Чудесное озарение мистера Бадда [Дороти Ли Сэйерс] (fb2) читать онлайн

Дороти Сэйерс Чудесное озарение мистера Бадда [The Inspiration of Mr. Budd]

«Вечерний вестник», неизменно стоящий на страже правосудия, счел нужным предложить вознаграждение в 300 фунтов тому, кто сообщит что-либо о человеке по имени Уильям Стрикленд, он же Болтон, который разыскивается полицией по обвинению в убийстве Эммы Стрикленд на улице Цветущей Акации, 59, в Манчестере.

Официальные приметы Уильяма Стрикленда: возраст 43 года: рост 6 футов 1 или 2 дюйма; цвет лица довольно смуглый: волосы густые, серебристо-седые, возможно, окрашены; длинные седые усы и борода — возможно, с настоящему времени сбриты: глаза светло-серые, довольно близко посаженные; нос с горбинкой; зубы крепкие, белые, заметно выдаются вперед, особенно при смехе; слева, на верхнем переднем зубе золотая коронка; на левой руке ноготь большого пальца недавно изуродован при ударе.

Говорит довольно громко, уверенно. Речь правильная.

Одет, вероятно, в серый или темно-синий костюм со стоячим воротничком (размер 15) и мягкую фетровую шляпу.

Скрывается с 5 числа сего месяца; возможно, уже покинул или попытается покинуть страну».

Мистер Бадд внимательно перечитал описание и глубоко вздохнул. Не было ни малейшей надежды, что Уильям Стрикленд выберет его маленькую, не слишком преуспевающую парикмахерскую из всех заведений подобного рода в Лондоне, чтобы побриться или постричь волосы, и уж тем более для того, чтобы их покрасить, если, конечно, он вообще в Лондоне, в чем мистер Бадд весьма сомневался.

Со дня убийства прошло уже три недели, так что шансы были один против ста, что Уильям Стрикленд давно уже покинул страну, слишком уж рьяно пытавшуюся навязать ему свое гостеприимство. Тем не менее мистер Бадд постарался как можно точнее запомнить приметы. Все-таки это был шанс — вроде как выигрыш в состязании на лучший кроссворд или же когда требуется что-нибудь угадать — например, победителя среди кандидатов на выборах или задуманную карту, или как в той игре, где все гоняются за сокровищем, которое охраняет дракон, предложенной «Ивнинг Клэрион». Любой крупный, бросающийся в глаза заголовок, если только речь в нем шла о деньгах, неизменно притягивал внимание мистера Бадда в эти скудные, неурожайные дни, независимо от того, предлагалось ли в нем пятьдесят тысяч фунтов наличными с немедленной выплатой и в дальнейшем по десять фунтов на пропитание еженедельно, или всего лишь какая-нибудь скромная сотенка.

Может показаться странным, что мистер Бадд, человек, умудренный опытом, в возрасте, когда время скорее собирать камни, а уж никак не разбрасывать их, с завистью просматривал списки победителей конкурсов, раздумывая о тех, кто хоть в чем-либо преуспел. Взять, к примеру, дамского парикмахера через улицу... Разве он не подрабатывал еще в прошлом году, добывая свои жалкие девятипенсовики продажей не менее жалких дешевых папиросок и комиксов? И не он ли откупил совсем недавно зеленую лавочку по соседству и, окружив себе изящными, изысканно причесанными помощницами, не открыл ли он там «Дамский салон» с лиловыми и оранжевым портьерами, двумя рядами сверкающих белизной мрамора  раковин, а также приспособлением, смахивающим на люстру викторианской эпохи, для перманентной завивки? И не снабдил ли он свое заведение громадной неоновой вывеской с ярко-алой каймой, непрерывно бегущей по кругу, словно котенок, пытающийся поймать свой вечно ускользающий хвост? И не его ли «человек-реклама» как раз в эту минуту прохаживается по тротуару со светящимся объявлением об Услугах и Ценах? И разве именно в это мгновение нескончаемый поток молодых девиц не устремляется в благоухающие залы салона в отчаянной надежде успеть до закрытия вымыть волосы ароматным шампунем и стать обладательницей «прекрасной и необычайно прочной завивки»?

И если служащая в приемной покачает головой, сожалея, что уже поздно, им и в голову не придет перейти через улицу, туда, где тускло светится витрина парикмахерской мистера Бадда. Клиенты записывались заблаговременно и терпеливо ждали, с волнением поглаживая колючую поросль на затылке и непокорные прядки волос за ушами, отрастающие всегда слишком быстро.

День да днем мистер Бадд наблюдал, как они мелькают, то вбегая, то выбегая из заведения соперника; он желал всей душой, он даже молился (бессознательно и без слов), чтобы кто-нибудь из них заглянул к нему, но этого никогда не случалось.

И все-таки в душе мистер Бадд был уверен, что он непревзойденный художник. Он видел короткие, «под фокстрот», дамские стрижки, вызывающие, ни на что не похожие — ему они никогда нравились, пусть даже и стоили по три шиллинга и шесть пенсов каждая. Стрижки с обгрызенной и неровной линией на затылке, стрижки, или уродовавшие красивую голову, или грубо выставлявшие напоказ недостатки, уродливые, сделанные наспех, бессовестные, халтурные — в послеобеденные часы, когда народу особенно много, их поручали девчонке, какой-нибудь ученице, которая и обучалась-то ремеслу года три, не больше, и для которой великое таинство стрижки «на нет» было китайской грамотой за семью печатями.

А окраска? Его конек, его любимое детище, это таинство, которое он изучил досконально! Ах, если бы только эти не в меру прыткие дамы заглянули к нему! Он осторожно отговорил бы краситься кошмарным ярко-рыжим красителем, который делает их похожими на заржавевших металлических кукол, предостерег бы против этого так широко рекламируемого состава, чье действие совершенно непредсказуемо, он применил бы все свои изощренные навыки, отточенные длительным опытом —  окрасил бы волосы с такой тонкостью и искусством, которое, незаметное глазу, уже как будто перестает им быть.

Однако никто не заходил к мистеру Бадду, за исключением чернорабочих да молодых бездельников или торговцев, неизменно торчавших под газовыми фонарями на Уилтон-стрит.

Но почему бы и мистеру Бадду не вырваться из оков нищеты, не окружить себя всем этим мрамором и электрическими светильниками, не сколотить состояние, взлетев на волне прилива?

Причина довольно прискорбна, и так как, по счастью, она не имеет отношения к нашей истории, то мы лишь упомянем о ней вскользь.

У мистера Бадда был младший брат Ричард, и он обещал матери заботиться о нем. В лучшие, более счастливые дни мистер Бадд был владельцем процветавшего дела в их родном городке Нортгемптоне, а Ричард был служащим в банке. Брат скатился на плохую дорожку (несчастный мистер Бадд жестоко терзался, коря себя за это). Сначала произошла неприятная история с девушкой, потом чудовищные сделки с букмекерами, а после этого Ричард, попытавшись исправить плохое с помощью худшего, взял деньги из банка. Нужно было обладать куда большей сноровкой, чем этот бедняга, чтобы успешно подделывать бухгалтерские счета.

Управляющий банком был суровым человеком старой закалки: он подал в суд. Мистер Бадд выплатил все и банку, и букмекерам, взял на себя заботы о девушке, пока Ричард отбывал заключение, оплатил их проезд до Австралии, когда брат вышел из тюрьмы, и дал им еще деньжонок, чтобы было на что обосноваться на новом месте.

Но на это ушли все доходы от его парикмахерской, и он не мог больше смотреть в глаза соседям в Нортгемптоне, знавшим его чуть ли не с самого рождения. А потому уехал в Лондон, громадный и многолюдный, прибежище всех, кто скрывается от людских любопытных глаз, и купил это маленькое заведение в Пимлико. Дела шли неплохо, пока не появилась новая мода. Другим она была только на руку, но у мистера Бадда средств не хватило, и это погубило его.

Вот почему глаза мистера Бадда с таким жадным интересом обращались к заголовку, если в нем говорилось о деньгах.

Он отложил газету и, поймав при этом свое отражение в зеркале, улыбнулся, поскольку был не без чувства юмора. Не очень-то он похож на человека, способного в одиночку задержать безжалостного убийцу. Ему было уже далеко за сорок — с небольшим брюшком, с пушистыми светлыми волосами, начинавшими редеть на макушке, ростом не более пяти футов и шести дюймов, мягкими и пухлыми ручками, как и положено парикмахеру.

Даже с бритвой в руке он вряд ли мог быть достойным противником Уильяму Стрикленду, шести футов одного или двух дюймов ростом, который так жестоко забил до смерти свою старую тетушку, зверски расчленил ее тело на части и чудовищно избавился от останков, выбросив их в мусорный бак. С сомнением покачав головой, мистер Бадд подошел к дверям, чтобы бросить расстроенный взгляд на заведение напротив, где жизнь так и кипела, и чуть не налетел на здоровенного посетителя, поспешно входившего с улицы.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотал мистер Бадд, в ужасе от того, что может упустить девятипенсовик. — Я только выглянул на минутку, подышать свежим воздухом, сэр. Желаете побриться?

Верзила сбросил пальто, не дожидаясь, пока мистер Бадд почтительно подхватит его.

— Окраску делаете? — спросил он отрывисто.

Вопрос так неожиданно перекликался с размышлениями мистера Бадда об убийстве, что на мгновение буквально вывел парикмахера из состояния привычного профессионального равновесия.

— Простите, сэр...

Он запнулся, тотчас же подумав, что человек этот похож на священника. Ну пастор, да и только, со странными, очень светлыми глазами, густой, огненно-рыжей шевелюрой и коротко обстриженной, торчащей бородкой. Может быть, он даже пришел за пожертвованием. Это было бы совершенно некстати, ведь мистер Бадд уже считал, что девять пенсов у него в кармане, а если с чаевыми, так, пожалуй, и шиллинг.

— Вы волосы окрашиваете? — спросил мужчина нетерпеливо.

— О! — обрадовано воскликнул мистер Бадд. — Ну конечно, сэр, разумеется, сэр!

Вот она, наконец, удача! Окраска стоила дорого —  дух его воспарил, взлетев на высоту семи шиллингов шести пенсов.

— Прекрасно, — сказал мужчина, усаживаясь и позволяя мистеру Бадду повязать себе простыню вокруг шеи. —  Дело в том, что моей юной подружке не нравятся рыжие волосы. Она говорит, это броско до неприличия. Девчонки из ее фирмы тоже насмехаются надо мной. Ну и поскольку она намного моложе меня, мне хочется угодить ей. Вот я и подумал, нельзя ли их перекрасить во что-нибудь поспокойнее, а? В темно-каштановые, к примеру, — она прямо-таки млеет от этого цвета. Что вы на это скажете?

Мистеру Бадду пришло в голову, что молоденьким девушкам это внезапное новшество может показаться гораздо забавнее, чем естественный цвет, однако в интересах дела он согласился, что темно-каштановый — цвет вполне подходящий и, разумеется, куда менее вызывающий, чем рыжий. К тому же, вполне вероятно, что никакой подружки и не было. Женщина, как он по опыту знал, может чистосердечно признаться, что ей хочется изменить цвет волос для разнообразия или потому, что это ей больше пойдет, но если уж мужчине придет в голову подобная блажь, он непременно постарается свалить ответственность за это на кого-то другого.

— Ну что же, прекрасно, — сказал клиент, — приступайте. И, думаю, мне лучше сбрить бороду. Моей девушке не нравится борода.

— Многим молоденьким девушкам это не нравится, сэр, — согласился с ним мистер Бадд. — В наши дни она выходит из моды — не то что раньше. Главное, что, даже если мы и сбреем ее, это никак не отразится на вашей внешности. Подбородок у вас вполне подходящий.

—  Вы думаете? — спросил мужчина, разглядывая свое лицо в зеркале с некоторой тревогой. — Я рад это слышать.

— Не желаете ли сбрить и усы, сэр?

— Хм-хм-м, нет… нет, пожалуй, оставлю, пока возможно.

Он оглушительно расхохотался, и мистер Бадд с одобрением отметил ряд ровных и крепких зубов и на одном — золотую коронку. Клиент явно был готов раскошелиться, чтобы выглядеть подобающим образом.

В мечтах мистер Бадд уже видел, как этот состоятельный и приличный клиент советует всем знакомым посетить «своего парикмахера» —  «отличный парень —  настоящее чудо — это с той стороны, за вокзалом «Виктория» — сами вы никогда не найдете — маленькое такое заведение, но он свое дело знает — постойте, я запишу вам адрес». Главное, чтобы все удалось.

— Я вижу, вы и раньше уже красили волосы, сэр, — заметил мистер Бадд осторожно. —  Верно ведь?

— А? — переспросил тот. — Ах да… да, дело в том, что моя невеста, как я сказал уже, намного моложе меня. Вы, наверное, заметили, что я слишком рано качал седеть и мой отец в свое время тоже, вот мне и пришлось красить волосы; но вы же видите — седина все равно проступает. Только больно уж моей девушке этот цвет не по нраву, вот я и решил — раз все равно надо краситься, то почему бы не выбрать такой, что ей придется по вкусу, правда?

Среди людей недалеких бытует мнение, что парикмахеры — народ чересчур разговорчивый. И это не лишено здравого смысла. Парикмахер слышит много секретов и еще больше лжи. Из осторожности он занимает свой непокорный язык болтовней о погоде или о политике, в противном случае, не в силах оставаться в бездействии, тот ринется без удержу в совершенно излишние откровенности.

Мистер Бадд разглагольствовал о женских капризах и прихотях, а наметанный глаз его и ловкие пальцы делали тем временем свое дело, разглядывая и ощупывая кудри клиента. Никогда не могли эти волосы — слегка вьющиеся, густые и жесткие — быть рыжими. Видимо, когда-то они были черными, но преждевременно — как нередко случается у брюнетов — превратились в серебристо-седые. Это, однако, совершенно его не касалось. Он узнал то, что ему требовалось, — название красителя, которым клиент прежде пользовался, и отметил про себя, что следует соблюдать осторожность. Есть краски, очень плохо взаимодействующие друг с другом.

Рассуждая о том о сем, мистер Бадд взбил пену на щеках и подбородке клиента, сбрил помешавшую тому бороду и вымыл ему голову обесцвечивающим шампунем, предшествующим окраске. Фен зажужжал; подсушивая волосы посетителя, парикмахер просматривал новости об Уимблдонском турнире, о снижении налогов и переходе на летнее время — и в этот миг будто что-то кольнуло его, и он непроизвольно взглянул на заметку об убийстве в Манчестере.

— Полиция, похоже, сложила руки, решив, что это гиблое дело, — заметил мужчина.

— Быть может, вознаграждение пробудит к нему хотя бы некоторый интерес, — сказал мистер Бадд, поскольку эта мысль не выходила у него из головы.

— Ах вот как, вознаграждение? А я и не знал.

— Это в вечернем выпуске, сэр. Хотите взглянуть?

— Спасибо, с удовольствием.

Мистер Бадд, потянувшись за газетой, на мгновение оставил фен, и мощный поток теплого воздуха взметнул, раздувая, огненную шевелюру клиента; он протянул «Вечерний вестник» посетителю. Тот внимательно прочитал весь столбец, и парикмахер, наблюдавший за ним в зеркало, заметил, как он внезапно отдернул левую руку, до этого беспечно покоившуюся на подлокотнике кресла, и сунул ее под накидку.

Но не прежде, чем мистер Бадд успел взглянуть на нее. Не раньше, чем он явственно разглядел жесткий, с наростом, изуродованный ноготь на его большом пальце. У множества людей бывают такие ногти, поспешно одернул себя мистер Бадд.

Мужчина поднял глаза, их отражение в зеркале пронзительно всматривалось в лицо парикмахера.

— Все это впустую, — сказал мистер Бадд, — голову даю на отсечение, что преступник давным-давно выехал из страны. Слишком поздно они спохватились.

Мужчина расхохотался.

— Пожалуй, вы правы! — заметил он.

Мистер Бадд про себя прикидывал, у скольких людей с изуродованным ногтем на большом пальце левой руки есть золотые коронки на левом переднем зубе. Вполне вероятно, что в Англии найдутся сотни подобных. А также и с серебристой сединой в волосах («возможно, окрашены»), и в возрасте около сорока трех лет. Да, без сомнения.

Взявшись за фен, мистер Бадд отключил его, поднял расческу, машинально проводя ею по волосам, которые никогда от природы не были огненно-рыжими.

Он вспомнил вдруг — с точностью, едва не лишившей его присутствия духа, количество и размеры ужасных ран, нанесенных убитой в Манчестере — немолодой, полноватой даме. Выглянув в распахнутую дверь, парикмахер заметил, что его конкурент напротив уже закрыл свой салон. На улицах полно народу. Как просто было бы…

— Пожалуйста, не могли бы вы побыстрее? — попросил посетитель, немного нетерпеливо, но достаточно вежливо. — Уже темнеет. Боюсь, как бы вам не пришлось задержаться.

— Нет, что вы, сэр, — возразил мистер Бадд. — Ничего подобного. Ни в коей мере.

Нет, если он попробует запереть дверь, его чудовищный посетитель набросится на него, опрокинет, начнет душить, не давая позвать на помощь, а потом одним свирепым ударом — как тем, которым он раздробил череп тетушки…

Но ведь его положение значительно выгоднее. Решительный человек на его месте не стал бы раздумывать. Он выскочил бы на улицу, прежде чем посетитель успеет выбраться из кресла. Мистер Бадд принялся потихоньку двигаться к двери.

— В чем дело? — поинтересовался клиент.

— Да вот, хотел выглянуть, посмотреть, сколько времени, сэр, — ответил парикмахер, покорно остановившись.

— Двадцать пять девятого, — сказал посетитель, — по радио говорили. Я оплачу сверхурочные.

— Да что вы, какие счеты? — возразил мистер Бадд. Поздно, он не мог попытаться снова. Лишь явственно видел, как спотыкается на пороге… падает… и громадный кулак поднимается, чтоб не оставить от него даже мокрого места. Может быть, под знакомой белой накидкой уродливая рука уже в эту минуту сжимает рукоять пистолета…

Мистер Бадд отошел в глубину парикмахерской, подготавливая все необходимое для окраски. Если б только он был посмекалистей — вроде сыщиков в детективных романах — он бы тотчас заметил и этот ноготь, и золотую коронку на зубе, сделал бы нехитрые вычисления и выбежал бы на улицу, призывая на помощь, пока преступник сидел мокрый и намыленный, с лицом, обернутым в полотенце. А то плесканул бы ему мыло в глаза — вряд ли кто-нибудь сумеет убить и даже просто сбежать с залепленными мыльной пеной глазами.

Да и теперь еще — мистер Бадд взял флакончик, покачал годовой и поставил его обратно на полку — даже теперь — разве поздно? Почему бы не рискнуть и не пойти напролом? Стоит лишь ему открыть бритву, тихонько подкрасться сзади к ничего не подозревающему клиенту и произнести твердо и громко, уверенным голосом:

— Руки вверх, Уильям Стрикленд! Ваша жизнь у меня в руках. Встаньте и не двигайтесь, пока я не отберу у вас пистолет. А теперь — выходите и вперед — до ближайшего полисмена.

Окажись на его месте Шерлок Холмс, он, без сомнения, так бы и сделал.

Однако, возвращаясь с подносиком, нагруженным пузырьками и инструментами, мистер Бадд сообразил неожиданно, что он-то не из того теста вылеплен, что знаменитые сыщики. Он совершенно не мог себе представить, чтобы из этой попытки получилось что-либо путное. Ведь если даже он приставит лезвие в горлу мужчины и произнесет: «Руки вверх!» — тот, скорее всего, просто схватит его за руки и отберет у него бритву. И, главное, если мистер Бадд так боится клиента, когда тот безоружен, то было бы истинным безумием собственноручно вооружить его, вручив ему лезвие.

Или, предположим, он скомандует: «Руки вверх!», а преступник ответит: «И не подумаю!». Что он тогда станет делать? Перережет посетителю горло и совершит тем самым убийство, если вообще ему удастся себя вынудить сделать подобное? Не могут же они так оставаться до утра, пока мальчишка не придет убирать парикмахерскую?

Быть может, полицейский заметит свет и незапертую дверь и заглянет к нему? Тогда он скажет: «Благодарю вас, мистер Бадд за то, что вы задержали очень опасного преступника». Но полицейский ведь может и не заметить — и мистеру Бадду придется так и стоять, он устанет, внимание его рассеется, и тогда…

В конце концов никто ведь не призывал мистера Бадда самолично хватать убийцу. «Кто сообщит что-либо о человеке...», — так было сказано в объявлении. Он мог бы сообщить, что тот, кого разыскивает полиция, был здесь, у него в парикмахерской, что у него теперь каштановые темные волосы и усы, а бороду он сбрил. Он даже мог бы незаметно прокрасться за ним, когда посетитель уйдет… он бы мог…

И в это мгновение Чудесное Озарение снизошло на мистера Бадда.

Он как раз доставал бутылочку из шкафчика со стеклянными дверцами, когда ему вдруг вспомнился с необычайной ясностью старинный деревянный нож для разрезания бумаги, принадлежавший еще его матери. Бордюр из простеньких голубых незабудок окаймлял изречение, гласившее: «Знание — Сила».

Глубокое спокойствие и уверенность наполнили душу мистера Бадда, все его сомнения исчезли, ум заработал. Он аккуратно, как ни в чем не бывало, убрал все лезвия, продолжая разглагольствовать и ловко, искусными пальцами накладывать коричневую темную краску на волосы клиента.

Улицы уже опустели, когда мистер Бадд проводил посетителя. Он смотрел, как тот, возвышаясь среди других пешеходов, перешел через Гросвенор-плэйс и сел в 24-й автобус.

Мистер Бадд захлопнул дверь парикмахерской, потряс ее, как обычно, чтобы удостовериться, что замок в самом деле защелкнулся, и, сев в свою очередь в 24-й автобус, поехал к Уайт-холлу^[1].

Дежурный полицейский поначалу отнесся к нему недоверчиво, когда мистер Бадд заявил, что желает видеть «самого главного из начальников», но так как брадобрей-коротышка настаивал, уверяя, что может сообщить кое-что об убийстве в Манчестере, тот наконец согласился его пропустить.

Мистера Бадда сначала принял весьма внушительного вида инспектор в форме; он очень внимательно выслушал его сообщение и попросил повторить еще раз со всеми подробностями насчет золотого зуба и ногтя на большом пальце, а также про волосы, бывшие черными, до того как стать седыми или рыжими, а теперь превратившиеся в темно-каштановые.

Потом инспектор позвонил и сказал:

— Перкинс, мне кажется, сэр Эндрю захочет встретиться с этим человеком немедленно, — и парикмахера проводили в другой кабинет, где сидел исключительно проницательный и вдумчивый господин в штатском, выслушавший его с еще большим вниманием и вызвавший другого инспектора, чтобы тот, о свою очередь, тоже послушал и как можно точнее записал приметы того, кто… да, теперь это уже можно было утверждать с полной уверенностью, являлся Уильямом Стриклендом.

— Но тут есть еще одна маленькая подробность, — сказал мистер Бадд. — Я просто головой могу поручиться, — добавил он, — да, сэр, его уж вы ни с кем не перепутаете, в противном случае для меня все кончено…

Парикмахер взволнованно смял свою мягкую шляпу и перегнулся через стол, задыхаясь и глотая слова, торопясь изложить суть своей грандиозной профессиональной уловки.

«Дзи-и-нь... дз-дз-дз... дзи-и-нь... дз... дзи-и-нь... дзи-и-нь... дз...»

Пальцы телеграфиста на почтово-пассажирском судне «Миранда», направлявшемся в Остенд, так и летали, принимая сообщения, жужжавшие, словно тучи москитов.

Одно из них заставило его усмехнуться.

— Передам-ка я, пожалуй, его капитану, — пробормотал он.

Капитан, прочитав, почесал в затылке и дернул за колокольчик, вызывая стюарда. Стюард быстро сбежал по ступенькам в маленькую каюту на корме, где начальник хозяйственной части пересчитывал деньги, проверяя, все ли в наличии, прежде чем запереть их на ночь. Услышав приказ капитана, он тотчас же спрятал банкноты в сейф и, прихватив список пассажиров, отправился на корму. Состоялось короткое совещание, и колокольчик опять зазвонил — на этот раз вызывая старшего стюарда.

 «Дз-з-з... з-з... дзи-и-нь-з-з... дз-з-з... дз-з-з»

Вдоль по Ла-Маншу, через Северное море, к докам у устья Мерси и дальше, в Атлантический океан, мчались, жужжа, потревоженные стаи москитов. На каждом из пассажирских судов радист сообщал капитану, тот посылал за начальником хозяйственной части, он, в свою очередь, вызывал к себе старшего стюарда, а этот уже собирал всех своих подчиненных. На громадных океанских лайнерах и маленьких суденышках, на военных кораблях и роскошных яхтах, принадлежавших частным владельцам, на каждом судне, имевшем на борту передатчик, — во всех портах Англии, Франции, Голландии, Германии, Дании и Норвегии, во всех полицейских участках, куда долетали послания комариного роя, слушали с волнением и смехом историю о коварстве и хитроумии мистера Бадда. Двое мальчишек-бойскаутов в Кройдоне, ловившие сигналы с помощью самодельного лампового радиоприемника, расшифровали их и старательно записали в тетрадь.

— Вот те на! — воскликнул Джим, обращаясь к Джорджу. — Это ж надо до такого додуматься! Как думаешь, поймают они этого бедолагу?

«Миранда» пришвартовалась в Остенде в 7 утра. Мужчина с разбегу ворвался в радиорубку, где оператор как раз снимал наушники.

— Есть! — крикнул он. — Попался! Что-то там затевается; капитан уже вызвал полицию. Консул сейчас прибудет на борт.

Радист застонал и включил передатчик.

«Дз-з-з... з-з... дз-з-з...» — сообщение английской полиции. |

«Человек на борту отвечает приметам. Билет приобретен на имя Уотсона. Заперся у себя в каюте и отказывается выходить. Требует, чтобы к нему привели парикмахера. Мы связались с остендской полицией. Ждем указаний».

Капитан, покрикивая и властно жестикулируя, расчистил дорогу среди небольшой возбужденной кучки людей, столпившихся у каюты первого класса № 36. Некоторые из пассажиров учуяли. что «что-то там затевается». Он повелительно отослал их к сходням со всеми их чемоданами и баулами. Затем сурово скомандовал официантам и мальчишке-помощнику, торчавшему рядом, разинув рот, с полными руками оставшейся от завтрака грязной посуды, отойти подальше от двери. Он яростно приказал им попридержать языки. Четверо или пятеро матросов стояли рядом с ним наготове. В наступившем молчании слышно было, как пассажир в 38-й каюте ходит взад и вперед по узкому номеру, как он что-то передвигает, звенит посудой и плещет водой в умывальнике.

Наконец раздались шаги наверху. Кто-то прибыл на борт и привез сообщение. Капитан кивнул. Шесть пар обутых в сапоги ног бельгийских полисменов на цыпочках, неслышно ступая, сошли к ожидавшим их людям. Капитан бросил взгляд на бумагу с печатью, которую ему подали, и снова кивнул.

— Готовы?

— Да.

Капитан постучал в дверь номера 36.

— Кто там? — окликнули его резко и хрипло.

— Пришел парикмахер, сэр. Вы ведь посылали за ним.

— А! — В голосе говорившего послышалось облегчение. – Пожалуйста, пусть он войдет, но один. У меня… У меня тут произошел несчастный случай.

— Хорошо, сэр.

Услышав, что защелка осторожно отодвигается, капитан сделал шаг вперед. Дверь чуть-чуть приоткрылась, и ее тут же с силой потянули назад, но нога капитана уже накрепко вклинилась в эту щель. Полицейские рванулись вперед. Раздался отчаянный крик и выстрел, но пуля, никого не задев, пробила окно кают-компании первого класса, и пассажира выволокли в коридор.

— Разрази меня гром! —  пронзительно закричал паренек. — Разрази меня гром, если волосы его за ночь не стали зелеными!

Зелеными!

Не зря, видно, мистер Бадд изучал хитроумные взаимодействия разнообразных химических красителей. Доказывая глубину своих познаний, он пометил своего посетителя так, чтобы его можно было отыскать среди миллионов людей, населявших нашу Землю.

Разве нашелся бы хоть один порт во всем христианском мире, где мог бы незамеченным ускользнуть убийца, каждая волосинка которого была зеленой, как перышко попугая? Зеленые усы, зеленые брови и густая курчавая шапка волос сочного, точно летняя травка, зеленого цвета.

Мистер Бадд получил свои 500 фунтов стерлингов. «Вечерний вестник» опубликовал сообщение о происшествии, во всех подробностях расписав хитроумие парикмахера. Тот с ужасом ожидал, что подобная слава погубит его заведение. Теперь-то уж, конечно, никто не придет к нему.

На следующее утро громадный голубой лимузин подкатил к дверям парикмахерской к величайшему изумлению всей Уилтон-стрит.

Дама, блиставшая мехами и бриллиантами, впорхнула в салон.

— Ведь вы и есть мистер Бадд, не так ли? — вскричала она. — Прославленный мистер Бадд? О, это великолепно! А теперь, мой дорогой мистер Бадд, умоляю вас, окажите мне маленькую любезность. Прошу вас, покрасьте мне в зеленый цвет волосы, сию минуту. Немедленно! Так, чтобы я потом могла всем рассказывать, что я была у вас первая, и вы лично меня обслужили. Я герцогиня Винчестерская, а эта ужасная ведьма Мелкастер гонится за мной по пятам — кошка паршивая!

Если желаете, я могу дать вам адрес парикмахерского салона мистера Бадда на Бонд-стрит. Только учтите, что берет он необычайно дорого.

Перевод с английского Зои Святогоровой.

Примечания

1

Улица в Лондоне, на которой расположены правительственные учреждения. — Прим. переводчика.

(обратно)

Оглавление

Дороти Сэйерс Чудесное озарение мистера Бадда [The Inspiration of Mr. Budd]

*** Примечания ***