Пианино на лямке [Поль Берна] (fb2) читать онлайн

Поль Берна Пианино на лямке

Десять воробьёв и красный слон

Габи и вся его компания сидели на скамейке в самом центре площади Теодор-Бранк, словно десять воробьёв на ветке.

Причём самому толстому воробью, крайнему слева, места определённо не хватало.

Это был Татав Луврие. Его правая рука в пухлой и не слишком чистой повязке была подхвачена старыми подтяжками. Татав любовно поглядывал на неё и баюкал, как в люльке. Похоже, он считал, что рука на перевязи — это шик.

Остальные «воробьи» ехидно поглядывали, как он нянчит своего безобразного младенца, и ёрзали на лавке в такт командам Габи:

— И-и-и… — говорил Габи.

— …раз! — отзывались остальные.

И все одновременно, бедро к бедру, сдвигались чуточку влево.

На счёт «и-и-и — три!» Татав вылетел-таки со скамейки и мешком плюхнулся на землю, завопив как резаный.

«Воробьи» помирали со смеху. Девочки просто визжали от восторга. Но громче всех закатывался малыш Бонбон, глядя на распростёртого на газоне старшего брата. Им вторили другие воробьи, настоящие, гомоня на всю Железнодорожную улицу, пока шальной майский ветер трепал охапки стиснутой заборами цветущей сирени.

— Очень смешно! — закричал Татав, неуклюже поднимаясь. — У меня же рука! Совсем доломать хотите?

— Молчи уж со своей рукой, крушила! — оборвал его причитания Габи. — Другие вон не распускают нюни из-за каждой царапины. Погляди на Берту и Мели: им похуже твоего досталось… Я уж не говорю про Зидора: по нему вообще как будто каток проехался!

Все посмотрели на раненых: у маленькой Мели Бабен, обычно хорошенькой словно куколка, глаз заплыл и почернел, а обе щеки от виска до подбородка сплошь покрывали подсохшие ссадины. Берта Гедеон щеголяла в кокетливом тюрбане из бинта, из-под которого во все стороны торчали её непокорные волосы. Зидору, конечно, досталось и «в рыло», как он выражался, но в основном у него пострадала опорно-двигательная система, так что он гордо демонстрировал свои спринтерские ноги, вдоль и поперёк расписанные меркурохромом^[1]. Но, несмотря на раны и увечья, все чувствовали себя превосходно. В этом возрасте боль проходит быстро.

— Инвалидная команда! — вздохнула маленькая собачница Марион. — Вечно у тебя, Татав, всё не как у людей…

Речь, в который уже раз за последние пять дней, шла о катастрофе, ставшей роковой для знаменитой лошади без головы. Поскольку отчётливых и связных воспоминаний о происшедшем ни у кого не сохранилось, осталось неизвестным, как умудрился Татав оказаться в таком идиотском и притом опасном положении. Он и сам не мог объяснить, как лошадь вдруг развернулась на сто восемьдесят градусов на пересечении с улицей Сесиль. Но факт остаётся фактом: зрители, собравшиеся в нижнем конце улицы Маленьких Бедняков, внезапно увидели, как из-за поворота вылетают слившиеся воедино Татав с лошадью и несутся вниз задом наперёд, вслепую нацелив оба свои «крупа» прямиком на колючую проволоку участка Пеке.

Выпучивший от ужаса глаза Татав истошно вопил и продолжал нестись куда влекла его судьба, даже не смея повернуть голову, даже не пытаясь умерить скорость взбесившейся лошади. Смех остальных разом оборвался, когда злополучный поворот руля направил гонщика прямо на них.

Первым сшибло Зидора — лошадь и Татав прокатились по нему, как две бочки. Правое колесо зацепило Мели, левое — Берту, и обеих девочек поволокло по ухабистой дороге Чёрной Коровы. Татав, выброшенный из седла, приземлился на правую руку, подскочил и перелетел через колючую проволоку — теперь уже головой вперёд. Надёжно защищённый со всех сторон слоем жира, он благополучно спланировал и, рухнув среди маргариток, заревел как телёнок, держась за расшибленный локоть.

А вот лошадь — извините… Бедняга на полном ходу врезалась в телеграфный столб на перекрёстке. Серое туловище треснуло вдоль и распалось на две половинки, как перезрелая дыня, и в разные стороны так и брызнули всякие железки.

— Разлетелась вдребезги! — определил Габи, тоже, как вы догадываетесь, не оставшийся невредимым: ему засветило в челюсть увесистым болтом.

Фернан Дуэн насчитал девяносто восемь обломков всевозможных размеров и форм, включая втулку, которую малыш Бонбон взял себе на память о покойном чудовище.

Мадам Фабер, мать Марион, жившая ближе всех, оказала первую помощь раненым и вдобавок всех напоила горячим шоколадом. В общем, слёзы высохли быстрее, чем кровь.

Итак, бедная лошадка обратилась в прах, и Десятка большого Габи погрузилась в траур. Особенно остро боль утраты ощущалась в часы досуга, которые теперь нечем было занять. Крутой склон улицы Маленьких Бедняков утратил всякую привлекательность, и компании, разумеется, пришлось откочевать на новые земли.

После школы Жуан-Испанец знакомил своих товарищей с полугородскими, полудеревенскими дебрями Малого Лювиньи, где, по утверждению цыганёнка, вполне можно было найти чем поразвлечься. Но разве могло что-то сравниться с погоней за сокровищем на лошади из папье-маше? С тем, как потом, оккупировав одну из скамеек на площади Теодор-Бранк, взахлёб обсуждали каждую скачку? Отсюда хорошо просматривались расходящиеся от площади оживлённые проспекты, а в перспективе Железнодорожной улицы можно было любоваться снующими туда-сюда пригородными поездами и проносящимися мимо скорыми Париж — Мелен или Мелен — Париж.

Берта и Мели подвинулись, освобождая Татаву место в серёдке. В сущности, все десятеро любили друг друга, даже когда ссорились. Жёлтая собачка Марион, Фифи, которую та привела с собой, по команде хозяйки вскочила к ней на колени. Эта маленькая собачонка была талисманом компании.

— В чего играем? — тихонько спросил негритёнок Крикэ Лярикэ из квартала Бакюс.

— Ни в чего! — огрызнулся Зидор. — Все пять дней, что у меня ноги в рубчик, каждый вечер — та же нудятина: ах, что бы нам найти, чтоб не хуже лошади?

Все мальчики тяжело вздохнули. Девочки только пожали плечами и скривили губы: последний подвиг трёхколесного чудища изрядно охладил их чувства. Ну её, эту лошадь, нет — и не надо.

— Вы же сейчас жалеете не о лошади, — сказала Марион своим певучим голосом, — не столько о самой лошади, сколько о том приключении со ста миллионами, из-за которого нам шесть недель было не до скуки. Но вычтите лошадь — приключение всё равно останется.

Сидевший рядом с ней Фернан Дуэн, хозяин покойной лошади без головы, встрепенулся и кивнул.

— Это ты к чему? — спросил Габи.

— Хорошие приключения выпадают только тем, кому не лень их искать, — объяснила Марион, улыбаясь. — Чем болтаться просто так по Малому Лювиньи, лучше действовать организованно. Загадок кругом полно: смотрите в оба, держите ухо востро — и, спорю на что хотите, не пройдёт и двух дней, как мы нападём на след чего-нибудь интересного, не хуже той истории с лошадью.

Ребята удивлённо переглянулись.

— Она права! — вскричал Габи, загоревшись. — С завтрашнего дня после школы расходимся: каждый идёт в свою сторону и прочёсывает какой-нибудь квартал, отмечая всё, что достойно внимания. В полседьмого — семь собираемся в подходящем месте, и каждый отчитывается. Если кто-нибудь наткнётся в своём обходе на нечто странное, все идём по этому следу. Согласны?

Зидор и Жуан-Испанец потирали руки, предвкушая потеху. Так-то оно веселее!

— А как отличить странное от нестранного? — очень серьёзно спросил малыш Бонбон.

Габи свирепо глянул на карапуза, однако сдержался.

— Вот слушай, Бонбон, — принялся он как можно терпеливее ему растолковывать, — знаешь клошара^[2] Сто Су, который побирается на Рыночной площади? Допустим, встречаешь ты его на улице; что он делает?

— Просит сто су, — с готовностью ответил Бонбон, которого нелегко было сбить с толку.

— Хорошо. И вот через пять минут ты видишь, как Сто Су подходит к шикарной машине… ну, представь, например, «Кадиллак», блестящий, синий с белым, шофёр в фуражке и всё такое. Шофёр козыряет и открывает дверь. Сто Су, развалившись на заднем сиденье и закурив вот такущую сигару, командует шофёру: «В „Ритц“, Адольф! Да поживее!», и машина рвёт с места, как на гонках. Вот тебе и странное, понял?

— Понял… Ничего себе! — выдохнул Бонбон, глаза у которого стали совсем круглыми.

Он оглянулся на Крикэ Лярикэ. Негритёнок, разинув рот, с не менее ошеломлённым видом переваривал приведённый пример. С тем их и оставили.

— А собираться-то где? — спросил Татав. — На лесопилке со вчерашнего дня крутятся рабочие — разбирают развалины. Так что наш сарай спалился…

— Можно в песчаном карьере Вильмари, — предложила Марион, знавшая все стоящие места. — До него рукой подать — с улицы Рамбле выходишь на насыпь и прямо по грунтовке. А место тихое, никто не помешает, и от дождя есть где спрятаться — там остались два сарайчика для инструментов.

— Отлично! — сказал Габи. — Значит, с завтрашнего дня все за дело. — Только цирк не устраивайте, понятно? Чтоб расследовать настоящую тайну и не проколоться, осторожность нужна не меньше, чем храбрость…

Один Фернан Дуэн так и не проронил ни слова. Он мог смеяться так же громко и беззаботно, как и его товарищи, но разговорчивостью не отличался; то немногое, что он всё-таки предавал гласности, было плодом раздумий и неутолимой любознательности. И сейчас, едва услышав заманчивое предложение Марион, толкающее Десятку на поиски приключений, он уже, не сходя со скамейки, включился в охоту.

Действительно, площадь Теодор-Бранк была местом самым многообещающим для зоркого наблюдателя. Грузовой транспорт, прибывающий по Национальной-5, двигался к вокзалу со складами по проспекту Нового квартала. По длинной Железнодорожной улице в урочный час возвращались со смены рабочие депо и пакгаузов Сортировочной. За витринами Вокзального проспекта с утра до вечера кипела торговая жизнь Малого Лювиньи. И, наконец, по другую сторону площади был узкий проход между невысокими домишками, который, то и дело заворачивая, вёл в места обитания подозрительной голытьбы — к пользующейся дурной славой улице Вольных Стрелков. На пересечении всех этих дорог площадь Теодор-Бранк предоставляла праздношатающимся четыре длинные скамейки с сиденьями по обе стороны спинки, стоящие в ряд на песчаной полосе посреди зелёного газона. С этого места было очень удобно наблюдать за снующими во всех направлениях людьми и за удивительной жизнью доков крупной сортировочной станции.

Фернан заметил один из огромных красных грузовиков, принадлежащих предприятию Боллаэра, который быстро катился по проспекту Нового квартала. Этот грузовик уже попадался ему здесь на глаза и вчера, и позавчера в такое же время. Красный мастодонт — двенадцатитонный «Берлье» — сбавил скорость перед перекрёстком. Проезжая мимо сквера, где десять ребятишек возбуждённо жестикулировали, шофёр как-то напряжённо повернул голову и окинул их подозрительно внимательным взглядом. Фернана этот взгляд неприятно поразил: шофёр не просто машинально глянул направо и налево, как всякий осторожный водитель. Нет, он смотрел именно на ребят: что-то явно было у него на уме.

Этот грузовик ещё в первый день без всякой причины вызвал у Фернана какое-то беспокойство. Да и лицо шофёра ему не нравилось. Звали его Пирс — Пол Пирс, он уже шесть лет работал у Боллаэра, как и его брат Джеймс. Братья Пирс, родом из Англии, оба с длинными физиономиями цвета копчёного окорока, на людях вели себя с истинно британской сдержанностью, однако всезнающий Зидор, излазивший этот квартал вдоль и поперёк, утверждал, что они скоры на оплеухи.

Фернан проводил глазами грузовик до ближайшего перекрёстка. Огромный красный кузов неспешно описал дугу, и «слон», свернув на улицу Сезар-Сантини, скрылся из виду. Фернан, однако, мысленно последовал за ним — врождённая любознательность побуждала его всегда доискиваться, что да как. А где — это уж он знал.

Поравнявшись с домом № 43 по улице Сезар-Сантини, красный грузовик коротко просигналил. Металлическая штора была поднята, и гараж стоял открытый — нечто вроде длинной цементной конюшни под стеклянной крышей, где дремали бок о бок три таких же красных слона. Вновь прибывший, грузно перевалившись через бордюр тротуара, въехал в гараж. Шофёр поставил грузовик в ряд с остальными, вылез из кабины и, убедившись, что в гараже больше никого нет, снял противовес, удерживающий штору. Железный занавес, прогремев, упал сам собой. На этом всё и кончилось. Дальше в частное владение мысленный взор Фернана проникнуть не мог. Он знал только, что грузовики Боллаэра возвращаются в стойло как правило порожняком.

Пол Пирс небрежным пинком распахнул застеклённую дверь конторы. Месье Боллаэр, без пиджака, сидел за столом и рылся в картотечном ящике. У него были курчавые чёрные волосы, заметное брюшко и печальное, немного одутловатое лицо. Густые щетинистые усы совсем не красили его. Он поднял голову и приветственно кивнул вошедшему. Шофёр бросил на стол путевой лист и накладные.

— Всё нормально? — рассеянно спросил месье Боллаэр.

— Более или менее, — сказал шофёр. — Всё доставил в срок. Правда, у Лувеля с двадцатого числа приём товара только до обеда. Придётся нам с Джеймсом поменять график и первую половину дня отвести под челночные рейсы. Раз десять сгонять туда-обратно — этого, пожалуй, хватит, чтоб перевезти весь их груз с платформы Б. Как вы считаете?

— Там видно будет, — так же рассеянно отозвался Боллаэр.

— Всё?

— Нет, не всё, — сказал шофёр, понизив голос, — только это уже из другой оперы. На скамейке в сквере, считай, пятый день торчит десяток малолетних паршивцев. Вот и сегодня вечером — еду обратно, а они тут как тут. И вид такой, будто что-то затевают…

— Ну и что? — спросил месье Боллаэр и, надев очки, испытующе посмотрел шофёру в лицо.

— Ну я и подумал — заброшенный сад при доме Бенитеза, что на углу Железнодорожной, как раз граничит с нашим задним двором. Даже если эта шпана вздумает перелезть через ограду средь бела дня, никто и внимания не обратит, а их хлебом не корми, дай только сунуть нос куда не надо. Им игрушки, а молва, сами знаете, никого не щадит.

Месье Боллаэр откинулся в кресле, снял очки и устало потёр переносицу.

— Не стоит делать из мухи слона, — сказал он, пожимая плечами. — Два года назад ещё были основания опасаться соседей и любителей заглядывать в чужие дворы; но всё давно уже быльём поросло. Я больше никого и ничего не боюсь. Просто надо держать язык за зубами и смотреть в оба.

— Что я и делаю, — сказал Пирс. — Вы же нам ещё тогда без конца вдалбливали, чтоб ничего не упускали из виду…

Я вам потому и говорю про этих паршивцев, что тут не всё так просто. Вы ещё не поняли?.. Это же те самые, которые откопали миллионы с поезда Винтимилья-Париж.

Искорка интереса вспыхнула за очками Боллаэра; он удивлённо присвистнул.

— В самом деле? — В его голосе звучала ирония. — И много их?

— Десять, из них три девчонки, — доложил Пирс. — Младшему лет шесть, старшему тринадцать-четырнадцать. Меня беспокоит, босс, что в посёлке их считают не по годам шустрыми…

Месье Боллаэр покачал головой:

— Ты просто поглядывай мимоходом, когда проезжаешь мимо сквера, — сказал он, закрывая тему. — И брату скажи, прямо сейчас, и тем двоим. А если эта шпана будет крутиться вокруг дома и сада, моя жена заметит.

Пирс направился к выходу. Месье Боллаэр остановил его.

— Кстати, — он нахмурился, — они во что-то играли или как? Что они, собственно, делали?

— Я почём знаю? — сказал Пирс, вообще не любивший детей. — Дурью маялись, как все эти щенки.

Объявление Крикэ

Ровно в четыре унылая школа на улице Пио распахнула двери, и оттуда с воплями и хохотом вылетели на волю её питомцы. Погода была прекрасная. Яркое солнце и быстрые тени пробегающих облаков с самого утра немилосердно искушали любителей вольных похождений. Габи и его товарищи, против обыкновения, тут же разбежались в разные стороны, предоставив малышу Бонбону действовать на свой страх и риск.

Волшебные слова, слетевшие накануне с уст Марион, представили Бонбону улицу в новом свете — теперь это был изменчивый мир чудес, полный захватывающих возможностей. Охота началась! Секунд пять он оглядывался и — чего далеко ходить! — случай не замедлил представиться: на противоположном тротуаре как раз показалась тощая личность в обмотках и драной шубе — клошар Сто Су. Бонбон пристроился за ним на безопасном расстоянии, не сомневаясь, что несчастный побирушка с минуты на минуту как-нибудь да проявит свою странность.

Друг за другом они медленно двигались к Рыночной площади по Парижской улице — главной артерии Дувиньи. В этих многолюдных угодьях клошар за какие-нибудь двадцать минут раз десять получил по сто су и раз десять был обруган, — таков, вероятно, был его обычный улов. Бонбон блаженствовал; он пресерьёзно вёл счёт подачкам и ругательствам и не переставал дивиться лёгкости, с какой его поднадзорный загребал денежки. Дойдя до площади, Сто Су, как заранее мог бы предсказать даже малыш Бонбон, пересёк её по диагонали и скрылся в кафе «Паризьен». Бонбону пришлось прождать добрых полчаса, злясь на болтливость пьяницы, из-за которой тот так надолго застрял в своём раю.

Из кафе Сто Су вышел в ореоле блаженства, так и сиявшем вокруг его лысого лба. Бонбон присмотрелся и нашёл, что вид у него определённо куда более странный, чем до захода на «водопой». Возможно, чудес уже недолго оставалось ждать.

Он проследовал за клошаром по всему Вокзальному проспекту, держась от него настолько близко, насколько позволяла нетвёрдая походка объекта. Сто Су по пути насшибал ещё немного денег, а перед самой площадью Теодор-Бранк неожиданно резко повернулся. Старый нищий и мальчик столкнулись нос к носу.

— Гони сто су! — сердито потребовал клошар.

— А вам зачем? — не давая отвлечь себя от расследования, спросил Бонбон.

Подобная наивность умилила попрошайку; он улыбнулся и наклонился к белокурой головёнке.

— Сынок, — торжественно изрёк он, — вот поживёшь с моё, наберёшься жизненного опыта, тогда узнаешь, что сто су, да ещё сто су, да ещё сто су составляют пятнадцать франков, а на эту скромную сумму человек, погрязший в несчастьях, вполне может найти утешение в стаканчике красненького.

— Не похоже, чтоб это принесло вам реальную пользу, — заметил Бонбон, критически разглядывая его обмотки и рваные башмаки.

Сто Су оставил дерзость без внимания.

— Ты почему за мной таскаешься вот уже битый час? — строго спросил он.

— Так вы заметили? — расстроился Бонбон.

— Я всё замечаю. А ты как думал? За то время, что я утюжу здешние улицы, будь они прокляты, у меня третий глаз на затылке вырос. Жизнь у меня такая: только и смотри, чтоб не замели… Ты-то чего за мной шпионишь, маленький паршивец?

— По-моему, вы странный, — признался Бонбон с подкупающей откровенностью. — Вот я и жду…

— Чего ждёшь? — забеспокоился клошар.

— Как чего! Жду, когда появится «Кадиллак».

— Какой ещё «Кадиллак»? — прогнусавил растерявшийся Сто Су.

— Синий с белым «Кадиллак», который повезёт вас в «Ритц», — с усмешкой объяснил Бонбон. — Вы же понимаете, не хотелось бы пропустить такое зрелище.

Багровое, обросшее бородой лицо клошара от изумления полиловело.

— Это ещё кто из нас странный, — выдавил он, попятившись шага на два — подальше от этого дьявольского ребёнка.

Он затравленно оглянулся, развернулся на каблуках и спотыкающейся походкой устремился к вокзалу, бормоча себе в усы:

— Чур меня, чур меня, чур меня…

Бонбон был бы не прочь последить за ним ещё, но время поджимало: его ждали в другом месте. В задумчивости прошёл он по длинной Железнодорожной улице, свернул на улицу Рамбле и припустил к карьеру Вильмари, решив про себя, что Сто Су точно что-то скрывает.

Остальные уже собрались; не хватало только Бонбона и Крикэ Лярикэ.

— И где их, интересно, носит? — изнывал от нетерпения Габи. — Ей-богу, не удивлюсь, если эти сопляки своими расследованиями поставили на уши весь посёлок…

Компания расположилась на шатких мостках над озерцом мутной от глины воды. Солнце начинало клониться к закату, и лучи его не достигали дна карьера, но водная гладь отражала яркую синеву небес во всём её великолепии.

— Прямо как на море, — вздохнула Берта Гедеон, поправляя свой марлевый тюрбан. — Ещё недели две — и купаться можно…

— Смотрите не утопните, — угрюмо проворчал Зидор. — Прошлый год я только и знал, что вылавливал Бонбона.

— Да ладно, здесь у берега всего-то по колено, — сказала Мели, — годовалого младенца не окунёшь.

В двадцати метрах над ними на краю карьера показалась, наконец, фигурка Бонбона.

— Давай сюда! — не слишком ласково крикнул Габи.

В карьер спускались двумя способами. Девочки обычно пользовались сходнями заброшенной узкоколейки, где под откосом доживали свой век ржавые вагонетки. Мальчики предпочитали головокружительный спуск по естественному жёлобу, пропаханному в почти отвесном склоне задами неизвестных смельчаков. Этот жёлоб в считанные секунды доставлял прямо к водоёму не хуже скоростного лифта, только надо было хорошенько запахиваться, чтоб не загрести полную спину песка. Горка, конечно, была по-своему неплоха, но для наездников покойной лошади без головы этого было маловато.

Бонбон отважно стартовал и в вихре песка торпедой вылетел к ногам товарищей. По их кислым физиономиям он сразу понял, что остальные охотники оказались не добычливее его.

— Что-нибудь попалось? — полюбопытствовал Габи.

— Я следил за Сто Су, — важно заявил Бонбон. — Вид у него был и правда странный…

— И что было?

— Я к нему и так и сяк, но всё без толку. Не созрел он ещё. Этот неожиданный вывод хоть немного да развеселил собрание. Старшие признались в своих неудачах. Купившись на обманчивую загадочность, Габи, Зидор и Испанец Жуан погнались за дичью, на самом деле ничуть не более интересной, чем пьяница-клошар с Рыночной площади. За два часа прилежной слежки они, как ни печально, убедились, что ни старый папаша Зигон, собиратель бутылок, ни месье Галли, сапожник с улицы Маленьких Бедняков, ни почтальон Жив-не-помёр не скрывают никаких страшных тайн. Их неприметное существование оказалось непроходимо скучным, и уцепиться тут воображению было абсолютно не за что.

Мели Бабен остановила свой выбор на инкассаторе банка Лалуэтти, высунувшись из-за угла тупика, куда тот свернул, застала его за подглядыванием в вентиляционное окошко пекарни Машереля. Она дала нескромному инкассатору уйти и сменила его у маленького экрана. Наклонившись, она увидела супругов Машерель, которые в полумраке пекарни сосредоточенно старались вырвать друг у друга хлебный лоток. Это было забавно, однако супружеская ссора ни на шаг не продвинула Мели в её поисках чего-нибудь необычного.

Лентяй Татав рассудил, что за преступными тайнами проще всего обратиться к первоисточнику; он подкараулил инспектора Синэ на выходе из комиссариата и некоторое время, оставаясь незамеченным, «вёл» находящегося при исполнении полицейского, что уже само по себе было немалым достижением. Слежка бесславно завершилась в скромном кафе на улице Казимир-Бомпэн, где какие-то три дядьки без особого увлечения играли в белот^[3]. Синэ понаблюдал за партией через плечо ближайшего игрока, а потом учтиво выразил желание вступить в игру четвёртым.

— Лювиньи — это же стоячее болото! — уныло завершил Татав отчёт. — Ничего здесь никогда не происходит… Если уж сам инспектор Синэ со скуки не знает, чем заняться, то нам и подавно не светит напасть на след чего-нибудь интересного!

— Дела, которые ведут инспектор Синэ и комиссар Бланшон, не обязательно самые интересные, — сказала Марион, утешая приунывших друзей. — Бывают тайны вовсе не по полицейской части. Нам бы поискать что-нибудь в этом роде.

— Ау! — донеслось сверху.

На краю карьера стоял Крикэ Лярикэ. Он встал на четвереньки и принялся осторожно спускаться задом наперёд, чтобы поберечь штаны. Но это не помогло. На полдороге он не удержался на крутизне и скатился к товарищам вместе с целой лавиной песка.

— Если будешь продолжать в том же духе, — снисходительно заметил Габи, — вся эта круча в один прекрасный день съедет нам на головы… На что-нибудь наткнулся, Крикэ?

Негритёнок потупился, глядя на свои пустые ладошки.

— Я наткнулся на маму, прямо на углу улицы Пио, — жалобно признался он.

— И ничего лучше не придумал, как пойти с мамочкой домой, — под общий смех укорил его Зидор. — Надо было драпать, может, и не догнала бы…

— От неё убежишь, как же! — безнадёжно вздохнул Крикэ.

— Она меня за руку держала. Посмотрел бы я на вас…

Все засмеялись — на сей раз сочувственно: мадам Лярикэ была женщина могучая, а быстротой реакции не уступала хорошему пожарнику. Сам Габи убедился в этом на собственном опыте, когда как-то вечером привёл Крикэ домой в жалких ошмётках парадных штанов. Первая пара оплеух досталась Крикэ; Габи попытался удрать, но прыткая мулатка догнала его и здорово надрала уши.

Крикэ, однако, ещё не всё выложил.

— Но я всё-таки кое-что нашёл, — сказал он, роясь в карманах.

Смех тут же оборвался. Все обступили негритёнка, который бережно разворачивал какую-то бумажку.

— Это объявление, — объяснил Крикэ. — Оно мне попалось буквально только что, когда я читал вслух соседу, дедушке Луба, который плохо видит. Читай, Габи, где крестик стоит.

Габи взял листок и зачитал сосредоточенно молчащим слушателям следующий текст:

«Малообеспеченный инвалид примет в дар крупную сторожевую собаку с хорошим характером, смышлёную, способную быстро привязаться к новому хозяину. Порода не имеет значения. Посредников просят не беспокоиться. Обращаться к месье Тео, ул. Вольных стрелков, 58».

Последние слова потонули в грохоте длинного товарного состава, проходившего по насыпи у них над головами. Габи пустил вырезку по рукам, чтобы ребята по достоинству оценили нюх Крикэ на сенсации. Оценкой были презрительные смешки и разочарованные гримасы.

— Откуда вырезал-то? — спросил Зидор.

— Из последнего номера «Лювиньи Экспресс»…

Так назывался местный еженедельник. Негритёнок ждал приговора вождя.

— Это очень мило, Кри-Кри, малыш, — ласково сказал Габи, — но нам это объявление ничего не даёт. Что ты в нём нашёл необычного?

— Не знаю, — пролепетал Крикэ. — Мне кажется, оно странное. Не такое, как другие.

— Это нашей собачнице может пригодиться, — заметил Зидор. — Глядишь, и пристроит хоть одного из своих беспризорников, — а, Марион?

Марион кивнула с довольным видом.

— Конечно! — сказала она, улыбаясь Крикэ. — У меня есть как раз походящий пёсик — Нанар, которого машина сбила на Национальной. Он уже совсем поправился и, думаю, понравится этому бедолаге. Завтра же и отведу.

— Стоп, стоп! — сказал Жуан-Испанец. — Вольные Стрелки — это тебе не мирный садик, одна туда не суйся. Я за тобой зайду с Зидором и Фернаном. Посмотрим, что это за месье Тео. Кто его знает, может, за этим и правда что-то кроется… Что скажешь, Габи?

— Из чего выбирать-то? Других наводок пока нет, — рассеянно отозвался предводитель. — Сходите, вдруг повезёт… Завтра четверг — значит, сбор, как всегда, в одиннадцать на Рыночной площади.

Пора было по домам. Ребята гуськом вскарабкались на насыпь по сходням узкоколейки, подпирая друг дружку в трудных местах. Фифи, собачка Марион, возглавляла шествие. Замыкал его Габи, подталкивая и поддерживая толстяка Татава; со стороны могло показаться, что он толкает вверх всю цепочку. Солнце стояло уже низко и в дымке, сгустившейся над горизонтом, было совсем красное. Вдали на расчерченной рельсами территории сортировочной маневрировали поезда, и стук колёс, гудки, грохот сцепки складывались в непрерывный гул, оглушающий, как шум бурного моря.

На площади Теодор-Бранк от компании отделились Жуан и Крикэ, которым надо было в Бакюс. На Рыночной площади распрощались и остальные. На улице Маленьких Бедняков жили только Марион и Фернан. Сначала они шли молча — конечно, в сопровождении неутомимой Фифи.

— Со мной сегодня случилась странная история, — тихо сказал Фернан спустя некоторое время.

— А почему ты там не рассказал? — удивилась Марион.

— Они бы стали надо мной смеяться… И потом, каждому хотелось про своё потолковать…

— Это не причина. Ну, рассказывай.

— Так вот, — начал Фернан. — Я уже не раз замечал, что не все в посёлке хорошо к нам относятся. Есть, например, такие, которые точно что-то против нас имеют. И с чего бы это, не понимаю… Ну так вот…

Марион слушала, не перебивая — драматические нотки в голосе рассказчика произвели на неё впечатление.

В четыре часа Фернан вместе со всеми выходит из школы и фланирующей походкой один направляется к площади Теодор-Бранк. В сквере — никого. Как он успел заметить, грузовики Боллаэра не возвращаются в гараж раньше шести — половины седьмого, так что времени у него полно. Руки в брюки, подфутболивая камешек, он продолжает свой путь до поворота на улицу Сезар-Сантини. Беглым взглядом оценивает обстановку. Улица пуста, движения никакого. Дома здесь стоят на приличном расстоянии друг от друга, при каждом есть и двор, и пышный сад: здесь обитает торговая и чиновная аристократия Лювиньи-Сортировочной. Дом 43 выделяется длиной и высотой фасада и тем, что его окна не выходят на улицу. Прежде чем подойти поближе, Фернан убеждается, что железная штора гаража поднята и что поблизости не видать грозных здоровяков в замасленных комбинезонах, на которых держится предприятие Боллаэра.

Той же фланирующей походкой он направляется к гаражу — на всякий случай, по другой стороне улицы. Машина месье Боллаэра, старенький, вечно заляпанный грязью «Рено», припаркована между наружной дверью конторы и воротами, ведущими на задний двор — Фернан ни разу не видел их открытыми. Поравнявшись с домом 43 и убедившись, что улица по-прежнему безлюдна, он переходит её и медленно приближается к гаражу. Четыре красных слона из конюшни Боллаэра сейчас отсутствуют, и длинный сарай со стеклянной крышей без них кажется огромным. Фернана обдаёт тяжёлым духом старой резины и газойля^[4].

Он останавливается у порога и, прислонясь к косяку, долго присматривается. Ни души. На первый взгляд — ничего подозрительного. Если здесь кроется какая-то тайна, то не в этом гулком помещении с цементным полом в масляных пятнах, а скорее в полном безмолвии, которое царит в гараже, в подсобных помещениях и в жилой части дома. Никаких признаков жизни, вроде неуловимых домовитых звуков и шумов, которые должны бы слышаться на территории процветающего предприятия. А между тем предприятие Боллаэра считается очень даже преуспевающим.

Фернану страшно хочется заглянуть в мастерскую (или это склад?) — вон в ту приоткрытую дверь в глубине гаража. Но это уже считалось бы правонарушением. Интересно, заглядывать в чужие владения, к людям, которые тебе ничего дурного не сделали — это правонарушение или нет? Фернан оставляет вопрос без ответа и решается зайти в гараж — всего несколько шагов.

Отсюда виднее полутёмное нутро склада, где громоздится с дюжину больших продолговатых ящиков, опоясанных полосками жести. Фернан изнывает от любопытства. Он делает ещё шаг, и ещё, на цыпочках переступает порог, озираясь, как пугливый зверёк…

Клак! Как ни легко задел он железную створку, та захлопывается за ним, словно крышка западни, с жутким лязгом, раскатившимся в гулкой пустоте гаража, как пушечный выстрел. Фернан не смеет шелохнуться. Он слышит тяжёлые шаги по цементному полу.

— Есть! — говорит хриплый голос, принадлежащий, должно быть, одному из братьев Пирс. — Попалась птичка!

Смеются двое. Второй, по-видимому, Боллаэр. Фернан робко стучит в дверь.

— Откройте, пожалуйста, — умоляюще говорит он.

— Всему своё время, — хладнокровно отвечает мужчина. — Посиди-ка в холодке, узнаешь, как лазить куда не просят…

Он удаляется, посмеиваясь. Фернан видит, что ничего не поделаешь — надо набраться терпения и ждать, что будет… Да, но до каких пор? Ох, плохо дело… Ему уже не интересно даже, что там в ящиках. Он чуть не плачет. Видели бы товарищи, как он сидит тут, словно крыса в крысоловке!

Минут через пять мужчина неторопливо возвращается, прислушивается у двери и, ничего не услышав, резко её распахивает. Это шофёр Джеймс Пирс. Он, должно быть, на несколько лет старше брата: из-под замасленной фуражки выбивается седая прядь.

Фернан понуро выходит. Он молчит. Месье Боллаэр выглядывает из дверей конторы — посмотреть на нарушителя.

— Что ты тут у нас вынюхиваешь? — угрожающим тоном спрашивает он. — Я тебя ещё на углу заметил, невинный ягнёночек!

— Я хотел получше рассмотреть грузовики, — ляпает Фернан первое, что приходит в голову. — Я вообще увлекаюсь грузовиками…

Мужчины хмыкают.

— Как же, ври больше! — говорит шофёр, крепко ухватив мальчика за шиворот. — В ту дыру, где мы тебя заловили, и капот моего «Берлье» не протиснется… грузовики ему! Катись давай! А ещё увижу на этой улице — живо отобью интерес к грузовому транспорту…

Он тащит мальчика к выходу и пинком выбрасывает из гаража. Фернан, весь взмокший от стыда, бежит без оглядки до самой улицы Рамбле…

— Эти двое вроде шутили, но у меня от их шуточек прямо мороз пошёл по коже, — признался Фернан. — Да и любой бы из ребят на моём месте струхнул, даже Габи… А их истории тебе как показались?

— Ерунда, — со смехом отмахнулась Марион.

— Моя-то посерьёзней. В этой лавочке на улице Сезар-Сантини точно дело нечисто… Что скажешь? Тебе не кажется, что там затевается какая-то афера, не хуже той, с поездом Винтимилья — Париж?

Марион задумчиво кивнула.

— Чутьё тебя не обмануло, — мягко сказала она, — но не надо было так в открытую соваться к Боллаэру. Теперь эти люди начеку, и следить за гаражом будет рискованно.

— А ребятам рассказать? — спросил Фернан.

— Не стоит, — сказала Марион. — Они легко найдут что-нибудь другое, не такое опасное. А ты туда больше не ходи, во всяком случае, один.

Она поцеловала Фернана в щёку, свистнула собаку и, напевая, пошла вниз по улице. Фернан взглядом проводил её до поворота и свернул к своему дому, самому первому по улице Маленьких Бедняков.

После бурно проведённого дня так хорошо было вернуться в это бедное, но уютное жилище, где он был наследным принцем.

Дуэн-старший сидел у окна с газетой, поджидая сына.

— Поздненько ты, — проворчал он, подставляя мальчику небритую щёку.

— Мы придумали здоровскую новую игру, — не смущаясь, объяснил Фернан, — но она требует времени, надо всюду рыскать…

— Ты бы лучше порыскал в тетрадках с уроками, — сухо заметил Дуэн, кивнув на болтающийся на вешалке ранец.

— Мама придёт не раньше восьми. Давай-ка живо!

Фернан разложил на столе учебники и тетради, решительно почесал в затылке — и за двадцать минут разделался с таким завалом уравнений, что даже святой бы взвыл.

Дуэн-старший посасывал трубку, с отеческой нежностью глядя на своего мальчика. Когда же тот покончил с алгеброй, спросил, старательно изображая насмешливое равнодушие:

— Так что у вас там за новая игра?

Фернана отцовский тон не обманул. Он рассказал во всех подробностях о первых шагах компании на сыскном поприще, однако поостерёгся упоминать о тайне, в которую сегодня так безрассудно сунул нос.

— Ох уж вы, искатели! — закатив глаза, вздохнул Дуэн. — Могу спорить, это вам та история с лошадью покоя не даёт. Вы, конечно, тогда отличились, показали себя молодцами, но не надо забывать, что вам прежде всего повезло. Чтоб шайка матёрых преступников так оплошала — дала каким-то малолеткам увести у них сто миллионов — такое разве что раз в тысячу лет случается!

Некто месье Тео

Собираясь на улицу Вольных Стрелков, 58, Марион наряжалась с особым старанием. Ей хотелось произвести хорошее впечатление за двоих — за себя и за Нанара.

Нанар был помесью всех длинношёрстных пород и высоко держал свою несуразную вислоухую голову с выразительными глазами спаниеля. Масти он был чёрно-серо-бурой в грязно-жёлтую полоску. Оставалось надеяться, что автор объявления в самом деле так равнодушен к родословной и экстерьеру, как утверждает: Нанар был милейший пёс, но второго такого урода нелегко было бы сыскать.

— Только бы не опоздать, — сказала Марион своей маме, добросердечной мадам Фабер. — Газета вышла вчера, и месье Тео, может быть, уже получил кучу предложений. Одно, правда, радует — там говорится, что нужна крупная собака, а уж этого у Нанара не отнимешь.

И, продолжая прихорашиваться, она с любовью оглянулась на огромного пса, который гонялся за Фифи по комнате, опрокидывая стулья. Остальные питомцы маленькой собачницы, рассаженные по будкам в садике, изливали свою ревность в разноголосом лае.

На исходе апреля Марион сбрасывала старую мужскую куртку — бессменный наряд в холодное время года — и разгуливала, постройневшая и похорошевшая, в рабочей блузе из плотной материи, оставляющей на виду длинные неутомимые ноги. А в торжественных случаях она надевала платье тёмно-синего цвета, который оттенял её светлое личико, бледное золото волос и странный отсвет серых глаз. Что же касается украшений, то ей в двенадцать лет вполне хватало брошки из позолоченной латуни, которую Фернан, потратив два часа и шестьдесят франков, выиграл для неё в ярмарочном балагане.

Марион как раз прикалывала эту брошку, когда пришли мальчики. Они тоже приложили немало усилий, чтобы выглядеть поприличней, даже Зидор, обычно самый чумазый и расхристанный из всей компании.

— Пошли? — спросил Жуан.

— Пять минут, — сказала Марион. — Надо ещё навести красоту месье Нанару.

Воспользовавшись случаем, они перехватили по чашке шоколада у мадам Фабер. Тем временем Марион расчесала многоцветную шерсть этого чуда природы, обтёрла ему бородку, распутала бахрому на ушах и пушистом хвосте.

— Такую собаку за бесплатно! — присвистнул Зидор. — Нет, правда, обидно же! А ты его ещё полгода кормила… Хорошо устроился этот месье Тео!

— Не переживай! — лукаво подмигнув, сказала Марион. — Нанар без нашей помощи влетит ему в копеечку: как пойдёт уписывать по два кило хлеба в день… А, Нанар?

Она обвязала ему шею обрывком верёвки, и в сиянии чудесного утра все четверо весело пустились в путь под предводительством миниатюрной Фифи.

Сделав небольшой крюк, чтобы заглянуть на ярмарку, открывавшуюся по четвергам у вокзала, компания бодрым шагом двинулась по проспекту Генерала Каэна, оставив без внимания предложение Фернана пойти в обход верхней дорогой. Марион ничего не сказала, но догадалась, в чём дело: через полсотни метров этот маршрут пересекал улицу Сезар-Сантини. На перекрёстке Фернан ускорил шаг: давал о себе знать вчерашний испуг. Однако он не удержался и стрельнул глазами в сторону гаража Боллаэра. Все четыре красных слона, готовые выехать к разгрузочным платформам, стояли в ряд вдоль тротуара, загромоздив узкую улочку. Братья Пирс и двое других суетились вокруг этих громадин, уже урчащих моторами. К счастью, в этот утренний час прохожих было много, и четверо детей с двумя собаками не бросались в глаза.

Марион прихватила с собой объявление и теперь, хмурясь, перечитывала его на ходу.

— Месье Тео! — проговорила она недоверчиво. — А ведь это не фамилия.

— Я про этого хмыря никогда не слыхал, — добавил Зидор.

— А уж я-то тут всё знаю вдоль и поперёк. Тот, кто живёт в таком месте, уж точно в золоте не купается.

— Я вчера поспрошал папу, — сказал Жуан. — Этот месье Тео — железнодорожник на пенсии или что-то вроде того.

— «Малообеспеченный инвалид», — прочла Марион. — Это нам даёт либо слишком много, либо вообще ничего, вам не кажется?

— Это значит лишь, что у него не хватает одной-двух лап и нет ни гроша, чтоб заплатить за Нанара, — со смехом объяснил Зидор. — Вообще-то удобная штука. Я бы тоже дал объявление:

«Вовсе не обеспеченный сирота примет в дар велик в хорошем состоянии, со всеми комплектующими. Марка не имеет значения. Посредников просит не беспокоиться. Обращаться к месье Зидору, ул. Маласси, 45, дверь под лестницей».

Все рассмеялись.

— И правда, неплохо бы, — согласился Фернан. — Жаль только, объявление так дорого стоит.

— Вот я и удивляюсь, — сказала Марион. — В Лювиньи всем известно, что я подбираю бездомных собак и отдаю их людям бесплатно. Если этот месье Тео про меня не слыхал, значит, он здесь человек новый — или боится показываться на люди.

— Вот и посмотрим, — сказал Зидор. — Только давайте-ка ходу, а то, чего доброго, придём, а там уже толпится сто пятьдесят идиотов с такими вот Нанарами!

Следуя указаниям Жуана, они срезали путь по Национальной. Дома тут стояли реже, разделённые пустырями и заросшими высокой травой тупиками. За ними уже виднелось босяцкое «Дикое Поле», мрачная местность с торчащими как попало хибарами, залатанными жестью и рубероидом.

— Пришли, — сказал цыганёнок.

На последнем перекрёстке свернули налево. Перед ними открылась улица Вольных Стрелков, кривая, чёрная, без тротуаров, мощённая крупным неровным булыжником; по обе стороны теснились покосившиеся домишки, сараи и курятники, из которых доносилось разноголосое кукареканье. Здесь ютились самые что ни на есть бедняки и, по слухам, самые отпетые бездельники. Чтобы в этом убедиться, стоило только посмотреть на рожи аборигенов, слоняющихся в картузах и шлёпанцах от одного кафе к другому.

— Это у тебя собака, коза или тигр? — спросил один у Марион, указывая на Нанара.

— Ррр-аф! — громогласно ответил за неё Нанар.

Первым сюрпризом для друзей стал сам № 58. «Малообеспеченный» жил в двухэтажном доме с ухоженным садом и длинным амбаром под черепичной крышей.

— В этих хоромах можно целый полк разместить, — возмущённо заметил Зидор.

Марионпозвонила у калитки. Через несколько секунд послышались шаркающие шаги.

— Кто там? — сварливо спросили из-за закрытых ворот.

— Я по объявлению, — сказала Марион. — Месье Тео здесь живёт?

Калитка приоткрылась, и появился крупный мужчина, лысый как колено, в тужурке цвета хаки и бархатных штанах с лампасами. Он как будто удивился, увидев перед собой четырёх детей и двух собак.

— Месье Тео — это я! — важно объявил он. — Что вам нужно?

— Я привела вам очень хорошую собаку, — сказала Марион.

— Я уверена, что она вам подойдёт. Возьмите, не пожалеете… Мальчики позади неё подталкивали друг друга локтями. Они ожидали увидеть немощного инвалида, обещанного объявлением; между тем у месье Тео имелись две могучие руки, две ноги, толстые, как столбы, и от всей его крупной фигуры исходило почти пугающее ощущение силы. «Железнодорожник на пенсии, как же!» — подумал Зидор, сразу учуяв некий тюремный душок, веющий от этого пожилого колосса.

— Которая, большая или маленькая? — без тени улыбки спросил месье Тео, глядя на Фифи и Нанара, треплющих друг друга за уши.

— Конечно, большая! — солнечно улыбнулась Марион. — Этот пёс отвечает всем условиям объявления.

— Надеюсь, он не злой, — сказал месье Тео.

— Насчёт этого можете быть спокойны, — заверила его Марион. — Добрее не бывает… Эй, Нанар, поздоровайся с дядей!

Темпераментный Нанар подскочил к месье Тео, вскинул лапы ему на грудь и мигом облизал лицо.

— Вижу, вижу, — сказал месье Тео, отплёвываясь и вытирая ладонью усы.

Мальчики на заднем плане держались из последних сил. Зидор скроил идиотскую неподвижную рожу, как всегда, когда его втайне разбирал смех.

— Хорошо! — отрезал месье Тео и протянул руку. — Давай поводок, я его беру.

Марион отскочила.

— Погодите! Прежде чем отдать Нанара, я должна выяснить, как вы будете с ним обращаться и чем кормить. Мне бы не хотелось через пару недель встретить его выброшенным на улицу, с изорванными ушами и исхудалого как скелет.

Месье Тео нахмурил брови, очень чёрные и очень мохнатые: он явно готов был вспылить.

— Собаку я беру не для себя… — неохотно проворчал он.

— Это я поняла, — мило улыбнулась Марион, окинув колосса выразительным взглядом. — В объявлении сказано «инвалид».

— Но я тебе гарантирую, что твой Нанар будет жить припеваючи, — продолжал месье Тео. — Давай поводок, и покончим с этим.

Марион всё ещё колебалась. Зидор и Жуан незаметно перемещались, пока не сумели заглянуть в калитку; увидеть им удалось немного — угол огорода да фасад наглухо закрытого амбара. Из дома не доносилось ни звука. Месье Тео начинал терять терпение:

— Так ты отдаёшь собаку или оставляешь себе? — спросил он, притопывая ногой. — Не отдаёшь — ну и пожалуйста! Ещё до вечера мне дюжину других приведут… Ну?

Страдальческое выражение лица Марион, должно быть, тронуло его.

— Чего ты боишься? — спросил он уже без раздражения. — Собака мне нужна для слепого. А где это видано, чтоб слепой обижал своего поводыря?

Последний аргумент убедил Марион. Она отдала поводок. Нанар не возражал.

— Сегодня утром я его кормила, — сказала девочка, не оставляя ничего на волю случая. — А вообще он ест три раза в день. И не так, чтоб на донышке, а по полной миске — хлеба, костей, чего-нибудь существенного. Нанар хороший сторож… Спать он любит на улице…

Как ни крепилась Марион, видно было, чего ей стоило расстаться с собакой, которую, изувеченную, она подобрала на дороге и с любовью выхаживала. Она договорила тоненьким голосом, дрожащим от подступающих слёз:

— Блох у него нет.

Месье Тео задумчиво оглядывал всех четверых из-под полуприкрытых век. Чуть заметная улыбка тронула кончики его нафабренных усов.

Марион не стала дожидаться благодарности.

— Пошли, Нанар, — сказал месье Тео и потянул за поводок. Удивлённый пёс оглянулся на Марион. Она уже уходила торопливым шагом, не оборачиваясь, чтоб никто не видел её слёз. Мальчики вежливо попрощались, приподняв беретки, и поспешили за ней. Месье Тео проводил их задумчивым взглядом.

— Как-никак, одного пристроили, радоваться надо! — сказал Зидор, когда они догнали девочку. — Хотя я тебя знаю, два дня не пройдёт, как заместо этого подберёшь другого волкодава…

— Как вам этот усатый? — спросил Жуан-Испанец.

— По-моему, он срок мотал, — убеждённо заявил Зидор. — Не хотелось бы мне встретиться с этим «пенсионером» в каком-нибудь тёмном закоулке. И Марион права — он явно не хочет светиться.

— Когда вы тянули шеи, чтоб заглянуть в калитку, — добавил Фернан, — мне в какой-то момент показалось, что он готов вас придушить. Да, тёмная личность этот месье Тео!

— Ну а увидеть-то вы что-нибудь увидели? — спросила Марион.

— Ничего особенного, — сказал Зидор. — Всё чистенько, аккуратненько. Вот только сарай этот или амбар: дверь на запоре, окошки сбоку — и те с решётками…

— Пошли-ка отсюда, — сказал Фернан. — Видали, как местные на нас поглядывают?

Обитатели улицы Вольных Стрелков и впрямь провожали чужаков недобрыми взглядами.

— Эй, куда свою зебру подевала? — окликнул Марион парень в картузе, который уже цеплялся к ней.

Ребята не стали отвечать и ускорили шаг. Местные дамы — нечёсаные мегеры — оборачивались им вслед и буравили своими злобными глазками, а какой-то шкет не отставал до последнего перекрёстка, осыпая их отборной бранью, какую не услышишь на улице Маленьких Бедняков.

— Зря мы так причепурились, — сказал Зидор. — В драных штанах мне бы тут было спокойнее…

Вновь оказавшись на добропорядочной Национальной, ребята вздохнули с облегчением и направились в мирную гавань площади Теодор-Бранк. У Марион были при себе деньги — как раз на четыре булочки с шоколадной глазурью.

Все четверо уселись на свободную скамейку, уплетая булки и обсуждая во всех подробностях свой поход.

— Бедный мой Нанар! — вздохнула Марион, невидящими глазами уставившись в пустоту. — Вот так отдашь собаку, а из неё там чёрт-те что сделают…

— Да ладно тебе, — сказал Зидор. — Что из него сделают — колбасу, что ли?

Однако из них двоих ближе к истине оказалась Марион — она, сама того не ведая, как в воду глядела.

Едва захлопнулась калитка дома № 58, отворилась дверь амбара. Вышел мужчина, такой же высокий и толстый, как месье Тео; мощный торс обтягивала полосатая тельняшка. На голове у него была синяя кепка с длинным козырьком, во рту торчал огрызок сигары, который он флегматично жевал.

— Ну? — спросил он месье Тео.

— Надо же, с первой попытки заполучили подходящего пса, во всяком случае, по росту и фактуре, — сказал месье Тео, подводя к нему Нанара. — Как он тебе?

Тот обошёл вокруг собаки, поскрёб небритый подбородок.

— Масть не та, — высказался он наконец. — На беднягу без слёз не взглянешь — в глазах рябит.

— Это дело поправимое, — сказал месье Тео. — Кликни остальных.

Человек в тельняшке обернулся к амбару и резко свистнул. Через несколько секунд в дверях, протирая глаза, возникли две лохматые потрёпанные личности неопределённого возраста.

— Тащите из дортуара^[5] два больших корыта, — скомандовал месье Тео. — И воды в них накачайте. А ты, Сакко, принеси мне из мастерской новую жестянку, которая на полке. И ещё упаковку мыльной стружки. Готовим две ванны: одна для мытья, другая для краски. Нам нужен пёс безукоризненно чёрной масти.

Подручные месье Тео засуетились во дворе. Нанар почуял, что ему готовят нечто неприятное, и попытался протестовать. Но месье Тео крепко держал конец веревки, которую повязала Марион, и псу пришлось подчиниться новому хозяину. Впрочем, глаза у месье Тео были совсем не злые. И за ухом он умел чесать так, что сразу было ясно — этот человек любит собак.

Полчаса спустя, после того как его в последний раз окатили водой, Нанар вышел из-под рук своих «палачей» преображённым. Месье Тео, его адъютант Сакко и два типа из дортуара смеялись как дети, любуясь его обновлённым мехом роскошного антрацитового цвета и сверкающими сквозь чёрные космы золотистыми глазами.

— Свари ему каши побольше, да мяса не пожалей, — сказал месье Тео своему адъютанту. — Он хорошо себя вёл, заслужил.

В дортуаре находился ещё кто-то пятый, но он оттуда не показывался, и никто о нём как будто и не вспоминал. Месье Тео машинально глянул в ту сторону. Из недр амбара послышались ломкие, дрожащие звуки музыки. Сначала лишь неуверенная череда нот, бездумный перебор — отражение блуждающих мыслей музыканта. Потом понемногу, от аккорда к аккорду стала проступать мелодия, и вот уже могучие вздохи аккордеона полнозвучно разлились по гулкому амбару. Четверо мужчин слушали, склонив головы. Нанар насторожил уши и, принюхиваясь, уставился на открытую дверь.

— Пустите его, — сказал месье Тео.

Нанар без колебаний направился к двери, сунул внутрь любопытный нос, приостановился, его пушистый хвост неуверенно шевельнулся раз, другой — пока не заходил ходуном. А потом пёс скрылся в дортуаре.

— Сам пошёл, — пробормотал месье Тео с довольным видом. — Это добрый знак…

Многообещающий след

Ещё до полудня собравшиеся на Рыночной площади Габи и остальные выслушали полный отчёт об утренней экспедиции. Расстроенный вид Марион мальчики восприняли как призыв к их благородству.

— Вот нам и дело! — сказал большой Габи. — Всё это и правда выглядит странно. Кри-Кри ещё тогда сообразил, принёс нам это объявление, а мы-то, дураки, над ним смеялись.

Негритёнок приосанился, сияя, как именинник. Компания по праву сильного заняла единственную свободную скамейку на площади, как раз напротив кафе «Паризьен».

— Значит, по-вашему, этот месье Тео норовит держаться в тени, — продолжал Габи. — Ну и пускай, это неважно: у нас теперь есть во вражеском лагере внедрённый агент — Нанар! Нам надо только следить за собакой, кто бы её ни выгуливал, и она, глядишь, поведёт нас от открытия к открытию.

Марион это давало возможность не терять из виду своего любимца, так что она ни словом не воспрепятствовала довольно-таки отчаянной затее Габи. Зато с возражениями выступили Зидор и Жуан, хотя обычно именно они были сторонниками самых рискованных предприятий — случалось, что и на грани законности. Однако сейчас оба ухаря старались зарубить проект на корню.

— Всё это очень мило, — с кислым видом сказал Зидор, — но, может, стоит сперва прикинуть, как оно будет выглядеть на деле? Мне лично неохота каждый вечер возвращаться домой по уши в грязи и с битой рожей.

— Эти Вольные Стрелки, — зловеще понизив голос, добавил Жуан-Испанец, — всё равно как вражеская страна. Зайти-то туда зайдёшь, а вот в каком виде выйдешь — большой вопрос…

— Тьфу на вас, слабаки! — засмеялся Габи. — Кто сказал, что мы туда войной пойдём? Пока мы просто возьмём под наблюдение все входы и выходы Вольных Стрелков. С этим и малыш Бонбон справится.

— А где начало этих Стрелков? — спросил Татав, всё ещё нянчивший свою руку.

— У нижнего конца Винтовой улицы, — сказал Зидор, — почти у самого пересечения с Национальной.

— А конец где?

— У верхнего, — без запинки ответил Зидор.

— Бред какой-то! — сказала Берта Гедеон. — Не могут они начинаться и кончаться на одной и той же улице…

— Ты дальше своего дома где-нибудь бывала? — съехидничал Зидор. — Пора бы знать, Винтовая улица — это же местная достопримечательность. Да мы каждый раз, как идём в карьер, проходим мимо её первых домов — это примерно в середине улицы Рамбле. Ну вот, эта улица потому и Винтовая, что идёт витками, всё равно как штопор, и пересекает Стрелков аж в трёх местах. Чего тут не понять… Да вот, смотрите!

Он соскочил со скамейки и принялся рисовать пальцем на пыльном тротуаре примитивную схему. Остальные окружили его и с любопытством склонились над рисунком.

— Придумал! Вот это будет игра! — вскричал Габи, загораясь новой идеей. — Слушайте сюда! Начиная с двух часов на площади Теодор-Бранк будет командный пункт. Татав, Берта и Мели остаются там со мной — они со своими ранениями слишком бросаются в глаза. Но они тоже в игре — будут связными. Остальные шестеро тремя группами по двое, не привлекая к себе внимания, наблюдают за входами-выходами Стрелков. Вот смотрите…

Он ткнул пальцем в план, нарисованный Зидором. Все сгрудились вокруг, присев на корточки, чтобы лучше видеть.

— Смотрите и слушайте, — продолжал Габи, понизив голос и водя пальцем по плану. — Вот нижний конец улицы Вольных Стрелков, где она первый раз пересекается с Винтовой. Это метров пятьсот от площади Теодор-Бранк. Тут будет наблюдательный пункт Марион и Фернана. Выше, где-то посерёдке, Вольные Стрелки второй раз пересекаются с Винтовой. Этот перекрёсток, ближайший к дому 58, возьмут на себя Зидор и Бонбон. Отсюда они могут следить прямо за домом месье Тео и оставаться на связи с нижним постом. А Жуан и Крикэ Лярикэ будут контролировать верхний конец улицы на третьем пересечении с Винтовой. У них, в свою очередь, прямая связь с тандемом Зидор-Бонбон. Если что-то происходит в поле зрения поста № 3, Жуан посылает Кри-Кри на пост № 2, Зидор посылает Бонбона на пост № 1, а Фернан или Марион приносят сообщение мне на командный пункт. Если эстафета будет работать чётко, я за пять минут смогу получать информацию со всех постов и таким же манером в случае чего передавать распоряжения.

— Вот это, я понимаю, игра! — восхищённо присвистнув, сказал Бонбон.

— На каждом из трёх постов, — продолжал Габи, — по крайней мере, один из наблюдателей знает месье Тео в лицо. Задача состоит в том, чтоб не пропустить его, если он появится — с Нанаром или без. А дальше будем его вести, только, конечно, не выпуская вперёд Марион, Фернана, Зидора и Жуана, которых он уже видел…

Компания оживлённо обсуждала план действий, пригреваемая весёлым солнышком. На Рыночной площади бесшабашный ветер вздувал разноцветные навесы ларьков. В воздухе пахло каникулами. И тут прямо поперёк их круга легла чья-то тень. Габи осёкся на полуслове и, поспешно подобрав несколько камешков, принялся подбрасывать их на ладони. Зидор и Марион оглянулись через плечо и увидели длинное лошадиное лицо, безобразную чёрную шляпу, бутылочно-зелёную шинель — словом, инспектора Синэ собственной персоной.

— Чем это вы тут занимаетесь? — подозрительно поинтересовался он.

— Да вот, придумываем новый способ игры в классики, — быстро нашёлся Зидор.

Ребята раздвинулись, чтобы инспектор мог рассмотреть рисунок. Синэ, нахмурившись, недоумённо уставился на пыльный тротуар, исчерченный непонятными линиями. Он не узнал в них план квартала, слишком хорошо ему знакомого по роду службы.

— Как вы можете заниматься такими глупостями? — вздохнул инспектор, пожав плечами. — Я был о вас лучшего мнения.

— Какой-никакой, а спорт — чем это хуже партии в белот, месье инспектор? — с тонким намёком возразил Зидор. — Хотите, покажем, как в это играют?

Компания безжалостно расхохоталась. Инспектор Синэ был озадачен и предпочёл не доискиваться до тайного смысла последней реплики. Он развернулся и бесславно отступил.

— Тоже мне, сыщик — не больно-то он хитёр, если даже такой лопух, как Татав, целый час за ним таскался, а он и не заметил! — процедил Габи, провожая его неодобрительным взглядом.

В два часа, согласно диспозиции, наблюдатели заняли свои места. Было очень жарко, так что они укрывались в тени стен или в прохладных тупиках и для отвода глаз коротали время в невинных детских играх. На улице Вольных Стрелков с виду всё было спокойно, с какого поста ни посмотри. Габи и его инвалидная команда сидели в сквере и рассказывали друг другу байки про сыщиков и воров.

Около половины третьего Жуан-Испанец решил испытать систему связи в действии. Увидев, как папаша Зигон сворачивает со своей тележкой на улицу Вольных Стрелков, он послал Крикэ Лярикэ известить об этом пост № 2. Зидор, обрадовавшись случаю подразнить Габи ложной тревогой, послал Бонбона на пост № 1. Фернан и Марион по сияющей мордашке гонца сразу поняли, что ничего дурного не случилось, а узнав, в чём дело, сочли идею превосходной. Фернан пулей промчался по Национальной и эффектно вылетел на площадь Теодор-Бранк. При виде взмыленного, запыхавшегося гонца Габи, всполошившись, вскочил со скамейки.

— Пять минут назад третьим постом замечен папаша Зигон! — крикнул Фернан и добавил: — Проверка связи.

Габи не рассердился.

— Да, это я упустил, надо было самому проверить, — признал он. — Ладно, подождём старика. Как раз и посмотрим, за сколько можно пройти всю улицу целиком…

Спустя две-три минуты на площадь, громыхая бутылками, вырулил из-за угла Зигон. Шагах в двадцати позади, засунув руки в карманы и задрав нос, выступал Бонбон. Увидев, что старшие засекли дичь, он развернулся и побежал обратно.

Габи потирал руки.

— Работает! Теперь главное — не зевать, — сказал он Фернану. — Возвращайся на свой пост и гляди в оба…

После трёх улица Вольных Стрелков начала оживать; пришлось не только удвоить бдительность, но и отшивать малолетних «стрелков», болтающихся в поисках антиобщественных развлечений. Один такой, лет девяти-десяти, принялся было цепляться к Зидору и Бонбону.

— Чего сюда припёрлись? — в его голосе звучала угроза. — Это не ваша улица. Валите-ка, покуда целы…

— А скажи, мальчик, это, случайно, не твоя бабушка — «девяносто лет старухе, ездиит на велике»? — елейным голоском спросил Бонбон.

Зидор ничего не сказал. Он только смерил юного стрелка взглядом из-под упавшего на лоб чуба, перекатывая с ладони на ладонь три увесистых камня, которые заранее подобрал на случай стычки. Мальчишка оценил эти камни; оценил он и голые ноги Зидора, исполосованные рубцами и отретушированные меркурохромом — ноги героя… И поспешил убраться восвояси. Но секунд на пять он отвлёк-таки на себя внимание Зидора и Бонбона. А в эти самые секунды из дома № 58 вышел человек и не спеша направился в их сторону, ведя на поводке большого чёрного пса, который удивлённо поглядывал вокруг. Зидор и Бонбон не видели, как открылась и закрылась калитка дома 58, так что человек с собакой прошёл мимо них, не вызвав и тени подозрения.

— Красивый пёсик! — заметил Бонбон.

Человек в синей кепке с длинным козырьком и полосатой тельняшке безмятежно жевал огрызок сигары и что-то ласково говорил своему псу.

Прогулочным шагом человек и собака проследовали до конца улицы и так же беспрепятственно миновали пост № 3, где караулили Крикэ Лярикэ и Жуан-Испанец. Крикэ даже протянул руку и погладил проходившего мимо пса, не подозревая, кого только что в буквальном смысле упустил из рук.

Четверть часа спустя калитка дома 58 снова открылась. На сей раз Зидор и Бонбон были начеку. Зидор сразу узнал высокую грузную фигуру месье Тео и отправил Бонбона со срочным донесением на пост № 1, а сам, чтоб не терять зря времени, помчался на пост № 3 предупредить Крикэ и Жуана. Втроём они побежали кружным путём к площади Теодор-Бранк, в сторону которой направлялся месье Тео.

Габи ещё издали по взволнованному лицу Фернана понял, что на этот раз всё серьёзно.

— Месье Тео идёт вниз по улице, — еле переводя дух, доложил Дуэн-младший. — Один. Без Нанара. На нём баскский берет, чёрная куртка и светло-серые брюки. Узнаете сразу.

— Беги за Марион и остальными, — распорядился Габи.

— Будем идти за ним по пятам, куда бы он ни пошёл, хоть до вечера, если понадобится!

— Ребята уже знают, сейчас прибегут…

— Тогда встречай их на углу. Спрячьтесь все шестеро за поворотом на Железнодорожную. Главное, чтоб он вас не заметил! Если узнает, сразу заподозрит неладное. А я с моим лазаретом тут подожду. Нас он ни разу не видел, так что мы сядем ему на хвост, как только появится…

Минуты две спустя показался месье Тео. Он спокойно прошёл мимо поворота на Железнодорожную, не заметив шестерых ребят, притаившихся в подворотне. Перешёл площадь в неположенном месте, обогнул скверик. Там на скамейке какой-то здоровый оболтус лет тринадцати-четырнадцати ребром ладони пилил шею своему товарищу, толстому мальчишке с рукой на перевязи. Две девочки с побитыми и исцарапанными личиками с живейшим интересом наблюдали за казнью и подзадоривали палача. Татав свешивал голову через спинку скамьи, вывалив неправдоподобно длинный язык. Всё это месье Тео увидел краем глаза, расценил поведение детей как дурацкое, отметил, что они из Лювиньи-Сортировочной, и выбросил их из головы. Дальше он широким, но неспешным шагом двинулся по улице Казимир-Бомпэн в сторону Главной.

Габи дал ему отойти метров на пятьдесят, отпустил Татава и сделал знак девочкам. Все четверо тут же устремились за месье Тео, ловко проскальзывая между прохожими, словно какие-нибудь индейцы. Остальные шестеро покинули своё укрытие и попарно с интервалом в десять метров последовали за передовым отрядом. Маневр был выполнен безукоризненно. Оглянувшись у перехода через Главную улицу, месье Тео не заметил ничего необычного в текущей по тротуарам толпе. А между тем десять пар зорких глаз не упускали ни одного его движения.

— Только бы не попёрся в Лювиньи-Камбруз! — сказал Габи Татаву. — Там такая глушь — на безлюдье он нас живо засечёт…

Но вместо того чтобы повернуть налево и спуститься к огородам, месье Тео направился прямо к красивому новому зданию на углу улицы Сесиль.

Наблюдатели на тротуаре тем временем подтянулись друг к другу. Остолбенев от изумления, они смотрели, как добыча уходит от них самым непредвиденным и нечестным образом: месье Тео щелчком отбросил окурок, кивнул двум патрульным полицейским, слезавшим с велосипедов, и… как ни в чём не бывало зашёл вместе с ними в центральный комиссариат Лювиньи.

— Нас обдурили! — немного придя в себя, воскликнул Габи.

— Я так не играю!

— Давайте подождём немного, — сказала Марион.

С полчаса они болтались поблизости, поглядывая одним глазом на афиши кинотеатра «Эдем», а другим — на дверь комиссариата.

Потом у Зидора лопнуло терпение.

— Так и будем до вечера светиться у легавки? — возмутился он. — В конце концов они нас заметят, дождётесь! Нам это надо? Вот выглянет Синэ в окошко… Бросим-ка это дело на сегодня, пошли лучше в карьер: хоть ноги пополощем. Я все пятки себе стёр…

Габи и остальные согласились — а зря. Но день был такой жаркий, и не тратить же весь четверг на ожидание вредного дядьки, сумевшего спрятаться в таком месте…

Весёлой гурьбой они поспешили прочь, строя самые дикие предположения относительно дневной и ночной деятельности месье Тео.

Соло на аккордеоне

Не прошло и десяти минут после их ухода, как месье Тео вышел из комиссариата, а с ним два потрёпанных и довольно подозрительных субъекта, у каждого — по дешёвому фибровому чемоданчику в руках. Втроём они, ни слова не говоря, проследовали тем же маршрутом обратно.

— Вот мы и пришли! — месье Тео распахнул перед ними калитку дома 58. — Можете оставаться здесь сколько хотите. Сейчас народу у нас мало, кроватей в дортуаре с лихвой хватает. Только смотрите: чтоб всё тихо-мирно. С соседями не связываться, мне тут приключений не нужно.

Сакко уже к этому времени прогулял Нанара и вернулся. Он обменялся рукопожатиями с вновь прибывшими, которые озирались с весёлым любопытством.

— Если вы не из белоручек, — по-свойски продолжал месье Тео, — устроитесь грузчиками на Сортировочной — пока не подвернётся что-нибудь получше. Потому что я, раз уж взялся, сделаю всё, чтоб помочь вам встать на ноги…

— А живём мы тут, знаете, — добавил Сакко, — всё равно как одна семья.

Месье Тео удовлетворённо кивнул.

— Никаких формальностей, все свои. Только не забывайте, что командую здесь я.

Тут в калитку позвонили.

— Пополь с Длинным пришли, — сказал месье Тео. — Открой, Сакко…

Во двор вошли те двое, что помогали красить Нанара.

Длинный был и впрямь очень высок, с бледной хитрой физиономией; коричневый комбинезон болтался на нём как на вешалке. Пополь — низкорослый краснолицый живчик в линялой голубой спецовке. При виде новеньких оба рассмеялись.

— Ага, ага! Нашего полку прибыло, — подмигнул им Пополь. Месье Тео представил новичков старожилов. И те и другие, похоже, были рады знакомству, — между ними сразу воцарилась полная непринуждённость.

— Пристройте к делу этих хануриков, — обратился месье Тео к Пополю и Длинному. — И прямо завтра же с утра, если они не слишком расслабились в тюрьме. Не люблю, когда люди у меня болтаются без толку.

— Да мы всегда готовы, — сказал один из новеньких. — Работы мы не боимся, скажи, Тото?

— Тем лучше! — месье Тео явно был доволен. — Потому что я собираюсь поручить вам ещё кое-какую работёнку дополнительно. Это, считайте, для меня, не за деньги — вместо вступительного взноса.

Дверь амбара была приоткрыта. Вечерело, и в пустом помещении стало почти темно, но аккордеон всё играл, и музыка журчала и журчала, будто неиссякающий ручей.

— Кто это? — спросил другой новичок, с любопытством вглядываясь в полумрак дортуара.

— Горемыка один, — ответил Сакко. — Тем не менее в наших делах он и есть главная фигура…

Из карьера ребята ушли уже совсем на закате. Правда, по четвергам обычно ужинали поздно, чтоб продлить выходные. Спешить было некуда, так что Жуан-Испанец и Крикэ Лярикэ решили пройтись со всеми до Вокзала вместо того, чтобы сразу отправиться к себе в Бакюс. Вскоре вся компания сидела на той же скамейке, что и утром, до начала своей не слишком удачной охоты. Впрочем, такая малость, как одна сорвавшаяся слежка, не испортила ребятам настроение. Напротив, мирная тишина вечера вдохновляла их на самые отчаянные авантюры.

— Конечно, — недовольно поморщившись, признал Габи, — довольно паршиво, что этот бугай водится с полицией. Случись что — все легавые Лювиньи станут за нами гоняться…

— Ба! Так будет ещё интересней! — воскликнул Зидор. — Представляете, как можно заморочить головы этим игрокам в белот, а то они, бедняги, со скуки подыхают в своём комиссариате!

Габи почесал затылок:

— Так что, завтра после школы опять берём под наблюдение Вольных Стрелков? — спросил он.

Все закивали. Фернан, однако, оглянулся на Марион. Между ними давно уже возникло особое взаимопонимание, которое значило для него больше, чем коллективные решения. С отрешённым видом, чуть склонив голову, Марион, казалось, к чему-то прислушивалась. Фернан подтолкнул её локтем. Марион не шелохнулась. Она ловила какой-то новый звук, довольно приятный, но еле различимый в непрерывном шуме поездов за почерневшими вокзальными строениями.

— Тихо! — она подняла палец, призывая всех к молчанию.

— Слышите, музыка? Похоже, играют на улице Маленьких Бедняков…

Они прислушались. В самом деле, что-то такое пробивалось сквозь грохот и свистки проносящихся мимо вокзала скорых.

— Это радиола в баре-табачной, — сказал Зидор. — Других заведений с музыкой тут нет.

— Радиола? — негодующе воскликнула Марион. — У вас что, в ушах бананы?

— Чего гадать, пошли посмотрим, — предложил Габи. Всей гурьбой они направились к улице Маленьких Бедняков, как в счастливые времена покойной лошади без головы.

Музыка доносилась действительно оттуда. Подгоняемые любопытством, они всё явственней различали стенания аккордеона, доносящиеся с нижнего конца улицы. В открытых дверях домов стояли хозяйки и, мечтательно пригорюнившись, смотрели в ту сторону.

Музыкант сидел на складном стуле на углу улицы Сесиль. Там, внизу, уже сгущались сумерки, и толком его было не разглядеть.

Подойдя ближе, ребята увидели, что у ног музыканта лежит большая чёрная собака, а рядом стоит помятая оловянная плошка для подаяния. В ней валялась пока только одна монетка в сто су. Запрокинув голову, музыкант вдохновенно жал на пожелтевшие клавиши старого громоздкого аккордеона с потёртыми на сгибах мехами. Он был в древнем чёрном пальто, позеленевшем по швам, в обтрёпанных чёрных брюках и чёрной шляпе с обвисшими полями. Измождённое лицо наполовину закрывали большие синие очки.

— Слепой, — благоговейно прошептал Бонбон.

Ребята остановились на противоположном тротуаре — какая-то непонятная робость не давала им подойти ближе. Слепой играл — и хорошо играл — всё подряд: новейшие шлягеры, вальсы, старинные романсы. Музыка заполняла узкую улицу, пробуждала в ней эхо, возвращала ей былое очарование.

Марион с интересом всматривалась в чёрного пса с золотистыми глазами, а пёс в свою очередь уставился на Марион. Его пушистый хвост начал тихонько постукивать по тротуару. Марион не смела шевельнуться. Она только сейчас начала понимать истинные масштабы игры, которую придумала, чтобы развлечь друзей.

Фернан повернулся к ней:

— Видела? — прошептал он ей на ухо. — Эта собака…

— Ш-ш-ш! — сказала Марион. — Никому ни слова — пока, во всяком случае. Да, это Нанар; что ж, я рада за него…

Нанар заскулил и дёрнулся было вперёд, натянув поводок. Слепой снял руку с аккордеона и ласково потрепал его по голове. Нанар тут же угомонился и послушно уселся рядом с хозяином. Отныне узы преданности удерживали его у ног слепого.

— Я всегда знала, что этот пёс — лучший, — без малейшей ревности прошептала Марион.

Минут через десять слепой как будто бы устал и прекратил играть. В плошке так и лежала одна-единственная монетка. Ребятам стало жалко музыканта; все оглянулись на Марион, которая была казначеем.

— Мы с этой слежкой почти всё проели, — сказала она с сожалением. — Десять рожков мороженого по двадцать франков, вот и считайте… Только и осталось, что монета в пятьдесят франков.

— Отдай ему, — сказал Габи.

Марион медленно перешла улицу и уронила монету в плошку. Слепой даже рта не раскрыл, чтобы поблагодарить, но вдруг резко поднял голову, и Марион показалось, что он пристально смотрит на неё сквозь синие очки. Нанар заёрзал от восторга, отвечая на беглую ласку своей благодетельницы.

Габи был не дурак и в зоркости не уступал Марион и Фернану. Поведение собаки окончательно подтвердило его догадку. Он дивился прихотливой игре случая: не далее как сегодня утром Нанар познакомил их с месье Тео, личностью чрезвычайно таинственной, а вечером привёл сюда этого слепого, которого до сих пор никто не видал. И между делом претерпел удивительную метаморфозу, что само по себе было ещё одной тайной. Фернан думал примерно так же, и преображение Нанара представлялось ему задачей со многими неизвестными. Ради чего трёхцветного питомца Марион превратили в чёрного красавца? Возможно, в этом и крылась разгадка всех тайн.

Марион вернулась к товарищам.

Слепой после недолгого колебания снова накинул на плечо лямку аккордеона, видимо, решив угостить обитателей улицы Маленьких Бедняков чем-то ещё. Он заиграл в какой-то другой, более чувствительной манере старый цыганский романс, и печальная ностальгическая мелодия широко разлилась по улице.

Женщины в дверях домов расчувствовались пуще прежнего, хотя и не настолько, чтобы раскошелиться на сто су. Марион, Берта и Мели слушали как зачарованные: была в этой мелодии какая-то задушевная нежность, трогавшая их неискушенные сердца. Мальчишки — те оставались тверды как кремень и держались начеку.

— Я эту песню знаю, — уверенно заявил Татав. — Она называется «На грош любви», я её по радио слыхал раз пять, наверно. Это очень старая песня…

Габи что-то зашептал на ухо Зидору. Гроза улицы Маласси вытаращил глаза и стал с удвоенным вниманием приглядываться к собаке слепого. Потом его худенькая, бледная рожица расплылась, и он затрясся от беззвучного смеха.

— Ты этого гармониста знаешь? — тихонько спросил его Габи.

Зидор помотал головой:

— На первый взгляд, вроде нет! — сказал он, оглядывая странную пару — слепого и его собаку. — Должно быть, приезжий. А вообще-то кто его знает. Если Нанару изменили внешность, так, может, и хозяину тоже? Пошли, посмотрим вблизи…

— Пока не надо! — шепнула Марион. — Никаких резких движений…

Передаваемый из уст в уста секрет успел обежать всю компанию, включая Бонбона.

— Тихо вы, не привлекайте внимания, а то уши оборву! — прикрикнул Габи на возбуждённых товарищей. — Теперь ясно — мы ухватились за какую-то нить, и не дай вам бог спугнуть добычу по собственной дурости… Тут нужны терпение и осторожность — а вы как думали? Тайну за десять минут не раскроешь, иначе это было бы фуфло, а не тайна.

Слепой перестал играть. Он закрыл аккордеон, снял его с плеча и бережно поставил на землю рядом со своим складным стулом. Нащупал плошку, высыпал на ладонь обе монеты и убрал в карман. Потом сложил руки на набалдашнике своей белой трости и остался сидеть неподвижно, словно чего-то ожидая.

Девочки всё ещё были во власти музыки — чуть склонив головы, они словно ловили последние её отзвуки в приглушённом расстоянием шуме Сортировочной.

— Странный какой-то слепой! — хмыкнул Зидор, упрямо выискивающий улики во всём, что бы ни увидел. — Можно подумать, он играет ради своего удовольствия. Нет, правда, ведь на такой бедной и глухой улице этим не больно-то заработаешь. Что, не так разве? Вон, смотрите, уж четверть часа-то он точно здесь наяривает, а всей выручки — сто су, не считая нашей добавки. Старик Сто Су за это время насшибал бы в десять раз больше, даже палец о палец не ударив…

Смеркалось; последние отсветы заката ещё румянили фасады домов на верхнем перекрёстке, но улица уже тонула в тени. Слепой сидел всё так же неподвижно.

— Подождём ещё, — сказал Фернан. — Наверняка что-нибудь да произойдёт.

Прошло ещё две-три минуты, и вдруг из-за угла появился человек. Ребята сразу узнали старика, который торговал арахисом на Рыночной площади. «Арахис», как все его и называли, прошёл вниз по улице до перекрёстка и, углядев в сгущающихся сумерках слепого, казалось, вздохнул с облегчением. Слепой, не говоря ни слова, встал и вскинул на плечо лямку аккордеона, а Нанар с готовностью вскочил, энергично встряхнувшись. Арахис взял складной стул и плошку. Слепой положил руку ему на плечо, потянул за поводок Нанара, и все трое медленно направились в сторону вокзала.

Давно уже было пора по домам, так что от дальнейшей слежки пришлось отказаться. Но Жуану-Испанцу и Крикэ Лярикэ к себе в Бакюс нужно было идти в ту же сторону, что и «объектам наблюдения».

— Не беспокойтесь, мы за ними приглядим, нам по дороге, — заверил товарищей Жуан и взял за руку негритёнка. — Сейчас все ужинать идут, вряд ли эти куда-нибудь далеко намылились… До завтра!

Расходились неохотно, словно боялись, что едва забрезжившая тайна за ночь растает без следа.

— Пойду домой, — сказала Марион Фернану. — Но ты, если что, прибегай.

Спускаясь — уже одна — к дороге Чёрной Коровы, она, не отдавая себе в том отчёта, насвистывала привязавшийся мотив — печальный и нежный припев песни «На грош любви».

Месье Боллаэр напуган

Совещание состоялось на следующий день, на первой же перемене, под чахлой сенью четырёх пыльных лип, что росли на школьном дворе.

Тогда-то все и узнали, чем кончилась вчерашняя слежка Жуана и Крикэ.

— Арахис довёл слепого до площади Теодор-Бранк, — докладывал цыганёнок обступившим его друзьям. — На углу Национальной Арахис откололся, а мы с Кри-Кри последовали за слепым и Нанаром. Мы шли за ними аж до самых Вольных Стрелков. Этот отрезок пути слепой уже, видимо, знает, потому что он безошибочно нашёл калитку и позвонил прямо в № 58… в дом месье Тео!

— Как и следовало ожидать, — вздохнула Марион. — В общем, мы опять там же, где и вчера.

— Может, нам бросить пока месье Тео и вплотную заняться слепым? — предложил Габи. — За ним и следить куда легче, и уж если он не странный, то я и не знаю, какого ещё нам надо!

— Это точно! — сказал Зидор. — Дураку ясно, что не для красоты он разгуливает с перекрашенной собакой.

Все засмеялись.

— Займёмся слепым, — согласилась Марион.

— Значит, так, — продолжил Габи. — Сразу после школы идём в сквер. Оттуда рассылаем разведчиков по всем направлениям. Лювиньи не такой уж большой город, и если слепой где-нибудь заиграет, мы быстро узнаем, где. А тогда разобъёмся на группы и все по очереди будем за ним следить, ни на минуту не упуская из виду…

Не считаясь с их планом, слепой задолго до назначенного срока заставил подскочить на школьных стульях десятерых сыщиков, клевавших носом над учебниками. Было без чего-то три, когда до них донеслись звуки аккордеона, играющего чуть ли не на улице Пио. Месье Жюст, учитель, писал формулы на доске и не видел, как заволновались те его ученики, которых он — вне зависимости от их успеваемости — относил к категории «трудных».

Габи, Зидор, Фернан и Татав едва смогли усидеть на месте, ловя сквозь шум улицы обрывки весёленькой мелодии. А слепой словно дразнил их — играл то там, то тут, и всё вокруг школы.

Габи, весь красный, то и дело смотрел на настенные часы и кусал губы.

— Ну что за гадство! — изнывая от нетерпения, ругался Зидор. — На черта нам надо знать, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов? Мы тут с этими квадратами, а Нанар со своим приятелем тем временем смоется…

Не побоявшись прервать месье Жюста в разгар объяснений, Татав отважно поднял руку и с умирающим видом отпросился в туалет. Вернулся он через пять минут и шёпотом сообщил остальным, что слепой удаляется в сторону Главной улицы. В самом деле, аккордеон смолк.

Через некоторое время он снова заиграл, но уже где-то далеко, так что скрип мела по доске почти заглушал его вздохи.

Фернан сохранял спокойствие. Со стороны казалось, что он с головой окунулся в священные тайны гипотенузы. На самом деле он старательно перерисовывал в более крупном масштабе маленькую карту-схему Лювиньи, которую выдавали в подарок покупателям в магазинах Объединённых кооперативов. У него возникла идея, причём идея превосходная. Маленькая карта была очень подробной, и Фернан, до боли в глазах всматриваясь в тончайшие линии, срисовывал всё до последнего тупика, до самых дальних островков жилья, разбросанных уже за пределами Малого Лювиньи. Завершив свой кропотливый труд, он бережно сложил план и спрятал его в нагрудный карман. Этому листку предстояло стать для него не менее драгоценным, чем карта какого-нибудь острова сокровищ.

Когда прозвенел звонок с последнего урока, бешено рванувшая на волю Десятка еле протиснулась в слишком узкую для такой оравы дверь. Долго искать слепого не пришлось. По дороге к командному пункту Марион вдруг остановилась.

— Он вон там, наверняка где-то у автостанции, — сказала она, указывая ребятам туда, куда спускалась улица. — Слышите?

Толкаясь, они поспешили вниз. Там, где Парижская улица пересекалась с Национальной-5, располагалась большая автомобильная стоянка, она же — конечная остановка парижских автобусов. Сменяя друг друга, они с утра до вечера почти без перерыва подъезжали и отъезжали, так что движение здесь было очень оживлённое. Слепой устроился под платаном в конце одной из пешеходных дорожек, разделявших места стоянки автобусов. Нанар послушно сидел рядом с хозяином. В плошке денег было не то чтобы через край, но уж во всяком случае больше, чем на углу улицы Сесиль. Вокруг музыканта, заслушавшись, стояло несколько зевак.

Затесаться в эту немногочисленную публику значило бы привлечь к себе совершенно лишнее внимание. Габи оставил на посту Марион и Фернана, дав им надлежащие инструкции, а сам с остальными ушёл на командный пункт. Оттуда Зидор и Жуан были откомандированы на тот угол Винтовой, где накануне был пост № 2, с которого хорошо просматривался дом 58 на улице Вольных Стрелков. Теперь Габи оставалось только ждать. Каждые десять минут он посылал связного к какому-нибудь из постов, чтобы команда не сидела без дела.

Фернан и Марион облюбовали скамейку на той же дорожке, где расположился слепой — сидели они к нему боком, зато наблюдению не мешали автобусы и автомобили. У обоих при себе были ранцы; они открыли первый попавшийся учебник и, не слишком внимательно читая его, краем глаза поглядывали в конец дорожки. Сыграв очередную вещь, слепой всякий раз делал более или менее продолжительную паузу; он оглаживал косматую башку Нанара и настороженно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, словно пытался уловить сквозь шумовой фон автостанции какой-то определённый звук.

Не реже чем раз в три минуты с Парижской улицы галопом вылетал связной Бонбон и, обежав вокруг наблюдателей, вновь исчезал, показав им нос.

Около пяти часов вечера Фернан заметил на углу автостоянки скособоченную фигуру Арахиса. Старик с подвешенной на локте корзиной медленно обходил площадь, дребезжащим голосом предлагая свой товар. Он никуда не спешил и, казалось, вовсе не интересовался слепым. Конечным пунктом его маршрута оказалась скамейка, на которой сидели друзья. Старик тяжело опустился на сиденье рядом с ними, громко возмущаясь слишком вялым спросом на его орешки.

— А ведь я их получаю прямо из Сенегала! — сказал он, внезапно оборачиваясь к соседям по скамейке. — Да-да-да! Вот возьмите по штучке, попробуйте…

Фернан с Марион сгрызли по орешку, из вежливости причмокивая с видом восхищённых гурманов. Фернану стоило огромных усилий не отпустить как бы невзначай какое-нибудь замечание относительно личности и игры аккордеониста, чтобы посмотреть на реакцию старика. Но следовало соблюдать осторожность и не говорить ничего, что могло бы насторожить этого невзрачного, однако причастного к тайне субъекта.

В эту самую минуту появился Бонбон — и остолбенел, разинув рот, при виде двух наблюдателей, оживлённо беседующих с проводником слепого. Он развернулся и пулей помчался к скверу.

— Важная новость, — доложил он Габи. — На автостанцию явился Арахис; он сидит на скамейке с Фернаном и Марион…

— Что они делают?

— Болтают все трое и орехи трескают! — сообщил Бонбон с благородным негодованием. — Детский сад какой-то…

— Так чего ж ты ушёл-то оттуда, маленький кретин? — обрушился на него разъярённый Габи. — Ушёл ровно в тот момент, когда что-то могло произойти! Ладно, сиди тут, всем спокойней будет. Вместо тебя пошлю Берту.

Тем временем на дорожке возник ещё один персонаж, хорошо знакомый ребятам. Он остановился в двух шагах от слепого. Это был газетчик Амедей,длинный, постоянно корчащий рожи парень. Амедей дожидался свежих вечерних газет, рассеянно наблюдая за коловращением автобусов и автомобилей. Фернан поначалу не обратил на него внимания — настолько примелькалась эта фигура. А потом заметил: время от времени Амедей шевелит губами, быстро что-то произнося, и при этом делает вид, что интересуется исключительно движением транспорта. Слепой в ответ всякий раз чуть заметно кивал, не переставая растягивать и сжимать мехи аккордеона.

Вдруг по Национальной-5 лихо подкатил почтовый грузовичок и остановился впритирку к пешеходной дорожке. Тут же, как по сигналу, всё вокруг Фернана и Марион пришло в движение. Арахис, кряхтя, поднялся со скамейки и заковылял по направлению к слепому. Амедей подскочил к дверце, шофёр грузовичка сбросил ему на руки солидную стопку газет и зашептал что-то на ухо. После чего Амедей оглянулся и, увидев Арахиса, который чего-то ждал, остановившись в сторонке, знаком велел ему подойти.

Все трое коротко переговорили, потом грузовичок сорвался с места и укатил. Амедей засунул половину стопки в глубокую сумку, висевшую у него на боку, остальное передал продавщице в газетном киоске и направился в сторону вокзала, громогласно оповещая Парижскую улицу о вечерних газетах. Слепой, должно быть, понимал смысл того, что происходило вокруг него: он уверенно снял с плеча лямку аккордеона ещё прежде, чем Арахис подошёл и тронул его за руку. Не отпуская поводка Нанара, инвалид встал, чтобы в точности повторить вчерашний вечерний маршрут.

Сменившая Бонбона Берта появилась вовремя: слепой и его поводырь осторожно переходили шоссе. Фернан и Марион, встав со скамейки, неспешно собирали ранцы. Фернан издалека подал Берте знак. Она поняла и тут же побежала к Габи с донесением.

Донесений, на радость предводителю, поступило сразу два: одновременно с Бертой прибежал Зидор и принёс сенсационную информацию с улицы Вольных Стрелков.

— Из дома 58 вышли два дядьки и направились к вокзалу, — доложил он. — Бледные такие, тощие, как помоечные коты, костюмчики никудышные, жёваные. Похоже, они не очень хорошо ориентируются в здешних местах. Пошли по Винтовой. Жуан оставил пост и следует за ними. Если окажется, что это пустой номер, через полчаса вернётся сюда.

Вскоре по проспекту Нового квартала прогулочным шагом подошла Марион.

— Слепой играет во дворах и проулках квартала Ферран, — сказала она. — Видимо, собирается пробыть там долго. Арахис довёл его до первых домов и отправился на своё обычное место — Рыночную площадь. Я оставила его на скамейке около кафе «Паризьен». По-моему, во всей этой истории его дело маленькое — отводить и приводить слепого.

— Вполне возможно, — сказал Зидор. — А недели через две слепой запомнит дорогу и сможет ходить сам… Может, я пойду сменю Фернана?

— Нет, — отрезал Габи. — Не стоит привлекать внимание, даже для своего удовольствия. Хватит и одного Фернана. Он ушами хлопать не будет, заметит, если есть что замечать…

Квартал Ферран состоял из четырёх П-образных жилых массивов, разделённых короткими проулками. Их построили вдоль идущей от вокзала дороги Понсо для железнодорожников, которых война оставила без крова. С южной стороны, обращённой к дороге, при каждом был двор, где росли акация и пирамидальные тополя. Там можно было играть в полной безопасности, чем местная ребятня вовсю пользовалась.

Фернан поначалу смутился, заметив нескольких мальчишек из своей школы, явно недоумевающих — чего ему здесь надо?

— Давай с нами! — предложил один из них, подкидывая старый залатанный футбольный мяч.

Фернану поневоле пришлось согласиться: это был единственный способ узаконить своё присутствие в чужом густонаселённом квартале, где компания Габи не раз нарывалась на неприятности. Он принялся гонять мяч с дюжиной горластых юных футболистов.

Слепой играл совсем рядом, в глубине первого двора. Там он оставался примерно четверть часа, терзая свой инструмент с усердием, по мнению Фернана, не соответствующим столь жалкой выручке. Когда музыкант сложил аккордеон и поднялся со стула, одна из команд очень кстати забила эффектный гол в окно первого этажа.

Со звоном разлетелись стёкла. Мальчишки под гром проклятий бросились врассыпную, словно стая воробьёв. Фернан воспользовался этим, чтобы отколоться от них, и медленно, приноравливаясь к шагу слепого, последовал за ним в ближайший проулок.

Там аккордеонист устроился надолго и всё играл и играл, окружённый несколькими маленькими девочками. Фернан сидел в стороне на ступеньке ближайшего крыльца, якобы погрузившись в задумчивость, на самом же деле — зорко следя за тем, что происходило в проулке. Выглядело всё мирно и до того безобидно-буднично, что мальчика взяло сомнение: что если Марион и остальные изобретатели новой игры просто дали себя увлечь слишком пылкому воображению? Может быть, хватило бы пары слов, чтобы раз и навсегда развеять ореол тайны, которым они с такой готовностью наделили слепого. Но вот чудесное преображение Нанара — оно никакому объяснению не поддавалось. Этого Фернан не мог не признать…

Итак, что же дал сыщикам начальный этап слежки? По правде говоря, очень мало. Во-первых, слепой переименовал собаку. Это Фернан обнаружил чисто случайно, благодаря развязавшемуся поводку Нанара. Пёс отошёл на пару шагов и стал ласкаться к стоявшим рядом девочкам. Слепой сразу заметил отсутствие своего спутника и хрипло окликнул: «Тоби!» Нанар послушно вернулся и сел у ног хозяина.

Ещё Фернан заметил одну особенность в концертной программе аккордеониста. Усевшись на новом месте, слепой всякий раз сначала выдавал подряд довольно пёстрый набор популярных мелодий. Потом выдерживал долгую паузу, минуты две-три, сохраняя полную неподвижность. После чего снова брался за аккордеон и играл в ритме чардаша тот печальный, берущий за душу романс, который ребята услышали в первый вечер на тихой улице Маленьких Бедняков — «На грош любви».

Только лишь во втором проулке, обойдя половину квартала, Фернан обратил внимание на эту странную закономерность и на обязательную паузу перед последней мелодией, привлекавшую к ней особое внимание. Такая манера наводила на мысль о какой-то тайной цели — например, можно было предположить, что уличный музыкант подаёт сигнал кому-то из слушателей, выглядывающих в окна и толпящихся на тротуаре.

Фернан осторожно прошёл за слепым в последний двор. Чем дальше, тем ему становилось интереснее. Музыкант разложил стул у стены, поставил перед собой плошку и, растянув мехи аккордеона во всю ширь, пробежал пальцами по клавишам. В очередной раз принялся он отрабатывать свою обычную программу.

Фернан слушал музыку, не упуская при этом из виду снующих по улице прохожих. Где-то вдалеке возник и постепенно стал нарастать рёв тяжёлого грузовика, на большой скорости одолевающего крутой подъём дороги Понсо. Мальчик оглянулся и заметил в конце улицы одного из красных слонов Боллаэра.

Поравнявшись с домами квартала Ферран, грузовик замедлил ход. Фернан забился в уголок за массивной колонной ворот: блики на ветровом стекле не помешали ему разглядеть длинную красную физиономию Пола Пирса. Проезжая мимо последнего двора, шофёр машинально повернул голову — и увидел слепого, сидящего на тротуаре у ближайшего к воротам дома.

Фернан смотрел во все глаза и конечно заметил, как злое лицо Пирса вдруг словно окаменело, превратившись в маску крайнего изумления. Грузовик проехал мимо, но через несколько секунд музыку перекрыл скрежет тормозов. Фернан буквально вжался в щель за колонной, и, умудрившись сесть на корточки, не смел шелохнуться.

Вниз по дороге Понсо народ так и валил; многие сворачивали направо, во двор, переговариваясь, направлялись к своим подъездам. Осторожно выглянув, Фернан увидел Пола Пирса, влившегося в поток прохожих. Тот небрежной походкой подошёл к воротам, заложив большие пальцы за лямки своего синего комбинезона.

Шофёр остановился между колоннами, обшаривая глазами двор. Не заметив скорчившегося в своём укрытии мальчика, он уставился на музыканта. Фернан даже услышал, как он нервно сглотнул.

Пол Пирс шагнул во двор, подошёл к слепому поближе, некоторое время постоял, делая вид, что слушает музыку. Потом поспешно повернул обратно и смешался с толпой. Через две минуты грузовик взревел мотором и рванул в сторону вокзала.

Жуан-Испанец явился на площадь Теодор-Бранк, как и предполагалось, через полчаса.

— До Сортировочной проследил, на том всё и кончилось, — уныло сообщил он. — Эти двое присоединились к грузчикам, которые ждали, пока откроется платформа А. Встали вместе с ними в очередь, зашли в контору за табельными листками, а в пять ноль-ноль все пошли разгружать вагоны, и наша «парочка» тоже.

— Что разгружать? — заинтересовался Габи.

— Да что обычно бывает в товарных вагонах — бочки, ящики, тюки. Ничего особенного…

Зидор оживился:

— Точно. Для отвода глаз, — убеждённо заявил он, шмыгая носом. — Эти два драных котяры — разведчики, они явно поджидают прибытия чего-то ценного. Вот пойдёт через Лювиньи какой-нибудь пломбированный вагон — тогда, помяните моё слово, они его живенько разгрузят!

Фернан пришёл точно в условленное времени — в шесть тридцать. По его бесстрастному лицу нельзя было понять, о чём он думает.

— Теперь уже не мы одни интересуемся слепым, — холодно объявил он. — Здесь нам собираться больше нельзя, иначе сразу же засветимся. Сейчас я вам всё объясню…

Он рассказал, как попался в гараже Боллаэра, потом дал подробный отчёт о сегодняшней слежке. Всех очень взволновало вступление в игру этих грозных здоровяков, располагающих к тому же четырьмя красными слонами, чтобы быстро перемещаться по городку. Габи, Зидор и Жуан знали боллаэровских шофёров и самого Боллаэра как по слухам, так и в лицо.

— И это — очко в нашу пользу, — сказал Жуан-Испанец, — потому что они-то на нас троих и не смотрели, скорей всего, никогда.

— Не факт, — нахмурившись, возразил Габи. — И мы сейчас же перенесём командный пост в другое место, поукромнее. Карьер Вильмари отовсюду далеко, так что он отпадает…

Каждый предлагал своё, но решающее слово в очередной раз осталось за Марион, которая предусмотрела всё, что могло понадобиться в ходе игры.

— Где-то посередине улицы Рамбле, — сказала она, — есть один такой закуток — называется Тупик Заложников. Их там в сорок четвёртом расстреливали. Улица Рамбле почти безлюдная, сама она никуда не ведёт. Но от этого места недалеко и до Вольных Стрелков, и до Рыночной площади, и до улицы Сезар-Сантини. Может, стоит об этом подумать…

Компания тут же эвакуировалась с площади Теодор-Бранк, не надеясь туда вернуться: сквер с их любимыми скамейками был слишком открытым местом.

— Интересно, что же за всем этим кроется, — то и дело приговаривал на ходу Габи.

— Деньги, что же ещё! — саркастически хмыкнул Зидор. — Целая куча деньжищ, как тогда в поезде Винтимилья — Париж, и все эти субчики с разных сторон до неё докапываются. В наше время люди ни о чём другом и не думают…

— И очень жалко, если так, — сказала Марион своим певучим голосом, как всегда выражая подспудные мысли и подлинные чувства друзей.

Между тем в гараже Боллаэра что-то было неладно. Соскочив с подножки грузовика, Пол Пирс вихрем ворвался в контору к хозяину.

— Он вернулся, — севшим голосом сказал шофёр. — Я только что видел его своими глазами. В двух шагах отсюда…

Бледное одутловатое лицо месье Боллаэра позеленело. Голос отказывался ему повиноваться.

— Не может быть! — выговорил он, отирая ладонью лоб.

— Ты мог обознаться…

— Я его видел, вот как сейчас вас, — сказал Пол Пирс, — и ошибиться я не мог. Такое лицо не забудешь. Он играет на аккордеоне в одном из дворов квартала Ферран. И его чёрный пёс при нём. Возьмите да съездите сами — убедитесь, что это не мои галлюцинации!

Месье Боллаэр осел в кресле, совершенно раздавленный. Его дрожащие губы беззвучно шевелились.

— Да сделайте же что-нибудь, — нервно понукал его Пирс.

— Поговорите там, в комиссариате. Не позволяйте вас запугать…

— А что я скажу? — вздохнул Боллаэр. — Он имеет полное право играть на аккордеоне хоть на каждом углу, если ему заблагорассудится. Всё, что я сейчас могу сделать, — это переправить жену и ребёнка в дом на Конце Года. Этот дом я купил через подставное лицо, и ни одна душа не знает, что он мой. Вечером буду потихоньку к ним туда приходить. Там нас, по крайней мере, никто не побеспокоит.

— Это не выход, — покачал головой Пирс. — Так же невозможно жить. Только создадите себе лишние трудности.

— Пойду поговорю с женой, — сказал Боллаэр, словно не слыша его. — А ты отгони грузовик на задний двор и позови остальных. Прямо сейчас и начнём грузить вещи.

— Да ещё эти сопляки так и торчат в сквере, чего-то замышляют! — проворчал Пол Пирс и вышел, хлопнув дверью.

До поздней ночи за запертыми воротами предприятия Боллаэра в полном безмолвии кипела работа. Изрядная часть его домашнего скарба перекочевала в утробу огромного красного грузовика.

Клуб Детективов

Две недели неотступной и тщательной слежки ушли на то, чтобы собрать все доступные сведения о слепом и составить подробную и цельную картину его обычного времяпрепровождения. Марион, Зидор, Жуан-Испанец и большой Габи взяли на себя основную часть этой работы, требовавшей и сообразительности, и терпения, но свой штрих в портрет неизвестного внёс каждый, включая самых маленьких и самых нерасторопных.

Каждый вечер после семи дежурный наблюдатель отчитывался по результатам слежки перед Клубом Детективов, который базировался теперь в Тупике Заложников. Все важные сведения Габи заносил в записную книжку, с которой с недавних пор не расставался. Новый командный пункт представлял собой короткий проулок, заросший бурьяном и упирающийся в стену газового завода; по обе его стороны возвышались глухие заборы складов. Мемориальная доска из чёрного мрамора с лежавшими под ней двумя-тремя засохшими букетиками напоминала о том, что на этом месте были расстреляны двенадцать участников Сопротивления^[6]. Ещё и сейчас, десять лет спустя, сквозь халтурную побелку проступала цепочка выбоин, оставленных в стене пулями палачей. Но трагическое прошлое не угнетало детей, и не было ничего кощунственного в том, что они радовались жизни на месте, некогда отмеченном смертью.

Имя слепого стало известно из рапорта Бонбона. Прикрываясь невинностью своих шести лет, малыш не стеснялся подходить к слепому чуть ли не вплотную, благодаря чему смог услышать, что говорил тому Арахис.

— Вот и пришли, мсье Анатоль! — угодливо сказал старик, останавливаясь на углу улицы Союзников. — Отсюда пойдёте всё прямо и прямо, до самой дороги Чёрной Коровы; вы её сразу узнаете — вся разбитая, в ухабах. По левую руку тут четыре переулка, но их не трудно перейти. А ровно в восемь я за вами приду…

Даже такой бывалый человек, как Бонбон, был поражён почтительностью старика по отношению к слепому. Тот невнятно что-то пробормотал и пошёл дальше один, нащупывая край тротуара своей белой тростью.

— Мсье Анатоль! — проворчал Габи, пожав плечами. — Похоже, в этом деле все скрывают свои настоящие имена, пользуясь первыми попавшимися. Да у нас в городе Анатолей не меньше шести дюжин. Так что это нам мало что даёт…

— Погоди, я ведь его настоящее имя тоже узнал! — поспешил добавить Бонбон, который любил приберечь самое интересное напоследок. — Все торговцы на Рыночной площади зовут его «Фантомас»^[7]!

Старшие ребята покатились со смеху. Пришлось объяснить малышу, какие ассоциации вызывает в народе имя этого литературного героя.

— Но как кодовое это прозвище вполне годится и замечательно ему подходит, — отсмеявшись, признал Габи. — Люди зря не скажут… Пусть и у нас этот слепой будет проходить под зловещим именем «Фантомас»!

— Я видел Фантомаса близко-близко, — добавил Бонбон, — прямо вот так вот подходил. У него полно седых волос, но с виду лет сорок пять, не больше. Это у него из-за синих очков такой чудной вид.

Что касается Татава, то этот увалень не только успешно справлялся с порученной ему слежкой, но ещё и додумался порасспросить о слепом консьержек и старичков-пенсионеров на улице Сесиль. Правда, безуспешно. Никто такого человека не знал, никто не мог припомнить, чтобы встречал его раньше в Лювиньи или ещё где-нибудь. Каждое утро он выходил из дома месье Тео и каждый вечер туда возвращался, держась за плечо старого Арахиса. Потом, неделю спустя, должно быть, освоив маршрут, стал обходиться уже без посторонней помощи.

Берта Гедеон и Мели Бабен, поделившие между собой долгое четверговое дежурство, установили, что у Фантомаса в городе два опорных пункта. Утром он играл на Рыночной площади, после обеда — на автостанции. Появление Арахиса или Амедея заставляло его сниматься с якоря. Тот или другой что-то шептал ему на ухо — видимо, передавая дневное задание. Фантомас тут же складывал стул и отправлялся в долгое музыкальное турне, заводившее его порой в самые глухие закоулки Лювиньи.

Зидор задался целью подсчитать доходы таинственного уличного музыканта. Весь вторник он, бесстрашно прогуляв школу, посвятил слепому и повсюду неотступно следовал за ним, стараясь хотя бы приблизительно оценить размеры его заработка. Очень скоро обнаружилось, что к выручке Фантомас на удивление равнодушен и играет без разбора как под раскрытыми окнами, из которых выглядывают слушатели, так и под наглухо закрытыми; и на людном перекрёстке, и на забытом всеми пустыре.

— Девяносто пять франков за четыре часа стараний! — недоумевая, заключил Зидор. — Только-только Нанара покормить, да и то не досыта…

На долю Крикэ Лярикэ выпала очень тонкая работа. Марион вручила ему двадцать франков монетами по сто су и велела любым способом втянуть Фантомаса в разговор, но не подавать слишком часто, чтобы не вызвать подозрение.

Негритёнок вернулся с задания, чуть не плача.

— Я ему все денежки отдал, все-все! — жалобно рассказывал он. — Я был очень-очень милый, говорил по-негритянски, чтоб рассмешить этого Фантомаса. А Фантомас не смеётся, хоть тресни, вредина!

Пришлось купить ему в утешение рожок мороженого.

— Дорогостоящая оказалась затея, — признал Габи. — А выяснили только, что Фантомаса не больно-то расколешь. Это ж каким надо быть железным человеком, чтоб не засмеяться, когда Кри-Кри возьмётся смешить! Голодный лев, и тот умилился бы…

Марион занялась проверкой догадки Фернана относительно репертуара слепого. Где бы он ни играл — хоть в самых дальних и неурожайных точках, — под конец с почти маниакальным постоянством исполнял всё ту же задушевную мелодию, которую девочки втайне предпочитали всем другим:

«На грош любви».

— И её он играет с особым чувством — не так, как всё остальное, — убеждённо говорила Марион. — Можно подумать, старается, чтоб она накрепко засела у каждого в голове. Все ребята в квартале Ферран теперь насвистывают этот мотив…

— У музыкантов часто бывают особенно любимые вещи, — заметила Берта Гедеон. — Помните, был такой одноглазый певец из Бакюса, так он раз по двадцать за час исполнял свой коронный романс.

— И не удивительно: это хорошо окупалось, — сказал Зидор. — Тётки как услышат, сразу ему копеечку… Парень огребал по триста франков в час на одной этой песне, как её…

«Ночи Китая». А ты говоришь!..

К вопросу репертуара слепого следовало бы отнестись повнимательней. Марион считала, что эта его странность имеет большее значение, чем все остальные вместе взятые; однако дальше обсуждения её дело у ребят пока не пошло.

Фернан сосредоточился на своей карте-схеме Лювиньи и отмечал на ней красным карандашом все передвижения слепого. Сведя воедино ежедневные записи Габи, он сделал открытие, которое немало всех озадачило. Кроме двух опорных пунктов, где Фантомас проводил в общей сложности часа четыре утром и вечером, он обходил медленно и терпеливо улицу за улицей, никогда не следуя два дня подряд в одном направлении и неуклонно избегая уже пройдённые маршруты, даже самые выгодные в смысле выручки.

Спустя ещё неделю красные линии на самодельной карте сложились в интересную картину: слепой за это время обошёл весь сектор между Национальной-5, Парижской улицей и кварталом Ферран, что составляло примерно четверть площади города. Фернана превозносили до небес за его плодотворную идею и изощрялись в самых причудливых догадках насчёт того, зачем понадобилось слепому человеку так терпеливо и методично прочёсывать незнакомый город.

Зидор по-прежнему считал, что дело тут в каких-то больших деньгах.

— Помяните моё слово, не зря за всем этим стоит месье Тео, — говорил он. — Он использует слепого как ходячий радар, чтоб найти тайник конкурирующей банды. Никому не придёт в голову заподозрить слепого, но спорю на что хотите: у этой старой лисы ушки на макушке…

Слепой продолжал отрабатывать улицу за улицей, постепенно перемещаясь к востоку; скоро его аккордеон уже звучал в переулках Бакюса и Малого Лювиньи. Десять сыщиков терпеливо вели слежку, ежеминутно ожидая какого-нибудь поразительного открытия; при этом каждый хотел сопровождать Фантомаса в его долгих прогулках. Правда, детективной деятельности Татава и Зидора очень мешал злокозненный месье Жюст. Он то и дело оставлял обоих после уроков, что приводило их в бешенство. К счастью, благословенных каникул оставалось ждать уже недолго.

Жуан-Испанец держал под неусыпным наблюдением гараж и примыкающие к нему владения Боллаэра. Как-то вечером Фантомас забрёл и в этот квартал, и звуки его аккордеона донеслись до самого конца улицы Сезар-Сантини. Цыганёнок в это время гулял вместе с детьми консьержки из соседнего дома как раз напротив гаража. Ни братья Пирс, ни сам Боллаэр, занимаясь своими делами, не обращали ни малейшего внимания на смуглого чернявого сорванца, играющего с другими мальчишками в «жучка» на противоположном тротуаре.

Между тем Жуан подмечал всё, что бы ни происходило; с первого же дня его острый взгляд фиксировал каждое движение подручных месье Боллаэра, работали они или устраивали долгое толковище в полумраке гаража. Но даже при таком усердии он не обнаружил ничего, что объясняло бы интерес этих людей к Фантомасу.

Когда на перекрёстке зазвучал аккордеон, цыганёнок подумал, что сейчас наконец что-то произойдёт. Зря, что ли, он всю неделю поджидал слепого на этой тихой, всегда безлюдной улице.

И слепой пришёл. Жуан увидел, как он появился в конце улицы и медленно двинулся в сторону гаража. Сипатяга Нанар вышагивал рядом с плошкой в зубах. Поводок был уже не нужен — пёс опекал хозяина с трогательной чуткостью. Поравнявшись с гаражом, Фантомас, должно быть, решил уйти с солнцепёка: держа белую трость горизонтально, он, осторожно ступая, перешёл улицу и остановился в тени стены как раз напротив предприятия Боллаэра.

Он поставил свой стул между двумя подъездами, уселся и раскрыл инструмент, готовясь к очередному концерту. Вокруг него уже собралась кучка ребятишек. Жуан присоединился к ним, краем глаза поглядывая, что делается в лагере противника.

Пол Пирс незадолго до того загнал в стойло своего красного слона. Сам он всё ещё находился в гараже — нырнув с головой в капот грузовика, копался в моторе. При первых же звуках аккордеона он мигом вынырнул. Затравленно глянул на улицу, увидел слепого и бросился к внутренней двери конторы.

Через две секунды в её пыльном окошке, как петрушка в кукольном театре, появилась курчавая голова месье Боллаэра, а затем и длинная красная физиономия Пола Пирса.

Оба довольно долго не сводили глаз со слепого, так что Жуан успел оценить написанную на их лицах тревогу.

Тут из-за угла высыпало сразу с полдюжины домохозяек. И, как не замедлил обнаружить Жуан, среди них успешно «затерялся» дежурный филёр Бонбон. Малыш прошёл мимо цыганёнка, даже головы не повернув, и притаился за углом на перекрёстке метров на пятьдесят дальше. Каждые две минуты оттуда высовывалась его белокурая головёнка — только-только, чтоб окинуть взглядом Фантомаса и его слушателей.

Боллаэр с Пирсом между тем задёргались. Оба петрушки покинули свой наблюдательный пункт. Пол Пирс вошёл в гараж и опустил железный заслон, но с такими предосторожностями, что скрежет разворачивающегося занавеса даже не заглушил музыку.

А скоро на сцене — в дальнем конце улицы Сезар-Сантини — появилось ещё одно действующее лицо. Жуан-Испанец удивлённо поднял брови. Где-то он уже видел этого здоровяка в синей кепке с длинным козырьком, с торсом гориллы, обтянутым тельняшкой. Ну да, точно, он заметил его, но оставил без внимания в первый день слежки, когда на посту № 3 подкарауливал месье Тео. Тогда этот человек вёл на поводке большую чёрную собаку — вполне возможно, Нанара. Одно к одному — не надо быть семи пядей во лбу, чтоб обнаружить связь между всеми этими подозрительными субъектами, которые там и тут крутятся вокруг слепого.

Жуан ждал, что будет дальше. Слепой доиграл последнюю песню, ссыпал в карман небогатую выручку — горстку мелочи — сложил стул и пошёл дальше вверх по улице. Человек в тельняшке тем временем неспешным шагом приближался к гаражу, делая вид, что читает газету. Жуан спокойно проводил его глазами, следя за тем, куда он направится дальше. Слепой был уже у перекрёстка и готовился перейти дорогу.

Бонбон оставался на посту. Увидев, что слепой не собирается сворачивать, он пропустил его метров на тридцать вперёд и пошёл следом. Человек в тельняшке двигался в том же направлении. Жуан уже не сомневался, что тот следит за Фантомасом, и сердце у него ёкнуло: Бонбон, сам того не ведая, затесался между слепым и его преследователем и мог в любую минуту как-нибудь себя выдать!

Жуан оставил свой пост у гаража и поспешил пристроиться за ними. Таким образом, процессия выстроилась в следующем порядке: слепой, знать ничего не знающий (или знать не желающий), трусящий за ним по пятам Нанар, Бонбон, добросовестно следящий за слепым и его собакой, человек в тельняшке, следящий за слепым через голову Бонбона, и, наконец, Жуан, который следил за всеми и, как ни тревожился, не мог не оценить весь комизм ситуации.

Шагая в арьергарде, цыганёнок не переставал восхищаться ловкостью и смекалкой Бонбона. Он вёл себя именно так, как любой мальчонка его возраста, когда загуляется и не спешит домой. Казалось, ему и дела нет до слепого; он скакал на одной ноге, подфутболивал камешки, задерживался, задирая встречных ребятишек, вприпрыжку удирал от них — и при этом ни на миг не терял из виду Фантомаса, который медленно углублялся в подсвеченные солнцем переулки Малого Лювиньи.

Следующего участника процессии, человека в тельняшке, напротив, совершенно не волновало, что его может кто-нибудь заметить. Он шёл, ничего не опасаясь. Увидев, что слепой раскладывает стул на углу улиц Терновой и Железнодорожной, он остановился поодаль. Бонбон продолжал идти прямо и, пройдя для отвода глаз чуть дальше, шмыгнул в какую-то подворотню, будто мышонок в норку. Жуан про себя рассмеялся.

И вот слепой начал очередной концерт. Послушать популярную музыку подтянулись несколько малышей, две девочки-подростка с мечтательными личиками и клошар Сто Су, как раз проходивший мимо.

Тип в тельняшке раскурил огрызок сигары и внимательным, изучающим взглядом обвёл всё вокруг, не обратив при этом внимания на Жуана-Испанца, который плёлся, еле волоча ноги, метрах в пятидесяти позади. Он оглядел публику, окружавшую слепого; потом быстрым шагом направился в ближайший переулок. Жуан оставил слепого на попечение Бонбона и крадучись последовал за ним: чутьё подсказывало мальчику, что этот след ещё интереснее. Однако ничего интересного не произошло. Человек в тельняшке только бегло осмотрел бедные домишки по обе стороны немощёных улочек без тротуаров и дворы с садиками, через которые можно было кратчайшим путём выйти в совсем уже деревенскую часть Малого Лювиньи. Так, переулками и задворками, оба, описав петлю, вернулись туда, откуда пришли — к перекрёстку, где играл Фантомас.

А в это время коварный Бонбон вздумал выступить в открытую. Он медленно обошёл вокруг остановившегося перед слепым клошара.

— Ну как там «Кадиллак»? — милым голоском спросил он.

— Всё ещё в ремонте?

Сто Су икнул и уставился на Бонбона, вытаращив глаза.

— Сейчас же дайте ему сто су, — сказал малыш клошару, указывая на пустую плошку слепого. — А то побегу к вокзалу и всю дорогу буду кричать, что вы прячете в своём логове два миллиона, старый жадюга! Вот погодите, я вам покажу «Кадиллак»!

Сто Су не подал ничего: он шёл от угольщика с Терновой улицы, у которого пропил последние гроши. Ошеломлённый требованием маленького вымогателя, он уносил ноги так поспешно, словно за ним гнался сам дьявол.

Обернувшись, Бонбон увидел, что из переулка выходит здоровенный дядька в синей кепке и тельняшке, за которым по пятам следует Жуан, указывая на него пальцем и делая предостерегающие знаки. Бонбон тут же всё понял и присоединился к другим ребятишкам, обступившим аккордеон. Фантомас заиграл «На грош любви», и печальная мелодия разлилась по тихому предместью, которому вечерний свет придавал особую красоту.

Тип в тельняшке ближе не подошёл, а остался стоять на тротуаре. То складывая, то разворачивая газету, он поглядывал на окна и двери, выходящие на перекрёсток, из которых высовывались слушатели. Вот музыкант доиграл последнюю песню, и в плошку упало несколько монет. А одна девочка даже не пожалела пятидесяти франков.

Неловко брошенная монета ударилась о край плошки, отскочила на тротуар и покатилась было к сточной канавке. Но слепой мгновенно нагнулся и уверенным движением поймал её. Это заняло всего-то долю секунды, и никто из слушателей, разумеется, не успел заметить столь неожиданную для слепого ловкость. Никто, кроме Жуана-Испанца, который следил за всем происходящим с другой стороны улицы.

Сперва он прямо-таки остолбенел от удивления. Потом незаметно подал знак Бонбону, и оба поспешили отправиться — каждый своим маршрутом — на улицу Рамбле. Жуан несколько раз оглядывался — ему было страшно. Но никто его не преследовал. Слепой, закончив выступление, взял курс на улицу Вольных Стрелков. За ним — на некотором расстоянии — шёл здоровяк в тельняшке.

В этот раз Габи вызвался наблюдать за домом месье Тео. Около семи часов, уже оставив свой пост и направляясь по первому витку Винтовой к тупику Заложников, он повстречал слепого. Движение здесь было оживлённое: женщины с сумками, переговариваясь, спешили домой, туда-сюда сновали ребятишки, возвращались со смены железнодорожники, — но и в этой толчее мальчик сразу заметил высокого человека в синей кепке, который следовал за Фантомасом, подстраиваясь под его шаг. Человек скользнул по Габи рассеянным взглядом и прошёл мимо, невозмутимо жуя огрызок сигары.

Когда Габи добрался до места сбора, все девять детективов уже сидели кружком в буйной траве. Зидор, Татав и Берта Гедеон три дня как расстались с отслужившими своё пластырями и повязками; личико Мели Бабен тоже стало прежним — сошли отёки и синяки.

— Ну вот, совсем другой вид у компании без побитых и покалеченных, — сказал Габи, усаживаясь в центре круга.

Все только его и ждали, чтоб отчитаться за этот богатый открытиями день. Слово взял Жуан-Испанец.

— Есть новости, — с важным видом начал он. — За слепым следим не мы одни. Малыш Бонбон только что едва не попался на глаза здоровенному дядьке, который, похоже, охраняет Фантомаса. Так что впредь надо быть поосторожнее…

— Знаю, — сказал Габи. — Этот дядька — один из подручных папаши Тео. Их нам известно уже пять: шофёр службы доставки, Амедей, старик Арахис и те два драных кота, что играют в белот с инспектором Синэ. Этот дядька — шестой, а есть, наверно, и другие…

От таких новостей ребятам стало неуютно: одно дело — следить за ничего не подозревающим слепым, и совсем другое — когда за спиной при этом всё время маячит неведомая опасность.

— Будем действовать иначе, — сказал Габи, заметив испуг на лицах самых трусоватых. — Раз у слепого есть «прикрытие», мы теперь тоже будем подстраховывать нашего наблюдателя. Как сегодня, когда Жуан пас Бонбона из-за спины того дядьки. Будет даже интересней, вот увидите: без дела никто не останется.

Татав, Берта Гедеон и Крикэ облегчённо вздохнули.

— А ещё вот что, — продолжал Жуан. — Я занимал, считай, лучшую ложу на концерте, который на улице Сезар-Сантини давал Фантомас. Боллаэр и братья Пирс были ещё в гараже; из-за этого концерта они здорово задёргались. Может, я ошибаюсь, но по тому, что я видел, — они, похоже, до смерти боятся слепого.

— Почему ты так думаешь? — заинтересовался Габи.

— Они спрятались в конторе и разглядывали Фантомаса из окошка, как будто по улице тигр разгуливает, а потом позакрывали входы-выходы, замуровались, как в крепости. Уж очень им эта музыка не понравилась!

— А ещё что? — спросила Марион.

— Дядька в тельняшке прошёл мимо меня, совсем близко, и, похоже, ему и дела не было до Боллаэра с его людьми. Думаю, шайка с Вольных Стрелков и знать не знает, что между слепым и этими, из гаража, есть какая-то связь. Может, месье Тео дорого дал бы за такие сведения? Тут мы его опередили…

Габи важно кивнул и достал блокнот: информация того стоила. Но главное Жуан приберегал напоследок. Он помолчал, пристально глядя на товарищей, а потом взорвал бомбу:

— Слепой на самом деле — не слепой! — объявил он со своей волчьей ухмылкой. — Я видел, как он поймал упавшую монету — цап, и готово, вот так, всё равно как муху на лету…

Все заговорили разом.

— Это ещё ничего не доказывает, — неуверенно сказала Марион. — У слепых очень тонкий слух. Фантомас мог сделать такое движение наугад и поймать монету случайно.

— А что я говорил! — закричал Зидор. — Бездельник-полицейский, жулики с Вольных Стрелков, шайка Боллаэра, да ещё и фальшивый слепой… может, он как раз и есть главарь! Точно вам говорю, какую-то они добычу не поделили и рыщут туда-сюда, и все за всеми следят. Вот и всё…

Марион начинала в это верить. Фернан тоже.

— Не будем обвинять Фантомаса, пока не убедимся, что он действительно обманщик, — сказала, однако, маленькая собачница. — Завтра покручусь около него и попробую разглядеть, что у него под очками. Мне вы поверите, если после этой проверки я скажу вам, что он и правда слепой?

— Тебе — поверим, — серьёзно обещал Габи. — Но не забудь, что сейчас говорил Жуан: надо быть как можно осторожнее, потому что мы пока сами не понимаем, в какие дела влезли. Так что пускай Зидор с Фернаном тебя подстрахуют.

— Нет, я пойду одна, — упрямо заявила Марион. — Может, Фантомас обычный симулянт, а может, у него просто такое особенное шестое чувство, какое бывает у слепых, — говорят, они могут почуять человека, даже если бы он вообще без звука проходил мимо, — но в обоих случаях такая страховка мне всё испортит.

Габи не стал настаивать. Он был уверен, что Марион справится.

Малышу Бонбону было не до рассуждений про слепого и его свиту. Другая мысль давно уже не давала ему покоя.

— А я вот, — вздохнул мальчик, — я бы хотел узнать, в конце концов, миллионер он или нет, этот старик Сто Су…

Остальные девять детективов, смеясь, накинулись на него и принялись валять, как щенка, в высокой траве тупика.

Марион и слепой

На следующий день Марион после школы поспешила домой — переодеться в парадное платье. Мадам Фабер удивилась:

— Куда это ты так вырядилась?

— На свидание со слепым, — просто ответила Марион, прикалывая свою шестидесятифранковую брошку.

Её бескорыстное и, в сущности, бессмысленное прихорашивание вызвало у матери улыбку. Вполне в духе Марион: что бы она ни делала, вкладывать в это все силы. Мадам Фабер ничего не сказала — она доверяла дочери. Эта странная девочка, хоть и поступала всегда по-своему, не доставляла ей никаких хлопот или огорчений.

Марион в последний раз провела щёткой по волосам, потом отвела Фифи в садик и привязала её там — слишком бойкая собачка могла помешать девочке в её затее. И быстрым шагом направилась вверх по улице Маленьких Бедняков.

Габи и его Шерлок-Холмсы уже четверть часа поджидали её на Рыночной площади. Спринтер Зидор и Жуан-Испанец были посланы в разведку. Оба скоро вернулись и доложили, что слепой впервые пересёк автомагистраль и теперь играет возле частных домов Нового Квартала.

Прочесав к тому времени уже половину города, Фантомас впервые проник в самый богатый его район, расположенный, как и Лювиньи-Камбруз, по другую сторону Национальной-5.

Марион отправилась туда, а остальные разошлись, чтобы засесть в засаде на Винтовой и около гаража Боллаэра. Ночью прошёл ливень с грозой; дождь заставил всё вокруг заиграть новыми красками, и когда Марион увидела за тополями Национальной-5 красивые, утопающие в зелени большие дома, ей показалось, что она попала в какую-то приятную, но незнакомую страну. Уже издали она могла ориентироваться на жалобные звуки аккордеона, доносимые порывами предвечернего ветра.

Фантомас играл в каком-то тупичке, прислонившись к стволу прекрасного платана, укрывшего его своей тенью. Публики было мало: несколько служанок в окнах, вышедшая из своей каморки консьержка да трое изнывающих от скуки сопляков, очень довольных неожиданным развлечением.

Человека в тельняшке нигде не было видно, но Марион на всякий случай решила немного выждать, прежде чем подойти поближе.

Нанар, он же Тоби, при виде тоненькой фигурки в тёмно-синем платье, маячившей между деревьями, навострил лохматые уши. Он по-прежнему чинно сидел около слепого, но его пушистый хвост заходил по тротуару и по мере приближения Марион всё азартнее разметал пыль.

Девочка остановилась и предостерегающе подняла палец, глядя собаке в глаза. Нанар попробовал было протестовать, выразительно двигая ушами, но быстро угомонился и растянулся у ног Фантомаса, не сводя золотистых глаз со своей бывшей хозяйки.

Скоро последние аккорды цыганской песни растаяли в тишине тупичка. Подошла консьержка и вложила монету прямо в руку музыканту. Сопляки убежали.

Марион тихо стояла и ждала. Наконец Фантомас встал, сложил свой стул и пошёл в сторону шоссе, постукивая тростью по краю тротуара. Он обогнул дом и свернул в безлюдную улочку, ведущую к недостроенным домам. Марион последовала за ним.

По сторонам улочки то здесь, то там из-за живой изгороди из бирючины и жасмина виднелись кокетливые виллы с каменным фундаментом и свежепобелёнными стенами. Слепой остановился и принюхался: должно быть, его привлёк аромат цветущего жасмина. Он разложил стул, поставил его у изгороди, что-то пробурчал Тоби-Нанару, который заволновался было, почуяв где-то рядом кошку, и снова приступил к своей неизменной программе.

Неслышно ступая по противоположному тротуару, Марион подошла поближе и остановилась, опустив руки, прямая как струна, напряжённо вглядываясь в странную парочку — Фантомаса и большого чёрного пса. Пока что не похоже было, чтобы слепой (если он и вправду слепой) почувствовал её присутствие.

Вдруг из соседней виллы вышла красивая, элегантно одетая дама с карапузом лет четырёх в костюме ковбоя. Поравнявшись со слепым, дама машинально открыла сумочку, достала монету и передала её ребёнку. Ковбой, с опаской обогнув Нанара, так и пожиравшего его своими жёлтыми глазами, положил монету в плошку.

Дама с ребёнком последовала дальше. Не переставая играть, слепой чуть повернул голову, словно провожая их взглядом. Марион так и стояла на солнцепёке, совершенно не двигаясь. Нанар, положив голову на лапы, растянулся в тени, падающей от слепого.

Фантомас без помех отыграл свою программу. Сделал паузу, как обычно вслушиваясь в приглушённый уличный шум. Эта улочка была по-прежнему пуста; только вдалеке мелькали машины, непрерывным потоком движущиеся по Национальной. Марион всё выжидала.

Слепой опять развёл мехи аккордеона. Он заиграл свою излюбленную мелодию — она звучала в этот раз особенно щемяще-грустно. Сердце у Марион сжалось: горестный припев цыганского романса молил о сострадании в безнадёжно пустом месте, откуда даже птицы, казалось, улетели. Последняя нота канула в бездну молчания.

Сейчас слепой казался обессилевшим, как будто на него разом навалилось всё изнеможение долгих терпеливых скитаний по незнакомому городу, в которых он провёл больше месяца. Бесконечно усталым движением он провёл рукой по лбу и медленно снял большие синие очки.

Несколько секунд потрясённая Марион ясно видела его голое лицо — без бровей, с запавшими веками и красным шрамом, протянувшимся через обе глазницы от виска до виска. У слепого действительно не было глаз.

Этим бы ей и удовольствоваться, но любопытство, не менее сильное, чем жалость, удерживало девочку на месте.

Слепой глубоко вздохнул раз, потом другой, провёл ладонью по лицу, словно стирая с него усталость. Потом снова надел очки и замер, чуть склонив голову к плечу. Марион погрозила пальцем Нанару, чтобы лежал смирно, и шагнула с тротуара на мостовую.

Слепой не шелохнулся — казалось, он задремал. Марион медленно, на цыпочках, подходила всё ближе, не сводя глаз с неподвижного лица Фантомаса. Ещё шаг — и она, затаив дыхание, остановилась так близко, что могла бы дотронуться до слепого. Нанар приподнялся, глядя на неё с обожанием. Тогда Марион тихонько протянула руку и провела ею перед синими очками, которые закрывали невидящие глаза.

Фантомас не шелохнулся. Она ещё раз провела рукой перед его лицом. Внезапно левая рука слепого взметнулась, и он с поразительной точностью ухватил девочку за запястье. Марион вскрикнула и попыталась вырваться, но слепой держал её мёртвой хваткой.

— Чего ты вокруг меня вертишься? — злобно спросил он.

— Я, хоть и не вижу, уже минут десять знаю, что ты тут…

Несмотря на панику, Марион всё-таки быстро нашлась:

— Я слушала аккордеон, — пролепетала она нежным голоском. — Такая красивая музыка… Вы не сыграете мне ещё разок «На грош любви»?

Слепой смутился и отпустил руку девочки.

— Ладно, — сказал он, — я тебе сыграю, что захочешь, но я должен за это что-нибудьполучить.

Марион растерялась: у неё не было при себе ни су.

— Вы от меня уже получили… — словно оправдываясь, сказала она. — Вот эту собаку… Скажи, Нанар?

Нанар бешено завилял хвостом. Слепой задумался. Крыть было нечем — Марион поняла это по его лицу, пусть и прикрытому очками.

— Я не знаю названий того, что играю, — со скукой в голосе сказал он. — Играю по памяти, что-то подбираю на слух… Как ты сказала — «На грош любви»?

— Да, — ответила Марион. — Я вам сейчас просвищу мотив. Это моя любимая песня — и ваша, наверное, тоже, вы её всё время играете…

Она сложила губы трубочкой и с безукоризненной точностью просвистела припев. Лицо слепого просветлело; обхватив руками аккордеон, он весь подался вперёд, ловя мелодию, которую возвращало ему это дитя улиц. Марион увлеклась; она свистела от всей души и видела, как смягчается лицо калеки.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил он. Марион не успела ответить.

Нанар насторожил уши. На маленькую группу упала чья-то тень. Марион оглянулась. Это был верзила в тельняшке. С виду очень недовольный.

Марион хотела увернуться, но было поздно. Тяжёлая лапа обрушилась на девочку и ухватила её за шкирку, как котенка. Марион отбивалась изо всех сил, брыкаясь и стараясь попасть противнику по колену. Нанар оскалился, готовясь прыгнуть. Верзила вынужден был отпустить добычу. Одним движением он отшвырнул Марион на десять метров.

— Катись отсюда! — процедил он сквозь зубы, не выпуская сигару. — И чтоб больше не совала нос в наши дела…

Марион поднялась, очень бледная, потирая разбитые коленки. Она не испугалась, но её иллюзии готовы были развеяться: нападение этого мордоворота и его угрожающий тон подтверждали правоту Зидора. Девочка с грустью посмотрела на слепого, безвольно обмякшего на своём стуле, и, не оглядываясь больше, пошла к шоссе. Сакко проводил её глазами, потом повернулся к примолкшему слепому.

— Что она тебе наплела? — спросил он подозрительно.

— Ничего, — буркнул слепой. — Говорили про музыку. Это та девчонка, которая привела собаку…

Сакко это, похоже, не успокоило.

— Ты не забыл, о чём предупреждал Большой Тео? — жёстко сказал он. — Такие дела, как наше, от разговоров-то и проваливаются. Намордник на тебя, что ли, надевать, чтоб не наделал глупостей?

Слепой покорно пожал плечами.

— Вообще-то я за тобой, — сказал здоровяк. — Идём домой прямо сейчас. Тео всё объяснит…

Кратчайшим путём они прошли к дому 58. Открыл им сам месье Тео.

— Вокруг нашего приятеля начинают крутиться какие-то сопляки, — с порога объявил Сакко. — И всегда одни и те же. Что это за девчонка, которая привела Тоби?

— Я не спросил, как её зовут, — скучающим тоном сказал месье Тео.

— А надо было!

— Она, кажется, живёт где-то по ту сторону вокзала, — добавил месье Тео. — Её называют собачницей…

— А теперь вот она норовит поговорить по душам с нашим маэстро! — проворчал Сакко. — Купили бы лучше подходящего кобеля на псарне, не такие уж большие деньги…

Месье Тео повернулся к слепому.

— Я был в комиссариате, — сказал он, понизив голос. — Олух-инспектор по-прежнему ни о чём не подозревает; он дал мне, сам того не ведая, одну зацепку, которая может пригодиться… Пойдёмте-ка в дортуар, там и обсудим.

Марион нашла своих товарищей в тупике; они поджидали её, лениво растянувшись в траве на теневой стороне.

— Ну как, слепой он или нет? — с ухмылкой спросил Зидор.

Все засмеялись.

— Слепой, — нахмурившись, ответила Марион. — Но реакция и хватка у этого слепого — ого-го! Лучше к нему близко не подходить…

И она рассказала о своём приключении, в том числе и о досадном вмешательстве человека в тельняшке.

— Больно расшиблась? — спросил Фернан.

— Да нет! — отмахнулась Марион: она никогда не жаловалась. — Такое ли ещё бывало…

— В общем, слепой он по правде, но при этом мошенник, у которого какие-то тёмные дела, — упрямо гнул свою линию Зидор.

— Этого я не говорила! — возразила Марион. — Просто несчастный человек, и вовсе не факт, что люди, которые о нём заботятся, затевают что-то преступное.

— Да на их рожи посмотреть — вот тебе и доказательство, — иронически хмыкнул Татав. — Зидор правильно говорит, этот Фантомас такой же жулик, как они все. Может ведь мошенник ослепнуть — и всё равно мошенничать…

— Он не виноват, что его друзья такие страхолюдные! — Голос Марион предательски дрожал. — Мало ли кто рылом не вышел. Вон месье Мансо — посмотришь, точь-в-точь драный кот, а ведь хороший человек и к тому же мэр Лювиньи!

Этот пример рассмешил, но не смягчил ребят.

Марион, гневно вскинув голову, отвернулась и беззвучно расплакалась, закусив зубами платок. Её возмущало, что ребята относятся к слепому с таким предубеждением. Дух противоречия заставлял Марион вопреки очевидному верить, что загадочные действия Фантомаса и людей месье Тео имеют целью не преступление ради наживы, а нечто другое. А ребята просто не понимают, во всяком случае — пока не понимают, вот и строят дурацкие предположения.

— Между прочим, Марион дело говорит, — сказал Габи. — Самая обманчивая штука — поведение человека, которого застали врасплох. Вот, например, стоит у колонки оборванец и отмывает под струёй руки и нож, всё — в кровище. Мимо идёт некто, видит эту картину, сразу решает, что парень зарезал и ограбил какую-нибудь старушку, и бегом за легавыми. А вот дудки! Убийца всего-навсего обдирал кролика, чтобы накормить голодную семью. И единственный скользкий вопрос — краденый кролик или нет. Что, Зидор, не так разве?

Все рассмеялись, даже Марион, хоть и сквозь слезы, даже известный похититель кроликов Зидор. Несмотря на свои грубоватые замашки, Габи был довольно чутким и справедливым парнем. И ум у него был трезвый — Габи не давал воображению увлечь себя невесть куда.

Марион с благодарностью посмотрела на Габи, который так ловко вправил-таки всем мозги: злопыхатели сконфуженно примолкли. Хватило нескольких слов, брошенных небрежно, вроде бы в шутку, чтобы изменить настрой в команде и пробудить симпатию — пока ещё смутную — к слепому и его покровителям.

— Не плачь, старуха! — добавил Габи, ласково приобняв Марион за плечи. — Не обидим мы твоего слепого. Может, всё, что мы делаем, ещё и на пользу ему пойдёт.

— Это не мой слепой, — сказала Марион. — Это наш слепой… Кроме всего прочего, она не хотела, чтобы её друзья отказались от этого взывающего к их великодушию приключения.

Фернан поддержал её.

— Будем продолжать игру, — сказал он, — но не с тем прицелом, что месье Тео, слепой и их друзья — злодеи, а мы их разоблачим и прославимся. Мы не доносчики, и эти люди нам ничего плохого не сделали. Может, наоборот, у них проблемы, а мы сможем им помочь. Разные случаются беды; у этих громил, как и у всех людей, тоже могут быть неприятности. Просто в это трудно поверить, вот и всё!

Ещё не было и семи часов. Выкинув на время из головы слепого и его шайку-лейку, компания отправилась в карьер Вильмари — шлёпать по воде.

Совсем уже вечером, подходя к дому, Марион с огорчением обнаружила, что где-то обронила свою ярмарочную брошку — подарок Фернана.

Опасная игра

Июнь быстро катился к концу. Особенно это ощущалось в унылых стенах школы на улице Пио. Всех учащихся словно поразила какая-то эпидемия, от которой одни витали в облаках, а другие изощрялись в самых дурацких проказах. Зидор и Татав, например, устраивали полёты майских жуков, которые день-деньской гудели на весь класс. Каждое утро они приносили в школу эту многочисленную живность и высыпали в парты. Месье Жюст выходил из себя — он без конца открывал и закрывал форточки, орал, сулил налево и направо всевозможные кары, о которых, к счастью, через две минуты уже забывал: дотягивать учебный год ему было так же тяжело, как и его ученикам.

Жуан-Испанец часто приносил в ранце ручного воробья по кличке Пиколо, выдрессированного так, что можно было подумать, будто он телепатически улавливает команды хозяина. Выгнанный тряпкой в окно, воробей влетал в другое, с наглым чириканьем присаживался на классную доску, пренебрежительно ставил «кляксу» на диаграммы месье Жюста и шмыгал в ранец хозяина, когда дело начинало пахнуть керосином.

Большой Габи, на котором лежала обязанность убирать на место карты и лабораторные приборы, добросовестно её выполнял, а впридачу за спиной учителя устраивал наглядную демонстрацию относительности времени. Неуловимым движением руки он открывал стекло настенных часов, передвигал стрелку вперёд — на добрую четверть часа! — защёлкивал крышку и с ангельским видом представал пред очи месье Жюста. А поскольку тот, и сам уже на пределе, частенько выставлял всех за дверь за десять минут до звонка, в удачные дни удавалось выиграть целых полчаса свободы, — это было очень кстати, потому что десятерым сыщикам приходилось следовать за Фантомасом аж в Лювиньи-Камбруз.

Слепой продолжал медленно и скрупулёзно прочёсывать город. Следить за ним становилось чем дальше, тем труднее: теперь его постоянно сопровождали на некотором расстоянии то человек в тельняшке, а то и сам месье Тео. Видимо, случай с Марион их насторожил. Так что Габи предпочитал не рисковать своим ударным отрядом. На сближение с противником он посылал в основном салаг — Бонбона, Крикэ, Берту и Мели, на которых, как на невинных малюток, никто не обращал внимания. Именно с их помощью и удалось проследить за передвижениями Фантомаса по деревенским предместьям Лювиньи и убедиться, что он не пропускает ни одного, даже самого уединённого, закутка. Габи не знал, что и думать.

— И что он там забыл? — недоумевал он, выслушивая донесения своих лазутчиков. — Если Бонбон правильно подсчитал, у этих огородников он едва собрал сотню франков за два дня — на автостанции или на Рыночной площади ему бы за полчаса больше накидали! Ненормальный какой-то. Можно подумать, владения свои обходит…

Фернан разворачивал карту и тщательно наносил на неё очередной маршрут слепого. Марион внимательно изучала через его плечо новые и новые красные линии. Система эта оказалась полезной: можно было довольно точно предугадать, куда пойдёт слепой на следующий день, поскольку он никогда не проходил по одной улице дважды.

Скоро Фантомас под руку со старым Арахисом пересёк Национальную-5 в обратном направлении и углубился в улочки старого города. Ему оставалось прочесать только южную часть, за которой простирались мрачные пустоши участка Пеке. Наступали самые длинные дни в году, и прекрасная погода вечерами выманивала людей на воздух. Слепой принимал это во внимание: теперь он оставался на улице допоздна, до восьми, а то и до девяти часов, играя вальсы, на которые сбегались потанцевать девушки. Подавать ему стали больше. Жуан-Испанец, самая вольная птица в компании, взял на себя слежку в непозволительно позднее время.

Однажды вечером семья Жуа, сидя дома, заслышала звуки «пианино на лямке», доносившиеся из тупика Обертен. Габи бросился к окну, однако высовываться поостерёгся: по улице прохаживался человек в тельняшке с приклеившимся к губе окурком сигары, одним глазом косясь на слепого, а другим — на окна и двери, распахнутые навстречу вечернему ветерку.

Полчаса спустя Фантомас завёл свою серенаду на улице Маласси. Зидор видел, как он в сопровождении терпеливого Нанара медленно прошёл мимо. Было уже темно, так что Зидор без опаски выскользнул со двора и тут же налетел на Жуана-Испанца, который шёл прогулочным шагом, насвистывая «На грош любви».

— Садись на хвост слепому, — шепнул ему цыганёнок. — А я прослежу за толстяком, он тут недалеко…

Зидор прошёл вслед за Фантомасом всю улицу Сесиль. Слепой остановился перед домом 104, почти на пересечении с улицей Маленьких Бедняков, и разложил стул, чтобы дать заключительный концерт. При первом же вздохе аккордеона Зидор имел удовольствие заметить в окне третьего этажа взволнованные лица Татава и Бонбона.

Он свернул за угол и поспешил к дому Дуэнов. Они как раз кончали ужинать.

Фернан увидел товарища в окно и знаком пригласил войти.

— Он здесь! — возбуждённо выдохнул Зидор. — По-моему, обход близится к концу…

— По-моему, тоже, — согласился Фернан. — Давай посмотрим по карте…

Они помогли мадам Дуэн убрать со стола. Дуэн-старший удобно устроился на своём стуле и, покуривая трубочку, с иронией наблюдал за двумя заговорщиками. Он нисколько не интересовался слепым и не видел в его поведении ничего таинственного; но всё же ему было любопытно, что извлекут эти десять фантазёров и, в частности, его собственный сын из материала, который они, видимо, давно уже собирают.

На улице слепой, выдержав обычную паузу, заиграл знакомый мотив, уже больше месяца преследовавший жителей Лювиньи.

В дверь постучали. Это была Марион.

— Его слышно с того конца улицы, — сказала она, расцеловавшись с родителями Фернана. — Странно: когда он играет прямо тут, у нас, кажется, будто он играет специально для кого-то… Вот только для кого?

Фернан остановившимся взглядом уставился в пустоту: он начинал кое-что понимать. По крайней мере, очень правдоподобное объяснение забрезжило у него в мозгу.

Карту разложили на столе. Фернан взял свой красный карандаш и провёл линию от Национальной с заходом в тупик Обертен, по улице Маласси, через улицу Пио и дальше по улице Сесиль до перекрёстка, с которого месяц назад начался этот обход, так что теперь весь путь, пройдённый слепым, был как на ладони.

Это напоминало огромную паутину, покрывающую всю жилую часть Лювиньи и повторяющую с исключительной точностью запутанное переплетение улиц. Фантомас побывал всюду, не пропустив ни единого переулка, ни самого глухого тупика, ни одного витка сбивающей с толку Винтовой улицы.

Дуэн встал и через голову сына заглянул в карту.

— Похоже, вы и впрямь попали в яблочко, — удивлённо сказал он. — Да, есть что-то странное в поведении этого бедолаги…

Слепой всё ещё играл. Сколько уже раз Фернан слышал эту песню, так хорошо дополняющую тихую прелесть сумерек — и только сейчас до него дошёл её тайный смысл.

— Человек, который кормится подаянием, никогда не станет действовать таким манером, — сказал он, водя пальцем по карте. — В любом городе есть урожайные места, а есть неурожайные, куда ни один нищий, будь он хоть полный идиот, не пойдёт побираться. А Фантомаса мы видали в самых жутких дырах Лювиньи…

— И при этом водят его полдюжины каких-то подозрительных хмырей, — заметил Зидор.

— Мы с самого начала всё неправильно поняли: решили, что слепой — тайный агент или разведчик, работающий на этих людей, — продолжал Фернан. — А если предположить наоборот, что месье Тео и его люди состоят на службе у Фантомаса, тогда всё складывается! Вот посмотрите на карту, следите за моим пальцем: тут все его передвижения с самого первого дня. Ясно как день — слепой исследует город шаг за шагом с какой-то собственной целью.

Зидору и Марион понравилась эта версия, хотя она только отчасти объясняла странные блуждания Фантомаса. Дуэн тоже отметил проницательность сына.

— Да, всё это логично, — сказал он. — Но у вашего слепого должна быть очень веская причина, чтобы так старательно исследовать ничем не примечательный городишко.

— Мне кажется, я знаю эту причину, — Фернан протянул руку, словно указывая сквозь стену на слепого, играющего в нижнем конце улицы. — Послушайте. Ничего не замечаете?

Словно подводя итог своему бесплодному обходу, слепой вновь заиграл всё тот же цыганский романс. Некоторое время супруги Дуэн, Марион и Зидор слушали, не говоря ни слова, словно зачарованные. Вдруг глаза Марион округлились, она быстро взглянула на Фернана: до неё тоже дошло.

— Вот уже пять недель, — сказал Фернан, — слепой играет эту песню раз по двадцать на дню, причём с особым старанием. Остальное всё не в счёт; этот концерт, который он исполняет на каждой своей «стоянке», — всего лишь вступление, чтоб привлечь слушателей, чтобы дать о себе знать всем, кто находится поблизости…

— И тогда он играет этот мотив, который все мы уже заучили наизусть, — сказала Марион, — «На грош любви»…

Фернан кивнул.

— Для тех, кто услышит его раз-другой на улице или из окошка, это просто мотив, ничего особенного. Но мы, следя за слепым с первого дня, поняли, что это не только мотив. Это что-то вроде сигнала, который аккордеонист посылает наугад, обращаясь к кому-то, кто прячется, а где — неизвестно.

— Да, — сказала Марион, — так и есть: слепой кого-то ищет в Лювиньи!

— А не проще было бы ему обратиться в мэрию или, например, дать объявление в газету? — выразил сомнение Зидор.

— Как сказать! — возразила Марион. — Если человек, которого ищет Фантомас, прячется, или его прячут где-то в городе, нужно соблюдать осторожность. И вот, чтобы дать о себе знать, слепой придумал такой способ. Кому надо, поймёт его сигнал, а больше — никто.

Последнее тремоло аккордеона стихло. Дети оглянулись: Дуэн отворил дверь и, выйдя на крыльцо, стал вглядываться в уходящую вниз улицу Маленьких Бедняков.

— Ну вот и всё, — сказала Марион. — Слепой сделал полный круг; что дальше?

— Завтра увидим, — сказал Фернан. — Если он начнёт обход по новой, значит, мы правильно догадались, просто никто пока не отозвался на его сигнал.

— Подите-ка сюда, — позвал Дуэн, сходя с крылечка. Они спустились в маленький палисадник перед домом.

Солнце уже закатилось. Высоко над городом небо было ещё светлым, нежно-зелёным, но в этом квартале, куда постоянно относило дым с Сортировочной, уже сгущалась ночь.

Слепой с аккордеоном на плече медленно брёл вверх по улице в сопровождении пса. Даже Нанара, видимо, утомил этот долгий день — он плёлся, понуро повесив голову и опустив хвост. Они прошли мимо дома Дуэнов по другой стороне улицы. Метрах в двадцати позади них вразвалку шагал здоровяк в тельняшке и синей кепке, поглядывая вокруг с притворным равнодушием.

Марион спряталась за спиной Дуэна; здоровяк рассеянно скользнул взглядом по остальным и никого не узнал. А ещё через десять секунд из-за угла на перекрёсток выступила крупная, грузная фигура и тут же замедлила шаг. Ребята ожидали увидеть Жуана-Испанца, а вместо него появился шофёр Джеймс Пирс, который с недавних пор затесался в эту историю, представляя враждебный клан. Фернан и Зидор вздохнули с облегчением, убедившись, что Жуан не попал меж двух огней — видимо, вовремя заметил нового участника игры в прятки. Джеймс Пирс всё ещё был в рабочем комбинезоне и следовал в хвосте маленькой процессии с обеспокоенным выражением лица, которое и не пытался скрыть. Он тоже, проходя мимо дома Дуэнов, машинально глянул в их сторону. Но так как чуть ли не перед каждым домом стояли люди, вышедшие подышать воздухом, шофёр не обратил внимания на ребят, облокотившихся на ограду палисадника.

Наконец появился и цыганёнок. Зная наизусть маршрут слепого, он мог позволить себе не торопиться. Увидев своих друзей, расположившихся, как в театральной ложе, Жуан расхохотался.

— Отбой! — крикнул ему Зидор. — Слепой сегодня больше играть не будет, через полчаса уже совсем стемнеет…

— Меня сейчас шофёр интересует, — сказал Жуан. — Похоже, он хочет выяснить, где у Фантомаса логово. Если выяснит, месье Тео и его дружкам придётся занимать оборону. Того и гляди, эти их прищучат…

— Ты ужинал? — спросил Дуэн.

— Нет ещё, — отмахнулся Зидор. — Да ладно, это не горит. Дома наверняка мне что-нибудь оставят…

И худенькая тень скрылась в сумерках.

— Не дело это, — проворчал Дуэн, озабоченно качая головой. — Вот вляпаетесь в скверную историю…

То, что за слепым следят независимо друг от друга двое мужчин, встревожило его. Но любопытство ребятишек было так заразительно, что Дуэну захотелось узнать больше.

— Опасную игру вы затеяли, — сказал он. — А ну как за этим кроется какая-нибудь уголовщина, как тогда с лошадью?

— Не кроется, — ответил Фернан. — Если бы эти люди готовили преступление, они не стали бы тратить целых пять недель, водя по городу калеку, которого так легко выследить. Да ещё Нанара покрасили. Похоже, месье Тео и его людям нужна была именно такая пара — слепой с собакой, чтоб их кто-то узнал.

— Наверняка это какой-то заранее разработанный сценарий, — подхватила Марион. — тот, кто прячется в Лювиньи, ждёт слепого, одетого в чёрное, с большой чёрной собакой по кличке Тоби, и эту цыганскую песню, которую уже весь город выучил наизусть…

Дуэн спорить не стал. Скоро Зидор и Марион попрощались и разошлись по домам. Фернан вернулся в дом вслед за отцом.

— Надеюсь, у тебя хватит ума остановиться, если дело примет скверный оборот, — проворчал Дуэн. — Скажу тебе одну вещь — может, она заставит тебя призадуматься: этот месье Тео, с которым вы намерены тягаться в хитрости, — у него тёмное прошлое. Говорят, он пятнадцать лет оттрубил на казённых харчах. И, думаю, получил такой срок не за семечки!

— Это рассказывают его соседи по Вольным Стрелкам, — засмеялся Фернан. — А по правде — всё не так. Месье Тео в самом деле был на каторге, только по другую сторону решётки: он жандармский капитан в отставке! Не удивительно, что в комиссариат Лювиньи он заходит, как к себе домой…

— Откуда ты всё это знаешь? — удивился отец.

— От старого месье Гедеона, Бертиного дедушки. Он всё про всех знает. Это он Берте рассказал…

Дуэн всё ещё хмурился, и Фернан постарался успокоить его:

— Не беспокойся, папа. Мы ничего плохого не делаем, а может, благодаря нам из всего этого даже выйдет что-нибудь хорошее!

— Надеюсь, — сказал Дуэн. — Только помни: не жалеть себя ради других — дорогого стоит, но и дорого выходит.

Фернан склонил голову. В таком свете игра становилась по-новому увлекательной, тем более что затеяли её десять весёлых сумасбродов, полноправных хозяев улицы Маленьких Бедняков, втайне мечтающих о будущих взрослых подвигах.

Ловушка расставлена

Как всегда по четвергам, компания оккупировала излюбленную скамейку напротив кафе «Паризьен» на Рыночной площади. Хорошая погода установилась, видимо, надолго, и с каждым утром всё щедрее разливало на город золото яркое летнее солнце.

— Я шёл за Джеймсом Пирсом весь проспект Генерала Каэна, — докладывал Жуан-Испанец. — Доходим до угла Винтовой, и что бы вы думали? Шофёр поворачивает обратно — и ходу, даже не оглянулся ни разу. Мимо меня прошёл вот так вот близко, и вид у него был ужасно странный. Я сунулся вперёд поглядеть, чего там такое, — смотрю, по обе стороны перекрёстка стоит по человеку, вроде как на стрёме. Темно уже было, но я их узнал: это те два драных кота, что живут у месье Тео. Постояли так минут пять, оглядывая прилегающие улицы — наверно, дожидались, пока слепой скроется у себя в логове. Потом один свистнул, и они спокойненько поканали к себе на Вольных Стрелков.

Габи сделал пометки в своём блокноте.

— Но вот что чудно, — добавил цыганёнок. — Эти двое, судя по всему, пришли туда прямо с Сортировочной: оба в спецовках, как заправские докеры, рожи — в угольной пыли… Стало быть, они по правде там работают.

— Я тоже обратила внимание, — сказала Марион. — Они уже не выглядят таким отребьем, как раньше.

Скептик Зидор недоверчиво покачал головой и хотел возразить, но главный следователь не дал ему и рта раскрыть.

— Начиная с сегодняшнего дня, — объявил Габи, — наш главный объект — улица Сезар-Сантини. И чтоб никто из боллаэровцев шагу не мог ступить из гаража без нашего ведома.

— Я хоть сейчас пойду караулить, — предложил цыганёнок, всегда готовый пустить в ход свою смекалку, — только мне надо ещё кого-нибудь…

— Ладно, — сказал Габи. — Возьмёшь Крикэ, Берту и Мели. Расставишь их вдоль проспекта Генерала Каэна. Если боллаэровцы вдруг совершат вылазку в сторону Вольных Стрелков, мы поймём, что у них за дела.

Мелюзга с видом заправских заговорщиков удалилась под предводительством Жуана. Старшие и Бонбон остались с Габи. Того не совсем убедили поразительные выводы, сделанные вчера Фернаном и Марион.

— Я не спорю, — говорил он, — это отлично объясняет все странные действия Фантомаса. Но это только одна версия, и если слепой возьмёт да и опровергнет её — например, больше не покажется или отправится играть куда-нибудь к чёрту на рога, — что она тогда нам даёт?

— Я уверена, что он станет обходить город по второму кругу, — сказала Марион. — Может, останавливаться будет в других местах, но схема останется та же. Подождём.

Было около десяти часов. Солнце уже припекало вовсю; на Рыночной площади, как всегда по четвергам, кипела жизнь, и народ так и толпился вокруг ларьков, установленных ещё до света. Клошар Сто Су сновал в толпе челноком, следя, чтоб его траектория не пересекалась с траекторией постового Вэрон а, который следил за порядком на площади. Четверг был прибыльным днём для старого нищего. Вот он свернул к кафе «Паризьен», увидел кучку ребят на скамейке и собрался было сделать небольшой крюк, чтоб выклянчить у них какую-нибудь мелочь. Однако, узнав Бонбона, он с акробатической ловкостью развернулся на полпути и, прячась за чужими спинами, просочился в кафе. Компания покатилась со смеху.

— А вот и Арахис! — сказал вдруг Фернан.

Старик медленно плёлся со стороны Парижской улицы, здороваясь со знакомыми торговцами. Прошёл мимо притихших ребят и скрылся в кафе, где оставлял обычно на хранение свою корзину с орешками.

— Скоро и другой подойдёт, — прошептала Марион. — Без Арахиса ему не найти дорогу к улице Маленьких Бедняков… Вот увидите.

Они ждали, высматривая в толпе лица и фигуры, которые могли бы представлять интерес.

— Шухер! — воскликнул Татав. — Инспектор Синэ разгуливает по площади. Может, свалим отсюда?

— А нам-то что, пускай себе гуляет, — проворчал Габи. — Наши дела не по его части. Сейчас покажем ему штуку, какой он ещё не видал.

По случаю жары инспектор Синэ вылез наконец из своей ужасной бутылочно-зелёной шинели и щеголял в серой немилосердно зауженной пиджачной паре.

— Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! — скривился Зидор, на которого вид инспектора обычно действовал как красная тряпка на быка.

Инспектор Синэ неторопливо направлялся к кафе «Паризьен». Вдруг его рысий взгляд упал на чинно сидящих ребятишек. Он приостановился и после секундного колебания двинулся к ним, сделав крюк, чтоб застигнуть их врасплох.

Впрочем, инспектор зря старался. Шестеро ребят словно окаменели. Инспектор подкрался сзади и, обогнув скамейку, чуть не упал. Габи, Фернан, Татав, Зидор и Бонбон сидели абсолютно неподвижно, с застывшим на лицах идиотским выражением; хорошенькая Марион уставилась невесть куда, чудовищно скосив глаза. На вежливое обращение инспектора Синэ эта шпана, закосившая под деревенских дурачков, никак не отреагировала.

— И это всё, что вы можете придумать в выходной день? — рявкнул взбешённый инспектор. — И что я тут забыл с такой коллекцией придурков? Вот загрести бы вас всех шестерых… не знаю, что мне мешает!

Ребята-то знали и из последних сил удерживались от распиравшего их смеха: Синэ решительно развернулся и устремился в кафе «Паризьен» играть в белот. В дверях ему послышалось, что позади кто-то тихонько заржал по-лошадиному.

Он даже и обижаться не стал: в комиссариате его тоже всегда приветствовали ржанием.

На этот раз лошадь изображал Зидор. Вдруг ржание оборвалось: из-за угла на солнцепёк Рыночной площади медленно выступила траурная фигура Фантомаса. Нанар, на этот раз на поводке, ловко вёл хозяина сквозь толпу.

Старик Арахис, невидимый за отблёскивающим окном кафе, оказывается, не дремал. Завидев слепого, он поспешно покинул заведение, не забыв прихватить свою корзину. Встретившись, они постояли посреди площади, что-то тихо обсуждая. Потом слепой взялся за плечо старика, и тот повёл его через площадь. Габи перегнулся через спинку скамейки и увидел, как оба скрылись в узком проходе к улице Маленьких Бедняков. Все теперь прислушивались, затаив дыхание.

Прошло несколько минут. И вот слабо, еле слышно сквозь рыночный гомон до них донеслись звуки музыки. Фернан повернулся к Марион.

— Вот видишь? — сказал он. — Мы угадали: он начинает с того же места…

— Значит, тот, кого он ищет, пока не отозвался, — задумчиво проговорила Марион. — Первый обход ничего не дал…

— Схожу с Бонбоном, посмотрю, как и что, — сказал начинающий склоняться к их версии Габи. — А вы сидите тут…

И оба двинулись через площадь напрямик.

Вскоре Габи вернулся один и сказал, что слепой играет точно так же, как и раньше: в конце каждого концерта исполняет отдельно «На грош любви» — сигнал, с которым он уже один раз обошёл весь город.

— Надо помочь ему найти того, кого он ищет, — решительно заявила Марион. — Одной этой песней он его нипочём не выманит из укрытия.

— Почему? — удивился Габи.

— Может, этого человека держат взаперти. Он слышит музыку, а ответить: «Я тут!» — не может.

Фернан тоже об этом думал, правда, вслух не говорил — уж слишком мрачная тень легла бы на их игру. Габи не спешил высказываться; он ждал, пока наберётся побольше данных, чтобы уже на их основе действовать.

— Пойди смени Бонбона, — сказал он Татаву. — И пусть не валяет дурака, а сразу идёт сюда.

Все лавры в это утро достались Жуану-Испанцу: он раздобыл именно ту информацию, которой не хватало Габи, чтобы превратить затянувшуюся игру в прятки в настоящую охоту. Незадолго до полудня цыганёнок вернулся с Крикэ и девочками, очень довольный.

— Есть новости, — объявил он, оскалившись по-волчьи. — Вот уже несколько дней — у тебя, Габи, в блокноте записано, — Боллаэр после шести уезжает из конторы на старом «Рено» в сторону Малого Лювиньи и на улицу Сезар-Сантини не возвращается. Пару раз я проторчал около гаража дотемна, но так его и не видел. А сейчас решил с этим разобраться. Я ещё вчера заприметил заброшенный сад на углу Железнодорожной и улицы Сезар-Сантини, знаете, где был дом, который в войну разбомбило. Ну вот, перелезаю я через стенку, продираюсь сквозь джунгли, которые там разрослись — кусты вот такущие! Обхожу развалины и упираюсь в заднюю стену, которая отделяет этот сад от владений Боллаэра. Иду вдоль неё, глядь — пролом, ещё от тех, видно, бомб. Его заделали сеткой, проволокой, но вид оттуда — лучше не придумаешь, боллаэровский задний двор — как на ладони!

— И что же ты увидел? — спросил Габи.

Жуан-Испанец таинственно понизил голос, и все придвинулись поближе к нему.

— Со стороны улицы там одноэтажный флигелёк, где живут братья Пирс со своими семьями. Жена Джеймса как раз вешала бельё во дворе; меня она не видела. А с другой стороны — дом самого Боллаэра, красивая такая вилла, при ней сад вроде парка и огород. Так вот: этот дом, похоже, стоит пустой, и уже давно. Ставни закрыты наглухо, тент над входом убран, на дорожке сорняки лезут, даже у самого крыльца. Я полчаса наблюдал — ни души. Точняк, Боллаэр где-то прячется вместе с женой. И это слепой его спугнул…

— Раз Боллаэр каждый вечер отправляется в сторону Малого Лювиньи, значит, далеко не уезжает, — заметил Габи. — С севера этот квартал упирается в территорию Сортировочной, там всё огорожено. Проехать он может только к Новому Кварталу; но зачем такого кругаля давать? По проспекту через Теодор-Бранк куда короче. В общем, надо выяснить, где он теперь живёт.

— Легко сказать, — проворчал Зидор. — Ты забыл, что едет-то он туда на машине. «Рено», конечно, старенький, минимум двадцать лет, но всё-таки бегом его фиг догонишь!

— А чего нам бегать-то? — сказал Габи. — Мы сделаем по-другому. Расставим посты на пути его следования. Каждый вечер будем перемещаться всё дальше, в ту или другую сторону. Если он прячется в каком-нибудь закоулке Малого Лювиньи, мы его там в конце концов и накроем… дай карту, Фернан!

Фернан развернул карту.

— Покажи, как ездит Боллаэр по вечерам, — сказал Габи Жуану-Испанцу.

— Очень просто, — отвечал тот. — Вот тут он сразу поворачивает направо по проспекту Генерала Каэна и едет в сторону маленькой площади Ансельм; проспект пересекает Железнодорожную и первый виток Винтовой. А после площади вместо проспекта уже пошла узкая улица Терновая. Другим концом она упирается в последний виток Винтовой. И там Боллаэру остаётся только свернуть направо или налево, так что он окажется или на одном, или на другом нашем посту, где мы дежурили месяц назад.

Габи некоторое время изучал карту.

— Вот как мы это организуем, — сказал он наконец. — Незадолго до шести Жуан, как обычно, займёт позицию на углу улицы Сезар-Сантини и проспекта Генерала Каэна. Оттуда ему будет виден гараж, и если Боллаэр вдруг возьмёт да поедет в другую сторону, он тут же подаст знак следующему, а тот — дальше по цепочке. Марион и Берта встанут на первом перекрёстке с Железнодорожной. Татав и Бонбон — на втором, на пересечении с Винтовой. Там, где Терновая улица раздваивается, можно никого не ставить — Боллаэру оттуда только два пути: в конец Вольных Стрелков, где у нас был пост № 3, — там будут караулить Зидор и Крикэ, — или к посту

№ 2, ближайшему к дому 58, который займут Фернан и Мели. А я буду курсировать от поста к посту, пока зверь не покажется из норы… По карте поглядеть — тьфу, а на самом деле получается два километра, и на этом отрезке, что бы Боллаэр ни сделал, кто-нибудь из нас обязательно увидит. Если его укрытие находится в пределах Малого Лювиньи, мы его можем обнаружить уже сегодня…

И вот ещё что: не считая исходной позиции, за которую отвечает Жуан, на каждом посту будет два наблюдателя, так что ни под каким видом не сметь отлучаться обоим сразу! Хотя бы один должен всё время контролировать перекрёсток. А если машина месье Боллаэра проедет мимо одного из последних постов, тогда Зидор или Фернан заметят направление и на следующий день мы расставим посты, начиная с того пункта.

— Это, получается, мы расставляем самую настоящую ловушку на человека! — воскликнул Фернан, которому стало немного не по себе.

— Да, — сказал Габи. — Из неё остаётся только два выхода, и следить за ними предстоит тебе и Зидору. Смотрите в оба!

Забытая улица

К шести часам все, как и было условлено, заняли отведённые им места. Целый день стояла жара, но теперь от высоких домов на проспекте Генерала Каэна падала тень, и наблюдатели сидели в холодке на краю тротуара. Жуан-Испанец время от времени отлучался с поста, чтоб заглянуть за угол, проверить, что делается на улице Сезар-Сантини.

Ему хватало одного взгляда, чтоб убедиться, что месье Боллаэр всё ещё сидит в конторе, перебирая бумаги, говоря по телефону или отдавая распоряжения шофёрам. В шесть десять последний красный слон вернулся в стойло с Пирсом-старшим за рулём. Тяжеловесный грузовик въехал под крышу, оставив за собой шлейф чёрного вонючего дыма. Вскоре с громовым раскатом упал железный занавес. Старый «Рено» был припаркован у тротуара рядом с дверью конторы. Жуан поспешил обратно за угол. Глянув вдоль проспекта, он удостоверился, что Берта в двухстах метрах от него стоит на страже: мелькнуло её зелёное платьице. Марион тоже прохаживалась взад-вперёд у перекрёстка, бросая камешки Фифи.

Габи, опасавшийся, как бы старый «Рено» не ускользнул от них по одной из поперечных улиц, занял позицию между двумя перекрёстками и видел, что Татав с Бонбоном караулят так же добросовестно, как и девочки. В это время оживлённого движения на проспекте не было, машины и прохожие шли с промежутками и не закрывали обзора. Но около половины седьмого должен был повалить с работы народ, и тогда гонцам в случае чего пришлось бы нелегко — поди-ка протолкнись сквозь сплошную толпу. Габи изнывал от нетерпения, не сводя глаз с перекрёстка.

Шесть пятнадцать. Жуан-Испанец очередной раз заглянул за угол и вдруг увидел, что месье Боллаэр уже вышел из конторы и обходит машину, собираясь сесть за руль. Цыганёнок вернулся на проспект и замахал руками, подавая знак Марион. Месье Боллаэр не спеша уселся, завёл мотор. Старенький «Рено» послушно тронулся и чинно поехал в сторону проспекта. Так что первый этап прошёл без сюрпризов.

Машина плавно вошла в поворот, проехав чуть ли не вплотную к Жуану. Месье Боллаэр, бледный, потный, взлохмаченный, крутил баранку, уставясь осоловелым взглядом на дорогу. «Совсём варёный», — подумал цыганёнок и припустил со всех ног туда, где дежурили девочки.

Перед перекрёстком «Рено» притормозил, но сворачивать не стал, а поехал дальше, в сторону Винтовой. Там, на полдороге, поджидал Габи. Он нарочно медленно перешёл дорогу перед приближающейся машиной, заставив месье Боллаэра замедлить ход, а потом побежал следом, стараясь подольше не выпускать его из виду.

Дальше обе стороны караулили Татав и Бонбон. Но Бонбону пришлось отвлечься. Вот уже две минуты, как он заметил приближающуюся по проспекту фигуру, которая прочно засела в его голове. Клошар Сто Су! Пьяница медленно двигался в их направлении, собирая дань с немногочисленных прохожих. Вот почему в тот момент, когда «Рено» проезжал мимо него, Бонбон смотрел в другую сторону.

— Эй! Ты что, задрых? — крикнул братишке Татав. — «Рено» тебе чуть ноги не отдавил…

— Всё нормально! — заверил его Бонбон, глядя вслед машине, которая уже скрывалась за поворотом Терновой улицы. — Он правильно едет.

Габи бежал к ним, еле переводя дух; за ним на некотором расстоянии следовали Жуан-Испанец, Марион и маленькая Берта.

— Я пошёл на первый пост к Стрелкам, где дежурят Зидор и Крикэ! — крикнул он Татаву. — Марион и Жуан пускай бегут на нижний. А вы караульте тут, на перекрёстке. Вдруг Боллаэр возьмёт да повернёт обратно, а мы и знать не будем…

В следующий миг Габи уже бежал по левому ответвлению Терновой улицы, которое выходило к первым домам улицы Вольных Стрелков. Зидор и Крикэ были на месте, сидели на уличной скамейке в самых расслабленных позах.

— Ну? — крикнул, подбегая, взмыленный Габи.

— Чего «ну»? — лениво переспросил Зидор. — Сидим вот, поджидаем достопочтенного месье Боллаэра. Что-то он не торопится…

— Да? — вскричал Габи. — Пяти минут не прошло, как он отъехал от гаража! И вы его не видали?

— Ничего мы не видали, — сказал Зидор. — Сколько сидим, за всё время только один грузовик проехал, да папаша Зигон со своей тележкой. Может, «Рено» низом проскочил, но вообще-то вряд ли: отсюда видно Фернана и Мели, и они вроде ни разу не дёрнулись.

— Пошли узнаем, — сказал Габи, начиная сомневаться в эффективности своего плана.

Все трое спустились по улице Вольных Стрелков к перекрёстку, где караулил Фернан. Тот беспечно болтал с Мели, поглядывая, не подъезжает ли кто с Винтовой. Габи гневно обрушился на него:

— Боллаэр проскочил у вас под носом, а вы тут ля-ля разводите!

Фернан и Мели оторопели.

— «Рено» здесь не показывался, — заверил Фернан. — И никого похожего на месье Боллаэра мы не видели. Он, наверно, верхом проехал.

— Мы сейчас оттуда, — сказал Габи, всё больше теряясь. — Должно быть, где-то по пути остановился. Пошли-ка по-быстрому обратно к Терновой…

Всю дорогу они обшаривали глазами дворики, подворотни, тупички — и ничего. Иногда у обочин попадались припаркованные машины, но не те. Габи, озираясь, всё ускорял шаг, но старый «Рено» как сквозь землю провалился.

Вернувшись к началу Терновой, они наткнулись на Марион, Берту и Жуана-Испанца, которые шли им навстречу в надежде узнать что-нибудь новое. Для начала Габи всех обругал, но в конце концов вынужден был признать очевидное: миновав последние дома проспекта Генерала Каэна, месье Боллаэр будто испарился.

— Во всяком случае, обратно он не проезжал, — сказала Марион. — Нас пятеро стояло на этой дороге… Он должен быть где-то между Терновой улицей и двумя конечными постами.

— А где Татав? — спросил Габи.

— Вернулся на перекрёсток, как ты велел.

— Может, он после вас что-то видел, — предположил Габи. — Иначе я вообще ничего не понимаю…

Толстяк Татав нёс стражу на отведённом ему перекрёстке, подскакивая всякий раз, если где-то слышался шум мотора. Он был один. И тоже растерялся, узнав, что месье Боллаэр со своей машиной бесследно исчез в двухстах метрах от его перекрёстка.

— Терновая улица там забирает влево после маленькой площади Ансельм, — объяснял он. — Я видел, как он туда повернул, и всё.

— Надо было поставить наблюдателя на развилке, — сказала Марион. — Тогда месье Боллаэр был бы на виду не у одного, так у другого.

— Всёго не предусмотришь, — огрызнулся Габи. — А Бонбон где?

— Он за тобой следом пошёл, — сказал Татав. — Минуту-две спустя…

Все встревоженно переглянулись.

— Мы же должны были его встретить на обратном пути! — воскликнул Габи. — Ну вот, теперь ещё Бонбон пропал… Не было печали!

Все поспешили к площади Ансельм. Бонбона нигде не было. За поворотом Габи, бежавший впереди, облегчённо вздохнул и перешёл на шаг.

— Он тут! — крикнул он, обернувшись к остальным.

На освещённом солнцем перекрёстке маячила одинокая маленькая фигурка. Бонбон озирался с весьма заинтересованным видом; появление товарищей его почти не удивило.

— Где ты был? — сердито спросил Габи, тряся его за плечи.

— Я увидел Сто Су и пошёл за ним, посмотреть, куда он идёт, — спокойно объяснил Бонбон. — Клошар — это уж моё расследование…

— Вот у меня уже где твой Сто Су! — закричал Габи. — Пока мы тут, высунув язык, гоняемся за Боллаэром, ты дурака валяешь, таскаясь за этим пьяницей! Теперь вот Боллаэр у нас ушёл из рук, а всё ты!

— Ну, может, и так, — равнодушно проронил Бонбон. — Зато я узнал, где у этого мошенника Сто Су гнездо. На чердаке одного нежилого дома. И так хорошо устроился, старый жулик: прямо там же внизу и «Кадиллак» свой припрятал — в маленьком таком гаражике из досок.

Габи весь побагровел, между тем как остальные за его спиной помирали со смеху.

— «Кадиллак»? — свирепо выдохнул он.

— Ну да! — сказал Бонбон. — Не слишком новой модели, но большущая такая машина…

— Где этот дом? — спросил Габи, вдруг переменившись в лице.

— Вон на той улице, — сказал Бонбон.

Он неопределённо повёл рукой в направлении развилки.

— На которой? — напирал Габи. — На правой или на левой?

— На средней, — хладнокровно пояснил Бонбон. — Отсюда её не видно, вон те столбы загораживают. Пошли, покажу!

Габи иостальные пошли за малышом, который гордо шагал впереди. Никто уже и не думал смеяться.

Там, где улица Терновая разветвлялась, как раз посерёдке, возвышались два толстых столба каменной кладки, образуя нечто вроде портика между двумя соседними домами. Проём между этими столбами маскировали две стенки, в половину его ширины, расположенные друг против друга, но на расстоянии, так что с виду казалось, будто проезда там нет, хотя на самом деле он был — узкий и зигзагообразный. Всё это напоминало контрольно-пропускной пункт, какие строили немцы во время оккупации.

— Моя улица вон за теми стенками, — объявил Бонбон. Они прошли между стенками и оказались в тупике длиной метров в сто, упирающемся в хозяйственные постройки на заднем дворе трёхэтажного особнячка, который фасадом выходил, судя по всему, на улицу Вольных Стрелков. По правую сторону тянулась кирпичная стена товарных складов, по левую — четыре дома, разделённые пышно разросшимися садами, благоухающими на всю эту тихую улочку.

Оглядевшись, Марион заметила на стене проржавевшую жестяную табличку.

— «Улица Конца Года!» — воскликнула она. — Это же старинное название Терновой!

Глаза у ребят зачарованно округлились. Что ни шаг, то сюрприз!

— Я всё понял, — сказал Габи. — До войны по обе стороны перекрёстка это была одна улица — Конца Года. А когда тут были немцы, они устроили КПП у товарных складов. Потом, после войны, так всё и осталось, потому что на этой улочке почти никто и не живёт. Во всех городах бывают мёртвые зоны вроде этой — закоулки, про которые забыли лет на десять-двадцать. А потом являются застройщики, сносят два-три дома, строят на этом месте завод или большой магазин, и опять жизнь бьёт ключом.

— Ну идёмте же! — нетерпеливо зашептал Бонбон. — Вон они, хоромы Сто Су.

Он указал на деревянное строение без окон на стыке двух садов. Это был, конечно же, всего-навсего гараж одного из здешних домов. В тупик выходила двустворчатая дверь, сейчас закрытая. Над гаражом был чердак со слуховым окошком, куда вела обветшалая наружная лестница, недосчитывающаяся нескольких ступенек.

— Самое подходящее клошаровское гнёздышко! — пробормотал Габи.

— А «Кадиллак» — внизу, — объяснил Бонбон, показывая на двери гаража. — Правда-правда! Старику Сто Су и ходить далеко не надо…

Габи нажал на одну створку, заглянул внутрь — и отшатнулся как ошпаренный.

— Это же «Рено» Боллаэра! — оторопело объявил он. Мальчики, пихаясь, припали к щели, разглядывая восьмицилиндрового зверя.

— Точно, он и есть! — засмеялся Жуан-Испанец. — Второй такой развалюхи в Лювиньи не сыщешь…

— Тихо! — шикнула на него Марион. — Если машина здесь, значит, и её хозяин где-то неподалёку.

Друг за другом они бесшумно, прижимаясь к стене, подкрались к решётчатым воротам. За ними был прекрасный маленький парк с каштанами, ухоженными аллеями и усыпанной цветами лужайкой, а в глубине парка виднелся полускрытый зарослями бирючины серый дом.

Стеклянная дверь на террасу была открыта, так же, как и окна первого этажа. В тени каштана в плетёном кресле сидела и вязала немолодая дама в чёрном платье.

— Это мадам Боллаэр, — прошептал Жуан-Испанец. — Я её несколько раз видел в гараже.

— Не высовывайтесь, — одёрнула Марион младших, которые тянулись заглянуть сквозь решётку. — Теперь мы знаем, где укрывается месье Боллаэр, а это всё, что нам надо. Пошли отсюда.

Парк дышал каким-то удивительным покоем; шум города сюда не доходил, разве что далёкие свистки проносящихся мимо скорых. Ребята невольно поддались умиротворяющей атмосфере этого цветущего убежища. В самом деле, такой ли уж преступный тип этот месье Боллаэр, как можно предположить по его реакции на слепого? Разве может плохой человек жить в таком месте?

Даже Габи был сбит с толку.

— И чего мы тут, собственно, ищем? — растерянно сказал он товарищам.

Они молчали, пока не подошли к замаскированному входу в тупик, где и остановились, чтобы держать совет. Надо было прийти к какому-то решению, а за этим во всех сомнительных случаях обращались обычно к Марион.

— Я уж не знаю, что и думать! — признался бедняга Габи, умоляюще глядя на них. — Бросить, что ли, это дело?

— Нет, зачем же! — уверенно возразила девочка. — Завтра я пойду к месье Тео и скажу ему, что его слепой пропустил одну улицу…

Марион у воров

Марион очень скучала по вещи, которая так украшала её тёмно-синее платье. Уже одевшись для выхода, она обыскала весь садик и, наконец, срезала полураспустившуюся розочку ослепительной белизны; этот цветок Марион приколола на грудь вместо потерянной брошки. Занятия в школе уже два дня как кончились, и Габи предложил девочке мощную группу поддержки в лице Зидора, Фернана, Татава, Жуана и себя самого. Марион отказалась и теперь шла по ослеплённым утренним солнцем улицам, сопровождаемая только жёлтой собачкой, которая радостно скакала вокруг.

Было ещё очень рано — часов восемь от силы, и улица Вольных Стрелков в эту пору была пустынна и тиха. Чем ближе подходила Марион к дому 58, тем сильнее билось её сердце. У калитки она прислушалась. Ни звука не доносилось со двора, ставни в доме были ещё закрыты.

Марион нажала на кнопку звонка и долго не отпускала. Месье Тео, видимо, спал где-то в глубине своего жилища, потому что звонок продребезжал и наконец смолк, но ни в доме, ни во дворе ничто не шевельнулось. Марион дала ещё несколько звонков, на этот раз коротких и частых. Она услышала чьё-то ворчание, потом зашаркали приближающиеся шаги.

— Кто там? — послышался заспанный голос месье Тео.

— Это я, собачница! — отозвалась Марион. — Пришла проведать Нанара…

Молчание. Усач, по-видимому, успел начисто забыть про ребятишек, которые месяц назад привели ему собаку.

— Какой такой Нанар? — недоумённо спросил он. Несмотря на некоторую рискованность предприятия, Марион понимала весь его комизм.

— Трёхцветная собака, которую я вам отдала для инвалида, — объяснила она со смехом, — крупная собака, которую вы перекрасили в чёрный цвет.

Тут месье Тео приоткрыл калитку и высунул лысую голову:

— Так ты всё-таки заметила? — с обидой сказал он. — А ведь краска отличная…

— Я-то ни при чём, — пояснила Марион, — это Нанар меня узнал. Собаки, они добро помнят.

— Ну что ж, Нанар твой в полном порядке. Но, скажу я тебе, и здоров же он жрать! С такой зверюгой того и гляди по миру пойдёшь.

Он окинул Марион зорким взглядом, оценив по достоинству чистое детское лицо, синее платье и маленькую белую розу.

— Ну, до свидания! — добавил он ворчливо. — И больше сюда не ходи. Тебе в этом квартале не место…

И захлопнул калитку.

— А ещё у меня к вам разговор насчёт слепого! — крикнула Марион, чтобы удержать его.

— Пошла, пошла! Дела слепого тебя не касаются, — сухо отозвался из-за калитки месье Тео.

— Может, и не касаются, но я о них знаю кое-что такое, чего вы не знаете.

Месье Тео приоткрыл калитку и озадаченно уставился на девочку. Лицо у него стало совсем другое. Марион заставила себя улыбнуться, подавляя зашевелившийся в душе страх.

— Ты это о чём? — понизив голос, спросил месье Тео. Прежде чем ответить, Марион огляделась. Улица, залитая уже жарким солнцем, была по-прежнему безлюдна.

— Мои товарищи и я, — сказала она, — мы пришли к выводу, что слепой кого-то ищет в Лювиньи. Это действительно так?

— Так, — скрепя сердце признал месье Тео. — И что дальше?

— Ещё мы обнаружили, что кое-кто в Лювиньи до смерти боится этого слепого. Может быть, это и есть тот, кого он ищет?

Месье Тео шумно засопел и побелел как полотно. Он распахнул калитку и сказал:

— Входи! Не стоит об этом говорить на улице…

Марион вошла, стараясь не улыбаться; она уже была уверена, что победа за ней. Она с любопытством разглядывала владения месье Тео — большой деревенского типа дом, двор, где цвели ирисы и анютины глазки, ухоженный огород и, наконец, загадочный амбар с маленькими зарешёченными окошками, который так заинтриговал Зидора и Жуана.

Месье Тео повёл девочку во двор и усадил на лавочку, врытую у ограды садика.

— Ну, выкладывай, — жёстко приказал он, — и не вздумай морочить мне голову. Увижу, что врёшь, — пожалеешь, что пришла…

Марион рассказала всё с самого начала с мельчайшими подробностями, в которых и заключалось очарование игры для этих жадных до всего таинственного ребятишек.

Первые же её слова немало смутили месье Тео: оказывается, за ним самим, за его людьми и за слепым вот уже больше месяца постоянно наблюдают какие-то сопляки! Марион всё ещё говорила, когда дверь амбара открылась, и подозрительные постояльцы месье Тео вышли на свет: здоровяк Сакко с прилипшим к губе окурком сигары, двое гавриков, которых несколько раз видел Жуан, краснолицый коротышка в потёртой одежде и тощий долговязый малый в шофёрском комбинезоне табачного цвета.

Все были посвящены в дело — месье Тео знаком подозвал их, и они окружили скамейку и тоже стали слушать. У Сакко сперва дух перехватило при виде Марион, сидящей на лавочке бок о бок с одним из авторитетов улицы Вольных Стрелков.

Он, видимо, был помощником или правой рукой месье Тео; Марион заметила, что он достал из кармана блокнот и принялся что-то поспешно записывать, когда она дошла в своём рассказе до гаража Боллаэра, его хозяина и шофёров. Месье Тео напряжённо слушал, уперев руки в колени и не сводя чёрных глаз с двери амбара; время от времени его кустистые брови ползли вверх. Когда Марион окончила свой рассказ, он с серьёзным видом произнёс:

— Ты оказала нам очень большую услугу. Если бы не ты, слепой мог бы до скончания века нарезать круги по этому городишке, и, скорее всего, мы бы отчаялись и бросили это дело… Можно тебе доверить тайну, не разболтаешь?

— Можно, — сказала Марион, — если только речь не идёт о чём-нибудь преступном. В этом случае оставьте свою тайну при себе. Ввязываться в грязные дела я не собираюсь…

Месье Тео скорчил оскорблённую физиономию. Остальные от души расхохотались. Даже толстый Сакко, похоже, признал девочку за свою.

— Успокойся, детка! — сказал месье Тео. — Во-первых, сейчас я тебя сильно удивлю, расставив всё по местам в твоей истории. Ты и твои друзья — ребята ловкие, что и говорить, но вы исходили из в корне неверной предпосылки. Людоед в этой сказке^[8] — не тот, на кого вы думаете. Это не бугай Сакко, не кто-нибудь из этих вот обормотов, а также и не месье Тео, которого вы подозреваете разом и в подготовке некоего преступления, и в шашнях с полицией. И тем более — слышишь, девочка? — тем более это не месье Боллаэр, про которого ты сейчас рассказывала и который, скорее всего, и есть тот, кого мы ищем. Нет, людоед в этой сказке, единственный, настоящий — вот он!

Тут месье Тео резко повернулся и указал на дверь амбара. Марион, затаив дыхание, посмотрела туда: в дверях показалась высокая чёрная фигура. Слепой! Он медленно вышел из дортуара, поправляя свои синие очки. Он двинулся к скамейке, постукивая по земле белой тростью. Нанар, которого он держал на поводке, аккуратно направлял хозяина. Все замолчали. Месье Тео знаком приказал Марион сохранять неподвижность.

Слепой сразу почувствовал присутствие своих товарищей и даже скрытую неприязненность в их молчании.

— Пойду к вокзалу, — глухо проронил он. — Поиграю до обеда в квартале Ферран…

Месье Тео не стал его удерживать.

— Валяй, — благодушно сказал он, — попробуй.

Слепой прошёл к калитке, едва не задев сидящих на лавке. Нанар, натянув поводок, успел на ходу лизнуть протянутую к нему руку Марион. Мужчины молча проводили слепого неодобрительными взглядами. Вот его траурно-чёрный силуэт ярко обрисовался в раме открытой калитки, на солнечном фоне улицы. Потом калитка за ним захлопнулась.

Марион обернулась к месье Тео.

— Людоед? — недоверчиво переспросила она.

— Когда-нибудь я объясню тебе всё, чего ты пока не понимаешь, — ответил тот. — Только обещай, что ничего не скажешь своим дружкам. Кто-нибудь из этих сорванцов может от излишнего рвения всё испортить… Ну, во-первых, ты хоть представляешь, куда попала?

— Кажется, догадываюсь, — сказала Марион, смело глядя в лицо присутствующим.

Те разразились грубым смехом, но без всякой злобы. Марион покраснела.

— Ты сейчас находишься в своего рода приюте, каких не так уж много на свете, — добродушно объяснил месье Тео. — Я предоставляю кров людям, вышедшим из тюрьмы без гроша в кармане. Они у меня живут, я их кормлю, нахожу им какую-никакую работу, чтоб могли честно и достойно вернуться к нормальной жизни. Да-да, вот эти молодчики, которых ты тут видишь, в том числе и большой Сакко, ели хлеб Республики не один год, искупая грехи молодости.

Марион широко раскрытыми глазами по-новому всматривалась в лица подопечных месье Тео.

Её разбирало любопытство — за что же они попали в тюрьму? Большой Сакко стоял прямо перед ней и хмуро глядел исподлобья. Он догадался, какой вопрос вертится на языке у гостьи, и внезапно покраснел до ушей, изрядно развеселив этим своих товарищей. Те были не столь чувствительны и выдержали вопрошающий взгляд Марион, глазом не моргнув.

Месье Тео рассмеялся.

— Ничего, не смущайся, — сказал он девочке. — Можешь исповедовать их всех подряд, если тебя интересует, чем они провинились. Не обольщайся только: ничего увлекательного в их историях нет. Есть тысяча способов совершать дурные поступки и тысяча способов на этом попадаться, но в сущности всё сводится к обыкновенной глупости, потому что разумный человек не станет рисковать свободой ради кошелька.

Марион призадумалась. Все эти люди смотрели на неё так дружелюбно — ей не хотелось нарушать возникшую доверительную атмосферу, заставляя их вспоминать то, чего они стыдились. Она, улыбнувшись, потупилась.

Месье Тео взглядом поблагодарил её за деликатность.

— Нужда и невезение порождают куда больше воришек, чем настоящая алчность, — рассудительно заметил он, качая головой. — Беда в том, что, если однажды такое дело сошло с рук, дальше уже трудно устоять перед искушением. Так одна кража тянет за собой другую, вор матереет и уже не может вырваться из этого порочного круга. Лучшее, что можно пожелать случайному воришке, которого на кражу толкнула безысходность или какая-нибудь крайняя необходимость, — попасться при первой же попытке. Тогда, если человек по натуре неплохой, наказание идёт ему на пользу и больше он на эту дорожку не сворачивает; но тут самое главное — чтоб человек вновь почувствовал, как хорошо просто честно жить.

Марион слушала, затаив дыхание.

— Среди тех, кого ты здесь видишь, рецидивистов нет, — продолжал месье Тео, — и ты правильно сделала, что не стала расспрашивать их о прошлом. Наказание своё они получили, с обществом в расчёте. Тюрьма для них просто одно из тяжёлых воспоминаний, и больше им никогда не взбредёт в голову поживиться чужим добром.

— Это точно, — хриплым голосом подтвердил коротышка.

— Я себя чувствую прямо новорождённым ягнёночком. А ты, Длинный?

— Я, — провозгласил тот, воздев руку к небу, — я невинен, как в день первого причастия. Чес-слово!

Марион оглянулась на двух «драных котов».

— А мы чего, мы просто грузчики-подёнщики, — сказал первый, сгибая руку и демонстрируя бицепсы. — Ты помнишь судью, Тото?

Тото помотал головой.

— Судья? — ангельским голосом спросил он. — Какой ещё судья? Я только-только из лицея, пять лет отучился в провинции. Меня там научили вырезать из дерева уточек. Правда, со временем это надоедает. Видеть не могу уток, даже на картинке…

Большой Сакко, всё ещё красный как рак, молчал. Месье Тео дружески поддразнил его.

— А вот этот троглодит, — сказал он Марион, — три года был шеф-поваром в отеле с решётками на окнах. Видишь, какую морду наел?

Марион рассмеялась.

— Как видишь, — заключил месье Тео, — мы тут убийц не держим, всего лишь незадачливых воришек…

— А слепой? — спросила Марион.

— Да, теперь о слепом, — медленно проговорил месье Тео. — тебе невтерпёж узнать про него побольше, но если я сейчас расскажу всё, что знаю, это может отбить у тебя охоту помогать ему, как сейчас помогла. Почему? А потому, что у него-то на совести кое-что похуже — много хуже… Послушай: согласна ты пока что довериться мне? Видишь ли, в силу разных обстоятельств мне пришлось провести пятнадцать лет среди распоследних подонков. И в этой массе попадались люди, достойные лучшей участи, люди, способные вернуться к честной жизни. Я знаю, что говорю. Опыт позволяет мне оценить меру добра и зла в подобных делах. Правосудие — запомни это, девочка, — правосудие сурово к преступникам и остаётся суровым к раскаявшимся, к тем, кто искупил свою вину. Что плохого в том, чтоб смягчить по мере сил эту суровость, помочь хотя бы некоторым бедолагам, которым закон отказывает в поддержке? Слепой, можно считать, выродок, гнусный отщепенец даже по меркам преступного мира, чудовище, которое люди с радостью бросили бы подыхать. Но он никого не убивал, и за свои дела заплатил, девочка, заплатил с лихвой… вот почему я надеюсь на твою доброту…

Марион тихонько кивнула в знак согласия.

— Хорошо, — сказал месье Тео. — Возвращайся к ребятам и попроси их потерпеть до вечера. Тем временем мы с Сакко осторожно наведём справки об этом месье Боллаэре, который с появлением слепого удрал в другой конец Лювиньи. В шесть часов ступайте все на ту забытую улочку, где никогда никого не бывает. Спрячьтесь там и ждите, только тихо. Когда месье Боллаэр вернётся с работы в своё укрытие, слепой тоже придёт и будет играть у ворот парка. Вот тут уже ваш выход: вокруг слепого должно быть много детей, чтоб развеять ореол ужаса и отвращения, который всё ещё над ним витает… Сделаешь?

— В шесть часов мы будем на месте, — сказала Марион, вставая. — Все десять человек.

Она свистнула Фифи и лёгкой походкой, не оборачиваясь, пошла к калитке.

Раскаявшиеся воры месье Тео провожали её взглядом со смешанным чувством: было в нём сколько-то стыда, а больше — сожаления. Если сложить все их сроки, получалось много-много дней тюрьмы, и появление среди них Марион во всей её детской прелести впервые наглядно показало им, как бездарно потеряно это время.

Через пять минут после ухода Марион перед домом 58 со скрежетом затормозил почтовый грузовичок. Из него вылез водитель, Ритон, а следом Амедей, газетчик с автостанции. Сакко открыл им калитку.

— Какие инструкции на сегодня? — спросил Ритон у месье Тео.

— На первую половину дня — никаких, — ответил бывший жандарм. — Анатоль играет в квартале Ферран. Но вечером предстоит некоторое изменение в программе…

Он объяснил им, какой оборот приняли дела слепого благодаря вмешательству детей. Пополь, Длинный и двое других уже собрались идти в доки, но притормозили, чтобы выслушать распоряжение своего покровителя.

— Не будем мешать ребятишкам, — сказал месье Тео. — Они и без нас прекрасно справятся. Ты, Ритон, забирай Амедея и съездите — прямо сейчас — осмотрите этот тупичок. Потом объясните всё доктору Арахису, и пускай старик к назначенному времени отведёт туда слепого… Только с тупиком поосторожней, не привлекайте к нему внимания.

Мальчик в парке

В шесть часов солнце уже начинало клониться к закату, и от деревьев потянулись прохладные шлейфы предвечерней тени. Примчавшись на забытую улицу, все в мыле, ребята наслаждались этой прохладой, напоённой ароматами окрестных садов. Они укрылись в самой глубине тупика под густой листвой каштана, ветви которого низко свешивались через полуразрушенную стену последнего сада.

— Больше я ничего не знаю, ничего не могу сказать, — в который раз повторяла Марион. — Наше дело — ждать. Слепой обязательно придёт…

Улица, по-прежнему пустынная, мирно дремала под синим с золотом небом.

Прошло четверть часа, и за стенками, затрудняющими въезд, послышался шум мотора. Машина замедляла ход, чтобы обогнуть препятствие. И вот показался старенький «Рено» месье Боллаэра. Душераздирающе взвизгнув тормозами, он остановился перед гаражом, наполовину въехав на тротуар.

Месье Боллаэр, бледный и озабоченный, распахнул двустворчатые двери, загнал машину в гараж, вышел и вдруг замер на месте, напряжённо прислушиваясь, словно до него донёсся сквозь тишину стук десяти ребячьих сердец.

— Похоже, он что-то заподозрил, — шепнула Марион на ухо Фернану.

Месье Боллаэр посмотрел в дальний конец тупика, но листва каштана надёжно укрывала соглядатаев. Он ничего не увидел. Небрежно ногой затворил двери гаража и пошёл к воротам, нашаривая в кармане ключи.

В густой зелени парка, вокруг дома, полускрытого цветущей бирючиной, не заметно было никакого движения. Месье Боллаэр, миновав ворота, отпер железную дверку в садовой стене, оглянулся напоследок и скрылся из виду.

Не прошло и двух минут, как из-за заграждения появилась знакомая обтрёпанная фигура: Сто Су! Младшие захихикали.

— Знает хозяйский распорядок, — пробормотал Габи, отвешивая подзатыльники, чтобы унять неуместное веселье.

Клошар вступал на забытую улицу с не меньшей осторожностью, чем ребята. Убедившись, что там, как всегда, пусто и тихо, он подобрал окурок, брошенный месье Боллаэром, с наслаждением затянулся и крадучись направился к лестнице гаража. Заглянул в дверь, проверяя, на месте ли машина. Успокоившись на этот счёт, Сто Су не без труда вскарабкался по скрипучим ступенькам и влез в чердачное окно.

— Как бы он нам не помешал в самый ответственный момент, — прошептал Фернан.

— Побоится высовываться, — сказал Габи. — Ему бы только зенки залить, а наши с Боллаэром секреты его волновать не должны.

Малыши, возбуждённые донельзя, попискивали в тени, как птенцы в гнезде.

Вдруг Марион знаком заставила всех замолчать. Едва уловимый обрывок мелодии таял в шуме близлежащих улиц.

— Это он, — прошептала девочка. — Теперь тихо всем…

Слепой, должно быть, шёл очень медленно и на ходу играл свою излюбленную песню, с каждым шагом приближаясь к забытой улице. «На грош любви»! Было что-то патетическое, берущее за душу в постепенном нарастании печального мотива, который пробивался сквозь дальний уличный шум, перекрывал его, набирая силу по мере того, как музыкант приближался к тупику. Сердце у Марион сжалось. Она одна догадывалась, какое выстраданное послание заключал в себе старый цыганский романс и что может произойти в этом безлюдном закоулке.

Фантомас медленно обогнул поперечную стенку. Нанар грамотно вёл хозяина строго по тротуару.

— Пошли! — сказала Марион. — Теперь наш выход.

Они все разом высыпали из укрытия. Слепой был предупреждён: топот десяти пар детских ног не удивил его. Марион остановила товарищей перед воротами. Мягкий и золотистый уже вечерний свет падал на неподвижную листву и на крышу серого дома. Двери террасы и окна были распахнуты навстречу наступающей прохладе. Под каштанами стояло кресло мадам Боллаэр, но в парке не видно было ни души.

— Мы все здесь, — как можно мягче сказала Марион. — И вы пришли туда, куда надо…

Слепой склонил голову, не проронив ни слова, и продолжал играть. Потом остановился у ворот и повернулся к парку. Окружённый притихшими детьми, слепой заиграл громче. Слышанный столько раз цыганский романс огласил безлюдный парк с какой-то новой силой; вкрадчивый и в то же время властный, он заглушал щебет птиц в соседних садах.

Фернан первым уловил какое-то движение в зелёной тени парка. Он легонько подтолкнул локтем Марион.

Миниатюрная лёгкая фигурка вприпрыжку мелькала между кустами, то озарённая солнцем, то укрытая густой тенью. Вот она замерла, постояла неподвижно, а потом — ребята затаили дыхание — потом показалась уже на аллее, ведущей к воротам.

Широко раскрыв удивлённые глаза, мальчик лет десяти робко подходил всё ближе к ним — к слепому и его собаке, к источнику этой завораживающей музыки, будившей эхо в заброшенном тупике. Бледный, белокурый, в белоснежных шортах и рубашке, он был такой маленький и худенький, что можно было принять его за девочку.

Ещё несколько шагов — и он был уже у ворот. Держась обеими руками за решётку, он прильнул лицом к просвету между прутьями и недоуменно вглядывался в странную группу, состоящую из слепого музыканта и десятерых ребят.

Слепой услышал лёгкие шаги и похрустывание гравия. Он инстинктивно поднял голову, оказавшись лицом к лицу с ребёнком за воротами. Музыка зазвучала совсем нежно, словно манила куда-то.

Прошло несколько секунд… и вдруг мальчик как будто что-то вспомнил. Он тихонько просунул руку между прутьями и протянул её к большому чёрному псу.

— Тоби! — дрожащим голоском позвал он.

Тоби-Нанар никогда не оставался глух к приветливому обращению. Он подскочил к решётке и с готовностью дал себя погладить.

Ребята оторопело смотрели на всё это, не смея шелохнуться. Казалось, малейшее движение или звук могут спугнуть неожиданное видение, как смогла сыгранная на аккордеоне мелодия вызвать из укрытия того, кого прятали в этом глухом закоулке Лювиньи.

Марион, осведомлённая лучше остальных, догадывалась, что происходит в душе маленького затворника. Он явно вспомнил мелодию; ему казалось, что он узнал собаку; но вид слепого ни о чём ему не говорил.

Он вдруг убрал руку обратно за решётку, пытливо вгляделся в застывшее лицо музыканта, которому синие очки придавали ещё более отстранённый вид, и Марион увидела, как детское личико омрачила тень печали и обманутой надежды.

И тут всё разом изменилось. Из дома вылетел месье Боллаэр и с криком кинулся к воротам. На этот крик выбежала из поперечной аллеи его жена. Увидела ребёнка, вцепившегося в решётку, чёрную фигуру слепого по ту сторону ворот и поспешила следом за мужем.

Месье Боллаэр подбежал к воротам. Сгребя ребёнка в охапку, он оторвал его от решётки и толкнул в объятия вовремя подоспевшей запыхавшейся жены. Мадам Боллаэр, смертельно бледная, быстрым шагом направилась к дому, таща за руку мальчика. Тот поминутно оглядывался, и лицо у него было огорчённое и растерянное.

Теперь уже месье Боллаэр вцепился в решётку.

— Уходите прочь! — истошно закричал он. — Не то позвоню в комиссариат…

Слепой перестал играть, но не тронулся с места. Только его застывшее лицо стало ещё бледнее.

— Пожалуйста, звоните, — спокойно сказал Габи. — Улица-то общая, по ней можно ходить всем. А у слепого есть разрешение от муниципалитета, чтоб играть на улицах. Так что никто не вправе запретить ему зарабатывать себе на хлеб… А вы-то чего так боитесь?

Месье Боллаэр уставился на детей безумным взглядом и вдруг закатился истерическим смехом.

— Бедные несмышлёныши! — воскликнул он. — Давайте, давайте, водите хороводы вокруг этого нелюдя! Пять лет назад его портрет был во всех газетах, и награду за него назначили — десять миллионов, за живого или мёртвого. Что вы про него знаете? Ничего! Он заманивает вас своим аккордеоном, а вы и рады ходить за ним хвостом. Нашли, понимаешь, самого безобидного!..

Ребята один за другим расступились, так что вокруг Фантомаса образовалась пустота. Только Марион и Фернан продолжали стоять рядом.

— Больше он никому не может причинить зла, — сказала Марион, улыбаясь месье Боллаэру. — Он слепой. Что он нам сделает? Не съест же…

С этими словами она оглянулась на товарищей. Габи подошёл первым, за ним — Зидор и Жуан-Испанец, четверо младших и, наконец, отъявленный трус, толстяк Татав. Им, похоже, было стыдно, что поддались панике.

— Ладно, проехали, — сказала им Марион. — Но если бы вы не вернулись, мы с Фернаном ушли бы из команды.

Между тем Сто Су на миг высунул из чердачного окна свою опухшую красную физиономию — поглядеть, что творится на улице. Увидев перед воротами слепого, окружённого детьми, а за воротами — домовладельца, клошар поспешно спрятался, правда, не настолько быстро, чтоб это укрылось от острых глаз Марион.

Месье Боллаэр в последний раз оглядел слепого, словно хотел запечатлеть в памяти каждую черту его лица.

— Ладно, ребятки, идите! — сказал он смягчившимся голосом. — Так будет лучше для всех…

Потом отвернулся и быстро зашагал к дому.

— Ребёнка здесь уже нет? — спросил слепой у Марион так тихо, что даже она еле расслышала.

— Мадам Боллаэр увела его в дом, — ответила девочка. — Сегодня ждать больше нечего.

— Пошли, — сказал слепой, нашаривая поводок Нанара.

Ребята расступились, пропуская его. Габи вопросительно глянул на Марион.

— Мы с Фернаном немножко задержимся, — тихо сказала она. — Веди всех в тупик Заложников, мы скоро туда к вам подойдём.

На солнце набежала туча, накрыв забытую улицу унылой серой тенью. Габи с товарищами ушли вслед за слепым. Ребята немного дулись, но никто не решился спорить с Марион.

Та дождалась, чтобы они скрылись из виду, потом кивнула Фернану. Оба по-кошачьи бесшумно вскарабкались по ветхой лестнице гаража. Чердачное окно зияло чёрным провалом. Фернан, расхрабрившись, заглянул в логово клошара.

Сто Су сидел на куче тряпья, служившей ему постелью. Всем своим видом он выражал испуг и угрозу, как дикий зверь, застигнутый врасплох в своей норе.

— Что вы тут забыли? — хрипло заворчал он. — Это мой дом! Сейчас вот как спихну с лестницы…

— Ваш дом? — с иронией спросила Марион.

— Вот именно! Я первый тут поселился, — огрызнулся клошар. — Вот уж больше десяти лет ночую в этой крысиной норе…

— А если мы про вас расскажем месье Боллаэру? — невозмутимо продолжала Марион.

Сто Су тут же сбавил тон.

— Да что ж это такое-то, в самом деле! — заныл он. — Мало мне бед на мою разнесчастную голову! Не можете, что ли, оставить старика в покое и держать язык за зубами? Вам-то какая радость, если меня отсюда выпрут?

— Не бойтесь, я пошутила, — успокоила его Марион. — Можно войти? Мы на минутку.

Сто Су нехотя кивнул. Марион и Фернан пролезли в низкую, тесную каморку, заваленную каким-то непонятным хламом, тряпьём и старыми газетами.

Они уселись на пол перед старым пьяницей, глядевшим на них с явным недоверием.

— Если вы тут живёте уже больше десяти лет, — начала Марион, — то, наверно, много чего видели и слышали?..

— Ничегошеньки! — возразил клошар. — Здесь было самое тихое и спокойное место в Лювиньи — ни тебе соседей, ни легавых, никого! И взбрело же в голову этому Боллаэру купить целый парк и поселить тут свою семейку! Теперь я и спать толком не сплю, только вполглаза… Так-то они соседи ничего, тихие, но я уже не чувствую себя здесь дома…

— Ну надо же! — сочувственно откликнулась Марион.

— Да, — продолжал жаловаться Сто Су, — заявились посреди ночи три недели назад на здоровом таком красном грузовике, и давай мебель выгружать, и чемоданы, и тюфяки, и уж не знаю чего! Боллаэр этот, а с ним братья Пирс, английцы из гаража, и ещё два шофёра. И пошёл тарарам до самого утра — сгружают, в дом таскают… А я всю ночь глаз не сомкнул и носу высунуть не смел. Ну, они-то думали, кругом никого, тут же все дома нежилые — и в разговорах не стеснялись…

— А о чём они говорили? — спросил Фернан.

— Да так, о том о сём, — уклончиво ответил Сто Су. — Я выпивши был, не больно-то помню…

Он замолчал, хмуро глядя на незваных гостей.

В этом взгляде Марион прочла, что он знает куда больше, чем говорит, и даже догадывается, какой вопрос ему сейчас зададут.

— Кто этот мальчик в парке? — спросила она напрямик.

Молчание. Старый попрошайка отводил глаза. У него язык не поворачивался выдать тайну, которая была трагедией его собрата.

— Сын слепого, — выговорил он наконец.

История киднеппера

Марион и Фернан рассчитывали догнать слепого перед вторым перекрёстком Винтовой улицы. Но там его не оказалось. Не было видно его высокой чёрной фигуры и на том отрезке улицы Вольных Стрелков, который вёл к пустырям Малого Лювиньи. Марион это показалось странным.

— Куда ж он подевался? — забеспокоилась она. — До дома месье Тео он ещё не успел бы дойти…

Это исчезновение тут же связалось у неё со словами Сто Су и с драматической сценой, разыгравшейся в забытом тупике. Слепой тогда ничего не сказал, но лицо у него словно окаменело, он уходил обречённо, как человек, которого лишили последней надежды.

— Автострада… — прошептал Фернан.

Дети испуганно переглянулись — слова тут были не нужны. Со всех ног они помчались к проспекту Нового Квартала. Слепого дети увидели ещё издалека: он шёл напрямик через площадь Теодор-Бранк, не обращая внимания на проносящиеся совсем рядом машины. Он бросил поводок Нанара, и растерявшийся пёс беспомощно вертелся вокруг хозяина, хватая его зубами за рукав и пытаясь отвести на тротуар.

Недалеко от площади его путь пересекала Национальная-5, по которой с неумолкаемым ревом нёсся сплошной поток машин. Марион с Фернаном добежали до автострады на какие-то секунды позже слепого.

Тот уже шагнул наперерез мчащимся машинам. Первая, взвизгнув тормозами, резко вильнула и чудом не задела его. Дети бросились вперёд, схватили слепого за руки и чуть ли не из-под колёс тяжёлого грузовика оттащили на обочину.

Несчастный дрожал всем телом.

— Пойдёмте домой, — еле выговорила Марион, с трудом переводя дух. — Ваши друзья ждут вас, беспокоятся…

Он беспрекословно позволил себя увести — видимо, самый страшный момент миновал. По другую сторону шоссе кучка зевак с любопытством наблюдала, как двое примерных деток помогают слепому, забредшему на опасный перекрёсток.

— Он не пострадал? — крикнул кто-то.

— Всё в порядке, — ответила Марион, заставив себя мило улыбнуться. — Мы проводим его до дома.

Месье Тео открыл так быстро, словно поджидал их у калитки. Он тоже начинал не на шутку беспокоиться. Слепой со своим псом тут же укрылся в дортуаре, между тем как Марион шёпотом рассказывала месье Тео обо всём, что произошло.

— Мы с ребятами постараемся его успокоить, — сказал месье Тео, усадив Марион и Фернана на лавочку. — Что касается ребёнка, то я ничего другого и не ожидал. Что ж, теперь людоед знает, что его сына взяли в хорошую семью, что мальчик живёт тут, неподалёку. Это уже большое дело… Этим он и должен удовольствоваться.

Людоед! Уже второй раз Марион слышала это зловещее слово. Она хотела узнать, наконец, всё.

Месье Тео переводил взгляд с девочки на мальчика и обратно.

— Не болтайте только направо и налево о том, что я вам расскажу, — предупредил он, хмуря густые чёрные брови. — В наши дни людоед из старых сказок носит другое имя, не менее страшное для отцов и матерей. Догадываетесь, какое?

— Я знаю, — сказал Фернан, который иногда читал газеты.

— «Киднеппер». Это такой негодяй, который похищает детей, чтобы взять за них выкуп.

— Обычно киднеппинг заканчивается гораздо хуже, — продолжал месье Тео, — потому что полиция в таких случаях шутить не любит. И загнанный в угол киднеппер часто разделывается со своей жертвой.

Марион ушам своим не верила.

— И вот этот слепой — киднеппер?

— Во всяком случае, был им несколько лет назад — ослеп-то он много позже, — сказал месье Тео. — Вы ещё были маленькие и не знаете, а про него во всех газетах писали. Даже и теперь ему приходится скрывать, кто он такой, потому что к похитителям детей отношение как к бешеной собаке. Ну так вот, его поймали, как и многих других, и осудили по всей строгости закона. И тут история осложняется…

— В тюрьме он ослеп? — предположила Марион.

— Не сразу. Но давайте по порядку. Как ни странно, этот человек когда-то был женат, имел ребёнка, жил вполне обыкновенной жизнью, а потом его, как говорится, бес попутал… Судили его по справедливости, дали срок, но не только: его лишили родительских прав. Око за око — он похитил чужого ребёнка, у него отняли его собственного. А мать незадолго до того умерла, так что мальчик остался на попечении у государства. Сидя в тюрьме, наш киднеппер пытался через разных людей разузнать, что сталось с его сыном. Но Опекунский суд в подобных случаях соблюдает строгую секретность, особенно если ребёнка отдали на усыновление…

— А как же тогда получилось, что он узнал про Лювиньи? — спросил Фернан.

— Я как раз к этому подхожу, — сказал месье Тео. — Знаете парня, который последние два года возит почту, Ритон его зовут?

— Мы его в первый же день взяли на заметку, — сказал Фернан. — Каждый вечер около пяти он привозил газеты на автостанцию и передавал какие-то инструкции Амедею и Арахису. После чего Арахис вёл слепого по новому маршруту…

— Так вот, с этого самого Ритона, можно сказать, всё и началось. Он полгода сидел в одной камере с нашим киднеппером. А когда вышел на волю, явился ко мне, как многие другие, и я его пристроил водителем — эта работа как раз по нём. Как видите, про слепого пока и речи нет. Ритон мне про него ничего не говорил, но сохранил с ним связь, передачи иногда посылал. А что в таких передачах бывает? Ну, мыло там, сигареты, колбаса, книжки, свежие газеты… И в один прекрасный день попадается нашему узнику в посылке номер «Лювиньи-Экспресс»… А ну-ка, посмотрим, такое ли у вас хорошее зрение, как было тогда у слепого…

Месье Тео достал из нагрудного кармана пожелтевшую от времени сложенную газету и бережно развернул её на коленях. Марион и Фернан с любопытством склонились над ней. Добрых полстраницы занимала довольно чёткая фотография, запечатлевшая открытие новой мэрии Лювиньи. Новёхонькое ослепительно белое здание, перед ним украшенная флагами трибуна, на которой выступает с речью мэр месье Мансо в окружении муниципального совета, а на переднем плане — толпа зрителей. Все эти зрители глядят на трибуну и к объективу, соответственно, стоят спиной — все, кроме маленького мальчика лет шести-семи, которого держит за руку женщина в тёмном платье. Ребёнка, видимо, заинтересовал фотограф, он обернулся поглядеть, что тот делает, и лицо его отчётливо запечатлелось на первом плане.

— Мальчик из парка! — ахнула Марион.

— А женщина, скорей всего, мадам Боллаэр, — добавил Фернан.

— Это мы теперь знаем, — сказал месье Тео. — А узник только и понял, что его сын не в казённом заведении, а, видимо, в семье где-то в Лювиньи. Он отослал газету обратно Ритону и попросил его аккуратно навести справки. Ритон доверился мне, и вот с того времени мы и начали поиски. Действовать пришлось осторожно, чтоб не потревожить приёмных родителей, и к тому же напрямую в мэрию нельзя было обращаться: тайна усыновления! Я знаком с инспектором Синэ — часто приходится иметь с ним дело по поводу моих воришек; ну, я его тоже немножко задействовал. Но втёмную: не слишком я доверяю ему, больно хвастать любит. Дал ему это фото, он поговорил кое с кем в мэрии, порасспрашивал в разных кругах, пригляделся к некоторым семьям, но так и не нашёл никаких следов мальчишки. От него мы только узнали, что приговор о лишении родительских прав обжалованию не подлежит и что если ребёнка усыновили, то это уже окончательно. И больше ничего. В общем, безнадёга… А тем временем произошёл несчастный случай, стоивший нашему приятелю зрения. Про это-то в газетах не писали — такие сведения за стены тюрьмы не выходят…

— А что это было? — спросил Фернан.

— В механических мастерских, где работали заключённые, рванула емкость со сжиженным газом — восемь человек насмерть, остальные отделались увечьями разной степени тяжести. Вот не верь после этого в судьбу! — понимаете, наш людоед, выходя на дело, маскировался под слепого. А маскировка-то возьми да обернись реальностью! Вот такая печальная история… Мы про это узнали только через два месяца — Ритон получил письмо от бывшего сокамерника. Его помиловали по инвалидности, и он вышел на волю. Слепой страшно горевал, что лишился ребёнка — тут-то он понял, каково другим было по его милости… И хорошенький же мы получили подарочек! Этот несчастный сукин сын свалился как снег на голову — пришлось его приютить, как других.

Он прямо-таки помешался на том, что его сын где-то здесь, и это была его идея — организовать розыски вот таким манером. Чтоб привлечь внимание ребёнка, никого не пугая, и пообщаться с ним без ведома приёмных родителей. Но нужно же, чтоб мальчишка его узнал, а как? Последний раз, когда он видел сына, тому только исполнилось шесть. В этом возрасте память короткая. Внешне слепой очень изменился — заключение преждевременно состарило его, да плюс шрамы, да синие очки… Вот он и придумал такой сигнал — то, что у ребёнка могло бы остаться в памяти. Он нам все уши прожужжал рассказами про чёрного пса Тоби, которого мальчик очень любил. А потом взялся за аккордеон и вспомнил старинный романс, который в прежней жизни часто играл сыну — «На грош любви».

— Невозможно вот так прямо с ходу сделаться заправским уличным музыкантом, — заметила Марион.

— Разумеется, — согласился месье Тео. — Тут тоже ирония судьбы… Своё преступление — первое и единственное — он готовил тщательно и выдумал себе облик, который позволял ему всё видеть, не вызывая подозрений. Кому придёт в голову, что играющий на аккордеоне где-нибудь на перекрёстке слепой на самом деле замышляет чёрное злодейство? А тут — бах! — несчастный случай, досрочное освобождение, и вот ему приходится влезать в эту шкуру по-настоящему… Для начала мы стали искать собаку и попали на вашего Нанара, который, судя по описанию слепого, и ростом и статью походил на Тоби. Хорошая порция краски — и готово дело! Потом составили план, охватывающий всё жилое пространство города и даже пригороды. По фотографии можно было понять, что мальчик постоянно живёт в Лювиньи, причём в довольно обеспеченной семье. Мы начали обход, только вот не предусмотрели, что первым слепого узнает кое-кто ещё…

— Братья Пирс? — догадалась Марион. Месье Тео улыбнулся.

— Пожалуй, сложное дело кажется таким потому, что рассматривают его не с той стороны. Иногда, чтобы разом его распутать, достаточно подойти к вопросу как можно проще, не искать тайн там, где их нет. Если б мы сразу догадались просмотреть тогдашние газеты, мы бы живо вышли на месье Боллаэра, и это избавило бы нас от множества лишних трудов. Ну, не догадались ещё?

Ребята помотали головами.

— Людоеда задержали два шофёра большегрузов на дороге между Ангулемом и Ларошфуко. Братья Пирс! Лжеслепой был объявлен в розыск по всей Франции. Похищенного ребёнка он подкинул в какую-то церковь, не причинив емувреда — пленник мешал бы его бегству; но большого чёрного пса взял с собой, и это-то его и погубило. Обгоняя малолитражку с небритым мужчиной за рулём, братья Пирс заметили лежавшего на заднем сиденье Тоби. Шанс получить десять миллионов сподвиг их на проверку подозрительной личности. Глядь — он и есть! Беглец стал было сопротивляться, но куда ему против двух таких бугаёв! А потом они давали показания в суде, и хозяин с ними пришёл — так, в качестве зрителя. Этот месье Боллаэр — хороший человек: он принял близко к сердцу судьбу ребёнка, у которого мать умерла, а отец угодил в тюрьму на долгие годы. У них с женой детей не было, вот они и усыновили этого мальчика и поселились в Лювиньи, по мере сил скрывая от окружающих своего приёмыша и храня в тайне его происхождение. Вдруг у киднеппера остались друзья, а от такого человека можно ждать чего угодно, пусть он и в тюрьме. Можете себе представить ужас Боллаэров, когда братья Пирс сообщили им, что слепой появился в Лювиньи! Месье Боллаэр не мог просить защиты у властей — тогда ни ребёнку, ни ему самому больше не видать спокойной жизни. Вот откуда и паника, и тайный ночной переезд в этот дом на забытой улице, который бедняги считали надёжным убежищем…

Он замолчал. Вечерело; сильнее запахли цветы и травы, и в садике дышалось легко, как за городом. По улице за воротами, смеясь и переговариваясь, проходили люди. Четверо воришек месье Тео уже пришли с работы и теперь резались в кости на плитах мощёного дворика. Тут же примостился Сакко с ведром картошки и усердно чистил её под умильным взглядом Нанара. Вдруг в амбаре заиграл аккордеон — заиграл что-то весёлое, бодрое. Марион оглянулась на звук.

— Значит, взял себя в руки, — сказал месье Тео с одобрением. — До сих пор всё никак не хотел смириться с судьбой, но теперь придётся ему принять всё как есть.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Фернан.

— Схожу к Боллаэру и постараюсь его успокоить. Он имеет полное право не подпускать этого человека к приёмному сыну, но, может быть, мне удастся уговорить его, чтоб разрешил им разок свидеться. Слепому-то большего и не надо, чтоб получить какой-то стимул к жизни…

Марион печально улыбнулась.

— Только и остаётся надеяться на человеческую доброту, — сказала она.

Месье Тео проводил ребят до калитки.

— Помалкивайте обо всём этом, — предостерёг он. — Что и как рассказать товарищам, вы уж сами решайте. Я не их, я другого опасаюсь: в каждом городе обязательно найдутся люди, которым только дай повод травить беззащитного…

Свернув в тупик Заложников, Марион и Фернан остановились как громом поражённые. Восемь их товарищей стояли в ряд у стены с видом невинных мучеников. Инспектор Синэ, переходя от одного к другому, потрясал перед их носами фотографией, стреляя в упор, к счастью, всего лишь вопросами:

— Видели где-нибудь этого ребёнка? Где, когда, при каких обстоятельствах?

— Не знаю такого! — в один голос твердили Жуан-Испанец, Татав, Бонбон, Берта и Мели.

Марион восхитилась единодушием товарищей и их умением не теряться в непредвиденных обстоятельствах.

Да и смешно это было: всё уже кончилось, всё объяснилось, а этот любитель затяжных партий в белот ещё только приступал к расследованию. Фернан и Марион крадучись подобрались к инспектору так близко, что могли бы дотронуться до его спины. Оба потешались от души, однако Зидор задал-таки им страху. Тарзан с улицы Маласси медлил с ответом; бережно держа фотографию двумя пальцами, он то подносил её к самым глазам, то отстранял и, откинув голову, критически щурился и сосредоточенно хмурил брови.

— Извините, — пояснил он, — зрение у меня не очень…

— Ну? — нетерпеливо спросил Синэ.

Идиотское выражение на лице Зидора вдруг сменилось восторженным.

— О, месье инспектор, — просюсюкал он, молитвенно сложив руки. — Нехорошо с вашей стороны так нас разыгрывать… Каким прелестным ребёнком вы, оказывается, были!

Он ловко увернулся от подзатыльника. Оставался неопрошенным Габи, и раздражённый полицейский предъявил ему фотографию.

— Конечно, я его знаю! — уверенно заявил Габи. — Мы все его прекрасно знаем. Да вон он, у вас за спиной, сами поглядите…

Инспектор резко обернулся — и еле устоял на ногах. Перед ним с безмятежным видом стоял Фернан. Марион и сама на миг оторопела — так похож был Фернан на мальчика из парка: такое же тонкое бледное лицо, те же светлые глаза, даже белокурая прядь, спадающая на лоб…

— Это правда ты? — выйдя из оцепенения, спросил Синэ.

Фернан был мальчик тихий, не особо проказливый, но уж больно соблазнительный выпал случай.

— Ну конечно! — пресерьёзно заверил он. — Единственный сын моей матери. Снимали два года назад, когда открывали новую мэрию. Как же мне не помнить! Не каждый день видишь своё фото в газете.

— А что это с тобой за женщина?

— Это свояченица брата моего дяди Сиприен а, мадам Онорина Фэфекс, она живёт в Лотарингии, — так же серьёзно объяснил Фернан. — У нас в семье её зовут тетя Ноно.

С досады инспектор Синэ швырнул оземь свою шляпу, обнажив голову, преждевременно оплешивевшую от многотрудных и малоинтересных расследований и ежедневного белота. Когда он ушёл, ребята вздохнули с облегчением, но были ему благодарны за эту интермедию, которая развеселила всех и сплотила.

Марион жестом прервала их смех.

— Дело слепого с нашей помощью улажено, — торжественно объявила она. — С этим всё. С нынешнего дня все разговоры о нём прекращаем. Месье Тео просил поблагодарить вас от его имени. Если наша помощь ещё понадобится, он даст знать. Вопросы у кого-нибудь есть?

Вопросы были у всех, но Марион повернула дело так, что задавать их никто не решился. Только малыш Бонбон выразил недовольство столь сжатым резюме.

— А по-моему, — серьёзно сказал он, — кое-что так и осталось непонятно. Хотелось бы всё-таки разобраться насчёт Сто Су…

— Пошли разбираться! — со смехом закричал Габи и нахлобучил ему до самого подбородка брошенную инспектором старую шляпу.

В таком виде ребята довели его до карьера Вильмари и прямо в шляпе спустили с горки. Инспектор Бонбон даже купаться пошёл в ней, и компания, выкинув всё из головы, предалась буйному веселью.

14 июля

Марион не могла всё-таки не посвятить Габи, как предводителя, в суть дела. Таким образом тайна стала достоянием троих. Потом Габи, особенно доверявший Зидору, под большим секретом сообщил тому всю подноготную «дела № 2», то есть историю слепого. Не прошло и суток, как Зидор не менее конфиденциально поведал её своему собрату по беззаконию Жуану-Испанцу. Тот из земляческой солидарности кое-что рассказал Крикэ Лярикэ, чем до крайности разжёг его воображение. Не в силах переварить такое в одиночку, негритёнок поделился с Татавом, украсив историю леденящими кровь подробностями и приплетя к ней африканскую страшилку про львов из своего богатого репертуара. Через четверть часа Татав уже рассказывал Берте и Мели, связав их обетом молчания, что слепой раньше охотился на львов в Бобо-Диулассу и использовал в качестве приманки негритят, которых похищал в окрестных деревнях. В итоге бедняга Бонбон получил от девочек окончательную версию, дополненную и перевранную до неузнаваемости; он ничего не понял, да и не пытался понять. Словом, к концу недели все были более или менее в курсе дела, причём каждый делал вид, что ничего не знает, и о слепом больше не говорили, чего, собственно, и добивалась Марион.

Фантомас между тем как сквозь землю провалился. Этого и следовало ожидать, но ребятам стало как-то пусто без того, кто больше месяца занимал все их мысли.

Марион решилась ещё раз сходить на улицу Вольных Стрелков. И месье Тео, и его подопечные дружески её приветствовали. Да, слепой всё ещё был там и почти всё время оставался нем и безучастен — бродил ли он целыми днями по дому или играл на своём аккордеоне.

Месье Тео исполнил обещание и повидался с Боллаэром, чтобы уговорить его пересмотреть свою позицию. Но владелец гаража был непоколебим. Месье Тео и сам признавал, что и ребёнку лучше не знать правды об отце, и отцу такое свидание, столь же мучительное, сколь бессмысленное, ничего, кроме ещё горшего разочарования, не принесло бы.

— И как он это принял? — спросила Марион.

— Лучше, чем мы думали, — сказал месье Тео. — Но хандрит, конечно. А то вдруг на него находит — прямо на людей бросается, проклинает нас на чём свет стоит. На днях ещё немного, и мы бы выставили его вон — вместе с собакой, аккордеоном и всеми пожитками. Спасибо, Нанар привёл его в чувство. Можно подумать, этот пёс понимает его лучше, чем человек. Прижмётся к хозяину — и тот сразу успокаивается. Слепой нам как-то сказал, что кабы не эта собака, ему бы только и осталось что утопиться.

Месье Тео смущённо почесал в затылке:

— Одно только плохо, — сказал он, — жрёт твой Нанар, как голодный лев. Прямо прорва какая-то, а не собака…

Марион рассмеялась.

— Может, слепой хоть ради собаки сделал бы над собой усилие и заработал ей на прокорм? Попробуйте уговорить его снова выходить играть — на Рыночную площадь, например, да мало ли куда. Народ у нас в Лювиньи вообще-то не скупой. Просто надо знать, где играть, а мы бы ему все подходящие места показали. Он может запросто зарабатывать пятьсот-шестьсот франков в день.

Она замолчала, глядя в пространство и застенчиво улыбаясь.

— Вообще-то, — призналась она, — нам его не хватает.

— Я ему скажу, — обещал месье Тео. — Может, это заставит его встряхнуться.

Когда Марион шла к калитке, ей навстречу из кухни с кастрюлей в руках вышел Сакко, а о его ноги тёрся роскошный кот.

Марион не была злопамятной, но разбитая коленка всё ещё нет-нет да напоминала о том, как ей однажды досталось на безлюдной улице Нового Квартала.

— А кто вчера спёр три кило колбасы из лавки на улице Пио? — грозно вопросила она, преграждая здоровяку дорогу.

Большой Сакко только рот разинул. Остальные у него за спиной помирали со смеху.

— Это не он, — заверил девочку месье Тео. — Здесь у нас только два вора: вот этот котяра да твой Нанар — на пару они вскрывают кладовку только так…

В эту пору даже в самых бедных семьях Лювиньи начинали поговаривать о море, об отпусках — оплачиваемых или за свой счёт. Татав и Бонбон в один прекрасный день объявили, что в самое ближайшее время отправятся в летний лагерь. Остальные немного им завидовали и в ожидании великого дня отъезда изводили «дезертиров» насмешками и устрашающими пророчествами. Но братья Луврие так никуда и не уехали.

— Эй, лагерники! — дразнил их Габи во время купания. — Смотрите, вон ваш поезд уходит…

В самом деле, по насыпи над карьером с утра до вечера тянулись дополнительные поезда курортного направления, словно издеваясь над завсегдатаями этого мини-Довиля, которые с воплями бултыхались в жёлтой от глины воде.

— «Поедем на каникулы, поедем на каникулы» — заладили тоже! — кричал Зидор тритонам Лювиньи-на-Водах. — Лично я свои прекрасно проведу на родимой мостовой улицы Маласси, как и каждое лето. В гостях хорошо, а дома лучше!

И окунал с головой Берту, Мели, Крикэ или Бонбона. Бонбон теперь не расставался с поношенной шляпой инспектора Синэ и разгуливал по улицам, гордо неся на себе этот головной убор, пропитанный сыщицким трудовым потом.

Ребята даже себе не признались бы, что все эти игры и шутки — лишь попытка заменить что-то подлинное, недостающее, о чём они, все десятеро, не сговариваясь, продолжают думать. Да, им определённо не хватало слепого. Жуан-Испанец и Фернан как-то наведались на улицу Сезар-Сантини. Гараж стоял закрытый. Красных слонов Боллаэра тоже нигде не было видно. Тогда озадаченные сыщики перенесли расследование на забытую улицу. Много времени оно не заняло. Там царили безмолвие и запустение. Месье Боллаэр собрал свои пожитки и скрылся в неизвестном направлении с женой, приёмным сыном и подручными, братьями Пирс, чтобы на новом месте зажить, наконец, спокойной и счастливой семейной жизнью.

Наметилось было новое развлечение, которое чуть не стало «делом № 3». Один из билетов ежегодной лотереи, проданных в баре-табачной, что на Главной улице, выиграл 75 миллионов франков. Все обитатели Лювиньи-Сортировочной и Лювиньи-Камбруз ломали головы — кому же это так повезло. Счастливец, однако, свою удачу не афишировал и не выдавал себя излишней расточительностью.

Габи тут же пустил своих ищеек по новому следу. Натренированные полутора месяцами слежки ребята рассыпались во всех направлениях, вынюхивая мультимиллионера среди двенадцати тысяч обитателей Лювиньи. Ни одна хозяйка не могла теперь купить курицу или баранью ногу, не попав под прицел подозрительных взглядов, а через десять минут о покупке уже докладывали Габи в штабе расследования перед кафе «Паризьен» на Рыночной площади.

— Вот жмот! — возмущался Габи, раз за разом убеждаясь, что его агенты вытянули пустышку. — Получил такие деньжищи, а всё ему мало: сидит на них, как курица на яйцах, ждёт, чтоб ещё вылупились… А вот ты, например, Татав, что стал бы делать, если б нашёл у себя в буфете 75 миллионов?

— В летний лагерь поехал бы, — пробурчал несостоявшийся лагерник, всё ещё переживавший крушение своих надежд.

— Идите вы все к чёрту!

— А ты, Зидор?

— Я, — размечтался Арсен Люпен^[9] с улицы Маласси, — я бы себе устроил шикарные каникулы на семьдесят пять лет. Ну и плевать, если потом лет в девяносто помру без гроша в кармане! Уж как-нибудь похоронят за казённый счёт.

— Семьдесят пять миллионов! — вздыхала Марион, чья душевная щедрость сразу же обращала все её мысли к помощи ближнему. — Конечно, на всё, что я хотела бы сделать, этого не хватит…

Несмотря на неусыпные бдения неугомонных сыщиков, обладатель счастливого билета оставался неизвестным. А между тем наступило 14 июля. Габи ради такого праздника объявил выходной. Берта и Мели сняли наблюдение с колбасной на улице Пио, а Зидор оставил свой пост перед магазином спорттоваров, в витрине которого красовался сверкающий мотороллер последней модели.

Всенародный праздник в Лювиньи справляли кто как мог, в зависимости от престижности района, предпочтений жителей и регламента питейных заведений. На Рыночной площади, на Главной и Парижской улицах непрерывно играли оркестры, и народ танцевал под трубы и барабаны, сотрясавшие мощными звуками тихие окрестные улочки.

Марион по распоряжению Габи опустошила общую кассу: это составило семьсот семьдесят франков, которые все пошли на покупку петард, ракет, шутих и прочей пиротехники. С успехом испытав несколько образцов боеприпасов, остальное припрятали до вечера.

До улицы Маленьких Бедняков, расположенной в стороне от центра событий, доносилось лишь приглушённое эхо праздника, и вечер опустился на неё буднично и неинтересно. Погода весь день стояла ясная, и в десять часов было ещё довольно светло, но ребятам разрешили гулять только до двенадцати, так что они не стали больше ждать и начали на свой лад отмечать, на всю улицу, взятие Бастилии. Первая шутиха великолепнейшим образом взорвалась и отлетела прямо под юбку дородной мадам Бабен, сидевшей у себя на крыльце, за что Татав схлопотал не менее великолепную оплеуху.

Марион подожгла бенгальский огонь, и тоже удачно — он долго рассыпал искры, заливая улицу чудесным зелёным сиянием под восторженные ахи и охи, раздающиеся из неосвещённых окон. Бонбон бегал взад-вперёд по улице и поджигал петарды под каждой дверью. Тем временем Габи, Зидор и Фернан в палисаднике Дуэнов готовили к запуску большой фейерверк при непосредственном участии самого хозяина. С нижнего конца улицы подтянулся народ — посмотреть, что получится; зрители ждали напротив дома, лениво обмениваясь скептическими замечаниями. В успех они не очень-то верили.

В одиннадцать часов Габи, назначенный главным пиротехником, под напряжённое молчание поджёг первый фитиль. Увы! Срок годности у боеприпасов, видимо, давно истёк: только две ракеты, выплюнув несколько жалких искорок, с шипением канули куда-то за крышу. Большой бенгальский огонь и вовсе не загорелся, зато изрыгнул на зрителей клубы чёрного дыма.

— Зажигай свечу! — крикнул Дуэн-старший, огорчаясь за детей и надеясь, что хоть она не подведёт.

Габи поднёс спичку к большой римской свече. Она разорвалась на месте с громким непристойным звуком, который имел-таки успех — зрители расхохотались.

— Спокойно, не нервничай, — сказал месье Дуэн. — Остаётся ещё «букет» — наверняка это лучшее, что есть в наборе.

Букет долго не загорался, а потом внезапно грохнул, как из пушки, и опалил вьющиеся розы мадам Дуэн. Публика беззлобно освистала незадачливых пиротехников.

Габи был уже готов проклясть и Республику, и её славную годовщину, как вдруг на углу улицы Сесиль заиграл аккордеон. Звуки музыки разом всё преобразили, и летняя ночь вновь показалась ребятам прекрасной.

— Слепой! — закричал Фернан.

Марион и остальные уже бежали вниз по улице.

Сидя на своём складном стуле, Фантомас лихо наяривал вальс.

— Мы здесь! — сказала Марион, остановившись перед ним.

— Все десятеро…

Слепой чуть заметно кивнул, и впервые ребята увидели, как он улыбается.

Улицу Маленьких Бедняков не украшали ни цветные фонарики, ни гирлянды, но в домах, окружающих перекрёсток, одно за другим загорелись все окна, и в их мягком золотистом свете уже закружились под ритмичные звуки пианино на лямке первые танцоры. Мели Бабен церемонно вступила в круг об руку с Крикэ Лярикэ, за ними — Берта с Бонбоном, Фернан и Марион, лицо которой светилось радостью. Что касается Зидора, то он отплясывал какой-то дикий танец в паре с толстяком Татавом.

Кто-то из живущих на перекрёстке, хоть и не выиграл 75 миллионов, притащил из ближайшего бистро целый ящик пива и лимонада и соорудил из двух садовых столиков бесплатный бар. Угощал он всех, а в первую очередь — уличного музыканта, который без устали играл танец за танцем.

Веселье, царившее в городе, докатилось-таки до улицы Маленьких Бедняков, и её обитатели окунулись в него с головой. Из-под синих очков по лицу слепого ручьями стекал пот, но он улыбался. Незнакомые люди подходили к Фантомасу и дружески хлопали его по плечу. Эта ночь всё списала, всё было прощено и забыто. Стало возможным, наконец, из глубины отчаяния вернуться к нормальной жизни. Весёлый смех горожан вторил аккордеону, и последняя фарандола^[10] вихрем закрутилась вокруг человека в чёрном. Он, пустив сегодня в пляс улицу Маленьких Бедняков, стал здесь своим.

Было уже совсем поздно, когда дети, пожелав слепому доброй ночи, разошлись по домам. Только Марион и Фернан не спешили уходить. Одно за другим гасли окошки.

— Я вот всё думаю — вы что, совсем-совсем ничего не видите? — спросила Марион, глядя, как слепой привычно собирает своё хозяйство.

— Бывают дни, когда что-то чуть забрезжит, — усмехнулся тот. — Но твоего лица я не увижу никогда…

Марион почувствовала, сколько сожаления в этих полных смирения словах. Притихнув, она уже собиралась уйти, но слепой удержал её.

— Погоди-ка! — сказал он. — Мне кажется, это твоё…

И вложил ей в руку позолоченную латунную брошку, ту самую, которую она потеряла две недели назад на безлюдной улице Нового Квартала. От неожиданности Марион даже забыла сказать «спасибо», но грошовая безделушка сразу стала ей вдвое дороже.

— Вы ещё будете приходить? — тихо спросила она.

— Каждый день, — сказал слепой.

Марион в жизни своей никогда не лгала. А тут солгала, в первый и единственный раз — но это была правильная ложь.

— Месье Боллаэр вернулся, — решительно объявила она. — Он поселился с женой и ребёнком в одной из вилл Нового Квартала. Только не говорите месье Тео, что я вам про это рассказала. Мы кое-что устроили сами, без взрослых…

— Что? — слепой напряжённо замер.

— Нас было десять, — продолжала Марион. — А теперь будет одиннадцать. Вы не можете видеть меня и точно так же не увидите одиннадцатого. Но вы будете слышать, как он играет, смеётся, поёт около вас вместе со всеми нами. Вы его только не окликайте, ничего ему не говорите — он может испугаться, если вы заговорите с ним о прошлом. Но он будет здесь, среди нас, всегда, каждый день.

Фернан ждал в сторонке и молчал, чуть заметно улыбаясь, готовый, когда понадобится, сыграть новую роль, которую только что придумала для него Марион.

— Разве это так уж мало? — спросила Марион, чтобы покончить с этим.

— Нет, — прошептал слепой. — Я большего и не прошу… И он медленно, постукивая тростью, направился к Рыночной площади, насвистывая единственную мелодию, которую сегодня не играл — «На грош любви».

А на следующее утро Бонбон вышел купить молока к завтраку и увидел припаркованный перед баром-табачной на Главной улице… «Кадиллак» своей мечты. Роскошная открытая машина, синяя с белым, сверкающая никелем, настоящее чудо!

За рулём ждал шофёр в фуражке, как у адмирала, и в белой ливрее с синей отделкой. Бонбон благоговейно обошёл кругом это прекрасное видение, гадая, не сон ли это. А если всё происходит наяву, то с каким же божественным рёвом будет стартовать такое шикарное авто!

— Вот машина, — думал он, — как раз подходящая для скупого миллионера, который прячется у нас в Лювиньи! Надо подождать…

Долго ждать ему не пришлось. Народу в баре было полным-полно — вчерашние гуляки подкреплялись колбасой и белым вином. Вдруг в дверях началась какая-то толкотня, и Бонбон увидел, как под нестройный хор приветственных криков из бара вышел Сто Су во всей своей красе — грязный, лохматый, оборванный, с засаленным солдатским мешком и узлом какого-то тряпья.

Шофёр «Кадиллака» поспешно выскочил на тротуар, распахнул заднюю дверцу и низко склонился перед старым попрошайкой, держа фуражку на отлёте. Бонбон тщательно протёр глаза, но видение никуда не исчезло. Всё было взаправду!

Сто Су с самым небрежным видом влез в бесподобный «Кадиллак» и вальяжно развалился на жемчужно-серых подушках, в то время как шофёр услужливо захлопывал дверцы.

Бонбон смотрел, разинув рот, и подходил всё ближе. Да нет, это и в самом деле был Сто Су, самый настоящий, и он бесцеремонно обтирал свои грязнейшие штаны о новёхонькое сиденье. Клошар достал из кармана сигару размером с добрую сардельку, зажёг её, плотоядно выпятив губу и свирепо уставясь на Бонбона поверх огонька зажигалки. Потом щёлкнул пальцами под самым носом у малыша и голосом, сиплым от вчерашних возлияний, бросил шофёру:

— В «Ритц», Адольф! Да поживее…

«Кадиллак» плавно сорвался с места и скрылся из глаз, а младший из Десятки так и остался стоять, разинув рот.

— Ну и уел же меня Сто Су, — признался он позже товарищам. — И ведь как уел!

Примечания

1

Меркурохром — обеззараживающее вещество, пользовалось большой популярностью как заменитель обжигающего йода.

(обратно)

2

Клошар — бездомный нищий (французское жаргонное слово).

(обратно)

3

Белот — карточная игра, распространённая преимущественно в странах Средиземноморья (Франция, Италия, Греция и т. д).

(обратно)

4

Газойль — продукт переработки нефти, входит в состав дизельного топлива.

(обратно)

5

Дортуар — общая спальня.

(обратно)

6

В 1940–1944 гг. Франция была оккупирована нацистской Германией. Все эти годы с гитлеровцами боролись члены подпольных организаций — движения Сопротивления.

(обратно)

7

Фантомас — гениальный и неуловимый преступник, скрывающий своё лицо мод маской; персонаж множества романов, комиксов и кинофильмов, жестокий убийца, беспощадный к своим жертвам.

(обратно)

8

Месье Тео подразумевает «героя» сказки Шарля Перро «Мальчик-с-пальчик», который хотел съесть заблудившихся в лесу и доверившихся ему детей.

(обратно)

9

Арсен Люпен — «джентльмен-грабитель», герой романов французского писателя Мориса Леблана.

(обратно)

10

Фарандола — французский народный танец-хоровод.

(обратно)

Оглавление

Десять воробьёв и красный слон

Объявление Крикэ

Некто месье Тео

Многообещающий след

Соло на аккордеоне

Месье Боллаэр напуган

Клуб Детективов

Марион и слепой

Опасная игра

Ловушка расставлена

Забытая улица

Марион у воров

Мальчик в парке

История киднеппера

14 июля

*** Примечания ***