Святотатство [Джон Мэддокс Робертс] (fb2) читать постранично

Джон Мэддокс Робертс «Святотатство»

1

Порой я сомневаюсь, что мы способны составить хоть сколько-нибудь достоверное представление о том, что происходило в прошлом. Мертвые молчат, следовательно, историю пишут те, кому удалось выжить. Из этих выживших лишь некоторые являлись непосредственными участниками событий, другие же лишь слышали их рассказы. И каждый, кто берется поведать о каком-либо происшествии, заботится не об исторической точности, а о том, чтобы представить самого себя или же своих предков в наиболее выгодном свете…

Одну из своих многочисленных ссылок мне довелось отбывать на весьма красивом, но чрезвычайно скучном острове Родос. Делать там было абсолютно нечего, кроме как посещать лекции в многочисленных родосских учебных заведениях. Я решил прослушать курс лекций по истории, ибо ничего другого, достойного внимания, в этом сезоне не предлагалось — за исключением философии, к которой я, подобно многим здравомыслящим людям, питаю стойкую неприязнь.

Лекции по истории читал ученый муж по имени Антигон, в ту пору стяжавший весьма громкую репутацию, а ныне почти полностью забытый. Первую свою лекцию он полностью посвятил разговору о том, сколь изменчивой и шаткой опорой являются для историка факты. В качестве примера он привел эпизод, связанный с двумя тираноубийцами, Гармодием и Аристогитоном, жившими в Афинах пять столетий назад. В то время в Афинах правили Гиппий и Гиппарх, сыновья тирана Писистрата. Согласно бытующему ныне взгляду Гармодий и Аристогитон подняли восстание против Писистратидов, но им удалось убить лишь одного из братьев, забыл, какого именно. Уцелевший брат, пылая жаждой мести, приговорил обоих мятежников к смертной казни. Антиправительственная партия, провозгласив казненных мучениками и, что называется, сделав их своим знаменем, вновь подняла восстание, в результате чего тиран был свергнут, и власть в Афинах перешла к просвещенному правителю, не то к Клейсбенесу, не то к кому другому. Вскоре во всей Греции и ее колониях появились статуи, изображающие погибших тираноборцев. Я прекрасно помню, что в саду загородной виллы моего отца стояла великолепная скульптурная композиция работы Аксия, которую один из наших предков привез в качестве военного трофея из разграбленного Коринфа.

Однако же факты, согласно объяснениям Антигона, представляли совсем иную картину событий. Гармодий и Аристогитон отнюдь не являлись молодыми идеалистами, в сердцах которых горела любовь к демократии и ненависть к тирании. Факты подтверждают то, что они были любовниками. Тот Писистратид, что впоследствии был убит, Гиппарх, воспылал страстью к более миловидному из этой парочки. Однако у юнца не было ни малейшего желания покидать своего возлюбленного ради уродливого старого педераста. Убийственный заговор он затеял исключительно для того, чтобы избавиться от домогательств тирана. Лишь после смерти обоих любовников представители антиправительственной партии соорудили легенду о юных тираноборцах и взяли ее на вооружение.

Самое удивительное заключается в том, что в свое время эти обстоятельства были известны всем и каждому. Однако впоследствии во имя пропагандистских целей большинство людей согласились считать достоверной красивую легенду. И постепенно она стала тем, что Антигон называл «политической истиной». По моему разумению, хотя подобная история могла произойти и не только в Греции, только греки способны были изобрести столь двусмысленный термин.

Ознакомив нас с этим примером, Антигон заметил, что лишь непосредственным очевидцам исторических событий известно, что происходило в действительности; от всех прочих историческая реальность скрыта густой пеленой тумана, и, пытаясь воссоздать ее, мы оказываемся в положении слепца, который судит о статуе, ощупывая ее кончиками пальцев. По словам Антигона, некоторые колдуны, подобно Протею в поэме об Улиссе, обладают способностью вызывать тени умерших и заставлять их разговаривать. Только так мы можем составить истинное представление о прошлом.

В ту пору подобная точка зрения представлялась мне весьма убедительной, но со временем я подвергнул ее сомнению. С течением лет, когда знания мои о человеческой натуре обогатились и углубились, предо мной встал вопрос: прекращает ли человек существовать после смерти? Я убежден, что нет. Люди, преисполненные честолюбивых амбиций, чрезвычайно заботятся о том, какую память они оставят о себе; полагаю, едва только оказавшись на берегах Стикса, они, в ожидании лодки, которой предстоит перевезти их через реку, начинают болтать без умолку, воздавая себе хвалу.

Для того чтобы понять, в сколь извращенном свете предстают перед нами истории тираноубийц, нет никакой необходимости забираться в непроходимые дебри отношений афинских педерастов. Возьмем убийство Гая Юлия Цезаря. Существует официальная версия этого события, санкционированная нашим нынешним принцепсом,