Обманная весна [Максим Андреевич Далин] (fb2) читать постранично

Макс Далин Обманная весна

…Бой продолжается,

Мой бой продолжается,

Мой бо-о-ой!

(тоном заклинания)

…Скажи, а под тем ли ты солнцем стоишь?…

(вкрадчиво)

… Я — пущенная стрела.

Нет зла в моем сердце, но

Кто-то должен будет упасть

Все равно…

(безмятежно и задумчиво)

Ночь — это бой.

Как всегда. Только теперь город тебе не чужой.

Фонари сеют на грязный снег лиловую мглу, тусклый, обманный, искусственный свет. В окнах кое-где горят редкие огоньки, но это — мнимое тепло. Иногда настороженное ухо ловит свист колес по заледенелой дороге, гул мотора или далекий грохот запоздалого поезда — но это мнимое движение. Истинна только тьма, правдив только холод. Ветер замер в заледеневших стенах, тени затаились в глухих подворотнях, небо затянуто рваными клочьями низких туч — и молчанье, и пустота, и мрак. И твоя собственная смерть подстерегает за каждым углом, твоя собственная смерть приподнимает губу над длинными рысьими клыками, твоя смерть, оставив мотоцикл, сплевывает окурок, твоя смерть следит за тобой, притушив темный огонь зрачков — твоя смерть ждет.

А ты крадешься проходными дворами в насторожившейся вязкой тишине, и слышишь смерть, и вдыхаешь ее сладкий холодный запах, и твои нервы натянуты звенящими струнами, и твоя тень прижимается к стене рядом с тобой. Ты пока живой — пусть смерть призадумается.

Этот город тебе не чужой — смерти тут не место.

День — лживая декорация. Днем люди самодовольны и равнодушны, люди слишком громко говорят, слишком часто хохочут — но это мнимая безопасность. Днем, в будничной суете, они забывают, что смерть стоит за каждым плечом — стоит небу стемнеть. Помнишь только ты.

Ладно. Пусть веселятся. Воевать за них — твое дело. Прочее — не имеет значения.

Весна тоже обманула тебя. Тебе так хотелось солнца, у тебя все вымерзло внутри; тебе так хотелось зелени — твои глаза слишком долго видели только снег, пепел и грязь — и что ж? Лживая картинка у тебя на календаре обещает солнце — а за окном пепел туч, снег, грязь и ледяной ветер вдоль мерзлой земли. Деревья черны, земля звенит под ногами, декабрьские морозы убили твой март. Весны больше нет.

Ночь, по крайней мере, честна. Ночью все имеет свой истинный облик.

И смерть, и ты.

Девушка была восхитительно красива даже сейчас.

Ее волосы цвета темной бронзы рассыпались по грязному снегу тяжелыми мерцающими прядями. Ее лицо, совершенно чистое, матово-белое, с лиловыми тенями вокруг огромных, темных, широко раскрытых глаз, выражало глубокое детское удивление.

Черная дыра между бровями. Длинные подломившиеся ноги в золотистых чулках. Короткая темно-зеленая курточка. Безмерно удивленные вишневые глаза.

— Кончай уже на нее пялиться, — сказал Грин. — Помоги лучше.

Иван с трудом оторвал взгляд от прекрасного удивленного лица.

— Ты, наверное, ошибся, — пробормотал он, еле ворочая языком в высохшем рту. — Ты, Грин, сумасшедший. Это — ошибка. Ты с ума сошел. И убийца.

— Я никогда не ошибаюсь, — сказал Грин. — Отойди от нее подальше. Она — молодая еще, такие обычно не дергаются, но береженого Бог бережет.

Он вытащил из рюкзака заточенную лопату с коротко обрезанной ручкой — как тянут меч из ножен. Иван теперь смотрел на него.

— Лопатой копали могилу, — прокомментировал Грин бесстрастным тоном инструктора. — Серебряный меч или могильный заступ — это то, что подходит лучше всего. Ну, меча у меня нет…

Он отодвинул Ивана в сторону и ногой в тяжелом башмаке откинул длинные волосы с девичьей шеи. Замахнулся лопатой — но Иван перехватил его руку.

Грин раздраженно дернулся.

— У нас времени мало, — бросил не злобно, а раздосадованно. — Она молодая, я думаю, что вполне может объявиться ее хахаль. Они такие вещи отлично чуют. Не хватало еще, чтобы…

Иван отпустил его руку. Девушке уже ничем нельзя было помочь.

— Знал бы, что ты такой слюнтяй, не стал бы связываться, — сказал Грин и с размаху опустил лезвие лопаты на белую шею девушки.

Ее тело содрогнулось. Ивана прошиб холодный пот, когда он увидел, как судорожно сжались и разжались тонкие белые пальцы. Голова отвалилась от шеи со странной легкостью, как будто у девушки не было позвоночника, а тело вылепили из марципана.

И тут Иван услышал этот вопль.

Вопль резанул по ушам, но сильнее — по сердцу, потому что услышался скорее изнутри, чем извне — дикий вой раненного зверя, в неописуемой, нечеловеческой скорби и ярости. «Дии-нкааа!!»

Иван увидел, как в арке, из которой пять минут назад выпорхнула девушка, пляшущие тени собрались в темную фигуру и эта фигура рванулась вперед с нереальной стремительностью.

Иван оцепенел. От материализовавшейся тени исходила смертная злоба и нелюдская хищная сила. Иван понял, что через миг будет убит, но был не в состоянии сдвинуться с места, не говоря уже о попытках защититься. Он успел разглядеть горящие красным глаза существа —