Рейвэн [Лорен Оливер] (fb2) читать постранично

Вот три самых главных вещи, которые я усвоила за все двадцать два

года своей жизни:

1) Никогда не подтирайся ядовитым плющом.

2) Люди похожи на муравьев: лишь несколько из них управляют

остальными. И большинство в итоге оказывается раздавленным.

3) Не существует никаких счастливых концов, есть только

небольшие перерывы в повседневном ходе жизни.

Из всех трех лишь последнее вам следует запомнить хорошенько.

- Это глупо, – произносит Тэк. – Нам не следует этого делать.

Я не утруждаю себя ответом. В любом случае, он прав. Это и вправду

глупо, и мы действительно не должны этого делать. Но мы делаем.

- Если что-то пойдет не так, мы сворачиваем операцию. – Говорит Тэк.

– Я имею в виду любую мелочь. Я не собираюсь пропускать

Рождество из-за этого дерьма.

«Рождество» – это кодовое название следующей большой миссии. До

сих пор до нас доходили только слухи о ней. Мы не знаем ни места, ни

времени ее проведения, в курсе лишь, что она состоится.

Я ощущаю внезапный приступ тошноты – как она подкатывает к горлу

– и шумно сглатываю.

- Все будет в порядке, – отвечаю я, хотя, конечно, не могу этого знать.

То же самое я говорила о переселении в этом году. Никто не умрет, повторяла я снова и снова, как молитву.

Думаю, Господь не слушал меня.

- Границы охраняются, – замечаю я, прекрасно зная, что Тэк и сам

видит впереди крепкую цементную стену, потемневшую от дождя, и

контрольно-пропускные пункты. Он отпускает тормоза. Наш фургон

напоминает мне старика: медлительного, сотрясающегося от кашля.

Ему требуется вечность, чтобы завестись, но пока он в состоянии это

сделать, мы используем его.

- Мы могли бы уже быть на полпути к Канаде, – говорит Тэк, явно

преувеличивая. Он всегда так делает, если расстроен. Тэк не

любитель усложнять. Обычно он говорит то, что у него на уме, только

если действительно так думает.

Это одна из черт, которые я люблю в нем.

Мы без труда пересекаем границу. Прожив восемь лет в Дебрях, и

четыре года из них активно работая на Сопротивление, я выяснила,

что половина государственной охраны – всего лишь показуха.

Большое песенное и танцевальное шоу, театральное представление,

чтобы строить маленьких муравьишек в ряд – запуганных, склонивших

головы к земле. Половина охранников плохо натренирована. Половина

стен не патрулируется. Но важна картинка, образ, создающие

впечатление постоянного надзора и ограничения.

Страх управляет муравьями.

Тэк молчит весь путь, который мы проезжаем по шоссе Уэст Сайд; на

дороге ни автомобиля. Река и небо одинакового синевато-серого

цвета, а дождь стеной хлещет по шоссе. Набухшие от воды тучи висят

так же низко, как и в тот день, когда я пересекла Границу.

Когда я нашла ее.

Я до сих пор не могу произносить ее имя.

Я тоже была муравьем когда-то. Давно, в прошлой жизни, когда у меня

было другое имя, когда единственным моим шрамом был маленький

излом на моем животе – после удаления аппендикса.

Я до сих пор помню свой старый дом: тонкие занавески, пахнувшие

гардениями и пластмассой; забрызганный содовой ковер, который мы

ежедневно чистили пылесосом; тишину, тяжелую, как рука. Мой отец

любил тишину. Шум вызывал жужжащий звук у него в голове: похожий

на рой пчел, однажды он сказал мне об этом. Чем громче становилось

жужжание, тем труднее ему становилось думать. Чем труднее ему

становилось думать, тем злее становился он сам. До тех пор, пока он

не разрушал, не разламывал, не разбивал этот звук своим кулаком; до

тех пор, пока не возвращалась тишина.

Мы были водоворотом, постоянно циркулирующим вокруг него,

пытающимся поглотить шум, чтобы он не возвращался.

Я чуть было не утонула в том доме.

- Рэйвен?

Я поворачиваюсь к Тэку, осознав, что он пытается привлечь мое

внимание.

- Что? – интересуюсь я, слишком резко.

- Здесь?

Тэк притормаживает у автостоянки на Двадцать четвертой улице,

практически пустой, за исключением парочки машин. На ней

выстроились в ряд одинаковые дома, холодные и непоколебимые, как

часовой на посту; ставни закрыты от дождя: целая улица подъездов из

темно-красного кирпича, покрытых пятнами от птичьего помета.

- Мы рано, – говорит он.