Девственность и другие рассказы. Порнография. Страницы дневника [Витольд Гомбрович] (fb2) читать постранично

Девственность и другие рассказы Порнография Страницы дневника

ВИТОЛЬД ГОМБРОВИЧ В ЛАБИРИНТЕ МНЕНИЙ (вместо предисловия)

Писатель, завоевавший после второй мировой войны международную известность и безусловное признание у своих молодых польских коллег, для которых он — эмигрант с 1939 года — все же стал авторитетным мэтром, — Витольд Гомбрович начинал как типичный выходец из зажиточной шляхетской семьи. В литературных кругах было не принято поминать собственную родословную, но по этой самой причине он свое происхождение постоянно подчеркивал — выворачивать наизнанку узаконенные нормы поведения вообще характерно для его «метода». Гомбрович завершил курс права в Варшавском университете, затем изучал философию и экономику в Париже, но забросил многообещающую карьеру юриста сразу после литературного дебюта — сборника безумных новелл «Дневник периода возмужания» (1933). Не менее безумным оказался его роман «Фердыдурке» (1938) и пьеса «Ивана, принцесса Бургундии» (1938). Слово «безумный» здесь подразумевает лишь то, что Гомбрович будоражил читателя всякими дурачествами. И в самом деле, он вел игру, состоящую из бесконечных провокаций, и загонял читателя в угол, вынуждая его признавать самые неприятные истины. Склонный к философствованию, но совершенно чуждый всякого пиетета к университетской философии, Гомбрович и к литературе не испытывал особого почтения. Он презирал литературу как напыщенный ритуал и, даже обращаясь к ней, старался избавиться от всех ее предустановленных правил.

Чеслав Милош

«Независимая Польша: 1918–1939»

(в его «Истории польской литературы», 1969)

Не будем забывать, что Гомбрович писал в «Дневнике»: «Я не верю в неэротическую философию». И если эротика — основа всего его творчества, то глубинная сущность эротики по Гомбровичу та же, что и у Жоржа Батая: в эротику замешаны ужас, распад, смерть и… святость — но лишь видимость святости. «Благочестие аб-со-лют-но необходимо: малейшие из самых маленьких радостей нельзя вкушать без благочестия», — говорит страшный и сардонический Леон в «Космосе». Было бы абсурдом сводить «Фердыдурке» к гомосексуальности, «Порнографию» — к эротическим опытам, «Космос» — к онанизму. Но гений Гомбровича самые абстрактные идеи воплощает в сопряжении с эротикой.

К. А. Еленьский

«Витольд Гомбрович»

(«Три-квортерли», 1967, № 9)

Без сомнения, в маскараде Гомбровича немало от атмосферы 1930-х годов: «большие жесты» немого кино, дразнящий эротизм эстрадных ревю, беднеющие семьи, которые пока еще могут себе позволить содержать слуг. И интеллектуальная страсть к парадоксам…

Иржи Петеркевич

«Вилы и страх»

(«Энкаунтер», 1971, март)

Гомбрович, не скрывая собственного имени, путешествует по своим романам в качестве рассказчика-взрослого, которого влечет к себе неоформленный, разомкнутый мир Юности. До тридцати лет в нас прибывает жизни, а после тридцати — смерти.

Юные существуют в своем особом времени, у них свой язык, отличный от языка старших.

В каждом из нас живет гадкий, неловкий, аморальный ребенок, который ковыряет в носу и обрывает мухам крылышки, пока благопристойно-взрослый экстерьер вежливо передает солонку.

И в самом деле, все герои Гомбровича способны совершать хорошие поступки лишь из страха перед дурными поступками. Абсолютная порядочность — это абсолютный маскарад.

Гэри Индиана

«Сердца как пята…»

(«VLS», 1987, май, № 55)

«Порнография», написанная двадцатью годами позже, чем «Фердыдурке», — более традиционная и целостная вещь, совершенная по композиции и безукоризненно мрачная.

Гомбрович, этот апостол незрелости, с поразительной зрелостью подчинил и свои искания формы, и свои подсознательные комплексы принципам искусства, создав, как сказано в его собственном предисловии к английскому изданию, «благородный, классический роман…, чувственно-метафизический роман».

Не Пиррова ли это победа? Что если концептуальная стройность и драматургическая цельность «Порнографии» достигнуты за счет той честности, которая постоянно ощутима в сумбуре «Фердыдурке»? Ведь, проникая за воображаемый занавес, отделяющий его от военной Польши, и создавая за ним связное «классическое» действо, Гомбрович в определенном смысле прячется от нас; книга, подобная «Фердыдурке», существует в качестве фантастического комментария к реальному миру, в то время как «Порнография» — это мир в миниатюре, завершенный в