своем тонком халате и смотрел, как, словно в замедленном кино, рушится жизнь сына вместе с его собственными надеждами на спокойную обеспеченную старость. Он напрягал глаза, хотел взглянуть на Хумама хотя бы еще раз, но сквозь тонированные стекла черного седана ничего видно не было. Головной автомобиль с Хумамом внутри сделал резкий разворот, едва вписавшись в ширину проезжей части, завернул за угол и исчез.


Наручники на твоих запястьях станут серебряными браслетами. Петля палача увенчает тебя ожерельем чести.

Арабские буквы выскакивали на экран компьютера, а Хумам аль-Балави все набирал и набирал текст, стараясь жать на клавиши осторожно, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате жену и двух дочек. Это было в июне 2007 года, за девятнадцать месяцев до ареста, а занимался он делом, которое любил больше всего. Через несколько часов, когда рассветет, он отправится в детскую больницу, будет там выписывать антибиотики и лечить малышей от болей в животике и подскочившей температуры. А сейчас, сидя в тишине на кухне, он был не он, а Абу Дуджана аль-Хорасани, кибервоин, защитник ислама, бичеватель американцев и их арабских прихвостней во всем мире.

Братья, пересылайте друг другу эти видеоклипы, пока ваши интернет-кабели не перегреются от горячего контента, — писал Балави, прерываясь лишь для того, чтобы вставить гиперссылку, которая позволит аудитории увидеть подборку атак иракских повстанцев на войска США, чьи «хамви»[15] взрываются в пламени и клубах дыма, обдаваемые еще и градом шрапнели. — Смотрите, как мы плющим американцев, будто это монстры из компьютерной игры.

Перечитав про себя написанное и оставшись доволен, Балави щелкнул кнопкой мыши по надписи «опубликовать». Через пару секунд его статья выйдет в свет в виде уведомительного квадратика на сайте «Аль-Хезба», который служит одним из главных глашатаев радикально-исламистских взглядов и учений в арабоязычном мире.

Абу Дуджана был, конечно же, псевдонимом, фальшивой личиной, выдуманной первоначально для того, чтобы свободно высказывать собственные мысли в чат-румах без страха быть арестованным. Однако со временем этот персонаж сделался как бы отдельной, самостоятельной личностью. Молодой врач был вежлив и сдержан, Абу Дуджана, наоборот, — напорист, агрессивен, язвителен: этакий злой близнец, наделенный дьявольским юморком. Он сразу пошел нарасхват. Новые посты Абу Дуджаны аль-Хорасани попадали в перечень самых читаемых статей на всем сайте, комментариев на них приходило больше, чем на все остальные. Вскоре его пригласили поработать на сайте модератором форума, эта должность дала ему возможность направлять каждодневную онлайновую болтовню форумчан, да и как автору статей добавила весомости.

Абу Дуджана сходу затесался в крохотную элиту авторов — всякого рода джихадистов и прочих знатоков и проповедников силового ислама, — обретя огромную онлайновую аудиторию по всему миру. При этом кто он на самом деле, никто не знал. Среди его самых горячих онлайн-приверженцев распространился слух, будто он саудит и, очень может быть, высокопоставленный деятель самой «Аль-Каиды». Самое интересное, что даже менеджерам сайта «Аль-Хезба» не были известны ни его национальность, ни настоящее имя. Не знали его ни в Мухабарате, ни в ЦРУ, хотя там целые команды специалистов заняты мониторингом джихадистских веб-сайтов, люди работают, получают за это жалованье и пишут отчеты, расшифровывая и анализируя соответствующий контент. Отец и братья Балави над ним подшучивали — дескать, влюбился парень в свой компьютер, что ли? — но даже они не ведали о тайной реальности, которую он творит на мерцающем голубом экране.

Смена личности происходила дома, обычно по ночам или в выходные, когда он бывал свободен от работы в клинике. Прильнув к экрану, Балави часами просиживал за маленьким настольным компьютером, пока у него не краснели глаза и жена Дефне не начинала беспокоиться. Его стали считать затворником, который сиднем сидит дома, с друзьями не общается и даже по пятницам не ходит в местную мечеть на молитву.

На вопросы жены Балави отвечал уклончиво: дескать, ему надо все время учиться, но, когда она входила в комнату, книги валялись в углу, а ее муж оказывался там, где и всегда: сидит с ногами в любимом кресле, вперив взгляд в компьютерный экран. Чем более крупной фигурой становился Абу Дуджана, тем мельче делался Балави и его прошлая жизнь.

«Он был так увлечен! — вспоминает Дефне. — В своих фантазиях он жил будто в другом мире».

Когда-то Балави публиковал статьи в интернете и под другими вымышленными именами, но это было до того, как в 2007-м появление Абу Дуджаны закрепило успешное освоение молодым врачом ремесла эссеиста. Сам этот псевдоним был комбинацией исторического имени с названием, мгновенно узнаваемым всяким религиозным мусульманином: аль-Хорасани значит «из Хорасана» — так в старину именовалась населенная мусульманами обширная область, протянувшаяся от границ древней Персидской империи до гор Гиндукуш; в нее входит значительная часть современного Афганистана. Что касается Абу Дуджаны, то в VII веке был такой арабский воитель, любимец пророка Магомета. Искусный фехтовальщик, обожавший азарт рукопашных схваток, он был заносчив и любил внешние эффекты. Перед битвой повязывал голову красной лентой и изводил врагов, с вызывающим видом расхаживая перед их позициями.

Новый Абу Дуджана, вдруг ставший корифеем ислама, позерства тоже не чурался, был склонен к пафосу и экзальтации. Первые же статьи закрепили за ним репутацию одного из самых ярких и популярных авторов во всем интернет-сообществе радикального ислама. Свой гнев он обрушивал на обычных, всем известных врагов — Израиль, Запад в целом и дружественные Соединенным Штатам арабские страны, — но в его писаниях чувствовалось понимание западной культуры и особый дар воздействия на молодых мусульман, выросших в эпоху электронной почты и социальных сетей. В одном абзаце он мог на чем свет стоит ругать простых мусульман, называть их быдлом, безмозглыми клонами «вроде выращенной в пробирке овечки Долли», а в другом мечтательно размышлять о будущем, в котором даже кукла Барби будет «носить хиджаб и цитировать Коран, когда ее погладишь».

Для привлечения публики использовал он и видеоряд, к писаниям присоединяя фотографии кровавого ужаса боев, только что полученные из Тикрита или Рамади от фотографов-любителей из стана джихад истов, и сопровождая их омерзительно-радостными комментариями в излюбленном стиле Абу Дуджаны.

Добро пожаловать в кафе «Аль-Хезба», — писал он, начиная очередной свой сеанс в интернете. — Открывайте меню и выбирайте кушанья по вкусу:

Поджаренный «хамви» под соусом из человеческих останков.

Уничтоженный с помощью самодельного взрывного устройства танк. Выживших нет.

Выпечка из мозгов американцев, кокнутых пулями снайперов.

Блюда, выпекаемые Абу Дуджаной, пробовали тысячи мусульман, прерываясь только за тем, чтобы прочесть пояснения. И с каждой неделей их аппетиты росли. Абу Дуджана, кто бы он ни был, откуда бы ни появился, превращался в настоящую знаменитость.

Его необходимо было остановить.


В главном здании таинственного Агентства национальной безопасности, расположенного в одном из пригородов Вашингтона, имеется компьютерная поисковая система, которой нет равных в мире. Известная под кодовым названием «Турбуленс», она пожирает полмиллиарда долларов в год, постоянно всасывая в себя терабайты информации со всего интернета и вымывая из нее крупицы сведений о возможных угрозах стране. Когда появляется новая цель — новый веб-сайт или, к примеру, неизвестная боевая ячейка, — система «Турбуленс» может внедриться в избранный по собственному усмотрению компьютер на другом конце света, чтобы выкрадывать из него файлы или, наоборот, загрузить в него подслушивающую программу. Агенты, работающие уже там, на месте, вооружившись миниатюрными устройствами слежения, — настолько чувствительными, что способны с расстояния в сотни футов засекать отдельные нажатия клавиш, — смогут теперь отслеживать этот компьютер, куда бы его не переносили.

Что за методы используются для поиска за океаном конкретной цели — это строго охраняемая тайна. Известно лишь, что в конце 2008-го такие устройства применяли для слежки за популярным джихадистским блогером, который называл себя Абу Дуджаной аль-Хорасани. Распутав от конца к началу переплетение серверов и каналов связи, власти США сузили область поиска до Иордании, затем до Аммана и в конце концов до определенного дома в рабочем районе Джабал Нузха.

То, кем был джихадист в повседневной жизни, вызвало шок, особенно в иорданской разведке Мухабарат. Одной из восходящих звезд радикального ислама оказался незаметный врач-педиатр, живший у них под самым носом.

Дальнейшее предоставили Мухабарату. В ЦРУ и его зарубежных западных аналогах только мониторят джихадистские сайты, ну, может быть, иногда закрывают их, но чаще предпочитают тихо изучать — вдруг там проскочит информация о том, что враг задумал? Мухабарату же следовало решить, представляет ли человек, под маской вымышленного Абу Дуджаны призывающий мусульман на священную войну, реальную угрозу безопасности Иордании и ее соседей. Кому-то придется теперь заняться этим Хумамом Халилем аль-Балави. В конце концов, этим «кем-то» оказался сотрудник среднего звена, разбиравшийся в интернетном джихаде; впрочем, у них в отделе антитеррора в нем разбирались все. Звали сотрудника Али бен Зеид; в начальственных кругах он был известен как шариф Али, то есть не просто Али, а очень-очень уважаемый Али, чему причиной было его аристократическое происхождение. Бен Зеид был прямым потомком первого властителя Иордании Абдаллы I, а нынешнему королю приходился двоюродным братом.

В свои тридцать четыре бен Зеид был ветераном разведки, прослужил в ней уже десять лет и имел несколько орденов и благодарностей в приказе, в том числе одну и от ЦРУ. Не желая, чтобы кто-то думал, будто он пользуется привилегиями, которые дают ему родственные связи с царствующим домом, шариф Али работал день и ночь и никогда не упоминал о своей близости ко двору, если этого не требовалось, дабы чего-нибудь добиться для всего подразделения. Однажды во время тренировочных сборов в пустыне он таки воспользовался своим особым положением, но только для того, чтобы весь личный состав их лагеря каждый день получал в качестве ланча бигмаки с жареной картошкой. При этом был серьезен и вдумчив. Любимым его оружием был устрашающе громадный израильский пистолет «дезерт-игл» (орел пустыни) той модификации, что приспособлена под патроны «магнум» сорок четвертого калибра[16]. Бен Зеид надеялся, что такая пушка уравняет шансы, если ему придется столкнуться со злоумышленником, поставившим своей целью убийство члена королевской семьи.

Коренастый, широкогрудый бен Зеид был большим западником, чем подавляющая часть его коллег, что неудивительно: долго жил в Бостоне, учился там в колледже, а практику проходил у сенатора-демократа от Массачусетса Джона Керри. Его английский выговор, отработанный на восточном побережье США, был безупречен, чему способствовало то, что и на родине он плотно общался с коллегами-американцами, особенно с рейнджером по имени Даррен Лабонте из опорного пункта ЦРУ в Аммане. С Лабонте он часто работая в паре, когда две разведки объединялись для расследования какого-либо дела; вместе они объехали весь мир от Восточной Европы до Дальнего Востока. У обоих молоденькие жены, оба женились недавно и часто проводили уик-энды вчетвером, лениво полеживая на палубе яхты бен Зеида где-нибудь на Красном море в районе Акабы.

Бывало, бен Зеид и Лабонте, объединившись, мозговым штурмом раскалывали трудные дела, но мало какое из них по непонятности могло идти в сравнение с делом загадочного врача, разбираться с которым назначили высокородного иорданца. Мухабарат собрал на Балави кипы материала, за ним следили неделями, много раз прошли туда и обратно весь его нарочито тривиальный путь из центра Аммана к лагерю беженцев «Марка», где он работал в ооновской клинике «Материнство и младенчество». Файл за файлом бен Зеид штудировал его досье и ежедневные донесения агентов, думал над ними, откладывал в сторону, а потом снова начинал перечитывать.

Кто же он, этот парень? — спрашивал себя бен Зеид, не скрывая недоумения от коллег. Ничто в этом Балави не вписывалось в клеточки стандартного портрета террориста или пособника преступной группировки. Не было у него ни столкновений с законом, ни буйного прошлого; в связях с радикальными элементами вроде бы тоже не замечен — даже с иорданскими «Братьями-мусульманами», этим еле живым уже восьмидесятилетним общественным движением, которое теперь если и замечают, то только благодаря званым обедам, на которых они собирают средства для помощи иракским сиротам и вдовам.

Напротив, досье отображало образ молодого человека необычайных способностей, успевшего много чего добиться. Происходит этот Балави из вполне благополучной, образованной семьи, где ни у кого никогда не было даже малейшей склонности к скандалам. Верный муж, души не чающий в своих малолетних дочках. Что человек хороший, у него прямо на лбу написано, хотя внешних признаков религиозного рвения он и не выказывает.

Учился всегда замечательно. Школу закончил в Аммане со средним баллом в девяносто семь процентов. В колледже получал государственную стипендию, которой был награжден правительством Иордании. Владеет английским.

После колледжа его, не глядя, брали на биофак в Иорданский государственный университет, но он предпочел уехать за границу, чтобы изучать медицину. Прошел по конкурсу в Стамбульский университет и, хотя тогда ни слова не говорил по-турецки, через шесть лет получил и степень бакалавра, и диплом врача. В Иорданию Балави вернулся с женой-турчанкой, девушкой с журналистским дипломом, и поселился с нею в отцовском доме. Все пути были перед ним открыты, но он в конце концов решил отказаться от места в больнице и пошел на самую непрестижную в городе работу, какой только может заниматься врач: стал лечить матерей и маленьких детишек в огромномлагере «Марка», где жили десятки тысяч арабов из Палестины, ставших беженцами после арабо-израильской войны 1967 года. Обитатели лагеря вскоре полюбили нового врача: у него такие добрые глаза, он так ласков с детьми и притом так серьезен, а ведь это редко присуще столь молодому человеку!

«В отличие от многих других, он с нами никогда не заигрывал, — сказала одна мать-одиночка, часто встречавшаяся с Балави и до сих пор живущая в лагере. — Производил впечатление человека очень застенчивого, шутки шутить себе не позволял».

В результате всех этих изысканий стал вырисовываться портрет малообщительного интроверта, который живет скромно и, помимо работы, редко куда-либо ходит. Ездит на потрепанном «форде-эскорте», которому чуть не каждый день приходится служить еще и бесплатным такси — по первой просьбе соседа ли, пациента ли, которому приспичит срочно куда-нибудь съездить. Дознаватели Мухабарата не обнаружили ни малейших признаков не только того, что он по-тихому работает на «Хамас» или какую-то другую группировку, но и того, что он о таких группировках вообще что-либо знает.

Тем не менее, не замечать выступлений Абу Дуджаны аль-Хорасани было уже нельзя. Тайное компьютерное хобби молодого врача стало для него основным занятием и сильно разрослось, вероятно, превзойдя его наиболее смелые мечты. Хуже всего, что его писания намекали на скрытую связь с «Аль-Каидой». С самого начала Абу Дуджана носился с этой организацией и ее основателем Усамой бен Ладеном, как с писаной торбой, но в последнее время принялся вещать будто бы уже от их имени. Каждый раз, едва второй человек в «Аль-Каиде» Айман аз-Завахири выйдет на публику с новым заявлением или видеопосланием, Абу Дуджана тут как тут: все проанализирует, прокомментирует и переведет высокопарный арабский аз-Завахири на человеческий язык. Его статьи в защиту тактики «Аль-Каиды» так точно отражали взгляды Завахири, будто сам Завахири их и писал. Хотела этого «Аль-Каида» или нет, но Абу Дуджана превратился в глашатая и зазывалу этой террористической группировки. А мусульмане по всему миру развесили уши.

Мало того: взгляды самого Абу Дуджаны становились все более радикальными. Он развернул целую кампанию по реабилитации иорданского террориста Абу Мусаба аз-Заркави, отъявленного головореза, а заодно главаря «Аль-Каиды» в Ираке, снимавшего на видео, как он собственноручно обезглавливает заложников-американцев. Иорданцы осудили его, выйдя на улицы, после того как в 2005 году он предпринял несколько одновременных подрывов отелей в Аммане, убив шестьдесят человек, среди которых было много женщин и детей, собравшихся встречать свадебную процессию. Между тем Абу Дуджана называет его «тигром», воплощающим в себе здоровую, крепкую веру, до которой надо расти и расти всем настоящим мусульманам. Недавно, между потоками желчи, изливаемой на израильскую военщину по поводу нападения на Газу 27 декабря 2008 года, он начал подпускать намеки, что пора бы, дескать, и ему перейти от слов к делу. «Когда же наконец мои слова напитаются моею кровью?» — писал он.

Хумам аль-Балави, который врач, семенил по своему пути, как и прежде. А вот Абу Дуджана мчался, летел под уклон по опасной дороге, подстрекая к насилию других и угрожая к ним вскоре присоединиться. К середине января 2009 года Али бен Зеид и его руководство решение приняли: с Абу Дуджаной пора кончать. Что касается Балави, то выживет он или погибнет вместе со своим джихадистским аватаром, это зависит от него.


В темноте главное здание Мухабарата нависает над западными кварталами Аммана как средневековая крепость, окруженная высокими стенами из известняковых блоков, на которых выщелачивание с годами привело к появлению липких красноватых пятен. Старейшая часть комплекса когда-то представляла собой самую страшную тюрьму на всем Ближнем Востоке; лабиринт камер, настоящих каменных мешков, всегда готовый к приему террористов и других врагов государства. Те немногие, кто попадал внутрь, рассказывают о темных проходах, кнутах, сплетенных из электрических проводов с узлами, о криках и стонах, глубокой ночью доносящихся из комнаты для допросов. В некоторых кругах иорданцев это здание заслужило мрачное прозвище «Контора по заготовке ногтей».

Теперь, конечно, времена изменились, по крайней мере внешне. Иорданский прозападный монарх, король Абдалла II, виртуоз самопиара, хорошо умеющий работать с прессой, не любит, когда появляются отчеты правозащитных групп, в которых упоминаются пытки, применяемые разведкой и контрразведкой страны. Старую тюрьму он снес, а в 2005 году даже уволил главу Мухабарата, умелого и безжалостного Саада Хейра — человека с манерами благовоспитанного англичанина и ледяным взглядом гремучей змеи.

Но несмотря на велеречивые заверения о соблюдении процессуальных установлений и прав заключенных, думать, что эта секретная служба подобрела и размякла, опасно и по сей день. Иордания с ее населением, перевалившим за шесть миллионов, — умеренная арабская страна, союзница Соединенных Штатов, и официально с Израилем живет в мире, но именно это автоматически делает ее мишенью для большинства исламских террористических группировок, да и для Ирана, который снабжает их деньгами. Она давно стала временным пристанищем на путях кочевья банд иракских преступников, иранских провокаторов, боевиков «Хамаса» и «Хезболлы». Ей пришлось выдержать жестокие атаки «Аль-Каиды», в том числе ту, в ходе которой в ноябре 2005 года аз-Заркави, используя бомбистов-смертников, взрывами в трех амманских отелях убил множество людей. В девяностые Заркави самому пришлось провести пять лет в застенках Мухабарата, и с тех пор он не раз пытался отомстить, покушаясь на главное здание этой спецслужбы. В 2004-м Мухабарат еле предотвратил налет на свою штаб-квартиру, когда аз-Заркави загрузил в пару грузовиков достаточно взрывчатки и отравляющего газа, чтобы отправить на тот свет десятки тысяч людей. В результате именно Мухабарат добыл информацию (от рядового боевика, члена ячейки аз-Заркави, попавшегося иорданским властям) о местонахождении его убежища в Ираке, неподалеку от Багдада. В результате 7 июня 2006 года два американских реактивных штурмовика сбросили на дом каждый по пятисотфунтовой бомбе, убив Заркави, его молодую жену, их ребенка и еще четверых боевиков.

Что знал Хумам аль-Балави о Мухабарате и его репутации, неизвестно. Но Абу Дуджана со всем своим фрондерством где-то на полпути от дома к застенкам разведслужбы испарился как утренний туман. На Балави надели наручники и зажали между двух агентов Мухабарата, еле втиснувшихся на сидение по сторонам от него. Один из них достал из кармана и надел ему на голову матерчатый колпак, туго затянув шнурок на шее.

Дурно пахнущий колпак лишил его не только зрения, но и свежего воздуха. Дышать стало тяжело. Стальные наручники впились в запястья и заставляли сидеть с наклоном вперед.

Наручники на твоих запястьях станут серебряными браслетами.

Процессия петляла по улицам, в этот час почти пустынным, проехала мимо мечети, которую Балави посещал с детства, мимо пустого базара и начальной школы с ее бетонной спортплощадкой. Замедлив ход, взобралась на современное шоссе, ведущее в центр Аммана, и понеслась мимо торговых комплексов, сверкающих отелей с барами, даже теперь освещенными неоном, и дорогущих фитнес-клубов, где, говорят, есть помещения с кондиционированием воздуха, в которых мужчины и женщины занимаются вместе, за деньги покупая возможность дрыгать ногами и руками, раздевшись до стриптизерских трусиков, купальных лифчиков и обтягивающих маек.

Колонна свернула к северу, в другую часть города, известную как Вади аз-Зир (Долина садов), — район широких проспектов и солидных известняковых зданий, охраняемых военными, но без единой вывески. Балави почувствовал, как машина остановилась, потом еще раз — видимо, у контрольно-пропускных пунктов, затем за ней с лязгом закрылись ворота. Несколько раз проехав по узким тоннелям, соединяющим один двор с другим, она наконец остановилась у входа в огромное каменное здание, которое служит штаб-квартирой «Рыцарей истины» — элитного подразделения, выделенного в Мухабарате для борьбы с терроризмом. Невидимые для ослепленного колпаком Балави, над входом висели помпезные портреты двух последних королей Иордании и черный флаг разведслужбы, на котором арабской вязью выписан лозунг: «Час расплаты придет!»

4. Унижение

Иордания, Амман — 20 января 2009 г.


Кто такой Абу Дуджана аль-Хорасани?

Несмотря на звон в ушах и туман в голове, Балави этот вопрос услышал и начал было подбирать слова для ответа, как вдруг почувствовал сотрясение и боль от оглушительной пощечины. Она заставила его окончательно очнуться и открыть глаза: что ж, хоть колпак наконец сняли… Оказалось, что он в тесной камере с голыми белыми стенами, сидит на деревянном табурете, кроме которого в помещении ничего нет за исключением обшарпанного стола, лампы дневного света под потолком да металлического столбика, к которому прикованы его ноги. Перед ним стоят два человека — чуть правее и чуть левее, — и один из них уже занес руку, чтобы еще раз его ударить.

Кто такой Абу Дуджана?

Вы ведь и так уже знаете, что это я, — устало отвечал Балави.

К тому времени, как на дворе рассвело окончательно, Балави претерпевал уже четвертый раунд допроса, единственной целью которого было побыстрее измучить его, и эта цель была близка. Час в комнате для допросов, потом два часа в камере, потом опять лампу в глаза, но допрашивают уже другие.

Между допросами он пытался спать, но не успевал закрыть глаза, как охранники будили его, выкрикивая ругательства и громыхая дверьми. И опять допрашивают, вопросы кружат над ним, мучительные, как роящиеся кусачие мошки.

Кто управляет веб-сайтом «Аль-Хезба»? Кто еще пишет для него статьи? Их адреса! Кто ваш связник?

Когда прямым наскоком выяснить ничего не удалось, сотрудники Мухабарата стали копаться в личной жизни Балави, в прошлом его семьи, в делах его братьев и турецких родителей жены, в годах учебы за границей. Зададут вопрос, слегка переиначат, и снова. Иногда в вопросах проскальзывала скрытая угроза, напоминание о том, что Мухабарат может воздействовать на Балави через его близких.

Где вы получили диплом врача? Вы уверены, что он подлинный?

А ведь ваш отец не иорданец, так? У него вид на жительство не просрочен?

Да, а как насчет гражданства вашей жены-турчанки? Выходит, дети-то ваши турки! Так или нет?

То, что угрозы вполне реальны, Балави хорошо знал. Его отец был одним из миллиона с лишним палестинцев, которых, когда все бросились кто куда во время первой арабо-израильской войны, в 1948 году впустила Иордания, оказав прием не так чтобы очень уж радушный. Для негражданина нарушение любого из десятков негласных запретов могло привести к конфискации иорданского паспорта или вида на жительство. А разрешение на работу, как и лицензию на любой вид деятельности, могли отобрать, руководствуясь всего лишь подозрением. Всем этим внушалась простая мысль: будь с нами заодно или потеряешь все.

Постепенно Балави начал различать лица следователей. Старший офицер, которого заключенные прозвали Рыжим Дьяволом, это наполовину турок Али Бурджак, начальник сектора; немногих в Иордании боятся больше этого Али. Коренастый крепыш с рыжеватыми коротко подстриженными волосами, он знаменит тем, что заставил расколоться кое-кого из самых закоренелых преступников и террористов; заодно иногда учит уму-разуму журналистов, оппозиционеров и всех тех, кто перестает почему-либо ладить с властями. Широко известно, что Али Бурджак большой любитель поунижать заключенных, такому мастеру ничего не стоит заставить человека покаяться в совращении собственной дочери, да и в других сексуальных преступлениях, каких угодно.

Под руководством Бурджака трудится несколько специалистов по антитеррору из «Рыцарей истины». Это подразделение считается элитой Мухабарата — отчасти благодаря тому, что его офицеры тесно общаются с разведками других стран, но также и по причине разнообразия их умений: они могут всё — вести слежку и телефонный перехват, организовывать аресты и допрашивать задержанных. Приказы отдавали Бурджак и его заместитель по имени Хабис. Из общей массы выделялся еще один офицер — кареглазый корпулентный капитан, присутствовавший во время ареста. Не такой крикливый и грубый как некоторые другие, в своей среде он, очевидно, пользовался особым уважением, на каковое вряд ли может рассчитывать обычный носитель капитанских погон. Коллеги называли этого офицера шариф Али.

Когда у следователей Мухабарата вопросы кончились, Балави увели обратно в камеру. Здание тюрьмы было новым, камеры чистые, но крошечные — два с половиной метра в длину и чуть больше полутора в ширину, а вся обстановка — койка с одеялом, полупрозрачное окошко (якобы зеркало) плюс металлическая раковина да унитаз. На голову опять надели колпак, толстая стальная дверь с громом закрылась, и Балави остался один в кромешной тьме. Ощупью добрался до койки, сел и стал ждать.

Минута за минутой прошел час. А может, два? Когда у тебя голова в темном коконе, чувство времени теряешь напрочь.

Надевание на голову колпака — стандартная процедура: таким способом Балави делали сговорчивее, подготавливая к долгой череде допросов, перемежающихся сидением в одиночестве. То, что он испытал до сих пор, только начало. Почти всем задержанным завязывают глаза или как-либо еще лишают возможности видеть, после чего держат в таком состоянии иногда по несколько дней кряду. Ничего не видя, да и слыша из-за толстой двери камеры лишь неясные приглушенные звуки, они быстро теряют ориентацию во времени и пространстве. У добровольцев, поставленных в похожие условия во время медицинских экспериментов, галлюцинации начинались через каких-нибудь пятнадцать минут. Оставленные в таком состоянии на более длительный срок, они испытывали беспричинную тревогу, чувство беспомощности и подавленность. В одном из подобных опытов британские ученые обнаружили, что, если человека продержать в таких условиях сорок восемь часов, у него появятся любые внушаемые ему симптомы. Комфортная сухая комната вдруг может стать морозильной камерой или наполниться водой, или начнет кишеть живыми змеями.

Чтобы сознание не уплывало, Балави пытался читать молитвы. Но, как он сам признавал позднее, его поминутно пронзал страх: что с ним сделают и когда именно. Бить будут наверняка, а может, чего и похуже. Хватит ли мужества выдержать? Не сломается ли он, не начнет ли выдавать имена связников? Что, если начнут угрожать замучить жену или дочек? А если за отца возьмутся? Балави ждал, прислушиваясь к каждому шороху — к шагам, звяканью ключей, постукиванию дубинкой о шлакобетонную стену: это охранники прохаживаются по коридору.

Балави вдруг вспомнился недавний сон. Несколькими неделями раньше ему приснился Заркави. Балави к нему относился с огромным пиететом, во многом даже идеализировал его — то ли потому, что Заркави тоже иорданец, то ли еще по какой причине, но Балави рыдал как дитя, когда этот террорист погиб во время налета американских бомбардировщиков в 2006 году. Но во сне Заркави был опять живой и, что самое удивительное, сам пришел к нему в дом отца.

— Разве вы живы? — спросил его Балави. А тот сидит, и в свете луны лицо у него такое одухотворенное… При этом вроде как что-то делает. Взрывное устройство, что ли…

— Меня убили, но я, как видишь, жив, — проговорил Заркави.

Не зная, что сказать человеку, чьи видеообращения он без конца изучал в интернете, Балави с трудом подыскивал слова. Может быть, Заркави примет от него какую-нибудь помощь? Что, если Балави отдаст ему свою машину? Да и вообще: не стать ли им мучениками вместе?

Заркави ничего не ответил, и сон внезапно оборвался. Проснулся Балави в тревоге, и даже по прошествии многих дней эта странная встреча так его угнетала, что он рассказал о ней нескольким друзьям. Хотелось понять, что бы это могло значить.

Все сходились в том, что такой сон — дурное предзнаменование. Один приятель объяснил Балави, что сон послан ему как предупреждение, как знак, что скоро арестуют. Однако другой приятель сказал, что таким способом Заркави передал ему свое благословение. Это, говорит, тебя Господь зовет на особое служение, совершишь в джихаде какой-то подвиг, на который специально избран.

«Теперь ты призван на путь Аллаха», — сказал ему тот приятель.


Через двадцать четыре часа после ареста на состоянии Балави начало сказываться напряжение двух суток без сна. Голос раздраженно срывался, но задора в глазах видно не было. А сидевшие через стол напротив сотрудники Мухабарата брались за него все крепче.

Кто такой Абу Шадийя? Кто такой Яман Мухаддаб?

На сей раз его допрашивали Али бен Зеид и офицер помоложе; их интересовали настоящие имена других блогеров и комментаторов с того же участка интернет-пространства, где действовал Абу Дуджана. Неосведомленность Балави выглядела весьма правдоподобно. Так же как и он, другие авторы пользовались вымышленными именами, и почти никто не знал, кто они на самом деле такие и где живут. Балави было известно, что среди блогеров могут быть и агенты американской разведки. И некоторые наверняка действительно таковыми были.

Ладно, тогда вопрос такой: Расскажите нам о ваших планах пойти в шахиды.

Тот следователь, что помоложе, вынул из папки с личным делом Балави листок и стал читать вслух. Балави узнал собственные слова — это была статья, которую он написал, посмотрев в новостях сюжет о недавних воздушных налетах Израиля на сектор Газа. На видео были засняты израильские женщины и девочки на крыше дома, они смотрели, как произведенные в США штурмовики F-16 бомбят цели в центре Газы. Женщины передавали из рук в руки бинокль, болтали и смеялись, как будто смотрят футбол. Они смеялись! На это глядя, Балави почувствовал, как овладевшее им отвращение сперва разливается по всему его существу, а потом уходит куда-то внутрь, наполняя его смесью ярости и презрения, направленного частично и на себя, на трусливую свою натуру.

Но это было две недели назад. Теперь же Балави молчит. Нет сил.

«Когда же, наконец, мои слова напитаются моею кровью? — продолжил следователь, читая распечатку. — Я чувствую, что слова у меня иссякли, так что тем, кто исповедует джихад, советую не загонять себя в ту же ловушку, в которой оказался я: не мучить себя кошмарной перспективой однажды умереть в постели».

Али бен Зеид окинул арестованного долгим взглядом. Круто загибает. Но на Заркави парень не тянет.

Бен Зеиду приходилось работать с настоящими террористами, закоренелыми моджахедами, настолько фанатичными, что они призывали смерть, торопили ее и отказывались раскалываться, с чем бы Мухабарат к ним ни подступался. Тогда как Балави спустил пары в первый же день. Отвечает с вызовом, но сразу видно — слабый человек: у него не хватает сил даже на то, чтобы не смыкались веки. Изнеженный и слабый.

Как ни странно, есть в нем что-то раздражающе знакомое, словно это какой-то забытый одноклассник бен Зеида. А ведь и впрямь! Они примерно одного возраста. Оба учились в университетах, оба жили за границей. Оба происходят из семей, чьи предки жили на Аравийском полуострове и претендовали на близость к пророку Магомету. У обоих родители достаточно попутешествовали, чтобы дать им представление о жизни не только в Иордании, но и за ее пределами. Балави женат, у него две маленькие дочки; бен Зеид, женившийся недавно, надеется тоже вскоре завести детей.

Бен Зеид даже может понять (в отвлеченном, философском смысле) ту глубокую обиду и возмущение, которым полон интернетский двойник подследственного. Несмотря на внешнее согласие с официальной государственной политикой мирного сосуществования с Израилем, на бен Зеида частенько накатывали приступы гнева и горечи, особенно по утрам, когда он выходил на веранду своего дома, расположенного высоко на горе над Мертвым морем, садился там, и его взгляду открывались возделанные поля на севере и западе — плодородные земли, которые арабам больше не принадлежат. Сообщение о том, что израильтяне на танках в конце декабря ворвались в Газу, убив более пятисот человек и не очень-то разбираясь, боевик ли это «Хамаса» или мирный житель, почти все иорданцы восприняли с негодованием: арабы увидели в этом чудовищно непропорциональный ответ на ракетные обстрелы.

Но где-то, видимо, Балави оступился и сорвался — так виделось это дело бен Зеиду и его коллегам. Вопреки всякой логике и собственным интересам он подцепил опасную умственную заразу, которая грозит уничтожить все, чего Иордания достигла за полвека неустойчивого социального прогресса. Не пожалев семьи и репутации, он фактически пошел служить фанатикам, живущим в пещерах где-то в двух тысячах километров к востоку.

Как такое могло случиться со столь умным и образованным молодым человеком, непостижимо. Но ясно одно: Абу Дуджане суждено исчезнуть, а жизнь Балави должна радикально перемениться. Отныне этот врач с Мухабаратом повязан — повязан крепко и навсегда. Его право работать, путешествовать, иметь свой дом и одевать детей будет зависеть от хорошего поведения и великодушия спецслужбы. А если Мухабарату что-то будет нужно — не важно, большое ли, малое, — Балави не оставят иного выбора, кроме как беспрекословно подчиниться.

Парень, сидящий на табурете подследственного, еще не полностью осознал эту новую реальность, но ничего, до него дойдет. По его виду судя, много времени на это не потребуется. Когда прошло три дня, а на свободу Хумама аль-Балави все не выпускали, его отец, взяв с собой старшего сына Мухаммада, вызвал такси и поехал на другой конец города в Вади аз-Зир, где располагается Мухабарат. Солдат с американским автоматом «кольт М4» жестом остановил их машину за несколько десятков метров от главных ворот; дальше старый человек, оставив сына в машине ждать, вынужден был идти пешком. Всю неделю погода стояла холодная и хмурая, пронзительный северо-восточный ветер дергал Халиля аль-Балави за белую куфию[17] всю дорогу, пока он от автостоянки шел к небольшому зданию, где посетителей проверяют на наличие оружия и взрывчатки.

У поста охраны Халиль аль-Балави назвал себя и сказал, что ему надо к полковнику Фавасу, который назначил ему встречу.

— Я пришел забрать сына, — сказал он.

Ему дали номерок на клочке бумаги и велели пройти в «зал ожидания», которым оказалась маленькая комнатка с белым мраморным полом и несколькими кожаными креслами. Со стены, с огромного портрета, неодобрительно смотрел король Абдалла II в парадной форме, увешанной множеством лент и орденов.

Всю свою жизнь я старался сюда не попасть, — подумал старик, — и все-таки попал.

К этому времени в семье уже догадывались, почему Хумама арестовали. Агенты правительственной спецслужбы изъяли все компьютерное оборудование, а Дефне подтвердила их предположение о том, что ее муж — ну да, действительно — обожал чатиться в интернете. Халиль аль-Балави, до пенсии преподававший арабскую литературу и основы ислама, таких и слов-то не знал. Но в справочной службе Мухабарата ему сообщили, что со следствием сын сотрудничает, так что на свободу его выпустят, скорее всего, в четверг, как раз к мусульманским выходным.

Старик так разволновался, что всю ночь не сомкнул глаз. Лежал, а мысли и воспоминания мчались вихрем: вот Хумам маленький — не по годам умен, упрям и невероятно любознателен, а кроме того, из десяти детей больше всех похож на него.

Папочка, а зачем Господь сотворил людей?

Затем, Хумам, чтобы было кому славить Творца Вселенной.

(Молчание.)

Папочка, а зачем Господь сотворил муравьев?

Минута за минутой истек час, потом второй. Прошли уже чуть не все другие номера, комната почти опустела. Забеспокоившись, не случилось ли чего, Халиль аль-Балави поплелся обратно к посту охраны — преклонного возраста не очень здоровый человек предстал пред очи доброго слуги Его Величества и взмолился: скажите, уважаемый, в чем дело? Тот снял трубку телефона, позвонил, и старику объяснили.

— Очень сожалею, йа аммо[18] Балави, но вашего сына здесь уже нет, — сказал старший наряда.

— А где же он?

— Скорее всего, дома, — прозвучал ответ. — Час назад его отвезли домой.

Вскоре Халиль аль-Балави уже летел по городу назад со всей возможной скоростью, какую только позволяли машине забитые транспортом вечерние улицы, по пути обсуждая с Мухаммадом возможные объяснения столь внезапного поворота событий. Может быть, Хумам ранен? Искалечен? С каких это пор Мухабарат стал таким обходительным, что подвозит отпущенных пленников до дома?

Когда центр Аммана сменился кварталами попроще, строить догадки перестали, и старик погрузился в размышления. Прямо какое-то фамильное проклятие! Все опять возвращается на круги своя.

У Халиля аль-Балави жизнь складывалась трудно с детства: родился в бурном 1943 году в деревне около Беэр-Шевы; теперь эти места считаются югом Израиля. К его пятому дню рождения родители навидались и погромов, и убийств из мести, а потом началась полномасштабная война, которая разделила Палестину на два государства, в результате чего тысячи арабов, в том числе и семья Балави, оказались в изгнании. Их маленький участок, на котором он когда-то играл ребенком, теперь ему недоступен: стал хлопковым полем, которым владеет еврейский кооператив.

Его отец, смолоду работавший руками, в конце концов сумел осесть в Иордании, где у всей семьи, а в особенности у Халиля, способного мальчика, который всегда получал хорошие отметки и окончил колледж (что стало предметом гордости всей семьи), жизнь наладилась. Однако в Иордании найти работу было трудно, и Халиль, едва успев жениться, уехал с женой в Кувейт, где удалось устроиться преподавателем. Потом его повысили до заведующего кафедрой, и он готов был уже провести остаток дней в безопасном и здравом Кувейте с его умеренной политикой и процветающей на нефти экономикой. Но тут к ним вторгся иракский лидер Саддам Хусейн со своей Республиканской гвардией, и с августа 1990 года началась шестимесячная военная оккупация, грабежи и война. А в девяносто первом, после того как возглавляемая Соединенными Штатами международная коалиция нанесла Ираку поражение, власти Кувейта тут же выдворили из страны больше трехсот тысяч проживавших в ней иорданцев — за то, что Иордания поддерживала в этом конфликте Ирак. Кое-что из фамильных драгоценностей Халилю аль-Балави удалось сохранить, но за время между оккупацией и высылкой из страны всю остальную собственность он утратил.

Оказавшись снова в Иордании, он как-то ухитрился продержаться, пока дети не окончили колледжи, и надеялся, что теперь пойдут времена поспокойнее, он поживет наконец в довольстве среди счастливых и успешных детей и внуков. И вот, извольте радоваться! Пол века мытарств и несчастий, оказывается, ничто по сравнению с болью, что сидит теперь у него в груди.

Такси подрулило к тротуару улицы Урвы ибн аль-Варда, Халиль аль-Балави торопливо вылез и впереди старшего сына вошел в дом. В гостиной на черной софе, стоящей между шкафами полными отцовских книг, сидел Хумам.

— Салям алейкум, Хумам, — приветствовал его отец. — Мир тебе.

Хумам не сказал ничего. Даже взглянуть отцу в глаза и то не смог себя заставить.

Посидели в молчании. В конце концов, Хумам заговорил, по-прежнему не поднимая головы.

— Я смыл позор с нашей фамилии, отец, — сказал он.

— Хумам, тебе не надо было этого делать, — отозвался старик. — Наша фамилия ничем не запятнана.

Прошел не один день, прежде чем Хумам сказал своим домашним следующее слово. Его отец верил, что рано или поздно сын сам расскажет, что случилось, и не торопил события. Прошло пять дней, потом неделя. Однажды они опять оказались с глазу на глаз в гостиной, и тут Халиль аль-Балави не выдержал.

— Они там били тебя? — тихо спросил он.

Хумам поднял голову, решившись — наконец-то! — встретиться взглядом с отцом. Его щеки горели, а когда он заговорил, арабские слова звучали как едва слышный свистящий шепот.

— Нет, — сказал он. — Но меня унизили.

5. Осведомитель

Иордания, Амман — 8 февраля 2009 г.


Али бен Зеид втиснул объемистый зад в офисное кресло и, нахмурясь, уставился в экран монитора. Недописанная страница файла была уже помечена грифом «секретно», но он должен был ее как-то закончить, сделать какой-то вывод — знать бы какой! Заглавие докладной записки, если перевести с арабского, звучало как «Оценка» или «Суждение»; записка касалась личности Хумама аль-Балави и по содержанию была пустой и формальной. Кроме, разве что, последнего, завершающего абзаца.

Каков возможный потенциал объекта? Вот в этом-то и весь вопрос!

Бен Зеид был утомлен — сказывался ненормированный рабочий день: как и всем в Мухабарате, ему приходилось работать в самое дикое время суток, к тому же давили на мозги трудные неразгаданные дела. Кстати, и это тоже. Ему изрядно досаждало, что он не может даже толком пообедать с женой, не говоря о том, чтобы уехать куда-нибудь на медовый месяц, а ведь он это обещает ей уже чуть не год.

Низкое февральское солнце залило золотым сиянием его служебный кабинет на четвертом этаже, пустив по монитору блики, мешающие различать буковки на экране; в комнате стало жарко и душно. Бен Зеид отвернулся от монитора и снова взял в руки папку с личным делом Балави. Принялся читать.

Хумам аль-Балави в конце концов заговорил.

Начал на третий день, еще в тисках Мухабарата, продолжил и на свободе — во время нескольких тайных встреч на нейтральной территории; выдал многих и с «Аль-Хезбы», и с других джихадистских сайтов. Рассказал все, что знает о сети радикальных блогеров и о том, кто их финансирует. Он говорил так открыто и легко, что цепи и наручники с него почти сразу сняли, а допросы превратились в непринужденные беседы. Зато потом, в камере, сидел с пылающим лицом, весь сжавшись, и временами обхватывал голову руками, словно еле сдерживая распирающие его чувства.

На допросах Балави клялся, что в глубине души он противник террора в любых его формах. Казалось, это заявление никак не стыкуется с его статьями, в которых он восхвалял такого отъявленного головореза, как Абу Мусаб аз-Заркави.

— Ну да, действительно, мне нравится выражать себя в слове, — признался он в ходе беседы. — Но я против насилия, в том числе и военных действий. Да и религия нам запрещает террор. — Балави обвел взглядом следователей, глядевших на него скептически. А там-то ведь был не я, пояснил он с нажимом. Все эти блоги, аватары, призывы к кровопролитию — это же не взаправду!

Это у меня просто хобби такое, сказал он.

После его освобождения Мухабарат отправил агентов проверять полученную информацию. Самого Балави тоже стали изучать еще внимательнее, подслушивая его телефонные разговоры, по пятам пуская за ним агентов наружки и даже за границами Иордании пытаясь нащупать его связи с террористическими группировками. Ответственным за дело Балави руководство назначило капитана Али бен Зеида, да еще и поделилось информацией с ЦРУ, чьи люди делят кров с иорданцами в совместном антитеррористическом подразделении, расположенном в одном из пригородов Аммана. Вдруг у американских коллег появится желание проверить, не значатся ли имена, которые назвал Балави, в их собственных базах данных?

Чем глубже копали, тем больше открывалось мрачных и опасных граней тайной жизни этого Балави. Так, вопреки всем своим заверениям о том, будто он противник насилия, он, оказывается, по меньшей мере дважды пытался присоединиться к повстанцам в Ираке, поступив под начало к Заркави. Почему ему это не удалось, осталось неясным. Возможно, не хватило смелости, а может быть, не смог переступить чувство вины, сознавая, что неминуемо оставит дочек сиротами; быть может, ему дали понять, что на роль партизана-боевика его кандидатура не тянет: куда ему! — физически слабому и без военной подготовки. Потерпев фиаско в одном начинании, стал продвигать другое: принялся подбивать друзей и родственников на сбор денег в пользу мятежников и даже собрал чуть больше тысячи четырехсот долларов, но потом и это бросил. А в 2008-м, после вторжения израильских войск в Газу, попытался поступить в распоряжение «Хамаса» в качестве врача — лечить раненых палестинцев.

Выяснилось, что в некотором роде флирт (если не что-то большее) был у Балави и с известной террористической организацией в Турции. Когда студентом он жил в Стамбуле, ему случалось бывать на собраниях «Фронта исламских рейдеров Великого Востока» — группировки, которая кичится своим сходством с «Аль-Каидой» и выступает за насильственное свержение светских правительств на всем Ближнем Востоке от Анкары до Аммана и Каира. Турецкая полиция приписывает этому «Фронту рейдеров» ответственность за несколько громких терактов, в числе которых взрывы в двух стамбульских синагогах в 2003 году, унесшие жизни двадцати четырех человек.

Мало того: турецкие источники сообщили, что интерес к этой группировке разделяла с Хумамом женщина, на которой он впоследствии женился. С Дефне Байрак Хумам познакомился в 2001 году на интернетском форуме молодых мусульман. Когда эти двое начали встречаться, они частенько сходились с другими подобными парами на светских вечеринках, которые зачастую оказывались мероприятиями по вербовке во «Фронт рейдеров»: сперва лекция перед горсткой слушателей, а потом сбор средств в поддержку палестинских боевиков.

Дефне, высокая и стройная девушка с личиком бледным, как у фарфоровой куклы, восхищалась умом Хумама, но полюбила, как потом утверждала сама, за его правильные, консервативные взгляды. Она жила в Стамбуле с родителями, работала в прессе и одновременно училась, повышая уровень владения арабским, и тут в ее жизнь ворвался студент-медик из Иордании. Три месяца знакомства, и вот они уже строят планы совместной жизни.

«Он мне понравился своим характером, набожностью, строгим следованием нормам религии», — говорила она впоследствии.

Уже в период ухаживания оба начали меняться. До этого ни в нем, ни в ней особого благочестия никто не замечал. В публичных местах Дефне носила на голове платок, но в таком виде ходит большинство взрослых женщин в Турции. Хумам еще в детстве выучил наизусть большие куски Корана, но хождением в мечеть на пятничную молитву то и дело манкировал, а об Иордании, где родился, отзывался пренебрежительно, называя ее «страной непуганых исламистов». Но стоило ему сойтись с Дефне, как они тут же восприняли систему взглядов, становившуюся все более модной в среде турецкой образованной элиты; ее основной догмат состоял в неприязни к немусульманскому Западу. Взгляды эти коренились там же, в тех же обидах, с которыми не могли смириться миллионы других мусульман, но в умах привилегированных молодых людей, взросление которых происходило уже в эпоху «Аль-Каиды», они принимали подчас затейливую форму. Например, эти люди верили, что за террористическими атаками 11 сентября 2001 года стоит ЦРУ и израильская разведка Моссад. Приверженцы этой веры видели во вторжениях в Ирак, сектор Газа и в Афганистан очередные крестовые походы, все новые проявления борьбы Запада с исламом, непрекращающиеся попытки извратить его и уничтожить, по ходу дела разграбив принадлежащие арабам природные ресурсы и убив тысячи безвинных людей.

Со страстью принятая Хумамом и Дефне модная система взглядов в какой-то мере брала начало в семейной истории и личном опыте: сын палестинских беженцев, Хумам и лечил тоже палестинских беженцев, тогда как Дефне по работе была связана с консервативными турецкими газетами — переводила для них с арабского сводки новостей с войны в Ираке и Афганистане. Кроме того, Дефне, которая, по отзывам общих друзей, была куда фанатичнее мужа, перевела две книги — одну про лидера «Аль-Каиды» Усаму бен Ладена, другую про бывшего правителя Ирака Саддама Хусейна, обе хвалебные. Первая называлась «Усама бен Ладен — Че Гевара Востока».

В этой паре каждый из супругов нашел в другом партнера, чьи политические воззрения еще больше разжигали и усиливали его собственные. Потом, когда пошли дети, их имена тоже стали способом выразить и подчеркнуть свои убеждения.

Старшую девочку назвали в честь Лейлы Халед[19] — палестинки, которая в 1969 году угнала авиалайнер американской компании «Транс уорлд эйрлайнз» и попала в британскую тюрьму. А младшую наделили именем палестинки, родившейся в Швеции, — кинорежиссера и феминистки Лины Макбоул, чьей наиболее известной работой стала документальная лента под названием, опять-таки, «Лейла Халед, угонщица».


Что ж, пришлось бен Зеиду прибегнуть к любимому приему, который он использовал, когда требовалось хорошенько подумать. Сидя в высоком пилотском кресле «боинга-737», проверил закрылки и сдвинул рукоять сектора газа вперед. Белые штрихи на взлетной полосе побежали навстречу, превращаясь в сплошной убыстряющийся поток. Штурвал на себя, нос ревущей машины задрался к небу, и самолет, промчавшись над деревьями и холмами, устремился в бескрайний голубой простор.

Сняв с головы наушники, бен Зеид откинулся в кресле, не отрывая глаз от компьютерного экрана. В реальности он был по-прежнему в Иордании, в построенном по его собственным эскизам доме с видом на Мертвое море. Бен Зеид установил на свой компьютер программу-тренажер для пилотов, а вокруг все оборудовал так, словно это настоящая кабина самолета — с тумблерами, педалями и даже ревом моторов, который соответствовал тому типу самолета, который он в данный момент пилотирует. Взлетал, брал курс на какой-нибудь отдаленный город, а затем, убрав шасси, сидел в тишине по часу или дольше, пока самолет летит над пустынным морем. Для домашних смысл этого хобби был загадочен, но бен Зеид объяснял, что оно его лечит.

Кроме того, мне это помогает думать, говорил он.

Вот! В этом твоя главная проблема, обычно получал он в ответ. Слишком ты много думаешь.

Но бен Зеид жаждал простора, особенно когда бился над какой-нибудь запутанной головоломкой. Если выдавался выходной, брал двух своих собак и выезжал на «лендровере» в пустыню или несся вдвоем с женой Фидой на юг к Красному морю, отчаливал, а потом бросал якорь яхты в какой-нибудь необитаемой бухте — такой, чтоб в обозримой близости не маячило ни единой хари. На фотографиях он запечатлен всегда будто в одном и том же месте: пустынный пляж, где он один, в трусах и мягкой камуфляжной шляпе сидит в шезлонге, вперив взгляд куда-то в неведомую точку горизонта.

Бен Зеид влюбился в Америку, увидев в ней страну бескрайних горизонтов. Еще студентом Эмерсоновского колледжа[20] в праздничные уик-энды он, бывало, садился за руль своей машины и по газам, — иногда один, иногда с братом Хасаном, который учился в том же городе, хотя и на другом его конце, в Бостонском университете. Когда времени было мало, ехал на мыс Кейп-Код побродить по пляжам или просто шел на бейсбольный стадион «Фенвей-парк» — посидеть на дешевых скамьях, размышляя над загадкой повальной влюбленности американцев в бейсбол и отдаваясь манящей прелести запретной для мусульманина свиной сардельки. Если окно свободы открывалось пошире, он в одиночестве ехал в заснеженный Монреаль или пробовал отыскать очередное глухое озерцо, таящееся между гор Голубого хребта в Виргинии.

Его страсть к одиноким скитаниям была лишь одной из многих черт, делавших его не таким, как все, этакой белой вороной в среде служащих иорданской разведки. Знакомые из ЦРУ шутили, что работящий, скромный в запросах бен Зеид просто демократ какой-то, даром что член королевской семьи! А вот некоторым из его коллег-иорданцев за мишурой будто бы особых его привилегий и приверженностью к нарочито западному стилю жизни не так-то просто было разглядеть в нем человека. Впрочем, руководство Мухабарата беспокоило другое: вдруг семейные связи неожиданно вознесут бен Зеида на самый верх, ведь он тогда всех ветеранов отодвинет в сторону, обеспечив еще более жесткий контроль царствующей семьи над тайной полицией. Офицеры же равного с ним ранга, хотя и восхищались его энергией, со всей ясностью понимали, какая пропасть лежит между ними и им. И дело даже не в деньгах и привилегиях, хотя все знали и о бостонском образовании бен Зеида, и о его яхте фирмы «Бертрам», пусть небольшой и как бы рыболовной, которую они с братом держали на якоре в порту Акабы. Да плюс еще его явное безразличие к условностям, которые диктуют мужчине-иорданцу его возраста выбор направления на всех жизненных перекрестках. Будучи мусульманином, он умудрился жениться на соотечественнице из крошечного христианского меньшинства, темноволосой красавице по имени Фида Дауани. В стране, где собаки традиционно считаются нечистыми, бен Зеид нисколько не скрывал своего нежного отношения к Джеки, немецкой овчарке, воспитанной им со щенячьего возраста, и ее лохматому отпрыску, которого он наделил кличкой Хаски, то есть Ражий. Обе собаки разъезжали с ним в его джипе по всему Амману, словно четвероногие загонщики скота на каком-нибудь ранчо в Вайоминге.

На замечания по поводу своих питомцев бен Зеид лишь пожимал плечами, зато, когда видел, что перед ним заискивают из-за его королевского происхождения, не скрывал отвращения. Хотя коллеги упорно называли его шариф Али, на работе он представлялся просто капитаном, а продавцы и хозяева соседних лавок знали его просто как Али. Владелец местной ремонтной фирмы, обслуживавшей компьютер бен Зеида, преисполнился симпатии к приветливому молодому человеку, который частенько задерживался у него в мастерской, чтобы обсудить свежие новости, иногда угощая всех присутствующих пиццей. Прошли годы, прежде чем он узнал, что этот неприметный, одетый в потертые джинсы Али не только офицер Мухабарата, но еще и двоюродный брат короля.

Зато на работе бен Зеид был собран и деловит. Еще мальчишкой он в одном из школьных сочинений написал, что собирается посвятить жизнь служению отчизне, потому что «для полноценной личности очень важно быть готовым отдать жизнь за свою страну». Сразу по окончании колледжа пошел служить в Мухабарат и окунулся в работу. Ему приходилось участвовать в расследовании самых громких дел о терроризме, в том числе и о тех подрывах, что в 2005 году осуществили в Аммане смертники подруководством аз-Заркави. Чем дальше, тем более незаменимым он становился в качестве соединительного звена между разведкой Иордании и ЦРУ. Тесное сотрудничество двух разведок началось еще в шестидесятых, а к 2001 году бюджет Мухабарата значительно увеличился, благодаря вливаниям со стороны щедрого американского партнера. С точки зрения Лэнгли, это было выгодным инвестированием: как партнер иорданское агентство достаточно надежно, а его шпионские кадры заслуженно считаются одними из лучших в мире.

В особых отношениях двух разведок бен Зеид занимал место поистине уникальное. Он понимал и язык американцев, и их самих лучше всех в Мухабарате, поэтому, когда две страны совместно работали над каким-нибудь расследованием, американская разведка неизменно просила предоставить в свое распоряжение именно его. Когда по тактическим вопросам шпионские ведомства двух стран принимались спорить, мостом между ними, посредником и примирителем приходилось становиться бен Зеиду.

Прекрасным примером этого может служить дело Балави. Прошло уже две недели после его ареста, а Хумам аль-Балави продолжал оставаться для Мухабарата тайной за семью печатями. Да, имена авторов-джихадистов он выдает, но едва к ним приглядишься, его раскаяние сразу перестает выглядеть убедительным. Авторы оказываются либо мелочью, либо фигурами настолько выдающимися, что про них и так уже давно все знали. Выйдя на свободу, Балави слово держал, обновлять свои колонки в интернете не пытался (понимал: стоит только попробовать и…), тем не менее бен Зеид не получил ни единого веского свидетельства в пользу того, что подопечный поменял взгляды и ему теперь можно доверять.

Однако и в ЦРУ, и в высоких кабинетах Мухабарата этим врачом живо заинтересовались. С точки зрения начальства Абу Дуджана аль-Хорасани в области радикального ислама был «опинион-лидером», то есть одним из тех, кто задает тон общественному мнению, а человек, который за ним стоит — вот удача-то! — теперь всецело под контролем Мухабарата. Представляете, чего мы можем достичь, если он будет работать на нас?

Осведомителей в Иордании, конечно, и без него сотни, но обычно это либо низкопробные доносчики, поставляющие информацию весьма сомнительной достоверности, либо элитные двойные агенты, на обучение которых тратится масса сил, а прикрытие нарабатывается годами. Балави ни то ни другое, но дело для него обязательно найдется. Вот пусть бен Зеид и прикинет, какое ему можно подыскать задание. А чтобы подопечного хоть как-то подготовить, он должен теперь стать этому Балави лучшим другом.

Особенно осложнялось все давлением сверху. Воспитание осведомителя требует времени, а времени-то, как выясняется, и нет. Администрация нового президента Обамы, пришедшая к власти в Вашингтоне на волне громких обещаний вывести борьбу с терроризмом на качественно новый уровень, начала с заверений в совершеннейшей своей готовности вот-вот, чуть ли не завтра, поймать Усаму бен Ладена и его заместителя Аймана аз-Завахири. ЦРУ лихорадочно вербовало новых шпионов и диверсантов, разворачивая все новые и новые их сети на Ближнем Востоке и по всему миру. В Иордании офицеров Мухабарата обязали писать донесения обо всех своих новых контактах, оценивая их перспективность, а также к какому делу их можно пристроить.

Садясь писать такую бумагу про Балави, бен Зеид высказывал коллегам опасение, что слишком большие ожидания могут привести к разочарованиям и ошибкам.

Однажды вечером после работы бен Зеид отодвинул папку с делом Балави в сторону и пошел к приятелю смотреть кино. Фильм (в нем играли Рассел Кроу и Леонардо Ди Каприо) оказался голливудским шпионским триллером и назывался «Клубок лжи». Изображаемые в нем события будто бы происходили в Иордании после 11 сентября 2001 года, а в качестве одного из главных героев авторы вывели этакого беспринципного чиновника из ЦРУ (его играет Кроу), который постоянно ошибается в расчетах, тем самым подвергая опасности жизни и подчиненных, и арабов, на беду оказавшихся между двух огней. Смотрел бен Зеид вроде бы с интересом: любопытно же, как изображены в фильме американские и иорданские агенты, занятые борьбой с терроризмом, а иногда и друг с другом.

Когда DVD-диск остановился, приятель спросил бен Зеида, понравилось ему или нет. Они вместе посмеялись над путаным сюжетом, потом бен Зеид посерьезнел.

— А знаешь, что во всем этом правда? — проговорил он. — Правда, что американцы вечно дико торопятся. Они всегда хотят получить всё и сразу.


Конец февраля принес с собой холоднющую, прямо даже леденящую погоду, какой в Аммане не видывали много лет. Температура несколько дней держалась около нуля, выпал редкостно толстый слой снега, из-за которого отменили занятия в школах, а на дороги вывели целую армию дворников, которые устало топтались с лопатами там, где в нормальную погоду достаточно пройтись метлой. В эти холодные дни Хумам аль-Балави много времени проводил на улице, бегал по каким-то делам, а однажды, вернувшись домой, всех огорошил: сказал, что продал свой автомобиль.

Родители и братья лишились дара речи. Немолодой, но крепкий маленький «фордик» был из тех вещей, которыми Хумам особенно дорожил. Кроме того, это было единственное транспортное средство, позволявшее Хумаму каждый день добираться до отдаленной клиники в лагере «Марка».

— Зачем ты это сделал? — спросил отец.

Хумам пожал плечами.

— Он вечно требует ремонта, — сказал он. — Надоело мне с ним возиться.

Внешне Хумам все это время казался смертельно усталым. Был молчалив; дома, не вставая, корпел за компьютером, который Мухабарат ему любезно возвратил, или просто сидел и о чем-то раздумывал. То вдруг на несколько часов исчезнет, лишь обронив, что идет в мечеть или встретиться с друзьями.

Пациентки в клинике заметили его неухоженный вид, землистый цвет лица и забеспокоились: что с ним? Одна женщина (по имени Ханнана Омар, 42 года, мать четверых детей, торговавшая в вестибюле клиники с лотка напитками и съестным) не преминула спросить напрямую. Несколько месяцев назад, когда у нее внезапно упало давление, доктор Балави неделями регулярно осведомлялся, не забывает ли она принимать лекарство.

— Что ж это вы так похудели? — однажды утром ворчливо спросила эта женщина, когда Балави пришел на работу. — Часом, не заболели?

Врач слабо улыбнулся и сказал, что похудеть его вынудил диабет. То был последний раз, когда она его видела; вскоре ей стало известно, что Балави подал заведующему клиникой заявление об уходе.

Балави мало-помалу расставался с прежней жизнью. Да ведь и то сказать: прежнего Балави в каком-то смысле уже не было на свете.

Дефне пыталась понять, что с мужем происходит, но в свой внутренний мир он ее теперь не очень-то впускал. После трех дней пребывания в тюрьме Мухабарата Хумам стал почти неузнаваем: дерганый, мрачный, рассеянный. Прежде никогда не молившийся на людях, теперь молился чуть не беспрерывно, прося у Господа водительства в ничтожнейших мелочах. Сядет у себя в комнате с открытым Кораном на коленях и сидит часами, а когда девочки шумными играми начинают донимать, убегает (иногда прямо буквально) в ближайшую мечеть, что в конце квартала, чтобы воспользоваться спокойствием ее молельной комнаты.

Временами он все же позволял жене бросить краткий взгляд за завесу. Так ей удалось выведать некоторые детали, касающиеся его пребывания под стражей. Например, Балави рассказал, как ему не давали спать и как требовали назвать настоящие имена особо выдающихся авторов. Но я не выдал никаких имен, солгал он. И повторил ей то, что уже говорил отцу: нет, пыток в Мухабарате к нему не применяли, но постарались унизить. Как именно, не сказал.

Еще он рассказывал о своем новом кураторе, офицере разведки, которого зовут Али и который состоит в родстве с королем. Вскоре после освобождения Хумам начал встречаться с этим офицером — просто чтобы поболтать по-приятельски, как объяснял он жене. Сперва встречи бывали недолгими — попьют чайку и разойдутся, потом стали беседовать дольше. На самом деле, выбора у Балави не было и, если бен Зеид приглашал его на чашечку кофе, отклонить приглашение он не смел. Но постепенно то, что он слышал от бен Зеида, ему становилось все интереснее.

Они встречались в заранее оговоренных местах, куда бен Зеид обычно приезжал на своем серо-голубом «лендровере». В обеденное время бен Зеид назначал встречу в каком-нибудь ресторане по собственному выбору и сам платил по счету: обед иногда обходился в семьдесят пять долларов, а то и больше, что непомерно, даже дико дорого в сравнении с заведениями, в которых по соседству с домом Балави можно было съесть шаурму или кебаб. Однажды бен Зеид попросил доктора съездить с ним за компанию по делу, и они вдвоем полчаса катали тележку по огромному вестернизованному ангару супермаркета «Сейфвей» с его одуряющим изобилием свежих и замороженных продуктов, а также маленькой комнаткой, где посетители могут, укрывшись от посторонних глаз, покупать вино и виски. Когда, выстояв очередь, миновали кассу, бен Зеид сунул под мышку коробку собачьего корма, а пакеты с продуктами вручил Балави, объяснив, что это подарок доктору и его семье.

Что всем этим хотел сказать Мухабарат (этак ненавязчиво — во всяком случае вначале), было ясно без всяких слов: Мы нуждаемся в твоей помощи. Помоги нам, и себе же принесешь пользу. И принесешь пользу своей стране. В ходе бесед бен Зеид подверг критическому разбору некоторые из написанных Балави под псевдонимом Абу Дуджана аль-Хорасани статей, взяв для анализа самые яростные, чтобы попытаться исподволь переиначить те толкования Корана, при помощи которых джихадисты оправдывают взрывы смертников и террор как таковой.

Усама бен Ладен видит ислам в искаженном свете, говорил он. Коран запрещает лишать жизни ни в чем не повинных людей.

Бен Зеид даже утверждал, что король Иордании Абдалла II своим примером пропагандирует принципы ислама гораздо лучше, нежели бен Ладен. Ведь, между прочим, наш король, симпатизирующий Западу и женатый на красавице, которая ездит по всему миру, призывая распространять образование среди женщин, не кто-нибудь, а хашимит[21], то есть потомок рода, берущего начало непосредственно от пророка Магомета.

Балави кивал, молча выражая согласие. Может быть, он и впрямь сумеет чем-нибудь помочь монарху.

Какую в точности роль предложат Хумаму Балави, пока не сообщалось, но бен Зеид всячески подчеркивал одно: если доктор сумеет воспользоваться своими связями, чтобы выследить находящихся в розыске террористов, получит вознаграждение, причем огромное. Достаточное, чтобы полностью изменить и его жизнь, и жизни всех его домочадцев.

Сколько ему заплатят? Это будет зависеть от объекта розыска, но ЦРУ, организация, которая по этим счетам как раз и платит, давно оценила головы бен Ладена и злодея № 2, египетского врача Аймана аз-Завахири, обещая за них суммы, которые трудно даже вообразить.

Ну так сколько же, сколько? спросила Дефне, когда муж вернулся домой. Детально пересказывая жене в уединении спальни свои разговоры с офицером Мухабарата, Хумам обычно бывал насмешлив, не скрывал презрения. Но в тот день он был опять рассеян и задумчив.

Миллионы… наконец буркнул он.


Утром 18 марта Хумам аль-Балави собрал две небольшие сумки и сказал, что отправляется, как он выразился, в короткую поездку. Объявил, что решил попробовать продолжить изучение медицины в Соединенных Штатах, но сперва надо сдать квалификационный экзамен. А принимают его в Стамбуле.

Звучало все это почти правдоподобно. Задолго до ареста Балави уже что-то говорил о том, чтобы поехать учиться в Америку, беспокоился, справится ли со специфическим английским медицинского экзамена, от результата которого зависит, возьмут его или нет. Но при всех прежних упоминаниях об этом экзамене каждый раз местом его проведения должен был быть Амман. Впрочем, у Балави еще с университетских времен в Турции оставались неплохие связи, так что его решение поехать именно туда не вызвало вопросов. Он. обнял на прощание девочек и жену и вышел из дому вдвоем с младшим братом Асадом, который вызвался довезти его до аэропорта. Отцу Хумам об этой поездке не сообщил вовсе, просто не нашел в себе сил, чтобы прийти попрощаться.

В амманском Международном аэропорту имени королевы Алии Хумам жестом показал брату, что к стойке регистрации на Стамбул им не надо. Пройдя мимо, встали в очередь к стойке, где регистрировали рейс эмиратской авиакомпании на Дубай, центральный транспортный узел Объединенных Арабских Эмиратов. Хумам поставил сумки на весы и попросил, чтобы их сразу отправили в конечный пункт, в качестве которого назвал Пешавар в Пакистане.

После этого Хумам обменялся рукопожатием с младшим братом, во взгляде которого читалось удивление пополам с тревогой.

Мне кажется, нам надо было сперва поговорить об этом с отцом, выговорил, наконец, Асад аль-Балави.

Нет, он не должен знать, прозвучало в ответ. Ты обещаешь?

Асад пообещал.

Мир тебе, сказал он.

И тебе тоже.

Хумам аль-Балави сунул билет и паспорт в карман, повернулся и стал подниматься по ступенькам к выходу на летное поле.

6. Мишени

Виргиния, Лэнгли — май-июнь 2009 г.


Всю весну невидимая армада американских спутников-шпионов отлаживала систему прослушки, задействовав для этого самую продвинутую в мире аппаратуру и объединив ее в сеть, накрывшую Северо-Западный Пакистан, один из самых отсталых регионов на земном шаре. Фото- и телекамеры вглядывались в каждый глинобитный домишко, в каждый сарай и козий хлев на пространстве, равном такой стране, как Пуэрто-Рико. Сотни компьютеров, сблоченных воедино, разбирались с разговорами по телефону, с информацией, выдернутой из каналов интернета, и с перехваченными радиосигналами; все это обрабатывалось в автоматическом режиме в поисках единственного слова или фразы, которая может нести в себе что-то тревожное или помочь с поимкой давно объявленного в розыск врага.

В мае от одной такой фразы, мелькнувшей в процессе рутинной телефонной прослушки, переводчик станции подслушивания АНБ в Форт-Миде (Мэриленд) аж на стуле подпрыгнул. В рапорте, который он незамедлительно передал своему супервайзеру, эта фраза была подчеркнута; потом этот рапорт пошел в ЦРУ на административный этаж, где лег на стол Леона Панетты, третий месяц занимавшего директорское кресло.

Ядерные устройства.

Панетта несколько раз перечитал рапорт. Электронный жучок, встроенный в телефонный аппарат, висящий на столбе в районе обитания диких племен, который называется Южным Вазиристаном, передал разговор двух полевых командиров движения «Талибан». Они говорили о Байтулле Мехсуде — низкорослом головорезе-пуштуне, незадолго до этого принявшем командование самым крупным в Пакистане объединением группировок талибов. Жарко обсуждалось приобретение огромной важности — такое, которое наверняка даст Мехсуду возможность победить центральное пакистанское правительство и поднять на новую высоту свой статус, сделавшись джихадистом всемирного масштаба. Один из говоривших употребил пуштунское слово этами, означающее «атомный» или «ядерный». У Мехсуда есть этами-устройства, сказал он.

Когда переполох в Лэнгли улегся, в головы стал закрадываться скепсис. Не было ли это ошибкой перевода? Не сказки ли это? А может, и вовсе какая-нибудь военная хитрость? Некоторые из наиболее опытных специалистов открыто посмеивались. Ну кто такой этот Байтулла Мехсуд! Полуграмотный гангстер, к тому же хвастун. Его опыт обращения с бомбами ограничивается привязыванием нескольких фунтов самодельной взрывчатки к телу несчастного тинэйджера, который пойдет и взорвет базар. У Мехсуда просто нет средств на то, чтобы приобрести атомную бомбу, да и кто ему ее продаст. Таких дураков нет.

И все-таки ЦРУ распорядилось усилить надзор над горным приграничным районом, где базировался клан Мехсуда. Много дней продолжалось еще более внимательное прослушивание, но результатов не было, пока однажды вечером сеть не зацепила что-то большое и зловещее: тайное собрание членов Талибан-шуры (высшего совета «Талибана») с участием Мехсуда. Удалось даже подслушать, как эти мудрецы обсуждают серьезную этическую проблему, ребром вставшую перед их группировкой.

Мудрецы задавались вопросом, как быть с новым оружием, появившимся у Байтуллы Мехсуда: допускают ли законы ислама его применение?

Теперь все внимание секретных служб администрации Обамы сосредоточилось на небольшом клочке земли с несколькими домиками в Северо-Западном Пакистане. Талибы и до этого безжалостно убивали людей тысячами, в том числе женщин и детей, однако, прежде чем применить свои загадочные «устройства», даже они призадумались. Похоже, террористы предпринимают экстренные шаги, пытаясь заручиться религиозным оправданием того, что собираются совершить.

Публично в Вашингтоне о новой угрозе не было сказано ни слова. Но находящиеся в подчинении у администрации Обамы правительственные службы, встав в боевую стойку, разом поднялись навстречу новому кризису. Министерство энергетики с его самолетами радиационной разведки, Пентагон, таможенно-пограничную службу, ответственную за порты и прочие рубежи, — всех подняли по боевой тревоге. В Лэнгли Панетта чуть не каждый день, сверкая темными глазами из-под очков в проволочной оправе, обходил свои подразделения антитеррора, требуя новых подробностей.

— О чем, черт побери, вообще речь? — вопрошал он. — Они там что — неужто грабанули ядерный склад собственной армии?

Из всех жутких сценариев, воплощение которых Панетта позволял себе вообразить, худшим, конечно же, был бы ядерный взрыв в каком-нибудь из городов США. Не так уж много в мире мест, где, по мнению специалистов ЦРУ, террористы гипотетически могут купить либо украсть ядерную бомбу или ее ключевые компоненты, но список таких мест как раз и начинается с обладающего ядерным оружием Пакистана. Тем не менее почти невозможно себе представить, чтобы мелкий налетчик вроде Байтуллы Мехсуда смог заполучить настоящую, работоспособную атомную бомбу.

В конце концов, Панетта с помощниками сошлись на более правдоподобном объяснении: пакистанский террорист приобрел так называемую грязную бомбу, которую иногда еще называют атомной бомбой для бедных. В грязной бомбе детонирует обычная химическая взрывчатка, разбрасывая во все стороны оболочку, в которую вложено убойное количество радиоактивных отходов — таких, например, как радиоактивный кобальт, применяемый для прижигания раковых опухолей и обеззараживания пищевых продуктов. Грязные бомбы куда менее разрушительны, чем настоящая атомная бомба, зато они дешевы, их легко изготовить и с их помощью можно изгадить радиацией обширные пространства. Одна грамотно сделанная бомба, взорванная где-нибудь в центре Манхэттена, может убить десятки и сотни людей, вызвать экономический хаос и сделать целые районы города непригодными к обитанию на месяцы, а то и на годы. Может быть, это и есть то этами-устройство, которое талибы планируют пустить в дело?

Перед лицом потенциально серьезной угрозы администрация Обамы, которой всего-то и было тогда пять месяцев от роду, приготовилась к схватке. Начали с того, что послали в Пакистан правительственную делегацию с целью заручиться поддержкой властей этой страны в деле обнаружения Байтуллы Мехсуда и его загадочных устройств. «В тревоге было высшее политическое руководство США, — сказал некий чиновник администрации президента, принимавший участие в совещаниях, на которых решали, какова должна быть реакция Белого дома. — В головах вертелось одно: свистать всех наверх, аврал!»

Та весна и так уже принесла много неприятностей, особенно Панетте, который в свои семьдесят лет иногда ловил себя на том, что с грустью вспоминает комфортабельную жизнь в почетной полуотставке, из которой его выдернул Обама, поставив во главе ЦРУ. Бывшего конгрессмена от Калифорнии рекомендовал на работу в разведке его давнишний приятель Рам Эмануэль, только что назначенный Обамой на должность главы администрации, однако вопрос о назначении Панетты вызвал споры. В прошлом контакты Панетты со шпионским ведомством ограничивались главным образом брифингами в Белом доме, которые он посещал в качестве руководителя аппарата администрации Клинтона, и даже стойкие приверженцы демократов в Сенате открыто сомневались, обладает ли он необходимым опытом, чтобы направлять работу самой мощной разведки в мире. Видя, как его кандидата чихвостят на Капитолийском холме, Обама во всеуслышание спросил Эмануэля, стоит ли это назначение той политической цены, которую он за него платит. «Вы уверены, что это правильный выбор?» — спросил он.

Эмануэль был за выбор спокоен. Панетта — искусный менеджер, он знает в Вашингтоне всех и обладает потрясающей политической сноровкой. Будучи человеком грубым и даже вульгарным, Панетта умел заразительно смеяться, когда надо демонстрируя природное обаяние мэра небольшого городка, и этим почти гарантированно внушал симпатию. Панетта будет защищать интересы администрации президента, заодно изыскивая способы побеждать в схватках с другими силовыми структурами, с дотошными бухгалтерами Счетной палаты, с Пентагоном и Конгрессом. «Вот увидите», — заверил президента Эмануэль.

Но от Панетты всё не отвязывались. Первым делом и республиканцы, и многие из руководства ЦРУ ополчились на него за то, что он высказывался против применения вотербординга. Потом, всего через два месяца после его прибытия в Лэнгли, он вызвал ярость уже демократов, когда воспротивился решению администрации опубликовать документы эпохи Буша, в которых посредством разного рода юридического крючкотворства оправдывалась эта пыточная практика. Гибкостью в вопросе о так называемых пыточных указах Буша Панетта завоевал новых друзей в ЦРУ, но и противопоставил себя влиятельным чиновникам администрации, которой сам же теперь служит.

Единственное, чем Панетта мог гордиться, так это успехами ЦРУ в борьбе с «Аль-Каидой», достигнутыми благодаря тому, что новая администрация одобрила и даже дала согласие расширить ведущуюся Управлением кампанию ударов с воздуха по базам террористов в Пакистане вблизи афганской границы. Результаты этих ударов Панетта видел воочию, изучая материалы, ежедневно доставляемые ему разведкой. Впервые за многие годы лидеры «Аль-Каиды» даже в самых своих отдаленных убежищах почувствовали себя в смертельной опасности: перед ними замаячила перспектива внезапной смерти — над головами теперь непрестанно кружили роботопланы, днем и ночью наполняя небо механическим стрекотаньем и заставляя закаленных бойцов обмирать от страха в собственных постелях.

Но даже эти успехи дались Панетте не задаром. Сын итальянских иммигрантов, Панетта был крещен в католическую веру, он регулярно посещал мессу, и необходимость решать, жить кому-то или умереть — ведь люди же, хоть и подозреваются в терроризме, да и живут где-то за тридевять земель, — давила на него тяжким грузом. Его предшественник Майк Хейден предупреждал: «на этой работе вы будете принимать решения, которые вас же будут до глубины души удивлять». Так и вышло: в среднем раз в неделю Панетте приходилось давать добро на то, что было равнозначно смертному приговору для целой группы совершенно незнакомых ему людей на другом конце света. Новая система вооружения ЦРУ работает с потрясающей точностью, а ее возможности превосходят все то, о чем большинство людей может прочесть в газетах. Принадлежавшие конторе «предаторы» способны попасть ракетой в окно движущегося автомобиля, могут ночью в узком переулке поразить мишень размером с суповую тарелку, не повредив зданий по обеим сторонам. Операторы роботоплана могут (и минимум однажды доказали это на деле) изменить траекторию ракеты на пол пути, чтобы избежать удара по нечаянной цели, если таковая внезапно возникнет на ее пути. Согласно скрупулезно ведущемуся конторой подсчету жертв, с того момента как в должность вступил Панетта, ЦРУ своими снарядами непреднамеренно убило девять человек, что составляет в среднем одну случайную смерть на каждые сорок целенаправленно уничтоженных боевиков «Аль-Каиды» и «Талибана».

И все-таки приятели подшучивали над Панеттой — вернее, над тем, что в столь солидном возрасте он сделался главным киллером всея Америки.

— Твой духовник-то — кто он у тебя, небось, епископ? — знает, чем ты на работе занимаешься? — усмехнулся один из близких его друзей, когда Панетта что-то рассказал ему об этом аспекте своей деятельности. Но директор ЦРУ не склонен был по сему поводу зубоскалить.

— Я на это смотрю не столь легкомысленно, — последовал его ледяной ответ.

Тем не менее перед Панеттой изо дня в день, неделю за неделей вставал один и тот же выбор, и каждый раз он все сомнения и угрызения отбрасывал, считая, что посредством меньшего зла борется с большим. «Аль-Каида» и союзный с ней «Талибан» без зазрения совести, хладнокровно замышляют массовые убийства. И во всем мире только ЦРУ имеет как волю, так и средства остановить террористов, добираясь до них прямо в их горных убежищах.

Вот и тогда тоже, лишь третий месяц руководя ЦРУ, Панетта стоял перед тем же выбором — жить или умереть пакистанцу, который, как полагает ЦРУ, готовится взорвать «грязную бомбу». До той весны в Соединенных Штатах никогда не считали, что Байтулла Мехсуд так уж серьезно угрожает американцам; что ж, пришлось перенаправить всю неповоротливую машину разведки, заново раскидывать сеть — так, чтобы в нее попался именно он. В конце концов, Мехсуда обязательно найдут. И Панетта заранее знает, что сделает, когда это случится.


Одна из самых одаренных охотниц за террористами во всем Лэнгли (по крайней мере, из молодой поросли), придя на работу, переобулась, как всегда, в шлепанцы. На работе Элизабет Хэнсон обожала ходить в пляжных вьетнамках, даже глухой зимой. Шлепанье тапок в коридорах ЦРУ было для коллег такой же характерной ее чертой, как шикарная грива светлых волос с несколькими непокорными прядями, которые всячески сопротивлялись ее попыткам, разгладив их, добиться подчинения. Впрочем, под столом у нее всегда стояла пара модных туфель — на случай, если ее неожиданно пригласят на административный этаж потолковать об «Аль-Каиде»: когда обстановка требовала, она с легкостью включала гламур. Но для нормальной работы Хэнсон считала более пригодной одежду, в которой можно чувствовать себя комфортно — джинсы, шлепанцы, — а иногда даже заплетала девчоночьи косички. Не надо забывать, что рабочий день у нее был не нормирован, а когда дела наваливались, частенько приходилось оставаться на ночь, и она сидела, терпеливо наблюдая за прямой телетрансляцией с камеры роботоплана «предатор», выслеживающего очередную цель. Уже становилось ясно, что в июне поработать надо будет на совесть, повыше засучив рукава.

Пришлепала к себе в кабинку-выгородку и села за стол, отодвинув в сторону бумаги, чтобы высвободить место для стакана молочного коктейля, после чего включила компьютерный монитор и принялась перебирать поступившие утром секретные телеграммы из Пакистана и Афганистана. В группу старших наводчиков на цель, которых срочно бросили на поиски Байтуллы Мехсуда, вошла и Хэнсон, уже становящаяся местной знаменитостью, благодаря способности гарантированно отыскивать опасных врагов. В ее поле зрения попадали и более важные фигуры, чем этот Мехсуд, и некоторые из них с тех пор в списке живых не числятся.

Проходящие мимо сотрудники почтительно ее приветствовали, Хэнсон с улыбкой кивала. Несмотря на ранний час, в Центре антитеррора ЦРУ уже вовсю шла напряженная работа, стоял басовитый гул и жужжанье приборов, никогда, впрочем, не утихавшие. В этом месте отличие дня от ночи не ощущается, как не отличается там поздний час от раннего, а праздники и выходные текут как обычные будни. Просторный главный зал постоянно залит ярким люминесцентным светом, чем компенсируется отсутствие окон. (Вновь принятым на работу разъясняют, что во всяком отверстии, ведущем в окружающий мир, здесь видят угрозу секретности.) В зале множество крохотных кабинок с плоскими телевизионными мониторами, и под этот крольчатник отведен почти весь первый этаж нового элегантного здания штаб-квартиры, которое — по соображениям опять-таки секретности и безопасности — встроено прямо в склон горы. Сотрудники Центра антитеррора, зайдя в сверкающий стеклом и освещенный через крышу парадный вестибюль, уставленный статуями и увешанный точными моделями самолетов-разведчиков, попадают сразу на четвертый этаж, после чего спускаются на четыре уровня вниз, в бункер, откуда и ведется управление наиболее щекотливыми операциями ведомства.

Хэнсон в этом подземном мире выделялась, и не только необычностью обувки. Только-только разменявшая тридцатник, она была красива той недооцененной деревенской красотой, какой иногда наделяет природа девушку из простых, родившуюся на Среднем Западе. Но многие мужчины как раз таких и обожают, да и женщины отдают им должное. Товарищи по работе любили ее за непомерное чувство юмора: лукавый сарказм она сочетала с непристойными шуточками, подчас доходя в этом до неприкрытых глупостей. Могла бесконечно цитировать комедии вроде «Мальчишника в Вегасе» и заставляла соратников корчиться от смеха, уморительно пародируя персонажей мультфильмов про Бивиса и Батхеда. Самые обыденные разговоры, касающиеся работы, она умудрялась выворачивать наизнанку, обрамляя рискованными подначками («Давай, мужик ты или нет, неужто не удовлетворишь девушку?» или «Ну, допросили тебя? Кажи зубы! Почему зубы на месте?»), а когда она хотела добиться какой-нибудь поблажки от начальника или коллеги, предваряла просьбу детским требованием: «Хочу лошадку!» В тесном кружке близких приятелей она была известна как Обезьянка — этим прозвищем еще в детстве ее наделили родители за восторженную любовь к пошитым из носков тряпичным куклам-обезьянкам, которые с годами прославились на всю Америку, но в те времена их делали (из светлых носков с черными пятками) только в ее родном городке Рокфорде (Иллинойс).

Игривостью Хэнсон прикрывала серьезнейшее отношение к основной своей работе в Центре антитеррора. Уже более двух лет она работала наводчицей на цель, то есть была обязана, сидя в своей крошечной выгородке общего зала, всеми имеющимися средствами обеспечивать сопровождение объявленных в розыск террористов. Она располагала собственным списком мишеней и допуском ко всем необработанным базам данных, поступающих от любой из внушительного набора систем наблюдения, находящихся в распоряжении ведомства. Подобно художнику, составляющему огромную мозаику, бит за битом она собирала информацию от подслушивания телефонных линий и перехвата звонков по мобильникам, вычленяла ее из видеозаписей камер наблюдения и из донесений, предоставляемых осведомителями, не гнушалась даже выпусками новостей, потом замешивала все это на собственных соображениях и домыслах и получала то, что здесь называется «профиль» — что-то вроде портрета или описания, по которому агенты на местности, операторы дронов и оперативники, работающие под прикрытием, смогут на практике опознать цель. А не так давно Хэнсон поставили руководить целой группой таких наводчиков, и теперь она сводила воедино усилия многих людей, работающих над розыском крупных террористов. Часто она часами контролировала непрерывное сопровождение очередной такой мишени, после чего ее обязанностью было позвонить лично директору ЦРУ, чтобы испросить «добро» на запуск, к примеру, одной из ракет «хеллфайр». Хэнсон помогла выследить нескольких крупнейших лидеров «Аль-Каиды», в том числе Усаму аль-Кини — того самого, которого ЦРУ ликвидировало бомбой на Новый год. Детальное знание пакистанской террористической сети делало ее советы неоценимыми и в тех случаях, когда сотрудники Управления садились на хвост террористам помельче, — эти ведь тоже зачастую оказывались опасными пособниками «Аль-Каиды». В числе последних был осторожнейший пуштунский полевой командир и давнишний союзник Усамы бен Ладена Джалалуддин Хаккани, чьи подчиненные совершили нападение на солдат армии США в районе восточно-афганского города Хост, а уже совсем недавно — лидеры пакистанской объединенной группировки «Техрик-и-Талибан»[22], возглавляемой Байтуллой Мехсудом.

— Ее карьера шла вверх по крутой траектории, как ракета! — сказал один сотрудник ЦРУ, работавший в Центре антитеррора бок о бок с Элизабет Хэнсон. — С ее помощью мы выводили плохих людей из дела. Навсегда. Так их прижали, что им стало трудновато спрятаться даже на Территории племен.

Некоторые коллеги сравнивали Хэнсон с Дженнифер Мэтьюс, еще одной известной в ведомстве женщиной, тоже работавшей когда-то наводчицей на цель и дослужившейся до высоких постов. Какое-то (короткое, правда) время они работали вместе и даже дружили, но потом их пути разошлись. Когда в конце 80-х на службу поступила Мэтьюс, ЦРУ во многом было другим, женщин в конторе было все еще сравнительно мало, бушевала холодная война, и почти вся шпионская романтика целиком оставалась в ведении оперативников-мужчин, назначавших осведомителям тайные встречи в убогих барах Вены и Будапешта. А Хэнсон, наоборот, принадлежала к когорте новых сотрудников, набранных на службу после событий 11 сентября. Кое-кто из них называет себя «поколением виндоуз»: молодые, высокообразованные и убежденные во всемогуществе управляемой ими техники. Оперативники и осведомители будут нужны всегда, но после 11 сентября уже не они правят бал.

— Теперь главное — как соединять точки, — сказал другой сотрудник. — Интерпретация и интерполяция — вот задачи. Проблема в том, чтобы одновременно ориентироваться во множестве информационных полей, сопоставляя мириады данных из разных источников. Как состыковать одно с другим, чтобы раскрыть вражеский план или чтобы найти главаря, который думает, что спрятался.

А еще теперь на переднем плане твердость характера. Товарищи вспоминают, как напугала их однажды Хэнсон, которой тогда было двадцать девять, ввязавшись в жаркий спор о потенциальной мишени с армейским полковником. Когда этот военный, старший офицер, попытался отмахнуться от молоденькой наводчицы, Хэнсон набычилась и изрекла:

— Мое целеуказание безошибочно, сэр. Так что либо берите цель вы, либо мы сами справимся!

Весна катилась в лето, а Элизабет Хэнсон готовилась к переводу в Афганистан, в Кабул, к первой в ее жизни работе на ЦРУ в горячей точке. Но перед отбытием ей предстояло еще навести перекрестие прицела на неуловимого и вдруг ставшего особо опасным Байтуллу Мехсуда.


Утром 22 июня Джеймс Логан Джонс, генерал морской пехоты в отставке и советник по национальной безопасности в администрации Обамы, отправился в столицу Пакистана Исламабад для неотложных встреч с гражданским и военным руководством страны. В пресс-релизах эти встречи описывались как обычные консультации по вопросам стратегии Вашингтона в Афганистане. На самом деле, главной темой повестки дня был Мехсуд и его «устройства».

Пакистанские официальные лица непреклонно стояли на том, что ядерный боезапас страны защищен надежно, но некоторой отличной от нуля вероятности появления у «Талибана» грязной бомбы не отрицали. Однако и в этом случае, как они считали, правительство президента Азифа Али Зардари должно быть обеспокоено намерениями Мехсуда куда больше американцев. Если в ближайшие недели и возможен взрыв «грязной бомбы» в каком-либо из крупнейших городов мира, то удару куда скорее подвергнется Пешавар или Карачи, нежели Нью-Йорк или Лондон.

Исламабад во всем этом радовало только то, что администрация Обамы вдруг проявила интерес к Байтулле Мехсуду. Над этим предводителем талибов уже висело официальное обвинение в убийстве 27 декабря 2007 года бывшего премьер-министра страны Беназир Бхутто, через пару месяцев после совершения которого он объявил правительству Пакистана войну. Мехсуд посылал смертников взрывать армейские казармы и полицейские посты, а прославился тем, что захваченным в плен солдатам-новобранцам собственноручно отрезал головы. Пакистанские генералы уже и так готовились к эскалации военных действий против укрепившегося в горах «Талибана»; в деревнях вдоль границы с Афганистаном давно шли кровопролитные стычки. А ЦРУ со своими беспилотными роботопланами (к которым в Пакистане, вообще-то говоря, относятся очень по-разному) не оказывало практически никакой помощи. В США давно поняли, что клан Мехсуда представляет собой проблему главным образом для своих, для пакистанцев, и совершенно не горели желанием будить очередную спящую собаку — становиться объектом мщения еще одной военной группировки, которая запросто может пересечь границу Афганистана и напасть на войска США.

Но известие о «грязной бомбе» все изменило. В администрации Обамы принялись негласно обсуждать проблему устранения Мехсуда, а пакистанские власти на сей раз как никогда искренне поддержали идею нанесения американцами удара с воздуха по их территории. «Остановите его», — обратившись к одному из членов делегации Джонса, взмолился некий представитель пакистанских органов безопасности.

Тем временем в Лэнгли усилия поисковиков и наводчиков на цель группы Элизабет Хэнсон начали приносить плоды: ежедневные телеграммы из Кабула и Исламабада все чаще несли вести о передвижениях близких к Мехсуду главарей «Талибана». В ЦРУ выдвинули новую гипотезу: а не связано ли происхождение загадочных устройств, появившихся у талибов, с тем, что какие-то приготовления «Аль-Каиды» сорваны ударами неумолимых «предаторов», и остатки рухнувшего проекта прибрали к рукам талибы. Когда-то сделать «грязную бомбу» грозился Халид Хабиб, один из взрывников «Аль-Каиды», но его планам положили конец в октябре 2008-го, когда в его автомобиль, ехавший по шоссе в Северо-Западном Пакистане, угодила ракета. Ближайшим союзником Хабиба и, предположительно, наследником, к которому перешло все его бомбовое производство, был Усама аль-Кини, тот самый главарь «Аль-Каиды», которого убили бомбой, сброшенной с «предатора» в новогодний праздник. Но, может быть, «Аль-Каида» передала теперь фабрику, где делают «грязную бомбу», Байтулле Мехсуду?

В ЦРУ давно обеспокоились крепнущими связями «Аль-Каиды» с пакистанской слабо оформленной конфедерацией разного рода боевых групп, и теперь команда Хэнсон занималась поиском живых тому примеров. Предоставленные самим себе местные экстремистские группы в большинстве своем соперничают друг с другом, регулярно сходясь в кровавых междоусобных битвах. Однако в последнее время, теснимые пакистанскими регулярными войсками с юга, к тому же находясь под постоянной угрозой гибели от ракет и бомб ЦРУ, боевики сделались сговорчивее и начали между собой сотрудничать, в результате чего могут стать еще во сто крат опаснее.

В конце июня Хэнсон занималась главным образом тем, что проглядывала секретные телеграммы в поисках имен помощников Мехсуда, как вдруг кто-то из осведомителей-пакистанцев донес, что на родине Мехсуда, где-то поблизости от его родового гнезда в городке Макине (Южный Вазиристан), имело место подозрительное сборище, куда явились обсуждать стратегию джихадисты самого разного толка. В списке гостей, состоявшем из одиннадцати фамилий, кроме самого Байтуллы Мехсуда упоминался высокопоставленный эмиссар «Аль-Каиды» Абу Яхья аль-Либи наряду с Сираджуддином Хаккани (сыном Джалалуддина), харизматичным молодым командиром, с недавних пор контролирующим мощную сеть, созданную Хаккани-отцом. Предполагаемой целью собрания было убедить Мехсуда пойти на временное соглашение с Пакистаном; как оба Хаккани, так и главари «Аль-Каиды», наблюдая продвижение пакистанской армии по Южному Вазиристану, встревожились: следующей могут прибрать к рукам и их территорию.

Хэнсон сделала кое-какие беглые выписки и, откинувшись в кресле, стала думать.

Представители «Аль-Каиды» бок о бок с обоими Хаккани сидят в гостях у Мехсуда, попивают чаек и обсуждают стратегию. Эти группы не первый год поддерживают между собой неформальные контакты. Но это уже нечто большее.

23 июня, когда Джеймс Логан Джонс завершал свои консультации в Исламабаде, ЦРУ нащупало брешь в тайне местонахождения Байтуллы и нового оружия, которое у него, к всеобщему ужасу, якобы где-то припрятано. В местах, контролируемых «Талибаном», засекли одного из мехсудовских командиров среднего звена и нанесли по нему удар. Быстро разработали план: ударить по Мехсуду, когда он появится на похоронах своего подручного. Правда, развитие событий неожиданно показало, что этот командир, некий Хваз Вали Мехсуд, доверенный помощник главы клана, скорее жив, чем мертв. Но жить ему оставалось недолго.

Перед рассветом 23 июня над Латакой, маленькой горной деревушкой на территории талибов в сорока милях к северо-востоку от Ваны (столицы Южного Вазиристана), кружил и кружил одинокий дрон. Внезапно две выпущенные им ракеты прорезали сырой предрассветный воздух и, обгоняя звуковые волны собственного свиста, устремились вперед, всеми сенсорами вцепившись в сложенное из саманных блоков строение на краю деревни. Сторонний наблюдатель мог бы увидеть только неяркую вспышку, вслед за которой дом словно раздулся изнутри и лопнул, взлетев на воздух тучей камней, пыли и дыма. Перебравшись через рухнувшие стены, в нагромождении обгорелой мебели и тюфяков соседи обнаружили изуродованные тела пяти рядовых боевиков-талибов и их предводителя Хваза Вали Мехсуда.

Это был значительный успех, но, по мысли руководителей ЦРУ, ему предстояло стать прелюдией гораздо более крупной победы.

Племя Мехсуда, наряду с другими пуштунскими племенами обитающее на землях, тянущихся вдоль афгано-пакистанской границы, придает огромное значение похоронам, которые для них в социальном смысле зачастую важнее свадеб. Уход в мир иной выдающегося соплеменника требует, чтобы почтение к покойному выказали не только его родственники, но подчас и огромные толпы скорбящих. Все собираются вокруг тела, плачут и нараспев читают молитвы. После этого старейшины деревни — «спинжираи» (белобородые, как их именуют на местном наречии) — и другие уважаемые граждане выстраиваются колонной и провожают обернутое саваном тело на кладбище.

Когда в крошечной Латакедым рассеялся, наблюдатели из шпионского ведомства удвоили внимание, глядя и слушая, как в деревню стекаются представители местной знати, чтобы достать тела из развалин и организовать торопливые похороны. Имена прибывающих выясняли посредством телефонного перехвата, и — о радость! — среди гостей оказался Кари Хуссейн Мехсуд, главный подручный и вероятный наследник Байтуллы. Кари Хуссейн был в клане Мехсуда одним из самых идейных, этот человек люто ненавидел светское правительство Пакистана и мечтал об упрочении альянса между пакистанским «Талибаном» и другими джихадистскими движениями. Он был основателем лагерей, где из маленьких мальчиков воспитывают шахидов, бомбистов-смертников; его питомцы уже провели несколько кровавых терактов в Пакистане и Афганистане.

Второе громкое имя в списке гостей произвело фурор: сюда пришел сам мулла Сангин Задран, ответственный за военные операции сети отца и сына Хаккани. За голову Сангина, первого заместителя Сираджуддина Хаккани, уже была назначена награда. В Афганистане Пентагон дважды производил воздушные удары, целясь персонально по нему, но оба раза ему удавалось уцелеть. Нынешнее его присутствие на похоронах одного из соплеменников Мехсуда подтверждало опасения американцев, что союз между кланом Мехсуда и группировкой Хаккани упрочняется, а это, между прочим, на руку «Аль-Каиде».

У пуштунов принято провожать покойного в последний путь в тот же день, когда он скончался, поэтому ЦРУ немедленно распорядилось, чтобы все дроны слетелись в район Макина, ближайшего к Латаке городка, потому что именно там находится кладбище, где, скорее всего, будут хоронить Хваза Вали Мехсуда. Чины ЦРУ в Хосте и Лэнгли уставились в плоские экраны, наблюдая за тем, как подъезжают автомобили, как собираются скорбящие — мужчины в длинных рубахах и женщины в барках[23] и чадрах. Они смотрели, как завернутое в саван тело несут по улицам, как присутствующие произносят над могилой молитвы. И слушали, как совершающий обряд мулла предупреждает народ, чтоб побыстрее расходились, потому что в воздухе слышен гул и стрекотанье — это летят мачаи, то есть пчелы (так по-пуштунски именуются беспилотные летательные аппараты), и они все ближе!

Последовать совету успели немногие. Тридцатипятилетний Мухаммад Саид Хан едва успел выйти из толпы, как почти одновременно грохнули два взрыва.

«Сразу воцарился хаос — ничего не видно, сплошная пыль и дым, — лежа на больничной койке, рассказывал потом Саид Хан пакистанскому журналисту. — Кричат раненые, зовут на помощь… Прошла минута, и тут рвануло в третий раз, я упал и больше ничего не помню».

В пакистанских выпусках новостей поначалу упоминались двое: передали, что под бомбежкой погибли Кари Хуссейн Мехсуд и Сангин Задран, полевой командир, подчиненный Хаккани, но в ЦРУ напряженно ждали, когда же прозвучит имя Байтуллы Мехсуда — он-то убит уже или нет?

Прежде чем стало известно истинное положение вещей, прошло два дня. Оказалось, что оба — и Кари Хуссейн Мех-суд, и Сангин Задран — бомбежку благополучно пережили, о чем сами и рассказали в своих радостных интервью местному радио.

Что же до Байтуллы Мехсуда, то он, если и приходил на похороны, успел ускользнуть до того, как с дрона пустили ракеты.


7. Джихадист

Иордания, Амман — июль 2009


В Северо-Западный Пакистан Хумам аль-Балави прибыл 19 марта, сошел с самолета один, с двумя потертыми сумками в руках, и тут же затерялся на просторах огромной страны. Платные соглядатаи ЦРУ видели, как он прошел таможенный контроль в Пешаваре, потом мелькнул в толпе на автовокзале, где садился в рейсовый автобус, отправляющийся в сторону города Банну на границе с Южным Вазиристаном. Но после этого он исчез, растворился во мраке одного из самых суровых и изолированных от остального мира мест на планете.

В Аммане Али бен Зеид каждый день проверял электронную почту. Для Балави завели электронный адрес — специальный, только для этого нового агента, которому бен Зеид присвоил кодовую кличку Панцер — грозен, мол, как немецкий танк. Балави предупредили, чтобы пользовался почтой пореже, а то вдруг за ним наблюдают, но дни проходили за днями, а он не вышел на контакт ни разу. Что с агентом? Не заболел ли? Может, заблудился? Весьма возможным объяснением, как хорошо понимал бен Зеид, было то, что он попросту убит. Всякого приезжего, особенно прибывшего из прозападной Иордании, талибы считают заведомым шпионом. Владение арабским и английским вряд ли в трудный момент поможет, поскольку в стране талибов говорят преимущественно на пушту. Балави знал это и сам.

Боюсь, что в Пакистане я погибну, вдруг выпалил Балави во время одной из их последних встреч. Меня убьют, и некому будет позаботиться о жене и детях.

Тогда бен Зеид постарался его ободрить, но теперь разведчика снедало беспокойство и чувство вины. И он стал внутренне готовиться к тому, что эксперимент с Балави, возможно, провалился. Такое случалось и раньше.

Но вот однажды утром в конце марта, сидя за компьютером и разбираясь в пришедшей за ночь почте, бен Зеид краем глаза заметил, что над одним из редко используемых адресов выскочил и запульсировал конвертик. Надпись на нем была набором слов, кодом, но логин отправителя не оставлял сомнений.

Текст тоже был зашифрован — несколько коротких, заранее согласованных между агентом и куратором фраз, которые должны были удостоверить подлинность первого контакта. В переводе на человеческий язык послание означало: Это Балави. Я на месте.

Несколькими следующими записками Балави сообщил, что с первым шпионским заданием худо-бедно справляется. Устроился в центральном городе Южного Вазиристана, крохотной торговой Ване; живет на деньги, которыми его на первое время снабдил Мухабарат. Как в большинстве более-менее похожих на город местных поселений, в Ване есть переговорный пункт с компьютерными терминалами, которыми и будет пользоваться Балави для связи с Амманом. У Балави имелось несколько адресов пакистанских джихадистов, с которыми он общался в интернете, когда был Абу Дуджаной аль-Хорасани. Планировалось, что в Ване Балави войдет в доверие к эмиссарам «Талибана», попросив их помочь ему организовать что-то вроде передвижной амбулатории для обслуживания пациентов в деревнях на Территории племен. Себя он должен будет позиционировать как благочестивого врача, который видит свой джихад в том, чтобы лечить больных и раненых талибов. Если это сработает, Балави обзаведется прекрасным прикрытием и сможет свободно перемещаться по подконтрольной талибам территории, собирая информацию для донесений, которые, возвращаясь время от времени домой в Вану, будет отсылать бен Зеиду.

В своем ответе новоявленному агенту бен Зеид на похвалы не скупился. Мы с вами делаем важное дело, писал он. Старался побольше напирать на патриотизм доктора, благодарил его за жертвы, которые тот несет на алтарь отечества и служения королю. «Мы вами уже гордимся», — присовокупил он в конце одного из посланий.

Скинул Балави записочку и на имейл жены. Перед отъездом он признался Дефне, что уезжает не в Турцию, как сообщил домашним, а в Пакистан. Хочу повышать квалификацию там, сказал он ей. Объяснение прозвучало не слишком правдоподобно, но Дефне поняла, что переспрашивать не надо. Теперь же Дефне Балави с дочерьми жила у родителей в Турции, куда по просьбе свекра отправилась якобы на поиски мужа. Несколько недель всех помурыжив, она в конце концов сообщила старшему Балави правду: Хумам в Пакистане. Туда его послал Мухабарат.

Старик опешил.

— Как это в Пакистане? — недоуменно переспросил он. — Как он туда попал? Да он перед площадью с круговым движением и то не может в знаках разобраться! — После чего принялся давить на невестку, требуя, чтобы она возвращалась в Иорданию, в дом своего свекра, потому что это единственное место, где приличествует пребывать замужней женщине, чей муж в отъезде.

Хумам об этом не хотел и слышать. Жди меня в Турции! Приеду к тебе туда, написал он жене. Пообещал прислать деньги на квартиру и мебель и давал советы, в каком районе лучше поселиться. В итоге-то ведь они будут жить там вместе.

Ободряющие увещевания куратора, похоже, возымели действие. Записки по электронной почте шли от Балави регулярно весь апрель и первые дни мая, в них он шифровкой сообщал о своих контактах с талибами низового звена. Затем, в середине мая, он бен Зеида прямо огорошил: оказывается, он принял приглашение поселиться вместе с несколькими членами «Техрик-и-Талибан», крупнейшей из группировок повстанцев во всем Южном Вазиристане. «Талибан», оказывается, нуждается в его врачебных талантах, и доктору предложили пожить в одном из их тренировочных лагерей.

Я буду очень занят, да и смотреть за мной будут в оба, писал он своему куратору. Так что на какое-то время замолкаю.

Бен Зеиду это показалось поспешностью, граничащей с безрассудством: не исключено, что агента завлекают в ловушку, но отговаривать поздно. Все попытки бен Зеида связаться с Балави по имейлу оставались без ответа. Прошла вторая половина мая, потом весь июнь. Стоял уже июль, а от агента ни слуху ни духу.

Ход событий бен Зеид обсудил с Дарреном Лабонте, постоянно живущим в Аммане сотрудником ЦРУ, которого бен Зеиду официально назначили в напарники, сделав куратором Балави от ЦРУ. Оба были согласны: долгое молчание это, конечно, дурной знак. Может быть, Балави нет в живых, а может быть, он переметнулся к талибам — добровольно ли, нет ли…

Сама идея послать необученного, непроверенного Балави в Пакистан была чистейшей воды лотерея, это бен Зеид понимал. Еще одна из множества ставок на темную лошадку, попыток пустить стрелу наугад: задача стояла неимоверно сложная — требовалось проникнуть во внутренние круги «Аль-Каиды». Со временем, да притом еще, какой толстый у ЦРУ кошелек, одна из таких стрел авось да угодит в цель.


Зажегся огонечек, талиб-интервьюер включил магнитофон. В ожидании вопросов Хумам Халиль аль-Балави поерзал на стуле.

— Абу Дуджана, как персонаж интернета, известен нам своими статьями на джихадистских форумах. Мы бы хотели, чтобы почтеннейшая публика узнала о нем побольше. Кто же он?

Балави поднял взгляд на репортера, пуштуна, говорящего по-арабски, который собирал материал для летнего выпуска интернетского журнала талибов «Авангард Хорасана». Что ж, это правильный вопрос. Кто он на самом деле?

Балави начал от печки, причем немножко не в тему.

— Ваш меньший брат пришел к вам с Аравийского полуострова, — начал он. — Ему чуть больше тридцати, он женат, имеет двух малолетних дочек.

Возникло ощущение полнейшей нереальности происходящего: в прошлом-то он все о себе хранил в секрете — начиная от имени его интернетского альтер эго и вплоть до решения отправиться в Пакистан. А сейчас сам о себе рассказывает, и получается что-то вроде джихадистского интервью со знаменитостью; перед всем миром он сознается: дескать, да, я (или мой двойник, который зовется Абу Дуджаной аль-Хорасани), бросив все свои писания, отправился совершать джихад. В том, чтобы вот так вдруг выйти на публику, есть и реальная опасность: ведь каждое его слово будут проверять, причем не только разведчики в ЦРУ и Мухабарате, но и контрразведка «Аль-Каиды».

В тот момент все взоры были устремлены на него, и никто — ни на той стороне, ни на этой — не знал, что с этим Балави теперь делать.

Когда зашла речь о публикациях Дуджаны в интернете, Балави вполне непринужденно обрисовал обстоятельства, подтолкнувшие его к написанию первой онлайновой статьи — о разгроме «Аль-Каиды» в иракском городе Эль-Фаллудже[24]. Поговорил и о тех авторах, которыми восхищался сам. При этом употреблял крепкие выражения: например, хакеров, взламывающих джихадистские сайты (в том числе и старый сайт «Аль-Хезба», на котором он не так давно работал модератором), называл «жидовскими собаками из ‘Хаганы’»[25]. Жаловался, что своими кибератаками они прекращают работу форумов и дезактивируют гиперссылки, ведущие к другим джихадистским ресурсам.

Однако его опять и опять заставляли возвращаться к рассказу о себе. Что изменилось в вас, когда вы ступили на землю джихада?

— Вы бы лучше спросили, что во мне не изменилось! — усмехнулся он в ответ. — Я здесь как будто заново родился!

Это уж — будьте уверены! А вот в том, успеет ли Балави выйти из нового своего младенчества, приживется ли в здешнем чуждом ему мире, уверенности было куда меньше. Балави действительно пригласили пожить среди членов самой мощной в регионе группировки талибов. Приглашение поступило от главаря — низкорослого толстяка с диковинной черной бородищей и садистическим чувством юмора. Его звали Байтулла Мехсуд, и в тот момент розыск по нему велся настойчивее, чем по кому бы то ни было на всем юге Азии.

Байтулла едва умел читать, арабского почти не понимал и посему вряд ли мог оценить писательский дар иорданца. Зато Байтулла доверял своим инстинктам, а они — во время первой же личной встречи — подсказали ему, что молодому врачу можно верить. У них даже нашелся общий знакомый — один из арабских спонсоров Байтуллы знал Балави по его деятельности в качестве модератора на веб-сайте и поручился за него, в результате чего командующий талибов с пониманием отнесся к печальной повести о том, как Балави прессовали, заставляя согласиться поработать на иорданскую разведку. То, что Балави — квалифицированный врач, очень впечатлило Байтуллу, которого мучил диабет и больные ноги, а главное, ему позарез не хватало медиков для ухода за больными и ранеными бойцами. А когда Балави бросил на стол толстую пачку банкнот — подъемные, что выдал ему Мухабарат, — матерого моджахеда оставили последние сомнения.

Но не все были готовы так уж сразу поверить Балави. В лагере Мехсуда суждения главаря зачастую оспаривали его же родичи, особенно двоюродный брат Кари Хуссейн Мехсуд. Всего полугодом ранее, нарушив приказ Байтуллы, Кари Хуссейн обезглавил похищенного польского геолога, записав эту жуткую кровавую казнь на видео. После этого убийства отношения между братьями разладились на много месяцев. Вот и теперь Кари сверлил иорданца взглядом, в котором сквозило подозрение.

Да и вне клана Мехсуда другие группировки тоже выражали открытое недоверие к пришельцу. Уверенный в том, что Балави — шпион, Сираджуддин Хаккани отказался с ним встречаться, так же поступили и командиры «Аль-Каиды», они не хотели даже находиться в одном с ним здании. Так что в случае, если бы Байтулла Мехсуд внезапно исчез, Балави запросто мог разделить судьбу польского геолога.

Ну, то есть в случае, если бы американцы не прихлопнули его первыми. Неослабная угроза смерти под бомбежкой уже вовсю натягивала нервы Балави, как и всех обитателей Территории племен. Негромкое стрекотанье дронов ЦРУ слышалось постоянно и так изводило Балави, что у него началась бессонница. С начала июня «предаторы» нанесли уже восемь ракетно-бомбовых ударов по Северному и Южному Вазиристану, в том числе два по городку Макин, где ночевал и Балави в составе небольшого подразделения боевиков Мехсуда — правда, все в разных домах и, по соображениям безопасности, каждые несколько дней меняя место ночлега. Они перемещались по двое-трое и автомобилями без крайней нужды не пользовались.

Под открытым небом чувствуя себя безопаснее, Балави иногда выносил свою постель во двор. Смотрел в черное, непроглядно-влажное и полное невидимой угрозы небо, а в ушах звучал и бил по съехавшим и так уж набекрень мозгам вопрос интервьюера: Кто же ты?


А семечко-то ведь посеял Балави сам. Я что, сказал он как-то раз бен Зеиду, я могу и в ФУТП поехать! ФУТП это Федерально управляемые территории племен — горная страна, протянувшаяся на северо-западе Пакистана вдоль границы с Афганистаном. В самом названии уже слышится нечто грубое, ничему не подвластное, отсталое и чреватое экстремизмом. Страна «Аль-Каиды». Гм, Балави утверждает, что у него там имеются связи!

Бен Зеид сидит, слушает.

Это происходило в феврале, во время одного из их совместных обедов в Аммане. Они уже провели несколько вечеров вместе, так что беседы стали непринужденнее. У доктора и офицера разведки даже обнаружилось кое-какое совпадение взглядов — оба, например, терпеть не могли иорданских «Братьев-мусульман», которые в прошлом были радикальным суннитским движением, но, благодаря сделке с монархом, стали легальной политической партией. Балави присутствовал на нескольких обедах «Братьев», так называемых «обедах-мансаф», получивших это наименование от блюда из риса с бараниной, столь любимого в Иордании и весьма популярного на их благотворительных банкетах.

— Братья по мансафу! — усмехнулся бен Зеид. — Болтают о джихаде, мансаф кушают, а в реальности не делают ровно ничего, да?

Заметив интерес к теме, бен Зеид тоже начал исподволь приоткрывать завесу, скрывающую от подопечного мир Мухабарата. Руки у разведслужбы очень длинные и ее достижения велики, сказал он, хотя наиболее крупные из них так и не стали известны общественности. Рассказал бен Зеид и о своем собственном участии в операциях на границе, в ходе которых добровольцев, ушедших на священную войну в Ирак, обманом заставляли являться на приграничные пункты, где Мухабарат и брал их, что называется, тепленькими.

Балави, одобрительно кивая, с уважением слушал.

Между прочим, продолжил бен Зеид, именно иорданская разведка предоставила американцам данные, позволившие нанести сокрушительный ракетно-бомбовый удар по Абу Мусабу аз-Заркави, главарю «Аль-Каиды» в Ираке. А ведь Мухабарату случалось добывать и гораздо более крупную дичь! Как раз таки иорданский агент стоит за одним из самых ловких и загадочных ликвидаций крупных террористов в последние десятилетия: взять хотя бы устранение бывшего шефа безопасности «Хэзболлы» Имада Мугнии[26]. Человека, которого за сверхъестественную неуловимость окрестили Абу Доханом (отцом дыма), уничтожили в Дамаске бомбой, спрятанной в подголовнике сиденья его машины. Вначале подозрения пали то ли на соперников «Хэзболлы» по терроризму, то ли на сирийские спецслужбы. Но эксперты по терроризму в США пришли к заключению, что это, скорее всего, дело рук израильского Моссада — больно уж красиво и точно акция была спланирована и осуществлена; а то, что израильтяне ото всего открещиваются, что ж… На Мугнию точили зубы многие, был он в списках разыскиваемых преступников и у ФБР, которое возлагало на ливанского боевика (коренного ливанца) ответственность за бейрутские взрывы 1983 года, когда взлетели на воздух казармы американской морской пехоты, а перед этим тамошнее посольство США. При взрыве посольства погибло более шестидесяти человек, в том числе восемь сотрудников ЦРУ. В истории разведки Соединенных Штатов таких потерь за один раз прежде не бывало. И только Мухабарату, по словам бен Зеида, удалось покарать злодея.

Нет, ты погоди, погоди удивляться! Одна из самых застарелых загадок, так и оставшихся неразгаданными со времен основания современного джихадистского движения, это кто же все-таки убил Абдуллу Аззама[27] — уважаемого палестинского муллу, который в 80-е годы помогал организовывать в Афганистане партизанскую войну против советского диктата. Аззам был духовным наставником и учителем Усамы бен Ладена, хотя позднее и разошелся с его последователями, подвергнув сомнению их уверенность, что ради продвижения к цели можно проливать сколько угодно и чьей угодно крови, пусть даже правоверных мусульман. Его смерть в 1989 году в Пешаваре от взрыва бомбы, приведенной в действие с помощью провода, тянувшегося из канализационной трубы, стала в мусульманском мире примерно тем же, чем было для американцев убийство Джона Кеннеди: по ее поводу высказывалось множество догадок, озвучивались разного рода теории заговора, попеременно возлагавшие вину за нее то на Советы, то на Израиль, на американцев, пакистанцев, афганцев и даже на самого бен Ладена. А в действительности — ничего подобного, выдержав паузу, тихо и скромно продолжил бен Зеид. На самом деле смерть Аззама тоже дело рук Мухабарата. Бен Зеид даже назвал имя исполнителя этой казни: им, якобы, был непосредственный его начальник Али Бурджак, Рыжий Дьявол.

— Если ты, отправившись туда, ликвидируешь кого-нибудь из главарей моджахедов, станешь в Иордании большим человеком, как мой начальник, — сказал бен Зеид.

Теперь, когда стало окончательно ясно, чего добивается от него Мухабарат, Балави, подумав, решил сделать шажок навстречу. Я-то могу и в ФУТП поехать.

Это его предложение вызвало жаркие споры в кабинетах мухабаратского Центра антитеррора, которым совместно управляют иорданцы и ЦРУ. Балави? Да вы что! Какой из него агент? Смех один. Обучение не прошел, на пушту не говорит, да и доверять ему после нескольких суток в тюрьме и двух-трех обедов за компанию с бен Зеидом было бы крайне опрометчиво. Но с другой стороны… чем мы рискуем?

По ключевым пунктам достигнуть согласия удалось быстро. Затратив всего несколько тысяч долларов, можно отправить Балави в Пакистан, снабдив более-менее приличной легендой. К счастью (или несчастью) для него, им уже сделаны вложения, которые позволят мигом стать своим в стране талибов, да и медицинский диплом не помешает, как и известность в интернете. При этом его можно будет как угодно долго кормить одними посулами, плату же приберечь на тот невероятный случай, если он действительно сумеет добыть крупную дичь. Его не надо снабжать хитроумными устройствами связи и вообще ничем таким, что могло бы в кризисный момент изобличить в нем шпиона. А если его убьют (что весьма вероятно), то по нему никто кроме близких родственников плакать не станет.

Не обошлось без обсуждения того, почему вообще этого Балави вдруг осенила мысль бросить семью и работу ради столь опасной деятельности. Чего ради? Судя по тому, как он держался во время бесед с бен Зеидом, ответ казался очевидным: ради денег. Из отчетов куратора, где он подвергал анализу то, что Балави сам говорил о возможном будущем задании, было видно, как его бросает из стороны в сторону — от тревоги за свою безопасность к непрестанно повторяющимся вопросам о размере вознаграждения.

Когда к делу полностью подключилось ЦРУ, логистику путешествия Балави утрясли в два счета. Нужна ускоренная пакистанская виза — нет проблем! Письмо с приглашением иорданского врача в Пакистан на конференцию по диабету — еще проще! Быстренько создали и проверили электронные адреса. Придумали и заучили кодовые фразы.

Так, что еще? Да, ему нужна новая кличка. Нет, ну какие могут быть «панцеры» — бред! Вы бы еще дредноутом его назвали. У нас он будет Волк.

Самым сложным для ЦРУ было решить, информировать ли Пакистан, союзное с США государство, о своем намерении внедрить на его суверенную территорию нелегального агента. На это из Лэнгли ответили без колебаний — конечно, нет. В руководстве возобладало мнение, что в пакистанской «Интер-сервисиз интеллидженс» (разведке и контрразведке) засели двурушники, сочувствующие Джалалуддину Хаккани, пуштунскому военачальнику, которого Исламабад открыто поддерживал в 80-е, а он переметнулся и помогает теперь афганскому сопротивлению бороться с американцами. Им расскажи, и Балави будет предан и убит прежде, чем распакует чемоданы.

Ну, и последнее: билет на самолет. Билет купили в оба конца, но с открытой датой обратного вылета, и отдали бен Зеиду вместе с толстым конвертом, набитым долларами.

Спустя несколько месяцев некоторые чины американской разведки сами недоумевали: как же быстро-то удалось свести воедино все кончики! И как легко ветеранам разведки задурили головы идеей, будто неумеха Балави сумеет выжить на беззаконных Территориях племен! Хотя бы выжить, а не то чтобы проникать в какие-то бандформирования. Этого не может быть, потому что такого не бывало никогда.

Как-то слишком уж вовремя Балави выложил на стол Мухабарата свой набор козырей: врач по профессии с безупречной репутацией в джихадистских кругах, вдруг решивший положить жизнь на алтарь отечества, да еще и в момент, когда ЦРУ вместе с новой администрацией США изо всех сил чешет в затылке, изыскивая новые методы и новых агентов для эскалации всемирной охоты на Усаму бен Ладена.

«Балави болтанул, что не откажется туда поехать, — сказал один недавно вышедший на пенсию начальник из ЦРУ, который был в курсе внутриведомственных споров вокруг личности иорданца. — И так совпало, что он подходит тик-в-тик».


Хумам Халиль аль-Балави никак не мог уснуть. Прошедший день был адски жарким, до сих пор еще на дворе было градусов под тридцать пять, хотя солнце давно зашло. Хуже всего то, что, когда лежишь в темноте, стрекот и гуденье дронов становится будто громче — зудят, как комары, от которых не отмахнешься.

Всю середину лета домом для Балави служил обнесенный высокими стенами двор, принадлежавший кому-то из соплеменников Мехсуда, которые в основном и составляют население Макина — небольшого поселка, состоящего из саманных строений, беспорядочно разбросанных между поросшими кустарником горами. В доме он не ложился, выносил тюфяк подальше во двор и, развернув поблизости от одного из постов охраны, пытался уснуть. Из густеющих сумерек выступал знакомый силуэт парализованного мужчины, которого бойцы называли Ахмад. Ноги у этого пуштуна перестали действовать по болезни, но он ни за что не желал отказываться от несения караульной службы, иногда и по окончании вахты не хотел уходить с поста. Сидел и сидел в инвалидном кресле с автоматом на коленях до рассвета. Хумаму было слышно, как инвалид шепчет себе под нос молитвы, а иногда всхлипывает. Этакая демонстрация преданности, и весьма впечатляющая, но, как всё у талибов, доведенная до бессмысленной крайности.

Точно так же и сам Байтулла Мехсуд. Взять хоть мелочи, вроде его поведения во время званых обедов. Байтулла каждый раз целый спектакль разыграет, собственноручно выуживая из котла лучшие куски мяса, чтобы отдать гостям, пока самому не останутся одни кости и жир. От этой показухи Балави передергивало, и он всеми правдами и неправдами старался избегать совместных трапез с хозяином.

Кроме того, Байтулла Мехсуд, похоже, сам попал под влияние мифа о своей неуязвимости. Пробыв два года главой всего пакистанского «Талибана», он полюбил быть в центре внимания массмедиа и с удовольствием созывал пресс-конференции, позволяя нацеливать камеры на голову, за которую, говорят, назначена награда в пять миллионов долларов. А в промежутках между пафосными выступлениями давал длинные интервью по обычному незащищенному телефону, казалось, совершенно забывая о том, что телефонный сигнал в ЦРУ могут использовать как маяк для наведения на его жилище ракеты. В бахвальстве доходил до абсурда: хвастал, будто его крошечная банда неграмотных, плохо экипированных горных бойцов вот-вот победит в сражении не только с властями Исламабада, но и с великими державами Запада.

«Сейчас мы молим Аллаха даровать нам силы на то, чтобы сокрушить Белый дом, Нью-Йорк и Лондон, — заявил он в телевизионном интервью. — Аллах всем дает по их вере. Наша вера тверда. Очень скоро на ваших глазах свершатся чудеса джихада».

Байтулла так настаивал на своем превосходстве в любом деле — от военной стратегии до совершенно прозаических вещей, таких как дележка прибылей от контрабанды, — что это его упорство зачастую приводило к кровавым конфликтам с другими Мехсудами. Ко всему прочему этот в общем-то мелкий, полевой командир своими выходками с легкостью провоцировал сеть Хаккани, да и другие военные группировки талибов, на никому не нужное противостояние Пакистанской армии и разведслужбе, практически вынуждая Исламабад с ними со всеми разобраться, что в конце концов и происходило. Однажды, окружив и взяв в плен целый гарнизон из двухсот пятидесяти пакистанских солдат и служащих военизированных организаций, Байтулла первым делом троим пленникам отрезал головы — чтобы бойчей пошли переговоры об обмене пленными.

Как далеко все это было от той исполненной благочестия священной войны, которую Байтулла прославлял в своем блоге! Ни революционером, ни пророком Байтулла Мехсуд не был. А был громилой с непомерно раздувшимся эго, душегубом, получавшим удовольствие от убийства — в том числе и других мусульман. Находившийся под покровительством Байтуллы городок был грязным, отсталым и нищим; там девочки чуть-чуть постарше его дочери Лейлы обречены оставаться бесправными и практически необразованными, а у новорожденных в тех краях шансов умереть, не дожив до года, в три раза больше, чем у детей, родившихся на родине Балави, в Иордании.

При всем при этом на тот момент Байтулла Мехсуд был единственным, у кого Балави мог искать защиты. Правда, они едва друг друга понимали, общались на смеси ломаного арабского и пушту. И тем не менее Байтулла все более убеждался в правдивости иорданца. Но продолжал испытывать: чтобы проверить его взаимодействие с американцами, даже устроил ему что-то вроде необычайного по жестокости экзамена.

План, как вспоминал потом некий посвященный в это дело деятель пакистанского «Талибана», состоял в том, чтобы Балави, задействовав свой канал связи с ЦРУ, заказал ракетный удар по Байтулле Мехсуду, но реальная мишень при этом оказалась бы пустышкой, а не самим предводителем группировки. Балави должен был послать сообщение о том, что Байтулла направляется в район, который называется Ладха, и описать его автомобиль — «тойоту» хэтчбек той модели, которая среди местных жителей известна как гхвагей — корова[28]. В машине, изображая Байтуллу, будет ехать один из его доверенных водителей. По всем остальным признакам и машина, и ее маршрут будут в точности совпадать с наводкой, которую Балави даст ЦРУ.

Все получилось как запланировано — во всяком случае, согласно той версии событий, которую озвучили представители талибов. Машину расплющило взрывом, а человек, изображавший главаря племени мехсудов, погиб. В местной прессе об инциденте ничего не сообщалось, никаких подтверждений со стороны ЦРУ тоже не последовало. Но в среде бойцов Байтуллы этот случай сразу сделался легендарным.

Позже Байтулла Мехсуд утверждал, что в план был посвящен и водитель, — дескать, он сам вызвался принести себя в жертву, чтобы помочь боссу доказать ЦРУ, что Балави действительно ценный агент. Стороннему наблюдателю такая жертва может показаться непомерной, но у главаря талибов были свои резоны. Каждая американская ракета, освещающая взрывом небо над Пакистаном, говорил он, подобна плакату на рекрутском пункте, призывающему идти на джихад: она привлечет в его лагеря новых разгневанных мужчин и юношей.

«Каждый удар с беспилотников, — повторял он, — приводит ко мне троих или четверых новых шахидов».


Пятого августа Байтулла Мехсуд с небольшой группой верных телохранителей под покровом темноты передислоцировался в Зангару, крошечный городок в нескольких милях к востоку от основной базы в Макине. На окраине городка располагалась большая и хорошо ему известная усадьба, обнесенная высокой стеной. Это был дом его тестя, Малика Икрамуддина, откуда он взял молоденькую девушку, недавно ставшую его второй женой. В тридцать пять лет, будучи отцом четырех дочерей от другой жены, Мехсуд посчитал своевременным приложить серьезные усилия к тому, чтобы обзавестись наследником.

Но он не знал, что каждое его движение записывают. Следят сразу две пары электронных глаз — «предатор» и еще один дрон поменьше, кружащий совсем близко. Беспилотники проследили за ним до Зангары и наблюдали, как он вошел в сложенную из саманных блоков хижину. Один из дронов сманеврировал так, чтобы заглянуть в комнату на втором этаже, где Мехсуд расположился. Тотчас же в шести тысячах миль к западу, посреди штата Виргиния, в Лэнгли, коридоры административного этажа наполнились беготней — это из кабинета в кабинет носили срочные донесения: идентификация цели подтверждается. Можно бить прицельно.

Но Мехсуд внезапно опять задвигался, заходил туда и сюда по верхнему этажу дома в своем белом шальваре камизе[29]. Пилот-оператор и наводчик оружия «предатора» выпустили из рук джойстики и молча смотрели на экраны. Что ж, придется подождать.

Ночь была жутко жаркой, и Мехсуд все никак не мог улечься. Из-за диабета его постоянно мучила жажда, а ноги опухали и болели. Вскоре после полуночи он отворил маленькую дверку и в сопровождении человека в длинном халате и с медицинскими инструментами в руках поднялся на крышу. Полная луна заливала ее ярким сиянием, в котором бородатая фигура Мехсуда выступала так четко, словно он на подмостках сцены. На крыше лежал тощенький тюфячок, к которому Мехсуд подошел и плюхнулся на живот. Второй человек встал около него на колени и начал налаживать нечто похожее на капельницу для внутривенных инъекций. Эксперты ЦРУ без колебаний пришли к выводу, что вторая фигура — врач. Может быть, это Балави? Впрочем, какая разница. «Предатор» снова нацелил на дом свои «хеллфайры».

Ракету можно пускать, было бы только «добро» директора ЦРУ, но тут-то и загвоздка. Леон Панетта разрешил удар по комнате второго этажа, а Байтулла Мехсуд лежит на крыше. Это разница, и не такая уж незначительная: Панетта настаивал на максимальных предосторожностях, чтобы избежать гибели непричастных, особенно женщин и детей. Что, если при попадании ракеты весь дом рухнет? Панетта, может быть, и одобрит несанкционированный пуск, а может, и нет. Но решать следует быстро: того и гляди упустим удобный случай.

В тот самый момент Панетты в его рабочем кабинете не было, он находился в центре Вашингтона, на совещании Национального совета безопасности в Белом доме. Когда на часах было без нескольких минут четыре пополудни (вашингтонского времени) он, извинившись, покинул собрание и вышел в коридор, чтобы ответить на срочный телефонный звонок. Послушав, нахмурился, явно встревожившись. Несколько минут расхаживал по коридору с прижатым к уху мобильником, задавал вопросы, выясняя подробности и обсуждая варианты действий. По многим признакам в одном доме с Мехсудом было несколько десятков человек, в том числе матери с детьми.

— А вся хибара-то не рухнет? — спросил Панетта. — Кто там, кроме него? В смысле — женщины, члены семьи…

На другом конце линии один из ближайших помощников директора, старший советник по антитеррору Джереми Бэш, передавал его вопросы по инстанциям дальше. Да, точный выстрел произвести будет непросто, ответили Панетте — с восьми километров, попробуй-ка! — но можно воспользоваться ракетой поменьше, она не произведет таких серьезных разрушений. Прицеливание выполним с беспрецедентной точностью. И ущерб зданию будет нанесен минимальный.

На это Панетта согласие дал.

В пакистанской деревне в это время был час ночи. Байтулла Мехсуд, главарь пакистанского «Талибана» и главный защитник иорданского врача Хумама аль-Балави, расслабленно лежал теперь на спине, в его вену из капельницы вливалось лекарство. Вот его ноги, а вот к ним протянулись чьи-то руки, вроде бы молодые… Нет, сообразили в ЦРУ, руки принадлежат не доктору, а молодой жене, которая массирует больному опухшие щиколотки. Не обращая внимание на отдаленное стрекотанье дрона и не слыша тонким свистом прорезавшей ночной воздух ракеты, он глубоко вздохнул и посмотрел вверх, на звезды.

Ракета пригвоздила Мехсуда к тюфяку, войдя ему чуть ниже грудной клетки и разорвав тело надвое. Маломощный заряд взрывчатки, сдетонировав, отбросил его жену назад, а в том месте, где она только что стояла на коленях, выбил в штукатурке и кирпичах небольшой кратер. Звук взрыва задвоило эхо от ближайших холмов и — тишина.

Вверху еще несколько минут продолжали кружить дроны, не выключая видеорегистраторов. В Лэнгли наспех составили рапорт и отправили Панетте в Белый дом.

Погибших двое, других убитых и серьезно раненных нет. Здание стоит, как стояло.

8. Давление

Виргиния, Лэнгли — август 2009


11 августа, почти через неделю после удара той ракетой, пакистанским журналистам позвонил представитель «Талибана», чтобы опровергнуть «нелепые» слухи о смерти Байтуллы Мехсуда. Вождь талибов «жив и находится в добром здравии», сказал он, добавив, что подтверждение этому скоро увидит весь мир.

К тому моменту Леон Панетта уже видел все подтверждения, насмотрелся и был сыт ими по горло. Заснятое на видео попадание ракеты, убившей Мехсуда, было во всех жестоких подробностях воспроизведено на гигантском мониторе в кабинете директора в Лэнгли. Как будто этого мало, следом всплыло и другое видео — про то, как соратники готовят тело командира талибов к похоронам. Перед командой антитеррора ЦРУ предстало лицо человека, чью смерть они организовали, — бледное и спокойное, в грубом дощатом гробу, где голова убитого покоилась на подушке, усыпанной бархатцами. Рука оставшегося за кадром скорбящего гладила лицо трупа, обходя десяток с лишним свежих ран, испещривших кожу вокруг глаз и на лбу.

Времени долго вглядываться в картинки у Панетты не было. Предыдущие несколько дней его помощники набрасывали проект предложения, которое он понесет в Белый дом. На пакистанской Территории племен дела ЦРУ еще не закончены, и Панетта собирался лично обратиться к президенту за помощью. Из всего множества секретных планов, которые ему приходилось визировать в качестве директора ведомства, ни один еще столь уверенно не сулил перелома в войне против «Аль-Каиды».

Успешная ликвидация Байтуллы лишь подчеркнула срочность работы, которую предстояло выполнить. Во-первых, непонятно, что с «устройствами» Мехсуда. Все лето, пока ЦРУ разыскивало главаря талибов, тысячи пакистанских солдат при поддержке боевых вертолетов прочесывали горные крепости талибов, по одному уничтожая укрепления и убежища. К тому времени, когда кампания завершилась, из захваченного пакистанцами стрелкового оружия можно было сложить гору, а взрывчатки набралось столько, что шахидских поясов хватило бы на школу-медресе. А вот «грязной бомбы» не было и следа. Счетчики излучений не пикнули ни разу. Руководители Центра антитеррора в ЦРУ много недель ломали головы над тем, что бы это могло значить. Многие из выживших талибов сбежали в соседний Северный Вазиристан, ища укрытия в доминирующей там военной группировке «Сеть Хаккани»[30]. Может, они с собой и бомбу прихватили? А может быть, все это было не более чем уловкой? На это тайные донесения ответа не давали. В перехваченных разговорах никаких упоминаний об «устройствах» больше не звучало, да и в Вашингтоне администрация Обамы ни словом не обмолвилась об угрозе грязной бомбы. На публике все выглядело так, словно такой опасности никогда не существовало.

Самое неприятное, что подразделения Байтуллы Мехсуда очень быстро перегруппировались и стремительно сменили курс на новый, еще более опасный. Ракетный удар в ночь на 5 августа вызвал временный вакуум власти и привел к нескольким кровавым уличным столкновениям между претендентами на место Байтуллы, но затем власть взял в свои руки харизматичный двоюродный брат Байтуллы, дерзко-амбициозный Хакимулла Мехсуд. Если Байтуллу вполне удовлетворяли нападения на пакистанские войска и полицию, то его кузен оказался одержим куда более злокачественным антиамериканизмом и его куда легче было склонить к альянсу с «Аль-Каидой» и другими военными группировками, нападающими на американские войска в Афганистане. Теперь еще больше воинов-мехсудов стало записываться в Теневую армию «Аль-Каиды» — военизированные формирования, которыми руководил ливийский командующий Абдулла Саид аль-Либи, причем эта организация (имеющая даже особую форму) уже доказала свою способность наносить молниеносные удары по военным целям по обе стороны границы. Эти формирования стали новыми отборными отрядами «Аль-Каиды», получающими финансирование и пополнение из таких отдаленных мест, как Саудовская Аравия и Кашмир.

Такая вот перед Панеттой выросла проблема. Конечно, удары с воздуха каких-то целей достигают, но этого недостаточно. Убитых командиров вскоре сменяют другие, часто более молодые, настроенные еще более экстремистски и преисполненные глобальных амбиций. «Аль-Каида» приспосабливается, опираясь на все расширяющуюся сеть преданных последователей из самых разных незаконных военных формирований, которыми регион кишит кишмя. А наиболее значимые фигуры во всем этом движении, Усама бен Ладен и его разработчик операций Айман аз-Завахири, между тем сидят в безопасных убежищах и занимаются вопросами стратегии. Чтобы выкурить их оттуда, требуется что-то большее.

Конец лета и начало осени Панетта со своей командой посвятили окончательной отработке детального плана, который директор должен будет представить президенту и его Совету по национальной безопасности, на целый месяц завязшему в пересмотре общей стратегии войны в Афганистане. Панетта приготовил длинный список пожеланий, но самая первая позиция в нем была и самой важной: больше роботопланов! Их требуется множество! Нужны не только «предаторы», но и новейшие, более мощные «риперы», нужны к ним операторы и всяческая техника поддержки. Панетта хотел бы на порядок усилить давление на «Аль-Каиду», причем не только путем увеличения огневой мощи, но и при помощи ковровой, всеохватной слежки — в Территорию племен должны круглые сутки вглядываться столько глаз (как человеческих, так и электронных), чтобы никакое движение даже мелкой группы боевиков не могло от них укрыться. И надо, чтобы в целом это стало «самой агрессивной операцией в истории Управления», как позднее скажет сам Панетта, поскольку ее целью будет найти и уничтожить седобородых старцев, которые сеют смуту.

— Все руководство «Аль-Каиды» — сам бен Ладен и двадцатка высших главарей — сосредоточено в местности, которую надо сделать главной целью, — сказал Панетта. — А мы будем тем острием копья, которое эту цель поразит.

Когда настало время озвучить свои намерения, Панетта отправился в Белый дом, чтобы лично выступить с речью перед президентом Обамой.

— Мистер президент, — начал он, — для того чтобы выполнить поставленную задачу, мне нужны вот какие вещи…

Упомянув о живучести «Аль-Каиды» на Территории племен, он предложил выжимать оттудатеррористов, сделав давление повсеместным, чтобы им негде было ни спрятаться, ни перегруппироваться.

Обама пару секунд задумчиво глядел на Панетту, потом повернулся к помощникам.

— Что ж, сделаем то, чего хочет Леон, — сказал он.

Обсуждение было закончено.

На то чтобы развернуть новые «орбиты» (так на ведомственном жаргоне в ЦРУ именуются комплексы беспилотных летательных аппаратов с операторами, спутниковой связью и обслугой), уйдет еще не один месяц, но собирать воедино все детали задуманного механизма начали немедленно. Согласно новой концепции, наводчики на цель понадобятся не только в Лэнгли, но и ближе к фронту, чтобы координировать весьма специфическую задачу поиска высших главарей «Аль-Каиды».

Пределы возможностей новой стратегии всем понятны. «Предатор» — это, конечно, впечатляющая машина, но превосходство в воздухе и изощренная робототехника дают не так уж много, когда враг рассредоточен по обширным пространствам Территории племен и прячется среди местного населения. Такая же техника позволила переломить ход событий, когда боролись с сопротивлением в Ираке, но тут есть существенное отличие: в оккупированном войсками США Ираке подразделения спецназа имели свободный доступ в любой уголок страны. Они работали с дронами в тандеме и могли незамедлительно, в любое время дня и ночи, реагировать на поступление новых разведданных, выдвигаясь небольшими группами для ликвидации или захвата. В Пакистане таких возможностей нет.

И еще одна проблема. Чтобы уничтожить генералов «Аль-Каиды», ЦРУ требуется сперва их найти. Со времени террористических атак Усамы бен Ладена на Нью-Йорк и Вашингтон прошло девять лет, а разведка США до сих пор понятия не имеет, где он находится.

Дело обстояло даже хуже, чем представлялось со стороны. За годы, прошедшие после терактов 11 сентября, официальные лица США несколько раз в своих интервью заявляли, будто ЦРУ приблизительно известно, где прячется бен Ладен. Однако они всего лишь выдавали желаемое за действительное. Последний случай, когда бен Ладена, похоже, и впрямь видели, имел место в 2002 году, вскоре после того, как саудовский террорист, покинув крепость Тора-Бора, перебрался из Афганистана через границу в Пакистан. И с той поры ничего — ни сообщений о едва не состоявшейся его поимке, ни очевидных ниточек, ни даже крошечной зацепки. Министр обороны Роберт Гейтс в приступе откровенности признал (в телеинтервью 2009 года), что дело о бен Ладене не сдвигается с мертвой точки «уже который год».

«Достоверно о местонахождении Усамы бен Ладена нам ничего не известно, — сказал Гейтс. — Было бы известно, пошли бы, да и схватили».

Время от времени какие-то зацепки вдруг возникали — казалось, чтобы оживить интерес к охоте. Одна из самых многообещающих материализовалась в виде курьера «Аль-Каиды», который будто бы носит записки, осуществляя связь между командирами среднего звена и бен Ладеном, тщательно избегающим телефонов и электронной почты. Почти всех наводчиков ЦРУ, в том числе Дженнифер Мэтьюс и Элизабет Хэнсон, сразу же подключили к поискам этого курьера. Через два года тяжелейшей работы, в результате нескольких удачных прорывов в 2007-м, Управление в конце концов вызнало фамилию этого человека; и тем не менее, спустя два года, никто так и не знал, ни где его искать, ни даже жив ли он.

Стойкая пробуксовка в деле поимки бен Ладена была этакой ложкой дегтя в бочке меда, жирным черным крестом, перечеркивающим два величайших тактических успеха в истории ведомства: первым было свержение власти талибов в 2001-м, а вторым — искоренение «Аль-Каиды» в Афганистане. Когда развалины башен-близнецов в Нью-Йорке еще курились дымом, ЦРУ уже ринулось в такую яростную атаку, что ускользнуть от его когтей удалось всего нескольким сотням пеших боевиков и горстке старших командиров, а тысячи других легли в землю или очутились за тюремными стенами.

Разгром «Талибана» был заслугой маленькой группки сотрудников ЦРУ, которые давно рвались заняться бен Ладеном — рвались задолго до того, как он отправил команду угонщиков с приказом врезаться на авиалайнерах в здания Нью-Йорка и Вашингтона. С подачи этих сотрудников уже через пару часов после атак 11 сентября директор ЦРУ Джордж Тенет положил на стол президенту Бушу план, согласно которому следовало начинать атаку на «Аль-Каиду» в Афганистане немедленно, не ожидая, пока Пентагон подготовит обычную военную кампанию. На встрече с президентом 13 сентября Кофер Блэк[31], который в ту пору был директором Центра антитеррора ЦРУ, объяснил, как можно силами подразделений спецназа под управлением специалистов из ЦРУ и при поддержке войск дружественного США афганского Северного альянса за неделю-другую сломить сопротивление тех, кто планировал позавчерашние атаки.

«Когда мы свою работу с ними закончим, — произнес Блэк свою знаменитую фразу, — по их открытым глазам будут ползать мухи!»

Буш план одобрил, и операция «Удар в челюсть» началась. Всего через три месяца, в декабре 2001 года, правительство «Талибана» пало, и остатки ополчения талибов ударились в бега через Южный и Восточный Афганистан. А Усама бен Ладен с несколькими сотнями последних верных ему людей попытался закрепиться в горной крепости Тора-Бора на границе с Пакистаном.

Однако пока в Пентагоне дискутировали, посылать туда для завершения дела американские войска или нет, главарю террористов удалось бежать, по слухам дав взятку кому-то из афганских армейских командиров. Просочившись сквозь окружение, которое в основном обеспечивали проамериканские формирования афганцев, его люди попытались укрыться сперва в Джелалабаде, а потом в деревнях восточных провинций Кунар и Хост. Недолгое время бен Ладен пробыл в качестве гостя у Джалалуддина Хаккани, своего бывшего соратника по гражданской войне, разгоревшейся в результате вторжения Советов, после чего окончательно исчез в горах Пакистана.

Что касается второго лидера «Аль-Каиды», то он ускакал в Пакистан верхом на лошади несколько другим маршрутом. В последующие годы мелькал то тут, то там, всегда проявляя бешеную активность, но все попытки поймать или убить его срывались. Бен Ладен же являл свой лик только на видео, его борода становилась все длиннее и белее, а обычную камуфляжную форму сменили халат и арабская куфия. Официально его поиски продолжались, но в реальности не делалось ничего, так как не было ни одной зацепки.

Спецподразделение ЦРУ «Алек-стейшн», созданное в 1996 году исключительно для поимки бен Ладена, постепенно лишилось всех своих наиболее квалифицированных поисковиков и наводчиков, которых забрали себе другие группы, занятые охотой на фигурантов меньшего масштаба. В 2005 году его расформировали.


Полученные Панеттой новые «предаторы» прибудут в Афганистан еще не скоро, лишь к концу года. Зато новыми сотрудниками свою кабульскую базу ведомство прямо-таки засыпало, и в их числе оказались некоторые из лучших наводчиков на цель. Послали туда и Элизабет Хэнсон.

До тех пор тридцатилетняя наводчица на цель с невероятным успехом поработала над доброй дюжиной весьма заметных мишеней, свои труды венчая взрывами ракет «хеллфайр» на пакистанской Территории племен. Помогла ЦРУ обнаружить кое-кого из крупнейших деятелей джихада — от Усамы аль-Кини до Байтуллы Мехсуда. И вот ее перевели в Афганистан осуществлять новый рывок в деле розыска теперь уже верховных вождей.

Августовский Кабул встретил ее пряными ароматами, пылью и испепеляющей жарой, так что предупреждения матери, прежде не достигавшие ее ушей, теперь зазвучали в полный голос. Хэнсон-старшая, которую тоже звали Элизабет, была совсем не рада тому, что дочь пошла служить в ЦРУ, а решение отправиться в такое опасное место, как Афганистан, и вовсе повергло мать в ужас. Неделями она пыталась отговорить дочку и продолжала раздраженно спорить, даже когда стало ясно, что решение это бесповоротно.

— А ты не думаешь, что, прежде чем туда ехать, сперва следовало хотя бы карате обучиться? — спросила мать накануне отъезда.

— Ну мам, — парировала дочь, — когда доходит до того, что требуется карате, игра уже проиграна.

В этом была вся Элизабет (Битси или Обезьянка, как звали ее в кругу семьи) — такая упрямица, что не переспоришь, зато уж как скажет, так обязательно с веселой подковыркой; тут и захочешь, не станешь на нее сердиться. Миссис Хэнсон не оставалось ничего иного, кроме как отпустить дочку, но она взяла с нее обещание звонить домой каждый день и круглые сутки носить мобильник при себе, чтобы — мало ли что! — до нее всегда можно было дозвониться.

По правде говоря, миссис Хэнсон давно боялась, что этим кончится. Однажды, еще маленькой девочкой лет четырех, Битси, сидя за обеденным столом в своем кресле, заявила — очень по-взрослому, — что «хочет попробовать в жизни все и научиться всему, чему только можно». С этими словами она схватила хрустальный фужер с водой и с такой силой куснула его край, что посыпались осколки.

«Битого стекла у нее полный рот был, — вспоминает мать. — Но ее это нисколько не смутило».

Прошли годы, и ровно с той же целью она пошла в ЦРУ, предпочтя романтику и приключения большим деньгам, которые с ее образованием — частная школа, диплом экономиста — могла бы зарабатывать с легкостью. Она была очень женственной, обожала детей, любила красиво одеваться, ходила с маникюром, но, если надо, не гнушалась и замараться — будь то во время скалолазанья, прыжков с высоты на «тарзанке» или стрельбы из гранатомета с последующим ползаньем по грязи на полигоне разведшколы ЦРУ. Сама себя признавала занудой — конечно, кто же еще будет в свободное время читать учебник физики! — но вместе с тем умела внезапно становиться уморительно смешной, отчего друзья вполне серьезно советовали ей попробовать себя в амплуа эстрадного комика. Такая карьера, возможно, больше понравилась бы матери, если бы она не считала, что дочкино чувство юмора «не очень подходяще для юной леди».

То, что Битси вызвалась служить в Афганистане, было весьма под стать ее неуемной натуре; по словам друзей, получив шанс туда отправиться, она от радости была сама не своя. Жизнь даже в относительно безопасной афганской столице и то сопряжена с серьезным риском, ведь и там иногда бомбисты-смертники таранят колонны военных грузовиков, да и по пятизвездочным отелям нет-нет шарахнет очередью какой-нибудь фанатик с автоматом. Работать и жить Элизабет Хэнсон предстояло на базе ЦРУ внутри супербезопасного посольства США, однако по работе ей придется иногда встречаться с осведомителями, для чего нужно будет выходить за бронированные ворота. Хэнсон и здесь станет наводчицей на цель, но теперь она сосредоточит усилия на том, чтобы находить и убивать высших лидеров «Аль-Каиды» и «Талибана» — тех, кто вдохновляет афганских мятежников и замышляет террор против Запада. Да-да, речь шла о фигурах именно такого масштаба, в том числе и о самих бен Ладене и аз-Завахири.

Мать никогда не выпытывала у Битси, в чем конкретно состоит ее служба, но, представляя себе общий смысл, не могла понять, каким образом дочка оказалась психически готова к работе, которая включает уничтожение других людей, пусть даже террористов. Вновь и вновь она задавала этот вопрос и дочери.

Политически Элизабет Хэнсон склонялась больше влево; как утверждает ее мать, «войну она ненавидела». Однако сомнений в том, что она делает нужное дело, у нее не возникало.

«Одобряешь ты войну или нет, это без разницы, — повторяла старшая Хэнсон слова дочери. — Либо ты прячешь голову в песок, либо надо помогать тем, кто на войне, кто ради тебя дерется».

В общем-то позиция ее дочери, как вспоминала потом мать, сводилась просто к тому, чтобы «делать то, чего нельзя не делать».

На новом месте Хэнсон в рабочий ритм вошла быстро. Выделенное ей жилье было крошечной клетушкой с общей для нескольких таких же комнат ванной, соседи подобрались не слишком-то располагающие к общению, и она предавалась работе. Четырнадцать часов в день, семь дней в неделю. Обедала прямо за рабочим столом. Вечером прерывалась, чтобы позаниматься гимнастикой. Когда в Лэнгли только начинали просыпаться, она успевала уже переделать дел на целый рабочий день, а потом еще на один полный день, когда сотрудники Центра антитеррора задавали ей вопросы, ожидая от нее новых данных.

Ее мишени теперь стали гораздо ближе — чуть-чуть к востоку, всего в каком-нибудь получасе лёта на вертушке: прятались в глубоких горных ущельях Кунара или Хоста, в крайнем случае на пакистанской Территории племен. Байтуллы Мехсуда среди них уже не было, однако его приспешники-талибы никуда не девались. Так же как и все эти Хаккани вместе с военизированным ополчением Теневой армии, верной «Аль-Каиде». Где-то там же, в какой-нибудь затерянной в горах деревушке замышлял следующий налет Шейх Саид аль-Масри, быть может консультируясь с Айманом аз-Завахири или даже самим Усамой бен Ладеном.

Если их в принципе можно разыскать, Элизабет Хэнсон их разыщет.

9. Начальница

Афганистан, Хост — 19 сентября 2009 г.


Без двух минут пять утра, за два часа до рассвета, Дженнифер Мэтьюс проснулась, оттого что где-то бабахнуло. По звуку вроде близко, хотя точно в темноте не определишь, да она и не привыкла еще к таким вещам; а бабахнуло будь здоров как: в ее крошечной комнатке даже фотографии в рамках на стене затрепетали. Она выпрыгнула из постели, схватила бронежилет и каску, вышла и направилась к бомбоубежищу. Ракетная атака.

Во дворе еще несколько фигур ковыляли той же дорогой; некоторые хмуро здоровались. Черное небо было все еще усыпано меловой крошкой звезд, но новой луны, которая нынче поздним вечером должна обозначить конец месячного праздника Рамадан, еще не было и в помине. Где-то в городе муэдзин завел предрассветный призыв к молитве, и его певучий баритон, то вздымаясь, то опадая, звучал под аккомпанемент разносящихся по базе из динамиков клекота и гудения, оповещающих о тревоге.

Мэтьюс ощущала тяжесть воздуха, даже в этот час еще жаркого. В пыльном тумане посадочные огни на взлетном поле светились желтым, бросая слабые отблески на запекшуюся землю за оградой. Выше по ущелью, словно отдаленные созвездия, мерцали гроздья крошечных огоньков армейской базы «Салерно».

Вид гуда открывался чарующий и странно спокойный. Боевики Хаккани, изредка стрелявшие в сторону базы из миномета, не так уж часто попадали в цель, так что общие собрания в бетонном убежище, необходимые весьма условно, вызывали лишь раздражение, давая, впрочем, редкую возможность набраться свежих сплетен. Но начальницу базы Мэтьюс, еще и суток не прослужившую на новом для нее поприще, даже такая ерунда восхищала. Что казалась странноватым для женщины, которая всего неделю назад была живущей в пригороде мамой троих детей, работавшей в сверкающем офисном здании на севере штата Виргиния — но ей в Афганистане и правда понравилось.

«Здесь все так бодрит!» — поделилась она впечатлением с близким приятелем из Управления, оставшимся на родной земле. Пусть афганская командировка отнимет у нее год жизни, пусть почти все это время она проведет в разлуке с детьми, которых у нее трое. Жаль, конечно, что целых двенадцать месяцев ей не посещать бейсбольных матчей, не целовать детей на ночь, не переживать из-за их мелких болячек и школьных передряг, не ходить на школьные концерты и не сидеть со всей семьей за обедом. Особенно жаль Рождества. Но Мэтьюс сама сюда вызвалась и теперь постарается извлечь из нового опыта все возможное. И по мере сил будет наслаждаться каждым проведенным здесь мигом: ну и пусть среди ночи иногда приходится нестись в бомбоубежище — даже это можно воспринимать позитивно.

В тот день налет оказался, слава богу, коротким, больше никаких взрывов не последовало. Вертолетчики облетели вокруг базы с прожектором, нашли разрозненные части тела и быстро сообразили что к чему. Какой-то одиночка, пользуясь безлунной ночью, подполз к главному въезду на базу и попытался прикопать СВУ, то есть самодельное взрывное устройство, спрятав его в рытвину на дороге, по которой через несколько часов пройдет утренняя колонна грузовиков. Но его бомба взорвалась преждевременно, разбросав куски тела подрывника по шоссе. Почти в точности такой же инцидент произошел на этом же месте несколько месяцев назад, разве что тогда лежать на шоссе остались двое несостоявшихся минеров, один из них школьный учитель.

Как ни странно, подобные вылазки лишь подкрепляли уверенность Мэтьюс в том, что не так уж и опасно жить в столь неспокойном месте. Она и родственникам, и друзьям говорила, что в Хосте будет в полной безопасности, поскольку за забор выходить не станет. Группы местных джихадистов довольно регулярно расшибают себе лбы о стены базы, но серьезной опасности они не представляли никогда.

«Мне она говорила так: ‘Я никогда не позволю себе лезть на рожон — у меня же дети!’ — вспоминает некий коллега из ЦРУ, видевшийся с Мэтьюс за несколько недель до того, как она улетела в Азию. — Наверное, и впрямь в это верила».

С первого взгляда Мэтьюс решила, что жизнь в горячей точке не столь уж плоха. Этот свой первый взгляд на будущий афганский дом она бросила с качающегося борта вертолета «блэк хоук» после получасового полета из Кабула. Город и база ЦРУ притулились на горном плато, окруженном серо-коричневыми хребтами, которые вновь прибывшей показались такими же, как где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико. «Смотришь, и такое вдруг чувство, будто вот-вот из-за утеса выедет ковбой с рекламы ‘Мальборо’», — пошутила она в одном из имейлов своей интернет-знакомой в Виргинии.

Суровая красота этих мест лучше всего открывается с воздуха. На севере, в ясный день хорошо видимые с базы, высятся Белые горы, где моджахеды когда-то отгрохали целый укрепрайон с фортификационным комплексом Тора-Бора, который в 2001 году был взят, но Усаму бен Ладена упустили. Невидимая линия, отделяющая Афганистан от Пакистана, пролегает по другому горному хребту, он пониже и миль на двадцать восточнее. Расположенная между ними территория по афганским меркам почти процветает: сплошь орошаемые поля и кое-где даже деревья — не то что чуть ли не повсеместно в остальной стране: пустая бурая земля, в жаркое время года нещадно выжженная.

Город Хост, население которого составляет 160 тысяч человек (по национальности главным образом пуштунов), в 80-е годы выдержал четырехлетнюю военную осаду советских войск, но остался поразительно целым[32]. Вместо развалин и разорения в глаза бросается обычная бедность: лабиринт грязных улочек с глинобитными дувалами и лавками по сторонам и единственным более-менее приметным общественным зданием — построенной патриархом клана Хаккани Джалалуддином красивой мечетью с бирюзовым куполом. С востока город замыкают бетонные полосы аэропорта «Хост» и территория базы, островок Америки, изолированный от принимающей страны концентрическими кругами «бастионов Hesco»[33] — однотипных для всех американских военных объектов в Афганистане ограждений из прямоугольных мешков с песком — и колючей проволокой «концертина». Летное поле еще хранит кое-какие реликты советского присутствия: приземистую двухэтажную диспетчерскую башню (построенная русскими, она и теперь служит наблюдательной вышкой) и около десятка ломаных летательных аппаратов 1980-х годов по одну сторону от взлетной полосы. Более новые постройки в основном представляют собой военные сборные конструкции — например, грузовые контейнеры, наспех превращенные в казарменные бараки. Все вокруг — как природного происхождения, так и созданное руками человека (сооружения, улицы, дома, транспортные средства, форма военнослужащих), — одного и того же размыто-бежевого или грязно-коричневого цвета, тем более блеклого, что все покрыто слоем вездесущей пыли.

Жизнь за проволокой не только предположительно безопасна, но и уровень комфорта там гораздо выше среднего. В столовой кормят на удивление вкусной едой, вплоть до лобстеров и крабовых ножек по пятницам. В комнате отдыха — телевизор. Снабженный спутниковой тарелкой, он предоставляет возможность смотреть прямые трансляции бейсбольных и футбольных матчей или новейшие голливудские шедевры. Поодаль бар с таким разнообразием вин и таким свежим, всегда холодным пивом, что свободные от службы сотрудники ЦРУ (охрана и обслуга не допускается) постоянно там толпятся. Спортзал блестит и сверкает новейшим оборудованием для фитнеса — от щадящих суставы «эллиптических» тренажеров до стоек со штангами олимпийского стандарта.

Мэтьюс предпочитала бег и вскорости завела привычку после захода солнца, зашнуровав кроссовки, делать кружок-другой вокруг летного поля вместе с довольно пестрой по составу группой военных и сотрудников ЦРУ, называвших себя «Клубом бегунов Хоста». Позанимавшись спортом, она возвращалась в свой больше схожий с трейлером домик, оборудованный тем, что было величайшей привилегией (во всяком случае, с ее точки зрения) — личной ванной. Надо сказать, что Мэтьюс долго спорила, прежде чем ей удалось отвоевать для себя право на такую приватность — роскошь, которой она дорожила больше всего.

От жилья до рабочего кабинета два шага, что куда приятнее, нежели два часа по шоссе, да еще и в пробках, неизбежных на столичной кольцевой. Но на новом посту ей предстоит испытание куда более трудное, чем то, что выпадало на ее долю дома. Здешнюю главную тематику, то есть все касающееся «Аль-Каиды» и повстанцев «Талибана», она знает назубок. Руководить людьми ей приходилось и прежде. Но теперь она должна командовать американцами и афганцами, мужчинами и женщинами, которые работают там, где рвутся реальные бомбы и летают пули. Впервые в жизни она должна, принимая решение, понимать, что выбор, сделанный ею в кабинете, может иметь для ее подчиненных серьезнее последствия вплоть до летальных.

Как и прежде, Мэтьюс была подотчетна боссам из Лэнгли, но теперь она сталкивалась с партнерами, неизвестными ей прежде, с людьми, которые думают совершенно по-другому и чьи приоритеты и установки отличаются от принятых в ЦРУ. Это военные из Пентагона, натовское начальство в Кабуле, местные офицеры в Хосте и вокруг него, а теснее всего сотрудничать она должна была с командами спецназа, тоже базирующимися на базе ЦРУ. В армии спецназовцы — как на гражданке рок-звезды: преисполненные уверенности в себе и своем мастерстве, они привыкли, чтобы к ним относились как к элите. Естественно, на базе они кучкуются вместе с такими же «спешл-форсес» ЦРУ, к ним тяготеют несколько служащих военизированного цеэрушного подразделения «спешл-активитис», да и подразделение охраны базы сюда же — бывшие «зеленые береты» и отставные «морские котики», считающиеся теперь гражданскими и работающие в частной охранной фирме «Блэкуотер». Некоторые с цеэрушниками держатся надменно, считая их салагами и «учеными в говне мочеными». И не только потому, что сотрудникам ЦРУ не хватает военной выучки; многих присылают даже без знания местных языков и культуры, и они сидят на базе, боясь нос высунуть, а военные, разумеется, это видят.

Неприязнь имеет свойство быть взаимной. Болтая в своем кругу, при упоминании о виртуозах рукопашного боя оперативники и аналитики кривятся, видя в них питекантропов с ручищами ниже колен и безголовых бодибилдеров с самомнением, раздутым, как их накачанные бицепсы. И с той и с другой стороны это, конечно, всего лишь стереотипы, а вот что Мэтьюс действительно задевало, слишком даже задевало, так это мужской скептицизм — мужчины как будто не верили в ее способность справиться с работой. На протяжении всей своей карьеры она воевала за то, чтобы доказать обратное.


В 1989 году, когда Дженнифер Мэтьюс приняли на службу, мир ЦРУ был очень мужским. В тот же день, 3 января, в Управление поступили еще три женщины, и вся четверка сразу решила держаться вместе — всё же «единственные женщины в разливанном море мужчин», как вспоминала потом одна из них.

Случайно вышло так, что они оказались похожи: четыре белые женщины лет двадцати пяти, примерно одного роста, стройные шатенки. Когда они вчетвером (а это бывало частенько) шли по коридору, в чопорных пиджачных коридорах Лэнгли все чуть ли не сворачивали шеи. Вместе девушки ходили перекусить в кафетерий, вместе ездили в отпуск и даже помогали друг дружке в свадебных приготовлениях. Мэтьюс сразу ощутила необходимость взвалить на себя ношу старшинства, тем более что она и впрямь была на несколько недель старше подруг. Когда их, еще курсанток, определяя куда направить, на собеседовании спросили, как они видят свое будущее в ведомстве, Мэтьюс без колебаний ответила: «Вижу себя директором ЦРУ».

Эта беззастенчивая амбициозность вкупе с уверенностью в том, что силой воли и трудолюбием можно достичь чего угодно, была присуща ей с малолетства. Еще девчонкой, средней из троих детей штамповщика и санитарки, живя в семье, кое-как влачащей существование в рабочем пригороде Харрисберга, Пенсильвания, она корпела над книжками, в то время как ее подруги бегали за мальчиками и веселились на вечеринках. Чуть повзрослев, осознала себя феминисткой и еще крепче уверовала в божественное предназначение, которое в конце концов непременно определяет нашу судьбу. В детстве и отрочестве ее мирок был ограничен небольшим кружком воцерковленных христиан-сектантов, исповедовавших патриотизм, фундаментализм и признававших лишь буквальное толкование Библии. Ее подход к религии с возрастом слегка изменился, но всю оставшуюся жизнь она продолжала считать себя евангельской христианкой.

По окончании средней школы Дженнифер уехала на запад штата Огайо, в городок Седарвиль, где поступила учиться в баптистский университет — маленькое частное заведение, в котором гордятся строго богословским подходом ко всем наукам. Изучая там радиовещание, она познакомилась с таким же, как она, любителем бега трусцой, студентом отделения фармацевтики Гэри Андерсоном, буквально помешанным на религии парнем, за которого и вышла замуж. Позже оба посещали расположенный неподалеку Университет Майами в Огайо, который Дженнифер окончила с дипломом политолога. Недолгое время, выбирая, куда податься, она работала помощником нотариуса, пока какой-то ее родственник, уже освоившийся в разведке, не посоветовал ей попробовать устроиться на службу в ЦРУ.

В те дни очень немногие женщины удостаивались чести быть допущенными в элитное братство оперативных сотрудников, поэтому Мэтьюс и три ее новые подружки удовлетворились должностями, традиционно открытыми для женщин. Мэтьюс стала аналитиком по визуальным образам и часами корпела над спутниковыми фотографиями фабрики в Ливии, заподозренной в производстве химического, оружия. Имея природный писательский дар, позже она стала ответственной за отчеты: теперь ей в обязанность вменялось переводить полученные с мест сырые разведданные в нечто похожее на связный текст.

Даже на этой должности Мэтьюс ощущала острейшую необходимость перещеголять окружавших ее мужчин — хотя бы для того, чтобы ее просто заметили, вспоминает одна из коллег, входивших в ближний круг ее подружек.

«Мы не щадили себя, не жалели времени. Каждая везла вместо центнера тонну. Ну и, естественно, делали больше мужчин», — сказала эта подружка, которая тоже, подобно Мэтьюс, впоследствии работала тайным оперативным сотрудником «под прикрытием».

Муж Мэтьюс устроился работать в швейцарскую компанию и уехал в Женеву, куда за ним последовала и Дженнифер, но пробыла там недолго. По возвращении пара, в интересах карьеры жены, выбрала загородную жизнь под Вашингтоном. Поскольку они работали в разных городах (Мэтьюс в пригороде Вашингтона, а ее муж в Ричмонде), дом купили примерно посередине, около Фредериксберга и, мотаясь на работу, накатывали по сто с лишним миль в день. Фамилию себе Мэтьюс оставила девичью; когда пошли дети, супруги стали нанимать нянек, чтобы Дженнифер могла быстрее возвратиться в офис. По словам их друзей, она обожала своих детишек, но без работы жить не могла. Стать домохозяйкой было бы для нее тем же, что отрастить плавники и жить в океане.

«В этом она была завзятой феминисткой, но в отношении брака и семьи сохраняла очень традиционные взгляды, — сказала одна из ее приятельниц из Управления. — Была в ней та двойственность, что позволяет отделять одну сторону собственной жизни от другой. Отчасти это и делало ее хорошим аналитиком».

После Швейцарии Мэтьюс вернулась в Управление в 1996-м, но запросы имела уже другие. Из аналитического отдела перешла в Оперативный директорат, то есть туда, откуда ЦРУ управляет нелегальными операциями за рубежом. Новая работа потребовала многих недель тяжелой физической тренировки в учебном лагере ЦРУ, который называется «Ферма». В итоге ей пришлось пожертвовать правом даже на собственное имя, став оперативником «под прикрытием». Сама ее личность стала государственной тайной — в точности как у Валери Плейм, ее коллеги, которую вскоре угораздило стать всемирно знаменитой[34].

Но по-настоящему Мэтьюс продвинулась, когда вошла в состав небольшого подразделения при Центре антитеррора, которое внутри ведомства называли «Алек-стейшн». В этой группе свели вместе сотрудников с разным опытом и подготовкой, чтобы они, объединив способности, все силы бросили на изучение малоизвестной исламистской террористической группы, которая сама себя именует «Основой», или «Аль-Каидой». В 1996-м, когда к ним присоединилась Мэтьюс, это подразделение в ЦРУ считалось задворками. Террористические группы рассматривались как угроза второстепенная, да и терялась среди них «Аль-Каида» рядом с такими большими и богатыми организациями, как «Хезболла» и «Хамас». Но в 1998 году все стало меняться. «Аль-Каида» организовала одновременно взрывы посольств США в Кении и Танзании, унесшие жизни двухсот двадцати человек, эти вылазки катапультировали бен Ладена на самые верхние строчки списка преступников, разыскиваемых ФБР, и внезапно группа «Алек-стейшн» с ее аналитиками сделалась всем нужна.

В группе все так бредили идеей убийства вожаков «Аль-Каиды» и так друг с другом сроднились, что стали в шутку называть себя «семейкой Мэнсона»[35]. Самым сложным оказалось убедить официальный Вашингтон, что Усама бен Ладен представляет угрозу для США и на американской территории тоже. Твердо ведомые начальником подразделения Майклом Шоэром, человеком прямым и никогда не скрывавшим своих взглядов, они постепенно завоевали поддержку высшего руководства ЦРУ, вплоть до директора Джорджа Тенета и Кофера Блэка, который был тогда главой Центра антитеррора. Группа Шоэра разрабатывала планы экстренной ликвидации бен Ладена с последующим изгнанием его союзников талибов из Афганистана, для чего предполагалось опереться на дружественных афганских моджахедов и недавно приобретенные ведомством беспилотные летательные аппараты «предатор». Однако администрация Клинтона в 1999 году упустила случай ликвидировать бен Ладена, а чиновники новоизбранного президента Буша, отклонив настоятельные просьбы Тенета разрешить ему активные действия, тянули с обсуждением вопроса об «Аль-Каиде» в высших инстанциях аж до 4 сентября 2001 года. А неделей позже взращенные «Аль-Каидой» угонщики врезались на коммерческих реактивных лайнерах в башни Всемирного торгового центра и в здание Пентагона.

То утро в Лэнгли ничего не предвещало, начинался обычный рабочий день, даже не все сотрудники успели съехаться на работу, и тут первый самолет в 8.46 утра врезался в Южную башню Всемирного торгового центра. Когда через семнадцать минут еще один самолет влетел и во вторую башню, все так и выдохнули: «Аль-Каида»!

Кофер Блэк, директор Центра антитеррора ЦРУ, предположил, что штаб-квартира ЦРУ тоже может быть выбрана террористами мишенью, и приказал основной массе сотрудников покинуть здание. Сам же вместе с аналитиками из «Алек-стейшн» остался, и вместе они взялись за работу. Кое-кого из них родные дожидались потом со службы несколько дней.

«Мы вступили в войну, особую войну, такую нам вести еще не приходилось, — обратился Блэк к команде специалистов. После чего последовал и собственно приказ о выступлении: — Каждому из нас придется выполнить свой долг. И не всем будет дано с этой войны вернуться».

Близкие друзья Мэтьюс говорят, что эти несколько недель навсегда ее изменили. До событий 11 сентября она тоже, бывало, задерживалась на работе вместе с коллегами из «Алек-стейшн», пытаясь проникнуть в замыслы «Аль-Каиды», которые, как им казалось, еще можно было купировать, но после тех страшных атак и вовсе не возвращалась домой по нескольку дней и спала в кресле. В те дни она была беременна третьим ребенком и так себя физически истощила, что дождалась выкидыша, хотя это несчастье при такой работе могла бы и предвидеть. Однако продолжала работать, а в разговорах с друзьями постоянно повторяла, что опасается неминуемой новой атаки, и только ЦРУ имеет средства, чтобы ее предотвратить. Коллеги Мэтьюс по ЦРУ говорят, что из всех борцов с «Аль-Каидой» ей первой пришлось «хватануть цикуты».

Также первой была Мэтьюс и в череде сотрудников, возведенных в ранг наводчиков на цель — тогда эта профессия в Центре антитеррора только зарождалась, — и вскоре получила серьезное задание: руководить розыском одного из управленцев «Аль-Каиды», который проходил по делу под боевой кличкой Абу Зубайда. Настоящее имя этого палестинца было Зайан аль-Абидин Мухаммад Хуссейн; до 11 сентября он руководил джихадистским лагерем около Хоста и за годы деятельности обеспечил подготовку и переброску в Афганистан многих десятков боевиков «Аль-Каиды». Мэтьюс подозревала, что как раз Зубайда должен знать детали планов второй волны атак «Аль-Каиды» на США, и убедила руководство ЦРУ разрешить ей собрать команду из недавно нанятых на службу сотрудников для координации его розыска в глобальных масштабах.

Мэтьюс выгородила себе рабочее место в небольшом конференц-зале, и скоро там от людей и компьютеров стало тесно. Ее ребята работали не покладая рук неделями, пока в марте 2002-го не удалось выйти на финишную прямую: они обнаружили убежище Зубайды в пакистанском городе Файзулабаде. 28 марта пакистанская и американская разведки общими силами произвели там облаву; правда, захватить фигуранта удалось лишь после перестрелки, серьезно раненным. Зато он оказался первым значимым деятелем «Аль-Каиды», которого ЦРУ удалось зацапать.

Уже через несколько дней после поимки Зубайда преподнес следствию ценный подарок — выдал имя главного автора атак 11 сентября, которым оказался некий Халид Шейх Мохаммед[36]. Но потом Зубайда отвечать на вопросы перестал, и администрация Буша санкционировала применение к нему «усиленных методов допроса», в том числе и вотербординга. Среди свидетелей этой процедуры была и Мэтьюс, прилетавшая в Таиланд координировать действия дознавателей. А через несколько лет те допросы стали предметом ожесточенной грызни и разбирательства. Группы правозащитников, депутатские комиссии и даже бывшие чины администрации Буша перелопатили все, что касалось методов работы ЦРУ с Зубайдой, само имя которого стало символом скандала, связанного с использованием секретных тюрем, расположенных там, где не действуют обычные ограничения со стороны закона, и применением таких способов допроса, которые Международный комитет Красного Креста считает недопустимыми. Позже обнаружились факты, свидетельствующие о том, что Зубайда вовсе и не входил в круг подлинных главарей «Аль-Каиды», а был простым снабженцем и к стратегическим планам террористов имел доступ весьма ограниченный. Несмотря на это в Центре антитеррора Мэтьюс продолжали восхищаться как сотрудником, благодаря которому впервые удалось захватить террориста высокого ранга и вывести ЦРУ на главного организатора атак 11 сентября.

К середине десятилетия Мэтьюс выдвинулась, стала руководящим менеджером и направляла работу нескольких различных групп Центра. А по ходу дела старалась сдружиться с другими, столь же суровыми, дамами, выбившимися в начальство на несколько карьерных прыжков раньше. Одной из ее новых наставниц была известная крутым нравом рыжеволосая особа, игравшая ключевую роль во многих самых агрессивных (и самых сомнительных, как по методам, так и по результатам) операциях ЦРУ — от пресловутых допросов с пристрастием до засекреченной программы «переброски подозреваемых», в рамках которой оперативники ЦРУ отыскивали подозреваемого в терроризме в стране его проживания, похищали, перевозили в третью страну и уже там допрашивали, а если нужно, пытали. Обе женщины были страстными поклонницами одного и того же актера, Томми Ли Джонса[37], обе любили цитировать одну и ту же реплику из вышедшего в 2007 году фильма «Старикам тут не место»: «Грядущего тебе не остановить. И жизнь под себя не подстроить».

По мере продвижения Мэтьюс наверх, ее все чаще винили в грубости, нетерпимости и упрямстве. Но больше всего она свирепела, если кто-то позволял себе усомниться в том, что она, будучи женщиной, способна справиться с каким-нибудь делом — каким угодно. По Лэнгли пошло гулять новое нелестное прозвище, которым наделил ее кто-то из коллег-мужчин, обозвав Железной Дженни.

И дома, и позже в Хосте она вновь и вновь ощущала необходимость жестко себя поставить, держалась так, будто она всегда на страже, беспрерывно ведет битву за уважение к женщине в мире, где доминируют мужчины.

«Вы все время пытаетесь объяснять мужикам, как им делать их мужское дело, — сказал ей однажды некий ветеран ЦРУ из афганцев, консультировавший Мэтьюс перед отправкой в Хост. — Обычно знаете, как на это отвечают? ‘Милочка, что ты в этом смыслишь?’»


Правда Хост, в котором очутилась Мэтьюс, был не чета Хосту, который видели те, кто попадал туда несколькими годами раньше. В то время, когда база еще не стала достаточно безопасной для всяких там аналитиков и наводчиц, Хост безраздельно принадлежал уникальным, имеющимся только у Америки, подразделениям «блэк-опс» — военизированному крылу САД[38]. Кадры этих подразделений набираются в основном из «зеленых беретов», «морских котиков» и других элитных армейских подразделений; с 1950-х годов служащие САД сделались главной в Америке ударной силой, способной действовать тайно и вне рамок каких бы то ни было норм, в том числе и принятых правил ведения военных действий; именно они осуществляют акты саботажа, совершают санкционированные сверху убийства и сражаются под видом неизвестно кому подчиненных партизан. В 2001 году команды САД совместно с подразделениями десантно-диверсионных частей как раз и были на острие удара по «Аль-Каиде» в Афганистане, они же свергли правительство Талибана. На исходе года около десятка служащих таких подразделений, готовясь начать зачистку последних очагов сопротивления талибов, стали лагерем в восточной части города Хост, и с тех пор служащие САД пребывают там постоянно.

В те последние дни 2001 года, пока Мэтьюс и ее подчиненные в Лэнгли с болью наблюдали за тем, как Усама бен Ладен, заметая следы, уходит в Пакистан, на авиабазе в пакистанском городе Джакобабад собрали отряд коммандос САД и вертолетом перебросили через горы в Хост с приказом взять под контроль аэродром. Задание было выполнено, хотя в первые минуты после их приземления дело явственно пахло катастрофой.

Легко одетые и с одним лишь стрелковым оружием, они прибыли в Хост в два часа ночи, причем ночи морозной. Душу грел лишь чемодан денег, да обещание местного полевого командира, который сам был противником талибов, оказать помощь. Местный командир ждал их, как и было обещано. Но вместе с ним их ждали и боевики конкурирующих кланов. Стоя на почтительном расстоянии, автоматчики в тюрбанах кидали друг на друга сердитые взгляды через головы американцев, оказавшихся между двух огней.

Несмотря на темноту, американские коммандос заметили, что некоторые афганцы — как с той, так и с другой стороны — достают гранаты. Позже в ЦРУ узнали, что моджахеды, оказывается, собирались биться насмерть друг с другом, потому что и те и другие хотели получить все привезенные американцами деньги и современное оружие.

«Не успели о нашем скором приезде узнать в одной группировке, как сразу эта новость облетела всех, — рассказывает американский военный, который при сем присутствовал. — Была еще кромешная ночь, никто из них не успел даже выпить чаю, вот и схватились за гранаты».

Один из служащих ЦРУ мигом выступил вперед и принялся расхваливать гостеприимство и храбрость афганцев. Карманы Дяди Сэма глубоки, заверил он присутствующих, в толпе которых преобладали грубые, бородатые лица явных бандитов, многим американцам живо напомнившие персонажей какой-нибудь сцены в картине из очередной серии «Звездных войн». Боевики расслабились, стали расходиться, обстановка временно разрядилась. Почувствовав облегчение, усталые солдаты с осторожностью двинулись через темный город, оставив часть людей в брошенной начальной школе обустраивать ее под временный форпост.

На роль крепости школа подходила плохо. Здание стояло на транспортной магистрали, поэтому защитить его от бомбистов-смертников, да и от ракетных атак тоже, было бы почти невозможно. В близлежащих домах и среди деревьев было где спрятаться снайперам. В здании не работал ни водопровод, ни электроснабжение. Город был и так-то грязен и зловещ, да в нем к тому же правили вооруженные банды чуть ли не семи различных кланов, чьи симпатии и антипатии менялись день ото дня. Раздававшиеся там и сям в самое неожиданное время суток выстрелы держали людей в напряжении: никогда нельзя было сказать с уверенностью что это — нападение или очередная афганская свадьба.

Самый тяжелый момент настал 4 января 2002 года. После встречи американцев со старейшинами пригородной деревушки какой-то увешанный оружием афганец внезапно открыл огонь по прибывшим из Хоста коммандос. Один из бойцов военизированного подразделения ЦРУ упал: пуля попала в грудь сквозь щель между пластинами бронежилета. Упал еще один американец — энергичный сержант-связист из «зеленых беретов» по имени Натан Чапмен, ветеран «Бури в пустыне», направленный в Хост в распоряжение ЦРУ. Чапмену, которому шел тогда тридцать второй год, пуля угодила в бедро, и поначалу считали, что он ранен не так серьезно, как боец спецподразделенияЦРУ.

В считанные минуты оба были в вертолете, который доставил их назад в Хост, где раненный в грудь боец постепенно пошел на поправку. Чапмену же никак не могли остановить кровь: у него оказалась перебита бедренная артерия. К тому времени, когда вертолет приземлился в Хосте, молодой сержант скончался. Он оказался первым американским военным, погибшим в сражении на афганской земле.

Вскоре после этого ЦРУ переместило свою базу за город, ближе к аэродрому. В аэропорту, хотя и много лет простоявшем в запустении, хватало места и для отдыха, и для работы, да плюс еще диспетчерская башня — во-первых, совершенно целая, а во-вторых, на ее крыше можно поставить пулемет, из которого удобно было бы вести огонь на все триста шестьдесят градусов. Взлетное поле вполне ремонтопригодно, пусть и замусорено ломаной и разбомбленной авиатехникой времен советской оккупации. Американцы принялись за работу, для начала заполнив землей емкости «бастионов Hesco», из которых возвели стены того, что должно было стать первой базой ЦРУ в Афганистане за пределами Кабула.

Новый объект кто-то предложил именовать «Передовой оперативной базой Чапмен» — по имени первого бойца спецназа, погибшего несколько дней назад. Это стало официальным названием базы, хотя большинство обитателей называло ее незатейливо: база в Хосте.

Первым делом следовало решить, как быть с самой крупной группировкой боевиков в регионе. Местный полевой командир Джалалуддин Хаккани много лет был на жаловании у ЦРУ, когда во время войны с Советами служил командиром афганских повстанцев, и теперь под его началом были тысячи боевиков — вдоль всей афгано-пакистанской границы. В 1990-х, после того как в стране пришел к власти «Талибан», он провозгласил себя союзником талибов, но на деле был сам по себе: его больше интересовало сохранение собственной империи, основанной на контрабанде и рэкете, чем теология или завоевания.

Кроме того, Хаккани хранил верность друзьям, в том числе и бывшему товарищу по оружию Усаме бен Ладену. Репутации этих двоих сложились в 80-х, когда они успешно сражались с Советами в горах вокруг Хоста, многократно доказывая непроницаемость этих мест для русского вторжения. Бен Ладен, сын богатого строительного магната, использовал поступающие из Саудовской Аравии деньги и свои связи среди инженеров-строителей, чтобы помочь партизанам-моджахедам выстроить комплекс тоннелей и крепостных сооружений на основе горных пещер. А полевой командир Хаккани приобрел громкую славу, когда лично вел своих бойцов к невероятным, подобным победе Давида над Голиафом, победам над советским спецназом, действовавшим при поддержке боевых вертолетов. Советы заняли Хост и удлинили взлетно-посадочную полосу его аэродрома, тщетно пытаясь бомбежками выбить Хаккани и его союзников из их горной цитадели.

Итак, когда коммандос САД совместно с проамериканскими войсками афганцев в конце 2001 года чуть было не схватили бен Ладена, главарь «Аль-Каиды» обратился за защитой к тому высокому густобородому военачальнику, плечом к плечу с которым сражался против диктата Советов. Хаккани предложил старому другу убежище в доме на окраине Хоста — чтобы тот подождал там, пока не откроется возможность безопасно уйти в Пакистан вслед за своими последователями.

А Хаккани остался. В падении режима талибов он почти не сомневался и готов был переметнуться к новым хозяевам, что в прошлом случалось уже много раз. Официальные лица в Пакистане, имевшие с ним дело не первый десяток лет, настоятельно рекомендовали американцам примириться с Хаккани и, возможно, даже дать ему какой-нибудь второстепенный пост в новом афганском правительстве.

Однако в Вашингтоне чиновники Буша в Министерстве обороны торговаться были не склонны. Хаккани способствовал бегству Усамы бен Ладена, так, может быть, он и теперь знает его местонахождение? Как сообщает бывший высокопоставленный американский чиновник, непосредственно участвовавший в событиях, с эмиссарами Хаккани провели два раунда секретных переговоров — сперва в Исламабаде, затем в Объединенных Арабских Эмиратах. Но на обеих встречах, как говорит этот чиновник, со стороны США предлагались одни и те же условия: безоговорочная капитуляция вплоть до согласия самого Хаккани облачиться в оранжевый комбинезон и присоединиться к другим заключенным в недавно открытом американском тюремном лагере в Гуантанамо, на Кубе. Пробыв там какое-то время — видимо, до тех пор, пока не расскажет военным дознавателям все, что знает о бен Ладене, — Хаккани получит разрешение вернуться домой.

То, что Хаккани на эти условия не пойдет, было заранее очевидно, сказал все тот же бывший чиновник от разведки.

«Лично я всегда верил, что работать вместе с Хаккани мы как раз могли бы, — сказал этот чиновник. — Но в то время никто за горизонт не заглядывал, не думал о том, где мы можем оказаться лет через пять. Для политических кругов все было просто: ‘чурок пора хватать за яйца’».

И точно: Хаккани отказался. В 80-х Джалалуддин Хаккани чуть не десять лет изводил русских партизанскими вылазками. Теперь, в возрасте пятидесяти одного года, он был не прочь повоевать и с американцами. Со временем так называемая Сеть Хаккани, которой руководил его сын Сираджуддин, превратилась в одну из главных угроз силам США во всем Афганистане; именно боевики Хаккани будили теперь Мэтьюс и ее коллег по ночам, обстреливая ракетными снарядами стены базы в Хосте.

Бен Ладен сбежал, шли годы, а военизированные формирования ЦРУ в Афганистане продолжали действовать как и прежде, совершая свои операции и возвращаясь в небольшие, обнесенные стенами базы, где они жили и сражались бок о бок с афганскими солдатами. Да и старая база САД в Хосте выросла, раздалась и взяла на себя новые функции — в основном поддержку начинаний Пентагона. Выслеживание бен Ладена переместили в Пакистан, предоставив это дело главным образом роботам-дронам. И только тогда сотрудников ЦРУ из Лэнгли — оперативников, наводчиков на цель и аналитиков — стали регулярно допускать на фронтовые базы, чтобы они, влившись в ряды увешанных оружием мужиков, стали им помогать, собирая и интерпретируя разведданные, а там, глядишь, и руководить ими начали.

Тем временем в Лэнгли запустили программу перекрестной тренировки двух очень разных категорий сотрудников. Бойцов САД стали обучать классическим методикам сбора информации, а от направляемых в Афганистан гражданских сотрудников потребовали прохождения трехнедельных «подготовительных курсов для отправки за рубеж», дабы научиться выживать в зоне военных действий. В программу этих курсов входит стрельба, оказание первой медицинской помощи и преодоление на автомобиле дорожных препятствий и засад. Но, едва программа была запущена, некоторые тренеры стали жаловаться на ее неадекватность.

«Все это — сущий ликбез, начальный, рудиментарный уровень, — сетовал опытный преподаватель, который провел один курс обучения. — Не овладение специальностью, а лишь ознакомление с нею».

Десятью годами ранее такой же курс длился двадцать одну неделю и давал обширные знания по взрывчатым веществам и минному делу, слушатели обучались действиям в составе спецкоманды и подбору людей для таких команд, с ними проводились занятия по штурманскому и даже парашютному мастерству. Но эту длинную программу свернули, сочтя, что она чересчур дорога и отнимает слишком много времени, тогда как ведомству требуется разворачивать фронтовые операции быстро. Часть навыков, которым обучали в ходе этого курса (парашютное мастерство, например), сочли ненужными: и впрямь, зачем все это сейчас, когда столь многое в разведке зависит от компьютерных сетей, спутников и робототехники.

«После и сентября стали задаваться вопросом: каждого ли сотрудника надо обучать всем этим сложным премудростям? Ответом было решительное ‘нет’, — сказал некий уволенный в отставку преподаватель „курсов для отправки за рубеж“. — Проще ведь переложить эту часть работы на других».

Вот на этих-то самого разного вида и свойства премудростях и сосредоточилась деятельность военных и бойцов военизированных формирований. «Мясоеды», как некоторые из них себя называют, в Хосте по-прежнему необходимы. Но командная роль им больше там не отводится.


Теперь, когда подтвердилось, что Байтулла Мехсуд мертв, Мэтьюс, сидя в командном центре, могла сконцентрировать все свое внимание на миссии, которую она всегда считала первостепенной: розыск и уничтожение бен Ладена, его заместителя Аймана аз-Завахири и их непосредственных подручных.

Мэтьюс быстро оценила необычайно мощный инструментарий, который она может применить для этой охоты, находясь на базе. Первым и главным инструментом являются Поисковые группы — новые финансируемые ЦРУ подразделения афганских коммандос, обученных в САД. Это три тысячи бойцов в одной только восточной половине Афганистана; все по национальности пуштуны (кто афганского, кто пакистанского происхождения), которые могут, переодевшись в местное гражданское платье, просачиваться через границу, чтобы убивать и похищать подозреваемых в терроризме и собирать информацию. Разведданные они передают размещенным на базе американским оперативникам, которые, наряду с информацией, полученной обычным телефонным и интернет-перехватом, сливают их в гигантские резервуары данных ЦРУ, чтобы все это изучали наводчики на цель — Элизабет Хэнсон и ей подобные. Явные наводки на конкретных террористов при этом быстро превращаются в четкие географические координаты для растущего флота «предаторов».

За восемь лет практики все колесики и рычажки механизма отшлифовались, и обычно все идет гладко. А недавно мужчинам и женщинам, приставленным к этой сложной машине ЦРУ, открылись новые признаки продвижения вперед. Судя по перехваченным разговорам между перепуганными главарями группировки, после года непрестанных ударов с воздуха руководство «Аль-Каиды» в Афганистане совершенно дезорганизовано. Бен Ладен ушел в такое глубокое подполье, что практически его как бы и вовсе не стало. А Завахири, хотя все еще и направляет стратегию, ношу каждодневного командования операциями перевалил на нескольких подручных — главным образом на египтянина, известного под именем Шейх Саид аль-Масри: именно он заполнил собою брешь, пробитую в их рядах гибелью Усамы аль-Кини. Однако, судя опять-таки по перехватам ЦРУ, этот аль-Масри как лидер весьма непопулярен: он оказался тираном и интриганом, помешанным на власти. Боевики «Аль-Каиды», чьи разговоры удалось прослушать, горько на него друг другу жаловались.

Но самая светлая новость пришла не из Пакистана, а из Аммана. Иорданской разведке удалось завербовать прекрасного осведомителя, в своем роде звезду, и теперь его с помощью ЦРУ забросили на Территорию племен. Этот новый агент-иорданец на несколько месяцев куда-то канул, однако недавно вынырнул с информацией, от которой захватывает дух. За эти месяцы ему каким-то образом удалось проникнуть сперва в пакистанский «Талибан», а затем, по всем приметам, в саму «Аль-Каиду». Так что на совещаниях высшего руководства ЦРУ в Лэнгли старшие менеджеры, понизив голос, заговорили уже о «золотом источнике».

Этот золотой источник забил где-то совсем рядом, за ближними горами в Пакистане, всего, может быть, милях в пятидесяти от крошечного кабинетика, где работала теперь Мэтьюс. Сидела, просматривала поступившие за день телеграммы и с нарастающим нетерпением ждала, что будет дальше.

10. Двойной агент

Виргиния, Лэнгли — сентябрь-октябрь 2009 г.


Смотри присоединенный файл.

Свидетельство первой большой победы Хумама аль-Балави — благодаря которой он одним махом завоевал репутацию лучшего агента десятилетия — пришло в штабквартиру ЦРУ в конце августа утром в виде абракадабры компьютерного шифра в файле, прикрепленном к имейлу. Специалисты по дешифровке уже были наготове и набросились на файл, как банда японских поваров на морепродукты для суши. Они расчленяли и фильтровали, разлагали большие куски информации на отдельные биты и байты и вновь собирали воедино.

Через несколько дней тщательное изучение подтвердило: первоначальное впечатление было верным, файл подлинный. А все вместе — просто чудо какое-то!

Чуть ли не месяц после смерти Мехсуда казалось, что Балави исчез с лица земли. От него не поступало ни электронной почты, ни телефонных звонков, и даже перехваченные переговоры талибов никак не объясняли, что с ним приключилось. И вдруг в конце лета он снова вынырнул, прислав бен Зеиду короткую записку. В ней он писал, что вернулся, да не просто так, а с подарком, причем с таким, которого бен Зеиду стоило так долго дожидаться.

Подарок оказался небольшим файлом с изображением — несколькими секундами видео, снятого с руки плохонькой камерой из тех, какие можно купить в любом магазине электроники за несколько сотен долларов. На видео была заснята небольшая группа людей в традиционной пуштунской одежде, собравшихся в плохо освещенной комнате. На переднем плане молодой человек, вначале лишь силуэт… но вот он поворачивается, и выясняется, что это Балави. А ближе всех к нему худощавый темнобородый мужчина лет сорока, который сидит и что-то говорит. Лицо этого человека было мгновенно узнаваемым: эксперты ЦРУ по антитеррору его хорошо знали, хотя ни один американский служащий не видел его целых восемь лет. Звали мужчину Атийя Абд аль-Рахман[39], и был он одним из ближайших остающихся в живых пособников главаря «Аль-Каиды» Усамы бен Ладена.

Аль-Рахман, ученый-геолог ливийского происхождения, стал ближайшим соратником бен Ладена еще в 80-х, а после разгрома Тора-Боры в конце 2001 года они вместе ушли в Пакистан. Впоследствии он, по слухам, перебрался в Иран, но в 2006-м вновь вышел на поверхность в качестве одного из главных стратегов и духовных наставников «Аль-Каиды». Именно аль-Рахман безуспешно пытался обуздать главаря «Аль-Каиды» в Ираке Абу Мусаба аз-Заркави, когда его садистские нападения на шиитов в их святых местах в Кербеле, Багдаде и Самарре стали отвращать от «Аль-Каиды» общественное мнение в Ираке. О том чтобы аль-Рахмана кто-то видел, достоверных свидетельств не поступало годами, и вдруг — вот же он, на видео: проповедует, а осведомитель ЦРУ сидит у его ног.

При виде этакого все сперва разинули рты, потом разразились потоком вопросов. Но отрицать очевидное было невозможно: иорданский врач Хумам аль-Балави действительно побывал в одной комнате с представителем верховного командования «Аль-Каиды». Да еще и умудрился заснять происходящее на видео. И донес свидетельство об этом до самых, можно сказать, дверей ЦРУ!

За все восемь лет, что прошли с начала войны против «Аль-Каиды», так глубоко в нее не проникал никто. Три раза в неделю Леон Панетта открывал свой кабинет на седьмом этаже для главных деятелей, ведающих в ЦРУ антитеррором. Совещания велись в присутствии его заместителя Стива Кэппса, а также директоров Отдела тайных операций и Центра антитеррора, окруженных целым сонмом помощников и работников пресс-службы. Рассевшись вокруг массивного, красного дерева, стола Панетты под изорванным американским флагом, развевавшимся когда-то над Всемирным торговым центром, они попивали кофе из фарфоровых чашечек и обсуждали последние события в Пакистане. И вот однажды, в начале сентября, они собрались вечером, чтобы ознакомиться с невероятным сообщением неведомого агента по кличке Волк.

Им представили фотографии и покадровое описание видеофайла, который на тот момент еще проходил техническую проверку. На фотографиях фигурировал предполагаемый агент ЦРУ, заснятый во время разговора с одним из главных идеологов «Аль-Каиды». Старшие менеджеры ведомства не могли сдержать удивления. Откуда этот агент взялся? Как умудрился достичь такого поразительного успеха? Никто еще не мог себе представить, как этим воспользоваться, но с тем, что это потрясающе хорошая новость, были согласны все.

Панетту в этом Балави особенно заинтриговали два обстоятельства. Во-первых, сам факт, что соглядатай ухитрился сунуть нос под полог «Аль-Каиды» так быстро. Времени, чтобы внедрить агента в этот регион, всегда требуется очень много, подумал директор ЦРУ. А у этого переход от задания к результату произошел невероятно быстро.

Во-вторых, удивительно, до чего же, оказывается, мало известно ведомству о человеке, снятом на видео.

«Никто из сотрудников ЦРУ еще не входил в личный контакт с этим типом», — отметил про себя Панетта.

На все это имелись вполне благовидные объяснения. Информатором был один из недавно завербованных Мухабаратом агентов, и в Пакистане он оказался прежде, чем американские служащие могли на него хотя бы взглянуть. А уж как ему это удалось — тут все просто: он врач. А во врачах «Аль-Каида» отчаянно нуждается.

Талантливый парень этот Балави, нет сомнений. Нашел именно то, что нужно Управлению, да как быстро!


«Благодаря тебе, мы подняли головы, — писал однажды утром Али бен Зеид в одном из своих регулярных посланий из Аммана. — Мы подняли головы и можем смотреть на американцев, не опуская глаз».

Иорданские коллеги уже вовсю хлопали бен Зеида по плечу и жали ему руку, поздравляя с замечательным успехом его звездного подопечного, и куратор спешил передать похвалы виновнику торжества. Балави удивил всех, и бен Зеида в первую очередь. Как ему такое удалось? Что еще он сумеет сделать?

А того похвалы, похоже, только раззадорили. Вновь выйдя на поверхность, все следующие недели, пока сухие северные ветра осени выдували остатки летней жары, Балави слал имейлы, в которых попадались весьма лакомые куски. Он описывал боевиков-джихадистов, с которыми встречался, делился слухами и обрисовывал сложную систему взаимоотношений между местными партизанскими группировками.

Что еще удивительнее, он принялся поставлять графически обстоятельные описания ущерба, причиняемого ударами ЦРУ с воздуха, вплоть до состояния трупов и частей тел, извлекаемых из разбитых автомобилей и рухнувших домов. Он писал об отчаянии и неистовстве, в которые впадают вожаки «Талибана» и «Аль-Каиды», теперь поголовно живущие в страхе перед жужжащими мачаями[40].

Точно указать, где что находится, Балави мог редко — все-таки приехал он недавно, освоиться не успел, да и по-пуштунски почти не понимает, — но и такие его отчеты помогали командам «предаторов» суживать области поиска цели. Кто-то в Управлении даже подсчитал, что благодаря детальным донесениям Балави удалось ликвидировать как минимум пятерых боевиков «Талибана». После каждого удара с воздуха осведомитель присылал бен Зеиду очередной имейл, в котором, как очевидец, описывал смерть и разрушения, сопровождая эти описания словами поддержки. Теперь-то вы на правильном пути, заверял он.

Аналитики ЦРУ в Аммане и Лэнгли изучали его послания с нарастающим воодушевлением. В ведомстве проводили и собственную оценку результатов бомбежек, обычно основываясь на видеосъемках, которые вели «предаторы», после удара продолжающие кружить поблизости. Их отчеты с поразительной точностью совпадали с теми, что давал Балави. Вне всякого сомнения, на местах удара иорданец действительно присутствовал лично — может быть, оказывал медицинскую помощь; его описания были безошибочны.

Технически Балави сообщался только с бен Зеидом, которому курировать его было вменено в основную обязанность.

Но и начальники из ЦРУ обнаружили, что все чаще могут задавать вопросы и быстро получать на них ответы. Балави демонстрировал все признаки настоящего двойного агента, несмотря на полное отсутствие подготовки.

Во времена холодной войны ЦРУ удалось завербовать горстку успешных двойных агентов, самым знаменитым из которых стал полковник советской военной разведки Олег Пеньковский (агентурная кличка Герой). Именно Пеньковский в 1962 году выдал администрации Кеннеди, что Советы втайне строят на Кубе пусковые установки для ракет, и с этого начался знаменитый кубинский ракетный кризис. Впрочем, самого Пеньковского тоже выдал двойной агент, на сей раз советский, и в 63-м его казнили.

Во времена более близкие Управление, в целях уничтожения террористических групп, тоже использовало двойных агентов, большинство из которых вербовалось при помощи шпионских ведомств, подотчетных правительствам дружественных стран. Двойные агенты сыграли определяющую роль в уничтожении террористической ячейки Мусаба аз-Заркави в Ираке и связанной с «Аль-Каидой» индонезийской террористической организации, известной как «Джемаа Исламия». В последнем случае информатор настучал на лидера группы Ридуана Исамуддина, больше известного под боевым прозвищем Хамбали, которого схватили в 2003 году близ Бангкока в ходе совместной операции ЦРУ и полиции Таиланда. Его организацию разгромили, а самого Хамбали переводили из одной секретной тюрьмы ЦРУ в другую, пока, наконец, не бросили в тюремный лагерь США в Гуантанамо.

Неужто Балави как двойной агент заткнет за пояс их всех?

Второй разведчик, на постоянной основе занимавшийся делом Балави, такого оптимизма не разделял. Оперативник ЦРУ Даррен Лабонте был осмотрителен по природе. Кроме того, он крайне бережно относился к бен Зеиду, которого знал всего около девяти месяцев, но считал своим близким другом, а может, даже младшим братом. Хотя оба были закаленными ветеранами разведки и примерно одних лет, Лабонте был на полголовы выше и прошел огонь и воду во время многочисленных командировок в Афганистан. Вместе они ездили по свету и выполнили не одно совместное задание — то в Юго-Восточной Азии, то в Восточной Европе, делясь информацией и согласовывая друг с другом тактику совершенно так же, как это делают тесно связанные между собой разведслужбы их стран. Однако и во время совместной работы Лабонте втайне был всегда начеку, беспокоясь по поводу уязвимости своего товарища в том, что касалось похищения, убийства или даже козней внутри Мухабарата, с его подковерной борьбой и беспардонностью собственной внутренней политики.

«Он нуждается во мне, — объяснял Лабонте одному из коллег в Аммане. — Я должен быть здесь ради Али».

Первоначально Лабонте переместили из Южной Азии на Ближний Восток, чтобы дать ему слегка передохнуть. Бывший армейский рейнджер, вступив в ряды коммандос ЦРУ, почти два года выполнял тайные задания в бурном Восточном Афганистане, и эта работа ему была, что называется, по руке — он чувствовал себя так же ловко, как в специальных, снабженных жесткими накладками на костяшки пальцев, перчатках, которые надевал перед драчкой. Но в начале 2009-го, когда ЦРУ предложило ему новый пост в сравнительно спокойной Иордании, Лабонте решил согласиться. Все же не мальчик уже, тридцать четыре года, да и семью завел. Кроме того, в последнее время он начал получать сигналы, что пора умерить пыл: хватит уже, накушался адреналина.

Первым таким предупреждением стала реактивная граната, которая пролетела на волосок от его лица. Лабонте в тот момент был далеко за линией фронта, в самой глубине страны талибов, поблизости от приграничного афганского городка Асадабад. Вдруг видит: моджахед направил трубу гранатомета прямо на него! Граната просвистела прямо вот, рукой подать, мазнув по ушам горячим ветром и обдав запахом ракетного пороха. Когда много часов спустя он вышел на связь с женой по скайпу — просто так, лишь бы услышать голос, — внутри у него еще все дрожало.

Второе предупреждение он получил в тот день, когда родилась дочь Раина. Всю ночь Лабонте провел в самолете — летел из Афганистана, хотел успеть к родам, а, когда приземлился в вашингтонском аэропорту, оказалось, что жена Рейчел уже рожает. Он прыгнул в автомобиль к встретившему его отцу, и они, всех подрезая и отчаянно лавируя в плотном транспортном потоке, вихрем пронеслись все шестьдесят пять миль до Аннаполиса, Мэриленд, где больничные врачи в это время всячески старались замедлить ход событий. Машина с визгом затормозила у дверей больницы, Лабонте выскочил и рванул мимо санитарок и больных на каталках к родильному отделению. На потного, немытого будущего отца медсестры накинули халат и запустили в палату как раз в тот момент, когда его первенец появился на свет.

Примерно через год после этого Лабонте отложил в сторону бронежилет и очки прибора ночного видения и попрощался с Афганистаном — как тогда казалось, навсегда. Новым местом его службы стал самый крупный опорный пункт антитеррора ЦРУ на всем Ближнем Востоке; здесь тоже особо не подремлешь, но в иорданской столице достаточно спокойно, так что служащим разрешается жить с семьями. Впервые за все эти годы Лабонте мог на работе быть уверен, что вечером вернется домой к жене, да и Рейчел была теперь избавлена от постоянных волнений — как бы мужа не подстрелили из засады или не подорвали миной, заложенной на обочине дороги.

Но в Амман его прислали не отдыхать. К марту 2009-го, когда прошло три месяца новой службы, Лабонте стали более-менее ясны контуры его новой роли. Как он и надеялся, ему предстояло охотиться на еще более крупную дичь — международных террористов, а не каких-нибудь мелких наймитов «Талибана», за которыми еще недавно он гонялся по афганским горам. Вскоре работа захватила его пуще прежнего, он стал засиживаться допоздна и даже мотаться по разным странам ради секретных встреч со множеством перебежчиков, всякого рода жуликов и осведомителей.

С бен Зеидом у них сложилось замечательное партнерство, в которое офицер-иорданец привнес глубокое знание арабской культуры и многолетний опыт раскрытия джихадистских организаций на Ближнем Востоке. Лабонте же как боец-ветеран владел всеми практическими навыками, необходимыми для тайной оперативной работы — от наружного наблюдения до вышибания дверей.

Сослуживцы по подразделению рейнджеров когда-то между собой звали его Спартанцем[41]. И эта кличка удивительно шла Лабонте, которого вечно наделяли именами героев боевиков. Родственники, например, весело называли Капитаном Америка[42], имея в виду его горячий патриотизм и то, как он без ложного стеснения заявляет, что жаждет бороться с врагами своей страны. Соратники по службе в разведке шутя говорили о «паучьей интуиции» Лабонте, сверхъестественной способности нюхом чуять опасность — ну точно «Человек-паук».

Лабонте и внешне этому соответствовал. Под сто девяносто сантиметров ростом, широкоплечий, почти девяносто килограммов сплошной мускулатуры. Прирожденный атлет с грубовато-обаятельном лицом, он, говорят, из положения лежа выжимал штангу весом чуть не двести килограммов и мог пробежать марафонскую дистанцию, даже не потрудившись перед этим провести хотя бы пару тренировок. Он излучал ту спокойную уверенность, которая делает человека безусловным лидером, да и впрямь им становился на любом поприще — сперва как выдающийся игрок в бейсбол, затем как чемпион по боевым искусствам, как армейский рейнджер и как кадет ФБР[43]. Ему нравилось брать на себя ответственность — он любил видеть себя в роли старшего брата и защитника.

«Он был этакой овчаркой, псом, который охраняет овец, — сказал о нем его близкий друг, знавший его по службе в армии. — Он так воспринимал себя сам».

Подыскать работу, которая удовлетворяла бы его инстинкту защитника, было не так просто, на это ушли годы. В бейсболе Лабонте был хорошим питчером, его даже звали играть за «Кливлендских индейцев», но он отклонил приглашение, своим домашним объяснив это тем, что карьера профессионального спортсмена отвлекла бы его от более важных целей, которые он поставил перед собой. Он чувствовал все большую склонность к военной службе, но возможностью поступить в офицерское училище не воспользовался. Вместо этого решил проверить, сможет ли соответствовать жесточайшим стандартам физической подготовки, которую проходят в одном из элитных подразделений спецназа — 75-м полку рейнджеров. И быстро заслужил нашивку «рейнджер»[44], а затем и престижное членство в наряде полковых знаменосцев.

Армия свела его и с Рейчел, хорошенькой студенткой балетного училища. В марте 1999-го Лабонте вдруг спохватился, что ему не с кем пойти на самый торжественный праздник в году — Бал рейнджеров. Чуть ли не в самую последнюю минуту (до первого танца оставалась всего пара часов) их общий знакомый упросил Рейчел выручить из этой беды его однополчанина.

— А он из себя как, ничего? — спросила Рейчел.

— Немного смахивает на Дэниела Дэй-Льюиса, — ответил их общий приятель, имея в виду актера, наибольшую известность завоевавшего исполнением роли охотника по прозвищу Соколиный Глаз в фильме «Последний из могикан». — Да просто вылитый Дэй-Льюис, только без длинных волос.

Как вспоминала позднее Рейчел, появившийся в тот вечер на ее крыльце высокий молодой рейнджер в парадной форме был более чем «ничего».

«Я с первой же минуты поняла, что этот человек послан мне судьбой, — сказала она, вспоминая о своем погибшем, а в те дни еще только будущем муже. — Ну всё, думаю. Теперь пойдет совсем другая жизнь».

Они поженились на следующий год, а к 2001-му Даррен Лабонте из армии уволился и служил теперь в спецкоманде SWAT[45], приписанной к полицейскому департаменту Либертивилля (это северный пригород Чикаго). Гоняясь — все больше ночами — за безбашенными подростками, он чувствовал себя не на своем месте. День, который навсегда изменил его жизнь, пришел неожиданно.

Утром 11 сентября Лабонте едва вернулся домой с работы, как вдруг в экстренном выпуске теленовостей сообщили, что в одну из башен-близнецов Всемирного торгового центра врезался самолет. С минуту он ошеломленно смотрел на экран, потом позвонил матери, которая жила в другом пригородном районе в нескольких минутах езды.

— Включай скорее новости, — сказал он.

Подобно многим американцам, в то утро Камилла Лабонте сперва подумала, что катастрофа была случайной. Но ее сын сразу понял, что дело обстоит гораздо хуже.

— Это не по глупости. Это сделано намеренно, — сказал он.

К дому родителей Даррен подъехал в ту минуту, когда южную башню поразил второй самолет. Потом они с матерью, не веря глазам, смотрели, как рухнула одна башня, а затем и вторая. Когда Камилла повернулась к сыну, тот плакал.

Спустя пару недель Лабонте поступил на частные курсы арабского, одновременно перебирая места, куда он мог бы устроиться, чтобы играть как можно более значительную роль в набирающем обороты сражении с терроризмом. Подумал было возвратиться в армию, но эту идею отверг, рассудив, что вряд ли получит именно ту работу и в том подразделении, куда хотел бы попасть. Вместо армии решил записаться в Службу маршалов — силовую структуру Министерства юстиции, которая ищет беглых преступников и охраняет федеральные суды. Навыки рейнджера обеспечили Лабонте вожделенное место в спецкоманде маршалов, однако ему довольно скоро стало ясно, что это не та работа, которую он искал. Вместо подозреваемых в терроризме ему целыми днями приходилось выслеживать наркоторговцев.

И тогда Лабонте подал заявления одновременно в ФБР и ЦРУ. Из ФБР ответ пришел раньше, и он поступил в академию ФБР в Квантико, Виргиния. Еще кадетом получал поощрения за лидерские качества и меткую стрельбу, а по окончании был назначен на весьма неплохой пост в нью-йоркском офисе, где занимался делами, связанными с организованной преступностью и расследованием преступлений мафии. И все-таки ему хотелось чего-то большего.

Наконец в 2006-м отозвалось и ЦРУ, причем такого предложения он как раз дожидался. Разведывательная служба увидела в Лабонте комбинацию качеств, которые требовались больше всего именно теперь, через пять лет после начала глобальной войны против «Аль-Каиды»: бойцовские навыки солдата-спецназовца в сочетании с изобретательностью классического оперативника ЦРУ. Так Лабонте оказался среди горстки рекрутов ЦРУ, которых послали тренироваться по обоим направлениям. Его мгновенно передвинули из конца в начало очереди на отсылку в Южную Виргинию, где расположен тренировочный лагерь ведомства, бывший полигон Министерства обороны под названием «Ферма». Несколько месяцев тренировок, и вот он уже едет в Ирак, а затем в Афганистан.

Теперь работа была ему как раз впору, наконец-то! И на товарищей, и на командиров большое впечатление производил энтузиазм молодого экс-рейнджера, который на все трудные задания всегда вызывался первым и последним жаловался на лишения. Хотя и не такой опытный, как некоторые ветераны, он сразу выделился благодаря трезвомыслию и самообладанию во время перестрелок. Один офицер, воевавший рядом с ним в Афганистане, вспоминал потом, как поражен был «его абсолютной уверенностью в себе и своих силах».

«В том, что такая служба его призвание, он был совершенно убежден, никогда не притворялся и не хитрил, не задирал нос и не похвалялся, — вспоминает его бывший сослуживец. — Даррен верил, что самой судьбой ему предназначено быть профессиональным воином, защитником тех, кто не может за себя постоять».

Все эти качества проявились в нем однажды летним вечером. Лабонте с напарником производили разведку в провинции Кунар. Они шли вдоль реки, когда внезапным шумом их внимание привлек патруль талибов. Прижавшись к береговому откосу, американцы замерли. И тут их взорам предстали мятежники, которые вышли на открытое место и остановились в нескольких ярдах от них. На поляне собралось сперва около дюжины боевиков, потом две дюжины, и их все прибывало. Постепенно там скопилось больше сотни боевиков «Талибана», все с автоматами и ручными гранатометами; похоже, они замышляли какую-то вылазку. Минута шла за минутой, талибы медлили, находясь так близко, что американцам было слышно, как они переговариваются. Сделай кто-нибудь из них пару шагов к реке, и оба разведчика были бы неминуемо обнаружены.

Напарника Лабонте прислали на базу ЦРУ недавно, ему еще ни разу не приходилось попадать в такую передрягу. Держа руку у него на плече, Лабонте нашептывал ему слова поддержки.

«Спокойно, спокойно, все будет о’кей», — говорил он.

В конце концов, мятежники двинулись дальше, а разведчики поспешили вернуться на базу, но только после того, как передали координаты шайки талибов ближайшему натовскому диспетчеру.

Однако шли месяцы, и Лабонте мало-помалу терял былой оптимизм по поводу быстрой победы над «Аль-Каидой». К моменту своего прибытия в Иорданию он был и вовсе убежден в том, что идеологическую борьбу бен Ладен и его последователи выигрывают, ухитряясь завоевывать симпатии все большего числа молодых мусульман, которых будут использовать как самоубийц-шахидов во время следующей волны атак против стран Запада. Он много размышлял об этих неизбежных атаках, беспокоясь прежде всего о том, как защитить тех, кто ему особенно дорог.

В этом списке первыми были его жена и маленькая дочка; еще бы, ведь они живут теперь с ним на Ближнем Востоке, в одной из стран, где на американских служащих то и дело происходят покушения. Был в списке и бен Зеид, зараженный, как опасался Лабонте, всеобщим энтузиазмом по поводу Балави, двойного агента, чьи достижения давно вышли за разумные границы правдоподобия.

«Этот парень слишком хорош, тут что-то не так», — делился сомнениями Лабонте с одним своим бывшим сослуживцем еще в конце осени.

Но все остальное разведывательное сообщество[46] увлеклось Балави не на шутку и этим своим пагубным увлечением проникалось все больше и больше.

11. Приманка

Лэнгли, Виргиния — ноябрь 2009


Великий прорыв Хумама аль-Балави на шпионском поприще, пришедший в виде сотни мегабайт феерического сверкания и блеска, всех удивил и пробудил радужные ожидания. А его следующий лихой кульбит вызвал и вовсе полное умопомрачение.

Это произошло, когда его куратор бен Зеид получил очередное послание, на сей раз в виде обычного имейла. К Балави, как к врачу, обратился новый пациент. По имени Айман аз-Завахири. То есть иорданец вошел в непосредственный контакт с заместителем главнокомандующего «Аль-Каидой», вторым в ней человеком после самого Усамы бен Ладена!

Судя по описанию событий, агент и сам был удивлен не меньше кого бы то ни было. Однажды ему сказали, что у Завахири проблемы со здоровьем, а потом вдруг глядь — главарь террористов, бородатый пожилой мужчина в очках, стоит прямо перед ним и просит его полечить. Завахири, сам врач, страдает от целого комплекса осложнений, связанных с диабетом, так что ему необходимо было, во-первых, посоветоваться, а во-вторых, он надеялся, что у Балави найдутся лекарства. Не так-то просто, будучи в розыске, когда за твою голову назначена награда в двадцать пять миллионов долларов, самому себе выписывать рецепты.

Балави с готовностью согласился, и уже через несколько минут, оставшись с Завахири наедине, измерял основные жизненно важные показатели у человека, который участвовал в разработке плана террористических атак 11 сентября 2001 года.

К тому своему имейлу Балави приложил эпикриз Завахири, а также его историю болезни, сообщив подробности, точно совпадающие с теми, которые ЦРУ за несколько лет до этого по своим каналам получило из Египта, с родины Завахири, от руководства тамошней разведки. Самое интересное, что у Балави, оказывается, назначена и следующая встреча с пациентом. Через несколько недель ему предстоит увидеться с Завахири вторично.

От Кабула до Аммана и Лэнгли мраморные здания, казалось, качнулись на своих фундаментах. Последний раз ЦРУ удавалось получить хоть какую-то зацепку в отношении Завахири в 2006-м, и тогда Управление разбомбило дом в Юго-Западном Пакистане, воспользовавшись фальшивой наводкой, будто он придет туда обедать; а уж о том, чтобы кто-то его видел воочию, ни одного достоверного сообщения ни от западных разведок, ни от соглядатаев пакистанского правительства не поступало с 2002 года.

Все наделенные высшей формой допуска к секретам загорелись желанием узнать, что это за «золотой источник», которому удалось встретиться лично с таким крупным террористом.

Даже Белый дом пожелал ознакомиться с делом подробнее.

Пришлось Леону Панетте принять у себя представителей администрации Обамы, отвечающих за национальную безопасность, и ознакомить их со столь сногсшибательным достижением. Сам директор ЦРУ выступил в роли пресс-атташе, а среди собравшихся вокруг его стола были советник по национальной безопасности Джеймс Л. Джонс, директор Управления национальной разведки Деннис Блэр и Рам Эмануэль, старый друг Панетты и глава администрации Белого дома. А потом Панетту пригласили на неформальную встречу с президентом США, где он повторил свои разъяснения.

«По некоторым признакам он [Балави] получил доступ к Завахири, — объявил Панетта нарочито спокойным и будничным тоном. — Следующим шагом, — сказал он, — будет встреча с осведомителем и его подготовка к новому важному заданию. Если мы сможем с ним встретиться и снабдить подходящей техникой, — продолжил Панетта, — у нас появится шанс выследить Завахири».

Реакция была мгновенной и весьма показательной. Насколько быстро мы можем все это устроить? — вот единственное, что хотели знать чины из Совета по национальной безопасности.

«Все были в полном восторге, — сказал один из членов Совета, присутствовавший на той встрече (явно занизив оценку произведенного впечатления). — Впервые за такое долгое время у нас появился шанс выследить человека № 2!»

Вряд ли Балави вызвал бы большее воодушевление, предложи он им самого бен Ладена. После стольких лет пребывания в глубоком подполье основатель «Аль-Каиды» стал главарем номинальным. Теперь именно Завахири на пару со своим старым дружком Шейхом Саидом аль-Масри держит в руках кормило всего судна «Аль-Каиды». Двое египтян направляют стратегию группировки, изыскивают деньги и планируют операции. Если бы «Аль-Каиде» удалась еще одна атака на Соединенные Штаты в духе 11 сентября, это почти наверняка было бы делом рук Завахири.

Этот врач, в свои пятьдесят восемь лет физически и морально травмированный годами, проведенными в египетской тюрьме, представляет собой этакую аль-каидовскую версию безумного ученого, человека, занятого непрерывной разработкой сенсационных способов массовых убийств людей, для чего готов пустить в ход хоть химическое оружие, хоть вирусы, хоть даже ядерную бомбу, попади что-либо из этого к нему в руки. Кроме того, из всей «Аль-Каиды» он оказался самым великим фокусником, умудряющимся уйти от ликвидации или поимки, выскальзывая в последний момент, когда ловушка уже начинает захлопываться. Когда-то, еще до 11 сентября 2001 года, он под чужим именем разъезжал по США, собирая деньги на нужды террористов; и ведь так и отбыл, никем не узнанный! После знаменитых атак, осуществленных при помощи угнанных самолетов, ЦРУ трижды чуть было не удалось его ликвидировать, но каждый раз он ускользал невредимым. Ветераны антитеррора из Лэнгли, бьющиеся с ним годами, зауважали его способности, ненавидя при этом цели, которые он преследует.

Завахири попал в списки подозреваемых ЦРУ еще в середине 80-х, задолго до того, как кто-либо услышал о бен Ладене, и с тех пор ведомство годами следило за тем, как из египетского революционера он превращается в международного террориста. Именно он представляет собой ту интеллектуальную силу, которая стояла за многими крупнейшими начинаниями «Аль-Каиды», в том числе за ее пока еще робкими попытками приобрести ядерное и биологическое оружие. Это Завахири принадлежит тезис о том, что «Аль-Каида» должна сначала сразиться с «дальним врагом» (Соединенными Штатами) и только потом заняться главным «ближним врагом» — прозападными арабскими режимами, которые преграждают группировке путь к осуществлению ее мечты об объединении всех мусульман во всемирный исламский халифат.

«Убивать американцев и их приспешников, гражданских и военных, — личный долг каждого мусульманина, и он обязан делать это в каждой стране, где только возможно», — писал Завахири в своем манифесте от 1998 года.

Как явствует из записей в досье Завахири, хранящемся в ЦРУ, детство и молодость у него с Балави были поразительно схожи. Оба происходят из образованных семей среднего класса, живших в религиозно-толерантных сообществах, оба увлеклись одновременно медициной и радикально-исламистской идеологией. Отец Аймана Завахири, выросшего взажиточном пригороде Каира, был известным профессором фармакологии, а его дед по матери являлся президентом Каирского университета. Еще в отрочестве книжный мальчик Завахири познакомился с трудами Саида Кутба[47], египетского писателя и ученого, ставшего одним из зачинателей современного исламского экстремизма. Весть о том, что Кутба казнили, побудила двадцатилетнего Завахири организовать из группы друзей-единомышленников тайное общество под названием «Аль-Джихад», или «Египетский исламский джихад». Продолжив учебу, он получил в конце концов диплом врача, однако все это время с нетерпением ждал, когда его «Аль-Джихад» вплотную займется свержением светского правительства Египта.

Молодой врач Завахири некоторое время работал волонтером в лагерях беженцев вдоль афгано-пакистанской границы. Там, зашивая раны боевикам-моджахедам, воевавшим с Советами, он впервые пересекся с харизматичным молодым выходцем из Саудовской Аравии по фамилии бен Ладен, который тоже приехал в Афганистан помогать оборванным повстанцам в их борьбе против коммунистической супердержавы. Вскоре, вернувшись в Египет, Завахири со своей небольшой группой объединились с другими антиправительственными силами и совершили ряд попыток убийства руководителей Египта, пока одна из таких попыток не увенчалась успехом. 6 октября 1981 года президент Египта Анвар Садат, сидевший на трибуне во время военного парада, был убит, а Завахири попал в тюрьму, предположительно за участие в заговоре с целью устранения одного из наиболее умеренных и прозападных лидеров арабского мира. Позднее в своих мемуарах он написал, что в египетских органах безопасности его пытали.

Пережитое еще более укрепило решимость Завахири способствовать разрушению светских арабских государств и их финансовых устоев посредством эффектных актов террора. Типичным для его доалькаидовского периода стало жестокое нападение в 1997 году на иностранных туристов в знаменитых египетских развалинах Луксора, когда автоматчики планомерно расстреляли шестьдесят два человека, в том числе туристов-японцев, пятилетнего ребенка, из Британии и четверых египетских гидов.

Простых египтян, до этого случая считавших, что «Аль-Джихад» вместе со всем народом борется с коррумпированной и автократичной верхушкой, эта бессмысленная бойня от Завахири оттолкнула, и группа лишилась поддержки. Вскоре Завахири объявил своим последователям, что действовать в Египте далее невозможно, поэтому полем боя отныне станут Израиль и его главный союзник, США. В 1998-м группа «Аль-Джихад» официально влилась в более крупную и лучше финансируемую «Аль-Каиду» бен Ладена.

Расширившись, террористическая группировка постаралась немедленно и как можно громче заявить о себе нападениями, затрагивающими интересы Соединенных Штатов. Первыми в списке стояли посольства США в столицах Кении и Танзании: в 1998 году они были одновременно взорваны бомбами, убившими сотни людей.

Тремя годами позже, расположившись на новой базе «Аль-Каиды» в Афганистане, Завахири помогал планировать атаки 11 сентября. Но главной его задачей на грядущие месяцы и годы было руководство планированием последующих волн террористических ударов. Кроме того, он взял под личный контроль амбициозную программу получения биологического оружия, основав в Афганистане лабораторию и разослав в разные страны своих приверженцев искать ученых, симпатизирующих «Аль-Каиде».

В разведке США есть мнение, что, если бы Завахири хватило времени, его попытки вызвать крупномасштабную вспышку сибирской язвы могли бы иметь успех. Но уже через несколько недель после падения башен Всемирного торгового центра международная коалиция во главе с США начала военную кампанию, в результате которой «Аль-Каида» и ее союзники талибы лишились власти в Афганистане, что и вынудило Завахири, бросив разрабатывавшую бактериологическое оружие лабораторию, бежать из страны. Войска США эту лабораторию обнаружили, нашли и детальные инструкции, оставленные Завахири своим помощникам, от которых он требовал создать высоколетальный штамм возбудителя сибирской язвы.

К 2002 году Завахири, как и бен Ладен, залег на дно в Пакистане — тем более что за его голову назначили награду в двадцать пять миллионов долларов. Однако, в отличие от бен Ладена, он продолжал лично направлять многочисленные вылазки террористов, в числе которых была попытка подвергнуть химической атаке нью-йоркское метро. Эту атаку он, по некоторым сведениям, планировал осуществить в 2003 году, но отменил сам по неясным и поныне соображениям.

Его постоянная готовность лично участвовать в действиях террористов поддерживала у руководства ЦРУ надежду, что Завахири в конце концов допустит ошибку, но каждый раз, когда наводчикам на цель удавалось засечь его местонахождение, он ухитрялся ускользнуть.

Последний раз ликвидировать его попытались в 2006-м, когда осведомители ЦРУ прознали о готовящемся собрании главарей «Аль-Каиды» в Дамадоле, городке в северопакистанском районе Баджаур. О Завахири было известно, что он посещал эти места двумя годами раньше, и руководство Управления, преисполнившись оптимизма, отрядило очередной «предатор» для налета на глинобитную усадьбу в нескольких милях от Дамадолы. Ракетно-бомбовый удар ЦРУ разрушил здание, при этом погибли восемнадцать человек, в том числе и кое-кто из «Аль-Каиды», но не Завахири. Официальные лица из пакистанской разведки потом объяснили, что второй человек в «Аль-Каиде» в последний момент передумал и послал на собрание своих помощников.

Уже через несколько дней Завахири вышел с новым видеопосланием, полным насмешек над Белым домом.

«Буш, хочешь я скажу, где я? — вопрошал он. — Да где и всегда: в среде народных мусульманских масс».

С тех пор ЦРУ ни разу не удавалось к нему приблизиться — до того самого ноябрьского утра в 2009 году, когда откуда ни возьмись вдруг вынырнул неведомый врач-иорданец с рассказом про то, как больной Завахири препоручил себя его заботам.

Все закружилось, полетело вихрем к одной-единственной цели: ЦРУ надо срочно встретиться с Хумамом аль-Балави.


В процессе подготовки в Лэнгли ежедневного секретного рапорта президенту[48] обнаружилось, что папка с материалами по Балави обескураживающе тонка.

Складывалось впечатление, что иорданцы ему верят, но ни один американец ни разу не видел. Прежде он наполнял исламистские веб-сайты злобными антизападными инвективами, но, попав в лапы Мухабарата, после всего трех дней сравнительно легких допросов сломался. Ничто в его образе жизни не свидетельствовало о зацикленности на материальном богатстве, и вдруг оказывается, что он просто счастлив будет не только рисковать жизнью, но и предать собратьев по идеологии ради зеленых американских долларов.

Верилось во все это с трудом. С другой стороны, видео с Абд аль-Рахманом настоящее, да и медицинские данные Завахири не вызывают сомнений. За все двенадцать лет, прошедшие с тех пор, как «Аль-Каида» превратилась в глобальную угрозу, ничего подобного достичь не удавалось.

По вопросу о том, как с этим Балави увидеться, проводились встречи и совещания, активно велись переговоры между Лэнгли и Амманом, выдвигались и отвергались разные предложения. Согласно одному из них, иорданца следовало самолетом доставить домой на Ближний Восток и там как следует порасспросить. Мысль здравая, тем более что кураторы Балави от Мухабарата и ЦРУ базируются в Аммане. Но ее, тем не менее, отвергли, побоявшись, что длительное отсутствие Балави в Пакистане может вызвать у его хозяев из «Талибана» подозрения.

Альтернативный план предполагал тайную встречу в каком-нибудь пакистанском городе — может быть, в Исламабаде или Карачи, — но на это тоже не решились. Еще с тех самых пор, как Балави прибыл в Пакистан, американцы намеренно держали пакистанскую Межведомственную разведку в неведении, а уж теперь-то и вовсе не хотелось рисковать прикрытием иорданца. Главные города Пакистана набиты местными агентами под завязку, так что сборище высоких чинов из ЦРУ почти наверняка привлечет внимание.

В итоге было решено, что проще встретиться с Балави в Афганистане, предпочтительно невдалеке от границы, в таком месте, чтобы и Балави туда легко было добраться, и скрытность нетрудно будет обеспечить вкупе с безопасностью на высшем уровне. Надо, чтобы к месту встречи можно было подъехать на машине с пакистанской Территории племен, но в то же время оно должно быть под жестким контролем ЦРУ и вне досягаемости для шпионов «Талибана».

ЦРУ располагает, по меньшей мере, шестью базами вдоль афганской границы, но лишь одна из них стоит у асфальтового шоссе, которое ведет непосредственно в Мираншах, город в Северном Вазиристане, ближайший к тому месту, откуда Балави в последний раз выходил на связь. Таким образом, по соображениям чисто географическим, выбор места для столь многообещающей первой встречи с иорданским агентом свелся к единственной базе, известной как «база в Хосте».

Ключевые детали предстоящей встречи, в том числе и согласие на нее самого Балави, оставались еще под вопросом. Но с того дня, когда в своем имейле осведомитель упомянул Аймана аз-Завахири, задача найти Балави и вытрясти из него побольше информации, приобрела первостепенное значение.

«В высших правительственных кругах жаждали информации, требовали ответов, опасаясь за безопасность страны, — сказал бывший посол США в ООН Томас Пикеринг, карьерный дипломат, впоследствии работавший в комиссии, занимавшейся секретным независимым расследованием случившегося. — Люди из правительственных служб были настроены на то, чтобы покончить, наконец, с Завахири, и ради этого готовы были на все».


Все это так, но…

Хумам аль-Балави не очень-то шел на встречу. Капитан иорданской разведки Али бен Зеид, не будучи уверен, как отреагирует Балави, идею встречи внес сперва нерешительно. Твои отчеты были весьма интересны, писал ему бен Зеид в конце ноября. И теперь было бы неплохо выйти на чуть более высокий уровень.

Идею снова встретиться с бен Зеидом Балави, похоже, принял сразу. Но выдвинул столько условий и уточнений, что бен Зеида это заставило усомниться, сможет ли такая встреча состояться вообще.

Да, но я не хочу, чтобы при этом присутствовал кто-либо еще, кроме тебя, — вот типичный пример его условий.

Да, но ехать через границу слишком опасно, писал он в другом имейле. И наконец: Да, надо бы встретиться. Но думаю, будет лучше, если ты приедешь сюда сам.

После нескольких дней общения по электронной почте Балави стал проявлять все большую настойчивость. Идеальное место для встречи, заявлял он, Мираншах, разбросанный по холмам торговый городишко в Северном Вазиристане, сразу за горами, по которым проходит граница с Афганистаном. Балави этот город знает и найдет безопасное место, где они с земляком иорданцем будут в безопасности. Там есть базары и кафе, лавки и мечети, и везде полно народа. Двое иорданцев смогут встретиться незаметно, не привлекая к себе внимания, а потом Балави отправится своим путем.

Бен Зеид заупрямился. Северный Вазиристан — нет, это слишком рискованно, отвечал он. А вот Хост — годится, это укрепленный военный лагерь, охраняемый подразделениями спецназа и боевыми вертолетами. В Хосте обоим будет куда безопаснее.

«Да ведь это же я здесь всем рискую», — протестовал Балави. И выражал уверенность, что афганские шпионы на американской базе выдадут его, и тогда с ним будет покончено, его убьют самым жестоким образом. Балави уже приходилось видеть, что талибы делают с теми, кого заподозрили в осведомительстве.

Приезжай в Мираншах, повторял он.

Содержанием электронных сообщений бен Зеид делился с напарником из ЦРУ Дарреном Лабонте, которого начало одолевать беспокойство. Боссы из Аммана и Лэнгли теребили Лабонте, требуя от него свежей информации, и его ответы пока что не очень им нравились. Между собой партнеры часами говорили о Балави и его имейлах, пытаясь доискаться подоплеки. Дело постепенно становилось наиболее крупным из всех, которыми и тот и другой когда-либо занимался; и сомнений у них возникало больше, чем у кого бы то ни было вокруг. Присланное видео впечатляло, но вызывало и вопросы. Как этот Балави, напуганный мышонок, который всего за несколько месяцев до этого умолял отпустить его домой, ухитрился добыть такой поразительный материал? Не мошенник ли он? Не пытается ли жульнически выкачивать из ЦРУ деньги, как делали многие фальшивые осведомители до него? Нет, он, конечно, может быть, и в самом деле тот, за кого себя выдает, но чем больше два разведчика это обсуждали, тем меньше у них было в этом уверенности. Слишком уж все здорово. И слишком быстро.

Чуть позже Лабонте попытался изложить свою точку зрения в служебном рапорте начальству. В последних строках он написал, что ЦРУ недостаточно знает этого иорданского агента, чтобы полностью ему доверять. Он вроде бы работает на нас, но этого недостаточно, чтобы с уверенностью предугадывать его намерения.

«С этим делом спешить не стоит», — писал Лабонте.

Начальником резидентуры ЦРУ в Аммане был старый оперативник, который когда-то служил в Пакистане и лучше многих владел тонким искусством обращения с агентами, работающими под прикрытием. Этот ветеран, чье имя все еще засекречено, ознакомился с фактами по делу Балави, изложенными в рапорте Лабонте, но вывод из них сделал противоположный: встреча с Балави остро необходима — именно потому, что ЦРУ так мало знает об этом осведомителе и его побуждениях. Да, риск есть, сказал начальник опорного пункта. Но если бывают моменты, когда надо идти на риск, то сейчас такой момент как раз настал.

Вперед, распорядился он. Надо идти вперед.


Первые дни декабря Али бен Зеид провел, готовясь к тому, что, как он полагал, будет короткой поездкой. Зимы в Восточном Афганистане славятся суровостью, поэтому бен Зеид зашел к своему старшему брату Хасану и взял у него теплую куртку на толстой подкладке и с лейблом компании «Норт фейс». Затем кое-что прикупил в дорогу и вычистил до блеска вороненый пистолет «дезерт игл» сорок четвертого калибра, который всегда брал с собой в командировки.

Когда до отъезда оставалось всего несколько дней, бен Зеида неожиданно вызвали на совещание к начальству Мухабарата. Войдя в зал заседаний, он обнаружил, что вместе с непосредственным начальником его ждут несколько старших офицеров, все в темных костюмах, при галстуках и с мрачными физиономиями.

Мы решили не посылать вас в Афганистан на встречу с Балави, сказал один из офицеров. Для близкого родственника короля это слишком опасное задание.

— Но это же мое дело! Я его веду! — возмутился бен Зеид.

Остаток дня он провел в беготне по кабинетам Мухабарата, пытаясь оспорить решение начальства. То ругался, то пытался жаловаться, а когда ни то ни другое не подействовало, пригрозил:

— Я все равно поеду в Афганистан, даже если ехать придется на свой страх и риск, — сказал бен Зеид. А потом, сузив глаза до щелочек, произнес самую страшную угрозу. — Все равно я поеду в Афганистан, — повторил он, — даже если придется быть на подхвате у американцев.

Чтобы это не было пустой угрозой, бен Зеид уже провел определенную работу, так что, конечно же, из опорного пункта ЦРУ в Аммане в Мухабарат незамедлительно позвонили, заявив официальное ходатайство о присутствии бен Зеида в Хосте. Американцы объясняли это тем, что иорданский капитан единственный, кто знаком с Балави; тот может заартачиться, если бен Зеида не окажется на месте.

— Али нам необходим, — сказал представитель ЦРУ.

Мухабарат сдался.

Предполагалось, что бен Зеид и Лабонте вылетят в Афганистан 6 декабря, но иорданец был готов и собран даже днем раньше. Последовали слезные прощания с семьей, причем особенно переживала жена брата, которую начали одолевать дурные предчувствия с той минуты, когда она узнала о предстоящей его поездке.

Жены обоих напарников тоже беспокоились больше, чем обычно. Рэйчел Лабонте переживала по поводу поездки в Италию, где они с мужем собирались провести рождественские праздники: вдруг Даррену не удастся вернуться вовремя? Мало того, из случайно подслушанных обрывков разговоров у нее составилось представление о цели поездки, а также о том, что у мужа имеются серьезные сомнения насчет осведомителя, с которым они должны в Афганистане встретиться.

— Ведь он же может оказаться бомбистом-смертником! — вдруг выпалила она.

Подобные опасения жены по поводу его работы Даррен Лабонте слышал частенько и обычно развеивал шуткой. Но на сей раз не стал.

— Ты права, это возможно, — сказал он серьезно. Потом, взяв ее за руку, попытался объяснить, почему у него такие противоречивые чувства. На этот раз игра стоит свеч, сказал он, а главное, если все удастся, он, может быть, и вовсе прекратит такими вещами заниматься. Может, даже бросит навсегда всю эту ловлю террористов.

— Но если я сейчас не поеду, а дело окажется именно таким, каким ожидается, это будет большой ошибкой, — сказал он. — А если все закончится успехом, можно будет остановиться. Потому что тогда я смогу сказать, что все-таки сделал то, ради чего сюда приезжал. И наоборот, если я не поеду, а там что-то случится…

Он смолк. Рейчел поняла, что его мысли были о бен Зеиде.

— В общем, я бы этого себе никогда не простил, — наконец прервал он молчание.

Для последнего прощания обе пары собрались у Лабонте дома в пять утра. Пока мужчины не уедут в аэропорт, сидели на балконе, пили кофе. Слезные сцены у выхода на летное поле привлекают слишком много внимания, кроме того, на сей раз жены решили быть стойкими. В связи с этой поездкой мужей в Афганистан обе испытывали необычное беспокойство, но между собой решили всеми силами стараться его не выказывать.

Женщины знали, что их мужья преклоняются перед античной воинской традицией, строго соблюдавшейся в армиях Афин и Спарты. В Древней Греции матери спартанских воинов побуждали сыновей биться храбро, говоря им слова, которыми Фида Дауани и Рейчел Лабонте напутствовали теперь мужей: «Возвращайтесь со щитом или на щите».

Но когда двое офицеров взялись за чемоданы, Фида не смогла сдержаться. Отведя Даррена Лабонте в сторонку, устремила на него молящий взгляд темных глаз.

— Пожалуйста, береги Али, — сказала она.


Мухабарат сделал еще одну попытку удержать Али бен Зеида от встречи с Хумамом аль-Балави. Это было 5 декабря, когда капитан иорданской разведки и его партнер от ЦРУ Лабонте завершали подготовку к поездке.

В тот вечер один из старших начальников иорданской разведслужбы, позвонив старому другу, работавшему на опорном пункте ЦРУ в Аммане, заговорил о деле Балави конфиденциально.

У нас есть причины для серьезной тревоги, сказал иорданец, а затем две причины назвал.

Первая касается исторических прецедентов, сказал он. Мухабарат уже много лет имеет дело с джихадистами всех мастей и кое-что о них знает, в том числе знает, кого можно, а кого нельзя перевербовать. Всякую шушеру — бандюганов и авантюристов, прилепляющихся к террористическому движению ради собственной выгоды, — перековать действительно можно; иногда из них получаются полезные осведомители. Но радикалы идейные, а тем более идеологи, никогда реально на сторону противника не переходят. Истинно верующий может притворяться и лгать, но в глубине души никогда свою веру не предаст. А у этого Хумама аль-Балави все равно что клеймо на лбу: истинно верующий.

Это был весомый аргумент, особенно в устах ветерана иорданской разведки, через руки которого прошли десятки радикальных исламистов. Коллега из ЦРУ слушал его внимательно.

Вторую причину для тревоги иорданцу принесли наблюдения за тем, как дело развивалось в последние недели. Не странно ли, спросил он, что Балави так настаивает, чтобы встреча произошла в Мираншахе, а не в стенах укрепленной базы, где его безопасность была бы обеспечена?

Вполне может быть, что он заманивает вас в ловушку, предупредил многоопытный иорданец.

Подводя итог своим размышлениям, офицер признал, что Мухабарат ничего изобличающего Балави не нашел и не имеет конкретных оснований сомневаться в том, что агенту действительно удалось проникнуть в круги руководства «Аль-Каидой». Все это лишь смутные предположения, объяснял он, но есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник, который годится на роль куратора именно этого агента. Не исключено, что бен Зеид в свое время слишком сблизился с завербованным и утратил способность судить здраво и беспристрастно.

Когда иорданский разведчик закончил излагать свои опасения, коллега из ЦРУ поблагодарил его за откровенность и пожелал доброй ночи. Положив трубку и задумавшись над услышанным, он особо выделил в речи иорданца одну фразу: есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник.

При всем своем могуществе Мухабарат известен постоянными внутренними трениями и подковерной борьбой, которую ведут между собой различные фракции, добиваясь для своих людей преимуществ. Известно, что даже у мягкого и незлобивого бен Зеида в руководстве много врагов, которые его опасаются, полагая, что двоюродный брат короля обязательно должен, пользуясь своим положением и связями в ЦРУ, претендовать на самое высокое кресло.

Так вот в чем смысл предупреждения! Иорданцы не зря волнуются: они боятся, что Али бен Зеид в скором будущем может стать их боссом. Решив, что все понял, сотрудник ЦРУ выкинул услышанное из головы и никому вне тесного кружка подчиненных, работающих в Аммане, об этом не рассказывал.

Следующим утром бен Зеид и Лабонте приехали в Международный аэропорт имени королевы Алии, сели в самолет, и он взлетел в сланцево-серое небо, взяв курс на Афганистан.

12. Репетиция

Афганистан, Хост — декабрь 2009 г.


Едва в день Рождества зашло солнце, Дженнифер Мэтьюс уселась перед компьютером и включила маленькую веб-камеру, прикрепленную к верхней рамке экрана. День был тяжелым, и дальше должно было стать только хуже, хотя она этого еще не знала. Как раз в тот час самолет Северо-западных авиалиний, следующий из Амстердама рейсом 253, снижался, готовясь к посадке в Детройте, а в его салоне сидел молодой нигериец, спрятавший восемьдесят граммов военной взрывчатки у себя под одеждой[49]. Попытка нигерийца взорвать в небе самолет сработала как тревожная сирена на опорных пунктах ЦРУ по всему миру, так что сотрудникам подразделений антитеррора всю ночь было не до сна. Тем не менее дома, в заснеженном Фредериксберге, все было благостно и спокойно, и дети Мэтьюс только и ждали, когда можно будет распаковать рождественские подарки. А мама свяжется с ними по скайпу.

Кликнув мышью «дом», Мэтьюс стала ждать соединения. Через несколько секунд на экране развернулась маленькая видеопанель, и перед Мэтьюс засверкала огоньками елка в гостиной родного дома.

— Здравствуй, мамочка, — хором приветствовали ее трое детей.

Муж Мэтьюс присоединил к компьютеру веб-камеру, чтобы, пока мать за границей, во время регулярных сеансов связи дети могли с ней видеться. Они заранее договорились таким образом отпраздновать Рождество всем вместе; к мужу и детям в этот день должны были присоединиться и родители Мэтьюс, чтобы тоже иметь возможность видеть дочь на экране. Все будут стараться сделать этот праздник как можно более нормальным.

Мэтьюс выслушала последние семейные новости, а затем все развернули подарки — сперва дети, потом их мать, которой подарки были присланы в Афганистан заранее, за несколько недель. Потом, когда охи и ахи утихли, младший — шестилетний сынишка — вдруг спросил:

— Мамочка, а можно нам посмотреть твое ружье?

Все засмеялись, но Мэтьюс с готовностью согласилась. Поднесла к компьютеру автомат, который всегда был при ней в жилом помещении, а потом вынула из кобуры и пистолет. Мальчишка радостно заулыбался. Не у многих мам его друзей есть собственное боевое оружие.

Разговор прервался, когда в дверь постучал дневальный, объявив, что обед готов и ее ждут в столовой. Обед в этот день был особый, праздничный, и Мэтьюс, как начальница базы, должна была на нем присутствовать. После обмена прощальными словами и воздушными поцелуями Мэтьюс вернулась к работе в Афганистане. Прихватив теплую куртку и бронежилет, направилась в столовую.

Тот день в Хосте был сырым и пасмурным, что делало еще тягостнее завесу уныния, сгустившуюся над базой в последние две недели. До декабря жизнь в Хосте казалась Мэтьюс вполне сносной, предсказуемой и даже в каком-то смысле обыденной. Она привыкла работать дольше, чем обычно, и приспособилась к незнакомым ей раньше обязанностям. Почти каждый день выходила на пробежки и стала худеть. Начала даже радоваться тому, как быстро бежит время — на базе столько дел, что не заметишь, как год пройдет!

Потом началась эта волынка с Хумамом аль-Балави.

О новом иорданском осведомителе Мэтьюс знала с ранней осени, но лишь в последнее время его дело стало непосредственно касаться базы в Хосте и ее лично. Балави был завербован в Аммане, а от ЦРУ его курировали как непосредственно из Лэнгли, так и с опорного пункта Управления в Исламабаде.

Но теперь поступил приказ принять Балави в Хосте, где Мэтьюс предназначена роль хозяйки.

По идее такая возможность должна была вызвать у новой начальницы базы радостное волнение: ведь это упрочит ее репутацию. Но многие недели ожидания и бесконечные споры по мелочам — с подчиненными, с начальством в Лэнгли и, опосредованно, с самим осведомителем — ее энтузиазм поумерили.

К операции с Балави жаждало примазаться множество посторонних, в том числе начальство из Лэнгли, Аммана и Кабула. При этом никто из них поступать в ее распоряжение не собирался. А Балави мог появиться в Хосте завтра, мог послезавтра, а мог и никогда не появиться.

Что ж, по крайней мере, первую проблему — вопрос о том, кто кому подчиняется, — решить было реально. Мэтьюс не стеснялась, когда требовалось поставить себя как надо. Да, ее решения не всегда бесспорны, но, если дело происходит на ее базе, ей всем и руководить.

Давление на нее было дичайшим. Во всем мире о предстоящей встрече с Хумамом аль-Балави знало человек двадцать-двадцать пять, но вот ведь штука: один из них проживал по адресу Вашингтон, Пенсильвания-авеню, дом 1600[50]. Вторично информируя президента Барака Обаму об иорданском «золотом источнике», ему сообщили и о том, что ЦРУ планирует встретиться с этим осведомителем в Афганистане. То есть президент знал, что специалисты ведомства, изучив агента и проверив со всех сторон, собираются вооружить его и отправить на битву с одним из самых отъявленных врагов Америки, вторым человеком в «Аль-Каиде», Айманом аз-Завахири. И, естественно, президент Соединенных Штатов ждал вестей о чрезвычайно важных событиях, развивающихся в Хосте.

Как лицо, ответственное за все детали предстоящей встречи, однажды зимним вечером Мэтьюс села за компьютер, чтобы набросать самый важный оперативный план в своей жизни. От нее требовалось придумать, каким образом доставить Балави в Афганистан, как не утратить его доверия, провести обучение и незамеченным отправить обратно в Пакистан, пока там никто его не хватился. За двадцать лет работы в ЦРУ ей никогда еще не приходилось писать ничего подобного. Много недель спустя план Мэтьюс передали в руки ветеранов Управления, и те, изучая, изумлялись его элегантности и простоте.

Главное — правильно рассчитать время. По расчетам Мэтьюс, в распоряжении ЦРУ на все про все было часов девять — чуть больше рабочего дня в Вашингтоне. Первая трудность — как агенту выбраться из Пакистана. Найти дорогу в приграничный поселок Гулям-Хан Балави способен и сам, но пересечь границу ему надо помочь, да и дальше горы кишат талибами. Вертолет отпадает, рассуждала Мэтьюс, а посылать кого-то из американцев, даже тренированного спецназовца, чересчур рискованно. Это лишь привлечет внимание, а если информанта с сопровождающим остановят, то, скорее всего, или похитят, или убьют. Нет, лучше к границе послать доверенного афганца.

Кроме всего прочего, Балави нужна легенда, объясняющая его отсутствие в течение нескольких часов; что ж, у ЦРУ и за этим дело не станет. Он же теперь личный врач Завахири, пусть в этом качестве и отправляется в Мираншах за лекарствами для своего знаменитого пациента. Балави дадут с собой пакетик с таблетками и мазями для старого диабетика: пусть полечит плохое кровоснабжение и связанные с этим кожные проблемы.

Следующая трудность — как сделать, чтобы Балави вошел в базу и вышел из нее незамеченным. Самая большая головная боль — Мэтьюс знала — это главные ворота. Среди афганских солдат, охраняющих внешний периметр, запросто могут быть шпионы «Талибана», и уж тем более их полно среди местных гражданских, которые толпятся у ворот в надежде найти на базе работу или ожидая медицинской помощи. Ценным осведомителям в Хосте всегда давали возможность проходить через главные ворота, не предъявляя документов, чтобы их лиц никто не видел. А уж ради агента такой важности, как Балави, придется принять еще большие предосторожности.

Наконец, сама встреча. Мэтьюс она представлялась общим сбором. Лэнгли нужно знать, действительно ли Балави агент или он виртуозный жулик, поэтому Мэтьюс собиралась созвать всех опытных оперативников, чтобы те задавали ему вопросы и присмотрелись к языку жестов. Предполагалось, что Балави известны подробности о множестве крупных террористов и помимо Завахири, поэтому Мэтьюс необходимо было присутствие лучших специалистов по «Аль-Каиде» и «Талибану», чтобы извлечь все возможное из встречи, которая может оказаться единственным шансом ведомства допросить двойного агента, проникшего в «Аль-Каиду». Но самое главное: если иорданец действительно готов навести ЦРУ на Завахири, его надо будет кое-чему обучить и, может быть, снабдить инструментом. Техники покажут ему, как посылать тайные сигналы, сообщая, где и когда должен быть нанесен удар. Инструментарий для этого имеется, и весьма обширный, например, мобильный телефон, который может принимать и посылать цифровые фотографии, с виду совершенно обычные, но на самом деле в них закодированы географические координаты, так что после расшифровки на фотоснимке выявятся точные координаты места, где он произведен.

Был во всем этом и еще один важнейший аспект, который Мэтьюс тоже не обошла вниманием. Вызывая Балави на встречу, ЦРУ тем самым лишний раз ставит на карту жизнь агента. Значит, ведомство должно сделать все возможное, чтобы он был доволен и мотивирован. Офицер иорданской разведки Али бен Зеид поведал Мэтьюс о сложности характера своего подопечного, о его ранимом самолюбии, и она внимательно все выслушала. Приняла к сведению и то, что Балави воспитан в традициях, которые требуют при деловом общении всяческой обходительности и учтивости, а уж после десяти месяцев опаснейшей работы в Пакистане разговаривать с ним надо будет очень уважительно. Бен Зеид подчеркнул, что Мэтьюс следует обратить на это особое внимание. Прием должен быть проведен с арабской церемонностью — сперва торжественная встреча, официальное знакомство, рукопожатия и долгий обмен любезностями. Потом Балави нужно предложить угощение и медицинскую помощь. А в качестве жеста особой сердечности и для закрепления дружбы его надо поздравить с днем рождения, подарив торт. Что ж, испекли и торт — бисквитно-кремовый, с шоколадной глазурью, по собственному рецепту шеф-повара базы.

«Надо сделать так, чтобы он почувствовал себя желанным гостем», — непрестанно повторяла Мэтьюс подчиненным.

Мэтьюс все дописала, перечитала. Вместе с подразделением охраны и самим Балави во встрече будут участвовать шестнадцать человек, а может, и больше. План вышел несколько необычным, но ведь и Балави — необычный агент. То, что он сообщает, выходит далеко за рамки типичной сплетни о талибах, подслушанной где-нибудь в чайхане или на базаре. Балави обещает помочь поквитаться за 11 сентября и за сотню других громких преступлений. Очень возможно, он сумеет указать путь к полному уничтожению «Аль-Каиды».

Закончив, Мэтьюс переслала наброски плана в Лэнгли, попросив высказать замечания. Некоторые детали вызвали споры; кроме того, ей сообщили, что пришлют в помощь двоих сотрудников из Кабула — заместителя начальника тамошней базы и Элизабет Хэнсон.

Однако с ключевыми пунктами плана руководство согласилось полностью. Балави нужно защищать любой ценой, хранить от всяческого зла и беречь от дурного глаза. В общем, носитесь с ним, как с писаной торбой, велели Мэтьюс.

Но можно ли ему верить? Во времена более спокойные, когда на Управление еще не обрушилась ответственность за сбор информации для двух войн, на каждого двойного агента или переметнувшегося иностранного шпиона ЦРУ выделяло по куратору — специалисту, который контролировал подопечного и следил, нет ли признаков двурушничества. Такого рода контроль и поиск шпионов в своей среде относится к сфере деятельности контрразведывательного отделения конторы; именно там сосредоточены мастера по искоренению вражеских агентов и других угроз разведслужбе. Но с тех пор как началась война в Ираке, времени на то, чтобы персонально опекать каждого осведомителя, катастрофически не хватало — осведомителей стало столько, что за всеми не уследишь. Ненадежных или сложных в общении просто отбраковывали и заменяли другими. Так что серьезный допрос в контрразведке Балави не грозил: в конце концов, парня завербовали в дружественной разведслужбе и даже успели забросить. Что поделаешь, ну не успел никто из американских специалистов оценить его, хотя бы визуально.

Впрочем, задним числом, через много недель после случившегося, знавшие о деле Балави сотрудники отделения контрразведки на следствии показывали, что они и тогда находили поведение Балави подозрительным. Как и того начальника из Мухабарата в Аммане, их беспокоило, что события в Пакистане вызревают как-то уж слишком быстро, слишком легко.

До Мэтьюс эти сомнения не докатились даже в виде отголосков, и в конце декабря она получила одобрение своего замечательного, прекрасным слогом написанного плана, в котором все вращалось вокруг единственной цели — обеспечения безопасности Хумама аль-Балави.


Выйдя во двор, Даррен Лабонте оглядел скопление людей около здания, где ЦРУ проводит опросы осведомителей, и покачал головой. То был день репетиции: Мэтьюс проводила практические учения по организации встречи все еще неизвестно где пропадающего иорданского информанта, — и Лабонте все очень не нравилось.

— Гуси, гуси, га-га-га, — вполголоса пробурчал он слова детской потешки, что в его устах означало издевку над бесполезными бюрократическими сборищами. — Что за дурацкая клоунада?

Проведя на базе в Хосте уже две недели, бывший рейнджер стоял теперь с Али бен Зеидом и тринадцатью другими сотрудниками на посыпанной гравием площадке, и все вместе они изображали, как будут встречать Хумама аль-Балави, если неуловимый иорданец соблаговолит явиться. Шеренга мужчин и женщин в джинсах и военном обмундировании без знаков различия протянулась вдоль фасада здания примерно там, где запланирована встреча; Дженнифер Мэтьюс прохаживалась вдоль строя. Серое бетонное здание с металлическим навесом на стальных столбах, прикрывавшим стоявших перед фасадом сверху, было расположено в дальнем конце мини-крепости ЦРУ внутри базы, в нескольких ярдах от сторожевой башни, с которой открывается вид на город Хост. Проведя две томительно скучные недели за забором базы ЦРУ, Лабонте успел хорошо изучить, где тут что.

Он перевел взгляд на женщину, руководившую учением. Поначалу Мэтьюс ему понравилась, но, уже на рождественской неделе, в разговоре по скайпу с близким другом прозвучало что-то вроде жалобы на ее манеру общения: Лабонте раздражала начальственная резкость — либо, мол, делаешь, как я сказала, либо катись, скатертью дорога.

«Они перед этим Балави прямо что шапки ломать собрались, — друг пояснил, как ему со слов Лабонте представлялось происходившее на базе. — А он куратор, это его дело. Понятно, что свистопляска вокруг Балави ему не нравилась».

Главное возражение Лабонте: слишком много народа. Четырнадцать сотрудников разведки плюс водитель — это на двенадцать больше, чем требуется — вот как он рассуждал. Как Лабонте, так и бен Зеид имели большой опыт работы со скрытыми агентами в Афганистане и на Ближнем Востоке, и этот опыт говорил им, что встреча с агентом почти всегда проводится с минимальным количеством участников. Один сотрудник за рулем — ведет машину к назначенному месту, второй на заднем сидении — ощупывает агента, нет ли у того передающих устройств или оружия. В Хосте сотрудников из Аммана даже не выпускали с базы (считалось, что риск похищения чрезмерно велик), но Лабонте все равно предпочел бы менее многолюдную встречу — по соображениям безопасности. Даже наиболее доверенных осведомителей обычно держат в неведении: не посвящают в планы ведомства, не позволяют видеть лица и знать имена оперативников ЦРУ, за исключением собственно кураторов. Так безопаснее для всех: чем меньше осведомитель знает, тем меньше он может выдать под страхом казни или пытки, если попадется противнику.

Да и помимо этого у Лабонте возникло ощущение тревоги: все шло куда-то не туда, вызывая что-то вроде предчувствия, о котором он говорил и бен Зеиду, и тому другу, с которым общался по скайпу. Но было ли это просто усталостью после двух недель непрестанного ожидания и неуверенности пополам со скукой или чем-то большим (может быть, его знаменитым «паучьим чувством»), оставалось неясным.

«И он, и Али были настроены очень скептически, — говорит тот его друг. — Ни на минуту не забывали, что парень может оказаться перевертышем или просто мошенником, падким до денег. Нет, никаких таких особо явных признаков, что малый переметнулся, не было. Но если вдуматься: кто сперва будет сидеть рядом с Завахири, а потом примет участие в разработке его убийства?»

Да и у других, в том числе и у нескольких тяжело вооруженных мужчин, в задачу которых входила безопасность сотрудников ЦРУ, подобные опасения тоже возникали. Во время той репетиции произошла резкая стычка между начальником охраны Скоттом Робертсоном и Мэтьюс; этот инцидент потом всплыл во время следствия.

Робертсон, хотя на базе тоже без году неделя, перед этим чуть не десять лет занимался защитой правительственных чиновников США в Багдаде, и за те худшие годы, когда инсургенты устраивали всякого рода вылазки по сотне раз на дню, успел довести навыки до автоматизма. В день репетиции несколько сотрудников видели, как Робертсон и Мэтьюс, отойдя на несколько шагов от общей группы, о чем-то, понизив голос, сердито поспорили. Как вспоминает свидетель, после этого Робертсон подошел к охраннику Дэну Парези и пожал плечами. О чем был спор, никто не знает, но со стороны казалось, что все улажено.

Примерно в то же время Парези, бывший «зеленый берет», жаловался коллегам в «Блэкуотере» на организацию охраны. А бывший «морской котик» Джереми Уайз, всего две недели назад прибывший в Хост, в имейле от 21 декабря, посланном приятелю, тоже «морскому котику», намекал, что у него имеются серьезные разногласия с гражданским начальством по поводу проведения некоей важной операции. «Иногда наша работа как раз в том и состоит, чтобы сказать: сэр, я не думаю, что вам следует это делать. Это вы не очень хорошо придумали», — писал он.

Шли дни, конфликт не утихал, и Лабонте в конце концов решил обратиться к своему начальству в Иордании. Сел за компьютер и отправил по электронной почте письмо начальнику опорного пункта ЦРУ в Аммане и копии нескольким другим менеджерам пункта, предупреждая, что дело Балави угрожает слететь с рельсов.

По словам сотрудника, который это его письмо читал, оно начиналось так:

Здесь у нас три проблемы.

Затем он перечислял их:

В операцию вовлечено слишком много народа.

Мы продвигаемся слишком быстро.

Слишком во многом мы перестаем владеть ситуацией, позволяя Балави диктовать нам.

В Аммане письмо Лабонте вызвало неудовольствие. Начальник опорного пункта внимательно его прочел, но решил не вмешиваться. Дело слишком важное и должно идти своим чередом, сказал он коллегам.

Видело ли это письмо начальство ЦРУ в Лэнгли, неясно. Во всяком случае, Мэтьюс его никто не направил, хотя она, конечно, и так наверняка знала о сомнениях Лабонте.

Характерен совет, который дал подчиненному начальник охраны базы, когда несколько позже, в разгар последних приготовлений к визиту Балави, этот боец попросил разрешения тоже поприсутствовать на встрече осведомителя, с которым так носятся.

Робертсон сказал: Держись-ка от этого дела подальше.


За время Рождественских праздников лишь усугубилось смятение в умах бен Зеида и Лабонте. Вылетая в Хост, разведчики из Аммана планировали долго там не задерживаться, по-быстрому встретиться с подопечным и вернуться, но шла уже третья неделя их пребывания на базе, где делать им было практически нечего, а никакого Балави не наблюдалось даже на горизонте.

Попытки Лабонте изменить формат встречи успехом не увенчались. Командовала в Хосте Мэтьюс, к тому же и Кабул, и Лэнгли ее всецело поддерживали. Позаботиться о большей безопасности она готова была лишь чуть-чуть. Согласилась, чтобы Балави обыскали сразу, как только, въехав на базу, он окажется во внутренней цитадели ЦРУ; при этом остальные сотрудники должны будут стоять на «почтительном» расстоянии (примерно в пятнадцати метрах). Но насчет того, где будет происходить встреча, она уперлась намертво, и точно так же ее нельзя было переубедить, что для опроса такого важного осведомителя не требуется большая и разноплановая команда. К тому времени Лабонте вообще перестал понимать, зачем эти споры: Балави продолжал требовать, чтобы встреча происходила в Пакистане, а это, как все прекрасно понимали, совершенно немыслимо. Замаячил реальный шанс, что встреча отменится, и командировка закончится полным фиаско.

Ко всему прочему и Лабонте, и бен Зеида снедала тоска по дому. Лабонте уже неделю назад должен был присоединиться к семье, наслаждающейся отдыхом в Тоскане на вилле, которую он самолично нашел и забронировал по интернету. Вместо этого он все еще тут, спит на коечке в вонючей гостинице для командированных вместе с незнакомыми мужиками. А бен Зеид темвременем начинает сходить с ума от жизни в четырех стенах. Из опасения, что иорданский принц крови может оказаться чересчур лакомой мишенью для кого-нибудь из афганских солдат, среди которых немало тайных сторонников «Талибана», ЦРУ ограничило его передвижения.

Между прочим, бен Зеид однажды повеселил служащих ЦРУ, чуть не спалив одно из банных помещений базы. Завзятый бактериофоб, он, пытаясь дезинфицировать туалет, облил сидение унитаза химическим чистящим средством. Потом зажег спичку, и горючие пары полыхнули так, что у него чуть не начисто сгорели брови.

Тем временем остальной личный состав базы изо всех сил пытался извлекать хоть какие-то крохи удовольствия из празднования Рождества. Выпивали и провозглашали тосты в баре для сотрудников ЦРУ — кстати, одном из немногих мест, где в Афганистане можно выпить пива, поскольку во всем тамошнем созвездии военных объектов США царит жесткий сухой закон. Распаковывали содержимое посылок с подарками, поедали сладости, делились с сослуживцами. Уайз, бывший «морской котик», а теперь охранник из «Блэкуотера», всем показывал присланный по электронной почте шустрым сыном по имени Итан красиво разрисованный список подарков, которые тот хотел бы получить от Санта-Клауса.

Дня через три последнее из рождественских лакомств было съедено, и все надежды на встречу с Балави испарились. Лабонте, взяв у бен Зеида мобильник, поделился этой новостью с женой: всё, наше дело в Афганистане закончено, выезжаю в Италию, как только достану билет на самолет.

Но, как вскоре выяснилось, он поторопился. Не прошло и двух-трех часов, как бен Зеид получил имейл с долгожданным сообщением. Хумам аль-Балави все-таки соглашается приехать в Хост. Он будет на базе завтра.

Перезванивать жене Лабонте не решился. Не хотелось их там огорчать, а кроме того: ну надумал Балави явиться, ну ладно, большой задержки это не вызовет. К Новому году он до Италии так и так доберется.

Объявленная дата прибытия Балави означала также и то, что Элизабет Хэнсон скоро полетит обратно в Кабул. О чем она сразу же сообщила матери в Рокфорд, Иллинойс. В общении с матерью Хэнсон всегда старалась излучать оптимизм, чтобы не давать той повода для беспокойства. О предстоящем событии она только и сказала, что предстоит важная встреча — и больше ни гу-гу.

Однако вечером, уже зная, что Балави, наконец, едет, Хэнсон лишилась обычной для нее беззаботности. Разговор закончила словами, которых мать не слыхивала со времен ее раннего детства: «Молись за меня, — сказала Хэнсон. — Помолись, чтобы все прошло нормально».

13. Тройной агент

Северный Вазиристан, Датта-хель — декабрь 2009 г.


В одном из племен пуштунов Северного Вазиристана есть человек, который там известен, как «портной ‘Аль-Каиды’». Его дом находится поблизости от поселка Датта-Хель, а на жизнь он зарабатывает шитьем жилеток для шахидов, бомбистов-самоубийц. Однажды утром в середине декабря он сидел за своей старинной швейной машинкой и выполнял очередной заказ — опять жилет, но на сей раз не совсем обычный.

Этот человек славится как закройщик весьма изобретательный, а его изделия отличаются надежностью и дешевизной, то есть качествами, чрезвычайно важными для того, кто свой товар сбывает организации террористов, поставившей атаки смертников на поток. Не всегда он кроит жилетки сам, иногда за основу берет купленный на местном базаре пусть поношенный, но еще крепкий мундир от списанной военной формы, отпарывает рукава и пришивает толстые стропы, которыми можно плотно притянуть его к торсу. Пришивает к жилету матерчатые карманы, куда вставляет пакеты с пероксидом ацетона[51], белым порошком, который на Территории племен в Пакистане пользуется популярностью как взрывчатое вещество, поскольку его можно получать в домашних условиях из простых ингредиентов. Поверх карманов кладет слой шрапнели, состоящий из сотен гвоздей или других кусков металла, налепленных на листы толстой и с одной стороны липкой бумаги или ткани. И в довершение всего сует в порошок капсюли-детонаторы, снабженные проводами, идущими к маленькой девятивольтной батарейке и дешевой запальной кнопке. Эту последнюю он укрепляет внутри отдельного кармашка, закрывающегося на молнию. Как он объясняет, для того, чтобы не дать молодым и легко возбудимым будущим мученикам взорвать себя слишком рано. Лишняя секунда-другая возни с молнией даст бомбисту возможность задуматься, а не подойти ли к цели поближе, чтобы добиться максимально возможного убойного эффекта.

Тугая пригонка жилета к телу и особое расположение карманов со взрывчаткой позволяют направить энергию взрыва вовне, к тому, кто стоит непосредственно перед шахидом. Часть энергетической волны неизбежно устремляется вверх и разрывает тело бомбиста в самом слабом месте, в области шейных позвонков под нижней челюстью. Этим объясняется странное явление: голова бомбиста в момент детонации всегда начисто отрывается от тела, и ее позднее обнаруживают совершенно неповрежденную в нескольких метрах от туловища, в клочья изорванного. Когда в первые годы нового века началось повальное нашествие шахидов на израильские кафе и междугородние автобусы, полицейские обнаружили, что довольно легко можно отличить тело бомбиста от останков его жертв: надо лишь найти труп без головы.

В тот день вокруг жилетных дел мастера собралась группа молодых пакистанских рекрутов (кое-кто из них уже был назначен на роль шахида); они смотрели, как мастер работает, и восхищались. Один заснял на сотовый телефон, как тот полез в ящик с взрывчаткой и вынул не то, что ожидалось: не обычные пакетики с порошком, а брикеты похожей на пластилин гораздо более мощной военной взрывчатки, которая называется «Композиция Си-4»[52]. Он размял брикеты, чтобы они стали плоскими, и принялся набивать ими тринадцать матерчатых карманов, предварительно нашитых с внешней стороны жилета. Затем окунул малярную кисть в банку со строительным клеем и смазал густой белой жижей большой квадрат прочного холста. Потом стал терпеливо укладывать на него металлические предметы — в ряд один за другим и так ряд за рядом, перемежая стальные подшипниковые шарики размером с желудь гвоздями и обрезками. А завершил мозаику несколькими блестящими штучками, которые узнал бы каждый американец, окажись он в тот момент рядом: это были «джеки» — похожие на противотанковые ежи в миниатюре принадлежности для детской игры.

Зрители оживленно обсуждали, кому выпадет честь надеть такой необычайный жилет. Большинство склонялось к тому, что он достанется молодому иностранцу, которого рекруты звали Абу Лейла — по арабскому обыкновению взрослого мужчину следует называть именем его старшего ребенка, предваряя его словом Абу, что значит «отец». Но отец Лейлы вовсе не стремился надеть этот жилет. Уезжая в Пакистан, Хумам аль-Балави воображал себя моджахедом, воителем священной битвы, идущим сражаться и, возможно, даже умирать в справедливом сражении с врагами Господа. Но вот с чем он совершенно себя не ассоциировал, так это с жилетом смертника. Тот, что лежал перед портным в Датта-Хеле, мало-помалу напитывался, снаряжался металлом — ряд за рядом, слой за слоем, — но время еще было. В оставшиеся дни Балави постарается все силы приложить к тому, чтобы этот жилет надели на кого-нибудь другого. Только бы не на него.


Но вышло все не так, как ожидал Балави.

Смерть Байтуллы Мехсуда показалась ему концом той веревочки, которой как ни виться… А может быть, и концом его жизни. Рыхлый, болезненный Мехсуд для Балави был не просто хозяином, но и щитом, охранявшим его от других лидеров «Талибана», которые, как, впрочем, и приближенные Мехсуда, на врача смотрели косо. Теперь же, когда его не стало, их подозрительность снова вспыхнула. А вдруг это иорданец направлял ракеты на командиров «Талибана», в том числе и на Мехсуда?

К счастью для Балави, им и помимо него было кого подозревать. За те пятнадцать месяцев, что неумолимые «предаторы» наносили по ним удары, вопрос, как им удается с такой точностью поражать свои мишени, вызывал самые невероятные домыслы. Одна из теорий строилась на том, что на автомобилях кто-то будто бы оставляет знаки, нанося их «невидимыми чернилами» с помощью шприца; говорили и о таинственных микрочипах (на местном наречии гхема гхамей, то есть «колечко с камешком»), которые служат якобы маяками для прицельного бомбометания — такой маячок, мол, можно спрятать в пачке сигарет или даже замаскировать под обычный камень. Многих местных жителей талибы казнили, заподозрив, что они устанавливают такого рода устройства около домов, где появляются крупные руководители боевиков.

Но когда последователи Байтуллы Мехсуда передрались, споря о том, кто заменит погибшего лидера талибов, поиски шпионов на время прекратились. Один из таких споров окончился перестрелкой, в которой чуть не погиб основной претендент на лидерство — Хакимулла Мехсуд, молодой и харизматичный двоюродный брат Байтуллы. Раненому Хакимулле понадобился врач, так что, весьма возможно, профессионализм Балави спас жизнь не только молодому человеку, но и ему самому.

Высокий и статный Хакимулла в свои тридцать с небольшим был этаким Че Геварой в сравнении с Байтуллой, пузатым Карлом Марксом, но они оба были одинаково порывисты и импульсивны, и оба симпатизировали иорданскому врачу. Хакимуллу глубоко потрясла смерть двоюродного брата, к тому же теперь на него, как на нового вождя, легла моральная ответственность за бадал, кровную месть за убитого. А Балави полезен, он обладает ценными навыками, в число которых, похоже, входит и способность внушать ЦРУ кое-какие мысли. Нельзя ли с его помощью отомстить за смерть Байтуллы?

Что ж, перво-наперво Балави не помешает военная подготовка. Клан Мехсуда имел в своем распоряжении тренировочные лагеря для рекрутов-джихадистов, и вскоре доктор отправился в Северный Вазиристан, в пыльный лагерь близ деревни Иссори; там обучалось несколько десятков молодых мужчин, изъявивших желание повоевать за «Талибан».

Отныне Балави начинал свой день в 5.30, переходя от гимнастики к стрельбе по мишеням, а от нее к бегу с препятствиями. Под вечер будущие боевики изучали подрывное дело, в том числе действие жилетов смертника и установку взрывных устройств на дорогах. Обучение прерывалось только на время еды и обязательной ежедневной молитвы в мечети; вечером всех снова собирали для наставлений по вопросам религии и тактики. Местные пуштунские юноши лет двадцати или даже меньше, которые составляли большинство в лагере, радостно приветствовали появление в своей среде доктора-араба, пусть по возрасту и крови им и чуждого, но зато, говорят, это же знаменитый журналист, тот самый Абу Дуджана аль-Хорасани! Правда, физические нагрузки, да и весь изматывающий режим выявил некоторые недостатки доктора. К концу обучения он все еще не мог овладеть основами стрельбы из автомата АК-47: из-за отдачи дуло задиралось, и пули летели гораздо выше мишени.

Самый неприятный случай произошел с ним во время практического освоения одной из любимых тактических уловок талибов — когда из засады на автомобиль нападают двое мотоциклистов-убийц. До этого Балави никогда не управлял мотоциклом, и вдруг его усадили верхом на ревущего зверя и заставляют куда-то нестись по грунтовой дороге — при этом надо одновременно держать и руль, и оружие. На мягком песке мотоцикл занесло, Балави потерял управление и врезался в мотоцикл напарника, отчего оба упали. Балави почувствовал острую боль в правой голени, там что-то хрустнуло, а потом его еще проволокло по инерции лицом и рукой по гравию. Какие-то секунды он лежал неподвижно, прикидывая, сильно ли покалечился. Малая берцовая кость правой ноги была сломана. Но его репутации эта истории нанесла травму, без сомнения, куда большую. Кому нужен джихадист, который не способен драться?


Все эти месяцы без ведома Балави за ним наблюдали, прикидывая, как лучше использовать его потенциал. Наконец, когда после гибели Байтуллы Мехсуда прошло несколько недель, из тени вышла «Аль-Каида».

Балави пригласили к одному из командиров среднего звена, некоему Абдулле Саиду аль-Либи, уроженцу Ливии, который тогда заведовал текущими операциями в Пакистане. Вскоре он выделил Балави место в занимаемой им усадьбе, чтобы тот ненадолго там поселился. Иорданца постепенно перезнакомили со всеми остальными из узкого кружка главарей «Аль-Каиды» в Северном Вазиристане. Балави пил чай с Атийей Абд аль-Рахманом, их религиозным авторитетом и дипломатом. И, наконец, его представили человеку, который был практически главным по тактике во всей «Аль-Каиде». Согласно иерархическим схемам ЦРУ этот человек, известный как Шейх Саид аль-Масри, значился в «Аль-Каиде» фигурой № 3. В реальности всеми делами заправлял аль-Масри — оба высших главаря общались с подчиненными лишь изредка, через доверенных курьеров.

Аль-Масри устремил на Балави взгляд из-за узких, каких-то очень уж женских очочков. Хитрому старому воителю было пятьдесят три, но выглядел он древним старцем: длинное лицо с дубленой кожей в глубоких морщинах, неухоженная борода пестрит сединой. На лбу, чуть ниже края белого тюрбана, набрякшая лиловым шишка, следствие давней привычки во время молитвы ежедневно биться лбом об пол.

Шейх аль-Масри пустой болтовни не любил. В числе других каирских радикалов этот человек, настоящее имя которого Мустафа Ахмед Мохамед Осман Абу аль-Язид, еще в молодости подвергался пыткам, сидя (вместе с Айманом аз-Завахири) в тюрьме за участие в заговоре с целью убить египетского президента Анвара Садата. Выйдя из тюрьмы, вступил в возглавляемую Завахири террористическую группу и присутствовал при слиянии ее с «Аль-Каидой». Пережил множество покушений на свою жизнь, в числе которых было одно, лишь чудом не удавшееся, — когда в 2006 году ЦРУ разбомбило дом в Северном Пакистане, куда в качестве гостя, якобы, должен был явиться Завахири.

Теперь, на исходе третьего десятка лет жизни в качестве разыскиваемого террориста, он чрезвычайно заботился о своей безопасности и был совершенно равнодушен к безопасности других. Согласно имеющемуся у ЦРУ его секретному психологическому «профилю», составленному по данным, полученным как от осведомителей, так и из прослушки, этот человек — неуверенный в себе циник и обуреваемый жаждой власти коварный интриган, которого сильно недолюбливают его же подчиненные. Окружив себя вооруженной пулеметами охраной, он всячески подбивал своих последователей жертвовать собой. Любимым его аргументом было: «если ты этого не сделаешь, Аллах в наказание пошлет тебе жестокие муки».

Наблюдая за Балави, аль-Масри все четче видел открывшуюся возможность. Руководящие круги «Аль-Каиды» за неполный год недосчитались более десятка начальников и многих сотен боевиков. Что ж, похоже, вот он, способ нанести ответный удар. При этом цена, которую придется заплатить террористической группировке, окажется минимальной — всего один никчемный иорданский докторишка, по которому плакать никто не будет.

Уже во время их разговора в уме аль-Масри начал вырисовываться предварительный план, в котором главной целью становился Али бен Зеид, иорданский куратор доктора. В качестве символической мишени фигура бен Зеида представлялась почти идеальной. Во-первых, это офицер, сотрудник иорданской разведслужбы Мухабарат — организации, нанесшей «Аль-Каиде» раны, серьезнее которых не наносил никто — ну, за исключением разве что ЦРУ. Во-вторых, он тесно сотрудничает с американским шпионским ведомством, а в третьих, — близкий родственник правящего в Иордании монарха, короля Абдаллы II, араба, заключившего мир с Израилем и сделавшегося тем самым в глазах «Аль-Каиды» одним из главных изменников в мусульманском мире. Если его родича удастся убить, это будет незабываемым ударом джихадистов по смертельному врагу. А если — что еще лучше — удастся бен Зеида похитить, будут унижены перед всем миром не только он, но и весь правящий режим Иордании. Брата короля можно будет судить судом «Аль-Каиды», вынести ему приговор и, наконец, казнить, устроив из этого спектакль и распространив через интернет, чтобы зрелищем мог насладиться каждый.

А вот и наживка для западни: Хумам аль-Балави. Остается только, чтобы этот доктор как-нибудь убедил бен Зеида приехать в Пакистан… А уж тут-то «Аль-Каида» пособит. Между прочим, подобно многим другим ветеранам джихада, проходившим обучение в западных спецслужбах, аль-Масри был достаточно грамотен как разведчик и внимательно следил за новостями в массмедиа, по которым можно судить и о позиции ЦРУ. Некоторых членов его группы уже допрашивали в тюремных лагерях США, в том числе в Гуантанамо. Они знали, какого рода информация проймет американцев до печенок.

Так «Аль-Каида» начала кампанию по превращению Балави в незаменимого, сверхценного агента ЦРУ. Делалось это постепенно. Сначала осведомителю следовало выступить с ошеломительной новостью, которая обязательно привлечет внимание верхушки ЦРУ. Новость должна быть достоверной и проверяемой, но не слишком вызывающей, а то как бы подвох не заподозрили. Чем-то таким, что помешанные на технике американцы сразу оценят.

Дьявольский ум аль-Масри подсказал ему: видео! Пропагандистское крыло «Аль-Каиды» уже давно располагает примитивной студией с камерами и компьютерной аппаратурой для монтажа и озвучки. Что ж, теперь пусть подключаются актеры: аль-Рахман с несколькими полевыми командирами и Балави, и пусть изображают самих себя.

Съемки происходили в конце августа. Аль-Рахман и Балави заняли свои места и под камеру стали изображать оживленную беседу. Сценическую площадку обставили так, чтобы отснятый материал имел вид небрежной любительской съемки рядового совещания. Потом из материала был выделен короткий цифровой фрагмент. Иорданцу оставалось только прицепить файл к имейлу, отправить и ждать.

За первым пробным шаром следовало запустить серию приманок поменьше, растянув ее на много недель, чтобы американские аналитики не расслаблялись и все время ждали. У них должно складываться впечатление, будто Балави помогает ЦРУ в поиске мишеней: то тут совет даст, то там добавит детальку-другую (совершенно подлинную, разумеется), чтобы казалось, что он почти у цели, вот-вот произойдет прорыв к большой победе. А «Аль-Каида» подождет, пока уляжется волнение, вызванное видеофайлом с участием аль-Рахмана, и лишь после этого запустит настоящего, большого живца.

Аль-Масри знал, как жаждут американцы любой информации о бен Ладене и Завахири. Человек № 2 в «Аль-Каиде», конечно, глубоко законспирирован, но версия, что он может захотеть встретиться с Балави из-за проблем со здоровьем, вполне правдоподобна. А уж детали этой якобы состоявшейся встречи, да такие, чтобы у аналитиков ЦРУ не возникло ни малейшего сомнения — вплоть до последнего шрама и пломбы в коренном зубе, — «Аль-Каида» предоставит.

И каждый червячок из этого набора наживок оказался с жадностью проглочен! Действительно ли иорданская и американская разведслужбы отбросили все сомнения, из Пакистана судить было трудно, но стало ясно, что Балави прочно приковал к себе их внимание. В ноябрьском имейле, которым Балави поделился с хозяевами, бен Зеид хвалил агента, превознося до небес и называя самым успешным из своих подопечных. «Благодаря тебе мы подняли головы и можем смотреть теперь на американцев, не опуская глаз!» — не жалел елея куратор.

Участие в этой игре вскружило Балави голову. Сверхсовременными технологиями, деньгами и коварством легендарное американское шпионское ведомство сгубило стольких джихадистов! А теперь, похоже, вот-вот само попадется в ловко расставленную «Аль-Каидой» ловушку — уж точно не менее хитроумную, чем любая из придуманных на Западе.

«Хвала Аллаху, наживка заглочена прочно, — подытожил Балави. — Теперь они так распалились, что ими можно вертеть как угодно».


Кураторы Хумама аль-Балави интерес действительно проявили, но не забыли об осторожности. Иорданскому врачу пришлось переживать одно разочарование за другим: вот не хочет его мишень прыгать в ловушку «Аль-Каиды», и все тут!

По первоначальному плану встреча должна была произойти в Пешаваре, древней пуштунской столице, ныне центре провинции Хайбер-Пахтунхва с населением свыше двух миллионов человек в Северо-Западном Пакистане. Предполагалось, что Балави настоит на том, чтобы встретиться с бен Зеидом наедине, и, как только тот появится, откуда ни возьмись, выскочат боевики «Аль-Каиды» с автоматами, так что офицер Мухабарата в два счета будет похищен (или «арестован», как назвал бы это Балави). Конечно же, неподалеку окажутся и цеэрушники, за всем этим наблюдающие, они попытаются вмешаться, и тут уже вступит в действие План Б. Если похитителей окружат и помешают отходу, в крайнем случае они своего пленника просто убьют.

Идею встречи в Пешаваре бен Зеид не забраковал — что ж, город оперативники ЦРУ хорошо знают, там много их агентов. Но офис ЦРУ в Исламабаде наложил вето. Слишком велик риск — в частности, пакистанская разведслужба может прознать о намечающейся встрече и, чего доброго, организовать утечку, сообщив кому следует, кто такой Балави.

Когда сорвалось с Пешаваром, следующим предложением боевиков стал главный город Северного Вазиристана Мираншах. Этот город практически принадлежит сети Хаккани, близкому союзнику «Аль-Каиды», а в пригородах и ближних деревнях вовсю орудуют подчиненные Мехсуду талибы. Там бен Зеид может исчезнуть в лабиринте глинобитных дувалов, среди хаоса базаров и закоулков, прежде чем ЦРУ успеет разобраться в происходящем.

Бен Зеид отверг и Мираншах, но Балави продолжал настаивать. Предлагал варианты, пытался взывать к совести. «Это же я тут всем рискую!» — твердил он.

Упрямство Балави начинало уже раздражать, но ветераны ЦРУ списывали его на неопытность агента. Осведомитель явно боится, это естественно, и еще не понимает, куда ЦРУ может дотянуться, а куда нет. Он не понимает, что, если есть хоть какой-то выбор, американцы никогда не согласятся проводить столь важную встречу в таком месте, как Мираншах, — городе, где абсолютный контроль ведомства над всеми обстоятельствами далеко не гарантирован.

По большому счету для нашей встречи подходит единственное место, писал бен Зеид. Это американская база в Хосте, она рядом с Мираншахом — как раз за горным хребтом и границей. Балави успеет быстро обернуться и возвратится в Пакистан прежде, чем его отсутствие будет замечено. Хост обеспечит полную безопасность и защиту от глаз шпионов «Талибана».

Балави же, напротив, к базе ЦРУ никакого интереса не испытывал. Он хорошо понимал, что ехать в Хост — это все равно что вламываться в тюрьму. Для засады и похищения никаких шансов, и никаким воинам «Аль-Каиды» он не выкрикнет приказ «в атаку!» Оружие, если его и удастся каким-то образом пронести на базу, почти наверняка отберут, а он сам будет убит прежде, чем успеет выстрелить хотя бы раз.

Это невозможно, написал он в ответном послании.

Вместе с тем само приглашение посетить известную базу ЦРУ содержало в себе соблазнительную возможность нанести удар как по иорданской разведслужбе, так — при удачном стечении обстоятельств — и по американской. Балави это понял, да и хозяева из «Аль-Каиды» тоже почти наверняка подумывали о том же. В отличие от других обсуждавшихся с ним планов, этот был бы чисто сольным его выступлением и транспортировки актера требовал лишь в один конец. Но сие было бы чрезвычайно, запредельно рискованным мероприятием. Чтобы преуспеть в качестве бомбиста-смертника, Балави требовалось каким-то образом преодолеть множество заграждений безопасности — прежде всего несколько кругов афганской и американской охраны, дальше идет ощупывание, охлопывание, натасканные на взрывчатку собаки и металлодетекторы. Реально он мог надеяться унести жизни лишь нескольких низкооплачиваемых бедолаг-пуштунов, которые нанялись охранять внешний периметр базы, чтобы было на что кормить детей.

Об отношении Балави к миссии смертника можно судить по настойчивости его попыток избежать поездки в Хост. С самого начала декабря, когда уже и бен Зеид на базу прибыл, агент забрасывал куратора просьбами приехать в Пакистан. Когда, наконец, стало ясно, что о Мираншахе не может быть и речи, Балави предложил еще один вариант: встретиться под открытым небом в Гулям-Хане, пограничном поселке, где шоссе из Мираншаха в Хост проходит через контрольно-пропускной пункт.

Спор продолжался и 17 декабря, когда ЦРУ нанесло один из самых мощных за последние несколько месяцев ракетно-бомбовых ударов. Целью удара была усадьба неподалеку от деревни Датта-Хель — той самой, где портной шил в это время не совсем обычный жилет. Усадьбу, где происходило собрание командиров «Аль-Каиды» и «Талибана», разнесло минимум десятью взрывами, убившими шестнадцать человек. Это было тяжелое поражение. Среди убитых оказался Абдулла Саид аль-Либи, заметный деятель «Аль-Каиды», некоторое время деливший с Балави кров.

Не ответить на это было просто невозможно. Старые боевики на чем свет стоит крыли американцев, то нервно поглядывая на беспилотники, нарезающие круги над головами, то выжидательно — на иорданского доктора. Возможность надо было использовать — пусть она призрачная, пусть ниточка тонка, но она есть! Ну и когда же слова Балави напитаются его кровью?

Чем ближе подходил конец декабря, тем уже становилось для Балави пространство маневра и тем исступленнее, с отчаянием приговоренного, он старался что-нибудь придумать. Однажды вечером сел и попытался писать, будто, если выплеснешь сомнения на бумагу, они развеются. И, не успев начать, поразился иронии того, что ему предстоит.

«Сколько раз я хотел понять, что происходит в голове мученика непосредственно перед актом самопожертвования, — писал он. — А тут пришла моя очередь оправдывать ожидания других».

Затем он стал перечислять свои личные страхи, но сбился и признался, что не очень-то верит в действенность тактики использования бомбистов-самоубийц. Проблема в том, признал он, что «сделать это можно только раз в жизни», а ведь есть реальная вероятность, что ничего у тебя не выйдет и свою единственную жизнь ты выкинешь просто так, псу под хвост. Может, лучше вместо этого пойти повоевать? — спрашивал он сам себя. Или напрячь мозги и придумать что-нибудь действительно стоящее, «операцию, которая нанесла бы еще больший урон врагам Аллаха»?

Балави пытался убедить себя, что значение имеет только намерение: Господь его жертву оценит, даже если его застрелят, прежде чем он успеет нажать на кнопку взрывателя. Более сложным был вопрос, как он с этим справится. Что он будет чувствовать в последние секунды, когда лишь легкое сокращение мышц останется между ним и исчезновением навсегда?

«Ты не боишься в последний момент струсить? — спрашивал он себя. — Вдруг не сможешь нажать на кнопку?»


28 декабря Хумам аль-Балави вновь зашел в интернет-кафе, чтобы отослать короткую записку земляку Али бен Зеиду.

Твоя взяла, написал он. И продолжил:

Буду ждать вашего шофера в Мираншахе, как ты просил, под вечер. До встречи завтра в Хосте.

После этого двое боевиков «Аль-Каиды» вместе с Балави отъехали подальше в пустыню, чтобы заснять на видео, как иорданец даст очередь из АК-47 — как автомат дергается и вылетают пули, поднимающие где-то вдалеке фонтанчики пыли. Ради этих кадров он даже отложил костыль, чтобы не выглядеть инвалидом, но, когда попробовал идти, оказалось, что из-за поврежденной ноги сильно хромает.

Тем же утром чуть позже Балави пошел в свою комнату и примерил жилет смертника. Все застегнул, туго затянул завязки, и на его узкие плечи лег пудовый груз нашпигованной металлом взрывчатки. Поверх жилета он натянул камиз и перебросил через плечо серый чадар — то ли шаль, то ли одеяло, которое служит и плащом, и переносным молитвенным ковриком. Одевшись, вышел опять на улицу, где его ждал, прохаживаясь около белого хэтчбека, все тот же боевик с видеокамерой. Балави выглядел усталым, за эти девять месяцев он заметно постарел, а на лице под правым глазом все еще виднелись рубцы, оставшиеся после падения с мотоцикла.

Сопровождаемый включенной камерой, Балави сел на место водителя. Он давно решил, что речь мученика произнесет по-английски, чтобы как можно больше народу в интернете (куда она, как он надеялся, в конце концов попадет) могло ее понять, а фразеологией постарался создать впечатление этакой голливудской «крутости» отрицательного героя: говорил, как киношный громила, объявляющий ультиматум.

— Вы от нас не уйдете, ребятки из ЦРУ. Инша’Аллах — даст Бог — мы до вас доберемся, — начал он. — Не думайте, что убивая моджахедов простым нажатием кнопки, вы сами пребываете в безопасности. Инша’Аллах, мы нагрянем к вам неожиданно.

С этими словами Балави поднял левую руку, рукав камиза съехал, из-под него показалось нечто, похожее на наручные часы.

— Вот, все смотрите, это вам. Это не часы, это взрыватель, — сказал он.

Но маска крутого мачо плохо на нем держалась. Балави выглядел обеспокоенным, горько обиженным; едва закончив мысль, он каждый раз отворачивался от камеры. К тому моменту, когда он выплюнул последние слова своей речи, его глаза заметно покраснели.

— В чем моя цель? В том, чтобы убивать вас. И вас, и ваших иорданских марионеток… А мне, инша’Аллах, Господь дарует аль-фирдавс, лучшее место в раю[53], — закончил он. — А вас Он бросит в ад.

На последней фразе его голос сорвался, словно он изо всех сил боролся с подступающими слезами. Балави опять отвернулся, экран потух.

14. Нет Бога, кроме Бога

Афганистан, Хост — 30 декабря 2009 г.


30 декабря Дэн Парези встал рано и сразу ощутил две вещи. Первая — холод: на рассвете за тонкими стенами казармы, где разместили блэкуотеровских охранников, было минус пять по Цельсию, внутри тоже не бог весть какая баня. Вторая — голод. Спецназовским прозвищем Шакал Парези был обязан своему невероятному аппетиту и обыкновению таскать куски из тарелок товарищей. Столовая в Хосте ему очень нравилась, на его вкус здесь готовили лучше, чем где бы то ни было в Афганистане, а уж он познакомился с продукцией доброй дюжины здешних армейских пищеблоков. На кухне сейчас (взгляд на часы: шесть с минутами) уже, небось, блинчики на сковородках так и скворчат, а аромат жареного бекона и кофе настолько густ, что любой бывший «зеленый берет», будь он оттуда хоть в полуквартале, почувствует такой зов, словно его схватили за шкирку и тащат.

Вспомнил он и кое о чем посерьезнее, отчего, одеваясь в выстуженной казарме, немного даже напрягся: любимый осведомитель ЦРУ наконец-то собрался и едет в Хост. За время службы Парези имел дело с десятками информаторов, но в жизни не видывал, чтобы вокруг кого-то возникал такой ажиотаж пополам с раздражением. Неделями начальство базы занималось исключительно разработкой планов его приема; по ходу дела многие даже перессорились. Что до самого Парези, то к предложенным начальством и опробованным на репетиции мерам безопасности он относился весьма скептически и этого не скрывал, о чем сообщил и своему супервайзеру в Виргинии, и начальнику службы безопасности базы в Хосте Скотту Робертсону. А Робертсон и сам пришел к тому же выводу, особенно по вопросу, который считал крайне важным: слишком много народа соберется слишком близко к агенту, который только что работал по ту сторону, а значит, неблагонадежен по определению.

Такие разногласия не редкость и воспринимаются как часть нормальной жизни. За почти двадцать семь лет службы в армии, из которых без малого шесть отдано спецназу в Афганистане, Парези наблюдал множество стычек по поводу тактики. Бывает, все переругаются, чуть не с кулаками друг на друга лезут, но в конце концов старший по званию примет решение, и каждый выполнит свою часть работы. Теперешняя ситуация на первый взгляд вроде такая же, но в то же время и другая. Но в чем отличие, Парези никак не мог ухватить.

Парези быстро оделся и, пошарив около койки, нашел теплую куртку и оружие. Размером его комната была чуть больше того пространства, что выделяется бойцу в армейской палатке, но фанерные стенки обеспечивали что-то вроде уединения, да и места в ней вполне хватало — как раз помещалась койка, одежда и снаряжение, плюс книги и журналы, которые он привез с собой, чтобы коротать часы досуга. Дверь выходила в коридор, который вел в небольшую комнату отдыха с кожаным диваном, где контрактники могли перекинуться в картишки, почитать или просто посидеть с лэптопами на коленях, чтобы ознакомиться с заголовками новостей и проверить электронную почту. Там стоял легкий запах псины — из-за собак, которые во множестве забредают на базу, иногда получая статус подопечных. Например, последний из присланных «Блэкуотером» новичков, «морской котик» по имени Джереми Уайз, приблизил к себе белую вислоухую дворняжку по кличке Чарли; теперь этот Чарли спит в караулке и, стоит кому-нибудь из мужчин присесть на диван, начинает приставать, прихватывая зубами за одежду. Парези это не раздражало. Собак он любил и скучал по своей — черному с белым бостон-терьеру, такому глупому, что он назвал его Тормоз. Собаки напоминали ему о доме, куда он планировал вернуться в феврале, навсегда послав куда подальше и Афган, и военную службу.

Дэн Парези честь отдавал всю жизнь. Военным стремился стать с детства, еще с тех пор как играл в войну с мальчишками в лесу около Уилламеттского национального кладбища, рядом с которым жил с родителями в Портленде, Орегон. Окончив школу, на следующий же день записался служить, позднее стал парашютистом, воевал на Первой иракской. Несколько раз демобилизовывался, но ненадолго, — армия неизбежно затягивала его опять, пока, наконец, он не решил попробовать себя в элитных спецвойсках. За время изматывающих тренировок, перемежавшихся отборочными испытаниями, он сбросил тридцать фунтов весу, пока в 1995-м, в тридцать два года, не получил все-таки вожделенный зеленый берет.

Вскоре после этого, слоняясь вдоль витрин торгового комплекса около базы в Файеттвилле, Северная Каролина, он углядел симпатичную брюнетку, которая ела мороженое в магазине «Бас-энд-Боди». Вошел, попробовал с ней заговорить. Сначала девушка отшатнулась: на нее смотрел тощий малый в футболке с Бэтменом, белых носках и уродливых громадных очках («противозачаточных», как она их позже окрестила). Подружки, с которыми она бродила по магазинам, чуть было не вызвали охрану, но через пару минут они уже все вместе хохотали, озираясь в поисках места, где бы присесть и выпить кофе. Будущая Минди Лу Парези написала ему свое имя и номер телефона губной помадой на бумажной салфетке. А через восемь месяцев они поженились.

Жизнь молодоженов была нескончаемой чередой расставаний: Дэна Парези то и дело отправляли за океан. Он служил в Боснии, Руанде, на Филиппинах, в других горячих точках. Вышло так, что и сентября 2001 года он оказался дома, и они, сразу оба — и муж, и жена, — инстинктивно почувствовали, что дело пахнет жареным.

«Пойду-ка я, пожалуй, на работу, бэби», — сказал он.

Сперва Парези послали в Афганистан, потом второй раз в Ирак. Домой отпускали раз в год на тридцать дней, повидаться с Минди Луи двумя дочками, Александрой и Сантиной. О том, что видел за морем, дома много не рассказывал, лишь помянул несколько раз недобрым словом песчаные бури и отвратную погоду вообще, а в моменты особой интимности признавался, что попытки Соединенных Штатов привнести демократию западного образца в коррумпированное, клановое общество, где две трети взрослых не умеют читать, ему видятся бесплодными. О том, что он представлен к медали «Бронзовая звезда», Минди Лу узнала, когда муж дал ей официальное письмо из Пентагона со словами: «Вот. Прочти». Это был официальный отчет о том, как Парези помог расставить ловушку на караван «Аль-Каиды», в котором ехал один из старших командиров террористической группировки. В той операции 2002 года шестнадцать инсургентов были убиты, еще столько же ранены.

В среде товарищей Парези был известен невозмутимым хладнокровием и свойственной разве что дзен-буддистам заботой о мелочах. Бывало, ночью, в кромешной тьме, он штурмовал убежища «Талибана»; бывало, ходил в разведку по дальним тылам талибов; в афганской одежде просачивался в деревни, кишмя кишевшие повстанцами, а вся поддержка — иногда один, только один, — американец рядом.

«Бывают задания, когда ты знаешь, что в случае чего никто на выручку не примчится, — рассказывает один из сослуживцев, воевавший рядом с Парези. — И хорошо бы знать наверняка, что напарник и сможет, и захочет вытащить тебя живым или мертвым. Вот он был такой. Всегда спокойный, и ты знал, что он тебя никогда не бросит».

После задания, вернувшись в лагерь, Парези отыскивал какое-нибудь тихое местечко и расслаблялся — обычно с книгой, трубкой и бутылкой воды. Он никогда не употреблял алкоголь и не повышал голос. Когда его что-то беспокоило или расстраивало, принимался ходить взад-вперед или находил, чем заняться.

Осенью 2008-го ему стукнуло сорок пять, он был в прекрасной физической форме, и вдруг Министерство обороны объявило ему, что в его услугах больше не нуждаются. После двадцати шести лет службы и в двух шагах от получения звания сержант-майора вместо повышения он внезапно получил обходной лист. В армии и так перебор мастер-сержантов средних лет, так что через тридцать дней чтобы духу твоего тут не было.

Когда-то Парези мечтал, выйдя в отставку, поселиться в горах на западе штата Орегон, чтобы ходить на рыбалку и стариться рядом с Минди Лу. Но военная пенсия, которую ему назначили, исходя из звания, даже и думать ни о чем подобном не позволяла, и он взялся за поиски первой своей работы на гражданке. Проходили недели, потом месяцы. Денег становилось все меньше, перспектив тоже не прибавлялось, и он решил пойти на контракт в «Блэкуотер» — скажем, на годик. Срок контракта разбили, с тем, чтобы половину времени он провел на родине, выполняя обязанности инструктора, а половину — за морем, главным образом в Афганистане, где «Блэкуотер» подрядился осуществлять защиту объектов и сотрудников ЦРУ. В день за работу в горячей точке платили по семь сотен долларов, то есть достаточно, чтобы оплачивать счета и откладывать на старость. В конце февраля, пробыв в Хосте меньше четырех месяцев, он снова полетит домой, на этот раз распрощавшись с Афганистаном навсегда.

Жилищные условия в этой последней командировке тоже оказались много лучше, чем на дюжине других передовых баз, где ему приходилось кантоваться, — то были вообще жутчайшие места, где американцам и афганцам приходилось спать с автоматами в обнимку, всем взводом, будто кильки в банке, в душной вонючей палатке, а на рассвете облегчаться в чистом поле, сидя орлом над собственноручно вырытой ямкой. Но теперь-то он уже не «зеленый берет», да и вообще не военнослужащий, а высокооплачиваемый охранник из ЧОПа, запятнанного множеством скандалов в прессе, которая, в частности, утверждает, что его контрактникам случается убивать безвинных иракских мирных жителей. Впрочем, на практике подлинными командирами Парези были сотрудники ЦРУ, почти все моложе его, и уж точно никто не обладал его опытом выживания среди опасностей Афганистана. Когда их решения возмущали Парези, он не молчал, хотя вообще-то знал свое место. Ему надо было кормить семью, и он делал свое дело, даже когда что-то ему не нравилось.

Подносы с завтраком опустели, а время до прибытия информанта еще оставалось, это время надо было как-то убить, и Парези направился в гараж, куда за последние несколько дней уже много раз наведывался: когда-то он служил и армейским механиком, а за время предыдущих командировок в Афганистан научился нескольким способам, позволявшим сделать машину более устойчивой к взрыву придорожной мины. Здесь он провел немало часов свободного времени — бесплатно, просто чтобы было чем занять мозги. И в тот день тоже: пошел в гараж и на морозе принялся возиться со старыми рыдванами, которые использовало ЦРУ для встреч с афганскими агентами на местности.

К дневнику, куда обычно он записывал свои мысли, Парези давно не притрагивался: все не мог заставить себя сесть и сосредоточиться. Когда позвонил домой, его голос звучал как-то не так, не как обычно, его словно что-то отвлекало или заботило. Минди Лу Парези этот его тон был знаком, и она сразу насторожилась.

— Дэн, что с тобой? Там у вас все в порядке? — спросила Минди Лу. Впрочем, его ответ она знала заранее.

— Да ладно тебе, бэби, успокойся.

А что он еще мог сказать?


Держа в руке костыль, Хумам аль-Балави обвел глазами вереницу малолитражек, грузовиков и такси, высматривая машину, присланную за ним. Когда он прибыл в Гулям-Хан, где располагался единственный пропускной пункт на границе Исламской республики Афганистан и Северного Вазиристана (Пакистан), была середина дня 30 декабря. На встречу в Хосте Балави опаздывал уже больше чем на сутки. Интересно, его еще ждут?

Контрольный пункт стоял на пакистанской стороне и представлял собой усадьбу с глинобитным домом и такими же надворными постройками, между которыми суетились несколько нервных стражей с автоматами; тут же стоял старинный пулемет с дулом, направленным в сторону Афганистана. Пассажиры, едущие в Афганистан, выстроились в очередь к такси и частным машинам, которые перевезут их через разделительную линию — она впереди, примерно в миле по шоссе; оттуда дорога ведет на запад, до самого Кабула. Очередь понемногу подвигалась, а Балави стоял в нерешительности, наблюдая, как стражи в теплых куртках заглядывают в багажники, проверяют паспорта и потрошат чемоданы в поисках наркотиков и оружия.

Чувствовал себя Балави ужасно. Сломанная нога все еще болела, да еще пришлось плестись чуть не целый день по изрытой колдобинами дороге из Мираншаха с пудовым грузом примотанной к груди взрывчатки, нашпигованной металлом. Он стоял теперь в очереди на паспортный контроль, в руке держа иорданский паспорт, виза в котором была на семь месяцев просрочена, а под рубашкой скрывая бомбу. Очередь еще чуть-чуть подвинулась.

Подняв взгляд, Балави увидел, как ему кто-то машет, стоя среди машин, ждущих пассажиров на Афганистан. Махавший был высоким, ладным и, судя по одежде, афганцем. Когда они сошлись поближе, встречающий учтиво поприветствовал Балави по-английски с пуштунским акцентом.

Оноткрыл дверцу белого седана, и Балави сел в машину. Водитель запустил мотор, и машина поползла к очереди автомобилей, направляющихся на север. Водитель махнул удостоверением, и их автомобиль пропустили без очереди и без досмотра. Несколько минут машина тужилась, одолевая довольно крутой подъем; наконец, проехав пограничный столбик, они оказались на афганской территории.

Водитель буркнул несколько слов по мобильнику, и начался долгий, длившийся почти час, спуск с горы в полупустынную долину, где проживает большая часть примерно полумиллионного населения провинции Хост. Чуть не нависая над опасными обрывами, дорога вилась вдоль круч серпантином; водители то резко закручивали баранку, то внезапно жали на тормоз, чтобы не влететь в промоину или бомбовую воронку.

Афганский офицер сидел впереди один, пассажир — сзади, прямо за ним. Аргаван был из тех немногих местных, кого ЦРУ считало ценными кадрами: он был трудолюбив и надежен, как восход солнца. Еще молодой, лет тридцати, с карими глазами и аккуратно подстриженной бородкой, он одним из первых окончил организованную в Афганистане школу спецназа для местных, потом продвинулся и стал начальником подразделения афганцев, которых ЦРУ наняло для помощи американцам в охране базы. Насколько велико было к нему доверие ведомства, видно из того, что встречать столь важного осведомителя его послали одного. Но тут опять-таки: какой-нибудь американец мог начать опрос прямо в машине, без лишних церемоний агента обыскав, нет ли оружия. Хорошо ли это будет? Да и не дано американцу пересекать границу Пакистана с такой же легкостью, как это выходит у местного уроженца, говорящего на пушту.

Как только горы вокруг расступились и местность выровнялась, автомобиль свернул с шоссе. На въезде в деревушку асфальт кончился, и Аргаван повел машину медленно, при этом явно что-то высматривая, потом остановился у глинобитного дувала бампер к бамперу с красным хэтчбеком «субару»: за рулем там кто-то сидел, двигатель работал. Оба водителя вышли из автомобилей и обменялись приветствиями; затем Аргаван вернулся и отворил ближнюю к Балави заднюю дверцу.

Вылезайте. Меняемся машинами, сказал он. Для конспирации.

Скоро они опять пустились в путь вдвоем, двигаясь теперь быстрее по ровной плоской дороге среди орошаемых полей. Было уже четверть пятого, то есть к назначенному времени встречи в Хосте Балави опаздывал на двадцать шесть часов.

Отставание от графика началось по вине «Талибана». По согласованию с ЦРУ Балави должен был прибыть в пакистанский город Мираншах во вторник 29 декабря, там нанять машину до контрольного пункта на границе, где его подхватит Аргаван. Но полевой командир талибов Хакимулла Мехсуд, похоже, решил из мученичества Балави выжать все до капли — во всяком случае, по части пропаганды, — поэтому отбытие иорданца без конца откладывали, чтобы дать возможность видеооператорам Талибана снять сперва один клип, потом другой… В итоге, когда Балави добрался до Мираншаха, марш-бросок к границе предпринимать было уже бессмысленно: не успеть, на ночь пограничный пункт закрывается.

Перед этим Балави вконец измотали нескончаемыми мероприятиями по увековечению его предсмертных мыслей. За последние дни декабря он написал как минимум две статьи и дал три (а может, и больше) длинных видеоинтервью плюс несколько коротких. На одном видео Балави сидит у какой-то стены во дворе между двумя автоматчиками в масках и рассуждает о праведности мученичества. Другое обставлено как обычное ток-шоу, где Балави отвечает на вопросы невидимого «ведущего». На третьем Балави сидит (пожалуй, немного нервничая) рядом с самим Хакимуллой Мехсудом, и оба сообщают о своей решимости отомстить за смерть вождя «Талибана» Байтуллы.

В этом последнем клипе они говорят на разных языках — Мехсуд на пушту, а Балави по-арабски и по-английски — и друг на друга почти даже не смотрят, сидят на какой-то подстилке по-турецки, со всех сторон обложенные автоматами и брикетами взрывчатки «Си-4». Вожак талибов, глядя прямо в камеру, превозносит Балави как мужчину, «горящего желанием совершить деяние, которое причислит его к мученикам джихада».

«Совесть не позволила ему шпионить и доносить неверным на своих братьев-мусульман», — пояснил Мехсуд. И продолжил в том смысле, что ЦРУ своими авианалетами сеет «боль и горе», но «Талибан» нашел в конце концов способ, позволяющий нашим фидаинам «проникать на американские базы и, жертвуя собой, наносить по ним такие сокрушительные удары, что там их запомнят на сто лет».

Балави, одетый в полевую военную форму, бледный и тщедушный, говорил, то и дело поглядывая на листочки с записями.

«Эту атаку мы задумали вместе, — сказал он. — Ею мы дадим понять американцам, что веру в Бога, нашу истинную веру и благочестие, которое мы стараемся насаждать, мы не променяем ни на какие богатства мира».

Благочестие, которое мы стараемся насаждать. Со своего места на заднем сидении Балави видел лицо Аргавана в зеркале заднего обзора, его устремленные на дорогу глаза: как и все афганские водители, он инстинктивно все время сканировал обочину — нет ли свежей земли, то есть не прикопана ли недавно мина. Служа в охране, Аргаван зарабатывает деньги, чтобы кормить семью, но при этом он — слуга американцев. Двумя днями раньше Балави провозгласил, что такие люди являются изменниками и не достойны жить на белом свете. «Даже их повара и шоферы… даже те, кто работает в саду или на автомойке!»

«Убив такого, ты совершишь еще более благое дело, чем если убьешь американца, — сказал Балави в ходе одного из своих видеообращений. — Эти наемники — их цепные псы».


Впереди давно уже маячил большой аэродром; наконец Аргаван привлек к нему внимание пассажира. Хост.

Почти два часа машина ехала по местам, не охваченным сотовой связью, но, когда стало ясно, что до городских предместий рукой подать, Балави жестом попросил у водителя мобильный телефон. Тот набрал номер, который Балави дал ему на обрывке бумаги, и через несколько секунд в трубке зазвучал голос, по которому сразу чувствовалось, что арабский язык человеку родной.

— Салям алейкум, — приветствовал его Али бен Зеид. — Мир тебе.

Балави попросил простить его за задержку и вновь высказал опасение, что афганские охранники будут его щупать и разглядывать, а не исключено, что они шпионы.

— Вы ведь там примете меня как друга, правда же? — спросил он.

Бен Зеид поспешил его в этом заверить.

Машина неслась во весь опор, вздымая колесами тучи тончайшей пыли. Потом замедлила ход: они приближались к главным воротам. Автомобиль юркнул между высокими стенами в сужающийся каньон, предназначенный для того, чтобы транспортные средства выстраивались перед контрольно-пропускным пунктом в колонну по одному. На последних метрах, из-за установленных на пути барьеров с колючей лентой по верху, машинам приходится несколько раз резко сворачивать, на малом ходу выполняя крутую змейку, — это чтобы они подольше оставались под прицелом крупнокалиберного пулемета, Балави скрючился на сидении, нижний край тяжелого жилета вдавился ему в живот, но, как и обещал бен Зеид, никакого досмотра не последовало. Аргаван свернул налево к воротам, и, лишь едва сбавив скорость при выполнении зигзагов у последнего заграждения из «бастионов Hesco», машина выкатилась на открытое пространство летного поля.

Потом опять свернули влево — и покатили вдоль края взлетно-посадочной полосы, мимо грузовиков-заправщиков, песочного цвета бронемашин пехоты и странного вида зелененького вертолета на предангарной площадке, одиноко стоявшего со слегка обвисшими лопастями несущего винта, похожими на крылья присевшей отдохнуть доисторической гигантской стрекозы. Справа все тянулась и тянулась высокая стена с колючей проволокой по верху, а за ней виднелись железные крыши зданий; сами здания взгляду Балави еще не открылись.

Балави заерзал, сползая по сидению все ниже. Много дней он размышлял над тем, что в эти минуты будет чувствовать. В его предсмертных записках потом найдут его предвидение того, как джинны, то есть демоны, будут нашептывать ему сомнения, пытаясь сбить с пути.

— И что, собираешься об этот свой джихад расшибиться до смерти, позволив жене выйти замуж за другого, а детям — расти сиротами?

— Кому ты оставляешь красавицу жену? Кто позаботится о твоей немощной маме?

— У тебя такая замечательная работа. Неужто не жаль бросать?

Они поравнялись с проемом в стене, и Аргаван направил «субару» под открытый шлагбаум второго КПП, а потом, свернув налево, проехал и третий. Теперь машина была как бы во дворе форта из «бастионов Hesco», поставленных один на другой, так что стены, по верху увенчанные спиралями колючей ленты, высились на три метра. Вдоль той стены, что напротив въезда, стояли пять крытых железом новеньких зданий и несколько домиков поменьше. К предпоследнему в этом ряду зданию сбоку пристроен широкий навес. Балави бросилась в глаза большая группа людей, стоявших там нестройной шеренгой. Ворота во внутренний двор за машиной немедленно закрылись.

На середине посыпанной гравием площадки перед зданием Аргаван остановил автомобиль параллельно навесу, метрах в двадцати от него. Со своего места на заднем сидении за водителем Балави мог теперь ясно видеть людей, собравшихся его встречать. По меньшей мере человек двенадцать, среди них несколько женщин. А вот и Али бен Зеид — стоит в камуфляжной панаме рядом с крупным, ростом выше него, мужчиной в джинсах и бейсбольной кепке. Они вдвоем стоят чуть сбоку от шеренги встречающих, ближе всех к машине, так что Балави уже отсюда видно, что бен Зеид ему улыбается.

Балави продолжал тупо смотреть на собравшихся, как вдруг дверца машины отворилась, и он оказался лицом к лицу с быковатым громилой — трехдневная щетина, пронзительные голубые глаза. Одна рука в перчатке потянулась к Балави, другая сжимала автомат с опущенным книзу стволом. Балави замер. Потом боком, боком стал по сидению отползать прочь от вооруженного охранника.

Сжав ручку противоположной двери, Балави стал вылезать из машины с другой стороны: занес и опустил на гравийную площадку негнущуюся правую ногу, следом за ней здоровую. С усилием, превозмогая боль, разогнулся и встал, опираясь на металлический костыль. Как сквозь туман, до него доходило, что бен Зеид окликает его, но поднять взгляд было выше его сил.

Когда же мои слова напитаются моею кровью?

Медленной, шаткой походкой Балави двинулся вперед, одновременно нащупывая правой рукой взрыватель.

И когда ты будешь там, уже на грани, джинн шепнет тебе свой самый ужасный вопрос, когда-то написал он.

Кто позаботится о твоих малолетних детях? А о престарелом отце?

Вокруг уже слышались крики, стволы нацелились на него.

В хадисах[54] утверждается, что тот, кто говорит ‘Свидетельствую: нет бога, кроме Бога единого, хвала ему и слава’ в тот день защищен будет Господом от сатаны, — когда-то написал Балави. — В тот день, когда станет он на путь мученичества, враг Господа не тронет его.

И вот теперь Балави бормочет себе под нос эти слова по-арабски:

— Ашхаду Алла илляха илля-Ллаху! Свидетельствую: нет бога, кроме Бога.

Вокруг стоял уже громкий крик — что-то про его руку, но Балави все шел вперед. Слышал лишь собственный голос, который стал отчетливее.

— Ашхаду Алля иляха илля-Ллаху!

На его пути кто-то встал. Балави поднял взгляд и обнаружил, что с обеих сторон двое мужчин направили на него автоматы. Небритый — тот, что открыл дверцу машины, — что-то крича, обходил его слева, а двое других до зубов вооруженных охранников загораживали дорогу, притискивая к машине и перекрывая путь и вперед, и назад. Один из охранников, блондин, выглядевший моложе других, стоял в полуприседе, словно собираясь на него прыгнуть.

Балави слегка повернулся, нащупал пальцем взрыватель и бросил взгляд поверх крыши автомобиля. Уже без улыбки бен Зеид сделал шаг к нему. Стоявший рядом с ним рослый мужчина, схватив его за плечо, потянул обратно.

Балави закрыл глаза. И сделал еле уловимое движение пальцем.

15. Мученик

Афганистан, Хост-30 декабря 2009 г.


За долю секунды Хумам аль-Балави исчез в невообразимо яркой вспышке. Капсюли-детонаторы вбросили в брикеты «Си-4» пучки энергии, достаточной для воспламенения зарядов, силы которых хватило бы, чтобы порвать не одну стальную балку. Температура в центре взрыва мигом взлетела до четырех с лишним тысяч градусов, и тут же все молекулы устремились вовне, образовав ударную волну, летящую со скоростью четыре с половиной тысячи метров в секунду.

Волна подняла в воздух автомобиль и, будто бетонной стеной, ударила по людям, вышибая барабанные перепонки и сплющивая легкие. Троих охранников, стоявших ближе всех, бросило назад; Дэна Парези, пролетевшего несколько десятков метров, ударило о грузовик. Над базой прогремел громовой раскат и сразу следом треск — это сотни стальных подшипниковых шариков прошибали стекло, металл и плоть.

Самые страшные повреждения тканям человеческого тела нанес стальной град. Те, кто находился в непосредственной близости и на линии прямой видимости от бомбиста — водитель и пять сотрудников: трое контрактников из охраны, Даррен Лабонте и Али бен Зеид, — были убиты на месте. Одиннадцать человек, стоявших по другую сторону «субару», пали, сраженные крошечными стальными шариками, пролетевшими выше и ниже машины, — впрочем, некоторые прошили ее насквозь. Эти шрапнелины в нескольких местах пробили даже железные ворота, до которых было метров шестьдесят.

Ранило всех, хотя тяжесть повреждений была разной. Дженнифер Мэтьюс получила тяжелые ранения, а человек, стоявший рядом с ней, почти не пострадал. Элизабет Хэнсон, на первый взгляд не задетая, вскочила и бросилась бежать по проходу между двумя зданиями, но вскоре упала.

Взрывом встряхнуло здания даже в полумиле, в самом дальнем конце территории, а его гром прокатился по горам, которые только что пересек Балави, и вернулся оттуда эхом. И воцарилась тишина, нарушаемая стуком падающих обломков.

Голова Балави, в момент взрыва взлетевшая вверх, ударилась о стену здания и приземлилась опять на ту же посыпанную гравием площадку. Кроме головы, ни одной узнаваемой части тела от него не осталось.


Одним из свидетелей взрыва стал некий сотрудник медицинской службы ЦРУ, которого пригласили на встречу с Балави, чтобы он посмотрел его ногу и оказал помощь, если будут какие-нибудь жалобы. Сбитый с ног ударной волной, он ненадолго потерял сознание, а очнувшись, обнаружил себя среди обломков и кровавой каши.

Сам раненый, он стал переползать от тела к телу, осматривая раны, щупая пульс и криком призывая помощь. Вскоре он наткнулся на стонущую Дженнифер Мэтьюс, которая лежала в полубессознательном состоянии с зияющими ранами на шее и ноге. Поодаль на земле простерлась Элизабет Хэнсон; из маленькой ранки на ее груди текла кровь.

В считанные секунды подоспела помощь: выскочив из зданий в том же дворе напротив, к раненым бросились служащие армейского спецназа, в котором многие хорошо подготовлены к оказанию помощи на поле боя; услышав взрыв, рванули со всех ног с автоматами и аптечками первой помощи наготове. Картина, которую они увидели, была поистине ужасной. Жертвы были раскиданы по двору и так завалены обломками, что даже на то, чтобы всех обнаружить, ушло несколько минут. Шестеро, включая водителя, были явно мертвы; у многих травмы, в том числе проникающие ранения головы, угрожали жизни. Медик из ЦРУ, пока солдаты накладывали повязки и жгуты, продолжал осматривать тяжелораненых. Если их срочно не прооперировать, пятерым жить осталось не больше часа, заключил он. Среди них были Мэтьюс и Хэнсон.

С расположенного рядом взлетного поля донесся вой запускаемого вертолетного двигателя. В Хосте случайно оказался Ми-17, вертолет русской постройки, принадлежащий Афганской армии; им и воспользовались. Полевой госпиталь мирового класса находился всего в нескольких милях к северу от Хоста, на американской армейской базе, известной как «Салерно», но добраться туда быстро можно было только на вертолете. Как часто прежде служащие ЦРУ вечером провожали глазами специально оборудованные «блэк хоуки», свозившие в «Салерно» раненных в перестрелках бойцов — и американцев, и афганцев, — собранных со всего Восточного Афганистана… На сей раз пополнить число раненых в госпитале придется им самим.

«Ми-семнадцатому» от взлета до базы «Салерно» пять минут. Это им еще повезло, думал медик из ЦРУ, помогая подтаскивать и загружать носилки в вертолет.

Но ведь и это может быть слишком долго!


В полевом госпитале армейской базы «Салерно» смена военврача капитана Джоша Элли подходила к концу, и тут пронесся слух, будто на базе ЦРУ случилось несчастье.

— На базе «Чапмен» прямое попадание реактивной мины, — пробегая по коридору, крикнул один из медиков. — Будем принимать пострадавших. Сколько их — неизвестно.

Элли, военврач-ветеран, успевший послужить в Ираке, вновь надел свое хирургическое облачение и уже мыл руки, когда начали доходить подробности. Согласно первым сообщениям, прямому попаданию мины подвергся спортзал, что сильно огорчило Элли, потому что зал фитнеса базы «Салерно» он посещал почти ежедневно. А по базе «Салерно», как и по соседней базе ЦРУ, тоже частенько постреливали ракетами.

Уже через несколько минут, узнав про бомбиста-смертника, врачи бросились готовить койки в реанимации как минимум на шесть пациентов. Технический персонал приник к окнам, слушая, не застрекочет ли приближающийся вертолет.

Первых раненых доставили в сумерках. Первичный торопливый осмотр и сортировку произвел один из врачей прямо на посадочной площадке, в двух шагах от госпиталя: надо было быстро распределить раненых по степеням тяжести состояния. Этот — вторая. А этот — третья. На языке, принятом в полевых госпиталях, «вторая» означает: очень тяжелая, угрожающая жизни рана. А «первая» — «безнадежен», вряд ли выживет.

Двоих ввезли в предоперационную. Доктор Элли начал одного из них опрашивать: мужчина был, хотя и тяжело ранен, в сознании, — но тут другой врач отозвал хирурга: взгляни, там случай еще более тяжелый.

— В грудь, проникающее! — выкрикнул тот доктор.

Элли кинулся смотреть. На операционном столе лежала девушка, блондинка в красной безрукавке и красных бусах. Лет двадцати пяти или даже меньше, без пульса. К ужасным ранам, с которыми привозили и американских солдат, и простых афганцев, Элли давно привык. За его плечами были сотни часов того, что он называл «работой мясника» — когда приходилось извлекать осколки раздробленных костей из культей оторванных противопехотной миной ног, но такую красивую, молоденькую и, вроде бы, совсем не искалеченную девушку он на своем столе видел впервые. Обнаружив на груди Элизабет Хэнсон отверстие величиной с горошину, Элли решил немедленно оперировать, чтобы выяснить степень внутренних повреждений. Быстро разрезав мышцы и ребра, пальцем нащупал аорту — главную, выходящую из сердца, артерию. Она оказалась пустой и плоской. В отчаянии он стал массировать сердце девушки, а ассистент ввел в грудную полость трубку. Трубка сразу наполнилась ярко-алой кровью — типичный признак массивного внутреннего кровотечения.

Тут доктор мог только руками развести. Один-единственный махонький кусочек металла — меньше шарика для игры в марблс — перебил вены и артерии прямо у сердца, оборвав девушке жизнь.

— Кто-нибудь знает, кто это? — громко спросил доктор Элли. Никто не ответил.

Думать времени не было. Доставили еще одну пациентку, на этот раз женщину постарше в брюках от рабочей формы, всю иссеченную шрапнелью. Как и Хэнсон, Дженнифер Мэтьюс перестала дышать еще во время доставки из Хоста, на борту вертолета, но Элли хотел попытаться ее спасти.

Быстро произвел осмотр. Шрапнелью у женщины вырвало большой кусок шеи. На ноге жгут, ниже которого сорвана кожа и мышцы, так что видна кость. Еще один маленький кусочек металла угодил ей в живот, есть признаки внутреннего кровотечения. Элли прижал женщине к груди ультразвуковой зонд, чтобы посмотреть сердце. Сердце не билось.

Такое он исправить не мог.

Неистовая борьба шла много часов без перерыва. Работая вдвоем с еще одним хирургом, Элли сшивал перебитые сосуды и ткани искромсанных ног. Со всей осторожностью извлек кусок металла, застрявший в мозгу молодого мужчины. Состояние остальных стабилизировали, загрузили их в вертолеты, и через час они были уже в пригороде Кабула, на военно-воздушной базе Баграм, где за них возьмутся уже другие доктора.

Когда разобрались с последним пострадавшим, был поздний вечер. Весь мокрый от пота — в операционной тридцатиградусная жара, да и адреналин, волнение, — Элли вышел на воздух посидеть несколько минут в холодке. Все еще продолжали привозить тела — тех сотрудников ЦРУ, которых взрывом убило на месте. Их отправят в морг базы «Салерно». В числе прочих останков, как ему сказали, привезли и несколько фрагментов тела Хумама аль-Балави — видимо, для анализа ДНК.

Чтобы смягчить пересохшее горло, Элли лизал мороженое. Обычно более девяноста процентов американских военнослужащих, живыми добравшихся до его операционной, в конце концов выздоравливают. Насколько доктор Элли был в курсе событий, тем вечером в Хосте каждый из множества факторов, подвластных человеческому контролю, сработал правильно — от оказанной на месте первой помощи и ожидавшего прямо там же вертолета вплоть до команды первоклассных хирургов всего в пяти минутах лёта от места взрыва. Все было сделано как надо, но и этого оказалось недостаточно.

Врач вновь стал думать о тех двух женщинах, которых ему не удалось спасти. Не военных. Имен он все еще не знал. Кто это — подсобницы? Журналистки? Каждый день приносит в его операционную новую дозу человеческого страдания, доктор Элли к нему притерпелся, привык на этом фоне работать. Но обычно война — драка мужчин с мужчинами. Такое и воспринимается иначе.

На посадку в это время заходили сразу несколько вертолетов. Элли встал и пошел работать.

16. Павшие

Виргиния, Лэнгли — 30 декабря 2009 г.


В момент взрыва (по вашингтонскому времени он произошел довольно ранним утром) Майкл Винсент Хейден случайно оказался в Лэнгли: зашел на свое старое место работы. Бывшего директора ЦРУ пригласили произнести политическую речь в Питтсбурге, и он хотел для ее подготовки поднять кое-какие документы. Обычно в промежутке между Рождеством и Новым годом в штаб-квартире ЦРУ тихо, хотя та неделя была далеко не обычной. В канун Рождества чуть не произошло несчастье, когда молодой нигериец по имени Умар Фарук Абдулмуталлаб попытался взорвать над Детройтом авиалайнер. Случай этот, как и многие другие в недавнем прошлом, казался совершенно невероятным. Как может умный, высокообразованный юноша из богатой семьи решиться на то, чтобы убить и себя, и пару сотен незнакомых людей бомбой, спрятанной в нижнем белье?

Закончив свои изыскания, Хейден решил зайти к кое-кому из приятелей, бывших соседей по административному этажу. Директора Леона Панетты на месте не было — уехал на Рождественские каникулы, не было и Стива Кэппса, бывшего заместителя Хейдена, и он пошел по коридору дальше, решив навестить Майка Сулика, человека, которого он когда-то выдвинул в руководители Национальной секретной службы. В тот момент из кабинета Сулика как раз вышли двое других менеджеров. На них лица не было.

— Ужас какой, — пробормотал один из них. — Погибло сразу семеро сотрудников!

Они только что оповестили о произошедшем старших сотрудников, находящихся в здании.

Подробности трагедии еще продолжали поступать, а по административному этажу уже распространялось ощущение, похожее на психическую травму, какие бывают после контузии. Не зная, куда себя деть, Хейден направился в свой старый кабинет, где нашел начальника штаба Панетты, Джереми Бэша, который в это время по телефону извещал о случившемся шефа, находившегося в Калифорнии.

В дом Панетты в Монтерее первые сообщения поступили, когда не было и пяти утра — в дверь его спальни постучался кто-то из подразделения охраны. Стучавший сообщил Панетте, что с ним хотела бы поговорить по безопасной линии связи одна из его помощниц.

— У меня ужасная новость, — начала женщина. — В Хосте мы потеряли семерых наших сотрудников.

— Да что там, черт побери, стряслось? — мгновенно проснувшись, вскричал Панетта. Когда до его сознания дошли слова информант-иорданец и бомбист-самоубийца, общие контуры несчастья прояснились. Двойной агент. Долгожданная встреча. Шанс добраться до Аймана аз-Завахири. Все было подстроено.

Панетта требовал деталей, но в этот час еще мало что было известно. Повесив трубку, он сел и закрыл глаза в надежде, что услышанное окажется дурным сном.

В 1995-м, будучи руководителем аппарата клинтоновского Белого дома, он стоял рядом с президентом, когда разнеслась весть о том, что взорвано федеральное здание имени судьи Альфреда Марра в Оклахома-сити. В результате той вылазки, предпринятой правыми экстремистами, погибло 168 человек. Но никогда еще не гибли ни мужчины, ни женщины, находящиеся в прямом его подчинении.

Это и впрямь война, подумал он.

Держа Бэша на линии, он принялся звонить другим, рассудив, что, если уж случилось несчастье, весть о нем должна исходить от него. Позвонил Деннису Блэру, директору Национальной разведки, и Роберту М. Гейтсу, министру обороны. Начал было набирать номер вице-президента Джо Байдена…

Но передумал и позвонил президенту.

Барак Обама проводил Рождественские каникулы на Гавайях, но с директором ЦРУ его после небольшой заминки соединили. Мы потеряли семерых сотрудников, начал Панетта. В Хосте.

«Тот малый, который, как мы думали, должен был вывести нас на Завахири, оказался двойным агентом и подорвал и себя, и наших», — сказал президенту Панетта.

За несколько минут их разговора Панетта вкратце изложил те скудные факты, которые были известны ему самому. Обама слушал сначала безмолвно, потом стал часто прерывать Панетту, добиваясь подробностей. Я хочу понять, что произошло, пояснял он.

Поговорили они и о том, что следует делать теперь. Уведомления близким. Панихиды. Пожалуй, и Белый дом, должен принять в этом участие, сказал Обама, как бы раздумывая вслух. Близкие погибших должны знать, что мы с ними.

Пожалуйста, Леон, держите меня в курсе, сказал президент в конце разговора. Если я чем-то смогу быть полезен…


В Лэнгли тем временем Бэш упрашивал Хейдена остаться; тот согласился. Понемногу стали всплывать имена погибших, и одно из них поразило Хейдена в самое сердце.

Элизабет Хэнсон.

Перед ним как живое встало ее юное лицо, которое он запомнил с тех пор, когда она на встречах высшего руководства докладывала о том, что новенького в «Аль-Каиде». Да и голос ее так и звучит в ушах — стоит вспомнить ночные звонки из Центра антитеррора, когда ведомство крепко садилось на хвост очередному полевому командиру в Пакистане. Умная была девушка, уверенная в себе, привлекательная — ходячий рекламный плакат «идите к нам служить». Она излучала такой энтузиазм и такую компетентность, что Хейден просто гордился ею, когда служил директором.

Хейден долго сидел в кабинете директора с Бэшем и Сули-ком — говорили о событиях, говорили о людях, пытались понять, что пошло не так. В конце концов, он с ними распрощался и вышел. Миновал пост охраны, прошел по вестибюлю с его знаменитой пятиметровой печатью ЦРУ, выложенной гранитом по мраморному полу. Прошел мимо мемориала павшим сотрудникам, где десятки гранитных звезд увековечивают память о погибших разведчиках, в том числе тех, чьи имена навсегда останутся засекреченными.

На улице было морозно и пасмурно. Хейден поспешил к своей машине и несколько минут сидел, не трогаясь с парковки. Думал о Хэнсон и остальных, и о тех семьях, где в этот час еще не знают, что им предстоит.

Один в машине, на лютом морозе, Майкл Хейден сидел и плакал.


Даже прежде, чем стал известен масштаб потерь, в высших сферах ЦРУ родился план ответных действий ведомства на ближайшие дни. Первой срочной мерой должна была стать полная изоляция Хоста с закрытием самой базы и прекращением всякой связи с внешним миром. До того как связь оборвали, в Соединенные Штаты пробились всего несколько звонков по мобильному. Один из них был от офицера-спецназовца, который видел последствия взрыва и позвонил, чтобы сообщить эту новость приятелю, сотруднику ЦРУ.

«Базу вашу только что грохнули», — сказал он.

ЦРУ наложило запрет на всякую информацию, пытаясь оградить подробности террористической вылазки от публичного освещения, до тех пор пока картина произошедшего не станет ясна руководству и не начнется уведомление родственников погибших и раненых. Уже через несколько часов интернет гудел от слухов о каком-то большом взрыве на секретной базе ЦРУ, но официальным ответом из Лэнгли было молчание. В штаб-квартире и на опорном пункте ведомства в Аммане перед сотрудниками поставили единственную невеселую задачу: установить, где находятся жены и родители, чтобы можно было им сообщить лично.

30 декабря в ЦРУ не нашлось никого, кто оказался бы в разумной близости к Тоскане, поэтому сотрудникам пункта в Аммане пришлось позвонить Рейчел Лабонте по телефону. Начальник опорного пункта знал: домашние Лабонте в Италии ждут, что Даррен к ним вот-вот присоединится. Но на самом деле его жена уже почувствовала, что в Афганистане случилось нечто ужасное. Под вечер ей начали приходить срочные текстовые сообщения от Фиды, жены Али бен Зеида. Иорданка смотрела телевизор, там передали что-то о каком-то теракте в Афганистане, и она забеспокоилась. В условленное время Али не позвонил, а теперь она никак не может до него дозвониться. Есть ли у Рейчел связь с Дарреном?

Рейчел Лабонте сперва подумала, что это просто неполадки с телефонной связью, но, чтобы обеим успокоиться, набрала номер дежурного по пункту ЦРУ в Аммане. Голос на том конце звучал немного нервно, но ответ в целом был успокоительным. Из Хоста никаких новостей нет, ни плохих, ни хороших, сказали Рейчел.

Через несколько часов, уложив спать дочь Раину, она уже явно почувствовала, как страх раздирает ее тысячей острых когтей. И вдруг стук в дверь. Это оказалась хозяйка, пришедшая сообщить, что кто-то из правительства Соединенных Штатов пытается к ним пробиться. Зазвонил телефон. Это был начальник опорного пункта в Аммане.

— Вы там как, сидите? А ваш свекор с вами? — спрашивал он.

— Говорите, что у вас? Хочу услышать это сама, — потребовала Рейчел.

— Не знаю даже, как вам сказать… — начал тот. — Даррен убит террористом-смертником.

Все еще прижимая к уху телефон, Рейчел упала на колени. Над ней засуетились родители Даррена, задавали какие-то вопросы… Что? Что случилось?

— Даррен все делал правильно, — говорил в это время начальник пункта. — Он погиб как герой. — Затем: — Рейчел, вы еще слушаете?

Рейчел словно погрузилась в туман, такой густой, что казалось, будто происходящее к ней не относится.

— Скажите это Дэйву сами, — тихо проговорила она, передавая телефон свекру, Дэвиду Лабонте. И будто издалека наблюдала за тем, как тот кричит в трубку голосом, срывающимся от ярости и боли.

— Что это значит? — кричал он. — Что вы несете?

Рейчел подняла глаза на свекровь Камиллу, растерянную и испуганную, уже готовую к худшему, но ничего еще не понимающую, и взяла ее за руку, чтобы как можно мягче сказать, что сын ее домой больше не вернется.

В тот же самый час служащие ЦРУ небольшими группками уже садились в самолеты и автомобили, направляясь в маленькие городки Виргинии, Пенсильвании и Иллинойса. Две близкие подруги Элизабет Хэнсон, пробившись сквозь снежную круговерть, уже стучали в дверь дома ее матери в пригороде Чикаго. Кто-то из сослуживцев сидел рядом с Джанет Браун, мужу которой, Гарольду, оставалось каких-нибудь несколько недель до завершения командировки в Хост; кто-то — с Молли Робертсон, беременной на седьмом месяце девочкой, которую они со Скоттом Робертсоном уже решили назвать Пайпер. Четвертая такая группка отправилась разыскивать мужа и детей Дженнифер Мэтьюс на лыжном курорте. Гэри Андерсон вместе с родителями жены, Биллом и Лоис Мэтьюс, нашелся в отеле в Херши, Пенсильвания, где и узнал подробности того, как умерла его жена.

Частное охранное предприятие «Зи-Сервисиз эл-эл-си», более известное как «Блэкуотер», послало своих представителей и в Виргиния-Бич, и в Дюпон, штат Вашингтон, чтобы они встретились с женами охранников Дэна Парези и Джереми Уайза. Дану Уайз посланцы застали в момент, когда она усаживала сына Итана в семейный пикап, собираясь быстренько куда-то съездить. Отослав шестилетнего карапуза в его комнату, она усадила незваных гостей в гостиной. Прежде чем они покинули ее дом, она заставила себя сказать о случившемся сыну.

Итана она родила в предыдущем браке, но Джереми усыновил его и полюбил как родного. Однажды, вернувшись домой после долгого пребывания на войне в Ираке, он решил удивить Итана, неожиданно встретив его из школы. То был самый счастливый день в жизни мальчика.

Теперь, значит, больше не будет таких возвращений. Сама едва сдерживая слезы, Дана Уайз села на кроватку сына, крепко его обняла, и так они довольно долго сидели среди его игрушечных машинок и плюшевых зверей. В конце концов, она справилась с нервами.

— Папочки больше нет, — тихо сказала она.

В тот вечер, когда самолет, на котором Минди Лу Парези с дочерью Сантиной возвращалась после рождественского визита к родителям, приземлился в Сиэтле, они успели получить от Дэна имейл и были совершенно спокойны. Их путешествие не было простым, пришлось стоять в очередях, рейс без конца задерживали, все это их вконец вымотало, так что, едва войдя в дом, они побросали чемоданы и сумки и пошли спать. А в два часа ночи 31 декабря Минди Лу разбудил стук в дверь. Выглянув в окно спальни, она увидела внизу, на крыльце, троих мужчин, одним из которых был полицейский.

— Что-то случилось с Дэном? — крикнула она в окно.

— Да, мэм, случилось.

Впустив мужчин в дом, она выслушала их, но долго не верила в то, что ей говорят. Да не может этого быть, мне ведь только что — вот, прямо нынче вечером — пришел от него имейл, твердила она.

Посланцы «Блэкуотера» перепугались, один из них позвонил в компанию — проверить.

Ответ был однозначен. Дэн Парези погиб.

Пройдет еще почти два дня, прежде чем Минди Лу Парези позволит себе заплакать. В то утро она часами металась по квартире, то складывала какие-то простыни, то принималась звонить по телефону. Потом собралась и полетела в Довер, штат Делавэр, чтобы встретить самолет, на котором привезут тела погибших в Афганистане. Из шкафа достала военную форму мужа, ботинки и взяла с собой, упаковав в отдельную сумку. Наверняка Дэн хотел бы, чтобы его похоронили в форме.

В первый день нового года она ехала в аэропорт, по дороге — и в автомобиле, и потом в аэропорту — изо всех сил прижимая к себе сумку с формой Дэна. На посту охраны один из служителей попросил у нее эту сумку, чтобы пропустить через металлоискатель. Сперва она никак не могла заставить себя с ней расстаться. А выпустив в конце концов из рук, неудержимо разрыдалась.


Весть о взрыве достигла Иордании поздним вечером. Сперва о нем узнали в разведслужбе, Мухабарате, а потом и во дворце. Официальный представитель королевского двора позвонил братьям Али бен Зеида и его жене и попросил всех собраться в принадлежащем этой ветви клана доме в Аммане.

Когда все были на месте, к дому подъехала делегация высших правительственных чиновников. В нее входил брат короля принц Али бен аль-Хуссейн, премьер-министр, глава Мухабарата и командующий вооруженными силами Иордании. В 9.30 вечера мрачная процессия приблизилась к двери дома.

Дверь отворилась; несколько минут никто — ни из сановных гостей, ни из членов семьи — не произносил ни слова.

— Все уже знают, — сказал брат Али бен Зеида Хасан.

Халиль аль-Балави, отец бомбиста-смертника, подобного визита не удостоился. Но новогодним утром телефоны зазвонили и в родном доме Балави, и в доме родителей Дефне Балави в Стамбуле. В обоих случаях звонивший говорил по-арабски и не назвал своего имени.

Халилю аль-Балави гон звонившего показался скорее даже радостным. Хумам совершил восхождение к мученичеству, убив при этом в Афганистане семерых сотрудников ЦРУ, сказал он.

— Не надо печалиться, — продолжал тот человек. — По воле Аллаха он теперь в самом средоточии рая.

В момент разговора Халиля аль-Балави окружали домашние, но он никак не мог заставить себя даже единым словом намекнуть им на смысл сообщения (а может, и сам не мог поверить); рассказал лишь много часов спустя, когда по всей округе уже разнесся слух о том, что это Хумам, тот самый врач, что жил с ними по соседству, устроил взрыв, о котором, как о великом событии, твердит теперь арабский новостной канал «Аль-Джазира». Наперебой стали звонить родственники и друзья дома — одни с соболезнованиями, другие же выражали нечто схожее с поздравлениями.

Халиль аль-Балави по большей части молчал, и настал момент, когда он, извинившись, удалился в спальню, где достал свой дневник, чтобы попробовать привести в порядок мысли, роящиеся в мозгу.

«В начале 2009 года его арестовали и три дня продержали в Мухабарате, — записал старик. — Потом выпустили. Как отец, свидетельствую, что с того дня он разительным образом переменился.

Вот из-за чего, — написал он, — я потерял сына».

17. Решимость

Виргиния, Лэнгли — январь 2010


Шейх Саид аль-Масри сразил исполина и бурно радовался.

В одном из своих редких публичных заявлений человек № 3 в «Аль-Каиде» провозгласил этот взрыв «удачно завершившейся эпопеей». А своего агента, убийцу Хумама аль-Балави, возводя в статус звезды, называл «знаменитым писателем и проповедником, <…> прилетевшим к нам из далеких мест моджахедом», которому удалось проникнуть на базу ЦРУ, смертельного врага группировки.

В своем послании, опубликованном на джихадистских сайтах вскоре после самоподрыва смертника, аль-Масри едва ли не в открытую брал на себя ответственность, но прямо этого не говорил, потому что иначе (как отлично понимал старый вояка) только подверг бы себя лишнему риску. Он лишь намекал, что знаком с самыми сокровенными деталями заговора, называя его «образцом терпения, грамотного планирования и мудрого руководства».

«Он привел в действие свое прекрасное, удивительное и великолепно спроектированное взрывное устройство, которое оставалось невидимым для глаз неверующих», говорил аль-Масри. Затем, обращаясь прямо к мертвому бомбисту, он официально объявил, что освобождает Балави от всех сомнений, которые таил на его счет, ибо получил ответ на те вопросы, которые вплоть до самого конца не давали ему покоя.

«По милости Господа, ты победил, о, верующий вместе с Господом Каабы, о, Абу Лейла, Аллах велик! — сказал он. — Ты был правдив и доказал это».

Но реакция аль-Масри была даже сдержанной по сравнению с ликованием главаря талибов Хакимуллы Мехсуда. Лидер когда-то приютившей Балави группировки потрудился заснять иорданца на видео перед его гибелью, так что теперь обладал доказательством своей причастности к столь успешной операции. И доказательство это ему пригодилось: в первые же дни после случившегося конкурирующие с его группировкой банды талибов стали делать попытки присвоить успех себе. Одна такая группа, например, утверждала, что взрыв устроил недовольный американцами афганский солдат.

Хакимулла пришел в такую ярость, что принялся рассылать западным журналистам имейлы, подписываясь настоящим именем.

«Мы заявляем, что ответственность за эту атаку лежит на подразделении ЦРУ в Афганистане», — писал в своих посланиях Хакимулла Мехсуд. Взрыв был «мщением за убийство Байтуллы Мехсуда, а также убийство Абдуллы из ‘Аль-Каиды’» — это он явно имел в виду Абдуллу Саида аль-Либи.

Еще тридцатилетний предводитель талибов намекал на прекрасную новую фазу, в которую будто бы вступает племя мехсудов. Вылазка бомбиста-смертника, став самой крупной операцией его группы, проведенной вне района базирования, весьма способствовала усилению влияния лично Хаки-муллы Мехсуда. Прежде он был местным джихадистом с весьма ограниченными запросами, но это прежде. Вслед за своим погибшим двоюродным братом он принялся хвастать планами атак на страны Запада, в первую очередь на «Америку, это преступное государство», на которое он возлагал вину за гибель Байтуллы.

«— Наши фидаины уже проникли в Америку, страну, сеющую террор, — нагло врал Хакимулла Мехсуд в одном из видеообращений. — Мы нанесем чрезвычайно болезненные удары по самому логову фанатиков».

Впрочем, с подобной риторикой его опередил Балави. Своим актом самопожертвования, сказал он в одном из видеоклипов, снятых за несколько часов до смерти, «я открываю череду операций возмездия против американцев с их беспилотными дронами, причем такие операции будут проводиться далеко за пределами Пакистана».

Иными словами, бойтесь: Хост — это только начало. 4 января в 8.30 старшие менеджеры ЦРУ пришли в директорский кабинет на понедельничное собрание — самое торжественное чуть ли не за все последнее десятилетие. По просьбе Леона Панетты начали с минуты молчания. Высшие начальники Центра антитеррора склонили головы, кто-то молился, другие плакали.

Обычно словоохотливый Панетта выглядел подавленным, от недосыпания под глазами набрякли мешки. Вскоре после собрания ему предстояло отбыть из Лэнгли на базу военно-воздушных сил в Делавэре, невдалеке от Довера, — встречать военно-транспортный самолет, везущий домой тела погибших. И там, в жестокий мороз, выстоять на аэродромном бетоне, пока из самолета один за другим вынесут накрытые флагами гробы. А потом выдержать общение с родственниками погибших в пустом ангаре, где будет краткое поминовение — первое в череде множества такого рода мероприятий, запланированных на следующие несколько дней.

Панетта не знал, на какой точно день намечена встреча с Балави, но был знаком с общим планом развертывания операции и с нетерпением ожидал ее результатов. И теперь на его плечах лежал груз знания имен и лиц каждого из погибших и раненых. Он живопомнил, как встречался с несколькими из них во время инспекционных поездок на базы, где почти всегда созывали общее собрание, на котором рядовые оперативники и аналитики могли задавать вопросы директору ЦРУ. На этих собраниях он испытывал гордость, что руководит такими умными, талантливыми мужчинами и женщинами. Теперь, в частных беседах с близкими друзьями, он признавался, как жестоко мучит его то, что вероломство Балави не удалось распознать вовремя. Панетта перечитал бумаги, содержавшиеся в досье информатора, изучил фотографии красного «субару» с выбитыми взрывом окнами и десятками пробоин от шрапнели. Пытаясь распространять вокруг себя ауру спокойствия, внутренне он был глубоко потрясен. Как же могли они позволить террористу так запросто к ним проскользнуть? — спрашивал он себя вновь и вновь. «Леон чувствовал себя в ответе, — сказал один из менеджеров, друг Панетты, встречавшийся с ним в те первые дни после катастрофы. — Да, собственно, мы все так чувствовали — все, кто знал о намеченной на тот день встрече».

Но когда Панетта, наконец, предстал перед руководителями отделов и подразделений ЦРУ на их утреннем собрании, его голос был тверд. После минуты молчания он предупредил, что всем предстоит необычайно крепко потрудиться. В должное время будет проведено всеобъемлющее расследование, сказал он, но сейчас ЦРУ должно направить всю свою энергию на Территорию племен в Северо-Западном Пакистане. Гибель семи сотрудников в один день это исторический рекорд — такого уже двадцать пять лет не случалось, — но ведомство не может позволить врагу даже малейшей передышки. То есть должно быть как раз наоборот, сказал он.

— На войне неминуемо приходится рисковать, но мы ведь семья — мы должны быть единой семьей! — сказал Панетта. — Теперь мы должны еще больше сплотиться, и не только чтобы пережить боль утраты, но сплотиться также и для того, чтобы непременно, обязательно выполнить свое предназначение.

Панетта продолжал говорить, ветераны Управления сидели тихо.

— В прошлом году мы здорово задали им перца, и они теперь пытаются нанести ответный удар, — сказал он. — Но мы должны сохранять за собой инициативу.

И, разумеется, новая инициатива была уже «на подходе».

В канун Нового года, всего через несколько часов после взрыва, принадлежащий ЦРУ одинокий «предатор» нанес первый карающий удар: он уничтожил служивший талибам убежищем дом около города Мир-Али в Северном Вазиристане. Среди четверых погибших был известный в «Талибане» командир по имени Хаджи Омар Хан, близкий союзник клана Мехсудов и ветеран гражданской войны с Советами.

Менее чем через двадцать четыре часа последовал второй удар, уничтоживший в нескольких милях от Мир-Али троих боевиков-талибов вместе с их машиной. Третьим ударом там же, поблизости, 3 января были убиты еще двое боевиков «Талибана».

Но это ЦРУ еще только разминало мышцы.

6 января, через два дня после речи, которую Панетта произнес перед руководством Управления, роботопланы слетелись к тренировочному лагерю в Датта-Хель и кружили там недалеко от дома, где смастерили начиненный взрывчаткой жилет Хумама аль-Балави. Первая волна ракет поразила сложенную из саманных блоков крепость, служившую штабом лагеря. Затем, когда повстанцы засуетились среди развалин в поисках тел, раздался следующий залп. Когда пыль осела, там остались лежать минимум одиннадцать мертвых тел, в том числе двое арабов, в которых пакистанские власти опознали эмиссаров «Аль-Каиды».

8 января последовала еще одна атака (пятая за девять дней); она закончилась уничтожением пятерых талибов, прятавшихся в доме-убежище. На следующий день удар по тренировочному лагерю в деревне подле Мираншаха унес жизни еще четверых. Среди погибших оказался деятель «Аль-Каиды» иорданского происхождения, служивший телохранителем Шейха Саида аль-Масри. Если аль-Масри там и присутствовал, ему удалось ускользнуть.

Так продолжалось и дальше. До 19 января, то есть меньше чем за три недели после взрыва на базе, ЦРУ нанесло одиннадцать отдельных ракетно-бомбовых ударов по узкой полосе между Северным и Южным Вазиристаном; при этом погибло минимум шестьдесят два человека. Дроны как озверели: еще никогда с тех пор, как в 2004 году эскадрильи «предаторов» появились в небе над Пакистаном, они не вели себя так дерзко.

Этот шквал огня был санкционирован на самом верху, то есть в Белом доме. Как объяснили впоследствии высшие чины администрации, еще до взрыва на базе в Хосте все связанные с «Талибаном» цели Управлению были известны и даже распределены по порядку очередности. Но лишь к началу нового года флот имевшихся в распоряжении ЦРУ дронов вырос; новые «орбиты», осенью одобренные президентом Обамой, были задействованы только теперь. И, что еще важнее, ведомству разрешили временно нарушить одно из неписаных правил практики применения беспилотников. До взрыва в Хосте ЦРУ старалось избегать массированных бомбардировок, которые могли бы спровоцировать народные протесты в Пакистане. Теперь же руководители ведомства, как и солидарный с ними президент, были уже не в настроении проявлять сдержанность.

«Взрыв в Хосте привел к тому, что политическая обходительность перестала быть сдерживающим фактором, — сказал один из чиновников администрации Обамы, отвечающих за национальную безопасность, когда обсуждалось, чем США должны ответить на этот взрыв. — Теперь мы сбросили оковы».

Удар, вызвавший наибольшее удовлетворение в Лэнгли, был нанесен 14 января в районе Шактои — это довольно малонаселенная местность между двумя Вазиристанами. Дрон ЦРУ нарезал медленные круги над бывшей медресе, религиозной школой, в которой с некоторых пор устроили себе базу талибы. Осведомители доложили о присутствии в их лагере долговязого, с клочковатой, всегда нечесаной бородой, командира — на их взгляд, довольно высокого ранга. Телефонный перехват подтвердил, что это Хакимулла Мехсуд.

Перед самым рассветом два сильнейших взрыва сровняли и школу, и примыкавшее к ней здание с землей. В числе десяти заснятых дронами тел оказались несколько боевиков-узбеков, о которых было известно, что они служили в личной охране главаря талибов.

Пакистанские средства массовой информации поспешили тут же вбросить новость: Хакимулла Мехсуд, тот самый, кто помог Балави подготовить и осуществить самоубийственную миссию, во время бомбежки находился в усадьбе; скорее всего, он погребен под обломками. Один англоязычный новостной сайт разместил на своей главной странице огромный заголовок: НЕУЖЕЛИ ХАКИМУЛЛА ПОГИБ?


Панетта целыми днями висел на своем безопасном телефоне, отдавая приказы и принимая доклады экипажей «преда-торов», тогда как для широкой публики его роль сводилась лишь к тому, чтобы организовать и достойно провести долгие скорбные мероприятия. Вместе со своим заместителем Стивом Кэппсом он посетил больше двадцати похоронных и мемориальных церемоний, начавшихся в Довере и закончившихся четыре с лишним месяца спустя последними похоронами на Арлингтонском национальном кладбище. Он даже съездил в Иорданию, чтобы подбодрить руководителей Мухабарата, и встретился с товарищами Даррена Лабонте по работе на опорном пункте ЦРУ в Аммане, пообещав, что лично проследит, чтобы о его вдове и ребенке позаботились.

Уже в Довере человеческое измерение этой трагедии проявилось во всей полноте. На базу ВВС в Делавэре Панетта прилетел с генералом Джеймсом И. «Конем» Картрайтом, генералом морской пехоты и на тот момент вице-председателем Объединенного комитета начальников штабов. Вместе они встретили гробы; предполагалось, что затем он побеседует с родственниками погибших в специально подготовленных комнатах. Но родителей, детей, жен и мужей оказалось так много, что пришлось разместить всех в более обширном зале в капелле на базе. Когда Панетта прибыл, зал был полон скорбящими. Взрослые стояли группами около стен, дети играли или сидели у родителей на коленях.

«То, как много было людей, меня просто сразило», — вспоминал потом один из помощников Панетты.

Протискиваясь сквозь толпу, Панетта кому-то пожимал руки, кого-то обнимал. Потом он произнес перед собравшимися краткую речь.

«Вы должны понять две вещи, — сказал он. — Мы воздадим должное вашим близким и любимым, как положено, самым достойным образом, и начнем прямо здесь, в Довере. Одновременно мы будем продолжать сражаться, потому что они именно этого хотели бы».

В Иордании тем временем другие официальные лица из ЦРУ и Госдепартамента собрались в Аммане для участия в королевских похоронах Али бен Зеида, начавшихся с того, что по красной ковровой дорожке пронесли тело капитана Мухабарата в сопровождении почетного караула из двадцати четырех элитных бойцов в традиционных красных с белым головных платках-куфиях. Похоронную процессию возглавляло подразделение волынщиков, а за гробом шел двоюродный брат бен Зеида, король Абдалла II вместе с королевой Раниёй и их старшим сыном, наследным принцем Хусейном.

В Америке скорбящие семьи собрались для проведения частных церемоний во множестве мест — их география охватывала пространство от тихоокеанского прибрежного Орегона до Рокфорда, Иллинойс, и пригородов Бостона на атлантическом побережье. Чтобы почтить память Джереми Уайза, боевые друзья «морского котика» собрались в военно-морской капелле в Виргиния-Бич, Виргиния, а в честь Гарольда Брауна-младшего двое его старших детей — двенадцатилетний Пол и одиннадцатилетняя Магдалина — сыграли дуэтом на саксофоне и кларнете перед мессой в католической церкви его родного городка Болтона, Массачусетс. Борцы с наркотиками и полицейские-мотоциклисты плакали над гробом Скотта Робертсона в Акроне, Огайо, а в это же самое время в кафедральном соборе Аннаполиса, Мэриленд, один из сослуживцев по ЦРУ Даррена Лабонте поведал собравшимся о храбрости бывшего армейского рейнджера, которого товарищи прозвали Спартанцем. Выступавший сотрудник сравнивал павшего сослуживца с Леонидом, античным воином и царем Спарты, напомнив, как тот, окруженный значительно превосходящими силами персов, в ответ на требование сложить оружие ответил: «Молон лабе!» — «Приди и возьми». Дженнифер Мэтьюс воздавали должное на двух раздельных панихидах — в стенах семейной церкви во Фредериксберге, Виргиния, и в маленькой кирпичной молельне около Гаррисберга, Пенсильвания, куда она девочкой ходила на занятия воскресной школы. Торжественная тишина воцарилась в битком набитой фредериксбергской церкви, когда со своего места поднялась старшая, двенадцатилетняя дочь Мэтьюс и звонким сопрано запела арию из «Отверженных» — мюзикла, который так любила ее мама. Пусть кто-то погибнет, но кто-то дойдет, пела она. Вставай, испытай судьбу!

Минди Лу Парези во исполнение воли покойного мужа сделала все, чтобы Дэна Парези похоронили на том самом Уилламеттском кладбище ветеранов в Портленде, около которого он мальчишкой играл в войну. Тело, облаченное в форму «зеленого берета» и ботинки парашютиста (все это Минди Лу привезла с собой на базу ВВС в Довере), она забрала и в цинковом гробу повезла через всю страну. Предполагалось, что панихиду, на которой будут присутствовать только близкие друзья и члены семьи, проведут, не открывая гроба, однако до начала вдова Дэна Парези попросила оставить ее ненадолго наедине с телом мужа. Несколько минут она тихо молилась, потом подошла к гробу и осторожно приоткрыла крышку. Лицо Дэна было окутано кисеей, руки в белых перчатках.

Минди Лу хотелось в точности представить, что пришлось испытать ее мужу, поэтому она собралась с силами и коснулась его израненного тела. Стояла и гладила его закутанное в саван лицо. Пощупала пустые места в перчатках, где должны были быть его пальцы. Провела руками по всей длине мундира, сквозь ткань ощущая торчащие, переломанные кости.

В последний раз поцеловала мужа и закрыла гроб.


5 февраля родственники павших сотрудников и сотни их коллег по ЦРУ собрались в Лэнгли, чтобы отдать последний долг погибшим. На церемонию приехали лучшие из лучших во всем вашингтонском сообществе борцов за национальную безопасность — представители Пентагона, Конгресса и Белого дома; их вез кортеж автомобилей, которому пришлось нелегко: на столицу налетела сильнейшая снежная буря. В отделанном мрамором вестибюле здания ЦРУ родителей, детей, жен и мужей усадили на складные стулья перед помостом, на котором играл струнный ансамбль. На помосте лицом к собравшимся стоял президент Барак Обама и, бок о бок с ним, Панетта и Кэппс.

Президент заговорил первым; один из пассажей его речи был обращен к детям, сидящим в первых рядах.

«Я знаю, все это вам тяжело, но, пожалуйста, помните одно: вашим мамам или папам не всегда легко было покидать дом, — говорил Обама, — но они поехали в чужие края защищать нашу страну. И отдали свою жизнь, чтобы защитить ваши.

Их служба была секретной, но сегодня каждому американцу известно, в чем состояла их миссия, — продолжал он. — Потому что их послужной список виден всем, он вокруг нас повсюду. В нем имена тех экстремистов, которые больше не представляют угрозы нашей стране, потому что эти экстремисты уничтожены. В нем те атаки террористов, которые не произошли, потому что были предотвращены».

Панетта в своей речи обращался главным образом к родственникам убитых сотрудников ЦРУ.

«Мы на фронте, — сказал он. — И будем продолжать биться с врагом».

В Управление уже начали поступать секретные телеграммы с отчетами об успехах в Северном Пакистане, но за последние дни штормовые тучи вновь сгустились: угрожающе зашевелились ячейки «Аль-Каиды» от Восточной Африки до Аравийского полуострова, новые угрозы зазвучали из уст их главарей. Ведомство получило подтверждение, что Хакимулла Мехсуд чудом спасся от покушения на его жизнь и вновь яростно угрожает изыскать способы убивать американцев. Проявился в виде новой аудиозаписи и Усама бен Ладен: он превозносил до небес предпринятую в Рождество попытку взорвать направлявшийся в Детройт пассажирский авиалайнер, обещая, что американцы «не смогут и мечтать о мире и спокойствии». Шейх Саид аль-Масри, лишившийся одного из своих телохранителей, по-прежнему жил где-то в горах Пакистана, слушал над собой стрекотанье «предаторов» и продумывал следующий ход. Война была далеко не окончена.

«Наша решимость непреклонна, — продолжал Панетта, — наша энергия неистощима».

После произнесения речей один из сотрудников ЦРУ запел печальную балладу, и народ мало-помалу начал покидать здание штаб-квартиры. Сгущались сумерки, крупными хлопьями валил снег.

18. День поминовения[55]

Виргиния, Арлингтон — 21 мая 2010


Прошло почти пять месяцев, пока, наконец, Элизабет Хэнсон не была похоронена должным образом. Пришлось преодолеть массу препятствий, в том числе и поначалу сопротивление Пентагона: как это гражданских служащих ЦРУ вдруг будут хоронить на самом престижном в стране военном кладбище. Леон Панетта, привыкший, когда ему надо, этаким бульдозером сметать бюрократические препоны, позвонил старому приятелю Роберту Гейтсу, бывшему директору ЦРУ, при Буше-младшем ставшему министром обороны и оставленному на этом посту Обамой. С его помощью все устроилось: гражданская служащая Хэнсон в соответствии с желанием родственников удостоится чести лежать на Арлингтонском кладбище. Датой погребения (завершающего череду «хостовских» похорон) выбрали 21 мая; как всегда на церемонии будет присутствовать Панетта.

Но когда этот день настал, руководству ведомства было не до церемоний. В то самое утро директор ЦРУ едва успел вернуться домой после срочных двухдневных консультаций с правительственными чиновниками Пакистана в Исламабаде. Вместе с Джеймсом Л. Джонсом, советником по национальной безопасности, Панетта ездил в Исламабад за дополнительной информацией о молодом американце пакистанского происхождения, обвиняемом в том, что 1 мая он пытался взорвать начиненный взрывчаткой автомобиль прямо на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Подозреваемый, безработный финансовый аналитик Файзал Шахзад[56], сообщил полиции, что обучение взрывному делу он проходил в 2009 году во время посещения афгано-пакистанского пограничья. Чуть погодя всплыло видео, на котором Шахзад обнимает своего пакистанского покровителя Хакимуллу Мехсуда.

Попытка взорвать спрятанную в машине бомбу, к счастью, провалилась, но начальство разведслужбы США было шокировано тем, насколько густо весь этот замысел захватан пальчиками Мехсуда. Каким-нибудь годом раньше Хакимулла Мехсуд был никому неведомым «быком» на подхвате у полуграмотного родоплеменного гангстера, живущего в дальнем горном захолустье Северо-Западного Пакистана. Теперь, выдвинувшись благодаря тому, что его двоюродный брат погиб в результате ракетного обстрела ЦРУ, и став одним из главарей «Талибана», Хакимулла Мехсуд ухитрился поставить под удар жизни американцев в самом сердце крупнейшего города их страны. Не это ли имел в виду Мехсуд, когда предупреждал, что его моджахеды «уже проникли в Америку, страну, сеющую террор». Интересно, сколько еще таких бомбистов сюда направлено… или, может быть, они уже здесь?

Но когда Панетта садился в свой лимузин, чтобы ехать на похороны Хэнсон, его голова была занята кое-чем покрупнее даже таких событий. Все утро ему звонили помощники, сообщая подробности того, что может стать открытием исключительной важности. Оказывается, в очередной раз вытащив закинутый в поисках террористов бредень, в нем нашли нечто неожиданное. Картина того, что сейчас обнаружилось на пакистанской Территории племен, пока не совсем прояснилась, но аналитики ведомства полагают, что обнаружен деятель «Аль-Каиды», которого они так долго искали.

Речь шла о Шейхе Саиде аль-Масри, человеке № 3 среди террористов и том самом командире, который курировал атаку Хумама аль-Балави на ЦРУ в Хосте.

Не успев прийти в себя после занявшего всю ночь полета, Панетта мгновенно ожил. Забросал вопросами начальника Центра антитеррора.

Что мы знаем? Как мы его нашли? Насколько вы в этом уверены?

Ответ из Лэнгли: Недостаточно уверены. Пока.

Сидя в машине, Панетта думал о том, что из всего этого можно извлечь. Шейх Саид аль-Масри — если, конечно, это и вправду он — станет одним из важнейших главарей террористов, когда-либо попадавших на перекрестие прицела ЦРУ. На данный момент это наиболее выдающийся командующий «Аль-Каиды» после разве что Усамы бен Ладена и Аймана аз-Завахири. А если смотреть с практической точки зрения, то он даже более влиятелен.

Когда огромный черный катафалк с гробом Хэнсон въехал на территорию Арлингтонского национального кладбища, роботопланы ЦРУ в ожидании приказа бороздили небо над домом в окрестностях Мираншаха. Надо же, какой удивительный финал у этой поистине ужасной главы в истории ведомства, подумал Панетта.

Но действительно ли это тот самый шейх?

Панетта позвонил в Белый дом, чтобы сообщить новейшую информацию Раму Эмануэлю, главе президентской администрации.

— …но пока добро не даем, — сказал он в конце разговора.


Прежде чем в Хосте успела рассеяться пыль, начали опрашивать свидетелей. Как такое могло случиться?

Уже через несколько часов после взрыва выжившие сотрудники излагали известные им факты, да и в подразделении прикомандированного к базе спецназа по свежим следам подготовили свой отдельный рапорт. Двойной агент ЦРУ (то есть на самом деле тройной) умудрился проникнуть внутрь безопасной базы ведомства и пронес туда привязанное к телу необычайно мощное взрывное устройство. Сумел подобраться на расстояние пары десятков метров к группе из шестнадцати сотрудников разведки и только тогда привел устройство в действие. Немедленное вмешательство опытных полевых медиков и хирургов многим спасло жизнь, но десять человек погибли, в том числе бомбист и прошедший обучение в ЦРУ водитель-афганец.

Формулирование более сложных вопросов заняло и времени побольше. Старшие сотрудники Панетты сосредоточились на ключевых решениях и начали распутывать ситуацию шаг за шагом от конца к началу, от Хоста до Кабула и Аммана и, со всей неизбежностью, до Лэнгли. Тем, что Панетта узнавал, он сразу же делился с советниками Белого дома, в том числе с главой администрации Рамом Эмануэлем и советником по национальной безопасности Джеймсом Л. Джонсом. И он, и Стив Кэппс разобрали по косточкам совещания за закрытыми дверями, проводившиеся в комитетах по разведке Сената и Конгресса. Законодатели были настроены сочувственно, да еще их отвлекала катастрофа, чуть было не случившаяся в небе над Детройтом на Рождество, так что парламентских запросов по всей форме можно было не опасаться.

С благословения Белого дома Панетта решил предпринять два собственных расследования. Одним занялась специальная комиссия из ветеранов ЦРУ — сотрудников, имеющих большой опыт в вопросах антитеррора и контрразведки. Второе, не зависимое от первого, проводили два старых вашингтонских аса, известные и уважаемые в разведсообществе люди — бывший посол при ООН Томас Пикеринг и Чарльз И. Аллен, бывший менеджер ЦРУ, который когда-то служил представителем разведки в Департаменте внутренней безопасности страны — на эту должность его назначил Буш-младший во время своего второго срока. Эти две комиссии должны были изучить тысячи секретных телеграмм, докладных записок и сообщений по электронной почте, опросить выживших сотрудников ЦРУ, а также их начальников и сослуживцев из Хоста, Кабула, Исламабада, Аммана и Лэнгли.

Прошел почти год, прежде чем комиссии завершили отчеты. В течение этого срока, основываясь на скудных опубликованных данных, свои суждения высказало множество бывших разведчиков и экспертов по терроризму. Колонки комментаторов, новостные статьи и блоги привлекали особое внимание общественности к двум ощутимым промахам, которые будто бы и привели к катастрофе в Хосте; в то же время указывалось и на более глубокие изъяны главной разведывательной службы страны. Несколько отставных старших сотрудников ведомства возлагали вину на начальницу базы в Хосте Дженнифер Мэтьюс и, в более широком плане, на менеджеров ЦРУ в Лэнгли, которые одобрили ее назначение на этот фронтовой пост, несмотря на отсутствие у нее опыта службы в зоне военных действий. Другие наблюдатели с этим не соглашались, говоря, что истоком фатально ошибочных решений, принятых в Хосте, послужила все прочнее укореняющаяся в ведомстве боязнь риска. Даже в Ираке и Афганистане, уверяли эти критики, многие сотрудники ЦРУ живут за стенами безопасных крепостей, где пострадать никак невозможно; всю грязную работу по поиску и уничтожению террористических угроз они целиком переваливают на технику и иностранных коллаборантов. Вступив на этот путь, они, естественно, постепенно забывают азбуку работы с агентурой, вплоть до полной утраты проверенных временем навыков оценки и курирования информаторов и двойных агентов.

Не обходили критики и бытующее в ЦРУ пренебрежение законом. Но что именно пошло не так в Хосте тем предновогодним вечером, до конца понять им не удавалось.

Ведомственное расследование событий в Хосте действительно выявило множество нарушений. Комиссия пришла к выводу, что Дженнифер Мэтьюс и ее подчиненные в Хосте (при поддержке чиновников, сидящих в Кабуле и Лэнгли) во время встречи с Балави пренебрегли стандартными процедурами безопасности, вероятно, ослепленные стремлением заручиться благорасположением агента. Предупреждений, которые могли бы насторожить ЦРУ и помочь заподозрить Балави в обмане, наверх не передавали. Отчасти, видимо, потому — решили члены комиссии, — что к источникам подобной информации не было полного доверия. Отдельные озарения не доходили до руководства, поскольку их высказывали в частных имейлах и эсэмэсках, которые не попадали в ведомственный резервуар данных, касающихся Хумама аль-Балави. А при встречах на высшем уровне в Вашингтоне ведомство, хоть и не располагало всем объемом реальных фактов, демонстрировало завышенные ожидания.

Комиссия обнаружила: как Мэтьюс, так и старшие менеджеры в Лэнгли, поверили, что Балави — иорданский агент, на которого можно полагаться. А предостережения, поступавшие от тех, кто знал его лучше других, то есть от Али бен Зеида и Даррена Лабонте, конечно, терялись в свете «неопровержимых» и «очевидных» доказательств, которые сотрудники видели собственными глазами, а именно слов и картинок, которые Балави передавал по электронной почте из укрывища «Аль-Каиды».

«Все, что они видели и читали, плюс страстное желание добраться до верховных лидеров ‘Аль-Каиды’, привело к тому, что их главной заботой стало доброе здоровье и безопасность человека, полного решимости стать бомбистом-смертником», — сказал Томас Пикеринг, соруководитель группы, проводившей независимое расследование.

Следственная комиссия ведомства порекомендовала провести существенные реформы, и Панетта их незамедлительно начал внедрять, причем сразу несколько. Были повышены стандарты подготовки и требования к опытности менеджеров, работающих за рубежом, несмотря на выводы следствия о том, что неопытность не была решающим фактором, приведшим к трагедии в Хосте. ЦРУ также ужесточило меры безопасности на зарубежных базах и разработало систему «красных команд», которым предписывалось испытывать средства обороны ведомства, как это делал бы противник; были введены также внутренние проверки для защиты от двойных агентов и шпионов.

Комиссия посчитала, что возлагать вину за несчастье на какого-то одного человека или одно нарушение было бы неправильно. Но отметила, что, так же как это бывало и до атаки террористов 11 сентября, менеджеры на каждом уровне были глухи к предупреждениям и не желали замечать недоработок, которые задним числом кажутся очевидными.

После 11 сентября на вопрос, почему такое множество министерств и правительственных ведомств не сумели сорвать заговор «Аль-Каиды», двухпартийная комиссия пыталась ответить на страницах единого отчета. «Комиссия 9/11» перечислила десятки тактических просчетов ЦРУ, ФБР и других спецслужб, но гораздо большим всеобщим промахом, по ее мнению, была неспособность помыслить о немыслимом.

«Важнейшим нашим недостатком был недостаток воображения», — написано в отчете комиссии 2004 года.

Как минимум одна из корневых причин успеха атаки смертника в Хосте и террористов, ответственных за трагедию 11 сентября (события эти, конечно же, несопоставимы по масштабу), была общая. До 30 декабря 2009 года никто в ЦРУ и помыслить не мог, что осведомитель решится выйти на встречу с кураторами с единственной целью убить и их, и себя. За первые шестьдесят два года существования ЦРУ многочисленные двойные агенты, осведомители и шпионы чего только не вытворяли: поставляли ложную информацию, предавали, мошенничали, крали деньги, пытались «соскочить». Но никто еще себя не взрывал.

Использовав хорошо сфабрикованные свидетельства, Балави встал на путь, который неизбежно должен был закончиться кровью. Были бы в ЦРУ предусмотрительнее, жертв могло быть меньше, но даже самый мудрый, прозорливый и неукоснительно соблюдающий правила менеджер не мог бы удержать две необычайно мощные силы от столкновения в Хосте в промозглых сумерках 30 декабря 2009 года.

Одной был интеллект Хумама аль-Балави, несомого течением между вздыбившимися до небес волнами, — человека, толком не знавшего, чего он хочет, и никогда не являвшегося в точности тем, кем казался.

Другой — жадное стремление уставших от войны разведчиков принять мираж за реальность.


В январе, когда хоронили Дженнифер Мэтьюс и Даррена Лабонте, мраморные надгробия на Арлингтонском кладбище стояли, укрытые толстым снежным одеялом. Теперь же кладбище сверкало многоцветием красных тюльпанов и окутанных бело-розовым пухом кустов кизила[57] на фоне изумрудно-зеленой свежей травы, залитой ярким солнцем. Более трехсот человек, в том числе множество соратников Хэнсон по ЦРУ, в молчании прошествовали между рядами надгробий, чтобы постоять рядом с ее родителями и братом у могилы. Двое, раненные в ноги взрывом в Хосте, были на костылях.

Собрались под огромным дубом, своей кроной осенявшим место, где предстояло упокоиться праху Хэнсон, уложенному в гроб красного дерева с инкрустацией в виде печати ЦРУ. Почетный караул снял с гроба и сложил флаг США, который передали матери Хэнсон.

«Она защищала флаг, теперь флаг будет вечно защищать ее», — сказал военный капеллан.

Когда отзвучали надгробные речи, начальник штаба Панетты Джереми Бэш стоял в задних рядах, нервно поглядывая на свой молчащий сотовый телефон. Ожидание близилось к концу. Подходило время принять решение, на сей раз еще более трудное, чем всегда.

Поблизости от пакистанского города Мираншах два принадлежащих ведомству дрона часами вели наблюдение за одним и тем же сложенным из саманных блоков зданием, ловя каждое движение в округе. Подозревали, что внутри засел Шейх Саид аль-Масри, но уверенности в этом, по правде говоря, не было никакой. Ранней весной цеэрушные наводчики на цель совсем было к нему подобрались, но шейх ускользнул до того, как «предаторы» легли на боевой курс. На этот раз тайный советчик указал Управлению на усадьбу из нескольких зданий в двух-трех милях к северо-западу от Мираншаха. Сотрудники Центра антитеррора вели наблюдение за объектом много дней, пытаясь выяснить, в котором именно доме находится аль-Масри и кто еще делит с ним кров.

В ЦРУ хорошо понимали, что в усадьбе полно мирных жителей: видели, как туда входили, по меньшей мере, две женщины с несколькими детьми. Риск на сей раз был огромен, но и потенциальный выигрыш велик: человек № 3 в «Аль-Каиде»! Так что сейчас или никогда.

Если это действительно он.

Похороны закончились, вестей из Пакистана все не поступало. Панетта засвидетельствовал почтение родственникам Хэнсон, и черный автомобиль директора, выехав с кладбища, направился к северу, прочь от Вашингтона в сторону Балтимора. Панетта ехал на встречу в Агентство национальной безопасности, правительственную службу электронной под-слушки, так что охотой на аль-Масри предстояло руководить оттуда.

Едва Панетта успел войти в здание АНБ, как его позвали к одному из телефонов спецсвязи. У руководства Центра антитеррора оказались свежие новости, но не только хорошие.

— Похоже, это и впрямь тот, кто нам нужен, но могут быть побочные потери, — сообщил начальник Центра, имея в виду женщин и детей, по всем признакам присутствующих в здании, за которым наблюдают дроны.

У Панетты упало сердце. Вечно с этим гадом все через пень-колоду! Позвонил в офис Эмануэля. В Белом доме тоже нервничали.

— Решайте сами, — сказали Панетте.

Директор ЦРУ минутку посидел молча, прокручивая в уме события уходящего дня. Потом вновь взялся за телефон, позвонил директору Центра антитеррора.

— Слушайте, мне надо знать, насколько вы уверены, что мишень выбрана верно, — сказал он. — Это крайне важно.

— На восемьдесят процентов, — отозвался директор Центра. — Может, даже на все девяносто, если вопрос в том, кто именно там засел.

Цифры процентов не порадовали Панетту. Но нельзя упустить хороший случай; другого такого Управлению может не представиться никогда.

— Нет, видно, мне от этого не отвертеться, — после долгого молчания проговорил он. — Даю добро.

Повесив трубку, Панетта попытался сосредоточиться на тематике встречи. А ближе к вечеру получил рапорт о запуске ракет и полном разрушении объекта. Затем последовали сообщения о телах, извлекаемых из-под обломков, и тут он с болью и сожалением узнал, что среди убитых две женщины и ребенок. Что же касается судьбы самого аль-Масри, то об этом Пакистан хранил молчание. До конца дня больше никаких сведений не поступало, утром тоже, не было их и на следующий день.

Затем, в День поминовения, сеть подслушки ведомства ухватила первый клочок разговора, в котором прозвучал намек на разительные перемены в высшем эшелоне «Аль-Каиды», Террористическая группировка потеряла одного из лидеров, о чем вскоре предполагала уведомить своих сторонников через один из излюбленных джихадистских сайтов. 21 мая в результате бомбежки убежища террористов неподалеку от Мираншаха погиб Аль-Масри, отвечавший в группировке за тактику.

Панетта тут же схватил телефон и позвонил своему другу Эмануэлю в Белый дом.

— Рам, — сказал он, — мы только что убрали Номер Три.

Местонахождение № 1 (бен Ладена) и № 2 (аз-Завахири) оставалось неизвестным.

Эпилог


1 мая 2011 года то же самое неистовое стремление отомстить за 11 сентября, которое послужило причиной ужасного просчета в Хосте, привело, наконец, к долгожданной победе. Меньше чем через год после подтверждения гибели аль-Масри закончилась и охота на бен Ладена.

Бен Ладен, как удалось выяснить ЦРУ, прятался не среди пыльных горных круч афгано-пакистанского пограничья, а в зеленом и довольно крупном пакистанском городе под названием Абботабад, который примечателен своим мягким климатом, современными торгово-развлекательными комплексами и высококачественным полем для гольфа. Там, в нескольких часах езды на автомобиле от афгано-пакистанской границы, сторонники бен Ладена выстроили для главаря «Аль-Каиды» похожий на крепость особняк, солидным расстоянием защитив его от стрекота цеэрушных беспилотников, а от соседей укрыв за четырехметровыми стенами с колючей проволокой наверху.

Там бен Ладен обосновался в 2005 году с тремя из пяти жен и как минимум двумя из восемнадцати детей. В доме не было ни телефона, ни интернета, зато при нем имелся тенистый сад для утренних прогулок; была в доме и просторная лоджия с двухметровым барьером, ограждавшим властителя дум террористов от посторонних взглядов, когда он в уединении принимал солнечные ванны. Из окна его спальни, располагавшейся на третьем этаже, открывался вид на капустные поля, луга с пасущимися коровами и скалистые отроги гор, а спутниковая антенна телевизора поставляла ему ежедневную жвачку из мыльных опер на арабском и новостных программ. В марте 2011-го, на шестой год изоляции в этом укрывище, он тихо справил свой пятьдесят четвертый день рождения — скромный такой стареющий мужчина с сединой в бороде и намечающимся брюшком, когда-то притязавший чуть ли не на власть над миром, а теперь запертый на клочке земли не больше футбольного поля.

И не знающий, что даже это крошечное прибежище скоро исчезнет.

За тысячи миль оттуда, в другом зеленом пригороде, десятки самых разных специалистов почти десять лет собирали по крохам информацию, сопоставляли и изучали ее, пока она не сложилась в гигантское мозаичное панно, дающее возможность найти ответ на одну из самых дразнящих загадок эпохи. Впервые со времен теракта 11 сентября 2001 года ЦРУ стало известно, где искать бен Ладена.

Просеиванием улик занимались сразу на трех континентах. Первые сведения поступили из Пакистана, где органами безопасности были схвачены двое деятелей среднего звена «Аль-Каиды», знакомых с внутренним устройством организации. Тут же обоих отправили в секретную тюрьму ЦРУ в Восточной Европе, где один из них на допросе назвал некое имя. Оно возбудило интерес в Лэнгли: Дженнифер Мэтьюс с коллегами по спецподразделению, занимавшемуся персонально бен Ладеном, связала это имя с имеющимися у них данными. В 2007 году к розыскам присоединился тогдашний директор ЦРУ Майкл В. Хейден; однажды утром старшие советники по антитеррору доложили ему о потенциально важном открытии: имя-то оказалось не чье-нибудь, а доверенного курьера «Аль-Каиды», служившего личным связным между бен Ладеном и внешним миром. Оставалось только найти этого человека, и он привел бы их к дверям бен Ладена.

«Похоже, мы вышли на финишную прямую», — сказал тогда один из сотрудников, докладывавших Хейдену.

Хейден понимал, что поиски курьера могут занять месяцы или даже годы, но посчитал это открытие достаточно знаменательным, для того чтобы подробно его рассмотреть на одной из регулярных встреч с президентом Джорджем Бушем и его советниками по национальной безопасности. Вообще-то есть и другие зацепки, думал Хейден, но большая часть из них похожа скорее на заявления граждан, встретивших на улице живого Элвиса Пресли, нежели на разведданные. Этот след представляется куда более обещающим, хотя это еще не прорыв, о чем Хейден открыто предупреждал.

«В нашем деле крики ‘эврика!’ звучат редко, — сказал однажды Хейден. — Просто песочек потихонечку сыплется. В час по чайной ложке».

И впрямь, процесс поисков курьера шел мучительно медленно. Вообще-то этот человек впервые привлек к себе внимание ЦРУ давно, вскоре после событий 11 сентября, когда следствию стало известно о том, что бен Ладен предпочитает слать приказы через личных курьеров, не доверяя ни электронной почте, ни телефону, по которым на него можно выйти с помощью электроники. Пленные афганские боевики говорили о каком-то особо доверенном курьере, молодом пуштунском бизнесмене, известном в кругах «Аль-Каиды» по джихадистской кличке — Абу Ахмед аль-Кувейти. Но ЦРУ понадобилось несколько лет и серия счастливых случайностей — как, например, арест двоих функционеров «Аль-Каиды» в Пакистане в 2004 и 2005-м годах, — прежде чем стало известно его настоящее имя: Шейх Абу Ахмед[58]. Но что толку? Все равно ведь, где искать этого Абу Ахмеда у руководства ЦРУ не было ни малейшего представления.

В 2007 году (у руля тогда был еще Хейден) ЦРУ затратило огромные усилия на поиски загадочного курьера. Агентство национальной безопасности, с его компьютерными сетями и возможностями глобальной подслушки, обшаривало в поисках Абу Ахмеда линии телефонной и интернет-связи. А в Центре антитеррора ЦРУ команда наводчиков на цель во главе с Элизабет Хэнсон по крупинкам выстраивала «профиль» этого человека, тщательно вычитывая протоколы допросов в поисках зацепки, которая могла бы привести к какому-нибудь его родственнику, партнеру по бизнесу или хотя бы указать, из какого города он родом. Поиски продолжались и в конце 2009-го, когда Мэтьюс и Хэнсон, находясь в это время в Хосте, обратили внимание на другой возможный путь проникновения в ближний круг бен Ладена — через иорданского агента Хумама аль-Балави.

Спустя несколько недель, после того как прах Хэнсон упокоился на кладбище, ЦРУ, наконец, вскрыло богатую жилу. В начале лета 2010-го АНБ вело рутинную прослушку телефона некоего пакистанца, подозреваемого в терроризме, и вдруг тот соединился с абонентом по имени Шейх Абу Ахмед! Дальнейшее было делом техники. Через несколько дней стал известен пешаварский адрес этого Абу Ахмеда, а также марка и номер его машины. Затем, в августе, оперативники из службы наружного наблюдения проследовали за ним до его основного жилья — подозрительно огромного укрепленного комплекса в Абботабаде, окруженного высокими стенами с колючей проволокой на столбиках по верху. Многие особенности жилища смотрелись странно, в том числе отсутствие подсоединения к линиям телефона и интернета; еще более странной выглядела склонность хозяина сжигать мусор, вместо того чтобы выставлять его на улицу. По всем признакам в главном трехэтажном здании проживало, по меньшей мере, три семьи, причем главой одной из них был высокий бородатый мужчина, которого — это надо же! — никогда не видели с наружной стороны ворот.

С этого момента ЦРУ со всем вниманием принялось за выяснение личности бородатого.

Всю осень и зиму длилось изучение его обиталища, причем процесс этот шел под непосредственным наблюдением директора ЦРУ Леона Панетты и его ближайших помощников: усадьбу изучали с помощью спутников, изощренной системы подслушки и агентов, действовавших на местности. Не раз камерам Управления удавалось заснять загадочного мужчину, который расхаживал по окруженной стенами территории. Все в нем совпадало с описанием бен Ладена, вот только качественных снимков его лица получить не удавалось.

В марте 2011-го — будто нарочно ко дню рождения бен Ладена [59] — Панетта сделал несколько предварительных сообщений членам Совета по национальной безопасности. Он признавал: в том, что обитатель усадьбы в Абботабаде и есть главарь террористов, твердой уверенности пока нет. Сам Панетта оценивал эту вероятность процентов в шестьдесят-восемьдесят, не более.

Ну и что, горячился он, разве этого мало?

«Если все сложить и взвесить, — вспоминал потом Панетта свои слова, которыми он убеждал чиновников Белого дома, — то получится, что большей уверенности у нас не было со времен Тора-Боры! Поэтому совершенно ясно, что мы просто обязаны действовать. — И продолжил: — На мой взгляд, нами достигнута грань, за которой проведение дальнейшей разведки ничего уже не дает».


2 мая в ноль часов с минутами по афганскому времени, теплой влажной ночью, едва освещаемой узким серпиком луны, два необычайным образом модифицированных бесшумных вертолета «Сикорски-МН-60К пэйв хоук»[60] скользнули через границу и направились к Абботабаду. Это было началом операции «Копье Нептуна». Все 160 километров пакистанской территории вертолеты пронеслись одним духом, чуть не цепляя верхушки деревьев и точно следуя за рельефом горных отрогов, чтобы избежать обнаружения пакистанскими радарами. В Америке о полете знали лишь несколько десятков человек, большинство из которых в это время, расположившись вокруг огромного стола в большом конференц-зале под названием «ситуэйшн рум» на первом этаже Белого дома, следили за выполнением операции по видеокартинке на гигантских ТВ мониторах в режиме реального времени. На отдельном экране можно было видеть Панетту, в обязанность которого входило комментировать происходящее из своего командного центра на другом берегу Потомака, в Лэнгли.

Президент Барак Обама в рубашке без галстука и домашней куртке сидел, подавшись вперед и опираясь локтями на колени. Хмурясь, он глядел на экран и почти все время молчал, слушая, как Панетта в который раз разъясняет подробности хода операции и повторяет об ее невероятной опасности. Обама и сам все прекрасно понимал: тремя днями раньше в том же помещении его исчерпывающим образом проинформировали советники по национальной безопасности, предоставив длинный список возможных осложнений, многие из которых могли стать угрожающими. Обаме сказали, что, еслипросто нанести по дому удар — например, ракетой, пустив ее с «предатора», или бомбой с незаметного для радаров бомбардировщика, — это было бы для американцев много безопаснее. Однако под бомбами почти наверняка погибли бы женщины и дети, в Пакистане поднялась волна протестов, а у граждан Америки не было бы полной уверенности, что намеченный персонаж уничтожен. С другой стороны, вторжение американцев в усадьбу может окончиться большой катастрофой. Военнослужащие США могут быть убиты или захвачены в плен «Аль-Каидой», могут быть втянуты в вооруженное противостояние с местным гражданским населением и, наконец, их могут разбомбить самолеты пакистанских ВВС: в авиации Пакистана знать не знают о секретной вылазке американцев. Кроме того, может выйти так, что американцы, успешно пробившись на территорию усадьбы в Абботабаде, обнаружат там совершенно не того человека — высокого стареющего мужчину, лишь отдаленно похожего на бен Ладена.

Прежде чем решиться испытать судьбу, Обама всю предыдущую ночь думал, взвешивал риски. Нет, все же он пошлет туда спецназ — «морских котиков», хорошо натренированных коммандос, которые обрушатся на бен Ладена, прилетев прямо с базы в Виргиния-Бич, которую когда-то называл своим домом Джереми Уайз.

За продвижением двух «пэйв хоуков» президент и его советники следили в нервном молчании. Около часа ночи, как и было намечено, два вертолета с двумя дюжинами спецназовцев и пилотами на борту с тихим шелестом подлетели к пригородам Абботабада, но тут произошла неприятность. По плану один геликоптер должен был зависнуть над главным зданием, чтобы коммандос по веревкам десантировались на крышу. Однако из-за технического сбоя этот вертолет совершил жесткую посадку на внешнем дворе, ударившись хвостом о бетонную ограду и безнадежно сломав хвостовой пропеллер. Пришлось десантникам из обоих вертолетов карабкаться на стену и спрыгивать с нее во двор, сразу попадая под автоматный огонь. Шум и грохот падения вертолета разбудил одного из телохранителей бен Ладена, жившего на той же территории, и он начал поливать очередями одетые в черное фигуры, в кромешной тьме лезущие через стену.

Оснащенные приборами ночного видения, американцы быстро завалили стрелка, убив и какую-то женщину, попавшую под перекрестный огонь. Еще двоих мужчин убили во время штурма главного здания; в их числе был и тот, который в комментариях официальных лиц США фигурировал потом, как взрослый сын бен Ладена.

Минуты тикали, а «котики» все еще не видели того, за кем явились. Зачистку территории вели двумя группами, одна из которых принялась методично осматривать каждую комнату на каждом этаже главного здания. С этого момента и, как всем показалось, на долгие часы экраны телевизоров в конференц-зале потухли.

«После того как спецназ вошел на территорию убежища… могу сказать вам только, что тут пошел период времени, примерно двадцать-двадцать пять минут, когда мы, в общем-то, толком не знали, что там происходит, — вспоминал потом Панетта. — А некоторые моменты были очень напряженные!»

Пройдет не один день, прежде чем станут известны все детали кровавой схватки, которая произошла на третьем этаже здания. Продвигаясь медленно, чтобы не нарваться на растяжку, одна из групп «котиков» поднималась по лестнице, преодолевая устроенные на ней нагромождения из беспорядочно наваленных предметов, пока не оказалась у входа в последнюю из трех отдельных жилых квартир. Выбив дверь, двое шедших впереди солдат ворвались в комнату и увидели, что к ним устремилась одетая в темный халат фигура. Один из солдат нажал на спуск, и фигура упала, оказавшись женщиной, раненой в ногу. За ней американцы заметили высокого мужчину с длинной бородой, в которой проглядывала седина. На мужчине были свободные, пакистанского покроя, пижамные штаны и камиз. Мужчина не прятался и не был вооружен, просто стоял, но смотрел вызывающе. Обученный десантник принимает решение за долю секунды. Желания сдаться мужчина не выражает. Вдруг на нем пояс смертника?

Первая пуля угодила бородатому в грудь. Следующая пробила лоб над левой бровью, отколов большую часть лобной кости.

Слушателям в Белом доме и Лэнгли понять что к чему по приглушенным звукам боя было невозможно. Выстрелы стихли, опять потекли минуты, теперь почти беззвучные, а затем из динамиков раздался мужской голос.

«Видео на Джеронимо», — произнес голос, используя заранее оговоренные кодовые слова. Подтверждая, что это бен Ладен.

В считаные минуты «морские котики» уже сидели в вертолетах (вместо разбившегося пригнали третий вертолет), загрузив туда, помимо окровавленного трупа бен Ладена, большое количество захваченных в убежище компьютерных носителей.

Вся наземная часть операции продолжалась сорок минут. В момент, когда геликоптеры пересекли границу, оказавшись в воздушном пространстве Афганистана и вне досягаемости пакистанских перехватчиков, собравшиеся в конференц-зале Белого дома не удержались от рукоплесканий.

— Мы с ним покончили, — резюмировал Обама.


На следующее утро миллионы американцев, проснувшись, узнали о смерти бен Ладена. Панетта все еще сидел в Лэнгли, составляя краткий меморандум, который в этот же день будет доведен до сведения всех сотрудников ЦРУ по всему миру. В основном меморандум содержал поздравления и похвалы всем сотрудникам и сотрудницам Управления, способствовавшим достижению цели, которая не давалась им почти десять лет.

«Сегодня мы избавили мир от самого зловредного террориста нашей эпохи», — так начиналось уведомление Панетты.

Затем в трагическом ключе Панетта воздавал должное сотрудникам ЦРУ, которым не привелось дожить до того момента, когда их работа принесла плоды.

«Наши герои, погибшие в Хосте, — писал он далее, — по-прежнему с нами, их дух жив в нашей памяти, в этот счастливый миг они радуются вместе с нами».

Но битва еще не окончена, Панетта это понимал. В «Аль-Каиде» появится новый человек № 1. И почти наверняка будут предприняты ответные вылазки, может быть, даже весьма серьезные. Но не сегодня.

Было благостное майское утро, солнце сияло точно так же, как год назад на Арлингтонском кладбище, и Панетта позволил себе немного расслабиться, насладиться победой. Жизнь на планете стала чуть-чуть безопаснее, по крайней мере на время, а те молчаливые обеты, которые он приносил на могилах восьми американцев и иорданца, теперь исполнены.

«Мы обещали, — написал Панетта в конце, — и сдержали слово».


Примечания

1

Хост — столица одноименной провинции Афганистана. (Здесь и далее — прим. перев.).

(обратно)

2

Лэнгли — комплекс зданий штаб-квартиры ЦРУ, расположенный в восьми милях от Вашингтона.

(обратно)

3

Крупнейшее в мире частное военизированное формирование «Academi», до января 2010 г. называвшееся «Хе Services LLC», а до февраля 2009 — «Blackwater». Основано в 1997 г.

(обратно)

4

«М4» — облегченный и укороченный, удобный в ближнем бою вариант автомата «М16». Поскольку в элитных частях спецвойск США в 2004 г. началось перевооружение, в конце 2009 г. охрана передовой базы ЦРУ не могла быть вооружена ничем иным, кроме новейших автоматов (штурмовых винтовок) «хеклер & кох НК416».

(обратно)

5

«Зеленые береты» — спецназ армии США.

(обратно)

6

Военная медаль, четвертая по значимости награда в вооруженных силах США. Вручается за выдающиеся достижения или за храбрость.

(обратно)

7

«Морские котики» — спецназ ВМС США.

(обратно)

8

Полк рейнджеров (75-й полк армии США) — элитное подразделение спецназа, подготовленное к воздушному десантированию и операциям в любой точке земного шара и любых климатических условиях. Исторически название «рейнджер» (обходчик, страж) отсылает к специальным военным формированиям конца XVII в., предназначавшимся для приведения к покорности коренного населения освоенной европейцами местности.

(обратно)

9

Усама аль-Кини (Кениец), он же Фахид Мухаммад Али Мсалам (1976–2009), находился в розыске с 1998 г. после взрыва американских посольств в Кении и Танзании.

(обратно)

10

Высшее офицерское звание в США, между генерал-лейтенантом и генералом армии, но последнее звание присваивается Конгрессом лишь в военное время.

(обратно)

11

Крупнейшее агентство по сбору разведывательной информации; решая задачи получения информации техническим путем, отвечает за все виды электронной разведки.

(обратно)

12

Проект «Хищник» («MQ-1 Predator») в ВВС США описывают так: «Система состоит из четырех многоразовых средневысотных беспилотных устройств, снабженных сенсорами и сообщающихся с наземной станцией управления посредством спутниковой связи. Движителем устройства является пропеллер; радиус действия до 740 км; время нахождения над целью до 14 часов». Первоначально «предатор» предназначался для разведки и рекогносцировки. Основное вооружение «предатора» состоит из двух сверхзвуковых противотанковых ракет АГМ-114 «хеллфайр» (калибр ракеты 50 кг). Вдобавок к ракетам «предатор» несет еще 400 кг дополнительного вооружения.

(обратно)

13

Тора-Бора — крупный стратегический объект, целый укрепрайон в горном массиве с мощным фортификационным комплексом, где долгое время была база афганских моджахедов.

(обратно)

14

Курта — свободная длинная рубаха без ворота, традиционная одежда в Пакистане, Афганистане, Таджикистане, Бангладеш, Индии, Непале и Шри-Ланке, которую носят как мужчины, так и женщины.

(обратно)

15

Многофункциональный колесный вездеход (HMMVW или Humvee — от High Mobility Multipurpose Wheeled Vehicle); гражданский вариант — популярный джип «хаммер».

(обратно)

16

«Магнум» — тип патрона повышенной останавливающей силы.

(обратно)

17

Куфия (шемаг, шемах, «арафатка») — мужской головной платок, используемый арабами как шарф, как головной убор, как подстилка для намаза, наволочка или простыня и т. п.

(обратно)

18

Принятое в Иордании неформально-вежливое обращение к человеку, который либо поколением старше, либо поколением младше.

(обратно)

19

Лейла Халед (р. 1944) после освобождения занималась политикой, была членом Палестинского национального совета и, продолжая оставаться членом Национального фронта освобождения Палестины, руководила действиями его боевого крыла.

(обратно)

20

Частный университет в Бостоне (основан в 1880 г.), где студенты изучают кино, театр, журналистику, литературу, маркетинг, искусство общения и издательское дело.

(обратно)

21

Хашимиты — потомки Хашима ибн Абд ад-Дара, деда пророка Магомета.

(обратно)

22

«Техрик-и-Талибан Пакистан» — мусульманская суннитская организация, официально отколовшаяся от «Талибана» 14 декабря 2007 г. Поддерживает тесные связи с «Аль-Каидой»; в отличие от других групп джихадистов в Пакистане, ставит целью свержение светской власти, и поэтому правительство Пакистана считает ТТП одним из своих главных врагов.

(обратно)

23

В Пакистане барка (бурка) — женская верхняя одежда, полностью скрывающая тело. (Ошибка автора: законы шариата запрещают мужчинам и женщинам вместе собираться над усопшим, кричать, рыдать и т. п.)

(обратно)

24

Во время наступления на Эль-Фаллуджу в ноябре 2004 г. американцы сбросили на город большое количество белого фосфора; бомбы применялись в нарушение Конвенции ООН о видах обычных вооружений.

(обратно)

25

«Хагана» (оборона, защита; ивр.) — еврейская военная подпольная организация в Палестине, существовавшая с 1920 по 1948 гг. во времена британского мандата в Палестине. С образованием еврейского государства стала основой Армии обороны Израиля.

(обратно)

26

Имад Фэйез Мугния (1962–2008) — с 1983 г. участник или организатор крупнейших терактов против американцев и израильтян; сотрудничал с бен Ладеном. Погиб в результате взрыва машины в пригороде Дамаска; до сих пор никто не взял на себя ответственность за его убийство.

(обратно)

27

Абдулла Юсуф Аззам (1941–1989) — выходец из Палестины, влиятельный суннитский ученый, теолог, автор 5 книг по теории и практике вооруженного джихада. Предложил создать некую группу, которая выступит в авангарде всемирного джихада и в то же время станет ядром нового исламского общества, его надежной основой (аль-каида).

(обратно)

28

«Гхвагей» — так там именуют не определенную модель «тойоты», а все дорогие полноприводные машины, потому что их контрабандой перегоняют через границу с Афганистаном по бездорожью, подобно стадам коров.

(обратно)

29

Шальвар камиз обычно состоит из трех частей: шальвар (шаровары) — брюки, широкие или узкие; камиз (курта) — туника с разрезами до талии; дупата — платок, шарф, обычно накидывающийся на плечи.

(обратно)

30

Независимая террористическая организация в Афганистане, возглавляемая полевым командиром Джалалуддином Хаккани и его сыновьями Сирахуддином и Бадаруддином.

(обратно)

31

Джозеф Кофер Блэк (р. 1950) — 28 лет прослужил в ЦРУ; сейчас вице-президент госкорпорации «Блэкберд текнолоджиз», созданной для «предоставления разведке технических решений». В 2001 г., будучи главой Центра антитеррора ЦРУ, создал из своих агентов фальшивую ячейку «Аль-Каиды» для проникновения в ее внутренние структуры. В июле 2001 г. предупредил президента о грозящих стране терактах.

(обратно)

32

Автор ошибается: во время Афганской войны (1979–1989) город примерно 8 лет осаждали моджахеды.

(обратно)

33

Укрепления «Hesco Bastion» представляют собой короба из пластиковой рогожи, армированной крупной проволочной сеткой. Сложенные гармошкой, они компактны и легко разворачиваются, а заполненные песком или землей являются хорошей защитой.

(обратно)

34

Валери Плейм-Уилсон (р. 1963) — оперативный сотрудник ЦРУ, специализировалась на оружии массового уничтожения. В 2003 г. ее муж, дипломат Джозеф Уилсон, попытался через газету «Нью-Йорк таймс» дезавуировать заявление президента Буша о том, что у Ирака есть ядерное оружие, после чего массмедиа раскрыли истинное место работы Валери Плейм, и в 2005 г. она была уволена. В скандал были вовлечены высокопоставленные чиновники; супруги прославились, оба написали книги о своих приключениях; по книге Валери Плейм «Честная игра» в Голливуде снят фильм «Игра без правил» (2010).

(обратно)

35

Коммуна калифорнийских хиппи, члены которой под руководством своего лидера Чарльза Мэнсона в 1969 г. совершили ряд жестоких убийств; в числе прочих была зарезана беременная жена режиссера Романа Полански.

(обратно)

36

Халид Шейх Мохаммед (р. 1965) — пакистанский белудж, родившийся в Кувейте; по окончании университета в США, в 1986 г. уехал в Пакистан, где стал заниматься террористической деятельностью. В интервью в 2002 г. называл себя главой военного совета «Аль-Каиды»; участвовал во многих знаменитых терактах, лично обезглавил американского журналиста Дэниела Перла. В мае 2012 г. на базе в Гуантанамо начался суд над ним.

(обратно)

37

Томми Ли Джонс (р. 1946) — американский актер и режиссер; наиболее известен в амплуа невозмутимых, рассудительных шерифов, следователей и спецагентов, хотя успешно играл и эксцентричных злодеев.

(обратно)

38

Отдел специальных мероприятий ЦРУ (Special Activities Division; SAD).

(обратно)

39

Убит 22 августа 2011 г. бомбой с беспилотника.

(обратно)

40

Мачай в переводе с пушту — пчела.

(обратно)

41

Имеется ввиду герой боевика Дэвида Мэмета «Спартанец» (2004) — рейнджер, который разыскивает и спасает похищенную дочь президента США.

(обратно)

42

Капитан Америка — супергерой комиксов.

(обратно)

43

Звание кадета присваивается сотруднику с момента принятия его в ряды ФБР; в течение испытательного срока (от 5 дней до 2 недель) кадет знакомится с принципами функционирования ФБР, получает необходимые знания и навыки и учится применять их на практике.

(обратно)

44

75-й полк рейнджеров — элитный полк лёгкой пехоты, подчиняется Командованию специальных операций Армии США; нашивку дают успешно окончившим курс молодого бойца, который длится ровно 61 день.

(обратно)

45

Special Weapons And Tactics Unit — группа специального назначения в полиции, аналог нашего СОБРа.

(обратно)

46

Разведывательное сообщество Соединенных Штатов (United States Intelligence Community) — собирательный термин для обозначения 16-и отдельных правительственных учреждений США, перед которыми стоит задача ведения разведывательной деятельности.

(обратно)

47

Саид Кутб (1906–1966) — мусульманский реформатор, мыслитель и общественно-политический деятель, идеолог движения «Братья-мусульмане».

(обратно)

48

President’s Daily Brief (PDB) — документ, который директор Управления национальной разведки ежедневно представляет президенту США для ознакомления с разведывательными данными, касающимися значимых для интересов США международных ситуаций.

(обратно)

49

Речь идет о неудавшейся попытке взрыва самолета Умаром Фаруком Абдулмуталлабом 25 декабря 2009 г. Контроль в аэропорту спрятанную под бельем взрывчатку не выявил, но, когда смертник пытался привести устройство в действие с помощью химического детонатора, на нем загорелось белье, и он тут же был обезврежен пассажирами и командой.

(обратно)

50

Адрес резиденции президента США (Белый дом).

(обратно)

51

Пероксид (перекись) ацетона — инициирующее взрывчатое вещество, использующееся, в частности, как пищевая добавка Е-929.

(обратно)

52

Взрывчатое вещество на основе гексогена (другое название «пластид»).

(обратно)

53

У рая семь степеней; аль-фирдавс — высшая и самая почетная.

(обратно)

54

Хадис — предание о поступках и изречениях пророка Магомета; хадисы, признанные теологами достоверными, образуют сунну — мусульманское Священное предание, составляющую одну из основ шариата.

(обратно)

55

День памяти павших во всех войнах в большинстве штатов отмечается 30 мая.

(обратно)

56

Файзал Шахзад (р. 1979) 7 мая 2009 г., бросив работу в США, уехал в Пакистан, где прошел подготовку в тренировочном лагере террористов; благодаря бдительности прохожих его бомба на Таймс-сквер (1 мая 2010 г.) была обнаружена и обезврежена. Приговорен к пожизненному заключению.

(обратно)

57

Кизил официально считается главным деревом штата Виргиния, а его цветок — главным цветком.

(обратно)

58

На самом деле его настоящее имя Ибрагим Саид Ахмед.

(обратно)

59

10 марта 1957.

(обратно)

60

Слово «пэйв» (PAVE) в названии вертолета говорит о наличии на его борту авионики, автоматически задающей точное направление движения (Precision Avionics Vectoring Equipment).

(обратно)

Оглавление

  • Джоби Уоррик Тройной агент Журналистское расследование
  •   Пролог
  •   1. Наваждение
  •   2. Вся истерзалась
  •   3. Целитель
  •   4. Унижение
  •   5. Осведомитель
  •   6. Мишени
  •   7. Джихадист
  •   8. Давление
  •   9. Начальница
  •   10. Двойной агент
  •   11. Приманка
  •   12. Репетиция
  •   13. Тройной агент
  •   14. Нет Бога, кроме Бога
  •   15. Мученик
  •   16. Павшие
  •   17. Решимость
  •   18. День поминовения[55]
  •   Эпилог
  • *** Примечания ***