Дорогой чести [Владислав Михайлович Глинка] (fb2) читать постранично

Владислав Глинка Дорогой чести

Тула — Петербург

Когда утром Сергей Васильевич садился на дрожки, чтобы ехать в казармы, его окликнул шедший на завод механик Сурнин:

— Good morning^[1], кум! В воскресенье, гляди, на охоту не сбеги от гостей!

Эту шутку приятели Непейцына повторяли уже несколько лет. Осенью 1800 года живший в Туле отставленным от службы полковником Ваня Дорохов увез Сергея в свою деревню и там уговорил сесть верхом и поскакать в отъезжее поле с гончими. Оказалось, что с кулибинской ногой ездить можно, только садиться и слезать трудновато. Конечно, на рыси своя нога отвечала мускульной работой за обе и очень уставала, но зато радость какая! Непейцын так воодушевился тогда, оказавшись снова на коне, что один раз в жизни забыл о своих именинах и не вернулся к ним в Тулу. А всегдашние гости сошлись к нему с подарками и вместе с Ненилой и Филей тревожились отсутствием хозяина. Такое происшествие все и вспоминают на разные лады.

Да, теперь не уедешь на неделю, как бывало при старом командире роты. Теперь — сам командир, и забыть о службе невозможно. А об именинах Филя забыть не даст. Нынче, когда сидел за кофеем, нарочно пришел из мастерской и сказал внушительно:

— Помните ли, сударь, что в сем году на самого вашего ангела еще и пятнадцать годов тульского жития сполняется. К тому дню в самый раз приготовления начинать и Федьке новый кафтан построить, как ему при столе служить.

Все домашнее Филя по-прежнему отлично помнит, хотя теперь и своего дела у него полно: мастерская, заказы, народу подначального пять человек — три подмастерья, два ученика.

Да, уже пятнадцать лет службы в инвалидной роте, пять из них — капитаном, а последние два — майором. Только благодаря Аракчееву добрался до штаб-офицерства на семнадцатом году после выпуска из корпуса. Кому в военном министерстве дело до провинциальных инвалидов? Как в прежней Коллегии, помнят о них только те чиновники и писаря, которым есть доход от определения туда офицеров. Они и за производством до капитана следят, чтоб продвижения по должностям делать, а из капитанов прямая дорога на кладбище или в отставку, хоть сто лет в сем чине отсиди. Счастливо вышло, что Тульский завод Артиллерийской экспедиции подчинили, которой граф Аракчеев ведает и своего «однокорытника», в списке усмотрев, к производству назначил. И то, пожалуй, еще счастливей, что Тула город особенный, где при заводе не рядовые люди служат. В любом губернском, где были бы на уме только караулы у казенных складов, у губернаторского дома да на заставах, строевое учение да разбор дрязг женатых инвалидов, — там давно бы запил или в отставку ушел. А тут еще встреча произошла, которой счастлив более года, да, может, и впредь, на всю жизнь…

Ну, вот и крыши казарм показались. Сейчас на плац зайти, дабы Козлов особенно не мордобойничал, а после поверки табели караулов и доклада генералу про определение в заводскую школу инвалидских детей завернуть на ротную кухню, взять нежданную пробу артельного варева и оттуда на конюшню — поворошить овес в кормушке, не затхлый ли. Что-то лошади обозные — только с летней травы, а будто с тела спали?.. Удивительно, как младшим офицерам ни до чего дела нет, ежели о том особо не приказать! Впрочем, и самому так же бывало, пока состоял в субалтернах. Вот и дожил, что полезные уроки генерала Мелиссино пригождаются. А вечером действительно нужно обсудить с Филей и Ненилой, что готовить на воскресенье и какой кафтан заказать Федору, который давно вырос из своего казакина. Жалко, что среди гостей не будет Павлуши Захаво. Всегда расскажет новенькое, насмешит дам, споет под гитару…

Фома поворотил в распахнутые дневальным казарменные ворота. Приехали…

* * *

Первым результатом обсуждения будущего празднования оказалось, что назавтра, вернувшись из роты, Непейцын застал все в доме вверх дном. Ненила с подручными начала большую уборку, какую делала к рождеству, пасхе и к хозяйским именинам.

— Ты бы, батюшка, в гости, што ль, ноне сходил, — сказала она, неодобрительно глядя, как ее бывший питомец во второй раз прошел через гостиную по еще сырому после мытья полу.

В гости? Нет, всех, у кого бывает, он через четыре дня здесь увидит. Всех, кроме одной, которой сейчас в Туле нет…

Закурил трубку, взял чернильницу, перья, бумагу и пошел в сад, в беседку, чтобы написать дяденьке, как повелось в первых числах каждого месяца. Но только уселся, как в соседнем домике толчком отворилось смотревшее в его сад окошко, и знакомый тенор пропел знакомый стих из оперы «Анюта»:

— Эй, Павел Дмитриевич! Вы ли? — окликнул Непейцын.

— Он самый! — отозвался тенор, и в окошке показался комиссионер Захаво. — А вы бабье лето в