Миннесота-скандинавский штат [Синклер Льюис] (fb2) читать онлайн

- Миннесота-скандинавский штат (пер. Раиса Сергеевна Боброва) 267 Кб, 15с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Синклер Льюис

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Синклер Льюис
МИННЕСОТА-СКАНДИНАВСКИЙ ШТАТ

9 мая 1922 года мистер Генри Лоренц, житель поселка Плезантдеил провинции Саскачеван, подоил коров, задал корм лошадям и стал принимать гостей — соседей — фермеров. Как видно, он еще достаточно бодр и деятелен, хотя девятого мая 1922 года ему исполнилось сто семнадцать лет. Когда были основаны первые города в Миннесоте — Сент-Пол, Мендота и Марин, — ему было уже за тридцать — да-да, а президенту Элиоту[1] тогда было семь лет, а дядюшке Джо Кэннону — пять. Город Миннеаполис, насчитывающий сейчас четыреста тысяч жителей, семьдесят пять лет тому назад состоял из одной хижины. До 1837 года во всей Миннесоте, занимающей восемьдесят тысяч квадратных миль — столько же, сколько Англия и Шотландия, вместе взятые, — не было и трехсот человек белых и метисов.

Наш штат невероятно молод, он вырос с головокружительной быстротой. Взять хотя бы деревню, на месте которой во время гражданской войны было лишь огороженное частоколом укрепление, где стояли два-три бревенчатых склада и размещался отряд пехоты и которое служило укрытием белым поселенцам во время набегов индейцев племени сиу. В 1863 году индейцы сняли скальп с одного поселенца в нескольких сотнях метров от укрепления.

Теперь на том месте, где скальпировали поселенца, расположен жилой дом фермера со створчатыми окнами, с радиоприемником и фонографом, с электрическим светом в доме, гараже и коровнике. В коровнике стоит сотня чистопородных коров, которых доят электрическими доильными машинами. Сам фермер ездит в город на собрания Кивани-клуба, а в прошлом году совершил на своем бьюике поездку в Лос-Анжелос. Его дела идут — или шли — слишком хорошо, чтобы он присоединился к Беспартийной лиге или голосовал за кандидатов Фермерско-рабочего союза.

Рядовой житель восточного штата, скажем, страховой агент из Хартфорда или рабочий швейной фабрики из Нью-Йорка, мало знает о Миннесоте, и не потому, что она такой молодой штат, а потому, что она не относится ни к бурному Западу, ни к устоявшемуся Востоку. Нью-Джерси сразу ассоциируется с заводами и гостиницами на побережье, Монтана — с ковбоями и одинокими скалами; всем ясно, что такое Калифорния, а также Флорида и Мэн. Что касается Миннесоты, она как бы не имеет своего лица. Я однажды слышал, как третьекурсник йельского университета пытался сообразить: «Взять хоть эти города в Миннесоте — Милуоки, например. В нем, наверно, тысяч двести населения есть, как ты думаешь?» (Это не выдумка, он действительно так сказал.)

В представлении жителя Востока Миннесота — бескрайняя прерия, по которой свободно гуляют ветры; плоская равнина, целиком засеянная пшеницей, если не считать полоски леса на севере и нескольких городишек на юге; живут там настоящие янки, исконные американцы, но их немного, и шведы, которые начинают каждую фразу словами «Так фот, я тумаю», отличаются склонностью к юмору и работают в качестве батраков, судомоек и угольщиков.

Это общепринятое представление соответствует действительности не больше, чем большинство общепринятых мнений; во всяком случае, не больше, чем теория, будто негры, родившиеся в Алабаме, вежливее негров, родившихся в Чикаго. Миннесота вовсе не плоская равнина. Она гораздо менее плоская, нежели провинция Квебек. Правда, большая ее часть представляет собой прерию, но прерию волнистую, с холмами, низинами и оврагами; для автомобилиста она так же заманчива, как английские дороги из романов о бродягах. Над горизонтом всегда громоздятся кучевые облака, а закаты при нашем сухом воздухе являют незабываемое зрелище. Но самое красивое в Миннесоте — это озера. Их тысячи — девять или десять тысяч, — и они поблескивают среди умиротворенных полей или прячутся за прохладными березами и кленами. На крупных озерах севера строят дачи состоятельные люди из Миссури, из Иллинойса и даже из Техаса.

На протяжении многих миль в прерии не растет ни единого деревца, не считая искусственно насаженных возле ферм ив и тополей. Шпиль немецкой католической церкви виден здесь за добрый десяток миль, а дым товарного поезда — за два перегона. Но на севере прерия уступает место сосновой чаще «Больших лесов», стране лесорубов, индейских резерваций, одиноких вьючных троп, царства Поля Бэньяна — мифического героя лесорубов.

Так же неправильно предполагать, что в Миннесоте в основном выращивают пшеницу. Одно время это действительно было так, и мукомольные мельницы Миннеаполиса остаются крупнейшими в мире. Даже «Кастория», знаменитое слабительное, не воспета на стольких рекламных щитах, как мука Миннеаполиса. Но ныне зерно на наши мельницы поставляют в основном Монтана, Саскачеван и обе Дакоты, а миннесотские фермеры понастроили высокие красные силосные башни, напоминающие пикардийские замки, и все больше переключаются на молочное животноводство. Мы поставляем мясо Лондону и масло Филадельфии. Из железа, добытого в месабских копях, сделаны рельсы, пролегающие по Аляске, и мосты, пересекающие южноафриканские реки, а что касается промышленных товаров, наши холодильники и кондиционные аппараты украшают шикарные квартиры на Пятой авеню, а изделия нашей фабрики нижнего трикотажа удовлетворят требования массачусетского брамина и даже чикагского агента по рекламе.

Но больше всего ошибаются те, которые полагают, что Миннесота населена только чистокровными янки и скандинавами и что шведы являются своего рода париями и прирожденными комиками.

Из трехсот тридцати учеников школы в Нью-Дулуте, согласно подсчету директора, оказалось: словенцев-49; итальянцев-47; сербов-39; американцев-37; поляков-30; австрийцев-22; шведов-22; хорватов-20; негров-9 (характерно, что он не включает их в категорию «американцев»); финнов-7; шотландцев-6; славян (невыясненной национальности)-5; немцев, французов, чехов и евреев — по четыре; румын, норвежцев и канадцев-по три; скандинавов (невыясненной национальности)-8; литовцев, ирландцев, украинцев и греков — по два; один русский и один англичанин. Итого шестьдесят процентов учеников происходит из южной и восточной Европы.

Такое преобладание выходцев из славянских стран наблюдается, конечно, только в городах и шахтерских поселках, но оно говорит о том, что в среднезападных штатах состав населения может измениться так же радикально, как и в восточных. В целом по штату основными национальными группами являются американцы, немцы, ирландцы и различные скандинавские национальности — не только шведы и норвежцы, но также датчане и исландцы. И из всех нелепых расистских представлений самым нелепым является то, будто миннесотские скандинавы, как бы долго они тут ни жили, остаются, подобно героям доброй, старой пьесы «Йон Ионсон», все тем же комическим, низким по развитию и не поддающимся ассимиляции племенем. Все сказанное можно подытожить следующим образом: ни одно обобщение, касающееся американских скандинавов, не соответствует действительности.

В самой Миннесоте не услышишь (от высокородных янки, к которым обычно обращаются с подобными вопросами), что скандинавы — комики, нет, про них говорят, что они неприветливы, мятежны и «не поддаются американизации». Фабриканты и лесозаготовители отзываются о своих рабочих-шведах совершенно так же, как предприниматели Сиэтла о японцах, Бостона — об ирландцах, юго-западных штатов — о мексиканцах, Нью — Йорка — о евреях, морские офицеры — о жителях Гаити и мистер Редьярд Киплинг — о националистах-индусах… или националистах-американцах. Сами того не сознавая, они выдают свою приверженность к Теории о Низших Расах, которая формулируется следующим образом:

Низшая Раса — это та, к которой принадлежат мои рабочие. Они вероломны, неблагодарны, невежественны, ленивы и непокорны, поскольку они требуют повышения зарплаты и таким образом стремятся отнять у меня доллары, которые мне нужны на платья для моей жены и на прославляющую меня благотворительность. Они неполноценны от природы. Они никогда не смогут стать Настоящими Американцами (или Английскими Джентльменами, или Высокородными Пруссаками). Я знаю, что это так, потому что со мной согласны все мои товарищи по университету и партнеры по бриджу.

На самом деле скандинавы американизируются с невероятной быстротой. Они американизируются гораздо быстрее американцев. Среди последних из поколения в поколение не переводится упрямая аболиционистская порода, которая или борется за обреченное дело и, попав в тюрьму, поет печальные баллады или, как Лодж, держится традиций Адамса, не менее вредоносных для здорового американизма, чем коммунизм. Скандинавы американизируются до того основательно, что, надо полагать, где-нибудь в 1963 году норвежец Григавасон и исландец Гисласон скажут о черногорцах и латышах: «Вечно они скандалят насчет зарплаты, но самое главное, что они не поддаются американизации. Не желают голосовать ни за кандидата ротарианцев, ни за Ку-Клукс-Клан. Подавай им, видите ли, какую-то там Третью партию».

Скандинавы с такой же легкостью приобщаются к американскому образованию, перенимают деловые ухватки и журналистские нравы, как шотландцы или лондонские кокни. Особенно легко они приобщаются к американской политике, старой доброй политике Гаррисона,[2] Мак-Кинли[3] и Чарли Мэрфи.[4] Как правило, они не привносят в нее ничего нового из практики своих экспериментирующих стран. Они без сожаления расстаются со своими традициями. Правда, многие из них участвовали в Беспартийной лиге,[5] движении суфражисток и организовывали кооперативные общества. Покойный губернатор Миннесоты Джон Джонсон был политическим деятелем с большим будущим; если бы он не умер, то, возможно, стал бы президентом, причем, вероятно, президентом своеобразным, и оставил бы заметный след в истории. С другой стороны, по сравнению с сенатором-скандинавом Кнутом Нельсоном Маккамбер[6] казался левым синдикалистом, а судья Гари[7] напоминал Франсуа Вийона. Член конгресса от Миннесоты Стеенерсон, председатель комиссии конгресса по делам почт, однажды произнес бессмертную фразу, в которой сказалось его незаурядное дарование, созревшее за двадцать пять лет пребывания в конгрессе. Как-то на званом обеде он стал возмущаться, что Беспартийная лига открыла допуск в невинные школьные библиотеки непристойным сочинениям «этой русской бабы Эллен Кей».[8] Кто-то заметил джентльмену скандинавского происхождения мистеру Стеенерсону: «Она ведь, кажется, шведка?» В ответ на это скандинавский джентльмен заявил: «Нет, эта Кей родом из Финляндии и прочей красной России, где они национализировали женщин».

Разумеется, сейчас скандинавский элемент штата Миннесота представлен всему миру двумя вновь избранными сенаторами — Генриком Шипстедом и Магнусом Джонстоном. Трудно предсказать, что нового они привнесут в прославленный своей осмотрительной респектабельностью сенат, но несомненно, что они, как и Джон Джонсон, представляют все самое смелое, демократичное, реалистичное, американское в нашей истории.

Скандинавы — как хорошие, так и плохие — монополизировали политическую жизнь Миннесоты. Из девяти последних губернаторов штата, включая кандидата в сенаторы Пройса, шестеро были скандинавами. Гарольд Кнутсон, организатор республиканской фракции в конгрессе, тоже скандинав. Скандинавы составляют большинство в законодательном собрании штата, и если в законодательном собрании Санта-Фе депутаты-мексиканцы говорят по-испански, а в Квебеке парламентарии все еще ведут дебаты на французском языке, хотя давно уже являются гражданами британского доминиона, в Миннесоте политические деятели, родившиеся за границей, изъясняются лишь на одном наречии — американском. На нем они ведут дела, на нем говорят в семье. Может быть, сам глава семьи до двадцати лет жил о Скандинавии, но сыновья его будут говорить на том же английском языке — хорошем или плохом, дело десятое, — что и сыновья переселенцев из Мэна, а его дочери придут в музыкальные клубы или в компанию любителей коктейлей, в колледж или на фабрику с теми же предрассудками, идеалами, интонациями, что и девушки по фамилии Смит или Брустер.

Говорят, что Миннесота поражает своей новизной. На самом же деле в Миннесоте поражает не новизна, а старина — прочная, пронизанная традициями, завернутая в вату старина. Все это не соответствует представлению об Америке как о стране Свободы и Прогресса. Хотя некоторые районы штата еще так плохо освоены, что деревни посреди свежевспаханиых полей или запыленных сосен, по сути дела, всего лишь первые форпосты цивилизации, в крупных, а также и в некоторых мелких городах утвердилась столь же могущественная финансовая олигархия и почти столь же четкая структура общества, как в Лондоне, и эти силы определяют Трезвую Политику и прямо или косвенно контролируют всю деловую жизнь. Здесь есть свои Старинные Семейства, члены которых заключают браки преимущественно в своем кругу. Во всем мире под Старинным Семейством понимается семья, которая разбогатела по крайней мере на тридцать лет раньше, чем прочие семьи в этой округе. В Англии процесс «облагораживания» парвеню и спекулянтов занимает (максимум) пять поколений — независимо от того, идет ли речь о дельцах, нажившихся на поставках стали во время первой мировой войны, или о нетитулованных спекулянтах землей при Вильгельме Завоевателе. В Нью-Йорке это чаще всего происходит за три поколения. На Среднем Западе — за полтора.

Бытует у нас и еще одна чрезвычайно утешительная, но не имеющая в себе и зерна истины басня, будто все сыновья и внуки пионеров — бесшабашный, жизнерадостный народ, неотесанная, но пьяняще-независимая вольница. Правда, среди внуков людей, сражавшихся в 1862 году с индейцами и проходивших болотистыми тропами сотню миль, чтобы вызвать на подмогу отряд войск, есть такие, которые, как их деды, расчищают лес под пашню. Но есть среди них и такие, которые разбирают недостатки чая «Орандж пеко», сидя в изящно расписанных кондитерских, построенных на том месте, где три поколения назад стояли фургоны поселенцев; снаружи их дожидаются шоферы в лимузинах Пирс Эрроу (корпуса изготовлены по особому заказу Кимбаллом, серебряные наружные части — Тиффани); в своих любительских театрах они ставят пьесы Шницлера[9] и Сент-Джон Эрвина;[10] после репетиций упоенно вспоминают, как они познакомились в Париже с Джеймсом Джойсом, и всегда с аристократическим пренебрежением говорят о смехотворных попытках скандинавов и финнов втереться в их священную древнюю американскую касту. У многих из них немецкие фамилии.

Эти юнкеры — самая верхушка общества. Под ними, естественно, располагается полезная и все растущая прослойка образованных людей — врачей, учителей, журналистов, либерально настроенных юристов и музыкантов, которые уехали из Мюнхена или Милана, чтобы создавать оркестры в новой стране. Есть еще фермеры, ведущие хозяйство на научной основе. В сельскохозяйственной школе огромного Миннесотского университета кипит здоровая творческая мысль. И, конечно, между рабочим классом и аристократией существует еще армия расторопных Мужественных Американцев, любителей покера и мастеров «активной торговли» — самых характерных представителей нашей нации. Но даже и Мужественные Американцы не такое простое явление, как кажется. Никто не знает, каково их будущее, никто не смеет об этом задумываться. Может быть, их наивная самореклама и страх перед необычным вовсе не таят в себе общенациональной угрозы и они очень скоро исчезнут с лица земли. А может быть, стандартизированные ванны и автомобили породят не менее стандартизированную, скованную жесткими рамками культуру — культуру жаждущих культуры, искусственное искусство. Из нации, жующей табак, мы в мгновение ока превратились в нацию, пьющую чай; с такой же быстротой мы из страны деловой активности можем стать страной красивого и томного умирания. Если в политике нам необходимо держаться фабианских взглядов и не позволять реформаторам (как левым, так и несгибаемо правым) слишком уж быстро привести нас к совершенству, то в отношении ревностных радетелей Культуры нам еще более необходимо проявлять некоторую осторожность; если Усталый Бизнесмен не так уж прекрасен и несколько скучен, он по крайней мере стоит на реальной почве, а нам нужно опираться на реальность.

Правящая верхушка численно невелика. Это естественно. Богатство накапливалось у нас с такой быстротой, что наша олигархия создалась легко и безболезненно, не подвергаясь тем опасностям, которые подстерегали опоясанных мечами Норфольков и Перси.[11] Вот, например, какую штуку мы удрали. Наиболее проворные из наших дедов-пионеров захватили несколько тысяч квадратных миль лесов в северной Миннесоте и вырубили — или безо всяких сожалений потеряли в результате лесных пожаров — миллиарды футов такой древесины, какая уже никогда не восстановится. Когда леса были сведены, земля потеряла всякую ценность. Она была пригодна только для сельского хозяйства, а это малоромантическое занятие не способно за одно поколение превратить вас в миллионера. Мало кто из владельцев этой земли сумел выжать из нее больше миллиона долларов, и теперь они не знали, что с ней делать — не отдавать же даром. И вдруг в этой тощей земле открыли железную руду — в огромных количествах и залегающую так близко к поверхности, что ее можно добывать открытым способом, черпать экскаватором, как гравий. Заводы Южного Гэри и Чикаго работают в основном на этой руде. Владельцы земли не занимаются добычей руды. Они преспокойно сдали землю в аренду — хотя мы всего лишь Средний Запад, у нас есть свой филиал «Юнайтед стейтс стил компани». Владелец земли уезжает за границу и проводит там время в изящной праздности, и каждый раз, когда экскаватор загребает ковш руды, в его карман падает четверть доллара.

Так что теперь наши железорудно-мукомольно-лесопильные магнаты наконец становятся достойными соперниками мясных баронов Чикаго, угольных лордов Пенсильвании и принцев-акционеров Нью-Йорка.

Эта статья — скрытая, но беззастенчивая реклама Миннесоты. Ее цель — повысить мнение ее жителей о самих себе и цену на земельные участки. Однако я не уверен, что наши торговые палаты будут ею довольны. Боюсь, что им больше понравилось бы, если бы я написал, сколько мы производим молочных продуктов, сколько у нас построено благоустроенных школьных зданий, сколько автомобилистов ежегодно посещает наши озера и как Джеймс Д. Хилл из бедняка стал миллионером. Но опытный пресс-агент знает, что такая реклама малоэффектна; она просто говорит о засилье коммерции и духовной пустоте. Самое любопытное явление в Миннесоте — это многоступенчатая социальная система, сложившаяся за очень короткое время, и, поскольку за два поколения мы шагнули от затерявшихся в глуши поселений к сельским аристократическим клубам, хотелось бы знать, что произойдет при жизни следующих двух поколений. Точно представить себе это невозможно; надо учитывать очень многое, и наше мышление должно быть свободно как от бездумной самоуверенности торговых палат, так и от насмешливого критиканства и поспешности профессиональных радикалов. Для философа-реалиста существование аристократии (поскольку она все равно уже существует) не повод для скорби, а факт, который нужно изучать.

У Миннесоты — и не только у Миннесоты, а у всего Среднего Запада — есть одно немаловажное достоинство. Поверхностному взгляду может показаться, что властители этой новой страны ничем не отличаются от властителей восточных штатов-Новой Англии, Нью-Йорка, Пенсильвании. И те и другие чтят лишь банковское дело, здравые республиканские взгляды, гольф, бридж и большие автомобили. Но если восточный туз вполне удовлетворяется этими символами богатства и ничего больше не хочет, среднезападный, как бы он ни был поглощен гольфом, как бы ни фыркал на «эти дурацкие суфражистские идеи» своей жены и на «всю эту заумную чушь, о которой толкуют любители бегать по лекциям», в глубине души, сам того не сознавая, стремится к неведомой ему красоте.

И наконец, в доказательство того, что наше общество значительно усложнилось за те годы, что прошли с семидесятилетия мистера Генри Лоренца из Саскачевана, я хочу добавить к своему очерку некоторые не связанные между собой наблюдения из жизни Миннесоты.

Вот бывший профессор, долгие годы читавший историю в Миннесотском университете, крупный ученый, уйдя в отставку, с увлечением выращивает картошку на своей ферме, затерявшейся среди сосновых лесов северной Миннесоты, и организует кооператив, сбывающий продукцию всех фермеров округа.

Вот директриса миннесотской школы, готовящей воспитателей для детских садов, которую приглашают во все концы страны выступать перед конференциями учителей. Она лично знакомится со всеми поступающими и принимает лишь тех, в ком обнаруживает педагогическое дарование. Ее можно сравнить с Монтессори, только она меньше трубит о своей деятельности и меньше жалуется на трудности.

Вот лучшая — во всяком случае, крупнейшая — клиника в мире — клиника Майо, которую обслуживает свыше ста врачей и прочих специалистов, не считая канцелярских работников и сестер. Это верховный суд диагностики. Хотя клиника расположена в небольшом городке, в стороне от основных железнодорожных магистралей, ее осаждают больные не только из Миннесоты, но и из Юты, Онтарио и Нью-Йорка. Когда знаменитые европейские врачи приезжают в Америку, они могут заглянуть или не заглянуть в Институт Рокфеллера, могут побывать или не побывать в Гарвардском и Рэшском университетах и у Джона Гопкинса, могут навестить или не навестить главный центр Американской ассоциации медиков, но в Рочестер они приедут непременно.

Вот индеец племени чиппева, такой же молчаливый и медно-смуглый, как и его дед, — весьма активная личность, за которым каждое лето гонялись кавалерийские отряды. Он же — владелец гаража и, как это ни невероятно, разбирается в зажигании. У него есть ферма среди угрюмых норвежских сосен, и он пашет землю трактором.

Вот новое книжное издательство, которое впервые опубликовало в переводе на английский язык письма Абеляра. Их перевел Генри Беллоуз, доктор философии, редактор и полковник местной милиции.

Вот поистине замечательные здания — Художественный институт Миннеаполиса, Капитолий штата, Публичная библиотека Сент-Пола и очаровательная церковь Ральфа Адамса Крэма. А вот на берегу Озера островов итальянский дворец, построенный спекулянтом пшеницей. Вот великолепные бетонные дороги, пришедшие на смену глинистым проселкам.

Вот крошечный городок, «типичный городок прерий», который только что построил превосходное поле для гольфа. Один из жителей этого города стал миссионером в Сиаме, другой — профессором истории в Колумбийском университете.

И наконец, о некоторых миннесотских писателях. Вы, конечно, знаете, что представляют собой среднезападные писатели: это неотесанные, но пышущие энергией ребята, они незнакомы с классиками и бургундским, но слышат биение человеческих сердец. Они пишут о жизни на фермах и носят фланелевые рубахи. В подтверждение этого обобщенного портрета я хочу назвать одиннадцать писателей, родившихся и выросших в Миннесоте:

Чарльз Фландро, автор «Гарвардских эпизодов» и «Вива Мексика», который одно время преподавал в Гарварде, а сейчас странствует по Испании (по отзыву Агнес Репплие, самый быстрый клинок из всех американских эссеистов); Скотт Фицджеральд, типичный миннесотец, пророк Ритца, идол всех молодежных лиг; Алиса Эймс Уинтер, до недавних пор президент Всеобщей федерации женских клубов; Клод Уошборн, автор «Одинокого воина» и еще нескольких романов, в которых чувствуется европейский дух, хотя их действие и происходит в Америке (он много лет жил во Франции и Италии); Маргарет Баннинг, автор «Чародеев»; Томас Бойд, написавший великолепную книгу о молодежи «Через пшеницу»; Грейс Фландро, из-под пера которой вышли «Респектабельные» и другие подлинно изящные романы; Вудворд Бойд, своим первым романом «Легенда о любви» бросивший вызов сентиментальным певцам семейных идиллий; Карлтон Майлс, театральный критик, сообщающий своим миннесотским читателям последние новости театральной жизни на континенте (он только что вернулся из Европы, где провел год в обществе таких людей, как Шоу, Дринкуотер и директор миланской оперы Ла Скала); Бренда Юленд, которая живет в Гринвич-Вилледж и сотрудничает в «Атлактик Мансли»; Синклер Льюис, известный ругатель и критик, но на самом деле чем свидетельствуют чувствительные стишки, которые он писал в колледже, пытаясь подражать Тенниссону) тоскующий по идиллии «прелестных» — как он, возможно, выражается в кругу знакомых — «увитых плющом домиков».

Семьдесят пять лет тому назад — пустыня, в которой беспрепятственно носился чиппева. Сегодня — сложная цивилизация, будущее которой — несет ли оно радость, огорчение или то и другое — мы не можем предугадать. Чтобы понять Америку, надо всего-навсего понять Миннесоту. Но чтобы понять Миннесоту, надо быть одновременно историком, этнологом, поэтом, циником и дипломированным пророком.

1923

Примечания

1

Элиот, Чарльз Уильям (1834–1926) — американский ученый-химик, видный деятель высшего образования, президент Гарвардского университета (1869–1909).

(обратно)

2

Гаррисон, Бенджамен (1833–1901) — президент США (1889–1893).

(обратно)

3

Мак-Кинли. Уильям (1843–1901) — президент США (1897–1901).

(обратно)

4

Мэрфи, Чарльз (1858–1924) — американский политический босс, долгие годы руководил Таммани-холлом, штаб-квартирой демократической партии в Нью-Йорке.

(обратно)

5

Беспартийная Лига — организация, стоявшая на пацифистских, общедемократических позициях; возникла в годы первой мировой войны, отколовшись от прогрессивной партии. Имела влияние по преимуществу в штатах Среднего Запада.

(обратно)

6

Маккамбер, Роберт (1858–1933) — сенатор, председатель сенатской финансовой комиссии.

(обратно)

7

Гари, Элберт (1846–1927) — американский юрист и крупный промышленник, принимал участие в создании первых монополий, жестоко подавлял забастовочное движение у себя на предприятиях. Был известен также под именем «судьи Гари».

(обратно)

8

Кей, Эллен (1849–1926) — шведская писательница и радикальная общественная деятельница, поборница женского равноправия, улучшения школьного дела и т. д.

(обратно)

9

Шницлер. Артур (1862–1931) — австрийский драматург, импрессионист.

(обратно)

10

Эрвин. Сент-Джон (р. 1883) — ирландский драматург, популярный в 1910–1920 годах.

(обратно)

11

Норфольк, Перси — английские аристократические семейства, активно участвовавшие в средневековых феодальных междоусобицах.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***