Среди самцов [Фиона Уолкер] (fb2) читать онлайн

Фиона Уолкер Среди самцов

Посвящается женщинам, олицетворением которых стала моя Одетта.

ЗАКУСКА

Одетта выключила видеомагнитофон, вынула кассету и сладко потянулась. Она провела два чудных дня, наказывая себя за всякого рода излишества строгой диетой (она уже забыла, как это иногда бывает приятно), и с того момента, когда у нее во рту побывал мясистый язык Барфли, ее уста не соприкасались ни с чем, кроме минеральной воды и зубной пасты. В результате она чувствовала себя превосходно: самую малость похудела и во всех смыслах очистилась — и физически, и морально. Короче, была в форме, чтобы появиться на «приеме года».

Подвизаясь в рекламном бизнесе, Одетта отлично знала, что в этой сфере все подобные вечеринки именуются исключительно «приемами года», хотя, если разобраться, их задавалось иногда даже по нескольку за день.

Сегодня должна была состояться презентация кулинарной книги знаменитого повара Уэйна Стрита. Время для этого было не самое удачное: был рабочий день в разгаре лета. Впрочем, издатели не сомневались, что все мало-мальски известные книготорговцы и бонзы масс-медиа — из тех, что еще оставались в Лондоне, — на презентацию все-таки явятся: меню, составленное лично Стритом, чего-нибудь да стоит! Одетта, которой правдами и неправдами удалось попасть в число приглашенных, была настолько взбудоражена этим событием, что сразу же занялась, поиском подходящего случаю наряда и нашла нечто восхитительно-воздушное из тончайшего хлопка.

Друзья шутили, что Одетта сидит только на унитазе или в машине — все же остальное время находится в непрерывном движении. Сегодняшний вечер тоже не был в этом смысле исключением. Она носилась по квартире, как метеор, на ходу подкрашиваясь, опрыскивая себя духами и надевая украшения, не обращая внимания на беспрерывно бубнивший телефон, поставленный на автоответчик. Но вот послышался хорошо знакомый голос:

— Дорогая, это Эльза. Умираю, хочу знать, что было после того, как ты в воскресенье вернулась в Лондон. Джез рассказывал, что ты все время целовалась на заднем сиденье с неким здоровяком. А ты говоришь, что на мужчин у тебя совершенно нет времени — ах ты маленькая лгунья! Скажи, ты собираешься взять этого типа с собой на представление у Джун? Если да, я сделаю все, чтобы разжиться билетом, хотя, как говорят, их уже все распродали. Обязательно позвони мне сегодня вечером, если сможешь!

Одетта посмотрела на часы. Звонить Эльзе означало опоздать на вечер, кроме того, она была не расположена выслушивать шутки подруги по поводу незадавшегося уикенда. Хотя все начиналось совсем неплохо. Она была самую малость пьяна, находилась в приподнятом настроении, и идея погулять по залитому солнцем саду Гленнов и пофлиртовать показалась ей удачной. Другое дело, что она неудачно выбрала себе партнера. Мужлан Барфли для таких прогулок совершенно не годился; тем более ей не стоило с ним целоваться да еще тащить после этого за собой в Лондон. Она отшила его вскоре после того, как Джез высадил их у метро. Слава создателю, Барфли, прежде чем отправиться в Лондон, пропустил в пабе столько темного, что не очень-то этому противился. Как говорится, был настроен на любовь ничуть не больше, чем она сама. Больше она к нему даже не подойдет. Сделает вид, что знать его не знает.

Таких ошибок на счету Одетты было не так уж много, и ей хотелось забыть об этом досадном недоразумении как можно скорей. Что и говорить, ее вкус временами давал сбои, но чему тут удивляться, когда судьба сталкивала ее то с разного рода сомнительными пижонами, то со средней руки бизнесменами, то с так называемыми «плохими» парнями, обитавшими в криминальных районах? Точно так же давала сбои и ее манера выговаривать слова, подражая представителям образованных и обеспеченных классов, природный акцент-то у нее тот еще — так сказать, наследие квартала мелких лавочников, где она родилась и выросла и где, по мнению матери, должна была подыскать себе мужа, как это сделала ее сестра. Ну так вот: этот самый Барфли являлся типичным представителем того слоя британского общества, с которым Одетта была знакома с детства и с которым всячески стремилась порвать. Это уже не говоря о том, что весил Барфли под сто килограмм и целоваться с ним было так же неприятно, как жевать после темного пива холодную пресную лепешку из индийского ресторана.

Собственно, после общения с Барфли Одетта и обрекла себя на строгую диету — во всех отношениях. Барфли, конечно, ничего этого бы не понял. Для него такая метода очищения являлась, должно быть, чем-то сродни средству для усыпления выбракованных собак.

Прием давали в частном привилегированном клубе «Офис Блок», одним из трехсот тщательно отобранных членов которого являлся и сам виновник торжества. В свое время Уэйн Стрит был шеф-поваром этого клуба и, возможно, состоял бы в этой должности по сию пору, если бы не переключился на написание кулинарных книг и рекламную деятельность.

Уэйна Стрита смело можно было считать гвоздем сезона. Этот обласканный масс-медиа удачливый кулинар был, казалось, всюду: улыбался с плакатов и витрин, участвовал во всевозможных телепрограммах, рекламировавших продукты питания, и раскатывал по стране с толпой помощников, устраивая массовые шоу под названием «Стиль жизни Стрита». Его первая книга разошлась в миллионах экземпляров, а о его отношениях с некоей кинозвездой подробно писали во всех газетах. Помимо всего прочего, Стрит возглавил крайне успешную рекламную кампанию по продаже за границей британской говядины, которую, кстати, разработала во всех деталях не кто иная, как Одетта.

Одетта собиралась открыть собственный ресторан. В благодарность за организованную ею рекламную кампанию, которая принесла Уэйну что-то около полумиллиона, она рассчитывала на его содействие.

Сегодня вечером, к примеру, Уэйн обещал познакомить ее с полезными в таком начинании людьми. Официально на сегодняшнем вечере Одетта должна была развлекать парня, финансировавшего рекламную кампанию по продаже говядины, но она не сомневалась, что если ей представится возможность перекинуться словом кое с кем из корифеев ресторанного бизнеса, то уж она-то такого шанса не упустит. Когда на каком-нибудь сборище было необходимо протолкаться к нужному человеку, Одетта проходила сквозь толпу с такой же легкостью, как нож проходит сквозь масло.

Кто бы знал, с каким удовольствием Одетта платила бы тысячу в год членских взносов, если бы ее приняли в «Офис Блок», но об этом оставалось только мечтать. Для этого клуба она была слишком ничтожной личностью, пусть она и считалась одним из лучших рекламных агентов в стране. Никого не волновало также, что она получала зарплату, исчислявшуюся шестизначным числом, имела обширные связи в деловом мире и светском обществе и о ней частенько писали газеты. По меркам «Офис Блока» она была просто-напросто мошкой.

По правде сказать, Одетта надеялась, что, если она обзаведется собственным делом, в частности, модным рестораном, который прогремит на весь Лондон, ситуация в данном вопросе может коренным образом перемениться.

Оставив свой «Бимер» на платной стоянке, Одетта мельком глянула на свое отражение в темном стекле машины, пришла к выводу, что выглядит безупречно, и направилась ко входу в «Офис Блок». Когда она вошла в помещение, клуб уже жужжал, как улей; общее впечатление было такое, что здесь проходит не презентация книги, а конкурс фотомоделей. Одетта наклеила на лицо соответствующую случаю ослепительную улыбку и стала пробираться к эпицентру всего действа, чтобы поприветствовать Уэйна Стрита. Покончив с официальной частью и все еще улыбаясь, она выбралась на простор и тут услышала знакомый голос.

— Привет, шлюшка! — донесся до нее жизнерадостный вопль.

Одетта едва заметно поморщилась. Это была белокурая Лидия Морлей — дама, чрезвычайно привлекательная внешне, но крикливая, как торговка, и ужасная сплетница. Кроме того, она была большая любительница выпить и закусить за чужой счет. По этой причине Одетта нисколько не удивилась, встретив ее на приеме в «Офис Блоке». Не удивилась, но радости от встречи тоже не испытала. И не только потому, что ей самой пришлось основательно потрудиться, чтобы разжиться приглашением на этот вечер. В отличие от Лидии она терпеть не могла смешивать дело и удовольствие; старалась, чтобы они находились друг от друга на известном удалении — как, например, холодные закуски и десерт на обеденном столе. При этом она сознательно отодвигала от себя основное блюдо — любовь, брак и счастливую семейную жизнь — возможно, потому, что ждала, когда будет испытывать ко всему этому настоящий, «волчий» аппетит.

Между прочим, Лидия была свидетельницей ее неуклюжего флирта с Барфли. Зная о том, что эта женщина столь же болтлива и лишена такта, как третьеразрядная бульварная газетенка, Одетта ни секунды не сомневалась, что Лидия брякнет об этом в самый неподходящий момент — скорее всего, в присутствии какого-нибудь важного для Одетты собеседника.

— Одди, дорогуша! — Лидия подплыла к ней, таща за собой за руку высокого светловолосого мужчину, чье лицо показалось Одетте знакомым. — Я была уверена, что тебя здесь встречу. Надо же тебе отлавливать потенциальных клиентов для своей конторы. Кстати, ты знакома с моим новым приятелем Финли?

Разглядывая красивого Финли, единственным недостатком во внешности которого были слишком большие промежутки между зубами, Одетта вспомнила, что когда-то познакомилась с ним через Джун — даму, известную в богемных кругах под прозвищем Связистка. Финли показался ей довольно милым, разве что малость заторможенным, но она сразу поняла, что долго он не продержится: Лидия меняла любовников с такой же регулярностью, как постельное белье, перчатки или колготки.

— Рада видеть тебя, Финли. — Одетта в знак приветствия протянула ему руку: она терпеть не могла, когда мужчины, привлеченные ее сногсшибательным бюстом, лезли целоваться в щечку, чтобы хоть на мгновение прижаться к ее сиськам. Она давно уже заметила, что мужчины прежде смотрят на ее выдающуюся грудь, а уж потом поднимают глаза на ее далеко не выдающиеся черты. По счастью, Финли сейчас больше занимал довольно скромный бюст Лидии.

— Ты представляешь? — хихикнула Лидия. — Сегодня Финли вызволил меня из заведения для сексуальных рабынь. Правда, дорогой?

Одетта удивленно выгнула бровь. Зная Лидию, она могла предположить все, что угодно.

— Дело в том, что я решила стать консультантом по сексуальным проблемам, — пояснила Лидия, — и посещаю курсы «Как справиться с импотенцией». Скука смертная. Если верить лектору, партнеры, чтобы восстановить угасшие чувства, месяцами должны спать в трусах и друг до друга не дотрагиваться.

— И Финли, значит, тебя с этих курсов забрал? — Одетту, которая спала не только в трусах, но еще и в футболке, эти слова неприятно задели.

— Именно. Сказал, что я могу попрактиковаться на нем. — Тут Лидия хихикнула снова. — Но вместо этого затащил меня на прием. Так что я пока все больше практикуюсь на эклерах.

Финли громко закашлялся. Вид у него в этот момент, признаться, был весьма смущенный. Тут Одетта впервые обратила внимание на корку у него около ноздрей. То ли у парня был насморк, то ли он баловался кокаином. Одетта решила, что последнее наиболее вероятно. А коли так, ничего удивительного, что Финли притащился с Лидией именно в «Офис Блок». Клуб неофициально именовался «Кокаиновое эхо» — из-за звуков, которые издавали носом любители кокаина, втягивая в себя в его многочисленных коридорах и подвалах заветное зелье.

— Посоветуй, — произнесла Лидия, смахивая воображаемые крошки с платья Одетты, — что надо надевать по случаю увольнения? Я потому тебя спрашиваю, что у тебя, на мой взгляд, как раз такое платьице, как надо — скромное и незаметное, словно у скорбящей старой девы. Или же ты посоветуешь что-нибудь более вызывающее и сексуальное? Дескать, катитесь вы все к такой-то матери!

Одетте не понравилось направление, которое стал принимать разговор. Она почти не сомневалась, что Лидия не знает о принятом ею недавно решении, но чем черт не шутит? Уж с кем, с кем, но с Лидией ей о своих делах говорить не хотелось. Они с ней никогда не были близкими подругами, и Лидия, по сути, совершенно ее не знала. Считала, к примеру, что она — охотница до мужчин, настоящая сексуальная хищница. Другими словами, бездумно верила в слухи, которые распространяли насчет Одетты Джун, Эльза и Джез, чтобы ее поддразнить. А слухи эти были весьма далеки от истины.

— Разве ты не работаешь у Джун в «Иммедиа»? — уточнила Одетта и незаметно окинула взглядом огромный зал, мечтая заприметить знакомых, которым можно было бы сплавить эту парочку.

— В принципе да. Более того, мне только что предложили место одной руководящей дамы. У нее, говорят, заточка стала не та. Но я, между прочим, тоже не так заточена, чтобы сидеть на одном месте с девяти до пяти. Ты просто счастливица, что тебе нравится ходить на службу, дорогуша.

— Так ты полагаешь, что я нахожусь на работе только с девяти до пяти? Зря! — выпалила Одетта, хватая с подноса проходящего мимо официанта бокал с минеральной водой и залпом ее выпивая. — На самом деле я могу высидеть на рабочем месте куда дольше. Уж такая у меня мозолистая задница.

— Ну, я бы так не сказал, дорогая. — Финли откровенно восхищался ее кругленьким и крепеньким задом, чем сразу заработал в ее глазах несколько очков. Одетте было очень не по душе то обстоятельство, что все были без ума от ее груди, полностью игнорируя ее зад, который она, пользуясь всевозможными тренажерами, можно сказать, вылепила сама. Ей казалось несправедливым, что люди воздают хвалу той части ее тела, которую она получила готовенькой, без всяких усилий со своей стороны — как говорится, по прихоти судьбы. Тепло улыбнувшись Финли, она подумала, что Лидия сделала верный выбор. Конечно, в привычке нюхать кокаин ничего хорошего нет, но этот порок приходится принимать вместе с достоинствами и положением своего избранника.

— Вы чем вообще занимаетесь? — спросил ее между тем Финли.

— Рекламой и продвижением на рынок товаров, — гордо ответила она. — Но в ближайшее время я собираюсь открыть ресторан!

Только когда Финли одарил ее удивленным взглядом, Одетта поняла, что наделала. Она проговорилась. А ведь она считала, что уже отделалась от вредной привычки открывать душу перед людьми.

— Как?! — замирая от восторга, воскликнула Лидия. — Так ты, значит, уходишь из своей конторы? Уж не потому ли ты здесь? Только не говори мне, что явилась сюда, чтобы упросить Уэйна Стрита стать твоим шеф-поваром!

Одетта оглянулась в надежде, что никто из ее коллег Лидию не слышит. Да, она подала заявление об уходе неделю назад, но для большинства это пока что было тайной. Было решено, что новость о ее уходе станет достоянием гласности только после того, как руководство подберет ей замену.

— Включаться в крысиные бега — это так современно, — продолжала между тем взахлеб повествовать Лидия. — Люди бросают надежную гавань в виде хорошей работы и большой зарплаты и отправляются в одиночное плавание. Нынче это в моде. Ты, Одетта, такая у нас умница — всегда в курсе последних веяний. Но Фин, между прочим, тоже ушел с работы. Из-за меня. Правда, Фин? — спросила она с таким видом, будто Финли по меньшей мере купил ей кольцо с бриллиантом.

— Ясное дело, дорогая. — Финли ел Лидию взглядом преданного пса. Ничего удивительного. Какой мужчина, фигурально выражаясь, не бросится со скалы из-за такой потрясающей платиновой блондинки? Но Одетта предпочитала, чтобы мужчины бросались в пропасть не из-за ее внешних данных, а потому, что ей удалось отбить у них клиентов.

— Как бы то ни было, сегодня я на службе, — сказала она, решив не драматизировать особенно ситуацию. — Поэтому мне бы не хотелось, чтобы вы говорили кому бы то ни было о моем ресторане. Пока этот ресторан — ничто, мираж, дымок от папироски. Так-то, ребятки.

— Кажется, я начинаю просекать ситуацию. Ты еще не набрала на него денежек, — кивнула Лидия, сделав вид, что понимает движения души и затруднения Одетты. При этом ее большие голубые глаза заблестели от показного сочувствия. Потом, поскольку Одетта недвусмысленно потребовала сменить тему, сказала: — Тебе понравилась вечеринка у Джу, дорогуша? По-моему, все было довольно старомодно. Я, во всяком случае, ушла рано. Но не настолько, чтобы не заметить, как ты тискалась с тем здоровяком…

Неожиданно Одетта заметила Калума Форрестера и сразу успокоилась. Вот кому она сплавит Лидию и Финли. Она лично была мало знакома с Форрестером, но знала, что он, как и Финли, был родом из Глазго и достаточно известен, чтобы заинтересовать своей особой Лидию. К тому же, представив Финли и Лидию, она могла лишний раз напомнить Форрестеру и о себе, что тоже было очень неплохо.

Миллионер и столп мира рестораторов Калум Форрестер с вызывающим видом держал в руках жестянку с пивом, как бы заявляя тем самым всем присутствующим, что он — полноправный член клуба, а потому может делать здесь что хочет. Разговаривал он с какой-то миниатюрной брюнеткой, которая, хотя и улыбалась как заведенная, выглядела так, будто ей срочно необходимо кое-куда сбегать. Стакан у нее был пустой, а Калум из-за своего показного пренебрежения к светским условностям не делал ни малейшей попытки чем-нибудь свою собеседницу угостить, более того, смотрел куда-то поверх ее плеча и широко зевал.

Одетта в тех случаях, когда ей доводилось общаться с Калумом, испытывала на себе с его стороны точно такое же пренебрежительное отношение. Когда она заикнулась ему насчет своей мечты открыть ресторан, он, выразив ей по телефону свою заинтересованность в деле, никаких практических шагов для оказания ей содействия не предпринимал, на встречу, которая была оговорена заранее, не явился и уж тем более обещанных инвестиций в фонд нового предприятия не сделал.

— Калум! — окликнула миллионера Одетта, с профессиональной сноровкой привлекая его внимание к своей особе. — Помните меня? Я — Одетта Филдинг. — Когда Форрестер перевел на нее взгляд, она добавила: — Мы сидели рядом на вручении «Эд- Эвис» в прошлом месяце.

В мире рекламы эта премия являлась эквивалентом кинематографического Оскара. Одетте удалось получить одну такую, причем высшей категории.

Сейчас Калум, что было вполне предсказуемо, пялился на бюст Одетты, глубокомысленно щуря при этом свои серые глаза, в которых блеснула-таки тень узнавания. Этот тип, надо сказать, был одним из очень немногих мужчин, которые, когда пожирали взглядом ее грудь, вызывали у Одетты непонятное волнение и даже заставляли ее неприлично краснеть.

Вручение премии было далеко не единственным мероприятием, когда пути Одетты и Калума Форрестера пересекались, но он почему-то никогда не мог сразу ее вспомнить. Так ли оно было на самом деле, или он демонстрировал ей это намеренно, Одетта со всей уверенностью сказать не могла. В нем было высокомерие восходящей поп-звезды, странным образом сочетавшееся с рассеянностью и забывчивостью старого университетского профессора. Многие копировали стиль жизни Форрестера, считая его эпатажным, хотя, если разобраться, вкусы у Калума были самые демократичные. Он с равным удовольствием посещал выставки современных художников, всевозможные автомобильные шоу, а еще играл в футбол с британскими кинозвездами. Одевался он, как манчестерский хулиган, а вещи покупал у Версаче. Одетта считала его крупным специалистом по части торговли дорогими сортами светлого пива, человеком с богемными наклонностями, эксцентричным, противоречивым и непредсказуемым. Модные у эстетов рестораны и клубы Калума создавали у посетителей иллюзию собственной избранности, и Одетта относилась к числу многих людей, поддавшихся обаянию этой иллюзии. Она восхищалась гением этого человека, хотя и не одобряла его грубости и пренебрежительного отношения к людям.

— Как же, как же, припоминаю… Привет, Одетта, — с рассеянным видом сказал Калум, отхлебывая из своей жестянки пиво и стирая с губ пену тыльной стороной ладони. Как уже было сказано, манеры у него оставляли желать лучшего, хотя представить Одетте свою собеседницу он все-таки догадался: — А это… хм… Джилли Рид.

— Джули Райт, — поправила его женщина, с благодарностью улыбнувшись Одетте. Сразу же признав в брюнетке подругу по несчастью, Одетта решила побыстрее познакомить Калума с Лидией, а потом, забрав женщину с собой, под шумок смыться.

— Джули, Калум, это Лидия Морлей и Финли… Извини, Финли, что-то я запамятовала твою фамилию… — Она вопросительно посмотрела на светловолосого шотландца. Тот, к ее удивлению, неожиданно залился глупейшим смехом. «Черт бы побрал этих кокаинистов!» — с неприязнью подумала Одетта.

— Форрестер, — сказал, давясь от смеха, шотландец. — Меня зовут Финли Форрестер. Мы с Калумом родные братья и живем вместе. В этой связи, братец, хочу тебе напомнить, что у нас кончается чай.

Одетта почувствовала, как горячий румянец стыда прожег старательно наложенный макияж и заполыхал у нее на щеках. Хотя ее и задевало пренебрежение, которое проявлял по отношению к ней Калум, не следовало забывать, что на этом приеме он был одной из самых значительных фигур, а она только что допустила непростительный промах, представив ему его же собственного брата. Одетта была гордым человеком, и признавать собственные ошибки ей было не так-то легко. Она понимала, что сейчас лучше всего было бы посмеяться над допущенной ею оплошностью вместе со всеми, но продолжала стоять с надутым липом и чувствовала себя как оплеванная.

Лидия мигом перехватила инициативу и, отчаянно кокетничая, бросилась в атаку.

— Я в восторге от нашего знакомства, Калум. Я и представить себе не могла, что старший брат Фина тот самый Калум Форрестер. Теперь, разумеется, я подмечаю фамильное сходство. — Это было чистейшей воды ложью, поскольку Калум был маленького роста и довольно-таки неказист, в то время как Финли высок и очень хорош собой. Хотя они оба имели белокурые волосы и резкие, заостренные черты лица, у Финли на голове завивались пикантные кудряшки, а его острые скулы были обтянуты гладкой загорелой кожей; физиономия же Калума более всего напоминала череп, покрытый спутанными, поредевшими на висках белесыми прядями. Обычно Калум носил кожаную, как у пикадора, шляпу с плоской круглой тульей и с загнутыми кверху полями, являвшуюся, так сказать, его фирменным знаком, но сегодня для этого было слишком жарко. В складках на лбу Калума уже собирались капли пота, крупные, как бусинки на четках.

Калум явно чувствовал себя не в своей тарелке: переступал с места на место, как от желания по малой нужде, и метал в сторону младшего братца мрачные взгляды.

— Ты ничего мне про эту свою… хм… не рассказывал.

— Мы прониклись друг к другу нежными чувствами только сегодня днем, — сказала со смехом Лидия, — и даже еще не трахались. Правда, дорогой?

При этих словах бледное лицо Финли порозовело. Одетта, пораженная бестактностью своей знакомой, обмерла.

— Я… я… — Она мечтала сию же секунду оказаться от этого места как можно дальше. — Мне… это… надо кое с кем поговорить…

— Это с кем же? — Лидия, так и не осознав, что сказала непристойность, с любопытством на нее посмотрела.

— С Уэйном, — ухитрилась выдавить из себя Одетта.

— Я тоже хочу с ним пообщаться, — согласно мотнула головой Джули. — Я так много о нем слышала… — Она заговорщицки подмигнула Одетте.

Одетта, вновь обретя деловой настрой, была полна решимости не упускать благоприятную возможность улизнуть.

— Пойдем, Джули. Я тебя ему представлю. Извините нас, господа…

Одетта с Джули ушли, оставив Лидию наедине с братьями Форрестер. Лидия, похоже, все еще не могла оправиться от удивления при мысли, что ее юный прекрасный Ланселот, имеющий дурную привычку нюхать кокаин, является ближайшим родственником похожего на гнома коммерсанта с дурными манерами, но зато с огромными связями в деловом мире.

— Благодарю, — пробормотала Джули, на ходу обращаясь к Одетте. — Этот Калум — полное ничтожество, верно? Я-то, начитавшись газет, думала, что болтать с ним — одно удовольствие, но он, оказывается, смертельно скучный тип.

— Законченный придурок, — согласилась с ней Одетта, оглядываясь при этом через плечо. Все-таки, как ни крути, в Калуме было нечто притягательное, только она не могла пока взять в толк, что именно. Вполне возможно, впрочем, притягательным в нем было как раз то, что она никак не могла его раскусить. В отличие от Лидии, которая способна была растопить сердце любого мужчины и нашла в этом свое призвание, призванием Одетты было побуждать людей покупать те или иные вещи. Калум же отказался купить предложенный ему товар — ее идею, — и это сильно задело ее.

— Она классная, да? И такая деловая… — Финли с Лидией сидели за столиком в самом темном углу зала и в перерывах между поцелуями негромко переговаривались и наблюдали за гостями.

Слова Финли имели непосредственное отношение к Одетте, которая, встретив наконец доверенного ее заботам финансиста, из кожи вон лезла, стараясь его ублажить. Банкир был маленьким человечком с влажной верхней губой, беспокойно бегающими глазами и недовольным выражением лица. Через некоторое время, однако, недовольные складки у него на лице разгладились: благодаря Одетте он познакомился с самыми важными гостями, отведал разной вкусной еды и основательно накачался шампанским. Это не говоря уже о том, что чувство юмора Одетты чрезвычайно пришлось ему по сердцу.

При всем том Одетта не забывала и о себе и, когда финансист выходил в туалет или затевал разговор о достоинствах и недостатках того или иного сорта говядины с представителями Торговой палаты, ухитрялась перемолвиться словом и завязать контакты с гостями, которые могли помочь ей с открытием ресторана.

Финли, конечно же, ничего этого знать не мог, зато видел, как она действовала. Словно загнавшая стадо антилоп большая хищная кошка, Одетта ходила кругами около толпы гостей, выхватывая из нее и оттесняя в сторону то одного, то другого нужного ей человека.

Восхищение Финли неприятно задело заскучавшую Лидию.

— Профессионалка — тут ничего не скажешь. Но, по словам Джун, все ее успехи в бизнесе основаны на том, что она спит с нужными мужчинами. Так что ее правильнее было бы называть профессиональной нимфоманкой. — Лидия зевнула и всем телом прижалась к Финли: хотела заманить его к себе на квартиру. Финли, однако, подобно своему старшему брату, уходить с вечеринки не торопился.

Калум стоял неподалеку и беседовал со сногсшибательно красивой журналисткой. Лидия слышала, что Калум — страшный сердцеед и имеет дурную привычку использовать женщин, а потом отбрасывать как негодную ветошь, но понять, как ему при его внешности это удается, не могла.

— Кэл! — воззвал к брату Финли. — У тебя покурить есть?

Форрестер-старший тут же отвернулся от журналистки и направился к его столику, даже не удосужившись сказать девушке «извините».

— Ты ведь знаешь, что я бросил, — произнес он, усаживаясь возле Финли, хотя рядом с Лидией тоже имелся свободный стул. При этом он посмотрел на Лидию холодным пронизывающим взглядом. Лидия, отлично знавшая цену мужским взглядам, пришла к выводу, что Калуму она не понравилась.

— Пойду раздобуду себе пачечку. — Финли снялся с места и отправился на поиски разносившей сигареты официантки, оставив Лидию наедине со своим ближайшим родственником. Лидия сразу же одарила Калума самой ослепительной улыбкой из своего арсенала, но миллионер от этого нисколько не смягчился.

— Похоже, ты не очень-то давно знаешь моего брата, — сказал Калум.

— Наоборот, целую вечность. Мы с ним вместе работали. — Лидия отметила про себя, что шотландский акцент у Калума куда сильнее, чем у Финли. — Просто он уволился.

— Не он уволился, а его уволили, — поправил ее Калум.

— Какая разница? — Такие мелочи Лидию не волновали. — Я тоже собираюсь увольняться. Мы с Фином хотим попробовать себя в других сферах деятельности. Я, к примеру, собираюсь стать сексологом.

— А Финли? — спросил Форрестер-старший. На его костлявой физиономии не проступило даже тени заинтересованности. По-видимому, ему было на это наплевать.

— Пока думает.

Лидия завела привычную песню о прелестях одиночного плавания; Калум слушал молча, продолжая сверлить ее взглядом. Не выдержав остановившегося взгляда его холодных серых глаз, в которых крылось легкое презрение, Лидия решила хоть как-то подкрепить свою точку зрения.

— Одетта, знаете ли, тоже собирается действовать на свой страх и риск.

— Одетта? — Можно было подумать, Калум слышал это имя впервые.

— Ну да, Одетта Филдинг. Та самая, что нас познакомила. Одетта баба ушлая и свое дело знает. Заговорит зубы и обчистит лучше любого карманника. Ну так вот — она собирается открыть ресторан.

— Я помню. Идея хорошая, только место выбрано неудачно, — раздраженно заметил Калум. — В Лондоне и без того полно этих чертовых ресторанов.

— Как это верно! — воскликнула Лидия, изо всех сил стремившаяся понравиться Калуму, поскольку уже записала его в родственники. — Что же касается Одетты, я лично от нее без ума. У нас с ней столько общего… К примеру, она, как и я, обожает заниматься сексом.

— Это что же — общеизвестный факт? — спросил Калум, скривив в усмешке щелястый рот. Ему вдруг пришло на ум, что Лидия пытается свести его со своей приятельницей.

Лидия с самым серьезным видом кивнула, а потом, высмотрев кое-кого среди толпы, завопила:

— А вот и Одетта! Как говорится, на ловца и зверь бежит. Сюда, дорогуша, мы здесь!

Одетта только что отправила своего основательно подгулявшего и уже начинавшего к ней клеиться финансиста на такси домой и теперь подумывала о том, что ей тоже пора двигаться восвояси. Отреагировав без особого желания на призыв Лидии, она подошла к ее столику, исподлобья поглядывая на Форрестера-старшего.

— Мы с Калумом только что говорили о твоем ресторане! — выпалила Лидия.

— Мать твою, Лидия! Нельзя ли потише? — Одетта слишком устала и была раздражена, чтобы держаться в рамках приличий.

Лидия напустила на лицо обиженное выражение и стала холеными пальцами перебирать висюльки на своем пончо.

— Извини, — примирительно сказала Одетта, присаживаясь за столик. — Я потому так расшумелась, что официально все еще числюсь на работе.

— Ладно, проехали, — буркнула Лидия, поджав губы.

— Кроме того, Калум уже дал мне понять, что мой проект его не интересует, — окончательно успокаиваясь, произнесла Одетта. Она не держала больше на Калума зла за отказ. В конце концов, он имел на это право.

— И очень жаль, — неожиданно пришла на помощь своей приятельнице Лидия. — По мне, вы могли бы стать прекрасными деловыми партнерами — это как минимум.

— Как ты можешь такое говорить? — воскликнула Одетта, полыхнув жарким румянцем.

— Калум, вы просто обязаны вложить средства в это предприятие, — продолжала гнуть свое Лидия, не обращая внимания на Одетту и устремляя на будущего родственника проникновенный взгляд своих голубых глаз, напоминавших две большие марки с изображением Западного и Восточного полушарий. И это будет великолепное вложение. Ведь Одетта у нас — настоящий гений.

— Я, между прочим, не отметаю достоинств проекта, — сказал Калум. — Просто считаю, что новый ресторан Лондону в данный момент ни к чему, а потому заниматься его устройством не намерен. В сущности, я…

— Не глупите, — перебила его Лидия, которой не понравился его наставнический тон, и будто невзначай положила руку ему на колено. — Дело вовсе не в ресторане, а в новой идее. Нужен новый взгляд на проблему. Чьих-нибудь хорошеньких голубеньких глазок, — с чувством сказала она, намекая на глаза Одетты, хотя перед лицом Калума маячили именно ее огромные кобальтовые глазищи.

Одетта исподтишка наблюдала за Калумом. Определенно, натиск подружки младшего брата застал его врасплох, и он чувствовал себя от ее прикосновений не слишком комфортно. Если бы он знал, что она позволяет себе подобные вольности буквально с каждым встречавшимся на ее пути мужчиной, то наверняка так бы не смущался.

— Ну, Одди, как прошел вечер? — спросил Финли, усаживаясь за стол и распаковывая пачку сигарет.

— Просто отлично. — Одетта не любила, когда ее называли Одди, хотя старалась этого не демонстрировать.

— Между прочим, я пытаюсь уломать твоего брата стать партнером Одетты. Во всех смыслах. — Лидия взяла Финли за руку в тот самый момент, когда он собирался прикурить столь желанную его сердцу сигарету.

Финли фыркнул, высвободил руку и закурил.

— Но ведь ты мне сказала, что Одетта встречается с неким гангстером, у которого брюхо как пивная бочка?

— Это легкий флирт. Я имею в виду прочные, долговременные отношения, — рассмеялась Лидия, отобрала у Финли сигарету и запечатлела у него на губах продолжительный, чувственный поцелуй.

Одетта снова покраснела. Калум, однако, посмотрел на нее без малейшей усмешки или вызова.

— Так у вас есть связи в преступном мире? — задумчиво поинтересовался он.

— Ну, «связи» — это, пожалуй, слишком громко сказано, но кое-какие знакомства в этой среде у меня и впрямь имеются. — По большому счету, это было блефом, поскольку Барфли уже был отвергнут и забыт, но она готова была на все, лишь бы произвести впечатление на Калума.

— А у меня вот нет, — сказал Калум и рассмеялся. — Зря вы не сказали мне об этом раньше. Это может в корне изменить дело.

— Это каким же образом? — разволновалась Одетта. — Такого рода знакомства, знаете ли, никак с моей профессиональной деятельностью не связаны.

— Ясное дело. Кто же усомнится? — Калум перевел взгляд с ее груди на пылавшее жаром лицо. Одетте казалось, что она чувствует этот взгляд кожей — до того он был пристальным. Что, в самом деле, с ней происходит? Неужели она и вправду испытывает тягу к Калуму Форрестеру?

— Ну так как, вы договорились или нет? — задыхающимся голосом спросила Лидия, отрываясь от губ Финли.

Финли снова начал глупо хихикать, и Одетта наградила его мрачным взглядом.

— Лидия бизнес имеет в виду, не какие-нибудь глупости.

— Ну, в бизнесе тоже без глупостей не обходится, — улыбнулся Калум. Потом посмотрел на Лидию и хитро ей подмигнул.

— Значит, вы готовы помочь Одетте? Ради меня? — Улыбка, появившаяся на губах Лидии, была такой чувственной и сексуальной, что, по мнению Одетты, у Калума из ушей пар должен был повалить. Она обеспокоенно посмотрела на Финли, но тот, казалось, ничего не замечал и благодушествовал, спокойно попыхивая сигаретой.

Неожиданно Форрестер-старший повернулся к Одетте, взял ее руку и припал к ней губами. При этом он снова устремил на нее пронзительный взгляд своих холодных серых глаз, от которого ей делалось не по себе и начинало посасывать под ложечкой.

— Думаю, Лидия права. Из нас могут получиться неплохие партнеры. Мы с вами равным образом стремимся получить от жизни то, что хотим.

— Вы, к примеру, стремитесь отхватить солидную долю в будущем лучшем клубе-ресторане Северного Лондона, верно? — ухмыльнулась Одетта, которую несколько пугала и одновременно завораживала манера Калума неожиданно брать быка за рога и переходить от пустой болтовни к делу.

— Мне нужно нечто большее, сестричка. — Калум подмигнул Одетте морщинистым веком.

— Не надо меня так называть. Я уже большая, — запальчиво сказала Одетта, которая терпеть не могла фамильярности.

— Я догадываюсь, — бросил Калум, многозначительно улыбаясь.

Прежде чем Одетта успела сказать хоть слово, в разговор вмешался Финли:

— Не обращай внимания. Калум называет так всех женщин…

— Давайте выпьем шампанского! — воскликнула, перебивая Финли, Лидия. Она была рада, что Одетта и Калум с ее помощью поладили. — Нужно это дело отметить. А потом мы поедем ко мне. — На этот раз она обращалась к Финли, которого, похоже, такая перспектива не слишком устраивала. Тем не менее он покорно поплелся в бар, чтобы принести бокалы и шампанское.

Когда Одетта, воспользовавшись моментом, удалилась в дамскую комнату, чтобы «попудрить носик», Калум откинулся на спинку стула и с удовлетворением произнес:

— Все женщины — сестры. За исключением тех, кого мы хотим.

— Значит, вы уже сделали выбор? — рассмеялась Лидия.

— Ты это в том смысле, что я согласился помочь этой леди, от которой ты без ума? — спросил Калум, передразнивая манеру Лидии отзываться о своих приятельницах.

— В общем и целом. — Лидия наклонилась и чмокнула его в щеку. От нее пахло духами, алкоголем и разгоряченной плотью. — Уверена, Одетта будет мне благодарна за посредничество.

— Не она одна, дорогая, не она одна. — Калум взял бутылку у вернувшегося из бара Финли и стал обдирать с ее горлышка серебряную фольгу.

ГЛАВНОЕ БЛЮДО

1

Одетта так и не поняла, что именно Вернон Дент бормотал себе под нос — то ли произносил ее имя, то ли подсчитывал ее долги.

Она знала банковского менеджера Вернона Дента лет двенадцать — еще с колледжа, — но давненько не видела его таким озабоченным.

— Ну, детка, прямо не знаю, что и делать, — сказал он, разводя своими короткими пухлыми ручками. — Ты сняла со своего счета всю наличность. Более того, на тебя уже записан довольно крупный заем под залог недвижимости. Мы не можем ссудить тебе сумму, которую ты просишь, без всякого обеспечения. У тебя обеспечение-то имеется? Хоть какое-нибудь? Машина, к примеру?

Одетта подумала о своем любимом «Бимере-МЗ», быстром, как пуля. К сожалению, эта машина принадлежала агентству, из которого она уволилась. Вообще-то она должна была уйти с работы не раньше чем через три месяца после подачи заявления, но начальство, зная о ее стремлении открыть ресторан, отпустило ее на волю гораздо раньше. На следующий день после увольнения она поехала в магазин и купила себе новенький мотороллер «Веспа». Друзья смотрели на нее, как на помешанную, но она безапелляционно заявила, что в густонаселенном Лондоне и его пригородах эта юркая двухколесная машина — самое то.

— У меня больше нет автомобиля, Вернон.

— Честно говоря, я надеялся, что твой партнер мистер э… Форрестер придет с тобой…

— Он занят, — солгала Одетта.

— Очень жаль. Я бы с удовольствием при случае перемолвился с ним словом. Что ни говори, он вложил в этот проект кругленькую сумму, но, на мой взгляд, должного интереса к делу не проявляет. Даже удивительно…

«А мне-то как удивительно», — мрачно подумала Одетта, одновременно стараясь улыбаться как можно лучезарней: уломать Вернона было просто необходимо.

— Калум… то есть мистер Форрестер, проявляет живой интерес к проекту. Я же, со своей стороны, постоянно информирую его о ходе дела. Но, как вы, возможно, знаете из газет, он не любит толпы и предпочитает уединение.

— Я бы так не сказал, — хмыкнул Вернон, доставая из портфеля «Дейли мейл», раскладывая ее на столе и открывая на странице, где печатались светские новости. На снимке вверху были запечатлены Калум Форрестер и пилоты «Формулы-1» в компании роскошных блондинок.

— Я имею в виду бизнес. — Одетта так старательно улыбалась менеджеру, что у нее заныли скулы.

— Ладно, уговорила. — Вермонт тоже улыбнулся ей уголками рта. — Думаю, я смогу выбить для тебя еще пять тысяч фунтов.

— Всего? — переспросила Одетта, и улыбка ее потускнела. Ей нужно было десять раз по пять тысяч, чтобы открыть «РО» — «Ресторан Одетты» — вовремя. До открытия оставалось всего две недели, а строители сильно запаздывали с отделкой.

— Хорошо, зайди в понедельник. Может, что-нибудь придумаю, — пообещал менеджер, ласково поглаживая ее руку своей пухлой лапкой. Но Одетте этого было мало. Как и обещанных пяти тысяч фунтов. Проклятое пожарное депо середины прошлого века, которое она намеревалась переоборудовать в престижный клуб-ресторан, сосало деньги, как хорошая пожарная помпа — воду.

А ведь она просила Калума, чтобы он поубавил спеси и согласился на менее амбициозный и дорогостоящий проект. Они вели споры на эту тему чуть ли не ежедневно, и это, надо сказать, ей даже нравилось. Во всяком случае, поначалу.

Калум настаивал на отделке в готическом духе, Одетта же предлагала ограничиться более дешевым и скромным конструктивистским стилем. Калум хотел, чтобы в заведении имелись специальный бар для членов клуба и, не говоря уже о роскошном зале, отдельные апартаменты для наиболее уважаемых гостей. Одетта же была согласна на общий бар в полуподвале и небольшой театрик-варьете в духе немецкого кабаре тридцатых годов. Она даже заключила договор со своей подругой Джун, чтобы та разработала соответствующую программу и наняла артистов, но стоило Калуму об этом узнать, как он тут же распорядился этот договор аннулировать. Их разногласия коротко можно было определить следующим образом: Калум требовал, чтобы в новом клубе все было очень шикарно и на самом высоком уровне с самого начала, Одетта же хотела начать с заведения поскромнее, а потом постепенно расшириться.

Странное дело: хотя Калум был известен не только среди теле- и кинозвезд, журналистов и актеров, но и в деловом мире, бизнесменом он оказался весьма посредственным, и Одетта с каждым днем все больше в этом убеждалась. Так, первые значительные деньги на новое предприятие — что-то около тридцати тысяч фунтов наличными — он передал ей из рук в руки в коричневом бумажном конверте, а когда она предложила нанять бухгалтера и вести все расчеты, строго придерживаясь финансовой дисциплины, пожал плечами и буркнул: «Найми — если уж тебе так приспичило». Кроме того, он не являлся на назначенные им же самим деловые встречи, без особой причины звонил ей среди ночи, пускаясь в запутанные и не относящиеся к делу рассуждения, постоянно терял важные бумаги и частенько менял планы по поводу обустройства их совместного детища, не поставив ее об этом в известность. Казалось, он преследовал только одну цель — постоянно злить и держать в напряжении свою партнершу по бизнесу.

Сегодня они должны были встретиться, чтобы обсудить важнейший вопрос — финансовый, но Одетта так и не смогла до него дозвониться и договориться о времени и месте встречи. Офиса как такового у Калума не имелось вовсе, а мобильный телефон он считал ненужной побрякушкой. Вообще-то найти его было можно, но для этого предстояло основательно помотаться по городу. Калум регулярно бывал в знаменитом клубе «Неро», одним изотцов-основателей которого являлся. Его также часто видели в «Деск» — стильном и модном ресторане, которым он владел на паях с другими акционерами. Кроме того, у него имелся собственный кабинет в культовом ночном клубе «Терапия», хотя он захаживал туда довольно редко, потому что терпеть не мог тамошнего бармена. Иногда Калум посещал свой собственный новейший ресторан «Клиника» на Дин-стрит, а иногда — клуб «Офис Блок». На вопрос, где его можно застать, он обыкновенно в шутку отвечал, что, «когда здоров, сидит в офисе», разумея под этим клуб «Офис Блок», «а когда болен — дожидается приема у врача», намекая на клуб «Терапия» или ресторан «Клиника». Одетта обзвонила все эти заведения, но Калума нигде не было. Тогда она села на мотороллер и стала один за другим объезжать самые престижные рестораны и клубы, где собирались представители лондонской богемы и где можно было с известной долей вероятности встретить ее нерадивого партнера.

«Ресторан Одетты» больше походил на стройплощадку, нежели на широко разрекламированное и готовящееся к открытию пристанище самой стильной и модной лондонской публики. Пока что единственным стильно одетым человеком здесь был дизайнер Морис Ллойд-Брюстер, который задумчиво морщил лоб, пытаясь определить, как лучше расставить в грандиозном туалете мраморных херувимов на постаментах.

— Помнится, Одетта настаивала на минимуме деталей из белого мрамора, — вмешалась помощница Одетты Саския Ситтон.

Взглянув на часы, она подумала, что если Одетта приедет на стройку хотя бы под конец рабочего дня, то она, Саския, еще успеет в ателье в Челси на примерку свадебного платья. День их бракосочетания со Стэном неумолимо приближался.

Стэн и Одетта вместе ходили в школу и были старинными друзьями. После окончания школы их пути разошлись. Стэн направил свои стопы по извилистой стезе современного искусства, Одетту же с детства влек мир торговли и рекламы. Надо сказать, что Одетта и Стэн — каждый на своем поприще — весьма преуспели. Встретившись вновь, они заключили нечто вроде военного союза, направленного против остального мира, и старались по возможности друг друга поддерживать.

Несмотря на все различия между ней и Одеттой, Саския очень любила и уважала эту женщину. Она знала, что Одетта обладает острым умом и взрывным темпераментом и к жизни относится очень серьезно. Она могла быть жесткой и даже жестокой, стремясь получить то, что ей хотелось, но при этом обладала такими прекрасными качествами, как честность и преданность. Она никогда не забывала, когда у ее сотрудников день рождения, знала, кто, чем и когда болел, и всегда спрашивала их о здоровье. Конечно, она требовала, чтобы ее люди вкалывали за двоих, особенно когда возникала такая необходимость, но никто против этого не возражал, поскольку в таких случаях она и себя не щадила.

Саския вздохнула, решила, что Одетта, скорее всего, не приедет, а следовательно, ей, Саскии, в ателье не успеть. Ничего удивительного: если бы Одетте подвернулось вдруг выгодное дельце, она, вполне возможно, не приехала бы даже на собственную свадьбу.

Покружив по городу и не обнаружив Калума ни в одном из его привычных прибежищ, Одетта заехала к нему на квартиру на Оулд-стрит. Там тоже никого не оказалось, и она, нацарапав на клочке бумаге гневное послание и подсунув его под дверь, снова оседлала свой мотороллер и покатила по забитым транспортом лондонским улицам в сторону Айлингтона. Загороженное от посторонних взглядов строительными лесами старое пожарное депо было закрыто, а на его дверях висел увесистый замок. Отомкнув его и проникнув внутрь, Одетта нашла оставленную ей Саскией Ситтон записку.

«Уехала, не дождавшись тебя. Увы, время от времени мне требуется-таки восстанавливать пошатнувшееся физическое и психическое здоровье. Телефоны все еще не подключили. Морис утверждает, что пурпурные с золотом бархатные шторы и обивка как раз в духе нового тысячелетия. Желаю тебе хорошего уикенда, дорогая. Отдохни как следует.

Саския».

Одетта прикрыла глаза и застонала. С некоторых пор слова «уикенд» и «отдохни» потеряли для нее всякий смысл. Она знала одно: по уикендам никто не работает, а следовательно, ей, чтобы продолжить свою созидательную деятельность, хочешь не хочешь, придется ждать понедельника. Это мучительное ожидание было тем тягостнее, что она не имела никаких сведений о Калуме. Узнать же о том, где и с кем он был, ей, судя по всему, предстояло в понедельник — из бульварных газет.

2

Лидия Морлей раскрыла записную книжку и, начав с буквы А, стала обзванивать всех своих друзей и знакомых, объявляя всем и каждому, что выходит замуж. Добравшись до буквы Б, она поняла, что, возможно, допустила ошибку, поскольку звать на свадьбу собиралась далеко не всех. Во всяком случае, включать в число приглашенных специалистов по археологии, астрологии и аэробике, с которыми она была едва знакома, ей что-то не хотелось. С минуту над этим поразмышляв, она решила впредь быть разборчивее и позвонила своей ближайшей подруге Эльзе Бриджхауз. Когда трубку сняли, Лидия, прежде чем поздороваться и сообщить Эльзе потрясающую новость о своем замужестве, затянула песенку «Вот идет невеста».

Поскольку слова она знала нетвердо, ей, после того как была пропета первая строфа, пришлось перейти на бессмысленные сочетания звуков вроде: «Дум да ди дум, ди диддл ди дум-дум!» Завершив таким образом вступление, Лидия перешла на нормальный человеческий язык и сказала:

— Ну, ты, ослица! Надеюсь, ты догадываешься, кто в следующем году готовится связать себя узами Гименея?

Эльза молчала — по-видимому, никак не могла оправиться от удивления. Лидия решила, что это хороший знак, и продолжала:

— Да, дорогуша, ты правильно поняла: мы с Фином решили-таки окрутиться. Но я на твоем месте забыла бы о зависти, перестала обиженно дышать в трубку и сказала что-нибудь соответствующее случаю.

На противоположном конце провода откашлялись и внесли наконец в разговор свою лепту.

— Если уж ты решила оперировать зоологическими терминами, то хочу тебе сообщить, что ты разговариваешь не с ослицей, а с ослом. Это во-первых. Ослица же поехала на уикенд к матери — это во-вторых. Ну а в-третьих, я всегда говорил, что мы, шотландские ослы, знаем, как прибрать к рукам самых красивых самок в этом городе.

Сообразив, что она разговаривает не с Эльзой, а с ее сожителем-шотландцем, Лидия нисколько не смутилась. Наоборот, ей было приятно слышать в трубке низкий, хрипловатый голос Йена, у которого был точно такой же акцент, как у ее разлюбезного Финли.

— Так это ты, Йен, дорогуша? Рада тебя слышать. Скажи, ты наденешь на нашу свадьбу килт? Финли, во всяком случае, собирается, хотя я считаю, что у него слишком тощие ноги, чтобы выставлять их напоказ. Это не говоря уже о том, что цвета у клана Форрестер просто ужасные.

Поболтав с Йеном, Лидия хотела было перезвонить матери Эльзы, но передумала. Сейчас подругу лучше было не тревожить. Эльза пыталась найти общий язык с матерью, с которой была на ножах с тех самых пор, как та сбежала из дома с легендарным рок-музыкантом Джобом Френсисом. Сид — так звали мать Эльзы — имела, помимо дочери, еще четверых сыновей, но за детьми не следила, поскольку посвящала все свое время алкоголику Джобу, за которым был нужен глаз да глаз. Потом Сид сама начала петь и выступала вместе с мужем в составе известной рок-группы «Маска» — и не без успеха. Отец Эльзы подал на бывшую жену в суд, отсудил у нее детей, всех их воспитал и всем дал образование. Хотя с тех пор прошла целая жизнь, сыновья простить матери уход из семьи так и не смогли и разговаривать с ней не хотели.

Эльза всегда почитала отца, в душе которого измена и уход Сид оставили незаживающую рану. Впрочем, в середине семидесятых он тоже женился вторично — на милой тихой японке по имени По, которую все любили, но которую никто по-настоящему не знал. Она являла собой разительный контраст с белокурой взбалмошной Сид, вечно ходившей в окружении рок-музыкантов и бывшей объектом пристального внимания со стороны бульварной прессы. Сид до сих пор могла при случае собрать вокруг себя пишущую братию, хотя ее скандально известный муж Джоб два года назад погиб в автомобильной катастрофе, а она сама давно уже не выступала. Если верить левым газетам, Сид была прямо-таки харизматической личностью и знала чертову прорву знаменитостей, включая Дэвида Боуи и принца Чарлза. Эльзу, что бы она там ни говорила, не могла не привлекать известность матери, хотя она и осуждала ее за дефицит материнского чувства.

Только в самое последнее время мать и дочь стали относиться друг к другу по-родственному, а беременность Эльзы сблизила их еще больше. Нельзя, однако, сказать, чтобы их отношения были совершенно уж безоблачными — хватало и непонимания, и взаимных обид. Другими словами, установившийся между матерью и дочерью мир был хрупок и непрочен.

Решив по зрелом размышлении Эльзе пока не звонить, Лидия закрыла записную книжку и набрала по памяти номер Одетты. У Одетты было занято. Нажав с раздражением на кнопку отбоя, Лидия перезвонила своей подруге Джун — уже пятый, наверное, раз за день. «Никого нет дома», — прокаркал автоответчик и предложил оставить сообщение. Ну уж дудки! Лидия в сердцах швырнула трубку на рычаги: оказывается, известить тех, до кого тебе есть дело, что ты выходишь замуж, не так-то просто. Лидия перезвонила Одетте. По-прежнему занято. Отчаявшись дозвониться до ближайших друзей, Лидия снова раскрыла записную книжку и вернулась к букве Б. Сразу под номером Эльзы Бриджхауз у нее был записан телефон буддийского монаха, который в свое время пытался научить ее читать мантры. Хотя буддизмом Лидия давно уже не интересовалась, позвонить монаху и сообщить о своем будущем счастье ей ничего не мешало. Вздохнув, она набрала номер буддиста…

Одетта разговаривала по телефону с матерью, с удовольствием прислушиваясь к ее французскому акценту и грубоватым простонародным словечкам.

Клодетта Филдинг, которую в семействе звали просто Клод, была украшением квартала Степни, его музой, его, так сказать, Эдит Пиаф. Она была чистокровной француженкой и родилась в пригороде Парижа, чем немало гордилась. Там, в этом не слишком благоустроенном пригороде, она и познакомилась с отцом Одетты Рэймондом, который был удивительно похож на Джона Леннона. К тому же Рэй играл тогда на гитаре, так что сходство можно сказать, было полным. Клодетту мало волновало то обстоятельство, что гитаристом он был весьма посредственным и в Париж приехал на заработки. Она сразу же влюбилась и вышла за него замуж. Музыкальная карьера у Рэя, как и следовало ожидать, не заладилась, и он в скором времени вернулся в Англию прихватив с собой молодую жену-француженку, обладавшую огненным темпераментом и парой самых очаровательных глазок какие обитатели Степни когда-либо видели.

Довольно скоро Клод поняла, что ее романтический и очень сексуальный гитарист-муж ничем, по сути, не отличается от своего отца — владельца маленького магазина электротоваров, и ему просто на роду написано продолжить дело своего родителя. Хотя Клод родила Рэю двух дочерей и всю жизнь хранила ему верность, она так и не смогла избавиться от мысли, что ее, по большому счету, надули.

Когда дочери выросли, ее стала мучить ностальгия по дому, и она начала бомбардировать письмами своего овдовевшего к тому времени отца, умоляя его переехать в Англию и поселиться с ней по соседству. Дедушка Одетты — или Гранпа, как называла его j Клод на французский манер — так и поступил. Теперь он, совсем уже старый и глухой, доживал свой век в маленьком домике в Чигвелле и с утра до вечера крыл Англию последними словами. Притворялся, конечно. В Англии ему жилось не так уж плохо. Он даже основал в середине восьмидесятых небольшую, но приносившую неплохую прибыль фирму по импорту французских трюфелей, которые шли на кухню дорогих ресторанов и в магазины деликатесов.

Клод очень верила в «ля фамиль» — семью и брак. Старшая сестра Одетты, Монни, вышла замуж в восемнадцать. Ее муж Крэйг никогда особенно Клод не нравился, но она его терпела, поскольку он обходился с дочерью хорошо и приносил домой неплохие деньги, хотя источники его дохода оставались для всех загадкой. Самое главное, у них было уже двое детей, и Монни ждала третьего. Сейчас они жили в миленьком домике в Темзмейде, где все у них было «как у людей» — машина, биде и спутниковая антенна. Клод, во всяком случае, считала, что ее младшенькая устроилась в жизни очень даже неплохо. Другое дело — Одетта. Ее судьба вызывала у матери постоянную озабоченность.

— Опять будешь весь вечер сидеть в своей норе в полном одиночестве? — поинтересовалась Клод. «Норой» она называла суперсовременную и прекрасно обставленную квартиру дочери в Айлингтоне. — Никак не пойму, почему? Может, ты заболела?

Одетта была первым отпрыском семейства Филдинг, получившим на выпускных экзаменах в школе отличные опенки и выразившим желание продолжить образование в университете. Одетта, выложив на стол свой отличный аттестат и сообщив о своем намерении учиться дальше, полагала, что родители обрадуются, но ничего подобного не произошло.

— Зачем тебе все это надо, дочь? — спросил Рэй Филдинг, скептически скривив рот. — Мы и без всякого университета подыщем тебе непыльную работенку.

Даже после того, как Одетта окончила университет, родители продолжали относиться к дочери с известной долей настороженности. Прежде всего они не одобряли ее богемный образ жизни, главное же, они никак не могли понять, в чем суть ее работы, хотя Одетта не раз пыталась им это объяснить. Когда же родители узнали, сколько она зарабатывает на рекламе, лица у них и вовсе вытянулись. Решив, что дочь делает деньги на всякой сомнительной ерунде и добром это не кончится, Рэй отказался от всякой финансовой поддержки с ее стороны. Он даже подарки от нее принимать отказывался, если, на его взгляд, они были слишком дороги. Клод в этом смысле не была столь категорична, и деньги потихоньку от мужа у нее все-таки брала, хотя никогда ее за это не благодарила.

Кто принимал от нее деньги с видимой охотой и рассыпался при этом в благодарностях, так это ее зять Крэйг. При этом, правда, он всегда делал вид, что берет «на деток», которые приходились Одетте племянниками и которые, несмотря на малолетство, имели от ее щедрот счета в банке.

— Твоей сестре делали УЗИ, — сказала между тем Клод. — Ей не терпится узнать пол будущего ребенка. Впрочем, я и без УЗИ знаю, что на этот раз у нее родится девочка.

— Если родится девочка, Монни будет рада, — сказала Одетта. — Она не раз говорила, что хочет сестренку для Фрэнки.

— А Крэйг хочет братика для Винни, — хихикнула Клод. — Но я больше всего хочу внуков от своей старшенькой — Одди, ты понимаешь, надеюсь, что я имею в виду? Если в ближайшие год-два ты не родишь, то упустишь время, и у тебя родится не милый, здоровый малыш, а какой-нибудь урод!

Одетта вздохнула: мать была в своем репертуаре.

— Мне, мама, тоже хочется ребенка, и не одного. Просто сейчас не самое удачное время для брачных игр. Мой клуб должен открыться уже через две недели, а недоделок столько, что у меня просто руки опускаются…

— Так ты, значит, еще не открыла свое кафе? — хмыкнула Клод. — В чем дело? Похоже, кто-то тебя здорово надувает.

— Никто меня не надувает, мама! Просто…

— Называй меня «маман», — поправила ее Клод. — Не забывай о своих французских корнях.

— Хорошо, маман. — Одетта согласно кивнула, взяла со столика пластиковую бутыль с минеральной водой, скрутила крышку и одним глотком допила остававшуюся воду. — Что же касается клуба, то все неприятности у меня из-за Калума — моего партнера по бизнесу.

— Калум? — с пробудившимся вдруг интересом спросила Клод. — Он холост? Богат?

— Да он гей, — соврала Одетта, чтобы мать ее не доставала.

— «Гей»? Веселый, значит? Ну и хорошо. — Клод отказывалась замечать в английских словах двойное дно, особенно если оно содержало намек на какую-нибудь непристойность или половое извращение. Так, слово «гей» ассоциировалось у нее исключительно с понятием «веселый», «голубой» — с небесным цветом, «фагот» — с музыкальным инструментом, а «соска» — с резиновым предметом, который вставляют младенцу в рот.

Поговорив с матерью и повесив трубку, Одетта прошла на кухню, чтобы взять еще одну бутылочку минеральной воды. Из огромного окна, напоминавшего скорее стеклянную стену, были видны вечерние огни восточной части Лондона. Впрочем, из-за горевших под потолком кухни сильных галогеновых ламп Одетта ничего, кроме городских огней, рассмотреть в окне не смогла. Зато хорошо видела на поверхности стекла собственное отражение.

Еще девочкой Одетта поняла две вещи — что она далеко не красавица, но работать над своей внешностью хочет, может и должна. По этой причине, когда она, проведя несколько часов в салоне красоты, входила в какой-нибудь ресторан или клуб, у посетителей дух захватывало: до того она казалась им красивой. Но по уикендам, когда она сидела у себя дома нечесаная и без следов макияжа на лице, могло сложиться впечатление, что перед вами малокровная, бесконечно утомленная жизнью женщина, которой было бы в самый раз полежать денек в кислородной палатке.

Тело у нее было, в общем, неплохое, хотя природа ее ничем, кроме грандиозного бюста, не одарила. Плечи у нее были слишком покатыми, шея короткая, живот — пухлый, а лодыжки толстые, как пивные кружки. Чтобы оставаться всегда стройной и подтянутой, ей приходилось ежедневно заниматься физическими упражнениями и соблюдать строгую диету. Помимо этого, требовалось прибегать и ко всякого рода ухищрениям в одежде. К примеру, она всегда носила тесный бюстгальтер, чтобы поддерживать свой грандиозный бюст, а также не слишком сексуальные грацию и трусы из эластика — это не говоря уже о колготках со вставками из плотной лайкры. Она никогда не надевала платьев с поперечным узором, свитеров с круглой горловиной и мешковатых фуфаек и футболок.

Одетта предпочитала темные тона и подчеркивающие фигуру платья, жакеты и деловые костюмы с подкладными плечами. Когда она выходила из дома, то всегда выглядела безукоризненно, хотя и несколько консервативно, что, надо сказать, нисколько ее не беспокоило.

Единственное, чем в своей внешности гордилась Одетта, была задница, которой ей удалось придать желаемую форму благодаря постоянным упражнениям. Такие, как у нее, попки Микки Рурк в ее любимом фильме «Девять с половиной недель» окрестил «задницами в форме сердечка». Чтобы эту самую задницу было лучше видно, Одетта, если ей позволяли обстоятельства, носила короткие жакеты и облегающие брюки или джинсы. К сожалению, такая возможность представлялась ей не слишком часто.

Любовно похлопав себя по круглой попке, Одетта открыла холодильник, чтобы выяснить, что, собственно, у нее есть на ужин. Исследуя взглядом пустынное пространство холодильника, в котором она без труда могла бы расположиться вместе со своим письменным столом, Одетта невольно задалась вопросом, не потому ли ее потянуло в ресторанный бизнес, что она подсознательно стремилась перевести свою страсть к вкусной еде из практической в скорее, так сказать, теоретическую плоскость. Другими словами, контролировать собственный аппетит куда легче, когда думаешь о разных вкусных вещах отвлеченно — как о некоем средстве, призванном, к примеру, рекламировать достоинства твоего ресторана и завлекать в него публику.

Потом Одетта подумала, что такого рода теоретизирование хорошо для работы, но дома, когда ты один на один со своими желаниями, бороться с соблазном наесться под завязку значительно труднее. Вздохнув, она взяла с почти пустой полки холодильника одинокую коробочку с колобком из прессованного сухого риса и вернулась в гостиную. Усевшись на диван, она, прежде чем приступить к своей более чем скромной трапезе, окинула взглядом столик, на котором лежали красочные приглашения на свадьбу. Их было три. Первое, выдержанное в традиционном духе — из кремового картона с золотыми виньетками, она получила от Вирджинии и Энтони Ситтон — родителей Саскии. Второе ей прислали Эльза и Йен. Это приглашение было снабжено CD-диском розового цвета, на котором были записаны свадебные песнопения «Весенние колокола» и «Мы идем в церковь». Третье приглашение, поскромнее, содержало наряду с напечатанным типографским способом текстом несколько строк, вписанных от руки аккуратным, округлым почерком. Из открытки явствовало, что кузина Мелани приглашает кузину Одетту на свое бракосочетание «со старым дружком Дином».

Все эти три чрезвычайно отличавшихся друг от друга приглашения содержали тем не менее одну стандартную фразу — предлагали Одетте явиться на торжество с «другом». Эта фраза вызвала у Одетты такое раздражение, что она, так и не доев колобок, закрыла коробочку и, поднявшись с дивана, направилась к тренажерам.

Обрекая свою плоть на страдания, она надеялась избавиться от неприятных мыслей, но это ей не удалось. Вновь и вновь она думала о том, что купила и обставила эту квартиру не только для себя, но и для Него. Годы и годы она ждала Его появления, нисколько не сомневаясь, что в один прекрасный день Он к ней явится. Когда же вставал вопрос, почему Он тянет с появлением, она говорила себе, что Он ждет. Ждет, когда она закончит отделывать и обставлять квартиру, когда добьется успехов в своей деятельности, когда наконец доведет упражнениями свое тело до совершенства.

Сейчас, когда ее квартира была обставлена и отделана, а карьера находилась на подъеме, Одетте, казалось бы, оставалось только открыть дверь и впустить Его в свое гнездышко. Но Он почему-то все не шел, и Одетта стала подумывать, что Он на долгом пути к ней заблудился, нашел себе другую и она никогда уже Его не увидит…

Более всего на свете Одетта опасалась зависимости от мужчин и вкусной, сытной еды. Она дожила до тридцати лет, стараясь свести контакты с этими пугавшими ее реалиями окружающего мира до минимума. Но теперь, когда ей перевалило за тридцать, она поняла, что для того, чтобы справиться с этими двумя фобиями, нужно не голову в песок прятать, а преодолеть их, вступив с ними в поединок с открытым забралом. Собственно, первые шаги в этом направлении уже были сделаны. Сейчас она строила ресторан в компании с человеком, за которого надеялась в один прекрасный день выйти замуж. Вступив же в брак, то есть затребовав главное блюдо из того меню, что предлагала ей судьба, можно было — чуть позже — дать себе послабление и в смысле пищи телесной. У Одетты, чтобы начать новую жизнь, все уже было готово. Другими словами, стол был накрыт, и оставалось только, дождавшись удобного момента, щелкнуть пальцами и крикнуть судьбе: «Подавай!»

Увы, хотя она неоднократно приглашала Калума к себе, он так и не удосужился ее посетить. Ссылался на занятость, на нездоровье, присылал сообщения по факсу, что вынужден срочно уехать по делу, подолгу пропадал неизвестно где и не звонил.

Одетта, несмотря ни на что, очень хотела, чтобы он увидел ее квартиру, посмотрел, как она живет. На тот случай, если он все-таки явится, она держала в своем почти пустом холодильнике упаковку пива «Перони», несколько банок фасоли в томатном соусе фирмы «Хейнц» и пиццу с колбасой — все, что он любил и поглощал в огромных количествах.

Но Калум, как уже было сказано, до сих пор ее гнездышка не видел, никакого интереса к ней не проявлял, и Одетта чувствовала себя вычеркнутой из его жизни.

3

В понедельник во второй половине дня у Одетты сели батарейки в мобильнике. Одетте казалось, что у нее внутри тоже сели какие-то батарейки и она с радостью подзарядилась бы от сети, если бы такое было возможно. Поскольку ей было необходимо дозвониться до Калума, она отправилась на поиски своей помощницы и обнаружила ее в помпезном туалете среди колонн в стиле барокко, которые установили по настоянию главного дизайнера Мориса Ллойд-Брюстера.

— У тебя мобильник работает? Я забыла вчера подзарядить свой, — обратилась Одетта к Саскии. Всю ночь она думала, где достать злополучные пятьдесят тысяч фунтов, и ей было не до мобильника.

Саския покачала головой:

— Мой сегодня забрал Стэн. А зачем тебе мобильник? Собираешься устроить Байрону выволочку за обивку? — Саския указала на громоздившиеся чуть ли не до потолка рулоны пурпурного бархата.

Байроном они прозвали красавчика Мориса Ллойд-Брюстера. Поначалу Одетте казалось, что контролировать этого мечтательного, словно не от мира сего, парня будет нетрудно — как-никак она ему платила. Теперь, однако, платить стало нечем, а вместе с деньгами исчезло и моральное право указывать ему, что и как делать.

— Думаю, он подался в Варвикшир. Там сносят дома конца прошлого века, и есть шанс заполучить по дешевке подлинное сантехническое оборудование той эпохи. Современное его, видите ли, не устраивает, — хихикнула Саския и ткнула пальцем в стоявшие у стены рядами мраморные унитазы, затянутые прозрачной упаковочной пленкой.

— Ладно, разберемся, — сжав зубы, процедила Одетта. Вылетев, как пуля, в фойе, она потребовала у бригадира строителей начать установку сантехники немедленно, не дожидаясь возвращения Мориса.

— Никак невозможно, — сказал Эррол, заправлявший на стройке всем и вся. — Это работа Гэрри и Нева, а они уехали в Хэмпстед. Там на Бишопс-авеню строится новый мюзик-холл, где надо срочно установить пятнадцать биде. Мы, детка, можем пока только навесить дверцы на кабинки. Этот пижон Морис привез и сгрузил их в пятницу. Нам их навесить — раз плюнуть.

Одетта посмотрела на сложенные в штабеля белые с золотыми виньетками, будто только что из борделя на Диком Западе, двери и покачала головой.

— Нет уж, приятель. С дверьми придется повременить. Сначала сантехника. А ты с ребятами лучше сходи и приберись пока в баре. Не могу отделаться от ощущения, что в уикенд киношники снимали там потасовку с участием Чака Норриса и Джорджа Сигала.

Одетте пришлось идти звонить в телефонную будку на Эссекс-Роуд. В будке расположилась какая-то девушка азиатского происхождения, и Одетте пришлось ждать. Азиатка уходить не торопилась и с воодушевлением толковала о чем-то со своим абонентом.

От нечего делать Одетта занялась наблюдениями. Эссекс-роуд была довольно-таки грязной улицей, по которой шли совсем не респектабельного вида люди. По обеим сторонам улицы в нижних этажах домов располагались многочисленные пабы, бары и рестораны, которые, судя по их отнюдь не процветающему виду, держались на плаву в этом районе только с большим трудом. Одетта подумала о том, что «РО», ее детище и отрада, тоже располагается в этом районе, и впервые задалась вопросом: сможет ли ее предприятие здесь выжить? Ответ напрашивался неутешительный, и это до такой степени ее расстроило, что у нее перехватило горло, а на глазах заблестели злые слезы. Чтобы успокоиться, она, широко раскрыв рот, несколько раз глубоко вдохнула.

— Эй, мисс, вам плохо?

Одетта смигнула, чтобы согнать с глаз непрошеные слезы, и обнаружила, что девушка-азиатка, открыв дверцу кабинки, с озабоченным видом смотрит на нее.

— Да нет, милая, у меня все нормально. Просто замоталась немного, — неискренне улыбаясь, сказала Одетта и вошла в будку. Вставив в щель пластиковую карточку и сняв трубку, она с минуту остановившимся взглядом созерцала сквозь пыльное стекло противоположную сторону улицы и местных обывателей, которые в отличие от нее были, казалось, вполне довольны жизнью.

Вернувшись мыслями к действительности, Одетта заметила, что по-прежнему сжимает в пальцах трубку, положила ее на рычаги и закрыла лицо руками. Определенно, с ней творится что-то неладное. Неужели нервный срыв? Ей представлялось, что для этого должна быть более весомая причина, нежели банальная нехватка денег или возможная задержка с открытием клуба. Одетта полагала, что нервные срывы бывают у людей, злоупотребляющих наркотиками, алкоголиков, несчастливых любовников и сопровождаются дрожанием рук, душераздирающими рыданиями, апокалиптическими видениями и навязчивым желанием совершить самоубийство. Ничего подобного она в себе не замечала. Тем не менее отделаться от мысли, что все у нее не ладится и она катится под горку, ей не удавалось.

Обругав себя за малодушие и кое-как совладав со своими чувствами, Одетта снова сняла трубку и твердой рукой набрала номер Калума. Увы, ей — в который уже раз — пришлось выслушать любезное предложение автоответчика оставить после сигнала сообщение. Она оставила, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Текст его за последнее время тоже не претерпел никаких изменений и гласил: «Калум, это Одетта. Позвони мне, пожалуйста».

Только повесив трубку, она поняла, что Калуму, даже если он вдруг надумает ей позвонить, звонить в общем-то некуда. Мобильник у нее не работал, домой она пока что не собиралась, а телефоны в «РО» не были еще подключены к линии. Вот если бы у Калума имелся мобильник, связаться с ним не составило бы никакого труда, но он упорно отказывался его приобретать. «Из принципа», — как он не раз ей говорил. Одетта только никак не могла взять в толк, в чем этот самый принцип заключается. Иногда ей казалось, что в Калуме есть нечто от идеалиста и мечтателя. Она знала кое-что о том, в какой семье он воспитывался и как прошли его детство и юность. Эти сведения она получала в основном от Лидии, которая готовилась выйти замуж за младшего брата Калума милягу Финли.

Жизнь братьев Форрестер претерпела кардинальные изменения в начале восьмидесятых, когда их отец, безработный сварщик, неожиданно выиграл в футбольный тотализатор крупную сумму. Крупную даже по нынешним временам, а в те благословенные годы считавшуюся просто беспрецедентной. В один вечер Форрестеры разбогатели и уже через несколько недель переехали из трущоб в поместье в Бордерсе. Финли послали учиться в дорогую частную школу неподалеку. Особенной радости ему это не доставило, зато позволило со временем поступить в колледж Святого Андрея, куда очень хотел попасть его старший брат, но не попал, так как привилегированной школы не закончил. Тогда Калум уже учился в университете в Манчестере и с ужасом наблюдал за тем, как его предки проматывали свалившиеся на них с неба денежки. Они покупали огромные автомобили, которые боялись водить, строили бассейны, где никогда не купались, потому что не умели плавать, и комнату за комнатой загромождали дорогой электронной аппаратурой, которой не умели пользоваться. Соседи смотрели на Форрестеров как на выскочек и отказывались с ними общаться, так что деньги счастья Форрестерам не принесли и, в определенном смысле, даже превратили в изгоев. Богатство, опять же, развратило и испортило милягу Финли, сделав из него законченного наркомана. Хорошо еще, что Лидия, прибрав его к рукам, не жалела усилий, чтобы отучить его от этой пагубной привычки.

Калум все видел и все понимал. Вот почему, когда на последнем курсе университета его лишили стипендии, он не стал звонить родителям, требуя денег на завершение образования, но заработал их сам, вкалывая по ночам в барах и автомастерских. Неприятие богатства родителей и подспудная борьба с ними не прошли для Калума бесследно: он стал человеком трудным, упрямым и непредсказуемым.

Точно таким же он был и в сфере бизнеса. Вне всякого сомнения, гений во всем, что касалось ресторанного дела и умения заводить знакомства в деловых, богемных и артистических кругах, он презирал строгую отчетность и порядок. Он мог быть занудой, упрямцем, безответственным типом, грубияном, очаровашкой и любимцем женщин. Все эти качества, странным образом уживаясь в его натуре, делали его чрезвычайно непростым в общении человеком. Временами Одетте казалось, что ее чувства к Калуму круто замешены на ненависти — как, к примеру, сейчас. При всем том она считала его самым сексуальным мужчиной из числа знакомых. Более того, с некоторых пор он стал первым кандидатом на то заветное место в ее сердце, которое занимал киношный Джонатан из американского сериала о семействе Харт.

4

Калум договорился встретиться с Джимми Сильвианом в клубе «Неро» — известном на весь Лондон заведении, одним из основателей которого он являлся. Он не был там вот уже несколько месяцев, но стоило ему только туда войти, как он понял, что зря выбрал для встречи это место. Клуб ветшал и приходил в упадок, и это было видно невооруженным глазом. В определенном смысле клуб старел вместе со своими завсегдатаями, среди которых в свое время числилось немало знаменитостей. Но теперь, на взгляд Калума, посетитель измельчал.

Калум, чье семейство поднялось благодаря случаю, терпеть не мог нуворишей и выскочек, поскольку чуть ли не в каждом из них видел подобие своих родителей. Еще больше он ненавидел привычки этих людей и их стиль жизни, позаимствованный у героев дешевых сериалов. Он никогда не был в новомодных апартаментах Одетты Филдинг, но догадывался, что они из себя представляют. Там должно было быть все то, что во мнении людей вроде его родителей считалось олицетворением красоты и роскоши, — от никелированных гимнастических снарядов и зеркального бара до специальной ванночки для мытья и массажа ног.

Впрочем, ничего против Одетты лично он не имел. Более того, она ему даже нравилась. Своей манерой неожиданно смущаться и краснеть она напоминала ему его мать, а ее большая грудь, трепетавшая, когда она злилась, его возбуждала. Но он был далеко не в восторге от ее самоуверенности и деловитости.

Он сделал крупный взнос на ее заведение, чтобы прежде всего произвести впечатление на Лидию. Хотел заручиться ее расположением за то, что поддержал начинание ее ближайшей подруги, но Лидия, казалось, напрочь об этом позабыла. Ее и ресторан Одетты нисколько не интересовал. В результате Калум тоже потерял к нему всякий интерес. Более того, жаждал забрать из дела вложенные в него средства. В настоящий момент ему очень нужны были деньги — каждый фунт.

Джимми уже сидел в баре, раскинувшись в просторном кожаном кресле и целиком заполнив его собой. И не то чтобы Джимми был слишком толст — совсем нет. Просто он, как ни меряй, был на несколько дюймов больше любого находившегося в зале гостя. Выше ростом, шире в плечах и обладал непомерной длины и мощи руками и ногами. Его светлые от природы волосы выцвели от африканского солнца, а кожа, наоборот, приобрела бронзовый оттенок. Увидев Калума, он улыбнулся, продемонстрировав полоску безупречно белых зубов, и воскликнул:

— Калум, старый негодяй. Как же я рад тебя видеть!

Вскочив с места, великан стиснул ручонку Калума в своей огромной ладони, после чего подозвал официанта и заказал напитки. При этом у него был такой вид, будто это он, а не Калум, совладелец клуба и его постоянный член.

— Садись! — воскликнул Джимми, словно фокусник доставая одной рукой у себя из-за спины кресло с алой бархатной обивкой и устанавливая его рядом со своим. — Поболтаем.

Джимми слишком долго находился за пределами Англии, чтобы понимать, какое впечатление он производил в стенах этого клуба своим громовым голосом и поистине исполинскими размерами. Он привык находиться на открытом воздухе среди неоглядных просторов сельвы и с людьми, особенно испорченными городскими жителями, общался редко. По этой причине он был довольно-таки застенчив и, если на него смотрели в упор, отводил глаза. Тем, кто видел его впервые, он представлялся грубым, неотесанным и наглым типом, но Калум отлично знал, какая нежная у него душа.

— Как поживаешь, Джим? — спросил Калум, усаживаясь в кресло. — Как прошли похороны твоего отца?

— Мерзко. — Голубые глаза Джимми не мигая смотрели в пространство над плечом Калума. — Нам с большим трудом удалось привезти сюда его тело. Ирония судьбы, можно сказать. Когда он был жив, то провозил в Англию наркотики без всяких затруднений. А теперь на таможне даже его гроб обыскали. Сначала опасались инфекции, потом стали подозревать нас в контрабанде. Еще и в газетах обо всем напечатали. Сам понимаешь, какие после этого похороны! Сплошной фарс, да и только.

Калум познакомился с Джимми в Южной Африке. Он поехал туда на сафари, чтобы поохотиться на «большую пятерку» — леопарда, льва, буйвола, слона и носорога. Неожиданно всплыли важные дела, и он так замотался, что на охоту у него осталось всего три дня. Один из его партнеров предложил ему съездить в частный заповедник, находившийся неподалеку от Национального парка. Он, правда, предупредил, что там могут уже охотиться другие люди, но Калум предупреждению не внял, нанял джип и покатил в указанном направлении. После нескольких часов езды по бесплодной, выжженной солнцем равнине капот его автомобиля уткнулся в деревянные ворота, которые охраняли два недружелюбных парня с винтовками.

Они недвусмысленно намекнули ему, чтобы он проваливал. Даже винтовки на него наставили. В следующую минуту на дороге появился запыленный «Лендровер», подкатил к воротам и встал рядом с джипом Калума. Парни опустили оружие, заулыбались и двинулись навстречу вылезавшему из машины гиганту, безостановочно о чем-то галдя на своем экзотическом языке.

Переговорив с охранниками, Джимми выслушал Калума, который сообщил ему о своем желании поохотиться в его угодьях. Под конец Калум с ухмылкой заметил, что просто-напросто не может уехать, поскольку не знает, как у джипа включается задний ход. Джимми рассмеялся и предложил ему заезжать в ворота. Калум заехал и ехал так до самого хозяйского дома, где Джимми его и поселил в одной из гостевых комнат.

Джимми часто шутил по этому поводу. Дескать, Калум сразу ему глянулся, и он с самого начала знал, что они подружатся.

— Собираешься немного пожить в Англии?

Джимми поправил манжеты своей белой сорочки.

— Разве что пару недель. Никаких особых планов у меня нет. Нужно только разобраться с наследством. Мунго и Феликс полагают, что отец оставил чертову прорву недвижимости, но я лично сомневаюсь, чтобы нам много перепало: к сожалению, его дела находятся в крайне запутанном состоянии.

— Ты хочешь получить свои деньги? — с тревогой осведомился Калум. — За те рисунки Пикассо?

Джимми пожал плечами.

— Скажем так: я был бы не прочь иметь сейчас на руках наличность. Раньше я как-то не думал, что она может мне срочно понадобиться. Ведь отец не любил распространяться о состоянии своих дел. Тем не менее перед смертью он мне кое-что об этом написал — не слишком ободряющее. — Тут Джимми подмигнул, а Калум почувствовал укол совести. Джимми отдал ему рисунки Пикассо, за которые он так и не расплатился. Если бы не вложения в «РО», он, возможно, изыскал бы средства, чтобы заплатить хотя бы часть долга, но Одетта, честно говоря, ободрала его как липку.

Стараясь говорить ровным и спокойным голосом, он произнес:

— С твоей помощью я мог бы удвоить эту сумму в течение года; соответственно, ты бы и получил вдвое.

— А я-то думал, ты уже ее утроил, — рассмеялся Джимми.

— Не стану отрицать, в последнее время дела у меня шли неплохо. Но я сейчас работаю над абсолютно новым проектом. Если дело выгорит, все остальные заведения по сравнению с моим будут казаться жалкими забегаловками.

— Неужели еще один ресторан?

— Это будет больше, чем просто ресторан, Джимми. Гораздо больше. Клиент сможет там получить не только вкусную еду, но буквально все, что душа пожелает. Лондон нынче всем прискучил. Будущее за эскепизмом, бегством из города, от всего надоевшего, привычного. Тебе ведь нравится жить на природе, верно?

— Я живу в Южной Африке, — сказал Джимми, удивленно выгибая бровь. — А до Кейптауна двенадцать часов лету. Не станешь же ты возить туда клиентов всякий раз, когда им захочется сменить обстановку?

— Нет, конечно. Я имею в виду прежде всего деревню. Там тебе и свежий воздух, и леса, и средневековые замки. Можно поохотиться и порыбачить, а можно и в гольф поиграть. Да что гольф! Там можно выучиться водить танк и на лошадях скакать. А продукты какие! Никакой химии, все натуральное, с естественным вкусом и запахом. Но главное, Джимми, там покой, море покоя. И простор. Именно это я и называю счастьем.

— Звучит заманчиво, — вздохнул Джимми, обводя глазами полутемный прокуренный зал с зашторенными окнами.

— Еще бы! — с энтузиазмом воскликнул Калум. — И мне кажется, я знаю, как воплотить это в реальность. — Тут Калум из опасения, что его могут подслушать, заговорил шепотом: — Нужно продать все, что у меня здесь есть, переехать в сельскую местность и начать работать. Конечно, все надо соответствующим образом разрекламировать. Да я не я буду, если не введу бегство из Лондона в моду!

— От всего сердца желаю тебе удачи! — рассмеялся Джимми.

— Я хочу, чтобы ты вошел в дело, парень, — сказал Калум, переходя на деловой тон. — Чтобы остался в Англии и стал моим компаньоном. Так ты быстрее получишь свои деньги. С огромными процентами.

— Мне деньги нужны сейчас, Кэл. — Джимми нахмурился. — Пусть и без процентов. Извини, конечно. Если бы мои братья не залезли в долги, я бы…

— Денег в чистом, так сказать, виде ты мне, парень, не давал, — напомнил ему Калум неприятным скрипучим голосом. — А то, что дал, реализовать бы сам не смог, и отлично об этом знаешь. Я же предлагаю тебе вдвое против того, что стоят эти рисунки. Просто надо немного подождать. Уяснил?

Джимми все себе уяснил и обреченно кивнул головой. Калум, чтобы как-то разрядить ситуацию, велел официанту принести еще пива. Потом, когда они выпили, он сделал еще одну попытку убедить Джимми работать с ним в одной команде.

— Я — тип странный. Это как минимум. Ты, парень, отлично об этом знаешь, поскольку видел меня в худших моих проявлениях. Ну так вот. Я хочу смотаться из города и вообще сменить обстановку, прежде чем стану похож на одного из этих вот. — Тут Калум кивком головы указал на заполнивших бар посетителей. — Видишь ли, Джимми, — медленно произнес он. — Если ты строишь в этом городе шикарный бар или ресторан, максимум через шесть месяцев его оккупируют подонки всех мастей и объявляют «своим». С этого дня твое заведение перестает быть и респектабельным, и эксклюзивным. Рестораны в этом городе выходят из моды так же быстро, как брюки или туфли. Лондон тоже вышел из моды. И знаешь почему? Его тоже со всех сторон обсели подонки. Понятия «класс» и «эксклюзив» здесь пустые слова. Теперь все лучшее отдается на потребу плебса и неминуемо опошляется.

— Ты прав. — Джимми откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Оказывается, мы одинаково мыслим. Уже неплохо! — Калум решил, что у Джимми, несмотря на всю его неотесанность, класс все-таки есть. — А коли так, ты…

— Да, Лондон тебя основательно затрахал. Это по всему видно, — перебил его Джимми и продолжил развивать мысль Калума — правда, на свой манер. — Что ж, если ты действительно собираешься обосноваться в провинции и вернешь мне со временем деньги, я, возможно, соглашусь пойти к тебе в помощники. — На мгновение Джимми закрыл глаза и устало вздохнул.

— «Затрахал»? Это кто же так выражается — как раз в моем духе? — Мелодичный нежный голос мог принадлежать только одной женщине на свете — Лидии Морлей. Занавесив лицо Калума белокурыми волосами, она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Я прождала Фина вечность, но он так и не пришел. Тогда я решила приехать сюда сама. Эй там, сонное царство, приветик!

Джимми понял, что обращаются к нему, открыл глаза и увидел белокурую женщину редкостной красоты. У нее был такой удивительный цвет лица, что, по мнению Джимми, ей было просто необходимо пить кровь девственниц, чтобы его поддерживать. Так, во всяком случае, поступала одна венгерская графиня, о которой Джимми когда-то читал.

— Джимми, познакомься — это Лидия Морлей. — О том, что Лидия — невеста его брата Финли, Калум промолчал. Не стал он говорить и о том, что Финли не пришел домой вовремя по его вине. Он сам это подстроил, переслав ему в конце рабочего дня по электронной почте ложный вызов к клиенту.

Лидия одарила красивое лицо Джимми одним только взглядом и нервно облизнула пухлые губы. Никаких других припухлостей у нее не имелось: она была худа, как палка. Скользнув в стоявшее рядом с Джимми кресло, она ткнула великана в грудь пальцем и спросила:

— Так вы тот сексуальный охотник-африканец, о котором рассказывал Калум?

Джимми, втянув в себя запах «Шанели № 5», духов, которыми пользовалась также и его мать, чуточку отодвинулся от Лидии и широко улыбнулся.

— Не слишком сексуальный и уж точно не африканец. Что же до охотника, то я скорее устроитель охот — как, впрочем, и других развлечений. — Джимми очень старался быть остроумным, но сейчас у него это что-то плохо получалось.

Лидия тем не менее рассмеялась — грудным, возбуждающим смехом. Смех у нее был до такой степени напитан эротикой, что у Калума все волоски на руках встали дыбом. Джимми же скромно потупил глаза и стал созерцать носки собственных ботинок.

— Пойду узнаю, накрыли ли для нас столик, — сказал Калум и с этими словами удалился. Он знал, что сейчас Лидия пустит в ход свою тяжелую артиллерию, и не хотел ей мешать. Если все пойдет, как он, Калум, задумал, Фин никогда на этой бабе не женится. Ему, сопляку, работать надо, а не о женитьбе думать!

Тяжелая артиллерия Лидии не нанесла, однако, боевым порядкам Джимми тяжелых потерь. Он устал и очень хотел спать. Поэтому, когда она устремила на него свои голубые фарфоровые глазищи и раскрыла алый ротик, чтобы что-то сказать, он неожиданно широко зевнул ей прямо в лицо, продемонстрировав золотые пломбы и широкий розовый язык.

— Бедняжечка, — проворковала Лидия, которую это нисколько не обескуражило. Она даже погладила Джимми по предплечью, пытаясь определить, так ли уж у него развиты мышцы, как это выглядело со стороны. Почувствовав, что у него под твидовым пиджаком бугрятся стальные мускулы, Лидия удовлетворенно вздохнула и медоточивым голосом добавила: — Похоже, больше всего на свете вам хочется сейчас забраться в постельку. Верно?

Джимми задумчиво на нее посмотрел, не зная точно, как толковать ее последние слова — то ли как вполне невинные, то ли как некий намек.

— Где вы в Лондоне остановились?

— В Ноттинг-Хилле. Вместе с братьями.

— Я живу буквально за углом. Поскольку нам все равно ехать в одну сторону, я, когда все станут расходиться, могу отвезти вас туда на такси.

Лидия злилась на Финли и решила немного пококетничать, чтобы поднять себе настроение.

— Такой необходимости нет, — сказал Джимми, потирая переносицу. Сладкий запах духов Лидии преследовал его. Он чувствовал, что еще немного — и его стошнит. — Извините меня, но мне придется вас на минуту оставить.

Поднявшись с места и не глядя на Лидию, он, широко ступая, вышел из зала.

— Классный парень, верно? — вернувшись в бар, спросил Калум у Лидии.

Лидия неопределенно пожала плечами. То, как повел себя с ней Джимми, сильно ее задело. Решив сменить тему, она сказала:

— Мне необходимо сказать тебе одну важную вещь. Недавно из одного надежного источника я узнала, что у тебя появилась очаровательная поклонница.

Огромные голубые глаза Лидии находились от лица Калума на расстоянии каких-нибудь нескольких дюймов. Он даже чувствовал запах мятной зубной пасты, когда дыхание вырывалось из ее уст.

— Только не говори мне, что у тебя есть сестра. — Калуму, хотя он и старался всячески это скрыть, слова Лидии очень пришлись по сердцу.

— Никакой сестры у меня нет, — хихикнула Лидия. — Что же касается той особы, которую я имею в виду, то она существо скрытное и сама распространяться о своих чувствах не станет. Но Эльза сказала Элли, Элли поделилась с Джун, а Джун сообщила мне, что эта женщина определенно сходит по тебе с ума.

В Лидии в этот момент было столько торжественности, что можно было подумать, она готовится вручить ему крупный выигрыш в лотерее.

— И как же ее зовут? — спросил Калум, стараясь не смотреть, как она острым язычком облизывает свои пухлые губки.

— Одетта Филдинг! — с пафосом заявила Лидия.

— Ты шутишь? — Калум дернулся, как будто его ужалила пчела.

— Какие тут шутки? — Лидия обиделась. — Говорю же тебе — Эльза сказала Элли, а Элли…

— Я знаю — сказала тебе, — прошипел он.

— Да нет. Элли сказала Джун, а уж Джун все рассказала мне. — Лидия хотела, чтобы между ней и Калумом не возникло недопонимания. — Как я поняла, Одетта никому ничего впрямую не говорила. Просто Эльза, Элли и Джун считают, что она жутко на тебя запала. Я лично не вижу в этом ничего удивительного. Как-никак вы партнеры по бизнесу, верно?

— Тебе ли это не знать, — сказал Калум, со значением глядя Лидии в глаза. — Ведь это ты все устроила.

— Разве? Что-то не припомню. — Удивлению Лидии не было, казалось, предела. — Но как бы то ни было, Одетта — совершенно обворожительная женщина, хотя и не красавица. Главное же, она очень тебе подходит… — Тут в сумочке у нее зазвонил телефон. — Извини, дорогуша. — Лидия полезла в сумку из изумрудно-зеленой крокодиловой кожи и вытащила мобильник.

Посетители смотрели на Лидию с негодованием: мобильники находились в клубе под запретом. Но Калуму было наплевать. Неприятный для него разговор прервался, а ему только того и надо было. Он был очень не прочь переспать с Лидией, более того, мечтал об этом, но при чем здесь Одетта? Калуму менее всего хотелось обсуждать ее и ее чувства, не говоря уже о том, чтобы с ней встречаться.

Между тем Лидия, переговорив по телефону, запечатлела на мембране звучный поцелуй и потянулась к своей сумке из крокодиловой кожи.

— Ты что, уходишь? — спросил Калум. Он никак не ожидал, что Лидия упорхнет из расставленных им сетей. Он покрутил годовой в поисках Джимми, но того нигде не было видно. Должно быть, вышел из клуба, чтобы прогуляться и подышать воздухом.

— Ухожу, дорогуша, — кивнула Лидия. — Фин получил на работе премию за ударный труд, накупил икры и шампанского и ждет меня, чтобы это дело отметить. Извинись за меня перед Джимми и передай ему, что он душка, хотя, конечно, чурбан тоже порядочный. Последнее, впрочем, можешь не передавать.

Лидия клюнула Калума в щеку, обдав его удушливым запахом своих духов и, вильнув тощими бедрами, направилась к выходу.

Калум некоторое время мрачно потягивал пиво, размышляя о превратностях судьбы. Потом он заметил, как официант, стараясь привлечь его внимание, машет ему рукой.

— Вам звонят, мистер Форрестер! — крикнул он из-за стойки бара, когда Калум поднял на него глаза.

Калум встал, прошел к стойке и взял трубку. Звонил его приятель Флориан.

— У меня проблема, — сообщил тот. — Ферди задолжал своему дилеру чертову прорву денег. Отдавать ему нечем, и он грозится продать в «Ньюс» кое-какие факты из моей биографии. Мне нужно от него избавиться, но так, чтобы особенно его не сердить.

Калум, вспомнив откровения Лидии, криво улыбнулся.

— У меня аналогичная проблема, — буркнул он в трубку. — Тоже надо избавиться от одной особы. Но ты не беспокойся. Есть шанс убить двух птичек одним камнем. Короче, оставь это дело мне.

Джимми вернулся минут через десять. Вид у него был несколько ошарашенный.

— Ты все правильно говорил об этом городе. — Выйдя из клуба, он столкнулся со спешащей с работы толпой, заметил выходивших из дверей пабов пьяниц и лежавших на тротуарах у стены бомжей. — Никогда не видел, чтобы такое множество людей толклось на нескольких квадратных футах асфальта. — Плюхнувшись в кресло, он устало потер лицо рукой и спросил: — А куда подевалась твоя подружка?

— Это не моя подружка, парень. — Калум старался не демонстрировать приятелю своего разочарования оттого, что Лидия смылась.

— Слава богу! — Громоподобный голос Джимми мигом перекрыл все разговоры в баре. — Не хотел тебе говорить, но она через минуту после того, как мы познакомились, предложила мне с ней переспать.

— Неужели? — Калум, хотя и ощутил укол ревности, снова воспрянул духом. Коли Лидия раздает такие авансы малознакомому человеку, то для него, Калума, тоже еще не все потеряно. Возможно, ему удастся все-таки затащить ее в постель. По той, однако, причине, что Лидия ушла и проверить теорию на практике не представлялось возможным, Калум решил снова заняться Джимми и уговорить его подольше пожить в Англии.

Джимми не был ярым поклонником выпивки, но сегодня выпить ему было просто необходимо — чтобы сбросить с плеч усталость и немного расслабиться. Слушая во второй раз рассказ Калума о его наполеоновских планах, он сам не заметил, как опустошил несколько бутылок пива, а потом с легкой руки приятеля отлакировал все это парой рюмочек виски. По мере того как пустели бутылки с пивом, язык у него развязывался все больше и его оглушительный голос гремел в баре все чаще.

— Странное дело, — пророкотал он. — Прошло всего две недели с тех пор, как умер мой отец, а я о нем почти не вспоминаю.

— Правда? — равнодушно спросил Калум, которого это обстоятельство ничуть не удивило, поскольку о своем отце он не вспоминал годами. Удивило его другое: то, что Джимми разоткровенничался.

— Когда отец умер, я прилетел на Барбадос и стал прибираться в его доме. Просто для того, чтобы чем-нибудь себя занять. Думал, это поможет мне совладать с печалью. Ну так вот, разбирая его вещи, я нашел такое… прямо и не знаю, как сказать… Нечто совершенно ужасное… Я нашел у него видеокассеты, — пробормотал великан, с шумом втягивая в себя воздух. — Много. На них были запечатлены мой отец и… — Джимми покачал головой. — Неужели не догадываешься? Девушки, вернее, девочки — мой отец всегда любил молоденьких. Он включал видеокамеру и трахался с ними, а потом на досуге просматривал записи. Кассет было штук сто — все с наклейками с указанием имени девочки и дня, месяца и года, когда была сделана запись. Они стояли на полках в алфавитном порядке. Собственно, только на этих полках порядок и был. В остальном же дом напоминал помойку. Я сжег эти кассеты. Все до одной. Вот так… — Джимми помолчал, шмыгнул носом и добавил: — Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю? Ты уж извини. — Он поднялся с места и, сгорбившись, поплелся в туалет.

Калум продолжал сидеть с прежним равнодушным выражением лица, хотя на душе у него было муторно. Вот, оказывается, кем был старый Па Сильвиан. Педофилом — вот кем. И кто бы мог подумать?..

Ему захотелось уехать из Лондона прямо сейчас — бросить все и уехать. Но потом бизнесмен взял в его душе верх, и он решил, что с отъездом торопиться не следует. Прежде надо устроить свои дела — в частности, попытаться забрать свои средства из «РО», что, он знал, будет сделать очень непросто.

«Что ж, — подумал он, — коли Лидия считает, что Одетта Филдинг от меня без ума, попробуем сыграть на этом. Посмотрим, умеет ли она отделять дело от удовольствия».

5

Флориан Этуаль работал с шести часов утра. Даже после трех дня, когда число желающих отобедать резко сокращалось, он продолжал истекать потом в тесном и душном помещении кухни, хотя на улице было около нуля. Впрочем, на улице могла стоять и тропическая жара — это все равно ничего бы не изменило. Зимой и летом на кухне было жарко, как в аду, двадцать четыре часа в сутки горели яркие галогеновые лампы и на все лады завывал плохонький кондиционер, явно не справлявшийся со своими обязанностями.

Такова была кухня в «Ле Орбиталь», где Флориан готовил свои фирменные блюда. Именно на этой кухне он стал шеф-поваром, уступавшим по известности только одному человеку в Лондоне — знаменитому повару Уэйну Стриту. Флориан давно уже не крошил ножом овощи и не ставил на огонь кастрюли и сковородки. Теперь он все больше надзирал за своими помощниками, которые воплощали в реальность его кулинарные фантазии: проверял температурный режим, закладку продуктов, нюхал и пробовал. А еще он часами болтал по телефону, расхаживая при этом по кухне, озирая хозяйским глазом свои владения и заглядывая в стоявшие на плите сковородки и кастрюли.

Сейчас он разговаривал со своим агентом по имени Камилла, которая в очередной раз пыталась его уговорить принять участие в дневном телевизионном шоу.

— Нет, Камилла, ни в коем случае. Я уже говорил тебе и скажу еще раз: я буду выступать только в «Панораме». Заруби это себе на носу. — Повесив трубку, Флориан устремился к своей помощнице, которая несла исходившую дивными ароматами кастрюльку, приподнял крышку, заглянул внутрь и спросил: — По-твоему, это имбирная заправка с мятой?

— Ну, не совсем чтобы с мятой, — сказала с запинкой помощница. — Гэррет велел добавить туда петрушки.

Выхватив кастрюльку из рук помощницы, Флориан в сердцах швырнул ее об стену, а потом повернулся к симпатичному парню с подернутыми мечтательной поволокой глазами и гаркнул:

— Гэррет, ты что, дебил? Кто же добавляет в имбирную заправку петрушку?

Гэррет привык уже к манере своего шефа выражаться сильно и образно, а потому и бровью не повел. Знал, что Флориан в следующую минуту изберет себе новый объект для нападок. Так оно и вышло.

Через полчаса Гэррет вышел с кухни во двор покурить и наткнулся на старшего повара Фергюса Хэннона, которого все звали Ферди. Улыбаясь от уха до уха, долговязый «зам по соусам» достал сигарету и прикурил ее от сигареты Гэррета.

— Ты чего это так развеселился, а, Ферди? — поинтересовался Гэррет.

— Отпросился с работы, — подмигнув, сказал Ферди и затянулся сигаретой. — Надо встретиться с одним человеком. Предлагает хорошее место.

— Тсс! — прижал палец к губам Гэррет. Он отлично знал, что Флориан часто подходит к двери и, приоткрыв створку, слушает, о чем болтают у урны его сотрудники.

— Все нормально. Фло в курсе. — На улице было холодно и промозгло. Ферди поежился и застегнул наброшенное на белый халат пальто. — Он мне этого человека сам порекомендовал.

— И как его зовут?

— Калум Форрестер.

— Вот черт! — Гэррет начал смекать, почему Ферди ходит именинником. Калум Форрестер владел тремя лучшими ресторанами в городе. — И в каком же заведении ты собираешься работать?

— В новейшем. — Ферди потер покрасневший от холода нос. — Флориан сам хотел пойти туда шефом, да, говорит, занят очень. Предлагает мне попробовать.

— Повезло тебе, парень! — сказал Гэррет и даже присвистнул от полноты чувств.

— Я потому тебе все это говорю, что мне, возможно, понадобится старший повар… Но ты об этом не распространяйся. Особенно у нас.

— Ясное дело, приятель. Буду молчать как рыба. — Теперь настал черед Гэррета улыбаться. Ферди, конечно, задница, но стать его «замом по соусам» — это не шутка. Так можно и самому стать шеф-поваром. А что? Очень даже просто. Если, конечно, Ферди сможет закрепиться на новом месте. Впрочем, Ферди был парнем ушлым, и Гэррет нисколько не сомневался, что это ему по силам.

Калум позвонил Одетте в тот самый момент, когда она припарковала свой мотороллер у кондитерского магазина. Она проголодалась и хотела купить себе «Сникерс».

— Ты где? — воскликнула она, в экстазе прижимая к уху мобильник.

— В «Терапии», — холодно произнес Калум. Слышно его было плохо — мешал доносившийся из зала шум. — Ты сейчас свободна? Хочу познакомить тебя с одним человечком.

Одетта провела в «РО» весь день. Ее шерстяной костюм был испачкан известкой, на чулке спустилась петля, а макияж необходимо было освежить. С каким удовольствием она заехала бы сейчас домой, навела красоту и переоделась, но знала: этого делать нельзя. Можно было упустить шанс встретиться с Калумом, который никогда никого не ждал.

— Я сию минуту подъеду, — сказала она. — Только вот куда?

— Здесь тоска смертная! — крикнул Калум, чтобы перекрыть шум ресторана, который все нарастал. — Поэтому встретимся через полчаса в баре Барелла — договорились?

…После работы Саския поехала в студию Стэна, но застала там только Флисс, с которой Стэн учился в художественной школе. Девушка поливала из распылителя краской монументальную абстрактную скульптуру. Такие были сейчас в большой моде, и за них недурно платили. Жила Флисс в Йоркшире, но банк, который сделал ей заказ, находился в Лондоне, и Флисс, чтобы не везти через полстраны огромную груду камня, стали и бетона, временно поселилась в столице.

— Стэн надирается в пабе, — сказала Флисс, отвлекаясь на минуту от дела и поворачиваясь к Саскии. — Узнал, что галерея отказалась от его работ.

Готовя себя к худшему, Саския перешла через дорогу, вошла в паб и направилась к стойке. Стэн сидел на высоком табурете и пил пиво со шнапсом.

— А вот и любовь всей моей жизни! — с пьяным энтузиазмом воскликнул он, протягивая к ней руки. — Иди сюда, птичка, промочи горлышко. Кстати, как дела у Одетты — надеюсь, у нее все в порядке?

«Почему, хотелось бы знать, он в первую очередь интересуется делами Одетты и лишь потом — моими?» — с неприязнью подумала Саския, глядя на своего подвыпившего жениха. Эта мысль едва не заставила ее похоронить в тайниках своей души предложение, которое она намеревалась ему сделать. Потом, правда, она вспомнила об отчаянном положении «РО» и подумала, что если Стэн согласится, ей будет легче держать его под контролем и бороться с его склонностью к выпивке.

Калум, как всегда, опаздывал. Одетта уселась за липкий мраморный стол, выпила две бутылочки диетической колы и от нечего делать занялась наблюдениями. Хотя Одетта терпеть не могла посещать подобные заведения в одиночестве, бар Барелла был заведением сравнительно тихим, и опасаться приставаний со стороны завсегдатаев здесь не приходилось. Обыкновенно сюда захаживали не слишком преуспевающие актеры и фотомодели, стареющие джазовые музыканты и жаждавшие покоя писатели, погруженные в свои мысли. Одетта подумала, что Калум по обыкновению выбрал для деловой встречи самое неподходящее место. Для того, должно быть, чтобы она чувствовала себя не в своей тарелке.

Внимание Одетты привлек худощавый волосатый парень с задушевным взглядом и удивительно длинными и тонкими пальцами. Его внешность показалась Одетте знакомой. Быть может, он музыкант? Или актер? Тогда, вполне возможно, она его где-то видела. Этот парень сидел за стойкой и, не обращая ни на кого внимания, опрокидывал рюмку за рюмкой. Одетта обратила внимание, что пил он исключительно водку.

Когда Калум наконец появился в зале, Одетта, к большому своему удивлению, обнаружила, что он пришел один. Высмотрев ее своими глазами-щелочками, он направился в ее сторону. На нем были футболка, широкие брюки с манжетами и высокие военные ботинки. Поверх футболки он надел кожаную куртку с широченными плечами и болтавшимися чуть ли не у самых колен полами. На голове у него красовалась известная всему Лондону круглая с низкой тульей кожаная шляпа, которую он, казалось, не снимал даже ночью. Одетта попыталась убедить себя, что выглядит он ужасно, но ее сердечко, упорно отказывавшееся следовать велениям рассудка, трепыхнулось в груди, как пойманная пташка.

— Похоже, ты с ним так и не поздоровалась, — сказал Калум. Он даже не подумал извиниться перед Одеттой за опоздание или хотя бы пожать ей руку. Это было вполне в его духе, очень, так сказать, по-калумски.

— Это с кем же? — Одетта смутилась. Чтобы к ней никто не подсел, она намеренно заняла самый дальний от стойки столик.

Неожиданно Калум шлепнул себя по щеке, словно за что-то себя наказывая.

— Ну конечно! И как только я мог забыть? Вы же незнакомы. Эй, Ферди! — крикнул он, обращаясь к кому-то в баре. — Ферди, — добавил он интимным шепотом, наклоняясь к Одетте, — на втором месте в списке лучших шеф-поваров Англии.

Калум плюхнулся на стул рядом с Одеттой и еще раз махнул рукой парню у стойки. Тот самый любитель водки, за которым Одетта от нечего делать наблюдала, отлепился от стула и уверенной походкой подошел к их столику. «Столичная», которую он потреблял в недопустимых, по ее мнению, количествах, не произвела на него, казалось, никакого действия. Во всяком случае, держался он отлично, а на губах у него играла обезоруживающая улыбка.

— Как поживаете? — спросил он с сильным ирландским акцентом.

— Это Фергюс Хэннон. Фергюс, познакомься с Одеттой Филдинг. — Калум со значением посмотрел сначала на ирландца, а потом на женщину, как бы говоря: «Фергюс, вот твой будущий босс».

— Вау! — с восхищением воскликнул Ферди, упираясь взглядом в необъятную грудь Одетты. — Похоже, эта работенка придется мне по вкусу.

Одетта покраснела, но не от смущения, а от гнева. Повернувшись к Калуму, она, не обращая на Ферди внимания, воскликнула:

— Ты же обещал сосватать мне Флориана Этуаля, а вместо этого привел какого-то алкаша!

Ферди, наслушавшийся от Флориана всякого, ни в малейшей степени не чувствовал себя обиженным.

— Я в течение рабочего дня обычно не пью, — соврал он. — Просто разволновался перед встречей, вот и решил пропустить пару рюмочек — исключительно для того, чтобы успокоить нервы.

— «Пару рюмочек»! — передразнила его Одетта. — Да вы их дюжину пропустили, не меньше.

— Именно это я и имел в виду. «Пару дюжин», хотел я сказать. — Продолжая все также безмятежно улыбаться, Ферди заговорщицки ей подмигнул. Однако, заметив в глазах Одетты гнев, поторопился добавить: — Шутка! Так когда мне лучше всего к вам наведаться? Может, в четверг? Тогда и обговорим меню. Вместе с Калумом.

— Я все оставляю на усмотрение Одетты, — заявил Калум, похлопав ее по коленке.

Опять он увиливает! Определенно, с ним что-то происходит. Одетта не могла пока взять в толк, что это ей сулит — дурное или хорошее.

— Прошу меня извинить, но Калум, похоже, ввел вас в заблуждение. Вопрос о том, кому быть шеф-поваром в «РО», еще не решен. Прежде чем обсуждать с вами меню, мне бы хотелось побольше о вас узнать…

Почувствовав, как рука Калума легла ей на бедро, она смешалась и замолчала. Калум же, каким-то шестым чувством уловив ее смущение, одарил ее своей зубастой улыбкой и сказал:

— Доверься мне, сестричка. Ферди и впрямь чертовски хороший повар. К тому же он молод и талантлив. А натаскивал его не кто-нибудь, а Флориан. Так что лучше шефа, чем Ферди, тебе не найти.

Когда Калум смотрел с таким умильным видом, спорить с ним было просто невозможно. Одетта не могла понять, как это у него получается, но он прямо-таки ее завораживал.

— Ладно, уговорил. — Она с трудом отвела взгляд от его серых глаз-щелочек и посмотрела на Ферди. — Приходите в клуб на этой неделе.

— Значит, договорились? Отлично. — Ферди глянул на часы и, виновато улыбаясь, произнес: — А теперь, с вашего позволения, я исчезаю. Кстати, не дадите ли мне аванс? В залог, так сказать, будущего сотрудничества?

Одетта открыла было рот, чтобы с ним заспорить, но Калум уже потянулся к бумажнику. Вытащив пачку пятидесятифунтовых банкнот, он вручил ее Ферди.

— Это тебе, приятель. Только не трать все сразу.

— Мерси за щедрость. — Глаза Ферди хищно блеснули.

— Я пойду с тобой, приятель. Мне пора. — И Калум стал застегивать на себе куртку.

— Подожди! — Одетте хотелось любой ценой задержать Калума хотя бы на минуту. — Давай закажем выпивку и поговорим. Нам необходимо обсудить важные вещи.

— Никак не могу, очень тороплюсь. — Он уже направлялся к выходу. Потом, на мгновение остановившись, спросил: — Скажи, ты сегодня вечером будешь дома?

— Да, — ответила она, понимая, что он сейчас пообещает ей позвонить, а после, как водится, об этом своем обещании забудет.

— В таком случае вечерком я к тебе загляну. Пора уже увидеть твои роскошные апартаменты, — сказал Калум и, подмигнув ей своим морщинистым веком, пересек зал и вслед за Ферди скрылся в дверях.

Предложение Саскии заняться дизайном и оформлением «РО» особого энтузиазма у Стэна не вызвало.

— Я, конечно, Одетту уважаю и все такое, но у меня мастерская, а не благотворительный фонд.

— Да заплатит она тебе, заплатит, — сказала Саския с уверенностью, которой не испытывала. — Ты сейчас не о деньгах, ты думай о другом. О том, к примеру, какую сделаешь себе рекламу, если оформишь это место. Там будет собираться весь лондонский бомонд, а это значит, что все эти богатые и знаменитые люди будут каждый день пялиться на твои работы. А журналисты? Они о тебе во всех газетах раструбят!

Неожиданно Саския поняла, как ей уломать Стэна согласиться на ее предложение.

— Между прочим, «РО» должны были оформлять братья Леонард, но в самый последний момент что-то там у них не заладилось.

— Это почему же? — навострил уши Стэн. Он давно уже ревниво следил за успехами братьев Леонард и мечтал добиться такой же, как у них, известности.

— Партнер Одетты был не в восторге от их проекта, — неуверенно ответила Саския. — Кажется, он показался ему слишком прилизанным.

— Ха! — довольно гоготнул Стэн. — Я же говорил тебе, что и они со временем обуржуазятся. Все продались, все, даже самые лучшие. Один я против компромиссов. Потому-то они и процветают, а я — нет.

— Это точно, — сказала Саския с иронией. По счастью, Стэн этого не заметил. — Ну так вот: я предоставляю тебе отличную возможность доказать, что ты — враг всяческих компромиссов. В сущности, тебе дается карт-бланш — делай что хочешь!

— Ты серьезно? — оживился Стэн. — Я и в самом деле смогу оформить вертепчик Одетты, как мне заблагорассудится?

— Сможешь, дорогой, — проворковала Саския, погладив его по лохматой голове.

— Странно. Как-то это не в духе Одетты. — Стэн со скептическим видом посмотрел на невесту. — Судя по всему, она сейчас в цейтноте — вот и пускается во все тяжкие. Ты уверена, что она одобрит мое творчество?

Саския кивнула. По ее мнению, даже студент художественной школы справился бы с работой лучше миляги Мориса, а Стэн был талантлив, очень талантлив и к тому же являлся старинным приятелем Одетты.

Да, работы Стэна бывали подчас слишком новаторскими — это как минимум, но Саския полагала, что он, оформляя «РО», вряд ли станет ниспровергать основы и совершать революцию в искусстве.

Одетта была вне себя от волнения. Она приняла горячую ванну, побрила ноги, натерла тело кремом и тщательно почистила зубы. Потом надела брюки и топ из мягчайшего кашемира, разожгла камин и включила медленную музыку.

Она поставила охлаждаться шампанское и пиво — знала, что Калум всем напиткам предпочитает «Перони». Она перестелила постель и зажгла ароматические свечи. Они различались по запаху и обладали разными свойствами — возбуждали чувственность, вызывали легкую эйфорию, расслабляли или, наоборот, заряжали энергией. Одетта с минуту подумала, какие зажечь, и, так и не придя к определенному выводу, махнула рукой и запалила все четыре.

Чтобы ароматическая свеча толщиной в два дюйма догорела до конца, должно было пройти около шести с половиной часов. Одетта сама засекала время и отправилась спать только после того, как угасло пламя последней свечи — той, что обещала «прилив энергии».

Калум так и не приехал. Даже не позвонил. Одетта чувствовала себя одинокой и покинутой. Вот вам и ароматерапия!

6

«Морг» был одним из самых знаменитых и труднодоступных ресторанов в Лондоне. Цены в «Морге» были запредельные, чтобы разобраться в меню, требовались знания полиглота, а также квалификация магистра каких-нибудь чумовых наук вроде криптографии. Официанты относились к посетителям с подчеркнутым пренебрежением, и тем не менее все стремились туда попасть.

Стойка бара представляла собой окованную жестью бесконечной длины толстенную доску, за которой — с одной стороны — располагались работники «Морга», разливая и раздавая напитки, а с другой — посетители, потреблявшие эти напитки из напоминавших химические пробирки сосудов. Эти пробирки-стаканы из-за полукруглого дна приходилось вставлять в специальные держатели вроде лабораторных, чтобы они не опрокинулись.

Это, надо сказать, происходило довольно часто, особенно у сильно подвыпивших посетителей, которые, увлекшись выпивкой, забывали о специфике здешней посуды.

Одетта заказала себе бакарди и коку у зловещего вида бармена в зеленом хирургическом халате, круглой белой шапочке, тонких резиновых перчатках и белоснежных бахилах.

— Что, ваши знакомые так и не пришли? — спросила у нее официантка в прозрачном пластиковом фартуке. Когда Одетта смущенно развела руками, девица холодно улыбнулась и сказала: — В таком случае прошу вас отойти от стойки и дожидаться за столиком.

Столики находились этажом выше. Впрочем, слово «столики» мало подходило к находившимся наверху специфическим предметам. Это были прямоугольные мраморные плиты, напоминавшие не то надгробия, не то прозекторские столы. Вокруг стояли стулья на тонких металлических хромированных ножках. Над головой горели ослепительно яркие, как в операционной, галогеновые лампы. Усевшись за стол, Одетта принялась изучать меню, которое было пришпилено к прямоугольной металлической пластинке и походило на выписку из протокола о вскрытии. Прежде чем она успела заказать хоть что-нибудь, до ее слуха донесся хорошо знакомый ей голос.

За углом, за столиком, которого с ее места было почти не видно, расположился Калум с компанией приятелей. Рядом с ним восседал мастер пиаровских акций Алекс Хопкинсон с иссиня-черными, как у Дракулы, длинными прилизанными волосами. Калум обещал сосватать ей это светило пиара, но Алекс так у нее и не объявился.

У Одетты до сих пор саднило сердце от обиды на Калума, но упускать возможность подсесть к нему за столик она просто не имела права. В конце концов у Калума могла быть уважительная причина, о которой она надеялась узнать от него лично. В худшем случае она готова была выслушать его извинения. Но если бы и извинений не последовало, у нее, как ни крути, оставался дарованный судьбой шанс познакомиться с Алексом, а уже одно это дорогого стоило.

Допив бакарди и положив пустую «пробирку» на металлическую пластинку с меню, Одетта поднялась с места и, гордо подняв голову, чтобы Калум слишком о себе не возомнил, направилась к его столику. За исключением одетой в военную униформу тощей девицы с начисто выбритой головой и кольцом в ноздре, за столиком сидели одни только мужчины. Они пили, курили, болтали и смеялись — короче, так были увлечены собой, что Одетту просто-напросто не заметили. Чтобы привлечь к себе внимание, ей пришлось громко кашлянуть.

— Объявилась наконец, — злобно сказала девица, поднимая на Одетту глаза. Определенно, она приняла ее за обслугу. — Думаешь, мы тут голодовку объявили? Черта с два! Ну ничего, я тебе устрою… Надеюсь, ты знаешь, кто я такая?

— Нет, — честно сказала Одетта, желая всем сердцем, чтобы Калум поскорее представил ее своим знакомым. Но тот был занят разговором с Алексом и что-то оживленно нашептывал ему на ухо. При этом шляпа у него была надвинута на глаза, так что он не увидел бы ее, даже если бы и захотел.

— Я Сюзи Тирск. А как тебя зовут? — продолжала наседать на нее девица. Судя по всему, она собиралась требовать у администрации ее увольнения.

— Одетта. — Она старалась особенно не задираться: как-никак никто ее сюда не приглашал. — Между прочим, детка, я здесь не работаю. Просто подошла, чтобы поздороваться с Калумом.

Калум наконец-то поднял голову и увидел Одетту. Встретиться с ней в «Морге» он, понятное дело, не рассчитывал и чувствовал себя под ее взглядом не слишком уютно. Одетта пришла к выводу, что сейчас он здорово напоминает мелкого воришку, которого поймали на краже в универмаге.

— Тебе чего? — спросил он, немного оправившись от смущения.

Одетте хотелось вспылить, наорать на него, устроить ему при всех хорошенький скандальчик, гаркнуть: «Ты где вчера шлялся, скотина, а? Я тебя полночи прождала!» Но вместо этого она наклеила на лицо любезную улыбку и сказала:

— Ничего. Пришла пообедать сюда с друзьями, увидела тебя и решила подойти поздороваться. Впрочем, я буду не против, если ты представишь меня Алексу. — Тут она чуть повернула голову и посмотрела на инфернального молодца с блестящими иссиня-черными волосами. — Если не ошибаюсь, у нас с вами намечалось одно приватное дельце?

Алекс одарил ее оценивающим взглядом, уделив повышенное внимание ее дорогому, строгого покроя костюму.

— Вы, случаем, не из компании «Пищевые продукты Хартинга»?

— Одетта собирается открыть новый клуб-ресторан в Айлингтоне, — вступил в разговор Калум, пихнув Алекса локтем в бок. — Я тебе об этом рассказывал. Неужели не помнишь?

Алекс поморщился: локти у Калума были на удивление костлявыми и острыми.

— Ах да… Кажется, что-то такое припоминаю…

«Что-то такое»? — возмутилась Одетта. — «Это как же понимать?» Она собиралась устроить в «РО» обед с участием Алекса, чтобы тот впоследствии это мероприятие широко разрекламировал. Как-никак до официального открытия оставалась всего неделя.

— Так когда мы сможем встретиться? — спросила она, стараясь скрыть свое раздражение.

— Ш-ш-ш… Давай не будем сегодня о делах, ладно? Мы все-таки в ресторане, а не у тебя в офисе… Лучше садись и выпей с нами. А я тем временем познакомлю тебя с членами своего, так сказать, клана…

Это люди совершенно ей не подходили. Они были эгоистами и завзятыми сплетниками, слишком много курили и пили и очень громко разговаривали — большей частью о всякой ерунде: о том, к примеру, в какой притон после «Морга» им податься.

Одетта почувствовала, как от всех этих разговоров ее начинает тошнить. Тем более Калум продолжал сосать свое пиво и на нее даже не смотрел. Он и не подумал извиниться перед ней за вчерашнее и причину своего отсутствия так и не объяснил. Но учинять ему допрос и отчитывать его перед приятелями у нее и в мыслях не было. Она испытала немалое облегчение, увидев Джун и Джея. Они поднялись по лестнице и направились к заказанному ею столику.

Одетта поднялась с места: делать ей здесь было больше нечего. Правда, стоило ей только завернуть за угол, как следом за ней тенью скользнул Калум и схватил ее за руку.

— Мне больно, — сказала Одетта, высвобождая руку.

Калум пристально посмотрел на нее сквозь свои новомодные очки с желтыми стеклами.

— Злишься на меня, да, сестричка?

— А что, надо? — небрежно заметила Одетта, разыгрывая неприступность и холодность. — Я просто хотела перекинуться с тобой парой слов о состоянии дел в «РО». Скучная, в общем, материя.

— Разумеется, скучная, — кивнул Калум, продолжая гипнотизировать ее взглядом. — С другой стороны, все зависит от того, как эту тему подать. Может, повторим попытку, в другое время?

Одетте понадобилась вся ее профессиональная выучка, чтобы сдержать свои чувства и не выкрикнуть во весь голос: «В любое время, дорогой, когда захочешь!» При других обстоятельствах она, возможно, так бы и поступила, но рациональная часть ее существа настоятельно требовала воздерживаться от импульсивных поступков.

— То-то и оно, Калум, что время у нас почти вышло. «РО» открывается через неделю. Так что хочешь ты того или нет, но тебе придется там появиться. И чем скорее, тем лучше.

— Естественно, — пробормотал Калум. — Между прочим, я готовлю к открытию небольшой сюрприз. Вот почему я по зрелом размышлении решил не связываться с Алексом. Обойдемся и без него. Мы с тобой очень разные люди, но делаем общее дело, и я не сомневаюсь, что у нас все получится как надо.

Калум неожиданно протянул руку и нежно погладил ее по щеке. У Одетты голова пошла кругом, и она едва удержалась на ногах. Тем не менее, овладев собой, она вернулась к наболевшей теме.

— Денег у нас не хватает — вот что. Уж больно роскошный клуб получился, а на счете — пшик…

Калум приложил палец к ее губам.

— Ты уже большая девочка, Одетта, и не новичок в деле. Придумай что-нибудь сама. Главное же, научись доверять своему партнеру. Все будет хорошо.

Одетта подумала, что если бы они не находились сейчас в битком набитом людьми ресторане, то Калум наверняка обнял бы ее и поцеловал. Музыканты из оркестра «Морга», словно подслушав ее мысли, заиграли в эту минуту известную мелодию «Когда мужчина любит женщину». Одетте вдруг стало удивительно хорошо. Ее больше не волновало, что отделочники запаздывают, дизайнерская работа Мориса ужасна, шеф-поваром у нее алкаш-ирландец, а на счете ни пенса. Раз Калум сказал, что все устроится, значит, так оно и будет. Все-таки они с Калумом отличная команда, а в будущем, возможно, станут еще и страстными любовниками.

Если бы страсть не затуманила Одетте голову, она наверняка подумала бы, что говорить женщине приятные слова, льстить ей и сулить безоблачное будущее вовсе не в духе Калума. Однако овладевшая ею эйфория была такой, что она ничего этого не замечала.

— Я тебе позвоню, — одними губами произнес Калум, оставил Одетту и направился к своему столику. Когда он проходил мимо Сюзи Тирск, она потянулась к нему всем своим тощим тельцем и прошептала:

— Тебе хорошо было вчера, Тигр? Может, повторим?

Джун, как это было ей свойственно, извиняясь за опоздание, ударилась в пространные объяснения.

— Я заглянула на минуточку к Лидии, а когда вышла, сообразила, что забыла у нее сумочку с кредиткой. Когда я вернулась, чтобы забрать сумку, с работы пришел Финли, и мы с ним немного поболтали. Уже потом, выйдя на улицу, я столкнулась носом к носу со своей приятельницей Лулу, а она…

— Заткнись, пожалуйста, — вежливо попросил Джей, поцеловав Джун в нос. — Боюсь, твои извинения могут затянуться до конца обеда.

— Ладно, ладно, умолкаю, — сказала Джун, всматриваясь в сияющее, как у именинницы, лицо Одетты. — Что с тобой, милочка?

— Похоже, ребятки, я влюбилась, — призналась Одетта. — Давайте-ка по этому поводу выпьем шампанского, пусть оно и стоит здесь целое состояние.

— Влюбилась? — недоверчиво переспросила Джун. — Давай, детка, выкладывай подробности. Все рассказывай, до мелочей.

Взглянув на раскрасневшееся от возбуждения лицо жадной до сплетен Джун, Одетта подумала, что, поторопившись сообщить приятелям о своем чувстве, возможно, совершила ошибку.

— Да рано еще об этом говорить-то. Все так зыбко, неопределенно…

— Чушь собачья, — отмахнулась Джун. — Ты толком скажи: трахаешься с кем-нибудь или нет?

— Нет! — выпалила Одетта. Прямолинейность Джун ее покоробила.

— Но вы хотя бы целовались? — с надеждой спросила Джун.

— Джун! — снова воззвал к своей спутнице Джей. — Оставь девочку в покое.

Стараясь не смотреть на Джун, которая как минимум ожидала от нее признания в том, что неизвестный уже сделал ей предложение, Одетта заказала шампанское, а когда его принесли и разлили по бокалам, поднялась с места и сказала:

— Давайте выпьем. За «РО» и моего будущего метрдотеля.

Джун порозовела, прикончила свое шампанское одним глотком, закашлялась, а под конец смущенно проблеяла:

— Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить…

Одетта сразу смекнула, что разговор будет для нее не слишком приятным.

— Дело в том, — продолжала Джун, — что мы с Джеем решили попробовать свои силы в Нью-Йорке.

— Так вы переезжаете в Штаты? — спросила Одетта упавшим голосом. Джун была ее ближайшей подругой, а кроме того, считалась лучшим в Лондоне организатором всевозможных светских мероприятий и знала уйму полезных и сведущих в шоу-бизнесе людей.

Джун кивнула.

— Ты, помимо наших домашних, первая, кто об этом узнал. Мы с Джеем решили держать свои намерения в тайне, пока не получим визу и разрешение на работу в Штатах. Впрочем, все это произойдет весной, не раньше, так что у тебя будет время найти мне замену. Но на первых порах я тебе помогу. Жду не дождусь торжественного открытия твоего заведения.

— Да, день «икс» неумолимо приближается, — сказала Одетта, прикрыв от избытка чувств глаза.

— День триумфа Одетты Филдинг, я бы сказала, — хихикнула Джун, посмотрела на Джея и одними губами произнесла: — Все-таки она с кем-то трахается. Это как пить дать.

Одетта широко распахнула глаза.

— Я все видела, Джун, — произнесла она — Я уже говорила тебе и скажу еще раз: ни с кем я не трахаюсь. — «Пока, по крайней мере», — добавила она про себя.

На все сто Одетта была уверена в одном: она сделает все, от нее зависящее, чтобы «РО» открылся вовремя. И еще: ее предприятие будет процветать, каких бы каверз ни устраивала ей судьба. Калум сможет ею гордиться. К тому же общее дело сближает, и настанет день — а он настанет, Одетта точно это знала, — когда они с Калумом соединятся и станут неразлучны. Одетта дала себе слово, что в ночь открытия «РО» она станет любовницей Калума.

7

Утром того дня, когда в ознаменование открытия «РО» должен был состояться торжественный обед, детище Одетты все еще оставалось в значительной степени тем самым старым пожарным депо, каковым, в сущности, и являлось последние сто пятьдесят лет. Другими словами, вероятность его быстрой трансформации в новомодное заведение — эдакую Мекку для звезд масс-медиа и шоу-бизнеса — представлялась весьма сомнительной. Во всяком случае, никакой вывески, которая свидетельствовала бы о волшебном превращении старого депо в клуб-ресторан, ни на наружной стене, ни над дверью не было, авымазанные мелом окна до жути походили на бельма слепого.

Внутри «РО» был завален строительным мусором, досками, бревнами, пустыми канистрами и обрезками кабеля. Укрытая чехлами мебель стояла у стен, а посуда и столовые приборы все еще не были распакованы. В обеденном зале корячился на стремянке Стэн Макджилли, заканчивая монтировать одну из своих настенных композиций, представлявшую собой стилизованное изображение гигантского распятия. С Морисом Ллойд-Брюстером, следившим, как рабочие наносят быстросохнущий лак на багрового цвета полы, расписанные «под мрамор», он почти не общался. Во-первых, терпеть его не мог, а во-вторых, плохо понимал сленг, на котором тот изъяснялся.

В этом царстве беспорядка и хаоса на высоте была одна только кухня, сверкавшая хромом и никелем. Там едва успевали поворачиваться пятеро поваров и поварят, готовивших к вечеру многочисленные салаты, бутерброды и холодные закуски. Это не говоря уже о горячих блюдах. Нед, рыжеволосый зам нового шеф-повара Ферди, носился по кухне как угорелый, наблюдая за тем, чтобы подчиненные в точности исполняли все распоряжения ирландца.

— Где Ферди? — спросила Одетта, заглядывая в кухню из «трубы» — узкого, обшитого жестью коридора, который вел в обеденный зал.

— В твоем кабинете, если не ошибаюсь, — сказала Саския, ходившая за ней по пятам.

— А разве ему не положено находиться на этой гребаной кухне?

— Он сказал, что хочет поколдовать в уединении над каким-то особенным соусом, — вздохнула Саския, передавая начальнице слова Ферди и втайне надеясь, что этот мифический соус — не «Столичная» и не белый порошок из Колумбии. — Надеюсь, он скоро придет и лично проследит за приготовлением обеда. Нам же нужно сходить в бар и выяснить, как обстоят дела с выпивкой. В частности, с шампанским. Не забыть бы приказать официантам как следует его охладить… Ох, да у нас еще и бокалы не распакованы!

— Какие, к дьяволу, бокалы?! — воскликнула Одетта. — Я же сказала Морису, чтобы он заказал высокие, в стиле «Дикий Запад», стаканы и такие же стопки! — Одетта резко повернулась и, дробно стуча высоченными каблуками, поспешила в бар.

Чем меньше времени оставалось до назначенного Одеттой заветного часа, тем напряженнее становилась обстановка. Стэн и Морис, обсуждая достоинства и недостатки большой металлической статуи Мадонны, сваренной из элементов рамы и корпуса древнего автомобильчика «Мини-Купер», едва не поубивали друг друга.

— Много ты понимаешь! — в запальчивости воскликнул Стэн. — Да эта штука простояла в Эдинбургской галерее целых три месяца.

— В галерее? Черта с два! Разве что на автостоянке рядом…

Стэн за неимением аргументов огрел коллегу по голове рулевым колесом от «Мини-Купера», которое выдрал из чрева своей композиции. В отместку Морис окатил его из банки лаком для пола, так что буйная шевелюра Стэна стал а на глазах затвердевать, превращаясь в подобие застывшей вулканической лавы. Неизвестно, чем закончилась бы потасовка, если бы не появилась Одетта и не потребовала немедленно прекратить безобразие. При этом она, отчаянно жестикулируя, расхаживала по не просохшему еще полу. В результате лаковое покрытие было испорчено: она так истыкала его своими острыми каблуками, что оно стало напоминать кожу человека, перенесшего оспу.

Драться молодые люди, конечно, прекратили, но продолжать работу отказались. Морис сослался на головную боль — у него на затылке красовалась шишка, Стэн же мотивировал это тем, что ему необходимо срочно сходить в парикмахерскую. По этой причине завершающие штрихи в оформлении интерьера так и остались незавершенными, а картины Стэна, которые намеревались развесить в фойе и баре, так и не были развешаны.

Ферди выходить из кабинета отнюдь не торопился; было, однако, замечено, что в ящике со «Столичной» недостает двух бутылок. Чтобы связать эти два события воедино, особой прозорливости не требовалось.

Громоздившиеся одна на другую неприятности не могли не сказаться на состоянии Одетты: она как никогда близка была к нервному срыву. Если бы не выдержка и профессиональная компетентность Саскии, которая многое улаживала по ходу дела, хозяйка «РО» наверняка бы вспылила и начала швыряться в нерадивых работников стульями.

Одетта впервые за день рассмеялась, когда увидела вернувшегося из парикмахерской Стэна. Голова у него была выбрита начисто, до блеска, как у ярого апологета культа Харе Кришна. Впрочем, Стэн не только побрил себе голову, но и принес в клюве кое-какую добычу — в частности, пятьдесят стеклянных пепельниц с отпечатанными на донышке картинками из серии «Жизнь Христа».

— Купил на распродаже в церковной лавке в Далстоне, — сказал он. — Они по тематике очень подходят к моему оформлению. Ну а поскольку деньги у меня еще оставались, я решил приобрести вот это…

Стэн предложил вниманию Одетты длинный, шитый золотом ярко-зеленый балахон и высокий головной убор, напоминавший митру епископа.

— Как тебе это, а? — спросил он. — Облачение друидического жреца. Какая-то секта из Уэльса заказала. Правда, секта вскоре распалась, за заказом никто не пришел, и владельцы лавки продали мне этот костюмчик буквально за бесценок. Я к тому клоню, что в этот балахон можно было бы обрядить твоего метрдотеля. Кстати, если он так и не объявится, его роль мог бы исполнить я.

— Какой же ты все-таки душка, Стэн, — сказала Одетта, которая от такого проявления заботы едва не прослезилась. — Я всегда знала, что на тебя можно положиться.

Стэн расплылся в улыбке.

— По крайней мере, эта митра прикроет замшу у меня на башке.

— Это не замша, — произнесла Одетта, нежно поглаживая приятеля по гладко выбритой голове, — это, поверь мне, самый настоящий атлас.

— Ладно, заканчивай меня гладить, а то весь оставшийся лак с башки сотрешь, — пробормотал Стен.

В коридоре послышался звучный, хорошо знакомый Одетте голос.

— А вот и я! Эй, Одетта, где ты там?

— Джун! Наконец-то! — Одетта с облегчением вздохнула и поспешила навстречу подруге. — Я, признаться, стала уже подумывать, что ты не приедешь. Между прочим, с твоим появлением у меня стало сразу два метрдотеля. Вернее, одна митра плюс один корсет.

— О чем это ты толкуешь? — спросила Джун, которая, как только приехала, сразу приступила к работе и стала доставать из ящика сложенные стопкой новенькие скатерти. — Острить пытаешься? Зря, лучше займись делом. У тебя когда обед-то? Сегодня?

Светловолосая, энергичная Джун, затянутая в тесное платье, как в перчатку, была воплощением уверенности, которой так не хватало Одетте.

— Сегодня вечером. Ровно в восемь. — Одетта мельком глянула на часы и поняла, что времени остается в обрез.

Джун с сомнением оглядела обеденный зал.

— Я велела Джею прихватить с собой самых зубастых журналюг. Надо же сфотографировать знаменитостей, которые здесь соберутся.

У Джея имелись обширные знакомства среди папарацци, у которых была одна крайне неприятная привычка. Все они, будучи приглашенными на вечер, пили, как заключенные в день выхода на свободу.

— Да, сегодня знаменитостей здесь будет хоть отбавляй, — с уверенностью сказала Одетта, чувствуя, как при мысли об этом у нее начинает подниматься настроение.

Саския ее уверенности не разделяла. Она только что переговорила по телефону со своей приятельницей Фебой Фредерикс — журналисткой, которую друзья звали просто Фредди. Эта самая Фредди, знавшая половину Лондона, сказала ей буквально следующее:

— Боюсь, я не смогу сегодня приехать на открытие «РО». Джимми, брат Феликса, пригласил всех нас на обед. Похоже, хочет сообщить что-то очень важное, так что отказаться нет никакой возможности.

Жених Фебы, журналист и литератор Феликс Сильвиан, был чрезвычайно привлекательным светским молодым человеком, которого приглашали на самые престижные лондонские тусовки, так что в смысле знакомств он ничуть не уступал своей невесте. Саския хорошо знала Феликса и его брага Мунго, но их старшего брата Джимми никогда не видела. Поэтому она не удержалась и спросила:

— А Джимми — он какой?

— Само очарование, — ответила Феба. — Кстати, ты в курсе, что сегодня юбилей «Клиники», на котором собирается блеснуть своими талантами Флориан Этуаль? Там будет весь Лондон.

— Но ведь «Клиника» — один из ресторанов Калума Форрестера! — воскликнула Саския, которая была напрочь сражена этим известием. — Одетта дожидается Калума здесь, в «РО».

— Успокойся, Калум — это такой тип, который ухитряется бывать в десяти местах одновременно. Так что в «РО» он тоже почти наверняка заглянет. Хотя, конечно, совпадение любопытное, — сказала Феба и стала прощаться: — Извини, мне пора собираться. Постараюсь все-таки — пусть и поздно вечером — к вам выбраться. Если нет, встретимся на примерке в ателье в пятницу.

— Можно я пойду в сортир и переоденусь? — спросила Джун. — Я, знаешь ли, захватила с собой чрезвычайно сексуальное платьице.

— В сортире все еще орудуют сантехники. Так что переоденься у меня в кабинете, — сказала Одетта.

Джун вернулась меньше чем через минуту.

— Похоже, там у тебя… хм… кто-то отошел в лучший мир. Лежит, не двигается, не дышит. Короче, мертвяк мертвяком.

— Господи, это же Ферди!

Одетта влетела в новехонький, с иголочки кабинет, где пахло деревом и свежей краской. «Восходящая звезда британской кулинарии» распластался на ковре лицом вниз и в полном соответствии с тем, что сказала Джун, не двигался и не дышал. Вернее, почти не дышал, поскольку не умер, а был мертвецки пьян, о чем свидетельствовали стоявшие на столе рядом с компьютером две бутылки от «Столичной»: одна совершенно пустая, а в другой что-то еще плескалось.

— Только не говори Неду, — бросила Одетта через плечо Джун, перевернула своего шефа на спину и принялась хлестать его по щекам. Тот на мгновение пришел в себя, пробормотал: «Лучше бы я их пристрелил, блин…», после чего окончательно впал в беспамятство.

8

Первое, что бросилось Эльзе в глаза, когда они с Йеном проехали мимо «РО» в поисках стоянки, были закрашенные мелом стекла. Впрочем, закрашены они были довольно небрежно, и кое-что разглядеть ей все-таки удалось. Прежде всего не могло быть никакого сомнения, что за стенами ресторана кипит бурная деятельность.

Когда Йен, продолжая кружить по близлежащим улицам в поисках парковки, проехал мимо «РО» во второй раз, окна уже протирали. Некто, орудуя мокрой тряпкой, слой за слоем снимал со стекол побелку, как примерно лазер хирурга снимает с больного глаза катаракту. По мере того как окна обретали прозрачность, все лучше становилось видно то, что происходило внутри здания. Теперь взору Эльзы открылись ряды столов и расставленных вокруг них стульев. На столах грудами были навалены какие-то тряпки, так что со стороны обеденный зал можно было принять за арендуемое Армией спасения помещение, где перебирают и сортируют предназначенную для раздачи беднякам ношеную одежду.

— Боже, какой же здесь бедлам, — заметил Иен, когда они с Эльзой, припарковав наконец свой автомобиль, прошли в холл, где валялось сковырнутое с пьедестала металлическое изображение Девы Марии.

— Слава создателю, вы приехали! — приветствовала приятелей Одетта, спеша им навстречу. — Мне, конечно, не хотелось бы обременять вас просьбами — как-никак вы мои гости, но дело в том, что мне срочно требуется помощь.

У Йена сразу вытянулось лицо, но Эльза ткнула его локтем в бок и, мило улыбнувшись Одетте, сказала:

— Разумеется, дорогая, о чем речь? Скажи только, что надо делать.

Не прошло и пяти минут, как Йен, который был по специальности журналистом-музыковедом, уже трудился в поте лица в баре, расставляя по полкам бутылки и стаканы. Эльзе же доверили занавешивать шторами для душа не отмытые до конца от мела окна. Рядом с ней стояла незнакомая блондинка с длинным лицом, поддерживавшая стремянку, на которую взгромоздился мужчина в опереточном, зеленом, как молодая травка, облачении епископа.

Присмотревшись, Эльза поняла, что знает этого человека, и сказала:

— Привет, Стэн. Мне нравится, как ты все здесь устроил. Похоже на трапезную монахов, принадлежащих к нищенствующему ордену.

— Спасибо на добром слове, куколка, — расплылся в довольной улыбке Стэн. — Жаль, что я так и не успел сколотить соответствующие ставни для окон. Кстати, ты знакома с моей женой?

— Саския Ситтон, — представилась блондинка с длинным лицом. — Мы и впрямь собираемся со Стэном пожениться. В следующем месяце. — Тут она с гордым видом продемонстрировала Эльзе палец, на котором сверкало кольцо с бриллиантом.

— Никак не пойму: ты беременна или просто поправилась? — осведомился между тем Стэн, слезая со стремянки. Так и не дождавшись от Эльзы ответа, он ушел, чтобы понаблюдать за монтажом величественной кафедры, за которой должен был восседать метрдотель.

— Увы, Стэна особенно вежливым не назовешь, — извиняющимся тоном произнесла Саския.

— Слава богу, ты здесь! — воскликнула Джун, выныривая из коридора и подходя к Эльзе. Мощные телеса Джун были до последней степени обтянуты канареечно-желтым, с эластичными вставками платьем, придававшим ей сходство с перекормленным, гигантских размеров цыпленком с рекламы. — Одетта сидит в туалете и рыдает. Очухавшись от водки, ее шеф-повар Ферди первым делом ей сообщил, что Калум устраивает сегодня вечер, чтобы отметить годовщину открытия ресторана «Клиника». По мнению Ферди, сам Калум сюда даже не собирается, но, что всего хуже, он переманил на свой праздник половину гостей, которые должны были прийти на обед в «РО»! Дальше — больше. После того как Ферди все это рассказал, ему вдруг резко поплохело, и он блеванул Одетте прямо на платье, так что ей теперь и выйти-то к гостям не в чем. Одетта мужественно все это стерпела и даже ухитрилась привести Ферди в чувство, но тут в офис ворвался старший повар Нед, увидел пьяного Ферди и с размаху засветил ему кулаком в нос. Бедняга опять вырубился. Ну кто, скажите, после этого не расплачется?

Эльза после минутного размышления нашла выход:

— Вот что, Джун. Ты должна отдать ей свое платье.

— Как так «отдать»? — опешила Джун. — Да знаешь, сколько приседаний я сделала, чтобы сегодня вечером в это платье влезть?

— Сколько бы ни сделала, все равно мало, — жестко сказала Эльза, которая точно знала, что ей как подруге этот выпад рано или поздно простится. — К тому же твой желтый наряд никак не вяжется с религиозной тематикой декора. Тебе надо найти себе что-нибудь вроде рясы — под стать епископскому облачению Стэна. А Одетте скажи, чтобы взяла себя в руки. Ну а пока она будет приходить в себя, заниматься гостями придется тебе — тут уж ничего не поделаешь. Мне же надо ненадолго отлучиться.

— И куда же ты намылилась? — расстроенно проблеяла Джун, хорошо понимая, что без поддержки ей придется трудно.

— В «Клинику». Хочу взять за жабры Калума Форрестера и привезти сюда.

С этими словами Эльза направилась к выходу. У дверей, задрав голову, стоял Стэн, наблюдая за тем, как двое пьяных рабочих вешали над входом вывеску, где слова «Клуб „РО“» были прорисованы готическим шрифтом.

— Да вы ее вверх ногами вешаете, кретины! — взревел он, после чего повернулся к Эльзе и смерил ее нелюбезным взглядом. — Что-то рано ты сегодня уходишь, детка…

— Я по делу. Скоро вернусь, — бросила Эльза. — Если увидишь за стойкой бара одного милягу шотландца, скажи ему следующее: «Твоя скво просила передать, что ситуация просто аховая».

— Чего-чего? — Стэн снял митру и озадаченно поскреб пятерней бритую макушку. — Скажу. Отчего не сказать? — кивнул он.

Тем временем рабочие перевернули вывеску и приладили ее как надо, хотя и несколько криво.

Эльза на ходу достала мобильник и набрала домашний номер Джеза Стоукса. Тот сразу снял трубку, что, можно сказать, было событием из разряда чрезвычайных. Знаменитый гитарист группы «Сленг» редко бывал дома: скрывался от чиновников из налогового управления.

— Ты собираешься к Одетте? — спросила она, не имея ни малейшего представления, знает ли Джез о вечере в «РО».

— Когда ты позвонила, стоял у двери и собирался выходить. Тебя что — требуется подбросить?

— Нет, мне требуется помощь, — торопливо произнесла Эльза. — Приведи с собой приятелей.

— Тогда я возьму Олафа, — хмыкнув, сказал Джез. — Это мой самый приятный приятель.

— Нет, я всех твоих приятелей имею в виду. Всех скопом. Не останавливайся ни перед чем: подкупай, шантажируй, раздавай невыполнимые обещания, но только пусть они здесь будут!

— Ни фига себе! — сказал Джез. — Прямо боевая тревога. Совсем, что ли, положение аховое?

— Не то слово, — сказала Эльза.

— Что ж, большой сбор так большой сбор, — рассмеялся Джез. — Ладно, я что-нибудь придумаю…

Эльза отключила мобильник и подумала, что водить знакомство с рок-музыкантами дело в принципе стоящее. Конечно, люди они резкие, непредсказуемые и семейные торжества обычно не посещают, зато отлично знают, как в экстренных случаях привлечь к себе и своим знакомым внимание прессы. Шагая к своей машине, Эльза обратила внимание на подозрительного вида компанию, которая направлялась к «РО» со стороны станции метро. Шли эти люди, слегка покачиваясь, словно все до одного были навеселе, и напропалую дымили сигаретами. В походке шедшей впереди женщины было что-то знакомое, и Эльза невольно замедлила шаг.

— Это вы, Клод? — неуверенно окликнула она женщину, а сама подумала, что если Одетта пригласила на торжественный обед своих домашних, то поступила не очень умно. Ее родственники были мастера устраивать скандалы в общественном месте, а при случае могли и подраться.

— Эльза? Неужто ты? — затараторила женщина. Язык у нее при этом слегка заплетался, что только подтвердило худшие подозрения Эльзы: мать Одетты начала отмечать праздник еще дома. — Монни, Крэйг, Па, это Эльза — школьная подружка нашей Одди.

Клод Филдинг всегда называла Эльзу школьной подружкой Одетты, хотя познакомились девушки только в университете.

— Где это чертово «КО»? «Кафе Одетты»? — обратилась Клод к Эльзе. — Так, кажется, называется ее заведение? Мне необходимо срочно присесть. Ноги болят — просто ужас!

Эльза машинально опустила глаза и посмотрела на ее ноги.

О чудо! Клод Филдинг, королева домашних тапочек, была обута в сверхмодные туфли на высоченных каблуках. «Наверняка Одетта покупала, — с неприязнью подумала Эльза. — Ведь Клод — известная халявщица, хотя деньжонки у нее водятся».

— Вон там, — сказала Эльза, махнув рукой в ту сторону, где находился «РО». Впрочем, направление она указала не слишком точно. «Пусть еще немного погуляют, — решила она. — Может, протрезвеют?»

Когда она выехала с заставленной автомобилями стоянки и понеслась в противоположную от Айлингтона сторону, на освободившееся место стал заезжать длинный и элегантный, но очень старый «Астон Мартин». Делая разворот, он чиркнул бампером по заднему крылу пытавшегося припарковаться перед ним «Вольво». Сидевшая за рулем «Вольво» блондинка ничего не заметила: грохотавшая в салоне музыка заглушала все посторонние звуки, в том числе металлический скрежет.

Сид Френсис слушала самый популярный хит группы «Маска» — «Рейс на тот свет» — и подпевала во весь голос.

Добрый старый Лондон. Такой знакомый, такой прекрасный и безобразный одновременно. Сколько же она здесь не была? Несколько лет — это как минимум. Эльза никогда ее к себе не звала, а большинство ее друзей жило в провинции. Поэтому, когда Одетта прислала ей приглашение на прием по случаю открытия «РО», Сид поняла, что просто обязана им воспользоваться.

9

Одетта полагала, что в желтое платье Джун ей не влезть.

— Глупости. Я куда толще тебя, — бормотала Джун, державшая платье наготове. — Если честно, мне понадобилось полчаса, чтобы его натянуть. Я для этого даже тальком напудрилась. Но тебе, думаю, тальк не понадобится.

Не без усилий, но Одетте удалось-таки ввинтиться в канареечно-желтый наряд подруги. Глянув потом на себя в зеркало, она в ту же секунду отпрянула от него и закрыла лицо ладонями.

— Ну почему, почему я такая нескладная? Ничего не могу ни сделать толком, ни организовать. Решила открыть самый модный ресторан в Лондоне. И что в результате? Стою тут, как дура, в этом желтом платье, в котором, признаться, выгляжу, как перечница с рекламы индийских специй.

— Чушь собачья! — с негодованием воскликнула Джун. — Платье просто отличное. И прием у тебя отлично пройдет — уж можешь мне поверить. На-ка хлебни. Так сказать, для подкрепления сил.

Джун сунула ей в руку стакан с разбавленной кока-колой водкой. Водки было много, поэтому напиток имел цвет жидкого кофе. Отхлебнув из стакана, Одетта немного успокоилась и снова окинула свой наряд критическим взором. Ничего вдохновляющего: это было самое короткое, тесное и обтягивающее платье, какое ей когда-либо доводилось носить. Это не говоря уже о том, что оно никак не гармонировало с ее черными туфлями с высокими и острыми каблуками-стилетами, которые она специально подбирала под свое элегантное платье, безнадежно испорченное ныне блевотиной Ферди. Надеть же золотые туфельки Джун не было никакой возможности: они были ей малы как минимум на три размера.

— По-моему, мне надо выпить еще, — сказала Одетта, снова прикрывая рукой глаза. — Для храбрости. Выгляжу я ужасно, к приему не готова, а мой ресторан — и того меньше.

— Правильно, выпей. И как следует, — кивнула Джун. Она еще не видела свою подругу в таком подавленном состоянии. Обычно Одетта была сплошь порыв, собранность и энергия. Она никогда не выказывала неуверенности в своих силах, тем более в присутствии других людей — как знакомых, так и не очень. Этим-то она и отличалась от всех прочих смертных, но, как только что выяснилось, пасть духом может и самый сильный человек.

Эльза припарковала свой «Сааб» на Дин-стрит впритирку с другим автомобилем.

У «Клиники» толпилось множество репортеров. Они старались встать так, чтобы было удобнее фотографировать подъезжавших к ресторану именитых гостей, щеголявших роскошными туалетами, мехами и драгоценностями. Здесь, в «Клинике», все было на высшем уровне. Что и говорить, Калум знал свое дело. Эльза только никак не могла взять в толк, почему он демонстрирует свои таланты организатора в «Клинике», а не на вечере в честь открытия «РО».

Прохаживаясь у входа и размышляя над тем, как проникнуть внутрь, Эльза заметила известного журналиста и критика Спайка Чемберса, писавшего о ресторанах и качестве подаваемой там пищи. Сила его пера была такова, что владельцы ресторанов в буквальном смысле становились в очередь, чтобы зазвать его к себе в гости. Рестораторы поили его шампанским и скармливали ему черную икру, в которых он не знал никакого толка, надеясь в один прекрасный день узреть на страницах светских изданий начертанное его многоопытной рукой похвальное слово своему заведению.

— Спайк! — Эльза ухватила критика за рукав кожаной куртки, не давая ему войти в стеклянные двери.

Спайк сразу узнал подружку своего собрата по журналистскому цеху Йена. Еще бы он ее не узнал, если сам не раз к ней подкатывал в надежде завязать близкое знакомство. Знакомство с Эльзой у него таки завязалось, но отношения сложились исключительно дружеские. В жизни Эльзы появился Йен, мигом отвадивший от нее всех воздыхателей.

Спайк был в восторге от ее завивавшихся мелким бесом кудрей и при встрече всегда норовил их погладить. Вот и сейчас он прикоснулся пятерней к ее волосам, которые под тяжестью его ладони упруго прогнулись. Эльза ничего против подобной фамильярности не имела. Хотя в статьях Спайка частенько встречались резкие и даже откровенно грубые выражения, сам он был человеком довольно мягким, и дружить с ним было одно удовольствие.

— Вот уж не думала тебя здесь встретить, — искренне удивилась Эльза. — Ты ведь терпеть не можешь все эти праздники плоти.

— Я пришел сюда только п-потому, что мне нужно переговорить с Калумом Форрестером, — слегка заикаясь, произнес Спайк, играя, словно с телефонным шнуром, ее выбившейся из прически волнистой прядкой.

— Какое совпадение! Мне тоже необходимо перекинуться с ним словом, — сказала Эльза со все возрастающим удивлением.

— Этот маленький говнюк — настоящий неуловимый Джо. Вот и приходится тащиться в его притон, чтобы с ним пообщаться. Ну так как: ты идешь или нет?

— А меня никто не приглашал, — сказала Эльза, кокетливо улыбаясь и поправляя свои пышные волосы.

— Я тебя приглашаю! — воскликнул Спайк, схватил ее за руку и втащил за собой в дверь.

В ресторане знакомые лица попадались Эльзе буквально на каждом шагу. Это были все больше знаменитости, норовившие встать поближе к тем немногим репортерам и телевизионщикам, которые были допущены на этот праздник избранных. Интерьер «Клиники» сверкал и искрился, словно царство Снежной королевы. Все здесь было белоснежным — полы, потолки, стены, столы, стулья, даже цветы. Обслуживающий персонал обоего пола — в безукоризненно белых, с иголочки костюмах и платьях.

К ним подлетела официантка и предложила шампанское в белых керамических бокалах. Спайк покачал головой.

— Мне бы п-пива, а моей спутнице что-нибудь безалкогольное.

Входившая в моду молодая и настырная репортерша Фенелла Раш с местного телевидения набросилась на Спайка. Эльза, чтобы не мешаться, отошла в сторону, оглядела холл и сразу же увидела Калума. Он стоял в обнимку с высоким, худощавым молодым человеком с одухотворенным лицом музыканта.

Эльза хотела уже было к нему подойти, но ее оттерла в сторону Фенелла Раш, устремившаяся к Калуму с микрофоном наперевес.

— Калум, я только что встретила в холле Спайка Чемберса. Насколько я знаю, вы друг друга терпеть не можете, а потому странно видеть его здесь.

«Что эта девица о себе воображает?» — с неприязнью подумала о Фенелле Эльза, потирая предплечье. В следующую минуту, однако, Калум сказал такое, что она мигом забыла о своих мелких обидах и даже приоткрыла от изумления рот:

— Если что-то такое и было, то это в прошлом. Теперь мы со Спайком добрые приятели и собираемся вместе заниматься бизнесом. Верно, Спайк?

Эльза перевела округлившиеся от удивления глаза на Спайка.

— Ну… — проблеял тот, откашлявшись, — в общем и целом что-то такое намечается…

— Боюсь, впрочем, что о затеянном нами совместном проекте мне придется помалкивать, потому что это пока тайна. Поэтому я могу только сказать, что сегодня мы оба пришли сюда для того, чтобы отпраздновать первый год успешной работы этого ресторана, который пользуется у публики неизменной популярностью…

Эльза слушала Калума с мрачным выражением: все думала, упомянет ли он, хотя бы вскользь, о приеме по случаю открытия «РО» или нет? Похоже, он напрочь позабыл о своем общем с Одеттой детище, и Эльза никак не могла понять, в чем тут дело. Исследуя критическим взглядом внешность Форрестера, она не могла не признать, что он сильно изменился, и, надо сказать, в лучшую сторону. Сегодня вечером он сменил свой клоунский наряд и кожаную шляпу на безукоризненный черный костюм от Армани и выглядел почти элегантно. От него исходили неведомые ей прежде обаяние, сила и даже, что при его некрасивости было особенно удивительно, некий чувственный посыл, апеллировавший непосредственно к прекрасной половине человечества. Все это, вместе взятое, пугало и притягивало одновременно.

Эльза неожиданно для себя поняла, почему у Одетты с самого начала не заладилось с ее рестораном. Убаюканная обещаниями Калума, она расслабилась и в значительной степени пустила дело на самотек.

Поговорив со Спайком и Калумом еще несколько минут, показавшихся Эльзе вечностью, Фенелла поблагодарила их за интервью и отправилась на поиски новой жертвы. Спайк повернулся к Калуму, но тот, бросив: «Позже поговорим, приятель», удалился. Пыхтя от негодования и смущения, Спайк вернулся к Эльзе.

— Что-нибудь не так? — осведомилась Эльза, заметив, что у ее приятеля дрожат руки.

— Я всегда нервничаю, когда даю интервью, — сказал Спайк, неопределенно пожав плечами. — Черт, как же я все-таки н-ненавижу этого Калума Форрестера!

— Забавно, особенно если взять во внимание, что вы затеяли совместный проект, — хмыкнула Эльза. — Кстати, что это за проект такой?

Спайк с минуту пристально на нее смотрел, словно готовясь сделать какое-то важное признание, но, судя по всему, передумал и ограничился тем, что, кивнув в сторону двери, за которой только что скрылся Калум, сказал:

— Теперь твоя очередь попытаться его разговорить, детка. Это вход в хозяйские апартаменты и помещение для охраны. Код — пять-девять-один-два. Как-то раз я видел, как он его набирал. Похоже, Калум решил, что пришло время малость развлечься и понаблюдать за гостями.

— Как это — «понаблюдать»? — спросила Эльза.

Спайк огляделся и, никого в непосредственной от них близости не обнаружив, прошептал:

— Ты что — ничего не знаешь? Да весь этот гребаный ресторан просто напичкан скрытыми видеокамерами. С их помощью Калум может видеть все, что здесь происходит. Но это — строго между нами, ладно?

— А вот в «РО» никаких видеокамер нет, — будто рассуждая сама с собой, сказала Эльза, шаря глазами по стенам и потолку в надежде высмотреть замаскированный объектив. Так ничего и не высмотрев, она разочарованно вздохнула. В который уже раз приходилось признать, что уж если в «Клинике» что-то делалось, то делалось на совесть.

— Что это — «РО»? — спросил Спайк, но потом, хлопнув ладонью себя по лбу, рассмеялся и сказал: — Ах да! Это же клуб-ресторан твоей приятельницы в Айлингтоне. Кстати, он откроется когда-нибудь или нет?

— Он открывается сегодня. Разве ты не в курсе? — удивилась Эльза.

— Но сегодня я получил факс, в котором говорилось, что праздник по случаю открытия «РО» откладывается на неопределенное время.

— Никто ничего не откладывал! — в гневе выкрикнула Эльза. — Праздник уже начался, но, между прочим, большинство гостей, которые обещали приехать на открытие, почему-то находится здесь!

Оставив Спайка, Эльза несколько раз прошла вдоль стены, в которую была врезана потайная дверь. Она никак не могла отделаться от ощущения, что за ней следят, отчего сердце у нее колотилось как сумасшедшее. Помотав головой, чтобы избавиться от наваждения, она стала торопливо набирать на панели замка код. Дверь распахнулась — так быстро и неожиданно, что Эльза, потеряв равновесие, в прямом смысле ввалилась в находившееся за дверью помещение.

Как и следовало ожидать, Калум находился там. Но он не шпионил за своими гостями. Наоборот, в эту минуту он очень тесно общался с одним из них, вернее, с одной. Гостьей. Это была молодая хорошенькая старлетка, снимавшаяся в «мыльных операх». Самым примечательным в ней было то, что она числилась спутницей жизни одного очень известного и очень агрессивного по натуре футбольного обозревателя по имени Дэнни Риз.

— Я хочу поехать на вечер в «Клинику», — проворчал Финли, когда Лидия велела водителю такси остановить машину у входа в «РО». — Там сегодня будет весь Лондон.

— Мы приехали сюда, чтобы поддержать моих друзей, — сказала Лидия, потянувшись за своей сумочкой.

— А как же мой брат? Может, это его надо поддержать? — Финли баловался с пепельницей: то открывал ее, то закрывал и выходить из машины не торопился.

— Он тоже должен сюда приехать, — сказала, как отрезала, Лидия. Честно говоря, и сам «РО», и все связанные с его открытием проблемы основательно ей прискучили. Другое дело Калум. С ним скучать не приходилось. Он был мастер устраивать всякого рода каверзы. Лидия не сомневалась, что если на вечере открытия что-нибудь пойдет не так или случится какая-нибудь заварушка, то это будет следствием его происков. Уже одно то, что Калум председательствовал сейчас в «Клинике», хотя, по идее, должен был находиться в «РО», характеризовало его как завзятого интригана. Впрочем, Лидия считала, что Одетта отлично управится и без Калума, а скандальчик, коли уж ему суждено вспыхнуть, лишь послужит к вящей славе ее заведения.

— Со стороны выглядит совсем неплохо. — Лидия стояла на тротуаре перед «РО» и обозревала его фасад.

Она была права. Как это ни удивительно, но все, даже самые примитивные ухищрения, на которые пустились в последний момент устроители праздника, пошли заведению на пользу. В свете горевших при входе фонарей намалеванная готическим шрифтом вывеска смотрелась очень недурно. Даже шторы для ванной, которыми затянули плохо промытые стекла, пришлись весьма кстати. Полупрозрачная зеленая ткань сообщала окнам «РО» загадочность подсвеченного изнутри аквариума, а это наводило на мысль, что жизнь, которая протекает за этими окнами, тоже какая-то особенная и загадочная и доступна лишь избранникам судьбы. Неминуемо возникал соблазн проникнуть внутрь и присоединиться к кругу избранных.

В коридоре, за исключением пары скучающих репортеров, никого не было. Увидев входившую в двери Лидию, они оживились и навели на нее камеры.

— Можете себя не утруждать. Да, на мордочку я ничего себе, но ничем, кроме этого, не знаменита.

Услышав голос подруги, из гардеробной вылетела Джун, пытавшаяся с помощью маникюрных ножниц облагородить свой наряд, придав вырезу на груди треугольную форму.

— Джун, что это ты на себя напялила?

Джун всегда одевалась очень вызывающе, но на это раз на ней было нечто из ряда вон. А именно: большая скатерть с дыркой для головы посередине, стянутая на талии толстой белой веревкой. На макушке у Джун красовалась какая-то крохотная бежевая шапочка, напоминавшая мужскую накладку на лысину, а на шее висел на цепи большой деревянный крест.

— Ты, милочка, напоминаешь Мне участницу студенческого капустника, — хохотнул Финли.

— Я — прислужница жреца. Или, если угодно, епископа, — объяснила Джун, оправляя на себе скатерть. — Поначалу Стэн хотел, чтобы я походила на бредущую к костру Жанну Д’Арк, но мне не хватило сил таскать на себе шестифутовый крест. Слава богу, Стэн передумал и повесил этот крест в мужском туалете. Хорошо еще, что Одетта меня в роли Жанны Д’Арк не видела, а то она снова бы разрыдалась.

— С чего это ей рыдать, спрашивается? «РО» выглядит просто замечательно. — Лидия прошла к двери и заглянула в зал. — Это же настоящая готика, чудо что такое. Кстати, а где гости?

— В этом-то все и дело. Никого нет. Пришли только Вернон — банковский менеджер и старинный друг Одетты и ее шизанутые родственнички. Сейчас ее мамаша приканчивает вторую бутылку красного и рассказывает всем, кто соглашается ее слушать, о порочных наклонностях своей дочери: утверждает, что она лесбиянка. Одетта заперлась в кабинете и не выходит. И я ее понимаю. В зале едва наберется тридцать человек, а угощения приготовлено на триста. Короче, скучища и полный облом. Одна только мать Эльзы слегка разрядила обстановку. Стала петь хиты семидесятых. Сначала одна, а потом в компании с известным рок-музыкантом, которого вызвонил Йен…

— Неужели приехала Сид Френсис? — перебивая Джун, воскликнула Лидия. — Я должна с ней познакомиться. Немедленно.

Отвернувшись от Джун, она поспешила в зал. Очень уж ей не терпелось взглянуть на женщину, казавшуюся ей воплощением всех тех качеств, которые она хотела бы видеть в себе.

— Убирайся! — злобно оскалившись, взревел Калум.

— Общий привет, — сказала Эльза, закрывая за собой дверь и переводя взгляд на подружку Калума. — Тенди, если не ошибаюсь?

Она лукавила. Никакой ошибки. Перед ней была Тенди, спутница жизни Дэнни Риза собственной персоной; правда, персона эта стояла сейчас на четвереньках и смотрела прямо перед собой затуманившимися от страсти глазами.

Когда Калум оторвался от женщины, Эльза обратила внимание, что он входил к ней через задние ворота. То-то Дэнни порадуется, когда до него дойдет об этом слушок. Об этом и еще о том, что это происходило, когда он разгуливал по залу и попивал шампанское! Для такого старомодного, но крутого парня, как Дэнни Риз, выход из создавшегося положения мог быть только один: месть. Самая настоящая кровавая месть — как в кино, со всеми отсюда вытекающими. Эльза решила, что Калум понимает это как никто, обворожительно ему улыбнулась и сказала:

— Калум, душка, сделай одолжение, вызови в «Клинику» несколько такси. Прямо сейчас, по телефону. Чтобы не терять зря времени.

Калум в эту минуту как раз натягивал брюки. Он был настолько ошарашен всем происходящим, что невольно, сам того не желая, спросил:

— Сколько?

Тридцати машин, думаю, будет вполне достаточно.

10

Эльза ехала на своем «Саабе» в сторону Айлингтона во главе длинного кортежа, все еще недоумевая, как ей удалось поднять с места такую кучу народа. Разумеется, к делу приложил руку и Калум, который, собрав своих приятелей, заявил, что вечер в «Клинике» — это так, разогрев, а настоящее празднество состоится в новейшем заведении «РО», куда и предложил всем перебраться. Таким образом, один из лучших ресторанов в Лондоне неожиданно опустел, зато Одетте, чтобы напоить и накормить такую прорву гостей, предстояло основательно потрудиться.

Позвонив по мобильнику Йену, Эльза сказала:

— Готовься к сюрпризу! Похоже, вся «Клиника» в данную минуту переезжает в «РО».

— Ах ты лапочка! — восторженно воскликнул Йен. — Нет, матерью моих детей можешь быть ты, и только ты. Согласна?

— Сам знаешь.

— Кстати, тебе тоже следует подготовиться к кое-каким сюрпризам. — Голос Йена пробивался к ней сквозь все усилившийся шум помех. — Тут приехал Джез с кодлой…

— Что? Повтори еще раз! — закричала Эльза, глядя на светофор: ждала, когда красный свет сменится зеленым.

Йен еще раз сказал про Джеза и его компанию, а потом произнес:

— И мамаша твоя тоже нарисовалась. Так-то.

Эльза, несмотря на то что у нее за спиной водители такси стали во всю силу давить на клаксоны, никак не могла сдвинуть свою машину с места. Мысль о том, что ее мать прикатила на праздник и, скорее всего, распевает там сейчас древние хиты группы «Маска», вызвала у нее минутное онемение конечностей.

Саския вошла в кабинет и увидела, что Одетта тупо смотрит по телевизору какой-то сериал. Ее глаза опухли от слез и превратились в две узкие щелочки, а черные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Похоже, в этот момент она не осознавала, что голова Ферди покоится у нее на коленях, и он пускает слюни прямо ей на подол. «Хорошо еще, что платье из лайкры и смыть с него слюну не представляет труда», — подумала Саския, но сказала другое:

— Тебе придется-таки отсюда выйти. Народ шумит, требует, чтобы ты спустилась в зал.

— Ха! Народ! Нет у нас никого. — Не отрывая глаз от экрана, она горько рассмеялась. — Еще один такой провальный вечер — и я разорена. Вчистую.

— Между прочим, вечер не так уж плох. — Саския взяла пульт, убавила у телевизора звук и приоткрыла дверь. До слуха Одетты донеслись звуки музыки, раскаты смеха и звяканье посуды.

— Сколько? — хрипло выдавила из себя Одетта.

— Не меньше двухсот. И гости продолжают прибывать. Я не успеваю записывать фамилии. А на улице пасутся стада репортеров. Приехали и радио, и телевидение. Ты только послушай. Люди поют, смеются, им здесь нравится.

Одетта снова потерла ладонями лицо и потянулась к стакану с водкой. Он был пуст.

— А Калум? Калум приехал? — спросила она дрожащим голосом.

— Здесь он, здесь, — хихикнула Саския. — Более того, он все это и устроил. Как я поняла, посидев немного в «Клинике», он заявил, что ему все там наскучило, и предложил гостям перебраться в новое место, куда более приятное и интересное. Потом он заказал чуть ли не сотню такси и перевез всю шайку-лейку сюда. Думаю, он запланировал все это заранее.

— Правда? — недоверчиво посмотрела на нее Одетта.

— Правда, — сказала, рассмеявшись, Саския. — Да ты выйди и сама посмотри. В баре знаменитостей как сельдей в бочке.

— А мне он ничего не сказал, — прошептала Одетта. — Хотел, должно быть, сделать сюрприз. — Тут она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Саския думала, что ее босс — женщина несгибаемая и способна противостоять любым ударам судьбы. Выяснилось, однако, что она ничуть не менее ранима, чем другие люди. Как ни странно, это открытие нисколько не повлияло на уважение, которое Саския питала к своей начальнице. Более того, ей захотелось успокоить ее, прийти ей на помощь, помочь ей выпутаться из создавшегося положения.

— Я могу привести тебя в порядок за каких-нибудь десять минут, — сказала она, присаживаясь на край дивана, на котором в оцепенении застыла Одетта. — Ты уж мне поверь, я знаю толк в таких вещах.

— Что, макияж наложишь? — Одетта повернула голову, взглянула на себя в зеркало и поморщилась. — Не поможет. Хотя… Делай все, что сочтешь нужным! — воскликнула, оживляясь, Одетта.

— Не беспокойся, все будет о’кей. — Саския вперила в лицо Одетты оценивающий взгляд врача-косметолога. Она всякое видела, но таких опухших глаз-щелочек — никогда.

— Главное, не снимай очки. Ни при каких условиях, — прошептала Саския ей на ухо десятью минутами позже. — И помни: выглядишь ты просто здорово…

Одетта ее не слушала. Она смотрела. Впитывала в себя взглядом окружающее. Все эти улыбающиеся, довольные лица, сновавших среди гостей журналистов, официантов с подносами, заставленными тарелками с вкусной едой.

— Все хотят сегодня вечером к нам попасть, ну буквально все, — хихикнула Лидия. — Я видела своими глазами, как какой-то тип продал ксерокопию нашего пригласительного билета за пятьдесят фунтов!

Спустившись в бар, Одетта помахала издали кое-кому из своих знакомых, но облегающее желтое платье и черные очки сильно изменили ее внешность, и ее не узнавали.

Запела Сид Френсис. Она глубоким, вибрировавшим на низкой ноте, с приятной хрипотцой голосом выводила «Любовную лихорадку». Ее манера исполнения погружала слушателей в настоящий сексуальный транс. Сид было под шестьдесят, но выглядела она просто замечательно, а пела и того лучше. На ней даже платье начала семидесятых смотрелось, как новейшее изделие от Джулиано.

Когда Сид сделала перерыв и направилась в бар, чтобы промочить горло глотком виски, ее окружили журналисты и поклонники ее таланта. Отделавшись от них несколькими любезными, но ничего не значащими фразами, она подошла к Одетте и заявила:

— По мне, ты здесь самая красивая. Может, скажешь, как тебя зовут и кто ты такая?

— Мам, да это же Одетта Филдинг, — сказала со смехом Эльза, выныривая из толпы и подходя к женщинам.

— Ну да, точно. Я могла бы и сама догадаться, — улыбнулась Сид. — Ты это заведение будто с себя слепила; оно — истинное воплощение твоей натуры.

Взяв мать за руку, Эльза кивнула головой в сторону зала:

— Гости требуют продолжения концерта, мама.

— Иду, иду. — Сид снова перевела взгляд на Одетту. — Успех твоего «РО» впечатляет.

Эльза проводила мать к гостям, а когда вернулась к Одетте, той уже и след простыл, зато на ее месте материализовалась Лидия, следившая за выступлением Сид сверкавшими от восторга глазами.

— А где Одетта?

— Представления не имею. — Лидия вздохнула, посмотрела на Эльзу и, в свою очередь, спросила: — Когда твоя мать говорила, что Одетта здесь самая красивая, она и вправду имела это в виду или просто хотела ее подбодрить?

— Именно это она и имела в виду, — кивнула Эльза. — И она права. Сегодня Одетта убийственно сексуальна. Ее без скидок можно назвать роковой женщиной.

Неожиданно Эльза пришла к выводу, что на вечере есть еще один чрезвычайно сексуальный и чувственный человек. Калум. Хотя в эту минуту, конечно, вряд ли кто решился бы назвать его роковым мужчиной. Он был трезв, собран и чертовски зол.

Толстяк с сигарой в одной руке и фужером коньяка в другой прошел мимо Одетты, потом остановился, повернулся и чуть ли не бегом ее нагнал.

— Насколько я понимаю, вы здесь хозяйка? Дивное у вас место — ничего не скажешь. — Протянув Одетте руку, он посмотрел замаслившимися глазами на ее бюст, до неприличия обтянутый желтым платьем, и заметил: — А ведь я слышал, что открытие отменили. Но, как говорится, хорошо то, что хорошо кончается…

— Как это — отменили открытие? Кто? — спросила Одетта, но толстяк, не слушая ее, продолжал говорить:

— Кто бы мог подумать, что вам удастся превратить полуразрушенное депо в волшебную пещеру Аладдина. Это, без сомнения, заслуга Калума. Ведь это наверняка его идея. Вообще вся затея вполне в его духе. Когда он объявил, что вызвал несколько десятков такси, чтобы перевезти гостей «Клиники» в «РО», я чуть со стула не упал. Никогда ни о чем подобном не слышал. Желаю удачи, мисс…

Сказав это, толстяк со смаком поцеловал кончики собственных пальцев и направился в бар. Одетта окинула взглядом зал, увидела Калума — и обратилась в статую. У нее было такое ощущение, что ее желтое платье вдруг усохло до размеров перчатки и не дает ей вздохнуть.

Калум сидел за столиком в дальнем углу и беседовал с Алексом Хопкинсоном, Флорианом Этуалем и еще двумя мужчинами в темных костюмах. Одетта машинально отметила, что приятели Калума съели все, что лежало перед ними на тарелках.

Калум заметил ее, удивленно выгнул белесую бровь поднявшись с места, медленно двинулся в ее сторону.

К Одетте вихрем подлетел опереточный епископ в зеленой мантии и картонной митре и сунул ей в руку меню. Одетта ничего этого не заметила: смотрела во все глаза на двигавшегося ей навстречу чемпиона ее сердца. Стэн знал кое-что о том, как в реальности обстояло дело с переездом гостей из «Клиники» в «РО», и хотел предупредить Одетту, чтобы она не переоценивала в этом смысле заслуги Калума.

— По-моему, Одетта, ты должна знать, что… — начал он, но тут его оттащил в сторону молодой голубоглазый блондин, который заказал в «РО» столик заранее и теперь негодовал по поводу того, что он не может усесться на свое законное место. Стэн хотел было съязвить, сказать ему, что в «Клинике» сейчас свободных столиков сколько угодно и что он, коли ему так уж не терпится пожрать, может отправляться туда, но передумал. Во-первых, парень был одним из тех немногих гостей, которые платили наличными, а во-вторых, что-то в его внешности показалось ему знакомым.

— Подождите немного, — сказал он, наблюдая краем глаза за тем, как Калум, поцеловав Одетту в щеку, повел ее за свой столик. — Видите, какая у нас запарка? Так как, вы говорите, ваша фамилия?

— Сильвиан, — произнес блондин, лениво растягивая слова. — Меня зовут Мунго Сильвиан.

— Так вы брат Феликса? — воскликнул Стэн, обрадовавшись, что его зоркий глаз художника уловил-таки семейное сходство.

— Ну конечно. Кстати, Феликс тоже здесь. Нам нужен столик на четверых — и побыстрее. — Внимательно посмотрев на Стэна, блондин спросил: — Похоже, вы намекаете на то, что я должен вас знать?

— Именно, — сказал Стэн, бросая взгляд через плечо на стоявших на некотором удалении Феликса, Фебу и здоровенного парня, казавшегося сильно увеличенным изданием Мунго.

Феба, старинная приятельница Стэна, сразу его узнала, подлетела к нему и повисла у него на шее.

— Стэн, милый, как я рада тебя видеть. Так вот где ты нашел свое призвание! — Феба обвела рукой зал. — Это ведь все твое, как я понимаю?

Феба и Стэн несколько лет назад встречались, правда, недолго. Саския шутила, что выменяла его у Фебы на Феликса, но истина была куда более сложной и, пожалуй, болезненной. Глядя в зеленые глаза Фебы, Стэн думал, что она, хотя и остра чрезмерно на язык, все-таки умная женщина. И очень терпеливая. Ладить с Феликсом было крайне непросто — как, впрочем, со всеми братьями Сильвиан. К примеру, общение с Феликсом едва не доконало его дорогую Саскию. Когда Стэн узнал кое-какие подробности об их отношениях, то невзлюбил все это семейство, хотя Саския не раз ему говорила, что не испытывает к Сильвианам неприязненных чувств.

— В сущности, здесь все сделала Одетта, — сказал он, мельком глянув на свои работы. — Я лишь расставил кое-какие акценты.

Тут к ним подошли братья Сильвиан, и Стэн малость напрягся.

— Насколько я знаю, со старшим братом Феликса Джимми ты не знаком, — сказала Феба, указывая на светловолосого здоровяка, который в эту минуту гипнотизировал взглядом соблазнительные формы Одетты, сидевшей за столиком рядом с Калумом.

— Так это она — владелица заведения? — ни к кому особенно не обращаясь, произнес здоровяк и даже присвистнул от восторга. — Сногсшибательная, доложу я вам, женщина.

— Да, — сухо сказал Стэн, решив отвадить гиганта от Одетты любой ценой. Не хватало еще, чтобы ее стал доставать один из Сильвианов. — Но она — себе на уме. Мужчинами не интересуется — все больше работой. Об нее многие зубы обломали.

— Буду иметь это в виду, — пробормотал Джимми и отсалютовал Калуму, который жестом предлагал ему подойти к своему столику.

Одетта почти не обратила внимания на высокого светловолосого мужчину, которого ей представили как Джеймса Как-его-там.

По правде сказать, она не смогла бы его рассмотреть, даже если бы и захотела: на ней были темные очки, а в зале царил полумрак и было сильно накурено. К тому же в этот вечер ей представили такое количество людей, что ее память взбунтовалась и напрочь отказалась запоминать лица, имена и фамилии. Светловолосый, впрочем, скоро ушел: свободного стула за столиком не оказалось, выпивка закончилась, а при сегодняшней запарке ждать следующую порцию приходилось долго.

Одетта решила, что оно и к лучшему. Калум был нужен ей весь, целиком, и чем меньше людей стремилось привлечь его внимание, тем лучше. Неожиданно она почувствовала, как его теплая рука легла ей на колено. Охватившее ее возбуждение было столь велико, что даже ступни обдало жаром.

— Здесь слишком душно. Хочу глотнуть воздуха. Ты составишь мне компанию, сестричка? — сказал Калум.

«Вот оно, — подумала Одетта. — Началось. Пошло-поехало». Все как она запланировала. Отличный все-таки она придумала план.

Одетта и Калум миновали кухню и вышли через черный ход во внутренний дворик, где находилась автостоянка для машин обслуживающего персонала.

— Спасибо, — сказала она, поеживаясь от холода в своем резиновом платье из лайкры. — Ты все сделал как надо.

— А ведь ты во мне сомневалась. — Калум снял темные очки, чтобы лучше видеть лицо Одетты. — Сомневалась, не отрицай…

Одетта в замешательстве опустила глаза и стала рассматривать носки черных туфель.

— Никогда во мне не сомневайся, Одетта, — выдохнул Калум ей в ухо.

Одетта подняла голову и вгляделась в резкие, птичьи черты и холодные серые глаза своего возлюбленного. Она так долго ждала его, что почти разуверилась в его существовании. Но теперь он предстал перед ней во плоти — сильный, уверенный в себе, целеустремленный. Во многом такой же, как она сама. Наконец-то она встретила достойного человека, и сегодня вечером он ей это доказал. Сначала все у нее забрал, а потом вернул с неслыханными процентами. Должно быть, хотел продемонстрировать, как много он может ей дать, когда они будут вместе.

Потянувшись к нему всем телом, она прикипела к его губам поцелуем и целовала его так долго и страстно, что он вынужден был от нее оторваться, чтобы набрать в грудь воздуха.

— А я и не знал, что ты такая заводная, — сказал Калум, а потом неожиданно сжал зубами мочку ее уха — да так больно, что Одетте пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. — Ты так сильно меня возбуждаешь, что терпеть нет никакой возможности. Вот что: отсоси-ка мне, а?

— Что?! — Одетте показалось, что она ослышалась.

— Отсоси мне, — повторил Калум, лаская кончиком языка ее ушную раковину. — Прямо здесь.

Одетта нервно облизала пересохшие губы: ей еще не приходилось видеть Калума в таком возбужденном состоянии. В следующую минуту она почувствовала, как в ее сердце стал змеей заползать страх.

— Не тяни, детка, — увещевал ее Калум. Расстегнув «молнию» у себя на брюках, он надавил ей руками на плечи, пытаясь заставить ее присесть перед ним на корточки или опуститься на колени. — Только не говори мне, что ты никогда ничего подобного не делала. Давно уже пора задать твоему жадному ротику работу.

Одетта смотрела на его обтянутый белыми трусами член, торчавший сквозь расстегнутую ширинку, и, несмотря на то что находилась на грани истерики, не могла избавиться от удивления. В эти дни мало кто из мужчин носил снежно-белые обтягивающие трусики-плавки.

— Отвали! — воскликнула она, упираясь обеими руками ему в грудь и с силой отталкивая от себя. — За кого ты меня принимаешь?

Чтобы застегнуть брюки и вновь обрести хладнокровие, Калуму понадобилось не более нескольких секунд.

— За ничтожество, — спокойно сказал он, одергивая полы пиджака. — Каковым ты всегда была и, несомненно, останешься. — Пожав плечами, Калум толкнул ногой дверь и прошел на кухню.

— Отличное заведение! — громыхнул Джимми, обращаясь к Калуму в переполненном гостями баре. — Не понимаю, почему ты ничего мне о нем не рассказывал?

Калум молчал. Большей частью потому, что был зол на всех и вся. В настоящую минуту, к примеру, он злился на своего младшего брата, танцевавшего с Лидией. Ну и на Лидию, конечно, тоже. Желая претворить в жизнь свой давнишний план, он еще раз представил ее Джимми, но тот слишком долго рассказывал ей об Африке. В конце концов Лидии это наскучило, и она вернулась под крылышко к Финли.

— Красивая женщина, правда? — начал новую атаку Калум, отхлебывая пива и поворачиваясь к Джимми. Если первую половину вечера он почти ничего не пил, то теперь, наоборот, налегал на напитки, желая поскорей обрести блаженное состояние нирваны.

— Это которая? — спросил Джимми, принимаясь сканировать взглядом зал, словно кого-то в нем отыскивая.

— Лидия, конечно. — Калум ткнул в ее сторону зажатой в кулаке пивной бутылкой.

Джимми пожал плечами, даже не взглянув на Лидию.

— Твой брат — счастливчик, — сказал он из вежливости.

— Она его скоро бросит, — безапелляционно заявил Калум. — Потому что Финли не в состоянии сделать ее счастливой. — Допив пиво, он поставил бутылку на стойку и обвел осоловевшими глазами зал.

Осознав, что Калум порядочно пьян, Джимми, еще раз глянув на кружившиеся в танце пары, произнес:

— Здорово все-таки твоя партнерша тут все устроила.

— А я захочу и уничтожу все это к чертовой матери! — рявкнул Калум. Он устремил взгляд на приятелей Одетты, которые в этот момент присоединились к танцующим, — Эльзу Бриджхауз и ее сожителя-шотландца. Кто бы знал, как Калум ненавидел эту женщину. Если бы не ее вмешательство, его план наверняка бы сработал и Одетта Филдинг была бы посрамлена.

А ведь он приложил для осуществления своего замысла немало усилий. Прислал ей вместо братьев Леонард дурачину Мориса, заменил Флориана алкоголиком Ферди и, наконец, в день открытия «РО» закатил роскошный прием у себя в «Клинике». Казалось бы, он предусмотрел все, но вот появляется подруга Одетты, и его замыслы рушатся, как карточный домик. Это не говоря уже о том, что Одетта отказалась сделать ему минет. Сказать по правде, это бесило его более всего. Что, черт возьми, она о себе возомнила? Ведь она, если верить Лидии, должна быть от него без ума!

— Одетта Филдинг не имеет представления, сколько ей придется вкалывать, чтобы поддерживать ресторан на плаву.

— Ты хочешь сказать, что она откусила больше, чем в состоянии прожевать?

Неуклюжая ремарка Джимми заставила его поморщиться. Ничего ему не ответив, он некоторое время наблюдал за тем, как Лидия и Финли целовались взасос посреди танцплощадки. Потом, поставив со стуком пивную бутылку на стойку, он сказал:

— Мне здесь осточертело. Такая тоска… Поеду-ка я домой.

11

Одетта никак не могла уснуть и ворочалась с боку на бок. Такого унижения, как сегодня вечером, она не испытывала никогда в жизни. Для нее все закончилось довольно печально: она основательно напилась, и везти ее домой пришлось Эльзе. Подруга проводила Одетту до подъезда и предложила подняться и сварить кофе.

Одетта от кофе и помощи отказалась, ворвалась к себе в квартиру, как буря, споткнулась, сломала каблук, упала, после чего сделала попытку вызвать такси, чтобы вернуться в «РО» и лично проследить за уборкой. Впрочем, дозвониться в таксопарк она так и не смогла: все время неправильно набирала номер. Потом ее стало тошнить, и она довольно много времени провела в ванной, после чего — совершенно уже без сил — рухнула в постель и попыталась забыться сном, но безуспешно.

«Все-таки я слишком старомодна и неправильно отношусь к жизни, — пришла она к выводу после долгих мучительных размышлений. — Устроила истерику Калуму, напрочь забыв о том, что сегодня вечером он спас мою задницу. Ведь чего, собственно, он хотел? Чтобы я сделала ему минет. Всего-навсего. По нынешним временам, безделица».

Возможно, и безделица. Для кого угодно, но только не для нее. Конечно, на вечеринках она позволяла себя целовать и тискать и угрызений совести по этому поводу не испытывала, но никогда не просыпалась поутру в постели с малознакомым мужчиной. Она видела в спутнике жизни прежде всего надежного долговременного делового партнера. Ее собственный сексуальный опыт был не богат и особенно ее не вдохновлял. Мужчины, по ее мнению, в момент сексуальной близости подозрительно напоминали животных: тяжело дышали, потели, причиняли боль, дискомфорт и норовили испачкать своими выделениями новенькие шелковые простыни. К сожалению, Калум, которого она прочила на место своего идеала, повел себя не совсем так, как ожидалось. К примеру, потребовал, чтобы ему сделали минет. Между тем она, к большому своему стыду и смущению, представляла себе, как это делается, только теоретически.

Сегодня впервые за долгое время Одетта ощутила настоящую страсть, но понять, как с ней правильно управляться, так и не смогла. Не знала ни как ее пригасить, ни как дать ей волю, и по этой причине чувствовала себя глупой и невежественной.

Когда первый, самый острый момент душевного кризиса миновал, она вылезла из постели, включила свет, достала лист бумаги и ручку и набросала список необходимых дел, которым, по ее мнению, ей следовало в самое ближайшее время уделить повышенное внимание. Первым пунктом у нее было: «Привести „РО“ в полный порядок». Потом шло: «Поблагодарить друзей за оказанное содействие». Это было просто написать, да непросто сделать, поскольку для этого требовалось прежде всего восстановить отношения с Калумом. Последний пункт был сформулирован так: «Разобраться с тем, что такое страсть, и научиться ею управлять». Этот пункт, хотя и последний в списке, она считала при сложившихся обстоятельствах наиважнейшим, но четкого представления, как воплотить его в реальность, не имела.

Закончив составлять план действий, она посмотрела на часы. Было полседьмого утра, и на улице все еще царила непроглядная темень. Ехать в «РО» и начинать обзванивать знакомых и деловых партнеров было еще слишком рано.

Она направилась на кухню, открыла холодильник, достала пластиковую бутылку с минеральной водой без газа и, припав к горлышку, выпила ее всю без остатка. Швырнув пустую бутылку в никелированное мусорное ведро, она стащила с себя ночную рубашку и, совершенно обнаженная, прошла к тренажерам. Только через час, не раньше, когда она закончила курс упражнений и основательно взмокла, ей пришло в голову, что задернуть шторы она позабыла, вследствие чего все ее манипуляции отлично просматривались из многоквартирного дома напротив.

— Вот черт! — Она торопливо слезла с тренажера, натянула халат и побежала в ванную.

Выйдя из ванной, Одетта поняла, что ни тренажеры, ни холодный душ стопроцентного избавления от страсти ей отнюдь не гарантируют.

12

Сидя на заднем сиденье в «Мерседесе» Алекса Хопкинсона, который катил в Западный Суссекс, Калум просматривал газеты, уделяя повышенное внимание материалам о приемах в «Клинике» и «РО». Почти все газеты поместили фотографии шестидесятилетней Сид Френсис и престарелого рок-певца, с которым она пела дуэтом. В тексте же говорилось о переезде гостей из «Клиники» в «РО» и о том, что организатором этого грандиозного действа был он, Калум. Как Калум и ожидал, об Одетте Филдинг и ее роли в организации праздника было упомянуто лишь мельком.

Он позвонил по встроенному телефону Флориану Этуалю и договорился с ним о встрече в «Офис Блоке», после чего стал смотреть на пролетавший за окном автомобиля сельский пейзаж. Хотя была зима, и поля занесло снегом, Калум решил, что мать Природа даже в своем скромном зимнем обличье достаточно соблазнительна, чтобы привлечь к себе сердца горожан.

Джимми Сильвиан, сидевший на переднем сиденье рядом с Алексом, спал сном праведника, а потому превозносить до небес, успех вчерашнего приема в «РО» был более не в состоянии. Правда, перед тем как отдаться объятиям Морфея, он сказал буквально следующее:

— Жаль все-таки, что мне не удалось пообщаться с той роскошной брюнеткой в желтом платье. Слишком рано она ушла.

— Жалеть нечего. Во-первых, она шлюха, а во-вторых — баба совершенно чокнутая и к тому же наркоманка. Видел, как она оформила зальчик? Сплошные распятия, кресты и статуи святых. Жуть. У нее даже метрдотель был в наряде епископа. Да она просто помешана на католицизме. И на кокаине.

— Ну и дела! Какого черта в таком случае ты вложил деньги в ее заведение?

— Как все шизофреники, она обладает даром убеждения. И очень энергичная. Может организовать бизнес, что называется, с нуля. Но поддерживать его на плаву ей не под силу. Так что я намереваюсь отстранить ее от дел — избавить, так сказать, от соблазна руководить всем и вся. Ради общего блага — в том числе ее собственного. Только надо сделать это осторожно — чтобы она не впала в глубокую депрессию, что опять же свойственно всем шизофреникам и наркоманам. Я-то поначалу думал, что она справится, но шизофреники — спринтеры, а не марафонцы, и с этим ничего не поделаешь…

Когда Джимми начал клевать носом и под конец заснул, Калум почувствовал немалое облегчение. Все-таки Джимми был проницательным человеком и надуть его было трудно. Надо сказать, временами Калум испытывал в его присутствии комплекс неполноценности — и не только потому, что тот был огромен, как гора. Джимми доказал, чего стоят его мозги, в джунглях Южной Африки, когда от одного его слова, как это не раз бывало, зависела жизнь охотника.

— Ох! — взвизгнула Феба, когда ей под мышку впилась очередная булавка.

— Извини, дорогая. Хочешь быть красивой, терпи, — пробормотала сквозь зубы портниха Саскии. Говорить ей было трудно, поскольку во рту у нее было полно булавок.

«Если она еще раз меня уколет, — мстительно подумала Феба, разглядывая свое отражение в зеркале, — я ей так дам, что мало не покажется. Ишь, моду взяла колоть — садистка!» Персиковый цвет ей не шел, и в этом не могло быть никаких сомнений. Персиковое платье зрительно делало ее фигуру более приземистой, придавало бесцветным в общем волосам какой-то серый, чуть ли не мышиный оттенок, а ее сметанно-белой коже нездоровую бледность.

— По-моему, смотрится отлично, — сказала портниха.

«Еще бы ей не нравилось, — со злобой подумала Феба. — Сама ведь это уродство состряпала».

— Извините за опоздание! — воскликнула Саския, входя в ателье и на ходу стаскивая с себя пальто. — Ну, как тебе платье — нравится?

— Миленькое. — Феба неопределенно пожала плечами и спросила: — Что тебя задержало?

— Ленч, — односложно ответила Саския, а потом, присев на диван, развила свою мысль: — Народу было столько, что пришлось запускать в две смены. Всего накрыли более девяноста столов. Я просто с ног валюсь от усталости.

— Но это же здорово.

— Не здорово, когда у тебя под началом всего пять официанток, а ни метра, ни его помощника нет.

— Бедняжка. — Феба напустила на лицо сочувствующее выражение. — Значит, Шиздетты тоже не было?

— Не называй ее так. Она очень милая женщина, и ты бы сама в этом убедилась, будь у тебя шанс познакомиться с ней поближе. — Саския взяла с дивана головной убор в виде тиары, приложила его к волосам, после чего посмотрела на себя в зеркало. — Между прочим, Одетта была в ресторане и работала вдвое больше, чем я. Она удивительная. Я думала, что после вчерашнего она до обеда будет отлеживаться, но она явилась на работу одной из первых и сразу же включилась в уборку. Посмотри, что она мне подарила. — С этими словами Саския вытащила из сумки маленькую, обтянутую сафьяном коробочку и открыла ее. Там в бархатном гнездышке лежал крестик на цепочке от Тиффани. — Я буду носить его с выходным костюмом.

— Вау! — воскликнула Феба. — Милая вещица.

Саския кивнула.

— И дорогая. Одетта — щедрая душа. А если учесть, что она вложила в дело все свои деньги до последнего пенни — щедрая просто до мотовства. Я думала, у нее состояние, но Стэн мне сказал, что ради «РО» она заложила даже собственную квартиру.

— Не сомневаюсь, что «РО» принесет ей то самое состояние, о котором ты упомянула.

Саския пожала плечами:

— Трудно сказать. В любом случае, если Одетта и разбогатеет, то не сразу. Даже при условии, что публика будет к нам ломиться так, как сегодня, пройдет несколько месяцев, прежде чем мы рассчитаемся с долгами. Чтобы закрепить успех, нам нужны не скучающие пижоны, заглянувшие к нам из любопытства, а постоянная, устойчивая клиентура, которая согласится приобрести членские билеты.

— Не сомневаюсь, что клуб с кабаре на втором этаже привлечет самую солидную клиентуру.

— Привлечет. Если будут хорошие исполнители и приличная программа, — кивнула Саския. — Ну а пока придется рассчитывать на разовых клиентов и любопытствующих снобов. И так до самого Рождества и Нового года. При этом доходы нам будут приносить только бар и ресторан.

— Как все это сложно, — вздохнула Феба. — Джимми тоже мне вчера что-то такое пел, но я так и не сумела разобраться во всех хитростях этого бизнеса.

— Джимми? Брат Феликса?

— Он самый, — кивнула Феба. — Мне казалось, Джимми будет небезынтересно узнать о вашем с Одеттой опыте, и я рассчитывала познакомить его с Одеттой. Но она слишком рано ушла. Надеюсь, ты меня ей представишь?

— Встретишься с ней на моей свадьбе. А о каком, собственно, опыте ты толкуешь?

— Ну как же? О вашем опыте по созданию ресторана с нуля. Он сам подумывает заняться ресторанным бизнесом и собирается вложить в проект одного своего друга кругленькую сумму.

— Если ему так не терпится вложить средства в ресторанный бизнес, пусть отдаст деньги Одетте. Уж она-то найдет им применение.

— Для начала им надо познакомиться. — Феба не знала, что Джимми был-таки представлен Одетте на вечере, хотя последняя сразу же про него забыла.

— Я приглашу его на свою свадьбу! — воскликнула Саския, изыскав наконец выход. — И попрошу мамочку, чтобы она усадила их за один стол.

Йен и Эльза подыскивали себе подходящий дом. На старинной улочке за Хайбери-корнер они обнаружили наконец то, что искали, — высокое строение с роскошным японским садом на заднем дворе.

— Сад разбит по инициативе Би-би-си — телевизионщики снимали здесь одну из своих программ, — сказал агент по недвижимости. — Если бы вы решили обустроить задний двор в том же стиле самостоятельно, это обошлось бы вам тысяч в десять.

Йену и дом, и сад очень понравились. По сравнению с их крохотной квартиркой это был настоящий рай.

— Мы не можем себе это позволить, — сказала Эльза, оглядывая купавшуюся в закатных лучах солнца крохотную оранжевую пагоду в центре сада.

— Можем, если будем вечерами сидеть дома, а не расхаживать по дорогим ресторанам.

— Но у нас будет ребенок…

— Именно это я и имею в виду. О светских тусовках в будущем году придется забыть.

— Между прочим, благодаря этим тусовкам мы зарабатываем себе на жизнь, — напомнила ему Эльза.

— Мы получим неплохие деньги за квартиру.

— Не получим, если ты будешь говорить всем и каждому, что у нас сыро и дует, а соседи — совершеннейшие психи.

— Хорошо, я начну врать. И сделаю кое-что еще — разошлю свой роман во все литературные агентства.

— Но это же чудесно, Йен, — сказала Эльза, прижимаясь к нему всем телом. — Боюсь, правда, доход от продажи книги не покроет расходов.

— Мы можем попросить у твоей мамаши взаймы.

— Ни за что! — бросила Эльза и в мгновение ока отлепилась от Йена.

— Но почему? — вздохнул Йен. — У нее есть средства. А мы со временем все ей отдадим — до последнего пенни. Она сама не раз предлагала нам деньги…

— Могу я чем-нибудь вам помочь? — осведомился агент, появляясь перед ними как чертик из коробочки.

— Поговорим об этом чуть позже, — прошипела Эльза, обращаясь к Йену. Потом, наклеив на лицо светскую улыбку, повернулась к агенту и сказала: — Дом хороший, но у нас есть еще несколько вариантов. По этой причине никакого конкретного ответа мы сейчас дать вам не можем. Посмотрим остальные — тогда и перезвоним.

С этими словами Эльза повернулась и направилась к железным воротам, выводившим на улицу. Сзади за ней плелся с недовольным видом Йен, глядя на следы, которые оставляла своими туфельками на влажной земле его возлюбленная.

— Я хочу, чтобы ты стал шеф-поваром в «РО», — сказал Калум. Они с Флорианом Этуалем сидели за бутылкой «Реми-Мартин» в роскошно отделанном баре клуба «Офис Блок».

— Шутишь? Какого дьявола мне светиться в «РО», если ты собираешься его закрыть? — покачал головой Флориан.

— Ты потише, ладно? — прошипел Калум, настороженно оглядываясь.

— Я тебе не подчиняюсь, братец. — Черные глаза Флориана сердито блеснули. — Я теперь тоже бизнесмен, и у меня есть свои собственные рестораны.

— Я тебе предлагаю возглавить еще один. Неужели не понял?

— Как это?

— А так. Доверься мне, Фло, а я уж тебя не обижу. Если сделаешь все, как я тебе скажу, то «РО» к Рождеству перейдет в твои руки.

Когда Эльза поздно вечером вернулась домой, то обнаружила на автоответчике оставленное матерью сообщение. Оно гласило:

«Обязательно мне позвони, вне зависимости от того, когда вернешься. Очень тебя прошу». В голосе Сид слышались слезы.

Эльза стащила с себя толстый свитер и принадлежавшую Йену толстовку. Она терпеть не могла носить чужую одежду, но делать было нечего. У некоторых женщин и в двадцать недель мало что заметно, но у нее живот был просто огромный.

— Мам, это я, — сказала она, набрав номер и услышав в трубке знакомый хрипловатый голос.

— Это ты, Эльза? Слава богу, вернулась. Дело в том, что меня арестовали.

— Как? За что? Где ты сейчас находишься? — ахнула Эльза, приподнимаясь с кресла, на котором сидела.

— Я дома. Ты ведь домой мне звонишь, верно? — напомнила ей Сид. — Уж и не знаю, почему меня задержали. Ехала себе спокойно на машине, даже скорости не превысила.

— Из-за чего в таком случае к тебе прицепилась полиция?

— На открытии «РО» я выпила немного виски, чтобы расслабиться, а полицейские считают, что я в этом смысле превысила все нормы. Мне пришлось сидеть в участке на одной лавке с грабителем и с какими-то подозрительными леди, по виду — проститутками. Я позвонила Чарлзу, разбудила его и попросила приехать в участок. Он был очень зол. Сказал, что это не такого рода обвинение, чтобы вызывать адвоката, но под конец сменил гнев на милость и даже отвез меня домой. Если бы не он, мне пришлось бы провести ночь в камере. Полицейские сказали, что не позволят мне сесть за руль, пока я не протрезвею.

— Значит, права у тебя не отобрали?

— Пока нет. Но после суда наверняка заберут.

— Бедняжка. И что же ты будешь делать?

— Похоже, мне придется нанять водителя, — хихикнула Сид. С тех пор, как она звонила Эльзе на автоответчик, настроение у нее определенно улучшилось. — Я вовсе не прочь, чтобы меня возил симпатичный молодой человек в фуражке и поминутно бы меня спрашивал: «Куда изволите, мадам?..» Ладно, забудем об этом. Скажи лучше, как твои дела? Вы с Йеном уже нашли подходящий дом?

— Да, сегодня мы видели один очень милый домик.

— Расскажи скорей, какой он и где находится.

Эльза услышала, как распахнулась входная дверь, подняла глаза и увидела Йена. Он вошел в комнату с огромным, как пшеничный сноп, букетом подсолнечников.

— Что там у тебя происходит? — спросила Сид.

— Ничего. Йен пришел, — сказала Эльза. — Он тебе сам все расскажет. А то мне пи-пи очень хочется… — Эльза протянула трубку Йену и помчалась в туалет. В последнее время она бегала туда раз по двадцать на дню.

Зная, что Йен и Сид будут болтать минимум четверть часа, Эльза со всеми удобствами устроилась на унитазе и прикрыла глаза. Связанные с открытием «РО» события утомили ее больше, нежели она ожидала, и она до сих пор испытывала во всем теле неприятную слабость. Кроме того, она беспокоилась за Одетту, что тоже не облегчало ей существования. Она не могла отделаться от мысли, что Одетта все еще находится под впечатлением, будто Калум Форрестер перевез своих гостей из «Клиники» в «РО» по собственной инициативе — для того, в частности, чтобы сделать паблисити ее ресторану. Эльза же считала, что Калум — по какой-то непонятной для нее причине — хочет Одетте зла и плетет в этой связи вокруг нее и ее детища какие-то темные интриги. Решив во что бы то ни стало распутать этот клубок, Эльза спустила воду, открыла кран, вымыла руки и вернулась в гостиную.

Йен втиснул подсолнухи в большую ярко-розовую вазу. Сочетание цветов было потрясающим. С минуту понаблюдав за этим буйством красок, Эльза повернулась к Йену и спросила:

— Почему ты не дал мне попрощаться с матерью? Она сейчас в беде — ее арестовали за вождение в нетрезвом виде и грозят отобрать права.

Прежде чем ответить, Йен еще некоторое время возился с подсолнухами.

— Она мне все рассказала.

— Ты спрашивал ее насчет денег? — Эльза пристально посмотрела на Йена.

Он пожал плечами:

— Ведь это ты рассказала ей о доме. А меня она просто спросила, почему мы, если нам этот дом так приглянулся, не дали принципиального согласия агенту. Ну я и сказал, что дом нам не по карману.

— Ах ты гад! — воскликнула Эльза. — Разве ты не знаешь, какие у меня с матерью отношения? У нас с ней все так зыбко, неопределенно… И вдруг ты заводишь с ней разговор о деньгах! Ужас!

— Я у нее ничего не просил. Она сама мне предложила! — взревел Йен. — Что я должен был ей сказать? Что ее дочь — гордячка и презирает деньги?

Эльза была неприятно удивлена. До сих пор Йен с ней в таком тоне не разговаривал. Более того, когда возникала опасность ссоры, он всегда старался уладить дело миром, побыстрее спустив все на тормозах.

— Ты прекрасно знаешь, почему я не хочу брать у нее деньги. — Она пыталась говорить спокойно, не повышая голоса, но ее голосовые связки звенели от ярости, как рояльные струны. — Нельзя ей позволить проникнуть в нашу семью с помощью подкупа. Не хватало еще, чтобы она стала петь нашему ребенку похабные песенки ее разлюбезного Джоба!

— Ничего этого ей не надо! — рявкнул Йен, ударяя в сердцах кулаком о створку двери. — Разве ты не понимаешь, что она просто-напросто хочет нам помочь? К тому же это заем, который мы со временем ей выплатим.

Эльза была в отчаянии.

— Мы ведем речь не о какой-нибудь сотне фунтов, а о пятидесяти тысячах! Да мы не расплатимся с ней до конца жизни.

— Когда я продам издательству свой роман…

— Йен, будь реалистом! Твой роман и все, что ты с ним связываешь, — это дым, мираж! Мечта!

Хотя в лице Йена ничего не изменилось, Эльза поняла, что совершила непростительную ошибку — нанесла ему удар в самое чувствительное место. Причем кулаком, сбросив белые перчатки.

— Да, мечта, — едва слышно произнес он. — Приобрести дом — тоже моя мечта. Но эта мечта может осуществиться.

— Только не с помощью денег моей матери!

— А ты о ребенке подумала? — Йен посмотрел на ее вздувшийся живот. — Уверен, ему понравилось бы жить в просторном, удобном доме. Но из-за твоей проклятой гордости он будет вынужден прозябать в тесной и сырой клетушке!

Удар ниже пояса. И какой болезненный! Тут уж впору не кулаками размахивать, а доставать ножи и кастеты.

Они выясняли отношения не меньше часа и замолчали только тогда, когда наговорили друг другу всяких мерзостей, которые не только высказывать, но и держать в уме-то не стоило. Потом Эльза перешла от слов к делу и стала швыряться в своего возлюбленного книгами, подушками, коробками из-под обуви, а под конец метнула в него вазу с подсолнухами. Йен оборонялся, закрываясь от летевших в него предметов стулом.

Они окончательно пришли в себя, только когда услышали из-за двери вопли соседей. Те кричали, что у них протечка и квартиру внизу заливает.

— Бог мой, я забыла выключить воду! — всплеснула руками Эльза и помчалась в ванную комнату. Йен открыл дверь и стал объясняться с соседями.

— Соседи. Вот самый веский аргумент, которому ты ничего не в силах противопоставить, — сказал, улыбаясь. Йен, когда Эльза, закрутив краны и собрав воду тряпкой, вернулась в комнату.

— Я знаю, — вздохнула Эльза. — Видно, придется нам все-таки переезжать.

13

Одетта не уставала удивляться тому, как гладко, без сучка и задоринки проходила ее встреча с Калумом. Он и словом не обмолвился о поцелуе на заднем дворе «РО», вошел к ней, широко улыбаясь и с протянутой для рукопожатия рукой. Он без споров соглашался со всеми ее просьбами и пожеланиями и, более того, сам предложил ей услуги человека, которого она мечтала заполучить с самого начала, — шеф-повара Флориана Этуаля.

— Так бы сразу. А то твой хваленый Ферди ушел в запой и все больше отлеживался у меня в кабинете.

— Да, с Ферди вышла неувязочка. Но кто мог подумать, что он такой ненадежный тип? Взял — и напился!

— Насколько я знаю, Ферди регулярно напивается на протяжении последних нескольких месяцев, — сказала Одетта, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. Она не хотела слишком уж изводить Калума упреками, тем более в этот день он вел себя просто идеально.

— Флориан ничего не сказал мне о тяге Ферди к крепким напиткам. Похоже, Фло и сам об этом не знал и сейчас жутко на него злится. Очень может быть, он согласился взяться за твой ресторан, потому что испытывает перед тобой чувство вины. Не отказывайся от его услуг, сестричка. Разве ты не понимаешь, какую выгоду тебе сулит его участие в деле?

— А что он хочет за это получить?

Калум, не сводя с Одетты глаз, куснул свой наманикюренный ноготь и сказал:

— Десять процентов прибыли.

— Мы не можем себе этого позволить.

— Разумеется, потому что никакой прибыли пока нет. Но он готов вместе с нами дожидаться того благословенного дня, когда ресторан начнет приносить доход. Так что приход Этуаля никаких вложений не потребует, зато привлечет в ресторан толпы поклонников его кулинарного таланта.

— Кстати о вложениях. Калум, нам очень нужны деньги. Очень. — Она продемонстрировала ему толстенную пачку счетов. — Поставщики требуют немедленной оплаты, а на счету у меня пусто, и висит долг, выражающийся шестизначной цифрой. В скором времени банк не захочет иметь со мной никакого дела.

— Не страшно, — холодно улыбнулся Калум. — Я сделаю соответствующие распоряжения, и к концу дня деньги тебе переведут.

— Для этого существует компьютер. Если ты пошлешь запрос по электронной почте, деньги переведут немедленно. — Одетта не без удивления наблюдала за тем, как наманикюренные пальцы Калума, двигаясь по полированной поверхности стола, подбираются к ее рукам.

— Это дело десятое. Скажи лучше, ты согласна на условия Флориана — десять процентов от прибыли?

— Он имеет в виду только прибыли от ресторана или доход от заведения в целом? — уточнила Одетта, переводя взгляд с рук Калума на толстую пачку счетов.

— Только прибыли от ресторана, — кивнул Калум. — Все остальное — наше.

Калум был в этот день какой-то непривычно любезный и обходительный, и Одетта не могла отделаться от мысли, что он за ней ухаживает. Однако она всячески гнала эту мысль прочь. По ее мнению, после того, что произошло между ними на заднем дворе, не могло быть и речи о флирте с его стороны. Он был просто дружески к ней настроен — и не более того.

— Не хочу больше от тебя никаких сюрпризов, — сказала она, многозначительно на него посмотрев. — Даже приятных. Пока не выяснилось, что к чему, я чувствовала себя как оплеванная.

— Извини, я полагал, ты оценишь мой сюрприз по достоинству. — Калум ответил ей долгим, пристальным взглядом. — Мне хотелось, чтобы «РО» был в центре внимания со дня открытия. — Он протянул руку и дотронулся до ее запястья.

Ошибки быть не могло: он и в самом деле пытался с ней заигрывать. С сильно забившимся вдруг сердцем она высвободила руку из его хватки и взялась за авторучку. Главное, не показывать ему, что его прикосновения ее волнуют, надо продолжать делать вид, что все ее помыслы сосредоточены исключительно на деловом аспекте их встречи.

— Что ж, в таком случае мне необходимо набросать план договора с Флорианом, Билл же позаботится о юридической стороне вопроса.

— Не забивай себе голову. Мой юрист уже над этим работает, — быстро сказал Калум.

— Но официальный адвокат «РО» — Билл!

— Так оно будет проще. Мой юрист давно уже ведет дела с Флорианом и знает его как облупленного. — Калум поднялся. — Может, спустимся в бар и чего-нибудь выпьем?

— Бар еще не открылся. — После вечера открытия Одетта ничего, кроме минеральной воды, не пила и не ела.

— О чем ты говоришь? Захотим, так откроется. Ведь мы здесь хозяева, не так ли?

Когда они шли по коридору, Саския оторвалась от конторской книги, которую просматривала, и сказала:

— Получено четырнадцать заказов, не так уж и плохо.

— Нам нужно втрое против этого. Втрое! — сказала Одетта.

— Эх, молодо-зелено, — улыбнувшись, сказал Калум, а потом повернулся к Саскии: — Я слышал, вы выходите замуж? Поздравляю.

— Да, выхожу. Через две недели. — После того как Калум заявился на вечер открытия с толпой гостей из «Клиники», Саския изменила свое мнение об этом человеке и считала его гением пиара.

— Надеюсь, у вас будет девичник? — спросил Калум, намекая на женскую вечеринку с непременным ношением вокруг стола надувного резинового пениса и мужским стриптизом под конец.

Саския покраснела:

— В принципе у меня была мысль встретиться в следующий уикенд с подружками и немного посидеть, но ничего особенного я устраивать не собиралась.

— Ты тоже к ней пойдешь? — осведомился Калум, поворачиваясь к Одетте.

— Конечно же, нет. Поскольку Саскии не будет, мне придется самой за всем здесь приглядывать.

— Я сам могу здесь за всем приглядеть.

— Ты?! Вы?! — чуть ли не в унисон выдохнули Одетта и Саския.

— Почему бы и нет? Я отменю все свои встречи и приеду сюда. Надо же дать вам, девочки, возможность передохнуть.

— Я была бы рада, Одетта, если бы ты ко мне пришла, — сказала Саския. — В последнее время ты и впрямь слишком много работала. Заодно ты познакомилась бы с моими подругами, которые будут на свадьбе.

— Не боишься включать меня в список приглашенных в последнюю минуту? — спросила она.

— Глупости. Моя подруга Феба собирается снять под вечеринку коттедж, так что места всем хватит, — сказала с улыбкой Саския. Мысль пригласить к себе на посиделки своего босса казалась ей все более и более привлекательной. — Между прочим, Феба просто мечтает с тобой познакомиться.

— Похоже, все устраивается наилучшим образом, — сказал Калум, обнимая обеих женщин за талию. — Предлагаю по этому случаю спуститься в бар и откупорить бутылку шампанского…

У Одетты голова шла кругом. И не только из-за выпитого ею шампанского. Она не могла поверить, что Калум с такой легкостью простил ей нежелание оказать ему интимные услуги. С другой стороны, он был человеком современным и, возможно, не придал ее отказу большого значения. В таком случае она должна быть его достойна и вести себя как ни в чем не бывало. В груди у нее снова затеплилась надежда на счастье. Судя по всему, фортуна опять ей улыбнулась и дала еще один шанс осуществить свои мечты. Но для этого было необходимо понять правила затеянной судьбой игры и строго им следовать.

На следующий день Флориан Этуаль влетел на своем огромном, с черными тонированными стеклами и никелированным бампером джипе на маленькую автостоянку на заднем дворе «РО», попутно чиркнув бортом по мотороллеру Одетты и едва его не расплющив.

Даже не сняв своей длинной и широкой дубленки, Этуаль через служебный вход ворвался на кухню и, выхватив из кармана ложку, принялся дегустировать все блюда подряд, не обращая на обслуживающий персонал ни малейшего внимания. Кухарки, повара и поварята с замирающим сердцем наблюдали за тем, как он священнодействовал.

Открыв все по очереди холодильники и морозилки и проинспектировав хранившиеся там продукты и овощи, Этуаль, так и не сказавникому ни слова, вышел из кухни и стал подниматься по служебной лестнице в офис ресторана.

В это время Одетта находилась в другом месте — приданной кабаре маленькой комнатке, где она посредством электронной почты общалась с новым менеджером. Вернувшись к себе в кабинет, она застала Этуаля за чтением отчетной финансовой документации «РО».

— А я и не знала, что вы здесь, Флориан, — вежливо сказала она, хотя тот факт, что Этуаль просматривал конфиденциальные бумаги, даже не удосужившись спросить у нее разрешения, основательно ее покоробил. «Ничего, — подумала она, — теперь он — часть нашего руководящего звена», — и спросила: — Хотите походить по ресторану и осмотреться? Или, быть может, желаете сначала спуститься в зал и отобедать?

— Не буду я есть это дерьмо, — буркнул Флориан. — Что же касается кладовых и кухни, то их я уже видел. Думаю, сейчас мне самое время немного поработать, а потому я попросил бы вас мне не мешать.

— Но это мой кабинет, — пролепетала Одетта. — Ваш — следующий по коридору.

— А мне этот больше нравится. — Он поднял на нее черные, как угли, затененные длинными черными ресницами глаза и спокойным голосом произнес: — Мой — слишком мал.

— Но в этом кабинете расположились мы с Саскией, — объяснила Одетта, указывая на второй стол.

— Значит, теперь вы с Саскией будете располагаться по соседству, — мило улыбаясь, произнес Флориан. — Поэтому велите перенести этот стол туда.

Флориан обладал несокрушимой уверенностью в своей правоте и огромной силой воли. В скором времени персонал это почувствовал и стал через голову Одетты обращаться со всеми вопросами к нему. Тем более Этуаль все знал и во всем разбирался, а главное — умел добиваться того, что хочет.

Подобное положение вещей могло бы вывести из себя даже святого, а Одетта святой отнюдь не была. Пару раз она пыталась вступить с Флорианом в перепалку, причем на французском языке, но он сделал вид, что ничего из ее взволнованных речей не понял. Сказал лишь, что у нее жуткий акцент, и перестал обращать на нее внимание.

Одетта чувствовала, что контроль над «РО» от нее ускользает. При этом она не могла не признать, что дела в заведении идут превосходно. Ресторан получал все больше заказов, а в баре в любое время дня и ночи было не протолкнуться. По идее, Одетте следовало гордиться своим детищем, радоваться его успеху, но она почему-то ни гордости, ни радости не испытывала.

Когда как экспресс налетел уикенд, она почувствовала немалое облегчение при мысли, что ни в субботу, ни в воскресенье ей на работу идти не надо. Ей было просто необходимо сменить обстановку, чтобы подумать на досуге о том, как вернуть себе утраченные руководящие позиции.

Всю неделю она подписывала астрономические счета от поставщиков, но деньги, которые перевел на ее счет Калум, старалась придерживать — хотела в первую очередь расплатиться с рабочими, доделывавшими кабаре и бар на втором этаже. Отделочные работы, где от ее слова что-то еще зависело, стали ее отрадой и последним прибежищем. Она знала, что с этой работой никто лучше ее не справится. Об этом, кстати, знал и Флориан — да и все остальные. Когда бы не это, она ничуть бы не удивилась, если, подойдя в один прекрасный день к служебной двери, неожиданно бы обнаружила, что в «РО» сменили замки.

14

Одетта тряслась на заднем сиденье старенького «Форда Зефир», принадлежавшего Фебе Фредерикс. Слева от нее сидела дизайнер дамских шляпок Динни, а справа — Бибби, которая сказала о себе, что работает на аукционе «Сотбис».

Расположившаяся на переднем сиденье рядом с водителем веселая, оживленная Саския допытывалась у Фебы, куда они едут.

Одетте Феба понравилась. Хотя бы потому, что разделяла ее мысли относительно умственных способностей Динни и Бибби. Когда перед отъездом они собрались вместе у Ноттинг-Хилл, Феба, кивком головы указав на Динни и Бибби, прошептала: «Какие-то убогонькие, верно? Я их еще в школе терпеть не могла. Помню, мы с Саскией прозвали их за тупость „прокладками“. Не бог весть какое прозвище, но нам было тогда по четырнадцать».

В машинах, которые следовали за Фебой в составе праздничного кортежа, ехало еще несколько «прокладок» — школьных подружек Саскии. Одетта не запомнила точно их имена, помнила только, что все они заканчивались на «и», вроде: Полли, Китти, Диппи, Хилли, Банти, Лотти. Одетта так поняла, что это были все больше школьные прозвища. Если же их подобным образом называли в семье, это могло означать только одно: их родителям больше хотелось обзавестись собачками, а не детьми.

— Какое великолепие, подумать только! — проквакала Бибби, когда «Форд Зефир» Фебы, скрипя всеми сочленениями, свернул на подъездную дорожку, которая вела к старой помещичьей усадьбе.

— Очень, очень красиво, — застрекотала Динни. — Я и представить себе не могла, что в Уэльсе есть такие усадьбы.

Езда по дурной дороге утомила Одетту, когда же они стали все дальше забираться в горы, она почувствовала, что ее начинает подташнивать, закрыла глаза и сделала попытку уснуть. Не сразу, правда, но задремать ей все-таки удалось. И вот теперь она, подняв тяжелые, будто налившиеся свинцом веки, смотрела на каменный, увитый плющом старинный особняк, похожий как две капли воды на те строения, которые кинематографисты так любят снимать в фильмах ужасов.

— Ущипни меня, Феба. Скажи мне, что я не сплю! — в восторге вскричала Саския. — Неужели это тот самый дом?

По мере того как они подъезжали к особняку, его высокие каминные трубы, крытые черепицей крыши и увенчанные флюгерами башни ярус за ярусом поднимались им навстречу, словно вырастая из земли. Вблизи здание казалось еще более величественным и мрачным, чем со стороны шоссе.

— Не спишь. Тот самый, — рассмеялась Феба. — И, как прежде, зовется Пляс Гвин.

— Господи! — Саския все никак не могла поверить собственным глазам. — Какая же ты молодец, Феба! Не понимаю, как тебе удалось его арендовать?

— Места надо знать. И уметь договариваться с людьми. — Феба подкатила к парадному входу. Подвеска машины рыдала, как гиена в безлунную ночь, а под колесами хрустел гравий. — Между прочим, раньше здесь находилось студенческое общежитие, но вот уже несколько лет как в доме никто не живет.

— Не может быть, чтобы такой дом пустовал! — прочирикала Динни.

— Очень даже может, — пробормотала Бибби. — Похоже, он холодный и очень сырой. Ты его через агентство арендовала?

— Мы с Фебой приезжали сюда, когда были детьми, — сказала Саския, крутанувшись на сиденье. — Предки бросили нас здесь на три недели, а сами уехали загорать и пьянствовать на Карибские острова. По-моему, тогда на дворе тоже стоял декабрь — вот как сейчас…

— Точно, — сказала Феба, выключая двигатель. — Был канун Рождества. Помнится, нам страшно здесь не понравилось — из-за жуткого холода. Мы тут возненавидели всех и вся — даже друг друга. Помнишь, какие подлянки ты мне устраивала?

— Конечно, — хихикнула Саския. — Я проткнула дырку в твоей грелке, которую ты брала с собой в постель.

— А я во время соревнований по спортивному ориентированию вытащила у тебя из фонарика батарейки и заменила их старыми. Они сдохли, когда ты забралась в лесную чащу. Жуткое было время!

— Зачем в таком случае вы сюда вернулись? — поинтересовалась Бибби. Слова «какое великолепие!» она больше не повторяла: заметила трещины в стенах, разбитые окна и нехватку черепицы на крыше.

— Вам придется основательно нас напоить, прежде чем мы вам об этом расскажем, — произнесла Саския, обнимая подругу за плечи. — Ах, Феба, какая же ты все-таки молодчина. Я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, детка. — Феба поцеловала ее в щеку, потом достала из бардачка блокнот и сказала: — Однако пора делать перекличку.

С этими словами она вылезла из машины и отправилась выяснять, все ли подруги Саскии, следовавшие за ними из Лондона, добрались до места.

Выбравшись из своих автомобилей, «прокладки» разом вынули из карманов мобильники и стали давить на кнопки, чтобы сообщить своим папенькам, маменькам и муженькам, что они благополучно прибыли в Уэльс. В следующую минуту, однако, все они разразились негодующими криками: их мобильники отключились — возможно, по причине того, что приемопередающие станции в этой глуши сидели на голодном энергетическом пайке.

Похоже, у «прокладок» был план предаться здесь воспоминаниям о школьных годах, развалившись на постелях в дортуарах и перемежая болтовню шуточными потасовками на подушках. К сожалению, в спальнях бывшего общежития подушек для потасовок почти не осталось. Тут и одеял-то было мало, даже ветхих, поэтому молодые женщины, рассыпавшись по дому, первым делом стали подыскивать для себя мало-мальски приличные, не разоренные еще до конца спальни.

Одетта поднялась по узкой крутой лестнице на второй этаж, а потом, пройдя его из конца в конец — на третий. Чем выше она поднималась, тем холоднее ей становилось. Соответственно и комнаты, в которые она заглядывала, казались все более холодными, сырыми и мрачными. Войдя в одну из спален, она с воплем выскочила наружу — ей навстречу устремилась огромная крыса со зловеще поблескивавшими глазками. Бросившись со всех ног по лестнице вниз, она носом к носу столкнулась с Фебой.

— Что случилось, Одетта? — с тревогой спросила молодая женщина, заметив ее округлившиеся от ужаса глаза.

— Я только что видела совершенно кошмарного грызуна!

— Да, боюсь, в этом доме водятся-таки мышки. Но это, надеюсь, не помешало тебе подобрать комнату себе по вкусу?

Одетта покачала головой.

— Мышки? Это была здровенная крыса!

— Неужели? — ухмыльнулась Феба. — Крысы, насколько я знаю, плохо переносят высоту. Пословица гласит, что «мыши живут на крыше, а крысы — в подполе». Кстати, моя комната рядом с комнатой Саскии, и ты можешь расположиться у меня — если, конечно, не возражаешь.

Одетта последовала за Фебой, размышляя на ходу о том, что животное, которое она видела, никак нельзя отнести к разряду мелких грызунов — даже с большой натяжкой.

Комната, куда ее привела Феба, была просторна и обладала широкой деревянной кроватью с продавленным, но зато сухим матрасом.

— А у тебя очень неплохо, — сказала Одетта, бросая на кровать свою сумку.

— Жаль только, постельного белья нет, — ткнула пальцем в голый матрас Феба. — Зато есть чем растопить камин. Я нашла под кроватью собрание сочинений Жоржетты Хейр. Только никому не говори, ладно?

Одетта уныло кивнула.

— Только не надо вешать нос! — воскликнула Феба, подхватывая Одетту под руку. — Так решила Саския. Никакого тебе шоколада в постель и никаких удобств. Пусть «прокладки» узнают, что такое суровая жизнь общаги. Но мы-то выше этого и не будем расстраиваться по пустякам, верно?

— Так это шутка или, хуже того, месть? — Одетта была неприятно удивлена.

Феба пожала плечами:

— Как сказать? Эти милые девочки доставали нас с Саскией все время, пока мы учились в школе. Оказавшись по странной прихоти судьбы много лет назад в этих стенах, мы с Саскией перед отъездом дали клятву в один прекрасный день основательно им насолить. Между нами, Саския — женщина довольно мстительная. Это, я бы сказала, главный ее недостаток.

15

Обстановка на вечеринке была точь-в-точь такая, как на школьных девичьих посиделках, за исключением того, что школьницы вряд ли могли себе позволить пить «Мерло» и курить сигареты «Силк Кат». Чтобы приготовить ужин, пришлось воспользоваться стоявшими на кухне портативными газовыми плитами. Чтобы растопить и прогреть до нужной температуры оставшуюся от давних времен огромную печь, понадобилось бы несколько часов.

Так или иначе все устроилось, и посиделки с выпивкой, тостами, сплетнями и анекдотами затянулись далеко за полночь. При взгляде на этих женщин, одетых в толстые свитера, куртки и вязаные шапки, можно было подумать, что они собираются в арктическую экспедицию. Увы, многочисленные одежки были единственным средством, позволявшим чувствовать себя комфортно среди каменных стен, которые в прямом смысле вытягивали из человека тепло.

Когда женщины основательно нагрузились горячительными напитками, разговор, как и следовало ожидать, перекинулся на темы семейной жизни и отношений между полами. «Прокладки» — все, как на подбор — ругали сильную половину человечества, не чураясь даже самых хлестких и энергичных выражений. Высказывалась глобальная мысль, что мужчины — существа тупые, бесполезные и в практической жизни мало что смыслят. Поскольку формулировка этого тезиса возражений ни у кого не вызвала, леди заскучали.

— Давайте, девочки, сыграем в одну забавную игру! — воскликнула Динни. — Возьмем бумагу, напишем, при каких обстоятельствах мы познакомились с нашими избранниками, а потом положим записки в шапку и перемешаем. Пусть Саския достает их по одной и читает. Наша задача — угадать, кто какую записку написал.

— Скучно, — проквакала Бибби. — Уж слишком хорошо мы друг друга знаем.

— Тогда давайте напишем, как и при каких обстоятельствах мы потеряли девственность. Согласны? — загораясь энтузиазмом, спросила девица с козьей физиономией.

Одетте в лицо бросилась кровь. Она потеряла девственность на школьном вечере, не испытывая никаких, кроме любопытства, чувств. Ее первым мужчиной был Стэн, которым в то время владели те же примерно чувства. Эксперимент сопровождался сильными болевыми ощущениями, что едва не разрушило их дружбу. Поскольку Одетта не знала, рассказал ли Стэн об этом эксперименте Саскии, предложенная «козьей мордой» тема показалась ей не слишком вдохновляющей.

— Что-то мне не хочется играть в эту игру, — подала голос Феба. — К чему возрождать подростковые комплексы?

— Ладно, проехали, — примиряюще сказала Саския. — Даю другую вводную. Более актуальную. У каждой из нас наверняка было небольшое любовное приключение, о котором не знает никто — ни избранник, ни даже близкие подруги. Вот мы и опишем такое приключение, а остальные пусть гадают, с кем это произошло.

Послышались возбужденные возгласы вроде: «Вот это дело!» или «Классная мысль!» — свидетельствовавшие о том, что новый проект безоговорочно одобряется и принимается.

Румянец на щеках Одетты заалел еще ярче.

— Как-то все это несерьезно, — пробормотала она. — Что-то вроде детской игры в угадайку.

— Стесняешься — не пиши, — скривив губы, бросила «козья морда». — Тебя никто не заставляет.

— Хорошо, я тоже буду играть, — небрежно сказала Одетта, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и уверенно. — Коли у вас так заведено.

В ожидании, когда ей передадут ручку, Одетта стала мысленно перебирать свои связи, которые можно было, пусть и с натяжкой, отнести к разряду «небольших любовных приключений». Увы, ничего такого, о чем стоило бы написать, она в своем прошлом не обнаружила. Все было очень скучно и банально. Она и при свете-то всего один раз трахалась, да и то потому, что на этом настоял ее партнер.

И тут ее осенило. Маленькое приключение с Калумом на заднем дворе «РО»! Ведь оно имело место, верно? Ну а коли так, она имеет полное право о нем написать и даже внести в сюжет кое-какие необходимые ей коррективы.

— «…а потом, притиснув меня к машине, Джонатан опустился на колени, стянул с меня трусики и стал жадно лизать мне промежность, — читала Саския нежным, воркующим голоском, от которого ее маленькая аудитория впала в некое подобие транса. — Мы были как дикие животные. Никого и ничего вокруг себя не замечали, и нам было наплевать, видит ли нас кто-нибудь в эту минуту. Джонатан толкнул меня на капот машины, который был еще теплым, поскольку она недавно подъехала. Я запрокинула голову и увидела сквозь ветровое стекло лицо своего бывшего любовника, который наблюдал за мной с водительского места. Оказывается, мы занимались любовью на капоте его машины и, что хуже всего, слишком сильно завелись и не могли остановиться…» — Саския прервала чтение, обмахнула бумажным листом разгоряченное лицо и сказала: — Не знаю, как вам, девочки, но мне от этой исповеди сделалось жарко.

«Прокладки» потрясенно молчали. Наконец одна из них, Бибби, немного оклемавшись, отважилась подать голос:

— А дальше что было? Почему Ты больше не читаешь?

— А больше ничего нет, — сказала Саския и, перевернув листок, продемонстрировала своей аудитории его девственно-чистую обратную сторону.

— Кто бы это ни писал, порядочные люди так не поступают, — проворчала Феба. — Пусть автор встанет и расскажет нам, чем кончилось дело.

— Нет, не надо вставать! — запротестовала «козья морда». — Мы сами должны отгадать, кто это был.

— Я знаю, кто это сочинил, — сказала Саския, всматриваясь в написанные знакомым почерком строки и хитро улыбаясь. — Более того, мне даже кажется, я знаю, когда все это случилось.

Одетта побледнела. Она как-то не подумала о том, что Саския может догадаться, кто написал эту историю, и протянуть ниточку к реальному событию, имевшему место на вечере в «РО». Оставалось только надеяться, что Саския не поймет, кто скрывается в ее писульке под псевдонимом Джонатан.

— Это ведь твоя исповедь, не так ли? — спросила Саския, посмотрев на Одетту блестящими от возбуждения глазами.

Одетта небрежно кивнула.

— Все это было очень, очень давно, — торопливо сказала она.

— Разумеется, — хихикнула Саския. — На прошлой неделе, к примеру.

— Ну и дела! — присвистнула Феба. — Давай рассказывай. О том, в частности, как отреагировал твой бывший, когда тебя увидел.

Одетта отхлебнула красного вина и обвела взглядом комнату. Вокруг были напряженные лица и округлившиеся от любопытства глаза. По ее мнению, сейчас она более всего походила на вожака отряда скаутов, который на привале рассказывает своим подопечным у костра страшные истории. Но закавыка была в том, что она терпеть не могла рассказывать что-либо на публике, а уж врать — тем более.

— Да никак не отреагировал, — ровным голосом сказала она. — Сидел в машине как дурак, а когда мы вернулись в дом, завел мотор и уехал.

Конец рассказа показался «прокладкам» суховатым и лишенным драматического накала. По этой причине они разочарованно загудели, словно мухи, которых отогнали от тазика с вареньем.

— А этот твой Джонатан… — протянула Феба, наливая себе вина. — У тебя с ним серьезно или так — просто трахаетесь от случая к случаю?

— Не знаю, что и сказать, — пробормотала Одетта, а потом торопливо добавила: — Я это в том смысле, что еще не решила, какие отношения меня больше устраивают.

— В любом случае, Одетта, ты оказалась в весьма пикантной ситуации, — рассмеялась Саския, а потом, к большому для Одетты облегчению, достала из цилиндра следующую бумажку и снова приступила к чтению: — «Мы занимались этим на диване, а вокруг сидели на задних лапах лабрадоры и пристально на нас смотрели…»

Так себе была история — ничего особенного. Но Одетта, благодарная судьбе за то, что «прокладки» наконец от нее отстали, откинулась на спинку кресла и стала покорно слушать вместе со всеми очередную исповедь.

— Чем это пахнет? — спросила вдруг Феба, принюхиваясь.

— Вот это да! — воскликнула Арабелла, устремив взгляд на бедра Одетты. — Она у нас такая сексуальная, что у нее даже низ живота дымится!

— Господи! — Одетта, а вслед за ней и все остальные дамы повскакивали с места. Вылетевший из камина крохотный кусочек тлеющего дерева попал Одетте точно в промежность и прожег в ее кожаных брюках дырку.

— Ты не обожглась? — обеспокоенно спросила Феба.

— Да нет, все нормально, — сказала с пылающим от смущения лицом Одетта, пытаясь оценить причиненный ее гардеробу ущерб. — Просто мне надо пойти переодеться.

Переодевшись и вернувшись в гостиную, Одетта ничьих исповедей больше не слушала, а задумалась о собственных проблемах. Все ее помыслы были сосредоточены на Калуме. Хотя история на заднем дворе завершилась совсем не так, как она описала, она страстно жаждала ее продолжения.

Проснувшись с рассветом, Одетта натянула на себя спортивный костюм и отправилась на пробежку. Дорожки вокруг старинного особняка были размыты дождем, и ее ноги при каждом шаге погружались чуть ли не по щиколотку в жидкую грязь. Неожиданно повалил мокрый снег, все вокруг потемнело. На душе у Одетты тоже было невесело: она не уставала корить себя за допущенные ею ошибки. Во-первых, сбежав от Калума, она проявила не принципиальность, как ей тогда казалось, а самую обыкновенную трусость. Во-вторых, она позволила Флориану Этуалю одержать над ней верх и вытеснить ее с руководящих позиций в ее же собственном ресторане. И в-третьих, незачем было разыгрывать из себя умудренную любовным опытом женщину, стараясь угодить кучке избалованных и пресыщенных жизнью девиц. Своим человеком в этой компании она все равно никогда бы не стала и, что самое главное, не очень-то к этому и стремилась.

Гонимая порывами ветра, мокрым снегом и своими печальными мыслями, она прибавила шагу, желая побыстрей добраться до укрытия. На удивление, старый дом уже не казался ей таким зловещим и мрачным, как вчера. Теперь он представлялся ей чем-то вроде благодатного оазиса, где можно было обсушиться и отогреть у огня занемевшие от ледяного ветра руки.

На кухне толпились задумчивые с похмелья «прокладки», одетые в толстые халаты, разноцветные пижамы и ручной вязки шерстяные носки. Все они, как по команде, подняли глаза и с ужасом на нее посмотрели.

— Где ты была? Мы думали, ты все еще нежишься в постели, — проквакала Бибби, узнать которую в стеганом мужском халате и натянутой чуть ли не до самых глаз шерстяной шапке было довольно трудно.

— Я бегала, — сказала Одетта, едва не щелкая зубами от холода. — Ну а теперь собираюсь принять душ.

— А здесь нет горячей воды! — радостно сообщила ей Арабелла. — А чтобы ее нагреть, потребуется несколько часов.

Сотрясаясь всем телом от озноба, Одетта прошла к себе в комнату и сняла пропитанный ледяной водой и потом тренировочный костюм. Поскольку ее кожаные брюки были безнадежно испорчены, она надела джинсы и красный пушистый свитер и вдруг почувствовала, что ей ужасно хочется сию же минуту оказаться дома. Постоять с четверть часа под упругими струями бьющего с потолка горячего душа, надеть на себя шелковый японский халат и забраться в чистую постель. Но поскольку об этом оставалось только мечтать, она зашла в первую попавшуюся ванную комнату, вычистила зубы и плеснула ледяной водой в лицо.

Спустившись на кухню, она застала там одну только Фебу, которая допивала кофе из жестяной кружки. Одетта попыталась было зажечь газовую плиту, чтобы подогреть чайник, но у нее ничего не получилось.

— Газ кончился, — спокойно констатировала сей печальный факт Феба. — Хочешь, допей мой. — Она протянула Одетте свою кружку и спросила: — Ты верхом ездишь?

— Никогда не пробовала, — ответила Одетта. Как-то раз ей пришлось кататься на ослике, но вряд ли это можно было назвать полноценной верховой прогулкой.

По сравнению с домом Центр конного спорта выглядел весьма презентабельно. Всеми делами здесь заправлял грум по имени Дей, который был несказанно рад заполучить в мертвый сезон клиентуру в виде полутора дюжин симпатичных молодых женщин.

Дей напялил на Одетту тяжелый шлем с цифрой «восемь» на лбу и подвел ее к тощей белой лошади, у которой не было гривы, зато имелась пара голубых, навыкате, совершенно безумных глаз.

— Его зовут Коджак ^[1], — сказал Дей с сильным уэльским акцентом, помогая Одетте забраться в седло. — Мы зовем его так из-за гривы. Вернее, из-за ее отсутствия.

— А он у вас тихий? — робко поинтересовалась Одетта.

— Не матерится, значит, тихий, — сказал со смехом Дей и добавил: — Так что вы, леди, не напрягайтесь. Сидите спокойно. Главное — правильно держать ноги. Между прочим, мне очень нравятся ваши сапоги. Крепко, должно быть, сшиты…

Одетта украдкой посмотрела на свои донельзя вымазанные в грязи стильные «Гуччи», которые обошлись ей в триста фунтов, и тихонько вздохнула.

Пока она усаживалась с помощью Дея на Коджака, «прокладки», которые в своем большинстве были опытными наездницами, уже вскочили в седла и, чтобы опробовать лошадей на ходу, пускали их то рысью, то в галоп.

Одетту немилосердно трясло, а седло было жестким и неудобным. Скоро всадница почувствовала, что удержаться на лошади очень непросто, и посетовала на полное отсутствие гривы у Коджака: будь у него грива, она могла бы в случае необходимости за нее уцепиться. Поводьям она не доверяла — они были слишком длинными. Но больше всего ее тревожило то обстоятельство, что она, сидя в седле, очень высоко вознеслась над землей. Это было все равно что сидеть на дереве. Ей было так страшно, что она не отваживалась смотреть вниз.

Когда они ехали, вытянувшись цепочкой, по узкой лесной тропинке, Дей, который скакал во главе процессии, громким голосом давал указания:

— Не позволяйте этим одрам жрать на ходу мох… Не растягивайтесь… Не приближайтесь к идущей впереди лошади: она может лягнуть вашу… Следите, чтобы ветка не хлестнула вас по лицу…

«Прокладки», досконально знавшие все эти нехитрые премудрости, время от времени свистели или разражались протестующими кликами, но Одетта молчала и, пыхтя от усердия, старалась следовать всем указаниям наставника.

— Ну что, девочки, поскачем быстрее? — Дей изо всей силы ударил каблуками своего тяжеловоза, который сразу же сменил аллюр и, разбрызгивая жидкую грязь своими громадными копытами, как буря помчался вперед. Наездницы, пригнувшись к гривам, устремились за своим лидером. «Вот черт!» — подумала Одетта, когда Коджак тоже наддал и увеличил скорость. Бросив поводья, которыми она все равно не умела пользоваться, Одетта ухватилась за высокую переднюю луку седла и растопырила в стороны ноги, опасаясь ненароком задеть Коджака каблуками и сообщить ему тем самым еще больше прыти. Коджак, однако, воспринял это как желание всадницы предоставить ему полную свободу действий и понесся так, что довольно быстро обставил двух скакавших впереди Одетты «прокладок». Дальше — больше. Сама не заметив, как это произошло, Одетта в скором времени оказалась во главе скачущих амазонок и даже стала нагонять Дея. Интересное дело: когда Коджак обгонял лошадей «прокладок», животные вытягивали шеи, норовя его укусить, что заставляло его бежать еще резвее. Похоже, он нравился соседям по стойлу ничуть не больше, чем его всадница — «прокладкам».

Когда Коджак поравнялся с тяжеловозом Дея, грум оглянулся, оскалил в улыбке зубы и, крикнув: «Стой, говядина, куда прешь!» — схватил лошадь за болтавшиеся у нее на шее поводья и остановил. Одетта с облегчением перевела дух и сдвинула на затылок сбившийся на глаза тяжелый шлем. Минутой позже к ним стали одна за другой подъезжать хихикающие «прокладки», видевшие во всех подробностях молниеносный, но лишенный всякого изящества бросок Одетты к голове колонны.

А в следующую секунду случилось нечто ужасное: тишину леса прорезал вибрировавший на высокой ноте пронзительный звук. От неожиданности и ужаса тяжеловес Дея встал на дыбы, сбросил всадника и поскакал к лесу, взмахивая гривой и таща за собой по грязи хозяина, который не успел высвободить ногу из стремени. Одновременно пришли в движение и другие лошади. Словно прыснувшие во все стороны от летящего камня воробьи, они помчались бешеным галопом в разных направлениях, унося на себе обезумевших от ужаса «прокладок». Некоторые всадницы не выдерживали такой бешеной скачки и рушились с седел в снег и грязь.

Один только Коджак продолжал стоять как ни в чем не бывало на том самом месте, где его остановил грум. И тут Одетта поняла, что он глух как пробка. Впрочем, поразмышлять над сделанным ей открытием Одетте так и не удалось. Послышалась новая пронзительная трель, а затем, через короткий промежуток времени, другая. Одетте потребовалась минута, не меньше, чтобы сообразить, что это звонит ее собственный телефон, который она забыла вынуть из кармана. Судя по всему, приемопередающая станция этого горного края наконец заработала и, соответственно, включились находившиеся в зоне ее действия мобильники.

— Слушаю, — сказала Одетта, поднося телефон к уху.

— Одди! Слава богу, я до тебя дозвонилась, — забулькал в микрофоне плачущий голос старшей сестры Монни. — Крэйга арестовали! Мне нужна твоя помощь, Одди. Сделай что-нибудь — очень тебя прошу. Кстати, где ты находишься? Вокруг такой шум, что я плохо тебя слышу…

Еще бы она хорошо ее слышала! Сброшенные своими лошадьми «прокладки», перекликаясь и стеная на все лады, стали постепенно собираться на поляне, где, подобно каменному изваянию, недвижно стоял Коджак.

— Что случилось? — спросила Феба, подходя к Одетте в тот самый момент, когда она, закончив разговаривать, прятала мобильник в карман.

— Неожиданно заработал мой телефон, — виноватым голосом сказала она. — Звонила сестра, сказала, что арестовали ее мужа. Придется мне, как видно, возвращаться в Лондон.

Одетта думала, что от этих слов «прокладки» придут в негодование и станут подозрительно на нее посматривать, но ничего подобного не случилось. Уж больно их обрадовало известие о том, что включились мобильники. Сразу же выяснилось, что все это время телефоны находились при них. Они тут же достали их из карманов курток и джинсов и принялись названивать своим родственникам. Говорили они одновременно, старательно перекрикивая друг друга.

Дей, успевший к тому времени стреножить своего жеребца и стряхнуть с одежды грязь и застарелый лисий помет, смотрел на них, выпучив глаза.

— Совершенно чокнутые бабы, — сказал наконец он и поднял глаза на Одетту, которая единственная из всех, продолжала сидеть на лошади. На выдубленном всеми ветрами лице грума отражался происходивший в его голове мыслительный процесс. — Это твой, что ли, телефон затренькал?

Она, продолжая размышлять об аресте Крэйга, согласно кивнула. К большому ее удивлению, грум, вместо того чтобы выругаться, вдруг разразился веселым смехом. Он смеялся так заразительно, что Одетта просто не могла к нему не присоединиться.

— Никогда не видел, — говорил Дей, смахивая с глаз выступившие от смеха слезы, — чтобы столько расфуфыренных дамочек разом попадало с коней в грязь. Спасибо тебе, детка… потешила… Как говорится, снимаю перед тобой шляпу.

Он и в самом деле снял перед ней каскетку, обнажив лысую, как колено, голову.

За спиной Одетты тоже кто-то звонко засмеялся, присоединив свой голос к надтреснутому, дребезжащему баску Дея. Одетта повернула голову и увидела Саскию.

— Я знала, что, пригласив тебя, поступила правильно, — сказала она. — С твоей помощью я осуществила свой давнишний план мести. В благодарность за это я буду любить тебя вечно.

16

Когда Одетта приехала в Лондон, было уже темно. Они с Монни договорились встретиться в маленьком кафе неподалеку от полицейского участка в Темзмейде. Поскольку времени заехать домой у Одетты не было, она явилась на встречу в тех самых джинсах и заляпанных грязью сапогах, в которых ездила на Коджаке. Другими словами, в этот вечер ее одежда сильно отличалась от той, что она обычно носила. Монни сразу это подметила и с удивлением посмотрела на сестру.

— Если бы ты заявилась в таком виде в участок, — сказала она, нервно прикуривая от зажигалки сигарету, — полицейские сто раз подумали бы, прежде чем поверить твоим словам о гарантиях относительно залога.

— О каких это гарантиях ты толкуешь? — поинтересовалась Одетта, присаживаясь за столик с чашкой разбавленного молоком чая.

Глаза Монни наполнились слезами.

— Ты — единственный человек, кого я знаю, кто мог бы дать подобные гарантии. Если гарантии будут получены, Крэйга завтра же выпустят, В противном случае его освобождение может затянуться. Подумай о наших детях, Одетта! О том наконец, что я снова жду ребенка и что новая беременность протекает у меня с осложнениями… — Монни прикрыла лицо руками и разрыдалась.

— Какие еще осложнения? — обеспокоенно спросила Одетта.

Монни достала из стаканчика бумажную салфетку и высморкалась.

— Врачи отделываются неопределенными замечаниями и пожимают плечами, но есть вероятность, что с плодом что-то не так…

Одетта сто раз говорила Монни, чтобы та бросила курить — хотя бы на время беременности. Впрочем, ее сестра нуждалась сейчас не в лекциях на медицинские темы, а в конкретной помощи.

— Почему Крэйга держат в камере? — спросила она, переводя разговор на другую тему.

— Против него выдвинули дополнительные обвинения — в частности, в краже со взломом, — сказала Монни, беспомощно поводя плечами. — Говорят еще, что в этом деле замешаны наркотики.

— Наркотики? — Одетта была на грани обморока. — Стало быть, речь идет не только о хранении награбленного?

— Да я ничего толком не знаю, Одди. — Монни со всхлипом втянула в себя воздух. — Могу сказать точно только одно: сегодня утром в квартиру ворвались спецназовцы. Высадили дверь, напугали детей… Крэйгу даже не дали толком одеться и увезли из дома чуть ли не в одном белье. Потом полицейские стали обыскивать квартиру и все перевернули вверх дном…

— Полицейские нашли что-нибудь?

— Нашли. Наличность, — пробормотала Монни. — Много. Несколько сумок. Я лично никогда эти сумки не видела. Крэйг же клянется, что деньги принадлежат его другу, который отдал их ему на хранение. Крэйг очень напуган, очень. А теперь еще эти обвинения в грабеже и торговле наркотиками… Короче, он в панике, да и я, как ты понимаешь, тоже. Прямо не знаю, что и делать.

— Какой кошмар! — Одетта поставила чашку на блюдечко и отодвинула в сторону. — Скажи, мама об этом знает?

— Не знает. И не вздумай ей говорить, — затянула Монни плаксивым голосом. — Я от ее нотаций с ума сойду.

— Я и слова не вымолвлю, — кивнула Одетта. — Только моих гарантий для освобождения Крэйга будет недостаточно. Как и моих денег. — Тут она понизила голос до шепота. — Я кругом в долгу.

— Но у тебя же роскошный клуб! — воскликнула Монни и снова потянулась за сигаретами. — Наверняка ты получаешь с него неплохой доход.

— Говорю же тебе — я по уши в долгах, — медленно, чуть ли не по слогам сказала Одетта. — А ведь надо еще расплачиваться с поставщиками… Тебе лучше обратиться к дедушке. По-моему, у него бабки есть, да и репутация хорошая.

— Так я и знала! — взвизгнула Монни, раздавила сигарету в пепельнице и поднялась с места. — Ты презираешь наше семейство и не желаешь ради нас пошевелить хотя бы пальцем!

Одетта почувствовала к сестре острую жалость.

— Врешь! Я вас не презираю, и чем смогу — помогу. Я, Мон, согласна дать гарантии.

— Правда? — Монни подозрительно посмотрела на нее покрасневшими от слез глазами.

— Правда. Я просто хочу тебе еще раз напомнить, что мои гарантии могут и не принять. Кстати, о какой сумме идет речь?

— Думаю, назначат штук двадцать, не меньше. — Монни снова присела за стол и закурила.

— Двадцать тысяч? — Одетта побледнела. — За какую-то паршивую кражу со взломом?

— На Крэйга, видишь ли, давно заведено досье. Считают, что он член преступной группы и принимал участие в налетах на бензоколонки и торговле наркотиками. Но я лично сильно в этом сомневаюсь. Обычно темные дела вершат по ночам, а ночью он почти всегда дома.

— Хорошо, я тебе верю, — сказала Одетта. Она и вправду считала, что Крэйг трусоват и на такие дела не способен. — Теперь скажи, что мне надо делать.

— Прежде всего надо позвонить адвокату Крэйга. — Монни впервые за весь вечер улыбнулась. — Дай-ка мне свой мобильник.

Хотя Одетте больше всего на свете хотелось поехать домой и принять душ, ей вместо этого пришлось тащиться к адвокату Крэйга и просматривать вместе с ним материалы по делу своего зятя.

— Я позвоню вам завтра утром, — сказал адвокат. — Если повезет, слушание дела по поводу освобождения Крэйга под залог может состояться во второй половине дня.

— Мне надо присутствовать на слушании? — спросила Одетта, думая о том, что оставлять надолго «РО» без присмотра не годится.

— Не обязательно. Вам следует лишь подписать после окончания слушания кое-какие бумаги. Ну а потом придется сходить в участок и предъявить документы, подтвержающие вашу платежеспособность.

Поскольку всю свою наличность Одетта отдала Монни, которая поехала нанимать няньку, ей самой пришлось ехать домой на метро. Открыв дверь квартиры, она стащила с себя пропахшую потом одежду и первым делом направилась в душ. Примерно через час, переодевшись в строгий черный костюм и надев туфли на высоких каблуках, она вышла из дома и двинулась к автобусной остановке. Увы, ни машины, ни мотороллера, который протаранил джип Этуаля, ни даже денег на такси у нее не было. Оставалось одно: воспользоваться общественным транспортом.

В последний раз Одетта ездила на автобусе несколько лет назад и напрочь забыла, что это транспортное средство для перевозки дам в туфлях на высоких каблуках совершенно не приспособлено. Счастливо избежав опасности сломать каблуки или — того хуже — ногу, Одетта сошла на нужной остановке и неторопливо зашагала к «РО». «РО» выглядел замечательно. На окнах появились красивые резные ставни, а на стеклах готическим шрифтом были нанесены большие буквы Р и О. Одетта не знала, как Калуму удалось все это сделать в течение одного уикенда, но она была искренне ему благодарна. Воистину, этот человек обладал феноменальными способностями все устраивать по высшему разряду.

Войдя в фойе, она увидела нарядную, полированного дерева конторку, за которой стояли две симпатичные девушки в красных брючных костюмах. Они отвечали на телефонные звонки и принимали заказы, ухитряясь при этом ослепительно улыбаться посетителям. Бар был забит до отказа, что для воскресного вечера вообще-то редкость. За дальним столиком в углу бара расположился Калум в своей знаменитой кожаной шляпе и в бесформенном, широченном пиджаке. Он сидел один и просматривал лежавшие перед ним на столе деловые бумаги. Увидев Одетту, он удивленно выгнул дугой бровь и, прищурив свои холодные серые глаза, стал ждать, когда она подойдет.

— Уже вернулась? Так скоро? — Улыбаясь уголками рта, Калум складывал бумаги в стопку. — У нас все нормально. Тебе не было смысла сюда тащиться.

— Я ненадолго. Просто пришла узнать, как вы без меня справляетесь. — Подошла незнакомая официантка и приняла у Одетты заказ. — А здесь много новых лиц. Твоя работа? — Одетта вопросительно посмотрела на Калума.

Калум уже убрал со стола почти все бумаги, хотя Одетта тоже была бы не прочь их просмотреть. В конце концов, она имела на это право. Однако, когда она заикнулась об этом, Калум небрежно помахал в воздухе рукой:

— Это терпит. Расскажи лучше, как ты провела уикенд.

— Прекрасно, — улыбнувшись, сказала Одетта. — Но здесь все равно интереснее. Не представляю, как тебе удалось за два неполных дня столько всего сделать. Чего стоят хотя бы эти прекрасные шторы с вензелем «РО»!

— Я заказал их несколько недель назад, — пробурчал Калум. Судя по всему, ему не хотелось особенно распространяться о своих достижениях. — Но доставили их только в субботу.

— Ты заказал их, даже не посоветовавшись со мной? — На щеках Одетты жарко полыхнул румянец. — Сколько раз я говорила тебе, что не могу работать, когда…

— Это случилось до того, как я узнал, что ты не любишь сюрпризы. Я думал, сестричка, шторы тебе понравятся… — Лицо Калума расплылось в обезоруживающей улыбке.

Как это уже не раз бывало, Одетту поразило, как быстро меняется у него настроение.

— Они мне, конечно, нравятся, но…

— Ну а раз нравятся, то к чему спорить? — снова блеснул белозубой улыбкой Калум.

Одетту раздражала его манера отметать с помощью своей обаятельной улыбки все аргументы противной стороны, но она не могла не признать, что такой способ утихомиривать спорщика действовал почти безотказно.

Поднявшись с места, Калум сказал:

— Поскучай здесь минутку, а я пойду предложу Флориану спуститься в бар и составить нам компанию. Только никуда не уходи, красотка. Я быстро!

Впервые за все время их знакомства Калум назвал ее «красоткой», а не «сестричкой», как это было у него заведено. Одетта знала, конечно, что «красотка» тоже не совсем то слово, с каким следовало бы обращаться к деловому партнеру, но ничего не могла с собой поделать и обрадовалась, как маленькая. Кроме того, она видела собственными глазами, какой большой интерес проявляет Калум к ее заведению и к ней лично, и от этого ее радость становилась еще больше. Радость — и возбуждение. Одетта окончательно для себя решила, что, если Калум снова предложит ей заняться сексом — современным сексом, в духе двадцать первого столетия, — она, пусть даже ей будет при этом очень стыдно, колебаться больше не станет и пойдет навстречу всем его желаниям.

— Одетта приехала! — бросил Калум, входя в кабинет Этуаля.

— Дьябло! — Этуаль в сердцах воткнул острейший разделочный нож в кусок говяжьей вырезки. — Где она?

— Внизу, в баре. Тебе надо к ней спуститься и постараться ее обаять.

— Я не желаю иметь дело с этой глупой гусыней! Избавь меня от этого.

— Мне необходима твоя помощь, — сварливо сказал Калум. — Это ведь ты повесил на окна ставни и шторы с разорившегося неделю назад ресторана.

— Этот ресторан — «Роро» — в Манчестере. Так что никто об этом не догадается, тем более эта тупая корова. — Этуаль извлек из вырезки нож и задумчиво потыкал мясо пальцем. — К тому же они изготовлены словно для этого заведения и очень неплохо смотрятся.

— Ну, кое о чем другом она узнать все-таки может. О том, к примеру, что обслуживающий персонал работает здесь временно — пока в «Неро» красят стены. Официантки могут сболтнуть — да и вообще кто угодно.

— Ладно, уговорил. — Флориан сунул в нагрудный карман рубашки сигареты и стал надевать пиджак. — Пойду. Думаю, Нед и без меня справится. Сегодня у нас заказано только пятьдесят мест.

— Не вздумай сказать об этом Одетте, — напутствовал его Калум.

Флориан славился своими победами у прекрасного пола, но он терпеть не мог феминисток, бубнивших о равноправных партнерских отношениях с мужчинами. По этой причине ему не очень-то улыбалось встречаться с Одеттой, у которой был слишком самостоятельный, въедливый ум и самоуверенный резкий голос. К тому же он был не в восторге от ее невыразительного лица и ужасной, по его мнению, фигуры. Это не говоря уже о том, что Калумбуквально извел его своими намеками на некие нежные чувства, которые Одетта якобы к нему питает.

17

Когда Калум с Флорианом спустились в бар, Одетта болтала по мобильнику.

— Эльза, детка, я хотела тебя поблагодарить… Как за что? За все… Говоришь, твою мать задержала полиция? Могут лишить водительских прав? Бедняжка… — Увидев Калума, она торопливо зашептала: — Мне пора заканчивать разговор. Когда увидимся? Прямо не знаю… Субботу я, конечно, освобожу — как-никак, свадьба. Но не раньше… Раньше не получится. Буду с утра до ночи торчать в «РО». Конечно, заходи, если выберешься. Уж я найду время, чтобы перекинуться с тобой словом…

Когда перед ней на столе появилась бутылка шампанского, она захлопнула крышку мобильника, сунула его в карман и удивленно спросила:

— Опять пьем? За что на этот раз?

— За наши разнообразные способности и таланты. И объединенные усилия, — сказал Калум, ткнув пальцем в Флориана, и стал разливать шампанское по бокалам.

— Ты намекаешь на ваши с Флорианом способности потреблять алкогольные напитки в неограниченных количествах и на то, что вы всегда готовы объединить усилия, чтобы пропить доходы от этого заведения — так, что ли? — мрачно поинтересовалась Одетта, накрыв свой бокал ладонью. — Я лично пить не буду. С меня и вчерашнего довольно.

— Ты говоришь глупости. — Калум стал лить холодное шампанское прямо ей на пальцы, и она инстинктивно одернула руку.

— Глупости или нет, но сегодня, похоже, нам серьезно поговорить уже не удастся, — обиженно сказала Одетта, вытирая салфеткой пальцы. — Когда в таком случае мы назначим деловую встречу? Завтра в девять утра вас устроит? Не забывайте, что завтра вечером у нас в кабаре должно состояться первое шоу.

— Шоу отменили. Слишком ничтожный от него доход.

— Кто же это распорядился отменить шоу? — воскликнула Одетта.

— Я, — односложно ответил Калум.

— Насколько я знаю, билеты расхватывают, как горячие пирожки…

— Кто расхватывает? Студенты? — язвительно бросил Калум, откидываясь на спинку стула и закладывая руки за голову. — Мне студенты здесь ни к чему. От них только шум и грязь, а денег мало. Это ресторан, а не какой-нибудь студенческий притон с эстрадой и пивнушкой, сестричка.

Вот так: снова «сестричка» и никакой тебе больше «красотки»! Одетта устало потерла лицо руками. На душе у нее было премерзко.

— Все равно. Ты не имел права принимать такое важное решение через мою голову, — прошептала она.

— Я звонил тебе на мобильник, но он был отключен, — соврал Калум.

— Ладно, поговорим обо всем завтра. — Одетта не хотела ни о чем больше спорить и ничего никому доказывать. Для этого она была слишком утомлена. — Я позвоню домой Вэл и попрошу, чтобы она пришла как можно раньше.

— Не беспокойся. Я сам все сделаю, — любезно сказал Калум. — Давай-ка лучше выпьем. Чтобы поднять настроение.

Одетта решила больше не упрямиться и выпила вместе с Калумом и Флорианом. В отличие от разговорившегося вдруг Калума Флориан все больше помалкивал, а когда его приятель откупорил вторую бутылку шампанского, то и вовсе впал в мрачное, созерцательное состояние. Пытаясь расшевелить Флориана, а заодно и начинавшую клевать носом Одетту, Калум предложил им сходить в ресторан и пообедать.

— Уже четверть одиннадцатого, — широко зевнув, сказала Одетта. — Мне домой пора, баиньки.

— Глупости! — вскричал Калум, с силой толкая Флориана в бок локтем.

— Точно, глупости! — повторил как попугай Флориан, одаривая Калума не слишком любезным взглядом. Потом, вспомнив о доверенной ему миссии, он коснулся плеча Одетты: — Ты не можешь уйти, не отведав моих блюд. Это оскорбление.

Одетта поднялась с места. Ее покачивало. Она не помнила точно, сколько раз Калум наполнял ее бокал, но понимала, что выпила не так уж мало. Тут ей пришло в голову, что она весь день ничего не ела. Стало быть, в том, что она захмелела, не было ничего удивительного.

Когда они прошли в обеденный зал и уселись за столик, отгороженный от общего зала ширмой, Одетта торопливо просмотрела меню: все блюда, включая холодные закуски, были заменены новыми. Впрочем, меню было составлено умелой рукой, и возразить ей было нечего. Оставалось только сделать выбор. Когда она открыла рот, чтобы заказать что-нибудь наименее калорийное, Флориан, перебивая ее, сказал:

— Я сам решу, чем тебя угостить. Более того, сам же это и приготовлю.

С этими словами он снялся с места и полетел на кухню. Оказавшись в своем гастрономическом царстве, он вызвал Неда, что-то пошептал ему на ухо и отправился к себе в кабинет — пить свой любимый «Реми-Мартин» пятнадцатилетней выдержки. «Не хочу я трепаться с этой бабой и строить ей куры, — думал он, потягивая из фужера маслянистую, с золотой искрой коричневую жидкость. — Не хочу — и не буду».

Выйдя через четверть часа из своего загончика в коридор, Флориан столкнулся с Калумом, который направлялся в кабинет Одетты.

— Она думает, что я пошел пописать, — сказал ему Калум, открыл дверь, вошел в комнату и принялся сгребать в кучу лежавшие на столе бумаги, документы и нераспечатанные письма, в том числе письмо от Вэл, менеджера кабаре, в котором она уведомляла о своей отставке. Все это он засунул за стоявший у стены шкаф, заставленный папками с личными делами сотрудников.

Вынув вслед за тем из ящика несколько досье, он препроводил их в указанном направлении вслед за письмами, многочисленными меню и бухгалтерскими документами. В случае чего всегда можно было сказать, что документы провалились под шкаф по вине нерадивых уборщиц.

Покончив с бумагами, Калум прикрыл дверь и двинулся через кухню в обеденный зал, велев по пути одному из официантов принести за его столик бутылку марочного рислинга, который он намеревался влить в Одетту. Калум ликовал: пока все шло в точности, как он задумал.

Рыба-монах, которую подали Одетте, представляла собой настоящее произведение искусства. Одетта, во всяком случае, ничего более красивого не видела за всю свою жизнь и искренне считала, что этому блюду место не на обеденном столе, а в художественном музее. Перламутровая тушка монаха лежала на подстилке из кроваво-красной лососевой икры, в окружении орнамента из ломтиков зеленого, желтого и оранжевого перца. В центре тушки красовался фирменный знак Этуаля — изумрудно-зеленая, с темными прожилками корона из съедобных трав и кореньев, напоминавшая ювелирное украшение из жада.

Нечего и говорить, что Одетта, потребляя это чудо кулинарии, не ела, а священнодействовала. Рыба таяла на языке, а соус был столь изысканным, что Одетта, проглотив кусочек, всякий раз жадно облизывала губы, стремясь подольше сохранить во рту этот восхитительный, легкий и насыщенный одновременно, неуловимый и сладостный, как мечта, вкус.

— Нравится? — не без гордости осведомился Флориан, который, пока она ела, не сводил с нее глаз.

— Невероятно! — Одетта даже засмеялась от удовольствия. Ферди готовил очень хорошо — особенно когда был трезв, но стряпня Этуаля была выше всяких похвал. Следующее блюдо говяжью вырезку с грибами — Флориан скармливал ей, как малому ребенку, лично поднося наколотые на вилку крохотные кусочки к самым ее губам. То блаженство, которое она демонстрировала всем своим видом, поглощая приготовленную им пищу, немало польстило его самолюбию; теперь он поглядывал на женщину куда более доброжелательно, чем в начале вечера. Более того, он даже начал за ней ухаживать. Так, во всяком случае, казалось Одетте, которая от души наслаждалась едой и мужским вниманием, не забывая также подносить к губам бокал с вином, на чем особенно настаивал Флориан.

— Еда без вина, — сказал он, — это как брачное ложе без невесты.

Сначала Одетта пила рислинг, потом «Руа Медок», а потом великолепный «Шаве Эрмитаж» 82-го года. А еще она наблюдала за сидевшим напротив Калумом. Ей хотелось, чтобы он обратил внимание на ухаживания Флориана, разозлился, грозно на него посмотрел, послал его к черту — другими словами, ее приревновал. Увы, взгляд Калума продолжал оставаться холодным и отстраненным: казалось, в эту минуту он находился от них и от этого места где-то за тридевять земель…

Под воздействием благородных вин, а вернее сказать, их смеси и количества, Одетта забыла о том, что кабаре и бар на втором этаже закрыты, а официантки, которые сменили временный обслуживающий персонал, слишком уж избалованы. Войдя в туалет, она прилипла к зеркалу и, пританцовывая на месте от избытка чувств, запела:

— А-а-ах! Мне так нравится любить тебя, беби…

Потом, прервав пение и еще раз внимательно на себя посмотрев, она пришла к выводу, что очень даже ничего. Не красавица, конечно, в общепринятом смысле этого слова, но очень, очень сексуальная. До такой степени, что ей удалось расшевелить даже знаменитого Флориана Этуаля, который знает толк в женской красоте ничуть не меньше, Чем во вкусной жратве. Но Калум — орешек потверже Этуаля. Вставал вопрос: достаточно ли она сексуальна, чтобы расшевелить Калума?

Прикрыв на мгновение глаза, она представила Калума у себя дома. Он стоял рядом с ней с бокалом бренди в руках и смотрел на пылавший в камине огонь. Потом повернулся к ней и сказал:

— Я люблю тебя, Одетта Филдинг. — Его голос вибрировал от сдерживаемых эмоций. — Будь моей женой… — Открыв глаза и гипнотизируя взглядом свое отражение в зеркале, Одетта медленно, чуть ли не по слогам, произнесла: — Одетта Форрестер. — «А ведь неплохо звучит», — подумала она и заговорила снова: — Здравствуйте, я — Одетта Форрестер. Очень рада с вами познакомиться. Как поживаете?..

Выйдя из мужского туалета и проходя мимо женского, Калум услышал доносившийся из-за двери знакомый голос.

— Я — Одетта Форрестер. Очень рада с вами познакомиться… Черт, опять не то! Привет, я — Одетта Форрестер, а это мой муж Калум Форрестер…

Калум расплылся в улыбке и, продолжая улыбаться, вошел в обеденный зал.

— Чего скалишься? Анекдот, что ли, рассказали? — с любопытством спросил у него Флориан.

— Да нет. Просто подумал, что мисс Филдинг уже созрела для десерта, — ответил Калум, глядя на подходившую к столику Одетту. Ее черные волосы в беспорядке разметались по плечам, голубые глаза лихорадочно блестели, а большой, заново накрашенный губной помадой рот алел на бледном лице, как незажившая рана. Все это свидетельствовало о том, что у нее и впрямь слегка поехала крыша. Калум, продолжавший злиться на Одетту за то пренебрежение к его нуждам, которое она продемонстрировала на заднем дворе «РО», почувствовал, что настало удобное время взять реванш.

Десерт, именовавшийся «тройной шоколадный мусс» и оттого черный, как кожа сенегальца, перекочевал в рот Одетты с помощью ложечки, которую заботливо подносил к ее губам Флориан, сопровождая указанное действие регулярными впрыскиваниями в ее организм щедрых порций темно-красного муската и желто-коричневого коньяка «Реми-Мартин».

К тому времени, как с десертом было покончено, обеденный зал окончательно опустел, и Калум велел обслуживающему персоналу отправляться по домам.

— Я сам тут все уберу, — сказал он официантке, покровительственно шлепая ее по заду.

Одетта расхохоталась:

— Помнится, ты как-то сказал, что всякая физическая работа тебе ненавистна и ты, если появится необходимость бегать с тарелками или помогать в баре, предпочтешь закрыть ресторан.

— То-то и оно. Я закрываю эту лавочку, — как бы в шутку сказал Калум, сверля при этом Одетту тяжелым взглядом, в котором ни на гран не было веселья.

Впрочем, уборкой занялся все-таки не Калум, а Флориан. Поставив тарелки на поднос, он отправился на кухню, чтобы дать инструкции своим подчиненным. Оставшись наедине с Калумом в большом пустынном зале ресторана, Одетта заулыбалась, как именинница. Калум тоже улыбался, но по другой причине. Ему казалось, что теперь Одетта полностью в его власти и он может заставить ее плясать под свою дудку.

— Хочу кое-что тебе показать, — сказал он и, к большому удивлению Одетты, взял ее за руку. — Давай-ка поднимемся ко мне в кабинет.

Когда она шла рядом с Калумом, у нее было такое ощущение, что она — маленькая девочка, которую ведет за руку большой, сильный мужчина — ее надежда и опора. Ей нравилась, как он сжимал ее руку своими сухими, теплыми пальцами, и она готова была идти с ним рука об руку хоть на край света. Когда они вошли в кабинет, Калум выпустил ее руку на свободу и включил один из двух стоявших в офисе компьютеров. На экране высветился снятый под непривычно высоким углом бар.

— Узнаешь? — спросил Калум, усаживая ее в кресло и возлагая свою сморщенную обезьянью ладошку ей на колено.

Хотя от его прикосновения по ее телу волной пробежала дрожь, она справилась с собой и заставила себя смотреть на экран. На дисплее суетились черно-белые изображения людей, передвигавшихся толчками, как марионетки.

— Насколько я понимаю, это делается из соображений безопасности? — спросила Одетта, которую не уставали поражать Дальновидность и предусмотрительность Калума.

— Несомненно. — Калум с отсутствующим видом гладил ее по коленке. — Нами установлена цифровая камера, способная записывать информацию двадцать четыре часа в сутки. Случись грабителю проникнуть в бар, каждое его движение окажется на пленке.

Рука Калума стала двигаться вверх по ноге Одетты, и ее голос задрожал чуть сильнее, чем ей бы того хотелось.

— А как насчет остальных помещений? — запинаясь, спросила она.

— Это — проверочная запись, — сказал Калум, поглаживая подушечками пальцев внутреннюю часть бедра Одетты. — Если то, что ты увидела, тебе понравилось, мы утыкаем такими камерами весь ресторан.

— И во сколько же это обойдется? — Одетта говорила отрывисто: рука Калума оказалась в непосредственной близости от ее промежности.

— Во сколько бы ни обошлось, дело того стоит, — произнес Калум, на лице которого манипуляции, производимые его правой рукой, не находили ни малейшего отражения. — В последнее время грабежи ресторанов и баров участились. Между прочим, — вдруг сказал он, — у тебя отличные ляжки и задница.

— Что такое?! — воскликнула Одетта и так резко повернулась к Калуму, что у нее хрустнули шейные позвонки.

— «Что такое?» Как проникновенно сказано! Да тебе на роду написано играть в кино роли удивленных простушек, — хмыкнул Калум и больно ущипнул ее за ляжку.

Он взял ее лицо в ладони и, желая запечатать рвущиеся наружу слова протеста, приложил к ее губам указательный палец. Одетта замерла. Это было настолько романтично, что ей, казалось, осталось одно: ждать немедленных признаний.

— Знаешь, что Флориан находит тебя чертовски привлекательной? — спросил Калум.

Одетту охватило глубокое разочарование. Она ждала совсем других откровений.

— Ну, сегодня вечером он и в самом деле позволил себе…

— Он хочет тебя трахнуть, — перебил ее Калум, продолжая сверлить ее взглядом.

«Ну вот, — уныло подумала Одетта, — опять разговоры о сексе». Все мужчины хотят от нее только одного — секса. И не просто секса, а секса современного, так сказать продвинутого, секса двадцать первого столетия. Никакой романтики, извращенное воображение плюс животная страсть — вот что это такое.

— Я никогда не смешиваю дело с удо…

— Довольно штампов, Одетта, — резко одернул ее Калум. — Трахнись с ним! Пойди навстречу своим инстинктам. Сделай хоть раз в жизни что-нибудь иррациональное.

— Но почему с ним? Почему не с тобой? — выдохнула она, чувствуя, в какой опасной близости от ее губ находится его рот.

— Ты слышала, что Флориан говорил о вине и пище? Их нельзя потреблять отдельно друг от друга. — Калум провел хищно загнутым пальцем по ее щеке. — Ну так вот: мы с Фло — неразлучны. Как вино и пища.

«Боже, — подумала Одетта, — на что это он намекает? „Мы с Фло — неразлучны“? Уж не хочет ли он, чего доброго, предложить мне заняться любовью втроем? С ним и с Фло одновременно? Вот ужас!»

— Я не стану заниматься любовью втроем.

Калум засмеялся каркающим, отрывистым смехом.

— Ну нет. Заниматься любовью втроем тебе не придется, — отсмеявшись, сказал он. Его палец заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядку, а потом вновь совершил путешествие по ее щеке. — Дело в том, что я всегда пробую пищу, приготовленную Флорианом. Я — его дегустатор. А он взамен дегустирует то, что я предназначаю для собственного потребления.

— Он что же — пробует твои вина? — с надеждой в голосе спросила Одетта.

— Иногда. — Палец Калума спустился по шее к ее груди и замер у треугольного выреза ее жакета. — А иногда он дегустирует моих знакомых женщин. Он эксперт по этой части. Но любит женщин вообще — так сказать, как класс. У меня же более рафинированный вкус, и угодить мне трудно. Он знает об этом, знает мои вкусы, а потому я позволяю ему, если так можно выразиться, отделять зерна от плевел.

Одетта отшатнулась от Калума и едва слышно произнесла:

— Я не стану… — Она начала медленно пятиться к двери. — Я не стану трахаться с Флорианом, ты, чертов псих!

— Сделай это, Одетта. — Калум словно прикипел к месту. — Ты хочешь этого, я хочу, чтобы ты сделала это…

— Я этого не хочу, — покачала головой Одетта. — Не надо мне ничего приписывать. А тебя за такие предположения надо упечь в психушку!

— Как тебе не стыдно так говорить, — укоризненно сказал Калум, после чего отвернулся к компьютеру и стал смотреть на мельтешивших на дисплее черно-белых человечков. — Я-то думал, нам вместе будет хорошо. Думал, что ты, возможно, та единственная женщина, которую я ждал всю свою жизнь. Думал, ты поймешь…

Она заколебалась.

— Что? Что я должна понять?

— Как это непросто — меня любить. — Он говорил едва слышным шепотом, который к тому же заглушали доносившиеся из бара взрывы смеха.

— Так ты этого хочешь? — Ее голос предательски дрогнул. — Чтобы я тебя любила?

Калум повернул голову и посмотрел на нее через плечо.

— Ты уже меня любишь. Теперь тебе остается только доказать, кстати, и себе тоже, что твое чувство ко мне — не просто прихоть взбалмошной эгоистки.

Когда Одетта, вся в слезах, ушла, Калум пощелкал клавишами, включая то одну, то другую камеру. Видеокамеры уже были расставлены по всему ресторану, но он не хотел ей об этом говорить. Высмотрев на кухне Флориана, он некоторое время созерцал, как тот в полном одиночестве тянул из большого фужера коньяк. «Ничего удивительного, что Ферди спивается — с таким-то наставником», — подумал он и снова защелкал клавишами.

Три дамы нюхали в женском туалете кокаин. В ресторане не было ни единой живой души, зато в баре веселье продолжалось. В фойе одна из стоявших за конторкой девушек курила с гардеробщицей. Они передавали друг другу мятую, неаккуратную сигаретку, подозрительно напоминавшую самокрутку с марихуаной. «Непорядок», — нахмурился Калум и сделал соответствующую запись в блокноте.

В находившемся за стеной кабинете раздался шум, и Калум пожалел, что не установил камеру и там тоже. Впрочем, на это у него не было времени. За предыдущую ночь удалось установить пять камер из намеченных им семи — да и то ценой неимоверных усилий. Пришлось заплатить тройной тариф и персонально уговаривать каждого специалиста.

Вслушиваясь в шум за стеной, Калум гадал, куда Одетта направит свои стопы. В тот момент, когда это ему прискучило и он уже протянул руку, чтобы выключить монитор и уйти, дверь хлопнула и в коридоре послышались шаги.

Когда Одетта вошла на кухню, Флориан вовсю угощался коньяком из запасов «РО». Он был уверен, что Одетта уехала домой — возможно даже, с Калумом. Хотя последний всячески демонстрировал полное отсутствие заинтересованности в этой особе, между ними определенно что-то происходило — об этом Флориану говорило чутье, которое никогда его не подводило.

— Хочешь? — спросил он, помахивая коньячной бутылкой. — Я сейчас принесу стакан…

— Не надо, — сказала Одетта, выхватила у него бутылку и, стараясь не морщиться, отхлебнула прямо из горлышка. Потом, отставив бутылку, вплотную подошла к Флориану.

Флориан провел языком по внезапно пересохшим губам. В следующую секунду он уже жадно прижимал их ко рту Одетты.

Ее рот Флориану понравился. От него вкусно пахло коньяком и шоколадным муссом его собственного приготовления.

У Одетты же было такое ощущение, что она целуется с пепельницей, наполненной окурками и использованной жевательной резинкой. Руки Флориана, которые жадно шарили по ее грудям, были ей отвратительны ничуть не меньше, чем его рот. Она закрыла глаза и попыталась ни о чем не думать. Так в подобных случаях поступала одна из героинь писательницы Джеки Коллинз.

— Ну-ка полижи меня, — скомандовала она с замирающим сердцем, задаваясь вопросом, не чрезмерно ли ее требование.

Так оно, по-видимому, и было, поскольку Флориан отлепился от ее губ и сердито сказал:

— Хочешь, чтобы я попробовал тебя, как какой-нибудь соус? Черта с два!

На мгновение Одетта замерла, не зная, как быть. Что, интересно знать, сказала бы на ее месте Лаки Сантанджело — героиня Джеки Коллинз?

— Делай, что тебе говорят, не то… не то я тебя уволю!

— Думаешь, я какой-нибудь сопливый поваренок, которым ты можешь помыкать? — вспылил Флориан. Он, однако, не мог не признать, что им стало овладевать какое-то странное возбуждение.

Одетта любила азартные игры. В данную минуту ей казалось, что шансы у нее невелики, но все-таки решила рискнуть.

— А ты и есть такой. Давай, приступай к делу, не то я выгоню тебя отсюда пинками!

И Флориан послушался. Одетта не поверила своим собственным глазам, но это было так. Опустившись перед ней на колени, он стянул с нее трусики и приступил к делу. И он не просто лизал, а священнодействовал, как при дегустации самых изысканных блюд. Потом он заставил ее взгромоздиться на металлический разделочный стол, поставил на четвереньки и вошел в нее сзади, как, по слухам, любил делать Калум. Флориан очень старался, прямо вон из кожи лез — так возбуждающе подействовала на него ее угроза выгнать его из кухни пинками.

По этой причине, когда она на следующее утро выгоняла себя из дома, каждый шаг давался ей с трудом и вызывал боль.

18

Эльза решила встретиться с подругами не в своем любимом пабе «Стэг», а в «РО». В первую очередь потому, что она беспокоилась за Одетту и хотела с ней переговорить. Узнать, что у нее и как. Джун ворчала, что в «РО» все слишком дорого и пьянка там обойдется в кругленькую сумму. Лидия поход в «РО» тоже не одобряла, правда, подругой причине.

— Это затянется надолго, а мне еще надо встретиться с нужными людьми, чтобы договориться насчет свадебных торжеств.

— Ну и что? Посидишь немного, съездишь по делам, а потом снова к нам присоединишься, — сказала Эльза.

Одна только Элли выразила безусловное согласие с предложением Эльзы. Она просто мечтала попасть в «РО», поскольку в вечер открытия они с мужем из-за болезни ребенка так и не смогли туда выбраться.

— Фантастика! — присвистнула Элли, когда они с Эльзой вошли в фойе. — Похоже, Одетте пришлось основательно потрудиться, чтобы все так обставить.

— Что-то я ничего уже здесь не узнаю, — пробормотала Эльза, с удивлением окидывая взглядом помещение.

Женщины расположились в баре. Хотя Элли была одета в свою выходную синюю бархатную юбку и жемчужно-серую водолазку, ее костюм не выдерживал конкуренции со стильными нарядами лондонских модниц, и из-за этого она чувствовала себя здесь не слишком уютно. Через некоторое время в бар ввалилась Джун в старом манто из вытертого каракуля и пожаловалась, что ее не хотели впускать.

— Мое манто им, видите ли, не приглянулось, — проворчала она. — Мне пришлось сказать, что я знаю владелицу ресторана и к тому же здесь работаю.

— Неужели? — спросила Эльза. — Помнится, Одетта говорила мне, что работать у нее на постоянной основе ты отказалась.

— Ну, отказалась. Но она все равно меня дергает от случая к случаю, а когда на втором этаже откроется клуб, так у меня работы еще больше прибавится.

— Откроется? — удивилась Эльза. — А разве его закрыли?

Джун пожала плечами:

— Если мне не изменяет память, что-то там у Одетты не заладилось. То ли пожарная охрана наехала, то ли еще кто. Впрочем, к чему гадать? Мы сами у нее спросим. Кстати, кто-нибудь ее сегодня видел?

Элли и Эльза отрицательно покачали головами.

Одетта сидела у себя в кабинете и ревела. Она знала, что ее приятельницы в баре, но с таким распухшим лицом, как у нее, появляться в обществе нечего было и думать.

Ей никак не давал покоя вопрос, откуда у нее берутся все эти слезы. Должно быть, она пьет слишком много минеральной воды, и в этом все дело. Но как бы то ни было, в последнее время она только и делала, что плакала. Плакала и без конца смотрела свой любимый фильм «Девять с половиной недель». В дневное время ей, правда, удавалось еще брать себя в руки, но вечером и ночью слезы текли у нее из глаз будто сами собой.

Калум исчез и не объявлялся вот уже несколько дней. В понедельник она посчитала это большой удачей. Ей не хотелось видеть ни его, ни Флориана, и она заперлась у себя в кабинете, чтобы просмотреть накопившиеся за уикенд бумаги. Увы, бумаги исчезли, и она продолжала оставаться в неведении об истинном положении дел. Впрочем, и без бумаг было ясно, что ее дела обстоят далеко не блестяще и она кругом в долгах.

Во вторник она зашла в полицейский участок, где совершила подлог, предложив вниманию офицеров копию своего старого банковского счета, на котором в графе «Приход» красовалась солидная пятизначная цифра. Это преступное деяние должно было гарантировать временное освобождение Крэйга из-под стражи. На самом же деле после выплаты части денег строителям сумма на ее счете исчислялась уже весьма скромным четырехзначным числом. Чтобы иметь возможность оплачивать приходившие ежедневно пачками счета от поставщиков, она должна была заручиться содействием Калума, но как раз его-то она и не могла разыскать, хотя обзвонила всех его знакомых и все клубы, где он обычно оттягивался. Она долго собиралась с духом, чтобы спросить у Флориана, где ошивается его гадкий приятель, но и Флориан ничем не смог ей помочь.

Хорошо еще, что Флориан вел себя так, будто между ними ничего не было. Только это и позволяло еще Одетте кое-как ладить с окружающим миром и делать вид, что у нее все нормально, хотя ситуация, конечно, была далека от нормальной — и весьма. Одетта не только ночи напролет плакала, но и испытывала приступы панического страха и клаустрофобии. А еще она стала бояться свого тела. Даже глаза подчас закрывала, чтобы не видеть свою грешную плоть. Для Одетты позаниматься сексом двадцать первого века означало возненавидеть его всей душой.

Факс заработал в ту самую минуту, когда Одетта толстым слоем накладывала на лицо макияж в попытке скрыть разрушительные последствия очередной истерики. Прочитав полученную информацию, Одетта ничего не смогла понять и поначалу решила, что это чья-то глупая шутка. Кто-то нетвердой рукой вывел совершенно невразумительную фразу и отослал. Факс гласил: «Фермонсо-холл. Трудно выговорить, а отказаться еще труднее». Ни подписи, ни исходящего номера — ничего. Только время — 21.45.

Взглянув на эти цифры — 21.45, — Одетта вспомнила о подругах. Они дожидались ее в баре уже целую вечность. Швырнув факс на стол, она опрометью выскочила из кабинета и помчалась вниз по лестнице.

Женщины сидели в баре и, судя по всему, неплохо проводили время. Об этом свидетельствовали стоявшие перед ними на столе две уже почти пустые бутылки вина, а также оживленный разговор, который они вели, перебивая друг друга. Одетте не понадобилось много времени, чтобы выяснить, что именно они так оживленно обсуждали.

Дождавшись, когда она подойдет к их столику, Лидия торжественно возгласила:

— Привет, подружка невесты! Все уже обсудили свои наряды, так что дело за тобой. Джун выбрала розовое, Эльза предпочитает красный цвет, а для Элли цвет платья не имеет значения.

— Для меня тоже. Главное, чтобы платье было не из лайкры и не ярко-желтое, — попыталась сострить Одетта, но сразу же поняла, что шутка у нее получилась не слишком удачной.

Джун покраснела как рак и немедленно выпила.

Эльза же, присмотревшись к Одетте, испуганно спросила:

— Бог мой, Одетта! Что у тебя с глазами?

— Конъюнктивит, — пробормотала Одетта. — К сожалению, девочки, у меня завтра важная встреча, так что долго я с вами сидеть не смогу. Скажите лучше — вы напитками обеспечены?

— Обеспечены! — хором ответили «девочки». — Можем и тебе налить. — Элли взяла бутылку и хотела было наполнить бокал Одетты, но та накрыла его ладонью.

— Спасибо, но я буду пить коку.

— Ты теперь такая важная, — сказала Элли. — Вот что значит человек при своем деле. Лидия мне сказала, что вечер открытия в «РО» прошел просто великолепно.

— Боюсь, он мне слишком дорого обошелся, — устало сказала Одетта, откидываясь на спинку стула. — И доход расходов не покрывает.

— То есть как это — «не покрывает»? — удивилась Джун. — Сейчас у тебя в баре как минимум сто человек, а напитки тут ужас какие дорогие. Должна же у тебя оставаться хоть какая-то прибыль?

— Какая-то, наверное, остается, — неохотно ответила Одетта, не желая входить в детали. Вопрос о деньгах был для нее сейчас наиболее болезненным. — Я вот что, девочки, хотела у вас спросить, — сказала она, с минуту помолчав. — Не знаете ли вы, часом, что такое Фермонсо-холл?

— Я знаю, — кивнула Эльза. — Это старинный особняк, который находится неподалеку от моей матери в Суссексе. Если не ошибаюсь, он выставлен на продажу. Я прочитала в какой-то газете. Жаль, что вы его не видели. Это настоящий замок. Говорят, владельцы просят за него несколько миллионов. А почему ты спрашиваешь?

— Так просто. Услышала где-то название и запомнила. — Одетта еще больше укрепилась в мысли, что факс ей переслали по ошибке, и решила сменить тему. — Расскажи мне, Лидс, поподробнее об обязанностях подружки невесты. Неужели ты в самом деле хочешь, чтобы мы, дамы уже не первой свежести, таскали за тобой на свадьбе шлейф?

Одетта пробыла с подругами еще около получаса. В течение этого времени разговор шел исключительно о свадьбе Лидии, хотя мысли Одетты были заняты проблемой выживания — своего собственного и своего ресторана.

Одетта просидела у себя в кабинете до трех утра: пыталась составить мало-мальски приемлемый отчет для Вернона. Когда она вернулась домой, глаза у нее снова оказались на мокром месте, и она ничего не могла с этим поделать. Так и проплакала до рассвета, хотя и пыталась всячески убедить себя, что это бессмысленно и нелогично.

Вернон по поводу ее припухших глаз и словом не обмолвился, зато, когда Одетта предложила его вниманию свой доклад о развитии, слова у него нашлись, даже, на ее взгляд, слишком много слов.

— Нет, душечка, так у нас дело не пойдет, — сказал он, припечатав ее доклад своей пухлой ладошкой. — Я просто не могу тебе позволить при нынешнем состоянии дел залезать еще больше в долги. И потом — где реальные цифры расходов? Ты не имеешь представления, сколько денег заработал твой ресторан за прошлый уикенд? А доходы у тебя указаны приблизительно и чрезмерно, на мой взгляд, раздуты.

— Пропали все финансовые документы. — Одетта откашлялась и впервые в жизни соврала Вернону. — Компьютерный вирус сожрал у меня всю отчетность.

— Скажи, а ты антибиотики не пробовала? — Похоже, Вернон в этот день тоже кое-что сделал в первый раз: позволил себе пошутить в присутствии клиента. «Как, однако, меняют людей трудные времена», — подумала Одетта.

В дальнейшем разговоре с Верноном выяснилось, что он собирается передать ее дело в более высокие банковские инстанции.

— Я не могу выплатить тебе суммы, на которых ты настаиваешь. Увы, я не имел представления, в каком ужасном состоянии находится твоя отчетность. — Вернон вздохнул и позвонил в головной офис банка, чтобы договориться о встрече Одетты с одним из главных менеджеров. — Он готов встретиться с тобой в следующий вторник, — сказал Вернон, переговорив с руководством. — Что же касается утерянной отчетности… — тут он снова вздохнул и покачал головой. — Что ж, могу посоветовать тебе одно: постарайся ее найти. Если главный менеджер не получит точных цифр расходов и доходов, то он может вообще фонд «РО» ликвидировать. Так-то вот.

Все еще находясь под впечатлением от разговора с Верноном, Одетта вышла на улицу и подняла руку, подзывая такси. Усевшись в машину, она некоторое время раздумывала, куда ехать, а потом сказала: «Бонд-стрит. И побыстрее».

Переживая трудные времена, она или подсаживалась на сладости и наедалась до тошноты шоколада, или отправлялась делать покупки, скупая все подряд — и нужное, и не очень. Поскольку есть ей не хотелось, она решила ограничиться покупками и провела несколько часов, прогуливаясь по дорогим магазинам. Вернувшись домой, она небрежно сложила коробки с покупками на столе, бросила ставшую ненужной кредитную карточку «Виза» в мусорное ведро, после чего, подлетев к книжным полкам, принялась доставать с них один за другим свои любимые романы и с размаху швырять их об стену. Ни секс, ни дорогие красивые вещи, о которых вдохновенно повествовалось в этих книгах, счастья ей не принесли и лишь способствовали ее низвержению в темные бездны отчаяния.

19

Одетта сошла с поезда на древней, выстроенной еще в годы царствования королевы Виктории крохотной станции Хексбери и огляделась. Ни на станции, ни на площади свободных такси не оказалось. Не оказалось здесь и телефонов-автоматов, с помощью которых можно было вызвать машину. Чтобы разжиться транспортным средством, Одетте пришлось сделать несколько звонков по мобильному телефону, а потом стоять минут двадцать на пронизывающем ветру в ожидании, когда машина приедет. Это лишний раз напомнило ей, насколько жизнь в Лондоне отличается от неспешного провинциального существования.

Таксист отвез Одетту к сельской гостинице, находившейся как раз напротив маленькой церкви, где Саския и Стэн собирались венчаться. Одетта выбрала гостиницу «Корона» по совету матери Саскии. Впрочем, она в любом случае остановилась бы здесь — других гостиниц в деревушке просто не было. Дверь Одетте открыла высокая худая женщина с неприветливым лицом и в клеенчатом фартуке.

— У нас нет мест, — сказала она и сделала попытку захлопнуть дверь прямо у нее перед носом.

— Но у меня здесь заказана комната, — сказала Одетта. — Ситтоны пригласили меня на свадьбу дочери, и я, как вы понимаете, была бы не прочь переодеться.

Женщина задумчиво оглядела ее кожаную куртку, спортивные брюки и ботинки на толстой подошве.

— Должно быть, вы из семейства Тернер? Они заказали три комнаты и завтрак на всех.

У Одетты упало сердце. Судя по всему, приехала тетка Стэна Рене Тернер со своим выводком. У нее было четверо сыновей, которые славились на весь Степни своими тяжелыми кулаками и вздорными характерами. Одетта сильно сомневалась, что годы изменили их к лучшему.

— Нет, я сама по себе. Моя фамилия — Филдинг.

— Ага! Номер для одинокой леди, верно? — Женщина жестом предложила Одетте войти в дом и повела ее на второй этаж по узкой скрипучей лестнице. Пройдя по тесному коридору, стены которого были оклеены розовыми обоями в цветочек, они остановились перед выкрашенной коричневой краской дверью. Хозяйка «Короны» нашарила в кармане фартука ключ, открыла дверь и показала Одетте крохотную клетушку, оклеенную такими же розовыми, что и коридор, обоями.

— Ванная в конце коридора. Когда будете туда идти, не наступите в кошачий туалет. Завтрак ровно в восемь.

С этими словами хозяйка вышла, оставив Одетту в тесной, пропахшей кошками комнатке. Подслеповатое оконце выходило на главную деревенскую улицу. Одетта видела, как к церкви подкатил фургон из цветочного магазина. Выскочившие из кабины рабочие принялись выгружать из кузова корзины с белыми лилиями. Одетта приникла щекой к холодному оконному стеклу и подумала, что приехала слишком рано.

Отойдя от окна, она водрузила на кровать чемодан, открыла его и достала из него платье. Теперь оставалось только принять ванну. Счастливо избежав ловушки в виде кошачьего туалета, она вошла в ванную комнату, повернула бронзовые краны и включила воду. Потом, желая хотя бы на время забыть о своих горестях и немного расслабиться, она залезла в ванную, закрыла глаза и, стараясь ни о чем не думать, сидела в воде до тех пор, пока она окончательно не остыла.

Из состояния прострации ее вывели топот ног на лестнице и громкие возбужденные голоса.

— Не хочу я спать в розовой комнате, — говорил басом какой-то мужчина.

— Они все в розовых тонах, — бубнила хозяйка. — Других нет. Ванная в конце коридора. Не наступите в кошачий туалет, как туда пойдете. Ой, а ванная-то, оказывается, занята…

— Кошка купается, да? — высказал предположение другой мужчина, который, судя по звонкому голосу, был значительно моложе первого.

— Не говорите глупостей, — наставительно сказала хозяйка. — Это дама. Как приехала, так сразу там заперлась и сидит уже, наверное, час. — В голосе хозяйки ясно слышалось неодобрение. — Если захотите помыться, позовите меня. Я за ней приберусь. Ну а пока… Может, ленч желаете заказать?

Когда хозяйка затопала по лестнице вниз, в коридоре между мужчинами снова разгорелся спор, к которому вскоре подключилась женщина. Одетта сразу узнала резкий, пронзительный голос Рене Тернер, которая вопила, как торговка на рыбном рынке, временами разражаясь хриплым, каркающим кашлем заядлой курильщицы.

Когда шум в коридоре затих, Одетта выбралась из ванны, накинула халат и стремглав помчалась к себе в комнату. На полпути она наступила во что-то скользкое и мягкое и едва не упала. Оказалось, что под ноги ей попалось то самое корытце, куда ходила кошка и о котором постоянно упоминала хозяйка «Короны».

Одетта вернулась в ванную, чтобы смыть со ступни кошачье дерьмо. Вымывшись и вылив на ногу полфлакона стоявшей на полочке лавандовой туалетной воды, она снова припустила по коридору, стремясь проскользнуть незамеченной к себе в комнату. К сожалению, она опоздала. Семейство Тернер в полном составе уже выходило из своих апартаментов.

Одетта запахнула халат, опустила голову и сделала попытку пройти мимо, прижимаясь к стенке. Мужчины, увидев ее, вложили пальцы в рот и пронзительно засвистели.

— Похоже, здесь поселилась стриптизерша! — воскликнул Гэрри Тернер, намекая на халатик Одетты, который больше открывал, чем скрывал.

— Да это же дочка ФФ — француженки Филдинг! — воскликнул Пит, самый юный из братьев.

— Заткнись, Пит, — сказал Гэрри, пожирая глазами едва прикрытые халатом прелести Одетты. — Скажите, вы и в самом деле дочь Рэя Филдинга?

— Да будь я проклят, если это не она, — хохотнул Лайэм Тернер. — Очень рад, что вы, мисс, остановились здесь вместе с нами. Говорят, вы стали миллионершей… Это верно?

Из всех братьев у Лайэма был самый зловещий вид. У него и шрамов на лице, и золотых цепей на руках и на шее было больше, чем у всех остальных Тернеров мужского пола, вместе взятых. Изобразив на губах жалкое подобие улыбки, Одетта торопливо прошла сквозь строй Тернеров и, не сказав ни слова, укрылась у себя в комнате.

— Нос дерет, сучка, — коротко охарактеризовал поведение Одетты Лайэм Тернер и со злости пнул ногой дверь ее комнаты.

— Сиськи у нее классные, вот что, — произнес Гэрри, задумчиво поглаживая себя по наголо выбритой голове. — У нас в школе она была самая сисястая. Помнится, как-то раз я прихватил ее за сиську, а ей хоть бы что. Фригидная оказалась, как рыба. Оттого и болтала часами об искусстве со всякими волосатыми придурками вроде Стэна.

— А что это ты пел насчет того, что она миллионерша? — спросил Дес у Лайэма. — Ее папаша Рэй был самым распоследним неудачником.

— Он — может быть, но она не такая. Она сейчас большая шишка, — сказал Лайэм, понижая голос.

— Надо будет за ней приударить. Большие сиськи и толстый кошелек — вот что мне в бабах нравится, — пробурчал Лайэм.

— Ставлю двадцать фунтов, что я первый ее закадрю, — сказал Гэрри. — Мне богатые телки тоже по нраву. Даже не так они сами, как всякие там яхты, дорогие авто и большие дома, которые на них записаны.

— А все-таки она милашка, — сказал юный Пит, когда они спускались по лестнице.

— И этот туда же, — рассмеялся Лайэм. — Да ты приглядись к ней. У нее лицо что твоя жопа. Меня лично такие мелочи не волнуют. Как говорится, плевать, что рожа овечья, были бы сиськи человечьи. Но тебе она не подходит. Ты у нас еще маленький…

Обложившись косметикой, Одетта уселась у зеркала со страстным желанием доказать, что она — ничего себе. Не то чтобы она затеяла это ради братьев Тернер — совсем нет. Ее бы воля, она бы их еще лет сто не видела. Но, честно говоря, их слова ее возмутили.

— Еще поглядим, у кого из нас «рожа овечья», — ворчала она себе под нос, накручивая волосы на бигуди и нанося налицо боевую раскраску. Через час можно было с уверенностью утверждать, что ни одна ресничка и ни один миллиметр линии губ не избегли самого пристального внимания с ее стороны.

Покончив с делом, она еще раз оглядела себя в зеркале и удовлетворенно кивнула. Теперь ее было просто не узнать. Пройдя вслед за тем к окну, она выглянула на улицу. Фургон из цветочного магазина уже уехал, зато рядом с «Короной» отсвечивал алым лаком и никелем «Рейнджровер» Лайэма Тернера. Отсидев срок за хулиганство, он стал своим человеком в преступном мире и довольно скоро занял там командные позиции. По этой причине он всегда носил костюмы от лучших кутюрье и был разубран золотыми цепями, словно елка — гирляндами.

Гости начали подъезжать к церкви в то самое время, когда Одетта надела купленное на Бонд-стрит чудовищно дорогое платье из голубого бархата и водрузила на голову роскошную шляпу с широкими полями, которой самое место было не на сельской свадьбе, а в опере.

Как это всегда бывало, Одетта, прежде чем явиться перед большим стечением народа, несколько раз глубоко вдохнула, прогоняя гнездившийся у нее в груди всегдашний страх перед толпой. Это помогло, но не слишком, и тогда она решила хлебнуть для храбрости. Тем более ею снова стала овладевать истерика, ставшая за последние несколько дней ее неразлучной спутницей. Схватив ручной работы сумочку, она торопливо вышла из комнаты и спустилась в находившийся на первом этаже паб. Там уже былопропасть всякого народа — большей частью приехавших на свадьбу Стэна и Саскии гостей, торопившихся пропустить по кружке пива перед началом торжественной церемонии в церкви.

Одетта заказала себе рюмку бренди у прислуживавшей в баре девочки-подростка, которая, судя по унылому бесцветному лицу и родимому пятну на подбородке, приходилась хозяйке дочерью.

В ожидании заказа Одетта оглядела зал в надежде обнаружить кого-нибудь из приятелей. Ее внимание привлекли трое сидевших у стойки молодых людей. Все они, как на подбор, были светловолосы, высоки ростом и чертовски привлекательны.

— Кто это? — спросила она у хозяйской дочери, которая, передавая ей фужер с бренди, чуть голову не свернула — до того ей приглянулся один из светловолосой троицы.

— Как, разве вы не знаете? — зашептала она отчаянным шепотом. — Это же фотомодель Феликс Сильвиан. У меня дома висит его постер. А ребята, что вместе с ним, скорее всего, его братья.

Одетта сразу поняла, почему лицо одного из молодых людей показалось ей знакомым. Конечно же, это был Феликс Сильвиан собственной персоной. Она как-то раз его видела, хотя лично с ним знакома не была. По утверждению Саскии, братья Сильвиан в полном составе присутствовали на вечере открытия в «РО», но тогда она была настолько опечалена своей стычкой на заднем дворе с Калумом, что не обратила на них никакого внимания.

Одетта снова посмотрела на троицу. Младший брат Феликса был чуть ниже его ростом и обладал очень светлыми, почти пепельными волосами. Зато старший брат был настоящий богатырь и чуть ли не на голову выше своих братьев. Он требовал виски таким громовым голосом, что у Одетты едва не заложило уши. По этой причине она сразу же записала его в разряд наглецов и горлопанов, каковыми, если верить молве, являлись все Сильвианы.

Между тем светловолосый гигант, устав выкликивать официантку, которая словно в трансе продолжала созерцать красавчика Феликса, протянул руку к полке, достал с нее пузатую бутылку и отмерил щедрые порции виски себе и своим братьям, после чего швырнул в кассу купюру в десять фунтов.

— Ну, кого здесь еще обслужить? — обратился гигант к находившимся в зале людям, опершись с хозяйским видом о стойку. К нему разом потянулось несколько рук с рюмками, фужерами и кружками. Сильвиан-старший, словно заправский бармен, принялся разливать виски и наливать пиво, требуя за них вдвое меньше против обычной цены.

Выскользнувшая из кладовки хозяйка «Короны» была настолько поражена происходившей в ее отсутствие в баре бойкой торговлей спиртным, что поначалу не могла выдавить из себя ни слова — лишь раздувала, словно кобра, от злости шею. Чуть позже, когда она уже готовилась обрушить на голову светловолосого гиганта подходящий для такого случая набор проклятий и непечатных выражений, дверь паба приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова свидетеля жениха Риса Фиггиса по прозвищу Скунс.

Обведя глазами зал, голова Риса Фиггиса торжественно возгласила:

— Жених и невеста приглашают всех в церковь.

20

Одетта сидела в церкви во втором ряду — рядом с дядюшкой Стэна Дереком и позади столь ненавистных ей братьев Тернер, которые во всеуслышание жаловались на то, что в церкви нельзя выкурить косячок. Дядя Дерек брал на прицел своей видеокамеры все, что только шевелилось в алтаре или около. При этом механизм его древнего видеоустройства гудел с такой силой, что едва не заглушал звуки органа.

Что и говорить, Одетте приходилось бывать на свадьбах, но всякий раз это торжественное мероприятие открывалось для нее с новой, не исследованной еще стороны; соответственно и чувства при этом она испытывала новые и еще не изведанные.

Теперь она с замирающим от восторга сердцем смотрела на Саскию, которая шла к алтарю рука об руку с отцом. Ее помощница выглядела потрясающе. Невесомый, нежнейшего бежевого оттенка шелк, оставляя плечи обнаженными, тесно облегал грудь, делал осиной талию, распускался пышным цветком на бедрах, а потом обрушивался к ногам огромным шелестящим каскадом складок и складочек. Лицо Саскии розовело сквозь вуаль, как укрытый от посторонних взглядов тончайшим газом редкостный дорогой цветок. Вне всякого сомнения, она была счастлива. Это был ее день, которого она ждала и о котором мечтала всю свою жизнь.

Одетта была в восторге от брачной церемонии, хотя жужжание видеокамеры дяди Дерека мешало ей сосредоточиться на наиболее важных ее моментах — когда произносилось знаменитое: «да, я согласна» и «да, я согласен».

Несмотря на то что Тернеры громко чавкали своей мятной жвачкой на всем протяжении церемонии, Одетта решила, что бракосочетание прошло в лучших английских традициях. Все было просто, достойно и красиво, и любая мечтающая о свадьбе девушка просто не могла пожелать для себя лучшего.

Когда в церковных книгах были сделаны соответствующие случаю записи, подтверждавшие семейный статус Саскии и Стэна, и гости потянулись к выходу, вдруг выяснилось, что на улице уже темно, очень холодно и идет снег. По этой причине церемониальный обход женихом и невестой церкви совершился очень быстрым шагом, временами сбивавшимся на рысь, после чего Тони Ситгон объявил, что по случаю дурной погоды коллективная фотосъемка гостей на улице производиться не будет. Вслед за тем последовало приглашение перейти в павильон, где должен был состояться свадебный обед.

— Дэн Нишэм, нынешний владелец Дейтон-менора, в качестве свадебного подарка жениху и невесте предоставил территорию своего поместья в наше полное распоряжение, — сказал Тони Ситтон. — Так что предлагаю вам прогуляться по его дорожкам.

— Кому, на хрен, нужны прогулки при такой погоде? — проворчал Гэрри Тернер, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, но придвигаясь поближе к Одетте. По счастью, в эту минуту к Одетте подошла Флисс Вулф, старая знакомая Стэна, и, не обращая внимания на Гэрри, сказала:

— Жуткая погодка, верно? Я в этом снегопаде едва тебя разглядела, но сразу же хочу сказать, что выглядишь ты просто великолепно. Пойдем скорей в тепло.

Вслед за остальными гостями они вошли в узорчатые чугунные ворота, на которых висел свадебный символ в виде двух огромных обручальных колец, украшенных цветочными гирляндами.

Перед ними лежала дорога длиной в половину мили, которая была ярко освещена смоляными факелами и вела через поместье Дейтон-менор к находившейся у кромки леса ферме Хидден-фарм, сверкавшей от многочисленных огней, как рождественская елка. Эта картина была такой романтической, такой чарующей, что у Одетты захватило дух. Сославшись на то, что она кое-что забыла в церкви, Одетта неспешным шагом пошла в обратную сторону. Ей неожиданно захотелось побыть наедине со своими мыслями — в частности, обдумать свои крайне непростые отношения с Калумом.

— Куда путь держим? — осведомился шедший ей навстречу в костюме от Версаче Лайэм Тернер. — Все-таки вы, француженки, странные — все время норовите плыть против течения. Я-то понятное дело почему задержался. Хотел в «Короне» наполнить флягу огненной водой. Один бог знает, когда у этих Ситтонов станут разносить напитки, — вот и решил сделать запасец. Глотнешь? — Лайэм вытащил из кармана дорогого пиджака плоскую серебряную фляжку от Тиффани и протянул Одетте.

Одетта хотела было сказать ему что-нибудь едкое, вроде: «На свадьбу не для того ходят, чтобы надираться до поросячьего визга», но вовремя себя остановила.

«Неужели я становлюсь снобом? — с содроганием подумала она. — Паршивым снобом, каких прежде всегда ненавидела? Ну нет. Надо немедленно от этого избавляться».

— С удовольствием, — сказала она и, сделав глоток, едва не задохнулась. Лайэм в прямом смысле наполнил свою фляжку «огненной водой» — в ней плескался крепчайший неразбавленный джин.

Заметив, как судорожно скривилось ее лицо, Лайэм смутился.

— Это материно пойло, — объяснил он. — Она у нас вино не пьет. Газы, говорит, от него бывают. Впрочем, я тоже против джина ничего не имею. Уж глотнешь так глотнешь. Чувствуешь, по крайней мере, что выпил.

Одетта подумала, что Лайэм вовсе не такой плохой человек, как кажется. Подхватив его под руку, она двинулась вместе с ним по направлению к Хидден-фарм. В определенном смысле она была даже рада, что Лайэм отвлек ее от мыслей о Калуме. К чему причинять себе лишнюю боль? Однако принимать ухаживания Лайэма ей тоже не улыбалось.

— Ты только ничего не забирай себе в голову, — сказала она на всякий случай. — У меня есть парень. Большой и сильный.

— А почему он не приехал с тобой на свадьбу?

Одетта снова подумала о Калуме. Она не имела ни малейшего представления, где он сейчас находится. К тому же он никогда не был по-настоящему ее парнем, вдруг с душевной болью осознала она. Он был скорее неким символом, нежели человеком из плоти и крови.

— Он инструктор по рукопашному бою и служит в армии далеко от Лондона, — сказала она, отсекая таким образом все возможные вопросы на эту тему.

Ферма Хидден-фарм — или Вилла, как называли ее местные обыватели из-за непривычной архитектуры, — была все-таки слишком мала, чтобы вместить всех приехавших на свадьбу гостей. По этой причине Ситтоны соорудили неподалеку от дома огромный брезентовый шатер, напоминавший передвижной цирк-шапито. Когда Лайэм и Одетта, откинув полог, вошли внутрь, первые четверть часа ушли у них исключительно на обмен привычными формулами вежливости с гостями дома. В устах Лайэма это звучало примерно так: «Какпоживаетесэрледирадвасвидеть».

Одетта же, здороваясь и знакомясь с людьми, стремилась подобрать для каждого нестандартные, идущие как бы от сердца слова. Она двигалась словно по кругу, улыбаясь, шутя, рассыпая комплименты и очаровывая. Она похвалила шляпку матери Стэна, сказала комплимент Макджилли-старшему относительно его мешковатого костюма и сообщила Саскии и Стэну, что они заслуживают счастья, потому что они чудные и выглядят, как два ангелочка. Только в самый последний момент, когда Одетта заканчивала этот своеобразный обход, она обнаружила, что за ней в кильватере следует старший брат Феликса Сильвиана. Тот самый, что наводил на нее ужас своим громоподобным голосом. Так же, как и она, он здоровался с гостями и пожимал им руки.

— Это было великолепно, — громогласно заявил он. — Я наблюдал за вами, открыв рот, и не знал, то ли плакать от восторга, то ли аплодировать.

— Вы на что это намекаете? — спросила Одетта, растягивая рот в любезной улыбке. При ближайшем рассмотрении этот детина показался ей весьма привлекательным. В нем было нечто от деревенского сквайра, помешанного на охоте и рыбалке.

— Я намекаю на то, — сказал здоровяк, просверлив ее своими голубыми глазами, — что вы здесь всех просто очаровали. Будь вы торговым агентом, вам удалось бы втюхать этим людям даже самый залежалый товар. Так что же все-таки вы хотели им продать, а?

— Счастье, мистер Сильвиан, — ответила Одетта, храбро встречаясь глазами с пронизывающим взглядом гиганта. — Я говорила им то, что они хотели от меня услышать, подчеркивая лучшее, что в них есть, и оставляя без внимания дурное. — Схватив с подноса проходившего мимо официанта два бокала с шампанским, она протянула один из них мужчине и сказала: — Давайте выпьем за счастье. Итак, мистер Сильвиан, будьте счастливы.

И тогда он сказал одну чрезвычайно странную вещь, к которой потом Одетта неоднократно возвращалась мыслями:

— Как же я могу быть счастлив, мисс Филдинг, коли печальны вы? У меня даже сложилось такое впечатление, что вы, торгуя столь эфемерным товаром, как счастье, всякий раз предлагали вместе с ним еще и часть собственной души. А душу, раз продав, назад не выкупишь — вы уж мне поверьте, я знаю.

Сказав это, он повернулся на каблуках и пошел к своим братьям, которые, желая подшутить над гостями, переставляли на столах таблички с именами приглашенных. В следующую минуту он совершил еще один странный, по мнению Одетты, поступок. Сграбастав, словно нашкодивших котов, братьев в свои могучие объятия, он при всем скоплении народа основательно оттаскал их за уши — судя по всему, в наказание за глупую шутку, которую они выкинули.

Одетта пила шампанское и раздумывала над тем, что ей сказал Сильвиан-старший. Подумать только — «раз продав душу, назад не выкупишь»! Какая, в сущности, претенциозная чепуха! Пусть она и не получила рафинированного воспитания и образования, но уж на такую дрянь не купится.

По удушливому запаху дешевого лосьона после бритья Одетта поняла, что к ней подошел кто-то из Тернеров. Она оглянулась. Так и есть: у нее за спиной стоял Гэрри Тернер. Вытянув, как гусь, шею, он рассматривал таблички с фамилиями приглашенных, которые находились у каждого прибора.

— Черт, — сказал Гэрри, — оказывается, я сижу в самом дальнем от новобрачных конце стола. А это означает, что я не увижу самого интересного. С этим надо срочно что-то делать.

Определив место, где должна была сидеть Одетта, Гэрри решил проблему простейшим доступным ему способом — переставил таблички. Теперь в соответствии с проведенными им манипуляциями на месте одного из братьев Сильвиан рядом с Одеттой должен был помещаться один из братьев Тернер.

— Похоже, теперь меня зовут Гэрри, — с улыбкой произнес Джимми, подходя к своему стулу.

— Гэррет, вы говорите, вас зовут? — прочирикала некая особа в такой громадной шляпе, что из-под нее ничего, кроме ярко накрашенного рта владелицы, видно не было. — Очень приятно. Меня зовут Сьюки. Я — сестра Саскии. А это мой… хм… приятель. Его зовут Гай. Гай, познакомься, это Гэрри… Извините, не знаю вашу фамилию…

— Да я и сам еще ее не знаю, — рассмеялся Джимми, прочитал табличку до конца и назвался: — Тернер. Гэрри Тернер.

— А рядом с вами будет сидеть некая особа по имени Одетта Филдинг, — сказала Сьюки, подходя к краю стола. — Кто-нибудь знает, кто это?

— Это босс Саскии, — заявила Флисс Вулф, давняя знакомая Стэна, подходя к столу. За ней следовал настоящий Гэрри Тернер, стремившийся занять добытое неправедными путями место. Заметив, однако, что рядом со стулом уже стоит его законный владелец, Гэрри, мысленно оценив огромную физическую силу Джимми, предпочел шума из-за места не поднимать и неслышно растворился в толпе.

— Так это она владелица ресторана, где работает Саския? — уточнила на всякий случай Сьюки, приходя в приятное возбуждение. — Мы с Гаем просто мечтаем туда попасть. Правда, Гай?

Гай, он же Уильям Хейг, седеющий мужина средних лет, согласно кивнул.

Подошел Рис Фиггис по прозвищу Скунс, ни к кому особенно не обращаясь, пробубнил: «Приветик», — после чего плюхнулся на свой стул и, засунув за ворот салфетку, замер.

— Пока дамы не сели, воспитанный мужчина стоит, — наставительно сказала Сьюки. Ее накрашенные губы шевелились, как два красных жирных червяка. — Впрочем, в наши грубые времена этикету уже почти никто не следует…

Рис покраснел как рак, выхватил из-за воротника салфетку и, словно подброшенный пружиной, вскочил со стула и вытянулся в струнку.

— Кажется, за нашим столом уже все в сборе. Не хватает только Одетты Филдинг, — сказала Сьюки и, приподняв поля своей шляпы, обвела взглядом помещение. — Как-то это невежливо — заставлять себя ждать. Посмотрите, за другими столами все уже сидят, а некоторые даже начали есть. Как она хоть выглядит? Что при взгляде на нее прежде всего бросается в глаза?

— Здоровенные груди, — сказал Дилан, расставляя рядом с собой бутылки с белым и красным вином, чтобы ему было удобнее разливать его по бокалам.

Флисс толкнула его локтем с такой силой, что он выронил бутылку. Она упала на стол, и красное вино пролилось на скатерть.

— На ней роскошная шляпка и совершенно умопомрачительное голубое бархатное платье, — с любезной улыбкой сказала она.

— Ах, эта! — сказала Сьюки, которая определенно уже видела Одетту раньше. — Немного вульгарна — так, во всяком случае, мне показалось.

Между тем Одетта была занята разговором с высоким уэльсцем по имени Гарт, который болтал о всяких пустяках, не выказывая ни малейшего желания отвести ее на законное место. Этому в немалой степени способствовало роскошное декольте Одетты, которое Гарт благодаря своему высокому росту имел возможность обозревать во всех подробностях. При других обстоятельствах Одетта давно уже послала бы его к черту и прошла к своему столику, но ссориться с гостями Саскии, даже самыми назойливыми из них, в ее намерения не входило.

— Похоже, нам пора уже садиться, — сказала Одетта, которой казалось, что, кроме них двоих, все давно уже сидят на своих местах.

Гарт в ответ на это вручил ей бокал шампанского, сопроводив это действие весьма рискованным замечанием:

— Если мы опустошим еще с десяток таких бокальчиков, то не сядем, а ляжем…

Одетта поджала губы. Если бы не Флисс, которая, помахав ей рукой, крикнула: «Одетта! Скорей иди к нам», то, очень может быть, врученный ей Гартом бокал с шампанским разлетелся бы от удара о его голову, обильно оросив пеной его седеющую шевелюру. Воспользовавшись призывом Флисс как палочкой-выручалочкой, Одетта оттеснила бюстом Гарта в сторону и направилась к своему столику.

— Наконец-то вы объявились! — сказала Сьюки, пожимая ей руку. — Я — Сьюки, сестра Саскии, а это мой приятель Гай. А это Флисс… Дилан… Милли Фредерикс… — Она торопливо перечисляла имена сидевших за столом гостей, запнувшись лишь в тот момент, когда ее взгляд задержался на продолжавшем стоять навытяжку около своего стула Рисе Фиггисе по прозвищу Скунс. — Извините, я забыла, как вас зовут…

— Это Скунс, — сказала Одетта, мило улыбаясь и усаживаясь рядом с Рисом.

— Скунс? — удивленно переспросила Сьюки. — Какое странное имя. — Представив себе мерзкое животное с аналогичным названием, она передернула плечами и поторопилась переключить внимание на Джимми Сильвиана. — А это Гэрри…

Одетта с удивлением посмотрела на Сильвиана, но тем не менее решила поддержать игру.

— Очень приятно, Гэрри, — сказала она, протягивая светловолосому гиганту руку. Он ответил ей крепким пожатием, от которого у нее заныли пальцы. Для человека, который еще совсем недавно пел о том, что, раз продав душу, назад ее не выкупишь, он согласился обменяться именами, а стало быть, и индивидуальностями с другим человеком с подозрительной легкостью. По этой причине Одетта пришла к выводу, что Джимми — законченный лицемер.

Между тем Сьюки, которая забрала бразды правления в свои руки, основательно насела на Джимми.

— У вас и в самом деле южноафриканский акцент, или мне это только кажется? Но если мне ничего не кажется, означает ли это, что вы родились в колониях?

Джимми рассмеялся:

— Я родился в Лондоне, а в школу ходил в Йоркшире. Но готов с вами согласиться: южноафриканская пыль и впрямь основательно забила мне глотку.

Пока Джимми распространялся о своем южноафриканском прошлом, Одетта вела вежливый разговор со Скунсом, что, впрочем, не мешало ей слушать Джимми. Его зычный голос мудрено было не услышать. Надо сказать, рассказывал он интересно, и она совсем уж было собралась повернуться к нему лицом, чтобы послушать его истории без помех, как вдруг Скунс сказал:

— Слышал, твоего зятя Крэйга замела полиция. Хотелось бы знать, что ему шьют?

Одетта не хотела входить в детали, тем более беседа за столом в эту минуту прекратилась. Теперь все прислушивались к ее разговору со Скунсом.

— Не знаю точно, — пробормотала она, — но кажется, его обвиняют в злостной неуплате штрафов за неправильную парковку.

— Не свисти, — сказал Скунс, запихивая в рот креветку вместе с головой, панцирем и лапками. — За это за решетку не сажают. Лайэм Тернер сказал мне, что ты выложила двадцать штук, чтобы его выпустили. А залог в двадцать штук — это не шутка! Черт! — вдруг воскликнул он, выплевывая жесткую креветку на тарелку. — Кому это взбрело в голову кормить нас такой дрянью?

Одетта не знала, что и сказать. По счастью, Милли выбрала именно этот момент, чтобы снова пройтись насчет прически Скунса.

— Вас называют Скунсом из-за цвета волос и особенностей стрижки? — обворожительно улыбаясь, спросила она. — Одного моего приятеля прозвали Козлом. Так вот — прическа у него была выдержана приблизительно в таком же стиле… И еще он любил лазать по горам и лизать солончаки и природные известковые образования. Кстати, об известковых образованиях. Позвольте, я очищу для вас креветку. Смею утверждать, что без панциря, головы и лапок она куда вкуснее. — Милли взяла с тарелки Скунса креветку и стала чистить ее своими ловкими, умелыми пальцами.

— Между прочим, — сказал Одетте Джимми, — мы с вами уже встречались.

— Неужели? — Одетта так часто сегодня улыбалась, что у нее стали ныть скулы.

— Я был у вас в клубе на открытии. Незабываемый, доложу я вам, получился вечер…

Одетта продолжала улыбаться, хотя на душе у нее скребли кошки. Беседа за столом все больше напоминала ей хождение по минному полю. То возник опасный вопрос по поводу ареста Крэйга, то заговорили вдруг о вечере открытия, когда она проявила себя не самым лучшим образом…

— Стало быть, Одетта, у вас в Лондоне свой ресторан? — В разговор включилась Сьюки.

— Ну, не совсем чтобы мой, — осторожно сказала Одетта. — Как минимум половина доли принадлежит моим партнерам.

— Должно быть, это ваши партнеры взвинтили так цены. К примеру, бифштекс у вас стоит целое состояние, — с ухмылкой сказал Джимми. — Не то что в Южной Африке.

— А чем, кстати, вы там занимались? — спросила Одетта, меняя тему.

Джимми рассказал о своем частном заповеднике в Южной Африке, в котором он устраивал охоту и прочие экзотические развлечения для богатых людей, а под конец сообщил, что собирается заняться в Англии разведением африканской породы крупного рогатого скота с коротковолокнистым мясом.

Одетте это не понравилось.

— Я думала, вы любите животных, а вы, оказывается, собираетесь разводить их на убой…

— Моя идея относительно разведения особой породы скота — это так… мечта, дело будущего, — сказал Джимми. — Просто мой друг покупает имение и хочет, чтобы я устроил там ферму на основе экологически чистых технологий. Я лично сильно сомневаюсь, что мне удастся на этом поприще преуспеть. Но в любом случае у меня всегда есть возможность вернуться в Африку и заняться более привычным делом.

— Расскажите нам о вашем заповеднике, — поторопилась вступить в разговор Сьюки, которой не понравилось, что Джимми уделяет все свое внимание Одетте. — Мы с Гаем собираемся в следующем году отправиться на сафари. Хотя и поговаривают, что в Южной Африке очень высокий уровень преступности и что там у туристов постоянно угоняют машины, мы тем не менее решили рискнуть.

Одетта с любопытством слушала его рассказ о заповеднике. Было видно, что этот человек хорошо знал и любил свое дело. А еще он очень любил африканскую природу: когда он описывал африканский ландшафт, живописал великолепие тамошних закатов и восходов и красоту гор, его голос звенел от сдерживаемого восторженного чувства.

Потом, когда подоспело основное блюдо — жареный ягненок с овощами, Одетта испытала неподдельное удивление. Джимми вернул официантке свою порцию нетронутой, сообщив, что он — вегетарианец. Девушка извинилась и сказала, что принесет ему что-нибудь другое.

Одетта расхохоталась. Джимми ответил ей смущенным взглядом.

— Странно, да? Я могу, не дрогнув, всадить дикому буйволу пулю промеж глаз, но терпеть не могу вкуса мяса. Но вам, похоже, это кажется смешным?

— Еще бы! Ведь вы только что со знанием дела рассуждали о разведении новой породы крупного рогатого скота. — Одетта отрезала кусочек мяса и поднесла его ко рту. Мясо оказалось пережаренным и успело остыть, но абрикосовый соус был великолепен.

— Уметь разводить животных с вкусным и легко усваиваемым мясом и потреблять их плоть — это абсолютно разные вещи. — Джимми с отсутствующим видом поводил кончиком ножа по пустой тарелке и спросил: — Неужели ваш шеф-повар ест каждое блюдо, которое он приготовил?

— Ест не ест, но пробует каждое. Это точно. — Она не хотела говорить о Флориане, как равным образом есть пережаренную, суховатую ягнятину, и отложила вилку.

— Ладно. Возможно, я выбрал не самый удачный пример. Возьмем дизайнера одежды. Ведь он не надевает каждый придуманный им костюм, верно?

— Кое-кто, возможно, и надевает. Чтобы понять, правильно ли выполнен крой, и выяснить, как костюм сидит, — сказала Одетта.

Джимми расхохотался:

— Знаете что, мисс Филдинг? С вами довольно трудно спорить. Но мне это нравится. В таком случае я приведу еще один пример, и если он опять окажется неудачным, то я обязуюсь съесть кусочек ягненка. — Наклонившись к ней поближе, он вполголоса сказал: — Мужчина, который ублажает женщину языком, вовсе не обязан испытывать те же чувства, что испытывает она. Кстати, это невозможно в принципе. Между тем он делает это, зная, что этот процесс доставляет ей огромное удовольствие…

В ответ Одетта лишь натянуто ему улыбнулась, а Джимми продолжал болтать — и не только о заповеднике Мпона. В частности, он рассказал о том, что некий его приятель замыслил создать чрезвычайно дорогой и фешенебельный клуб-ресторан на природе и только что подыскал для этого отличное помещичье имение, которое находится неподалеку от Лондона.

— Ну так вот, — говорил Джимми, увлекаясь все больше и больше. — Он хочет переманить всех английских богачей из города на природу и создать им там все условия для приятного времяпрепровождения. Вполне естественно, — продолжал повествовать Джимми, — что посетители нового клуба-ресторана должны получать за свои деньги все только самое лучшее. И тут на сцене появляюсь я со своим особым мясом для бифштексов. Кстати сказать, я должен выращивать на своей ферме не только мясной скот, но также травы и овощи, а кроме того, давить свое собственное масло и даже, по прошествии нескольких лет, выделывать собственное вино.

— Все это будет вам стоить чертову уйму денег, — вступая в разговор, сказал Гай, кавалер Сьюки. Он уже осушил вторую бутылку красного и неожиданно разговорился. — Как, скажите на милость, этот ваш приятель соберет необходимый капитал? И вообще — кто он такой? Миллионер, должно быть, да и как иначе? Ресторанное дело требует бешеных вложений — это вам кто угодно скажет. Спросите хотя бы Одетту. Уж она-то знает об этом, как никто.

Теперь на Одетту смотрели уже не менее дюжины глаз. Все дожидались ее ответа, считая ее наипервейшим экспертом в ресторанном деле. И никто не знал, даже не догадывался о том, что она переживала сейчас крупнейший кризис в своей жизни.

— Прошу меня извинить, — сказала она, поднимаясь с места так быстро и резко, что стоявшая на краю стола тарелка с недоеденным ягненком полетела на пол. Никак на это не отреагировав и не прибавив больше ни слова, она, глядя прямо перед собой, торопливым шагом проследовала в туалет.

— Я не должна, не имею права проигрывать, — говорила она себе, сидя на холодном унитазе в продуваемой всеми ветрами кабинке переносного туалета. Это был самый настоящий сеанс медитации или самовнушения, какие она часто практиковала, когда была в подростковом возрасте. С тех пор минуло много лет, но, как это ни странно, такого рода сеансы продолжали оказывать на нее самое благотворное действие. Не прошло и четверти часа, как она почувствовала себя другим человеком — сильным, упрямым, уверенным в себе. К ней даже вернулось былое чувство юмора, напрочь, казалось бы, похороненное под осколками ее рухнувших надежд и мечтаний.

По этой причине она вернулась в шатер с высоко поднятой головой и гордо прошла между столиками, даже не взвизгнув, когда Лайэм Тернер, незаметно протянув руку, ущипнул ее за попку.

Она снова была на коне, и всякому, кто попытался бы выбить ее из седла, пришлось бы основательно потрудиться. Так, во всяком случае, ей хотелось думать.

Когда она вернулась за свой столик, Сьюки расспрашивала Джимми об Африке.

Одетта села на свое место. По счастью, опрокинутую ею тарелку уже убрали с пола, и о происшедшем свидетельствовало только оранжевое пятно подливки на скатерти, которое она поторопилась прикрыть салфеткой.

Джимми повернулся, чтобы подозвать официантку.

— Вам, Одетта, обязательно надо что-нибудь поесть.

— Нет, спасибо. Я ничего не хочу, — торопливо сказала Одетта.

Сьюки нелюбезно на нее посмотрела: Одетта, на ее взгляд, вернулась к столику совсем не вовремя.

Подошла официантка, которая принесла Джимми вегетарианскую котлету. Джимми наколол на вилку кусок ореховой котлеты и поднес к губам Одетты:

— Попробуйте. Это очень вкусно.

Одетта отпрянула от него, как от зачумленного, едва не опрокинув при этом стул.

— Нет, нет, не надо! — простонала она, закрывая лицо рукой.

Джимми недоуменно пожал плечами:

— С чего это вы так разволновались? Ведь это ореховая котлета. Всего-навсего.

«Для него — может быть», — подумала Одетта, с содроганием вспоминая, как ее кормил с вилочки Флориан и чем это закончилось. Но разве этому сильному и самоуверенному человеку о таком расскажешь? О том, к примеру, что в ее сознании пища, несчастье и душевная боль отныне ходят рука об руку, как неразлучные подруги.

Сьюки снова влезла в разговор: спросила, кто, как и где собирается встречать рождественские праздники? Одетта была настолько погружена в свои печали, что совершенно забыла о приближающемся Рождестве. Но даже если бы она и вспомнила о празднике, то это ничего бы не изменило. Всю рождественскую неделю ей предстояло не покладая рук трудиться в «РО», что же до встречи рождественских праздников, то она собиралась провести ночь у себя дома, а днем отправиться к родителям. Вот, собственно, и все ее планы.

Джимми поднялся со стула и отправился на поиски туалета; его место за столом сразу же оккупировала Феба.

— Ну, Одетта, как тебе Джимми? Правда, он очаровашка? — вот был первый вопрос, который задала ей Феба.

— Какой такой Джимми? — подозрительно глядя на Фебу, осведомилась Сьюки.

— Как это — «какой Джимми»? — Феба повернулась к Сьюки, увидела на столе табличку с другим именем и удивилась: — А это здесь откуда? Саския специально посадила братьев Тернер рядом со своими злейшими врагами…

Сообразив, что она стала жертвой розыгрыша, Сьюки встала с места, промокнула губы салфеткой, швырнула ее на стол и направилась к выходу, демонстрируя всем своим видом, что она не находит в подобных шутках ничего смешного.

— Я что-нибудь не так сказала? — осведомилась Феба.

Одетта покачала головой. Она не понимала таких людей — похоже, они вечно дулись по пустякам.

— Дело в том, что на свадьбах Сьюки всегда одолевает хандра. — Ткнув пальцем в Гая, который просил у официантки принести еще вина, Феба заговорщицким шепотом произнесла: — А все из-за этого свинтуса. Никак не реагирует на ее бесконечные намеки о том, что ей хочется надеть подвенечное платье. Так что из всех сестер Ситтон Сьюки единственная осталась не замужем.

Одетта почувствовала жалость к бедняжке Сьюки. Вот где, оказывается, она оттачивала свои познания об этикете и хорошем тоне — на свадьбах у своих сестер!

— Ну так как тебе все-таки Джимми? — снова вернулась к разговору о симпатичном «африканце» Феба. — Он уже рассказал тебе о своем проекте загородного ресторана?

Одетта согласно кивнула. Что и говорить, о проекте она была наслышана. А вот о самом Джимми мало что могла сказать. Она не составила еще о нем определенного мнения.

— Кажется, мне пора уступить место его законному владельцу, — сказала Феба, заметив маячившую в дверях могучую фигуру Джимми Сильвиана. Потом, уже шепотом, она добавила: — Кстати, дорогая, хочу тебе напомнить, что своего спутника жизни мы чаще всего встречаем на свадебных торжествах…

21

— Вы такая неприступная, холодная и одинокая. Прямо Снежная королева, — улыбаясь, сказал Джимми.

Неожиданно Одетта почувствовала вспышку острой неприязни к этому человеку.

— Да, я пришла одна! — воскликнула она. — Потому что мне так захотелось. Если хотите знать, я нахожусь с мужчиной, пока он мне интересен, а когда надоедает — без колебаний кладу отношениям конец. Отношения между людьми — это как вложение в деловые бумаги. Главное, изъять их из обращения, пока они окончательно не обесценились.

— Вот этого я как раз никогда не умел, — печально покачал головой Джимми. — Возможно, впрочем, мы говорим о совершенно разных вещах. — Он широко улыбнулся. Одетта заметила, что у него была чрезвычайно обаятельная улыбка.

«Зря стараетесь, мистер Сильвиан, — со злостью подумала она, — на меня такие улыбочки давно уже не действуют».

— Вы слишком долго жили в Африке, Джимми, — наставительно сказала Одетта. — За это время правила изменились. И в политике, и в любви. Любовь двадцать первого века — это прежде всего вопрос сиюминутной выгоды.

— Боже, что вы такое говорите! Неужели вы ни разу не влюблялись? — спросил Джимми, пристально глядя на нее. Он вовсе не пытался с ней заигрывать, как поначалу показалось Одетте. Теперь у нее не было на этот счет никаких сомнений.

— По-настоящему, да? Так, кажется, люди говорят? — произнесла она, чувствуя, что разговор и впрямь принимает несвойственную легкой светской болтовне глубину.

— А еще говорят: «Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас». — Похоже, Джимми Сильвиан не относился к числу людей, с которыми можно было вести легкий бездумный треп.

— Пока смерть не разлучит нас, — повторила Одетта, думая о Калуме. Между прочим, она — что греха таить? — желала ему смерти. И не так уж редко. Конечно, куда проще было бы, чтобы он вообще никогда не рождался на свет и не мучил ее самим фактом своего существования. Но коль скоро он родился и жил, и отлично себя при этом чувствовал, для нее лучше всего было бы его схоронить. Одетта предпочла бы ходить к нему на могилку и, заливаясь слезами, класть цветы на его надгробие, нежели знать, что он живет, дышит, смеется и обнимается с другими женщинами, напрочь вычеркнув ее из своей жизни. Нет все-таки горшей муки, чем душевная боль отвергнутой женщины.

— Вот когда этот парень умрет, тогда и поговорим, — сказала она, мрачно посмотрев на Джимми.

— Неужели для того, чтобы убедиться в своей любви, вам нужно, чтобы ваш близкий человек умер? — спросил Джимми, понизив голос до шепота. Не хотел, чтобы его слышала Сьюки.

— Вы можете любить человека мучительно и сильно, даже, как говорится, насмерть, но из этого вовсе не следует, что он отплатит вам той же полноценной монетой, — пожала она плечами. — Так что любовь — это риск. И преогромный. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди, обеспечивая себе душевный покой, все реже соглашаются рисковать.

Одетта посмотрела на скучающих Сьюки и Гая, которые давно уже были вместе, но не потому, что не могли друг без друга, а потому, что боялись одиночества.

Джимми проследил за ее взглядом.

— Как я понимаю, вы тоже рисковать не хотите, — едва слышно произнес он.

Одетта опять подумала о Калуме, о том, в частности, на какие жертвы ради него пошла и что получила в результате.

— Та любовь, о которой вы говорите, существует только в слезливых романах и телесериалах, — жестко сказала она. — В реальной же жизни вечной любви не существует.

К большому ее удивлению, Джимми не стал оспаривать высказанное ею мнение, лишь задумчиво кивнул, принимая ее слова к сведению.

— В определенном смысле, Одетта, вы правы, — с минуту помолчав, сказал он. — Настоящая, большая любовь встречается редко. Обычно людей вполне устраивает некий ее суррогат, который удобен в употреблении, как электрический чайник. Ну а потом… время идет, дни складываются в годы, годы — в десятилетия, и люди умирают, так и не узнав, что это такое.

— Стало быть, лучше прожить мало, но зато в любви — так, что ли? — спросила Одетта, подпустив в голос циничные нотки.

— Можно и так сказать, — пожал плечами Джимми. — Тут каждый делает выбор сам.

— А по-моему, нет ничего лучше мертвого возлюбленного! — бросила Одетта. — Мертвец не может ни уйти от тебя, ни изменить тебе, да и никак иначе тебе напортить. Так что тебе остается только лелеять добрую память о нем и те чувства, которые ты к нему питала. А это, по большому счету, означает культивировать жалость к самой себе. Ну а жалость к себе суть та же любовь. Ведь жалеть себя так приятно… Я бы назвала это чувство жалостью-любовью к собственной персоне. Вот, по мне, самое сладкое и сильное чувство, какое только может испытывать человек.

Джимми кивнул, устремив на нее взгляд темно-синих глаз, на дне которых плескалась затаенная печаль.

— Это вы сказали, Одетта, — не я. Когда умерла моя возлюбленная, у меня было такое ощущение, словно она забрала с собой мою душу. Я будто бы разом лишился всех своих чувств. Где уж тогда мне было жалеть себя или, того больше, себя любить… Я просто ничего не чувствовал. Был пуст и туп, как трухлявый пень, вот и все.

Одетта почувствовала, как у нее от стыда жарко полыхнули щеки.

— И сколько же вы были вместе? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Всего три месяца, — сказал он и одним глотком осушил свой стакан. — Теперь, если следовать вашей теории, мне остается одно: до скончания века себя жалеть. И в этом черпать силы для дальнейшего существования. Так, да?

Одетта, клацая зубами о край чашки и захлебываясь от рыданий, пыталась влить в себя холодную воду, чтобы немного успокоиться, что, надо сказать, получалось у нее не лучшим образом.

Она дала слабину, позволила себе раскиснуть, расплакаться и вот теперь никак не могла остановиться.

— Извините, — шептала она прерывающимся от рыданий голосом. — Я таких глупостей вам сейчас наговорила… Теперь вам только и остается, что думать обо мне, будто я самая последняя эгоистичная тварь.

Держа перед Одеттой чашку с водой, Джимми гладил женщину по волосам, но вид при этом имел такой, что, казалось, еще немного — и он сам зальется слезами или, чего доброго, хлопнется в обморок. Это свидетельствовало о том, что Джимми редко приходилось иметь дело с женскими истериками, а успокаивать истеричных женщин — и того реже.

Появился Феликс, мигом оценил обстановку и решил избавить брата от этого тяжкого бремени.

— Нужна твоя помощь, Джимми, — деловито сказал он. — Дети и кое-кто из взрослых затеяли игру в снежки. Между тем срочно требуется собрать всех в большом шатре, поскольку Ситтоны начнут сейчас зачитывать торжественную речь.

— Понял. — Джимми поднялся с места и, одарив Одетту странным взглядом, который было невозможно расшифровать, отправился следом за своим братом.

— А куда это ушел Джимми? — медовым голоском пропела Сьюки, предварительно обменявшись многозначительными взглядами с Джин Ситтон. — Мама говорит, что Саския нарочно попросила усадить его рядом с вами. На тот случай, если вы не заметили, скажу, что мужчин и женщин без пары на вечере не так уж много.

Одетта стиснула зубы. Она опять допустила промашку. А все ее гадкий рот. Стоит ей только его раскрыть и одарить собеседника своей доморощенной философией, как он из ее поклонника или хотя бы дружески настроенного к ней человека мигом превращается в ее ярого оппонента или даже врага. Это же надо было такое сморозить: представить свою глупейшую теорию про мертвого, но незабвенного возлюбленного на суд человека, потерявшего любимую девушку!

Когда начали произносить речи, Джимми в шатре все еще не было. Зато его место за столом занял пытавшийся уже строить Одетте куры валлиец по имени Гарт Дрейлон. Проходя мимо, он будто невзначай отогнул манжет рубашки — якобы для того, чтобы узнать время, а на самом деле — чтобы продемонстрировать ей свой золотой «Ролекс». Потом, наклонившись к ней и лаская взглядом треугольный вырез ее платья, он произнес:

— До чего же мне люб этот вид! Напоминает горы и долины моего родного края.

Речь Тони Ситтона относительно будущего счастья Саскии и Стэнли была произнесена без особого энтузиазма и, соответственно, ответного энтузиазма у собравшихся не вызвала.

— Этот тип такой жмот… Каждый пенни экономит, — сказал про Тони Гарт Дрейлон. — Знаешь, что он подарил молодым на свадьбу? Жалкий этюдишко Котмана — вот что.

Когда с места поднялся Стэн и начал рассказывать собравшимся, как сильно он любит свою Саскию, Гарт, не обращая на него никакого внимания, еще ближе подсел к Одетте и стал говорить ей на ухо весьма рискованные комплименты. Одетта же, будто и впрямь обратившись в Снежную королеву, сидела на месте словно вырезанная изо льда статуя, не шевеля даже бровью.

Уже в самом конце взял слово свидетель жениха Гилберт и долго и нудно зачитывал поздравления, которые пришли молодым. К тому времени длинный нос Гарта почти уже касался грудей Одетты, поэтому, когда Вирджиния Ситтон сказала: «А теперь прошу всех встать», — и гости разом поднялись с места, она своим бюстом едва не свернула ему нос на сторону.

Все это время Джимми Сильвиан, не видевший снега лет пятнадцать, играл с ребятней в снежки. Относительно Одетты Филдинг Джимми совершенно точно знал две вещи: во-первых, она была далеко не такая покладистая, как его покойная Флоренс, а во-вторых, у нее были все шансы угодить в ближайшее время в психушку. Особенно если принять к сведению все то, что говорил о ней Калум. Нельзя, конечно, сказать, что Джимми верил Калуму на все сто, но в данном случае признаки нервного расстройства у бедняжки были видны и неспециалисту. По мнению Джимми, у Одетты слишком часто менялось настроение — то она была наверху блаженства, то без всякой видимой причины погружалась в бездны отчаяния и начинала ненавидеть себя и окружающих.

Однако, будучи человеком наблюдательным и вдумчивым, Джимми знал, что подобные симптомы часто бывают не только спутниками нервной болезни, но еще и очень сильной влюбленности. Поэтому ларчик мог открываться просто: Одетта была без памяти влюблена, и в этом-то ее болезнь и заключалась. Оставалось только узнать, кого именно она одарила своим чувством. Джимми решил при случае непременно это выяснить.

Начались танцы, в которых Одетта приняла самое деятельное участие. Возможно, по той причине, что быстрые, слаженные движения помогали ей подавить истерику и избавиться, пусть и на время, от бесконечных, надоедливых слез. Она буквально разваливалась на части, и лишь четкий ритм, задаваемый ударными инструментами, позволял ей держаться и воспринимать себя как единое целое.

Однаковсе хорошее кончается, и ансамбль «Диско-Фриско» после быстрых ритмичных вещей заиграл тягучую медленную мелодию. После нескольких вступительных аккордов послышался записанный на фонограмму голос Пэтси Кляйн, выводивший слова популярного шлягера: «Я с ума схожу, когда думаю о тебе».

Услышав песню Пэтси Кляйн, Одетта поняла, что ее собственная песенка спета. Слезы снова хлынули у нее из глаз и текли, ни на мгновение не останавливаясь. Закрыв лицо руками, она устремилась к выходу — в спасительную прохладу парка. Встав у полога, она принялась с шумом втягивать в себя свежий холодный воздух. Неожиданно ей на плечо легла тяжелая мужская рука, и чей-то голос произнес несколько слов ей на ухо.

«Если это Гарт Дрейлон, — подумала она, — то я сейчас его ударю». В следующую минуту, правда, она осознала, что рядом с ней находится Джимми Сильвиан.

— Вы не слышите меня? — спросил он. — Я во второй раз предлагаю вам потанцевать. — С этими словами Джимми протянул ей руку.

— Но я… я же плачу, — хлюпая носом, пробормотала Одетта.

— Я вижу, — охотно согласился Джимми с этим вполне очевидным фактом. — Так что, если вы откажетесь танцевать со мной, я вам бумажного платка не дам. А в передвижных туалетах, насколько я знаю, запас туалетной бумаги уже закончился.

Когда они вошли в шатер и стали танцевать, Одетта первое время прятала свое заплаканное лицо у него на груди: лучшей ширмы, чем широкая грудь Джимми, для этой цели было не сыскать. На них никто не обращал внимания, и Одетта постепенно стала успокаиваться.

Как только танец закончился, Джимми сразу же вывел ее на воздух.

— Ну вот, — сказал он, — я снова предоставляю вам возможность себя жалеть. Идите и рыдайте, сколько душа пожелает. — Вручив ей свой большой носовой платок и не прибавив ни единого слова, он оставил ее в одиночестве.

Одетта, хлюпая носом и содрогаясь от холода, побрела под снегом куда глаза глядят. Она долго танцевала, вспотела, и теперь ей казалось, что кожа постепенно покрывается скользкой ледяной чешуей.

Одетта поняла, что забрела на поле. Отсюда воздвигнутый усилиями Ситтонов ярко освещенный шатер казался пристанищем инопланетян из фильма «Звездные войны». Неожиданно она услышала, что у нее за спиной кто-то громко, натужно дышит. «Неужели Джимми Сильвиан?» — подумала она, повернулась и увидела нагонявшего ее Гарта Дрейлона.

— Сначала я подумал, что вижу призрак, и только потом, приглядевшись, понял: это ты, — сказал он, подходя к ней и переводя дух. — Тогда я сиганул через забор и двинулся за тобой. Даме не следует бродить по полям в одиночестве в такую погоду.

— Вовсе я не брожу по полям, — пролепетала Одетта. — Просто мне захотелось на минутку вырваться из этого душного шатра на простор.

— Как я тебя понимаю, детка! Что может быть лучше безраздельного простора? — Глаза Гарта шарили по местности в поисках шалаша или иного романтического укрытия, где, как известно, милые обретают рай. Так и не обнаружив ничего достойного внимания, он высказал предложение: — Может, укроемся от непогоды в моей машине, а, милашка? У меня «Порше Каррера» с интерьером из красной кожи. Классическая модель!

— Извините, — сказала Одетта. — Но как раз именно эта модель мне почему-то очень не нравится. — С этими словами она отвернулась от валлийца и двинулась в обратный путь — в сторону ярко освещенного шатра. Гарт был значительно быстрей на ногу и, без сомнения, легко бы ее нагнал, если бы не провалился в прикрытую снегом нору и не повредил себе голеностоп. Одетта уже подходила к передвижным туалетам и, по идее, могла чувствовать себя в полной безопасности, если бы… Если бы эта праздничная ночь не оказалась еще и балом всех местных вампиров.

Выскочив из кабинки, к ней подлетел Лайэм и пошел рядом, ловко попадая с ней в шаг.

— Все время тебя искал, — сообщил он. — Можно сказать, все глаза проглядел. Может, прогуляемся до гостиницы, а? — Тут он без всякой преамбулы грубо ее облапил и попытался просунуть язык ей в рот.

Одетта обеими руками отпихнула Лайэма от себя. Если бы у нее не свело от холода руки, она бы еще и по физиономии его ударила, но теперь это было ей не по силам. По счастью, у нее объявился защитник. Следовавший за ней, припадая на ногу, Гарт Дрейлон, обнаружив в лице Лайэма неожиданного соперника, грозным голосом крикнул:

— Оставь эту леди в покое, парень! Не то тебе придется иметь дело со мной.

Пока Гарт прятал свой драгоценный «Ролекс» в карман и поднимал руку, чтобы как следует размахнуться, Лайэм Тернер успел нанести ему сильнейший удар головой в лицо. Завязалась драка. Поначалу Одетта собиралась позвать кого-нибудь на помощь, но потом поняла, что ей хочется одного: убраться отсюда как можно дальше.

Когда из шатра выскочил наконец Джимми Сильвиан, разнял дерущихся и осмотрелся, его взгляд выхватил из темноты удалявшуюся фигуру женщины в голубом платье. На фоне непрерывно сыпавшей с темного неба снежной крупы она показалась ему особенно хрупкой и беззащитной.

Вместо того чтобы идти через поместье, Одетта побрела по дорожке, которая, как она считала, напрямую выводила к деревне. Идти на каблуках было неудобно, поэтому туфли ей сразу же пришлось снять. Ноги у нее мгновенно промокли, а еще через несколько минут стали холодными, как ледышки, и занемели. Стояла такая темень, что она несколько раз теряла направление, сворачивала на обочину и утыкалась в живую изгородь.

Дойдя до развилки, Одетта в недоумении остановилась. Не зная, куда направить свои стопы, она после минутного размышления свернула налево, решив неукоснительно держаться левой стороны, как делала это в детстве, выбираясь из лабиринта в Луна-парке. Продолжая брести в избранном ею направлении, она через какое-то время, показавшееся ей вечностью, подошла к огороженному забором абсолютно темному зданию и поняла, что перед ней Дейтон-менор — прежнее обиталище семейства Ситтон. Деревня находилась в противоположной стороне, и до нее было не менее получаса ходьбы. Все объяснялось просто: она пошла не по той дороге, и теперь ей предстояло возвращаться.

Избитые об острые камни и коряги ноги Одетты превратились в сплошную рану, и каждый шаг давался ей с огромным трудом. Это не говоря уже о том, что она насквозь промерзла, безмерно устала и ее начало клонить ко сну. Двигаясь рывками, как заводной манекен, она отправилась в обратный путь и ценой неимоверных усилий снова добралась до развилки. Тут ей захотелось присесть на кочку и немного подремать. Сон властно звал ее в свои объятия, предлагая сладостное отдохновение в награду за перенесенные испытания.

Она опустилась на землю, прислонилась спиной к живой изгороди и, склонив голову к груди, прикрыла глаза. По этой причине она не увидела, как по дороге заметался свет фар подъезжавшего автомобиля, а звук его мотора услышала только в последнюю минуту — все звуки доносились до нее как через вату. За рулем дряхлого «Форда Зефира», принадлежавшего Феликсу Сильвиану, сидел его старший брат Джимми. Он едва не проехал мимо Одетты — в свете фар ее голубое платье почти сливалось с присыпанной снегом живой изгородью, у которой она сидела.

Сдав назад, он выскочил из машины и подбежал к Одетте. Она была холодна, как мрамор, и едва могла говорить.

— Это ты, Калум? — пробормотала она после того, как он с силой потряс ее за плечо. Волосы у нее были припорошены снегом, а ресницы покрылись инеем и походили на мохнатые паучьи лапки.

— Нет, это Джимми, — ответил Сильвиан, поднимая ее с земли.

Ноги у Одетты так заледенели, что почти не сгибались в коленях, поэтому Джимми стоило большого труда устроить ее на заднем сиденье автомобиля и закрыть за ней дверцу. Когда Джимми затаскивал Одетту в машину, юбка на ней задралась, и он увидел у нее на бедрах желтоватые пятна старых кровоподтеков.

— Что смотришь? — напустилась на него Одетта. — Не знаешь, что это такое? Ну так я тебе скажу — это следы от занятий продвинутым сексом двадцать первого века! Неприятное, знаешь ли, занятие, а главное — болезненное.

В салоне древнего «фордика» было относительно тепло, и Одетта постепенно стала оттаивать — в прямом, так сказать, и переносном смысле. Во всяком случае, вырывавшиеся поначалу из ее уст малопонятные, несвязные фразы стали трансформироваться в более осмысленные.

— Я остановилась в гостинице «Корона», — пробормотала она, растирая онемевшие от холода ноги. — Это в деревне. Рядом с церковью.

Джимми уже было решил, что она начала приходить в норму, но стоило ему покатить в сторону деревни, как у Одетты снова началась истерика. Ее хриплые, надрывавшие душу рыдания напомнили ему стенания льва, только в голосе Одетты было еще больше горечи и безнадежности, чем у одинокого африканского хищника.

Впрочем, когда Джимми подъехал к гостинице и выключил мотор, Одетта неожиданно замолчала. Как радио, у которого кто-то выдернул шнур из розетки.

Джимми, свыкшийся уже в течение вечера с бесконечными истериками Одетты, почувствовал себя не в своей тарелке.

— Позвольте мне купить вам выпивку, — предложил он, поскольку ничего другого ему просто-напросто не приходило в голову. — Думаю, мы это заслужили.

Одетта отрицательно помотала головой.

— Вам не следует пить, — прошептала она. — Вы же за рулем.

— В таком случае я провожу вас до комнаты, — сказал он и открыл дверцу «Форда».

Управлявшаяся с делами в баре сварливая хозяйка «Короны» краем глаза заметила, как по лестнице, которая вела на второй этаж, стала подниматься постоялица в голубом платье, за которой следовал какой-то здоровяк.

— Эй, мистер! — крикнула она, обращаясь к Джимми. — У нас не принято ходить к постояльцам в гости после десяти вечера.

Джимми посмотрел на нее, понял, что скандалы — ее отрада, и вступать с ней в перебранку не решился. Не сказав ей ни слова, он вышел из гостиницы, плотно прикрыв за собой дверь.

Возвращаясь на следующее утро к себе в номер — в другой гостинице и в другой деревне — и мучаясь с похмелья головной болью, Джимми Сильвиан был немало удивлен, застав у своей двери посыльного с огромным букетом цветов.

— Я, черт возьми, цветов в номер не заказывал, — пробурчал он, вставляя дрожащей рукой ключ в замок.

— Но ведь вы мистер Джеймс Сильвиан, не так ли? — спросил, шмыгнув носом, посыльный, сверившись с карточкой.

— Положим, — ответил Джимми, — и что из этого?

— Тогда все правильно.

С этими словами посыльный — деревенский парнишка лет шестнадцати — вручил Джимми букет и карточку, после чего помчался вниз по лестнице. Джимми никогда прежде цветов не дарили, так что он даже не знал, что с ними делать. Войдя в номер и положив букет на стол, он взял карточку и прочитал лаконичное послание: «Спасибо за то, что помогли мне оттаять».

22

Одетта еще раз мысленно пролистала свой финансовый отчет и, набрав в грудь побольше воздуха, вошла в облицованный гранитом монументальный подъезд банка. Состояние ее дел было далеко не блестящим. По ее подсчетам, сумма долга достигла астрономической суммы в двести тысяч фунтов. Из них сто тысяч покрывала закладная за квартиру и мебель, а еще шестьдесят — деньги, переведенные Калумом. Все остальное как бы зависало в воздухе и не имело никакого обеспечения. Более того, с каждым днем долги множились, и кредиторы уже начинали выказывать нетерпение. Одетта знала, что, если она в самое ближайшее время не сделает крупных выплат по займу, банк прикроет ее фонд и объявит ее банкротом. Что же касается доходов клуба, то они шли исключительно на оплату текущих расходов — выплату жалованья сотрудникам и покрытие счетов поставщиков. Сама же Одетта жила на деньги, которые отложила на черный день, и даже в мыслях на доходы клуба не покушалась.

Главный менеджер банка, с которым у нее была назначена встреча, оказался молодым человеком с веселенькой расцветки галстуком, но лишенным даже намека на веселость лицом. Предложив Одетте присесть, менеджер пролистал предложенный его вниманию отчет, после чего приступил к обсуждению его наиболее уязвимых мест, а в заключение сказал:

— Как видите, картина просто удручающая. По этой причине, мисс Филдинг, вы не можете позволить себе на это Рождество никаких дорогих рождественских подарков, никаких нарядов с Пэлл-Мэлл и Бонд-стрит. Отныне ваш лозунг — экономия и еще раз экономия.

— Я готова в случае необходимости даже выставить на продажу квартиру, — сказала Одетта в полной уверенности, что уж такая жертва с ее стороны обязательно растопит сердце неулыбчивого менеджера. Ничуть не бывало.

— Приближаются рождественские праздники, и люди покупают сейчас совсем другие вещи, — жестко сказал он. — Так что быстро вам такую сделку не провернуть. — С минуту пожевав губами, менеджер добавил: — Впрочем, я слышал от мистера Дента, что вы надеетесь на новые крупные поступления со счета своего партнера Калума Форрестера. Так ли это?

— Его сейчас нет в городе, — соврала Одетта. — Я выясню его намерения, как только он вернется.

Менеджер откинулся на спинку стула, сложил руки на животе и некоторое время смотрел на нее в упор.

— Насколько я понимаю, в вашем деле он участвует неофициально?

— Скажем, он поддерживает меня как… как свою близкую приятельницу, — не моргнув глазом соврала Одетта, а сама подумала, что, если бы это соответствовало действительности, счастливее ее не было бы никого на свете.

— Но ваши деловые отношения хоть как-то оформлены?

Одетта вспомнила о потерянных документах и решила, что говорить сейчас об их пропаже как минимум глупо.

— Нет. Это было, если так можно выразиться, джентльменское соглашение.

— Остается только надеяться, что он настоящий джентльмен. Далеко не всякий мужчина станет поддерживать женщину, оказавшуюся в подобном… хм… затруднительном положении. — Менеджер откашлялся, с минуту подумал, а потом сказал одну чрезвычайно неприятную для Одетты вещь: — При таких, как у вас, обстоятельствах иной джентльмен просто забрал бы из дела все свои деньги — вместо того чтобы вкладывать новые средства.

Одетта вышла из банка, немного прогулялась по празднично украшенной Риджент-стрит, а потом зашла в кафе и заказала себе капуччино. Попивая кофе и поглядывая на перекусывавших на скорую руку горожан, торопившихся сделать праздничные покупки, она вдруг подумала, что уже коснулась дна черной бездны, куда затягивала ее депрессия, — в тот вечер, когда брела, босая, под снегом и ледяным дождем неведомо куда. И хотя ее положение за те двое суток, которые миновали со дня свадьбы Саскии, нисколько не улучшилось, у нее появилось и стало крепнуть ощущение, что она начинает постепенно выгребать на поверхность. На удивление, последние двое суток она стала меньше нервничать, лучше спать и с большим оптимизмом смотреть в будущее. Теперь даже угроза потерять квартиру не могла выбить ее из колеи. Неожиданно пришло осознание, что эта квартира, бывшая ее любимым пристанищем и единственным убежищем, где она могла укрыться от мерзостей жизни, со временем превратилась для нее в ловушку. Стала чем-то вроде ее персонального Королевства кривых зеркал, где вызванные ее воображением герои без конца разыгрывали перед ней сцены из выдуманной кем-то игрушечной, невсамделишной жизни, обесценивая и лишая красок ее собственное существование. И этому пора было положить конец.

Как всегда, удар обрушился с той стороны, откуда она менее всего его ожидала. Вернувшись в свой кабинет, она обнаружила на столе официальное послание адвоката Калума, в котором он декларировал желание своего клиента отозвать вложенные им шестьдесят тысяч фунтов — полностью и в течение оговоренных законом двадцати одного дня.

Когда Одетта прочитала эти строки, у нее закружилась голова, и она без сил рухнула на свой офисный стульчик. Ее тело соприкоснулось с этим изящным изделием с такой силой, что оно, словно живое существо, взбрыкнуло, выскользнуло из-под ее зада, пролетело по комнате и с грохотом врезалось в шкаф. При этом Одетта оказалась на полу, а стоявший на шкафу кактус спикировал прямо ей на колени.

Зазвонил телефон, но Одетта не обратила на него внимания. В эту минуту она вновь и вновь задавала себе вопрос: как мог Калум так с ней поступить? Какую новую игру он затеял?

Вскочив на ноги, она выбежала в коридор и устремилась в кабинет Флориана. Там никого не было — только стлался голубоватый дым от французских сигарет.

Снова зазвонил телефон. Если у Одетты не отвечали, звонок мгновенно переадресовывался на кабинет Флориана. Одетта автоматически подняла трубку.

— Одди, это я. — Голос Монни прерывался от волнения. — Крэйг сбежал!

— Что-что?

— Сбежал, говорю, сволочь. Меня, детей бросил… — Монни залилась слезами.

Одетта не без труда сосредоточила внимание на том, что ей говорила сестра. Монни хлюпнула носом.

— Если вернется — я ему такое устрою… Голову оторву. Конечно, мы с ним в последнее время не слишком ладили, но дети-то ни в чем не виноваты, верно? — Монни снова зашлась в рыданиях, — Перед тем как убраться, он все свадебные фотографии… на кусочки изорвал. И даже записочки не оставил.

Одетта поняла, что ее финансовые затруднения по сравнению с трагедией, которую переживала Монни, — ничто.

— Думаю, он скоро вернется, — сказала она, хотя сама в это не очень-то верила.

— Сомнительно… — В трубке что-то зашуршало. По-видимому, Монни доставала носовой платок. — Он сбежал прямо из поликлиники, пока врач сообщал мне результаты обследования. А когда я вернулась домой, то обнаружила, что Крэйга там нет и его вещей — тоже.

— А как прошло обследование… нормально?

— Да. У меня будет девочка. — Монни принялась было снова сопеть носом, а потом сказала: — Извини, Одди. Так нескладно все получилось… Ведь теперь тебе придется выплачивать залог, верно?

— Что такое?

— Крэйг не явился сегодня на слушание. — Теперь Монни хлюпала носом безостановочно. — Полиция выписала ордер на его задержание… Меня уже допрашивали, где он. Я так напугана, Одди. Я ведь и вправду не знаю, где он.

— Он не пришел на слушание? — переспросила Одетта.

— Ну да. Адвокат мне вот что сказал… Погоди, я сейчас тебе зачитаю… — Монни некоторое время шуршала бумагами, потом ее голос послышался снова. — Если он не явится на повторный вызов — это на следующей неделе, — крупных неприятностей ему не миновать. И его гаранту тоже. Ему — тебе то есть — придется выплатить оговоренную сумму залога полностью…

Одетта назначила встречу своему адвокату Биллу в баре «Оксо».

— Извини, раньше выбраться не смог, — сказал Билл, ставя на стол портфель и смахивая снег со своего черного пальто и красного шарфа. — Пришлось всю первую половину дня проторчать в суде.

Одетта подсунула ему послание адвоката Калума и сидела тихо, как мышка, пока он его изучал.

— Похоже, он хочет отозвать свои средства.

— Это долговременное вложение. Он не может вот так запросто взять эти деньги и забрать, — процедила она сквозь зубы.

— Технически — может. — Билл сбегал в бар, купил пива и вернулся за столик. — Делается это следующим образом. Кредитор идет в суд и требует возвращения займа, мотивируя это неудовлетворительным, на его взгляд, состоянием дел заемщика. Конечно, ему придется доказывать, что дела его заемщика оставляют желать лучшего, но, насколько я понимаю, у Калума очень ушлый адвокат.

— Но Калум не кредитор! — воскликнула Одетта. — Он — вкладчик. Ты ведь сам визировал договор.

— Я еще раз просмотрю договор, когда вернусь в офис, — сказал Билл. — Но если мне не изменяет память, деньги были напрямую переведены на твой счет, так что это был скорее не договор, а уведомление и расписка с твоей стороны в получении указанной суммы. А из этого следует, что он, не получив этих денег в оговоренный срок, запросто может объявить тебя банкротом. — Билл склонился к столу и еще раз прочитал официальный меморандум адвоката Калума. — Да, никаких сомнений. Калум Форрестер собирается тебя раздавить.

Одетте нравились деловитость Билла и его манера говорить правду, какой бы горькой она ни была, но это было уже слишком.

— Могу тебя заверить, что ничего подобного он делать не собирается, — сказала она с уверенностью, которой не чувствовала.

— А я тебя заверяю, что не только собирается, но и сделает. Поскольку намеревается отозвать свои средства в максимально короткий срок.

Одетта вернулась в свой кабинет и включила автоответчик. В ее отсутствие звонила пропасть народа, и все ее знакомые, словно сговорившись, требовали, чтобы она срочно с ними связалась. Но Одетта не стала никому звонить. Она знала, что, разговаривая с подругами, обязательно расплачется, а ей ни в коем случае нельзя было распускаться. Сейчас, по крайней мере.

Флориан сказал, что он знать не знает ни о каком меморандуме адвоката Калума, но Одетта ему не поверила.

— Когда ты в последний раз видел Калума? — спросила она.

— Ну, не так уж и давно… — протянул он, пожав плечами. Что верно, то верно. Они с Калумом расстались только сегодня утром: всю ночь играли в настольный футбол. — Думаю, он уехал куда-нибудь. Сказал, что замотался и нуждается в отдыхе.

— Понятненько, — произнесла Одетта. — Устал, значит, бедняжка.

Флориан согласно кивнул и предложил Одетте коньяку. Она отказалась. Фло выпил. В последнее время он слишком много пил — даже по его меркам.

— У тебя все в порядке? — озабоченно спросила она.

— У меня все хорошо. — Флориан приподнял тяжелые веки и посмотрел на Одетту. — Я не за себя, я за тебя беспокоюсь. Ведь он под тебя копает — разве не замечаешь?

Одетта смерила своего «шефа» пристальным взглядом. Что и говорить, Фло основательно опустился. Даже бриться перестал. Одетте трудно было поверить, что она вступила с этим человеком в интимные отношения — пусть и под давлением Калума.

Между тем Фло продолжал говорить, время от времени смачивая горло глотком коньяку.

— Он играет с тобой в одну игру. Забыл, как называется по-английски… — Тут он пощелкал в воздухе пальцами, словно ловя муху. — Ага! Головоломка, вот как. Кто составит все элементы воедино, тот получит приз.

— Какой приз? — удивилась Одетта.

— Приз-сюрприз! — пьяно ухмыльнулся Фло. — Откуда я знаю, какой? Очень может быть, что если ты выиграешь, то он на тебе женится.

— Интересная у него манера — сначала судиться, а потом жениться, — язвительно сказала Одетта. Хотя она делала вид, что ей море по колено, сердце у нее при этих словах екнуло.

Флориан прикурил сигарету и глубоко затянулся.

— А может, он тебя испытывает? У него ведь все с вывертом, все не как у людей. Но одно я знаю точно. Он парень умный, и его счастье может составить только очень умная женщина. Так что давай думай, решай головоломку-то. Вдруг получится?

Одетта поняла, что большего ей от Флориана не добиться, и оставила его в покое. К тому же ей хотелось как следует обдумать то, что он ей сообщил. Она понимала, что надеяться на такой благоприятный исход с ее стороны — настоящее безумие, и Фло, скорее всего, все ей наврал, но… чем черт не шутит?

К сожалению, снова обсудить с Фло эту тему ей так и не пришлось. Француз тоже куда-то пропал и не объявлялся как минимум неделю. Надо сказать, теперь он приходил в «РО» все реже и реже, почти полностью переложив обязанности шеф-повара на плечи своего зама по соусам Неда. Это сказывалось на качестве пищи. Она по-прежнему оставалось великолепной, но пищей богов ее назвать уже было нельзя. Дальше — больше. Неожиданно несколько поставщиков деликатесных продуктов отказались отпускать свой товар в кредит и стали требовать, чтобы им оплатили все прежние счета. Потом на кухне сломалась дорогая французская печь, а пока ее чинили, несколько поваров, не привыкших работать в авральных условиях, потребовали расчет.

Стремясь совладать с многочисленными трудностями, Одетта упорно трудилась, урывая для сна всего несколько часов в сутки, и, чтобы как-то себя подбодрить, постоянно что-то жевала. Теперь она находила успокоение в одной только пище и, оставаясь в ресторане после закрытия, чтобы подвести баланс, ела все, что попадалось под руку, — разнообразные салаты, холодную рыбу, мясо, дичь, чрезвычайно калорийные пудинги — ну и, конечно же, шоколад.

А потом по электронной почте пришло послание от Билла, и тут ей уже не смогла помочь даже вся эта восхитительная жратва — слишком неприятное она получила известие. В своем послании Билл, в частности, писал, что суд, рассмотрев дело «Форрестер против Филдинг», предложил ей, Одетте Филдинг, выплатить Калуму Форрестеру шестьдесят тысяч фунтов в течение трех недель, угрожая в противном случае объявить ее банкротом и пустить ее имущество с молотка. Короче говоря, все произошло именно так, как предсказывал Билл, хотя она упорно отказывалась в такой исход верить. Более того, решение суда могло побудить других кредиторов последовать примеру Калума и тоже подать на нее в суд.

— Эти кредиторы — все равно что крысы на корабле, — объяснил ей при личной встрече Билл. — Когда с борта сбегает самая большая, все остальные устремляются за ней.

Увы, Калум не был единственной крысой, сбежавшей с ее корабля. Когда Одетта сообщила Биллу об исчезновении Крэйга, у адвоката отвисла челюсть.

— Ты почему мне не сказала, что собираешься выступить гарантом этого типа? — воскликнул он, вскакивая с места и принимаясь расхаживать по офису из стороны в сторону. — Я бы никаких сил не пожалел, чтобы тебя от этого отговорить.

— Но Крэйг клялся мне всем святым, что будет сидеть дома…

— Это ты будешь сидеть! — рявкнул Бил. — В долговой яме! Откуда, черт возьми, ты возьмешь деньги, чтобы выплатить залог?

— Крэйг вернется. Я уверена, — сказала Одетта. — У него двое детей, и не было еще случая, чтобы он не поздравил их с Рождеством.

— А судье уже будет все равно, вернется он или нет. Твои-то гарантии оказались ни к черту, верно?

— Похоже, мне и впрямь пора объявить себя банкротом, — нервно рассмеялась Одетта.

У Билла было чувство юмора адвоката, и смеяться над шутками своей клиентки о банкротстве он позволить себе не мог.

— Суд не примет твое банкротство во внимание и заставит тебя выплатить всю сумму залога до последнего пенса. Плюс судебные издержки, — мрачно сказал он. — Набежит такая сумма, что до смерти не расплатишься.

В конце недели на адрес Одетты пришло письмо от адвоката дизайнера Ллойд-Брюстера. Миляга Морис требовал, чтобы ему заплатили за труды по оформлению «РО». Потом пришло несколько факсов от поставщиков. Все они требовали денег, даже верный Билл.

Саския все еще находилась в отпуске, поэтому Одетте, чтобы справиться с делами, приходилось вкалывать в «РО» по шестнадцать часов в сутки. В пятницу она получила уведомление от городского магистрата, что ей необходимо предстать перед судом, дать объяснения относительно исчезновения Крэйга и в случае, если суд сочтет ее объяснения неудовлетворительными, вручить жюри чек на двадцать тысяч фунтов, составлявших сумму залога.

— Тебе придется очень постараться, чтобы убедить суд в том, что ты сделала все возможное и невозможное, стараясь предотвратить его исчезновение, — сказал Билл и ушел, подсунув ей незаметно на подпись чек, где была проставлена сумма, в которую он оценивал свои услуги.

Одетта поняла, что ее дело плохо. Вопрос о продаже квартиры встал вплотную. Чтобы придать своему жилищу более презентабельный вид, Одетта теперь постоянно его убирала и пылесосила. Режим экономии, который она неукоснительно соблюдала, заставил ее отказаться от услуг уборщицы.

Как-то вечером, когда она, стоя на четвереньках, чистила с помощью щетки и патентованного пенообразующего средства свои мексиканские ковры, в дверь позвонили. Одетта глянула на дисплей сканировавшей подъезд видеокамеры и увидела Джимми Сильвиана. Времени, чтобы принять душ, переодеться и привести себя в порядок, у нее не было, и она, чтобы не позориться, решила дверь не открывать. Джимми между тем позвонил снова — уже более настойчиво. «Какого черта он приперся? И откуда узнал мой адрес?» — с раздражением подумала Одетта и вдруг увидела у него в руке рекламный буклет, который агенты риелторской фирмы вручали всем желающим осмотреть выставленную на продажу жилплощадь.

Делать было нечего, и она открыла ему. Когда Джимми вошел в подъезд, Одетта швырнула щетку в пластмассовое ведро, задвинула его под раковину и включила тренажер «бегущая дорожка». Уж пусть он лучше думает, что она занимается поддержанием физической формы, нежели тяжелым физическим трудом.

В дверь позвонили, и Одетта, торопливо пригладив торчащие во все стороны волосы, впустила гостя в квартиру.

— Здравствуйте, мисс Филдинг, — с вежливой улыбкой сказал Джимми Сильвиан. Глядя на него, можно было подумать, что он видит ее впервые.

— Ради бога, зовите меня Одеттой, — сказала она, в смущении отводя от него глаза. — Если мне не изменяет память, мы стали называть друг друга по имени после… — Она собиралась сказать: «После истерики, которую я закатила на свадьбе у Саскии», но промолчала. Это было бы слишком унизительно.

— После нашей небольшой прогулки по сельской дороге, — пришел ей на выручку Джимми.

— Вот именно, — пробормотала Одетта. — Но мне бы не хотелось об этом вспоминать.

— И не надо, — легко согласился с ней Джимми. — Собственно, я пришел сюда для того, чтобы осмотреть вашу квартиру.

— Что ж, осматривайте. — Одетта обвела широким жестом свои апартаменты, после чего демонстративно прошла к тренажеру и выключила его.

Джимми самым добросовестным образом принялся за дело и облазил всю ее квартиру вдоль и поперек. При этом он хранил молчание, что было Одетте только на руку.

— Для владелицы ресторана у вас в холодильнике удивительно мало припасов, — заметил он с улыбкой, появляясь через четверть часа в гостиной.

— Холодильник не продается — ни с продуктами, ни без них, — так что какая разница? — сухо сказала Одетта, не имевшая ни малейшего желания обмениваться с ним шутками. Продажа квартиры была для нее делом отнюдь не шуточным.

— Извините, — уже без улыбки сказал Джимми и отправился смотреть спальню. Он посвятил этому занятию никак не меньше десяти минут, и Одетта уже стала подумывать, что он залез к ней в гардероб и осматривает ее белье.

— Может, чаю хотите? — крикнула она. — Или кофе?

— Скотч, пожалуйста. Если есть, конечно, — ответил Джимми, снова появляясь в гостиной. — Должен заметить, квартира у вас просто удивительная.

— Мне она тоже всегда нравилась, — сказала Одетта, открывая бар и исследуя взглядом в поисках классического виски ряды стоявших там оклеенных красочными этикетками бутылок. Это были все больше приношения ее клиентов, оставшиеся с той поры, когда она работала в рекламном агентстве.

— Мать честная! — воскликнул Джимми, заглядывая через ее плечо в зеркальный бар, заставленный экзотическими напитками и хрустальными стаканами всех размеров. — Да это же копи царя Соломона!

Одетта давно мечтала об огромном баре, Походившем на волшебную пещеру Аладдина, которая, как известно, была битком набита всевозможными сокровищами, сверкавшими так, что глазам было больно. У нее в баре тоже все сверкало — и хрусталь, и зеркала, и тщательно начищенное серебро.

Так и не обнаружив в баре обыкновенного скотча, Одетта отмерила Джимми щедрую порцию ирландского виски, после чего уселась на диван и стала смотреть, как он пьет, желая определить его реакцию.

— А вы не будете? — спросил Джимми, выразительно щелкнув ногтем по стакану.

— Я, с вашего разрешения, лучше немного покатаюсь вот на этом, — сказала Одетта, влезая на велотренажер и принимаясь крутить педали.

— Понятно, — рассмеялся Джимми. — Не хотите пить за рулем… Кстати, — добавил он, — я совсем забыл поблагодарить вас за цветы.

— Не стоит, — бросила Одетта. Она терпеть не могла, когда ее благодарили за такие ничтожные, на ее взгляд, знаки внимания.

— Как же не стоит? — удивился Джимми. — Цветы были такие красивые. И со значением. Скажите, вы сами подбирали букет?

— В доме отличный тренажерный зал и бассейн, — поторопилась сказать она, чтобы отвлечь внимание Джимми от букета. — Я, правда, делаю упражнения здесь, но только потому, что мне так удобнее.

Джимми кивнул в знак того, что принимает ее слова к сведению, и отправился смотреть ванную — ее святая святых. Это было самое интимное место в квартире, и, пока Джимми его исследовал, Одетта чувствовала себя не лучшим образом. У нее было такое ощущение, будто ей заглядывают под юбку. Ее бы воля, она вообще не пустила бы Джимми к себе на порог — особенно после того, как он стал свидетелем ее истерики. Истерика, как известно, тоже вещь чрезвычайно интимная. Уж лучше бы пришел кто-то совершенно незнакомый, чужой… Увы, обстоятельства складывались таким образом, что ей выбирать не приходилось. Квартиру необходимо было продать. Как можно быстрее, кому угодно, по любой мало-мальски сходной цене. Иначе… иначе вся ее жизнь могла пойти прахом.

Как следует все взвесив, Одетта решила не упускать клиента.

— Еще стаканчик? — елейным голосом спросила она у Джимми, когда он вылупился из ванной комнаты. Она как никто знала, что при заключении торговой сделки немного подпоить клиента — самое милое дело.

Джимми отхлебнул из стакана и поднял на нее глаза.

— Сказать по правде, я приехал к вам вовсе не для того, чтобы смотреть вашу квартиру.

— То есть как это? Выходит, вы покупать мою квартиру и не собирались?

— У меня нет таких денег. — Джимми, щурясь от яркого света галогеновых ламп, демонстративно развел руками. — Уж извините.

— Тогда зачем вы сюда приехали?

— Хотел еще раз увидеть вас, — ответил Джимии, задумчиво пожевав губу.

Одетта не могла скрыть своего разочарования. Конечно, слова Джимми ей польстили — и даже очень, но деньги сейчас были для нее нужнее и важнее любых признаний.

— Ну вот, вы меня увидели, — пробормотала она. — Для этого, кстати сказать, вам было вовсе не обязательно сюда ехать. Я сижу в «РО» с утра до ночи. Могли бы туда заскочить.

— Мне нужно было увидеться с вами наедине, а в «РО» всегда так шумно и так много людей… Толком и не поговоришь. — Джимми откашлялся. — Дело в том, что я хотел пригласить вас на обед.

Одетта не сразу нашлась, что ему ответить. Не стоило ей все-таки раскрываться перед этим парнем и плакать у него на груди. Увидев ее слезы и слабость, он, похоже, зачислил ее в разряд несчастненьких и решил ее облагодетельствовать. Ей, Одетте, благодеяний не надо.

— Извините, Джимми, но я сейчас слишком занята и никуда не пойду.

— Настолько заняты, что вечером в пятницу сидите дома и занимаетесь на тренажерах?

— Это мое дело, чем я занимаюсь. — Она спустилась по лестнице в гостиную и жестом предложила ему сделать то же самое. — Кстати сказать, я до сих пор не могу взять в толк, как вы узнали, что я хочу продать квартиру, и откуда у вас мой адрес…

— Мне Калум Форрестер сказал.

— Калум? — повторила она непослушными губами.

Джимми кивнул.

— Я видел его сегодня утром, и он мне сказал, что вы выставили свою квартиру на продажу.

— Значит, он в Лондоне? — выдохнула Одетта. — Я-то думала, он уехал отдыхать.

— Какое там «отдыхать»? — рассмеялся Джимми своим громыхающим смехом, который, должно быть, перекрывал все звуки африканской саванны. — Он работает как каторжный. Воплощает, так сказать, в жизнь свой проект по созданию «Дворца чревоугодия».

— «Дворца чревоугодия»? — в изумлении переспросила Одетта.

— Помните, я рассказывал вам на свадьбе у Саскии о новом предприятии? Так вот, я вел тогда речь о любимом детище Калума. Я думал, вы о нем знаете.

— Да я впервые об этом слышу! — воскликнула Одетта. Подбежав к бару, она достала из него первую попавшуюся бутылку и плеснула из нее себе в стакан. В тот момент, когда она подносила стакан к губам, ее осенило: вот в чем, оказывается, заключалась головоломка, о которой упоминал Флориан Этуаль! И странный факс, в котором говорилось о Фермонсо-холле, — один из элементов этой головоломки. — Калум играет со мной в какую-то странную игру! — выпалила она, глядя на Джимми сквозь плескавшуюся в стакане коричневую жидкость. — Почему, спрашивается, он не сказал мне о своем новом проекте? Ах да! — Тут она хлопнула себя по лбу. — Я отказалась сделать ему минет — вот почему! Какая же он скотина. Законченный подонок и скотина — вот он кто. Хрен собачий!

Слово повисло в воздухе, словно потерявший ход дирижабль.

Одетта в смущении прикрыла ладонью рот и покраснела как рак. Она думала, что после этой ее эскапады Джимми ни секунды не задержится в ее доме. Этого, однако, не случилось. Допив свое ирландское виски с труднопроизносимым названием, он поставил стакан на столик рядом со стаканом Одетты и сказал:

— Все-таки вы пойдете со мной обедать. Обязательно. Идите переоденьтесь…

Одетта озадаченно на него посмотрела. Казалось, ему и в голову не могло прийти, что она может отказаться исполнить его подозрительно походившее на приказ пожелание. Ей же в эту минуту меньше всего на свете хотелось есть. Тем более в компании с этим недалеким парнем, разыгрывавшим из себя доброго самаритянина. Теперь ей больше всего на свете хотелось, чтобы он ушел. Ушел и оставил ее в покое. Наедине со своими мыслями.

— Извините, но я никуда не пойду, — сухо сказала Одетта. — Во-первых, я на диете. А во-вторых, терпеть не могу мужчин-шовинистов. И поставим на этом точку.

— Что вы хотите этим сказать? — Джимми взирал на нее со все возрастающим недоумением.

— Я хочу сказать, чтобы ты проваливал, парень. — Одетта взяла со стола стаканы и направилась на кухню.

Джимми с минуту постоял, а потом двинулся к двери.

— Скажите мне вот что, — неожиданно произнес он, останавливаясь у двери и глядя на Одетту через плечо. — Почему мой носовой платок все еще лежит на тумбочке у вашей кровати?

Одетта как-то упустила из виду, что его платок все еще находится у нее в спальне. Она выстирала его, а потом, не зная, куда его деть, положила на тумбочку у кровати — да так и оставила. Даже пару раз брала его в руки, вспоминая перипетии той ужасной ночи, и — что греха таить? — прижимала его к лицу, чтобы промокнуть подступившие к глазам слезы. Но это ничего не означало. Абсолютно. Подумаешь, какой-то платок!

— Да кто вы, черт возьми, такой? Отелло? — крикнула она, появляясь в выгнутом аркой дверном проеме кухни. — Да, я пользовалась вашим платком. Нос вытирала. Если хотите, можете забрать его себе. Вместе с моими соплями!

— Мне кажется, он вам нужен гораздо больше, чем мне, — сказал Джимми с усмешкой. — Калум был сто раз прав, когда говорил, что вы истеричная, с сильной придурью корова. Прощайте!

Хлопнула дверь. Одетта вздрогнула и выронила стакан, который все еще сжимала в руке. Он упал на пол и с печальным звоном разлетелся на мелкие кусочки…

23

Всю следующую неделю Одетта пыталась спасти то, что еще можно было спасти. Ходила по коммерческим судам, конторам советников по экономическим вопросам, без конца совещалась с Биллом. Все эти люди в один голос рекомендовали ей попытаться любой ценой избежать банкротства, но конкретных советов, как это сделать, не давали. Калум по-прежнему от нее скрывался, и выследить его не было никакой возможности. Одетта хотела даже позвонить Джимми Сильвиану и спросить его, где находится Калум, но гордость не позволила ей этого сделать.

Но даже в круговерти всех этих событий Одетта не могла не обратить внимание на одно странное обстоятельство: каждый день у нее в кабинете появлялась белая роза. Цветок доставлял посыльный на мотоцикле, всякий раз вынимая его из похожего на детский гробик футляра. Одетта решила, что розы ей присылает Калум. По ее разумению, это был очередной элемент придуманной его извращенным воображением головоломки — и, как ей казалось, довольно зловещий.

Одетта как раз ставила в вазу пятую розу, когда зазвонил телефон.

— Привет, Одетта, это Ронни Прайэр, — сообщил жизнерадостный женский голос.

— Слушаю вас, мисс Прайэр, — сухо сказала Одетта. — Не припомню, чтобы мы с вами встречались.

— Я так и знала, что ты меня не вспомнишь, дорогуша. Давно это было, — продолжал вещать голос в трубке. — Мы тогда снимали рекламный ролик для фирмы «Мур», которая занималась производством кошачьей еды. Ты была у меня продюсером.

— Вот теперь я тебя вспомнила, Ронни. Как жизнь?

— Отлично. А у тебя?

— У меня тоже все хорошо. — Одетта не хотела входить в детали своего плачевного положения. — Насколько я знаю, сейчас ты работаешь в документальном кино. Видела как-то по ящику твою короткометражку. Блеск, да и только.

— Рада, что тебе понравилось. По поводу кино, кстати, и звоню. У меня есть к тебе одно предложение. Мы хотим показать процесс создания ресторана. С момента возникновения замысла — и до дня открытия. Как тебе такая идея, а?

— Идея мне нравится, — сказала Одетта. — Но мой ресторан уже открылся и успел проработать несколько недель. Неужели ты не в курсе?

На противоположном конце провода установилось продолжительное молчание, потом Ронни заговорила снова, но теперь в ее голосе проскальзывали виноватые нотки:

— Извини, дорогая, я и вправду об этом не знала. Ездила на кинофестиваль в Дубай… Должно быть, меня неправильно информировали. Раз уж твой ресторан открылся, я на следующей неделе приеду к тебе с друзьями обедать. Как говоришь, называется твое заведение?..

Послания от друзей приходили по электронной почте все реже и реже. Между тем желание пообщаться с близкими людьми становилось все более острым. Решив наконец, что ее неприятности разрослись до таких размеров, что их просто необходимо вынести на суд дружески настроенной к ней общественности, она договорилась о встрече с Эльзой и Джун.

В субботу вечером Одетта, полная радостных предчувствий, взяла такси и поехала в ресторан, где они назначили встречу. Но стоило ей только усесться с Эльзой за столик — Джун собиралась присоединиться к ним позже, — как она поняла, что совершила ошибку. Эльза была полна мрачных предчувствий, связанных с беременностью, и, в промежутке между сплетнями, являвшимися, так сказать, общим фоном застольной беседы, только об этом и говорила.

— Ну, и зачем мы сюда приперлись? — спросила Эльза, оглядев скромный интерьер ресторана.

— Затем, что здесь дешево, — раздраженно буркнула Одетта.

— Обо мне можешь небеспокоиться. Хотя мы с Йеном переезжаем в новый дом, деньги у нас есть.

— А вот я свою квартиру продаю, — выдавила из себя Одетта.

— Не может быть! Неужели ты столько заработала на своем ресторане, что решила купить новые апартаменты?

Одетта рассказала подруге обо всех своих затруднениях, подчеркнув то обстоятельство, что Калум постоянно строит ей козни.

— Это моя вина, Эльза, — прошептала она под конец. — Я его разозлила. Отказалась сделать одну вещь, о которой он меня попросил.

— Что же он попросил тебя сделать, интересно знать? Предложил заняться с ним сексом?

— Не совсем, — едва слышно произнесла Одетта. Этот разговор давался ей с огромным трудом.

— Что значит «не совсем»? Давай рассказывай.

— Не могу, — покачала головой Одетта. — Ты уж меня извини, ладно?

Некоторое время они ели молча. Эльза не хотела давить на подругу. Знала, что если Одетта не хочет о чем-нибудь говорить, то ни за что не скажет — как ее ни уламывай. Кроме того, Эльза представляла себе в общих чертах, о чем именно попросил ее Калум. Но, по ее мнению, Калум не был таким дуралеем, чтобы разозлиться на женщину за отказ до такой степени, чтобы попытаться ее разорить. Причина была куда глубже и лежала в совершенно иной плоскости. Эльза решила сделать все, что было в ее силах, чтобы отвлечь Одетту от мрачных мыслей.

— Давай поедем к тебе на квартиру и посмотрим по видику «Девять с половиной недель», — предложила она.

— Ты это серьезно? — Удивлению Одетты не было предела. Эльза всегда была самым суровым критиком этого фильма.

— А что? Я его уже тысячу лет не видела.

Пока Одетта ходила в туалет, Эльза заплатила по счету, после чего позвонила по мобильнику в офис Джун и попросила передать ей следующее: «Планы изменились. К черту все бары и рестораны! Встречаемся на квартире у Одетты. Эльза».

Когда по экрану телевизора поползли финальные титры, Одетта расплакалась. Но на этот раз она не проклинала свои слезы, наоборот, они придавали ей ту благословенную легкость, какой она давно не чувствовала. Самое главное, она не стеснялась сегодня плакать при подругах, хотя прежде всегда старалась сдерживать слезы даже в присутствии самых близких ей людей. Она знала: это были благодатные слезы — слезы очищения, катарсиса.

Слева от нее сидела Эльза с кружкой чая и пачкой носовых бумажных платков наготове. Справа расположилась Джун с бутылкой бакарди и упаковкой чипсов «Принглс». И та и другая стойко высидели весь этот бесконечный фильм, более того, они без споров согласились с Одеттой, что Микки Рурк — самый сексуальный мужчина на свете и что глаза у Ким Бессинджер слишком близко посажены. Джун даже пришла к выводу, что фильм имеет образовательное значение — во всяком случае, для нее, поскольку действие картины разворачивалось на Манхэттене, где они с Джеем собирались поселиться в следующем году.

— Когда продашь квартиру, можешь пожить у нас, — предложила она Одетте.

— Где, в Штатах? — спросила Одетта, улыбаясь сквозь слезы.

— Да нет, глупая. У нас дома — в Белсайз-парке. Мы ведь все равно раньше марта не тронемся. А к марту ты опять будешь прочно стоять на ногах — уж можешь мне поверить.

— Правда? — Одетта высморкалась и подняла на подруг глаза. Она отчаянно нуждалась в их поддержке.

— Разумеется, — кивнула Эльза. — Кстати сказать, ты можешь пожить и у нас с Йеном. В нашем новом доме для тебя всегда найдется комната.

Одетта благодарно улыбнулась. Она чувствовала себя, как маленькая девочка в окружении заботливых родственников. Они любили ее, готовы были ей помочь, но — увы! — совершенно ее не понимали.

Она оглядела свою гостиную, которую освещал только голубой экран телевизора.

— Пока что я свое жилье не потеряла…

— И не потеряешь, — уверенно заявила Джун. — Потому что будешь за него бороться. Этому ублюдку Калуму не удастся тебя разорить. Ты для этого слишком умна. Не могу припомнить, чтобы ты совершила хотя бы один глупый поступок.

— Я в него влюбилась, — тяжело вздохнув, сказала Одетта. — И это самая большая глупость, которую я сделала в своей жизни.

24

Когда Одетта вышла из здания суда, где рассматривалось бегство ее подопечного, дожидавшаяся ее на улице Монни вопросительно подняла на нее глаза.

— Мне дали время до Нового года. Если Крэйг и тогда не объявится, значит, придется платить, — сказала Одетта, дуя на замерзшие руки.

— Ты уж меня извини, — плаксивым голосом сказала Монни, наведываясь в сумку за бумажным платком. — Не надо было мне впутывать тебя в это дело.

— Откуда тебе было знать, что Крэйг смоется? — спросила Одетта, погладив сестру по плечу. — Кстати, ты по-прежнему не имеешь о нем никаких известий?

Монни покачала головой и трубно высморкалась.

— Я всех обзвонила. И его родственников, и его друзей. Никто ничего о нем не знает. Он словно в воздухе растворился. Я уже спрашиваю себя: жив ли он?

— С ним все хорошо, — уверенно сказала Одетта. — Дождись только Рождества — сама увидишь. — Одетта потерла замерзшие ладони, мысленно выругав себя за то, что забыла захватить перчатки.

— А кто тебе сказал, что я хочу его видеть? — Монни гордо вздернула вверх подбородок. — Может, я повстречаю другого мужчину. Положительного — не такого, как Крэйг.

— Монни, ты же на шестом месяце! — рассмеялась Одетта.

— Ты права, — помрачнела Монни. — Это все пустые мечтания. Кому нужна жирная корова с двумя детьми и третьим на подходе, верно?

В кабинете Одетту дожидались свежая роза и свеженький факс, прочитав который она взвыла так, что ее вопль проник даже сквозь снабженные звукоизоляцией стены.

Одетта в сердцах швырнула розу о стену. Цветок в буквальном смысле рассыпался на составляющие элементы, устлав лепестками ковер у окна.

Эльза и Йен собирались на следующее утро отбыть в Шотландию, где намеревались встретить Рождество. По этой причине весь день до отъезда Эльзе предстояло стирать и бегать по магазинам, выбирая подарки для шотландских родственников. Вместо этого Эльза позвонила Спайку Джеффрису и договорилась встретиться с ним в новом культовом ресторане «Кеннел».

Не теряя зря времени, она задала ему вопрос, который более всего ее волновал:

— Какую игру ведет Калум Форрестер? Почему старается прикрыть «РО»?

Спайк внимательно прочитал меню и заказал блюда, названия которых ему было легче всего выговорить.

— Он хочет вложить все свои средства в недвижимость, которая принесет ему миллионы.

— И что же это за недвижимость?

— Фермонсо-холл.

У Эльзы от удивления расширились глаза.

— Ты шутишь? Калум хочет купить это поместье? Но зачем?

— Он уже его купил и собирается создать самый большой и роскошный ресторан в стране. Идея и в самом деле г-грандиозная. Почти все, кто чего-нибудь стоит в мире рестораторов, так или иначе участвуют в этом проекге. — Когда Спайк начал перечислять известные всему Лондону имена, Эльза едва не поперхнулась оливкой.

— Но об этом нет ни слова ни в одной газете, — откашлявшись, сказала она.

— Все держится в строжайшей тайне, — сказал Спайк, оглядываясь по сторонам. — Если Калум узнает, что я тебе об этом сказал, он меня изрубит на фарш.

— А почему, собственно, ты мне об этом сказал? — подозрительно посмотрела на него Эльза. — Ты ведь тоже в деле. Или уже нет?

Спайк, взлохматив ладонью свои и без того растрепанные волосы, откинулся на спинку стула и, прежде чем заговорить, дождался, когда официант, поставив на стол закуски, удалился.

— Покупка и переоборудование поместья требуют огромных затрат. А у Калума долгов куда больше, чем наличности. К тому же у него патологическая склонность к мотовству и сомнительным вложениям. Меня не оставляет мысль, что в один прекрасный день он вчистую разорится.

— Это чувство мне знакомо, — пробормотала Эльза, с отсутствующим видом погружая ложку в суп из спаржи.

— Все знают, что он кругом должен, — продолжал Спайк, — но все равно дают ему деньги. — Он взял со стола тарелку баранины с овощами и легонько покачал из стороны в сторону, проверяя консистенцию соуса. — Калум играет по крупной и не боится идти на риск. Зато и выигрывает много. Ему чертовски везет, но так, чтобы везло все время, не бывает. Вот почему я отозвал средства из этого предприятия, хотя продолжаю считать его чрезвычайно перспективным. Кроме того, — добавил Спайк, понизив голос, — всплыло одно непредвиденное обстоятельство, которое окончательно убедило меня забрать свои деньги из дела.

— Какое? — шепотом спросила Эльза, наклоняясь к Спайку поближе.

— Как ты знаешь, — сказал Спайк, — раньше я работал криминальным репортером, и мне по роду своей деятельности приходилось сталкиваться с самыми разными людьми, в том числе и с торговцами краденым. Недавно я встретил одного из своих бывших информаторов, и он за стаканом виски поведал мне кое-какие факты из жизни нашего красавца. Оказывается, когда ему приходится туго, он подторговывает ворованными картинами. Бог знает, откуда он их берет, но это настоящие шедевры. И, если верить моему информатору, речь идет об очень крупных суммах наличными.

— Ты что же, намекаешь, что он купил Фермонсо-холл на криминальные деньги?

Спайк пожал плечами:

— Все может быть. Но если это правда, тогда его дело дрянь. Он-то считает себя крутым парнем, но в сфере подпольной торговли ворованными шедеврами промышляют такие акулы, что Калум по сравнению с ними — сущий младенец. Я бы на месте твоей подруги держался от него подальше. П-пусть уж лучше она обанкротится, нежели ее будут считать деловым партнером Калума Форрестера.

Одетта считала, что дела у нее — хуже некуда. Как выяснилось, ошибочно. Скоро стало еще хуже. На следующий день из «РО» стал уходить обслуживающий персонал. За неделю до начала рождественских праздников клуб «Неро» отремонтировали, и больше половины опытных официантов вернулись на прежнее место работы. Поваров на кухне «РО» тоже поубавилось. Теперь всех, кто мог удержать в руках нагруженный тарелками с едой тяжелый поднос, гнали в залы — помогать оставшимся официантам. Повара роптали, некоторые поговаривали о том, что пора подыскивать себе новое место.

Последняя роза, полученная Одеттой перед Рождеством, была цвета запекшейся крови, почти черная. Прежде чем выйти из кабинета, Одетта заложила ее между страницами своего ежедневника, после чего сунула ежедневник в шкаф.

На следующий день после Рождества выяснилось, что из-за нехватки персонала «РО» не в состоянии функционировать. Нед был послан договариваться с поставщиками, которые отказались продлевать кредит и требовали наличные, а Одетта отправилась в кабинет раздумывать над создавшимся положением. Через некоторое время она пришла к выводу, что ресторан необходимо закрыть.

Поток продуктов, которые доставляли в ресторан, иссяк. Единственное, что Одетта продолжала регулярно получать в течение этой недели, были розы.

В конце недели, в субботу, «РО» так и не открыл перед посетителями свои двери. В ресторане отключили за неуплату телефоны, в баре кончилось пиво, а из обслуживающего персонала пришло всего три человека. Отпустив служащих, она вернулась домой — как раз вовремя, чтобы поводить по квартире парочку, которая явилась к ней в сопровождении агента из риелторской фирмы.

— Почему вы хотите продать эту квартиру, если так ее любите? — спрашивали у нее молодые люди.

— Я переезжаю за океан, — соврала Одетта.

— И куда же? — поинтересовались молодые люди.

В эти дни Одетта лгала все чаще, и с каждым разом это получалось у нее все лучше.

— В Африку. Собираюсь открыть там охотничий парк, — ответила она с милой улыбкой.

Молодые люди посмотрели на ее дорогой деловой костюм, туфли на каблуках, переглянулись, но ничего не сказали.

Примерно через час после того, как они ушли, в дверь снова позвонили. Одетта, полагая, что пришла Эльза, обещавшая заскочить к ней на чашку кофе, открыла входные двери, даже не взглянув на экран монитора, и была немало удивлена, когда увидела в дверном проеме Джимми Сильвиана с огромным букетом белых роз.

— Теперь вам посылать цветы на работу нельзя. Поэтому я решил доставить их вам персонально, — сказал он, проходя на кухню и оглядываясь в поисках вазы. — Говорят, белые розы настраивают людей на позитивное восприятие действительности. — Покончив с этим делом, он оглядел кухню и гостиную, заметил исчезновение нескольких предметов мебели и спросил: — Ну так как, вы уже продали квартиру?

— Нет еще. Отвезла на склад кое-что из мебели — вот и все. — Опять ложь. Мебель отправилась на аукцион и в ближайшее время должна была уйти с молотка.

— А как вы провели Рождество? — с улыбкой осведомился Джимми. Он вел себя как человек, забежавший на минутку поболтать со старой приятельницей.

— Вы что, вернулись за своим платком? — вопросом на вопрос ответила Одетта, продолжая про себя удивляться этому неожиданному визиту. Трудно было поверить, что этот улыбающийся человек несколько дней назад называл ее коровой и психичкой.

— За платком? — Джимми с недоумением на нее посмотрел, но через секунду все понял и расхохотался. — Нет-нет. Как раз наоборот. Спасибо, что напомнили. Я вам привез вот это. Так сказать, рождественский подарок, хотя и с опозданием. — Он вынул из кармана пальто перетянутый шелковой ленточкой сверток и положил его на стол.

Одетта не сделала даже попытки развернуть подарок.

— Это вас Калум ко мне направил? — помолчав, спросила она.

— Калум? С какой стати? — Он внимательно посмотрел на нее: — Сдается мне, что вы с ним основательно разругались. Уж не по этой ли причине закрылся ресторан?

— Я-то думала, вы мне об этом скажете. — Одетта пожала плечами и, отведя от него взгляд, стала рассматривать цветы в вазе. Она не верила Джимми и считала, что весь этот спектакль с цветами он затеял по инициативе Калума. — Вы зачем, собственно, ко мне приехали?

— На Рождество я уезжал, ну а когда вернулся в Лондон, мне захотелось узнать, как вы поживаете, — объяснил Джимми. — Я заехал в клуб, увидел, что он закрыт, ну и покатил к вам.

— А где вы были на Рождество? — спросила Одетта, исподтишка наблюдая за Джимми.

— В Швейцарии, — Джимми по-хозяйски прошел к ее холодильнику, открыл его и заглянул внутрь. — По-прежнему живете на диете из минеральной воды и воздуха? — Увидев бутылку белого сухого вина, он извлек ее из холодильника и стал один за другим открывать кухонные шкафчики и выдвигать ящики в поисках штопора. — Я катался на лыжах, — сказал он, отрываясь на минуту от этого занятия, чтобы глянуть на Одетту. — Нынешний любовник моей матери — инструктор по слалому, так что было бы глупо не воспользоваться возможностью взять у него несколько бесплатных уроков…

Одетта молча наблюдала за тем, как он откупоривал ее вино, продолжая с вдохновением повествовать о красотах Швейцарских Альп и прелестях езды на горных лыжах в компании с Фебой, Мунго, Феликсом и любовником его матери Фрицем.

— Кстати сказать, — тут Джимми прервал рассказ о своих приключениях в Альпах и снова поднял на нее глаза. — Я, если вы заметили, явился к вам еще засветло. Специально для того, чтобы у вас было время собраться…

— Я вас не понимаю… — Одетта по-прежнему стояла в кухонной арке, сжимая в кармане жакета мобильный телефон. Она была готова звонить в полицию или опрометью бежать из дома на улицу — в зависимости от того, как будут разворачиваться события. Джимми, на ее взгляд вел себя совершенно неадекватно.

— Я приглашаю вас со мной отобедать.

— Я жду приятельницу, — торопливо проговорила она. — Она должна быть здесь с минуты на минуту. Так что вам, как мне кажется, пора уже…

Неожиданно зазвонил телефон, прервав речь Одетты на самом патетическом месте.

Звонила Эльза. Сказала что не сможет приехать. Подрядчик пришел позже, чем они с Йеном ожидали, и теперь они втроем бродили по новому дому, производя различные промеры, необходимые для перестройки жилища по своему вкусу.

— Может быть, я заеду к тебе в другое время? Как, кстати, ты себя чувствуешь? — поинтересовалась под конец Эльза.

— У меня все хорошо. — Одетте хотелось сказать, что с ее, Эльзы, стороны нарушать обещание просто свинство, поскольку ее присутствие в эту минуту ей необходимо, но она промолчала.

— Ну так как — мы идем обедать? — Джимми уселся в кресло перед камином и гипнотизировал взглядом языки искусственного электрического пламени.

Одетте очень хотелось швырнуть в непрошеного гостя каким-нибудь тяжелым предметом и заорать: «Послушай, парень, у меня сейчас депрессия, дело мое накрылось, я вот-вот лишусь своей квартиры — так что иди ты к черту со своими обедами, да и вообще убирайся из моего дома!» Но она ничего этого не сделала и не сказала. Из гордости. Справившись с собой и взяв себя в руки, она ледяным голосом произнесла:

— Я не хочу есть. Кроме того, я была бы очень не прочь, если бы вы немедленно покинули мой дом. Как я уже говорила, ко мне должны прийти гости.

— Как пожелаете. — Джимми поднялся с места и направился к выходу. На минутку остановившись у двери, он сказал: — Позвоните, если вдруг надумаете со мной отобедать.

И ушел.

После его ухода Одетта развернула сверток с подарком. Там оказалась коробка с дюжиной носовых платков из тончайшего полотна. На каждом из них было аккуратно вышито одно-единственное слово — «Извините».

Когда Саския вернулась из трехнедельного свадебного путешествия, которое она провела на островах Карибского моря, и отправилась в «РО», чтобы узнать, как там дела, ее взгляду предстали запертая дверь и темные окна. Саския тут же позвонила по мобильнику Одетте.

— Извини, милочка, — сказала Одетта, — но обстоятельства сложились таким образом, что нам пришлось закрыться.

— Что случилось?

— Долго рассказывать. Приезжай ко мне. Мы с тобой выпьем и обсудим это дело.

Квартиру Одетты было не узнать. Изготовленная по индивидуальному заказу мебель, многочисленные гимнастические снаряды и вся музыкальная аппаратура исчезли словно по мановению волшебной палочки.

— Я почти все уже продала, — сказала Одетта. — Самое ценное выставила на аукцион. А за все остальное получила пять тысяч фунтов. Конечно, моя обстановка стоит куда дороже, но приходится брать, что дают.

— Но что, черт возьми, произошло? — спросила Саския, для которой все это было как гром среди ясного неба.

Одетта прошла к подоконнику, заставленному бутылками из выставленного на аукцион бара, и, не отвечая на вопрос Саскии, спросила:

— Что будешь пить? Сразу предупреждаю: льда у меня нет, потому что холодильник отправился вслед за мебелью.

— Мне все равно. — Саския огляделась, отыскивая местечко, куда можно присесть. — Квартиру ты тоже продала?

— Увы… Пока ее никто покупать не хочет. — Одетта протянула подруге стакан, наполненный фиолетового цвета жидкостью. — Здесь кассис и водка.

Глотнув этого сомнительного пойла, Саския со все возрастающим ужасом стала слушать рассказ Одетты о крахе «РО».

— Выходит, всему виной Калум? — воскликнула Саския, когда Одетта в общих чертах поведала ей, как все происходило. — А он мне казался таким приличным парнем… Непонятно только, чего он добивается?

— «РО» — вот чего, — сказала Одетта. — В случае банкротства он сможет купить его за бесценок. — Она глотнула приготовленный ею напиток и поморщилась: — Вот дрянь.

— И все равно я не понимаю, почему Калум все это затеял. Мне казалось, что вы с ним отлично ладите.

— Я, честно говоря, тоже этого не знаю, — вздохнула Одетта. — Он даже ни разу со мной не поговорил. У меня такое ощущение, будто он за что-то мне мстит. Я ненавижу подводить людей, а ведь получается, что я тебя подвела, — сказала она, взглядом заставив замолчать попытавшуюся было запротестовать Саскию. — Но я постараюсь сделать так, чтобы вы со Стэном продолжали работать в «РО» и при новых владельцах — кем бы они ни были. Вы ведь ребята талантливые, а это — главное…

Потом разговор зашел о свадебном путешествии Саскии, а после этого вернулся к ее свадьбе. В частности, Саския спросила, какое впечатление на Одетту произвел Джимми.

— Он ведь жутко сексуальный тип. Ты не находишь?

— Прежде всего он жутко настырный тип, — сказала Одетта.

— Он очень умный. И такой романтичный…

— Он — приятель Калума. И этим все сказано.

— Ты шутишь?

Одетта покачала головой:

— И не думала. По-моему, Джимми действует с Калумом заодно.

25

На квартире у Лидии Морлей яблоку некуда было упасть — столько там собралось народу. Пока Финли наполнял бокалы гостей и болтал с самыми хорошенькими подружками своей невесты, Лидия сидела на кухне и разговаривала с Джун.

— Калум сказал, что приедет, а его все нет и нет, — произнесла Лидия, взглянув на часы.

— Не волнуйся, придет. До полуночи еще целый час, — сказала Джун. Она никак не могла понять, почему Лидия пригласила этого мерзкого типа. С другой стороны, Лидия могла и не знать, какую яму Калум выкопал Одетте. Они с Эльзой поклялись об этом молчать, а других источников информации у Лидии, похоже, не было.

— У Калума полно классных приятелей, и он обещал прихватить кое-кого с собой, — вздохнула Лидия. — У Фина друзья скучные. Ума не приложу — зачем он их притащил? Главное, я всех их знаю как облупленных, а меня от избытка одних и тех же лиц начинает подташнивать.

— Напомни мне, чтобы я в следующий раз надела маску. — Джун, закончив готовить бутерброды с копченым лососем и долькой лимона, вытерла руки о фартук, взяла бокал и глотнула шампанского. Наверное, ей следовало отправиться в гости к Элли и Дункану, как это сделали Эльза с Йеном. Ее сожителю Джею здесь тоже не больно нравилось: он терпеть не мог шумных сборищ. И, что самое главное, в отличие от Лидии, ей вовсе не улыбалось встречать Новый год в компании с Калумом.

— Жалко, что Одетта не приехала, — вздохнула Лидия. — В последнее время она держится особняком. Даже не прислала мне поздравительную открытку на Рождество.

— Ей сейчас не до праздников. «РО» закрылся.

— Этого я не могу понять, — покачала головой Лидия. — Мне казалось, что он пользуется просто бешеной популярностью.

У Джун были четкие инструкции от Одетты, как отвечать на вопросы по поводу закрытия «РО». Она должна была ссылаться на отсутствие наличности, нехватку обслуживающего персонала, огромность затеянного ею предприятия, сами размеры которого мешали оперативно решать насущные вопросы. Все это она самым добросовестным образом сообщила Лидии, но та почти ее не слушала.

— Одетте следовало заручиться содействием Калума, — сказала Лидия, играя обрывками фольги от бутылки из-под шампанского. — Глупо было с ее стороны все взваливать на себя. А все ее проклятая гордыня. Именно она и сгубила дело.

У Джун злобно блеснули глаза. Еще немного — и она, нарушив данное Одетте и Эльзе обещание, выложила бы Лидии всю правду относительного истинного положения дел. По счастью, в прихожей прозвучал громкий звонок, отвлекший ее от этого намерения.

— Это Калум! — пропела Лидия, вскакивая с места и чуть ли не бегом направляясь к двери.

Джун ничего не оставалось, как вернуться в столовую и присоединиться к гостям. Лидия с торжествующим видом ввела Калума. Он был не один и, как предсказывала Лидия, привел с собой целую кучу народа. Среди новых гостей были и знаменитости, известные всему Лондону.

Джун терпеть не могла богатых и знаменитых задавак. Подойдя к своему дружку, сидевшему за столом рядом с тощей, как спичка, рыжеволосой девицей, достававшей его разговорами о радостях тантрического секса, она отвела его в сторону и спросила:

— Может, поедем домой?

— Я бы с радостью. Только Лидия может обидеться.

— Не обидится, — уверенно сказала Джун. — Теперь ей нас. Вон сколько стильного и модного народа привалило.

В укромный уголок, где они уединились, неожиданно заглянул высокий крупный мужчина со светлыми, словно выбеленными волосами. Казалось, он кого-то искал.

— Извините, — пробормотал он и отправился комната за натой исследовать квартиру.

— А где, кстати, наши друзья?

— Эльза и Йен поехали к Элли и Дункану, — сказала Джун. — Что же касается Одетты, то она сидит дома и лелеет свои печали.

Высокий блондин с широченным разворотом плеч, который в эту минуту снова оказался в коридоре, остановился и стал с интересом прислушиваться к их разговору.

— Может быть, заедем к ней по пути домой? — предложил Джей.

— Не стоит. Я сегодня ей уже звонила, но она сказала хочет побыть в одиночестве.

— Стало быть, поедем домой — и точка?

Джимми проследил за уходом Джун и Джея, после чего подошел к Калуму:

— Знаешь, мне надоело шляться по незнакомым людям, лучше я поеду к братьям.

— Но ты даже не поздоровался с Лидией, — запротестовал Калум, шаря глазами по комнате в поисках хозяйки дома.

— Кто это? — спросил Джимми, взглянув на часы.

— Роскошная блондинка, с которой ты познакомился, мы с тобой сидели у «Неро». А еще ты виделся с ней на вечеринке открытия «РО». Неужели не помнишь?

— Так вот это кто… — протянул Джимми, который за время пребывания в Англии познакомился с таким количеством людей, что их лица и имена безнадежно перемешались у него в голове. — Жена твоего брата…

— Они еще не поженились, — прошипел Калум.

Джимми отвел Калума в сторону и, притиснув его своей могучей грудью к стене, вполголоса сказал:

— Я не знаю, Калум, какую игру ты ведешь со своим братом и его невестой, — да, признаться, и знать не хочу. Прошу только не вовлекать в эти забавы меня. Лидия — красивая женщина, ничего не скажу, но она меня нисколько не волнует. И еще: каким бы легкомысленным парнем твой брат ни был, он собирает Лидии жениться, и я на твоем месте не стал бы ему мешать.

Непривычный к подобным отповедям, Калум уже открыл рот, чтобы сказать своему приятелю что-нибудь резкое и неприятное, вроде: «Не тебе, африканскому страусу, учить меня жизни», — но в последнюю минуту передумал. Совладав с собой, он спокойно произнес:

— Поймать такси сейчас трудно, так что возьми мою машину. Шофер отвезет тебя, куда надо, а потом вернется за мной.

Джимми не заметил мгновенной перемены в настроении Калума и от всего сердца его поблагодарил:

— Спасибо за заботу. Еще раз поздравляю тебя с Новым годом!

Джимми позвонил в подъезд дома Одетты. Не получив ответа, он снова позвонил, после чего взглянул на часы. Было четверть двенадцатого. Джимми задрал голову и посмотрел на окна в ее квартире. Они были черны, как антрацит. Может быть, она решила все-таки выйти из дома и отпраздновать Новый год в какой-нибудь компании? Она могла пойти к родственникам, друзьям, наконец, в паб за углом — да куда угодно! Глупо было с его стороны ехать сюда без приглашения.

Между тем Одетта, находясь у себя в квартире, видела на экране домофона расстроенное лицо Джимми и недоумевала. Какого черта этот тип приперся к ней в новогоднюю ночь, когда в его распоряжении была как минимум дюжина мест, куда он мог пойти, чтобы отметить праздник?

С минуту покусав ноготь, она снова взглянула на экран. Джимми по-прежнему стоял у ее подъезда.

— Что вам угодно? — спросила она, нажав на кнопку переговорного устройства. Расколовшие ночную тишину резкие звуки прозвучали довольно зловеще. Джимми вздрогнул от неожиданности.

— Узнал вот, что вы сидите дома в одиночестве, — наконец сказал он, — и решил, что компания вам не помешает.

— Поздновато для компаний, — сказала Одетта.

— Ничего подобного. Сегодня Новый год.

— Я справляю Новый год по восточному календарю.

Воцарилось молчание. Одетта, к большому своему удивлению, вдруг поняла, что он ей поверил. Настолько, что, не сказав больше ни слова, отвернулся от двери и побрел в темноту. Неожиданно ей захотелось, чтобы он остался и поднялся к ней, и она нажала на кнопку дистанционного открывания замка.

Войдя к Одетте и увидев совершенно пустую квартиру, Джимми был настолько ошеломлен, что даже не пытался этого скрыть.

— Вас что — ограбили? — наконец спросил он, совладав с охватившим его удивлением.

— Я пытаюсь придерживаться простоты, рекомендуемой культом дзен, — сказала Одетта, пожав плечами. — И по этой причине продала всю свою мебель.

— Даже холодильник? — поинтересовался Джимми, заглянув на кухню.

— Вы же сами говорили, что он у меня почти не используется. А воду можно охлаждать и на подоконнике. — Одетта ткнула пальцем в ряд пластиковых бутылок с обычной водой из-под крана, поскольку на минеральную у нее не было денег.

Поскольку Калум как-то раз намекнул, что Одетта не чурается кокаина, Джимми решил, что ее довели до ручки именно наркотики. Он не знал, что и делать. Этой женщине было необходимо помочь, но вся сложность заключалась в том, что она отвергала помощь. Машинально он отвернул манжет и посмотрел на часы.

— Что это вы посматриваете на часы? — спросила Одетта. — Куда-то торопитесь? Тогда зачем приехали?

— Так уже почти полночь. Новый год наступает!

Одетта самым искренним образом удивилась.

— А я думала, он уже наступил. Даже стаканчик «Малибу» в честь этого выпила.

Джимми обратил внимание на то, что в квартире нигде не было часов. Да что в квартире! Их не было даже на запястье хозяйки дома.

— В таком случае, — сказал Джимми, — вам придется отметить наступление Нового года во второй раз. Давайте открывайте свое «Малибу».

Одетта в изумлении на него посмотрела.

— Вы что же, хотите встретить Новый год здесь, со мной?

— Ну, как вы понимаете, на Трафальгарскую площадь мне уже не успеть, — сказал он, пожав плечами.

Одетта торопливо схватила бутылку с коктейлем «Малибу» и плеснула ее содержимое в два стакана.

— Вы только не подумайте, что я алкоголичка, — сочла нужным объяснить она, указав на стоявшие на полу и на подоконнике многочисленные бутылки. — Просто бар я тоже продала.

Джимми перелил содержимое своего стакана в стакан Одетты и потянулся к другой бутылке.

— Я, с вашего разрешения, выпью виски.

Он стоял от нее так близко, что она чувствовала вырывавшееся из его уст дыхание. Одетта торопливо от него отвернулась и направилась к электрокамину.

— Почему вы ко мне приходите? Да еще всегда так неожиданно появляетесь…

— Потому что вы мне нравитесь, — просто сказал Джимми. — Потому что, как мне кажется, мы с вами очень похожи. Все в Англии, кого я знаю, жаждут чего-то добиться, стремятся что-то доказать. Все у них распланировано заранее, и только мы с вами не знаем, каков будет наш следующий шаг.

Одетта устремила на него недоумевающий взгляд. На что это он, черт возьми, намекает? На то, что они не знают, как поступят в ближайшие пять минут? Или это надо толковать расширительно — дескать, они с ним живут сегодняшним днем и не задумываются о будущем? Непонятно. Решив пока не развивать эту тему, Одетта задала Джимми простейший вопрос:

— Зачем вы посылали мне цветы?

— Я всегда считал, что, если женщина нравится, мужчина просто обязан дарить ей цветы. — Тут Джимми застенчиво улыбнулся. — Увы, в этом смысле я не оригинален.

«Неужели ему и в самом деле вздумалось за мной приударить? — подумала Одетта. — Но если он делает это не с подачи Калума, а по собственной инициативе, то что, спрашивается, его на это подвигло? Неужели он не знает, что я разорена, и нацелился на мои деньги?»

— Я вот что хотела вам сказать: чтобы вы на мой счет не заблуждались, — жестко произнесла она, стремясь расставить все точки над «і». — Ни денег, ни акций у меня нет. А с этой квартиры меня сгонят на следующей неделе. Другими словами, я бедна, как церковная мышь, и в настоящий момент не могу позволить себе даже поездку на автобусе.

— Бедняжка, — пробормотал Джимми. — Я и представить себе такого не мог. Я-то думал…

— Я знаю, что вы думали, — перебила его Одетта. — Но должна вас разочаровать.

— Так вы решили, что мне нужны ваши деньги? — Удивлению Джимми не было, казалось, предела.

— А вы, значит, не такой? Странно. Обычно мужчин привлекают ко мне или мои сиськи, или мое мифическое богатство.

— Боже мой, Одетта! Подумайте только, о чем вы говорите? — Джимми бросился к ней с такой стремительностью, что она, поспешно отступая от него в глубь темной квартиры, едва не упала. Теперь он стоял около камина, и алое электрическое пламя освещало его красивые, мужественные черты. — Неужели вам трудно понять, что вы мне нравитесь, и в этом-то все и дело? Я лично думаю, что вы — восхитительная женщина. Красивая, умная, с перчиком — и к тому же удивительно мужественная.

— Вы и вправду так думаете? — спросила пораженная этими словами Одетта.

Он кивнул:

— Вы удивительная женщина, Одетта. Калум пытался убедить меня, что с вами трудно иметь дело, но тем самым он лишь еще больше распалил мое желание поближе с вами познакомиться. Я знаю, как круто обошлась с вами жизнь. Он говорил мне, что у вас не все в порядке с головой и что вы основательно подсели на кокаин. — Джимми оглядел ее пустую квартиру. — Теперь я сам вижу, что эта привычка разрушила вашу жизнь, но я не дам вам окончательно пасть, я положу этому конец. Обещаю.

Одетта стояла сбоку от камина, где тени были всего гуще. Джимми видел только ее бледное, похожее на гипсовую маску лицо и лихорадочно блестевшие глаза. Когда из соседней квартиры послышались громкие радостные вопли, знаменовавшие наступление Нового года, она даже не пошевельнулась.

— Так Калум сказала вам, что я сумасшедшая и наркоманка? — спросила она дрожащим голосом.

— Вам не надо оправдываться, — заявил Джимии. — Кто я такой, чтобы вас судить?

— А я и не собираюсь оправдываться. Потому что все это ложь, — ледяным голосом сказала Одетта. — Это не наркотики, это Калум Форрестер пытается разрушить мою психику и мою жизнь, хотя я не имею ни малейшего представления, зачем он это делает. Может быть, потому, что я в него влюбилась? Может быть, он считает, что я не вправе его любить, потому что не стою даже его мизинца?

— Так вы любите Калума Форрестера? — спросил Джимми упавшим голосом.

Одетта кивнула.

— Да, люблю. Он — мой единственный наркотик. К сожалению, я не смогла пройти тест, который он мне предложил, и теперь он никогда уже меня не полюбит. Более того, он меня ненавидит, поскольку считает жалким, бесхребетным существом.

— Наоборот. Калум хочет вам помочь. Он сам говорил мне, что ему больно смотреть, как вы изо дня в день себя убиваете. Боже, да если бы я знал, что у вас с ним романтические отношения, я бы и близко к вашей двери не подошел! Калум — человек странный, не спорю, но у него большое сердце. Поверьте мне: как бы он в отношении вас ни поступал, что бы ни делал, все это совершается исключительно ради вашего блага.

Одетта ничего на это не сказала. Да она и не смогла бы, даже если бы и захотела. У нее перехватило горло, а тело стала сотрясать крупная дрожь. Джимми понял, что с ней творится что-то неладное, только через минуту. Во-первых, он так и не дождался от нее ответа, а во-вторых, он даже в темноте сумел разглядеть, как болезненно стало содрогаться ее тело. Находясь под впечатлением от рассказов Калума, он не имел ни малейшего представления, что она выкинет в следующую минуту — то ли рухнет на пол и забьется в судорогах, то ли бросится к нему в объятия.

Однако Одетта не сделала ни того, ни другого. Вздернув подбородок, она подняла свой стакан и глухим, каким-то неживым голосом произнесла:

— А давайте-ка мы с вами напьемся.

— Мне казалось, вы говорили, что склонности к алкоголизму у вас нет, — произнес Джимми, продолжая с подозрением на нее поглядывать.

— Я не алкоголичка, это верно, — сказала Одетта, выступая из темноты и подходя к камину. — И не наркоманка. Но сегодня мне это просто необходимо. Конечно, более всего я хотела бы сейчас включить видео и пересмотреть один из своих любимых фильмов. Но коль скоро ни видео, ни телевизора у меня нет, я готова выслушать рассказ о вашей жизни и о том, как вы познакомились с Калумом. Так что хлебните еще виски для вдохновения — и приступайте. А я буду пить и слушать вас.

26

Джимми, опершись своей мощной спиной о стену, расположился на полу сбоку от камина. Подсесть к Одетте поближе он не отважился. Казалось, она была защищена от слишком навязчивого мужского внимания невидимым силовым полем, которое окружало ее подобно крепостной стене и заставляло собеседника держаться на дистанции.

Говорила Одетта мало — все больше на отвлеченные темы, и много пила. Похоже, она не заводила серьезного разговора, поскольку и в самом деле ждала от Джимми рассказа о его приключениях, как ребенок ждет от взрослого страшной сказки на ночь.

— Почему бы вам не вернуться в Африку? — вдруг спросила она. — Или вы не хотите туда ехать, потому что там умерла ваша девушка?

Джимми, не отрываясь, смотрел в огонь, и на его лице играли алые отсветы пламени.

— Не хотите о ней говорить — не надо, — смутилась Одетта.

— Нет, почему же? Я вовсе не против о ней поговорить, — тихо сказал Джимми и после небольшой паузы приступил к рассказу:

— Флоренс погибла в автомобильной катастрофе. Говорят, не мучилась, умерла сразу — но кто знает? Так что вы правы. Я не хочу возвращаться в Южную Африку по той причине, что там умерла Флоренс. Собственно, есть и другие причины… — Джимми на минуту задумался, подыскивая нужные слова. — Я бы сказал, довольно банальные. В заповеднике все так хорошо устроено, что мое присутствие там вроде бы и не требуется. Он и без меня отлично функционирует.

— Думаю, все-таки вы не хотите возвращаться туда именно из-за дурных воспоминаний, — произнесла Одетта, которой этот разговор начинал казаться все более любопытным. — А все остальное — предлог, не более того.

Джимми покачал головой:

— Наоборот. С заповедником у меня связано множество самых прекрасных воспоминаний. Там мы с Флорри встретились, полюбили друг друга и провели вместе несколько счастливых месяцев. Так что хороших воспоминаний у меня больше, чем дурных. Но я все равно не хочу туда возвращаться. Та часть моей жизни закончилась.

— Значит, вы хотите остаться в Англии?

— Я еще не решил. — Джимми потер лоб. — Десять лет назад я убежал из дома, так с тех пор все и бегаю. Ну а теперь, когда вернулся, столкнулся с такими вещами, о которых даже не подозревал. В частности, узнал кое-что новенькое о своем отце.

— Если не ошибаюсь, ваш отец писатель? — спросила Одетта, придвигаясь к Джимми чуть ближе.

— Да, и довольно популярный. Я часто видел лицо отца на рекламных проспектах и на страницах журналов, но его самого — крайне редко. Зато я получал от него письма, где он требовал от меня быть мужественным, присматривать за братьями и считать себя в доме за старшего. И это в то время, когда он раскатывал на роскошных автомобилях с красивыми блондинками и, что называется, прожигал жизнь, обосновавшись на Барбадосе.

Джимми задумчиво покачал головой:

— Даже и не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Не думаю, что это так уж интересно. С другой стороны, вы влюблены в Калума, так что соблазнять вас в мои намерения не входит. — Тут он печально улыбнулся и отвел от нее глаза. — Помнится, Калум как-то раз мне сказал, что ему в детстве меньше всего хотелось походить на своего папашу. Я же своего боготворил.

— Значит, вы его хорошо знали? В свое время? — спросила Одетта, думая о Калуме и желая выведать у Джимми его подноготную.

Джимми, однако, продолжал говорить о своем отце.

— Джоселин был фантастическим дерьмом. Когда он уехал на Барбадос, моя мать наглоталась снотворного и запила его бутылкой лучшего отцовского бренди. Я вызвал «Скорую помощь» и, можно сказать, ее спас, хотя она, как кажется, так мне этого и не простила. Мать хотела уйти из жизни так же красиво, как это сделала Мерилин Монро, на которую она была очень похожа. Но вместо этого ей пришлось жить, мирясь с ролью брошенной жены и психички, на которую все показывают пальцами. Это было свыше ее сил, и она еще не раз повторяла попытку уйти из жизни, но всегда неудачно. Наконец ее упекли в заведение для нервных больных, где она провела несколько месяцев.

Когда мать засадили в дурдом, мы наконец-то увидели папашу. Он выписал нас к себе на Барбадос, как каких-нибудь щенков. Надо сказать, мы неплохо проводили там время — купались, пили ром, принимали участие в вечеринках, которые там бывали чуть ли не ежедневно. Там отец рассказал мне — как старшему — о своих взаимоотношениях с матерью. Он ни капельки ее не жалел. Утверждал, что она была фригидна и никогда его не любила. По его словам, он был вынужден ходить на сторону, чтобы добрать тепла и ласки, которых ему не хватало дома. Правду сказать, он не должен был мне всего этого говорить — я тогда был совсем еще несмышленышем. А ведь он даже намекал мне, что она была лесбиянка! Я, разумеется, ему поверил. Каждому его слову. Да и как могло быть иначе? Тогда он был для меня кумиром.

Джимми перевел дух и продолжил свою исповедь:

— Отец терпел наше присутствие в своем доме на Барбадосе недели две, после чего снова отослал в Англию. Там мы с Феликсом поступили в закрытую школу, а Мунго отправился жить к родственникам в Шотландию. Через некоторое время мать, вышедшая к тому времени из клиники, забрала его у родственников и увезла с собой в Штаты. Там она с тех пор и живет и из всей семьи общается с одним только Мунго.

В восемнадцать лет я получил стипендию в Оксфорде и, прежде чем приступить к учению, решил с годик попутешествовать. Денег у меня не было, но я не сомневался, что мне, здоровенному парню, не составит труда их заработать. Начать же я решил с поездки к отцу на Барбадос, тем более он всегда оплачивал мои перелеты из Лондона на острова и обратно. Но на этот раз, однако, отец оплачивать мне перелет не захотел. Он привык видеть меня на Рождество, а я хотел приехать к нему в июле. Хотя я догадывался, что мой визит может ему помешать — по моему разумению, он то ли заканчивал очередную книгу, то ли разводился с очередной женой, — я работал все лето, чтобы купить билет на самолет. Когда я наконец добрался до Барбадоса, там начался сезон бурь, и ветер был такой, что срывал с домов крыши. Приехав к отцу, я заметил, что у него на окнах закрыты все ставни — как я полагал, из-за ураганного ветра. Я вошел в дом и узнал то, что мне знать не следовало.

Отец, мертвецки пьяный, лежал на диване. Он был совершенно один, если не считать лежавшего рядом с нимна диване револьвера.

— Он что же — собирался покончить жизнь самоубийством? — затаив дыхание, спросила Одетта. По ее мнению, две попытки самоубийства в одной семье — это было уже слишком. — Выпил для храбрости и не рассчитал свои силы?

— Я тоже сначала так подумал. Но когда я, предварительно спрятав револьвер, привел отца в чувство, выяснилось, что револьвер он держал под рукой для самообороны, а вовсе не для того, чтобы застрелиться. Я узнал, что у моего отца был роман с четырнадцатилетней девочкой — дочерью одного его приятеля. Когда отец отказался признать эту связь, приятель отца попытался его убить. Между ними началась драка, и мой отец выстрелил в своего приятеля.

— Ваш отец убил человека? — От ужаса Одетта едва не выронила из рук стакан.

К ее большому удивлению, Джимми издал в ответ короткий сухой смешок.

— По счастью, отец девочки не умер. Он и ранен-то был не особенно сильно. Мой отец оказался никудышным стрелком. В местном суде состоялось слушание дела. Отец утверждал, что действовал в пределах самообороны, и был оправдан. Мой отец, прежде не принимавший в судьбе девочки никакого участия, после процесса отправил ее в Америку, оплатил ей аборт и даже заплатил за ее образование. По-моему, она сейчас журналистка. — Джимми поднял на нее полные грусти глаза. — После того, что произошло, отец ужасно изменился. Начал пить, перестал писать и сделался затворником. Кроме того, как мне кажется, им овладела мания преследования. Я провел с ним два месяца. Он был полон страха и раскаяния и чуть ли не каждый день разражался слезами.

Надо сказать, он был категорически против моего плана пуститься в странствия. Настаивал на том, чтобы я вернулся в Англию и присматривал за братьями. На этой почве мы с ним крупно поссорились. Мне, честно говоря, надоело быть старшим в семье и за все отвечать, и я прямо так ему об этом и заявил. Отец в ответ на это пообещал вычеркнуть меня из завещания. Я же сказал, что мне на это наплевать. На следующий день после ссоры, когда он, как это вошло у него в привычку, напился и заснул, я взял у него из стола пять тысяч долларов и покинул его дом. Хотя с тех пор у меня в паспорте все рябит от иностранных виз, я вновь ступил на английскую землю только три месяца назад.

— А когда вы познакомились с Калумом? — спросила Одетта.

Джимми взглянул на огонь в камине. Черные провалы теней чередовались у него на лице с малиновыми отблесками искусственного электрического пламени, придавая ему сходство с ритуальной маской.

— Когда обустроился на новом месте и вновь обрел почву под ногами. Вам хочется узнать об этом во всех подробностях?

— Ладно, об этом вы мне расскажете позже, — сказала Одетта, которая испытывала перед Джимми непонятное чувство вины. — А теперь расскажите о своем отце. Вам доводилось еще с ним встречаться?

Джимми ее ответ немало удивил. Он вскинул на нее глаза, после чего перевел взгляд на этикетку на бутылке с виски, словно пытаясь отыскать в ней ответ на вопрос: почему вдруг Одетту так заинтересовала судьба его отца — да и его собственная?

— Да, я навестил его разок — лет пять назад, — наконец сказал он. — Прилетел к нему на Рождество — как это было заведено у нас раньше. Он жил в том же самом доме и только что развелся с очередной молодой женой. Пятой по счету. К тому времени он уже начал терять человеческий облик. Каждый день пил и из-за всякой малости лез в драку. К тому же он был очень болен и регулярно лежал в больнице. Но вести здоровый образ жизни упорно отказывался и продолжал кутить. Денег ему хватало. Хотя со дня нашей последней встречи он не написал ни одного нового романа, книги его постоянно переиздавались, и он получал проценты, что обеспечивало ему вполне комфортное существование. Перед отъездом, правда, он взяд с меня слово, чтобы я, когда он умрет, похоронил его в Англии.

— Стало быть, это была ваша последняя встреча? — уточнила Одетта.

Джимми кивнул.

— А потом случилось что-то странное. Он вдруг снова начал мне писать длинные письма. Иногда он иллюстрировал их какими-то безумными карикатурами, а иногда я находил на их страницах стихи или даже поэмы. Я получал его письма регулярно раз в неделю — и так на протяжении пяти лет. Когда же очередное письмо от него не пришло, я сразу понял, что он умер. Мунго считает, что письма надо опубликовать — дескать, отец именно этого и добивался. Но Феликс думает иначе. В любом случае в его завещании об этом нет ни слова. Короче, не знаю, как поступить с этим его наследием. Зато знаю другое — если книга выйдет, все жены отца захотят получить часть гонорара, а я не намерен уступать им ни пенни. Они и так уже ведут между собой тяжбы из-за процентов с его изданий. Все, за исключением его первой жены — моей матери.

— Насколько я понимаю, с матерью вы помирились, — сказала Одетта, удачно вплетая в разговор полученную ранее от Джимми информацию. — Вы ведь провели с ней Рождество, не так ли?

— Не скрою, мы пытаемся поладить, — кивнул Джимми. — Правда, мы с ней еще плохо друг друга знаем. Только Мунго, как мне кажется, ее понимает. Бедняга Мунго! Несчастный брак наших родителей травмировал его больше всех нас. Вы можете, конечно, сказать, что первая и главная жертва этого несчастного брака — Феликс. Дескать, отец, как мог, любил меня, мать любила Мунго, и только Феликса не любил никто. Но это не так. У Феликса особый дар привлекать к себе сердца, и его любят абсолютно все, включая полицейских. А вот Мунго этого дара лишен.

— Ну а вы? У вас есть такой дар?

— Меня любила Флоренс. Стало быть, что-то во мне ее привлекло. — Он сделал паузу. — С Флоренс я испытал то, что многим людям не дано испытать никогда.

Одетта вдруг подумала, что Джимми так и не рассказал ей, как он познакомился с Флоренс и как складывались их отношения. Другими словами, историю их любви он из своего повествования изъял полностью. Но Одетта боялась его об этом расспрашивать — уж больно несчастные были у него в этот момент глаза.

Прикончив хорошим глотком свой коктейль, она промокнула губы бумажной салфеткой и сказала:

— Это вы верно заметили. Большинству людей и впрямь не дано этого испытать.

Лицо Джимми неожиданно приобрело холодное, отстраненное выражение.

— И вам тоже. Ведь Калум вас не любит. И, насколько я понял из вашего разговора на свадьбе, родители тоже не больно-то вас любили.

Одетта напряглась, судорожно вспоминая, что дурного о родителях она наговорила Джимми, но так ничего и не вспомнила.

— Если я что-то такое о родителях и сказала, то поступила дурно. Они любят меня, хотя и на свой лад.

— А Калум? Калум вас любит?

— Нет, Калум меня не любит, — тут она невесело рассмеялась. — Если бы любил — сидел бы сейчас здесь вместо вас.

Бывают совпадения такого странного, почти мистического свойства, что случаются в течение жизни всего раз или два. Но все-таки случаются.

Едва она произнесла фразу, в дверь неожиданно позвонили.

27

Меньше всего Калум ожидал застать у Одетты Джимми. Он еще больше удивился, когда Джимми сграбастал его за лацканы пиджака, основательно встряхнул и, глядя ему в глаза, прошипел:

— Еще раз ее обидишь, будешь иметь дело со мной. Понял?

Потом он большими шагами прошел к двери, сорвал с вешалки пальто и, не сказав больше ни слова, ушел в ночь.

Калум одернул пиджак и прошел в гостиную.

Одетта стояла в центре пустой квартиры, слегка покачиваясь на нетвердых уже ногах. Она ничего не ела, а только пила и теперь находилась основательно подшофе. В зыбком свете камина она казалась какой-то особенно красивой и хрупкой, почти не от мира сего.

— Куда это он ушел, хотела бы я знать? — спросила она заплетающимся языком, сделав шажок в сторону, чтобы сохранить равновесие.

Хотя стычка с Джимми потрясла Калума в буквальном, а не переносном смысле, он не мог не заметить, что его компаньонка крепко накачалась спиртным.

— Сегодня он мне заявил, что у него появилось стойкое желание как можно больше времени проводить с семьей, — сказал Калум, поставив на мраморный выступ, на котором раньше располагался телефон, свой черный кейс.

— Ты похож на агента похоронной конторы или разъездного торговца, — хихикнула Одетта, намекая на его черный костюм и кейс. — Так что не вздумай сказать, будто пришел для того, чтобы купить по сходной цене мою душу. На черта ты явно не тянешь.

Калум проигнорировал ее язвительное замечание, подошел к камину и, увидев стоявшую на полу бутылку виски, поднял ее, убедился, что она пуста, и поставил на место.

Одетта, наблюдавшая за его манипуляциями, пробормотала:

— На кухне еще есть.

Калум включил на кухне свет. Загорелись галогеновые лампы, осветив выстроившиеся на подоконнике и на полу разнокалиберные бутылки с яркими этикетками. Калум с минуту подумал и выбрал виски для себя и персиковый шнапс для Одетты.

— Честно говоря, на такое количество посетителей я не рассчитывала, — сказала Одетта. — Но так всегда бывает, когда задумаешь провести вечерок в уединении, гости являются словно по волшебству.

— Думаю, нам пришло время серьезно поговорить, — сказал Калум, возвращаясь с бутылками и стаканами к камину.

— Поговорить? — повторила Одетта, резко к нему поворачиваясь и едва при этом не падая. — Черт бы тебя побрал, Калум! Ты меня разорил, а теперь явился ко мне, чтобы об этом поболтать? Вот это номер!

Хотя она отказалась идти на вечер к Лидии, где было много гостей, света и шампанского, вечер у нее все-таки состоялся. Да такой, какого она себе и представить не могла. Жаль только, что на ней не было соответствующего случаю платья, а на лице — макияжа.

— В принципе, мне при твоем появлении следовало схватить какой-нибудь тяжелый предмет и огреть тебя по голове. Но я, увы, не могу этого сделать. Во-первых, это дурной тон, а во-вторых, у меня по твоей милости вообще ничего не осталось — ни тяжелых предметов, ни легких. Нет, в самом деле, неужели ты не понимаешь, что со мной сделал?

— Понимаю, и приехал к тебе, чтобы предложить решение, которое должно устроить нас обоих. Мне эта ситуация нравится ничуть не больше, чем тебе.

— Как ты мог в таком случае допустить, чтобы это случилось? — воскликнула Одетта.

— Так уж вышло, — хрипло рассмеялся Калум. — А все потому, что ты, сестренка, засела у меня под кожей.

— Что значит — «засела у тебя под кожей»? — удивленно спросила Одетта.

— Это значит, ты меня достала! Ты же в меня влюблена, верно? — Он снова засмеялся хриплым, каким-то каркающим смехом. — А в меня влюбляются только душевно травмированные, битые жизнью люди. Потому что им нечего терять. Так что зря ты, Одетта, в меня влюбилась. Ты заслуживаешь лучшей участи. Любовь сплошь состоит из боли и слез и приносит одни страдания. Это не говоря уже о том, что она приносит страдания окружающим, которых влюбленный человек, стремясь к объекту своей страсти, обыкновенно не замечает и походя втаптывает в грязь. — Достав из стоявшей в углу коробки (книжные полки тоже были проданы) любовный роман «Пылающие сердца», Калум с брезгливой ухмылкой повертел его в руках и спросил: — Неужели, Одетта, мы с тобой эти самые «Пылающие сердца»? Ты так представляешь наши отношения?

Одетта покраснела.

— Я не говорила, что люблю тебя, Калум. Ни разу.

— Какая разница? — бросил Калум. — Ведь это факт.

— Даже если и так? Я в любом случае не заслужила того, что ты со мной сотворил.

— Нет, заслужила! — заорал вдруг Калум, швырнув книгу об стену. — Ты не вовремя вылезла, чтобы заявить о себе. Неужели не понимаешь?

Одетта не знала, что и сказать. Она никогда еще не видела Калума в таком гневе и испугалась. Ей казалось, что он в любую минуту может на нее наброситься. Поэтому, когда он сделал шаг в ее сторону, она отпрянула и прижалась к стене. Он, однако, даже на нее не взглянул. Подскочил к другому ящику и вытащил из него очередной любовный роман.

— «Презренная женщина»! — громко прочитал он название. — Как это верно. Вы, бабы, только презрения и заслуживаете. Вечно ноете, распускаете сопли. Но где ваш гнев, я вас спрашиваю? Скажи, Одетта, где твой боевой пыл, твоя звериная злоба?

— Я тебе еще покажу свои клыки. Вот выберусь из этой клетки — и такое тебе устрою, что мало не покажется! — Неожиданно Одетта успокоилась. Ну, почти успокоилась. Ярость, которую демонстрировал сейчас Калум, была скорее свидетельством его слабости, нежели силы, и она поняла, что сможет с ним совладать. Она уже его не боялась. Как говорится, «лающая собака не кусает». — Кроме того, какой смысл тебя убивать? Сначала надо узнать, зачем ты затеял всю эту возню. В этих романах, — тут Одетта ткнула пальцем в набитые книгами картонные ящики, — героини поступают именно таким образом. Сначала выведывают планы и секреты врага, а потом сталкивают его машину в пропасть.

— Ладно, хватит болтать! — гаркнул Калум, останавливая ее излияния. — Я не для того сюда приехал, чтобы заниматься с тобой психоанализом или обсуждать твои гребаные любовные романы.

— А для чего ты сюда приехал? — заорала Одетта, неожиданно — и для него, и для себя самой — начиная на него наступать. — Для того, чтобы сказать, что меня любишь? Или чтобы со мной переспать? Скажи, для чего?

— Придержи коней, сестренка, — сказал Калум, не ожидая от Одетты такого напора. — Не болтай всякие глупости по той только причине, что ты пьяна и у тебя кое-где зудит. Я приехал сюда, чтобы сделать тебе деловое предложение. — Калум полез во внутренний карман пиджака и извлек из него конверт. — Если ты перепишешь ресторан на меня, я готов заплатить все твои долги.

К такому повороту событий Одетта была не готова. Калум снова все повернул так, как ему хотелось. Но дело заключалось в том, что ей, как бы она ни любила Калума, все больше надоедало быть пешкой в его игре и действовать в соответствии с отведенной ей ролью.

— Поздно, — сказала она, облизывая пересохшие губы. — Ресторан уже перешел в собственность банка. Если бы ты за последнюю неделю хоть раз наведался в «РО», то сам бы об этом узнал.

— Мы еще можем спасти «РО», — тихо сказал Калум. — Тебе нужно только согласиться со мной сотрудничать, а с банком я все улажу. Ты даже сможешь работать в «РО» главным менеджером или через какое-то время открыть другой ресторан.

Одетта пристально на него посмотрела.

— Так вот для чего ты все это затеял? Чтобы заграбастать себе мой клуб?

— Не совсем так. — Калум похлопал конвертом себя по ладони. — У меня более грандиозные замыслы. Неужели ты полагаешь, что мне хочется сидеть за расчетными книгами «РО», чтобы сводить его баланс? Но я пойду на такую жертву, если ты согласишься с моими условиями.

— Это с какими же?

— Во-первых, ты откажешься от всех притязаний на ресторан. Как я уже говорил, ты сможешь какое-то время поработать там менеджером, но только до тех пор, пока это будет меня устраивать.

— А что во-вторых? — С первым пунктом Одетта была более-менее согласна. В конце концов, «РО» не принес ей ничего, кроме тяжких трудов, забот и несчастий.

— Во-вторых, ты больше никогда не будешь встречаться с Джимми Сильвианом.

— Что такое?! — Одетта от удивления даже приоткрыла рот. Она никак не могла взять в толк, какое отношение ко всему этому может иметь Джимми. — Да я едва с ним знакома. С какой стати мне с ним встречаться?

— Неважно. Говори: ты согласна или нет?

— Думаю, без него я как-нибудь проживу, — пожала плечами Одетта. Джимми был совершенно не в ее вкусе, а вести долгие беседы у камина она могла и с подругами.

Тонкие губы Калума тронула едва заметная улыбка.

— Вот и отлично. И последнее: ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы заставить Лидию отказаться от брака с Финли.

Одетта подумала, что ослышалась.

— Но это же глупость, Калум. Я никогда на это не соглашусь, и ты прекрасно об этом знаешь.

— Если не согласишься, считай, что сделка не состоялась, — жестко сказал Калум, упрямо выставляя вперед нижнюю челюсть. — Стало быть, готовься к банкротству.

Одетта неожиданно расхохоталась. «Этот парень — настоящий псих», — подумала она.

— Не понимаю, зачем тебе разрушать этот брак? Да и каким образом я могу это сделать? Надеюсь, ты не станешь настаивать на том, чтобы я соблазнила Финли?

— Тебе предстоит самой подумать, как это сделать. Я устрою Финли в «РО» на какую-нибудь административную должность, и он всегда будет у тебя под рукой. С Лидией ты тоже близка, так что эта парочка будет у тебя под контролем. Не сомневаюсь, что ты что-нибудь придумаешь… Но, как я понимаю, ты согласна, коль скоро задаешь мне такие вопросы?

Одетта с удивлением на него посмотрела. Стало быть, все это не шутка и он взялся за дело всерьез? В принципе, она могла дать согласие на подобную авантюру. Главное, чтобы Калум заплатил за нее долги. Другое дело, что она, даже пообещав ему в этом содействовать, не стала бы ничего делать в ущерб Лидии и Финли. Это, как говорится, разумелось само собой. В конце концов, Калум мог и передумать, а если бы даже не передумал — то что с того? Ведь не стал бы он в самом деле привлекать ее к суду за нарушение обещания разрушить чей-то брак? Это было бы просто смешно. То же самое относилось и к обещанию не встречаться больше с Джимми Сильвианом.

— Ладно. Предположим, я соглашусь. Но мои усилия могут не дать нужного результата. Что тогда? — спросила она, стараясь говорить как можно более небрежно.

— Тогда, — сказал Калум, помахав у нее перед носом конвертом, который он вынул из кармана, — я продам эту вещицу тому, кто сможет по-настоящему ее оценить.

Тут Одетта впервые задумалась о содержимом конверта.

— А что там?

Калум извлек из конверта компьютерный диск и постучал его краем по своим неровным белым зубам.

— Впечатляющая вещь — уж можешь мне поверить. — С этими словами он подошел к своему кейсу, достал из него портативный компьютер и включил дисплей.

— Да не хочу я смотреть на эти цифры, — сказала Одетта, устало потерев ладонями лицо. — Они мне в офисе надоели.

— Эти цифры, вернее, цифровая запись тебя обязательно заинтересует. — Калум сунул диск в предназначавшееся для этого отверстие и щелкнул клавишей. — Меня, во всяком случае, она заинтересовала. Более того, увидев ее, я был приятно удивлен.

— О чем это ты толкуешь? — спросила Одетта и подошла к компьютеру, чтобы взглянуть на дисплей.

Она увидела черно-белое изображение кухни «РО», а потом какого-то человека, который, стоя на коленях, что-то быстробыстро лизал языком. В следующую минуту, когда до нее дошло, что именно он лизал, Одетта испустила отчаянный вопль.

— Великолепно, правда? — Калум смотрел на дисплей с торжествующим выражением художника, только что завершившего свой лучший шедевр. — Фло, конечно, не самый изобретательный любовник, но некоторые вещи удаются ему особенно хорошо. Собственно, к чему слова? И без того видно, что ты в восторге от его работы.

— Какого дьявола?! Как?..

— Только не надо разыгрывать оскорбленную невинность. Ты прекрасно знала, что на кухне тоже есть камера. Ты отлично выбрала позицию и, можно сказать, работала прямо на объектив. К тому же за полчаса до этого я сам показал тебе, как действует установленная в «РО» система слежения, и ты ее одобрила.

Одетта еще раз взглянула на дисплей. Флориан, поставив ее на четвереньки на разделочный стол, входил в нее сзади.

— Какое же ты дерьмо, Калум. Просто удивительно, как тебя еще земля носит…

— Только не ругайся. Бранные слова чрезвычайно меня возбуждают. — Калум рассмеялся, выключил компьютер и извлек из него диск. — Возьми, это подарок, — сказала он, вручая диск Одетте. — У меня таких еще много.

Калум закрыл крышку компьютера и стал упаковывать его в свой черный чемоданчик.

— Я отказываюсь от сделки, — решительно сказала Одетта, отступая от Калума на несколько шагов и прижимаясь спиной к стене. — Если хочешь — веди меня в суд и сажай в тюрьму за долги. Мне наплевать. Но пока я на свободе, предлагаю тебе немедленно убираться из этого дома! — Это выражение показалось ей недостаточно драматичным, и она, повысив голос, добавила: — И из моей жизни!

Калум, надо сказать, не предпринял ни малейших поползновений к уходу. Просто стоял посреди комнаты — и улыбался. А потом начал хлопать в ладоши.

— Браво. Ты просто неподражаема. Можешь полистать сценарий дальше — в частности, сцену суда. Только забудь ты о пошлых штампах, старайся быть естественной. И побольше страсти — люди это любят.

— О чем это ты? — озадаченно спросила Одетта.

— О том, что ты всю жизнь играла. Ведь жизнь — игра, не так ли? Вот я и предлагаю тебе внести в эту игру кое-какие усовершенствования.

— Это какие же? Может быть, мне стоит перед началом процесса переспать со всеми судьями?

— В этом есть рациональное зерно, — сказал Калум, подходя к ней и беря ее своей маленькой сухонькой ручкой за подбородок. — Но у меня к тебе другое предложение. Я хочу переспать с тобой.

Вот оно! Свершилось. Он сам предложил ей интимную близость, хотя она уже считала, что этот миг никогда не наступит. Конечно, после того, что произошло, романтики в этом не оставалось ни на грош, зато ее плоть имела все шансы взять свое за долгое время вынужденного воздержания.

— Ты предлагаешь мне это после всего того, что случилось?

— Но ты же меня любишь? — Он лениво, едва передвигая ноги, двинулся к ней. — К тому же я уверен, что эта видеозапись возбудила тебя ничуть не меньше, чем меня. А меня она возбудила не на шутку.

Когда он поцеловал ее, она, на удивление, ничего не почувствовала. А ведь его прежний поцелуй — там, у черного входа в «РО», — зажег в ней огонь невиданной силы. Должно быть, все то, что она сегодня узнала и увидела, подействовало на нее, словно сильнейшая анестезия, и сделало ее бесчувственной, как резиновая кукла.

Она хотела только его от себя оттолкнуть — ничего больше. Чтобы потом объяснить, какие противоречивые чувства в его присутствии она испытывает, как напугали ее его поведение и странные требования, и сказать, сколько боли он ей причинил…

Но ничего этого она ни объяснить, ни сказать не успела. Как раз в эту минуту Калум склонился, чтобы облобызать соблазнительный бюст, так что нацеленный ему в грудь удар ее выставленных вперед ладонями рук пришелся точно ему в лоб. Одетта не зря часами занималась на тренажерах, и толчок у нее был что надо — как у чемпионки по толканию ядра. Калум запрокинул голову, отлетел от нее словно щепка и рухнул на пол, соприкоснувшись затылком с дубовым паркетом.

Одетта положила на лоб бормотавшего что-то в беспамятстве Калума смоченное холодной водой полотенце.

Одетта присела рядом с ним на пол и, покусывая ноготь, стала раздумывать, стоит ли ей вызывать «Скорую помощь». Калум уже начал приходить в чувство, а у нее не было никакого желания навлекать на себя подозрения в попытке убить человека. Ей и без того предстояло явиться на суд и отвечать за неумелое руководство предприятием и попытку ввести банковских чиновников в заблуждение.

— Какого черта? — вдруг явственно произнес Калум, и Одетта с облегчением перевела дух. Раз начал ругаться, значит, дело не так плохо.

Прошло еще некоторое время. Когда Одетта опустила глаза, чтобы выяснить, как чувствует себя пострадавший, то заметила, что он уже приоткрыл веки и смотрит на нее вполне осмысленным взглядом. В следующую минуту он сорвал с себя полотенце, вытер ладонью мокрый лоб и присел, опираясь на руку.

— Ты что, тварь такая, со мной сделала?

— Ты просто упал и ударился головой, — объяснила Одетта, следя с беспокойством за его расширившимися зрачками.

Калум, обхватив себя руками за голову, неуклюже поднялся с места, некоторое время стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом на полусогнутых побрел к двери. Прихватив свой черный чемоданчик и водрузив на голову кожаную шляпу, он, прежде чем выйти за дверь, повернул голову, посмотрел через плечо на хозяйку дома и крикнул:

— Ты, сучка фригидная, еще за это поплатишься! Я тебе устрою сладкую жизнь. Обещаю!

— И тебя, Калум, с Новым годом, — сказала Одетта, прежде чем дверь захлопнулась.

Как только Калум ушел, она схватила валявшийся на полу компьютерный диск, сунула его в электрокамин и не сводила с него глаз, покуда он не распался на части и не превратился в щепотку сероватой пыли.

Неприятный запах от сгоревшего диска долго еще не выветривался из квартиры, заставляя людей, которые приходили ее осматривать, в отвращении морщить носы.

28

Джимми поехал в Вентвортский гольф-клуб, чтобы поговорить с Калумом об Одетте. Гольф был новейшим увлечением Калума, и клуб являлся единственным местом, где Калума почти наверняка можно было застать. Джимми терпеть не мог гольф, но играть ему все-таки пришлось.

— Что ты машешь клюшкой, как цепом? Смотри, как надо. — Калум установил мяч на подставку, размахнулся и сильным ударом послал белый шарик в сторону деревьев, немного не дотянув до отметки в сто ярдов.

Джимми был отличным спортсменом и хватал науку, что называется, на лету. Он размахнулся, как учил его Калум, и нанес удар. Мяч выписал в воздухе огромную дугу и лег у отметки в триста ярдов.

— Как это у тебя получилось, ума не приложу… — Калум следил за полетом мяча, сдвинув свою кожаную шляпу на затылок.

— Просто я представил себе, что мяч — одно из твоих яиц, — съязвил Джимми, опуская клюшку. — Кстати, ты до сих пор мне не ответил, какого черта ты затеял это судилище? Одетта из сил выбивалась, чтобы поддерживать «РО» на плаву, и такого отношения с твоей стороны не заслужила.

Калум полез за своим мячом в куст, нашел его и, выбравшись из зарослей, сердито сказал:

— Бизнес есть бизнес, Джимми. Этот процесс никак не связан с тем, что между нами происходит. — Калум сунул клюшку в висевшую у него за спиной сумку и выбрал новую. Мысли у него были невеселые. Чтобы держать Джимми под контролем, ему приходилось делать вид, что у него с Одеттой роман. — Ты ведь знаешь, сколько она задолжала?

— Пока еще не знаю, — сказал Джимми, запуская на орбиту очередной мяч.

— Узнаешь на суде. Заодно выяснишь, чего она стоит. Настоящий бизнесмен всегда знает, как выйти сухим из воды. Так что считай этот процесс проверкой ее деловых качеств. — Калум потоптался на месте, приминая траву, и установил новый мячик. — Не беспокойся, банкротом ее не объявят. Зато суд избавит ее от ненужных иллюзий и продемонстрирует ей, как обстоят дела в действительности.

— А как быть с залогом? — спросил Джимми.

Калум как раз замахивался для очередного удара. Рука дрогнула, удар не получился, и мяч снова залетел в заросли.

— Каким таким залогом?

— Только не делай вид, будто не знаешь, что она должна внести двадцать тысяч фунтов за исчезновение мужа своей сестры, которого подозревают в сокрытии краденого. Это помимо тех денег, что она задолжала тебе лично, — сказал Джимми, зло сверкнув глазами.

— Бог мой! Да она и словом мне об этом не обмолвилась! — Калум в сердцах швырнул свою клюшку на землю. — Вот сучка!

— Странно, что ты об этом не знаешь. А вот я думаю, что залог и стал той последней каплей, которая переполнила чашу терпения судейских. Если сумму залога приплюсовать к остальным ее долгам, у нее на счете не окажется и пенни.

Калум опустил голову, стараясь скрыть овладевшее им замешательство.

— А ведь я предлагал ей продать мне «РО». С этими деньгами ей бы ничего не стоило добиться приостановления процесса. Теперь сам рассуди, что это за женщина. Она не только не умеет считать деньги, но еще и якшается с уголовниками. Нет, суд — единственный для нее выход. Он ей вправит мозги. Впрочем, даже если она и обанкротится, я все равно возьму ее на работу. Менеджер она все-таки неплохой. — Калум устремил на Джимми предостерегающий взгляд, который, казалось, говорил: «Ни слова больше, парень. А то поссоримся».

Джимми швырнул клюшку и зашагал прочь. Он никак не мог понять эту парочку и отношений, которые их связывали. В его представлении дрязги между Одеттой и Калумом напоминали скорее разборки надумавших разводиться супругов.

Когда Джимми скрылся из виду, Калум, который в его присутствии старался держаться подчеркнуто спокойно, едва ли не галопом помчался к зданию клуба, где находились телефоны. Сделав из бара несколько звонков, он злобно швырнул трубку, глотнул стоявшего перед ним в стакане виски и разразился ругательствами. Одетта впервые поступила с ним нечестно, не упомянув о залоге, который она обязалась внести за своего уголовного родственничка. Поскольку родственник скрылся, делу уже был дан ход, и это в перспективе могло основательно отразиться на его планах.

…Когда Одетту объявили наконец банкротом, она, как это ни странно, испытала немалое облегчение. Теперь она ни за что больше не отвечала. У нее даже собственности никакой не осталось — ни счета в банке, ни квартиры, ни мебели — ничего. Она чувствовала себя свободной, как птица. Впрочем, эйфория длилась недолго.

Хуже всего было то, что она в одну ночь стала нищей и, как следствие этого, сделалась объектом благотворительности со стороны ее друзей. Это было чертовски унизительно и тяжело отразилось на ее самолюбии.

Джун настаивала, чтобы Одетта переехала к ней, как только ее сгонят с квартиры. Перспектива переезда неожиданно увлекла Одетту, и она ударилась в обсуждение разнообразных усовершенствований, которые сделает в гостевой комнате Джун, когда туда переберется. Эти бесконечные разговоры о пустяках стали наводить Джун на мысль, что у Одетты не все в порядке с головой.

Одетта долго собиралась с духом, прежде чем позвонить родителям и сообщить о своем разорении. На удивление, они восприняли это известие куда спокойнее, нежели большинство ее друзей, но вернуться под родной кров не предложили.

— Сейчас у нас живут детишки Монни. Она нашла себе место продавщицы в супермаркете и работает по ночам, так что следить за детьми, кроме меня, некому, — сказала ей Клод, а потом, минуту помолчав, добавила: — Будем надеяться, ты скоро встретишь хорошего человека, который будет о тебе заботиться. Я, как ты знаешь, только об этом и мечтаю.

Одетта не могла отделаться от ощущения, что ее родственники так и не осознали по-настоящему всей серьезности ее положения. Ведь ей, для того чтобы снова подняться на ноги, могли понадобиться годы.

— Не убивайся особенно из-за этого, крошка, — сказал отец, дождавшись, когда Клод уступила ему свое место у телефона. — Ты откроешь новый ресторан. Ты сможешь, я знаю. Но если тебе понадобится моя помощь — только позвони, — сказал Рэй и повесил трубку.

На этом объяснение с родителями закончилось.

Одетте пришлось перебираться к Джун и Джею. Поначалу все шло отлично. Джун просто нарадоваться не могла, что у нее под боком живет близкая подруга, с которой всегда можно распить бутылочку и поболтать. Она частенько спроваживала Джея в паб под предлогом, что им, девчонкам, надо кое о чем поговорить наедине.

Хотя многочисленные знакомые Одетты старались не касаться в разговоре с ней темы ее банкротства, отделываясь общими сочувственными фразами, вроде: «От этого никто не застрахован» или «Все под богом ходим», — приличной работы ей так до сих пор никто не предложил. Одетта пришла к выводу, что в деловых кругах доверие к ее способностям сильно подорвано.

Между тем события развивались своим чередом.

Калум выкупил «РО» едва ли не в тот самый день, когда Одетта отказалась от него на суде в пользу банка. Долги по неоплаченным поставкам и оформлению по-прежнему висели на ней, так что заведение досталось Калуму чистеньким и вполне безопасным с точки зрения неожиданного налета кредиторов. Калум, однако, возродить «РО» к жизни даже не пытался и уже через неделю перепродал его гигантскому гостиничному тресту. Это была часть затеянной им крупной сделки, которая, когда завершилась, сделала его одним из богатейших людей в Лондоне. Дело в том, что Калум заодно с «РО» продал свои доли в ресторанах и клубах «Деск», «Офис Блок», «Терапия», «Клиника» и даже в ставшем вновь популярным после ремонта старичке «Неро». Газеты были полны слухов и предположений о том, зачем он это сделал и что у него на уме, но никто из журналистов ничего конкретного сообщить по этому поводу так и не смог. Никто также не знал, что Калум стал владельцем старинного поместья Фермонсо-холл, хотя о его ссоре с Флорианом Этуалем, в результате которой чувствительный нос миллионера весьма основательно пострадал, раструбили в разделах светской хроники все мало-мальски уважающие себя газеты.

Через какое-то время Одетте позвонила Саския и сообщила, что новые владельцы «РО» приглашают ее на службу в качестве главного менеджера.

— Я хотела отказаться, но Стэн настоял. Не хочет, чтобы его шедевры оставались без присмотра.

— Соглашайся, — сказала Одетта. — Как говорится, в добрый час. — Она даже порадовалась, что «РО» так быстро открылся снова, а ее подруга опять заняла там руководящие позиции. По словам Саскии, изменения в ресторане были произведены минимальные, другое дело — название. По настоянию новых владельцев большие, в готическом стиле буквы на вывеске сменило невыразительное слово «Станция».

Пробыв некоторое время у Джун и почувствовав, что она вносит разлад в устоявшийся быт и распорядок жизни этого семейства — в каждой ссоре, которая происходила между Джун и Джеем, Одетта винила прежде всего себя, — она переехала в небольшую квартирку своих приятелей Элли и Дункана, где в ее распоряжение также была предоставлена отдельная комната.

Там ее поначалу тоже встретили с распростертыми объятиями: Элли стала готовить, чего раньше за ней не водилось, а Дункан, зная о склонности Одетты к хорошим напиткам, приобрел в лавке «У Одбинса» несколько ящиков красного французского вина. Увы, так уж сложилось, что Дункан и Элли работали дома, поэтому Одетта не могла отделаться от ощущения, что за каждым ее шагом постоянно наблюдают. У хозяев же по поводу ее пребывания на квартире со временем сложилось иное мнение, хотя тоже не слишком вдохновляющее. Об этом свидетельствовал разговор, который Одетта как-то раз случайно подслушала — уж больно тонкие здесь были стены.

— Мы не можем себе позволить кормить ее еще месяц! — Голос Дункана, обычно спокойный и ровный, вибрировал от раздражения. — Только-только мы стали достаточно зарабатывать, чтобы содержать себя и Китайчонка (так они промеж себя именовали свое чадо), как вдруг заявляется эта женщина и садится нам на шею.

— А мне казалось, ты в восторге от того, что Одетта будет у нас жить, — пролепетала Элли. — Сам же говорил, что Китайчонку надо больше общаться с разными людьми…

— Прежде всего ей надо общаться с детьми. Ведь ей всего два годика…

Разговор прервался, поскольку Элли после этих слов мужа разрыдалась, а Дункан принялся ее утешать.

На следующий день Одетта поставила хозяев в известность, что нашла себе дешевый гостиничный номер и по этой причине съезжает с квартиры.

Имея в кошельке менее десяти фунтов, она вышла на улицу, проследовала к ближайшей телефонной будке и, достав записную книжку, стала по алфавиту названивать всем своим знакомым. Она хотела одного: разжиться приютом на ночь — дальше этого ее амбиции не шли. Как назло, ей по преимуществу пришлось беседовать с автоответчиками — ее друзья или отсутствовали, или же не подходили к телефону. Между тем Одетте надо было действовать быстро: у будки выстроилась небольшая очередь, и кое-кто из стоявших в ней стал уже нетерпеливо постукивать ребром телефонных жетонов в стекло.

Одетта позвонила Джезу, хотя была почти на все сто уверена, что его нет в стране.

И — о счастье! — он отозвался.

— Это ты, Одетта? Ах ты моя маленькая нищенка! Живешь на улице, как я слышал? Ну ничего, это поправимо. Я сейчас уезжаю, но моя квартира в твоем распоряжении.

Одетта вышла из будки, снабженная инструкциями Джеза, как к нему доехать и где взять ключи. Через двадцать минут она уже входила в подъезд дорогого жилого комплекса на Ноттинг-Хилл, где проживал Джез. Заодно с ключами она получила у портье торопливо нацарапанную рукой Джеза записку, которая гласила:

«Моя бедная странница! Предоставляю тебе приют на неделю. Рекомендую найти работу. Хоть какую-нибудь. Люблю, помню, целую. Джез».

Одетта жила на квартире у Джеза, пока он гастролировал со своей группой по Германии, и каждый день, словно на работу, ходила в различные агентства по трудоустройству. Чиновники вежливо улыбались и обещали что-нибудь ей подыскать. Увы, то обстоятельство, что она пережила банкротство, говорило не в ее пользу, и она не получила ни одного мало-мальски интересного предложения. Отчаявшись найти работу, она, чтобы как-то себя занять и поднять себе настроение, снова стала много есть — благо холодильник у Джеза был набит под завязку. Это не говоря уже о том, что он вместе с ключами оставил ей двести фунтов «на конфетки». Она уничтожала консервированные паштеты из гусиной печени, нежнейшую датскую ветчину, норвежскую копченую лососину и прочие деликатесы из запасов Джеза.

— Эй, может, улыбнешься? Покажешь знакомому зубки? — неожиданно прозвучал чуть ли не над самым ее ухом мужской голос. — Сдается мне, мы лихо отплясывали на свадьбе у Саскии. Ну, как делишки? — Одетта в эту минуту гипнотизировала взглядом выставленный в витрине страсбургский пирог и от неожиданности едва не выронила из рук сумку.

Повернувшись на голос, она увидела Мунго — младшего брата Джимми.

— У меня все хорошо, — ответила она. По счастью, на ней был элегантный деловой костюм, который она надела, отправляясь на интервью в очередное агентство, и это придавало ей уверенности. — А у тебя?

— Как обычно, маюсь с похмелья, — пробормотал Мунго. — Но в остальном дела — хуже некуда. Я, дорогуша, скоро стану бездомным бродягой! Нас того и гляди выкинут из пансиона. — Он произнес это с таким пафосом и так громко, что посетители магазина стали на него оглядываться.

Одетта слышала, что Джимми с Мунго живут в гостиничных номерах на Ноттинг-Хилл. Одетта знала этот дом — он находился в двух шагах от дома Джеза.

— Так вы, значит, до сих пор не сняли себе квартиру? — спросила она.

Мунго покачал головой. Судя по его бледному лицу и синякам под глазами, похмелье донимало его весьма основательно.

— Вероятно, ты в курсе, что братья Сильвиан ждут наследства? Ну так вот: похоже, наш старикан ничего, кроме долгов, нам не оставил. Так что сейчас мы, образно говоря, сидим на нуле. — Тут Мунго понизил голос и прошептал ей на ухо: — Очень может быть, мне придется даже устроиться на работу! — Судя по всему, сама мысль об этом была для него нестерпима. — Тебе повезло, дорогуша, что ты с младых ногтей обеспечиваешь себя сама. — Он с завистью оглядел свертки с купленными Одеттой дорогими продуктами. — И похоже, тебе это неплохо удается. Может, купишь мне выпить, раз такое дело? Обещаю всячески тебя за это развлекать и смешить.

Одетту позабавила ирония ситуации; она даже улыбнулась, но сказала другое:

— Я бы с удовольствием, Мунго, но у меня совершенно нет времени.

— Стыдно бросать ближнего в таком состоянии, — пробормотал Мунго. — Ну да ладно. Может, в другой раз поднесешь… — Он безнадежно махнул рукой и направился к выходу.

Одетта не утерпела и крикнула ему вслед:

— А как там Джимми?

Мунго сразу же к ней вернулся.

— Обязательно ему передам, что ты про него спрашивала, — сказал он. — Он будет рад до соплей. В отличие от меня у него все хорошо. Только он, доложу я тебе, страшный зануда. Заявил мне как-то, что я, по его мнению, слишком много пью. Представляешь?

— Действительно, зануда, — с улыбкой сказала Одетта.

— А я о чем говорю? — Мунго печально покачал головой. — Зануда и тиран. Так как, говоришь, тебя зовут? Я что-то запамятовал, а привет без имени не передашь. Не внешность же твою описывать, в самом деле?

— Меня зовут Одетта. — Она старалась не показывать виду, до какой степени ей обидно, что Мунго не запомнил ее имени. Как-никак они с ним протанцевали несколько танцев.

— Есть, запомнил: Одетта. Так и передам. Ну, будь здорова… — С этими словами Мунго отошел от нее и растворился в пестрой толпе посетителей «Хэрродса».

— Она сказала, где живет? — спросил Джимми младшего брата.

— Я как-то не подумал ее спросить. — Вид у Мунго был обескураженный. — Но, судя по тому, что она покупала в «Хэрродсе» деликатесы, живется ей неплохо. Вероятно, подцепила какого-нибудь богача и качает из него бабки…

— Мунго, ты же знал, что я разыскиваю ее вот уже несколько недель! — гаркнул Джимми.

— Я бы на твоем месте так не переживал. — Мунго широко зевнул. — Уж очень у нее толстые лодыжки.

Если бы Одетта часом позже выглянула из окна, то обязательно увидела бы светлую голову Джимми, который исходил весь квартал вдоль и поперек и несколько раз проходил мимо ее дома. Но она не выглянула. Сидела на кухне у Джеза, смотрела телевизор и ела купленный в «Хэрродсе» пирог с дичью.

Как только Эльза и Йен перебрались в новый дом, они настояли на том, чтобы Одетта немедленно к ним переехала.

— Это никакое не благодеяние с нашей стороны, — сказала Эльза. — Ты будешь помогать нам обустраивать жилище. Как ты знаешь, мне тяжелое поднимать нельзя, а Йен ни черта не смыслит в интерьерах. Его бы воля — он все выкрасил бы в цвет «электрик».

Одетта с удовольствием отказалась бы от этого предложения, но Джез вернулся с гастролей, и деваться ей было некуда.

Домик Эльзы и Йена был очень хорош. Но главное, там было много места, так что его обитатели друг другу совершенно не мешали. К тому же Одетте понравилась идея заново отделать и перекрасить дом, и она с душой взялась за дело. Более того, за углом находился паб «Памп-Хауз», где постоянно требовался обслуживающий персонал. Одетта могла получить там работу в любое удобное для нее время, чем она и пользовалась, когда Эльзе и Йену хотелось провести вечерок вдвоем.

Когда у Одетты выдавался свободный денек, ее навещала Джун, приносившая с собой по обыкновению вино и коробку чипсов «Принглс». Сначала Джун давала рекомендации относительно окраски и отделки дома, а потом, когда они с Одеттой и Эльзой перебирались на кухню, заводила бесконечные «девичьи» разговоры, главными темами которых были беременность хозяйки дома и будущее Одетты.

— Не можешь же ты вечно сидеть без дела? — добродушно улыбаясь, спрашивала ее Джун. — Тебе уже тридцать два. Пора и о будущем подумать.

— Мне тридцать три, — поправила ее Одетта. — Но, несмотря на столь солидный возраст, мненравится бездельничать.

Одетте и впрямь исполнилось тридцать три, но она хранила по этому поводу молчание. Эльза и Джун страшно на нее разозлились за то, что она им об этом не сказала. Впрочем, они сердились и на себя — потому что напрочь об этой дате забыли. Отец Одетты прислал ей в этой связи поздравительную открытку, предварительно вложив в нее банкноту в десять фунтов, но Одетта так часто переезжала, что получила ее только через две недели.

На следующий день Джун вручила ей фиолетовый пластиковый пакет и сказала:

— Это чтобы тебя всегда можно было найти. И чтобы ты нам звонила — даже если у тебя нет ни пенни.

В пакете лежал мобильный телефон, услуги которого были оплачены на месяц вперед. Одетта расчувствовалась и даже немножко всплакнула.

— Я и так вам с Джеем слишком дорого обошлась, — пробормотала она сквозь слезы.

— Раньше ты всем только отдавала, — сказала Джун, поцеловав ее в щеку. — Теперь пришло время и нам кое-что для тебя сделать. Главное, почаще вспоминай, что мы тебя любим.

Было еще кое-что, о чем договорились Эльза и Джун, не поставив Одетту в известность. Они дали слово отомстить Калуму за причиненные Одетте страдания и теперь продумывали план военных действий.

— Не похоже, чтобы она злилась на Калума. И это очень странно, — сказала Эльза, когда Одетта ушла на работу в паб.

— Уж такой у нее характер. Она всегда винит во всем только себя, — ответила Джун. — Прежде всего надо помочь ей вылезти из раковины, в которую она забралась, словно рак-отшельник. Кто знает — вдруг перспектива отомстить Калуму ее расшевелит?

Когда Одетта вернулась с работы, у подруг был вид отъявленных заговорщиков.

— Мы тут кое-что замышляем, — сказала Джун, хитро подмигнув Эльзе.

— Правда? — зевнув, спросила уставшая Одетта. — И что же, хотела бы я знать?

— Месть! — хором отозвались Эльза и Джун.

— И кому же вы собрались мстить? — спросила Одетта без большого, впрочем, интереса.

— Калуму, кому ж еще! — бросила Эльза, которую равнодушие Одетты стало уже выводить из себя.

— Меня, девочки, это не вдохновляет. — Одетта продолжала изображать незамутненное спокойствие, хотя это давалось ей с известным трудом. Она уже думала о мести Калуму — и не раз. Ей хотелось, чтобы Калум страдал и мучился, как страдала и мучилась она. Чтобы лишился всего, как лишилась всего она. Но для мести нужны были душевные силы и уверенность в себе, а этого ей сейчас как раз и не хватало. Если верить газетам, Калум был сейчас одним из самых богатых людей в Лондоне. Честно говоря, она не знала даже, как к нему подступиться.

Джун снова подмигнула Эльзе:

— Не вдохновляет — и не надо. Тебя никто не просит пачкать руки. Этим займется Алекс.

Некоторое время Одетта не мигая смотрела на подруг в упор, но потом ее губы стали медленно расплываться в улыбке.

На следующий день Одетта позвонила Веронике Прайэр.

— Привет, это Одетта Филдинг. По-прежнему ищешь со своей командой ресторан, который создается «с нуля»?

— Скажем так: я еще не отказалась от своей затеи.

— Но готова ли ты ради этого выйти на большую дорогу? Есть возможность отличиться — понаблюдать за неким объектом, который создается за пределами Лондона. Насколько я понимаю, об этом проекте пока никто ничего толком не знает, — сказала Одетта, а сама подумала, что если сейчас выложит Ронни кое-какую информацию, то заработает хорошо налаженная пиаровская машина, и пути назад уже не будет.

«Но что я, черт возьми, так пекусь о Калуме? — вдруг напустилась она на себя. — Если ему что-то не понравится, он всегда сумеет навести тень на плетень и сказать, что он здесь ни при чем. У него это всегда отлично получалось».

Короче, поступай, как считаешь нужным, но, если займешься этим делом, ни в коем случае на меня не ссылайся, — сказала Одетта. — А теперь слушай имя человека, с которым тебе надо связаться…

29

Эльза собиралась провести свой девичник в домике матери в Суссексе и пригласить на него только самых близких друзей. Сид была вне себя от восторга и пообещала взять все приготовления к празднику на себя.

Сид, надо сказать, последнее время жила очень неспокойно. А все из-за Эрика — водителя, которого ей пришлось нанять. Он был очень хорош собой, и она не устояла: позволила ему в свободное время ездить на автомобилях из своего гаража. Эрик беззастенчиво этим пользовался, гоняя по ночам развлекаться в Брайтон на экзотических спортивных машинах, принадлежавших покойному Джобу. Нечего и говорить, что утром и у водителя, и у машин, на которых он ездил, вид был весьма помятый.

Дальше — больше. В скором времени на имя Сид стали приходить из Брайтона квитанции на уплату штрафа за стоянку в неположенном месте. Сид поначалу безропотно их оплачивала, но, когда ей пришлось платить штрафы за превышение скорости, суммы которых были куда выше, стала задумываться, правильно ли она сделала, наняв Эрика и предоставив ему безграничную свободу. Последние сомнения отпали, когда Эрик таранил дерево на только что отремонтированном «Астон-Мартине». Сид с тяжелым сердцем рассчитала парня и с тех пор ездила исключительно на такси, найти которое в сельской местности было не так-то просто. Впрочем, мысль нанять другого водителя — более достойного, а главное — надежного — ее не оставляла.

Йен тоже решил устроить мальчишник, о чем и поведал невесте накануне уикенда.

— Мы собираемся поехать в Брайтон, — сказал он.

— Но Брайтон всего в нескольких милях от того места, где будем находиться мы! — возмутилась Эльза.

— Думаю, мы не встретимся. Ты ведь будешь всю ночь торчать у своей мамаши.

— Она собирается вызвать посреди ночи такси и отвезти всех нас в какой-нибудь ночной клуб.

— И тебя? В твоем-то состоянии?

— Ничего особенного в моем состоянии нет. Ходить я, во всяком случае, еще могу. — Эльза поднялась с места и прошлась по комнате, демонстрируя свои способности к передвижению. — Кроме того, никто не собирается устраивать пир горой. Выпьем пару коктейлей, посидим немного — и вернемся домой. Главное, на тебя с парнями не наткнуться.

— Говорю же тебе: этого не случится, — рассмеялся Йен. — Мне хоть деньги заплати — все равно я не стану ходить в старые клубы, которые так любит твоя мамаша. У нас с ребятами программа покруче: будем в индейцев играть, но только по-взрослому, не как в школе.

— Это Дункан взялся организовать для тебя мальчишник? — улыбнулась Эльза. От Элли она знала, что Дункан специалист по всякого рода крутым мужским забавам. Эльза же считала, что ее жених Йен — человек домашний и для подобных развлечений, которые больше подошли бы десантнику, не приспособлен.

Эльзу и Одетту повезла в Суссекс на своем новеньком «Фольксвагене» диджей из клуба «Манканьян» по прозвищу Мисс Би. Когда они выбрались из города и покатили по сельской местности, оглашая окрестности рвущимися из мощных динамиков звуками тяжелого рока, Одетта, глядя в окно, в очередной раз подумала, что Лондон — это лишь часть Англии, и, возможно, не самая лучшая. Во всяком случае, суссекские деревеньки, мимо которых они проезжали, показались ей на удивление милыми и живописными. Главное же, от них вело такой безмятежностью и умиротворенностью, что Одетта сама не заметила, как на ее душу стал постепенно снисходить покой.

Деревушку Фалкингтон, неподалеку от которой жила Сид, можно было без всяких натяжек назвать образцовой. Там были обширная зеленая лужайка в центре, пруд с ивами и непременная живая изгородь, вдоль которой выстроились разноцветные, словно пряничные, домики. Проехав деревню насквозь, они повернули налево и, миновав небольшую рощицу, в скором времени оказались у ворот фермы. Прежде Одетта видела дом Сид только на фотографиях; он ей нравился, но так уж вышло, что действительность превзошла ее самые смелые ожидания. Это был воистину сказочный дом, который будто бы скопировали с цветной иллюстрации из детской книжки. Он был выкрашен кремовой краской, имел резные ставни на окнах и обладал коричневой кровлей, из которой торчали высокие каминные трубы. Слева от дома располагался кирпичный сарай, потом шли выбеленные известью стойла с готической башенкой на крыше, а за ними отсвечивали серебром крытые стеклом теплицы. В глубине участка находился запущенный фруктовый сад со старыми плодовыми деревьями, которые, словно возносившие моление солнцу язычники, воздевали к небу голые ветви-руки.

Справа и чуть в стороне от дома находилось небольшое озерцо, за которым едва угадывались в тумане очертания старинной мельницы. За мельницей сплошной стеной стоял лес, где Сид ежедневно совершала прогулки в компании со своей афганской борзой по кличке Базуки.

Мисс Би объехала озерцо, хозяйственные постройки и не без лихости притормозила у парадного входа.

— Хозяйка дома? — спросила Мисс Би, вылезая из машины и оглядываясь. — Что-то ни одной машины поблизости не видно.

— Все машины в гараже, — отозвалась Эльза, отбрасывая с лица кудряшки. — И мать дома, разве ты не слышишь?

Как только Мисс Би выключила мотор автомобиля и встроенный плеер, до слуха пассажиров «Фольксвагена» донеслись могучие аккорды бас-гитары.

— Что-то она слишком напряжена — я Эльзу имею в виду, — сказала Одетте Мисс Би, когда Эльза с ностальгическим видом отправилась бродить вокруг дома, загребая носками сапожек прошлогодние листья.

— У нее непростые отношения с матерью, — осторожно сказала Одетта.

Мисс Би подмигнула — дескать, понимаем, не в пустыне живем — и полезла в багажник за сумкой. Потом сказала:

— Умираю — хочу познакомиться с Сид. В детстве она была моим кумиром. Говорят, впрочем, она и сейчас еще очень даже ничего.

— Так оно и есть, — заверила ее Одетта.

— Я знала, что нас ждет отличный вечерок! — воскликнула Мисс Би и, подхватив сумку, побежала к дому.

Кто больше в тот вечер подлизывался к Сид — Лидия или Мисс Би, — сказать было трудно. Лидия стремилась прежде всего к тому, чтобы Сид признала в ней ровню. Вернее сказать, родственную душу. По этой причине она прилипла к ней, как репейник, и излагала свои взгляды на мужчин и на жизнь, замолкая лишь на короткое время, чтобы набрать в грудь воздуха.

Одетта в общем разговоре почти не участвовала, и ей стало скучно. На вечере царила Сид, вспоминавшая знаменательные для нее семидесятые. Лидия смотрела ей в рот и непрестанно поддакивала. Эльза же разговаривала с Джун и замужними подругами, которые могли дать ей несколько дельных советов по поводу устройства свадебных торжеств.

От скуки и от нечего делать Одетта собрала со стола тарелки, и прошла на кухню, где принялась загружать посудомоечную машину. Покончив с делом, она отправилась назад в столовую и… заблудилась. В доме Сид было множество переходов, коридоров, комнат и комнаток, которые на первый взгляд располагались бестолково и без всякого плана. Зайдя в большую комнату — как оказалось, бильярдную, — Одетта подумала, что лучшего убежища от жизни, нежели тесная бильярдная луза, ей не сыскать. Оставалось только съежиться до размеров Дюймовочки, что, впрочем, принимая во внимание ее отнюдь не мелкую комплекцию и полное отсутствие в доме Сид фей и добрых волшебниц, представлялось делом весьма проблематичным.

В бильярдную кто-то вошел. Погруженная в свои думы, Одетта догадалась о присутствии другого человека, только когда замершие на сукне бильярдные шары вдруг сдвинулись с места и соприкоснулись друг с другом с негромким характерным стуком.

Лидия вышла в туалет, чтобы поблевать. Пытаясь подражать Сид во всем, даже в неумеренных возлияниях, она не рассчитала сил и основательно накачалась водкой. Возвращаясь в столовую, она, как и Одетта, заблудилась в лабиринте из многочисленных коридорчиков и переходов, зашла в бильярдную — правда, через другую дверь, — налетела в полутьме на бильярдный стол и ударилась бедром о его край. Потирая ушибленное бедро, Лидия вполголоса выругалась, потом увидела стоявшую в противоположном конце комнаты Одетту и заплетающимся языком произнесла:

— Одди, дорогуша, скажи мне как на духу: ты хорошо знаешь Калума Форрестера?

Этот вопрос застал Одетту врасплох, хотя она задавала его себе раз, наверное, сто. Желая выиграть время, она, прежде чем на него ответить, взяла в руки кий и с минуту погоняла по бильярдному столу шары.

— Скажем так: мы провели вместе какое-то время, — наконец произнесла она, посылая шар в лузу, которая находилась рядом со стоявшей напротив Лидией. — Он тебе что — нравится?

— Я его обожаю, — с пьяным энтузиазмом воскликнула Лидия. — Он так похож на Фина. Я люблю Фина, но Калум такой сексуальный и так сильно волнует мое женское начало… А еще он такой… такой… — Тут она щелкнула пальцами, подбирая нужное слово. — Значительный — вот! От него исходит аура могущества и огромной внутренней силы, между тем как мой Финли — всего только щенок. И, похоже, щенок бесполый, поскольку трахаться со мной не хочет…

— Значит, вы с Финли вместе не спите?

Лидия поморщилась, как от зубной боли, продефилировала к полке, на которой были выставлены бильярдные шары, и принялась один за другим их трогать, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к их гладкой полированной поверхности.

— В том-то все и дело, — сказала она после минутного молчания, оставляя шары в покое. — Это такая мука! — воскликнула Лидия, неожиданно для Одетты вырывая кий из держателя и в сердцах швыряя его на стол. — Ты даже не представляешь… Ты ведь знаешь, как я люблю заниматься сексом, а Финли до этого словно бы и дела нет. Он, видишь ли, вбил себе в голову, что мы займемся сексом только в брачную ночь — после того, как будут произнесены все соответствующие случаю клятвы и мы обменяемся обручальными кольцами. Это, конечно, очень романтично, но я… я так жить не могу. К тому же кое-кто постоянно намекает мне, что был бы очень не прочь…

— Калум! — выдохнула Одетта, тоже швыряя свой кий на стол. Сама мысль о том, что этот человек строит куры Лидии, была для нее нестерпима.

— Да, не скрою, он подбивает ко мне клинья. — Лидия нашла себе новую забаву: обнаружила на полке коробку со стрелами дартс и стала метать их в висевшую на стене мишень, что, признаться, получалось у нее не лучшим образом.

— Это как же понимать? — осведомилась Одетта звенящим от напряжения голосом.

— А что тут понимать? — пьяно улыбнулась ей Лидия. — Нравлюсь я ему — и все тут. Недавно, — добавила она, понизив голос до шепота, — он признался мне, что, ложась в постель, представляет меня в разных соблазнительных позах.

Все это звучало, в общем, довольно невинно. Одетта уже знала, какими могут быть сексуальные аппетиты и притязания Калума, и невольно подивилась той осторожности и даже деликатности, которые он демонстрировал, приударяя за Лидией. Но ей от этого было не легче. Более того, ее ревность возросла чуть ли не до космических масштабов. Так вот почему Калум требовал от нее, чтобы она разрушила брак Лидии с Финли! Он считал, что Финли для Лидии недостаточно хорош, и хотел сохранить ее для себя.

— Вот ублюдок! — воскликнула Одетта и изо всей силы ткнула кулаком в свисавшую с потолка боксерскую грушу, подводя таким образом итог своим несколько сумбурным размышлениям. Потом, немного успокоившись, она обратилась к Лидии, но уже совсем другим — негромким и ровным — голосом. — Люби Финли, детка. Он куда лучше Калума, — сказала она. — Он парень открытый и честный, и на подлость не способен. К тому же он хорош, как кинозвезда, а Калум уродлив — и внешне, и — что гораздо важнее — внутренне. Большего садиста и подонка, чем он, не найти в целом мире! Знаешь, о чем он меня однажды попросил? О том, чтобы я убедила тебя не выходить замуж за Фина!

Прежде чем Лидия успела хоть что-то сказать, в бильярдную вплыла Сид.

— Так вот вы где! — воскликнула она, радостно потирая руки. — Через двадцать минут прибудут такси, так что собирайтесь. Поедем по клубам. Развлечемся немного.

Лидия, тут же забыв о Калуме, от избытка чувств чмокнула Сид в щеку и помчалась одеваться.

— Какое прелестное создание, — сказала Сид, когда стук каблучков Лидии затих. — Но совершенно безнадежное… — Она наклонилась к Одетте и доверительно произнесла: — Хочу попросить тебя об одолжении. Ты поможешь устроить для моей дочурки маленький сюрприз?

— Конечно. Я люблю сюрпризы, — сказала Одетта. — Но в чем он заключается и какова будет моя роль?

— Я потом тебе скажу, — ответила Сид. — Главное, чтобы мы вернулись домой не позже часа ночи…

30

Когда они лихо отплясывали под музыку группы «Бони Эм», Сид неожиданно замерла на месте и спросила у Одетты, есть ли у нее права и часто ли останавливают ее полицейские, когда она ездит на машине. Этот вопрос несколько озадачил Одетту, но потом она вспомнила, что у Сид права отобрали и это у нее больное место.

— Вообще-то я никогда не сажусь за руль, когда выпью, — призналась она..

Сид кивнула в знак того, что приняла ее слова к сведению, и пошла танцевать дальше, задорно потряхивая прядями своего серебристого парика, делавшего ее неузнаваемой. Эльза, несмотря на свое состояние, тоже веселилась вовсю. Выглядела она великолепно: зеленое — под цвет глаз — платье из специального магазина для беременных было таким пышным, а его складки так искусно драпировали ее фигуру, что лишь очень наметанный взгляд мог рассмотреть под ними ее сильно округлившийся живот.

Лидии нигде не было видно.

— Блюет в сортире, бедняжка, — с озабоченным видом сообщила Джун, подходя к стойке, за которой Одетта потягивала из бутылки пиво. — Похоже, перепила водки — да еще и отлакировала ее рислингом.

— Думаешь, ее надо уложить в постель? — спросила Одетта.

— Я об этом уже час назад говорила, — кивнула Джун.

Между тем Лидия и в самом деле находилась в туалете и рыдала в три ручья. Она потеряла кольцо с бриллиантом, подаренное ей Финли, и никак не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах это произошло. Скоро у нее возникла и окрепла уверенность, что кольцо соскользнуло у нее с пальца и угодило в унитаз, когда она, обхватив его руками, извергала содержимое своего желудка.

В этом был некий символ — желая подсознательно отделаться от Финли, она, сама того не желая, спустила его подарок в сортир. Сидя на толчке и горестно качая головой, она думала над словами Одетты. О том, в частности, что Калум попросил Одетту уговорить ее отказаться от брака с Финли. Какой глупец! Неужели ему было трудно сказать об этом ей самой?

Было около одиннадцати, когда Эльза, собрав своих подвыпивших подружек, стала заталкивать их в три подъехавших к дому такси, которые должны были отвезти всю компанию домой. Только вернувшись на ферму и вновь собравшись вокруг праздничного стола, они обнаружили отсутствие Лидии.

— Придется ехать обратно и искать ее, — сказала Сид.

— А почему бы не позвонить ей на мобильник и не спросить у нее самой, где она находится? — предложила Одетта и набрала номер Лидии. — Занято! — сказала она через минуту, повесив трубку. — Треплется с кем-то. Значит, на ногах еще держится.

Через некоторое время из ванной вышла одна из подруг Эльзы и продемонстрировала собравшимся серебристый мобильник.

— Чей это? — спросила она и добавила: — Лежал в ванной вместе с этим вот колечком. — Она показала кольцо с бриллиантом в оправе из белого золота.

— Это мобильник Лидии. И кольцо тоже ее, — сказала Одетта и снова взялась за телефон — на этот раз для того, чтобы вызвать такси.

Когда через двадцать минут до их слуха донесся звук мотора подъехавшего такси, Одетта решительно натянула на себя пальто и взяла со стола мобильник Лидии.

— Беру его с собой, — сказала она. — Мой в Суссексе не действует. Так что, если узнаете что-нибудь о Лидии, звоните мне на ее мобильник.

— Я еду с тобой! — воскликнула Джун, срывая с вешалки свою ярко-желтую синтетическую шубку.

Сидя на заднем сиденье такси, Джун любовалась серебристым мобильником Лидии, в то время как Одетта разговаривала с водителем, описывая ему сложившуюся ситуацию.

— У нее мобильник по последнему слову техники, — перебивая Одетту, сказала Джун, — даже сообщения принимает. Может, послушаем?

Так и не дождавшись ответа Одетты, Джун нажала кнопку «прослушивание» и приложила аппарат к уху. Через мгновение глаза у нее расширились, а рот приоткрылся.

— Ты только послушай, — торопливо пробормотала она, нажимая на кнопку «повтор» и поднося мобильник к уху Одетты. — Это же черт знает что такое!

Услышав в микрофоне знакомый голос с шотландским акцентом, Одетта замерла и сидела без движения все время, пока прокручивалась запись:

«Лидия, это Калум. Нам надо с тобой серьезно поговорить. Но для этого мой дом не подходит. Не хочу, чтобы Финли пронюхал обо всем раньше времени. Поэтому, когда получишь мое сообщение, сразу же мне перезвони: мы договоримся, где встретиться».

Одетта выключила телефон и посмотрела в окно машины. Она представляла себе, как Калум жадно обнимает и целует Лидию, и это сводило ее с ума. Неожиданно на нее словно снизошло озарение. Она поняла, что Калум и Лидия уже стали любовниками — что бы там ни говорила Лидия.

Одетта решила искать Лидию не только в Фалкингтоне, но и в Брайтоне, где было куда больше заведений, куда могла зайти Лидия. В этом курортном городке кафе и рестораны встречались на каждом шагу и работали допоздна, хотя до начала курортного сезона оставалось еще минимум два месяца.

— Неожиданно пропадать — это так в духе Лидии, — ворчала Джун, обходя с Одеттой одно заведение за другим. — Вот мы сейчас с тобой ходим по холоду, беспокоимся за нее, а она, скорее всего, сняла комнату в каком-нибудь отеле и преспокойно дрыхнет в теплой постели.

Закончив обход ресторанов и клубов и не обнаружив Лидии, они остановились на парковочной площадке, оперлись спинами о помятый корпус какого-то древнего «фордика» и закурили.

Одетта хотела было позвонить Сид и выяснить, не объявилась ли паче чаяния Лидия, но вдруг обнаружила, что в мобильнике сели батарейки.

— Придется искать телефонную будку, — вздохнула она. — Вдруг Лидия вернулась?

— У меня есть мыслишка получше, — сказала Джун, кутаясь в свою канареечного цвета шубейку. — В последнем кафе, где мы были, есть платный телефон. Отчего нам не заказать там по чашке шоколада и не позвонить оттуда? По крайней мере, согреемся.

Усевшись за столик, Одетта, попивая шоколад, принялась названивать на ферму. Долгое время трубку никто не брал, так что она уже было решила, что там все улеглись спать. Наконец послышался хрипловатый голос Сид.

— Одетта? Мы довольно долго пытались с тобой связаться, но, к сожалению, безуспешно. Лидия нашлась, так что вы с Джун можете возвращаться назад.

— Добрела, значит, все-таки до дома, — сказала с облегчением Одетта и подумала, что она недооценила инстинкт самосохранения этой такой хрупкой с виду женщины.

— Ну, добрела — это сильно сказано, — хихикнула Сид. — Ее приволок Йен.

— Йен? — удивлению Одетты не было предела.

— Ну да. Йен и его приятели пытались попасть в какой-то закрытый клуб и тут увидели, что из его дверей выходит Лидия. Видик у нее был тот еще, и Йен счел своим долгом доставить ее на ферму. — Тут Сид заговорила шепотом: — Надо тебе сказать, что сердечный друг Эльзы был одет в национальный болгарский костюм, и его появление вызвало у нас настоящий фурор. Так что у нас сейчас небольшой маскарад, сопровождающийся обильными возлияниями. Рекомендую тебе поторопиться, иначе ты пропустишь все самое интересное.

— Теперь, значит, у вас на ферме полно жеребцов? — осведомилась Одетта, мысленно распрощавшись с перспективой хоть немного поспать.

— Да что ты — у нас один только Йен, — рассмеялась Сид. — Все его приятели отправились в отель и ждуг его там. Это «Роял-отель». Может, заглянешь туда и сообщишь им, что он еще какое-то время у нас пробудет? Эльза полагает, что неожиданный приход Йена — это и есть сюрприз, который я ей приготовила. Она даже не представляет, что я собираюсь устроить в ее честь.

— А что, собственно, вы хотите устроить? — устало поинтересовалась Одетта. — Фейерверк, что ли?

— Ну нет, — ответила Сид. — У меня будет настоящее шоу. Группа «Стейдж Стэгз», — с гордостью сказала Сид. — Я хорошо знакома с их менеджером. Мальчики из этого коллектива выступают сегодня в Брайтоне, так что им не составит труда добраться и до меня. Скажи, разве это не прелесть?

— Кто ж усомнится? — расхохоталась Одетта. Мысль о том, что Сид может устроить у себя на ферме коллективный мужской стриптиз, как-то не приходила ей в голову.

— Похоже, идея тебя нравится. В таком случае спеши сюда. Плюнь на горящие ноги, — пошутила Сид. — Когда ты увидишь этих мальчиков, забудешь обо всем. Но не забудь передать приятелям Йена, что он задержится. Между прочим, они тоже наняли стриптизершу — только в единственном числе. Так что наше представление — вне конкуренции.

— Я хочу пообщаться с компанией молодых людей, которые сняли у вас самый большой номер, — сказала Одетта, обращаясь к сидевшей в фойе старомодного отеля «Роял» канцелярской крысе. — Вечеринку организовал Дункан Шэнди.

— Одну минуточку. — Девица опустила глаза и сверилась с книгой проживающих, после чего сказала: — Да, такая группа развеселых джентльменов у нас числится. Желаете им позвонить или сразу к ним подниметесь?

— Сразу поднимусь, — сказала Одетта. — У меня, знаете ли, времени в обрез.

Однако комната, куда строгая девица в очках направила Одетту, была заперта, и ребят из компании Йена ей встретить не удалось. Зато она обнаружила в крохотном баре на втором этаже группу «Стейдж Стэгз» в полном составе. Поскольку их менеджер куда-то запропастился и никто не знал, где он, Одетта взяла роль организатора на себя и вызвала пять такси, чтобы отвезти всех этих вызывающе привлекательных внешне парней на ферму к Сид.

Когда машины уже были готовы отчалить, в такси, где сидели Одетта и Джун, неожиданно втиснулись Дункан и Джей, которые, случайно узнав о ее присутствии в отеле от девицы в очках, попросили разрешения присоединиться к их теплой компании, мотивируя это тем, что без Йена на вечеринке стало скучно и ребята разбрелись, кто куда. Одетта сначала не соглашалась на их присутствие на девичнике, но они так уморительно закатывали глаза и воздевали вверх руки, прося ее включить их в число избранных, что она не смогла им отказать. Кстати сказать, помимо Дункана и Джея, в такси с парнями из ансамбля набились и другие приятели Йена — известие о появлении Одетты мгновенно распространилось по всему отелю. Они, правда, разрешения на это у Одетты не спрашивали.

Возвращение к Сид оказалось не таким уж простым предприятием. Одетте попался таксист из Восточной Европы, который совершенно не знал Суссекса и по этой причине завез их на незнакомую ферму.

— Одди, тебе за умение ориентироваться на местности — кол с минусом! — вскричала со смехом Джун, когда их машина остановилась, и пассажиры, глянув в окна, обнаружили, что забрались невесть куда.

— Смотрите, кто-то идет! — воскликнул вдруг Тод, один из членов ансамбля «Стейдж Стэгз», ткнув пальцем в черный силуэт человека за окном машины. — Вам, дамочки, придется расспросить у него, куда ехать дальше.

Одетта не могла поверить своим глазам, когда увидела человека, которого меньше всего рассчитывала здесь встретить, — Джимми Сильвиана.

31

Одетта съежилась на заднем сиденье, стараясь остаться незамеченной.

— Эй, парень! — крикнул Дункан, опуская стекло. — Извини за беспокойство, но мы заехали к тебе по ошибке. Похоже, малость сбились с пути.

В следующую минуту Одетта услышала трубный голос Джимми, который громогласно осведомлялся, куда они желают попасть.

Между тем ребята из ансамбля «Стейдж Стэгз», решив, что они доехали до места, стали вылезать из такси, следовавших за машиной Одетты, переговариваться между собой и закуривать.

— Так это здесь устраивают девичник? — спросил, подходя к Джимми, один из них.

— Девичник? — расхохотался Джимми, насчитав вокруг машин не меньше дюжины здоровенных молодых людей. — В смысле девиц, ребята, у меня найдется разве что пара телочек в стойле, а в птичнике — несколько уточек.

— Нам нужно добраться до «Смок Милл Фарм», — объяснил Дункан.

— Вас отделяет от фермы вот этот лес, — сказал Джимми, подходя к такси. — Вам нужно вернуться на главную дорогу, проехать немного вперед, а потом повернуть налево.

— Спасибо, старина, — сказал Дункан. — Ты нас очень выручил. Мы с твоего разрешения отваливаем. Надо только сказать водителям задних машин, чтобы они начали разворачиваться.

Джун чуть ли не по пояс высунулась из окна, чтобы подать команду к развороту. Тут-то и выяснилось, что проблемы у путешественников далеко еще не закончились.

— Похоже, эти идиоты уже расплатились с водителями! — воскликнула она, имея в виду участников ансамбля «Стейдж Стэгз». — Взгляните! Их машины уезжают, так что теперь парням придется тащиться пешком.

— До главной дороги не меньше двух миль, а ночь сегодня безлунная, — озабоченно произнес Джимми. — Да и фонариков у них, наверное, нет.

— Ничего, добредут как-нибудь, — раздраженно бросил Джей, который любил комфорт и которому эти странствия в ночи уже до смерти надоели. — Этим ребятам так хочется пожрать и выпить, что «Смок Милл Фарм» они найдут по одному только запаху.

Джимми задумчиво поскреб пятерней в затылке.

— Вообще-то у меня есть пикап, и я мог бы вас подвезти, — сказал он.

— Ты, старина, просто сама любезность, — расплываясь в улыбке, сказал Дункан.

— Не стоит благодарности, — ухмыльнулся в ответ Джимми. — Мне давно уже следовало познакомиться с соседями. Просто я никак не ожидал, что подобное знакомство может состояться в два часа ночи.

Усадив в кузов пикапа ребят из ансамбля и прибившихся к ним приятелей Йена, Джимми вывел машину с фермы и покатил по проселочной дороге по направлению к шоссе.

Когда они добрались наконец до фермы Сид, в сопровождении своей афганской борзой появилась хозяйка, чтобы лично приветствовать гостей.

— Мать честная! Я и представить себе не могла, что вас будет так много, — рассмеялась она, увидев горохом посыпавшихся из кузова грузовика здоровенных парней, которые напоминали вернувшихся в полевой лагерь десантников.

Джимми, стоявший у дверцы своего грузовичка, с изумлением созерцал происходящее.

— А я-то думал, у вас здесь девичник… — в замешательстве протянул он.

— Так оно и есть! — воскликнула Сид, радостно захлопав в ладоши. — И это первый случай в моей практике, когда стриптизеры значительно превышают числом собравшихся за праздничным столом девочек. — Приглядевшись к Джимми, который был на голову выше всех остальных далеко не низкорослых парней, она спросила: — Это вы здесь самый главный?

— Вообще-то я ваш сосед, — сказал Джимми, который хотел представиться хозяйке «Смок Милл Фарм», а потом уехать. — И зовут меня Джимми. Я недавно обосновался на ферме «Сиддалс» и пока что в здешней округе никого не знаю.

— Мы заблудились, а этот джентльмен нам помог. Не только указал дорогу, но и довез наших ребят до фермы, когда те по глупости отпустили свои такси, — отрапортовала Джун.

— Так вот почему вы приехали так поздно, — пробормотала Сид. — Я уж было подумала, ребята переутомились и решили никуда из отеля не ездить.

— Меня зовут Тод Остин, миссис Френсис, — выступив вперед, сказал парень, за широкой спиной которого Одетта укрывалась от взглядов Джимми. — Брайан нагрузился выше меры, так что за главного теперь я. Покажите ребятам, где они могли бы переодеться.

Стоя за углом дома и время от времени высовываясь, чтобы обозреть, так сказать, сцену событий, Одетта, к большому своему облегчению, заметила, что Джимми, коротко переговорив с Сид, направился к своему грузовичку.

Но Сид устремилась за Джимми, схватила его за руку и воскликнула:

— Вы не можете так вот просто взять и уехать! Зайдите в дом и выпейте хоть что-нибудь.

Джимми покачал головой. Похоже, он черт знает чего себе нафантазировал по поводу того, что должно было происходить в этом доме, и особого желания заходить внутрь не испытывал.

— У вас, как я понимаю, затевается мероприятие, и мне бы не хотелось вам мешать. В другой раз выпью с вами с удовольствием. Ну а пока желаю здравствовать и как следует повеселиться…

Помахав Сид на прощанье, Джимми забрался в свой грузовичок и лихо, буквально на месте развернул машину. Ему приходилось ездить по ночам в джунглях, так что езда по проселочным дорогам и такие вот развороты были для него сродни детской забаве.

Вечеринка тем временем набирала темп и кураж. В ожидании обещанного Сид сюрприза «девочки», выбрав в качестве зрительного зала самую большую комнату на ферме, которая по размерам была все равно что три обычные, расселись там на мягких диванах в самых непринужденных позах. Чтобы предстоящее действо казалось более романтическим, они выключили свет и запалили свечи.

Появление приятелей Йена вызвало заметное оживление, которое еще больше увеличилось, когда к ним присоединились ребята из ансамбля. Пока парней не было, девичник катился как по маслу, но стоило только в доме появиться мужчинам, как разговор между женской и мужской половиной гостей, которые, надо сказать, изначально собирались отмечать два совершенно разных мероприятия и были все без исключения основательно подогреты спиртным, неожиданно принял игривый характер. Словно вернувшись в детство, мужчины и женщины стали всячески друг друга поддевать и высмеивать, будто стремясь подчеркнуть преимущества своего пола перед противоположным.

— Я пригласила на твой вечер известный коллектив «Стейдж Стэгз», — с гордостью сказала дочери Сид.

Эльза поначалу приняла парней из шоу в их более чем смелых сценических костюмах за переодетых приятелей Йена, с которыми она не была лично знакома, но слова матери мигом избавили ее от иллюзий на этот счет.

— Так у нас будет мужской стриптиз?! — в восторге взвизгнула Эльза, захлопав в ладоши. — Вот здорово! Некоторые из этих ребят прямо-таки писаные красавцы.

Друзья Йена, однако, тоже были не лыком шиты. Они не только явились незваными на девичник Эльзы, но еще и прихватили с собой стриптизершу, которая была ангажирована на всю ночь и одета для смеху в полицейскую форму. Это хотя бы отчасти уравновешивало то обстоятельство, что к услугам женской половины общества был ансамбль «Стейдж Стэгз».

Проследив за отъезжавшим от фермы пикапом Джимми, Одетта появилась в зале позже всех и сразу почувствовала, что воздух здесь пропитан духом соперничества. Подобная атмосфера обычно устанавливалась на школьном дворе, когда девочки ссорились с мальчиками. А еще она не обнаружила в зале Лидии.

— Завалилась дрыхнуть, — ответила на ее вопрос Элли. — Что-то сегодня она не в форме.

Не желая принимать участие в словесной перепалке между мужчинами и женщинами, Одетта поднялась в комнату Лидии и, накрыв подругу пледом, уселась на стул рядом с ее кроватью. Лидия легла спать как была — в выходном красном платье, хотя сбросить на пол красные туфли на высоких каблуках сил и соображения у нее все-таки хватило. Рядом с ее изголовьем какой-то доброхот дальновидно поставил пластиковое ведерко.

Глядя на красивое, безмятежное во сне личико Лидии, Одетта думала, что Калум, возможно, отдал бы все на свете, чтобы оказаться на ее, Одетты, месте. Эта мысль жгла ее как огнем, но Лидию она в этом не винила. В конце концов, Лидия просто любила Калума — как и она, Одетта, — и в этом-то и заключался весь ее грех. Другое дело — ненависть. Одетта вовсе не была уверена, что Лидия при случае сможет ненавидеть Калума так же сильно, как ненавидела его она.

Когда Одетта снова появилась в зале с мягкими диванами, то, к большому своему удивлению, застала там одних только женщин. Мужчины перебрались в бильярдную, где, помимо бильярда, имелось достаточно разнообразных игр, чтобы развлечь эскадрон на постое. Поскольку общий разговор с ее появлением прекратился, Одетта сразу поняла, что говорили о ней.

— Где была, Одди? Обнималась с нашими гладиаторами? — осведомилась Джун. Она развалилась в глубоком кожаном кресле, потягивала из соломинки шампанское — бутылка стояла на круглой подставке для цветов у ее правого локтя — и заедала вино шоколадными конфетами.

Одетте оставалось только закатить к потолку глаза. Эти шуточки, из-за которых она представала перед людьми как страстная охотница до мужского пола, стали уже ее доставать.

Испытывая сильное раздражение на приятельницу, она прошла к столу и, не сказав ни слова, взяла с него стакан с виски — чтобы сохранить хладнокровие и с успехом парировать выпады Джун, ей требовалось срочно хлебнуть чего-нибудь крепкого.

Стоило ей только расположиться в удобном кожаном кресле и сделать глоток, как Джун заговорила снова:

— Эта стриптизерша… Ну, та тощая девица, что в полицейской форме… вероятно, раздевается сейчас перед нашими мужчинами в бильярдной. Могу поклясться, что она уже держит руку на резинке трусиков!

В голосе Джун ясно проступала ревность. Казалось, тот факт, что ей предстояло в самое ближайшее время созерцать коллективный мужской стриптиз, не имел в ее глазах никакого значения.

— Ничего подобного, — сказала Элли, которая вошла в зал, прихватив с собой с кухни стеклянную миску с салатом и большую ложку — Девица сидит на кухне и ведет телефонные переговоры со своей базой. Жалуется начальству, что раздеться ей так до сих пор и не удалось. Говорит, мужчины не рассчитывали, что за ее танцем будут наблюдать их подруги и жены, а потому пребывают в сильном смущении.

— Они, видите ли, смущаются, — проворчала Джун, тоже вооружаясь ложкой и погружая ее в миску с салатом, которую принесла с собой Элли. — Нечего тогда было с собой эту девицу тащить… Кстати, а когда начнут выступать выписанные Сид племенные жеребцы?

— Да, пора бы нам уже узнать, из какого теста они сделаны, — сказала Эльза.

Неожиданно до слуха женщин донесся взрыв громового хохота из бильярдной. Эльза не могла отделаться от ощущения, что громче всех хохотал ее Йен. Ровно через минуту послышался новый раскат хохота, потом неразборчивые возбужденные возгласы, после чего все вдруг стихло.

Сидевшие в зале женщины насторожились.

— Что же у них там такое происходит? — спросила Мисс Би.

— Полагаю, компания Йена замыслила устроить какую-нибудь диверсию во время выступления ребят из «Стейдж Стэгз», — процедила Джун.

В дверь постучали, после чего в щель просунулось покрытое гримом лицо Тода Остина.

— Ну что, девочки, готовы? — спросил он.

— Да. Через пару минут можете начинать, — кивнула Сид. — Ой! Да у нас ведь ни сцены, ни эстрады… Где же вы выступать-то будете?

Чтобы приготовить зал к предстоящему действу, потребовались организационные способности Одетты. Под ее руководством женщины взялись за дело и за несколько минут передвинули мебель так, что в гостиной образовалось достаточно места для выступления «Стейдж Стэгз».

Сид вставила переданную ей Тодом кассету в стоявшую в углу стереосистему, задула несколько свечей в той части зала, где должны были располагаться зрители, и крикнула:

— Парни, у нас все готово! Дерзайте!

На импровизированную сцену под барабанную дробь выскочили стриптизеры. Все они, без исключения, представляли собой великолепные образчики мужской породы. Молодые люди промаршировали строем в красочных, стилизованных пожарных костюмах перед развалившимися на диванах и в креслах зрительницами, которые наградили их восторженными возгласами и рукоплесканиями. Рукоплескания становились все громче по мере того, как молодцы из «Стейдж Стэгз» избавлялись от очередного предмета своего гардероба.

Хотя Одетта вопила и аплодировала вместе со всеми остальными, заставить себя поверить, что эти скакавшие под музыку самцы с накачанными и натертыми маслом телами представляют собой эталон мужской привлекательности и сексуальности, она так и не смогла. И у нее в этом смысле имелись союзницы. Так, она случайно перехватила взгляд Элли, который, казалось, говорил: «А ведь все это, по большому счету, дешевка и сущий кошмар…»

Впрочем, неприятие этого действа исходило лишь от разумной, цивилизованной части существа Одетты. Но имелась и другая его сторона, отвечавшая за чувственное восприятие действительности. И эта чувственная сторона ее натуры была вовсе не прочь выяснить, что там прячут под узкими плавками жеребцы из «Стейдж Стэгз» и как далеко они зайдут, демонстрируя зрительницам свои мужские прелести. Если разобраться, большинство женщин видит за свою жизнь всего пять или шесть членов, а тут представлялась возможность увидеть сразу восемь таких штучек, причем одновременно. Короче, если бы парни обнажились до конца, зрительницам было бы на что посмотреть и что с чем сравнить. По этой причине дамы вооружились фотокамерами и держали их наготове.

Стриптиз относился к разряду «полных». Когда последние покровы упали наконец к ногам стриптизеров и полыхнули блицы фотоаппаратов, Одетта отметила две вещи. Во-первых, члены почти у всех ребят из команды «Стейдж Стэгз» были на удивление маленькими — особенно по сравнению с могучими телами их обладателей, а во-вторых, что показалось ей еще более удивительным и даже забавным, самым маленьким пенисом обладал лидер группы Тод Остин, который был на голову выше своих «жеребчиков». Одетта также отметила про себя еще одну особенность в физическом состоянии выступавших перед ними мужчин — у всех у них была эрекция и все они бросали пламенные взоры на сидевших в зале женщин.

— Странное дело, — вполголоса произнесла Джун, обращаясь к Эльзе и Одетте. — Все они вроде парни как парни, но стоит только надеть на них колечки, как даже самая распущенная женщина при виде этого украшения мигом станет фригидной ледышкой…

— Ты имеешь в виду обручальные кольца? — хихикнула Эльза.

— Нет. Она имеет в виду так называемые «арабские» колечки, — объяснила Мисс Би. — Которые надеваются на член и которые помогают этим горе-самцам из стриптиза изображать эрекцию перед женской аудиторией.

Услышав эти слова, Одетта едва не поперхнулась виски. Она только сейчас заметила, что у каждого парня из «Стейдж Стэгз» член и впрямь был перетянут у основания эластичным пластиковым кольцом.

— О господи! —воскликнула вдруг Элли, когда один из самых здоровенных парней начал подступать к ней в своем более чем легкомысленном наряде. — Оказывается, аудитории тоже предстоит поучаствовать в представлении…

Одетта была уверена, что парни, закончив программу, соберут свои вещички и уберутся. Ничуть не бывало. Похоже, придуманная Сид забава еще только начиналась. В соответствии с ее планом дамам, хотели они того или нет, пришлось танцевать с голыми парнями из «Стейдж Стэгз», которые во время танцев весьма нескромно трясли своими мужскими причиндалами. Одной только Эльзе удалось избежать этих вакхических плясок: сославшись на беременность и слабый мочевой пузырь, она укрылась от всех в туалете, где и заперлась на задвижку, решив пересидеть там все самое страшное.

На долю Джун выпало доставать зубами розу, которую один из парней зажимал между бедрами — так, что, когда она попыталась это сделать, его член щекотал ей подбородок. Надо сказать, она отлично справилась со своим заданием и, когда ее засняли на пленку, была уже с цветком в зубах и, как говорили, жутко походила в эту минуту на Кармен.

— Эту карточку Джей ни за что не согласится вклеить в альбом, — со смехом сказала Элли.

Скоро Одетта, к большому своему ужасу, поняла, что присутствует не на невинном сравнительно развлечении, но на самой настоящей имитации сексуальной оргии. Парни из «Стейдж Стэгз» не испытывали ни малейшего уважения к женщинам, которые их пригласили, и старались вовсю, желая выставить свою аудиторию в глупейшем свете.

— Твоя очередь! — крикнула Элли, указывая Одетте на направлявшегося к ней с самым агрессивным видом Тода Остина.

Тод схватил ее за руку, рванул на себя, и она очутилась на свободном пятачке, предназначавшемся для танцев. Сопротивляться нечего было и думать: могучий Тод вертел ею, как хотел, словно она была резиновой куклой.

— Наклонись-ка пониже, и я покажу тебе, что ты потеряла, когда улизнула от меня в коридоре, — прошипел стриптизер ей на ухо. Когда Одетта отказалась ему повиноваться, он с такой силой толкнул ее в спину, что она застонала. Другими словами, война была объявлена.

Напуганная и разъяренная Одетта с размаху врезала Тоду острым каблуком по лодыжке.

— Не по правилам! — крикнула Джун. Она, пережив свою долю унижений, подсознательно хотела теперь, чтобы через эти так называемые развлечения прошли все.

Когда из туалета вышла Эльза, ее глазам предстало отвратительное зрелище: Тод, заломив Одетте руки за спину и пригнув ей голову, вел ее в таком униженном положении к столу. Это уже были не шутки, но взывать о помощи было бесполезно. Подружки Эльзы, нервно хихикая, делали вид, что ничего особенного не происходит. Вполне вероятно, они даже радовались, что Тод занялся Одеттой и оставил их в покое.

Тод, положив Одетту животом на праздничный стол, стал, двигая вперед-назад бедрами, имитировать половой акт.

Пока шло это скандальное действо, Одетта, стиснув зубы, пыталась уверить себя, что все это скоро закончится и кричать, сопротивляться и устраивать сцену не имеет смысла.

Тод, однако, не торопился заканчивать забаву.

— А потом, дорогуша, — тяжело дыша, говорил он, — я уложу тебя на пол и проделаю все то же, но в другой позе. А если ты попытаешься меня ударить, я наступлю тебе ногой на шею и перекрою тебе доступ кислорода…

Одетта устало подумала, что секс двадцать первого века — неважно, имитация это или же настоящий половой акт, — жуткое дерьмо. Да и ощущения от них примерно одинаковые.

Когда наконец все закончилось и члены группы «Стейдж Стэгз» стали собирать свои разбросанные по полу костюмы, Тод Остин подошел к Сид и вручил ей бумажку с номером своего телефона.

— Позвоните мне, когда соскучитесь, — сказал он, сверкнув улыбкой с золотыми пломбами.

— Благодарю за предложение, — в свою очередь, улыбнулась Сид. — Но если не ошибаюсь, мы с вами несколько отличаемся по возрасту.

— Ничего страшного, я предпочитаю зрелых женщин, — промурлыкал, как кот, Тод Остин.

— А вот я предпочитаю молодых мужчин, — сказала все с той же милой улыбкой Сид. — Ваша же молодость стала уже в значительной степени достоянием прошлого…

Йен и его ребята спровадили привезенную ими к Сид стриптизершу в одном из такси, приехавших на ферму, чтобы отвезти парней из ансамбля «Стейдж Стэгз» в отель. Всю дорогу до города Тод Остин разливался соловьем, пытаясь соблазнить и заманить к себе в номер свою коллегу по цеху. Не то чтобы она была слишком уж привлекательна и хороша собой — совсем нет, — просто ему после обидных слов Сид срочно требовалось самоутвердиться.

— Дорогие леди! Позвольте предложить вашему вниманию… Только сегодня ночью… Выступление популярного ансамбля!

На импровизированной сцене в сопровождении магнитофонной записи известного шлягера в исполнении Тома Джонса появились Йен и его приятели, одетые в маскарадные костюмы, в которых они приехали на вечер. Они также наведались в гардеробную Сид и позаимствовали оттуда целую коллекцию разнообразных шляп, которыми себя и украсили.

Надо сказать, это представление Эльзе и ее «курочкам» понравилось значительно больше предыдущего. Прежде всего в нем было куда больше юмора — ну а кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов то обстоятельство, что перед женщинами отплясывали не какие-то наглые стриптизеры, а близкие, родные им люди — друзья, любовники и мужья, которые из кожи вон лезли, чтобы угодить своим избранницам.

Даже Одетта не смогла удержаться от смеха, когда парни, приспустив брюки, продемонстрировали дамам свое нижнее белье. Это было собрание всех возможных фасонов и моделей, какими только могли похвастать торговцы мужскими трусами. Особенно Одетту поразили трусы Спайка с изображением на причинном месте рождественского пудинга и белые в розовых разводах кальсоны Дункана, при виде которых Элли вся зарделась и от смущения закрыла лицо руками.

Когда же парни начали приплясывать, имитируя — каждый в силу своих возможностей — движения профессиональных танцоров, тут уж никто не смог удержаться от хохота. И не только потому, что движения этих парней казались такими уж смешными. Просто все эти хорошо знакомые в своем большинстве люди, избавившись от покровов, обрели совершенно иной, непривычный и оттого чрезвычайно забавный вид.

К примеру, Йен, которого Одетта всегда считала широкоплечим и стройным — по той, возможно, причине, что он имел обыкновение носить широкие, просторные пиджаки в клетку, — на поверку оказался человеком с цыплячьей грудью, но зато с выпуклым в виде горбушки животиком. Дункан вообще был тощим, как скелет, и к тому же с кривыми волосатыми ногами, а у Спайка Джеффриса красовалась на толстом бедре многоцветная татуировка с птичками.

Финальный трюк, когда парни хотели разом стянуть с тебя трусы, а потом одновременно прикрыть библейские места шляпками, которые они позаимствовали для этого из гардероба Сид, не удался. Что ни говори, для этого нужна была основательная подготовка, а Йен и его ребята в качестве танцоров на профессионалов никак не тянули.

Зато громовые аплодисменты и оглушительные приветственные крики, которые они получили от своих подруг в качестве вознаграждения за неудавшийся, в общем, номер, сторицей воздали им за все их усилия. Когда же парни, поклонившись и прихватив с собой кое-что из одежды, скрылись за дверью, задержавшийся на мгновение в зале Дункан, кое-как прикрыв себе чресла, сказал:

— Прошу вас, леди, собрать наши вещи и отнести к нам в бильярдную. Надеюсь, это не составит вам труда, верно?

— Какие милые парни, — сказала Сид, когда женщины, вызвав в очередной раз такси, отправляли мужчин в Брайтон.

— Ты это верно сказала — милые, — с чувством произнесла Джун, которая, стоя у дверей, посылала вслед своему Джею воздушные поцелуи. — Без них сразу стало как-то пусто и одиноко…

— Между прочим, у твоего Джея отличное тело, — сказала Сид Джун, толкнув локтем Одетту. — Верно, Одди?

— Правда? Я что-то не заметила. — Одетте не хотелось вдаваться в рассуждения о физических достоинствах сожителя ее подруги.

Когда она скрылась за дверью, Сид печально покачала головой и произнесла:

— Если не ошибаюсь, Одетта переживает сейчас трудные времена…

— Еще бы! — согласилась с ней Джун. — Банкротство — это не шутки.

— Да я не о том. Я о мужчинах. — Сид посмотрела на Джун в упор. — Похоже, она просто-напросто их боится. Бросается от них прочь, как раненый зверь, и наверняка в глубине души всех их презирает. Верно я говорю?

— Ну, «презирает» — это слишком сильно сказано… — задумчиво протянула Джун. Она знала, конечно, про неудавшийся роман Одетты с Калумом, но ей казалось, что ее подруга уже сумела пережить самое худшее. — Все-таки Одетта старается относиться к мужчинам непредвзято, то есть по справедливости.

— Я тоже так думаю, — рассмеялась Сид. — Она не похожа на женщину, которая стрижет всех под одну гребенку. — Подмигнув Джун, она добавила: — И у меня в этой связи возник некий планчик… Надеюсь, ты поможешь мне придать ему необходимую стройность и законченность?

32

На следующий день «девочки» проснулись очень поздно, и самочувствие их оставляло желать лучшего. Единственным исключением из правила была Эльза, которая тоже чувствовала себя не лучшим образом, но по другой причине. Всю ночь у нее в животе, не давая ей спать, толкался ребенок. Зато голова у нее — не в пример подругам — была на удивление ясной, поскольку вечером она практически ничего не пила.

Она разливала чай и раздавала страдающим от похмелья аспирин, виски с содовой и бутылочки с холодным пивом — короче, взяла на себя роль сестры милосердия. Есть никто не хотел — из опасений приступов тошноты «девочки» ограничились напитками.

— Бегать сегодня будешь? — спросила Джун у Одетты, которая в прежние времена при любых обстоятельствах пробегала по утрам несколько миль.

— Я забросила это дело, — пробормотала Одетта.

Джун, как это ни странно, посчитала, что это хороший признак. По мнению Джун, Одетта слишком изнуряла себя бесконечными занятиями гимнастикой, ежедневными пробежками и строжайшей диетой — вот и довела себя до нервного срыва.

Одетта придерживалась противоположного мнения и считала, что только упражнения и строжайшая диета помогали ей поддерживать тот бешеный ритм жизни, который она для себя установила, но говорить об этом Джун она не стала. В этом смысле они никогда друг друга не понимали.

Когда около полудня женщины снова собрались за большим столом, Одетта вынула из сумочки серебристый мобильник и протянула его Лидии.

— Мы брали его с собой, когда ездили тебя искать, — объяснила она. — Чтобы поддерживать связь с фермой.

— Не больно-то он вам помог, — сказала, поджав губы, Лидия. — Да и сыщики из вас, признаться, никакие. Если бы я не наткнулась случайно у клуба на Йена и его приятелей, до сих пор бы бродила по Брайтону.

— Мы же хотели как лучше, — виновато сказала Эльза.

Лидия между тем осмотрела свой телефон и пришла к выводу, что батарейки у него сели.

— Вот дьявольщина! — выругалась она, швыряя бесполезный телефон на стол. — А мне как раз должны звонить.

Одетта, прищурившись, холодно на нее посмотрела, но ничего не сказала.

Джун, однако, подобной тактичности не продемонстрировала.

— Было тебе одно сообщение, было, — сказала она. — И мы его прослушали: думали, может, что важное? Но это звонил Калум.

— Правда? — Глаза Лидии расширились от удивления. — И что же он сказал?

— Сказал, что Финли скоро обо всем пронюхает, — ледяным тоном произнесла Одетта. Бесстыдство этой молодой женщины ее поражало. — А еще он сказал, что ехать к нему на квартиру по этой самой причине никак нельзя.

Брови у Лидии выгнулись, как два вопросительных знака.

— Как-то все это странно. Вы уверены, что он сказал именно это?

— Короче, Калум был полон секретов и недомолвок, — решила не тянуть резину Джун. — У тебя что — должно было состояться с ним тайное свидание?

— Вы что — с ума сошли? — Тут Лидия неожиданно расхохоталась. — Просто Калум хотел поговорить со мной относительно предстоящих свадебных торжеств.

Одетта готова была покаясться, что разговор у них должен был состояться на другую тему. В следующую минуту, правда, Лидия сделала заявление, которое поколебало ее уверенность.

— Калум сказал, что, возможно, согласится предоставить в наше распоряжение свое поместье Фермонсо-холл, — проговорила она, вся лучась от радости. — Это такое щедрое предложение. Я на седьмом небе от счастья. Фин, естественно, ничего пока об этом не знает. Да и зачем ему говорить? Вдруг Калум передумает. У него семь пятниц на неделе…

Одетта стала смотреть в окно, чтобы никто не видел выступивших у нее на глазах слез радости. Слава богу, у Калума и Лидии пока что ничего нет!

— Но мне казалось, вы уже договорились с музеем «Уильям энд Мэри» о проведении свадебных торжеств, — заметила Элли.

— Это так, но у меня в последнее время желание справлять свадьбу среди древних реликвий что-то пропало, — сморщила носик Лидия. — И что может быть шикарней свадьбы в загородном поместье?

— Неужели Фермонсо-холл отремонтируют уже ко дню вашей свадьбы? — удивилась Джун. — Я слышала, он в ужасном состоянии.

— Я лично его не видела, — пожала плечами Лидия, — но говорят, это совершенно грандиозное здание, и вовсе не такое запушенное, как тебе кажется.

Одетта подумала, что ей тоже очень хочется увидеть Фермонсо-холл. С тех пор, как она впервые услышала о проекте Калума, она себе места не находила от любопытства.

— А почему бы нам не отправиться туда прямо сегодня? — спросила она, взглянув на Эльзу. — Ты вроде говорила, что он неподалеку. Заодно и прогуляемся.

— Не думаю, что это удачная мысль… — протянула Эльза. — Говорят, новые владельцы весьма ревниво оберегают свои владения и никого туда не пускают.

— Нет уж, мы обязательно туда пойдем! — Лидия была в восторге от этой затеи. — Ведь новый владелец поместья — Калум. Вы что, забыли? А ведь он практически уже мой родственник.

«И практически твой любовник», — захотелось добавить Одетте. Неожиданно она поняла, что эта мысль начинает ей даже нравиться — в определенном, извращенном смысле, конечно. Поскольку в последнее время положительными эмоциями жизнь ее не баловала, она стала находить радость даже в собственных страданиях.

* * *

Одетта отправилась гулять по участку и забрела на мельницу, где обнаружила помещения, которые, казалось, никто никогда не посещал и не убирал. Она не заметила, как на мельницу вслед за ней зашла Сид и, прислонившись к дверному косяку, стала за ней наблюдать. Одетта увидела ее только в последнюю минуту, когда повернулась к двери, чтобы уйти.

— Вот ты куда забралась, Одетта, детка, — сказала Сид. Она была одета в странный костюм, состоявший из шелковой пижамы, цыганской шали и резиновых сапог. — Что ж, я рада, что ты увидела эти апартаменты, поскольку мне лично они очень дороги. Здесь, — тут она обвела рукой завешанный паутиной просторный зал, — начинается царство моего покойного Джоба. При жизни он никого сюда не допускал. Даже меня. Это было его убежище, и он так хорошо меня выдрессировал, что я и теперь, после его смерти, бываю здесь крайне редко.

— Жалко, что столько места пропадает впустую, — сказала Одетта.

— Ты права. Этим комнатам просто необходимо, чтобы их снова обжили. Хочешь взглянуть на жилище Джоба? — предложила Сид.

Женщины поднялись по лестнице в чердачное помещение — пыльное и захламленное. Впрочем, здесь были не одни только хлам и мусор. У стены стояли большой телевизор и мощная стереосистема, а в боковой пристройке скрывались холодильник и микроволновая печь.

Одетта заглянула и в ванную — уж осматривать так осматривать — и решила, что сантехника, в общем, еще очень даже ничего себе.

— А теперь заглянем в его спальню, — сказала Сид и потащила Одетту за собой наверх по еще более узкой и рассохшейся лестнице.

Это было совсем уже крохотное помещение, большую часть которого занимала двуспальная кровать. Между тем Сид дожидалась ее у перил еще одной, весьма ненадежной с виду лестницы.

— Нас ждет последнее восхождение — и самое опасное, — сказала она.

Они поднялись по скрипучей лесенке на самый верх, где ничего, кроме пыли и трухлявых балок, не было.

— А вот теперь смотри! — сказала Сид и постучала ноготком по стеклу мутного окошка размером с открытку. — Отсюда открывается лучший в округе вид на Фермонсо-холл. Сидя здесь, можно в ясную погоду сосчитать даже пятнышки на шкурке у гуляющего по парку олененка.

Одетта, как ей было велено, посмотрела в оконце, но ничего, кроме расплывчатого силуэта какого-то большого старого здания, рассмотреть не смогла.

— Знаешь что я тебе скажу? — произнесла Сид, неожиданно повернувшись к ней и блеснув в полумраке глазами. — Переезжай сюда и живи здесь.

— Как это? — спросила Одетта, приоткрыв от удивления рот.

— А очень просто. — Сид протянула ей руку, словно предлагая тут же, на месте, скрепить сделку рукопожатием. — Мне нужен водитель, а тебе — насколько я знаю — дом. Да тебя, можно сказать, сама судьба ко мне привела. Неужели не понимаешь?

Одетта еще раз посмотрела на Фермонсо-холл, который на расстоянии казался блеклым, заброшенным и непривлекательным. Но Калум собирался его перестроить и превратить в самый дорогой и фешенебельный загородный ресторан в Англии. Впервые за долгое время ею овладело возбуждение выслеживающего дичь охотника. Сама судьба — и в этом смысле Сид была совершенно права — предоставляла ей возможность поселиться поблизости от купленного Калумом поместья и лично разузнать, как воплощаются в жизнь его планы. Пожимая Сид руку, Одетта думала о том, что уж лучше следить за Калумом из этого окошка, нежели мотаться за ним на мотороллере по всему Лондону.

33

День стоял ясный, но холодный, поэтому по распоряжению Эльзы всем дамам выдали перчатки, шарфики и теплые шапочки, причем аксессуары нашлись всех размеров, раскрасок и стилей. Стиль «ретро» был преобладающим.

— У твоей матери есть все, что угодно, — удивилась Джун.

— Просто у матери и у Джоба всегда гостило множество людей, — объяснила Эльза. — Это осталось от них. Кроме того, как вы, наверное, успели заметить, мать никогда ничего не выбрасывает. — Она поглядела на карту и добавила: — Нам надо пройти мили полторы, не больше, так что, если мы прибавим прыти, не пройдет и получаса, как мы увидим Фермонсо-холл.

— Послушай, Эльза, может, тебе в твоем состоянии не следует пускаться в такое путешествие? — озабоченно спросила Элли.

— Наоборот, мне нужно побольше двигаться, — рассмеялась Эльза. — Так что, если вы не станете слишком громко смеяться, когда я стану бегать за кустики, прогулка у нас получится просто на диво.

Джун в оранжевых детских валеночках — уж такие маленькие у нее были ножки — довольно быстро нагнала Одетту и пошла с ней рядом, смешно семеня своими короткими ножками.

— Ну как? Сид с тобой уже поговорила? — спросила она.

— О чем это?

— О том, чтобы ты поступила к ней на работу — да и вообще осталась здесь жить. Я лично считаю, — прошептала Джун, — что это прекрасная идея.

— Я сказала ей, что подумаю, — ответила Одетта, натягивая меховую монгольскую шапку поглубже на уши. Она никак не могла взять в толк, с чего это Джун перешла вдруг на шепот.

— Да о чем тут думать? — Вид у Джун, надо сказать, был удивленный. — Я бы, к примеру, с радостью согласилась здесь жить и водить роскошные машины, которые стоят в гараже ее мужа.

— Все не так просто, как тебе кажется. — Одетта оглянулась, чтобы убедиться, что Эльза их не слышит. — Во-первых, мне бы не хотелось становиться между матерью и дочерью — ты ведь знаешь, какие сейчас напряженные у них отношения… Ну и во-вторых: получив место у Сид Френсис, я должна, что называется, поставить крест на своих планах найти приличную работу в Лондоне. Это не считая того, что я просто не люблю жить в сельской местности.

— Сид вчера раскинула карты Таро, — с заговорщицким видом произнесла Джун. — И они ей сказали, что тебе сейчас самое место — здесь.

— Ну разумеется. Она вытащила ту самую карту, на которой значилось: «Найми себе в водители эту истеричную обанкротившуюся бабу», — так, что ли? — саркастически ухмыльнулась Одетта.

— Дурища! Судьба дает тебе возможность отсидеться в тихом месте, успокоиться, а потом начать все сначалаи с новыми силами, а ты рожу воротишь! — распалилась Джун. — Эгоистка ты — вот что я тебе доложу.

— Что ты сказала? — с воинственным видом осведомилась Одетта, подождав, пока пухленькая, коротконогая Джун возьмет небольшой подъем.

— Ничего особенного. Сказала лишь, что ты — эгоистка, — тяжело дыша, пробормотала Джун, нагоняя подругу и устремляя на нее вызывающий взгляд. — Причем эгоистка особенная, с вывертом, которая думает исключительно о своих печалях.

— О чем же мне еще думать, коли я всего лишилась? — удивилась Одетта.

— Прежде всего о том, как жить дальше. — Джун попала ногой в кроличью нору, высвободила конечность, выругалась, после чего снова пристально посмотрела на Одетту. — Сид для тебя сейчас — настоящая палочка-выручалочка. Помяни мои слова… — Тут несчастная Джун споткнулась и разорвала о колючую изгородь свои парадные брюки.

Если разобраться, предложение Сид и в самом деле было довольно щедрым — она разом предлагала Одетте и работу, и дом — то есть то, чего она лишилась и в чем так отчаянно нуждалась. Конечно, стиль жизни ей пришлось бы изменить полностью — это уж наверняка, но тут возникал вопрос, не пора ли перестать думать о стиле жизни и поразмышлять о жизни как таковой.

Опустив голову и глядя на засыпанную снегом траву, Одетта думала, что каждая травинка, на которую она наступает, отныне принадлежит Калуму Форрестеру. У ее отца была любимая пословица, что если бы мысли были лошадьми, то каждый бродяга ездил бы верхом. Теперь же у нее, Одетты, с легкой руки Сид будут сотни лошадей — под капотами принадлежавших покойному Джобу антикварных автомобилей. Так, может, и впрямь стоит послать к черту прошлую жизнь — и рискнуть? Повытоптать калумовскую травку?

Погруженная в свои мысли, она не заметила, как отстала от компании, а когда подняла глаза, увидела, что «девочки» дожидаются ее у живой изгороди у дороги, образовав яркую, как цветник, живописную группу.

Когда Одетта подошла, выяснилось, что разговор шел о весьма насущной проблеме: как, ни в чем себе не отказывая, прекратить набирать вес. Потом снова вернулись к актуальнейшей теме: свадьбе Лидии, которая, надо признать, этими разговорами изрядно уже всех достала.

— Только представьте себе, — ворковала эта тощая блондинка, которой следовало думать не о том, как потерять вес, а о том, как хоть самую малость его набрать. — Этот будет новое слово в свадебных торжествах! Праздничное шествие откроет Эльза с младенцем на руках, потом пойдет Элли с младенцем в животике и с крошкой, которая будет семенить у ее ног… ну а потом уже, конечно, Джун…

— Просто потому, что она всегда выглядит, как беременная, — мрачно закончила за нее подруга.

— Ничего вы не понимаете в свадьбах, — коротко резюмировала Лидия и сделала попытку объяснить свою позицию еще раз: — Это будет символический праздник любви, красоты и материнства — вот что это такое будет! Не знаю, правда, — добавила она, с минуту подумав, — куда девать при этом всех этих гадких и грубых мужчин. Они совершенно не вписываются в торжество, каким я его себе представляю.

«А еще ты забыла сказать о старых одиноких бабах без кавалеров, — подумала Одетта. — По-моему, они еще больше будут выбиваться из твоего торжества…»

После этого небольшого импровизированного привала женщины снова двинулись вперед, продолжая болтать обо всем, что только приходило им в голову. Одетта, которая брела теперь в самом конце процессии, чувствовала себя одинокой, покинутой и никому не нужной.

Когда наконец перед женщинами предстал во всей своей красе Фермонсо-холл, их прежде всего поразили размеры здания. Представшее перед ними здание было в прямом смысле грандиозным и отличалось удивительно гармоническими линиями и пропорциями. Кроме того, оно было просто красиво — по-настоящему, без скидок. Калум купил себе не просто старинное поместье — он приобрел в собственность сказочный дворец.

— Так ты здесь собираешься выходить замуж? — затаив дыхание, спросила у Лидии Элли, пораженная в самое сердце великолепием здания.

Лидия кивнула, живо представив себя в подвенечном платье у подножия широченной резной каменной лестницы, которая вела к забранному в гранит парадному входу.

— Девочки, пора домой! — Эльза указала на солнце, которое уже стало опускаться за близлежащий лес.

— Неужели нельзя подойти поближе? — спросила Лидия, которая вовсе не торопилась покидать место своего предстоящего бракосочетания.

— В следующий раз подойдем, — сказала Эльза, глянув на часы. — Я обещала Йену быть в Лондоне к шести. Может быть, кто-нибудь поедет со мной?

Одетта открыла было рот, чтобы выразить свое согласие, но промолчала. Никуда она отсюда не уедет. И будет здесь жить — рядом со сказочным замком Калума. Она выяснит, что он задумал, любой ценой.

— Не думаю, что поеду с тобой в Лондон, — сказала Одетта Эльзе. — Твоя мать предложила мне здесь работенку.

— Только не говори мне, что ей понадобился рекламный агент, — расхохоталась Эльза.

— Нет, ей всего-навсего понадобился водитель, — ответила Одетта. — Кроме того, она сказала мне, что я могу жить здесь бесплатно, а при моих стесненных материальных обстоятельствах это большое подспорье.

— Ну и как? Ты согласилась? — спросила Эльза, награждая Одетту колючим взглядом.

— Нет еще, но у меня появилось сильное искушение сказать ей «да». В данный момент я в целом мире никому особенно не нужна.

— Вот как? А нам с Йеном? Как-никак ты у нас живешь.

— Я решила избавить вас от этой повинности. Если честно, ребята, вы были ко мне чертовски милы, но, как говорится, пора и честь знать.

— А нам так нравилось, что ты живешь у нас в доме… — В голосе Эльзы слышались чуть ли не умоляющие нотки. — Он такой большой и пустой, а ты как-то ухитрялась его заполнять. Своим голосом, своим присутствием, энергией — всем. К тому же тебе надо работать. И обязательно в Лондоне. Ты же любишь Лондон?

— Я слишком долго на всех вас полагалась, а мне давно уже пора зажить собственной жизнью. Может, я найду свою судьбу в этих местах? — Одетта обвела рукой поля и видневшуюся на горизонте полоску леса. — Есть, правда, одно обстоятельство, которое меня смущает. Не хотелось бы мешать твоему сближению с матерью и вообще вторгаться в ваши отношения. Меня же не оставляет чувство, что Сид берет меня на работу из-за тебя…

Эльза покачала головой.

— Даже и не думай об этом. Мать всю жизнь делала только то, что хотела. К тому же жить с ней не сахар. Стоит мне провести у нее пару дней, как я начинаю уже собираться домой. Так что тебе придется с ней непросто.

— Но я-то жить с ней не собираюсь. Насколько я понимаю, для жительства мне определена мельница.

У Эльзы чуть глаза из орбит не выпрыгнули.

— Она отдала тебе мельницу? Да там шею сломать проще простого. Что же она не пригласила тебя в дом? Неужели ей там не одиноко?

— Я не против пожить на мельнице. А твоя мать вовсе не так склонна к одиночеству, как тебе, возможно, кажется. Более того, она от этого страдает.

— Ты ничего не понимаешь. — Видно было, что Эльза стремилась достучаться до подруги, просто не находила нужных слов. — Слишком давно она живет в одиночестве, чтобы любить людей. Даже Джоб был для нее не более… не более, чем домашнее животное. А еще она ужасная эгоистка и самодурка — вот!

Одетта подумала, что, если внести в описание, данное подругой кое-какие коррективы и малость переставить акценты, получится отличный портрет самой Эльзы.

— Думаешь, я преувеличиваю? — Эльза решила сделать еще один заход. — Думаешь, в ее характере мало дряни? Она еще покажет тебе, где раки зимуют! От нее все настрадались — и мой отец, и ее разлюбезный Джоб, даже прислуга, которая, кстати, никогда у нее не задерживается.

— Послушай, детка, что ты так меня ею пугаешь? Мне же, в конце концов, не замуж за нее выходить? — рассмеялась Одетта. — Я просто собираюсь возить ее по округе.

Эльза на мгновение прикрыла глаза, словно признавая свое поражение. Потом снова посмотрела на Одетту в упор.

— Одетта, я хочу, чтобы ты дала мне клятву… Поклянись, что остаешься здесь не из-за Калума, который, чует мое сердце, где-то рядом!

Одетта не могла дать Эльзе такой клятвы. Она и без того в последнее время слишком часто лгала друзьям. Уж коли ты начинаешь новую жизнь, то, как говорится, начинай ее с чистой страницы.

— Все понятно, — жестко сказала Эльза. — В таком случае прими хотя бы к сведению то, что я узнала об этом человеке через своих друзей. Знаешь ли ты, как он добывал деньги, чтобы купить этот свой сказочный замок? Возможно, половина тех денег, что он вложил в особняк, получена преступным путем.

К удивлению Эльзы, Одетта расхохоталась.

— Надо отдать этому парню должное. У него полно оригинальных идей.

Эльза почувствовала, как ее волной захлестнула ярость.

— Оригинальных, говоришь? — прошипела она. — Ну так слушай. Думаешь, он по своей воле приехал с приятелями на вечер открытия «РО»? Черта с два! Это я его заставила. Я застала его при компрометирующих обстоятельствах с чьей-то женой и пригрозила обо всем рассказать мужу. Он испугался скандала — ну и приехал. Как видишь, мне даже пришлось его шантажировать!

Одетта почувствовала, как ревность, словно кислота, стала разъедать ей душу.

— Скажи, с кем он был, очень тебя прошу!

— Это не имеет значения. Суть в том, что он пытался разорить тебя с самого начала.

— А ты, стало быть, посредством шантажа меня выручила?

— В тот вечер это был единственный способ призвать его к порядку. Если бы не приехали гости, «РО» приказал бы долго жить, даже не открывшись.

— Он приказал долго жить через несколько недель после открытия. Так что какая разница? — сказала Одетта. Она пыталась защитить Калума, хотя имевшиеся в ее распоряжении аргументы показались бы другому человеку как минимум легковесными. — На самом деле, Калум затеял всю эту историю с рестораном, чтобы меня проверить. Хотел узнать, на что я способна, как буду действовать в экстремальных условиях…

— Одди, у тебя с головой все в порядке? — участливо спросила Эльза.

Одетту, однако, сбить с мысли такого рода вопросами было трудно.

— Говорю же тебе: он устроил мне проверку. И я могла ее пройти, если бы не некоторые чрезмерно заботливые подружки, которые вмешались в дело и все испортили…

— Испортили?! — теперь уже Эльза начала терять терпение. — Да мы, если хочешь знать, в тот вечер спасли твою задницу!

Одетта заткнула уши, чтобы не слышать того, что не укладывалось в ее, прямо сказать, нестандартную схему.

— Если бы вы тогда не вмешались, Калум наверняка бы меня полюбил. Как вы не понимаете? Калум играл со мной в некую придуманную им игру, я приняла ее правила, и если бы выиграла — он одарил бы меня своей любовью. Понятно?

— Ерунда! — коротко сказала Эльза. — И какие тут, к чертям собачьим, правила? Это с самого начала была игра без правил. Вообще-то Калум вложил деньги в твой ресторан только для того, чтобы произвести впечатление на Лидию. А когда выяснил, что ей на «РО» наплевать, то и начал играть в свои игры, целью которых, между прочим, было свои деньги из дела забрать. Ну а потом, когда на горизонте замаячил Фермонсо-холл и ему потребовалась вся его наличность, он приложил все усилия, чтобы этот процесс ускорить.

— Как ты ошибаешься! Как бесконечно ошибаешься! — воскликнула Одетта. Она уже не шла, она почти бежала, подсознательно стремясь отделаться от докучливой собеседницы, пытавшейся разрушить ее внутренний мир. — А все потому, что многого не знаешь. Калум приехал ко мне на Новый год, хотел заключить со мной сделку, а когда я отказалась, не ушел, а предложил мне заняться с ним сексом. Вот и толкуй теперь о том, что я ему не нужна. Нужна! Он нашел во мне человека, равного ему по характеру, уму, выдержке и умению вести дела. Другими словами, существо, равное себе во всем, а стало быть, достойное его. Мы живем в двадцать первом веке, когда мужчина предпочитает бросать женщине вызов, нежели дарить ей бриллианты. Неужели ты, Эльза, этого не понимаешь?

Эльза тяжело вздохнула.

— Милая Одетта, любовь — это не дуэль двух джентльменов. Это даже не поединок полов. Это прежде всего бездна доброжелательства, доверия и уважения, которые мы проявляем по отношению к своему партнеру, что, конечно же, не исключает всепоглощаюшей взаимной страсти и, заметь, глубочайшей нежности. А еще любовь — это общие воспоминания, маленькие семейные радости, шутки у камина… Иначе говоря, любовь — это нечто неизмеримо большее, нежели ты думаешь.

— Не надо мне всего этого говорить, — сказала Одетта, гордо вздернув подбородок. — Я знаю, что такое любовь.

— А я полагаю, что не знаешь, — покачала головой Эльза. — Ты вот говоришь, что любишь Калума. А между тем у вас с ним нет ничего общего…

— Ничего, скоро у нас с ним будет общий почтовый индекс, — сказала Одетта и, добавив прыти, с легкостью обогнала беременную Эльзу и побежала дальше, оставив ее далеко позади.

34

Работать с Сид Френсис было непросто. Она оказалась удивительно эксцентрической женщиной, которая всегда выбирала для своих поездок самое, казалось бы, неподходящее время. Причем ездить приходилось в весьма странные, на взгляд Одетты, места. Кроме того, Сид постоянно задавала ей вопросы, каждый из которых, как казалось, не имел никакой связи с предыдущим. По этой причине понять, что у нее в данную минуту на уме было трудно.

Одним из таких странных мест, куда Одетта возила Сид, была небольшая фабрика по производству сувениров, находившаяся неподалеку от принадлежавшей Сид ферме «Смок Милл Фарм». Пятеро местных женщин четыре дня в неделю вырезали там из жести, опиливали напильниками и окрашивали нитрокраской фигурки разнообразных лесных зверушек. Все эти игрушечные животные были облачены в крохотные холщовые рубашечки, которые именовались «смокиз». Соответственно, игрушки имели то же название.

— Я затеяла это дело, чтобы оплатить долги Джоба, а теперь этот бизнес приносит мне сотню тысяч фунтов в год, — похвалилась Сид.

Мастерская по изготовлению «смокиз» была не единственным предприятием, которое находилось в ведении Сид. В одном из старых амбаров на территории фермы трудились два ушедших на пенсию школьных учителя, которые вязали свитерки, штанишки и шапочки, предназначавшиеся для собак и кошек. Этот товар так же расхватывали, как горячие пирожки, и, как в случае со «смокиз», все заказы и финансовые операции осуществлялись посредством Интернета. В другом старом сарае изготовляли пищевые консервы и приправы — закатывали в банки и баночки варенье, джемы, мед и особую фалкингтонскую горчицу, пользовавшиеся неизменным спросом в местных закусочных и чайных.

На ферме находился современный компьютер, с помощью которого Сид связывалась с клиентами и вела гадания по картам Таро, что также приносило ей стабильный доход — желающих узнать таким способом свою судьбу было, на удивление Одетты, довольно много. Приписанные к ферме земельные угодья не пустовали и отнюдь не были заброшены. Сид сдавала их в аренду и имела с этого не только деньги, но и свежие продукты.

Зато мельница, где Одетта должна была жить, оказалась именно такой, как ее охарактеризовала Эльза, — старой и продуваемой всеми ветрами. Подведенные к ней трубы были дрянь, и напор в них был ни к черту, так что из вполне современного душа капал лишь жалкий ручеек холодной ржавой воды. Электропроводка тоже оставляла желать лучшего: на мельнице функционировала всего лишь одна розетка.

Единственным местом на мельнице, где можно было согреться, была находившаяся в мрачном подвале сауна с большой старинной ванной, куда Одетта боялась ходить.

— Я приглашу электрика и сантехника, чтобы они взглянули на проводку и трубы, — пообещала Сид в один из первых дней пребывания Одетты на ферме. Но время шло, а на мельнице так никто и не побывал.

Сид вообще оказалась чрезвычайно забывчивой особой. К примеру, она забыла сказать, что Одетте, помимо вождения машины, придется еще ежедневно таскаться по магазинам за покупками, причем торговаться из-за каждой мелочи, поскольку Сид всегда давала ей денег в обрез. Поначалу Одетта пришла к выводу, что Эльза права и поладить с ее матерью невозможно. Но время шло, и она стала постепенно привыкать к своей эксцентричной хозяйке.

Через неделю Одетта наконец догадалась, для чего Сид ее наняла. Ей была нужна компаньонка — человек, с которым она могла бы перекинуться словом. Одетта окончательно убедилась в этом, когда Сид стала приглашать ее по вечерам на ужин. Кухаркой она была никакой и готовила только полуфабрикаты — да и то в ничтожном количестве. За это время Одетта узнала Сид лучше, чем кто-либо из ее окружения. Она не знала, почему Сид стала с ней откровенничать, но, скорее всего, у той просто не было выбора.

I И вовсе я не была такой уж «черной овцой» в семье, — сказала ей как-то раз за ужином Сид, раскладывая по тарелкам покупную лазанью. — Мои родители убедили меня, что главная цель женщины — замужество, и я послушно вышла замуж. Прежде всего, чтобы доставить им удовольствие. Мой муж, если так можно выразиться, взял меня исключительно «за красоту», а потом долго отучал от плебейских привычек и простонародного произношения. Ну и отучил — на свою голову. Я познакомилась со многими людьми из общества, в том числе с известными модельерами, и занялась модельным бизнесом. И не без успеха.

Одетта подумала, что Сид скромничает. В свое время ее имя гремело.

Сид грустно улыбнулась, и глаза у нее затуманились.

— Ну вот. А потом меня нашел Джоб. По журнальной обложке, я так полагаю. Он был младше меня лет на десять, и его группа «Маска» находилась тогда в зените славы. В общем, он влюбился в меня как сумасшедший и стал в прямом смысле засыпать цветами. Его даже пятеро моих детей не смущали. — Тут Сид едва заметно улыбнулась. — Что же касается меня, то я полюбила его далеко не сразу, так что мой уход от мужа был хорошо продуман и взвешен. Детей же я собиралась забрать, но не подумала о том, что муж подаст на меня в суд и суд оставит детей ему. Ну а потом началась вся эта шумиха в прессе и… Короче, детей я потеряла… — Сид смахнула с ресниц набежавшие слезы, достала бумажный носовой платок и высморкалась. — Глупо реветь, когда с тех пор прошло столько лет, верно? — Тут Сид неожиданно перешла на деловой тон и сказала: — Отвези-ка меня, милочка, в Одбинс. У нас кончилось виски, а мне сейчас необходимо выпить…

Эта просьба не была чем-то из ряда вон. Довольно часто они срывались с места и ехали в ночной магазин за выпивкой. Сид ничего не стоило прикончить за ужином полбутылки виски и отполировать этот напиток бутылкой французского красного спиртного.

— Я жутко боюсь стать такой, как Джоб, — призналась она Одетте, когда они часом позже возвращались на ферму. — И по этой причине никогда не держу дома больше одной бутылки крепкого спиртного.

Хотя Одетта считала, что все это самообман и Сид пьет, как матрос, от комментариев она воздержалась. Сид была человеком несдержанным, и услышать от нее что-нибудь вроде: «Ты не забыла, милочка, кто здесь босс?» — можно было в любую минуту.

* * *

Электрик все никак к ней не шел, и Одетта решила исследовать состояние проводки самостоятельно. Поскольку Одетта в свое время трудилась в магазине электротоваров своего папаши и малость разбиралась в проводке и тому подобных вещах, она выкатила из гаража Джоба автомобиль и сгоняла в городишко Чакфилд. Закупив на последние деньги розетки и прочие необходимые материалы, она все на совесть отремонтировала и могла бы по праву гордиться проведенной работой, если бы… если бы от этого был хоть какой-то эффект. Наоборот, ей стало казаться, что единственный паршивый обогреватель, нагревавший воду в ванне, после ремонта стал работать еще хуже, чем прежде.

К сожалению, обдумать этот феномен времени у нее не было.

— Одетта? Ты где это шлялась, хотела бы я знать? — крикнула с улицы Сид. — Я же просила тебя: в три часа сидеть за рулем и ждать меня.

Одетта отвезла хозяйку на могилу Джоба на кладбище в Брайтоне, и Сид вернулась в машину вся в слезах.

— Опять эти фаны все надгробие исписали, — всхлипнув сказала она. — Я понимаю, конечно, что они тоже его любили, но надгробие-то испорчено…

В тот вечер Сид выпила больше, чем обычно, и ее, что называется, прорвало. Она рассказала Одетте все — об их с Джобом свадьбе, о его запоях, депрессиях, приступах ревности и неожиданном уходе из группы.

— Я обожала его, Одди, но и ненавидела тоже. Из-за него я потеряла детей. А еще он устраивал мне скандалы — безобразные сцены с криком, битьем посуды и побоями. Нас удерживало вместе одно — страсть. Она буквально сжигала нас — и когда мы были вместе, и когда врозь, и так продолжалось до тех пор, пока Джоб не умер. А вот я осталась жива и все еще не могу от нее избавиться. — С этими словами Сид в очередной раз отхлебнула прямо из бутылки.

Она смахнула слезы, высморкалась и одарила Одетту неожиданно теплым взглядом.

— Эльза кое-что рассказывала мне о том, как с тобой обошелся Калум, и о чувствах, которые ты к нему питала. Скажи, эта страсть по-прежнему тебя тревожит?

Одетта отвела глаза в сторону и сжала губы.

«И как только Эльза посмела рассказать об этом матери? — подумала она. — Да и Сид тоже хороша». Кто, в конце концов, дал им право копаться у нее в душе, когда она сама на это не решается, поскольку страшно этого боится?

— Главное, не допустить, чтобы страсть разрушала человека, направить ее действие в созидательное русло, — наставительно сказала Сид, беря со стола большой розовый кристалл кварца, который в соответствии с религией дзен должен был концентрировать и направлять положительные энергии, и глядя сквозь него на Одетту. — А для этого необходимо научиться управлять ее токами.

«Опять ее понесло, — с все возрастающей злостью думала Одетта. — Пусть лучше прибережет свой пыл дляклиенток из Интернета!»

— Неужели ты не понимаешь, что тебя послала сюда сама судьба? — продолжала между тем гнуть свое Сид. — И ты оказалась здесь по той только причине, что здесь оказался Калум. Ну а коли так, ты должна действовать. Необходимо использовать свою страсть конструктивно, пока она не разрушила тебя, как разрушила Джоба.

И тут на Одетту словно снизошло озарение. Она вспомнила недавний разговор и, как ей показалось, поняла, по какой причине Сид его завела.

— Сид, вы не сможете прожить свою жизнь заново, питаясь моей болью и страстями, — тихо сказала она.

Сид не стала этого отрицать. Она просто рассмеялась, подмигнула Одетте и сказала:

— Не смогу, так хоть понаблюдаю со стороны, как ты живешь. Даю тебе завтра свободный день. И если ты не разузнаешь, что творится за стенами Фермонсо-холла, я тебя уволю.

35

— Одетта ступила в навоз, с усилием вытащила ногу, обнаружила, что потеряла ботинок, и выругалась.

Она бродила вокруг Фермонсо-холла часов, наверное, с восьми, но так к нему и не вышла, зато успела провалиться в навозную кучу и лишиться ботинка. Потом она с помощью жерди попыталась его выловить и предавалась этому занятию не менее четверти часа под любопытствующими взглядами небольшого сообщества овец, жавшихся от ветра к живой изгороди.

Ботинок она так и не выловила, хотя с ног до головы перепачкалась в грязи и навозе. Нечего и говорить, что ни первое, ни второе обстоятельство нисколько не приблизили ее к цели путешествия.

Услышав шум мотора подъезжавшего автомобиля, Одетта бросила обозревать белесые от тумана окрестности и повернулась на звук. Через минуту из-за холма появился большой пикап с кузовом и лавками для перевозки рабочих. Спрятавшись за живой изгородью — кому охота выглядеть идиоткой в одном ботинке? — Одетта, к большому своему удивлению, увидела за ветровым стеклом кабины Джимми Сильвиана. Он ухитрялся делать три дела одновременно: крутить руль, жевать бутерброд и разговаривать по мобильному телефону.

Сообразив, что путешествие в Фермонсо-холл сегодня уже не состоится, Одетта, словно сбежавшая с бала Золушка, вернулась в одном ботинке на ферму. Ввалившись к себе, она почувствовала, что не может больше обходиться без дружеского общения, и, переступая от нетерпения ногами по пыльному полу, достала из чемодана мобильник. Пару раз его встряхнув — временами он у нее почему-то отключался — и убедившись, что аппарат работает, она позвонила ближайшей подруге и родной душе — Эльзе.

— Ну, как к тебе относится мать? — был первый вопрос, который задала ей Эльза, когда они поздоровались.

Одетте хватило ума не вдаваться в подробности.

— Она чертовски мила. Даже готовит для меня ужины. А также развлекает байками из своей жизни. У меня сложилось такое впечатление, что Сид задумала написать свою биографию и хочет проверить на мне какое впечатление произведут на читателя те или иные главы из ее будущей книги.

— Вот уж эту книгу я бы почитала с удовольствием, — сказала со смехом Эльза. Потом в трубке послышался какой-то шорох, после чего Эльза заговорила снова: — Извини, дорогая. Это все Йен. Пытается подслушать, о чем это мы болтаем. Погоди: кажется, он хочет сказать тебе несколько слов…

Однако, прежде чем Йен успел сказать хоть что-нибудь, телефон у Одетты отключился. «Может, оно и к лучшему», — подумала Одетта. Все, что ей надо было знать, Эльза сообщила, а о дурном Одетта знала сама. Дело было в том, что Эльза любой ценой хотела выйти замуж до рождения ребенка, хотя врачи всячески ее от этого отговаривали. Одетта тоже считала, что с этим спешить не стоит — какая это, к черту, свадьба, когда невеста, можно сказать, на сносях? Тем не менее все необходимые приготовления к свадебным торжествам делались, а великолепное платье от известного кутюрье Арчи Че было уже готово, хотя и подвергалось переделкам в зависимости оттого, какие размеры и форму приобретал живот Эльзы.

У Йена имелись свои собственные трудности и огорчения. Его дитя — написанный им несколько месяцев назад роман — не был пока принят ни одним крупным издательством, и Йен по этому поводу сильно комплексовал и нервничал. Он-то считал, что написал бестселлер, издание которого поможет ему разом покончить со всеми материальными проблемами. Но поскольку контракт с ним никто подписывать не торопился, Йен мрачной тенью бродил по издательствам и большим книжным магазинам, желая лично узреть счастливчика, который получил все то, чего был лишен он.

Забежав по случаю в какой-то крупный книжный магазин, Йен увидел сидевшего за прилавком человека в черных очках, раздававшего направо и налево автографы. Присмотревшись, Йен понял, что парень в очках — известный гитарист Микки Мур из группы «Рамблинг Рунз».

— Неужели биографии знаменитостей пользуются таким спросом? — поинтересовался у продавца Йен.

Тот пожал плечами:

— Зависит от масштаба личности и от того количества грязи, которую эта личность готова извергнуть из себя на окружающих.

— А что вы думаете по поводу мемуаров Сид Френсис? Будут они расходиться?

У продавца при этих словах глаза зажглись, как противотуманные фары.

— Еще бы! Сид Френсис! Она всех знала. Джеггера, Муна, Ричардса. Да и сама та еще была штучка! Только представьте, что бы она могла понаписать.

— Представляю, — сказал Йен и неожиданно расплылся в широкой улыбке.

Калум, как и положено землевладельцу, обходил свои владения. На нем были резиновые сапоги, короткое пальто, а в правой руке он сжимал толстую суковатую палку. За ним следовал «устроитель африканских сафари», а ныне его управляющий Джимми Сильвиан.

В Фермонсо Джимми Сильвиану нравились две вещи: работа, с которой он легко и быстро справлялся, и посиделки с Калумом по вечерам за бутылкой хорошего виски. Все остальное — особенно такие вот прогулки — он считал бессмысленной тратой времени. На этот раз, впрочем, он увязался за Калумом намеренно — хотел обсудить с ним одну вещь, которая казалась ему совершенно невероятной.

— Скажи на милость, Одетта Филдинг случайно в Фермонсо не работает? — спросил он.

— С какой стати? — Калум с удивлением посмотрел на него. — Нет, конечно.

— А я думал, ты поддерживаешь с ней контакты, — осторожно сказал Джимми.

— Да зачем мне это? — снова удивился Калум.

— Ну, мне казалось, ты хотел наставить ее на путь истинный. Отучить от употребления наркотиков и все такое. Сам же говорил, что забрал у нее клуб для ее же пользы, чтобы не подвергать ненужным соблазнам.

Калум лихорадочно пытался вспомнить, что наговорил Джимми об Одетте и о его, Калума, с ней отношениях. Все, что имело касательство к этой женщине, он старательно пытался вычеркнуть из памяти.

— Помнится, ты говорил, что Одетта в тяжелом состоянии и дело идет о жизни и смерти. Но коли так, ты ведь должен за ней присматривать и хоть изредка ее навещать?

— Должен, конечно, — кивнул Калум, — да времени все нет. Скажу тебе, что знаю сам, — пробормотал Калум, подходя к дубу и прикасаясь своей сухонькой ладошкой к его шершавому стволу. — Одетта Филдинг находится сейчас в реабилитационной клинике для наркоманов в Хенли. Это отличное заведение. Думаю, Одетту там основательно подлечат, хотя обойдется это недешево.

— А кто за нее платит? Ты? — с удивлением спросил Джимми.

— А что делать? — Калум продолжал громоздить ложь на ложь, лишь бы Джимми от него отвязался. — Как-никак мы прошли с ней долгий путь…

— Извини, я ничего об этом не знал, — сказал Джимми и вдруг засмеялся своим громыхающим смехом. — Я не знал даже, что у вас с ней что-то было, пока ты не появился у нее на квартире в новогоднюю ночь. Глупо было с моей стороны за ней ухлестывать, да?

— Джимми, ты имел на это полное право, — сказал Калум, неожиданно став очень серьезным. — Особенно после того, что произошло в Мпона, когда я…

— Не хочу больше об этом говорить, — сказал Джимми, перебивая приятеля. — То, что там было, забыто, прощено и быльем поросло. — Джимми отвернулся, чтобы Калум не видел несчастного выражения его глаз. — Короче, проехали…

— Между прочим, у нас с Одеттой никогда ничего не было. В смысле романтических отношений, — на всякий случай сказал Калум.

Неожиданно Джимми повернулся к нему и посмотрел на него в упор.

— Слушай, меня не оставляет чувство, что пару недель назад я ее видел — причем здесь, в Суссексе.

— Где? В Брайтоне?

— Да нет. Здесь, в округе Фермонсо. Ехала какая-то большая компания отмечать Яей-то там девичник — и она была с ними. Думаю, она меня не узнала… или не заметила. — Джимми не был уверен в том, что в машине ехала именно Одетта. Ему могло и показаться.

Калуму пришло на ум, что его ложь о реабилитационной палате в Хенли может в любой момент выплыть наружу, и он решил впредь никаких конкретных заявлений на счет Одетты не делать. Джимми между тем продолжал развивать свою мысль.

— Они направлялись к Сид Френсис на девичник, — сказал Джимми. — В машине было вдвое больше мужиков, чем женщин. Между прочим, эта Сид Френсис настоящая знаменитость…

— Неужели? — Калум сделал вид, что все это ему совершенно безразлично.

— Но девичник там точно был, — произнес Джимми и вдруг хлопнул себя по лбу: — Вспомнил! У Эльзы, дочери Сид, — вот у кого. Кстати, тебе это имя ни о чем не говорит?

Калум глубокомысленно сощурился. Неужели та самая кудрявая девица, которая так его подставила в «Клинике», — дочь Сид Френсис? Так вот почему Одетте удалось заполучить эту престарелую суперзвезду к себе на вечер!

— Если мне не изменяет память, Эльза — подруга Одетты.

— Значит, я видел в машине именно Одетту. — На лице у Джимми проступило замешательство. — Но два дня назад я видел женщину, похожую на Одетту, в районе Чакфилда. Она вела роскошный желтый «Феррари».

— Ты мог и ошибиться. — От мысли, что Одетта обосновалась где-то неподалеку от Фермонсо-холла, его бросило в холодный пот. — Если, конечно…

— Что — «если, конечно»? — спросил Джимми.

— Ну… Я хотел сказать, что клиника — это все-таки не тюрьма…

— Ты думаешь, она могла дать оттуда деру? — спросил Джимми, которому вся эта история с реабилитационным центром представлялась весьма сомнительной, хотя Калуму он об этом, конечно же, не сказал.

— Это возможно, — печально вздохнул Калум. — Я же говорил тебе, что она неуправляема… Но коли так, выбор у нее невелик. Денег у нее нет, а Сид Френсис, говорят, всегда привечала пьяниц и наркоманов. Так что, скорее всего, она обосновалась у нее.

— Может, мне есть смысл к ней заехать и все выяснить? — предложил Джимми свои услуги.

— Нет, старина, на тебя у меня сегодня другие планы, — поспешно сказал Калум. — Ты должен встретиться с телевизионщиками. Постарайся напустить побольше туману. Я заброшу тебя на студию, когда поеду в Лондон. А насчет Одетты ты не беспокойся. Я сам заеду к Сид и все узнаю. И если Одетта там, я уговорю ее вернуться в клинику. Я знаю, как с ней разговаривать, а ты — нет.

Джимми пожал плечами. Пусть Калум поступает, как сочтет нужным. Он, Джимми, решил не вмешиваться в их с Одеттой отношения, какими бы странными они ему ни казались.

— Делай, как знаешь. В конце концов, босс у нас — ты.

— Именно. И не забывай об этом, — сказал Калум, с важным видом опираясь на палку и возобновляя прерванную прогулку.

С утра Сид мучили похмелье и головная боль, а потому настроение у нее было препаршивое. Напрочь позабыв про свободный день, который она дала Одетте, Сид велела везти ее к китайцу-рефлексологу в Уортингтон.

В ожидании хозяйки Одетта сидела в машине и поглядывала от нечего делать по сторонам. Она увидела на угловом магазинчике рекламу своего мобильного телефона. Открыв бардачок «Астон-Мартина», Одетта выгребла оттуда всю мелочь — фунтов примерно пять — и отправилась через дорогу покупать карточку для оплаты разговоров.

Вернувшись в машину, она первым делом позвонила Ронни Прайэр.

— Привет, Рон, это Одди.

— Как дела, дорогая? Когда мы с тобой наконец пообедаем?

— Прямо и не знаю. Сейчас я работаю за городом, — вздохнула Одетта. — Звоню, чтобы узнать, как там у тебя продвигается работа по теме загородного ресторана.

— Тема одобрена, и программа запущена в производство, — сказала Ронни. — Кстати, большое тебе спасибо за наводку. Нам удалось вчера отснять целый ролик о том, как Калум общался с Уэйном Стритом. А еще мы поймали момент, когда он умолял Флориана Этуаля забыть про их былые разногласия и вернуться к нему. Короче, кадры получились сенсационные, но, что самое главное, объект съемки не имеет об этом ни малейшего представления.

Мобильник пискнул, напоминая о том, что с карточки на оплату разговора ушел еще один фунт. Почти одновременно Одетта засекла Сид, переходившую улицу. Надо было торопиться.

— Наша телекомпания хочет показать первый ролик в ту самую неделю, когда ресторан откроется. Даже название готово — «Пищевые войны». Классное, скажи?

В машину села Сид, увидела у Одетты телефон и сразу же позволила себе замечание:

— А я и не знала, что у тебя есть мобильник. — Настроение у нее после посещения рефлексолога нисколько не улучшилось. — Быть может, в таком случае твои приятели будут звонить тебе на мобильник и перестанут изводить меня просьбами передать тебе сообщение?

— Он на ферме плохо работает, — объяснила Одетта. — И о каких сообщениях вы изволите упоминать? — Сид ни разу не передавала, что ей звонили друзья.

Но Сид ее не слушала. Она полезла в бардачок, чтобы найти любимую кассету. Через минуту в салоне загрохотали ударные установки и басы группы «Маска».

— Так-то лучше. — Сид откинулась на подушки кресла, и Одетте, чтобы понять, куда ехать дальше, пришлось читать у нее по губам.

Пока Сид посещала очередного целителя, Одетта думала о сообщениях, которые оставляли на ее имя друзья и о которых Сид ничего ей не говорила. Недавний разговор с Эльзой лишь подтвердил, как сильно она соскучилась по подругам. Согласившись работать на Сид, она думала, что будет зимними вечерами сидеть на мельнице и писать своим приятельницам длинные письма. Сид, однако, так загрузила ее работой и разговорами, что на писание ей совершенно не оставалось времени. Об электронной же почте оставалось только мечтать — все компьютеры находились на ферме под контролем у Сид. Кроме того, ей не хватало видео и телевизора. Неужели ей не удастся посмотреть даже передачу «Пищевые войны», душой и вдохновителем которой она была!

Колеса пиаровской машины завертелись, и через некоторое время Джимми, к большому своему удивлению, получил предложение стать ведущим персонажем серии передач о проектируемом Калумом «Дворце чревоугодия» в Фермонсо-холле. На этом особенно настаивал звезда пиаровских акций Алекс Хопкинсон.

— Это будет документальное свидетельство возрождения к жизни одного из крупнейших старинных поместий викторианской Англии, — сказала Джимми помощница режиссера, объясняя задачу своей телевизионной группы. — Ваша работа будет занимать в этом процессе важное место, так что мы будем пристально за вами наблюдать. Можно сказать, хвостом будем за вами ходить.

— Да я всего лишь управляющий, — отнекивался Джимми. — Какой вам от меня прок?

— Прок есть, да еще какой! — вскричала помреж, которая уже видела в кадре могучую фигуру Джимми на фоне возводимых в Фермонсо стеклянных теплиц.

Джимми схватил ее под мышки, приподнял на пару дюймов над землей и, пристально глядя ей в глаза, сказал:

— Это все тараканьи бега, мисс, а мне нужно заниматься делом. Так что вы, ребята, не смейте попадаться мне на глаза со своими камерами, не то плохо придется. Уяснили?

«Ребята» из съемочной группы с уважением посмотрели на кулак Джимми, который был размером с детскую голову, и решили держаться от него подальше.

Помощница режисссера позвонила в Лондон Ронни Прайэр и нажаловалась на Джимми. Ронни пришла в ярость.

— Но нам нужен герой! — вскричала она. — А Калум Форрестер для этой роли совершенно не годится. Не говоря уже о том, что он похож на обезьяну, у него сильнейший акцент, и он постоянно ругается. Нет, лучше Джимми Сильвиана нам не найти. Можно, конечно, попробовать на эту роль Флориана, но он ругается еще хуже Калума!

— Флориан уезжает на континент. Желает набраться там вдохновения для создания новых рецептов, — сказала помреж, втайне надеясь съездить за казенный счет во Францию.

— Пусть он там бледных спирохет наберется! — гаркнула Ронни и в сердцах швырнула трубку. Немного успокоившись, она вышла из офиса и направилась к своему сопродюсеру Мэтти Френчу. Мэтти, однако, тоже ничего утешительного сказать ей не смог.

Ронни, которая была страстной сторонницей проекта, загрустила. «Все-таки Калум прав, — подумала она, глядя в окно на надоевшее ей до черта серое лондонское небо. — Из этого города пора бежать. Вот и Одетта отсюда сбежала и работает теперь в провинции. Знать бы вот только где…»

— Есть шанс насытить действие драматургией, — сказала она, передвигая по столу к Мэгги пачку фотографий и газетных вырезок.

Мэтти некоторое время листал вырезки, потом, ухватив суть дела, вытащил из пачки бумаг фотографию и продемонстрировал ее Ронни.

— Это та самая дама, которая сообщила нам о проекте «Дворца чревоугодия»?

Ронни кивнула. Зря она искала героя для серии своих репортажей. Герой — это избито. Им с Мэтти нужна героиня. Причем героиня трагическая, страдающая и жаждущая мести.

— Слушай, мы можем с ней поговорить? — спросил Мэтти. — Вызови-ка ее к нам на студию.

— Я бы рада, но тут есть одна небольшая проблема, — сказала Ронни, со злости на себя кусая губы. — Я, когда с ней в последний раз разговаривала, так и не выяснила, где она сейчас обитает.

Мэтти, однако, никакого неудовольствия по этому поводу не выразил. Еще раз пролистав газетные вырезки, он отодвинул их ребром ладони в сторону и сказал:

— Она будет еще с нами сотрудничать. Вот увидишь.

— Откуда, интересно знать, у тебя такая уверенность?

— Калум Форрестер учинил все это с ней по какой-то странной причине, — сказал Мэтти. — И деньги здесь — дело десятое. Есть убийцы, которым просто необходимо прийти и взглянуть на могилу своей жертвы. Особенно если убийство совершено из-за страсти. И Калум, на мой взгляд, относится именно к такому типу убийц. А то, что это дело — клубок страстей, у меня сомнения не вызывает. Так что Калум сам нас к ней приведет. Главное — не спускать с него глаз.

Одетта с недоумением рассматривала натекшую под коллекционным «Бентли» 1930 года лужицу масла, когда услышала шум мотора подъезжавшего автомобиля. Подняв глаза, она увидела огромный черный джип с тонированными стеклами, в которых отражались белые стены окружающих построек.

«Кто бы это мог быть?» — подумала Одетта, вытирая масляной тряпкой руки и распрямляясь. В следующую минуту, однако, сердце у нее забилось как бешеное. Из машины, хлопнув дверцей, выбрался Калум Форрестер собственной персоной и направился к ней.

Она не видела его с Нового года и за это время создала в своем воображении образ некоего чудовища и злодея-искусителя. Но во плоти Калум показался ей таким же любимым и желанным, как прежде. Ничего демонического — даже одежда на нем была привычная: как всегда, экстравагантная и чуть мешковатая.

— Этого, конечно, не может быть, но это ты! — воскликнул Калум, широко распахивая в стороны руки, словно желая обнять весь мир. — Когда Джимми сказал, что ты обитаешь в этих краях, я ни на секунду в это не поверил, но теперь и сам вижу: это правда.

Одетту до такой степени поразили его дружеский тон и обращенные к ней теплые слова, что у нее перехватило горло и она не могла говорить.

— Я так давно тебя ищу, — сказал Калум, делая в ее сторону еще два шага.

— Зачем? — хриплым от волнения голосом спросила Одетта. — Теперь у меня нет ни денег, ни ресторана.

— При чем тут деньги, сестричка? — Он вошел в гараж, и его лицо скрылось в тени. — Но оставим это. Лучше скажи, что ты здесь делаешь?

— Я здесь работаю, — пробормотала она. Впрочем, это и так было видно по ее замасленному комбинезону. — А ты?

— Я, представь, тоже, — сказал он с улыбкой. — Налаживаю, так сказать, связи.

Одетта кивнула. Могла бы и сама догадаться: он пришел не к ней.

— Сид в сарае, — холодно сказала она. — Но если ты приехал предложить ей попеть и побренчать у себя в баре на фортепьяно, я бы на твоем месте губы не раскатывала — вряд ли она на это согласится.

Сказано грубо, но как иначе было объяснить Калуму, чтобы он убирался ко всем чертям? Особенно когда ей так хотелось обнять его своими черными от масла руками и прижаться губами к его губам?

— Сид мне не нужна. Я приехал сюда, чтобы повидаться с тобой, — сказал Калум. — Хотел узнать, как ты поживаешь.

— Странно. Мне казалось, ты в курсе всех моих дел, — бросила Одетта. Она ужасно на себя злилась. Давать волю чувствам при виде этого человека она просто не имела права.

— В последнее время я часто о тебе думал в связи с Фермонсо-холлом. В частности, размышлял о том, какое дело можно тебе поручить.

Одетта с удивлением на него посмотрела, но промолчала: ждала, что он скажет еще.

— Я хочу кое-что для тебя сделать, — продолжал Калум. — Залатать, так сказать, полученные тобой пробоины. В принципе, я мог бы прямо сейчас ввести тебя в члены правления компании. Если бы… если бы дело с «РО» так печально не закончилось.

— Печально прежде всего для меня, — язвительно сказала Одетта. — Это ведь я обанкротилась. Зато на твоей деловой репутации нет ни пятнышка. Я, конечно, знаю, что ты все это сделал намеренно, но понять твои намерения до сих пор не могу. Тебе что, вдруг стало скучно? Или это все из-за Лидии?

Калум с шумом втянул в себя воздух.

— Давай оставим Лидию в покое, ладно? — пробормотал он. — Я приехал сюда для того, чтобы предложить тебе работу.

— Повтори еще раз, что ты сказал. Я не разобрала.

— Я хочу предложить тебе работу в Фермонсо. Должен заметить, я никогда не сомневался в твоих талантах, просто их с самого начала следовало ограничить какой-нибудь конкретной деятельностью.

— И что же я должна буду делать? — спросила Одетта, все еще не веря своим ушам. — Мыть посуду? Работать курьером? Сидеть на телефоне?

— Ты будешь у меня отвечать за связи с прессой.

— Ничего себе! — Удивлению Одетты не было предела. — И это после того, как ты в прессе смешал мой «РО» с грязью?

— Видишь ли, процесс создания «Дворца чревоугодия» снимается на пленку коммерческим телевидением, и мне нужно, чтобы за этими ребятами кто-то присматривал. Они вечно норовят расставить акценты не там, где надо.

— Позвони Джереми Бидли, — посоветовала Одетта. Взяв в руку разводной ключ, она стала затягивать болт на картере у «Бентли».

— Но ты хотя бы подумай над моим предложением, сестричка. — Калум присел на корточки и стал наблюдать за тем, как она работает. — Ведь не собираешься же ты, в самом деле, быть автомехаником до конца своих дней?

— Меня не заинтересовало твое предложение. — Одетта поменяла ключ на другой, жестом показав Калуму, что он ей мешает. — Давай оставим все как есть, ладно?

— Нет, не оставим. — Он продемонстрировал одну из самых ослепительных улыбок из своего арсенала. — Может быть, пообедаем вместе и поговорим?

У Одетты появилось искушение огреть его по голове разводным ключом. Увы, принимая во внимание количество врагов Калума, можно было не сомневаться, что его знаменитая кожаная шляпа имеет стальную подкладку, так что особенно суетиться не стоило.

— Все шутишь, да?

— Ничего я не шучу. — Он и впрямь был серьезен, как никогда. — Мне давно следовало пригласить тебя пообедать. Вечером в пятницу у меня заказан столик в «Шато де Ноктюрн». Присоединишься?

Одетта уже собиралась ему сообщить, куда именно он может катиться вместе со своим «Шато де Ноктюрн», как услышала хорошо знакомый томный, хрипловатый голос:

— Как же тебе повезло, Одетта, деточка! Я не была в этом ресторане с тех пор, как мы с Джобом отмечали там десятую годовщину нашей свадьбы. Там так трудно заказать столик… Кстати, мистер, не встречались ли мы с вами раньше?

Калум повернулся на голос и увидел в дверях гаража озаренную солнечными лучами Сид Френсис. Глядя на свою хозяйку будто впервые в жизни, Одетта подумала, что у нее удивительно одухотворенная внешность и что выступает она чрезвычайно важно, даже величественно. На Калума же появление Сид в лучах солнца не произвело должного впечатления. Куда больше его заинтересовала ее собака. Он взлохматил маленькой рукой в перчатке густую, лоснящуюся шерсть на холке собаки. Потом, распрямившись, посмотрел на Одетту и добавил:

— Итак, вечером в пятницу. Не забудь.

— Дорогая, чтобы ехать в ресторан, нужно соответствующе одеться. — театрально, несколько в нос произнесла Сид. — Ты же не можешь явиться туда в комбинезоне?

— Я не поеду, — пробормотала Одетта. — На следующий день у Эльзы свадьба.

— Глупости. — Голос у Сид был сладок, как мед, но ее глаза ввинтились в лицо Одетты наподобие стальных буравчиков. — Я уверена, что твой приятель доставит тебя домой вовремя. Мы встречались с вами, — сказала она с уверенностью, перекпючая внимание на гостя. — Только вот не помню точно, где?

— Мы были представлены друг другу на вечере открытия «РО». Меня зовут Калум Форрестер. — Он протянул Сид затянутую в перчатку руку.

Сид пожала руку Калуму, одновременно одарив Одетту сочувственным взглядом. Она решила взять дело под свой контроль.

— Одетта, дорогуша, мне необходимо в ближайшие четверть часа быть в Чакфилде. И очень тебя прошу: сними этот грязный комбинезон. Ты запачкаешь обивку «Ламборгини»…

Сид обращалась к ней как к прислуге — да еще в присутствии Калума! — но Одетта промолчала. Так ни слова и не сказав, она лишь коротко кивнула и отправилась переодеваться.

— До пятницы! — крикнул ей вдогонку Калум, хотя все это время смотрел только на Сид. Он пытался понять механизм воздействия Сид на людей.

— На какое время заказан столик? — поинтересовалась Сид.

— На девять.

— Если заедете за Одеттой в семь, мы сможем попить чаю и поболтать. — С этими словами Сид удалилась, величественная, как Пенелопа.

Калум полез в джип, где ему в лицо пахнуло крепким французским табаком.

— Она меня не видела? — спросил Флориан, осторожно выглядывая из окна машины.

— Не видела.

— Ну и хорошо, — сказал он, заводя мотор. — Пора ехать в Лондон. Мне нужно готовить обед в «Ле Орбиталь». Один ресторан у меня все-таки остался. — Флориан все еще злился на Калума за то, что тот продал «РО», даже не посоветовавшись с ним, хотя прежде обещал оставить ресторан ему.

— Не понимаю, почему ты так боишься Одетту? — со смехом спросил Калум, когда они помчались по прямой, как стрела, автостраде.

— Жаль, что у тебя на той пленке нет звука, — сказал Флориан, пыхнув своими крепчайшими «Галуаз». — Ты бы услышал, что она мне там говорила и чего от меня требовала.

Калум подумал о записи, сделанной на кухне «РО» камерой слежения. Неожиданно ему захотелось побыстрее оказаться в Лондоне, разделаться со всеми делами, а потом закрыться у себя в кабинете и просмотреть эту пленку. Он уже смотрел ее раз, наверное, сто. Временами останавливал тот или иной кадр, внимательно его рассматривал и снова возвращался к началу. При этом им овладевали сильные, часто противоречивые и несвойственные ему прежде чувства — желание, ревность, сожаление и раскаяние.

36

В тот вечер, отведав покупного «пастушьего пирога», напоминавшего вкусом подметку, Сид сказала, что у Калума хорошая аура.

— Какая там аура? Он настоящий садист, — сказала Одетта, отодвигая от себя тарелку. — Он единственный виновник того, что я потеряла все и оказалась здесь.

— Тем не менее тебе стоит все-таки принять его предложение с ним отобедать, — сказала Сид. — Хотя бы из благодарности. Ведь без Калума мы вряд ли бы с тобой встретились и подружились.

Одетту поражал эгоизм этой женщины. Она искренне считала, что все исходящее от нее — благо.

— Держать на кого-нибудь камень за пазухой — означает портить свою энергетику, — продолжала гнуть свое Сид. — Как я понимаю, Эльза уговаривает тебя ему отомстить, но месть до добра не доводит. Надо попытаться понять человека, причинившего тебе зло, а не мстить ему. Я тебе больше скажу: Калума сейчас снедает сильное чувство вины, а это пострашней иной мести.

— Не думаю, что он из-за этого предложил мне работу, — язвительно сказала Одетта, распечатывая плитку шоколада.

— Он предложил тебе работу? — На лице Сид проступило изумление.

— Сумасшествие какое-то, верно? — рассмеялась Одетта. — Калум хочет, чтобы я стала его пресс-секретарем, — и это после того, как он разорил меня дотла и довел до банкротства.

— И тем не менее ты все еще его любишь, — сказала Сид, переводя разговор в плоскость романтических отношений. — А такое, согласись, встречается нечасто. Рано или поздно Калум должен был это понять.

Одетта покачала головой:

— Я ему не нужна. Ему нужна Лидия.

— Он все еще ею увлечен? Странно. Неплохо было бы на него погадать. Да и на тебя тоже.

— Чем бы ни закончилось гадание, — предупредила Одетта, — я с ним обедать не поеду.

Сид между тем убрала со стола тарелки, застелила его шелковой скатертью и поставила толстую свечу лилового воска, предварительно ее запалив. После этого, глядя на пламя свечи, она принялась сосредоточенно перемешивать гадальные карты.

— Готово, — сказала она, веером раскинув карты по столу. — Выбери себе двенадцать штук.

Одетта отобрала наугад двенадцать карт. Сид стала одну за другой переворачивать их картинками вверх и толковать изображенные на них рисунки.

— Башня! — сказала она, перевернув первую. — Это, скорее всего, Фермонсо.

— А по мне, это мельница, в которой я живу, — заметила Одетта, глядя на изображенное на карте некое архитектурное сооружение фаллической формы с синими молниями наверху. — И которая в один прекрасный день обязательно сгорит, потому что там вся проводка ни к черту. Об этом, кстати, свидетельствуют эти вот молнии.

— Черт! Я все время забываю вызвать электрика! — воскликнула Сид. — Ладно, забудем на время про электрика и вернемся к башне. Все-таки это Фермонсо, учитывая то обстоятельство, что мы гадаем в первую очередь на Калума. — Положив на первую карту картинкой вверх вторую, Сид воскликнула: — Черт! Выпал Повешенный.

Несмотря на то что Одетта в оккультизм не верила, она почувствовала, как у нее по спине поползли мурашки. А Сид продолжала открывать карты и толковать рисунки на них в позитивном ключе. Хотя Одетта плохо разбиралась в символике рисунков, у нее сложилось впечатление, что толкование Сид далеко от истины. Она стала с большим вниманием рассматривать очередную карту, где было изображено большое красное сердце, пронзенное двумя мечами.

— Все не так страшно, как кажется на первый взгляд, — сообщила Сид, пряча от нее глаза. — В тебя войдут два равно положительно заряженных сгустка энергии, которые ты должна будешь принять, несмотря на то что поначалу это будет причинять тебе боль…

Одетта уже перестала слушать свою наставницу. Про себя она решила, что ей ни в коем случае не следует принимать предложение Калума. Если он опять ее обманет, или, как изволила выразиться Сид, «обдурит», то она может схватиться за нож и нанести ему парочку хороших ударов в спину. Что бы там ни говорила Сид, картинку с красным сердцем, пронзенным двумя мечами, можно было толковать и таким образом.

— А вот совсем уж хорошее предзнаменование, — сказала Сид, которая, по счастью, приближалась к концу гадания. — Изображение Верховной жрицы, иначе — девственной весталки. Это некая добрая сила, которая будет вести твой челн по бурным житейским волнам. В этой роли я — не без веских на то оснований — вижу себя.

У Одетты было другое объяснение. Эта девственная весталка была она сама — несчастная, несовременная женщина, которой было не по силам понять и принять секс двадцать первого века. С другой стороны, образ Верховной жрицы тоже ей импонировал. Короче, с какой стороны ни посмотри, это была она, Одетта, а никак не Сид — что бы эта задавака о себе ни воображала…

— А помогать Верховной жрице будет… — тут Сид перевернула следующую карту, — Рыцарь круга. Временами он бывает безжалостным, но чаще символизирует надежность, безопасность и власть. Если ты оказываешься в тяжелом положении, он обычно в последнюю минуту тебя спасает. Это, что называется, классический герой. Я полагаю, что это Калум.

— Возможно, — кивнула Одетта. Быть может, это и в самом деле Калум, а она в силу своего упрямства просто не желает этого замечать?

— Итак, — сказала Сид, указывая на карты с изображением Верховной жрицы и Рыцаря круга, — это я, а это — Калум. А это то, что будет связывать нас в заботах о тебе, — тут она предъявила еще одну карту с изображением двух обнаженных фигур. Карта называется Любовники. — Но ты не думай — это не в прямом смысле. Эта карта символизирует скорее дружелюбие и доверие, нежели секс. Я бы истолковала это так, что мы с Калумом объединим наши усилия для того, чтобы сделать тебя счастливой.

Одетта уже не слушала, что там плела Сид дальше, пытаясь всячески завуалировать то обстоятельство, о котором карты говорили яснее ясного. О том, что Верховная жрица и Рыцарь круга обязательно трахнутся. В этом Одетта не находила ничего удивительного, поскольку считала Верховной жрицей себя, а никак не шестидесятилетнюю Сид. Похоже, провидение после всех испытаний решило-таки связать их с Калумом судьбы вместе. Но вот надолго ли?

Сид перевернула три последние карты — Отшельника, который говорил сам за себя, а также Луну, что означало «лунатизм» или «помешательство», и Смерть.

— Значит ли это, что я стану жить в уединении, сойду на почве одиночества с ума и покончу жизнь самоубийством? — поинтересовалась Одетта. По ее мнению, жизнь на мельнице мало чем отличалась от жизни отшельника.

— Конечно же, нет, — сказала Сид, которая обладала редким даром выдавать дурное за хорошее. — Все это значит, что в настоящий момент у тебя напряженные духовные искания. Смерть же знаменует начало Новой жизни — только и всего.

— Но умереть все-таки придется — прежде чем начать эту самую новую жизнь? — уточнила Одетта, мысленно дав себе слово не приближаться больше к распределительному щиту на мельнице.

— Совершенно справедливо! — с энтузиазмом воскликнула Сид, считавшая, что Одетта безоговорочно принимает на веру все ее толкования. — Отомрет какая-то часть тебя. Тебе придется расстаться с чем-то ненужным, отжившим — будь это работа, дом или старая любовь.

Одетта кисло ей улыбнулась. Она уже лишилась работы и дома, но это не принесло ей освобождения, на которое намекала Сид.

— Так что же говорит гадание относительно вечера пятницы? — спросила Одетта, с вожделением посмотрев на карту Любовники. — Похоже, я должна все-таки поехать с Калумом в ресторан.

— Ничего подобного, — отрицательно покачала головой Сид. — Я была не права, пытаясь подбить тебя на это, но с картами не поспоришь. — Тут Сид посмотрела на Одетту в упор. — А они совершенно определенно говорят, что, как это ни удивительно, в ресторан с Калумом должна ехать не ты, а я!

Ложась часом позже в свою ледяную постель на мельнице, Одетта думала, что Сид, хотя и изображает из себя нечто особенное, на самом деле всего-навсего старая ворона, которой нравится манипулировать людьми. Одетта решила наплевать на гадание и поехать в ресторан с Калумом вопреки рекомендациям хозяйки.

По этому поводу у них на следующий день состоялся серьезный разговор.

— Он пригласил меня, а не вас! — сказала Одетта.

— Но ты же сама мне говорила, что не хочешь ехать.

— Тогда не хотела, а сейчас хочу.

Одетта вдруг подумала, что со стороны они с Сид жутко напоминают разругавшихся насмерть мать и дочь.

— Ты не должна ехать, — мрачно сказала Сид, гипнотизируя ее взглядом. — Взгляни еще раз на карты. Ты должна находиться в уединении до тех пор, пока не залечишьсвои сердечные раны.

— В таком случае на свадьбу Эльзы и Йена мне тоже не следует ехать? — спросила Одетта, холодно посмотрев на Сид.

— Нет, на свадьбу Эльзы ты просто обязана поехать! — воскликнула Сид, приходя в ужас при мысли, что, если Одетта откажется, она будет вынуждена остаться дома, поскольку везти ее в Лондон будет некому. — Гадание относится только к вечеру пятницы.

— Стало быть, в субботу утром все мои сердечные раны самым волшебным образом затянутся?

— Да, — твердо сказала Сид. — Карты не врут.

— Правда? А вот у меня есть на этот счет большие сомнения… Ну, если карты не врут, то они наверняка вам скажут, что мне давно уже пришла пора получить жалованье! — крикнула Одетта, прежде чем, хлопнув дверью, убежать на мельницу, которая в отличие от башни на гадальных картах никаких синих молний из себя не извергала и была холодной и мрачной, как погреб.

37

К большому удивлению Одетты, жалованье она на следующее утро все-таки получила. Сид оставила ей под камнем на тропинке двадцать фунтов в конверте. К деньгам была приложена записка: «Поезжай в Чакфилд и приведи себя перед свадьбой в порядок. Насколько я знаю, стрижка, окраска и завивка там на уровне…»

Одетте был неприятен намек Сид насчет того, что ей надо подстричься — да и вообще привести себя в порядок. Можно подумать, она сама не знает, что ей делать? Но когда она, вымыв голову, глянула на себя в зеркало, у нее из уст непроизвольно вырвался возглас: «Вот ужас-то!» Волосы у нее отросли почти до плеч и торчали в разные стороны.

Приехав в Чакфилд и изучив прейскурант цен, выставленный в окне местного салона красоты, Одетта поняла, что лишь в том случае, если она обратится к младшему мастеру и откажется от окраски волос, у нее хватит денег, чтобы после стрижки купить себе платье в секонд-хенде.

Перебирая вешалки с каким-то барахлом, Одетта увидела, как растворилась дверь и в магазин вошел Джимми Сильвиан. Чтобы он ее не заметил, она, сделав шаг в сторону, спряталась среди нейлоновых пеньюаров, которым самое место было не в магазине, а на помойке.

— А, мистер Сильвиан, — приветствовала Джимми пожилая продавщица. — Не ждала вас так скоро. Леди Фулброк привезла нам старые фланелевые рубашки своего мужа. Они еще довольно крепкие, и я их для вас отложила.

— Спасибо за внимание, Мардж, — сказал Джимми, оглядывая почти пустой магазин, — но сегодня я пришел не за покупками. Мне показалось, что к вам зашла одна моя знакомая…

Мардж заговорщицки подмигнула Джимми и прошептала:

— Ищите ее там, где вывешены дамские неглиже.

Джимми, подмигнув продавщице в ответ, двинулся в указанном направлении и принялся мощной рукой раздвигать вешалки с ночными рубашками, халатиками и пеньюарами.

— Ай! — взвизгнула Одетта, которой острый угол воротничка халата ткнулся прямо в глаз. — Нельзя ли поосторожнее?

— Так и знал, что это вы, — ухмыляясь, сказал Джимми. — Хотите со мной перекусить?

— У меня нет времени, — сказала Одетта, которой вовсе не улыбалось оставлять в кафе половину полученной от Сид суммы. — Очень нужно подстричься.

— А по мне, и так хорошо, — по-прежнему широко улыбаясь, сказал Джимми.

Одетта посмотрела на него в изумлении. Шутит он, что ли?

— Намечается какое-нибудь мероприятие? — спросил Джимми.

— Я просто бродила по магазинам в ожидании, когда в салоне подойдет моя очередь, — соврала Одетта. — Вряд ли я стану покупать что-либо здесь.

— А почему нет? — искренне удивился Джимми. — Я, к примеру, почти всю свою одежду покупаю в магазинах секонд-хенд.

— Но вы, надеюсь, можете позволить себе купить новые вещи?

— И что с того? Стоит только купить новую рубашку и раз ее постирать, как она автоматически переходит в разряд секонд-хенда. По этой причине я говорю себе так: если одежда чистая, без дырок и хорошо сшита, то какая разница, где я ее купил? Кстати сказать, оставляя деньги в таких вот благотворительных магазинчиках, мы финансируем какое-нибудь благое предприятие.

«Он, наверное, „зеленый“ и поддерживает защитников окружающей среды, — с неприязнью подумала Одетта, — а следовательно, на одежду ему наплевать. К сожалению, ему не приходит в голову, что у женщины по этому поводу может быть иное мнение».

— Так какое все-таки мероприятие у вас намечается? — продолжал гнуть свое Джимми.

Одетта решила, что ничего страшного не будет, если она разок скажет правду.

— В субботу у моей подруги свадьба.

— Неужели? — Джимми подошел к самому большому контейнеру, вывалил его содержимое на прилавок и царственным жестом предложил Одетте покопаться в куче мятых костюмов и платьев. — Здесь вы наверняка что-нибудь себе подберете. Ищите, меряйте.

Одетта всцыхнула, как маков цвет.

— Я ничего не собираюсь мерить.

— Тогда купите так, — сказал Джимми, но тут чувство рационального восприятия действительности у него возобладало, и он, смерив фигуру Одетты критическим взглядом, добавил: — Хотя, конечно, у вас такие нестандартные формы, что можно и ошибиться…

Одетта, стремясь доказать, что у нее нормальный двенадцатый номер, выхватила у Джимми из рук подобранный им для нее наряд и шмыгнула в одну из примерочных кабинок.

Натянув изумрудно-зеленое платье с вышивкой по вороту и манжетам, которое почти наверняка было сшито в середине семидесятых, и жемчужно-серый бархатный жакет, слегка вытертый на локтях, Одетта уже собралась было все это снять, посчитав совершенно для себя неприемлемым, как тут Джимми неожиданно отдернул штору.

— Не так плохо, — сказал Джимми, одаривая ее оценивающим взглядом. — А вы, Мардж, что скажете?

— Очаровательный подобрался ансамбль, — проворковала Мардж, которая, по мнению Одетты, одобрила бы и мешок из рогожи, если бы у нее был шанс сбыть его с рук. — И сидит прилично.

— Нет, насчет юбки я не согласна, — сказала разносчица пиццы, заглянувшая на минутку в магазин. — Слишком обтягивающая. А у жакета плечи висят.

— Вы правы. Необходимо что-то придумать, — пробасил Джимми и, недолго думая, шагнул к другому контейнеру, содержимое которого он еще не успел перетряхнуть. Одетта краем глаза заметила, что он был до краев забит женским бельем, и ужаснулась.

Не прошло и минуты, как Джимми, несколько запыхавшись, вернулся к примерочнойкабинке с неким предметом, который на первый взгляд напоминал расчлененный женский торс. Одновременно он походил на один из сценических костюмов Мадонны. Эта вещь была сшита из телесно-розового атласа и имела по краям вышивку из серебра и зеленого шелка.

— Вот! — заявил Джимми, протягивая Одетте корсет. — Эта штука, насколько я знаю, что не надо — утягивает, а что надо — демонстрирует в лучшем виде.

— Не стану я этого надевать! — воспротивилась Одетта. — Да и размер, судя по всему, не тот — куда больше, чем мне нужен.

— С Дебби, которая принесла его продавать, он вообще сваливался, — словоохотливо заметила Мардж. — Но с корсетом ведь как? Главное, правильно затянуться. Тогда все будет в порядке…

Одетта задернула штору и стала рассматривать корсет. Надевать его ей не хотелось — тем более в угоду Джимми. Однако ничто не мешало ей отметить, что вещь была от хорошего производителя, отлично сделана и совсем новая. Мардж была права, когда говорила, что Дебби корсет почти не надевала. Что тут удивительного, когда даже ей, Одетте, он был малость великоват в груди, а найти такой бюст, как у нее, надо было еще постараться.

Одетта, будучи не в силах устоять перед искушением, надела корсет. В следующий момент перед ее взором предстали округлившиеся от изумления синие глаза Джимми, который смотрел на нее поверх шторки и которому, судя по всему, не приходилось еще видеть женщин в подобной сбруе. При всем том он довольно быстро сообразил, как у корсета все устроено. Отодвинув шторку, он проскользнул в кабинку, встал у Одетты за спиной и стал стягивать на ней шнуровку. Сила его была такова, что она едва не задохнулась.

— Вы… что… убить меня… хотите? — прохрипела она.

— Извините, — Джимми чуть ослабил шнуровку, — не рассчитал малость…

Когда Джимми закончил ее шнуровать, Одетта была полностью вознаграждена за свои страдания. У нее оказались осиная талия и плоский живот, а грудь своим варварским великолепием затмевала все самые выдающиеся бюсты «Плейбоя». Короче говоря, затянутое в корсет, ее тело выглядело восхитительно.

Мардж и разносчица пиццы смотрели на Одетту, приоткрыв рты. Джимми же был красен как рак и дышал с шумом, как кузнечный мех. То ли от напряжения, то ли от возбуждения — Одетта не разобрала.

— Попробуйте теперь надеть жакет, — выдавил он наконец из себя.

Одетта сделала, как он велел, и удивилась: все волшебным образом изменилось и встало на свои места. Жакет выглядел теперь на диво стильно и сексуально. Одетта мысленно подсчитала и поморщилась: один только корсет стоил на пять фунтов больше, чем она могла заплатить. А оставались еще юбка и зеленый топ в стиле семидесятых, не говоря уже о бархатном жакете. «Дошла до ручки, — подумала она с горечью, — даже в секонд-хенде уже не могу вещи покупать».

— Не уверена, право, что это мне подойдет… — пробормотала она, начиная готовить пути для отступления. Заявить во всеуслышание, что у нее нет денег, ей было стыдно.

— Подойдет, да еще как! — чуть ли не в унисон воскликнули Мардж и разносчица пиццы. — Ваш приятель знает толк в одежде.

— Вам надо было надеть корсет без бюстгальтера. Эффект был бы просто потрясающий; — прошамкала какая-то старушонка в длинном сером пальто с меховым воротником, которая незаметно, как мышка, проскользнула в магазин и теперь вместе со всеми принимала активное участие в обсуждении наряда Одетты. — Роланда Шерингтон. — Из мехового рукава пальто высунулась сухая, словно птичья, лапка, унизанная кольцами ручка и потянулась к Одетте и Джимми. — В округе меня называют также леди Фулброк. — Посмотрев на Джимми, она осведомилась: — Вы не рубашку моего мужа случайно носите?

— Очень может быть. — Джимми осторожно взял ее руку в свою огромную ладонь.

— На вас она выглядит куда лучше, — хихикнула старушонка. Потом, посмотрев на Одетту, добавила: — А этот корсет — просто маленький шедевр. Скажите, вы, часом, не та молодая пара, что недавно поселилась на ферме Сиддалс? Слышала, что новый хозяин там — просто писаный красавец… — Старушка игриво ткнула Джимми сухоньким пальцем в бок.

— Да, я там живу, но… — начал было Джимми.

— Вы оба обязательно должны заехать ко мне на коктейль, — прошамкала леди Фулброк. — Мы с мужем живем по ту сторону Фалкингтон-лейн. Надеюсь, вы знаете, где Мэнор-хауз? Впрочем, он настолько заметный, что вы его ни за что не пропустите, — сказала леди Фулброк и, коротко кивнув всем присутствующим, вышла из магазина.

Джимми проводил ее удивленным взглядом и повернулся к Одетте, но та уже задернула шторки своей кабинки. Через несколько минут она вышла из нее в своей одежде.

— Все это не в моем вкусе, — сказала она, вручая Джимми вещи, которые он для нее отобрал. — Но все равно спасибо за труды.

Не желая с ним спорить и слушать его уговоры, она торопливо вышла из магазина и, завернув за угол, направилась в местный салон красоты, где под фенами сидели старые леди, желавшие завить свои редкие прядки.

Старший стилист Дебби, которая была настолько монументальна, что походила на памятник, при виде клиентки младше шестидесяти начинала испытывать чувство, сходное с вожделением или экстазом.

— Ни слова! Я уже все знаю! — воскликнула она, взмахнув рукой, как это делает полководец, посылая свои войска в решительную атаку. — Я вижу вас так: на висках коротко, на макушке — подлиннее. Тон — алый или бордо. Какие-нибудь четверть часа, мисс, — и у вас на голове будет нечто авангардное…

Одетта попятилась к двери и, вдруг повернувшись, выскочила наружу.

Дебби бросилась за ней:

— Стойте! Я вам все сделаю бесплатно. Вы будете у меня моделью…

Впервые в жизни какой-то человек предложил Одетте стать моделью, и она — подумать только! — улепетывала от этого человека во все лопатки. Укрывшись от настырной Дебби в парке за автомобильной стоянкой, она подождала, когда Джимми вышел из секонд-хенда, и снова забежала в магазин.

— Привет, — сказала Мардж, отрываясь на секунду от кроссворда из «Дейли мейл», который она отгадывала. — Ищешь своего красавчика? Опоздала. Он только что ушел.

— Ладно, я его потом найду, — соврала Одетта. — У меня, Мардж, к вам просьба: уступите мне корсет за двадцать фунтов. Это все, что у меня есть. — Она тяжело вздохнула и полезла в карман за своей единственной двадцаткой.

Мардж закрыла газету и облокотилась о стол.

— Твой парень уже все купил. Сказал, что ты обязательно передумаешь и еще сюда вернешься. И, как видишь, оказался прав.

Одетта была настолько удручена своей неплатежеспособностью, что, выйдя из магазина, даже не пыталась купить что-то дельное — все равно ее двадцати фунтов ни на что не хватало. Плюнув на все, она купила себе на десятку лотерейных билетов, а на остальное — зубную пасту и «Тампекс».

38

— О господи, совершенно нечего надеть!

Впервые Одетта могла сказать эти слова с полным на то основанием, а между тем ей предстояло ехать в модный ресторан. Хуже того, она незаметно набрала вес, и, хотя ее тело в корсете выглядело великолепно, приходилось признать, что на бедрах и на боках у нее появились складочки. И это всего за несколько недель вольной жизни без диет и тренажеров! Было от чего прийти в уныние.

Оставшийся в ее распоряжении единственный приличный костюм, в котором она ходила в агентства по трудоустройству, стал ей мал. Голубое бархатное платье, которое она собиралась надеть на свадьбу Эльзы, было безнадежно испорчено после ее ночных странствий по грязным дорогам Дейтон-менора, а денег, чтобы отдать его в чистку, у нее не было.

Просить что-нибудь из одежды у Сид она не отваживалась. Со дня их ссоры они едва ли обменялись парой слов, если не считать команд, которые Сид ей отдавала, приказывая везти себя в то или иное место. В частности, в дамский салон в Брайтоне, где она наводила красоту перед тем, как отправиться на свадьбу дочери.

Карточка в мобильнике Одетты была почти полностью израсходована, а ту мелочь, что на ней еще числилась, она приберегала на крайний случай. С минуту подумав, Одетта решила, что позвонить Эльзе и узнать, как обстоят у нее дела, — как раз тот самый случай. Как-никак до торжественной минуты бракосочетания подруги оставалось ровно сорок восемь часов. Она поднялась на самый верх мельницы, откуда ее аппарат пусть плохо, но все-таки «добивал» до Лондона, и, рассеянно глядя в мутное оконце, сквозь которое можно было рассмотреть Фермонсо, набрала нужный номер.

— Алло? — услышала она в микррфоне незнакомый мужской голос.

— Это мистер Бриджхауз? — Одетта решила, что трубку снял отец Эльзы.

— Один из них, — последовал ответ, после чего говоривший расхохотался. Одетта сразу поняла, что это не мистер Бриджхауз-старший. — Нас здесь четверо — и все Бриджхаузы. Меня, к примеру, зовут Натан. Но вам, как я понимаю, нужен отец?

— Вообще-то мне нужна Эльза… — Одетта постоянно мысленно подсчитывала, сколько денег на карте у нее еще осталось, поэтому вести досужие разговоры в ее намерения не входило. — Не могли бы вы ей сказать, чтобы она поторопилась?

— Попробую ее поторопить, хотя в последнее время она передвигается довольно медленно.

Трубку со стуком положили на какую-то твердую поверхность, после чего один из Бриджхаузов-младших отправился на розыски сестры. Наконец она взяла трубку.

— Эльза, детка, это я…

— Одди! Наконец-то. Я пыталась дозвониться до тебя весь день. Мать передала тебе мое сообщение?

— Какое сообщение? — Одетта невольно поморщилась, услышав в трубке зуммер, уведомлявший ее о том, что через полминуты разговор прервется. — Мой проклятый телефон сейчас сдохнет, поэтому мне остается только сказать, что я звоню, чтобы пожелать тебе удачи и счастья…

— Спасибо, милая, — рассмеялась Эльза. — А за свой телефон не беспокойся. Я сама тебе сейчас перезвоню.

Какое же это было наслаждение поболтать с подругой, не глядя постоянно на часы и не думая о деньгах. Эльза стала рассказывать ей о своем нынешнем состоянии.

— Вчера у меня было подобие схваток, — озабоченно сказала она. — Я уж было решила, что начинаю рожать, но тревога оказалась ложной. Зато сейчас мне море по колено, и я ничего не боюсь. Вокруг собралась вся семья, приехала Элли, и с минуты на минуту будет Джун. Жаль только, что тебя нет. Я, конечно, увижу тебя в субботу, но поговорить нам, наверное, так и не удастся. Ведь невеста — существо общественное и себе не принадлежит…

— Это ты по собственному опыту знаешь, детка? — пошутила Одетта.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — ответила Эльза, а потом воскликнула: — Ой! Забыла тебе сказать: я пригласила на свадьбу Саскию с мужем. Недавно ее видела. Выглядит просто очаровательно.

Одетта испытала чувство вины. Она совершенно забыла про Саскию и Стэна, как, впрочем, и про других своих приятелей. Даже писем никому не написала, хотя время было. Хорошо еще, что она увидит большинство из них в субботу.

— А вот я никого не видела, — сказала Одетта. — Все работаю.

— Ты стала настоящей рабыней моей матери, — рассмеялась Эльза, а потом, понизив голос до шепота, чтобы братья не слышали, добавила: — Честно говоря, я так рада, что вы с ней поладили. Ведь за матерью нужен глаз да глаз. Надеюсь, ты за ней присматриваешь?

Одетта пробормотала нечто невразумительное.

— Сама понимаешь, эта неделя для матери настоящее испытание, — продолжала Эльза. — Предстоящая встреча с сыновьями и бывшим мужем сильно ее тревожит, так что ты у нее вроде громоотвода. Извини, придется мне на этом с тобой распрощаться, — заторопилась Эльза. — Жене брата срочно нужно позвонить. Целую.

Одетта спустилась по лесенке в свою спальню и глянула в окно. Стемнело. На ферме на кухне загорелись окна, и можно было видеть, как Сид расхаживает взад-вперед, занимаясь чем-то по хозяйству. Неожиданно Одетта подумала, что Эльза права и за Сид надо приглядывать — особенно на свадьбе. Она впервые за много лет должна была увидеть там сыновей, и неизвестно еще, чем все это могло закончиться.

— Вы такая нервная из-за братьев Эльзы? — спросила она минут через пять, стоя в дверном проеме кухни и наблюдая за тем, как Сид наливает себе травяной чай.

— Будешь тут нервной. Они меня ненавидят. Я пыталась с ними поговорить, объяснить мотивы своих поступков, но они ничего не хотели слушать. Я так боюсь этой встречи!

Сид напоминала сейчас маленького, напуганного ребенка. Одетта подошла к ней, ласково обняла за плечи, усадила за стол, пододвинула чашку с чаем. И тогда Сид начала рассказывать. О своей любви к детям, о том, какие муки она испытывала, расставшись с ними. Когда Одетта уложила наконец в постель основательно накачавшуюся виски, рыдавшую Сид и отправилась к себе, часы на кухне пробили четыре раза.

* * *

На следующий день Одетта забрала массажиста Сид — маленького, но очень важного китайского господина — с его квартиры в Брайтоне и отвезла на ферму. После этого она по привычке покатила в Уйатроуз — с оставленным для нее Сид списком покупок и приложенными к нему банкнотами.

Только проехав половину пути, она прочитала, что было написано на листке: «50 фунтов — на платье, чтобы было в чем пойти на свадьбу. 50 фунтов — на шляпку и парикмахерскую. И тысяча извинений — за все».

Так и не доехав до Уайтроуза, она свернула на боковую дорогу и поехала на ферму Сиддалс. Дом выглядел необитаемым — ставни были закрыты, дым из трубы не шел. Одетта открыла бардачок, достала записную книжку и ручку и собралась уже было нацарапать Джимми записку с просьбой завезти купленные им вещи ей на мельницу, как вдруг дверь неожиданно распахнулась и на улицу выскочил Джимми собственной персоной.

— Здравствуйте! — улыбаясь до ушей, воскликнул он. — Какая у вас великолепная машина.

— Да, это «Астон-Мартин» шестьдесят седьмого года выпуска. На таком еще ездил Джеймс Бонд. — Одетта опустила стекло и опасливо посмотрела на выбежавших вместе с Джимми из дому собак. Они вели себя очень беспокойно — непрестанно лаяли и норовили вскочить на задние лапы и заглянуть в салон «Астон-Мартина».

— Вы Нельсона не бойтесь, — сказал Джимми, оттаскивая гончую за новенький кожаный ошейник. — Он еще, так сказать, акклиматизируется. Его только вчера сюда привезли. Винни — та более беспокойная. Мы-то решили, что из них выйдет отличная пара, но, похоже, они не слишком друг другу приглянулись. Вот и нервничают и даже иногда грызутся… Кстати, не хотите ли чаю?

Одетта взглянула на часы.

— Я на работе. — Ей не хотелось распивать с Джимми чаи и вести пустопорожние разговоры. Дел и без того было по горло. — И приехала к вам, чтобы забрать вещи, которые вы вчера купили. Сегодня у меня есть деньги. — Одетта достала из кармана пятидесятифунтовую банкноту и помахала ею у Джимми перед носом.

— В таком случае вам придется войти в дом и все это забрать, — сказал Джимми, поворачиваясь и направляясь к дому. Собаки послушно поплелись за ним.

Пройдя на кухню, Одетта осталась наедине с собаками, которые в полном соответствии со словами Джимми начали грызться. Впрочем, как только хозяин снова появился в дверном проеме, собаки сразу же утихомирились и разбежались по углам.

Джимми положил пакет с вещами на стол, внимательно посмотрел на Одетту и сказал:

— Не много же они отрезали, верно?

Одетта не имела представления, о чем это он.

Джимми расшифровал свое сообщение:

— Если не ошибаюсь, вы собирались подстричься?

— Вы же сами сказали, что мне и так хорошо, — произнесла она, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Джимми пожал плечами, налил чашку чая, пододвинул ей и сказал:

— В принципе, немного подровняться было бы не вредно.

Только заметив перед собой чашку с дымящимся чаем, Одетта поняла, как ей нужна небольшая передышка. Обхватив чашку обеими руками, она с наслаждением глотнула горячей жидкости, совершенно позабыв о том, что десятью минутами раньше категорически от чая отказалась.

— Не часто мне удается попить такого чайку, — призналась она.

— Вы живете у Сид Френсис? — спросил Джимми, присаживаясь на край стола.

— Да, на мельнице. Не только у нее живу, но и на нее работаю, — ответила Одетта. — Но Сид предпочитает травяной чай.

— Надеюсь, вы в состоянии купить себе пачку нормального чая? — засмеялся Джимми.

— У меня нет чайника, — соврала Одетта. Не могла же она признаться Джимми, что до недавнего времени у нее не было денег даже на чай.

— А в чем заключается ваша работа? Только не говорите мне, что вы мелете муку. — Джимми оперся локтем на ее серебристый бархатный жакет.

«Не дай бог, прольет на него чай», — подумала Одетта.

— Я вожу ее на машине. И выполняю еще тысячу разных ее поручений, — сказала она холодно. — В прошлом веке это называлось «компаньонка».

— Может, вы все-таки присядете? — предложил Джимми, пододвигая ей стул.

— Не стану я садиться, — сказала Одетта, допивая чай. — Как я уже говорила, я на работе.

Джимми прошелся по кухне из конца в конец, улыбнулся и произнес:

— Как сильно все-таки изменились ваша жизнь и карьера.

— Мне нынче выбирать не приходится, — сквозь зубы процедила Одетта. — После банкротства человек готов работать где угодно.

— Я слышал о вашем банкротстве, — сказал Джимми.

«Еще бы он не слышал, — подумала Одетта. — Наверняка Калум рассказал».

Решив сменить тему разговора, она отступила к стене, сложила на груди руки и осведомилась:

— Ну и когда же вы начнете разводить своих особых коровок?

Джимми едва заметно улыбнулся.

— Весной, я полагаю. Но не раньше, чем мы приведем в порядок парк Фермонсо-холла и обустроим как следует ферму. Так что работы у меня много.

— И чем же вы занимаетесь? — продолжала спрашивать Одетта, радуясь, что ей удалось перевести в разговоре стрелки на Джимми.

— Всем понемногу. Калум планирует открыть свой «Дворец чревоугодия» летом, но на самом деле, чтобы все организовать так, как задумано, понадобятся годы. И телевизионщики, которые ходят за нами по пятам, в этом смысле не слишком большая нам подмога. Глядишь, такое заснимут, что им не только снимать, но даже видеть не полагается… — Тут Джимми засмеялся своим громыхающим смехом.

Одетте, однако, было не до веселья. Зачем все-таки Калум предложил ей работу? Что ему нужно от нее в затеянном им безумном предприятии? Вот какие вопросы более всего сейчас ее волновали. А еще ей было интересно, какое касательство ко всему этому имеет Джимми.

— Почему вы согласились работать на Калума?

— Потому что он мой друг, — просто ответил Джимми. — И он хороший, только это не сразу понимаешь. Кстати, все, что он с вами сделал, он сделал ради вашего же блага. Знаете такое выражение — «трудная любовь»? Может, у вас с Калумом то же самое? Оттого-то и все ваши неурядицы?

— Мне пора идти, — сухо сказала Одетта, со стуком поставив на стол пустую чашку. Разговор начал принимать слишком уж откровенный характер. Одетта уже подзабыла, как ненавязчиво умел Джимми заглядывать в человеческие души, исследуя их потаенные глубины, ей же сейчас подобный рентген был ни к чему. — Я возьму это с собой, ладно? — Она взяла со стола пакет и повернулась, чтобы уходить.

Джимми не возражал: понимал, должно быть, что перешел в разговоре известные границы.

— Вы на свадьбе всех сразите этим нарядом, — только и сказал он.

Одетта кивнула и одарила его благодарным взглядом. Как-никак именно Джимми помог ей выбрать и купить эти вещи. Положив пятидесятифунтовую банкноту на стол, она сказала:

— С благодарностью возвращаю вам потраченные деньги.

Джимми вернул ей купюру:

— Купите себе чайник.

Одетта пододвинула по столу деньги к нему.

— На мельнице ничего, кроме освещения, не работает. Ни электрообогреватель, ни электропечка.

— Как же вы там живете? — удивился Джимми. — Может, у вас и горячей воды тоже нет? Тогда приходите принимать ванну ко мне. Когда только захотите…

«Странный он все-таки человек, — подумала Одетта, рассматривая красивое лицо Джимми. — Приглашает к себе принимать ванну незнакомую ему женщину…»

— Мне давно уже пора ехать. Сид с ума от злости сойдет, если меня через полчаса не будет на ферме.

— А вы приезжайте вечером. Я весь вечер сегодня дома. Ужином вас накормлю…

— Не могу, у меня свидание. Мы с Калумом едем сегодня в «Шато де Ноктюрн».

Джимми никак не отреагировал на это известие. Только продолжал, как и прежде, широко улыбаться. Одетта, не сказав больше ни слова, даже не попрощавшись, вылетела за дверь и поспешила к своей машине. Выруливая на шоссе, она не видела, как на чердаке распахнулось окно и в нем появилось бледное лицо Джимми. Рядом с ним, положив лапки на подоконник, за отъездом Одетты наблюдала Винни — длинноухий спаниель с удивительно большими и печальными карими глазами.

39

Калум приехал ровно в семь вечера. За все время, что Одетта его знала, он впервые проявил пунктуальность. Стоя в башенке, Одетта наблюдала за тем, как он выходил из машины и шел к дверям дома. На этот раз Калум был одет в черный костюм от Армани, начищенные черные туфли и белоснежную рубашку. Самое главное, волосы у него не были приглажены, как обычно, с помощью геля, а были аккуратно подстрижены на молодежный манер.

Послышался лай Базуки и громкий радостный визг щенков. Это означало, что Сид открыла двери и впустила гостя в дом.

«Интересно, — подумала Одетта, усаживаясь у зеркала, — сделает-ли Сид попытку навязать себя в качестве спутницы мне и Калуму? Как говорится, с нее станется». Эта старая ворона вообще может оставить Одетту под каким-нибудь надуманным предлогом на ферме и поехать в ресторан вдвоем с ее возлюбленным. Уж такая она особа — взбалмошная, эгоистичная и большая мастерица манипулировать людьми.

Одетта прикрыла глаза и ругнула себя за неприязнь к Сид. Зачем, в самом деле, она культивирует в себе ненависть к этой женщине? Ответ явился сразу же: ей, Одетте, просто необходимо кого-то сейчас ненавидеть. По идее, она должна ненавидеть Калума, но это выше ее сил — вот она и бесится.

Открыв глаза, она снова посмотрела на себя в зеркало. Ничего утешительного. Бледное лицо, унылый взгляд, неухоженные волосы. Победительницы так не выглядят. Одетта не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы выиграть предстоящий поединок воль с Калумом, и безмерно от этого страдала.

Открыв футляр с маникюрными принадлежностями, она достала ножницы и сделала попытку подрезать некоторые особенно неровные и непокорные прядки. Хотя ножницы были туповаты, кое-каких успехов ей достичь в этом деле все-таки удалось. Ее прическа стала значительно аккуратнее — по крайней мере, на первый взгляд. Постепенно уверенность в своих силах снова стала возвращаться к Одетте. Но продолжалось это недолго. Стоило ей только подняться с места, смахнуть полотенцем срезанные прядки и провести по волосам щеткой, как выяснилось, что отдельные пряди стали еще более непокорными и торчали в разные стороны, как солома из тряпичной головы огородного пугала.

Одетта застонала от отчаяния и, подойдя к окну, выглянула наружу. На кухне горел свет, серебристый «Мерседес» Калума стоял во дворе, а сидевший в машине водитель в фуражке читал журнал. Калум никогда не водил автомобиль сам.

Кое-как пригладив волосы с помощью геля, Одетта задумалась над тем, что надеть — привезенное из Лондона голубое платье или наряд, который подобрал ей в секонд-хенде Джимми. Она остановила свой выбор на голубом платье, которое, хотя и было понизу основательно забрызгано грязью, больше подходило к стилю «Шато де Ноктюрн». Кроме того, свет в ресторане был приглушенный, так что грязь посетители могли и не заметить. Но что самое главное, у нее остались подходившие к платью синие туфли на высоких каблуках.

Снизу донесся скрип открывающейся двери и громкий голос Сид:

— Одетта? Ты готова? Твой приятель уже тебя заждался.

Одетта вдруг страшно испугалась того, что ей предстояло, и решила никуда не ехать. Она была готова воспользоваться любым предлогом — притвориться больной гриппом, сослаться на месячные, пожаловаться на желудочное расстройство, — лишь бы не встречаться с Калумом. В одно мгновение она сбросила с себя платье и туфли, повязала голову полотенцем и накинула старый, застиранный халат.

Сид между тем поднималась по лестнице, рассказывая на ходу громким голосом последние новости:

— Калум решил купить у меня двух щенков Базуки — Балалайку и Банджо. Кото и Ситару я тоже пристроила. Так что остается одна только Саранги, и я решила отдать ее тебе. Кстати, ты где?

— Я здесь, — сказала Одетта, появляясь на лестничной площадке. Глянув вниз, она увидела Сид и, к своему ужасу, поднимавшегося вместе с ней по ступеням Калума.

Увидев Одетту, Сид и Калум, как по команде, с шумом втянули в себя воздух.

— Боюсь, я не смогу с тобой поехать, Калум, — торопливо проговорила Одетта.

— Это почему же? — Было видно, что отказ Одетты привел его в замешательство.

Одетта едва не сказала ему правду — что ей нечего надеть и что ее прическа в ужасном состоянии. В последнюю минуту она, правда, спохватилась:

— У меня расстройство желудка. Наверное, съела что-нибудь. Скорее всего, ничего серьезного, но завтра свадьба у моей подруги, поэтому мне бы не хотелось рисковать. Извини, Калум.

— Могла бы и раньше мне об этом сказать, — произнес Калум, играя желваками на скулах. — Сама знаешь: в «Шато» невозможно заказать столик — ну, почти невозможно. А Сейчас мне и пригласить некого — потому что я не в Лондоне. — Последние слова должны были свидетельствовать, что, будь он в Лондоне, найти Одетте замену ему бы ничего не стоило.

Одетта посмотрела на Сид. Она широко улыбалась: все складывалось в ее пользу, как она и предсказывала.

— Мне нужно поговорить с тобой о работе, — сделал еще один заход Калум, не желая так легко отказываться от своих планов.

— Я уже говорила: работа, которую ты мне предложил, меня не интересует. Кроме того, у меня есть место — я работаю у Сид.

— Хотите увести у меня водителя, Калум? — вкрадчиво осведомилась Сид. — Так просто я вам его не отдам. Это для меня вопрос принципиальный, и обсуждать его лучше всего за обедом.

Калум, что называется, лишился дара речи. Лишь поднял глаза и посмотрел сначала на Сид, а потом на Одетту. Одетта кивнула.

— Правда. Почему бы тебе не взять с собой Сид?

— Ну, если вы и в самом деле не прочь поехать, то я… — неуверенно начал Калум.

— Дайте мне две минуты — и я буду готова ехать с вами хоть на край света, — не дав ему закончить фразу, пропела Сид и удалилась танцующей походкой.

Калум остался стоять на лестнице, а над ним притаилась в тени на лестничной площадке Одетта. Она полагала, что он уйдет вместе с Сид, но он как будто все чего-то ждал.

Неожиданно Калум неслышно, как кот, взлетел по лестнице и оказался в ее жилище.

— Милое ты себе устроила здесь гнездышко, сестричка…

Одетта отступила от него в тень. На мельнице теперь было совсем темно, и свет единственной электрической лампочки не в силах был рассеять сумрак.

Калум принялся расхаживать по гостиной, обозревая неработающий телевизор, стереоустановку, микроволновку и холодильник.

— Скажи, Одетта, ты меня еще любишь?

У Одетты жарко полыхнули щеки.

— Я никогда не говорила, что люблю тебя, Калум.

— Неважно. Ты ведь любила меня, верно? — без тени сомнения в голосе произнес Калум, заглядывая в ванную комнату и брезгливо морща нос при виде валявшихся на полу состриженных Одеттой волос. — Вопрос в том, любишь ли ты меня сейчас?

— Это что? Один из твоих очередных тестов? — тихо спросила Одетта. — С кем же теперь мне надо трахнуться, чтобы доказать, что я тебя стою?

— Честно говоря, не представляю себе, кому сейчас захочется тебя трахать, — нагло сказал Калум, подходя к ней и срывая с ее головы полотенце, которым она пыталась прикрыть неровно подстриженные волосы. — Ты, Одетта, сейчас в ужасной форме. У тебя нет ни денег, ни нормальной одежды, в глазах такое выражение, будто тебя только что поколотили.

— Убирайся отсюда! — прошипела она, как змея. — И вообще из моей жизни. Должна тебе сказать, что ты сам тот еще красавчик. Жаба с задницей гамадрила — вот ты кто!

Одетта думала, что он сию минуту ее ударит. Калум, однако, громко захохотал.

— Спасибо, — пробормотал он, захлебываясь от смеха. — Большое тебе спасибо. Давно я так не смеялся! Это же надо такое придумать — «жаба с задницей гамадрила»… Вот умора! Наконец-то ты соизволила пошутить.

— За что благодаришь? За правду? — злобно ощерясь, бросила Одетта. — И без меня все знают, что ты мерзкий, гнусный крысеныш!

— Ты еще меня узнаешь, Одетта, — пообещал Калум, подходя к ней и стискивая ее лицо в своих маленьких, но сильных руках. — Поймешь, какой я человек. — Тут он неожиданно к ней наклонился и крепко поцеловал в губы. Одетта высвободилась из его рук и шарахнулась от него, как от зачумленного.

— Я всегда считала, что ты, Калум, — урод, — пробормотала она. — Но это не мешало мне испытывать к тебе сильные чувства. Должна тебе заметить, мне всегда казалось, что между нами много общего.

— Так оно и есть, моя прелесть. Я знал, что мы относимся к тому типу людей, которые всегда берут то, что им нравится. Похоже, теперь ты окончательно дозрела…

— А вот и я! — раздался снизу громкий голос Сид.

— Дозрела для чего? — с жаром переспросила Одетта, но Калум уже ее не слушал.

Отвернувшись от нее, он двинулся к лестнице. На минуту задержавшись на лестничной площадке, он послал Одетте воздушный поцелуй и крикнул:

— Надеюсь, завтра тебе будет лучше. Ложись в постельку и отдыхай.

— Да, Одетта! — крикнула Сид снизу. — Ты уж за собой последи. Главное, не перетруждайся и пораньше ложись спать… Мы с Калумом скоро приедем. Кстати, не забудь почистить к завтрашнему дню мои туфли.

— М-да, Золушка, на бал тебе, как видно, ехать сегодня не придется, — пробормотала Одетта, наблюдая в мутное окошко за тем, как таяли в вечернем сумраке рубиновые огни задних фар «Мерседеса».

На что это намекал Калум, когда говорил, что она «окончательно дозрела»? — вот был главный вопрос, который не давал Одетте покоя весь вечер. Калум не уставал ее удивлять. Как она ни старалась раскусить этого человека, его сложная, многогранная натура всегда поворачивалась к ней новой, незнакомой и не исследованной еще стороной.

Решив, что бессмысленно задавать себе вопросы, на которые нет ответа, Одетта натянула на себя комбинезон и отправилась на кухню — чистить алые замшевые туфли Сид. Потом она мыла посуду, потом кормила щенков, а когда покончила с делами, развалилась у телевизора с рюмкой баккарди в руке и стала смотреть пятничный выпуск передачи «Лондонцы».

Когда наступил перерыв на рекламу, Одетта снова позволила себе поразмышлять о своих невеселых делах. Хотя ей было крайне неприятно представлять себе, как Сид и Калум рука об руку входят в зал ресторана «Шато де Ноктюрн», под конец она все-таки утвердилась в мысли, что, отказавшись поехать с Калумом в ресторан, поступила правильно. Две минуты общения с этим человеком показали ей, что противостоять ему она еще не готова. Тем не менее она не сомневалась, что настанет такой день, когда она воздаст ему по заслугам. Не сегодня, так завтра, но такое время придет. Обязательно.

Досмотрев «Лондонцев» и выпив примерно полбутылки баккарди, Одетта решила, что начинать жизнь сильной, уверенной в себе женщины, способной противостоять мерзостям этого мира, лучше всего с горячей ванны. Прихватив с собой плескавшийся в бутылке остаток баккарди, она поднялась на второй этаж в гостевую ванную и включила горячую воду. Пока ванна наполнялась, она подошла к стоявшему на подоконнике приемнику и, покрутив ручку настройки, остановила свой выбор на волне, передававшей песню Фрэнка Синатры «Умчи меня на Луну».

После этого она улеглась в ванне, отдаваясь всем телом неге. Полежав так с четверть часика, она приступила к более активным действиям и тщательно вымыла волосы. Приведя их в более или менее приличное состояние, она глянула на себя в запотевшее зеркало.

Калум сказал ей, что с ней вряд ли кто согласится переспать. Еще раз внимательно себя осмотрев, Одетта решила, что это, в общем, вопрос спорный. Да, она была не в лучшей своей форме и даже малость заржавела в этой глуши, как висящая на стене без дела шпага, но в данную минуту она смело могла утверждать, что ржавчину с себя соскребла — по крайней мере, с волос и тела.

Эта мысль привела ее в такое хорошее расположение духа, что Одетта, выбравшись из ванны, налила себе еще один бокальчик бакарди. Кажется, Калум сказал про нее, что она «окончательно дозрела»? «Что ж, — подумала Одетта, снова наполняя свой бокал, — похоже, он не так уж и не прав». Она и впрямь «дозрела»: вышла из своеобразной летаргии, в которой находилась на ферме, и вновь готова к активным действиям. И для начала — чтобы никто не посмел ей сказать, что она не в форме, — она снова начнет заниматься тренингом.

Выйдя из ванной комнаты, Одетта в сопровождении выводка щенков афганской борзой вернулась на кухню, поставила на стол зеркало и достала из шкатулки портняжные ножницы. Она уже основательно напилась, а потому резала волосы без всякой жалости — на ее взгляд, любая прическа была бы лучше той, что была у нее на голове два часа назад. Обрезая волосы, она напевала и притоптывала в такт ногой.

Через полчаса на голове у нее было нечто совершенно новое и по прежним временам невозможное. Это была прическа в стиле панк — эдакий задорный ершик, чрезвычайно сексуальный и агрессивный, полностью отвечавший ее нынешнему состоянию души.

Гипнотизируя взглядом свое отражение в зеркале, она прибегла к испытанному средству: несколько раз произнесла магическую фразу: «С тобой все будет хорошо!», а потом, с минуту помедлив, добавила: «Отныне никакой Калум тебе не страшен».

Положив зеркало на стол, она прикрыла глаза и подумала, что это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Одетта давно уже спала, когда дверь на первом этаже распахнулась и на мельницу вошла Сид.

Это был первый случай, когда она сама пришла к Одетте, чтобы поболтать.

— Он такой ранимый, правда? — спросила она, дыша перегаром, и присела на край кровати.

Одетте снились кошмарные коротковолокнистые коровы, которых Калум якобы собирался разводить в Фермонсо-холле, поэтому, когда Сид коснулась ее своей прохладной рукой, она вскочила вся в холодном поту. Сид, не обратив ни малейшего внимания на ее испуг, чиркнула зажигалкой, чтобы прикурить сигарету, а потом еще некоторое время с помощью крохотного язычка пламени обозревала ее новую прическу.

— Кое-какие изменения в твоей внешности я вижу, — кивнув, пробормотала она, но потом снова перевела разговор на Калума: — Если бы ты знала, как он расстраивался из-за того, что ты отказалась с ним поехать! Миляга Калум. Это дитя, заблудившееся в мире взрослых. Ему так хочется быть лучше своих родителей, что ради этого он готов на все. Даже на скотство. Короче, чудесный молодой человек — верно, дорогуша? — Сид уютно свернулась калачиком в ногах у Одетты.

Одетта села, подложив под спину подушки, все еще не осознавая, явь все это или сон.

— …Но он очень противоречивый. — Голос у Сид был сонный и печальный. — И очень похож на Джоба. Полон желания и злобы одновременно. Ему столько же лет, сколько Габриэлю — моему старшему сыну. Калум Форрестер тоже ненавидит свою мать. И ты, Одди, свою тоже терпеть не можешь. Как я когда-то свою. Нам следовало бы создать клуб «ненавистников матерей». — Сид зашевелилась у Одетты в ногах, устраиваясь поудобнее. — Тем не менее Джоб встретил все-таки любовь — в моем лице. И Калум тоже кое-кого любит. И по-моему, его любовь напрочь лишена сексуальности. Это просто любовь. Никогда бы не подумала… — Дыхание Сид стало более ритмичным и ровным. Похоже, она начала засыпать.

— Кого? — обмирая, спросила Одетта. — Кого он любит?

— Джимми, — с минуту помолчав, сказала Сид и вздохнула. — Джимми Сильвиана. А ты кого любишь, Одетта? — Сид положила голову ей на ноги. — Надо найти тебе кого-нибудь… Как это поется в песне? «Пусть кто-нибудь отыщет меня и полюбит…» — Сид пропела несколько тактов из известного хита группы «Квин» и добавила: — Бедный Фредди! Какой же это был прекрасный друг. И какой одинокий человек. Тоже всю жизнь находился в поиске… Любовь искал, так-то… — Сид неожиданно замолчала, и Одетта по ее ровному, размеренному дыханию поняла, что она заснула.

А вот Одетта почти всю ночь не смыкала глаз. Подумать только: Калум любит Джимми! Могучего, огромного, как гора, громогласного Джимми Сильвиана. Она, Одетта, оказалась вовлечена в любовный треугольник. Все в лучших традициях телесериала «Династия»! Вот ужас-то!

40

Когда Одетта проснулась, Сид в комнате уже не было. Завернувшись в плед, Одетта прошла к окну и посмотрела на серое небо, по которому ползли свинцовые дождевые тучи. Потом, сбросив плед и по привычке стиснув зубы перед ледяным омовением, Одетта прошла в ванную. По пути она остановилась и посмотрела на себя в зеркало. Новая прическа совершенно изменила ее внешность. Если она наденет наряд из секонд-хенда, у Эльзы ее поначалу никто не узнает.

Приняв ледяной душ и нанеся на лицо косметику, Одетта двинулась на ферму — хотела узнать, как там Сид. С похмелья ее хозяйка имела обыкновение дрыхнуть до полудня, а свадебные торжества начинались в одиннадцать часов. К удивлению Одетты, двери были открыты. Когда она вошла на кухню, к ней бросилось, ластясь, все потомство Базуки, но вот самой борзой нигде не было видно. Хотя стрелки на часах показывали только восемь утра, Одетта пришла к выводу, что Сид повела ее на прогулку. Похоже, в эту ночь она вообще спала очень мало. Тут Одетта вспомнила, что ее хозяйке предстоит тяжелый день, и решила, что при таком раскладе бессонница — самое естественное дело.

Дожидаясь возвращения хозяйки, Одетта приготовила завтрак и заварила чайник любимого Сид зеленого чая. Выливая старую заварку, Одетта обнаружила в помойном ведре красные замшевые туфли, которые она вчера так старательно чистила. Достав туфли, Одетта смахнула с них налипший к ним чайный лист и прочую дрянь и поставила сушиться на батарею. Надо сказать, она нисколько этому не удивилась: Сид всегда швыряла свою обувь в какое-нибудь непотребное место, когда напивалась.

Прошло три четверти часа. Чай и завтрак безнадежно остыли, а Сид и не думала появляться. Между тем щенки стали скулить от голода, и Одетта накормила их собачьими консервами. Потом опять озабоченно посмотрела на часы — чтобы прибыть вовремя на свадебные торжества, им с Сид предстояло выехать максимум через час.

По оконному стеклу застучали крупные капли. Начался дождь, о перспективе которого природа самым недвусмысленным образом намекала с раннего утра. Одетта надела стоявшие в коридоре резиновые сапоги, прикрепила за неимением часов к лацкану длинного макинтоша включенный таймер и, нахлобучив на голову широкополую шляпу, отправилась на поиски Сид.

Добравшись до опушки леса, она приставила руки ко рту и закричала:

— Сид! Это я, Одди! Возвращайтесь. Нам пора ехать.

Одетта не знала, по каким тропинкам бродит с собакой ее хозяйка, а потому решила в лес не углубляться и далеко от опушки не отходить. Помимо всего прочего, она просто боялась заблудиться.

Совершая пробежку вдоль опушки леса, Одетта довольно скоро стала задыхаться и подумала, что бегун из нее стал никудышный и ей необходимо срочно возобновить тренировки. Неожиданно из-за ствола столетней ели послышалось громкое, частое дыхание.

— Базуки? — останавливаясь, крикнула Одетта. — Сид?

Собака заскулила, а потом пару раз негромко тявкнула. Одетта увидела, что Базуки залезла с головой в лисью нору и наружу у нее торчат только грязные задние лапы и хвост.

«Так вот почему задержалась Сид, — подумала Одетта. — Проклятая Базуки от нее сбежала, и женщина наверняка бродит сейчас по лесу, разыскивая свою любимицу».

— А ну-ка вылезай из норы, негодница, — сказала Одетта, нетерпеливо дергая собаку за хвост.

Из-под корней донеслось глухое ворчание, после чего на белый свет появилась измазанная грязью оскаленная морда. Хотя Одетта совершенно не разбиралась в собаках, она сразу поняла, что это не Базуки. Это был пес Джимми Сильвиана по кличке Нельсон, который, надо сказать, был очень недоволен столь непочтительным обращением со своей персоной.

Одетта, взвизгнув, бросилась бежать от дерева прочь, споткнулась о корягу и рухнула в грязь. В следующее мгновение Нельсон прыгнул на нее. Одетта почувствовала у себя на лице его горячее дыхание, услышала лязганье клыков и пронзительно закричала.

По счастью, Джимми был рядом. Подбежав к Нельсону, он схватил его за ошейник и оттащил в сторону.

В эту минуту зазвенел прикрепленный к макинтошу Одетты таймер. Джимми нажал на кнопочку, выключил таймер и с улыбкой сказал:

— Похоже, мисс, ваши яйца уже сварились.

Одетта медленно поднялась на ноги, опасливо поглядывая на скалившего зубы Нельсона, и спросила:

— Вы видели Сид?

Джимми кивнул:

— Полчаса назад в противоположной от нас стороне. Она бегала по лесу со своей борзой и бросала палочку. Моя Винни увязалась за ними. С тех пор я ее и разыскиваю.

— Вот дьявольщина! — пробормотала Одетта сквозь зубы. — Сид совершенно забыла о времени, и мы наверняка опоздаем на свадьбу. Так что извините, Джимми, поболтать нам с вами не удастся. Мне необходимо отыскать Сид.

— Я вам помогу, — предложил Джимми и пошел рядом. Ткнув пальцем в ее таймер, он спросил: — Скажите, зачем вы это носите?

— А затем, что у меня нет часов, — не слишком дружелюбно произнесла Одетта и перешла с шага на бег. Джимми потрусил рядом, чуть ее опережая.

— Как по-вашему, где она может быть? — спросила у него Одетта.

— Откуда мне знать?

Теперь они, как сказочные персонажи Гензель и Гретель, очутились в неприютном лесу, и Одетта, которая не любила дикой природы, невольно поежилась.

Прошло еще несколько минут. Она глянула на таймер и сокрушенно покачала головой:

— По-моему, нам ее не найти, и мы только зря теряем время…

— Тс-с! — Джимми приложил палец к губам и кивком головы указал на заброшенную сторожку, из разбитого окошка которой тянулась тонкая струйка дыма. — Если это не афганская борзая и не Винни, которым пришло вдруг в голову покурить, то Сид скрывается именно там, — прошептал он.

Из кустов с шумом выскочили Базуки и Винни и сгромким лаем атаковали несчастного Нельсона. Теперь сомневаться в том, что Сид укрылась в сторожке, не приходилось.

Одетта побежала к маленькому, полуразрушенному домику. Сначала из окошка вылетел, как торпеда, окурок, едва не поразивший Одетту в висок, а потом послышался хриплый, недовольный голос Сид:

— Не смей сюда входить!

Одетта замерла на месте и в замешательстве посмотрела на Джимми. Он в эту минуту с присущей ему сноровкой утихомиривал разыгравшихся собак. Когда они уселись у его ног, как послушные школьники, он поднял голову и одарил Одетту вопросительным взглядом.

— Не хочет выходить… — прошептала она, в смущении пожимая плечами, а потом, повернувшись к сторожке, крикнула: — Надо ехать, Сид! Эльза нуждается в вас.

— Черта с два! — пробурчала Сид. — Зачем я ей? Она сейчас в окружении своей настоящей семьи. Так что я никуда не поеду. Вчера я ездила в ресторан вместо тебя, но сегодня ты заменишь меня.

— Это не одно и то же. И вас я заменить не смогу, — запротестовала Одетта. — Как-никак Эльза ваша дочь.

— А мои сыновья? Как быть с ними?

— Очень просто. Вам надо с ними встретиться, — сказала Одетта. — Кто знает, быть может, это ваш последний шанс наладить с ними отношения. Это ведь ваши дети!

— Да я сама еще сущий ребенок… — Из сторожки послышались сдавленные рыдания.

Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Одетты. Сорвав с лацкана и швырнув на землю не ко времени зазвонивший таймер, она выпалила:

— Хватит чушь молоть, ты, старая кобыла! Да тебе уже стукнуло шестьдесят. Пора взяться за ум…

Джимми положил ей на плечо руку и прошептал:

— Не надо ей грубить. Поласковее надо, поласковее…

Одетта яростно полоснула его взглядом:

— Что вы лезете со своими советами? Вы ведь даже не знаете толком, что происходит. Эльза через два часа выходит замуж, а эта курица сидит в лесной сторожке и рассуждает о том, что она еще слишком юна, чтобы исполнить долг матери и проводить дочь к венцу.

— Давайте сделаем так, — предложил Джимми. — Вы сейчас пойдете на ферму и начнете готовиться к отъезду. Что же касается Сид… то я беру ее на себя. Мне уже приходилось иметь дело с женскими истериками…

— Что такое? — Одетта была вне себя от гнева. Ей показалось, что Джимми намекает на ее поведение на свадьбе у Саскии.

Но в голосе Джимми не было и намека на иронию.

— Возвращайтесь на ферму, переоденьтесь и прогрейте мотор автомобиля, — спокойно сказал он, поднимая с земли таймер и вновь вешая его на лацкан макинтоша Одетты. — Если через тридцать минут Сид не вернется, разрешаю вам взять ружье и отвести ее к машине под угрозой расстрела. Кстати, эта стрижка вам очень к лицу…

— Как ему удалось уговорить вас? — спрашивала Одетта уже, наверное, в пятый или шестой раз. «Астон-Мартин» вырулил на шоссе и теперь несся, как стрела, по направлению к Лондону.

Сид опять ничего ей не ответила. Когда ей было это нужно, она очень даже неплохо умела держать язык за зубами. Поскольку Сид не хотела с ней разговаривать и занялась нанесением на лицо косметики, Одетте ничего не оставалось, как сосредоточить все внимание на дороге и поддать еще газу, тем более что выехали они поздно и сильно запаздывали.

Припарковать машину в Лондоне в субботу — большая проблема. По этой причине Одетте и Сид пришлось идти до места целый квартал.

Отец Эльзы и его жена По приветствовали гостей, стоя на ступенях муниципалитета. Встреча Сид с бывшим мужем прошла в атмосфере, от которой веяло арктическим холодом.

— Похоже, мы сегодня выдаем дочь замуж? Отправляем, так сказать, нашу Эльзу в самостоятельное плавание по бурным житейским водам, — сказала ему Сид.

— Ты отправила ее в самостоятельное плавание еще тридцать лет назад. Вместе с остальными ребятами. Не забыла? — процедил сквозь зубы отец Эльзы.

Одетта боялась смотреть на Сид — да и на других гостей тоже, — до того тягостной казалась ей окружающая обстановка.

Стоя под зонтиком в ожидании, когда их начнуть запускать в зал, Сид курила одну сигарету за другой и ворчала на Одетту за то, что та плохо вычистила ей туфли.

Ни одного из сыновей Сид у здания муниципалитета не было.

— Они занимаются транспортом, — сказал Одетте отец Эльзы, с которым она прежде несколько раз виделась.

Неожиданно со стороны Баттерси-Хай-стрит послышались громкие звуки клаксонов. Одетта повернулась на шум, увидела, что к муниципалитету подъезжает компания молодых людей на мотороллерах. Процессию возглавляли Йен и Дункан. Они ехали на украшенной разноцветными лентами голубой «Ламбретте». Следом за ними катил на «Веспе» один из братьев Эльзы, за спиной у которого сидела Элли в желто-зеленом брючном костюме. За ними следовал бело-красно-синий автомобильчик «Мини-Купер» с братьями Бриджхауз на переднем сиденье. Он, как и мотороллеры, был убран разноцветными лентами. На заднем сиденье «Мини-Купера» ехала Эльза.

Увидев дочь, Сид радостно оживилась. Мистер Бриджхауз-старший тоже позволил себе улыбнуться, но По продолжала оставаться бесстрастной.

Когда Йен в золотистом костюме «под Элвиса» с шиком остановил свой мотороллер у лестницы, его рыжеволосая, вся в мелких кудряшках мать неожиданно расплакалась.

— Ну, разве он у нас не красавчик, Уэлли? — всхлипывая, спросила она у мужа.

— Да, хорош, — согласился ее супруг, наблюдая за тем, как сын сноровисто соскакивал с мотороллера. — Кстати сказать, теперь я понимаю, почему он отказался надеть килт. В юбке на мотороллере не разъездишься. Да и холодновато.

Сид едва сдерживала дрожь, ожидая, когда к ней подойдут сыновья, но первым поприветствовать ее подошел Йен.

— Рад вас видеть, Сид, — сказал он, взбегая по лестнице и заключая ее в свои золотистые объятия. — Выглядите вы сегодня просто очаровательно.

— Ты тоже сегодня в форме, дорогуша, — кивнула Сид, смахивая с глаз непрошеную слезу, и добавила: — Еще не началось, а у меня уже глаза чешутся.

— Это все мой костюм, мэм. Так сверкает, что приходится зажмуриваться. — Повернувшись к Одетте, Йен приобнял ее за плечи и сказал: — Привет, незнакомка. Как я понимаю, чтобы вытащить теперь тебя в Лондон, нужен такой повод, как свадьба, никак не меньше…

Между тем по ступеням стали подниматься братья Бриджхауз. Они, все четверо, были кудрявы, плотны и невелики ростом. Сид медленно двинулась в их сторону. Они смотрели на мать исподлобья, и их взгляды ничего хорошего не сулили. По счастью, следом за ними поднималась Эльза. Растолкав братьев, она с распростертыми руками бросилась к матери.

— Здравствуй, мамочка!

— Ты так хороша сегодня, детка, — пробормотала Сид, приникая головой к груди дочери. — Я так горжусь тобой. — Обнимая Эльзу, Сид протянула руку, чтобы погладить по плечу одного из стоявших рядом с ней сыновей, но тот демонстративно отодвинулся и что-то пробормотал себе под нос.

Одетта с волнением наблюдала за тем, как братья Бриджхауз, минуя Сид, подошли к отцу и выстроились рядом с ним. Вскоре к ним присоединились и женщины — их подруги и жены, которые одна за другой стали подъезжать к муниципалитету на такси.

За спиной у Одетты распахнулись двери, и оттуда выскочил фотограф. Окинув семейство Бриджхауз мрачным взглядом, он возгласил:

— Вам придется спуститься на тротуар. Сейчас я буду фотографировать на лестнице молодоженов, которые только что зарегистрировались.

— Гуманные у вас методы, ничего не скажешь, — произнес со смехом один из братьев Бриджхауз. Помимо этого молодого человека, никто не обратил на фотографа ни малейшего внимания. По лестнице взлетела Элли и приподнесла Эльзе букет великолепных белых лилий.

После короткой официальной церемонии в муниципалитете Одетта повезла Сид на прием, который устраивала Эльза. Пренебрежение, которое выказали Сид сыновья, оказалось для нее тяжелым ударом, и она рыдала в три ручья.

— Ты заметила? Никто из них не захотел мне даже слова сказать, а их подружки и жены смотрели на меня, как на какое-то насекомое. Вот ужас-то!

— Надо дать им время, — говорила Одетта, выворачивая руль. — Пусть они выпьют, расслабятся, свыкнутся с мыслью, что вы к ним вернулись. А уж после этого можно попробовать с ними заговорить. Главное, выбрать такое время, чтобы отец на них не смотрел, и разговаривать, что называется, с глазу на глаз. Может, при таком раскладе что и выйдет…

Сид хлюпала носом и с сомнением качала головой.

Одетта подкатила к помещению киностудии раньше всех. Основной кортеж задержался, поскольку втиснуть беременную Эльзу на сиденье «Мини-Купера» оказалось крайне непростым делом.

Хотя молодые еще не прибыли, на арендованной семейством Эльзы территории киностудии кипела бурная деятельность, и гостям уже вовсю подносили напитки и закуски. Одетту поразил цвет напитка, который здесь все употребляли в огромных количествах, — он был ярко-зеленого цвета.

— Что это такое? — спросила Сид, которой не терпелось выпить.

— «Любовное зелье», — ответил официант, вручая им бокалы с изумрудной жидкостью. — Это коктейль, составными частями которого являются шампанское и мятный ликер.

— Мне нравятся компоненты, — заявила Сид и потребовала, чтобы ей принесли еще один бокал.

Разглядывая публику, Одетта заметила знакомые лица: Джун, Джея, Лидию и Финли. Те тоже их увидели и замахали руками, подзывая к себе.

— Ты дико стильно выглядишь, — сказала ей Лидия, бросая восхищенный взгляд на ее прическу и костюм. — Мне нравится твоя стрижка. И откуда ты знаешь, что очки нынче — самый модный аксессуар? Удивительное дело: живешь в провинции, а стала такой модницей…

Оглядевшись, Одетта, к большому своему удивлению, заметила, что множество болтающегося по киностудии стильного люда носит такие же, как у нее, очки без оправы. Бархатные пиджаки и жакеты тоже попадались на каждом шагу. Одетта поняла, что, пожив некоторое время в провинции, утратила в значительной степени связи с лондонской богемой. То, что она выглядела сегодня не хуже других, было удачей, счастливым совпадением, но не более.

— И юбка у тебя такого цвета, как надо, — продолжала восхищаться нарядом Одетты Лидия. — Тебе этот прикид Сид купила?

— Нет, — пробормотала Одетта, вспоминая о своей хозяйке и пытаясь отыскать ее взглядом в толпе. Но той, как говорится, и след простыл. Должно быть, отправилась на поиски очередной порции «Любовного зелья».

Времени, чтобы искать Сид, у Одетты не было: во двор киностудии стали один за другим въезжать мотороллеры и автомобили из свадебного кортежа, приветствуемые рукоплесканиями собравшихся во дворе гостей, уже основательно промокших под непрерывно сыпавшим с неба дождем.

В следующую минуту распахнулись большие, окованные металлом двери киностудии. Дункан на своей голубой «Веспе» въехал прямо в двери. За ним последовали братья Бриджхауз — каждый со спутницей на заднем сиденье. Наконец появился «Мини-Купер» с молодоженами, громыхавший привязанными к заднему бамперу консервными банками.

«Мини-Купер» с молодыми вкатился в двери студии вслед за мотороллерами братьев Бриджхауз, едва не сбив с ног несколько человек.

Подхватив Одетту под руку, Лидия потащила ее внутрь вслед за гостями. Они вошли как раз вовремя, чтобы понаблюдать за тем, как «Мини-Купер», совершив безупречный разворот, остановился в центре огромного помещения.

— Вот лучшая стимуляция родов для Эльзы, — сказала Джун, когда невеста с большим трудом, поддерживая обеими руками живот, выбиралась из крохотного автомобильчика.

Когда молодые вышли из машины, по залу прокатился шквал аплодисментов, сопровождавшихся лихим разбойничьим посвистом. Пока братья Бриджхауз выводили «Мини-Купер» из студии и ставили на парковку, Йен с Эльзой проследовали к высокому помосту, сколоченному у противоположной от входа стены.

Одетта с приоткрытым от удивления ртом обозревала воздвигнутые в ангаре декорации, состоявшие из пятидесяти крохотных деревцев, обрызганных из распылителя золотой и серебряной краской. Центр студии представлял таким образом подобие полянки в волшебном лесу. Полы были устланы золотыми и серебряными покрывалами, на которых предстояло расположиться гостям.

— Теперь я понимаю, что они имели в виду, когда говорили о свадебном пикнике, — рассмеялась Одетта, раздвигая ветви золотых деревьев и поглядывая по сторонам. Она высматривала ярко-красное платье своей хозяйки, исчезновение которой стало вызывать у нее сильное беспокойство.

Когда зажегся верхний свет, можно было увидеть десятки свисавших с потолка, наполненных блестками аквариумов, в которых сидели одетые в свадебные костюмы куклы Барби и Кен. Все было нарочито безвкусно, блестело, сверкало и переливалось. Короче, это был чистейший китч в духе Эльзы.

— Общий привет, — сказал между тем в микрофон Дункан, чей голос мгновенно подхватили и разнесли по всему залу расставленные по углам динамики, обклеенные выполненными на пенопласте портретами молодой четы.

— Кто это рисовал? — спросила Одетта.

— Стэн, насколько я знаю, — ответила Джун.

Одетта с удивлением на нее посмотрела. Оказывается, Стэн с Саскией так близко сошлись с Эльзой и Йеном, что последние предложили Стэну принять участие в оформлении их свадебного торжества. Надо признать, при этом известии Одетта испытала ревнивое чувство: Стэн был ее другом, и ей было неприятно, что он дарит своей дружеской привязанностью кого-то другого. Одетта пришла к выводу, что за время ее отсутствия в Лондоне у ее друзей и знакомых произошло в жизни множество изменений, и накопилась масса новостей, о которых она не имела представления. Приходилось с прискорбием констатировать, что если у человека кончаются деньги, то его социальная, так сказать, общественная жизнь тоже начинает сходить на нет.

— Мы с Джеем скоро уезжаем в Штаты, — сообщила Джун. — По этой причине я хочу видеть всех вас как можно чаще. Но когда я звоню тебе на ферму, у Сид обычно занято. В тех же редких случаях, когда мне удается с ней пообщаться, она говорит, что не может тебя найти. Но ты, надеюсь, не забыла, что я жду тебя на вечеринке?

— На какой вечеринке?

— Разве Сид не передала тебе мое сообщение? — Удивлению Джун, казалось, не было предела. — Вечеринка состоится накануне нашего отъезда, в следующую пятницу, в доме моих родителей. Соберутся все старые друзья. Посидим, вспомним прошлое…

Гости уже пропустили по несколько стаканчиков «Любовного зелья», страшно расшумелись, и Дункану вряд ли бы удалось привлечь их внимание, если бы он не включил динамики на полную мощность.

— Эй, люди! — гаркнул в микрофон Дункан. — Прошу вашего внимания. Итак, как вы уже, наверное, поняли, Эльза и Йен сегодня поженились…

Прокатившийся по залу очередной восторженный вопль снова заглушил голос оратора. Когда гул приветствий смолк, Дункан щелкнул пальцем по микрофону, чтобы проверить динамики, и продолжил свою речь:

— В глазах закона Эльза и Йен, можно сказать, уже муж и жена. Мистер и миссис Коклэн, если хотите. Но это в глазах закона. Нам же кажется, что они еще не окрутились по-настоящему.

В эту минуту Одетта увидела Сид. Она что-то говорила одному из своих сыновей, который делал вид, что не замечает ни ее присутствия, ни обращенных к нему слов и слушает одного только Дункана.

— Так что, пока они не дадут брачный обет, не споют нам торжественную свадебную песнь, — продолжал разглагольствовать Дункан, — и не обменяются в нашем присутствии кольцами, будем считать бракосочетание недействительным.

Толпа снова разразилась аплодисментами и приветственными криками. К микрофону вышли Йен и Эльза и стали лицом к лицу друг к другу.

— Я, Йен Колин Уолтер Коклэн… — начал Иен дрожащим от волнения голосом, — отдаю свое сердце, жизнь и душу тебе, Эльза Мунбим Бриджхауз…

— Мунбим! Подумать только, — взревела от восторга Джун. — А Эльза-то всегда говорила, что М в ее полном имени означает «Мария»!

— …желаю тебе благоприятной кармы, а также найти «инь» для своего «ян» и жить в вечной гармонии со своим духом… — продолжал между тем вдохновенно повествовать Йен.

Одетта отыскала глазами свою хозяйку. Та, не стесняясь слез, положила руку на плечо стоявшего рядом с ней сына, который тут же небрежным движением стряхнул ее с себя. Когда Сид повторила попытку и даже попробовала взять сына за руку, тот не только довольно грубо ее оттолкнул, но, прежде чем от нее отойти, что-то прошипел себе под нос. Одетта сразу поняла, что ничего особенно хорошего он матери не сказал, поскольку Сид переменилась в лице, побледнела, бросилась к выходу.

Одетта помчалась следом…

Она обнаружила свою хозяйку на парковке у «Астон-Мартина». Лицо у Сид было залито слезами, и она дрожащими руками рылась в сумочке, пытаясь, очевидно, отыскать платок.

— Возьмите мой, — предложила Одетта.

— Не нужен мне твой платок, — зло бросила ей Сид. — Мне нужны ключи, а вот их-то я как раз найти и не могу.

— Это потому, что они у меня. — Приглядевшись, Одетта поняла, что ее хозяйка за сравнительно короткий период времени проглотила как минумум полдюжины порций «Любовного зелья». — Скажу сразу: ключи я не отдам. Во-первых, не хочу, чтобы вы пропустили свадьбу своей дочери, а во-вторых, в таком состоянии нельзя садиться за руль. Так что возьмите себя в руки и возвращайтесь в зал.

— Да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне! — срываясь на визг, закричала Сид. — Ах ты неблагодарная сучка! И это после всего, что я для тебя сделала!..

— Хватит кричать, меня этим не испугаешь, — жестко сказала Одетта, захлопывая дверцу «Астона», которую Сид уже было открыла. — Еще раз настоятельно вам рекомендую взять себя в руки, сделать хорошую мину при плохой игре и как ни в чем не бывало возвращаться к гостям. Если вы этого не сделаете, то будете сожалеть до конца своих дней.

Сид хотела что-то сказать и уже открыла было рот, но промолчала. На лице у нее попеременно проступали гнев, злость, раздражение и сильнейшее удивление. Обретя вновь дар речи, она пробормотала:

— То же самое примерно сказал мне сегодня утром твой приятель Джимми.

— Правда? — Одетта была удивлена, что они с Джимми, как выяснилось, имели по этому вопросу одинаковое мнение.

Сид согласно кивнула и, взяв у Одетты бумажный платочек, высморкалась.

— Он сказал, что я напоминаю ему его мать. Филли Риалто — так, кажется, ее зовут? Я помню ее, шикарная была дама. Но с тараканами в голове — тут ничего не скажешь. Тоже, знаешь ли, умотала от него в детстве… — Прислонившись к сверкающему крылу «Астон-Мартина», Сид не то всхлипнула, не то рассмеялась.

Взяв Сид под руку, Одетта сказала:

— Давайте все-таки вернемся.

Сид кивнула, сунула за обшлаг рукава платочек и отлепилась от своей машины.

— У этого Джимми такой прямой характер. Все как есть говорит в глаза. Это далеко не всегда приятно, не правда ли?

— Прямой характер? У Джимми? — наморщила лоб Одетта. — Честно говоря, я не знаю его настолько хорошо, чтобы это утверждать.

— У него свое собственное видение мира, — продолжала, успокаиваясь, говорить Сид. — И оно сильно отличается от того, как воспринимает жизнь другой твой приятель — малыш Калум. Вот он напрочь лишен всяческих иллюзий. Как и мой Джоб. Ты что — решаешь сейчас, кого из этих парней предпочесть?

— Ничего я такого не решаю… — пробормотала Одетта. Она никогда еще не слышала, чтобы кто-то называл Калума «малышом».

— Когда вернемся домой, я обязательно тебе погадаю на них, — пообещала ей Сид. — Кстати, Джимми сказал еще одну вещь, которая мне запомнилась: что некоторых людей любовь делает отчаянно смелыми, но большинство, наоборот, страшно ее боится. — Она вынула из-за обшлага платочек и снова высморкалась. — Ты, по его мнению, относишься к разряду людей, которые боятся любви.

— Да что он, черт возьми, о себе возомнил? Что он доктор Фрейд? — вспылила Одетта. Открыв дверь на студию, она вежливо пропустила Сид вперед.

— Ничего он не возомнил, просто он твой…

Оглушительный шум заглушил слова Сид. Стоявшая на помосте Эльза отчаянно выкрикивала в микрофон:

— Мам, ну где ты? Тебя просят на сцену. Мам!

Повинуясь призыву дочери, Сид, расталкивая острыми локтями публику, направилась к помосту. Одетта же продолжала раздумывать над ее словами. Она не могла отделаться от мысли, что Сид сказала: «Он твой Рыцарь круга».

Церемония между тем продолжалась и заняла не меньше времени, чем церемония представления членов нового кабинета министров. По странной прихоти судьбы, отец Эльзы, Сид и По, которые в последний раз встречались на суде более двадцати лет назад, теперь стояли на помосте бок о бок, представляя собой как бы единое целое.

— Взгляните на По! — воскликнула Одетта. По маленькому фарфоровому личику японки, которое прежде казалось столь бесстрастным, текли крупные, как горох, слезы. А еще через минуту японка и Сид по-дружески обнялись. Глаза у Одетты снова оказались на мокром месте, поскольку трое из четверых братьев Бриджхауз подошли к мачехе и матери и тоже стали с ними обниматься. Четвертого братца, самого упрямого, подвел к женщинам, предварительно схватив за воротник, лично папаша Бриджхауз.

Когда со всеми церемониями было покончено, вечер начал раскручиваться со скоростью хорошей динамо-машины. Во всяком случае, официантки носились по залу так быстро, что гостям, чтобы ухватить что-нибудь с подносов, тоже приходилось пошевеливаться. Музыка же грохотала так, что вести нормальную беседу было практически невозможно и, чтобы тебя услышали, нужно было кричать. Свет, наоборот, пригасили, и узнать кого-либо из знакомых в наступившем полумраке представляло известную проблему.

Одетта прилегла на золотое покрывало, оперлась спиной о позолоченные деревца и, попивая «Любовное зелье», стала осматриваться в поисках красного платья Сид. Пару раз ей удавалось ее засечь. Ее хозяйка оживленно разговаривала с какими-то богемными типами и казалась вполне довольной жизнью.

— Фантастическая свадьба! — рассмеялся Дункан. — Торжественную часть, правда, немного подзатянули, но в остальном все отлично. Главное, чтобы Эльза выдержала. А то начнет, не приведи бог, рожать… Что тогда будем делать?

— Выдержит. Это все-таки не свадьба Рода Стюарта, которая, как говорят, продолжалась месяц, — беззаботно сказала Одетта.

Одетта увидела в толпе Стэна и Саскию, одетых в одинаковые, зеленые с золотом, костюмы. Они тоже ее заметили и направились к ее лежбищу.

— Ты отлично выглядишь, детка! — гаркнул Стэн, в то время как Саския метнулась вслед за официанткой в надежде урвать что-нибудь с ее подноса.

— Спасибо! — крикнула Одетта, стараясь перекрыть голосом музыку. — Ужасно рада тебя видеть.

— Что?

Разговаривать было невозможно, Одетта со Стэном обменялись многозначительными взглядами, пожали плечами и присоединились к танцующим.

Вечер катился как по рельсам. Одетта, которая давно уже не оказывалась в подобной обстановке, развлекалась от души. Танцевала, ела всякие вкусные вещи, пила шампанское и «Любовное зелье», но при этом не забывала поглядывать в сторону Сид. По счастью, с Сид все было хорошо: она танцевала со своими сыновьями, и с ее губ не сходила улыбка.

Потом настало время бросать свадебный букет. Как известно, кому достанется букет невесты, тому в следующем году справлять свадьбу. С этой целью Эльза собрала вокруг себя всех своих незамужних подруг. Одетта хотела было остаться в задних рядах, но Джун вытолкала ее вперед. Направляемый рукой Эльзы букет из трех белых лилий плавно взмыл в воздух, описал дугу и угодил Одетте едва ли не в вырез платья. Она подхватила цветы, чтобы они не упали на пол, смущенно улыбнулась и вдруг поняла, что ужасно устала, хочет спать и никаких свадебных букетов ей не надо. Сунув белые лилии в руку Джун, она отправилась в туалет, чтобы хоть чуточку расслабить завязки, стягивавшие на ней корсет.

Когда первые гости стали разъезжаться по домам, Одетта отправилась на поиски Сид и обнаружила ее в компании с Габриэлем — ее старшеньким. Мать и сын стояли в укромном уголке, курили и пересмеивались. Одетта не стала нарушать эту идиллию и мешать их общению. Она вышла на улицу, направилась к парковочной площадке и, забравшись на водительское сиденье «Астон-Мартина», заснула сном праведницы.

Сид постучала в окошко машины часа в три утра.

— Вот ты где! Я уже тебя обыскалась. — Усевшись в машину, Сид вставила в плеер кассету группы «Маска», поставила звук на максимум и через минуту уснула.

Одетта, пока везла Сид на ферму, зевала так, что чуть не вывихнула себе челюсть. Когда они уже подъезжали, и Одетта увидела в отдалении свою мельницу, у нее вдруг появилось приятное ощущение, что она вернулась домой.

Открывая замок, Сид обнаружила у себя под дверью записку, которая гласила:

«Прошу предоставить вашему водителю в следующую пятницу свободный день. Хочу отвезти ее пообедать. Заранее благодарен. Дж. С.».

— Оч-чень мило, — пьяным голосом произнесла Сид, переступая через бросившихся ей под ноги щенков и поднимаясь по лестнице в спальню. — В-вот и Рыцарь круга объявился. Так что все пока идет в полном соответствии с моим гаданием. Хотя некоторые в него и не верят…

41

После свадьбы Эльзы и Йена жизнь стала поворачиваться к Одетте своей светлой стороной. Когда на следующий день она пролистывала воскресную газету, ей пришло в голову, что она так и не проверила лотерейные билеты, которые купила на деньги, выданные ей Сид на стрижку. Она принесла билеты, сверила их с таблицей и — о чудо! — обнаружила, что выиграла сотню фунтов. Хотя сумма была невелика, Одетта сочла это хорошим для себя предзнаменованием.

Сид была занята подготовкой к обеду, на который пригласила своих сыновей. Хотя приехать согласились только двое из четверых, не приходилось сомневаться, что церемония представления родственников, которую устроили на свадьбе Эльза и Йен, начала приносить свои плоды и уже оказала благодатное воздействие на взаимоотношения между членами семейства Бриджхауз.

Весь понедельник Сид занималась составлением меню, а во вторник послала Одетту в Брайтон за продуктами. Одетта не только купила то, что заказала Сид, но и приобрела себе по случаю дешевенькое, но милое платьице, в котором намеревалась пойти на вечер к Джун.

Когда она возвращалась на ферму, солнце пронизало висевшие у нее над головой тучи и осветило окрестности. Тут Одетта впервые заметила устилавшую поля нежную зеленую травку и крохотные зеленые листочки, покрывавшие кроны деревьев. Как-то вдруг выяснилось, что весна, которую все так ждали, уже наступила — как всегда, неожиданно.

У дома стоял пикап Джимми Сильвиана. У его задних колес, словно часовой, сидел на задних лапах грозный пес Нельсон. Спаниель Уинни тоже приехала вместе с Джимми, но сидела в кабине, обозревая своими грустными глазами сквозь ветровое стекло окружающий пейзаж.

Из-за дома вышла Сид в темных очках, подошла к «Мерседесу» и стала наблюдать, как Одетта выгружает покупки.

— Я же просила тебя взять «Мум Кордон Руж»? — заметила она, увидев шампанское.

— «Мум Кордон Руж» закончился, — сказала Одетта. — Мне показалось, что «Булли» тоже подойдет.

— Ладно, «Булли» так «Булли», — кивнула Сид. — Кстати, ты не забыла купить кофе? У меня в доме нет ничего, кроме травяного чая, а я пригласила Джимми на чашечку капуччино.

— А что, собственно, он здесь делает? — поинтересовалась Одетта.

— Приехал меня повидать, разумеется, — сказала Сид, входя в дом с двумя бутылками шампанского, в то время как Одетта тащилась за ней следом с двумя здоровенными сумками в каждой руке. — Если ты помнишь, в последний раз, когда мы с ним виделись, у нас состоялся любопытный разговор, но мы за неимением времени его не завершили.

— А вот и наша дорогая Одетта! — крикнула Сид, обращаясь к Джимми, и поставила бутылки на кухонный стол.

«Ничего не поделаешь, придется войти. Надо же внести покупки в дом», — подумала Одетта, сообразив, что от встречи с Джимми ей не отвертеться.

Джимми сидел в гостиной на диване, окруженный щенками Базуки.

— Вы что — дрались? — спросила Одетта, заметив небольшой свежий шрам у него над бровью.

— Скорее, сражался. Со старыми досками и прочим хламом. — Джимми продемонстрировал ей свои руки, сплошь покрытые царапинами. — Мы разбирали завалы в старинных кухнях Фермонсо-холла. Все пришлось делать вручную. Короче говоря, мы работали, а старые строительные леса иногда рушились прямо нам на голову.

— Как я понимаю, реконструкция идет далеко не слишком быстрыми темпами?

— Увы, мы отстаем от графика, зато основательно перерасходовали бюджет, — улыбнулся Джимми.

— Одетта! — крикнула с кухни Сид. — Что за кофе ты привезла? Он не растворяется. Неужели так уж необходимо покупать дешевку?

— Это молотый кофе, а не растворимый. Его надо варить. — Одетта отправилась на кухню помогать Сид. Последняя с радостью поручила приготовление кофе ей, а сама прошла в гостиную поболтать с Джимми.

Когда Одетта вошла с подносом в гостиную, то обратила внимание, что все щенки перебрались к Сид, которая с величественным видом восседала на ковре.

— Калум согласился взять у меня двух щенков, — сказала Сид, поглаживая по лохматой голове одну из собачек. — Последнего щенка из помета я решила отдать Одетте, но она, как выяснилось, ненавидит собак. Может быть, вы, Джимми, его возьмете?

— Честно говоря, не знаю, куда деваться от своих собак, — покачал головой Джимми, поднимая глаза на Одетту. — Они у меня такие шустрые… Я заехал сюда, чтобы взглянуть на электропроводку на мельнице. Одетта сказала мне, что она ни к черту не годится.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала Одетта от чистого сердца. Перспектива принимать по утрам горячий душ показалась ей чрезвычайно привлекательной.

— Вообще-то, — продолжал Джимми, — я должен был находиться на деловой встрече в Фермонсо-холле, но туда приехала команда с телевидения, а я телевизионщиков терпеть не могу. Поэтому я оставил все дела на Калума и Алекса, а сам оттуда смотался.

— Что это за команда? — с любопытством спросила Сид.

У Одетты от щек отлила кровь, и она, чтобы никто не заметил ее смущения, уставилась в окно.

— Киногруппа во главе с некой Ронни Прайэр, — объяснил Джимми, наливая себе еще одну чашечку кофе. — Она сказала, что собирается снимать целый сериал о превращении Фермонсо-холла во «Дворец чревоугодия». Калум считает, это будет отличная реклама, но я сказал, что работать под присмотром телекамер не стану.

— Да, я слышала кое-что об этой группе, — произнесла Сид, со значением посмотрев на Одетту. Одетта смутилась еще больше. Не хватало еще, чтобы Сид брякнула Джимми, что это она натравила на Фермонсо-холл телевизионщиков. Во время одного из ночных бдений со своей хозяйкой Одетта имела глупость сказать ей об этом. Но Сид, судя по всему, об этом позабыла, поскольку сказала Джимми совсем другое: — Мне Калум об этом рассказывал. Очаровательный молодой человек. Нам с ним как-то раз довелось обедать в ночном ресторане. Насколько я понимаю, вы с ним давно уже знакомы? — спросила Сид тоном приступившего к допросу преступника следователя. — Если не ошибаюсь, в Африке произошло нечто такое, что очень вас сблизило? По-моему, с тех пор у вас какая-то особенная дружба — и особенные отношения. Калум отзывался о вас с большой нежностью.

Одетта с тревогой посмотрела на Сид. Выражение «особенные отношения» использовали ее родители, когда говорили о гомосексуалистах. Надо сказать, слова Сид покоробили не только Одетту, но и Джимми. Выражение его лица стало замкнутым, а синие глаза потемнели, как море в бурю.

— Он приехал ко мне в заповедник, — без большого энтузиазма произнес он. — Хотел посмотреть наши края и…

Прежде чем Джимми мог продолжить свое повествование, Сид всплеснула руками и, повернувшись к Одетте, сказала:

— Дорогая, по-моему, продукты уже начали таять, и их пора переложить в холодильник. Ты же знаешь, какое значение я придаю завтрашнему обеду.

Одетта с недовольным видом отправилась на кухню. Правда, она оставила в двери щелку, чтобы слышать дальнейший разговор, но хитрость не удалась. Сид пожаловалась на сквозняк и сразу же захлопнула дверь.

Одетта в страшной спешке рассовала по отделениям холодильника продукты и вернулась в гостиную. Увы, как только она вошла в комнату, Джимми, который о чем-то оживленно рассказывал, сразу же замолчал.

— Уже все разобрала? — удивилась Сид. — Так быстро? Я как раз говорила Джимми, какая ты отличная помощница. Мне просто повезло, что ты согласилась у меня работать.

Между тем Джимми поднялся с места:

— Спасибо за кофе. Ну а теперь, Одетта, пойдемте посмотрим проводку.

Судя по всему, Сид своего любопытства еще не удовлетворила, и ей не понравилось, что Джимми так легко сорвался у нее с крючка.

— Там такая сложная проводка и так все запущено, что без меня вам не разобраться. Я сама покажу вам распределительный щит и дырки в стене, где прежде находились розетки и выключатели. — Тут зазвонил телефон, и Сид перевела взгляд на Одетту: — Пойди возьми трубку. Кто бы это ни был, меня нет дома.

Прежде чем Одетта успела сказать «алло», в трубке зарокотал хорошо знакомый ей голос, с места огорошивший ее вопросом:

— Ты где, черт возьми, шляешься?

— Калум… — выдохнула в трубку Одетта и замерла, словно обратившись в статую.

— Одетта? — В голосе Калума проступило неподдельное удивление.

В следующую секунду Сид выхватила трубку у Одетты из рук и поднесла к уху.

— Калум, дорогуша, это ты? — проворковала она томным голосом. — Я весь день пыталась с тобой связаться… — Прикрыв трубку ладонью, она посмотрела на Одетту и сказала: — Иди покажи Джимми мельницу. Только не подпускай его к проводке. Я сама ему все покажу. Приду сразу же, как поговорю по телефону.

Джимми уже вышел на улицу, и Одетта рысью помчалась его догонять. Однако, прежде чем выйти из дома, она слышала, как Сид сказала Калуму следующее:

— Да, да, я знаю, что сегодняшний день очень для тебя важен, дорогуша, но у меня есть кое-какие важные дела, которые я не могу отложить…

Одетта догнала Джимми и пошла с ним рядом.

— Я вижу эту мельницу из окна своей спальни, — поведал Джимми, — но вблизи она производит более величественное впечатление. — Подняв голову, он полюбовался на высокую, в виде заостренного конуса, крышу и добавил: — Должно быть, приятно жить в таком месте…

— Думаю, «приятно» — не совсем в данном случае подходящее слово, — хмыкнула Одетта, впуская гостя в свое жилище.

Стоило Джимми провести несколько минут в холодном, промозглом подвале, как он начал понимать, что прелести жизни на мельнице представлялись ему в несколько преувеличенном виде. Хотя он был способен выживать и в джунглях, и в буше, холода он не переносил совершенно.

— Да это настоящий склеп, — произнес он, поеживаясь. Минутой позже, осмотрев распределительный щит, пробки и проводку, Джимми добавил: — Паутина какая-то. Так все накручено, что трудно что-либо понять. Придется сходить к грузовику за инструментами.

— Вы и вправду в этом разбираетесь? — озабоченно спросила Одетта, когда Джимми, вернувшись, приступил к работе. Выкрутив пробки, он принялся при свете фонаря безжалостно вырывать из стены провода и кабели. — Может, все-таки позовем электрика? — предложила она.

— Ничего, я справлюсь сам…

Через двадцать минут в подвале зажегся ослепительно яркий свет. Когда они поднялись в жилое помещение, находившийся там телевизор неожиданно заработал. Изображения, правда, не было, поскольку стоявшая на крыше антенна давно уже упала. Джимми проверил розетки. Все они исправно работали. Теперь и чайник можно было вскипятить, и воду для душа согреть.

— Если хотите, могу подсоединить к телевизору видеомагнитофон, — предложил Джимми.

— Да, пожалуйста! — обрадовалась Одетта. Возможность смотреть по вечерам любимые фильмы чрезвычайно ее прельщала.

— Да, эта квартира сильно отличается от вашего лондонского гнездышка, — рассмеялся Джимми. — Но ее тоже можно привести в порядок. Немного усилий — и у нас может получиться очень недурное жилье.

— Я не уверена, что долго здесь пробуду, — сухо сказала Одетта, которую это «у нас» основательно покоробило.

Джимми пожал плечами, спрятал инструменты в чемоданчик и понес на стоянку к своему пикапу.

Из дома выскочила Сид.

— Неужели все сделано? Кто бы мог подумать? Может, выпьете чаю или кофе, перед тем как возвращаться домой?

— Спасибо, Одетта уже напоила меня чаем в своей башне, — сказал Джимми и, прежде чем забраться в кабину пикапа, заговорщицки подмигнул ей.

Он отсалютовал женщинам, лихо развернулся и выехал со двора.

— Надеюсь, вы не поставили там все с ног на голову? — сварливо сказала Сид. — Я хотела сохранить там все так, как было при Джобе.

— Между прочим, раньше вы говорили, что хотите, чтобы я устроила там себе уютное гнездышко, — напомнила ей Одетта. Временами Сид бывала ужасно противоречивой…

Сид ничего ей на это не сказала и дала команду выводить из гаража «Астон-Мартин».

— Пока ты распивала чаи с Джимми, возникла необходимость кое-куда съездить.

Через десять минут Одетта уже гнала «Астон-Мартин» в сторону Фермонсо. Сид сидела рядом, храня молчание и не желая что-либо объяснять.

Одетта впервые увидела, какие грандиозные работы развернулись в окрестностях Фермонсо-холла. Ей даже пришлось сбавить скорость, объезжая груды щебенки и песка. Сид по-прежнему сидела с каменным лицом, не говоря ни слова.

Только когда они стали подъезжать к Фермонсо-холлу, Сид заговорила:

— Сегодня мы поедем в Брайтон. Надо кое-что купить.

Одетту стала уже раздражать манера этой дамы ставить ее перед фактом, ничего не объясняя.

— Я уже ездила сегодня в Брайтон, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы. — И могла купить все, что вам надо.

— Платье, которое ты себе приобрела, — просто кошмар, — сказала Сид, переводя разговор на другую тему. — Ужасный покрой, ужасный цвет, — продолжала гнуть свое Сид, глядя прямо перед собой. — Да и прическа у тебя не лучше — волосы торчат, как у пугала… Знаешь, так у нас дело не пойдет. Я тут подумала и решила уволить тебя с должности водителя.

— Что вы сказали?! — Одетта резко нажала на тормоз, и Сид, которая никогда не пристегивалась, едва не стукнулась головой о лобовое стекло.

Сид выпрямилась, откинулась на спинку кресла и с минуту молчала. Потом заговорила снова:

— Предлагаю тебе взамен место менеджера. Будешь заниматься моими предприятиями. Работать начнешь со следующего понедельника, так что входи пока в курс дела.

Они стояли как раз посреди дороги, которая вела через поместье Фермонсо к городу, и величественный старый дом был перед ними как на ладони. Одетта, однако, не торопилась продолжать пугь. Прежде ей хотелось досконально выяснить, чего хочет от нее Сид.

— Но зачем? — спросила Одетта, подозрительно глядя на Сид. — Может, это как-то связано с Калумом? Похоже, сегодня нам предстоит с ним встретиться. Иначе мы поехали бы по другой дороге.

Сид опять не стала отвечать на вопрос впрямую.

— Поставь в плеер какую-нибудь кассету.

— С какой целью вы встречаетесь с Калумом? — Одетта задала Сид вопрос в лоб.

— Чтобы обсудить цену на… — Сид не договорила и снова уставилась в окно.

— Цену на что? — не сдавалась Одетта, продолжая наседать на Сид, хотя последняя не выражала никакого желания вдаваться в детали.

— На щенков, глупышка, — сказала Сид и расхохоталась. — Должна же я знать, сколько готов выложить Калум за моих собачек. Ты разве забыла, что он покупает у меня Балалайку и Банджо? Ладно, поехали, а то опоздаем в магазин. Как видно, встретиться сегодня с Калумом мне не удастся.

Одетта не торопилась выполнять ее распоряжение.

— А вы мне платить будете? — жестко спросила она.

— Прибавки, что ли, захотелось? — криво улыбнулась Сид. — Не думала я, что ты такая меркантильная…

— Прибавки? Да вы мне вообще почти ничего не платите! — взвыла Одетта.

— То есть как это не плачу? Еще как плачу… — фыркнула Сид.

— Это чем же? Готовыми ужинами и карманными деньгами на стрижку?

— Ну почему же? Раз в неделю я кладу твое жалованье в конверт и помещаю его в твою клетку.

— Мою клетку? — У Одетты чуть глаза на лоб не вылезли от удивления. — Это в ячейку, что ли? И где же она находится? В банке?

— Почему в банке? На голубятне. — Сид смотрела на нее как на дурочку, которая не понимает самых элементарных вещей. — Во-первых, это безопасно — кому придет в голову там шарить? А во-вторых, помогает уклоняться от уплаты налогов… Кстати, так я плачу всем своим работникам.

Когда через два часа они вернулись из Брайтона, у Одетты была еще более радикальная стрижка, чем прежде, — правда, выполненная рукой профессионала. Кроме того, под мышкой у нее был пакет с симпатичным платьем, которое она получила взамен купленного ею ранее. На обмене настояла Сид и даже доплатила несколько фунтов, чтобы покрыть разницу в цене.

Оставив покупки в гостиной, Сид повела Одетту показывать ее индивидуальную «банковскую ячейку». Поднявшись по лестнице на голубятню, Сид ткнула пальцем в проволочную, испятнанную голубиным пометом клетку. Там лежали три сморщенных от влаги коричневых бумажных конверта. В общей сложности в них находилось тридцать десятифунтовых купюр.

Одетта виновато посмотрела на Сид.

— Вот спасибо… А я уж думала, вы решили на мне сэкономить…

— Я хотела рассказать тебе об этой системе с самого начала, да как-то забыла, — наморщив нос, сказала Сид, а потом добавила: — Ну так вот: забирай свои деньги, и чтобы завтра днем я тебя не видела. Сама знаешь, какое у меня мероприятие… Кстати, возьми в сарае мопед.

Вечером того же дня Одетта впервые принимала у себя на мельнице горячий душ и млела от наслаждения. А еще она думала, что ее жизнь вроде бы снова встала на рельсы и довольно плавно по ним покатилась. Настораживало другое: это происходило, казалось, без всякого участия с ее стороны.

На следующий день Одетта обнаружила у себя под дверью конверт. Открыв его, она нашла там фотографию спаниеля Уинни с грустными глазами и сопроводительную записку, которая гласила:

«Приезжайте навестить несчастную больную. Подралась, потерпела поражение, получила увечья, теперь отлеживается. Дж. С.».

В конверте находился также ключ от фермы Сиддалс.

Выехав со двора, онапокатила на мопеде вверх по склону холма и, притормозив на вершине, бросила взгляд на великолепный Фермонсо-холл. Чуть в стороне, в низине, виднелось выкрашенное в коричневый цвет неказистое здание — ферма Сиддалс, которая, на фоне окружавших Фермонсо полей, покрытых бархатистыми ярко-зелеными всходами, напоминала уродливое родимое пятно.

Поскольку Сид освободила ей первую половину дня, Одетта решила съездить к Джимми и узнать, что у него творится. Тем более ключ у нее был.

Джимми не соврал. Уинни находилась в весьма плачевном состоянии. Мордочку у нее в нескольких местах пересекали шрамы, а один глаз заплыл и почти не открывался. Кроме того, шею ей подпирал огромный ортопедический воротник, придававший ей сходство с вельможей эпохи Елизаветы I. Несмотря на это, собачка обрадовалась ее приходу, прыгала вокруг нее как заводная и ласково виляла хвостиком, что, конечно же, не могло не тронуть сердца Одетты.

Джимми дома не было; обстановка его квартиры, как и прежде, поражала своей спартанской простотой, хотя с момента первого посещения Одетты в жилище молодого человека произошли все-таки некоторые изменения.

Так, на кухне появилась посудомоечная машина, а на подоконниках красовались глиняные горшки с цветами. Гостиная пополнилась подержанной широкой софой, а в углу комнаты стояло несколько больших картонных коробок, почти сплошь заклеенных таможенными значками. По всей видимости, решила Одетта, это прибыли вещи Джимми из Южной Африки.

Одетта заварила себе чаю и, поглаживая жалобно скулившую Уинни, стала читать старый номер «Дейли телеграф», одновременно слушая доносившуюся из радиоприемника легкую музыку. Так она просидела до пяти вечера, но, поскольку Джимми все не шел, решила, что свой долг милосердия по отношению к больной Уинни она выполнила, а коли так, ей пора возвращаться.

На ферме не было ни единой живой души. Войдя в дом, Одетта обнаружила на столе, полу и раковине раскисший клейкий рис. Он был переварен до такой степени, что даже вечно голодные щенки Базуки отказывались слизывать его с пола. Увидев весь этот бедлам, Одетта сразу же приступила к уборке. Все то время, пока она наводила порядок, ее не оставляло ощущение, что торжественный семейный обед прошел у Сид вовсе не так торжественно и гладко, как она ожидала…

Сид вернулась к ночи. Она была чуточку пьяна и светилась от счастья.

— Я хотела приготовить суши, но у меня ничего не получилось. Габриэль сразу это понял и повез меня и Каспера в ресторан «Уок-Уок» в Брайтоне. Мы разговорились. Габриэль сказал, что скоро улетает в Сингапур, но пообещал надолго не пропадать. Каспер же заявил, что попробует уговорить двух других братьев навестить меня на ферме. Короче, вечер прошел просто великолепно. Я так счастлива! Но и устала тоже. Поэтому сию же минуту отправляюсь спать. А тебе, дорогуша, придется выгулять Базуки.

Одетта не возражала. В последнее время ей так часто приходилось иметь дело с собаками, что она к этому даже привыкла.

Сид предоставила Одетте маленький отпуск до конца недели, чтобы она могла войти в курс дел своей небольшой империи. Одетта, однако, решила, что будет больше пользы, если она потратит это время на приведение в порядок своей квартиры. «Немного усилий, и у нас может получиться очень недурное жилище» — так, кажется, говорил Джимми?

Уже начав работать, Одетта продолжала ездить к Джимми, чтобы проведать и накормить его больную собаку, а заодно воспользоваться его стиральной машиной, поскольку на мельнице таковой не было.

Джимми, в свою очередь, тоже стал ее навещать. Что ни день, возле фермы можно было видеть его пикап. Джимми никогда не приезжал просто так и всякий раз привозил с собой какую-нибудь полезную вещь — например, розетки.

— Спасибо за розетки.

— Вы же навестили Уинни. Должен же я был отплатить вам хоть чем-нибудь за доброту, — улыбнулся Джимми.

Одетта улыбнулась ему в ответ. Ей нравился его практический подход к жизни. Как говорится, розы — розами, а розетки — розетками. Одно другому не мешает.

Вечера же Одетта, как обычно, проводила у Сид. Хозяйка называла эти посиделки «экономическим ликбезом», хотя после ужина вела за столом разговоры исключительно мистического толка. Таким образом, Одетта в экономике не преуспела, зато выучилась раскладывать веером и толковать гадальные карты.

— Такие вот дела. На колдунью учусь, хотя мне предложили место менеджера, — пожаловалась Одетта в пятницу Джимми, когда он заехал к ней на ленч с коробкой пончиков и рулоном липкой ленты — хотел помочь ей заклеить щели в окнах.

— А вы помните, что сегодня мы с вами обедаем? — выслушав ее, спросил Джимми.

Одетта совершенно позабыла про приглашение Джимми и виновато потупилась.

— Даже не знаю, когда я сегодня освобожусь…

— В таком случае забудем об этом, — пожал плечами Джимми.

Одетта хотела уже было предложить ему отобедать в другое время, но потом подумала, что он может не так ее понять, и прикусила язычок. Вообше-то ей нравилось, когда Джимми находился с ней рядом. Она даже стала испытывать к нему нечто вроде родственных чувств. Он был для нее как старший брат, на которого всегда можно положиться, и казался ей в нравственном отношении полной противоположностью Калуму.

При всем том никаких иных чувств она к Джимми не испытывала.

42

В понедельник Одетта засела за счета и скоро поняла, что дела у ее хозяйки с финансовой точки зрения находятся в крайне запущенном состоянии. Хуже того, она пришла к выводу, что Сид не платила налоги и не заявляла в финансовом ведомстве о своих доходах — весьма, надо сказать, существенных.

— Сид просто везет, что налоговое ведомство еще не село ей на хвост, — сказала Одетта в беседе с Джимми. Он приехал к ней, чтобы завезти ей электрообогреватель, который, по его словам, был ему не нужен.

Тот же вопрос, но уже вечером, она решила обсудить со своей хозяйкой. Сид, однако, сослалась на головную боль и на эту тему говорить отказалась. Включив на полную мощь музыку, она отправилась принимать ванну; Одетте же ничего не оставалось, как вернуться к себе на мельницу.

На следующее утро Сид вскочила на мопед и, не сказав своей помощнице ни слова, куда-то умотала. Одетта не верила, что она поехала встречаться со своими сыновьями. Ведь не жили же, в самом деле, братья Бриджхауз в окрестных лесах? Ну а коли так, оставалось только одно место, куда она могла поехать на мопеде, и, чтобы его вычислить, не надо было быть гением сыска.

В среду Джимми привез Одетте несколько стекол и большой комок замазки. Кроме того, он прихватил с собой французский багет с начинкой из жареных помидоров и козьего сыра.

— У вас на мельнице никогда нет ничего съестного, — пожаловался он, разламывая багет пополам и вручая большую его часть Одетте.

— Спасибо, я не голодна, — сказала Одетта, мельком взглянув на часы — дешевую поделку из пластмассы, которую она недавно купила. — К тому же у меня деловая встреча в Хоув. Сид просила не опаздывать, так что я выезжаю сию минуту.

— Не понимаю я эту женщину, — признался Джимми, откусывая кусок от своей половины багета. — У нее столько собственных предприятий, за которыми нужен глаз да глаз, но она начала работать еще и с Калумом.

— С Калумом? — удивленно переспросила Одетта. Хотя она кое о чем догадывалась, эта новость произвела на нее впечатление разорвавшейся бомбы.

— Ему нужно, чтобы кто-то приглядывал за ребятами с телевидения. Между тем Сид своих прямых обязанностей не выполняет и все больше сплетничает с телевизионщиками, рассказывая им случаи из своей жизни — в основном на камеру.

— Значит, Калум поручил ей надзирать за сериалом «Пищевые войны»? — Теперь удивлению Одетты уже не было предела.

— А откуда вы знаете, что сериал будет называться «Пищевые войны»? — осведомился Джимми с любопытством. — Мы сами узнали об этом только сегодня утром, причем Калум от этого названия пришел в ужас.

У Одетты от щек отхлынула кровь. Она не знала, что и ответить.

— Так… догадалась, — после минутной запинки проблеяла она.

Она думала, что Джимми одарит ее недоверчивым взглядом, но этого не случилось. Наоборот, он посмотрел на нее с уважением, как бы отдавая дань ее проницательности.

В тот вечер на ферму приехал Калум — хотел забрать оставленных ему Сид щенков. Одетта сидела в кабинете за компьютером и передавала одной из клиенток Сид результаты гадания. Именно в эту минуту раздался стук в дверь, и Одетта услышала голос Калума: он разговаривал с Сид.

Одетта торопливо закончила передачу, выключила компьютер, допила стоявшую перед ней в жестянке кока-колу и спустилась вниз. Калум расположился на диване, ласково поглаживая щенков.

— Налицо некоторые признаки улучшения, — произнес он вместо приветствия, увидев у Одетты новую стрижку. — Теперь ты, можно сказать, выглядишь почти что по-человечески.

Одетта не хотела вступать с Калумом в перепалку, как, равным образом, спрашивать в его присутствии у Сид, почему она решила с ним работать. «Пусть играют в свои игры, — подумала Одетта, — а я понаблюдаю, чем все это у них закончится».

— Спасибо за комплимент, — сказала она, сухо улыбнувшись Калуму. — Выглядеть почти что по-человечески — это единственное, к чему я сейчас стремлюсь.

Ее холодность, более того, равнодушие неприятно задели Калума. Он насупился и больше с ней не заговаривал. Одетта еще некоторое время посидела в гостиной, прислушиваясь к разговору, который Сид вела с Калумом. Ей хотелось выяснить, как проходит съемка сериала. В ее присутствии, однако, Сид и Калум деловых вопросов не рассматривали и вели обычную, не слишком содержательную светскую беседу.

Одетте стало скучно. Ей захотелось вернуться к себе, поесть шоколаду, немного послушать музыку и лечь спать. Улыбнувшись Сид и Калуму и пожелав им хорошо провести время, Одетта отправилась на мельницу. Она не хотела больше видеть мужчину, который говорил ей мерзости и не ставил ее ни в грош. Ненавидевшая Калума Эльза была бы ею довольна.

…Лидия безрезультатно пыталась связаться по компьютеру с гадальной конторой «Форчун фарм», но там работу, похоже, уже закончили. Воображение Лидии волновал «Князь пик», о котором ей сообщила гадалка. По представлению Лидии, светловолосый миляга Финли никак не соответствовал мрачной сущности этого знака, и она хотела получить дополнительные разъяснения. Так и не сумев снова связаться с гадалкой, Лидия отключила модем, потянулась и откинулась на спинку стула. В эту минуту зазвонил телефон. Звонил Финли.

— Эти курсы такая скукота, — пожаловался он. — Едва челюсть себе от зевоты не вывихнул. Сижу вот теперь у себя в отеле и потихоньку опустошаю мини-бар. Никак не мог до тебя дозвониться. С кем это ты все время разговаривала?

— Не разговаривала, а сидела в Интернете. Интернет — это будущее секс-терапии. Хочу, знаешь ли, открыть свой сайт.

— Отличная мысль. — Фин всегда с энтузиазмом реагировал на любую ее идею, какой бы нелепой она ни была.

Пока Фин рассказывал ей во всех подробностях о проводившихся в Бернмуте курсах по преодолению психологических проблем при общении с клиентом, Лидия смывала ацетоном алый лак у себя с ногтей.

— Какие-нибудь планы на вечер есть? — осведомился Финли, закончив рассказывать свою бернмутскую одиссею.

— План у меня один — завалиться спать, — вздохнула она.

— Ладно, не грусти. В пятницу наверстаем. Мне приехать в Лондон и захватить тебя или сразу встретимся у родителей Джун?

— Как хочешь, — сказала Лидия. Она была бы не прочь, если бы Финли вообще не приезжал к Джун. По ее мнению, без Финли на вечеринках было куда веселей. Не то чтобы он был глуп или скучен — совсем нет. Просто он вечно таскался за ней, как щенок за своей мамашей, и мешал флиртовать с приглянувшимися ей молодыми людьми.

— Ты скучаешь по мне? — игриво осведомился Финли. — Я, во всяком случае, по тебе скучаю — и очень. Тут в отеле такая широкая кровать… Не хочешь вскочить на поезд и приехать сюда, чтобы согреть мне постельку?

— Мне завтра рано вставать, — сухо сказала Лидия, которая отлично знала, что Финли предлагал ей согреть ему постельку в прямом, так сказать, смысле и на нечто большее с его стороны ей рассчитывать не приходится.

— Тогда, может быть, займемся сексом по телефону?

Лидия стиснула зубы. Она знала, что секс по телефону — это часть прописанной Финли терапии, но заниматься этим не хотела.

— Ладно, — сказала она, минуту помолчав. — Займемся, но быстренько. По укороченной программе. — Лидия достала флакончик с розовым лаком для ногтей. — Итак, я расстегиваю бюстгальтер…

— Подожди! Мне надо еще снять штаны и забраться в постель…

…В четверг вечером Сид ворвалась, как ураган, на мельницу к Одетте и накричала на нее.

— Хватит копаться в моих счетах! Я ясно выражаю свою мысль?

— Но они в ужасном состоянии…

— Ну и пусть, — нелогично сказала Сид. — Пусть все идет, как раньше.

Высказав, таким образом, свое отношение к деятельности Одетты, Сид принялась прохаживаться по комнатам, отмечая изменения, которые претерпело ее жилище. Одетта молча наблюдала за хозяйкой, чувствуя, что та пришла к ней не просто так, а для того, чтобы сбросить какой-то груз с души. Прежде чем исповедаться. Сид всегда вела себя очень агрессивно.

— Что ты делаешь завтра вечером? — неожиданно спросила Сид.

— Завтра прощальный вечер у Джун. Они с Джеем уезжают в Штаты, — сказала Одетта, сразу сообразив, откуда ветер дует. Если Сид предложит ей завтра поработать, она пошлет ее к черту — вот и все. — Я вам давно об этом вечере говорила, — добавила она.

К большому ее удивлению, Сид прямо-таки расцвела при этих словах.

— Разумеется, поезжай. Прощальный вечер все-таки… — Сид провела затянутой в кожаную перчатку рукой по новому подоконнику. — Назад можешь не торопиться. Я отлично справлюсь здесь со всем сама. Если хочешь, возьми машину. Я имею в виду джип.

Одетта вздохнула. Американский армейский джип времен Второй мировой войны был самым древним и ненадежным в техническом отношении экспонатом автомобильной коллекции Джоба. В нем было холодно, неудобно, но, что самое главное, через каждые двадцать миль в нем обязательно что-нибудь ломалось.

43

Пятница, когда должна была состояться прощальная вечеринка у Джун, выдалась на удивление ясной и солнечной. Джун крутилась по хозяйству уже с самого утра — помогала матери готовить угощение на двадцать человек. Из всех установленных в доме динамиков — а их здесь было не меньше дюжины — звучала бравурная, а главное, очень громкая музыка.

Джей тоже не сидел без дела и, как только поднялся, резал на кухне овощи. Джун металась между кухней и гостиной, отвечая на многочисленные телефонные звонки. По дому бродили собаки родителей Джун и, взволнованные всем происходящим, безостановочно лаяли.

В разгар приготовлений позвонила Эльза.

— Похоже, у меня ребенок идет, — выдохнула она в трубку.

— Кто едет? — крикнула Джун, которая ни черта не слышала из-за стоявшего в доме оглушительного шума. — Я его знаю?

— Мой малыш, дурочка! Я рожаю, понятно? — взвизгнула Эльза, после чего трубку у нее выхватил Йен.

— Как ты понимаешь, Джу, мы не сможем сегодня приехать. — У него был очень взволнованный голос. — На улице уже стоит машина, чтобы отвезти Эльзу в больницу. — В трубке послышался переходящий в протяжный вопль крик Эльзы. — Это моя супруга желает тебе хорошо провести сегодня время, — с минуту помолчав, добавил Йен.

— Спасибо. Желаю вам… — начала было Джун, но трубку на противоположном коние провода уже повесили.

Джун тоже повесила трубку и стала думать над тем, как лучше рассадить гостей. Когда позвонила Одетта и, не в пример некоторым, заявила, что обязательно у нее будет, да еще и не одна, Джун удивилась: прежде Одетта никогда не приезжала на вечеринки с мужчинами.

Сопровождать Одетту на вечеринку к Джун вызвался не кто иной, как Джимми Сильвиан. Впрочем, «вызвался» — было не совсем то слово. В определенном смысле он на это напросился. Да еще и выпросил у нее разрешение прихватить с собой своих собак — Нельсона и Уинни. Поехали в пикапе Джимми. Во-первых, в армейском джипе они бы с собаками просто не поместились, а во-вторых, эта древняя машина упорно отказывалась заводиться, обратившись в музейный экспонат в прямом, так сказать, смысле.

Джимми гнал машину, как гонщик, мечтающий выиграть «Гран-при», и на поворотах Одетта закрывала от ужаса глаза и вцеплялась пальцами в ремень безопасности.

— В Южной Африке мы всегда так ездим, преследуя стада зебр или антилоп, — объяснил Джимми.

Одетта молчала, замирая от ужаса всякий раз, когда Джимми, отчаянно сигналя, оказывался в опасной близости от какой-нибудь машины на трассе. Ругать Джимми ей не хотелось: похоже, добраться до Джун без его помощи ей вряд ли бы удалось.

— Что-то вы сегодня непривычно тихая, — сказал Джимми, обращаясь к своей пассажирке. — О чем думаете, если не секрет.

— Мне жаль, что вам не придется увидеть старый дом Гленнов при свете дня. Это — настоящее чудо.

В темноте дом Гленнов — перестроенную старинную приходскую церковь — едва можно было разглядеть, хотя он и стоял на вершине холма. По счастью, подъездную дорожку в свете фонарей было видно неплохо, и Джимми уверенной рукой направил свой пикап в ту сторону.

Собаки отчаянно лаяли, требуя выпустить их из машины, и Джимми задумчиво чесал в затылке, не зная, что делать: вечера все еще были холодными, и запирать собак в пикапе ему не хотелось.

— Прежде чем выпускать собак, надо спросить Джуди и Говарда, — сказала Одетта. — У них тоже есть собаки, которые, между прочим, могут не поладить с вашими.

Мать Джун услышала собачий лай и крикнула с порога:

— Ни о чем не беспокойтесь и заводите собак в дом. Эффи и Блайнду такая компания понравится.

Большинство гостей уже собралось в просторной и уютной гостиной Гленнов. Сквозь неплотно прикрытую дверь видна была столовая, освещенная свечами в подсвечниках и канделябрах.

— Одди! — Джун бросилась к Одетте и закружила ее в объятиях. На Джун были серые атласные брюки и топ из черно-зеленого бархата; выглядела она просто великолепно. Выпустив подругу из объятий и отдышавшись, Джун сказала: — Мы тут рассматриваем фотографии со свадьбы Эльзы и Йена. Ты свои, случаем, не прихватила?

— У меня не было камеры, — сказала Одетта и огляделась в поисках Эльзы.

— Что смотришь? — хмыкнула Джун. — Нет ее. По последним сведениям, у нее сейчас каждые две минуты схватки. Йен звонит каждые четверть часа и рассказывает, как продвигается дело. Судя по его голосу, ему этот процесс начинает надоедать. Тем более сидит он в холодном коридоре больницы и согреться ему, бедняге, нечем. Зато у нас согревающего сколько угодно. — Джун всунула в руку Одетты стакан с коктейлем и добавила: — Это мамино изобретение. «Красный глаз» называется. Очень забористая штука.

— Сид-то знает? — спросила Одетта, но Джун от нее уже отошла.

— Говорят, ты приехала с дружком, — заметил Джез. — Где он в таком случае?

— Если ты имеешь в виду Джимми, то, во-первых, никакой он мне не дружок, а во-вторых, он сейчас разбирается с собаками…

Одетта могла бы ничего про собак и не говорить, поскольку в эту минуту в гостиную ворвалась Уинни, за которой огромными скачками мчался Нельсон. За ними гнались собаки хозяев — Эффи и Блайнд. Маленький терьер Руг — любимец матери Джун — носился как угорелый по комнате, хватая всех подряд за пятки. В одно мгновение в гостиной поднялся такой кавардак, что какое-либо общение сделалось невозможным. Понадобилось немало времени, чтобы выпроводить возбужденных животных из комнаты и запереть самых активных и агрессивных из них в комнатах на втором этаже.

— Прошу извинить меня за Уинни. По-моему, у этой сучки не все ладно с башкой, — громогласно заявил Джимми, появляясь в гостиной. Это были его первые слова, с которыми он обратился к гостям, и Одетта, закусив губу, подумала, что подобная фраза — не самый лучший способ, чтобы заявить о себе в незнакомой компании.

Когда собак удалили, гости снова занялись фотографиями. Одетта же отправилась на поиски телефона — хотела позвонить Сид и спросить, знает ли она, что Эльза рожает. Телефон она нашла и Сид позвонила. К сожалению, на противоположном конце провода никто не брал трубку. Одетта набирала номер Сид еще несколько раз, но безуспешно. Тут ей пришла в голову простейшая мысль: Йен наверняка позвонил Сид и сообщил ей новость. Так что Сид, скорее всего, уже несется на всех парах в Лондон.

В это время Джимми пугал собравшихся в гостиной сказками о мельнице с привидениями, где якобы жила Одетта, и Джез смотрел на него влюбленными глазами.

— Ты настоящая счастливица, — шепнул Джез на ушко Одетте. — Этот парень — просто чудо. Я бы сказал, он вне секса, более того, стоит над ним. Неудивительно, что у тебя в общении с ним возникли некоторые сложности — так, во всяком случае, мне сказала Джун.

Одетта ткнула пальцем в пустой стакан Джимми, где раньше плескался коктейль «Красный глаз», и прошептала:

— Вы что же — собираетесь вести машину назад в пьяном виде?

— Все остаются на ночь, — тоже шепотом ответил ей Джимми. — Мне Джуди сказала. Это такой сюрприз. Она хочет, чтобы мы только притворились, будто разъезжаемся. Когда же Джун с Джеем отправятся в спальню и все в доме угомонятся, она откроет нам дверь. А утром, когда Джун с Джеем проснутся, мы еще раз пожелаем им доброго пути.

Впервые за все время, которое она здесь провела, Одетта по-настоящему прониклась мыслью, что Джун на следующий день уезжает — далеко и надолго.

Между тем в гостиной появилась Джуди, объявила, что ждать Лидию и Финли больше не имеет смысла, и предложила гостям перейти в столовую. Когда присутствующие стали подниматься с мест, Говард, отец Джун, неожиданно подошел к Одетте и Джимми и обнял их за плечи. Говард был так же высок, как Джимми, хотя и не столь широк в плечах, и обладал большой седой бородой, которая в данную минуту была покрыта алыми пятнами от коктейля «Красный глаз».

— Как только вы вошли, я сразу понял, что ваши две ауры удивительно хорошо сочетаются и подходят друг к другу, — хитро им подмигнув, заявил этот старый хиппи. — Поэтбму я сказал Джуди, чтобы она постелила вам в укромном уголке подальше от других гостей…

Одетту до такой степени смутили эти слова, что она не нашлась что ответить.

— Прошу извинить за опоздание, — сказал, входя в столовую высокий красивый блондин. — Но вы представить себе не можете, что творится сейчас на дорогах…

— Мы прощаем тебя, Финли, — сказала, обнимая его, Джун. — Но где же Лидия? Мы все думали, что она приедет с тобой.

Финли покачал головой.

— Я приехал из Бернмута, а Лидия сказала, что ее привезет сюда кто-нибудь из приятелей.

— Фли! — напустилась на Барфли Джун. — Ты что — забыл прихватить с собой Лидию? Мы же договаривались, что в случае чего…

— Да ничего я не забыл, — огрызнулся, перебивая ее, Барфли. — Более того, ждал эту тощую блондиночку на условленном месте не менее получаса. Но она так и не пришла.

— Где же она в таком случае? — озабоченно вопросил Финли, принимая из рук Джун бокал с красным вином.

— Не волнуйся, объявится, — уверенно сказала Джун. — У меня сегодня прощальный вечер. Она просто не может не приехать.

Но Лидия так и не объявилась.

Джуди была великолепной кухаркой, и прощальный обед превратился в настоящее торжество плоти. По мере того как тарелки и бокалы пустели, речи, в которых гости желали Джун и Джею всяческого процветания в Штатах, становились все более эмоциональными. Когда же обед завершился, настало время забав и развлечений, в которых самое деятельное участие принял Джез, вытащивший из чехла свою знаменитую гитару. Под аккомпанемент этого инструмента, а также ударных установок в виде кастрюль, сковородок и половников гости стали громко и с большим чувством исполнять песни, в которых хотя бы раз упоминались слова «отъезд» или «прощай».

Поскольку песен с такими словами было сколько угодно, этот импровизированный концерт затянулся допоздна, и когда в два часа ночи в доме зазвонил телефон, поначалу из-за ужасной какофонии никто его звонка не расслышал. Телефон, однако, все звонил и звонил, и Финли, который, дожидаясь известий от Лидии, время от времени выходил в коридор, все-таки услышал треньканье аппарата и снял трубку.

Вернувшись в гостиную, он, пытаясь перекрыть стоявший в комнате ужасный шум, приставил ладони рупором ко рту и крикнул:

— Звонили из больницы «Тичинг», что в северном Лондоне!

В гостиной мгновенно установилась тишина.

— Что случилось? — вскочила с места Джун. — Что-нибудь с Лидией?

Финли отрицательно покачал головой, рассмеялся и объявил:

— У Эльзы родилась дочь Флоренс. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо.

Присутствующие разразились аплодисментами и радостными возгласами. Радовались все — за исключением Джимми. Одетта заметила, что, как только новость о рождении Флоренс стала всеобщим достоянием, он отошел к окну и, прикрыв рукой заблестевшие от слез глаза, повернулся к гостям спиной.

«Флоренс! — догадалась Одетта. — Вот что его расстроило. Ведь это имя его погибшей возлюбленной».

Она подошла к Джимми и взяла его за руку. Он повернулся к ней и долго на нее смотрел. Казалось, он пытался отыскать что-то в ее лице — но вот только что? Этого Одетта сказать не могла.

А потом Джимми неожиданно улыбнулся. Да так, что все его лицо засветилось. Это была не улыбка, а настоящий африканский восход солнца.

Он раскинул в стороны руки и заключил ее в объятия.

— Флоренс… — прошептал ей в ухо. — Отличное имя, правда?

— Прекрасное, — медленно, чуть ли не по слогам произнесла Одетта.

Джимми выпустил ее из своих объятий и взял со стола стакан с красным вином.

— Друзья мои! Я предлагаю тост. За Флоренс.

— За Флоренс! — воскликнули гости, поднимая свои бокалы.

От переполнявших ее чувств Джун расплакалась — в пятый, наверное, раз за вечер.

— Я просто обязана взглянуть на крошку Флоренс перед отъездом. Вы-то все скоро ее увидите, а вот я… Кто знает, когда мне доведется на нее взглянуть?

Стоя за спиной у Джун, ее мать Джуди подавала гостям тайные знаки, заговорщицки им подмигивая…

44

Лидия чувствовала себя чрезвычайно испорченной и гадкой женщиной. Это чувство возникло у нее с первой минуты, как она проснулась и вспомнила, что произошло. Она перекатилась на постели и пощупала лежавшую рядом подушку. Она была холодна и источала чужой, незнакомый, даже, пожалуй, враждебный запах. Мужчина, который был с ней ночью, исчез. Поскольку Лидия находилась у него в квартире, опасаться того, что он просто-напросто от нее сбежал, не приходилось. Оставалось только предположить, что он поднялся раньше ее, чтобы отправиться по делам или на работу.

Потом Лидия подумала о Джун и зажмурилась: до того ей вдруг стало стыдно. Все-таки она, Лидия, ужасная подруга. Ведь Джун ничего особенного от нее не требовала — просто хотела, чтобы она с ней попрощалась, пожелала ей доброго пути, но она и этого не сделала. Что же касается Финли… никакой подлости по отношению к Финли она не совершила. Наоборот, то, что она сделала, было своего рода проверкой боем. Надо же узнать, как функционируют после длительного воздержания все твои системы. Чтобы в первую брачную ночь не ударить лицом в грязь, быть в форме и показать Финли, чего ты стоишь. Когда долгое время не занимаешься сексом, организм и чувства ржавеют. Время от времени им нужно устраивать профилактику — как перезимовавшему в гараже автомобилю. Иначе просто забудешь, что такое секс и как им занимаются.

Лидия прислушалась. В квартире стояла мертвая тишина. Чтобы окончательно убедиться, что хозяина нет дома, Лидия, зевая, поднялась с постели и отправилась в небольшое путешествие по апартаментам, заглянув прежде всего в ванную. Никого. Тут ее взгляд упал на висевшие на стене часы. Стрелки показывали начало восьмого, и Лидия подумала, что при желании может еще успеть в аэропорт Хитроу и помахать на прощание Джун и Джею.

Времени, чтобы сплести историйку, объяснявшую ее отсутствие на вечеринке, у нее оставалось предостаточно.

Одетта, проснувшись, тоже ощутила незнакомый мужской запах. Правда, в отличие от случая с Лидией мужчина находился с ней рядом. А еще с ними в кровати спал спаниель.

Приподняв голову, Одетта осмотрелась. Рядом, у окна, на походной складной кровати тоже кто-то спал. Спали и в лежавших на полу спальных мешках. Все эти спящие люди издавали носами и ртами звуки самого широкого диапазона — от удивительно нежных и тонких до низких и басовитых, сходных с собачьим рычанием.

У Одетты возникло странное ощущение, что она находится в палатке полевого госпиталя неподалеку от места, где развернулось сражение.

Джуди удалось-таки воплотить в жизнь свой план и оставить гостей ночевать. Когда они, сделав вид, что уезжают, начали один за другим покидать дом, Джун плакала, а Джуди шептала на ухо уходившим, чтобы они ехали к гостинице «Смитси-Инн» и там на стоянке дожидались условного часа.

Когда гости, простояв минут сорок на парковочной площадке, вернулись к ее дому, выяснилось, что Джун еще не ложилась. Она никак не могла найти свой паспорт и по этой причине стала перетряхивать весь свой багаж. Пришлось внести в первоначальный план кое-какие коррективы. Говард, ежеминутно прижимая указательный палец к губам, провел молодых людей в пустующий амбар, где они, щелкая зубами от холода и попивая предложенный им Говардом самогон, просидели не менее часа в ожидании, когда Джун наконец уляжется.

Ничего удивительного, что, когда гости попали в дом, они не были особенно разборчивы относительно того, где, с кем и на чем им спать. Во-первых, все жутко продрогли и устали, а во-вторых, самогон оказался в сто раз действенней любого снотворного.

Джуди, как это с ней не раз бывало, проспала. Говард же, который, чтобы не слышать храпа своей супруги, вставлял в уши затычки, тоже, ясное дело, не услышал звон будильника.

Зато его услышала Джун, спавшая в соседней комнате.

— Между прочим, будильник все звонит и звонит, а реакции никакой, — встревоженно сказала она Джею. — А еще я никак не могу отделаться от ощущения, что по дому ночью бродили какие-то люди. Может быть, к нам проникли грабители, связали маму с папой и сунули им в рот кляп?

— По дому, скорее всего, бродили собаки, — зевнув, сказал Джей. Он тоже плохо спал в эту ночь, поскольку Джун, разыскивая паспорт, открыла все чемоданы и не менее двух часов перебирала вещи, перекладывая их с места на место.

— Ничего подобного. Я заходила вчера к ним. Они спали, как сурки, — озабоченно произнесла Джун.

— Тогда это мыши, — сказал Джей, перекатился на другой бок и накрыл голову подушкой.

— Никогда не поверю, что мыши могут так топать. — Джун окончательно проснулась, посмотрела на часы и потянулась к халату. — Заварю-ка я чай. Думаю, ты тоже выпьешь чашечку. А, Джей?

Джей не отвечал.

— Чаю хочешь?! — гаркнула Джун прямо в ухо Джею, предварительно сорвав у него с головы подушку. Тот от неожиданности едва не скатился с кровати.

— Если ты будешь так на меня вопить, я никогда не сделаю тебе официального предложения, и ты так и останешься моей гражданской женой, — проворчал Джей, не открывая глаз.

— Ну и наплевать, — сказала Джун, вышла из комнаты, но буквально через минуту вернулась. — Выходит, ты собирался сделать мне официальное предложение? — спросила она, ластясь к Джею.

— Собирался, — буркнул Джей. — Можешь считать, что я его тебе уже сделал.

— Официальные предложения так не делаются…

— Интересно… — Джей приподнялся на локте. — Как же они, по-твоему, делаются?

— Мужчина становится на одно колено, берет женщину за руку и говорит: предлагаю вам руку и сердце.

— Да я же голый, — резонно заметил Джей. — Как я в таком виде буду делать тебе официальное предложение?

Джун сорвала с себя халат и швырнула его на кровать.

— Ну вот. Теперь я тоже голая. Так что это будет официальное предложение, но с чуточку непристойным оттенком…

* * *

…От выпитого самогона у Одетты так разболелась голова, что ей весь белый свет стал не мил. По счастью, открылась дверь, и в комнату вошла Элли с большим, тяжело нагруженным подносом.

— Просыпайтесь, детки. Пора, — сказала она, проходя к низенькому столику и ставя на него поднос с чаем, медикаментами и прочим припасом, требующимся человеку с похмелья.

Лежавший на складной кровати Дункан молча протянул руку и взял с подноса кружку с дымящимся чаем. Элли подошла к нему, поцеловала, после чего вложила ему в рот две таблетки аспирина.

— Джун уже встала, — озабоченно сказала она, обращаясь к Одетте, которая, хотя и страдала от головной боли, была способна, на ее взгляд, воспринимать человеческую речь. — Чтобы она меня не заметила, мне пришлось шмыгнуть под лестницу. Видно, нам опять придется прятаться в амбаре, чтобы не испортить сюрприз. — Тут Элли обратила внимание, что Одетта и Джимми лежат на кровати валетом, и спросила: — Вы что — всегда так спите? Как-то это странно, ты не находишь?

Прежде чем Одетта успела что-либо на это ответить, в комнате прозвучал ехидный голос Джеза:

— Этот парень слишком долго жил в Южном полушарии. Вот он и норовит лечь головой к югу. — Тут Джез неожиданно дал петуха, а потом и вовсе захрипел: — Вот черт! Не надо было мне вчера песни орать, а потом пить на холоде самогон. Так можно и голос потерять.

— Подумаешь, голос, — бросил запакованный в спальный мешок Финли. — Я вчера невесту потерял.

— А я — одежду, — сказала Элли, обозревая комнату в поисках оставленной где-то юбки. В настоящий момент на ней были только свитер, трусы и колготки.

Постепенно все, кто был в комнате, проснулись и стали переговариваться. Спал один только Джимми. Одетта удивилась: не так давно он жаловался ей на бессонницу. Потом она подумала, что впервые за три года проснулась в одной постели с мужчиной, и удивилась еще больше. То обстоятельство, что в комнате вместе с ними находилось еще четверо человек, никак на это ее удивленное состояние не повлияло.

— Я уже и в другие комнаты заглянула, — продолжала докладывать об обстановке в доме Элли. — В спальне Шона дрыхнут приятели Джея, но они в таком состоянии, что их, похоже, без электрошока не разбудишь. Приятельницы Джун спят в ее бывшей комнате. Они всю ночь напролет перешептывались, курили и допивали оставшееся вино и теперь, понятное дело, не могут оторвать голову от подушки. Уж и не знаю, как мы их всех поднимем и переправим в амбар.

В это время Джимми приоткрыл сначала один глаз, потом другой, раскинул в стороны руки и потянулся всем своим большим, сильным телом.

— Удивительное дело, — пророкотал он. — Сегодня я впервые за долгое время проспал всю ночь, как младенец, и даже ни разу не проснулся. — Минутой позже, посмотрев на Одетту, он добавил: — Нам надо почаще спать вместе. Ты действуешь на меня, как колыбельная.

Одетта покраснела. Ох уж эти неуклюжие заявления Джимми. Ее приятели с легкостью могли истолковать их превратно. Едва она успела об этом подумать, как в разговор вступил Джез:

— Одетта Филдинг. Прошу любить и жаловать. Убаюкала больше мужчин, чем женская группа «Пианино» в полном составе.

Одетта покраснела так, что щекам стало горячо. Она привыкла к шуточкам Джеза, который вечно прохаживался по поводу ее несуществующих любовников, и охотно над ними смеялась. Но ведь Джимми не знал, что это только игра, и мог все принять за чистую монету. Быть в его глазах шлюхой ей не хотелось.

Джимми, однако, слова Джеза нисколько не смутили. Взяв Одетту за руку, он сказал:

— Значит, мы — родственные души. Я тоже неплохо умею убаюкивать.

Джун, после того как проснулась, успела понервничать, получить от Джея официальное предложение руки и сердца, позаниматься с ним любовью, поплакать, принять душ, привести себя в порядок и поболтать по телефону. Теперь она смотрела укоризненным взглядом на своего брата Шона и его жену Триону.

— Все-таки жаль, что вы не сможете проводить меня до аэропорта, — сказала она, наблюдая за тем, как брат укладывает в багажник отцовского автомобиля футляры с фото — и кинокамерами. — Быть может, возьмете все-таки свой «Лендровер»?

Триона пожала плечами:

— На этой развалюхе нам вас не догнать. А вы и так уже запаздываете.

Джун плаксиво скривила рот, но сдержалась и стала на прощание обнимать и целовать собак.

— Ах вы, мои лапочки… Ой! А это не наша!

— Должно быть, кто-нибудь вчера по пьяному делу оставил, — заметила Джуди, пытаясь втиснуть огромный чемодан своей дочери в багажник. — Ну, вы с Джеем как — готовы?

Джун смотрела на симпатичную собачку, у которой были карие печальные глаза, совсем как у Джея. Неожиданно она вспомнила, чей это спаниель. Собака принадлежала новому приятелю Одетты — высокому и сексуальному парню из Южной Африки по имени Джимми. Похоже, что и Одетта — самая устойчивая к мужским чарам из всех ее близких подруг женшина — тоже нашла свое счастье.

— Мы готовы, — сказала она прерывающимся от волнения голосом.

Джуди ласково погладила ее по руке.

— Пока вы будете прощаться с Шоном и Трионой, я приготовлю наш с отцом прощальный сюрприз, — сказала она и удалилась.

Джун сжимала в объятиях Триону, когда раздался шлягер «Умчи меня на реактивном самолете». Сначала она подумала, что Говард включил магнитофонную запись, но пение становилось все громче и было крайне нестройным. Джун поняла, что песня исполняется, так сказать, вживую.

Когда же двери амбара распахнулись, Джун заплакала и засмеялась одновременно. Обняв за плечи своего ненаглядного Джея, она наблюдала за тем, как из старого амбара стали один за другим выходить ее друзья. Они играли на тех же, что и вчера, издававших страшный шум инструментах, орали песню и размахивали маленькими британскими флагами, позаимствованными Джуди в соседней школе, которую недавно почтил своим визитом принц Чарлз.

— Как я рада снова вас всех видеть, — глотая слезы умиления, произнесла Джун, когда друзья, допев последний куплет, собрались вокруг них с Джеем. — У меня есть прекрасная новость, которой мне не терпится с вами поделиться. Когда вы в следующий раз увидите нас с Джеем, мы будем уже женатыми людьми.

При этом известии у Джуди Гленн от волнения закружилась голова и она наверняка упала бы, если бы ее не подхватил на руки Джимми Сильвиан.

Почти всю обратную дорогу Одетта проплакала. Джимми вел себя дипломатично: громкой музыки в машине не заводил, смотрел на дорогу и все больше помалкивал.

— Похоже, ты будешь по ней скучать…

— Дело не только в этом, — всхлипнув, сказала Одетта. — Я думаю о том, что теперь вся жизнь Джун переменится. Мужчины не понимают, как сильно любовь и брак изменяют жизнь женщины. Меняется буквально все, а не только фамилия в паспорте…

Джимми обдумывал это заявление всю дорогу до поворота на шоссе М 23.

— Ты так расстроилась из-за того, что Джун собирается выйти замуж? — осторожно спросил он.

— Нет, просто я скучаю по Джун и Джею. Может, это покажется странным, но я скучаю по всем своим приятельницам и приятелям, которые вышли замуж и поженились. Вряд ли ты это поймешь…

— Почему же? Я понимаю, — улыбнулся Джимми. — Думаешь, я сам через такое не прошел? Было дело, я тоже скучал — как и все остальные люди. Друзья женятся, начинают от тебя отходить, а их взгляды на жизнь — меняться…

— Как это верно, — кивнула Одетта и, достав бумажный платочек, высморкалась.

Джимми одарил ее пристальным взглядом.

— А вот мне кажется, что ты за последние несколько месяцев изменилась куда больше всех своих подруг…

Одетте нечего было возразить:

— Что верно, то верно. Я, можно сказать, слегка рехнулась.

— Но выздоравливаешь. Это точно, — расхохотался Джимми и нажал на рычаг переключения передач.

Поначалу Лидия попала не на тот терминал. Там ее притиснул к стене только что сошедший с рейса Сан-Диего — Лондон здоровенный, с покрасневшими глазами американец и стал расспрашивать, как пройти к Букингемскому дворцу. Только ценой невероятных усилий Лидия отделалась от него, нашла нужный терминал и выяснила номер рейса.

— Скажите, Джун Гленн уже прошла на посадку? — спросила она у служащего авиакомпании.

— Одну минуту. — Тот нажал на клавишу компьютера, сверился со списком и сказал: — Нет, она запаздывает. И может не успеть на рейс.

Через пять минут в зал ворвалась Джун, толкавшая перед собой тележку с багажом. За ней поспешал Джей с точно такой же тележкой, так что со стороны их можно было принять за гонщиков на электрокарах. Сметая всех и вся на своем пути, они один за другим подкатили к стойке регистрации.

— Лидс! — воскликнула Джун, ставя свой багаж на весы и отдуваясь. — Ты где вчера была?

— Съела что-то нехорошее, — сказала Лидия, небрежно помахав в воздухе рукой. — И отлеживалась.

— Съела? Ты? — опешила Джун.

— Совсем немного, но умудрилась отравиться. — Лидия подошла к Джун и Джею и расцеловала их в обе щеки. — По этой причине я решила к вам не ездить, а приехать сразу в Хитроу, чтобы вас проводить. А где, кстати, ма и па?

— Высадили нас у аэропорта, но провожать не пошли. Сейчас не до нежностей — у нас, видишь ли, напряженка со временем. Опаздываем, как всегда, — улыбаясь, сказал Джей.

— Черт, до отлета всего двадцать минут, а мне нужно еще забежать в дьюти-фри и купить бутылку джина, — сказала Джун, пожимая руку подруге. — Ты-то как? Сегодня тебе лучше?

— Все еще немного тошнит, — сделав большие глаза, солгала Лидия. — Но я не могла не приехать, поскольку хотела вручить тебе подарок. — Лидия слазила в свою новейшего фасона сумочку и вынула оттуда небольшой сверток. — Вот он. Не распаковывай, пока не подниметесь в воздух.

Джун снова расплакалась. Казалось, слезы у нее текли из какого-то неиссякаемого источника. По счастью, запас бумажных платков у Джея тоже был неиссякаемым.

Уже выходя на посадку, Джун, обнимая Лидию, вспомнила, что не сказала ей самое важное:

— Слышала? У Эльзы родилась девочка. Назвали Флоренс.

Прежде чем Лидия успела как-то отреагировать на эту новость, Джей подкинул ей еще более сенсационную информацию:

— Между прочим, мы с Джун решили пожениться!

В разговор немедленно включилась Джун:

— Да! Так что извини, Лидс, из числа твоих незамужних подружек я выбываю, и фату мне за тобой на свадьбе носить не придется. Я тебе еще позвоню, так что обсудим все досконально…

Джей ухватил Джун за талию и потащил в длинный коридор, над которым полыхала электронная надпись: «Выход на посадку». Джун ничего не оставалось, как послать Лидии воздушный поцелуй и последовать за своим будущим законным мужем.

Устроившись в кресле и сменив туфли на высоких каблуках на мягкие тапочки, Джун распаковала сверток, который ей передала Лидия. В свертке находились две маленькие, обтянутые сафьяном коробочки. Открыв их, Джун обнаружила внутри платиновые обручальные кольца.

— Ты подумай! Лидия догадалась о том, что мы женимся! — радостно взвизгнула Джун, поворачиваясь к Джею и бросаясь к нему на шею. — Какая умная женщина. И щедрая! Я всегда говорила, что она слишком хороша для этого мира.

— А вот с глазомером у нее плоховато, — рассмеялся Джей. Надев большое кольцо, он обнаружил, что оно болтается у него на пальце, а маленькое колечко налезло Джун только на мизинец.

— Ничего, отдадим в Нью-Йорке ювелиру и подгоним по размеру…

Только когда они прилетели в Нью-Йорк и ехали в такси на Манхэттен, Джун наконец поняла, что к чему. Увы, некоторые вещи доходили до нее далеко не сразу.

Толкнув Джея в бок и продемонстрировав ему свой мизинец с подаренным кольцом, она прошипела:

— Знаешь, что я тебе скажу? Эти кольца — обручальные кольца Лидии и Финли!

Одетта выскочила из пикапа и бросилась к ферме. Дверь на кухню была заперта. Из щели под порожком она достала ключ, отперла дверь и вошла в дом. На полу в кухне она обнаружила кучку, оставленную Базуки, и несколько подсохших лужиц. На автоответчике было оставлено несколько сообщений. Звонил Йен, сообщавший о состоянии Эльзы. Последнее сообщение от него содержало информацию о рождении Флоренс.

— Думаю, Сид вчера не ночевала дома, — со вздохом сказала Одетта Джимми, завершив уборку.

Когда Одетта взяла мусорное ведро и вышла во двор, Джимми помчался по лестнице на второй этаж. Сид находилась в спальне, и, как он и предполагал, не одна. Ее партнер спал, уткнувшись в подушку лицом и положив на живот бледную руку, на которой была вытатуирована эмблема рейнджеров.

Сид опустила книгу, которую читала, и вопросительно посмотрела на Джимми поверх очков.

— Мои поздравления, бабуля, — произнес Джимми, отметив про себя, что Сид, даже не накрашенная, выглядит очень и очень неплохо. — У вас родилась внучка. Поскольку Одетта берет у вас сегодня свободный день, рекомендую вам разбудить своего любовника и попросить его отвезти вас в Лондон. Надо же вам взглянуть на внучку.

Выйдя из спальни, он плотно прикрыл за собой дверь и спустился вниз.

— Накорми собаку и приготовь все необходимое для длительной прогулки, — дал он команду Одетте, забирая у нее из рук телефон.

— Зачем? — спросила Одетта. Она пыталась дозвониться до больницы «Тичинг», чтобы выяснить, там ли находится Сид.

— А затем, — сказал Джимми с таким видом, будто приглашал ее прокатиться в Париж, — что мы сейчас едем по магазинам.

45

Джимми и Одетта пополнили одетую по-воскресному толпу, бродившую в уикенд по магазинам. Джимми пообещал Одетте приготовить настоящую южноафриканскую еду, а потому они заходили во все отделы подряд, в том числе и в продовольственные.

Покупая что-нибудь — все равно что, даже какую-нибудь мелочь, — Джимми радовался, как ребенок. Особенно ему понравилось в отделе красок, где его внимание как магнитом притягивали самые яркие цвета.

«Мы выглядим совсем как супружеская пара», — с тревогой подумала Одетта, когда они пришли в магазин «Мать и дитя» и стали рассматривать товары для новорожденных. Это сходство нисколько не уменьшилось, когда они оказались в огромном супермаркете и принялись бродить вдоль заполненных товарами полок, отыскивая какие-то особенные специи, которые требовались Джимми.

— Сегодня я буду тебя баловать, — сказал он, укладывая в тележку, помимо прочих припасов, еще и бутылку бакарди. — Ты будешь есть приготовленную мной пищу и пить купленное мной вино.

Когда они купили все, что им было нужно, Джимми погрузил покупки в пикап и помчался в сторону Фалкингтона. Когда они уже подъезжали к деревне, он неожиданно резко выкрутил руль и свернул направо.

— Куда это мы едем? — озабоченно спросила Одетта, прижимая к груди Уинни, которая едва не свалилась с сиденья.

— Мы едем навестить друга, — ухмыльнулся Джимми. — Я только что вспомнил, что обещал к нему заскочить.

— А ваш друг не будет возражать против моего присутствия? — поинтересовалась Одетта, невольно задаваясь вопросом, с кем это Джимми так близко сошелся в здешней округе. По мнению Сид, местные были людьми скрытными, нелюбопытными и не особенно общительными.

— Этот — не будет, — сказал Джимми. По усыпанной гравием подъездной дорожке они покатили к стоявшему неподалеку от шоссе старинному особняку.

Из его дверей выскочила крохотная, похожая на взъерошенную птицу старушонка в твидовом костюме и замахала Джимми рукой. Со всех сторон двора к ней сбежались собаки и подняли такой лай, что у Одетты заложило уши.

— Роланда! — Джимми выпрыгнул из машины, подбежал к старушке и стиснул ее в своих могучих объятиях.

Одетта осталась сидеть в машине, прижимая к себе Уинни. Нельсон же выскочил из салона и присоединился к стае, которая насчитывала теперь не менее дюжины псов всех пород и размеров. Неожиданно округу огласила громовая команда: «Сидеть!», мигом успокоившая и заставившая присесть на задние лапы всех собак, включая крайне эмоционального и несдержанного Нельсона. Трудно было поверить, что из столь крохотного тела хозяйки дома мог вырваться звук такой густоты и силы. К большому своему удивлению, Одетта поняла, что знает эту пожилую даму. Это была леди Фулброк, с которой она познакомилась в магазине секонд-хенд.

Одетта вылезла из пикапа и подошла к хозяйке дома.

— Мое дорогое дитя! — Леди Эф протянула Одетте свою тонкую и сухую, как птичья лапка, ручку и так сильно сжата ей ладонь, что Одетта едва не вскрикнула. — Если бы вы знали, как я рада вас видеть! Я много раз говорила Джимми, чтобы он вас привез, и вот наконец это свершилось. Вы приехали как раз к чаю. Заходите в дом и отведайте свежеиспеченной сдобы. Ваш Джимми большой до нее охотник.

Судя по всему, эта дама преотлично знала его вкусы, да и вообще неплохо его изучила. Джимми с удовольствием пил чай, которым она его угощала, и ел предложенную ему сдобу с хрустящей корочкой. При этом он во всех подробностях рассказывал хозяйке дома о вечере проводов Джун. Одетта машинально, сама того не желая, внесла в его рассказ посильную лепту, напомнив об упущенных им деталях, когда он описывал сцену пробуждения в доме Гленнов.

— Какие вы молодцы, — сказала под конец леди Эф. — Развлекли и развеселили такую старую курицу, как я. Я бы с радостью познакомила вас со своим мужем — он, в сущности, совсем еще молод душой, — но у него, увы, очень дряхлое тело. Так что не стоит его беспокоить… — Неожиданно посмотрев на Одетту в упор, леди Фулброк указала глазами на Джимми и заговорила о нем: — Держитесь этого человека, деточка. Таких, как он, я еще не встречала… — Тут она снова сменила тему: — Что-то я разболталась. А ведь собиралась предложить вам выпить, а потом — поиграть в теннис…

Джимми вежливо сказал, что они с удовольствием остались бы подольше, но продукты, которые они купили, могут испортиться и потому им необходимо ехать.

Когда пикап снова вырулил на шоссе, Джимми повернулся к Одетте.

— Эта женщина — большая моя поклонница, — застенчиво улыбаясь, произнес он. — Но, клянусь, я привез вас сюда вовсе не для того, чтобы вы выслушивали дифирамбы на мой счет.

— Зачем в таком случае вы меня сюда привезли? — спросила Одетта, у которой и впрямь начало складываться подобное впечатление.

— Потому что эта женщина очень одинока, — сказал он. — Она долго будет вспоминать о встрече с вами, и это немного скрасит ей жизнь. Считайте, что вы сделали доброе дело. Надо же иногда делать добрые дела, верно?

Одетта почувствовала себя виноватой. В самом деле, в последнее время она думала только о себе, а о других людях — крайне редко.

Когда Джимми подвез ее к ферме, та выглядела необитаемой. Одетта открыла дверь и была радостно встречена у порога Базуки, которая так к ней ластилась, что Одетта сразу поняла: Сид из Лондона еще не вернулась. Выпустив собаку во двор, Одетта позвонила в больницу «Тичинг». В регистратуре ей сказали, что Эльза с Флоренс уже выписались и уехали. Тогда Одетта позвонила Эльзе домой, но там трубку никто не брал. Одетта пошла на мельницу, чтобы помыться и сменить одежду. Занимаясь своим туалетом, она неоднократно пыталась представить себе, как будет выглядеть ее жилище, когда стены в нем станут ярко-желтыми, но у нее ничего не получилось.

Потом Одетта вставила новую карту в свой мобильник, и — о чудо! — он заработал. Более того, выяснилось, что к ней тоже можно прозвониться. Даже сюда, на мельницу. Случайно нажав на кнопку «воспроизведение», она выслушала по меньшей мере семнадцать сообщений от самых разных людей, в том числе и от своей матери.

Одетта сразу же ей перезвонила.

Мать спрашивала, поедет ли она на свадьбу к кузине Мелани. Одетту пронзила мысль, что мать ничего, кроме этого, не интересует. Даже такой насущный, казалось бы, вопрос, где она, Одетта, сейчас живет и чем занимается. При всем том мать настаивала, чтобы она прихватила с собой кавалера. Чтобы, как она выразилась, «не пострадала честь семьи».

— Если у тебя никого нет на примете, — сказала Клод, — придется обратиться к братьям Тернер. Они подыщут тебе какого-нибудь приятного парня…

Одетта села на мопед и поехала на ферму Сиддалс. Ехала она не по дороге, а напрямую через поля, распугивая по пути пасшихся там овей. Когда она подкатила к ферме, ее поразили изысканные запахи, доносившиеся из-за двери.

— Что же ты не позвонила, как обещала? — спросил Джимми, впуская ее. — Я бы за тобой заехал…

— Телефон опять забарахлил, — солгала Одетта.

Она надела джинсы и свитер — свой привычный в этих краях наряд, в котором чувствовала себя вполне комфортно. Джимми же буквально преобразился. Вместо фланелевой рубахи и вельветовых джинсов, которые он купил в секонд-хенде и таскал чуть ли не каждый день, на нем были теперь элегантные бежевые брюки и ослепительно белая сорочка.

Обстановка в гостиной тоже претерпела значительные изменения. Стол был застелен крахмальной скатертью, а вместо стандартных фаянсовых тарелок и кружек на нем стояла посуда из старинного фарфора и бронзовые канделябры. Золотистый свет горевших в них свечей отражался в хрустале бокалов и серебре начищенных столовых приборов. Одетте, которая полагала, что Джимми предпочитает готовить и есть у походного костра, все это показалось удивительным.

— А ты не терял времени даром… — протянула она, стараясь по возможности скрыть овладевшие ею эмоции.

— Мне не часто выпадает возможность готовить и накрывать стол для друзей, — смущенно признался он. — Но если уж выпадает, то я становлюсь жутким консерватором.

Поваром Джимми оказался весьма суетливым. Он сновал, как челнок, по кухне, то и дело поднимал крышки с кастрюль и сковородок, что-то туда добавлял, помешивал, пробовал и при этом ухитрялся еще и болтать.

— В Мпона мне не разрешали готовить, — улыбаясь, говорил он. — Поэтому готовлю я не часто. К тому же готовить для одного себя — это так скучно… Но сегодня — совсем другое дело. Сегодня у меня в гостях ты…

— Хочешь использовать меня в качестве подопытного кролика? — усмехнулась Одетта.

— Никаких экспериментов, обещаю, — откликнулся Джимми. — Но прошу тебя не быть ко мне слишком строгой. С тех пор как я приехал в Англию, это мой первый званый обед, а первый обед — это как первое свидание: могут быть допущены ошибки.

— Как первое свидание, говоришь? — переспросила Одетта, которая от этих слов почувствовала себя неуютно.

— А что тут удивительного? — пожал плечами Джимми. — Говорю же, я давно не принимал у себя гостей. Так что я предлагаю тебе отмечать мои ошибки и сразу же о них сообщать. А в конце вечера ты поставишь мне отметку — в соответствии с принятой в Англии десятибалльной системой.

Заметив, что Джимми не устает над собой подшучивать, как бы предлагая не принимать его слишком всерьез, Одетта снова позволила себе расслабиться.

Когда же они выпили по бокалу красного вина, всю скованность с нее как рукой сняло; она стала чувствовать себя у Джимми вполне комфортно и охотно смеялась над его шутками. Потом она рассказала Джимми о разговоре с матерью и о ее просьбе заехать за ней и за сестрой и отвезти их к Мелани.

— Неохота мне опять выступать в роли шофера, — пожаловалась она Джимми, сама того не желая.

— А ты поезжай на армейском джипе Сид, — в шутку предложил Джимми. — Как только твоя мать и другие родственники увидят эту развалюху, у них мигом пропадет всякое желание куда-либо с тобой ехать.

При мысли о возможной реакции Клод Одетта рассмеялась, но потом снова стала серьезной.

— Мать таких шуток не поймет, да и моя сестра Монни — тоже. Она на сносях, так что возить ее сейчас надо очень аккуратно.

— Крэйг, муж твоей сестры, так и не объявился? — поинтересовался Джимми.

— Нет, и, похоже, мои близкие винят в этом меня. Считают, что коли я за него поручилась, то мне его и разыскивать.

— Может быть, он давно уже за границей. Ты как думаешь?

— Вряд ли. Крэйг никуда дальше Эссекса никогда не ездил. К тому же он ненавидит иностранцев. Скорее всего, он скрывается где-нибудь в Лондоне. У него такие друзья, что целую армию могут спрятать.

Джимми уже очистил содержимое своей тарелки, Одетта же едва прикоснулась к пище.

— Тебе не нравится моя стряпня? — спросил Джимми, меняя тему разговора. — Слишком много специй, да? А я вот люблю острое…

Одетта посмотрела на лежавшие у нее в тарелке тушеные бобы, обильно приправленные жгучим перцем и карри. Для нее это блюдо и в самом деле было малость островато, хотя его вкус ей, в общем, понравился.

— Да нет, все очень вкусно, — сказала она и, будто в подтверждение своих слов, проглотила еще несколько ложек оранжевой массы.

— Неправда, — сказал Джимми. — Я же вижу, что ты ешь чуть ли не насильно.

— Ладно, не буду лукавить, — кивнула Одетта. — Тебе не следовало слишком налегать на экзотику. Для первого обеда лучше было приготовить что-нибудь более привычное.

Джимми поднялся с места, прошел на кухню и принес блюдо с золотистыми треугольными пирожками, которые он тут же полил розоватого цвета сиропом.

— Попробуй это, — предложил он. — С финиковым соусом. Дамам обычно нравится. — Джимми отломил кусок пирожка, наколол его на свою вилку и поднес Одетте ко рту.

Одетта вспомнила Флориана Этуаля, который тоже кормил ее с вилки, и ее едва не стошнило. Зажав рот ладонью, она отрицательно покачала головой.

Джимми недоуменно пожал плечами, съел пирожок сам, после чего снова отправился на кухню и принес новое блюдо — нечто вроде заправленного сметаной салата из кактуса. Одетта в ужасе прикрыла глаза. Ни смотреть на пищу, ни тем более ее отведывать у нее не было ни малейшего желания. Теперь все эти кулинарные изыски ничего, кроме отвращения, у нее не вызывали. Она стала внушать себе, что Джимми совершенно не похож на коварного сладострастника Этуаля. По мнению Одетты, Джимми был гораздо умнее и глубже француза; он кормил ее и заботился о ней только потому, что хорошо и по-доброму к ней относился. Главное, он вовсе не собирался затаскивать ее к себе в постель — уж в этом-то она не сомневалась.

Впрочем, какие бы правильные и умные слова Одетта себе ни говорила, настроение у нее от этого нисколько не улучшалось. Она не могла избавиться от ощущения, что Джимми хочет сделаться чем-то вроде ее опекуна или покровителя, а с нее в этом смысле довольно было одной Сид, которая только и делала, что отдавала ей указания и учила уму-разуму. «Нет уж, — подумала она, — хватит с меня наставников. Сама как-нибудь проживу. Своим умом».

— Мне пора, — сказала она, резко поднимаясь. — Еда была отличная, но я должна возвращаться на ферму. Возможно, Сид уже вернулась, и я могу ей понадобиться.

Джимми положил руки ей на плечи.

— Сядь.

— Я же сказала: мне надо ехать, — пробормотала Одетта, пытаясь освободиться из его хватки.

— Но подождать пять минут, чтобы меня выслушать, я надеюсь, ты можешь? — поинтересовался он, с силой надавливая ей на плечи, чтобы она наконец села. — Если ты меня не выслушаешь, то никогда не выберешься из того окопа, в котором сидишь.

— Какого такого окопа? — раздраженно спросила Одетта.

— Того самого, который ты всякий раз роешь взглядом, когда начинаешь с кем-нибудь общаться. Впрочем, если ситуация кажется тебе затруднительной и в окопе отсидеться не удается, то ты просто-напросто сбегаешь с поля боя.

— Ни с какого поля боя, как ты изволил выразиться, я не сбегаю, — зло сказала Одетта, прожигая Джимми взглядом. — Наоборот. Я, черт возьми, всегда стараюсь противостоять обстоятельствам.

— В таком случае никуда не езди и оставайся здесь. — На этот раз Джимми говорил гораздо тише. Более того, он присел рядом с Одеттой и нежно провел ладонью по ее руке. — Думаю, в глубине души ты догадываешься, зачем я тебя сюда пригласил. Вот и попробуй разобраться с этой ситуацией. Говорю сразу: для того чтобы меня остановить, тебе достаточно сказать одно только слово.

Одетта в замешательстве на него посмотрела. Что это он, черт возьми, затеял? Завел какие-то душеспасительные разговоры в духе психоанализа…

— Я отказываюсь понимать твои намеки, Джимми. До сих пор я была уверена, что ты пригласил меня на ужин — только и всего.

— Ты слишком умная женщина, Одетта, чтобы не понимать очевидных вещей. Того, к примеру, что ты мне очень нравишься. Ты ведь отлично знаешь, что я в тебя влюблен, верно? И пригласил я тебя сюда вовсе не для того, чтобы кормить ужином, а чтобы соблазнить!

Одетта была так поражена услышанным, что из ее уст в ответ на эту страстную тираду вырвалось одно-единственное слово:

— Зачем?

— Неужели ты не понимаешь? В самом деле? — Джимми печально покачал головой.

Она вырвала у него ладонь и скрестила на груди руки, что, как считают психологи, является классической оборонительной позицией, защищающей от воздействия чужой энергетики.

— Да, не понимаю, — громко сказала она.

Джимми в отчаянии возвел глаза к потолку.

— Просто мне хочется быть с тобой. Для меня это так же необходимо и естественно, как дышать. Когда ты рядом, и небо голубее, и солнце ярче. Но стоит тебе уйти, как все вокруг меня словно меркнет. Я без ума от тебя с первой минуты, как только тебя увидел. И никого еще так сильно в своей жизни не хотел.

До сих пор все шло хорошо и его слова Одетте даже нравились. Особенно ей понравился пассаж, что быть с ней для него так же необходимо, как дышать. Но стоило ему только произнести слово «хотел», как она сразу же вспомнила о Калуме и внутренне содрогнулась. Теперь секс как таковой был ей ненавистен, причем от начальной стадии сбрасывания с себя одежды и обнажения своего тела до момента интимной близости.

— А я-то думала, ты… — начала было она, но запнулась и замолчала. Она хотела сказать: «Я думала, ты мне друг», но потомпоняла, что он-то всегда подразумевал под словом «друг» нечто большее. Джимми никогда не скрывал того, что она нравится ему как женщина. Это было ясно с самого начала — когда он присылал ей в офис розы и приглашал ее обедать. Нужно было быть слепой, чтобы этого не заметить.

— Как я понимаю, нежных чувств ты ко мне не испытываешь, — с кривой улыбкой сказал Джимии, нарушив затянувшееся молчание. Потом он протянул руку, взял со стола свой бокал и осушил его одним глотком. — Стало быть, тебе на меня наплевать?

Одетта покачала головой:

— Это неправда — и ты отлично об этом знаешь. На самом деле, я очень тебя люблю. Ведь ты сделал для меня столько хорошего — да и продолжаешь делать. Но мне нужна только дружба — в ее чистом, первозданном, так сказать, виде — и ничего больше. Ты же требуешь от меня того, что я не в силах тебе дать.

Джимми замолчал и молчал довольно долго, поглядывая на Одетту по-собачьи грустными глазами.

— Извини. Я понимаю, что мои слова могли показаться тебе излишне резкими и несправедливыми, — пробормотала Одетта, прикрыв веки. — Ты ведь такой интересный мужчина. Большинство женщин без малейших колебаний предложит тебе то, что ты хочешь. Но я… Я просто к этому не готова. Ты остановил свой выбор на человеке, который тебе не подходит. В принципе, я для тебя — чужая… Чужая, ты понимаешь? — Она замолчала и печально покачала головой.

Когда Джимми заговорил снова, голос у него был непривычно тихим:

— А я знаю, почему ты так говоришь. Ты себе не нравишься — и в этом-то все и дело. Но это пройдет, обещаю, и ты снова себя полюбишь. Я-то тебя обожаю, а это что-нибудь да значит, верно? И никакая ты мне не чужая. Я уже успел узнать тебя довольно хорошо.

— Согласна. «Чужая» — это слишком сильно сказано. Будем считать, что я — твоя приятельница. Но любовницей не стану никогда.

— Ну и что мы теперь будем делать? Насколько я понимаю, видеть меня тебе не особенно-то и хочется.

Одетта взяла бокал с вином и сделала глоток. Она начала уже успокаиваться, и ненависть к себе, к Джимми и остальному миру стала постепенно ее оставлять.

— Говорю же — давай останемся друзьями. Тогда и недоразумений между нами никаких не будет. Короче говоря, я считаю, что мы можем проводить вместе время.

— Как старые добрые приятели, да? — осведомился Джимми, слегка склонив голову набок.

— Да, как старые добрые приятели, — кивнула Одетта. Эта мысль неожиданно показалась ей очень разумной. — Никаких тебе пошлых ухаживаний, ужинов при свечах, разговоров о нежных чувствах…

Джимми рассмеялся своим громыхающим смехом.

— Знаешь что? Мне нравится эта мысль. Итак, решено. Мы будем вместе проводить время.

— За совместное времяпрепровождение!

С этими словами они со звоном сдвинули свои бокалы и выпили, после чего Джимми сказал:

— В таком случае выдвигаю конкретное предложение. Отчего бы нам не поехать на день рождения к Мунго?

— А когда у него день рождения?

— В день святого Георга.

— Стало быть, на следующий день после свадьбы моей кузины Мелани, — задумчиво произнесла Одетта.

— Между прочим, мы могли бы вместе поехать и на свадьбу вашей кузины тоже, — сказал Джимми. Заметив, что Одетта при этих словах едва заметно поморщилась, Джимми торопливо добавил: — Не беспокойся. Я буду вести себя хорошо. Ты можешь считать меня чем-то вроде своей подружки, если тебе так удобнее, или геем.

Одетта рассмеялась. В самом деле, почему не взять его с собой на свадьбу Мелани? По крайней мере, мать не станет подыскивать ей кавалера среди кошмарных приятелей братьев Тернер.

— Хочу попросить тебя об одолжении, — сказал Джимми, прерывая ее размышления. — Не могла бы ты проводить время также и с моей Уинни? Стоит ей пожить здесь еще неделю, и бедняга Нельсон наверняка сбесится. Уж если тебе не хочется везти ночевать к себе на мельницу меня, то отвези туда хотя бы мою собаку…

Когда Одетта с сидевшей у нее за спиной в коробке собачкой подъехала на мопеде к ферме, в окнах горел свет. Было ясно, что Сид вернулась. Одетте не хотелось сейчас ее видеть. Ей нужно было о многом подумать и, помимо всего прочего, как следует выспаться. Ночь, которую она провела у Джун, была на редкость беспокойной.

Стараясь, чтобы ее не было видно из окон фермы, Одетта выключила мотор, слезла с мопеда и тихонько покатила его мимо гаражей к мельнице. Поскольку было темно, она не заметила стоявшего во дворе серебристого «Мерседеса», на переднем сиденье которого дремал шофер.

46

Одетта хорошо помнила, когда ею овладело теплое чувство к Джимми Сильвиану. Это произошло утром в воскресенье, когда она проснулась и услышала посапывание Уинни, спавшей рядом с ней в постели. Каким-то непостижимым образом Джимми удалось с помощью этой собачки передать ей свою доброжелательную энергетику и внушить мысль, что он о ней помнит. Хотела она того или нет, но Джимми отныне вошел в ее жизнь.

Хотя ее сердце болело по Калуму все меньше, она не могла отделаться от ощущения, что этот кошмар может возвратиться. Гладя спаниеля по голове, она подумала, что общение с Джимми станет для ее психики своего рода благодатной терапией, которая позволит ей успокоиться и привести свои чувства в порядок.

Это воскресенье именовалось еще и Днем матери. Вспомнив о состоявшейся у них с Клод беседе, Одетта ощутила чувство вины: она опять мысленно обвинила мать в эгоизме и бесчувственности, хотя сама даже не удосужилась спросить, как она себя чувствует.

Приняв душ и надев спортивный костюм, Одетта побрела на ферму. Сид, судя по всему, еще спала. Дверь дома была заперта, шторы на окнах опущены, а ключа под порожком не оказалось. Одетте не терпелось узнать о том, как у Эльзы прошли роды, но она понимала, что, прежде чем Сид протрет глаза, может пройти несколько часов.

Поэтому она, взяв с собой Уинни, отправилась на пробежку.

С Сид она столкнулась, когда возвращалась на мельницу. Та, обряженная в шелковую пижаму, шаркающей походкой направлялась к ней.

— У меня похмелье, — сразу же сообщила она.

— Рождение ребенка обмывали, да? — спросила Одетта.

— Что такое? — удивленно спросила Сид, но потом, словно о чем-то вспомнив, небрежно помахала в воздухе рукой и сказала: — Ах, ты об этом… Кстати, у меня есть для тебя несколько фотографий. Эта Флоренс такая смешная…

Судя по ее тону, появление на свет Флоренс не слишком взволновало Сид. «А может быть, — подумала Одетта, — она еще не освоилась с мыслью, что стала бабушкой. Вероятно, для рок-звезды это не так-то просто».

Уинни носилась вокруг ног Сид, обнюхивая ее сапоги.

— Чья это? — поинтересовалась Сид, ткнув в спаниеля пальцем.

— Это собака Джимми, — сказала Одетта, виновато склонив голову. Конечно же, прежде чем привозить Уинни, ей следовало посоветоваться с хозяйкой. — Он попросил за ней приглядеть.

— Он что же, уехал?

— Не в этом дело. Его собаки не ладят друг с другом, вот я и решила оградить Джимми на некоторое время от собачьих истерик.

— Как это на тебя похоже! — скривив рот, заметила Сид. — Отказалась от прекрасного щенка афганской борзой, но зато взяла себе шавку, которая надоела хозяину. Скажу честно: ты, Одди, ужасно взбалмошная женщина и сама не знаешь, чего хочешь.

С этими словами Сид удалилась, и ее не было видно на ферме ни днем, ни даже вечером. В ее отсутствие приехал Джимми на пикапе и привез купленную им краску и микроволновую печь.

— Никак не могу научиться ею пользоваться, — сказал он, указав на микроволновку, — вот и решил подарить ее тебе. — Сгрузив эти вещи, он, стараясь не смотреть Одетте в глаза, снова полез в кабину.

— Неужели даже на чашку чаю не останешься? — спросила Одетта. Она чувствовала, что он в смущении, и винила в этом прежде всего себя.

— Времени нет. Так что до завтра. — Джимми захлопнул дверцу, завел мотор, и через минуту его пикап скрылся в клубах пыли. Одетта приуныла. Признаться, она рассчитывал поболтать с Джимми, другими словами, провести с ним немного времени, о чем они вроде бы вчера условились. С другой стороны, могло статься, что Джимми подразумевал под взаимным времяпрепровождением кое-что другое…

Стемнело, а Сид все не возвращалась.

Одетта вдруг поняла, что ей неуютно находиться в полном одиночестве. Около десяти вечера она услышала отдаленный звук мотора, выглянула в окно, но, поскольку свет во дворе не горел, ничего не увидела. Между тем звук мотора не приближался и не отдалялся. Казалось, кто-то оставил машину с включенным мотором на некотором удалении от фермы и пошел к дому пешком. Одетта, зная, что на ферме никаких охранных устройств, кроме автоматически включавшихся прожекторов, нет, вышла с мельницы и пошла крадучись к дому, чтобы выяснить, все ли в порядке.

Она столкнулась с Сид неподалеку от дома. Та, зажав туфли под мышкой, на цыпочках шла к ферме.

— О господи! — воскликнула она испуганно, когда Одетта направила на нее луч фонаря. — Это что же получается: ты за мной шпионишь? Немедленно отправляйся спать!

Сид прошла мимо Одетты, едва не наступив на вертевшуюся у нее под ногами Уинни, и, войдя в дом, с силой захлопнула за собой дверь.

На следующей неделе Сид и Одетта разговаривали мало, зато часто переругивались. Сид поднималась с рассветом и уезжала в Фермонсо, чтобы наблюдать за работой телевизионщиков. Пока Сид не было, Одетта продолжала приводить в порядок ее бумаги, ломая голову над тем, что ей говорить представителям налогового ведомства, если они вдруг нагрянут на ферму. Сид, разумеется, продолжала гнуть свою линию, расплачиваясь с работниками наличными, и нисколько в этом смысле не облегчала ей задачу.

Выяснив, что Сид должна налоговому ведомству в общей сложности тридцать тысяч фунтов, Одетта отправилась к ней с этим известием, но хозяйка не захотела даже ее выслушать. Зато основательно на нее накричала — правда, по другому поводу.

— Рабочие на тебя жалуются! Говорят, что ты требуешь отпечатанные копии каждого заказа.

— Я просто пытаюсь привести в порядок бухгалтерию и вести учет входящих документов, — объяснила Одетта.

— А к чему переводить зря бумагу? — Сид полоснула ее полыхнувшим от ярости взглядом. — Короче, оставь моих рабочих в покое! Твое дело следить по Интернету за прохождением заказов и делать прогнозы о состоянии рынка. И дальше этого свой клюв не совать! Ты собственную компанию не смогла уберечь от банкротства, а еще берешься давать советы…

— Зачем в таком случае вы сделали меня менеджером? — воскликнула Одетта, закусив от обиды губу.

Сид пожала плечами — дескать, это же очевидно, к чему спрашивать.

— Потому, дорогуша, что, кроме тебя, здесь никого нет. А отказаться от работы в Фермонсо я не могу. Калум говорит, что он без меня как без рук.

С тех пор по вечерам она к Сид не ходила и задушевных разговоров с ней не вела. Вместо этого она с помощью Джимми начала обустраивать свою мельницу. Джимми зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Он оказался не только хорошим другом, но и надежным помощником. Глядя на то, как он вкалывает, можно было подумать, что он отделывает собственные апартаменты.

Во вторник он заехал к ней после шести, поставил на плиту чайник и стал вдохновенно повествовать о том, каким отличным помещением для жилья станет мельница после того, как закончится ремонт. Попив чаю, они приступили к работе и вкалывали дотемна. С этого дня он приезжал к ней в это же примерно время каждый вечер, так что работа регулярно возобновлялась. Иногда он привозил с собой какое-нибудь готовое южноафриканское блюдо, которое они с Одеттой разогревали в микроволновке и, сделав в работе небольшой перерыв, с аппетитом поедали. Постепенно Одетта стала привыкать к экзотическим блюдам, которые готовил Джимми, и они уже не казались ей чересчур острыми. За едой они болтали обо всем на свете, смеялись и слушали диски середины восьмидесятых, которые остались от Джоба. А еще Джимми много говорил о Фермонсо-холле и о своих планах на будущее. Хотя у него на глазах не раз уже рушились планы куда более деловых и приспособленных к ведению бизнеса людей, чем он, Джимми продолжал оставаться идеалистом и считал, что у него, несмотря на трудности, все получится.

— Калуму пришлось поднять арендную плату, и фермеры очень этим недовольны. А куда было деваться? На переделку дома уйдут сотни тысяч, если не миллионы. А тут еще организация «Британское наследие» привязалась. Требует, чтобы перестройка дома велась с учетом уникальности архитектурного комплекса Фермонсо. Сами понимаете, их требования чуть ли не вдвое увеличивают стоимость всех работ, но фермерам-то на это наплевать.

Судя по всему, у Джимми по этому поводу был с Калумом конфликт, поскольку лицо у него в эту минуту потемнело. Но он быстро справился с собой.

— Калум думает, что он лорд, — рассмеявшись, сказал он. — Завел привычку стрелять по утрам из мелкашки голубей, и я даже слышал, как он договаривался об уроках верховой езды.

— Я и представить не могла, что Калуму может понравиться разыгрывать из себя сквайра.

— Думаю, это у него от отца, хотя он и не хочет в этом признаваться, — поведал ей Джимми. — Помнится, он все время корил своего папашу за то, что тот купил поместье и разыгрывает из себя помещика, хотя ни по рождению, ни по воспитанию к высшему классу не принадлежит, но сам поступает теперь точно так же.

— Калуму не удастся сохранить поместье, если он будет строить из себя вельможу, — резонно заметила Одетта. — Фермонсо и его угодья — это бизнес, а не забава.

— Попробуй сказать ему об этом сама, — предложил Джимми и начал подсоединять к телевизору видеосистему. — Меня также раздражает команда телевизионщиков, которая шляется по поместью, но Калуму нравится появляться в кадре и рассказывать с важным видом о своих планах. Возможно, все это и неплохо, но он не замечает того, что телевизионщики у него за спиной выведывают у рабочих обо всех недостатках и недоделках в доме.

— Мне казалось, Сид следит за тем, чтобы ненужная информация не получила распространения, — сказала Одетта.

— Сейчас ее внимание занято другими вещами, — пробормотал Джимми, доставая отвертку и прикручивая к телевизору заднюю панель.

Одетта с удовольствием поговорила бы на эту тему еще, но Джимми был слишком занят установкой аппаратуры. Закончив установку и настройку, он стал настаивать, чтобы они сразу проверили работу видеосистемы. По счастью, Одетта захватила свои любимые кассеты с собой, хотя не было никакой гарантии, что они не пострадали в холодной и влажной атмосфере мельницы.

В субботу вечером они устроили просмотр двух фильмов. Это были «Бетти Блю», который принес Джимми, и «Девять с половиной недель», находившийся в коллекции Одетты. Откупорив бутылку баккарди, они расположились с удобствами перед телевизором и включили видео.

Одетта считала, что знает «Девять с половиной недель» чуть ли не наизусть. Во всяком случае, страдая по Калуму, она смотрела этот фильм через день и постоянно плакала. Вот и теперь она ждала, что слезы вот-вот начнут жечь ей глаза, но, к большому ее удивлению, ничего подобного не случилось. Более того, она вдруг осознала, что тембр голоса Микки Рурка ее раздражает, а Ким Бессинджер вовсе не такая уж безупречная красавица, как ей казалось раньше. Что же касается их отношений… Одетта неожиданно для себя пришла к выводу, что они принадлежат скорее к эре неолита, нежели к цивилизованной современной эпохе.

Пожав плечами, она, ни слова не говоря, поднялась с места, взялась за кисть и стала в полутьме покрывать ярко-желтой краской покрытую старой штукатуркой стену. Малярные работы показались ей вдруг куда увлекательнее горячо любимого ею прежде фильма.

А потом Одетте было видение. Ей вдруг привиделось, что Джимми подкрался к ней со спины и поцеловал ее в шею. Одетта прикрыла глаза и задалась вопросом, как такое могло с ней произойти. Уж не захотелось ли, чего доброго, ей самой, чтобы это на самом деле случилось?

Она открыла глаза, потому что Джимми щелкнул выключателем и включил в комнате полное освещение. Потом, взявшись за кисть, он тоже приступил к работе. Так они почти в полном молчании проработали несколько часов, а когда время стало близиться к полуночи, Джимми, коротко заметив, что устал и хочет спать, отвесил ей поклон, взял свою куртку и удалился.

Одетта, стоя у окна и наблюдая за тем, как он садится в машину, подумала, что такое завершение вечера нисколько ее не устраивает.

На следующий вечер они, выгуляв своих собак, уселись смотреть один из фильмов сериала «Династия». Джимми проспал большую часть фильма, временами оглашая воздух громким храпом. Одетта, смотревшая фильм в одиночестве, пришла к выводу, что миляга Адам, от которого она раньше была без ума, ей разонравился и что теперь ей куда больше по нраву надежный, спокойный и физически сильный Джефф — муж Феллон.

Джимми проснулся перед самым концом фильма, зевнул и спросил:

— Я сегодня случайно видел, как ты бежала по лесу. Не будешь возражать, если я как-нибудь поутру к тебе присоединюсь? Начал, понимаешь ли, набирать килограммы.

— Что-то не заметно, — сказала со скептической улыбкой Одетта. Она терпеть не могла, когда люди, находившиеся в отличной физической форме, начинали жаловаться на избыточный вес.

Джимми тем не менее продолжал утверждать, что у него есть-таки кое-какие проблемы.

— Дело в том, что я терпеть не могу физические упражнения. На сафари я постоянно находился в движении, и это заменяло мне тренировки, но здесь я двигаюсь мало и постепенно могу разжиреть. Поэтому я тоже решил начать бегать — с тобой за компанию. К тому же бежать за тобой, созерцая твою спину, это такое удовольствие, от которого я просто не в силах отказаться, — добавил он, многозначительно ей подмигнув.

Последнее замечание Джимми Одетте очень не понравилось, и она сказала, что предпочитает тренироваться одна.

На следующее утро, когда она бежала по одной из начинавших уже просыхать лесных тропинок, перед ней неожиданно, как чертик из коробочки, возник Джимми. На нем были шерстяная шапка, оранжевые шорты и такая же футболка с черной надписью «Заповедник Мпона» посередине. Грудь у него высоко вздымалась, а лицо было влажным от пота.

— Доброе утро, Одди! — улыбаясь во весь рот, крикнул он.

Увидев его и услышав его исполненный торжества голос, Одетта едва не застонала от отчаяния. Появление Джимми в лесу свидетельствовало, что он, несмотря на ясно выраженное ею нежелание с ним тренироваться, собирается тем не менее принимать участие в ее пробежках и даже, вполне вероятно, бежать у нее в тылу, рассматривая ее давно уже не столь тугую и округлую, как прежде, задницу.

Джимми, однако, пристраиваться к ней сзади не стал; вместо этого он перемахнул через росшие у тропинки кусты и скрылся в зарослях. Нельсон, который всюду его сопровождал, последовал за ним, но только после того, как яростно облаял Уинни.

47

В понедельник утром Одетта отправилась на встречу с финансовым советником, в ведении которого находились принадлежавшие Сид предприятия. Вернувшись на ферму, Одетта прошла к Сид и сказала:

— Я не могу быть менеджером твоих предприятий. Советник дал мне понять, что я не имею права занимать это место. По его словам, я вообще не имею права занимать место менеджера по финансам ни в промышленной компании, ни в благотворительном фонде.

Сид нисколько этому не удивилась: казалось, она все знала заранее.

— В таком случае, — сказала она, — выход у нас один.

— Какой же? — озабоченно спросила Одетта.

— Мы поменяемся с тобой должностями — только и всего.

Одетта готова была поклясться, что Сид уже обсудила этот вопрос с Калумом и заручилась его согласием.

К удивлению Одетты, Джимми был целиком за это предложение.

— Поладить с телевизионщиками тебе не составит труда — с твоим-то опытом общения с людьми! — с воодушевлением сказал он ей за ужином. Они ели очередное южноафриканское блюдо, приготовленное Джимми. Это были тушеные бататы с луком и острым соусом. — Кстати сказать, Калум знал об этом с самого начала.

— Стало быть, ты в курсе, что он сначала предложил эту работу мне, а не Сид?

Джимми пожал плечами:

— Это не первое, что предложил тебе Калум и что перехватила у тебя Сид. — Одетта озадаченно на него посмотрела, но на испачканном желтой краской лице Джимми снова появилась его всегдашняя обворожительная улыбка. — Да, я в курсе, что ты отказалась от этого места. Я молчал, потому что знал, почему ты так поступила, и не винил тебя за это.

— То, что предлагает мне Сид, — чистейшее безумие. По-моему, у нее поехала крыша.

— Наоборот. — Джимми положил Одетте и себе еще по порции бататов. — Она предлагает тебе единственно возможное решение. Оставь Сид заниматься ее запутанными делами и займись новым проектом. Мне кажется, это тебе вполне по силам.

Одетта принялась с рассеянным видом помешивать у себя в тарелке бататы. Они имели сладковатый привкус, но Одетта уже стала привыкать к странным кулинарным пристрастиям Джимми.

— Это сумасшествие в первую очередь потому, что Калум меня ненавидит. Не думаю, что он сделал мне это предложение всерьез. Наверняка у него при этом была на уме какая-нибудь гадость.

— Калум был абсолютно серьезен, Одди, — сказал Джимми. — Это я подкинул Калуму идею, а Калум воспринимает меня всерьез.

— Так это ты попросил его предложить мне работу? — Одетта с изумлением посмотрела на Джимми. — И это после того, как я рассказала, насколько бесчеловечно он со мной поступил?

— Ну, тогда я не знал еще этой истории во всех деталях, — произнес Джимми, поморщившись как от зубной боли.

— Ты и сейчас не знаешь всех подробностей, — со вздохом сказала Одетта. — Того, к примеру, что это я пустила Ронни Прайэр по следу Калума. Я хотела, чтобы она представила затею Калума в самом невыгодном свете. Таким вот образом я пыталась ему отомстить.

К большому ее удивлению, Джимми от души расхохотался.

— Ты обязательно должна рассказать Калуму эту историю. Уверен, он ее оценит.

— Да ты с ума сошел! — воскликнула Одетта. Ей показалось, что Джимми над ней издевается.

— Наоборот, я никогда не был так серьезен, — воскликнул Джимми, блеснув глазами. — За это он станет только больше тебя уважать. И потом: уж коли ты заварила эту кашу, то тебе ее и расхлебывать…

* * *

На следующий день Одетта взяла из гаража Сид «Ягуар» и поехала в Лондон проведать Эльзу. Она хотела прихватить с собой также и Сид, но ни ее, ни Базуки на ферме не оказалось. Одетта заглянула под порожек, взяла ключ и вошла в дом, чтобы оставить Сид записку. У нее было сильнейшее подозрение, что Сид тоже уехала в Лондон навестить внучку и у Эльзы они встретятся.

Эльза мигом избавила ее от этого заблуждения, как, впрочем, и от многих других. Когда Одетта, прижимая к себе малышку, с замирающим сердцем отгибала одеяльце, чтобы рассмотреть ее личико, Эльза пренебрежительно отозвалась о своей «обожаемой матушке», которая, по ее мнению, не проявляла к внучке никакогоинтереса.

— В тот день, когда мы с Йеном привезли Флоренс домой, она всунула мне в руку три жалкие увядшие розочки, сказала: «Флоренс — просто прелесть», и через десять минут умотала, потому что очень торопилась.

— Ты хочешь сказать, что она не была с тобой во время родов?

— Ты, должно быть, шутишь? — спросила Эльза и горько рассмеялась. — Меня другое интересует — кто привез ее к нам, когда я выписалась из больницы? Ведь тебя на ферме не было…

— Возможно, она приехала на поезде?

— Возможно… — с сомнением в голосе протянула Эльза. Потом, правда, она занялась ребенком, и этот вопрос перестал ее волновать. Только после того, как Флоренс задремала в своей колыбельке из лакированного бамбука, Эльза вернулась к разговору с Одеттой. — Как вообще у тебя обстоят дела? — спросила она.

Вопрос был настолько объемным, что ответ на него занял бы несколько часов, но Одетта не хотела загружать Эльзу своими проблемами, тем более она ясно видела, что ее подругу сейчас интересует по-настоящему одна только Флоренс.

— Нормально, — вот все, что она сказала Эльзе. — Пытаюсь жить дальше.

Пришел Йен, который, желая дать женщинам возможность поговорить без помех, некоторое время дипломатично прогуливался в японском садике у дома.

— Привет, крошка, — сказал он, целуя Одетту в щеку. — Отлично, между прочим, выглядишь.

Одетта передала Йену подарки, которые они купили совместно с Джимми. Среди них были большая коробка шоколадных конфет и мобильный телефон.

Эльза взяла дочь на руки и начала кормить грудью. Одетта смутилась и, не желая отвлекать молодую мать, заговорила с Йеном. В частности, спросила у него, как обстоят дела с его книгой.

— Меня гонят с ней из издательств, как школьника из взрослой дискотеки. Никто не желает признавать гения. Я подумываю уже о том, что мне стоит сменить жанр и переключиться на написание биографий.

— Ты представляешь? Он хочет, чтобы моя маменька рассказала ему в деталях о своей жизни, — фыркнула Эльза.

— А что думает по этому поводу сама Сид?

— О, она сказала одну очень странную, на мой взгляд, вещь, — заметила Эльза, отнимая ребенка от груди и поглаживая его по спинке. — «Я, говорит, только еще начинаю жить. Хочу наверстать упущенное и получить от судьбы то, чего была лишена в юности». Честно говоря, не знаю, что она имела в виду, поскольку юность у нее была бурная — уж можешь мне поверить.

— Она забрала у меня диктофон и пообещала надиктовать несколько пленок, — вступил в разговор Йен. — В свободное от «наверстывания» время, разумеется. А еще она сказала, что ближе к лету мы узнаем о ней нечто сенсационное. Возможно, она собирается напроситься на прием в Букингемский дворец, чтобы обнять своего старого приятеля принца Чарлза — кто знает?

— Ну, мне она об этом рассказывать не станет, — сказала Одетта.

— А ты заезжай к нам почаще. Будешь в курсе всех последних новостей, — произнесла Эльза, обнимая Одетту и провожая ее к выходу. — Уверена, матушка почтит нас еще своим присутствием. Хотя бы для того, чтобы встретиться с Йеном. Ведь она чертовски тщеславна, а шанс иметь личного биографа выпадает далеко не каждому.

Встреча с Эльзой доставила Одетте такое удовольствие, что она решила не упускать случая и пообщаться с еще одной своей подругой. Она остановила такси и дала водителю адрес Лидии.

Позвонив в дверь, она дожидалась ответа Лидии, казалось, целую вечность. Одетта даже подумала, что у нее сейчас пациент, но потом вспомнила, что Лидия сексуальной терапией больше не занимается. У одного ее клиента случилась преждевременная эякуляция, и он нажаловался на нее в районное управление по здравоохранению.

— Слушаю, — раздался наконец голос Лидии в домофоне.

— Приветик, это я, Одди, — проворковала Одетта, исполненная доброжелательства и сентиментальных чувств.

— Хм… Не могла бы ты зайти минут через десять?

— Нет, не могла бы. Я ехала сюда из Суссекса не для того, чтобы шляться по улице в ожидании, когда меня впустят. — Одетта знала, что Лидия помешана на своей внешности, и ей, возможно, просто захотелось подкрасить губы. — Мне необходимо с тобой поговорить, причем срочно.

Такая настойчивость принесла свои плоды, поскольку через минуту замок щелкнул и Одетта получила возможность войти в дом. Лидия встретила ее в длинном мешковатом платье, что было совершенно не в ее стиле. Можно было подумать, что она, спеша к двери, набросила на себя первую попавшуюся вещь из своего гардероба. Одетта сразу поняла, что тут замешан секс. Вне всякого сомнения, в доме, помимо Лидии, находился еще один человек, и Одетта считала, что знает его имя.

— Извини за вторжение, — тихо сказала она. — Но я была уверена, что Финли сейчас на работе.

— Так оно и есть, дорогуша, — так же тихо ответила Лидия. — Я, конечно, очень рада тебя видеть, но прежде всего скажи, что случилось? — Лидия старалась оттеснить ее к кухне, откуда доносился запах кофе. — Может быть, выпьешь чашечку капуччино?

Из-за закрытой двери спальни послышался чей-то басовитый кашель. Одета вопросительно выгнула бровь.

— Общаешься с родственниками Финли? — осведомилась она с сарказмом. — В таком случае, еще раз извини за визит. Я могла бы и сама об этом догадаться.

С этими словами Одетта устремилась к двери, но Лидия схватила ее за руку и затащила на кухню, проявив при этом незаурядную физическую силу.

— Я рада, что ты приехала, Одди, — прошептала Лидия, закрывая за собой дверь и прислоняясь к ней спиной. — Мне требуется твой совет, поскольку у меня голова просто идет кругом. Мне казалось, я полюбила этого человека, но он только что заявил, что он — бисексуал и любит какого-то парня по имени Нед. По его словам, они собираются купить дом в Уимблдоне и жить там вместе.

— Калум — бисексуал?! — У Одетты было такое ощущение, что ее ударили кулаком в солнечное сплетение. Получалось, что Сид, намекая на гомосексуальные наклонности Калума, была права.

— При чем тут Калум? — Лидия подняла на нее голубые, обведенные темными кругами глаза. — Это Флориан. Я в него влюбилась, а он оказался педиком. Ты представляешь, что я теперь испытываю?

48

На девичник к кузине Мелани Одетта не поехала, хотя приглашение получила. Она решила провести это время с пользой — в частности, расписать видами Лондона стены у себя в спальне. К сожалению, Джимми оказался никудышным художником. Собор Святого Павла в его исполнении был похож на женскую грудь. В этом смысле куполу дворца «Миллениум» повезло ничуть не больше — он тоже сильно смахивал на сиську, но уже значительно больших размеров. В творчестве Одетты склонность к изображению женских бюстов не прослеживалась, зато у нее обнаружилось подсознательное стремление к примитивистскому стилю. В результате расписанная ею стена напоминала авангардное полотно, которое можно было условно назвать «Лондон после ядерной бомбардировки».

Они работали несколько вечеров, а когда наконец закончили, Одетта отложила кисти, окинула картины на стенах критическим взглядом и сказала, что стены лучше всего еще раз покрасить, а потом расписать заново милыми сердцу сельскими видами Суссекса. Джимми от всей души расхохотался и согласился с ее мнением. Правда, он выдвинул одно условие — предложил отложить работу на пару дней, мотивируя это отсутствием надлежащего вдохновения.

После этого они уселись перед телевизором и стали смотреть передачу «Лондонцы». Занятия изобразительным искусством подействовали на Одетту как хорошее снотворное, и она сама не заметила, как уснула.

Проснувшись наутро в субботу, она подумала, что это уже вторая ночь, которую она провела вместе с Джимми. Свидетельством тому служил его громкий храп, доносившийся со старого продавленного дивана. Уинни, которая спала с ней на кровати, тоже похрапывала. Одетта вслушалась в эти звуки, решила, что они нисколько ее не раздражают и даже не лишены известной приятности. Подумав еще немного, она пришла к пугающему выводу, что существа, которые издают эти звуки, тоже ей нравятся.

Она находилась в ванной комнате, пытаясь смыть с себя это наваждение, когда услышала громкий голос Джимми, предлагавший ей поторапливаться. Это было так по-домашнему, так по-семейному, что у нее сладко заныло сердце. Расслабляться, однако, было явно не ко времени. Предстоял день, насыщенный трудностями и испытаниями, и Одетта сосредоточила все свои помыслы на нем.

— Так вы, стало быть, фермер, Джеймс? — спросила у Джимми Клод Филдинг. На голове у нее была совершенно невообразимая шляпка, более всего походившая на чучело глухаря в брачном оперении.

— Зовите меня Джимми, мадам. — Он улыбнулся и подмигнул Одетте. — Да, в определенном смысле я фермер. Кстати, вы приготовили очень вкусные бутерброды…

Клод расцвела:

— Еще бы! У Мелани вас так не накормят.

— Прием будет в пабе, мама, — сказала Одетта. — Так что никому из близких Мелани готовить не придется.

— В пабе? — вскричала Клод с таким видом, будто ей сообщили, что прием состоится в борделе.

Одетта пожала плечами. Клод преотлично об этом знала, но в присутствии Джимми неожиданно стала разыгрывать из себя даму из общества. Надо сказать, появление Джимми вызвало у родственников Одетты настоящий фурор. И неудивительно. В костюме, галстуке и белой рубашке он выглядел как модная картинка из мужского журнала, хотя за модой никогда не гнался. Просто все, что бы он ни надел, смотрелось на нем просто великолепно.

Одетта тоже не ударила лицом в грязь. На ней были сидевший как перчатка деловой костюм и широкополая шляпа с алой тульей. Шляпу уступила ей Роланда Шерингтон, частенько посещавшая распродажи в Эскоте, где проходили ежегодные королевские скачки и куда в этой связи съезжалось лучшее общество Англии, представители которого крайне редко надевали одну и ту же вещь дважды.

В муниципалитете состоялась короткая церемония «только для близких друзей и родственников». На ней присутствовало семейство Филдинг в полном составе; со стороны же родителей невесты и жениха была одна только сестра Рэя Лил, она же мать Мелани. Отец Мелани умер три года назад, а родители Дина — жениха Мелани — жили в Австралии и позволить себе приехать в Англию не могли.

После церемонии регистрации друзья и родственники жениха и невесты переместились в паб «Веселый гном», владельцем которого был дружка жениха Бэрри. Прием был не из дорогих — другими словами, шампанского там не подавали. Пили в основном крепкое пиво, бакарди и кока-колу с водкой. На закуску Бэрри предложил гостям яйца по-шотландски, пиццу, жареные колбаски и чипсы. Сопровождавшая веселье музыка лилась из так называемого «музыкального ящика».

— Нам вовсе не обязательно торчать здесь дотемна, — сказала Одетта Джимми, с неодобрением поглядывая на своего племянника Винни, который швырялся в гостей кусочками колбасы и чипсами.

— Вот как? А я пообещал отвезти твоих родственников домой, — сказал Джимми.

Одетта ужаснулась:

— Да они с подобных сборищ раньше двух утра не уходят!

Джимми беспечно пожал плечами. Поскольку он договорился с Мунго, что они с Одеттой переночуют в Ноттинг-Хилле, спешить, по его разумению, им было некуда. К тому же он был вовсе не прочь познакомиться с родственниками Одетты поближе. Ей же, наоборот, хотелось поскорее с этого торжества умотать, поэтому она ходила по пабу с недовольным лицом, стараясь изыскать предлог, который позволил бы им с Джимми незаметно удалиться. Хорошо еще, что братья Тернер к ней не приставали — уж больно внушительно выглядел ее кавалер.

Братья Тернер обменивались между собой шуточками, главным объектом которых был Крэйг — укрывавшийся от правосудия муж Монни.

Одетта, несмотря на то что Джимми предлагал ей не обращать внимания на выпады братьев Тернер, решила-таки вмешаться в их разговор:

— Прекратите глупый треп. Это переходит всякие границы.

— Ой, ой, как ты нас напугала! — в унисон взвыли Тернеры.

— Это вы пугаете человека. И не меня, а Монни. Оставьте ее в покое, ладно? Вы ничего об этом деле не знаете, так что заткнитесь.

— Это мы-то не знаем? — возмутился Гэрри.

Подошел Джимми и встал рядом с Одеттой.

— Надеюсь, у тебя все нормально, дорогая? — Его громыхающий голос на мгновение перекрыл все звуки и заставил Гэрри попятиться. Все остальные Тернеры тоже притихли. Все, за исключением Лайэма.

— Это ты ничего не знаешь об этом деле, Одди, — пробормотал он, делая вид, что не замечает Джимми. — Так что заткнуться следовало бы тебе. Что это ты тут распоряжаешься, а? Ты за кого вообще себя принимаешь? За большого босса? В таком случае рекомендую тебе посмотреть на себя в зеркало. С этой клоунской прической ты смахиваешь на идиотку. А этот здоровенный парень, который таскается за тобой, как слепой щенок, напоминает мне обыкновенного жиголо…

Джимми и пальцем не пошевелил, чтобы выручить Одетту из затруднительного положения, и продолжал стоять рядом с ней, прислушиваясь к словам Лайэма. Казалось, ему было чрезвычайно любопытно узнать, что еще скажет Лайэм Одетте и как она на его речи отреагирует.

— Короче, Одди, помалкивай и веди себя поскромнее, — сказал в заключение Лайэм. — Тоже мне цаца! Вы, бабы из семейства Филдинг, только и можете, что трахаться налево-направо да болтать всякую ерунду.

Одетта размахнулась было, чтобы отвесить Лайэму пощечину, но Джимми перехватил ее руку. А потом произошло неожиданное: стоявшая все это время в стороне Монни подошла к Лайэму и со словами: «Да как ты смеешь так говорить?» — выплеснула ему в лицо ананасовый сок, который был у нее в стакане.

После этого она расплакалась и уткнулась лицом в грудь Джимми. Тот отвел ее к креслу, усадил и принялся утешать.

Лайэм, сверкая золотыми перстнями на пальцах, достал из кармана платок, вытер сок с лица и, глядя на Одетту в упор, произнес:

— Дешевый трюк, который ничего, по сути, не меняет. Я сказал то, что сказал, и рекомендую тебе основательно над моими словами задуматься.

Одетта не выдержала его пристального взгляда и угрожающего тона, отвернулась и направилась в туалет, чтобы хоть чуть прийти в себя.

Когда она вернулась к гостям, Дин, который уже приканчивал пятую пинту крепкого, рассказывал в баре анекдоты братьям Тернер и Джимми. Те просто покатывались со смеху. Одетта не захотела к ним присоединяться и направилась к тете Лил, которая как начала проливать слезы в муниципалитете, так до сих пор никак не могла остановиться.

— Этот большой красивый парень — твой жених? — спросила Лил, шмыгнув носом, который был у нее такой же красный, как кампари в ее стакане.

— Нет. Мы с ним просто друзья, — ответила Одетта, нежно обняв Лил за плечи.

Оставив Лил хлюпать носом дальше, Одетта прошла к бару и отыскала взглядом Джимми — эту каменную стену, к которой она уже не раз была вынуждена припадать плечом, чтобы стихия жизни не сбила ее с ног. Глядя на то, как он оживленно переговаривался с гостями и смеялся над их шутками, она невольно задалась вопросом: какого черта он все это делает? Она, Одетта, вынуждена, пусть изредка, общаться с этими людьми — как-никак половина из них ее родственники, а остальные — так называемые друзья детства. Но зачем это ему? И тут она поняла зачем. Джимми в силу своей доброты просто снисходил к этим людям, пытаясь хотя бы на короткое время поднять их до своего уровня; точно так же снисходили к ней, Одетте, ее многочисленные приятели и приятельницы, когда приглашали ее к себе пожить после того, как она лишилась работы и дома.

Выходит, снисходительное отношение к людям — лозунг двадцать первого века? Так сказать, стиль эпохи? На этот вопрос Одетта со всей определенностью ответить себе не могла, а потому решила отказаться от докучливых размышлений на эту тему и смешать себе несколько коктейлей. Она начала с любимых ею бакарди и кока-колы, потом переключилась на ликер «Малибу» с ананасовым соком и закончила пиршество парой стаканчиков виски «Блэк лейбл», которое она разбавляла перно. Пока она все это готовила, употребляла внутрь, а потом, неожиданно развеселившись, ходила танцевать, высокоморальный Джимми изживал свое воображаемое чувство вины перед аморальными братьями Тернер, ведя с ними нескончаемые беседы. Впрочем, Джимми не забывал поглядывать и в ее сторону, поэтому, когда она, натанцевавшись, села к себе за столик и стала клевать носом, он поднялся с места, подошел к ней и со словами: «А ваши-то все уже, наверное, в пикапе», — потащил ее из паба на свежий воздух.

Одетта сама не заметила, как оказалась на улице.

— Куда это ты меня ведешь? — заплетающимся языком спросила она. — Я хочу танцевать…

— Послушай, с чего это ты так напилась, а? — строгим голосом осведомился Джимми, хотя в глазах у него плясали веселые бесенята.

— Захотела — и напилась, — заявила Одетта, поднимая на него глаза и с вызовом на него поглядывая. — Кого мне здесь стесняться? Здесь все свои… Впрочем, я тебя понимаю, — продолжала она говорить, со всхлипом втягивая в себя холодный ночной воздух. — Для тебя эти люди ничто — жалкие серые обыватели, пустое место. Ты с ними не общался — ты до них снисходил. Наверняка и веселье, которое они затеяли, показалось тебе жалким и смешным. Представляю, как ты потешался про себя над их безвкусной одеждой, вульгарными манерами, грубым выговором… Ну так вот: торжественно тебе заявляю, что я тоже плоть от плоти этих людей — и горжусь этим!

— Врешь ты все, — спокойно сказал ей Джимми. — Ни черта ты этим не гордишься. Ведь ты, Одетта, самый настоящий сноб. Ты и на свадьбу-то эту ехать не хотела, поскольку, кроме меня, тебе и похвастать-то было нечем. А ведь я понравился им больше, нежели все то, чем ты обладала до недавнего времени. Все эти люди, которых ты в глубине души презираешь, как выяснилось, ставят на первое место человеческую личность, а отнюдь не материальный успех.

— Воображаешь себя пупом земли, да? — бросила Одетта, злобно сверкнув глазами. — Где уж тебе в таком случае понять, что значит в одночасье потерять все, над чем ты трудилась долгие годы. А любить человека, который тебя не любит, — это ты понимаешь? А знаешь ли ты, что такое оказаться оторванной от семьи и чувствовать себя чужой среди своих близких? Нет, ни черта ты не знаешь и не понимаешь. Потому что ты — законченный эгоист!

— Неправда! — взревел Джимми. Голос у него был такой силы, что селившиеся на окрестных помойках бродячие собаки мигом пробудились и подняли оглушительный лай. — Я хорошо понимаю, что значит потерять все — потому-то я и приехал в Англию и стою сейчас перед тобой. И я знаю, что такое быть оторванным от семьи. И уж, конечно, я знаю, что значит любить человека, который не отвечает тебе взаимностью. Кстати, этот человек стоит сейчас передо мной и на меня смотрит!

По причине выпитых ею многочисленных коктейлей Одетта осознавала слова собеседника с небольшим опозданием, но как только они проникли в ее мозг, там осели и были усвоены, она заметила Рэя, который несмело подошел к ним и смущенно произнес:

— Вы уж извините нас, Джимми, но мы, похоже, маленько подзатопили вашу машину. Дело в том, что у Монни только что отошли воды…

49

— Родилась здоровенькая, красивая девочка. У отца есть желание пройти в палату и взглянуть на мать и дитя? — спросила сестра, вопросительно посмотрев на Джимми.

— Думаю, такое желание у него есть, — сказал Джимми, — но он, к сожалению, работает сейчас за границей. Может быть, в таком случае в палату пройдут бабушка и дедушка?

— Не «бабушка» и «дедушка», а «грандма» и «грандпа», — сказала Клод и, игриво подмигнув Джимми, пошла вместе с Рэем вслед за медсестрой.

Джимми и Одетта легли спать уже под утро — часа эдак в три: после больницы Джимми, как обещал, отвез родственников Одетты домой. Когда Феба впускала его с Одеттой в номер, который снимали Феликс и Мунго, на лице у нее было недовольное выражение.

— Вы же сказали, что приедете не позже часа, — сказала она, зевнув.

— У сестры Одетты неожиданно начались роды, и нам пришлось отвезти ее в больницу, — объяснил Джимми.

— Могла бы и потерпеть, — процедила сквозь зубы Феба, проводя их в крошечную комнатушку рядом с кухней, где стоял небольшой диванчик.

— Похоже, нам опять придется спать вместе, — ухмыляясь, сказал Джимми.

Одетта слишком устала, чтобы спорить. Ей хотелось одного: побыстрее завалиться в постель. Умывшись и почистив зубы, она надела футболку и спортивные брюки и вернулась в комнату. Джимми уже лежал в постели.

— Не храпи, а главное, не вздумай ко мне прикасаться, — заявила Одетта, проскальзывая под покрывало. Чтобы находиться от Джимми на безопасном расстоянии, она расположилась у самого края диванчика.

— У меня бессонница, — напомнил ей Джимми.

Одетта подумала, что ему в таком случае вовсе не следовало бы ложиться. Мог бы посидеть на стуле, почитать книжку. Зато она устроилась бы со всеми удобствами. Диван мал для двоих, это ясно. Зачем же занимать драгоценное место, если не собираешься спать?

— В таком случае первый пункт снимается, и за тобой остается только одно обязательство: ни в коем случае до меня не дотрагиваться, — пробормотала она, начиная погружаться в сон.

Через семь часов она проснулась и обнаружила, что лежит, свернувшись калачиком, в объятиях Джимми. Прислушавшись к разговору, доносящемуся с кухни, Одетта поняла, что Мунго и его гости давно уже поднялись и теперь завтракают. Об этом также свидетельствовали ароматы яичницы и жареного бекона, которыми был напитан воздух. Одетта выбралась из объятий Джимми, подтянула сползшие во сне спортивные брюки и надела очки. С похмелья у нее раскалывалась голова, а запах пищи вызывал тошноту. Присев на край постели, она сжала виски руками и стала едва заметно раскачиваться из стороны в сторону, лелея свою боль.

— Доброе утро, — послышался громкий мужской голос. Подняв голову, она увидела стоявшего в дверном проеме Мунго. — Что-то ты неважно выглядишь. Перебрала вчера, да?

— Приветик, — хрипло отозвалась Одетта. — Кстати, поздравляю тебя с днем рождения.

— Садись с нами завтракать, — крикнула Феба, пододвигая для Одетты стул. — Кажется, ночью я вела себя не слишком любезно? Ты уж меня извини: Феликс простудился и чихал всю ночь как заведенный, не давая мне спать. И я, понятное дело, разозлилась… Кстати, твоя сестра родила? Я ведь вчера об этом даже и не спросила…

— Родила. Девочку, — пробормотала Одетта, садясь за стол и с благодарностью принимая из рук Фебы стакан с холодным апельсиновым соком.

— Надеюсь, ты купила мне подарок? — ухмыляясь во весь рот, неожиданно спросил Мунго.

Одетта вспыхнула. Она истратила последние деньги на подарок Мелани и Дину, а о Мунго как-то не подумала.

— Ага! Забыла! — крикнул Мунго. — Ну ничего. Предлагаю тебе в таком случае меня поцеловать. Это и будет твоим подарком.

Одетта смутилась еще больше, но делать было нечего. Приподнявшись с места, она перегнулась через стол и запечатлела на губах Мунго крепкий поцелуй.

— От тебя пахнет мятой… — протянул Мунго, мечтательно прикрыв глаза. — Как от школьницы. Знаешь, а ты мне нравишься.

Джимми зашевелился на диване, как пробуждающийся от спячки медведь. Открыв глаза и не обнаружив рядом с собой Одетты, он не на шутку разволновался и крикнул:

— Одетта? Ты где?

— Да здесь я, здесь, — сказала Одетта, просовывая голову в арку дверного проема. Она все еще испытывала сильное смущение по поводу того, что ночью приникла всем телом к Джимми. Хотя это было и неосознанно, она не знала, догадывается ли об этом Джимми. Другими словами, ее волновал вопрос, спал он в этот момент или бодрствовал, а если бодрствовал, то как все это расценил.

Поскольку погода была хорошая, они решили перебраться на открытую веранду на крыше. Мунго напялил на себя солнечные очки и уселся в шезлонг — загорать. Флисс и Феба занялись напитками и угощением. После вчерашнего Одетте выпивать не хотелось. Она сидела в шезлонге и лениво нежилась на солнышке. На удивление, самым мрачным из всей компании оказался Джимми. Он словно отстранился от общего веселья, говорил мало, а в его тоне проступало раздражение. То обстоятельство, что Мунго выразил неудовольствие по поводу подаренной ему Джимми авторучки фирмы «Монблан», тоже сказалось на его настроении не лучшим образом.

Впрочем, Мунго, как выяснилось, угодить было трудно. Когда Феликс приподнес ему мобильный телефон с крохотным встроенным компьютером, позволявшим играть в электронные игры, он заявил, что такой «наворот» на телефоне — вещь, в принципе, бессмысленная, поскольку хранит в памяти только самые примитивные игры.

— Ах ты неблагодарный щенок! — рявкнул Джимми, зло сверкнув глазами.

— Не смей называть меня так в мой день рождения! — огрызнулся Мунго.

— А мне плевать, день рождения у тебя или нет. В любом случае ты существо эгоистичное и неблагодарное. — В голосе Джимми проступали нотки строгого отца, который распекает нерадивого сына за дурное поведение. Казалось, он был очень не прочь добавить к предыдущей тираде еще несколько фраз — еще более хлестких, язвительных и обидных, но вовремя взял себя в руки и заткнулся.

С минуту помолчав, Джимми объявил, что ему необходимо немного прогуляться, чтобы успокоиться.

— Одетта? — обратился он к ней не слишком дружелюбным голосом. — Хочешь составить мне компанию?

Одетта начала было вставать, но Мунго схватил ее за руку и не позволил ей подняться с места.

— Одетта останется со мной, — заявил он с самым решительным видом, зная, что его слова еще больше раздразнят старшего брата. — Она подарила мне свой поцелуй, и на данный момент это самый ценный подарок из всех, что я сегодня получил. По этой причине я назначаю ее своим самым близким другом.

Джимми одарил Одетту вопросительным взглядом, но, поскольку она продолжала сидеть — Мунго держал ее крепко, — повернулся на каблуках и ушел с веранды один, громко хлопнув дверью. На веранде установилась было тишина, но по прошествии нескольких минут беседа возобновилась. Кому-то пришла в голову счастливая мысль включить стереосистему. Заиграла бравурная музыка в стиле шестидесятых, и Мунго, вытащив Одетту из-за стола, предложил ей сплясать «буги».

Апрельское солнце пригревало по-летнему, над головами плескалось ясное голубое небо, и Одетта не могла отделаться от ощущения, что она находится на пикнике. Кроме того, Мунго ей нравился, да и танцевать она всегда очень любила, поэтому, когда он закружил ее в быстром ритмичном танце, на душе у нее неожиданно стало легко и приятно. Что же касается Джимми… Она пришла к выводу, что он просто не умеет веселиться. «Тем хуже для него», — решила она, выделывая телом и ногами самые немыслимые пируэты и па.

На взгляд Одетты, праздник удался на славу. Кроме того, она была рада, что ей представилась возможность пообщаться с Фебой и Флисс, которые очень пришлись ей по душе.

Саския и Стэн приехали на праздник как раз в тот момент, когда Флисс ставила в духовку любимые Мунго ячменные лепешки, которые после выпекания следовало полить кленовым сиропом.

Увидев Одетту, Саския безумно обрадовалась:

— На свадьбе Эльзы нам почти не удалось поговорить. Между тем ты просто обязана рассказать мне во всех подробностях…

Начав говорить, Саския уже не могла остановиться и стрекотала, как швейная машинка, не давая никому вставить слова. Стоявший у нее за спиной Стэн лишь корчил рожи и подмигивал Одетте — особенно усердно он замигал, когда Саския заговорила о нынешнем процветании ресторана «Станция», который в прошлом именовался «РО». Успех этот, как Одетта ни отнекивалась, Саския приписывала исключительно ее трудам и стараниям.

Когда Саския, наговорившись, отправилась на кухню разыскивать Фебу, Стэн, пристально посмотрев на Одетту, спросил:

— Ну и какого черта ты поступила в услужение к этой бабе?

— Во-первых, Сид меня попросила, а во-вторых, я тогда находилась в безвыходном положении.

— Наслышан я про эту Сид. Шустрая бабенка. И такая наглая… Беззастенчиво крутит любовь с твоим парнем. Видел их в «Пластике» на прошлой неделе. До сих пор не могу понять, что ты нашла в этом типе. Это же настоящая обезьяна. И такие жуткие шляпы носит… Никакого вкуса.

— Ты видел Сид вместе с Калумом?

— А ты о них разве не знала? — Стэн поморщился, как от зубной боли. — Тогда мне не следовало касаться этой темы. Похоже, ты все еще по нему сохнешь. А может, наоборот, хочешь его зарезать? Тебя фиг поймешь…

— Калум предложил мне работу, Стэн, — тихо сказала Одетта.

— Не верю я этому типу. Помяни мое слово — он опять тебя подставит. — Стэн налил себе в стакан на два пальца водки и немедленно выпил. — Нет, лично я бы к Форрестеру работать не пошел. Ни за какие коврижки.

Когда Джимми вернулся с прогулки, Одетта сразу поняла, что настроение у него нисколько не улучшилось. Налив себе в стакан кока-колы, он прислонился к перилам веранды и стал смотреть, как выплясывает сильно нетрезвый Мунго.

Полюбовавшись на пьяного братца, Джимми сплюнул и направился к лестнице, которая вела на кухню.

Когда Одетта вышла из туалета, то увидела, что он стоит рядом с дверью, держа в руках сумки с ее одеждой, а под мышкой — выданную ей Роландой напрокат шляпу.

— Пора ехать, — сказал он, избегая смотреть ей в глаза. Что-то в его тоне подсказало Одетте, что ни спорить с ним, ни противиться ему сейчас не следует.

Она кивнула и пошла прощаться с Мунго и его гостями. Странное дело, в этой компании она чувствовала себя совсем как в кругу семьи, чего нельзя было сказать о вчерашнем дне, когда она находилась с людьми, многие из которых являлись ее настоящими родственниками.

— Может, ты хочешь заехать в больницу и узнать, как обстоят дела у сестры? — спросил Джимми, когда они залезли в кабину пикапа.

Одетта покачала головой.

— Монни не захочет меня видеть. Мое присутствие будет напоминать ей о том, что Крэйг сбежал и ее бросил.

— Чушь! Ты не имеешь к этому никакого отношения…

— Я знаю Монни, — твердо сказала Одетта. — Она уже привыкла увязывать исчезновение Крэйга с моей скромной персоной. Нет, без меня ей будет гораздо лучше. К тому же за ней присматривают мать с отцом, так что я ей не нужна даже в качестве сиделки.

— Как скажешь, — пробормотал Джимми, выруливая со двора на улицу. Это выражение — «как скажешь» — Джимми почерпнул из сериала «Лондонцы». Используя его, он как бы перекладывал ответственность за решение важных проблем на другого человека, и это ужасно бесило Одетту.

Новорожденная дочурка Монни приоткрыла сморщенные красные веки и посмотрела голубыми с поволокой глазами на своего папашу.

— Красивая, правда? — всхлипнула от полноты чувств Монни. — Вся в папочку.

Он сунул ребенку палец. Девочка крепко сжала его в своей крохотной сморщенной ручонке.

— Такая же красавица, как ее мамочка, — сказал он хриплым от волнения голосом.

— Тебе пора идти, — сказала Монни. — Отец и мать будут здесь с минуты на минуту. Нехорошо получится, если они тебя здесь застанут.

— Да знаю я… — Он еще некоторое время смотрел на крошечное личико дочери. — Тогда я приду завтра. Не возражаешь?

Она кивнула и залилась слезами — не хотела, чтобы он уходил.

— Ты уж позаботься об этой крошке, ладно? — Он поцеловал Монни в лоб и вышел, тихо прикрыв за собой дверь палаты.

Когда они возвращались, Джимми был зол как черт и, высунувшись из окна, то и дело орал на водителей, которые, по его мнению, ехали или слишком медленно, или норовили слишком близко к нему прижаться. Одетта дипломатично помалкивала.

— Кто бы знал, как я ненавижу Лондон, — пробормотал Джимми, неласково поглядывая на какого-то мотоциклиста, который, как он считал, хотел его подрезать. — Ужасный город, ужасные люди, а водители — психи и придурки через одного. — Высунувшись из окна, он гаркнул: — Ну куда ты прешь, скажи на милость? Проваливай с дороги, не то я так поцелую тебя в задницу, что твой драндулет вылетит с трассы и станет спутником Земли!

— Между прочим, я родилась в Лондоне, — негромко заметила Одетта.

— Ну и что? Теперь-то ты не жительница Лондона, верно? — проворчал он. — Уверен, ты ненавидишь этот город ничуть не меньше, чем я.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Даже лучше, чем ты сама.

Одетта беспомощно закатила глаза к обитому кожей потолку салона, оставив всякие попытки настроить Джимми на позитивное восприятие действительности. Когда на него, что называется, «находило», он становился совершенно невозможным человеком — был злее, жестче, капризнее и упрямее обоих своих младших братьев, вместе взятых.

Впрочем, когда они выехали из Лондона, кривая его настроения потихоньку поползла вверх. Он уже не так часто орал на проезжающих водителей, а когда они пересекли границу Суррея, вставил в плеер кассету с национальной африканской музыкой и стал тихонько отбивать ладонью ритм на рулевом колесе. В салоне было тепло, и Одетта сама не заметила, как задремала. Ей приснилось, что они с Джимми расписывают стены ее спальни сельскими видами. В центре пейзажа находилась, разумеется, ее мельница. А потом ей привиделось, что Джимми подошел к ней сзади и нежно поцеловал ее в шею.

Когда она проснулась, машина стояла, а в салоне было темно. Только время от времени наливался алым кончик сигареты, которую курил Джимми.

— А я и не знала, что ты куришь, — прошептала Одетта.

— Ага, проснулась, — сказал Джимми, поворачиваясь в ее сторону. — Я бросил курить, когда приехал в Англию, но сегодня упросил Мунго дать мне парочку сигарет.

— Они выводят тебя из себя, да? Твои братья, хочу я сказать…

— Мунго совершенно себя не контролирует. Но это потому, что ему не хватает любви. Так, во всяком случае, он говорит, и я, кстати сказать, хорошо его понимаю. Что же касается Феликса, то он куда более уравновешенный тип, нежели я или Мунго. В принципе, он знает, чего хочет, и рано или поздно своего добьется — с помощью Фебы, разумеется, с которой они очень похожи. Нет, если честно, на братьев я зла не держу.

— Тогда на кого же ты так злишься? — осторожно спросила Одетта. — На отца, который не оставил вам денег? — Поскольку в салоне было жарко и накурено, Одетта опустила стекло и с жадностью втянула в себя прохладный вечерний воздух.

— А с какой стати отец должен был нам что-то оставлять? Он тратил то, что заработал своим трудом. Мы давно уже выросли и должны жить своим умом.

— В таком случае, — сказала Одетта, — ты злишься на себя. У тебя комплекс вины старшего брата, который хочет помочь младшим устроиться в жизни, но чувствует, что это не слишком хорошо у него получается. Тем не менее ты к этому стремишься. К примеру, предложил Фебе и Феликсу пожить у тебя на ферме. По крайней мере, им не придется платить за квартиру.

— Отец все оставил мне, — неожиданно сказал Джимми. В салоне похолодало, и он, выбросив окурок в окно, снова поднял стекло. — А Мунго и Феликса из завещания вычеркнул. Уж и не знаю почему. Но я бы с братьями обязательно поделился — если бы было что делить. Дом на Барбадосе никто пока покупать не желает, а проценты с переизданий отцовских книг поступают в основном на счета его многочисленных жен. Короче говоря, у отца под конец жизни почти ничего не осталось. Но братья могут подумать, что я, будучи единственным наследником, кое-что от них утаиваю. Это-то меня более всего и гложет.

— Феба говорила при мне о двух рисунках Пикассо, которые куда-то пропали, — сказала Одетта, засовывая чуть ли не по локоть замерзшие руки в глубокие карманы спортивных брюк.

— Да, у отца были рисунки Пикассо, — кивнул Джимми. — В молодости он был с ним знаком и, как ни странно, находился у Пикассо в большом фаворе. Папаша до такой степени ему нравился, что великий художник подарил ему два своих рисунка. Сейчас они стоят чертову уйму денег.

— Но они исчезли… Феба полагает, что их присвоила одна из жен вашего отца.

— Они в Англии, — со значением в голосе произнес Джимми.

— Значит, это ты взял рисунки, — с округлившимися от удивления глазами прошептала Одетта, — и контрабандой провез в Англию? Стало быть, они у тебя?

— Если бы они были у меня, — вздохнул Джимми, — я отдал бы один из них Мунго, а другой — Феликсу. Думаю, после этого на душе у меня основательно бы полегчало…

— Так у кого же они в таком случае? — спросила Одетта.

— У Калума, — нехотя признался Джимми. — Он обещал их продать, а деньги вернуть мне в рассрочку. Но я до сих пор ничего от него не получил, и неизвестно, получу ли…

— Как же ты мог доверить этому человеку единственное достояние своей семьи? — пробормотала Одетта.

— Ему была нужна моя помощь, — сказал Джимми, пожимая плечами. — Вот я и поддался на его уговоры. Ты ведь далеко не все знаешь о наших с Калумом отношениях. Как, впрочем, и я — о ваших. Сдается мне, у вас с ним есть какой-то секрет. Почему бы в таком случае не предположить, что нас с Калумом тоже связывает некая тайна?

Одетта прикусила губу. Представлялся удобный случай обо всем без утайки рассказать Джимми, и она раздумывала, стоит ли это делать. Слишком уж унизительной для нее получилась бы эта исповедь. В салоне установилось напряженное молчание. На приборной доске тикали часы, отсчитывая мгновения тишины — секунду за секундой, минуту за минутой.

Первым молчание нарушил Джимми.

— Так и быть, я расскажу, почему безоговорочно доверяю Калуму и считаю, что он никогда не причинит мне зла. Во всяком случае, намеренно. Дело в том, что в Африке у него был нервный срыв, и он пытался покончить с собой. Ну а мне каким-то образом удалось ему помочь.

— У Калума был нервный срыв? — недоверчиво переспросила Одетта.

— Именно, — кивнул Джимми, — и я поклялся ему, что буду об этом помалкивать. Но тебе, я считаю, знать об этом просто необходимо. Тебе надо перестать ненавидеть Калума и начать ему помогать… Но я отвлекся. Итак, когда я впервые увидел этого человека, он показался мне жутким снобом, зазнайкой — да и вообще пренеприятным типом. Он оглядывал мои владения с таким видом, что можно было подумать, будто Мпона принадлежит ему.

Я уже хотел сказать ему, чтобы он сматывался восвояси, и отправился с этой целью к нему в бунгало. Там его не оказалось. Я схватил карабин, пошел по его следам и, к своему ужасу, обнаружил, что он прямиком направился в ту часть заповедника, где мы держали пантер, леопардов и парочку пум. Этим кискам ничего не стоит разорвать человека на куски, особенно если он вторгается в их владения ночью.

Честно говоря, я уже не чаял застать его в живых. Тем не менее я нашел его в добром здравии, если не считать того, что он лежал под кустом и, содрогаясь всем телом, рыдал, как ребенок. Ну, я подумал, что он достаточно уже напуган, поэтому решил его не бранить и отвел в усадьбу, где мы с Флоренс принимали гостей. По пути он мне что-то говорил, но так неразборчиво, что я почти ничего не понял.

Поэтому я предоставил его заботам Флоренс, которая, надо сказать, всегда любила помогать несчастненьким, а сам пошел к гостям. История о шотландце, у которого поехала крыша и который в этой связи решил отдать себя на корм хищникам, чрезвычайно всех позабавила, и мы долго над этим смеялись. Потом я вернулся к Калуму и выяснил, что под благотворным воздействием Флоренс он немного успокоился и пришел в себя. Так, во всяком случае, мне тогда показалось. Не имея ни малейшего желания оставлять его у себя, я предложил ему отправляться в бунгало, а когда он ушел, занялся с Флоренс любовью. Признаться, через полчаса я и думать забыл о его эскападе, но Флоренс снова и снова о нем заговаривала. Состояние Калума чрезвычайно ее заботило. Она считала, что у него сильнейший нервный стресс. «У него душа сочится печалью, как кровью» — так, кажется, она сказала. И предложила мне сходить его проведать. Я не хотел тащиться среди ночи в бунгало и всячески отговаривал от этого Флоренс, но она настояла на своем.

Джимми отрешенно смотрел перед собой, глаза у него затуманились. Достав из кармана сигарету, он чиркнул зажигалкой и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он продолжил свое повествование.

— Еще пять минут, и мы не застали бы Калума в живых. Когда мы вошли в бунгало, он болтался в петле. Веревка была привязана к балке под крышей. Когда я перерезал веревку, вынул его из петли и положил на диван, он приоткрыл глаза и на меня посмотрел. Этого взгляда мне не забыть до самой смерти. В глазах у него проступала такая печаль, какой мне прежде в человеческом взгляде видеть не приходилось. И вот что любопытно: точно такую же печаль я подметил в твоих глазах в тот самый день, когда мы познакомились.

— Так ты спас ему жизнь? — едва слышно спросила Одетта, О таком повороте событий в истории знакомства Джимми с Калумом она и помыслить не могла.

— Если хочешь, называй это так. Только я тебе вот что скажу: Калуму, по-моему, вовсе не хотелось, чтобы его спасали. — Джимми развел руками. — По крайней мере, он ни разу меня за это не поблагодарил. Зато после этого мы сошлись и стали близкими приятелями. Смею тебя уверить, ему долго пришлось бороться со своими демонами, после того как мы с Флоренс чуть ли не силком заставили его жить.

— Но в чем причина? Почему он хотел покончить с собой? — Этот вопрос слетел с уст Одетты, прежде чем она успела подумать, стоит ли, уместно ли его задавать.

Это был первый случай, когда Джимми ответил ей вопросом на вопрос:

— Скажи, что такого тебе сделал Калум, что ты, такая мужественная женщина, его боишься?

Одетта стала смотреть сквозь стекло в черноту ночи. Романтический образ саванны, навеянный рассказом Джимми, незаметно исчез, и перед ее мысленным взором предстало ее отвратительное совокупление с Флорианом, зафиксированное во всех деталях камерой слежения.

Так и не дождавшись от нее ответа, Джимми приоткрыл окно, выбросил окурок и завел мотор. Через несколько минут они въехали во двор фермы.

— Мне придется уехать на пару недель, — деловым голосом сообщил Джимми, сбавляя обороты мотора, но не выключая его. — Возвращаюсь в Африку.

— В Мпона? — неожиданно севшим голосом спросила Одетта.

Джимми покачал головой. Лицо у него было спокойным и сосредоточенным.

— Я поеду в Кению. Надо навестить кое-кого из старых друзей. Устал, знаешь ли, от Англии. Нужно на некоторое время сменить обстановку.

— А как же Калум? А Фермонсо? — Одетта не могла поверить, что Джимми бросит приятеля в разгар затеянного им гигантского строительства.

— А почему, какты думаешь, я рассказал эту душераздирающую историю?

— Мне казалось, ты хотел, чтобы я тебе помогла?

— Именно! — сказал он, откинувшись на спинку кресла. — Поэтому ты будешь работать на Калума и приглядывать за ним, пока меня не будет в Англии. Если ты все еще его любишь, сделай это ради него. Ну а если полюбила меня, сделай это ради меня. В любом случае результат будет один и тот же. Ну а теперь иди к себе. Сегодня нам смотреть видео не придется. Мне пора собирать вещи.

50

На ферме горел свет. Одетта подумала, что ей просто необходимо обсудить с кем-нибудь последние события — пусть даже с Сид. Открыв дверь, она вошла на кухню и увидела Сид и Калума, сидевших за кухонным столом. Перед ними стояли пустая бутылка от виски и два стакана.

— Здравствуй, дорогая! — вскликнула Сид, старательно избегая ее взгляда. — Как прошла свадьба?

— Великолепно. — При виде Калума Одетта начала потихоньку пятиться к двери. — Извините, если помешала, но мне нужно забрать Уинни.

— Я бы предложила тебе выпить, — сказала Сид, пожимая плечами, — но у нас уже все закончилось.

— Ничего страшного. Я и так уже достаточно выпила, — сказала Одетта и вышла с кухни, закрыв за собой дверь. За ней, как привязанная, бежала Уинни.

— Подожди! — крикнул Калум, открывая дверь и устремляясь за ней.

Одетта, не обращая внимания на его призыв, торопливым шагом двинулась к мельнице. Калум быстро ее нагнал, схватил за руку и заставил остановиться.

— Ты меня ненавидишь, да? — спросил он. — Сид, во всяком случае, утверждает, что ненавидишь.

Одетта высвободила руку из его хватки и зашагала к мельнице. Ее чувства к Калуму нельзя было описать одним словом. Они были куда сложнее и противоречивее. Но обсуждать их с Калумом в ее намерения не входило. Слишком много волнующего и даже трагического узнала она в этот вечер. Ей было над чем поразмышлять.

Калум, с минуту постояв, тоже двинулся к мельнице. Он подошел к двери в тот самый момент, когда Одетта доставала из-под коврика ключи.

— Джимми тебе все рассказал?

Одетта нашла на связке нужный ключ и стала дрожащей рукой вставлять его в замочную скважину.

— Ты можешь ответить мне на один вопрос? — выдавила из себя она.

— На какой? О том, что случилось в Африке?

— Джимми хочет, чтобы я тебе помогала, вот я и подумала, что это как-то связано с тем, что произошло в Африке.

— Не нужна мне никакая помощь!

— Зато тебе нужны рисунки…

— Что такое? — Казалось, первую минуту он никак не мог понять, о чем она толкует. Потом, к большому ее удивлению, он расхохотался. — Так вот, оказывается, о чем ты думаешь! О парочке провезенных в Англию контрабандой рисунков Пикассо. Как это все-таки для тебя типично. Я давно уже подметил, что жизнь в твоем представлении — это не что иное, как нашпигованный бесконечными интригами телесериал.

Одетте захотелось сказать ему что-нибудь очень едкое, обидное, но она взяла себя в руки и заговорила ровным, спокойным голосом:

— Верни ему эти рисунки, ладно? Ты же знаешь, что он хочет отдать их братьям.

Калум поковырял ногтем древнюю, насквозь прогнившую планку дверной рамы.

— К чему? Джимми все равно не сможет их продать. Стоит ему обратиться в какой-нибудь художественный салон или пойти на аукцион, как таможня сразу же поднимет страшный шум.

— Стало быть, Джимми и в самом деле провез их в Англию нелегально?

Калум неопределенно пожал плечами и ничего не сказал.

— Так это ты привез рисунки в Англию? — догадалась Одетта.

— Да, это я привез их в Англию. Из Мпона, — сказал Калум, выпячивая нижнюю челюсть. Казалось, он немало гордился этим обстоятельством.

— А как они оказались в Африке, скажи на милость? — спросила Одетта и свистнула, подзывая Уинни.

— Ага! Джимми, стало быть, ничего тебе об этом не сказал? — Калум прислонился к двери и некоторое время смотрел на Одетту в упор. — Что ж, тогда я скажу: отец не хотел, чтобы Джимми после его смерти платил налог на наследство. Поэтому он написал на обратной стороне рисунков письмо, по всем правилам эти листочки сложил, запечатал в конверт, наклеил марку и отослал в Африку. Это непреложный факт, хотя не уверен, что каракули на обороте увеличили ценность рисунков. — Тут Калум ухмыльнулся. — Знала бы ты, что папаша написал на обратной стороне. Чрезвычайно пикантное получилось письмишко…

— Он не стал бы отдавать тебе письмо отца, — покачала головой Одетта, вспомнив, какое значение придавал Джимми переписке с Сильвианом-старшим.

— Флорри на этом настояла, — прошипел Калум. — А Джимми делал все, что она ему говорила.

— Но все же: где теперь рисунки? У тебя?

Калум снова стал ковырять ногтем дверную филенку. Казалось, в эту минуту ничего интереснее этого процесса для него не существовало.

— Я их продал, — наконец сказал он.

— Но ты только что сказал, что таможня…

— Неужели ты думаешь, что я поперся с ними на аукцион Кристи? — с удивлением посмотрел на нее Калум. — Да ничего подобного. Я попросил Дэнни свести меня с нужным человеком. Рассчитывал, что он заплатит мне налом. Согласись, наличность в сейфе все-таки лучше, чем рисунки, которые нельзя выпустить на открытый рынок?

По-видимому, Калум все-таки испытывал по поводу этой сделки чувство вины, поскольку опустил голову и старался в глаза Одетте не смотреть.

— Я должен был их продать — тогда мои дела находились в отчаянном состоянии. Джимми, должно быть, полагал, что я продам их какому-нибудь набитому деньгами богачу, повернутому на почве коллекционирования предметов искусства. — Тут Калум не выдержал и усмехнулся. — Желательно иностранцу, который не сможет прочитать то, что написано на обороте. Но он не учел того, что украденные или нелегально ввезенные в страну предметы искусства поступают исключительно на черный рынок, где их приобретают преступники.

Ну так вот: Дэнни свел меня с парнем по кличке Нож. Тот отстегнул мне крупную сумму наличными, а сам положил рисунки в портфельчик и отбыл в Колумбию с намерением обменять их на двадцать килограммов лучшего в мире кокаина. Таким образом мой бизнес был спасен. — Тут Калум задумчиво потер подбородок и добавил: — Тут, правда, неувязочка одна вышла…

— Какая же? Джимми потребовал вернуть ему деньги?

— Если бы только это… До меня дошли неприятные слухи. Говорят, Нож в определенных кругах жаловался на то, что ему никак не удается сбыть с рук рисунки с написанным на обратной стороне дурацким текстом. Никогда бы не подумал, что гангстеры такие снобы…

— Боже мой! — воскликнула Одетта, приложив ладони к щекам. — И после этого ты еще говоришь, что я представляю жизнь как нашпигованный интригами сериал? По-моему, это твой рассказ смахивает на сюжет гангстерского фильма.

— А ты знаешь, почему этот самый Нож до сих пор не перерезал мне горло? — с мрачной усмешкой поинтересовался Калум. — Благодаря твоим стараниям, сестричка.

— Не поняла… — сказала Одетта, глядя на него с недоумением.

— Его отпугнула та самая телекомпания, которая с твоей подачи следит теперь за каждым моим шагом. — Калум невесело рассмеялся и потер себе лоб. — Ну не хочет Нож становиться героем сериала о Фермонсо-холле — что ты с ним поделаешь? Полицейские, похоже, и так с него глаз не спускают, только у них с доказухой слабовато, а тут, случись что, доказательства им, можно сказать, на блюдечке принесут — вернее, на видеопленке.

— Но почему ты сам не обратился в полицию? — Одетта была настолько ошарашена рассказом Калума, что ей и в голову не пришло спросить, как он узнал о ее интригах.

— Не будь наивной, Одетта! — прорычал он. — Тогда меня тоже привлекут. За отмывание денег.

— А как же Джимми? Ты втянул его в эту авантюру, но что он получит взамен?

— Я предложил Джимми десять процентов в своем предприятии. Когда «Дворец чревоугодия» начнет функционировать, его братья будут просто купаться в деньгах.

— А он начнет функционировать? — спросила Одетта, пристально глядя в глаза Калуму. — Насколько я знаю, инвестиции превысили все мыслимые пределы, отдачи — никакой, сроки строительства срываются, инвесторы в панике. Другими словами, Калум, твои дела плохи, очень плохи. Как же ты будешь расплачиваться с Джимми? Или поступишь с ним, как со мной — то есть, попросту говоря, пошлешь его к черту? А ведь он не только спас твой бизнес, передав тебе рисунки. Он, между прочим, спас твою жизнь…

— Он тебе и об этом рассказал?! — взревел Калум, сжимая кулаки. — А ведь дал клятву, что будет молчать! Видно, он меня так и не простил, хотя и уверял в обратном. Проклятый лжец!

Одетта ничего не понимала. Казалось бы, Джимми рассказал ей все. Но что в таком случае он должен был простить? Какую вину? Она всмотрелась в лицо Калума. Глаза у него сверкали, руки тряслись. Он был ужасен и походил на маньяка, готового в любую минуту пролить кровь.

Впрочем, когда Калум заговорил снова, в его голосе не было истерики. Наоборот, в нем отзывалось ледяное спокойствие.

— Что конкретно он тебе рассказал о том случае в Африке?

Одетта откашлялась.

— Ну, он сказал, что нашел тебя в буше в состоянии нервного припадка, привел к себе, а потом, когда Флоренс немного тебя успокоила, предложил отправляться в свое бунгало. Ночью они с Флоренс пошли к тебе, чтобы проведать, а когда вошли, увидели, что ты висишь в петле. Джимми перерезал веревку и вынул тебя из петли. Другими словами, он тебя спас.

— Джимми тебе солгал.

— Джимми не стал бы так лгать. Это не в его стиле.

— Все зависит от точки зрения. Я действительно бродил тогда по саванне, но вовсе не для того, чтобы предложить себя в качестве поживы диким кошкам. До поездки в Африку я слишком много работал, мне было необходимо встряхнуться, ощутить опасность, чтобы вновь почувствовать себя полноценной личностью. Джимми, конечно, ни черта не понял, схватил меня за шиворот и потащил в усадьбу, обзывая по пути дерьмом, слабаком и жалким человечишкой.

Пока он говорил, Одетта не сводила с его лица глаз и неожиданно для себя пришла к выводу, что верит каждому его слову.

— Значит, вешаться ты не пытался?

— Привязав веревку к потолочной балке? Еще как пытался. Даже, можно сказать, повесился и наверняка бы умер, если бы Джимми не вынул меня тогда из петли. Когда я пришел в себя и понял, что он меня спас, то до крайности удивился. Я-то знал, что заслуживаю смерти. — Калум обнял Одетту за шею, приблизил губы к ее уху и прошептал: — Да, я ужасно перед ним провинился. В ту ночь я переспал с его разлюбезной Флорри.

— Нет! — воскликнула Одетта, стряхивая с себя его руку и отодвигаясь. — Этого не может быть.

— Еще как может! — кивнул Калум. — Когда Джимии приволок меня из саванны к себе домой, я был в ужасном состоянии. Джимми так меня достал, что я его возненавидел. Впрочем, в тот момент я ненавидел всех и вся, включая себя самого и собственную жизнь. Надо сказать, Джимми не был тогда таким милым парнем, каким стал сейчас. Если разобраться, он был даже агрессивным типом. Когда он меня нашел, я без труда расшифровал его взгляд: хочешь подохнуть — подыхай. Но где угодно, только не в саванне. Дело в том, что если бы меня загрызли на открытой местности львы или пантеры, это могло бы дурно отразиться на его бизнесе. Короче, он желал мне тогда смерти, и я это чувствовал. Вот я и подумал, а почему бы мне и в самом деле не умереть? Во всяком случае, смерть разрешила бы все мои проблемы.

Калум снова сделал попытку положить руку на плечо Одетты, но его рука замерла на полпути. Казалось, он припомнил нечто очень важное, о чем ему было просто необходимо ей рассказать.

— Но прежде чем умереть, я решил оторваться по полной программе. Выпить вина, забить косячок, а потом трахнуть красивую телку. Я считал, что при таком раскладе, как у меня, я могу себе это позволить.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, я трахнул его возлюбленную. Эту сладкоголосую птичку Флорри. — Рука Калума вновь обрела жизнь. Он приблизил ее к лицу Одетты и провел большим пальцем по ее щеке и губам. — Тем самым я хотел отомстить этому здоровенному грубияну за то, что он оскорблял меня и втайне желал мне провалиться в тартарары. А моя последующая смерть, вернее самоубийство, смыла бы с меня этот грех.

Одетта, злобно сверкнув глазами, снова от него отодвинулась.

— Но как она на это пошла?

— Пошла, потому что сама этого хотела. Флорри до того меня хотела, что чуть из платья не выпрыгивала, а этот здоровенный болван ничего не замечал. Короче, когда он оставил меня на попечение Флорри и ушел к своим гостям, я осуществил свое намерение. Я, конечно, не стал ей говорить, что после этого пойду к себе и повешусь — к чему было расстраивать девушку? Тем более Флорри никакой вины за собой не чувствовала и, после того как мы переспали, стала рассуждать о том, как славно мы с ней вместе теперь заживем. Другими словами, она уже успела создать в своем воображении будущее — наше общее будущее. Я до такой степени из-за этого на нее разозлился, что, не говоря ни слова, поднялся с постели и ушел к себе в бунгало. Вешаться.

— Там тебя они и нашли…

— Верно. Когда Джимми проводил гостей, Флорри рассказала ему о своей измене, а также о том, что я, по ее мнению, нахожусь в ужасно подавленном состоянии. Джимми, хотя и был поражен в самое сердце известием об измене любимой, потащился тем не менее ко мне в бунгало и, как ты знаешь, вынул меня из петли. Удивительное дело: в том, что со мной случилось, Флорри обвинила Джимми. Она называла его тупым и бесчувственным и требовала, чтобы он приложил все усилия, чтобы мне помочь. Вот тогда-то Джимми и передал мне рисунки Пикассо — когда узнал, что я на грани разорения.

— Но как она могла позволить себе так обращаться с Джимми? — озадаченно спросила Одетта. — Ведь она, насколько я знаю, его любила?

— Любила, да разлюбила. Но, между прочим, Флорри успела дать Джимми довольно много. Без нее он стал бы таким же пьяницей и развратником, как и его папаша, на которого он до встречи с Флорри стремился походить, не отдавая себе в том отчета. Ну а потом еще эта страшная ночь… Она чрезвычайно сильно его изменила. Как, впрочем, и всех нас…

Одетта, едва сдерживая ярость, подвела итог.

— Значит, благодаря Джимми ты фактически обрел вторую жизнь, получил возможность спасти свой бизнес и к тому же уехал из Африки с воспоминаниями о приятно проведенной ночи с его возлюбленной? Правда, у тебя на шее остался след от веревки, но с этим, согласись, примириться можно — особенно принимая во внимание, что ты приобрел. Флорри, надо сказать, тоже повела себя по отношению к Джимми не лучшим образом…

— Замолчи, — сказал Калум. — Она умерла. Так что из всех нас она заплатила самую дорогую цену. Хорошо еще, она так никогда и не узнала, что полюбила недостойного ее человека. Да, Одетта, да, — с усмешкой добавил Калум. — Флорри считала, что меня любит. Попав в автокатастрофу и умирая, она думала обо мне, а не о Джимми.

— А ты? Ты ее любил? — прошептала Одетта.

— Во всяком случае, не так, как ее любил Джимми, — хмыкнув, сказал Калум. — Джимми-то ей все простил, но я на такое не способен. Если бы она мне хоть раз изменила, я схватил бы ее за красивую задницу и вышвырнул вон из дома.

Одетта широко размахнулась и отвесила Калуму сильнейшую пощечину. Поскольку она все еще держала в руке ключи, на щеке у Калума образовалась глубокая царапина, тут же ставшая наливаться алым.

— Благодарю тебя, — сказал он, дотрагиваясь до кровоточащей ранки. — Я это заслужил. Кроме того, я всегда знал, что ты на такое способна.

— На такое? Это на что же?

— На ненависть. Так что продолжай меня ненавидеть — хотя бы ради Джимми, которому, как ты, похоже, считаешь, я нанес непоправимый ущерб — во всех смыслах. Впрочем, господь свидетель, я себя тоже ненавижу. А вот Джимми меня любит — и я ничего не могу с этим поделать. Он сказал, что Флорри полюбила меня, потому что я куда больше достоин любви, чем он. По его словам, он не стал бы строить ей препоны, если бы она уехала в Англию, чтобы здесь со мной жить.

Теперь лучшего друга, чем он, у меня нет. Ради меня он готов на все. Поэтому я, хочешь не хочешь, должен думать о том, как отплатить ему добром за добро. Поскольку он готов был отдать мне самое дорогое, что у него было, — Флорри, я просто обязан сделать то же самое. То есть отдать ему то, что я больше всего люблю в этой жизни.

— И что же это? — спросила Одетта, глядя на то, как кровь, стекая с его щеки, капает на землю. — Деньги?

Он покачал головой:

— Нет, Одетта, это не деньги. Это — ты.

На землю упала еще одна капелька влаги, потом вторая, третья… К огромному своему удивлению, Одетта поняла, что это слезы.

— Ты хочешь сказать, что меня любишь? — не поверила Одетта.

Он ничего не ответил, опустил голову и стал смотреть себе под ноги. По его щекам текли слезы и, смешиваясь с кровью, капали на землю.

— Но ты не можешь по собственной прихоти дарить одного человека другому! — воскликнула Одетта, приходя в сильнейшее негодование. — Сейчас не Средние века, когда люди вступали в брак в соответствии с желаниями родителей или родственников.

— Никому я тебя не дарю, — буркнул Калум, доставая из кармана платок и прикладывая его к лицу. — Я лишь хочу сказать, что Джимми, приехав в Англию, очень скоро сильно переменился, и мне стало трудно с ним ладить. И произошло это потому, что он познакомился с тобой. Чтобы стать таким, как прежде, он должен заполучить тебя.

— Ты сразу пришел к этой мысли? Или поначалу хотел подобрать ему в качестве компенсации за Флорри какую-нибудь другую женщину? Скажем, Лидию?

— Ты права. Когда он приехал в Англию, я и впрямь планировал подсунуть ему Лидию, — признался Калум. — Тогда я был сильно увлечен ею, а в соответствии с моей теорией компенсации я должен был отдать ему самое для себя дорогое. К тому же Финли никогда не был бы с ней счастлив — он слишком слаб, чтобы держать под контролем такую непредсказуемую особу. Я решил, что Джимми — единственный человек, который способен ее приструнить. В том, что он ее полюбит, я не сомневался. Но его встреча с тобой на вечере открытия «РО» разрушила все мои планы. Он почти не обращал внимания на Лидию и думал только о тебе. Я злился как черт. Никак не мог понять, что он в тебе нашел…

— Спасибо за комплимент, — процедила сквозь зубы Одетта. — Не забывай только, что в тот самый вечер ты потребовал от меня некую интимную услугу.

— Ну и что? — удивился Калум. — Я просто решил убрать тебя с его пути, а для этого все средства были хороши. Я и гадости ему про тебя рассказывал исключительно по этой причине. Но он ничего не хотел слушать и все больше тобой увлекался. Надеюсь, ты заметила, что он очень упрям? А упрямые люди с удвоенной силой стремятся к тому, от чего их отговаривают. Короче говоря, ты, сама того не зная, вмешалась в затеянную мной игру, смешав мне карты и нарушив все установленные мной правила.

— Извини, — с сарказмом сказала Одетта. — Предупреждать надо. В следующий раз, когда тебе захочется поиграть, я уеду на полгода на Тибет. Быть может, в этом случае мне удастся избежать банкротства.

Калум, словно не слыша обращенных к нему слов, продолжал:

— Тогда я уже знал, что ты ко мне неравнодушна. Должен тебе заметить, это немало меня удивило. Я не знал только, что ты увлеклась мною всерьез, и понял это лишь после того, как ты по моему настоянию трахнулась с Флорианом. С той минуты меня словно подменили: я никак не мог об этом забыть и все время об этом думал.

Одетта ощутила во рту неприятную горечь. Она всегда ее испытывала, когда вспоминала о случившемся.

— Итак, ты доказала мне, что готова ради меня на все, — сказал Калум, сокрушенно покачав головой. — Другой бы обрадовался, но ты ничего, кроме сильнейшего раздражения, у меня не вызывала. Ни ты, ни твой клуб не были мне нужны. Так, во всяком случае, я тогда считал. С другой стороны, во мне словно что-то надломилось. Неожиданно выяснилось, что мне не нужна и Лидия. И тогда я стал думать, что, возможно, в той мешанине чувств, которые я к тебе испытывал, заключено нечто большее, нежели только неприятие и ненависть. Часть моего сознания хотела, чтобы ты меня разлюбила, но другая его часть, лучшая, как я сейчас понимаю, всячески этому противилась.

Одетта смотрела в его бегающие глаза, вслушивалась в путаную речь, пытаясь понять, что происходило и происходит в его изломанном сознании. Извращенные идеи Калума о справедливости, как, равным образом, его искаженное представление о морали, ее поражали.

— Неожиданно я понял, что испытываю к тебе сильное, но чрезвычайно противоречивое и сложное чувство: это была любовь, круто замешенная на ненависти. Я попытался вырвать это чувство из своего сердца, но у меня ничего не получалось, хотя я ради этого превратил свою и твою жизнь в ад. Когда я на Новый год застал у тебя Джимми, то решил, что ты наконец меня разлюбила. Я почувствовал облегчение, но одновременно меня стали терзать сильнейшие муки ревности. Но потом Джимми ушел, и я как-то сразу успокоился. Ты все еще меня любила и продолжала прощать мне все мои прегрешения… Вот тогда-то я понял, как это для меня важно, и окончательно убедился, что тоже тебя люблю.

— И решил отдать меня Джимми вместо Лидии — так, что ли? — хрипло рассмеялась Одетта. — Красивый жест, ничего не скажешь, но бессмысленный. Ничего-то из этого не получилось.

— Еще как получилось, — спокойно сказал Калум, отнимая от лица платок, складывая его и пряча в карман.

— Не получилось, потому что мы… потому что мы… — она запнулась, подыскивая нужное слово. — Потому что мы с Джимми еще не были вместе!

К ее удивлению, Калума это известие нисколько не огорчило. Казалось, он даже был этому рад.

— Неважно. Я знаю, что он тебя любит, хочет, чтобы ты полюбила его, и кое-какого прогресса в этом смысле добился. А будете вы вместе или нет — это уже не моя забота.

— Но откуда у тебя такая уверенность, что он меня любит?

— Ты очень похожа на Флорри — вот откуда. Ты даже много глубже и умнее ее, хотя, конечно, и не такая красавица. Можешь не сомневаться: Джимми тебя любит. И я тебя люблю. Так что поздравляю вас, мисс Филдинг. Раньше вас никто не любил, а сейчас любят аж целых двое. — Последнюю фразу, которую следовало расценивать как шутку, он произнес серьезным тоном.

Одетта подумала о Джимми. О том, в частности, что он сейчас в полном одиночестве собирает у себя на ферме вещи, чтобы ехать в Кению. Большой, упрямый и очень добрый Джимми Сильвиан, который спас Калуму жизнь, несмотря на то что он переспал с его любимой девушкой. А еще она подумала о том, что Джимми по ее, Одетты, милости пришлось много страдать. Впрочем, сейчас было не время вспоминать о выпавших на долю Джимми испытаниях. Уезжая, он попросил ее помочь Калуму в борьбе за Фермонсо, и ей прежде всего следовало подумать об этом.

Калум внимательно наблюдал за изменениями, которые претерпевало ее лицо. Наконец он произнес:

— А ведь ты тоже любишь Джимми, верно? Не тяни, Одетта, скажи мне, ты любишь его… или же нет?

Одетта всмотрелась в его небольшие серые глаза, в которых проступали злость, надежда и ревность. Прежде она и помыслить не могла, что Калум, признавшись ей в любви, спросит после этого, любит ли она его друга. На этот вопрос она отвечать не стала, зато сказала другое:

— Я согласна работать на тебя, Калум. Приступаю к делу с завтрашнего дня, если ты, конечно, не передумал.

Калум тяжело вздохнул. Он ждал от нее совсем других слов. Думал, возможно, что сейчас она скажет нечто такое, что решит его судьбу. Но она ничего подобного не сказала. Устало кивнув в знак того, что он принимает ее согласие к сведению, Калум повернулся на каблуках и, шаркая подошвами ботинок по гальке, побрел к ферме, где его поджидала Сид.

Одетта открыла наконец дверь, прошла к себе и, плюхнувшись в кресло, стала размышлять над своими достижениями. Да, она одержала победу. Калум ее любит. Во всяком случае, так он говорит. По идее, она должна быть наверху блаженства, но вместо этого испытывала только злость. Ведь Калум едва не разрушил две жизни — Джимми и ее собственную. Он выступал в роли купидона, чьи стрелы были напитаны смертоносным ядом.

Одетта встала с кресла, взяла Уинни на руки, прижала к груди и поднялась по лестнице на самый верх башни. Там было заветное окошко, откуда открывался вид на залитый огнями Фермонсо-холл. Где-то неподалеку от усадьбы в кромешной тьме скрывалась ферма, где жил Джимми. Ей захотелось сбежать по ступенькам, сесть на мопед и поехать на ферму, чтобы умолить Джимми остаться или, по крайней мере, пожелать ему доброго пути. Но она знала, что ехать сейчас к Джимми было бы неразумно. Он обязательно стал бы расспрашивать ее о встрече с Калумом, она не смогла бы смолчать и наговорила бы такого, о чем ему, возможно, знать вовсе не следовало.

— Наш Джимми уезжает в Африку, — прошептала она на ухо Уинни. — А пока его не будет, обещай мне храпеть каждую ночь как можно громче. Так мне будет легче себе представить, что он спит с нами в одной комнате.

51

Поздней весной, когда природа расцвела, а солнце щедро обогревало своими золотыми лучами землю, Одетта приступила к работе, в которой действительно знала толк. В бытовом отношении ее жизнь продолжала оставаться такой же неустроенной, что и прежде. Она продолжала жить на мельнице и ездила на работу на мопеде через поле, распугивая пасшихся там овец. Но это ее не смущало. Ее существование обрело наконец смысл. У нее были друзья, нуждавшиеся в ее помощи: двое мужчин, которые признались ей в любви, и очаровательная собачка по кличке Уинни.

Одетте надоело быть пессимисткой и вспоминать о былой жизни, глотая слезы. Теперь она старалась думать только о будущем. Одетта очень скучала по Джимми, но утешала себя мыслью, что он скоро приедет. Отдаваясь всей душой работе, она надеялась, что ей будет чем похвастать, когда Джимми вернется. Она мечтала доказать ему, что он, уезжая, не зря возлагал на нее такие большие надежды.

Несмотря на постоянную нехватку средств, «Дворец чревоугодия» постепенно начинал обретать законченный вид. Во всяком случае, его интерьер смотрелся великолепно. Братья Леонард, сменившие наконец гнев на милость, трудились в Фермонсо от зари до зари и уже успели расставить в холлах и в главном обеденном зале, который именовался «Салон», свои напитанные эротикой абстрактные скульптуры из муравленого цветного стекла. Оформление двух других ресторанов — «Пэнтри» и «Рефлектори» — было еще более авангардистским и продвинутым, но оценить по достоинству его красоту, изящество и стилевую завершенность мог даже и очень консервативный критик.

Другие залы и отдельные номера в верхних этажах выглядели не менее стильно и эстетично. Под стать оформлению была и изготовленная на заказ мебель — на первый взгляд несколько вычурная, из непривычных материалов, но функциональная и очень удобная.

Ронни Прайэр, хотя и удивилась, обнаружив, что Одетта тоже работает в Фермонсо, была очень рада иметь с ней дело. Одетта сразу поняла, что для того, чтобы поддерживать репутацию «Дворца чревоугодия» на должном уровне, ей придется очень и очень потрудиться. Ронни имела уже в своем распоряжении несколько целиком отснятых кассет, содержание которых было выдержано в острополемическом и критическом духе.

— Как ты могла пойти на сделку с Калумом? — без обиняков спросила Ронни, когда Одетта, желая ее умаслить, пригласила ее на ленч. — Ведь это он затеял против тебя судебный процессов результате которого ты обанкротилась.

— Да, было такое дело, — сказала Одетта, решив по возможности говорить правду. — И я его за это ненавижу. Позже, однако, он объяснил мне, что это было вызвано экономической необходимостью, и в качестве компенсации предложил хорошо оплачиваемую работу.

— Странно все это, как ни посмотри. — Ронни взяла со стола бутылку и налила им обеим по большому бокалу вина. Она относилась к тому типу деловых женщин, которые любили за ленчем основательно выпить.

— Согласна, странно, — кивнула Одетта. Вдаваться в детали она не хотела, однако так или иначе объясниться с Ронни ей было необходимо. — Но Калум вообще очень странный тип. Это человек эксцентричный, самовлюбленный и непредсказуемый, что, впрочем, не мешает ему быть отличным бизнесменом. Если разобраться, он настоящий кладезь совершенно оригинальных идей. К примеру, он считает, что если подключить к работе своих бывших врагов, это обеспечит делу дополнительную динамику. Он догадывается, что я буду говорить тебе про него и его предприятие всякие гадости, тем не менее берет меня на работу. И знаешь почему? Он уверен, что все компрометирующие кадры, рисующие «Дворец чревоугодия» самыми черными красками, ты давно уже отсняла.

Ронни ухмыльнулась:

— Передай в таком случае своему оригиналу, что комиссионных я не беру, буду и впредь снимать все как есть и писать сценарий своих передач тебе не позволю.

— Я и в мыслях этого не имела, — сказала Одетта, прикоснувшись краем своего бокала к бокалу Ронни. — Тем не менее я льщу себя надеждой, что вставить несколько ключевых слов в свой сценарий ты мне все-таки разрешишь. К примеру, такое слово, как «свадьба».

— Какая свадьба? — с любопытством спросила Ронни.

Одетта знала, что блефует. Она не была на все сто уверена, что у Лидии и Финли дело дойдет до свадьбы, но в данную минуту ей выбирать не приходилось.

— За неделю до официального открытия «Дворца чревоугодия» здесь состоится крупное светское мероприятие — свадьба младшего брата Калума с дочерью одного из величайших героев английского спорта. Калум хочет убить сразу двух зайцев: женить братца и, что называется, обкатать свое заведение, проверить работу всех его служб. Меню, говорят, составили такое, что и парижскому «Максиму» не снилось. Угощение, само собой, бесплатное…

— Расскажи-ка мне об этом поподробнее, — сказала Ронни, доставая из сумочки блокнот и ручку. — Невеста хоть ничего себе — интересная?

Узнав, что ее бракосочетание с Финли, возможно, попадет на пленку и войдет в одну из телепередач о Фермонсо-холле, Лидия пришла в экстаз. Калум при этом известии проявил куда больше сдержанности, хотя Одетта уверяла его, что паблисити его заведению будет обеспечено — особенно в том случае, если он примет Финли к себе на службу.

— Я уже говорил Фину, что никогда не возьму его на работу, — проворчал он.

— Но это еще прочнее свяжет фамилию Форрестер с «Дворцом чревоугодия» и Фермонсо-холлом и возбудит у публики повышенный интерес. К тому же публике нужны звезды, а кто подойдет на эту роль лучше Лидии и Финли? Они такие милашки… Зрители будут сходить по ним с ума. Ну а узнав, что Финли работает во «Дворце чревоугодия», они буквально ринутся в Фермонсо, чтобы посмотреть, так сказать, на звезду в действии.

— Ну и какую, по-твоему, должность можно ему предложить? Шеф-повара? — с иронией осведомился Калум.

— Зачем же? Думаю, должность старшего официанта будет ему в самый раз.

— Он не уйдет с высокооплачиваемой работы в Лондоне, чтобы стать здесь официантом. К тому же у него нет совершенно никакого опыта.

— А ты подучи его немного… — Тут Одетта швырнула на стол свою козырную карту. — Кстати, он уже согласился на эту должность. При условии, что ты поселишь их с Лидией в одном из коттеджей при поместье.

— Что такое? — Похоже, Калум решил, что ослышался.

Между тем Одетта сказала ему чистую правду. Лидию в Лондоне стала грызть тоска, и она только и мечтала о том, как бы побыстрее уехать из столицы. Она даже купила карту Суссекса и записалась на курсы садоводства. Что касается Финли, то работа страхового агента давно уже ему надоела. Лидия же недавно пришла к выводу, что с клиентами можно общаться и посредством электронной почты. Правда, профиль работы она решила сменить.

— Лидия собирается превратить коттедж в центр духовного возрождения для людей, перенесших моральные и психические травмы, — сказала она Калуму и замолчала, дожидаясь его реакции на сказанное.

Калум удивленно приподнял бровь.

— Надеюсь, это не отразится дурно на яйценоскости здешних кур? — цинично поинтересовался он.

Калум был в своем репертуаре, и Одетта ничего ему не ответила. Между тем она уже не раз всерьез задумывалась о том, чтобы собрать в Фермонсо вокруг себя людей с теми или иными психическими проблемами. По ее глубокому убеждению, природа и климат Суссекса могли благотворно повлиять на их травмированное сознание. Но это была тайна, которую она не открыла бы никому на свете. Хотя бы по той причине, что себя она тоже причисляла к не совсем психически здоровым людям.

В данный момент Одетта ждала возвращения Флориана Этуаля, который уехал на континент, чтобы, по его выражению, «поднабраться там ума и поднакопить рецептов». Признаться, у Одетты не было полной уверенности в том, что он, даже вернувшись в Англию, согласится работать во «Дворце чревоугодия», и она разработала план, как его заполучить. В его основе лежал банальный шантаж. Она не сомневалась, что Флориану вряд ли захочется, чтобы британская общественность узнала о его бисексуальных наклонностях. Главным образом по той причине, что это могло разрушить его имидж сердцееда и покорителя женщин. Впрочем, имелся и другой, куда более острый крючок, на который можно было подцепить Флорина Этуаля. Недавно Одетта узнала, что он вовсе не француз, каким все его считали, но бельгиец родом из Брюсселя. Хотя Флориану удавалось благополучно скрывать этот факт от обожавшей его британской прессы в течение многих лет, слишком пристальное внимание журналистов не могло его не нервировать. Возможно, именно по этой причине Флориан невзлюбил обосновавшихся в Фермонсо-холле телевизионщиков и старался держаться от них на известном расстоянии.

Удивительное дело, с тех пор, как Флориан Этуаль уехал на континент, Лидия снова посвящала все свои помыслы грядущему бракосочетанию с Финли.

— Как там Флориан? — осторожно спросила у нее однажды Одетта. — Подает о себе весточки?

— Насколько я знаю, он сейчас во Франции, — равнодушным тоном произнесла Лидия, и Одетта сразу поняла, что в комнате она не одна. Где-то рядом должен был находиться Финли. — Но меню мы с ним уже составили. Впрочем, ты об этом знаешь. Помнишь, ты как-то заходила ко мне и застала у меня Флориана? Мы в тот день именно этим и занимались… составляли меню…

— И как долго вы его составляли? — с иронией поинтересовалась Одетта.

— Не меньше двух часов, — сказала Лидия и вздохнула. — Как ты знаешь, он предпочитает экзотические, даже экстравагантные блюда. Обговорить каждое — и то уйдет уйма времени. Впрочем, я в последнее время склоняюсь к мысли, что простая домашняя еда все-таки лучше. К тому же ем я очень мало. Когда переедаешь, начинаешь испытывать чувство вины. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Значит, ты испытывала чувство вины?

— М-м-м… да… — призналась Лидия. — Я никогда не любила кисло-сладкий вкус. По-моему, кислое и сладкое должно существовать само по себе — отдельно друг от друга.

— А как обстоят дела у Финли? Я имею в виду его проблемы в некой интимной сфере?

— Когда готовишь пирожные, главное — не допустить, чтобы тесто перестояло. Как только оно начинает подниматься, ждешь минуты две, не больше, а потом сажаешь в духовку. И тут важно не передержать. Когда мы переедем в Суссекс, я буду каждый день печь пирожные.

Одетта не знала точно, как истолковать эту метафору Лидии, и, позвонив Эльзе, попросила ее помочь разъяснить загадку. Эльза высказала предположение, что Лидия приступила ко второй стадии лечения импотенции у Финли. И со всей прямотой объяснила, что это означало введение члена в лоно и почти мгновенное выведение его оттуда. Одетта, надо сказать, придерживалась другого мнения и считала, что Лидии, которая вечно сидела на диете, просто захотелось пирожных. В любом случае разговор с ней позволял предположить, что ее увлечение Флорианом стало проходить или уже прошло. При этой мысли Одетта ощутила известное облегчение: ей было неприятно думать, что Лидия связалась с этим типом. Как бы то ни было, теперь свадьба Лидии с Финли снова остро стояла на повестке дня, и все разговоры крутились вокруг этой темы.

Поскольку Сид где-то все время пропадала, Одетта взяла на себя обязанность выгуливать Базуки, которая быстро подружилась с Уинни. По правде говоря, Одетта за последнее время из ненавистницы собачьего племени превратилась в заядлую собачницу и как-то раз даже поехала в Фалкингтон-менор, чтобы проведать Нельсона, которого Джимми оставил на попечение леди Эф.

Как всегда, Роланда была очень рада ее видеть.

— Я так и знала, что вы непременно ко мне заедете, — сказала она, открывая ей дверь. — Между прочим, я получила сегодня утром от Джимми открытку из Саутенда.

— Саутенда-он-Си? — Одетту настолько поразило это известие, что она едва не налетела на дверной косяк.

— Именно, моя дорогая. — Роланда посмотрела на ее застывшее от изумления лицо и рассмеялась: — Уж и не знаю, что там хорошего, но Джимми, судя по всему, доволен. Кстати, хотите взглянуть на открытку? Куда же это я, дай бог памяти, ее засунула?.. Ага! Вот она.

Одетта мельком взглянула на картинку с изображением ослика в соломенной шляпе, потом перевернула открытку и прочитала то, что было написано на обороте. Особенно ее поразила последняя строка.

— Не обращайте на это внимания, дорогая, — проворковала леди Эф, ткнув пальцем в последнюю строчку, где было проставлено: «Только не говорите Одетте». — Мужчины такие шутники…

Поскольку дубликат ключей от фермы Сиддалс все еще находился у Одетты в кармане, она от леди Эф поехала на ферму, вошла в дом и принялась искать хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ей разрешить загадку отправленного Джимми послания. В доме было жарко — уезжая, Джимми забыл выключить отопление. Прогуливаясь по дому, Одетта вдыхала в себя теплый воздух, ощущая каждой клеточкой своего тела незримое присутствие Джимми, и думала, что если ее так глубоко задевает пребывание в его доме, то что это такое, если не любовь? Впрочем, могло статься, что никакая это не любовь. Любовь — это прежде всего боль и постоянное внутреннее напряжение. В присутствии Калума Одетта испытывала именно эти чувства. С Джимми все было по-другому. Его присутствие внушало надежду, заставляло любить все сущее и доверять людям. Стало быть, задалась вопросом Одетта, это все-таки дружба? Впрочем, чем бы это ни было, Одетта точно знала одно: она отчаянно скучает по этому человеку.

Обойдя комнаты, она уселась на кухне и стала вспоминать, как приехала к Джимми отужинать, а он, угостив ее африканскими блюдами, сделал неумелую попытку ее соблазнить.

— Возвращайся поскорей домой, — громко сказала она, словно надеясь, что Джимми услышит ее. — Я устала, я не могу больше ждать. — К чему было кривить душой? С отъездом Джимми ее преувеличенный оптимизм, в который она рядилась перед другими, словно в тогу, все больше изнашивался, постепенно превращаясь в лохмотья.

В последующие дни Одетта взяла себе в привычку заезжать по вечерам на ферму Сиддалс и бродить по пустым комнатам. Не понимая до конца, зачем она это делает, Одетта пыталась внушить себе, что в этом нет ничего особенного, и она просто проверяет, все ли на ферме нормально, не протекают ли трубы и не забрались ли в дом грабители. Потом она стала поливать растения, которые стояли в горшках на подоконнике, а несколькими днями позже начала потихоньку, комнату за комнатой, убирать дом. Она говорила себе, что к возвращению Джимми нужно прибраться и придать помещению уютный жилой вид. На самом же деле все эти визиты сводились к одному: попытке разобраться в себе и понять, что ее гложет — любовь к Джимми или же какое-нибудь другое чувство. Одиночество, к примеру. Или, того хуже, весенняя депрессия.

Потом, когда дом наконец засверкал чистотой, она избрала для визитов такой банальный предлог, как желание посидеть в горячей воде в принадлежавшей Джимми просторной, старомодной ванне. Ее собственная напоминала детскую и была для нее маловата.

Именно в ванне ее и обнаружил Феликс, когда они с Фебой приехали на ферму в один теплый весенний вечер.

Когда Феликс неожиданно вошел в ванную комнату, Одетта испуганно вскрикнула и нырнула в воду с головой. Несколькими секундами позже она, прикрываясь мочалкой, высунулась из воды и уставилась на Феликса.

— Так это твой спаниель едва не слопал меня живьем? — со смехом спросил он.

Одетта, смахнув с лица мыльную пену, кивнула. Пена для ванны была истинным благословением, поскольку до определенной степени обеспечивала ее прелестям защиту от посторонних глаз.

— Где Джимми? — поинтересовался Феликс, постукивая пальцем по кафельной стене.

— В Африке или, возможно, в Саутенде. Выбирай тот вариант, какой тебе больше нравится, — сказала Одетта.

— Как это все в его духе… — пробурчал Феликс и, повернувшись, направился к двери.

Одетта торопливо вылезла из ванны, вытерлась, оделась и спустилась на первый этаж. Она была смущена до крайности. Неизвестно, как мог истолковать Феликс ее пребывание в ванной комнате в пустом доме Джимми. Феликс и Феба, однако, не нашли ничего зазорного в том, что она в отсутствие Джимми наведывалась к нему домой, прибирала его жилье и даже принимала здесь ванну. Их куда больше занимало другое.

— Как некстати Джимми уехал, — раздраженно сказал Феликс. — Я звонил ему несколько раз, оставлял сообщения, но думал, что он не перезванивает мне, потому что с утра до вечера торчит в Фермонсо.

— Мунго попал в беду, — повернувшись к Одетте, объяснила Феба. — На прошлой неделе его арестовали в Риджентс-парке.

— За что? — выдохнула Одетта.

Феликс удивленно выгнул дугой бровь:

— Не догадываешься? А ты подумай. Используй с толком свои серые клеточки.

— Скажем так: его адвокат утверждает, что он просто хотел помочь одному молодому итальянцу спустить в туалете воду, — вздохнула Феба.

У Одетты чуть глаза на лоб не вылезли от удивления. Она знала, конечно, что геи позволяют себе всякие неприличные выходки в парках и общественных туалетах. Другое дело Мунго — она никак не могла предположить, что он может участвовать в подобных игрищах.

— Бедняжка, — только и сказала она по этому поводу, после чего, сменив тему, затараторила: — Джимми отсутствует почти три недели и, по идее, должен скоро вернуться. Неужели он не связался с вами и не предупредил, что уезжает?

Феликс отрицательно помотал головой:

— Мне следовало иметь в виду, что такое может случиться. Уж такой человек мой старшийбрат: одной рукой он вручает тебе подарок и хлопает тебя по плечу, а другой тянется в окошечко кассы за авиабилетом. Я ведь знал, что рано или поздно он отсюда сбежит.

— Ты хочешь сказать, что он мог уехать далеко и надолго? — упавшим голосом спросила Одетта.

— Я уверен в этом, — прошипел Феликс. Его лицо исказилось от негодования и злобы. Похоже, в эту минуту он готов был Джимми убить. — Он и прежде уже такие штуки откалывал.

Одетта отвела Феликса и Фебу в паб в Фалкингтоне, где можно было неплохо посидеть за кружкой пива.

— Опять мне одному разгребать все это дерьмо, — потягивая горькое, пожаловался Феликс. — Так всегда бывает, когда доходит до настоящего дела. На семью ему начхать. Почему, в противном случае, он столько лет прожил за границей и не давал о себе знать? Почему бросил нас с Мунго?

— Вас с Мунго бросил не Джимми, а ваш отец, — уточнила Одетта. — А Джимми так долго находился от вас вдалеке, потому что думал, что он такой же, как отец. Считал, что вам будет лучше без него. Он себя ненавидел. Понимаешь ты это или нет?

— Ума не приложу, откуда ты все так хорошо про него знаешь? — хмыкнул Феликс, откинувшись на спинку стула.

Одетта подумала, что слишком уж разболталась. Влезать в семейные разборки Сильвианов не было никакой необходимости. Недаром Сид учила ее больше слушать и меньше говорить. Извинившись, она направилась в туалет. Когда она вышла из кабинки, то обнаружила прихорашивавшуюся у зеркала Фебу.

— Ты уж меня извини, — пробормотала Одетта. — У меня и в мыслях не было злить Феликса.

Феба покачала головой:

— Феликс сам себя заводит. Он парень красивый, избалованный, считает, что все должны сдувать с него пылинки. Соответственно, напрягаться не любит. Да ему и не понадобится. Дело с Мунго так или иначе скоро утрясется. Адвокат говорит, что причин для беспокойства нет, — виновато улыбнувшись, сказала Феба.

— А что, у Мунго и вправду окончательно поехала крыша? — спросила Одетта.

— Трудно сказать, — неопределенно пожала плечами Феба. — Он всегда был какой-то неприкаянный. Думаю, он сам не знает, что может отколоть в следующую минуту, и очень этой черты в своем характере боится. А еще он мучается, что ничего путного до сих пор в своей жизни не сделал.

— Между прочим, я как раз хотела предложить ему работу. Но теперь, насколько я понимаю, ему не до того, — вздохнула Одетта.

— Работу? А чем он будет заниматься? — оживилась Феба.

— Калуму нужны люди, которые бы встречали любезно гостей и провожали до столика. Это, конечно, не метрдотель, но все-таки и не официант. Думаю, у Мунго это получится.

— Может, и получится, — произнесла Феба без особой, впрочем, уверенности. — В таком случае ему необходимо сказать об этом как можно скорее. Ты не права, когда говоришь, что ему сейчас не до того. Быть может, это его развлечет. А то он стал такой мрачный… Ни с кем не хочет разговаривать. Сидит дома, смотрит телевизор и жрет шоколад. Мы с Феликсом никак не разберем, что у него на уме. Боимся, как бы он не додумался до чего-нибудь ужасного…

Одетта отлично знала, что творится с Мунго. У него была депрессия — такая сильная, что временами ему не хотелось жить.

Когда Одетта познакомила Лидию с Ронни, последняя едва не разрыдалась от счастья. Наконец-то она нашла подходящую героиню для своего сериала. Лидия, по ее мнению, была просто создана для телевидения и имела все необходимые для звезды телешоу качества — была красива, в меру эгоистична и ветрена и обладала своеобразным чувством юмора. Короче, лучшего и желать не приходилось. Ронни не сомневалась, что телезрители будут от Лидии в восторге.

Финли, заметив, что Лидия ходит довольная, как именинница, не замедлил дать согласие на ее участие в съемках. В последнее время она основательно достала его своими ультимативными требованиями по поводу его перехода на работу к Калуму, и то обстоятельство, что кривая ее настроения неожиданно пошла вверх, не могло его не обрадовать.

* * *

Калум проводил в Фермонсо все меньше и меньше времени. Кроме того, у Одетты сложилось впечатление, что он постепенно стал отходить от руководства строительством. Положение еще больше ухудшилось из-за отсутствия Джимми и, по мнению Одетты, легко могло стать критическим. Поэтому, когда Калум заявился наконец на стройку с компанией инвесторов, Одетта, оттеснив его в сторону, завела с ним нелицеприятный разговор.

— Разве ты не понимаешь, что подрядчики и рабочие обеспокоены твоим отсутствием и, что ни день, все больше теряют веру в успешное завершение строительства? — прошипела она ему на ухо. — Не забывай также, что все оттяжки и проволочки в работе фиксируются на пленке телевизионщиками, а это еще больше усугубляет ситуацию. Я уж и не знаю, что отвечать на их вопросы.

— По-моему, ты сгущаешь краски, — поморщился Калум. — Пока все идет по расписанию. Механизм строительства работает, как часы, и я здесь не нужен.

— Еще как нужен! — вскричала Одетта. — Или тебе требуется повторение истории с «РО»? Не забывай, что мне теперь терять нечего, и отныне все шишки будут сыпаться только на твою голову. Кого ты хочешь наказать, устраняясь от участия в делах? Неужели самого себя?

— Я знал, что ты не упустишь случая надо мной поиздеваться.

— Я не издеваюсь над тобой. Я обеспокоена положением вещей. Имей в виду: если ты перестанешь руководить проектом, он рухнет и похоронит тебя под своими обломками… Слушай, а может, все дело в том, что у тебя кончаются деньги?

— Деньги у меня никогда не кончатся. У меня появился новый инвестор.

— Вот как? Кто же он, если не секрет?

— Не твоего ума дело.

— Только не говори, что твой новый инвестор — очередной гангстер, которому ты подрядился отмывать деньги. Ты и так уже в дерьме по уши. Как только телевизионщики отсюда уберутся, любитель Пикассо нанесет тебе визит, и ты узнаешь, что такое ужасы Герники.

На мгновение Одетте показалось, будто Калум смутился. Впрочем, когда она снова на него посмотрела, на его лице было прежнее непроницаемое и самуверенное выражение.

— Со всей ответственностью могу тебе заявить, что никакого отмывания не будет. Что же до нового инвестора, то он просил сохранить его имя в тайне. Так что я возложил на свои уста печать молчания, и тебе придется с этим смириться.

— Не придется. Считай, что я уволилась, — жестко сказала она.

— Если ты уволишься, я тоже брошу работать, — ухмыльнувшись, произнес Калум.

— Но ты не можешь так поступить! — воскликнула Одетта. Ей неожиданно пришло в голову, что его извращенное представление о справедливости могло внушить ему абсурдную мысль разрушить собственный бизнес в качестве компенсации за то, что он когда-то привел ее к банкротству. — Я, к примеру, сражалась за свое дело до конца. И победила бы — если бы ты меня не подставил.

— Вот как? — Калум, казалось, только и ждал, когда она это скажет. — Считаешь, стало быть, что способна работать лучше меня? В таком случае берись за дело. Я назначаю тебя ответственной за открытие «Дворца чревоугодия».

У Одетты от неожиданности и удивления даже ладони вспотели.

— Я не потяну, — прошептала она. — На меня будут давить, мне придется на кого-то давить, а я этого не переношу. У меня на это аллергия.

— Принимай тавегил. — Калум не давал ей ни минуты на раздумье. — Итак, решено. С завтрашнего дня ты здесь начальница.

Одетта покачала головой:

— Да не могу я занимать такую должность — как ты не понимаешь? Финансовая инспекция этого не допустит. Я же обанкротилась.

— С финансовой инспекцией я сам разберусь, — сказал Калум. — Откажусь от своего иска — и все дела. А ты станешь полноправным участником проекта «Дворец чревоугодия» и получишь определенный процент с дохода.

Одетта посмотрела на него в упор.

— Ты это ради меня делаешь или ради Джимми?

— Я делаю это ради женщины, которую люблю…

Одетта оказалась в самом эпицентре лихорадочной деятельности, связанной с подготовкой к открытию «Дворца чревоугодия» и организацией свадебных торжеств по случаю бракосочетания Финли и Лидии. На нее навалилось столько дел, что их, казалось, просто невозможно было все переделать. Разумеется, она, как и Лидия, стала объектом самого пристального внимания сновавших по Фермонсо во всех направлениях телевизионщиков, и ей не раз приходилось позировать перед телекамерами.

А это обязывало. Пришлось заказать себе в ателье несколько платьев и костюмов.

Впрочем, Ронни снимала не только Лидию и Одетту. К большому удивлению последней, Ронни решила, что будет очень неплохо, если перед видео и телекамерами снова появится Сид. В уикенд, когда Ронни, Одетта, Мисс Би, Элли и Эльза встретились в ателье на примерке новых нарядов, между ними зашел разговор именно на эту тему.

— Какого черта ты изводишь на нее пленку? — раздраженно спросила Одетта. — Насколько я знаю, ее даже на свадьбу не пригласили.

— Партнер Калума просто не может не появиться на свадьбе его младшего брата, — рассмеялась Ронни.

Одетта, прищурившись, холодно на нее посмотрела.

— Какой партнер? О чем это ты толкуешь, хотела бы я знать?

— Как? Разве ты не знаешь, что Калум Форрестер и Сид Френсис — деловые партнеры? Меня, впрочем, больше интересуют их личные отношения, и я постараюсь приподнять над ними завесу, хотя Калум уже пообещал выгнать меня за чрезмерное любопытство из Фермонсо. Может, поговоришь с ним? Какого дьявола он выпендривается? Сид все еще в большом фаворе у публики, и телезрители будут рады лишний раз увидеть ее на своих экранах — особенно в компании с молодым мужчиной. Сейчас модно, когда мужчина намного младше женщины.

— Ты, Ронни, охотишься на чужой территории, — с ухмылкой произнесла Эльза, пытаясь обратить все в шутку. — Мать обещала передавать всю эксклюзивную информацию, связанную с ее персоной, одному только Йену, который работает сейчас над «Взглядом из-под маски».

— А что это — «Взгляд из-под маски»? — с удивлением спросила Элли.

— Мемуары моей матери, — прошептала Эльза ей на ухо. Она не хотела, чтобы Одетта и Ронни ее слышали.

— А как ты относишься к тому, что Калум встречается с твоей матерью? — тоже шепотом спросила Элли, поглядывая на Одетту. — Не возражаешь?

Эльза пожала плечами:

— Что толку? Я перестала читать ей нотации, как только поняла, что ей, похоже, так и не суждено повзрослеть. Очень надеюсь, что им не хватит духу пожениться. Представляешь, что значит иметь такого отчима, как Калум?

Одетта сидела у Сид на кухне, дожидаясь ее бозвращения. Та заявилась в двенадцатом часу ночи — вошла в дом босиком с туфлями в руке. Для того, должно быть, чтобы не скрипеть каблуками по гравию. Одетта никогда бы не подумала, что Сид пойдет на такие предосторожности, чтобы скрыть свой поздний приход.

Обычно мнение других ее нисколько не волновало. Можно было, конечно, тешить себя надеждой, что Сид пошла на такие ухищрения, чтобы не травмировать ее чувства, но Одетта сильно в этом сомневалась. Похоже, все дело было в том, что Сид просто слегка свихнулась на почве секретности.

— По-моему, у нас была договоренность, что впредь ты будешь приходить на ферму только в мое отсутствие, — неприветливо сказала Сид, узрев Одетту у себя на кухне.

— Вы и отсутствовали — вплоть до этого момента, — сказала Одетта, во все глаза рассматривая свою хозяйку. Сид выглядела просто великолепно. На ней было платье из тонкого черного шелка, на шее — серебристый шарфик, на ногах, вернее, в руке — роскошные туфли из серебряной парчи на высоких каблуках.

— Но я уже пришла. — Сид швырнула ключи на стол, поставила туфли в угол и прошла босиком к буфету, где у нее хранилась бутылка виски.

— Правду говорят, что у вас интрижка с Калумом? — спросила Одетта. В принципе, она знала ответ на этот вопрос, но хотела услышать его из уст Сид. Получить, так сказать, официальное подтверждение своим мыслям.

Глаза Сид вспыхнули, а ноздри затрепетали.

— Да, мы встречаемся, — ответила она низким, хрипловатым от скрытых эмоций голосом. — Я люблю его, дорогуша. Мне, конечно, не хотелось бы делать тебе больно, но это — увы — факт. Я не испытывала этого чувства с тех пор, как умер Джоб. Это подлинное чувство. Я бы назвала его всепоглощающей страстью.

Одетта набрала в грудь побольше воздуха и задала ей второй вопрос:

— Скажите, вы делали инвестиции в проект «Дворец чревоугодия»?

— Да, я купила несколько акций «Дворца чревоугодия». На ничтожную, в общем, сумму, — сказала она как бы между прочим и закрыла эту тему. По-видимому, отношение Одетты к ее связи с Калумом интересовало ее куда больше. — Надеюсь, ты не станешь меня теперь ненавидеть? — спросила она, вглядываясь в лицо молодой женщины. — Я знаю, что ты была в него влюблена. Да и он какое-то время тоже тебя любил. Но это все в прошлом. Теперь он любит меня и готов ради меня на все. Как, впрочем, и я — ради него.

— Это вы предложили Калуму назначить меня ответственной за открытие?

— Я просто сказала ему, что он должен сделать тебя счастливой, — произнесла Сид. Как видно, в эту ночь она была настроена очень романтично.

— Вряд ли работа способна сделать меня счастливой, Сид. — Одетта печально покачала головой. — В лучшем случае она помогает мне не зацикливаться на своих бедах.

— Да, я знаю, что ты несчастна. Ты ведь все еще его хочешь, верно? — сказала Сид, закрывая лицо руками. — Какая же я все-таки мерзкая баба… Взяла и увела у тебя любимого мужчину…

— Никого вы у меня не уводили, — пожала плечами Одетта. — Он сам от меня к вам перекинулся. Уж такая у него привычка — брать то, что плохо лежит.

На следующее утро Одетта залезла в компьютер Сид, чтобы узнать информацию о ее финансовом состоянии. Не надо было быть банковским менеджером или советником по финансам, чтобы усвоить одну простую истину: на счете благотворительного фонда Сид ни черта, по правде сказать, не было. Другими словами, вместо суммы, выражавшейся прежде шестизначной цифрой, там осталось несколько жалких фунтов.

В противоположность этому дела Одетты неожиданно пошли в гору. Финансовый советник графства Суссекс прислал на ее имя официальное уведомление, где говорилось, что все долги с нее по банкротству сняты, вследствие чего наложенные на нее судом ограничения при найме на работу, связанную с финансовыми рисками, отменяются.

52

Когда до открытия «Дворца чревоугодия» осталось две недели, любой сторонний наблюдатель наверняка бы сказал, что теперь, после всех многочисленных переделок, Фермонсо-холл выглядит просто изумительно. Сказал бы — и ошибся. Недоработок было множество, и Одетта проводила на рабочем месте минимум двенадцать часов в день, пытаясь их устранить.

Телевизионщики тоже не сидели без дела и продолжали снимать и монтировать. Одетта выяснила, что в их распоряжении имеется пять готовых для показа серий. Продюсер, однако, отказался предоставить Одетте копию отснятого материала. Одетта еще раз просмотрела подписанный телекомпанией и Калумом договор и ужаснулась. Пункт, который гарантировал бы владельцу Фермонсо или его пресс-секретарю право просматривать отснятый материал и принимать участие в монтаже, отсутствовал. Более того, в соответствии с договором компания могла выпустить материал в эфир, даже не заручившись предварительно согласием владельца Фермонсо-холла. Принимая во внимание, что в этих сериях могло быть много такого, о чем широкой публике знать вовсе не полагалось, последствия показа могли оказаться для репутации заведения катастрофическими.

Одетта, занимаясь пиаром «Дворца чревоугодия» и рассылая по Интернету приглашения на его открытие, старалась об этом не думать. Тем более что проект Калума оказался на редкость удачным, вызывал к себе повышенное внимание, и можно было не сомневаться, что на вечере открытия свободных мест за столиками не будет.

Были и другие приятные открытия. Финли, к примеру, оказался просто прирожденным старшим официантом. Он быстро вник в суть дела и уже довольно уверенно осуществлял руководство находившейся под его началом армией официантов. Хотя он не знал французского языка и не имел никакого опыта работы, официанты, как ни странно, его полюбили — главным образом за доброту, незлобивость и мягкий, ненавязчивый юмор.

Кухонный персонал держал в своей железной руке вернувшийся из Европы с новыми идеями и кулинарными рецептами Флориан. О возвращении в Лондон он, казалось, и не помышлял, с головой ушел в работу и днями и ночами колдовал над новыми блюдами, стремясь превратить заведение в настоящий рай для любителей вкусно покушать.

Время от времени в офисе Одетты появлялась Лидия, требуя внести в программу свадебных торжеств те или иные изменения. Довольно часто также она заговаривала с ней и об изменениях в меню.

— Это не моя епархия, детка, — не без раздражения сказала ей как-то Одетта. — Как известно, кухней у нас заведует Флориан. К нему и обращайся.

— Но я не могу с ним разговарить! — возмущенно воскликнула Лидия. — Особенно после того… Ну, ты знаешь, на что я намекаю…

Одетта подумала, что если уж она может общаться с Флорианом после того, что у нее с ним было, то и Лидии это вполне по силам. Сказала она, однако, другое:

— Тогда подошли к нему Финли. Мне кажется, они неплохо ладят.

— Ну уж нет, — произнесла Лидия, которую предложение Одетты по меньшей мере смутило. — Вдруг Фло ему обо всем расскажет?

— О чем именно? О том, что он гей?

— Да нет же. О том, что у нас с ним было.

— Это вряд ли. Особенно учитывая то, что ты про него знаешь. Хранить молчание — в интересах Флориана. Кроме того, зачем ему причинять боль миляге Финли? Думаю, Флориан этого не хочет. Ты ведь тоже не хочешь нервировать мальчика, верно?

— Не хочу, — ответила Лидия. — Мне кажется, я опять его люблю.

— Два месяца назад ты мне говорила, что любишь Калума, — жестко сказала Одетта. — Так что про любовь ты мне лучше не пой.

— Но я и Калума тоже люблю, — простонала Лидия. — Вернее, продолжаю любить. Ума не приложу, что мне делать?

Одетта решила, что у Лидии просто-напросто разыгрались перед свадьбой нервы, посоветовала ей принимать успокоительное и выставила ее из офиса. После этого она позвонила Эльзе. Хотела узнать, как обстоят у нее дела, и будет ли она с мужем помогать ей в организации свадебных торжеств Лидии.

— Сделаю, что смогу, — заверила ее Эльза. — Но дело в том, что у Флоренс сейчас воспаление легких, а Йен строчит свою книгу и ужасно злится, когда его отрывают от дела. Жалко, что с нами нет Джун.

В конце мая в Фермонсо приехал Мунго. Его появление произвело незабываемое впечатление на Одетту и других сотрдников «ДЧ». Парень позаимствовал у Феликса старый «Форд Зефир», опустил брезентовый верх и вкатил на территорию комплекса, сверкая на солнце оранжевыми линзами своих модных очков, с развевающимися по ветру белокурыми волосами.

— Ну, когда прикажете приступать к работе? — весело спросил он, выпрыгивая из автомобиля и подмигивая Одетте.

Ронни и ее люди, которые в этот момент снимали на пленку Флориана, демонстрировавшего Одетте оранжерею, где росли всевозможные экзотические растения, развернули камеры на Мунго, так что его въезд не был оставлен без внимания и работниками телевидения.

— Ишь, какой прыткий, — пробормотал Флориан, поднимая глаза на Мунго. — Сначала надо пройти собеседование.

Хотя в голосе Флориана проступали ворчливые нотки, Одетта не могла не заметить, что Мунго чрезвычайно ему приглянулся.

К большому удивлению Одетты, Мунго отказался от предложенной ему должности младшего помощника метрдотеля и изъявил желание заняться кулинарией.

— Феликс и Феба считают, что я их объедаю, — с ухмылкой сообщил он Одетте. — Вот я подумал, что мне, чтобы избежать впредь подобных обвинений, следует выучиться на повара и закармливать своих родственников разными деликатесами.

— А почему бы тебе не поселиться на ферме Сиддалс, коли у тебя такие напряженные отношения с Феликсом и Фебой? — предложила Одетта. — Все равно теперь ты будешь работать в Фермонсо. Так зачем тебе ездить сюда каждый день из Лондона и зря жечь горючее, когда ты преспокойно можешь расположиться в пустующем доме Джимми.

— Я потому и не хочу в нем селиться, что он пустует, — ответил Мунго. — Мне нужно, чтобы обо мне кто-нибудь заботился, а Феликс сказал, что Джимми, возможно, навсегда уехал из Англии. Интересно, не прихватил ли он с собой капиталы своего партнера Калума Форрестера? Грандиозный был бы скандалище, верно?

Поздно вечером Одетта сидела у себя в офисе за компьютером и отсылала электронные сообщения об открытии «ДЧ» в Америку, втайне надеясь, что новый эксклюзивный ресторан привлечет внимание заокеанских гурманов и они, оказавшись в Англии, не забудут почтить его своим присутствием. Завершив эту работу, она решила залезть в Интернет и выяснить, встречается ли на популярных коммерческих сайтах упоминание о «Дворце чревоугодия» и его открытии. Она давно уже подумывала открыть собственный сайт, и ее останавливало только небрежное замечание Калума, что это дело хлопотное, а главное — ненужное. Калум уверял ее, что те, кому это интересно, об открытии «ДЧ» знают, а об остальных не стоит и беспокоиться. Как-никак «ДЧ» был ресторан эксклюзивный и очень дорогой.

Как она и ожидала, упоминаний об открытии «ДЧ» было ничтожно мало.

Одетта решила заодно выяснить, не упоминается ли в американских сайтах такая особа, как Джун Гленн, и занялась поиском. Ее старания увенчались успехом. Она обнаружила фамилию Гленн на двух сайтах американских театров комедии и с облегчением вздохнула: теперь она точно знала, что Джуди жива и здорова и даже поступила на работу.

Начав шарить по Интернету, Одетта не могла уже остановиться и стала искать следы пребывания в нем Джимми Сильвиана. Они привели ее к заповеднику Мпона в Южной Африке, который, как выяснилось, имел собственный сайт. Полюбовавшись на имевшиеся на сайте картины дикой африканской природы, она занялась изучением групповых фотографий обслуживающего персонала. Джимми она на них не нашла, зато обнаружила очень красивую девушку, решила, что это, скорее всего, изображение покойной Флоренс, и испытала ревнивое чувство. Уж больно эта самая Флоренс была хорошенькая. Ей, Одетте, было до нее как до неба.

Желая отвлечься от неприятных мыслей, Одетта занялась поиском в Интернете собственных имени и фамилии, будучи наперед уверенной, что упоминания о них нет ни на одном сайте. И ошиблась, поскольку выяснилось, что ее имя занесено в сотни сайтов. Самое ужасное заключалось в том, что все эти сайты были порнографическими.

Одетта закрыла глаза и застонала. Стало быть, этот мерзавец Калум все-таки выставил ее напоказ. И это несмотря на то, что он отозвал свой иск по ее делу о банкротстве, дал ей хорошую работу и даже — правда, как-то вскользь, мимоходом — признался ей в любви!

Теперь Одетта взялась за поиск по-настоящему. Она остановила свой выбор на сайте «Подглядывание с помощью камеры слежения». На дисплее компьютера ожили и замельтешили блеклые фигурки занимавшихся сексом людей. Но как Одетта ни старалась, обнаружить себя и Флориана на кухне «РО» она так и не смогла. Тогда она вызвала к жизни еще одну рубрику, именовавшуюся «Секс знаменитостей», и начала искать в бесконечно длинном списке имя Флориана Этуаля.

Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет кто-то вошел. Одетта рывком вытащила провод мышки из гнезда и повернулась на крутящемся стуле, чтобы взглянуть на вошедшего. Это был Флориан Этуаль собственной персоной. Он стоял в дверном проеме, держа на вытянутых руках серебряный поднос, заставленный тарелками и судками.

— Хочешь снять пробу с парочки экспериментальных блюд, которые я приготовил? — спросил он, сдвигая на переносице свои густые брови.

— Спасибо, Фло, — пробормотала Одетта, делая отчаянные попытки закрыть выведенную на дисплей информацию. К сожалению, она никак не могла вспомнить, какие клавиши в этом задействованы.

Флориан склонился над ее плечом.

— Ага! Тоже любишь смотреть порнуху по Интернету, — осклабившись, сказал он. — В этом вы с Калумом сходитесь. Никак не могу понять, почему вы с ним не стали любовниками? По-моему, вы отлично друг другу подходите.

— Не стали, потому что Калум заставил меня трахаться с тобой, а я этого не хотела, — пробормотала она. — Между прочим, мы с тобой запечатлены его камерой, тоже болтаемся в Интернете. Наверняка это его работа. Только я никак не могу найти этот ролик.

— Вот ублюдок! — взорвался Флориан. — Он же обещал мне этого не делать. Да я его за это убью!

— С удовольствием подержу при этом твое пальто.

— Дай-ка я попробую поискать, — сказал Флориан.

Он поставил поднос на стол, присел у компьютера на корточки и защелкал клавишами со сноровкой настоящего хакера.

— А я и не знала, что ты такой знаток компьютера, — сказала Одетта, наблюдая за тем, как пальцы Флориана порхали по клавиатуре.

— Я — человек, полный тайн, — сказал Флориан, с важностью надувая щеки. — Но меня, между прочим, больше занимают сайты по гольфу, нежели порнуха…

Поблуждав по порнографическим сайтам минут пять и проделав весь тот путь, который прежде проделала Одетта, Флориан неожиданно расхохотался.

— Ты неправильно осуществляла поиск, птичка, — сказал он. — Если хочешь искать сайт на свое имя, не забудь поставить его в скобки.

Действуя по новой методе, им удалось выявить только три сайта, где упоминалась Одетта Филдинг: газетная статья об открытии «РО», упоминание наряду с другими выпускниками университета и то самое сообщение об открытии «ДЧ», которое она сама давала два дня назад. К объявлению прилагался список сотрудников предприятия, где она значилась как пресс-секретарь Калума Форрестера.

— Не понимаю, как такое могло произойти? — покачала головой Одетта. — Когда я вела поиск, выскочило сразу несколько сот сайтов.

— Это потому, что компьютер рассматривает «Одетта» и «Филдинг» по отдельности, — сказал Флориан. — Взгляни. — Он быстро пощелкал клавишами, установив на поиск только ее имя — Одетта. Выскочило шесть сайтов. На одном из них была помещена фотография рыжеволосой француженки, которая предлагала сделать массаж «за умеренную плату».

Одетта рассмеялась.

— Ну вот, — сказал Флориан, улыбаясь от уха до уха. — Теперь, когда ты развеселилась, можно и дегустацию проводить.

У Одетты по спине пробежала холодная дрожь. Воспоминания о том кошмарном вечере, когда Флориан кормил ее с ложечки, возвращались к ней в самый, казалось бы, неподходящий момент. Но она, сделав над собой усилие, отогнала их и вдруг, к большому своему удивлению, почувствовала, что чертовски голодна.

Она с удовольствием выпила бокал «Марго» и отведала одно за другим все приготовленные Флорианом блюда. Фло в это время разливался соловьем, описывая ей прелести игры в гольф, а также свои планы относительно внедрения в меню «ДЧ» самых экстравагантных блюд.

Через некоторое время Флориан сменил тему и заговорил о женщинах. Из всех работавших в Фермонсо особ прекрасного пола он хуже всех отзывался о тележурналистке Ронни Прайэр.

— Ни кожи, ни рожи, — коротко охарактеризовал он приятельницу Одетты. — У мужчин и женщин мне прежде всего нравятся красивые лица. Как ты, наверное, знаешь, я люблю заниматься сексом и с девочками, и с мальчиками, но полюбить женщину я не смогу никогда. Женщины в гольф играть не умеют, пить — тоже. О готовке я уже и не говорю…

Флориан говорил откровенно, выкладывая все, что было у него на сердце, а такое случалось с ним крайне редко. Одетта решила воспользоваться моментом и задать ему вопрос, который чрезвычайно ее волновал.

— Ты помнишь то время, когда Калум едва не разорился? — осторожно поинтересовалась она.

— Помню. — Фло раскладывал на блюде седло барашка, гарнируя его тушеными овощами и пряными травами. — Это было примерно два года назад, верно?

Одетта кивнула:

— Потом он неожиданно получил крупную сумму, которая на него словно с неба свалилась.

Фло кивнул, отступил от блюда на шаг и полюбовался на дело рук своих.

— У Калума множество знакомых, которые дают ему деньги. Среди них есть и преступники. Брать у них в долг небезопасно, но Калум иногда любит пощекотать себе нервы. Чтобы жизнь слишком пресной не казалась.

Одетте показалось, что Фло знает куда больше, чем говорит.

— На этот раз опасность ему грозит большая. Человек, который дал ему деньги, требует их немедленного возврата. Ты знаешь типа по кличке Нож? — спросила Одетта. Она вонзила в барашка вилку — и застыла. До того ей не терпелось услушать ответ Фло.

— А как же? — рассмеялся Фло. — Это была шутка, а Калум клюнул на нее, как последний болван.

— Что-то я ничего уже не понимаю. Какая шутка?

Флориан слишком много выпил, и хранить молчание ему было не под силу.

— Ты язык держать за зубами умеешь? — спросил он, отрезая от куска барашка тончайший ломтик и отправляя его в рот. — М-м-м. Вкусно. Что же ты не пробуешь? Мясо того стоит.

Одетта тоже отправила в рот тонкий, почти прозрачный ломтик баранины, но жевала вяло. Есть ей уже расхотелось, зато рассказ Фло показался ей чрезвычайно любопытным.

— Над ним подшутили Дэнни Риз и Денис Тирск, — сказал Флориан. — Калум, видишь ли, спал с их женами, они узнали об этом и решили ему отомстить. Убивать его они, конечно, не собирались, но попугать хотели.

— Как это благородно с их стороны… — процедила Одетта.

Флориан пожал плечами:

— Ты, возможно, не до конца понимаешь, что такое мужская дружба. Она — как огромное дерево с могучими корнями. Причем корни — это друзья, а листья, которые украшают крону, — жены или любовницы. Листья, случается, облетают, но корни остаются. Всегда.

Башка Флориана была явно перегружена какой-то ущербной сексистской философией, но Одетте некогда было опровергать ее глупейшие положения. Куда больше ее интересовал рассказ Фло.

— Ну так вот, — продолжал Флориан, — Калуму частенько приходилось выручать Дэнни и Дениса из затруднительных положений; они же, если разобраться, помогли ему всего один раз. Два года назад, когда ему грозило разорение. Тогда Калум пришел к Дэнни и спросил, знает ли он кого-нибудь, кто хотел бы купить два рисунка Пикассо. Дэнни сказал, что знает. Но покупателем был не кто иной, как их старый приятель Денис Тирск. Он решил приобрести эти рисунки в подарок своей жене Сюзи. При этом, конечно, они не упустили возможности позубоскалить над Калумом. Сказали, что он получит деньги, вырученные от продажи кокаина, и передаст их ему босс преступного мира. Так родился вымышленный персонаж по прозвищу Нож. Дэнни и Денис рассказывали про него разные ужасы, а потом назначили Калуму от его имени встречу в одном мрачном притоне у Кингз-Кросс.

Калум не на шутку перепугался, но в притон пошел. — Тут Флориан не выдержал и расхохотался во весь голос. — Дэнни и Денис явились на встречу в масках, обставили передачу денег со всей возможной таинственностью и долго еще потом, глядя, как Калум дергается, когда слышит в разговоре слово «нож», покатывались про себя со смеху. Рисунки, правда, Денису не понравились, и дарить их жене он не стал. И неудивительно. Какой-то тип написал на них с обратной стороны всякие гадости. Так они и остались лежать у Дениса в студии. Одно время он думал запрессовать их в пластик, да так и не собрался. Полагаю, что он про них просто-напросто забыл.

— А деньги? Как обстоит дело с деньгами?

Флориан доел жаркое и вытер тарелку корочкой хлеба, не желая проносить мимо рта ни капли драгоценного соуса.

— Ты не знаешь Дениса. Деньги для него абсолютно ничего не значат. Должно быть, потому, что их у него много. Он отдал их Калуму, потешался над ним про себя, пока ему это не надоело, и также благополучно, как про рисунки, о них забыл. Потом, правда, вспомнил — не так давно, когда узнал, что Калум трахает его жену Сюзи. Как, равным образом, и жену Дэнни — Тенди.

Тут Одетта наконец смекнула, что к чему.

— И они решили ему отомстить, представив дело так, будто Нож требует деньги назад? — спросила она недоверчиво.

— Калум теперь думает, что за его голову назначили цену. Смешно, да? — Флориан подмигнул Одетте и залился визгливым смехом. — Думаю, окажись мы с тобой на месте Дэнни и Дениса, то тоже отомстили бы Калуму подобным образом. Или как-то еще…

Одетта не сдержалась и тоже прыснула. Неожиданно все мысли о Джимми и предстоящей свадьбе Лидии, казавшиеся ей несколько минут назад чрезвычайно важными, от нее отступили, и она почувствовала себя удивительно легко.

Отсмеявшись, Одетта неожиданно снова стала серьезной, пристально посмотрела на Флориана и спросила:

— Как ты думаешь, Денису нужны эти рисунки? Я это к тому, что они на самом деле Калуму не принадлежат. Эти рисунки — собственность одного хорошего человека, которому их подарил перед смертью отец.

Флориан пожал плечами.

— Я спрошу об этом у Дениса — если это так для тебя важно.

Хотя был уже час ночи, Сид выскочила из дома, чтобы поздороваться с Одеттой. Прежде чем Одетта успела сообразить, что к чему, Сид затащила ее к себе и всунула ей в руку стакан с виски.

— Тебе нравится? — спросила Сид, тыча пальцем в китайскую соломенную шляпу, которая красовалась у нее на голове.

Одетта присмотрелась к головному убору Сид. Шляпа была выкрашена изумрудно-зеленой краской и украшена по краю монистами наподобие цыганских.

— Должно быть, это очень модно… — дипломатично ответила молодая женщина.

— Мне и продавец так сказал. Слово в слово. Хочу, знаешь ли, в преддверии свадьбы твоей подруги радикально сменить имидж. — Сид отхлебнула виски, прикурила сигарету и посмотрела на Одетту. — Давненько мы с тобой не сидели вот так на кухне и не беседовали, а, дорогуша?

Одетта подавила зевок и подумала, что Сид не так уж и не права. В последнее время они с ней и впрямь стали отдаляться друг от друга и дружеских разговоров больше не вели. Кто был в этом больше виноват — она или Сид, — Одетта сказать не могла.

— Я тут подумала и решила, что вела себя с тобой просто по-свински, и это не могло не сказаться на твоем ко мне отношении, — сказала Сид. — Между тем мне бы очень хотелось иметь рядом близкого человека. Беда в том, что я не умею поддерживать дружеские отношения и люди редко со мной уживаются.

— Вы преувеличиваете, — пробормотала Одетта без большой, впрочем, уверенности.

— Ничего подобного, — жестко сказала Сид. — До сих пор мои закидоны могли выдерживать только ты и… Калум. Ну так вот, — добавила она, повышая голос. — Я считаю своим долгом поставить тебя в известность, что Калум переезжает ко мне на ферму и будет здесь жить. По-моему, это здорово. А ты как считаешь?

Одетта не нашла что ответить и лишь неопределенно пожала плечами.

— Очень может быть, — продолжала Сид, — что первое время после его переезда ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке, но это скоро пройдет. И мы все вместе славно здесь заживем. Я и Калум — на ферме, а ты — у себя на мельнице. Мельница, как ты понимаешь, по-прежнему остается в полном твоем распоряжении.

— Благодарю вас. — Одетта с отсутствующим видом провела пальцем по верхней кромке стакана. После выпитого с Флорианом вина и вкусного ужина, которым он ее накормил, ее сильно клонило ко сну, и слова Сид доносились до нее как сквозь вату.

— Итак, мы снова друзья? — спросила Сид. Похоже, она не была уверена в аналогичном душевном порыве со стороны Одетты.

Одетте вдруг пришло на ум, что Сид при всей ее взбалмошности и испорченности сделала для нее безмерно много. Она — единственная из всех людей — предоставила ей бесплатное жилье, когда ей негде было жить, взяла ее к себе на работу и, в общем, была с ней очень мила — по крайней мере, до тех пор, пока на ее горизонте не появился Калум. Одетта расчувствовалась и обняла Сид:

— Мы останемся друзьями, Сид. Клянусь!

— Вот и прекрасно, — сказала Сид и, когда Одетта выпустила ее наконец из своих объятий, с чувством пожала ей руку, словно закрепляя заключенный между ними договор. — Что же еще я хотела тебе сказать? Ах да! Тут ко мне утром заезжала эта старая карга Ролли Шерингтон… Просила чтобы ты непременно приехала завтра к ней обедать. Говорила, что у нее к тебе дело — очень важное.

— Но завтра девичник у Лидии, — сказала Одетта. — Мне необходимо поехать к ней в Мейда-Вейл.

— В таком случае напиши Ролли, что ты занята и приехать не сможешь, — посоветовала Сид, небрежно помахав в воздухе рукой. — Уверена, общение с этой старой каргой никакого удовольствия тебе не доставит.

Одетта не была в этом так уверена. От Ролли Шерингтон тянулись нити, связывавшие ее с Джимми. Как-никак он прислал старухе открытку. Мог прислать и вторую. Вполне вероятно, у Ролли появились новые сведения о том, что поделывает Джимми и где сейчас находится.

53

На парковочной площадке у дома Роланды стоял знакомый пикап. Он был покрыт пылью и забрызган грязью до такой степени, что, казалось, его владелец гнал машину не по шоссе, а по грунтовым и проселочным дорогам. Когда Одетта на одолженном ей Сид желтом «Феррари» подкатила к подъезду Фалкингтон-менора и увидела грузовик Джимми, удивлению ее не было предела. Выключив мотор, она выскочила из машины, бросилась к двери и принялась отчаянно барабанить в дверь.

Ей открыла престарелая экономка, которая, не признав Одетту, долго расспрашивала, кто она такая и что ей нужно. Одетта громко назвала ей свое имя и попросила позвать леди Фулброк. Ролли возникла в дверном проеме неожиданно — еще до того, как экономка отправилась ее разыскивать.

— Одетта? Рада вас видеть. Проходите, прошу вас. Мы — во внутреннем дворике. Стреляем по тарелочкам.

Одетта прошла вслед за Ролли через заставленный старой мебелью дом и вышла во внутренний двор, где увидела двух мужчин, стрелявших из охотничьих ружей по вылетавшим из древнего автомата тарелочкам. Одного из стрелков Одетта узнала сразу. Он был высок ростом, широк в плечах и обладал светлыми, цвета речного песка волосами. У Одетты сильно забилось сердце, сладко закружилась голова, а на глаза навернулись слезы радости: Джимми!

Приглядевшись к непрерывно перезаряжавшим ружья и стрелявшим по мишеням мужчинам, Одетта поняла, что знает и второго стрелка. Этот факт, однако, не вызвал у нее прилива теплых или дружеских чувств. Наоборот, при виде этого человека у нее от злости перекосилось лицо, а руки сами собой сжались в кулаки. На расстоянии пятидесяти ярдов от того места, где она стояла, стрелял, заряжал ружье и снова стрелял ее зять и блудный муж ее сестры Монни — громила Крэйг.

— Ты где, Крэйг, твою мать, пропадал, а?! — Потрясая кулаками, Одетта помчалась через двор к зятю. — Ах ты крыса! Проклятый ублюдок! Это ж надо — бросить Монни с детьми в тот момент, когда она больше всего нуждалась в твоей помощи! У тебя ведь дочь родилась, скотина ты эдакая, а ты даже не пришел на нее посмотреть…

Хотя у Крэйга в руках было заряженное ружье, он, увидев мчавшуюся к нему с поднятыми кулаками и выкрикивавшую во всю горло проклятия сестру жены, не на шутку перепугался.

— Это не моя дочь, Одди, — пробормотал он, когда Одетта оказалась от него на расстоянии ярда.

Одетта замерла на месте, словно обратившись в статую.

— Что ты сказал?

— То и сказал, что это не моя дочь, а Лайэма Тернера.

— Что?

— Лайэм объявился у нас дома в декабре и стал утверждать, что Монни носит его ребенка. Я этого не выдержал — и сбежал из дому. Но Монни знала, где меня искать. Она приехала ко мне и поклялась, что ребенок у нее от меня. Она сказала также, чтобы я продолжал прятаться и не возвращался домой как можно дольше. «Вот родится ребенок, тогда и приедешь», — сказала она.

— Что?!

— Потом до меня дошли слухи, что она сменила в доме все замки, а еще через некоторое время я узнал, что Лайэм Тернер к ней переехал и стал жить у нас дома. До сих пор живет, между прочим.

— Что?!!

— Ну, заладила — «что» да «что»? Может, ты стала плохо слышать? — спросил Крэйг без малейшей доли иронии в голосе.

— Что значит, «Монни знала, где меня искать»? Где же ты все это время был?

— Прятался у одного приятеля в Эссексе, — сказал Крэйг, опустив голову и разглядывая носки своих пыльных туфель. — Извини, Одди, я не хотел объявляться дома, пока Монни не родит. Она же меня просила… А о том, что из-за моего исчезновения у тебя начались неприятности, я не знал. Монни ни словечка мне об этом не сказала. Ничего удивительного. Она была занята только собой и своими проблемами. Кстати сказать, больше она в Эссексе не объявлялась. Я решил, что беременность у нее трудная и ей не до меня. Ну а потом появился Джимми и объявил, что у Монни родилась девочка и они обе чувствуют себя хорошо…

— Ума не приложу, как тебе удалось его найти? — сказала Одетта, поворачиваясь к Джимми. Это были первые слова, с которыми она к нему обратилась после долгой разлуки, и Одетта замерла в ожидании, когда он ответит — до того ей не терпелось снова услышать его голос. Что он скажет, заботило ее куда меньше. К большому ее удивлению, их встреча не так сильно взволновала Джимми, как ей бы того хотелось.

— Это было нелегко, — пробубнил Джимми, глядя в пространство поверх ее головы. Щеки его заросли щетиной, вид был усталый. — Жаль, что мне не пришло в голову расспросить Монни о том, где он скрывается. Это сильно облегчило бы мне задачу.

Наконец Одетта стала кое-что понимать.

— Выходит, Монни с самого начала знала, где прячется Крэйг, — и молчала? — Это казалось ей совершенно непостижимым.

— Ну, она чувствовала себя не в своей тарелке. Как-никак ребенок у нее все-таки от Лайэма, а не от Крэйга, — объяснил Джимми. — Когда мы с Крэйгом к ней приехали, она была в жуткой депрессии и согласилась разговаривать со мной только после того, как я пообещал, что Крэйг будет сидеть в машине и не рыпаться.

— Она боялась, что я заберу у нее своих детей, — сказал Крэйг, после чего взвел курки, вскинул ружье и выпалил из обоих стволов по вылетевшей из автомата тарелочке. — Я, между прочим, не видел их полгода и очень соскучился, а она меня даже на порог не пустила. Шлюха!

Джимми взял у Крэйга дымящееся ружье, отставил его в сторону и пробасил:

— Не петушись, Крэйг. В том, что случилось, ты тоже виноват — и отлично это знаешь.

Одетта не выдержала: она, конечно, любила Монни и сочувствовала ей, но всему есть предел.

— Выходит, помимо Калума, моему банкротствуспособствовала еще и моя собственная сестра? — взвизгнула она, в отчаянии топая ногой по выложенной бетонной плиткой дорожке. — Вот сучка! Каждый день смотрела мне в глаза, стонала, охала, видела, как я хожу по судам, словно какая-то преступница, — и молчала! Да она просто использовала меня — вот что я вам скажу. Ведь я, между прочим, отдала последние деньги, чтобы внести за тебя, Крэйг, залог, после чего окончательно разорилась. И что же выясняется? Что я заплатила за преступника, который моей сестричке и тогда уже на хрен не был нужен… — Тут Одетта вытащила из сумочки мобильник и в запальчивости крикнула: — Мне наплевать, что вы обо мне подумаете, но я сейчас же звоню в полицию, чтобы сообщить, где искать беглого Крэйга!

Однако, прежде чем Одетта успела набрать номер полицейского участка, Джимми отобрал у нее мобильник и сунул себе в карман.

— На свете есть вещи поважнее денег! — злобно прошипел он, глядя ей в глаза.

Одетта хотела было сказать ему, что деньги ее не волнуют и злится она только из-за того, что ее предали, но промолчала.

К чему объяснять что-либо, когда сразу видно, что тебя не понимают, не хотят понимать?

— Крэйга подставили, Одетта, — сказал Джимми уже без прежней змеиной злобы в голосе. — Думаю, это Лайэм спрятал у него дома наркотики и деньги. Как ты понимаешь, у него была для этого масса возможностей. Монни, конечно, все отрицает, но я долго разговаривал с Крэйгом и убедился, что он ни черта не знал ни о деньгах, ни о наркотиках. Хотя, конечно, он тоже не ангел, и на его совести немало всяких темных делишек.

Пока Джимми говорил, Крэйг смотрел на него с собачьей преданностью. Одетта не могла отделаться от ощущения, что в следующую минуту он начнет ластиться к Джимми, как верный пес, требуя, чтобы его погладили.

— Ну и что вы собираетесь теперь делать? — спросила она. На этот раз ее голос звучал уже более спокойно.

— Я лично собираюсь убить Лайэма Тернера, — бросил Крэйг, снова хватаясь за свое ружье и начиная вставлять в стволы патроны.

Джимми был не столь категоричен.

— Придется обратиться в полицию. Как видно, без этого не обойтись, — вздохнул он. — Но не сейчас. Пока что с доказательствами у нас плоховато. Если мы заявимся сейчас к копам, Крэйга просто арестуют — вот и все. Тогда ему придется доказывать свою невиновность, сидя за решеткой, между тем как Лайэм будет разгуливать на свободе и над ним посмеиваться. И это может тянуться годами, поскольку никаких улик против Лайэма ни у нас, ни у полиции нет.

— А Лайэм в курсе, что вы под него копаете?

— Если он об этом еще не знает, то скоро будет в курсе. Когда мы с Крэйгом приехали к Монни, его дома не было. Но можно не сомневаться, что, когда он вернется, Монни расскажет ему о нашем визите. Тогда он сразу смекнет, что Крэйг вышел на тропу войны. Вот почему я привез Крэйга сюда. Ролли уже согласилась его у себя приютить. Лайэм, ясное дело, догадается, что Крэйг скрывается в Суссексе, но будет искать его или у меня на ферме, или у вас на мельнице.

— А почему ты думаешь, что Лайэм догадается, где находится сейчас Крэйг? — спросила Одетта. — Он ведь не знает, что ты, Джимми, живешь в Суссексе? И Монни об этом не знает…

— Зато Монни знает, что в Суссексе живешь ты, — заявил Джимми. — Кроме того, она в курсе, что мы с тобой дружим. — Слово «дружим» он произнес столь многозначительно, что у Одетты сладко заныло сердце.

— В таком случае, — заметила она, — Монни вовсе не надо говорить об этом Лайэму. Она может позвонить в полицию и сообщить, что Крэйг скрывается в Суссексе в районе Фермонсо-холла. Очень может быть, что, пока мы здесь с вами разговариваем, копы уже едут сюда.

— Монни не станет звонить в полицию, — убежденно сказал Джимми. — Она давным-давно могла это сделать, если бы захотела. Более того, Лайэм тоже не имеет представления, что она знала, где все это время скрывался Крэйг. Но если Лайэм вдруг об этом узнает, Монни несдобровать. Поэтому ей лучше всего представить дело так, будто Крэйг появился неожиданно и неизвестно откуда. И ты, Одетта, могла бы нам с Крэйгом помочь. Позвони Монни и скажи, что видела нас с Крэйгом на ферме Сиддалс.

— Если я скажу об этом Монни, она сразу же передаст мои слова Лайэму, — покачала головой Одетта. — И тогда в полицию позвонит он. Зачем же мне наводить копов на след Крэйга?

— Не станет он звонить в полицию, — возразил ей Джимми, выпуская ее руку на свободу и взамен нежно обнимая за талию. — Он сам приедет сюда. Я тебе этого не говорил, но я еще раньше заезжал к Монни — один, без Крэйга. Под тем предлогом, что мне нужно взять кое-какие вещи для ее мужа. И она вместе с барахлом Крэйга передала мне вот это. — Джимми продемонстрировал ей небольшую, но толстую записную книжку.

— А что это? — спросила Одетта, пролистывая книжку, сплошь исписанную какими-то цифрами.

— Это список контактов и поставщиков Лайэма, — сказал Крэйг. — Но, как видишь, он зашифрован. И тебе, Одди, этот код не по зубам. Да и нам с Джимми тоже.

— Как, впрочем, и полиции, — вступил в разговор Джимми. — Но Лайэм без этой книжки как без рук. Поэтому он обязательно за ней прикатит.

— Что-то я не пойму — книжку передала Монни? Или она попала к вам случайно? — спросила Одетта.

— Думай как хочешь, но лично я считаю, что она оказалась в носке Крэйга не без ее участия, — сказал Джимми. — Монни вообще знает значительно больше, чем говорит, и, как мне кажется, ведет какую-то свою игру. О чем и свидетельствует эта книжка, которая самым непостижимым образом оказалась в наших руках.

— Если то, что ты говоришь, — правда, — содрогаясь от страха, — сказала Одетта, — тогда Лайэм уж точно сюда прикатит, чтобы забрать у Крэйга эту книжку. В случае же, если Крэйг не захочет ее отдавать, он просто-напросто его убьет.

— Убьет, как же! Я сам его пристрелю, — буркнул Крэйг.

Джимми по-прежнему стоял на страже мира.

— Именно для того, чтобы не пролилась кровь, тебе, Одетта, и нужно позвонить Монни, — произнес он. — Скажи ей, что Крэйг прячется у меня на ферме. Потом, убедившись, что Лайэм уехал, зайди к Монни и поговори с ней по душам. Постарайся убедить ее пойти в полицию и все рассказать.

— Вряд ли мне это удастся, — вздохнула Одетта. — Как ты уже, наверное, имел возможность убедиться, Монни не ставит меня ни в грош и мои слова для нее — пустой звук.

— Между прочим, Лайэм на свадьбе Саскии хотел тебя соблазнить. Он даже держал пари со своими братьями, — сказал ей Джимми удивительно спокойным голосом. — Уже тогда Лайэм знал, что Монни ждет от него ребенка, тем не менее пытался переспать с тобой — ее сестрой. Уверен. Монни ему этого не простит. — Джимми стал оттеснять Одетту к парковочной площадке. — Поезжай в Лондон, Одди, как ты и намеревалась. Мы же с Крэйгом будем держать тебя в курсе событий. Вот твой мобильник. Мы подготовимся здесь к визиту Лайэма, а потом позвоним тебе и дадим знать, что пора действовать. Тогда ты и исполнишь все то, о чем мы договорились.

— Не понимаю, что значит: «мы подготовимся здесь к визиту Лайэма»? — спросила Одетта. — Бронежилеты собираетесь себе купить, что ли?

— Просто хотим предпринять кое-какие меры безопасности. Самые невинные. — Джимми провел Одетту по петлявшей среди зарослей кустарника узкой тропинке к парковочной площадке и распахнул перед ней дверцу «Феррари». — Я очень не хочу, чтобы в процессе выяснения отношений кто-либо пострадал. В этой связи я собираюсь вручить Ролли бинокль и отправить ее на крышу следить за дорогой. Во-первых, она предупредит нас о появлении на шоссе машины Лаэйма, а во-вторых, случись вдруг какая-нибудь заварушка, на крыше она будет в полной безопасности. Впрочем, я уверен, что до дурного не дойдет. Не успеет Лайэм вырулить на шоссе, как Монни уже будет сидеть в полиции и давать показания.

— А если она не пойдет в полицию? Что тогда? — спросила Одетта, холодея от страха.

— Мы сами позвоним в полицию. Так что не волнуйся. — Когда Одетта уселась за руль, Джимми сделал шаг в сторону, освобождая ей путь. — Кстати, ты случайно не в курсе, на какой машине ездит Лайэм?

— У него огромный «Рейнджровер». С никелированным бампером и тонированными стеклами. Уж его-то вы ни за что не пропустите…

54

— Тебе не кажется, что Одетта чем-то расстроена? — озабоченно спросила Элли, взглянув на часы. Она ждала Дункана, обещавшего заехать за ней в одиннадцать.

— Возможно, все дело в том, что предстоящая свадьба вызывает у нее смешанные чувства. И это ее тяготит. Как, впрочем, и многих из нас, — пробормотала Эльза, когда Лидия на минуту вышла из комнаты, чтобы принести с кухни шампанское. Эльза отчаянно скучала по Флоренс и мечтала поскорей оказаться дома и прижать девочку к груди.

— Коли уж мы коснулись неприятных предчувствий, пусть об этом скажет Одетта. Она не такая трусливая, как все мы, — прошептала Элли.

Но мысли Одетты были далеко и от сегодняшнего торжества, и от предстоящей свадьбы Лидии. По правде сказать, она и о предательстве Монни редко вспоминала, а о Крэйге или Лайэме так и вовсе почти не думала. Все ее помыслы были направлены на одного-единственного человека — Джимми. Более всего ее беспокоило и задевало то обстоятельство, что за все время их недавнего разговора он только раз или два посмотрел ей в глаза — да и то мельком. Не было ни поцелуев, ни объятий, ни радостных восклицаний — то есть всего того, о чем она мечтала, дожидаясь его возвращения. Следовало, однако, признать, что он и до отъезда никогда ее не целовал и не обнимал. По той простой причине, что она сама этого не хотела, считая такие нежности несовместимыми с установившимися между ними дружескими отношениями.

Но как бы то ни было, Одетта очень за него боялась. С Лайэмом Тернером шутки были плохи. Этот человек был опасен по-настоящему. Ситуация вообще складывалась странная — Джимми шел на большой риск, чтобы помочь ее родственникам, а она, Одетта, даже не знала, хочет он ее поцеловать или нет.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как Одетта приехала в Лондон и обосновалась на квартире у Лидии, а звонка от Джимми все еще не было. За окном между тем сгустилась тьма, а Одетта не была уверена, захочет ли Монни разговаривать с ней в столь поздний час. Если Джимми в ближайшее время не позвонит, то Монни, уложив детей, сама отправится на боковую. Взвесив все эти обстоятельства, Одетта пришла к выводу, что Джимми, возможно, неправильно записал ее номер и не может дозвониться ей именно по этой причине. В таком случае он наверняка отложит дело до завтрашнего дня. Одетта решила, что так оно будет даже лучше — для всех. При одном, впрочем, условии — что Лайэм этой ночью тоже будет мирно спать у себя в постели. Ну а если не будет? Что тогда?

Необходимо было срочно что-то предпринять. Одетта достала было из сумочки мобильник, но в следующее мгновение застонала от отчаяния — телефона Фалкингтон-менора она не знала. Она бросила взгляд на часы — было уже половина одиннадцатого. Джимми давно уже должен выйти на связь. По-видимому, у них с Крэйгом что-то пошло не так — только вот что?

Сид сидела у себя на кухне и раскидывала перед Калумом изжеванные щенками гадальные карты.

— Смотри, — сказала она, указывая на две лежавшие крест-на-крест карты. — Карта Звезда перекрывает карту Мир. А это надо толковать так: ты, милый, получишь от судьбы все, что только пожелаешь.

Калум со скептическим видом поскреб щетину на подбородке.

— Так уж и все?

— Все, — с уверенностью в голосе произнесла Сид. — Только действовать надо осторожно, с умом. — Она перевернула следующую карту — это был Повешенный. — А вот и дурной знак. Говорит о том, что кто-то хочет тебя обмануть или, хуже того, причинить тебе вред. Чтобы этого не произошло, ты должен держаться человека, умудренного опытом, в годах, но с юношеским взглядом на мир…

Уинни, Базуки и два ее щенка, принадлежавшие отныне Калуму, подняли лай за секунду до того, как на подъездной дорожке под шинами какого-то автомобиля заскрипел гравий. В следующую минуту свет мощных фар пронизал царивший на кухне полумрак и заскользил по потолку.

— Странно, — сказала Сид. — Одетта говорила мне, что собирается заночевать в Лондоне.

— Может быть, вечеринка не задалась? — Калум знал, что Одетта поехала на девичник к Лидии. Калум предложил Финли устроить мальчишник тоже где-нибудь в Лондоне, но последний сказал, что предпочитает посидеть за кружкой пива в пабе Фалкингтона.

— Что-то я не узнаю эту машину, — задумчиво сказала Сид, подходя к окну. — Здоровенная, как вагон, да и вид у нее какой-то зловещий… — Тут она тихонько вскрикнула и заговорила быстро-быстро, проглатывая окончания слов: — Боже мой! Из машины вышел какой-то человек. Жутко похож на поставщика наркотиков моего покойного Джоба. По-моему, он вооружен. Так… Оглядывается. Идет к мельнице… Господи, Калум, что нам делать?

Когда Сид оглянулась, Калума уже нигде не было видно. Тогда Сид, пригибаясь, побежала к двери, чтобы запереть ее на ключ. Находившиеся на кухне собаки, просунув морды под стол, все это время лаяли как сумасшедшие. Закрыв дверь на замок, Сид тоже заглянула под стол и обнаружила там своего возлюбленного.

— Может, позвоним в полицию? — шепотом спросила Сид.

— Нет! — прошипел Калум, забиваясь еще глубже под стол. — Это же Нож! Приехал сюда, чтобы получить с меня должок. Но полиция не должна знать, что у меня с этим типом делишки. Ни в коем случае!

— А как он, этот твой Нож, выглядит? — спросила Сид, доставая из шкафчика бутылку виски и тоже забираясь под стол, чтобы им с Калумом удобнее было общаться. — У того парня, что приехал, бритая голова, ростом он примерно шесть футов пять дюймов…

Калум от ужаса выпучил глаза.

— Я его толком не разглядел. Мы передавали друг другу товар в подвале одного притона, а там было темно, как у негра в заднице…

— А на чем он ездит? Есть у него здоровенный джип с тонированными стеклами?

Калума стала бить мелкая дрожь.

— Я и машины его не видел. В сущности, я ничего про него, кроме клички, не знаю. А вот он про меня кое-что знает…

Услышав, как в отдалении затряслась под мощными ударами дверь мельницы, Сид с Калумом подскочили так, что едва не стукнулись головами о крышку стола.

— Но если у него кличка Нож, — пробормотала Сид, откупоривая бутылку виски, — то почему, скажи на милость, он носит при себе обрез?

— Откуда, черт возьми, мне об этом знать? Может, он решил, что обрез в данном случае надежнее? — Калум выхватил из рук Сид бутылку и стал жадно пить прямо из горлышка. Когда содержимое бутылки уменьшилось примерно на треть, он вернул ее Сид и прохрипел: — Думаю, нам надо отсюда сматываться, пока он не начал обыскивать дом.

Как только Элли и Эльза уехали, Лидия налила два бокала шампанского и провела Одетту в гостиную.

— Вы все против нашей с Финли свадьбы? — спросила она, усаживаясь на диван. — Считаете, что мы с ним друг другу не подходим?

Одетте понадобилось не меньше минуты, чтобы отвлечься от тревожных мыслей о возможной трагедии в Фермонсо и обдумать слова Лидии.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что сегодня всем было наплевать на то, что я говорила о свадьбе. Никто из вас не выказал к важнейшему событию в моей жизни ни малейшего интереса. Уверена тем не менее, что вы болтаете-таки о нас с Финли — только у меня за спиной. Считаете, должно быть, что мне не надо выходить за Финли?

— Финли — прекрасный парень. Таких, как он, — один на миллион. И мы, твои подруги, все так думаем. Ты как-то у меня спросила, что я думаю по поводу твоего увлечения Калумом. Помнишь, что я тогда тебе ответила? Что Финли в сто раз лучше Калума.

— А что ты еще могла мне ответить? — сердито сказала Лидия. — Ведь ты любила Калума. И тебе нужно было меня от него отвадить. Любой ценой.

— Но ведь не отвадила же! Ты не обратила на мои слова ни малейшего внимания и продолжала с ним заигрывать и кокетничать.

— Он хочет меня. Я это точно знаю, — гордо сказала Лидия.

— Ничего подобного. У него сейчас шашни с Сид Френсис, — напомнила ей Одетта и посмотрела на часы. Они показывали четверть двенадцатого.

«Позвони мне, Джимми, — мысленно воззвала она к нему. — Скажи мне, что у тебя все в порядке…»

— Да, сейчас он с этой старой кошелкой, — процедила Лидия, напустив на лицо обиженное выражение. Потом, желая побольнее уколоть Одетту, она спросила: — Кстати, а как поживает Флориан? Вы с ним больше не трахаетесь? В промежутках между закусками и выпивкой?

— Я, Лидия, скажу на это одно: подобная комбинация тебе не по зубам, — бросила Одетта и снова посмотрела на часы. — Трахаться ты еще можешь, но есть — вообще ничего не ешь, а от двух бокалов вина становишься просто невменяемой. Где уж тебе со мной равняться…

Лидия мгновенно перестала злиться: ей снова стало себя жалко.

— Да я уже почти и не трахаюсь, — сказала она плаксивым голосом. — Финли отучил. Что будет, если мы поженимся, а он так и не сможет?.. Что мне тогда делать, а?

— Финли просто обречен тебя трахать, — пошутила Одетта, раздумывая, звонить ей в полицию или подождать.

— Все шутишь? — обиженно надула губки Лидия. — А я серьезно. Когда, скажи, мы подыщем себе настоящих парней?

— Не знаю, как ты, но я, кажется, такого уже подыскала, — сказала Одетта. Ее так и подмывало сказать, что в эту минуту ее избранник готовится вступить в поединок с опасным преступником, чтобы защитить честь ее семьи.

— И зовут его, конечно же, Калум Форрестер… — с сочувствием в голосе протянула Лидия.

— Нет, — покачала головой Одетта. — Его зовут…

— Это я люблю Флориана! Я! — перебивая ее, выкрикнула фальцетом Лидия. — Он — как раз мой тип. Хотя у тебя с ним что-то и было, ты не смеешь…

Ее излияния прервал пронзительный звонок домофона.

— Кто там? — спросила Лидия, нажав на кнопку микрофона.

— Девки, я замужем! — прокричал чей-то знакомый голос.

— Что такое? — Изумлению Лидии не было, казалось, предела.

— Говорю же тебе: я вышла замуж. Но нельзя же держать меня из-за этого за дверью. Особенно после того, как я настоялась на таможне. Впусти же меня наконец, коровища! Не то я разберу твой подъезд по кирпичикам!

Лидия торопливо нажала на кнопку открывания замка и впустила подругу в дом. Через пару минут дверь распахнулась, и в квартиру ввалилась Джун, нагруженная многочисленными коробками, пакетами и пакетиками.

В распоряжении Одетты было не более минуты, чтобы взглянуть на Джун, понять, что она стала вдвое толще прежнего, и сообразить, что полнота ее нисколько не портит, а, напротив, очень даже ее молодит.

И тут в сумке у Одетты зазвонил мобильник.

— Веселишься, да? — спросил Джимми, услышав радостные вопли Джун и Лидии. — А между тем, Одди, хочу довести до твоего сведения, что Лайэм уже прибыл в Фермонсо. Очень тебя прошу — беги скорей к Монни и уговори ее дать показания в полиции. А потом, когда ее показания запишут, упроси полицейских направить в наш район парочку мобильных групп. — В голосе Джимми паники не было, но от напряжения он звенел, как стальная струна.

— Это кто — Одетта? — спросила Джун, когда мимо нее как буря промчалась к двери коротко остриженная темноволосая женщина в облегающих кожаных брюках и белой шелковой блузке. — Все бегает, как я погляжу…

Лидия на бегство Одетты почти не обратила внимания.

— Присаживайся, Джун. Присаживайся и скорей выпей шампанского. Ты не представляешь, как я рада тебя видеть… Слушай, тут все убеждены, что мне не надо выходить замуж за Финли. А ты что по этому поводу думаешь?

— Сначала покажи мне платье подружки невесты, в котором я буду у тебя на свадьбе, а уж потом я отвечу на твой вопрос. Ой, смотри: Одетта оставила свой мобильник у тебя на диване!

Флориан Этуаль сидел в кабинете Одетты и забавлялся с ее компьютером. Глянув на секунду в окно, он увидел, что по полю в сторону Фермонсо движется какое-то светящееся пятно. Поначалу Флориан решил, что через поле идет человек с включенным карманным фонариком. Он налил себе коньяку, отхлебнул и снова глянул в окно, недоумевая, кому это взбрело в голову тащиться ночью в Фермонсо через поля. Через минуту, однако, он осознал, что светящееся пятно движется с большей, чем у пешехода, скоростью, присмотрелся и выхватил взглядом из темноты черный силуэт мопеда со слабенькой фарой и экипажем из двух человек. Когда же в темноте заметались яркие снопы света и Флориан увидел, что за мопедом катит через поле огромный внедорожник с полыхающими, как прожекторы, мощными галогеновыми фарами, его недоумение сменилось изумлением, смешанным с любопытством. Захотелось вдруг узнать, чем закончатся эти безумные гонки во мраке ночи. По мнению Этуаля, единственная причина, мешавшая внедорожнику нагнать мопед, заключалась в том, что его владелец, не желая марать жидкой грязью лакированный корпус своего автомобиля, постоянно маневрировал, чтобы не въехать в глубокую рытвину или канаву.

— Быстрее! — гаркнул Калум, оглядываясь в ужасе через плечо. — Он нас нагоняет.

— Я жму на всю железку! — крикнула Сид, которая едва различала в сетке дождя освещенный тусклым светом фонаря путь.

— Твою мать! — взвыл Калум, когда их обдало целым снопом искр. Как оказалось, Сид переехала через проволочную ограду для овец, по которой был пропущен электрический ток. — Нет, до Фермонсо нам, как видно, не добраться. Сворачивай налево! Налево, я тебе говорю…

Когда Сид, резко вывернув руль, въехала на узкую тропинку, которая шла через лес и выводила к ферме Сиддалс, Калум едва не слетел с заднего сиденья и не шлепнулся в грязь.

Вне всякого сомнения, «Рейнджровер» был слишком велик, чтобы гоняться за мопедом по узкой тропинке среди зарослей. Его владелец прекратил на время преследование, пересек поле, вырулил на залитую огнями подъездную дорожку Фермонсо-холла и уже оттуда свернул на проселок, который вел к фермам арендаторов.

— Вы на волне «Радио Чэт», — объявил в приемнике приятный женский голос, после чего обратился к своему невидимому собеседнику: — Вы в эфире, дорогуша, так что не молчите, говорите — вас слушают.

— Здравствуйте, меня зовут Энджи, — пробормотала, запинаясь, некая особа женского пола. — У меня прекрасный муж и двое очаровательных деток. Так уж случилось, что я сошлась с одним типом и от него забеременела. Хуже того, скоро выяснилось, что мой любовник замешан в торговле наркотиками…

Одетта не особенно вслушивалась в этот треп, поэтому, как сложилась в дальнейшем судьба Энджи, она так и не узнала. Мчась на бешеной скорости по спальному району Лондона, именовавшемуся Темзмейд, Одетта лихорадочно шарила взглядом по сторонам, опасаясь пропустить скрывавшийся за палисадником уютный домик, где жила ее сестра Монни. Высветив фарами «Феррари» нужный ей номер, Одетта чуть сдала назад, свернула на подъездную дорожку и остановилась в двух шагах от двери. Выскочив из машины, Одетта нажала на кнопку звонка, который стал заливаться внутри дома мелодичной трелью. Но хотя на втором этаже горел свет, Монни открывать ей дверь не спешила. Одетте не оставалось ничего другого, как наклониться к прорезанной в двери узкой щели, куда почтальон бросал почту, и во всю силу легких крикнуть:

— Монни! Может, ты оторвешь свою чертову задницу от дивана и впустишь меня все-таки в дом?

Надо признать, в настоящее время Монни было не до общения с сестрой. Во-первых, малютка Вог заходилась в плаче, а во-вторых, Монни в эту самую минуту беседовала с ведущей «Радио Чет» и под вымышленным именем Энджи рассказывала ей и всему Лондону свою душераздирающую историю. Впрочем, ни рев Вог, ни голос ведущей заглушить крика Одетты не смогли, и Монни пришлось, извинившись перед ведущей, спуститься по лестнице к входной двери.

Когда Одетта вошла в дом, поднялась на второй этаж и увидела лежавшую на постели снятую телефонную трубку, в ней шевельнулась надежда: неужели Монни сама, без всякого понукания с ее стороны, решила позвонить в полицию?

— Присаживайся, — предложила Монни, прижимая трубку к груди. То, что она все еще находится в эфире, совершенно вылетело у нее из головы.

Одетта схватила сестру за запястье и, притянув к себе, спросила:

— Скажи, ты любишь Лайэма?

— Не знаю, — пожала плечами Монни.

— Значит, ты все еще любишь Крэйга?

— Не знаю, — сказала Монни и начала всхлипывать.

— Ответь в таком случае, хотела бы ты, чтобы отцы твоих детей остались живы и завтра вновь предстали перед своими отпрысками?

— Конечно, хотела бы! — вскричала Монни, вздергивая свой пухлый, как булка, подбородок.

— Очень хорошо. Я люблю Джимми и очень хотела бы, чтобы он тоже остался в живых. Но сейчас складывается такая ситуация, что все они могут друг друга поубивать. Если, конечно, ты не вмешаешься и не сообщишь полиции о том, что знаешь.

— Ничего я не знаю, — всхлипнула Монни. — Абсолютно ничего.

Одетта отлично помнила, что Джимми просил ее на Монни не давить и обращаться с ней по возможности ласково. Но он говорил это несколько часов назад. Теперь, когда Лайэм уже катил на своем джипе по Фермонсо, времени на нежности и уговоры у Одетты не оставалось.

— Лайэм пытался соблазнить меня на свадьбе у Стэна. Только представь себе: ты была на пятом месяце, а он хотел затащить меня к себе в постель!

— Ты лжешь!

— Не веришь? Спроси у Гэрри, они с Лайэмом заключили на меня пари. А еще они шутили, что кому-нибудь из семейства Тернер надо обязательно на мне жениться. Вернее, не на мне, а на моих деньгах. Так, кажется, они говорили… — Тут Одетта вспомнила еще одну вещь и прибавила: — Между прочим, ходит упорный слух, что Лайэм, как отсидел, постоянно навещает свою прежнюю жену. Хочет, видишь ли, к ней вернуться.

Монни наконец пробрало. Лицо у нее сморщилось, а из глаз снова закапали слезы.

— Ублюдок! Я знала, что он таскается к ней у меня за спиной. Потому-то и передала Крэйгу через твоего парня его записную книжку. Пусть, думаю, Лайэм и Крэйг встретятся, выяснят отношения. Пусть даже подерутся. Тогда, глядишь, я и разберу, кто из них крепче меня любит.

— Но это же не игра, Монни! — возмутилась Одетта. — Неужели ты не понимаешь, что они могут друг друга убить? Могут пострадать и невинные люди. Джимми, к примеру. Заявляю тебе со всей ответственностью — если это случится, я, Монни, никогда тебе этого не прощу! Никогда, слышишь? Ну а теперь говори, что ты конкретно знаешь?

— Достаточно, чтобы засадить Лайэма за решетку на долгие годы. — Монни снова гордо выпятила свой пухлый подбородок. Потом, правда, лицо у нее обрело прежнее плаксивое выражение. — Но я не хочу, чтобы он сел. Я его люблю…

Одетта была сыта излияниями Монни по горло. Пора было действовать.

— Немедленно звони в полицию и проси, чтобы в Фермонсо послали патрульную машину. Нет, лучше две. Пусть они заодно позвонят в Скотленд-ярд и пришлют машину на твой адрес. Потом позвони отцу и скажи, чтобы он ехал к тебе. Он посидит с детьми, а ты тем временем поговоришь с полицейскими. А после этого мы с тобой поедем в Суссекс. В дороге поговорим обо всем, о чем не успели поговорить здесь.

Монни кивнула, поднесла к уху трубку и хотела уже было набрать номер вызова полиции, как вдруг услышала в микрофоне голос ведущей.

— Энджи! Вы меня слышите? Кто кого хочет убить? Отвечайте, мы вас слушаем! Только не молчите — вас слушает весь Лондон. Энджи?.. Мы вернемся к вам после короткой рекламы…

Монни торопливо надавила рукой на рычаги аппарата, к глубочайшему своему облегчению, услышала в трубке привычные гудки и набрала 999.

— Как думаешь, мы здесь в безопасности? — прошептала Сид, вытягивая изо рта длинную соломину.

Калум был слишком напуган, чтобы говорить. Содрогаясь от ужаса, он прислушивался к каждому доносившемуся до них звуку или шороху. Сид и Калум укрылись от преследования в амбаре на ферме Сиддалс. Помимо них, в амбаре укрывалось также несколько летучих мышей и несчетное количество полевых мышей.

Со стороны дороги послышался звук захлопнувшейся автомобильной дверцы.

— Вот черт! — едва слышно пробормотал Калум. — Мы забыли спрятать мопед…

Когда дверь амбара, заскрипев, распахнулась и им в лица уперся ослепительно яркий луч мощного фонаря, Сид и Калум окаменели от страха.

— Все в порядке, — громыхнул под сводами амбара голос Джимми. — Этот парень поехал в сторону от Фермонсо. Ролли следит за ним с крыши Фалкингтон-менора, и я поддерживаю с ней постоянный контакт. Видите? — Джимми продемонстрировал до смерти напуганной парочке допотопную переносную рацию, которую Ролли в обычное время использовала для общения с объездчиками лошадей. Потом Джимми осветил фонарем собственное лицо и пробасил: — Ну что, узнали теперь? Вот и хорошо… Вы, конечно, можете и дальше сидеть в амбаре — это укрытие что надо, но предупреждаю: перед отъездом я поймал здесь крысу величиной с терьера…

Беглецы вняли предупреждению, поднялись на ноги и вышли из амбара.

Оказавшись рядом с Джимми, Калум довольно быстро оклемался и обрел привычный апломб.

— Ты где, сукин сын, все это время пропадал, а? — зло спросил он у Джимми.

— Ездил по стране, размышлял, расставлял ловушки, — туманно ответил Джимми. — Очень надеюсь, что сегодня кое-кто в одну из них попадет. Может, хотите понаблюдать за процессом? Тогда милости просим со мной.

Небольшая рация, которая висела на боку у Джимми, затрещала и расколола тишину громкими призывами:

— «Педигри» вызывает «Бульдога». Вы меня слышите? Прием.

— Это Ролли. Насмотрелась военных фильмов и теперь чудит. — Джимми поднес рацию к губам и пробасил в микрофон: — «Педигри»? Это — «Бульдог». Слышу вас хорошо. Прием.

— Этот тип возвращается в Фермонсо! Крэйг залез на крышу, увидел его автомобиль и схватился за ружье. Собирается затеять с ним перестрелку…

— Вот дьявольщина! — Джимми выключил рацию, повернулся к Сид и Калуму и скомандовал: — Быстро в машину. Вы можете мне понадобиться.

— Ты что — шутишь? — прохрипел Калум, выпучив глаза. — Этот тип охотится за мной. Хочет моей крови.

— Не говори ерунды, — бросил Джимми. — Он охотится за Крэйгом, зятем Одетты, и хочет его пристрелить. Если, не дай, конечно, бог, ему удастся осуществить свое намерение, вы будете мне нужны как свидетели.

— Странно это все, не находишь? — хихикнула Сид, когда они с Калумом шли к пикапу Джимми. Большего страха, нервного напряжения и одновременно душевного подъема она не испытывала с тех самых пор, как какой-то псих захватил в «Челси Хоутел» музыкантов группы «Маска» в заложники.

Лайэм местности вокруг Фермонсо не знал, а карты у него не было. Поэтому, отъехав от Фермонсо-холла, он не меньше часа колесил по разбитым грунтовым дорогам, но ферму Сиддалс так и не нашел. Вырулив на очередной проселок, он поехал по нему, вглядываясь в выступавшие из темноты черные силуэты домов. Отыскать в ночной тьме дом Джимми среди десятков ему подобных было просто немыслимо. Неожиданно прямо по курсу Лайэм увидел величественные очертания огромного дворца.

— Вот дьявольщина! Опять! — воскликнул Лайэм, ударяя в сердцах обеими кулаками по эбонитовому рулевому колесу. Сам того не желая, он, сделав большой круг, снова выехал к богатому поместью, у которого разворачивался, когда гнался за мопедом. Казалось, в этом крае все дороги вели к старинному замку, являвшемуся в определенном смысле организующим центром здешней округи.

Поскольку проселок был слишком узким и развернуться на нем, не оцарапав лакированные борта автомобиля об огромные, с палец, колючки живой изгороди, не представлялось возможным, Лайэму, чтобы пуститься в обратный путь, оставалось или сдавать назад примерно полмили, или, проехав еще немного вперед, развернуться на парковочной площадке перед замком.

Лайэм выбрал второе и покатил вперед, заливая пространство перед собой ослепительным светом мощных фар. Въехав на парковку и развернувшись, Лайэм увидел в свете фар метнувшегося к подъезду человека и сразу его узнал. Это был Крэйг.

— Вот оно что, — ухмыльнувшись, пробормотал Лайэм. — Оказывается, Крэйг водит знакомство с владетельными лордами. Кто бы мог подумать?

Заглушив двигатель, он взвел курки обреза и вылез из машины.

Одетта поняла, что оставила свой мобильник у Лидии, только в тот момент, когда Монни позвонила отцу и стала упрашивать его посидеть с детьми. Когда Монни наконец уладила это дело, Одетта села за телефон и позвонила на ферму Сиддалс. Там трубку никто не снял. Тогда она позвонила на ферму Сид, но и там никто к телефону не подошел. Как это ни удивительно, в Фермонсо-холле трубку тоже упорно отказывались снимать, хотя, как она знала, в фойе замка круглосуточно дежурил охранник.

Полицейские так домой к Монни и не приехали, хотя Одетта считала, что они должны были прибыть максимум через полчаса.

— Может, у копов сегодня трудная ночка — и в этом-то все дело? — высказала предположение Монни. Она, когда звонила в полицию и беседовала с дежурным, намеренно не сказала ни слова правды и дала полицейским неправильные адреса — и своего дома, и Фермонсо-холла. Одетта же ничего не заметила, поскольку была занята поисками своего мобильника.

Одетту мучили мрачные предчувствия, и она всей душой стремилась поскорее вернуться в Фермонсо. Поэтому, когда отец появился на пороге, она, торопливо с ним поздоровавшись, вышла на улицу, села в машину и уже из салона стала громко звать Монни.

— И куда же мы поедем? — спросила Монни. Если бы не соблазн в виде роскошной «Феррари», она обязательно придумала бы предлог, чтобы остаться дома.

— В Суссекс, — сказала Одетта. — Мы доберемся туда минут за сорок. Эта тачка легко делает сто пятьдесят в час, а на дорогах сейчас пустынно. Поскольку полиция бросила нас на произвол судьбы, нам придется действовать самостоятельно. У тебя в сумочке баллончик с нервно-паралитическим газом имеется?

Стоило им тронуться с места, как Одетта начала взволнованно рассказывать Монни о том, что сегодня ночью они обе могут лишиться своих возлюбленных, но повествования так и не закончила, поскольку увидела в зеркале заднего вида севшую им на хвост полицейскую машину.

Когда патрульная машина их остановила, Одетта попыталась было сообщить ее экипажу о возможном трагическом развитии событий в Фермонсо, но старший патруля отказался ее слушать. Куда больше его беспокоило то обстоятельство, что она основательно превысила скорость в черте города и находилась при этом под воздействием алкогольных паров.

Лидия и Джун приканчивали уже вторую бутылку шампанского, когда зачирикал оставленный Одеттой мобильник. Джун, недовольная тем, что ее отвлекли от приятной беседы и любимого напитка, поднесла мобильник к уху.

— Одетта? — взволнованно произнес в трубке незнакомый мужской голос. — Он говорит, что если не получит свою книжку в течение часа, то пристрелит меня, не задумываясь. Надеюсь, ты знаешь, что тебе делать?

Джун несколько секунд в полном недоумении созерцала мобильник, потом нажала на кнопку «отбой».

— Кто это? — спросила Лидия, без большого, впрочем, интереса.

— Неправильно набрали номер, — ответила Джун, наливая себе очередной бокал шампанского. — Похоже, звонил какой-то сумасшедший библиотекарь: напоминал о книжке.

Все пошло не так, как ожидалось. В самом деле, откуда Джимми было знать, что Фло, возжелав чувственных радостей, отключит телефоны в офисах и напоит до бесчувствия сидевшего в фойе молодого, красивого охранника? А между тем Лайэм проник в Фермонсо-холл незамеченным именно по этой причине. Кто, кроме того, мог предположить, что Ролли забудет запереть оружейный шкаф, а Крэйг именно в этот промежуток времени выберется из подвала, куда его от греха подальше засадил Джимми, и, возжаждав мести, бросится с оружием в руках разыскивать Лайэма?

Так или примерно так рассуждал Джимми, попеременно глядя то на обрез в руках Лайэма, то на его побелевшее от ярости лицо. Парень, безусловно, готов был на все, чтобы заполучить свою драгоценную книжку. Он не только захватил заложников, но пристрелил бы всякого, кто попытался бы вести с ним нечестную игру или увиливать от ответа на прямо поставленный вопрос:

— Где моя книжка?

На кухне Фермонсо-холла сидели на полу связанные по рукам и ногам Джимми, Крэйг, Флориан и пьяный в стельку молодой охранник. Последнего, впрочем, связывать не было никакой необходимости: Флориан так его напоил, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Крэйг и Джимми боялись бешеного Лайэма, поскольку не знали, что он в следующую минуту может выкинуть, охранник уже не боялся никого и ничего, и лишь один Флориан сохранял подобие хладнокровия.

— Эта книжка… она что — Пулитцеровскую премию получила? Обязательно сообщи мне ее название и имя автора. А то в последнее время печатают какую-то дрянь. Я вот взялся было за «Лебединую верность», а дочитать не могу. Герой очень уж не нравится. Как есть сексуальный маньяк… — Фло с видом знатока оглядел мощный торс и широкие плечи Лайэма и чуть не облизнулся от удовольствия. Вообще-то он, Фло, влетел в эту разборку случайно: спустился на кухню, чтобы перехватить какой-нибудь жратвы, и на тебе — попал в заложники. Поскольку в животе у него плескалось по меньшей мере полторы бутылки коньяку, ситуацию всерьез он не воспринимал и по этой причине постоянно подшучивал над Лайэмом. То обстоятельство, что Лайэм привязал его к охраннику спиной к спине, ему даже нравилось: позволяло ощущать прикосновение острых лопаток и гибкого позвоночника молодого парня.

— Заткнись… дурак хренов… — Вести литературный диспут Лайэм настроен не был. Наставив на Крэйга обрез, он с угрозой произнес: — Куда ты девал мою книжку? Не скажешь — ляжешь здесь первым. — С этими словами Лайэм приставил стволы обреза прямо ко лбу Крэйга.

За спиной у Лайэма на металлическом разделочном столе отсвечивал воронеными стволами отделанный серебром роскошный «ремингтон», похищенный Крэйгом из оружейного шкафа Ролли. Увы, «ремингтон» Крэйгу не помог. Прежде чем он успел взвести курки и вскинуть оружие, обрез Лайэма уже холодил ему шею чуть пониже кадыка. Рядом с «ремингтоном» на разделочном столе лежала портативная рация Джимми, не подававшая признаков жизни вот уже более получаса.

Джимми смотрел на Лайэма, опасался его бешеного нрава, но при всем том мысленно просчитывал расстояние, отделявшее его от преступника. Ничего утешительного в голову ему не приходило. Даже если бы ему удалось, подпрыгнув, выбить ногами обрез у него из рук, к услугам Лайэма был «ремингтон» Ролли, которым он не преминул бы воспользоваться. Поскольку руки у Джимми были связаны, всякая попытка напасть на Лайэма была сродни самоубийству.

— Джим сказал тебе правду. Твоя книжка находится у Одетты, — пробубнил Крэйг. — А она вряд ли будет здесь раньше чем через час. Не забывай, она едет из Лондона…

Джимми прикрыл глаза, в который уже раз задаваясь вопросом: стоило ли ему при сложившихся обстоятельствах звонить Одетте? Поскольку ответа на этот вопрос у него не было, оставалось только надеяться, что она правильно истолковала значение этого звонка, поняла подтекст, который он пытался вложить в вырвавшиеся из его уст две короткие сбивчивые фразы.

Джимми очень рассчитывал на Сид и Калума, которые остались ждать его в машине. Поскольку с тех пор, как он скрылся в подъезде Фермонсо-холла, прошло не менее четверти часа, они могли, заподозрив неладное, отправиться на поиски телефонной будки или кафе, откуда можно было бы без помех позвонить в полицию.

Калум и Сид видели сквозь стеклянные двери подъезда, как Лайэм взял Джимми на прицел и куда-то повел. Поскольку телефонных будок или ночных пабов поблизости не было, они решили позвонить в полицию прямо из Фермонсо-холла. Он был настолько велик, что им ничего не стоило затеряться в его многочисленных коридорах, переходах и комнатах. Обойдя вокруг огромного здания, они вошли в него через черный ход и по узкой служебной лестнице поднялись на этаж, где находились офисы.

— Линия не работает. Должно быть, ветер оборвал провода, — жалобно проблеял Калум, убедившись, что ни один из аппаратов не работает.

— Глупости. Какой еще ветер? Кабели проходят глубоко под землей, — бросила Сид и защелкала клавишами компьютера. С его помощью можно было послать электронное послание кому-нибудь из знакомых и попросить поднять тревогу. — Смотри, а модем-то включен. Боже, а это что еще такое? Никак Одетта? Точно, Одетта! Калум, ты посмотри только, что она вытворяет! В жизни бы такого о ней не подумала…

Калум поднял глаза и замер: на экране замелькали знакомые кадры соития Одетты Филдинг и Флориана Этуаля.

— Это не я… Я этого не хотел, — пробормотал он. — Все это необходимо как-то удалить, уничтожить. Сид, ты знаешь, как это сделать?

Сид надела очки и устроилась у компьютера поудобнее.

— В теории — да. — Пощелкав с минуту клавишами, она повернулась к Калуму и посмотрела на него поверх очков: — Ты не забыл, что нам нужно позвонить в полицию?

— С полицией можно подождать, — прошипел Калум. — Ты знай делай свое дело. Сейчас это самое главное.

— Как скажешь, дорогой, — пожала плечами Сид, снова приступая к работе. — Только я тебя предупреждаю заранее: даже если я уничтожу этот сайт, нет никакой гарантии, что его не успели уже скопировать и пустить по всему свету. Все зависит от того, сколько пользователей этот сайт посетило…

— Сотри хотя бы этот, а там посмотрим… — Калум устало прикрыл глаза и опустился на стул рядом с Сид.

— Тик-так, тик-так… — многозначительно произнес Лайэм, глядя на циферблат висевших на кухне часов. — Похоже, Одетта не торопится. Она что — на лошади сюда скачет?

— Вообще-то у нее был «Феррари», — пробормотал Крэйг.

Лайэм удивленно выгнул бровь.

Пока они ждали приезда Одетты, Джимми предпринимал титанические усилия, чтобы осводить замотанные скотчем руки, но ему удалось лишь немного ослабить путы. А еще Джимми дюйм за дюймом незаметно придвигался по полу к клевавшему носом Флориану, в заднем кармане джинсов которого он заметил какой-то отливающий металлом предмет. Воспользовавшись тем, что кисти рук у него получили относительную свободу, Джимми вытащил у Фло из кармана эту штуковину, но в следующую минуту едва не застонал от разочарования. Это был обыкновенный Си-Ди диск, не стоивший как оружие и ломаного гроша.

— Ишь какая крутая, — с кривой ухмылкой произнес между тем Лайэм. — На «Феррари» разъезжает… Впрочем, ничего дурного о ней не скажу. Она мне даже нравится. У нее отличное тело, хотя физиономия,конечно…

В этот момент в кармане у Лайэма зачирикал мобильник. Прежде чем ответить на звонок, Лайэм обвел пленников грозным взглядом и погрозил им своим обрезом. Как только Лайэм заговорил по телефону, за спиной у него бесшумно растворилась дверь, и в дверном проеме возникла Сид — человек, которого Джимми меньше всего ожидал здесь увидеть. Она перехватила его взгляд и, прижав палец к губам, выразительно на него посмотрела.

— Она привезла детей к тебе? В час ночи? Да ты, наверное, шутишь? — зло кричал Лайэм в трубку. — Как будто она не знает, что я на работе… Что? Говорит, что в этот уикенд я должен сидеть с детьми? Ну, этого я от нее не ожидал… Впрочем, она всегда была та еще сучка…

Сид вошла на кухню, неслышно, как тень, метнулась к разделочному столу, на котором лежал «ремингтон» Ролли, и, стянув ружье с окованной металлом столешницы, уперла его стволы в основание черепа Лайэма.

— Ложись на пол, лицом вниз! Ну! — пронзительно закричала она, одновременно выхватывая из руки Лайэма обрез, который он, разговаривая по телефону, небрежно держал у плеча.

Лайэм выронил мобильник, поднял руки вверх, опустился на колени, а потом послушно растянулся на полу. Как выяснилось, под прицелом он вел себя ничуть не лучше Крэйга и выполнял команды так же безропотно, как и его соперник, которого он презирал и ставил гораздо ниже себя. Сид наклонилась над Лайэмом, вытащила у него из заднего кармана брюк складной нож и, раскрыв его, с силой толкнула по полу к Джимми.

Джимми ловко поймал его в ладони, перевернул, перерезал стягивавший его запястья скотч, после чего поднялся с пола и стал перерезать путы у других пленников.

За окном послышался вой сирен приближавшихся к Фермонсо полицейских машин.

— Слава богу, кто-то догадался наконец вызвать полицию, — рассмеялся Джимми.

— О господи! — воскликнула Сид, виновато прикрывая ладошкой рот. — То-то мне все казалось, что я забыла сделать нечто очень важное…

55

Вернувшись в Суссекс под утро, Одетта не обнаружила ни одной живой души ни на ферме Сиддалс, ни в Фалкингтон-меноре, ни на ферме Сид. Казалось, их обитатели по неведомой причине разом снялись с места, покинули свои жилища и бежали неведомо куда.

Когда их с Монни доставили в полицейский участок и посадили в «обезьянник» — камеру предварительного заключения — вместе с преступницами и проститутками, Монни испугалась и, пригласив дежурного офицера, стала рассказывать обо всем, что знала по делу Крэйга. Полицейские пришли к выводу, что она лично ни в чем не виновата, но на основании ее показаний выдвинули против Лайэма серьезные обвинения и выписали ордер на его арест, после чего перезвонили в полицейское управление Суссекса и потребовали немедленного задержания преступника. Крэйга тоже должны были задержать — за уклонение от правосудия.

— Ваша сестра, — сказал с ухмылкой Одетте полицейский офицер, выдвигавший против нее обвинение за езду по городу в нетрезвом виде, — так у нас разоткровенничалась, что закопала разом и любовника и мужа. Вот и толкуй после этого, что мы, полицейские, — плохие психологи!

Взяв с собой Базуки, Одетта совершила пеший бросок через поля к Фермонсо-холлу. Парковочная площадка у «Дворца чревоугодия» была заставлена полицейскими и пожарными машинами, фургонами «Скорой помощи» и микроавтобусами телевизионщиков.

Стоявший на верхней площадке пожарной лестницы человек в каске и оранжевой брезентовой робе заливал водой из брандспойта сквозь разбитое окно ее, Одетты, собственный кабинет.

Одетта, заметив Ронни Прайэр, подлетела к ней и, словно редиску из грядки, выдернула ее из толпы.

— Что здесь происходит?

— Не волнуйся, все под контролем, жертв нет, — заверила ее Ронни. — Судя по всему, имело место короткое замыкание. Поскольку от огня пострадали только кабинеты, можно сделать вывод, что произошло самовозгорание одного из компьютеров.

— Понятно, — с облегчением сказала Одетта. У нее будто камень с души упал: при пожаре никто не пострадал, а стало быть, ее драгоценный Джимми жив и здоров.

В следующую минуту она увидела Джимми, который разговаривал с одним из пожарных. Лицо ее возлюбленного было до неузнаваемости вымазано сажей и копотью. Одетта почувствовала к нему такую нежность, что у нее на глаза навернулись слезы. Выставив правое плечо вперед, она устремилась к Джимми, словно клином раздвигая перед собой толпу. Оказавшись перед ним, она со счастливым воплем повисла у него на шее и запечатлела на его губах долгий поцелуй.

Когда Джимми высвободился наконец из ее объятий, у него в глазах проступило удивление, смешанное с глубочайшей нежностью. Взяв ее лицо в измазанные сажей руки, он всмотрелся в ее светившиеся от счастья черты.

— Где ты все это время пропадала? Полицейские что-то говорили о твоем аресте, но я не поверил.

— Это правда. Меня арестовали за вождение в нетрезвом виде и теперь грозятся отобрать права. — Приподнявшись на цыпочках, она поцеловала его в кончик носа. — Но я не переживаю. Ты жив, а это главное.

Со звоном разлетелось окно одного из кабинетов. Одетта посмотрела на струившийся из него серый дым, потом перевела взгляд на испачканное лицо Джимми:

— Тебе не следовало тушить пожар самому! Подумаешь, компьютеры загорелись… Разве можно из-за этого рисковать жизнью?

— Я не пожар тушил, я Калума из огня вытаскивал. Парень скакал по кабинету среди языков пламени, как жрец перед жертвенным костром. По-моему, этот пожар — его рук дело.

— Ты хочешь сказать, что кабинет поджег Калум? — растерялась Одетта.

— Ш-ш-ш! — Джимми огляделся. — Я точно не знаю, но когда мы с Сид вернулись из полицейского участка, то увидели, что из окна твоего кабинета вырывается пламя. Ну, я, понятное дело, помчался тушить огонь и обнаружил там совершенно обезумевшего Калума.

— А Сид-то как оказалась в участке? — с недоумением спросила Одетта.

— Я тебе позже об этом расскажу, ладно? — Джимми прижался измазанным сажей подбородком к ее макушке и пробормотал: — Если бы ты знала, дорогая, как я рад, что с тобой ничего не случилось…

— А я рада, что ничего не случилось с тобой… — Одетта вернулась к происшествию: — Так почему все-таки ты думаешь, что это Калум поджег кабинет?

— Ну, когда я его вытаскивал, он что-то бормотал об уничтожении какой-то видеозаписи… Мне не удалось с ним поговорить, потому что Сид схватила его за руку и увела. Сказала, что ему, чтобы успокоиться, необходимо прогуляться на свежем воздухе.

Одетта догадывалась, что именно пытался сжечь Калум. И наверняка сжег, уж коли при этом сгорел ее кабинет. Теперь ей нечего бояться — она свободна. Калум полностью с ней рассчитался за все причиненные ей обиды. А это значит, что она вольна любить Джимми, не ожидая подвоха со стороны и ни на кого не оглядываясь.

— Я люблю тебя, Джимми, — сказала она. Кто бы знал, как давно ей хотелось ему это сказать!

Джимми не задержался с ответом ни на мгновение.

— Я тоже тебя люблю. — Его громкий голос заставил многих людей обернуться и с удивлением на них посмотреть.

Ронни Прайэр, которой удалось заснять и их первый поцелуй, и последовавшее за ним объяснение в любви, была на седьмом небе от счастья.

— Вырубай аппаратуру, старина, — с удовлетворением сказала она своему оператору. — По-моему, все сенсационные кадры мы сегодня уже отсняли.

Джимми повез Одетту на ферму Сиддалс и по дороге рассказал ей о том, что произошло в Фермонсо-холле в ее отсутствие.

— Господи! — Одетта представила себе связанных, беспомощных пленников, Лайэма, который целился в них из обреза, и ей стало жутко. — А в полиции нам с Монни сказали, что Лайэм вроде как сдался без сопротивления.

— Все верно, он не сопротивлялся. Потому что не мог, — рассмеялся Джимми. — Сид его стреножила. — Джимми досказал историю о чудесном освобождении заложников до конца и, подводя итог, добавил: — Раньше я считал Сид избалованной рок-дивой с куриными мозгами, но теперь понял, что ума и мужества ей не занимать.

Одетта удивленно покачала головой. До сегодняшнего дня ей казалось, что Сид не под силу управляться даже с консервным ключом — не то что с крупнокалиберным «ремингтоном».

— А как она вообще оказалась в Фермонсо-холле?

— В этом-то и весь юмор, — ухмыльнулся Джимми. — Калум решил, что Лайэм приехал по его душу, и ударился в бега. Ну и Сид вместе с ним. Так они до Фермонсо-холла и добежали…

Одетта хотела было рассказать Джимми о Ноже и злой шутке, которую сыграли с Калумом его приятели, но вовремя прикусила язычок. Шутка была напрямую связана с принадлежавшими Джимми рисунками Пикассо, а Одетта не хотела пока затрагивать эту тему. Вот если Флориан выпросит рисунки у Дениса Тирска — тогда другое дело.

Одетта посмотрела на красивое лицо Джимми, на его лежавшие на руле большие, сильные руки и вздрогнула от охватившего ее желания. «Как только мы окажемся на ферме, — подумала она, — то первым делом займемся любовью. Все остальное может подождать».

— Кто бы знал, до чего мне хочется сейчас помыться, — неожиданно произнес Джимми. — И переодеться. Я ношу эту одежду не снимая вот уже несколько дней. Надеюсь, ты тоже не откажешься от горячей ванны?

Одетте ничего не оставалось, как запрятать разочарование подальше и кивнуть в знак согласия. В конце концов, от Джимми и впрямь чуточку попахивало потом, а в постель с любимым человеком лучше всего ложиться, когда и от твоей и от его кожи пахнет свежестью, дорогим лосьоном и душистой пеной для ванны. Потом Одетта подумала, что Джимми намекает на совместное омовение, и снова пришла в хорошее настроение, особенно после того, как вспомнила, что ванна на ферме Сиддалс большая и с легкостью может вместить двоих.

— Ты можешь принять ванну первая, а я, пока ты будешь мыться, приготовлю что-нибудь вкусное.

«Ладно, — подумала Одетта, — пусть будет так, как он хочет. Мы отправимся в постель сразу после завтрака. Джимми, как всегда, прав. Для занятий любовью требуется энергия, поэтому подзаправиться не помешает».

— А что мы будем делать после завтрака, а? — ласкаясь к Джимми, спросила Одетта.

Джимми на этот вопрос ответить так и не успел. Подъехав на скорости к ферме, он едва не врезался в крытый фургон.

— Откуда он здесь взялся, хотел бы я знать? — процедил Джимми, до упора вдавливая в пол педаль тормоза. Он в мгновение ока выскочил из машины и большими шагами двинулся к фургону, водитель которого что-то доставал из кабины.

Когда водитель обернулся, Одетта едва не застонала от разочарования. Это был Феликс собственной персоной. В следующее мгновение из-за капота фургона появилась Феба с коробкой в руках. Тут на Одетту снизошло озарение: никто ничего Джимми привозить не собирался. Просто его брат Феликс выбрал именно этот день, чтобы переехать к Джимми на ферму с домочадцами и со всем своим барахлом.

Одетта заметила растерянное выражение на лице Джимми и поняла, что к подобному вторжению он был готов ничуть не больше ее самой.

— Мы хотели снять маленькую квартирку в Литтл-Венис, но Феликс забыл подписать договор, и хозяин отдал ее другим людям, — затараторила Феба.

— Вот мы и решили немного пожить у тебя, — вступил в разговор Феликс. Подойдя к задней дверце фургона, он открыл ее и начал выгружать из машины вещи.

— И сколько же это самое «недолго» может продлиться? — спросил Джимми, подходя к брату и забирая у него изящный кофейный столик.

— «Недолго» — это значит несколько дней, — сказал Феликс, нырнул в кузов и передал подошедшей Одетте большую коробку с электрокофеваркой. — Нашу мебель привезут завтра на грузовике, но ты, братец, не отчаивайся — мы поставим ее в амбаре. Опять же, на время. На следующей неделе мы с Фебой поедем в Йоркшир и подыщем там себе симпатичный коттедж.

— В Йоркшир? — удивленно переспросил Джимми, взваливая кофейный столик на плечо и направляясь к дому. — Далековато от Лондона, не находишь?

— И от Фермонсо тоже! — крикнул, появляясь на пороге, Мунго. — Как, интересно знать, я буду ездить на работу?

Когда Джимми и Одетта вошли в дом и сложили имущество Феликса в коридоре, Джимми, пристально посмотрев Одетте в глаза, спросил:

— Не возражаешь, если они здесь немного поживут?

— Почему я должна возражать? Я-то ведь здесь не живу, — вздохнула Одетта. На самом деле она возражала, да еще как! Все ее планы относительно того, чтобы принять ванну, позавтракать и заняться с Джимми любовью, рушились. Нельзя же, в самом деле, целовать человека и шептать ему на ухо нежности, когда в соседней комнате разговаривают, смеются и передвигают мебель его родственники? С другой стороны, она знала, что отношения Джимми с братьями оставляют желать много лучшего, и не хотела еще больше им повредить, а это неминуемо бы произошло, если бы Джимми по ее настоянию отказал Феликсу от дома.

Как бы то ни было, принять ванну ей все-таки удалось. Она сидела в воде, намыливала голову шампунем и вдыхала запах жарившейся на кухне яичницы с беконом. «А почему бы нам с Джимми и впрямь не отправиться в постель после завтрака? — рассуждала она про себя. — Должны же Феликс, Феба и Мунго понимать, что мы устали и нуждаемся в… хм… отдыхе. И потом: зачем родственникам Джимми сидеть в четырех стенах? Им наверняка захочется прогуляться по окрестностям, осмотреть местные достопримечательности и выпить пива в деревенском пабе. А если они отправятся на прогулку, их не будет на ферме как минимум два-три часа».

Вдохновленная этими приятными мыслями, Одетта, насвистывая веселый мотивчик, смыла с себя пену, обмоталась белым махровым полотенцем, открыла дверь ванной комнаты и… шагнула прямо в объятия Джимми.

— Я принес тебе чаю, — сказал Джимми, всунул ей в руку кружку и многозначительно подмигнул. — Хотел также потереть тебе спинку, но, коль скоро ты уже помылась, предлагаю тебе сделать то же самое для меня…

Джимми совсем уже было начал раздеваться, но в этот момент остатки воды с хлюпающим звуком исчезли в водостоке.

— Я же просил тебя не спускать воду! — напустился на Одетту Джимми.

— Извини, я как-то позабыла, — сказала с улыбкой Одетта, открывая краны. — Но налить в ванну воды — раз плюнуть. Не пройдет и минуты, как она снова наполнится.

— Не наполнится, — вздохнул Джимми. — Прежде чем попасть в ванну, вода собирается в баке на чердаке, а этот процесс протекает крайне медленно. Придется ждать до конца завтрака.

Тут Джимми принюхался к доносившимся с кухни запахам и, сорвавшись с места, помчался вниз по лестнице.

— Яичница готова! — крикнул он на бегу. — Попробую отвоевать у братьев наши порции. Для Мунго и Феликса съесть лишних полдюжины яиц не составляет никакого труда.

После завтрака Феба, Феликс и Мунго никуда не пошли, остались за столом и принялись болтать о всяких пустяках. В принципе, они Одетте нравились, и даже очень, но она мечтала остаться с Джимми наедине, поэтому сидела как на иголках и участия в общем разговоре почти не принимала.

Джимми между тем стал рассказывать родственникам о своих приключениях в Фермонсо-холле и о том, что этому предшествовало.

— Мне так не хотелось снова расставаться с Одеттой, — со значением произнес он, нежно поглаживая молодую женщину по щеке. — Ведь мы с ней целый месяц не виделись. Но когда я вернулся в Фермонсо, нам удалось пообщаться минут десять, не больше, после чего она села в машину и укатила по делам в Лондон.

Гости, однако, напрочь отказывались понимать какие-либо намеки.

— У тебя вкусный чай, — сказал Феликс старшему брату, поднимаясь с места, чтобы вскипятить воду. — Я, пожалуй, заварю еще чайничек. А то Мунго покупает такую дрянь — в рот взять невозможно…

Приготовленный Феликсом чай пили в гостиной — там и стол был побольше, и кресла помягче. Скоро Джимми, который не спал как минимум сутки, начал клевать носом.

— В постельку захотел, миленький? — медовым голосом осведомилась Одетта. — Ничего удивительного. Ты же всю ночь глаз, можно сказать, не сомкнул. — Ее так и подмывало взять Джимми под руку, отвести в спальню и запереться там с ним на ключ.

— Вот допью чай — тогда и пойдем спать, — заплетающимся языком пробормотал Джимми. Чай он, однако, так и не допил, поскольку в следующую минуту уронил голову на грудь и громко захрапел.

— Ну все, теперь его не добудишься, — рассмеялась Феба. — Придется, как видно, Феликсу и Мунго тащить его в спальню.

— Точно, — сказал Мунго. — Уж если он заснул за столом, у него можно над ухом хоть из пушки стрелять, все равно не проснется.

Одетта посмотрела на Джимми, потрясла его за плечо — сначала легонько, потом сильнее — и поняла, что Феба и Мунго сказали правду: в ближайшие несколько часов от Джимми вряд ли можно было добиться даже слова, не то что ласки. Феликс и Мунго подхватили Джимми за руки и за ноги, отнесли в спальню и положили на постель.

У Одетты тоже стали слипаться глаза. Как-никак предыдущую ночь она провела вместе с Монни в полицейском участке, когда их выпустили, отвезла Монни домой в Темзмейд, а уж потом, из Темзмейда, поехала в Фермонсо. Соответственно, поспать ей так и не удалось, и теперь она испытывала настоятельную потребность в отдыхе. Убедившись, что Джимми крепко спит, она зашла в гостевую комнату и, как была одетая, прилегла на постель.

— Правильно, — сказала ей Феба, — полежи немного, отдохни. Ясно же, что события предыдущей ночи тебя утомили. А я с парнями съезжу пока в Фалкингтон, куплю еды и что-нибудь выпить. Потом приготовлю обед, разбужу тебя и угощу хорошей выпивкой. Надеюсь, Джимми к тому времени тоже проснется, и мы все вместе пообедаем.

Одетта кивнула и закрыла глаза. Не прошло и секунды, как она уже крепко спала.

56

Феба сдержала слово: разбудила Одетту и принесла ей кружку с неким золотисто-коричневым напитком. Увы, за окном было уже утро следующего дня, а в кружке плескался не коньяк, а самый обыкновенный чай.

— Джимми уже уехал на работу, — сообщила Феба, ставя кружку с чаем на тумбочку рядом с кроватью Одетты.

Одетта потерла покрасневшие, воспаленные глаза, поняла, что забыла не только раздеться, но и вынуть линзы, и обвела удивленным взглядом незнакомую комнату, в которой провела ночь. Через минуту она, правда, вспомнила, что это гостевая.

Одетта посмотрела на часы, которые показывали начало седьмого, и спросила:

— А ты-то чего поднялась в такую рань?

— Голова с похмелья болит. — Феба закатила к потолку глаза и потерла виски. — Пока вы вчера храпели, мы втроем добрались до винного погреба Джимми и порядком его опустошили. Так что, когда проснется Феликс, мы с ним первым делом опохмелимся, а потом начнем обсуждать свою будущую жизнь в Йоркшире.

— Стало быть, вы и в самом деле собрались туда переезжать?

Феба кивнула:

— Я-то давно к этому готова, а вот Феликса пришлось уговаривать. Зато теперь ему просто не терпится взглянуть на йоркширские коттеджи. Мы отправляемся туда завтра же.

Феба говорила очень тихо, и это не могло не вызвать у Одетты недоумения.

— У тебя что — горло болит?

Феба покачала головой и прошептала:

— Феликс и Мунго спят, а стены здесь как из картона. Все слышно.

Одетта прислушалась. Из соседней комнаты и в самом деле доносилось какое-то бормотание.

— Это Мунго. Он часто разговаривает во сне. Кстати, хочу с тобой о нем поговорить — пока он не проснулся и не ушел на работу. Дело в том, что он не может жить в Йоркшире. Это слишком далеко, а работать в Фермонсо ему нравится. Вот я и подумала…

— Подумала, что он может пожить здесь? — закончила за нее фразу Одетта. Мысль о том, что Мунго по ночам будет находиться неподалеку, показалась ей не слишком вдохновляющей.

Феба кивнула.

— Между прочим, он — парень веселый и, как выяснилось, отличный повар. Так что совместное существование с ним будет вам не в тягость.

Одетта неопределенно пожала плечами.

— Это не мой дом. Так что тебе следует прежде всего поговорить с Джимми.

— А может быть, ты с ним поговоришь?

Одетта неожиданно почувствовала жалость к бедняге Мунго. Они с Фебой решали сейчас его судьбу, а он об этом даже не догадывался.

— Мунго хочет жить с вами, — сказала она. — Пару недель назад, когда дом пустовал, я предложила ему сюда перебраться, но он отказался.

— Это потому, что он не терпит одиночества. Но с тобой и Джимми он будет чувствовать себя вполне комфортно.

Одетта вовсе не была в этом уверена. К тому же ей не понравилось, что Феба разговаривает с ней, как с будущей родственницей.

— Мунго не щенок, Фредди. Его нельзя подарить или отдать добрым людям в связи с отъездом хозяев.

— Я все это отлично понимаю, Одди, — кивнула Феба. — Но дело в том, что Мунго уже сделал выбор. Он решил остаться на ферме с вами и сам вчера мне об этом сказал.

На закате Джимми заехал в Фермонсо-холл, чтобы забрать Одетту с работы. На нем был тот же самый костюм, что и вчера, но на этот раз от его одежды воняло по-настоящему.

— Весь день копался в гнилых овощах, — объяснил Джимми причину неприятного запаха. — Напала на растения какая-то болезнь. Мы так холили растения — чуть ли не в резиновых перчатках работали, а теперь все гниет на корню. А до открытия «Дворца чревоугодия» осталась какая-нибудь неделя. Что теперь делать — ума не приложу.

У Одетты тоже выдался непростой день. Вспыхнувший в кабинете пожар уничтожил многие важные документы и файлы, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы восстанавить хотя бы их часть. Но Одетта не хотела сегодня думать о грустном. Уже одно то, что она видела Джимми, заставляло ее голову кружиться от счастья. Он был ей мил даже с проступившей на щеках двухдневной щетиной и в грязной одежде. Впрочем, по его оживленным, блестящим глазам было нетрудно догадаться, что он рад этой встрече ничуть не меньше, чем Одетта.

— Господи, как же я по тебе соскучился! — воскликнул он, касаясь ее губ легким поцелуем. — Кстати, у тебя есть планы на сегодняшний вечер?

— Нет… — Одетта вздрогнула всем телом, представив себе на мгновение страстные объятия на чистых, накрахмаленных простынях.

— Вот и отлично, — сказал Джимми и зашагал в сторону фермы Сиддалс. — Феликс и Феба пригласили нас на обед в местный паб. Завтра они уезжают в Йоркшир и дают отходную. Хотят, чтобы мы немного развеялись. Ведь вчера мы весь день дрыхли, как сурки, и не принимали участия в общем веселье. До сих пор не могу поверить, что валялся у себя в постели, как бревно, в то время как ты в полном одиночестве спала в гостевой комнате. Как-то это противоестественно, не находишь?

У Одетты от возбуждения стало покалывать кожу, и это продолжалось все время, пока шел обед. От мыслей о сексе с Джимми ее не могли отвлечь ни вкусная еда, ни веселая болтовня за столом.

Когда компания вернулась на ферму, Феба и Феликс, сославшись на то, что завтра им рано вставать, удалились в гостевую комнату. Мунго, однако, ложиться спать не торопился. Налив Джимми и Одетте по большой чашке кофе, щедро сдобренного виски, он принялся болтать обо всем на свете, одновременно делая попытки призвать к порядку собак.

— У вас так заведено, чтобы собаки сидели с хозяевами за столом, что ли? — сварливо спросил он, гипнотизируя взглядом несчастную Уинни, взгромоздившуюся на высокий кухонный табурет. — Это непорядок. В этом доме, как я погляжу, вообще нужно многое менять.

Джимми рассмеялся:

— Если хочешь изменений — действуй. Перенеси для начала свои вещи на второй этаж, а то разбросал их по всему дому. Даже у меня в спальне свалено какое-то твое барахло.

Мунго пообещал забрать из спальни свои вещи, а потом сказал:

— А мне вот спать совсем не хочется. Да разве тут уснешь — здесь, в деревне, так много новых звуков… Вчера, к примеру, я слышал, как ухала сова. Обязательно сегодня дождусь, когда она снова начнет ухать.

Одетта скисла. Мысль о том, что младший брат Джимми будет вслушиваться в тишину ночи в то самое время, когда они с Джимми будут предаваться любви, подействовала на ее чувственное начало не лучшим образом. Впрочем, стоило ей только представить свою уединенную башню с обшитыми толстыми досками стенами, как кривая ее настроения снова поползла вверх. Допив кофе, она попросила Джимми отвезти ее на ферму к Сид, сославшись на то, что ей нужно забрать некоторые бумаги и диски.

Джимми сразу же согласился, достал ключи от машины, а заодно вынул из кармана висевшей в шкафу рабочей куртки диск, который он забрал на кухне Фермонсо-холла у Флориана Этуаля.

— Это случайно не твое? — спросил он у Одетты, помахав диском у нее перед носом.

— Все, что принадлежало мне, сгорело во время пожара.

Джимми пожал плечами, сунул диск в карман брюк и, взяв Одетту за руку, свистнул собаке и направился к пикапу. Как всегда, Джимми ехал очень быстро, но на этот раз Одетте казалось, что он тащится как черепаха.

Все начиналось очень хорошо. Едва они очутились на мельнице, как сразу же начали целовать и ласкать друг друга. Потом, постепенно избавляясь от одежды, они легли в постель, и тут Одетта впервые увидела возбужденный член Джимми, который торчал из его расстегнутых брюк, словно украшенный огромным рубином царский скипетр.

— Какой красавец, — пробормотала Одетта, потянувшись к нему рукой.

Джимми тоже смотрел во все глаза на ее обнаженные прелести и словно в трансе повторял:

— Какая же ты у меня красивая, какая же ты у меня красивая, какая ты у меня…

Потом, когда Одетта попыталась разложить все по полочкам и ответить себе на сакраментальный вопрос: кто виноват? — выяснилось, что сделать это не так-то просто. С одной стороны, винить в неудаче, кроме их обоих, казалось бы, особенно было некого, а с другой — можно было предположить, что против них с Джимми ополчилась сама жизнь. Все удивительным образом складывалось так, что они, в буквальном смысле изнывая от желания близости, так и не смогли соединиться.

Прежде всего, когда они лежали в постели и познавали тела друг друга, что называется, на ощупь, на них неожиданно набросилась Уинни и в мгновение ока исцарапала их когтями до крови. Что послужило тому причиной — то ли неуемное желание собаки принять участие в «общей свалке», то ли так называемая «собачья ревность», неизвестно. Конечно, в этом следовало винить прежде всего себя: ей, Одетте, ничего не стоило привязать Уинни внизу и не допускать собаку в спальню, но, поскольку она сделать этого не догадалась, предпочтительнее все-таки было обвинить животное.

Как ни странно, свою роль в этой любовной драме сыграли и новые простыни, которые оказались значительно уже и короче, чем значилось на упаковке, и поминутно сворачивались, обнажая грязный, в подозрительных пятнах матрас, оставшийся после Джоба Френсиса. Ясное дело, такое зрелище не способствовало поддержанию накала любовной игры. Как не способствовал этому и яркий электрический свет. Одетта хотела, чтобы они с Джимми занимались любовью в темноте, Джимми же, наоборот, настаивал на том, чтобы свет оставить. Нечего и говорить, что возникшее недопонимание сказалось угнетающе на половой функции как мужчины, так и женщины.

Одетта, впрочем, более всего была склонна винить в происшедшем презерватив, который Джимми извлек из упаковки слишком рано, когда она, Одетта, не была еще готова его созерцать, как, равным образом, и наблюдать за манипуляциями, связанными с процессом его надевания. Она не была готова и к тому, что Джимми, целуя ей живот, стал двигаться вниз. Одетта инстинктивно его от себя оттолкнула.

— В чем дело, дорогая? — осведомился Джимми, поднимая голову. — Неужели тебе это не нравится?

Одетта не знала, что и сказать. Ведь не объяснять же ему, в самом деле, что она в сексе — совершенная дилетантка и подобные ласки ее просто путают?

Джимми истолковал ее жест и молчание по-своему и решил, что у нее начались месячные.

— Почему ты мне об этом не сказала? — спросил он, прекратив ласки и вытягиваясь рядом с ней на кровати. Одетта опять не нашлась, что сказать, так что уже проявившееся ранее недопонимание стало шириться и отдалять их друг от друга.

Джимми положил конец их мучениям, повернувшись на бок и захрапев, Одетта же еще долго лежала без сна, пытаясь осознать, что произошло, и составляя список претензий к жизни, которая поступила с ними столь негуманно, лишив их долгожданных радостей плоти. В результате проведенного ею анализа ситуации было установлено, что им с Джимми помешали соединиться прежде всего — Уинни, дешевые простыни, грязный матрас, не вовремя извлеченный из упаковки презерватив, чрезмерно яркий свет, неприятие ею, Одеттой, слишком интимных проявлений чувственности партнера, а главное — их с Джимми взаимное недопонимание и ее невежество в интимной сфере.

Как ни странно, осознав все это, Одетта успокоилась. Причины неудачи были названы, и начать устранять их можно было прямо с завтрашнего дня, вернее, с завтрашнего утра. С мыслью об этом Одетта прижалась к Джимми и отдалась объятиям Морфея.

Первое, что увидела Одетта, когда проснулась, была утренняя эреция у Джимми. Поскольку Джимми спал, Одетте удалось без помех рассмотреть его возбужденный член, позлащенный проникавшими в спальню сквозь окно солнечными лучами.

Однако подготовка ко второй попытке сближения с Джимми заняла у нее куда больше времени, нежели она рассчитывала. Как говорится, одно цеплялось за другое. Сначала она искала свои линзы, потом вывела на минутку во двор повизгивавшую от нетерпения Уинни, потом включила отопление в бойлерной, потом прочитала послание Сид, которое та подсунула ей под дверь. Из послания она узнала, что Сид требует от нее арендную плату за мельницу. Одетта была вовсе не против уплаты аренды, хотя не сомневалась, что эта странная мысль пришла ее хозяйке в голову под воздействием винных паров. Хуже было другое: Сид забыла указать в своей писульке размеры арендной платы, так что разрешить этот вопрос окончательно не представлялось возможным.

Потом Одетта пошла в ванную комнату, приняла душ и почистила зубы. Джимми все еще спал, поэтому Одетта занималась своим туалетом тщательно и не спеша. Неожиданно выяснилось, что на ногах у нее отросли волосы, которые необходимо было удалить. Не откладывая дела в долгий ящик, Одетта приступила к бритью. В следующую минуту дверь ванной распахнулась, и возникший у Одетты за спиной Джимми, шлепнув ее ладонью по голой попке, пробасил:

— Доброе утро, милая…

От неожиданности рука у Одетты дрогнула, и вода на дне ванны окрасилась в алое.

— Вот черт… Порезалась!

Увидев кровь, Джимми оторопел.

— Извини, я не знал… Но что же теперь делать? Ты смотри, как хлещет! Пойду принесу что-нибудь, чтобы остановить кровь.

Джимми вышел из ванной комнаты, но через минуту явился снова с двумя кухонными полотенцами. Одним он обмотал ее кровоточащую лодыжку, а другим — собственные бедра.

Минут через десять, когда они, одевшись, сидели за кухонным столом и пили чай, Одетта, потирая забинтованную ногу, сказала:

— Ничего страшного. Царапина, не более. Просто у лодыжек такая особенность — кровь течет даже при малейшем повреждении кожи.

Она сказала это вполне доброжелательно, хотя на душе у нее скребли кошки: вторая попытка к интимному сближению с Джимми в прямом смысле была потоплена в крови.

Когда Джимми вез Одетту на работу, настроение у него, несмотря на неудачи в интимной сфере, было хорошее.

— Я за тобой заеду, — пообещал он. — Где будем обедать? Может быть, у меня? Если Мунго тебя раздражает, я попрошу его посидеть у себя в комнате.

— Нет уж, — сказала Одетта, — пообедаем у меня. К тому же мне необходимо переговорить с Сид об условиях выплаты арендной платы.

— Сид хочет, чтобы ты платила ей за мельницу?

Одетта кивнула, глянула в окно машины и увидела Флориана, который курил на свежем воздухе у входа в Фермонсо-холл.

— А вот и Фло, — сказала она. — Мне нужно с ним поговорить, поэтому, дорогой, я исчезаю. — Она поцеловала на прощание Джимми в щеку и прошептала: — Поскольку ты распечатал единственный наш презерватив, не забудь заехать в аптеку…

Проводив пикап Джимми взглядом, Одетта направилась к Флориану Этуалю.

— Я сделал, как ты хотела, — сообщил Фло после приветствия. — Поговорил с Денисом о рисунках. Он готов их вернуть, но требует кое-что взамен.

— Ты же знаешь, Фло, что денег у меня нет. Да если бы и были… Где мне взять такую огромную сумму?

Флориан взял ее под руку и повел по тропинке, которая, змеясь среди кустов, выводила к заднему двору.

— Как я тебе уже говорил, деньги Денису не нужны. Он хочет получить кое-что другое.

Одетта, видевшая как-то раз Дениса Тирска и знавшая о его склонности к коллекционированию чрезвычайно странных предметов вроде вставных челюстей и грудных силиконовых протезов, насторожилась.

— Один бог знает, что ему может взбрести на ум…

Флориан наклонился к ней и, ухмыляясь во весь рот, что-то прошептал. Поначалу у Одетты от изумления расширились глаза, но уже через минуту она расхохоталась.

— Думаю, выполнить его желание будет непросто, но я очень постараюсь. Так когда ты встречаешься с ним в следующий раз?..

— Я купил презервативы, — похвастал Джимми по пути на ферму Сид и продемонстрировал Одетте упаковку. Презервативов там было штук двадцать, соответственно и перспективы для экспериментов с ними открывались широкие. Одетта решила начать экспериментировать сегодня же.

— Может, сразу пойдем ко мне? — спросила она. — К Сид я могу зайти и попозже.

На этот раз Уинни была заперта в кладовке и им не мешала. Они раздевались не спеша — даже, можно сказать, вдумчиво.

Поэтому, когда Сид постучала в дверь, вид у них был еще вполне приличный.

— Открывайте, ребятки. Я знаю, что вы здесь! — весело крикнула она через дверь. — Приглашаю вас выпить. Надо же отметить победу в битве при Фермонсо! Говорю сразу: возражения в расчет не принимаются.

Одетта недовольно поморщилась, но решила хозяйке не перечить. Во-первых, Сид так просто бы от них не отстала. А во-вторых, ей, Одетте, пришлось бы идти к ней в любом случае.

Когда она отворила дверь, Сид, оглядев прихожую, сняла висевшие на вешалке куртки и вручила им.

— А куртки-то нам зачем? — спросила Одетта. — Если мне не изменяет память, вы приглашали нас выпить?

— На улице идет дождь, а мы с Калумом решили перед выпивоном кое-что вам показать.

Калум поджидал их в старой конюшне. В бриджах, высоких сапогах и в своей непременной кожаной шляпе «а-ля пикадор» он выглядел просто уморительно. Куртка у него на спине была испачкана грязью, что свидетельствовало о неоднократных падениях с лошади, но на губах у него, однако, играла победная улыбка.

— Входите и посмотрите на этих красавцев, — сказал он. — Это же настоящие «арабы». Стройны, как джейраны, и быстры, как ветер.

Повосхищавшись лошадьми, которых звали Драм и Симбел, сколько положено, Одетта и Джимми, взявшись за руки, направились к дому.

— Выпьем по глоточку — и вернемся на мельницу, — прошептал Джимми.

Сид угощала гостей виски и беспрерывно говорила, не давая никому и слова вставить. Сначала она вспоминала о своем геройском поведении на кухне в Фермонсо-холле, а потом переключилась на лошадей.

— Может быть, мне подарить Драм и Симбел Лидии на свадьбу? — спросила она у Одетты. — Представляешь, какой Лидия с Финли произведут фурор, когда подъедут к Фермонсо на этих красавцах.

— Можете не сомневаться, фурор они произведут — особенно когда потопчут кого-нибудь из гостей, — рассмеялся Джимми в ответ на ее слова.

— К тому же от них будет вонять конюшней, — заметила Одетта. — А жениху и невесте это не пристало.

— Это верно, — пробормотала Сид. — В таком случае забудем на время о лошадях и поговорим об арендной плате.

— Поговорим, — согласно кивнула Одетта, глядя, как Калум отмеряет Джимми щедрую порцию виски. — С деньгами у меня сейчас туго, но думаю, что пятьдесят фунтов я наскрести смогу.

— Ты предлагаешь мне пятьдесят фунтов? — переспросила Сид. — Вот что, дорогуша, — проникновенно сказала она, придвигаясь к Одетте. — Ты отлично знаешь, как я к тебе отношусь. Будь моя воля, я с радостью позволила бы тебе жить на мельнице бесплатно. Обстоятельства, однако, складываются таким образм, что назначить плату мне все-таки придется. Исходя из размеров помещения, которое ты занимаешь, я думаю, что легко мы сойдемся на ста пятидесяти фунтах.

— В месяц? — спросила Одетта.

— В неделю.

— По-моему, за сто пятьдесят в неделю можно снять не мельницу, а рыцарский замок, — сухо сказал Джимми.

— Это уникальная мельница. Такой нет во всей округе…

— Цена уникальная, а не мельница, — закатив к потолку глаза, пробасил Джимми. — Впрочем, все это не существенно, так как отныне Одетта будет жить у меня.

— Что?! — чуть ли не в унисон спросили Сид и Калум.

— С завтрашнего дня Одетта будет жить со мной — вот что!

Одетта открыла было рот, чтобы запротестовать, но через секунду снова его закрыла. К чему эти глупые протесты? Она любит Джимми, Джимми любит ее, ферма Сиддалс ей нравится. Почему бы ей и впрямь не пожить там некоторое время?

— Стало быть, детка, сегодня у нас прощальный вечер? — с театральным надрывом произнесла Сид. — Надеюсь, ты будешь хотя бы изредка вспоминать, что это я пришла тебе на помощь в трудную минуту?

— Я буду вас вспоминать, Сид. Обязательно, — сказала Одетта и поднялась. — Вас — и все то, что вы для меня сделали.

— Да, не скрою, я немало сделала тебе хорошего, — сказала Сид, расплываясь в довольной улыбке. — И сделаю еще столько же, если понадобится…

— Ловлю вас на слове, — торопливо проговорила Одетта. — Есть одна вещь…

— Продолжай, — доброжелательно кивнула Сид. — Не стесняйся. Чем еще я могу тебе помочь?

— Это глубоко личное, — скромно потупив глаза, пробормотала Одетта.

Сид сложила на груди руки и приготовилась слушать. Вне всякого сомнения, она была заинтригована подобным вступлением. Одетта, продолжая разыгрывать сильное смущение, молчала.

— Ну же, не тяни, — стала торопить ее Сид, которая сгорала от любопытства. — Если тебя смущают мужчины, то мы их сейчас выпроводим. — Сид повернулась к Джимми и Калуму и повелительно сказала: — Этот разговор не предназначен для мужских ушей. Поэтому, джентльмены, прошу вас удалиться с кухни.

— Как скажешь, — пожал плечами Калум, а потом, посмотрев на Джимми, негромко произнес: — Пошли, что ли? Мне тоже нужно шепнуть тебе несколько слов наедине.

Когда Одетта объяснила, что ей нужно, Сид просто закатилась от смеха. Она смеялась долго — пока у нее на глазах не выступили слезы.

— Никогда бы не подумала, что в твоей хорошенькой головке могут возникнуть подобные мысли, — призналась она. — Но надо сказать, ты на этой неделе в ударе и не устаешь меня поражать.

Одетта и помыслить не могла, что Сид отнесется к ее затее столь благосклонно.

— Вы хотите сказать, что ничего против этого не имеете?

Сид с минуту подумала, потом покачала головой и сказала:

— Почему я должна быть против того, чтобы напомнить широкой публике о его разнообразных талантах — пусть даже и таким экстравагантным способом? По счастью, я никогда ничего не выбрасываю, поэтому мы наверняка разыщем то, что тебе требуется. Так сколько пар, ты говорила, тебе нужно?

— Как думаешь, о чем они там договариваются? — спросил Калум у Джимми, когда они остались наедине.

— Кто ж поймет этих женщин? — пожал плечами Джимми.

В комнате на почетном месте стоял новенький компьютер с огромным монитором, который установил там Калум.

— Покажи-ка мне еще разок, как управляться с этой машиной, — попросил Джимми.

Калум взялся за «джойстик» и продемонстрировал ему, как действует игровая приставка. Джимми никогда особенно не интересовался компьютерными играми, и Калум знал это. Погоняв немного по треку гоночную машину и попав в очередной раз в «автокатастрофу», Джимми оставил «джойстик» в покое и произнес:

— Давай выкладывай, что тебе надо. Говори скорей, поскольку я долго сидеть здесь не намерен. Нас с Одеттой ждут важные дела, которые не терпят отлагательства. — На лице у Джимми проступила широкая, счастливая улыбка.

— Я хочу, чтобы ты согласился на условия Ронни Прайэр, — медленно, чуть ли не по слогам сказал Калум. — Подпиши с ней договор. Что тебе стоит?

Джимми покачал головой:

— Я этого делать не стану. К тому же, если мне не изменяет память, все съемки в Фермонсо проходят с благословения Одетты и находятся в сфере ее юрисдикции.

— Кто же спорит? Но дело в том, что она никогда тебя об этом не попросит. Так что мне приходится брать эту миссию на себя.

— У меня нет ни малейшего желания обессмертить себя с помощью телевидения, — сказал Джимми. — Такой способ заложить свою душу дьяволу кажется мне слишком дешевым и пошлым.

— Слишком высоко себя ставишь. Ты — не Фауст, а Ронни Прайэр — не Мефистофель. Речь идет об обыкновенном развернутом интервью — всего-навсего. Если согласишься, обещаю вернуть тебе рисунки Пикассо, чего бы мне это ни стоило. Я даже вставлю их в рамки, чтобы Одетта не смогла прочитать того, что написано на их обратной стороне. Более того, я даже оставлю за тобой твои десять процентов прибыли от проекта.

— И все это в обмен на пятнадцать минут славы? — покачал головой Джимми. — Щедро, ничего не скажешь. Но почему у меня вдруг появилось такое чувство, будто меня хотят подставить?

Калум не ожидал подобного выпада от своего ближайшего приятеля. Это что же получается? Он размахивает у Джимми перед носом оливковой ветвью, а тот видит в ней дубинку? Обидно. Тем более что Калум подставлять Джимми не собирался. Немного унизить — пожалуй. Надо же было отомстить ему за то, что он отнял у него Одетту.

— Подумай все-таки о моем предложении, — сказал Калум. — А я пока пойду проверю, засыпали ли лошадям ячменя. — С этими словами он поднялся с места и вышел из комнаты.

Джимми откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Снизу до него доносились взрывы смеха. Похоже, Одетта и Сид веселились напропалую. Непонятно было только, над чем они смеялись. На дисплее компьютера продолжали мелькать силуэты гоночных автомобилей. Виртуальные машины и трасса выглядели на удивление натурально. Тут перед его мысленным взором предстала другая трасса — размытая дождем, скользкая и далеко не такая идеальная, как на экране. Та самая трасса, с которой слетела машина Флорри и, врезавшись в дерево на обочине, разбилась всмятку. Желая прогнать тяжелые воспоминания,Джимми остановил игру и извлек диск из чрева приставки. Он обратил внимание, что он того же типа, что и диск, находившийся у него в кармане. Джимми достал диск из кармана, вставил его в опустевшее гнездо и нажал на кнопку воспроизведения. Неважно, что появится теперь на экране. Все, что угодно, лишь бы это помогло ему отвлечься от гнетущих мыслей о скользкой дороге и разбитой машине Флорри.

В следующую секунду глаза Джимми прикипели к экрану. То, что он увидел, настолько поразило его воображение, что он не расслышал, как дверь у него за спиной приоткрылась и в комнату кто-то вошел. Только минутой позже, когда он извлек диск из приставки и в сердцах разломил его надвое, до его слуха донесся стук каблуков на лестнице. А потом он услышал громкий, возбужденный голос Сид.

— Одди, дорогуша! Ты и представить себе не в силах, что можно найти в этом доме. Это же настоящая пещера Аладдина.

— Что случилось? — спросила Одетта, когда они с Джимми возвращались на мельницу. Джимми был печален, и она не сомневалась, что виной тому Калум. Сказал, должно быть, ему какую-нибудь гадость — вот он и скис.

— Ничего, — пробормотал Джимми и, ткнув пальцем в ее потолстевшую сумку, спросил: — Что у тебя там?

— Мужские трусы! — рассмеялась Одетта, извлекая из сумки сшитые из шкуры Тигра трусы. — Раньше их носил Джоб, а теперь они станут экспонатом задуманной Денисом Тирском выставки «Белье эпохи андеграунда». Смешно, да?

— Смешно, но здорово отдает патологией. Не находишь?

— Еще как нахожу! — Одетта придержала дверь мельницы, пропуская Джимми и Уинни вперед. — Но ведь это новое искусство, а представители этого направления на такие вещи смотрят сквозь пальцы или даже их поощряют. Это не говоря уже о том, что Денис Тирск был фанатом группы «Маска» с детских лет. Поэтому, когда Флориан спросил меня, могу ли я достать…

— Флориан? — повторил Джимми каким-то странным, неживым голосом.

Пребывавшая в состоянии эйфории Одетта, чьи планы успешно осуществлялись, ничего этого не заметила и решила поведать Джимми всю правду о рисунках.

— Видишь ли, Джимми, — начала она, — я хочу снять груз со своей совести и рассказать тебе одну вещь, которая не дает мне покоя. Два дня назад мы с Флорианом основательно надрались на кухне Фермонсо-холла и…

Джимми решил, что с него довольно, и, переводя разговор на другую тему, произнес:

— Между прочим, Джоб погиб в автомобильной катастрофе. Или ты не знала?

Одетта испытала острое чувство вины.

— Извини меня, Джимми. Я как-то об этом не подумала…

— Ладно, забудь… — Джимми и сам не знал, зачем ей это сказал. Наверное, потому, что она была такая радостная и оживленная, а у него на душе скребли кошки.

Когда Одетта, приняв душ и почистив зубы, вернулась в спальню и скользнула под одеяло, неожиданно выяснилось, что Джимми лежит к ней спиной и дышит ровно и размеренно. Поскольку он не храпел, Одетта сразу поняла, что он только притворяется спящим. Поцеловав его в спину, она сказала:

— Джимми, я знаю, что ты не спишь. Может, скажешь наконец, что с тобой происходит?

Поскольку он ничего не ответил, Одетта решила, что он задумал с ней такую игру — немного ее помучить, а потом наброситься с ласками. Она решила перейти в наступление первая и стала ласкать ему шею, грудь и живот. В следующую минуту ее рука легла на его член. Тот был теплый и мягкий — «сонный», как она определила про себя его состояние. Одетта стала гладить его по всей длине, надеясь, что он отзовется на ее ласки. Так и случилось.

— Тебе приятно? — осторожно спросила она.

Джимми опять ничего ей не ответил, но дыхание его участилось и сделалось прерывистым, из чего Одетта заключила, что ее ласки достигли цели.

— Сейчас я сделаю так, — пробормотала она, — что нам обоим будет очень хорошо. — Одетта легонько куснула Джимми в плечо, после чего возобновила работу рукой, с каждой секундой наращивая темп.

Неожиданно член Джимми обмяк и стал сокращаться в размерах. Одетта попыталась было остановить этот процесс, но у нее ничего не получилось.

Когда Джимми заговорил, голос у него был несчастный и прерывался от внутренней боли и напряжения:

— Прошу тебя, Одетта, не надо…

— Что?

Джимми не шелохнулся. Продолжая лежать к ней спиной и не поворачивая к ней головы, он повторил:

— Не надо этого делать, Одетта. Ложись-ка лучше спать.

Одетта отвернулась от него и, орошая подушку слезами, сказала себе, что испытания сексом она — в который уже раз! — не выдержала. Недаром она всегда рассматривала себя как непригодную к сексу женщину. И неудачная попытка близости с Джимми лишь подтвердила самые худшие ее мысли на этот счет.

Наутро с опухшим от слез лицом она спросила Джимми, по-прежнему ли он хочет жить с ней у него на ферме.

— Конечно, хочу, — сказал Джимми. — Ведь я, Одетта, очень тебя люблю… — К сожалению, его слова странным образом расходились с делом. Когда она захотела его поцеловать, он отстранился и сказал, что сейчас не время нежничать, поскольку надо собираться на работу. В его манере вести себя с ней стало проступать нечто покровительственное, даже отеческое. Он и с братьями вел себя точно так же: старался быть с ними ласковым и снисходительным даже в том случае, когда их поступки требовали порицания. Можно было подумать, что он винил за это прежде всего самого себя.

Одетта неожиданно пришла к выводу, что сможет жить с Джимми, даже если секса у них не будет вообще. Ведь жила же она прежде без секса годами — и ничего. А причиной страшного кризиса, который едва ее не доконал, стал не сексуальный голод, а отсутствие в ее жизни любви.

Лондонская квартира Калума пустовала много недель, и на нее уже точил зубы Уэйн Стрит, которому нравился район, где она находилась. Продавать Уэйну Стриту квартиру, которая была заложена и перезаложена, в планы Калума не входило — такая сделка большого дохода не сулила. По совету Сид он собирался сдавать ее в течение длительного времени за кругленькую сумму, но в последний момент неожиданно передумал.

— Когда ты сможешь достать наличные? — спросил он Уэйна.

Уэйн сразу догадался, что Калуму позарез нужны деньги, и предложил скостить первоначальную цену на двадцать тысяч фунтов. К большому его удивлению, Калум торговаться не стал и согласился на предложенную сумму — при условии, что Уэйн привезет ему деньги на следующий день. После этого Калум сразу же перезвонил Денни Ризу.

— Извини, приятель, — сказал Денни, — но Нож уже толкнул рисунки, кому — не знаю. Так что теперь ты перед ним чист. Надеюсь, ты доволен? Ведь Нож, если не ошибаюсь, собирался тебя убить, — добавил он зловещим голосом.

Калума это известие нисколько не обрадовало. При сложившихся обстоятельствах Джимми не суждено было увидеть свои рисунки никогда в жизни. Но это полбеды. Стоило только их новому владельцу прочитать послание Джоселина Сильвиана на обороте, а потом увидеть Джимми на экране телевизора в сериале «Пищевые войны», как ему не составило бы большого труда сложить два элемента головоломки вместе, протянуть ниточку от рисунков к Джимми, обвинить его в хищении рисунков из дома отца и контрабанде, а затем попытаться его шантажировать. Самое неприятное заключалось в том, что Калум сам упросил Джимми дать согласие на развернутое интервью с Ронни Прайэр. Теперь ему оставалось только надеяться, что вышеупомянутое интервью еще не состоялось.

Как угорелый Калум помчался в Фермонсо.

— Можешь не давать Ронни интервью! — закричал он, найдя приятеля в теплице. — Я это дело утряс.

— Поздно, — злобно сверкнув глазами, сказал ему Джимми. — Мы уже с ней встречались. Сегодня утром. — Вручив Калуму пучок какой-то измазанной грязью травы, он добавил: — Вот тебе розмарин. Можешь взять на память о нашей былой дружбе…

57

День свадьбы Лидии Морлей вошел в историю. Но не потому, что она была дочерью всемирно известного теннисиста. И не по той причине, что она выходила замуж за младшего брата одного из самых популярных в Лондоне рестораторов. Все было куда проще и прозаичнее. Ночью разыгралась страшная буря, какой не было в Англии аж с середины пятидесятых. Программы новостей взахлеб повествовали о разрушенных домах, размытых дорогах и миллионных убытках, которые принес стране обрушившийся на нее ураган. Гражданам предлагалось сидеть дома и воздерживаться от каких бы то ни было прогулок или поездок.

— Не слишком хорошее предзнаменование, верно? — сказала рано утром с ухмылкой Сид, прислушиваясь к завыванию ветра, готового в любой момент сорвать крышу со старой мельницы.

Финли, который провел ночь перед свадьбой на ферме у Сид, жутко волновался. И старший брат только усугубил его беспокойство. Войдя со двора на кухню, Калум навалился всем телом на дверь, чтобы ее закрыть, и пробурчал:

— Ходить по улице невозможно. Ветер просто сдувает с места. Шляпу, во всяком случае, у меня сдуло.

— Я попытался было позвонить Лидии, да телефон не работает, — несчастным голосом проблеял Финли.

— Не волнуйся, парень, ничего с ней не случится. Сейчас за ней приглядывает все ее семейство. — Калум снял очки с желтыми стеклами, смахнул с лица дождевые капли и сказал: — Лошади просто сходят с ума. Я хотел дать им успокаивающий сбор, как ты, Сид, советовала, но они так напуганы, что ничего не хотят брать в рот.

Сид, однако, было сейчас не до лошадей. Ее волновали другие, куда более насущные заботы, касавшиеся ее собственной персоны.

— Как бы у меня тоже шляпку не сдуло, — озабоченно произнесла она, глядя в окно на кожаную шляпу Калума, которая, словно огромная летучая мышь, носилась по воздуху, временами отрываясь от земли футов на десять, а то и больше.

Примерно в это же самое время Одетта готовила завтрак на десять человек, не забывая и про Уинни с Нельсоном.

— Джун, ты скоро? — крикнула Одетта, останавливаясь у подножия лестницы. Потом, вернувшись на кухню, она обратилась к супругу Джун: — Джей, может быть, ты заставишь наконец свою жену вылезти из постели и спуститься на кухню? Телевизионщики будут здесь с минуты на минуту. Это уже не говоря о том, что максимум через полчаса мы должны отправляться в Фермонсо.

Джимми предоставил свою ферму в полное распоряжение друзей и подруг Лидии, а сам находился в Фермонсо, пытаясь по возможности устранить последствия нанесенного ураганом ущерба. Телевизионщики тоже не спали почти всю ночь: снимали летавшие по саду в Фермонсо столы и стулья, а также разрушенные упавшими деревьями теплицы. Покончив с этим, они собирались перебраться в коттедж Лидии, зафиксировать на пленке торжественный выход невесты из дома, а уж после этого заехать на ферму Сиддалс, чтобы заснять ее подружек, как говорится, «о натюрель» — то есть в домашнем виде.

Сидевшие за кухонным столом Элли, Дункан, Эльза, Йен, Мунго и Джез вяло жевали приготовленную Одеттой яичницу. Вид у всех был заспанный и хмурый, как погода за окном. Несмотря на настояния Одетты, никто не торопился приводить себя в порядок и мчаться в Фермонсо-холл, чтобы помочь с приготовлениями к свадьбе. Одетта не раз уже успела пожалеть, что рядом с ней нет Джимми. Его громоподобный голос наверняка заставил бы этих людей побыстрее поворачиваться.

Зазвонил телефон. Одетта схватила трубку и прижала ее к уху.

— Это Лидия… — В голосе невесты слышались слезы. — Я тебе вот что скажу: настроение у меня гнусное, и желания участвовать в этой чертовой церемонии нет ни малейшего. К тому же я неудачно выщипала себе брови…

— Успокойся, все образуется. — попыталась урезонить ее Одетта. — Это все из-за погоды. Но я не позволила бы, чтобы погода испортила мне праздник.

— При чем тут погода? — спросила Лидия. — Дело в том, что я приняла на ночь снотворное и ползаю по дому, как сонная муха…

— Ты, значит, и в окно еще не выглядывала?

— А что? Шторы у меня задернуты, мне так уютнее. Погоди-ка, сейчас раздерну шторы, взгляну… — В трубке послышался шорох, а потом испуганный крик Лидии. — Бог ты мой! Дерево рухнуло прямо на папин «Лексус»!

Одетта не могла отделаться от ощущения, что бракосочетание Лидии и Финли так и не состоится. Казалось, против этого брака было все: и погода, и неожиданный нервный срыв у Лидии, и резко негативное отношение к этому мероприятию Калума, который даже не находил нужным это скрывать. Кстати, Одетта не сомневалась, что Калум не сказал еще своего последнего слова и что в рукаве у него, возможно, припрятана некая козырная карта, которую он собирался в последний момент швырнуть на накрытый для свадебного пиршества стол.

Усевшись на мопед, Одетта покатила к коттеджу Лидии, объезжая завалы из деревьев и лавируя среди нападавших на дорогу веток. Только сейчас она по-настоящему поняла, что натворила стихия. Всю дорогу Одетта пыталась отгадать, что именно придумал Калум, чтобы разрушить брак Лидии и Финли.

К большому своему удивлению, Одетта, въехав во двор коттеджа Лидии, увидела на паркочной площадке серебристый «Мерседес» Калума. Еще больше ее удивило то обстоятельство, что он в полном одиночестве сидел в машине и слушал записи Робби Уильямса. Прислонив мопед к забору, Одетта подкралась к «Мерседесу», отворила дверцу и неслышно проскользнула в салон машины.

Калум едва не подпрыгнул от неожиданности, но через секунду овладел собой.

— Ты своими резиновыми сапогами мне весь салон измажешь, — недовольным голосом сказал он.

Одетта не обратила на его замечание ни малейшего внимания.

— Как думаешь, им удастся сегодня пожениться?

Калум пожал плечами:

— Даже если не удастся, вечер все равно выйдет на славу.

Одетта некоторое время исследовала взглядом его лицо, потом спросила:

— Скажи, ты и вправду ничего не имеешь против этого брака?

— Какая разница? Финли совершенно отбился от рук, и мне уже не под силу его контролировать. Пусть делает что хочет.

— Значит, ты один в семье останешься неженатый? А как же Сид? — задала ехидный вопрос Одетта.

— А что Сид? Не скрою, она для меня как наркотик — только воздействует не на ту сферу, о какой ты, вероятно, сейчас подумала. Сид обладает удивительным свойством помогать человеку извлекать на божий свет истину. Есть, знаешь ли, такие психотропные средства, под воздействием которых человек начинает каяться в грехах и говорить правду. И эта женщина действует на меня подобным образом. — Тут он коротко хохотнул. — На тебя, кстати, тоже. Ведь это ты передала Джимми тот диск? Даже не знаю, как ты на это решилась, но, уж коли на то пошло, могла бы предупредить меня — по крайней мере, я не стал бы устраивать в кабинете пожар.

— Ума не приложу, о чем это ты толкуешь? — обмирая, спросила Одетта.

— Как о чем? О том самом диске из «РО», — сказал Калум, поворачиваясь к ней и всматриваясь в ее лицо.

У Одетты словно стальной рукой сдавило желудок, и ее начало подташнивать.

— Негодяй! Значит, это ты рассказал Джимми об этом проклятом диске?

— Ничего я ему не рассказывал! — с негодованием вскричал Калум. — И диск ему не передавал. Я же, черт возьми, устроил короткое замыкание и пытался сжечь эту запись. Но если ты не отдавала Джимми свою копию, то… Черт! Я совсем забыл… У Флориана была еще одна копия. Припоминаю теперь: Фло как-то намекал, что собирается внедрить эту запись в Интернет. Вроде надеялся тем самым развеять слухи о том, что он — гей. Похоже, Джимми каким-то образом удалось заполучить этот диск, но просмотреть его он не смог, поскольку все компьютеры во время пожара вышли из строя. Потому-то, должно быть, он и всунул его в компьютер у Сид. Черт! Представляю, как эта запись на него подействовала — особенно если учесть, что экран у игрового компьютера размером чуть ли не с простыню!..

— Боже мой! — У Одетта на глаза навернулись жгучие слезы. — Ничего удивительного, что он не захотел… — Она стала судорожно дергать за ручку двери, стремясь побыстрее выбраться из машины. Когда Калум протянул руку, чтобы помочь ей, она с ненавистью ее оттолкнула. — Убери от меня свои лапы, поганый извращенец! Это ты во всем виноват. Если бы Джимми не увидел этой записи, у нас все было бы хорошо. А теперь… а теперь он боится даже ко мне прикоснуться! Не может заставить себя… — Она не сумела закончить фразу, закрыла лицо обеими руками и разрыдалась по-настоящему.

— Тебе не меня, тебе Флориана надо винить. Это единственная запись такого рода, которую он мечтал сохранить. Должно быть, ты произвела на него незабываемое впечатление. Не сомневаюсь, что он предложил бы тебе руку и сердце, если бы ты была парнем… Но, возможно, именно по той причине, что ты не парень, он и отдал этот диск Джимми…

Одетта от злости забарабанила кулаками по приборной доске.

— Какой же он лжец! И предатель! Я ведь догадывалась, что не отделаюсь от него одними только побитыми молью трусами Джоба. Возможно, он хотел предложить Денису Тирску в качестве компенсации еще и этот диск… А почему бы и нет? Денис снял бы с него копию, а потом запечатал в пластик и вывесил бы на своей выставке в качестве экспоната. К тому же я нисколько не уверена, что рисунки у Флориана. Возможно, Денис, изображая из себя мифического Ножа, все еще продолжает плести свои интриги…

— Что ты сказала?! — Калум вцепился в рулевое колесо с такой силой, что костяшки его пальцев побелели.

Одетта прикрыла глаза.

— Извини… Я забыла, что ты не в курсе. В соответствии с договоренностью Флориан должен передать мне рисунки Пикассо на свадьбе Лидии. Между прочим, все это время они находились у Дениса Тирска. Денис и Дэнни захотели над тобой подшутить и сочинили историю о злодее по имени Нож. Только расплачиваться за эти шуточки, как видно, придется мне и… Джимми. — Она снова закрыла лицо руками и начала всхлипывать.

Калум неожиданно залился смехом.

— Ох уж этот Денис! Старый негодяй! А ведь я мог догадаться, что это он подложил мне такую свинью.

Одетта, которую жизнерадостный смех Калума поразил в самое сердце, сделала еще одну судорожную попытку выбраться из машины. Калум обхватил ее за плечи и остановил.

— Ну, что ты расстраиваешься? Ведь все, в общем, неплохо устраивается. Сказав «А», надо говорить и «Б». Должны же вы с Джимми открыть наконец друг другу всю свою подноготную? Ну а коли Джимми сейчас здесь нет, правду о нем могу рассказать я.

Заметив, что под порывами ветра одно из деревьев стало слишком уж сильно раскачиваться, угрожая накрыть при падении парковочную площадку, Калум отъехал на безопасное расстояние и приступил к повествованию.

— После смерти отца Джимми обнаружил у него в доме огромное количество порнографических видеокассет. Как выяснилось, Джоселин был большим любителем записывать свои интимные отношения с любовницами на видеопленку. Неудивительно, что у парня от всего увиденного поехала крыша, и подобные видеозаписи стали для него своего рода пунктиком.

— О господи! — Одетта снова зарылась лицом в ладони. — Не надо мне этого рассказывать. Это же настоящая пытка!

Калум, не обращая на нее внимания, продолжал:

— На обратной стороне рисунков Пикассо, которые ты так стремишься вернуть Джимми, был подробно записан сюжет одного из наиболее полюбившихся Джоселину порнографических фильмов, в котором — до определенной степени — принимал участие и Джимми.

— Я не желаю ничего этого слушать! — простонала Одетта, делая попытку заткнуть уши.

Калум схватил ее за руки.

— Нет, ты послушай! Неужели тебе не хочется узнать, что было дальше? А дальше было вот что: кассету с фильмом с собственным, так сказать, участием среди оставленных Джоселином видеокассет Джимми так и не обнаружил, хотя и перерыл весь дом. Кстати говоря, это порно было снято с размахом и получило широкое распространение среди ценителей подобной продукции. К примеру, его копия была и у меня, и у многих моих приятелей. Это был шедевр! К сожалению, Джимми это счастья не принесло, как, впрочем, и остальным участникам фильма тоже.

— Не понимаю, о чем ты?

— Сейчас поймешь. Филомена Риалто за время своей карьеры снялась в великом множестве самых разнообразных лент. Большинство из них имели успех и шли на экранах кинотеатров и по телевидению, но один фильм с ее участием был в этой стране запрещен. Странное дело: хотя об этой картине в прессе писали больше, чем о каком-либо другом ее фильме, Филомена так никогда и не призналась, что принимала участие в его создании. Между тем это был культовый фильм, фильм-эпоха; поговаривали даже, что его поставил сам Стенли Кубрик, хотя доказать этого так и не смогли. Между прочим, группа «Маска» была названа так в честь этого фильма. Надеюсь, об этом-то ты хоть знаешь?

О да, Одетта знала об этом. И о фильме «Маска» тоже. О нем знали все — только никто его не видел. Ходили упорные слухи, что в главной роли в нем снялась Филомена Риалто, но существовало множество людей, имевших по этому поводу другое мнение. Кое-кто отдавал эту роль Бардо, кто-то — Биркин. Одетта даже где-то слышала, что в главной роли снялась Сид, после чего, опять же по слухам, Джоб Френсис и воспылал к ней страстью.

— Поскольку я уверен, что ты этого фильма не видела, — сказал Калум, — попробую вкратце обрисовать тебе его сюжет. Главное действующее лицо — женщина в маске — вступает в близость с мужчиной, у которого лицо тоже скрыто под маской. Они имеют друг друга во всех видах, позициях и всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Малоизвестен другой факт — что во время съемок актриса зачала своего первенца — хорошо знакомого тебе Джимми. Можно сказать, прямо под объективом кинокамеры зачала. И от кого? От своего собственного мужа — популярного писателя Джоселина Сильвиана, который играл роль мужчины в маске. Нет, ты мне скажи, кому такое могло прийти в голову, а? Я, во всяком случае, об этом даже не догадывался. Пока… пока не прочитал послание, написанное рукой Джоселина на обратной стороне рисунков. Там он очень подробно все это излагает, особенно упирая на момент зачатия. Старый ублюдок отлично знал, что рисунки с таким текстом на обороте Джимми никогда не станет продавать — да и своим братьям не отдаст.

— Не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь? — пробормотала Одетта. — Бедный, бедный Джимми! Представляю себе, как с тех пор он ненавидит подобные фильмы. А уж меня — за то, что я оказалась на такой похабной ленте, — тем более.

— Да брось ты! О какой ненависти ты тут толкуешь? Он тебя любит. Вот почему он тебе всего этого не рассказывал. Травмировать тебя не хотел. Полагаю, и ты молчала о диске, где вы с Флорианом, по той же самой причине. Вы оба думаете, что другому не удастся справиться с тяжестью, которая неожиданно на него обрушится, и держите рот на замке. Но скажи мне по совести: разве Джимми отказался жить с тобой, после того как увидел на пленке твои забавы с Флорианом? Если не ошибаюсь, на следующий день он перевез тебя с вещами к себе домой. Верно?

— Верно, — тихо сказала Одетта. Калум не уставал ее поражать. Не так-то просто было представить его себе в качестве апологета честности и гуру в делах любви.

— Тебе только нужно сказать Джимми правду, — наставительно произнес Калум. — Почему ты трахалась с Флорианом и где. Джимми-то думает, что это произошло на прошлой неделе. И знаешь почему? Потому что он не в силах отличить кухню в Фермонсо-холле от кухни в «РО».

— Но откуда у тебя такая уверенность, что он меня простит?

— Протри глаза, — пробурчал Калум. — Разве ты не замечаешь, что ради тебя он готов на все? Если разобраться, ему и прощать-то тебе нечего. Его гнетет другое. Он, понимаешь ли, сомневается, что способен доставить тебе те радости плоти, которых ты от него ждешь. — Калум посмотрел на все еще запертую дверь коттеджа Лидии, потом взглянул на часы и добавил: — Вот что, Одди. Отправляйся-ка ты к Джимми прямо сейчас. А уж Лидию в Фермонсо я как-нибудь сам доставлю.

Одетта обнаружила Джимми во дворе. Он пытался установить поваленный бурей шатер, где гостям должны были подносить напитки и легкие закуски. Ветер утих, но дождь продолжал хлестать как из ведра.

— Как там Лидия? — спросил он, закрепляя канат, поддерживавший одно из полотнищ шатра, и отводя Одетту в сторону.

Одетте меньше всего на свете хотелось в данную минуту говорить о Лидии. Посмотрев на Джимми в упор, она выпалила:

— Я знаю, что ты видел запись, где мы с Флорианом трахаемся. А еще я знаю, что написано на обратной стороне рисунков Пикассо.

— Кто тебе об этом сказан? — спросил Джимми.

— Неважно, — ответила она, переводя дух. — Меня интересует другое. Ты из-за этого не можешь заниматься со мной любовью?

Джимми отвел глаза.

— Похоже, Одди, я не смогу тебе дать того, что ты хочешь. Уж слишком я робок, закомплексован и старомоден. Вряд ли я смогу сравниться с тем… с тем… — Джимми запнулся, мучительно подбирая нужные слова. — Я так не могу. Ты была совершенно права, когда предлагала мне дружбу. На большее я, по-видимому, не способен. Так что, если ты соберешься вдруг от меня съехать, я буду не в претензии. Вряд ли я способен сделать тебя счастливой…

Одетта перехватила его смущенный, исполненный печали взгляд.

— Все сказал?

— Да вроде все, — понурившись, произнес Джимми.

— Тогда, может быть, ляжем в постель? — выбивая зубами чечетку, предложила Одетта.

58

Лидия с подружками переодевались в специально отведенных для этого апартаментах Фермонсо-холла. Один висевший на вешалке чехол с праздничным нарядом так и остался невостребованным. Джун ткнула в пакет пальцем и пробормотала:

— Опаздывать — не в ее стиле. Помнится, она говорила, что будет к десяти. Обязательно.

— Может, в Фермонсо опять какое-нибудь ЧП? — предположила Элли.

— Только не надо о грустном! — Лидия приладила к роскошному, волосок к волоску, локон к локону, белокурому шиньону в стиле «принцесса Грейс» длинную фату, крутанулась вокруг собственной оси и спросила: — Ну, что скажете? Нравится? Или слишком уж в духе королевы эльфов?

Джун подавилась паштетом, Элли открыла рот, Эльза едва не выронила из рук дочурку Флоренс, а Мисс Би присвистнула.

— Что-то я не пойму, — пробормотала Джун. — Ты собираешься надевать платье или нет?

— Не говори глупости, Джу, — хихикнула Лидия. — Это и есть мое платье.

Стаскивая с себя промокшую насквозь одежду, Одетта дрожала, как осиновый лист, хотя ответить себе на вопрос, отчего — от холода или от волнения, вряд ли бы в тот момент смогла. Оставшись в трусах и футболке, она нырнула под одеяло и легла рядом с Джимми, страстно желая и боясь того, что должно было за этим последовать.

Время для интимного сближения было выбрано крайне неудачно. Во-первых, Лидия выходила замуж, и она, Одетта, должна была быть рядом и исполнять обязанности подружки невесты, а во-вторых, у нее было множество дел — и как у пресс-атташе хозяина «Дворца чревоугодия», и как у организатора свадебных торжеств.

Джимми и не думал разоблачаться. Он лежал на постели одетый, и от его одежды пахло сыростью. Собравшись с мужеством, Одетта потянулась к нему, чтобы обнять за плечи, но напоролась на его напряженный, страдающий взгляд.

Тогда Одетта сменила тактику и стала нежно поглаживать его по лицу.

— Почему ты не сказал мне, что видел ту запись?

— Я не был уверен, что ты знаешь о ее существовании. Я почти не сомневался, что тебя подставили, сняли на видео без твоего ведома, и тебе будет крайне неприятно, если… ну ты понимаешь… — Джимми уткнулся взглядом в потолок. — Короче говоря, я ужасно боялся, что, если скажу тебе о том, что видел вас с Флорианом вместе, ты не захочешь со мной жить.

— Значит, ты хотел, чтобы я к тебе переехала, даже после того, как просмотрел ту пленку?

Джимми протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее щеки.

— Я мечтал об этом, хотя знал, что не смогу предложить тебе те чувственные удовольствия, к которым, если верить видеозаписи, ты привыкла. — Джимми тяжело вздохнул. — У меня столько комплексов… Иногда мне даже начинает казаться, что я — законченный импотент. Но я не хочу тебя потерять. Я очень тебя люблю. Однако, чтобы свыкнуться с мыслью, что ты моя, и я могу тобой обладать, мне потребуется время. Знаешь, Одди… — тут Джимми снова исторг из себя тяжкий вздох, — даже если у меня ничего не будет получаться… Может быть, мы сумеем все-таки с тобой договориться? К примеру, если ты будешь и дальше со мной жить, я, вполне вероятно, сумею приучить себя к мысли, что у тебя есть мужчина на стороне, который способен ублажать тебя так, как это тебе нужно.

— Да ты с ума сошел! — в ужасе вскричала Одетта.

— Ничего подобного. Я в своем уме и, как человек разумный, считаю, что Флориан в этом смысле тебе не подходит. Он не знает, что такое любовь, и в конечном счете обязательно тебя бросит…

— Но я не люблю Флориана! И никогда не любила…

— Значит, у тебя к нему только физическая тяга? — Джимми, который был не в силах постичь ее внутренний мир, лишь развел руками. — Что ж, не могу тебя за это винить. Судя по всему, самец он выдающийся…

— Но между нами ничего нет! — воскликнула Одетта, впиваясь пальцами в мокрый свитер на груди у Джимми. — На пленке единственный раз, когда мы были вместе… Это Калум заставил меня вступить с Флорианом в связь! Он сказал, что если я люблю его, то это сделаю. Тогда я до такой степени была им отравлена, что готова была ради него на все. Это было в прошлом году — сразу же после открытия «РО». Но теперь мне кажется, что с тех пор прошла вечность.

— В прошлом году? — переспросил Джимми с недоверием.

— Да, в прошлом году. И один-единственный раз. — Одетта подтянула колени к груди и обхватила их руками. — Помню, что потом я всю ночь проплакала.

— Потому что дело не выгорело, — сухо заметил Джимми. — Ведь Калум после этого не стал относиться к тебе лучше, верно?

— Не стал. Более того, он даже начал меня презирать, — прошептала она, цепенея на мгновение от вернувшейся вдруг душевной смуты. — Это был глупейший поступок, который я совершила в своей жизни. Когда же я узнала, что Калум, воспользовавшись камерой слежения, записал нашу с Флорианом близость на видеопленку, то и вовсе чуть с ума не сошла от гнева и боли. Калум же попытался меня уверить, что это была часть сделки — и ничего больше. Надо тебе сказать, я — человек в сексуальной сфере не очень опытный, даже, пожалуй, наивный, и мне казалось, что предложенные мне Калумом правила игры соответствуют требованиям нового века, от которого я безнадежно в этом смысле отстала.

— Отстала? Ты? — удивленно спросил Джимми. — Неужели ты думаешь, что я в это поверю?

— Но это так. — Одетта отвела влажные волосы у него со лба, но он даже на нее не посмотрел. — Прежде чем я запала на Калума, у меня были всего две или три связи, но любви при этом я не испытывала. Я убедила себя, что в жизни настоящих чувств не бывает и встречаются они только в кино. Кстати сказать, это помогло мне впоследствии преодолеть свою безответную любовь к Калуму.

А потом на моем горизонте неожиданно появился ты. Стал присылать цветы и приглашать на обед. Я, конечно же, не поверила в твои чувства. Во-первых, я страдала от безответной любви к Калуму, а во-вторых, как я уже говорила, вообще не верила тогда в любовь. Главное же, я не верила в то, что кто-нибудь может меня полюбить. По этой причине мне не дано было понять, что рядом со мной оказался человек, которого я ждала всю свою жизнь.

Ну а потом моя жизнь пошла под откос, я потеряла все, что имела, даже остатки самоуважения, и стала сторониться людей. Боялась, что если я подпущу кого-нибудь слишком близко, то этот кто-то станет ковыряться в моих ранах, насмехаться надо мной, причинит мне боль…

— Но я оказался слишком настойчивым? — произнес Джимми, отваживаясь наконец посмотреть ей в глаза. — И сумел преодолеть твою оборону?

Она согласно кивнула:

— Да, лишь то неустанное внимание, которое ты ко мне проявлял, позволило мне взглянуть на жизнь по-иному. Я поняла, что чувства бывают не только в «мыльных операх», но и в реальности. Я даже поверила в то, что ты сможешь починить мне душу — точно так же, как ты починил элктропроводку у меня на мельнице. Я не учла одного — что у тебя на душе тоже могут быть раны, причем не менее болезненные и глубокие, чем у меня самой. Короче говоря, я считала, что ты — в силу своей порядочности и неиспорченности — не сможешь меня понять, если я расскажу тебе правду о себе, Калуме и Флориане. И потом — мне было очень стыдно о таком тебе рассказывать. Мне казалось, что после этого я уже никогда не смогу заниматься с тобой любовью…

— Бедняжка… — прошептал Джимми, заключая ее лицо в ладони.

— Для меня было крайне важно сохранить твои любовь и уважение, поскольку я поняла, что они идут от сердца, и другого шанса встретить человека, который по-настоящему меня бы любил, у меня, скорее всего, не будет. Это не говоря уже о том, что к тому времени я тоже тебя полюбила, хотя и боялась себе в этом признаться. Но что есть любовь, если не единение душ и тел? Поэтому нет ничего удивительного в том, что ты, просмотрев ту злополучную пленку, решил, будто душа у меня окончательно умерла, и не захотел моего тела… — Одетта не могла более сдерживаться и разрыдалась.

— Неправда! Это я во всем виноват…

— Я люблю тебя, Джимми, — воскликнула Одетта, улыбаясь сквозь слезы. — Самое большое счастье для меня — это любить тебя, целовать тебя, быть рядом с тобой. И мне не надо в любви излишеств и новомодных изысков. Я хочу, чтобы ты оставался таким, каков ты есть — пусть даже ты несколько закомплексован и консервативен в сексе. Кстати, я и сама такая…

Джимми неожиданно вскочил с постели, в мгновение ока сбросил с себя свитер, брюки и трусы и предстал перед ней обнаженным. Когда Одетта увидела его эрекцию, у нее от удивления расширились глаза.

— Что ж, — с улыбкой сказал он, снова подступая к постели. — Если у меня нет склонности к новомодным штучкам, это вовсе не означает, что я не способен ублажить женщину старым добрым дедовским способом.

— …Время почти вышло, — сообщила Эльза, посмотрев на часы. В ее распоряжении осталось пять минут, чтобы добежать до нас и переодеться. Не понимаю, что могло ее задержать?

Лидия кругами ходила по комнате, квохча, как испуганная курица.

— Не верю, что Одетта способна так со мной поступить! Ведь она прекрасно знает, как важна для меня да и для всей церемонии задуманная мной живая картина. А без незамужней женщины здесь не обойтись. Джун и так уже достаточно мне напортила тем, что вышла замуж, а теперь еще и Одетта куда-то запропастилась. Я этого не перенесу!

— Спасибо за теплое отношение к моему браку, — проворчала Джун, распуская до последней степени завязки на своем платье. Ее наряд шили в ее отсутствие, а она за время пребывания в Штатах основательно раздалась вширь. — Кстати, хочу тебе сказать, что эти очки я не надену. У меня линзы, а снимать их — целое дело. К тому же в этой сумятице их недолго и потерять.

— Но очки для живой картины совершенно необходимы! — взвыла Лидия. — Напялишь их поверх линз — ничего с тобой не случится. Тем более стекла в них без оптики…

Лидия лично продумала костюмы всех своих подруг и теперь не желала вносить в их дизайн ни малейших изменений. Джун же считала, что Лидия от души потрудилась, чтобы ее эскорт выглядел как можно более уродливо.

В соответствии с замыслом Лидии каждая ее подруга должна была символизировать определенную стадию в жизненном пути женщины. Главную роль здесь играли не платья, сшитые из разноцветного шелка, а прически и всевозможные аксессуары. Джун, к примеру, изображала «закатные годы», а потому была в седых буклях и огромных очках с толстыми стеклами. Эльза же представляла молодую хозяйку и мать и по этой причине держала в руках кукольный домик с пластмассовым голышом. Элли со своей дочуркой по прозвищу Китайчонок, которая только что научилась ходить, представляли розовый период детства, несли на головах сложные сооружения в виде убранных цветами крохотных скворечников с торчавшими оттуда птичьими головками и были, словно елки, обвешаны игрушечными кошечками, слонятами и собачками. Мисс Би изображала «женщину в полном смысле слова» и несла на голове женский символ в виде кольца и крестика, изготовленный из полированной латуни. В дополнение к этому ей предлагалось надеть круглые очочки с синими стеклами, купленные Лидией в Обществе слепых.

— А это что должно символизировать? — осведомилась Мисс Би, крутя очки в пальцах. — И почему они с синими стеклами?

— Забыла, — честно ответила Лидия. — Что же до синих стекол, то Финли сказал, что это самое то.

— Я себя чувствую последней дурой, — пожаловалась Мисс Би. — Похоже, странная это будет свадьба — еще более странная, чем у Эльзы.

— Спасибо за откровенность. — Эльза приоткрыла дверь и обозрела открывшееся ее взгляду просторное фойе. Несмотря на непогоду, гости продолжали прибывать, и в фойе в буквальном смысле яблоку было некуда упасть. Но Одетты нигде не было видно.

— Придется, как видно, начинать церемонию без Одди, — вздохнув, сказала Эльза, возвращаясь в комнату.

— Нет! — воскликнула Лидия. — Мне нужна Одетта, чтобы представлять незамужнюю, одинокую женщину. Если она не придет, ее наряд надену я.

— Но ты же невеста, — мягко сказала Элли.

— Именно, что невеста. Стало быть, пока не замужем, одинокая. И если Одетта не придет, я такой и останусь, и замуж не выйду.

— Явилась наконец! — воскликнула Элли, когда разрумянившаяся Одетта вплыла в комнату.

— Я буду готова через минуту, — торопливо проговорила она, снимая с вешалки чехол со своим костюмом. Пока она причесывалась и переодевалась, Элли и Эльза в полном молчании созерцали ее сияющее, порозовевшее лицо и блестевшие от возбуждения глаза.

— Слушай, подруга, уж не трахалась ли ты часом, а? Может, тебя потому так долго не было?

Одетта влезла в приготовленное для нее шелковое пурпурное платье, налила себе стакан минеральной воды, выпила и, расплываясь в улыбке, произнесла:

— Я, девочки, завела себе дружка…

— Ш-ш-ш! — Мисс Би закатила к потолку глаза и кивком головы указала на стоявшую у окна Лидию. — Только не вздумай ей об этом сказать. Она сразу же начнет вопить, что ты срываешь ей живую картину.

— Как она вообще? — спросила Одетта, взглянув на Лидию, которая тихо разговаривала сама с собой и, казалось, даже не заметила ее появления в комнате. — И где ее свадебное платье?

— На ней. Разве ты не заметила? — хихикнула Джун.

Джимми вошел в банкетный зал, поправляя галстук-бабочку. Он терпеть не мог смокинг и крахмальные рубашки и чувствовал себя в них крайне скованно и неуютно. В противовес ему большинство гостей мужского пола выглядели так, будто никогда со смокингом не расставались. Даже ночью.

Калум подлетел к нему, взял под руку и отвел в сторону.

— Почему задерживается церемония, знаешь?

— Знаю, — холодно сказал Джимми. — Как знаю и то, что задержка долго не продлится. Кстати, мне нужно шепнуть тебе пару слов. Не возражаешь, если мы на несколько минут уединимся?

Калум глянул на часы, пожал плечами и направился вслед за Джимми в один из офисов.

— Я уже переоделась, детка, — сказала Одетта, обращаясь к Лидии. — Может быть, в таком случае пойдем? Гости заждались.

Лидия остановившимся взглядом смотрела в окно на разоренный ураганом сад, где металась обслуга, подбирая сломанные ветки и поднимая упавшие столы и стулья.

— Между прочим, Финли тоже тебя заждался, — продолжала Одетта.

— Бедняжка Фин! — пробормотала Лидия, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Послушай, может быть, тебе все это уже не нужно? Свадьба и все остальное? — спросила Одетта. — В таком случае я пойду позову Фина, и ты сама ему об этом скажешь.

— Да! — Взгляд Лидии снова сделался осмысленным. — Пусть сюда придет Финли и тот муниципальный чиновник, который приехал сюда, чтобы зарегистрировать наш брак.

Одетта прошла в банкетный зал и помахала рукой, жестом подзывая к себе Финли и чиновника.

Одним из немногих гостей, обративших внимание на ее появление в зале, был Мунго. Толкнув локтем Джеза, он сказал:

— Ты это видел? У Одетты вся голова обвешана разноцветными презервативами!

Когда Одетта втащила Финли в дверь, за которой скрывалась служебная лестница, ей бросилось в глаза, что лицо у него от беспокойства белое, как мел.

— Лидия решила поставить на этом деле крест, не так ли? — едва слышно прошептал он.

— Сам у нее спросишь, — сказала Одетта, прислушиваясь к возбужденным мужским голосам, доносившимся из пустующего офиса, куда официанты на время свадьбы снесли ящики с ненужной посудой.

Как только Финли вошел в комнату, Лидия бросилась ему на грудь и разразилась рыданиями. Одетта одарила подружек невесты многозначительным взглядом и, указав кивком головы на дверь, предложила им выйти в коридор.

— Скажите, эта парочка собирается сочетаться браком или нет? — поинтересовался чиновник, который вышел из комнаты вслед за женщинами. — У меня, знаете ли, в час еще одна свадьба.

Элли напустила на лицо задумчивое выражение:

— Знаете что, сэр…

Дверь комнаты распахнулась, и оттуда выскочили, хихикая, словно дети, Лидия и Финли.

— Мы с Финли хотим сочетаться узами законного брака прямо здесь, в этой комнате, — прошептала Лидия. — И в вашем, дорогие мои, присутствии. Я не в состоянии видеть всех этих совершенно незнакомых мне людей, а своих родителей — тем более. Финли согласен. А что скажете по этому поводу вы? — обратилась она к чиновнику.

— Хм… Хотя все это и кажется мне весьма странным, ничего противозаконного в этом нет…

— Вот и отлично, — сказал Финли, поцеловав Лидию в щеку. — В таком случае нам остается только позвать Калума, поскольку наши кольца — у него.

— Я его позову, — торопливо пробормотала Одетта и вышла из комнаты.

Сбежав вниз по черной лестнице, Одетта задержалась у двери, из-за которой доносились знакомые голоса.

— Мой брат женится, — сказал Калум, — и у меня сейчас нет времени снова заводить разговор на эту тему.

— Я хочу получить свои рисунки, — пробасил Джимми. — Если мне не изменяет память, мы заключили сделку. Ты сказал, что, как только я это сделаю, ты вернешь мне рисунки. Ну так вот: я это сделал, хотя от отвращения меня едва не стошнило. Так что подавай мои рисунки — и побыстрее.

Одетта почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног, и, чтобы не упасть, была вынуждена опереться о стену. Похоже, Джимми говорил о ней, и сделка, о которой он упоминал, имела к ней самое непосредственное отношение.Скорее всего, в ее основе лежала очередная злобная проделка Калума. Он заставил Джимми с ней переспать, пообещав ему вернуть за это рисунки его отца. Ясно же, что Джимми нисколько ее не любил и трахался с ней через силу, о чем свидетельствовала его неважная эрекция. Что же касается дня сегодняшнего, то он, вероятно, принял «Виагру» или еще какой-нибудь подобный препарат. У Одетты болезненно сморщилось лицо, и она совсем уже было собралась разреветься, как вдруг вспомнила, зачем она, собственно, спустилась на первый этаж, и попыталась взять себя в руки.

Немного успокоившись, она нажала на ручку двери и вошла в комнату.

Мужчины уставились на нее во все глаза.

— Калум, ты не мог бы подняться в комнату для переодевания? — сказала она. — Дело в том, что тебя хочет видеть Фин.

Калум с недоумением посмотрел на нее, но потом, что-то сообразив, сорвался с места и исчез за дверью. Одетта, скользнув по Джимми взглядом, повернулась и двинулась за ним следом.

— Одетта! — окликнул ее Джимми. Она остановилась в дверях, но продолжала стоять к нему спиной. — Ты такая красивая, — сказал он.

— Джимми, у меня на голове пучок разноцветных презервативов, так что не смей мне говорить о моей красоте. Все равно не поверю… Это во-первых. И во-вторых: мне очень жаль, что тебе пришлось со мной переспать ради того, чтобы вернуть эти проклятые рисунки. Поскольку ты их не получил, Калуму, выходит, снова удалось над нами посмеяться и выставить нас круглыми дураками. Ну а теперь позволь мне идти. Меня ждут обязанности подружки невесты.

Джимми догнал ее у лестницы и схватил за руку повыше локтя.

— Так вот о чем ты сейчас подумала, — громыхнул он. — О том, что я переспал с тобой, чтобы вернуть свои рисунки! Невероятно. Я же люблю тебя, Одетта Филдинг, как ты не понимаешь? Сколько раз я должен тебе об этом говорить, чтобы ты мне поверила?

— Но ты только что сказал Калуму, что тебя едва не стошнило от отвращения…

— Я говорил об интервью, которое Калум просил меня дать Ронни Прайэр! — перебил ее Джимми. — Не скрою, я пережил при этом не самые приятные минуты в своей жизни, но при чем здесь ты? Наоборот, минуту назад я сказал Калуму, что очень тебя люблю…

— Правда? — просияв, спросила Одетта.

— Правда, — кивнул Джимми.

Она положила ему на плечи руки и потянулась губами к его губам, но в последнее мгновение остановилась.

— Погоди. Выходит, ты согласился дать Ронни Прайэр интервью только потому, что Калум обещал вернуть тебе рисунки?

— Да, все так именно и было, — ответил Джимми.

— Но он не сможет тебе их вернуть, поскольку у него их нет. Они у меня… — Она прикусила губу. — Я хотела сказать тебе об этом раньше, но Лидия так раскапризничалась, что у меня все из головы вылетело.

Когда она объяснила ему в деталях, как она добывала эти рисунки, у нее появилось такое ощущение, что Джимми сию минуту подхватит ее на руки и помчится на ферму Сиддалс, чтобы снова заняться с ней любовью.

— Неужели ты сделала это для меня? Господи, какая же ты хорошая и как же я тебя люблю! А Калум, похоже, как был ублюдком, так ублюдком и остался… Ты совершенно права: он опять выставил меня идиотом.

— Подумаешь! Я тоже выгляжу круглой дурой, — с ухмылкой сказала Одетта, доставая из кармана выданные ей Лидией пластмассовые очки, украшенные красными презервативами, и надевая их на нос. — Но не комплексую по этому поводу. Более того, я считаю, что тебе не стоит так уж бояться и избегать телевизионщиков — особенно после того, как ты дал первое интервью. Как говорится, привыкай. Теперь они прохода тебе не дадут: то и дело будут зазывать на разные каналы. Ты ведь у нас такой красавчик. Сам не заметишь, как станешь телезвездой.

— Бог с ними, с телевизионщиками, — сказал Джимми. — Я тебя люблю — вот что важно. И уж если мне выпадет снова случай оказаться перед телекамерой, то я комплексовать не буду — на весь свет прокричу, что люблю тебя и хочу на тебе жениться.

— Ты хочешь на мне жениться? — переспросила Одетта, чувствуя, как ее глаза начинают наполняться слезами.

Джимми согласно кивнул и, опустив от смущения глаза, стал рассматривать пол у себя под ногами.

— Да, я хочу связать с тобой свою жизнь. Что тут удивительного? Ты самая восхитительная, самая эмоциональная, самая упрямая и самая сексуальная женщина из всех, что я когда-либо встречал. Я знаю, что ты никогда не сможешь полюбить меня так, как люблю тебя я, но готов удовольствоваться и малым. Люби меня хоть немного — и я буду самым счастливым человеком на свете.

— В таком случае, — произнесла Одетта дрогнувшим от сдерживаемых чувств голосом, — ты получишь больше, много больше того, чем просишь.

С этими словами она обхватила его за шею и прикипела к губам поцелуем. Когда они наконец разомкнули уста, Джимми сказал:

— Не хочется нарушать прелесть момента, но я должен тебе напомнить, что сейчас в Фермонсо свадьба и нам надо идти к гостям.

Когда они вошли в банкетный зал, к ним устремилась Ронни Прайэр с микрофоном в руках.

— Правду ли говорят, что Лидия и Финли решили окрутиться втайне от всех и от участия в парадной церемонии отказались?

Джимми недоуменно пожал плечами — дескать, я ничего такого не слышал, но Одетта, обворожительно улыбнувшись в камеру, сказала:

— Полагаю, вам надо спросить об этом у них.

— В таком случае скажите, верны ли слухи, что управляющий «Дворца чревоугодия» Джимми Сильвиан сделал вам предложение, и вы его предложение приняли? — лукаво улыбаясь, спросила Ронни.

На этот раз пожимать плечами пришлось Одетте, а Джимми, с любовью на нее посмотрев, произнес:

— Вообще-то она еще не дала мне своего согласия.

— Ничего подобного! Дала! — крикнула Одетта в телекамеру, удивляясь, что Джимми не понимает самых элементарных вещей. Того, что ей безумно хочется связать свою жизнь с его жизнью. — Я его люблю и, когда он сделал мне предложение, с радостью его приняла!

ДЕСЕРТ

На экране телевизора появился Джимми Сильвиан. Он прогуливался с Уинни в окрестностях Фермонсо-холла. Камера стала приближаться, чтобы показать крупным планом его задумчивое лицо.

— «Дворец чревоугодия» станет своеобразной Меккой, — громко сказал Джимми, глядя в камеру. — Люди будут приезжать сюда со всех концов земного шара. Но я здесь вовсе не потому, что люблю хорошо покушать. Меня привела сюда любовь к женщине, которую зовут Одетта Филдинг.

Сидевшие у телевизора люди после этих слов разразились одобрительными возгласами. Джун, смахнув набежавшие на глаза слезы, протянула руку к коробке с чипсами и сказала:

— Это мое самое любимое место. Я всегда плачу, когда его смотрю.

— Остановите на минуточку запись! — воскликнула Элли. — Мне надо отвести Китайчонка в туалет. — Потом, посмотрев на мужа, она добавила: — Между прочим, Дункан, тебе давно уже пора сменить подгузник у Парсли.

Сид воспользовалась перерывом, чтобы наполнить бокалы и ласково погладить по плечу Калума. Последний был против того, чтобы гости привозили с собой детей. По его мнению, малыши способны были только вопить, пачкать, все ломать и портить людям настроение. Сид же придерживалась другой точки зрения и считала, что дети особого беспокойства взрослым не доставят. Калуму она, правда, сказала, что больше любит таких детей, которые еще не выбрались из материнской утробы. Тому было две причины: во-первых, она не хотела ему противоречить, а во-вторых, на вечере должно было присутствовать изрядное количество беременных женщин. В частности, объемистое чрево прилетевшей из Штатов на Рождество Джун хранило в себе не только чипсы, бифштексы и красное французское вино, но и вполне уже сформировавшегося наследника славного рода метрдотелей и администраторов.

У Саскии в животе тоже был ребеночек, но еще совсем крохотный — так, темное пятнышко на экране сканера, не более того. Это, впрочем, не мешало ей демонстрировать цветной отпечаток со сканера всякому, кто справлялся о ее делах и здоровье. Мисс Би тоже была беременна — правда, никак не могла понять, от кого, и в этой связи томно посматривала то на Мунго, то на Джеза, которые наперебой за ней ухаживали, словно демонстрируя тем самым, что гетеросексуальность, пусть и в небольшой степени, не чужда их натуре.

Лидия и Финли с тех пор, как поженились, занимались любовью каждую свободную минуту, и Лидия, хотя не делала еще анализов и позывов к тошноте не испытывала, втайне надеялась, что их усилия не пропали даром.

Брат Джимми красавец Феликс, купивший себе с Фебой симпатичный коттедж в Йоркшире, до сих пор, казалось, находился под впечатлением от полученного им недавно известия, что столь любовно им отремонтированная и обставленная детская должна будет через шесть месяцев вместить двойню.

Всеобщее удивление вызвала Одетта. Громогласно сообщив всем присутствующим, что они с Джимми в ближайшее время заводить детей не собираются, она тем не менее в течение всего вечера упорно отказывалась от шампанского.

Когда Джез перемотал пленку назад, чтобы дать возможность гостям еще раз полюбоваться на затянутого в малиновый смокинг Мунго, Одетта, видевшая этот фильм раз, наверное, сто, окинула взглядом гостиную Сид и удовлетворенно улыбнулась. Теперь у нее на ферме Сиддалс тоже имелись телевизор и видео, приобретенные по настоянию Мунго, вследствие чего ее жилище можно было без всяких скидок именовать «дом — полная чаша». Как она когда-то мечтала, у нее были любимый мужчина, собственный шеф-повар в лице Мунго и собачка Уинни, которую она два раза в день выгуливала.

Сделав столь лестный для себя вывод, Одетта прижалась плечом к сидевшему рядом с ней на диване Джимми и взглянула на висевшие над камином оправленные в рамки рисунки Пикассо. В обмен на эти рисунки Калум передал ей с Джимми пятьдесят процентов акций своего уникального ресторана, что позволило Джимми, продав малую их часть, помочь Феликсу с покупкой дома в Йоркшире. Надо сказать, что рисунки этих акций не стоили, но для Калума это было несущественно. Он хотел отплатить Одетте и Джимми добром за то, что они, хотя и поругивали его частенько между собой, никогда не держали на него зла, были, по большому счету, самыми преданными его друзьями и партнерами и всячески помогали ему.

Рядом с рисунками над камином у Сид висели запечатанные в пластик трусы Джоба, которые, как Одетта и предсказывала, стали одним из экспонатов организованной Денисом Тирском выставки «Белье эпохи андеграунда». По той, должно быть, причине, что Денис был великим юмористом и обожал всякого рода странные шутки, именно этот экспонат и достался Сид с Калумом — Денис презентовал им трусы Джоба в качестве свадебного подарка в день их бракосочетания. Одетта не уставала задаваться вопросом, какие чувства испытывает Калум, созерцая трусы Джоба всякий раз, когда он разводит в камине огонь, но ответить себе на него так и не смогла.

Не похоже было, однако, чтобы этот вопрос так уж беспокоил Калума, поскольку он казался вполне довольным жизнью человеком. Его детище — «Дворец чревоугодия» — бил все рекорды посещаемости и имел заоблачный рейтинг.

В гостиную вернулась Элли с Китайчонком, и гости продолжили просмотр эпизода, в котором Джимми давал интервью Ронни Прайэр.

— Некоторые люди будут приезжать во «Дворец чревоугодия» каждую неделю, — говорил Джимми, продолжая задумчиво смотреть в камеру. — Другие смогут посетить его только раз в жизни, предварительно скопив требуемую для этого немалую сумму, но в любом случае они никогда этот ресторан не забудут. Это как любовь. Кому-то выпадает счастье наслаждаться ею десятки лет, а кому-то суждено вкусить ее радости всего раз или два на протяжении жизни. Тем не менее, все люди к ней стремятся.

— А к какой группе вы бы причислили себя — к первой или второй? — послышался голос Ронни за кадром.

— К первой, — ответил Джимми. — Я жадный и хотел бы наслаждаться любовью до последнего своего часа. Тем более что любовь — я хочу сказать, любовь настоящая — подобна самому изысканному блюду и никогда не надоедает и не приедается…

Потом, когда интервью закончилось, на экране замелькали сцены открытия «Дворца чревоугодия» и последовавшего за этим банкета. Скользнув объективом по лицам жующих и выпивающих гостей, камера остановилась на двух стоявших за столом друг против друга людях. Женщина открыла специальным ножиком устричную раковину и стала с жадностью втягивать в себя ее содержимое. Покончив с устрицей, она потянулась было за салфеткой, чтобы промокнуть влажные губы, но мужчина ее опередил и, перегнувшись через стол, поцеловал ее прямо в солоноватые от устричного сока уста.

Голос Ронни за кадром прокомментировал эту сцену следующим образом:

— А вот уже знакомые нам Джимми и Одетта. Они недавно обручились и собираются в следующем году пожениться. По-видимому, их бракосочетание состоится здесь же, в Фермонсо-холле. Ходят, впрочем, упорные слухи, что они собираются открыть в Кембрийских горах новый отель и устроить свадебные торжества там. Что будет на самом деле, покажет время…

— Ну, это уж чистой воды реклама! — заявил Калум, разводя в притворном негодовании руками.

— Помолчи, ладно? — чуть ли не в унисон воскликнули Одетта и Джимми, после чего их уста слились в упоительно долгом поцелуе.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Герой популярного детективного сериала с совершенно лысой головой.

(обратно)

Оглавление

ЗАКУСКА

ГЛАВНОЕ БЛЮДО

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

ДЕСЕРТ

*** Примечания ***