Около нодьи [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович Около нодьи

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Около нодьи

I

Погода крепчала. По ровной поверхности снегового уровня реки тонкими струйками пробегал мелкий снег, заметавший узкую проселочную дорогу. Небольшие сани, нагруженные до верха кожаными мешками "с почтой", едва тащились по этому сыпучему снегу, точно ехали по толченому стеклу. Небольшая мохнатая лошаденка останавливалась уже несколько раз, фыркала и оглядывалась. Ямщик Евстрат передвигал свою меховую шапку с одного уха на другое и ворчал:

- Эх, не в хороший мы час выехали с тобой, Лука Иваныч... Не пришлось бы заночевать в лесу.

- Ничего не поделаешь: служба...

Лука Иваныч, земский почтальон, представлял из себя что-то вроде ледяной сосульки. Из-под надвинутой на лицо меховой оленьей шапки с наушниками выглядывали одни глаза, а ниже глаз кончался воротник старой волчьей шубы, присвоенной по штату всем русским почтальонам. Свободного места в санях, занятых почтой, не оставалось, и он, как акробат, приткнулся как-то в уголке, рискуя вылететь из саней каждую минуту. Волчья шуба давно вылезла и плохо грела, и Лука Иваныч, наученный горьким опытом, старался занять как можно меньше места, то есть корчился, поджимая под себя руки и ноги, чтобы не терять живой теплоты. Он на практике выполнял закон физики, который гласит, что чем меньше поверхность нагретого тела, тем оно меньше выделяет собственной теплоты.

- Ничего, Евстрат, как-нибудь доедем, - говорил Лука Иваныч, стараясь не шевелиться, - каждое движение вызывало у него острую боль. - До Каменки всего верст пять осталось...

Евстрат ничего не ответил, а только передвинул шапку с уха на ухо. Он был одет очень плохо и давно начал коченеть на морозе. Положим, для него мерзнуть было делом привычным; но сегодня мороз делался нестерпимым, - было около сорока градусов, когда замерзла ртуть в термометре и мерзла птица на лету.

Терпение мохноногой лошадки, тащившей земскую почту, кончилось. Она остановилась и, несмотря на удары хлыста, не желала двигаться дальше.

- Ишь тварь! - обругался Евстрат.

Он, не торопясь, слез с облучка, обошел кругом сани, отоптал сгрудившийся под передком снег, навалился плечом на оглоблю, дернул вожжами, - лошадка сделала судорожное усилие, но сани точно замерзли в снегу.

- Ишь ты, какая штука вышла... - проворчал Евстрат, передвигая шапку.

Он обошел лошадь, вытер рукавицей снежок, залепивший ей глаза и ноздри, и еще раз передвинул шапку.

- Шабаш, Лука Иваныч... Нету нам дальше с тобой ходу.

Лука Иваныч рассердился.

- Как нет ходу? Всего пять верст осталось... Не замерзать же в снегу?!.

- Зачем замерзать, Лука Иваныч... А только лошаденка из последних силов выбилась. Придется в лесу отдохнуть.

Лука Иваныч обругал ямщика. Он мечтал провести ночь в теплой избе, обогреться, закусить чего-нибудь горяченького, напиться чаю из котелка, а тут предстояла ночевка в лесу. Другими словами, приходилось замерзать. В голове Луки Иваныча промелькнул целый ряд самых обидных мыслей, а прежде всего то, что сегодня рождественский сочельник, когда добрые люди сидят у себя по домам и ждут наступления великого дня.

- Какой у нас сегодня день-то? - кричал он на ямщика. - А?.. Ну, какой?..

- Известно какой!.. - спокойно ответил Евстрат. - Сочельник... Добрые люди до вечерней звезды не едят.

Лука Иваныч с тоской посмотрел кругом. Дело уже шло к вечеру. Солнца не было видно, по отражению заката можно было определить его заход. Извилистая горная речка огибала крутой каменистый мыс, за которым виднелась зубчатая стена хвойного леса. Напротив шла по берегу утесистая гряда, покрытая редким леском.

"Где же тут ночевать?" - с тоской подумал Лука Иваныч, вылезая из саней.

- А ничего, мы нодью устроим, - ответил на его тайную мысль Евстрат. В лучшем виде переночуем... Еще вот какое тепло разведем. Ты не сумлевайся, Лука Иваныч...

Лука Иваныч молчал. Он чувствовал только одно, что замерзает.

- Нодью устроим, - повторил Евстрат, передвигая свою шапку.

II

Лука Иваныч больше ничего не говорил. Он слишком устал и продрог, чтобы спорить с ямщиком. Пусть его делает что хочет... Евстрат побрел но снегу на правый берег, где гребнем каменным врезался в реку крутой мыс. Начинало темнеть. Погода все крепчала. По реке тянул холодный ветер, как по коридору. Откуда-то издали донесся голос Евстрата: "А-у!.." Было уже совсем темно, когда он вернулся.

- Насилу нашел, - объяснил он, едва переводя дух. - Во какую сухарину* обыскал... Настоящая еловая. На всю ночь хватит, и от нас еще останется.

______________

* Сухарина - сухое дерево. (Примеч. автора.).

Лука Иваныч ничего не ответил. Евстрат взял лошадь под уздцы и повел к берегу, шагая по колено в снегу. Несколько раз лошадь останавливалась, и Евстрат помогал ей тащить сани.

- Ну! Ну! богова скотинка!.. Не бойся...

У самого берега лошадь остановилась. Она окончательно обессилела и стояла понурив голову.

- Ведь всего-то осталось сажень пятьдесят, - думал Евстрат вслух. - Ну, Лука