Южный ветер [Норман Дуглас] (fb2) читать постранично, страница - 2

Ибо когда белые люди пытались делать в ней своё дело на присущий именно им манер, она обращала в руины их печень или что-либо иное. Это и произошло с Томасом Хердом, епископом Бампопо. Он был лучшим среди ему подобных, пастором образцовым настолько, что теперь у него почти не осталось шансов на возвращение к своим епископским обязанностям. Вообще-то, нетрудно было предвидеть, что этим всё и закончится. Ему следовало признать за Чёрным Континентом право на мелкие человеческие слабости. Деться от них всё равно было некуда. На дальнейшее он уже наполовину решил оставить Церковь и заняться по возвращении в Англию преподаванием. Возможно поэтому он и предпочитал теперь называться «мистером Хердом». Так и людям с ним было проще, и ему с ними.

Но откуда всё-таки взялось это новое, противное ощущение под ложечкой? Экая неприятность! Прошлым вечером он пообедал в отеле безо всяких излишеств, утром съел весьма умеренный завтрак. И разве он на своём веку не поездил по свету? Не побывал в Китайском море, не обогнул мыс Доброй Надежды? Да и сюда он как-никак приплыл из самого Занзибара. Всё верно. Однако огромный лайнер, высадивший его вчера в сутолоке порта, мало чем походил на эту жалкую лоханку, тащившуюся, испуская неописуемые ароматы, по маслянистым валам, оставленным вчерашним штормом, сквозь который «Мозамбик» прошёл, даже не дрогнув. И потом эти ужасно неудобные, липкие от принесённой сирокко влаги скамьи под душным навесом. А сверх всего — неотвратимое зрелище: измученные пассажиры из местных жителей — зрелище, которое повергало его в страдание. В позах, достойных Микеланджело, они распластались по палубе, стеная от муки; они забивались в углы, прижимая к лицам лимоны, — по-видимому, предотвращающие морскую болезнь, — и таинственные процессы цветовой адаптации понемногу придавали лицам точь в точь лимонный оттенок, после чего их обладатели шаткой поступью влачились к гакаборту…

Одной из пассажирок была крестьянка в чёрном, прижимавшая к груди младенца. И мать, и дитя страдали так, что тяжко было смотреть. Вследствие благодетельной предусмотрительности со стороны Провидения их тошнило по очереди — ситуация, которая могла бы показаться комической, если бы не беспросветное горе, написанное на материнском лице. Она явно считала, что пришёл её последний час, и всё же, несмотря на мучительные судороги, пыталась успокоить дитя. Женщина некрасивая, с большим шрамом поперёк щеки, она страдала тупо, словно какое-нибудь несчастное животное. Епископ всем сердцем сочувствовал ей.

Он посмотрел на часы. Оставалось терпеть два часа! Затем перевёл взгляд на воду. До цели путешествия было ещё далеко.

Тем ярким утром остров Непенте^{1}, видимый с переполненной палубы, походил на облако. На серебряную песчинку среди бескрайних просторов синего моря и неба. Южный ветер летел над средиземными водами, вздувая влажную пыль, ложившуюся плотным туманом на покатые склоны и гористые пустоши острова. Складные очертания острова едва проступали сквозь плотное марево. Облик его отзывался чем-то нереальным. Неужто это и вправду остров? Настоящий остров со скалами, виноградниками и домами — вот это невзрачное привидение? Оно походило на белоснежную птицу, опустившуюся на волны, на чайку или на облако, одинокое облако, отбившееся от попутчиков и теперь бочком плывущее по воле любого случайного ветерка.

Те пассажиры из местных, что были почище, укрылись в трюме — все, кроме необычайно пухлого молодого священника с подобным полной луне лицом, делавшего вид, будто он погружён в чтение требника, но краем глаза то и дело посматривавшего на хорошенькую крестьянскую девушку, неудобно раскинувшуюся в углу. В конце концов, он встал и подвигал подушки, устраивая её поудобнее. При этом он, должно быть, шепнул ей на ухо что-то смешное, ибо она бледно улыбнулась и сказала:

— Грациа, дон Франческо.

«Что, очевидно означает «спасибо», — подумал епископ. — Но почему же дон?»

Из чужеземных пассажиров несколько очаровательных, но словно бы металлических американских дам удалились в каюты; то же самое сделала семья англичан; да собственно и все остальные. Здесь на палубе иностранный контингент был представлен лишь самим епископом и мистером Муленом, разодетым с безвкусным франтовством господином, которому, похоже, всё происходящее доставляло удовольствие. Не дуя в ус, он прогуливался по палубе якобы морской походкой, явно безразличный к мукам ближних, которых ему приходилось время от времени касаться носком то одного, то другого из его лакированных сапог, чего на раскачивающемся судне избежать было невозможно. Лакированные сапоги. Одно это определяет его целиком и полностью, подумал мистер Херд. Очередной раз проходя мимо него, мистер Мулен остановился и с жутким акцентом произнёс:

— Эта женщина с ребёнком! Интересно, что бы я сделал на её месте? Скорее всего, бросил бы его в воду. Нередко это единственный способ избавиться