Очистка-2. Точный расчёт [Хью Хауи] (fb2) читать онлайн

Хью Хауи * ОЧИСТКА-2 ТОЧНЫЙ РАСЧЁТ * Перевод sonate10 ред. Серёжки Йорка

1

Она хранила свои вязальные спицы в кожаных футлярах — деревянные палочки одного размера лежали попарно бок о бок, похожие на тонкие косточки запястья, обтянутые сухой старой плотью. Дерево и кожа. Предметы, передающиеся из поколения в поколение, безобидные приветы предков, безвредные, как детские книжки или деревянные статуэтки, умудрившиеся пережить восстание и чистку. Каждая пара словно бы служила свидетельством существования мира, отличного от её собственного, мира, в котором здания стояли на поверхности земли, как те руины, что виднелись за серыми безжизненными холмами.

После долгих колебаний мэр Дженс выбрала подходящую пару спиц. Она всегда подходила к этой задаче очень ответственно, зная, что правильный выбор имеет огромное значение. Выберешь слишком тонкие — вязать будет трудно и свитер получится чересчур плотным, тесным. Выберешь слишком толстые — и вязаное полотно будет рыхлым, с большими дырками, станет просвечивать насквозь.

Выбор сделан, деревянные косточки вынуты из их кожаного запястья. Дженс потянулась за большим клубком хлопчатобумажной пряжи. Трудновато поверить, что из этого мотка кручёных волокон её руки могут сделать нечто упорядоченное, нечто полезное. Она поискала конец пряжи, размышляя, что же из всего этого выйдет. Сейчас её будущий свитер существовал лишь в виде замысла да мотка пряжи. А до этого он был светлыми волокнами хлопка, цветущего на подземных фермах; их вытянули, очистили и спряли в длинные нити. Если проследить ещё дальше, то сама сущность хлопка — это порождение тех душ и тел, что упокоились в почве и питают корни собственной плотью под ярким светом мощных оранжерейных ламп.

Дженс покачала головой: вечно она думает о всяких мрачных вещах! Чем она старше, тем чаще ум её обращается к смерти. О чём бы ни раздумывала, в конце — всегда смерть.

Она ловко, отточенным движением обернула конец пряжи вокруг спиц, а пальцами натянула нить так, что она образовала треугольник. Острия спиц то и дело ныряли в этот треугольник, набрасывая петли будущего полотна. Это она любила больше всего — набирать петли. Ей всегда нравилось начинать. Первый ряд. Из ничего вырисовывается нечто. Руки сами знали, что делать, смотреть на них было не нужно, поэтому мэр подняла глаза и увидела, как утренний ветер гонит клубы пыли по склонам холмов. Небо сегодня заволакивали низкие зловещие тучи. Они, словно обеспокоенные родители, нависали над маленькими облачками мятущейся пыли, которые походили на разыгравшихся детей: носились вприпрыжку, кувыркались, проваливались в расщелины, вскарабкивались на возвышенности, залетали в складку между двумя холмами, где разбивались о два мёртвых тела. Шаловливые сгустки пыли были сродни этим двум горкам праха, медленно переходящим в мир призраков, возвращающимся в страну тумана и детских грёз.

Мэр Дженс уселась поудобнее в своём пластиковом кресле и принялась наблюдать за переменчивыми ветрами, играющими в запретном внешнем мире. Её руки сами собой превращали нити в ряды петель, надзор им был нужен только изредка. Она видела, как по временам пыль несётся на сенсоры Шахты сплошной стеной, и при каждой такой атаке женщина содрогалась, словно от удара. Это зрелище всегда было очень неприятно, но особенно трудно было его выносить на следующий день после очистки. Каждая новая пылинка, затуманивающая линзы — словно пощёчина, словно чья-то грязная лапа, хватающая нечто незапятнанное. Дженс помнила, каково это. И сейчас, спустя шестьдесят лет, она иногда задавалась вопросом: а не больнее ли ей смиряться с этим насилием — насилием грязи, тоже ведущим к телесным жертвам, пусть и другого рода?

— Мэм?

Мэр отвернулась от мёртвых холмов, давших приют погибшему шерифу. Около её кресла стоял помощник шерифа Марнс.

— Да, Марнс?

— Вы просили вот это.

Марнс положил на столик три желтоватые папки и пододвинул их мэру. Столик носил на себе следы ночной пирушки — пятна от сока с налипшими на них крошками. Народ праздновал очистку. Дженс отложила вязание и нехотя протянула руку к папкам. У неё сейчас было только одно желание: чтобы её оставили наедине с пряжей и спицами, чтобы дали подольше полюбоваться на то, как петли и ряды образуют нечто новое. Ей хотелось насладиться тишиной и покоем этого незамутнённого рассвета, прежде чем грязь и годы затуманят его, прежде чем проснутся жители верхней части Шахты: потянутся, протрут глаза, прогоняя с них сон, смоют с лиц признаки вчерашнего разгула, а с совести — пятна, сгрудятся вокруг неё, их мэра, рассядутся в пластиковых креслах и тоже начнут наслаждаться зрелищем.

Но долг зовёт. Она мэр, а Шахте требуется шериф. Так что Дженс отставила собственные желания в сторону и положила папки себе на колени. Поглаживая ладонью верхнюю, она смотрела на свои руки со смешанным чувством боли и смирения. Тыльная сторона ладоней была такой же сухой и морщинистой, как грубая бумага, торчащая из папки. Она взглянула на инспектора Марнса — его усы были почти совсем белыми, лишь изредка в них проглядывала былая смоль. А она помнила времена, когда с цветовой гаммой дела обстояли совсем наоборот. Тогда высокая, худощавая фигура являлась символом силы и молодости, а не слабости и усталости. Он по-прежнему был красив, но лишь потому, что её старые глаза помнили его с тех далёких времён.

— Вы знаете, — сказала Дженс Марнсу, — на этот раз мы всё могли бы сделать иначе. Я бы назначила вас шерифом, а вы выбрали бы себе помощника — всё как положено.

Марнс рассмеялся.

— Я был помощником так же долго, как вы мэром, мэм. Помощником и помру, когда придёт мой день.

Дженс кивнула. Что она особенно любила в Марнсе — порой он высказывал до того мрачные мысли, что по сравнению с ними её собственные думы казались уже не чёрными, а лишь серыми.

— Боюсь, этот день для нас обоих не за горами, — заметила она.

— Что верно, то верно. Вот не думал, что переживу стольких своих ровесников. Вас-то уж точно переживать не собираюсь. — Марнс пригладил усы и принялся внимательно изучать вид за окном. Дженс улыбнулась и открыла верхнюю папку.

— Здесь трое достойных кандидатов, — сказал Марнс. — Как вы и просили. Буду счастлив работать с любым из них. Джульетта — думаю, её дело в середине стопки — это мой первый кандидат. Работает внизу, в Механике. Она не очень-то часто поднимается наверх, но мы с Холстоном...

Марнс запнулся. Дженс подняла на него глаза: взгляд полицейского был прикован к тёмной прогалине на холме. Марнс прикрыл рот костлявым кулаком и изобразил, что закашлялся.

— Прошу прощения, — сказал он. — Как я говорил, мы с шерифом расследовали случай смерти там внизу несколько лет назад. Так Джульетта — кажется, она предпочитает, чтобы её называли Джулс — оказалась истинным кладом. Острый ум. Очень здорово помогла нам в том деле — отлично подмечает всякие подробности, умеет обращаться с людьми, дипломатичная, но твёрдая, словом, вы понимаете. Не думаю, чтобы она часто поднималась выше восьмидесятых. Настоящая глубинница. Давненько у нас таких не бывало.

Дженс принялась просматривать папку с делом Джульетты: сведения о её семье и родных, выписки из платёжных ведомостей, нынешняя заработная плата в кредитах... Она начальник смены с отличными показателями. В лотерее участия не принимала.

— Замужем не была? — спросила Дженс.

— Не-а. Недотрога. Чуть что — костей не соберёшь. Мы были внизу целую неделю, видели, как парни к ней липнут. Могла бы выбрать любого, но не хочет. Она из тех, что производят впечатление, но предпочитают не обращать на это внимания.

— Похоже, что на вас она точно произвела впечатление, — сказала Дженс и тут же раскаялась. В её голосе явственно прозвучала ревность, и это было отвратительно.

Марнс перенёс вес тела с одной ноги на другую.

— Ну, вы-то уж меня знаете, мэр. Я всегда отбираю кандидатов получше. Лишь бы меня самого никуда не «продвигали».

Дженс улыбнулась.

— А что с остальными двумя?

Читая их имена, она задумалась: так ли уж правильно выбрать глубинницу? Да и смотри-ка, Марнс, кажется, к ней неравнодушен...

Мэр узнала имя на верхней папке. Питер Биллингс. Работает несколькими этажами ниже, в юридическом отделе — то ли клерком, то ли «тенью» судьи.

— Честно, мэм? Они только так — заполнить пустоту, создать видимость справедливости... Я сказал, что буду работать с любым из них, но Джулс — вот то, что вам нужно. Давненько у нас не было женщины-шерифа. Скоро выборы — ну, так если вы поставите её, то это ох как сыграет вам на руку.

— Наш выбор будет основываться не на этом, — возразила Дженс. — Нас с вами не будет, а тот, кого мы сейчас назначим, останется на этом посту... — Она оборвала себя, вспомнив, что говорила то же самое и о Холстоне, когда раздумывала над его назначением.

Дженс захлопнула папку и перевела внимание на стенной экран. У подножия холма образовался маленький смерч, собрал взвихрившуюся пыль в организованное безумие. Крошка-вихрь разгулялся вовсю и вырос в большой конус, безостановочно крутящийся и покачивающийся на остром конце, словно детский волчок, а затем понёсся в направлении камер, в промытые линзы которых заглядывали неяркие лучи ясного рассвета.

— Ну что ж, давайте сходим и встретимся с ней, — вымолвила наконец Дженс. Она держала папки на коленях и теребила своими морщинистыми, будто старый пергамент, пальцами грубые края сделанной вручную бумаги.

— Мэм? Я бы лучше вызвал её сюда. Проведите интервью в вашем кабинете, как вы всегда это делали. Идти вниз — это очень долгий путь, а наверх — так ещё дольше.

— Я ценю вашу заботу, инспектор, поверьте. И всё же прошло уже очень много времени, с тех пор как я спускалась ниже сороковых этажей. Я давно не встречалась с людьми. Мои колени — не оправдание...

Мэр замолчала. Пылевой смерч покачался, повернулся и направился прямо на камеры. Он рос и рос — широкоугольные линзы искажали изображение, представляя вихрь куда более внушительным и яростным, чем он на самом деле был — а потом налетел на сенсорную башню; весь кафетерий на несколько мгновений погрузился в темноту. Смерч пролетел, прошёлся по экранам в салоне и оставил за собой вид на наружный мир, теперь слегка затуманенный тончайшей сероватой плёнкой.

— Вот проклятие, — скрипнул зубами Марнс. Он опустил ладонь на рукоятку своего пистолета — потёртая кожаная кобура скрипнула — и Дженс представила себе старого служаку там, снаружи: вот он гонится на своих тощих ногах за улетающим ветром и всаживает пулю за пулей в мутное пылевое облако.

Оба они какое-то время молчали, оценивая нанесённый смерчем урон. Затем Дженс снова заговорила:

— Это путешествие я хочу провести не в порядке выборной кампании, Марнс. И не ради голосов. Насколько я знаю, у меня нет конкурентов. Поэтому не будем устраивать шума, сделаем всё тихо и спокойно. Мне надо на людей посмотреть, а вовсе не себя показать. — Она взглянула на своего собеседника. Тот не сводил с неё глаз. — Это ради меня Марнс. Перемена обстановки.

Она снова перевела взгляд на экран.

— Иногда... иногда мне кажется, что я здесь, наверху, уже слишком долго. Мы оба засиделись здесь. Впрочем, можно сказать, где бы мы с вами ни находились, мы везде засиделись...

Её монолог прервал гулкий утренний топот ног по спиральной лестнице, и оба повернулись навстречу звукам жизни, звукам пробуждающегося дня. Дженс понимала: пора вытряхнуть из головы образы мёртвых. Или, во всяком случае, похоронить их на какое-то время.

— Мы спустимся в глубь и как следует приглядимся к этой Джульетте — вы и я. Потому что по временам я сижу и смотрю наружу — при виде того, что нас вынуждает проделывать этот мир, меня словно пронзает игла, Марнс. Она пронзает меня насквозь.

••••

Они встретились после завтрака в кабинете Холстона. Дженс продолжала про себя называть это помещение кабинетом Холстона — ведь прошёл всего один день, она ещё не успела свыкнуться с мыслью. Мэр стояла позади сдвоенного стола и старых шкафов с «делами» и вглядывалась в пустоту тюремной камеры. Инспектор Марнс давал последние указания Терри — охраннику из IT; когда Холстон с помощником отправлялись на дело, тот часто оставался и следил за порядком. За спиной у Терри, не отступая ни на шаг, держалась Марча, девушка-подросток с тёмными волосами и ясными глазами — она проходила профессиональное обучение для работы в IT. Таких молодых людей называли «тенями», они были чуть ли не у половины жителей Шахты. Возраст «теней» был от двенадцати до двадцати лет, и они повсюду следовали за своими учителями, как губка впитывая в себя все премудрости профессии — чтобы обеспечить Шахте возможность нормального функционирования в течение следующего поколения.

Марнс напомнил Терри, что народ после очистки приходит в довольно сильное возбуждение. Как только напряжение, накопившееся в Шахте, находит себе выход, людям хочется немного развеяться. Большинство из них слишком молоды и не помнят последней двойной очистки, вот они и считают, что такого никогда не случалось. Думают, что застрахованы от наказания по крайней мере на ближайшие несколько месяцев.

Все эти предупреждения со стороны Марнса вряд ли были нужны — суматоха в соседнем помещении была отлично слышна через плотно закрытую дверь. Большинство жителей верхних сорока этажей уже набилось в салон и кафетерий. В течение дня подойдут ещё сотни со средних этажей и из глубины — те специально отпросятся с работы и используют свои отпускные кредиты, лишь бы поглазеть на особо ясный и отчётливый вид снаружи. Массовое паломничество. Кое-кто поднимался наверх лишь раз в несколько лет, проводил с часок перед экранами, бормотал, что всё точно так же, как и в прошлый раз, и, отправив своих детей вниз впереди себя, принимался продираться сквозь валящую в обратном направлении толпу.

Терри вручили ключи и временную звезду шерифа. Марнс проверил состояние батарей в своей рации, убедился, что динамики в кабинете включены на достаточную громкость, и внимательно осмотрел свой пистолет. Затем пожал Терри руку и пожелал удачи. Дженс не терпелось отправиться. Она повернулась спиной к пустой камере, попрощалась с Терри, кивнула Марнсу, и они вместе вышли из кабинета.

— Вас не беспокоит, что вы уходите сразу после очистки? — спросила мэр, когда они вышли в кафетерий.

Она знала — позже вечером начнётся разгульное веселье, а толпа легко приходит в раж. Похоже, не очень-то подходящий момент забирать главного блюстителя порядка с его поста ради весьма эгоистичной миссии.

— Смеётесь? Мне это просто необходимо. Нужно убраться отсюда хоть ненадолго. — Он бросил взгляд в сторону настенного экрана, перед которым сгрудилась толпа. — Я всё никак не могу понять, что творилось в голове у Холстона, почему он не поговорил со мной о том, что его беспокоило. Может быть, к тому времени, как мы вернёмся, у меня пропадёт чувство, что он по-прежнему хозяин кабинета. А сейчас я там задыхаюсь.

Он прав, думала Дженс, пока они прокладывали себе путь сквозь толпу. В пластиковых стаканах плескался фруктовый сок; она явственно ощущала стоящий в воздухе запах самогона, но не обращала на него внимания. Со всех сторон раздавались обещания отдать за неё свои голоса, звучали пожелания здоровья и доброго пути. Весть об их путешествии разлетелась с невероятной скоростью, и это несмотря на то, что они почти никому о нём не говорили. Большинство верило, что это поход доброй воли в рамках предвыборной кампании. Жители Шахты помоложе, которые помнили только одного шерифа — Холстона, — приветствовали Марнса и называли его этим почётным титулом. Но каждый, у кого глаза были окружены сеточкой морщин, думал иначе. Они кивали проходящим мимо Дженс и Марнсу и безмолвно желали совсем другого рода удачи: «Сделайте так, чтобы жизнь продолжалась, — говорили их глаза. — Сделайте так, чтобы мои дети жили так же долго, как и я. Не дайте нашему миру рухнуть!»

Дженс жила под гнётом долга, он тяжким грузом лежал на её плечах, и от него страдали не только колени. Они с Марнсом шли через толпу к центральному колодцу, и за всё это время она не произнесла ни слова. Кое-кто просил её произнести речь, но эти одинокие голоса не нашли поддержки у собравшихся — к счастью, подумала Дженс. Что она могла бы им сказать? Что понятия не имеет, на чём держится их мир? Что она даже толком не понимает своего собственного вязания: просто делай петельки правильно — и тогда всё будет в порядке? Не говорить же им, в самом деле, что стоит только упустить одну петлю, и всё расползётся? Один-единственный надрез по недосмотру — и нитка потянется, а вскоре от полотна останется лишь кучка перепутанной пряжи. Неужели они думают, что она обладает каким-то тайным знанием, когда она лишь следует правилам, и только поэтому всё из года в год идёт так, как должно идти?

Потому что она не знала, что держит их всех вместе. И она не понимала этого настроения людей. Почему они празднуют? Почему пьют и радостно кричат? Потому что их жизнь в безопасности? Потому что на этот раз страшный жребий очистки миновал их? Её народ веселится, тогда как хороший человек, её друг, её партнёр в нелёгком деле поддержания жизни и порядка лежит мёртвый там, на холме, рядом со своей женой. Если бы Дженс всё же произнесла речь, и если бы то, что она в неё вложила, не считалось запретным, то она сказала бы: «Эти двое были самыми лучшими людьми из тех, кто добровольно отправился на очистку. И как можно тогда охарактеризовать тех, кто остался?»

Не время для речей. Не время для пьянки. Не время для веселья! Настал час тихого раздумья — вот почему Дженс необходимо было уйти отсюда. Жизнь постепенно менялась. Не за один день — в течение многих лет. Уж кому и знать, как не ей. Ну, разве что ещё старуха Макнил внизу, в отделении Снабжения, осознаёт это. Чтобы заметить изменения, надо прожить долго. Дженс была стара. Время шло вперёд всё быстрее и быстрее; слабые ноги мэра не поспевали за ним. Она знала, что скоро останется далеко позади. И самым большим из её опасений было то, что без неё этот мир долго не протянет.

2

Когда трость Дженс опускалась на очередную металлическую ступень, раздавался громкий, отчётливый звон. Он, словно удары метронома, отмерял время их спуска в глубину, придавал ритм музыке лестничного колодца, вибрировавшего от избытка энергии. Это была энергия толпы, празднующей очистку. Всё движение по лестнице, кроме их двоих, разумеется, шло в обратном направлении — наверх. Дженс и её спутник пробивались против течения; их толкали, задевали локтями; люди приветствовали её: «Здравствуйте, мэр!» — и кивали Марнсу. Дженс читала на их лицах, что они едва удерживались, чтобы не называть его шерифом — из уважения к ужасной причине его предполагаемого повышения.

— Сколько этажей вы намерены пройти сегодня? — спросил Марнс.

— Что, уже устали? — Дженс через плечо послала ему лукавую усмешку и увидела, как его усы встопорщились в ответной улыбке.

— Вниз — не проблема. Обратно, наверх — вот где придётся помучиться.

Их руки нечаянно столкнулись на закруглённых перилах винтовой лестницы, когда рука Дженс чуть задержалась позади, а Марнс уже передвинул свою. Женщина хотела было сказать, что она бодра и может ещё идти и идти, как вдруг почувствовала неожиданную усталость — скорее душевную, чем физическую. Она чисто по-детски вообразила себе чудесную картину: вот они оба — намного моложе, и Марнс подхватывает её на руки и несёт вниз по ступеням в своих объятиях. Как это было бы прекрасно — отдаться на волю другого, переложить на него свой груз ответственности, перестать притворяться сильной... Эта картина не была воспоминанием о прошлом, она была видéнием возможного будущего, которое так и не наступило. Дженс почувствовала себя виноватой уже за то, что вообразила себе его. Она остро чувствовала близкое присутствие своего мужа — призрака, вынырнувшего из сумбура её мыслей...

— Мэр? Так сколько же?

Они оба посторонились — вверх по лестнице прокладывал себе путь носильщик. Дженс узнала парня: Коннер, ещё совсем юный, но с крепкой спиной и уверенной походкой. За плечами у него громоздилось множество всяческих свёртков, перетянутых верёвками. На лице юноши застыла гримаса, свидетельствовавшая, однако, не о боли или утомлении, а о недовольстве: кто все эти туристы, заполонившие его лестницу? Ходят тут всякие...

Дженс хотела произнести что-то ободряющее, несколько слов похвалы людям, которые, как этот парень, выполняли работу, непосильную для её собственных коленей, но он уже скрылся на своих крепких молодых ногах — понёс наверх из глубины продукты и другие товары, лишь изредка задерживаясь — уж слишком плотен был поток желающих насладиться чистым видом наружного мира.

Путешественники передохнули несколько минут на одной из лестничных площадок. Марнс дал ей свою фляжку, Дженс сделала деликатный глоток и вернула фляжку хозяину.

— Я бы, пожалуй, прошла сегодня половину пути, — наконец ответила она, — но нам необходимо сделать по дороге несколько остановок.

Марнс глотнул воды и принялся завинчивать колпачок.

— Собираетесь кого-то навестить?

— Можно сказать и так. Хочу остановиться в родильном отделении на двадцатом.

Марнс засмеялся:

— Младенчиков целовать, что ли? Мэр, вас и без того никто не обскачет на выборах. Не в том вы возрасте.

Дженс не засмеялась в ответ.

— Благодарю, — сказала она с напускной укоризной на лице. — Но нет, я не собираюсь целовать младенчиков. — Она повернулась к нему спиной и возобновила спуск. Марнс двинулся следом. — Не подумайте, что я не доверяю вашему мнению как профессионала в том, что касается этой Джулс. Вы всегда рекомендовали мне отличных кандидатов...

— Даже?.. — перебил её Марнс.

— В особенности его, — подтвердила Дженс, зная, о ком он говорит. — Прекрасный человек, но его сердце было разбито. Даже самые крепкие люди не в силах устоять перед этой напастью.

Марнс согласно хмыкнул.

— Тогда что мы собираемся делать в родильном? Джульетта, насколько я помню, родилась не на двадцатом этаже...

— Нет, но её отец работает там сейчас. Я просто подумала: раз уж мы идём мимо, неплохо было бы познакомиться с её отцом. Глядишь, узнав отца, получим какое-то первоначальное представление о дочери.

— Да разве отец может дать объективную оценку собственной дочери? — усмехнулся Марнс. — И не рассчитывайте.

— Мне кажется, вас ждёт сюрприз. Я попросила Алис сделать кое-какие изыскания, пока я собиралась в дорогу. Она раскопала нечто очень интересное.

— Ну да?

— Наша Джульетта до сих пор не использовала ни единого отпускного дня, накопившегося у неё за всё время работы.

— Нормальное явление для Механики, — возразил Марнс. — Они вечно вкалывают сверхурочно.

— Не только она никогда не выходит оттуда, но и её никто не навещает.

— Что-то я не пойму, к чему вы клоните.

Дженс подождала, пока мимо них двигалась целая семья. Маленький мальчик, лет шести-семи, ехал на отцовском загривке и всё время пригибал голову, чтобы не стукнуться о верхние ступени. Мать с сумкой на плече шла позади, неся на руках младенца. Образцовая ячейка общества, подумала Дженс. Что взято — то отдано. Двое родителей — двое детей. Как раз то, что и было целью лотереи. Иногда всё получалось как надо.

— Хорошо, сейчас растолкую, к чему я клоню, — сказала Дженс своему спутнику. — Я хочу найти отца этой девушки, посмотреть ему в глаза и спросить, почему за последние двадцать лет, после того, как его дочь ушла на глубину, в Механику, он не навестил её. Ни единого разу.

Она оглянулась. Марнс хмуро глянул на неё и скривил губы под усами.

— И почему она ни разу не взошла наверх, чтобы повидать его, — добавила Дженс.

••••

Когда они прошли десятый этаж и верхние жилые уровни, движение на лестнице стало поспокойнее. С каждой очередной ступенью в душе Дженс вспыхивал страх: как же она преодолеет эти трудные дюймы на обратном пути? А ведь это самая лёгкая его часть, напомнила она себе. Спуск был похож на стальную пружину, которая, распрямляясь, давила на старую женщину, загоняя её в глубь. Он напоминал Дженс её кошмары, когда ей снилось, будто она тонет. Ну разве не глупость? Она ведь даже никогда не видела воды в достаточном количестве, чтобы просто погрузиться в неё всем телом, уже не говоря о том, чтобы утонуть. Но эти кошмары, как и случайные сны о падении с большой высоты, были наследием иных времён; эти разрозненные свидетельства, иногда всплывающие в снах обитателей Шахты, словно говорили: «Это не наша жизнь. Мы должны были бы жить по-другому».

И поэтому спуск, это нисхождение по спирали, был похож на те ужасные сны, в которых Дженс погружалась на дно. Отчаянно, безысходно. Будто к её ногам была привязана гиря, тянущая её вниз. Что ещё хуже — она знала, что обратно ей не выбраться.

Они достигли яруса, в котором производили пряжу — здесь, в местах, где работали люди в многоцветных комбинезонах, делали те самые нитки, которыми пользовалась Дженс. Над лестничной площадкой плыли запахи красителей и других химикалий. В закруглённой шлакобетонной стене было прорезано окно, выходящее в маленькую продуктовую лавку, расположенную на краю отделения. В лавчонке было пусто — толпа усталых и проголодавшихся «туристов» обчистила все полки. Несколько носильщиков расположились со своими товарами прямо на ступенях, пытаясь по мере возможности удовлетворить запросы публики. Дженс должна была нехотя признать неприятную правду, связанную со вчерашней очисткой: варварская практика не только принесла психологическое облегчение, не только дала им ясный вид на наружный мир, но и способствовала оживлению экономики Шахты. У людей вдруг появился предлог для передвижений. Предлог для обмена. Шахта полнилась молвой, Шахта полнилась жизнью — родственники и давние друзья встречались впервые за много месяцев, а то и лет. Словно дряхлый старик внезапно выпрямился, потянулся, свежая кровь прилила к немощным рукам и ногам, и ветхая плоть ожила вновь.

— Мэр!

Она оглянулась и не увидела Марнса: он скрылся за поворотом лестницы у неё над головой. Дженс подождала его, следя глазами за его ногами, пока он догонял её.

— Полегче, — сказал он. — Мне так за вами не поспеть!

Дженс извинилась. Она не заметила, как ускорила шаг.

Они вступили во второй жилой ярус, начинавшийся под шестнадцатым этажом. Дженс внезапно осознала, что оказалась на территории, где не бывала уже почти год. В лестничном колодце раздавался топот молодых ног — младшие обитатели Шахты лавировали между тихоходами. Начальная школа находилась как раз над родильным отделением. Судя по шуму движения и гулу голосов, занятия отменили. Не мудрено, подумала Дженс, если принять во внимание, как мало учеников придёт на уроки — ведь многие родители отправились наверх вместе со своими отпрысками. Да и учителя не прочь сделать то же самое. Дженс с Марнсом миновали лестничную площадку школы. Стальные плиты были расчерчены для игры в «классики». Меловые линии стёрлись — слишком много ног прошлись по ним сегодня. Детишки сидели на площадке, уцепившись за перила и свесив ноги с ободранными коленками за край. Весёлый гомон и крики ребятни стихали до шёпота, когда поблизости объявлялись взрослые.

— Хорошо, что мы почти пришли — мне нужен отдых, — сказал Марнс, пока они преодолевали следующий пролёт. — Надеюсь только, чтобы этот парень оказался на месте и смог встретиться с нами.

— Окажется, — заверила Дженс. — Алис послала ему электронное сообщение, что мы придём.

Спустившись на площадку родильного отделения и преодолев встречный поток, они перевели дух. Когда Марнс передал своей спутнице фляжку, та сделала большой глоток, а затем посмотрелась в выпуклую, испещрённую вмятинами поверхность, словно в зеркало, проверяя, в порядке ли причёска.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал Марнс.

— Внушительно, да? По-мэрски?

Он засмеялся:

— И даже ещё лучше.

Дженс показалось, что в его старых карих глазах зажглась искорка... но, скорее всего, это был только блик, отразившийся от фляги, когда он поднёс её к губам.

— Двадцать этажей всего за два часа. Не советовал бы продолжать в том же духе, но всё же здорово, что мы продвинулись так далеко. — Он разгладил усы и потянулся за спину — уложить флягу в рюкзак.

— Погодите-ка. — Дженс забрала у него фляжку и опустила в сетчатый карман в задней части рюкзака. — Да, вот что... Предоставьте мне вести разговор с отцом Джульетты.

Марнс поднял руки ладонями вперёд — мол, ему и в голову никогда не приходило что-либо иное. Он прошёл вперёд и потянул тяжёлую металлическую створку. Дженс ожидала, что сейчас завизжат ржавые петли, но дверь открылась совершенно беззвучно. Тишина встревожила мэра. Она привыкла слышать на всём пути их следования скрип открывающихся и закрывающихся старых дверей. Этот звук для лестничного колодца был так же естественен и неизбежен, как мычание или хрюканье на животноводческих фермах. Но петли двери, ведущей в родильное отделение, покрывал солидный слой смазки. За дверью тщательно следили. Таблички на стенах приёмной подтверждали догадку Дженс: они призывали соблюдать тишину — как с помощью надписей крупными буквами, так и посредством рисунков. Рисунки изображали прижатый к губам палец или круг с заключённым внутри открытым ртом, перечёркнутым косой линией. Очевидно, в родильном отделении к соблюдению тишины относились со всей серьёзностью.

— Что-то я не припоминаю, чтобы здесь было столько табличек, когда я был в этих местах в последний раз, — прошептал Марнс.

— Может, вы были так заняты болтовнёй, что не заметили, — поддела его Дженс.

Из-за стекла на них сердито уставилась медсестра, и Дженс ткнула Марнса локтем в бок.

— Мэр Дженс хотела бы встретиться с Питером Николсом, — сказала она медсестре.

Та даже глазом не моргнула.

— Я знаю, кто вы. Голосовала за вас.

— Ах, да, конечно. Спасибо.

— Пройдите сюда, будьте любезны.

Сестра нажала на кнопку у себя на столе. Раздалось жужжание. Марнс толкнул дверь и прошёл внутрь, Дженс за ним.

— Пожалуйста, наденьте это.

Медсестра — согласно нагрудному знаку, её звали Маргарет — протянула им два аккуратно сложенных белых халата. Дженс приняла оба и подала один Марнсу.

— Свои вещи можете оставить у меня.

Перечить Маргарет никто не решился. Дженс сразу почувствовала, что попала в мир, где эта молодая женщина — хозяйка, и она, мэр, стала её подчинённой в тот самый миг, когда прошла через дверь. Дженс прислонила трость к стене, сняла рюкзак и опустила на пол, затем надела халат. Марнс никак не мог управиться со своим, и Маргарет помогла ему, подержав рукав. Полицейский натянул халат на свою джинсовую рубашку и так и стоял, беспомощно теребя в пальцах длинные концы пояса, как будто не знал, что ему с ними делать. Наконец, увидев, как Дженс завязала свой пояс, он тоже, изрядно повозившись, соорудил неуклюжий узел. Ну и ладно, главное — полы халата не расходятся, так что всё в порядке.

— Что? — буркнул он, заметив выражение, с каким за ним наблюдала Дженс. — У меня для этого дела наручники есть. Вот я и не научился узлы вязать. И что с того?

— За шестьдесят-то лет, — обронила Дженс.

Маргарет нажала другую кнопку и указала на коридор:

— Доктор Николс в палате новорождённых. Я дам ему знать, что вы на подходе.

Дженс прошла вперёд. Марнс последовал за ней.

— И что такого смешного? — спросил он.

— Правду сказать, мне это кажется очень милым.

Марнс фыркнул.

— Ну и словечко же вы выбрали. «Милый». В моём-то возрасте...

Дженс улыбнулась. В конце коридора она ненадолго остановилась у большой двойной двери, прежде чем приоткрыть узкую щёлку. Свет в помещении с той стороны был приглушен. Мэр открыла дверь пошире, и они вошли в скудно обставленную, безупречно чистую комнату ожидания. Дженс вспомнила похожее помещение на одном из средних уровней, где когда-то давно они с подругой сидели и ждали, когда подруге отдадут её ребёнка.

Стеклянная стена отгораживала комнату ожидания от палаты, уставленной кроватками и колыбелями. Там, внутри, было слишком темно, и они не видели, есть ли кто в кроватках. Дженс, само собой, сообщали обо всех родах, и она подписывала поздравительное письмо и свидетельство о рождении для каждого новорождённого. Но с течением времени все имена смешались в её памяти; она редко когда помнила, на каком этаже жили родители, был ли это их первый ребёнок или второй. Печально признать, но постепенно все эти свидетельства и поздравления стали лишь обузой, лишними бумагами, ради которых требовалось делать лишние движения.

В темноте между колыбелями двигалась неясная фигура взрослого человека; сияющий зажим планшетки и металлическая авторучка поблёскивали в свете, падающем из комнаты наблюдения. Высокий рост, походка и телосложение человека говорили о том, что это мужчина. Он шёл не торопясь, останавливаясь и наклоняясь над колыбельками, и тогда оба металлических сияния соединялись в одно — врач что-то записывал. Покончив с обходом, человек пересёк палату и через широкую дверь вышел к Дженс и Марнсу.

Питер Николс был видным мужчиной. Высокий, худощавый, но не такой как Марнс — тот, казалось, всегда двигался так, будто не совсем доверял своим рукам и ногам. У Питера же была осанка хорошо тренированного спортсмена — как у тех немногих носильщиков, что, как знала Дженс, могли с полной нагрузкой порхать по лестнице, перешагивая через ступень, и при этом выглядели так, будто ходить иначе не умеют. Он просто излучал уверенность, — это мэр поняла по его крепкому рукопожатию.

— Вы пришли, — просто сказал доктор Николс. Констатация факта и ничего более; лишь легчайший намёк на удивление. Он потряс руку Марнсу, и глаза его сразу же вернулись к Дженс. — Я объяснил вашей секретарше, что от меня мало толку. Боюсь, я не встречался с Джульеттой с того самого времени, когда она стала «тенью» двадцать лет назад.

— Вот как раз об этом я и хотела с вами поговорить. — Дженс бросила взгляд на скамьи с мягкой обивкой — так и представляешь, как на них сидят взволнованные бабушки-дедушки, тёти и дяди и ждут, когда счастливым родителям отдадут их новорождённых. — Мы могли бы присесть?

Доктор Николс кивнул и жестом пригласил их садиться.

— Я очень серьёзно отношусь ко всем назначениям, которые делаю, — объяснила Дженс, устраиваясь на скамье напротив врача. — В моём возрасте приходится ожидать, что большинство судей и полицейских, которым я даю должность, переживут меня. Так что подбирать людей приходится очень тщательно.

— Но ведь так получается не всегда? — Доктор Николс вскинул голову. Впрочем, его тонкое и чисто выбритое лицо ничего не выражало. — Я имею в виду — они не всегда переживают вас.

Дженс сглотнула. Марнс сидел, потупив глаза.

— У вас есть основания гордиться дочерью, — промолвила Дженс, меняя тему — она поняла, что замечание врача было всего лишь ещё одной констатацией факта, он не хотел причинить ей боль. — Такой долгий срок обучения, такая ответственная работа...

Николс наклонил голову.

— Почему вы с Джульеттой никогда не навещаете друг друга? За двадцать лет — ни разу. Ведь она ваш единственный ребёнок.

Николс отвернулся и уставился глазами в стену. Дженс на мгновение отвлеклась — за стеклом опять двигалась какая-то тёмная фигура. Медсестра делала обход. Вторые двери, как предположила Дженс, вели в родильную палату, где сейчас наверняка какая-нибудь молодая мать ждала, когда ей вручат её самую большую драгоценность.

— У меня был ещё и сын, — сказал доктор Николс.

Дженс потянулась к своему рюкзаку — достать папку с записями, — но обнаружила, что его нет. У Джульетты есть брат? Как она могла пропустить такое?

— Вы не могли об этом знать, — сказал Николс, правильно истолковав потрясённое выражение на лице мэра. — Он не выжил. С технической точки зрения, он даже не был рождён. Лотерея перешла к другой паре.

— О, простите...

Она поборола желание ухватиться за руку Марнса. Прошли десятки лет с тех пор, как они намеренно, хоть и вполне невинно, касались друг друга; однако подавленное настроение, вдруг воцарившееся в комнате, словно стёрло эти долгие годы.

— Мы собирались назвать его Николасом, как моего отца. Он родился недоношенным. Весил фунт и восемь унций^[1].

Бесстрастная объективность его высказывания гораздо больше подчёркивала его скорбь, чем если бы он непосредственно выказал свои чувства.

— Его подсоединили к аппарату жизнеобеспечения, поместили в инкубатор, но... возникли осложнения. — Николс опустил глаза на лежащие на коленях руки. — Джульетте в это время уже исполнилось двенадцать. Она, как и мы, радовалась и с нетерпением ожидала братика. Ей оставался всего лишь год до того как стать «тенью» у своей матери-акушерки. — Николс поднял глаза. — Хотя и не в этом отделении, а в старом, том, что в средней секции. Мы с женой оба работали там. Я тогда был ещё интерном.

— А что Джульетта? — Мэр всё ещё не улавливала связи.

— Инкубатор был неисправен. Когда Николас... — Доктор отвернулся, руки его дёрнулись к глазам, но он сумел овладеть собой. — Простите. Я по-прежнему зову его так.

— Ничего.

Мэр Дженс держала Марнса за руку. Она не заметила, когда и как взяла его ладонь в свою. Врач, кажется, не увидел этого, а может, увидел, но не обратил внимания.

— Бедная Джульетта. — Он покачал головой. — Она была убита горем. Сначала она обвинила Ронду — опытную акушерку, которая сделала всё возможное и невозможное, чтобы дать нашему мальчику хотя бы крохотный шанс на выживание. Я объяснил это Джульетте. Думаю, она и сама всё понимала. Ей просто необходим был кто-то, кого можно было бы ненавидеть. — Он взглянул на Дженс. — Девочки в этом возрасте... ну, вы понимаете.

— Хотите верьте, хотите нет, но я помню. — Дженс выдавила улыбку, и доктор Николс улыбнулся в ответ. Она почувствовала, как Марнс пожал ей руку.

— И только когда умерла её мать, Джульетта стала обвинять инкубатор. Вернее, не сам инкубатор, а то, в каком состоянии он находился. Всеобщую разруху.

— Ваша жена умерла от осложнений при родах? — Эту подробность Дженс, кажется, тоже упустила.

— Моя жена покончила с собой спустя неделю.

Опять всё та же клиническая отстранённость. Дженс задавалась вопросом, не является ли эта бесстрастность механизмом приспособления, включившимся после всех этих событий, или психология этого человека изначально была такова.

— Мне кажется, такой случай я бы запомнил, — проговорил инспектор Марнс — это были его первые слова после того, как он представился доктору.

— Вообще-то я сам выписал свидетельство о смерти. Так что мог проставить какую угодно причину...

— И вы вот так в этом признаётесь? — Марнс, похоже, был готов вскочить со скамьи. «Что это он?» — подумала Дженс. Неужели собирается что-то предпринять? Она придержала его за локоть.

— Я вышел за рамки? Да, признаю, так и есть. Впрочем, эта ложь Джульетту не обманула. Она уже в том возрасте отличалась сообразительностью. Она поняла. Вот что заставило её...

Он оборвал себя.

— Заставило что сделать? — спросила Дженс. — Что-то безумное?

— Нет. — Николс потряс головой. — Ничего такого. Это то, что заставило её уйти. Она подала заявление о смене профессии. Потребовала, чтобы её перевели вниз, в Механику — хотела стать «тенью» в цеху. Ей не хватало года до положенного возраста, но я согласился. Подписал заявление. Я думал, что она побудет там, подышит воздухом глубины и вернётся. Как я был наивен. Полагал, что свобода пойдёт ей на пользу.

— И с той поры вы её не видели?

— Только один раз. Несколько дней спустя, на похоронах её матери. Она поднялась наверх совершенно одна, отбыла всю траурную церемонию, обняла меня и ушла обратно. Даже не отдохнула, как я слышал. Я пытаюсь хоть немного следить за ней. Есть один коллега в нижнем родильном, он иногда посылает весточки... Работа, работа, работа. Она поглощена ею. Всё время.

Николс усмехнулся.

— Знаете, когда она была девочкой, я считал, что она вылитая мать. А теперь, когда она взрослая, вижу, что она очень похожа на меня.

— Есть ли в ней что-то, что, по вашему мнению, делает её непригодной для работы в качестве шерифа Шахты? Вы, надеюсь, понимаете, какая это ответственная служба?

— Конечно. — Николс взглянул на Марнса. Его глаза скользнули по медной звезде, видной из-под кое-как напяленного халата, потом остановились на выпуклости сбоку, где у полицейского находился пистолет. — Рядовые стражи порядка во всей Шахте должны же иметь кого-то, кто отдаёт приказы, я правильно понимаю?

— Более-менее, — подтвердила Дженс.

— Почему именно моя дочь?

Марнс прокашлялся.

— Один раз она помогла нам в расследовании...

— Джулс? Она была наверху?

— Нет. Мы спускались вниз.

— Но она не обучена этому делу.

— А никто из нас не обучен, — возразил Марнс. — Эта служба больше политического характера. Для людей с гражданской позицией.

— Она не согласится.

— Почему? — спросила Дженс.

Николс пожал плечами.

— Полагаю, вы сами увидите. — Он встал. — Я бы с удовольствием уделил вам больше времени, но мне пора вернуться к своим обязанностям. — Он взглянул на двойные двери. — Скоро сюда придёт семья...

— Я понимаю. — Дженс поднялась и пожала врачу руку. — Большое спасибо за то, что приняли нас.

Он засмеялся.

— А у меня был выбор?

— Конечно.

— В таком случае, жаль, что я не знал этого раньше.

Николс улыбнулся, и мэр поняла, что он шутит. Или пытается шутить.

Пока Дженс с инспектором шли обратно по коридору забрать свои вещи и вернуть халаты, мэр осознала, что Джульетта, этот предложенный Марнсом кандидат, интригует её всё больше и больше. Женщина из Глубины, да ещё и с таким багажом... А можно ли доверять суждениям Марнса? Не сыграли ли в них роль некоторые другие факторы? И когда он открывал перед нею дверь, ведущую в главную приёмную, мэру пришла в голову мысль: а не замешаны ли кое-какие другие факторы и в том, что она так хорошо ладит с Марнсом?

3

Настало время ланча, но ни тот, ни другая не были голодны. Дженс пожевала батончик мюсли прямо на ходу: «Совсем как носильщик», — с гордостью подумала она. Носильщики постоянно встречались на их пути, и уважение, которое мэр питала к их профессии, всё время росло. Она даже испытала странноватый укол вины за то, что идёт вниз с такой лёгкой поклажей, тогда как эти мужчины и женщины карабкаются наверх с тяжёлым грузом. И как же они при этомбыстры! Они с Марнсом прижались к перилам, давая дорогу носильщику — тот с извинениями торопился в глубину. Его «тень», девушка лет пятнадцати-шестнадцати, следовала за ним по пятам, сгибаясь под тяжестью мешка, кажется, с мусором — наверно, несла его в центр по утилизации отходов. Дженс проследила за девушкой глазами: вот она бежит по закруглённым ступеням, шорты обтягивают длиннющие жилистые ноги... Внезапно мэр почувствовала себя страшно старой и страшно усталой.

Они с Марнсом вошли в чёткий, размеренный ритм ходьбы: занести ногу над нижней ступенью, затем, словно сдаваясь на милость гравитации, упасть на эту ногу, продвинуть руку по перилам, протянуть трость вперёд, опереться, повторить всё сначала. Сомнения начали одолевать Дженс при приближении к тридцатым этажам. То, что на рассвете представлялось увлекательным путешествием, начинало всё больше походить на тяжкое испытание. Она недооценила задачи. Теперь мэр делала каждый шаг с неохотой, всякий раз приходя в трепет при мысли о том, как же она будет подниматься обратно.

Они миновали верхнее водоочистительное сооружение на тридцать втором этаже, и Дженс осознала, что эти ярусы Шахты — для неё нечто новое. Стыдно признаться, но так глубоко она спускалась очень-очень давно. А за это время здесь многое изменилось. Что-то постоянно перестраивалось и реконструировалось. Стены, как ей помнилось, были другого цвета. Но опять же, на память полагаться не стоило.

Движение на лестнице стало не таким плотным. Они приблизились к ярусу IT. Эти уровни Шахты были наименее заселёнными: всего пара десятков мужчин и женщин — по большей части всё же мужчин — жили и работали в своём собственном маленьком королевстве. Шахтные серверы занимали почти целый этаж. Компьютеры медленно загружали свою память, полностью стёртую во время последнего восстания, событиями недавней истории. Доступ к серверам был теперь строго ограничен. Дженс могла бы поклясться, что, проходя мимо лестничной площадки тридцать третьего этажа, слышала мощный гул электричества, питавшего компьютеры. Дженс никогда никто не говорил об этом, да ей и не требовалось спрашивать, она и так знала: что бы ни представляла собой их Шахта, для чего бы она ни была создана, эти странные машины были в ней самым главным, самым важным органом, хотя и не совсем понятно каким. Энергетические затраты на их функционирование служили постоянным предметом раздоров при обсуждении очередного бюджета. Но необходимость в очистках, страх хотя бы одно слово вымолвить о мире снаружи и все прочие табу, связанные с ним, — вот где IT выходило на первый план. Именно здесь располагались лаборатории, занимающиеся производством костюмов — они изготовлялись индивидуально для того конкретного человека, который в это время сидел в камере ожидания, и одно это выделяло IT среди прочих отделений.

Нет, сказала себе Дженс, это не только табу, связанные с очисткой и страх перед внешним миром. Надежда. В каждом жителе Шахты жила невысказанная, глухая надежда. Нелепая и фантастическая надежда на то, что, может быть, не для их самих, но хотя бы для их детей или детей их детей жизнь на поверхности снова станет возможной, и именно работа IT, эти громоздкие костюмы, появляющиеся из их лабораторий, сделают возможным возвращение людей под открытое небо.

Дженс пробрал озноб при одной только мысли о жизни снаружи. Убеждения, внушённые ещё в детстве — самые сильные. Смотри, Господь услышит твои мысли и выведет тебя на чистую воду. Она вообразила себя в костюме для очистки — сколько она их перевидала! — в этом мягком гробу, к которому она приговорила стольких людей...

На тридцать четвёртом этаже она вышла на лестничную площадку. Марнс последовал за ней с флягой в руке. До Дженс вдруг дошло, что весь день она пьёт его воду, тогда как собственная остаётся нетронутой. Что-то в этом было детско-романтическое. Но не только. Это было практично. Гораздо труднее достать из-за спины собственную фляжку, чем воспользоваться чужой, которая — вот, прямо под рукой.

— Пора отдохнуть? — Он передал ей флягу — там оставалось не больше двух глотков воды. После того, как Дженс отпила, остался один.

— Здесь наша следующая остановка, — сказала она.

Марнс взглянул на полустёршуюся надпись над дверью, где был обозначен номер этажа. Он и так знал, где они находятся, но вдруг ощутил желание удостовериться в этом ещё раз.

Дженс вернула ему флягу.

— В прошлые времена я всегда посылала им сообщение о кандидатах на ту или иную должность. Мэр Хамфрис делал так до меня, и мэр Джефферс — до него. — Она пожала плечами. — Так уж устроен мир.

— Не знал, что требуется их одобрение. — Марнс сделал последний глоток и, тронув Дженс за плечо, покрутил пальцем, прося женщину обернуться к нему спиной.

— Ну, они никогда ни разу не возразили против назначений... — Дженс ощутила, как фляга с водой выскользнула из сеточного кармана, а на её место опустилась фляга Марнса. Рюкзак стал чуточку легче. Видимо, Марнс хотел нести воду своей спутницы, пока они не выпьют и её. — Думаю, таково неписанное правило. Зная, что существует что-то вроде неформального надзора, мэр будет особенно внимательно взвешивать каждого кандидата на должности судьи или полицейского.

— Понял. Но на этот раз вы делаете это самолично.

Она повернулась лицом к помощнику.

— Я просто подумала, что раз мы и так будем в этих краях... — Она приостановилась — мимо, держась за руки и перепрыгивая через ступеньку, спешила молодая пара. — К тому же не остановиться и не отметиться здесь будет выглядеть ещё более вызывающе.

— Отметиться, — проговорил Марнс. Дженс даже ожидала, что сейчас он сплюнет через перила — таким тоном он это сказал. Кажется, она опять раскрыла перед ним одну из своих слабостей.

— Считайте это визитом доброй воли, — проговорила она, поворачиваясь к двери.

— Предпочту считать это разведкой боем, — пробормотал Марнс, шагая следом за ней.

••••

Здесь, как догадывалась Дженс, всё будет не так, как в родильном отделении: никакие жужжащие двери перед ними не откроются, никто не допустит их в таинственные глубины IT. Пока они сидели и ждали, у неё была возможность полюбоваться тем, как даже сотрудников отделения — их легко можно было отличить по красным комбинезонам — обыскивали, прохлопывали ладонями по всему телу, когда те выходили из отделения на лестницу. У человека с жезлом металлоискателя — наподобие Терри, члена внутренней службы безопасности IT — казалось, не было других забот, как дополнительно проверять каждого, кто проходил под аркой детектора металлов.

Дежурная по ту сторону арки проявила достаточное почтение к гостям и, очевидно, была польщена, что к ним пришла сама мэр Дженс. Она выразила свои соболезнования в связи с очисткой. Это было довольно необычно — люди предпочитали праздновать, а не горевать, — однако Дженс желала бы слышать подобные высказывания почаще. Их проводили в комнату для совещаний, смежную с главным вестибюлем — здесь, как предположила мэр, проходили встречи с представителями различных отделений, при которых гостям не надо было проходить через хлопотную процедуру контроля.

— Вы только посмотрите! — прошептал Марнс, когда они остались одни. — Вы где-нибудь видели вестибюль такого размера?

Дженс покачала головой. Она оглядела стены и потолок в поисках потайных отверстий, щёлок или глазков, словом, чего угодно, подтверждающего возникшее в ней ощущение того, что за ними наблюдают. Сняла с плеч рюкзак, прислонила трость к столу и осторожно опустилась в одно из плюшевых кресел. Кресло двинулось — оно было на колёсиках. Очень хорошо смазанных колёсиках.

— Всегда хотелось пробраться сюда, — сказал Марнс. Он выглянул в стеклянное окно, выходящее в обширный вестибюль. — Каждый раз, когда проходил мимо этого яруса — это и случилось-то всего раз десять за всю жизнь — меня так и разбирало любопытство, что же тут такое внутри.

Дженс едва не приказала ему закрыть рот, но побоялась, что он обидится.

— Ничего себе, как он летит. Не иначе как к вам торопится.

Дженс обернулась и увидела через окно спешащего через холл Бернарда Холланда. Он исчез из виду, затем ручка на двери повернулась, и невысокий человек, чьей обязанностью было следить за бесперебойным функционированием IT, решительно прошёл в конференц-зал.

— Мэр.

Бернард показал все свои зубы (передние стояли косо). Он протянул Дженс руку, мэр, поднимаясь, оперлась на подлокотники кресла, и проклятая штуковина отъехала из-под неё.

— Осторожно! — воскликнул Бернард, подхватывая женщину под локоть. — Инспектор. — Он кивнул Марнсу. — Такая честь приветствовать вас здесь, в наших глубинах. Я знаю — вы не часто пускаетесь в подобные путешествия.

— Спасибо, что приняли нас, несмотря на то, что мы не предупредили заранее, — ответила Дженс.

— Ну что вы. Пожалуйста, располагайтесь. — Он провёл ладонью по лакированной поверхности большого стола — куда более роскошного, чем тот, что стоял в кабинете мэра; хотя Дженс подозревала, что здешний стол такой гладкий и сияющий просто потому, что им меньше пользуются. Она осторожно опустилась в кресло и извлекла из рюкзака несколько папок.

— Как обычно, сразу к делу, — заметил Бернард, усаживаясь на стул рядом. Он поправил очки на носу и подвинулся на сиденье вперёд, пока не упёрся пухлым животом в край стола. — Мне всегда импонировало это ваше качество. У нас, как видите, хлопот по горло в связи со вчерашней очисткой. Множество данных, требующих анализа.

— Ну и как? — спросила Дженс, раскладывая документы перед собой.

— Как всегда — есть плохое, есть и хорошее. Некоторые сенсоры показывают улучшение. Уровень содержания восьми основных токсинов в атмосфере понизился, хоть и не очень значительно. Два, наоборот, — повысились. Остальные — без изменений. — Он махнул рукой. — Ладно, всё это скучные технические дела, но я внесу их в свой доклад. Постараюсь, чтобы он попал в ваш офис прежде, чем туда вернётесь вы.

— Вот и хорошо, — отозвалась Дженс. Она хотела прибавить что-то ещё, произнести слова признания за трудную и нужную работу отделения IT, поведать, что очередная очистка прошла как положено — Бог знает, почему. Но ведь речь шла о Холстоне — единственном человеке, которого с натяжкой можно было назвать её «тенью», единственном, кого она представляла себе своим преемником, когда она сама умрёт и станет питать корни фруктовых деревьев. Нет, она не могла об этом говорить так скоро после его смерти, а уж ликовать по этому поводу — и подавно.

— Обычно я уведомляю вас о подобных вещах заблаговременно, — сказала она, — но поскольку мы проходили мимо, а вы не станете подниматься наверх до следующего совещания глав отделений, до которого ещё... сколько? Месяца три?..

— Годы летят... — вздохнул Бернард.

— Подумалось, что мы могли бы неофициально договориться прямо сейчас, так чтобы я со спокойной душой могла предложить эту работу тому кандидату, которого мы считаем лучшим. — Она бросила взгляд на Марнса. — Когда согласие будет получено, мы приведём в порядок все бумаги на пути назад.

Дженс пододвинула папку Бернарду. К её удивлению, тот не только не занялся ею, но извлёк на свет свою собственную.

— Хорошо, давайте посмотрим, — сказал Бернард.

Он открыл свою папку, послюнил большой палец и перелистал несколько листов великолепной бумаги.

— Мы получили сообщение о вашем визите, но ваш список кандидатов появился у меня на столе только этим утром. Если бы не это обстоятельство, я бы постарался не затруднять вас путешествием сюда, вниз, и обратно. — Он вытащил из папки безукоризненно гладкий белоснежный лист бумаги. Дженс подивилась: откуда у IT такие вещи, когда в её собственном департаменте приходилось пользоваться крахмальным клейстером вместо клея?

— Я думаю, — продолжал глава IT, — что из трёх перечисленных здесь имён, самый подходящий кандидат — Биллингс.

— Вообще-то, мы рассматриваем его как второго... — начал было Марнс.

— Полагаю, — перебил Бернард, — его следует рассматривать как единственного.

Он пододвинул бумагу мэру Дженс. Это был договор о признании кандидата. Внизу страницы — подписи. Одна из линий оставалась пустой, под ней аккуратными буковками было напечатано имя мэра.

У неё перехватило дыхание.

— Как? Вы уже договорились с Питером?!

— Он согласился. Судейская мантия ему слишком тесна — он ведь ещё так молод и полон энергии. Раньше я полагал, что роль судьи вполне ему подходит, но теперь считаю, что он куда лучше проявит себя в качестве шерифа.

Дженс помнила процесс назначения Питера. Она тогда пошла на поводу у Бернарда, рассчитывая, что в обмен на эту услугу в будущем сможет сделать собственный выбор. Она изучила подпись — почерк Питера был ей хорошо знаком по различным заметкам, которые он посылал наверх от имени судьи Уилсона. Выходит, один из многочисленных носильщиков, с извинениями пронёсшихся сегодня мимо них по лестнице, торопился вниз именно с этим листом бумаги.

— Боюсь, Питер стоит третьим в списке наших кандидатов, — наконец проговорила мэр. Голос прозвучал устало и слабо в пустоте конференц-зала. Дженс посмотрела на Марнса — тот уставил пылающий взор на документ, на его скулах ходили желваки.

— Нам же обоим хорошо известно, что имя Дональда стоит в этом списке лишь для проформы. Он слишком стар для этой работы...

— Моложе меня, — резко возразил Марнс. — А я с работой справляюсь!

Бернард откинул голову.

— Ну что же, я просто считаю, что ваш первый кандидат для неё не пригоден.

— И почему бы это? — спросила Дженс.

— Я не знаю, насколько тщательно вы изучили её досье, но у нас с этим кандидатом было множество проблем, — достаточно, чтобы я сразу узнал её имя. Даже несмотря на то, что она бог знает откуда — из Механики.

Бернард проговорил последнее слово так, будто оно сплошь состояло из гвоздей и разорвёт ему рот, если его не выплюнуть.

— Каких ещё проблем?! — вскипел Марнс.

Дженс послала помощнику предупреждающий взгляд.

— Ничего такого, что потребовало бы особого доклада наверх, уверяю вас. — Бернард повернулся к Марнсу. Глаза коротышки были полны яда, они горели ненавистью к старому полицейскому — или, может быть, к звезде на его груди. — Ничего такого, во что должен был бы вмешаться закон. Её отдел произвёл несколько... хитроумных изъятий из наших поставок — кое-какие вещи из тех, что предназначалось нам, ушли в Механику; а кроме того, она без всяких на то оснований требовала отдать её запросам приоритет. В таком роде. — Бернард сделал глубокий вдох, сложил руки на лежащей перед ним на столе папке. — Я бы, пожалуй, не стал заходить так далеко, чтобы называть это воровством, но мы направили протест самому Дигану Ноксу, начальнику Механики, и проинформировали его об этих... нарушениях.

— И это всё? — проревел Марнс. — Она там что-то куда-то перенаправила, и что с того?

Бернард скривился и прижал папку к столу раскрытыми ладонями.

— «И это всё»? Да вы хоть слушали меня? Эта девица, по существу, обкрадывала нас, перенаправив в своё отделение вещи, которые нужны были в моём отделении! И ещё вопрос, будут ли они использованы на благо Шахты! Может, она забрала их себе! Бог свидетель — эта девица потребляет куда больше электричества, чем ей положено! Может, она обменивает его на кредиты...

— Это формальное обвинение? — задал вопрос Марнс. Он демонстративно вытащил из кармана блокнот и щёлкнул авторучкой.

— Э-э... нет, нет. Как я сказал, нам бы не хотелось создавать вашему департаменту дополнительные сложности. Но вы же видите — это человек, непригодный к службе на страже закона. Механику, по моему мнению, нечего делать в департаменте полиции, поэтому, я боюсь, этому кандидату надо бы остаться там, где она сейчас. — И он хлопнул ладонью по папке, как бы говоря «дело закончено».

— Значит, таковы ваши соображения, — сказала Дженс.

— Именно так. И поскольку у нас имеется такой прекрасный кандидат — желающий и готовый служить, да к тому же уже живущий на верхнем ярусе...

— Я приму ваши соображения к сведению. — Дженс взяла свеженькую хрустящую бумажку с контрактом со стола и демонстративно сложила её пополам, двумя пальцами хорошенько загладив чёткую складку, после чего сунула её в одну из своих папок. Бернард следил за действиями мэра с негодованием.

— Поскольку у вас нет никаких формальных возражений против нашего главного кандидата, я буду считать это одобрением по умолчанию. — Дженс встала и подхватила рюкзак. Она опустила папки в одно из отделений и застегнула клапан, затем взяла свою трость. — Спасибо за то, что приняли нас.

Она направилась к двери, Марнс, ухмыляясь, последовал за ней.

— Да, но...

Бернард выскочил из-за стола и поспешил за своими гостями.

— Что мне сказать Питеру? Он ведь полагает, работа его!

— Да вы вообще не должны были что-либо ему говорить, — отрезала Дженс, остановившись в холле и окидывая Бернарда суровым взглядом. — Я дала вам свой список совершенно конфиденциально. Вы нарушили моё доверие. Я высоко ценю всё, что вы делаете для Шахты. Мы с вами работали вместе долго и мирно, и этот период в истории нашего общества был, пожалуй, самым благополучным...

— Вот почему... — перебил её Бернард.

— Вот почему, — подхватила Дженс, — я прощаю вам это вмешательство. Это моя работа. Мой народ. Он выбрал меня, чтобы я принимала решения. Так что мы с моим помощником продолжим путь. Тщательнейшим образом проверим нашего главного кандидата. И могу вас заверить, что по дороге обратно мы остановимся у вас, если будет что вам подписать.

Бернард поднял руки, сдаваясь.

— Очень хорошо, — произнёс он. — Прошу прощения. Я лишь хотел ускорить процесс. А теперь, пожалуйста, отдохните, вы же наши гости. Может быть, желаете подкрепиться? Немного фруктов?

— Дорога зовёт, — ответила Дженс.

— Да, конечно, — кивнул он. — Может быть, воды? Наполнить ваши фляги?

Дженс вспомнила, что одна из них совсем пуста, а ведь им ещё идти и идти.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказала она и махнула Марнсу. Тот повернулся к ней спиной, чтобы она смогла вытащить из рюкзака его флягу. Потом она тоже повернулась, чтобы он смог достать её бутылку. Глаза Бернарда округлились при этом любопытном обмене, носившем явно интимный характер, а потом жестом приказал одному из своих людей пополнить запасы воды.

4

Дженс смогла успокоиться и начать мыслить трезво лишь когда они достигли пятидесятых. Ей казалось, лежащий в рюкзаке контракт Питера Биллингса страшным грузом давит ей на плечи. Марнс, идущий несколькими ступеньками позади, всю дорогу вполголоса посылал проклятия на голову Бернарда. Дженс обнаружила, что не прочь последовать его примеру. Мало того, что её старые ноги ныли от усталости — теперь в ней нарастало чувство, что напрасно они предприняли это странствие; даже больше того — возможно, оно вообще окончится ничем. Отец Джульетты предупреждает, что его дочь не примет предложения. IT давит на неё, чтобы она выбрала другого. Теперь каждый шаг, который они делали вниз по лестнице, вселял страх. И одновременно в мэре росла уверенность, что Джульетта — как раз то, что им нужно. Они убедят эту женщину из Механического принять должность — хотя бы только для того, чтобы досадить Бернарду, чтобы доказать, что это изматывающее путешествие не было напрасным.

Старая Дженс была мэром очень долго — отчасти потому, что умела вести дела, отчасти потому, что не допускала, чтобы они пошли не так, как надо, но по большей части потому, что не шумела. Но сейчас, она ощущала, пора пошуметь. Она достаточно стара, чтобы не бояться последствий. Бросив взгляд за спину, она поняла, что те же мысли посетили и Марнса. Их время было почти на исходе. Лучшее, самое важное, что они могли сделать для Шахты — это обеспечить дальнейшее нормальное функционирование общества. Никаких восстаний. Никакого злоупотребления властью. Вот почему в нескольких последних выборах у Дженс не было конкурентов. Но теперь она вышла на финишную прямую, тогда как более молодые и сильные готовы обогнать её и оставить позади. Скольких судей она назначила по рекомендации Бернарда? А теперь ещё и шерифа — тоже по его желанию? Интересно, долго ли ждать до того времени, когда он станет мэром? Или ещё хуже — мастером марионеток, протянувшим свои нити через всю Шахту.

— Да не бегите вы так, — пропыхтел Марнс.

Дженс, оказывается, шла слишком быстро. Она замедлила шаг.

— Этот ублюдок вывел вас из себя, — заметил он.

— Надеюсь, что и вас тоже, – бросила она через плечо.

— Вы собираетесь пробежать мимо садов.

Дженс проверила номер этажа — так и есть, её спутник прав. Если бы она была внимательна, то заметила бы запах. Двери на следующей лестничной площадке распахнулись, и из них вышел носильщик с мешком фруктов на каждом плече. За ним тянулся опьяняющий аромат влажной земли и зелени.

Время обеда уже пришло и прошло, так что запах пищи сводил с ума. Носильщик, несмотря на свою тяжёлую поклажу, увидел, что они собрались сойти с лестницы на площадку, и придержал для них дверь, подставив под створку ногу — руки были заняты, они поддерживали огромные мешки на плечах.

— Мэр, — сказал носильщик, наклоняя голову. Затем кивнул и Марнсу.

Дженс поблагодарила. Большинство носильщиков казались ей знакомыми — ещё бы, они сновали по всей шахте со своими товарами, она видела их много раз. Однако носильщики никогда не задерживались на одном месте слишком надолго, и поэтому Дженс не успевала узнать и запомнить их имена, а ведь в этом она была мастер. Интересно, подумала она, проходя вслед за Марнсом на территорию гидропонных ферм, — а куда они деваются по ночам? Возвращаются домой, к семьям? И есть ли у них вообще семьи? Или они словно священники? Ох, уж кто-кто, но она-то должна бы знать такие вещи! В её-то возрасте и при её любознательности. Но опять-таки — понадобился целый день в лестничном колодце, чтобы она смогла как следует приглядеться к ним и по достоинству оценить их работу. Носильщики — они словно воздух, которым ты дышишь — всё время вокруг тебя, всё время у тебя на службе, такой необходимый, что перестаёшь его замечать, принимаешь как нечто само собой разумеющееся. Но теперь, когда мэр устала, её внимание к деталям обострилось. Как будто воздух вдруг на мгновение исчез, и это заставило её почувствовать благодарность за то, что он существует.

— Как пахнут апельсины! — сказал Марнс, прерывая её раздумья, и потянул носом. Они проходили сквозь низкие ворота сада. Дорогу им показывал молодой человек в зелёном комбинезоне.

— Оставьте вещи здесь, мэр, — сказал он и указал на стену, составленную из шкафчиков, в которых там и сям виднелись пакеты и сумки.

Дженс послушалась и оставила свою поклажу в одном из шкафчиков. Марнс сунул свою в тот же шкафчик, задвинув вещи мэра подальше вглубь. Было ли то желание сэкономить место или так проявлялось безотчётное стремление полицейского оказывать защиту, но Дженс этот поступок показался таким же восхитительным, как и воздух в садах.

— У нас тут должна быть бронь на сегодня, — сообщила она работнику.

Тот кивнул.

— Комнаты одним пролётом ниже. По-моему, там как раз сейчас убирают. Вы сюда просто посмотреть или пообедать?

— Понемножку и того, и другого.

Молодой человек улыбнулся.

— Тогда к тому времени как вы перекусите, ваши комнаты уже будут готовы.

«Комнаты», — подумала Дженс. Она поблагодарила работника и пошла за Марнсом вглубь сада.

— Когда вы были здесь в последний раз? — спросила она инспектора.

— Ох. Давненько. Года четыре назад, я думаю.

— Ну конечно! — Дженс рассмеялась. — Как же это я запамятовала? Кража века!

— Рад, что это вас веселит, — сухо отозвался Марнс.

В конце коридор расходился на два, идущих в обе стороны. Здесь начинались спиральные лабиринты гидропонных садов. Основной туннель извивался словно змея через два уровня Шахты — от центрального колодца до внешних бетонных стен. Звон постоянной капели из водяных труб, эхом отзывающийся от низкого потолка, был на удивление успокаивающим. В туннеле не было стен — их заменяли сеточные ограды, за которыми буйствовала зелень. Здесь между пластиковыми трубами росли кусты, овощи, маленькие деревья; повсюду были натянуты бечёвки — для поддержки высоких стеблей и для вьющихся растений. Везде можно было увидеть работающих женщин и мужчин с их «тенями» — все в зелёных комбинезонах. На шеях у них висели сумки, куда они складывали сегодняшний урожай; садовые секаторы клацали, словно клешни, казавшиеся естественным продолжением рук работающих. То, как эти люди обрезали растения, выглядело завораживающе легко, но на самом деле такую ловкость приобретают лишь после долгой и упорной практики.

— Разве не вы первый предположили, что это воровство было делом рук самих работников фермы? — спросила Дженс, всё ещё смеясь про себя. Они с Марнсом двигались в направлении дегустационных и обеденных залов, ориентируясь по указателям на стенах.

— Может, сменим тему?

— Не понимаю, чем она вас так смущает. Ведь это же действительно смешно!

— Придёт время, глядишь, я тоже посмеюсь.

Он остановился и загляделся сквозь сетку ограды на помидорную грядку. Запах зрелых плодов был столь завлекателен, что у Дженс забурчало в животе.

— Мы были очень решительно настроены в тот раз, — тихо сказал Марнс. — Холстон стал просто ненормальным — звонил мне каждый вечер и требовал отчёта. Никогда не видел, чтобы он так отчаянно желал поймать преступника. Как будто был лично в этом заинтересован, понимаете? — Он уцепился пальцами за сетку; его глаза, устремлённые на грядку с помидорами, не видели овощей — они словно смотрели в глубь прошедших лет. — Оглядываясь назад, теперь-то я понимаю — он, наверно, догадывался, что происходит с Аллисон. Что скоро она сойдёт с ума. — Марнс повернулся к Дженс. — Вы же помните, как оно всё было до её очистки? Тогда долго никто не чистил, и народ потихоньку начал беситься.

Дженс уже давно перестала улыбаться. Она подошла к Марнсу поближе. А тот отвернулся обратно к растениям и стал наблюдать, как работница срывала спелые красные помидоры и клала их в свою корзину.

— Я думаю, Холстон хотел, чтобы Шахта выпустила пар, понимаете? Наверно, он намеревался сам спуститься вниз и провести расследование. Каждый вечер донимал меня расспросами по рации, как будто от этого его жизнь зависела.

— Извините, что я затеяла этот разговор, — сказала Дженс, опуская руку на его плечо.

Марнс повернул голову и посмотрел на тыльную сторону её ладони, лежащей у него на плече. Нижняя губа полицейского была видна из-под усов. Дженс представила, как он целует ей руку. И убрала её.

— Ничего, — промолвил он. — Если только не думать об этом, то всё остальное действительно очень смешно. — Он вновь зашагал по коридору.

— А вообще — когда-нибудь выяснили, как он пробрался в сад?

— По лестнице, — ответил Марнс. — А как ещё? Хотя я слышал, один человек предположил, что его мог украсть какой-нибудь мальчишка, которому хотелось домашнего любимца, а потом выпустил здесь, наверху.

Дженс не смогла удержаться от смеха.

— Надо же — какой-то несчастный кролик так долго водил за нос нашего лучшего полицейского и сумел уничтожить запас зелени стоимостью в годовое жалование!

Марнс покачал головой и издал тихий смешок.

— Не самого лучшего, — возразил он. — Я никогда не был лучшим.

Он устремил взор в конец коридора и прокашлялся. Дженс прекрасно поняла, кого он имел в виду под лучшим.

••••

После обильного вкусного обеда они спустились этажом ниже, в гостиницу. Дженс подозревала, что разместить их с Марнсом было не так-то просто. Все комнаты были переполнены, в некоторые набили двойное и тройное количество гостей, желающих взглянуть на очищенные экраны. Поскольку путешествие мэра и помощника шерифа было предприятием незапланированным, то наверняка хозяевам гостиницы пришлось побегать, уплотняя жильцов. То, что именитые гости получили по отдельной комнате, а мэр к тому же с двумя кроватями, совсем не понравилось Дженс. И не столько разбазаривание ресурсов, сколько вообще всё это благоустройство. Она бы ничего не имела против, если бы их с Марнсом устроили с меньшими удобствами...

Должно быть, Марнс чувствовал то же самое. До сна оставалось ещё несколько часов, а оба они всё ещё были полны энергии после сытного обеда и крепкого вина, поэтому он пригласил её в свою маленькую комнату — поболтать, пока сады готовятся к ночи.

В его комнатке стояла только одна кровать, но прочая обстановка была подобрана со вкусом и создавала уют. Верхние сады входили в число немногих в Шахте частных предприятий. Все дорожные издержки будут покрыты из бюджета департамента мэра; эти деньги совместно с платой, поступающей от других путешественников, позволяли хозяевам обзавестись вещами особого качества, например, тонкими простынями или матрасами, пружины которых не скрипели.

Дженс присела в ногах кровати. Марнс снял кобуру, положил её на комод и плюхнулся на табурет всего в паре футов от женщины. Она скинула ботинки и принялась массировать натруженные ноги, а он, поглаживая усы, всё говорил и говорил: о еде, о питье, о том, какое это расточительство — выделять им две отдельные комнаты...

Дженс растирала ноющие пятки.

— Похоже, мне понадобится неделя отдыха внизу, прежде чем мы отправимся наверх, — сказала она, когда он наконец замолчал.

— Да нет, всё не так плохо, — заверил Марнс. — Увидите — завтра утром будете умирать, но как только начнёте двигаться, обнаружите, что стали сильнее, чем сегодня. И точно так же на пути назад. Просто делайте шаг за шагом, не думая, сколько ещё остаётся пройти — и оглянуться не успеете, как доберётесь домой.

— Надеюсь, вы правы.

— К тому же подниматься мы будем четыре дня вместо двух. Просто воспринимайте это как приключение.

— Поверьте, уже воспринимаю!

Какое-то время они молчали: Дженс — откинувшись на подушки, Марнс — уставившись в пространство. Она не переставала удивляться — до чего же спокойно и естественно она чувствовала себя в его комнате с ним наедине! Им и разговаривать было необязательно. Просто быть здесь — и этого достаточно. Ни медных звёзд, ни громких титулов. Лишь два человека.

— Вы не ходите к священнику, так ведь? — наконец спросил Марнс.

Она покачала головой.

— Нет. А вы?

— И я нет. Но подумывал пойти.

— Из-за Холстона?

— Отчасти. — Он наклонился вперёд и принялся растирать ноги, словно выдавливая из них усталость. — Хорошо бы узнать, что они говорят о его душе — куда она попала.

— Она по-прежнему с нами, — сказала Дженс. — По крайней мере, они так утверждают.

— Вы этому верите?

— Я? — Она приподнялась с подушек и оперлась на локоть. Она смотрела на помощника, а он — на неё. — Не знаю, если честно. Я слишком занята, чтобы думать о таких вещах.

— Вы думаете, что душа Дональда по-прежнему здесь, с нами?

Дженс поёжилась. Она не могла припомнить, когда в последний раз кто-то упоминал это имя.

— Он так давно умер... С тех пор прошло больше лет, чем насчитывала наша совместная жизнь. Я была дольше замужем за его призраком, чем за ним самим.

— Мне кажется, так говорить не стоит.

Дженс опустила глаза; мир вокруг чуть затуманился.

— Не думаю, чтобы его это волновало. И — да, он всё ещё со мной. Ради него я каждый день стараюсь вести себя достойно, быть хорошим человеком. Чувствую, что он смотрит на меня.

— Я тоже, — сказал Марнс.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Как вы думаете — он желает вам счастья? Во всём, я имею в виду? — спросил Марнс. Он перестал массировать ноги, положил руки на колени и сидел, глядя ей в глаза. Потом не выдержал, отвёл взгляд.

— Вы были его лучшим другом, — сказала Дженс. — Кому как не вам знать, чего бы он желал?

Он потёр ладонями лицо, посмотрел на закрытую дверь — из коридора донёсся визг расшалившегося ребёнка, промчавшегося мимо — и проговорил:

— Думаю, что всё, чего он когда-либо хотел — это чтобы вы были счастливы. Вот почему он был достоин вас.

Он не смотрел на неё. Дженс вытерла глаза и с любопытством глянула на мокрые пальцы.

— Поздно, уже ночь, — сказала она, скользнула на край узкой кровати и потянулась за ботинками. Рюкзак и трость ждали её у двери. — Наверно, вы правы. Утром у меня всё будет болеть, но потом окажется, что я стала сильнее.

5

На второй и последний день их спуска в глубины новизна постепенно перешла в обыденность. Шум и звон великой спиральной лестницы обрёл ритм. Дженс удалось погрузиться в свои мысли; она настолько замечталась, что когда вскидывала взгляд на номера уровней — семьдесят два, восемьдесят четыре — то удивлялась, куда же подевался десяток этажей. Боль в левом колене утихла — непонятно отчего: то ли мэр так устала, что уже не чувствовала, что ей больно, то ли колено попросту выздоровело. Она стала меньше пользоваться тростью, обнаружив, что та только сдерживает продвижение, часто застревая между ступенями. Дженс сунула трость под мышку — так будет больше толку. Словно ещё одна, дополнительная кость в её скелете.

Когда они прошли девяностый этаж, на котором воняло удобрениями, а также свиньями и другими животными, производящими это самое удобрение, Дженс не стала останавливаться здесь ни для экскурсии, ни для ланча, как планировала раньше. Она лишь мельком подумала о малютке-кролике, каким-то образом ухитрившемся ускользнуть с фермы и подняться на два десятка этажей, да так, что его никто не заметил, и три недели объедался в садах, тем самым поставив всю Шахту вверх тормашками.

С формальной точки зрения, они достигли Глубины, когда спустились на девяносто седьмой этаж. Это уже была третья, донная, секция. Но хотя Шахта была с математической точностью поделена на три секции, каждая из которых состояла из сорока восьми этажей, мозг Дженс воспринимал этот счёт по-другому. Сотый уровень ощущался как более значительная отметка. Веха на пути. Мэр отсчитывала этажи, пока номера на лестничных площадках не стали насчитывать три цифры — здесь она скомандовала привал.

Дженс заметила, что Марнс дышит тяжело, но сама она чувствовала себя прекрасно — живой и обновлённой. Дорога преобразила её, как она того и ожидала. Уныние, страх и усталость вчерашнего дня пропали. Единственное, что осталось — редкие вспышки опасения, что эти неприятные чувства могут вернуться, что это ликующее, приподнятое настроение — лишь временно, что если она, Дженс, остановится и примется слишком долго раздумывать над этими вещами, светлое чувство улетучится и оставит её во мраке и подавленности.

Путники присели на металлический решетчатый пол лестничной площадки и разломили небольшую буханку хлеба. Локтями они опирались на прутья перил, ноги свесили вниз, в пустоту, и болтали ими, словно пара сбежавших с уроков школьников. На сотом уровне жизнь била ключом, народу — не протолкнуться: весь этаж занимал базар. Здесь вовсю шла торговля; любую нужную или желанную вещь можно было выменять на рабочие кредиты, которые служили средством оплаты за труд. Приходили и уходили работники со своими «тенями», родители окликали своих детей, затерявшихся в суетливой толпе, торговцы расхваливали товар. Дверь на этаж была открыта и подперта, чтобы не закрывалась; звуки и запахи из-за неё проникали наружу и окутывали всю лестничную площадку, которая на этом этаже была вдвое длиннее, чем на других. Казалось, даже металлической решётке пола передалось царящее здесь возбуждение — так она дрожала и вибрировала.

Дженс с удовольствием наблюдала за всей этой суетой. Она откусила от своей краюхи — хлеб был свежий, его выпекли только сегодня утром — и почувствовала себя другим человеком. Моложе, крепче. Помощник шерифа отрезал пару кусков сыра и половинку яблока, сложил их вместе наподобие сэндвича и передал своей спутнице. Их руки соприкоснулись. Хлебные крошки в усах Марнса лишь добавили моменту особой интимности.

— Опережаем график, — сказал Марнс и откусил от яблока. Приятно слышать. Словно кто-то ободряюще похлопал по их старым спинам. — Ручаюсь, к обеду доберёмся до сто сорокового.

— Сейчас я даже обратного пути не боюсь! — заявила Дженс. Она покончила с сыром и яблоком и теперь блаженно пережёвывала еду. В дороге всё становится вкуснее, решила она. Или в приятной компании. Или при звуках доносящейся с базара музыки — там кто-то бренчал на укулеле, видно, хотел слегка подзаработать.

— И почему мы не ходим сюда чаще? — вздохнула мэр.

Марнс усмехнулся.

— Потому что сто этажей вниз! К тому же у нас все удовольствия: вид наружу, салон, бар. Сколько здешних обитателей выбираются наверх хотя бы раз в несколько лет?

Дженс задумчиво жевала последний кусок хлеба.

— Полагаете, это естественно? Не уходить далеко от места, в котором живёшь?

— Не понял, — сказал Марнс жуя яблоко. — Вы о чём?

— Представьте себе — ну просто чисто гипотетически — людей, которые жили в тех древних башнях, что возвышаются над поверхностью, там, за холмами. Неужели вы думаете, что они никогда не выходили из своих башен? Так и сидели внутри? Считаете, они никогда не преодолевали эти сотни этажей, никогда не бывали здесь, где сейчас наша Шахта?

— Я вообще о таких вещах не думаю, — отрезал Марнс.

Дженс показалось, это намёк на то, что и ей тоже не следует об этом думать. Иногда трудно угадать, что стóит, а чего не стóит говорить о наружном мире. Такие разговоры — для супругов. Наверно, совместная дорога и целый день вдвоём ослабили её контроль. А может, она поддалась всеобщей эйфории, охватившей людей после очистки? Накопившееся напряжение нашло выход. Вот откуда это желание поддаться искушениям, ощущение, что можно не слишком строго соблюдать правила, ведь двойная очистка — это напрасная трата ресурсов. Ещё месяц у каждого будет возбуждённо играть кровь.

— Ну что, идём дальше? — спросила Дженс, как только Марнс покончил со своим хлебом.

Он кивнул, они встали, собрали вещи. Женщина, проходившая мимо, обернулась и пристально всмотрелась в них; в её лице мелькнуло узнавание, но она торопилась за своими детьми и не стала заострять внимание на необычных путниках.

Здесь как будто совсем другой мир, подумала Дженс. Она слишком долго не спускалась вниз. Но даже в тот момент, когда она мысленно поклялась себе, что такого больше не повторится, какая-то часть её знала, как могла бы знать старая, заржавленная машина, если бы умела чувствовать, что это путешествие станет для неё последним.

••••

Этажи проходили за этажами. Нижние сады, большие фермы на сто тридцатых, а ярусом пониже — очистное сооружение для воды... Дженс погрузилась в свои мысли. Она думала об их с Марнсом разговоре предыдущим вечером — о том, что Дональд дольше живёт в её памяти, чем жил в реальности. И в тот момент, когда она особенно глубоко ушла в себя, они достигли сто сорокового уровня.

Мэр не заметила, что характер движения на лестнице изменился: на многих ходоках были голубые джинсовые комбинезоны, носильщики по большей части сновали с сумками, полными запчастей и инструментов, а не продуктов или одежды. И только толпа у дверей напомнила Дженс, что они прибыли на верхние уровни Механики. Собравшиеся у входа рабочие были одеты в свободные комбинезоны, испещрённые застарелыми пятнами. Казалось, Дженс даже могла определить профессию каждого по инструментам в его руках. День клонился к вечеру, поэтому она решила, что большинство работников возвращается домой после различных починок, которые они производили по всей Шахте. Подумать только — сначала пройти десяток-другой, а то и больше этажей, а потом ещё и работать! Но тут ей пришло в голову, что она-то собирается сделать то же самое!

Не желая злоупотреблять своим положением или властью Марнса, они ожидали своей очереди в ряду тех, кто проходил сквозь ворота. Среди этих усталых мужчин и женщин, возвращающихся с работы и заносящих в журнал свои кредиты за поход и часы труда, Дженс почувствовала вдруг, как халатно она распорядилась временем во время долгого спуска: вместо того, чтобы погрязать в размышлениях о собственной жизни, она должна была хорошенько продумать аргументы, с которыми надлежало обратиться к этой самой Джульетте. Сейчас, когда мэр потихоньку продвигалась вместе с очередью к воротам, с ней случилась редкая вещь: она занервничала. Рабочий впереди показал своё удостоверение личности — карточку, окрашенную в голубой цвет, цвет Механического отделения — и сделал запись на пыльной грифельной доске. Настал их черёд. Они прошли через внешние ворота и показали свои удостоверения — карточки золотого цвета. Брови дежурного поползли вверх. Вглядевшись, он узнал мэра.

— Ваша честь, — проговорил он, и Дженс не стала его поправлять. — Мы не ожидали вас так скоро. — Он махнул им, чтобы убрали карточки, и потянулся за мелом. — Позвольте, я сам.

Он повернул доску обратной стороной вверх и аккуратным почерком написал их имена, выпачкав при этом нижнюю сторону ладони в старой меловой пыли, толстым слоем покрывавшей доску. Рядом с именем Марнса он попросту проставил «шериф» — и опять Дженс не стала его поправлять.

— Я знаю, Джульетта Николс ожидает, что мы появимся позже, — сказала Дженс, — но нельзя ли нам встретиться с ней прямо сейчас?

Дежурный повернулся и глянул себе за спину, на электронные часы.

— Она на генераторе, освободится только через час. А зная её, то, может, и через два. Вы могли бы подождать в столовой.

Дженс взглянула на Марнса, тот пожал плечами:

— Вообще-то я пока что не сильно проголодался.

— А нельзя ли нам посмотреть на неё во время работы? Было бы очень интересно взглянуть на то, чем она занимается. Мы постараемся не мешаться под ногами.

Дежурный развёл руками.

— Вы мэр. Не могу отказать. — Он указал мелком на коридор. Люди в очереди по другую сторону входа нетерпеливо переминались в ожидании, когда он освободится. — Спросите там Нокса. Он выделит кого-нибудь проводить вас вниз.

Нокса было трудно не заметить. Его объёмистая фигура была облечена в самый большой комбинезон из всех, какие Дженс довелось в своей жизни увидеть. «Интересно, ему случаем не пришлось доплачивать за лишний материал?» — подумала она. И ещё: как этот человек умудрялся насытить такое громадное пузо? Ко всему прочему, невозможно было понять, то ли он улыбался, завидев гостей, то ли хмурился — половину лица великана закрывала густая бородища. Бетонная стена, а не человек.

Дженс объяснила, зачем они здесь. Марнс сказал: «Привет!», и мэрпоняла, что мужчины знакомы. Ну да, в тот раз, когда полицейские были здесь, внизу. Нокс выслушал их, кивнул, а затем пророкотал что-то голосом таким глубоким, что даже слов было не разобрать. Однако тот, к кому обращались, видно, понял, потому что из-за спины гиганта материализовался парнишка — несколько разболтанный и с невероятными оранжевыми волосами.

— Сведикаихвнизкджулс, — прогремел Нокс. Промежутки между словами в его речи были столь же еле заметны, как и просвет в бороде, в котором, по идее, должен был располагаться рот.

Парнишка, даже для «тени» слишком юный, махнул им рукой и сорвался с места. Марнс сказал Ноксу спасибо — тот даже бровью не повёл, — и они с мэром двинулись вслед за мальчишкой.

Коридоры в Механическом отделении оказались теснее, чем где-либо в другом месте Шахты. Путники протискивались через запрудившие их толпы идущих домой рабочих. Стены, сложенные из бетонных блоков, были погрунтованы, но не покрашены, и, задевая их плечом, Дженс чувствовала, как груба их поверхность. Над головой бежали, перекручиваясь, трубы и провода. Дженс всё время хотелось пригнуться, несмотря на то, что между арматурой и её макушкой было добрых полфута. Она заметила: рабочие из тех, что повыше ростом, постоянно пригибали голову. Редкие тусклые лампы на потолке едва разгоняли мрак, отчего ощущение давящей со всех сторон земной толщи стало ещё более гнетущим.

Юнец с оранжевыми волосами уверенно провёл их через несколько поворотов — похоже, он знал маршрут назубок. Они пришли к лестнице — прямой, не винтовой — и спустились ещё на два этажа вниз. Дженс услышала раскатистый грохот, который по мере спуска усиливался. Они сошли с лестницы на этаже номер сто сорок два и, пройдя по короткому коридору, оказались в огромном зале. Посреди него возвышалась странная конструкция; стальной привод толщиной в несколько человеческих ростов опускался и подымался, толкая сквозь бетонный пол мощный поршень. Дженс замедлила шаг, заворожённая мерным движением. В воздухе пахло химикалиями и какой-то гнилью. Она не могла определить, что это за запах.

— Это генератор?

Марнс засмеялся в типично мужском, покровительственном тоне:

— Это насос. Нефтяная скважина. Благодаря ей вы можете читать по ночам.

Проходя мимо, он сжал ей пальцами плечо, и Дженс моментально простила его за то, что он над ней смеялся. Она поспешила за Марнсом и их юным проводником.

— Генератор — это тот самый грохот, который вы слышите, — проговорил помощник шерифа. — Насос подаёт наверх нефть, они что-то там с нею делают несколькими этажами ниже, и после этого её можно сжигать.

Дженс знала обо всех этих делах совсем немного — по большей части то, о чём говорилось на собраниях глав департаментов. И снова она поразилась, какая огромная часть Шахты была ей совершенно незнакома, а ведь она, по идее — хотя бы номинально — управляла всем этим хозяйством!

Непрекращающийся грохот, доносившийся откуда-то из-за стен, становился громче по мере того, как они приближались к противоположному концу зала. Когда мальчишка с оранжевыми волосами открыл дверь, на них немедленно обрушилась мощная звуковая волна. Дженс оробела, да и Марнс тоже никак не мог решиться пройти в дверь. Юнец отчаянными жестами побуждал их следовать вперёд, и Дженс заставила свои ноги нести её в самое сердце этого оглушительного шума. Вдруг ей представилось, что дверь ведёт наружу. Что за странная, нелогичная, неразумная мысль! Откуда? Да очень просто: страшный грохот ассоциировался у Дженс с самой ужасной угрозой, которую только мог себе вообразить житель Шахты.

Марнс прошёл в дверь первым, она — за ним, прячась за его спиной. Дверь захлопнулась — мальчишка не потрудился придержать её — и они оказались внутри, словно в западне. «Тень» снял со штатива у стены пару наушников. Дженс последовала его примеру и надела себе на уши другую пару. Шум затих, и лишь вибрировал теперь в груди и напряжённых нервных окончаниях. Она удивлялась: почему, из каких непонятных соображений штатив с наушниками находится за дверью, внутри комнаты, а не перед ней?

Мальчишка махнул рукой и что-то сказал, но слов не было слышно, лишь видны шевелящиеся губы. Дженс с Марнсом проследовали дальше по узкому проходу, пол которого был составлен из стальных решёток наподобие тех, что выстилали лестничные клетки. За поворотом одна стена исчезла, её заменили металлические перила. За перилами вздымалась конструкция, выходящая за рамки всяческого воображения. Она была размером со всю квартиру мэра плюс её кабинет. А зал превосходил самые большие помещения в ярусе садов. Сначала Дженс не заметила в машине никакого движения. Откуда же этот грохот, что вибрировал в груди старой женщины и заставлял её кожу зудеть?

И только когда они обогнули махину, она увидела стальной стержень — бешено вращаясь, он выходил из задней части агрегата и исчезал во внутренностях другой колоссальной машины, к которой с потолка подходили кабели толщиной с человеческое туловище.

Мощь и энергию, насыщавшие помещение, казалось, можно было потрогать руками.

Когда они с Марнсом обошли вторую машину, Дженс наконец увидела одинокую фигуру работающего механика. Это была молодая женщина в комбинезоне и каске, из-под которой на спину спускались заплетённые в косу тёмные волосы. Женщина наклонилась над гаечным ключом длиной чуть ли не с неё саму. Теперь Дженс могла оценить истинные размеры машин — они выглядели устрашающе по сравнению с девушкой-механиком, однако, похоже, её они совсем не пугали. Она с силой налегала на ключ, не обращая внимания на то, что её тело было отчаянно близко к ревущей громадине. Дженс вспомнила старую сказку о мыши, вытащившей занозу из фантастического зверя под названием «слон». Сама мысль о женщине, отнюдь не великанше, которая в состоянии возиться с машиной таких размеров и такой свирепости, казалась абсурдной. И однако всё обстояло именно так.

Мальчишка-«тень» подбежал к незнакомке и подёргал её за комбинезон.

Она не вздрогнула от неожиданности, просто обернулась и прищурилась на Дженс и Марнса. Вытерла лоб тыльной стороной кисти, подняла ключ другой рукой и положила его на плечо. Затем взъерошила юному проводнику волосы и двинулась навстречу посетителям. Дженс увидела, что руки у женщины были крепкие, жилистые, с хорошо очерченными мускулами. Она не носила рубашки, только комбинезон, закреплённый пряжками высоко под ключицей; открытая взгляду оливковая кожа блестела от пота. Девушка была смугла, как фермеры, которые днями напролёт работают под сильнейшими оранжерейными лампами, но, возможно, на самом деле её кожу просто покрывал слой сажи и грязи.

Подойдя к гостям, она остановилась, слегка поклонилась и улыбнулась Марнсу — по-видимому, узнала. Руки, однако, не протянула, за что Дженс была ей очень благодарна. Вместо этого Джульетта указала на дверь в диспетчерскую, отгороженную от остального пространства зала стеклянной стеной, и сама направилась туда же.

Марнс следовал за ней по пятам, словно цыплёнок за курицей, Дженс шла последней. Она окинула взглядом зал — не притаился ли где юный подмастерье, но нет — он уже нёсся обратно тем же путём, которым привёл их сюда. Оранжевые волосы пламенели в скудном свете ламп генераторной. По-видимому, он считал свои обязанности выполненными.

Внутри диспетчерской шум был значительно меньше, а когда закрыли массивную дверь, то и вообще практически исчез. Джульетта стянула с головы каску и наушники и бросила на полку. Дженс осторожно приподняла свои наушники, услышала, что шум превратился лишь в неясный отдалённый гул, и тогда сняла их совсем. Комната изобиловала сияющими металлическими поверхностями и перемигивающимися огоньками — такого Дженс нигде и никогда не видела. Ей даже стало неловко — она ведь мэр, то есть начальник и в этой диспетчерской тоже, а она не только не умела управлять всей этой техникой, но до недавнего времени даже не догадывалась о существовании подобной комнаты...

Звон в ушах постепенно утихал. Джульетта крутила какие-то ручки, глядя на дрожащие стрелки шкал.

— Я думала, мы встретимся завтра утром, — сказала она и сосредоточилась на работе.

— Мы добрались быстрее, чем рассчитывали.

Дженс взглянула на своего спутника — тот неловко переминался с ноги на ногу, держа свои наушники в обеих руках.

— Приятно вновь увидеть тебя, Джулс, — сказал он.

Она кивнула и наклонилась, чтобы взглянуть через толстое стекло на гигантскую машину снаружи; её руки порхали над обширным пультом управления, подстраивая, подкручивая чёрные круглые рукоятки со стёршимися белыми отметками — всё это она проделывала не глядя.

— Соболезную, — проговорила Джульетта, — вы потеряли партнёра.

Она взглянула на приборы, затем развернулась и пристально посмотрела на Марнса. И внезапно Дженс увидела, что несмотря на сажу и грязь, эта женщина очень красива. Лицо — чёткое и выразительное, глаза ясные, светящиеся жгучей проницательностью. Каждая черта свидетельствовала о недюжинном уме. Джульетта смотрела на инспектора с неподдельным сочувствием, между бровями у неё залегла складка.

— Мне очень, очень жаль, — сказала она. — Он, похоже, был хорошим человеком.

— Лучше всех. — Голос Марнса сорвался.

Джульетта кивнула, словно сказанного было достаточно. Затем она обратилась к Дженс:

— Чувствуете вибрацию в полу, мэр? Соединительные диски чуть разошлись — всего на пару миллиметров. Если вам кажется, что здесь плохо, то попробовали бы вы положить ладони на кожух! Пальцы сразу онемеют. А подождёте ещё немного — и все кости затарахтят, словно вот-вот рассыплются.

Она протянула руку между Дженс и Марнсом и перебросила массивный рубильник, а потом вновь отвернулась к пульту управления.

— Теперь представьте себе, каково приходится бедняге-генератору. Он же так трясётся, что того и гляди разлетится на кусочки. Зубья в шестерёнках трансмиссии скрежещут и стираются, мельчайшие частички металла циркулируют в смазке и действуют наподобие наждака. Ещё чуть-чуть — и сталь не выдержит, разорвётся, и будем тогда сидеть без тока, ну, разве что аварийный что-то выдаст...

У Дженс перехватило дыхание.

— Хотите, чтобы мы послали кого-нибудь на помощь? — спросил Марнс.

Джульетта засмеялась.

— Да это ни для кого не секрет, и во всех сменах одно и то же. Если бы запасной генератор не разобрали на запчасти и если бы мы могли снизить выработку энергии до половины всего на одну неделю, я бы тогда освободила этот стержень, поправила крепления — и машина бы у меня завертелась, как волчок! — Женщина-механик бросила взгляд на Дженс. — Но поскольку у нас предписание не снижать выработку энергии и не делать никаких перерывов, то ничего не выйдет. Так что придётся мне орудовать ключом, затягивать болты да пытаться подстроить обороты, чтобы она хоть как-то тянула.

— Я не знала, когда подписывала...

— А я думала, что уж так разжевала всё в своём докладе... — сказала Джульетта.

— И когда, по-вашему, ждать поломки?

Дженс вдруг сообразила, что интервью пошло куда-то не в ту сторону. Не она выдвигает требования — требуют с неё.

— Когда ждать? — Джульетта усмехнулась и покачала головой. Она закончила подстройку, повернулась к гостям и скрестила руки на груди. — Да в любую минуту. Хоть сейчас. Или через сто лет. Суть в другом: поломка обязательно произойдёт, но её можно предотвратить! Целью должно быть нормальное функционирование не в течение наших жизней... — она глянула на Дженс со значением, — ...и не в течение какого-то срока, а всегда. Если наша цель не вечность, то можно уже паковать чемоданы и убираться отсюда — прямо сейчас.

Дженс видела, как застыл Марнс при этих словах. Ей самой стало не по себе, холодок побежал по коже. Последняя фраза была опасно близка к мятежу. Метафора спасала положение только наполовину.

— Я могла бы объявить временный энергетический мораторий, — предложила Дженс. — Мы бы посвятили его памяти тех, кто ушёл на очистку. — Она немного подумала и добавила: — Тогда можно было бы воспользоваться предлогом и подремонтировать не только вашу машину здесь, внизу. Мы могли бы...

— Так вам IT и позволит провернуть этот дерьмораторий с энергией! Желаю удачи. — Джульетта провела по подбородку тыльной стороной кисти и вытерла её о комбинезон. Потом скосила глаза: на джинсовой ткани осталось жирное пятно. — Простите мой язык, мэр.

Дженс хотела сказать, что всё в порядке, но манера поведения этой женщины, исходящее от неё ощущение силы — всё это слишком явственно походило на саму Дженс, такую, какой она когда-то была и которую уже почти не помнила, — молодую, говорящую без обиняков и всегда добивающуюся своего. Мэр покосилась на Марнса.

— Почему вы упомянули именно это отделение? — задала она вопрос Джульетте. — Насчёт моратория, я имею в виду.

Та засмеялась, распрямила скрещённые на груди руки.

— Почему? — Она вскинула руки к потолку. — Потому что у IT три этажа из ста сорока четырёх, и тем не менее они потребляют четверть всего производимого нами электричества! Посчитать, сколько...

— Не надо, всё понятно.

— И я что-то не припомню, чтобы сервер накормил кого, или спас чью-нибудь жизнь, или хотя бы дырку в штанах заштопал!

Дженс заулыбалась. Теперь она поняла, чтó Марнсу так нравилось в этой женщине. И чтó он когда-то видел в ней самой — до того, как она вышла замуж за его лучшего друга.

— А если мы призовём IT приостановиться на недельку — пусть сделают сервис своим компьютерам?

— Все разговоры только про технику, — пробормотал Марнс. — А я-то думал, мы пришли сюда предложить ей новую работу...

Джульетта смерила его взглядом.

— А я, кажется, говорила вам — или вашей секретарше — чтобы вы не напрягались зря. Не сказала бы, что мне не по душе то, чем вы занимаетесь, но я нужна здесь, внизу. — Она подняла руку и взглянула на что-то у себя на запястье. Часы. Она так смотрела на них, будто те всё ещё шли.

— Знаете, я бы с удовольствием продолжила разговор. — Она подняла глаза на Дженс. — Особенно насчёт моратория на подачу тока. Но мне тут ещё надо кое-что поделать, а моя смена уже закончилась. Нокс взбесится — я разорю их на сверхурочных.

— Не будем больше вас задерживать, — сказала Дженс. — Мы ещё не обедали, так, может, увидимся позже? Когда вы сменитесь и приведёте себя в порядок.

Джульетта осмотрела себя, словно удостоверяясь, что ей так уж нужно «приводить себя в порядок».

— Да, конечно, — согласилась она. — Вы устроитесь в общежитии?

Марнс подтвердил кивком.

— Отлично. Я вас тогда разыщу. И не забудьте ваши наушники.

Она указала на свои уши, посмотрела Марнсу в глаза, слегка поклонилась и вернулась к работе, давая тем самым понять, что беседа окончена.

6

Путники покончили с обедом, который состоял из большой миски супа и куска чёрствого, чуть ли не заплесневевшего хлеба, и вышли из столовой, где царил почти такой же шум, как и в генераторной. Всё это время Дженс раскаивалась, что не стянула оттуда пару наушников — защитить уши во время обеда. Народ в Механике был столь же громогласен и шумлив, сколь и грязен. Наверно, оглохли от постоянного грохота машин и потому так орут, решила Дженс.

Выйдя из столовой, они направились в общежитие — Нокс объяснил, как туда пройти. Там Марнса ждала заправленная койка в общем зале, а для Дженс была приготовлена отдельная комната. Они расположились в этой каморке; сидели, массировали ноющие ноги и разговаривали о том, как сильно Глубина отличается от того, чего они ожидали. Раздался стук, дверь открылась и внутрь ступила Джульетта.

— Они засунули вас в одну комнату? — удивилась она.

Дженс засмеялась.

— Нет, Марнсу приготовили койку в общем зале. А я бы с удовольствием тоже поселилась там, вместе со всеми.

— Ещё чего, — возразила Джульетта. — Всех новеньких и гостей всегда размещают здесь.

Дженс наблюдала за тем, как Джульетта зажала в зубах тесёмку, собрала волосы, всё ещё мокрые после душа, и завязала их в хвост. Она надела другой комбинезон, и Дженс поняла, что масляные пятна въелись в ткань намертво — одежда явно была после стирки, готовая к следующей смене.

— Итак, когда мы сможем объявить мораторий на ток? — Джульетта уложила волосы на затылке в узел и, сложив на груди руки, прислонилась к стене у двери. — Все сейчас в таком приподнятом настроении после очистки. Наверно, имеет смысл им воспользоваться?

— Когда вы сможете приступить к работе? — осведомилась Дженс. Она вдруг осознала, почему так хочет, чтобы эта женщина из Глубины стала шерифом — потому что к ней было трудно подступиться. Мэр перевела взгляд на Марнса. Интересно, а не объяснялось ли его влечение к ней, Дженс, много лет назад, когда она была молода и встречалась с Дональдом, столь же простой причиной — её, Дженс, недоступностью?

— Да хоть завтра, — ответила Джульетта. — К утру наладили бы и запустили запасной генератор. Я могла бы пойти в ночную смену сегодня, сама бы проверила сальники и муфты...

— Нет. — Дженс поняла вверх ладонь. — Как скоро вы сможете приступить к работе в качестве шерифа?

Она порылась в своей сумке, вытащила папки и принялась перебирать их в поисках контракта.

— Я... Мы же это обсуждали! Не испытываю ни малейшего интереса...

— Вот из таких и получаются самые лучшие, — вмешался Марнс, — из тех, у которых нет интереса.

Он расположился на противоположном от Джульетты конце комнаты и стоял, прислонившись к стене и засунув большие пальцы за нагрудник комбинезона.

— Очень жаль, но здесь, внизу, нет никого, кто смог бы меня заменить. — Джульетта покачала головой. — Мне кажется, вы оба никак не можете понять, чем мы здесь занимаемся...

— А мне кажется, что это вы не понимаете, чем мы занимаемся там, наверху, — возразила Дженс. — И почему мы так нуждаемся в вас.

Джульетта тряхнула головой и засмеялась.

— Послушайте, здесь у меня такие машины, что вы даже представить себе не...

— И какая с них польза? — перебила Дженс. — Что такого особенного делают эти машины?

— Да если бы не мои машины, вся эта чёртова Шахта завалилась бы! — воскликнула Джульетта. — Кислород, который вы вдыхаете? Это мы его производим. Токсины, которые вы выдыхаете? Это мы откачиваем их обратно в землю. Может, вам написать список всего того, на что годится нефть? Каждый кусок пластика, каждая унция резины, все химикалии и средства очистки — и я уже молчу про энергию, которую вырабатывает мой генератор!

— Но всё это было здесь ещё до того, как вы родились! — указала Дженс.

— Пусть так, но зато оно точно не продержалось бы до нынешнего дня — в таком оно было состоянии! — Джулс опять скрестила руки на груди и привалилась к стене. — Нет, вы, я вижу, не понимаете. Всё полетело бы вверх тормашками, если бы не наши машины!

— А вы, я вижу, не понимаете, что все ваши механизмы станут бесполезными грудами железа, если вокруг не останется людей!

Джульетта отвела взгляд. Это был первый случай, когда она смутилась.

— Почему вы никогда не навестите своего отца?

Джульетта резко повернула голову и устремила взгляд на стену напротив, к тому, кто произнёс эти слова. Смахнула упавшие на лоб волосы.

— А вы загляните в мой рабочий журнал, — огрызнулась она, — и скажите, где мне взять время на всякие визиты.

Дженс хотела сказать, что это не «всякие визиты», это самый близкий ей человек — отец, что для него всегда могло бы найтись время, но не успела — Джульетта буквально налетела на неё:

— Вы думаете, мне плевать на людей? Вы в самом деле так думаете? Потому что вы не правы. Я болею душой за каждого человека в этой шахте! И особенно — за тех, кто живёт здесь, на восьми всеми забытых этажах Механического отделения. Вот они — мои самые близкие люди! Это моя семья. Мы едим один хлеб. Мы работаем, живём и умираем вместе. — Она взглянула на Марнса. — Разве не так? Вы же видели это собственными глазами.

Марнс ничего не ответил. Дженс задалась вопросом: а не кроется ли что-то глубоко личное в её упоминании о смерти?

— А почему он ни разу не навестил меня? Вы об этом у него не спрашивали? Ведь у него-то времени навалом. Ему всё равно делать нечего.

— Да, мы встречались с вашим отцом, и он произвёл на нас впечатление весьма занятого человека. Он так же предан своей работе, как и вы.

Джульетта потупилась.

— И такой же упрямый. — Дженс оставила бумаги разбросанными на постели, а сама встала у двери, почти в плотную к Джульетте — так близко, что чуяла запах мыла, исходящий от волос молодой женщины, видела, как подрагивают её ноздри от горячего, бурного дыхания.

— Дни идут, они громоздятся один на другой, и мелкие решения становятся большими под их тяжестью. Такие, например, как решение никого не навещать. Первые несколько дней проходят легко — обида и молодость помогают тебе. А потом дни начинают накапливаться, словно невыброшенный мусор... Я права?

Джульетта отмахнулась.

— Не понимаю, о чём вы.

— Я говорю о днях, которые складываются в недели, месяцы, годы... — Дженс чуть не сказала, что и сама прошла через то же самое, да и сейчас продолжает громоздить день на день... Но Марнс был здесь же, в этой комнате. Слушал. — Время проходит, и ты продолжаешь строить из себя обиженного просто затем, чтобы оправдать свою давнюю ошибку. И вот два человека смотрят в разные стороны, отказываются обернуться через плечо. Каждому боязно сделать первый шаг...

— Всё было совсем не так, — сказала Джульетта. — И не хочу я вашей работы! Уверена — у вас масса других желающих.

— Если вы не согласитесь, то работу получит человек, которому, боюсь, доверять нельзя. Больше нельзя.

— Тогда предложите её следующему, — улыбнулась Джульетта.

— Следующих нет. Либо он, либо вы. И я подозреваю, что он больше будет прислушиваться к указаниям, исходящим с тридцатых этажей, чем к моим соображениям или к положениям Договора.

Вот эти слова, похоже, проняли Джульетту. Она распрямила сложенные на груди руки и посмотрела Дженс в глаза. Марнс наблюдал за происходящим с противоположного конца комнаты.

— Последний шериф, Холстон... Что с ним случилось?

— Он отправился на очистку, — ответила Дженс.

— Добровольно, — мрачно добавил Марнс.

— Знаю. Но почему? — Она нахмурилась. — Я слышала — из-за своей жены.

— Да чего только не говорят...

— Я помню, он рассказывал о ней, когда вы работали здесь, расследовали смерть Рика. Мне показалось сначала, что он со мной заигрывает, но куда там! У него все разговоры были только про жену.

— Тогда как раз проходила лотерея, — напомнил Марнс.

— Да, точно. — Она несколько мгновений смотрела на разложенные на постели бумаги. — Но я ничего не смыслю в работе шерифа. Умею только механизмы чинить.

— Так это то же самое, — заверил Марнс. — Вы нам тогда здорово помогли с расследованием. Вы умеете смотреть в корень. Сразу соображаете, что к чему. Не пропускаете мелочей, на которые другие и внимания бы не обратили.

— Ну да, всё это правильно — но в отношении машин, — сказала она.

— С людьми всё обстоит примерно так же, — возразил Марнс.

— Мне кажется, вы и сами это понимаете, — промолвила Дженс. — В вас есть то, что нам необходимо — правильное понимание ситуации. Правильное отношение к ней.

Джульетта покачала головой и опять обратила взор на Марнса.

— Значит, это вы меня выдвинули, так? А я-то ломала голову, откуда у этого предложения ноги растут.

— Вы прекрасно справитесь, — сказал Марнс. — Чёрт побери, мне кажется, что вы прекрасно справляетесь со всем, за что бы ни взялись. Эта работа куда более важна, чем вам кажется.

— И я буду жить наверху?

— Ваш кабинет расположен на первом этаже. Около воздушного шлюза.

Девушка призадумалась. Дженс обрадовалась — Джульетта начала задавать вопросы!

— Заработок выше, чем у вас сейчас, даже включая сверхурочные.

— Вы проверяли мой заработок?!

Дженс кивнула.

— Я позволила себе некоторые вольности, прежде чем отправиться в путь.

— Как, например, потолковать с моим отцом.

— Верно. Знаете, он очень обрадуется возможности повидаться с вами. Если вы пойдёте с нами наверх.

Джульетта уставилась на свои ботинки.

— Не знаю, не уверена...

— Ещё одно, — напомнил Марнс, перехватывая взгляд Дженс. Он указал глазами на разбросанные на покрывале бумаги. Тщательно сложенный контракт с Питером Биллингсом лежал на самом верху. — Отделение IT.

Дженс поняла, к чему он клонит.

— Прежде чем вы примете наше предложение, надо прояснить ещё один аспект.

— Я не уверена, что приму. Мне бы хотелось побольше узнать об этом энергетическом моратории, нужно организовать рабочие смены здесь, внизу...

— Согласно традиции, IT должно подписаться под контрактом.

Джульетта закатила глаза и шумно выдохнула.

— IT...

— Да. Мы заглянули к ним на пути вниз — просто чтобы сгладить кое-какие острые углы...

— Само собой, — сказала Джульетта.

— Это насчёт изъятий, — вмешался Марнс.

Джульетта повернулась к нему.

— Мы знаем, что скорее всего это пустяки, — продолжал инспектор, — но наверняка они поднимут вой, когда...

— Погодите, это вы про жаростойкую изоленту?

— Изоленту?

— Да. — Джульетта скривила верхнюю губу и покачала головой. — Вот ублюдки!

— У них на вас вот такое досье. — Дженс показала пальцами дюйма два. — Они утверждают, что вы украли предназначенные для них вещи.

— Не может быть! Вы шутите?! — Джульетта указала на дверь. — Из-за них мы не можем получить ничего из того, что нам надо! Когда мне потребовалась жаростойкая изолента — несколько месяцев назад у нас случилась протечка в теплообменнике — мы ничего не получили, потому что, как сообщили в Снабжении, материала для жаростойкого слоя ленты нет. Это было уже довольно давно. И представьте: я вдруг узнаю от одного из наших носильщиков, что в IT уже несколько миль этой самой ленты. Им, видите ли, для скафандров надо, а мы как-нибудь обойдёмся!

Джульетта перевела дыхание.

— Ну, вот я и перехватила у них немножко, — призналась она и покосилась на Марнса. — Слушайте, это ведь мы стараемся поставлять им ток бесперебойно, это благодаря нам они имеют возможность заниматься своими делами. А мы не получаем даже самого необходимого! Но даже когда получаем, то это полное дерьмо, мусор. Наверно, производители не успевают нормально делать — так на них давят...

— Если эти вещи вам действительно необходимы, — перебила Дженс, — тогда я понимаю...

Она посмотрела на Марнса — тот улыбнулся и состроил мину, ясно говорящую: «А что я говорил? Это самый подходящий человек для нашей работы».

Дженс не стала ему отвечать.

— Я рада услышать ваш вариант этой истории, — сказала она Джульетте. — Надо бы мне почаще спускаться в Глубину, пусть мои ноги хоть отвалятся. Там, наверху, мы воспринимаем многие вещи как само собой разумеющиеся, по большей части потому, что о многом не догадываемся. Теперь я вижу, что нашим департаментам не помешало бы поддерживать более тесные контакты, такие, например, как у нас с IT.

— Да я твержу об этом уже лет двадцать! — воскликнула Джульетта. — Мы, жители дна, шутим, что нас специально засунули так глубоко, чтобы мы не мешались под ногами. А впрочем, иногда чувствуется, что так оно и есть.

— Хорошо, если вы подниметесь наверх и возьмётесь за работу шерифа, люди услышат вас. Вы станете первым звеном в цепи управления.

— А IT тогда на какое место передвинется?

— Они, конечно, будут шуметь, но это для них нормальное состояние. Я справлялась с этим раньше. Пошлю сообщение в свой департамент, пусть оформят документ о временном отступлении от порядка поставок, проведут его задним числом, и тогда ваше небольшое самоуправство будет официально оправдано. — Дженс внимательно смотрела на молодую женщину. — Разумеется, в том случае, если вы заверите меня, что все эти... перенаправленные поставки были для вас совершенно необходимы.

Джульетта приняла вызов, не дрогнув.

— Они были совершенно необходимы. То, что мы получали — дерьмо полное. Рассыпается на ходу, как будто только для того и сделано. Знаете, я вам скажу: мы наконец получили из Снабжения то, что требовали, и у нас теперь есть запасец жаростойкой изоленты. Так что я бы не прочь замириться с IT по дороге наверх. Наш замысел гораздо лучше...

— По дороге наверх? — перебила Дженс, как будто желая получить подтверждение тому, понимает ли Джульетта, что говорит, на что соглашается.

Джульетта обвела взором обоих своих собеседников. Кивнула.

— Дайте мне неделю — наладить генератор. Вы обещали устроить мораторий на подачу тока — так выполните обещание. И, чтобы не было недоразумений, помните: я часть Механики и останусь ею навсегда. Я принимаю работу, потому что вижу, что происходит, если игнорировать проблему. Здесь, внизу, я всячески пыталась внушить всем мысль, что профилактика поломок — важнее всего. Не ждать, когда всё полетит к чертям, а тогда уже ремонтировать, а постоянно наблюдать, подправлять и налаживать, пока всё ещё в рабочем состоянии. Но нас не слушали, на наши нужды закрывали глаза, считали чем-то второстепенным. Я вам вот что скажу: если воспринимать всю Шахту как один большой механизм, то мы — поддон его, полный отработанного масла, и пора бы людям обратить на нас внимание. — Она протянула Дженс руку. — Дайте мне этот мораторий — и я с вами.

Дженс улыбнулась и встряхнула протянутую руку, восхитившись теплу и силе этого уверенного пожатия.

— Займусь этим завтра же, — сказала она. — Спасибо вам. Добро пожаловать в нашу команду.

Марнс тоже подошёл к Джульетте пожать ей руку.

— Вот и отлично, босс!

Джульетта кривовато усмехнулась:

— Да ладно вам. Мне ещё учиться у вас и учиться, прежде чем вы сможете называть меня так с полным правом.

7

Их подъём наверх происходил во время энергетического моратория. У Дженс создалось впечатление, что её собственный организм тоже объявил мораторий — энергия в ней убывала с каждым шагом. Мучения, которые старая женщина испытала во время спуска, не шли ни в какое сравнение с нынешними. Тогдашняя усталость, как выяснилось теперь, была лишь лёгким дискомфортом. А вот сейчас для её хрупких мышц настало время действительно тяжёлого испытания. Каждый шаг давался с трудом, за него приходилось бороться. Она ставила ногу на следующую ступень, опиралась рукой о колено и подтягивала себя кверху на очередные десять дюймов. Десять дюймов из, как ей казалось, миллиона футов спиральной лестницы.

Над площадкой справа от неё значилось «58». Каждая из площадок оставалась в поле зрения, кажется, целую вечность. Не то что на пути вниз, когда Дженс могла так замечтаться, что пропускала несколько этажей. Теперь же они маячили перед глазами в тусклом зелёном свете аварийных огней и дразнили старуху, еле волочащую по ступеням свои дрожащие, натруженные ноги.

Марнс шёл рядом, его рука скользила по внутренним перилам, её — по внешним, трость Дженс звякала о ступень между ними. По временам их руки соприкасались. У них было чувство, будто они путешествуют уже несколько месяцев, что покинули свои кабинеты, свои обязанности и свою официальную манеру обращения друг с другом очень-очень давно. Авантюра, на которую они пустились, чтобы раздобыть себе нового шерифа, обернулась несколько иначе, чем это представляла себе Дженс. Она воображала, будто вернётся в свою молодость, а обнаружила, что её преследуют призраки прошлого. Она надеялась найти в себе источник новых сил, а вместо этого её колени и спина доканывали её. То, что обещало стать шумным предвыборным турне по всей Шахте, оказалось на самом деле изматывающим походом при почти полной анонимности. И теперь она засомневалась, а так ли уж нужна она, мэр, для поддержания нормальной жизни Шахты?

Её привычный мир был чётко разделён на ярусы. Теперь она видела это ещё яснее. Жители верхнего яруса беспокоятся о том, что вид за окнами становится всё туманней, и думать не думают, откуда берётся сок, которым они запивают завтрак. Люди, обитающие ниже и работающие в садах или чистящие хлевы, вращаются по орбите вокруг собственного мирка — мирка почвы, зелени и удобрений. Их мало заботит вид наружу, они о нём не думают вообще — ну, разве что после очистки... А тут ещё и Глубина с её механическими мастерскими, химическими лабораториями, нефтяными насосами и скрежещущими шестернями, мир рабочих рук с въевшейся под ногти грязью, мир потных тел и тяжёлого труда... Для этих людей мир снаружи — лишь предмет для слухов, а еда — только способ поддержать жизнь в организме. Шахта существует для того, чтобы работали машины! — вот как считают они, тогда как Дженс всю свою долгую жизнь была уверена в обратном.

Из темноты выплыла лестничная площадка пятьдесят седьмого, жилого, этажа. На стальной решётке, подобрав под себя ноги и обняв колени руками, сидела девочка. В жалком свете аварийной лампочки она читала детскую книжку в защитной пластиковой обложке. Дженс наблюдала за девочкой — та сидела неподвижно, и только глаза её скользили по красочным страницам. Девочка так и не подняла головы посмотреть, кто там идёт мимо. Она осталась позади, постепенно растворилась во мгле, а Дженс и Марнс продолжили своё изматывающее восхождение. Шёл третий день пути наверх, лестница больше не вибрировала, на ней не раздавался задорный стук ботинок; Шахта застыла в жутковатом безмолвии, словно в ней не осталось никого живого, и лишь двое старых друзей, двое соратников шли и шли по скрипучим, облезлым ступеням, изредка случайно задевая друг друга локтем.

••••

В этот вечер они остановились у участкового инспектора среднего яруса — офицер на этом настаивал, Дженс жаждала заручиться поддержкой в отношении очередного шерифа, избранного не из числа профессиональных полицейских, поэтому они воспользовались гостеприимством участкового. За обедом они сидели в почти полной темноте, ели холодную еду и болтали о том о сём. Когда наконец любопытство хозяев было удовлетворено, Дженс удалилась в кабинет участкового, где она собиралась переночевать на раскладушке. Хозяева сделали всё возможное, чтобы устроить её поудобнее — застелили кровать раздобытым где-то тонким бельём, пахнущим дорогим мылом. Марнса разместили на койке в камере, из которой ещё не выветрился запах самогона — здесь недавно сидел пьянчуга, хвативший лишку по поводу очистки.

Дженс не заметила, когда потушили свет — он и без того горел еле-еле. Она вытянулась на постели. Все мышцы ныли, задеревеневшие ноги сводило, спина болела и требовала, чтобы её растёрли. Какое же это блаженство — лежать неподвижно! Но разум мэра продолжал работать. Он обратился к разговорам, с помощью которых Дженс и её спутник коротали время, поднимаясь сегодня по лестнице.

Казалось, идя по спиральной лестнице, они кружили друг вокруг друга, исследовали память прежних влечений, осторожно касались старых, болезненных шрамов, выискивали островки нежности, ещё остававшиеся в их хрупких телах, на морщинистой сухой коже и сердцах, ожесточённых политикой и законом.

Часто звучало имя Дональда — оно как ребёнок, что пробирается в кровать к взрослым, разлучая любящих, заставляя их освободить для него место в середине. Дженс вновь, как прежде, скорбела по своему давно покойному мужу. И впервые в жизни она скорбела по многим десятилетиям, прожитым в одиночестве. Она всегда считала своим призванием служение всеобщему делу, частная жизнь стояла где-то на заднем плане; но теперь ей казалось, что это не призвание — это проклятие. У неё забрали нормальную человеческую жизнь. Раздавили, словно мягкий плод. А выжатый сок её напряжённого труда и положенных на алтарь общества лет лился и пропитывал всю Шахту. И что? Здесь, всего в каких-то сорока этажах от верхнего яруса, места её обитания, никто и не догадывается о её жертве, а если и догадывается, то не придаёт значения...

Самой печальной составляющей этого путешествия было то понимание, которого она достигла с призраком Холстона. Теперь Дженс могла признаться самой себе: основной причиной её похода вниз наряду с желанием сделать Джульетту шерифом было стремление упасть на самое дно, в Глубину, лишь бы уйти от скорбного вида двоих любящих, что лежат рядом в лощине между холмов, и ветры разъедают и уносят прочь останки их напрасно принесённой в жертву молодости. Дженс двинулась вглубь, чтобы убежать от Холстона, а в результате пришла к нему же. Теперь она кое-что разгадала — нет, не загадку, почему все, посланные на очистку, действительно производили очистку. Она поняла, почему некоторые вызывались на это испытание добровольно. Лучше воссоединиться с призраком, чем быть преследуемым им — вот что знала теперь Дженс. Чем жить пустой жизнью, лучше вообще не жить.

Дверь в кабинет участкового скрипнула плохо смазанными петлями. Дженс попыталась сесть, всмотреться в темноту, но мышцы ей не подчинились, старые глаза не захотели открыться. Надо бы окликнуть вошедшего, поведать приютившим их хозяевам, что с ней всё хорошо, ей ничего не нужно... но вместо этого она молчала и слушала.

Шаги по истёртому ковру. Кто-то невидимый подходил всё ближе, ближе. Ни единого слова, лишь шарканье старых ног. А потом дорогое душистое покрывало приподнялось... и два живых призрака поняли друг друга.

У Дженс спёрло дыхание. Её рука нащупала руку, поднимающую покрывало. Женщина подвинулась на узкой раскладной кровати, освобождая место, и притянула к себе ночного пришельца.

Она почувствовала руки Марнса на своей спине — он прижал её к себе, немного поёрзал, и теперь она лежала на его боку, закинув ногу ему на бедро и обхватив ладонями его шею. Почувствовала, как скользнули усы по её щеке, как его губы легонько поцеловали её в уголок рта.

Не разжимая рук, она уткнулась лицом ему в плечо. Она плакала, словно школьница, словно «тень»-новичок, заблудившийся в дебрях непривычной и внушающей трепет профессии. Она плакала от страха, но страх быстро прошёл. Улетучился — так же, как исчезла ломота в спине, когда его руки начали поглаживать её. Страх иссяк, и на его место пришло оцепенение, а потом, когда уже стало казаться, что горькие, дрожащие всхлипы никогда не кончатся, возникло новое ощущение.

Дженс снова ожила. Кожу как будто покалывало: плоть касалась плоти — одна её рука прижималась к его твёрдым рёбрам, другая лежала на его плече, его руки обнимали её бёдра. И оказалось, что её слезы уже не отдают горечью — это слёзы радостного освобождения, это отголосок скорби по зря потраченному времени, невесомая и приятная печаль мгновения, которого она так долго избегала и которое всё же пришло. И Дженс заключила это мгновение в свои объятия, чтобы никогда не отпускать.

Она уснула, измотанная чем-то бóльшим, чем лишь долгим восхождением — а всего и было-то, что несколько поцелуев дрожащими губами, переплетённые руки, сказанные шёпотом слова нежности и признательности — и сон поглотил женщину, ноющие суставы повергли её в глубины забытья, пусть нежеланные, но такие необходимые. Впервые за многие десятилетия она спала, обнимая мужчину, а когда проснулась, её постель была привычно пуста, зато сердце — необычно полно.

••••

В середине их четвёртого и последнего дня пути наверх, они приблизились к тридцатым этажам — этажам, занятым IT. Дженс останавливалась чаще — чтобы попить воды или помассировать натруженные мышцы, но она скорее притворялась усталой; на самом деле ей хотелось оттянуть момент встречи с Бернардом. К тому же её страшило то, что скоро их странствие закончится...

Они шли, и их окружали глубокие, тёмные тени — мораторий на подачу тока продолжался. Движения на лестнице практически не было, торговля остановилась. Джульетта, оставшаяся внизу, чтобы наблюдать за ремонтом, предупреждала их, что лампочки, питающиеся от аварийного генератора, могут мигать. И всё равно, Дженс уже порядком вымотала эта иллюминация. Когда что-то работает нестабильно, это всегда раздражает.

Когда они достигли тридцать четвёртого этажа, мэр почувствовала себя в некотором роде почти что дома. Они вернулись назад в привычное и знакомое. Вот и площадка IT. Марнс направился к двери, а она осталась ждать у перил. Дверь приотворилась, и бледное свечение, озарявшее лестничный колодец, было мгновенно затоплено ярким светом, вырвавшимся из холла. Об этом широко не говорилось, но причиной, почему на других ярусах ток выключили почти полностью, было как раз то, что на IT мораторий не распространялся. Бернард, обговаривая условия моратория, упирал на всяческие клаузулы в Договоре. Джульетта ворчала, что серверы не должны иметь приоритета перед оранжерейными лампами, однако уступила. Главное — наладить основной генератор, ради этого пойдёшь на что угодно. Дженс сказала Джульетте: «Вот вам первый урок политического компромисса». Джульетта ответила: «Это признание своей слабости».

Внутри их ждал Бернард. Выражение у него на лице было такое, будто он уксуса наглотался. В холле находилась также группа служащих, из чего Дженс сделала вывод, что за их продвижением наверх наблюдали и к их приходу приготовились. Как только путники вошли, все разговоры стихли.

— Бернард, — поприветствовала она, стараясь дышать ровно. Ей не хотелось, чтобы он видел, как она устала. Пусть думает, что подняться из Глубины для неё пара пустяков.

— Мари.

Такое неуважительное обращение было намеренным. Бернард даже не взглянул в сторону Марнса, как будто того здесь и не было.

— Вы не против подписать это прямо здесь? Или пойдём в конференц-зал? — Дженс пошарила в сумке в поисках контракта, на котором значилось имя Джульетты.

— Что это за игры вы затеяли, Мари?

Дженс явственно почувствовала — температура в помещении повысилась. Служащие в серебристых комбинезонах IT следили за течением беседы.

— Какие ещё игры? — осведомилась Дженс.

— Вы считаете, что этот ваш энергетический мораторий — это забавно? Это ваш способ отомстить мне?

— Отомстить?..

— Мои серверы, Мари...

— Энергия подаётся на ваши серверы в полном объёме! — Дженс слегка повысила голос.

— Но они охлаждаются напрямую из Механики, и если их температура повысится, пусть совсем незначительно, нам придётся выключить часть компьютеров. Это неслыханно!

Марнс ступил между ними и поднял руки.

— Спокойно, спокойно, — холодно сказал он, глядя Бернарду в глаза.

— Скажите своему холую, чтобы не вмешивался! — потребовал Бернард.

Дженс положила ладонь на локоть Марнса.

— Бернард, Договор на этот счёт ясен. Таков мой выбор. Мы с вами всегда без проблем подписывали всё, чего желал дру...

— А я вас предупреждал, что эта девица не...

— Работа досталась ей, —оборвал Марнс. Дженс увидела: его рука легла на рукоятку пистолета. Мэр не была уверена, заметил ли это Бернард, но тот замолчал, хотя и продолжал буравить её взглядом.

— Я не стану это подписывать.

— Тогда в следующий раз я и спрашивать не буду.

Бернард криво усмехнулся.

— Рассчитываете пережить и этого шерифа? — Он обернулся к служащим, сгрудившимся в углу, и жестом подозвал к себе одного из них. — Что-то мне в это верится с трудом. — Служащий подошёл, Бернард кивнул ему. Лицо молодого человека было знакомо Дженс — видела его на собраниях. — Подпиши ей, чего она там хочет. Я отказываюсь. Сделай копии, словом, всё, что положено. — Он махнул рукой, мол, свободен, затем повернулся к Дженс и Марнсу и смерил их напоследок взглядом, словно ему противны были и их возраст, и их положение, словом, его воротило от самого их вида. — Ах да, наполни их фляжки и проследи, чтобы у них было достаточно еды до самого верха. А то ведь не добредут, рассыплются по дороге.

И с этими словами Бернард зашагал к охраняемым воротам, ведущим в сердце IT, — обратно в ярко освещённые кабинеты, где довольно мурлыкали серверы и где становилось всё жарче — так растёт температура в воспалённой плоти, когда капилляры сужаются и кровь в них готова закипеть.

8

Они приближались к дому; этажи, казалось, мелькали быстрее и быстрее. На самом тёмном участке лестницы между жилыми уровнями, где люди затаились в ожидании, когда же жизнь вернётся в свою колею, их старые пальцы сплетались — беззастенчиво и напоказ; так они и поднимались — в одной руке держа руку спутника, а другой скользя по холодной стали перил.

Дженс отпускала ладонь друга лишь изредка — проверить, всё ли в порядке с тростью, которую она заткнула сзади за пояс или глотнуть из фляжки Марнса. У них вошло в привычку пить воду другого — ведь легче протянуть руку к рюкзаку спутника, чем пробовать достать фляжку из-за собственной спины. К тому же в этом была особая сладость — быть сопричастным нуждам другого, заботиться друг о друге и чувствовать, что о тебе заботятся. Ради этого можно было разъединить руки. По крайней мере, на короткое время.

Дженс напилась, завинтила побрякивающий цепочкой металлический колпачок и сунула флягу в задний карман рюкзака Марнса. Ей страшно не терпелось узнать, изменится ли их жизнь, когда они вернутся домой. Осталось всего двадцать этажей. Если вчера это расстояние казалось ей чуть ли не непреодолимым, то сейчас она чувствовала, что в состоянии пролететь его как на крыльях. А когда они окажутся в привычной обстановке, вернутся ли к ним их привычные роли? Может быть, вчерашняя ночь стает всё больше и больше походить на сон? Или старые призраки вновь не будут давать им покоя?

Она бы задала эти вопросы Марнсу, но вместо этого разговаривала о будничных вещах. Например, когда Джулс — новый шериф настаивала, чтобы её называли именно так — сможет приступить к своим обязанностям? Какие из дел, заведённых прежним шерифом, требуют первостепенного внимания? Какие меры придётся предпринять, чтобы задобрить IT и в особенности его главу? И как им управиться с раздосадованным и разочарованным Питером Биллингсом? Когда-нибудь он станет судьёй... Как нынешние события повлияют тогда на его решения?

Обсуждая с Марнсом эти злободневные дела, Дженс чувствовала неприятное сосание под ложечкой. Да нет, скорее, это у неё от страха перед всем тем, о чём надо бы спросить, но она никак не решается. Вопросов было так же много, сколько пыли в воздухе за пределами Шахты, и от них так же сохли губы и немел язык, как и от токсинов наружного мира. Она пила всё больше, опустошала его флягу, тогда как собственная булькала за спиной; и желудок подкатывал к горлу при каждой лестничной площадке, номера на которых становились всё меньше, — их странствие, их приключение, увенчавшееся успехом в столь многих отношениях, подходит к концу...

Да, им многое удалось сделать. Во-первых, теперь у них был новый шериф — жительница Глубины, девушка с пламенной душой, открытая, откровенная и подкупающая — как и говорил Марнс. В таких, как она — будущее Шахты. В людях, думающих наперёд и видящих далёкую перспективу. В тех, кто строит планы. В тех, кто делает, а не только рассуждает. В истории случалось, что шериф баллотировался в мэры. Дженс полагала, что из Джульетты вышел бы отличный мэр.

Во-вторых, путешествие поставило перед Дженс новые цели, разожгло в ней собственные амбиции. Скоро выборы — отлично! Она даже слегка заволновалась, хотя конкурентов у неё не было; даже произнесла несколько кратких речей на эту тему, пока они с Марнсом поднимались наверх. Она знала, как сделать так, чтобы дела пошли лучше, как исполнять свои обязанности с большей пользой, как вдохнуть новую жизнь в старые кости Шахты...

Однако самое значительное — это то, что произошло между ней и Марнсом. В последние несколько часов она даже начала подозревать, что настоящая причина его упорного нежелания расти по службе заключается в ней, Дженс. Пока он просто помощник, между ними достаточное расстояние, чтобы он мог продолжать надеяться, питать несбыточную мечту о ней. Если бы он стал шерифом, с мечтами и надеждами пришлось бы распроститься. Конфликт интересов, слишком тесный контакт по вертикали: начальник — подчинённый... Эта её догадка источала глубокую печаль и необычайную сладость. Дженс сжала его ладонь и почувствовала странную пустоту, спазм в груди при мысли обо всём том, чем он пожертвовал — молча, не жалуясь, готовый с достоинством нести бремя любых невзгод, поджидающих впереди.

Скоро покажется лестничная площадка родильного отделения. У Дженс не было намерения останавливаться здесь, побуждать отца Джульетты встретиться с дочерью, когда та будет подниматься наверх. Но без остановки, кажется, не обойтись.

— Мне очень нужно в туалет, — сказала она Марнсу, смутившись как ребёнок. Вот рту у неё было сухо, живот сводило — может, от избытка жидкости, а может, от беспокойства, что их странствие заканчивается. — Да и повидаться с отцом Джульетты не помешает, — добавила она.

Кончики усов Марнса задрались кверху.

— Ну, значит, остановимся.

Приёмная была пуста, таблички на стенах всё так же напоминали о необходимости соблюдать тишину. Дженс вгляделась в стеклянное окно и увидела, как по тёмному коридору к ним торопится медсестра. Недовольная гримаска на лице медсестры сменилась улыбкой узнавания.

— Мэр, — прошептала она.

— Прошу прощения, что не предупредила о нашем визите. Нельзя ли повидаться с доктором Николсом? И ещё — можно ли воспользоваться вашим туалетом?

— Конечно. — Зажужжал замок, сестра открыла дверь и жестом пригласила их внутрь. — С тех пор, как вы побывали у нас, мы успели принять двое родов. Всё стало так сложно из-за этого кавардака с генератором...

— Моратория на подачу тока, — поправил Марнс. Его голос прозвучал слишком резко и громко.

Сестра метнула в него грозный взгляд, но промолчала, лишь кивнула, словно принимая замечание. Она сняла с вешалки два халата и протянула их посетителям, добавив, что свои вещи они могут оставить здесь, у её стола.

В комнате ожидания она жестом предложила им присесть, а сама собралась пойти отыскать доктора Николса.

— Туалет вон там, — она указала на дверь, надпись на которой почти совсем стёрлась.

— Я быстро, — сказала Дженс Марнсу. Она поборола желание сжать его руку в своей. За последнее время этот тщательно скрываемый от посторонних жест стал нормальным и привычным.

В туалете было почти совсем темно. Дженс долго возилась наощупь с незнакомым замком на двери кабинки, тихонько ругнулась, когда живот свело в шумном спазме, но вот наконец ей удалось распахнуть дверцу, и она устремилась в кабинку, быстро уселась и облегчилась. В животе словно загорелся пожар; у Дженс даже дыхание зашлось. А из неё всё лилось и лилось; ноги женщины бесконтрольно задёргались, должно быть, сказалось большое физическое напряжение во время восхождения — она совсем себя загнала. Ещё двадцать этажей. При этой мысли она помертвела, внутри от страха словно разверзлась пустота. Ну, вот, кажется, всё. Она встала и пошла в соседнюю кабинку подмыться чистой водой, затем вытерлась насухо полотенцем, промыла оба унитаза — вода в Шахте шла по замкнутому циклу, её очищали и снова использовали — всё это в темноте, всё наощупь, в незнакомом месте...

На дрожащих ногах она вышла из туалета. Может, стоит переночевать здесь, не торопиться наверх? Выспаться на больничной койке, а наутро продолжить восхождение. Она же ног под собой не чует!

— Ну как, лучше? — спросил Марнс. Он сидел на одной из обитых мягким скамей, место рядом с ним словно приглашало Дженс присесть рядом. Мэр кивнула и тяжело опустилась на сиденье. Дыхание её было мелким, прерывистым. Наверняка он посчитает её слабачкой, если она признается, что не сможет сегодня продолжить путь.

— Дженс! С вами всё в порядке?

Марнс наклонился вперёд. Он смотрел не на неё, его взгляд был устремлён на что-то на полу.

— Дженс! Что за чёрт происходит?

— Да потише вы! — прошептала она.

Но он закричал:

— Доктор! Сестра!

За тёмной стеклянной стеной палаты кто-то задвигался. Дженс откинула голову на спинку скамьи, пытаясь заставить свои губы шевелиться, сказать, чтобы он не кричал так.

— Дженс, милая, что с вами?

Он держал её руку в своей и гладил тыльную сторону её ладони. Женщине хотелось лишь одного — спать. Послышались звуки бегущих ног. Лампы зажглись на полную мощь вопреки запрету. Вскрикнула медсестра. Раздался знакомый голос отца Джульетты. Он уложит её в постель. Он поймёт, как она устала...

Что они говорят? О какой крови? Кто-то прощупывал её ноги. Марнс плакал, слёзы повисали на его белых с редкими чёрными волосками усах. Он тряс её за плечи, заглядывал в глаза...

«Со мной всё хорошо», — попыталась сказать Дженс. Облизала губы. Какие сухие. Во рту тоже чертовски сухо. Она попросила воды. Марнс схватил свою фляжку, поднёс к её губам, влил воду женщине в рот.

Она попыталась проглотить, но не смогла. Её уложили на скамье, врач принялся прощупывать рёбра, светить ей в зрачки маленьким фонариком. Но вокруг продолжала сгущаться тьма.

Марнс, в одной руке сжимая флягу, другой гладил её по волосам. Он что-то говорил, бормотал взахлёб. Сколько в нём силы, энергии, не то, что в ней, Дженс. Почему он так печален? Она улыбнулась ему и потянулась к его руке — просто чудо, как ей удалось сделать такое усилие. Она взяла его ладонь в свою и сказала, что любит его. Что всегда любила, сколько себя помнит. Мозг Дженс устал, он больше не мог скрывать в своей глубине её тайны, и женщина шептала их своему другу, в то время как из его глаз лились и лились слёзы.

Глаза Марнса, яркие, в сеточке морщин, смотрели на неё, а затем обратились на флягу в его руке.

Флягу, которую нёс он.

Эта вода и яд, растворённый в ней, предназначались для него.

9

В генераторной происходило нечто из ряда вон: здесь было непривычно многолюдно и царила жутковатая тишина. Механики в поношенных комбинезонах столпились за перилами и наблюдали за работой первой смены. Джульетта не замечала зрителей. Отсутствие шума — вот от чего ей было не по себе.

Она наклонилась над неким устройством, которое изобрела сама: к возведённой на полу высокой платформе, на которой сейчас стояла Джульетта, крепились зеркала с узкими отверстиями, бросавшими блики света через весь зал. Свет отражался от зеркал, укреплённых на генераторном дизеле и громадной динамо-машине, позволяя Джульетте таким образом точно выверить все поверхности. В основном её заботил вал между двумя этими агрегатами — тот самый стальной стержень толщиной в поясницу взрослого человека, который преобразовывал энергию впрыскиваемого топлива в электрическую. Джульетта надеялась, что ей удалось выровнять агрегаты на обоих концах сердечника с точностью до одной тысячной дюйма. Всё, чем они сейчас занимались, не имело прецедента. Они с коллегами планировали процедуру наладки в режиме аврала, просиживая над чертежами ночи напролёт, пока подачу энергии обеспечивал запасной генератор. Теперь оставалось только сосредоточиться, надеясь, что восемнадцатичасовые смены не были потраченным зря временем, и довериться планам, которые она составила ещё тогда, когда имела возможность больше отдыхать и лучше соображать.

Пока она выверяла всё в последний, решающий раз, в зале стояла мёртвая тишина. Джульетта подала знак, и Марк со своей бригадой принялись затягивать массивные болты на новых креплениях. Прошло уже четыре дня моратория. Генератор надо было запустить к утру, а к вечеру он уже должен заработать на полную мощность. Они поставили новые кожухи и сальники, отполировали цилиндр сердечника, для чего юным «теням» пришлось забираться в самое сердце механического чудища, словом, проделали такое количество работы, что Джульетта заопасалась, а запустится ли генератор вообще после всех этих вмешательств. За всю её жизнь он ни разу полностью не отключался. Старый Нокс помнил, когда машина выключила себя сама — там что-то стряслось; он тогда был «тенью», совсем мальчишкой. Но для всех остальных неумолчный рокот двигателя был обычной жизненной составляющей наряду с ударами собственного сердца. Джульетта страстно желала, чтобы всё работало, как задумано. Ведь это была прежде всего её идея отремонтировать машину! Она постаралась успокоить себя мыслью, что иначе было нельзя; самое худшее, что может произойти — это что мораторий придётся продлить, пока они не выяснят, что пошло не так. Всё же это лучше, чем поджидавшая их в совсем недалёком будущем полная катастрофа.

Марк просигналил, что болты закреплены, контргайки затянуты. Джульетта спрыгнула с платформы и пошагала к генератору. Спокойно идти под взглядами стольких людей было трудно. Она никак не могла поверить, что эти грубые работяги, члены её обширной и беспокойной семьи, могли сохранять абсолютную тишину. Похоже, все затаили дыхание, опасаясь, не окажутся ли напряжение и труды последних дней напрасными.

— Готовы? — спросила она у Марка.

Тот кивнул и вытер руки о грязную тряпку, которую всё время таскал на плече, словно шаль. Джульетта сверилась с часами. Вид секундной стрелки, безостановочно свершающей свой круг, успокоил её. Так было всегда: стоило ей заволноваться по поводу, будет ли тот или иной механизм работать, — и её глаза обращались к запястью. Не затем, чтобы узнать, который час, а чтобы взглянуть на что-то, что она отремонтировала собственными руками. Это был такой нелёгкий труд — на одну только чистку и сборку мельчайших, почти невидимых деталей ушло несколько лет — что по сравнению с ним любая задача начинала казаться легковыполнимой.

— Идём по графику? — спросил Марк, улыбаясь во весь рот.

— Всё как надо.

Она повернулась к диспетчерской и кивнула. По залу поползли шепотки — люди поняли, что приближается момент старта. Большинство натянули защитные наушники. Джульетта и Марк пошли в диспетчерскую, где за пультом управления сидела Шерли.

— Ну что, как? — спросила Джульетта у молодой женщины, начальницы второй смены, маленькой, но живой и подвижной.

— Всё путём! — ответила Шерли, продолжая подкручивать и подстраивать, обнуляя все корректировки, накопившиеся в течение многих лет. Они сейчас начинают всё с чистого листа, случись что — никакие старые поправки не должны скрыть новые симптомы. — Можно приступать.

Она отошла от пульта и встала рядом с мужем. Ясный намёк. Ведь автором проекта была Джульетта, к тому же, вероятно, это последнее, что ей приведётся наладить и испытать в Механическом отделении. Так что честь и ответственность запуска генератора должна быть предоставлена ей.

Джульетта встала к пульту, взглянула на шкалы и тумблеры, едва видные в полной темноте. Ей не верилось, что этот этап её жизни заканчивается, а ему на смену идёт что-то новое, неизведанное. Мысль о путешествии на самый верх пугала её больше, чем ремонт и запуск генератора. Ей придётся оставить друзей, оставить свою шумную семью и погрузиться в политику. Да, это была не очень приятная мысль. Пот, грязь и сажа куда привычнее и понятнее! Но, по крайней мере, там, наверху, у неё есть союзники. Если такие люди, как Дженс и Марнс, справляются и выживают, то и она справится и выживет.

Рукой, дрожащей скорее от усталости, чем от волнения, Джульетта включила стартер. Послышался пронзительный визг — маленький электромотор тужился запустить массивный дизель генератора. Правду сказать, Джульетта понятия не имела, каким должен быть нормальный звук. Кажется, прошла целая вечность. Марк стоял у двери, которую они намеренно оставили открытой, чтобы лучше слышать, если придёт сигнал выключить двигатель. Он не отрываясь смотрел на Джульетту, продолжающую нажимать на кнопку зажигания; от беспокойства брови Марка сошлись на переносице. Из соседнего помещения доносились завывание и скрежет стартера.

Снаружи кто-то замахал обеими руками, подавая им сигнал.

— Выключи, выключи! — сказал Марк. Шерли поспешила к пульту на помощь Джульетте.

Джульетта убрала палец с кнопки и протянула было руку к аварийному выключателю, но остановилась. Снаружи донёсся шум. Нет, не шум — мощное, ровное гудение. Ей показалось, что она ощущает его через пол, но оно вовсе не было похоже на прежнюю вибрацию.

— Он уже работает! — донёсся крик из генераторного зала.

— Он уже заработал! — смеясь, передал Марк.

Просторное помещение наполнилось гомоном и радостными возгласами. Кое-кто стащил наушники и подкинул их в воздух. Джульетта сообразила, что звук стартера был громче гула отремонтированного генератора, что она продолжала держать палец на кнопке, когда машина уже заработала.

Шерли и Марк кинулись друг другу в объятия. Джульетта проверила температуру и давление и не увидела ничего, что требовало бы подстройки. Однако она будет уверена только тогда, когда машина заработает на полную мощность. Её душили эмоции — наконец-то огромная гора свалилась с плеч! Механики в зале перепрыгивали через ограждение и устремлялись к возрождённому гиганту. Те из них, кто редко наведывался в генераторную, в почти священном трепете касались руками кожуха.

Джульетта вышла из диспетчерской — ей хотелось взглянуть на чудо поближе, послушать ровный гул безукоризненно работающего механизма. Она стояла, положив руки на стальные перила, которые ещё недавно тарахтели и гремели, и наблюдала за стихийным празднованием, развернувшимся в обычно безлюдном зале. Величественное пение машины завораживало. Сила без страха. Кульминация. Достойное завершение дней и ночей напряжённого труда.

Успех придал Джульетте уверенности, она перестала бояться того, что ждало её впереди. Она была в таком упоении, так очарована новой мощью машины, что не заметила влетевшего в зал молодого носильщика с лицом серее пепла. Грудь парня ходила ходуном — он явно нёсся сломя голову. Джульетта не замечала, как новость распространялась по всей генераторной, передаваемая из уст в уста, от рабочего к рабочему, как в глазах людей появлялись страх и подавленность. И только когда ликование полностью утихло и в помещении воцарилась тишина, но не такая, какая была вначале, другая, прерываемая всхлипываниями и недоверчивыми возгласами, рыданиями взрослых сильных мужчин — только тогда Джульетта поняла, что что-то случилось.

Что-то страшное. Сломался некий великий и мощный механизм.

И он не имел никакого отношения к генератору. 

Примечания

1

Ок. 700 г. (прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

*** Примечания ***