Блуждающая в Пустоте [Аарон Дембски-Боуден] (fb2) читать онлайн

- Блуждающая в Пустоте (пер. Oberbrenner, ...) (а.с. warhammer 40000: Повелители Ночи -3) 1.29 Мб, 373с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Аарон Дембски-Боуден

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]



Заметка автора:

Касательно целостности, поскольку все больше новых книг из серии Ересь Гора получают признание в списках бестселлеров Нью-Йорк Таймс, события вселенной Warhammer 40,000 претерпевают заметные сдвиги временных рамок. В "Ловце Душ" было сказано, что банда Сломанной аквиллы пережила несколько столетий с момента окончания Ереси Гора из-за изменчивости варпа.

В соответствии с новыми откровениями и деталями, относительно Легионов-Отступников во время Чистки, я немного изменил сюжет, чтобы немного поддерживать эту целостность. "Блуждающая в Пустоте" содержит ссылки на то, сколько же прошло времени для Талоса и Первого Когтя; урегулирование этого вопроса более значимо, чем кажется для этих древних, истерзанных эпохами войн.

Это незначительное изменение, и я, собственно, подозреваю, что большинство читателей даже не заметит, но последовательность имеет для меня значение — следуя этому примечанию.

Я просто хотел заранее сказать "спасибо" за Вашу снисходительность.

ПРОЛОГ Дождь


"Я время видел, когда Империум дышать не сможет больше.

Когда от порчи собственной задохнется империя людей,

Отравленная грязью и грехами пяти сотен, введенных в заблуждение, поколений.

В ту ночь, когда безумие станет правдой,

Раскроются, подобно ране зараженной, Кадианские Врата,

Ворвутся в царство, которое они создавали, проклятые легионы

В эпоху, когда грядет конец всего сущего.

Рожденный, вопреки запретам и злому року,

Пророк Восьмого Легиона возвысится".

 «Предвестник суровых испытаний», записанный неизвестным колдуном VIII Легиона, М32

Пророк и убийца стояли с оружием в руках на зубчатой стене мертвой цитадели. Дождь хлестал скорбным потоком, достаточно плотным, чтобы заслонять обзор. Он шипел при ударе о камень, падая из пастей злобно косящихся горгулий и стекая по стенам замка. Помимо шума дождя, единственные различимые звуки доносились от двух фигур. Одна из них была человеческой, она стояла в изломанном доспехе, издававшем гудение с потрескиванием помех. Другая принадлежала женщине чужих, облаченной в древнюю отформованную броню, которая пережила целую вечность оставляющих рубцы ударов.

— Это здесь погиб ваш Легион, не так ли? — её голос был изменен надетым шлемом, он вырывался из раскрытого рта маски смерти со странным шипением, так что практически растворялся в дожде. — Мы называем этот мир Шитр Вейрук. А как на вашем змеином наречии? Тсагуальса, да? Ответь мне, пророк. Зачем ты вернулся сюда?

Пророк не ответил. Он сплюнул на пол из темного камня едкую кровь и сделал еще один неровный вдох. Меч в его руках превратился в изрубленные остатки, расколотый клинок переломился пополам. Он не знал, куда делся болтер, и на треснувших губах проступила улыбка от инстинктивного ощущения вины. Несомненно, утратить подобную реликвию Легиона было грехом.

Талос, — говоря, дева улыбалась, он слышал это в её голосе. В этом веселье было примечательным разве что отсутствие издевки и злобы. — Не стыдись, человек. Все умирают.

Пророк припал на одно колено, из трещин в броне сочилась кровь. При попытке заговорить с его губ сорвалось рычание боли. Обоняние улавливало лишь химический запах его собственных ран.

Дева приблизилась и даже посмела положить на наплечник раненого воина косовидный клинок, которым оканчивалось её копье.

— Я говорю одну лишь правду, пророк. В этом миге нет ничего постыдного. Ты добился успеха, зайдя столь далеко.

Талос вновь сплюнул кровь и прошипел два слова.

Валас Моровай.

Убийца склонила голову, взглянув на него сверху вниз. Черно-красные волосы плюмажа шлема от дождя превратились в косички, прилипшие к маске смерти. Она выглядела, словно тонущая в воде женщина, которая безмолвно кричит, идя на дно.

— Многие из ваших злобных нашептываний остаются закрыты для меня, — произнесла она. — Ты сказал… "Первый Коготь", да? — Словам мешал её неестественный акцент. — Это были твои братья? Ты взываешь к мертвым, продолжая надеяться, что они тебя спасут. Как странно.

Клинок выпал из руки, он стал слишком тяжелым, чтобы продолжать его удерживать. Пророк уставился оружие лежащее на черном камне, омываемое ливнем. Оно сияло золотом и серебром столь же ярко, как в тот день, когда он похитил его.

Он медленно поднял голову, встретившись взглядом со своим палачом. Дождь смывал кровь с лица, она оставляла на губах соленый привкус и обжигала глаза. Ему было интересно, продолжает ли дева улыбаться под маской.

Ему предстояло погибнуть здесь. Именно в этом самом месте. Стоя на коленях, на зубчатой стене покинутой крепости своего Легиона, Повелитель Ночи начал смеяться.

Но ни смех, ни бушующая наверху буря, не могли поглотить гортанный звук, издаваемый пылающими двигателями. В поле зрения с ревом появился зловещий десантно-штурмовой корабль, окрашенный в синий цвет. Когда он поднялся над бойницами, с птицеподобного корпуса серебристыми потоками полился дождь. Турели тяжелых болтеров издали общий хор механического скрежета, и это было сладчайшей музыкой, когда-либо ласкавшей уши пророка. Талос все еще смеялся, когда "Громовой ястреб" завис на месте, поверх созданной им же горячей дымки. В тусклом освещении кабины внутри были видны две фигуры.

Женщина чужих уже двигалась. Она превратилась в черное пятно, танцуя среди ливня в плавном рывке. За ней по пятам следовали взрывы — десантно-штурмовой корабль открыл огонь, раздирая камень у нее под ногами ураганом разрывных зарядов.

Какое-то мгновение она бежала по парапету, а в следующий миг просто перестала существовать, растворившись в тени.

Талос не поднимался на ноги, не будучи уверен, что попытка сделать это окажется успешной. Он закрыл единственный уцелевший глаз. Другой ослеп, став кровоточащей сферой раздражающей боли, посылавшей тупые импульсы в череп при каждом ударе двух сердец. Бионическая рука, дрожащая от сбоев в сочленениях и повреждений системы получения нервных сигналов, потянулась к активатору вокса на вороте.

— В следующий раз я вас послушаю.

Заглушая давящий визг направленных вниз двигателей, через внешние вокс-динамики десантно-штурмового корабля зажужжал голос. Помехи лишали его интонации и модуляций.

У меня было ощущение, что я тебе задолжал.

— Я сказал тебе уходить. Приказал.

Господин, — затрещали в ответ внешние динамики. — Я

— Проклятье, уходите, — снова посмотрев на корабль, он разглядел две фигуры более отчетливо. Они сидели бок о бок в креслах пилотов. — Вы официально освобождены от службы мне. — Он небрежно произнес эти слова по воксу и вновь начал смеяться.

Десантно-штурмовой корабль продолжал висеть наверху, двигатели издавали ужасающий визг, обрушивая на зубчатую стену потоки горячего воздуха. Дождь испарялся на доспехе пророка.

Заскрежетавший по воксу голос на этот раз принадлежал женщине.

Талос.

— Беги. Бегите подальше отсюда, от смерти, которую несет этот мир. В последний город, и садитесь на ближайший покидающий планету корабль. Империум приближается. Они станут вашим спасением. Но помните, что я сказал. Если Вариель выскользнет живым, то однажды ночью он придет за ребенком, куда бы вы не сбежали.

Он нас никогда не найдет.

Смех Талоса, наконец, стих, хотя он и продолжал улыбаться.

— Молись, чтобы так и было.

Он сделал вдох, который словно резал его ножом, и привалился спиной к стене, заворчав от острой боли в разорванных легких и сломанных ребрах. Зрение сбоку заволакивалось серым, и он уже не чувствовал пальцев. Одна рука легла на треснувший нагрудник, поверх ритуально разбитой аквилы, отполированной дождем. Другая — на упавший болтер, оружие Малхариона, лежавшее сбоку, где он выронил его в предшествовавшей битве. Пророк перезарядил двуствольный болтер онемевшими руками и снова медленно втянул холодный воздух в не желавшие более дышать легкие. Кровоточащие десны окрасили его зубы в розовый цвет.

— Я иду за ней.

Не будь дураком.

Талос позволил дождю смачивать обращенное кверху лицо, более не удостаивая десантно-штурмовой корабль ни малейшей крупицей внимания. Странно, как мимолетно проявленное милосердие позволило им думать, что они могут разговаривать с ним подобным образом. Он поднялся на ноги и зашагал по чернокаменной стене, сжимая в одной рукой сломанный клинок, а в другой старинный болтер.

— Она убила моих братьев, — произнес он. — Я иду за ней.

I Самый долгий сон

Потому что мы — братья.

Мы видели, как примархи гибнут от меча и пламени, мы видели, как наши поступки разожгли галактическую войну.

Мы предавали, как предавали и нас самих.

Мы проливаем кровь ради неизвестного будущего, сражаемся во имя лжи, которую говорят наши повелители.

Что нам остается, кроме преданности соплеменникам? Я здесь, потому что вы здесь. Потому что мы братья"..’

Яго «Севатар» Севатарион, Принц Воронья. Цитата из «Темного Пути», глава VI: Единство.

Пророк распахнул глаза, и монохромный красный свет тактического дисплея ослепил его. После безумия сна он казался родным и приятным. Так он видел окружающий мир большую часть своей жизни, и танцующие перекрестья прицела, что неотступно следовали за его взглядом, были неотъемлемой частью действительности. Кошмар проносился перед ним неуловимыми тонкими нитями, которые он пытался распутать. Дождь над зубчатыми стенами. Мечница чужой расы. Бомбардировщик, расстреливающий черные камни.

Все. Он исчез. Остались лишь тени, образы, ощущения, и ничего более.

В последнее время это происходило все чаще. Когда-то видения крепко оседали в памяти, а теперь сразу ускользали.. Казалось, это был побочный эффект частоты их появления. Хотя, не понимая природы и назначения своего генетического дара было невозможно знать это наверняка.

Талос поднялся с пола своей скромной оружейной комнаты и молча стоял, напрягая мускулы, вращая шеей, восстанавливая кровообращение и проверяя работу системы питания брони. Доспех из многослойного керамита — одни части которого были реликтами древности, а другие были украдены гораздо позже, — ритмично жужжал и рычал вслед за движениями хозяина.

Он двигался медленно и осторожно, чувствуя дрожь в мышцах после чересчур долгого бездействия. Конечности сводило судорогой, за исключением аугметической руки — она отзывалась вяло, так как только сейчас её внутренние процессоры перенастроились на импульсы, посылаемые пробудившимся мозгом. Бионическая конечность повиновалась первой, но, несмотря на это, движения все равно давались с трудом. Держась железной рукой за стену, он с усилием поднялся на ноги. Подвижные сочленения брони отозвались рычанием даже на такое незначительное движение.

Реальность была полна боли. Боль обрушилась на него той же пыткой, что въедалась в кровь подобно токсину. Губы беззвучно шевелились за лицевой пластиной , и он не обращал внимания на то, как это звучало через вокс-ретранслятор в пустой комнате.


Видение. Суждено ли им быть обманутыми, или обманывать самим? Судьба не оставляла им выбора. Возвышенный так часто говорил: предай, пока не предали тебя.

Как бы он не пытался дотянутся до видения, оно удалялось всё дальше. Боль не помогала. Она схлынула, будто втягиваясь в провал в его памяти. Несколько раз в прошлом боль была настолько сильной, что ослепляла его на целые ночи. В этот раз она была лишь отголоском тех мучений.

Помедлив, он потянулся за мечом и болтером. Оба оружия были там, где полагалось: в предназначенных для него стойках, прикрепленные к стене прочными кожаными ремнями. Однако, редкость. Талосу было присуще многое, но педантичная чистоплотность в этом списке отсутствовала. Он не смог вспомнить, когда последний раз возвращался в свою комнату и помещал оружие на место в идеальном порядке, чтобы тут же с комфортом отключиться в уединении. Более того, он не мог вспомнить, чтобы такое было раньше. Хоть однажды.

Кто-то побывал здесь. Возможно, Септим или его братья, когда они притащили его оттуда, где он пал жертвой видения. Их никогда не заботило что-либо мирское вроде установки оружия в стойки. Тогда остается Септим — это похоже на правду. Необычный поступок, но похоже на правду. Даже достойный похвалы.

Талос высвободил оба оружия и закрепил их на доспехе: двуствольный болтер на магнитые захваты к бедру, а богато украшенный золотой меч убрал в ножны за спиной, готовый в любой момент выхватить его из-за плеча.


: Приходи на мостик: 

Слова на дисплее визора были написаны отчетливыми нострамскими рунами, белые на красном фоне, как и любая другая тактическая информация или био-данные. Он проследил за мерцанием курсора до последнего слова и выжидающе моргнул.

Квинт, его пятый слуга, был немым из-за ранения, полученного на поле боя. На протяжении всех следующих лет службы они общались посредством жестов или передачи текстовых сообщений с наручного ауспика Талоса, или используя оба способа одновременно. Квинт был почти таким же хорошим оружейником как и Септим, и некоторые трудности при общении были небольшой платой за его услуги.

:пророк: 

:приходи на мостик:

Однако Квинт не позволял себе так свободно обращаться к хозяину. А еще он был несколько десятилетий как мертв, убитый Возвышенным во время одной из многих отчаянных попыток Вандреда вырваться.

На ретинальном дисплее Талоса по его желанию открылся канал связи с Первым Когтем.

— Братья.

В их ответе не было ни единого намека на сплоченность. Смех Ксарла прозвучал на волнах вокс-связи, за ним последовали проклятья и выкрики клятв. Он услышал учтивый голос Меркуциана, произносящего ругательства сквозь стиснутые зубы и гортанный рокот болтерной стрельбы.

Канал связи закрылся. Он попробовал вызвать других: стратегиум, Зал Памяти Дельтриана, оружейную Септима, покои Октавии и даже Люкорифа из Кровоточащих глаз. Ни звука. Всюду тишина. Корабль дребезжал, по-видимому, двигаясь на высокой скорости.

Он извращенно смаковал первые уколы беспокойства. Было весьма непросто заставить кого-либо из принадлежащих к Восьмому легиону беспокоиться, но внезапная пустота корабля была прекрасной загадкой. Его посетило странное ощущение, будто бы на него охотились, и его бледные губы растянулись в улыбке. Должно быть, то же чувствует жертва, хотя он вряд ли бы потерял контроль над собой и принялся мямлить бессмысленные молитвы ложным богам, как это обычно бывало с людьми.

— я жду

Талос обнажил меч и вышел из кельи.

Покинутый мостик его ничуть не шокировал. Он был не более чем в минуте ходьбы от его кельи, что была палубой ниже. Центральная галерея «Эха Проклятья» встретила его все той же пустотой, когда он шел по ней.

Стратегиум был просторным помещением овальной формы, оформленным в готическом стиле, населенный горгульями и другими гротескными скульптурами, облепившими стены и потолок. Здесь изуродованный ангел с опутанными колючей проволокой глазами беззвучно кричал на командный трон; там демон распростер крылья летучей мыши на потолке над вспомогательными артиллерийскими платформами. изначальное оформление "Эха проклятия" никогда не было захватывающим — при том, что Восьмому легиону всегда не доставало дисциплины, Повелителям Ночи удалось обзавестись несколькими учеными и мастерами с навыками, которыми обладали рыцари-ремесленники Детей Императора и Кровавых Ангелов. Независимо от профессионального мастерства каждого из них, большинство кораблей Восьмого Легиона украшались кощунственными произведениями архитектурного искусства, изображающими истязания богов и плененных демонов.

Над всем остальным возвышался внушительных размеров командный трон, обращенный к обзорному экрану оккулуса. Над ним висел скованный цепями разбитый скелет легионера. Вокруг командного трона кругами расходились навигационные консоли, станции управления артиллерией и связью. И ни одного еретического жреца, снующего между столами. Не было и членов экипажа в форме, отдающих приказы и регулирующих настройки. Ни трескучего гомона заклейменных сервиторов, соединенных с их тронами, машинными голосами докладывающих отчеты о состоянии систем.

Это, несомненно, был сон, хотя он и не походил ни на один из виденных Талосом прежде. Других объяснений не было.

— Я здесь, — громко произнес он.

:ты видел много снов. Ты близок к очередному пробуждению. Сядь, брат.: 

Он не улыбнулся. Он редко улыбался, даже когда ему было весело, хотя было довольно забавно принять предложение сесть на свой собственный командный трон. Талос согласился лишь для того, чтобы увидеть, что произойдет дальше.

:достаточно близко, чтобы прикоснуться: 

По коже пророка побежали мурашки. Он взглянул вверх на распятые останки Рувена.

:ты не тот воин, каким должен быть. Но мы с тобой должны поговорить. Здесь и сейчас. Другого шанса не будет.:Талос сидел, воплощая собой стоическое терпение. Он не позволил своему гневу и сомнениям всплыть на поверхность. Сетка прицела скользнула в сторону, не сфокусировавшись на изломанном скелете Рувена.

: вы сделали из моего трупа замечательное украшение. Это почти забавно.: 

Талос откинулся на троне, как это бывало на настоящем мостике.

— Даже смерть не может заставить тебя умолкнуть?

:тебе осталось жить считанные месяцы, пророк.: 

Подвешенный на цепях череп косился на него пустыми глазницами.

— Это правда? — Талос спросил его. — И как же ты разжился этим драгоценным знанием?

:ты делаешь вид, что текущий момент не имеет значения. Думаешь, я не слышу, как твое сердце бьется чаще.: 

Талос погладил рукой старинный меч, покоившийся на боку. Усилия для самоконтроля к которому ему пришлось прибегнуть, чтобы не начать требовать объяснений, вызывали у него сильнейшую мигрень

— Заканчивай с этим, — сказал он, продолжая лицемерить с видом утомленного одолжения. Ему нужно собраться с мыслями. В лучшем случае, это ловушка. В худшем — колдовство, а вероятней всего — и то, и другое.

Нехорошо.

:ты ничего не помнишь, не так ли? Ты искал чистую войну. Достойную войну. Но тебе никогда не следовало возвращаться на восточную окраину. Другие ждут твоего возвращения, нося месть в своих сердцах.:  

Пророк оставался на месте, продолжая поглаживать крылатую рукоять меча. Восточная Окраина. Он не мог придумать, что бы могло заставить его вернуться туда.

— Я думаю, ты лжешь, падаль.

:зачем бы я стал лгать. Ты бежишь от Ока. Ты бежишь от эльдар. Ты бежишь от неминуемой судьбы, от рук ксеноведьм. А куда лучше бежать, как не на другой край галактики 

Возможно, в этом было зерно истины, но пророк не испытывал желания признавать это. Он хранил молчание.

:как долго ты ведешь эту войну, Талос?: 

Он тряхнул головой, чувствуя потребность сглотнуть

— Давно. Ересь была самым кровавым десятилетием. Затем Годы Набегов, когда мы называли домом Тсагуалсу. Два века горькой славы, пока Империум не пришел за нами.

:сколько прошло с тех пор, как мы оставили гниющий мир?: 

— Для Империума? — он сощурил глаза, — почти десять тысяч ле..

:нет. Сколько прошло времени для легионов предателей. Сколько прошло времени для тебя, Талос.: 

Он снова сглотнул, начиная осознавать, к чему клонился разговор. Варп лишал реальность всякого смысла, не оставив даже намёка о законах физики и течении времени. Великая Ересь была всего лишь несколько дней назад для одних предателей в Оке, а для некоторых прочих со времен этих событий минуло пятьдесят тысяч лет. Все, каждая душа, предавшая Императора в тот Золотой Век, по— разному вели счет времени за прошедшие годы.

— Прошло столетие, как мы покинули Тсагуалсу. — Меньше чем для многих, но больше чем для некоторых.

:столетие для тебя. Столетие для первого когтя. Получается, что тебе больше трехсот лет, пророк.: 

Талос кивнул, встретив взгляд пустых глазниц черепа.

— Около того.

:ты еще так молод для предателя. Так наивен. Но этого достаточно, чтобы ты успел выучить кое-какие уроки к настоящему времени. А ты все еще этого не сделал.: 

Пророк смотрел на изломанные кости, поверх которых накладывались буквы. Они нетерпеливо мерцали на ретинальном дисплее, будто ожидая ответа.

— Если ты считаешь, что мне не хватает знаний, призрак, так просвети меня, как сумеешь.

:почему ты сражаешься в этой войне?: 

— Ради мести, — фыркнул пророк.

:мести за что?: 

— За оскорбления, нанесенные нам

:о каких оскорблениях ты говоришь: 

Легионер поднялся на ноги, чувствуя как кожа шеи покрывается мурашками.

— Ты знаешь за какие. Тебе известно, почему Восьмой легион сражается.

:Восьмой легион не знает, почему он сражается. Ты ищешь оправдания напрасно растраченной ненависти длинною в жизнь. Легион сражается лишь потому, что ему доставляет удовольствие властвовать над слабыми душами.: 

— Чистейшей воды выдумка, — Талос рассмеялся, хотя смеяться ему хотелось менее всего. Он подумывал над тем, что бы расстрелять нелепо распятый скелет, однако сомнительно, что подобным актом злобы мог бы чего-то достичь. — Мы восстали, потому что должны были восстать. Пацифизм Империума был обречен на провал. Порядок можно установить, лишь держа души в страхе перед возмездием. Повиновение через страх. Мир через страх. Мы были оружием, в котором нуждалось человечество. И мы остаемся им и по сей день.

:легион никогда не сражался за подобные идеалы. Твое заблуждение никогда не было популярно в наших рядах. И оно исчезло, когда пришла истина. Ты цепляешься за свои иллюзии, потому что ненависть это все что у тебя осталось.: 

— Ненависть это все, что мне нужно, — он поднял болтер, целясь обоими стволами в сломанную грудную клетку. — Моя ненависть чиста. Мы заслуживаем отмщения империи, которая нас покинула. Мы были правы, наказывая те миры за их грехи, и грозили другим, если они нарушат наши законы. Повиновение. Через. Страх. Системы, приведенные нами к согласию..

:системы, приведенные нами к согласию, едва ли обитаемы. Мы превратили население в трепещущих зверьков, напрочь лишенных свободной воли. Живущих в страхе нарушить закон. Подобных хнычущим стадам людей, что обитают в трюмах наших кораблей сейчас. 

— Я уверен в том, что делал, — пророк отдавал себе отчет в своем сводящем с ума положении: он не мог прицеливаться дольше, не сделав выстрела, но он не хотел стрелять, поддавшись бесполезному гневу. — Я уверен в том, что делал.

:многие из наших братьев никогда и не думали о подобном. Ни для кого не секрет. Поэтому Кёрз и уничтожил Нострамо. Чтобы остановить приток яда в Восьмой легион. И поэтому мы были наказаны Империумом.: 

— Урок для Легиона, — Талос опустил оружие. — Примарх говорил эти слова много раз.

:мы стали тем, от чего предостерегали целые миры. Мы были убийцами и душегубами, какими они никогда не должны были быть. Вольные убивать по желанию и свободные от расплаты.: 

Последовала долгая пауза. Талос почувствовал как корабль вздрогнул в ответ на какую-то внешнюю пытку.

: кровь стыла в жилах во времена еще до того, как галактика воспылала огнем войны.: 

: реками крови истекали как грешники, так и невинные. Потому что мы были сильны, а они слабы.:

— Он ненавидел нас, это я знаю точно. Кёрз любил нас и ненавидел в равной степени.

Талос вернулся к своему трону, его голос смягчился размышлением. Мысли плясали и исчезали перед черными глазами, скрытыми за монохромными красными линзами его шлема.

Большая часть из этого была правдой, и это не было тайной для пророка. Кёрз уничтожил их родной мир меланхоличным приказом, стремясь положить конец притоку убийц и насильников, но было уже слишком поздно. Большую часть легиона уже составляли криминальные отбросы, от которых он хотел очистить человечество. Это не было ни секретом, ни откровением. Всего лишь позорной истиной.

Но у них все еще было право бороться. Усмирение превосходящей силой и вечное правление через страх. Это работало некоторое время. Мир в десятках систем был прекрасным зрелищем. Население едва осмеливалось поднимать восстание, когда с их глоток убирали ногу. В этих случаях это была ошибка угнетателей в проявлении слабости, а не угнетаемых в том, что они восставали. Человеческая природа предполагала сопротивление — за это нельзя ненавидеть сам вид.

— Наш путь не был путем Империума, — Талос процитировал древнее изречение, — но мы были правы. Если бы легион остался чист..

:но он не остался. Легион был запятнан грехом еще когда первый рожденный на Нострамо офицер приносил свою клятву верности. И мы заслужили ненависть примарха. За то, что мы не были теми воинами, какими он хотел, чтобы мы были.: 

Снова пауза. И снова дрожь сотрясла корабль до самого остова.

— Что происходит?

:Реальность ускользает. «Эхо проклятия» прибывает в пункт назначения. Но тебе не следует возвращаться на Восточную Окраину.: 

Талос снова взглянул вверх. Труп не двигался.

— Ты это уже говорил. Не помню, чтобы я отдавал такой приказ.

:ты отдал его, желая найти чистую войну и возродить банду. И отыскать ответы, чтобы развеять терзающие тебя сомнения. Ступить на Тсагуалсу еще раз. Все, что я сказал, не является каким-то откровением. Я лишь озвучил то, что твоя гордыня мешала произнести вслух. Ты слишком долго притворялся, брат.: 

— Почему я вижу все это? — он обвел помещение рукой, указав на себя и на тело. — Что…что это? Видение? Сон? Заклинание? Шутки моего собственного разума или что — то извне закралось в мои мысли?

:все сразу и ничего из этого. Возможно это лишь проявление твоих страхов и сомнений. В реальном мире ты пробыл без сознания пятьдесят пять ночей. Ты близок к пробуждению.: 

Он снова вскочил на ноги, когда корабль начал содрогаться. Он слышал как застонал корпус с искренностью раненого солдата. Кружева трещин прокладывали себе путь по оккулусу, посыпая палубу стеклянной крошкой.

— Пятьдесят пять ночей? Не может быть! Как это вышло?

:ты знаешь как. Ты всегда знал. Некоторые дети не предназначены носить в себе геносемя. Оно разрушает их на генетическом уровне. Кто-то умирает быстрей. Кто-то медленней. Но после трехсот лет биологического развития генетическая несовместимость наконец добралась и до тебя. 

— Ложь, — Талос наблюдал, как корабль разваливается вокруг него. — Ложь и безумие все, что ты когда либо произносил при жизни, Рувен. То же касается и смерти.

:Вариель знает правду. Века разрушения. Века преодоления боли. Века видений, порожденных ядовитой кровью примарха. Твое тело больше не в состоянии выносить это наказание. Насладись временем, которое тебе осталось. Долг ждет тебя в реальном мире, и ты запомнишь немногое из нашей беседы. Просыпайся, Талос. Просыпайся и убедишься сам.

II  Пробуждение

Свет, приглушенный и разбавленный краснотой ретинального дисплея его визора, заливал в глаза.

Первое, что предстало перед его глазами, он ожидал увидеть меньше всего. Его братья. Его команда. Стратегиум, где двести душ исполняли свои обязанности.

— Я… — он попытался заговорить, но его голос прозвучал сухим скрежетом вокса. Сидевший на троне Талос обмяк. Обвитая вокруг шеи цепь не давала телу совсем свалиться вперед.

Всюду вокруг него лепетали голоса и слышалось приближающееся ворчание подвижных сочленений брони.

— Я не в моей келье для медитаций, — произнес он. Талос никогда не пробуждался от видения где либо еще, не говоря уже о том, чтобы проснувшись, обнаружить себя на мостике боевого корабля. Пророк был поражен окружающей обстановкой, удивляясь, что все это время он сидел здесь, облаченный в доспех, выкрикивая одни и те же бессвязные слова в общую вокс-сеть.

Вокруг шеи, лодыжек и запястий загремели цепи, едва он вознамерился встать. Братья приковали его к трону.

Они должны за многое ответить.

Шепотки «Он возвращается!» и «Он просыпается!» витали среди смертных членов экипажа. Со своего почетного места на возвышении в самом сердце капитанского мостика Талос видел, как они замерли, оторвавшись от исполнения возложенных на них обязанностей, и один за другим повернули свои лица к нему. Их глаза сияли удивлением смешанным с благоговением в равной мере. «Пророк пробуждается!» — слетало с их губ. Должно быть, подобное испытывают те, кому поклоняются, решил он, ощущая, как по спине бегут мурашки.

Его братья столпились вокруг трона, спрятав свои лица под шлемами: Узас с изображенным отпечатком ладони на лицевом щитке, шлем Ксарла украшали размашистые крылья летучей мыши, Сайрион с нарисованными молниями, бьющими из глаз, Меркуциан в шлеме с изогнутыми рогами, покрытыми бронзой. Вариель склонился над Талосом. Бионическая нога апотекария скрежетала и заедала, делая его движения неуклюжими. Он единственный был без шлема, и его холодные глаза пристально смотрели в глаза пророка.

— Своевременное возвращение, — произнес он. В его необычно мягком голосе не было ни намека на веселье.

— Мы прибыли, Талос, — сказал Меркуциан. — Нам никогда не приходилось быть свидетелями ничего подобного. Что тебе снилось?

— Я почти ничего не помню, — Талос по очереди посмотрел на каждого из них и на медленно вращавшийся мир в эллиптическом обрамлении экрана оккулуса. — Я совсем мало что помню. Где мы?

Вариель повернул свой бесцветный взгляд на остальных. Этого было достаточно, чтобы они немного отступили назад и не стояли толпой возле пробудившегося пророка. Пока тот говорил, апотекарий сверялся с данными на громоздкой перчатке нарцетиума. Ауспик-сканер потрескивал статикой и монотонно выдавал результаты.

— Я ввел дополнительную дозу наркотиков и лекарств, чтобы поддерживать тебя в приемлемом состоянии, не прибегая к активации анабиозной мембраны за прошедшие два месяца. Однако, в течение нескольких дней ты будешь чрезвычайно слаб. Износ мышц минимальный, но достаточен для того, чтобы ты это заметил.

Талос снова дернулся в цепях, будто в напоминание.

— Ах, да, — произнес Вариель. — Конечно.

Он набрал код на наруче доспеха, и из нарцетиума выдвинулась дисковая пила. Пила поцеловала звенья цепей с раздражающим визгом. Одна за другой, металлические оковы спадали.

— Я был прикован?

— Чтобы не покалечил себя и остальных, — ответил Вариель.

— Нет, — Талос сфокусировался на ретинальном дисплее и активировал закрытый вокс — канал со своими братьями. — Я был прикован здесь, на мостике?

Члены Первого Когтя обменялись взглядами. Их шлемы, поворачиваясь друг к другу, выражали какую-то неясную эмоцию.

— Мы отнесли тебя в твои покои, когда тебя накрыло первый раз, — сказал Сайрион, — Но…

— Но?

— Ты вырвался. Ты убил двоих братьев, дежуривших у дверей, и мы потеряли тебя на нижних палубах почти на неделю.

Талос попытался встать. Вариель посмотрел на него тем же взглядом, каким одарил его братьев из Первого Когтя, но на пророк проигнорировал его. Хотя апотекарий был прав: мышцы жгли судороги, когда по ним расходилась кровь.

— Я не понимаю, — произнес он наконец.

— Мы, честно говоря, тоже, — ответил Сайрион. — Ты никогда прежде не творил такого во время припадков.

Ксарл принялся за обьяснения.

— Угадай, кто тебя нашел!

Пророк тряхнул головой, не зная что и предположить.

— Скажи мне.

Узас склонил голову.

— Это был я.

По мнению Талоса, это само по себе было отдельной историей. Он посмотрел на Сайриона

— А потом?

— Прошло несколько дней, и команда и прочие Когти заволновались. С боевым духом у нас, больных на голову и преданных ублюдков, всегда было не очень, а стало еще хуже. Поговаривали, что ты то ли умер, то ли заболел. Поэтому мы принесли тебя сюда, чтобы показать команде, что ты в каком-то смысле все еще с нами.

Талос фыркнул.

— Это сработало?

— Сам убедись, — Сайрион жестом указал на смотревших на Талоса восхищенных людей со всей командной палубы. Все взгляды были прикованы к нему.

Талос проглотил что-то едкое.

— Ты сделал из меня икону. Это ступень на пути к варварству.

Воины Первого Когтя хохотнули. Только Талосу было невесело.

— Пятьдесят пять дней безмолвия, — произнес Сайрион, — и все, о чем ты можешь нам поведать, это недовольство?

— Безмолвия? — пророк развернулся и по очереди взглянул на каждого из них. — И я ни разу не кричал? Не произносил свои пророчества вслух?

— Не в этот раз, — покачал головой Меркуциан. — ты молчал с самого начала, как потерял контроль.

— Не помню, чтобы я терял сознание. — Талос ходил мимо них, опираясь на перила, окружавшие центральный помост. Он смотрел на висящую в пустоте серую планету, окруженную плотным полем астероидов. — Где мы?

Первый коготь собрался рядом с ним, образуя ряд рычащих суставов брони и бесстрастных череполиких масок.

— Не припоминаешь, что ты нам приказывал? — спросил Ксарл.

Талос старался не показывать своего раздражения.

— Просто скажите мне, где мы. Выглядит знакомым настолько, что я изо всех сил пытаюсь поверить, что в самом деле нахожусь здесь.

— Полностью разделяем твои чувства. Мы на Восточной Окраине, — сказал Ксарл. — Вне досягаемости лучей Астрономикона, на орбите мира, к которому ты неоднократно требовал, чтобы мы отправились

Талос смотрел на планету, вращавшуюся с неописуемой медлительностью. Он знал, что это за мир, хотя не мог вспомнить ничего из того, о чем ему рассказывали братья. Потребовалось гораздо больше усилий, чем он полагал, чтобы удержаться и не сказать: «Этого не может быть!». Самым невероятным были серые пятна городов, подобно струпьям, покрывавшим пыльные континенты.

— Она изменилась, — произнес он. — Не понимаю, как это может быть правдой. Империум никогда не стал бы обустраиваться здесь, а теперь я вижу города. Я вижу очаги цивилизации, ранами покрывающие поверхность никчемного мира.

— Мы удивлены также как и ты, брат, — кивнул Сайрион.

Взгляд Талоса метался по мостику.

— Всем занять свои места.

Люди салютовали и бормотали: « — Да, господин».

Молчание нарушил Меркуциан.

— Мы здесь, Талос. Что мы должны делать?

Пророк в изумлении смотрел на мир, который должен был быть мертвым, очищенный от жизни десять тысяч лет назад и покинутый теми, кто называл его домом. Империум Человечества никогда бы не стал повторно колонизировать проклятый мир, в особенности тот, что находился за пределами досягаемости благословенного Света Императора. На то, чтобы добраться сюда, используя стандартные двигатели, уйдут месяцы даже от ближайшего пограничного мира.

— Всем когтям приготовиться к десантированию.

Сайрион прочистил горло. Это типично человеческое поведение заставило Талоса обернуться.

— Ты многое пропустил, брат. Тут есть кое-что, заслуживающее твоего внимания, прежде чем мы ступим на поверхность. Кое-что, касающееся Септима и Октавии. Мы не знали, как быть с этим пока ты отсутствовал.

— Я слушаю, — сказал пророк. Ему не хотелось признаваться, что его кровь застыла в жилах

при упоминании этих имен.

— Отправляйся к ней и сам все увидишь.

Сам все увидишь. Эти слова эхом звучали в голове, вцепляясь с нервирующим упорством где-то между воспоминаниями и пророчеством.

— Вы идете? — Талос обратился к братьям.

Меркуциан смотрел в сторону. Ксарл издал смешок.

— Нет, — сказал Сайрион, — ты должен пойти один.

Талос добрался до покоев навигатора, корчась от боли в конечностях. Пятьдесят пять ночей, почти два месяца без ежедневных тренировок не пошли ему на пользу. Слуги Октавии топтались в тенях у дверей, горбатые аристократы в лишенных солнца альковах.

— Повелитель, — шипение срывалось с губ, которые теперь больше походили на неровные прорези на лицах. Пропитанные кровью бинты зашуршали, когда они опустили оружие.

— Отойдите прочь, — приказал им Талос. Слуги разбежались как тараканы от внезапной вспышки света. Один из них остался стоять. На мгновение он подумал, что это Пес, любимый слуга Октавии. Но этот был слишком тощий. К тому же, Пес умер несколько месяцев назад. Его убили при захвате корабля примерно в двадцати метрах от того места, где сейчас стоял воин.

— Хозяйка устала, — произнесла фигура напряженным голосом, как если бы говорила сквозь стиснутые зубы. Голос был мягким и высоким и явно не мог принадлежать мужчине. Женщина подняла забинтованную руку, будто одно её требование могло преградить воину путь, не говоря о её физическом присутствии. Лицо женщины скрывала ткань, не позволяя разглядеть её внешний облик, но её телосложение свидетельствовало о том, что она была менее остальных подвержена деградации, как минимум физически. Огромные очки, закрывавшие глаза, придавали ей сходство с насекомым и намекали на мутацию, которую не сразу можно было обнаружить. Она прицепила красный лазерный целеуказатель к очкам, но зачем — Талос даже не пытался угадать.

— В таком случае у нас с ней много общего, — подметил пророк. — Отойди.

— Она не желает, чтобы её беспокоили, — настаивал все тот же напряженный голос, становясь все менее дружелюбным. Другие слуги начали собираться позади нее.

— Преданность хозяйке делает тебе честь, но полагаю, мы закончили с этим занудством — Талос опустил голову, чтобы быть на одном уровне с женщиной. У него не было никакого желания банально убивать ее. — Ты знаешь кто я?

— Ты тот, кто действует вопреки желаниям моей госпожи.

— Это правда. Равно как и то, что я являюсь хозяином этого корабля, и твоя хозяйка служит мне.

Слуги отступили обратно в тени, нашептывая имя пророка. Талос, Талос, Талос. Как шипение горных гадюк.

— Ей нездоровится. — Сказала забинтованная женщина. Теперь её голос сочился страхом.

— Как твое имя? — спросил Талос

— Вулараи, — ответила она. Воин слабо улыбнулся за лицевой пластиной. На нострамском Вулараи означало «лжец».

— Забавно. Ты мне нравишься. А теперь уйди, пока не разонравилась.

Слуга отступила, и Талос уловил блеск металла под её рваными одеждами

— У тебя гладий?

Фигура замерла.

— Милорд?

— Ты носишь гладий легиона?

Она схватилась за лезвие. Для Повелителя Ночи гладий был коротким колющим оружием длиной с предплечье легионера. В руках простого смертного он превращался в элегантный полуторный меч. Витиеватые нострамские руны, вытравленные на темном металле, узнавались безошибочно.

— Это оружие легиона, — произнес Талос.

— Это подарок, милорд.

— От кого?

— От лорда Сайриона из Первого когтя. Он сказал, что мне нужно оружие.

— У тебя есть необходимые навыки, чтобы пользоваться им?

Женщина в бинтах вздрогнула, ничего не ответив.

— А что если бы я отпихнул тебя в сторону и вошел, Вулараи? Что бы ты сделала?

Он услышал нотки торжества в её напряженном голосе.

— Мне пришлось бы вырезать ваше сердце, милорд.

В покоях навигатора было чуть больше света, чем в других помещениях и галереях корабля. Бледное зернистое свечение тридцати мониторов, подключенных к внешним пикт-каналам, бросало блики на весь простор комнаты, освещая круглый бассейн посередине. Воздух был пропитан густой мясной вонью амниотической жидкости.

Она не погружалась в воду. За месяцы, прошедшие с тех пор, как «Эхо проклятия» было захвачено, и даже после того, как половина корабля была отмыта и очищена огнеметами, Октавия пользовалась амниотическим бассейном для варп-перелетов лишь тогда, когда ей было необходимо полное слияние с машинным духом корабля. Талос, видевший прежнюю пленницу навигаторских покоев Эзмарельду, мог понять её нежелание проводить слишком много времени в питательной жидкости.

Смесь химической вони и тонкого запаха застоявшейся воды были привычными для личного пространства Октавии: запах человеческого пота, затхлый запах книг и свитков пергамента, и слабый — приятный — пряный запах натуральных масел на её только что вымытых волосах. И что-то еще. Что-то, близкое к запаху женского менструального цикла, такое же острое и насыщенное. Близкое, но не совсем.

Талос обошел вокруг бассейна, приближаясь к трону и скопищу мониторов. Каждый экран показывал часть корпуса корабля и пустоту снаружи. Несколько демонстрировали серый лик мира, резко контрастировавший с его белой луной.

— Октавия.

Она открыла глаза, взглянув на воина затуманенным после сна взглядом. Черные волосы были собраны в хвост, свисавший позади шелковой банданы.

— Вы проснулись, — сказала она.

— Как и ты.

— Да, — подметила навигатор, — но я бы предпочла не просыпаться… Что вам снилось?

— Я мало что помню. — Талос жестом указал на планету на экранах перед ней. — Ты знаешь, как называется этот мир?

Октавия кивнула.

— Септим говорил мне. Я не знаю, почему вы хотели вернуться сюда.

— Как не знаю и я, — покачал головой Талос. — Я помню лишь обрывки до того момента, как меня поразило видение.

Он медленно выдохнул.

— Дом. Наш второй дом, по меньшей мере. После Нострамо нашим домом стала Тсагуалса, мертвый мир.

— Его колонизировали. Население невелико, и можно уверенно говорить о том, что это произошло недавно.

— Я знаю.

— Что вы будете делать?

— Не знаю.

Октавия подалась вперед на своем троне, укрытая тонким матерчатым покрывалом

— В этой комнате всегда холодно. — Она взглянула на Талоса, ожидая, что он что-нибудь скажет. Он не говорил ничего, и тогда девушка сама решила разбавить тишину.

— Было трудно плыть сюда. Свет Астрономикона не достает досюда с Терры, а волны были чернее черного

— Позволь мне спросить, каково это было?

Навигатор поигрывала прядью волос, пока говорила.

— Варп здесь темный. Невыразимо темный. Все цвета черные. Вы можете представить себе тысячи оттенков черного, один черней другого?

Он тряхнул головой.

— Ты просишь меня вообразить нечто совершенно чуждое материальной вселенной.

— Там холодно, — сказала она, прервав зрительный контакт. — Как цвет может быть холодным? Во тьме я ощущаю привычное отвратительное присутствие: крики душ у корпуса, и далекие язвы, одиноко плывущие в глубине.

— Язвы?

— Если бы я только могла описать их. Огромные безымянные скопления сущностей из яда и боли. Злобные сознания

Талос кивнул.

— Может быть, это души ложных богов.

— Как они могут быть ложными, если они реальны?

— Я не знаю, — признался Талос

Октавия вздрогнула.

— Там где мыплавали прежде, даже вдали от Астрономикона… даже до тех мест дотягивался тусклый свет маяка Императора, и неважно, как далеко от него мы заплывали. Можно было увидеть тени и формы, скользящие по волнам. Безликие демоны, плывущие в текучих мучениях. Здесь же я не вижу ничего. Ничего общего с тем, как меня учили находить путь через шторм. Это как идти вперед вслепую в поисках спокойных путей там, где завывания ветров стихают на мгновение, если стихают.

На мгновение его поразило сходство её впечатлений и ощущения падения в его собственные видения

— Мы добрались, — сказал он. — Ты отлично справилась.

— Я ощутила что-то еще. Едва уловимое. Их присутствие теплее варпа вокруг. Будто чьи-то глаза смотрели за мной, когда я подвела корабль ближе.

— Надо полагать, за нами следили?

Октавия пожала плечами

— Я не знаю. Это был лишь один из вариантов безумия среди тысяч прочих.

— Мы прибыли. Это имеет значение, — очередная пауза повисла между собеседниками. На этот раз её прервал Талос.

— Давным-давно у нас здесь была крепость. Замок из черного камня и витых шпилей. Однажды ночью он привиделся примарху, и сотни тысяч рабов были отправлены строить его. На это ушло почти двадцать лет.

Он прервался, и Октавия смотрела на бесстрастный череп на лицевой пластине. Талос выдохнул в вокс-репродуктор.

— Внутреннее святилище называлось Вопящей Галереей. Кто-нибудь тебе о ней рассказывал?

Она покачала головой.

— Нет, никогда.

— Вопящая Галерея — это метафора своего рода. Мучения бога, выраженные в крови и боли. Примарх хотел переделать внешний мир в соответствии с пороком в собственном сознании. Стены были из плоти: людские тела составляли часть архитектуры, сформированные больше колдовством, нежели мастерством. Полы были устланы коврами из живых лиц, поддерживаемых севриторами-кормильцами.

Он покачал головой. Воспоминания были слишком живыми, чтобы когда-нибудь исчезнуть.

— Вопли, Октавия. Ты никогда не слышала ничего подобного. Они никогда не смолкали. Люди в стенах, стенавшие и пытавшиеся вырваться. Лица на полу рыдали и кричали.

Она заставила себя улыбнуться, хоть ей и не хотелось.

— Это звучит как варп.

Он взглянул на нее и проворчал в знак согласия.

— Прости меня. Ты знаешь, на что похож этот звук.

— Самое скверное в том, что со временем привыкаешь к этому стенающему хору. Те из нас, кто посещал примарха в последние десятилетия его безумия, провели достаточно много времени в Вопящей Галерее. Звук всей той боли становился терпимым. Вскоре, ты начинал замечать, что он доставляет тебе удовольствие. Было легче размышлять, будучи окруженным грехом. Страдания по началу теряли свое значение, но после становились музыкой.

С минуту пророк молчал.

— Разумеется, это было то, чего он хотел. Он хотел, чтобы мы усвоили Урок Легиону, каким, как он верил, он должен был быть.

Октавия вздрогнула снова, когда Талос опустился на колени рядом с её троном.

— Я не вижу ничего поучительного в бессмысленной жестокости, — произнесла она.

Он открыл замки на вороте доспеха и с шипением вырывающегося воздуха снял шлем. Навигатора вновь поразила мысль о том, что он мог бы быть красивым, если бы не холодный взгляд и бледная как у трупа кожа. Он был статуей грозного полубога, высеченной из чистейшего мрамора, с мертвыми глазами, прекрасный в своей нетронутости, однако смотреть на него было неприятно.

— Это была не бессмысленная жестокость, — сказал он, — это был Урок. Примарх знал, что закон и порядок — два столпа цивилизации — можно установить лишь через страх перед наказанием. Человек отнюдь не мирное животное. Это создание войны и сопротивления. Привести зверей к цивилизации можно лишь напоминая им о возмездии, что ждет каждого, кто причинит вред стаду. Было время, когда мы верили, что этого хотел от нас Император. Он хотел, чтобы мы стали Ангелами Смерти. Было время, когда мы были ими.

Она моргнула впервые за минуту. За время их долгих дискуссий и воспоминаний Талос ни разу не заговаривал о таких подробностях.

— Продолжай, — сказала навигатор.

— Одни говорят, он предал нас. Когда наша работа была выполнена, он повернулся против нас. Другие утверждают, что мы зашли слишком далеко в нашей самопровозглашенной роли, и нам нужно положить конец как животным, за то, что сорвались с привязи. — Воин видел живой вопрос в глазах своей собеседницы и развеял его. — Ничто из этого не имеет значения. Имеет значение лишь то, как все началось и как закончилось.

— И как все началось?

— Легион нес огромные потери в Великом крестовом Походе на службе Императору. Большинство из них были терранцами. Они прибыли с Терры, с войн Императора на планете, являвшейся родиной человечества. Пополнение прибыло с нашего родного мира, с Нострамо… Десятилетия прошли с того момента, когда примарх последний раз ступал на поверхность планеты, и его уроки закона были давно забыты. Население снова скатилось в анархию и беззаконие, потеряв страх перед наказанием от далекого Империума. Мы отравляли сами себя, понимаешь? Мы пополняли ряды легиона убийцами и насильниками, детьми, которые были чернейшими грешниками еще до того, как ощутили вкус взросления. Уроки примарха для них ничего не значили, как не значили и для большей части Восьмого легиона в итоге. Они были убийцами, взращенными для того, чтобы стать полубогами, которые разорят галактику. В гневном отчаянии примарх сжег наш родной мир. Он разрушил его, разорвав на части с орбиты огневой мощью всего флота Легиона.

Талос глубоко и медленно вздохнул.

— Это заняло несколько часов, Октавия. Все это время мы были на своих кораблях, слушая вокс-сообщения с поверхности. Они взывали к нам, посылая в небеса мольбы и крики о помощи. Мы не ответили разу. Ни единого разу. Мы оставались в космосе и смотрели, как полыхают наши города. В самом конце мы наблюдали, как планета разваливается на куски под яростью флота. Только тогда мы отвернулись. Нострамо разлетелась в пустоте. С тех пор я не видел ничего подобного. И в своем сердце я знаю, что не увижу никогда больше.


На мгновение её посетило нелепое желание прикоснуться рукой к его щеке. Она знала, что лучше не поддаваться этому инстинкту. И все же, то, как он говорил, выражение его черных глаз — он во всем был ребенком, выросшим в теле бога без человеческого осознания человечности. Не удивительно, почему эти создания были столь опасны. Их неразвитые души действовали на уровнях, которые ни один человек не смог бы понять: примитивные и необузданные с одной стороны, сложные и лишенные всего человеческого с другой.

— Это не сработало, — продолжил он. — К тому моменту Легион уже был отравлен. Как ты знаешь, Ксарл и я росли вместе, и мы были убийцами с самого детства. Мы поздно присоединились к Легиону, тогда, когда его вены уже были насквозь пропитаны ядом Нострамо. И поверь мне, когда я говорю, что мы росли вместе, среди уличных войн, где человеческая жизнь стоила дешево, я говорю об одном из цивилизованных районов нострамских внутренних городов. Мучительное вырождение планеты продолжалось, среди городских пустошей рыскали племена падальщиков. Как самые сильные и выносливые именно они зачастую становились кандидатами для имплантации и принятия в Восьмой Легион. Именно они становились легионерами.


Талос завершил свою речь с улыбкой, не затронувшей его взгляд.

— Тогда было уже слишком поздно. Примарх Кёрз был охвачен муками вырождения. Он презирал себя и ненавидел свою жизнь. И ненавидел свой легион. Все, чего он добивался, был последний шанс доказать свою правоту, показать что его существование было не напрасным. Восстание против Императора — война за миф, который ты называешь Ересью Хоруса, — была окончена. Мы повернулись против Империума, который пытался наказать нас, и мы проиграли. Поэтому мы бежали. Мы бежали на Тсагуалсу, мир, находившийся за внешними границами Империума, вдали от Маяка Света на Терре, который все еще жег его глаза

Воин указал на серый мир.

— Мы бежали сюда, и здесь все закончилось.

Вздох сорвался с губ Октавии как туман.

— Вы бежали от войны, которую проиграли, и построили замок из пыточных комнат. Как благородно с вашей стороны, Талос. Но я все еще не вижу в этом урока.

Он кивнул, уступая ей.

— Ты должна понять наконец, что примарха одолевало его собственное безумие. Его не волновала Долгая Война, он не желал ничего больше, кроме как проливать кровь Империума и мстить за свой жизненный путь. Он знал, что собирается умирать, Октавия. Он хотел оказаться правым, когда умирал.

— Септим говорил мне об этом, — ответила она. — Но совершать грабительские рейды на окраины Империума в течении нескольких веков по прихоти безумца и вырезать целые миры едва ли можно назвать уроком достойных идеалов.

Талос смотрел на нее своими бездушными глазами, оставаясь непоколебимым.

— В таком свете, возможно, нет. Но человечество должно познать страх, навигатор. Ничто другое не дает гарантии согласия. В самом конце, когда Вопящая Галерея стала командным пунктом и одновременно залом военного совета Легиона, деградация пожирала примарха изнутри. Она опустошала его. Я до сих пор помню, как царственно он взирал на нас, каким величественным он выглядел в наших полных обожания глазах. Но смотреть на него было подобно привыканию к отвратительному запаху. Можно привыкнуть к грязи, просто игнорировать запах, но когда что-то напоминает о ней, начинаешь ощущать её с новой силой. Его душа прогнила насквозь, и иными ночами её можно было увидеть в блеске умирающих глаз или в мрачном оскале зубов. Кое-кто из моих братьев задавался вопросом, не был ли он заражен какой-либо внешней силой, но большинству из нас было уже все равно. Какая разница? В любом случае результат был неизменным.

Освещение, словно подгадав момент, замерцало и отключилось. Воин и мутант остались на несколько ударов сердца во тьме, освещаемой только глазными линзами его доспеха и серыми бликами экранов.

— Это происходит все чаще и чаще в последнее время, — сказала девушка. — «Завет» ненавидел меня. «Эхо», похоже, ненавидит нас всех.

— Занятное суеверие, — ответил воин. Освещение восстановилось, такое же тусклое, как и прежде. Талос все еще не торопился продолжать.

— А как же убийство? — напомнила она.

— Убийство произошло вскоре после того, как очевидность его безумия достигла своего апогея. Я никогда не видел существа, которое с такой безмятежностью и восхищением воспринимало собственную гибель. В смерти он бы обрел оправдание. Те, кто нарушает закон, должны быть наказаны самым беспощадным образом, в назидание всем тем, кто замышляет неповиновение. Таким образом, он отправил нас разделывать галактику, нарушать все законы вопреки всякому смыслу, прекрасно зная, что Император поступит согласно закону. Ассасин пришла, чтобы убить Кёрза, великого Нарушителя Имперского Закона, и она исполнила свой долг. Я видел, как он умирает, оправданный и довольный возможно впервые за долгие века.


— Какой гротеск, — подметила Октавия. Её пульс ускорился при мысли, что это замечание может обидеть воина, но страх был безосновательным.

— Может, так оно и есть, — он снова кивнул. — Вселенная не знала другого существа, ненавидевшего жизнь так, как мой отец. Его жизнь была сломана в стремлении доказать, как можно контролировать человечество, а его смерть была доказательством того, что этот вид абсолютно никуда не годится.

Талос извлек голопроектор из поясной сумки и нажал руну активации. Перед ними возникло мерцающее голубым светом изображение в натуральную величину. С невидимого трона поднялась сгорбленная фигура. Его диковатая поза не лишала мускулистое тело красоты, а движения — первобытного благородства. Искажение скрадывало ясность образа, но лицо фигуры — лицо призрака с черными глазами, изможденными скулами и заостренными клыками — украшала порочная ухмылка искреннего веселья.

Талос деактивировал проектор и изображение погасло. Повисло долгое молчание, которое ни он, ни Октавия не решались нарушить.

— И никто не возглавил вас после его смерти?

— Легион распался на роты и банды, последовавшие за отдельными повелителями. Присутствие примарха было единственным, что поддерживало в нас единство. Без него команды разбойников уплывали все дальше и дальше от Тсагуалсы и отсутствовали все дольше и дольше. Шли годы и некоторые из них перестали возвращаться совсем. Многие капитаны и лорды утверждали, что были наследниками Ночного Охотника, но каждая из подобных претензий оспаривалась другими претендентами на эту роль. Ни одной душе не удалось собрать легион предателей воедино. Это в порядке вещей. Насколько бы я его ни ненавидел, успех Абаддона это то, что выделяет его — прежде всего — из всех нас. Его имя шепчут по всему Империуму. Абаддон. Разоритель. Избранный. Абаддон. Не Хорус.

Октавия вздрогнула. Это имя было ей знакомо. Она слышала, как шепотом его произносили в залах терранской власти. Абаддон. Великий враг. Смерть Империума. Пророчества о его триумфе в последний век человечества были широко распространены среди психически одаренных пленников трона Императора

— Был один, — сказал Талос, — кто мог держать марку, и кого не предавали братья. По крайней мере, он был единственным, кто пережил предательство братьев, но даже он сражался за единство легиона. Так много идеологий. Так много противоречивых желаний и стремлений.

— Как его звали?

— Севатар, — тихо произнес пророк. — Мы звали его Принц Воронья. Его убили во времена Ереси, задолго до смерти отца.

Она поколебалась, прежде чем сказать.

— Меркуциан упоминал о нем.

— Меркуциан приходит поговорить с тобой?

Навигатор ухмыльнулась. Её зубы были белее, чем у любого из членов экипажа. Недолгое время, проведенное в грязи рабства, еще не оставило на ней свой отпечаток.

— Ты не единственный, кому есть что рассказать.

— О чем он говорит?

— Он же твой брат. И один из тех, на которого ты не тратишь свое время, пытаясь убить. Ты должен догадываться, о чем он говорит.

В черных глазах пророка промелькнула тень еле сдерживаемой эмоции. Он не мог сказать, было ли это удивление или раздражение.

— Я все еще недостаточно хорошо знаю Меркуциана.

— Он говорит о Ереси в основном. Он рассказывает мне истории о братьях, погибших при осаде Дворца Императора, о Трамасском Крестовом походе против Ангелов и веках, прошедших с тех пор. Он любит писать об этом, отмечая их подвиги и смерть. Ты знал об этом? Талос покачал головой. Он не знал.

— И что же он говорит о Принце Воронья? — поинтересовался он.

— Что Севатар не был убит.

Эти слова вызвали тень улыбки на лице пророка.

— Это увлекательное произведение. У каждого легиона есть свои мифы и тайны. Пожиратели Миров утверждают, что один из их капитанов избранный Кровожадного Бога.

Октавия не улыбалась.

— Когда вы планируете высадиться на планету?

— Мои братья хотели, чтобы я сначала увидел тебя.

Она вскинула бровь, улыбаясь и крепче вцепляясь в свое одеяло.

— Чтобы преподать мне урок истории?

— Нет. Я не знаю, чего хотели братья. Они упомянули о какой-то проблеме, изъяне.

— Не знаю, что они могли иметь ввиду. Я устала, а полет сюда был сущим адом. Думаю, я заслужила немного сна.

— Они сказали, что это также касается и Септима.

Она снова вздрогнула.

— По-прежнему, не имею понятия. Он никогда не позволял себе небрежного отношения к своим обязанностям, как и я.

С минуту подумав, Талос спросил.

— Ты часто с ним виделась в последнее время?

Она посмотрела в сторону. Октавия могла разбираться во многом, но обманщик из нее был плохой.

— Мы редко видимся в последние ночи. Когда вы собираетесь десантироваться на поверхность?

— Скоро.

— Я думала о том, что будет после этого.

Он посмотрел на нее со странным выражением, которого она прежде никогда не видела. Оно не было ни легким недоумением, ни каким-то определенным интересом или подозрением — казалось, это было все вместе.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил Талос.

— Я думала, что мы направимся в Око Ужаса.

Он хохотнул.

— Не называй его так. Только смертные навигаторы, которые боятся собственных теней, называют его так. Мы просто зовем его Око, или Рана, или… дом. Тебе так нравится дрейфовать в тех зараженных течениях? Многие навигаторы теряют рассудок, и это одна из причин, по которым на многих из наших кораблей предпочитают колдунов в качестве проводников в Море Душ.

— Это последнее место во вселенной, куда бы я хотела отправиться. — Октавия сузила глаза, улыбаясь, — ты увиливаешь от вопроса. Как и всякий раз, когда я его задаю.

— Мы не можем вернуться в Око, — ответил Талос. — Я не увиливаю от вопроса. Тебе известно почему я отказываюсь плыть туда.

Она знала. По крайней мере, догадывалась.

— Сны про эльдар, — произнесла навигатор, скорее утверждая, нежели спрашивая.

— Да. Сны про эльдар. Еще хуже, чем прежде. Я не вернусь туда лишь для того, чтобы умереть.

— Я рада, что ты проснулся, — сказала Октавия после недолгой паузы.

Талос не ответил. Он так и не понял, зачем его отправили сюда. Несколько секунд его взгляд блуждал по комнате, слух уловил звук текущей воды, монотонное гудение корпуса, и ….

И биение двух сердец.

Одно принадлежало Октавии: ровные удары влажного грома. Другое было приглушенным и сбивчивым, настолько торопливым, что сливалось в жужжание. И они оба исходили из её тела.

— Я глупец, — произнес он, поднимаясь с колен под рычание сочленений брони.

— Талос?

Он набрал воздуха, стремясь подавить волну гнева. Пальцы дрожали, микроскопические сервоприводы в костяшках пальцев зажужжали, когда руки сжались в кулаки. Если бы он не был так измотан, а его чувства не были притуплены, он бы сразу услышал биение двух сердец.

— Талос? — она снова обратилась к нему. — Талос?

Не сказав ни слова, он вышел из её покоев.  

III Возвращение домой 

Как только дверь распахнулась, Септим осознал, что сейчас он, возможно, умрет.

У него было полсекунды, чтобы сделать вдох перед тем, как рука вцепилась в его глотку, и еще полсекунды, чтобы прохрипеть возражение. На его шее сомкнулась бронированная перчатка, лишив возможности дышать, не говоря уж о том, чтобы говорить. Поднятый над полом человек забился.

— Я предупреждал тебя, — произнес незваный гость. Септим попытался сделать вдох, но поперхнулся вместо этого. В ответ Повелитель Ночи швырнул его через всю комнату. Он сильно ударился, врезавшись в стену, и беспомощно сполз на пол грудой трясущихся конечностей. Кровь окрасила темное железо там, куда пришелся удар головой.

— Я предупреждал тебя, — повторил воин, наполняя комнату звуками сочленений брони и своих шагов. — Быть может, я неясно выразился? Быть может, мое предупреждение можно проигнорировать, потому что я пятьдесят пять ночей пробыл без сознания?

Он вздернул Септима за волосы и кинул его в противоположную стену. Раб снова рухнул вниз, на этот раз не издав ни звука. Воин приближался к нему, продолжая говорить бесстрастным машинным голосом, искаженным вокс-репродуктором своего шлема.

— Быть может, я забыл выразиться доступным для понимания языком? Так? В этом кроется причина столь вопиющего нарушения коммуникации?

Септим изо всех сил пытался подняться. Впервые за свою жизнь он навел оружие на своего господина. По крайней мере, попытался. Фыркнув, высоченный воин пнул своего раба в бок. Не ударил по-настоящему, а так, лишь шаркнул ботинком, как будто оттирал с подошвы дерьмо.

И тем не менее эту маленькую захламленную комнатку огласило эхо ломающихся как тростинки ребер. Септим ругался сквозь стиснутые зубы, пытаясь дотянуться до упавшего пистолета.

— Ты, с… — начал он, но его господин оборвал его.

— Давай не будем отягощать неповиновение неуважением.

Повелитель Ночи сделал два шага вперед. Первый шаг раздавил лазерный пистолет, и он рассыпался по полу веером осколков и искореженных металлических деталей. Второй шаг остановился на спине Септима и придавил его лицом к полу, выбив воздух из легких.

— Назови мне хоть одну причину, по которой мне не стоит тебя убивать, — прорычал Талос. — И сделай это безукоризненно.

Каждых вдох и выдох пропарывал легкие человека из-за упиравшихся в них раздробленных ребер. Он ощущал привкус крови, стекавшей по задней стенке глотки. За все годы своего пленения, за все время, которое он был вынужден служить и помогать им вести их еретическую войну, Септим никогда не молил о пощаде.

Не собирался начинать и сейчас.

— Tshiva keln, — проворчал он, преодолевая боль. Розоватая слюна окрасила его губы, когда он попытался дышать.

Этой ночью многое происходило впервые. Септим никогда прежде не направлял оружие на своего хозяина, а Талосу прежде ни один из его слуг не говорил: «Ешь дерьмо».

Пророк колебался. Он чувствовал, как его злобную сосредоточенность вдруг взорвала короткая вспышка ошеломленного смеха. Он гулким эхом прозвучал в стенах маленькой комнаты.

— Задай себе вопрос, Септим — тебе кажется разумным раздражать меня еще больше? — он потянул истекающего кровью человека за загривок и в третий раз швырнул его в наклонную поверхность железной стены. После этого падения Септим не сыпал проклятиями, не сопротивлялся, и не совершал никаких других действий.

— Вот так-то лучше.

Талос приблизился и опустился на колени возле едва дышащего раба. Лицевая аугметика была повреждена, глазную линзу пересекала уродливая трещина. Его сотрясали спазмы, и было очевидно, что левая рука вырвана из плеча. Кровь пузырилась на распухших губах человека, и с них больше не сорвалось ни единого слова. Последнее, по-видимому, было даже к лучшему.

— Я тебя предупреждал.

Септим медленно повернул голову в сторону, откуда звучал голос. Или он не мог ничего сказать, или счел разумным воздержаться от этого. Сапог хозяина, давивший на спину, являлся весомой угрозой. Ему ничего не стоило наступить на человека так, что его торс превратился бы в бесформенную массу плоти и костей.

— Она — самая большая ценность на этом корабле. Мы не можем бороздить Безумное Море, если её здоровье под угрозой. Я предупреждал тебя. Тебе повезло, что я не содрал с тебя кожу и не подвесил к потолку нового Черного Рынка.

Талос убрал ногу со спины раба. Септим зашипел, медленно вздохнув, и перекатился на бок.

— Хозяин…

— Избавь меня от глупых извинений, — Талос покачал головой. Изображенный на лицевом щитке шлема череп бесстрастно смотрел на него красными глазными линзами. — Я сломал от четырнадцати до семнадцати твоих костей. Бионика твоего черепа также нуждается в восстановлении. На фокусирующейся ретинальной линзе продольная трещина. Полагаю, этого достаточно в качестве наказания.

Он мешкал, глядя на лежавшего ничком на палубе человека.

— Тебе еще повезло, что я не приказал своим хирургам кастрировать тебя. Клянусь своей душой, я говорю правду: если ты прикоснешься к ней снова, или хоть едва дотронешься до её кожи, я скажу Вариелю освежевать тебя. А затем, пока ты лишенный кожи будешь еще жив, хнычущий червь, я голыми руками разорву тебя на части, и ты будешь смотреть, как я скормлю твои конечности Кровоточащим Глазам.

Талос не потрудился достать оружие, чтобы подкрепить свою угрозу. Он просто смотрел вниз.

— Ты — моя собственность, Септим. Я позволял тебе много вольностей в прошлом, благодаря тому, насколько ты полезен, но я всегда могу обучить других рабов. Ты всего лишь человек. Ослушайся меня еще хоть раз, и ты проживешь ровно столько, чтобы взмолиться о смерти.

С этими словами он ушел под аккомпанемент жужжания суставов брони. Во внезапно наступившей тишине Септим сделал судорожный вдох и пополз по полу своей комнаты. Лишь одно могло так рассердить хозяина. То, чего он и Октавия так боялись, по всей видимости произошло, и Повелители Ночи ощутили изменения в её биологии. Это открытие не потонуло в море боли от полученных побоев. Септим выплюнул два своих задних зуба, и человек, которому предстояло скоро стать отцом, тут же потерял сознание.


Талос собрал Когти в зале военного совета вокруг длинного гололитического стола переговоров. Всего восемьдесят один воин, и каждый пришел облаченным в полночь. Многие были измазаны кровью, и на доспехах появились новые шрамы после исполнения своих обязанностей по очистке, которая все еще велась в недрах «Эха проклятия». Украсть корабль у Красных Корсаров было лишь первым шагом. На очищение корабля таких размеров командам огнеметчиков могли потребоваться годы, чтобы сжечь самые отвратительные прикосновения Хаоса там, где корпус разъедала грязь или, что еще хуже, где металл мутировал в живую материю.

«Эхо проклятия», также как и «Завет крови» до него, был настоящим городом в космосе и нес на борту пятьдесят тысяч душ. Это был во всех отношениях великий зверь, гораздо красивей построенных в соответствии со Стандартными Шаблонными Конструкциями крейсеров и барж, что патрулировали небеса современного Империума. «Эхо» первым ощутило вкус пустоты в Великом Крестовом походе десять тысяч лет назад, когда воины легионов Астартес требовали для себя лучшие корабли и вели их в авангарде завоевательного флота. Ударный крейсер былых времен не был ровней своему имперскому коллеге, и «Эхо» было демонстрацией того, как часто они превосходили своих более молодых родственников размерами и огневой мощью.

Пятьдесят тысяч душ. Талос никак не мог привыкнуть к числу, даже если бы они десятилетиями трудились у него под ногами. Его собственная жизнь протекала среди постоянно исчезающей элиты и их привилегированных рабов.

В редких случаях он спускался в сырые трюмы корабля сам. Поводом к этому было устранение каких-либо коварных опасностей, угрожавших его оптимальному функционированию, или же куда более плебейское желание убивать. Большая часть рабов из рабочей касты влачили жалкое существование в самых дальних уголках и на самых нижних трюмных палубах огромного корабля, занимаясь обслуживанием двигателя и выполняя другие примитивные задачи, подходящие для стада людей. Охота за черепами и воплями среди смертного экипажа была лишь одним из традиционных видов тренировки. И, несомненно, самым приятным.

Талос разглядывал своих братьев, воинов, собранных волей судьбы в хрупкий союз, который составляли остатки десятой и одиннадцатой рот Повелителей Ночи. Однако, как бы Талос ни намеревался начать, военный совет был отложен, как только он увидел всех пришедших.

Их потрепанные ряды и отряды, состоявшие из двух или трех выживших воинов, абсолютно ясно говорили об одном.

— Мы должны реорганизовать когти, — обратился к ним Талос.

Воины обменялись взглядами. Шейные сочленения гудели, когда они поворачивали головы друг к другу.

— Противостояние закончится здесь, братья. В первом когте останется шесть воинов. Другие когти будут укомплектованы до полного состава, насколько это будет возможно.

Ксеверин, воин, никогда не расстававшийся со своей богато украшенной цепной глефой, повысил голос и заговорил .

— А кто встанет во главе этих новых когтей, Ловец Душ?

— Это решат поединки до первой крови, — ответил Фаровен, носивший такой же парадный шлем, как и Ксарл. Крылатый гребень наклонился, когда воин кивнул. — Нам нужно устроить дуэли чести. Победители поведут семь новых когтей.

— Честные поединки для трусов и слабаков, — сказал один из стоявших рядом покрытых шрамами ветеранов. — Пусть смертельная схватка решит, кто главный.

— Нас не так много, чтобы проливать кровь в смертельных схватках, — ответил Карад, лидер когтя, в котором состоял Фаровен.

Собравшиеся отряды тут же принялись спорить, пытаясь перекричать друг друга.

— Пока еще никто не взялся за оружие, — тихо произнес Ксарл, — но дайте время, и мы увязнем в кровопролитии.

Талос кивнул. Это зашло уже слишком далеко.

— Братья, — начал он. Его голос по по-прежнему излучал терпение и звучал достаточно твердо, чтобы они один за другим затихли. Восемьдесят шлемов смотрели в его сторону. Каждый из них украшали по-своему выполненные изображения черепов, нострамские руны, высокие гребни из крыльев, или темные отметины полученных в боях повреждений. Пятеро Кровоточащих глаз оживленно переговаривались по воксу и шипели, а Люкориф поддерживал пророка своим полным вниманием. Обратив к Талосу свою скошенную демоническую маску, предводитель рапторов еле стоял, так как когти на ногах не годились для этого положения.

— Братья, — повторил Талос, — у нас есть одиннадцать предводителей отделений и достаточно воинов, чтобы сформировать семь полных когтей. Все, желающие поучаствовать в дуэлях и доказать свое право на лидерство, вольны сделать это.

— А как же смертельные поединки?

— В смертельных поединках вам предстоит сразиться с Ксарлом. Если кто-то желает убить брата ради чести возглавить коготь, пусть бросит вызов ему. Я предоставлю полный коготь тому, кто сразит его.

Некоторые из когтей недовольно зароптали.

— Да, — произнес Талос, — я так и думал, что вы это скажете. С этим достаточно, мы собрались не напрасно.

— Почему ты привел нас обратно на Тсагуальсу? — выкрикнул один из воинов.

— Потому что я — сентиментальная душа. — В ответ в зале прозвучал горький, невеселый смех. — Для тех из вас, кто не слышал, планетарное сканирование обнаружило города, способные разместить население более чем в двадцать пять миллионов человек. Оно главным образом распределено по шести крупным мегаполисам.

Талос дал знак техноадепту, и тот сделал шаг вперед к столу. Дельтриан, как обычно, закутавший свое скелетоподобное тело в робу, развернул многочисленные вмонтированные в кончики пальцев микроинструменты. Одним из них была трёхштырьковая вилка нейроинтерфейса, которая со щелчком зафиксировалась в розетке ручного управления настольной консоли.

Внушительного размера изображение серого мира возникло в воздухе над столом, постоянно моргавшее так, что начинали слезиться глаза.

— Руководствуясь первичной гипотезой, прошлое этого мира не нуждается в пояснении для Восьмого легиона.

— Заканчивай с этим, — пробормотал один из Повелителей Ночи.

Какое неуважение. Оно нагнетало мысли о древних обетах преданности Механикум Марса легионам Астартес, до такой степени обесценившихся к настоящему моменту. Все принесенные клятвы и ритуалы почтения — все обратилось в прах.

— Уважаемый адепт, прошу вас, продолжайте, — произнес Талос

Дельтриан колебался, фокусируя на нем свои увеличительные глазные линзы. Не отдавая себе отчета в том, что он все еще одержим столь любопытной человеческой привычкой, Дельтриан сильнее натянул капюшон, и его металлические черты еще глубже погрузились в тень. — Я озвучу основные факторы, касающиеся расположения оборонных объектов. Первое …

Повелители Ночи уже перебивали друг друга и выкрикивали свои возражения.

— Мы не можем атаковать Тсагуальсу, — произнес Карад — Мы не можем ступить на поверхность этого мира. Он проклят.

Хор приглушенных голосов прозвучал в знак согласия. Талос отрывисто усмехнулся.

— Неужели настало время для идиотских суеверий?

— Планета проклята, Ловец Душ, — запротестовал Карад. — Все это знают.

В этот раз согласное бормотание было тише.

Талос оперся костяшками пальцев о стол, оглядев собравшихся воинов.

— Я хочу, чтобы этот мир гнил, преданный забвению на краю вселенной. Но я не желаю уходить прочь, когда мир, который на протяжении десятилетий был нашим домом, заражен имперской грязью. Ты можешь бежать от этого, Карад. Ты можешь рыдать над проклятьем, которому больше десяти тысяч лет, и которое давно уже остыло. Я забираю первый коготь на поверхность. Я покажу этим непрошенным гостям беспощадную природу Восьмого Легиона. Двадцать пять миллионов душ, Карад. Двадцать пять миллионов вопящих глоток, и двадцать пять миллионов сердец, что лопнут в наших руках. Ты в самом деле хочешь остаться на орбите, когда мы поставим эту планету на колени?

Карад улыбнулся, и пророк увидел алчный блеск в глазах воина.

— Двадцать пять миллионов душ.

— Мир проклят лишь потому, что мы покинули его в момент поражения? Или проклятье всего лишь красивый и удобный маскарад, чтобы скрыть наше позорное бегство от второго домашнего мира?

Карад не ответил, но ответ ясно читался в его бесцветных глазах.

— Я рад, что мы понимаем друг друга, — подытожил Талос. — Дельтриан, теперь, пожалуйста, продолжай.


Дельтриан снова активировал гололитическое изображение. Оно отбрасывало призрачный блеск на пластины брони собравшихся воинов.

— Тсагуальса имеет такую же слабую обороноспособность, как и большинство Имперских пограничных миров. Мы не располагаем данными о частоте и размере патрулирующих этот субсектор флотилий, но, учитывая местоположение, наиболее вероятные прогнозы показывают минимальное присутствие имперской военной техники. Известно, что ближайшие области находятся под протекторатом трех орденов Адептус Астартес. Каждый из них берет свое начало от геносемени Тринадцатого легиона, и каждый из них присутствовал в ежегодной…

— Жизненно важные детали, пожалуйста, уважаемый адепт, — прочистив горло, произнес Талос.

Дельтриан подавил всплеск раздражения в бинарном коде.

— Мир не имеет орбитальной обороны, как и большинство пограничных миров, разве что какой-нибудь имперский патруль рискнет отправиться так далеко от Астрономикона. Без маяка Императора, который указывает путь навигаторам, разрушение в Море Душ представляют серьезную угрозу. Я прилагаю все усилия, чтобы вычислить причину, по которой Империум пожелал бы основать колонию в этой области Восточной Окраины. Города на поверхности представляют собой самостоятельные общества-государства, почти наверняка приспособившиеся полагаться на ресурсы своего мира, нежели на редкий импорт из необъятного Империума.

— Что с военными образованиями на поверхности? — спросил один из воинов.

— Анализирую, — произнес Дельтриан. Он повернул руку, как если бы открывал ключом замок. На консоли щелкнул канал нейросоединения, гололит задрожал, и несколько секций изображения планеты загорелись красным. — Последние 16 часов с момента прибытия мы прослушивали спутниковые каналы вокс-связи. Сразу же была отмечена крайне низкая коммуникативная активность. Мир практически молчит, предполагается наличие технологий примитивного уровня и — или — их упадок.

— Легкая добыча, — оскалился другой легионер на противоположном конце комнаты

«Прекратите перебивать», — подумал Дельтриан.

— Три целых и одна десятая процента планетарной вокс-коммуникации носит военный характер или может быть расценена таким образом: по сути передачи касались правоохранительной деятельности и безопасности мегаполисов. Это в свою очередь предполагает две вещи: первая, — и возможно самая незначительная, — то, что этот мир поддерживает гарнизон новобранцев для планетарной обороны, возможно весьма незначительный. Вторая: предположительно, несмотря приемлемую статистику по населению согласно стандартам максимума пограничных миров, планета не отправляет новобранцев для полков Имперской Гвардии.

— Это необычно? — спросил Ксарл.

— Имперский рекрут, как он выглядит? — хохотнул Сайрион.

Дельтриан проигнорировал неудачную попытку сострить.

— Двадцать пять миллионов душ в состоянии обеспечить создание полка Имперской Гвардии, но похоже, что с пограничных миров взимается иная десятина. Удаленное расположение Тсагуальсы делает набор рекрутов в Гвардию в высшей степени неблагоприятным. Следует отметить, что негостеприимство планеты делает её вредной — почти враждебной — для человеческой жизни. Показания ауспекса указывают на поселения, которые могут соответствовать названным цифрам, но фактический уровень населения скорее всего ниже.

— Насколько ниже? — спросил другой воин

— Предположения бесполезны. Довольно скоро мы сами все увидим. Мир беззащитен.

— Короче говоря, — сказал Талос, — этот мир наш, братья. Нам осталось только протянуть когти и взять его. Мы разделимся перед десантированием. Каждый коготь возьмет часть города и поступит с ней как заблагорассудиться.

— Почему?

Все взгляды обратились к Дельтриану.

— Ты желаешь что-то сказать? — спросил его Талос.

Техноадепту потребовалась доля секунды, чтобы придать своим мыслям вербальную форму и рассчитать наименее оскорбительный тон.

— Я лишь хотел спросить, господин, зачем вы вообще намереваетесь высадиться здесь. Что может предложить нам этот беззащитный мир?

Талос не отвернулся. Его черные глаза вперились в капюшон техноадепта, вцепляясь взглядом в мерцающие линзы под ним.

— Это ничем не отличается от любого другого рейда, уважаемый адепт. Мы — мародеры. Мы мародерствуем. Ведь так называется то, что мы делаем, не так ли?

— Тогда я бы сформулировал следующий вопрос: зачем мы проделали путь через четверть галактики, чтобы добраться до этого места? Я подозреваю, что мне не нужно анализировать число миров в Империуме и высчитывать процент потенциальных целей рейда. Поэтому я бы озвучил свой вопрос так: почему мы пришли на Тсагуальсу?

Повелители Ночи снова замолкли. На этот раз они молчали, терпеливо наблюдая за пророком.

— Я хочу получить ответы на вопросы, — сказал Талос. — И я верю, что отыщу их здесь.

— Ответы на что, Ловец Душ? — спросил его один из воинов. Он видел, как вопрос отразился в глазах многих из них.

— Почему мы все еще ведем эту войну.

Как и ожидалось, его ответ был встречен смехом, и комментариями: «Чтобы выиграть ее» и «Чтобы выжить», смешанными с удивлением. Это устраивало Талоса: позволить им поверить, что это была шутка ветерана, которой он поделился со своими родственниками.

Потребовалось три часа, чтобы Ксарл произнес слова, которых так ждал Талос.

— Тебе не стоило этого говорить.


Оружейная комната была центром активности, когда Септим и несколько сервиторов обслуживали доспехи первого когтя на телах легионеров.

Сайрион взглянул на смертного раба, помогавшего просверлить его наголенник и зафиксировать его положение.

— Ты выглядишь как смерть, — отметил он. Септим выдавил из себя улыбку, но ничего не ответил. Его лицо представляло собой палитру синяков и опухолей.

— Талос, — обратился к нему Ксарл. — Тебе не стоило говорить этого на военном совете.

Талос сжал и разжал кулак, проверяя, как функционирует его перчатка. Она приглушенно замурлыкала оркестром сервоприводов.

— Чего конкретно мне не следовало говорить? — спросил он, хотя ответ ему уже был известен.

Ксарл пожал левым плечом, когда сервитор приладил наплечник на место.

— Никто не будет уважать сентиментального лидера. Ты слишком погружен в себя, слишком замкнут. Они восприняли твои слова как шутку, и это было спасительным благословением. Но поверь мне, никто из когтей не пожелает спуститься на этот проклятый мир исключительно для того, чтобы удовлетворить твое желание переоценки ценностей.

Талос согласно кивнул, проверяя свой болтер.

— В самом деле, для них единственная причина спуститься на поверхность — это распространить террор среди населения, разве не так? Здесь нет места для нюансов или более глубоких эмоций в их мелких, ничтожных душах.

Несколько минут воины первого когтя молча смотрели на своего лидера.

— Что с тобой? — спросил Ксарл. — Что за горечь овладевает тобой в последние ночи? Ты говорил нечто подобное перед тем, как провалился в долгий сон, и стал вдвое хуже с момента пробуждения. Ты не можешь продолжать выступать против легиона. Мы такие, какие есть.

Пророк закрепил болтер на магнитной поверхности бедра.

— Я устал просто выживать в этой войне. Я хочу её выиграть. Я хочу, чтобы был смысл сражаться.

— Мы те, кто мы есть, Талос.

— Тогда мы должны стать лучше. Мы должны изменяться и развиваться, потому что этот застой никуда не годится.

— Ты говоришь, как говорил Рувен перед тем, как покинул нас.

Губы пророка искривились в ехидной усмешке.

— Я нес эту горечь слишком долго, Ксарл. Единственный способ противостоять ей, это мое желание говорить об этом. И я нисколько не сожалею. Говорить об этой порче, это как выплеснуть накипевшее. Я уже ощущаю, как яд вытекает из меня. Нет греха в том, чтобы прожить жизнь, которая имела бы смысл. Мы должны сражаться и нести страх во имя нашего отца. Мы поклялись нести месть во имя него.

Ксарл не скрывал замешательства, отразившегося в его бледных чертах.

— Ты в своем уме? Сколько из легиона на самом деле прислушивались к проповедям безумного примарха, которые он читал так давно?

— Я не говорю, что легион прислушивался к тем словам, — Талос сощурил глаза. — Я говорю о том, что легиону стоило бы прислушаться к ним. Если бы мы это делали, наши жизни стоили бы больше.

— Урок легиону усвоен. Он был усвоен, когда он умер. Все что нам остается, так это выживать как можем и ждать, когда Империум падет.

— А что будет, когда он падет? Что тогда?

Ксарл посмотрел на Талоса.

— Кому какое дело?

— Нет. Этого не достаточно. Не для меня. — Его мышцы напряглись, когда он стиснул зубы.

— Успокойся, брат.

Талос шагнул вперед и тут же встретил сопротивление Меркуциана и Сайриона, которые изо всех сил пытались удержать его на месте.

— Этого не достаточно, Ксарл.

— Талос… — проворчал Сайрион, пытаясь обеими руками оттащить его назад.

Ксарл смотрел на происходящее круглыми глазами, не зная, стоит ли браться за оружие. Талос все еще пытался вырваться из рук братьев. В его темных глазах плясал огонь.

— Этого не достаточно. Мы стоим в прахе в конце веков бессмысленных и бесконечных провалов. Легион был отравлен, и мы принесли в жертву целый мир, чтобы очистить его. Мы потерпели поражение. Мы — сыны единственного примарха, ненавидевшего собственный легион. И тут мы снова проиграли. Мы поклялись мстить Империуму, а теперь мы бежим от каждого сражения, в котором мы не обладаем силой, превосходящей калеку-врага. Мы проигрываем, снова, и снова, и снова. Вы когда-нибудь сражались в войне, из которой хотели бы выйти победителями, не надеясь на бегство? Хоть кто-нибудь из вас. Вы когда-нибудь, со времен самой Осады Терры поднимали оружие, понимая, что можете умереть?

— Брат… — начал Ксарл, пятясь назад, когда Талос приблизился еще на шаг, несмотря на все усилия Сайриона и Меркуциана.

— Я не промотаю свою жизнь. Слышишь меня? Тебе понятно, принц трусов? Я желаю мести галактике,которая ненавидит нас. Я хочу, чтобы имперские миры сжимались от страха при нашем приближении. Я хочу, чтобы рыдания душ этой империи по всем каналам донеслись до Святой Терры, и чтобы звук их мучений поверг в ужас бога-трупа на его золотом троне.

Вариель присоединился к сдерживанию Талоса, чтобы тот не подобрался ближе к Ксарлу. Только Узас стоял в стороне, глядя на происходящее мертвыми глазами безо всякого интереса. Пророк бился в их хватке, пытаясь отбиться от Сайриона.

— Я брошу тень на этот мир. Я сожгу каждого мужчину, женщину и ребенка, и дым от погребальных костров затмит солнце. С оставшимся пеплом, я возьму «Эхо проклятья» в святые небеса Терры, и дождь из праха двадцати миллионов смертных обрушится на дворец Императора. Тогда они запомнят нас. Тогда они будут помнить легион, которого боялись когда-то.

Талос ударил Меркуциана локтем в лицевую пластину, и брат осел с треском керамита. От удара кулаком в глотку Вариель растянулся на полу, и теперь никто не стоял между Ксарлом и пророком. Талос нацелил золотое лезвие Аурума в левый глаз своего боевого товарища.

— Больше никакого бегства. Никакого мародерства ради выживания. Увидев имперский мир, мы больше не будем задаваться вопросом о целесообразности атаковать его — нас будет интересовать только то, как сильно его разрушение навредит Империуму. И когда Магистр Войны призовет нас в Тринадцатый крестовый поход, мы ответим на его призыв. Ночь за ночью мы поставим эту империю на колени. Я отрину то, каким стал легион и переделаю его в тот, каким он должен быть. Я ясно выражаюсь?

Ксарл кивнул, встретившись взглядом с пророком.

— Я слышу тебя, брат.

Талос не опускал меч. Он втянул застоявшийся, переработанный корабельной вентиляцией воздух, отдававший мускусом оружейной смазки и запахом пота и страха Септима.

— Что? — спросил он раба.

Септим стоял в своей потертой куртке, со всклоченными волосами, обрамлявшими его лицо, нисколько не скрывавшими испорченную оптическую линзу. Он держал в руках шлем хозяина.

— У вас идет кровь из уха, господин.

Талос дотронулся до него. Пальцы перчатки окрасились кровью.

— Моя голова в огне, — признался он. — Никогда не ощущал ход своих мыслей более ясно, но сопровождающая боль до крайности неприятна.

— Талос? — заговорил один из братьев. Он уже не был уверен, который из них. Из-за размытости изображения они все выглядели одинаково.

— Ничего, — сказал он безликой толпе.

— Талос? — позвал другой голос. Он боролся с осознанием того, что братья не понимали, что он говорит. Его язык распух. Он говорил, глотая слова?

Пророк глубоко вдохнул, тем самым успокаивая себя.

— Я в порядке, — сказал он.

Они смотрели на него с сомнением в глазах. Самым проницательным из них был холодный взгляд Вариеля.

— Нам вскоре нужно будет поговорить в апотекарионе, Талос. Нужно пройти пару тестов, которые, как я надеюсь, опровергнут мои подозрения.

— Как пожелаешь, — согласился он. — Как только вернемся с Тсагуальсы. 

IV Угроза зимы 

Город Убежище едва ли заслуживал этот титул, а имя заслуживал еще меньше. До сих пор самым крупным поселением на дальней границе миров была Дархарна — переходная городская форма, состоявшая из приземлившихся кораблей эксплораторов, наполовину погребенных колонистских крейсеров и простых сборных конструкций, поднявшихся против завывающих пыльных бурь, очернивших лицо планеты вместо настоящих погодных явлений.

Окаймлявшие город стены из дешевого рокрита и гофрированного железа пестрели заплатками из оргалита и кусков брони, оторванной от брошенных гнить космических кораблей.

Властитель этого державшегося на честном слове поселения обозревал свои владения из своего относительно тихого офиса. Когда-то комната была наблюдательным шпилем на борту паломнического эвакуатора Экклезиархии «Валюта Милосердия». Теперь же скамьи и смотровые площадки пустовали, и здесь не было ничего, кроме личного имущества архрегента. Он называл это место своим офисом, но это был его дом, также как когда-то был домом каждого архрегента на протяжении пяти поколений с самого Дня Крушения.

Окно-купол был достаточно толстым, чтобы заглушать песчаные ветры, как бы они не бушевали и не трепали нижнее поселение. Он смотрел на тень шторма, и хотя не мог видеть завывающий снаружи ветер, вполне мог разглядеть, как колышутся рваные флаги, и услышать грохот бронированных окон.

"Нам придется замуроваться, — размышлял он. — Неужели снова придется? Может, это надвигается первый шторм очередной Серой Зимы?"

Архрегент прижал руку к плотному стеклу, как будто мог почувствовать, как буря проносится сквозь кости его города-свалки. Его взгляд скользнул вверх…

Он позволил своему взгляду сместиться вверх, к тонким облакам, скрывавшим звезды.

Дархарна — настоящая Дархарна — была все еще где-то далеко. Возможно, Империум отправил другой флот на замену тому, что пропал в глубочайших пучинах варпа со всеми людьми и оказался извергнут в реальное пространство Восточной Окраины. Редкие контакты, которые эта Дархарна, — Дархарна, которую они называли домом, — поддерживала с огромным Империумом, были по меньшей мере, ограниченными. Для населения это не имело вообще никакого значения. Некоторые вещи вообще должны были оставаться тайной. Последний контакт состоялся несколько лет назад — очередное искаженное сообщение с далекого мира, сигнал, ретранслированный далеко за его пределы.

Лишь Трону известно, как он достиг их. Автоматический ответ на несколько веков импульсных запросов продовольствия и сырья был до безобразия краток:

«Вы защищены даже во тьме. Всегда помните, Император все знает и все видит. Наберитесь терпения. Добивайтесь успеха».

Архрегент медленно выдохнул, когда воспоминание застыло в его мыслях. Смысл сообщения был предельно ясен: «Оставайтесь на вашей мертвой планете. Живите там, как жили ваши отцы. Умрите, как умерли ваши отцы. Вы преданы забвению.»

За время его правления ему пришлось разговаривать лично только с двумя выходцами с другого мира. Один был магосом — капитаном судна эксплораторов дальнего космоса, и общение, не касавшееся подсчетов коэффициента полезности планеты и движения дальше, его не интересовало. Обнаружив мало интересного, корабль покинул орбиту несколько часов спустя. Вторым был магистр святых воинов Адептус Астартес, который информировал его о том, что данная область пространства перешла под протекторат его воинов Ордена Генезиса. Они пытались спастись бегством от флота ксеносов за пределами Света Императора, и, в то время как имперский магистр ордена Космодесанта всячески сочувствовал невольным колонистам Дархарны, его корабль — не был местом, которое могут топтать башмаки десяти миллионов простых смертных.

Архрегент сказал, что он, конечно же, все понимает. Он не стал спорить с воином из героических мифов. Разумеется, нет — только не тогда, когда они демонстрировали столь утонченную видимость терпения.

— У вас нет астропатов? — настаивал магистр космических десантников. — Нет психически одаренных душ, способных взывать в пустоту?

О, они у них были. Случаи проявления пси-способностей были, пожалуй, слишком частым явлением на Дархарне. Этот факт архрегент мудро решил скрыть

от магистра Астартес. Половина психически одаренных людей, рожденных в городах колонии, были жертвами выходивших за рамки допустимых пределов мутаций. Что касалось другой половины, они упокоились с миром, провалив свое обучение. Гильдия Астропатов в Убежище являла собой сборище шаманов и толкователей снов, вечно шептавшихся с духами предков, которых могли видеть только они одни, и настаивавших на поклонении солнцу как далекому воплощению Императора.

Лидеры, надевшие мантии Экклезиархов — среди них и архрегент со своим помощником, — могли понять, почему на этом темнейшем из миров поклоняются солнцу. Несмотря на то, что у большей части городского населения был доступ к древним архивам, многие из них причисляли себя к верующим. Однако, всему были пределы. В лучшем случае Культ Астропатов был рассадником мутаций замедленного действия, практически не способный связаться с внешним миром. В худшем это были состоявшиеся еретики, подлежавшие немедленному уничтожению, как и предшествовавшие им поколения, выбракованные прежними архрегентами. Сколько раз они отправляли свои призывы в пустоту, никогда не получая ответа, не зная даже, достаточно ли громкими и настойчивыми были их крики, чтобы достигнуть других разумов.

Архрегент простоял у окна какое-то время, глядя на украшавшие небо звезды. Пребывая в задумчивости, он даже не услышал заунывного скрежета медленно открывающейся двери.

— Архрегент? — прозвучал дрожащий голос.

Он обернулся и встретил глубокомысленный взгляд вечно хмурого помощника Муво. Молодой человек балансировал на грани болезни. Его налитые кровью глаза и пожелтевшая кожа свидетельствовали о плохой работе внутренних органов. В этом отношении он ничем не отличался от любого другого жителя Убежища, как и от жителей других поселений, разбросанных по Дархарне. Примитивные гидропонные плантации в лишенных солнца трюмах спущенных на поверхность космических крейсеров поддерживали выживших потомков первых колонистов, но их едва хватало, чтобы насытиться. Разница между жизнью и выживанием существовала — к этому выводу архрегент пришел давно.

— Здравствуй, Муво, — стареющий человек улыбнулся, отчего черты его лица сделались резче. — Чему я обязан удовольствием находится в твоем обществе?

— Предвестники Бури прислали весточку с западных холмов. Я подумал, вы захотите узнать.

— Благодарю тебя за усердие. Полагаю, снова приближается Серая Зима? В этом году она ощущается раньше.

Впрочем, она чувствовалась раньше положенного каждый год — это одно из проклятий старения, подумал он.

В редкий миг хмурое выражение лица помощника смягчилось.

— Вы не поверите, но у нас входящий сигнал.

Архрегент не потрудился скрыть свое изумление. Обмен вокс— и пикт-сообщениями за пределами стен Убежища, да и частенько внутри них был весьма ненадежен, технология балансировала на грани упадка.

Он мог по пальцам перечесть, сколько раз он говорил по воксу за последние два года, и все три раза переговоры велись внутри границ Убежища.

— Это было бы замечательно, — сказал он. — Визуальный?

Помощник хмыкнул, не найдя что ответить.

— Ах, я так и думал, — архрегент кивнул.

Мужчины переместились к обшарпанному столу архрегента и уставились в мертвый экран на его деревянной поверхности. Для перенастройки потребовалось нажать несколько кнопок, прежде чем услышать что-то похожее на голос.

Ривал Мейд, сын Даннисена Мейда, был техником той же специальности, что и его отец. Он имел звание официального предсказателя шторма, что было маленьким поводом для гордости, но путешествия в горы и прогнозирование погодных явлений составляли лишь малую часть его обязанностей. Большинство людей, заключенных в стенах Убежища и других поселений мало что знали о его работе.

Их невежество его устраивало. Само использование фамильных метеорологических ауспик-сканеров больше производило на несведущий люд впечатление, чем приносило пользу. Его истинное занятие заключалось в том, что большую часть времени он, закутавшись и прищурив глаза от песка и пыли с равнин, искал то, чего не существовало, и пытался починить то, что нельзя было починить.

Они нуждались в металле. Люди Убежища нуждались в металле почти также, как нуждались в пище, но искать было практически нечего. Все рудные жилы, которые попадались ему во время путешествий, были пусты и бесполезны. Все обломки металла от разрушенных в День Падения кораблей были похищены его предшественниками десятилетия назад.

Вышки вокс-связи и складские бункеры — другое дело, но и они пребывали в таком же запустении. Первое поколение колонистов со Дня Падения, были в душе оптимистичными и предприимчивыми. Они построили цепочку из коммуникационных вышек, обеспечив города сомнительной безопасностью наличия вокс-связи. Были вырыты подземные бункеры, чтобы путники могли в них заправиться и пополнить запасы по пути следования между городами и поселениями-спутниками. С самого момента первого приземления добывать и обогащать прометиевое топливо для колесного транспорта не составляло проблем, но все транспортники и корабли, способные совершать межпространственные перелеты были спущены на поверхность из-за своего колоссального потребления топлива и неспособности летать при постоянных ветрах.

Ривал стоял на краю утеса, стирая пыль с линз макробинокуляра и глядя на Убежище. Большая часть города пустовала. Пришедший к Дархарне флот насчитывал тридцать миллионов душ, толкущихся в тесноте паломнических транспортных судов и переоборудованных военных кораблей, служивших теперь для перевозки колонистов.

По данным оценки планеты, в четыреста семнадцатом году со Дня Падения насчитывалось менее трети от первоначального числа

— Мейд, уходи оттуда.

— Что это? — он опустил макробинокуляры и зашагал по скалам к своему товарищу. Эруко был закутан также, как и он сам, не оставив ни кусочка кожи режущему ветру. Его друг сгибался под тяжестью вокс-передатчика и нажимал кнопки.

— Это всего лишь проклятый архрегент, — сказал Эруко. — Если ты конечно не очень занят созерцанием горизонта.

Мейд согнулся возле него, вслушиваясь в голос.

— …. отличная работа, Предсказатели Бури, — прозвучало между треском помех — Зима?

Мейд был единственным, кто ответил.

— Сканеры засекли падение температуры, а также усиление ветра, и все это — за последнюю неделю. Приближаются первые шторма, но до Серой Зимы все еще остается несколько недель, сэр.

— Повторите, пожалуйста, — прозвучало в ответ.

Мейд вздохнул и, сдвинув матерчатые повязки, которыми было замотано его лицо, подставил губы царапающему кожу ветру. Он слово в слово повторил свой ответ.

— Хорошие новости, джентльмены, — отозвался архрегент

— Так мы теперь джентльмены? — спросил Эруко. Мейд ответил ему улыбкой.

— Сэр? — произнес Мейд в свой наручный микрофон. — Какие новости от Такиса и Коруды?

— Кто? Боюсь, мне не знакомы эти имена.

— Ко…— Мейд прервался, чтобы откашляться и выплюнуть стеклянную крошку. — Команда, контролирующая следующие восточные объединения. Они отправились исследовать упавший прошлой ночью астероид на предмет содержания в нем железа.

— Ах, конечно. Все еще тишина, — ответил архрегент. — Приношу извинения джентльмены.

Ривалу Мейду нравился голос пожилого человека. В нем звучали доброта, терпение и искренняя забота.

— Я полагаю, этот контакт возможен лишь благодаря тому, что вы смогли устранить ущерб, нанесенный эрозией Восточному Пилону Двенадцать.

Мейд улыбнулся, не обращая внимания на щипавшие губы песчинки.

— Да, сэр.

Он не стал добавлять, что для этого им пришлось разобрать на запчасти старый дюноход.

— Редкая удача. Моя искренняя благодарность вам обоим. Заходите ко мне в офис, и я угощу вас стаканчиком чего-нибудь похожего на алкогольную продукцию из скромных запасов моего подвала.

Ни Мейд, ни Эруко не отвечали.

— Джентльмены? — раздался голос архрегента. — Эй, у нас пропала связь?

Эруко упал на землю первым, разбив щеку о камень. Он ничего не сказал. Ничего не сделал — он молча истекал кровью. Лезвие пронзило сердце, мгновенно убив его.

Мейд не был мертв, когда упал. Окровавленной рукой он дотянулся до аварийной кнопки вокс-передатчика, но ему не хватило сил нажать на нее. Измазанные кровью пальцы бессмысленно пачкали пластиковую поверхность устройства.

Последний в своей жизни вздох Мейд использовал, чтобы закричать.

— Джентльмены? — архрегент повторил вопрос.

Архрегент посмотрел на своего помощника: молодой человек поигрывал с каймой своей коричневой робы.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, что это были помехи, — произнес архрегент.

— А что это могло быть еще? — фыркнул помощник.

— Мне послышалось, что кто-то кричал, Муво.

Помощник попытался выдавить из себя улыбку, но она не увенчалась успехом. При всем уважении к пожилому человеку, его слух был уже не такой как раньше. Они оба знали, как часто Муво приходилось повторять сказанное для архрегента.

— Я уверен, что это были помехи, — повторил помощник.

— Возможно, так и есть, — архрегент провел рукой по редеющим седым волосам и вздохнул. — Мне было бы спокойней, что бы мы отправили поисковую команду, если эти джентльмены не выйдут на связь в течении часа. Ты же слышал ветер, Муво. Что, если они сорвались с тех скал…

— В таком случае они уже мертвы, сэр.

— Или нуждаются в помощи. Мы вытащим их, мертвы они или нет.

В этот момент он почувствовал странное напряжение. Пыльные равнины забрали столько жизней за последние годы, а Эруко и Мейд были достаточно близко, чтобы их можно было найти за несколько дней, если пыльные шторма в самом деле задержатся чуть дольше.

Вокс-канал снова ожил, как если бы он был настроен. Помощник без особой радости торжествующе ухмыльнулся. Архрегент улыбнулся в ответ.

— В самом деле, помехи. На этот раз твоя взяла, — произнес старик, но его пальцы застыли, прежде чем коснуться кнопок. Прозвучавший из динамиков голос не мог принадлежать человеку. Он был слишком низким, слишком гортанным и слишком холодным.

— Вам не следовало заселять этот мир. Наш позор — это тайна для всех. Жизнь вновь будет дочиста выскоблена с Тсагуальсы. Прячьтесь в своих городах, смертные. Запирайте двери, беритесь за оружие и ждите, пока не услышите наш вой. Этой ночью мы идем за вами.  

V Чистая война 

Даннисен Мейд отметил свой пятьдесят восьмой день рождения месяц назад, что делало его практически старцем среди жителей Дархарны. Накопившиеся в костях за проведенную на пыльных равнинах жизнь отложения доставляли дискомфорт, когда он двигался и когда пребывал в покое, а в последнее время он двигался меньше, чем раньше.

Годы жизни на равнинах сурово потрепали мужчину. У него облезала кожа, что предвещало возникновение инфекции. Затем чернели легкие от попадания в них песчаной крошки через нос и рот.

В конце концов, лёгочная ткань прогнивала из-за инфекций, и остаток жизни он был обречен отхаркивать кровавую слизь.

Слезящиеся глаза были вечной проблемой: постоянно текли, и при этом их резало от сухости. Он видел все сквозь пелену из-за песчинок, годами попадавших в глаза, отчего ухудшалось зрение.

Не отличался он и хорошим слухом. Лишь одному Императору было известно, что накопившиеся за десятилетия песчинки сделали со слуховыми каналами, и когда кровь разгонялась бешено колотящимся сердцем, внешние звуки казались слабыми и приглушенными, будто бы он слышал все из-под воды. Но самую ужасную боль причиняло сердце. Теперь оно гремело и бушевало всякий раз, когда ходил более нескольких минут. В общем, он был человеком, имевшим полное право на жалобы, но их у него было очень мало. Даннисен Мейд не был из тех, кто предавался размышлениям над страданиями. Он пытался отговорить Ривала от жизни на равнинах, но это не возымело никакого результата.

Все было точно так же, как и когда отец Даннисена пытался сказать ему те же слова целую жизнь назад, до того, как начались эти боли и страдания.

Он прокручивал в памяти эту часто возникающую картинку в тот момент, когда городские сирены начали свои нестройные завывания.

— Ты же это не всерьез, — громко возразил он. Бури начинались раньше в этом году. Последнее, что он слышал от Ривала, что до них остается еще несколько недель, может быть даже месяц.

Даннисен поднялся с дивана, на котором обычно и спал, и зашипел, когда его колени хором затрещали. Движения обоих суставов сопровождали уколы боли. Скверно, скверно. Стареть просто скверно, в этом нет сомнения.

За окном прошмыгнула тень. Он увидел, как кулаки забарабанили по оргалитовой доске, служившей дверью.

— Трон проклятого Императора, — проворчал он, когда колени вновь протестующе заскрипели, но он уже встал и двигался, и ему не было дела до того, что они хотели этим сказать.

Рому Чайзек стоял по ту сторону двери. И он был вооружен. Лазерная винтовка образца Имперской Гвардии была старой уже добрую половину тысячелетия, но как Соглядатай Южного сектора от 43-й улицы до её пересечения с Северным у Перекрестка-55, он имел право носить оружие во время своих патрулей.

— Собрался на охоту на пыльных кроликов? — старик смеясь указал на винтовку. — Немного рановато для отстрела падальщиков, малыш.

— Сирены, — задыхаясь, произнес Рому. Очевидно, он несся сюда на всех парусах, вниз по грязной аллее. Это была улица из быстровозводимых, похожих на бункеры зданий.

— Рано для бурь. — Даннисен высунулся из-за двери, но вид на горизонт скрадывали изломанные очертания Убежища. Семьи высыпали из своих домов и разбегались по улице во всех направлениях. Рому покачал головой.

— Давай, глухой старый ублюдок, вали в убежище.

— Ни в коем случае.

Каждый раз дом Мейдов стоял до самой Серой Зимы, как и большинство в этой части города. Южный сектор с двадцатой по пятидесятую был построен из самых прочных десантных шлюпок, оставшихся с самого Дня Крушения. Вся эта броня могла защитить даже от самой суровой бури.

— Послушай меня, это не бури. На архрегента напали.

С минуту Даннисен раздумывал, смеяться ему или отправляться обратно в постель.

— На архрегента — что?

— Я не шучу. Возможно, он уже мертв или… я не знаю что. Ну же! Взгляни на небо, сукин сын!

Даннисен видел панику в глазах Рому и раньше. Он видел её на лицах тех, с кем раньше нес службу за стенами города. Животный страх потеряться среди равнин, забыть направление, в то время как на тебя обрушивается пылевая буря. Беспомощность — настоящая, абсолютная беспомощность — окрасила его лицо, делая его слабым и уродливым.

Он посмотрел на запад, в сторону башни архрегента, где слабый оранжевый отсвет озарял вечернее небо позади неровных городских сталагмитов, составлявших линию горизонта.

— Кто? — спросил старик. — Кто бы стал нападать на нас? Кому может быть известно, что мы здесь? Кому какое дело?

Рому уже уносил ноги, смешавшись с толпой. Даннисен видел, как он протянул обмотанную тканью руку мальчику, чтобы помочь ему подняться и втолкнул его в гущу тел.

Даннисен Мейд подождал еще мгновение, прежде чем направить свои больные ноги и пораженные артритом руки обратно в дом. Когда он вернулся, у него в руках была зажата его собственная винтовка, и работала она отлично, слава богу. Он пользовался ей в те дни, когда был волонтером-Смотрителем и отстреливал грабителей во время Серых Зим после того, как оставил работу Предсказателя Бурь.

Он держался у края толпы, двигаясь на запад, хотя люди ломились на восток. Если на архрегента напали, то к черту бежать и скрываться. И пусть никто и никогда не посмеет сказать, что Даннисен Мейд не знал, как исполнить свой чертов долг.

Он посмотрел вниз лишь мельком, чтобы проверить лазган. Именно в этот момент он услышал дракона.

Толпа завопила и пригнулась, закрывая головы от ревущего над ними зверя. Они смотрели вверх испуганными глазами, а рев больно резал слух. Лишь Даннисен остался на месте, смотря вверх круглыми от страха, налитыми кровью глазами.

Черный дракон резко контрастировал с серым небом над ними, завывая… двигателями. Это был совсем не дракон. Десантный корабль. Но над Дархарной на протяжении веков ничто не летало. Толпа продолжала кричать. Родители крепче прижимали к себе детей, закрывая им глаза.

Он заложил над ними вираж, выпуская огонь из двигателей, пока ветер бился об его бронированную обшивку. Дрейфуя в воздухе, корабль сражался с бушевавшим ветром, трепавшим его темный корпус. Его скошенный нос, казалось, наблюдал за паниковавшими людьми, а затем корабль грациозно развернулся. Здания задрожали и начали трескаться, когда двигатели с громоподобным гулом подкинули транспорт в небо. Даннисен и глазом не успел моргнуть, когда он удалился на значительное расстояние.

Позабыв напрочь про боль в суставах, он бросился бежать. «Пропустите меня!» — требовал он, когда это было необходимо. Толпа, двигавшаяся в противоположном направлении, охотно расступалась. Десантного корабля было более чем достаточно.

Он пробежал три улицы, пока его колени не сдались. Припав к стене хижины, он проклинал острую боль в суставах. Его сердце билось так быстро, словно было готово вырваться из груди. Даннисен ударил кулаком по груди, как если бы его гнев мог унять разгоравшийся внутри огонь.

Еще больше оранжевых всполохов подсвечивали облака. Пожар распространялся по городу.

Он задержал дыхание и заставил колени повиноваться ему. С дрожью они подчинились, и Даннисен, шатаясь, двинулся вперед. Пройдя на трясущихся ногах еще две улицы, он был вынужден остановиться и отдышаться.

— Я слишком стар для подобного безрассудства, — прокашлял он и прислонился к стене спущенного на землю лихтера, служившего теперь фамильным особняком.

Силовая броня Легионес Астартес издает характерный звук: громкое пронзительное жужжание концентрированной, ожидающей высвобождения, энергии. Сочленения доспеха, не покрытые многослойным керамитом, наполнены сервомоторами и жгутами псевдомышц, подобных настоящим. Они урчат и воют при малейшем движении, от кивка головы до сжатия кулака.

Даннисен Мейд не слышал ничего, несмотря на то, что источник звука был в нескольких метрах от него. Пожилой человек пытался отдышаться. Его давление зашкаливало, а уши не слышали ничего, кроме сбивчивого ритма собственного сердца.

Он видел, как улица опустевает на глазах, как разбегаются люди. Многие, оборачиваясь, смотрели на него и разевали рты, что-то крича ему. Но он не слышал. Его зубы ныли, а десны болели. В глазах чувствовалась дрожь, словно где-то рядом пульсировал источник мощного, низкого звука. Что-то, чего он не слышал, но ощущал, как легкое касание.

Моргнув, он смахнул жгучую боль со слезящихся глаз и, наконец, поднял голову. То, что он увидел, сидело, сгорбившись на крыше шаттла, и одного его вида было достаточно, чтобы тонкие стенки его сердца лопнули. Фигура носила древний боевой доспех цвета полуночи, украшенный хищно изогнутыми вспышками молний. Раскосые красные глаза-линзы смотрели на него с череполикого шлема. Шипы и зубья на громоздкой броне фигуры блестели от влаги в лунном свете. Он весь с ног до головы был залит кровью. С наплечника свисали три примотанные за волосы головы, с шей которых еще сочилась кровь.

Даннисен уже стоял на коленях, а его сердце разрывалось, сбиваясь с ритма, перегоняя вместо крови боль. Странно, но к нему вновь вернулся слух.

— У тебя сердечная недостаточность, — пророкотала фигура низким лишенным эмоций голосом. — Она сдавливает твое горло и грудь. Вдох, которого не будет. Было бы веселее, если бы ты боялся меня, но тебе не страшно, не так ли? Какая редкость.

Превозмогая боль, Даннисен поднял свою лазерную винтовку. Фигура потянулась вниз, чтобы забрать её у него из рук, будто игрушку у ребенка. Не глядя, воин сломал ее, сжав в кулаке, и выбросил.

— Считай, что тебе повезло, — фигура приблизилась, чтобы схватить старика за его седые волосы. — Твоя жизнь закончится в считанные мгновения. Ты никогда не почувствуешь, каково быть брошенным в свежевальные ямы.

Даннисен сдавленно выдохнул, беззвучно шевеля губами. Он не почувствовал, как обгадился, утратив контроль над своим телом на грани смерти.

— Это наш мир, — сказал Меркуциан умирающему человеку. — Вам не стоило приходить сюда.


Торе Сич было семь лет. Её мать трудилась на базе гидропоники, а отец учил детей сектора читать, писать и молиться. Никого из них не было видно уже несколько минут с момента, как они выбежали на улицу и сказали ей ждать в единственной комнатке, служившей семье домом.

Снаружи было слышно, как люди бежали и кричали. Громко завывали городские сирены, но признаков надвигающейся бури не было. Обычно родители давали ей несколько дней на сборы и приготовления перед тем, как отправиться в укрытие до того, как оживали сирены.

Им не стоило оставлять её здесь. Им не стоило убегать вместе со всеми и оставлять её здесь совсем одну.

Рычание приближалось издалека и становилось все ближе с каждым ударом сердца. Так рычала собака, злая собака, которой надоели постоянные пинки. За рычанием прозвучали шаги. Что-то заслонило бледный свет из окна, и она выше натянула одеяло. Девочка ненавидела эту тряпицу, потому что в ней водились блохи, и от этого она чесалась, но без нее было слишком холодно. Теперь же ей нужно было спрятаться.

— Я тебя вижу под одеяльцем, — произнес голос в комнате. Он был низким, трескучим, как пробудившийся дух машины. — Я вижу тепло твоих маленьких ножек и ручек. Я слышу, как бьется твое маленькое сердечко. Я чувствую вкус твоего страха, и он восхитительно сладок.

Гулкие шаги медленно приближались, и от них дрожала кровать. Тора зажмурила глаза. Одеяло прошелестело по коже, когда его стащили, оставив её мерзнуть.

Она закричала, зовя родителей, когда холодная железная рука схватила её за лодыжку. Тень вытянула её из кровати и подняла вверх ногами. Перед ней сверкнул длинный серебряный нож.

— Будет больно, — сказал ей Сайрион. Его красные глаза смотрели на нее, лишенные эмоций, лишенные жизни. — Но это будет быстро.

Геррик Колвен видел одного из них, когда возвращался за пистолетом. Сначала он подумал, что улица пуста. Но он ошибался.

Сначала его взгляд различил фигуру почти на метр выше ростом, чем обычный человек, одетую в шипастую броню, словно из древнего мифа. С каждого плеча свисало по освежеванному телу, заливавшему темной жидкостью пластины его доспеха. Еще три изуродованных трупа волочились за ним по пыльной земле, прикованные за позвоночники к воину бронзовыми цепями. Каждый из них был освежеван одним и тем же образом: кожа была счищена и оторвана от тела грубыми надрезами. Пыль покрывала их подобно коже, и оголенные мышцы были темными от пепельного налета.

Геррик поднял оружие в самый отважный момент своей жизни.

Вариель повернулся к нему с окровавленной пилой в одной руке и богато украшенным болт-пистолетом в другой. Гром из ниоткуда прогремел между ними. Что-то ударило Геррика в живот с силой врезавшегося грузовика. Он даже не смог закричать — так быстро воздух покинул его легкие. Он не успел упасть до того, как болт детонировал в его животе, разорвав его на части во вспышке света. Боли не было. Он видел, как вращаются звезды и кувыркаются здания, а затем провалился в черноту, когда его безногий торс рухнул на грязную дорогу. Жизнь погасла в его глазах до того, как череп раскололся от удара о землю, разбросав содержимое по грязи. Он был уже мертв, когда Вариель начал свежевать его.

Амар Мериден барабанил кулаками по запертой двери.

— Впустите нас!

Вход в убежище для трех улиц данного субсектора располагался в подвале «Шлифовальщика» — дешевом баре, расположенном на третьем перекрестке.

Он никогда не пил тут, и единственный раз, когда он находился здесь дольше пяти минут, был четыре года назад. Тогда он пережидал здесь Серую Зиму, когда почти весь округ был вынужден жить под землей на протяжении трех недель, в то время как пыльные бури разоряли их жилища.

Он стоял снаружи у запечатанной переборки вместе с толпой других, отрезанных от предназначенных для них аварийных убежищ.

— Они заперлись слишком рано, — то тут, то там звучали возгласы.

— Это не буря.

— Вы видели пожары?

— Почему они заперли двери?

— Взломайте их!

— Архрегент мертв.

Амар провел пальцами вдоль сварных швов двери, зная, что не найдет ни единого признака слабости конструкции, но ему ничего не оставалось делать под давлением напиравших сзади тел. Если они продолжат так напирать на подвал — а судя по все прибывавшему потоку людей, так и будет, — его размажут по железным переборкам.

— Они не собираются открывать…

— Оно уже полное.

Он тряхнул головой, услышав последнее замечание. Как убежище может быть полным? Бункер рассчитан более чем на четыре сотни человек. С ним было около шестидесяти. В него уперся чей-то кулак.

— Прекратите напирать! — крикнул кто-то еще. — Мы не можем открыть двери!

Амар крякнул, когда кто-то пихнул его сзади. Он вжался лицом в холодное железо, и ему не оставили места, чтобы отвести локоть и освободить себе пространство.

Скрип открывающихся дверей прозвучал как райская песня. Люди вокруг него ликовали и плакали, наконец отступая назад. Потные руки цеплялись за швы двери, проворачивая её на не смазанных петлях.

— Милостивый Бог-Император… — прошептал Амар, увидев открывшуюся перед ним картину. Бункер был забит изуродованными до неузнаваемости телами. Кровь неторопливой, зловонной рекой хлынула к ногам Амара и тех, кто был позади него. Те, кто не видел того, что видел он, отпихивали впереди стоявших, желая быстрее оказаться в ложной безопасности.

Амар увидел оторванные конечности со скрюченными пальцами, лежащие повсюду в лужах крови. Тела лежали поверх других тел, многие валялись там, где упали, другие были свалены в кучу. Темный камень стен был забрызган алыми пятнами.

— Стойте, — произнес Амар так тихо, что едва услышал сам себя. Толкотня сзади не прекращалась. — Стойте!…

Шагнув в помещение, он замешкался. Едва он переступил порог, до его ушей донесся рев ускоряющегося цепного лезвия.

Залитый кровью, со свежим отпечатком ладони на лицевой пластине шлема, Узас поднялся из своего укрытия под грудой тел.

— Кровь Кровавому Богу! — произнес он, капая слюной с губ. — Черепа для Восьмого Легиона!


Архрегент смотрел на пожары и удивлялся, как металлические корабли могли гореть. Хоть он знал, что пламя пожирало не сам корпус, а горючие вещества, находившиеся внутри него, все еще было странно видеть, как дым и пламя вырываются из прорех в стенах его приземленного корабля. Ветер не мог развеять весь дым. Огромные столбы дыма загрязняли воздух вокруг наблюдательного шпиля, мешая видеть дальше ближайших зданий.

— Нам известно, какая площадь города охвачена огнем? — обратился он к гвардейцу у стола.

— Из немногих полученных нами докладов мы предположили, что большая часть населения перебирается в убежища, к которым они приписаны.

— Хорошо. — Кивнул архрегент. — Очень хорошо.

Чего бы это ни стоило, подумал он. Если напавшие пришли, чтобы убить их, подземные убежища не смогут ничем помочь людям, согнанным в стадо как животные перед скотобойней. Но благодаря им хаоса на улицах было меньше, и это уже прогресс своего рода.

— Отчеты по закрывшимся убежищам, сир, — произнес другой гвардеец. Одетый в ту же невыразительную униформу, что и первый, он держал в руке дата-слейт. Архрегент взглянул на него, отметив число убежищ, докладывавших о заполнении и закрытии зелеными огоньками.

— Очень хорошо, — повторил он. — Если налетчики объявят о своих требованиях, я хочу чтобы меня оповестили, как только слова сорвутся с их губ. Где помощник Муво?

Волей судьбы Муво вошел прежде, чем кто-либо из двенадцати гвардейцев успел ответить.

— Сир, западные амбары горят.

Архрегент закрыл глаза и ничего не ответил.

— Десантные корабли спускаются в западных районах и выгружают сервиторов, мутантов, технику и…Трон знает что еще. Они роют ямы и бросают туда тела наших жителей.

— Нам удалось оповестить другие населенные пункты?

Помощник кивнул.

— Санктум и Передышка подтвердили получение наших предупреждений. — Его налитые кровью глаза остановились на картине, разворачивавшейся за стеклянными стенами купола. — У них не больше шансов защититься, чем у нас.

Архрегент перевел дыхание.

— Как дела у нашего ополчения?

— Некоторые из них собираются, другие направляются со своими семьями к убежищам. Смотрители организуют отступление к убежищам. Нам стоит отозвать их от исполнения штормового протокола?

— Пока не стоит. Сообщите ополченцам и всем Смотрителям на улицах, что они должны занять оборонительные позиции, как только все убежища будут закрыты. Мы должны обороняться, Муво.

Взглянув на обоих гвардейцев, он прочистил горло.

— Ввиду сложившейся ситуации, могу я получить оружие, молодой человек?

Гвардеец моргнул.

— Я…сир?

— Этого пистолета достаточно, спасибо.

— Вы знаете, как из него стрелять, сир?

Архрегент выдавил улыбку.

— Разумеется, знаю. А теперь, Муво, я хочу чтобы ты… Муво?

Помощник поднял трясущуюся руку и указал на что-то над плечом архрегента. Все, кто был в помещении, обернулись и увидели сквозь пелену дыма огромный хищный силуэт. Купол был достаточно прочным, чтобы поглотить все звуки, но янтарные вспышки десантно-штурмового корабля отбрасывали множественные блики на бронированное стекло. Люди видели, как окутанный туманом птицеподобный призрак поднялся над куполом. Пламя омывало купол, растекаясь подобно жидкости по его поверхности и создавая красивое зрелище для наблюдающих снизу.

Архрегент видел, как открылась пасть транспорта, опустилась рампа, и две фигуры упали в воздух. Вспышка золота в руках одной из них нацелилась вниз и купол, и от точки соприкосновения по поверхности купола разбежались уродливые трещины.

Когда сапоги обоих фигур ударились о поверхность купола, его поверхность пошла трещинами, и он рассыпался ураганом битого стекла. Бритвенно-острые бриллианты дождем посыпались в центр комнаты под хриплый рев двигателей десантного корабля, более не заглушаемый прозрачным барьером.

Преодолев двадцать метров в свободном падении, обе фигуры приземлились на палубу, и от их удара по комнате пробежала дрожь. С минуту они стояли на коленях, согнувшись и опустив головы, в образовавшемся от их приземления кратере. Осколки стекла стучали по их броне, создавая странную музыку.

Они встали. Один держал в руках несоразмерный цепной меч, другой — золотой клинок. Они двигались непринужденно, с хищной грацией вышагивая по палубе. От каждого соприкосновения керамитовых сапог железное покрытие пола резонировало. Оба гвардейца архрегента открыли огонь. Мгновенно воины вскинули свое оружие. Первый умер, когда золотое лезвие вонзилось в его грудь, и он свалился на пол грудой подергивающейся плоти. Второй — когда цепной меч раскроил его лицо и торс, кромсая плоть ожившими зубьями. Ошметки еще теплого мяса и горячей крови покрыли архрегента и его помощника с ног до головы. Ни один из них не шелохнулся.

Архрегент сглотнул, глядя на приближающиеся закованные в броню фигуры.

— Зачем? Зачем вы пришли сюда?

— Неверный вопрос, — улыбнулся Ксарл.

— И мы не дадим вам ответов, — добавил Талос.

Архрегент поднял одолженный пистолет и навел дуло на цель. Воины приближались. Позади него помощник Муво сплел пальцы, надеясь таким образом унять дрожь.

— Император защитит, — произнес архрегент.

— Если бы он защищал, — ответил Талос, — он бы никогда не отправил вас на эту планету.

Ксарл замялся.

— Брат, — обратился он по воксу, не обращая внимания на старика с пистолетом. — У меня сигнал с орбиты. Что-то не так.

Талос повернулся к другому Повелителю Ночи.

— Я тоже это слышал. Септим, приведи «Очерненного» к восточному краю шпиля. Мы должны вернуться в космос сейчас же.

— Принято, повелитель. — Прозвучал искаженный помехами ответ. Мгновение спустя десантно-штурмовой корабль уже висел над краем купола с опущенной рампой, похожий на изогнутый орлиный клюв.

— Император защитит, — снова прошептал архрегент, дрожа как осиновый лист.

Талос повернулся спиной к смертному.

— Кажется, в редких случаях он действительно защищает.

Оба Повелителя ночи очистили свои мечи от остатков плоти и, выхватив на бегу болтеры, открыли огонь по бронированному стеклу. Закованные в броню фигуры бросились на разрушенный барьер и скрылись из виду. Архрегент немигающим взглядом наблюдал, как их силуэты исчезают в темной утробе десантно-штурмового корабля.

— Император защищает, — произнес он в третий раз, пораженный тем, что это была самая настоящая правда.

Талос обхватил голову руками. Перекатывающаяся пульсирующая боль давила на глаза изнутри черепа. Вокруг него Первый Коготь приводил оружие в боеготовность, держась за поручни, пока «Очерненный» продолжал свой полет в небеса.

— Это судно Имперского флота? — спросил Сайрион.

— Сообщают, что это корабль Адептус Астартес. — Ксарл держал руку со стороны своего шлема, будто это могло помочь ему лучше слышать. — Вокс-отчеты просто захватывающие, если не сказать больше. «Эхо» несет потери.

— Мы превосходим многие из их крейсеров, — Меркуциан стоял на коленях, занятый переборкой своего тяжелого болтера, не глядя на остальных.

— Мы превосходим их, когда они не врываются в систему и не втыкают нам в спину нож из идеально устроенной засады,— подметил Сайрион.

Талос набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, но не произнес ни слова. Он закрыл глаза, ощущая слезы и надеясь, что на этот раз это будет не кровь. Он понимал, что это кровь, но вера в обратное не давала гневу вырваться наружу.

— Сыны Тринадцатого легиона, — проговорил он, — в броне из алого и бронзы.

— Что он говорит?

— Я…. — начал было Талос, но так и не договорил предложение до конца. Меч первым упал на палубу. Пророк упал на колени мгновением позже. Жаждущая его сознания тьма из-за глаз возвращалась ревущей приливной волной.

— Опять? — рассердился Ксарл. — Что, во имя преисподней, с ним происходит?

— У меня свои подозрения, — ответил Вариель, склоняясь рядом поверженным воином. — Нам нужно доставить его в апотекарион.

— Нам нужно защищать этот проклятый корабль, если мы доберемся до него первыми, — возразил Сайрион.

— Я слышу сирены, — сказал Талос и провалился в зияющую пасть небытия.  

VI Атака 

Он проснулся, смеясь, вспомнив Малхариона. Глубокий грохочущий бас мудреца войны болью отдавался в его голове, когда более года назад дредноут пробудился со словами: «Я слышал болтерную стрельбу».


Он тоже услышал болтерную стрельбу. Эту барабанную дробь было нельзя не узнать: тяжелый, прерывистый треск обращенных друг против друга болтеров. Характерный глухой стук падающих на пол пустых гильз и гулкое эхо взрывов, когда заряды попадали по стенам и броне, сливались в знакомую какофонию.

Пророк заставил себя встать на ноги и хлопнул рукой по шлему, приказав ретинальному дисплеюсменить настройки. Он окинул взглядом окружавшую его обстановку — тесный пассажирский отсек своего собственного «Громового ястреба».

— Пятьдесят три минуты, господин, — сообщил Септим, кратко докладывая, как долго его хозяин пробыл без сознания. Талос обернулся, чтобы взглянуть на своего слугу, одетого "как обычно": в поношенную летную куртку и с висящими на бедрах пистолетами.

— Расскажи мне все, — приказал воин. Септим уже развешивал его оружие, одно за другим. Человек поднимал каждое из них обеими руками.

— Мне известно немногое. Все когти были отозваны, прежде чем началась короткая битва в пустоте. Враги взяли нас на абордаж. Я не знаю, опущены ли все еще наши щиты, но вражеский крейсер не ведет по нам огонь, пока у нас на борту находятся его люди. По приказу лорда Сайриона мы прибыли в главный ангар. Он хотел быть ближе к мостику, чтобы защищать его.

— Кто взял нас на абордаж?

— Имперские космодесантники. Больше я ничего не знаю. Вы видели их во сне?

— Не помню, что мне снилось. Только боль. Оставайся здесь, — приказал Талос. — Благодарю тебя, что присмотрел за мной.

— К вашим услугам, господин.

Пророк сошел по рампе в ангар. Молчаливые сервиторы и дроны-черепа смотрели на него в ожидании приказа.

— Талос? — обратился по воксу один из его братьев.

— Это Талос смеялся? — прозвучал другой голос.

— Отступить! — это был Люкориф. Определенно, это был Люкориф, Талос узнал его по низкому скрипучему голосу. — Отступаем ко второму атриуму.

— Держать позиции! — Сайрион? Да… Сайрион. По воксу было сложно определить наверняка. — Держать позиции, вы, жрущие падаль ублюдки! Вы оставите нас без поддержки!!

В ответ вокс-сеть отозвалась хором переругивающихся голосов.

— Это Талос смеялся?

— Это Ксан Курус из Второго Когтя…

— Где этот проклятый апотекарий?

— Четвертый Коготь — Первому, нам немедленно нужен Вариель.

— Отступаем из третьего коридора. Повторяю, мы потеряли коридор терциус.

— Кто там смеялся?

— Талос? Это ты?

Пророк сделал тяжелый вдох; его гортань, казалось, не использовалась так долго, что атрофировалась.

— Я проснулся. Первый коготь, доложить обстановку. Всем когтям — доложить.

Ответа он не получил. Вокс разразился новым залпом болтерного огня.

Шатаясь, Талос покинул небольшой ангар, некрепко держа оружие в руках, все еще подергивавшихся от болевых спазмов. Он пошел на звук стрельбы, и ему пришлось проделать путь в пятьсот метров по извилистым коридорам, прежде чем он оказался у ближайшего к нему источника звука. Шатаясь, он забрел в эпицентр пальбы и в его голову тут же угодил снаряд, на мгновение ослепив его. Попавший в шлем разрывной болт срикошетил об угол, но его силы удара было достаточно, чтобы хрупкая электроника сбоила в течении нескольких раздражающих секунд. Изображение вернулось, но перед глазами стояла подернутая помехами красная пелена и мигающие руны.

— Пригнись, — приказал голос. Над ним стоял Меркуциан. Его руки тряслись от отдачи тяжелого болтера. Оружие болтерного типа давало не очень мощные дульные вспышки, и все же зажигание каждого реактивного снаряда озаряло полночно-синие доспехи Меркуциана янтарными бликами.

— Говорит Меркуциан из Первого Когтя, — доложил он, — Кровоточащие Глаза нарушили строй. Мы отрезаны от главного атриума. Запрашиваем незамедлительное подкрепление.

— Вы сами по себе, Первый коготь. Удачной охоты, — протрещал голос в ответ.

Талос повернулся, и в его поле зрения попал Сайрион. В одной руке был зажат заляпанный запекшейся кровью гладий, другая держала болтер со штыком. Одной рукой Сайрион сделал три выстрела, едва целясь.

— Как мило, что ты соизволил проснуться, — прокомментировал он с невозмутимым спокойствием в голосе, не удостоив Талоса и взглядом.

Сайрион подкинул гладий, и пока оружие кувыркалось в воздухе, он успел перезарядить свой болтер, а затем подхватил начавший падать меч. В нескольких десятках метров от них маячили неясные очертания противников, засевших за баррикадами. Причиной их тактического укрытия был Меркуциан. Или, скорее, рокотавший в его руках тяжелый болтер.

— Мы все тут умрем, — проворчал Меркуциан сквозь какофонию стрельбы своего оружия. Он ни на минуту не прекращал стрелять. Его болтер, рявкая, выплевывал по три снаряда, купаясь в ярких янтарных вспышках.

— О, без сомнения, — любезно согласился Сайрион

— Эти kalshiel Кровоточащие Глаза, — выругался Меркуциан, упав на одно колено и перезарядив свое оружие максимально быстро. Шквал детонирующих по всему коридору снарядов взял на себя Сайрион.

— Они могут выстрелить в любой момент, Талос, — предупредил он, — ты мог бы воспользоваться своим великолепным болтером. Лучшего момента и не придумать.

Талос наполовину укрылся за подпружной аркой. Его меч и болтер остались лежать на палубе у его ног. Он нагнулся, чтобы подобрать их, ругаясь на нечеткое видение и на боль, протянувшуюся вдоль позвоночника. Он поднял массивный болтер только со второй попытки и добавил его голос к общему хору стрельбы. Потоки разрывных снарядов оглашали пространство коридора. Тридцать секунд непрекращающейся барабанящей стрельбы.

— Что произошло? — спросил он. — Кто взял нас на абордаж? Какой Орден?

Сайрион усмехнулся.

— А ты не в курсе? Ты же видел это в своих снах, разве нет? Ты сказал: «в броне из алого и бронзы», перед тем, как потерял сознание.

— Я ничего не помню, — признался Талос.

— Перезарядка, — выкрикнул Меркуциан. Он снова припал на одно колено, не сводя глаз с тоннеля, пока его руки летали как темные молнии. Щелк, щелк, — и тяжелый болтер вновь запел свою гортанную песню.

— Что происходит? — повторил Талос. — Кровь ложного Императора, да мне кто-нибудь скажет, что происходит?

Вломившийся в коридор Узас прервал объяснение Сайриона. Он рухнул с потолка и вцепился в горло имперскому космодесантнику в красной броне. Два воина катались по полу на линии огня, из-за чего противоборствующие стороны были вынуждены прекратить атаки, хоть и ненадолго.

— Идиот, — выдохнул Меркуциан, держа палец на спусковом крючке.

Имперский воин ударил кулаком в лицевой щиток Узаса, и его голова запрокинулась с хрустом ломающихся костей. Когда их брат пошатнулся, Первый Коготь окатил космодесантника шквальным болтерным огнем.

Космодесантник с воплем упал. Теперь, когда им больше ничто не мешало, вражеский отряд на другом конце коридора перешел в наступление. Их болтеры отзывались тем же глухим стуком, что и у стрелявшего в ответ Первого когтя. Снаряды взрывались вокруг укрытия Талоса, осыпая его градом осколков.

Узас бросился бежать, на этот раз более разумно выбрав направление движения — обратно к братьям. Талос видел, как он осекся, когда болт попал ему в спину, а другой по касательной задел ногу. Узас врезался в стену рядом с Меркуцианом, оттолкнувшись от её стальной поверхности с отвратительным визжащим скрежетом истерзанного керамита. Когда он упал на палубу, то его шлем гулко ударился об пол, напоминая звон колокола, завершающий похоронную церемонию.

— Идиот, — повторил Меркуциан. Его тяжелый болтер продолжал громыхать. Вражеский отряд преодолел половину коридора, оставляя позади убитых и раненых боевых братьев. И по-прежнему, они продолжали скрываться за готическими сводчатыми стенами.

Ретинальный дисплей талоса показывал жизненные показатели первого когтя в пределах нормы. Более обеспокоенный чем он сам мог признать, он бросился к Узасу и отволок дергавшегося недоумка в укрытие. Доспех боевого брата был черен от копоти, клочья содранной кожи, служившие ему плащом, сгорели дотла. Почерневшая броня источала резкую химическую вонь, свидетельствуя о том, что Узас неоднократно попадал под пламя огнемета, и было это не так давно.

— Сукин с… — бормотал Узас, давясь приступами мокрого кашля.

— Где Вариель? — спросил Талос. — Где Ксарл? Я поубиваю вас собственными руками, если вы не начнете мне отвечать!

— Ксарл и Вариель удерживают кормовые тоннели, — Сайрион снова перезаряжал оружие, — эти черви высадились на «Эхо» на орбите, пока мы даже не пристыковались. Так или иначе, Империум нас поджидал.

Меркуциан отступил на пару шагов назад, и как раз в этот момент ему в наплечник врезался шальной снаряд, и всех троих окатило фонтаном керамитовой крошки.

— Орден Генезиса, — произнес он, — абордажные команды высадились около часа назад. Грязнокровые родственнички Ультрадесантников.

— Быть может, мы вышли из варпа слишком близко к Новым Землям, когда двигались к системе Тсагуалсы, — предположил Сайрион. — Хотя я сомневаюсь в этом. Гораздо более вероятно, что они засекли нас по варп-маякам, оставленным их библиариями. Хитрые парни они, эти грязнокровые.

— Очень хитрые, — отозвался Меркуциан.

— Ты, конечно, можешь обвинить своего навигатора, — подметил Сайрион. Стена позади него взорвалась облаком осколков. — Она должна была учуять маяки, которые оставили в варпе эти настырные собаки.

Талос вернулся в укрытие, перезаряжая болтер.

— Она говорила, что чувствовала что-то, но не знает, что именно, — сказал он. — Нам нужно отступать. Мы потеряли этот коридор.

— Мы не можем отступить, на этой дуге мы единственные защитники. Если они проберутся на мостик, мы потеряем корабль. Пустотные щиты по-прежнему опущены, хотя Дельтриан клялся кровью и маслом восстановить главный генератор.

— Бежать мы тоже не можем, — пробормотал Меркуциан. — Кровоточащие Глаза удерживали южные проходы. Имперцы подступают и с тыла.

Меркуциан выругался и отступил еще на несколько шагов.

— Проклятье, он выглядит угрожающе.

Пророк оставил сгорбленного и раненого Узаса у стены, а сам присоединился к братьям, целившимся в коридор и от души потчевавшим его шквальным огнем. Его зрение теперь полностью восстановилось, и целеуказатели замирали на отдельных фигурах врагов. Он мог различить изукрашенные цепи и табарды, наброшенные поверх брони противников. Нанесенные на её пластины знаки отличия они носили с гордостью. Один воин был впереди остальных, приближаясь с неизбежным намерением.

— Ох, — вздохнул Талос. Последовавшие за этим многосложные нострамские ругательства не поддавались литературному переводу на готик. В приличном обществе произносить такое было бы недопустимым, равно как и в наименее испорченных кругах общества неприличного.

Сайрион выстрелил, прижав болтер к щеке, и, улыбаясь, подметил.

— По крайней мере мы будем убиты настоящим героем!


Пустотные щиты не были опущены. Но не это было проблемой.

— Анализирую, — громко возвестил техноадепт. — Анализирую. Анализирую.

Он смотрел сквозь потоки рунических символов, проносившихся в его сознании. Связь с когитаторами генератора была крепкой и текучей, но объем информации требовал неприемлемого количества времени для обработки.

Проблема заключалась не в падении пустотных щитов. Проблема заключалась в том, что они упали на три минуты и девять секунд, в связи с чем корабль подвергся неизвестному до сего момента нападению, что произошло ровно сорок восемь минут и двенадцать секунд назад. В сражении с вражеским кораблем тех драгоценных секунд уязвимости было достаточно, чтобы вражеские абордажные команды успели высадиться на их палубы в большом количестве.

От мысли о тех имперских космодесантниках, что сейчас рвут «Эхо» на части изнутри, его кожа покрылась бы мурашками, если бы она у него еще осталась.

Щиты активировались вновь, но напряжение в генераторе держалось у критической отметки. Это вело к дальнейшим проблемам: в случае, если он не сможет вернуть генератор к стабильному функционированию, щиты могут не выдержать очередного залпа вражеских орудий. Быть может, они бы не стали этого делать, пока на борту находились их собственные отряды, но Дельтриан не приблизился к бессмертию посредством одних лишь предположений и допущений. Он был из тех, кто не полагался на шансы — он склонял их в свою пользу.

Если пускаться в предположения и дальше, то следующий залп мог стоить им корабля, если пустотные щиты не смогут быстро восстановиться. Что еще хуже, их может ожидать полный провал, который будет стоить им не только корабля, но и жизней.

Дельтриан совершенно не собирался умирать, только не после таких временных затрат и кропотливой работы по переделке его биологической оболочки в это произведение механического совершенства. Не хотел он, чтоб и его бессмертная душа выплеснулась в изменчивый эфир, где её разорвут на части увеселения ради демоны и их безумные боги. Это, как он любил говорить, не было оптимальным вариантом.

— Анализирую, — повторил он.

Вот он. След поврежденного кода, затерявшийся в путанных когитациях генератора — найден среди тысяч пролетающих за секунду мыслей. Ущерб был минимальным и в большей степени приходился на внешние проекционные комплексы правого борта. Их можно починить, но дистанционно сделать это не удастся. Придется отправить сервиторов или пойти самому.

Дельтриан не стал сокрушаться. Он выразил свое раздражение неязыковой тирадой машинного кода, как оцифрованную отрыжку. С несвойственным ему терпением технопровидец активировал надгортанный вокс, имитируя глотание.

— Это Дельтриан.

Вокс-сеть взорвалась криками и звуками болтерной стрельбы. Ах, да, попытка держать оборону. Дельтриан почти забыл о ней. Он отсоединился от терминала и перенастроился на свое окружение. С минуту он оглядывался. Пустотный Генераториум занимал одно из самых больших помещений на корабле. Его стены покрывали слои лязгающих силовых распределителей, выкованных из бронзы и священной стали. Все эти второстепенные узлы питали главную колонну, представлявшую собой башню из черного железа и пульсирующей плазмы. Производимую ей жидкую энергию можно было увидеть через открытые глаза и пасти горгулий, украшавших подножие колонны. Только сейчас, когда его внимание вернулось во внешний мир, он увидел, что безумию пришел конец. Комнату, где он находился, еще недавно оглашали крики и болтерная стрельба, а теперь здесь царила благословенная тишина.

Вражеские захватчики — или скорее, изуродованные фрагменты, которые недавно были вражескими захватчиками — устилали половину помещения подобно изодранному пропитанному кровью ковру. Обонятельные сенсоры Дельтриана зарегистрировали высокую концентрацию запаха крови и телесных выделений, от которой пищеварительный тракт смертных извергнул бы съеденное накануне в знак протеста. Запах мертвечины никак не действовал на Дельтриана, но он зафиксировал вонь склепа для завершения отчета, который он собирался составить позднее этим вечером.

Нигде поблизости от него нападавших не было, так как Дельтриан, как и многие адепты культа Машины, прежде всего просчитывал все непредвиденные обстоятельства, привыкнув иметь дело с превосходящими силами. Как только пустотные щиты упали на долю секунды, он уже знал, что Повелители Ночи рассеются по всему кораблю, защищая каждую из его палуб от непредвиденной атаки. Так что его безопасность была исключительно в его собственных руках.

По правде говоря, три четверти его сервиторов не выжили. Он мерил шагами помещение, обобщая расхождения в информации о резне. В строю еще оставались автоматоны с бесстрастными лицами. Их индивидуальность была стерта, левые руки им заменяли громоздкие тяжелые орудия. Бионика заменяла половину кожного покрова и большую часть внутренних систем. Каждый из них требовал внимания к деталям и являл собой плод если не любви, то кропотливого труда.

Он не стал благодарить их и поздравлять с будущей победой. Они в любом случае бы это не отметили. И все же, сразить десять Имперских космодесантников было нелегко даже ценой — он подсчитал за один удар сердца — тридцати девяти усиленных сервиторов и двенадцати стрелковых дронов. Потеря подобного масштаба будет доставлять ему неудобства некоторое время.

Дельтриан остановился, чтобы опознать эмблему на оторванном наплечнике. Белый треугольник, перечеркнутый перевернутым символом. Их доспехи были гордого, кричащего красного цвета.

— Записано: Орден Генезиса. Берут начало от тринадцатого легиона.

Как восхитительно. Воссоединение своего рода. Последний раз он встречал этих воинов — или их прародителей по крайней мере, — во время Резни на Тсагуальсе.

— Фаза один: завершена. — произнес он, отправив импульсный код подтверждения в ожидавшие мозговые центры выживших сервиторов. — Начать фазу два.

Киборги шагали в ногу, продолжая выполнение ранее отложенных протоколов. Пять из оставшихся десяти отправятся исследовать корабль с целью найти и уничтожить подпрограммы.

Другая половина пойдет с Дельтрианом обратно в Зал Памяти.

Корабль задрожал достаточно сильно, чтобы один из сервиторов лишился точки опоры и из его кибернетической челюсти прозвучало сообщение об ошибке. Дельтриан проигнорировал его и снова активировал вокс.

— Дельтриан — Талосу из Первого Когтя.

Ответом ему был звук далекой и искаженной вокс-помехами болтерной стрельбы.

— Он мертв.

Дельтриан засомневался.

— Подтвердите.

— Он не мертв, — ответил другой голос, — я слышал, как он смеялся. Чего ты хочешь, техноадепт?

— С кем я разговариваю? — спросил Дельтриан, не заботясь о том, чтобы придать своему голосу оттенок вежливости.

— С Карадом из Шестого Когтя, — воин отключился, когда в динамике зазвучал грохот болтерной стрельбы. — Мы удерживаем посадочные платформы левого борта.

Внутренним процессорам Дельтриана потребовалась доля секунды, чтобы восстановить в памяти внешний облик Карада, относящиеся к нему хроники Легиона и все модификации, которые претерпела его броня за последние три столетия.

— Да, — отозвался он, — ваши последние доклады по обстановке звучат увлекательно. Где Талос из Первого Когтя?

— Первый Коготь защищает главный атриум. Что случилось?

— Я обнаружил и проанализировал ошибку в функционировании пустотных щитов. Я требую распоряжений господина и мне необходим эскорт в….

Канал связи с Карадом забарахлил, взорвавшись яростными криками.

— Карад? Карад из Шестого Когтя?

Его перебили:

-Это Фаровен из Шестого Когтя, мы отступаем с посадочных палуб. Все, кто еще дышит и пребывает в здравом уме, свяжитесь с нами на Новом Черном Рынке.

— Это Дельтриан, мне требуется эскорт Легиона в….

— Ради любви ко всему святому, техножрец, заткнись! Шестой коготь отступает. Карад и Иатус мертвы.

Сквозь треск помех прорвался другой голос.

— Фаровен, это Ксан Курус. Подтверди гибель Карада.

— У меня есть визуальное подтверждение. Один из этих носящих аквилу снес ему голову.

Дельтриан слушал, как легионеры защищали корабль. Возможно, их непочтение было простительным, учитывая обстоятельства.

Проходя мимо органических останков, которые когда-то были верными Золотому Трону солдатами, и кладбища модифицированных тел, которые были его собственными вооруженными слугами, Дельтриан снова решил взять дело в свои руки.


Люкориф из Кровоточащих Глаз не был ограничен палубами, как его младшие товарищи. Хотя он не мог передвигаться так, как мог когда-то, его бегство было на удивление легким, и в то же время это была дикая гонка во весь опор. Когти на руках и ногах лязгали по железным решеткам со звериной скоростью. Он бежал как обезьяна, или как волк, или как воин, который не был полностью человеком благодаря изначально имперским генным изменениям, а уж впоследствии — непостоянству приливов варпа.

Люкориф хотел жить, пожалуй, больше, чем остальные его братья. Он не желал умирать, сражаясь в безнадежном бою, не говоря уж о том, что он был плохо приспособлен для сражений, если уж на то пошло. Пусть безумство удерживать последние оплоты было так свойственно его братьям — он жил своей жизнью, извращенной, с точки зрения рациональности. И, убегая, он не испытывал ничего похожего на стыд.

В ответ на его лихорадочную потребность самосохранения — никто не посмел бы назвать её страхом, это чувство было ближе, скорее, к гневу, — сопла двигателей его прыжкового ранца испускали тонкие струйки черного дыма. Они жаждали извергнуть пламя и громкий вой, унося его ввысь. Он сам жаждал поддаться этому соблазну. Все, чего он желал, это куда-нибудь взлететь. Заключенный на борту умирающего «Эха проклятия», он едва ли мог рассчитывать на подобные перспективы.

Первый коготь все еще ругал Кровоточащие Глаза за их отступление.

— Пусть поскулят, — хохотнул Вораша шипящим «сс-сс-сс». Оба раптора бежали, цепляясь за потолок. Другие Кровоточащие Глаза, проявившие себя за последние несколько месяцев как самых жестокие и упрямые из оставшихся в живых, прокладывали себе путь по стенам и полу.

Корабль снова содрогнулся. Люкориф был вынужден вцепиться в металл когтями на руках и ногах, чтобы его не стряхнуло вниз.

— Нет, — зашипел он, — подождите.

Кровоточащие Глаза замерли в нечеловеческом единстве: каждый оставался неподвижным, зацепившись за стены вокруг лидера. Встреча стаи в трех измерениях. Вораша склонил свой скошенный шлем на птичий манер. Каждый из них обратил свою демоническую железную маску с нарисованными дорожками слез в сторону их чемпиона.

— Идите, — Люкориф подчеркнул свой приказ раздраженным пронзительным криком, — отступайте ко второму атриуму и окажите поддержку Четвертому Когтю.

Мышцы напряглись, когда инстинкт повиновения пробежал сквозь них.

— А ты? — прошипел в ответ Вораша.

Люкориф издал вороний крик, развернулся и двинулся тем же путем, каким они пришли.

Кровоточащие Глаза смотрели друг на друга, пока их лидер оторвался от стаи и пронесся обратно по потолку коридора. Инстинкт подсказывал им: стая охотилась вместе, или не охотилась вовсе.

— Что? Что это?

— Идите, — по воксу скомандовал им Люкориф.

Не проронив ни слова, они незамедлительно повиновались.


С самого рождения на законопослушном уважаемом феодальном мире на окраине Сегментума Ультима, этот воин прославился в рядах своего Ордена дисциплиной, вниманием, навыками и непревзойденным тактическим чутьем. Никто из его братьев не превзошел его и в поединках за почти четыре сотни лет. Ему трижды предлагали титул ротного капитана — мантию повелителя больше чем сотни избранных воинов Императора — и он всякий раз смиренно и благородно отвергал предложение. Один наплечник украшал выполненный из белого камня величественный Крукс Терминатус. На втором красовался вырезанный из черного железа и мрамора с синими прожилками геральдический символ Ордена.

Для своих братьев он был просто Толемион. В архивах Ордена он значился как Толемион Сарален, Чемпион Третьей боевой роты. Для врагов Трона Терры он являл собой воплощение возмездия, закованное в алый керамит.

Его доспех был сделан из композитных металлов с абляционным покрытием, многослойных и усиленных сотнями часов работы непревзойденных мастеров. Увенчанный гребнем шлем с богато украшенной лицевой пластиной и бронзовой решеткой был величественным пережитком ушедшей эпохи, выкованным во времена расцвета космических путешествий. В одной красной перчатке был зажат дрожащий громовой молот, чье силовое поле гудело так, что начинали ныть зубы. В другой был внушительный ростовой щит, выполненный в форме профиля аквилы, чье распростертое крыло защищало владельца.

Приказ, который он отдал своим боевым братьям, содержал всего два слова.

— Абордажные клинки.

Три воина поравнялись с ним, повесив болтеры и взяв в руки пистолеты и клинки.

Первый коготь наблюдал это безжалостное наступление, поливая коридор огнем. Разрывные снаряды разбивались о башенный щит чемпиона, не причиняя ему никакого вреда.

Меркуциан с презрением швырнул свой тяжелый болтер об пол.

— У меня пусто.

Как зеркальное отражение приближающихся космодесантников, он поднял болт-пистолет и достал из ножен на голени гладий.

— Никогда не думал, что захочу увидеть Ксарла, — добавил он.

Талос и Сайрион вскинули свои мечи мгновением позже. Пророк помог Узасу подняться на ноги, не ожидая слов благодарности в ответ, и одобрительное ворчание в ответ поразило его до глубины души.

И, перед тем как отряды сблизились, имперский щитоносец пророкотал через вокс-динамик своего шлема.

— Я — погибель Еретиков. Я — Бич Предателей. Я — Толемион из ордена Генезиса, Страж Западного протектората, убийца…

Первый Коготь не стал ждать, пока их расстреляют. Они бросились в атаку

— Смерть приспешникам ложного Императора!!! — орал Узас. — Кровь для Восьмого Легиона!!! 

VII Тупик 

У Первого Когтя был единственный шанс выжить в следующие несколько минут, и они вцепились в него изо всех сил. Все четверо, как один, всем весом навалились вперед сплошной массой брони цвета полуночи. Талос и Меркуциан отвечали за авангард, и оба врезались покатыми шипастыми наплечниками в щит-полуаквилу, сопровождая действие единым криком невыразимого гнева.

Толемион сопротивлялся их давлению, и подошвы его сапог высекали искры из палубного настила, медленно скользя назад. За долю секунды он взмахнул молотом и обрушил кувалду на прикрепленный к спине силовой генератор Меркуциана, превратив сконцентрированный вихрь силы во вспышку света и энергии.

Ранец Меркуциана взорвался, разбросав обломки во все стороны.

Сокрушительная сила молота с грохотом опрокинула его на пол под ноги противоборствующих сторон. Талос заметил, как жизненные показатели исчезли с ретинального дисплея, отключившись еще до того, как показали ровную линию.

Как только Меркуциан упал, на его место встал Узас, заставив чемпиона отшатнуться назад.

Это был переломный момент. Первый Коготь и их благородная жертва сошлись в рукопашной и повалились на пол, изрыгая проклятия. Первым поднялся и встретил лезвия Ордена Генезиса Сайрион. Его гладий вонзился в живот ближайшего имперского космодесантника, вызвав болезненный раздражающий булькающий звук. Космодесантники наносили рубящие удары по его броне, оставляя серебристые следы там, где лезвия их мечей касались керамита и выбивали из гладкой поверхности целые куски. Узас даже не потрудился встать: он кромсал цепным топором одного из стоявших на коленях врагов. За свои труды он был вознагражден другим врагом, всадившим клинок ему в спину.


Талос не мог дотянуться до Толемиона, прижатый его щитом-полуаквилой. Аугметической рукой он перехватил меч и резко дернул за него, лишив хозяина щита равновесия. Воин Генезиса упал, и его гордый доспех из кованой бронзы встретился с поднятым золотым клинком Кровавого Ангела, который теперь принадлежал Талосу. Хруст. Звон металла о металл. Шипение вскипающей крови на закаленном железе.

Пророк откатился в сторону, отпихнув отрубленные ноги бьющегося в конвульсиях имперца из-под себя.

Двое повержены.

Его чувства бушевали в ответ на возбужденные синапсы и ускоренные рефлексы. Талос вцепился и набросился на последнего космодесантника Ордена Генезиса одновременно с Сайрионом. Два Повелителя Ночи увлекли его на палубу, утоляя жажду своих клинков с каждым колющим ударом.

«Мы не солдаты. Прежде всего, мы — убийцы, как и всегда».

Чьему перу принадлежали эти слова? Кто мог произнести их? Малхарион? Или быть может, Севатар? Они оба любили подобные драматические фигуры речи.

У него закружилась голова. В глазах все поплыло, когда он вытащил свой меч из ключицы космодесантника, словно из живых ножен. Никогда прежде ему не приходилось вступать в бой так скоро после пробуждения от пророческого сна. Толемион поднялся с жужжанием суставов брони, отбросив Узаса в сторону ребром щита. Легионер отшатнулся к братьям. Его шлем был исковеркан до неузнаваемости. Меркуциан, не шевелясь, лежал под ногами чемпиона. Три воина Генезиса тоже лежали на полу как мертвые. Талос, Узас и Сайрион стояли лицом к лицу с Толемионом, и от их бравады, которая и в начале схватки и так была неважной, теперь не осталось и следа. Узас и Талос едва держались на ногах. За всю бесславную и не совсем выдающуюся историю Первый Коготь еще никогда не оказывался в столь неравном положении.

— Ну же, — протянул космодесантник. В его голосе, искаженном воксом и похожим на пчелиное жужжание, они все уловили холодный азарт. Вопреки вызову, Толемион не стал ждать, когда противники выстрелят, и в то же время не хотел рисковать, позволив им сбежать. Увенчанный гребнем шлем наклонился при приближении, а его занесённый молот пронзительно визжал, готовый обрушить свою сокрушительную мощь на головы врагов.

Аурум, Клинок Ангелов, отразил первый удар. Золото заскрежетало по оружейной латуни, когда пророк защищался от ударов атак чемпиона. Толемион вырвался из клинча с первой попытки и нанес удар по эфесу меча. Удар молота, отклонившись, пошел по касательной, но угодил по сведенным вместе запястьям Повелителя Ночи. Талос выронил клинок из рук, и Толемион ударом ноги впечатал пророка в сводчатую стену, добив его ударом наотмашь в солнечное сплетение. Разбитая аквила на нагруднике Талоса обуглилась, когда глубокие трещины разбежались по ней символичной звездой.

— Смерть тебе, еретик!

Когда Талос упал, присоединившись к лежавшему на палубе Меркуциану, Сайрион и Узас разом пригнулись. Первый набросился на увесистый щит, вцепившись латными перчатками в его края. Если бы он сумел вырвать его их рук Толемиона или хотя бы оттащить вниз, Узас мог бы нанести ему смертельный удар.

Он осознал свою ошибку, как только схватился за украшенный щит. Узас был невообразимо небрежен в своих лучших проявлениях, когда дело касалось стайной тактики. Его не охватывало отчаяние, как это бывало с его братьями. Да и Толемион не был настолько глуп: вовремя распознав приближавшуюся угрозу, он приложил Сайриона головой об стену, когда Повелитель Ночи схватился за щит.

Давление было такое, как если бы он попал под гусеницы «Лендрейдера». Сайрион не мог произнести ничего, кроме сдавленных вздохов, когда его методично вжимали в стену. Дотянувшись до края щита, он выстрелил в колено чемпиона из своего пистолета. Выстрел не причинил ему особого вреда, а лишь поцарапал керамит. Толемион использовал свой замах, чтобы завершить ранее начатый бой с Узасом. Когда владелец топора приготовился нанести очередной удар, ему в лицо угодил громовой молот. Он пробил слабую броню и секундой позже ударил по нагрудной пластине. Молнии зловеще заиграли по всему доспеху, когда воин упал на палубу вслед за братьями.

Закончив с остальными, Толемион отпустил Сайриона. Пошатываясь, легионер сделал шаг вперед, выронив оружие из онемевших рук. От третьего и последнего удара щитом он зашатался на пятках и безвольно осел на палубу.

— Твоя нечестивость претит мне.

Злобное гудение брони Толемиона вторило его громоподобному голосу. Приблизившись, он встал над Сайрионом и наступил на нагрудник Повелителя Ночи.

— Стоило ли отворачиваться от величия Императора? Неужели все твои злобные достижения оправдывают гнилое существование теперь, когда твоя жизнь подходит к концу?

Смех Сайриона прервал кашель, но и он звучал как смех.

— Тринадцатый Легион…всегда славился…лучшими ораторами…

Толемион поднял свой молот. Выражение его лица было скрыто за прочной лицевой пластиной шлема.

— Сзади, — Сайрион продолжал хохотать.

Толемион не был глупцом. Даже новобранца не провести таким грубым розыгрышем. Этот факт на фоне беспрестанной болтовни абордажных команд, обменивающихся сообщениями по воксу, объяснял, почему он был застигнут врасплох подкравшимся сзади Ксарлом.

Сайрион был единственным из Первого Когтя, кто видел последовавшую дуэль. То, что он видел, осталось с ним до той самой ночи, когда он погиб.

Они не набросились друг на друга сразу же. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, каждый разглядывал трофеи и знаки отличия, которыми была увешана броня соперника.

Толемион был в образцовом имперском снаряжении, с восковыми печатями чистоты, почетными свитками и аквилами, украшавшими его великолепный доспех. Ксарл был его порочным отражением: его броня была увешана клочками содранной кожи вместо пергаментных свитков, а также черепами и шлемами имперских космодесантников, болтавшимися на ржавых цепях.

— Я — Толемион из Ордена Генезиса, Страж Западного Протектората. Я — Конец Еретиков, Бич Предателей и верный сын лорда Жиллимана.

— Ну надо же, — хохотнул Ксарл в вокс-репродуктор, — должно быть, ты очень гордый.

Он подпихнул ногой что-то круглое и тяжелое, валявшееся на полу у них под ногами. Предмет покатился к сапогу Толемиона. Шлем космодесантника Генезиса: глазные линзы выбиты, а лицевая пластина забрызгана кровью.

— Ты будешь кричать так же, как и он, — улыбнулся Ксарл.

Чемпион никак не отреагировал. Он даже не шелохнулся.

— Я знал этого воина, — в его голосе звучала трагическая забота. — Это был Калеус, рожденный на Новых Землях, и я знаю, что он умер, как и жил: с отвагой, честью и не ведая страха.

Ксарл обвел мечом сцену, указав на распростертые на полу фигуры воинов Первого Когтя.

— Я знаю каждого из этих воинов. Они — Первый Коготь, и я знаю, что они умрут, как и жили: пытаясь убежать.

А затем он рассмеялся. Насмехательств над поведением чемпиона Генезиса было недостаточно, чтобы ввергнуть имперского полукровку в ярость, но смех Ксарла стал последней каплей.

Толемион приблизился, держа наготове молот и высоко подняв щит.

— Якшайся дальше со своими черными богами, еретик. Сегодня ты познаешь…

Ксарл фыркнул от раздражения.

— Я совсем забыл, как вы, герои, любите собственные голоса.

Когда Толемион подошел ближе, Повелитель Ночи взял двуручный цепной клинок в одну руку. Другой он поймал рукоять цепного топора Узаса, подцепив его с палубы. Оба лезвия взревели, перемалывая зубьями воздух. По пути сюда он сразил семерых имперских космодесантников, и теперь их кровь фонтаном брызг разлеталась с завывавших зубьев цепного меча. Его тело обливалось потом под броней, в то время как в глазах плясало окрашенное болью и гневом веселье. В местах, где доспех был пробит, его колола жгучая боль от полученных ран.

— Давай приступим, — произнес он, улыбаясь. — Жду не дождусь, когда позволю нашим рабам использовать твой шлем в качестве ночного горшка.


Дельтриану не требовалось дышать в привычном понимании этого слова, но оставшейся органике требовался кислород для нормального функционирования, и протекавшие в с его учаситем процессы можно было лишь замедлить при необходимости. Аугметический эквивалент задержки дыхания предназначался для манипуляций с внутренним хронометражем, заставляя его работать на минимально допустимой скорости. От этого он двигался медленно и вяло, но зато мог работать в безвоздушном пространстве до трех часов по его самым смелым расчетам.

Его роба колыхалась вокруг при ходьбе. Ребристый корпус «Эха проклятия» простирался на километры вперед и назад под его когтистыми опорами. Куда не посмотри, повсюду были лишь пустота космоса и далекие звезды, мерцавшие в бесконечности.

Вражеский корабль кружил вокруг «Эха проклятья», хищнически выжидая и отбрасывая тени на корпус большего крейсера, когда загораживал далекое солнце. Это был тяжеловооруженный ударный крейсер, на носу которого красовалось имя «Мантия Диадемы». Адепт вопреки своей воле заключил, что это было крайне красивое имя для боевого корабля.

Дельтриан сделал еще шаг, осторожно двигаясь по внешнему корпусу в сопровождении слуг. Большинство были в защитных костюмах и респираторах. Некоторые, как и сам Дельтриан, были закутаны в просторные балахоны. Путь группы лежал по поврежденным секциям корабля, через похожие на кратеры углубления и участки изуродованной стали. Корабль мог прожить целую вечность, не уделяя внимания внешним повреждениям, но несколько секунд неудачного обстрела определенных секций могли обернуться настоящей катастрофой.

— Ваше преподобие, прошу вас, — обратился по воксу один из младших адептов Дельтриана. Не найдя подходящих слов из человеческого лексикона для выражения недовольства, адепт выпалил тираду оскорбительного кода по каналу связи. Дельтриан повернулся к нему. Мигая линзами из-под капюшона, на него уставился череп. Внешность Дельтриана была просчитанной хитростью, целью которой было вызывать дискомфорт у простых смертных. Его собрат-механикум мог уловить недовольство в едва заметных движениях мимики, вплоть до прикрытых диафрагм оптических линз.

Адепт уже готовился принести извинения, когда Дельтриан заговорил.

— Лакуна Абсолют, если вы намерены и дальше отвлекать меня своими возражениями, я разберу вас на запчасти. Пошлите мне импульс подтверждения понимания вами мной сказанного.

Лакуна Абсолют передал всплеск кодов подтверждения.

— Отлично, — Дельтриан вновь сконцентрировался на своих обязанностях. — Сейчас не время для того, чтобы излагать оптимальные функциональные специфики.

Ремонтной бригаде Механикум потребовалось ровно двенадцать минут и две секунды, чтобы добраться до первого шпиля-генератора пустотных щитов. Повреждения были налицо: пилон, чья высота в шесть раз превышала рост неаугментированного человека, был нагромождением искореженных железных обломков посреди кратера, въедавшегося в плоть корабля.

— Анализирую, — произнес он, всецело уделив свое внимание обозреваемому ущербу. Какие повреждения следовало устранить незамедлительно, а какие из них являлись поверхностными и могли подождать до захода в ремонтный док?

— Шестнадцать лонжеронов из композитных металлов следует заменить, чтобы устранить повреждения фокусировки шпиля.

Четыре сервитора послушно побрели выполнять распоряжение. От магнитных захватов на их ногах по корпусу пробегала дрожь. Линзы Дельтриана жужжали, когда его зрительное восприятие проникало сквозь внешние слои корпуса. Он приложил руку к покореженному металлу и пустил ультразвуковой импульс в поврежденное перекрытие.

— Повреждение не распространилось глубоко внутрь. Внутренняя команда, двигаемся дальше.

— Принято, — прозвучал в ответ безжизненный голос, источник которого находился в десятках метров под ними.

— Ваше преподобие? — обратился один из адептов. Делтриан не стал поворачиваться. Он уже направлялся в кратер, начиная изучение следующего шпиля.

— Говорите, Лакуна Абсолют.

— Вы просчитали вероятность обнаружения наших попыток произвести ремонт узкочастотными ауспексами противника?

— Обнаружение нас не имеет значения. Пустотные щиты активны, и сейчас наша задача удостовериться, что они останутся активны. Я и не рассчитывал, что эта ситуация находится в пределах твоего познания.

— Ваше преподобие, пустотные щиты в данный момент подняты. Если они отключатся, прежде чем мы закончим ремонт, враги безусловно будут стремиться помешать нам, разве не так?

Дельтриан сдержался, чтобы не выругаться.

— Замолчите, Лакуна Абсолют.

— Принято, Ваше преподобие.


Ксарл поймал очередной взмах молота скрещенными лезвиями. Его собственный меч, носивший непримечательное имя «Палач», превратился в обломки. В моменты между блокирующими ударами и смертоносными выпадами он искренне сомневался, что Септим сможет привести его в боеспособное состояние. Разумеется, если Септим был все еще жив. Экипаж, как и корабль, нес ужасные потери.

Бесспорно, ему будет не хватать этого меча. Если предположить, что он выживет. Боевыми навыками он превосходил любого из Первого Когтя, — да и любого из Повелителей Ночи, за исключением Малека из Атраментар, если говорить начистоту. Однако, биться с ротным чемпионом Адептус Астартес было делом нешуточным, особенное если учесть, что один из дуэлянтов был неважно вооружен и экипирован.

Ксарл ударом поврежденного топора Узаса отвел громовой молот в сторону, обрушив очередной бесполезный удар своего меча на крепкую броню Толемиона. Практически беззубый цепной меч скользнул по многослойному керамиту, оставив лишь царапины. Помимо отсутствующих зубьев меч почти не имел рукояти. Ни одно цепное оружие не смогло бы противостоять громовому молоту в длительном поединке. Ксарл, выругавшись, выбросил его. Тремя сокрушительными ударами по щиту Ксарл оттеснил Толемиона назад настолько, насколько ему было нужно. Он повторил движение ногой, подхватив с палубы силовой меч Кровавого Ангела и взяв его в свободную руку. Сжатия рукояти было достаточно, чтобы активировать его. Меч зашипел, испуская смертоносные потрескивающие молнии вдоль золотого лезвия.

Все изменилось, когда он взял в руки клинок, получив оружие, способное парировать сокрушительные удары молота. Ксарл нанёс удар обоими клинками по рукояти молота, отводя его в сторону. Соприкасавшиеся силовые поля злобно рычали и сыпали искрами. Когда Толемион поднял щит, готовясь нанести сокрушительный удар, топор Ксарла вонзился в его верхний обод. Повелитель Ночи потянул топор на себя, вырвав щит из цепких рук космодесантника.

Они снова расступились. Оба оружия в руках Ксарла были активированы, под ногой лежал абордажный щит-полуаквила.

Толемион двумя руками сжимал свой молот.

— Ты хорошо сражался, предатель, но сейчас все закончится.

— Думаю, я выиграю, — Повелитель Ночи оскалился за лицевой пластиной шлема, — а ты как думаешь?


Дельтриан добрался до поврежденной колонны генератора. Расположенная в полукилометре от первой, она представляла собой столб расплавленного металла. Её обрубленное основание торчало из опаленной бронированной обшивки корабля. Корпус под ногами походил на изъеденную коррозией, оплавленную пустыню искореженной стали от тяжелых повреждений, полученных от последнего обстрела. Впервые за несколько десятилетий Дельтриан ощутил нечто похожее на безысходность. Эмоция была слишком сильной и внезапной, чтобы её могло поглотить стандартное для Механикум подавление недостатков смертной органической плоти.

— Лакуна Абсолют.

— Ваше преподобие?

— Направляйтесь с оставшейся командой к последнему поврежденному шпилю. С этим я разберусь сам.

Лакуна Абсолют стоял позади своего хозяина. Красная роба дрейфовала в безвоздушном пространстве. Его лицо было хромированным подобием древней терранской посмертной маски, равнодушной и лишенной какого-либо выражения. Голос воспроизводился вшитым в горло вокализатором размером не больше таблетки.

— Принято. Но как вы справитесь с этим, Ваше преподобие?

Дельтрианоскалился, хотя скалился он всегда. Черты лица не оставляли ему иного выбора.

— Вы получили свои приказы. Выполняйте.

По спине пробежала волна дрожи, когда он получил информацию по каналу, соединявшему его непосредственно с кораблем.

— Нет, — громко произнес он.

— Ваше преподобие?

— Нет, нет, нет! Генератор был стабилизирован!

— Пустотные щиты, — прозвучал голос по вокс-каналу. — Отключение.  

VIII Переломный момент 

Ксарл поднял клинок. С каждым хрипящим вздохом он отхаркивал кровавые комки внутрь шлема. Противостояние длилось лишь несколько минут. Воины двигались столь стремительно, что казалось, их очертания расплывались. Они наносили друг другу сокрушительные удары, отчаянно защищаясь от выпадов противника. Все изящество дуэли исчезло, сведясь к двум воинам, не желавшим ничего иного, кроме как убить друг друга.

Как его это ни печалило, но Ксарл осознавал, что выдохся. Выносить удары громового молота, способного пробить танковую броню, немногим отличалось от отражения атак самого танка. Левая рука безвольно болталась, наплечник и плечо под ним были разбиты. Каждый вздох отдавался колющей болью из-за поврежденного нагрудника, проткнувшего грудь в нескольких местах.

— Просто умри, — выдохнул он и поднял клинок снова. На этот раз он вспорол живот Толемиона, вырвав из брони фонтан мокрых от крови осколков.

Чемпион осел. Его броня теперь превратилась в обломки, чугунный молот валялся на полу.

— Еретик, — прорычал космодесантник, — за твою скверну…

Ксарл ударил наотмашь по шлему лоялиста и прервал его угрозу возмездия.

— Я знаю, знаю! Ты это все уже говорил…

Повелитель Ночи отступил назад, бросив меч, чтобы здоровой рукой достать до замков на горжете. Ему нужно было снять шлем, чтобы он смог видеть и дышать. С шипением сжатого воздуха шлем поддался. Как только зрение очистилось от залитых кровью линз, Ксарл снова поднял клинок Талоса. Корабль вокруг него содрогался.

— Ваши щиты опущены, — Толемион издал рявкающий смешок. — Еще больше моих братьев высадится на ваши палубы.

Ксарл не удостоил его ответом. Он бросился вперед со всей силой, которую мог собрать. Мышцы горели от гнева и адреналина боевых наркотиков. Меч и молот встречались с грохотом и вспышками энергии, когда их разнополярные силовые поля встречались при ударах.

Удары были подобны размытым пятнам, раненые воины плевались и сыпали проклятиями на исходе своих сил в последние мгновения дуэли. Толемион не сдавался — не в его природе было сдаваться. Клинок Ксарла оставил еще одну трещину на его броне, холодная сталь врезалась глубже, и с каждым порезом его покидали драгоценные капли силы, которой и так оставалось немного. Размеренные и неуклюжие удары молота обрушивались на противника в ответ. Достигая цели, они отдавались зловещим гулом, отбрасывая Повелителя Ночи к стене.

Ксарл вскочил на ноги, чувствуя, как от его брони отваливаются целые куски. Он вздрогнул от мысли, сколько времени уйдет у оружейника Первого Когтя на починку, и едва не упал, споткнувшись о тело Сайриона. Тот пытался встать, но безуспешно.

— Ксарл, — прорычал Сайрион сквозь шлем, — помоги мне встать.

— Лучше лежи, — задыхаясь, ответил Ксарл. Единственного взгляда на поверженного брата было достаточно, чтобы понять, что Сайрион был слишком ослаблен, чтобы что-либо предпринять.

— Я скоро закончу, — сказал Ксарл.

Клинок и молот одновременно нанесли удар, встретившись промеж двух изрыгающих проклятья воинов. Вспышка была столь яркой, что обожгла Ксарлу сетчатку, и теперь в поле его зрения мерцали призрачные изображения. Пока этот бой оставался честным — ему не победить, в то время как шансы смухлевать таяли с каждой каплей крови, вытекавшей из тела. Броня ублюдка была слишком прочной, и еще одного удара молота хватит, чтобы уложить его надолго; достаточно для того, чтобы Толемион прикончил его раз и навсегда. Космодесантник Генезиса набрал в легкие воздуха, чтобы изрыгнуть очередное проклятие. Ксарл уловил момент и ударил его головой. Жизнь в кровопролитии и битвах сделала Ксарла привычным к боли, но удар голым лбом о крепкий клепанный шлем ротного чемпиона Адептус Астартес тут же был отмечен как один из самых болезненных моментов за все его существование.

Голова Толемиона откинулась назад, но Ксарл не позволил ему уйти. Он склонился ближе, окруженный язвительным жужжанием оружия, и приложился головой о лицевую пластину шлема космодесантника во второй раз. И в третий. Удары эхом разносились по коридору, будто в кузнице. В четвертый раз его нос отвратительно захрустел. В пятый что-то хрустнуло в лобовой части черепа. Затем последовали еще два удара. Он разбивал свое собственное лицо, и испытываемые при этом чувства не поддавались никаким описаниям, равно как и боль. Кровь заливала глаза. Он больше не мог видеть, зато чувствовал, как слабеют мышцы Толемиона, и слышал булькающие звуки из поврежденной гортани. Он сплюнул. Тягучий комок смешанной с кровью кислотной слюны попал на левую линзу шлема Толемиона, с шипением проедая себе путь к скрытой под ним плоти. От восьмого удара зашатались оба: Толемион, спотыкаясь, оперся о стену, а Ксарл потерял равновесие и рухнул на колени на несколько секунд. Меч Талоса выпал из рук. Ослепленный, он упал на пол рядом с оружием. Он почувствовал, как над ним поднялась тень и услышал напряженное гудение поврежденного силового доспеха. Он знал, что это космодесантник Генезиса поднимал повыше свой молот, — его характерное жужжание нельзя было не узнать. Пальцы Ксарла сжали рукоять энергетического меча Талоса, и, собрав все силы, он с криком толкнул его вверх.

Меч попал в цель и вонзился в нее глубоко. Не колеблясь, Ксарл начал рубить, как только лезвие погрузилось в плоть. Его неуклюжие, жестокие удары разрывали броню, плоть и кости с одинаковым наслаждением. На него лилась кровь и сыпались извивающиеся петлями кишки. Он чувствовал, как они плюхнулись на плечи и кольцами обвились вокруг шеи, как скользкие змеи. При других обстоятельствах его бы порадовало это грязное зрелище.

Ксарл выдернул меч и заставил себя встать на ноги в порыве обновленных жизненных сил. Следующий удар разрубил сжимавшую молот руку чемпиона в районе запястья, позволив, наконец, выпасть оружию.

— Я забираю твой шлем, — задыхаясь, произнес Ксарл, — в качестве трофея. Думаю, я его заслужил.

Толемион раскачивался на ногах, будучи слишком выносливым и упрямым, чтобы упасть.

— За.. за.. Имп..

Ксарл отступил назад, развернулся со всей силой, которую смог собрать, и разрубил золотым клинком шею врага. Он прошел сквозь нее не замедляясь, будто разрезая воздух. Голова упала в одну сторону, тело — в другую.

— Да в бездну твоего Императора, — выдохнул Ксарл.


Дельтриан никогда не работал так быстро, даже будучи относительно ограниченным замедленной работой органов. Он развернул четыре вспомогательные руки, активировал их, и они развернулись из пазух на его переделанной спине. Каждое подобие его настоящих рук заканчивалось сигнумом, выполненным в виде увитого проводами стержня. Адепт не мог доверить сервиторам работать с той скоростью и точностью, какой требовал момент, поэтому он воспользовался ими для большей эффективности. Четыре сервитора исполняли приказы по малейшему движению сигнума, каждый их вздох и мышечное сокращение были подчинены его воле. Кружась в отвратительном балете лоботомированного единства, бионические рабы поднимали балки на место, скрепляли их сварными швами, трудясь над восстановлением разрушенного внешнего фокусировочного шпиля силового пилона.

Соединить основание шпиля с выгоревшей электроникой в корпусе корабля было куда более сложной задачей. Для этого Дельтриан разделил свое зрительное восприятие, и смотрел глазами четырех сервиторов, находившихся вместе с ним на поверхности корпуса корабля: с позиции надзирателя своими собственными глазами он видел край кратера, а глазами двух сервиторов на борту корабля — его же, но на глубине нескольких метров. Они забились в служебные тоннели и чинили нанесенный ущерб встроенными в пальцы микроинструментами, обливаясь маслянистым потом.

Дельтриан был из тех людей (в широком смысле этого слова), которым работа обычно доставляла удовольствие. Сложности мотивировали его, и результатом было нечто сродни положительным эмоциям, а также рост продуктивности. Существа из плоти и крови могли бы назвать это вдохновением. Однако это упражнение в скорости и умении находилось за пределами предпочтительных параметров работы. Он выигрывал войны, прилагая гораздо меньше усилий, чем в этот раз.

Пустотные щиты, замерцав, снова отключились, канув в небытие на две минуты и сорок одну секунду.

В это время Дельтриан делил свое внимание между шестью сервиторами, одновременно глядя в пустоту и наблюдая за красным пятном вражеского корабля на дальней орбите раненого «Эха проклятия». Постоянная смена фокусировки линз еще больше рассеивала его драгоценное внимание, но он должен был знать, когда вражеский крейсер предпримет попытку десантировать еще больше воинов, пока щиты «Эха» не функционируют. Экипажу ударного крейсера Генезиса определенно хотелось открыть огонь, но они ни в коем случае не будут стрелять по кораблю, на борту которого находилось столько верных им воинов. Вместо этого они запустили еще две абордажные капсулы, определенно с последними космодесантниками из экипажа корабля. Дельтриан видел, как капсулы приближались, прожигая пустоту. У основных орудийных батарей «Эха» не было шанса сбить их, так как цель была для них слишком мелкой, но управляемые сервиторами оборонительные турели начали плеваться трассирующим огнем, как только капсулы оказались в диапазоне досягаемости. Одна из них взорвалась, разлетевшись на части под артиллерийским огнем и выбросив свой органический груз в космическое пространство. Дельтриан не видел, как тела имперских космодесантников и обломки их капсулы врезались в корпус со смертоносной инерцией, но позволил себе на краткий миг представить, какое месиво могло быть после взрыва такой силы.

Вторая капсула достигла цели и вгрызлась в брюхо корабля за пределами поля зрения техноадепта. Он послал импульсный вокс-отчет, снабдив его указанием предположительного приземления капсулы, и надеялся, что по крайней мере один из защищавших корабль Когтей обратит на него внимание.

Семь минут и тридцать семь секунд спустя, когда пустотные щиты были восстановлены, и его работы по ремонту приблизились к завершению на сорок процентов, позади него пронеслась тень. Дельтриан неохотно отвел часть своего внимания и наполовину обернулся, когда что-то с титанической силой ударило его, взорвавшись слишком быстро, чтобы мог заметить человеческий глаз. Технически глазные имплантаты Дельтриана были способны зафиксировать сферический взрыв, разбухший неуловимо для человеческого глаза и рассеявшийся в пустоте. Но ему так и не удалось ничего отследить. Взрыв, произошедший в районе груди, оторвал его крепления от обшивки, отправив техноадепта скользить вдоль корпуса корабля. Пока длилось падение, несколько его конечностей протянулись, чтобы зацепиться за корпус и остановить его, а когитационный процессор сделал несколько вещей. В первую очередь, он немедленно произвел оценку ущерба, нанесенного его физической форме. Затем он отметил, как шесть его сервиторов отключились, вернувшись к своему обычному замедленному режиму функционирования. В-третьих, он отправил предупреждения другим ремонтным бригадам, работавшим снаружи корабля. И, наконец, Дельтриан позволил себе на мгновение удивиться, каким образом, во имя бесконечного ада, кому-то из имперских космодесантников удалось пережить взрыв абордажной капсулы и пройти вдоль корпуса корабля для того, чтобы выстрелить ему в спину. Такая выносливость раздражала его, когда дело касалось врагов.

Все произошло менее чем за секунду. Скользящее падение Дельтриана закончилось три секунды спустя, после произведенных им расчетов, и теперь он дрейфовал, не имея возможности дотянуться до корпуса, крутясь и переворачиваясь в пустоте. Звезды вращались, расплываясь перед его двигающимся по спирали взглядом. Не имея способа создать силу инерции или тяги, он был почти уверен, что ему придется болтаться в пространстве до самой смерти. Это…это было неприемлемо.

Что-то ухватило его за робу и, дернув, возвратило на место. Техноадепт повернулся в невесомости, увидев руку, схватившую его за самый край балахона, и воина, которому принадлежала рука.

Повелитель Ночи взирал на него раскосыми глазными линзами. По демонической маске красными и серебряными дорожками сбегали нарисованные слезы.

— Я услышал тебя по воксу, — сказал Люкориф из Кровоточащих Глаз.

— Хвала милости Бога-Машины, — ответил Дельтриан.

Раптор, не особо церемонясь, вернул адепта обратно на поверхность корпуса.

— Как скажешь, — прохрипел Люкориф, — оставайся здесь. Пойду, перережу глотку тем, кто в засаде. Потом вернешься к своим ремонтным работам.

Двигатели, расположенные на спине, зажили своей тихой жизнью. Безвоздушное пространство скрадывало их рев. Вспыхнув маневровыми двигателями, Повелитель Ночи оторвался от корабельной обшивки и устремился к разрушенному пилону.

Дельтриан смотрел, как он удалялся, и с облегчением решил не фиксировать для последующего архивирования проявленное раптором неуважение.

На сей раз.


Ксарл бросил меч. С терпением, на грани безумия, он добрел до арочной стены и прислонился к ней. Какое-то время он провел в таком положении, определяя очаги боли и переводя дух. Запах крови, сочившейся через его нагрудник, был слишком насыщенным и чистым. Он знал, что это была кровь из сердца. Плохи дела. Если одно из сердец повреждено, он пробудет недееспособным несколько недель, пока не адаптируется к аугметической замене. Одна рука не двигалась, вторая онемела ниже локтя, пальцы шевелились с трудом. Отказывалось сгибаться одно колено, а боль в груди сковывала тело холодом, распространяясь все дальше.

Он снова хмыкнул, но пока не смог отойти от стены. Подождать еще минуту. Дать возможность регенерирующим тканям устранить ущерб. Только и всего. Это все, что ему было нужно.

Сайрион был первым, кто поднялся, и прислонился к стене напротив. Его доспех выглядел таким же потрепанным, как и доспех Ксарла. Вместо того чтобы помочь подняться остальным, он взял в руки деактивированный молот.

— Элементы питания молота разряжены на восемьдесят процентов. Похоже, нас он молотил сильнее, чем тебя.

Ксарл не ответил. Он все еще стоял, подпирая стену.

— Никогда не видел подобной дуэли, — добавил Сайрион, двигаясь туда, где стоял брат.

— Отстань от меня. Дай отдышаться.

— Как пожелаешь.

Сайрион подошел к Талосу, который, все еще не шевелясь, лежал на палубе. Флакон химических стимуляторов, впрыснутых в шею пророка, вызвал мышечный спазм, и он, закашлявшись, поднялся на ноги.

— Меня никогда прежде не избивали громовым молотом. Вариель изведет нас расспросами о подробностях его воздействия на нервную систему, но у меня нет ни малейшего желания ощутить это снова.

— Радуйся, что удар прошел по касательной.

— Но он не ощущался, как касательный, — отозвался Талос.

— Если ты еще жив, значит, все-таки по касательной.

Один за другим, воины Первого Когтя вставали на ноги.

— Ксарл, — произнес Талос. — Не могу поверить, что ты убил его.

Воин посмотрел на братьев с веселой усмешкой.

— Ерунда все.

Он поймал свой шлем, брошенный ему Талосом. Ксарл провел пальцами по крылатому гребню — церемониальному украшению легиона, глядя вниз на мрачный образ, которым он являл себя галактике. Глаза больше не заливала кровь, но его череп был разбитой массой плоти и костей. Даже вращение глаз в глазницах вызывало такую боль, от которой хотелось упасть на колени, но он не позволял себе таких проявлений слабости. Когда он моргал, боль была настолько острой, что он был не в силах описать её даже самому себе. Он не хотел знать, что осталось от его лица.

Остальные смотрели на него с тревогой в глазах, что злило его еще больше.

— Ты еще в состоянии драться? — спросил Талос.

— Бывало и лучше, — ответил Ксарл. — Но драться я могу.

— Нам нужно уходить, — прервал их Меркуциан. Он был самым слабым из всех. Без питания его доспех был практически бесполезен, не улучшая ни реакцию, ни силу. Подвижные сочленения не жужжали, ранец не гудел. — Нам нужно связаться с другими Когтями, прежде чем нас снова возьмут на абордаж.

— Ксарл, — обратился Талос.

Воин поднял взгляд.

— Что?

— Возьми молот. Ты заслужил его.

Ксарл надел шлем. Он щелкнул замками на латном воротнике, и из динамика зазвучало привычное искаженное воксом ворчание.

— Талос, — произнес он, — брат мой.

— Что такое?

— Я сожалею, что прежде спорил с тобой. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь цель в жизни или искать способ выиграть эту войну.

— Мы поговорим об этом позже, брат, — ответил Талос.

— Да. Позже.

Ксарл сделал шаг вперед. Его голова медленно опустилась, словно он кивнул. Тело рухнуло вслед за ней бескостной массой. Он безвольно упал на руки пророка, а его доспех передал в эфир немелодичный писк сигнала остановившегося сердца. 

IX Отражение 

 — Я нарушил много клятв: какие преднамеренно, какие по воле случая, какие по несчастью. Одна из немногих, которой я пытаюсь гордиться, это наш обет, данный Механикум. Ни один Легион не сможет выжить без тех основ, которые нам предоставляют изгнанники Марса.

Конрад Кёрз, Ночной Призрак, примарх Восьмого Легиона.

Талос притащил тело на мостик. Доспех Ксарла грохотал по палубе, гремя керамитом при каждом шаге.

— Оставь его, — сказал Меркуциан. Он был без шлема, так как его лишенный питания доспех больше не поддерживал вокс-связь. — Талос, оставь его. Нам нужно сражаться.

Пророк оттащил тело Ксарла к краю помещения, уложив брата возле западных дверей. Поднявшись, он окинул пространство безучастным взглядом. Мостик был погружен в привычную суету, шум и организованный хаос: офицеры и сервиторы сновали туда-сюда, перемещаясь между своих рабочих станций. Те, кто остался от Первого Когтя, направились к восточным дверям, на ходу проверяя свое оружие. Люди разбегались перед ними, их жесты, демонстрирующие уважение, всячески игнорировались.

Только Талос задержался у командного трона.

— Почему мы не атакуем вражеский корабль?

— Ты не желаешь обчистить его, как только мы загоним этих щенков в могилы? — отозвался по воксу Сайрион.

Талос отвернулся к оккулусу, глядя на дрейфующий в утомительном ожидании алый ударный крейсер.

— Нет, — ответил он, — нет, тебе стоило догадаться, что я не захочу.

— Но мы не можем взять их на абордаж, в то время как все наши отряды атакованы.

— Ты ненормальный? Я не хочу брать их на абордаж, — сказал пророк. — Я хочу, чтобы они сгорели.

— Они находятся на расстоянии в полсистемы от нас, вне диапазонов досягаемости орудий. Они отступили, как только запустили абордажные капсулы.

Талос поочередно посмотрел на братьев, затем на членов экипажа, так, как будто они все разом обезумели.

— Тогда уничтожить их.

Атмосфера на корабле накалялась, и Сайрион прочистил горло.

— Ты хочешь уничтожить этот корабль? В самом деле?

Пророк схватился за голову.

— Неужели это так сложно понять?

— Потому что это едва ли тянет на пиратство — уничтожать свою добычу.

Сайрион смотрел на корабль вдалеке.

— Подумай о запасах боеприпасов и амуниции на том корабле. Подумай о тысячах душ экипажа, о ресурсах, об оружии, которое мы могли бы награбить.

— Все что нам нужно, есть на борту «Эха». Я не желаю заниматься грабежом. Я желаю мести.

— Но… — Сайрион затих, поймав мимолетный взгляд Талоса. Его лицо в этот момент ничего не выражало.

— Нет, — сказал пророк, — Вражеское судно будет предано огню. Они умрут.

Восточные двери открылись, скрипя гидравликой, и в них, хромая, вошел Вариель. Из заевшего колена его аугметической ноги сыпались снопы искр. Полотна из клочков содранной кожи, наброшенные поверх доспеха, были залиты кровью. Кулак Корсаров на наплечнике был разбит ударом молота, другой с окровавленной гордостью щеголял крылатым черепом Легиона.

— Пятый Коготь очистил основные жилые палубы, — сообщил он. — Воины Генезиса пролили много нашей крови, но положение дел меняется.

Талос ничего не ответил.

— Ксарл? — спросил Вариель.

— Мертв. — Талос не смотрел на тело. Он восседал на командном троне, временами хрипя из-за боли от полученных ран. Боевые стимуляторы сдерживали самые тяжелые ощущения, но ему вскоре потребуется снять броню. — Заберешь его генное семя позже.

— Я должен собрать его сейчас же. — ответил Вариель.

— Позже. Это приказ, — он свысока взглянул на стоявших группой братьев. — Вариель нужен другим Когтям. Отправляйся в Зал Отражения и защити Дельтриана любой ценой. Я прикажу всем отделениям отступить на ваши позиции, когда они закончат бой.

Сайрион вышел вперед, будто желая что-то возразить.

— А как же ты?

Талос кивком головы указал на оккулус.

— Я присоединюсь к вам, как только закончу.


Раптор ожидал на краю кратера. Дельтриан не обращал внимания на воина, вернувшись обратно к трудностям разделения зрения.

На вершине возводимого пилона устанавливали проводящую сферу, пока ремонтные команды на палубе подключали электронику башни к сети корабля.

Несмотря на отсутствие нервов и невосприимчивость к боли вследствие этого, раны Дельтриана вызывали беспокойство. Он истекал драгоценными кровезаменяющими маслами, а его немногочисленные органические компоненты посылали внутренние сигналы на его ретинальный дисплей. Что было еще хуже, его органы работали на пределе возможностей, оказывая нагрузку и на без того перегруженную аугметику. Сейчас как никогда время было решающим фактором. К счастью, его работа была почти завершена.

Кристаллы замерзшей крови легонько бились об его серворуки, когда он работал. Судьба устроившего Дельтриану засаду была незавидной. Тела не было, но остались кристаллические свидетельства, застывшие в пустоте.

Он слышал, как Люкориф снова вступил в схватку, слышал по воксу его ворчание и заглушенные стуки, но адепт не обращал на это особого внимания. В этот момент корабль у него под ногами сотрясла сильнейшая дрожь. Звезды завертелись в ночном небе, и Дельтриан потерял несколько бесценных секунд, наблюдая за их танцем в пустоте. Корабль двигался. Было ясно, что он совершал заход для атаки. Он не мог представить себе расклад событий, при котором Повелители Ночи уходили бы от меньшего по габаритам судна. Особенно если учесть, что оно прибыло защищать мир, который они желали присвоить себе.

— Дельтриан — стратегиуму. Щиты будут стабилизированы в течение четырех стандартных минут.

— Это Талос, — пробился ответ сквозь треск помех. — Щиты уже активированы.

— Мне известно об этом. Но они не стабилизированы из-за повреждений внешнего пилона. Они снова могут подвести, и шанс этого возрастет до почти стопроцентной вероятности, если основным фактором выступит кинетическая сила. Не вступайте в бой, пока генераторы пустотных щитов не восстановят оптимальную мощность. Подтвердите осознание этой важной оговорки немедленным ответом.

— Понял тебя, адепт. Работай быстрее.


Корабль вокруг нее содрогался. Октавия оставалась на своем троне, видя, как на стене пикт-экранов проплывают мимо звезды.

— Они бегут, — произнесла она. — Боевой корабль Генезиса старается держать дистанцию.

Септим стоял позади её трона. Его раны были еще перевязаны, расцветившие лицо синяки были в самом соку.

— Разве тебе стоит здесь находиться? — спросила Октавия. Её вопрос невольно прозвучал в манере терранского аристократа как никогда прежде.

Он проигнорировал вопрос.

— Не вижу, как ты определяешь, что они бегут, — произнес мужчина скрипучим голосом, напрягая горло. — Это всего лишь красное пятно в черноте.

Она не отвела глаз от экранов.

— Я просто могу сказать.

Несколько её слуг суетились по другую сторону бассейна с питательной жидкостью, охраняя двери в переборке. Одна из них приблизилась, и её шаги эхом раздались в сырой комнате.

— Хозяйка.

Октавия повернулась чтобы взглянуть на забинтованную фигуру в плаще.

— Что такое?

— Дверь заперта. Четвертый Коготь дал слово, что эта палуба защищена от вторжения.

— Благодарю тебя, Вулараи.

Фигура склонилась и вернулась обратно к своим товарищам.

— Ты хорошо с ними обращаешься, — подметил Септим. Он знал, что она все еще тосковала по Псу.

Она улыбнулась явно через силу и снова обратилась к экранам.

— Мы догоняем их, но слишком медленно. Двигатели разогреваются слишком долго. Я почти могу представить капитана вражеского судна, который смотрит на нас также как и мы на него, надеясь, что его абордажные отряды захватят наш мостик раньше, чем мы догоним его корабль. Такая погоня растянулась бы на несколько часов. Или даже на несколько дней.

— Октавия, — прозвучал рокочущий бас из вырезанных в стенах комнаты горгулий. Вокс-динамики были встроены в широко раскрытые пасти. Она дотянулась до подлокотника трона и повернула рычаг. Он, щелкнув, поддался.

— Я здесь. Как идет сражение?

— Победа достанется нам дорогой ценой. Мне нужно, чтобы ты подготовилась к немедленному варп-прыжку.

Она дважды моргнула

— Я… что?

— Пустотные щиты будут стабилизированы через две минуты. Ты совершишь прыжок сразу после этого. Понятно?

— Но мы же на орбите.

— Мы покидаем орбиту. Можешь сама увидеть.

— Но мы же находимся так близко к планете. Да и враг не бежит к варп-маякам системы. Они не собираются в Море Душ

— Не время обсуждать это, Октавия. Я приказываю тебе запустить варп-двигатели как только пустотные щиты стабилизируются.

— Я сделаю это. Но куда мы направляемся?

— Никуда, — в его голосе звучало нетерпение, что показалось Октавии редкой переменой. — Соверши прыжок ближе к противнику. Я хочу… провести корабль сквозь эмпиреи и устроить засаду вражескому ударному крейсеру. Я не буду тратить время, гоняясь за этими глупцами через весь космос.

Она снова захлопала глазами.

— Вы говорите, что нам нужно прорвать дыру в пространстве и проскочить сквозь тончайшую грань эмпирея. Двигатели будут на последнем издыхании до того, как нам потребуется заглушить их. Прыжок будет длиться не более секунды, и даже в этом случае мы можем промахнуться мимо цели.

— Я не говорил, что меня беспокоит, как это будет сделано.

— Талос, я не уверена, что это вообще возможно!

— Я об этом и не спрашивал. Я просто хочу, чтобы ты это сделала.

— Как пожелаете, — ответила она. Вернув рычаг в исходное положение и отключив вокс-канал с мостиком, Октавия сделала глубокий вдох. — Это будет интересно.


— Строительство завершено.

Дельтриан начал сворачивать свои аугметические конечности, пока сервиторы отступали к позиции «слушаю и повинуюсь» вокруг него.

— Приказы? — произнес по воксу один из них.

— Следуйте за мной, — скомандовал Дельтриан, двинувшись с места. Стук магнитных сапог по обшивке отдавался тихой дрожью. — Люкориф?

Раптор замер в ожидании на краю кратера, сжимая в когтях три красных шлема.

— Ты наконец закончил? Нам нужно немедленно попасть на корабль.

Люкориф поднялся с поверхности корпуса с мягким импульсом реактивной тяги. От неуклюжего, передвигающегося ползком существа не осталось и следа — здесь, снаружи, свобода превратила его в нечто гораздо более смертоносное. Ведущие двигатели беззвучно выдыхали маленькие струйки сжатого воздуха, позволяя раптору зависать в пустоте.

— Почему?

— Потому что Талос собирается заставить корабль прыгнуть.

— Это неверная терминология

Люкориф только фыркнул.

— И, тем не менее, он это сделает.

— Когда?

Дельтриан не прекращал движения. Он прошагал мимо зависшего в пустоте раптора, опустив голову и сфокусировав оптические линзы на ближайшей к нему переборке, вросшей в обшивку корабля. Она все еще была на расстоянии более трехсот метров.

— Мне стоит ответить на этот вопрос, приведя подробную цепочку последующих событий? Он намерен задействовать варп-двигатели как только стабилизируются пустотные щиты. Я починил последний пилон. Таким образом, они стабилизированы. Таким образом, уточняя далее, приходим к тому, что Талос намерен осуществить прыжок сейчас. Вам когда-либо приходилось наблюдать живой организм, оказавшийся в варпе без защиты?

Дельтриан расслышал влажные звуки по воксу. Он подозревал, что раптор улыбался таким образом.

— О, да, техножрец. Безусловно, приходилось.

Корабль рокотал под ногами адепта, наращивая силу и импульс подобно зверю, набирающему воздуха, чтобы зарычать.

Дельтриан активировал вокс, сымитировав глотание.

— Лакуна Абсолют?

— Ваше преподобие?

— Сейчас же сообщите мне свое местонахождение.

В ответ канал заполнил поток выражавшего удивление кода.

— Я засек признаки беспокойства в вашем запросе, почтенный адепт?

— Будьте добры, ответьте.

— Моя бригада находится в шестнадцати или двадцати секундах ходу до ближайшего комплекса технического обслуживания, примерно в шестистах метрах в сторону левого борта от вашей позиции. Я уверен, что… — его слова потонули в потоке статических помех.

— Лакуна Абсолют. Заканчивайте разговоры.

Ответом ему был все тот же шум статики.

— Стоп, — приказал Дельтриан. Сервиторы повиновались. Люкориф не остановился. Он был уже у следующей переборки и, вцепившись когтями в стальную плоть корабля, набирал код доступа.

— Лакуна Абсолют? — адепт попытался связаться с ним снова. Белый шум не прекращался, пока Дельтриан не включил аудиофильтры на вокс — частоте, продираясь сквозь хаос помех. Один звук вышел на передний план, заглушив остальные.

— Люкориф, — произнес Дельтриан.

Раптор замешкался у открытой двери в центре переборки.

— Что еще?

— Мой подчиненный Лакуна Абсолют подвергся атаке. Я расшифровал звук, свидетельствующий о гибели сервитора, по вокс-каналу.

— И? — Повелитель Ночи распахнул настежь дверь, оторвав стальной люк, ведущий в технические туннели. Корабль предостерегающе вздрогнул у них под ногами, двигатели набирали мощность. — Сконструируй себе другого ассистента, или как вы там делаете своих слуг.

— Он… — Дельтриан замолчал, ощущая пронизывающую кости судна вибрацию. У них оставалось меньше минуты до входа в варп.

— Он уже мертв, — рассудил Люкориф. — Забирайся внутрь.

— Ваше преподобие, — протрещал голос Лакуны Абсолюта, когда связь восстановилась. — Астартес…

Логика и эмоции боролись в душе древнего адепта. У него было несколько помощников и подчиненных, но мало кто был таким же одаренным как Лакуна Абсолют. Немногие сохранили то же чувство личности и побуждений, которыми стоило бы гордиться. По крайней мере, в сочетании с эффективностью и амбициями в той редкой идеальной пропорции. Больше, чем неудобства, присущего процессу подготовки замены, больше, чем значительного увеличения объема работы, которую ему пришлось бы взвалить на свои плечи, — на крохотном личностном уровне Дельтриана огорчала потеря любимого помощника.

Истина была неловкой. Привязанность взращивала холодный дискомфорт в его ядре. Имей он больше живой плоти, это ощущение можно было бы назвать "мороз по коже".

— Я не оставлю его.

Дельтриан развернулся и сделал семь шагов, пока не услышал полный отвращения вздох Люкорифа.

— Забирайся внутрь, — раптор парил позади него. За двигателями прыжкового ранца тянулись следы призрачного огня, поднимая его над корпусом корабля. — Я разберусь с твоим пропавшим другом.

Люкориф из Кровоточащих Глаз покрыл расстояние за два удара сердца. Корпус промелькнул внизу полосой цвета его брони. Его цель выделялась, освещенная внешними аварийными огнями. Одинокий воин в красной броне охранял технический люк, явно намереваясь воспользоваться им и попасть на корабль, когда увидел приближавшуюся к нему группу сервиторов адепта. Грязные тронопоклонники. Хватало и того, что они расползлись по костям корабля, но позволить им ползать по коже «Эха» выходило за всякие рамки приемлемого.

Корабль под ним с невозмутимой настойчивостью закладывал вираж. Довольно. Он не окажется в ловушке снаружи, когда «Эхо» войдет в варп. Не подобает предводителю культа Кровоточащих Глаз так встретить свою кончину. Люкориф сделал кувырок, чтобы приземлиться на космодесантника сверху. Воин попятился как раз вовремя, чтобы принять удар обоих когтистых лап раптора на свою грудь. Люкориф схватил его руками, сжав шлем космодесантника, пока когти на сапогах крошили керамитовый нагрудник, пучки подкожных мышечных волокон и мягкую плоть под ними. Неистовый рывок переломил космодесантнику шею — Люкориф почувствовал приглушенный хлопающий треск разрывающихся позвонков даже сквозь броню, что отделяла его от жертвы. Воин Генезиса обмяк, но сохранил стоячее положение, удерживаемый на поверхности корпуса магнитными подошвами сапог. Кровь каскадом кристаллов покидала его тело через рваную рану в груди.

Люкориф устремился вверх, кувыркнувшись в пустоте, и приземлился на семь метров дальше, вскинув пистолет. Единственный болт врезался в нагрудник космодесантника, сбив тело с магнитных захватов и отправив его в свободное падение в небытие.

Только после этого Люкориф вернулся к поискам Лакуны Абсолюта. Адепт укрылся за гофрированным выступом бронированной обшивки, сжимая в руках лазерный пистолет.

Судя по показаниям индикатора, оружие не было даже снято с предохранителя, хотя от подобной безделушки и в лучшие времена не было бы никакого толку против имперского космодесантника.

— Ты когда-нибудь модифицировал себя для битвы? — спросил Люкориф, дотянувшись до глотки адепта и вытащив его из укрытия.

— Никогда, — адепт болтался в руке воина. — Но после событий этой ночи я планирую исправить это досадное упущение.

— Просто полезай внутрь, — прорычал раптор.


Талос обратился к своему экипажу.

— Скажите мне, что это сработало.

Пока Октавию рвало и её желудок избавлялся от своего жидкого содержимого после варп-прыжка, и пока Когти наконец собирались вместе чтобы изолировать и уничтожить остатки вражеских абордажных команд, «Эхо проклятия» вздрагивало от сопротивления, возвращаясь в реальное пространство. Боевой корабль ворвался обратно в реальность, и с его зубчатого хребта стекали потоки тошнотворного не-дыма из самых глубин эфира после поистине самого короткого варп-прыжка за всю историю Легиона. Двигатели ожили менее чем на секунду, разорвав пространство перед носом корабля. Не успел затянуться входной разрыв на ткани пространства, как «Эхо» было извергнуто обратно за десятки тысяч километров. Но ни одно путешествие сквозь варп не проходит бесследно, ведь ни один из законов логики не применим при путешествии сквозь ад за вуалью. Короткий перелет не был гарантией безопасности, и от появления спустя несколько ударов сердца после исчезновения корабль вибрировал, а его поле Геллера стало видимым из-за липкого грязного тумана.

К тряске на мостике добавлялась дребезжащая мелодия звякавших друг об друга цепей, свисавших с потолка.

Время от времени Повелители Ночи использовали их, чтобы подвешивать тела — Рувен был не единственным украшением.

— Ответьте мне, — приказал Талос.

— Корректировка систем, — отозвался один из офицеров мостика. — Ауспекс активен. Он…он работает, господин. Мы в тринадцати тысячах километ…

— Поворачивай нас, — прервал пророк, — я хочу, чтобы тот крейсер был уничтожен.

— Произвожу разворот, сир, — ответила рулевая. Гравитационные генераторы взвыли от напряжения, когда корабль круто накренился. Оккулус отключился и включился вновь с взрывом статических помех, сфокусировавшись на далеком красном военном корабле.

Талос бросил взгляд на гололитический дисплей, по-прежнему скрытый помехами и не показывавший ничего стоящего. Враг улетел слишком далеко вперед, его не могли достать ни одним из орудий — но это все же лучше, чем плестись на таком же расстоянии позади цели. Теперь у него появилась другая идея, которая могла бы сработать.

— Всю мощность — на двигатели.

— Есть, всю мощность на двигатели.

Мастер движения добрался до вокс-передатчика и набрал код для своих подчиненных на главной палубе машинариума.

— Всю мощность на двигатели, — повторил офицер-ветеран в громкоговоритель, — пусть реакторы горят подобно ядрам звезд. Не жалеть рабов.

Семь перекрикивавших друг друга голосов слились в единое согласие. Не все из них были человеческими.

«Эхо проклятия» устремилось вперед, рассекая пространство в погоне за своей жертвой.

Талос не был предназначен для ведения космических войн. Ему недоставало терпения Возвышенного, и, к тому же, он был, откровенно говоря, рабом чувств: он вел войну с клинком в руке и с кровью на лице, возбуждаясь от соленого запаха страха и пота врагов. Поединки в космосе требовали определенной доли терпения, которым он никогда не владел. Он знал об этом и не ругал себя за его нехватку. Нельзя быть знатоком во всех областях. По этой причине после захвата «Эха проклятия» Талос не пожалел времени и немедленно принялся налаживать доверительные отношения со смертным экипажем.

Некоторые из них были выжившими с «Завета крови», другие были ветеранами флота Красных Корсаров. Когда они говорили, он слушал их. Когда они давали советы, он внимал их словам. Когда он действовал, это происходило с их рекомендаций.

Но терпение имело свой предел. Сегодня уже умер один из его братьев.

Бросив еще один взгляд на голопроектор, он заметил, что расстояние между обозначавшими корабли рунами сокращается.

— Мы поймаем их, — сказал Талос.

— Они бегут к точке выхода из системы, — отозвался мастер ауспекса.

Талос повернулся к сгорбленному бывшему рабу Корсаров. На его лице была выжжена нечестивая восьмиконечная звезда.

— Я так не считаю. Они бегут, чтобы укрыться, а не для того, чтобы покинуть поле боя.

Он приказал вывести на экран оккулуса панорамное изображение космического простора, наконец остановив взгляд на далекой луне.

— Здесь, — произнес Талос, — они стремятся выиграть время, удаляясь от нас, чтобы скрыться за этой скалой. Им нужно ждать, пока их абордажные команды не возьмут корабль под свой контроль, или пока они не получат подтверждение, что штурм провалился. Вернутся они или же сбегут, все зависит них.

Мастер ауспекса работал многосуставчатыми пальцами, нажимая клавиши на консоли. Каждая латунная кнопка щелкала как древняя печатная машинка.

— Возможно, вы правы, милорд. Но до совершения варп-прыжка подобным маневром они бы выиграли около семи часов времени.

Талос почувствовал, как его взгляд снова возвращался к Ксарлу. Он сопротивлялся ему, зная, что увидит тело брата, все так же прислоненное к стене. Созерцание его трупа ничего бы ему не дало.

— А теперь? — спросил он.

Закутанный в мантию офицер потер гноящиеся язвы, которыми были отмечены края его губ.

— Мы настигнем их скорей всего через два часа.

Лучше. Не хорошо, но это было как минимум лучше. Но неприятная мысль все еще изъедала его.

Талос принялся рассуждать вслух.

— А что если они поймут, что их штурм провалился, когда достигнут укрытия?

Человек в мантии тяжело вздохнул.

— Тогда мы не сможем их поймать. Варп-прыжок дал нам шанс навязать им честный бой. Не больше, не меньше, милорд.

Талос наблюдал за ускользающим для передышки кораблем. Его двигатели работали вовсю, унося его во временное убежище, которым стал безжизненный планетоид. Неважно. Его идея должна сработать.

— Нострамо, — прошептал он. Воспоминания и воображение зажгли огонь в его темных глазах, скрытых за череполиким шлемом и скошенными красными оптическими линзами.

— Сир?

Пророку понадобилось несколько минут, чтобы ответить.

— Пусть бегут. Мы достаточно близко, чтобы запустить Вопль. Продолжайте преследование, но позвольте им выйти на орбиту с другой стороны той скалы. Дайте им подойти к ней близко, пусть верят, что смогут выиграть еще несколько часов.

— Милорд?

Талос махнул главному вокс-оператору.

— Будь так любезна, разыщите Дельтриана.

Трудившаяся за своей консолью офицер — сильно аугментированная дама с испещрённым кислотными шрамами лицом — кивнула мгновением позже.

— Готово, сир.

— Талос — Дельтриану. У тебя есть десять минут, чтобы активировать Вопль. Пришло время выиграть эту битву.

Ответ техноадепта опередил хриплый манерно растянутый тон Люкорифа.

— Мы находимся в самом конце дуги правого борта. Нам потребуется десять минут только на обратный путь до покоев адепта.

— Тогда пошевеливайтесь, — Талос жестом приказал мастеру вокса закрыть канал и тяжело вздохнул. — Мастер оружия.

Одетый в элегантную, но выцветшую от времени униформу офицер оторвал взгляд от своей консоли.

— Мой господин?

— Приготовьте циклонные торпеды, — приказал Повелитель Ночи.

— Господин? — отозвался он ошеломленным тоном.

— Приготовьте циклонные торпеды, — повторил он тем же тоном.

— Господин, у нас всего пять боеголовок.

Талос сглотнул, стиснув зубы и закрыв глаза, будто мог сдержать гнев, полностью отгородившись от мира.

— Приготовьте циклонные торпеды.

— Сир, я считаю, что нам нужно сохранить их для..

Человек больше ничего не сказал. Лицевая часть черепа отделилась, плоть и кости захрустели в кулаке Повелителя Ночи. Талос не обратил внимания на то, как упало тело, и содержимое вскрытой черепной коробки разметало по палубе. Никто не заметил, как пророк с молниеносной скоростью преодолел десять метров и перескочил консольный стол за один удар человеческого сердца.

— Я стараюсь быть разумным, — сказал он, обращаясь к сотням наблюдавших членов экипажа. Искаженный воксом голос раздавался в помещении гортанным злобным шепотом. — Я стараюсь закончить это сражение, чтобы мы могли вернуться к нашим никчемным жизням, все еще скрывая свои души во плоти наших тел. Я не импульсивен по своей природе. Я позволяю вам говорить, давать советы… но не вздумайте принимать мое снисхождение за слабость. Когда я отдаю приказ, вы будете повиноваться. Прошу, не испытывайте моетерпение этой ночью. Вы пожалеете об этом, как нам наглядно продемонстрировал мастер артиллерии Суев.

Лежавшее у ног Талоса тело еще дергалось, истекая кровью. Пророк протянул зажатые в кулаке останки того, что когда то было человеческим лицом, ближайшему сервитору.

— Избавься от этого.

Сервитор смотрел на него с преданностью в мертвых глазах

— Каким образом, мой господин? — монотонно пробормотал он.

— Да хоть сожри, мне все равно!

Пророк прошествовал обратно к трону, вступив в лужу органической грязи, вытекшей из трупа Суева. Все это время он сопротивлялся желанию обхватить голову руками. Что-то внутри его сознания грозилось вырваться на волю, и его череп раскалывался от напряжения.

Геносемя убивает тебя. Некоторым людям не дано пережить имплантацию.

Он взглянул вверх, на висевшие на ржавеющих цепях останки Рувена.

— Я убил тебя — сказал он, обращаясь к костям.

— Сир? — обратился к нему ближайший офицер. Талос взглянул на человека: его тело извратила мутация, оставившая одну сторону парализованной и придав лицу выражение жертвы инсульта. Тыльной стороной ладони, застывшей, как клешня, он утер тянувшиеся с губ слюни.

«Неужели мы пали так низко?» — поразился пророк.

— Ничего, — ответил Талос. — Всем станциям, приготовиться к запуску циклонных торпед. Когда будет активирован Вопль, и наши торпеды нельзя будет сбить или засечь, уничтожьте луну. 

Х Месть 

— Ксарл мертв — произнес Меркуциан, обращаясь в темноту, — не могу в это поверить. Он же был неубиваемый!

Сайрион хохотнул.

— По всей видимости, нет.

Освещение отключилось с треском перегрузки в сети, и корабль застонал у них под ногами. Казалось, в этот момент задрожал сам воздух, обволакивая их тела.

— Это еще что за новости? — спросил Вариель. В ответ на погасший свет на его плече зажглась встроенная лампа, пронзая лучом черноту. Пятно света плясало перед ними в пустынном железном тоннеле.

Несмотря на то, что ретинальные дисплеи смягчали яркость света, другие Повелители Ночи инстинктивно сощурились от резких бликов.

— Выключи ее, — тихо сказал Сайрион.

Вариель подчинился, лишенный возможности выдать свое веселье даже улыбкой.

— Прошу, ответьте на мой вопрос, — начал он. — Тот звук и дрожь, встряхнувшая корабль. Что их вызвало?

Сайрион вел остатки Первого Когтя по тоннелям, двигаясь вглубь корабля.

— Это была инерционная коррекция от запуска циклонных боеголовок. Талос творит либо что-то очень мудрое, либо что-то очень, очень бестолковое.

— Он зол, — добавил Меркуциан. Его братья все еще были в шлемах, и никто из них не остановился, чтобы обернуться назад. Они шли дальше, держа оружие наготове. — Талос не выкажет ни толики почтения к смерти Ксарла. Это просматривается в его движениях. Он страдает от этого. Попомните мои слова.

— Ксарл мертв? — выдохнул Узас сквозь решетку вокс-динамика.

Его проигнорировали все кроме Меркуциана.

— Он умер час назад, Узас.

— О. Как?

— Ты тоже при этом присутствовал, — тихо ответил Меркуциан.

— О…

Остальные буквально чувствовали, как его внимание скользит по поверхности беседы, не способное удержаться ни на миг.

Сайрион вел обескровленный Коготь, огибая углы, спускаясь по спирали на следующую палубу. Члены экипажа расступались перед ними, как тараканы от внезапной вспышки света. Лишь немногие, кутавшиеся в широкие одеяния слуги и просители, рыдая, падали в ноги своим господам, умоляя их сказать, что происходит. Сайрион отпихнул одного из них в сторону. Первый Коготь продолжал свой путь мимо остальных.

— Этот корабль размером с маленький город, — сказал он, обратившись к братьям. — Если черви Генезиса доберутся до нижних палуб, мы рискуем никогда не выкурить их оттуда. Мы едва сумели вычистить самую скверную дрянь, оставшуюся от ублюдков Корсаров.

— Ты слышал, что нашли на тридцатой палубе? — спросил Меркуциан.

Сайрион покачал головой.

— Ну-ка, просвети меня.

— За несколько ночей до прибытия к Тсагуальсе Кровоточащие Глаза сообщили, что там, внизу, стены — живые. У металла есть вены, пульс, и он истекает кровью, когда его режут.

Сайрион повернулся к Вариелю, скрывая свою недобрую насмешку за злобно оскалившимся шлемом.

— Что вы, нечестивые придурки, проделывали с кораблем, пока мы не угнали его?

Апотекарий продолжал идти. Раздавались грохот и шипение сервомоторов его аугметической ноги, подражавших устройству живых суставов.

— Я видел корабли Повелителей Ночи, подвергшиеся разложению куда больше, чем вы можете себе представить. Едва ли я из числа преданных, Сайрион. Я никогда не выражал почтения Силам Власть Предержащим. Варп извращает все, чего касается, не стану отрицать этого. Но неужели вы полагаете, что на вашем драгоценном «Завете крови» ни одна палуба не подверглась заражению?

— Не было ничего подобного.

— Да ты что?! Или ты попросту держался малообитаемых палуб, где прикосновения Тайных Богов были наименее заметны? Ты ходил среди тысяч рабов, трудящихся в недрах инженерных палуб? И они были также чисты, как ты утверждаешь, после десятилетий, проведенных в Великом Оке?

Сайрион отвернулся, покачав головой, но Вариель не позволил ему солгать.

— А больше всего я не выношу лицемерия, Сайрион с Нострамо!

— Помолчи минутку и избавь меня от своего нытья. Я никогда не пойму, почему Талос спас тебя на Фриге, как не пойму и того, почему он позволил тебе пойти с нами, когда мы удирали из Зеницы Ада.

Вариель не нашелся что ответить. Он не был любителем длительных полемик и не горел желанием оставлять в них последнее слово за собой. Подобные вещи мало что значили для него.

Когда они спустились на другую палубу, первым подал голос Меркуциан. Его речь сопровождала их громыхающую поступь. Рабы — жалкие оборванцы — продолжали разбегаться в стороны при их приближении.

— Он с нами, потому что он — один из нас, — сказал Меркуциан.

— Как скажешь, — ответил Сайрион.

— Ты считаешь, что он не один из нас только потому, что солнечный свет не режет ему глаза?

Сайрион покачал головой.

— Я не желаю спорить, брат.

— Я абсолютно искренен в своих словах, — настаивал Меркуциан. — Талос тоже так считает. Принадлежать к Восьмому Легиону означает быть бесстрастным, сконцентрированным, хладнокровным — то, чего не понять нашим собратьям. Не нужно происходить из мира без солнца, чтобы быть одним из нас. Нужно всего лишь понимать страх. Причинять его и наслаждаться этим. Получать удовольствие от его соленого запаха, срывающегося с кожи смертных. Нужно думать как мы: у Вариеля это получается.

Он склонил голову в сторону апотекария. Сайрион бросил взгляд через плечо, пока они шли дальше. Нарисованные на шлеме косые слезы-молнии придавали ему торжествующее выражение.

— Он не нострамец.

Меркуциан, никогда не позволявший себе смеяться, все-таки улыбнулся.

— Почти половина избранных примарха были терранцами, Сайрион. Помнишь, когда пал Первый Капитан Севатар? Помнишь, Атраментары распались на разрозненные отряды, потому что отказались подчиняться Сахаалу. Вот тебе пример. Подумай над этим.

— Мне нравился Сахаал, — прозвучал из ниоткуда голос Узаса.

— Как и мне, — добавил Меркуциан. — Я не испытывал к нему особой привязанности, но я уважал его. И даже когда Атраментары распались после смерти Севатара, мы знали, что их сопротивление Сахаалу берет начало от чего-то большего, нежели простое предубеждение. Многие из Первой Роты были терранцами, самыми древними воинами в легионе. Даже Малек был терранцем. Значение имело здесь нечто большее, нежели мир, из которого происходил Сахаал. Терранец ли, нострамец, или выходец с какого-либо другого мира — для большинства из нас это никогда не имело значения. Генное семя одинаково чернит наши глаза, независимо от того, где мы родились. Мы разделяемся, потому что примархи мертвы, и такая судьба ждет каждый легион с течением времени. Мы — боевые банды с общим наследием и идеологией, следующие к одной цели.

— Все не так просто, — упирался Сайрион. — Глаза Вариеля не черные. Он носит в себе генное семя Корсаров.

Меркуциан тряхнул головой.

— Я удивлен, что ты цепляешься за древние предрассудки, брат. Как пожелаешь, но с меня довольно этой дискуссии.

Но Сайрион считал иначе. Оттолкнувшись от перил, он пролетел десять метров и приземлился на нижнюю платформу. Братья стаей последовали за ним.

— Ответь мне на один вопрос, — произнес он. Теперь в его голосе звучало меньше колкости. — Почему Первая Рота отказалась следовать за Сахаалом?

Меркуциан выдохнул сквозь зубы.

— Мне редко удавалось поговорить с кем-либо из них. Похоже, дело не в том, что Сахаал был хуже Севатара, а в том, что никто бы не смог достичь высот истинного капитана Первой. Никто бы не смог жить по его принципам. Атраментары не стали бы служить другому предводителю после того, как умер Севатар. Он сделал их теми, кем они были — братством, которое ничто не могло бы разрушить. Также как и легион не стал бы служить ни одному капитану после смерти примарха. Это не наш путь. И я сомневаюсь, что сейчас мы бы последовали за примархом. Минуло десять тысяч лет перемен, войн, хаоса, боли и выживания.

Узас чиркнул деактивированным лезвием цепного топора по железной стене, со скрежещущим визгом металла о металл.

— Севатар? — произнес он. — И Севатар умер?

Братья обменялись усмешками, и потрепанные остатки Первого Когтя пошли дальше, углубляясь в наполнявшую их дом темноту.


Талос смотрел, как луна разваливалась на куски. В былые времена он мог бы подивиться подвластной ему мощи. Сейчас он наблюдал в тишине, пытаясь не накладывать вид разрушающейся луны на воспоминание о Нострамо, погибшей похожим образом.

Циклонных торпед класса «Рубикон» не хватило бы, чтобы уничтожить целый мир, но они пожирали небольшую луну проворно и жадно.

— Я хочу услышать Вопль, — произнес он, не отрываясь от созерцания.

— Да, господин, — мастер вокса настроила динамики мостика для трансляции звукового аспекта подавляющего поля Дельтриана. Воспроизводимый звук, безусловно, соответствовал названию. Воздух наполнился завывающими криками ультразвукового резонанса, полного ненависти и каким-то образом живого. За криками, за стенаниями ярости и боли, разносящимися по воксу, стоял голос одного-единственного человека. Техноадепт испытывал утонченную гордость за создание проектора помех, и Талос был ему за это признателен. Вопль в разы упрощал охоту, когда ослепленные и лишенные сканеров вражеские суда шли наугад сквозь холодную пустоту. Однако расход мощности был колоссальный. Вопль скрывал их, ослепляя жертву, но высасывал мощность из каждого корабельного генератора. Они не могли стрелять из энергетического оружия. Они не могли ползти быстрее, чем с половинной скоростью. И в дополнение ко всему они не могли поднять пустотные щиты — отражающие экраны функционировали на той же частоте, что и Вопль и выкачивали энергию из тех же источников.

Талос гадал, что происходило тем временем на вражеском мостике, после того, как их системы обласкал Вопль. Скрывшись в тени луны, поддались ли слуги ордена панике, когда связь с их хозяевами в абордажных командах вдруг оборвалась? Может быть, может быть, но едва ли на судне Адептус Астартес несли службу слабые духом. Эти офицеры и служащие были апофеозом возможностей неаугментированного человека. Они проходили обучение в военных академиях вроде тех, которыми славятся миры Ультрамара.

Вся операция была безупречно выстроена в соответствии с положениями их жалкого Кодекса Астартес: от точности нанесения первого удара и последовавшей за ним педантичной жестокой борьбы за каждую палубу, до отступления боевого крейсера, чтобы выиграть время для своих воинов.

Победить было возможно, лишь изменив характер игры — Талос знал это и, не колеблясь, прибегнул к обману. Некоторые циклонные снаряды воспламеняли атмосферу планеты, если применялись параллельно с другими средствами орбитальной бомбардировки. У этой луны не было атмосферы и в помине, не было населения, которое можно было бы испепелить, и поэтому такое оружие было бесполезно, даже если бы имелось на бору «Эха проклятия».

Другие циклонные снаряды несли мелта— или плазмы-заряды к ядру мира, провоцируя термоядерную реакцию и катастрофическую тектоническую активность, или же взрывались с силой небольшого солнца в самом сердце планеты. В любом случае, ни один мир не переживет такого. Большинство погибали в течение нескольких минут, забирая население с собой в небытие.

Торпеды класса «Рубикон» являлись уменьшенной версией последних. Они были тем, что требовалось Талосу. Одной почти наверняка было бы достаточно, но две точно сделают свое дело.

Сначала он ослепил врагов Воплем. У них не было возможности засечь мчавшиеся в их сторону торпеды, также как и не могли они почувствовать, как те взорвались, врезавшись в луну, пока не стало слишком поздно. В течение нескольких минут буровые ракеты сделали свою работу. Он не видел необходимости разрушать всю луну целиком посредством четко выверенного сферического взрыва в ядре. Для этого циклонные торпеды упали высоко в северном полушарии, пробурив солончаки бесплодных полярных шапок. Вместо того чтобы взорваться в ядре планетоида, они прошли насквозь через верхушку луны, спровоцировав тектоническую нестабильность, когда взорвались серией цепных реакций на дальней стороне мира, обращенной к вражескому кораблю.

Луна распалась на части. Совершенно неизящно, во всех отношениях. Четверть поверхности разлетелась на осколки по пустоте с такой силой, что гололитический дисплей «Эха» начал сбоить, показывая, что происходит. Прошло не больше трех минут с момента попадания торпед, как от нее начали отваливаться большие куски.

Паутина глубоких трещин расползлась по поверхности спутника, изрыгая в пространство вокруг него облако пыли.

— Отключить Вопль, — приказал Талос. — Поднять щиты и зарядить орудия. Полный вперед.

«Эхо» вздрогнуло, возвращаясь к жизни. Корабль ринулся сквозь пространство как голодная акула. Палуба стратегиума погрузилась в привычный организованный беспорядок, когда офицеры и сервиторы исполняли свои боевые обязанности. Грохот и лязг рычагов смешивался с гомоном голосов и стуком пальцев по клавишам.

— Есть ли признаки крейсера Генезиса? — спросил Талос, сидя на главном троне. Оскальпированная луна на экране оккулуса являла собой жалкие руины, наполовину окруженные новым полем астероидов.

— Я засекла их, сир, — мастер ауспекса с влажным звуком втянула в легкие воздух. — Вывести изображение на гололит.

Сначала Талосу не удалось различить судно среди обломков. Гололит мерцал с привычной ненадежностью, одновременно отображая сотни целей. Зазубренный край луны резко изгибался с краю изображения. Пространство было заполнено каменными глыбами всех форм и размеров, а полупрозрачный туман обозначал осколки, слишком малые для сканирования.

Они были там. Стали заметны характерный раздвоенный нос корабля Астартес и отображающие стрельбу из орудия руны. Талос видел, как корабль на гололите маневрировал, внезапно оказавшись в самом сердце астероидного поля, разряжая орудия в окружавшие их глыбы, стремясь пробить себе путь к свободе. Он почти разочаровался, что их не уничтожило первым взрывом, но, по крайней мере, он был тому свидетелем.

— Не могу сдержать чувства гордости, — обратился он к экипажу. — Вы хорошо поработали, каждый из вас.

Дрейфовавшие в пространстве куски породы врезались друг в друга, разбиваясь в каменную крошку. Талос смотрел на гололитический дисплей, на котором несколько крупных обломков столкнулись с мигавшим кораблем. Примитивная программа визуализации не могла показать весь ущерб, причиненный ими.

— Дайте мне визуальное подтверждение.

Талос знал, что на сближение потребуется несколько часов, и ему пришла в голову идея скоротать время и увеличить свои шансы на победу над воинами Генезиса, оставшимися на борту.

— Выходите на связь с вражеским кораблем и сделайте так, чтобы из каждого вокс-репродуктора был слышен наш разговор.

Мастер вокса исполнила приказ. На мостике было тихо после отключения Вопля. Теперь он звенел от голосов, доносившихся с вражеского крейсера. На фоне монотонных голосов сервиторов звучал грохот бьющихся о корпус корабля обломков, и звучный, но запыхавшийся голос.

— Я — Эней, капитан «Мантии Диадемы». Я не собираюсь выслушивать ваши еретические насмешки и не поддамся на ваши искушения.

Слова космодесантника потонули в шуме взрыва и далеких криках.

— Я — Талос с боевого корабля «Эхо проклятия», и я не произнесу ни единой насмешки, а только истину. Ваша абордажная операция потерпела неудачу, как и ваше бегство от нашего возмездия. Наши гололиты транслируют, как вы умираете, в то время, пока мы ведем этот разговор. Если у вас есть, что сказать напоследок для потомков, говорите сейчас. Мы запомним ваши слова. Мы Восьмой Легион, и мы долго храним наши воспоминания.

— Грязные проклятые предатели! — протрещало в ответ.

— Похоже, он зол, — пошутил стоявший рядом офицер. Талос, не говоря ни слова, бросил взгляд на офицера и тот замолчал

— Талос? — снова прозвучал голос капитана.

— Да, Эней?

— Гори в аду, что ждет проклятых обманщиков.

Талос кивнул, хотя его оппоненту и не суждено было увидеть этот жест.

— Уверен, что так и будет. Но вы попадете туда раньше меня. А теперь умрите, капитан. Горите и пускай вас оплакивают за потраченную впустую жизнь.

— Я не боюсь жертвовать. Кровь мучеников питает Империум. Во имя Жиллимана! Честь и отва…

Связь оборвалась. На гололитическом дисплее руна, обозначавшая вражеский корабль в эпицентре суровой астероидной бури, погасла.

— «Мантия Диадемы», — возвестила мастер вокса, — потеряна со всеми душами на борту.

— Подведите нас ближе к полю обломков и уничтожьте то, что осталось, залпом носовых орудий.

— Да, господин.

Уставший и больной, Талос поднялся с трона.

— Вся наша беседа транслировалась по сети корабля? — спросил он.

— Да, господин.

— Хорошо. Пусть она вгоняет оставшихся в живых ублюдков Генезиса в уныние. Пусть слышат, как умирает их капитан и как полыхает их корабль.

— Господин, — начала мастер ауспекса. — Использовать торпеды…это был отличный план. Он прекрасно сработал!

Талос едва удостоил его вниманием.

— Как скажешь, Наллен, — он махнул ближайшему офицеру. — Котис. Мостик на тебе.

Названный офицер не отдал честь. Хозяева уделяли мало внимания подобным формальностям. Тем не менее, он не мог и помыслить о том, чтобы сесть на трон господина. Вместо этого он встал возле него, отдавая приказы тем, кто склонялся внизу.

Талос дошел до края стратегиума и взвалил труп Ксарла на плечи.

— Я ухожу хоронить моего брата. Вызывайте меня только в случае крайней необходимости.


Первому Когтю потребовался почти час, чтобы связаться с другими отделениями. Их путь по лабиринтам палуб «Эха» вел их из комнаты в комнату, тоннель за тоннелем. Иногда они проходили мимо толп рабов, слонявшихся без дела и скрывавшихся во тьме, в то время как в других помещениях кипела суетная активность слуг Легиона, занятых выполнением своих обязанностей. Младшие ремонтные бригады и группы чернорабочих составляли большинство. Некоторые из тех, мимо кого проходили воины, выглядели потрепанными после встречи с Орденом Генезиса, и у Сайриона было неприятное чувство, что в окончательных отчетах число жертв будет исчисляться тысячами.

Меркуциана посетила та же мысль.

— Они потрепали нас сильнее, чем Кровавые Ангелы на «Завете»

Сайрион кивнул. Вспоминая понесенные потери в ту ночь на Крите, он не имел желания стать свидетелем еще одной абордажной атаки. И все же, у «Эха» было достаточно человеческих ресурсов, чтобы компенсировать понесенные потери — на «Завете» же их не было.

Пока они шли, до каждого из них донесся по вокс-сети влажный мягкий клацающий звук: Узас снова облизывал зубы.

— Перестань, — пригрозил Сайрион.

Узас или не слышал, или ему было все равно. Шлем, украшенный отпечатком пятерни, даже не повернулся в сторону братьев.

— Узас, — Сайрион сопротивлялся желанию вздохнуть. — Брат, ты снова за свое!

— Хм??

Несмотря на разговор с Меркуцианом о предрассудках, Сайрион не считал себя мелочным. Однако Узас, беспрестанно проводивший языком по зубам, заставлял его скрежетать своими собственными.

— Ты опять облизываешь зубы.

Вариель вежливо откашлялся.

— Почему это вас так раздражает?

— Так делал примарх. После того как он заточил свои зубы до остроты, он постоянно облизывал их и губы как какое-то животное. Он часто ранил язык, делая это, и по губам растекалась кровь, от запаха которой мы сходили с ума.

— Как любопытно, — подметил апотекарий, — что кровь примарха производила эффект подобного рода. Никогда не питал зависти к вашему существованию в их тени, но звучит поистине увлекательно.

Остальные ничего не сказали, демонстрируя таким образом, как им хотелось обсудить это снова.

— Я чую запах кишок, — проворчал Узас, когда они вошли в другую комнату.

— Я чую Кровоточащих Глаз, — произнес Сайрион.

— Привет Первому Когтю — раздался голос сверху.

Они разом вскинули болтеры, целясь в потолок куполообразной комнаты. Сама по себе она пребывала в запустении и беспорядке, и признаки заброшенности попадались на каждом шагу. Склад снабжения или казарма для экипажа, догадался Сайрион. Четыре сгорбленные фигуры сидели на корточках на стропилах, еле различимые в лесу из цепей, свисавших с потолка, подобно лианам. Шесть воинов Генезиса болтались как поломанные марионетки на крюках грязных цепей. Броня каждого из них была вспорота в области живота — силовые кабели рассечены, многослойный керамит разбит и вскрыт когтистыми руками. Тела под броней были не менее изуродованы; потроха скользкими лентами стекали на палубу. С трех тел все еще капала кровь.

Вопреки инстинктам Сайрион опустил болтер. Эти выродки едва ли могли называться его братьями, но они были смертоносными убийцами, и боевой банде очень повезло заполучить их в свои ряды. Проблема состояла в том, чтобы удержать их в бою, в который они вступали. Как они утверждали, они всегда вступали в бой первыми — это было правдой. Тот факт, что они и выходили из него первыми, также был правдой.

— Вы были заняты, — произнес он. Несмотря на расстояние, он мельком увидел, что один из них был без шлема. Кровь покрывала его руки и ту часть лица, которую ему удалось рассмотреть, пока существо поедало органы подвешенных воинов. Пронизанная черными прожилками кровеносных сосудов кожа головы и неровные кости немедленно скрылись за традиционным скошенным шлемом, выполненном в виде кричащего демона.

— Трон Лжи! — выругался воин.

— Что? — спросил Меркуциан, понизив голос.

— Варп бьется в их крови сильней, чем я себе представлял.

Рапторы обменялись серией пощелкиваний и рыков, которые могли бы сойти за разговор в кругу стаи. Один из них зашипел на стоявших внизу Повелителей Ночи. Звук превратился в скрипучий хохот, искаженный воксом.

— Эта палуба чиста, Первый Коготь. Мы очистили её от стука сердец врагов, — раптор дважды мотнул головой на подергивавшейся шее. — Вы ищете Люкорифа?

Сайрион покачал головой.

— Нет. Мы направляемся к Залу Размышлений. Мы ищем Дельтриана.

— Тогда вам нужно искать Люкорифа. Он охраняет говорящего с машинами.

— Очень хорошо. Премного благодарны вам, — Сайрион указал братьям идти вперед. Первый Коготь обходил развешенные тела, стараясь держаться от них подальше. Кровоточащие Глаза никогда не любили, когда другие отрывали их от убийств и следовавшей за ними трапезы. Когда Первый Коготь прошел, один из рапторов включил двигатели своего прыжкового ранца и нырнул с потолка вниз, оставляя позади дымный след выхлопов, и погрузил когти в обнаженную плоть мертвого воина. Первый Коготь не обратил на него внимания и молча двинулся дальше.


Человек был человеком лишь в самом широком, в основном — в физическом смысле слова. Он не имел представления о том, что у него когда-то было имя, его разума хватало лишь на то, чтобы снова и снова переживать одно и тоже чувство мучения. Он существовал в двух состояниях, которые угнетенное сознание определяло как Оцепенение и Бичевание.

В моменты Оцепенения, которые могли растягиваться на целую вечность между Бичеваниями, он дрейфовал в молочно-белом тумане немощности, ничего не делая и ничего не зная, кроме бесконечной невесомости и вкуса солоноватых химикатов в легких и во рту. Единственное, что можно было расценивать как мысль — это слабое отдаленное эхо гнева. Оно не ощущалось как ярость, скорее это было неосознанное воспоминание о когда — то испытанном чувстве.

Когда начинались Бичевания, его захлестывал ураган боли. Гнев поднимался вновь, воспламеняя вены в голове как замыкающие силовые кабели. Он чувствовал, как размыкаются его челюсти, как рот без языка беззвучно кричит в обволакивающее его ледяное небытие. Пройдет время, и боль исчезнет, а с ней рассеется и ложный гнев.

Это происходило и сейчас. Человек, когда-то известный как принцепс Арьюран, управлявший титаном «Охотник в сером», дышал ледяной жидкостью из химической утробы, вдыхая раствор и выделяя нечистоты, когда его растерзанному телу наконец было позволено отдохнуть.

Люкориф из Кровоточащих Глаз стоял перед стеклянной колбой с измученным человеком. Он не любил стоять прямо, но некоторые вещи требовали более пристального изучения. Раптор постучал когтем по стеклу.

— Здравствуй, маленькая душа, — прошипел он, улыбаясь.

Тело внутри жизнеобеспечивающей емкости было сковано, его ноги были отрезаны ниже колен, а руки ампутированы выше запястья. Люкориф смотрел, как искалеченное тело извивается в жидкости, потерянное в одних ему ведомых внутренних муках, дрейфовавших в его затуманенном наркотиками разуме.

— Не прикасайся к стеклу, — неподвижный голос Дельтриана, тем не менее, передавал его осуждение.

Люкориф дважды содрогнулся, дергая скрытой шлемом головой.

— Я ничего не разобью.

— Я не просил тебя ничего не разбивать, я попросил тебя воздержаться от прикосновений к стеклу.

Раптор издал каркающий жалобный вой и опустился на четвереньки. Он посмотрел, как пыточные иглы вынимаются из висков пленника, и обратил свое внимание на техноадепта.

— Значит, вот как вы сделали Вопль.

— Да.

Хромированное лицо Дельтриана было скрыто под капюшоном, когда он отключал генераторы подаваемых в жизнеобеспечивающую емкость болевых импульсов.

— Пленник был подарком от Первого Когтя. Они вырвали его из трона в кабине титана.

Люкориф не слушал. Он мог сам легко восстановить детали. По правде говоря, Вопль очаровывал его: сделать сканнеры вражеского судна бесполезными, наводнив их передаваемым по воксу потоком искаженного мусорного кода. Подобная технология была достаточно редкой, но все же исполнимой одним из сотни способов, при использовании нужных материалов настоящим гением. Но взращивать электронные помехи из страданий единственной души, пропускать органическую агонию через системы корабля и использовать её для выведения врага из строя — лидеру Кровоточащих Глаз это казалось поэтичным, и он оценил это поистине высоко.

Снова постучав по стеклу и издав низкий, совершенно не похожий на смех рык, он спросил.

— Сколько в твоем мозгу осталось живой плоти?

Дельтриан замер, приподняв над клавишами консоли свои многосуставчатые пальцы.

— Я не вижу поводов и не желаю обсуждать это. Почему ты спрашиваешь?

Люкориф склонил демонический шлем — маску к амниотической колбе.

— Вот поэтому. Это сотворила не холодная логика. Нет, это творение сознания, которое понимает боль и страх.

Дельтриан колебался, не уверенный, стоит ли ему записать слова раптора как комплимент. Это всегда было сложно, когда дело касалось Кровоточащих Глаз.

Лязг гидравлики открывшихся дверей избавил его от необходимости отвечать на вопрос. В проеме показались силуэты четырех фигур, выделявшиеся в красном свете аварийного освещения.

— Привет, — произнес Сайрион.

Зал Размышлений больше походил на музей, нежели на мастерскую, и в его стенах Дельтриан был повелителем всего того, что исследовал.

Некоторое время Сайрион смотрел, как он отдавал распоряжения в бинарном коде своим слугам, направляя их усилия на неведомые проекты. Повелитель Ночи мерил шагами комнату, игнорируя суету закутанных в длинные одежды адептов и галдящих сервиторов. Его взгляд упал на ремонтировавшееся оружие и на прикованные цепями к стенам саркофаги великих дредноутов, в которых содержались призраки Легиона, ожидающие пробуждения целую вечность.

На последнем из этих бронированных гробов красовалось выполненное в полированном золоте изображение триумфатора Малхариона, показывавшее его таким, каким он был при жизни. Он стоял, держа в руках шлемы двух имперских чемпионов, перекрещенный лучами восходящей луны над самыми бастионами Терры.

— Ты, — Сайрион повернулся к стоявшему рядом адепту.

Слуга Механикум склонил скрытую капюшоном голову.

— Мое имя Лакуна Абсолют, сир.

— Как идет процесс пробуждения военного мудреца?

— Битва прервала наши ритуалы, сир.

— Конечно, — произнес Сайрион, — извини.

Он пересек комнату и подошел к Дельтриану.

— Талос приказал нам обеспечить твою защиту.

Дельтриан не отрывался от консоли. Его хромированные пальцы щелкали по клавишам.

— Я не нуждаюсь в защите. Более того, согласно докладам от Когтей, противостояние захватчикам закончилось.

Сайрион слышал эти вокс-отчеты. В них говорилось не совсем то.

— Похоже, ваше утверждение не совсем точно, уважаемый адепт.

— Но ведь военные действия практически завершены.

Сайрион заулыбался.

— Ты раздражен и пытаешься этого не показывать. Скажи почему.

Дельтриан разразился полной раздражения тирадой машинного кода.

— Изыди, воин. Многие запросы тяготеют к моему времени, а мое внимание ограничено.

Сайрион рассмеялся.

— Это потому что на твои просьбы о помощи никто не отозвался? Мы вели бой, уважаемый адепт. Если бы у нас было время побродить по корпусу корабля с вами, уверяю, мы бы исполнили то, о чем вы просили.

— Моя работа была жизненно важной. Было необходимо произвести ремонт. Если бы мы вступили в космическое сражение с вражеским крейсером…

— Но мы не вступили, — возразил Сайрион. — Не так ли? Вместо этого Талос разнес вдребезги луну. Шикарная демонстрация превосходящей мощи! Примарх заливался бы хохотом, наслаждаясь каждым моментом.

Дельтриан деактивировал вокабулятор, пресекая возможность ответа, основанного на всплесках эмоций. Он еле заметно кивнул в знак подтверждения, что слышит слова воина, и продолжил работать.

Люкориф, дежуривший у пыточной емкости, подал голос.

— Неважно. Я ответил на его зов.

Сайрион и остальные воины Первого Когтя повернулись к раптору.

— Разумеется, после того, как вы сбежали, как оголтелые, оставив нас сражаться в одиночку.

— Хватит ныть, — голова раптора дернулась на шейных сервоприводах. — Вы выжили, разве не так?

— Нет, — ответил Сайрион. — Не все из нас.



Он работал в одиночку, перемазанный кровью брата.

— Талос, — прозвучал голос по воксу, но он проигнорировал его, не поинтересовавшись даже, кому он принадлежал.

Извлекать геносемя было несложно, но требовало определенной степени деликатности и эффективности, к тому же процесс протекал гораздо легче при использовании надлежащих инструментов. Не единожды за последние годы Талос повреждал органы генного семени в разгаре битвы, вырезая их из трупа своим гладием и выдирая голыми руками. Отчаянные времена вынуждают прибегать к отчаянным мерам.

В этот раз все было иначе. Он резал не одного из своих дальних братьев под вражеским огнем.

— Ты всегда был болваном, — сказал он, обращаясь к мертвому телу. — Я предупреждал тебя, что настанет ночь, когда я увижу тебя мертвым.

Он работал в тишине своей кельи для медитаций, молча, под аккомпанемент гудения сочленений его брони и влажных хлюпающих звуков вонзающегося в плоть лезвия. Свой собственный нартециум он потерял в битве десятилетия назад, сейчас же у него не было никакого желания позволить сделать это Вариелю.

Самым трудным было разделить кости грудной клетки под черным панцирем. Биологические аугментации, делавшие кости легионера крепче человеческих, мешали даже элементарным хирургическим вмешательствам. Сначала он рассчитывал вынуть прогеноид, расширив рану возле основного сердца Ксарла, но для этого пришлось бы вырезать и выдрать еще больше плоти.

Талос поднял гладий, взвесив его в руке несколько раз. Он резко опустил навершие рукояти на солнечное сплетение Ксарла, и еще раз, и еще; каждый удар отдавался глухим стуком. В четвертый раз он надавил на эфес со всей силой, раскалывая кости грудины неровной трещиной. Еще несколько ударов расширили трещину, чтобы Талос мог взяться пальцами за края грудной клетки и раскрыть тело брата как хрустящую книгу.

Воздух в маленькой келье вскоре наполнился запахами обгорелой плоти и оголенных органов.

Он потянулся закованной в перчатку рукой к полости в груди Ксарла и вытащил первый шарообразный узел. Сначала он сопротивлялся, крепко связанный с нервной системой, мускулами и оплетенный сеткой кровеносных сосудов. В медицинский контейнер упали несколько капель крови. За ними последовал тянущийся комок плоти. В лучшие времена при этом полагалось произносить клятвы и слова. Сейчас они были бы не к месту.

Талос взял безвольную голову Ксарла и повернул в сторону. Клокочущий вздох вырвался из открытого рта трупа, когда он шевельнул тело. Вопреки тренировкам и всем тем вещам, которые ему случилось повидать за века своей жизни, от этого звука у него похолодели руки. Некоторые инстинктивные реакции были слишком человеческими, слишком тесно связанными с самой сутью воина, чтобы остаться незамеченными. Дышащее тело могло так подействовать, и он на мгновение ощутил, как в его жилах застыла кровь.

Извлекать прогеноид из глотки Ксарла было гораздо легче. Талос взрезал кожу и жилистые мышцы кончиком гладия, делая широкую рану на мертвой плоти. Он вытащил еще один комок окровавленной плоти, оплетенный венами и артериями, и поместил его в контейнер к первому.

Поворот, щелчок замка — и медицинский контейнер плотно закрылся. Сбоку загорелась зеленая руна активации.

Медленно дыша, Талос склонялся над телом брата, не говоря ни слова и ни о чем не думая. Изуродованные останки Ксарла едва ли могли напомнить, каким был этот воин при жизни. Сейчас он был поверженным, разбитым созданием из рваной плоти и осколков керамита. В сознание вкралась предательская мысль обчистить броню брата, то Талос подавил это достойное лишь стервятника желание. Только не Ксарла. Да и по правде говоря, забрать можно было немногое.

— Талос, — не унимался вокс; и, хотя он по-прежнему не обращал на него внимания, голос вывел его из состояния угнетенной задумчивости.

— Брат, — обратился он к Ксарлу. — Похороны ждут героя.

Он поднялся на ноги и направился к оружейной стойке. Древний огнемет покоился на ней уже долгие годы, очищенный от ржавчины и коррозии. Его мертвое сопло выступало из широкой латунной демонической пасти. Талос никогда не любил это оружие с того самого момента, как вырвал его из рук мертвого воина Детей Императора пять десятилетий назад.

Нажатием большого пальца он активировал зажигание. Ожив, оно огласило комнату шипением, яркий резкий свет заплясал на её стенах. Он медленно нацелил оружие на тело Ксарла, вдыхая запах его растерзанной плоти и химическую вонь застарелого прометиевого масла.

Ксарл был там, где Талос впервые забрал жизнь. Мальчик убил лавочника в одну из беспросветных нострамских ночей. Он был с ним, когда города охватили войны банд, и вечно ругался последними словами. Он всегда стрелял первым и задавал вопросы последним. Всегда уверенный и не жалевший ни о чем.

Он был оружием, думал Талос. Ксарл был самым верным клинком Первого Когтя, он управлял силой, которая формировала их характер в битве. Он был той причиной, по которой другие Когти не желали вставать у них на пути. Пока Ксарл был жив, Талос не боялся, что Первый Коготь проиграет сражение. Они никогда не нравились друг другу. Братству требовалась не дружба, а преданность. Они стояли, прикрывая друг друга, когда галактика полыхала — всегда как братья и никогда — как друзья. Предатели до самого конца.

Он не мог подобрать нужных слов. Огнемет шипел в воцарившейся тишине.

— Если ад существует, — произнес Талос, — сейчас ты отправляешься туда. Надеюсь, мы скоро там увидимся, брат.

Он нажал спусковой крючок.

Вырвавшийся с ревом поток химического пламени захлестнул тело короткими вспышками. Керамит потемнел. Сочленения оплавились. Плоть растворилась. Талос в последний раз взглянул на почерневший череп Ксарла. Кости замерли в безмолвной и безглазой усмешке. А затем он исчез в удушливом дыму.

Огонь распространился на спальное место в келье и на висящие на стенах свитки пергамента. Отвратительный запах горящей человеческой плоти делал приторный воздух еще хуже. Талос окатил тело последним залпом жидкого пламени, а затем перекинул огнемет через плечо, запечатал медицинский контейнер и, наконец, добрался до своего оружия. Он взял шлем Ксарла в одну руку, свой болтер — в другую, и, не оборачиваясь назад, прошагал сквозь пелену дыма и открыл двери. Плотные клубы дыма повалили в коридор, принося с собой и запах. Воин вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Пламя скоро потухнет, лишенное притока кислорода и топлива.

Он не ожидал, что кто-то будет ждать его. Двое смертных стояли молча, закрывая руками носы и рты от просачивавшегося дыма.

Септим и Октавия. Седьмой и Восьмая. Оба высокие, оба одеты в темную униформу, оба носили оружие, что было разрешено очень немногим рабам.

Первый стоял, пощелкивая испорченной лицевой аугметикой всякий раз, когда переводил взгляд или моргал. Длинные волосы обрамляли его лицо, и Талос, плохо понимавший человеческие эмоции кроме гнева и ужаса, не мог знать, какую именно выражало лицо Септима. Октавия собрала волосы в обычный хвост, на лбу была повязана бандана. Она похудела, и её кожа приобрела нездоровый бледный оттенок. Жизнь не жалела ее, как не жалел и собственный организм, лишавший её сил, чтобы питать ими растущее внутри нее дитя.

Талос вспомнил свой приказ, чтобы эти двое не приближались друг к другу, и свое последнее распоряжение, чтобы Септим оставался в ангаре. В этот момент, казалось, ничто не имело значения.

— Чего вы хотите? — спросил он. — Оружие и броню Ксарла нельзя починить, Септим. Не спрашивай даже.

— Вариель приказал мне найти вас, господин. Он требует вашего присутствия в апотекарионе, причем безотлагательно.

— И непременно понадобились вы двое, чтобы доставить это сообщение?

— Нет, — Октавия прочистила горло, опустив руки. — Я слышала про Ксарла. Мне очень жаль. Я думаю…по вашим стандартам, в соответствии с идеалами Легиона, я имела в виду…он был хорошим человеком.

Вздох Талоса прервался хриплым смешком.

— Да, — сказал он. — Ксарл был хорошим человеком.

Октавия покачала головой в ответ на сарказм воина.

— Вы же знаете, что я имела ввиду. Он и Узас однажды спасли мне жизнь, как и вы.

Смешок пророка перерос в неудержимый хохот.

— Конечно! Хороший человек. Еретик. Предатель. Убийца. Глупец. Мой брат, хороший человек, да…

Оба смертных стояли молча, пока впервые за долгие годы Талос смеялся до слез.

ХI Судьба 

В главном апотекарионе царил хаос. Медицинское святилище легиона на борту «Завета крови» больше походило на морг, нежели на операционную, будучи местом безмолвия и спокойствия — залом холодильных камер с застарелыми пятнами крови на железных столах и повисшими в стерильном воздухе воспоминаниями.

В апотекарионе «Эха проклятья» все было ровно наоборот. Вариель ходил от стола к столу среди моря израненных человеческих тел. На нем не было шлема, а его лицо не выдавало никаких эмоций. Люди и легионеры кричали и тянулись к нему. В воздухе пахло потом, жаром уходящей жизни и вонью насыщенной химикатами крови.

Сотни столов выстроились рядами во всю длину помещения, и почти все они были заняты. Многоцелевые сервиторы стаскивали трупы со столов и клали на их место еще живых.

Решетки в полу засасывали кровь, которая рекой лилась по грязной плитке.

Медицинские сервиторы и обученные хирургическим манипуляциям члены экипажа кропотливо работали. И среди всего этого шагал Вариель — забрызганный кровью дирижёр оркестра стенаний. Он задержался у одной каталки и окинул взглядом лежащее на ней изломанное тело одного из членов экипажа.

— Ты, — обратился он к стоявшему рядом медицинскому сервитору. — Этот уже мертв. Удали его глаза и зубы для последующего использования, потом сожги останки.

— Принято, — промямлил измазанный кровью раб.

Рука ухватила его за наруч доспеха.

— Вариель, — произнес Повелитель Ночи на другом столе, давясь кровью. Его хватка усилилась. — Вариель, пришей мне новые ноги и покончим с этим. Не держи меня здесь, когда нам нужно завоевывать мир!

— Тебе нужны не только новые ноги, — ответил Вариель. — А теперь убери руку.

Воин сжал руку сильнее.

— Я должен быть на Тсагуальсе. Не оставляй меня здесь!

Апотекарий взглянул сверху вниз на раненого легионера. От половины лица воина остался лишь тонкий слой крови и обгорелых тканей, обнажая череп. Одна рука была отрублена у плеча, а обе ноги ниже колен были месивом из крови, плоти и осколков керамита. Несомненно, воин ордена Генезиса почти убил его.

— Убери руку, — повторил Вариель, — мы это уже обсуждали, Мурилаш. Я не люблю, когда ко мне прикасаются.

Хватка только усилилась

— Выслушай меня…

Вариель схватил воина за руку и отвел державшие его пальцы. Не говоря ни слова, он извлек из перчатки с нартециумом лазерные резаки и медицинскую пилу. Пила опустилась. Воин закричал.

— Ты что-нибудь понял? — спросил Вариель.

— Ты, жалкий ублюдок!

Вариель отшвырнул отрезанную руку другому сервитору.

— Сожгите это. Подготовьте бионический протез левой руки и прочую предназначенную для него аугметику.

— Принято.

Расположившись у стены в углу апотекариона,Сайрион и Меркуциан наблюдали за упорядоченным хаосом вокруг.

— Ты был прав, — Сайрион усмехнулся, обращаясь по воксу к Меркуциану. — Вариель действительно один из нас.

— Я бы вырезал Мурилашу сердце, — отозвался Меркуциан. — Я всегда его ненавидел.

На некоторое время оба воина погрузились в молчание.

— Дельтриан доложил, что они вернулись к пробуждению Малхариона.

В ответ Меркуциан вздохнул. Вокс превратил звук в хриплый треск.

— Что? — спросил Сайрион.

— Он не скажет нам спасибо за свое второе пробуждение. Я бы многое отдал, чтобы узнать, почему Малек из Атраментар сохранил ему жизнь.

— Я бы многое отдал, чтобы узнать, куда, во имя бесконечного ада, пропали Атраментары. Ты действительно веришь, что они могли сгинуть вместе с «Заветом»?

Меркуциан покачал головой.

— Нисколько.

— Я тоже в это не верю, — поддержал Сайрион. — Они не эвакуировались вместе со смертными, ни на одном из десантно-штурмовых транспортов. Они так и не добрались до «Эха проклятия». Остается лишь один вывод: они переместились на вражеское судно. Они телепортировались на корабль Корсаров.

— Возможно, — допустил Меркуциан. Его тон блуждал между задумчивостью и сомнением. — Им бы вряд ли удалось в одиночку захватить корабль Корсаров.

— Ты правда настолько наивен? — Сайрион усмехнулся за лицевой пластиной шлема, из глазниц которой, подобно слезам, текли нарисованные молнии. — Посмотри, как Кровавый Корсар относится к своей терминаторской элите. Они его избранные. Я не думаю, что Атраментары устроили нападение на Корсаров, болван. Они предали нас и переметнулись к ним.

Меркуциан фыркнул.

— Никогда.

— Никогда? Сколько наших воинов отринули узы легионов? Сколько из них сочли эти узы бессмысленными, когда годы сливались в десятилетия, а десятилетия — в века? Сколько из них — легионеры лишь на словах, нашедшие более достойный и осмысленный путь, чем вечное нытье о возмездии, которому никогда не быть? Каждый из нас выбирает свой путь. Власть — куда больший соблазн, нежели возвышенные идеалы древности. Некоторые вещи значат больше, чем старые связи.

— Только не для меня, — наконец сказал Меркуциан.

— И не для большинства из нас. Я всего лишь хочу сказать…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. У меня же нет никакого желания говорить об этом.

— Превосходно. Но эта история с исчезновением Атраментаров, брат…наверное, мы никогда не узнаем, что было на самом деле.

— Есть те, кто знает.

— Верно. И мне доставит удовольствие вырвать это знание у них.

Меркуциан не ответил, и Сайрион позволил концу беседы повиснуть в неловком молчании.

На расстоянии нескольких метров от них стоял Узас и смотрел на свои выкрашенные в красный цвет перчатки.

— Что с тобой? — спросил Сайрион.

— У меня красные руки, — произнес Узас. — Красные руки бывают у грешников. Закон примарха.

Узас поднял голову, обратив свое покрытое синяками и залитое кровью лицо к Сайриону.

— В чем я провинился? Почему мои руки выкрашены в красный цвет грешников?

Меркуциан и Сайрион обменялись взглядами. Очередной момент просветления их сумасшедшего брата застал их врасплох.

— Ты убил многих членов экипажа «Завета крови», брат, — сообщил ему Меркуциан. — Несколько месяцев назад. Одним из них был отец девочки, рожденной в пустоте.

— Это был не я, — Узас прокусил язык, и кровь потекла по губам, медленно капая с бледного подбородка. — Я не убивал его.

— Как скажешь, брат, — ответил Меркуциан.

— Где Талос? Талос знает, что я не делал этого?

— Успокойся, Узас, — Сайрион положил руку на наплечник воина. — Успокойся. Не заводись.

— Где Талос? — снова невнятно спросил Узас.

— Он скоро будет здесь, — ответил Меркуциан. — Его вызвал Живодер.

Узас наполовину прикрыл глаза, пуская слюни вперемешку с кровью.

— Кого?

— Талоса. Ты же только что… Ты только что спрашивал, где он…

Узас продолжил стоять с открытым ртом, из которого текла кровь. Даже если бы легион не забрал его еще ребенком, даже если бы не сотни битв, превративших его в разбитое, уродливое чудовище, Узас все равно был бы тем же омерзительным, отвратительным созданием. А все произошедшее с ним за много лет сделало его лишь отвратительнее.

— Узас? — не отставал Меркуциан.

— Мм?

— Нет, брат, ничего, — он снова обменялся взглядом с Сайрионом. — Ничего, брат.

Три воина несколько минут провели в тишине. Снова и снова северные двери открывались, скользя по направляющим. Все больше членов экипажа прибывало каждую минуту, принося раненых.

— Как удивительно видеть стекающихся сюда смертных, — предался размышлениям Меркуциан.

Медицинские станции были на каждой палубе, а экипаж знал, что главный апотекарион был прибежищем Живодера. Немногие добровольно согласились бы ощутить на себе его холодный взгляд и касание его лезвий.

— Они знают, что они — расходный материал, — кивнул Сайрион. — И лишь отчаяние ведет их сюда.

Талос вошел с последней группой. Пророк не обращал внимания на суетившихся под ногами людей, направляясь к Вариелю. Септим и Октавия следовали за ним по пятам. Первый немедленно кинулся к столам, чтобы помочь одному из хирургов.

— Септим, — поприветствовал его хирург, — начинай зашивать рану на животе.

Октавия наблюдала, как он работал, зная, что это намного лучше, чем предлагать свою помощь. Смертный экипаж с дрожью пятился от нее, как и всегда, независимо от её намерений. Во всем повинно проклятье третьего глаза, даже скрытого запачканной повязкой. Им всем было известно, кто она такая и что делает для их повелителей и хозяев. Никто не хотел смотреть в её сторону, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. Поэтому она последовала за Талосом, держась на почтительной дистанции.

Талос приблизился к Вариелю. Повреждения его брони были еще более заметны под резким светом апотекариона.

— Где тело Ксарла? — спросил апотекарий.

Талос передал ему запечатанный криоконтейнер.

— Вот все, что тебе нужно, — сказал он.

Вариель взял контейнер слегка дрожащими пальцами. Он не любил, когда его работу делали непрофессионально, в то время как он мог выполнить её великолепно.

— Очень хорошо.

— Это все? — Талос взглянул на Сайриона, Узаса и Меркуциана, готовый к ним присоединиться.

— Нет. У нас давно назрел разговор, пророк.

— Нам нужно поставить мир на колени, — напомнил Талос.

Глаза Вариеля — льдисто-голубые в отличие от нострамских черных как смоль — порхали по комнате, подмечая детали. Это была одна из деталей, все еще отличавших Вариеля от рожденных на Нострамо Повелителей Ночи, подумал Талос. То ли в силу генетического наследия, то ли в силу простой привычки большинство воинов Восьмого Легиона молча смотрели бы в пространство, с отсутствующим видом глядя сквозь собеседника. Вариель не был настолько сосредоточен на чем-то одном.

— А еще у нас половина воинов мертвы или одной ногой в могиле, — подметил апотекарий, — вместе с сотнями смертных. Нужно собрать генное семя и поставить аугметику нуждающимся.

Талос потер пальцами виски.

— Тогда делай то, что нужно. Остальных я беру с собой на поверхность.

Вариель промолчал, обдумывая услышанное.

— Зачем? — наконец сказал он. Вокруг него мужчины и женщины стонали, плакали и кричали. Это вернуло Талоса в Вопящую Галерею примарха, где сами стены, вопя в бесконечных мучениях, тянули к нему дрожащие руки. Он ощутил, что улыбается, сам не зная почему.

— Что зачем?

— Зачем нападать на Тсагуальсу? Зачем вообще на нее нападать? Зачем ты так торопишься покончить со всем за один раз? Ты всегда стараешься уйти от ответов.

Голубые вены на лице Талоса изгибались как молнии, повторяя очертания его угрюмого оскала.

— Спустить псов с привязи и дать им волю рвать и терзать, как им заблагорассудится. Позволить Восьмому Легиону быть самим собой. И прежде всего, ради символизма. Это был наш мир, и мы оставили его безжизненным. Таким он и должен остаться навеки.

Вариель медленно выдохнул, и его взгляд задержался на Талосе дольше обычного, что было редким явлением.

— Все выжившее население Тсагуальсы прячется в штормовых убежищах, боясь гнева неизвестных, напавших на их столицу. Они знают, что захватчики вернутся, и да, я полагаю, ты прав — стоит лишь спустить легион с цепи и позволить ему играться с душами жителей этого мира и каждый воин будет упиваться страхом и резней. Но это не лучший ответ. Ты видишь сны и не помнишь, что ты видел. Ты действуешь, исходя из видений, которые едва можешь вспомнить и вряд ли понимаешь.


Талос снова вспомнил первые мгновения после своего пробуждения, обнаружив себя прикованным к командному трону. Экран оккулуса показывал серый лик Тсагуальсы с тихой безопасности орбиты.

— Где мы? — спросил он.

Первый Коготь отошел в сторону с ревом сочленений доспехов, сформировав шеренгу из бесстрастных масок-черепов.

— Ты не помнишь, какие приказы отдавал нам?— спросил Ксарл.

— Просто скажите, где мы, — потребовал он.

— Восточная Окраина, — ответил Ксарл, — за пределами света Астрономикона и на орбите мира, к которому ты неоднократно требовал отправиться.


Недовольное ворчание Вариеля вырвало пророка из задумчивости.

— Ты изменился с тех пор, как мы захватили «Эхо проклятия». Ты понимаешь это?

Они могли обсуждать подобные вещи наедине, в тишине кельи для медитаций, нежели посреди кровавой бойни в главном апотекарионе .

— Я не знаю, — признался Талос. — Моя память как сумрачный хребет: в один момент все светло и ясно, в другой — все словно в тумане. Я не уверен теперь, что могу видеть будущее. То немногое, что я помню, запутано, как нити судьбы. Это больше не пророчество, по крайней мере не то, каким я его себе представляю.

Если что-либо из услышанного и удивило Вариеля, то он не подал виду.

— Несколько месяцев назад ты сказал мне, почему захотел отправиться сюда. Ты сказал, что видел жизнь на поверхности Тсагуальсы и захотел взглянуть на нее собственными глазами.

Талос отошел в сторону, когда два воина из Третьего Когтя положили на стол своего убитого брата.

— Ловец Душ, — поприветствовал Талоса один из пришедших. Талос одарил его испепеляющим взглядом и отошел с Вариелем подальше.

— Не помню такого видения, — сказал он апотекарию.

— Это было несколько месяцев назад. Ты давно уже теряешь над собой контроль, но в последнее время это происходит все чаще и чаще. Прими во внимание простой факт: ты хотел вернуться в эти небеса. И вот ты здесь. Вот те самые люди, которых ты видел в своем видении, слабые и безоружные, кишат на земле и кричат, что мы вернулись. Твое желание исполнилось, но в твоей памяти все еще провал. Ты распадаешься на части, Талос. Зачем мы здесь, брат? Сконцентрируйся. Думай. Скажи мне: зачем?

— Я не помню.

В ответ Вариель отвесил ему оплеуху. Удар пришелся из ниоткуда, тыльной стороной перчатки.

— Я не просил тебя вспомнить. Я просил тебя подумать своей проклятой богами головой, Талос. Думай. Если ты не в силах вспомнить, тогда придумай ответ сам. Ты привел нас сюда. Зачем? Какая от этого польза? Как это может сослужить нам?

Пророк сплюнул на пол кислотную слюну. Когда он повернулся к Вариелю, на его бледных окровавленных губах играла злобная улыбка. Он не ударил в ответ. Он не делал ничего, лишь улыбался, демонстрируя кровоточащие десны.

— Спасибо, — произнес он мгновением позже. — Я понял, что ты имел в виду.

Вариель кивнул.

— Я надеялся, что так и будет, — он встретился взглядом с черными глазами пророка. — Извиняюсь, что ударил тебя.

— Я это заслужил.

— Да, заслужил. Однако я все же извиняюсь.

— Я сказал, все в порядке, брат. Извинения излишни.

Вариель кивнул снова.

— Если так и есть, то можешь попросить всех остальных опустить оружие?

Талос оглянулся. Оба воина из Третьего Когтя вскинули болтеры. Первый Коготь, подобно зеркальному отражению, так же стоял, наведя оружие на цель. Даже несколько ожидающих операции Повелителей Ночи, которые лежали на операционных столах, держали пистолеты и были готовы выстрелить в любой момент.

— Ivalastisha, — сказал Талос. — Спокойно.

Воины медленно, но синхронно опустили оружие.

Вариель жестом указал в сторону.

— Пойдем. Я должен провести ряд анализов твоей крови…

— Тесты могут подождать, Вариель.

В холодных глазах Вариеля мелькнула какая-то непознаваемая эмоция, никогда прежде в полной мере не озарявшая его черты.

— Я уверен, что ты умираешь, — он понизил голос. — Я спас тебя в прошлом. Позволь мне осмотреть тебя, и увидим, смогу ли я спасти тебя еще раз.

— Лирическая чепуха, — бросил в ответ Талос. Но его кровь похолодела, как будто в нее хлынули притупляющие нервы боевые наркотики.

«Твое тело отвергает модификации, вызванные геносеменем. С возрастом с каждой полученной раной твои регенеративные процессы нарушаются. Ты больше не в состоянии исцелиться от порчи, которую причиняет твоему телу кровь Керза. Некоторые люди просто не подходят для имплантации генного семени. Ты один из таких».

Талос ничего не ответил. В голове прокручивались слова, сказанные Рувеном во сне, и им подобно дикому хору вторили слова Вариеля. Мраморный лик пророка обратился в сторону помещения.

— Это лишь гипотеза, — произнес он.

— Да, — признался Вариель. — У меня было мало возможности изучить физиологию Легионес Астартес первого поколения на практике. Но я поддерживал жизнь моего лорда Черное Сердце на протяжении веков, сочетая изобретательность и древнюю науку, при этом работая с глупцами, практиковавшими могущественную магию крови. Я знаю свое ремесло, Талос. Ты умираешь. Твое тело больше не функционирует как должно.

Талос шел следом, пока он говорил. В боковой комнате апотекарий указал на операционный стол, увитый цепями. С потолка комнаты свисала многосуставчатая паукообразная машина с разнообразными сканерами, резаками и зондами на конце каждой из лап.

— Не обязательно ложиться сразу. Более подробные тесты последуют после этих подготовительных процедур, но для начала я хотел взять на анализ кровь из вены и из горла. Затем мы просканируем твой череп. И только потом продвинемся глубже.

Талос молча согласился.

Еще один человек умер на руках Септима. Он выругался на нострамском.

Хирург, с которым он работал, вытер лицо кровавыми руками, будто бы это сделало его чище, а не добавило новых пятен.

— Следующий, — сказал человек ближайшим сервиторам.

Они притащили корчащуюся женщину в грязной корабельной униформе. Ей оторвало ногу болтерным выстрелом. Жгут, перетягивавший бедро, спас её от холодной, судорожной смерти от кровопотери. Септим поморщился, взглянув на то, что осталось от её левой ноги ниже колена. Её глаза были расширены, а зрачки — сужены. Она шипела, дыша сквозь стиснутые зубы.

— Кто ты? — спросил он мягко, в то время как медик запросил её имя и должность.

— Марлона, — ответила она Септиму, — третья оружейная палуба, правый борт. Заряжающая.

Она зажмурила глаза на мгновение.

— Не превращайте меня в сервитора. Прошу вас…

— Он не будет, — заверил её Септим.

— Спасибо. Ты Септим?

Он кивнул.

— Наслышана о тебе, — сказала она и снова упала на стол, прикрывая глаза от яркого света ламп над ней.

Медик снова вытер лицо, явно прикидывая, сколько придется работать, и стоит ли оно его крайне ограниченных запасов аугметики. Только офицеры могли рассчитывать на бионические органы или конечности, и едва ли подобные шансы были у отребья с нижних палуб.

— Она не сможет выполнять свои обязанности с одной ногой, — сказал Септим, понимая, что дело проиграно.

— Работу заряжающего может выполнять кто угодно, — ответил медик. — Чернорабочих легко заменить.

— Примарис, — прошипела Марлона, преодолевая боль. Пот лился с нее градом. — Квалификация примарис. Не просто…не просто заряжающая… еще оператор погрузчика. И заряжающая.

Хирург затянул жгут, вызвав новый всхлип.

— Если я узнаю, что вы лжете мне, — обратился к ней хирург, — я сообщу Легиону.

— Не лгу. Квалификация примарис, клянусь, — голос женщины слабел, и взгляд перестал фокусироваться.

— Назначить ей аугментацию степени омега, когда ситуация нормализуется, — приказал медик сервитору-ассистенту. — Стабилизируйте её состояние и прижгите рану.

Марлона потеряла сознание. Хотя, полагал Септим, она очнется, если он прижжет культю, чтобы остановить кровотечение. Он испустил еле сдерживаемый вздох, проклиная Орден Генезиса за их фанатичную атаку. Трон Пламенеющий, да они задали кораблю хорошую трепку.

Медик ушел осматривать следующего пациента на другом операционном столе, и их поток все не иссякал. Септим следовал за ним, и его взгляд остановился на Октавии, когда он осматривал помещение. Она стояла посреди бойни, и на её бледной коже не было ни следа крови мертвых и умирающих вокруг. Он смотрел, как она перевязывает волосы в хвост, видел нерешительность в движениях её рук, когда она переходила от стола к столу, стараясь никого не касаться. Она задерживалась лишь возле тех, кто был без сознания, и дотрагивалась пальцами до их лиц, произнося несколько слов утешения или проверяя пульс. Стоя посреди этого смердящего пристанища умирающих еретиков, Септим улыбнулся.


Вариель постучал по экрану, показывая на столбцы данных на гололите.

— Видишь взаимосвязь?

Талос смотрел на дрожащие гололитические таблицы противоречивых данных и сотни рядов рунических символов.

Он покачал головой и сказал.

— Нет, не вижу.

— С трудом верится, что когда-то ты был апотекарием, — ответил Вариель, испытывая редкий приступ тихого негодования.

Талос указал на накладывавшиеся друг на друга показания.

— Я вижу изъяны и нарушения в кинетике тела. Еще вижу ухудшения и непроизвольные всплески мозговой активности.

Как просто, однако, было рассказывать о своей болезни отстраненно. Сама мысль вызвала у него улыбку, которой мог бы гордиться Узас.

— Я не имел в виду, что не понимаю того что вижу, Вариель. Я говорю о том, что не могу понять, что ты в этом нашел особенного.

Колеблясь, Вариель решил пойти другим путем.

— Ты хотя бы видишь всплески мышечной активности и прочие потенциально фатальные симптомы?

— Вероятность этого есть, — допустил Талос, — но не критичная. Скорее, всю жизнь меня будут преследовать боли, чем вдруг моя жизнь оборвется.

Звук, изданный Вариелем, был подозрительно похож на вздох сожаления.

— Так и будет. Но взгляни вот сюда.

Талос смотрел, как цепочки результатов мерцали, обновляясь снова и снова. Цифровые руны вращались по кругу, таблицы плавали в гололитическом танце, лишенном какого-либо ритма.

— Я вижу, — наконец сказал он, — мои прогеноидные железы, они… не знаю, как это описать. Они слишком активны. Кажется, что они все еще поглощают и обрабатывают генетические маркеры.

Он дотронулся до шеи, вспоминая, как несколько часов назад удалял генное семя Ксарла.

Вариель кивнул, позволив себе слегка улыбнуться.

— Зрелые прогеноиды всегда активны: они впитывают генетическую информацию и опыт воина, в организме которого функционируют.

— Я знаю, как работают прогеноиды, брат.

Вариель поднял руку, чтобы успокоить пророка.

— Теперь смотри. Твои прогеноиды всегда были гиперактивны, как мы уже знаем. Чересчур даже. Они сделали состояние твоего организма нестабильным, и, возможно, явились причиной твоих пророческих способностей. Однако сейчас они взбунтовались. Прежде они все еще пытались усовершенствовать тебя, превратить из человека в одного из Легионес Астартес. Но развитие завершилось. Тебе дальше некуда совершенствоваться. Ты уже стал одним из нас. Сверхпродуктивность достигла своей критической точки. В большинстве случаев имплантированные органы стали бы увядать и умирать в теле. Твои же слишком сильны. Они отравляют носителя вместо того, чтобы угасать самим.

— Как я уже сказал, боль не оставит меня, пока я дышу, но это не конец.

Вариель признал его точку зрения с проблеском мысли в бледных глазах.

— Возможно. Однако удаление прогеноидов уже не вариант. Разницы особой не будет, твои органы уже…

Талос прервал его, раздраженно взмахнув рукой, будто отдавая приказ открыть огонь.

— Хватит. Я в состоянии прочесть проклятый гололит. Давай, Вариель. Заканчивай с ранеными и позволь нам захватить Тсагуалсу.

Живодер испустил медленный вздох. Тусклое освещение на этой стороне комнаты окрашивало содранные лица на его наплечниках в грязные, мертвенно-бледные тона.

— В чем дело? — спросил Талос.

— Если бы ты умер и удалось бы найти нового носителя для твоего геносемени, был бы шанс, что он разделил бы твое проклятие — но имея возможность контролировать его. Твое генное семя не затронуто скверной, но оно не подходит тебе. В более подходящем носителе оно могло бы стать…

— Стать чем? — его темные глаза озарились мыслью, в их глубине, казалось, было видно, как он просчитывает возможности.

Вариель изучал взглядом таблицы данных.

— Могущественным. Представь свой пророческий дар без ложных видений, которые случаются все чаще с течением времени, без головных болей, ставящих тебя на колени, без потерь сознания, которые растягиваются на недели и месяцы. Вообрази его без провалов памяти, без прочих изводящих симптомов, досаждающих тебе. Когда ты умрешь, ты оставишь великое наследие для будущего.

— Будущее, — произнес Талос, не глядя никуда конкретно. Он почти улыбался. — Конечно.

Вариель отвернулся от гололита.

— В чем дело?

— Это то, из-за чего мы здесь, — Талос облизал рассеченную губу, ощутив вкус собственной крови — смутное напоминание об Узасе и мертвом примархе. — Я знаю, что мне нужно на этом мире.

— Рад это слышать. Я надеялся, что эта беседа повлияет на тебя. Я так полагаю, что ты изменил свои взгляды, или ты все еще намерен позволить легиону сорваться с привязи и вырезать всех до одного обитателей мира под нами?

— Нет. Чистой войны не достаточно. Это Тсагуальса, Вариель. Гниющий мир, за который по-прежнему из последних сил цепляется жизнь. Мы можем получить от него гораздо больше дешевой радости от кровопролития.

Апотекарий отсоединил наручный сканнер и выключил питание.

— Что же тогда, Талос?

Пророк смотрел куда-то за Вариеля, за стены комнаты, глядя на что-то одному ему видимое.

— Мы можем перекроить легион. Мы можем послужить примером, за которым последуют наши братья. Мы можем отмести в сторону ненависть между боевыми бандами, сделав эти болезненные первые шаги. Видишь, Вариель?

Он наконец развернулся, и его черные глаза засияли.

— Мы можем вернуть былую славу, можем начать все заново.

Апотекарий повернул несколько томографов на место. Нажав пару кнопок на циферблате перчатки нартециума, он активировал суставчатые конечности, свисавшие с потолка. Химические препараты плескались в стеклянных флаконах.

— Ложись, — сказал он.

Талос повиновался, но его взгляд все еще блуждал где-то.

— Я буду без сознания?

— Можешь не сомневаться, — ответил Вариель. — Скажи мне, Тсагуальса — верное место для начала такого предприятия?

— Я уверен в этом. Как пример, как…символ. Разве никто из братьев не рассказывал тебе о том, что произошло, когда мы покинули этот мир?

— Да, я слышал о Возмездии на Тсагуальсе.

Талос снова смотрел мимо него, вглядываясь теперь в глубины воспоминаний, нежели в пути возможностей.

— Как ты спокойно говоришь об этом. Нет, Вариель, все было гораздо хуже. После смерти примарха мы долгие годы катились к упадку: рассеянные среди звезд, охраняющие свои запасы от когтей собственных братьев и от алчущих рук врагов. Но в конце концов, когда серые небеса расчертили десятки тысяч инверсионных следов от десантных капсул, в тот день наш легион умер.

Вариель ощутил, как по коже бегут мурашки.

Ему претило находиться поблизости с любым проявлением эмоций, даже если это была горечь от старых воспоминаний… Но любопытство дернуло его за язык.

— Кто пришел за вами? — спросил он. — Что за силы осмелились атаковать целый легион?

— Это были Ультрадесантники , — Талос поник головой и погрузился в воспоминания.

— Тысяча воинов? — глаза апотекария округлились. — И это все?

— Как ограниченно ты думаешь, — хохотнул Талос. — Ультрадесантники. Их сыновья, их братья, их кузены. Весь легион, возрожденный после Ереси, носящий сотни эмблем, прославляющих их новые клятвы верности и чести. Они называли себя Орденами — Прародителями. Полагаю, их последователи зовут себя так же.

— Ты говоришь о родственных Ультрадесантникам орденах, — Вариель почти представил себе это. — Сколько их было?

— Все, Вариель, — тихо ответил Талос, снова глядя в небо того далекого дня. — Все до единого. 

XII Гнев Прародителей 

Он знал, что грезит.

Но это знание не особо помогало. Оно не делало происходящее менее реальным. Запахи не ослабевали, и боль не отступала.

— По кораблям! — громко произнес он. Он чувствовал, как Вариель передвигается по комнате, хоть и не видел ничего за пределами картин, которые рисовало его сознание. У него брали анализы крови, сканировали мозг и сердце, но все это было неважно.

— По кораблям!

— Спокойно, Талос, — голос Вариеля звучал откуда-то издалека. — Спокойно.

Но он не мог вспомнить время, когда было спокойно. Очищение Тсагуальсы не было мирным.

Первым его воспоминанием о последнем дне был рассвет.

Они пришли за возмездием с первыми лучами слабого солнца.

Звезда Тсагуальсы была холодным сердцем системы — источником безжизненного тусклого света, едва освещавшего одинокий мир под своей опекой. Её бледное сияние рассеялось по поверхности планеты, наконец озарив зубчатые очертания чернокаменной крепости мрачной иллюминацией. С равнины надвигались пыльные бури. Через час они обрушатся на саму крепость.

До Меркуциана, до Вариеля, до Узаса были Сар Зел, Рувен, Ксарл и Сайрион.

Сар Зел первым бросился бежать. Его сапоги загромыхали по крепостной стене, когда небеса вспыхнули огнем.

— Они здесь, — сообщил он по воксу Талосу. — Они наконец пришли.

В этот момент, подобно божественному знамению, под янтарными небесами начался дождь.

По прошествии нескольких лет после смерти примарха все больше и больше боевых банд отдалялись от небес Тсагуальсы, направляя свои рейды глубже в Империум. Многие уже разрывали небеса в Великом Оке вместе с другими легионами, проводя больше времени в войнах против бывших союзников, а не против прислужников Ложного Императора.

Флот ошеломляющих размеров замер над бесплодным ликом серой планеты. Каждый корабль был отмечен крылатым черепом Восьмого легиона. Ему было под силу уничтожить целые солнечные системы, как бывало множество раз.

В безмолвии космического пространства по всей системе Тсагуальсы на ткани реальности открылись раны. Они истекали скверной и демонической материей в тихой чистоте материального мира, пока содрогавшиеся боевые корабли протискивались обратно в реальную вселенную. Как и при всех варп-перелетах, при путешествии сквозь яростный эмпирей было мало сплоченности, никакого согласования векторов прибытия и никакого поддержания боевого построения. Вместо этого корабли захватчиков один за другим вырвались из варпа и устремлялись к серому миру.

Сначала они сравнялись по численности с флотом Повелителей Ночи. Вскоре они превзошли их. К тому времени, когда началась битва и небеса Тсагуальсы вспыхнули огнем, они полностью затмили Восьмой Легион своей мощью и численностью. С каждой минутой прибывали все новые и новые корабли, вырываясь из варпа, волоча за собой следы ядовитой дымки.

Они не нуждались в боевом построении, как не нуждались и ни в какой стратегии нападения. Такому количеству кораблей не требовалось ничего, чтобы выиграть войну. Ордены-Прародители, фактически весь Тринадцатый легион, пришли положить конец заразе ереси раз и навсегда.

Капитаны и командиры забили вокс-сеть обвинениями и приказами, которым никто не следовал, и планами действий, которые никто не слушал. Талос оставался на стене с бойницами, слушая сотни кричащих голосов. В прошлом всегда звучали лишь крики их жертв. Теперь крики вырывались из глоток его братьев, — братьев, которые пережили Ересь и два столетия сражений после нее. Один приказ постоянно повторялся, чем дьявольски раздражал. Он снова и снова слышал, как его выкрикивают, вопят и визжат.

«Отправляйтесь к кораблям». «Отправляйтесь к кораблям». «Отправляйтесь к кораблям».

— Мы должны защитить крепость, — произнес в вокс Талос, обращаясь к своему командиру.

Возвышенный говорил грубым клокочущим басом, растягивая слова. Он произнес в забитый помехами вокс-эфир.

— Пророк, ты что не видишь, что за безумие здесь творится? Тринадцатый Легион разнесет нас, если мы останемся.

— Вандред, мы не можем оставить ресурсы крепости.

— Нет времени, Талос. Десятки наших кораблей уже отступают. На их стороне подавляющее превосходство, задержимся — и нас раздавят. Возвращайся на корабль.

Пророк активировал перчатку нартециума, отслеживая руны Первого Когтя. Ксарл и Сайрион были поблизости, возможно в одном из оружейных складов. Сар Зел стоял всего в паре метров и вслушивался в эфир. Рувен был где-то в глубине крепости и занимался одним богам ведомо чем.

— Вандред, — произнес Талос. — Мы уже видим, как спускаются десантные капсулы. Их так много, что, кажется, будто горит само небо.

— Ну разумеется. У них в пять раз больше кораблей. Мы едва удерживаем их от орбитальной бомбардировки — неужели ты полагаешь, что у нас есть хоть какой-то шанс помешать их высадке на планету?

Талос смотрел, как десантные капсулы дождем обрушиваются с небес, оставляя за собой огненные следы.

— Говорит Талос, всем когтям Десятой роты, — его голос был лишь одним из многих потонувших в какофонии помех перегруженной вокс-линии. — Всем когтям, пробираться к десантным кораблям. Нам нужно попасть на «Завет».

— Как прикажешь, Ловец Душ, — отозвались несколько командиров отделений.

"Ловец Душ", — подумал он с презрительной ухмылкой. Этим именем отец-примарх нарек Талоса за убийство единственной души в отмщение за его гибель. Он искренне надеялся, что нелепый театральный титул со временем забудется и выйдет из употребления.

Крепость была далеко не беззащитна. Несмотря на вражеских штурмовиков, визжащих над зубчатыми стенами, несмотря на приземляющиеся тут и там десантные капсулы, она была готова дать отпор.

Противовоздушные турели яростно плевались снарядами в небеса, увлекая на землю охваченные огнем «Громовые Ястребы». Управляемые сервиторами орудийные платформы вели огонь по приземлившимся в пепельных пустошах посадочным платформам, поливая ползущую к стенам бронетехнику ракетами и ослепительным лазерным огнем.

Талос бежал вдоль парапета, позади него — Сар Зел. Пробегая мимо турелей, они услышали сокрушительный грохот автопушки и подозрительно монотонные команды орудийных сервиторов, вслух бормотавших прицельные векторы. Поверхность из черного камня дрожала под ногами легионеров от ярости, которую крепость обрушивала на нападающих.

— Десантный корабль в западном секторе, во втором ангаре, — сообщил по воксу Сар Зел, — если только его еще не успел угнать кто-то еще.

— Я….

Взрывная волна из ниоткуда сбила их с ног. Талос качнулся вперед и врезался головой в парапет. Сар Зел споткнулся о камень и соскользнул за край зубчатой стены.

Остатки сервитора и орудийной батареи посыпались вниз, стуча по доспеху пытавшегося снова встать на ноги Талоса. Десантный корабль над ними в благородной бело-голубой расцветке разворачивался, перезаряжая пусковые ракетные установки. Со звуком, похожим на удар грома, он улетел в поисках других турелей, которые следовало уничтожить.

— Сар Зел, — окликнул Талос по воксу, пытаясь проморгаться. Его ретинальный дисплей перенастроился, чтобы видеть через дымовую завесу, но его глаза до сих пор затмевала пелена. Единственное, что он услышал по воксу в ответ, это натужное ворчание. Талос увидел руки, цеплявшиеся за край парапета. Он протянул болтавшемуся в двухстах метрах над простиравшейся внизу пустыней брату руку. Вес огромной лазпушки за спиной Сар Зела в разы усложнял задачу по его спасению.

— Премного благодарен, — отозвался по воксу Сар Зел, когда его сапоги снова гулко ударились о холодный камень, — это была бы особенно постыдная смерть.

— Может быть, тебе бы стоило выбросить лазпушку ? — предположилТалос.

— Может быть, тебе бы стоило перестать нести чушь?

Пророк кивнул. С этим не поспоришь.

Они встретили Ксарла и Сайриона на уровне оружейных складов в ближайшем шпиле. Стены сотрясала дрожь от грохота батарей автопушек, наполнявшая воздух шумом. Над головой с визгом проносились десантные корабли. Некоторые из них оканчивали свой полет с жалобным воем отказавших двигателей.

Ксарл в церемониальном шлеме с крылатым гребнем был в самом разгаре разграбления арсенала. На его бедре был закреплен увесистый ящик со сменными зубьями для цепного меча.

— Не могу найти ни одного мелта-заряда, — сказал он Сайриону, не отрываясь от расхищения запасов.

Сайрион кивнул Талосу и Сар Зелу.

— Скажите, что у вас есть план.

Помещение сотрясла неистовая дрожь и раздался тектонический грохот обрушившейся секции стены неподалеку.

— И скажите мне, что он не в том, чтобы прорубить себе путь к отступлению через половину крепости и добраться до «Погребальной песни». Эти имперские шавки уже внутри стен, и долго нам не продержаться.

Талос поднял цепной меч.

— В таком случае я промолчу. Где Рувен?

Ксарл наконец закончил свое мародерство.

— Кого это волнует?

Пробирайтесь к десантным кораблям. В потоке вокс-переговоров повторялись все те же слова: «Отправляйтесь к кораблям», «Отправляйтесь к кораблям», «Отправляйтесь к кораблям».

— Силы легиона рассеяны, а крепость падет, — заключил Сар Зел. — Какие же мы глупцы, что не сохранили единство.

Талос покачал головой.

— Рано или поздно, эта крепость должна была пасть. С тех пор, как ушел примарх — единства нам не видать. Мы глупцы лишь потому, что все еще находимся здесь, а не среди звезд, как многие наши братья.

Сопротивление встретилось им тремя уровнями ниже, когда их сапоги загрохотали по чернокаменному полу главной галереи. Вдоль стен валялись трупы рабов, кто-то в синей униформе Легиона, кто-то в лохмотьях — единственном, что у них было. Тела лежали, распластавшись, разорванные на части болтерными снарядами. Стены были вымазаны кровью, будто жирной, дурно пахнущей краской.

Талос поднял кулак и разжал пальцы, подав сигнал рассредоточиться. Как только кинетические системы его доспеха распознали жест, на ретинальных дисплеях Первого Когтя вспыхнули соответствующие отданному приказу руны.

— Захватчики явно питают любовь к нашей манере украшать интерьеры, — подметил Сайрион, разглядывая мертвые тела, пока отделение рассредоточивалось.

— Сосредоточьтесь, — ворчливо ответил Ксарл. Сайрион опустил болтер и достал ауспекс. Тот затрещал, проверяя пространство вокруг.

— Контакт, — доложил он. — Прямо по курсу и движутся к нам. Или у них сканеры, или они нас услышали.

Талос проверил болтер, сгорбившись у измазанной кровью стены.

— Сар Зел, — обратился он.

Без единого слова воин перехватил лазпушку и прицелился в сторону коридора.

— Перестрелка? — спросил Ксарл.

— Нет, — пророк вслушался в приближающиеся шаги, — один залп и врукопашную.

Талос почувствовал, как заныли зубы, язык и десны от накапливаемого лазпушкой заряда. От нарастающего гула волосы у него на загривке встали дыбом, несмотря на непроницаемость его доспеха.

Их противники были дисциплинированными ветеранами и слишком хитрыми, чтобы попасть в простую ловушку. Они разделились на перекрестке коридоров и заняли позиции у входа в зал. Началась грохочущая болтерная перестрелка. Обломки камня летели сквозь облака пыли, поднятой взрывами.

— Они стреляют из тяжелого болтера, — сказал в вокс Сайрион, когда его авточувства преодолели пылевую завесу, — он за стеной слева.

— Сар Зел, — снова произнес Талос.

Лазпушка втянула последнюю порцию энергии, прежде чем с ревом выпустить в коридор безудержную мощь сине-белого импульса. Лазпушка сделала последний вдох и выплюнула в коридор неудержимый поток бело-голубой энергии с неблагозвучным «фрррм». Острый кинжальный луч, яркий подобно солнцу, прожег насквозь каменную стену и проделал дыру в теле укрывшегося за ней воина.

— Они больше не стреляют из тяжелого болтера, — отметил Сайрион.

— Пока его не подберет кто-нибудь еще, — ответил Талос, — еще залп, и идем врукопашную.

Лазпушка дергалась в руках Сар Зела, грохоча и испуская пар с каждым выбросом энергии. Очередной противник вдалеке рухнул оземь, гремя закованными в керамит конечностями.

Первый Коготь обнажил клинки и бросился бежать.

Тремя минутами позже они уже неслись сломя голову навстречу другому вражескому отделению. Другой Коготь был зажат в дальнем конце тренировочной комнаты и ожесточенно перестреливался с имперскими космодесантниками.

Талос пригнулся и прислонился к стене, поднимая болтер. Там, где сыновья Жиллимана действовали с идеальной слаженностью и эффективностью, Первый Коготь демонстрировал жалкое подобие дисциплины. В этот раз Талос не отдавал приказа открыть огонь — этого не потребовалось. Их болтеры хрипло рявкали безо всякого единства, каждый вел огонь по своей цели. Тем не менее, из семи оставшихся врагов трое полегли, поверженные шквальным огнем.

Четверо имперских космодесантников встретили новую атаку лицом к лицу, половина отделения ответили нечеловеческой точности огнем. Их броня была смесью серого и зеленого, на наплечниках красовались серебряные орлы.

Сар Зел высунулся из-за угла и единственным выстрелом, способным взорвать танк, испарил тело сержанта ниже пояса.

Осталось трое.

— Я помню этих ублюдков, — Сар Зел опустил пушку, стряхивая каменную крошку с силового кабеля. Обжигающий сжатый воздух, способный испарить кожу при прикосновении, шипящим облаком вырвался из громоздкого генератора оружия.

Талос тоже их помнил. Серебряные Орлы и Орден Авроры нанесли удар Восьмому Легиону серией точечных атак всего несколько лет назад.

— Нам нужно разобраться с ними по-быстрому, — сказал по воксу Ксарл, убирая разряженный пистолет в кобуру и включая цепной меч, — кто со мной?

Сар Зел тряхнул головой.

— Погоди секунду.

Он снова приготовился, поднимая орудие и прячась за углом, пока Первый Коготь прикрывал его огнем. Лазпушка с резкой отдачей испустила пучок неистового света. Он пронзил одного из имперских воинов, уничтожив его голову, плечи и грудь.

Осталось двое.

— Готово, — произнес он, опуская перегревшуюся лазпушку. Ствол скоро нужно будет поменять — силовые элементы на нем не выдерживали напряжения.

Воины Первого Когтя бросились вперед как один, пронзая цепными мечами керамит и стреляя в упор. Победителями вышли Ксарл и Талос: первый обезглавил врага, второй сорвал шлем со своего противника и угостил его выстрелом из болтера.

Рассеченный надвое выстрелом из лазпушки сержант все еще был жив. Он пытался ползти по земле, волоча свое безногое тело. Сайрион и Ксарл окружили его и смотрели вниз с ухмылками.

— Не время для игр, — пригрозил им Талос.

— Но…

Громыхнул пистолет Талоса. Голова сержанта взорвалась, осколки шлема забарабанили по наколенникам и сапогам.

— Я сказал — не время для игр!

Первый Коготь пробирался по помещению через обломки тренировочного оборудования к спасенному ими отряду. В живых остался только один воин. Он сидел, сгорбившись, среди тел своих братьев и собирал с них оружие, боеприпасы и всевозможные безделушки.

— Сержант, — поприветствовал его Талос.

Легионер втянул воздух сквозь зубы, забирая цепной топор из безжизненных пальцев воина. Он выбросил сломанный болтер и украл другой у следующего трупа.

— Сержант, — повторил Талос, — время не ждет.

— Больше не сержант, — Повелитель Ночи поставил ногу на спину сраженного воина. С помощью топора он отделил голову от тела и снял с нее шлем. — Проиграл дуэль Зал Харану.

Он водрузил шлем себе на голову и загерметизировал замки на горжете.

— Теперь у меня шлем Зал Харана, а он сдох. Все на круги своя.

Воин долго смотрел на них, пока крепость не вздрогнула до самого основания.

— Первый Коготь, — произнес он, — Ловец Душ.

— Узас, — обратился к нему Талос. — Нам надо уходить.

— Хмм, — прохрипел он, не обращая внимания на капающую с уголка рта слюну. — Очень хорошо. 

XIII Наследие Тринадцатого Легиона 

Он все еще спал.

Он не думал ни об иглах, бравших анализы крови, ни о том, что его череп вскрыт, а лезвия терзают обнаженный мозг. Его мысли блуждали во временах давно минувших, когда десять тысяч лет назад враги пришли на Тсагуалсу, неся наказание за столь многие грехи.


Спустя час после того, как небо затронули первые всполохи огня, Талос был вынужден признать, что уже устал.

Вокс не переставал сыпать жуткими отчетами: об обрушивающихся под натиском артиллерии стенах; о рвущихся внутрь крепости танках; о десантных капсулах, падавших в крепостной двор и изрыгавших сотни вражеских отделений.

Он потерял связь с флотом на орбите; пробивались лишь бессмысленные обрывки ругательств и вопли. Он даже не был уверен в том, что «Завет» остался на орбите.

Первый Коготь быстро отказался от идеи нестись через всю крепость напрямик. Они передвигались по второстепенным коридорам, вентиляционным шахтам, тоннелям для рабов и обслуживающего персонала, чтобы миновать врагов, наводнивших небеса их мира. Те немногие вокс-сообщения, что несли в себе какой-то смысл, доносили о весьма мрачных картинах. Потери были более чем серьезными. Находившиеся на поверхности планеты силы легиона подверглись истреблению. Отделения вражеских космодесантников сражались с эффективностью невиданного доселе масштаба.

Когти легиона наперебой кричали о вражеских солдатах, которые ужасающе часто объединялись со своими сородичами и штурмовали главные залы превосходящими силами, вынуждая защитников в смятении отступать.

Каждую контратаку Повелителей Ночи встречали волны подкреплений — имперцы организованно отступали к запасным оборонительным позициям, где их поджидали только что приземлившиеся братья.

Отделениезадержалось в воздуховоде, где им пришлось пригнуться и ползти на четвереньках. Картинка на ауспике Сайриона то сбивалась, то вновь обретала четкость.

— Мы заблудились! — пробормотал Ксарл. — Проклятые тоннели для сервиторов! Нам стоило идти по главному вестибюлю.

— Ага. И сдохнуть, как остальные? — спросил находившийся позади него Сар Зел. Он тащил за спиной лазпушку и старался быть максимально аккуратным с древним оружием. — Спасибо, я предпочту безумию здравый смысл. Я хочу выжить и сражаться там, где у нас есть шанс на победу.

— Это как бороться с инфекцией, — Талос выдохнул в вокс, — или смертельной болезнью. Они повсюду. Едва мы что-то предпринимаем, как они уже знают, что нам лучше всего противопоставить. Они изучили нас, прежде чем атаковать. Вся операция была спланирована вплоть до мельчайшей детали.

— Кого мы убили первыми? — спросил Сар Зел.

— До Серебряных Орлов? Те, что в зеленой, как родарское небо, броне — Орден Зари. Мы сражались с ними у Спансрича. Остальных я просто не знаю, — признался Талос. — По воксу звучат имена, которых я никогда не слышал: Новадесантники, Черные Консулы, Орден Генезиса. Названия Орденов, чьи владения мы десятилетиями карали и грабили. Вот что предчувствовал наш отец перед своей смертью. К нам пришла расплата за все грехи, как и к нему.

— Неважно, — перебил его Ксарл, — они все — Ультрадесантники. Они умирали в Великой Войне. Они умрут и сейчас.

— В этом он прав, — поддержал Сар Зел. — Уж лучше Тринадцатый, чем проклятые всеми богами Кровавые Ангелы со всеми их вопящими родственничками.

— Не нашли лучшего времени поспорить? — тихо вмешался Талос, и остальные братья замолчали.

— Сюда! — сказал Сайрион. — Ангар недалеко.

В ангаре было относительно тихо. Какофония рева двигателей и грохота болтеров не исчезла полностью, но в этих стенах, по крайней мере, не было слышно криков рабов и грохота сапог ввязавшихся в перестрелку отделений.

— Здесь был бой, и мы его пропустили, — передал Талос по воксу. Весь пол был завален телами павших: одни были в броне цветов Восьмого Легиона, на других были доспехи Орденов-Прародителей.

— Преторы Орфея. Узнаю их цвета.

Восстановить детали того, что здесь случилось, не составило труда: чтобы не рисковать и не нестись прямо под удар огромных защитных батарей ангара, захватчики вломились в крепость, прорвав оборону во многих местах. Из этих брешей противники направили основные силы внутрь крепости и разделились на две части — одна стала прорываться ещё глубже в крепость, а другая вырезала всех, кто пытался бежать к ангару.

Пророк сощурил глаза, представляя, что подобные сцены разыгрывались на каждом уровне и во всех ангарах по всей крепости, оставляя бреши в каждой стене.

— Они оставят арьергард, — предостерег он. — Они слишком педантичны, чтобы забывать о подобных вещах.

— Ни единого признака жизни, — возвестил Сайрион.

— Все равно.

Талос был единственным, кого раздражала воцарившаяся тишина. Он толкнул ногой решетку вентилятора и прыгнул вниз на палубу. Вопреки отрицательным показаниям сканнеров он все равно повел болтером из стороны в сторону. Талос нервно теребил болтер.

— Ничего, — произнес он, — никого. Здесь могила.

Голос Сайриона был окрашен улыбкой, когда он говорил в вокс.

— Никогда еще трусость не оказывалась так полезна.

— Мы еще не в безопасности, — сказал пророк.

Перед ними простирался ангар. Несмотря на то, что это была одна из самых скромных пусковых платформ крепости, в средних отсеках ангара западного сектора все еще размещались более двух десятков десантно-штурмовых кораблей и грузовых челноков. Его обслуживали две сотни душ — смертные рабы и сервиторы чинили, перезаряжали и заправляли боевые машины.

Талос выругался, медленно выдохнув. Пол покрывали останки павших. Половина десантно-штурмовых кораблей была превращена в обломки массированным огнем. От нескольких из них остались лишь дымящиеся остовы, в то время как у других были уничтожены посадочные опоры и теперь они, искореженные, лежали на полу.

— Теперь понятно, почему они не оставили арьергард,— произнес Сар Зел. — Пошли.

Десантно-штурмовой корабль «Погребальная песнь» расположился в самом конце ангара, все еще удерживаемый в десяти метрах над землей швартовочными захватами. На броне были видны следы от пуль, но особого вреда они не нанесли.

— О, нет, — пробормотал Сар Зел. — Нет, нет, нет.

Остальные молча смотрели.

— Сосредоточьтесь, — приказал Талос. — Будьте бдительны.

Воины Первого Когтя, все еще сопровождаемые Узасом, рассредоточившись и подняв болтеры, шли через ангар. Талос остался с Сар Зелом и указал на десантно-штурмовой корабль.

— Нам нужно убираться с этой планеты, брат.

— В этом мы не полетим, — ответил Сар Зел. «Громовой ястреб» избежал большей части разрушений, доставшихся ангару, но, тем не менее, был полностью выведен из строя. Швартовочные захваты, удерживавшие его, были разрушены, и то, что летательный аппарат еще как-то висел, само по себе было чудом.

— Мы можем отстрелить швартовочные захваты, — сказал Талос. — «Погребальная песнь» переживет падение с десятиметровой высоты.

Сар Зел неопределенно кивнул, не выражая согласия как такового.

— Вращающиеся платформы вдоль палубы не функционируют. Контрольная рубка разрушена.

Он указал на возвышенную платформу, с которой хорошо просматривался весь ангар. Среди пультов и консолей были разбросаны тела и ошметки горелой плоти, а каждая машина была пронзена клинками или сожжена дотла.

— Мы можем попробовать взлететь с позиционной карусели, — медленно проговорил Талос.

Сар Зел указал на кучи обломков и мусора, некоторые из которых доходили чуть ли не до потолка.

— И что ты предлагаешь делать со всеми этими завалами? Разнести их ракетами и убиться самим? Я не смогу их протаранить. Необходимо, чтобы системы ангара работали, чтобы расчистить нам путь. Без них на это уйдет несколько дней.

Талос хранил молчание, осматривая корпуса поврежденных кораблей.

— Сюда. Вот этот. Он полетит.

Взгляд Сар Зела задержался на несколько секунд на обгоревшем корпусе, зоркие глаза изучали состояние обшивки. «Громовой ястреб» стоял близко к дверям ангара, безжалостно прошитый очередью крупнокалиберных снарядов, которые четко и аккуратно пробили многослойную бронированную обшивку. Его полуночный цвет под пламенем огнеметов стал угольно-серым. Оплавились даже усиленные иллюминаторы, оставив кокпит незащищенным. Из разрушенных окон валил дым, что свидетельствовало о взорвавшейся внутри гранате.

— Этот мог бы, — выдал наконец Сар Зел. — Правда, нам предстоит взлетать сквозь пыльную бурю и дым, и подниматься из горящей крепости. Двигатели могут забиться пеплом.

— Уж лучше это, чем умереть тут, — ответил пророк. — За работу.

Сгибаясь под весом своей лазпушки, Сар Зел пошел к десантно-штурмовому чтобы выяснить, сможет ли тот так или иначе взлететь. Кладбищенское спокойствие ангара длилось всего несколько минут, прежде чем его нарушили имперские солдаты в белых ливреях.

Сар Зел уже сидел в троне пилота, успокаиваемый звуками разогревающихся двигателей. Корабль был потрепан, но был в состоянии летать. Вообще говоря, он знал, что в атмосфере у них не будет термозащиты — зато можно покинуть кокпит, закрыться и доверить полет духу машины. Далее, покинув атмосферу, они окажутся в вакууме — но если загерметизировать броню, это не будет угрозой. Самое главное — то, что у них хотя бы есть «Громовой ястреб», на котором можно взлететь.

— Еще Преторы, — сообщил по воксу Сар Зел.

Остальные воины Первого Когтя перешли на бег. Врагов было пятеро, что примерно уравнивало их шансы, поэтому оба отделения воспользовались бесчисленными возможностями укрыться среди обломков. Талос и Сайрион согнулись, проверяя запасы боеприпасов.

— Мы прокляты, — произнес он. — Никому из живых не должно везти так, как нам.

— Никому? — Сайрион выстрелил вслепую из-за обломков, за которыми они прятались. — Если кто и заслуживает смерти за свои преступления, то это мы, брат.

Талос поднял свой болтер, чтобы добавить огневой мощи к стрельбе Сайриона. В тот же момент вражеский огонь прекратился.

Талос и Сайрион переглянулись. Оба выглянули поверх скрывавшей их баррикады, целясь из болтеров. Все пять Преторов покинули укрытия и стояли на открытом пространстве. Их конечности были напряжены, в то время как тела скручивали спазмы. Первый Коготь смотрел, как двое из них выронили свое оружие, и теперь их ничем не занятые пальцы тряслись и скрючивались. Они потеряли контроль над собой.

В поле зрения попал силуэт позади них. Его череполикий шлем венчали изящно изогнутые рога, а Т-образный визор взирал на развернувшуюся перед ним сцену в ничего не выражающем безмолвии. В одном закованном в броню кулаке силуэт держал древний болтер, в другой — посох из черного железа с ртутными прожилками, увенчанный связкой из человеческих черепов. Из трясущихся шлемов Преторов раздавались приглушенные вокс-щелчки, когда воины пытались озвучить свои мучения. Из плавящихся сочленений доспехов с шипением вырвался пар, и их эпилептическая дрожь продолжилась с удвоенной силой. Когда в пластинах брони появились прорехи, из плавящегося месива наконец вырвались крики. Один за другим, воины свалились на палубу ангара, и из доспехов неторопливо потекла органическая жижа.

Силуэт опустил посох и размеренно зашагал навстречу Первому Когтю.

— Надеюсь, вы не думали улететь без меня? — спросил Рувен. В его голосе не было ни тени эмоций.

— Нет, — солгал Талос, — ни на минуту.


Ветер с ревом врывался в открытый кокпит. Сшитый из содранной кожи плащ Узаса трепетал от порывов шторма, и ему вторил костяной хор бряцающих черепов, свисавших на цепях с брони Ксарла. Сар Зел сидел, вольготно откинувшись в троне, как будто родился в нем.

С воздуха крепость смотрелась пятном на ландшафте. Замок был охвачен первыми предсмертными судорогами полного разрушения. Из разбитых бастионов валил дым, ряды защитных батарей были охвачены пламенем, а внешние уровни разорены. Шрамы на каменной облицовке показывали кратеры от приземления десантных капсул, в то время как в горящих небесах, как тучи насекомых, роились десантно-штурмовые корабли и «Лендспидеры» .

Украденный Первым Когтем корабль вибрировал, его впускные клапаны вдыхали дым, а двигатели выдыхали чистое пламя. Чтобы прорваться сквозь нависшую над крепостью дымовую завесу потребовалось больше чем несколько мгновений. Откуда-то снизу раздался треск трассирующего огня, и снаряды забарабанили по корпусу.

— У нас все хорошо, — произнес Сар Зел в вокс по общему каналу.

— Звучало совсем не хорошо, — дерзко ответил Талос, сидя в трясущемся удерживающем троне.

— Мы в дыму, и у нас все хорошо ровно до того момента, как пепел погубит двигатели.

— А это еще что? — спросил пророк, указывая вперед по направлению их взлета.

Пятно, яркое как второе солнце, расцвело над ними в клубах черного дыма. Прожилки огненного света распростерлись во всех направлениях от раскаленного ядра.

— Это же… — Сар Зел так и не договорил. Он рванул на себя штурвал и накренил челнок так резко, что каждая заклепка в его корпусе мучительно застонала. Второе солнце вспыхнуло позади них и взревело как карнодон, охваченное огнем от своего бешеного падения.

Талос выдохнул, не осознавая, что до этого задерживал дыхание. Десантная капсула скрылась из виду.

— Близко прошла, — признал Сар Зел.

— Брат, — Талос указал куда-то, и в тот же момент ожили и беззвучно запульсировали аварийные сигналы. — Кое-что еще.

Что бы это ни было, оно атаковало их с бреющего полета, идя рядом с ними параллельным курсом, а его двигатели оставляли точно такой же инверсионный сред. На секунду клубы дыма развеялись и на похожем на птицу силуэте проступили знаки принадлежности, видные даже сквозь копоть.

— Вижу, вижу.

— «Громовой ястреб» Ультрадесантников, — предостерег Талос.

— Вижу, вижу.

— Так сбей его!

— Ну и чем я тебе его собью? Мольбами и руганью? Или ты успел до отлета зарядить пусковые установки и забыл мне сообщить?

Череполикий шлем Талоса резко развернулся к пилоту.

— Может быть ты заткнешься и просто выведешь нас в космос?

— Двигатели задыхаются от пепла. Я говорил, что так и будет. Мы не долетим до орбиты.

— Попытайся.

В это мгновение еще один залп трассирующего огня прошил нос их машины. Половина консоли управления погасла.

— Держитесь, — пробормотал Сар Зел странно спокойным голосом.

«Громовой ястреб» резко накренился и сделал бочку, отчего всех пассажиров вдавило в удерживающие троны. И без того суровая тряска усилилась в десять раз. Снаружи что-то взорвалось с металлическим лязгом.

— Основные двигатели сдохли, — сообщил Сар Зел

— Худший…пилот…всей…Десятой … — пробился возглас превозмогавшего ускорение Сайриона.

Талос смотрел, как дым расходится перед ними, и чувствуя, как корабль снова накренился. Второй взрыв прозвучал приглушенным хрустом, едва уловимым на слух.

— Маневровые тоже сдохли, — произнес Сар Зел.

Момента, когда «Громовой ястреб» завис в самой высокой точке своего полета перед началом плавного падения, не последовало. Они крутились и тряслись в бессильном свободном падении под жалобные завывания забитых пеплом двигателей машины. Воинам приходилось кричать в вокс, чтобы быть услышанными, потому что даже их звуковые рецепторы были не в состоянии отфильтровать речь от шума бури.

— Потерял управление, — сказал Сар Зел, все еще дергая штурвал и надеясь выйти из крутого пике.

— Прыжковые ранцы, — прокричал Талос сквозь хаос.

Воины Первого Когтя примагнитили сапоги к палубе и встали с тронов. Нестройным шагом они пошли в десантный отсек, стуча магнитными подошвами сапог. Незакрепленные предметы бились об их доспехи. Припасенный Ксарлом ящик со сменными зубьями для цепного меча врезался в шлем Рувена, вызвав поток бормочущих ругательств в вокс.

Талос первым добрался до прыжковых ранцев. Он пропустил крепления над наплечниками, зафиксировал их на броне и приготовился ударить закованным в броню кулаком по кнопке открытия дверей.

— Мы сегодня умрем, — произнес в вокс Сайрион, и судя по тону, эта мысль его забавляла.

Талос опустил трап и уставился в дымные потоки завывавшего ветра и терявшийся за гранью разумного горизонт.

— У меня есть идея, — прокричал пророк, — но нам нужно быть осторожными. За мной.

— Пепел набьется и в двигатели прыжковых ранцев, — откликнулся Сар Зел, — у нас в распоряжении минута, от силы две. Начинай отсчет.

Талос не ответил. Он оторвал магнитные подошвы сапог от палубы и прыгнул, падая в горящее небо. 

XIV Завет Крови 

Первый Коготь собрался.

— Когда он проснется? — спросил один из них. — Нам нужно выступать, пока людишки все еще прячутся по убежищам.

— Проснется где-то через час. Он уже близок к пробуждению.

— Его глаза открыты.

— Они открыты уже несколько часов, но он нас не видит. Его сознание не воспринимает большинство внешних раздражителей. Может, он слышит нас — Мне не хватает данных, чтобы сделать точный вывод.

— Ты сказал, что он умрет. Он сказал, что будет жить, мучаясь от боли. Кто из вас прав?

— Начинаю думать, что прав он. Его физиология постоянно изменяется, а это не обязательно смертельно. Но со временем боль разрушит его, так или иначе. На его пророческий дар более не стоит полагаться. Сейчас нет существенных различий в работе мозга во время видений и обычных кошмаров. Каким бы биологическим чудом это ни было, и какое бы сочетание генов не одарило его пророческим даром, оно начинает исчезать из его крови.

Талос улыбался без улыбки. Он не проронил бы ни слезинки, лишившись своего дара предвидения. Ради этого можно было даже смириться с постоянной болью.

— Мы так и думали, Живодер. Он ошибся насчет Фаровена на Крите. С тех пор он ошибался все чаще и чаще. Он ошибся насчет того, что Узас убьет меня в тени титана. Он ошибся и с тем, что мы погибнем от рук эльдар. Ксарл уже мертв.

Какое-то время спящий не слышал голоса. В глубокой тишине воздух звенел от напряжения

— Его генное семя все еще управляет телом куда более агрессивно, нежели должно. Оно также поглощает его генетическую память и биологические отличительные признаки.

— …поглощает?

— Впитывает. Вбирает в себя, если хотите. Его прогеноидные железы являются рецепторами для уникального изъяна в его генетическом коде. В другом носителе эти изъяны и не были бы таковыми вовсе. Они могли бы создать превосходнейшего, отличнейшего легионера.

— Мне не по душе твой взгляд, Вариель.

— Тебе не по душе все, что касается меня, Сайрион. Твои мысли меня совершенно не волнуют.

И вновь воцарилось напряженное молчание.

— В Легионе всегда говорили, что Тсагуальса проклята. Я чувствую это в своей крови. Мы умрем здесь.

— Теперь ты говоришь как Меркуциан. Никаких шуток, нострамец? Никакого оскала, за которым можно спрятать собственные грешки и изъяны от братьев?

— Следи за языком.

— Тебе не запугать меня, Сайрион. Быть может, этот мирок и в самом деле проклят, но проклятье может внести ясность. Прежде чем впасть в дрему, Талос говорил о том, что знает, как поступить с этим миром. Мы задержимся тут ровно столько времени, сколько потребуется для достижения наших целей.

— Надеюсь, ты прав. Он больше не бормочет и не кричит во сне.

— То было пророчество. Сейчас же он блуждает в воспоминаниях. В том, что уже было, а не в том, чему только предстоит произойти. Он видит сны о прошлом и о своей роли, которую он в нем сыграл.


«Громовой ястреб» Ультрадесанта вздрогнул на реактивной струе, со смертоносным спокойствием дрейфуя над бастионами крепости. Его ракетные установки были пусты, отделения высажены, и теперь он парил на позиции, облегчая носовые орудия и поливая оборонительные платформы крепости безжалостным огнем из тяжелых болтеров. Каждые тридцать секунд хребтовой турболазер десантно-штурмового корабля испускал пучок энергии, и очередная орудийная платформа исчезала во вспышке синего света. Брат Тир из Коллегиата Демеса наблюдал за пикт-экранами, пока десантный корабль выполнял очередной неуклюжий маневр. Держа латные перчатки на рычагах управления, он заставил тяжелые болтеры уничтожить последние уцелевшие расчеты управляемых сервиторами орудий на парапетах замка.

— Цель уничтожена, — он передал по воксу пилоту, — оборонительная платформа типа «Сабля», экипаж — два сервитора.

Брат Гедеан из Коллегиата Артея задал вопрос, не отворачиваясь от того, что происходило за лобовым стеклом.

— Боезапас?

— Хватит еще на шесть обстрелов, — ответил Тир. — После этого потребуется перевооружение.

— Вас понял, — отозвался пилот.

Сверху раздался характерный грохот удара металла о металл, который ни с чем нельзя было спутать. Пилот, второй пилот, штурман и стрелок — все Ультрадесантники, прошедшие обучение в разных коллегиатах на разных мирах далекого Ультрамара — одновременно посмотрели вверх. Сверху раздался еще один удар. И еще один, и еще.

Брат Константин, восседавший в кресле штурмана, поднял болт-пистолет.


— Что-то… — начал он, но его речь прервали еще два удара по потолку. Похожие на неистовый торопливый барабанный бой удары начали раздаваться вдоль борта. Константин и второй пилот по имени Ремар одновременно отстегнули ремни безопасности и направились из кабины экипажа по лестнице в погрузочный отсек. Как только они вошли, им открылся вид срываемого с петель люка и стон гнущегося металла. Грохот и треск ворвались внутрь вместе с воздухом, а с ними пришли и враги.

— Аварийный протокол, абордаж, — передал брат Ремар по воксу Гедеану, находившемуся в кокпите наверху. «Громовой ястреб» тут же начал набирать высоту, устремляясь вверх на яростно ревущих двигателях. Ремар и Константин остались стоять, прикрывая спинами трап для экипажа с оружием наизготовку.

Первым появился сломанный цепной топор. Зубья из адамантина были истерты и сломаны от выпиливания люка. Кусок железа небрежно бросили внутрь, и он с грохотом упал на палубу. Следом возник воин Восьмого Легиона. Череполикий злобно косился сквозь дым, когда он проскользнул на палубу почти со змеиным изяществом. Внушительных размеров турбины прыжкового ранца, правда, сделали его появление чуть менее грациозным.

Константин и Ремар открыли огонь из пистолетов, и воин упал на пол, не успев извернуться и выставить бронированный наплечник, чтобы защитить голову. До того, как первый захватчик коснулся пола, другие уже протиснулись в проделанную дыру. Оружие уже было в их руках — болтеры, ответившие своей бурей огня.

Оба Ультрадесантника упали — Ремар был мертв. Его внутренности вперемешку с осколками брони размазало по трапу. Константин истекал кровью из тяжелых ран на груди, животе и шее.

— Пошел, пошел, — скомандовал по воксу Ксарл. Он повел Узаса и Рувена вверх по лестнице. Сайрион замешкался, обернувшись туда, где сидел Талос, согнувшись над телом их последнего брата. Пол в том месте, где упал Сар Зел, был измазан кровью и усыпан осколками брони.

— Он мертв, — произнес пророк. Он не стал доставать свой редуктор, чтобы приступить к извлечению генного семени Сар Зела, и не поднялся в кабину вслед за остальными. Он остался там, где был, вертя в руках шлем Сар Зела. То, что осталось от лица воина, было залито кровью. Сайрион слышал доносившиеся сверху крики и звон клинков и почти разозлился на Талоса за то, что из-за него пропустил все веселье.

— Оставь его, — произнес он. — Ксарл может вести корабль.

— Я знаю, — Талос оттащил тело в сторону и привязал его ремнями безопасности. Сайрион помог ему, хоть и с некоторым опозданием. Десантно-штурмовой корабль дрожал, поднимаясь выше.

— Он зря полез первым, — продолжил Сайрион. — Нам следовало послать Узаса, после того как он расковырял дверь. Тогда бы…

Три болтерных снаряда взорвались в боку Сайриона, и вырванные осколки брони звонко застучали по стенам. Воин отшатнулся, вскрикнув от боли, ударился о переборку и выпал из десантного корабля.

Умирающий брат Константин все еще держал в дрожащей руке разряженный болт-пистолет. Он еще три раза надавил на спусковой крючок со звонкими щелчками, целясь в Повелителя Ночи. В ответ Талос всадил свой цепной меч в позвоночник Ультрадесантника, позволив зубьям вгрызаться во все, что им попадалось. Хоть это и не имело уже значения, но Константин умер в яростном горьком безмолвии, ни разу не взвыв от боли.

— Сайрион, — позвал он по воксу, вынимая меч. — Сайрион?

— Я не могу… он подбил мой прыжковый ранец, — прошипел тот в ответ.

Талос бросился к вырванному люку и, ухватившись за края, снова выпрыгнул в небо. В динамиках шлема затрещал голос Ксарла:

— Ты только что…?

— Да.

Ретинальный дисплей Талоса замерцал, когда он падал. Руны вертелись, отмечая падение высоты.

Обнаружив, к чему было приковано внимание Талоса, его целеуказатель выделил крошечную фигурку Сайриона, а рядом с ней нострамскими рунами вывел информацию о его жизненных показателях. Талос не обратил на них внимания и активировал турбины за своей спиной. Теперь он не просто падал на землю — он устремился к ней.

С очередным рывком двигателей еле заметная за завесой дыма крепость стала чуть ближе. Он летел, не обращая внимания на мечущиеся над бастионами «Лендспидеры» и десантные корабли.

Приблизившись, он мог разглядеть прыжковый ранец Сайриона, сыпавший искрами и дымом. Мимо пронесся «Громовой ястреб» в зеленых цветах Ордена Зари, обстреливавший крепостные стены, даже не удостоив вниманием такие мелкие цели. А Сайрион продолжал падать.

Земля летела им навстречу. Слишком, даже чересчур быстро.

— Спасибо… — прохрипел Сайрион, — что попытался…

— Хватайся — предупредил Талос, и его работающие на износ двигатели еще раз кашлянули, направляя его вниз. Тремя секундами позже они врезались друг в друга с визгом керамита. Их контакт был напрочь лишен какого-либо изящества. Талос врезался в брата, ища закованными в броню пальцами точку опоры и, наконец, вцепился в наплечник Сайриона. Другой Повелитель Ночи потянулся вверх и схватил протянутую ему руку за наруч. Талос начал менять направление движения, включив антигравитационный двигатель своего прыжкового ранца и маневрируя поворотом турбин. Это мало что изменило. Оба воина продолжали падать, хоть и медленнее, благодаря прыжковому ранцу Талоса. Летный ранец, хоть и был древнего типа — лучше приспособленного для длительных полетов, — был уже перегружен после падения сквозь бурю из пепла и клубов дыма. На краткий миг Талос поддался эгоистичной панике: он мог отпустить руку брата и спастись, а не размазаться по пыльным равнинам Тсагуальсы. И никто бы об этом не узнал.

— Брось меня, — проговорил в вокс Сайрион, обратив свой шлем с прожилками молний к брату.

— Заткнись, — отозвался по воксу Талос.

— Это убьет нас обоих.

— Заткнись, Сай.

— Талос…

Они нырнули в очередное облако дыма, и рунические символы на ретинальном дисплее Талоса тут же вспыхнули красным. В эту секунду Сайрион отпустил руку. Талос сжал его крепче, беззвучно выругавшись.

— Брось же меня! — повторил Сайрион.

— Сбрось…прыжковый… ранец…

Сайрион схватился крепче и выругался, как и его брат мгновением раньше. Свободной рукой он расстегнул замки, крепившие двигатели к ранцу. Как только турбины отвалились, его вес уменьшился, и им удалось прекратить свое свободное падение.

Медленно, очень медленно они стали подниматься.

— Нас порвут к чертям собачьим!!! — произнес в вокс Сайрион, — даже если твои двигатели не наглотаются пепла.

Пророк пытался удержать равновесие при подъеме, а его взгляд метался между горящим небом и датчиком тяги на краю зрительного восприятия. Десантно-штурмовые корабли и «Лендспидеры» проносились мимо, одни со свистом пролетали на расстоянии сотен метров, а другие рычали гораздо ближе. Братьев закрутило и затрясло, когда мимо них на расстоянии вытянутой руки проскользнул бронированный «Лендспидер».

— Он возвращается, — сообщил Сайрион.

Талос обернулся. Сайрион был прав: боевая машина заложила крутой вираж и развернулась для атаки.


— Никто не заслуживает нашего везения, — уже второй раз менее чем за час произнес Талос. Он выстрелил в атаковавший их летательный аппарат, несмотря на расстояние между ними, но болтерные снаряды разнесло потоками ветра. Спидер летел на них, завывая турбинами. Подвесные многоствольные штурмовые пушки завертелись, готовые открыть огонь.

Трассирующий огонь обрушился на него пылающим градом. Спидер попытался уклониться, но залп прошил его насквозь. Внутри что-то взорвалось. Изрыгая дым и огонь, остатки спидера с воем пронеслись мимо беззащитных Повелителей Ночи вниз, к пепельным пустошам.

«Громовой ястреб» Ультрадесантников затмил небо перед ними, и от работы его громадных двигателей дрожал сам воздух. Медленно начал опускаться передний пандус, подобно открытому клюву кричащего грифа.

— Ты закончил? — произнес в вокс Ксарл. — Мы можем уже, наконец, убраться отсюда?

Когда они вырвались из облака пепла, стали очевидны масштабы вторжения. Расположившийся на троне второго пилота Талос подался вперед, глядя, как пламенеющие облака сменяются небесами, полными звезд и стали. За его спиной тихо выругался Ксарл.

Пространство над Тсагуальсой кишело вражескими судами — крейсерами и баржами стандартных типов, запертыми со всех сторон остатками флота Легиона.

Флот имперских космодесантников превосходил Повелителей Ночи численностью и размерами, но флагманы легиона затмевали даже крупнейшие суда имперцев. Их окружали крейсеры, обмениваясь залпами огня под переливы пустотных щитов.

— Вот он, хваленый Кодекс Астартес, — ухмыльнулся Рувен. — Сдать величайшие корабли новорожденному Имперскому Флоту… Молюсь, чтобы сегодня Тринадцатый понял, каково это — отдавать на откуп жалким людишкам свое самое мощное оружие.

Талос не мог оторвать взгляд от заполнившего небеса флота.

— Кодекс Астартес в ответе за уничтожение нашей крепости в самой жестокой атаке, каких я не видел со времен Осады Терры, — тихо произнес он. — И я бы последил за языком, пока мы не переживем все это, брат. Флот будет стремиться заблокировать все выходы из системы в открытое пространство, так или иначе.

— Как скажешь, — согласился Рувен с неприятной усмешкой в голосе. — Отыщи «Завет», Ксарл.

Ксарл уже смотрел на примитивный гололитический ауспекс десантно-штурмового корабля. Сотни рунических символов бежали по нему, перекрывая друг друга.

— Похоже, он исчез. Возвышенный, видимо, бежал.

— И никто не удивлен, — подметил Сайрион, устроившись в штурманском троне. Тела пилота и стрелка Ультрадесанта валялись у него под ногами там, где Ксарл, Узас и Рувен бросили их. Узас смотрел на братьев, не говоря ни слова, временами вдавливая пальцем триггер цепного топора, заставляя его зубья перемалывать воздух.

— Это топор Сар Зела, — сказал Талос.

— Сар Зел мертв, — ответил Узас. — И теперь это мой топор.

Талос повернулся к сцене, развернувшейся по ту сторону лобового стекла. Ксарл оставил жалкие надежды держаться подальше от поля боя и вел корабль среди дрейфующих остовов, делая все возможное, чтобы увернуться от града батарейного огня.

— Говорит Первый Коготь, десятая рота, всем кораблям, надо принять выживших.

Десятки голосов немедленно затрещали в ответ, и все спрашивали о Талосе. Некоторых беспокоила его безопасность, другие искренне надеялись, что он погиб в крепости на планете.

— Ах, — невесело усмехнулся Рувен, — вот каково быть одним из избранных Ночного Призрака.

— Ты сам мог бы догнать убийцу нашего отца, — Талос развернулся к нему. — Меня утомило твое нытье, колдун. Не стоит меня ненавидеть за то, что я был единственным, кто отомстил за смерть примарха.

— Отомстил, пойдя против воли примарха, — огрызнулся Рувен.

— Но все же месть. Мне этого достаточно. К чему продолжать шипеть и огрызаться?

— Потому что ты покрыл себя позором и славой в равной мере, всего-навсего ослушавшись приказа нашего отца. Как чудесно. Никогда еще недостаток дисциплины не приносил такую славу.

— Ты… — Талос замолчал, устав от старого спора. — Ты ноешь, как дитя, которого оторвали от материнской груди. Хватит, Рувен.

Колдун не ответил. Его растущее веселье чувствовалось в тесноте кокпита, как влажность в воздухе.

Талос не стал отвечать на вопросы в воксе. Ему было известно, что вне Десятой роты он едва ли вызывал всеобщее восхищение. Он догадывался, что столько же братьев жаждут его смерти, сколько гордятся им. Однако месть за убийство примарха принесла ему дурную славу. Он подозревал, что всеобщее пренебрежение идет скорее от стыда за отказ от погони за убийцей Ночного Призрака. В случае с Рувеном, дело, определенно, обстояло именно так.

Ксарл ответил вместо него.

— Да, да, талисман Легиона еще дышит. Мне нужен список кораблей, которые в состоянии принять на борт выживших.

В течение следующих шестидесяти секунд на релейном мониторе вспыхнули почти тридцать транспортных кодов.

— Это код «Завета», — Талос постучал по монитору. — Они все еще там…

Они вгляделись в панораму орбиты, и перед их взором скользили мимо друг друга громады боевых кораблей. Впереди, сверху и повсюду два флота сошлись в пугающем безмолвии и степенной ярости орбитальной войны.

— …ну…где-то, — не очень уверенно закончил Талос.

Ксарл переключился с атмосферной тяги на орбитальные ракетные двигатели, и челнок дернулся вперед. Глубоко в недрах «Громового ястреба» что-то издало неприятный гул.

— Вот почему летал обычно Сар Зел, — подметил Сайрион.

— Я не буду пилотом для Первого Когтя, — ответил Ксарл. — Думаешь, я буду смирно стоять в сторонке, пока тебе достается все веселье во время рейдов? Мы обучим этому раба. Может быть, Квинта.

— Может быть, — допустил Талос.

Будучи достаточно небольшим, чтобы не быть замеченным, десантный корабль летел на полной тяге. Перед ними разворачивался звездный балет орбитального сражения. Вот массивный темный корпус « Предвидения Охотника» вращался в медленной агонии, его пустотные щиты переливались всеми цветами видимого спектра. А там два ударных крейсера орденов — прародителей, содрогаясь, удирали от истерзанной «Оплаканной верности». Залпы их орудий взрывали обломки у них на пути, когда они удалялись от большего корабля, пока тот не взорвался. Эскадрильи истребителей Восьмого Легиона , управляемые сервиторами и флотскими рабами, роились вокруг крейсеров орденов — прародителей, их орудия лишь высекали искры, попадая по пустотным щитам боевых кораблей. Авианосцы и линкоры, облаченные в полночь во всем своем великолепии, выносили основную тяжесть вражеского огня. Корабли, состоявшие на службе столетиями, прекращали свое существование за считанные мгновения, обрушиваясь внутрь себя и разлетаясь концентрическими кольцами от взрывов ядерных реакторов. Другие погружались в безмолвие и холод, разрушенные до состояния дрейфующих остовов; поглощавшие их пожары давно потухли, не вынеся безвоздушного пространства.

Ксарл накренился к корпусу «Предвидения», проносясь над его массивными надпалубными надстройками, виляя между хребтовых зубцов. Какофония света бушевала со всех сторон, когда боевой корабль стрелял из своих основных орудий в меньшие корабли сверху. Ксарл проклинал яркие вспышки и летел, стиснув зубы.

— Мне этого не сделать, — сказал он.

— Если ты не сделаешь — мы умрем, — ответил Талос.

В знак согласия Ксарл уклончиво хмыкнул.

— Возьми левее, — крикнул Сайрион, глядя на гололитический дисплей. — Ты несешься прямо на…

— Да вижу я, вижу!

— Левее, Ксарл, — твердил Талос, — теперь еще левее…

— Может быть, вы болваны, сами поведете?! Закройте рты!

Даже Узас вскочил на ноги и уставился в лобовое стекло.

— Думаю, нам стоит…

— Думаю, тебе стоит заткнуться.

Десантный корабль ускорился, оторвавшись от бастионов на хребте «Предвидения», и протиснулся между двух внушительных размеров шедших на сближение крейсеров. К левому борту боевого корабля Повелителей ночи «Третье Затмение», к правому борту боевой баржи Ордена Зари «В бледном почтении». Суда обменивались вялыми залпами огня, готовясь пройти мимо. «Громовой ястреб» пронесся между ними, его двигатели завывали, а кокпит трясся.

— Вот там, — выдохнул Ксарл, снова глядя вперед.

И он был там. Колоссальный корабль горел, крутясь в пространстве, окруженный меньшими крейсерами, поливавшими огнем его незащищенный корпус. Хребтовые надстройки и бортовые батареи плевались ответным огнем, вынуждая захватчиков отойти и перегруппироваться для нового захода для атаки.

Вдоль корпуса цвета полуночи огромные буквы из древней бронзы складывались в два слова на нострамском: «Завет крови».

— Говорит Талос — «Завету».

— Ты все еще жив, — пророкотал Возвышенный. — Какой сегодня удивительный день.

— Мы в «Громовом ястребе» Тринадцатого легиона. Приближаемся к носу корабля. Не стреляйте.

Воин на другом конце вокса издал булькающий смешок.

— Посмотрим, что я смогу сделать.

— С Вандредом дела плохи, я заметил, что он больше не моргает, — Узас принялся размышлять вслух безжизненным голосом. А затем добавил совершенно не к месту:

— Талос. Когда ты прыгнул, чтобы спасти Сайриона, Рувен сказал нам не возвращаться за тобой.

— Я уверен, что именно так все и было, — пророк еле заметно улыбнулся.


Талос открыл глаза. Лампы апотекариона светили вниз, заставив его отвернуться и прикрыть глаза.

— Ну что, я умру? — спросил он.

Вариель покачал головой.

— Не сегодня.

— Как долго я был в отключке?

— Ровно два часа и девять минут. Совсем недолго.

Пророк поднялся, сморщившись от боли в суставах.

— Тогда у меня есть мир, и я покажу на нем пример. Мы закончили?

— На сегодня да, брат.

— Пойдем. Мы возвращаемся на Тсагуальсу, ты и я. Я должен тебе кое-что показать.

XV Маяк в ночи

Люди оставались там, где и были, отсиживаясь в подземных убежищах. Немногие, оставшиеся на поверхности, прятались или строили уличные баррикады, готовые защищать свою территорию с железными балками, инструментами, шпилями пилонов и весьма ограниченным количеством легкого стрелкового оружия. Они умерли первыми, когда Повелители Ночи возвратились. Их тела были первыми брошены в свежевальные ямы.

Бригады землеройных сервиторов выкапывали целые участки улиц, разрывая постоянно расширяющиеся канавы, куда сваливали в кучу бескожих мертвецов. Летающие сервочерепа и камеры в шлемах Повелителей Ночи записывали творившуюся бойню для дальнейшего использования.

Архрегент не вставал из-за стола. До рассвета, бледного, каким он всегда был на этой планете, оставался всего час. Как только налетчики вернулись, он так или иначе вознамерился получить ответы на некоторые вопросы. Если сегодня ему суждено умереть, то он не хотел бы пребывать в неведении.

Помощник Муво вбежал в комнату, сжимая дрожащими пальцами распечатанные отчеты и подметая своими одеждами закопченный пол. Слуг, которые могли бы подмести грязь, не осталось.

— Ополчение практически уничтожено, — сообщил он. — Вокс… нет больше смысла слушать его. Там сплошные крики, сир.

Архрегент кивнул.

— Оставайся со мной, Муво. Все будет хорошо.

— Как вы можете так говорить?

— Дурная привычка, — признался пожилой человек. — Все хорошо не будет, но, тем не менее, мы можем встретить уготованное нам с достоинством. Мне кажется, я слышу стрельбу на нижних палубах.

Муво подошел к столу.

— Я.. я тоже её слышу. Где ваши гвардейцы?

Архрегент сел, сплетя пальцы

— Я отправил их к ближайшему убежищу около часа назад, хотя они собирались остаться из-за просто-таки идиотского стремления исполнить свой долг.

Возможно, именно они в глубине корабля отдают свои жизни, чтобы отсрочить встречу на несколько секунд. Однако я все же надеюсь, что это не они. Это были бы напрасные жертвы.

Послушник искоса взглянул на него.

— Как вам угодно, господин.

— Стой смирно, Муво. Похоже, у нас гости.

Первый Коготь вошел в комнату. Их броня все еще была изукрашена кровью защитников башни.

Талос шел первым и, войдя, тут же бросил красный шлем на стол архрегента. От удара деревянная поверхность покрылась трещинами.

— Этот стол — реликвия, — заявил старик с завидным спокойствием. У архрегента даже не тряслись руки, когда он откинулся на спинку стула. Талосу он сразу понравился, но это обстоятельство ни на йоту не повлияло бы на действия Легиона.

— Как я понимаю, — продолжил он, — это шлем имперского космодесантника, принадлежащего к Ордену Генезиса.

— Ты верно предполагаешь, — раздался голос воина, превращенный воксом в рычание, — ваши защитники вмешались в наши планы относительно этого мира. Эта была последняя ошибка в их жизни.

Воин отвернулся. Он обошел обзорный купол, глядя на простиравшийся во всех направлениях город. Наконец, он снова взглянул на архрегента. Шлем-череп смотрел без сожаления, но с любопытством, без жгучей тени злобы. Это был холодный пустой лик, не выдававший ни единой мысли существа, которое его носило.

Архрегент выпрямился и прочистил горло.

— Я — Джирус Урумал, архрегент Дархарны.

Талос склонил голову.

— Дархарна, — произнес он без какой-либо интонации.

— У планеты нет имперского обозначения. «Дархарна» — это имя первого корабля из нашей флотилии, который приземлился зд…

— Имя этой планеты — Тсагуальса. Ты, старик — архрегент лжи. Когда-то у Тсагуальсы был король. Его трон пустует в самом сердце всеми забытой крепости, и ему не нужен регент.

Пророк окинул взглядом город, слушая музыку сердцебиений обоих смертных. Оба ритма ускорились, и его чувства начали улавливать соленый запах выступившего от страха пота.

Человечество всегда скверно пахло, когда испытывало страх.

— Я расскажу вам, почему Империум так и не пришел за вами, — сказал Талос и начал свой рассказ. — Причина та же, по которой этот мир не упоминается в имперских записях. Когда-то Тсагуальса дала приют Легиону архиеретиков в годы после войны, ныне потерянной в легендах. Империум желает забыть об этом мире и о тех, чья нога ступала на его поверхность, — он повернулся обратно к архрегенту, — включая и тебя, Джирус. Ты тоже к нему причастен.

Архрегент по очереди посмотрел на каждого из них: трофейные черепа и богато украшенное оружие. Красные визоры и гудящие боевые доспехи, питаемые от громоздких ранцев-генераторов за их спинами.

— Как вас зовут? — он спросил, удивленный тем, что слова не застряли у него в горле.

— Талос, — прорычал в вокс возвышавшийся над ним воин. — Мое имя Талос из Восьмого Легиона, капитан боевого корабля «Эхо проклятия».

— И что же вы собираетесь здесь делать, Талос?

— Я приведу сюда Империум. Я приволоку их обратно к миру, который они так старательно желали позабыть.

— Мы веками ждали, что Империум спасет нас. Они нас не слышат.

Повелитель Ночи покачал головой с жужжанием сервоприводов поврежденной брони.

— Они вас слышат. Просто предпочитают не отвечать.

— Мы слишком далеко от Астрономикона, чтобы они рискнули отправиться сюда.

— Хватит оправданий. Я сказал тебе, что они бросили вас здесь, — Талос медленно выдохнул, осторожно взвешивая слова, которые собирался сказать. — На этот раз они ответят. Я тебя в этом уверяю. У вас есть Астропатический Консорциум?

— А…гильдия? Да, разумеется.

— А прочие психически одаренные души?

— Только те, что входят в состав гильдии.

— Тебе не солгать мне. Когда ты лжешь, твое тело выдает тебя тысячей едва уловимых сигналов. Каждый из этих знаков взывает ко мне. Что ты пытаешься скрыть?

— Временами среди псайкеров попадаются мутации. С ними разбирается гильдия.

— Очень хорошо. Приведи эту гильдию ко мне. Сейчас же.

Архрегент не шевельнулся.

— Вы оставите нас в живых? — спросил старик.

— Возможно. Сколько душ населяют этот мир?

— Последняя перепись насчитала десять миллионов в семи поселениях. Жизнь здесь немилосердна к нам.

— Жизнь немилосердна везде. Галактика не питает любви ни к кому из нас. Я позволю некоторым из вас жить, влача жалкое существование среди руин, пока вы ждете прихода Империума. Если не выживет никто, значит,некому будет рассказать о том, что они видели. Возможно, что до великого пришествия Империума доживет каждый тысячный. Это не обязательно, но будет весьма забавно и драматично.

— Как….как вы можете говорить о таких…

Талос прочистил горло. Через решетку вокализатора это прозвучало, как будто танк переключал передачи.

— Меня утомил этот разговор, архрегент. Соглашайся с моими пожеланиями и, быть может, ты станешь одним из тех, кто переживет эту ночь.

Пожилой человек встал на ноги.

— Нет.

— Как прекрасно встретить человека со стержнем. Я восхищаюсь этим. Я ценю это. Но сейчас не лучший момент для натужной отваги, и я намерен показать тебе, почему.

Сайрион шагнул вперед, сомкнув руку и хватая помощника за жидкие волосенки. Человек закричал, когда его ноги оторвались от пола.

— Пожалуйста… — заикаясь, пробормотал человек. Сайрион достал гладий и аккуратно рассек живот помощника. Кровь хлынула сплошным потоком, а скрученные петлями внутренности грозили вывалиться наружу, удерживаемые в теле только пальцами человека. Его мольбы немедленно превратились в бесполезный крик.

— Это, — пророк сказал, обращаясь к архрегенту, — происходит прямо сейчас повсюду, среди гор обломков, которые ты зовешь городом. Вот что мы делаем с твоими людьми.

Сайрион, все еще державший человека в воздухе за его сальные волосы, встряхнул его, вызвав еще больше воплей, перемежавшихся с влажным хлюпаньем вонючих кишок, падавших на палубу.

— Видишь? — произнес Талос, не отводя взгляда от архрегента. — Вы бросились к своим убежищам и лишили себя путей к отступлению. Теперь мы найдем вас всех, а затем я и мои братья поступим с вами так, как всегда поступают с теми, кто удирает как раненый зверь.

Он дотянулся до человека в руках Сайриона, взял за горло еще живое, бьющееся в конвульсиях тело и бесцеремонно швырнул его, истекающее кровью, на стол архрегента.

— Повинуйся мне, и один из тысячи твоих людей избежит подобной участи. Ты будешь среди них. Воспротивься мне, и я не только не пощажу остальных, более того, ты умрешь первым. Мои братья и я освежуем тебя заживо. Мы мастера продлевать ощущения, и наши жертвы умирают спустя многие часы после операции. Одна женщина продержалась шесть ночей, завывая часы напролет в мучительной агонии, и умерла лишь от инфекции в своей грязной клетке.

— Твоя лучшая работа, — произнес Сайрион.

Старик сглотнул, его била дрожь.

— Ваши угрозы ничего не значат для меня.

Повелитель Ночи прижал латную перчатку к лицу архрегента. Холодные керамитовые пальцы очертили контуры хрупких костей под обветренной кожей.

— Ничего не значат? Человеческий организм творит удивительные вещи, когда его разум испытывает страх. Он становится воплощением парадокса: сопротивляться или бежать прочь. Твое дыхание становится кислым от химических процессов, происходящих в организме. Внутренняя мускулатура сокращается и влияет на пищеварение, рефлексы и способность концентрироваться на чем-либо, кроме угрозы. Тем временем влажный стук сердца перерастает в барабанный бой, нагнетая кровь в мышцы, чтобы сбежать от опасности. Пот пахнет иначе, приобретает мускусный оттенок, как у дрожащего от ужаса зверя, который безнадежно метит свою территорию напоследок. Уголки твоих глаз подрагивают, отвечая скрытым импульсам мозга, разрываясь между желанием посмотреть на источник своего страха и зажмуриться, спрятать свой разум и не видеть то, что нагоняет на тебя ужас.

Талос вцепился в затылок архрегента, и изображенный на лицевой пластине шлема череп замер в нескольких сантиметрах от лица старика.

— Я чувствую все это. Я вижу это в каждом подергивании твоей мягкой, нежной кожи. Я ощущаю, как это изливается из твоего тела густой вонью. Не лги мне, человек. Мои угрозы имеют для тебя еще какое значение.

— Чего.. вы…хотите? — архрегент сглотнул еще раз.

— Я уже сказал тебе, чего я хочу. Приведи ко мне своих астропатов.

Пока они ждали, архрегент смотрел, как умирает его город. Вражеский лорд, назвавшийся Талосом, стоял у края обзорного купола, беспрестанно обмениваясь сообщениями со своими братьями, рассеявшимися по всему Убежищу. Он бормотал низким хищным голосом, получая обновленные данные о местоположении отделений и отмечая их продвижение. Каждые несколько минут он умолкал и просто смотрел за распространением пожаров. Один из воинов, с громоздким тяжелым болтером за спиной, активировал наручный гололитический эмиттер. Он изменял демонстрируемую сцену всякий раз, когда Талос приказывал ему переключиться на пикт-канал другого отделения.

Помощник Муво замолчал. Архрегент закрыл веки друга, задыхаясь от запаха, который источал растерзанный труп.

— Еще привыкнешь к этому, — сказал один из воинов, мрачно усмехнувшись.

Архрегент смотрел на гололитический канал и ясно видел смерть Убежища, несмотря на помехи. Силуэты закованных в броню воинов беззвучно прорывались за двери укрытий и устраивали бойню в толпе людей, теснившихся внутри. Он видел, как они вытаскивали мужчин, женщин и детей за волосы на улицу, чтобы освежевать. Потом их тела уносили сервиторы или их распинали на стенах зданий в знак того, что ближайшее укрытие опустошено и очищено от жизни. Он видел, как стаскивали в свежевальные ямы тела: огромные курганы бескожих трупов росли все выше и выше, подобно огромным мясным монументам, возведенным в честь боли и страдания. Он видел, как один из легионеров поймал ребенка за ногу и со всего размаху шмякнул его об стену здания. Сгорбленные когтистые воины с турбинами на спинах дрались за изувеченные останки, и когда победитель принялся пожирать свой приз, изображение переключилось к другому отделению.

— За что? — прошептал он, не сознавая, что говорил вслух.

Талос не оторвал взгляда от горящего города.

— Некоторые делают это, потому что им нравится. Некоторые — потому, что просто могут. Некоторые — потому, что это наша империя, и вы не заслуживаете того, чтобы жить в ней, порабощенные ложью.

Бойня не прекратилась и к рассвету. Что-то простое и глупое глубоко внутри разума архрегента надеялось, что эти создания исчезнут, когда рассветет.

— У тебя есть связь с другими городами? — спросил Талос.

Архрегент еле заметно кивнул в ответ.

— Изредка. Астропатам иногда удается связаться с другими членами гильдии из других городов. Но очень редко.

— Редко, потому что им не хватает концентрации. Я разберусь с этим. У нас есть адепты Механикум в числе членов экипажа. Они высадятся на планету и осмотрят ваше жалкое оборудование. Мы передадим эти изображения в другие города в знак того, что их ждет.

У архрегента пересохло во рту.

— Вы дадите им время организовать сопротивление? — в его голосе прозвучала неприкрытая надежда.

— Ничто на этой планете не в силах противостоять нам, — ответил Талос. — Пусть готовятся, как пожелают.

— Что за Механикум?

— Ты должен знать их по рабскому имени — Адептус Механикус. — Талос буквально выплюнул имперское название культа. — Сай?

Сайрион сделал шаг вперед, по-прежнему не отводя глаз от полыхающих развалин. Он жаждал быть там внизу и демонстрировал это каждым своим движением.

— Тебе это нравится, — произнес он, не спрашивая.

Талос практически незаметно кивнул.

— Это напоминает мне о днях задолго до Великого Предательства.

И это было правдой. В те времена, в самых отдаленных скрытых тенями закоулках за пределами досягаемости Света Императора Восьмой Легион вырезал целые города, чтобы «вдохновить» жителей тех миров повиноваться Имперскому закону.

— Порядок порождает мир, — произнес Талос, — а страх перед наказанием порождает порядок.

— Да. Я тоже об это вспомнил. Но большая часть наших братьев там внизу охотятся ради острых ощущений и вырезают перепуганных смертных ради удовольствия. Вспомни это, прежде чем прививать ложные тени высоких идеалов тому, что мы тут делаем.

— Я больше не настолько заблуждаюсь, — признался Талос, — я знаю, кто мы. Но им не обязательно разделять мои убеждения, чтобы мой план сработал.

— Сработает ли он? — спросил Сайрион. — Мы за границами Империума. Они могут никогда не узнать, что мы здесь делаем.

— Они узнают, — сказал Талос. — Поверь мне, они услышат это и побегут со всех ног.

— Тогда вот тебе мой совет: когда имперцы придут, нас тут быть не должно. Нас извели до четырех Когтей, брат. Когда закончим, мы должны вернуться в Око и связаться с силами Легиона, с которыми сможем объединиться.

Талос снова кивнул, ничего не ответив.

— Ты хотя бы слушаешь, что я говорю? — спросил Сайрион.

— Просто приведи мне астропатов.

В общей сложности их было тридцать восемь человек. Астропаты шли неорганизованной группой, одетые в то же рванье, в которое обычно рядились жители Убежища и прочие отбросы рода человеческого, населявшие пограничные миры Империума.

Юрис из вновь организованного Второго Когтя возглавлял процессию. Пятна высохшей крови расцвечивали его доспех.

— Была борьба, — признался он. — Пока мы прорубали себе путь к укрытию, семеро из них погибли. Остальные сдались без боя.

— Ну и оборванцы, — прокомментировал Талос, шагая вдоль выстроившихся в шеренгу пленников. Равное количество мужчин и женщин; большая часть перепачканы. Некоторые были еще совсем детьми. А самым примечательным был тот факт, что никто их них не был ослеплен.

— У них все еще есть глаза, — произнес Юрис, заметив пристальный взгляд Талоса. — Будут ли они полезны нам, если они не связаны духом с Троном Ложного Императора?

— Думаю, что будут. Они не могут создать подлинный хор — они не были в рабстве у Золотого Трона, поэтому их мощь была слаба и не очищена. По правде говоря, их едва можно назвать астропатами. Они ближе к телепатам, ведьмам, и ведунам. Но я все равно смогу заставить их силы работать, как нам требуется.

— Мы вернемся обратно в город, — сказал Юрис.

— Как пожелаешь. Премного благодарю тебя, брат.

— Удачи тебе, Талос. Аве Доминус Нокс.

Воины Второго Когтя покинули комнату нестройным шагом, практически как толпа пленников, которую они привели.

Талос посмотрел на этих несчастных, прицельная сетка, мерцая, скакала от лица к лицу.

— Кто ваш предводитель? — спросил он. Вперед вышла женщина в рваных одеждах, ничем не отличавших её от остальных.

— Я.

— Мое имя Талос из Восьмого Легиона.

В её пустых, ничего не выражающих глазах проскользнуло непонимание.

— Что такое Восьмой Легион?

Черные глаза Талоса вспыхнули. Он кивнул, как будто она что-то подтвердила своими словами.

— Я не в том настроении, чтобы давать уроки истории и мифологии, — сказал он, — так что давай просто сойдемся на том, что я один из первых архитекторов Империума. Я придерживаюсь идеалов, на которых он основан: приводить население к миру через повиновение. Я стремлюсь вернуть Империум в эти небеса. Когда-то на этой планете нам был преподан урок. И я нахожу забавно поэтичным, использовать ее, чтобы преподать урок в ответ.

— Какой урок? — спросила женщина. В отличие от многих других, она не показывала свой страх открыто. Будучи на пороге среднего возраста, она пребывала в самом расцвете своих сил, которые пока еще не иссушили ее. Возможно, поэтому она и была их предводителем. Так или иначе, Талоса это не интересовало.

— Заприте двери, — приказал он по воксу Первому Когтю. Узас, Сайрион, Меркуциан и Вариель направились к двум выходам из помещения, свободно держа в руках оружие.

— Что ты знаешь о варпе? — он обратился к предводителю.

— У нас есть истории и городские архивы.

— Позволь, догадаюсь. Для вас варп — это жизнь после смерти. Лишенный солнца подземный мир, где отвернувшиеся от Императора души несут наказания за свои неправедные деяния.

— Это то, во что мы верим. Все архивы свидетельствуют…

— Мне нет дела до того, как вы истолковывали ваши записи. Ты самая сильная в гильдии, не так ли?

— Да.

— Хорошо.

Ее голова взорвалась фонтаном крови и осколков костей. Талос опустил болтер.

— Закройте глаза, — приказал он. Вы все, закройте глаза.

Они не повиновались. Дети крепче прижались к родителям, зазвучал панический шепот, а с ним и прерывистые всхлипывания. Тело предводительницы гильдии стукнулось об пол с костяным бряцаньем.

— Закройте глаза, — повторил Талос.

— Обратитесь к своим силам и используйте их как умеете. Выйдите на контакт и почувствуйте душу вашей предводительницы. Все, кто слышит, как вопит её душа в окружающем нас пространстве, шаг вперед.

Трое из них шагнули вперед с неуверенностью во взгляде и дрожащими конечностями.

— Всего трое? — спросил Талос. — Какая ужасная досада. Мне бы не хотелось снова начать стрельбу.

Вперед вышли еще десять. И еще несколько последовали за ними.

— Вот так-то лучше. Скажите мне, когда она затихнет.

Он молча дожидался, заглядывая в лица людей, утверждавших, что могут слышать их мертвую хозяйку. Одна женщина то и дело дергалась и ежилась, будто от нервного тика. В то время как другие утверждали, что больше не слышат её криков, она смогла расслабиться лишь минуту спустя.

— Вот теперь она ушла, — произнесла она, цепляясь за свои тонкие жидкие волосы. — Хвала Трону.

Талос достал свой гладий и трижды подкинул и поймал его. Когда он в последний раз упал в его ладонь, Талос крутанулся и швырнул его через всю комнату. Один из вышедших вперед мужчин стек на палубу, задыхаясь и беззвучно хватая ртом воздух, бешено вращая глазами, как вынутая из воды рыба. Проткнувший его грудную клетку меч тихо щелкал по палубе с каждой судорогой.

Наконец, он затих.

— Он солгал, — сказал Талос, обращаясь к остальным. — Я видел это в его глазах. Он её не слышал, а я не люблю, когда мне лгут.

Атмосфера вокруг сгрудившихся людей, казалось, наэлектризовалась и ощущалась практически живой и переполненной готовым лопнуть напряжением.

— Варп не имеет ничего общего с мирским. Под той вселенной, которую видим мы, есть и другой слой. В этом невидимом Море Душ плавают сонмы демонов. Даже сейчас, в эту минуту, они переваривают души ваших убитых сородичей. Варп не наделен ни чувствами, ни злобой. Он просто есть и реагирует на человеческие эмоции, и больше всего — на страдания, на страх, на ненависть, потому что в эти моменты они наиболее сильные и искренние. Страдания окрашивают варп, а страдания психически восприимчивых душ подобны маяку. Ваш Император использует это страдание как топливо для Золотого Трона, питая Астрономикон.

Талос мог видеть, что мало кто понимал, о чем он говорит. Невежество затупило их интеллект, а страх ослепил их к подробностям его объяснения. И это тоже казалось ему ужасающе забавным. Его красные линзы поворачивались от лица к лицу.

— Я использую ваши мучения, чтобы сотворить свой маяк. Резня и пытки людей этого города — всего лишь начало. Вы уже чувствуете, как боль и смерть давят на ваше сознание. Я знаю. Вы можете. Не сопротивляйтесь этому. Пусть они насытят вас. Слушайте, как кричат души, растворяясь в одной реальности и появляясь в другой. Пусть страдание зреет внутри вас. Вынашивайте его с честью, ведь вместе вы превратитесь в инструмент, не отличающийся от вашего любимого далекого Императора. Подобно ему вы станете путеводными маяками в бесконечной ночи, взращенные из агонии. Чтобы это сделать, я сломлю каждого из вас. Медленно, очень медленно, чтобы боль породила безумие. Я возьму вас на наш боевой корабль, и на протяжении грядущих недель буду сдирать с вас кожу, калечить и терзать. Я передам ваши исковерканные, наполненные болью тела в тюрьмы-лаборатории к освежеванным останкам ваших детей, родителей и трупам других жителей вашего мертвого мира. Той болью, которую я причиню вам, вашей агонией я всколыхну варп на окраине Империума. Они вышлют целые флоты, в страхе перед демоническим вторжением на соседних мирах. Империя человечества больше не будет игнорировать Тсагуальсу и усвоит давний урок. Недостаточно просто отправить грешников и преступников в изгнание. Надо показать пример, сокрушив их окончательно. Снисходительность, милосердие, доверие — вот слабости, за которые Империум должен заплатить. Им стоило уничтожить нас здесь, когда у них был такой шанс. Напомним им об этом еще раз. Ваши жизни окончены, но в смерти вы достигнете почти божественного. Вы так долго молили о том, чтобы покинуть этот мир. Так радуйтесь, что я наконец исполню ваше желание.

Когда он замолчал, на лицах людей перед ним расцветало полное ужаса неверие. Они едва ли могли вообразить, о чем он говорил, но неважно. Вскоре они все поймут сами.

— Не делайте этого, — раздался голос позади него.

Талос повернулся к архрегенту лицом.

— Не делать? Почему же?

— Это…я.. — старик замолк.

— Странно, — покачал головой Талос, — никто никогда не может ответить на этот вопрос.  

XVI Крики 

Септим без видимых усилий шел по темным коридорам. Пистолеты были убраны в кобуры на бедрах, а отремонтированная бионика больше не щелкала всякий раз, когда он моргал, улыбался или говорил. С помощью аугметики на одном глазу и фотоконтактной линзы на другом он мог вполне четко видеть в темноте. Это было еще одно свидетельство его исключительных привилегий как одного из наиболее ценных рабов на борту корабля.

Хотя руки его болели до самых костяшек пальцев. Девять часов , проведенных за починкой брони, были тому причиной. В течении трех недель с того дня как Талос возвратился с Тсагуальсы, ему удалось устранить большую часть повреждений брони Первого Когтя. Множество запчастей от доспехов как воинов Генезиса, так и павших Повелителей Ночи давали оружейнику богатый выбор. Торговаться с ремесленниками, служившими другим Когтям, никогда не было легче и продуктивнее.

Час назад, Ирук, один из рабов Второго Когтя, сплюнул чем-то коричневым сквозь почерневшие зубы, когда они торговались за брюшные кабели,

— Банда загибается, Септим. Ты чувствуешь это? Это ветер перемен, парень.

Септим старался избегать разговора, но Ирук был непоколебим. Оружейная Второго Когтя находилась на той же палубе, что и оружейная Первого, и тут царил такой же беспорядок: повсюду валялись детали оружия и непригодные фрагменты брони.

— Они все же следуют за Талосом, — сказал наконец Септим, судорожно ища повод закончить дискуссию.

Ирук снова сплюнул.

— Твой хозяин сводит их с ума. Тебе бы стоило послушать, что говорит о нем лорд Юрис и другие. Лорд Талос… они знают, что он не лидер, но они идут за ним. Они знают, что он сходит с ума, но при этом ловят каждое его слово. О нем говорят то же, что и о примархе: сломлен, испорчен, но…вдохновляет. Заставляет их думать о лучших временах.

— Благодарю за обмен, — отрезал Септим. — Мне нужно идти работать.

— О, я ни минуты не сомневаюсь.

Ему не понравился веселый блеск в глазах Ирука.

— Хочешь что то сказать?

— Ничего из того, что нужно говорить вслух.

— Тогда я оставлю тебя с твоей работой, — подвел черту Септим. — Уверен, тебе предстоит сделать не меньше чем мне.

— Безусловно, — ответил Ирук. — Правда, в мою работу не входит лапать бледную задницу трехглазой ведьмы.

Септим впервые за несколько минут посмотрел ему в глаза. Мешок с запчастями на плече вдруг показался ему невероятно тяжелым — практически как оружие.

— Она не ведьма.

— Будь поосторожнее, — Ирук улыбнулся, демонстрируя несколько отсутствующих зубов посреди оставшихся почерневших. — Говорят, что слюна навигатора ядовита. Похоже, враки все это, не так ли? Ты ведь все еще дышишь.

Он отвернулся от прочих слуг Второго Когтя, направился к двери и стукнул ко кнопке замка.

— Не воспринимай это так близко, парень. Она неплохо выглядит для мутанта. Твой хозяин вновь позволил тебе вертеться у её ног?

Он искренне желал размозжить голову Ирука мешком, а затем выхватить пистолеты и пристрелить старика на полу. Хуже того, это казалось Септиму самым простым и удобным ответом на его идиотские колкости.

Стиснув зубы, он вышел из комнаты, задаваясь вопросом, с каких пор убить кого-то стало для него самым простым способом решения мелких проблем.

— Я слишком много времени провел с Легионом, — произнес он, обращаясь в темноту.

Через час, оставив сервиторам доводить до конца работу с нагрудником лорда Меркуциана, Септим подходил к тому, что Октавия без тени улыбки называла своими хоромами. До его ушей непонятно откуда доносились крики. «Эхо проклятия» оправдывало свое название: в его залах и на палубах звучали слабые отголоски криков, срывавшихся с губ смертных где-то в недрах корабля, и уносившихся, куда пожелают стальные кости «Эха» и его холодный воздух.

Он вздрогнул от звука, все еще не привыкший к их внезапному возникновению. Он не имел никакого желания узнавать, что выделывал легион с теми астропатами, и тем, что стало привезенными из городов людьми.

Крысы, или создания похожие на них, в близком знакомстве с которыми он не ощущал никакой нужды, удирали от него во тьму, рассыпаясь по проходам для обслуживающего персонала.

— Снова ты, — прозвучал голос от главной шлюзовой двери, ведущей в покои Октавии

— Вулараи, — поприветствовал её Септим. — Герак, Люларас, — он кивнул двум другим. Все трое носили грязные повязки, а в руках сжимали оружие. Вулараи держала гладий Легиона на укрытом плащом плече.

— Не должен быть здесь, — прошипела самая низкая фигура.

— И все же, Герак, я тут. Отойди.

Октавия спала, свернувшись калачиком на огромном сиденье своего трона, до подбородка натянув покрывало. Она проснулась от звука приближающихся шагов и инстинктивно потянулась, чтобы проверить, не сползла ли её повязка, пока она спала. Сползла. И она быстро вернула её на место.

— Тебя не должно здесь быть, — обратилась она к пришедшему.

Септим ответил не сразу. Он смотрел на нее и видел повязку на её третьем глазе; видел как она лежит на своем троне, предназначенном для похода в море душ. Её одежда была несвежей, бледная кожа немытой, и она старела на год с каждым месяцем, проведенным на борту «Завета крови», а затем «Эха проклятия». Под глазами залегли темные круги, а её волосы — некогда каскад черного шелка — были стянуты на затылке в поредевший и потрепанный крысиный хвост.

Но она улыбалась, и была прекрасна.

— Нам нужно убираться с этого корабля, — сказал ей Септим.

Октавия долго не могла рассмеяться. В её смехе было больше удивления, нежели веселья.

— Нам… что?

Он не хотел произносить этого вслух. Он едва осознал, что думал об этом.

— У меня болят руки, — произнес он. — Они болят каждую ночь. Все что я слышу, это стрельба, крики и приказы, которые отдают мне нечеловеческие голоса.

Она оперлась о подлокотник трона.

— Ты ведь жил с этим до того, как я присоединилась к экипажу.

— Теперь у меня есть ради чего жить, — он встретился с ней взглядом. — И мне есть что терять.

— Как удивительно! — казалось, слова Септима не слишком впечатлили ее, но её глаза вспыхнули. — Даже с твоим ужасающим акцентом, это прозвучало почти что романтично. Твой хозяин снова огрел тебя по голове, поэтому ты так странно говоришь?

Септим не отвернулся, как обычно.

— Выслушай меня. Талос движим чем-то, чего я не могу понять. Он задумывает…что-то. Какое-то грандиозное действо. Пытается что-то доказать.

— Как его отец, — подметила Октавия.

— Именно. И посмотри, что случилось с примархом. Его история закончилась смертью, он принес себя в жертву.

Октавия поднялась на ноги, отбросив в сторону покрывало. Её положение ничем себя не выдавало, а у Септима практически не было опыта в подобных вопросах, чтобы знать, должен ли её живот уже начинать округляться или нет. В любом случае, держалась она непринужденно. Он ощутил мимолетный прилив виноватой благодарности за то, что временами она была сильной за них обоих.

— Ты считаешь, что он ведет нас в последний бой? — спросила Октавия. — Это кажется маловероятным.

— Не намеренно. Но он не хочет командовать этими воинами и не хочет возвращаться в Око Ужаса.

— Это всего лишь твои догадки.

— Возможно и так. В любом случае, это не имеет значения. Скажи мне, ты хочешь, чтобы наш ребенок родился на этом корабле, чтобы ему была уготована такая же жизнь? Ты хочешь, чтобы его забрали в Легион и превратили в одного из них, или чтобы он рос во тьме этих палуб, лишенный солнечного света на всю жизнь? Нет, Октавия, нам нужно убираться с «Эха проклятия».

— Я навигатор, — ответила она, хотя в её взгляде уже не было веселья. — Я была рождена, чтобы плавать среди звезд. Солнечный свет не так уж и нужен.

— Почему это звучит для тебя как шутка?

Не те слова. Он понял это, как только они сорвались с его губ. Взгляд Октавии вспыхнул, а улыбка стала натянутой.

— Это не шутка для меня. Я всего лишь возмущена твоим предположением. — за все время, проведенное здесь, она никогда прежде не говорила как аристократка, которой когда то была. — Я не настолько слаба, что меня нужно спасать, Септим.

— Я не это имел ввиду, — вот тут-то и заключалась проблема: он и сам не знал наверняка, что именно он имел ввиду. Он даже не хотел озвучивать свои мысли.

— Если бы я захотела покинуть корабль, — начала она, понизив голос, — как бы мы это сделали?

— Есть способы, — нашелся Септим. — Мы бы что-нибудь придумали.

— Звучит туманно.

Октавия смотрела, как он ходил по комнате, рассеяно убирая старые контейнеры из-под пищи и инфопланшеты, которые приносили слуги, чтобы развлечь ее. Она наблюдала за странным домашним ритуалом, скрестив руки на груди.

— Ты по-прежнему неряха, — сказал Септим, отвлекаясь.

— Как скажешь. Так что ты там думаешь?

Септим остановился на мгновение.

— Что если Талос знает больше, чем рассказывает своим братьям? Что если он видел, как все закончится, и теперь действует по своему собственному плану? Быть может, ему известно, что мы все умрем здесь.

— Даже легионер не стал бы поступать столь подло.

Он тряхнул головой, глядя на нее своими разномастными глазами.

— Клянусь, порой ты определенно забываешь, где находишься.


Она не могла не заметить произошедшую в нем перемену. Исчезла его осторожность, располагающая к себе мягкость, как будто он боялся, что она или разобьется от легкого касания или убьет его случайным взглядом. Исчезла уязвимость. Разочарование изгнало всю его спокойную добродетель и оставило его открытым перед ней.

— Он говорил с тобой в последнее время? — спросил Септим. — Было ли что-то необычное в его словах?

Она подошла к ряду мониторов и взяла несколько инструментов из соседнего ящика.

— Он всегда говорил так, будто ожидает смерти рано или поздно. все из его уст звучит как какая-то мучительная исповедь. Я всегда замечала это в нем: он никогда не мог стать тем, кем хотел, и теперь его переполняет ненависть к тому, каким он стал. Другие… справляются с этим лучше. Первый Коготь и другие наслаждаются такой жизнью. А у него нет ничего кроме ненависти, и даже от нее уже ничего не остается.

Септим сел за её троном и погрузился в раздумья, закрыв свой человеческий глаз. Аугметический глаз закрылся в ответ, зажужжав как линза пиктера. Тишина наполнилась далекими отголосками криков, не принадлежавшими кому-то конкретно, но такими человеческими. Звуки корабля Восьмого Легиона не были для него в новинку, но слишком многое изменилось. он не мог перестать обращать на них внимание, как ему удавалось многие года прежде. Теперь, независимо от того, что и где он делал, Септим слышал боль в этих стонущих голосах.

— Те несчастные ублюдки, которых свежуют заживо — заслуживают ли они этого?

— Конечно, нет, — ответила Октавия. — С чего бы вдруг ты стал задавать такой глупый вопрос?

— Потому что подобные вопросы я перестал задавать много лет назад, — он повернулся, чтобы посмотреть на нее и не отводил взгляд несколько секунд. — Это все твоя вина. Марук понял, но я старался пропустить все мимо ушей. Ты сделала это. Ты пришла сюда и снова сделала меня человеком. Грех, страх, желание жить и чувствовать, и… ты вернула все. Я должен за это тебя возненавидеть.

— Ты волен это сделать, — сказала она, занимаясь перенастройкой одного из внешних мониторов видоискателя. Октавия едва ли испытывала любовь к работе, но выполнение простеньких задач обслуживания помогало скоротать время. — Но, получается, ты будешь ненавидеть меня за то, что я вернула что-то очень важное.

Септим уклончиво хмыкнул.

— Да не вздыхай уж ты так обиженно перед лицом терранской аристократии, — сказала она. — Как-то по детски выходит.

— Тогда постой… я не знаю, как сказать это на готике. Yrosia se naur tay helshival, — сказал он по-нострамски. — Улыбаешься, издеваясь надо мной?

— Ты имеешь ввиду «дразнишь». Так вот, я не дразню тебя. Просто скажи то, что хочешь сказать.

— Нам нужно покинуть этот корабль, — повторил он, наблюдая, как она работала, держа во рту стриппер. Октавия выплюнула его и взяла испачканной рукой.

— Может быть, и нужно. Однако, это не означает, что у нас есть такая возможность. Корабль не сможет никуда двигаться без меня, а мы едва ли удерем далеко, пока они не поймут, что мы сбежали.

— Я что-нибудь придумаю, — Септим подошел к ней, обнял и произнес, уткнувшись в её волосы. — Я люблю тебя.

— Vel jaesha lai, — ответила она.


Спустя час она шла по коридорам «Эха» в сопровождении слуг, тянущихся за ней разрозненной толпой. теперь крики звучали отовсюду, эхом раздаваясь в воздухе и проникали сквозь стены с настойчивостью настоящего ветра. Пыточные камеры располагались на несколько палуб ниже, и путь предстоял неблизкий. По меркам территории на борту корабля, как ей было известно, они были глубоко, в самых опасных отсеках, где экипаж не имел ценности, и цена жизни была, соответственно, ниже.

— Мы пойдем с хозяйкой, — сказал один из слуг Октавии.

— Мы все пойдем, — поправила Вулараи, положив руку на подаренный ей меч Легиона, который она носила на бедре.

— Как пожелаете, — ответила им Октавия, хотя сама тайно радовалась их преданности.

Толпа таких же оборванных скитальцев по палубам разбежалась перед её группой — уже третья, решившая убежать а не вступать в бой. Некоторые смотрели ей вслед, шипя на готике, нострамском и других языках, происхождение которых она не могла даже предположить, не то чтобы понять их. Одна группа бросила им вызов, требуя награды за проход в их владения.

— Меня зовут Октавия, — сказала она чумазому предводителю с лазпистолетом.

— Для меня это ровным счетом ничего не значит, девочка.

— Это значит, что я — навигатор этого корабля, — она выдавила из себя улыбку.

— И это для меня тоже ничего не значит, как и твое имя.

Октавия набрала в легкие воздуха и взглянула на Вулараи. Большая часть человечества, сбившиеся в кучу непросвещенные массы, предпочитали закрывать глаза на факт существования навигаторов, а у нее не было желания объяснять им природу своего наследия, или — что еще хуже, — демонстрировать его здесь.

Вот когда он совершил ошибку. Пистолет, свободно лежавший в его руке, вызывал беспокойство, и едва ли был серьезной угрозой. Когда он махнул им в её сторону, свита напряглась и их перебивающие друг друга шепотки сплелись в змееподобное шипение: «Хозяйка, хозяйка, хозяйка…»

Лидер банды не смог скрыть своего беспокойства. Его толпа была в меньшинстве, и, как он понял по виду дробовиков, вынутых из-под грязных роб — огневое преимущество так же было не на их стороне. Цепи и железные прутья его товарищей казались куда менее впечатляющими.

— Ты не палубная крыса, — произнес человек, — теперь я вижу, порядок? Я не знал.

— Теперь знаешь, — Вулараи небрежно водрузила огромный гладий на плечо, и его кончик отразил тусклый свет.

— Просто уйдите, — сказала она. Её рука непроизвольно дотронулась до живота. — На этом корабле и без того достаточно смертей.

Хотя её свита вела себя мирно, кровь их кипела. Они не потрудились убрать оружие, углубляясь в недра корабля. Больше никто не встал у них на пути.


Она нашла Талоса в одной из пыточных камер, как и ожидала. Прежде чем войти, она коснулась рукой запертых дверей, готовясь ступить внутрь.

— Перестань на меня так смотреть, — упрекнула она Вулараи. — У навигаторов сотни секретов. Что бы ни ожидало меня за этими дверьми, оно не сравнится с тайнами, которые хранятся в подвалах шпилей Навис Нобилите.

— Как прикажете, хозяйка.

Дверь открылась с лязгом гидравлики. Она видела Талоса меньше секунды, а потом перестала видеть что-либо вообще. Ударивший в нос запах был настолько сильным, что ощущался почти физически — он сбил её с ног, едва переборка открылась. Глаза защипало, будто в них насыпали соль. Вонь въедалась в нежные ткани глаз, сдавливала горло и легкие, оседая на коже отвратительным влажным теплом. Даже произнесенное ругательство было с её стороны ошибкой: в мгновение ока отравленный вонью воздух коснулся её языка и превратился во вкус. Октавия упала на колени и и повалилась на палубу. Ей было необходимо выйти из помещения, но глаза отказывались открываться, и она не могла отдышаться между спазмами легких и протестующего желудка.

Талос наблюдал это действо, находясь у хирургического стола. Он внимательно наблюдал за тем, как её вырвало во второй раз.

— Я понял, — произнес он, — это естественно для всех особей женского пола в твоем… положении. Позывы к рвоте являются частью естественного процесса.

— Да нет, тут другая причина, — выдохнула она, прежде чем её внутренности сдавил очередной спазм, заставив её изрыгнуть еще одну порцию кислой массы.

— У меня почти нет опыта в подобных вопросах, — признался воин. — Мы мало изучали состояния человека в период вынашивания детей.

— Не в этом дело, — прохрипела навигатор. Бесчеловечный глупец, у него мало опыта! Некоторые из её слуг также как и она сама упали на пол, задыхаясь и кашляя от того, что они успели увидеть и почуять. Она выползла из комнаты не без помощи Вулараи и остальных. Едва оказавшись за её пределами, Октавия смогла подняться на ноги и перевести дыхание, как из её глаз потекли слезы.

— Заприте дверь, — произнесла она, задыхаясь.

— Хозяйка? — вопрошал один из её слуг в замешательстве. — Я подумал, вы хотели войти сюда.

— Закройте дверь! — теперь она уже шипела, чувствуя , как внутренности снова скручивает рвотный спазм. Трое слуг пока еще не пришли в себя, но додумались выйти из пыточной камеры.

Вулараи повиновалась. Шлюзовая дверь в пыточную камеру с грохотом закрылась. Несмотря на маску из бинтов, она задыхалась и едва могла говорить.

— Те люди на столах, — произнесла она. — Каким образом они еще живы?

Октавия отерла остатки желчи с губ и потянулась, чтобы перевязать волосы в конский хвост.

— Кто-нибудь, дайте мне дыхательную маску. Я войду обратно.

— Нам нужно поговорить, — сказала она, обращаясь к воину.

Лежавшее на операционном столе полумертвое тело застонало, не в силах больше вопить. От него осталось столь мало, что Октавия даже не смогла определить его пол.

Талос взглянул на нее. клинки в его руках были влажными и красными от крови. Четыре освежеванных тела были подвешены на грязных цепях вокруг центрального стола и истекали кровью. Он видел, как её взгляд перескакивал от тела к телу, и начал объяснять нечеловечески спокойным голосом.

— Они все еще живы. Их боль изливается в сознание вот этого, — Повелитель Ночи провел окровавленным ножом вдоль лишенного кожи лица пленника. — Оно зреет, наливаясь агонией. Ни их глотки, ни языки, ни легкие больше не просят смерти… но я слышу как их шепот ласкает мой череп изнутри. Осталось недолго. Мы уже близко к завершению. Так о чем ты хотела поговорить со мной, навигатор?

Октавия набрала сквозь фильтр дыхательной маски в легкие воздуха.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.

Талос снова взглянул на нее, а с тел продолжала капать кровь: кап, кап, кап.

— Я никогда не лгал тебе, Октавия.

— Я никогда не пойму, как ты умудряешься говорить как святоша, стоя посреди бойни, Талос, — она вытерла глаза. Слабые струйки тепла вытекали из растерзанных тел, заставляя их слезиться.

— Я такой, какой есть, — ответил он. Ты отвлекаешь меня, поэтому попрошу тебя поторопиться.

— И эти благородные манеры, — мягко произнесла она. Стараясь не смотреть на выставленную на показ бойню. Кровь стекала по желобам в решетку под столом. Ей не хотелось знать, куда она вела. Она предположила, что там, на палубе под ними что-то питалось стекавшей кровью.

— Октавия,.. — произнес он предостерегающим тоном.


— Мне нужно узнать кое-что, — сказала она. — Мне нужно знать правду обо всем этом.

— Я сказал тебе правду, как сказал и то, чего жду от тебя.

— Нет. Тебе пришло в голову, что нам нужно попасть сюда. А теперь здесь эта…резня. Ты знаешь больше, чем говоришь нам. Ты знаешь, что если Империум решит ответить на твои деяния — он ответит силой.

Он кивнул.

— Похоже на то.

— И мы не сможем сбежать.

— Вроде того.

Кислородная маска Октавии щелкала при каждом вдохе.

— Ты делаешь то же, что делал он, так ведь? Ваш примарх умер, доказывая свою правоту.

— Умирать здесь в мои планы не входит, терранка.

— Не входит? В твои планы не входит умирать здесь? Да твои планы и яйца выеденного не стоят, Талос! Никогда не стоили!

— Рейд на станцию Ганг был весьма успешным, — отметил он. — И мы обратили в бегство Саламандр на Виконе.

Его веселость только разжигала её гнев:

— Ты считаешь себя лидером. Ты распоряжаешься тысячами душ, а не просто горсткой воинов.

Воин издал рычащий смешок.

— Трон Пламенеющий, ты действительно думаешь, что мне есть дело до каждой твари, что живет на этом корабле? Да ты с ума сошла, девочка. Я — воин Восьмого Легиона, не больше, не меньше.

— Ты бы мог убить Септима.

— Я непременно сделаю это, если он еще раз бросит мне вызов. Если в какой-то момент его неповиновение перевесит его ценность, он умрет освежеванным и безглазым вот на этом вот столе.

— Ты лжешь. У тебя злое сердце и душа, но ты не тот монстр, каким притворяешься.

— А ты, терранка, испытываешь мое терпение. Убирайся с глаз моих долой, пока твои раздражающие театральные выпады не уничтожили его последние крохи.

Но она не ушла. Октавия сделала глубокий вдох, выравнивая дыхание и стараясь взять под контроль свой упрямый гнев.

— Талос, ты всех нас погубишь, если не будешь осторожен. Что если ответом Империума будет не одинокий спасательный корабль, который заберет выживших, чтобы они рассказали пару страшилок, а огромная флотилия? Вероятно и то, и другое. Если они обнаружат нас поблизости — мы трупы. — Она указала на корчащееся тело на столе — ты хочешь отравить варп их страданиями и уничтожить всякую надежду на безопасный полет по Морю Душ, но и для меня это будет не легче. Я не смогу провести нас по бушующим волнам.

Несколько секунд Талос молчал, после чего ответил:

— Я знаю.

— И ты все еще намереваешься пойти на это?

— Это один из благословенных моментов со времен Великого Предательства, когда я и мои браться снова почувствовали себя сыновьями своего отца. Никакого мародерства, никакого стремления просто выжить — мы снова делаем то, для чего были рождены. Ради этого стоит рискнуть.

— Половина из них убивают лишь ради того, чтобы убивать.

— Так и есть. И это тоже путь Восьмого Легиона. Наша родина Нострамо не отличалась высокими нравами.

— Ты не слушаешь меня.

— Я слушаю тебя, но ты говоришь, сама не ведая о чем. Ты не понимаешь нас, Октавия. Мы не те, кем ты себе нас представляешь, потому что вы никогда не понимали нас. Ты судишь нас с позиции человеческой морали, будто нас когда-либо сковывали те идеалы. Жизнь имеет несколько иное значение для Восьмого Легиона.

Она надолго закрыла глаза.

— Я ненавижу этот корабль. Я ненавижу эту жизнь. Я ненавижу тебя!

— Самые разумные слова, которые я когда-либо от тебя слышал.

— И мы все умрем здесь, — произнесла она наконец, беспомощно сжимая руки в кулаки.

— Все умирают, Октавия. Смерть ничто в сравнении с отмщением.  

XVII Первые шаги 

Последняя жертва умерла, и Сайрион остался один.

Он сидел, прислонившись к стене, дыша сквозь влажные от слюны зубы. Зажатый в руке гладий стучал по испачканному палубному настилу. Его все еще била дрожь. Приятные отголоски смерти человека играли в его сознании. Настоящий страх. Настоящий ужас. Не то глухое марево боли, что осталось от астропатов и прочих жертв — на этот раз ему попался полный сил, стойкий мужчина, не желавший умирать. Сайрион лелеял взгляд его глаз, когда гладий резал и рубил плоть. Он испытывал страх и молил о пощаде до самого конца: до самой грязной, бессмысленной смерти на нижних уровнях корабля.

Он был нужен Повелителю Ночи как глоток воды умирающему от жажды после хладнокровного извлечения боли из пленных. О, эти последние минуты жизни члена экипажа, когда его слабеющие пальцы беспомощно скребли по лицевому щитку Сайриона! О, прекрасные последние штрихи — какая изысканная тщетность! Он ощущал почти осязаемую сладость того отчаянного страха как нектар на языке.

С его губ сорвался стон, вызванный волной возбуждающих химикатов, затопляющих мозг и кровь. Все-таки хорошо быть сыном бога. Даже несмотря на проклятие. Даже не смотря на то, что сами боги иногда наблюдали за ним слишком внимательно.

Кто-то где-то произнес его имя. Сайрион не обратил внимания. Он не собирался подниматься на верхние палубы и возвращаться к хирургической резне, которой нужно было заняться. Это могло и подождать. Прилив начал отступать, заставляя дрожать его пальцы.

Странное название — прилив. Он не мог вспомнить, когда впервые узнал название своего дара, но оно достаточно хорошо подходило. Скрытая психическая сила не была удивительно редким явлением в Восьмом Легионе — как впрочем, в любом из легионов, — но она оставалась источником тайной гордости. Сайрион не был рожден психически одаренным, или же прикосновение шестого чувства было настолько слабым, что так и осталось незамеченным на многочисленных испытаниях при принятии в Легион. Просто в течение многих лет, что они провели в Оке Ужаса, это стало происходить все чаще и чаще. Его чувство стало расцветать подобно цветку, раскрывающемуся в свете солнца.

Сначала бессловесный шепот на краю восприятия, ночь за ночью. Вскоре он стал улавливать смысл шипящих фраз, урывая слово здесь, предложение там. Каждая из них была ему странно знакома: это были полные страха невысказанные обрывки фраз — все от тех, кого он убивал.

Сначала он находил это не более чем забавным — слышать полные страха последние слова убитых им.

Не вижу, что ты находишь тут забавного, — обвинял его Талос. — На тебя влияет Око.

— Некоторым достались проклятия и похуже, чем мое, — возражал Сайрион. Талос оставил его в покое и никогда более не возвращался к этому разговору. Ксарл же не отличался подобной сдержанностью. Чем сильнее становился его дар, тем меньше Сайрион пытался скрывать его, и тем больше презрения выказывал Ксарл в его присутствии. Ксарл называл это скверной. Он никогда не доверял псайкерам, независимо от того, какие силы благоволили к ним.

— Cайрион.

Звук собственного имени вернул его в настоящее, обратно к маслянистой вони металлических стен и свежим трупам.

— Что? — отозвался он по воксу.

— Малхарион, — прозвучал ответ. — Он… он пробудился.

— Ты шутишь? — проворчал Сайрион, поднимаясь на ноги. — Дельтриан же клялся, что ничего не выходит.

— Просто поднимайся сюда. Талос предупреждал тебя по поводу охоты в корабельных трюмах, когда нам нужно сделать дело.

— Временами ты такой же зануда, как и он. Мудрец войны заговорил?

— Не совсем. — Меркуциан прервал связь.

Сайрион пошел, оставив тела позади. Никто не будет скорбеть по отребью с нижних палуб, которое осталось лежать позади него в виде кровавых обрубков. Охотиться на нижних уровнях «Эха» было простительным прегрешением в отличие от эпизодических безумных убийств, которые совершал Узас на офицерских палубах, вырезая наиболее ценных членов экипажа.

— Привет, — произнес тихий голос где-то поблизости. Слишком низкий, чтобы принадлежать человеку, и до неузнаваемости искаженный воксом.

Воин посмотрел наверх: там, среди палубных стропил подобно горгулье сгорбился один из Кровоточащих Глаз. Сайрион почувствовал, как по его коже побежали мурашки — поистине редкое ощущение.

— Люкориф.

— Сайрион, — прозвучало в ответ. — Я размышлял.

— И по всей видимости, преследовал меня.

Раптор склонил свой покатый шлем.

— Да. И это тоже. Скажи мне, маленький Повелитель Улыбок, зачем ты так часто приходишь сюда за вонью страха?

— Это наши охотничьи угодья, — ответил Сайрион. — Сам Талос проводит здесь достаточно много времени.

— Может и так, — раптор резко дернул головой, то ли вследствие изъянов в системах его брони, то ли вследствие искаженной варпом генетики. — Но он убивает, чтобы выпустить пар, удовольствия ради и чтобы почувствовать бушующий в нем адреналин. Он был рожден убийцей, и поэтому убивает. Ты же охотишься, чтобы удовлетворить аппетит другого рода. Аппетит, который расцвел в тебе, а не тот, вместе с которым ты родился. Я нахожу это занятным. О, да.

— Думай как хочешь.

Маленькие изображения Сайриона отражались в раскосых миндалевидных линзах шлема.

— Мы следили за тобой, Сайрион. Кровоточащие Глаза видят все. Мы знаем все твои секреты. Да, знаем.

— У меня нет тайн, брат.

— Да ну? — наполовину каркнул, наполовину усмехнулся Люкориф. — Ложь не станет истиной только потому, что ты так сказал.

Сайрион не нашелся что ответить. Он внезапно осознал, что потянулся к болтеру. Должно быть, его пальцы дернулись, так как Люкориф засмеялся снова.

— Попробуй, Сайрион. Только попробуй.

— Чего ты хочешь?

Люкориф зловеще ухмыльнулся и искоса посмотрел на него.

— Почему ты думаешь, что в разговоре между братьями всем что-то от тебя надо? Неужели ты меряешь по себе и всех считаешь подлецами? Кровоточащие Глаза следуют за Талосом из-за одной древней аксиомы: он порождает проблемы всюду, где появляется. Примарх обратил на него внимание, и его интерес даже спустя века никого не оставляет равнодушным. У него своя судьба, так или иначе, и я хочу быть свидетелем этому. Ты, однако же, имеешь все шансы стать помехой. Как долго ты пожирал человеческий страх?

Прежде чем ответить, Сайрион медленно выдохнул, подавляя соблазн пустить волну химических стимуляторов в кровь из каналов на позвоночнике и запястьях.

— Долго. Несколько десятков лет. Точно не считал.

— Какая-то разновидность слабого психического вампиризма, — раптор выдохнул тонкую струйку пара через решетку вокализатора. — Хотя не мне судить о дарах варпа.

— Тогда зачем ты вообще меня расспрашиваешь?

Он осознал свою ошибку, едва его вопрос сорвался с губ. Промедление стоило ему преимущества. Из коридора, откуда он пришел, возник, передвигаясь на четвереньках, еще один из Кровоточащих Глаз и заблокировал путь к отступлению.

— Сайрион, — казалось, собеседник изо всех сил складывал звуки в слова. — Да-да.

— Вораша, — ответил он. Его нисколько не удивили еще три раптора, выползших из тоннеля впереди. Их скошенные демонические маски внимательно изучали его немигающими взглядами.

— Мы расспрашиваем тебя, — прохрипел Люкориф, — потому что несмотря на то, что я никогда бы не высказался против вызванных варпом изменений, я гораздо менее терпимо отношусь к предательству, что так близко к пророку. Стабильность сейчас жизненно необходима. Он планирует что-то тайное, что-то, чем он не хочет делиться даже с избранными. Мы все чувствуем это…как статические разряды в воздухе. Мы под гнетом бури, которая вот-вот разразится.

— Мы доверяем ему, — сказал один из рапторов.

— Мы не доверяем тебе, — закончил третий.

Голос Люкорифа был искажен улыбкой.

— Стабильность, Сайрион. Запомни это слово. А теперь поспеши и узри, как пробуждение Мудреца войны пошло не по плану. И запомни этот разговор. Кровоточащие Глаза видят все.

Рапторы разбрелись по тоннелям, пробираясь глубже внутрь корабля.

— Плохо, — сказал Сайрион сам себе в безмолвной темноте. — ВСЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО


Он вошел в Зал Размышлений последним и почти полчаса спустя после того, как его позвали. Привычная кипучая деятельность замерла в сюрреалистичной неподвижности. Сервиторы не сновали, выполняя поручения, а десятки младших адептов Механикум пребывали в относительной тишине. Если они и переговаривались между собой, то делали это незаметно для легионеров.

Сайрион подошел к Первому Когтю, стоявшему полукругом возле шлюзовой входной двери в одном из вестибюлей. Сама дверь в стазисную камеру была открыта. Сайрион чувствовал что-то на краю восприятия, как маячившую на горизонте угрозу. Он прокрутил звуковые рецепторы шлема, перебирая даже едва уловимые инфразвуковые колебания независимо от частоты.

— Ты слышишь это? — спросил он Талоса.

Пророк стоял рядом с Меркуцианом и Узасом, не говоря ни слова. Вариель и Дельтриан переговаривались вполголоса у столов главной консоли адепта.

— Что-то не так? — спросил Сайрион.

Талос обратил к нему череполикий шлем.

— Мы пока еще не знаем наверняка.

— Но Малхарион же пробудился?

Талос повел его в стазисную камеру. Звук их шагов отдавался эхом от железных стен. Саркофаг Малхариона покоился на мраморном постаменте, прикованный цепями и поддерживаемый сотнями проводов, кабелей и трубок жизнеобеспечения, подобно медным нитям. Поверхность саркофага украшала сцена триумфальной гибели Малхариона: выполненное из золота, бронзы и адамантия изображение Повелителя Ночи, запрокинувшего голову и кричащего в звездное небо. В одной руке он держал украшенный хвостом шлем хана Белых Шрамов, в другой — шлем чемпиона Имперских Кулаков. И в довершение ко всему, его нога втаптывала в грязь гордый шлем лорда-капитана Кровавых Ангелов.

— Стазис-поле отключено, — отметил Сайрион.

— Да. — Талос кивнул, подойдя к второстепенным консолям, окружавшим постамент. Он нажал несколько пластековых клавиш, и с последней комната наполнилась мучительным воплем. Крики были живыми, человеческими, но с легким металлическим жужжанием. От громкости звука Сайрион вздрогнул. Системам его шлема понадобилась пара секунд, чтобы понизить громкость до приемлемого уровня. Ему не нужно было спрашивать, откуда исходили крики.

— Что мы с ним сделали? — спросил он. Талос отключил саркофаг от внешних динамиков и крики прекратились.

— Вот как раз над этим и работают Вариель и Дельтриан. Похоже, что полученные на Крите раны повредили его разум без надежды на восстановление. Неизвестно, что бы было, подключи мы его к шасси дредноута. Все что мы знаем, это то, что он бы обратился против нас.

Свои следующие слова Сайрион обдумывал с особой тщательностью:

— Брат…

— Говори, — Талос повернулся к нему.

— Я всегда поддерживал тебя, разве нет? Ты носишь титул нашего командира, но он не очень-то тебе подходит.

Пророк кивнул.

— У меня нет желания руководить. С трудом держу это в тайне. Разве ты не видишь, что я делаю все возможное, чтобы вернуть нашего настоящего капитана?

— Я знаю, брат. Ты — живое воплощение того, кто попал не в то место и не в то время. Но ты справляешься. Рейд на Тсагуальсу неплохо доказывает это, как и обращение в бегство Саламандр на Виконе. Мне все равно, что ты замышляешь; остальные либо доверяют тебе, либо просто убивают время. Но это…

— Я знаю, — ответил Талос. — Поверь мне, я знаю.

— Он герой Легиона. Твои жизнь и смерть зависят от того, как ты с ним поступишь, Талос.

— Я не слепой, — пророк провел рукой по выгравированному изображению на поверхности саркофага. — Я говорил им, что надо позволить ему умереть на Крите. Он заслужил отдых в забвении. Но Малек — будь он проклят, где бы он ни был, — отменил мой приказ. И когда Дельтриан обманным путем протащил саркофаг на борт, это все изменило. В конце концов, он не умер. Возможно, я ошибался, полагая, что он слишком угнетен жизнью в новом облике. Он ведь продолжает бороться за нее, хотя мог бы сдаться и просто умереть… Мы могли бы воспользоваться его наставлениями, Сайрион. Он должен снова встать с нами.

Сайрион положил руку на наплечник брата.

— Будь осторожней, Талос. От наших действий зависит будущее, — на несколько мгновений его взгляд задержался на саркофаге. — Что предложили Живодер и техноадепт?

— Оба полагают, что он не подлежит восстановлению. Но они оба также согласны и с тем, что он еще может быть грозным, хоть и нестабильным подспорьем в битве. Вариель предложил управлять им при помощи инъекций и контролируемого причинения боли.

Талос покачал головой.

— Подобно зверю, которого жестокие хозяева посадили на цепь и воспитывают палками.

Сайрион сам ожидал не меньшего от этих двух.

— И что ты предпримешь?

Талос колебался.

— А что бы сделал ты на моем месте?

— Честно? Я бы вышвырнул его останки в пустоту так, чтобы не узнал никто из Легиона и на их место поместил бы одного из тяжело раненых воинов. Пустил бы слух, что Малхарион погиб во время ритуалов воскрешения. И винить было бы некого.

Пророк повернулся к нему лицом.

— Как благородно с твоей стороны.

— Взгляни на доспехи, которые мы носим. Взгляни на мантию из содранной кожи, которую носит Узас. На черепа, свисающие с наших поясов, на содранные лица, растянутые на наплечниках Вариеля. В нас нет благородства. Нужда — все, что мы знаем.

Казалось, Талос смотрел на него целую вечность.

— Интересно, почему ты вдруг стал говорить как проповедник?

Сайрион подумал о Люкорифе и о словах Кровоточащих Глаз.

— Всего лишь проявление моей заботы,— улыбнулся он. — Так что ты будешь делать?

— Я приказал Вариелю и Дельтриану посмотреть, смогут ли они успокоить его при помощи химикатов и синаптического подавления. Возможно, так они еще смогут добраться до него.

— А если не выйдет?

— Когда не выйдет, тогда и буду разбираться сам. А сейчас настало время разыграть наш козырь. Настало время Октавии.

— Навигатор? Готова ли она к этому? — что бы под «этим» ни подразумевалось, добавил воин про себя.

— её готовность не имеет значения — сказал Талос. — У нее нет выбора.


«Эхо проклятия» неслось по волнам варпа на плазменной тяге, движимое живым сердцем в ядре корабля, следуя взору третьего глаза женщины, рожденной на родном мире прародителей человечества.

Талос стоял позади её трона, закрыв свои глаза и слушая звуки вопящего моря. Корабль содрогался под обрушивающимся на корпус бесконечным потоком воющих душ, переплетенных с живой плотью самих демонов. Впервые за долгие десятилетия он действительно слушал этот вой и слышал в нем музыку, подобную той, что звучала в тронном зале его отца.

С его приоткрытых губ сорвался хриплый вздох. Исчезли сомнения. Исчезло беспокойство о том, как лучше всего вести горстку оставшихся с ним воинов, и как распорядиться жизнями рабов. Почему он не сделал этого раньше? Почему он никогда не замечал сходство звуков, пока Октавия не подметила это? Он знал все истории, что предостерегали не прислушиваться к песни варпа, но вскоре перестал обращать на них внимание.

Навигатор обливалась потом, безотрывно вглядываясь в тысячи оттенков черного. Тьма то вопила, выражая свою боль тысячей разрывающихся о корпус корабля душ. То она взывала к ней: безымянные сущности манили её теми же когтями, которыми скребли по металлической обшивке.

Волны клубились и хаотично извивались как гнездо змей. Вспышки далекого неясного света то и дело сверкали между захлестывавшими друг друга варп-волнами. Был ли это далекий Астрономикон, или уловки демонов — Октавию это не волновало. Она направляла корабль на каждый пучок мерцавшего впереди света, прорываясь сквозь пустоту мощью и весом одного из древнейших боевых кораблей. Нос корабля рассекал волны нереальности, дрожащие вслед за ним и образующие формы, которые человеческий глаз не в состоянии был воспринять.

Само «Эхо» маячило на краю её сознания. В отличие от угрюмого и своевольного «Завета», сердце «Эха проклятия» было большим и горячим. На Терре не было акул, но она знала о них из архивных хроник Тронного мира. Это были хищники древних морей, которым все время нужно было двигаться, чтобы не умереть. Такой образ жизни как нельзя кстати хорошо входил в концепцию «Эха». Оно ничего так не желало, как нестись во весь опор, сметая преграды варпа и оставляя материальный мир позади.

«Ты слишком долго и слишком усердно внимал зову варпа», — упрекнула Октавия корабль, обливаясь потом.

«Жги, жги, жги!!!» — отозвался он импульсом. — Больше мощности на двигатели. Больше огня в ядро».

Она ощутила, как корабль ускорился в ответ. Её собственные инстинктивные импульсы пронеслись по нейрокабелям, подключенным к вискам и запястьям, сдерживая резкий скачок тяги. Первобытный азарт «Эха» огрызнулся, входя в тело через те же порты и посылая волну приятной дрожи.

«Спокойно, — Навигатор послала импульс, — спокойно».

Корабль ответил еще одной попыткой увеличить тягу.

Октавия представила команды рабов в гулких залах двигательных палуб, которые обливались потом, кричали и умирали, поддерживая работу генераторов так, как требовалось; на мгновение ей показалось, что она чувствует всех их так же, как и «Эхо»: подобно улью насекомых, зудящих в костях.

Навигатор отпрянула от мешанины чувств, отвергая примитивные эмоции корабля, и настраивая себя более жестко. Холодный поцелуй подаваемого в её каюту воздуха коснулся её мокрой от пота кожи, вызвав непроизвольную дрожь. Ей казалось, будто она задержала дыхание, погружаясь в бурлящую воду.

— Правый борт, — прошептала она в плавающую перед ней вокс-сферу. Половину черепа, переделанного в портативный вокабулятор, удерживали в воздухе крошечные суспензоры. Её слова были переданы экипажу и сервиторам выше, на командную палубу. — Правый борт, три градуса, импульс маневровыми для компенсации плотности варпа. Осевые стабилизаторы…

Она бормотала это снова и снова, вглядываясь в тьму и разделяя управление судном с его экипажем и злобным сердцем самого корабля. Снаружи целый пантеон эфирных нечеловеческих сущностей свирепствовал, бросаясь на поле Геллера. Волна отскакивала, сгорая и стекая, всякий раз разбиваясь об идущее судно. Октавия едва ли думала о холодных разумах, скрывающихся в бесконечной пустоте. Ей требовалось все её умение концентрироваться на узкой тропе, по которой она неслась сквозь Море Душ. Она могла стерпеть крики, ведь она родилась чтобы видеть то, что видеть невозможно, поэтому варп мало чем мог удивить ее. Но рьяная радость «Эха» угрожала её вниманию как ничто другое прежде. Даже упрямое сопротивление «Завета» было проще преодолеть. Там требовались усилия. Здесь же нужна была сдержанность. Здесь нужно было врать самой себе, что она не разделяет той неистовой радости и не чувствует того желания распалить двигатели до опасного предела и нестись быстрее, ныряя глубже, чем когда-либо удавалось какой-либо душе — живой или искусственной.

Мрачный восторг «Эха» передавался по нейроканалам, приправляя её кровь зарядом возбуждения. Октавия отстранилась от оков, силясь выровнять дыхание после того, как её тело среагировало на симбиотическое удовольствие самым примитивным образом.

«Медленней, — выдохнула она, обращая к ядру корабля произнесенное вслух слово. — Поле Геллера колеблется».

«Это ты колеблешься, — отозвался безрадостный дух «Эха. — Рабыня разума»

Корабль вздрогнул в ответ на её дрожь. На этот раз дрожь от напряженных мышц и сжатых зубов была короче, что говорило о самообладании и сосредоточенности, об обуздавшей дух корабля воле Октавии .

«Я твой навигатор, — тихо прошипела она. — И я веду тебя».

«Эхо проклятия» никогда не общалось при помощи языка: оно отзывалось импульсами, всплесками эмоций и призывами, в которых искать смысл силился только человеческий разум Октавии. Но даже сдаваясь, оно никогда не лгало ей, лишь отступало от её силы воли, забирая с собой вызванные эмоции.

«Так то лучше, — она улыбнулась, залитая потом, как слезами. — Лучше».

«Уже близко, Навигатор» — отозвался корабль.

«Я знаю».

— Маяки, — пробормотала она вслух. — Маяки в ночи. Клинки света. Воля Императора, обретшая форму. Триллион вопящих душ. Каждый мужчина, женщина и дитя, когда либо отданные машинам душ Золотого Трона с самого расцвета единой Империи. Я вижу их. Я вижу звук. Я слышу свет.

Шепчущие голоса скользнули ей в уши. С палубы на палубу шел слух, передаваемый устами смертных, и поэтому так трогательно замедленный. Октавии не нужны были гололитические карты. Её не волновали лязг и дребезжание ауспексов, сканирующих глубокий войд.

— Стоп, — прошептала она, шевеля яркими от слюны губами, — стоп, стоп, стоп.

Спустя минуту или час, или год, — она не знала точно, — на её плечо опустилась рука.

— Октавия, — произнес низкий, очень низкий голос.

Она закрыла тайный глаз и открыла глаза человеческие. Они слиплись от гноя, и их защипало при попытке открыть.

Она ощутила мягкое ласковое прикосновение повязки, наброшенной на лоб.

— Воды, — попросила она скрипучим голосом. Её слуги переговаривались поблизости, но руки, поднесшие к её губам грязную флягу, были закованы в полночно-синий керамит. Даже малейшие движения пальцев сопровождались мягким гудением.

Она сделала глоток, отдышалась и сделала еще один.

Дрожащими руками она вытерла с лица холодеющий пот, а затем вынула из рук шланги капельниц. Кабели в висках и в горле пока что можно было оставить.

— Сколько? — спросила она наконец.

— Шестнадцать ночей, — ответил Талос. — Мы там, где нам нужно быть.

Октавия закрыла глаза и упала обратно в свой трон. Она уснула еще до того, как Вулараи укрыла её дрожащее тело покрывалом.

— Она должна поесть, — отметила слуга. — Более двух недель… ребенок…

— Делай что хочешь, — сказал Талос забинтованному смертному. — Меня это не беспокоит. Разбуди её через шесть часов и приведи в пыточные камеры. К тому времени все будет готово.


Она снова одела респиратор. Звук собственного дыхания теперь слышался ей низким и хриплым. Закрывавшая нос и рот маска скрадывала возможность ощущать вкус и запах, оставляя лишь пресный запах её собственного дыхания с примесью хлорина, от которого защипало язык.

Талос стоял позади нее, отстраненно наблюдая за происходящим. Она спросила себя, не потому ли он там находился, чтобы не позволить ей сбежать.

Шести часов сна было катастрофически недостаточно. Октавия чувствовала себя вялой и ослабленной от усталости и физического истощения, будто кровь пульсировала в её теле с замедленной скоростью.

— Сделай это, — приказал Талос.

Она не сделала. По крайней мере, не сразу. Сначала она ходила между скованных тел, между хирургических столов, на которых они лежали, протискиваясь мимо медицинских сервиторов, которым надлежало еще ненадолго продлить их жизнь.

Лежавшие на каждом столе останки едва ли были похожи на людей. Один был массой мышц и оголенных вен, и извивался в судорогах, лежа на хирургическом столе, проживая последние минуты своей жизни. Освежеванные выглядели немногим лучше, как и те, кому отрезали языки, носы, губы и руки. Разрушение было совершено над каждым из них — осквернение никогда не знало такого разнообразия. Она шла по живому монументу страха и боли: таково было видение Легиона, принявшее форму.

Октавия повернулась к Талосу, радуясь, что он все еще был в шлеме. Если бы она увидела хоть какую-то тень гордости в его глазах в тот момент, она бы никогда больше не смогла вынести его присутствия снова.

— Вопящая Галерея, — произнесла она, заглушая тихие стоны и писк кардиографов, — там было как здесь?

Повелитель Ночи кивнул.

— Очень близко к тому. А теперь за дело, — повторил он.

Октавия сделала глоток пресного воздуха и направилась к ближайшему столу, снимая свою повязку.

— Для тебя скоро все закончится, — прошептала она, обращаясь к останкам того, что когда-то было человеком.

Собрав последние силы, он обратил глаза к ней, поднял взгляд на третий глаз Навигатора и увидел там абсолютное забвение. 

XVIII Песнь в ночи 

Мир Артарион — 3.

В Башне Императора Вечного, Годвин Трисмейон увидел, как астропат начал содрогаться в удерживавших его ремнях. В этом не было ничего необычного. В этом и заключалась его работа — смотреть за своими подопечными, пока они спали, следить за ними, когда они передавали свои сонные сообщения восприимчивым сознаниям в других мирах. Ему казалось по-своему глуповато забавным, что в огромной империи, состоявшей из миллионов миров, самым надежным способом передачи сообщений было передать его лично.

Но что бы то ни было, у его подопечных была своя работа: астропатическая связь широко использовалась на Артарионе — 3, что вполне ожидаемо в мире, на котором сходится так много торговых интересов разных гильдий.

У астропата пошла кровь из носа. И это тоже было приемлемо. Годвин нажал на металлический переключатель и проговорил в вокс-микрофон своей консоли:

— Жизненные показатели Юнона колеблются в пределах допустимого, — он отключился, вперив взгляд в гололитическую распечатку. С каждой секундой жизненные показатели скакали все сильнее и сильнее.

— Внезапная… остановка сердца и… — Годвин перевел взгляд на астропата, видя как у того начинаются настоящие конвульсии. — Остановка сердца и… Трон Бога— Императора!

Что-то влажное и красное размазалось по смотровому окошку. Он ничего не видел сквозь эту массу, чтобы узнать наверняка, но когда шесть минут спустя прибыли команды очистки, они установили, что сердце и мозг астропата Юнона взорвались от неведомого внешнего психического давления.

К тому времени Годвин был на грани срыва, склоняясь над консолью. У него на руках была кипа нечетких отпечатанных изображений, полученных из сознаний его астропатов, а голова раскалывалась от воя сирен, когда умирало все больше и больше его подопечных.

— Что они слышат? — кричал он, глядя на беспорядочный поток непонятной информации. — Что они видят?

Башня Императора Вечного, великолепный и ценный психический узел, укрепленная и защищенная от демонического вторжения, впитывала смерть и боль, царившие внутри своих стен. Она не очищала и не отфильтровывала их. Она только сплавляла воедино внезапные страхи и предсмертные агонии с ужасающей входящей передачей и передавала оскверненный сигнал обратно в пустоту.

Ноты песни плыли в ночи, и теперь им подпевал новый хор. И каждый новый мир, услышавший песню, добавлял очередной хор.


Мир Вол-Хейн.

В самом северном архипелаге сельскохозяйственного мира, смотритель администратума удивленно посмотрел на капающую на его манускрипт кровь. Моргнув, он поднял взгляд и увидел как его советник Сор Мерем, местный провост Адептус Астра Телепатика, начал дрожать и пытаться от чего-то закрыться. Смотритель активировал наручный вокс.

— Проинформируйте дивизион Медикаэ, что провост Телепатика пал жертвой какого-то приступа. — Он чуть не рассмеялся, глядя, как человек упал и ударился головой о край стола. С его губ заструилась кровавая слюна.

— Что это еще за безумие? — произнес смотритель с усмешкой, сдерживая беспокойство.

Его ушей достигли крики еще откуда-то из здания. Другие астропаты? Их телохранители и стражи? Несчастные глупцы, «одаренные» священной речью, никогда не были стабильны, не были здоровы: связывание души с Золотым Троном делало их немощными и слепыми.

Крики в залах были обычным делом, когда они каждую ночь отправляли и принимали многочисленные сообщения. Каждый из них сгорал как свечка за десяток лет. Смотритель не находил этот факт приятным — просто таков был порядок вещей.

Провост, закусив язык, с глухим стуком бился затылком о каменный пол, разбивая голову в кровь. Смотритель ничего не понимал: провост был назначен только в прошлом сезоне, и у него еще было в запасе много лет, прежде чем он сгорит.

— Мерем? — обратился смотритель к дергавшемуся телу. В ответ тот лишь пускал пену изо рта. Его глаза расширились от ужаса перед тем, что мог видеть только он один.

— Смотритель Калькус, — протрещал наручный вокс.

— Говорите, — ответил смотритель. — Я требую, чтобы мне разъяснили, что происходит.

— Смотритель…

— Что? Кто это?

Вокс-соединение было прервано криком. Смотрителю он показался нечеловеческим. Он понял, насколько был прав, через несколько минут, когда оно добралось до двери.

На Новом Плато это событие стало известным как Ночь Безумной Песни, когда десятки тысяч жителей улья увидели одинаковые кошмарные сны.

На Джире центральная крепость Адептус Астра Телепатика была разрушена мятежом изнутри, который выплеснулся на улицы и длился три недели, пока силы планетарной обороны не подавили восстание.

На Гаранеле — 4 почти весь внешний бизнес столицы был поставлен на колени вспышкой безымянной заразы в секторе астропатической гильдии.

Песнь в ночи делала свое дело.


Мир Орлавас.

Сам по себе мир был в большей степени бесполезным. Рудные месторождения были давно выработаны дочиста, остались лишь огромные высохшие шрамы каньонов по всему тектоническому облику планеты. Немногие оставшиеся люди поддерживали работу астропатической станции на высокой орбите. Их обязанности были просты, но жизненно необходимы: разгадывать сны, образы, кошмары и голоса варпа, долетавшие до них из других миров, и ретранслировать их дальше по астропатическому каналу под номером 001.2.57718.

Шестнадцать минут спустя после того, как психически одаренные обитатели станции приняли сообщение с предсмертным криком от нескольких миров, располагавшихся на частоте канала, астропатическая станция на Орлавасе прекратила свою работу. Никаких признаков её дальнейшего существования не значилось в имперских записях. Все пятьсот сорок душ на борту были внесены в Хронику Потерянных у Адептус Астра Телепатика в их главном бастионе на планете Герас, субсектор Корозия, Сегментум Ультима.

Последние астропатические передачи с Орлаваса достигли тридцати четырех других миров, и глас мрачной песни стал еще громче.

Все заняло четыре часа.


Она убивала их одного за другим своим тайным взглядом. Каждый из них смотрел в её третий глаз, и, хотя она никогда не знала, что они видели, ей было известно, что должно произойти. Первый, умирая, выл и бил её по лицу забинтованными обрубками рук. Одного взгляда в её третий глаз было достаточно. Не существовало более смертоносного оружия за всю кровавую историю человечества. Любому, кто бороздил звездные просторы, было известно, что взгляд в третий глаз навигатора несет погибель. Никто не знал, что видели обреченные в его глубинах. Никто не пережил этого, чтобы рассказать.

Хотя у Октавии были свои догадки на этот счет. Её учителя намекали на свои собственные исследования и архивные свидетельства, записанные со слов прежних учителей. Бесценная унаследованная мутация сделала её невосприимчивой к скверне варпа, но для тех, в чьих жилах не текла кровь навигатора, третий глаз означал смертный приговор. Каждый из этих истерзанных несчастных смотрел через окно в хаос во плоти. Их разум открывался ужасу по ту сторону реальности, и их смертные оболочки разрушались, будучи не в силах выдержать его. Некоторые просто испускали дух, и их души наконец покидали свои измученные тела. Другие бились в сдерживавших их оковах с живостью, которой им не доставало прежде, и извивались, умирая от агонии и отказа органов. Несколько взорвались перед ней, окатив с ног до головы вонючими внутренностями. Острые осколки костей царапали и бились об нее при каждом взрыве, и вскоре воздух наполнился густым смрадом. Кровь была у нее даже на языке, а лицо было забрызгано нечистотами, когда она убила седьмого.

К двенадцатому она сама обливалась слюной и дрожала, а третий глаз кровоточил. К пятнадцатому она едва держалась на ногах. К восемнадцатому она не могла вспомнить, кто она такая. Убив девятнадцатого, Октавия потеряла сознание.

Талос не дал ей упасть. Он схватил её за затылок латной перчаткой, впечатывая её бессознательный лик в разумы обреченных на смерть. Кончиком пальца он держал её тайный глаз открытым, направляя её обмякшее тело и убивая.

К концу она едва дышала. Слуги устремились к ней, но Повелитель Ночи заставил их отступить, одарив предупреждающим взглядом.

— Я отнесу её обратно в её келью, — мгновенно сконцентрировавшись, воин открыл канал вокс-связи. На ретинальном дисплее вспыхнула руна. — Вариель, осмотри навигатора в её покоях. Она перетрудилась и ранена.

— Как пожелаешь, — протрещал ответ Живодера. — Первый Коготь ждет тебя на мостике, Талос. И может быть, ты соизволишь рассказать нам, что ты делал в течение последних четырех часов?

— Да, — ответил Талос. — Я расскажу.

Первый Коготь собрался у командного трона. Безжизненный голубой свет гололита бросал отсветы на их броню. Они наблюдали за все растущей картой галактики во всех подробностях. Сначала она показала отдельную систему, потом несколько других поблизости, и вскоре гололит отобразил широкую полосу Сегментума Ультима. Из-за искажений ауспекса картинка в некоторых местах была неясной.

— Здесь, — Талос указал кончиком своего золотого меча. Клинок Ангелов мягко пронзил дымку гололита, проведя дугу, охватывавшую сотни звезд и обращавшихся вокруг них миров.

— И что же это? — спросил Сайрион.

Талос снял шлем и положил его на край стола. Черные глаза безотрывно следили за мерцающим трехмерным дисплеем.

— Галактический балет, — объяснил он, криво ухмыльнувшись. — В частности, вы смотрите на канал Астра Телепатика под номером ноль-ноль-один точка два-точка-пять-семь-один-восемь.

— Ах, ну конечно же, — Сайрион закивал, так ничего и не поняв. — Конечно. Как глупо с моей стороны.

Талос по очереди указал на каждую из планет.

— Каждый канал связи Астра Телепатика уникален как отпечаток пальца. Один может быть создан по необходимости: несколько миров специально колонизируются вдоль стабильного варп-маршрута, что позволяет психическим провидцам общаться на немыслимых расстояниях. Другой мог появиться по воле случая, вызван непосредственно варпом или простым поворотом судьбы, который позволяет некоторому числу разрозненных миров посылать друг другу сообщения по солнечным ветрам. У Империума сотни таких каналов. — Теперь Талос улыбался. — Они растут, они исчезают, они растут и увядают, они всегда в движении. Есть способы сделать астропатические передачи более надежными, но выбор невелик. В конце концов, это по-прежнему искусство раскидывать руны и искать смысл в шепоте из ниоткуда. В использовании канала нет ничего гениального, но этот… то, что мы сделали здесь, братья…

Меркуциан подался вперед, качая головой.

— Кровь Лживого Императора! Талос, и это был твой план?

Пророк по-садистски улыбнулся.

Перед тем, как посмотреть на братьев, Сайрион на несколько мгновений задержал взгляд на дуге из звезд и планет.

— Подожди, — осознание сделанного заставило его кровь похолодеть. — Подожди. Ты только что пропустил более сотни предсмертных воплей астропатов по установленному каналу психической связи?

— Да.

Голос Меркуциана звучал на грани паники.

— Ты убил их… с помощью навигатора. Так вот чем ты занимался там, ведь так?

— Именно.

— Это нам не по силам, Талос, — сказал Меркуциан. — Совсем не по силам. Я горжусь тобой за то, что ты попытался поразить скальную кошку сразу в сердце, Но если это сработает, возмездие сотрет нас со страниц истории.

Выражение лица Талоса не изменилось.

— Может хватит уже лыбиться? — обратился к нему Сайрион. — Я к этому не привык. У меня от тебя мороз по коже.

— И что по твоим ожиданиям произойдет? — спросил Меркуциан. — По самым скромным предположениям, это изолирует некоторые миры на десятилетия. В худшем случае опустошит их.

Талос снова согласно кивнул.

— Я знаю.

— Тогда говори, — не отступал Меркуциан. — Хватит улыбаться и давай рассказывай. Нам, быть может, осталось жить считанные часы.

Пророк снова убрал меч в ножны.

— Идея возникла, когда Дельтриан впервые сконструировал Вопль. Концепция заключалась в обращении страха и боли в источник питания. Он снова сделал страх оружием. Террор стал средством достижения цели, а не самоцелью, — Талос встретил взгляды братьев, опуская всякие претензии на величие. — Мне было нужно это. Мне нужно было сосредоточиться на жизни, достойной того, чтобы её прожить.

Сайрион кивнул. Меркуциан молча наблюдал. Узас пялился в мерцающий гололит. Слышал он слова пророка или нет, оставалось только догадываться. Сайрион слегка повернулся, понимая, что вся командная палуба погрузилась в тишину. Талос больше не обращался к Первому Когтю. Он говорил, обращаясь к сотням смертных и сервиторов на мостике, которые теперь смотрели на пророка, не обращая внимания более ни на что. Он никогда прежде не видел брата с этой стороны. Это был проблеск того, кем он мог бы быть: воином, готовым принять мантию лидера. Боевым командиром, готовым жить со своим видением Восьмого Легиона, каким он когда-то был, и каким мог бы стать снова.

И это сработало. Сайрион мог видеть это в их глазах. Смесь неуверенности, доверия и фанатизма Талоса приводила их в восторг.

— Тсагуальса, — произнес Талос, его голос звучал мягче. — Наше убежище и второй дом. Обнаружить его кишащим паразитами горько далось мне. Но к чему наказывать их? Зачем уничтожать этих слабых потерянных колонистов? Их грех лишь в том, что их прибило волнами варпа к миру, оказавшему им столь прохладный прием. Это не преступление — всего лишь беда. И все же вот они. Миллионы. Они потеряны. Они одиноки. Жертвы, копошащиеся в грязи. Как поэтично обнаружить их здесь, а не где-то еще. Вместо того чтобы карать ради одного лишь наказания, мы смогли использовать их. Какое оружие против Империума может быть лучше, чем души его собственных детей? — Талос указал на развернувшиеся дугой на гололите миры и солнца. — Люди умирают каждую ночь. Они умирают миллионами, миллиардами, питая варп предсмертными эмоциями. Астропаты ничем не отличаются, кроме уровня. Астропат погибает, и его психические крики звучат намного громче. Сам варп вскипает вокруг этих душ, когда они покидают свои тела.

Гололитическое изображение повернулось, фокусируясь на нескольких мирах неподалеку от нынешнего местоположения боевого корабля. Данные о населении и обороне — почти наверняка устаревшие — прокручивались, размытые статикой.

— Истязая одних лишь астропатов, мы могли бы создать достаточно громкую песнь, чтобы её услышали и ощутили псайкеры с нескольких соседних миров. Но этого было бы не достаточно. Убийство астропатов едва ли редкость. Сколько банд Легиона занимались подобным на протяжении тысячелетий? Не могу даже предположить. Это была излюбленная забава мародеров с незапамятных времен, а также способ замести следы. Что может быть лучше, чем скрыть свое бегство, взболтав котел варпа, сгустив первородную жижу и тем самым замедлив преследователей? Даже с учетом демонической угрозы, это всегда стоило риска и неплохо срабатывало.

Талос ходил по помещению, обращаясь к смертным членам экипажа, по очереди встречаясь с ними взглядом.

— Вся эта мощь и боль в наших руках. Орудия, способные сровнять с землей целые города. Боевой корабль, способный прорывать блокады целых флотилий. Но в Долгой Войне это не имеет значения. Мы можем оставить свой след на стали, но это в силах сделать любое жалкое пиратское суденышко с батареей макро-пушек. Мы — Восьмой Легион. Мы наносим раны плоти, стали и душам. Мы оставляем шрамы на разумах. Наши действия должны хоть что-то значить, иначе мы заслуживаем забвения и должны гнить среди мифов древности, — Талос перевел дыхание, и его голос снова стал мягким. — И я дал песне голос. Песнь — оружие много вернее, нежели лазерная батарея или бомбардировочное орудие. Но как лучше превратить этот безмолвный мир в клинок, который может пустить кровь Империуму?

Сайрион смотрел на лица членов экипажа. Некоторые из них, казалось, хотели ответить, в то время как другие ждали, и их глаза горели неподдельным интересом. Трон Пламенеющий, это действительно сработало! Он никогда бы не поверил, что такое возможно.

Ответил Узас. Он поднял взгляд, как будто он внимательно следил за беседой.

— Спеть её громче, — сказал он.

Талос снова криво улыбнулся. Он взглянул на некоторых членов экипажа, будто рассказывая им какую-то шутку.

— Спеть её громче, — улыбнулся он. — Мы сделали из наших певцов вопящий хор. Недели, долгие недели боли и страха сконцентрированные в чистейшей агонии. После к их мучениям добавились страдания других. Убийство тысяч людей — по сути ничто, капля в океане варпа. Но астропаты жадно поглотили ее. У них не было выбора, только слушать, видеть и чувствовать, что происходит. Когда псайкеры наконец умерли, они были пресыщены страданиями и ослеплены призраками мертвецов вокруг. Мы питали их агонией и страхом, ночь за ночью. Они кричали от психической боли. Они вопили в момент смерти, прямо здесь, в канал астропатической связи. Мир за миром слышал их вопль, как слышат и сейчас. Астропаты на других планетах притягивают его своими страданиями, добавляя куплеты и припевы к песне, делясь ею с другими мирами.

Талос прервался, и улыбка наконец исчезла с его лица. Его взгляд с толпы смертных переметнулся опять к голубоватым отсветам гололита.

— И все это стало возможно лишь благодаря последнему козырю. Последнему способу сделать песнь громче, чем мы могли бы себе вообразить.

— Навигатор, — выдохнул Меркуциан. Он едва мог оставаться спокойным при мысли об этом.

Талос кивнул.

— Октавия.


Проснувшись, она поняла, что не одна.

Один из Повелителей Ночи стоял рядом, сверяясь с ауспекс-сканнером, вмонтированным в громоздкий наруч доспеха.

— Живодер, — сказала она. Звук собственного голоса испугал ее. Он звучал слабо и неловко. Её руки инстинктивно легли на живот.

— Твой потомок все еще жив, — рассеянно произнес Вариель. — Хотя по всем законам не должен бы.

Октавия сглотнула комок в горле.

-Он? Это мальчик?

— Да, — Вариель не отрывал взгляд от сканнера, внося изменения и поворачивая переключатели. — Я неясно выразился? Ребенок обладает всеми биологическими признаками, соответствующими понятию ОН. Таким образом, как у вас принято говорить, это мужчина.

Наконец он взглянул на нее.

— У тебя длинный список биологических аномалий и физиологических недостатков, которые необходимо устранить в ближайшие недели, если ты желаешь полностью восстановить здоровье. Твои слуги в полной мере проинформированы, какое питание тебе требуется и какие препараты ты должна принимать, — на мгновение он остановился и посмотрел на нее своими бледно-голубыми немигающими глазами. — Я говорю слишком быстро?

— Нет, — девушка снова вздохнула. По правде говоря, у нее в голове все плыло, и она не была уверена, что в следующие пару минут её не вывернет наизнанку.

— Похоже, ты не следишь за тем, что я говорю, — сказал Вариель.

— Продолжай уже, сукин ты сын, — резко ответила она.

Вариель не обратил внимания на оскорбление.

— Также имеется риск обезвоживания, подагры, рахита и острой цинги. Твои слуги в курсе, как лечить симптомы и предотвратить развитие болезней. Я оставил им соответствующие медицинские препараты.

— А дитя?

Вариель моргнул.

— Что с ним?

— Он… он здоров? Как на него повлияют все эти лекарства?

— Какое это имеет значение? — Вариель моргнул во второй раз. — Мне было приказано обеспечить твою дальнейшую способность быть навигатором этого корабля. Мне нет дела до внебрачного плода внутри тебя.

— Тогда почему вы… не покончили с ним?

— Потому что если он переживет период вынашивания и младенчество, в конечном итоге он сможет пройти имплантацию и служить в Восьмом Легионе. Я думал, что это очевидно, Октавия.

Апотекарий сверился с показаниями нартециума еще раз и направился к дверям комнаты, громыхая сапогами.

— Он не будет одним из Легиона, — сказала она ему вслед, чувствуя, как язык покалывает от собравшейся слюны. — Вы никогда не получите его.

— Да? — Вариель обернулся через плечо. — Кажется, ты чересчур уверена в этом.

Воин вышел из комнаты, заставив слуг разбежаться. Она смотрела, как за ним со скрипом захлопнулась дверь. Когда он ушел, её стошнило тонкой струйкой липкой желчи, и она снова упала в обморок, обрушившись на трон.

В таком состоянии часом позже её нашел Септим.

Когда он вошел, Вулараи и другие слуги подключали шланги капельниц к разъемам на руках Октавии.

— Уйди с дороги, — сказал он, когда они преградили ему путь.

— Хозяйка отдыхает

— Я сказал, уйди с дороги.

Некоторые из слуг потянулись за своими пистолетами и дробовиками, спрятанными в складках заношенных одежд. Плавным движением Септим вынул два своих пистолета, целясь в двух сгорбленных слуг.

— Давайте не будем этого делать, — сказал он, обращаясь к ним.

Вулараиоказалась за ним еще раньше, чем он это понял. Кончик её клинка уперся ему в шею.

— Ей нужен отдых, — прошипела слуга. Септим никогда не обращал внимания на то, как сильно её голос походил на змеиное шипение. Он бы нисколько не удивился, узнай, что под всеми своими бинтами и перевязками она скрывает раздвоенный язык. — А тебя не должно здесь быть.

— Тем не менее, я здесь и уходить не собираюсь.

— Септим, — прозвучал слабый голос Октавии.

Все обернулись на звук произнесенного шепотом слова.

— Ты разбудил ее, — обвинила его Вулараи.

Он не стал отвечать. Отмахнувшись от слуги, Септим прошел в помещение и сел возле трона Октавии.

Она была бледной-бледной, как будто такой и родилась. Её болезненная худоба подчеркивала округлившийся живот. Кровь струпьями покрывала лоб и нос там, где она оставила высохшие дорожки из-под повязки. Она точно не знала почему, но один глаз не открывался. Она облизала потрескавшиеся, высохшие губы, прежде чем заговорить.

Должно быть, лицо выдало его.

— Я отвратительно выгляжу, не так ли? — спросила она.

— Ты… выглядела и лучше.

Она провела ослабевшими пальцами по его небритой щеке и снова сгорбилась на своем троне.

— Уверена, были времена.

— Я слышал, что они с тобой сделали. Что они заставили тебя делать.

Она закрыла глаза и кивнула. У нее шевелилась только одна половина рта.

— Это было достаточно умно, правда.

— Умно? — спросил он сквозь стиснутые зубы. — Умно?

— Использовать тайный взгляд навигатора, — вздохнула она, — чтобы вырвать души из их тел… чистейшей и сильнейшей… связью с варпом. — Она засмеялась, не дыша, а всего лишь подрагивая. — Мой драгоценный глаз. Я видела, как они умирают. Видела, как их разрывает на части. Души, брошенные в варп. Как туман. Уносимый ветром.

Септим убрал волосы с её потного лица и пригладил их назад. Её кожа была холодной как лед.

— Хватит, — произнес он. — Все уже прошло.

— Отец рассказывал мне, что нет худшего способа расстаться с жизнью, чем этот. Нет смерти более болезненной. Более страшной. Сотни душ, сведенных с ума ужасом и пытками, убиты взглядом в варп, — она издала еще один дрожащий смешок. — Не могу даже вообразить, сколько людей сейчас слышат те предсмертные крики. Не могу вообразить, сколькие сейчас умирают.

— Октавия, — сказал он, опустив руку на её живот. — Отдохни. Восстанови свои силы. Мы покидаем корабль.

— Они найдут нас.

Септим поцеловал её влажный лоб.

— Пусть попытаются.  

XIX Лживое пророчество

Талос предавался размышлениям в одиночестве и тишине оружейной Первого Когтя. После активности последних недель он нуждался в покое.

«Эхо проклятия» лежало в дрейфе, ожидая, когда навигатор восстановит свои силы, прежде чем отважиться лететь обратно в Великое Око. Даже короткий перелет скорей всего убил бы Октавию в её нынешнем состоянии, не говоря уж о путешествии через большую часть галактики длиною в месяцы или годы. Талосу было доподлинно известно, что Октавия никогда прежде не водила корабли в настоящий варп-шторм. Око было весьма недружелюбным убежищем, даже для умудренных опытом колдунов. А у них лишь неопытный навигатор, да еще и истощенный. Он не хотел идти на такой риск — разве что у него не останется иного выхода.

У него все еще стояли перед глазами образы эльдар: стоило ему закрыть глаза — и он видел их танцующие силуэты, подобные теням в тенях — то мрачные и безмолвные, то серебристые и кричащие. Эльдары. Теперь он видел их не только во сне. Еще одна проблема. Была ли Тсагуальса тому виной? Если причина в этом, то глоток воздуха гниющего мира произвел на него эффект обратный тому, на который он надеялся. Вместо того чтобы дать ему вдохновение, которого он так желал, эта встреча лишь усугубила его состояние, как лекарство от рака, которое не остановило болезнь, а лишь поспособствовало распространению опухоли. Он спорил с Вариелем в апотекарионе недели назад, но факты были налицо — и без ауспекса было видно, что он разваливается на части. Сны были достаточным доказательством. Со времен Крита они все больше калечили его и все реже оказывались верны. Но даже с этим он мог справляться — хотя бы первое время.

Нет. Сны про эльдар были совсем другими. Это было больше, чем просто сны. Теперь он чувствовал их не только во сне. Вопли безумных чужаков звучали громче голосов его братьев, а их клинки казались реальнее окружавших его стен.

Больше всего его мучил вопрос — почему он продолжает их видеть. После Зеницы Ада, после первых снов — он не стыдился своего нежелания возвращаться в Око. Однако теперь пророчество оказалось бессмысленным. Ксарл не мог умереть дважды. Он никогда не испытывал такого облегчения от ошибки.

Было нелегко решить, сколько можно рассказать остальным. Расскажи он слишком много, и они никогда больше не пойдут за ним. Расскажи слишком мало, и они сорвутся с цепи, противясь его руководству.

— Талос, — произнесла тень на краю поля его зрения. Инстинкт заставил его посмотреть налево. Ничего. Ни силуэта, ни звука. Он выдохнул, и тут слух уловил лязг клинков о керамит, слабый и туманный как воспоминание. Возможно, так оно и было. Где-то поблизости на борту корабля, а возможно, оно было лишь в его воображении.

В его голове возражения братьев переплетались с мыслями про эльдар. Другие легионеры хотели бежать прямо сейчас, не думая о том, что это может убить их навигатора. Люкориф выступал за то чтобы выжать из Октавии все что возможно, а потом просто довериться течениям варпа, которые приведут их домой, когда навигатор будет мертва. Голоса из других Когтей высказывали сходные идеи. Куда бы ни привел их варп, рискнуть было куда лучше, чем оставаться здесь, дожидаясь имперского возмездия.

Он успокоил их, стараясь не показывать своего отвращения. Его братья вели себя малодушно, либо сами того не сознавая, либо просто не стыдясь. В лучшем случае имперское возмездие сможет настигнуть их лишь через много месяцев. Варп-полеты вблизи пострадавших миров в течение длительного времени будут нарушены. Руководство субсектора увидит в заражении планет систематичность лишь спустя месяцы, возможно, даже годы, а пока Повелители Ночи остаются здесь безнаказанными. Даже когда они, наконец, увидят общую структуру, никто не знает, сколько времени потребуется, чтобы среди множества разрозненных миров найти источник песни — телепатический канал. Нет, им пока что совершенно нечего бояться. Во всяком случае, не Империума.

— Талос, — прошептал другой голос. В поле зрения скользнуло что-то черное и гибкое. Едва он посмотрел ему вслед, как видение исчезло.

— Талос, — раздался шепот в воздухе.

Он опустил голову, медленно дыша и испытывая странное удовольствие от пульсации вен в черепе. Боль напомнила ему, что он не спит. Слабое утешение, но он был благодарен и ему.

— Талос, — раздался щелчок и тихий металлический гул. Звук взведенного лазпистолета.

Все еще подпирая голову руками, он ощутил, как тень улыбки тронула уголки его губ. Наконец-то это произошло. Он долго ждал этого момента. Седьмой раб изменился с того момента, как Восьмая взошла на борт. Этот конфликт он ожидал давно и без удовольствия.

— Септим, — вздохнул воин. — Не лучший момент для твоего хода.

— Посмотри на меня, еретик, — голос был не его раба. Он медленно поднял голову.

— Твою мать , — произнес Талос. — Приветствую тебя, архрегент. Однако, как ты здесь очутился?

Он безразлично разглядывал старика. Покрытые старческими пятнами руки тряслись, сжимая украденный пистолет. Щеки раскраснелись от прилившей к ним крови, которая у настоящего воина прилила бы к мышцам, готовя их к битве. Перед ним же стоял старый болван, думающий головой, а не сражающийся по воле сердца. Талос сомневался, что он сможет выстрелить.

— Стоит заметить, — сказал пророк, — что, судя по направлению ствола — ты целишься слишком низко.

Архрегент Дархарны, по-прежнему одетый в замызганные форменные одежды, поднял пистолет выше.

— Уже лучше, — похвалил Талос. — Тем не менее, даже если ты выстрелишь с такого расстояния, вряд ли это меня убьет. Знаешь ли, человечество творит своих богов из крепкого теста.

Пожилой человек хранил молчание. Он, казалось, разрывался между тем, чтобы спустить курок, закричать или убежать.

— Мне было бы любопытно узнать, как ты сюда попал, — добавил Талос. — Ты должен был быть на Тсагуальсе с теми, кого мы пощадили. Кто-то из других Когтей взял тебя сюда в качестве раба?

По-прежнему никакого ответа.

— Твое молчание раздражает меня, старик, а этот разговор становится слишком похож на монолог. Я бы также был не прочь узнать, как тебе удалось прожить на борту «Эха» несколько недель, не встретив в его коридорах весьма неприятную кончину.

— Один из… из других…

— Да. Кто-то из других Когтей притащил тебя на борт в качестве игрушки. Я угадал. Что же тогда довело тебя до этого отчаянного покушения, заведомо обреченного на провал?

На миг — на один краткий миг — лицо старика вытянулось, превращаясь во что-то нечеловечески изящное и уставилось на него бездушными раскосыми глазами. Талос сглотнул. Лик эльдара исчез, оставив лишь старика.

Архрегент не отвечал.

— Ты собираешься говорить, или пришел лишь затем, чтобы помахать передо мной своим бесполезным пистолетом?

Талос поднялся на ноги. Нацеленный в него пистолет последовал за ним, дрожь в державших его руках усилилась. Без тени спешки и нетерпения Талос забрал пистолет из рук старика. Оружие хрустнуло в его кулаке, и он бросил его на палубу.

— Я слишком устал, чтобы убивать тебя, старикашка. Прошу тебя, просто уйди.

— Тысячи людей… — прошептал архрегент мокрыми от слюны губами. — Тысячи и тысячи… ты…

— Да, — кивнул Талос. — Я жуткая тварь, и гореть мне в вечном пламени правосудия твоего любимого Императора. Ты даже себе представить не можешь, сколько раз я выслушивал одни и те же угрозы — все время из уст сирых, убогих и отчаявшихся. Ни слова, ни мямлящие их люди ничего не меняют. Еще что-нибудь?

— Все те люди…

— Да. Все те люди. Они мертвы, а то, что ты увидел, сломило тебя окончательно. И это совершенно не повод, чтобы плакаться мне, человечек.

Талос схватил старика за горло и вышвырнул в коридор. Послышался треск ломающихся костей, но Талосу было все равно. Надоедливый старый болван.

— Талос, — снова позвал голос в комнате. Взгляд метнулся вправо, затем влево, ничего не уловив. Это его не удивило.

Усаживаясь снова и опустив больную голову, он услышал, как вернулись призрачные звуки дождя и женский смех.

« — Нет, — пришла в голову непрошенная мысль, холодная и до тошноты истинная. — Не Империум придет, чтобы отплатить им за совершенное злодеяние — придет кто-то другой.»

— Это Талос, — проговорил он в вокс. — Как долго навигатор отдыхала?

— Тридцать два часа, пят… — сервитор ответил на его вопрос после семисекундной задержки.

— Этого хватит. Подготовить корабль к отправлению из системы.

Затем прозвучал голос Сайриона, который все еще находился на мостике, где Талос оставил его за главного.

— Брат, даже Вариель сказал, что нам не следует рисковать и беспокоить её еще минимум неделю.

Талос услышал вопль за голосом Сайриона — необычно дикий и женственный одновременно. Он звучал слишком отчетливо, чтоб списать его на помехи в воксе, но в то же время он никоим образом не мог быть реальным.

Тем не менее, вопль разбудил другое воспоминание, вручая его как нежеланный дар. Дождь. Талос закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Убийца в дожде. Где-то… За бурей…

Нет, нет, нет. Все сходится. Он не хотел вести их в Око, не желая встречи с эльдарами из Ультве, отказываясь покоряться судьбе и тому, что его братья погибнут от их рук. Когда Ксарл пал на Тсагуальсе, он осмелился поверить в то, что пророчество не свершится. Конечно, оно не свершится, это лишь очередной лживый сон, и на него можно не обращать внимания.

«— Конечно, — подумал он с издевкой. — Конечно, мы уже в безопасности.»

— Готовьте корабль к варп-перелету, — приказал Талос. — Нам нужно отчаливать, и немедленно.

— Несколько часов уйдут лишь на то чтобы…

Талос уже не слушал, что говорил Сайрион. Он уже покинул оружейную Первого Когтя, перескочил через валявшееся на полу тело архрегента и понесся по извилистым коридорам к носу корабля.

Нет, нет, нет…

— Мне плевать на подготовку, — произнес он в вокс. — Если потребуется — будем плыть вслепую.

— Ты спятил, болван?! — выплюнул в ответ Сайрион. — О чем и КАКИМ МЕСТОМ ты вообще думаешь?

Лишь немного времени, молил его мятущийся разум. Нам нужно убраться отсюда.

Он был на полпути к покоям Октавии, когда раздался оглушительный вой сирен.

— Всему экипажу, — раздался голос Сайриона по корабельной системе оповещения, — всему экипажу, занять свои посты. Эльдарские корабли на подходе.


Имперский крейсер не просто проскальзывает обратно в реальное пространство, проходя через варп, — он врывается в материальную вселенную через рану в пустоте, волоча за собой дымные следы цепляющегося за корпус безумия. Его путь через Море Душ — ураган цвета, звука и вопящей чертовщины.

Сайрион был вынужден признать, что, несмотря на весь ужас и безумие подобного рода путешествий — они, по крайней мере, ему знакомы.

Корабли эльдар вели свои игры с варпом. Они не оставляли ни инверсионных следов эфирной энергии, ни ужасных разрывов на самой ткани пространства и времени. В одни миг он видел звезды, в следующий миг, мерцая, возникли эльдарские корабли, подобно теням в темноте, и заскользили к «Эху проклятия». Сайрион почти ничего не знал о метафизике эльдарских варп-путешествий, да его они и не волновали. В какой-то момент он слышал упоминание о «паутине» по отношению к их жутковатым межзвездным странствиям, но это слово ничего для него не значило. Встречи с эльдарами в прошлом редко заканчивались хорошо, и он ненавидел их еще сильнее, чем большинство своих братьев, а то была весьма сильная ненависть. Они вызывали в нём отвращение, в котором не было ничего даже извращённо приятного.

Он увидел появление кораблей на оккулусе, будто само пространство вызвало их к жизни, и действовал не думая. Во-первых, будучи Сайрионом, он выругался, громко и с чувством. Во-вторых, приказал экипажу занять посты. В-третьих, он снова выругался длинным потоком брани, которой устыдился бы и сам примарх.

Они постоянно кружили и никогда не заходили в лоб. Каждый из их кораблей постоянно лавировал и выписывал в пустоте дуги и виражи, насколько поразительные, и настолько же недоступные имперскому судну. Он смотрел, как эльдарские корабли с отвратительной грацией исполняют свой танец, и ощущал сырой пресный привкус на языке. Даже вырабатывающие кислотную слюну железы инстинктивно реагировали на испытываемое им отвращение, так как человеческие технологии, даже приправленные скверной Хаоса, никогда не смогли бы подражать этим ксеноманеврам. Ему было тяжело сопоставить то, что он видел, с тем, что было физически возможно в глубинах космоса.

— Эй ты там, — сказал он, обращаясь к одному из членов экипажа. — Да, ты. Приготовить корабль к варп-перелету.

— Выполняем, господин. Мы слышали приказ лорда Талоса.

— Хорошо, — сказал Сайрион, уже не обращая внимания на человека. — Активировать пустотные щиты, выдвинуть орудия, ну и вся остальная чехарда, как обычно, будьте добры.

Он сидел на командном троне — троне Талоса, если быть совсем уж честным, — и насторожено смотрел в оккулус.

— Лорд, нам вступать в бой? — спросил член экипажа в униформе.

— Заманчиво. Мы превосходим их обоих. Но это, похоже, эскорт. Держать позицию и быть готовыми прорываться в варп, как только навигатор решит почтить нас своим вниманием.

На экране оккулуса позади первых двух возник еще один корабль. Этот был гораздо больше и щеголял угловатыми крыльями из кости и сверкающей чешуи. Блестящие паруса, похожие на змеиную кожу, вспыхнули, отражая солнце, и боевой корабль начал набирать скорость.

— Еще один корабль эльдар вошел в зону досягаемости сканеров дальнего радиуса, — выкрикнул мастер-провидец. — Линкор.

— Вижу. Вот его задавить нам будет уже не так просто, — подметил Сайрион. — Как скоро они доберутся до нас?

Горбатый мастер ауспекса покачал своей головой, покрытой шрамами от ожогов.

— Трудно сказать, господин. Если рассчитывать по стандартной тяге двигателей — то почти полчаса. Если они продолжат так же танцевать, то может занять и пять минут, и двадцать.

Сайрион расслабился, закинув ноги на подлокотник трона.

— Ну что ж, мой дражайший и преданный экипаж. У нас осталось не так много времени, чтобы насладиться обществом друг друга перед смертью. Ну разве это не восхитительно?

Талос влетел в дверной проем размытым пятном темно-синего керамита с ревом от доспехов. Слуги Октавии бросились перед ним врассыпную, опрометью удирая со скоростью крыс, бегущих от охотящегося на них кота. Отшатнулась назад даже Вулараи, не удивившись, что её обращение «Милорд?» не удостоилось внимания.

Октавия уже приходила в себя, разбуженная внезапно ожившими сиренами. Она подскочила на своем троне, когда Талос резко остановился с грохотом, заставившим пошатнуться её трон.

Она выглядела почти одурманенной от истощения. Несмотря на многочасовой сон, несмотря на питательные вещества, составленные специально для нее — убийства, которые её вынудили совершить несколько дней назад и долгий полет до этого места, все еще были видны на её лице огромными синяками. Под глазами от усталости залегли темные круги, а влажная кожа выглядела жирной в тусклом освещении комнаты.

Она подняла взгляд на Талоса и мышцы её шеи задрожали, выдав головную боль.

— Эльдары? — озадаченно спросила она. — Я не ослышалась?

— Готовь корабль к варп-прыжку, — приказал он. — Прямо сейчас.

— Я… что?

— Выслушай меня, — прорычал он. — Эльдары здесь. Они ощутили психический крик, который мы сотворили, или что еще хуже, их ведьмы предвидели это заранее и оставили в засаде флот. Дальше будет хуже, Октавия. Просто уводи корабль немедленно, иначе мы все умрем.

Сглотнув, она потянулась за первым соединительным кабелем своего трона. Её руки тряслись от слабости, но голос оставался ясным и твердым.

— Куда? Куда мы должны отправиться? В Око?

— Куда угодно, лишь не сюда и не туда, Октавия. В твоем распоряжении вся галактика. Просто найди, где нам спрятаться. 

XX Полет

Корабль бежал снова, и снова, и снова.

Через два дня после своего первого бегства он нырнул обратно в пустоту реальности и тут же наткнулся на блокаду эльдарских крейсеров, безмолвно ожидавших их в засаде. «Эхо проклятия» заложило резкий вираж, развернулось вокруг своей оси и нырнуло обратно в относительную безопасность варпа.

Три дня спустя корабль прекратил свое межзвездное странствие в дрейфе рядом с планетой Ванаим, на орбите которого его уже поджидали пять эльдарских крейсеров. Судно Повелителей Ночи приблизилось, корабли чужаков подняли отражающие паруса и сорвались с орбиты на перехват судна Восьмого Легиона.

И снова «Эхо» спаслось бегством.

В третий раз корабль покинул варп и даже не замедлился перед эльдарской блокадой. «Эхо проклятия» мчалось сквозь ледяные волны реального пространства, бортовые залпы его орудий пели во тьме и пронзали суда чужих, пока оно скользило мимо них. Корабли эльдар уклонялись и разворачивались с немыслимым изяществом, даже те, чьи солнечные паруса уже были растерзаны орудийными батареями Восьмого Легиона. «Эхо» убегало от боя, который ему было не по силам выиграть, сосредоточив ответный огонь на кораблях ксеносов и не подпуская их к себе достаточно долго, чтобы суметь вернуться в варп.

Четвертый, пятый, шестой — чем дольше они убегали, тем большее сопротивление они встречали и тем дальше они уходили от исходной позиции.

— Они загоняют нас в ловушку, — сказал Сайрион после восьмого выхода из варпа и последующего бегства.

В ответ Талос просто кивнул.

— Я знаю.

— Мы не попадем в Великое Око, брат. Они нам не позволят этого сделать. Ты ведь знаешь об этом, не так ли?

— Я знаю.

Прошла неделя. Две недели. Три…

Выйдя из варпа в четырнадцатый раз, «Эхо проклятия» нарушило покой безмолвных небес. Оно вторглось в материальную вселенную, оставляя за собой ураган фиолетовых молний и сердоликового дыма. Покинув варп на этот раз, они не стали сбавлять ход, чтобы выверить курс и осмотреться в поисках врагов.

В этот раз «Эхо» ворвалось в реальность и продолжило бежать, распаляя двигатели. Корабль двигался сквозь безумные оттенки туманности Праксис, погружаясь все глубже в огромное облако газа. Талос позволил двигателям выплеснуть всю свою мощь, и корабль несся во весь опор.

— Нет эльдар, — поделился наблюдениями Сайрион.

— ПОКА нет эльдар, — ответил Талос. — Полный вперед. Зарыться в туманность как можно глубже.

Мастер-провидец подал голос, когда защебетали его сервиторы.

— Лорд Талос…

— Помехи для сканеров, — спокойно перебил его Талос, — вот зачем мы здесь. Я осведомлен о них, мастер-провидец.

Первый Коготь собрался вокруг главного трона, как почетный караул своего лидера. Один за другим остальные выжившие Повелители Ночи сходились на командную палубу, поднимая взгляды к оккулусу и наблюдая в молчаливом единстве.

Шли часы.

Временами Талос отрывался от созерцания звезд и переводил взгляд на тактический гололит. Как и наблюдательный экран, гололитическая проекция показывала звезды, крутящийся в пустоте мир и ничего более.

— Сколько прошло? — спросил он.

— Четыре часа, — ответил Сайрион. Он подошел к консоли управления носовыми орудиями, глядя поверх плеч семи находившихся возле нее одетых в униформу офицеров. — Четыре часа тридцать семь минут.

— Пока дольше всего, — подытожил Талос.

— Пока да.

Пророк наклонился вперед, восседая на богато украшенном командном троне. Золотой клинок Кровавых Ангелов покоился на одном подлокотнике трона, болтер пророка — на другом. Высокий, выполненный из черненой бронзы, трон сам по себе возвышался над остальным пространством командной палубы, установленный на центральной платформе.

Талос всегда знал, что Возвышенный наслаждался таким положением, находясь выше своих братьев на «Завете крови». Пророк не разделял его настроения. Во всяком случае, ощущение обособленности от братьев ему не доставляло никакого комфорта.

— Думаю, мы оторвались, — осмелился заявить Сайрион.

— Не говори этого, — сказал Талос, — и даже не думай об этом.

Сайрион вслушивался в звуки командной палубы, складывавшие свою собственную мелодию: скрип рычагов, бормотание сервиторов, глухой стук сапог. Это успокаивало.

— Тебе нужно отдохнуть, — обратился он к Талосу. — Когда ты спал последний раз?

— Я все еще не спал.

— Да ты шутишь.

Талос повернулся к Сайриону. Его бледное лицо вытянулось, а темные глаза потускнели от бессонницы.

— Похоже, чтобы я шутил?

— Да нет, ты и выглядишь так, как будто сдох и забыл перестать шевелиться. Три недели прошло. Ты дурью маешься, Талос. Пойди приляг.

Пророк отвернулся обратно к оккулусу.

— Не сейчас. Не пойду, пока мы не сбежим.

— А если я призову Живодера, чтобы тот прочел тебе лекцию?

— Вариель уже отчитал меня по этому поводу, — Талос печально вздохнул. — Он показал мне таблицы и прочую ерунду. Он в деталях расписал мне, какой нагрузке я подвергаю свой разум, ссылаясь на то, что каталептический узел позволяет легионеру обходиться без сна в течение не более чем двух недель.

— Лекция по физиологии. Я порой думаю, что он забывает о том, что ты когда-то был апотекарием.

Талос не ответил. Он по-прежнему смотрел на звезды в оккулусе.

Три недели, подумал пророк. Он не спал с самого начала этой бесконечной погони, когда из пустоты явились эльдары спустя считанные часы с момента, как он расправился с астропатами. Сколько раз с тех пор они входили и выходили из варпа? Сколько раз они вновь появлялись в реальном пространстве, только чтобы обнаружить еще одну эскадру поджидающих их эльдар?

Три недели.

— Мы не можем продолжать бегство, Сайрион. Октавия умрет. И мы сядем на мель.

Сайрион поднял взгляд вверх на торжественно вздернутые распятые кости Рувена.

— Я почти жалею, что ты убил колдуна. Его силы сейчас были бы весьма кстати.

Талос взглянул на брата усталыми глазами. В их черной глубине сверкнуло нечто похожее на веселье.

— Возможно, — допустил он. — Но тогда бы мы были обречены выслушивать его бесконечный треп.

— Тоже верно, — ответил Сайрион. Едва он договорил, как снова по всей палубе завыли сирены.

— Они нашли нас, — Талос откинулся на спинку трона, а его голос превратился в обессиленный шепот. — Они нашли нас. Октавия, это мостик.

Ее голос звучал также утомленно, как выглядел и сам Талос.

— Я здесь, — произнесла она в вокс. — Микрофон в моих покоях.

— Эльдар тоже, — сказал Талос. — Готовь корабль к очередному прыжку.

— Я не могу продолжать, — ответила навигатор. — Я не могу. Мне жаль, но я не могу.

— Через двадцать минут максимум они подойдут к нам вплотную. Уведи нас отсюда.

— Я не могу.

— Ты твердишь это уже больше недели.

— Талос, пожалуйста, послушай что я говорю. Еще один варп-прыжок убьет меня. Или два, неважно. Ты убиваешь меня.

Он поднялся с командного трона, подошел к ограждению и облокотился о него, глядя на организованный хаос на мостике внизу. На гололите мигали шесть приближающихся угроз: шесть эльдарских кораблей, чьи паруса скрадывала мгла помех.

— Октавия, — произнес он, смягчив тон, — они не могут преследовать нас вечно. Мне нужно от тебя совсем немного. Пожалуйста.

Прошло несколько мгновений, и ответ пришел от самого корабля: палуба вздрогнула, когда варп двигатель начал нагнетать энергию, чтобы вырваться из одной реальности в другую.

— Помнишь, — голос Октавии эхом прокатился по командной палубе. — Когда я первый раз вела «Завет»?

В её голосе звучала странная двойственность, когда она сливалась с машинным духом корабля; от этого единства у Талоса бежали мурашки по коже.

— Помню, — отозвался он по воксу. — Ты сказала, что можешь убить нас всех, ведь мы — еретики.

— Тогда я была рассержена. И напугана, — воин слышал, как она вздохнула. — Всем постам, приготовиться к входу в Море Душ.

— Спасибо тебе, Октавия.

— Ты не должен благодарить рабов, — сказала она в ответ, и её задвоенный голос отдавался по всему мостику. — Они возомнят себя равными. К тому же, это пока еще не сработало. Прибереги свои благодарности до того момента, когда мы будем уверены в том, что останемся живы. На этот раз мы скрываемся или бежим?

— Ни то и ни другое, — сказал Талос.

Все взгляды на мостике обратились к нему, и внимательней всего на него смотрели все еще находившиеся на командной палубе легионеры.

— Мы не бежим, — произнес в вокс Талос, обращаясь к Октавии, зная, что на него смотрели все. — И мы не прячемся. Мы идем в последний бой.

Талос передал координаты, набрав их на клавиатуре подлокотника своего трона.

— Доставь нас обратно туда.

— Трон… — выругалась Октавия, заставив половину экипажа мостика вздрогнуть при упоминании имперского ругательства. — Ты уверен?

— У нас не хватает топлива, чтобы продолжить плясать под их дудку, и прорвать их блокаду мы не можем. Если нас загоняют как добычу, то я хотя бы выберу, где с ними сразиться.

К трону снова подошел Сайрион

— А что если они и там нас поджидают?

Талос долго смотрел на брата.

— Что ты хочешь мне этим сказать, Сайрион? Мы сделаем то, что делаем всегда: будем их убивать, пока они не убьют нас.

Когда корабль оказался в варпе, Талос направился на встречу с еще одной душой, которую он имел все основания и никакого желания снова видеть. С мечом в руке он шел по извилистым коридорам. Его мысли были мрачными, а перспективы и того мрачнее.

Он собирался сделать то, что надлежало сделать еще давным-давно.

Внушительных размеров двери Зала Размышлений с грохотом открылись, как только он встал перед ними. Младшие адепты повернулись, чтобы поприветствовать его, пока сервиторы семенили по своим делам.

— Ловец Душ, — почтительно поприветствовал его один из закутанных в робу жрецов Механикум.

— Мое имя Талос, — ответил пророк, проходя мимо него. — Пожалуйста, используйте это имя.

Он ощутил, как чья-то рука взялась за его наплечник, и повернулся лицом к осмелившемуся притронуться к нему. Подобное нарушение приличий было более чем не свойственно кому-либо из адептов.

— Талос, — произнес Дельтриан, склонив пристально смотревший череп, служивший механикуму лицом. — Твое присутствие, хоть и не нарушает никаких поведенческих кодов, является неожиданным. Наше последнее взаимодействие закончилось соглашением, что ты будешь вызван в случае каких-либо изменений в состоянии субъекта.

«Субъект, — подумал Талос. — Очень странно».

— Я помню наше соглашение, Дельтриан.

Одетый в балахон хромированный кадавр убрал руку с наплечника воина.

— Тем не менее ты входишь в это святое место в броне и с клинком в руках. По результатам анализа твоего поведения лишь один вывод имеет право на существование.

— И что же это за вывод?

— Ты пришел, чтобы разрушить саркофаг и сразить Малхариона внутри него.

— Неплохая догадка, — Талос отвернулся, направившись в прилегавшее помещение, где хранился украшенный гроб мудреца войны.

— Подожди.

Талос остановился не потому, что Дельтриан приказал ему. Пораженный, он замер на месте, по-прежнему свободно держа клинок одной рукой. Он увидел богато украшенный саркофаг, прикованный цепями и соединенный с керамитовым корпусом дредноута. Голубоватая аура слабых направленных силовых полей все еще играла вокруг конечностей боевой машины, сковывая их.

— Зачем ты сделал это? — произнес Талос, не отводя взгляда, — я не давал приказов подготовить его как дредноута.

Дельтриан замешкался с ответом.

— Дальнейшие ритуалы воскрешения требуют помещения субъекта в священную оболочку.

Талос не знал что сказать. Он хотел возразить, но знал, что Дельтриана переубедить невозможно практически ничем. Его удивление удвоилось, когда он увидел другую фигуру, находившуюся в зале. Он сидел, прислонившись спиной к стене, бесцельно нажимая на триггер цепного топора и слушая завывание лезвий.

— Брат, — поприветствовал его другой Повелитель Ночи.

— Узас. Что привело тебя сюда?

Узас пожал плечами.

— Я часто прихожу сюда посмотреть на него. Ему стоит вернуться к нам. Он нужен нам, но не хочет быть нужным.

Талос низко и медленно вздохнул, прежде чем обратиться к Дельтриану:

— Активируй вокс-динамики.

— Лорд, я…

— Активируй вокс-динамики, иначе я убью тебя.

— Как прикажете, — Дельтриан заковылял на своих тонких как палки ногах, щелкающих при каждом шаге, к главной консоли управления. Несколько рычагов повернулись с неприятным скрежетом.

Зал наполнился криками. Надрывными, животными, измученными криками. Казалось, что кричит дряхлый старик — такая слышалась усталость и мука.

Талос закрыл глаза на мгновение, хотя его шлем продолжал смотреть все тем же безжалостным взглядом.

— Хватит, — прошептал он, — я покончу с этим.

— Состояние субъекта биологически стабильно, — голос Дельтриана звучал громче чем обычно, стараясь перекричать вопль. — Субъект также был приведен в состояние ментальной стабильности.

— По-твоему, это похоже на ментальную стабильность? — пророк стоял, не оборачиваясь. — Ты слышишь эти крики?

— Я их слышу, — перебил Узас. — Горькая, горькая музыка.

— Имеет место быть звуковая реакция на боль, — ответил Дельтриан. — Я считаю, это указывает на…

— Нет, — Талос покачал головой. — Нет. Даже не пытайся провернуть это со мной, Дельтриан. Я знаю, в тебе еще осталось хоть что-то человеческое. Это никакая, варп возьми, не «звуковая реакция на боль», это крики, и ты об этом знаешь. Прав был Люкориф, говоря о тебе: сознание, напрочь лишенное чувств, не смогло бы придумать Вопль. Ты понимаешь боль и страх. Это так, я знаю. Может ты и не в керамите, но ты один из нас.

— В таком случае «крики», — уступил Дельтриан. Впервые в тоне его голоса прозвучала тень недовольства. — Мы привели его в состояние ментальной стабильности. Относительной.

— А если отключить стазисные замки на его машинном теле?

Дельтриану пришлось остановиться снова.

— Вполне вероятно, что субъект попытается убить всех нас.

— Прекрати называть его субъектом. Это — Малхарион, герой нашего Легиона.

— Герой, которого ты собираешься убить.

Талос повернулся к техножрецу. Клинок в его руке вспыхнул электрической энергией.

— Он умер уже дважды. Из-за дурацкой надежды я позволил тебе забавляться с его трупом, но он не вернется к нам. Теперь я это вижу. Нельзя даже пытаться, потому что это противоречит его последнему желанию. Я не позволю тебе играться с его останками, в которых навеки заперт его разум как в темнице. Он заслуживает куда лучшего, нежели это.

Дельтриан снова замешкался, обрабатывая возможные ответы и подыскивая тот, что мог бы унять этот неловкий выплеск человеческих эмоций у хозяина корабля. В течение этих коротких пауз крики не смолкали ни на мгновение.

— Субъект, — то есть, Малхарион — все еще может послужить Легиону. С применением точечных пыток и контроля уровня боли, он являл бы собой на поле боя разрушительную силу.

— Я уже отказался идти поэтому пути, — Талос все еще не отключил свой меч, — и я не допущу издевательств над его телом. А в безумии он может открыть огонь и по своим.

— Но я могу…

— Хватит. Трон Пламенеющий, вот почему Вандред сошел с ума. Распри. Грызня. Когти убивают друг друга ножами во тьме. Я не желал восходить на этот идиотский пьедестал, куда поместили меня мои братья, но сейчас я на нем, Дельтриан. «Эхо проклятия» — мой корабль. Мы можем бежать, может, мы обречены, но я не собираюсь умирать без боя, и я не закончу свои дни, попустительствуя этому отвратительному унижению. Ты меня понял?

Конечно же, Дельтриан его не понял. Все это звучало слишком по-человечески для его аудиорецепторов. Всякое действие, основанное на эмоциях или химических процессах смертных, зачищались и игнорировались.

— Да, — произнес он.

Талос рассмеялся, но его хохот прозвучал лишь как горький удивленный смешок на фоне воплей дредноута.

— Ты ужасный лжец. Сомневаюсь, что ты помнишь каково это — кому-то доверять и кого-то понимать.

Повернувшись к жрецу спиной, он взобрался на саркофаг, цепляясь одной рукой. Силовой меч потрескивал и гудел, задевая стазис-поля.

Талос посмотрел на платиновый лик Малхариона — его господина, его истинного господина задолго до времени правления Вандреда, — чье величие в тот древний миг славы было запечатлено навеки.

— Если бы только ты выжил, — произнес Талос, — все могло бы быть иначе.

— Не делай этого, — Дельтриан вокализировал свое возражение. — Подобные действия нарушают положения моей присяги Восьмому Легиону.

Талос не обратил на него внимания.

— Простите меня, капитан, — сказал он высеченному изображению и поднял клинок.

— Подожди.

Талос обернулся в удивлении от того, чей голос он только что услышал. Он остановился на полпути к бронированной оболочке дредноута, приготовившись перерубить силовые кабели, соединяющие саркофаг с системами жизнеобеспечения.

— Подожди, — повторил Узас. Повелитель Ночи не спешил вставать на ноги. От стучал лезвием своего топора по палубе: тук-тук… тук-тук… тук-тук… — Я кое-что слышу. Пульс. Пульс среди хаоса.

Талос повернулся к Дельтриану.

— О чем он говорит?

Техноадепт был настолько озадачен этим диалогом, что чуть было не пожал плечами. Вместо этого, решив, что это слишком по-человечески, он разразился тирадой бранного кода.

— Необходимо разъяснение. Ты спрашиваешь меня о значении сказанного твоим братом, как если бы я имел какое-то представление.

— Я тебя понял, — сказал Талос. Он спрыгнул с саркофага, с глухим стуком приземлившись на палубу. — Узас. Поговори со мной.

Узас все еще стучал топором, отбивая звенящий ритм.

— За криками. Слушай, Талос. Слушай пульс

Талос посмотрел на Дельтриана.

— Адепт, ты не мог бы просканировать, о чем он говорит? Я слышу только крики.

— У меня запущено шестнадцать вспомогательных процессов постоянной диагностики.

Узас наконец поднял взгляд. Кровавый отпечаток ладони на лицевом щитке отразил тусклый свет помещения.

— Пульс все еще бьется, Талос.

— Какой пульс?

— Пульс, — произнес Узас. — Малхарион жив.

Талос повернулся к саркофагу.

— Уважаемый адепт, не угодно ли вам будет объяснить мне, что в сущности представляет из себя этот ваш ритуал воскрешения?

— Эти знания запретны.

— Конечно. Тогда объясните хотя бы в общих чертах.

— Эти знания запретны.

Пророк чуть было не рассмеялся.

— Это как выжимать кровь из камня. Работай со мной, Дельтриан. Мне нужно знать, что ты проделываешь с моим капитаном.

— Комбинация синаптически усиленных импульсов, электрокардиостимуляции, введение химических стимуляторов и психических стабилизаторов.

— Как много времени минуло с тех пор, как ты был апотекарием, — по тону Узаса можно было понять, что тот ухмыляется. — Мне пойти найти Живодера?

Вопреки своему желанию Талос улыбнулся шутке своего потерянного брата.

— Очень похоже на некоторые из методов, которые мы применяем при пытках, Дельтриан.

— Это так. Субь… Малхарион всегда вызывал много беспокойства, и его пробуждение требует нестандартного уровня концентрации и подхода.

— Но он же уже пробужден, — сказал Талос. — Он проснулся. Зачем продолжать ритуал?

Дельтриан издал рассерженный звук.

— Что во имя бесконечной бездны варпа это было? — спросил Талос.

— Демонстрация нетерпения, — ответил адепт.

— Как это по-человечески с твоей стороны.

Дельтриан снова издал звук, на этот раз громче.

— При всем моем уважении, ты говоришь по неведению. Ритуалы воскрешения не прекращены потому, что субъект пробудился лишь физически. Его разум не осознает окружения. Мы пробудили к жизни его физическую оболочку, позволив ему соединиться со священной боевой машиной. Но его разум все еще блуждает. Ритуал производится для того, чтобы наполнить энергией и возродить его сущность.

— Его… что?

— Его чувство самосознания и способность реагировать на раздражители. Его сознание как воплощение его живого духа.

— Ты имеешь ввиду, его душу. Его разум.

— Как скажешь. Мы вернули к жизни его мозг и тело, а не душу и разум. Вот в чем разница.

Талос сквозь зубы втянул спертый переработанный воздух.

— Когда-то у меня была собака. Ксарл частенько тыкал её палками.

Дельтриан замер. Хоть его глазные линзы оставались неподвижными, процессоры работали на полную, пытаясь найти хоть какой-то смысл в этом разговоре.

— Собака, — произнес он вслух. — Четвероногое млекопитающее. Семейство Псовые, род Волки, отряд Хищные.

Талос снова взглянул на саркофаг, слушая крики.

— Да, Дельтриан. Собака. Еще до того, как Нострамо сгорел, до того, как Ксарл и я присоединились к Легиону. Мы были детьми, и большую часть ночей проводили на улицах, мало зная о том, что существует беззаконное безумие, овладевавшее миром за пределами нашего города. Мы думали, что жили в самом сердце бандитских войн. Со временем это заблуждение кажется забавным.

Талос продолжил тем же голосом:

— Это была бродячая собака. Я её покормил и после этого она везде ходила за мной. Это была злобная псина, всегда готовая показать зубы. Ксарл любил тыкать её палкой, когда она спала. Ему нравилось смотреть, как собака просыпалась, лая и щелкая челюстями. Однажды он продолжил тыкать ее, даже когда она уже проснулась. Он дразнил её несколько минут и она попыталась вцепиться ему в глотку. Он вовремя подставил руку, но она все равно разодрала ему ладонь и предплечье.

— Что случилось с собакой? — спросил Узас и в его голосе, удивив Талоса, прозвучало любопытство.

— Ксарл убил ее. Размозжил ей голову монтировкой, пока она спала.

— После этого она уже точно не могла проснуться с лаем, — подметил Узас всем тем же странным тихим голосом.

Дельтриан замешкался.

— Актуальность этой беседы ускользает от меня.

Талос наклонил голову к саркофагу.

— Я говорю о том, что он уже проснулся, Дельтриан. А что ты делал с того момента, как это произошло? Ты говорил, что его состояние необходимо стабилизировать, но факт остается фактом: он проснулся. И что ты делал?

— Проводил ритуалы воскрешения. Как заявлено: комбинация синаптически усиленных импульсов, электрокардиостимуляции, введение химических стимуляторов и психических стабилизаторов.

— Итак, ты накачиваешь смертельно раненого воина дурманящими химикатами и мучаешь его электричеством. При этом он уже продемонстрировал, что его единение с саркофагом проходит нестандартно.

— Но…

— Он проснулся, и, обезумев, пытается броситься тебе в лицо. Ты тыкаешь его палкой, Дельтриан.

Дельтриан задумался над этим.

— Обработка… Обработка…

Талос все еще вслушивался в крики.

— Обрабатывай быстрее. Вопли моего капитана не услаждают мой слух, Дельтриан.

— Ни на одном из этапов у субъекта не были зарегистрированы когнитивные функции на приемлемом уровне. В противном случае ритуалы были бы немедленно прекращены.

— Но ты сказал, что пробуждение Малхариона никогда не происходило по стандартным схемам.

— Я, — Дельтриан впервые за многие века усомнился в своих выводах. — Я… Обработка…

— Вот и обработай это, — сказал Талос, удаляясь. — Порой, Дельтриан, стоит делиться своими секретами с теми, кому можешь доверять. И это не всегда проклятье — мыслить как смертный.

— Существует вероятность ошибки, — вокализировал Дельтриан, все еще наблюдая за столбцами вычислений, бегущими в его глазах. — Твое предположение, основанное в первую очередь на эмоциях, нарушает установленный наисвятейший ритуал. Если твои предположения окажутся неверными, физической оболочке субъекта может быть нанесен непоправимый вред.

— Думаешь, меня это волнует? ВОЛНУЕТ ЛИ МЕНЯ ЭТО?

По всей длине золотого клинка затанцевали молнии, когда Талос приблизился к главной консоли управления. Он взглянул на нее, на целую армаду клавиш, экранов сканнеров, датчиков температуры, рычагов и переключателей. Вот что накачивало тело его капитана болью и ядом.

— Выруби это, — произнес воин.

— Отказ. Я не могу позволитьпроизойти подобному на основании предположения смертного и метафоры, сконцентрированной вокруг прерванного сна четвероногого млекопитающего. Талос. Талос, ты слышишь меня? Милорд, пожалуйста, отключите свой меч.

Талос занес клинок, и Узас засмеялся.

— НЕТ! — Дельтриан издал пронзительный звуковой импульс, который оглушил бы любого смертного и вывел бы его из боя. Шлем Талоса делал его неуязвимым к подобной показухе. Он и сам несчетное количество раз использовал оглушающий крик как оружие, чтобы поддаться ему сейчас.

— ТАЛОС, НЕТ!

Клинок опустился, и соприкосновение силового поля и тонкой аппаратуры консоли породило взрыв, расшвырявший обломки по всему помещению.

Талос поднялся на ноги в последовавшей за взрывом тишине и ужаснулся первой посетившей его мысли: Узас больше не теребил триггер цепного топора. Сквозь дым он увидел брата, стоявшего у стены, и Дельтриана в центре зала.

Стазис-поля, сковывавшие конечности дредноута, были все еще активны, и от издаваемого ими гудения у пророка заныли зубы. Но крики прекратились. В стерильном помещении теперь остро ощущалось их отсутствие, как после грозы в воздухе ощущается запах озона.

Талос смотрел на возвышающуюся перед ним боевую машину, прислушиваясь и ожидая, напрягая все свои чувства, чтобы уловить хоть малейшие изменения.

— Талос, — позвал Узас.

— Брат?

— Как звали твою собаку?

"Кеза", — подумал он.

— Помолчи, Узас, — слетело с его языка.

— Хмммм, — ответил другой Повелитель Ночи.

Дредноут не сдвинулся с места, не произнес ни слова — он безмолвно стоял, наконец-то, мертвый окончательно и бесповоротно.

— Ты убил Малхариона… — произнес Узас, приблизившись. — Ты всегда намеревался это сделать. Все твои слова… Ты просто хотел помочь ему наконец-то умереть, чтобы ты ни говорил.

Победа была пустой и безвкусной. Талос сглотнул, прежде чем открыть рот.

— Если бы он выжил, то так тому и быть. Если бы он умер, то его мучения закончились и мы наконец исполнили бы его последнее желание. В любом случае, я хотел покончить с этим.

Дельтриан кружил вокруг испорченной консоли, развернув вспомогательные конечности и подбирая ими с пола дымящиеся обломки.

— Нет, — повторял он, — Недопустимо. Просто недопустимо. Нет, нет, нет.

Талос не смог сдержать неловкую, горькую улыбку.

— Дело сделано.

Облегчение было почти осязаемым.

— Талос, — произнес гортанный голос, столь громкий, что сама палуба задрожала.

В этот момент двери зала с лязгом открылись, и в них вошел Сайрион. Он подбрасывал в воздух череп и ловил его. Очевидно, это был один из черепов с его брони: цепь, на которой он висел, была порвана и теперь звенела при ходьбе.

Он остановился, осматривая представшую перед его глазами сцену: стоящие вместе, смотрящие на дредноут Талос и Узас и развернувший все свои вспомогательные конечности Дельтриан, смотрящий туда же.

— Талос, — повторил раскатистый измененный воксом голос. — Я не могу пошевелиться.

Сайрион рассмеялся, услышав голос.

— Капитан Малхарион снова пробудился? Разве эта весть не достойна того, чтобы огласить её на весь корабль?

— Сайрион… — попытался прошептать Талос. — Сайрион, постой.

— Сайрион, — прозвучал модулированный голос дредноута. — Ты все еще жив. Мир полон чудес.

— Рад снова видеть вас, капитан, — Сайрион подошел к шасси дредноута, глядя снизу вверх на прикованный к бронированной нише саркофаг. Он снова подкинул и поймал череп.

— Итак, — сказал он, обращаясь к колоссальной боевой машине, — с чего мне начать? Тут столько всего произошло, пока вы спали…  

XXI Бремя 

Последние воины десятой и одиннадцатой рот собрались в зале военного совета «Эха проклятия». За семь часов никто из них не шевельнулся — все они стояли рядом с пророком и мудрецом войны. Время от времени кто-то из воинов начинал говорить, добавляя свои воспоминания к тем, о которых рассказывал Талос.

Наконец Талос испустил долгий протяжный вздох.

— И после этого вы проснулись, — произнес он.

Дредноут издал скрежещущий звук, похожий на тот, что издает переключающий передачи танк. Талосу было интересно, был ли этот звук ругательством, ворчанием или же просто Малхарион прочищал горло перед тем, как заговорить, при том, что прочищать ему было уже нечего.

— Ты хорошо справился.

Талос едва не вздрогнул от внезапного заявления.

— Ну да, — сказал он лишь потому, что нужно было сказать хоть что-то.

— Кажется, ты удивлен. Ты думал, я разгневаюсь?

Талос остро осознавал, что все взгляды в помещении были обращены на него.

— В лучшем случае я рассчитывал вас убить, в худшем — пробудить. Ни в том, ни в другом случае, я и подумать не мог о вашем гневе.

Малхарион был единственным в зале, кто был действительно неподвижен: хоть все остальные и стояли на месте, время от времени они шевелились, наклоняли головы или обменивались тихими репликами со своими товарищами по Когтю. Малхарион был монументален в своей неподвижности, не дыша и не шевелясь.

— Мне стоит убить этого проклятого техножреца, — проворчал он.

Сайрион усмехнулся на другом конце зала. Убедить Малхариона не уничтожать Дельтриана за болезненное и мучительное пробуждение стоило двум братьям немало времени. Дельтриан в свою очередь был смертельно огорчен неудачей в проводимых им ритуалах воскрешения, хоть и по-своему — незаметно и безэмоционально.

— Но эльдары…— Талос не знал, как закончить мысль.

— Ты достаточно долго смог сохранить наши жизни, при том, что у тебя нет офицеров, Талос. Захват «Эха проклятия» тоже прекрасен. Эльдарская ловушка не имеет значения. Единственный способ избежать её — продолжить выживать, ничего не достигая и не имея никакого значения для галактики. Сколько миров погрузились во тьму от твоего психического вопля?

Воин покачал головой, не зная конкретных данных.

— Десятки. Может быть, сотни. Невозможно узнать наверняка, не имея доступа к имперским архивам. Даже когда на каждом из этих миров осядет пыль — мы все равно никогда не узнаем.

— Это больше чем все, чего достиг Вандред, пусть даже и не на поле брани. Не стыдись сражаться разумом, а не когтями. Империум знает, что здесь что-то произошло. Ты посеял семена легенды для всего субсектора: ночь, когда сотни миров погрузились во тьму. Одни будут безмолвствовать месяцы, другие затеряются в варп-штормах на годы, а об иных не замолвят и слова. Несомненно, Империум прибудет и обнаружит их лишенными жизни благодаря стаям вырвавшихся демонов. Должен признать, Талос, ты куда более хладнокровен, нежели я мог себе представить. Уготовить такую судьбу…

Талос попытался сменить тему разговора.

— Вы говорите — Империум узнает о том, что здесь что-то произошло. Но эльдары уже знают. Их ведьмы, должно быть, заглянули в будущее и узрели что-то в волнах своих ксенопророчеств, — вот почему они отреагировали так быстро.

Впервые за все время дредноут пошевелился, повернувшись на оси и оглядев собравшихся Повелителей Ночи.

— И это вас беспокоит?

Одни воины кивнули, другие ответили:

— Да, капитан

— Я знаю, о чем вы все сейчас думаете.

Повелители Ночи посмотрели на заключенного в громадный корпус капитана — на монумент жизни, прожитой в преданном служении.

— Вы не желаете умирать. Эльдары согнали вас для решающей битвы, а вы страшитесь зова могилы. Вы думаете лишь о бегстве, о том, чтобы прожить еще день и сохранить свои жизни ценой чего бы то ни было.

Люкориф зашипел, прежде чем заговорить.

— Звучит так, будто ты считаешь нас трусами.

Малхарион повернулся к раптору, скрипя бронированными суставами.

— Ты изменился, Люк.

— Время все меняет, Мал, — голова раптора дернулась в сторону с жужжанием сервомоторов. — Мы были первыми на стенах при Осаде Терры. Мы были клинками одиннадцатой, потом стали Кровоточащими Глазами. И мы не трусы, капитан десятой роты.

— Вы позабыли Урок Легиону. Смерть ничто в сравнении с отмщением.

Раптор отрывисто каркнул. Для него это было смехом.

— Смерть — по-прежнему тот конец, которого я предпочел бы избежать. Лучше преподать урок и прожить еще один день, чтобы преподать его снова.

Дредноут выдал громоподобный рык в ответ.

— Значит, ты плохой ученик, если тебе нужно преподавать его дважды. Хватит ныть. Мы встретимся с этими чужаками лицом к лицу, а потом уже будем думать о смерти.

— Хорошо, что вы снова с нами, капитан, — сказал Сайрион.

— Тогда перестань хихикать, как дитя грудное! — ответил дредноут. — Талос. Каков твой план? Пусть он будет грандиозным, брат. Я хочу, чтобы моя третья смерть стала особенно славной.

Некоторые из собравшихся легионеров обменялись мрачными смешками.

— Это была не шутка, — прорычал Малхарион.

— Мы так и поняли, капитан, — ответил Меркуциан.

Пророк включил тактический гололит. Над поверхностью проекционного стола распростерлось плотное поле астероидов, и плотнее всего оно было над разбитой сферой. В самом сердце скопления пульсировала руна «Эха проклятия»

— В астероидном поле Тсагуальсы мы в безопасности.

Малхарион снова заскрежетал механизмами.

— Откуда в этой области такое плотное астероидное поле? Даже принимая во внимание дрейф, это сильно разнится с тем, что помню я.

Люкориф указал на гололит.

— Талос разнес в клочья пол-луны.

— Ну, — Сайрион прочистил горло, — быть может, пятую часть.

— Да ты неплохо поработал, Ловец Душ.

— Сколько раз еще я буду вытаскивать вас из могилы и повторять, что хватит называть меня так? — Талос ввел другие координаты. Гололит уменьшился, показывая изображение самой Тсагуальсы и множество других мерцающих рун, окружавших планету и её раненую луну.

— Вражеский флот собрался по периметру поля. Они не торопятся идти сквозь него за нами, а также не стремятся напасть и разделаться с несколькими тысячами душ на самой планете, которых мы оставили в живых. На данный момент, похоже, что они намереваются ждать, но это на данный момент. Петля затянулась. Мы попытались убежать, но они вынудили нас отступить. Они знают, что у нас нет иного выбора, кроме как сразиться. Мы стоим спиной к стене.

Он оглядел зал военного совета, посмотрев в глаза каждому их последних выживших братьев. Воины десятой и одиннадцатой рот были сгруппированы в четыре последних когтя.

— У тебя есть план, — прогудел Малхарион, и на этот раз это был не вопрос.

Талос кивнул.

— Они затянули петлю, чтобы навязать нам бой, это так. У них, несомненно, достаточно огневой мощи, чтобы уничтожить «Эхо проклятия». С каждым часом прибывает все больше и больше их кораблей, но мы все еще можем преподнести им сюрприз. Они ждут, что мы выскочим из нашего укрытия и дадим последний бой в пустоте, но у меня есть идея получше.

— Тсагуальса, — произнес один из Повелителей Ночи. — Ты, наверное, шутишь, брат. В пустоте наши шансы выжить больше.

— Нет, — Талос перефокусировал гололит, — не больше. И вот почему.

Мерцающее изображение показало полюс Тсагуальсы и острые выступы развалин крепости, чьи башни когда-то пронзали своими шпилями небеса. Несколько легионеров тихо заговорили или недоверчиво покачали головами.

— Наша крепость едва стоит, — произнес Талос, — десять тысяч лет не пощадили ни стен, ни шпилей. Но под ней все еще остались…

— Катакомбы, — прорычал Малхарион.

— Так точно, капитан. Данные ауспекса показывают, что по большей части катакомбы не изменились. Они по-прежнему простираются на многие километры во всех направлениях, и целые их секции в состоянии выдержать орбитальную бомбардировку. Бой на наших условиях. Если эльдары так хотят нас — пусть спускаются во тьму. И мы поохотимся на них, как они охотились на нас.

— Сколько мы там протянем? — спросил Люкориф трещащим вокс-голосом.

— Часы или дни, все зависит от того, сколько их десантируется, чтобы преследовать нас. Даже если они пошлют целую армию и наводнят тоннели, мы потреплем их куда сильнее, чем в честном бою. Часы и дни это куда больше нежели пара минут. Пожалуй, я знаю, что выбрать.

Воины приблизились, держа руки на оружии. Атмосфера изменилась, и осторожность как ветром сдуло. Талос продолжил, обращаясь к когтям:

— «Эхо проклятья» вряд ли выдержит даже короткий полет к атмосфере планеты. Как только мы покинем самую плотную область астероидного поля, эльдары накроют нас как вторая кожа. Все, кто намерен выжить, должны приготовиться к эвакуации с корабля.

— А экипаж? Сколько душ на борту?

— Мы не знаем наверняка. Как минимум тридцать тысяч.

— Мы не можем эвакуировать так много, не можем и позволить важным членам экипажа покинуть свои посты. Что ты им скажешь?

— Ничего, — ответил Талос. — Пусть горят вместе с «Эхом». Я останусь на мостике до последнего, так что командующему составу и в голову не придет, что Легион бросает их умирать.

— Хладнокровно.

— Необходимо. Это наш последний бой и будь мы прокляты, если будем сдерживать себя. Первый Коготь останется со мной, чтобы подготовить эльдарам прощальный сюрприз. Остальные высадятся на поверхность в десантных капсулах и на «Громовых ястребах» как можно скорее. Как окажетесь на Тсагуальсе, рассредоточьтесь под землей и будьте готовы к тому, что произойдет после. Запомните, если мы это переживем, за нами придет Империум. Они найдут оставшихся выживших в Убежище и услышат историю о наших деяниях. Эльдарам же нет дела до смертного населения — они жаждут нашей крови.

Фал Торм из вновь собранного Второго когтя злобно усмехнулся.

— И тут внезапно ты заговорил о выживании. Каковы наши реальные шансы на выживание, брат?

Талос ответил особенно неприятной улыбкой.


Часом позже пророк и Живодер прогуливались по его личному апотекариону. Это было весьма специфичное место, и там было намного меньше путающихся под ногами рабов и сервиторов.

— Ты осознаешь, — спросил Вариель, — сколько работы мне придется просто выкинуть?

«Просто выкинуть,подумал Талос. А Малхарион еще называет меня хладнокровным.»

— Поэтому я и пришел к тебе, — сказал воин. Он провел рукой по манипулятору хирургической машины, воображая, как она двигается, выполняя свою священную работу. — Покажи мне свою работу.

Вариель повел Талоса к камерам в задней части апотекариона. Два воина заглянули внутрь и увидели пациентов Вариеля, прикованных к стенам пустых клеток ошейниками и дрожащих от холода.

— Похоже, им холодно, — подметил Талос.

— Вполне вероятно. Я держу их в асептических камерах, — Вариель указал на первого ребенка. Мальчик был не старше девяти лет, и на его коже еще розовели шрамы от недавних хирургических вмешательств вдоль спины, груди и горла.

— Сколько их у тебя?

Вариелю не нужно было сверяться с нартециумом, чтобы назвать точные цифры.

— Шестьдесят один от восьми до пятнадцати лет. Они хорошо переносят разные стадии имплантации. Еще сто девять подходящего возраста, но еще не созрели для имплантации. К настоящему моменту умерло более двухсот.

Талос знал, что значат подобные цифры.

— Это очень хорошие показатели выживаемости.

— Я знаю, — голос Вариеля звучал почти раздосадовано. — Я мастер своего дела.

— И поэтому мне нужно, чтобы ты продолжал.

Вариель зашел в камеру, где один из детей лежал ничком и не двигался. Живодер перевернул его носком бронированного сапога, и на него уставились мертвые глаза.

— Двести тринадцать, — произнес он и жестом указал сервитору унести тело мальчика. — Сжечь.

— Повинуюсь.

Талос не обратил внимания на сервитора, выполнявшего свой погребальный труд.

— Брат, выслушай меня.

— Я слушаю, — Вариель не перестал нажимать клавиши на запястье, внося новые данные.

— Тебе нельзя быть с нами на Тсагуальсе.

Услышав это, он остановился. Вариель медленно поднял свой стерильный льдисто-голубой взгляд и посмотрел в черные глаза Талоса.

— Хорошо пошутил, — сказал Живодер без всякого веселья.

— Я не шучу, Вариель. В твоих руках ключ к значительной части будущего Легиона. Я отправлю тебя отсюда перед битвой. Корабль Дельтриана способен на варп-перелеты, и ты отправишься с ним вместе со своим оборудованием и работой.

— Нет.

— Это не обсуждается, брат.

— Нет, — Вариель сорвал кусок содранной кожи с наплечника, скрывавший крылатый череп. Символ Восьмого Легиона уставился на Талоса пустыми глазницами.

— Я ношу крылатый череп Нострамо также, как и ты. И я буду сражаться и умру вместе с тобой на этой бесполезной маленькой планетке.

— Ты ничего мне не должен, Вариель. Больше ничего.

Впервые за все время Вариель выглядел ошеломленным.

— Должен? Должен тебе? Так вот каким тебе видится наше братство? Череда услуг и одолжений. Я ничего тебе не должен. И я встану рядом с тобой, потому что мы оба из Восьмого Легиона. Мы братья, Талос. Братья до самой смерти.

— Не в этот раз.

— Ты не можешь…

— Я могу все чего пожелаю. Капитан Малхарион согласен со мной. На корабле Дельтриана нет места для более чем десяти воинов, и даже оно отведено для реликвий, которые надлежит вернуть Легиону. Ты и плоды твоей работы должны быть сохранены прежде всего.

Вариель вздохнул.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, как часто ты перебиваешь тех, с кем разговариваешь? Эта твоя привычка раздражает почти так же как и Узас, постоянно облизывающий зубы.

— Я это запомню, — ответил Талос, — и посвящу те многие отведенные мне годы борьбе с этим страшным изъяном моего характера. Итак, ты будешь готов? Если я дам тебе двенадцать часов времени и столько сервиторов сколько пожелаешь, ты можешь заверить меня в том, что твое оборудование будет погружено на корабль Дельтриана?

Вариель обнажил зубы в несвойственной ему злобной улыбке.

— Будет сделано.

— Я не видел, чтобы ты выходил из себя со времен Фриги.

— На Фриге были особые обстоятельства. Как и сейчас, — Вариель помассировал пальцами закрытые глаза. — Ты многого просишь от меня.

— Как и всегда. И к тому же, мне нужно чтобы ты еще кое-что сделал.

Апотекарий снова встретил взгляд пророка, чувствуя тревогу в голосе Повелителя Ночи.

— Проси.

— Когда ты уйдешь, я хочу чтобы, ты нашел Малека из Атраментар.

Вариель вскинул бровь.

— Я никогда не вернусь в Мальстрим, Талос. Гурон снимет мою голову.

— Я не верю, что Малек остался там, как и в то, что Атраментар могли бы по своей воле присоединиться к Кровавому Корсару. Если они высадились на судно Корсаров, у них были на то иные причины. Не знаю, какие именно, но я доверяю ему, несмотря на то, что произошло. Отыщи его, если сможешь, и скажи, что его план сработал. Малхарион выжил. Мудрец войны взял на себя командование и снова вел Десятую роту в её последние ночи.

— Это все?

— Нет. Передай ему мои благодарности.

— Я сделаю все, если ты того желаешь. Но корабль Дельтриана не улетит далеко без дозаправки. Он слишком мал для долгих перелетов, и мы оба это знаем.

— Ему не обязательно улетать далеко, просто нужно выбраться отсюда.

Вариель недовольно заворчал.

— Эльдары могут пуститься в погоню за нами.

— Да, могут. Еще на что-нибудь пожалуешься? Ты тратишь то немногое время, что я могу тебе дать.

— Что насчет Октавии? Как мы поплывем по морю душ без навигатора?

— Тебе не придется, — ответил Талос. — И поэтому она отправится с тобой.


Он мог бы догадаться, что она среагирует менее тактично, нежели Вариель. Если бы он потрудился предсказать её реакцию, то оказался бы прав.

— Я думаю, — сказала она, — меня достало делать то, что ты мне говоришь.

Талос не смотрел на навигатора — он ходил вокруг её трона, глядя на бассейн, вспоминая его прежнюю обитательницу. Она умерла в грязи, разорванная на части болтерами Первого Когтя. И, хотя его память была близка к абсолютной, Талос поймал себя на том, что не может припомнить имени создания. Как удивительно.

— Ты вообще слушаешь меня? — спросила Октавия. Её изысканно вежливый тон голоса заставил воина обратить на нее внимание.

— Да.

— Хорошо.

Октавия сидела на троне, одной рукой прикрывая увеличившийся живот. Её истощение делало беременность все более заметной.

— Каковы шансы, что корабль Дельтриана окажется в безопасности?

Талос не видел смысла лгать ей. Он смотрел на нее тяжелым долгим взглядом, позволяя секундам бежать вместе с ритмом её сердца.

— Твой шанс выжить удивительно мал. Но все же шанс есть.

— А Септим?

— Он наш пилот и мой раб.

— Он отец.

Талос предупреждающе поднял руку.

— Осторожней, Октавия. Не стоит ошибочно полагать, что меня могут пробрать преисполненные эмоций просьбы. Знаешь ли, я свежевал детей на глазах у их родителей.

Октавия стиснула зубы.

— Значит, он остается. — Она не знала, зачем произнесла это, тем не менее, слова вырвались сами. — Как бы то ни было, он отправится за мной. Ты не сможешь удержать его здесь. Я знаю его лучше тебя.

— Я пока еще не решил его судьбу, — ответил Талос.

— А что насчет твоей «судьбы»? Как насчет тебя?

— Не говори со мной таким тоном. Здесь не имперский двор Терры, ваше маленькое высочество. Меня нисколько не впечатляет и не внушает благоговейного страха твой заносчивый тон, так что остынь.

— Прости, — сказала она. — Я… просто злюсь.

— Понятно.

— Так что ты будешь делать? Ты собираешься позволить им просто убить вас?

— Нет конечно. Ты видела, что произошла, когда мы попытались бежать, как мы разбивались о блокаду за блокадой. Они не позволят нам сбежать в Великое Око. Петля стала затягиваться, когда я запустил психический вопль. Мы займем оборону здесь, Октавия. Если мы будем медлить дальше — мы упустим наш последний шанс выбрать, где разразится эта война.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Мы все умрем. — Талос указал на стену мониторов, каждый из которых под разными углами показывал пространство снаружи корабля: каждый был подобен глазу, смотрящему на миллионы дрейфующих в пустоте обломков скалы. — Как мне еще яснее выразиться? Разве это не очевидно? За этим астероидным полем корабли чужаков только и ждут, когда мы сдвинемся с места. Мы — трупы, Октавия. Вот и все. Поэтому убедись, что готова покинуть корабль. Бери все что пожелаешь, мне до этого нет дела. У тебя одиннадцать часов, и больше я не желаю тебя видеть.

Он развернулся и ушел, отпихнув в сторону двух её слуг, которые не успели быстро убраться с дороги. Октавия проводила его взглядом, ощутив вкус свободы впервые с момента её пленения и уже не уверенная, был ли он таким приятным, каким она его помнила.

Дверь плавно открылась, явив его господина стоящим в дверном проеме.

Септим взглянул вверх, не выпуская из рук шлем Узаса. Он выполнял последние ремонтные работы с линзой левой глазницы.

— Господин?

Талос вошел, наполнив скромную комнату жужжанием сочленений доспеха и вездесущим гудением работающей брони.

— Октавия покинет корабль через одиннадцать часов, — произнес Повелитель Ночи. — Вместе с твоим нерожденным ребенком.

Септим кивнул, не сводя взгляда с лицевой пластины своего господина.

— При всем уважении, повелитель, я уже догадался.

Талос ходил кругами по комнате, бросая взгляд то туда, то сюда и не задерживая его долго на какой-либо вещи. Он заметил полусобранные пистолеты на верстаке, наброски схем, угольные рисунки его возлюбленной Октавии и кучей сваленную на пол одежду. Прежде всего, пространство было наполнено чувством жизни, оно было убежищем одной конкретной живой души.

Комната человека, подумал Талос, вспоминая свои собственные покои, которые во всем походили на покои любого другого легионера, за исключением нацарапанных на железных стенах пророчеств.

«Как они непохожи на нас. Они оставляют свой след везде, где живут.»

Он повернулся обратно к Септиму, человеку, прослужившему ему почти десять лет.

— Нам с тобой нужно поговорить.

— Как вам угодно, господин, — Септим отложил шлем.

— Нет. На ближайшие несколько минут мы забудем, кто из нас служит, и кому из нас прислуживали. Сейчас я ни хозяин, ни повелитель. Я — Талос.

Воин снял шлем. Его бледное лицо было спокойно.

Обеспокоенный такой странной фамильярностью, Септим ощутил безумное желание взяться за оружие.

— Почему мне кажется, что это — какая-то ужасающая прелюдия, перед тем, как мне перережут глотку? — спросил оружейник.

Улыбка пророка не отразилась в его черных глазах.


Дельтриан и Октавия не поладили с самого начала, что ни для кого из них не было сюрпризом. Она думала, что он невыносимо нетерпелив для такого аугментированного создания, а он думал, что от нее неприятно пахло биологическими химикатами и органическими жидкостями, участвующими в репродуктивном процессе млекопитающих. Их взаимоотношения начались с этих первых впечатлений и с того момента двигались по наклонной. Для них обоих было облегчением, когда навигатор отправилась в свою каюту, чтобы произвести последние приготовления перед полетом.

Она зафиксировала ремни на неудобном троне в брюхе похожего на припавшее к земле насекомое корабля Дельтриана. Её «каюта», как таковая, была оснащена единственным пикт-экраном, и в ней едва хватало места, чтобы вытянуть ноги.

— Здесь когда-нибудь хоть кто-нибудь сидел и проверял это оборудование? — спросила она, когда сервитор всунул тонкий нейрошунт в незаметный, искусно сделанный разъем на виске. — Ай! Поаккуратней с ним!

— Повинуюсь, — промямлил киборг, уставившись на нее мертвыми глазами. Это все, что она услышала в ответ, что в свою очередь, ничем её не удивило.

— Втыкай до щелчка, — объяснила она лоботомированному слуге, — а не пока он выйдет из моего другого чертова уха.

Сервитор пустил слюну.

— Повинуюсь.

— О Трон, просто уйди отсюда!

— Повинуюсь, — произнес он в третий раз и именно так и поступил. Она услышала, как он врезался во что-то в коридоре снаружи, когда корабль вздрогнул на палубе во время последней загрузки боеприпасов. В отсеке Октавии не было иллюминаторов, поэтому она переключалась между сигналами с внешних пиктеров. На экране мерцали виды с палубы основного ангара «Эха». «Громовые ястребы» загружались под завязку, а десантные капсулы взводились на позиции.

Октавия бесстрастно наблюдала, не зная, что чувствует. Был ли это дом? Станет ли она скучать по всему этому? И куда они направятся, даже если выберутся?

— Оу, — прошептала она, глядя на экран. — Вот дерьмо.

Она остановила смену изображений и ввела код, чтобы повернуть один из видоискателей на корпусе корабля. Погрузочные платформы и транспорты для экипажа сновали туда — сюда. Часовой-погрузчик, украденный давным-давно во время одного из рейдов, шагал следом за ними, грохоча по палубе стальными ступнями.

Септим, с потрепанной кожаной сумкой через плечо, говорил с Дельтрианом у главного пандуса. Длинные волосы скрывали лицевую аугметику. Под его тяжелой курткой был легкий бронекостюм. В ножнах на правой голени было закреплено мачете, оба пистолета висели на бедрах.

Она понятия не имела, что он говорил. Внешние видоискатели не передавали звук. Она видела, как он похлопал Дельтриана по плечу. Судя по тому, как тощий кадавр отшатнулся — этот жест он не оценил.

Септим прошел дальше по пандусу и исчез из виду. На экране снова возник Дельтриан, вернувшийся к управлению погрузочными сервиторами и нескончаемым потоком заносимой на борт машинерии.

И почти сразу же раздался стук в дверь.

— Скажи, что ты в повязке, — услышала она голос из-за металлической перегородки. Улыбнувшись, она коснулась рукой лба, чтобы удостовериться.

— Тебе нечего бояться.

Дверь открылась, и войдя, Септим побросал на пол свои вещи, как только она закрылась позади него.

— Меня освободили от службы, — сказал он. — Как и тебя.

— А кто поведет «Опаленного» к поверхности?

— Никто. Отрядов едва хватает на три десантно-штурмовых корабля. «Опаленный» уже загружен в транспортировочные когти этого корабля. Талос завещал его Вариелю, и он уже под завязку набит оборудованием из апотекариона и реликвиями из Зала Размышлений. Их нужно вернуть Легиону в Оке, если мы вообще до него доберемся.

Улыбка Октавии исчезла, как солнце в закат.

— Мы не сможем уйти так далеко. Ты же понимаешь, не так ли?

Он спокойно пожал плечами.

— Посмотрим.

Весть о предстоящем сражении разлетелась по кораблю, но «Эхо» было нестоящим летающим городом со всем из этого вытекающим. На самых верхних палубах битва была делом концентрации: офицеры и матросы знали свои роли и исполняли свои обязанности с профессионализмом, каким славились корабли Имперского Флота.

Но стоило осмелиться углубиться в нутро корабля, к нижним палубам, и вести о грядущем сражении встречались невежественными мольбами и беспомощным бормотанием. Тысячи тех, кто питал корабль своим потом и кровью, трудившиеся в реакторных отсеках и на орудийных платформах, понимали ситуацию лишь поверхностно и знали лишь то, что вскоре им предстоит вступить в бой.

Талос шагал в одиночестве по палубе главного ангара. Уцелевшие воины десятой роты уже погрузились в десантные капсулы, а их «Громовые ястребы» были загружены боеприпасами, которые будут доставлены на поверхность планеты. Там и тут стояли безмолвные бездействующие сервиторы, ожидая очередного приказа, который их безмозглые головы смогут понять.

Пророк пересек посадочную зону, направляясь туда, где Дельтриан спускался по пандусу своего корабля.

— Все готово, — вокализировал Дельтриан.

Талос взглянул на адепта немигающим взглядом красных линз.

— Поклянись мне, что сделаешь то, что я скажу. Те три саркофага бесценны. Малхарион будет с нами, но три другие усыпальницы должны добраться до Легиона. Эти реликвии бесценны, и они не могут погибнуть здесь с нами.

— Все готово, — снова произнес Дельтриан.

— Генное семя важнее всего, — настаивал Талос. — Запасы генного семени в хранилище должны добраться до Ока любой ценой. Поклянись мне.

— Все готово, — повторил Дельтриан. Клятвы вызывали у него мало уважения. На его взгляд, обещания были чем-то, что использовали биологические объекты, пытаясь выдать надежду за просчитанную вероятность. Проще говоря, соглашение заключалось на основе неверных параметров.

— Поклянись мне, Дельтриан.

Техноадепт издал звук ошибки, вокализировав его низким жужжанием.

— Очень хорошо. Чтобы закончить этот обмен вокализациями, я даю клятву, что план будет выполнен в соответствии с заданными параметрами и с учетом моих лучших способностей и возможностей управлять действиями других.

— Достаточно.

Дельтриан еще не закончил.

— С учетом оценочных данных мы останемся в астероидном поле еще несколько часов после вашего отбытия, пока не будем уверены, что все суда ксеносов пустились в погоню. Необходимо учесть ненадежность показаний ауспекса, помехи при дрейфе и вмешательство чужаков. Логистика…

— Есть много факторов, — перебил Талос, — я понимаю. Прячься, сколько нужно, и беги, как только сможешь.

— Как вы пожелаете, да будет так.

Техножрец отвернулся, но замешкался. Талос не уходил.

— Ты стоишь здесь, ожидая, что я пожелаю тебе удачи? — Дельтриан наклонил свое ухмыляющееся лицо. — Ты должно быть осведомлен, что сама идея удачи является для меня анафемой. Бытие предопределено, Талос.

Повелитель Ночи протянул руку. Оптические линзы Дельтриана на мгновение сфокусировались на бронированной перчатке. Тихое жужжание из-за его лица выдавало то, что его глаза меняли фокус.

— Любопытно, — произнес он. — Обработка…

Мгновением позже он сжал запястье легионера. Талос сжал запястье адепта в ответ, возвращая традиционное воинское рукопожатие Восьмого Легиона.

— Это большая честь, достопочтенный адепт.

Дельтриан подыскивал подходящий ответ. Он всегда был в стороне, но древние формальные слова, по традиции произносимые воинами Восьмого Легиона накануне безнадежных битв, тут же пришли на ум, что показалось ему удивительным..

— Умри как жил, сын Восьмого Легиона. Облаченный в полночь.

Двое разошлись. Дельтриан, у которого было столько же терпения, сколько и такта, немедленно развернулся и, взойдя по пандусу, устремился внутрь корабля.

Талос помедлил, увидев Септима наверху пандуса. Раб поднял руку в перчатке на прощание.

Талос пренебрежительно фыркнул. Люди. Поступки, которые они совершают, ведомы эмоциями.

Он кивнул своему бывшему рабу на прощание и молча покинул ангар.

XXII Прорыв 

«Эхо» прокладывало путь сквозь астероидное поле, не обращая внимания ни на запасы снарядов, ни на мощность пустотных щитов. Астероиды поменьше крейсер таранил, и их осколки разлетались в стороны со всполохами от щитов. Те, что крупнее — разносились в пыль залпами орудий корабля.

Корабль не уходил от взрывов, не сбавлял хода и не маневрировал. Он не выпускал дронов, чтобы разогнать попадавшиеся на пути осколки породы. «Эхо проклятия» прекратило скрываться и теперь вырвалось из своего временного убежища. Дорсальные батареи и бортовые орудия целились вперед, готовые испустить свой последний гневный вопль.

На мостике Талос со своего трона наблюдал за происходящим. Экипаж командной палубы, состоящий полностью из смертных, был практически безмолвен, будучи поглощен работой. Сервиторы передавали пергаментные распечатки отчетов, некоторые из которых они медленно изрыгали из аугметических ртов. Пророк не сводил глаз с оккулуса. За вращающимися глыбами — теми, которые еще не разнесли в пыль пушки «Эха» — ждал в засаде флот чужаков. Он видел, как они движутся в пустоте, подобно волнам — омерзительно гармонично; их блестящие солнечные паруса постоянно двигались, пытаясь поймать слабый свет далекого солнца.

— Доложить, — приказал Талос.

Каждая секция командной палубы откликнулась. Реплики «есть» и «готов» зазвучали в ответ. Выражаясь языком Дельтриана, все было в полной готовности. Ему ничего не оставалось делать, кроме как ждать.

— Флот чужаков движется на перехват. Они заняли позицию на самых чистых путях через астероидное поле.

Это он видел достаточно отчетливо. Меньшие корабли, выполненные из точеной кости, держались возле главных кораблей, как мелкие рыбешки, кормящиеся возле акул. Большие крейсеры шли с не менее поразительной скоростью. Они выписывали плавные дуги, шевеля парусами, стремясь перехватить «Эхо проклятия», как только оно покинет самую плотную область астероидного поля.


Ему не нравилось, как они двигались — до отвращения ловко, превосходя все возможные пределы человеческих кораблей. Превзойти их в скорости или вооружении уже было невозможно, а теперь казалось, что и победить их маневрированием — такая же фантастика.


— Сорок пять секунд, повелитель.

Талос откинулся на троне. Он прекрасно осознавал, что у него была перспектива не выбраться с этой палубы живым.

Прорваться к планете будет самым сложным. Но перспектива убивать тощих ксеночервей в катакомбах Тсагуальсы после этого казалась ему столь аппетитной, что у него непроизвольно начала выделяться слюна.


— Тридцать секунд.

— Все цели захвачены, — сообщил смотритель орудий, — нам нужно сохранять стабильный курс в течение минуты, чтобы сделать первый залп полностью.

— У тебя она есть, мастер оружия, — ответил Талос. — Сколько целей он поразит?

— Если чужаки поведут себя, как обычно поступает флот эльдар, вместо того, чтобы пройти мимо нас для обмена бортовыми залпами…пятнадцать целей, мой лорд.

Губы Талоса растянулись за лицевым щитком, но это была не совсем улыбка. Пятнадцать целей на один залп. Кровь Хоруса, он будет скучать по этому кораблю. Он был прекрасным близнецом «Завета», а улучшения, которым подвергли его Корсары за несколько веков не оценил бы лишь идиот.

— Двадцать секунд.

— Мне нужен вокс-канал со всем кораблем.

— Есть, господин

Талос набрал в легкие воздух, зная, что его слова услышат тысячи рабов, мутантов, еретиков и слуг на многочисленных палубах корабля.

— Говорит капитан, — произнес он. — Я — Талос, кровь от крови Восьмого примарха, сын мира, что не знал солнца. Надвигается буря, подобных которой не было; она готова разорвать корабль на части. Лишь ваш пот и ваша кровь могут нас всех спасти, и не важно, на какой палубе вы трудитесь. В грядущие минуты на счету каждая жизнь. Всем до единого, каждой душе, приготовиться к битве.

— Пять секунд, господин.

— Запустить Вопль.

— Есть, господин.

— Первый залп, как запланировано, затем стреляйте по своему усмотрению

— Есть, господин.

— Господин, мы вырвались из Скопления Талоса — вражеский флот направляется, чтобы…

— Открыть огонь.

«Эхо проклятия» неслось во весь опор, изрыгаемые им бурлящие потоки кипящей плазмы были столь же прекрасны, сколь и опустошительны. Широкое поле астероидов было одним из многих неблагоприятных факторов, сделавших Тсагуальсу столь безопасным укрытием на столь многие годы после Ереси. Навигация в этих местах была значительно менее опасна, чем в плотном поле осколков вокруг разрушенной луны, но корабли эльдаров все еще предпочитали петлять и огибать любой обломок на своем пути, нежели рискнуть его протаранить.

«Эхо проклятия» это не заботило. Оно неслось как таран, полагаясь на свои пустотные щиты и комплексы носовых орудий, сокрушающие любые надвигающиеся угрозы. Их изначальные пике были менее грациозны, нежели их прежний танец в пустоте, так как их жертвы вели совсем другую игру. «Эхо» не подчинялось общепринятой логике, ни разу не поворачивало, чтобы предоставить своим орудийным батареям лучший угол, не вносило коррективы в свои полетные векторы. Корабль был не там, где его поджидали ксеносы. Не стал он идти и в подготовленную ловушку. Он просто рассекал себе путь сквозь астероидное поле, жертвуя безумным количеством боеприпасов и мощностью щитов, пробиваясь к планете впереди.

Приготовившиеся к атаке корабли эльдар ждали в засаде на всех более-менее расчищенных путях из поля осколков, но теперь они оказались далеко от своей убегавшей жертвы.

— Работает? — спросил Талос. Он и так видел, что работает: это было очевидно по тому, как несколько кораблей ксеносов набрали скорость, чтобы скорректировать свои атакующие векторы. Но все же он хотел услышать подтверждение.

Офицеры впились взглядами в свои консоли; сильнее всех — те, кто следил за гололитическими проекциями ауспексов.

— Флот эльдар пытается выйти на нашу траекторию. Несколько крейсеров уже потерпели в этом неудачу.

— Работает, — Талос остался сидеть на троне, противясь желанию расхаживать по палубе. Корабль трясся от орудийных залпов и кусков породы, барабанивших по пустотным щитам. — Мы опережаем почти половину из них.

Корабли чужаков были удлиненными, с очерченными контурами, все из гладкой кости и с блестящими крыльями-парусами. Он предполагал, что именно из-за удаленности от солнца эльдарские корабли двигаются вяло, лишенные необходимого для их солнечных парусов тепла, но он едва ли обладал обширными знаниями об их функционировании. Все всегда казалось догадками в случае с эльдарами.

— Авангард кораблей ксеносов входит в пределы досягаемости орудий.

Талос подумал о братьях в десантных капсулах и о разогревающих двигателях десантно-штурмовых кораблей, ожидавших в ангарах. В оккулусе серая сфера Тсагуальсы размером с монету с каждой секундой увеличивалась в размерах. Сирены опасного приближения завывали на каждый астероид, который, вращаясь, улетал в сторону при их неумолимом приближении, а прикованные к своим станциям сервиторы бормотали об угрозе от выпущенных в их сторону боеголовок. По причине, которую он не мог внятно объяснить, Талос чувствовал, как его лицо расплывается в улыбке. В кривой, искренней улыбке неуместного веселья

— Лорд, — обратился к нему один из офицеров ауспекса. — Торпеды чужаков устойчивы к нашим помехам.

— Даже к Воплю?

Воин знал, что Вопль был откалиброван под имперские технологии, но даже несмотря на это, он надеялся, что он поможет.

— Несколько сбилось с курса, другие улетели в поле обломков, но более трех четвертей все еще на прицеле.

— Время до столкновения?

— Первая достигнет нас меньше чем через двадцать секунд.

— Довольно неплохо. Всем постам, приготовиться к столкновению.

Вскоре дребезжание корпуса переросло в тряску, а тряска в свою очередь, стала неистовыми конвульсиями. Талос почувствовал, как какое-то новое и неприятное беспокойство прокралось вдоль позвоночника. Сколько раз он был на борту корабля во время космических сражений? Сложный вопрос. Все равно что спрашивать, сколько вдохов и выдохов он совершил за прожитые столетия. Но это было другое. В этот раз вел корабль он один. Он не мог просто оставить его в руках Вандреда и сосредоточиться на своих мелких терзаниях.

«Здесь нужен Малхарион», — Талос отмел предательскую мысль, сколь истинной она бы ни была.

— Щиты держатся, — доложил ближайший к нему сервитор. — Две трети силы.

Талос наблюдал, как планета становится все ближе, в то время как весь корабль вопил вокруг него.

— Давай, — шептал он, — давай же!

«Эхо проклятия» пробивалось вперед, тараня попадавшиеся на пути астероиды. Едва ли эльдарские капитаны были новичками в космических сражениях, и ни один из их домашних искусственных миров на краю Великого Ока не был бы удивлен тактикой корабля Архиврага. По всему флоту поднялись солнечные паруса и крейсера чужаков пошли хищным, изящным атакующим курсом, наполняя усеянную обломками пустоту потоками мерцающего пульсарного огня.

Поодиночке луч каждого пульсара был тонкой нитью на фоне бесконечной черноты, но вместе они рассекали пустоту подобно сияющей паутине, опутывающей и вгрызающейся в еле державшиеся пустотные щиты "Эха".

«Эхо проклятия» сделало бочку, несясь вперед и обращая свои бортовые и спинальные батареи к врагу. Орудия корабля изрыгали ответный огонь подобно истекающему гноем нарыву. Некоторые корабли эльдар были столь изящны, что, казалось, они просто исчезли с пути залпа. Другие приняли огонь на себя и позволили ему стечь по своим мерцающим щитам, зная, что курс «Эха» вынуждал его стрелять в основном по астероидам.

Первым подбитым судном ксеносов был небольшой корабль сопровождения, носивший имя, которое невозможно выговорить человеческим языком. Разумеется, никому из находившихся на борту «Эха проклятия» не пришло в голову попытаться это сделать; вместо этого люди смеялись и ликовали, когда он разваливался на части у них на глазах, пораженный шквальным огнем спинальных плазмо— и макро-батарей.

Это был всего лишь удачный выстрел, и Талос знал это. Тем не менее, от этого зрелища по его коже пробежали мурашки.

Второй корабль ксеносов погиб больше по воле случая, нежели от гнева Повелителей Ночи. Не имея времени даже на поворот, «Эхо проклятия» выплеснуло огневую мощь всех фронтальных орудий на огромный астероид впереди. Лазерные залпы вгрызлись в замерзший камень, и расщепили его вдоль слабых мест как раз тогда, когда закрытый щитом нос корабля на полной скорости протаранил его. Когда астероид распался на части, треснув под натиском полыхающих, но слабеющих щитов, вращающиеся осколки разлетелись во всех направлениях. Эльдарский флот, несмотря на всю свою ловкость, не мог уклониться от всех обломков. Даже когда они бросились врассыпную, чтобы отлететь в сторону, некоторые все же получили несущественные повреждения от разлетавшихся осколков породы.

Талос криво улыбнулся, когда одна из громадных глыб врезалась в изящный силуэт вражеского корабля. Обломок разбил солнечный парус на осколки прекрасного бриллиантового стекла и раздавил костяной корпус. Корабль вертелся, деформируясь и агонизируя, пока не угодил прямиком в другой астероид перед ним.

— Даже если мы погибнем здесь, — усмехнулся Повелитель Ночи, — это стоило увидеть.

— Три минуты до Тсагуальсы, господин.

— Хорошо, — его улыбка тут же растаяла, когда он вспомнил о предстоящем предательстве. Зная траекторию корабля и насколько противник их превосходит, многие из несчастных душ на корабле уже поняли, чем все это кончится.

— Подготовить корабль к варп-перелету? — спросил один из офицеров. Талос понял по голосу, что человек потерял надежду и теперь пытался скрыть свое беспокойство. Пророк ценил его за это. Малодушию не место на мостике.

— Нет, — ответил Талос. — И ты в самом деле веришь, что мы окажемся в безопасности? — корабль задрожал, от чего некоторые смертные члены экипажа вынуждены были схватиться за перила и консоли. — Даже если это бегство увенчается успехом, неужели ты считаешь, что нам и дальше удастся ускользать от них?

— Нет, господин. Конечно нет.

— Разумный ответ, — сказал Талос. — Сосредоточься на своих обязанностях, лейтенант Роулен. Не думай о том, что произойдет потом.

Септим и Дельтриан стояли в скромной тесной каюте, которую техноадепт без тени гордости или стыда обозначил как мостик Эпсилон К-41 Сигма Сигма А:2.

Он также потребовал, чтобы Септим покинул палубу, на что человек ответил по-нострамски нечто неясно биологическое про мать Дельтриана.

— Я пилот, — добавил он. — Я собираюсь помочь этой посудине взлететь.

— Твоя аугметика хоть и впечатляет, но весьма ограничена, чтобы взаимодействовать с духом машины моего корабля.

Септим указал на вращающиеся глыбы на мерцающем гололите.

— Ты доверишь сервиторам и духу машины лететь через это?

Дельтриан издал звук подтверждения.

— Куда больше, нежели кому-либо из людей. Что за…что за странный вопрос?

Септим сдался, но остался на мостике возле трона сервитора-пилота.

Раб и адепт вместе с двумя десятками сервиторов и закутанных в мантии членов экипажа смотрели на гололитическую проекцию, служившую одновременно тактической картой и оккулусом. В отличие от гололитических изображений «Эха», она была размытой и мерцала так часто, что человеческий глаз Септима заболел. Когда он смотрел на него бионическим глазом, боль проходила, как исчезала и часть помех. Только тогда он понял, что проекция была предназначена для аугметических глаз.

Сам корабль был похож на жирного жука, ощетинившегося защитными турелями, и три четверти длины которого было отведено под варп-генераторы и маршевые двигатели. Эти отсеки корабля отделялись переборками от жилых отсеков, и Септим видел, что некоторые адепты носили дыхательные маски всякий раз, когда входили и выходили из двигательного отсека.

Внутри корабля было до безумия тесно. Чтобы освободить место для брони, систем вооружения и двигателей, каждый тоннель был узким проходом, а в помещениях хватало места лишь для одного оператора и самых основных систем. Командная палуба была самым просторным местом на всем корабле, и даже там было яблоку негде упасть, стоило собраться восьмерым.

Септим посмотрел на мигающую на гололите идентификационную руну корабля. Она была прицеплена к астероиду, пока они скрывались от сканеров чужаков. Далеко за пределами поля обломков и астероидов руна, обозначавшая «Эхо», была песчинкой в буре враждебных сигналов.

— «Эхо» почти на месте, — произнес он, — они прорвутся.

Услышав знакомый звук, Септим повернул голову. В помещение вошел Вариель, гудя сочленениями своего доспеха при каждом движении.

— Скажи мне, что происходит, — как всегда спокойно потребовал он.

— Не похоже, что они знают, что мы здесь, — Септим перевел глаза на гололит.

— Cкажи мне, что с «Эхом», смертный болван.

Пристыженный очевидностью своей ошибки, Септим заставил себя улыбнуться.

— Они прорвутся, лорд Вариель.

Апотекарий не выказывал никаких эмоций, услышав уважительное обращение, как не выказывал их множество раз в прошлом, когда Септим произносил или не произносил его. Подобные вещи совершенно не имели для него значения.

— Я полагаю, мы скоро отправляемся?

Дельтриан кивнул, изо всех сил имитируя движения человека шеей, не предназначенной для того, чтобы сгибаться таким изящным образом. Что-то заклинило в верхней части позвоночника, и ему потребовалась пара секунд, чтобы ослабить позвоночные связки.

— Ответ положительный, — вокализировал он.

Вариель подошел туда, где стоял септим и сам взглянул на гололит.

— Что это? — он указал на рунический символ.

— Это.. — Септим дотянулся до консоли пилота-сервитора и подрегулировал гололитический дисплей, нажав пару кнопок. — …это ударный крейсер Ордена Генезиса, который мы уничтожили несколько месяцев назад.

Вариель не улыбнулся, что не удивило Септима. Его бледно-голубые глаза моргнули, когда он изучал гололитическое изображение разрушенного крейсера, чей корпус был открыт пустоте. Воин наклонился и увеличил картинку, чтобы рассмотреть тотальное разрушение, где в самом сердце Скопления Талоса среди самого плотного скопления астероидов от разрушенной луны дрейфовал погибший крейсер.

— Это было в высшей степени великолепное убийство, — отметил Повелитель Ночи.

— Да, господин.

Вариель посмотрел на него с беспокойством во взгляде. После почти десяти лет в услужении у Восьмого Легиона Септим был готов поспорить, что его больше ничто не может заставить нервничать. Глаза Вариеля, похоже, были редким исключением.

— Что с тобой? — спросил апотекарий. — У тебя участилось сердцебиение. От тебя воняет каким-то идиотским эмоциональным возбуждением.

Септим склонил голову к гололиту.

— Это трудно… смотреть как они сражаются без нас. Все, чем я занимался почти всю свою сознательную жизнь, это служение Легиону. Без него…я даже не уверен, что знаю, кто я.

— Да, да. Очень интересно, — он повернулся к Дельтриану. — Техноадепт, дабы развеять скуку, я желаю послушать переговоры эльдар. Ты сможешь перехватить их сигнал?

— Конечно, — Дельтриан развернул две из своих вспомогательных конечностей, и они аркой изогнулись над его плечами, чтобы работать с отдельной консолью. — Но я не обладаю способностью переводить лингвистические вокализации эльдар.

Это привлекло внимание Вариеля.

— Правда? Любопытно. Я полагал, ты более просвещен в этом.

— У адепта Механикум есть более насущные вопросы, нежели разбирать жалкое бормотание ксеносов.

— Ни к чему раздражаться, — Вариель мгновенно выдал улыбку, столь же фальшивую, сколь и беглую. — Я говорю на нескольких эльдарских диалектах. Просто перехвати сигнал, если можешь.

Дельтриан замер перед тем, как потянуть за последний рычаг.

— Объясни, как ты обучился языку чужаков.

— Тут нечего объяснять, уважаемый адепт. Я не выношу невежества. Когда предоставляется шанс научиться чему-нибудь, я его использую. — Он взглянул на закутанную в мантию фигуру. — Ты считаешь, Красные корсары сражались только против прогнившего Империума? Мы бесчисленное количество раз сражались с эльдарами. Были и пленники. Догадайся с первого раза, кто под пытками извлекал из пленников информацию.

— Я понял, — ответил Дельтриан, в очередной раз предприняв попытку сымитировать кивок. Его позвоночник, сделанный из различных драгоценных металлов и укрепленный тонкими пластинами керамита, щелкал и жужжал от движения. Когда он включил последний рычаг, мостик заполнили шипящие шепчущие голоса ксеносов, искаженные треском вокса.

Вариель поблагодарил его и вернулся к гололиту. Септим стоял рядом с ним, и его внимание металось между разворачивающейся битвой и бледным лицом апотекария.

— Хватит смотреть на меня, — произнес Вариель спустя минуту. — Это начинает раздражать.

— Что говорят эльдары? — спросил Септим.

Вариель слушал еще полминуты, и казалось, не уделял этому особого внимания.

— Они говорят о маневрах в трех измерениях, сравнивая движения корабля с призраками и морскими тварями. Очень поэтично, очень бессмысленно и очень по-ксеносски. Пока ни одного сообщения о жертвах. И я не слышу ни одного капитана эльдар, чья душа вопила бы, улетая в небытие.

Внезапно Септиму стало ясно, что именно слушал Вариель. Первый Коготь был прав: Вариель поистине принадлежал к Восьмому Легиону, независимо от происхождения его генного семени.

— Я… — начал апотекарий, но затем вдруг замолчал. Голоса эльдар перешептывались на заднем плане.

Септим набрал в грудь воздуха, чтобы спросить.

— Что они…

Вариель взглядом заставил его замолчать. Белесые глаза сузились в недоверчивой сосредоточенности. Раб в ожидании скрестил руки на груди, надеясь получить объяснения, но едва ли его ожидая.

— Постой, — выдохнул наконец Вариель, закрыв глаза, чтобы лучше сконцентрироваться на языке чужаков. — Что-то не так.  

XXIII Отринутая судьба 

Октавия занималась тем, чем долго не осмеливалась заняться. Она использовала свой дар ради удовольствия, а не по долгу или необходимости.

Море Душ не было источником удовольствий — её детство было наполнено историями о навигаторах, смотревших в его глубины слишком долго и вглядывавшихся в волны варпа слишком глубоко. После этого им больше ничего не казалось прежним. Один из отпрысков дома Мерваллион — её кузен Трален Премар Мерваллион — был заперт под фамильным шпилем в изолирующей колбе, где он более не мог причинить себе вред. Последний раз, когда она его видела, он плавал в мутной жидкости в амниотическом бассейне, скованный ремнями — хохочущий и гордый обладатель рваной дыры посередине лба, где когда-то был его третий глаз. Октавия вздрогнула от воспоминаний о кузене, и пузырях слюны, текущих из его смеющегося рта. Он всегда смеялся. Она надеялась, что чтобы ни зажгло его маниакальное веселье, оно даровало ему некое подобие утешения. Но она не была настолько наивной, чтобы верить в это. Она не любила думать о Тралене. Рассказывали, что навигаторы умирают, если им удаляют варп-глаза. Но оказалось, бывали из этого ужасного правила и исключения, хоть и редкие и немногочисленные.

Ей потребовалось много времени, чтобы успокоить нервы, прежде чем рискнуть посмотреть без нужды. Но, стоило ей только закрыть человеческие глаза и снять повязку — остальное не составило труда. На самом деле это было пугающе просто — все равно, что упасть на полпути к особенно трудной вершине, но девушка знала, что у нее хватит сил взобраться обратно.

Октавия, когда-то Эвридика из дома Мерваллион, может и не происходила из благословенного рода сильных навигаторов, но опыт, полученный на борту норовистых кораблей Восьмого Легиона, отточил навыки, которыми она владела.

Она не могла не задумываться, как бы она показала себя сейчас на измерительных приборах дома на святой Терре? Стала ли она сильнее, или же это была всего лишь самоуверенность и знание дела?

Ей никогда этого не узнать. Шансы на то, что она когда-либо ступит на Тронный Мир, были пугающе малы. Но эта мысль не казалась такой безрадостной как когда-то. Она не знала почему.

Однако, она была движима любопытством. Менее эгоистичным и более упрямым, нежели размышления о собственной судьбе. Всматриваться в Море Душ было также просто, как и открыть третий глаз. Ей не нужно было находиться в варпе, как требовалось некоторым навигаторам. У немногих из них было хоть что-то общее в использовании своего дара. Её отец мог смотреть в варп, лишь раскрыв все три своих глаза. Она не знала, как он это делал — у всех были свои личные привычки.

Когда она видела, то глядела своим тайным зрением на темные потоки полусформировавшегося ничто — на его безликие волны, бесформенные, но скользящие, подобно змеям. Ведьмы и шаманы из примитивных эпох Старой Земли полагали, что это не отличается от ритуала, позволявшего им заглянуть в слои их мистического ада.

Но ища, она не могла не задерживать дыхание, пока колотящееся сердце и боль в легких не заставляли её вздохнуть снова. На каком-то осмысленном уровне она знала, что проецирует свое видение сквозь волны скверны, возможно, даже оставляя в эфире частицу своего сознания, но Октавию мало волновала метафизика. Её интересовало лишь то, что она могла отыскать, используя свое второе зрение.

Они бежали и бежали, оказавшись в безумии блокады эльдаров, уплывая по волнам по пути наименьшего сопротивления. Психический вопль Талоса разорвал варп, растянул его сосуды и взбудоражил его течения.. Она направляла корабль как могла, седлая ветра, а не сражаясь с ними и рискуя разбить «Эхо» вдребезги. Все это время она пребывала между двумя состояниями, видя разделенный варп и ощущая руку на набухшем животе.

И теперь, освободившись от гнета бега через варп, она могла свободно смотреть в него. Октавия всматривалась пристальней, и её взор проникал все глубже за сотни оттенков черноты за светом Астрономикона, ища хоть какой-нибудь источник света среди бушующих облаков.

Впервые она смотрела, чтобы увидеть, что сделал Талос. У нее на глазах истекали кровью клубящиеся волны демонической материи, разорванные тяжелыми ранами и затекающие друг в друга. Она смотрела, как они расщепляются и изменяют формы, смешиваются и разделяются, порождая кричащие лица и также быстро растворяя их. Из бушующих волн тянулись руки, тая и сгорая, как только хватались за вытянутые когти других находившихся рядом душ.

Октавия успокоилась и заглянула глубже. Раненный варп — нет, не раненый, осознала навигатор, — не раненный, — возбужденный — растягивался снова и снова. Кровоточащие реки встречаясь, сливались в кровоточащий океан. Сколько миров поразила эта невидимая буря? Сколько ужаса он принес?

Она слышала свое имя в бьющихся волнах: шепот, крик, жалобный вопль…

Октавия откинулась назад. Око закрылось, и открылись её человеческие глаза.

На мгновение, увлеченность тем, что Талос распространил на десятки систем, захватила её даже больше, чем страх лететь сквозь это. Варп всегда являл собой вечный поток, а в первые часы после того, как вопль только прозвучал, он оживленно кипел. А теперь, однако, она готовилась вести незнакомый корабль по непроходимым морям.

Навигатор поправила свою повязку, перевязала конский хвост из волос и вытянулась, сидя на неудобном троне и пытаясь снять напряжение со спины. На секунду она подумала о своих прислужниках, столпившихся за дверью в узком коридоре. Она безумно скучала по Псу, и даже осознавать это было больно. Больше этого — как она ни желала в этом признаваться даже самой себе, — она хотела, чтобы Септим был с ней. Он был не способен подобрать нужные слова, но все же… его самоуверенная улыбка; проблески веселья в его случайных взглядах; то, как он разваливался на троне, независимо от того, насколько страшной казалась угроза…

« — Лучше места чтобы влюбиться и не найти, — подумала она. — Если это вообще можно так назвать».

Когда Октавия заерзала в своем кресле, её глаза расширились от внезапного шока. Будто боясь коснуться собственной плоти, она положила дрожащую руку на живот и ощутила, как внутри нее впервые зашевелилась новая жизнь.


Когда щиты отключились, сидевший на троне Талос даже не шелохнулся. Членов экипажа — как минимум тех, кто остались, — сбило с ног внезапно усилившейся тряской, охватившей корабль. Два безногих сервитора выпали из своих ячеек, раскрывая и закрывая рты, пока их бесполезные руки стучали по полу, пытаясь продолжать работать на консолях, до которых они более не могли добраться

— Щиты отключены, господин, — прокричал один из офицеров.

«— Что, правда?» — подумал Талос.

— Ясно, — ответил он сквозь стиснутые зубы

— Приказы, сир?

Пророк смотрел, как серая планета увеличивается в размерах, пока не превратилась в опухший шар, чей унылый рябой лик растянулся на весь экран.

Уже близко. Очень близко.

— Доложить о повреждениях, — приказал он.

Хотя ему хватило и тряски корабля. Уже по ней было понятно, что корабль невероятно быстро потрошат ксеносы огнем пульсаров. Столько эльдарских кораблей, и такая огневая мощь… «Завету Крови» никогда не приходилось получать такие повреждения за всю его выдающуюся карьеру. «Эхо проклятия» терпело их в первый и последний раз.

Офицер Роулен не мог оторвать округлившихся глаз от экрана консоли.

— Господин… у нас слишком серьезные…

— Мы в радиусе выпуска десантных капсул?

— Я..

Талос перемахнул через перила и глухо приземлился на палубу позади офицера. Он сам посмотрел на экран, быстро поняв, что значат бегущие руны. Зарычав, он повернулся к хозяйке вокса.

— Высаживай Легион, — проревел он сквозь творившийся вокруг них хаос.

Женщина, носившая униформу и клеймо слуг Красных Корсаров, набрала несколько команд на своей консоли.

— Легион высаживается, господин.

— Вокс-каналы, — приказал он. — Вокс-каналы, немедленно!

— Есть вокс, господин.

Голоса братьев скрипели в неразберихе шума и огня, охвативших сотрясавшийся мостик.

— Талос — всем силам Легиона, — закричал он. — Подсчет душ. Подтвердить высадку.

Один за другим они отозвались. Он слышал ликующие крики братьев в десантных капсулах, когда они докладывали: «— Второй Коготь ушел», «— Четвертый Коготь высадился», и «— Третий Коготь запущен». Оккулус перенастроился, чтобы показать, как несколько «Громовых ястребов» вылетают из ангаров в последний раз, мчась к звездам с добела раскаленными двигателями.

Гулкий бас Малхариона возвестил о высадке мудреца войны:

— Увидимся на прогнившем мире, Ловец Душ.

Прозвучало еще три подтверждения, произносимых теми же оцифрованными рычащими голосами. Оккулус снова переключился на демонстрацию сцены какого-то мифического ада. Огненные волны омывали обзорный экран подобно жидкому пламени.

— Мы в атмосфере, — выкрикнул один из офицеров. — Приказы?

— Не все ли равно? — закричал в ответ другой.

— Перейти к набору высоты! — крикнул остальным один из рулевых.

Даже Талосу пришлось схватиться за перила, когда «Эхо» резко бросило в неконтролируемое пике. Он не желал представлять, сколь малая часть корабля все еще была единым целым — не после такого безумного испытания.

Западные двери мостика открылись с ревом гидравлики, и в охваченном огнем дверном проеме показался Сайрион.

— Ты ненормальный? — произнес он в вокс. — Поторапливайся!

« — Сейчас или никогда», — подумал Талос.

Он взбежал вверх по ступеням к командному трону и ухватился за подлокотник, чтобы удержаться на ногах. Тающий вид на оккулусе показывал то тонкие облака, то звезды, то землю — и так по бесконечному кругу.

Свободной рукой он вытащил свой меч из захватов на троне и убрал его в ножны за спиной.

— Ты должен был быть в десантной капсуле, — ответил он по воксу Сайриону.

— Если бы, — отозвался брат. — Задняя часть корабля просто отвалилась.

— Ты шутишь.

— Нет двигателей. Это не шутка. Мы в свободном падении, — Сайрион схватился за проем, когда вокруг него сгрудились смертные члены экипажа, спасавшиеся бегством с мостика. — Ну же!

Талос бросился к нему, удерживая равновесие, в то время как под ноги ему падали люди, а сама палуба, казалось, потеряла всякое представление о законах физики.

Мечи воинов недолго пробыли в ножнах. Когда они прорывались через забитые паникующими человеческими телами коридоры, оба клинка стали рубить и резать, прорубая путь через живой лес. К запаху страха и вони пота добавился еще и запах крови, раздражая чувства Талоса. Сквозь крики он смутно осознавал, что вырезал свой собственный экипаж, хотя какое это имело сейчас значение? Они все равно умрут через считанные минуты так или иначе.

Сайрион тяжело дышал, то взмахивая гладием, то ломая спины и ноги пинками и ударами.

— Мы все умрем, — выдохнул он в вокс. — И это ты виноват, что так долго ждал.

Талос рассек мечом тело человека, располовинив его от шеи до таза и оттолкнул плечами останки.

— Ты вернулся на мостик лишь для того, чтобы поплакаться?

— Да нет вообще-то, — допустил Сайрион. — Но никто не должен умирать, не вспомнив о своих ошибках.

— Во имя бесконечного ада, где вас носит? — раздался в воксе голос Меркуциана.

Талос выпотрошил еще одного из бегущих членов экипажа и швырнул его останки в сторону. Он обливался потом под броней, чувствуя напряжение от нескончаемой рубки блокирующих тоннели паникующих людей. Полчища их, сотни — а скоро будут тысячи — неслись к спасательным капсулам. Усталость не составляла проблемы: он мог рубить день и ночь напролет. Проблема была лишь во времени.

— Запускайте десантную капсулу, — произнес в вокс Талос. — Меркуциан, Узас, спускайтесь на Тсагуальсу.

— Ты с ума сошел?! — прозвучал надрывный ответ Меркуциана.

— Нам ближе к спасательным капсулам командной палубы. Просто отправляйтесь.

Сайрион извлек гладий из спины офицера в униформе. Его дыхание начало сбиваться.

— Если остались еще хоть какие-то спасательные капсулы после бегства этих паразитов, то порядок.

— Аве Доминус Нокс, Талос. Увидимся в катакомбах.

Талос услышал лязг раскрывшихся захватов, грохот освободившейся капсулы и радостные завывания Узаса. Полет через атмосферу унес их из диапазона вокса за несколько ударов сердца, заглушив ругательства Меркуциана и смех Узаса.

Талос и Сайрион прорубали себе путь дальше.


Шепот продолжался. Хор нежных голосов обменивался словами и пересмешками, и каждый из них на слух был как шелковый туман, даже сквозь шипение вокс-помех. Вариель слушал его почти полчаса. Внезапное любопытство апотекария переросло в пристальное внимание, которое превратилось в целенаправленную сосредоточенность. Теперь Септим гораздо чаще смотрел на апотекария, чем на гололит. Бледные губы Вариеля не останавливались ни на минуту, нежно произнося слова чужаков, пока он переводил их в уме.

— Что за..? — начал Септим снова, лишь для того, чтобы поднятый вверх кулак заставил его замолчать. Вариель приготовился ударить его наотмашь, если человек заговорит снова.

— Дельтриан, — произнес апотекарий спустя несколько ударов сердца.

— Живодер, — выразил почтение адепт.

— Игра изменилась. Доставь меня в диапазон действия вокса на поверхности Тсагуальсы.

Оптические линзы Дельтриана повернулись в глазницах и перефокусировались.

— Я запрашиваю причину для действия, резко противоречащего данным нам приказам и запланированным процессам.

Вариель все еще пребывал в растерянности, слушая хриплое урчание эльдарской речи. Септим подумал, что она звучала наподобие песни, которую пел тот, кто надеялся, что его не слышат. Она была прекрасна, но от нее по коже бежали мурашки.

— Игра изменилась, — повторил Вариель. — Откуда мы могли знать? Не могли. Мы никогда в жизни не смогли бы додуматься до такого.

Он окинул взглядом скромную командную палубу, его льдисто-голубые глаза смотрели мимо, не задерживаясь ни на чем.

Дельтриана не волновало отрешенное бормотание Вариеля.

— Я переформулирую свой запрос, изменив условия, чтобы сделать его требованием. Приведи адекватное обоснование или прекрати вокализировать приказы, отдавать которые не имеешь полномочий.

Вариель наконец нашел, на чем остановить взгляд, а именно на Дельтриане, его красном рабочем одеянии и хромированном лице-черепе, наполовину скрытом в складках капюшона.

— Эльдары, — произнес Вариель. — Шепчутся о своих пророчествах, о Восьмом Легионе, который беспощадно обескровит их в грядущие десятилетия. Понимаешь? Он здесь не из-за психического крика, устроенного Талосом. Они ни разу о нем не говорили. Они не говорят ни о чем, кроме как о нашей глупости и о том, что им нужно отделить нити нежелательного будущего и вырезать их из пряжи судьбы.

Дельтриан издал звук ошибки, что соответствовало пренебрежительному ворчанию.

— Довольно, — сказал адепт. — Колдовство чужаков несущественно. Ксеносуеверия несущественны. Наши приказы — единственное, что остается существенным.

Взгляд Вариеля снова устремился куда-то вдаль. Он слушал шипящие голоса чужих, поющие на своем шелестящем языке.

— Нет, — он моргнул, взглянув на адепта еще раз. — Ты не понимаешь. Они пытаются предотвратить что-то грядущее… какое-то событие, которому только предстоит случиться, где Талос ведет Восьмой Легион в крестовый поход против их вымирающего вида. Они бормочут об этом как дети, молящие бога в надежде, что он будет милосерден к ним. Ты слышишь меня? Ты вообще слушаешь, что я говорю?

Септим отступил назад, когда Вариель подошел, чтобы посмотреть на сидящего адепта. Он никогда прежде не видел Вариеля столь взбешенным.

— Они сражаются, чтобы предотвратить то, чего они боятся, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — То, чему они не могут позволить случиться. Эти корабли. Для них это огромный риск. Колоссальный риск. Они прижали нас к стенке, используя корабли, управляемые призраками, и тем самым сберегли драгоценные жизни ксеносов перед финальным ударом — так сильно они хотят смерти Талоса.

Дельтриан повторил звук отрицания

— Чистейшее суеверие, основанное на шепоте ксеносов.

— А что если они правы? Пророк Восьмого Легиона возвысится на закате Темного Тысячелетия и прольет столько крови эльдар с Ультве… их осталось слишком мало, они не могут этого допустить. Ты настолько глух и слеп ко всему, что не касается твоей работы, что не слышишь, что я говорю? Послушай меня, ты, поганый чернокнижник: в будущем, которое они увидели, он обратит Легион против них. Эти ксеношавки верят, что он объединит Восьмой Легион.


Заряжающий примарис Марлона зафиксировала себя в удерживающем троне, трясущимися руками застегивая пряжки. Защелкнулась первая. Защелкнулась вторая. Не осознавая, она бормотала и ругалась про себя в процессе.

Слепая удача застала её на главных палубах для экипажа, а не за её станцией, когда битва приняла дурной оборот. Она направлялась обратно к оружейной палубе терциус правого борта, после внеочередного визита в апотекарион из-за очередной неисправности в её аугметической ноге.

Сама нога была весьма дрянной. Она сомневалась, что когда-нибудь к ней привыкнет, что бы там не говорили ей костоправы.

До того, как она успела прохромать полпути к своему рабочему посту, завыли сирены. Это были не частые импульсы призыва занять свои места или протяжные завывания, возвещавшие готовность к переходу в варп. Этих сирен она прежде никогда не слышала, хотя узнала, что они означают, в тот момент когда они начали завывать.

Эвакуация.

Палубы затопила паника и толпы бегущих во всех направлениях членов экипажа.

Она была так близко, что, даже прихрамывая, она бежала впереди толпы, но ведущие к спасательным капсулам коридоры были заполнены многими десятками других душ, оказавшихся быстрее, или ближе, или просто удачливее. Ей повезло — её дрожащее, обливающееся потом тело грохнулось на последний свободный трон в капсуле. За закрывающимися дверьми люди кричали и колотили по стенкам. Некоторые топтали друг друга, другие кололи ножами и стреляли, отчаянно желая добраться до капсул, прежде чем обломки корабля оставят внушительных размеров кратер на сером лике планеты.

Даже сквозь облегчение, после того как защелкнулась последняя пряжка, она чувствовала боль сострадания к тем, кто все еще был в ловушке снаружи в поисках капсул. Она не могла отвести взгляд от их лиц и кулаков, прижатых к прочному стеклу.

Глядя на них, она одними губами говорила слово «простите» каждой паре глаз, с которой встречалась взглядом. Вспышка холодного синего и влажно-красного смела в сторону орущие лица. На смотровой иллюминатор брызнула кровь, пока вдали за пределами поля зрения танцевали тени.

— Что за… — запинаясь, произнес один из членов экипажа, сидевший на троне напротив.

Дверь задрожала; человеческие кулаки и вопли не смогли бы такого сделать. Во второй раз было хуже: она затряслась до самых усиленных петель. С третьего раза она поддалась, впустив поток тошнотворно горячего воздуха и открывая сцену братской могилы.

Снаружи стояли двое господ, по щиколотку в трупах, а с их клинков капала кровь. Один из них согнулся, чтобы войти внутрь капсулы. Все троны были заняты, и даже если бы они были свободны, никому из Легиона не удалось бы втиснуть свои громоздкие, закованные в броню тела в предназначенный для человека противоперегрузочный трон.

Не было ни раздумий, ни колебаний. Повелитель Ночи вогнал свой золотой меч в грудь ближайшего человека, разом прикончив всякое сопротивление, и стащил бьющееся в агонии тело с сидения. Ремни порвались, когда легионер дернул за один из них резким рывком, перед тем как вышвырнуть его в коридор к прочим мертвецам.

Второй легионер вошел под жужжание сочленений брони, с точностью повторив первое убийство. Второй мужчина умер с позором, рыдая и умоляя, прежде чем был разрублен на части. Следом за ним в коридор отправились два противоперегрузочных трона, вырванные из своих креплений. Возвышающиеся фигуры намеревались очистить капсулу, чтобы внутри нее им хватило места стоять.

Марлона завозилась, размыкая удерживающие ремни, когда третий человек был убит и выброшен вон.

— Я уйду! — вопила она, — я уйду! Клянусь, я уйду!

Сгорбленная тень упала на нее, загородив тусклое красное свечение центрального аварийного освещения. Она подняла голову.

— Я знаю тебя, — прорычал господин искаженным воксом голосом. — Септим препирался с одним из смертных хирургов, чтобы дать тебе эту ногу.

— Да… да… — она думала, что соглашается. На самом деле, она не знала, говорила ли она вообще вслух.

Повелитель Ночи потянулся, чтобы захлопнуть бронированную дверь, оставив кровавую бойню по ту сторону.

— Пошел, — прорычал он брату.

Другой воин, вынужденный стоять в том же полусогнутом положении, дотянулся до центральной колонны и дернул за пусковые рычаги: первый — клац, второй — клац, третий — клац.

Капсула качнулась в своей раме, и завывание двигательных систем превратилось в отчаянный рев. Затем она тронулась, и Марлона почувствовала, как в тот же момент пол ушел из под ног, а желудок предпринял попытку переместиться в область глотки. Она не знала, вопила она или смеялась, пока они с грохотом неслись вниз к спасению, но похоже, она делала и то и другое.


Дельтриан был вынужден признать, что принятие решения далось ему с трудом. Талос дал ему конкретный план действий, а апотекарий (хоть и чересчур эмоционально) привел убедительные доводы. И тем не менее, они по-прежнему сводились к практичности и вероятности. Дельтриану это было известно лучше, чем кому-либо еще.

— Чтобы рассчитать шансы на выживание этого корабля в столкновении с флотом противника требуются вычисления, которые ни один биологический разум не в состоянии представить. Достаточно сказать, выражаясь понятным вам языком, шансы не в нашу пользу.

Если бы он мог улыбаться по настоящему, а не довольствоваться одним лишь выражением своего металлического черепа — на лице Дельтриана сейчас играла бы ухмылка. Он чрезвычайно гордился своим мастерством недоговаривать.

Вариель же не был ни взволнован, ни удивлен.

— Пошевели шестеренками, которые у тебя вместо мозгов, — сказал он. — Если эльдары так напуганы пророчеством, которое может осуществиться, это значит, что у Талоса есть шанс выжить в войне там внизу. И этот шанс — мы. Моего брата ждет нечто большее, чем бесславная смерть в пыли этого никчемного мирка — и я готов помочь ему всем, чем смогу.

Бесчувственный лик Дельтриана не изменился.

— Последние приказы Талоса все что остается существенным, — продекламировал он.— Это судно отныне — хранилище генного материала ста погибших легионеров Восьмого. Генетический материал должен достичь Великого Ока. В этом я поклялся Талосу. Я принес обет.

От последних слов ему стало на самом деле не по себе.

— Тогда уноси ноги. Я не стану этого делать. — Вариель развернулся к Септиму. — Ты. Седьмой.

— Господин?

— Подготовь свой транспорт. Доставь меня вниз, на Тсагуальсу. 

XXIV Катакомбы 

Десять тысяч лет назад крепость гордо стояла как один из последних великих бастионов несокрушимости Легионес Астартес в материальной вселенной. Пришествие Орденов Прародителей доказало неверность этого утверждения. Минувшие с тех пор века не были милосердны. Неровные изъеденные эрозией стены с бойницами вырастали из безжизненной земли, поврежденные древними взрывами и миллионами пыльных бурь.

Мало что осталось от огромных стен за холмами обломков, наполовину занесенных серой почвой. Там, где еще остались стены с бойницами, они были обветшалыми и без зубцов, лишенные былого великолепия и практически сровнялись с землей с течением лет.

Талос стоял посреди серых руин и смотрел, как гибнет «Эхо проклятия».

Он стоял посреди полуразрушенных, щербатых стен, а поднятый ветром песок колотил по его доспеху. Боевой корабль, медленно агонизируя, падал за горизонт, разбрасывая горящие обломки и оставляя за собой шлейф густого черного дыма.

— Сколько осталось на борту? — спросил женский голос. Талос не удостоил женщину взглядом. Он совсем забыл, что Марлона все еще была здесь. Тот факт, что она вообще задала вопрос, разительно отличал их друг от друга в этот момент.

— Я не знаю, — ответил воин. На самом деле ему было все равно. Его хозяева сделали его оружием. Он не чувствовал вины из-за утраты своей человечности, даже когда она заставала его врасплох в моменты, подобные нынешнему.

«Эхо проклятия» упало за южными горами. Талос увидел яркую вспышку взрыва реактора, озарившую небо подобно второму закату на один болезненно долгий удар сердца.

— Раз, — начал считать он, — два. Три. Четыре. Пять.

Над ними раздался раскат грома. Он был слабее голоса настоящей бури, но от того еще прекрасней.

— Прощальный крик «Эха», — сказал стоявший позади него Сайрион.

Талос кивнул.

— Пойдем. Скоро придут эльдары.

Два воина зашагали от спасательной капсулы по неровным остаткам ландшафта, оставленным эрозией. Марлона старалась держать темп как могла, глядя, как они рыскают среди разрушенных зданий и разваленных стен в поисках уцелевшего тоннеля, который бы привел их в лабиринт.

Через несколько минут они наткнулись на пустую десантную капсулу Легиона. Краска на ней выгорела во время спуска, двери были открыты нараспашку. Она проломила хлипкую крышу того, что раньше было просторным помещением с куполом.

Немногое осталось кроме пары стен и уцелевшего потолочного пролета. Некогда неприступная крепость была ныне подобна замшелым руинам, которые находят ксеноархеологи на мертвых мирах. То, что осталось от их крепости, выглядело как останки древней цивилизации, раскопанной спустя тысячелетия после глобального вымирания.

Марлона слышала щелчки — два воина переговаривались по воксу внутри шлемов.

— Можно я пойду с вами? — она собрала всю свою отвагу чтобы задать вопрос.

— Это неразумно, — сказал ей Сайрион. — Если ты хочешь выжить, то лучший шанс для этого — предпринять трехнедельное путешествие к югу, прямиком к городу, которому мы позволили жить. Если крик был достаточно громким, наступит ночь, когда Империум придет, чтобы спасти те души.

Она не знала, что все это значило. Все что ей было известно, это то, что в одиночку без еды и воды она не переживет трехнедельную пешую прогулку сквозь пыльные бури.

— Сай, — сказал другой Повелитель Ночи. — Что с того, что она пойдет с нами?

— Ну ладно.

— Спускайся в катакомбы, если хочешь, смертная, — сказал Талос. — Просто запомни, что нам самим отмерены считанные часы. Смерть придет быстрее, чем в пустыне из пепла, и мы не можем позволить себе засиживаться с тобой. Нам нужно сражаться.

Марлона попробовала ноющее колено. Бионика пульсировала в месте крепления к ноге.

— Я не могу оставаться здесь наверху. Там будет где спрятаться?

— Разумеется, — ответил Талос. — Но ты будешь слепа. Там, куда мы направляемся, света нет.

Септим слушал, как двигатели возвращаются к жизни. Нигде больше ему не было так комфортно, как в кресле, которое он занимал в данный момент — трон пилота «Громового ястреба» «Опаленного».

Вариель устроился на троне второго пилота. Он был по-прежнему без шлема и смотрел в никуда. Время от времени он рассеянно водил большим пальцем по бледным губам, погруженный в свои мысли.

— Септим, — произнес он, когда двигатели заработали в полную силу.

— Господин?

— Каковы наши шансы добраться до Тсагуальсы незамеченными?

Раб не знал что и думать.

— Я… ничего не знаю ни об эльдарах, господин, ни об их поисковых технологиях.

Вариель все еще пребывал в растерянности.

— «Опаленный» мал, а пустота практически безмерна в своей величине… Сыграй на этих преимуществах. Держись ближе к астероидам.

Септим проверил двери ангара впереди. Помимо десантно-штурмового корабля и нескольких штабелей того, что по утверждению Дельтриана являлось необходимым оборудованием , драгоценного свободного пространства на единственной посадочной палубе эпсилон к-41 сигма сигма А:2 было крайне мало. Даже «Громовой ястреб» был нагружен жизненно-важными припасами и древней машинерией из Зала Размышлений, и в нем не предполагалось места для дополнительных пассажиров. Дельтриан был не сильно рад его отбытию.

Времени поговорить с Октавией не было. Все, что он мог сделать, это отправить короткое вокс-сообщение в её личные покои. К тому же, он даже не знал что сказать. Как лучше всего сказать ей, что он, возможно, отправляется на верную смерть там внизу? Как уверить её в том, что Дельтриан защитит ее, когда они доберутся до Великого Ока?

В итоге он промямлил что-то в своей обычной неловкой манере на смеси готика и нострамского. Он пытался сказать, что любит ее, но даже в этом вдохновение покинуло его. Это было едва ли красивое выражение эмоций.

Она не ответила. Он даже не знал, получила ли она вообще его сообщение. Быть может, это даже к лучшему.

Септим нажал запуск, закрывая переднюю аппарель. С механическим грохотом она закрылась под кокпитом.

— Мы загерметизированы и готовы, — доложил он.

Вариель, казалось, по-прежнему не обращал никакого внимания на происходящее.

— Летим.

Септим схватился за рычаги управления и почувствовал, как по коже бегут мурашки, когда двигатели в ответ громче взревели. Сделав глубокий вдох, он вывел челнок из тесного посадочного ангара обратно в пустоту.

— Вы не рассматривали возможность, что вы могли ошибаться? — спросил он Живодера. — Я имею ввиду, ошибаться насчет того, что Талос выживет.

Апотекарий кивнул.

— Эта мысль приходила мне в голову, раб. И вероятность этого меня тоже весьма интересует.


Время шло во тьме, но не в тишине.

Талос рассматривал подземный мир через красную вуаль. Оптические линзы без труда позволяли взгляду пронзать беспросветную темноту коридоров. Тактические данные прокручивались бесконечным потоком крошечных белых рун на границах зрительного восприятия. Он не обращал внимания ни на одну из них, кроме жизненных показателей его братьев. Тсагуальса никогда не была его домом. Никогда, по — настоящему. Возвращение в забытые залы порождало неловкую меланхолию, но ничего похожего на гнев или печаль.

Смертная рабыня недолго пробыла с ними. Воины за несколько минут опередили её хромающий шаг, растворившись в коридорах, как только засекли вокс-сигналы братьев. Временами Талос слышал её плач и крики в темноте далеко позади. Он видел, как вздрагивает Сайрион, физически реагируя на её страх, и ощущал острый привкус едкой слюны на языке. Ему не нравилось, когда ему напоминали о скверне брата — даже столь незаметной и незначительной.

— Лучше было бы оставить её в пустошах, — сказал по воксу Сайрион.

Талос не ответил. Он пробирался по тоннелям, слушая оживленные переговоры многочисленных голосов по вокс-сети. Его братья из других Когтей смеялись, готовясь, и клялись биться с эльдарами до последней капли крови. Он улыбнулся за лицевой пластиной шлема. Его забавляло то, что он слышал. Остатки десятой и одиннадцатой рот пребывали на грани смерти, загнанные в угол как животные, но он никогда прежде не слышал их столь живыми.

Малхарион доложил, что в одиночку движется по ближайшим к поверхности тоннелям. Когда Когти стали протестовать и возражать, что они должны сражаться рядом с ним, он осыпал их проклятиями, обозвал глупцами и разорвал вокс-соединение.

В конце первого часа они отыскали Меркуциана и Узаса. Первый заключил Талоса в объятия, обхватив его запястье в знак приветствия. Второй молча стоял с отсутствующим видом и тяжело дышал в вокс. Все слышали, как Узас облизывал зубы.

— Другие Когти готовятся занять позиции в помещениях, подобных этому, — Меркуциан указал на северные и южные двери, которые были открыты, так как сами двери сгнили еще в незапамятные времена. Талос понял мысль брата: два входа позволяли легко держать оборону в этом помещении, как и во множестве ему подобных, и в них еще оставалось пространство для маневров. Он проследил за следующим жестом Меркуциана: тот указал на тоннель высоко в западной стене, где раньше был доступ в служебные ходы. — Когда они будут отступать, они пойдут по служебным тоннелям.

— А мы то влезем? — Сайрион проверял свой болтер с особой тщательностью. — Они сделаны для сервиторов. Когда мы покидали это место, половина ходов оказались слишком узкими для нас.

— Яразведал ближайшие, — сообщил Меркуциан. — Некоторые из них заканчиваются тупиками, через которые нам не пробраться, но всегда есть и другие пути. Другой вариант — раскопать бесчисленные разрушенные тоннели.

Талос вошел в помещение. Когда-то оно принадлежало другой роте и использовалось в качестве тренировочного зала. От прежнего убранства не осталось ничего, и, глядя сквозь красное марево линз своего шлема, Талос видел только унылый голый камень и ничего больше. Остальные катакомбы выглядели также. Весь лабиринт представлял собой одинаковые голые опустевшие руины.

— Что с нашими боеприпасами?

— Уже доставлены, — Меркуциан снова кивнул. — Сервиторы из других капсул приземлились поблизости от Когтей. Что до десантно-штурмовых кораблей — не так понятно, какие приземлились. Наши слуги здесь и в безопасности. Я отведу тебя к ним. Они остановились в зале в полукилометре к западу. Быстрее будет воспользоваться служебными ходами, учитывая, сколько тоннелей разрушено.

— Они сделали это! — произнес Сайрион. — Кусочек драгоценной удачи, наконец-то!

— Многим не удалось, — поправил его Талос. — Если конечно стоит доверять вокс-докладам. Но все же, мы протащили сюда достаточно боеприпасов, чтобы дать эльдарам тысячу новых заупокойных песен.

— Наш главный груз невредим? — спросил Сайрион.

Впервые за все время ответил Узас.

— Ах, да. Жду — не дождусь, когда дойдет до него.

Первый Коготь кое-как, практически без всякого порядка громыхал по служебным туннелям; Талос услышал по воксу первый отчет о битве.

— Это Третий Коготь, — прозвучал голос, все еще смеясь. — Братья, чужаки нашли нас.


Септим искал правильный подход. Смысл был в скорости, но он был должен лететь близко к каждому астероиду, огибая их и оставаясь в их тени, где только это возможно, прежде чем устремляться к следующему. Это было вполне очевидно, но кроме того, он должен был быть осторожен и не распалять двигатели слишком сильно на случай, если эльдарские корабли на высокой орбите могли обнаружить их присутствие при помощи тепловых локаторов.

Они летели всего десять минут, когда Вариель закрыл глаза и покачал головой словно в неверии.

— Нас взяли на абордаж, — тихо произнес Живодер, не обращаясь ни к кому конкретно. Шаги за спиной заставили Септима вытянуть шею, чтобы обернуться через плечо. Десантно-штурмовой корабль снизил скорость в ответ на его отвлекающееся внимание.

В дверном проеме, ведущем в тесный кокпит, стояли трое слуг Октавии. Вулараи он узнал сразу. Двое других, должно быть — Герак и Фолли, хотя, с учетом их рваных накидок и перевязанных рук, они могли быть кем угодно

Септим снова повернулся к ветровому стеклу, медленно огибая еще одни небольшой обломок. Мелкие частички не переставая бились о корпус.

— Вы пробрались на борт до того, как мы отбыли? — спросил он.

— Да, — ответил один из мужчин.

— Тебя послала она? — спросил Септим.

— Мы слушаемся хозяйку, — ответил один из них, возможно Герак. Справедливости ради стоит заметить, что они все звучали одинаково, и определить по голосу его обладателя было не так-то просто.

Болезненно голубые глаза Вариеля остановились на Вулараи. Слуга была завернута в плотный плащ, и хотя она носила светозащитные очки, повязки вокруг лица и рук болтались свободно и обнажали бледную кожу под ними.

— Эта маскировка, может быть, и обманула бы какого-нибудь служку Механикума, но пытаться провернуть такое со мной — просто трагикомично.

Вулараи принялась разматывать повязки, высвобождая руки. Септим рискнул еще раз украдкой взглянуть через плечо.

— Лети, — взгляд Вариеля источал угрозу. — Занимайся своим делом.

Вулараи сбросила наконец свои путы и швырнула в сторону тяжелый плащ. Она потянулась к лицу, сняла светозащитные очки и удостоверилась, что её повязка на месте.

— Ты не оставишь меня на этом дерьмовом корабле наедине с этим механическим уродом! — заявила Октавия. — Я отправляюсь с тобой.


Дельтриан направлялся к каюте Октавии в раздутом брюхе судна, пытаясь сдержать любые проявления раздражения в своих движениях или вокализациях.

Когда он отдал приказ аугментированным слугам-пилотам вести корабль через астероидное поле, все шло хорошо. Когда он рассчитал наилучшую предполагаемую локацию, где можно было отважиться войти в варп, не привлекая внимания эльдарских рейдеров и не рискуя повредить корпус случайным столкновением при ускорении и рассеивании реальности, все шло хорошо.

Когда он приказал запустить варп-двигатели и начать прорывать брешь на теле реального пространства, все по-прежнему шло хорошо.

Когда он приказал Октавии приготовиться и не получил в ответ никакого подтверждения… он счел это первым изъяном некогда безукоризненного процесса.

Неоднократные попытки связаться с ней удостаивались тем же ответом.

Неприемлемо.

В самом деле, совершенно неприемлемо.

Он приказал отвести судно обратно в укрытие и сам направился вниз к её комнате.

Группка её слуг отбежала в сторону, увидев, как он торопливо идет по коридору. Это само по себе было бы любопытно любому, кто хорошо знал навигатора, но Дельтриан был не из таких.

Его тонкие пальцы взломали замок шлюзовой двери, и он вступил в тесную каморку, встав перед увитым кабелями троном.

— Ты, — сказал он, готовясь начать длинную обвинительную тираду, посвященную главным образом вопросам повиновения и исполнения обязанностей, а также аспектам самосохранения, чтобы воззвать к её биологическому страху перед гибелью телесной оболочки.

Вулараи откинулась на спинку трона Октавии, положив ноги на подлокотник. Без бинтов она представляла собой жалкое зрелище: сквозь анемическую плоть просвечивались сосуды, опухшие и черные, как паутина под тончайшей кожей. У нее были водянистые наполовину ослепленные катарактами глаза с темными кругами под ними.

За несколько секунд Дельтриан каталогизировал внешние мутации женщины у него перед глазами. Её варп-изменения казались приемлемыми по некоторым стандартам, но общий эффект на удивление был один: под её тонкой плотью можно было увидеть тени костей, сосудов, мышечных узлов и даже силуэт бьющегося сердца, движущегося в дисгармонии с отекшими дрожащими легкими.

— Ты не Октавия, — вокализировал он.

Вулараи оскалилась, демонстрируя больные десны с дешевыми железными зубами.

— И что же именно меня выдало?


Талос вошел последним. Пророк снова оглядел пустой зал, приглядываясь к последним из оставшихся в живых. Пятнадцать сервиторов терпеливо ждали, пуская слюну — хотя столь безмозглые создания сложно было считать терпеливыми. Почти у всех руки заменяли подъемные клешни или механические инструменты.

Первый Коготь подошел к контейнерам, которые безмозглые рабы притащили в эти глубины.

Талос первым что-то достал. В его латных перчатках была массивная пушка — длинное многоствольное орудие, редко использовавшееся Восьмым Легионом.

Он бросил взгляд на ближайших сервиторов и бросил орудие обратно в контейнер. Оно упало на керамитовый нагрудник — тяжелобронированный, с гордой аквилой на груди, ритуально разбитой ударами молота.

— Нам осталось недолго, — сказал он. — Давайте начнем. 

XXV Тени 

Они крались по коридору подобно призракам, будучи чернее скрывавших их теней. Его глаза, не такие, как были прежде, видели не только силуэты, но и движение — он видел, как они приближаются, призрачно, гибко, в единстве. Он мог назвать это не иначе как чуждым. Чужаки. Хоть термин и был точным, но когда на него набросились эти твари, он подумал, что этому слову не хватало определенной поэтичности.

Ему было мало что известно об этой породе ксеносов. Под градом выстрелов автопушки их разрывало на части, как и людей. Это было обнадеживающе, но нисколько не удивительно. То, как они крошатся и разлетаются дождем влажных ошметков, мало о чем говорило ему помимо того, что он итак знал. Если бы он мог, он бы сгорбился над одним из их трупов, сорвал бы с него разбитую броню и узнал бы все, что ему требовалось, отведав их плоти. Ощутив вкус крови на губах, его усовершенствованная физиология наполнила бы его инстинктивными знаниями о павших жертвах. В его до сих пор неясном существовании удовольствие от вкуса жизни поверженных врагов было тем, по чему он тосковал более всего.

Эльдары. Он восхищался ими и их вышколенным безмолвием, хоть и находил их гибкую грацию омерзительной. Один их них, по-видимому не защищенный хрупкими доспехами, был размазан по левой стене влажным пятном крови, внутренностей и обломков брони.

Он не мог убить их всех огромной пушкой, которая служила ему рукой. Некоторые из чужаков подныривали и уклонялись от его обстрела, выхватывая цепные клинки своими изящными руками.

Повелитель Ночи рассмеялся. По меньшей мере, он попытался: вмонтированные в горло и в глотку трубки и кабели превратили звук в механизированный рык.

Он не мог от них убежать, но так или иначе — ему надо было сделать шаг назад, чтобы встать устойчивее. Это было необычно — чувствовать, как чужаки рубят и разрывают уязвимые связки. Без боли, без кожи это ощущение казалось лишь слегка забавной легкой щекоткой. Он не мог различить отдельные силуэты, когда они были так близко, но коридор освещали вспышки молний и искры от вгрызавшихся в соединительные связки клинков.

— Хватит, — проворчал он, и обрушил на них кулак. Сервоприводы и кабели искусственных мышц его нового тела придавали силу и быстроту, какой он не знал при жизни. Кулак ударил по каменному полу, сотрясая весь коридор и вызвав дождь пыли с потолка. Оказавшийся под ним ксеноублюдок был размазан по земле. Малхарион развернулся, нанося еще один удар кулаком и одновременно поливая их жидким огнём из своего огнемёта. Чужаки метнулись назад, но недостаточно быстро. Двое умерли под ударами кулака. Один завыл, растворяясь в потоке едкого пламени.

Дредноут глубоко вдохнул, вдыхая запах опустевшего коридора. Вместо холодного воздуха, вместо запаха смерти он почувствовал лишь бульканье питательной жидкости в его гробу. Она не пахла ничем, кроме химической вони его теплого саркофага.

Он вздрогнул. Его металлическое тело отреагировало на это, перезарядив автопушку с глухим металлическим звуком. Он вздохнул и его саркофаг издал механический рык.

Он чуть было не поддался искушению снова открыть вокс-сеть, но заискивание тех, кем он раньше командовал, раздражало его настолько, что он не хотел иметь с ними дела. Вместо этого, он охотился в одиночестве, пытаясь получить как можно больше удовольствия — раз уж все так изменилось.

Малхарион обошел тощие трупы эльдаров. От каждого шага его переваливающейся поступи тоннель содрогался. На скрытность рассчитывать не приходилось, поэтому ему нужно сыграть иначе.

— Эльдары… — прорычал он. — Я иду за вами.


Люкориф сгорбился, взгромоздившись на разрушенной стене, и смотрел в небеса. Он слышал, как позади него его братья поедают эльдаров, но он не разделил с ними трапезу. Он ел их плоть и раньше, и сейчас не испытывал никакого желания повторять этот опыт. Их кровь была кислой и водянистой, а их коже не хватало солоноватой насыщенности, которая была свойственна куску человечины.

Предводитель Кровоточащих Глаз не знал, откуда появлялись эльдары. Несмотря на то, что они отказались спускаться в катакомбы и наблюдали за небом, он не видел ни единого признака приземлившегося транспорта чужаков. Сейчас они продолжали появляться то там то тут, выходя из-за разрушенных стен или возникая на вершинах упавших шпилей.

Руины крепости простирались на многие километры во всех направлениях. Он знал, что его рапторам не охватить все это пространство в одиночку, хотя он старался и гонял их до изнеможения. Что смутило его больше всего, так это то, что чужаки похоже не собирались появляться в том количестве, в котором он ожидал. У них было достаточно кораблей в космосе, чтобы высадить армию. Вместо этого он видел спускавшиеся в лабиринт небольшие штурмовые группки и отряды разведчиков, и разделывался с теми, кто остался на поверхности. Двигатели его прыжкового ранца отозвались завыванием в ответ на его размышления.

— Корабли-призраки, — произнес он.

Лишь один из Кровоточащих Глаз потрудился взглянуть на небо, оторвавшись от трапезы.

— Что говоришь? — прошипел Вораша.

Люкориф указал вверх деактивированным молниевым когтем.

— Корабли-призраки. Суда из кости и духа в пустоте. Нет экипажа, лишь призраки умерших эльдаров.

— Ультве, — произнес Вораша, как будто соглашаясь.

— Безмолвные корабли, управляемые костями, ведомые воспоминаниями. Несокрушимая армада в небесах, но что насчет земли? — его голова дернулась от нервного спазма. — Они не столь сильны. Не столь многочисленны. Теперь нам известно, почему они захватили небеса, но боятся земли.

Раптор медленно дышал, вдыхая отравленный воздух планеты через ротовую решетку. Каждый выдох оставлял облачко тумана.

— Я что-то вижу, — сказал он.

— Еще эльдары? — спросил один из стаи.

— Тень внутри тени. Там, — он указал на навес прогнившего каменного здания. — И там. И там. Много чего-то. Кажется.

Вызов прозвучал на языке, которого Люкориф не понимал, вырвавшись из глотки, которую он жаждал перерезать. Эльдарский воин стоял на коленях наверху стены в двухстах метрах: в одно руке его был клинок в форме полумесяца, а из-за его спины росли огромные орлиные крылья. Как только крик растаял в воздухе, другие четыре фигуры явили себя, и каждая восседала на верхушке разрушенной башни или стены.

— Кровоточащие Глаза, — прошептал Люкориф своим собратьям. — Наконец-то, достойная жертва.


Первыми были Узас и Меркуциан. Без благословений и молитв Механикум им потребовалось не так много времени, чтобы быть готовыми. Пока они ждали, Талос и Сайрион караулили северный и южный тоннели, слушая раздававшиеся в воксе звуки битвы.

— Броня готова, — доложил по воксу Меркуциан. — Узас тоже готов.

— Это заняло почти полчаса, — подытожил Сайрион. — Все же небыстрый процесс, даже без бредней Культа Машин.

— Достаточно быстро, — ответил Талос. — Меркуциан, Узас, прикройте нас.

Талос дождался, пока в коридоре стихнет эхо низкого механического грохота. Каждый шаг был подобен раскату грома.

— Твоя очередь, — прозвучал рычащий и искаженный воксом ответ Узаса. Его новый шлем был мордастым и клыкастым, с рубиновыми линзами и нарисованным на нем черепом демона. Броня сама по себе издавала низкий гул и была достаточно громоздкой, чтобы занять половину коридора.

— Каково это? — спросил Талос своего брата.

Узас стоял выпрямившись, несмотря на естественную сгорбленность боевого доспеха, и его силовые генераторы гудели все громче. В одной руке он держал штурмболтер последней модели. Украшавшие его знаки аквилы были осквернены царапинами или полностью оплавлены. Другая рука оканчивалась силовым кулаком; его толстые пальцы были сжаты, подобно нераспустившемуся цветку.

На одном плече разбитый драконий символ Ордена Саламандр был погребен под бронзовым знаком Восьмого Легиона, прибитым толстыми стальными заклепками.

— Мощно, — сказал Узас. — Поторопись. Я хочу охотиться.


Они ответили ему криком на крик, и клинком на клинок. Кровоточащие Глаза поднялись в воздух, взвыв двигателями и наполнив небеса грязным выхлопным дымом, преследуя свою добычу. Эльдары, одетые в облегающие доспехи чистого голубого цвета, отвечали полными ненависти криками и боевыми кличами на своем языке; каждый клич был пронзительным воплем презрения.

Бой был ужасным. Люкориф знал, как он пойдет с того самого момента, когда они только схлестнулись. Эльдары бежали, а рапторы преследовали их. У большинства небесных ксенодев были тонкие лазерные ружья, плевавшиеся искрящимися вспышками энергии. Использовать их они могли только на расстоянии, в то время как рапторы наполнили небо пальбой из болт-пистолетов ближнего боя и отчаянными завываниями рубивших воздух и изголодавшихся цепных клинков.

Первым упал с небес его брат по имени Тзек. Люкориф слышал в воксе его предсмертный хрип — давящийся кашлем булькающий звук из легких и разорванной глотки, за которым последовало умирающее завывание не запустившихся двигателей. Раптор крутанулся в воздухе, удерживая своего противника когтями на ногах, как раз в тот момент, когда тело Тзека ударилось о неровную землю.

Глядя на это, он почувствовал, как его язык заныл, а рот наполнился шипящей слизью. Тзек провел с ним многие годы неровно шедшего времени с самой первой ночи Последней Осады. То, как столь благородная душа была повержена грязным ксеносом, разозлило его настолько, что он сплюнул.

Эльдарка отклонилась, ястребиные крылья завибрировали с мелодичным звоном, когда она перевернулась в воздухе, паря с элегантностью хищной птицы. Ядовитый плевок пролетел мимо цели.

Люкориф последовал за ней, взревев извергавшими дым двигателями, в ответ на её мелодичное планирование. Каждый взмах его когтей рассекал лишь воздух, когда ксенотварь, танцуя, уклонялась и выгибалась, будто парила на воздушных потоках.

Раптор испустил полный отчаяния крик, не в силах более его сдерживать. Или ветер унес большую часть его мощи, или её покатый увенчанный плюмажем шлем защитил её от разрыва барабанных перепонок, но она не обратила на него внимания.

Она взлетела выше, вертясь в небе. За её клинком тянулся след электрического пламени. Люкориф из Кровоточащих Глаз преследовал ее. Из его клыкастой пасти вырвался вопль, столь же громкий, как и вой протестующих двигателей прыжковых ранцев.

Ее грация имела значение, лишь пока она танцевала в воздухе, в честном и открытом бою он бы убил ее. Они оба это поняли одновременно. Люкориф схватил её сзади, разрезая крылья молниеносным поцелуем когтей. Они с легкостью прошли сквозь ксеноматериал, прервав её полет.

Издав очередной боевой клич, она развернулась в воздухе, занеся меч, даже начав падать. Раптор парировал удар, позволив лезвию со скрежетом коснуться силовых когтей. Свободной рукой он схватил ксено-деву за глотку, подержав её в своих объятьях еще одно бесценное мгновение.

— Спокойной ночи, моя дорогая, — выдохнул он ей в лицевой щиток. Люкориф выпустил ее, позволив кувыркаться в небе, подобно Тзеку и его позорной кончине.

Его смех смолк, едва прозвучав. Её падение длилось не больше трех секунд, — её сородич подхватил её в пике и повернулся к земле.

— Я так не думаю, — прошипел раптор, наклонившись вперед в своем пике. Сквозь вой ветра он слышал, как эльдары кричат друг другу на своем лепечущем языке. Ему пришлось заложить резкий вираж, чтобы уклониться от пистолета, плевавшегося в его сторону копьями света, но у эльдара, спасшего свою соплеменницу, были заняты руки, и у них не было шансов отразить вторую атаку раптора. Люкориф упал на них как молния, вогнав когти в оба тела и разорвав их на части.

Он закричал от приложенных усилий, и его восторженный вопль эхом разнесся по небу. Бескрылая дева искалеченной массой полетела, кружась, в одну сторону, и размазалась по земле. Мужчина упал подобным образом, из ран на нагруднике лилась кровь. Его крылья дрожали, пытаясь подняться в последний полет, но высыхающая кровь на когтях Люкорифа поставила точку в его истории. Раптор усмехнулся, когда эльдар упал с такой высоты, что от удара об землю его разорвало на куски.

Он все еще улыбался, обернувшись и увидев гибель Вораши.

Его брат летел к земле из воздушного клинча, осыпая землю кусками мяса и обломками брони. Эльдар, выстреливший в Ворашу в упор, повернулся в воздухе и направил свое ружье на Люкорифа. Предводитель рапторов наклонился вперед и устремился к нему. С его иссеченных шрамами губ сорвался очередной вопль.


Талос вел Первый Коготь на новую охоту. Не нуждаясь в осторожности, четыре терминатора шагали свободным строем, держа наготове незнакомое оружие.

— К ним придется привыкать, — сказал в вокс Сайрион. Он все еще удивлялся значку аквилы на краю ретинального дисплея. Даже после проведенных Дельтрианом многочисленных модификаций и перенастроек ему не удалось вычистить эту деталь из внутренних систем доспеха.

Талос отвлекся на вокс-сеть: доклады Второго и Третьего Когтя, столкнувшихся с врагом на верхних уровнях катакомб, и яростные проклятия Кровоточащих Глаз, сражавшихся на поверхности. Он пытался не думать о Малхарионе — капитан решил встретить свою смерть в одиночестве, и в этом желании не было ничего предосудительного. Вскоре Первому Когтю предстояло разделиться. Как только враг превзойдет их числом и станет невозможно стоять вместе — все закончится убийствами в темноте и каждый будет сам за себя.

Он никогда прежде не носил тактический дредноутский доспех, и ощущение было удивительным. Талос знал свои боевые доспехи как собственную кожу, в них было удобно как в одежде, к которой со временем привыкаешь. Терминаторская броня была иного рода, начиная от украшенного бивнями шлем, заканчивая шипастыми сапогами. Каждый мускул в его теле покалывало от прилива новых сил. Он ожидал, что будет чувствовать себя неповоротливым, но набор движений мало чем отличался от того, что он совершал, тренируясь без доспехов. Единственным неудобством было то, что воин был постоянно наклонен вперед, как будто готовился сорваться на бег.

Талос попробовал бегать. Вышла более быстрая, сильная поступь, нечто среднее между бегом трусцой и пошатыванием. Компенсационные сервоприводы и стабилизаторы не дали бы ему наклониться вперед так, чтобы упасть, хотя смещенный центр тяжести после стольких веков ношения модифицированной брони Тип V все еще казался необычным.

На одной руке была латная перчатка размером с торс легионера — силовой кулак, активизированный и покрытый дрожащим силовым полем. Другая рука сжимала массивную роторную пушку, его пальцы покоились на изогнутом триггере. У них было мало боеприпасов для штурмовой пушки: когда Первый Коготь счистил доспехи с Саламандр, очень скоро они узнали, что имперцы израсходовали большую часть своих запасов. Он нес на бедре свой двуствольный болтер, готовый воспользоваться им, когда придет время бросить пустую пушку.

Меркуциан дотянулся своим огромным силовым кулаком до богато украшенного бивня, который Дельтриан приделал к бычьей морде его шлема, и постучал по нему.

— Однажды я видел, как Малек из Атраментаров ударил кого-то головой и насадил его на свои бивни, — сказал он. — Я тоже хочу попробовать.

Талос вскинул вверх кулак, призывая к тишине — или хотя бы к её подобию, насколько позволяли их грохочущие как двигатели танка на холостом ходу доспехи.

Град бритвенно-острых дисков вылетел из коридора впереди, за ним последовали приближающиеся силуэты эльдарских воинов. Они замешкались, увидев, что на них надвигалось. Одни бросились врассыпную, в то время как другие, отступая, продолжали стрелять. Талос слышал, как сюрикеновые снаряды бились об его броню и со звоном разбитого стекла падали на пол.

В ответ он нажал на триггер, наполнив тоннель характерным ревом имперской штурмовой пушки. Подвески в локтевом суставе, запястье и креплении пушки компенсировали любую отдачу, позволяя ему целиться, не отвлекаясь, но ретинальный дисплей затемнился, чтобы его не ослепило вспышками.

Следующие десять секунд Первый Коготь стоял в недоумении. Талос наклонил пушку, чтобы получше осмотреть дышавшие паром раскаленные стволы.

— Вот так пушка! — восхитился Сайрион, когда все четверо пробирались через органическую массу, оставшуюся в коридоре. — Можно, я одолжу её у тебя ненадолго?


Марлона уже не была уверена, что именно она слышала. Иногда между каменными стенами раздавалось эхо далеких перестрелок, а порой лишь завывание сквозняков во тьме.

У нее был фонарь — никто из членов экипажа корабля Восьмого Легиона не ходил без них, — и она знала, что заряда батарей должно было хватить еще на несколько часов как минимум. Что делать и куда идти — вот этого она не знала.

«— Какая вообще разница? Какая разница, умру я здесь, внизу или на равнинах?»

У нее все еще был пулевой пистолет, пусть и примитивный в сравнении с болтером Легионес Астартес. Он прекрасно подходил, чтобы застрелиться, пока она не умерла от жажды, но в бою польза от него была бы невелика. Рабам на борту «Эха проклятия» было запрещено носить оружие, но процветавший повсюду черный рынок позаботился и об этом. Легион никогда не настаивал на соблюдении этого закона, потому что не боялся восстания. Марлона подозревала, что им нравилась некоторая острота ощущений, когда они охотились на членов экипажа удовольствия ради.

Она не знала, как долго уже была одна, когда услышала стук. Она пробиралась по пустынным катакомбам, направляя луч света перед собой и позволяя ему рассекать темноту, насколько хватало мощности ламп. Направление она уже давно потеряла. Звук странным эхом раздавался здесь внизу, вплоть до того, что она уже была не уверена — идет ли она в сторону грохота или наоборот, от него. Казалось, он не исчезал, но и не становился сильнее.

Она не увидела, что выбило лампу у нее из рук. Поток воздуха пронесся за её спиной, грубый удар выбил из её рук фонарь, и он с грохотом упал на пол. На долю секунды вращающийся пучок света оставил на стене безумные тени: стройные силуэты ведьм в нечеловеческих вытянутых шлемах. Марлона потянулась за пистолетом еще до того, как фонарь остановился. Он тоже выпал из её рук, будто от удара по кулаку.

Во второй раз она ощутила дыхание уже у своего лица. Голос из мрака был неприятно мягким — подобно бархату, скользящему по ране.

— Где пророк Восьмого Легиона?

Она ударила кулаком в сторону, откуда прозвучал голос из темноты, но удар прошел мимо. Как и второй, и третий, и четвертый — все они были направлены в никуда. Она слышала еле уловимые движения и дыхание чего-то, уклонявшегося от нее во тьме и мягкое поскрипывание пластин брони, шелестящих с каждым движением. Рука сомкнулась вокруг её горла. Закованные в холодное железо пальцы схватили её за грудки. Марлоне удалось один раз ударить по неподвижной руке, прежде чем её припечатали к стене. Сапоги скребли по камню, не доставая до земли. Её грубая аугметика щелкала и жужжала, пытаясь вновь обрести опору.

— Где пророк Восьмого Легиона?

— Я всю свою жизнь провела во тьме, — сказала она, обращаясь к невидимому голосу. — Думаешь, меня это испугает?

Пальцы на горле сжались крепче, лишив её возможности дышать. Она не знала наверняка, становился ли стук громче, или же её обманывало собственное участившееся сердцебиение.

— Грязное, слепое, гадкое животное, мон-кеи, где пророк Восьмого Легиона? Тысячи душ стоят на кону, пока он еще дышит.

Марлона сопротивлялась сильной хватке, колотя кулаками по закованной в броню руке.

— Упрямое создание! Знай же, человек: безмолвный шторм близится. Идет Блуждающая в Пустоте.

Хватка на горле исчезла также быстро как и появилась, и она упала на землю. Первое, о чем она подумала, когда тяжело втянула в себя спертый воздух, это то, что её сердце не обманывало ее. Колотилось все вокруг нее, и слышались глухие удары стали о камень. От них по полу под ногами и стене за её спиной пробегала дрожь.

Марлона доползла на четвереньках за фонарем, вспарывая темноту его тонким лезвием света. Она видела камень, камень, камень… и что-то огромное и темное, искоса смотревшее на нее сверху вниз, рыча суставами.

— Что ты делаешь здесь внизу?


Он зашел слишком резко, под плохим углом и рухнул на пыльную землю. Через мгновение он встал на четвереньки, и затем, после двух попыток, выпрямился в полный рост. Металлические когти на ступнях растопырились, зарываясь в мягкую почву и компенсируя нагрузку.

Боль была… чем-то. Он ощущал привкус крови с каждым вздохом, а боль в мышцах вернула его расслабленное сознание в те три ночи, когда его терзал лорд Ирувиус из Детей Императора.

Эта война была не из приятных. Проиграть её было бы еще хуже.

Люкориф приземлился неподалеку от последнего эльдара. Он обошел распростертое на земле тело, отметив следы кровавой жидкости, изливавшейся из нескольких сочленений его брони. Его доспех представлял собой занимательную демонстрацию боевой картографии, отмеченный лазерными подпалинами и прошитый попаданиями коротких костяных кинжалов чужаков. Раптор перевернул тело небесной девы когтем на ноге. Её глаза, такие же синие и такие же безжизненные, как сапфиры, смотрели в серое небо. На её груди был гладкий драгоценный камень, который среди её сородичей был известен как камень души. Люкориф вырвал его из брони и проглотил целиком, надеясь, что её бессмертный дух насладится своей судьбой, уготовившей ему вечные скитания в его кишках.

— Ловец Душ, — наконец произнес он в вокс.

Голос пророка звучал искаженно из-за помех на расстоянии и треска стрельбы.

— Я слышу тебя, Люкориф.

— Кровоточащие Глаза мертвы. Я — последний.

Он слышал, как Талос хрипел от напряжения.

— Прискорбно слышать это, брат. Присоединишься к нам внизу?

Раптор посмотрел на упавшие стены — остатки некогда величественных укреплений. Над ними собирались грозовые облака — аномальное явление на этой лишенной погоды планете.

— Не сейчас. Что-то грядет, Талос. Будьте внимательны.  

XXVI Буря

В тот миг, когда её ноги коснулись тверди Тсагуальсы, начался дождь.

Люкориф наблюдал за ней, сгорбившись на тонкой жердочке, оставшейся от длинного пролета крепостной стены. Пять эльдарских камней душ стыли в его потрохах. Когда он закрывал глаза — даже лишь чтобы моргнуть — он был уверен, что слышит, как пять голосов кричат, затягивая погребальную песнь.

«Как любопытно», — подумал он, когда она появилась.

Воздух на высоте десяти метров от земли задрожал от тепла, и из него появилась она, приземлившись на носки с разведенными в стороны руками. Её броня состояла из серебряных пластин, лежавших поверх черного нательного костюма подобно мышцам; она сверкала как рыбья чешуя. В одной руке у нее был посох с кривыми лезвиями на обоих концах, которые казались влажными от текущих по ним жидких молний. В другой руке она держала метательную звезду размером со щит, оканчивавшуюся тремя искривленными клинками. Пламя, плясавшее по оружейной стали, было черным. Люкориф не хотел бы знать, как именно оно было сотворено.

Ее лицо скрывалось за серебряной маской смерти, изображавшей кричащую богиню с холодными глазами. Высокий длинный плюмаж из черных волос ниспадал на плечи и спину, каким-то образом не шевелясь от ветра, который вздымал облака пыли и гнал их по развалинам.

Все в ней источало скверну, даже для существа, настолько затронутого варпом, как он. Несколько секунд фигуру окружало марево, как будто сама реальность была готова её отвергнуть.

«Это не эльдарская дева», — почувствовал раптор. — «Возможно, когда-то она и была ей, но сейчас…сейчас она нечто большее».

Люкориф сжал когтями камень, когда эльдарская богиня войны пронеслась размытым пятном, едва касаясь ногами земли. На мгновение она стала серебряным пятном среди руин, и тут же исчезла, то ли растаяв в воздухе, то ли спустившись под землю — Люкориф не был уверен.

— Талос, — он снова открыл вокс-канал. — Я видел то, что охотится на нас.


Второй Коготь пережил больше трех часов беглых перестрелок, волну за волной отражая атаки ксеносов. Единственным светом, освещавшим тоннели и залы, были ритмичные вспышки выстрелов или редкие всполохи энергетических полей при ударах силовых мечей.

Юрис хромал, истекая кровью из раны от клинка на бедре. Он знал, что братья вскоре оставят его.

Не то чтобы он стал их уговаривать оставить его; благородное самопожертвование его не интересовало. Они сами оставят его — он стал медленнее и слабее. Его жизнь стала обузой для них.

Повелитель Ночи перевел дыхание, прислонившись к стене. Он закрепил болтер на бедре и с хрустом вогнал в него новый магазин оставшейся рукой.

— Последний, — обратился он по воксу к двум другим выжившим, — у меня кончились патроны.

— Отступаем к запасным ящикам, — ответил Фал Торм.

Правда сквозила в словах другого воина: они сами отступят к запасам, а его оставят по дороге. Если смерть Юриса даст им фору в несколько секунд — еще лучше.

— Ты ранен серьезнее, чем готов признать, — сказал Ксан Курус. Отведенные назад крылья на шлеме Ксана Куруса несколько часов назад отрубил клинок ксеноса. — Я чую твою кровь и слышу, как с трудом бьются твои сердца.

Юрис не мог перевести дух. Вдыхать было тяжело, воздух втягивался в глотку с большим трудом.

«Так вот оно каково — умирать?»

— Я еще держусь на ногах, — отозвался он по воксу. — Пошли. Выдвигаемся.

Трое выживших из Второго Когтя отступили дальше во тьму, сорвавшись на нестройный бег. Не далее как несколько часов назад, Юрис вел девять других душ. Теперь он был единоличным повелителем двух воинов, оба из которых были готовы бросить его, как только представится возможность.

Как и люди, не все эльдары были одинаковы — это знание дорого обошлось Юрису. Одни были со слабыми осколочными винтовками и в легкой кольчужной броне с черными пластинами — они умирали как беззащитные дети и стреляли хуже бандитов из нижнего улья. Но другие … вопящие ведьмы и убийцы-мечники.

Шестеро убитых за три часа. Ксенодевы появлялись из тьмы, проносились сквозь залпы ответного огня и скрещивали клинки с Повелителями Ночи в вихре ударов. Не важно, потеряют ли они при этом кого-то из своих. Как только первые удары были нанесены, они убегали, отступая обратно в тоннели.

Самой ужасной составляющей каждой атаки был вой: они запевали погребальную песнь, протяжную и громкую настолько, что она могла бы пробудить забытых мертвецов этого проклятого мира. Каждый крик словно вонзал в его затылок осколок льда и оказывал странное воздействие на его мозг, замедляя реакции настолько, что он с трудом парировал удары врагов.

Но Второй Коготь так просто не сдавался. В конце концов, они сами были охотниками. Юрис собственноручно перерезал три бледные глотки эльдарских дев, схватив их сзади и приласкав молниеносным взмахом гладия.

Это происходило повсюду: натиск, оборона, охота, удар, отступление…

Юрис споткнулся на бегу, схватившись за стену, чтобы не упасть. Сначала он обогнал своих братьев, но вскоре уже хромал рядом с ними, и, в конце концов, отстал и волочился позади.

— Пока, Юрис, — произнес в вокс Ксан Курус впереди. Фал Торм даже не остановился: он продолжал бежать без оглядки.

— Подожди, — сказал Юрис Ксан Курусу, — подожди, брат.

— Зачем? — Ксан Курус уже снова бежал. — Счастливо умереть.

Юрис слушал, как стихают шаги его сородичей. Его спотыкающийся бег перешел в простое шатание, он обрушился на стену и медленно сполз на колени.

«Я не хочу умирать на Тсагуальсе», — возникла из ниоткуда непрошенная мысль. Была ли Тсагуальса и в самом деле худшим местом, где можно было расстаться с жизнью?

«Да», — подумал он. — «Гниющий мир проклят. Нам не стоило возвращаться сюда».

Древнее суеверие вызвало болезненную улыбку на его окровавленных губах. Какая разница? Он служил, разве нет? Он преданно служил на протяжении многих веков и вырезал удовольствие из галактики, которая никогда ему в нем не отказывала.

«До сего момента…», — Юрис снова попробовал ухмыльнуться, но с его искореженных губ черным потоком хлынула кровь. — «Не важно. Не важно. Быть живым и сильным было замечательно».

Когда силы покинули воина, его шлем наклонился вперед, и из него потекла кровь.

— Юрис, — протрещал вокс.

«Пошел вон, Фал Торм. Беги, если так этого хочешь. Дайте мне спокойно умереть, ублюдки».

— Юрис, — повторил голос.

Он открыл глаза, не осознавая, что они были закрыты. Залитое красным зрение вернулось, и он снова увидел свой треснутый нагрудник и обрубок, который меньше часа назад был его рукой.

«Что?» — спросил он, и ему пришлось предпринять еще одну попытку заговорить, чтобы произнести это вслух.

— Что? — спросил он в вокс.

Ретинальный дисплей показывал лишь белые разводы и помехи. Легионеру пришлось дважды моргнуть, чтобы его стало можно прочитать.

Жизненные показатели Ксана Куруса показывали ровную линию. Равно как и Фала Торма.

«Не может быть».

Юрис заставил себя подняться на ноги, сдержав стон боли от сломанного колена и отсутствующей руки. Его доспех был поврежден настолько, что не мог больше впрыснуть в его кровь обезболивающие и облегчить мучения.

Он нашел двух последних братьев в переходах чуть дальше и затрясся от сдерживаемого смеха. Оба тела были распростерты на каменном полу — убиты окончательно и бесповоротно. Ксан Курус и Фал Торм были разрублены пополам в районе пояса, туловища были отделены от ног. Кровь хаотичными пятнами покрывала пол.

Ни у одного из них не было головы. Их шлемы укатились и лежали у стены.

Юрис не мог сдержать смех. Несмотря на то, что они оставили его, они все равно умерли раньше него. Даже несмотря на боль, произошедшее показалось ему справедливым.

Убивший Юриса клинок ударил в спину под ребрами, пронзил позвоночник и вышел из живота, пробив многослойную броню. Грязные блестящие веревки кишок кучей вывалились следом на его сапоги.

Юрис попробовал удержаться на ногах еще пару ударов сердца, но клинок снова нанес удар. На этот раз он увидел его: размытое черно-серебристое пятно, сразившее его в одно мгновение. Оно вонзилось в его разорванный живот и вышло из поясницы, и на этот раз Юрис упал на землю с криком и грохотом.

Внезапно он понял, что лежит на спине и протягивает единственную руку, пытаясь подтащить себя обратно к своим ногам.

А затем она оказалась сверху. Тварь, о которой их предупреждал Люкориф. Его агонизирующий, умирающий и бушующий разум кричал о действии. Он должен был сообщить по воксу остальным. Должен был предупредить, что она уже внизу, в катакомбах.

Но этого не случилось. Он ничего не сказал, никого не предупредил. Юрис открыл рот лишь для того, чтобы подавиться кровью и желчью.

Хранившая молчание ведьма-королева подняла покоившееся в другой руке копье и занесла его над головой. Она произнесла единственное слово на грубом готике, изменив его своим акцентом почти до неузнаваемости.

— Спи.

Благословенная тьма обрушилась на Юриса вместе с клинком чужака.


Первые завывания застали его врасплох, но больше он не совершит этой ошибки.

Первый Коготь соединился с Третьим Когтем Фаровена, и оба отряда приготовились удерживать разветвленную сеть комнат с великим множеством прилегающих помещений, тоннелей для отступления и удобных для обороны переходов столько, сколько смогут.

— Вы видели Малхариона? — таков был первый вопрос Фаровена.

— Он все еще охотится один, — ответил Талос.

Вопящие девы появились, едва он договорил. После сражения против слабаков на протяжении последних нескольких часов, вопящая атака была неприятной переменой. Но хотя бы Сайрион перестал просить у него штурмовую пушку.

Первые завывания застали их врасплох. Перед атакой ведьмы-мечницы запевали свою скорбную песнь, используя её как оружие. Невосприимчивость к страху не значила ничего под сенью этой песни: Талос чувствовал, как стынет его кровь, мышцы слабеют, а на висках выступает пот — как его тело реагирует, подобно обычному смертному.

Ощущения были…непередаваемыми, почти пьянящими своей неестественной силой. Он не испытывал ничего подобного за долгие десятилетия своей жизни. Ни одна душа, претерпевшая вызванные генным семенем изменения, не могла чувствовать ужас, но хоть и сомнения ни разу не посещали его разум, чувство страха все еще вызывало у него смех. Только подумать, вот ЭТО — лишь бледная тень того, что он вызывал у своих жертв? Вот каково — ощутить ЭТО на своей шкуре?

«Как поучительно», — подумал он, криво улыбнувшись. Веселье, стоит отметить, было омрачено омертвелостью в конечностях, да и само по себе было достаточно кратковременным, мгновение спустя сгорев в пламени его гнева.

Но к тому моменту ксеносы уже были среди них. Они резали и рубили своими зеркальными клинками, яростно атакуя ряды последних двух оставшихся в строю Когтей Повелителей Ночи. Они убивали, словно танцуя какой-то нечеловеческий танец под музыку, слышную только им одним. Шлем каждой из них был выполнен в виде кричащей маски смерти, а из их открытых ртов проецировался психически усиленный вопль.

«Какая прелестная шутка», — подумал он и возненавидел себя за восхищение чем-то, созданным чужаками.

Пророк отразил обрушивавшийся на него меч тыльной стороной латной перчатки. В припадке безумия ему показалось, что он сам может слышать грани этой песни. Грохот клинков об керамит был быстрым барабанным стуком; рыки и вопли его умирающих братьев — мелодией.

— Замолкни, — рявкнул он, нанеся ксенотвари удар наотмашь своим силовым кулаком. Её вопль оборвался вместе с её жизнью — с влажным треском, об стену за её спиной.

Эльдары исчезли так же быстро, как и появились, уносясь обратно в тоннели.

— Больше они не воют, — рассмеялся Сайрион.

Талосу было не до смеха. Трое из Третьего Когтя были мертвы — разрублены на части клинками баньши. Из эльдар был убит только один — та, которую он отшвырнул в сторону кулаком.

Талос осторожно прошел по комнате. Когда он подошел ближе, то увидел, как пальцы ксенодевы дернулись.

— Она еще жива, — предупредил Фаровен.

— Да я уж вижу.

Талос наступил на её руку. Механизмы в коленях заскрежетали. Ему не потребовалось никаких усилий — в терминаторской броне это было не сложнее чем сделать вдох — чтобы раздавить её руку в кровавое пятно.

Это вернуло её в сознание, и, пробудившись, эльдарка закричала. Воин стащил шлем с её головы, и психический крик прекратился, вместо него остался почти человеческий стон.

Талос опустил штурмовую пушку на её грудь.

— Я знаю тебя, — произнесла она на ломаном готике так, будто сами слова отдавали скверной. Её раскосые глаза сощурились — зеленые, как давно забытые леса. — Я Таиша, дочь Мораи-Хег, и я знаю тебя, Ловец Душ.

— Что бы там ни сказало тебе ваше ксеноколдовство, — голос воина, искаженный воксом, звучал как рычание. — Это не имеет никакого значения. Ибо ты на краю смерти, а я стану тем, кто столкнет тебя с него.

Хоть её рука была раздавлена и зажата его сапогом, она все же улыбнулась, несмотря на то, что задыхалась в агонии.

— Ты скрестишь клинки с Блуждающей в Пустоте, — она ухмыльнулась, демонстрируя окровавленные десны. — И ты умрешь на этойпланете.

— Кто такая Блуждающая в Пустоте?

Ее ответом был плевок. Он пытал эльдар бесчисленное множество раз прежде, — пытки не могли сломить их, и они никогда даже не шептали о том, чего не желали говорить.

Талос убрал ногу и зашагал прочь.

— Прикончить ее, — бросил он в вокс, не интересуясь, кто исполнил приказ.


Люкориф не стыдился своей трапезы. Восьмой Легион обчищал погибших на предмет брони и боеприпасов, а Кровоточащие Глаза счищали плоть.

Он знал, если Талос или другие застанут его за разрыванием на части тел братьев и пожиранием их мяса, они вряд ли отнесутся к этому с великодушием, но, учитывая, как развиваются события, это едва ли уже имеет значение.

И не то чтобы Вораше и прочим еще была нужна их плоть. Люкориф ел осторожно, стараясь сберечь их генное семя. Рапторов не ждал апотекарий, поэтому безумствовать их брат не собирался. Люкориф вырвал мясистые узлы вместе с плотью вокруг них и поместил в крио-контейнер на бедре.

Затем он вновь вернулся к пожиранию мертвечины под проливным дождем.

Он снова посмотрел вверх. Лицо покалывало от незнакомого ощущения ветра, когда он пытался учуять признаки прибытия эльдар. Те обрывки разговоров, которые он уловил по воксу, звучали так, что охота под землей уже не вызывала интереса. Все они заведомо были мертвы.

Он не знал, зачем собирает генное семя Кровоточащих Глаз. Некоторые традиции сохраняли свою силу даже перед лицом смерти.

Когда он услышал рев двигателей десантно-штурмового корабля и повернулся к источнику нарастающего звука, инстинктивная реакция заставила его напрячься и активировать когти. Без шлема его зрение на расстоянии было намного хуже. Ему нужно было следить за движением, засекать перемещения — в противном случае он был слеп, и не видел дальше, чем на сто шагов.

Люкориф потянулся за шлемом, когда над ним завис челнок. Его выхлоп бил вниз, разгоняя пыль по руинам. Он равнодушно смотрел, как открылась рампа, и не испытал ни тени удивления, увидев спустившуюся с небес фигуру.

Повелитель Ночи приземлился с мягким стуком и отдал по воксу приказы на десантно-штурмовой корабль:

— Я внизу. Садись на стены вон там. Держись подальше от любых наземных сил эльдар. Если вас атакуют с воздуха, бегите. Это все, что от вас требуется. Понятно?

Десантный корабль накренился, не дожидаясь ответа пилота. Вспыхнув двигателями, он повиновался.

— Люкориф из Кровоточащих Глаз, — сказал Вариель.

— Вариель Свежеватель.

— Никогда не видел тебя без шлема.

Люкориф надел шлем обратно, закрыв лицо демонической маской.

— Ты похож на утопленника, — заметил Вариель.

— Я знаю. Зачем ты здесь?

Вариель обвел взглядом руины.

— Дурацкая надежда. Где Талос?

Люкориф указал когтем вниз.

— Под землей.

— Я не могу связаться с ним по воксу.

— Связь обрывается. Они глубоко под землей и сражаются.

— Где ближайший вход в катакомбы?

Люкориф снова указал жестом. Апотекарий зашагал в том направлении. Его тяжелая бионическая нога грохотала по пыльной земле. В кибернетическом колене шипели поршни.

Люкориф опустился на четвереньки и покрался за ним походкой, которая всегда удивляла Вариеля своим неожиданным изяществом.

— Как ты преодолел блокаду? — спросил раптор.

— Не было никакой блокады. Два десятка кораблей выжидают на высокой орбите, посадочных не видел. Мы не обнаружили даже разведывательных сканнеров. Путь сюда занял несколько часов, но двадцать кораблей не могут держать в поле зрения целую планету. Это все равно, что просить слепого сосчитать камни, из которых состоит гора.

Люкориф промолчал, проходя мимо изуродованного, полусъеденного трупа Вораши. Вариель не стал хранить молчание.

— Во времена далекой древности считалось, что каннибализм приносит пользу телу и духу, — он бросил взгляд на раптора. — Если мы выберемся отсюда живыми, я бы хотел взять образец твоей крови.

— Не дождешься.

Вариель кивнул, ожидая подобного ответа.

— Люкориф, ты в курсе, что подобные трупные пятна и бактериальное разложение не могут возникнуть на живом человеке? Биология твоего тела в состоянии автолиза. Твои клетки пожирают друг друга. Неужели поедание братской плоти ускоряет процесс регенерации?

Люкориф не ответил, но Вариель, тем не менее, продолжил.

— Как тогда ты умудряешься жить? Неужели ты мертв, но все еще жив? Или варп сыграл с тобой злую шутку?

— Я больше не знаю, кто я такой. Не знаю уже несколько веков. А теперь расскажи мне, зачем ты здесь?


Буря над забытой крепостью наконец показала свою силу. Серое небо озарила молния, проливной дождь захлестал по их броне. Содранное лицо убитого давным-давно брата на наплечнике Вариеля, казалось, плачет.


— Талос.

Он ничего не ответил. Стиснув зубы, он продолжал держать гашетку пушки плотно зажатой, извергая трассирующий огонь и освещая им темный тоннель. Руны счетчика патронов на ретинальном дисплее уменьшались с каждой секундой, даже когда вращающиеся стволы пушки начали краснеть от перегрева.

— Талос, — снова протрещал голос, — не забегай далеко вперед.

Штурмовая пушка смолкла с угасающим скулением. Воин подавил грубый ответ, зная, что это ничего не изменит. Сайрион был прав, но все же разочарование осталось. Правила охоты снова поменялись: когда эльдары прекратили приходить к ним, они обратили эльдаров в бегство.

Талос остановился, позволив стабилизаторам и сервоприводам ноги отдохнуть. Пушка шипела в холодном воздухе, а у его ног лежали мертвые ксеносы.

Сайрион и Меркуциан подошли ближе, наполняя тоннель грохотом своих шагов и гудением сочленений брони. На обоих штурмболтерах были оскверненные символы аквилы. Стволы обоих орудий дымились.

— У меня почти кончились патроны, — сообщил по воксу Меркуциан. — Пора вернуться к нашим доспехам и разделиться. Мясорубка была замечательной, но они избегают нас группой.

Талос кивнул.

— Я буду скучать по этому орудию.

— Как и я, — ответил Меркуциан. — И я совершенно потерял счет убитым нами тварям. Я сбился со счета где-то около семидесяти на последнем перекрестке. Эта группа тянет на… — Меркуциан обвел болтером изувеченные окровавленные тела, — девяносто четыре.

— Да это же отбросы! — Сайрион повернул шлем с бивнями к Меркуциану. — А как насчет воющих дев? Я пока ни по одной даже не попал.

— Я тоже, — сказал Талос. — Ни одной после первой. Те, что слабее, дохнут как крысы. Но воющие ведьмы…существа совсем другого рода.

Узас пришел последним. Его доспех был залит кровью. Вместо бивней его шлем венчал грозный изогнутый рог.

— Эти воительницы — жрицы дочери их бога войны.

Первый Коготь молча обратил взоры на него.

— Что? — пробурчал Узас. — Я пытал пленных эльдаров. Как и вы все.

— Чем бы они ни были, мы должны вернуться к Третьему Когтю.

— Талос.

Пророк замешкался. На ретинальном дисплее не высветилась руна с именем.

— Вариель?

— Брат, я в руинах наверху с Люкорифом. Нам надо поговорить.

— Нет, пожалуйста, пусть это будет дурной шуткой. Я приказал тебе уходить не просто так, идиот.

Талос выслушал объяснения брата, столь же торопливые, сколь и сбивчивые. Ему потребовались несколько долгих секунд, чтобы ответить.

— Возвращаемся к Третьему Когтю, — приказал он остальным. — Вариель, не спускайся в руины. В тоннелях полно эльдаров.

— Ты возвращаешься на поверхность?

Талос даже сам не был уверен в этом.

— Просто оставайся в укрытии.

Завывающие девы возвратились, как только Первый Коготь вернулся к Фаровену и Третьему. Фаровен остался с четырьмя воинами. Их павшие братья были оставлены в коридорах, а остатки Когтя двигались как единая стая.

В этот раз Повелители Ночи были готовы. Преследование жертв по коридорам в течение последних пары часов радовали их сердца намного больше, чем оборона.

Ксеносы просачивались сквозь ряды Восьмого легиона, их клинки мелькали размытыми пятнами, а венчавшие шлемы плюмажи развевались в движении. Талос уловил, как один из братьев прорычал: «Мы в меньшинстве», но задумываться об этом под натиском было некогда.

Две девы перед ним разом завопили и вскинули клинки. Он почувствовал все тот же пронизывающий мышцы холод, тянущий его назад и сковывающий движения.

«Я тоже…умею играть…в эту игру…».

Повелитель Ночи завопил, издав рев из трех легких и усовершенствованной респираторной системы, десятикратно усиленный вокс-динамиками его рычащего шлема. Оставшиеся в живых Повелители Ночи услышали крик и мгновением позже подхватили его.

Он использовал крик, чтобы разбивать окна и оглушать толпы людей перед тем, как убить их — сейчас же он прибегнул к нему, чтобы сразить тех, кто намеревался использовать это оружие против него самого.

Мечи трех эльдарских дев разлетелись на куски у него на глазах. У некоторых ксеновоинов оптические линзы потрескались и вылетели из шлемов, когда гармоничный, неистовый крик достиг своего апогея. В тот же миг, когда крик Повелителей Ночи достиг своего крещендо, эльдарские завывания внезапно прекратились.

Талос убил первую воительницу перед ним ударом кулака по голове, вбив её череп в плечи, а затем отшвырнул тело прочь. Вторая умерла все еще контуженной криком — её разорвала на части прощальная очередь штурмовой пушки Талоса. Он отбросил пустое орудие и потянулся за своим древним болтером, набирая в грудь воздуха, чтобы завопить снова.

Стороны поменялись местами: теперь уже девы отступали, а легионеры вырезали их так же, как ранее вырезали их. Воины услышали новый звук.

Узас ударил кулаком в живот одной из ксеносов, сломав одним ударом и грудину и позвоночник. Когда она упала на него на подкосившихся ногах, он опустил голову и пронзил её тело рогом на шлеме.

— Ты слышишь? — услышал он по воксу.

— Шаги.

— Это не шаги. Слишком быстрые.

Он не мог расслышать ничего за стуком своих сердец и дождем из крови, стекавшей по шлему и плечам. Ему потребовалось дважды встряхнуться, чтобы сбросить подергивающееся тело с рога. Его шея издала резкий хруст, когда воин снова выпрямился.

И тогда он их услышал. Талос был прав: это в самом деле были шаги.

— Я знаю, что это, — произнес он. Шаги были ритмичными, подобно бьющемуся сердцу; они мягко касались камня, но раздавались по переходам эхом, громким, как ветер варпа.

Талос возвышался над двумя сраженными девами, с его согнутых пальцев капала кровь. Когда все визги стихли, единственным звуком были шаги.

— Что это? — спросил он.

— Буря во плоти с дождем клинков. Та-Что-Блуждает-в-Пустоте, — Узас облизнул зубы, чувствуя вкус кислоты. — Буря Безмолвия.  

XXVII Блуждающая в Пустоте  

Она явилась из тьмы, как и её сестры. Первым её увидел Вартон, и выкрикнул предупреждение. Но крик замер в глотке, едва начавшись: его оборвало лезвие копья, пронзившее нагрудник и разорвавшее оба его сердца одним ударом. Черное копье метровой длины в одно мгновение выскочило из спины Вартона, прежде чем скользнуть обратно со зловещей медлительностью.

Она оглядела каждого из них, пока тело падало, а писк остановившейся жизнедеятельности гудел в шлеме каждого Повелителя Ночи.

Все двинулись разом. Легионеры вскинули болтеры и открыли огонь. Каждый из них извергал поток разрывных снарядов, но ни один из них её даже не задел.

Завывания сигналов остановки жизнедеятельности звенели в ушах Талоса, пока он стрелял в танцующую мерцающую фигуру. Века тренировок и битв вкупе с процессорами наведения терминаторского доспеха и ретинального дисплея наводили его прицел. Штурмболтер грохотал и дергался в его руках, выплевывая снаряды сплошным потоком, прерывавшимся, лишь когда воину приходилось перезаряжать его.

Он сделал шаг назад, и другой магазин, щелкнув, встал на место. Легионеры перезаряжали свои болтеры без всякого единства, согласованность и прикрытие исчезли в один миг. Талос быстро оглядел комнату и увидел, что их болтерный огонь изуродовал все стены до одной, ни разу не задев жертву.

Следующим умер Джекриш Белоглазый, чья отрубленная голова слетела с плеч. Когда его тело начало падать, Талос поднял кулак, отбив летящий шлем своего брата. Тот улетел в сторону и загрохотал по полу. В это время Талос уже стрелял в темное пятно, где, как подсказывали ему инстинкты и прицельная сетка, могла быть жертва. Еще больше осколков каменных стен полетело в стороны.

Она не останавливалась даже для того, чтобы убивать. Копье прошло сквозь пояс Гол Таты, разлучив его тело с ногами. В ту же секунду расстался с жизнью Фаровен, преодолев полпути через комнату. Выкованная из чужеродного железа и черного пламени трехконечная метательная звезда расколола его голову пополам. Оба тела упали, одновременно грохнувшись о каменный пол.

Меркуциан закричал, выгибая спину в своем громоздком доспехе и ругаясь. Талос уловил движение на дисплее визора — из спины брата вышло копье. Меркуциан отшатнулся назад и не упал лишь благодаря искусственным стальным мышцам в сочленениях брони. Его штурмболтер прогремел еще раз и выпал из ослабшей руки.

Когда метательная звезда ударила Узаса, она попала в его рогатый шлем и осколки керамита застучали по стенам. Он не отшатнулся как Меркуциан. Узас сделал шаг и упал на четвереньки. Звук падения был столь громким, что задрожал пол. Талос видел, как на темный камень закапала кровь, собираясь в лужицу между трясущимися руками брата.

— Талос, — затрещал вокс.

— Не сейчас.

— Брат, — произнес Вариель, — когда ты вернешься на поверх…

— НЕ СЕЙЧАС!

Он следил штурмболтером вслед за размытым пятном, а оно плясало позади Коросы — последней живой души из Третьего когтя. Короса обернулся быстро настолько, насколько позволяло ему генетически модифицированное тело, вскидывая завывающий цепной меч. В то мгновение, пока Талос целился, Короса отшатнулся назад, а из его отрубленной руки ударил фонтан крови. Он сделал два шага, прежде чем очередной взмах копья выпотрошил его, а из разрубленного доспеха с влажным хлюпаньем вывалились кишки.

Талос выстрелил над плечом Коросы. Один-единственный треск и глухой взрыв, последовавший за ним, были самыми прекрасными звуками, которые он когда-либо слышал. Талос увидел, как размытое пятно приобрело очертания женской фигуры ростом с каждого из них в терминаторском доспехе, и как она делает шаг назад, а её голова повернута вбок.

Меркуциан пытался дотянуться до упавшего болтера, Узас все еще лежал на полу, но Сайрион окончательно прицелился в тот же момент, когда Талос снова выстрелил. Перед ней из ниоткуда возник серебристый полумесяц. Снаряды взрывались один за другим, не долетая до нее. Глазам пророка потребовалась пара драгоценных секунд, чтобы приспособиться к скорости и понять, что она блокирует их огонь клинком своего копья.

Но она не могла отбить их все. Несколько снарядов взорвались об её черно-костяную броню, заставив отшатнуться снова.

Талос прервался для перезарядки. То же сделал и Сайрион секундой позже, и оба застыли с пустыми болтерами, уставившись на поврежденную стену, где мгновением ранее была ксенотварь.

Короса упал на пол, прервав внезапную тишину.

Сайрион долго вертелся на месте, не желая верить, что она исчезла. Вернулись другие, менее навязчивые звуки: вздохи задыхающегося Меркуциана, полное боли ворчание Узаса и шипение остывающих болтерных стволов.

— Я не вижу ее, — передал Сайрион по внутреннему вокс-каналу. — И у меня кончились боеприпасы.

— И у меня, — Талос сопротивлялся необходимости проверить Узаса и Меркуциана, и не сводил глаз со стен, повернувшись спиной к Сайриону.

— Она все еще здесь, — сказал Сайрион. — Должна быть.

— Нет, — Талос указал своим силовым кулаком: след кровавых брызг вел из комнаты обратно в тоннели. — Она убегает.

Сайрион бросил пустой штурмболтер, расставшись с ним без сожаления.

— Нам следует заняться тем же.

Сервиторы ожидали их, столь же безмолвные, словно в каком-то безмозглом почтении. Талос вошел первым, и жестом указал аугментированным рабам заняться им.

— Выньте меня из этой брони.

— Повинуюсь, — разом произнесли двенадцать голосов.

— И меня, — сказал Меркуциан.

Он был без шлема и сплюнул кровь на пол. Она сразу же начала разъедать камень.

— Повинуюсь, — произнесли остальные сервиторы.

— И давайте пошевеливайтесь, — произнес в вокс Сайрион, карауливший вместе с Узасом вход в комнату. Меркуциан бросил ему свой болтер, когда вокруг него собрались сервиторы. Сайрион проверил запас патронов на ретинальном дисплее и подготовил оружие. Несмотря на раны, Узас стоял выпрямившись и молчал. Единственным звуком, который он издавал, было размеренное, медленное дыхание. Его шлем был разбит, покрыт трещинами и обнажал большую часть его окровавленного лица. Несфокусированные глаза смотрели в тоннель, как и спаренные стволы его штурмболтера.

— Я буду скучать по этой броне, — произнес Сайрион. — Узас и Меркуциан живы лишь благодаря ей. Копье прошло бы сквозь обычный доспех как нож сквозь масло.

Меркуциан неохотно пробормотал что-то, соглашаясь. Ему требовались все его силы, чтобы хотя бы стоять, а каждое движение вызывало новый мышечный спазм и новую вспышку боли, ползущую вдоль позвоночника.

— Я еще недолго протяну, — произнес он, снова сплюнув кровью.

Механические инструменты сервиторов приступили к работе: сверлили, откручивали и снимали фрагменты брони. Освобождаясь от очередной пластины брони, Талос чувствовал, как дышать становится легче.

— Как и все мы, — сказал он. — Мы спустились сюда не для победы.

Узас усмехнулся, но ничего не сказал.

— Брат? — произнес в вокс Талос. — Узас?

Повелитель Ночи повернул свой разбитый шлем и окровавленное лицо к Талосу.

— Что?

Сервиторы отсоединили терминаторские наплечники с хрустом и щелчками, и унесли их. Талос посмотрел в глаза Узаса, такие же черные как и его собственные, и ощутил, что в лице брата произошли какие-то перемены, но никак не мог понять, какие именно.

— С тобой все в порядке?

— Да, брат, — Узас вернулся к своим обязанностям караульного. — Лучше не бывает.

— Ты хорошо говоришь. Ты говоришь очень…ясно.

— Видимо, да, — броня Узаса протяжно зарычала, когда он взглянул на Сайриона. — Я и чувствую себя яснее.

Когда сервиторы сняли силовой кулак Меркуциана, у него подкосились ноги. Он споткнулся и прислонился к стене, чтобы не упасть. Из уголка его рта текла струйка крови.

— Когда пойдете, оставьте меня позади, — сказал он. — Мой позвоночник горит от боли, и боль сползает к ногам. Я не смогу бежать как вы.

Единственным, кто нашелся что ответить, был Сайрион.

— А он все-таки прав. Настало время разделиться, Талос. Она пронесется сквозь нас как порыв ветра, если мы будем охотиться за ней стаей.

Узас снова издал гортанный смешок.

— Ты просто хочешь спрятаться.

— Довольно умозаключений, слюнявый.

Меркуциан подавил рык.

— Хватит разговоров о разделении. Оставьте меня и доставьте пророка обратно на поверхность. У Вариеля была причина, чтобы прийти, идиоты. Талос не может умереть здесь.

— Да заткитесь вы все! — выдохнул Талос когда с него сняли шлем. — Узас, Сайрион, следите за тоннелями.


Охота Малхариона была более неспешной, но не менее плодотворной. Он шел по тоннелям, возвращаясь назад, когда внезапно натыкался на разрушенный проход или на зал, слишком узкий для его габаритов.

— Когда-то это была мастерская. Здесь трудились технодесантники Легиона. Не все, разумеется, но многие из них.

Марлона хромала рядом с громадной боевой машиной. Свет её фонаря мигнул и снова погас, и в этот раз удар по ноге не помог его оживить. Несколько секунд она стояла в темноте, слушая покрытых пылью призраков забытой крепости.

— Наши технодесантники и обученные слуги создавали сервиторов нескончаемым потоком. Пленные, неофиты, не прошедшие испытания, собранные с сотен миров люди, привезенные сюда, чтобы служить. Ты можешь это себе представить? Можешь вообразить производственные линии, заполнявшие этот пустой зал?

— Я…я ничего не вижу, господин.

— А.

С щелчком вернулся свет. Прожектор вспыхнул на плече дредноута.

— Так лучше?

— Да, господин.

— Прекрати использовать это слово. Никому я не господин.

Марлона сглотнула, оглядывая место, куда светил прожектор.

— Как вам угодно, господин.

Малхарион медленно, с лязгом и скрежетом, шел по просторной зале.

— Сейчас все совсем по-другому. Это больше не мой дом, и это больше не моя война. Но хотя бы я на охоте. Несмотря на боль, она стоит того, чтобы поохотиться в последний раз.

— Да, господин. Как скажете, господин.

Дредноут загудел, повернувшись на поясной оси, и шагнул в новом направлении, когда его ноги повернулись вслед за корпусом. Блики осветили потускневшую броню. На железном теле боевой машины остались следы последних схваток с ксеносами в масках. Тем не менее, он убил их всех до того, как они смогли подобраться ближе к его спутнице.

— Вы живы, господин? Я имею в виду… вы говорите о смерти и воскрешении. Что вы такое?

Дредноут издал неловкий скрежещущий звук.

— Я был капитаном Малхарионом из Десятой роты, нареченный примархом военным мудрецом. Он счел мои длинные трактаты по военному делу бессмысленными, но забавными. Он не раз читал мне нотации и советовал пойти служить в Тринадцатый, где мое острословие больше пришлось бы ко двору.

Она медленно кивнула, глядя на пар от своего дыхания.

— Что такое — примарх?

Малхарион снова издал все тот же скрежещущий звук.

— Просто легенда, — прогрохотали вокс-динамики. — Забудь, что я сказал.

Какое то время они стояли молча. Малхарион снова настроил вокс и, погрузившись в тихое созерцательное бездействие, прислушивался к словам Вариеля, Талоса, Люкорифа и последних оставшихся в живых членов его роты. Прибытие Живодера удивило его, как и десантно-штурмового корабля, что его доставил. Не считая этого, они, как казалось, гибли так, как сами того желали: умирая лишь после того, как отнимут жизни бесчисленных врагов, в последний раз увлажнив камни древнего замка их кровью.

Быть может, это не было столь славно, но это было правильно. Они были не такими как Имперские Кулаки, чтобы сиять золотом побед под палящим солнцем и выкрикивать имена своих героев в равнодушные небеса. Так сражался Восьмой легион, и так умрут, в конце концов, все сыны мира без солнца: одни, в темных подземельях, крича от гнева.

На мгновение он задумался о лжи, которую он сказал смертной рядом с ним: он солгал, что последняя охота доставляет ему удовольствие. Он испытывал странное чувство благодарности за шанс быть свидетелем того, как его бывшие братья по оружию встретят свою кончину как истинные сыны Восьмого легиона, но ему не было никакого дела до бестолковых ксенодикарей. За что ему на них злиться? Не за что. Вообще. Он убивал их лишь для того, чтобы преподать им урок Восьмого и показать изъяны их нечеловеческой самоуверенности.

Он не думал, что его могут сразить их разрозненные отряды слабаков. Возможно, двадцать или тридцать ксеновоинов с лучшими клинками могли бы его одолеть, но даже тогда…

Нет.

Он встретит свой конец в этой холодной могиле, уже в гробу и, наконец, погрузится в безмолвие, когда мощность реактора дредноута иссякнет. До этого момента могли пройти десятки лет. Могли пройти и тысячи — этого ему не узнать.

Малхарион отключил вокс и снова обратился к человеку рядом с ним. Как её там звали? Он разве спрашивал? Да какая разница?

— Ты хочешь умереть здесь внизу, человек?

Она сжалась от холода.

— Я не хочу умирать вообще.

— Я не бог, чтобы творить чудеса из небытия. Все умирает.

— Да, господин.

И вновь — молчание.

— Я слышу голоса, — призналась она. — Чужаки снова идут.

Внушительных размеров автопушка на правой руке дредноута поднялась и издала клацающий звук перезарядки, который стал для Марлоны уже знакомым. Перешептывания становились все громче. Она практически чувствовала, как кто-то сзади дышит ей в шею.

— Моя легенда уже завершилась славой. Капитан Малхарион, возродившийся в несокрушимой стали, дабы повторно сразить Рагуила Страждущего из Девятого легиона, прежде чем наконец впасть в вечное забвение. Хорошая легенда, не так ли?

Даже не понимая значения слов, она чувствовала их важность.

— Да, господин.

— Кто же станет портить эту легенду последней нерассказанной главой? Кто отринет убийство имперского героя, дабы спасти одного-единственного человека от смерти в бесконечной тьме?

Малхарион так и не дал ей времени ответить. Его орудия поднялись, он развернулся вокруг оси и наполнил комнату оглушительным грохотом выстрелов.


Первый коготь стоял в полной боеготовности в окружении отключившихся сервиторов и бесценных комплектов терминаторской брони, которая больше никогда не увидит солнечного света.

Талос убрал в ножны гладий, закрепил на бедре пустой болтер и поднял Клинок Ангелов. Лицевой щиток с нарисованным на нем черепом, лоб которого был отмечен руной, обозначавшей столь часто ненавидимый им титул, оглядел каждого из братьев.

Дыхание Меркуциана было неровным и хриплым, по воксу оно звучало влажно, но он стоял прямо и держал свой тяжелый болтер. Его бесстрастный шлем, увенчанный двумя изогнутыми рогами, глядел на остальных.

На Узасе был шлем древнего образца с отпечатком ладони. В одной руке был цепной топор, в другой — гладий. Плащ из содранной кожи был наброшен на плечо, своей мрачной царственностью контрастируя со свисавшими с его брони черепами .

Сайрион приготовил цепной меч и болтер. Отметины в виде вспышек молнии на лицевом щитке смотрелись как неровные дорожки слез.

— Давайте закончим с этим, — сказал он. — Мне и так уже наскучило жить.

Талос улыбнулся, хотя никогда прежде ему не было настолько невесело. Узас не сказал ничего, а Меркуциан кивнул и заговорил

— Мы выведем тебя на поверхность. После того как с тобой поболтает Вариель, мы вернемся и спустим шкуру с этой ксеногарпии.

— Простые планы всегда самые лучшие, — подметил Сайрион.

Талос повел их прочь из комнаты, оставив брошенные реликвии и безмозглых рабов тлеть во тьме.  

XXVIII Несказанная истина 

Через час это стало затруднением, через два — проблемой. На третий час они и вовсе едва передвигались.

— Просто оставьте меня, — сказал Меркуциан, опираясь на плечо Талоса. Он замедлял их. Талос знал это, как знали Узас и Сайрион, но лучше всего это осознавал сам Меркуциан.

— Оставьте меня, — повторил он.

— Оставь пушку, — ответил Талос. — Вот от нее точно никакого толку.

Меркуциан еще крепче сжал свой тяжелый болтер.

— Просто оставьте меня. Я вырежу всякую ксенотварь, что придет меня искать. Если они позади нас, я смогу выиграть для вас немного времени.

Сайрион шел рядом с Талосом и хромающим воином. Глубоко вздохнув, он сказал по личному каналу:

— Мы должны оставить его, брат.

Талос даже не посмотрел в сторону Сайриона.

— Ты должен заткнуться.

— Мы умрем, Талос. Вот почему мы здесь. Меркуциан уже умирает, Узасу тоже недолго осталось, судя по его голове. Его череп ободран до кости, а один глаз остался в той же комнате, где погиб Третий коготь.

Талос не стал спорить.

— Узас беспокоит меня также как и Меркуциан. Он кажется… холодным, отрешенным.

— Если не сказать больше. Пошли, и какая разница, что там Вариель расслышал в шепоте ксеноколдовства? Мы — мертвецы. Если мы не умрем здесь, мы умрем на орбите.

Талос ответил не сразу.

— Десантно-штурмовой корабль проскочил. Он может проскочить и обратно. Ты же слышал, что Вариель говорил о кораблях духов. Игра изменилась.

— И ты ему веришь? Ты считаешь, что тебе суждено выжить и объединить Легион?

— Я не знаю, во что верить.

— Очень хорошо. И если ты не рассчитываешь умирать здесь, какое же видение будущего открылось тебе к сегодняшнему моменту?

— Никакое.

— Вот и ответ. Ты умрешь здесь, как и все мы. И не вздумай испортить нашу последнюю охоту тем, что мы хромаем и убегаем, поджав хвост, как побитые собаки. Мы должны найти ее, пока она ранена, и не дать ей устроить нам еще одну засаду. Это не по-нашему.

Талос покачал головой, поправляя Меркуциана на плече.

— Хватит, Сай. Я не оставлю его. И мне нужно добраться до Вариеля.

— Твое доверие Живодеру — твой собственный изъян, и тебе с ним бороться. Не втягивай в это и наши жизни. Если даже тебе и в самом деле плевать на последнюю охоту, то Меркуциан по-прежнему прав: ты хочешь выбраться на поверхность, а он задерживает нас.

Талос сощурил глаза, продолжая идти.

— Порой, Сай, я начинаю понимать, за что тебя так ненавидел Ксарл.

— Да ты что! — фыркнул Сайрион. — Не прикрывайся его призраком так, будто бы его растрогали твои сантименты. Первое что бы сделал Ксарл — оставил его позади. Ты знаешь, что это так, как и я. Наверное, это одно из немногих, в чем мы с ним были бы полностью согласны.

Талос не нашел ответа.

— Братья, — произнес Узас с безмятежным спокойствием. — Я слышу ее. Она идет, мчась сквозь тьму.

Первый коготь удвоил усилия. Сайрион подхватил Меркуциана с другой стороны, помогая раненому воину хромать дальше.

— Талос, — проворчал Меркуциан.

— Заткнись. Просто двигайся.

— Талос, — огрызнулся он, — пришло время. Трон пламенеющий, Ловец Душ, пришло время. Оставь меня. БЕГИ!

Она пришла из темноты, сжимая в закованных в костяную броню руках колдовские клинки. Метательная звезда горела черным, закаленным в варпе пламенем; копье шипело как слиток железа в кузнечных клещах, только что вынутый из печи.

Лишь один стоял на её пути. Она чуяла химическую вонь оружейной смазки и грязной крови, сочившейся из ран. Она его пометила. Она знала запах его жизни.

Одинокий мон-кей из нечестивой воинской касты, брошенный своими сородичами истекать кровью в одиночестве. Как мало эти создания знали о преданности и благородстве!

Когда она приблизилась, то увидела, как он выпрямился, чтобы поднять свое оружие, и услышала единственное слово на одном из грязных языков человеческого рода.

— Juthai’lah, — произнесла умирающая душа из касты воинов.

Меркуциан втянул холодный воздух через решетку шлема. Целеуказатели на ретинальном дисплее не могли захватить приближающуюся ведьму-королеву, будто сама реальность противилась её присутствию.

Он моргнул, чтобы очистить визор, перехватил тяжелый болтер и поднял его пасть, направляя ствол в коридор.

Она подошла ближе, но легионер все еще не мог в нее прицелиться. Будь прокляты эти аугметические прицелы. Вернемся к простой чистоте.

Меркуциан выдохнул вслух одно слово, и ему было без разницы, знала ли эльдарская дева его значение или нет.

"Режим охоты".

Секундой позже в его руках задрожал болтер, сотрясаясь от гнева и наполняя узкий тоннель разрывными снарядами.


Выжившие бежали.

Их сапоги стучали по камням, когда они неслись без оглядки. Генетически усиленные мускулы ходили ходуном под псевдомышечными жгутами, что придавали им еще большую мощь. По три легких и два сердца работали на пределе возможностей в каждой груди.

Талос перемахнул через кучу камней, приземлившись на той стороне и не сбившись с шагу. Руны на дисплее его визора показывали скорость от восьмидесяти четырех до восьмидесяти семи километров в час. Эти показания падали каждый раз, когда ему приходилось разворачиваться юзом или отпрыгивать от стены на повороте, чтобы сохранить хоть какую-нибудь скорость.

На седьмой минуте их бега Талос тихо выругался. На краю ретинального дисплея вместо трех оставшихся показателей жизнедеятельности остались два, а в воксе запищал сигнал остановки жизнедеятельности.


Меркуциан дрожал, умирая в её хватке. Даже сквозь угасающее зрение он видел ущерб, нанесенный её шлему и нагруднику — броня была пробита и он чуял запах вонючей ксенокрови. Он смог задеть её лишь несколько раз, хотя выпустил более сорока снарядов из тяжелого болтера. Разрывные снаряды смогли её ранить, но не остановить, как он надеялся.

Голос эльдарской ведьмы, насмешливый, несмотря на свою нежность, ласкал его слух.

— Спи.

Меркуциан схватился за пронзившее его грудь копье и потянул. Он проскользил на полметра ближе к ней, ощущая ужасный пронзительный скрежет металлического древка о свои сломанные ребра и обгорелую плоть.

— Спи, — повторила она, на этот раз смеясь. Она рассмеялась в полный голос мелодичным смехом, от которого Меркуциан лишь крепче стиснул зубы. Он снова схватился за копье и потянул. На этот раз он едва продвинулся: сила утекала из него вместе с кровью.

Она резко дернула копье, и его извлечение оказалось куда более болезненным, чем момент, когда оно с треском вошло в тело. Лишившись точки опоры, воин согнулся и упал на пол на обессилевших ногах. Грохот брони гулким эхом разнесся по тоннелю.

Какой то момент он лежал в позе эмбриона, пытаясь втянуть воздух, который отказывался входить в легкие. Он тонул, не будучи под водой, а зрение уже начало терять краски.

Она прошла мимо него. Вид её сапог моментально привел его обратно в чувство. В режиме охоты она виделась ему лишь размытым тепловым пятном, но опыт позволял увидеть нужные детали.

Вопль боли и рев усилий слились в одну пронзительную песнь. Меркуциан никогда в жизни не двигался так быстро, и никогда больше не будет. Его гладий пронзил тыльную часть бедра ксенодевы и вышел спереди, застряв в ране. Она закричала в ответ и, развернувшись, всадила копье ему в грудь второй раз.

Меркуциан ухмыльнулся ей, испустив последний вздох. Встретившись взглядом с королевой ведьм, он потратил его, чтобы произнести последние слова.

— Попробуй побегать теперь…


Люкориф приземлился в облаке пыли. Стоявший под дождем Вариель не обратил на это внимания, вдыхая профильтрованный воздух через загерметизированную броню.

— Я их вижу, — произнес раптор. — Они выбрались на поверхность на западе, на зубчатых стенах.

Вариель немедленно бросился бежать. Он услышал смех Люкорифа и гул включающихся двигателей. Через пару секунд Люкориф налетел на него сзади, и, ухватив за наплечники, поднял с земли.

Вариель, не любивший летать и еще меньше любивший кого-либо из Кровоточащих Глаз, сохранял постыдное молчание, пока внизу проносились руины.

Первый раз он увидел Вариеля не тогда, когда того весьма грубо сбросили с высоты на зубчатую стену, а тогда, когда ретинальный дисплей определил близость его бадабского брата и присоединил третий сигнал жизнедеятельности к двум другим, обозначавшим Узаса и Сайриона. Руна Ксарла и руна Меркуциана, в отличие от них, были серыми и неподвижными.

Люкориф приземлился куда более грациозно, уцепившись когтями за наклонившуюся кривую стену с бойницами.

Талос приблизился к апотекарию, когда тот поднялся на ноги

— Мне нужны ответы, Вариель, и прямо сейчас.

— Мои объяснения займут какое-то время. Я могу вызвать челнок.

— Септим и Октавия в самом деле здесь? На этой планете?

— На объяснение этого тоже потребуется время.

— Мы во многом ограничены, брат: боеприпасы, надежда, воины. К этому списку можешь добавить еще и время. Где «Опаленный»?

— На зубчатой стене, к северу. Возможно в четырех минутах лету.

Талос перенастроил вокс на знакомый канал, не думая, что когда-либо придется им воспользоваться .

— Септим.

— Господин? Рад слышать ваш го…

— Поднимай корабль и лети над центральными руинами. Мы направляемся к ним. Не приземляйся, пока мы не выйдем на связь: слишком опасно для вас оставаться на земле дольше, чем нужно. Ты меня понял?

— Да, господин.

— И если тебе выпадет шанс поймать в прицел эльдарскую деву в броне из кости, я буду признателен, если ты расстреляешь её в кровавую пыль.

— Эээ… как скажете, господин.

Талос отключил вокс-канал и посмотрел на остальных.

— Рассейтесь в руинах, пока не прибудет челнок. Не дайте ей вас обнаружить. Вперед. Вариель, ты со мной. И начинай объяснять.


Сайрион бежал сквозь пелену дождя. Эта истертая временем секция крепостных стен была лишь семь метров в высоту, и он с легкостью с нее спрыгнул. Его подошвы захрустели по каменистой почве, и он снова перешел на бег.

Найти укрытие в руинах гигантской крепости едва ли было трудным делом: даже на поверхности воздействие атмосферных условий оставило на серых равнинах брошенный город щебня и покосившихся стен. Он бежал несколько минут и остановился, достигнув кучи камней, которая когда-то была стеной казарм.

Повелитель Ночи принялся взбираться на нее. Латные перчатки выбивали уступы и цеплялись за них там, где камень был слишком мягкий, чтобы держаться за него под дождем.

— Сайрион, — произнес голос. Не по воксу, а сквозь дождь. Он был где-то поблизости.

Сайрион оглянулся. Наверху широкой стены сгорбился Узас и смотрел на него сверху вниз. Кровавая пятерня на его шлеме была не тронута дождем.

— Брат, — ответил Сайрион. Повисла напряженная пауза. Сайрион взобрался на стену, и Узас выпрямился в полный рост и отступил. Цепной топор и гладий все еще были у него в руках.

— Нам надо поговорить, — произнес Узас. Буря усилилась, молнии расчертили небо над их головами.

— Талос сказал нам разделиться.

Узас не отводил от него своих красных оптических линз.

— Талос. Да, давай поговорим о Талосе, — его голос никогда прежде не звучал так ясно, как минимум на протяжении минувших со времен Великой Ереси веков. Сайрион не мог перестать удивляться тому, что сделало ранение в голову с его братом.

— И что Талос? — спросил он.

На мгновение Узас нажал на гашетку цепного топора. Капли дождя брызнули с вращающихся зубьев.

— Талос много раз терял терпение по отношению ко мне в течении десятилетий с тех пор как мы покинули Тсагуальсу. И до сих пор он относился ко мне должным образом. Всегда защищал меня. Всегда помнил, что я его брат, а он — мой.

Сайрион опустил руку на цепной меч в ножнах.

— Да. Было такое…

Узас наклонил голову.

— А вот ты — нет.

Сайрион выдавил смешок. Он прозвучал лицемерно, и был таким же.

— Сайрион, Сайрион, Сайрион. Я всегда думал, глядя на свои руки в красном. Я ношу красные руки грешника за мои многочисленные, многочисленные бесчинства, творимые на борту «Завета» среди смертных членов экипажа. Последним был отец Рожденной в Пустоте, не так ли? Тот бестолковый запуганный старик, который обливался потом, хныкал и сжимался в комок всякий раз, когда мы проходили мимо.

Узас шагнул навстречу к Сайриону.

— Каков был на вкус его страх, а, Сайрион? Каков был его вкус, когда ты убил его? Он все еще обжигал твой язык, когда ты стоял рядом с остальными и позволял обвинять меня?

Сайрион достал оба клинка, когда Узас подошел еще на шаг ближе.

— Люкориф тебе все рассказал, да?

— Ничего Люкориф мне не рассказывал. Я прокручивал прошлое в своем сознании последние несколько часов, и все оказалось весьма просто. Никто другой не счел бы старого дурака привлекательной целью. Никто другой не смог бы вкусить его трусость так, как мог ты. И любой бы просто сознался Талосу в содеянном. Но не ты, конечно нет. Только не распрекрасный Сайрион!

Сайрион бросил взгляд назад. Он был уже слишком близко к краю стены и к долгому падению вниз, которое ждало его, если он оступится.

— Узас…

— Я же был так близорук, разве нет? Отвечай мне, Сайрион! Сколько раз ты убивал, чтобы вкусить страха членов экипажа, и стоял рядом, когда обвиняли меня? Пробираясь через спутанные воспоминания, я припоминаю те разы, когда я охотился на самом деле, и те многочисленные случаи, когда я терял контроль над собой. Но их в разы меньше, чем все то, в чем меня обвиняют.

— Не пытайся обвинить меня в…

— ОТВЕЧАЙ! — Узас сорвал свой шлем и бросил его в сторону, чтобы взглянуть Сайриону в лицо. Его иссеченное шрамами, сшитое лицо разбитого ангела искажала ненависть. Одна сторона головы все еще была окрашена кровью, одна глазница была пустой. — За сколько твоих прегрешений прокляли меня?

Сайрион улыбнулся терявшему самообладание брату.

— За минувшие века? Десятки. Сотни. Выбор за тобой, безумец. Какое значение имеют еще несколько душ среди тех, что ты забрал сам?

— Это имеет значение, потому что я наказан за твои грехи! — с губ Узаса летели слюни, когда он кричал. — Все остальные презирают меня. Сколько из этих обвинений можно взвалить на твою голову?

— Все остальные мертвы, Узас, — голос Сайриона оставался спокойным и холодным. — Чему они верили, больше ничего не значит. Ты проклял себя в их глазах за вечные выкрики о твоем Кровавом Боге всякий раз, когда ты поднимал клинок в битве.

— Я. Никогда. Ничему. Не поклонялся, — Узас направил цепной топор на голову брата. — Ты никогда не понимал этого. Легион поднимает иконы Богов лишь тогда, когда нужно. Какова бы ни была цена, войны должны быть выиграны. И я не исключение! Не исключение!

— Как скажешь, Узас.

— Знаешь, сколько раз мои мысли прояснялись лишь для того, чтобы столкнуться с братом, взбешенным моим очередным убийством кого-то из ценных членов экипажа? — Узас сплюнул в сторону. Его лицо было еще более ужасающим теперь, когда дождь смыл кровь. С левой стороны головы кожа была содрана, там остался лишь череп. — Я убил десятки, а обвиняют меня в убийстве сотен!

Он поднял зажатое в кулаках оружие, демонстрируя красные перчатки.

— Эти знаки позора — твои, Сайрион! Я ношу их потому, что у тебя кишка тонка носить их самому!

Ярость схлынула так же внезапно, как и возникла.

— Я… я скажу Талосу. И ты сознаешься в том, что сделал. Он должен знать глубину твоих…аппетитов. И о том, что он заставил тебя натворить.

— Как скажешь, — повторил Сайрион, — брат.

— Прости мне мой гнев. Бывают ночи, когда его трудно сдерживать. Я знаю ласки варпа также, как и ты. Я сочувствую тебе, брат мой. Правда. У нас с тобой куда больше общего, чем кто-либо из нас предполагал.

Узас вздохнул и закрыл глаза. Улыбка — первая искренняя улыбка за многие века — озарила его искалеченное лицо.

Сайрион пришел в движение в тот самый миг, когда глаза Узаса закрылись. Он кинулся на него с обоими клинками, целясь в бледную кожу глотки. Другой Повелитель Ночи дернулся, едва защищаясь собственными клинками, и нанес ответный удар — пинок, прозвеневший по нагруднику брата как удар храмового колокола. Сайрион отшатнулся, подошвы сорвались с края стены, и он упал, не издав ни звука.

Узас взвыл в полный голос в бушующие небеса, ясность исчезла, а его зрение утонуло в кровавом мареве. Гром с небес растворился в его грохочущем сердцебиении,а дождь обжигал глаза как собственная кислотная слюна. Он разбежался, и с ревущим цепным топором наперевес бросился вдогонку за братом-предателем.

Он услышал вой, но не смог определить его источник.

Небо снова рассекла молния, на секунду озарив руины вспышкой дневного света. На мгновение покосившиеся стены и шпили сделались похожими на мертвый город и ноги титанов.


Талос остановился. Он замедлил бег и встал, сощурив глаза и оглядываясь вокруг, не обращая внимания на бессмысленный поток данный, прокручивавшийся на оптических линзах.

— Нет, — произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно, кроме себя. — Я видел это прежде.

Молния вспыхнула снова, на короткий миг пропитав руины светом. И снова, краем глаза, он увидел титанов, собранных из накренившихся стен, и танки, оказавшиеся безжизненными камнями, когда ослепительная яркость исчезла.

Он прислонился к

— Вспышка!

— корпусу «Лендрейдера» —

— каменной стене упавшей постройки и оглядывается в поисках братьев. Он видит Сайриона, наполовину погребенного под грудой щебня, почти в ста метрах от него согласно тактическим данным на ретинальном дисплее.

Он видит другую напряженную фигуру, появившуюся из-за обломков, и целеуказатель визора замирает на Узасе, приближающемся к распростертому Сайриону сзади.

Наконец, он узнает, где он видел это.

«Это был не Крит. Я неправильно истолковал свое видение. Узас… он убьет его здесь. Он убьет Сайриона здесь».

Он бросился бежать. Силовое поле золотого меча вспыхнуло, пробудившись к жизни.


Сайрион сморщился от боли в бедре, чувствуя почти полную уверенность в том, что его нога сломана после падения с двадцатиметровой высоты. Дисплей шлема отображал статические помехи, лишая его шансов проверить свои биоданные, но как-то раз он потерял руку в битве и нынешнее чувство было весьма похоже на то.

Он попытался выбраться из-под щебня. Ему нужно убраться от…

— САЙРИОНННН!!!

Низкий рев задержался на последнем слоге и утонул в слюне безумия. Он услышал, как Узас карабкается по камням позади него, и заметался в плену щебня, наполовину выбравшись. Он слышал шаги, тяжелые и стремительные, но не мог извернуться, чтобы увидеть.

Тень над ним растянулась по глыбам, и Узас занес топор. Сайрион все еще пытался дотянуться до упавшего меча, когда клинок обрушился.

Узас застыл на месте, цепной топор выпал из его раскрытых пальцев и загремел, упав на щебень. Он смотрел вниз, не видя пойманного в ловушку Сайриона под ним. Его взгляд был обращен лишь к торчащему из его груди золотому мечу.

«Я знаю этот меч», — подумал он и засмеялся. Но не имея возможности дышать, он не мог и смеяться, и с его окровавленных губ слетел лишь тяжелый хрип. Золотое лезвие уже очистилось от крови, омытое дождем. Его холодные капли возбуждали дрожащее силовое поле, порождая гудящий ореол вокруг стали, приправленный искрами.

Он вздохнул с облегчением, когда меч скользнул обратно. К удивлению, он не чувствовал ничего похожего на боль, хотя возраставшее в груди давление грозило разрывом сердец.

Он повернулся лицом к своему убийце. Талос стоял под дождем, в красных оптических линзах не было ни тени милосердия.

«Талос», — попытался произнести он. — «Брат мой».

— Ты… — пророк снова взял клинок наизготовку, сжав его обеими руками. — Я доверял тебе. Я вступался за твою жизнь снова и снова. Я клялся остальным, что ты все еще где-то там, внутри… Осколок доблести, ожидающий пробуждения. Частица достоинства, заслуживающая надежды.

«Талос», — снова попытался сказать он. — «Спасибо».

— Ты — самое нечестивое, самое низкое и самое предательское существо, которое когда-либо носило крылатый череп Нострамо. Рувен в сравнении с тобой — просто принц. По крайней мере, он мог контролировать себя.

«Талос», — в глазах Узаса все поплыло. Он моргнул и, открыв глаза, понял, что смотрит вверх на возвышающегося над ним брата. Он упал на колени?

«Я……я….»

— Подожди, — смог выдавить из себя Узас. Он в равной степени был потрясен и удивлен шепотом слабака, в который превратился его голос. — Талос…

Пророк пнул его в грудь, и он опрокинулся навзничь. Череп треснул об острые глыбы, но Узас уже не чувствовал боли — лишь давление холодного камня.

Больше не будет слов. С каждым вздохом черная кровь, соленая и теплая, лилась с его подбородка.

Он увидел стоявшего над ним Талоса. Его золотой меч сыпал искрами под напором бури.

— Мне следовало убить тебя несколько лет назад.

Узас оскалил зубы, как и Меркуциан в момент смерти.

«Быть может, и следовало, брат».

Он видел, как Талос повернулся и ушел из поля зрения. Его сменил Вариель. Ледяные глаза апотекария смотрели вниз с учтивым безразличием. Из перчатки с нартециумом выскочили пила и сверла.

— Его генное семя? — спросил Вариель.

— Если ты возьмешь его, я убью и тебя тоже, — раздался поблизости голос Талоса.

С бесстрастным видом Вариель встал на ноги и зашагал прочь. Последние слова, которые услышал Узас, были произнесены Сайрионом, с ворчанием выбиравшимся из-под горы щебня.

— Он напал на меня сзади, вопя свои бесконечные клятвы Кровавому Богу. Спасибо, Талос.  

XXIX Завершения 

Десантно-штурмовой корабль пролетел низко над стенами и завис, ревя двигателями. От теплового марева под полыхающими соплами воздух казался мутным, как вода. От его бронированной обшивки исходил пар — испарялись попадавшие на нее капли дождя.

Сайрион хромал, но мог держаться на ногах без чьей либо помощи. Вариель и Люкориф остались невредимы, но Талос не произнес ни слова с того момента, как зарезал брата. Он молча шел в центре группы, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, когда они взбирались на крепостной вал, и избегал смотреть в глаза после этого.

Сайрион сделал шаг назад и посмотрел в небо за рассекающими прожекторами транспортника, позволяя дождю омывать его разрисованный лицевой щиток.

— Ты заметил, что всякий раз, когда мы проигрываем войну, идет дождь? У богов забавное чувство юмора.

Никто в ответ не проронил ни слова. Талос произнес, обращаясь только к Септиму:

— Сажай машину. Будь готов к немедленному взлету.

— Да, господин.

Десантно-штурмовой корабль поцеловал безжизненную почву. Медленно, мучительно медленно начал опускаться трап.

— Этот мир — гробница, — тихо произнес Талос, — для легиона и сотен эльдар, что погибли в подземельях этой ночью.

— Так давайте улетим, — судя по голосу, Сайрион был ничуть не впечатлен. — И погибнем на орбите вопреки идиотским суевериям Вариеля.

— Всем Когтям, всем душам Восьмого Легиона, говорит Талос. Ответьте, если вы все еще дышите.

В ответ — густая и холодная тишина на всех вокс-частотах. Произнося эти слова, он чувствовал себя так, как будто кричит на кладбище.

«Мертв даже Малхарион». От этой мысли он вздрогнул.

— Вариель, — произнес он, когда рампа опустилась полностью. — Это не я.

Апотекарий замялся.

— Не понимаю.

На мгновение Талос взглянул на свой ретинальный дисплей. Ксарл. Меркуциан. Узас. Все погасли. Все молчат. Все мертвы.

— Это не я. Я сомневаюсь, что какой-то пророк возвысится, чтобы объединить Восьмой Легион, но если и найдется такой, то это точно не я. Я и единственный Коготь не смог объединить.

— Ну,— прервал Сайрион, — мы и в лучшие времена были компанией не из легких.

— Я об этом, Вариель. Это не я. Это никогда не был я. Взгляни на меня, брат. Скажи мне, ты веришь, что я мог бы объединить десятки тысяч убийц, насильников, предателей, воров и ассасинов? Я думаю не так, как они. Я даже не желаю больше быть одним из них. Они сами себя прокляли. Это всегда было изъяном легиона: мы сами себя прокляли.

— Твоя преданность братьям делает тебе честь, но ты говоришь так, будто у тебя траур.

— Нет, — Талос потряс головой, делая шаг назад. — Я говорю правду. Одно из многих, многих писаний, которое остается с нами с эпохи Великой Ереси, говорит об этом «пророке». Мы зовем его «Предвестник суровых испытаний», и о нем мало кто знает кроме некоторых капитанов. И будь то предназначением судьбы или нет, я не тот пророк, о ком идет речь.

Вариель кивнул. Талос прочел мысль в белесых глазах брата и улыбнулся.

— Ты думал о другом варианте, — сказал он, и это был не вопрос. — Это заметно.

— Я вынашивал идею с того момента, как провел тесты с твоей физиологией, — Вариель склонил голову в сторону челнока. — Дитя, которое вырастет с имплантированным в тело твоим генным семенем, будет иметь все качества могущественного провидца.

— Это твои догадки.

— Да, но довольно неплохие.

Стоявший на трапе Сайрион выругался на них.

— Может, мы уже полетим, если вы не передумали?

На трап вскарабкался Люкориф, но Талос и Вариель оставались на том же месте.

— Мой отец сказал мне кое-что, за несколько часов до своей смерти. Слова предназначались лишь для моих ушей, слова, которыми я никогда не делился ни с кем до сего момента. Он сказал: «Многие претендуют на то, чтобы руководить легионом во времена, когда меня уже не будет. Многие утверждают что они — и только они — являются назначенными мною преемниками. Я ненавижу этот легион, Талос. Я уничтожил его родной мир, чтобы остановить поток яда. Скоро я понесу наказание, и легиону будет преподан самый главный урок. Ты в самом деле считаешь, что меня волнует, что будет со всеми вами после моей смерти?»

Апотекарий стоял, не шелохнувшись, а Талос вздохнул.

— Порой я почти понимаю, каково ему было, Вариель. Война затягивается до бесконечности, а победа достается дорогой ценой. А тем временем мы переживаем предательства, скрываемся, бежим и убегаем. Мы мародерствуем и грабим, свежуем и убиваем. Мы обираем наших мертвецов, мы пьем кровь врагов и страдаем от бесконечного братоубийства. Я убил собственную мать, не узнав её лица. Я один убил девятнадцать своих собственных братьев за прошедшее столетие, и почти всех из них — в идиотских дуэлях за обладание этим мечом или в разборках из-за уязвленной гордости. У меня нет желания объединять легион — не потому, что он такой, какой есть, а потому, каким он заставил меня стать.

Вариель по-прежнему хранил молчание. Не то, чтобы он не мог подобрать слова — казалось, у него не было желания говорить вовсе.

— Я желаю одного, — сказал Талос. — Я хочу заполучить голову этой ведьмы. Хочу насадить её на её же копье в самом сердце этих руин.

Отвернувшись от корабля, он зашагал прочь.

— И я намерен её заполучить. Оставайся в воздухе, Вариель. Приземляйтесь, когда все будет кончено. Выживу я этой ночью или нет, с рассветом ты можешь забрать мое генное семя.

Сайрион сошел с трапа, последовав за Талосом.

— Я иду с тобой.

Голова Люкорифа конвульсивно дернулась от шейного спазма. Он резко встал на когтистых ногах и побрел за остальными.

— Я с вами. Еще один мертвый эльдар, и на счету Кровоточащих Глаз будут сорок. Это число хорошо звучит.

Вариель стоял возле десантно-штурмового корабля, борясь с желанием пойти с ними.

— Талос, — произнес он.

Пророк обернулся через плечо и увидел ударивший из тела Вариеля фонтан крови. Апотекарий закричал — Талос впервые слышал, как с губ Живодера сорвался звук подобной громкости — и потянулся руками к окровавленному рту, будто мог остановить поток крови, хлеставший изо рта.

Черное копье скользнуло обратно, выйдя из его спины и заставив пошатнуться. Затем оно рассекло обе его ноги обратным замахом. Бионическая нога с треском извергала фонтаны искр, её системы пытались восстановить баланс, а его родная нога истекала, истекала и истекала кровью.

Три Повелителя Ночи уже бежали, орудия ожили в их руках.

— Взлетай! — проорал Талос в вокс. — Считай это твоим последним приказом.

Десантно-штурмовой корабль тут же взлетел, покачиваясь на воющих двигателях.

— Ты освободил меня от службы еще на борту «Эха», Талос, и я не должен выполнять твои приказы, разве нет? Пойдем с нами.

— Не погибай с нами, Септим. Беги. Где угодно, только не тут.

Талос первым добрался до ведьмы, когда она начала выводить первые ноты своего парализующего крика. Он выступил с поднятым мечом, сообщая о намерении нанести рубящий удар обоими руками. В последнюю секунду, когда её копье было готово идеально парировать его удар, он подпрыгнул и со всех сил пнул в маску. Её голова запрокинулась назад, и завывание прекратилось, когда по шлему побежали трещины. Ей пришлось сделать изящное сальто, чтобы не упасть на землю.

Талос приземлился и перекатился на ноги, снова занося золотой клинок. При виде её расколотой пополам маски смерти он оскалился.

— Ты себе не представляешь, какое удовольствие мне это доставило, — произнес он.

— Ты, — произнесла ведьма на исковерканном готике. Вокалайзер её шлема был испорчен и теперь искажал речь. — Душ Ловец.

Они сошлись снова, клинок к клинку; их орудия сопротивлялись друг другу, как магнитные поля с противоположными зарядами.

— Я так устал слышать это имя…— выдохнул Талос. Он нанес ей удар головой, разбив маску во второй раз. Через трещину он увидел её глаз — её раскосый и отвратительный глаз.

Сайрион и Люкориф напали на нее с противоположных сторон. Цепной меч первого парировала тройная метательная звезда в её левой руке, а второй промахнулся обоими молниевыми когтями, когда дева, танцуя, вырвалась от трех воинов, сделав сальто и отскочив в сторону.

Приземлившись, она споткнулась — её первое неловкое движение — и они все услышали, как она шипит от боли. Левая нога от бедра была залита кровью. Что бы ни нанесло ей эту рану, оно прекрасно сковало её движения. Раненой она двигалась едва ли быстрее них.

Люкориф не был частью Первого Когтя, и ему не доставало единства, которое так явственно демонстрировали двое других. Он прыгнул вперед, поджав когтистые пальцы и целясь в сердце ксеноведьмы, с ревом, который не посрамил бы и нострамского льва.

В его грудь вонзилось копье, разбив нагрудник и сбросив Люкорифа на землю. Пока дева одной рукой пронзала раптора копьем, другой она швырнула свою метательную звезду.

Усовершенствованные реакции Сайриона были отточены веками сражений и годами тренировок до них. За свою жизнь ему не раз приходилось блокировать пули наручем и уворачиваться от лазерного огня, не ощущая его жара. Его рефлексы, как и у любого воина Восьмого Легиона были далеко за пределами человеческих возможностей и граничили со сверхъестественными. Звезда еще не покинула её руки, а он уже начал уклоняться.

Но этого было недостаточно. Вращающиеся лезвия вонзились в грудь, вгрызаясь в нее и черное пламя растеклось по его доспеху.

Королева ведьм протянула руку, чтобы вернуть свою метательную звезду. Когда та промелькнула в воздухе, Талос рассек её надвое взмахом силового клинка. Дева попыталась выдернуть копье из живота Люкорифа, но раптор схватился за древко металлическими когтями, удерживая его в своем теле и каменной насыпи под ним.

Пророк добрался до нее мгновением позже. Она уклонилась от первого замаха, потом от второго и от третьего, отпрыгивая и уворачиваясь. Несмотря на то, что он двигался быстрее, чем мог видеть человеческий глаз, его тяжелые взмахи не находили цели.

Раненая нога подвела её в очередном сальто. Талос выбил ногу из под нее, когда она отшатнулась, чтобы восстановить баланс, и, наконец, Аурум поразил цель. Золотой клинок вонзился в её правую руку, отрубив конечность ближе к локтю.

Она вскрикнула — без усилителей крик боли и разочарования звучал почти как крик смертного. Нечистая ксенокровь шипела и потрескивала, сгорая на лезвии.

Ее ответом был удар ладонью по мягкой броне на его шее, который продавил кабели под ней и вонзился в горло с силой, достаточной для того, чтобы убить обычного человека на месте. Удар заставил Талоса отшатнуться и поднять меч, защищаясь, пока он пытался отдышаться.

Голова Талоса дернулась в сторону от удара, который он даже не увидел. Краем глаза он заметил Люкорифа, лежащего на спине, подобно ящерице-тестудину с железной шкурой, перевернутой на панцирь и беспомощной.

Меч вылетел из рук от пинка окровавленным сапогом. Следующий удар пришелся по разбитой аквиле на нагруднике, и отшвырнул его назад с такой силой, что Талосу еле удалось удержать равновесие. Хлынувший в мускулы поток боевых стимуляторов никак не подействовал: он не мог блокировать атаки ведьмы, не мог увернуться от нее, ведь он едва мог её видеть.

— Режим охо…

Талоса перебил его же меч, ударивший по шлему. Ярко-белая и полыхающая боль разлилась по черепу в тот самый миг, когда поле его зрения ополовинилось. Он еще не успел понять, что ослеп на один глаз, а клинок уже снова нанес удар. Он медленно, почти нежно, пронзил его грудь, забрав с собой все дыхание, всю силу, все мысли — кроме одной.

«Она убила меня моим же мечом»…

Он беззвучно засмеялся, забрызгивая кровью собственный шлем. Когда она вытащила клинок, он сначала подумал, что ведьма бросила его в сторону, но вместо этого она сломала его об колено.

Боль, пробирающаяся через его грудь, наконец жадно обхватила позвоночник. Тогда он и упал — но всего лишь на колени. Так или иначе это было хуже.

— Так падет Душ Ловец, — произнесла она, снимая шлем и обращая на легионера взгляд молочно-серых раскосых глаз. Она могла бы быть красивой, не будь она столь отвратительно не похожей на человека. Её ухо дернулось под дождем, будто уловив звук, слышимый только ею одной.

Он поднялся на ноги, снял шлем и увидел, как еще одно видение воплощается в жизнь.

Детали были похожими. Не идеально, но очень похожими: лихорадочное сознание приукрашивало места древними воспоминаниями; крепость, казалось, все еще стоит в опустелой славе, а не превратилась в руины, которые он видел сейчас.

Но остальное было настолько ясным, что он улыбнулся. Талос сделал шаг навстречу ей и наклонился, чтобы поднять сломанный клинок, несмотря на вспышку боли в груди.

— В моих снах, — выдохнул он, — шлем всегда был на тебе.

Она медленно кивнула, соглашаясь.

— Во снах провидцев Ультве было то же самое. Судьба изменчива, Душ Ловец. Некоторым событиям будущего не дозволено случиться. Не будет никакого Пророка Восьмого Легиона. Не будет и Ночи Крови, когда Слезы Иши будут испиты твоими жаждущими сородичами. Ты умрешь здесь. Все хорошо.

Он протянул руку к ране на груди, ощущая пульсирующую боль как минимум в одном из сердец. Дышать было тяжело, но дублирующие органы ожили и поддерживали жизнь в его теле тогда, когда простой смертный уже умер бы.

Дева отошла, чтобы выдернуть копье из груди Люкорифа. Раптор лишь слабо дернулся.

Когда она вернулась обратно к Талосу, держа единственной рукой черное копье, сон и реальность слились воедино, став в конце концов единым целым. 

XXX Уроки 

Пророк и убийца стояли с оружием в руках на зубчатой стене мертвой цитадели. Дождь хлестал скорбным потоком, достаточно плотным, чтобы заслонять обзор. Он стекал по стенам замка. Помимо шума дождя, единственные различимые звуки доносились от двух фигур. Одна из них была человеческой, она стояла в изломанном доспехе, издававшем гудение с потрескиванием помех. Другая принадлежала женщине чужих, облаченной в древнюю отформованную броню, которая пережила целую вечность оставляющих рубцы ударов.

— Это здесь погиб ваш легион, не так ли? Мы называем этот мир Шитр Вейрук. А как на вашем змеином наречии? Тсагуальса, да? Ответь мне, пророк. Зачем ты вернулся сюда?

Пророк не ответил. Он сплюнул на пол из темного камня едкую кровь и сделал еще один неровный вдох. Меч в его руках превратился в изрубленные остатки, расколотый клинок переломился пополам. Он не знал, куда делся болтер, и на треснувших губах проступила улыбка от инстинктивного ощущения вины. Несомненно, утратить подобную реликвию легиона было грехом.

«Малхарион будет недоволен», — подумал он.

— Талос, — улыбнулась дева, говоря. В этом веселье было примечательным разве что отсутствие издевки и злобы. — Не стыдись, человек. Все умирают.

Он больше не мог стоять. Даже гордость способна гнать тело лишь до определенного предела. Пророк припал на одно колено, из трещин в броне сочилась кровь. При попытке заговорить с его губ сорвалось рычание боли. Обоняние улавливало лишь химический запах его собственных ран. Боевые стимуляторы наполняли его кровь.

Дева приблизилась и даже посмела положить на наплечник раненого воина косовидный клинок, которым оканчивалось её копье.

— Я говорю одну лишь правду, пророк. В этом миге нет ничего постыдного. Ты добился успеха, зайдя столь далеко.

Талос вновь сплюнул кровь и прошипел два слова.

— Валас Моровай.

Убийца склонила голову, взглянув на него сверху вниз. Её длинные, черно-красные волосы от дождя превратились в косички, прилипшие к бледному лицу. Она выглядела, словно тонущая в воде женщина, тонущая спокойно, как святая.

— Многие из ваших злобных нашептываний остаются закрыты для меня, — произнесла она. — Ты сказал… "Первый Коготь", да? — Словам мешал её неестественный акцент. — Это были твои братья? Ты взываешь к мертвым, продолжая надеяться, что они тебя спасут. Как странно.

Клинок выпал из руки, он стал слишком тяжелым, чтобы продолжать его удерживать. Пророк уставился на оружие, лежащее на черном камне и омываемое ливнем. Оно сияло золотом и серебром столь же ярко, как в тот день, когда он похитил его.

Он медленно поднял голову, встретившись взглядом со своим палачом. Дождь смывал кровь с лица, она оставляла на губах лишь соленый привкус и обжигала ему глаза. Талосу не нужно было думать, улыбается ли она. Он видел это на её лице, и ненавидел тепло, сквозившее в этой улыбке. Это сочувствие? Что, правда?

Стоя на коленях, на зубчатой стене покинутой крепости своего легиона, Повелитель Ночи начал смеяться.

Но ни смех, ни бушующая наверху буря, не могли поглотить гортанный звук, издаваемый пылающими двигателями. В поле зрения с ревом появился зловещий десантно-штурмовой корабль, окрашенный в синий цвет. Когда он поднялся над бойницами, с птицеподобного корпуса серебристыми потоками полился дождь. Турели тяжелых болтеров издали общий хор механического скрежета, и это было сладчайшей музыкой, когда-либо ласкавшей уши пророка. Талос все еще смеялся, когда "Громовой ястреб" завис на месте, поверх созданной им же горячей дымки. В тусклом освещении кабины внутри были видны две фигуры.

— Я это предвидел, — сказал он ей. — А ты что, нет?

Женщина чужих уже двигалась. Она превратилась в черное пятно, танцуя среди ливня в плавном рывке. За ней по пятам следовали взрывы — десантно-штурмовой корабль открыл огонь, раздирая камень у нее под ногами ураганом разрывных зарядов.

Какое-то мгновение она бежала по парапету, а в следующий миг просто перестала существовать, растворившись в тени.

Талос не поднимался на ноги, не будучи уверен, что попытка сделать это окажется успешной. Он закрыл единственный уцелевший глаз. Другой ослеп, став кровоточащей сферой раздражающей боли, посылавшей тупые импульсы в череп при каждом ударе двух сердец. Бионическая рука, дрожащая от сбоев в сочленениях и повреждений системы получения нервных сигналов, потянулась к активатору вокса на вороте.

— В следующий раз я вас послушаю.

Заглушая давящий визг направленных вниз двигателей, через внешние вокс-динамики десантно-штурмового корабля зажужжал голос. Помехи лишали его интонации и модуляций.

— Если мы не уйдем сейчас, второго шанса у нас не будет.

— Я сказал тебе уходить. Приказал.

— Господин, — затрещали в ответ внешние динамики. — Я…

— Проклятье, уходите, — снова посмотрев на корабль, он разглядел две фигуры более отчетливо. Они сидели бок о бок в креслах пилотов. — Вы официально освобождены от службы мне. — Он небрежно произнес эти слова по воксу и вновь начал смеяться. — Повторно.

Десантно-штурмовой корабль продолжал висеть наверху, двигатели издавали ужасающий визг, обрушивая на зубчатую стену потоки горячего воздуха.

Заскрежетавший по воксу голос на этот раз принадлежал женщине.

— Талос.

— Беги. Бегите подальше отсюда, от смерти, которую несет этот мир. В последний город, и садитесь на ближайший покидающий планету корабль. Империум приближается. Они станут вашим спасением. Но помните, что я сказал. Если Вариель выскользнет живым, то однажды ночью он придет за ребенком, куда бы вы не сбежали.

— Может, он нас никогда не найдет.

Смех Талоса, наконец, стих, хотя он и продолжал улыбаться.

— Молись, чтобы так и было.

Он сделал вдох, который словно резал его ножом, и привалился спиной к стене, заворчав от острой боли в разорванных легких и сломанных ребрах. Боковое зрение заволакивало серым, и он уже не чувствовал пальцев. Одна рука легла на треснувший нагрудник, поверх ритуально разбитой аквилы, отполированной дождем. Другая — на упавший болтер, оружие Малхариона, лежавшее сбоку, где он выронил его в предшествовавшей битве. Пророк перезарядил двуствольный болтер онемевшими руками и снова медленно втянул холодный воздух в не желавшие более дышать легкие. Кровоточащие десны окрасили его зубы в розовый цвет.

— Я иду за ней.

— Не будь дураком.

Талос позволил дождю смачивать обращенное кверху лицо. Странно, как мимолетно проявленное милосердие позволило им думать, что они могут разговаривать с ним подобным образом. Он поднялся на ноги и зашагал по вытертой, полуразрушенной стене, сжимая в руке сломанный клинок.

— Она убила моих братьев, — произнес он. — Я иду за ней.

Сначала он подошел к телу Сайриона. Метательная звезда почти ничего не оставила от его груди, черное пламя пожрало и ребра, и органы под ними. Он осторожно снял шлем с Сайриона — как из-за почтения, так и из-за собственных ран.

Талос моргнул, когда Сайрион внезапно схватил его за руку. Черные глаза его брата закатились и ничего не видели. По лицу стекали слезы дождя, подобно молниям на его шлеме.

— Узас, — произнес Сайрион. Одно его легкое дрожало в развороченной груди. Единственное сердце все еще слабо билось.

— Это Талос. Узас мертв.

— Узас, — повторил Сайрион. — Я тебя ненавижу. Всегда ненавидел. Прости меня.

— Брат.

Талос провел ладонью над лицом Сайриона. Ноль реакции. Он полностью ослеп.

— Талос?

Он взял Сайриона за руку, обхватив его запястье.

— Я здесь, Сай.

— Хорошо. Хорошо. Не хочу умирать один.

Он снова откинулся на камень.

— Не бери мое геносемя.

Он дотронулся до глаз.

— Кажется…я ослеп. Слишком темно.

Сайрион вытер струйку слюны, текущую с губ.

— Ты не будешь брать мое геносемя, да?

— Нет.

— Вариелю тоже не давай. Не дай ему дотронуться до меня.

— Не дам.

— Хорошо. Твои слова. Про войну. Мне понравились. Не бери мое геносемя. С меня…тоже хватит…войны.

— Я понял тебя.

Сайриону пришлось трижды сглотнуть, прежде чем он смог снова заговорить.

— Кажется, я захлебнусь слюной.

Но это была не слюна. Это была кровь. Талос не стал говорить ему об этом.

— Септим и Октавия ушли.

— Хорошо. Это хорошо.

Сквозь натянутую улыбку Сайриона потекла кровь. Его тело начало содрогаться в конвульсиях.

Талос крепко держал его, дрожащего, и молчал. Сайрион, как обычно, заполнил тишину.

— Я умираю, — сказал он. — Все мертвы. Рабы сбежали. Ну что… — медленно выдохнул он, — …как поживаешь?

Талос дождался, пока с губ его брата не слетит последний вздох. После этого он осторожно закрыл глаза Сайриона.

С его тела он взял лишь три предмета. Не больше и не меньше.

Люкориф лежал неподвижно. Талос обошел его по широкой дуге, пробираясь к Вариелю.

Апотекарий был очень даже жив. Когда пророк догнал его, тот полз по земле. Отсутствие обеих ног его характер явно не улучшило.

— Не тронь меня, — сказал он Талосу. Тот не обратил на это внимания. Пророк затащил его под крышу, где было чуть меньше дождя.

Несколько отсеков в нартециуме Вариеля были открыты, а их содержимое циркулировало в его крови.

— Я не умру, — сказал он Талосу. — Я остановил кровотечение, провел обеззараживание, наложил синтекожу и запечатал доспех, при этом…

— Заткнись, Вариель.

— Прости меня. Принятые мной стимуляторы предназначены для экстренных ситуаций и очень сильнодействующие. Я не привык к…

— Заткнись, Вариель.

Талос взял брата за руку, обхватив его запястье.

— Я иду за ней.

— Пожалуйста, не подвергай риску свое геносемя.

— Откровенно говоря…тебе сильно повезет, если оно останется цело.

— Это печально.

— И если ты покинешь этот проклятый мир, оставь Сайриона и его геносемя нетронутыми. Пусть покоится с миром.

Вариель задрал голову, подставив лицо дождю.

— Как скажешь. Что со штурмовиком? Он вернется?

— Прощай, Вариель. Ты — гордость Восьмого Легиона. Не нужно быть пророком, чтобы это понять.

Он указал на пояс Вариеля — на его подсумки, патронташ и запасные магазины.

— Если ты не против, я возьму их с собой.

Вариель разрешил.

— Как мне покинуть Тсагуальсу, если штурмовик не вернется, чтобы доставить меня на корабль Дельтриана?

— Знаешь…мне кажется, одной ночью сюда придет легион, чтобы понять, что тут все-таки произошло.

— Это твоя догадка?

Вариель начал набирать команды на своем наруче.

— Это хорошая догадка, — ответил Талос. — Прощай, брат.

— Хорошей смерти, Талос. Спасибо за Фригу.

Пророк кивнул и покинул последнего из живых братьев, оставив его под дождем.


Она вернулась за ним, когда холодный железный самолет-охотник стало не слышно, и когда расстояние наконец поглотило рев его двигателей. Она выскользнула из теней и помчалась по крепостной стене, отставив в сторону копье, зажатое в единственной оставшейся руке.

Ее шелковые волосы были стянуты в хвост, как у мечника-танцора и не мешали ей бежать. Святилище баньши на Ультвэ нуждалось в ней, и в святилище банши Ультвэ она прибыла. Печальным было разделение мнений среди видящих, как и последовавшее разделение сил.

Как бы святилища других Путей не уважали ее, её доспех и её клинки — немногие пошли вместе с ней. Они не могли оставить Ультвэ незащищенным, поэтому вся их армада была пустой, населенной духами, ибо мало кто был готов рискнуть ступить на проклятый мир.

Потери были чудовищные. Ультвэ с трудом мог позволить себе потерять столь многих погибшими от клинков нечестивцев. Но Ловец Душ обречен. Он падет сейчас и не станет Погибелью Иши на рассвете Рана Дандра.

Так написано. Так будет.

За все годы, прошедшие с её последнего Воплощения, она никогда не видела, чтобы знамения складывались воедино так, как сейчас. Она осознавала важность своей миссии. Праведность наделяла её ноющее тело силой и скоростью.

На этот раз уже он охотился за ней — по-своему, медленно, да еще и хромая. Клинок в его руках гудел от древней энергии. Грубый металл, из которого он выкован, был создан еще во времена Людской Гордыни, когда их самоуверенность распахнула Врата Ша'Эйля подобно великому оку в небесах. Она не боялась его. Она ничего не боялась. Даже её оружие снова воплотится и вернется к ней, когда судьбы встанут в нужный порядок.

Она побежала быстрее, дождь холодил кожу, клинок высоко занесен.

Талос не сопротивлялся.

Черное копье пронзило его насквозь, закончив то, что уже начал его же меч в её руках. Он не улыбнулся, он не выругался, он не стал шептать последние слова. Она держала его на расстоянии вытянутой руки, отталкивая назад копьем.

Меч выпал из его хватки и Талос разжал второй кулак. Граната в нем взорвалась, как только его пальцы соскользнули со спусковой скобы. Она заставила взорваться силовой генератор за его спиной и еще три гранаты, одну из которых он забрал у Сайриона, а две — у Вариеля.

Если не считать огня, вмиг испепелившего половину тела бессмертной ксенодевы, Талос Валкоран с Нострамо умер так же, как и родился: молча, глядя на мир широко распахнутыми черными глазами.


Марлона выползла наверх в самый разгар дождя. Она закрыла глаза и позволила прохладной воде смыть с тела многочасовой пот. Ей казалось, что она плачет. Просто запустить пальцы во влажные волосы уже было неописуемым удовольствием.

Дредноут шел перед ней, и он не находил это столь же радостным. Боевая машина подволакивала одну ногу, высекая искры с каждым шагом и оставляя за собой борозду на земле. Где-то его броня почернела, где-то расплавилась и снова застыла, где-то её усеивали сюрикены; их было так много, что они напоминали рыбью чешую. Его суставы больше не издавали уверенный гул и рокот — они скрежетали, скрипели и грохотали; шестерни проскальзывали по сорванным зубьям и только изредка могли зацепиться друг за друга.

Боевая машина продолжала шагать вперед, поднимаясь на крепостную стену. Обе его руки были опущены вниз. Десятки проводов и шлангов, соединяющих саркофаг с корпусом, были перебиты. Теперь одни из них испускали пар, из других текла жидкость, а третьи уже высохли.

Она не знала, скольких Малхарион убил за время их подъема на поверхность. Они нападали на него с цепными мечами, с ножами, с пистолетами, с винтовками, с лазерным оружием, с пулеметами, с когтями и копьями, даже с камнями и проклятьями — и от каждого осталась отметина на его полуразрушенном адамантиновом корпусе.

— Я слышу транспортник… — пророкотал дредноут. — Я…я свяжусь с ним. Люди, рабы Талоса. Они вернутся за тобой. А затем…сон…

На крепостной стене прямо перед ними она увидела изуродованное тело легионера, отброшенное к стене. Его доспех был обуглен до черноты, а все сочленения сплавились. От тела поднимался вверх дым, переплетаясь с дождем.

Ближе к ним одна из ксенодев все еще была жива. Она стонала и пыталась ползти по парапету. У нее осталась лишь одна рука — другая была сожжена дотла — и одна нога, оторванная у колена. Другой ноги нигде не было видно. У нее сгорели все волосы и большая часть кожи. Она содрогалась, стонала и истекала кровью, которую тут же смывал дождь.

— Джайн Зар, — прохрипела она, пытаясь шевелить сожженным языком. — Джайн Зар.

Единственным живым местом на её теле был левый глаз. Он смотрел на Марлону с горькой ненавистью.

— Джайн Зар, — снова прохрипела умирающая чужая.

Малхарион раздавил еще живые останки своей бронированной ногой, размазав их по парапету. Он поднял едва шевелящуюся руку и со скрипом суставов указал на тело легионера.

— Все приходится… доделывать… за этим мальчишкой…

ЭПИЛОГ ПРИМУС Имена 

Два раба сидели в темноте, тесно прижавшись друг к другу; мужчина обнимал женщину. Им осталось недолго. Переборки задрожали, когда челнок начал медленный, тяжелый подъем обратно в небеса.

Эвакуация началась пять дней назад, когда прибыли первые корабли Имперского Флота. Еще сотня беженцев сидела почти в кромешной тьме: некоторые тихо переговаривались, некоторые рыдали от облегчения, некоторые — от страха. Народ Дархарны так и не смог забыть свой мир. Даже те, кто боготворил далекий Империум и видел его спасителем, скоро поймут, каково это — оказаться в его далеко не нежных объятьях.

Рабы провели два долгих месяца в Последнем Городе. Два месяца они лгали, чтобы влиться в толпу других выживших; два месяца она прятала свой третий глаз; два месяца они надеялись, что Вариель не появится в дверях их халупы. Последнее ей снилось слишком часто: красные линзы его шлема, рокот сочленений его доспеха. Когда холодные керамитовые рукавицы прикасались к её животу — она просыпалась.

Но он так и не пришел.

В редкие моменты покоя к ней возвращались слова Талоса: «Если Вариель выскользнет живым, то однажды ночью он придет за ребенком, куда бы вы не сбежали».

Так где же он? Смог ли он сбежать с Тсагуальсы вместе с Дельтрианом? Она не думала, что они когда-либо будут в безопасности от ножей Вариеля, но в ней начала зарождаться надежда.

Руки Октавии легли на живот. Ребенок будет скоро, максимум — через месяц-два. Она задумалась, родится ли он в пустоте — как та бедная девочка с «Завета» — или его первый вдох все же будет на каком-нибудь мире, который они назовут домом. После того, как пройдут имперский контроль, конечно.

Он представлялся рабочим из небольшого городка на юге. Она — наследницей самых первых навигаторов на планете, тех, которые прибыли вместе с колониальным флотом больше четырех сотен лет назад. В моменты покоя её веселило то, что, с учетом навигаторской биологии, её история была даже более правдоподобна. Она не думала, что возникнут какие-то сложности с прохождением контроля. Да, она — навигатор, бесценная редкость, и скорее всего её отправят в ближайшую крепость Навис Нобилите. Но беженцев и паломников в Империуме — тьма, и затеряться среди миллиардных толп не составит никакого труда.

Она знала, что все будет в порядке. Если только не вмешается Инквизиция.

Октавия кивнула Марлоне, сидевшей у противоположной стены грузового трюма. Та кивнула в ответ и нервно улыбнулась. Хорошо, что она была с ними в эти последние месяцы. Они обе находили забавным то, что были живы лишь потому, что легион спас их жизни когда-то в прошлом. Для прирожденных убийц — очень странное поведение. Даже проведя с ними больше года, она так и не научилась их понимать.

Ну…разве что Талоса.

Она уже и забыла, когда последний раз позволила себе задуматься о будущем.

— Знаешь, у меня тут возникла мысль… — сказала она странным голосом.

Септим поцеловал её влажный лоб.

— Что такое?

— Как тебя зовут? — спросила она

— Ты о чем?

— Ты знаешь, о чем я. Твое настоящее имя. До того, как ты стал седьмым.

— А.

Септим улыбнулся. Хоть она не видела дальше собственного носа в темноте, но поняла это по его голосу.

— Корет. Меня звали Корет.

Эвридика — некогда Октавия, — попробовала на вкус его имя. Затем она повернулась, чтобы попробовать на вкус его губы.

— Корет, — прошептала она, прижавшись к нему губами. — Приятно познакомиться. 

ЭПИЛОГ СЕКУНДУС Долгие месяцы безумия 

[ЦИТАТА]

…с корабля вольного торговца «Покой» о том, что эльдар Сегментума Обскура называют этот день «Ночь Святой Печали», но непонятно, что…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…лично доложили о потере связи с филиалами гильдии субсектора на тридцати семи мирах, девять из них все еще во тьме. Пока ждем отчетов с разведывательных кораблей и от Имперского флота, но…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…больше здесь не торгуем, решено. Волны бушуют, да еще ходят слухи о зарождающемся варп-шторме. Больше на ремонт потратим. Говорят, навигатор «Яго» ослеп от…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…пока не получим точного подтверждения того, что на галактическом востоке действительно прячется этот «огромный флот Заклятого Врага», не стоит даже и пытаться просить…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…Голар — вторая планета одноименной системы — больше не обитаема. По последней переписи население столицы оценивалось в четыре миллиона. Обширная тектоническая активность…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…поэтому, если поднять данные архивов, вы увидите сильные перепады качества астропатической связи, а еще острые…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…просто бессмысленно. Скажите представителю от Механикус, что я прочесал регион уже дважды, сжег столько топлива и потерял столько матросов, что без когитатора мне это не посчитать…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…в районе одного из мертвых миров, но язык не соотносится ни с одним из известных в Империуме…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ]

[ЦИТАТА]

…Viris colratha dath sethicara tesh dasovallian. Solruthis veh za jass…

[КОНЕЦ ЦИТАТЫ] 

ЭПИЛОГ ТЕРЦИУС Пророк Восьмого Легиона

1
Дверь заскрипела на несмазанных петлях, открываясь, и пророк поднял взгляд. Он не удивился, увидев своего гостя.

— Апотекарий, — произнес он без улыбки. — Приветствую.

Апотекарий старался не смотреть ему в глаза.

— Время пришло, — сказал он.

Пророк встал на ноги, прислушиваясь к гудению сочленений своего доспеха.

— Я так понимаю, остальные уже ждут?

Апотекарий кивнул.

— Они присоединятся к нам по пути. Ты готов?

— Конечно.

— Тогда пошли. Совет уже идет.

Они шли по узким, извилистым коридорам в самом сердце «Погибели Солнца», а вдалеке раздавались крики и стоны с множества палуб. Пророк провел закованной в броню рукой по испещренным узорами стальным стенам.

— Когда-нибудь и у меня будет такой корабль, — сказал он.

— Это пророчество, — спросил апотекарий, — или надежда?

— Скорее надежда, — признался пророк. — Но весьма вероятная, если сегодня все пройдет хорошо.

Двое шли дальше, грохоча бронированными сапогами по палубе. Скоро к ним присоединился третий. Он был в таком же полночно-синем керамите, но его шлем был вытянут и похож на маску рычащего демона. На ней были нарисованы две красно-серебряные дорожки слез. Силуэт пристроился позади них и пошел, сгорбившись и переваливаясь с боку на бок, на четвереньках, как верный пес.

— Вариель, — прохрипел новоприбывший через вокс. — И тебя приветствую, пророк.

Вариель промолчал, хотя пророк склонил голову в приветствии.

— Люкориф, — сказал он. — Ты поговорил с другими Кровоточащими Глазами?

— Да. Больше трех сотен из культа на собрании. Я говорил и с другими лидерами Кровоточащих Глаз. Еще видел дюжину других культов. Все хорошо. Кажется, намечается что-то очень важное.

— Так и есть.

Они шли дальше. Вариель время от времени сверялся с нартециумом и подкручивал какие-то ручки, казалось, совершенно случайным образом. Пророк не стал интересоваться, что у апотекария на уме. Мысли Вариеля всегда были лишь его прерогативой — он не любил делиться ими с кем-нибудь еще.

Скоро к троице присоединились еще двое, оба — в гигантских терминаторских доспехах. Их клыкастые и рогатые шлемы были склонены в почтительном приветствии. Крылатый череп легиона гордо красовался на их круглых наплечниках.

— Малек, — сказал пророк. — Гарадон. Рад снова видеть вас.

— Ничего особенного, — ответил Гарадон. Он стоял, закинув на плечо тяжелую булаву.

— Где же нам еще быть? — добавил Малек. Его огромные рукавицы скрывали в себе кривые когти, ныне спрятанные под броней.

— Может, повидать других Атраментаров? — спросил раптор, свисая с потолка.

— Успеется, — ответил Малек. — Бывшей Первой роте нечего сказать друг другу в эти ночи. Все встречи так или иначе заканчиваются дуэлями, чтобы выяснить, чей командир сильнее.

— В культах то же самое. Да и в легионе.

Казалось, Люкорифа это забавляло.

— Видать, вы зря просидели столько лет в Мальстрёме, если надеялись, что что-топоменяется.

— Мальстрём… — хохотнул Гарадон. — Любопытная догадка. Маловато ты о нас знаешь, крикун.

Малек лишь хмыкнул и ничего не сказал.

Малек и Гарадон встали по обе стороны от пророка, и они пошли колонной по коридору. Вариель решил отойти назад. Пророка в первую очередь должны видеть в сопровождении двух самых уважаемых Атраментаров легиона. Он даже не собирался с этим спорить.

Наконец, они пришли к залу совета в самом сердце корабля. Даже сквозь закрытую дверь были слышны вопли и проклятья.

— Они кричат или смеются? — прохрипел Люкориф.

— И то, и то, — ответил Малек, открывая дверь.

Их процессия вошла в зал, присоединившись к самому большому совещанию командиров Восьмого легиона за последние десять тысяч лет.


2
Почти три часа пророк молча слушал. Он переводил взгляд с одного силуэта у центрального стола на другой, подмечая детали их доспехов, их цвета, их истории, написанные шрамами, выбоинами и трещинами.

Как всегда, собравшиеся лорды и колдуны Восьмого не могли прийти к согласию. Многие призывали хотя бы на время присоединиться к Походу Абаддона. Это будет уже Тринадцатый — и первый, чья цель будет окончательно завоевать Кадию. Некоторые взывали к осторожности и терпению, предлагая оставить Черный Легион сражаться на передовой, а Повелителям Ночи — предаться рейдам по тылам.

Были и те, кто не хотел этого слышать, кто отказывался участвовать в Черном Крестовом Походе, невзирая на возможные кары. Эти души давно забыли Долгую Войну и жили лишь ради себя и той славы, которую они могли снискать, будучи налетчиками.

Пророк никого не судил, каким бы ни были их решения — отважными или трусливыми, мудрыми или необдуманными. Все они, так или иначе, были его братьями.

Спор перешел к обсуждению отдельных битв. Какие флоты куда направить. Что из намерений Разорителя кому известно. Как, основываясь на этих намерениях, лучше будет нанести удар по ненавистному Империуму, или же как предать Черный Легион и разграбить то, что от них останется.

Когда пророк наконец открыл рот, он произнес одно-единственное слово.

— Нет.


3
Повелители Ночи не сразу замолчали. Некоторые споры были слишком бурными и жаркими, чтобы сразу заглохнуть. В это время те, кто был ближе всего к пророку, стали внимательно его рассматривать. Лорды и их почетные гвардии — у кого воины, у кого терминаторы, у кого рапторы — глядели на него с внезапным, холодным интересом. Хоть он даже еще не представился, но воинов, стоявших с ним плечом к плечу, знали все.

— Что ты сказал? — спросил ближайший лорд, чью тираду пророк так бесцеремонно прервал.

Пророк сделал шаг вперед, заняв место у стола.

— Я сказал — нет. Ты утверждаешь, что завоюешь победу в предстоящей битве на барьере Арсил. Это не так. Ты умрешь на борту своего флагмана, искалеченный, вопя от ярости. Последнее, о чем ты подумаешь — куда же делись твои ноги и твоя правая рука.

Лорд глухо и злобно что-то прошипел через решетку вокализатора.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, Зар Тавик. Я тебе не угрожаю. Но я видел твою смерть. Мне нет причин лгать тебе.

Названный по имени издал лающий смешок.

— Нет причин? А может, ты хочешь отстранить меня от битвы и забрать всю славу и победу себе?

Пророк склонил свой шлем, допуская такой вариант.

— Не хочу спорить. Где ты умрешь — для меня абсолютно не важно.

Молчание расползалось вокруг стола, подобно зловонному запаху. Другой командир, раптор в посеребренном доспехе, повернул к пророку свой демонический шлем.

— А как же умру я, видящий?

Пророк даже не посмотрел в его сторону.

— Ты умрешь здесь, капитан Калекс. Этой же ночью. Твоей последней мыслью будет неверие.

Настало секундное молчание. Когти Калекса обхватили рукояти висящих на его поясе цепных мечей.

— И откуда же ты можешь это зна…

Раптора отбросило назад, его кровь залила стоящих рядом. Малек из Атраментаров опустил свой двуствольный болтер. Из его бронзовых стволов шел дым.

Пророк улыбнулся.

— Как я и говорил.

Стоящие рядом с ним лорды отшатнулись: кто-то пытался осторожно отойти, кто-то готовил оружие. Калекс был одним из немногих, у кого не было почетной гвардии, и никто не стал тянуть жребий, чтобы отомстить за него. Тяжелое молчание распространилось по комнате, расходясь вокруг пророка и его братьев.

— Многие падут в предстоящем Крестовом Походе. Без разницы — поклянемся ли мы в верности Абаддону или откажемся в нем участвовать.

— Лови момент…— раздался голос Люкорифа по воксу.

Пророк указывал на одного лорда за другим.

— Даржир. Тебя предадут Несущие Слово на пункте Корш, оставив тебя в одиночку прорывать имперскую блокаду. Йем Керил. Ты падешь в последнем штурме пролома Гресон против ордена Покорителей. Твой пост займет лейтенант Скаллика. Его убьют через три ночи, когда на его «Лендрейдер» наступит титан под прикрытием отделения Имперской Гвардии. Ториель Белая Длань. Легион будет считать тебя пропавшим в варпе, когда ты уйдешь, поклявшись никогда не сражаться под тем, что ты называешь «рабское клеймо» Абаддона. Истина близка — на тебя нападет один из сержантов твоих же Когтей, пока судно будет в варпе; ты собьешься с курса и Море Душ затопит твой корабль.

Пророк говорил и говорил, пока не назвал поименно целую треть собравшихся: одни умрут в предстоящем Черном Крестовом Походе, другие — отказавшись от него.

— Война дорого нам обойдется. Цена её — кровь и души, ночь за ночью. Но победа того стоит. Оборона Империума будет сломлена. Нам больше не придется прятаться в ночи, выползая из Ока Ужаса. Горло империи отныне будет обнажено для наших клинков. Вот что нам предлагает Абаддон.

— Раньше он говорил то же самое! — крикнул один из лордов.

— Нет, — прошипел Люкориф. — Не то же самое. Другие Походы были просто походами. Раньше Разоритель покидал Око лишь ради очередного безумства Черного Легиона. Сейчас не так. Грядет война. Мы сломим Кадию и сможем вечно грабить и разорять Империум, когда захотим.

Пророк кивнул, соглашаясь со словами раптора.

— Кто-то из нас многие века оставался братьями по легиону. Кто-то имеет с легионом общего лишь имя. Есть те, кто забыли даже наши цвета. Я вижу здесь несколько банд со своими цветами и знаменами — значит, они достаточно сильны, чтобы отбросить прошлое и встать на свой, новый путь. Но одно нас объединяет — то, что этот Поход, Тринадцатое Восстание, будет той самой войной, которую мы так долго ждали. Чем больше своей крови мы добавим к волнам — тем больше будет наша победа.

— Но столько смертей… — практически выплюнул еще один лорд. — Цена слишком высока, даже если ты говоришь правду.

— Я вижу эти смерти во всех подробностях каждый раз, когда закрываю глаза, — сказал пророк. — Больше мне ничего не снится. Я вижу смерть каждого, в чьих жилах кровь Восьмого Легиона. Так и наш примарх знал, что его судьба — погибель. Так и наши колдуны видят свои смерти и смерти тех, кто их окружает. Но моя душа видит…дальше. Не важно, откуда ты. Если в твоих жилах кровь Восьмого — значит, я видел, как ты умрешь. Большая часть смертей смутны и неразличимы. Легкая прихоть судьбы способна их изменить. Некоторые — неизменны и одинаковы в сотне разных видений. Все что вам остается в таком случае — продать свою жизнь подороже. Но большая часть — не такие. Запомните, братья — судьба не высечена в граните.

Тишина стала величественной, всеобъемлющей и подавляющей. Вариель и Люкориф подошли ближе и встали рядом с Малеком и Гарадоном. Пророк набрал воздуха, чтобы снова заговорить.

— Знаете ли вы, какова величайшая угроза нашей победе в Последней Войне Абаддона? — спросил он собравшихся воителей.

— Мы сами, — пошутили несколько из них в унисон. Пророк подождал, пока смех утихнет.

— В кои-то веки — нет. Империум получит могучего союзника. Того, кого мы не можем оставить за своей спиной. Тот кусок древнего мусора, что вечно кружит вокруг Ока. То прибежище ксенотварей, которое до сих пор противостоит Просвещенным Легионам.

— Ультвэ, — произнес один лорд.

— Черные эльдар, — сказал другой.

Раздалось недовольное бормотание, как и ожидал пророк. Восьмой Легион, как и все войска Ока Ужаса, потерял множество воинов и кораблей за прошедшие тысячелетия из-за махинаций треклятых эльдар с Ультвэ.

Пророк снова кивнул.

— Искусственный мир Ультвэ. Десятки лет назад они пришли за Десятой ротой. Они гнались за ними меж звездами, лихорадочно пытаясь оборвать одну-единственную жизнь, прежде чем свершится пророчество. Они уже проиграли, хотя до сих пор этого не знают. Их ведьмы и колдуны увидели недопустимое будущее — будущее, в котором Пророк Восьмого Легиона объединит своих братьев и принесет страх и пламя в их бесценный мир. Эти твари практически вымерли. Они боятся вечного проклятья больше, чем чего-либо еще. Вот где Восьмой Легион нанесет первый удар. Вот где будет наш первый бой. Мы принесем эльдарам резню и ужас, и затопим их умирающий мир слезами убитых.

— А зачем? — спросил лорд Хемек из Крыла Ночи. — Зачем проливать кровь эльдар, когда у нас под рукой орды Имперской Гвардии? Мы и ими сможем утолить свою жажду.

— Месть! — ответил ему кто-то. — Ради возмездия.

— Мне не за что мстить эльдарам, — сказал Хемек. Его шлем был увенчан легионскими крыльями из кобальта с черными прожилками. — У всех нас есть свои обиды, и мои к Ультвэ не относятся.

Пророк позволил им поспорить несколько минут.

— Ситуация выходит из-под контроля, — сказал Вариель по закрытому вокс-каналу.

— Я разберусь, — ответил пророк. Он поднял руку, призывая к тишине. Потребовалось некоторое время, но вскоре все замолкли.

— Я видел, как вы умираете, — сказал он. — Все вы. Все ваши воины. Эти смерти определяет судьба. Но судьбу всегда можно отринуть. Мы не можем позволить эльдарам вступить в эту войну нетронутыми. Никто из вас не представляет, сколько нас умрет в таком случае. Услышьте мои слова, и я спасу легион от этих потерь.

— Мои колдуны говорят о тех же дурных знамениях, — провозгласил один из лордов. — Их варп-зрение далеко не столь надежно, как некогда видения Талоса, но в свое время оно послужило мне неплохо.

Несколько голосов выразили согласие. Судя по всему, многие разделяли аналогичную позицию.

— А как тебя зовут? — вежливо спросил пророк.

— Кар Зоруул, когда-то из Сороковой роты. Руководствуясь указаниями моих колдунов, я и так планировал напасть на эльдаров, как и несколько братских нам банд.

Хемека это не убедило.

— То есть ты пришел, чтобы предупредить нас об эльдарах?

«Все или ничего», — подумал пророк.

— Эльдар представляют серьезную угрозу, — сказал он, — но я не ради них сюда пришел. Я пришел ради того, что будет после них. Кто-то из вас уже встречался с Абаддоном. Кто-то встретится в ближайшие месяцы, когда его Крестовый Поход наберет обороты. Чтобы выжить, чтобы переломить хребет Империуму и увидеть последние ночи Императора мы должны вступить в эту войну, как бы ни хотелось обратного. Нас ждут великие дела, братья. Наступают последние дни Императора. Темное Тысячелетие подходит к концу. Вот оно — наше время, господа. Легионы больше не зажаты в Оке. Мы — на пороге окончательной победы.

На несколько мгновений — снова тишина. Пророк улыбнулся под шлемом — они хотя бы задумаются. Он и не ожидал победить за одну ночь. Медленно, но верно он переманит их всех к себе, предлагая помощь, поддержку и советы, как избежать печальной судьбы.

— Говорят, — тихо сказал Ториель Белая Длань, — что Талос выжил на мертвом мире. Говорят, что Малек и Гарадон вернулись, чтобы встать с ним плечом к плечу, и как мы видим — оба этих почтенных Атраментара сегодня с нами. Насколько все это правда, Вариель?

Апотекарий промолчал, взглянув на пророка.

— Да какая разница? — хмыкнул лорд Даржир. — Зачем мы вообще должны верить этому уроду и слабокровке? Я чую изменения в тебе, малыш. Твое геносемя старо, но в тебе оно едва созрело. Ты лишь младенец в тени богов.

— Я никого не прошу мне верить, — улыбнулся пророк. — Мне и моим братьям без разницы.

— Так значит, ты не Талос? Это какая-то шутка?

— Нет, — ответил пророк. — Я не Талос и это не шутка.

— Назови свое имя, — потребовал один из тех, кого не назвали среди смертников.

Пророк облокотился на центральный стол. Красные линзы его шлема оглядели всех присутствующих. Его доспех был мешаниной из разных типов, каждая бронепластина была изрезана нострамскими рунами. На его кирасе расправила крылья аквила, ритуально разбитая ударами молота. На одном плече висел плащ из бледной старой кожи, прошитый грубыми черными стежками. Черепа и шлемы имперских космодесантников свисали на цепях с пояса и наплечников. На бедрах было два орудия. Первое — двуствольный болтер, покрытый древними письменами; на нем было имя «Малхарион». Вторым был меч-реликвия, украденный у Кровавых Ангелов бесчисленное число веков назад. Его некогда золотой клинок ныне был обесцвечен до серебра — знак того, что его недавно перековывали.

Шлем пророка был груб и проклепан, лицевая пластина была выкрашена под череп, а над ним вздымались церемониальные крылья легиона. Глазницы черепа рыдали черными молниями, как будто его кости треснули. По центру лба одна-единственная черная нострамская руна выделялась на белой кости.

Он медленно, не делая резких движений, снял шлем и открыл собравшимся молодое, гладкое лицо без единого шрама. Черные глаза блестели в слабом освещении зала, глядя то на одного воина, то на другого.

— Мое имя — Децимус, — ответил Повелитель Ночи. — Пророк Восьмого Легиона.


Оглавление

  • Заметка автора:
  • ПРОЛОГ Дождь
  • I Самый долгий сон
  • II  Пробуждение
  • III Возвращение домой 
  • IV Угроза зимы 
  • V Чистая война 
  • VI Атака 
  • VII Тупик 
  • VIII Переломный момент 
  • IX Отражение 
  • Х Месть 
  • ХI Судьба 
  • XII Гнев Прародителей 
  • XIII Наследие Тринадцатого Легиона 
  • XIV Завет Крови 
  • XV Маяк в ночи
  • XVI Крики 
  • XVII Первые шаги 
  • XVIII Песнь в ночи 
  • XIX Лживое пророчество
  • XX Полет
  • XXI Бремя 
  • XXII Прорыв 
  • XXIII Отринутая судьба 
  • XXIV Катакомбы 
  • XXV Тени 
  • XXVI Буря
  • XXVII Блуждающая в Пустоте  
  • XXVIII Несказанная истина 
  • XXIX Завершения 
  • XXX Уроки 
  • ЭПИЛОГ ПРИМУС Имена 
  • ЭПИЛОГ СЕКУНДУС Долгие месяцы безумия 
  • ЭПИЛОГ ТЕРЦИУС Пророк Восьмого Легиона