Введение в Культуру Критики [Кевин Макдональд] (fb2) читать онлайн

Кевин Макдональд "Культура Критики": Введение к первому изданию

От редактора — в Русском переводе "Культуры Критики" Кевина Макдональда отсутствует "Введение к первому изданию", содержащее много важной информации, представляющей значительный интерес для Русских читателей. Во исправление этого недостатка, "Введение…" будет переводиться и выкладываться по частям на нашем сайте.

Часть 1

"Культура Критики" (КК) была впервые опубликована в 1998 году издательством Praeger Publishers от издательского дома Greenwood Publishing Group, Inc. Тезис этой книги действительно сложный — сложный не только потому, что его было трудно сформулировать, но и потому, что он бросает вызов многим фундаментальным предположениям о современной нам интеллектуальной и политической реальности.

КК описывает, как еврейские интеллектуалы инициировали и продвигали значительное число важных интеллектуальных и политических движений в двадцатом веке. Я утверждаю, что эти движения являются попытками изменения Западных обществ таким образом, чтобы нейтрализовать или предотвратить антисемитизм и улучшить перспективы для продолжения открытого или полуоткрытого существования евреев как отдельной этнической группы. Некоторые из этих еврейских движений (т. е., изменение в иммиграционной политике, отдающей предпочтение представителям не-европейских народов) предприняли попытку ослабить власть своих предполагаемых конкурентов — европейских народов, которые к началу двадцатого века стали доминирующей силой не только в своих традиционных отечествах в Европе, но также и в Соединенных Штатах, Канаде и Австралии. На теоретическом уровне, эти движения рассматриваются как результат конфликта интересов между евреями и не-евреями по поводу структуры культуры и различных аспектов государственной социальной политики. На самом глубоком уровне, эти движения рассматриваются как проявление еврейской групповой эволюционной стратегии в процессе их конкуренции за социальное, политическое и культурное доминирование с не-евреями.

Здесь я пытаюсь ответить на некоторые вопросы типичной критики, выдвинутые против КК (также смотрите мой веб-сайт: www.csulb.edu/~kmacd), а также обсуждаю проблемы, поднятые в нескольких книгах, опубликованных после выхода в свет КК.

Некоторые критики жаловались, что я рассматриваю иудаизм как монолитную систему. Со всей определенностью, это не так. Методология анализа каждого из обсуждаемых здесь еврейских движений включает:

1) Найти влиятельные движения, в которых евреи являлись доминирующей силой, невзирая на характер этих движений и на то, все ли или большинство евреев участвовали в них. Например, я затрагиваю еврейский неоконсерватизм, который в значительной мере отличается от остальных обсуждаемых мною движений. В общем случае, относительно небольшое число евреев принимали участие в большинстве этих движений и значительная часть еврейского народа могла не знать об их существовании. Даже еврейский левый радикализм — без сомнения наиболее широко-распространенная и влиятельная еврейская субкультура двадцатого века — вполне мог представлять из себя политическое движение меньшинства в еврейских общинах в Соединенных Штатах и других Западных обществах в течение большей части прошлого века. Таким образом, когда я подвергаю критике эти движения, это не значит, что я обязательно критикую большинство евреев. Тем не менее, эти движения были влиятельными и мотивированными евреями.

2) Определить, самоидентифицировались ли евреи-участники этих движений как евреи И полагали ли они, что их участие в каждом конкретном движении способствует продвижению специфических еврейских интересов. Участие может быть бессознательным или включать самообман, но по большей части поиск доказательств для этих предположений был достаточно легким и прямолинейным. В том случае, если я полагал, что самообман был важным фактором (как в случае многих евреев-радикалов), то я предоставлял доказательства, что они на самом деле самоидентифицировались как евреи и были глубоко озабочены еврейскими проблемами, несмотря на внешнее впечатление об обратном. (См. также Главу 1 КК.)

3) Попытаться оценить влияние этих движений на не-еврейское общество. Имейте в виду, что влияние интеллектуального или политического движения, в котором доминировали евреи, не зависит от величины части еврейского общества, учавствовавшего или поддерживавшего это движение.

4) Попытаться показать как не-евреи реагировали на эти движения — например, становились ли эти движения причиной антисемитизма?

Некоторые из обсуждаемых мною движений были чрезвычайно влиятельными в социальных науках. Однако, я не утверждаю, что евреев — хороших социальных исследователей не существует; наоборот, я предоставляю список выдающихся еврейских социологов, которые не попадают под категорию 2) выше (см. Главу 2 КК). Если бы существовали доказательства, что эти социологи самоидентифицировались как евреи и имели специфическую еврейскую повестку дня в своих социальных исследованиях (определенно не так в случае большинства из перечисленных ученых, но, возможно, это так в случае Ричарда Хернстейна — см. ниже), то тогда они были бы кандидатами для рассмотрения в этой книге. Люди, которых я цитирую как сделавших вклад в эволюционные/биологические перспективы, действительно являются этническими евреями, но в отношении большинства из них я нахожусь в полном неведении, самоидентифицировались ли они как евреи и преследовали ли они специфически-еврейскую повестку дня в своих исследованиях, просто в силу отсутствия доказательств этого в их работах и где-либо еще. Если бы существовало доказательство, что какой-нибудь выдающийся эволюционный биолог самоидентифицируется как еврей и рассматривает свою работу в социобиологии или эволюционной психологии как способствующую продвижению еврейских интересов, то он или она должен был бы включен в КК в качестве иллюстрации анализируемого феномена, а не как просто ученый, работающий в области эволюционных исследований.

Интересно, что в случае одного из выше упомянутых ученых, Ричарда Хернстейна, Алан Райан (1994, стр. 11) пишет, «Хернстейн, по сути, хочет мира, в котором умные еврейские дети или их эквиваленты способны выдвинуться из своих скромных общин и стать директорами Голдман Сакс и заведующими департаментом физики Гарварда.» Я полагаю, что эта позиция является типичной для неоконсерватизма, еврейского движения, которое я обсуждаю в некоторых местах, и которая, если правдива, подразумевает, что Хернстейн воспринимал вопросы, обсуждаемые в «Колоколообразной Кривой», как затрагивающие еврейские интересы таким образом, как их не воспринимал Чарльз Мюррэй, его соавтор. (Райан контрастирует мировоззрения Мюррэя и Хернстейна следующим образом: «Мюррэй хочет Средний Запад [США — прим. пер.], в котором он вырос — мир, в котором местного механика совершенно не беспокоит, умнее он или нет чем местный учитель математики.») Точно так же, теоретическая физика 20-го века не попадает под разряд еврейского интеллектуального движения именно потому, что это была хорошая наука, без этнического следа в ее создании: еврейская самоидентификация и еврейские интересы были не важны для содержания теорий или для поведения этого интеллектуального движения. Тем не менее, евреи были непропорционально представлены в рядах теоретических физиков.

Я придерживаюсь этого вывода, несмотря на то, что Эйнштейн, лидирующая фигура среди еврейских физиков, был сильно-мотивированным сионистом (Фольсинг, 1997, стр. 494–505); оппонентом ассимиляции, как презренной форме «мимикрии» (стр. 490), предпочитавшим смешение с другими евреями, к которым он обращался как к «компаньонам-соплеменникам» (стр. 489); демонстрировал некритичную поддержку большевистского режима в России, весьма типичную для огромного числа евреев в 1920-х и 1930-х, включая постоянную апологетику за показательные процессы в 1930-х (стр. 644-5); и переключился с позиции высокоинтеллектуального пацифиста во время Второй мировой войны, когда еврейские интересы не были на кону, до адвоката строительства атомных бомб для нанесения поражения Гитлеру. С подросткового возраста он не любил немцев, и позже в жизни он критиковал еврейских коллег за их обращение в христианство и их «прусские» манеры. Он особенно не любил пруссаков, элитную этническую группу в Германии. Обозревая свою жизнь в возрасте 73 лет, Эйнштейн самым недвусмысленным образом продекларировал свою этническую принадлежность: «Как только я достиг полной ясности о нашем ненадежном положении среди других народов, мои отношения с еврейством стали моей наиболее сильной человеческой связью» (Фольсинг, 1997, стр. 488). Согласно Фольсингу, эта ясность начала развиваться в Эйнштейне с раннего возраста, но он не признавал ее до гораздо более позднего периода, что по сути является формой самообмана: «Будучи молодым человеком с буржуазно-либеральными воззрениями и верой в просвещение, он отказывался признавать [свою еврейскую идентичность]» (Фольсинг, 1997, стр. 488).

Другими словами, вопросы этнической самоидентификации и даже этнического активизма в таких людях как Эйнштейн не имеют никакого отношения к вопросу рассматривали ли подобные люди содержание своих теорий как способствующее продвижению их этнических интересов, и, в случае Эйнштейна, тому нет доказательств. Подобное не может быть сказано о Фрейде, «нью-йоркских интеллектуалах», боасианцах, и Франкфуртской Школе, где «научные» теории были создаваемы и используемы с целью продвижения групповых этнических интересов. Данная идеологическая цель становится очевидной, как только проясняется псевдонаучная природа этих движений. Значительная часть дискуссии в КК посвящена документированию интеллектуальной нечестности, отсутствию экспериментальной тщательности, очевидной политической и этнической мотивации, изгнаниям несогласных, внутри-этническим сговорам для доминирования в публичной интеллектуальной дискуссии, и всепроникающее общее отсутствие научного духа. По моему мнению, научная слабость этих движений является доказательством их функции как групповой стратегии.

Обзоры КК были немногочисленны. Фактически, лишь три обзора были напечатаны в публикациях национального уровня, включая короткий обзор Кевина Ханнана в Nationalities Papers. Обзор Ханнана в основном описывает книгу, но он подводит итог, замечая, что «иконокластическая оценка [Макдональдом] психоанализа, марксизма, мультикультурализма и некоторых интеллектуальных школ в социальных науках не вызовет большого энтузиазма в академии, но его книга хорошо написана и имеет многое что предложить читателю, интересующемуся этничностью и этническим конфликтом.»

Другие обзоры подняли несколько важных вопросов, заслуживающих отдельного обсуждения. Обзор Фрэнка Солтера (2000) в Human Ethology Bulletin затронул часть противоречий, окружающих мою работу, и в особенности желчную сессию в ходе конференции ученого Общества по Человеческому Поведению и Эволюции в 2000-м году, во время которой несколько участников обвинили меня в антисемитизме. Для меня же единственным вопросом является насколько я был честен в использовании источников и соответствуют ли мои заключения общепринятым стандартам для академических исследований в социальных науках. Солтер отмечает, что я базировал мое исследование на общеизвестных и непротиворечивых источниках и что утверждения, которые привели в ярость некоторых коллег

«являются не просто правдой, но трюизмами среди тех, кто знаком с разнообразной литературой по данному предмету. Кроме политической сенситивности субъекта, значительная часть проблем, стоящих перед Макдональдом, происходит из того факта, что Макдональд часто слишком далеко опережает своих клеветников, и это сильно затрудняет коммуникацию; что слишком мало общих посылок для конструктивного диалога. К несчастью, разрыв в знаниях закрывается слишком медленно потому, что некоторые из наиболее враждебных его критиков, включая коллег, выдвинувших серьезные обвинения ad hominem, не утрудились прочтением книг Макдональда.»

Солтер также отмечает, что такие критики, как Джон Туби и Стивен Пинкер, очернявшие в средствах массовой информации мою компетенцию как исследователя, не смогли предоставить ничего напоминающего академическую критику или опровержение моей работы. К сожалению, это продолжается. В то время как многочисленные громкие обличения появлялись на публичных форумах, ни один из этих критиков не только не предоставил серьезного академического анализа, но и не взял назад своих резких обличений моей работы.

Пол Готтфрид (2000) также поднял несколько интересных вопросов в своем обзоре, опубликованном в Chronicles, палеоконсервативном интеллектуальном журнале. (Я ответил Готтфриду, и Готтфрид ответил мне в свою очередь; см. Chronicles за сентябрь 2000 года, стр. 4–5). Готтфрид оспаривает мои взгляды на роль еврейских организаций и интеллектуалов с сильной еврейской самоидентификацией как агентов изменений в культурных трансформациях, произошедших в Западных обществах за последние 50 лет. В общем, моя позиция заключается в том, что еврейские интеллектуальные и политические были необходимым условием для этих изменений, но не достаточным условием, как подразумевает Готтфрид. В случае разворота иммиграционной политики США просто не существовало других групп давления, которые бы проталкивали либерализованную, мультирасовую иммиграцию в рассматриваемый период (вплоть до принятия радикального иммиграционного закона 1965 года). Также не существовало каких-либо еще интеллектуальных движений, кроме упомянутых в КК, которые пропагандировали бы образ США как мультикультурного, мульти-этнического общества, а не как европейской цивилизации. Готтфрид приписывает драматически-радикальное изменение в иммиграции «общему культурному изменению, которому подверглись Западные общества, и которое продвигалось бюрократическим государством.» Я согласен, что мульти-этническая иммиграция произошла из-за общего изменения в культуре, но мы все равно обязаны развивать теории о причинах и происхождении этого изменения.

Проливающим свет на еврейские настроения по поводу иммиграции событием стала статья Стефана Стейнлайта (2001), бывшего директора по национальным делам (внутренней политике) при Американско-Еврейском Комитете (АЕК), а в настоящее время являющегося старшим сотрудником при АЕК. Стейнлайт рекомендует изменить «традиционную политическую линию [организованного еврейства], поддерживающего щедрую — а на самом деле неограниченную — иммиграцию и открытые границы», несмотря на то, что для «многих порядочных, прогрессивных евреев простое озвучивание таких фундаментальных вопросов тождественно ереси, а дискуссия на эту тему равноценна вызыванию дьявола.»

Стейнлайт верит, что текущая иммиграционная политика больше не служит еврейским интересам, потому что новые иммигранты вряд ли будут расположены к Израилю и потому что они будут рассматривать евреев скорее как самую богатую и самую могучую группу в США — и значит, как потенциальных врагов, — а не как жертв Холокоста. Он особенно обеспокоен последствиями исламского фундаментализма среди иммигрантов-мусульман, особенно для Израиля, и осуждает «дикую ненависть к Америке и американским ценностям» среди фундаменталистов. Стейнлайт бессознательно согласен с важным тезисом, заключенным в моей трилогии об иудаизме: Исторически, евреям удавалось процветать в индивидуалистических европейских обществах, в то время как они подвергались преследованиям в не-Западных обществах, в особенности в мусульманских культурах с резкой чувствительностью в отношении линии раздела между внутренней и внешней группами (Макдональд, 1998а, Глава 2; единственным исключением из этого обобщения были ситуации, когда евреи являлись посредниками между чужеродной элитой и угнетенными нативными популяциями в мусульманских обществах.) Опасения Стенлайта по поводу воздействия балканизированной Америки на иудаизм на самом деле являются небезосновательными.

Стенлайт озабочен исключительно еврейскими интересами — пример еврейской моральной специфичности, являющейся общей характеристикой еврейской культуры (см. ниже). Действительно, его враждебность по поводу рестрикционизма 1924–1965 годов является совершенно прозрачной. Эта «пауза» в иммиграции воспринимается им как «моральная катастрофа». Он описывает ее как «злую, ксенофобную, антисемитскую», «гнусно-дискриминаторную», «глубокое моральное падение», «чудовищную политику.» Еврейские интересы являются его единственной заботой, в то время как подавляющее большинство американцев до 1965 года описывается им как «безмозглая толпа», поскольку они желали полного иммиграционного моратория.

Представляется справедливым утверждать, что период иммиграционных ограничений запечатлен в коллективной еврейской памяти как наивысшая точка американских анти-еврейских настроений. Не-евреям трудно представить себе глубину и силу еврейской коллективной памяти. Для сильно-идентифицированных евреев «гнусно-дискриминационные» действия иммиграционных рестрикционистов в период между 1924–1965 годами являются частью слезливой истории еврейского народа. Иммиграционные ограничения с 1924 по 1965 годы находятся в той же категории, что и разрушение Храма римлянами в 70 году н. э., мародерствующие крестоносцы средних веков, ужасы инквизиции, зло русского царя, и рационально-неизмеримое бедствие нацизма. Эти события представляют из себя не просто образы, извлеченные с пыльных полок истории. Это — глубоко прочувствованные образы и мощные мотиваторы современного поведения. Как отметил Майкл Вольцер (1994, стр. 4) «меня обучили еврейской истории как длинной были ссылок и преследований — истории Холокоста, простирающейся вглубь времен.» С этой перспективы, иммиграционные ограничения 1924–1965 годов являются важной частью Холокоста, потому что они предотвратили эмиграцию евреев, которые в итоге погибли в Холокосте — аспект, которому Стейнлайт значительную часть повествования.

И, как отмечает Волтер Бенжамин (1968, стр. 262), «ненависть и жертвенный дух… воспитываемы образами порабощенных предков, а не освобожденных внуков.» Это важно, поскольку, несмотря на индивидуальные мнения о цене и выгодах иммиграции, принципиальной мотивацией организованного еврейства по осуществлению массовой не-европейской иммиграции была глубокая враждебность к народу и культуре, ответственной за иммиграционные ограничения 1924–1965 годов. (Как отмечено в Главе 7 КК, другой мотивацией было ослабление власти большинства европейского происхождения в США для того, чтобы предотвратить развитие однородного анти-еврейского движения.) Эта глубокая враждебность существует несмотря на то, что освобожденные внуки экстраординарно преуспевают и процветают в стране, чье недавнее прошлое является мишенью для такого яда. Благосостояние Соединенных Штатов и, тем более благосостояние американцев европейского происхождения, не имело серьезного значения для еврейских настроений в отношении иммиграции. Действительно, как обозначено в Главе 7 КК, легко найти заявления еврейских активистов, порицающие саму идею, что иммиграция должна служить интересам Соединенных Штатов. И именно поэтому организованное еврейство не удовлетворилось символической победой по уничтожению этнических квот, которые обеспечивали сохранение этнического статус-кво и этнического и культурного доминирования американцами европейского происхождения. Как показано в Главе 7, немедленно после прохождения закона 1965 года, активисты сделали все, что было в их силах для драматического увеличения количества иммигрантов не-европейского происхождения, и эти усилия продолжаются до сих пор.

Именно поэтому поддержка неограниченной иммиграции столь характерна для всего еврейского политического спектра, от крайне левых до неоконсервативного правого крыла. Скотт Макконел, бывший редактор и колумнист New York Post, так прокомментировал сильнейшую приверженность к открытой иммиграции среди еврейских неоконсерваторов (также см. Главу 7):

«Почитайте сочинения Нормана Подгореца, в особенности его недавнюю книгу — единственно против кого правее центра он полемизирует — так это против иммиграционных рестрикционистов. Несколько лет назад на одной из вечеринок я разговаривал с Норманом, когда подошел Эйб Розенталь, и Норман представил нас друг другу следующими словами: «Скотт очень тверд по всем вопросам, кроме иммиграции.» Самые первые слова, вышедшие из его рта. Это было еще тогда, когда мы явно очень хорошо ладили друг с другом, и у меня была такая должность, по которой очень важные люди вынуждены были со мной общаться. Неоконсерваторов и «National Review» (НР) связывает сложная история взаимоотношений, о которой Джон О'Салливан мог бы рассказать лучше чем я, но там были атаки неоконов на НР с использованием языка, который отождествлял современный иммиграционный рестрикционизм с усилиями по отправке евреев в нацистские лагеря смерти, тон, настолько злобный, что его было странно слышать от тех, кто выдавал себя в 1995 году за последователей Рейгана. … «Forward», неоконский еврейский еженедельник, рутинно публиковал статьи, пытающиеся создать ассоциацию между FAIR, группой по ограничению иммиграции, ведомую бывшим [губернатором Колорадо] Ричардом Ламмом, с нео-нацизмом, используя… грубые методы очернения…. Ни один из моих в то время друзей-неоконов (в то время, когда все мои друзья были евреями-неоконсерваторами) не полагал, что с подобными методами что-то не в порядке… Читайте Weekly Standard, читайте Бена Ваттенберга. Читайте [Подгореца]. Или не читайте. Но если вы займетесь этим вопросом, то вы никуда не денетесь от этих шокирующих фактов, потому что они по-настоящему шокирующие. Никто не хочет называть имен, потому что ни один из представителей правого крыла не желает вскрывать эту плохую сторону неоконсерваторов, но мне приходит на ум один молодой академический исследователь, очень умеренно пишущий на темы, имеющие отношение к иммиграции, и обучавшийся под руководством одного из ведущих неоконсервативных академиков. Он сказал мне, что он был просто потрясен приверженностью неоконов к высокой иммиграции — что, казалось бы, идет вразрез со всеми до единого принципами поддержания баланса и порядка в обществе и осознанием социальных слабостей, теми самыми принципами, сторонниками которых, по их словам, и являются неоконсерваторы. Возможно, на это стоит потратить время, и написать длинную статью обо всем этом, о том, как американские правые потеряли свой политический фарватер после Холодной войны. [Выделено как в тексте]»

Часть 2 Упадок этнического сознания среди американцев европейского происхождения

Упадок этнического сознания среди европейских народов является фундаментальным фактором в трансформации Соединенных Штатов в результате массивной не-европейской иммиграции. Сравнение иммиграционных дебатов 1920-х с дебатами 1950-х и 1960-х представляет собой захватывающее занятие. Рестрикционисты 1920-х без смущения отстаивали право американцев европейского происхождения на ту землю, которую они завоевали и заселили. Было множество утверждений этнического интереса — о том, что народы, колонизировавшие эту страну и создавшие в ней политическую и экономическую культуру, имеют право сохранить страну в своей собственности. Примеры подобного морального самоутверждающего нативизма (даже само это слово в наше время несет в себе патологический отзвук) можно найти в заявлениях Вильяма Н. Вайля, представителя от штата Колорадо [Палаты Представителей Конгресса США — прим. пер.] и выдающегося рестрикциониста, цитируемого в Главе 7 КК.

Но уже к 1940-м, и тем более к 1960-м, было совершенно невозможным делать подобные заявления и не быть заклейменным не просто расистом, но интеллектуальным неандертальцем. Действительно, Бендерский (2000) пишет, что подобная риторика становилась все более невозможной в 1930-х. Можно видеть изменения в карьере расового теоретика Лотропа Стоддарда, автора таких книг, как "Вздымающаяся цветная волна против превосходства белого мира" (The Rising Tide of Color Against White World Supremacy), и многочисленных статей для газет и журналов, таких как Collier’s, Forum, и Saturday Evening Post. Стоддард полагал евреев народом высокоинтеллигентным и расово-отличным от европейцев. Он также верил, что еврейский фактор был критическим для успеха большевизма. Однако к концу 1930-х он полностью перестал упоминать евреев в своих лекциях для Военного армейского колледжа. Боасианская революция в антропологии завершилась триумфом, и теоретики, верившие в то, что фактор расы является важным для объяснения человеческого поведения, превратились в маргинальные фигуры. Стоддард сам проделал путь от популярного и влиятельного писателя до скорее изгоя по мере того, как администрация Рузвельта готовила страну к войне с национал-социалистической Германией.

Еще одним признаком изменяющихся настроений в отношении евреев стала реакция на замечания Чарльза Линдберга в Дес Мойнсе, штат Айова, накануне вступления США во Вторую мировую войну. Защита невмешательства Линдбергом происходила не только из его ужаса перед разрушительной силой современного оружия — результатом чего, как он предвидел, будет саморазрушение европейской культуры, но также из его веры в то, что вторая европейская война станет самоубийственной для собственно белой расы. В статье, опубликованной в популярном издании в 1939 году, вскоре после начала Второй мировой войны, он сказал, что это война — «среди доминантных людей за власть, слепую, ненасытную и самоубийственную. Западные нации снова в состоянии войны, войны, вероятно, более обессиливающей, чем любая из прошлых войн; войны, в которой белая раса обречена потерпеть поражение, а другие обречены выиграть; войны, которая запросто может ввергнуть нашу цивилизацию в новые Темные Века, если ей вообще удастся выжить» (Линдберг 1939, стр. 65).

Линдберг верил, что для продолжения доминирования над другими расами и чтобы остановить неисчислимые легионы не-белых, которые являются подлинной долговременной угрозой, белые должны объединиться. Линдберг не был Нордистом. В течение длительного времени он вынашивал идею, что Россия должна стать белым бастионом против Китая на Востоке. Он пропагандировал расовый альянс среди белых, основанный «на Западной Стене расы и оружия, которая способна сдержать как Чингисхана, так и инфильтрацию низшей крови; воздвигнутую на английском флоте, германской авиации, французской армии, [и] американской нации» (стр. 66). Однако Советский Союз при коммунистах был отвратителен: «Я говорю вам, что я сто раз предпочту увидеть мою страну в союзе с Англией, или даже Германией со всеми ее недостатками, чем с жестокостью, безбожием, и варварством Советской России. Каждый гражданин Америки, каждый христианин и каждый гуманитарий в этой стране обязан сопротивляться альянсу между Соединенными Штатами и Россией» (Берг 1999, стр. 422). Совершенно ясно, что Линдберг рассматривал зверства, учиненные Советской Россией, как намного более чудовищные, чем совершенные нацистской Германией.

В своей знаменитой речи от 11 сентября 1941 года, Линдберг утверждал, что евреи являются одной из главных сил, пытающихся втянуть США в войну, вместе с администрацией Рузвельта и британцами. Линдберг отметил, что еврейскую реакцию на нацистскую Германию можно понять, учитывая преследования, «достаточные, чтобы сделать врагом любую расу». Он утверждал, что от евреев происходит «величайшая опасность для этой страны, из-за большой доли их собственности и влияния в нашем кинематографе, нашей прессе, нашем радио, и нашем правительстве». И, наиболее противоречиво, он заявил, «Я говорю, что лидеры как британской, так и еврейской рас, в силу причин, насколько понятных с их точки зрения, настолько же нежелательных с нашей; в силу причин, которые являются не-американскими, желают втянуть нас в войну» (Берг 1999, стр. 427).

Речь Линдберга была встречена потоком оскорблений и ненависти, беспрецедентным в американской истории в отношении публичной фигуры. За одну ночь Линдберг превратился из культурного героя в морального парию. Хотя еврейское влияние в средствах массовой информации и правительстве было настолько же сложно измерить в то время, как и сегодня, но оно без сомнения было значительным, и озабоченность этим влиянием составляло часть анти-еврейского сентимента того времени. В буклете, опубликованном в 1936 году, редакторы журнала Fortune пришли к выводу, что главными источниками еврейского влияния в прессе были еврейский контроль двух основных радиосетей и кинематографические студии Голливуда (редакторы Fortune 1936). Они заключили, что «самое большее, половина средств влияния на общественное мнение и вкусы публики в Америке находятся в еврейских руках» (стр. 62) — весьма примечательное число, учитывая, что евреи составляли примерно 2–3% населения [США] и большинство евреев были иммигрантами первого или второго поколения. Короткий список еврейской собственности или управления крупнейшими средствами массовой информации в тот период включал New York Times (наиболее влиятельная американская газета, принадлежавшая семье Сульзбергер), New York Post (Джордж Бэкер), Washington Post (Юджин Мейер), Philadelphia Inquirer (М. Л. Анненберг), Philadelphia Record и Camden Courier-Post (Дж. Дэйвид Стерн), Newark Star-Ledger (С. Ай. Ньюхауз), Pittsburg Post-Gazette (Пол Блок), CBS (ведущая радиосеть, принадлежавшая Вильяму Пэйли), NBC (возглавляемая Дэйвидом Сарноффом), все крупнейшие кинематографические студии Голливуда, Random House (самое влиятельное и важное книжное издательство, владелец Беннетт Церф), и доминантное положение в популярной музыке (2). Радиокомментатор Волтер Винчелл, чья слушательская аудитория включала десятки миллионов и кто конкурировал с Бобом Хоуп за титул наиболее популярного радиоведущего, верил, что оппозиция интервенции «была бессознательной, некой формой измены» (Габблер 1995, стр. 294). Винчелл, «знаменосец интервенционизма», был евреем. В тот период он поддерживал тесные связи с Антидиффамационной лигой (АДЛ), предоставлявшей ему информацию о деятельности изоляционистов и сторонников нацистов, которую он потом использовал в своих репортажах и газетных статьях (Габлер 1995, стр. 294–298).

Не является секретом, что кинематографическая индустрия действительно вела пропаганду против Германии и за вступление Америки в войну. В мае 1940 года, студия Warner Brothers протелеграфировала Рузвельту, что «лично мы хотим сделать все, что в нашей власти внутри кинематографической индустрии, чтобы, используя говорящий экран, показать американскому народу все величие того дела, ради которого свободные народы Европы идут на столь огромные жертвы» (Габлер 1988, стр. 343). Позже, в 1940 году, Джозеф П. Кеннеди потребовал от голливудской кинематографической элиты прекратить пропаганду войны и выпуск анти-нацистских фильмов, пригрозив опасностью роста антисемитизма. Непосредственно перед речью Линдберга в Дес-Мойнсе, сенатор Джеральд Най заявил, что рожденные за рубежом владельцы голливудских студий «демонстрируют яростную враждебность в отношении развития определенных событий за рубежом» (Габлер 1988, стр. 344–345). Представители кинематографической индустрии, осознав, что у них есть поддержка рузвельтовской администрации, аггрессивно защищали свою деятельность по «просвещению Америки о национальной угрозе» (3).

В одной из своих лекций для Военного армейского колледжа США, гарвардский историк Вильям Лангер заявил, что растущее отрицательное настроение публики в отношении нацистской Германии вызвано «еврейским влиянием» в средствах массовой информации:

«Необходимо принять тот факт, что некоторые из наиболее влиятельных американских газет находятся под еврейским контролем, и, я полагаю, если бы я был евреем, то я бы воспринимал нацистскую Германию так же, как ее воспринимают евреи, что совершенно неизбежно привело бы к специфическому акцентированию новостей. Например, когда я читаю Нью-Йорк Таймс, мне становится совершенно очевидно, что каждое маленькое несчастье, а, в конце концов, в стране с 70-ти миллионным населением ежедневно происходит много маленьких несчастий, представляется читательской аудитории как значительное событие. События же положительного характера преуменьшаются или высмеиваются. Так, тонко и незаметно, у публики культивируется образ, что в немцах нет совершенно ничего хорошего». (Бендерский 2000, стр. 273)

Примечательно, что Chicago Tribune была «осмотрительна в отношении еврейского вопроса», несмотря на персональные сентименты Роберта Маккормика, не-еврейского издателя Tribune, о том, что евреи были важной причиной американской анти-германской политики (Бендерский 2000, стр. 284). Все это говорит о том, что обеспокоенность о власти евреев — вполне возможно, обеспокоенность о негативном влиянии на доход от рекламы (см. Editors of Fortune 1936, стр. 57), была актуальной для Маккормика. Подводя итог, представляется разумным согласиться с Линдбергом, что еврейское влияние в средствах массовой информации в тот период было значительным. Конечно, это не значит, что евреи доминировали в СМИ, или что другие влияния были незначительными.

Представляется интересным, что офицеры американской армии часто беспокоились о том, что анти-германские настроения Рузвельта возникли под влиянием его советников-евреев — Самуэля И. Розенмана, Феликса Франкфуртера и Генри Моргентау-младшего (Бендерский 2000, стр. 274), и они опасались, что еврейские интересы и британцы втолкнут Соединенные Штаты в войну с Германией. Как Франкфуртер, так и Моргентау были сильно-самоидентифицированными евреями и эффективными адвокатами еврейских интересов в администрации Рузвельта. Моргентау активно продвигал сионизм и благосостояние еврейских беженцев (Бендерский 2000, стр. 333ff, 354ff). Оба поддерживали американское участие в войне против Германии, а Моргентау получил известность как сторонник чрезвычайно сурового обращения с немцами во время и после Второй мировой войны.

Более того, нет никаких сомнений в том, что евреи были способны оказать значительное влияние на специфические политические вопросы того периода. Например, сионистские организации оказывали огромное давление на правительство (Бендерский 2000, стр. 325). Во время Второй мировой войны они использовали «громкую дипломатию» (стр. 326), организуя тысячи ралли, обедов со знаменитостями (предоставляя ведущие роли симпатизирующим не-евреям), почтовые кампании, собрания, лоббирование; угрозы газетам, публикующим «неправильные» статьи; использование пропагандистских статей под видом новостей; давая деньги политикам и знаменитостям-не-евреям, таким как Вилл Роджерс, в обмен на их поддержку. К 1944 году «тысячи не-еврейских ассоциаций принимали про-сионистские резолюции» (стр. 326). В 1944 и Республиканская, и Демократическая платформы включали сильные про-сионистские пункты программы, хотя в то время сильными противниками создания еврейского государства были как Государственный Департамент, так и Департамент Войны (стр. 328).

Тем не менее, каким бы ни был уровень еврейского влияния в СМИ в этот период, комментаторы обычно сосредотачивали внимание на осуждении кажущегося следствия из речи Линдберга, заключавшегося в том, что еврейские интересы являются «не-американскими». Я полагаю, что заявление Линдберга могло бы быть скорректировано редактором, знающим толк в публичных делах, без ущерба для намерений Линдберга, например, следующим образом: «Еврейские интересы не являются идентичными интересам большинства других американцев», или «Еврейские интересы не идентичны интересам нашей страны в целом.» Однако, я сомневаюсь, что подобные изменения могли бы смягчить последовавший поток ненависти. Те простые факты, что подавляющее большинство американских евреев были за вмешательство и что евреи действительно имели значительное влиняние на общественное мнение и социальную политику, перестали быть относящимися к делу. Как сказал сам Линдберг, выбор был «позволить или нет втянуть свою страну в совершенно катастрофическую войну из-за отсутствия храбрости поименно назвать группы, ведущие твою страну в войну — рискуя быть названным «антисемитом» просто за их наименование» (перефразировано Анной Морроу Линдберг, 1980, стр. 224; выделено как в тексте). Америка вступила в эру, в которой простое обсуждение еврейских интересов стало абсолютно морально неприемлимым. Мы до сих пор живем в этой эре (4).

Представляется полезным рассмотреть в некоторых деталях ту «Ниагару ругательств», которая обрушилась на Линдберга, (Берг 1999, стр. 428). Он был осуждаем практически всеми ведущими СМИ, Демократами и Республиканцами, протестантами и католиками, и, конечно же, еврейскими группами. Многие, включая секретаря президента, сравнившего речь Линдберга с нацистской риторикой, обвиняли его в том, что он является Наци. Рейнхолд Найбур, выдающийся протестантский лидер (см. ниже), воззвал к организации Линдберга, «Америка Прежде Всего», «отстраниться от позиции Линдберга и очистить свои ряды от тех, кто возбуждает расовые и религиозные трения в этой стране» (Берг 1999, стр. 428). «Америка Прежде Всего» официально заявила, что ни Линдберг, ни организация не являются антисемитскими.

Реакция жены Линдберга, Анны Морроу Линдберг, является особеннно интересной, потому что она иллюстрирует силу морального отвращения смешанного с лицемерием, в которое немедленно погружалось любое публичное обсуждение еврейских интересов.

«11 сентября 1941 года:

Затем [он произнес] свою речь — погрузив меня в черное уныние. Он называет «агитаторов войны» — в основном британцев, евреев и администрацию [Рузвельта]. Он делает это честно, сдержанно, без ожесточения и злости — но я ненавижу, когда он вообще упоминает евреев. Потому что меня ужасает какой будет реакция. Больше никто не упоминает этот субъект вслух (хотя в душе многие кипят от злости и нетерпимости). Ч. [Чарльз], как обычно, должен нести ношу искренности и открытости. То, что он произносит на публике, отнюдь не является нетерпимым, или подстрекательским, или ожесточенным; это просто то, что он говорит в приватной обстановке, в то время как другие мягкоречивые и осторожные люди, говорящие в узком кругу ужасные вещи, никогда не отваживаются быть на публике такими же честными, как он. Они не желают расплачиваться за свои слова. А цена чудовищна. Заголовки запылают «Линдберг нападает на евреев». Его обзовут антисемитом, наци, поклонником Фюрера и т. д. Я едва могу это выносить. Поскольку он умеренный…

13 сентября 1941 года:

На него нападают со всех сторон — Администрация, группы давления, и евреи, как будто [он] теперь открытый нацист, последователь нацистской доктрины.

14 сентября 1941 года:

Я не в состоянии объяснить свое отвращение к чувствам, обоснованным логикой. Происходит ли это от моего недостатка храбрости перед лицом проблемы? Или от недостатка дальновидности и проницательности? Или же моя интуиция основана на чем-то глубоком и веском?

Я не знаю и я всего-лишь очень обеспокоена, что огорчает его. Моя вера в него как личность безгранична — в его честность, его храбрость, его неотъемлемую добродетель, справедливость, и доброту — его благородство… Как же тогда объяснить мое глубокое чувство горя о том, что он делает? Если то, что он сказал, является истиной (и я склонна думать, что это так), почему нельзя об этом говорить? Он наименовал группы, выступающие за войну. Никто не возражает упоминанию британцев или Администрации. Но произнести «еврей» является не по-американски — даже если это сделано без ненависти или даже критицизма? Почему? Потому что это выделяет их как группу, создавая почву для антисемитизма… Я скажу так — я предпочитаю видеть эту страну в войне, чем сотрясаемую насильственным антисемитизмом. (Потому что мне кажется, что то, во что превращается человек, обуянный и отдавшийся во власть инстинкту преследования евреев, гораздо хуже того, в кого человек превращается на поле боя.)

15 сентября 1941 года:

Шторм усиливается. «Америка Прежде Всего» в смятении… Его проклинают все без исключения умеренные… Евреи требуют от него взять свои слова назад… Я чувствую, что это — начало боя и последующего одиночества и изоляции, каких мы до сих пор не ведали… Ведь я намного сильнее его привязана к мирским вещам, и не желаю терять друзей, популярность и т. д., и не хочу еще большей критики и холода и одиночества.

18 сентября 1941 года:

Смогу ли я вообще теперь делать покупки в Нью-Йорке? На меня всегда смотрят — но теперь будут смотреть с ненавистью, я буду ходить по проходам [супермаркетов] ненависти!» (5) (А. М. Линдберг 1980, стр. 220–230; выделено как в тексте).

Из этих комментариев возникает несколько вопросов. Анну Морроу Линдберг ужасает необходимость ходить по «проходам ненависти», ужасает возможность потерять своих друзей, ужасает будущее парии там, где ее идолизировали как жену наиболее популярного человека Америки. Хотя она и согласна с истинностью сказанного ее мужем, и с его добрыми намерениями, но она полагает, что это должно было остаться несказанным, и она не рассуждает о несправедливости обвинений, выдвинутых против ее мужа, в особенности против клейма «нациста». Правда не является защитой, если она ведет к морально-неприемлимым действиям, и применение тактики очернения и запятнания оправданно и понятно, если цель морально-одобряема. Жена Линдберга полагает, что даже катастрофическая война, в которой могут погибнуть сотни тысяч американцев (и которая, как верил ее муж, может привести к разрушению европейской культуры и белой расы) является более предпочтительной, чем вспышка насильственного антисемитизма. Моральное достоинство американцев является более важным, чем выживание их как нации или народа. И все потому, что Линдберг просто заявил, что евреи как группа имеют интересы, которые отличаются от интересов других американцев. Выучив этот урок, американские политики скорее всего осознали, что даже рациональные, интеллигентные и гуманные дискуссии о еврейских интересах находятся за гранью дозволенного обсуждения. Евреи как группа не имеют интересов, о которых можно сказать, что они находятся в конфликте с интересами любой другой группы американцев.

Ковремени речи Линдберга, евреи не только занимали выдающееся положение в американских СМИ, но они, при помощи интеллектуальных и политических движений, обсуждаемых в КК, захватили позиции интеллектуального и морального превосходства. Не просто еврейские интересы оказались за пределами цивилизованной политической дискуссии, но также и заявления о существовании специфических европейских этнических интересов стали непозволительными. Такие утверждения вступали в конфликт с боасианской догмой, что генетические различия между народами являются тривиальными и не относящимися к делу; они противоречили марксистским убеждениям о равенстве всех людей и марксистской вере в то, что национализм и утверждение своих этнических интересов является реакционным; а в контексте психоанализа и деятельности Франкфуртской Школы подобные притязания представлялись как безошибочный признак психопатологии; а в будущем, усилиями Нью-Йоркских Интеллектуалов и неоконсерваторов, разбрызгивавших фрагменты этих идеологий с помощью наиболее престижных академических и медиа-институтов общества, они будут представляться как бормотание сельских мужланов. Действительно, возможно, что были и другие силы, способствовавшие вытеснению нативистского мировоззрения к самым границам политической и интеллектуальной сферы — Готтфрид (2000) указывает на либеральный протестантизм и рост управленческого государства, но эффективность любого из этих влияний не представляется возможным понять в присутствии описываемых в этой книге еврейских движений.

Восход лишенной этнической идентичности не-еврейской управленческой элиты, которая отвергает традиционные культурные институты — как видно на примере бывшего президента Билла Клинтона или нынешней сенатора Хиллари Клинтон — элиты, переплетенной с критической массой этнически-сознательных евреев и других этнических меньшинств, является колоссально-важным фактом нашей современной политической жизни. Хотя мое утверждение о том, что еврейские интеллектуальные и политические движения были необходимым фактором для восхода такой элиты к ее нынешнему господству, сложно подтвердить однозначно (в той же самой мере, насколько сложно подтвердить любые другие причинные гипотезы подобного рода), оно является вполне совместимым с тезисами других исследователей, в особенности с трудом Д. А. Холлингера (1996) «Наука, евреи и секулярная культура: Исследования американской интеллектуальной истории середины 20-го века» и Карла Деглера (1991) «В поиске человеческой природы: Упадок и возрождение дарвинизма в американской социальной мысли».

Восхождение такой лишенной этнической идентичности элиты отнюдь не является неизбежным следствием модернизации или какой-либо еще известной мне силы. Подобные не-этнические управленческие элиты являются уникальной чертой европейских или произошедших от европейских обществ. Такие элиты не обнаруживаются больше нигде в мире, включая высокоразвитые нации, такие как Япония и Израиль, или неразвитые нации Африки и других частей света. Более того, исследуемые здесь культурные сдвиги также произошли в традиционно-католических странах, таких как Франция и Италия, где протестантизм не имеет никакого влияния. Франция в особенности была чрезвычайно открытой для не-европейской иммиграции и ее интеллектуальная жизнь была подвержена сильнейшему воздействию со стороны движений, обсуждаемых в КК. И наоборот, есть много примеров, где протестантизм мирно уживался с национализмом и этноцентризмом и даже рационализировал их.

Развитие теорий о том, почему Западные культуры представляют собой столь плодородную почву для теорий и движений, обсуждаемых в КК, является очень полезной областью исследований. Полезно взглянуть на то, каким образом европейцы в США воспринимали сами себя сто лет назад (6). Американцы европейского происхождения считали себя частью культурного и этнического наследия, простирающегося в прошлое ко времени основания страны. Англо-саксонское наследие Британских островов находилось в центре этой само-концепции, но и американцы немецкого и скандинавского происхождения также полагали себя частью этого этнического и культурного наследия. Они разделяли большую гордость за свои достижения. Они покорили обширную территорию и достигли значительного экономического прогресса. Они рассматривали себя как создателей цивилизации на строгом моральным основанием — страну фермеров и малых предпринимателей, развившуюся в мировую экономическую державу. Они верили, что их цивилизация была продуктом их собственной уникальной изобретательности и умений, и они верили, что она не выживет, если другим народам будет дозволено играть в ней слишком большую роль. Они воспринимали себя как носителей положительных личностных качеств, таких как храбрость перед лицом опасности, уверенность в своих силах, изобретательность и смекалка, оригинальность и честная игра — те самые добродетели, которые позволили им покорить дикий мир и превратить его в продвинутую цивилизацию.

Американцы конца 19-го века взглянули на мир и увидели, что их общество превосходит все остальные. Они видели себя и другие европейские общества пожинающими плоды политической и экономической свободы, в то время как остальной мир страдал как и во времена изначальные — деспотизм Азии, варварство и примитивизм Африки, и экономическая и политическая осталость России и Восточной Европы.

Они видели себя христианами и полагали христианство неотъемлемой частью социальной ткани и образа жизни своего общества. Христианство рассматривалось ими как основа морального фундамента общества, и угроза христианству воспринималась как угроза обществу в целом. Когда эти люди вспоминали свое прошлое, они видели «простой и безопасный мир разделяемых всеми ценностей и поведения» (Бендерский 2000, стр. 6) — мир культурной и этнической однородности. Они обладали сильным чувством семейной гордости и региональной идентификации: у них были глубокие корни в тех местах, где они родились и выросли. Они не думали о Соединенных Штатах как о марксистском аду борющихся социальных классов. Вместо этого, они полагали свою страну миром гармонии между социальными классами, в котором верхние слои общества, хотя и заработали свои позиции, но тем не менее имеют определенные обязательства перед низшими социальными классами.

Начало 20-го века было также наивысшей точкой дарвинизма в социальных науках. Мнение о существовании важных различий между расами — о том, что расы различаются в интеллекте и моральных качествах, было тогда наиболее широкораспространенным. Расы не просто отличались друг от друга, но, более того, они состязались между собой за господствующее положение. Как описывается во второй книге данной трилогии, «Обособленность и ее разочарования» (Макдональд 1998а), такие идеи были частью обыденной обстановки интеллектуальной жизни — повсеместно распространенными как среди евреев, так и не-евреев.

Тот мир исчез. Рост еврейского могущества и демонтирование специфически-европейской природы Соединенных Штатов — вот настоящие темы «Культуры Критики». Война с целью уничтожения специфически-европейской природы США велась на нескольких фронтах. Основной удар еврейского активизма против европейской этнической и культурной гегемонии был сфокусирован по трем критическим источникам власти в Соединенных Штатах: академическому миру знаний в социальных и гуманитарных науках; миру политики, в котором решались вопросы иммиграционной социальной политики и другие этнические проблемы; и миру средств массовой информации, который предлагал публике «способы видения мира». «Культура Критики» детально исследует первые два из них.

На интеллектуальном уровне, еврейские интеллектуалы вели сражение против идеи о существовании рас вообще и против идеи о биологическом происхождении межрасовых различий в интеллекте и культуре. Еврейские активисты также были острием движения, определявшего Америку как набор абстрактных принципов, а не этно-культурную цивилизацию. На уровне политики, еврейские организации возглавили движение за неограниченную иммиграцию в США всех народов мира. Еврейские организации также сыграли ключевую роль в продвижении интересов других расовых и этнических меньшинств, и возглавили легальные и административные усилия по удалению христианства из публичной сферы.

Первым павшим бастионом старой американской культуры стали элитные академические институты и, в особенности, университеты Лиги Плюща. Трансформация профессорско-преподавательского состава шла полным ходом в 1950-х, и к началу 1960-х она была по большей части завершена. Новая элита была чрезвычайно непохожей на прежнюю. Разница заключалась в том, что старая протестантская элита не находилась в состоянии войны со страной, над которой она доминировала. Старая протестантская элита была богаче и образованней, чем публика в общем, но мировоззрения общества и элиты по большому счету совпадали. Они полагали себя христианами и европейцами, и не видели необходимости в радикальных социальных изменениях.

Сейчас все очень по-другому. С шестидесятых годов прошлого века враждебная, неприятельская элита заняла доминирующее положение в интеллектуальном и политическом дебате. Эта элита почти инстинктивно испытывает отвращение к традиционным институтам европейско-американской культуры: ее религии, традициям, манерам и сексуальным предпочтениям. По словам одного комментатора, «Сегодня элита презирает нацию, которой она правит» (Герлернтер 1997). Подходящими примерами являются комментарии Стефана Стейнлайта об иммиграционных ограничениях 1924–1965 годов (см. выше) и «Еврейская угроза» Джозефа Бендерского, опубликованная издательством Basic Books (2000). Бендерский рисует исчезнувший мир гордых и уверенных европейцев, осознанно намеревавшихся сохранить контроль над Соединенными Штатами. Авторское чувство интеллектуального и морального превосходства и презрение автора к его северно-европейским подданным сочится практически с каждой страницы. Эта книга представляет собой триумфалистскую историю, написанную членом группы, победившей в интеллектуальных и политических войнах 20-го века.

Фундаментально, эта «неприятельская элита» является элитой, доминируемой евреями, и именно ее происхождение и основные линии влияния описываются в КК. Возникновение этой враждебной элиты является одним из аспектов конкуренции между евреями и не-евреями, а ее результатом станет долговременный спад гегемонии европейцев в США и по всему миру.

Хотя европейские народы меньше склонны к этноцентризму и больше — к моральному универсализму и индивидуализму (см. ниже), они не сдались без боя перед лицом надвигающегося культурного и демографического затмения. Мне не известны доказательства какого-либо внутреннего саморазрушения среди белых англо-саксонских протестантов, но есть множество доказательств того, что их активное сопротивление было превзойдено еврейскими движениями, обсуждаемыми в КК. Например, «Еврейская Угроза» Бендерского (2000) описывает сильное сопротивление упадку европейской гегемонии среди офицеров армии США в период от Первой мировой войны до эры Холодной Войны и показывает, что похожие настроения в то время были широко распространены среди публики. Но их сопротивление было обнулено упадком в интеллектуальном основании европейской этнической гегемонии и политическими событиями, которые они были не в состоянии контролировать, такие как закон об иммиграции 1965 года. В конце концов, закон 1965 года был принят, потому что он афишировался как не больше чем моральный жест, который не будет иметь никакого долговременного влияния на этнический баланс в США. Однако, для его активистов и сторонников, включая еврейские организации, деятельность которых была критической для прохождения закона, иммиграционная реформа была тем, чем она была всегда: механизмом для изменения этнического баланса в Соединенных Штатах (см. Главу 7).

Тот факт, что еврейские интеллектуалы и политические деятели, описываемые в КК, не утратили своих национальных/этнических лояльностей демонстрирует, что общей тенденции к потере этнической идентичности в Америке не было. Общая тенденция в направлении утраты своей этнической идентичности каким-то образом была присуща исключительно европейцам, но отнюдь не евреям, которые бесспорно продолжают оказывать сильную поддержку своей этнической родине, Израилю, и продолжают демонстрировать сильное чувство единородства — сегодня поддерживаемое высокопрофильными программами, поощряющими браки между евреями. Для моего исследования было бы полезным обсудить принятие евреев протестантским истэблишментом после Второй мировой войны. Все, что я узнал до сегодняшнего дня, также указывает на роль евреев в драматических изменениях в протестантской чувствительности. Недавно я познакомился с книгой Джона Мюррэя Куддихи (1978), «Не обижайтесь: Гражданская религия и протестантский вкус». Глава о Рейнхолде Найбуре представляет особый интерес для размышлений о том, как объяснить принятие евреев и иудаизма белым англо-саксонским протестантским истэблишментом в период после Второй мировой войны. Куддихи концентрирует внимание на возвышении иудаизма до статуса одной из «больших трех» американских религий, вплоть до того, что раввин исполняет свои обязанности во время президентской инаугурации, при всем том, что евреи составляют всего лишь примерно 2–3% популяции. Куддихи спорит о том, что эта религиозная отделка послужила маскировочной окраской и привела к разновидности крипто-иудаизма, в котором еврейская этническая сущность была скрываема, чтобы показать евреев гоям как цивилизованных людей. Частью этого контракта, как признался Найбур, была «упрямая воля евреев жить как особенный народ» — признание важным протестантским лидером того, что евреи могли оставаться народом под внешним слоем религии.

Обе стороны что-то потеряли в этой сделке. Самопрезентация евреев как религиозного сообщества была настолько сильной, что некоторые из них начали всерьез воспринимать идею о сходстве между иудаизмом и протестантизмом, что сделало евреев открытыми перед масштабным дезертирством через меж-этнические браки; и такое дезертирство действительно в определенной степени происходило. Но с недавних пор евреи занялись заделыванием брешей. Наблюдается рост популярности более традиционных форм иудаизма и открытое отвергание межэтнических браков даже среди наиболее либеральных слоев иудаизма. Недавние правила для Реформы Иудаизма подчеркивают важность традиционных практик обращения, которые способствуют минимизации числа обращенных (таких как обрезание), а активная миссионерская деятельность открыто отвергается (7). Создается впечатление, что консервативные религиозные формы иудаизма с течением времени станут занимать все более господствующее положение в Диаспоре и что в еврейской религиозности появится сознательный этнический аспект.

То же, что потеряли протестанты, является гораздо более важным, поскольку я полагаю, что это стало важным фактором для более или менее необратимых этнических изменениях в США и по всему Западному миру. Иудаизм стал безоговорочно принимаем как современная религия, даже несмотря на сохранение приверженности своему этническому ядру. Внешне он подчинился религиозным нормам США, но, тем не менее, продолжил энергично преследовать свои этнические интересы, особенно в отношении вопросов, по которым среди евреев есть значительный консенсус: поддержка Израиля и благосостояние других зарубежных еврейских общин, иммиграция и политика по отношению к беженцам, разделение церкви и государства, узаконивание абортов, и гражданские свободы (Голдберг 1996, стр. 5). Что примечательно, так это то, что богатая, могущественная и высоко-талантливая этническая группа была способна преследовать свои интересы без того, чтобы эти интересы хотя бы раз подверглись открытому политическому обсуждению центральными политическими фигурами, по крайней мере в последние 60 лет — со времени несчастливой речи Линдберга в Дес Мойнсе в 1941 году.

Я полагаю, что Найбур думал, что все, что он теряет — это перспективу обращения евреев в христианство, но подразумевавшееся преуменьшение этнического характера иудаизма стало бесценным орудием для продвижения еврейских этнических целей в США. По сути, преуменьшение этнического аспекта иудаизма позволило евреям победить в этнической войне так, что никто не был в состоянии даже заявить о том, что это была этническая война. Например, во время иммиграционных дебатов 1940 — 1960-х евреи представляли себя и других как «людей еврейской веры». Они были просто еще одной религией в официально религиозно-плюралистическом обществе, и частью еврейской позы было утверждения о присущем им уникальном универсалистском морально-религиозном видении мира, которое может воплотиться только после принятия иммиграционного закона, но который на самом деле способствовал продвижению специальных еврейских этнических целей. Это универсальное морально-религиозное видение, продвигаемое еврейскими активистами, фактически было требованием протестантам сдержать данное теми слово — требование того, чтобы протестанты полностью, до последнего лоскутка, лишились бы своей этнической идентичности, в то время как евреи могли втайне сохранять свою собственную идентичность при условии цивильного поведения.

Доказательства, которые предоставил Куддихи, указывают на то, что Найбур социализировался в еврейском обществе Нью-Йорка и что получение позиций, которые он занимал — его должность главного протестансткого спикера — было облегчено альянсами с евреями и тем, что его труды хорошо совпадали с интеллектуальной атмосферой Нью-Йорка. Таким образом, поведение Найбура является скорее индикатором еврейского могущества и способности евреев рекрутировать симпатизирующих еврейским целям не-евреев, а не доказательством саморазрушения протестантов. Невозможно недооценивать важность еврейского могущества в интеллектуальных кругах Нью-Йорка во время, когда Найбур делал свои заявления (см КК, passim). Например, Лесли Фидлер (1948, стр. 873) отметил, что «провинциальный писатель в Нью-Йорке ощущает… себя деревенщиной, и пытается приспособиться; и почти пародийная еврейскость, демонстрируемая писателем-не-еврем в Нью-Йорке является странным и важнейшим свидетельством нашего времени» (8).

Часть 3 Эволюционное происхождение европейского индивидуализма

Хотя есть много доказательств тому, что европейцы воодушевленно защищали свою культурную и этническую гегемонию в начале и середине 20-го века, их быстрый упадок поднимает вопрос о том, какие культурные или этнические характеристики европейцев сделали их восприимчивыми к интеллектуальным и политическим движениям, описываемым в КК? Обсуждение этого вопроса в КК фокусируется в основном на предложенной связи индивидуализма с относительно слабым этноцентризмом и сопутствующим моральным универсализмом — чертами, совершенно чуждыми иудаизму. В нескольких местах во всех трех моих книгах об иудаизме я развиваю аргумент о том, что европейцы являются относительно менее этноцентричными, чем другие народы и относительно более склонными к индивидуализму в противоположность этноцентрическим коллективистским социальным структурам, исторически гораздо более характерным для других человеческих групп, включая, что небезынтересно для данной дискуссии, еврейские группы. В этой части я углубляю и расширяю данное обсуждение.

Фундаментальная идея заключается в том, что европейские народы высоко уязвимы перед вторжением сильно-коллективистских, этноцентрических групп, поскольку индивидуалисты обладают меньшей защищенностью против таких групп. Конкурентное преимущество сплоченной, тесно-взаимодействующей группы очевидно, и эта тема проходит красной линией через всю мою трилогию об иудаизме. Подобный сценарий предполагает, что европейские народы более склонны к индивидуализму. Индивидуалистические культуры демонстрируют незначительную эмоциональную привязанность к своим внутренним группам («ингруппам»). Личные цели являются первостепенно-важными, и социализация акцентирует важность самодостаточности, независимости, индивидуальной ответственности, и «самоактуализации» (Триандис 1991, стр. 82). Индивидуалисты более позитивно настроены в отношении незнакомцев и членов других групп, и с большей вероятностью социализируются и демонстрируют альтруистическое поведение в отношении чужаков. Люди в инидивидуалистических культурах слабее осознают границы между внешней и внутренней группами и, таким образом, не имеют высоко-негативных настроений в отношении членов внешней группы («аутгруппы»). Они часто не соглашаются с политикой ингруппы, демонстрируют незначительную эмоциональную привязанность или лояльность к своим ингруппам, и не разделяют чувство общей судьбы с другими членами своей группы. Оппозиция ко внешним группам обнаруживается и в индивидуалистических обществах, но эта оппозиция более «рациональна» в том смысле, что тенденция полагать всех членов внешней группы виновными выражена меньше, чем в коллективистских обществах. Индивидуалисты формируют слабые привязанности ко многим группам, в то время как коллективисты характеризуются интенсивной привязанностью и идентификацией с меньшим числом ингрупп (Триандис 1990, стр. 61). Таким образом, индивидуалисты относительно хуже приспособлены к межгрупповой борьбе, столь характерной для всей истории иудаизма.

Исторически, иудаизм был гораздо более этноцентричным и коллективистским, чем типичные Западные общества. Я выдвигаю этот аргумент в «Обособленности и ее разочарованиях» (Макдональд 1998а, Глава 1) и, особенно, в «Народе, который должен жить один» (Макдональд 1994, Глава 8), где я предполагаю, что в ходе своей недавней эволюции, европейцы подвергались меньшей межгрупповой натуральной селекции, чем евреи и прочие ближне-восточные популяции. Эта гипотеза была изначально предложена Фрицем Ленцем (1931, стр. 657), предположившим, что, из-за суровой окружающей среды Ледникового периода, нордические народы эволюционировали в малых группах и развили тенденцию к социальной изоляции, а не к сплоченным группам. Эта перспектива не подразумевает, что северные европейцы характеризуются отсутствием коллективистских механизмов для межгрупповой борьбы, но она предполагает, что эти механизмы относительно менее развиты и/или требуют более высокого напряжения уровня межгруппового конфликта для своего запуска.

Этот взгляд не противоречит экологической теории. В условиях неблагоприятной экологической обстановки, адаптации преимущественно направлены на преодоление враждебных факторов природной среды, а не на межгрупповую конкуренцию (Саусвуд 1977, 1981). В такой окружающей среде селекционное давление, способствующее развитию обширных родственных сетей и высоко-коллективистских групп, будет относительно незначительным. Эволюционные концептуализации этноцентризма акцентируют его полезность для межгрупповой конкуренции, но этноцентризм совершенно не важен для борьбы с физической средой, и такая среда не способствует развитию больших групп.

Европейские группы являются частью того, что Буртон и соавторы (1996) называют Северной Евразийской и Приполярной культурной зонами. Эта культурная область происходит от охотников-собирателей, приспособленных к холодным, экологически неблагоприятным климатическим условиям. В таких климатах существует эволюционное давление на развитие моногамной семьи, с мужчиной, обеспечивающим пропитание и прочие ресурсы; подобная окружающая среда не способствует полигамии или большим группам на протяжении достаточно большого, эволюционно-значимого интервала времени. В таких условиях, стабильное поддержание отдаленных родственных связей является относительно сложным, и браки имеют тенденцию быть экзогамными (то есть межплеменными). Как обсуждается далее, все эти характеристики являются противоположностью тому, что обнаруживается среди евреев.

Исторические доказательства свидетельствуют о том, что европейцы, и особенно северо-западные европейцы, как только их интересы стали защищены сильным централизованным правительством, относительно легко расстались с сетями дальнеродственных связей и коллективистскими социальными структурами. Действительно, по всему миру наблюдается общая тенденция к ослаблению дальнеродственных социальных сетей по мере роста централизованной власти (Александер 1979; Гольдсмит Кункель 1971; Стоун 1977). Но в случае северо-западной Европы эта тенденция еще задолго до индустриальной революции породила уникальный западно-европейский стиль домашнего хозяйства — тип «простого домохозяйства». Простое домохозяйство основано на одной супружеской паре и их детях. Оно резко контрастирует с совместной семейной структурой, типичной для остальной Евразии, где хозяйство состоит из двух или более родственных семейных пар, обычно братьев со своими женами и детьми (Хайнал 1983). (Примером совместного хозяйства являются семьи патриархов, описанных в Ветхом Завете; см. Макдональд 1994, Глава 3). До индустриальной революции, простые домохозяйства Европы характеризовались уникальной системой трудоустройства молодых бессемейных людей в качестве слуг. Идти в услужение было характерно не только для детей бедных и безземельных, но и для детей крупных и успешных фермеров. В 17-м и 18-м веках, семейные люди обычно нанимали слуг в начале своего брака, до того, как их собственные дети могли выполнять эту роль, а затем, когда их дети вырастали и в домохозяйстве становилось слишком много свободных рук, родители отсылали своих детей служить в другие семьи (Стоун 1977).

Подобные глубоко-укорененные культурные традиции привели к развитию высокого уровня неродственных взаимодействий в обществе. Этот обычай также свидетельствует об относительном недостатке этноцентризма, потому что люди принимали в свой дом неродственников, в то время как в остальной Евразии люди обычно предпочитали окружение из своих биологических родственников. Это значит, что генетическое сродство было менее важным в Европе, в особенности в северных регионах Европы. Уникальной чертой простого домохозяйства был высокий процент биологически-неродных людей в семье. В отличие от остальной Евразии, преиндустриальные общества северо-западной Европы не были организованы вокруг дальнеродственных отношений, и, как легко заметить, вследствие этого они были «подготовлены» к индустриальной революции и к современному миру в общем (9).

Система простого домохозяйства является фундаментальной чертой индивидуалистской культуры. Индивидуалистская семья, будучи освобожденной от обязательств и ограничений, связанных с необходимостью поддерживать дальнеродственные связи, и от удушающего коллективизма, типичного для большей части остального мира, могла свободно преследовать свои собственные интересы. Моногамная семья, основанная на индивидуальном согласии и супружеской привязанности быстро вытеснила брак, основанный на родственных связях и стратегических рассчетах. (См. Главы 4 и 8, где обсуждается большая склонность западных европейцев к моногамии и браку, основанному на товарищеских отношениях и привязанности, а не на полигинии и коллективистских механизмах социального контроля и стратегического планирования семьи.)

Эта относительно большая склонность к формированию простого домохозяйства вполне может быть обусловлена этническими факторами. В преиндустриальную эпоху, данная система домохозяйства обнаруживалась только в Нордической Европе: система простых домохозяйств характеризовала Скандинавию (кроме Финляндии), Британские острова, Нидерланды, германо-язычные регионы и Северную Францию. Во Франции, простое домохозяйство встречалось в областях, занимаемых германскими народами, жившими к северу от «вечной линии», проходящей от Сен-Мало на побережьи Английского канала до Женевы во франкофонной Швейцарии (Ладурье 1986). Эти регионы развили крупное сельское хозяйство, способное прокормить растущие городки и города, и именно этим они и занимались вплоть до агрокультурной революции 18-го века. Оно поддерживалось большим разнообразием умелых ремесленников в городах и большим классом пахарей, которые «владели лошадьми, медной посудой, стеклянными кубками и зачастую обувью; их дети были тостощекими и широкоплечими, и обутыми в маленькие туфли. Никто из детей не имел раздутых животов рахитиков Третьего мира» (Ладурье 1986, стр. 340). Северо-восток стал центром французской индустриализации и мировой торговли.

Северо-восток также отличался от юго-запада по уровню грамотности. В начале 19-го века, в среднем 50 % французов были грамотными, тогда как северо-восток страны был грамотен почти на 100 %, и эти различия были заметны по меньшей мере с 17-го века. Более того, отмечались выраженные географические различия по росту: армейские записи показывают, что 18-м веке рекруты из северо-восточных районов были почти на 2 см выше. Ладурье отмечает, что разница в среднем росте между популяциями скорее всего была еще больше, поскольку в армию не могло попасть относительно большее число низкорослых мужчин из юго-западных регионов. В дополнение, Ласлетт (1983) и другие семейные историки отмечали, что тенденция в сторону экономически-независимой ядерной семьи была сильнее выражена на севере, в то время как противоположная тенденция в направлении совместных семей усиливалась по мере движения к югу и востоку.

Эти результаты не противоречат выводу о том, что географические вариации в семейных формах внутри Европы частично обусловлены этническими различиями. Из этих данных следует, что германские народы имеют большую биологическую тенденцию обладать набором признаков, предрасполагающими к индивидуализму — включая большую тенденцию к простому домохозяйству в силу естественного отбора, происходившего в течение продолжительного периода эволюции германцев на севере Европы в условиях ограниченных ресурсов. Похожие тенденции к экзогамии, моногамии, индивидуализму и относительно низкой роли дальнеродственных связей отмечались также и для Римской цивилизации (Макдональд 1990), снова наводя на мысль об этнической тенденции, в общем свойственной всем Западным культурам.

Имеющиеся данные свидетельствуют, что примерно 80 % европейских генов происходят от людей, заселивших Европу 30–40 тысяч лет назад и, следовательно, переживших Ледниковый период (Сайкс 2001). Такого промежутка времени достаточно для того, чтобы неблагоприятная экология севера оказала мощное формирующее влияние на европейские психологические и культурные тенденции. Эти европейские группы характеризовались относительно слабыми сетями дальнеродственных связей, так что как только развивающиеся сильные централизированные государства стали способны гарантировать индивидуальные интересы, система простых домохозяйств быстро стала доминирующей. Простая структура семьи была усвоена относительно легко потому, что европейцы к этому времени уже обладали относительно сильной предрасположенностью к простой семье, происходящей из продолжительной эволюционной истории на севере Европы.

Хотя различия внутри западно-европейской системы являются важными, они не нивелируют общее различие между Западной Европой и остальной Евразией. Несмотря на то, что тенденция к простому домохозяйству вначале возникла на северо-западе Европы, она быстро распространилась на все западно-европейские страны.

Вслед за основанием простого домохозяйства, свободного от опутывающих связей широкой родственной общины, один за другим относительно быстро проявились и остальные признаки Западной модернизации: ограниченные правительства, в которых индивидуумы обладают правами против государства; капиталистическое экономическое предпринимательство, основанное на индивидуальных экономических правах; моральный универсализм; и наука как индивидуальный путь поиска истины. Индивидуалистские общества развивают республиканские политические и научные институты, основанные на концепции максимально — проницаемых групп и возможности беспрепятственного отступничества, если нужды индивидуума не удовлетворяются.

Недавнее исследование, выполненное эволюционными экономистами, предлагает захватывающий инсайт в различия между индивидуалистскими и коллективистскими культурами. Важным аспектом этого исследоваяния является моделирование эволюции кооперации среди индивидуалистских народов. Фер и Гачтер (2002) обнаружили, что люди альтруистически наказывают отступников в «одношаговой» игре — игре, где участники взаимодействуют друг с другом только один раз и где, таким образом, прошлая репутация игроков не оказывает влияния. Такая ситуация моделирует индивидуалистскую культуру, потому что участники являются незнакомцами без родственных связей. Удивительной находкой стало то, что субъекты, которые делали наибольший вклад в публичные блага, имели тенденцию наказывать «эгоистических» индивидуумов, несмотря на то, что они не получали от этого никакой пользы. Более того, наказанные индивидуумы меняли свое поведение и делали более значительные пожертвования в последующих играх, даже несмотря на то, что они знали, что их партнерами будут не те, с кем они имели дело в предыдущих раундах. Фер и Гачтер предположили, что люди из индивидуалистских культур обладают эволюционно-обусловленной негативной эмоциональной реакцией на паразитизм, в результате чего они наказывают таких людей даже в ущерб себе — отсюда возник термин «альтруистическое наказание».

По сути, Фер и Гачтер предлагают модель эволюции кооперации среди индивидуалистских народов. Их результаты в наибольшей степени применимы к индивидуалистским группам, потому что подобные группы не основываются на широких сетях дальнеродственных связей и поэтому в них чаще встречается отступничество. В общем, высокий уровень альтруистических наказаний более вероятно обнаружить среди индивидуалистских обществ, обществ охотников-собирателей, чем в обществах, основанных на дальнеродственных связях. Эти результаты в наименьшей степени применимы к еврейским или другим высоко-коллективистским группам, которые в традиционных обществах основывались на дальнеродственных отношениях, известных родственных связях, и повторных взаимодействиях среди родственников. В таких ситуациях, действующие лица знают людей, с которыми они взаимодействуют и предвидят будущие взаимодействия с ними, поскольку все они являются членами дальнеродственной сети, или, как в случае евреев, принадлежат к одной группе.

Аналогично, в игре «ультиматум», один субъект («предлагающий») имеет сумму денег, эквивалентную двухдневной зарплате и должен сделать предложение второму индивидууму («респонденту»). Респондент может принять предложение или отказаться, и если предложение отвергается, то ни один игрок ничего не выигрывает. Как и в описанной выше игре о публичных пожертвованиях, целью этой игры является моделирование экономических взаимодействий между незнакомцами, так что игроки были анонимными. Хенрик с соавторами (2001) обнаружили, что две переменные, выплата за кооперацию и степень рыночного обмена, предсказывали предложения и отказы в этой игре. Представители обществ с уклоном в кооперацию и рыночный обмен делали самые большие предложения — результаты, интерпретированные как отражающие тот факт, что эти участники обладают значительным опытом в кооперации и привычкой делиться с незнакомцами. Это — индивидуалистские общества. С другой стороны, субъекты из обществ, где все взаимодействия осуществляются между членами семьи, в таких же анонимных условиях делали низкие предложения и производили наименьшие пожертвования в публичные блага.

Следовательно, европейцы в точности представляют собой группы, смоделированные Фером и Гачтером и Хенриком с соавторами: группы, в которых социальное взаимодействие осуществляется преимущественно с незнакомцами, а не с членами родственных сетей. Эти группы предрасположены к рыночным отношениям и индивидуализму. С другой стороны, еврейская культура происходит из культурной зоны Среднего Старого Мира, определяемой широкими сетями родственных связей и важностью семьи, включающей в себя дальних родственников. Подобные культуры склонны к такому характеру внутри- и межгрупповых контактов, когда кооперативные взаимодействия осуществляются между членами ингруппы, связанными родственными отношениями.

Это наводит на завораживающую мысль о том, что для группы, намеревающейся обратить европейцев против самих себя, ключевым моментом является запустить сильную тенденцию европейцев к альтруистическому наказанию, убедив их в злонамеренности своих собственных соотечественников. Поскольку европейцы по сути являются индивидуалистами, то они с легкостью входят в состояние морального гнева против представителей своего же народа, если они воспринимают последних как социальных паразитов, заслуживающих морального порицания. Это является проявлением сильной европейской тенденции к альтруистическому наказанию, происходящей из их эволюционного прошлого как охотников-собирателей. При вынесении суждений, касающихся альтруистического наказания, относительное генетическое расстояние не имеет значения. Паразиты воспринимаются подобно незнакомцам в рыночной ситуации, т. е. они не имеют семейных или племенных связей с наказывающим индивидуумом.

Таким образом, альтруистическое наказание является характеристической чертой современной Западной цивилизации: как только европейцы убеждаются, что представители их собственного народа являются морально-несостоятельными, они немедленно начинают использовать против них всевозможные методы наказания. Вместо того, чтобы рассматривать других европейцев как часть всеобъемлющего этноплеменного сообщества, соотечественники-европейцы воспринимались морально-ущербными и достойной мишенью для применения альтруистического наказания. Для европейцев, мораль индивидуалистична — нарушение паразитами общественных норм наказывается альтруистической агрессией.

С другой стороны, групповые стратегии, происходящие из коллективистских культур, таких как еврейские, являются иммунными к подобному маневру, поскульку родственные и групповые связи имеют приоритет над всем остальным. Мораль является относительной — морально то, что хорошо для группы. В таких группах отсутствует традиция альтруистического наказания, потому что эволюционная история этих групп вращалась вокруг взаимодействий родственников, а не незнакомцев (см. ниже).

Следовательно, наилучшей стратегией по уничтожению европейцев для коллективистской группы, такой как евреи, была необходимость убедить европейцев в их собственной моральной несостоятельности. Основной темой КК является демонстрация, что это именно то, что еврейские интеллектуальные движения и сделали. Они представляли иудаизм как систему ценностей, морально-превосходящую европейскую цивилизацию, и европейскую цивилизацию как морально-несостоятельную и представляющую из себя хорошую мишень для альтруистического наказания. Из этого следует, что, как только европейцы станут убеждены в своей собственной моральной порочности, они уничтожат сами себя в приступе альтруистического наказания. Общее демонтирование культуры Запада и в конечном счете его кончина как этнической сущности произойдет в результате морального нападения, запускающего пароксизм альтруистического самоубийства. И именно отсюда следуют неустанные попытки еврейских интеллектуалов по продолжению идеологии морального превосходства иудаизма и его исторической роли как невинной жертвы, и, в то же время, их продолжающиеся нападения на моральные ценности Запада.

Таким образом, очевидно, что индивидуалистские общества представляют из себя идеальную среду для иудаизма как высоко-коллективистской стратегии с групповой ориентацией. Действительно, главная тема пятой главы — это Франкфуртская Школа Социальных Исследований, которая защищала радикальный индивидуализм среди не-евреев, при этом сохраняя очень сильную собственную приверженность иудаизму. Евреи получают выгоду от открытых, индивидуалистских обществ с отсутствующими барьерами для социальной мобильности, в которых люди воспринимают друг друга как индивидуумов, а не как членов групп; в которых интеллектуальный дискурс не контролируется институтами, подобными католической церкви (в которых евреи не доминируют); и в которых механизмы альтруистического наказания могут эксплуатироваться евреями с целью раскола не-еврейского большинства. И именно поэтому, кроме отдельных периодов, когда евреи служили посредниками между этнически-чужеродными элитами и коренными популяциями, ближне-восточные общества были намного эффективнее западных в удержании евреев в безвластном состоянии, в котором они не представляли собой значительной угрозы (см. Макдональд 1998а, Глава 2).

Часть 4 Эволюционное происхождение еврейского коллективизма и этноцентризма

Евреи происходят из культурной зоны Среднего Старого Мира (Буртон и др., 1996) и по настоящий день сохраняют несколько ключевых культурных черт своей древней популяции. Культурная группа Среднего Старого Мира характеризуется разветвленными дальнеродственными группами, основанными на родстве по мужской линии, а не на взаимных взаимодействиях, свойственных для европейцев. Эти патриархальные группы выполняли функцию военных подразделений для охраны стад и межплеменных конфликтов, являвшихся намного более важной частью их эволюционной истории [по сравнению с европейцами — прим. пер.]. В таких условиях существует серьезные предпосылки для формирования больших групп с целью военного усиления, что, в частности, достигается увеличением числа женщин через покупку невест с помощью приданного (10). (Приданное означает передачу ресурсов в обмен на право жениться на женщине, как в случаях браков Авраама и Исаака из Ветхого Завета.) В итоге, полигиния, а не типичная для европейцев моногамия, становится нормой. Еще одно различие заключается в том, что традиционные еврейские группы по сути представляют из себя дальнеродственные семейные группы свысоким уровнем эндогамии (т. е. внутригрупповых браков) и единокровных (близкородственных) браков, включая браки между дядьями и племянницами, санкционированные в Ветхом Завете. Это является диаметрально-противоположным западно-европейской тенденции в сторону экзогамии (см. Макдональд 1994, Главы 3 и 8 для обсуждения еврейских тенденций к полигинии, эндогамии и близкородственным бракам). Таблица 1 контрастирует европейские и еврейские культурные характеристики (11).

Тогда как представители индивидуалистских культур предрасположены к разобщенности, индивидуумы в коллективистских обществах обладают сильным чувством групповой идентичности и групповых границ, основанных на генетическом сродстве и происходящих из относительно большей значимости межгрупповых конфликтов в период эволюционного развития народа. Ближневосточные общества характеризуются антропологами как «сегментированные общества», организованные в относительно непроницаемые группы, основанные на родстве (Кун 1958, стр. 153; Эйкельман 1981, стр. 157–174). Групповые границы зачастую усиливаются с помощью внешних признаков, таких как стиль прически или одежды, как это часто делали евреи на протяжении своей истории. Разные группы поселяются обособленно, так, чтобы сохранять свою гомогенность по соседству с другими однородными группами. Карлтон Кун так описывает (1958) ближневосточное общество:

«Идеалом является не подчеркивание униформности граждан страны в целом, но униформности внутри каждого социального сегмента, и как можно большего контраста между сегментами. Члены каждой этнической группы ощущают необходимость самоидентификации при помощи определенной конфигурации символов. Если благодаря своей истории они обладают какой-либо расовой особенностью, то они постараются усилить ее специальными прическами и тому подобным; в любом случае, они будут носить своеобразные одежды и вести себя особенным образом.»

Таблица 1. Различия между европейскими и еврейскими культурными особенностями

	Европейское культурное происхождение	Еврейское культурное происхождение
Эволюционная история	Северные охотники-собиратели	Пастухи Среднего Старого Мира
Система родства	Билатеральная; Слабо-патрицентрическая	Односторонняя; Сильно-патрицентрическая
Семейная система	Простое домохозяйство	Дальнеродственные связи; Совместное хозяйство
Брачные обычаи	Экзогамные; Моногамные	Эндогамные, близкородственные; Полигамные
Супружеская психология	Товарищеская; Основанная на взаимном согласии и привязанности	Утилитарная; Основанная на семейной стратегии и контроле родственной группы
Положение женщин	Относительно высокое	Относительно низкое
Социальная структура	Индивидуалистская; Республиканская; Демократическая;	Коллективистская; Авторитарная; Харизматичные лидеры
Этноцентризм	Относительно низкий	Относительно высокий — «гиперэтноцентризм»
Ксенофобия	Относительно низкая	Относительно высокая — «гиперксенофобия»
Социализация	Акцентированность на независимости, самодостаточности	Подчеркивает групповую идентификацию, обязанности перед группой
Интеллектуальная позиция	Рассуждения; Наука	Догматизм; Подчинение групповым авторитетам и харизматичным лидерам
Моральная позиция	Моральный универсализм: мораль не зависит от групповой принадлежности	Мораль относительна: разная мораль для своей и чужих групп; «Хорошо то, что хорошо для евреев»

Межгрупповой конфликт в таких обществах часто скрывается прямо под поверхностью. Например, Дюмонт (1982, стр. 223) описывает рост антисемитизма, вызванного усилением конкуренции за ресурсы, в Турции в конце 19-го века. Во многих городах, евреи, христиане и мусульмане внешне жили в гармонии, и даже проживали на одной и той же территории, «но малейшей искры было достаточно для воспламенения бочки с порохом» (стр. 222).

Эта ближневосточная тенденция к гиперколлективизму и гиперэтноцентризму особенно сильно проявляется среди евреев — феномен, способный в значительной степени объяснить хроническую вражду в этом регионе. В своей трилогии я привожу множество примеров еврейского гиперэтноцентризма и в нескольких случаях я предполагаю, что еврейский гиперэтноцентризм является биологически обусловленным (Макдональд 1994, Глава 8; 1998а, Глава 1). Как было отмечено выше, индивидуалистские европейские культуры имеют тенденцию быть более открытыми к чужакам, чем коллективистские культуры типа иудаизма. В этом отношении представляется интересным, что детские психологи обнаружили необычайно интенсивные реакции страха среди израильских младенцев в ответ на присутствие незнакомцев, причем немецкие дети с севера Германии характеризовались противоположной тенденцией (12). Израильские младенцы гораздо чаще становились «безутешно расстроенными» в ответ на присутствие незнакомцев, в то время как северо-германские дети демонстрировали относительно слабые реакции на незнакомцев. Таким образом, израильские младенцы имели тенденцию к необычно сильной реакции тревоги в присутствии незнакомцев, а северо-германские младенцы реагировали противоположным образом — результаты, непротиворечащие гипотезе о том, что европейцы и евреи находятся на противоположных концах шкал ксенофобии и этноцентризма.

В трилогии об иудаизме я привожу много примеров еврейского гиперэтноцентризма. Недавно меня глубоко впечатлило раскрытие темы еврейского гиперэтноцентризма Израилем Шахаком, особенно написанная им в соавторстве книга «Еврейский фундаментализм в Израиле» (Шахак Межвинский 1999). В своем исследовании современных еврейских фундаменталистов и их влияния в Израиле, Шахак и Межвинский говорят о том, что современные фундаменталисты пытаются воссоздать жизнь еврейских общин в том виде, какой она была до эпохи Просвещения (т. е. до 1750 г. н. э.). В то время подавляющее большинство евреев верило в Каббалу — еврейский мистицизм. Влиятельные еврейские ученые, такие как Гершом Шолем, игнорировали очевидный расиалистский, эксклюзивистский материал в Каббале, используя такие слова как «человек», «человеческие существа» и «космический» для того, чтобы создать впечатление, что Каббала несет в себе универсалистское послание. В действительности же текст говорит, что спасение предназначено лишь для евреев, а не-евреи имеют «сатанинские души» (стр. 58).

Этноцентризм, очевидный в подобных утверждениях, был не просто нормой в традиционном еврейском обществе, но он и по сей день остается мощным течением в современном еврейском фундаментализме, с важными последствиями для израильской политики. Например, любавичский ребе, раввин Менахем Мендель Шнеерсон так описывает различие между евреями и не-евреями:

«Это не является случаем значительных изменений, когда индивидуум просто находится на более высоком уровне. Мы имеем дело с примером… совершенно иного [биологического] вида… Тело еврейского человека качественно отличается от тела [представителя] любой другой нации мира… Различия во внутреннем качестве [тела]…. настолько велики, что тела должны рассматриваться как принадлежащие совершенно разным видам. Именно по этой причине Талмуд говорит, что есть галахическое различие в отношении к телам не-евреев [по контрасту с телами евреев], что «их тела пусты»… И даже еще большее различие существует в отношении души. Есть два противоположные типа души, не-еврейская душа, происходящая из трех сатанинских сфер, и еврейская душа, произрастающая из святости». (Шахак Межвинский 1999, стр. 59–60)

Это провозглашение еврейской уникальности вторит утверждению Эли Визеля, активиста Холокоста, о том «что мы во всем другие» (1985, стр. 153). Евреи являются исключительными «онтологически».

Гуш Эмуним и другие еврейские фундаменталистские секты, описываемые Шалаком и Межвинским, представляют собой часть центрально-исторической еврейской традиции, которая рассматривает евреев и не-евреев как совершенно разные биологические виды и представляет евреев как высших существ по сравнению с не-евреями, подлежащих радикально иному моральному кодексу. Следовательно, моральный универсализм антитетичен еврейской традиции.

В Израиле, эти еврейские фундаменталистские группы являются отнюдь не крошечными маргинальными группами, реликтами традиционной еврейской культуры. Они широко уважаемы израильской публикой и многими евреями в Диаспоре. Они имеют значительное влияние в правительстве, особенно в правительствах партии Ликуд и недавнем правительстве национального единства под руководством Ариэля Шарона. Члены Гуш Эмуним составляют значительный процент личного состава элитных подразделений израильской армии, и, как и ожидается из гипотезы об их крайне высоком этноцентризме, они гораздо более, чем остальные израильские солдаты, склонны к жестокому и варварскому обращению с палестинцами. Все вместе, религиозные партии включают в себя примерно 25 % израильского электората (Шахак Межвинский 1999, стр. 8) — процент, который неизбежно увеличится в будущем из-за высокой фертильности представителей этих партий и из-за радикализации израильского общества ввиду эскалации проблем с палестинцами. Учитывая фрагментированность израильской политики и рост числа религиозных групп, представляется маловероятным, что будущие правительства будут формироваться без их участия. Исходя из этого, мир на Ближнем Востоке вряд ли будет достигнут без полной капитуляции палестинцев.

Здесь речь идет не столько о фундаменталистах в современном Израиле, сколько о том, что традиционные еврейские общины были высоко этноцентричными и коллективистскими — и это является главной темой всех трех моих книг об иудаизме. Аргумент КК заключается в том, что еврейские интеллектуалы и политические активисты сильно самоидентифицировались как евреи и рассматривали свою деятельность как способствующую продвижению специфических еврейских интересов. Они продвигали различные интеллектуальные и политические повестки дня, зачастую выражая их в терминах морального универсализма, но который на самом деле представлял из себя замаскированный моральный релятивизм.

Учитывая, что этноцентризм до сих пор охватывает все сегменты еврейского общества, пропаганда де-этнитизации европейцев — общая черта движений, обсуждаемых в КК — наилучшим образом объясняется как стратегический шаг против народов, рассматриваемых в качестве исторических врагов. В Главе 8 КК, я обращаю внимание на длинный список подобных двойных стандартов, которые становятся особенно очевидными при сравнении политики Израиля с политическими вопросами, которые активно преследуются еврейскими организациями в США. Как отмечается во многих местах КК, еврейские активисты, апеллирующие к Западным аудиториям, пропагандируют политические курсы, удовлетворяющие еврейским (партикуляристским) интересам в терминах морально-универсалистского языка, являющегося центральной чертой Западного морального и интеллектуального дискурса. Эти политические линии включают разделение церкви и государства, настроения в отношении мультикультурализма, и иммиграционные политики, отдающие предпочтение доминантным этническим группам. Двойные стандарты можно обнаружить повсеместно (14).

Принципиальная тема КК заключается в том, что еврейские организации играли решающую роль в противостоянии идее, что Соединенные Штаты должны оставаться европейской нацией. В то же самое время, эти организации оказывали всевозможную поддержку Израиля как нации еврейского народа. Например, рассмотрим пресс-релиз АДЛ от 28 мая 1999 года:

«Антидиффамационная Лига сегодня аплодирует законодательному принятию решительных поправок в иммиграционный закон Германии, и заявляет, что послабление в прошлом суровых требований для натурализации «обеспечит климат, способствующий многообразию и толерантности. Является обнадеживающим наблюдать как плюрализм укореняется в обществе, которое, несмотря на сильную демократию, в течение многих десятилетий поддерживало негибкую политику предоставления гражданства исключительно по признаку крови и происхождения», сказал Абрахам Фоксман, национальный директор АДЛ. «Облегчение иммиграционных требований является особенно важным в свете немецкой истории Холокоста и преследования евреев и других меньшинств. Новый закон создаст нужный климат для многообразия и толерантности в нации с тягостным наследием ксенофобии, и позволит заменить концепцию «мы против них» принципом гражданства для всех» (15).

В этом заявлении не упоминаются как аналогичные законы, действующие в Израиле и ограничивающие иммиграцию в страну евреями, так и длительная политика отвергания возможности репатриации палестинских беженцев, желающих вернуться в Израиль или на оккупированные территории. Ожидаемое изменение в стереотипе «мы против них», якобы свойственном Германии, приветствуется; в то время как отношение «мы против них», свойственное Израилю и еврейской культуре на протяжении всей ее истории, не упоминается вообще. Недавно израильский министр внутренних дел опубликовал постановление, согласно которому новые иммигранты, обратившиеся в иудаизм, больше не смогут привозить с собой членов семьи, если те являются не-евреями. Как ожидается, это решение вдвое уменьшит число людей, имеющих право иммигрировать в Израиль (16). Несмотря на это, еврейские организации продолжают оставаться сильными пропонентами мультиэтнической иммиграции в Соединенные Штаты (17). Этот вездесущий двойной стандарт был подмечен писателем Винсентом Шиэном в его наблюдениях за сионистами в Палестине в 1930 году: «как идеализм идет рука под руку с наиболее потрясающим цинизмом;… как они являются фашистами во внутренних делах, по отношению к Палестине, и интернационалистами во всем остальном» (18). По моему мнению, иудаизм должен в первую очередь восприниматься как этническая, а не религиозная группа. Недавние заявления выдающихся еврейских деятелей демонстрируют, что этническая концептуализация иудаизма хорошо совпадает с самопредставлением многих евреев. Выступая перед в основном еврейской аудиторией, Бенжамин Нетаньяху, выдающийся член партии Ликуд и до недавнего времени премьер-министр Израиля, заявил: «Если бы Израиль не возник после Второй мировой войны, то я уверен, что еврейская раса не выжила бы…. Я стою здесь перед вами и говорю, что вы должны больше работать на благо Израиля. Вы должны стать лидерами и сделать шаг вперед как евреи. Мы должны гордиться своим прошлым, если хотим быть уверенными в нашем будущем» (19). Чарльз Бронфман, главный спонсор $210-ти миллионного проекта «Израиль по праву рождения», целью которого является усиление связей с Израилем среди американских евреев, произнес похожий сентимент: «Вы можете прожить безупречно достойную жизнь не будучи евреем, но я думаю, что вы очень много теряете — теряете некое чувство, которое живет в вас тогда, когда вы знаете, что по всему свету обитают люди, которые так или иначе обладают той же самой ДНК, что и вы» (20). (Бронфман является со-председателем кампании Сиграм и братом Эдгара Бронфмана-старшего, президента Мирового Еврейского Конгресса.) Подобные сентименты невозможно представить себе выходящими из уст европейско-американских лидеров. Европейские американцы, осмелившиеся заявить подобное, немедленно были бы заклеймены как ненавистники и экстремисты.

Разоблачающий комментарий представителя Американского Еврейского Комитета (АЕКомитета) Стефана Стейнлайта (2001) иллюстрирует глубокий этнический национализм, который и до сегодняшнего дня характеризует социализацию американских евреев:

«Я, наконец, признаюсь: как и тысячи других еврейских детей моего поколения, я был воспитан как еврейский националист, и даже квази-сепаратист. Каждое лето в течение десяти формативных детских и подростковых лет меня на два месяца отправляли в летний еврейский лагерь. Там, каждое утро, я отдавал салют иностранному флагу; носил униформу, отражающую его цвета; пел иностранный национальный гимн; изучал иностранный язык; учил иностранные народные песни и пляски; и был обучаем, что Израиль — это наша подлинная родина. Эмиграция в Израиль рассматривалась как величайшая добродетель, и, как и многие другие израильские подростки, я провел два лета, работая на коллективной ферме в Израиле, обдумывая эту возможность. Более аккуратно и бессознательно, нас учили, что наш народ превосходит не-евреев, которые нас угнетали. Нас учили воспринимать не-евреев как не заслуживающих доверия чужаков, людей, от кого следовало ожидать внезапных приступов ненависти; людей, менее чувствительных, интеллегентных и моральных, чем мы. Нас также учили, что одним из главных уроков нашей темной истории является то, что мы не можем ни на кого полагаться…. Я должен признать, что сутью процесса националистического обучения было внедрение убеждения, что главная разделительная линия в этом мире проходит между «мы» и «они». Конечно, мы салютовали американскому и канадскому флагам и пели их гимны, обычно с подлинным чувством, но было совершенно ясно, где находится наша истинная лояльность» (21).

Утверждения о том, что евреи являются этносом, имеют хорошее основание. Научные исследования, подтверждающие генетическую общность еврейских групп продолжают публиковаться. Рассмотрим, к примеру, исследование Хаммера с соавторами (2000). Используя данные с Y — хромосомы, Хаммер пришел к выводу, что в течение последних 2000 лет лишь 1 и 200 браков в еврейских коммунах был заключен между евреем и не-евреем.

В общем, современные организованные еврейские общины характеризуются высоким уровнем еврейской идентификации и этноцентризма. Еврейские активистские организации, такие как АДЛ и АЕКомитет, не являются порождением фундаменталистов и ортодоксов, но представляют широкую еврейскую общественность, включая нерелигиозных евреев и евреев-реформистов. В общем, чем более активно люди участвуют в еврейской общественной жизни, тем более активно они стремятся предотвратить браки между евреями и не-евреями и сохранить еврейскую этническую сплоченность. И, несмотря на значительный уровень смешанных браков среди менее активных евреев, лидеры еврейской общины в США отнюдь не представляют из себя потомков браков с не-евреями в сколько-нибудь заметной степени.

В конечном итоге, еврейский этноцентризм — это просто традиционный человеческий этноцентризм, хотя, безусловно, он представляет собой более экстремальную разновидность. Но что является поразительным, так это камуфляж интеллектуальной поддержки еврейского этноцентризма; сложность и интеллектуальная утонченность его рационализаций — некоторые из которых рассматриваются в «Обособленности и ее разочарованиях» (Главы 6–8); и его просто невероятное лицемерие, которое становится очевидным при рассмотрении еврейской оппозиции европейскому этноцентризму.

Часть 5 Участие евреев в коммунизме и радикальных левацких движениях

«Добейте их, красные бойцы, добейте их во что бы то ни стало! Прямо сейчас! Не теряя ни минуты! Сейчас! Сразите их, бойцы Красной Армии, сильнее ступайте на поднимающиеся крышки их смердящих гробов!» (Исаак Бабель, описываемый Цинтией Озик (2001, стр. 3) как «остро самосознательный еврей», агитирующий за большевицкую революцию (Озик 2001, стр. 4)

Еще одним недавним событием, имеющим отношение к вопросам, поднятым в «Культуре Критики» (КК), стала публикация исследования «Черная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии» (Куртуа и др. 1999). Ее чтение вызвало у меня желание расширить обсуждение некоторых идей, рассматриваемых в Главе 3 КК. На мой взгляд, я недостаточно заострил внимание на поистине чудовищной природе Советского режима, и недостаточно полно исследовал последствия еврейского участия в подъеме и поддержании коммунизма.

Советское правительство убило свыше 20 миллионов своих собственных граждан, причем подавляющее большинство из них погибло в первые 25 лет существования СССР, на высоте еврейского могущества. Это был поистине случай «государства против своего народа» (Верс 1999), проводящего смертоносные карательные кампании (обычно включавшие депортации или преднамеренный голод) против большого числа этнических групп, таких как великорусские крестьяне, украинцы, казаки, чеченцы, крымские татары, немцы Поволжья, молдаване, калмыки, карачаевцы, балкары, ингуши, крымские армяне, турки-месхетинцы, курды и амшенцы (Куртуа и др. 1999, стр. 10; Верс 1999, стр. 219ff). Хотя отдельные евреи и пострадали в большевицких расправах, евреи как группа не подвергались преследованиям (22).

В КК (Глава 3), я отметил выдающуюся роль евреев в большевицкой революции и их элитарный статус как группы в Советском Союзе вплоть до периода середины Холодной войны. [Уже после публикации этого введения, в 2004 году, Юрий Слезкин опубликовал книгу «Еврейское столетие» (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2004), предоставившую много информации, позволяющей прийти к выводу, что евреи были враждебной элитой в СССР. Смотрите мой обзор этой книги http://theoccidentalquarterly.com/vol5no3/53-km-slezkine.pdf] Интересно, что многие большевики — не-евреи были представителями других этнических меньшинств, или же, как отмечается в КК, состояли в браках с еврейками. В начальный период существования Советского Союза, повсеместно распространенным было убеждение, что в правительстве господствует «маленькая кучка иностранцев» (Жайковский 1977, стр. 55). Сталин, Берия и Орджоникидзе были грузинами; Дзержинский, безжалостный председатель Чека (тайной полиции) до середины 20-х, был поляком с сильным про-еврейским настроением. Изначально Чека состояла преимущественно из не-русских, а русские в Чека были по большей части садистическими психопатами или уголовными преступниками (Верс 1999, стр. 62; Волин Слуссер 1957, стр. 6), — то есть людьми, которые вряд ли ассоциировали себя со своим народом или испытывали к нему чувство лояльности.

Таким образом, большевицкая революция имела сильно выраженный этнический аспект: в очень значительной степени, евреи и другие не-русские властвовали над русским народом, с катастрофическими последствиями для русской и других этнических групп, представители которых не смогли занять доминирующее положение в правящих структурах. Например, когда Сталин решил депортировать чеченцев, он назначил командующим операцией осетина (осетины являются этнической группой, традиционно-враждебной чеченцам; причем сам Сталин по этническому происхождению был близок к осетинам). Осетинам и грузинам, двум этническим группам, из которых произошли предки Сталина, было позволено расширять свои территориальные автономии за счет других этнических групп.

В то время как Сталин отдавал предпочтение грузинам, евреи сводили свои собственные этнические счеты с традиционно недружественными народами. Представляется вероятным, что по крайней мере часть большевицкого террора и массовых убийств были мотивированы ненавистью к народам, которые исторически были настроены против евреев. Некоторые историки предполагают, что евреи вступали в структуры безопасности в столь больших количествах для того, чтобы отомстить за обращение с ними в дореволюционный период (Рапопорт 1990, стр. 31; Барон 1975, стр. 170). Например, казаки, служившие при царе в качестве военной полиции, использовали свою власть против еврейских общин во время конфликтов между правительством и евреями. После революции, казаков депортировали в Сибирь за отказ вступать в колхозы. В 1930-х главным лицом, отвечавшим за депортации, был этнический еврей, Лазарь Каганович, по прозвищу «кремлевский волк» за свою склонность к насилию. Во время преследований крестьян, Каганович демонстрировал «почти извращенную радость от своей власти над казаками. Он слишком отчетливо помнил, что он и его семья претерпели от рук этих людей… Но теперь они все заплатят — мужчины, женщины и дети. Неважно кто. Они все одно и то же. В этом заключалась его [Кагановича] сущность. Он никогда не прощал и ничего не забывал» (Каган 1987, стр. 164). Точно также, евреи были поставлены во главе служб безопасности в Украине, с ее долгой историей антисемитизма (Линдеманн 1997, стр. 443). В 1930-х Украина стала сценой массовых убийств.

В КК (Глава 3), я отметил, что евреи играли очень значительную роль в советской тайной полиции и исполняли аналогичные роли в коммунистических Польше и Венгрии. В дополнение к многочисленному персоналу среднего и низшего звена, множество выдающихся евреев занимали высокие должности; например, Матвей Берман и Нафталий Френкель создали и развили систему принудительного рабского труда, убившую сотни тысяч человек. (Во время строительства канала между Балтийским и Белым морями погибли многие тысячи людей. Шесть руководителей проекта были евреями: Фирин, Берман, Френкель, Коган, Рапопорт, Жук.) В числе других евреев, сыгравших выдающуюся роль в Красном Терроре, были Генрих Ягода (глава тайной полиции), Арон Сольц, Лев Инжир (главный бухгалтер Архипелага ГУЛаг), М. И. Гей (начальник специального отдела тайной полиции), А. А. Слуцкий и его заместитель Борис Берман (отвечавший за террор за рубежом), К. В. Паукер (начальник операций секретной полиции), и Лазарь Каганович (в 1930-х годах он был наиболее могущественной фигурой после Сталина и напрямую руководил массовыми убийствами) (Рапопорт 1990, стр. 44–50). В общем, участие евреев было чрезвычайно значительным не только в большевицком руководстве, но «они были в избытке и на более низких уровнях партийного аппарата — особенно в Чека и ее наследниках, ОГПУ и НКВД» (Шапиро 1961, стр. 165). Особая роль евреев в большевицком правительстве не ускользнула от внимания русского населения: «Наиболее выдающейся и колоритной фигурой после Ленина был Троцкий, а в Петрограде доминировал ненавидимый всеми Зиновьев, а всякий имевший несчастье попасть в лапы Чека, имел высокий шанс столкнуться со следователем-евреем или же быть им растрелянным» (Шапиро 1961, стр. 165). Начиная с 1917 года, русские повсеместно ассоциировали евреев с революцией (Верс 1999, стр. 86). Даже после немецкого вторжения в 1941 году, для русских было обычным делом надеяться на германскую победу, которая избавила бы страну от «евреев и большевиков» — до тех пор, пока брутальность захватчиков не стала очевидной (Верс 1999, стр. 215).

Обсуждая в КК могущество евреев в Советском Союзе, я отметил, что, по поразительному контрасту с кампаниями массовых убийств, направленных против других народов, усилия Сталина в борьбе с горсткой высокопоставленных еврейских коммунистов в 1930-х были чрезвычайно осторожными и тщательно замаскированными с целью преуменьшения значения фактора еврейского происхождения жертв. Масштаб еврейского могущества в тот период был также отражен в факте создания автономной еврейской области (Биробиджан) в 1934 году, по меньшей мере отчасти для того, чтобы добиться расположения иностранных еврейских организаций (Гительман 1988). В 1920 и 1930-х, Советский Союз принимал помощь для советских евреев от иностранных еврейских организаций, особенно от Американского Еврейского Совместного Комитета по Распределению, основанному богатыми американскими евреями (Варбург, Шифф, Кун, Лееб, Лехман, Маршалл). Еще один проливающий свет случай произошел, когда Сталин приказал убить двух евреев-лидеров интернационального социалистического движения, Генриха Эрлиха и Виктора Альтера. Эти убийства создали международный инцидент и вызвали левацкие протесты по всему миру (Рапопорт 1990, стр. 68). Фурор не затихал до тех пор, пока Советы не создали еврейскую организацию, Еврейский Антифашистский Комитет (ЕАК) с целью выиграть расположение американских евреев. Лидеры американских евреев, такие как Наум Гольдманн из Мирового Еврейского Конгресса и раввин Стефан С. Вайз из Американского Еврейского Конгресса (АЕКонгресс) помогли погасить шумиху вокруг убийства и закрепить положительный образ Советского Союза среди американских евреев. Они, вместе с большим числом американских еврейских радикалов, тепло приветствовали представителей ЕАК в Нью-Йорке во время Второй мировой войны.

И снова эта потрясающая разница. В 1920-х и 1930-х советское правительство убило миллионы украинских и русских крестьян; казнило сотни тысяч людей, лишив их перед тем своих должностей в партии или в экономике; заключило сотни тысяч людей в тюрьмы и лагеря без подобающего суда и в настолько ужасающие условия, что это привело к невероятно высокой смертности; принудило сотни тысяч людей к тяжелому физическому труду с колоссальной смертностью; произвело коллективные экзекуции, массовые убийства и депортации казаков и других этнических групп. И в то же самое время, действия против горстки еврейских коммунистов были осторожными и обставлены заверениями в том, что правительство сохраняет очень позитивное видение евреев и иудаизма.

Основная тема Главы 4 КК заключается в том, что еврейские леваки, включая сторонников большевизма, продолжали самоидентифироваться как евреи, и что еврейская поддержка этих идеологий увеличивалась и уменьшалась в зависимости от совпадения содержания этих идеологий со специфическими еврейскими повестками дня. Однако, я обязан был акцентировать больше внимания на том, насколько сильно эти специфически-еврейские вопросы влияли на еврейскую поддержку левацких движений, и что еврейская активность в большевизме действительно является, возможно, наиболее вопиющим, исторически беспрецедентным примером еврейского морального релятивизма. Ужасные последствия большевизма для миллионов не-еврейских советских граждан очевидно не заботили еврейских леваков — модель, наблюдаемая и по сей день. В КК я отметил, что молчание Ильи Эренбурга о советских жестокостях, включавших умертвление миллионов советских граждан в 1930-х, могло быть мотивировано его взглядом на Советский Союз как на антифашистский бастион (Рубенштейн 1996, стр. 143–144). Эта моральная слепота была весьма широкораспространенной. В 1930-х, когда миллионы советских граждан были истребляемы советским правительством, Коммунистическая Партия США прибегала ко всевозможным ухищрениям для аппелирования к специфически-еврейским интересам, включая оппозицию к антисемитизму, поддержку сионизма и защищая важность поддержания еврейских культурных традиций. В этот период, «американское радикальное движение прославляло прогресс в еврейской жизни в Советском Союзе…. Советский Союз был живым примером того, что при социализме еврейский вопрос может быть решен» (Канн 1981, стр. 152–153). Коммунизм воспринимался как «хороший для евреев». Радикальные евреи, составлявшие значительную долю всего мирового еврейского сообщества в то время, смотрели на мир через еврейские очки.

Захватывающим примером американского еврейского радикала, восхвалявшим добродетели Советского Союза, является Джо Рапопорт (Канн 1981, стр. 20–42, 109–125) — кратко упомянутый в КК, но его пример достоин гораздо более подробного рассмотрения. Рапопорт вступил в еврейское подразделение Красной Армии, сражавшееся с украинскими националистами в гражданской войне, последовавшей за большевицкой революцией. Как и многие другие евреи, он выбрал Красную Армию, потому что она противостояла анти-еврейским действиям украинских националистов. Как и подавляющее большинство российских евреев, он приветствовал революцию, потому что она улучшила положение евреев.

После своей эмиграции в США, Рапопорт навестил Украину в ноябре 1934 года, год спустя после голода, созданного действиями советского правительства и убившего 4 миллиона украинских крестьян (Верс 1999, стр. 159ff). Крестьяне сопротивлялись насильственной коллективизации и в этом им отчасти помогали местные органы власти. В ответ, центральное правительство начало массовые аресты фермеров и конфискацию всего зерна, включая семенное зерно для посева в следующем году. Поскольку у них не осталось продовольствия, крестьяне попытались уйти в города, но правительство сделало это невозможным. Миллионы крестьян голодали. Родители бросали голодающих детей перед тем, как сами падали от голода; повсеместно наблюдался каннибализм; работавшие крестьяне подвергались пыткам с целью вынудить их отдать все оставшееся продовольствие. Методы пыток включали «холодный метод», когда полностью раздетых жертв оставляли на морозе. Иногда целые бригады колхозников подвергались подобному обращению. При использовании «горячего метода», ноги и нижняя часть юбок женщин обливались бензином и поджигались. После чего пламя сбивалось и процесс повторялся заново (Верс 1999, стр. 166). Во время голода, погубившего в общей сложности 6 миллионов человек по всей стране, правительство экспортировало 18 миллионов центнеров зерна для финансового обеспечения индустриализации.

Рапопорт ни единым словом не упомянул все эти ужасы в отчете о своем визите. Наоборот, он нарисовал очень положительную картину жизни в Советской Украине. Жизнь была хороша для евреев. Его порадовало, что идишская культура принималась не только евреями, но и не-евреями — отчетливый признак привилегированного статуса иудаизма в Советском Союзе в тот период. (Например, он припомнил случай, когда украинский рабочий читал рассказ на идише перед другими рабочими, как евреями, так и не-евреями.) Молодые евреи пользовались новыми возможностями не только в идишской культуре, но и «в экономике, правительстве, и вообще в жизни страны» (Канн 1981, стр. 122). Евреи старшего возраста жаловались, что правительство было антирелигиозным, а молодые евреи жаловались, что Лев Троцкий, «национальная гордость еврейского народа», был изгнан. Но послание американским радикалам было воодушевляющим: «Достаточно знать, что еврейская молодежь занимает высокое положение и приветствует советскую систему» (Канн 1981, стр. 120). Рапопорт смотрит на мир исключительно через еврейские очки. Колоссальные страдания, в которых от действий правительства к этому времени уже погибло 20 миллионов советских граждан, не имели для него никакого значения. Когда он оглядывается на свою жизнь американского еврейского радикала, единственно к чему он испытывает двойственное отношение или сожаления, так это поддержка советских действий, неспособствовавших, по его мнению, продвижению еврейских интересов, таких, например, как пакт взаимного ненападения с Германией и недостаточная поддержка Израиля советским правительством.

Таким образом, Рапопорт представляет собой типичный образчик многих защитников коммунизма в американских средствах массовой информации и в интеллектуальных кругах (см. ниже и Главу 3). Выдающимся примером средства массовой информации, злоупотреблявшим своим положением для поддержки вопросов еврейской повестки дня, являлся Нью-Йорк Таймс, принадлежащий еврейской семье и вызывавший сильную обеспокоенность среди людей, озабоченных еврейским влиянием в СМИ (см. выше). В тридцатых годах прошлого века, Нью-Йорк Таймс, акцентируя внимание публики на преследованиях евреев в Германии и пропагандируя за вступление США во Вторую мировую войну на стороне Великобритании, полностью обелял ужасы советской власти, в том числе и украинский голод, даже несмотря на то, что информация об этих событиях была широко публикуема в газетах Херста и что руководство Нью-Йорк Таймс было осведомлено, что его корреспондент в СССР рисовал фальшивую картину происходящего под властью сталинского режима (28).

Недавно опубликованная книга Петера Новика, «Холокост в американской жизни», делает значительный вклад в исследование участия евреев в радикальных левацких движениях 20-го века. Новик показывает, что еврейские организации в США ясно осознавали масштаб еврейского участия в коммунизме, но при этом спорили, что лишь меньшинство евреев были активно вовлечены и преуменьшали значение фактов, что большинство коммунистов были евреями, и что среди коммунистических лидеров доминирование евреев было еще значительнее, и что подавляющее большинство лиц, чья активность расследовалась Комитетом по анти-американской деятельности в 1940-х и 1950-х годах, были евреями, и что большинство американцев, приговоренных за шпионаж в пользу Советского Союза также были евреями (см. также Главу 3 КК и Макдональд 1998а, стр. 200–201).

Действительно, утверждение о том, что левацкий радикализм был всего-навсего одной из маргинальных идеологий в американской еврейской коммуне, весьма трудно доказать. Фактически, иммигрантское еврейское общество в США между 1886 и 1920 годами можно было наилучшим образом описать как «один большой радикальный дискуссионный клуб» (Кон 1958, стр. 621). В течение длительного времени после того периода, левацкие симпатии были широко распространены в АЕКонгрессе — без сомнения, в самой большой организации американских евреев, а группы с коммунистической ориентацией были дочерними организациями при АЕКонгрессе вплоть до эры Маккарти, когда от них с большой неохотой избавились (Свонкин 1997, стр. 132, 166). Недавно, такая значительная фигура как Представитель Самуэль Дикштейн, обсуждаемый в Главе 7 как могущественный адвокат иммиграции в Конгрессе и выдающаяся фигура в еврейском обществе, был разоблачен как советский шпион (Вейнштейн Васильев 1999).

Новик отмечает, что еврейские организации сделали все возможное, чтобы фильмы Голливуда не показали ни одного коммунистического персонажа с еврейским именем. Газеты и журналы, такие как Тайм и Лайф, в то время контролируемые не-евреями, по просьбе представителя ЕАКомитета согласились не публиковать информацию о еврейском происхождении американских коммунистов (Новик 1999, стр. 95). Новик также отмечает, что еврейские коммунисты часто использовали риторику Холокоста в то время, когда основные еврейские организации старались вести себя неприметно. Все это хорошо совпадает с материалом КК, обозначающим сильную еврейскую самоидентификацию подавляющего большинства еврейских коммунистов. Заклинания Холокоста «стали доминантным аргументом, по крайней мере в еврейских кругах, для оппозиции мобилизации в период Холодной войны» (Новик 1999, стр. 93). Джулиус и Этель Розенберг, приговоренные за шпионаж в пользу Советского Союза, часто использовали Холокост в качестве рационализации своих действий. Джулиус признался, что СССР «сделал наибольший вклад в уничтожении зверя-Гитлера, который убил 6,000,000 моих единоверцев» (стр. 94). Общественные демонстрации в поддержку Розенбергов часто апеллировали к Холокосту.

Хотя Бендерский (2000) и попытался обставить дело так, как будто бы идея о значительном еврейском участии в радикальных левацких движения являлась не более чем паранойей расистских офицеров армии США, он показал, что американская военная разведка обладала подтверждениями этой связи из многочисленных независимых источников, включая информацию о финансовой поддержке революционной деятельности богатыми евреями, такими как Якоб Шифф и семья Варбургов. Эти источники включали не только своих американских агентов, но и британское правительство и Отдел по делам России Государственного Департамента США. Эти источники утверждали, что евреи доминировали в большевицких правительствах Советского Союза и Венгрии, и что евреи в других странах симпатизировали большевизму. Точно так же, Жайковский (1977) продемонстрировал, что мнение о том, что евреи господствовали в большевицком правительстве, было чрезвычайно широкораспространенным среди русских и иностранцев в Советском Союзе, включая американский и британский военный и дипломатический персонал и управленцев из гуманитарных агентств. Он также показал, что симпатии к большевицкому правительству были нормой в среде американских евреев-иммигрантов из Восточной Европы в период между 1918 и 1920 годами, но что более старый и устоявшийся немецко-еврейский истэблишмент в США (чье значение и влияние резко уменьшилось в результате массовой иммиграции евреев из Восточной Европы) находился в тот период в оппозиции к большевизму.

В то время как еврейский Холокост превратился в моральный критерий и первостепенную культурную икону в Западных обществах, еврейская слепота в отношении преступлений большевизма продолжается и по сей день. Еврейские медиа-фигуры, попавшие в черные списки в связи с коммунистическими связями в 1940-х, теперь восхваляются как герои — они прославляются киноиндустрией, получают почести от газет, их работы выставляются в музеях (24). Например, в октябре 1997 года в Американской Академии кинематографических искусств и наук был проведен день памяти о черных списках. Его организовали четыре гильдии — Американская Федерация артистов телевидения и радио (АФАТР), Гильдия Директоров Америки (ГДА), Гильдия актеров кино (ГАК) и Гильдия писателей Америки, запад (ГПАз). Во время этого события воздавались почести жизням и карьерам писателей из черных списков и осуждалась недостаточная реакция гильдий пятьдесят лет назад (25). В то же самое время Гильдия писателей Америки занималась восстановлением имен сценаристов десятков фильмов, которые, находясь в черных списках, писали под псевдонимами или использовали подставных лиц.Фильмы на эту тему изображают невинных еврейских идеалистов, преследуемых беспощадным и деспотическим правительством, а критики типа Бернхаймера (1998, стр. 163–166) одобряют подобные оценки. В том же духе, картина режиссера Сиднея Люмета «Даниэль» (1983) по мотивам романа Е. Л. Доктороу, изобразила приговор Розенбергам как «политический вопрос. Гонения изображались как кошмарное видение еврейской виктимизации, бесчувственное и брутальное» (Бернхаймер 1998, стр. 178).

Ностальгические и извинительные овертоны в отношении еврейских левацких движений прошлого заметны в недавних воспоминаниях так называемых «детей красных подгузников», включая и тех, кто со временем избавился от своего левацкого мировоззрения. Например, «Комми» Рональда Рэдоша (2001а) описывает всеохватывающий и всеобъемлющий мир еврейского радикализма его юности. Его отец принадлежал к классической фасадной организации коммунистической партии под названием Лига Объединенных Профсоюзов. Рэдош был прилежным сыном, с лихорадочным энтузиазмом принимаясь за любое дело, несущее на себе печать одобрения партии, посещал партийный летний лагерь и городскую Нью-Йоркскую среднюю школу для «красных подгузников» (известную как «Маленькая Красная Школа для маленьких Красных»), и участвовал в юношеских фестивалях, скопированных с экстравагантных советских оригиналов. Одна распространенная шутка того времени очень много говорит о еврейской атмосфере в Партии: «Какие еврейские праздники вы отмечаете?» «День рождения Пола Робсона и Первое Мая». Лишь после того, как левацкие соратники отвергли и забаллотировали Рэдоша за публикацию «Комми», в которой он установил вину Джулиуса Розенберга, Рэдош начал ставить под сомнение левацкую веру. Рэдош показывает, что академические департаменты истории до сих пор являются апологетическими бастионами для крайне левых. Многие академические историки, включая Эрика Фонера, президента Американской ассоциации историков, а в прошлом еще одного «ребенка в красном подгузнике», избегали Рэдоша из-за его находок. Рэдош пишет о «рефлекторной ненависти к американской системе», пропитывающей левацкие движения. Это на самом деле «рефлекторная ненависть» — ненависть, которая, как это обсуждается в КК, происходит в гораздо большей степени из их еврейской идентификации, чем из каких-либо объективных недостатков американского общества. Тем не менее, несмотря на свою сдержанность по отношению к левацким движениям его юности, Рэдош изображает мотивации еврейских коммунистов как идеалистические, даже если те использовали «идеологические аргументы с целью рационализации советских преступлений и обеспечения поддержки советской внешней политики американцами» (Рэдош 2001b).

Несмотря на массивные доказательства чрезвычайно значительного еврейского участия в этих движениях, ни одна еврейская организация не принесла извинений, и лишь очень немногие еврейские интеллектуалы попросили прощения за роль евреев в коммунизме. Более того, мы видим противоположные тенденции — идеализацию писателей из «черных списков» и продолжающееся изображение американских коммунистов как невинных идеалистов, раздавленных репрессивным маккартизмом. Из-за того, что во многих коммунистических обществах постепенно набрали силу анти-еврейские движения, еврейские организации сегодня изображают евреев как жертв коммунизма, а не как критически важный элемент в его восходе к вершине могущества, и не как силу, неразрывно связанную с господством смертоносного террора, спущенного с привязи этими режимами, и не как защитников Советского Союза на Западе. Забыты в этой истории миллионы смертей, принудительный труд, и подавление любого несогласия на пике еврейской власти в Советском Союзе. Вспоминаются лишь анти-еврейские тенденции позднего коммунизма.

Как и 15-й век в Испании, 20-й век в Европе и в Западном мире стал еврейским веком, потому что евреи и еврейские организации были интимно, но решительно вовлечены во все важные события. Если я прав в утверждении, что еврейское участие было необходимым условием для большевицкой революции и ее смертоносных последствий, то тогда можно спорить, что евреи оказали массивное влияние и на более поздние события. Ниже я предлагаю «альтернативную историю», т. е. историю, какой она могла бы быть, если бы определенные события не произошли. Например, в «Печали Войны» альтернативный историк Найэл Фергюсон весьма убедительно доказывает, что если бы Англия не вступила в Первую мировую войну, то Германия разгромила бы Францию и Россию и стала бы доминирующей державой Европы. Вероятно, что царское правительство было бы низложено, но революция привела бы к конституционному правительству, а не к большевицкому режиму. Гитлер не пришел бы к власти, потому что немцы своей победой в войне успешно реализовали бы свои национальные амбиции. И, следовательно, не случилось бы как Второй мировой, так и Холодной войны.

Но, конечно же, эти события произошли. Но мы можем попытаться исследовать, что могло бы случиться в отсутствие еврейского участия в большевицкой революции. Мой аргумент развивается следующим образом:

1) Предполагая, что Первая мировая война имела место, и что царское правительство стало чрезвычайно слабым, то представляется разумным ожидать, что в России произошли бы драматические изменения. Однако, в отсутствие еврейского участия, изменения в России могли бы привести к конституционной монархии, к республике, или даже к националистической военной хунте, которая имела бы широкую народную поддержку среди великорусского большинства, а не к диктатуре с господством этнических чужаков, особенно евреев и «евреизированных не-евреев», выражаясь языком Линдеманна (1997). Такая революция не стала бы откровенно марксистской, и, следовательно, она не привела бы к появлению государства, санкционировавшего войну против своего собственного народа и его традиционной культуры. Идеология большевицкой революции приговорила к уничтожению целые классы людей; и действительно, массовые убийства были характерной чертой коммунизма, где бы он не приходил к власти (Куртуа и др. 1999). Осуществление массовых побоищ было облегчено тем, что лидерами революции были этнические чужаки, не обремененные чрезмерной симпатией к русскому и другим наиболее пострадавшим народам.

2) Консерваторы по всей Европе и в Соединенных Штатах верили, что евреи были ответственными за коммунизм и большевицкую революцию (Бендерский 2000; Мейер 1988; Нолте 1965; Жайковский 1974). Еврейская роль в левацких политических движениях была повсеместным источником анти-еврейских настроений, не только среди национальных социалистов в Германии, но и среди множества не-еврейских интеллектуалов и политических фигур. Действительно, в годы после Первой мировой войны, британские, французские, и американские политические лидеры, включая Вудро Вильсона, Дэвида Ллойд-Джорджа, Уинстона Черчилля и лорда Балфура, верили в ответственность евреев, и такие же настроения были обычными в военных и дипломатических истэблишментах этих стран (см. Жайковский 1974, стр. 166ff; см. также Главу 3 КК). Например, в 1920 году Уинстон Черчилль изложил стереотипное представление о том, что евреи стоят за «глобальным заговором с целью низвержения цивилизации». Роль евреев в большевицкой революции «определенно очень велика; возможно, она перевешивает вклад всех остальных факторов». Черчилль отметил преобладание евреев среди лидеров большевиков (Троцкий, Зиновьев, Литвинов, Красин, Радек) и среди тех, кто отвечал за «систему [государственного] терроризма». Черчилль также отметил, что евреи играли выдающуюся роль в революционных движениях в Венгрии, Германии и Соединенных Штатах. Идентификация евреев с революционным радикализмом вызывала огромную озабоченность среди военных и политических лидеров Западной Европы и Америки (Бендерский 2000; Жайковский 1974). Более того, как отмечалось выше, факт глубокой вовлеченности евреев в большевизм в частном порядке признавался и внутри еврейских активистских организаций. Люсьен Вольф, известная фигура на стыке английского и еврейского истэблишментов, отмечал, что «я слишком хорошо знаю историю евреев в Европе и роль евреев в большевизме, чтобы не осознавать всей опасности, происходящей от постоянного отрицания роли евреев в революции. В Европе без революции не было бы прогресса, и я часто писал и давал лекции — и буду делать это снова — прославляя евреев, помогавших столь нужному делу» (Жайковский 1974, стр. 172).3)

В Германии, идентификация евреев с большевизмом была повсеместной среди представителей средних классов и являлась критической частью мировоззрения национального социализма. Для немцев из среднего класса, «события большевицкой революции в Германии были настолько недавними, столь близкими к дому, и настолько беспокоящими, причем статистика настолько неопровержимо подтверждала ошеломительную роль еврейских зачинщиков», что даже многие либералы верили в ответственность евреев (Нолте 1965, стр. 331). Гитлер был прекрасно осведомлен о доминировании евреев среди лидеров коротко-живущих революций в Венгрии и немецкой провинции Бавария в 1919 году. Ему пришлось лично испытать на себе еврейское участие в баварской революции, что могло стать решающим моментом в развитии его анти-еврейских идей (Линдеманн 2000, стр. 90).

Из этого следует, что еврейское участие в ужасах коммунизма стало важным ингредиентом в желании Гитлера уничтожить СССР и в анти-еврейских действиях национал-социалистического правительства. Эрнст Нолте и некоторые другие историки спорили, что еврейская роль в большевицкой революции стала одной из важнейших причин Холокоста. Гитлер и национальные социалисты без сомнения верили, что роль евреев была критической для успеха большевицкой революции. Они сравнивали Советский Союз с человеком с славянским телом и еврейско-большевицким мозгом (Нолте 1965, стр. 357–358). Они приписывали массовые убийства при коммунизме — «наиболее радикальную и беспрецедентную форму геноцида, учиненного евреями» — еврейско-большевицкому мозгу (Нолте 1965, стр. 393). Национальным социалистам было известно, что советское правительство учиняло массовые убийства своих врагов, и они верили, что оно стремилось к распространению мировой революции, в ходе которой еще многие миллионы и десятки миллионов людей были бы обречены на насильственную смерть. Еще в 1918 году, выдающийся еврейский большевик, Григорий Зиновьев, публично заявлял о необходимости истребить десять миллионов русских — как оказалось, это было двукратной недооценкой действительного числа. Гитлер не преминул воспользоваться этим знанием. Он писал:

«Сейчас начинается последняя великая революция. Борясь за свою политическую власть, Еврей отбросил последние обрывки маскировки, которые он еще носил. Демократический плебей Еврей превращается в кровавого Еврея, в тирана народов. В течение последующих нескольких лет он попытается истребить светила национального интеллекта, и, лишив людей их натуральных духовных лидеров, он подготовит подвластные ему народы к рабской доле вечной подчиненности. Наиболее ужасающий пример этого — Россия» (Нолте 1965, стр. 406).

Данная линия рассуждений не подразумевает отсутствие влияния прочих критических факторов. Если бы Первая мировая война не случилась и если бы царь не вступил бы в эту войну, то царь наверняка сохранил бы свою власть на гораздо больший срок. Вместо того, чтобы подвергнуться ужасам коммунизма, Россия могла бы постепенно превратиться в современное Западное государство. Точно так же, Гитлер скорее всего не пришел бы к власти, если бы не Великая Депрессия или если бы Германия победила в Первой мировой войне. Подобные события оказали бы драматическое влияние на ход истории.

4) Победа над национальным социализмом приготовила сцену для колоссального роста еврейского могущества в послевоенном Западном мире. Эта новообретенная власть облегчила создание Израиля и трансформацию Соединенных Штатов и других Западных наций в направлении мультирасовых, мультикультурных обществ путем крупномасштабной цветной иммиграции, с неизбежным последующим упадком в европейском демографическом и культурном доминировании. В КК описываются и обсуждаются критические детали этих и других последствий восхода евреев к статусу и могуществу международной элиты.

Часть 6 От культуры критики к культуре Холокоста

В КК, исследующей «культуру критики», в которой первостепенную и определяющую роль играют еврейские интеллектуальные и политические движения, я уделил недостаточно внимания анализу принципиальных элементов новой культуры, заместившей традиционные европейские культурные формы, господствовавшие еще сто лет назад. Центральным аспектом этой новой культуры является возвеличивание еврейских страданий во время Второй мировой войны, в совокупности обозначаемых как «Холокост», до уровня осевой историко-культурной иконы Западных обществ. С момента публикации КК, в свет вышли две книги, изучающие политические и культурные функции Холокоста в современной жизни — «Холокост в американской жизни» Петера Новика и «Индустрия Холокоста» Нормана Финкельштейна. Более академическая книга Новика отмечает, что Холокост получил первостепенный статус в качестве символа последствий этнического конфликта. Он утверждает, что важность Холокоста — это не спонтанный феномен, но результат тщательно сфокусированных и хорошо-финансируемых усилий еврейских организаций и отдельных евреев с доступом к главным медиа:

«Мы не просто «люди книги», но и люди голливудских фильмов и телевизионных минисериалов, журнальных статей и газетных колонок, комиксов и академических симпозиумов. Как только значительная озабоченность Холокостом распространилась в среде американского еврейства, то она, в силу важной роли евреев в американских СМИ и среди элит, формирующих общественное мнение, немедленно и естественным образом начала проникать и в основную культуру.» (Novick 1999, стр. 12)

Изначально, Холокост пропагандировался для усиления поддержки Израиля после арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов: «Еврейские организации… [изображали] трудности Израиля как вызванные исключительно тем, что мир позабыл о Холокосте. Контекст Холокоста позволял нивелировать любые легитимные основания для критики Израиля и исключать даже саму возможность того, что в причинах израильских проблем могла быть и доля его ответственности» (Novick 1999, стр. 155). Когда угроза существованию Израиля ослабла, главными функциями Холокоста стали консолидация и пропаганда еврейской идентичности и борьба с ассимиляцией и метисацией среди евреев. В этот период, Холокост также использовался как противоядие против антисемитизма среди не-евреев. В последнее время это сопровождалось крупномасштабными усилиями в сфере образования (включая обязательные курсы в публичных школах нескольких штатов), проталкиваемых еврейскими организациями с помощью тысяч специалистов по Холокосту, с целью донести урок о том, что «толерантность и этническое многообразие — это хорошо; ненависть — это плохо, с основным акцентом на «негуманном отношении человека к человеку»» (стр. 258–259). Таким образом, Холокост превратился в инструмент для продвижения еврейских этнических интересов не только как символ, направленный на выработку морального отвращения к использованию насилия против этнических меньшинств — прототипически, конечно же, евреев, но и как средство заглушения противников массивной мульти-этнической иммиграции в Западные общества. Как описывается в КК, способствование массивной мультиэтнической иммиграции было целью еврейских групп с конца 19-го века.

Активисты еврейского Холокоста настаивали на «непостижимости и необъяснимости Холокоста» (Novick 1999, стр. 178), что, очевидно, является попыткой нивелировать любую рациональную дискуссию о его причинах и предотвратить сравнение с многочисленными другими примерами межэтнического насилия. «Даже многие сильно религиозные евреи часто готовы натуралистически обсуждать основополагающие мифы иудаизма, тем самым подвергая их рациональному, схоластическому анализу. Но когда речь заходит о «необъяснимой мистерии» Холокоста, то они не желают использовать точно такой же стиль рассуждений, рассматривая применение рационального анализа к этому субьекту неприемлимым или даже святотатским» (стр. 200). Активист Холокоста Эли Визель «видит Холокост событием, по религиозной значимости «равным синайскому откровению»; причем попытки «лишить Холокост священного ореола или демистифицировать его» являются, по его мнению, скрытой формой антисемитизма» (стр. 201).

Поскольку к Холокосту относятся как к уникальному, непознаваемому событию, еврейские организации и израильские дипломаты приложили совместные усилия для блокирования признания Конгрессом США факта геноцида армян. «Поскольку евреи поверили в уникальность Холокоста — в то, что он не имеет аналогов и что его нельзя ни с чем сравнивать — то у них нет и причины конкурировать с другими; нельзя оспаривать то, что «неоспоримо» (стр. 195). Абе Фоксман, глава АДЛ, отметил, что Холокост это «не просто один из примеров геноцида, но почти успешное покушение на жизнь избранных детей Господа, и, значит, покушение на самого Бога» (стр. 199) — комментарий, иллюстрирующий неразрывную связь между пропагандой Холокоста и более экстремальными формами еврейского этноцентризма на самых высоких уровнях организованного еврейского сообщества.

Результатом этого стала возможность для американских евреев определять себя как «сингулярную жертву» (Novick 1999, стр. 194). Как выражение этой тенденции, активист Холокоста Симон Визенталь составил календарь, показывающий когда, где и кем евреи преследовались в каждый день года. Ментальность Холокоста стала ультимативным проявлением жертвенной ментальности. Холокост стал символизировать естественное и неизбежное следствие антисемитизма. «Нет такой вещи как чрезмерная реакция на антисемитский инцидент, и нет такой вещи как преувеличение вездесущей опасности. Любой, кто глумится над идеей, что в американском обществе наблюдаются недобрые предзнаменования, не выучил «урок Холокоста» (стр. 178).

В то время как евреи изображаются сингулярной жертвой в иконографии Холокоста, подавляющее большинство не-евреев изображается как потенциальные или действительные антисемиты. Признается существование «праведных не-евреев», но критерии отбора являются очень строгими. Такие люди должны рисковать своими жизнями, и даже жизнями членов своих семей, чтобы спасти еврея. «Праведный не-еврей» обязан демонстрировать «жертвенный героизм наивысочайшего и наиредчайшего порядка» (Novick 1999, стр. 180). Такие люди чрезвычайно редки, и любой еврей, полагающий, что не-еврей может быть «праведным» по какой-либо другой причине, подвергается жесткому критицизму. Смысл здесь заключается в консолидации «ментальности цитадели» среди евреев для продвижения чувства «осторожной подозрительности к не-евреям» (стр. 180). Выдающаяся еврейская феминистка предоставляет пример такого отношения: «Каждый сознательный еврей страстно желает спросить ее или его друзей — не-евреев, «спрятали ли бы вы меня?» — но сдерживает свой вопрос из страха услышать в ответ молчание» (стр. 181).

Ментальность Холокоста очень широко распространена среди евреев. Опрос, проведенный в 1998 году, обнаружил, что «поминовение Холокоста» было «чрезвычайно важным» или «очень важным» для еврейской идентичности — часто намного более важным, чем что-либо еще, как, например, регулярное посещение синагоги или путешествие в Израиль. Для многих американских евреев их еврейская идентичность гораздо важнее американской идентичности: «В последнее время стало не просто позволительным, но в некоторых кругах даже похвальным для американских евреев заявлять о примате своей еврейской лояльности над американской» (Novick 1999, стр. 34). (также смотрите выше комментарии представителя АЕКомитета Стефана Стейнлайта.)

Однако, ментальность Холокоста не ограничивается еврейскими кругами, но она превратилась в общепризнанную американскую культурную икону. Помимо множества музеев Холокоста, разбросанных по всей стране, и быстро растущего числа обязательных курсов о Холокосте в американских публичных школах, все большее число университетов и колледжей учреждают кафедры Исследований Холокоста. «Учитывая все институты Холокоста любого рода в Соединенных Штатах, мы получим тысячи полностью оплачиваемых специалистов Холокоста, чьей единственной задачей является активное поддержание памяти о нем» (Novick 1999, стр. 277). Эти усилия были очень успешны. В опросе, проведенном в 1990 году, значительное большинство опрошенных согласились, что Холокост «был самой ужасной трагедией в истории» (Novick 1999, стр. 232, выделено как в тексте). В последнее время, главным применением Холокоста как культурной иконы стала ратификация мультикультурализма. Между 80 и 90 процентов опрошенных согласились, что необходимость защиты прав меньшинств и «не следовать слепо за всеми» стали уроками, извлеченными из Холокоста. Респонденты в похожих пропорциях согласились с тем, что «для того, чтобы Холокост не повторился, нужно чтобы люди продолжали о нем слышать».

Эти усилия были наиболее успешными, по-видимому, в Германии, где «критическое обсуждение евреев… является практически невозможным. Безразлично, консерватор или либерал, но современный немецкий интеллектуал, произнесший о евреях, Холокосте, или эффектах послевоенной политики на немецкое общество что-либо, выходящее за пределы узкого разрешенного спектра кодифицированных набожностей, рискует тем самым совершить профессиональное или социальное самоубийство» (Anderson 2001). Обсуждение работ еврейских интеллектуалов стало доминирующим в немецкой интеллектуальной жизни при практически полном исключении трудов немцев — не-евреев. Многие из этих интеллектуалов, включая Вальтера Беньямина, Теодора Адорно, Герберта Маркузе, Ханны Арендт, Пауля Целана и Зигмунда Фрейда, являются субъектами исследования в КК. «Бизнес Холокоста» превратился в главный элемент современной немецкой культурной и политической жизни. Немцы преуспевают в дебатах о Холокосте и о немецкой обязанности сохранить память о нем, в том числе проводя кампании за воздвижение гигантского мемориала погибшим евреям в историческом центре Берлина, или же слетаясь слушать грубые и ненаучные диатрибы американского ученого Дэвида Гольдхагена против немецкого национального характера» (Anderson 2001). Ученые утеряли всякое чувство нормальных стандартов интеллектуального критицизма и стали более или менее полностью идентифициоровать себя с еврейскими жертвами нацизма.

Например, поэт Холокоста Пауль Целан превратился в центральную культурную фигуру, отодвинув в тень всех других поэтов 20-го века. Его работы сегодня находятся за пределами любого рационального критицизма, настолько, что они стали окружены разновидностью нелепого мистицизма: «Честно говоря, меня беспокоит священная, неприкасаемая аура, окружающая имя Целана в Германии; беспокоящим является и то, каким образом его имя используется в качестве козырной карты в интеллектуальных дискуссиях, прекращая дебаты и исключая любые другие субьекты» (Anderson 2001). Еврейские авторы, такие как Кафка, рассмтриваются как интеллектуальные гиганты вне критицизма; обсуждения работы Кафки фокусируются на его еврейской идентичности и проникнуты духом Холокоста, несмотря на то, что он умер в 1924 году. Даже малоизвестные еврейские писатели поднимаются на высочайшие уровни литературного канона, в то время как немцы, такие как Томас Манн, обсуждаются в основном потому, что они имели мнение о евреях, которое стало неприемлимым в воспитанном обществе. В США, немецкие ученые вынуждены преподавать о работах исключительно немцев с еврейскими корнями, с сильным уклоном на преследования и геноцид.

Действительно, не кажется чрезмерным предположение, что германская культура перестала существовать как культура немцев, став замещенной культурой Холокоста. Холокост превратился не просто в квази-религию, способную искоренить остатки немецкой культуры, но евреи стали восприниматься как священный народ. Как отметил Амос Элон, описывая реакцию немцев на открытие нового еврейского музея в Берлине, «С такой гиперболой, со столь большим числом несомненно искренних выражений вины и сожаления, и с восхищением в отношении всего, сделанного евреями, сложно не думать о том, что спустя пятьдесят лет после Холокоста, новая республика фактически канонизирует немецких евреев» (Elon 2001).

Как и Новик, Финкельштейн (2000) адаптирует функционалистский взгляд на «Индустрию Холокоста», полагая, что она служит инструментом как для добычи денег от европейских правительств и корпораций, так и для оправдания политики Израиля и американской поддержки этой политики (стр. 8). Финкельштейн также спорит о том, что Холокост позволяет самой богатой и могущественной группе в США претендовать на статус жертвы. Финкельштейн, как и Новик, замечает, что идеология Холокоста постулирует его уникальность и непостижимость. Но Финкельштейн уделяет больше внимания тому, что Индустрия Холокоста продвигает идею о том, что анти-еврейские настроения и поведение происходят исключительно из иррациональной ненависти не-евреев и не имеют никакого отношения к конфликту интересов. Например, Эли Визель говорит: «В течение двух тысяч лет… над нами постоянно довлела угроза… Почему? Без причины.» (Finkelstein 2000, стр. 53). (В противоположность этому, основная посылка моей книги «Обособленность и ее разочарования» (MacDonald 1998a) заключается в том, что исторические причины анти-еврейских сентиментов и поведения следует искать именно в конфликте интересов). Финкельштейн цитирует слова Боаса Эврона, израильского писателя: «Осознание Холокоста» — это «официальная, пропагандистская индоктринация, взбалтывание слоганов и фальшивого взгляда на мир, реальная цель которого отнюдь не понимание прошлого, но манипуляция настоящим» (стр. 41).

Финкельштейн отмечает роль СМИ в поддержке Индустрии Холокоста, цитируя Эли Визеля: «Когда я хочу поднять себе настроение, я читаю израильские колонки в Нью-Йорк Таймс» (стр. 8). Нью-Йорк Таймс, принадлежащая семье Сульзбергеров (см. ниже), «служит основным пропагандистским двигателем для Индустрии Холокоста. Она сыграла принципиальную роль в продвижении карьер Джерзи Косинского, Дэниэля Гольдхагена и Эли Визеля. По плотности и частоте покрытия, Холокост стоит на близком втором месте после ежедневных прогнозов погоды. Типично, индекс Нью-Йорк Таймс за 1999 год предоставляет ссылки на 273 тематические статьи, посвященных Холокосту. Сравните это с 32 статьями обо всей Африке (Finkelstein 2001). Кроме восприимчивых медиа, Индустрия Холокоста пользуется преимуществом своей власти над правительством США для давления на правительства других стран, в особенности, на правительства Восточной Европы (стр. 133ff).

В качестве едкого намека на всеобъемлющие двойные стандарты современной еврейской этики (и отражая такие же двойные этические стандарты, которыми пропитаны еврейские религиозные писания на протяжении всей истории), Финкельштейн описывает случай во время Образовательной конференции по Холокосту в январе 2000 года, в которой приняли участие представители 50 стран, включая премьер-министра Израиля Эхуда Барака. Конференция продекларировала, что международное сообщество несет на себе «торжественное обязательство» противостоять геноциду, этническим чисткам, расизму и ксенофобии. Репортер задал вопрос Бараку о палестинских беженцах. «В принципе, ответил Барак, он был против того, чтобы хоть один-единственный беженец вернулся в Израиль: «Мы не можем принять ни моральную, ни легальную, ни какую-либо еще ответственность за беженцев»» (стр. 137).

Часть 7 Евреи и средства массовой информации: контролируя видение мира

Я уже отмечал, что еврейские движения, препятствующие европейскому доминированию в США, сконцентрировали свои усилия в трех критически важных сферах власти: в академическом мире информации в социальных и гуманитарных науках; в политическом мире, где решаются вопросы, касающиеся иммиграции и других этнических аспектов; и в средствах массовой информации, которые предлагают публике «способы видения мира». Содержание КК («Культуры Критики») фокусируется на первых двух источниках власти и уделяет мало внимания СМИ, за исключением тех случаев, когда медиа использовались для пропаганды еврейских интеллектуальных или политических движений, как это было с психоанализом. Недостаток внимания к влиянию средств массовой информации на культуру является значительным упущением КК. В данном разделе я предлагаю очень ограниченное и предварительное обсуждение этого вопроса.

По общему мнению, этнические евреи обладают могучим влиянием на американские медиа — значительно большим, чем влияние любой другой идентифицируемой группы. Масштаб еврейской собственности и контроля в популярных американских медиа представляется еще более поразительным, если учитывать относительно низкую долю евреев в населении (26). В опросе, проведенном в 1980-х, 60 процентов респондентов в репрезентативной выборке кинематографической элиты были полностью или частично еврейского происхождения (Powers et al. 1996). Майкл Медвед (1996, стр. 37) отмечает, что «не имеет смысла пытаться отрицать факт выдающегося положения и власти евреев в популярной культуре. Характерные еврейские имена будут преобладать в любом списке наиболее влиятельных продюсеров и менеджеров любой из крупнейших студий. Выдающаяся роль евреев очевидна любому, кто следит за новостями из Тинзель-тауна или даже просто утруждает себя чтением экранных титров после крупных фильмов и телевизионных шоу.»

Хотя собственники различных СМИ постоянно меняются, нижеследующие факты являются достаточно аккуратным описанием кому из этнических евреев в настоящее время принадлежат крупнейшие американские СМИ:

Крупнейшая в мире медиа-компания была недавно сформирована через слияние America On Line и Time Warner. Джеральд М. Левин, бывший шеф Time Warner, стал генеральным директором новой корпорации. AOL-Time Warner владеет активами в телевидении (т. е. Home Box Office, CNN, Turner Broadcasting), музыке (Warner Music), киноиндустрии (Warner Brothers Studio, Castle Rock Entertainment, and New Line Cinema), и издательском бизнесе (Time, Sports Illustrated, People, Fortune).

Вторая крупнейшая медиа компания — это Walt Disney Company, возглавляемая Майклом Эйснером. Ей принадлежат активы в киноиндустрии (Walt Disney Motion Pictures Group, при Walt Disney Studios, включающая Walt Disney Pictures, Touch-stone Pictures, Hollywood Pictures, Caravan Pictures, Miramax Films); телевидении (Capital Cities/ABC [владелец телевизионной сети ABC], Walt Disney Television, Touchstone Television, Buena Vista Television, ESPN, Lifetime, AE Television сети) и кабельных сетях, обслуживающих более 100 миллионов абонентов; радио (ABC Radio Network с более чем 3,400 зависимыми компаниями, ей принадлежат 26 станций в крупнейших городах); и прессе (семь ежедневных газет, Fairchild Publications [Women’s Wear Daily], и Diversified Publishing Group).

Третьей крупнейшей компанией является Viacom, Inc., возглавляемая Саммером Редстоуном, тоже евреем. Viacom владеет активами в киноиндустрии (Paramount Pictures); радиовещании (the CBS TV network; MTV [особенный объект критики со стороны культурных консерваторов], VH-1, Nickelodeon, Showtime, National Network, Black Entertainment Television, 13 телевизионными станциями; вещающими для трех телевизионных сетей); издательском деле (Simon Schus-ter, Scribner, The Free Press, и Pocket Books), аренде видео (Blockbuster); Viacom также вовлечен в спутниковое вещание, тематические парки и индустрию видео игр.

Эдгар Бронфман, младший, сын Эдгара Бронфмана, старшего, и президент Мирового Еврейского Конгресса является еще одним из основных игроков в медиа-индустрии и наследником спиртоводочной империи Сиграм. До слияния с французской компанией Vivendi в декабре 2000 года, Бронфман возглавлял Universal Studios, одну из крупнейших киностудий, и Universal Music Group, крупнейшую в мире музыкальную компанию (включающую Polygram, Interscope Records, Island/Def Jam, Motown, Geffen/DGC Records). После слияния, Бронфман стал исполнительным вице-президентом новой компании, Vivendi Universal, а семья Бронфманов и приближенные организации стали ее крупнейшими акционерами (27). Эдгар Бронфман, старший, является одним из директоров новой компании. Недавно Эдгар Бронфман оставил свой пост в Vivendi, которая слилась с USA Network Барри Диллера. Диллер, выдающаяся голливудская фигура и ментор многих других могущественных голливудских персон (Майкл Эйснер, Джеффри Каценберг), будет управлять медиа-деятельностью новой компании.

Перечень других крупных телевизионных компаний, принадлежащих евреям, включает New World Entertainment (владелец — Рональд Перельман, ему также принадлежит Revlon cosmetics), и DreamWorks SKG (владельцы — кинодиректор Стивен Спилберг, бывший председатель Disney Pictures Джеффри Каценберг, и звукозаписывающий магнат Дэвид Геффрен). DreamWorks SKG производит фильмы, мультфильмы, телевизионные программы и записывает музыку. Спилберг также является еврейским этническим активистом. После создания «Списка Шиндлера», Спилберг, при помощи гранта от Конгресса США, создал Фонд Переживших Холокост. Он помогал финансировать защиту профессора Деборы Липштадт в ходе тяжбы по обвинению в клевете, выдвинутым британским военным историком и ревизионистом Холокоста Дэвидом Ирвингом.

В мире печатных медиа, медиа-империя Ньюхаусов владеет 26 ежедневными газетами, включая несколько крупных и важных, таких как кливлендский Plain Dealer, нью-арковский Star-Ledger, и ново-орлеанский Times-Picayune; ей же принадлежит Newhouse Broadcasting, состоящий из 12 передающих телевизионных станций и 87 систем кабельного телевидения, в число которых входят некоторые из крупнейших в стране кабельных сетей; воскресное приложение Parade с еженедельным тиражом 22 миллиона; более двух десятков крупнейших журналов, включая New Yorker, Vogue, Mademoiselle, Glamour, Vanity Fair, Bride’s, Gentlemen’s Quarterly, Self, House Garden и все остальные журналы полностью находящейся у них же в собственности Conde Nast group. Общественно-политический журнал U.S. News World Report, с еженедельной циркуляцией в 2.3 миллиона экземпляров, принадлежит и публикуется Мортимером Б. Цукерманом. Цукерману также принадлежит нью-йоркский таблоид Daily News, шестая крупнейшая национальная газета, а раньше ему принадлежал Atlantic Monthly. Цукерман является еврейским этническим активистом. Недавно он был избран председателем Конференции Президентов Крупнейших Американских Еврейских Организаций, зонтичной организации для крупнейших еврейских организаций в Америке (28). Колонка Цукермана в U.S. News и World Report регулярно защищает Израиль и способствовала возрождению Американо-Израильской Лиги Дружбы, в которой он является президентом (29).

Еще одним еврейским активистом, занимающим выдающееся место в американских медиа, является Мартин Перец, с 1974 года владелец The New Republic (TNR). В течение всей своей карьеры, Перец был преданным борцом за еврейские интересы и пламенным защитником Израиля. В ходе Арабо-израильской войны 1967 года, он заявил Генри Киссинжеру, что его «миролюбие заканчивается на пороге гастронома», и многие его сотрудники опасались, что формат освещения всех вопросов будет зависеть от того, «хорошо ли это для евреев» (Alterman 1992, стр. 185, 186). И на самом деле, одному из редакторов было дано указание получать материал для передовиц TNR напрямую из израильского посольства. «Недостаточно просто сказать, что владелец TNR одержим Израилем, — в этом он признается сам. Более важно то, что Перец одержим критиками Израиля, и теми, кто мог бы стать критиками Израиля, и людьми, никогда не слышавшими об Израиле, но которые в один прекрасный день могли бы встретить человека, который однажды мог бы стать таким критиком» (Alterman 1992, стр. 195).

Wall Street Journal является самой крупной американской ежедневной газетой. Он принадлежит нью-йоркской корпорации Jones Company, Inc., которая также публикует 24 другие ежедневные газеты и еженедельный финансовый бюллетень Barron’s. Председатель и генеральный директор Barron’s — Питер Р. Канн. Канн также является председателем и издателем Wall Street Journal.

Семье Сульзбергер принадлежит корпорация New York Times Co., владеющая 33 другими газетами, включая Boston Globe. Ей также принадлежат 12 журналов (в том числе McCall’s и Family Circle, каждый с тиражом более чем 5 миллионов экземпляров), 7 станций теле- и радиовещания, система кабельного телевидения и три книгоиздательских компании. Новостной сервис при New York Times снабжает новостями, аналитикой и фотографиями из New York Times 506 других газет, информационных агентств и журналов.

Особенно интересным представляется то, что New York Times, наиболее влиятельная газета США с начала 20-го века, принадлежит евреям. Как отмечается в недавней книге о семье Сульзбергер (Tifft Jones 1999), уже в то время евреи владели несколькими газетами, например, New York World (контролируемая Джозефом Пулитцером), Times-Herald и Evening Post (контролируемые Х. Х. Колсаат), и New York Post (контролируемая семьей Якоба Шиффа). Адольф Окс приобрел New York Times в 1896 году при поддержке нескольких еврейских бизнесменов, таких как Исидор Страус (совладелец сети универмагов «Мэйси») и Якоб Шифф (удачливый инвестиционный банкир и одновременно еврейский этнический активист). «Шифф и другие выдающиеся евреи как… Страус недвусмысленно дали понять, что они заинтересованны в успехе Адольфа, ибо они верят, что он «может принести великую пользу для общееврейского дела»» (Tifft Jones 1999, стр. 37–38). Раввин Айзек Мэйер Вайз, основатель Реформистского иудаизма в Соединенных Штатах, был тестем Окса.

Из этой модели собственности в средствах массовой информации есть несколько исключений, но даже и в таких случаях этнические евреи находятся на основных административных позициях (30). Например, News Corporation Руперта Мурдока владеет Fox Television Network, 20th Century Fox Films, Fox 2000, и New York Post. Барри Диллер запустил Fox Television Network, а Питер Чернин в настоящее время является президентом и генеральным директором всей Fox Group, включающей все кинематографические, телевизионные и издательские операции News Corporation в Соединенных Штатах. Мурдок является убежденным филосемитом и глубоко предан Израилю, что по-меньшей мере отчасти вызвано его близкими и давними отношениями с Леонардом Гольденсоном, основателем American Broadcasting Company. (Гольденсон был крупной фигурой еврейского истэблишмента в Нью-Йорке и искренним сторонником Израиля.) Все публикации Мурдока по сути являются сильно про-израильскими, как, например, The Weekly Standard, главный журнал неоконсерваторов под редакцией Уильяма Кристола.

«Мурдок… как издатель и главный редактор New York Post, имел большую еврейскую аудиторию, даже несколько большую, чем и в прошлом, когда он заведовал журналами New York и The Village Voice. Он не только унаследовал преобладающе-еврейскую читательскую аудиторию от своего предшественника, но и рекламодатели Post в настоящее время в основном являются евреями. Большинство ближайших друзей и бизнес-советников Мурдока были богатыми, влиятельными нью-йоркскими евреями, чрезвычайно активно поддерживающими Израиль по всем вопросам. И сам он до сих пор испытывает независимую и глубокую симпатию к Израилю — чувство, происходящее из его персональной идентификации с еврейским государством еще со времен обучения в Оксфорде.» (Kiernan 1986, стр. 261)

Мурдок также культивировал близкие отношения с несколькими другими выдающимися еврейскими фигурами в истэблишменте Нью-Йорка, включая адвоката Говарда Сквадрона, одно время бывшего президентом АЕКонгресса и главой Конференции Президентов Крупнейших Американских Еврейских Организаций, и инвестиционного банкира Стэнли Шумана.

Еще одним исключением является NBC, принадлежащая корпорации General Electric. Однако, президентом NBC является Эндрю Лак, а президентом NBC News — Нил Шапиро, оба — евреи. Далее, издательская группа Bertelsmann — базирующаяся в Германии компания — крупнейший в мире издатель книг по бизнесу; ей также принадлежат журналы, газеты и звукозаписывающие компании. По большей части, влияние Bertelsmann не распространяется на Соединенные Штаты, хотя недавно она и приобрела американскую издательскую компанию Random House Publishing Company.

Даже принимая во внимание все исключения, ясно, что евреи занимают очень могущественную позицию в американских медиа, позицию, несравнимо более сильную и влиятельную, чем власть любой другой расовой или этнической группы. Феноменальная концентрация влияния на СМИ в руках евреев представляется еще более экстраординарной, если учитывать, что евреи составляют примерно 2.5 % от населения США. Если считать процент евреев в американской медиа-элите равным 59 % (Lichter et al. 1983, стр. 55) — что в наше время скорее всего является недооценкой, то получается, что евреи более чем в 20 раз чаще встречаются в этих кругах, чем по стране в среднем. Вероятность того, что экстраординарная величина подобного порядка могла возникнуть случайно, практически равна нулю. Бен Стейн, отмечая, что евреи занимают примерно 60 % верхних позиций в Голливуде, спрашивает «Евреи заправляют Голливудом? Держу пари, что да — ну и что с того?» (31). Влияет ли на конечный продукт медиа тот факт, что они принадлежат и контролируются евреями? Здесь я пытаюсь показать, что мнения и настроения, предпочитаемые средствами массовой информации, являются теми же самыми, что преобладают в широкой еврейской среде, и что медиа имеют тенденцию продвигать положительные образы евреев и негативные образы традиционной американской и христианской культуры.

Как на это обращают внимание многие исследователи, медиа становятся все более важным источником культуры (в т. ч. Powers et al. 1996, стр. 2). До 20-го века основными источниками культуры были религиозные, военные и экономические институты. В течение 20-го столетия важность этих общественных институтов постепенно уменьшалось, а влияние СМИ росло (для ознакомления с историей этой трансформации в армии, см. Bendersky 2000). И несомненно, что медиа пытаются формировать настроение и мнение аудитории (Powers et al. 1996, стр. 2–3). Значительная доля продолжающейся культуры критики происходит из крайне негативного отношения медиа-элиты к традиционной западной культуре. Западная цивилизация изображается в СМИ как несостоятельная, умирающая культура, ну а в худших случаях она попросту представляется нездоровой и порочной по сравнению с остальными (Powers et al. 1996, стр. 211). Эти взгляды были общепринятыми в Голливуде еще задолго до культурной революции 1960-х, но они не получали распространения в СМИ из-за влияния не-еврейских культурных консерваторов.

Пожалуй,наиболее важным вопросом, который отстаивали евреи и еврейские организации, является культурный плюрализм — то есть идея, что Соединенные Штаты обязаны быть этнически и культурно неоднородными. Как описывается в КК, еврейские организации и еврейские интеллектуальные движения использовали множество методов в борьбе за господство идеи культурного плюрализма, но, что наиболее важно, все они были могущественными и эффективными сторонниками открытой иммиграционной политики. В этом направлении СМИ оказывали им всевозможную поддержку, изображая культурный плюрализм почти исключительно в положительном свете, вещая о легкости его реализации и его моральном превосходстве над однородной христианской культурой, главным источником которой являются белые не-евреи. Характеры, противостоящие культурному плюрализму, изображаются как глупцы и мракобесы (Lichter et al. 1994, стр. 251), классическим примером чего является персонаж Арчи Банкер в телесериале Нормана Лира «Такая разная семья», а любые отклонения от расовой и этнической гармонии рисуются исключительно как результат белого расизма (Powers et al. 1996, стр. 173).

Поскольку евреи обладают решающим влиянием на телевидение и кинофильмы, неудивительно, что в фильмах они изображаются исключительно в положительном свете. Выпущено большое число откровенно еврейских фильмов и телевизионных шоу с отчетливо-еврейской тематикой. Голливуд играет важную роль в стимулировании «индустрии Холокоста» — с помощью таких фильмов как «Список Шиндлера» Спилберга (1993) или телевизионный мини-сериал «Холокост» (1978), написанный Джеральдом Грином, режиссированный Марвином Хомски, и поставленный Хербертом Бродкиным и Робертом Бергером. Оба этих фильма щедро пропагандировались еврейскими группами. Пропаганда «Холокоста» в 1978 году была весьма примечательной (Novick 1999, стр. 210). С этой целью АДЛ распространила 10 миллионов экземпляров своего 16-страничного таблоида The Record. Для того, чтобы сериализовать в прессе основанный на сценарии фильма роман со специальными информационными вставками о Холокосте, еврейские организации оказывали давление на крупнейшие газеты. The Chicago Sun-Times распространила сотни тысяч копий номеров с такими вставками в местных школах. АЕКомитет при содействии NBC, распространил миллионы копий информационных гидов для зрителей; журналы для учителей публиковали другие обучающие материалы, связанные с сериалом, так чтобы учителя могли без труда обсуждать события из фильма во время школьных занятий. Еврейские организации сотрудничали с Национальным Комитетом Церквей при подготовке других пропагандистских и обучающих материалов и организовывали предварительные просмотры для религиозных лидеров. День, когда начался показ мини-сериала, был назван «воскресеньем Холокоста»; в этот день по всей стране были запланированы разнообразные активистские программы; так, Национальный Комитет Церквей распространял желтые звезды для ношения в этот день. Учебные же пособия для еврейских детей изображали Холокост как результат христианского антисемитизма. При этом тот же материал осуждал евреев, не имеющих выраженной еврейской идентичности. Столь массивная пропаганда преуспела в достижении многих из своих целей: внедрении учебных программ по изучению Холокоста во многих штатах и муниципалитетах, инициации процессов, приведших к основанию Национального Мемориального Музея Холокоста, и большого всплеска поддержки Израиля среди американской публики.

В общем, телевидение преподносит еврейские темы «с уважением, относительной глубиной, любовью и добрыми намерениями, а еврейские персонажи в этих шоу, которых всех до единого, конечно, играют еврейские актеры, — изображаются глубоко вовлеченными в свой иудаизм» (Pearl Pearl 1999, стр. 5). Например, сериал «Такая разная семья» (и его продолжение, «Домик Арчи Бункера») не просто изображал белых европейцев из рабочего класса как глупцов и мракобесов, но и преподносил еврейские темы в очень положительном свете. К концу 12-го года сериала даже архивраг Арчи Бункер воспитывал еврейского ребенка в своем доме, подружился с негром-евреем (намек — иудаизм не имеет этнической подоплеки), занимался бизнесом с компаньоном-евреем, стал членом синагоги, произнес хвалебную речь в честь своего близкого друга во время еврейских похорон, проводил в своем доме Субботний обед, участвовал в церемонии бат-мицва, и присоединился к группе, занимающейся борьбой с вандализмом против синагоги. Эти шоу, поставленные либеральным политическим активистом Норманом Лиром, являются примером общей тенденции телевидения изображать не-евреев, принимающих участие в еврейских ритуалах и при этом «понимающих, наслаждающихся и обучающихся. Частое обращение к этим темам и демонстрация активного участия не-евреев в еврейских церемониях имеют целью подчеркнуть идею, что все эти вещи являются нормой американской жизни» (Pearl Pearl 1999, стр. 16). Еврейские ритуалы преподносятся как «приятные и возвышающие, наделяющие участников силой, гармонией, чувством удовлетворенности и конгруэнтности» (стр. 62).

Телевидение преподносит еврейские темы в контексте, который соответствует мировоззрению крупнейших еврейских организаций. Телевидение «неизменно описывает антисемитизм как безобразное, отвратительное явление, с которым необходимо сражаться в каждом конкретном случае» (стр. 103). Антисемитизм представляется явлением метафизическим и не поддающимся анализу. Никогда не предлагается никаких рациональных объяснений антисемитизму, он изображается абсолютным, иррациональным злом. Положительные популярные актеры, такие как Мэри Тайлер Мур, зачастую руководят борьбой с антисемитизмом — модель, схожая с отмеченной в КК — когда не-евреи становятся голосом доминируемых евреями движений. В этом также содержится намек на то, что антисемитизм должен вызывать серьезную озабоченность всего общества.

В отношении Израиля, «в целом, популярное телевидение транслирует тот факт, что Израиль — это еврейское отечество, с которым у евреев Диаспоры есть сильная эмоциональная связь, что Израиль существует в условиях непрерывной опасности со стороны окружающих его врагов, и что в силу непрестанной борьбы за выживание, Израиль иногда вынужден прибегать к экстраординарным (и иногда жульническим) мерам в сферах безопасности и разведки» (Pearl Pearl 1999, стр. 173). Не-евреи изображаются как испытывающие глубокое восхищение и уважение в отношении Израиля, его героизма и достижений. Израиль представляется как приют для переживших Холокост, а христиане иногда рисуются как имеющие моральный долг перед Израилем за Холокост.

В кинофильмах, одной из распространенных тем стал образ еврея, приходящего на помощь не-евреям, как, например, в фильме «День независимости», где Джефф Гольдблюм играет «мозговитого еврея», спасающего мир, или в фильме «Обычные люди», где Джуд Хирш играет еврейского психиатра, спасающего нервную протестантскую семью (Bernheimer 1998, стр. 125–126). Фильм «Семейные ценности Аддамсов», обсуждаемый в КК (Глава 1), также иллюстрирует этот жанр. Бернхеймер (1998, стр. 162) отмечает, что «во многих фильмах еврей изображается в качестве морального образца для подражания, воплощения культурного идеала, возвышающего, наставляющего и облагораживащего не-еврея.» Как обсуждается в КК, тема «евреи на помощь!» также отслеживается в психоанализе и еврейском левацком радикализме: евреи-психоаналитики излечивают не-евреев от неврозов, а радикальные евреи спасают мир от зла капитализма.

С другой стороны, христианство обычно изображается как зло, вплоть до изображения христиан в качестве психопатов. Майкл Медвед описывает безостановочные атаки Голливуда в последнее время на традиционную американскую семью, патриотизм, и традиционные сексуальные нравы — голливудскую версию культуры критики. Но наиболее очевидным фокусом атаки является христианство:

«В продолжающейся войне против традиционных ценностей, наступление на организованную религиозную веру является тем фронтом, которому индустрия развлечений посвятила себя наиболее откровенно. Нет ни одной другой темы, в отношении которой настолько сильно различались бы перспективы элиты шоу-бизнеса и публики. Снова и снова, продюсеры выходят из себя, изобретая новые способы, чтобы оскорбить религиозную чувствительность обычных американцев.» (Medved 1992, стр. 50) (32).

Медведу не удается найти ни одного фильма, выпущенного с середины 1970-х, в котором христианство изображалось бы в позитивном свете, за исключением нескольких фильмов, где оно представляется как анахронизм, историческая реликвия или же как музейный экспонат. С другой стороны, примеры отрицательного изображения христианства весьма многочисленны. Например, в фильме «Монсеньер» (1982) католический священник совершает практически каждое вообразимое преступление, от совращения очаровательной монахини до участия в ее смерти. В «Агнессе Божьей» (1985), психически-нездоровая монахиня рожает ребенка в женском монастыре, убивает его, и смывает крохотный окровавленный труп в унитаз. В голливудских фильмах также можно обнаружить множество изощренных анти-христианских сцен, как например, когда директор Роб Рейнер несколько раз фокусирует камеру на маленьких золотых крестиках Кэти Бэйтс, садистической злодейки из «Мизери».

Еще одна тенденция в медиа — это изображение маленьких городков как заполненных мракобесами и антисемитами. Медиа-комментатор Бен Стейн так говорит о враждебности медиа в отношении провинциальной Америки:

«Типичный голливудский писатель… этнически происходит из одного из крупных городов на Восточном побережье — обычно Бруклина [т. е. еврейского происхождения]. Ему с детства внушали, что люди в маленьких городках ненавидят его, отличаются от него, и собираются добраться до него [т. е. обитатели маленьких городков — антисемиты]. В итоге, когда он получает свой шанс, он нападает на маленькие городки на телевидении или в кинофильмах… Телевизионные шоу и фильмы не говорят нам о том, что «есть на самом деле»; вместо этого, они внедряют в наше сознание точку зрения маленькой и чрезвычайно могущественной части американского интеллектуального общества — тех, кто пишет сценарии для массовых видео-медиа… Из этого следует нечто крайне необычное и замечательное. Национальная культура ведет войну против образа жизни, который до сих пор является чрезвычайно привлекательным и широкораспространенным в этой же стране… Чувство привязанности и любви к маленьким городкам глубоко укоренены в сознании Америки, а стиль жизни в провинции высоко ценится миллионами людей… Но в массовой культуре страны, ненависть к маленьким городкам ежедневно выплевывается на экраны телевизоров и кинотеатров… Телевидение и кино по сути являются народной культурой Америки, но они не передают ничего, кроме презрения к образу жизни очень большой части народа… Людям сегодня внушают, что их культура в корне больная, насильственная, и беззаконная, и эти послания с экранов отнюдь не способствуют уверенности в будущем этой культуры. Это также заставляет людей испытывать стыд за свою страну и верить, что если их общество находится в упадке, то оно того заслуживает.» (Stein 1976, стр. 22).

Вышеприведенная цитата является хорошим примером того, насколько процессы социальной идентификации важны как для еврейских настроений в отношении не-евреев, так и для настроений не-евреев по отношению к евреям: внешние группы изображаются негативно, в то время как внутренние группы представляются в позитивном свете (см. в различных местах КК и MacDonald 1998a, Глава 1).

Безусловно, влияние на СМИ решительно влияет на то, как изображается Израиль — эта тема является основной в «Индустрии Холокоста» Финкельштейна (2000). Ари Шавит, израильский колумнист, так описывает свои чувства в отношении убийств сотен мирных жителей в израильской военной вылазке в южном Ливане в 1996 году: «Мы убивали их с чувством некой наивной гордыни. Мы испытывали абсолютную уверенность, что теперь, когда Белый Дом, Сенат, и большая часть американских медиа находятся в наших руках, жизни других значат гораздо меньше, чем наши» (33). Избрание Ариэля Шарона премьер-министром Израиля является еще одной иллюстрацией контрастов. Реакция СМИ на Шарона была несравнимо меньше, чем на ситуацию в Австрии, когда Партия Свободы Йорга Хайдера выиграла достаточно мест в парламенте для участия в австрийском правительстве. Несколько стран, включая Израиль, отозвали своих послов в ответ на избрание Хайдера. Политики по всему миру осудили Австрию и объявили, что они не собираются выносить участие Хайдера в австрийском правительстве в какой-либо форме. Возникла угроза торговых эмбарго против Австрии. Причина всего этого происходила из высказывания Хайдера, что на стороне Германии во Второй мировой войне сражались и порядочные люди, в том числе и в СС. Он также сказал, что некоторые из экономических политик Гитлера в 1930-х были вполне разумными. И он призвал прекратить иммиграцию в Австрию. Хайдер позже извинился за свои слова, но электоральный успех его партии привел к остракизму Австрии и непрекращающимся атакам встревоженных медиа против него лично.

Теперь сравните это с реакцией прессы на избрание Ариэля Шарона премьер-министром Израиля в 2001. Шарон был министром обороны Израиля в сентябре 1982 во время истребления от 700 до 2000 палестинцев, включая женщин и детей в лагерях беженцев в Сабре и Шатиле поблизости от Бейрута в Ливане. Журналист New York Times Томас Фридман видел «группы молодых людей двадцати-тридцати лет, которых выстраивали вдоль стен со связанными руками и ногами и затем расстреливали в гангстерском стиле» (34). Были записаны радиопереговоры израильских военных в которых они говорили о проведении «зачисток» в лагерях беженцев. Хотя собственно убийства выполнялись ливанскими христианами, поддерживаемыми Израилем, израильская армия полностью блокировала лагеря в течение двух дней пока происходили убийства. В заключении коммиссии Кагана, израильской коммиссии по расследованию инцидента, утверждается, что Шарон был косвенно ответственным за побоище. Коммиссия напрямую заявила, что Шарон несет на себе личную ответственность (35).

Реакцию американских медиа на избрание Шарона можно назвать в лучшем случае приглушенной. Никто не угрожал торговыми эмбарго и ни один посол не был отозван. Los Angeles Times послушно напечатала колонку, где Шарон был изображен как человек «усвоивший урок своих прошлых ошибок» (36). В июне 2001-го в Бельгии, на основании свидетельских показаний выживших в том побоище, Шарону было предъявлено обвинение в военных преступлениях. (Маловероятно, что Шарон будет признан виновным, в том числе и потому, что два важных свидетеля были недавно убиты при подозрительных обстоятельствах, что указывает на возможную связь с Моссадом. См. Agence France Presse от 24 января 2002 года.) Также заслуживает внимания и то, что Рехавам Зееви, близкая к Шарону фигура и министр туризма Израиля, и одновременно член могущественного Совета Безопасности вплоть до его убийства в октябре 2001 года, называл палестинцев «вшами» и выступал за их изгнание с территорий, контролируемых Израилем. Зееви сказал, что палестинцы живут в Израиле нелегально и что «Мы должны избавиться от тех, кто не является гражданами Израиля тем же способом, как избавляются от вшей. Мы должны остановить распространение этого рака в нашем теле» (37).

Как еще один пример огромного еврейского влияния на медиа США, Эрик Альтерман отмечает, что «в большей части мира доминирует палестинский нарратив как хроника обездоленного народа. В Соединенных Штатах же, наоборот, в дискурсе преобладает точка зрения Израиля как демократии под постоянной осадой». (Е. Альтерман, «Непримиримые враги, враждующие нарративы: В то время как большая часть мира видит ближневосточный конфликт через палестинские глаза, в Америке превалирует израильская поизция»; http://www.msnbc.com/news/730905.asp; 28 марта, 2002). Критически-важным источником поддержки Израиля является армия профессиональных аналитиков и комментаторов, «на безусловную и рефлекторную поддержку которых можно всегда положиться». Альтерман перечисляет 60 выдающихся медиа-фигур из этого лагеря (в том числе и длинный список еврейский авторов: Вилльям Сафир, А. М. Розенталь, Чарльз Краутхаммер, Мартин Перец, Дэниел Пайпс, Андрэ Пейзер, Дик Моррис, Лоренс Каплан, Вилльям Кристол, Роберт Каган, Мортимер Цукерман, Дэвид Гелертнер, Джефф Якоби, Сет Липски, Ирвинг Кристол, Бен Ваттенберг, Лоренс Кудлоу, Алан Дершовиц, Дэвид Хоровиц, Якоб Хейлбрун, Майкл Лидин, Ури Дэн, Пол Гринберг). Эти писатели обладают доступом практически ко всем крупнейшим медиа в Соединенных Штатах.

Сравните это с намного меньшей группой из пяти колумнистов, которые «скорее всего будут представлять анти-израильский и/или про-палестинский нарратив, невзирая на обстоятельства». Это — Патрик Бьюкенен, Кристофер Хитченс, Эдвард Сэйд, Александр Кокберн и Роберт Новак. Трое из них связаны с крайне-левым журналом The Nation (Кокберн, Хитченс, Сэйд), и лишь Новак в настоящее время аффилиирован с крупной медиа-организацией (The Washington Post).

Альтерман обращает внимание на еще одну небольшую группу, в которую он включил тех комментаторов, которые «склонны критиковать как Израиль, так и палестинцев, но рассматривают себя сторонниками Израиля, всегда в конечном итоге соглашаясь с приоритетом безопасности Израиля над правами палестинцев»; эта группа включает в себя редакторские советы The New York Times и The Washington Post. Еще один комментатор, кого следовало бы включить в промежуточную категорию — это Майкл Линд, написавший следующее в колонке Newsweek International (http://www.msnbc.com/news/731882.asp, 3 апреля 2002):

«То, что в Соединенных Штатах успешно выдается за сбалансированный подход, не только на Ближнем Востоке, но и в Европе и по всему миру воспринимается как безусловная поддержка Америкой бандитской тактики Израиля… Вот уже больше декады, политика США в отношении Израиля в равной мере диктовалась как геостратегическими соображениями, так и внутренней политикой: про-израильское лобби является самым могущественным лобби в Вашингтоне. Эта поддержка Израиля — независимо от реального наполнения его политики — фактически предоставила крайне правым Израиля карт-бланш на использование самых варварских методов притеснения палестинцев, и даже своих собственных граждан-арабов. Хотя это редко отмечается в американских медиа, но Израиль оккупирует палестинские земли вот уже на протяжении 35 лет, брутально властвуя над 3 миллионами бесправных палестинцев».

Сложно сомневаться в том, что про-израильская перспектива, доминирующая в медиа-дискурсе Соединенных Штатов, происходит из влияния евреев на СМИ. Однако весьма интересно, что в первой категории пандитов очень много не-евреев, которые рефлекторно и безусловно поддерживают Израиль. В их число входят Джордж Уилл, Вилльям Беннетт, Эндрю Салливан, Аллан Кейс, Брит Хьюм, Билл Орейли, Майкл Барон, Энн Култье, Линда Чавес и Раш Лимбо. Тот факт, что рефлекторная поддержка Израиля не характерна для не-евреев в других обществах с меньшим еврейским влиянием на медиа, наводит на мысль, что такая поддержка Израиля является критическим лакмусовым тестом приемлимости крупнейшими медиа США — что потенциальные пандиты «зарабатывают свое влияние и возможность быть услышанными», демонстрируя свою ревностную приверженность Израилю (и, можно полагать, другим еврейским темам, таким как иммиграция; ни один из этих комментаторов не был замечен в критике массовой не-европейской иммиграции в страны Запада). В конце концов, некритическая, рефлекторная поддержка чего-либо — это весьма редкий феномен, и нам известно, что медиа в других странах не настолько односторонни. Таким образом, очень сложно представить, что колоссальное предпочтение всего израильского является случайным результатом совпадения индивидуальных настроений столь многих неординарных личностей при отсутствии некоего массивного селекционного фактора. И неоспоримо, что, хотя евреи из первого списка просто продвигают свои этнические интересы, не-евреи, играя свои роли по поддержке Израиля, превосходно продвигают свои карьеры. То, что такой лакмусовый тест действительно существует, подтверждается, например, изгнанием Джо Собрана из National Review после того, как он осмелился заявить, что внешняя политика США не должна диктоваться интересами Израиля — событие, сопровождавшееся обвинениями Собрана в «антисемитизме» со стороны Нормана Подгореца (см. Buckley 1992; Podhoretz, 1986).

Часть 8 Еврейские организации и цензура в Интернете

В КК (Глава 8) я написал: «Можно ожидать, что по мере эскалации этнического конфликта в Соединенных Штатах, будут предприниматься все более отчаянные попытки для подпирания идеологии мультикультурализма… с использованием методов полицейского государства по контролю за неконформной мыслью и поведением.» Как было отмечено выше, по мере изменения статуса евреев от «посторонних» до полноценных членов американского общества, происходит постепенный сдвиг от «культуры критики» к тому, что можно условно обозначить «культурой Холокоста». Одновременно с достижением статуса устоявшейся элиты, еврейские организации выходят на передний план движений, стремящихся к цензуре мыслепреступлений (38).

Интернет представляет собой наибольшую брешь в контроле за средствами массовой информации, но еврейские организации выдвинулись на первый план в попытках цензуры Интернета, призывая Конгресс США инициировать «всеобъемлющее исследование масштабов и влияния ненависти в Интернете». Центр Симона Визенталя (ЦСВ) и АДЛ пытались вынудить интернет-провайдерские компании, такие как AOL, и популярные вебсайты, такие как Yahoo, ограничить доступ пользователей к неодобряемым вебсайтам. Недавно Yahoo ликвидировала 39 Интернет-клубов, ранее идентифицированных ЦСВ в качестве «сайтов ненависти» (39). Сайты Интернет-аукционов подвергались нападкам за продажу нацистских памятных вещей и сувениров (40). Amazon.com и Barnesandnoble.com попали под огонь за продажу «Майн Кампф» Гитлера. АДЛ также опубликовала доклад под названием «Отравление сети: ненависть онлайн» (41).

Онлайн-сервисы в США также находятся под давлением со стороны иностранных правительств некоторых государств, включая Францию, Германию, Австрию и Канаду — государств, конституции которых не гарантируют свободы речи. Например, судья во Франции вынес вердикт, что Yahoo нарушает французские законы, доставляя жителям Франции нацистские материалы, приобретенные на онлайн-аукционах Yahoo, даже несмотря на то, что этот сервис базируется в Соединенных Штатах. Судья заявил, что Yahoo действует нелегально, хотя компания и создала специальный отдельный французский сайт, который, в отличие от общего сервиса Yahoo, следует французским законам. Компании было приказано использовать Интернет-фильтры для блокирования доступа французских пользователей к политически-чувствительным материалам; в случае же игнорирования постановления суда, Yahoo грозил ежедневный штраф в $13 000. В Германии, суд обнаружил, что немецкие законы имеют юрисдикцию даже над иностранцами, публикующими материалы в сети из других стран — до тех пор, пока к этой информации есть доступ с территории Германии. В том случае суд постановил, что гражданин Австралии, публиковавший ревизионистские материалы по Холокосту на своем австралийском вебсайте может быть заключен в тюрьму в Германии. Теоретически можно представить такое развитие ситуации, когда Германия смогла бы требовать экстрадиции этого человека из Австралии, чтобы судить его за данное преступление (42).

Еврейские организации являются сильными адвокатами законов, которые криминализируют распространение анти-еврейских материалов в европейских странах. Например, АДЛ оказывала давление на правительство Германии, чтобы то арестовало гражданина США, распространявшего анти-еврейские материалы. Гари Лок был арестован в Дании и экстрадирован в Германию по ордеру прокурора г. Гамбурга. Его приговорили к четырем годам тюрьмы, он отсидел весь срок и был депортирован (43).

Такого рода обеспечиваемая правительством цензура эффективна в странах, подобных Германии или Франции, но имеет мало шансов преуспеть в Соединенных Штатах с их сильной традицией конституционно-защищенной свободы речи. В итоге, главным фокусом усилий евреев по цензуре Интернета в Соединенных Штатах стало давление на частные компании, такие как AOL и Yahoo, с целью принудить их использовать програмное обеспечение, блокирующее доступ к вебсайтам, неодобряемых еврейскими организациями. АДЛ создала добровольный Интернет-фильтр ("фильтр ненависти АДЛ"), позволяющий пользователям отсеивать определенные вебсайты. Однако, хотя AOL — на текущий момент крупнейший Интернет-провайдер — и пошел на сотрудничество, устанавливая стандарты, соответствующие требованиям АДЛ, но АДЛ отмечает, что другие провайдеры, как, например, Earthlink, не сотрудничают с АДЛ, и что для обслуживания вебсайтов, отвергнутых AOL, немедленно возникли другие хостинговые компании (44).

В своей борьбе, АДЛ и ЦСВ вынуждены двигаться против течения, потому что высокотехнологичные сообщества практически с самого начала пропогандировали Интернет как надежный приют для свободы речи. В выводах недавнего доклада АДЛ по Интернету можно ощутить некоторую фрустрацию авторов:

«Борьба с онлайн-экстремизмом чревата колоссальными технологическими и легальными затруднениями… Даже если бы удерживание сайтов оффлайн и было технически возможным, международная природа этого медиа делает легальное регулирование практически неосуществимым. И в Соединенных Штатах Первая Поправка [к Конституции США] гарантирует право свободы речи независимо от ее содержания. В результате, правительства, корпорации, и люди доброй воли продолжают поиск альтернативных путей для решения этой проблемы.» (45)

Очевидно, что еврейские оргазизации делают все, что в их силах, пытаясь ограничить анти-еврейскую речь в Интернете. Они очень далеки от достижения своей цели по удалению анти-еврейских материалов из Интернета, но, в долговременной перспективе, крайне высокие политические ставки, стоящие на кону, гарантируют, что с их стороны для этого будут предприняты очень значительные усилия. Я подозреваю, что если давление организаций, подобных АДЛ и ЦСВ, на американских Интернет-провайдеров не приведет к желаемому результату, то еврейские медиа-компании могут начать приобретать эти провайдерские компании с последующим негласным блокированием доступа к анти-еврейским вебсайтам. AOL недавно объединилась с Time Warner, контролируемой евреями медиа-компанией, и недавно до того AOL поглотила Compuserve, который был крупным, общенациональным Интернет-провайдером. Как сказано выше, AOL — Time Warner уступила давлению со стороны еврейских активистских организаций по ограничению изъявления политического мнения в Интернете.

Я полагаю, что единственной возможностью для запрещенных вебсайтов станет развитие их собственных Интернет-провайдеров. Эти провайдеры, как субсидированные, так и относительно дорогие, заполнят рыночную нишу, обслуживая людей, посвятивших себя этническому активизму среди европейцев не-еврейского происхождения и прочим формам неполиткорректного самовыражения. Ситуация станет похожей на положение дел в передающих и печатных средствах массовой информации. Все ведущие медиа в настоящее время эффективно цензурируются, но небольшие медиа, вещающие к узкой аудитории обращенных, могут по меньшей мере существовать, если не процветать.

Но подобные СМИ способны дотянуться лишь до пренебрежимо малой части населения. По большому счету, они игнорируются ведущими медиа, и в основном проповедуют перед публикой, уже обращенной в свою веру. То же самое, скорее всего, произойдет и с Интернетом. Сайты будут существовать, но они будут задвинуты в тень, удалены из поля зрения и умов подавляющего большинства пользователей Интернета. Фактическая цензура Интернета крупными корпорациями не нарушает Первой Поправки, потому что правительство в этом не участвует и любая политическая линия может быть объяснена бизнес-решением не оскорблять чувства существующих или потенциальных клиентов.

Часть 9 Вопрос о предвзятости

За тон некоторых из моих текстов, как в КК, так и в моих комментариях на различных сетевых дискуссионных форумах, меня несколько раз называли «антисемитом». Говоря совершенно откровенно, на момент начала этого проекта я не испытывал никакой враждебности по отношению к организованному еврейскому сообществу. Я был скорее экс-радикалом, превратившимся в умеренного республиканца — поклонника Джоджа Уилла. Еще до начала исследования иудаизма, я прилагал тот же эволюционный подход к древним спартанцам, а позже и к принудительному введению моногамии Католической церковью в Средние Века (см. MacDonald 1988a, 1995b). В моих книгах читатель обнаружит немало высказываний, направленных на смягчение тона и отведение обвинений в анти-еврейской предвзятости. На первой же странице моей первой книги об иудаизме, «Народ, который должен жить один» (MacDonald 1994), я однозначно заявляю, что характеристики, которые я приписываю иудаизму (своекорыстие, этноцентризм, и конкуренция за ресурсы и репродуктивный успех) никоим образом не являются уникальными свойствами евреев. В этой же книге я также пишу об экстраординарно-высоком IQ евреев и их достижениях (т. е. Нобелевский премиях). Во второй книге, «Обособленность и ее разочарования» (MacDonald 1998a), я обсуждаю тенденцию антисемитов предъявлять явно преувеличенные претензии; создавать фантастические и непроверяемые теории о еврейском поведении; преувеличивать степень еврейской сплоченности и единодушия; утверждать, что все евреи разделяют стереотипные еврейские черты или предпочтения, особенно когда евреи действительно непропорционально высоко представлены среди людей с определенными настроениями (т. е. политический радикализм в течение большей части 20-го века). Я также описываю тенденцию некоторых антисемитов создавать и развивать грандиозные теории заговоров, в которых все исторические события, на самом деле важные или же воображаемой важности, от Французской революции и до Трехсторонней комиссии, связываются друг с другом в один грандиозный заговор, вина за который возлагается на евреев. Все это неудивительно, если учитывать накопленные наукой знания о психологии этнического конфликта. Однако, это никоим образом не мешает предположить, что в корне всех важных исторических примеров антисемитизма действительно лежат реальные конфликты интересов. По большей части все это обсуждается в первой главе книги «Обособленность и ее разочарования», также как, вместе с прочими оговорками, и в первой главе книги «Народ, который должен жить один».

Необходимо осознавать, что групповые эволюционные стратегии отнюдь не доброкачественны, как в общем случае, так и в частном случае иудаизма, который очень часто был чрезвычайно могущественным и оказывал экстраординарное влияние на историю Запада. Я думаю, что в тоне моего изложения от первой книги к третьей произошли заметные изменения, хотя бы по той простой причине (мне хотелось бы так думать), что я больше узнал и прочитал намного больше документов. Познакомившись с первой книгой, читатели зачастую отмечают, что у них сложилось мнение, что я восхищаюсь евреями, но вряд ли они смогут сказать то же самое после прочтения второй и третьей книг, в особенности «Культуры Критики». Это потому, что ко времени написания КК я очень сильно изменился от человека, который написал первую книгу. Первая книга, по сути, является документированием теоретически-интересных аспектов групповых эволюционных стратегий на конкретном примере иудаизма (как евреи решили проблему «социального паразитирования», как они смогли возвести и укрепить барьеры между собой и другими народами, о генетической сплоченности иудаизма, каким образом некоторые группы евреев приобрели такой высокий IQ, о развитии иудаизма в античную эпоху). Обсуждение конкуренции за ресурсы и прочих конфликтов интересов между евреями и другими группами было более-менее второстепенным, но именно эти вопросы вышли на передний план во второй книге, «Обособленность и ее разочарования», а уже в КК я исключительно исследую влияние евреев на Западную цивилизацию в двадцатом веке. Без сомнения, евреи сделали позитивный вклад в Западную культуру в течение последних 200 лет. Но что бы исследователь не думал об их уникальном и незаменимом вкладе в мировую культуру в период после Эпохи Просвещения, наивно предполагать, что в своих делах они полностью или частично руководствовались размышлениями о пользе для человечества. В любом случае, мне сложно представить какую-либо сферу современной Западной цивилизации — управления ли или социальной организации (совершенно определенно), или бизнеса, науки и технологии (весьма вероятно), которая не возникла и не развилась бы в отсутствие еврейского вклада, хотя, наверное, в некоторых случаях не настолько быстро. В общем, положительные влияния евреев были скорее количественными, чем качественными. Они ускорили эволюцию в некоторых областях, например, в финансовой сфере и в некоторых направлениях науки, но не создали их с чистого листа.

С другой стороны, я убежден, что в ряде важных случаев влияние евреев было отрицательным. Я чистосердечно полагаю, что еврейское участие в радикальных левацких движениях начала и середины прошлого века было необходимым, но недостаточным условием для осуществления многих ужасных событий в Советском Союзе и других местах. (Но с этим мнением, конечно, можно не соглашаться. Однако, я считаю, что доказательства неоспоримы.) Но главным моментом является то, что я начал рассматривать еврейские группы как соперников европейского большинства в США, как могущественных организаторов колоссальных изменений, запущенных в США, в особенности, через успешное содействие массовой не-европейской иммиграции. Я обнаружил, что в процессе этих исследований моя личность подверглась трансформации — от полуконсервативного академического ученого, очень незначительно или вообще не идентифицировавшего себя с его собственным народом, до этнически-сознательного человека — в точности, как это предсказывается теорией процессов социальной идентификации, которая является базисом моей теории антисемитизма (см. MacDonald 1998a). На самом же деле, если попытаться с точностью датировать, когда я осмелился переступить черту и шагнуть в то, что некоторые считают доказательством моего «антисемитизма», то это скорее всего был период, когда я начал знакомиться с участием всех этих могущественных еврейских организаций в пропаганде массовой не-европейской иммиграции. Мое пробуждение началось с чтения короткого отрывка из стандартной книги об истории американского еврейства вскоре после публикации моей первой монографии. Остальные влияния, которые я приписывал евреям, были относительно доброкачественными (психоанализ?) или обратимыми — как обратимо влияние даже радикальных левацких движений, поэтому они не сильно меня беспокоили. Я, пожалуй, мог бы даже игнорировать гигантское лицемерие еврейского этноцентризма, неразрывно связанного с еврейским же активизмом против этноцентризма не-евреев — европейцев. Но долговременные последствия массовой иммиграции практически необратимы, если не принимать во внимание возможность какого-либо колоссального катаклизма.

Я постепенно пришел к пониманию, что мои интересы отличаются от прототипических еврейских интересов. Необходимо найти легитимный способ противостояния политике разнообразных еврейских истэблишментов без обычных обвинений в «антисемитизме». Иммиграция является всего лишь одним из примеров легитимного конфликта интересов. На момент написания этих строк (ноябрь 2001-го года), мы начинаем увязать в войне с запланированным результатом, который невозможно реализовать, по большей части оттого, что еврейское сообщество имеет столь большое влияние на нашу внешнюю политику, а также оттого, что любое упоминание о роле Израиля в нагнетании враждебности между США и арабским миром — фактически же, между США и всем мусульманским миром, — эффективно заглушается простыми криками «антисемитизм!». А дома мы начали невероятно опасный эксперимент по созданию мультиэтнического, мультикультурного общества, в котором интеллектуальная элита пришла к идее, что в прошлом доминирующее европейское большинство несет на себе моральное обязательство позволить другим вытеснить себя демографически и культурно — результат лоббистского влияния еврейских групп на иммиграционную политику (по крайней мере в смысле оригинальной идеи и способствования ее осуществлению), и влияния еврейских интеллектуальных движений на нашу интеллектуальную и культурную жизнь вообще. Как отмечалось выше, настоящими темами «Культуры Критики» являются рост еврейского могущества и ликвидация специфически-европейской природы Соединенных Штатов.

Я согласен с тем, что социальные науки не являются непредвзятыми, и я определенно не считаю себя исключением из этой тенденции. Пожалуй, что к тому времени, когда я закончил КК, мне следовало бы заявить о своих убеждениях в самой первой главе. Вместо этого, я заявил о собственном конфликте интересов в последней главе КК — и я полагаю, что я был весьма откровенен. В определенном смысле, помещение подобных утверждений в конец книги является уместным, поскольку мое отношение к еврейскому вопросу менялось постепенно и кумулятивно, от совершенно иного мировоззрения.

Досадно, что подобные заявления о конфликте интересов редко появляются в произведениях сильно-идентифицированных евреев, даже когда они сами рассматривают свои труды как инструменты для продвижения еврейских интересов. Одна из главных тем КК — это то, что еврейские социологи с сильно выраженной еврейской идентификацией прекрасно осознавали, что их труды способствуют продвижению еврейских интересов. Меня всегда поражает то, что медиа-фигуры, подобные Кристолу и Подгорецу, и эксперты по внешней политике, такие как Пол Вулфовиц и Ричард Перл, не чувствуют обязательства предварять свои замечания по вопросам, связанным с интересами Израиля, например, такими словами: «Вам стоит с осторожностью относиться к тому, что я говорю, потому что я правомерно заинтересован в продвижении этнических интересов Израиля.» Но то же самое верно и для случая обширных областей антропологии (Боасианская школа и исследования межрасовых различий), истории (т. е. очевидно апологетические описания истории и причин антисемитизма или роли евреев в учреждении большевизма), психологии (Франкфуртская Школа, психоанализ), и современных вопросов (иммиграция, взаимоотношения церкви и государства). Одна из наиболее раздражающих оппонентов идей «Культуры Критики» заключается в том, что необходимо признать предвзятость (некоторых) еврейских исследователей, точно так же, как мы это делаем во всех остальных случаях. Есть множество книг, описывающих влияние общей атмосферы викторианской Англии на Дарвина и Гальтона, но рассуждения о еврейской предвзятости немедленно вызывают обвинения в «антисемитизме».

Но еще глубже, я надеюсь, что какими бы не были мои мотивы и предвзятости, мои исследования иудаизма по меньшей мере соответствуют стандартам хорошей социологической науки, даже если я постепенно стал воспринимать объект своих исследований в отнюдь не лестном свете. В конце концов, какое значение имеет насколько невинны мои мотивы? Не является ли единственным вопросом прав ли я?

Часть 10 Заключение

КК является попыткой исследовать двадцатое столетие как Еврейский век — век, на протяжении которого еврейские организации были глубоко вовлечены во все наиболее важные события. С еврейской точки зрения, это был период великого прогресса, пусть и омраченный одной из величайших трагедий в истории. Во второй половине 19-го века большая часть еврейского народа жила в Восточной Европе, причем многие евреи обитали в нищете и были окружены враждебными популяциями и несимпатизирующими правительствами. Век спустя, государство Израиль утвердилось на Ближнем Востоке, а в Соединенных Штатах евреи стали наиболее богатой и могущественной группой; столь же элитарного статуса евреи добились и в остальных Западных странах. Знание о критически-важной роли евреев в радикальных левацких движениях было надежно вычищено, в то же самое время еврейская виктимизация нацистами преобрела статус морального эталона и главного инструмента, способствовавшего крупномасштабной не-европейской иммиграции, мультикультурализму и продвижению других еврейских целей. Оппоненты были выдавлены к границам интеллектуального и политического дискурса и по всем признакам вскоре будут окончательно заглушены.

Глубокая идеализация, миссионерская страсть и чувство моральной праведности, окружающие поклонение таким фигурам как Целан, Кафка, Адорно и Фрейд, являются характерным признаком всех еврейских интеллектуальных движений, обсуждаемых в КК (см. выводы в Главе 6). То, что эти фигуры с раскрытыми объятиями принимаются подавляющим большинством Западных не-еврейских интеллектуалов демонстрирует, что Западный интеллектуальный мир стал евреизированным — что еврейские настроения и интересы, еврейские предпочтения и антипатии стали интернализированы как евреями, так и не-евреями. Иудаизация Западной цивилизации нигде не проявляется так наглядно, как в поклонении Холокосту как главной моральной иконе всей цивилизации. Эти процессы характеризуют фундаментальный уход от традиций критического и научного индивидуализма, которые формировали Западное сознание со времени эпохи Просвещения. Но что более важно, из-за глубоко-укорененной враждебности евреев по отношению к традиционной Западной культуре, иудаизация Запада означает, что народы, создавшие культуру и традиции Запада, стали приучены испытывать глубокий стыд за их собственную историю, что является несомненной прелюдией к их кончине как культуры и народа.

Существующий на Западе иудаизированный культурный Империум поддерживаетсявездесущим контролем за мыслью через средства массовой информации и само-цензурой ученых, политиков и других фигур, прекрасно осознающих чудовищные персональные и профессиональные последствия пересечения черты допустимой мысли и речи о евреях и еврейских вопросах. Этот контроль поддерживается фанатически пропагандируемыми, своекорыстными, и, по сути, лживыми теориями о природе и истории иудаизма и о природе и причинах антисемитизма.

Ничто из перечисленного не должно удивлять. Еврейские популяции всегда оказывали колоссальный эффект на общества, в которых они проживали, в силу двух качеств, центральных для иудаизма как групповой эволюционной стратегии: высокого интеллекта (включая полезность интеллекта для накопления богатства) и способность кооперировать друг с другом в высоко-организованных, сплоченных группах (MacDonald 1994). Все это приводило к тому, что каждый раз евреи превращались в могущественную элитную группу в обществах, где они обитали в достаточном числе — как в США и Советском Союзе в 20-м веке, так и в Испании 15-го века или в древней Александрии. В конце концов, история часто повторяется. Действительно, недавние данные показывают, что доход на душу населения в США среди евреев почти в два раза выше, чем среди не-евреев, что является гораздо большей разницей, чем различие в доходах между белыми и черными. Хотя доля евреев в популяции США меньше 3 %, они составляют более чем четверть списка из четырехсот самых богатых американцев по версии журнала Forbes. Еще один замечательный факт — это то, что 87 процентов евреев «вузовского» возраста являются студентами ВУЗов, тогда как в среднем по США эта доля не превышает 40 процентов (Thernstrom Thernstrom 1997). Несомненно, евреи являются элитной группой в американском обществе (также см. Главу 8).

В моем понимании, еврейское общество в США агрессивно движется вперед, игнорируя огромные проблемы, созданные еврейскими организациями на Западе (теперь в основном через успешное способствование массивной не-европейской иммиграции) и в Исламском мире (через израильские действия в Палестине). Как бы американская поддержка Израиля не объяснялась, она является эмоционально-напряженным вопросом в арабском мире. Подлинным тестом еврейского могущества в Соединенных Штатах является вопрос будет ли американская поддержка Израиля столь же неизменной и в будущем, несмотря на колоссальную цену, уже заплаченную США в терминах человеческих потерь, экономических проблем, ненависти и недоверия во всем мусульманском мире, и утраты гражданских свобод дома. На момент написания этих строк, в то время как еврейские организации пытаются приготовиться к возможной эскалации анти-еврейских настроений в США, а давление администрации Буша на Израиль с целью вынудить того пойти на уступки палестинцам для успокоения мусульманского мира вызывает изрядное беспокойство среди американских евреев (в т. ч. Rosenblatt 2001), все признаки указывают на то, что не следует ожидать каких-либо фундаментальных изменений в политической культуре американо-израильских отношений вследствие событий 11 сентября.

Оглавление

Часть 1

Часть 2 Упадок этнического сознания среди американцев европейского происхождения

Часть 3 Эволюционное происхождение европейского индивидуализма

Часть 4 Эволюционное происхождение еврейского коллективизма и этноцентризма

Часть 5 Участие евреев в коммунизме и радикальных левацких движениях

Часть 6 От культуры критики к культуре Холокоста

Часть 7 Евреи и средства массовой информации: контролируя видение мира

Часть 8 Еврейские организации и цензура в Интернете

Часть 9 Вопрос о предвзятости

Часть 10 Заключение