Азальгеш [Павел Владимирович Засодимский] (fb2) читать постранично, страница - 3

долины. Но все эти прелести не могли утешить Азальгеш… Она тосковала. Сердце-вещун шептало ей, что вокруг нее творится что-то недоброе… Порой из селений смутно доносились до нее как будто крики, стоны и плач… «Что происходит там?» – в тягостном раздумье спрашивала она себя. Темные предчувствия томили ее…

Вечером Бурумир, возвращаясь домой, повсюду оставлял за собой скорбь и отчаяние. Перед мостом он раздавался со своими воинами и громко, пронзительно свистал. Этим свистом он давал знать жене о своем приближении. Если ночь была темна и месяц не светил, Азальгеш подходила к окну башни и, выставив свою правую светящуюся руку, озаряла ему путь. А путь был опасен: один неверный шаг и можно было полететь с этого холщового моста в холодные и быстрые волны бурливого Юрзуфа… Голубоватым, ярким светом сияла рука Азальгеш, и на этот спасительный огонек тихо и осторожно пробирался по висячему мосту князь Бурумир.

Бурумир являлся к жене, приняв свой обычный спокойный, беспечный вид.

– Не скучала ли ты, моя дорогая? – спрашивал он жену, раздвигая свои мрачно-нахмуренные брови.

– Мне было очень, очень скучно, князь! – со вздохом отвечала ему та.

– Ну, вот я опять с тобою! – утешал он ее.

– Мне слышалось, что там, в долине, как будто кто-то стонал! – говорила Азальгеш.

– То, вероятно, ветер в лесу завывал!.. – успокаивал ее Бурумир.

– Мне слышался чей-то плач… – продолжала она.

– Это на могиле матери плакала одна девочка-сирота…

– И ты утешил ее? – спрашивала Азальгеш.

– Утешил! – глухим голосом отвечал ей Бурумир.

– Мне чудилось, как будто, там, в селенье, кого-то били…

– Нет! Это – за селением сваи вбивали на берегу реки!..

– Князь! Рука твоя – в крови! – в ужасе вскричала Азальгеш, поднимаясь со своего ложа и пристально смотря на мужа.

– Да! Мы сегодня охотились славно! Я двух кабанов убил… – говорил Бурумир, подбочениваясь и крутя свой черный, длинный ус.

– Князь! Помни клятву! – сказала ему Азальгеш.

– Помню! – как бы нехотя отозвался он. – А теперь – вина! Эй! – кричал князь и громко хлопал в ладоши.

И слуги с испуганными лицами сбегались на его зов…

IV

Князь ужинал вдвоем с Азальгеш; потом они шли на покой, но покоя не было для Бурумира… Подозрительность и тайные, темные страхи росли в нем не по дням, а по часам. Всю ночь вокруг башни стояла многочисленная стража. Звон вестового колокола, висевшего на башенной платформе, должен был извещать стражу о приближении неприятеля или вообще о какой бы то ни было опасности, угрожающей князю.

После ужина Бурумир приказывал всем служителям удаляться в нижнее жилье и сам, собственноручно, тяжелыми железными запорами замыкал за ними дверь. Потом по лестнице Бурумир пробирался с женой через люк в верхний этаж башни, где были спальни. Подвижную лестницу он поднимал за собою, люк закрывал подъемною дверью, дверь запирал каким-то мудреным замком и ставил на нее свою кровать.

Азальгеш не раз говорила ему: «Зачем столько предосторожностей и тревог?»

– У меня есть сильные враги! Людям нельзя доверять!.. – постоянно возражал он.

Вечер с женой, за стаканом вина, он еще коротал кое-как, но когда сгущались сумерки, страх нападал на него. Нечистая совесть мучила Бурумира… Он бродил из угла в угол, ища и не находя себе покоя. С замиранием сердца прислушивался он к каждому малейшему звуку, ко всякому шороху в башне и за стенами ее. Чу!.. Как будто кто-то крадется? Как будто трещат половицы? Уж не идет ли кто-нибудь? Не забрался ли кто-нибудь днем в башню и не притаился ли в укромном уголке?.. Или то, может быть, скребется мышь?..

И Бурумир, – бледный и трясущийся, как Каин, с ночником в руке бродил туда и сюда, заглядывая во все углы и шаря по полу…

Ночная тьма для Бурумира была полна ужасов. Особенно ночной ветер, завывавший вокруг башни, нагонял на него страх. Он не мог без дрожи слышать его диких, жалобных воплей. Бог весть что ему чудилось в шуме ночного ветра…

– Что с тобой? – спрашивала его Азальгеш. – Ты сам не свой… Скажи мне, что страшит тебя?

– О! Я ничего не боюсь… только я должен быть осторожен и всегда наготове! Соседние народы грозят мне войной… – с напускным спокойствием отвечал Бурумир, но дрожащий голос и лицо, покрытое бледностью и холодным потом, выдавали его душевные муки.

Несносные ночи, тяжелые ночи…

Тут вокруг него – и цветы, и ковры, и благоухающие курильницы, и разноцветные восковые свечи ярко горят; блеском и роскошью поражает убранство этой башни, снаружи такой суровой и угрюмой… Но ничто его не веселит: он постоянно дрожит за свою безопасность…

Только один раз в жизни светлая радость озарила мрак его души. Это было тогда, как он полюбил Азальгеш и добрые человеческие чувства шевельнулись в нем. Но недолго длилось это просветленье. Злые демоны вновь овладели им… И вот теперь, в своей башне на скале, он изо дня в день трепетал за свою жизнь, бежал от своей собственной тени и не ведал тех тихих радостей, которыми, как цветами,