Тайна трех архивов [Моисей Семенович Лесман] (fb2) читать постранично

Моисей Семенович Лесман Тайна трех архивов

Вступительная заметка И. Фонякова

Кто хоть раз побывал в квартире известного ленинградского коллекционера Моисея Семеновича Лесмана — несомненно запомнил это посещение на всю жизнь. Узкая крутая лестница на самый верх старого дома на улице Лизы Чайкиной, медная табличка на дверях: «Квартира охраняется государством»… Увы, состояние самого жилища собирателя едва ли подтверждало эти прекрасные слова: вошедшему сразу бросались в глаза следы многочисленных протечек, постоянно угрожавших собранным здесь раритетам. А раритеты здесь были собраны первоклассные: автографы писателей, книги с их надписями, изобразительные материалы… Ныне издательством «Книга» подготовлено подробное научное описание этого собрания, представляющего огромную культурную ценность.

Но сверх того Моисей Семенович был удивительным рассказчиком. Друзья не раз уговаривали его закрепить на бумаге хотя бы некоторые из его устных новелл. Но, кажется, лишь однажды он внял этим уговорам. Результатом явились несколько увлекательных машинописных страниц. Существует и магнитофонная запись этого рассказа. Знакомясь с нынешней публикацией, читатель наверняка пожалеет, что осталось так мало. Тем более, что при всей своей новеллистической завершенности это история с «открытым» концом: собиратель предполагал продолжить свой поиск.

Может быть, здесь есть подсказка для новых поколений исследователей?

Илья Фоняков

~~~

Друзья мои, люди между собой несхожие, в шутках своих, когда дело касалось моих собирательских увлечений, были стандартно однообразны; если речь шла о собирании рукописей, каждый из них непременно спрашивал меня: «А не хочешь ли (не хотите ли) купить мой автограф? Я бы с тебя (с вас) недорого взял…». Очень остроумным казалось им также предложить мне книги или письма, якобы оставшиеся от прадеда и только что найденные на чердаке дома (дачи), идущего на слом. Сообщалось мне это письменно или по телефону неизвестным лицом. Адрес указывался обычно загородный: Шувалово (в те времена добираться туда было трудно), Озерки или даже Тихвин. Приехав на место, я убеждался, что такой улицы или номера дома не существует, а если адрес правилен, то на мой звонок выходила веселая компания, в восторге от удавшегося розыгрыша, и тащила меня к столу с уже наполовину опорожненными бутылками (не могли меня дождаться).

Поэтому телефонный звонок и последовавший затем разговор не вызвал во мне особого интереса: «Очередная дружеская шутка», — решил я. Незнакомый женский голос спросил, интересуют ли меня рукописи. «Интересуют», — ответил я. «Стихи Мандельштама?» — «Конечно». — «Письма Гумилева?» — «Разумеется». — «Ахматова?» — «Да, да, да», — я уже не скрывал своего раздражения примитивностью шутки и бедностью фантазии ее авторов.

«Я могла бы к вам сейчас приехать…». — «А по чьей рекомендации вы звоните, кто дал вам мой телефон?» — спросил я. «Леонид Иванович Рокк», — ответила незнакомка. Это имя было мне известно; он именовался писателем, хотя членом Союза не был, занимался в основном литературными поделками.

Рекомендация мне не показалась солидной. Весьма сухо я предложил моей собеседнице приехать через неделю, в четверг, к 13 часам — срок, как я полагал, достаточно продолжительный, чтобы охладить пыл организаторов розыгрыша и заставить их забежать ко мне до истечения назначенного срока с повинной и, конечно, с бутылкой.

Но, положив трубку, довольный своей выдержкой, я все же ощутил некоторое беспокойство… А вдруг? А вдруг и в самом деле у моей собеседницы в трех ящиках бюро лежат эти самые клады? «Мандельштам, Гумилев, Ахматова; Мандельштам, Гумилев, Ахматова…». «Тройка, семерка, туз… Тройка, семерка, туз…».

Три карты, которые привели бедного инженерного офицера к печальному концу, возможно, не так жгли сознание Германна, как терзали меня эти три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова».

Я не буду подробно описывать муки собирателя, выпустившего из рук уже пойманную им синюю птицу, каждый из вас поймет мое состояние…

День шел за днем, а три карты, то есть три имени, все той же чередой, следуя одно за другим, звучали у меня в ушах или бежали перед моим взором, подобно электрической рекламе; в кресле у парикмахера, в очереди за обедом в столовой, аккомпанируя певице за роялем, я не забывал три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова» — они были со мной.

Но время, назначенное мною для встречи, все-таки приближалось. И в четверг, ровно в 13 часов, у входных дверей раздался звонок.

Я открыл дверь незнакомой мне женщине среднего роста, лет 35–37. Следуя моему приглашению, она прошла в комнату, где находилась большая часть моей библиотеки, и, не глядя по сторонам, сразу подошла к стеллажам, на которых стояли русские книги XVIII–XIX вв.

«Ну, это все у нас есть», — как бы про себя сказала