История амулета [Эдит Несбит] (fb2) читать онлайн

Эдит Несбит История амулета

Глава I. ПСАММИАД

Жили да были четверо детей, которые имели обыкновение проводить свои летние каникулы в маленьком беленьком домике, весьма удачно расположившемся между песчаным и меловым карьерами. Однажды им случилось возиться в песчаном карьере и наткнуться там на очень странное существо, которое дети прозвали Чудищем. Глаза у этого существа были расположены на длинных рожках — совсем как у улитки — и могли свободно выдвигаться и втягиваться внутрь наподобие двух маленьких телескопчиков. Уши у него были как у летучей мыши, руки и ноги походили на обезьяньи, а тело напоминало нечто среднее между небольшим бочонком и большим пауком. Кроме того, оно было с ног до головы покрыто мягкой густой шерстью. Так вот, это самое Чудище поведало детям (которых, кстати, звали Сирил, Роберт, Антея и Джейн), что его зовут Псаммиадом, а в народе кличут песчаным эльфом. Ему было очень, очень, очень много лет — он родился почти одновременно со всем остальным миром. И все это время он скрывался в песке. Но, несмотря на столь почтенный возраст, ему удалось сохранить присущие эльфам волшебные качества, которые заключались в том, что он мог исполнять любые желания, какие только взбредут вам в голову. (Впрочем, что это я вам объясняю — вы, наверное, много чего читали про эльфов и все знаете не хуже меня). Сирил, Роберт, Антея и Джейн не преминули от души попользоваться волшебным зверьком, но, как ни странно, все их желания почему-то сбывались не так, как надо, и выливались в сплошные неприятности (по правде говоря, дети просто никогда думали о последствиях). В конце концов, в результате всех своих сумасбродств дети попали в такой переплет (помнится, Роберт по этому поводу выразился примерно так: «Ну и обфукались же мы, честное слово!»), что понадобилась вся волшебная сила Псаммиада для того, чтобы вытащить их оттуда. Правда, за это им пришлось пообещать Песчаному Эльфу, что они никогда в жизни больше не будут загадывать ему желаний и никому ни словечком не обмолвятся о самом его существовании, — дело в том, что Псаммиаду вообще не хотелось больше исполнять ничьих желаний. Когда дети расставались со своим Чудищем, вежливая Джейн сказала:

— Хотела бы я, чтобы мы когда-нибудь снова увиделись!

И Чудище, до глубины души тронутое столь безыскусным проявлением дружеских чувств, пообещало детям исполнить это желание. Обо всем этом вы можете прочесть в книжке, которая называется «Пятеро детей и Чудище». Правда, как это часто бывает у писателей, книжка эта кончается на самом интересном месте:

«Дети и впрямь снова увиделись с Псаммиадом, но случилось это не в песчаном карьере, а в…

Но это уже совсем другая история».

В то время я не могла сказать ничего больше, потому что и сама толком не знала, где и когда дети снова встретились с Псаммиадом. Но зато я ни минуты не сомневалась в том, что эта встреча произошла, потому что Псаммиад всегда был эльфом слова и если уж он что пообещал, это непременно исполнялось. Некоторым людям надо бы брать с него пример — в первую очередь это касается тех, кто постоянно вешает нам на уши лапшу насчет того, какая погода будет в следующую субботу в Лондоне, на Южном побережье или в проливе Ла-Манш!

Итак, прошлогодние каникулы в деревне, во время которых дети нашли Псаммиада и чуть было не обфукались со своими неосторожными желаниями, запомнились всем четверым как самое лучшее время в жизни, и этим летом они ожидали чего-нибудь подобного. Нужно сказать, что зимние каникулы были озарены волшебным светом необычайных приключений, описанных мною в книжке «Феникс и ковер». К сожалению, и то и другое было безвозвратно утрачено детьми, и они непременно впали бы в беспросветное отчаяние, если бы их не согревала мысль о предстоящей поездке в деревню — за новыми чудесами. Они вообще не были нытиками и не без основания полагали, что в мире постоянно случаются всяческие удивительные вещи — во всяком случае, с ними четверыми. Так что они спокойненько ждали себе лета, но когда оно наконец наступило, начали происходить всякие непредвиденные ужасности: папе нужно было срочно отправляться в Маньчжурию и писать там репортажи о войне для «Вечернего Обогревателя» — кажется, именно так называлась эта занудливая газета, в которой ему не посчастливилось работать. А мамочка, бедная дорогая мамочка внезапно заболела и уехала лечиться на Мадейру, да еще и забрала с собой Ягненка (для тех, кто еще не знает, Ягненок — это такой миленький пупсик, он же младший братишка наших четверых приятелей). Что же до тетушки Эммы, маминой сестры, то она не нашла ничего лучше, как скоропостижно выскочить замуж за дядюшку Реджинальда, папиного брата, и уехать с ним на медовый месяц в Китай, который, к несчастью, находится примерно за тысячу миль от Лондона, — ни один, даже самый любящий родственник не согласился бы взять с собой в такую даль четверых не в меру прытких ребятишек. Так что детей пришлось оставить на попечение их старой няни, что проживала на Фицрой-стрит неподалеку от Британского музея. Добрая старушка души в них не чаяла и потихоньку от родителей баловала чем только могла, но, несмотря на это, едва только папин экипаж, нагруженный бесчисленными сундуками, ружьями, одеялами, пледами и котелками прогромыхал по булыжной мостовой и скрылся за поворотом, все четверо ощутили, как внутри у них разливается тоскливая пустота. В этот момент дрогнуло бы даже каменное сердце, а потому нечего удивляться, что девочки залились слезами и бросились друг другу в объятия, а мальчики прилипли носами к высоким (и, признаться, темным от пыли) окнам гостиной и принялись изо всех сил притворяться, что им ни капелюшечки не хочется плакать.

Надеюсь, вы обратили внимание на то, что у детей достало мужества не плакать, пока папа был в доме, — они знали, что у него и без того было много поводов для расстройства. Но стоило ему только уехать, как всем четверым вдруг почудилось, что они сдерживались от слез всю свою жизнь и что за это время у них накопилось внутри столько этого добра, что они непременно лопнут, если будут сдерживаться и дальше. Вот они и заплакали — каждый на свой манер.

За чаем, к которому были поданы креветки и кресс-салат, листья которого были сплетены в удивительно достоверное подобие живой изгороди, опоясывавшей пузатую стеклянную солонку, дети немного приободрились. Но в общем и целом настроение у всех было невеселое.

После чая Антея поднялась в комнату, которая еще совсем недавно была папиной спальней. Сейчас она зияла какой-то потусторонней пустотой, и Антея, вспомнив, что с каждой минутой папа все больше и больше удалялся от них в направлении русских пушек, снова принялась всхлипывать. А когда она подумала о маме (больной и одинокой бедной мамочке, которая, возможно, как раз в этот самый момент больше всего на свете нуждалась в том, чтобы ее любимая доченька положила ей на голову холодный одеколоновый компресс и поднесла ко рту чашку горячего чаю), она разревелась, как самая последняя белуга, и наверняка проревела бы целый день, если бы вдруг не вспомнила, что ей сказала мама накануне своего отъезда на Капри. А мама сказала, что теперь Антея остается в семье за старшего, и ей следует всеми имеющимися у нее силами следить за порядком, развлекать остальных и все такое прочее. Так что Антея перестала плакать и принялась думать, а когда это занятие стало ей невмоготу, она умылась, расчесала волосы и отправилась к остальным в гостиную, попутно пытаясь изобразить на лице выражение, долженствовавшее убедить каждого встречного и поперечного в том, что она в принципе не умеет плакать — хоть натри ей глаза луком.

В гостиной царила такая плотная атмосфера уныния, что ее не могли разогнать никакие героические попытки Роберта, который, стараясь хоть как-то развлечь остальных, потихоньку — чтобы не было обидно — дергал Джейн за косички.

— Послушайте! — сказала Антея. — Давайте устроим совет старейшин.

Эта фраза родилась в тот злополучный день, когда Сирилу вдруг пришло в голову пожелать, чтобы в Англии водились краснокожие индейцы, — которые тут же и не преминули в ней завестись. Вспомнив об исполненных удивительными приключениями прошлогодних каникулах, дети отчаянно застонали. У каждого в голове пронесся манящий образ маленького белого домика, окруженного прекрасным, несмотря на полную одичалость, садом, где поздние розы, игольчатые астры, пестрые ноготки, душистая резеда и косматая спаржа произрастали наподобие маленьких ярких островков посреди океана спутанных сорняков, колючек и прочей неухоженности, из которой когда-то хотели сделать образцовую фруктовую плантацию и которая теперь, по выражению папы, превратилась в «пять акров чертополоха с обитающими в нем призраками новорожденных вишневых побегов». Они вспомнили о прекрасной долине, где печи для обжига известняка грелись на солнышке, как небольшие дворцы Аладдина, и где находился их секретный песчаный карьер, гребень которого был увенчан полевыми цветами с проволочными стеблями, а склоны пестрели крохотными черными дырочками, служившими парадными входами в жилища крохотных черных ласточек. Потом они вспомнили о кристально чистом воздухе, исполненном запаха дыма, неторопливо поднимавшегося от деревенских печных труб, — а еще потом оглянулись на развешанные по стенам няниной гостиной пыльные гобелены и в один голос завопили:

— Господи, скучища-то какая!

Так оно и было на самом деле. До того, как папа поручил старой нянечке заботиться о детях, она имела обыкновение сдавать комнаты жильцам, так что они, комнаты то есть, были обустроены «под сдачу в наем». Если вы когда-либо в жизни видели комнаты, обустроенные «под сдачу в наем», то наверняка знаете, что они кардинальным образом отличаются от комнат, предназначенных просто для жилья. В гостиной, например, окна были занавешены тяжелыми темно-красными шторами (из тех, на которые можно вылить ведро крови, и все равно никто ничего не заметит), скрывавшими под собой еще и по здоровенному куску грубоватого тюля, что служили занавесками на дневное время. Ковер по большей части был немыслимого фиолетово-желтого цвета — исключение составляли коричневые клееночные заплатки, стыдливо прикрывавшие облысевшие места. Камин украшали аляповатые гипсовые завитушки и дешевая позолота. Еще там наличествовали: огромный шифоньер (попросту говоря, буфет) с неимоверно отполированными боками и сломанным замком; нестройная (ввиду чрезмерной для такого небольшого помещения многочисленности) толпа стульев, укрытых вышитыми тамбуром накидками, которые неизменно соскальзывали с наклоненных не в ту сторону сидений и собирали на себя всю имевшуюся на ковре пыль; обеденный стол с грязновато-зеленой скатертью, по которой, как окопы по полю битвы, во всех направлениях тянулись оранжевые полоски швов; необъятное зеркало, в котором все поголовно — вне зависимости от изначальной степени красоты — выглядели уродами; каминная полка, упакованная в темно-бордовый плюш с шерстяной бахромой, что само по себе уже было невыносимо; пугающего обличья пристенные часы, похожие на гробницу из мрамора, в которой вот уж, наверное, больше века догнивал усопший часовой механизм; а также разноцветные стеклянные вазы, в которых отродясь не бывало цветов, разноцветный тамбурин, на котором никто никогда не играл, и разноцветные полочки, на которых странно было бы предположить наличие чего бы то ни было, кроме пыли.

Да, чуть было не забыла! Там еще имелись две книги: декабрьский выпуск «Брэдшо»^[1] и потрепанный том пламриджевских «Комментариев к Новому Завету». Однако, я более не хочу останавливаться на описании этой удручающей картины и ограничусь метким выражением детей: там действительно была «жуткая скучища».

— Давайте устроим совет старейшин! — повторила Антея.

— С какой стати? — зевая, осведомился Сирил.

— Тут хоть Федеральное собрание Государственной Думы устраивай — все равно никакого толку не будет, — сказал Роберт, с самым несчастным видом попинывая ножку стола.

— И вообще, у меня нет никакой охоты играть, — добавила Джейн сварливым тоном.

Антея изо всех сил старалась не рассердиться. И, нужно сказать, ей это удалось.

— Послушайте! — сказала она. — Не подумайте, что мне захотелось читать вам наставления или вообще повыделываться. Я просто хочу, как говорит папа, «прояснить ситуацию». Надеюсь, против этого вы не возражаете?

— Ладно, валяй! — сказал Сирил без особого энтузиазма.

— Тогда слушайте: все мы знаем, что должны торчать здесь все лето, потому что нянечка не может оставить дом из-за бедного ученого джентльмена, который снимает у нее каморку на чердаке. А другого такого человека, которому папа смог бы доверить нас на столь длительный срок, не существует в природе. Кроме того, мамина поездка на Мадейру плюс всякие там доктора и лекарства обошлись папе в кучу денег…

Джейн приглушенно всхлипнула.

— О, конечно, это ужасно! — поспешила добавить Антея. — Но только давайте не будем усугублять. Я хочу сказать, что в таком положении нам недоступны всяческие дорогостоящие развлечения, но хоть что-нибудь-то мы можем предпринять. В Лондоне наверняка имеется огромное количество вещей, на которые можно поглазеть, не заплатив ни цента. Вот я и предлагаю пойти и поглазеть на них! Все мы уже достаточно взрослые, чтобы гулять самим по себе, да и Ягненок на нас не висит…

На этот раз Джейн всхлипнула гораздо громче.

— Я только имела в виду, что теперь нам никто не сможет сказать «нет», дорогуша! — успокоила ее Антея. — Я полагаю, что прежде всего нам нужно убедить няню в том, что мы уже страх какие взрослые и нам можно выходить на улицу одним. Без этого у нас ничего не получится и мы все лето просидим взаперти. Затем я предлагаю осмотреть все имеющиеся в округе достопримечательности. Начнем с того, что попросим няню выдать нам по ломтю хлеба и отправимся в Сент-Джеймсский парк кормить уток — их там по меньшей мере сотни три, а то и четыре. Только мы должны обязательно настоять на том, чтобы няня отпустила нас одних.

— Да здравствует свобода! — закричал было Роберт, но тут же осекся. — Она этого ни за что не сделает.

— А вот и сделает! — неожиданно вступила Джейн. — Сегодня утром я почему-то как раз об этом подумала. Я спросила папу, и он сказал, что не имеет ничего против. Мало того, он еще и нянечке сказал, что мы можем гулять, сколько нам вздумается, только мы должны обязательно говорить, куда идем и когда вернемся, а то она нас не отпустит.

— Гип-гип-ура нашей предусмотрительной Джейн! — закричал Сирил, пробуждаясь от вызванной полнейшим отсутствием перспектив спячки. — Я предлагаю пойти гулять немедленно!

Единственное, о чем их попросила старая нянечка, это быть очень внимательными на перекрестках, а лучше так и вообще всякий раз, как им вздумается перейти на другую сторону улицы, просить о помощи полицейского. Но дети прекрасно разбирались в перекрестках, так как жили в Камдентаунском районе с его оживленнейшей Кентиштаун-роуд, по которой в любое время дня и ночи, как сумасшедшие, носились железные трамваи, грозя переехать своими безжалостными колесами первого встречного-поперечного.

Они пообещали вернуться дотемна. Это было очень умно с их стороны, потому что на дворе стоял июль, и темнота ложилась на город не раньше одиннадцати часов вечера — то есть, по крайней мере, через час после того времени, когда им полагалось быть в постели.

Итак, дети отправились в Сент-Джеймсский парк, имея в карманах по огромному ломтю хлеба и не поддающейся никакому определению массе вафельных крошек, предназначавшихся для кормления тамошних уток. Повторяю, они отправились в парк, но так туда и не попали.

Вы, конечно же, знаете, что между Фицрой-стрит и Сент-Джеймсским парком протянулась целая паутина маленьких улочек и что если все время придерживаться прямого пути, вам неизбежно придется пройти мимо огромного количества всяческих лавочек и магазинчиков, не остановиться возле которых является самым настоящим преступлением. Понятно, что дети останавливались и по несколько минут торчали у каждой мало-мальски приличной витрины, разглядывая золотые кружева и перламутровые бусы, картины и статуэтки, платья и шляпки, омаров и устриц — одним словом, все те на редкость привлекательные вещи, какие имеют обыкновение выставлять в своих витринах лавочники. И чем дальше отходили они от дома номер 300 по Фицрой-стрит, тем легче становилось у них на душе.

Наконец, повинуясь очередному бесшабашному приказанию Роберта, которого девочки, желая сделать ему приятное, избрали на сегодня капитаном (Роберт был и впрямь польщен, а Сирил не решился возражать, опасаясь, что его заподозрят в самой что ни на есть черной зависти), дети свернули за ближайший угол и очутились на маленькой извилистой улице, где — о счастье! — их глазам предстали самые завлекательные лавки на свете. Я, естественно, имею в виду лавки, где продают всяческую живность. Дети немедленно устремились к большой витрине, сверху донизу уставленной клетками с певчими птицами. Птицы были всех цветов и обличий, и дети любовались ими до тех пор, пока не вспомнили, как однажды им вдруг захотелось иметь крылья — и они их получили. Это воспоминание немедленно навело их на мысль о том, что всякое крылатое существо наверняка испытывает неимоверные страдания, томясь в тесной клетке и не имея возможности лететь, куда ему вздумается.

— Ох, не завидую же я этим несчастным птичкам! — резюмировал Сирил. — Пойдемте отсюда!

Они отправились дальше. На ходу Сирил обдумывал план побега на Клондайк, где он в считанные дни мог бы сколотить себе огромное состояние, открыв золотоносную жилу. Это состояние должно было пойти на покупку всех томящихся в неволе птиц, какие только имелись в мире, с целью их немедленного и необратимого освобождения. Между тем дети подошли к лавке, где продавались кошки, но кошки тоже оказались в клетках, и Сирилу пришлось включить в свой план освобождение всех на свете зарешеченных кошек, которых затем нужно было как можно быстрее распределить по каминным коврикам, являющимся, как известно, их обычным местом обитания. Рядом с кошачьей лавкой стоял магазинчик, в котором продавали собак, и, нужно сказать, зрелище это было не из приятных, потому что половина собак была опять-таки в клетках, а другая половина сидела на цепи, но и те и другие призывно заглядывали детям в глаза и нетерпеливо помахивали хвостами, как бы говоря: «Купите меня! О, пожалуйста, купите меня! Возьмите меня с собой! Купите меня — и моих несчастных братьев тоже! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» Это самое «пожалуйста» настолько явно проступало сквозь их негромкие подвывания, что дети едва не расчувствовались до слез. Впрочем, подвывали далеко не все — вот, например, здоровенный ирландский терьер так зарычал, когда Джейн протянула руку, чтобы погладить его.

— Рррр! — казалось, говорил он, скосив на детей свои большие черные глазищи. — Вы не купите меня. Никто и никогда меня не купит, и мне так и придется помереть в этом чертовом ошейнике. А впрочем, мне на это в высшей степени наплевать!

Не знаю, уразумели ли дети хоть слово из всего того, что он «говорил» — но однажды им довелось пожить в осажденном замке, и они прекрасно понимали, как неприятно находиться в ситуации, когда тебе очень хочется выйти погулять, а тебя не пускают.

Естественно, они не могли купить ни одной собаки. Правда, для очистки совести они осведомились о цене самой миниатюрной из них — и в ответ услышали, что она стоит шестьдесят пять фунтов! Дети не могли знать, что эта крохотная шавка была самым что ни на есть настоящим японским декоративным спаниелем, приходившимся чуть ли не родным братом тому, с которым Королева, в бытность еще Принцессой Уэлльской, позировала для своей парадной картины. А потому они решили, что, раз такой незначительный комок шерсти стоит так дорого, то цена остальных псов наверняка зашкаливает за тысячу фунтов, и отправились дальше.

Они шли по улице, больше не обращая внимания на птичьи, кошачьи и собачьи лавки до тех пор, пока не очутились у витрины магазинчика, где были выставлены на продажу животные, которым, судя по их виду, было абсолютно безразлично, находятся ли они на свободе или в тарелке с супом. Там были белые мыши и золотые рыбки, актинии и прочая аквариумная нечисть, ящерицы и лягушки, ежики и черепахи, ручные кролики и морские свинки. У этой витрины дети задержались надолго. Они кормили морских свинок кусочками хлеба и попутно прикидывали, удастся ли им поселить одного из пепельно-серых ушастиков на первом этаже дома по Фицрой-стрит.

— Я думаю, наша милая нянечка не будет очень сильно возражать, — сказала Джейн. — Кролики ведь такие славненькие и пушистенькие! Он наверняка сразу же научится узнавать ее по голосу и будет выполнять все ее приказы.

— Да нет же! — сказал Сирил. — Она станет запинаться об него по двадцать раз на дню. Лучше завести змею…

— Нет тут никаких змей! — поспешно произнес Роберт. — И вообще, я с ними как-то не могу ужиться — сам не понимаю почему.

— Черви тоже не годятся, — добавила Антея. — Я уж не говорю об угрях и слизняках. Наверное, люди просто ничего не понимают в животных, у которых нет ног.

— А вот папа говорит, что у змей есть ноги, только они спрятаны у них внутри, — возразил Роберт.

— Ага! А еще он говорит, что у нас есть хвосты, так они тоже спрятаны у нас внутри, — сказала Антея. — Не знаю, правда это или нет, да только это ничего не меняет. Я все равно ненавижу всех этих безногих гадин!

— Да брось ты! Куда хуже, если у них чересчур много ног, — содрогнувшись, произнесла Джейн. — Вспомни о сороконожках!

Так они стояли на тротуаре, развлекая друг друга болтовней о всяческих приятных вещах и создавая массу неприятностей для пешеходов, которым, чтобы обойти их, приходилось сходить на грязную мостовую. Сирил облокотился о крышку клетки, которая сначала — когда они исследовали решетчатую пирамиду на прилавке — показалась детям пустой, и забавлялся тем, что пытался вернуть себе расположение маленького ежика, свернувшегося в клубок при его приближении, как вдруг у него из-под локтя прозвучал тоненький, но вполне различимый голосок, обращавшийся к нему на этот раз не на туманном кошачьем или собачьем диалекте, а на чистейшем английском языке:

— Купи меня! О, пожалуйста, купи меня!

Сирил вздрогнул, как если бы ему в спину воткнули здоровенную булавку, и отпрыгнул на ярд от клетки.

— Вернись! Прошу тебя, вернись! — позвал его таинственный обладатель тоненького голоска. — Подойди к клетке и нагнись пониже. Сделай вид, что завязываешь шнурки. Кстати, они у тебя и впрямь развязались — как обычно!

Сирил механически подчинился и, присев на одно колено посреди сухого, пыльного и раскаленного от солнца тротуара, принялся вглядываться в царивший в клетке полумрак. В следующую секунду он едва не повалился на асфальт от удивления — прямо перед ним, вцепившись когтями в железные прутья, сидел Псаммиад!

За прошедший со времени их последней встречи год Песчаный Эльф изрядно усох и теперь более всего на свете напоминал выжатый до последней капли винный бурдюк. Он был грязен и неухожен, а его великолепный некогда мех свисал нечесаными слипшимися космами. Одним словом, он был разительно не похож на самого себя, и это впечатление довершалось тем обстоятельством, что он (очевидно, для маскировки) глубоко втянул в себя свои улиточьи глазки.

— Слушай меня очень внимательно! — заговорил Псаммиад голосом, в котором явственно слышались раскаты приближающихся рыданий. — Я не думаю, чтобы это грязное животное, что заведует лавкой, запросило за меня слишком дорого. Дело в том, что я пару раз куснул его как следует — да и вообще старался вести себя как можно неприметнее. Естественно, я не позволил ему даже краем глаза взглянуть на мои прекрасные, мои замечательные и расчудесные рожки. Скажи остальным, что я здесь. Только пусть они не пялятся на меня, пока мы с тобой разговариваем, а вместо этого лучше поразглядывают всех этих хвостатых недоумков в соседних клетках, иначе хозяин решит, что вы мной заинтересовались, и заломит такую цену, что вам и не снилась. А, насколько я помню по прошлому лету, денег у вас никогда не водилось (слава Богу, кстати!). Да… Вот уж никак не думал, что могу обрадоваться при виде вас. Просто смех, да и только! — Он всхлипнул и быстро вытянул свои улиточьи глазки, чтобы навернувшаяся слеза упала в максимальном отдалении от его шерстки. — Ну давай же, скажи остальным, что я здесь, а потом я дам тебе подробные инструкции по поводу того, как меня купить.

Когда он закончил говорить, Сирил успел завязать шнурок на левом ботинке по крайней мере на пять узлов. Он поднялся на ноги и решительным тоном обратился к остальным:

— Слушайте меня очень внимательно! И знайте — я не шучу. Я взываю к вашей чести, — Сирил знал, что делал, ибо в рамках их семьи этот призыв никогда не оставался без ответа. — Ни в коем случае не смотрите на эту клетку, а лучше глазейте пока на белую мышь. Запомните — что бы я сейчас вам не сказал, не смотрите на эту клетку!

Затем, чтобы избавить остальных от лишних соблазнов, он заслонил собою клетку с Псаммиадом.

— А теперь приготовьтесь выслушать самую удивительную новость за последние полгода, — продолжал он. — Здесь, вот в этой самой клетке, сидит наш старый друг — да, да, но только не смотрите! — Псаммиад. Клянусь вам, наш старина Псаммиад собственной персоной. Он хочет, чтобы мы его купили. И еще он хочет, чтобы вы пока не обращали на него внимания. Разглядывайте белую мышь и считайте денежки, вроде как прицениваетесь! Честью заклинаю вас, не смотрите в эту сторону!

Роберт, Антея и Джейн вели себя в высшей степени благородно. Они так пристально впились глазами в бедного мышонка, что тот едва не умер от страха. В конце концов он забился в дальний угол клетки, прикрыл лапками мордочку и стал изо всех сил притворяться, что совершает вечернее омовение.

Сирил же снова присел на асфальте и занялся шнурком правого ботинка. Естественно, при этом он ни на секунду не переставал внимать инструкциям Псаммиада.

— Зайдите внутрь, — говорил Псаммиад, — и спрашивайте по очереди, сколько стоят все эти безмозглые твари. Сделайте вид, что они вам очень нравятся. Затем скажите так: «Что вы хотите за вон ту бесхвостую мартышку — ту облезлую дохлятину, что сидит в третьей клетке с краю?» Да полно тебе волноваться по поводу моих оскорбленных чувств! Вы просто обязаны обозвать меня «облезлой мартышкой» — не зря же я так старался на нее походить! Не думаю, что хозяин за меня много попросит — с тех пор, как меня позавчера приволокли в этот зверинец, я укусил его ровно одиннадцать раз. Но если он все же заломит больше, чем у вас есть, пожелайте, чтобы у вас на руках оказалась требуемая сумма.

— Но ведь ты не можешь исполнять наши желания. Я же сам пообещал тебе, что больше не загадаю ни одного, — сказал слегка оторопевший Сирил.

— Теперь не время строить из себя идиота! — воскликнул Песчаный Эльф дрожащим от возбуждения голосом. — Лучше поскорее посчитайте, сколько у вас с собою денег, и сделайте то, о чем я вас прошу.

Сирил присоединился к остальным и, тыкая равнодушным указательным пальцем в направлении вконец запуганного белого мышонка (чтобы было похоже, что разговор идет исключительно о нем), вкратце объяснил положение дел. Тем временем Псаммиад изо всех сил ежился и кукожился в своей клетке, стараясь придать себе максимально омерзительный вид.

Наконец четверо детей вошли в магазин.

— Сколько вы просите за того белого мышонка? — спросил Сирил.

— Восемь пенсов, — был ответ.

— А за морских свинок?

— От восемнадцати пенсов до пяти шиллингов — в зависимости от породы.

— А за ящериц?

— Девять пенсов за штуку.

— А за жаб?

— Четыре пенса. А теперь слушайте меня, — неожиданно прорычал гороподобный хозяин этого тюремного зверинца с такой яростью, что дети невольно отпрянули назад и робко прижались к облицованной бесчисленными клетками стене. — Да слушайте хорошенько! Мне очень не нравится, когда в мой шикарный магазин заходят всякие там молодые прощелыги и начинают ради хохмы прицениваться к моим зверям. У меня честный бизнес, так-то! Если ты покупатель, так покупай. А вы уж больно не похожи на покупателей. Не бывает таких покупателей, которые хотят купить разом и белую мышь, и ящериц, и свинок, и лягушек! Так что лучше проваливайте отсюда, покудова целы!

— О, подождите пожалуйста! — сказал пристыженный Сирил, уразумев наконец, что слегка перегнул палку, стараясь как можно дотошнее выполнить инструкции Псаммиада. — Еще один вопрос, и мы уходим. Скажите, что вы хотите за вон ту облезлую мартышку в третьей клетке с краю?

Продавец воспринял слова Сирила за новое оскорбление в свой адрес.

— Сам ты облезлая мартышка! — сказал он. — Смотри-ка ты, молодой да ранний! А ну-ка, вали отсюда и дружков своих с собой забирай! Пошли вон, говорю вам!

— О, да не будьте же вы такой злюкой! — закричала Джейн, выходя из себя. — Вы разве не видите, что ему это и впрямь позарез нужно?!

— Ха! Ему, видите ли, нужно, — скривился было продавец, но уже в следующую секунду принялся подозрительно почесывать ухо. Он, видите ли, обладал прирожденным чутьем торговца, и в данный момент это самое чутье нашептывало ему, что Джейн говорит правду. У него на ладони красовалась свежая повязка, и если бы кто-нибудь заинтересовался «облезлой мартышкой» еще пару-другую минут назад, он был бы рад избавиться от нее за десять шиллингов. Но то было пару минут тому назад, а сейчас дело принимало иной оборот.

— Надо же! Ему, стало быть, позарез нужно, — повторил он. — А коли нужно, то вот вам моя цена: два фунта десять шиллингов, и все тут. Другой такой обезьянки не сыщешь по эту сторону экватора — чтоб я сдох, коли вру! Один Бог знает, где такие, как она, водятся. Уж в Лондоне-то их точно нету. Да этой мартышке место в зоопарке, точно вам говорю. Так что два фунта десять шиллингов и деньги на бочку, а не то проваливайте отсюда!

Дети в отчаянии переглянулись — вся их казна исчислялась жалкими двадцатью тремя шиллингами и пятью пенсами (а ведь еще сегодня утром им казалось, что это сущее богатство), причем двадцать шиллингов влились в нее всего лишь несколько часов тому назад в виде новехонького сверкающего соверена, который папа подарил им перед отъездом «на проказы» и с которым им отчаянно не хотелось расставаться.

— У нас всего лишь двадцать три шиллинга и пять пенсов, — сказал Сирил, для вящей убедительности позвякивая монетами в кармане.

— Двадцать три филина и пять персов! — презрительно фыркнул продавец, не веря, что у Сирила может оказаться при себе такая огромная сумма.

Последовала напряженная пауза. Затем Антея вспомнила наставления Псаммиада и сказала:

— О, как бы я хотела, чтобы у меня было два фунта десять шиллингов!

— Вот вам крест, мисс, мне этого тоже хочется, — ответил продавец с язвительной любезностью. — Да уж как хочется-то, просто сил нет!

Все это время антеева рука лежала на прилавке. Когда она загадала желание, что-то холодное и круглое незаметно скользнуло под нее. Антея тут же подняла руку, и — о чудо! — у нее на ладони лежали пять блестящих золотых полсоверенов.

— Как видите, у меня все-таки есть эти деньги, — хладнокровно заметила она. — Берите, они ваши, а нам сейчас же отдайте Псаммми… э-э-э… я хотела сказать — мартышку.

Продавец старательно обнюхал каждую монетку, а потом одним молниеносным наклоном ладони ссыпал их себе в карман.

— Надеюсь, мисс, они достались вам честным путем, — сказал он, пожав плечами.

Затем он снова почесал ухо.

— Ладно! Так уж и быть, я отдаю его вам, хотя на самом деле он стоит в три раза дороже. Эх, да что там говорить!..

Он вышел наружу, осторожно приблизился к клетке с Псаммиадом, некоторое время покрутился вокруг нее, словно собираясь с духом, а затем одним стремительным рывком распахнул дверцу и грубо схватил Песчаного Эльфа за загривок. Естественно, Псаммиад не упустил возможности припасть к руке своего мучителя в долгом прощальном укусе.

— Нате, забирайте эту скотину! — сказал лавочник, морщась от боли, и так сильно сжал Псаммиада своим мохнатым кулаком, что тот едва не задохнулся. — Еще немного, и он бы мне палец начисто откусил.

Понятно, что у него глаза полезли на лоб, когда Антея бесстрашно протянула руки навстречу Псаммиаду.

— Только потом, когда он вам отхватит полщеки или глаз выхлестнет, не говорите, что я вас не предупреждал, — сказал он и разжал кулак.

Псаммиад одним гигантским прыжком перемахнул с его грязной, мозолистой ладони на руки Антее, которые, кстати сказать, тоже были не совсем чтобы чистые, но все же достаточно розовые и мягкие. Антея бережно прижала его к груди.

— Но мы же не можем нести его домой прямо так, — сказал Сирил. — Представляете, какая вокруг нас соберется толпа?

И в самом деле, на тротуаре перед лавкой уже собралось ее небольшое подобие — два мальчишки-посыльных и один полицейский заинтересованно поглядывали на косматую бесхвостую невидаль, в приливе чувств обвившую антееву шею лапами.

— У меня тут ничего нет — разве что бумажные пакеты, в которые мы складываем черепах, — ворчливо сказал продавец.

Так что вся компания снова проследовала в магазин. Получив от продавца бумажный пакет, Антея осторожно развернула его, и Псаммиад не менее осторожно забрался внутрь. Нужно ли говорить, что при виде столь невиданного поведения своего заклятого врага глаза продавца едва не повылазили из орбит.

— Разрази меня гром! — пораженно воскликнул он. — Я ожидал от него чего угодно, но только не этого! Разве что вы раньше встречались с этим маленьким мерзавцем…

— Естественно, — любезно ответил ему Сирил. — Вообще-то, он наш старинный приятель.

— Знать бы мне раньше, — проворчал продавец, — так вы бы его и за пять фунтов у меня не выпросили. Да ладно уж, — добавил он, когда дверь за детьми затворилась и он остался в лавке один. — И так я на нем изрядно подзаработал. Обошелся-то он мне всего в пять шиллингов. Хотя, с другой стороны, он накусал меня на все десять фунтов. Тьфу ты!..

Пока он в отчаянье рвал себе волосы, дети, дрожа от радости и волнения, тащили Псаммиада домой. Псаммиад тоже дрожал в своем бумажном пакете, но совсем по другой причине.

Когда они наконец добрались домой, Антея принялась изо всех сил ласкать Псаммиада, то есть гладить по шерстке, трогать лоб губами и делать всякие прочие глупости, какие обычно делают девчонки, когда хотят кого-нибудь утешить. Она бы с удовольствием всплакнула над ним, если бы вовремя не вспомнила, что он ужасно боится сырости.

Когда Псаммиад наконец немного пришел в себя, он сказал:

— Достаньте мне где-нибудь песка — знаете, такого красивого серебряного песка, который продается в лакокрасочной лавке. И, пожалуйста, принесите как можно больше!

Дети сбегали в лавку и купили алюминиевой пыли. Они достали большой круглый таз и насыпали ее туда. Затем они запустили туда же Псаммиада. Песчаный Эльф тут же принялся кататься в тазу, скрестись, царапаться, чесаться, растираться, отряхиваться, обмахиваться и обдуваться. Когда же он наконец почувствовал себя достаточно чистым и красивым, то молниеносно вырыл нору в песке и удалился в нее спать.

Дети спрятали таз у девочек под кроватью и отправились ужинать. Старая нянечка приготовила для них великолепный ужин, состоявший исключительно из хлеба с маслом и жареного лука. Последнее блюдо было приготовлено с самыми лучшими намерениями.

На следующее утро Антея проснулась оттого, что Псаммиад, втиснувшийся между ее и джейновым плечом, принялся беззаботно щекотать ей нос своей пушистой лапой.

— Вы спасли мне жизнь, — сказал он. — Мне доподлинно известно, что это отвратительное чудовище из лавки рано или поздно облило бы меня холодной водой, и тогда мне бы пришлось умереть. Я собственными глазами видел, как он поливал из шланга морских свинок, а ведь они сидели всего лишь через две клетки от меня. Знаешь, я все еще не совсем проснулся, так что сейчас мне лучше отправиться обратно в нору и вздремнуть там пару часиков. А ты разбуди мальчишек, да и эту засоню Джейн заодно, и скажи им, что после завтрака мне нужно будет с вами серьезно поговорить.

— А ты разве не будешь завтракать? — изумилась Антея.

— Может быть, немного попозже я и позволю себе перекусить, — ответил Псаммиад, — а сейчас единственное, что мне по-настоящему нужно, это песок. Песок заменит мне и мясо, и вино, и очаг, и кров, и жену, и детей — и даже песок.

С этими словами он соскользнул вниз по одеялу, нырнул в таз и — после нескольких секунд возни и бормотания — затих.

— Ну что ж! — сказала минутой позже Антея. — По крайней мере, теперь-то мы уж точно знаем, что у нас будут не совсем скучные каникулы. Как вовремя мы нашли Псаммиада!

— Нашли-то мы его нашли, — сказала сонная Джейн, неохотно натягивая на ногу чулок, — да только проку от него будет не больше, чем от самого обыкновенного домашнего кролика (которого вы, кстати, вчера так и не захотели мне купить). Он же теперь не может исполнять наши желания.

— Да хватит тебе ворчать попусту! — перебила ее Антея. — Если даже он вообще ничего не умеет делать, то хотя бы будет рассказывать нам про мегатериев и всякую прочую всячину.

Глава II. ПОЛОВИНКА АМУЛЕТА

Как-то раз, в незапамятные времена (а именно, прошлым летом), четверо наших приятелей обнаружили, что исполняемые для них Псаммиадом желания почему-то приводят слуг в самую настоящую ярость. Поскольку им не особенно хотелось ломать голову над причинами этого бедствия, они просто взяли да и попросили Песчаного Эльфа сделать так, чтобы их домашние вообще не замечали никаких случавшихся с ними волшебных происшествий. Когда они прощались с Псаммиадом, вежливая Джейн выразила надежду когда-нибудь вновь увидеться с ним. Это было воспринято Псаммиадом весьма прямолинейно — как желание, — и в результате они снова встретились (причем, как выразился Роберт, Псаммиаду чертовски повезло, что это случилось). А раз появление Песчаного Эльфа в доме на Фицрой-стрит было результатом выполнения джейнова желания, то, как вы уже наверняка догадались, оно и осталось совершенно не замеченным слугами. Под слугами в данном случае Псаммиад разумел старую добрую нянечку, хотя она покинула эту стезю вот уже несколько лет тому назад и даже успела обзавестись собственным домом. Так или иначе, она ничего не заметила, и это было очень хорошо, потому что она никогда не позволила бы девочкам держать у себя под кроватью неведомых науке зверушек, да еще в тазу с алюминиевой пылью.

После того, как дети покончили с завтраком — а завтрак в тот день выдался просто замечательным, чему немало поспособствовали давно уже не виданные в этом доме горячие булочки, — Антея отправилась в спальню, вытащила из-под кровати таз с песком и разбудила Псаммиада. Псаммиаду это явно не понравилось.

— Если вы и впредь будете глотать свои завтраки, не прожевывая, — проворчал он, — то непременно кончите язвой желудка. И пяти минут не прошло, как я прилег, а ты уже тут как тут!

— На самом-то деле прошло уже больше часа, — непреклонно отвечала Антея. — Вставай, ты же обещал!

— Ну хорошо, — сказал Псаммиад, принимая сидячее положение и вытягивая во всю длину свои улиточьи глазки. — Раз уж от вас все равно покою не будет, то лучше нам покончить с делом сразу. Я не буду долго ходить вокруг да около, а скажу тебе напрямик, что…

— О, пожалуйста! — взмолилась Антея. — Давай сначала спустимся к остальным. Представляешь, что они обо мне подумают, если мы с тобой станем шептаться наедине? Ну же, не будь злюкой, прыгай ко мне на руки!

Она опустилась перед тазом на колени и вытянула вперед руки. Должно быть, Псаммиад еще не забыл, что эти самые миниатюрные детские ручки не далее как вчера избавили его от смертельной опасности быть окаченным холодной водой из шланга, потому что, издав еще одно недовольное ворчание, он все же соизволил покинуть свое песчаное ложе.

Антея аккуратно завернула его в передник и отправилась в гостиную. Сирил, Роберт и Джейн встретили их появление благоговейным молчанием.

Прошла добрая минута, прежде чем Антея решилась прервать его.

— Ну так что? — спросила она.

— Что это еще за подозрительное место? — сказал Псаммиад, выстреливая глаза высоко над головой и неторопливо поворачивая их вокруг своей оси.

— Гостиная, что же еще? — ответил Роберт.

— Что-то мне очень не нравится эта ваша гостиная, — сказал Псаммиад.

— Не переживай! — утешила его Антея. — Ты же знаешь, что мы в любой момент перенесем тебя, куда ты только не пожелаешь. Но к делу! Что ты порывался мне сообщить там, наверху, когда я сказала, что между нами не должно быть тайн, и попросила тебя спуститься к остальным?

Псаммиад окинул Антею столь уничижительным взглядом, что она покраснела до корней волос.

— Будет выпендриваться-то! — резко бросил он. — Всем и так давно уже известно, что ты любишь выставлять напоказ свою честность и принципиальность. Просто удивительно, как это еще твои братишки и сестренка терпят возле себя такую сверхдобродетельную особу?

— Не надо обижать Антею! — вступилась за сестру Джейн. — Она совершенно права. Так что ты собирался сказать, когда она тебя остановила?

— Ладно уж, — вздохнул Псаммиад. — Раз вам так не терпится узнать, что вы даже готовы пренебречь нормами морали, то получайте! Я собирался сказать следующее: вы спасли мне жизнь, и я, как ни крути, благодарен вам за это. Но вы должны понимать, что данное событие ничего не изменило ни в вашей, ни в моей природе. Вы, как были, так и остались глупыми, избалованными и невежественными пострелятами, а я… Я при любых обстоятельствах стою десять тысяч таких, как вы, а то и в десять раз больше!

— Так ведь никто в этом и не сомневается… — начала было Антея, но Псаммиад тут же одернул ее.

— Нет ничего хуже перебивать старших! — рявкнул он и после минуты обиженного молчания продолжал: — Так вот, я хотел сказать, что не потерплю от вас всяческих глупостей. Если вы думаете, что теперь имеете на меня какие-либо права — ну, вроде как на домашнегопопугая или какого прочего бессловесного лизоблюда, — так вы серьезно заблуждаетесь. Я не собираюсь участвовать в ваших дурацких увеселениях и уж, тем более, их для вас устраивать. Понятно?

— Понятно, — сказал Сирил — Но, если ты помнишь, у нас с тобой всегда так и было.

— Что ж, тогда это решено, — облегченно выдохнул Псаммиад. — Каждый из нас должен получать то, чего он заслуживает. Я заслуживаю самого искреннего и глубочайшего почтения, а вы… Впрочем, я лучше не буду продолжать, чтобы случайно кого-нибудь не обидеть. Может быть, вам интересно узнать, как я очутился в этом грязном свинарнике, откуда вы меня так кстати выкупили? Да, да, я еще помню о вашем благородном поступке, более того, я никогда о нем не забуду! Меня еще никто не называл неблагодарным псаммиадом.

— Конечно, расскажи! — попросила Антея. — Мы не сомневаемся в том, что ты ужасно умный, но даже при всем твоем уме ты вряд ли хотя бы приблизительно представляешь, как сильно мы тебя любим и… это… почитаем! Не так ли? — добавила она, обращаясь к остальным.

Остальные не замедлили выразить свое согласие (при этом, правда, смущенно поерзав на стульях). В конце концов Роберт разрядил возникшую было атмосферу неловкости, спросив:

— Так что же с тобой случилось?

Псаммиад вальяжно развалился на зеленой скатерти стола и начал свой рассказ.

— Когда вы уехали в Лондон, — сказал он, — я зарылся в песок и заснул. Ваши идиотские желания, а особенно их непредсказуемые последствия, смертельно утомили меня. Мне казалось, что я не ложился в песок по крайней мере сто пятьдесят пять лет.

— Не ложился в песок? — переспросила Джейн.

— Ну да. Когда вы сильно хотите спать, вы ложитесь в постель. Я же ложусь в песок.

При упоминании о постели Джейн невольно зевнула.

— Хорошо! — оскорбленным тоном продолжал Псаммиад. — Мне и самому не очень-то хочется разливаться тут перед вами целый час. Короче говоря, меня поймал какой-то бродяга с ружьем. Я его, конечно же, укусил как следует, а он в ответ засунул меня в сумку, где уже имелись мертвый заяц и мертвый кролик. Потом он приволок меня в свой дом и посадил в корзинку — такую, знаете, большую плетеную сумку со множеством дыр, чтобы можно было наблюдать за всем, что происходит снаружи. При этом я укусил его еще раз. Он же привез меня в этот ваш Лондон, который, как я слышал, называют еще «современным Вавилоном» (хотя на самом деле он ни капельки не похож на тот Вавилон, который я знаю), и продал тому громиле, у которого я с вашей помощью и откупился. Да, пока они пересаживали меня в клетку, я еще по разу укусил их обоих. Ну, а у вас какие новости?

— С нами, к сожалению, ничего особенно искушательного… то есть, укусительного… тьфу, я хотел сказать, ничего интересного не происходило, — пожаловался Сирил. — Так, одни неприятности. Папа уехал в Африку воевать с японцами, а мама заболела и вместе с Ягненком отправилась на Мадейру. Господи, как я хочу, чтобы они все были живы-здоровы и поскорее вернулись домой!

По привычке Песчаный Эльф принялся было раздуваться, как в старые добрые времена, но тут же спохватился и принял свои обычные размеры.

— Чуть не забыл, — сказал он. — Я же больше не могу исполнять ваши желания.

— Э-э-э… Но послушай! — сказал Сирил. — А что если мы позовем старую нянечку и попросим ее пожелать, чтобы мама с папой живыми и здоровыми вернулись домой? Я уверен, что она с радостью нам поможет.

— Нетушки! — ответил Псаммиад. — Заставлять других загадывать за себя желания — это все равно что желать самим. Ничего-то у вас не выйдет.

— Но вчера же вышло! Помнишь, как Антея заставила хозяина лавки пожелать, чтобы у нее вдруг стало два фунта? — спросил Роберт.

— А, этого недоумка! — ответил Песчаный Эльф. — Но вы же не просили его этого делать и, кроме того, абсолютно не ведали, что из этого выйдет. Нет уж, второй раз такая штука не сработает! У нее, как вы имеете обыкновение выражаться, завод вышел.

— Так, значит, ты ничегошеньки не можешь для нас сделать? — расстроилась Джейн. — А я-то так на тебя надеялась! Только об этом и думала с тех пор, как мы вчера спасли тебе жизнь! Может быть, ты поможешь нам хотя бы с папочкой? Маме с Ягненком, слава Богу, русские медведи не грозят.

И она принялась безудержно всхлипывать.

— Ой, только не это! — испуганно встрепенулся Псаммиад. — Прекрати немедленно — ты же знаешь, какое тяжелое впечатление производит на меня вид ваших слез. Постоянно приходится опасаться, что одна из них попадет на меня. Ладно, послушайте меня! Вам нужно срочно раздобыть волшебный амулет.

— Проще сказать, чем сделать!

— А вот и нет! — возразил Псаммиад. — Если бы у вас хватило терпения выслушать меня до конца, то вы бы еще полчаса тому назад знали, что один из самых сильных и могущественных амулетов на свете пылится на витрине магазина, что расположен на расстоянии плевка от того вонючего зверинца, из которого вы меня вчера вызволили. Покусанный мною грубиян — я имею в виду того, что выкопал меня из песка — зашел в этот магазин осведомиться о цене некоего замысловатого музыкального инструмента по имени «концертина», и пока он доказывал продавцу, что за те деньги, которые тот с него просит, он мог бы купить десятка два этих самых концертин, я успел оглядеться по сторонам. Так вот, требуемый вам амулет лежит в витринном окне на чем-то вроде подноса. Там навалено еще много разной чепухи, но если вы сумеете купить амулет, он выполнит ваше самое заветное желание.

Сначала дети посмотрели друг на друга, а затем во все глаза уставились на Псаммиада. Затем Сирил смущенно кашлянул и, набравшись смелости, высказал то, что в ту минуту было у всех четверых на уме.

— Надеюсь, ты не воспримешь это как личное оскорбление, — сказал он, — но я хочу разъяснить все как есть. Видишь ли, когда прошлым летом ты исполнял наши желания, в итоге мы постоянно оказывались в той или иной рискованной переделке. У нас даже сложилось впечатление, что ты получаешь от этого определенного рода удовольствие. Теперь же ты предлагаешь нам купить какой-то непонятный амулет. Знаешь, у нас ведь совсем немного денег, и если мы возьмем да и просадим их на эту штуку, которая вдруг окажется совсем не тем, о чем ты говоришь… Словом, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Я понимаю только то, что вы по-прежнему не научились видеть дальше собственного носа, а это, смею вас заверить, совсем немного, — сердито взвился Псаммиад. — Прошлым летом я был вынужден исполнять ваши желания. Естественно, из этого не выходило ничего хорошего, потому что у вас не хватало ума заказать что-нибудь по-настоящему полезное, а прислушиваться к моим советам вы не желали. Что же до этого амулета, то с ним дело обстоит совсем по-другому. Никто не обязывал меня рассказывать вам о нем. Я сделал это ввиду своего природного добросердечия, а потому только от вас зависит, как он будет работать. Теперь, надеюсь, все понятно?

— Прошу тебя, не сердись! — взмолилась Антея. — Ты должен понять и нас. У нас на четверых осталось всего-то несколько шиллингов, и до самого папиного возвращения нам неоткуда больше ждать карманных денег (разве что он пошлет нам с фронта пару-другую японских рублей). Но все равно, мы тебе верим! — Она немного помолчала, а затем, обращаясь к остальным детям, продолжала: — А вам я бы посоветовала как следует пораскинуть мозгами! Неужели вам не кажется, что все деньги, сколько бы их там ни было на свете, не идут ни в какое сравнение с самой ничтожной надеждой на благополучное возвращение мамы с папой? Ну же, решайтесь поскорее!

— Ладно, вы тут можете ломать себе головы сколько вам угодно, — сказал Псаммиад, — а я, пожалуй, пойду посплю. Когда до чего-нибудь договоритесь, разбудите меня.

— Нет, не уходи! — закричали дети в один голос, а Джейн добавила: — Ты разве не видишь, что мы уже обо всем договорились? О господи, куда подевалась моя шляпка? Нам нужно поторапливаться! Ты пойдешь с нами?

— Разумеется, — ответил Псаммиад. — Как же иначе вы найдете тот самый магазин?

Вскоре все четверо уже были в шляпах. Псаммиада решили посадить в плоскую плетеную сумку, которую обычно использовали в более прозаических целях, — в последний раз, например, старая нянечка принесла в ней с Фаррингдонского рынка два фунта живой камбалы. Теперь же в ней наличествовало три с половиной фунта живого Псаммиада, и детям, чтобы не надорваться, пришлось нести ее по очереди.

— Хорошо еще, что там сидит не Ягненок, — сказал Сирил. — Тот, пожалуй, будет раза в три потяжелее.

При упоминании о Ягненке девочки тоскливо вздохнули. Псаммиад то и дело приподымал крышку корзины и высовывал наружу свой бдительный улиточий глаз, после чего сквозь плетеные ивовые прутья до детей доносился его сдавленный голос, извещавший о том, куда им следует свернуть на ближайшем перекрестке.

— Откуда ты так хорошо знаешь дорогу? — изумился Роберт. — Ума не приложу, как ты ухитрился все запомнить!

— В этом нет ничего удивительного! — резко оборвал его Псаммиад. — Просто у тебя нет того, что нужно прилагать.

В конце концов они нашли тот самый магазин. В его витрине и впрямь оказалось полным-полно всякой всячины. Там были концертины и шелковые носовые платки, китайские вазы и чайные чашки, голубые японские кувшины и невнятного происхождения курительные трубки, сабли и пистолеты, кружевные воротнички и перчатки, серебряные ложки, связанные купами по шесть, и золотые обручальные кольца, разложенные парами по красным лакированным коробочкам (естественно, не обошлось и без офицерских эполетов с хирургическими ланцетами). Еще там были украшенные слоновой костью и легкомысленными медными завитушками индийские коробочки с соответствующим чаем, а также наполненные диковинного вида заграничными монетами отечественные блюда. Пожалуй, следует отдельно упомянуть одну поистине замечательную картину, на которой ненавязчиво присутствовала крохотная девочка, купавшая едва различимую даже для нее собачку, — эта картина заинтересовала Джейн чуть ли не больше, чем все вышеперечисленное. В самом центре витрины разлегся огромной величины серебряный (и давно не чищенный) поднос, на котором были кучей навалены перламутровые игральные фишки, старые печатки, облезлые поясные пряжки, табакерки и прочая ерунда, которую не имело смысла выставлять отдельно.

Когда Сирил, вполголоса перечислявший для Псаммиада все эти предметы, дошел до «большой плоской тарелки со всякой швалью», Песчаный Эльф быстро высунул из корзины голову и взглянул на витрину. Некоторое время его улиточьи глазки неторопливо оглядывали серебряный поднос, а потом, как видно, нащупав нечто экстраординарное, вдруг задрожали и вытянулись настолько сильно, что стали похожи на длинные и тонкие свинцовые карандаши. Шерсть у него на загривке встала дыбом, а когда он наконец обрел дар речи, дети заметили, что его голос заметно осел от волнения.

— Вот он! Вот он! — кричал Псаммиад. — Видите, вон там, из-под желто-голубой пряжки, высовывается такая красная штуковина? Так вот, это и есть амулет! Ну что, теперь видите?

— А, ты имеешь в виду вон ту красную сургучную подкову? — осведомился Сирил.

— Вот именно! — ответил Псаммиад. — Как бы ты его не называл, это самый настоящий волшебный амулет. Теперь вам следует действовать по уже проверенной схеме. Заходите в магазин и спрашивайте цену различных безделушек. Начните с тех сломанных пряжек — тогда продавцу придется достать поднос с витрины. Знаешь что? — Неожиданно он повернулся к Антее. — Я думаю, лучше всего тебе пойти одной. А мы подождем тебя здесь.

Так что остальным ничего не оставалось, как расплющить носы о витринное стекло и безмолвно наблюдать за тем, что станется с амулетом. Вскоре зеленые шторки, отделявшие витрину от внутреннего помещения магазина, раздвинулись, и в поле зрения троих детей и Псаммиада появилась пухлая, грязная и довольно косматая рука с одетым в огромных размеров бриллиантовое кольцо безымянным пальцем. Рука небрежно подхватила серебряный поднос и скрылась за шторками. Естественно, с улицы не было видно, что происходило во время разговора между Антеей и продавцом, но детям показалось, что прошло достаточно времени для того, чтобы их сестра могла скупить (будь у нее на то деньги) весь магазин плюс бриллиантовое кольцо своего собеседника и прилагающийся к нему безымянный палец. Наконец она появилась в дверном проеме. На лице у нее сияла счастливая (и немного глуповатая) улыбка, а в руках наличествовал отливающий красным амулет.

Амулет выглядел так:

Он был вырезан из какого-то красноватого, гладкого, переливчатого и явно страшно древнего камня.

— Купила! — прошептала Антея, на секунду приоткрывая ладонь, чтобы остальные могли взглянуть на него, не привлекая внимания прохожих. — Давайте пойдем домой! Не можем же мы стоять посреди улицы и до самого вечера пялиться на амулет.

И они отправились домой.

Следует заметить, что гостиная на Фицрой-стрит никак не располагала к разного рода удивительным происшествиям. Другое дело деревня. Там, посреди цветочных кустов и зеленых лужаек, казалось возможным любое волшебство — и не только казалось, но и случалось. А кто же поверит в то, что какое-либо необычайное событие может произойти в доме, расположенном по соседству с Тоттенхем-Корт-роуд? Однако, что ни говори, а Псаммиад-то был именно там, и это само по себе уже было в высшей степени необычайно. А ведь кроме того он еще и умел говорить и находить в обыкновенных антикварных магазинах волшебные амулеты, делающие их обладателей безмерно счастливыми. Так что четверо наших знакомцев изо всех сил поспешали домой — они размашисто шагали по улицам, выставив вперед подбородки и решительно поджав губы. Они неслись с такой скоростью, что Псаммиада немилосердно кидало и подбрасывало в его провонявшей камбалой сумке. При других обстоятельствах он бы сказал детям очень многое, но сейчас, опасаясь привлечь внимание праздношатающейся публики, предпочитал помалкивать.

Домой дети добрались чрезмерно разгоряченными. Ввалившись в гостиную, они поскидывали с себя шляпы и, отдуваясь, водрузили корзину с Псаммиадом на стол.

— Ну же, скорее! — приплясывал от нетерпения Сирил.

Но Псаммиад заявил, что если ему сейчас же не принесут тазик с песком, он непременно упадет в обморок, и Антее пришлось срочно бежать в спальню. Вволю покувыркавшись в песке и явно почувствовав себя лучше, Псаммиад произнес:

— Ну что же! Дайте мне взглянуть на него!

Антея осторожно положила красную подкову на покрывавшую стол зеленую скатерть. Псаммиад вытянул по направлению к ней (подкове, конечно, не скатерти) свои улиточьи глаза, а потом укоризненно уставил их на Антею.

— Здесь только половинка амулета! — сказал он.

Это прозвучало как разрыв русского снаряда над головой бедного папочки.

— Но там больше ничего не было… — растерянно прошептала Антея, всем своим видом пытаясь уверить окружающих, что она была тут ни при чем.

— Должен быть еще один точно такой же кусок, — продолжал Псаммиад, — и нечто вроде застежки, соединяющей обе половинки.

— А, может быть, и половинка сойдет? — А что, одна эта штука не будет работать? — Я отдала за нее семь с половиной шиллингов! — Ой, ужас-то, ужас-то какой! — Да замолчите же вы, маленькие противные недоумки! — закричали все разом (и в том числе Псаммиад), перебивая друг друга.

На несколько минут в гостиной воцарилась гнетущая тишина. Затем Сирил сказал:

— Что же нам теперь делать?

— Отправляйтесь обратно в магазин и посмотрите, нет ли у них другой половинки, — ответил Псаммиад. — А я до вашего возвращения, пожалуй, подремлю в песке. Да не горюйте вы! Даже с одной половинкой можно много чего добиться, но только целый амулет может исполнить ваше самое заветное желание.

Так что Сирил отправился в магазин, Псаммиад зарылся в песок, а оставшиеся трое уселись за стол, где уже давным-давно простывал приготовленный старой (и, ввиду отсутствия Сирила, очень недоброй) нянечкой обед.

Когда у подъезда дома по Фицрой-стрит наконец появился Сирил, вся троица уже изнывала от нетерпения у окна гостиной. Однако, не успев еще толком разглядеть выражения его лица, дети поняли — по безвольному наклону плеч, некой особой обвислости бриджей и недовольной шаркающей походке, — что его поход окончился полнейшей неудачей.

— Ну что? Ну как? — обрушились они на него с вопросами, едва он переступил порог парадного.

— Да ничего! — ответил Сирил. — Продавец сказал, что продал нам вещь в идеальном состоянии и что это никакой не амулет, а женский медальон времен то ли поздних Августов, то ли ранних Сентябрей. Еще он сказал, что детям вообще не следует покупать старинные медальоны, особенно если они ничего не смыслят в этой… архео… археопаталогии, и что сделка есть сделка, и что он не собирается нарушать законы бизнеса и вправе ожидать того же самого от покупателей… Словом, он вел себя как самый настоящий пижон. А теперь я хочу получить наконец свой обед, и баста!

Не требовалось большого труда догадаться, что Сирил был не в духе.

После провала сириловой миссии вероятность того, что в гостиной дома по Фицрой-стрит могут произойти какие-либо необычайные события, снизилась до нуля, и осознание этого тяжким грузом легло на плечи детей. Сирил мрачно поглощал свой обед, и в тот самый момент, как он запихивал в рот последний кусок яблочного пудинга, кто-то тихонько, но очень отчетливо поскребся в дверь гостиной. Антея пошла открывать и вскоре вернулась с Псаммиадом.

— Что ж, — сказал Псаммиад, выслушав неутешительные новости, — могло быть и хуже. Вам придется приготовиться к тому, что у вас впереди будет немало приключений, прежде чем вы найдете недостающую половинку амулета. Если, конечно, вы собираетесь ее искать.

— Конечно, собираемся! — последовал единодушный ответ. — А против приключений мы ни капельки не возражаем.

— Да, конечно, — сказал Псаммиад. — Я чуть было не забыл, что приключения вам чуть ли не дороже собственных родителей. Ну хорошо, присаживайтесь и навострите уши! Сколько их там у вас? Восемь, говорите? Верно. Я очень рад, что вы хотя бы считать умеете. А теперь слушайте меня очень внимательно, потому что я не собираюсь растолковывать вам все по двадцать раз на дню.

Когда дети рассаживались полукругом на полу (что было гораздо удобнее, чем сидеть на скрипучих стульях, и гораздо вежливее по отношению к низкорослому Псаммиаду, в данный момент любовно поправлявшему на каминном коврике свои пушистые бачки), Антея вдруг почувствовала, как ледяная рука отчаяния сжала ей сердце. Господи, подумала она, где-то теперь, в какой неизведанной дали обретаются папа, мама и Ягненок? Но в следующий момент на нее накатила теплая волна благодарности. Слава Богу, у них были Псаммиад, половинка амулета и заманчивая перспектива обещанных Песчаным Эльфом приключений. (Кстати, ваше сердце когда-нибудь сжимала ледяная рука отчаяния? Если нет, то я за вас самым искренним образом рада. Не дай вам Бог узнать, что это такое).

— Итак, — бодрым тоном начал Псаммиад, — мы уже с вами договорились, что вы не особенно добродетельны, не слишком умны и откровенно некрасивы. Однако, несмотря на все вышесказанное, вы спасли мне жизнь (я до сих содрогаюсь, стоит мне вспомнить это косолапое чудовище с его пожарным шлангом!), и я вам за это благодарен. А потому я расскажу вам все, что знаю. Впрочем, всего, что я знаю, мне вам и за сто лет не рассказать, но об этой красной штуковине вы получите исчерпывающие сведения.

— О, пожалуйста, расскажи нам про нее! — завопили дети в четыре глотки.

— Слушайте же! — продолжал Псаммиад. — Эта штуковина является половинкой неимоверно волшебного амулета, с помощью которого можно проделывать огромное количество всяческих чудес, — скажем, выращивать на камнях пшеницу, поворачивать сибирские реки вспять, обращать их воду в водку и многое, многое другое, вплоть до появления на свет прекрасных малюток обоего пола. (Я, конечно, не могу согласиться с тем, что появляющиеся на свет малютки прекрасны — скорее уж они красны, а иногда иссиня-черны, — но так поголовно утверждают их счастливые мамаши, а когда так много людей начинают во что-нибудь верить, это «что-нибудь» неминуемо становится правдой).

Сирил зевнул. Псаммиад поспешил продолжить.

— В полном виде амулет способен избавлять человека от вещей, которые делают его жизнь несчастной — я имею в виду лень, зависть, злобу, гордыню, сварливость, жадность и самовлюбленность. Во времена, когда был изготовлен амулет, люди называли эти вещи злыми духами. Ну что, хотели бы вы иметь такого защитника?

— Непременно! — согласились дети (впрочем, без особого энтузиазма).

— Еще он может наделить вас силой и храбростью, — добавил Псаммиад.

— Вот это уже лучше! — вставил Сирил.

— Мудростью!

— Здорово! — откликнулась Антея.

— Целомудрием!

— Пожалуй, я не против, — сказала Джейн, не совсем понимая, о чем идет речь.

— И, конечно же, он может исполнить ваше самое заветное желание.

— Ну наконец-то ты заговорил о деле! — сказал Роберт.

— Из нас двоих как раз я постоянно и говорю о деле, — язвительно парировал Псаммиад, — а потому от тебя гораздо больше пользы, когда ты молчишь!

— Ладно, Бог с ней, с силой! Я думаю, нам вполне будет достаточно, если он исполнит наше заветное желание, — сказал Сирил.

— Да, но все эти вещи может делать только целый амулет, — перебила его Антея, а затем обратилась к Псаммиаду: — Но ведь ты говорил, что и наша половинка тоже кое на что способна. На что именно?

Псаммиад кивнул.

— Да, — сказал он. — Ваша половинка наделена властью перенести вас в любое место на этой земле, где вам только вздумается искать ее утраченную пару.

Минуту-другую все были заняты изъявлениями восторга по поводу удачного разрешения дела, а потом Роберт спросил:

— А она знает, где нам искать эту ее пару?

Псаммиад отрицательно покачал головой:

— Скорее всего, нет.

— А как насчет тебя?

— Я-то уж точно не в курсе.

— Тогда это все равно что искать иголку в стогу сена! — в отчаянии воскликнул Роберт. — Да что там в стогу — в целом океане сена!

— А вот и нет! — быстро возразил Псаммиад. — Как всегда, вы поспешили с выводами и, как всегда, дали маху. Вы решили, что знаете все на свете, а сами блуждаете меж трех сосен. Ладно, я продолжаю. Прежде всего вам нужно заставить амулет заговорить.

— А он разве умеет? — спросила Джейн.

Вопрос Джейн носил скорее риторический характер, потому что, несмотря на уже описанную выше прозаичность гостиной дома по Фицрой-стрит, дети почувствовали, как вокруг них, подобно золотому туману, сгущается атмосфера тайны и волшебства.

— Конечно, умеет! А вы, кстати, умеете читать?

— О да! — ответили оскорбленные в лучших чувствах дети.

— Стало быть, вам всего-то лишь нужно прочитать имя, написанное на вашей половинке амулета, и дело с концом. Стоит вам произнести это имя вслух, как амулет обретет способность делать… э-э-э… различные волшебные вещи.

В гостиной снова воцарилось молчание. Амулет с почтением передавался из рук в руки.

— Так ведь на нем ничего не написано, — сказал наконец Сирил.

— Чепуха! — возразил Псаммиад. — А это, по-твоему, что такое?

— Ах, это! — изумился Сирил. — Но это же никакое не имя. Это просто птички, змейки и всякие прочие зверушки.

На самом деле вот что было изображено на талисмане:

— Нет, у меня на вас никакого терпения не хватит! — разозлился Псаммиад. — Если вы сами не можете прочитать, так найдите кого-нибудь, кто может! У вас есть на примете какой-нибудь ученый жрец?

— Не знаем мы никаких жрецов! — сказала Антея. — Есть у нас один знакомый викарий (викариев, кажется, иногда называют жрецами в Писании), но он знает только латынь, греческий и древнееврейский. А всяческих там птичек и змеек он явно толковать не умеет.

Псаммиад яростно топнул своей мохнатой лапой.

— О, лучше бы мне вас вообще никогда не встречать! — возопил он. — Ну скажите на милость, чем вы отличаетесь от каменных истуканов с острова Пасхи? Скажу вам по правде, почти ничем. Неужели во всем этом вашем современном Вавилоне не найдется ни одного завалящего мудреца, который был бы способен читать имена Великих?

— Почему же? — обиженно возразила Антея. — Вот, например, у нас наверху живет один бедный ученый джентльмен. Однажды мы тихонько заглянули в его комнату, так она битком набита этими самыми каменными истуканами, да и железными тоже. Старая нянечка говорит, что бедняга ест столько, что и воробышку не хватило бы, а все деньги проматывает на всякие камни и бумажные салфетки, которые называются «папиросами»… то есть, «папирусами».

— Вот и сходите к нему, — сказал Псаммиад. — Только соблюдайте предельную осторожность! Если он знает более древнее имя, чем то, что написано на амулете, и использует его против вас, амулет превратится в ничего не стоящую безделушку. Так что вы сначала должны связать его узами честного слова или даже заставить поклясться на крови, что он не будет мошенничать, а уж потом показывайте ему амулет. А теперь, прошу вас, отнесите меня наверх, в мою песчаную нору, и ступайте к вашему ученому жрецу. Я попросту умру, если мне не предоставят нескольких минут тишины и покоя!

Через несколько минут четверо наших приятелей, поспешно вымыв руки и причесавшись (это, слава Богу, Антея догадалась), уже стояли перед дверью «бедного ученого джентльмена», собираясь с силами перед тем, как «связать его узами честного слова или даже заставить поклясться на крови».

Глава III. ПРОШЛОЕ

Обед ученого джентльмена без толку засыхал на столе. На сей раз это была горка рубленой баранины, возвышавшаяся посреди застывшей подливки наподобие одинокого острова в центре затянутого льдом озера. Вы, конечно же, согласитесь, что на свете нет ничего отвратительнее с виду, чем застывшая, белая от жира подливка, и вполне разделите чувства, охватившие детей после того, как, постучав три раза и не получив никакого ответа, они повернули ручку, осторожно приоткрыли дверь и чуть было не уткнулись носами в эту самую окаменевшую жировую горку. Тарелка с бараниной стояла на ближнем к ним конце огромного стола, что тянулся вдоль одной из стен комнаты. Кроме нее, на столе имелись всевозможные статуэтки, чудного вида камушки и толстенные ученые книги. Над столом были навешены просторные полки, уставленные красивыми стеклянными колпачками, в которых можно было разглядеть какие-то непонятные и немного жутковатые предметы. А в общем и целом колпачки не очень-то отличались от тех, что можно встретить в любой ювелирной лавке.

«Бедный ученый джентльмен» сидел за небольшим столиком у окна и был всецело погружен в изучение какой-то чрезвычайно крохотной вещицы, которую держал перед собой при помощи маленького блестящего пинцета. В правом глазу у него имелась мощная лупа, и это напомнило детям, с одной стороны, о часовой лавке, с другой — о длинных улиточьих глазках Псаммиада.

Джентльмен был невероятно худым и невероятно долговязым — во всяком случае, его необычайно длинные и худые ноги никак не хотели умещаться под столом и то и дело норовили вылезти в окно. Он был настолько занят своей работой, что не услышал, как открылась дверь. Некоторое время дети постояли в нерешительности, а затем Роберт решил-таки притворить дверь. Когда взору детей предстал ранее скрытый дверью участок стены, у них на мгновение перехватило дух — там, за дверью, стоял самый что ни на есть настоящий (и очень-очень большой) футляр для мумии! Он был раскрашен в красный, желтый, зеленый и черный цвета, а на его лице явственно прочитывалось весьма недоброе выражение.

Вы, конечно же, знаете, что такое футляр для мумии? Если нет, то я советую вам немедленно отложить книжку в сторону и отправиться в Британский музей, где этих футляров видимо-невидимо. Хотя, с другой стороны, для нас сейчас не важно, знаете вы это или нет. Важно то, что футляр для мумии — это самая последняя вещь, которую человек ожидает повстречать на верхнем этаже обыкновенного дома в Блумсбери, особенно если этот футляр к тому же еще и смотрит на вас с таким выражением, будто хочет сказать, что вам тут абсолютно нечего делать.

Так что наши приятели не могли удержаться от того, чтобы не завопить «Ой-ей-ей!» и не попятиться назад, отчаянно грохоча башмаками.

Ученый джентльмен вынул лупу из глаза и сказал:

— Простите?..

Он говорил очень мягким, вежливым голосом, который безошибочно выдавал в нем бывшего оксфордского студента.

— Это мы должны просить прощения, — не менее вежливо ответил Сирил. — Извините, что мы вас побеспокоили…

— Заходите! — радушно приветствовал их ученый джентльмен, подымаясь со стула (с кошачьей грацией, как позднее выразилась Антея). — Я всегда рад видеть вас у себя. Не желаете ли присесть? Нет, только не сюда. Позвольте мне сначала убрать эти папирусы.

Он очистил от бумаг один из стульев и приглашающе взглянул на детей сквозь толстые круглые стекла очков.

— Он обращается с нами, как со взрослыми, — прошептал Роберт. — Правда, при этом он, кажется, до сих пор не понял, сколько нас в этой комнате.

— Тсс! — одернула его Антея. — Шептаться в гостях — ужасно неприлично! Давай, Сирил, начинай!

— Еще раз извините, что мы вас побеспокоили, — самым вежливым тоном, на какой он только был способен, начал Сирил, — но мы стучали три раза, а раз вы не сказали ни «Войдите!», ни «Убирайтесь!», ни «Я сейчас занят!», ни «Зайдите в другой раз!», как это обычно бывает, когда люди стучат в дверь, то мы и решили посмотреть, все ли с вами в порядке. Мы знали, что вы дома. Вы, видите ли, три раза чихнули, пока мы ждали за дверью.

— Никаких извинений! — сказал ученый джентльмен. — Присаживайтесь, прошу вас!

— До него наконец дошло, что нас четверо, — заметил Роберт, когда джентльмен принялся наводить порядок еще на трех стульях. Ему пришлось немало повозиться, снимая с сидений разнообразные ученые предметы и аккуратно раскладывая их на полу. На первом стуле были сложены небольшие кирпичики, выглядевшие так, словно по ним, когда они еще не успели засохнуть, прогулялась какая-то крохотная птичка. Правда, следы были какие-то уж чересчур ровные. На втором лежали неведомые круглые штуковины, напоминавшие очень крупные, продолговатые, белые бусы. А на третьем громоздилась кипа очень пыльных бумаг.

Когда операция по расчистке стульев была завершена, дети расселись каждый на свое место.

— Нам известно, — продолжал Сирил, — что вы очень и очень ученый джентльмен. Мы пришли к вам посоветоваться. Дело в том, что у нас имеется некий амулет, а на амулете написано некое имя. Мы бы хотели, чтобы вы прочли нам его, потому что оно написано ни на одном из известных нам языков, включая латынь, греческий и древнееврейский.

— Хорошее знание хотя бы этих трех языков уже является прочным фундаментом для последующего образования, — вежливо ответил ученый джентльмен.

— Э-э-э, видите ли… — сказал покрасневший до ушей Сирил. — На самом деле, мы только можем отличать эти языки друг от друга, не более того… За исключением, конечно, латыни, — спохватился он. — Лично я, например, с удовольствием читаю Цезаря.

Ученый джентльмен снял очки, провел рукой по лицу и захохотал. Сирилу показалось, что смеялся он немного трескуче, как если бы это занятие было ему непривычно.

— Ну, конечно же! — сказал, отсмеявшись, ученый джентльмен. — Прошу вас извинить меня. Я, кажется, грезил наяву и подумал о вас Бог весть что. Вы ведь те самые дети, что живут на первом этаже, правда? Ну конечно, правда! Я же несколько раз видел вас, проходя через холл. Так вы говорите, что нашли какую-то вещь, которая представляется вам очень древней, и решили показать ее мне? Это очень любезно с вашей стороны. Я с удовольствием взгляну на нее.

— Должна вам сказать, что мы меньше всего думали о том, будете вы ее исследовать или нет, — сказала правдивая Антея. — Мы пришли к вам только потому, что нам нужно узнать написанное на ней имя…

— И вот еще что! — перебил ее Роберт. — Пожалуйста, не подумайте о нас плохо, но перед тем, как показать вам амулет, мы должны связать вас… э-э-э, как это там?

— Узами честного слова или даже заставить поклясться на крови, — закончила за него Антея.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю… — сказал джентльмен, выказывая признаки легкой нервозности.

— Позвольте мне все объяснить вам, — сказал Сирил. — У нас на руках имеется половинка волшебного амулета. А Псаммии… то есть, один наш приятель сказал нам, что даже половинка амулета может творить чудеса, только нужно научиться произносить выцарапанное на нем имя. Но если вы знаете более древнее имя и скажете его вслух, то вся волшебная сила нашего амулета пропадет. Поэтому мы хотим, чтобы вы дали нам самое что ни на есть джентльменское слово чести, что не будете произносить вслух никаких имен, кроме того, что стоит на нашем амулете. Правда, теперь, когда мы познакомились поближе, я вижу, что в этом нет никакой необходимости, но я пообещал просить вас об этом и сдержу свое обещание. Итак, готовы ли вы дать джентльменское слово чести, что не будете называть более древних имен, чем наше?

Ученый джентльмен снова водрузил на нос очки и секунду-другую пристально рассматривал сквозь них Сирила. Затем он сказал:

— Господи Боже мой! И кто только вам наговорил всей этой чепухи?

— Я не могу вам сказать этого, — ответил Сирил. — Извините, но, честное слово, не могу.

По-видимому, в эту минуту ученого джентльмена посетили туманные, полузабытые образы собственного детства, потому что он снова взглянул на Сирила и улыбнулся.

— Понимаю, — сказал он. — Вы, очевидно, придумали себе какую-то завлекательную игру. Ну конечно же! Хорошо, я торжественно обещаю вам не произносить вслух никаких древних имен. И все-таки интересно, откуда вы могли узнать об именах силы?

— Этого мы вам тоже не можем сказать, — продолжал упорствовать Сирил. Антея же встала со стула и подошла к ученому джентльмену:

— Вот наш амулет, — сказала она, раскрывая ладонь.

Скорее из вежливости, чем из интереса, джентльмен взял красную подковку и поднес ее к свету. Однако при первом же взгляде на нее он вдруг напрягся, как чистопородный пойнтер, завидевший в лесу куропатку.

— Прошу прощения, — сказал он изменившимся голосом и направился вместе с амулетом к окну.

Он разглядывал амулет сначала сквозь очки, потом через лупу. Он вертел его так и этак, то отстраняя от себя на расстояние вытянутой руки, то чуть ли не зарываясь в него носом. Все это время дети хранили молчание — лишь Роберт нетерпеливо шаркал ногами, да и то только до тех пор, пока Антея не пихнула его как следует в бок.

Наконец джентльмен глубоко вздохнул и повернулся к своим гостям.

— Где вы нашли эту вещь? — спросил он.

— Вовсе мы ее не нашли, а купили в магазине. Магазин называется «Яков Абсалом». Это неподалеку от Чаринг-Кросс, — объяснил Сирил.

— Мы отдали за нее семь с половиной шиллингов, — добавила Джейн.

— Насколько я понимаю, она не продается? Вы не хотите продать ее кому-нибудь? Должен вас предупредить, что это очень ценный экземпляр — я бы даже сказал, необычайно ценный.

— О, да, — сказал Сирил. — Нам это известно. А потому, естественно, мы бы не хотели с ним расставаться.

— В таком случае, — взволнованно заговорил джентльмен, — храните его хорошенько! Но если вы вдруг все-таки захотите расстаться с ним, то не могли бы вы предоставить мне право первого выбора?

— В смысле?

— Я имею в виду, что если вы когда-нибудь захотите продать его, то я хочу быть первым покупателем.

— А, понятно! — сказал Сирил. — Но только мы не собираемся его продавать. Он нам нужен для всяких колдовских дел.

— Что ж, вы можете забавляться им, как хотите, — вздохнул ученый джентльмен. — Боюсь только, что времена магии и колдовства уже давно и безвозвратно миновали.

— Вовсе они не миновали! — горячо заверила его Антея. — Вы бы сами в этом убедились, если бы узнали о наших летних каникулах. Да вот беда, я не имею права ни словечка вам про это сказать. Но все равно, спасибо вам за помощь. Так вы прочитали имя на амулете?

— Да, прочитал.

— А вы скажете его нам?

— Конечно, — ответил джентльмен. — Запоминайте хорошенько: Ур-Гекау-Сетчех.

— Ур-Гекау-Сетчех, — благоговейно повторил Сирил. — Огромное вам спасибо. Надеюсь, мы не отняли у вас слишком много времени.

— Ни в коем случае, — сказал ученый джентльмен. — Позвольте мне на прощание еще раз попросить вас обращаться с этой бесценной вещицей со всей возможной осторожностью.

Дети принялись на все лады изъявлять свою благодарность, а когда их невеликий благодарственный лексикон был исчерпан, повалили из комнаты на лестничную площадку, а оттуда — к себе на первый этаж. Антея шла последней. Не успели дети спуститься и на один пролет, как она вдруг развернулась и побежала обратно.

Дверь в комнату все еще была открыта. Ученый джентльмен и футляр для мумии стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга влюбленными глазами. У Антеи почему-то сложилось впечатление, что они стояли таким образом уже несколько столетий.

Когда Антея дотронулась рукой до локтя джентльмена, тот вздрогнул и посмотрел на нее невидящим взглядом.

— Прошу вас, не сердитесь на меня за то, что я лезу не в свое дело, — сказала она, — но вы только посмотрите, что стало с вашей бараниной! Не кажется ли вам, что ее все-таки лучше съесть? Мой папа тоже иногда забывает пообедать, особенно когда пишет какую-нибудь важную статью в газету, — так мама мне говорит, что когда ее нет дома, я должна напоминать ему о еде. Видите ли, если человек питается нерегулярно, то рано или поздно он заработает себе язву желудка. Вот я и подумала, что, может быть, вы не станете возражать, если я буду и вам напоминать о еде — тем более что кроме меня желающих напоминать вам о еде что-то не видно.

При этих словах она подозрительно взглянула на футляр для мумии. Но у футляра был такой надменный вид, что ей сразу же стало ясно, что он скорее рассыплется в прах, нежели снизойдет до напоминания людям о еде.

Некоторое время ученый джентльмен молча смотрел на Антею, а затем вздохнул и произнес:

— Спасибо тебе, милая. Ты очень заботливая девочка. И ты совершенно права — никто и никогда еще не беспокоился о том, съел я свой обед или нет.

Он снова вздохнул и посмотрел на застывшую баранину.

— Что, не нравится? — строго спросила Антея. — То-то же! В следующий раз не доводите свой обед до такого состояния.

— Ты снова права, — согласился ученый джентльмен. — Ладно, съем-ка я его прямо сейчас, пока не забыл!

И все время, пока он пережевывал застывшую баранью отбивную, он беспрестанно вздыхал — то ли потому, что баранина на вкус оказалась такой же отвратительной, что и на вид, то ли оттого, что дети не захотели продавать ему амулет. А, может быть, он просто впервые по-настоящему осознал, что прошло уже много-много лет с тех пор, когда его в последний раз заставляли вовремя съесть свой обед.

После того, как Антея присоединилась к остальным детям, они разбудили Псаммиада, и он скрупулезно объяснил им, как пользоваться именем силы, чтобы заставить амулет говорить. Сразу же оговорюсь, что не собираюсь повторять вам все то, что он сказал, не то вы наверняка попытаетесь сделать что-нибудь подобное. Результаты этой попытки могут быть самыми катастрофичными, потому что, во-первых, у вас есть всего лишь один шанс из миллиарда, что вы когда-либо завладеете волшебным амулетом, а во-вторых, даже если вы и впрямь наткнетесь на него в какой-нибудь антикварной лавке, вы никогда не сможете найти джентльмена, достаточно ученого и любезного для того, чтобы он прочитал вам выгравированное на нем слово.

Дети с Псаммиадом сидели кружком на полу девичьей спальни — они не решились экспериментировать в гостиной, потому что туда в любой момент могла заявиться старая нянечка, которой уже пора было накрывать стол к чаю. Так что они уселись на ковре между кроватями, а в центр круга положили амулет.

На улице ослепительно светило солнце, и потому в комнате было очень светло. Сквозь открытое окно до них долетали свойственные огромному городу в любое время дня и ночи звуки — шум толпы, грохот экипажей и беспрестанные звонки трамваев, перекрываемые заунывными выкриками молочника, приближавшегося с нижнего конца улицы.

Когда все были готовы, Псаммиад подал знак Антее, и та произнесла слово силы.

В то же самое мгновение на детей словно бы набросили черное покрывало — дневной свет померк, и комната погрузилась в кромешную темноту. И не только комната. Каким-то восьмым чувством дети ощущали, что весь известный им до сегодняшнего дня мир был окутан беспросветным мраком. Вместе со светом исчезли и все звуки, так что дети были окружены настолько плотной тишиной, что вы не сможете представить ее себе, даже если будете целый год пыжиться да пучиться. Это было все равно что внезапно ослепнуть и оглохнуть, а потом еще для полноты ощущений быть выброшенным в космический вакуум.

Однако, прежде чем дети успели настолько оправиться от внезапного шока, чтобы начать бояться, в середине круга показалось слабое, но невероятно красивое свечение, и одновременно в ушах у них зазвучал слабый, но невероятно красивый голос. Свет был слишком нематериален, чтобы можно было разглядеть окружающую обстановку или хотя бы определить его источник, а голос — слишком далек и невнятен, но детям было приятно посреди этого внезапного угольно-черного безмолвия просто увидеть свет и услышать чей-то голос.

Постепенно свет разгорался все сильнее и сильнее. Он напоминал горящие в ночи зеленоватые фонарики влюбленных светлячков, тысячами кружащих по лесной поляне и подающих знаки своим крылатым подругам. Вскоре число светлячков возросло по крайней мере до нескольких миллионов, и в центре образованного детьми круга заплясало буйное изумрудное пламя. Голос приблизился тоже, и хотя он не слишком прибавил в громкости (хотя и это было), он стал в тысячу раз красивее. Таким чудесным стал этот голос, что, слушая его, детям хотелось заплакать и позабыть обо всем на свете. Он был как полуночная песнь соловья, как шум морского прибоя или рыдания скрипки. Он был похож на голос мамы, встречающей вас на пороге родного дома после долгих странствий.

И в голосе было:

— Говорите!Что вы хотите узнать? Говорите!

Я не могу вам сказать, на каком языке говорил амулет. Знаю только, что все присутствовавшие в комнате отлично понимали его. Вообще-то, я давно подозреваю, что на свете существует такой язык, который понимают все живые — от человека до полевой былинки, — да только никто и никогда не пытался прислушаться к нему. Точно так же я не могу сказать, каким образом безротый амулет вообще мог говорить. С другой стороны, у меня нет никаких оснований утверждать, что за амулет говорил кто-то другой. Даже наши четверо приятелей не до конца разобрались во всех этих тонкостях, а ведь они-то непосредственно присутствовали при разговоре. Правда, все это время они вынуждены были отводить глаза от амулета, потому что он стал светить чересчур уж ярко. Вместо этого они рассматривали бледно-зеленые узоры потертого киддерминстерского ковра, выступившие по краю залитого светом круга. И, что самое странное, они вели себя на редкость спокойно — не лезли, как обычно, с дурацкими вопросами и даже не шаркали ногами. Дело в том, что все происходившее ничуть не напоминало им прошлогодние приключения с исполнением желаний. Тогда они по большей части откровенно забавлялись, теперь же все было по-другому. Им показалось, что они вдруг попали в церковь или, по крайней мере, в одну из сказок «Тысячи и одной ночи». Никто не осмеливался проронить ни слова.

Наконец Сирил набрался смелости и сказал:

— Извините, но нам бы хотелось узнать, где находится другая половинка амулета.

— Вторая половинка амулета, — начал прекрасный голос, — отломилась и затерялась в пыли у подножия ковчега, в котором она хранилась много тысячелетий тому назад. К настоящему времени и она, и скрепляющая обе половинки застежка уже сами обратились в пыль и были рассеяны над многими землями и водами.

— Ну ничего себе! — пробормотал Роберт, после чего внутри светового пятна воцарилось мертвое молчание.

— Значит, все кончено, — наконец произнес Сирил. — Бесполезно искать то, что уже несколько тысячелетий, как рассыпалось в прах и было развеяно по всему свету.

— Если вы действительно хотите заполучить мою половинку, — продолжал голос, — то вам следует искать ее там, где она еще не успела потеряться.

— Ничего не понимаю, — сказал Сирил.

— Вам нужно искать ее в прошлом, — пояснил голос.

— Ага! — скривил рот Сирил. — А еще лучше на Луне!

— О Господи, нельзя же быть таким тупым! — сердито зашептал ему на ухо Псаммиад. — Пойми же, в прошлом амулет по-прежнему цел и невредим. Если вы отправитесь в прошлое, то вполне можете найти его там. Почему я должен постоянно объяснять вам самые простые вещи? Видишь ли, пространство и время являются не более чем абстрактными понятиями, используемыми нашим мозгом…

— Понимаю, — сказал Сирил.

— Ничего ты не понимаешь! — оборвал его Псаммиад. — Хотя, с другой стороны, от тебя этого и не требуется. Так вот, я всего лишь хотел сказать, что если бы вы могли правильно пользоваться своими мозгами (что абсолютно невероятно), пространство и время были бы подвластны вам, как ручные мыши. Вы бы, например, могли видеть все, что происходило в данном месте во все времена и… э-э-э… наоборот. Но раз вы не умеете правильно пользоваться своими мозгами, то вам следует обратиться за помощью к амулету. Ну что, теперь понятно?

— Извини, пожалуйста, но ты только все окончательно запутал, — сказала Антея. — Я, наверное, очень глупая, но…

— Хорошо хоть, что ты это понимаешь, — удовлетворенно кивнул Псаммиад. — Так вот, потерянная половинка амулета находится в прошлом. Значит, в прошлом ее и нужно искать. Сам я не могу говорить с амулетом, так что спрашивайте его обо всем сами. Ну, что же вы молчите? Вперед!

— Где мы можем найти потерянную половинку амулета? — послушно спросил Сирил.

— В прошлом, — ответил голос.

— Где именно в прошлом?

— Я не имею права говорить об этом. Но вы можете выбрать любое время, и я перенесу вас в то место, где она тогда находилась. А потом вы уж сами будете искать ее.

— А когда вы видели ее в последний раз? — поинтересовалась Антея. — Я хотела сказать, когда она от вас отломилась?

Прекрасный голос отвечал:

— Это было очень давно — несколько тысяч лет тому назад. Тогда на мне не было ни единой царапины. Я лежал в уютном ковчеге (последнем своем ковчеге, как выяснилось) и, как обычно, творил всяческие чудеса. Потом пришло великое множество людей, и они были вооружены страшным оружием, и они разрушили ковчег, и похитили амулет, и унесли его среди прочего награбленного. Но один из пленников, бывший моим Верховным Жрецом, знал могущественное слово силы, и он произнес его надо мной, и амулет стал невидимым. Так я вернулся в свой ковчег, но ковчег вскоре был разрушен, и прежде чем мое волшебство смогло восстановить его, пришел жрец другого амулета и произнес надо мной слово силы, перед которым вся моя магия оказалась бессильной. Долгое время амулет лежал посреди разбитого ковчега — все еще невредимый, но порабощенный могучими чарами. Затем пришел какой-то человек, и он захотел починить ковчег, но случайно уронил на него огромный камень, и амулет разломился напополам, и так он лежал еще много и много лет. Сам я не мог соединиться со своей утраченной половиной, и рядом со мной не было никого, кто мог бы сказать слово силы. Многие тысячелетия пролежал амулет в песках пустыни, и вот однажды пришел маленький человек, и у него была огромная армия солдат, и он завоевал всю тамошнюю землю. А вслед за ним пришло много людей, которые жаждали найти в бескрайних песках древнюю мудрость, и один из них нашел амулет, и положил в свою сумку, и привез в вашу страну. Но никто не мог прочесть написанное на мне имя, так что я проводил дни в бездействии. Потом этот человек умер, а вслед за ним умер его сын и сын его сына, и те, кто пришли вслед за ними, продали амулет торговцу древностями, проживающему в вашем городе. У этого-то торговца вы и выкупили его, и вот, после того, как вы произнесли слово силы, я явился на зов и отныне нахожусь в вашем распоряжении.

Вот что поведал голос детям. Полагаю, что под маленьким завоевателем он имел в виду Наполеона, потому что в учебниках по истории черным по белому написано, что однажды он со своей армией побывал в Египте и даже завоевал его. И что по его следам в Египет привалило огромное количество ученых людей, которые изрыли тамошние пески вдоль и поперек и выудили оттуда множество всяческих ценных вещей. Вещи эти были бесконечно древними, и потому ученые немедленно вывезли их в Европу. Насколько я понимаю, одной из этих вещей был амулет. И это было самое ценное, что вообще когда-либо имелось в Египте.

Четверо наших друзей напряженно внимали амулету, пытаясь на ходу сообразить, что им делать дальше. А это, я вам скажу, не так-то просто, особенно если вы напряженно внимаете говорящему изумрудному свету.

Наконец Роберт сказал:

— А вы можете перенести нас в то самое прошлое… то есть, в тот самый ковчег, где вы лежали вместе со своей потерянной половинкой. Если бы мы оказались там, то мы бы нашли амулет целым и невредимым, несмотря на все прошедшие тысячелетия.

— Какие тысячелетия, тупица! — взвился на него Сирил. — Неужели ты не понимаешь, что когда мы перенесемся в прошлое, никаких тысячелетий еще не будет? Прошлое станет для нас настоящим, не так ли? — добавил он, обращаясь к Псаммиаду за поддержкой.

Псаммиад небрежно кивнул:

— На этот раз ты не так уж далеко ушел от истины.

— Так что же, — сказала Антея, — вы перенесете нас в то время, когда вы еще состояли из двух половинок и преспокойно лежали себе в ковчеге?

— Конечно, — ответил голос. — Вы должны поднять меня высоко над головой, произнести слово силы, а затем один за другим, начиная с самого старшего и кончая самым младшим, пройти сквозь меня в прошлое. Но пусть тот, кто будет держать меня, проходит последним и пусть он ни на секунду не ослабляет своей руки, иначе вы потеряете меня и останетесь в прошлом на веки вечные!

— Только этого нам еще не хватало! — сказал Роберт.

— Когда вы пожелаете вернуться назад, — продолжал прекрасный голос, — встаньте лицом на восток, снова поднимите меня как можно выше и снова произнесите слово силы. Затем в том же самом порядке проходите сквозь меня в ваше время, и когда вы окажетесь в нем, оно станет для вас настоящим.

— Но как же…?

В этот момент посреди окружавшего детей черного безмолвия раздалась оглушительная трель колокольчика.

— Вот черт! — воскликнул Роберт. — Это нас зовут на чай. Прошу вас, сделайте поскорее так, чтобы снова был день и мы могли, не поломав по дороге рук и ног, спуститься в гостиную? Да, кстати, огромное вам спасибо за все, что вы намереваетесь для нас сделать.

— Говорить с вами было сущим удовольствием, — добавила изощренная в этикете Антея. — Большое спасибо.

Прекрасный изумрудный свет медленно померк, и дети вновь оказались а полной темноте. К счастью, это длилось недолго, и уже в следующую секунду комната была вновь исполнена лучами ослепительного послеполуденного солнца и теми шаркающими, шелестящими и шипящими звуками, что так свойственны ворочающемуся во сне огромному мохнатому зверю и замершему в ожидании вечерней прохлады городу по имени Лондон.

Пока дети на все лады протирали глаза и мотали головами, стараясь как можно быстрее прийти в себя, Псаммиад ретировался под кровать и молниеносно зарылся в песок. Спустившись наконец на первый этаж, дети уселись за стол, но им пришлось выпить не менее двух чашек чаю каждому, прежде чем знакомая им до последнего гвоздя гостиная приобрела плоть и кровь, а прекрасный голос и чудесный изумрудный свет отступили в область воспоминаний.

После чая Антея убедила остальных в том, что для всеобщего блага необходимо как можно скорее продеть сквозь амулет веревочку и в таком виде повесить его ей на шею.

— Представляете, какой будет ужас, если он вдруг потеряется? — сказала она, когда с этой операцией было покончено. — А ведь он может потеряться не только в нашем времени, а где и когда угодно. Не знаю, как вы, а я вовсе не хочу оставаться в прошлом на веки вечные.

Глава IV. ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

На следующее утро Антея уговорила старую нянечку позволить ей самолично отнести завтрак «бедному ученому джентльмену». В первый момент тот, очевидно, принял ее за новый футляр для мумии, но затем лицо его озарилось улыбкой узнавания, и он принялся радостно кивать головой.

— Как видите, я повесила амулет на шею, — сказала ему Антея, — и изо всех сил забочусь о нем — как вы и говорили.

— Вот и славно, — ответил ученый джентльмен. — Ну что, хорошо вчера повеселились?

— Я вам расскажу, но только вы ешьте свой завтрак, пока он совсем не остыл, хорошо? — сказала Антея. — Так вот, вчера с нами случилось много чего удивительного. Сначала амулет напустил в спальню темноты, потом начал светиться изумительным зеленым светом, а еще потом заговорил. О, если бы вы только слышали, как он говорил! У него такой волнительный голос! Он рассказал нам, что другая его половинка затерялась где-то в прошлом, и, стало быть, там ее и нужно искать.

Ученый джентльмен осторожно пригладил обеими руками свою косматую шевелюру и обеспокоенно посмотрел на Антею.

— Думаю, что тут все-таки нет ничего необычного — детское воображение и все такое прочее, — сказал он после минутного раздумья. — Но все же, странно… Кто мог вас надоумить, что у этой вещицы не хватает одной половинки?

— Этого я не могу вам сказать, — ответила Антея. — Понимаю, это звучит ужасно по-свински, особенно после того, как вы согласились прочитать для нас имя силы и, вообще, вели себя как самый настоящий дорогуша, но я поклялась никому не говорить ни слова о Пс… о том, кто нам обо всем этом рассказал. О, прошу вас, не забывайте о вашем завтраке!

Ученый джентльмен улыбнулся, а затем вдруг наморщил лоб. От удивления, конечно, — ведь сердиться ему вроде бы было не на что.

— Спасибо, — сказал он. — И запомни, что я буду всегда рад, если тебе случится заглянуть ко мне. Так что когда будешь проходить мимо, милости просим! И все-таки, странно…

— Я запомню, — прервала его Антея. — А теперь до свидания. Я всегда буду рассказывать вам все, что мне позволено.

Ученому джентльмену крайне редко доводилось иметь дело с детьми, и потому он не знал, отличается или нет Антея от всех остальных маленьких девочек, какие только имеются на свете. Он провел в размышлениях над этим вопросом целых пять минут, а затем с удвоенной энергией набросился на пятьдесят вторую главу своей великой книги «Тайные ритуалы жрецов культа Амон-Ра».

* * *

Наши четверо приятелей и не пытались скрыть возбуждения, охватывавшего каждого из них при мысли о путешествии в прошлое при помощи амулета. Конечно, во всем этом была масса непонятного и даже неприятного, а возможность застрять в прошлом и никогда больше не увидеть папу с мамой и Ягненком так и вообще была ужасающей, но никто из великолепной четверки не решился в открытую заявить, что амулет стоит убрать куда подальше и позабыть о нем на веки вечные. И пусть в глубине души каждый был изрядно напуган неведомыми опасностями, какие им готовил день прошедший, друг перед другом они держали себя героями и, пожалуй, в буквальном смысле слова растерзали бы первого, кто осмелился бы высказать робкое, но вполне разумное в данных обстоятельствах предположение типа «А может, не надо?»

Путешествие в прошлое требовало самой тщательной подготовки. Было вполне вероятным, что оно могло продлиться целый день, а надежды на то, что звонок к обеду сумеет прорваться сквозь непомерные временные толщи, разделявшие две половинки амулета, напротив, не было никакой. Кроме того, не стоило возбуждать любопытство старой нянечки, тем более что удовлетворить его абсолютно не представлялось возможным, даже если бы они и сказали ей всю правду. Дело в том, что, как бы хорошо они ни усвоили изложенную им амулетом и Псаммиадом концепцию пространства-времени (они, кстати, считали, что усвоили ее очень хорошо, и изрядно гордились этим), их не покидала уверенность в том, что старая нянечка не поняла бы из нее ни буквы. Так что они не стали ей ничего объяснять, а просто попросили разрешения пойти погулять в Риджент-парк и взять с собой обед, который им и был тут же предоставлен. Нет нужды упоминать, что он состоял из холодной баранины с томатным соусом.

— Можете по дороге купить себе сдобных булок, или бисквитов, или чего там еще вашей душеньке угодно, — сказала им старая нянечка, протягивая Сирилу шиллинг. — Только не берите пирогов с вареньем! От них и дома-то неприятностей не оберешься, а уж без вилок и ложек вы точно с ног до головы перемажетесь. Да и умыться вам потом негде будет — вот и станете шляться по городу чумазые, ровно абиссинцы какие!

Сирил засунул шиллинг в карман, и дети гурьбой повалили на улицу. Прежде всего они отправились на Тоттенхем-Корт-роуд и приобрели там порядочный отрез водонепроницаемой клеенки, в которую и упаковали Псаммиада на тот случай, если в прошлом вдруг случится дождливая погода. Как вы уже знаете, попасть под дождь означало для Песчаного Эльфа верную смерть.

Стоял один из тех редких погожих дней, в которые даже Лондон можно было назвать прекрасным. На залитых солнечными лучами улицах сидели женщины с огромными плетеными корзинами и продавали живые цветы. Антея не удержалась и купила по одной розе на каждого. Ах, какие это были замечательные розы! Огромные, ярко-красные, благоухающие тенистыми летними лужайками, они были теми самыми вожделенными розами, которые всегда так хочется получить на Рождество вместо вылинявшей до степени полной недоступности зрению и обонянию омелы да опостылевшего остролиста, понюхать который вообще нет никакой возможности, так как при первой же попытке сделать это он пребольно впивается вам в нос своими колючками. Но сейчас было не Рождество, а самый разгар лета, и у каждого из наших четверых приятелей в петлице пламенело по пахучему розовому бутону, и безмятежному их расположению духа не могло помешать даже то обстоятельство, что листва деревьев в Риджент-парке, под которыми они расположились на привал, была не зеленой и яркой, как это свойственно их деревенским собратьям, а по-столичному блеклой, запыленной и коричневой по краям.

— Я думаю, нам нужно сразу же приступить к делу, — сказала Антея. — Так как первым должен пойти самый старший, то тебе, Джейн, придется быть последней. Надеюсь, ты хорошо запомнила, как нужно держать амулет, когда мы будем проходить через него?

— Я не хочу быть последней! — заявила Джейн.

— Если боишься, можешь взять корзинку с Псаммиадом, — сказала Антея. — То есть, конечно, — поспешно добавила она, вспомнив о капризном характере Песчаного Эльфа, — если он позволит тебе нести себя.

Псаммиад, однако, отреагировал на это замечание неожиданно дружелюбно.

— Мне, знаете ли, все равно, кто меня понесет, — сказал он. — Лишь бы только меня не роняли. Я абсолютно не переношу, когда меня роняют.

Дрожащими от волнения руками Джейн приняла у Антеи корзинку с Псаммиадом и изо всех сил прижала ее к себе. Затем Антея повесила ей на шею амулет, и все поднялись на ноги. После минутного колебания Джейн отставила от себя амулет на расстояние вытянутой руки, и Сирил торжественно произнес имя силы.

Не успел он договорить, как амулет начал стремительно расти у Джейн в руках и вскоре превратился в огромную красную арку весьма замысловатой формы, за самый краешек которой и держалась теперь Джейн. Внутри арка была на удивление узкой, но искушенный в преодолении заборных щелей Сирил сразу же определил, что сумеет пролезть в нее. По извилистому периметру арки виднелась все та же тусклая листва городских дерев и измятая трава Риджент-парка, на которой какие-то маленькие оборванцы водили английское подобие русского хоровода, но внутри арки ослепительно сияли три цветовые полосы — голубая, желтая и красная, — придавая открывшемуся детям зрелищу сходство с государственным флагом какой-то неведомой державы. Сирил глубоко вздохнул, покрепче уперся ногами в землю (по большей части для того, чтобы остальные не видели, как у него дрожат коленки) и с криком «Вперед!» ринулся сквозь арку. Результатом этого отважного действия явилось его полное исчезновение с парковой лужайки. Антея храбро последовала за ним. Роберт, который по возрасту шел третьим, крепко ухватился за рукав начавшей тихонько повизгивать Джейн и втащил ее вместе с собою в узкий проход. Когда все четверо оказались по ту сторону арки, она с непостижимой быстротой исчезла, а вместе с нею исчез и Риджент-парк, и теперь обо всем происшедшем детям напоминал только принявший обычные размеры амулет, который Джейн все еще крепко сжимала в правой руке. Я уже говорила, что в тот день в Лондоне ослепительно сияло солнце, но если бы вы могли взглянуть на то сверкающее безобразие, посреди которого оказались дети, наше северное светило наверняка показалось бы вам не более чем тусклой свечкой. Немудрено, что первым делом все четверо принялись энергично моргать и тереть глаза руками. Антея при этом еще ухитрилась нашарить амулет и хорошенько запрятать его под отворотом джейнова платья, чтобы он, не дай Бог, не сорвался с бечевки и не затерялся (вместе с детьми!) в прошлом. Вдоволь наморгавшись и чуть ли не до синяков намозолив себе глаза, дети стали с любопытством оглядываться по сторонам.

У них над головами раскинулось поразительной синевы небо — оно сверкало, переливалось и поигрывало яркими бликами, совсем как море под лучами полуденного солнца. Они стояли посреди небольшой поляны, с трех сторон окруженной невысокой густой порослью, в которой преобладали неведомой породы деревья, буйно разросшиеся кусты, а также какие-то переплетенные между собой и на редкость колючие лианы. Обе кромки леса вплотную подходили к полосе угольно-черной грязи, за которой сияла желто-коричневая лента воды. На другом берегу реки не было видно ничего, кроме все той же спекшейся на солнце грязи и темно-зеленой стены джунглей. Если бы не эта явно искусственного происхождения полянка да не ведущая к реке и заканчивающаяся круглым тростниковым ограждением тропинка, детям бы и в голову не пришло предположить, что в таком диком месте могут жить люди.

Четверо наших приятелей нерешительно переглянулись.

— Гм! — сказал наконец Роберт. — По крайней мере, мы, что называется, переменили климат.

Он был прав. В прошлом оказалось гораздо теплее, чем мог бы себе представить даже самый теплолюбивый лондонец.

— Хотел бы я знать, где это мы очутились, — сказал Сирил. — Смотрите-ка, тут и река есть! Наверное, это что-нибудь вроде Амазонки, Тибра или Енисея…

— Это Нил, — прервал его Псаммиад, высовывая из корзинки один глаз.

— Тогда мы в Египте! — заключил Роберт, у которого был высший балл по географии.

— Что-то я не вижу ни одного крокодила, — возразил Роберт, у которого был высший балл по биологии.

На этот раз Псаммиад высунул из корзинки одну из своих волосатых лапок и помахал ею в сторону огромной кучи мусора, безмятежно покоившейся на самой кромке воды.

— А это, по-твоему, что такое? — спросил он. Не успело последнее слово слететь с его губ, как куча мусора ожила, засопела и, подобно куску плохо перемешанного цемента, сорвавшегося с мастерка каменщика, тяжело соскользнула в реку.

— О! — только и могли вымолвить все четверо.

В следующий момент на другом берегу под напором какого-то массивного тела затрещал камыш.

— А вот и речная лошадка! — обрадованно закричал Псаммиад, когда на черной полоске грязи показалась огромная серовато-голубая туша, больше всего на свете напоминавшая чрезмерно откормленного слизняка.

— Это гиппопотам, — пояснил Сирил. — И, скажу вам по правде, он кажется мне гораздо более настоящим, чем тот, что засел в нашем лондонском зоопарке.

— Хорошо еще, что он на другом берегу реки, — сказала испуганная Джейн. — Представляешь, каким настоящим он бы тебе показался, если бы ему вздумалось появиться на нашем берегу?

Словно в ответ на ее слова шуршание и треск камышей вдруг послышались у них за спиной. Это был по-настоящему ужасный момент. Никто не сомневался в том, что это был еще один гиппопотам. Хотя, конечно, это мог быть всего лишь крокодил или лев. На худой конец, это могла оказаться ядовитая змея.

— А ну-ка, Джейн, поскорее доставай амулет! — сказал Роберт дрожащим от храбрости голосом. — Мы должны быть готовы улизнуть отсюда в любую секунду. Готов поклясться, что в этом треклятом месте с нами может случиться все, что угодно!

— Надеюсь, гиппопотам с нами не случится, — сказала готовая разреветься Джейн. — Особенно такой же огромный, как тот, на другом берегу.

Все четверо повернулись, чтобы встретить опасность лицом к лицу.

— Ладно уж, хватит вам дрожать, как четырем маленьким утиным хвостикам! — раздался из корзины почему-то очень довольный голос Псаммиада. — Это не речная лошадка. Это человек.

Как всегда, он оказался прав. На дальнем конце поляны показалась маленькая туземная девочка примерно антеевых лет. У нее были короткие светлые волосы и очень смуглая кожа — однако при первом же взгляде на маленькую дикарку дети догадались, что если бы она жила где-нибудь поблизости от них в Камдентауне, ее кожа была бы такой же светлой как и у них самих. Но, во-первых, она жила не в Камдентауне, а в Египте восьмитысячелетней давности, и, во-вторых, на ней не имелось никакой достойной упоминания одежды, так что четверо светлокожих английских детей, с ног до головы затянутых в платья, шляпки, чулки, носки, башмаки, куртки, воротнички и все такое прочее, поймали себя на том, что невольно завидуют этому безыскусному продукту первобытного мира. У них не было никакого сомнения в том, что ее костюм больше подходит к местным условиям, чем понавешанные на них бельевые кучи.

На голове у девочки имелся большой глиняный кувшин, разрисованный черными и красными узорами. Она не заметила детей, вовремя отпрянувших к границе джунглей, и неторопливо направилась к берегу реки, намереваясь, очевидно, набрать воды. Когда она проходила мимо затаившихся за кустами детей, до них донеслись весьма странные звуки, которые маленькая смуглянка издавала на ходу. Звуки были очень однообразными, очень неритмичными и очень унылыми. Антея не могла удержаться от мысли о том, что даже для восьмитысячелетней давности песня, которую напевала девочка, была слишком примитивной.

Между тем девочка наполнила кувшин и поставила его рядом с собой на берегу. Затем она забрела по колено в воду и, перегнувшись через круглое тростниковое ограждение, принялась шарить внутри его руками. Одну за другой она вытащила оттуда шесть крупных, сверкавших на солнце чешуей рыб и, по очереди переломав им шеи, насадила на принесенную с собою длинную ивовую лозу. Когда с этой операцией было покончено, она связала концы лозы, набросила получившийся кукан на локоть, взяла свободной рукой кувшин с водой и повернулась лицом к лесу. Естественно, в тот же самый момент она увидела наших четверых знакомцев плюс корзину с Псаммиадом. И все из-за того, что белые платьица Антеи и Джейн, подобно снегу, выделялись на фоне однородной темной массы леса. Маленькая туземка не могла знать, что такое снег, но это не помешало ей завизжать от ужаса и уронить на землю кувшин, который хоть и не разбился, но все же основательно залил содержавшейся в нем водой засохшую грязь под ногами у девочки, а заодно и еще раньше свалившуюся туда же рыбу.

Вода медленно впитывалась в глубокие трещины на засохшей грязи.

— Не бойся! — прокричала девочке Антея. — Мы тебе ничего не сделаем!

— Кто вы такие? — прокричала та в ответ.

А теперь я хочу сказать вам вот что: я не собираюсь тратить тридцать три с половиной страницы на то, чтобы объяснить вам, каким образом туземная девочка могла понимать Антею, а Антея могла понимать туземную девочку. Если уж вы не поняли, что пространство и время являются абстрактными понятиями, которые использует наш мозг, то этого вы ни за что не поймете, испиши я хоть триста тридцать три страницы, чего, мне, кстати не позволяют законы жанра и необходимость экономить место для дальнейшего рассказа. Так что можете думать все, что вам угодно. Возможно, детям удалось наткнуться на всеобщий язык всех живых существ, над которым вот уже не одну сотню лет без всякого толка бьются ученые профессора. У вас было полным-полно времени убедиться, что наши четверо приятелей были необычайно везучими детьми, а раз так, то почему им не могло повезти и в этом? А, может быть… Впрочем, я предлагаю оставить в покое этот запутанный вопрос и вернуться к приключениям Сирила, Роберта, Антеи и Джейн. Заметьте лишь, что, где бы они ни оказались, перед ними ни разу не вставало такой идиотской (и, прямо скажем, непреодолимой для многих) преграды, как незнание иностранных языков. Они могли понимать кого угодно и, наоборот, быть всегда понятыми. Если вы можете найти этому объяснение, то вам и карты в руки. Надеюсь, в отличие от вас, я все сумею понять.

Как бы то ни было, когда маленькая дикарка спросила: «Кто вы такие?», все четверо детей ее тут же отлично поняли.

— Мы такие же обыкновенные дети, как и ты, — отвечала ей Антея. — Пожалуйста, не бойся нас! Мы просто хотим увидеть то место, где ты живешь.

Пока происходил этот диалог, Джейн почти целиком засунула голову в корзинку с Псаммиадом и, почти вплотную прижавшись губами к его пушистой голове, зашептала:

— А это не страшно? Они нас не съедят? А вдруг они людоеды?

Псаммиад сжался в комок и попытался забиться в самый дальний угол корзины.

— Ты не могла бы говорить нормальным человеческим голосом? — негодующе осведомился он. — От твоего сдавленного дребезжания у меня в ушах свербит. И вообще, забудь ты о своих идиотских страхах! Как только тебе захочется перенестись обратно в Риджент-парк, достань амулет и скажи имя силы.

Подойдя поближе, дети увидали, что маленькая туземка явственно дрожит от страха.

Нужно сказать, что на руке у Антеи имелся браслет. Это была дутая медная безделушка ценою в семь с половиной пенсов, которую Антее подарила приходящая убираться в доме на Фицрой-стрит работница, но зато она была покрыта каким-то отдаленно смахивающим на серебро составом, и еще к ней была приделана цепочка, на которой болталось маленькое стеклянное сердечко бирюзово-синего цвета.

— Вот! — сказала великодушная Антея, снимая браслет с руки. — Это тебе! Этим подарком я хочу показать, что мы не причиним тебе зла. А если ты примешь его, то и я буду знать, что ты нас не обидишь.

Девочка робко протянула вперед руку. Антея надела на нее браслет, и в тот же самый момент лицо маленькой туземки осветилось радостной улыбкой собственника.

— Ладно! — сказала она, так и эдак поворачивая руку, чтобы вдоволь полюбоваться браслетом. — Пусть будет мир между моим и твоим домом.

Она подняла с земли рыбу с кувшином и направилась по тропинке вглубь леса, из которого до того столь неожиданно появилась. Остальные последовали за ней.

— Вот это уже похоже на приключение! — бодро заметил Сирил, изо всех сил стараясь показать, что ему ни капельки не страшно.

— Точно! — поддержал его Роберт, стараясь показать то же самое. — Это самое что ни на есть настоящее и к тому же первосортное приключение. Путешествовать в прошлое, скажу я вам, это не то, что без толку носиться туда-сюда с Фениксом и ковром!

Им пришлось около мили идти сквозь почти непролазную чащу деревьев и кустов, большинство из которых были с виду очень колючими и какими-то растрепанными. Тропинка была очень узкой, а лес — мрачным и неприветливым. Наконец впереди показалась полоска света, пробивавшегося сквозь плотную листву нависших у них над головами крон.

Неожиданно все четверо (плюс Псаммиад) ступили из царства лесного сумрака под Ниагару солнечных лучей, которые, кроме всего прочего, падали еще и на просторную песчаную равнину, усеянную грудами серых скал и колючих кактусообразных растений с пестрыми оранжево-розовыми цветами и поникшими запыленными листьями. Справа от детей виднелось некое подобие огромной серовато-буроватой изгороди, из-за которой к раскаленным небесам мирно поднимался голубой дымок костра. И надо всем этим, повторю, висело огнедышащее солнце, под которым невозможно было простоять и пяти минут без того, чтобы не захотеть раздеться.

— Вот здесь я и живу, — сказала туземная девочка, указывая на изгородь.

— Я не пойду туда до тех пор, пока ты не скажешь, что с нами там будет все в порядке, — сказала несносная Джейн, снова засовывая голову в псаммиадову корзинку.

Вообще-то, Псаммиад должен был только обрадоваться очередному проявлению безоговорочной веры в него, но, по-видимому, именно в этот момент он был склонен воспринять слова Джейн за проявление недоверия, а потому ограничился лишь кратким заявлением следующего содержания:

— Если ты не перестанешь валять дурака, я никогда больше не буду вам помогать.

— О, нет! — испуганно прошептала Антея. — Джейн, милая, будь же умницей! Вспомни о папе с мамой, вспомни о нашем самом заветном желании. И вспомни, наконец, о том, что мы можем вернуться домой, как только пожелаем. Ну же, пошли!

— Кроме того, — поддержал ее Сирил, — Псаммиад сам туда ни за что бы не сунулся, если бы не знал, что там совершенно безопасно. Уж кто-кто, а он-то не ломает из себя храбреца, когда дело касается его драгоценной персоны. Так что пошли, и все тут!

И Джейн пошла.

Оказавшись в непосредственной близости с загадочной серо-буро-малиновой изгородью, дети разглядели, что она была сложена из наваленных друг на друга колючих кустов, с которыми они уже имели возможность познакомиться в лесу, и насчитывала не менее восьми футов в высоту.

— А зачем она вам? — поинтересовался Сирил.

— Внушать страх нашим врагам и диким зверям, — гордо, но не совсем точно ответила маленькая туземка.

— Страх не страх, но уважение она точно внушает, — согласился Сирил. — Глядите-ка, вон та колючка, пожалуй, будет длиной с мою ногу.

Вскоре они достигли прохода в изгороди и устремились по нему вслед за своей смуглой провожатой — только для того, чтобы оказаться перед еще одной изгородью, не такой высокой, но не менее грозно ощетинившейся длинными, толстыми и ужасно колючими с виду шипами. За этой изгородью, слава Богу, начиналась деревня.

В деревне не было ни садов, ни огородов, ни даже собственно домов. И в самом деле, нельзя же было назвать домами крытые пальмовыми листьями птичьи гнезда, слепленные из глины пополам с какими-то невразумительными веточками и шишечками и более всего напоминавшие разбросанные где попало мусорные кучи. Попасть в такую хижину можно было только через очень узкое отверстие, какие в цивилизованных странах служат входом в собачью конуру. Никаких улиц и тропинок между домами не было, и все огороженное внутренним тыном пространство представляло из себя равномерно утоптанную песчаную арену.

Однако в самом центре этой арены, за еще одной колючей изгородью (без которых, как видно, тамошние жители просто не умели обходиться), виднелся кусок вполне ухоженной земли размером с садик во дворе хорошо известного нам камдентаунского дома, и посреди его наличествовало некое огромное строение неведомого назначения.

Не успели дети выпутаться из хитросплетений второй колючей изгороди, как их окружила возбужденная толпа таких же светловолосых и смуглых, как и первоначальная маленькая дикарка, мужчин, женщин и детей. Все они, казалось, в одно мгновение повыскакивали из своих хижин и принялись с непонятным ожесточением наступать на наших порядком перетрусивших приятелей.

Но тут их маленькая проводница выступила вперед и, охранительно раскинув руки, закричала:

— Не трогайте их! Это волшебные дети, и они пришли из волшебной страны, что начинается за пустыней. Кроме того, они принесли с собой волшебные подарки, и я пообещала им, что у нас с ними будет мир.

И она продемонстрировала собравшимся блестящую безделушку, купленную за бесценок в Лаутерском Пассаже.^[2]

Четверо детей, выросшие в современном Лондоне, где уже никого ничем невозможно удивить, были по-настоящему потрясены видом такого огромного количества удивленных людей.

А удивленные люди между тем сомкнулись вокруг детей и принялись весьма бесцеремонно ощупывать их одежду, включая ботинки, пуговицы на ребячьих куртках и коралловые бусы на девчачьих шеях.

— Скажи же им что-нибудь! — зашипела на Сирила Антея.

— Мы пришли, — послушно начал Сирил, в голове у которого внезапно со всей отчетливостью всплыли воспоминания о том ужасном дне, когда ему пришлось сидеть в тесной приемной адвокатской конторы и в ожидании папы, занятого беседой с ее хозяином, читать единственно имевшийся там скучнейший номер «Дейли Телеграфа», — из страны, где никогда не заходит солнце. И единственное, чего мы хотим, это мир и процветание всех народов. Мы — это великая англо-саксонская раса, известная еще как раса завоевателей. Это вовсе не означает, что мы хотим вас завоевать, — поспешно поправился он. — Просто мы хотим взглянуть на ваши дома и то, что в них… э-э-э… я хотел сказать, взглянуть на все, что вы нам соизволите показать, после чего мы вернемся к себе на родину и расскажем о вас во всех ее уголках, так что ваше имя прославится на века. Уф!

Нужно сказать, что напыщенная сирилова речь нисколько не помешала туземцам и дальше крутить и вертеть в своих заскорузлых от тяжелой работы руках разнообразные предметы детского туалета. Наконец Антея догадалась, что все эти едва прикрытые обрывками звериных шкур люди первый раз в жизни видят сотканную из хлопка одежду, и потому было немудрено, что она показалась им поистине волшебной. Что до машинных швов, так они вообще показались им небесным откровением. Впрочем, местные дикари, судя по всему, тоже умели махать иглой — на нескольких мужчинах, почитавшихся среди остальных вождями, имелось, например, некое подобие английских бриджей, только они были сшиты из грубоватой замши и поддерживались на поясе при помощи перевязи из бычьих жил, а женщины, в свою очередь, носили длинные лоскутные юбки — правда, опять-таки кожаные. Говоря же о внешности туземцев, могу лишь добавить, что они были низкорослыми, светловолосыми (причем, мужчины и женщины стриглись одинаково коротко) и голубоглазыми, что для Египта было по крайней мере странно. Большинство из них было с ног до головы покрыто татуировкой, как это принято у современных матросов, только у современных матросов татуировки, пожалуй, все же позамысловатее.

— Что это такое? А это? А то? — без конца повторяли они, с любопытством ощупывая одежду детей.

Антея поспешно сорвала с шеи Джейн оборчатый кружевной воротничок и вручила его женщине, которая показалась ей настроенной дружелюбнее всех остальных.

— Вот, возьмите! — сказала она. — И разглядывайте его себе на здоровье, а нас оставьте в покое. Нам нужно кое о чем переговорить между собой.

Она говорила тем властным тоном, к которому прибегала в тех случаях, когда у нее не оставалось времени убеждать своего маленького братца (по имени Ягненок, если вы вдруг забыли) сделать то, чего от него просят. И тон этот возымел должное действие. Толпа немедленно отступила, и дети были предоставлены самим себе. Возбужденные туземцы остановились в порядочной дюжине от наших четверых приятелей и принялись изо всех сил рассматривать кружевной воротничок, издавая восторженные вопли и жестикулируя самым отчаянным образом.

Дети так никогда и не узнали, о чем именно совещались ополоумевшие от удивления дикари, но при всем при этом их ни на минуту не отпускало неприятное осознание того, что разговор постоянно вьется вокруг них — четырех очень странных и, может быть, вовсе даже не дружелюбных пришельцах неведомо откуда. Правда, они немного успокаивали себя мыслью о том, что встреченная им у реки девочка нерушимо обещала им мир и безопасность. И, конечно же, они постоянно думали об амулете и его неведомом ковчеге. Усевшись на песок в тени, отбрасываемой колючей изгородью в центре деревни, они принялись с самым живым любопытством оглядываться по сторонам, благо за все время пребывания в деревне у них впервые появилась возможность поглазеть на что-нибудь еще, кроме изрядно уже надоевшей толпы жадных до чужой одежды дикарей.

Среди всего прочего они обратили внимание на то, что все без исключения туземные женщины носят на шее ожерелья из разноцветных камней, и с этих ожерелий свисают весьма необычной формы каменные подвески. А у некоторых женщин имелись к тому же браслеты из кремния и слоновой кости.

— Чему только мы бы их не научили, если бы задержались здесь подольше! — сказал Роберт.

— Полагаю, что и они могли бы нас научить паре-тройке полезных вещей, — отозвался Сирил. — Ты обратил внимание на потрясающий кремниевый браслет на шее у той женщины, которой Антея всучила воротничок? Так вот, без особых навыков такую вещь ни за что не сделать, как ни старайся. Ну да ладно, если мы все время будем шептаться между собой, наши милые дикари, чего доброго, могут нас заподозрить в чем-нибудь нехорошем. А нам, между прочим, не мешало бы разузнать побольше об их туземной жизни. Давайте попросим ту перезагорелую девчонку, что мы встретили у реки, показать нам местные достопримечательности, а заодно попытаемся выяснить где они держат амулет. Только помните — нам ни в коем случае нельзя разделяться!

Антея призывно помахала их давней знакомой, которая в данный момент стояла неподалеку и, кажется, была очень удручена тем обстоятельством, что центр всеобщего внимания сместился с нее на идиотский кружевной воротничок. Та радостно бросилась на зов.

— Скажи нам, как вы делаете ваши замечательные каменные браслеты? — спросил ее Сирил.

— При помощи других камней, как же еще, — ответила смуглокожая дикарка. — У нас для этого есть специальные люди, которые знают про камни все на свете.

— А почему вы не пользуетесь железными инструментами?

— А что такое «железо»? — вопросом на вопрос ответила девочка. — Ты не мог бы выражаться пояснее?

Это было первое слово, которое она не поняла.

— У вас что, все инструменты сделаны из кремния? — удивился Сирил.

— А из чего же еще их делать? — ответила девочка, широко распахнув свои голубые глаза.

Жаль, что у меня нет времени подробно рассказать вам о дальнейшем разговоре. Если говорить кратко, то дети ужасно хотели узнать как можно больше об этом удивительном месте, но в то же самое время, как это свойственно всем английским детям их возраста, пытались как можно больше рассказать маленькой туземке о своей собственной стране. Это все равно что вернуться домой с рождественских каникул и пытаться одновременно рассказать и услышать все новости — надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, чем дальше заходил этот не совсем вразумительный обмен новостями, тем больше появлялось в нем слов, которые маленькая туземная девочка никак не могла понять, и вскоре дети были вынуждены оставить бесплодные попытки описать свою блистательную родину со всеми переполнявшими ее чудесами цивилизации. Напротив, у всех четверых вдруг стало складываться удивительное убеждение в том, что большая часть вещей, без которых они не мыслили обойтись в своем драгоценнейшем Лондоне, на поверку оказывались абсолютно бесполезными и даже вредными для здорового образа жизни.

Девочка показала им, как нужно строить дома, — на их счастье, в тот день на окраине деревни как раз решили возвести одну хижину, и девочка повела своих несмышленых гостей посмотреть на это поучительное зрелище. Нужно признать, что дома в каменном веке строили совсем иначе, чем сейчас. Первым делом мужчины чертили на земле окружность размером с требуемую хижину и начинали, следуя чертежу, втыкать в землю длинные деревянные колья. Строители втыкали их на расстоянии восьми дюймов друг от друга, а когда эта операция была закончена, принимались на расстоянии тех же восьми дюймов возводить второй частокол. Все это повторялось три раза, после чего пространство между тремя рядами кольев плотно заваливалось прутьями и гибкими ветвями деревьев и заливалось черным речным илом, который перед тем старательно разминался ногами до тех пор, пока не становился мягким, как воск.

Еще девочка рассказала четырем маленьким англичанам, как нужно охотиться на диких зверей при помощи одних только кремниевыхстрел и копий и как строить лодки из камыша и глины. Заодно она объяснила, что на самом деле было тем круглым тростниковым ограждением, которое дети видели на реке и из которого она играючи выловила шесть здоровенных рыбин. Как вы, наверное, уже догадались, это было нечто вроде современного бредня — элементарнейшая ловушка, построенная из расположенных по кругу камышовых прутьев с одним-единственным отверстием у самой поверхности воды, за которым начинался туннель, плавно опускавшийся к речному дну, так что каждая по глупости заплывавшая в него рыба уже никогда не могла выбраться наружу, сколь бы она не прибавляла в уме за время сидения взаперти. Кроме того, она показала детям великое множество разрисованных черными и красными узорами глиняных котелков, кувшинов, тарелок и прочей посуды, заставила их вволю поохать и поахать над прекрасными украшениями из кремния и прочих пород камня, среди которых выделялись особым изяществом бусы и шейные ожерелья, и, конечно же, замереть в опасливом восхищении перед разнообразными могучими орудиями войны и труда.

— Это поистине удивительно, — покровительственно произнес Сирил, когда осмотр был закончен. — Особенно, если вспомнить, что все это было сделано восемь тысяч лет тому назад…

— Я снова тебя не понимаю, — сказала маленькая туземка.

— Какие восемь тысяч лет тому назад? — яростно прошептала Джейн. — Разве ты не понимаешь, что все это происходит сейчас? Вот это-то мне больше всего и не нравится. Послушайте, давайте лучше отправимся домой, пока с нами чего-нибудь еще не случилось! Сами же видите, никакого амулета у них тут нет.

— А что у вас там, за этой колючей оградой? — спросила озаренная внезапной догадкой Антея и указала рукой в сторону большой хижины, возвышавшейся в центре деревни.

— О, это ужасно священное место! — сказала маленькая туземка, переходя на благоговейный шепот. — Никто не знает, что у нас там. В этом доме много комнат, и в самой дальней из них хранится Это, но никто, кроме жрецов, не видел Его и потому не знает, что это на самом деле такое.

— Могу поклясться, что уж ты-то точно знаешь, — сказал Сирил, пристально глядя маленькой врунье в глаза.

— Если ты расскажешь нам, я подарю тебе это кольцо, — сказала Антея, снимая с пальца дешевое бисерное колечко, на которое дикарская девочка уже давно смотрела с нескрываемым вожделением.

— Хорошо, — сказала она, торопливо навинчивая кольцо себе на палец, — я скажу вам, но если кто-нибудь узнает об этом, меня непременно убьют самым бесчеловечным способом. Так вот, мой отец — один из жрецов, а меня бабушка перед смертью научила одному водяному заклинанию, от которого всякий начинает говорить во сне. Мой отец тоже заговорил. Он сказал, что в самой дальней комнате большой хижины хранится большой каменный ковчег, а в этом ковчеге лежит Священный Амулет. Никто не знает, откуда он там взялся. Известно только, что его привезли из какой-то несусветно далекой страны.

— А ты его видела? — спросила Антея.

Девочка молча кивнула.

— А вот на эту штуку он, случайно, не похож? — внезапно выпалила Джейн, вытаскивая из-за пазухи заветную красную подковку.

При виде амулета лицо маленькой туземки приобрело нездоровый зеленоватый оттенок.

— Спрячь его сейчас же! — горячо зашептала она. — Спрячь и никому не показывай! Вы должны как можно скорее положить его на место. Если его вдруг кто-нибудь увидит, нас с вами непременно убьют. Вас — за то, что вы его украли, а меня — за одно лишь то, что я про него знаю. О, горе мне, горе! Зачем только я повстречала вас сегодня?!

— Да перестань же ты завывать, как раненый гиппопотам! — оборвал ее Сирил. — Не бойся, никто ничего не узнает. А что до тебя, Джейн, то если ты еще хоть раз попробуешь выкинуть подобную штуку, то увидишь, что я с тобой сделаю. А теперь, скажи-ка нам… — обратился он было к маленькой туземке, но прежде чем ему удалось дойти хотя бы до середины вопроса, поблизости раздался ужасающий вопль, и из прохода, пересекающего внутренний ряд опоясывавших деревню колючих заграждений, выскочил запыхавшийся от долгого бега туземец.

— Враги! Много врагов! — кричал он. — И все идут сюда! Готовьтесь к обороне!

На большее у него не хватило сил, и он с размаху повалился на землю, жадно хватая ртом горячий воздух пустыни.

— Ой-ей-ей! — завопила Джейн. — Пора возвращаться домой! Не знаю как вы, а я возвращаюсь!

Она снова вытащила амулет и подняла его над головой. К счастью, в тот момент светловолосые туземцы были слишком заняты для того, чтобы обращать на нее внимание. Так что она беспрепятственно подняла амулет над головой…

И ничего не случилось.

— Ты забыла сказать слово силы, — напомнила ей Антея.

Джейн поспешно произнесла слово силы — и снова ничего не случилось.

— Нужно повернуться лицом на восток, глупышка! — презрительно бросил ей Роберт.

— А где он, этот самый восток? — спросила она, приплясывая на месте от ужаса.

Как выяснилось, никто не знал, в какой стороне находится восток. Так что пришлось лезть в корзину и спрашивать об этом Псаммиада.

Но в корзине лежала одна лишь водонепроницаемая клеенка.

Псаммиада там не было.

— Спрячь Священный Амулет! — как безумная, нашептывала маленькая туземка. — Спрячь сейчас же!

Наконец Сирил пожал плечами и постарался придать себе настолько мужественный вид, насколько это ему позволяло едва сдерживаемое желание расплакаться.

— Спрячь его, Киска! — сказал он. — Кажется, мы тут больше ничего не можем поделать. Придется нам торчать здесь до самого конца представления.

Глава V. БИТВА ЗА ДЕРЕВНЮ

Вот вам пример по-настоящему ужасной ситуации! Четверо цивилизованных английских детей, которым по всем правилам следовало находиться в 1905 году от Рождества Христова неподалеку от дома номер 300 по Фицрой-стрит, застряли в 6000 году до нашей эры посреди египетской пустыни и не имели никакого понятия о том, как им оттуда выбраться. Они не знали, в какой стороне находился восток. Определять его местоположение по солнцу было в высшей степени глупо, потому что незадолго перед началом летних каникул одна очень важная в школьной иерархии персона объяснила Сирилу, что на самом деле солнце никогда не садится на западе — и, следовательно, не встает на востоке.

А всеобщий любимчик Псаммиад, улучив момент, когда на него никто не смотрел, потихоньку выскользнул из своей корзинки и самым свинским образом бросил их на произвол судьбы!

А враг между тем подступал все ближе и ближе. Ни у кого не оставалось никаких сомнений, что скоро будет большая битва. А битвы, как вы знаете, предназначены для того, чтобы убивать людей. У наших четырех приятелей было иное предназначение, и им вовсе не улыбалась перспектива принять участие в битве, особенно если она обещала быть большой.

Туземец, принесший в деревню столь ужасающее известие, все еще лежал на песке с высунутым языком. (Попутно замечу, что язык у него был длинный и красный, как у собаки). Жители деревни, как угорелые, метались между огромной грудой колючего кустарника, покоившейся как раз на случай подобных неприятностей неподалеку от защитного вала, и обоими проходами, наглухо заваливая их бесчисленными охапками смертоносного хвороста. Стоявшие у проходов люди с длинными шестами подцепляли эти охапки своими орудиями и вскидывали их на самую верхотуру постепенно выраставшей стены, при этом ужасно напоминая современных полевых рабочих, бросающих вилами сено на стог.

Джейн закусила губу и принялась изо всех сил уговаривать себя не плакать.

Роберт решительно засунул руку в карман, вытащил оттуда огромный игрушечный пистолет и зарядил его розовым бумажным пистоном. Это было единственное оружие, которое при нем имелось.

Сирил затянул ремень на две лишние дырки.

Что же до Антеи, то она с рассеянным видом вытащила у всех четверых из петличек слегка уже увядшие красные розы и, пообкусав концы стеблей, воткнула их в кувшин с водой, стоявший в тени у порога ближайшей хижины. Антея всегда была немного без ума от цветов.

— Послушайте! — сказала она. — Мне кажется, что на самом деле Псаммиад сейчас пытается что-нибудь придумать, чтобы помочь нам. Я ни за что не поверю, что он может вот так просто сбежать и бросить нас одних-одинешенек в прошлом. Этого просто не может быть!

Джейн удалось уговорить себя не плакать — по крайней мере, прямо сейчас.

— Так что же нам делать? — спросил Роберт.

— А ничего! — живо ответил Сирил. — Разве что держать ушки на макушке, а глазки на салазках… или на чем-то там еще, не помню. Смотрите-ка! Этот бедняга вестник, кажется, приходит в себя. Пойдемте, послушаем, что он скажет!

Вестник и впрямь приподнялся с земли и теперь сидел в крайне неудобном положении, известном в индийских колониях как «поза лотоса». Едва дети успели подойти поближе, как он поднялся на ноги и заговорил. Он начал с последовательного перечисления многочисленных заслуг деревенских жрецов перед туземным народом, и дети успели изрядно соскучиться, прежде чем он перешел к делу.

— Я отправился на своем плоту вверх по реке ловить ибисов. В часе пути от деревни я остановился, раскинул свои силки и принялся ждать. Я ждал очень долго, а потом вдруг услыхал в небе биение многих крыл. Взглянув наверх, я увидал целую тучу цапель, беспокойно круживших высоко над камышами. Я сразу понял, что они чем-то напуганы, и принялся размышлять. Хищный зверь может напугать лишь одну цаплю, да и то если только подберется незамеченным, и, конечно же, ни один зверь на свете, будь то сама речная лошадка, не сможет напугать целую стаю цапель. А цапли все так же носились кругами над камышами и не хотели спускаться к своим гнездам. Тогда я понял, что их могли напугать только люди, причем люди, которые не умеют, подобно нам, бесшумно ходить по камышам и подкрадываться к цаплям незаметно. А раз так, то эти люди не принадлежали нашему народу и не происходили из наших краев. Потому я бросил свой плот, прокрался вдоль берега навстречу всему этому переполоху и, раздвинув куст камыша, увидел чужеземцев. О, сколь же их много! Они как песок в пустыне, а наконечники их копий сияют, как маленькие красные солнца. О, это жестокие, беспощадные люди, и идут они прямо на нас! Как только я увидел все это, я бросился бежать что было сил, и я не останавливался, пока не достиг деревни.

— Это ваш народ! — яростно прорычал один из жрецов, внезапно поворачиваясь и указывая пальцем почему-то именно на Сирила. — Они послали вас вперед как шпионов!

— Как вам не стыдно! — возмущенно воскликнул Сирил. — Вот уж мы-то точно никогда и ни на кого не шпионили! Готов поклясться, что эти ужасные люди ни капельку не похожи на нас. Так ведь? — обратился он к вестнику.

— Что правда, то правда, — ответил вестник. — У тех людей очень темные лица, а их волосы и вообще черны, как ночь. Но, может быть, эти странные дети являются их богами, и они пришли к нам, чтобы подготовить путь для своих воинов?

По толпе пробежал враждебный ропот.

— Да нет же! — снова закричал Сирил. — Мы на вашей стороне. Мы пришли, чтобы помочь вам защитить вашу святыню.

На жреца произвело огромное впечатление одно лишь то, что Сирил вообще знал о существовании подлежащей защите святыни. Некоторое время он стоял в нерешительности, разглядывая детей так, как если бы видел их первый раз в жизни, а затем произнес:

— Хорошо, пусть будет так! А теперь все должны принести жертву сокровенному божеству, чтобы оно вселило в нас силы для битвы.

Толпа быстро рассеялась по домам, а девять закутанных в антилопьи шкуры жрецов в молчании выстроились у прохода, ведущего за расположенную в центре деревни колючую изгородь. Постепенно из хижин начали появляться туземцы. По одному приближаясь к жрецам, они смиренно передавали им в руки самые разнообразные вещи — шматки гиппопотамова мяса, пучки страусиных перьев, пригоршни сушеных фиников, куски красной и зеленой охры (если последняя вообще бывает на свете), а также свежевыловленную из реки рыбу и свежеподстреленных в горах молодых козлов. Жрецы по-прежнему молча принимали дары. За первой колючей изгородью высилась вторая, точно такая же, так что они образовывали своего рода узенькую кривую улочку не более ядра шириной, и с того места, где они стояли, детям было видно, как время от времени один из нагруженных дарами жрецов уходил по этой улочке неведомо куда. Когда он возвращался, в руках у него ничего не было.

— Они совершают жертвоприношения амулету, — прошептала Антея. — Мне кажется, нам лучше последовать их примеру.

Все четверо принялись торопливо рыться по карманам. В результате осмотра обнаружились: а) один обрывок розовой ленточки, б) один кусок красного сургуча и в) одни почти целые карманные часы с цепочкой, которые Роберт решил разобрать на прошлое Рождество, да так потом и не удосужился собрать воедино ввиду отсутствия времени и нескольких шестеренок. Впрочем, не будем винить Роберта — у большинства мальчишек часы находятся именно в таком состоянии.

Дети с гордостью вручили свои дары, к которым Антея в последний момент догадалась присовокупить еще и четыре увядшие розы, охранявшему вход в святилище жрецу.

Жрец с благоговением рассматривал невиданные в здешних местах вещи. Особенно его восхитили красные розы и останки карманных часов.

— Вот уж воистину, сегодня день великих свершений! — торжественно произнес он. — У меня в голове больше не осталось места для удивления. Одна из наших девушек сказала, что между нашим и вашим домом царит мир. Но все-таки нам нужно как следует разобраться в вашей причастности к этому неожиданному нападению.

Дети зябко передернули плечами.

— Отвечайте же! Вы на нашей стороне или нет?

— Конечно, на вашей! — вспылил Роберт. — Сколько же раз нужно вам это повторять? Послушайте, если вы нам все еще не верите, то я дам вам знамение. Видите эту штуку? — Он вытащил из кармана свой игрушечный пистолет и сунул его под нос жрецу. — Сейчас я поговорю с ним, и если он мне ответит, то это будет вам знаком, что я и все остальные пришли охранять вашу сокровенную святыню, которой, кстати, мы только что принесли жертву.

— Скажи-ка, твой бог, изображение которого ты держишь в руке, будет говорить только с тобой, или же я тоже услышу его голос? — подозрительно осведомился туземец.

— Ты обязательно услышишь его голос, — ответил Роберт. — И, клянусь тебе, ты будешь очень неприятно поражен. Ну ладно, начали!

Он посмотрел на пистолет и, обращаясь к нему, произнес:

— Если мы и вправду пришли сюда, чтобы защищать сокровенную святыню, — он указал на огражденное колючей стеной пространство, — то подтверди это своим громким голосом, и всем останется только подчиниться тебе!

Он нажал на курок, и пистолет выстрелил. Выстрел получился очень громким — недаром пистолет стоил целых два шиллинга, да и пистоны тоже влетели Роберту не в один пенни.

В каменном веке явно не слыхали ничего подобного. Все жители деревни, как подкошенные, попадали ничком на песок.

Жрец, благодаря подозрительности которого и произошло это замечательное испытание, первым поднялся на ноги.

— Я слышал голос бога, — сказал он. — Проводите их к месту, где хранится святыня, но ни в коем случае не пускайте дальше прихожей.

Четверых детей повели по кольцевой улочке, образуемой двумя рядами заграждений. Когда они достигли прохода сквозь внутреннюю стену, их пропустили через него и повели по еще одной кольцевой улочке — по-видимому, еще к одному проходу.

Как выяснилось, этот громоздкий (и очень колючий) архитектурный ансамбль имел примерно следующую форму:

— Похоже на зеленый лабиринт в Хэмптон-Корте,^[3] — прошептала Антея.

Узенькие улочки ничем не были защищены от палящего солнца, но когда дети наконец добрались до центрального здания, то увидали, что оно оснащено надежной круглой крышей, немного напоминавшей кардинальскую шапочку, только в отличие от кардинальской шапочки она имела неизбежный для данной местности грязновато-серый окрас. Дверной проем был скрыт занавесом из толстой гиппопотамьей кожи.

— Можете подождать здесь, — сказал их проводник. — Но, во имя ваших молодых жизней, не вздумайте заходить за занавес!

Сам он, очевидно, не очень-то беспокоился о своей жизни, потому что в следующую секунду отодвинул занавес в сторону и исчез в черных недрах хижины.

— Послушайте! — тут же зашептал Сирил. — Когда мы проберемся в хижину, кому-то из нас придется оставаться снаружи на тот случай, если вдруг объявится Псаммиад.

— Нет уж, что бы там ни происходило, давайте держаться вместе! — возразила Антея. — Хватит нам и того, что мы потеряли Псаммиада. Тем более, что мы все равно не сможем попасть в хижину, пока там находится этот человек. Я думаю, нам следует вернуться в деревню и посмотреть, что там происходит. Пробраться в хижину мы всегда успеем — тем более что теперь мы знаем дорогу, а этому дикарю, что засел в хижине, волей-неволей придется биться наравне со всеми, когда дело дойдет до драки. А вообще-то, как только мы найдем Псаммиада, нам лучше сразу же отправиться домой. Становится поздно, и мне почему-то очень не хочется ночевать в окружении этих противных колючек.

Они выбрались из лабиринта и объяснили стоявшему на страже жрецу, что будут защищать сокровенную святыню, когда начнется большая битва. А пока у них было предостаточно времени пошататься по деревне и увидеть собственными глазами, как первоклассный кремниевых дел мастер высекает, оттачивает и полирует наконечники и топорища туземных боевых орудий. Уверяю вас, что подобной процедуры не доводилось видеть ни одному из людей, живущих в наше время. Туземные боевые орудия надолго завладели вниманием обоих мальчиков. Нужно сказать, что в те времена люди не пользовались стрелами, какие сейчас пускают из луков на корте, и кремниевые наконечники насаживались в основном на короткие легкие дротики, которые было принято бросать руками. Дротики служили основным оружием людям каменного века и представляли из себя, как я уже говорила, остро заточенные куски кремния, привязанные к небольшим тонким прутьям. В целом они ужасно походили на трости, которые имели обыкновение носить на руке английские джентльмены в те не так уж далекие времена, когда в Лондоне вовсю процветали грабители и налетчики, — правда, тогда они назывались не дротиками, а «орудиями самообороны». Кроме дротиков, туземцы воевали длинными оборонительными копьями (с теми же кремниевыми наконечниками), кремниевыми (и чрезвычайно острыми) ножами и кремниевыми топорами.

Обитатели деревни ни минуты не сидели без дела, и оттого затянутое двумя колючими поясами пространство напоминало муравейник, на который случайно наступил пьяный лесник. Перед глазами четырех отважных путешественников во времени то и дело мелькали нагруженные разнообразными тяжелыми предметами мужчины и женщины, и только дети, казалось, носились туда-сюда исключительно ради собственного удовольствия.

И тут, абсолютно без всякого предупреждения, все вокруг стало стремительно окрашиваться в красный свет, как если бы кто-то вдруг открыл дверцу гигантской топки (подобное зрелище вы могли наблюдать в Вулиджском Арсенале, если, конечно, вам посчастливилось в нем побывать), а затем столь же внезапно стало темно, как если бы дверца топки быстро захлопнулась. Конечно же, никакой гигантской топки поблизости не присутствовало — это просто зашло солнце, и наступила ночь.

Дело в том, что в восьмитысячелетней давности Египте солнце имело на редкость неприятную привычку закатываться в течение одной с половиной секунды, и я полагаю, что с тех пор оно так и не сумело от этой привычки избавиться. Во всяком случае, рассказы современных путешественников свидетельствуют в пользу этого предположения. Так вот, солнце закатилось, наступила ночь, и маленькая туземка, заботливо набросив детям на плечи по антилопьей шкуре, провела их в свою хижину, где им уже была приготовлена постель — а именно, куча самой мягкой осоки, какую только можно было сыскать на этом берегу Нила.

— Мой отец сказал, что ночью они не нападут. Так что спите спокойно! — сказала она.

Эта мысль пришлась всем четверым по душе. Вы, наверное, удивитесь тому, что посреди всех этих неприятностей, чреватых опасностью для жизни, дети нашли в себе мужество заснуть. Но дело в том, что, как бы они ни были напуганы столь внезапным поворотом событий, каждый из них чувствовал, что у него внутри теплится (и даже с течением времени разгорается) непоколебимая уверенность в том, что на Псаммиада можно положиться и что в конечном итоге ничего плохого с ними не случится. Этой уверенности им как раз хватало на то, чтобы справляться со своим испугом и при этом не чувствовать к себе жалости.

— Думаю, нам и впрямь лучше поспать, — сказал Роберт. — Не знаю только, что подумает о нас бедная старая нянечка, когда мы не придем домой ночевать. Наверное, пустит по нашим следам полицию. Вот было бы здорово, если бы они сумели нас найти! Дюжина крепких полисменов очень не помешала бы в нашем нынешнем положении. Да ладно, чего там попусту волноваться! Пока ничего серьезного не происходит, — добавил он успокоительным тоном. — Спокойной ночи!

Все четверо почти сразу же заснули.

Их разбудили громкие, яростные, ужасающие вопли, которые, как им показалось, доносились одновременно со всех сторон. Тысячи глоток надрывались от крика в ночи, и, как позднее выразился Сирил, то были скорее завывания волков, жаждущих крови своих врагов, нежели голоса людей, пусть даже и восьмитысячелетней давности.

— Это голоса чужеземцев, — сказала туземная девочка, возникая из кромешной тьмы и прижимаясь к Антее своим дрожащим маленьким телом. — Они попытались атаковать стены, но колючки отбросили их назад. Мой отец говорит, что теперь они не посмеют нападать на нас до самого рассвета. Но они пытаются напугать нас своими криками. Вот идиоты! Они, наверное, считают нас невежественными дикарями наподобие грязных болотных жителей! — возмущенно закончила она.

Всю ночь раздавались вокруг деревни ужасные вопли, но как только солнце, следуя своей дурацкой египетской привычке, выскочило из дверцы гигантской топки, в стане нападавших воцарилась мертвая тишина.

Едва дети успели обрадоваться тому, что наконец-то наступило относительное спокойствие, как из-за высокого колючего ограждения на деревню со свистом посыпался град дротиков. Туземцы немедленно попрятались за своими хижинами, но тут дротики посыпались с другой стороны, и им снова пришлось менять укрытия. Набравшись храбрости, Сирил вытащил засевший в крыше ближайшего дома дротик и принялся внимательно разглядывать его. Наконечник этого дротика был сделан из начищенной до блеска меди.

Затем воинственные крики нападавших возобновились, и вскоре к ним прибавился треск сухих колючек. Враг прорывался сквозь внешнее ограждение. Деревенские туземцы всей толпой повалили к месту, откуда раздавались треск и крики, и принялись бросать через ограду заостренные камни и свои короткие тросточки с кремниевыми наконечниками. Никогда в жизни детям еще не приходилось видеть людей, в глазах которых столь явственно горело желание убивать. Зрелище показалась им в равной степени необычным и отвратительным. Они почувствовали, как невидимая рука перехватывает им горло, мешая дышать и говорить. Все, что происходило у них перед глазами, никоим образом не напоминало стереотипные батальные зарисовки со страниц дешевых иллюстрированных журналов.

Казалось, что обрушившийся на нападавших град камней заставил их отступить, но не успели осажденные как следует перевести дух, как оглушительные вопли и треск колючек послышались с противоположной стороны деревни. Туземцы бросились всей толпой отбивать новый прорыв. Так повторялось несколько раз, и обитателям деревни приходилось беспрестанно носиться то к одной, то к другой осажденной точке, поскольку у них явно не хватало ума на то, чтобы равномерно распределить своих людей по всему периметру ограды.

Сирил обратил внимание на то, что время от времени кто-нибудь из осажденных ненадолго забегал в сплетенный посреди деревни колючий лабиринт, и когда он возвращался оттуда, лицо его было исполнено воинской доблести и отваги, а походка — твердости и решимости.

— Полагаю, они заходят в хижину и касаются амулета, — сказал Сирил. — Помните, Псаммиад говорил, что амулет может наделять людей мужеством?

Пробравшись сквозь колючий лабиринт к хижине, дети убедились, что он был прав. Перед загораживавшим вход кожаным занавесом стоял один из жрецов, и как только к нему подходил очередной воин, он шептал ему на ухо какое-то слово, которое дети не могли расслышать, и касался его лба какой-то вещицей, которую они не могли разглядеть. Вещицу эту он держал в правой руке, и сквозь его крепко сжатые пальцы она явственно поблескивала красным.

А на подступах к защитному валу вовсю продолжала бушевать битва. Внезапно сквозь свист дротиков и грохот падающих камней прорвались отчаянные крики осажденных:

— Они прорвались! Прорвались! Внешние стены пали!

И в ту же секунду жрец исчез внутри хижины.

— Он хочет спрятать амулет! — воскликнула Антея. — О Псаммиад, как мог ты покинуть нас в такую минуту!

Внезапно совсем рядом прозвучал еще один крик ужаса. На этот раз он донесся из священной хижины, а вслед за ним оттуда же выскочил бледный, как мел, туземный жрец. Не глядя по сторонам, он что было сил бросился наутек и вскоре затерялся в недрах колючего лабиринта. Нужно сказать, что в тот момент лица детей были немногим розовее физиономии бедного туземца.

— О Господи, а это-то что еще такое?! — в отчаянье простонала Антея. — О Псаммиад, как ты мог?

Шум сражения то стихал, то возобновлялся снова. Отдельные крики раненых сменялись вспыхивавшей с новой силой какофонией ужасной резни. И все это происходило с равномерностью, свойственной медленно вздымающимся и опадающим океанским волнам.

Антея съежилась в комок от страха и снова запричитала:

— О Псаммиад, Псаммиад!

— Ну что там еще? — вдруг раздался прямо у них под ногами знакомый до боли голос. В тот же самый момент маленькая волосатая лапка отогнула край кожаного занавеса, и затуманенным от слез взорам детей явились полупрозрачные ушки и улиточьи глазки Псаммиада.

Только когда Антея схватила его на руки и крепко-накрепко прижала к груди, дети позволили себе испустить судорожный вздох облегчения.

— Умоляю тебя, скажи, где тут у них восток? — проговорила Антея пулеметной скороговоркой, ибо новая волна сражения подкатывала все ближе и ближе.

— Ты так меня задушишь! — запротестовал Псаммиад. — Скорее! Заходите в хижину!

Хижина была до отказа заполнена угольно-черной тьмой.

— Подождите, я зажгу спичку! — сказал Роберт и принялся чиркать фосфорной головкой о подошву ботинка.

При свете спички выяснилось, что пол хижины представлял из себя не утоптанную до окаменелости глину пополам с речным илом, а мягкий, сухой и очень приятный наощупь песок.

— Я решил немножко вздремнуть, благо лучшего места для этого не найти во всей этой идиотской деревне, — объяснил Псаммиад. — Скажу вам, за весь месяц, проведенный с вами, я никогда так хорошо не высыпался. Не беспокойтесь, теперь с вами будет все в порядке. Я с самого начала знал, что вы сможете стащить амулет, только когда битва будет в самом разгаре. Тот человек, что минуту тому назад чуть не отдавил мне правую заднюю лапу, больше не вернется. Я куснул его как следует, и он, наверное, решил, что я какой-нибудь злой дух. Так что вам остается лишь забрать нужную вам вещицу и отправиться домой.

Стены хижины были сплошь увешаны шкурами разнообразных животных, а посреди ее высилась горка поднесенных накануне жертвоприношений, причем изрядно уже увядшие антеевы розы гордо венчали ее. В одном углу хижины стояла огромная, грубо отесанная каменная глыба, а на ее неровной поверхности, естественно, лежала продолговатая керамическая шкатулка, вдоль и поперек испещренная необычно живыми рисунками людей и животных.

— Так, значит, он там? — спросил Сирил, когда Псаммиад указал на шкатулку одним из своих длинных и острых когтей.

— Скорее всего, там, — ответил Псаммиад. — Этот полоумный жрец как раз собирался зарыть шкатулку в песок, когда я набросился на него и укусил в ногу.

— Зажги-ка еще одну спичку, Роберт! — сказала Антея. — Так, а теперь скажи нам поскорее, где находится восток.

— Как где? — удивился Псаммиад. — Конечно же, там, где всходит солнце!

— Но ведь нам в школе говорили, что…

— Вам там еще и не такого наговорят! — нетерпеливо огрызнулся Псаммиад и принялся устраиваться в своей корзинке. Первым делом он, как обычно, закутался с головою в водонепроницаемую клеенку.

— Но нам же отсюда не видно никакого солнца! — взвыла Джейн. — Да, к тому же, оно уже давным-давно взошло…

— Ох, как вы любите попусту тратить время! — заворчал Псаммиад. — Ведь даже самому распоследнему идиоту понятно, что восток находится там, где в храмах бывают алтари. Вот ваш восток!

И он указал на каменную глыбу со шкатулкой.

А между тем монотонные удары металла о камень, перемежающиеся громкими криками дерущихся, приближались с каждой минутой. По лихорадочным указаниям, которыми обменивались между собой жрецы, дети поняли, что хранители амулета выстроились кольцом вокруг хижины и приготовились защищать свое сокровище до тех пор, пока живы. Однако после того, как Псаммиад совершил свое дерзкое нападение, никто из них так и не осмелился зайти внутрь.

— А теперь, Джейн, слушай меня внимательно! — быстро заговорил Сирил. — Я пошел за амулетом, а ты будь готова в любой момент поднять свою половинку над головой. Да не забудь повернуться лицом на восток! И вот еще что, не выпускай ее из рук, пока не пройдешь через арку!

Затем он шагнул по направлению к алтарю — но в тот же самый момент наверху раздался треск ломающихся веток, и в хижину хлынул ослепительный поток дневного света! В одном из углов хижины отломился порядочный кусок крыши, и теперь два длинных копья отпихивали его в сторону. Пока дети щурились и прикрывали глаза ладошками ввиду столь внезапного перехода от темноты к свету, в образовавшееся наверху отверстие просунулись две здоровенные ручищи и одним махом обрушили ближайшую к алтарю стену. Еще не совсем привыкшим к свету глазам детей предстало исполненное злобы темное лицо с широким приплюснутым носом и мутновато-желтыми белками глаз. Даже в этот ужасный момент у Антеи нашлось время подумать о том, что это свирепое лицо было как две капли воды похоже на физиономию мистера Якоба Абсалома, владельца расположенной неподалеку от Чаринг-Кросс ювелирной лавки, у которого она и купила половинку амулета.

— Он здесь, их хваленый амулет, что помогал им храбро сражаться и достойно умирать! — прокаркал резкий, надсаженный в пылу битвы голос. — Но погодите! Тут есть кто-то еще — только никак не могу разобрать, боги это или демоны?

Он свирепо глянул на детей, и белки его глаз, до того бывшие неестественно желтыми, приобрели свой естественный цвет — от бешенства, несомненно. Между зубами у него был зажат мокрый от крови медный кинжал. Нельзя было терять ни секунды.

— Давай, Джейн, быстрее же! — закричали дети во весь голос.

Дрожащими руками Джейн протянула амулет по направлению к алтарю, и Сирил со всей доступной ему в данный момент скоростью произнес слово силы. Амулет немедленно развернулся в огромную арку. По внешней стороне ее замысловатой дуги виднелись сияющее египетское небо, полуразрушенная стена хижины, массивный каменный алтарь и хищное, плосконосое лицо солдафона с зажатым между зубов кинжалом. Внутри же неясно просматривалась блеклая, запыленная, коричневая по краям, но вдруг ставшая по-настоящему желанной зелень трав и крон лондонского Риджент-парка.

— Не выпускай амулета, Джейн! — прокричал Сирил, бросаясь в арку и увлекая за собой Антею с псаммиадовой корзинкой под мышкой. Роберт последовал за ними, крепко держа Джейн за руку. Едва только все четверо (и, конечно же, Псаммиад) прорвались за туманную пленку, что отделяла прошлое от настоящего, как шум битвы раз и навсегда смолк у них в ушах, и на смену ему пришло негромкое, невнятное и абсолютно не опасное бормотание огромного старого города, служившее прекрасным аккомпанементом сладкой музыке визгливых воробьиных голосов, ругавшихся на гравиевой дорожке из-за брошенной кем-то хлебной корки, и атональному пению оборванных пролетарских детей, водивших хоровод на желтой, истоптанной бесчисленными ступнями траве.

— Клянусь жизнью, вот это было приключение, так приключение! — сказал Сирил, с трудом переводя дух.

— Кое-что приятное в нем, разумеется, было, — согласился с ним Псаммиад, стряхивая со своей шелковистой шерстки последние крохи египетского песка.

Некоторое время все четверо молча лежали на травке, наслаждаясь тишиной и покоем старого парка.

— Давайте-ка пойдем домой! — наконец предложила Антея. — Старая нянечка, наверное, уже совсем обезумела от страха. Глядите, солнце стоит примерно на том же самом месте, что и вчера. Значит, нас не было дома вот уже сутки.

— А булочки так до сих пор еще свежие! — удивился Сирил, ощупывая забытую накануне под деревом корзину с едой. — Наверное, с утра была роса, вот они и не успели засохнуть.

Что самое странное, никто из них не чувствовал себя голодным.

Подобрав с травы корзину с обедом и корзину с Псаммиадом, дети отправились домой.

Старая нянечка встретила их громким возгласом удивления.

— Чтоб мне провалиться на месте! — сказала она. — Быстро же вам поднадоел ваш пикничок! Что у вас там опять стряслось?

Дети приняли ее слова за чистой воды иронизирование. Иронизировать — это значит говорить совершенно обратное тому, что думаешь. От этого вашему собеседнику обычно становится очень неприятно. Вспомните, как вам бывало неприятно, когда вы забывали умыться перед обедом и кто-нибудь из взрослых говорил вам: «Смотрите-ка, какой чистюля к нам пожаловал! Так весь и блестит, как начищенный самовар (то есть, кофейник)».

— Простите нас, пожалуйста, но… — начала было Антея, но старая нянечка тут же прервала ее.

— Да что ты, милая моя, какие там извинения! В конце концов, это ваше дело, а не мое. Проходите же поскорее да займитесь чем-нибудь полезным, пока я тушу помидоры.

После того как она удалилась на кухню присматривать за своими помидорами, дети еще долго стояли посреди холла и в недоумении глядели друг на друга. Как могло случиться, думали они, что их старая добрая нянечка вдруг изменилась настолько, что ей стало абсолютно наплевать на то, что их не было дома полных двадцать четыре часа (в которые, кстати, входила и ночь), причем она даже не удосужилась спросить, где же они, собственно, болтались все это время?

Но тут Псаммиад высунул голову из корзинки и произнес:

— Ну, а сейчас-то в чем дело? Вы что, так до сих пор ничего и не поняли? Вы прошли через арку и попали в то же самое время, из которого отправились в прошлое. Так что не волнуйтесь, до завтра еще далеко!

— Так, значит, мы вернулись во вчера? — спросила Джейн.

— Да нет же, Господи, вы вернулись в сегодня! Туда же, где и были все это время. Представляете, какая бы воцарилась неразбериха, если бы все, кому не лень, принялись отрезать куски от прошлого и вставлять их в настоящее?

— Стало быть, все наше приключение не отняло у нас ни секунды времени?

— Если хотите, можете выразиться и так, — сказал Псаммиад. — Я лишь позволю себе уточнить, что оно не отняло у вас ни секунды реального времени.

Этим вечером Антея вновь решила облагодетельствовать бедного ученого джентльмена, самолично притащив ему в комнату приготовленный на обед бифштекс. Правда, перед тем ей пришлось спросить разрешения у Беатрис — той самой приходящей горничной, которая подарила ей браслет с синей стеклянной подвеской, ныне (или все-таки в прошлом?) являющийся собственностью маленькой туземной девочки. Ученый джентльмен охотно согласился отведать бифштекса, но при этом попросил Антею рассказать обо всем, что случилось с детьми за прошедший день.

Антея добросовестно пересказала ему пережитое ими приключение.

— Сегодня утром мы отправились в прошлое и оказались на берегу Нила… — начала она, и прошло немало времени, прежде чем она добралась до заключительной фразы: — Тут мы поняли, что нужно скорее возвращаться домой, и — фьюить! — уже снова сидели на травке в Риджент-парке, причем все приключение не отняло к нас ни секунды нашего реального времени.

Она ничего не сказала ему о таких запрещенных для разглашения вещах, как амулет или Псаммиад, но и без того рассказ получился настолько замечательным, что ученый джентльмен несколько минут остолбенело сидел в своем кресле, прежде чем обратиться к ней со следующими словами:

— Знаешь, а ты ведь на редкость удивительная девочка! Кто тебе рассказал обо всем этом?

— Никто, — твердо сказала Антея. — Я все видела собственными глазами.

— Детские фантазии! — медленно произнес ученый джентльмен с таким видом, как будто силился вспомнить какое-то давным-давно позабытое слово.

Когда Антея ушла, он еще долго сидел в кресле. Наконец он вздохнул и заставил себя рывком подняться на ноги.

— Похоже, мне и в самом деле нужно немного отдохнуть, — сказал он. — Что-то у меня с нервами стало не в порядке. Я только что испытал серию совершенно отчетливых и реальных ощущений весьма необычного порядка. Мне пригрезилось, что в мою комнату вошла маленькая девочка с первого этажа и представила мне весьма живую и убедительную картину жизни преддинастического Египта. И что самое странное, картина эта почти ничем не отличалась от моих собственных представлений об этом периоде. Ну и странные же штучки иногда выкидывает наш мозг! Впредь мне следует получше заботиться о своем здоровье.

Затем он добросовестно доел весь остававшийся в тарелке хлеб и перед тем, как снова засесть за работу, отправился на полчаса побродить по вечерним улицам Лондона.

Глава VI. ВРАТА ВАВИЛОНА

Эту песенку Джейн напевала своей кукле, забравшись в специально выстроенный для них двоих домик, с намерением убаюкать ее на ночь. Крышей домику служила столешница обеденного стола, стенами — скатерть и противопылевые накидки, предварительно снятые со стульев и закрепленные по периметру стола посредством тяжеленных ученых книг. Ночью служил день.

Остальные дети предавались сомнительным радостям санного спорта. Вы, конечно же, знаете, как устроить тобогган прямо у себя дома — для этого всего-то лишь требуется стащить из буфета самый большой (и по возможности самый красивый) чайный поднос и, усевшись на него с ногами, съехать вниз по лестнице. Лучше всего заниматься этим видом спорта в те дни, когда медные крепежные прутья уносят в чистку, и ковер держится на лестнице лишь верхним концом, прибитым гвоздями непосредственно к полу. Единственным недостатком этого во всех отношениях замечательного развлечения является то, что оно входит в черный список ненавидимых взрослыми игр, — и старая нянечка, которая, несмотря на очевидные признаки впадения в детство, еще сохраняла множество свойственных взрослым предрассудков, не замедлила разогнать импровизированные состязания задолго до того, как определились первые финалисты. Чайный поднос был водворен обратно в буфет и заперт на замок, а неудавшиеся санные чемпионы понуро отправились в гостиную, горя желанием выместить на ком-нибудь злобу.

Поэтому не удивительно, что, едва завидев построенный Джейн домик, Сирил сказал:

— Черт подери, надо же устроить такой бардак!

А Роберт добавил:

— Да заткнись же ты, Джейн!

И даже Антея, которая была неизменно ласкова по отношению к младшей сестре, не выдержала и посоветовала ей сменить пластинку.

— Эта дурацкая песенка кого угодно с ума сведет! — пояснила она.

День выдался на редкость дождливым, а потому детям пришлось отказаться от очередной вылазки в город с целью поглазеть на что-нибудь удивительное и бесплатное. Все утро каждый из них прокручивал в голове волнующие события предыдущего дня, обрушившиеся им на голову после того, как амулет оказался в руках у Джейн и, выполняя ее приказ, обратился в сверкающую арку, сквозь которую четверо наших приятелей проследовали из Риджент-парка (и заодно из нашего времени) в Египетское царство восьмитысячелетней давности. Воспоминания о всем случившемся в египетской деревне были поразительно свежи и весьма неприятны, а потому каждый втайне очень надеялся на то, что никому из остальных больше не взбредет в голову предложить экскурсию в прошлое — и без того после всех вчерашних приключений им еще целую неделю будут сниться кошмары! И в то же самое время никому не хотелось прослыть трусом, а меньше всего Сирилу, который, подобно всем отважным молодым героям, ужасно боялся навлечь на себя хотя бы тень подозрения в приверженности этой человеческой слабости. А потому он сказал:

— Послушайте! Насчет этого амулета… Джейн, а ну, вылезай оттуда! Нам нужно серьезно поговорить.

— Тоже мне, проблема! — сказал Роберт.

Джейн послушно просочилась сквозь полотняные стены своего домика и уселась посреди комнаты. Попутно она пошарила рукой по груди, чтобы убедиться, что амулет все еще находится при ней.

— Да, проблема! — вскинулся Сирил, сбрасывая с себя маску напускной беспечности. Ему показалось, что Роберт был сегодня чересчур груб. (Я вынуждена признать, что у меня сложилось абсолютно такое же впечатление.) — Нам нужно продолжать поиски. Какой нам прок от первоклассного волшебного амулета, если мы боимся им пользоваться? Это все равно что всю жизнь продержать на привязи чистопородного скакуна.

— Ты же знаешь, что я всегда готов на что угодно, — сказал Роберт. И тут же, из самых что ни на есть рыцарских побуждений, торопливо добавил: — Вот только мне сдается, что девчонки сегодня не очень-то горазды.

— Что до меня, так я готова отправиться куда угодно, — неискренним тоном заявила Антея. — Если вы думаете, что я боюсь, то вы серьезно ошибаетесь.

— А я неготова! — мрачно пробурчала Джейн. — Все это мне очень не нравится — и вообще, туда я больше ни за какие коврижки не вернусь!

— Глупышка, кто же тебя заставляет возвращаться именно туда? — ответил Сирил. — Отправимся в какое-нибудь другое место…

— Знаю я вас! Наверняка выберете какую-нибудь пустыню со всяческими львами и тиграми.

Вид насмерть перепуганной Джейн изрядно приободрил остальных детей, почувствовавших себя в эту минуту неустрашимыми завоевателями Вселенной. Они наперебой принялись объяснять Джейн, как важно для всех них продолжать поиски.

— Если мы бросим все дело на полдороге, Псаммиад посчитает нас неблагодарными животными, — заключила Антея с оттенком строгости в голосе.

Джейн поднялась на ноги. Судя по всему, она пребывала в полнейшем отчаянии.

— Не хочу! — закричала она. — Нет, нет и нет! И не подходите ко мне! Только попробуйте меня тронуть — я так завизжу, что вы все пооблезаете! А потом пойду и все расскажу нянечке, а заодно еще попрошу ее сжечь амулет в камине. Вот так-то!

Представляете, как тут все разозлились на Джейн?! Еще бы, она, в отличие от всех остальных, и не думала скрывать своего страха! «Теперь-то уж никто не посмеет сказать, что все провалилось из-за меня», — одновременно пронеслось в голове у Сирила, Роберта и Антеи, после чего они принялись изо всех сил выказывать Джейн свое неудовольствие по поводу того, что все провалилось из-за нее. И от этого они почувствовали себя еще более храбрыми.

насмешливо пропел Роберт.

— Так всегда бывает, стоит только связаться с девчонками, — произнес Сирил тоном холодного неодобрения, и это прозвучало гораздо обиднее, чем дурацкая припевка Роберта.

Антея же добавила:

— Девчонка девчонке рознь. Я вот, например, не боюсь!

Это было смертельное оскорбление. Джейн подобрала с пола свою куклу и повернулась к остальным. На лице ее было написано то странноватое выражение, что в книжках называется «бесстрашием отчаяния».

— Мне наплевать! — сказала она. — Ни в какое прошлое я больше с вами не отправлюсь, и все тут! И вообще, глупо оправляться в путешествие, когда тебе этого совсем не хочется, а еще глупее путешествовать, когда не знаешь, куда попадешь. И можете издеваться надо мной, сколько угодно, потому что вы самые настоящие свиньи, и я вас всех ненавижу!

Бросив им в лицо эти ужасные слова, она выскочила из комнаты и оглушительно хлопнула дверью.

Сирил, Роберт и Антея избегали смотреть друг на друга. Сейчас они уже не чувствовали себя такими храбрыми, как минуту тому назад.

Сирил взял со стола книгу, но тут же положил ее обратно ввиду абсолютной неудобочитаемости. Роберт, чьи ноги отличались большей красноречивостью, чем язык, принялся рассеянно пинать ножку стула. Антея же энергично собирала скатерть в складки, причем она с таким усердием пыталась придать складкам одну длину, что можно было подумать, что от этого зависит вся ее дальнейшая жизнь. Рыдания Джейн постепенно замерли в отдалении.

Внезапно Антея сказала:

— Знаете что? Нам нужно пойти на мировую! Бедная милая Кошечка… Она такая несчастная. И, кроме того, она ведь самая младшенькая.

— Но она обозвала нас свиньями! — сказал Роберт, яростно пнув ножку стула.

— Вообще-то, — сказал Сирил, на которого иногда накатывали непродолжительные приступы справедливости, — мы первые начали заедаться. Ты начал, если быть абсолютно точным, — добавил он, когда приступ справедливости кончился.

— Если ты хочешь свалить всю вину на меня, то у тебя ничего не выйдет, — парировал Роберт, и ножка стула опасно затрещала под очередным сокрушительным ударом его ноги.

— Ой, давайте не будем заводиться! — поспешила вмешаться Антея. — Вы же знаете, что мама ужасно не любит, когда мы ссоримся. Идемте к Джейн! Если хотите, я извинюсь первая. Хотя, по правде говоря, как раз я-то ей слова дурного не сказала.

— Ладно, давайте покончим с этим! — энергично воскликнул Сирил, открывая дверь гостиной. — Эй, Кошечка, ты где?

Откуда-то со второго этажа до них донесся прерываемый отчаянными всхлипываниями голос Джейн, наперекор всему распевавшей свою вавилонскую считалочку:

Нет ничего отвратительнее, когда занудливые детские считалочки распеваются с явным желанием досадить окружающим. Однако Антея нашла в себе силы не обращать на это внимания, и принялась карабкаться по лестнице, преодолевая зараз по три ступеньки. При такой скорости она чуть было не врезалась в Джейн, которая сидела на последней ступеньке второго этажа и с ожесточением пыталась убаюкать куклу, которая наотрез отказывалась засыпать под такую дикую колыбельную.

— Слушай, Кошечка, давай мириться! Прости нас, пожалуйста, за то, что мы…

Продолжения не потребовалось. Вскоре все четверо уже вовсю обменивались примирительными поцелуями. Джейн, будучи самой младшей, была назначена распорядителем этой маленькой церемонии.

Однако Антее этого показалось мало, и она обратилась к сестре со следующими словами:

— Прости меня, дорогая Кошечка, за то, что я вела себя по-свински, — сказала она. — Ведь, если говорить по-честному, то в глубине души мне тоже ужасно не хотелось возвращаться в прошлое. Но, с другой стороны, — ты только подумай, милая! — если мы снова туда не отправимся, то никогда не отыщем Амулет, а если мы не отыщем Амулет, то наше заветное желание, чтобы папа, мама и Ягненок живыми-невредимыми вернулись домой, никогда не сбудется! Нам обязательно нужно попасть в прошлое, но если хочешь, мы можем подождать денек-другой, чтобы ты успела набраться храбрости.

— Вот что я вам скажу: сырое мясо в одну секунду делает храбрецом самого распоследнего труса, — сказал Роберт, желая показать, что больше не держит ни на кого зла. — Или можно попробовать клюкву. Как известно, татарам удалось завоевать полмира, и все потому, что они ели одну клюкву. Хотя нет, клюква бывает только на Рождество, но я сегодня же попрошу нянечку, чтобы она подавала тебе исключительно сырые бифштексы.

— Знаешь, я как-нибудь без этого справлюсь, — поспешно сказала Джейн, которая не могла выносить недожаренного мяса. — Во всяком случае, попытаюсь.

В этот момент дверь в комнату ученого джентльмена отворилась, и на пороге показался он сам собственной персоной.

— Простите, — сказал он своим негромким, приятным и очень ученым голосом, — но мне показалось, что я услыхал дорогое моему сердцу слово. Вы, случайно, не пели пару минут тому назад какую-то печальную балладу о Вавилоне?

— Нет, — бодро ответствовал ему Роберт. — Джейн тут распевала что-то насчет того, сколько получится дней, если в них обратить тридцать шесть и шесть миль, а что она была печальна, так это…

Он собирался сказать «сущая ерунда», но Антея успела вовремя ущипнуть его за руку, и он ограничился неопределенным мычанием.

— К несчастью, мне не удалось полностью расслышать слова, — продолжал ученый джентльмен. — Не могли бы вы еще раз исполнить эту вещь?

Дети дружно грянули:

— Как бы я хотел побывать в Вавилоне! — с мечтательным вздохом произнес ученый джентльмен.

— А что, разве нельзя? — удивилась Джейн.

— Вавилон был разрушен давным-давно, — еще раз вздохнув, ответил ученый джентльмен. — Когда-то он был самым большим и красивым городом на свете, в нем процветали науки и искусства — а теперь от него остались одни руины, да и те лежат настолько глубоко под землей, что люди даже приблизительно не могут установить его местоположение.

Он стоял, облокотившись о перила лестницы, и глаза его застилала странная мерцающая дымка — расплывчатое отражение стародавнего Вавилона, явившегося ему во всей своей былой славе и величии.

— Послушайте! — прервал его грезы Сирил. — Надеюсь, вы помните амулет, который мы вам недавно показывали? На нем еще есть имя, которое вы нас научили произносить. Помните?

— Конечно!

— А вот как вы думаете, мог ли этот амулет когда-либо побывать в Вавилоне?

— Вполне возможно, — ответил ученый джентльмен. — Подобные амулеты находили в египетских гробницах самого раннего периода, но никто и никогда не утверждал, что они имеют египетское происхождение. Их вполне могли завести туда из Азии. Или же, если предположить, что амулет был все-таки египетским, он мог попасть в Вавилон сотней различных способов: либо как подарок, переданный через послов тамошнему владыке, либо как военный трофей, захваченный вавилонской армией в войне с Египтом. Надпись же, скорее всего, была сделана гораздо позднее. А что, неплохая придумка! Вдруг ваш драгоценный артефакт и впрямь когда-то хранился за неприступными стенами Вавилона?

Дети заинтригованно переглянулись, а потом Джейн сказала:

— Скажите, а древние вавилонцы были такими же дикарями, как древние египетцы? Они тоже постоянно дрались и швырялись первым, что под руку попадется? — Пусть Джейн и не слишком хорошо разбиралась в названиях древних народов, но овладевшие всеми четверыми детьми опасения она передала абсолютно верно.

— Да что вы! Своим добронравием вавилоняне превосходили даже ассирийцев, — ответил ученый джентльмен. — И, конечно же, их ни в коем случае нельзя назвать дикарями. Они достигли необычайно высокого уровня развития. — Он окинул свою аудиторию критическим взглядом и продолжал: — Я имею в виду, у них были прекрасные дворцы, статуи и ювелирные украшения. Кроме того, они были ужасно учеными — они строили гигантские библиотеки и возводили высокие башни для астрономических и астрологических наблюдений.

— Чего-чего? — переспросил Роберт.

— Ну, то есть, они наблюдали за звездами и умели предсказывать судьбу, — пояснил ученый джентльмен. — А еще у них были роскошные храмы и просто потрясающие висячие сады…

— Знаете, если вы не против, то я, пожалуй, отправлюсь с вами в Вавилон, — вдруг выпалила Джейн, и остальные дети поспешили во весь голос заорать «Решено!», пока она не передумала.

— Ах! — сказал, печально улыбаясь, ученый джентльмен. — Когда я был таким же молодым, как вы, куда только не уносила меня моя фантазия! — Он снова вздохнул, а потом, вспомнив о своей как всегда не терпящей отлагательства работе, скрылся за дверью, сказав детям на прощанье: — Что ж, желаю вам хорошенько протрезвиться… э-э-э… то есть, порезвиться.

— Эти взрослые иногда ни с того ни с сего начинают забывать родной язык, — сказал Сирил, когда дверь за ним затворилась. — Ну ладно, хватаем Псаммиада — и вперед! Сдается мне, что Вавилон нам просто до ужаса понравится!

Они разбудили Псаммиада и посадили его в плетеную корзину, обложив ее изнутри водонепроницаемой клеенкой на тот случай, если в Вавилоне выдастся дождливая погода. Песчаный Эльф был ужасно недоволен тем, что его потревожили, но против путешествия в Вавилон возражать не стал.

— Я слышал, там на редкость качественный песок, — заметил он.

Затем Джейн подняла амулет над головой, а Сирил сказал:

— Мы хотим отправиться в Вавилон и поискать там твою утерянную половинку. Будь так любезен, позволь нам пройти туда сквозь тебя.

— Но только, пожалуйста, сделай так, чтобы мы оказались где-нибудь неподалеку от Вавилона, — поспешно добавила Джейн. — Мы сначала пооглядимся на месте, и если Вавилон нам не понравится, мы тут же вернемся назад.

— Вы тут целый день собрались торчать? — ворчливо осведомился Псаммиад.

Антея поспешно выступила вперед и произнесла имя силы, без которого амулет годился разве что на закладку в школьном учебнике.

— Ур-Гекау-Сетчех!

Не успел последний слог замереть у нее на устах, как амулет превратился в огромную арку, вершина которой доходила до потолка спальни. Как и прежде, зрелище выдалось потрясающим: снаружи арку обрамляли киддерминстеровский ковер, массивный крашеный буфет, медный, разрисованный ивовыми ветвями умывальник, потускневшие от времени занавески, давно не беленный потолок и, вообще, вся та унылая атмосфера, что так свойственна человеческому жилью в ненастный день, — зато внутри ослепительно сверкали на солнце изумрудная листва и диковинные белоснежные цветы. Дети счастливой толпой повалили через арку. Даже Джейн в конце концов убедилась, что на сей раз им не грозят ни львы, ни гиппопотамы, а потому сжимала амулет, как красноармеец сжимает штык, — недрогнувшей рукой. Пропустив Сирила, Роберта и Антею, она проскользнула через арку сама и снова повесила вмиг сжавшийся до обычных размеров амулет себе на шею.

Дети стояли под неизвестной породы фруктовым деревом, на нестерпимо зеленой листве которого ярко проступали белые цветы. Рядом виднелось несметное множество точно таких же деревьев, из чего дети справедливо заключили, что попали во фруктовый сад. У них под ногами расстилался мягкий ковер изумрудной травы, по которому вились узоры из лилий, крокусов и неведомых голубых цветов, а над головами радостно распевали дрозды и малиновки. Откуда-то издалека доносилось нежное воркование голубей.

— О, какое замечательное место! — воскликнула Антея. — Смотрите, здесь все почти такое же, как у нас дома — я имею в виду, в Англии, — только гораздо голубее, зеленее и белее. А уж цветы-то какие громадные!

Мальчики сдержанно подтвердили, что здесь и в самом деле весьма недурно, и даже Джейн не могла не признать, что все вокруг было по-настоящему волшебным.

— Могу поклясться, что уж здесь-то нам точно нечего бояться, — сказала Антея.

— А я так в этом не уверена, — осторожно заметила Джейн. — Может быть, я и не права, но мне кажется, что фруктовые деревья спокойненько растут себе даже тогда, когда люди вовсю убивают друг друга. И мне нисколечки не нравится эта штука, которую ученый джентльмен называл «висячими садами». А вдруг это такие специальные сады, где вешают людей, и они потом висят там, покудова не истлеют? Вот ужас-то!

— Да успокойся ты, глупышка! — сказал Сирил. — Ты что, учебника по истории ни разу не читала? Висячие сады — это обыкновенные фруктовые сады, только они подвешены на цепях между домами — ну, вроде детских колыбелек. Ладно, пойдемте! Не вечно же нам тут прохлаждаться.

Дети побрели по высокой росистой траве. Насколько хватало глаз, вокруг были деревья, одни только деревья и ничего кроме деревьев. А когда сад наконец кончился, непосредственно за ним начался другой. От первого его отделяла лишь узенькая полоска воды — кристально чистый поток лениво нес свои воды по прямому, как стрела, руслу. Дети перепрыгнули через него и зашагали дальше. Сирил, прослывший среди домашних заядлым садоводом (и правда, ему очень нравилось наблюдать за работой садовника), сыскал себе немалое уважение в глазах остальных, по ходу дела объясняя, как называется то или иное встреченное ими дерево. А встречались им такие удивительные вещи, как орешник, миндаль, абрикос и даже фиговое дерево с огромными пятипалыми листьями (в фигу, к счастью, не сложенными). И через каждую сотню-другую шагов им приходилось перепрыгивать через крохотные ручейки.

— Похоже на квадраты из «Алисы в Зазеркалье», — прокомментировала этот странный природный феномен Антея.

Наконец они добрались до сада, который в корне отличался от своих предшественников. А именно, в дальнем его конце имелось низенькое кирпичное здание.

— Это виноград! — торжественно объявил Сирил, указывая на спеющие на солнце грозди. — А все это место целиком называется виноградником. Я ничуть ни удивлюсь, если в этом глинобитном сарае мы найдем… э-э-э, как там его?.. давильный пресс.

Бесконечная череда садов осталась позади, и теперь они шагали по дороге. Это была самая странная дорога из тех, какие им довелось повидать на своем коротком веку: она почти целиком состояла из выбоин да колдобин, а по бокам ее густо росли кипарисы, акации и какие-то чрезвычайно запутанные кусты, с виду немного похожие на тамариск, который вы наверняка не раз встречали, путешествуя во время летних каникул между Ниццей и Каннами (если же вам еще не доводилось выезжать за границу, то попробуйте поискать его около Литлхэмптона).

Вскоре перед ними замаячили силуэты домов. Это были прочные на вид строения из камня и дерева, в беспорядке разбросанные посреди монолитной зеленой массы садов. Постепенно они стали попадаться все чаще и чаще — и вот уже далеко впереди начала вырастать темная полоска ограждавшей город стены. При ближайшем рассмотрении стена оказалась необычайно высокой — пожалуй, она даже превосходила размерами собор Св. Павла, выше которого, как известно каждому англичанину, вообще ничего не бывает. По всему периметру стены имелись огромной величины ворота, отливавшие золотом в лучах восходящего солнца. По обеим сторонам ворот из стены выдавались квадратные сторожевые башни. А за стеной начиналась целая россыпь невиданных по красоте зданий, переливавшихся на солнце всеми оттенками золота и лазури. Невдалеке величаво несла свои голубовато-стальные воды река. Заглянув в ближайший просвет между деревьями, дети обнаружили, что она вытекает из города через широченную арку в стене и исчезает где-то в невообразимой дали.

— А эти штуки с перьями на макушке называются пальмами, — сказал неугомонный Сирил.

— Ну ладно, раз уж ты все на свете знаешь, — не выдержал Роберт, — то скажи-ка, как называется вон та серо-буро-малиновая чертовщина? Да не туда смотришь — левее, где один песок да колючки!

— Знаешь что? — высокомерно ответил Сирил. — Я ведь, кажется, никому не навязывался. Просто я подумал, что когда вы увидите пальму в следующий раз, вам же будет лучше, если вы сразу узнаете ее и не будете стоять, разинув рты, как стадо баранов.

— Смотрите! — вдруг (и, нужно сказать, весьма кстати) закричала Антея. — Ворота открываются!

И действительно, ближайшие к детям ворота вдруг качнулись и с оглушительным металлическим скрежетом откинулись назад. В тот же самый момент на дорогу откуда ни возьмись высыпала разношерстная толпа людей и быстро направилась к воротам.

Не сговариваясь, дети со всех ног устремились за стоявший поблизости тамарисковый куст.

— Что-то не нравятся мне эти скрипучие ворота, — пожаловалась Джейн. — А вдруг они их возьмут, да и закроют, когда мы будем внутри. Нам же оттуда никогда не выбраться!

— Ты всегда можешь выбраться откуда угодно через ворота, которые висят у тебя на шее, — напомнил ей Псаммиад, высовывая голову из корзины. — И вообще, хватит тебе пугаться по поводу и без повода! На вашем месте я бы тотчас же отправился в город и попросил аудиенции у тамошнего короля.

Все, что бы ни говорил Псаммиад, было простым и великим одновременно. Во всяком случае, его предложение пришлось всем по душе.

А потому когда толпа простолюдинов (а в том, что это были простолюдины, дети ни секунды не сомневались, — согласитесь, что длинные голубые и желтые рубахи плюс отсутствие всякой обуви на ногах является очень простым одеянием) скрылась за стенами города, дети храбро последовали за ними. Вскоре им пришлось воочию убедиться в прочности вавилонских стен — они были настолько толстыми, что ведущая в город арка скорее напоминала железнодорожный туннель.

— Спокойствие! — воскликнул Сирил, когда они оказались перед самыми воротами. — Что это вы запереминались на месте? И нечего прятаться мне за спину. Да не бойтесь же вы! Вперед!

Его слова возымели на Роберта самое неожиданное действие: он запрокинул голову к небу, разинул рот и во всю глотку завопил «Марш английских гренадеров». Вот так и получилось, что дети прибыли к воротам Вавилона под душераздирающее робертово пение:

Дети уже совсем было собрались ступить под темные своды ведущей в город арки, как вдруг два воина в надраенных до зеркальности кольчугах загородили им путь скрещенными копьями.

— Кто идет? — в один голос рявкнули они.

(Кажется, я уже объясняла вам, каким образом получилось так, что дети могли свободно понимать все, что бы им не говорили в том месте, куда их перенесет амулет. Естественно, их самих тоже могла понимать каждая завалящая ящерица. Так вот, если я не успела вам всего этого объяснить раньше, то уж теперь у меня и вовсе нет времени на такие глупости.)

— Мы проделали долгий путь, — завел Сирил старую песню. — Мы пришли из Великой Западной империи, где никогда не заходит солнце, и желаем видеть вашего короля.

— Если, конечно, он пожелает нас принять, — торопливо добавила Антея.

— Наш король, да живет он вечно, отправился в соседнее царство за своей четырнадцатой женой, — ответил капитан стражников. — Неужели на земле еще остались такие места, где об этом не знают? Так откуда, говорите, вы пожаловали?

— Тогда мы хотим видеть королеву! — заторопилась Антея, оставляя без внимания последний вопрос.

— Наша королева, да живет она вечно, сегодня начинает прием в три часа после восхода солнца, — отчеканил капитан.

— Интересно, а что же вы нам прикажете делать все эти три часа? — поинтересовался Сирил.

Судя по всему, стражнику было в высшей степени наплевать, чем они будут заниматься, лишь бы это происходило вне городских стен. Он грозно надулся и принялся смотреть сквозь детей на дорогу. Однако его напарник оказался более человечным — он убрал в сторону копье и обратился к своему начальнику со следующими словами:

— Да чего там, пусть заходят! Хоть на город поглазеют. Готов поспорить на свою самую длинную и острую саблю, что они в жизни не видали ничего похожего на нашу старую деревушку.

Естественно, что последние слова были произнесены тем усталым тоном, каким всякие пижоны называют Атлантический океан «селедочной лужей».

Капитан стражников заколебался.

— Да ладно вам! В конце концов, они же всего лишь дети, — продолжал настаивать на своем его напарник, у которого дома имелась целая орава собственных сорванцов. — Знаете что, капитан, отпустите меня на пару-тройку минут, и я сведу их к своей женушке. Она подыщет им какую-нибудь одежонку, а то если они выйдут в город в этих заграничных лохмотьях, на них еще, пожалуй, сбегутся глазеть, как на каких-нибудь нубийских обезьян. Ну так что, можно мне отлучиться?

— Валяй, коли охота, — сказал капитан. — Но только не слоняйся там целый день.

Стражник провел детей через угольно-черный туннель в город. Вавилон оказался абсолютно непохожим на Лондон. И самое разительное отличие заключалось в том, что, в отличие от Лондона, который застроен без всякой планировки и скорее напоминает не в меру разросшийся курятник, вавилонские жилища были возведены с чувством, толком и расстановкой. Не то чтобы все они были на одно лицо (напротив, несмотря на свойственную им в целом гробовидность, они сильно различались размерами и окраской), просто каждое из этих больших и маленьких, кричаще ярких и изысканно неприметных зданий, казалось, впитало в себя частичку души сотворившего их человека. В этом городе хватало место и зеленым лужайкам, и цветущим садам, и широким балконам и даже совсем уж никчемным пустырям, заросшим подозрительного вида кустарником.

Стражник привел детей в маленький домик, расположенный на задворках города. На пороге дома сидела, склонившись над вязанием, весьма добродушного вида женщина. У нее за спиной, в дверном проеме, не было видно ничего, кроме абсолютной темноты.

— Послушай-ка! — сказал стражник, обращаясь к женщине. — Поройся в кладовке и выдай каждому из этих маленьких оборванцев по накидке, чтобы они могли спокойно побродить по городу, пока у королевы не начнутся часы аудиенции. Да оставь ты хотя бы на минутку свой дурацкий клубок! Лучше покажи нашим гостям город, а то мне уже надо бежать.

Женщина послушно отложила в сторону клубок шерсти, и через несколько минут четверо наших приятелей, завернувшись в порядком-таки измятые накидки, шествовали за ней по улицам Вавилона. О, как бы мне хотелось выкроить хотя бы немножко времени, чтобы описать вам все величие этого города! Готова поспорить, что вашим глазам ни разу в жизни не представало такого волшебного зрелища (и, боюсь, вряд ли когда-либо предстанет). Стены домов ослепительно сверкали на солнце, причем большинство из них были сверху донизу покрыты изумительной красоты фресками. Двери были окружены резными орнаментами, а подъездные аллеи охраняли грозные каменные львы. Что же до людей, то там вы бы не встретили ни затянутого в черный сюртук зануды-адвоката, ни облаченного в выцветшие шерстяные рубашку и брюки весельчака-мастерового, из которых, как известно, почти целиком и состоит население Лондона. Нет, вавилонские жители носили яркие, красивые одежды, и людская толпа там пестрела буйными оттенками синего, алого, зеленого и желтого цветов.

А уж вавилонский рынок вообще не шел ни в какое сравнение с рынками современных городов. Там имелись лотки со всеми товарами, какие только можно пожелать (а вы наверняка знаете, как часто приходится нам сегодня гоняться за вещами, которые по большому счету нам вовсе не нужны). Там были тележки, доверху груженные персиками и ананасами, прилавки с необычайно изящной фаянсовой и стеклянной посудой, браслетами, ожерельями, брошками, мехами, тканями и вязаниями. Даже в «Либертиз» дети не видали ничего подобного!

Время летело настолько быстро, что дети изрядно удивились, когда сопровождавшая их женщина вдруг произнесла:

— Нам уже пора. Если вы хотите попасть к началу аудиенции, давайте пробираться в сторону дворца. У нас тут не принято опаздывать.

Они почти бежали по запруженным праздной толпой улицам. Однако, когда они ступили на дворцовую площадь, каждый из них (исключая, конечно, добрую женщину) замер на месте от восхищения.

Действительно, на дворец стоило посмотреть: он предстал перед детьми, как некий волшебный гобелен, расшитый золотом и серебром, а потом еще изукрашенный всеми цветами радуги, включая черный и белый. Пролет за пролетом вздымалась к его основанию широкая мраморная лестница, а по краям ее красовались огромные, в двадцать раз выше человеческого роста, каменные изваяния — скульптуры, изображавшие людей с отливающими позолотой чешуйчатыми крыльями и ястребиными или собачьими головами. То были статуи великих вавилонских королей.

Между пролетами этой гигантской лестницы имелись соответствующей величины террасы, где поигрывали на солнце струями прохладные фонтаны, а вдоль ее ступеней выстроились двумя рядами облаченные во все белое и красное королевские гвардейцы с саблями наголо. Наверху, у широченной и высоченной дворцовой двери, выстроились личные телохранители королевы, издалека немного напоминавшие облитых золотой краской фазанов, вышедших погреться на солнышке.

По образованному гвардейцами проходу поднимались толпы людей, желавших добиться королевской аудиенции — богатые леди в отделанных бриллиантами и кружевами нарядах, модники с крашеными и завитыми бородами и простолюдины в поношенной и неприметной одежде.

Вот с этой-то толпой и смешались Сирил, Роберт, Антея и Джейн.

У самых дворцовых дверей Псаммиад осторожно высунул один глаз из корзины и прошептал:

— Знаете, я не очень-то люблю общаться с королевами. Я лучше вернусь домой к этой доброй леди. Уверен, что если вы ее хорошенько попросите, она непременно раздобудет мне превосходного вавилонского песка.

— О, пожалуйста, не оставляй нас одних! — взмолилась Джейн.

А добрая леди, между тем, давала Антее последние наставления в дворцовом этикете и совершенно не слышала проистекавшего у нее за спиной разговора.

— Господи, да что ты всего боишься? — в отчаянии закричал на Джейн Псаммиад. — Зачем, по-твоему, у тебя на шее висит этот (чрезвычайно волшебный, кстати) брелок? Если тебе захочется, чтобы я был с вами, произнеси имя силы плюс соответствующее желание, и амулет в мановение ока выудит меня хоть с края света.

— Нет уж, лучше я пойду с тобой! — во весь голос заявила Джейн. И, нужно вам сказать, это была самая удивительная вещь, которую ей доводилось говорить на протяжении всей своей жизни.

Немудрено, что при этих ее словах Сирил, Роберт и Антея, начисто забыв о приличиях, застыли на месте с разинутыми ртами. Антея, которая в тот момент по какой-то надобности заглянула в корзину, позднее уверяла, что рот Псаммиада был разинут гораздо шире, чем у всех остальных.

— И нечего на меня пялиться! — продолжала между тем Джейн. — Если Псаммиад не хочет связываться со всякими там королевами, то я тоже не хочу. Кроме того, нужно же кому-нибудь быть рядом с ним на случай какой-нибудь непредвиденной опасности!

— Может быть, ты и права, — задумчиво отвечали ей все еще немного оторопелые дети, решив, что в случае «какой-нибудь непредвиденной опасности» Псаммиад сумеет постоять не только за себя, но и за нее.

Так что Джейн повернулась к жене стражника и сказала:

— Можно мне пойти к вам домой и поиграть с вашими маленькими дочурками, пока остальные будут разговаривать с королевой?

— Конечно же, мое золотце! — умильным голосом ответила добрая женщина.

Антея торопливо погладила Псаммиада по шерстке, приобняла Джейн, и та, одной рукой крепко вцепившись в руку стражниковой женушки и повесив на другую сумку с Псаммиадом, с самым что ни на есть довольным видом зашагала вниз по лестнице.

Сирил, Роберт и Антея стояли, провожая ее глазами, до тех пор, пока она вместе с женщиной и корзинкой не затерялась посреди буйного разноцветья толпы. Затем Антея повернулась к дворцовым воротам и решительным тоном произнесла:

— Нужно найти привратника и попросить его позаботиться о наших вавилонских одеждах.

Они сняли выданные им стражниковой женой грубоватые накидки и, оставшись в своих вызывающе английских бриджах, шляпах и башмаках (Антея, естественно, осталась еще и в вызывающе английском платьице), принялись пробираться вперед сквозь плотные ряды теснившихся у входа просителей.

— Мы хотим видеть королеву! — заунывно распевал Сирил. — Мы прибыли из Великой Западной империи, где никогда не заходит солнце.

Толпа возбужденно зашевелилась. Со всех сторон на детей посыпались возгласы изумления и, пожалуй, даже испуга. Стоявший у самых ворот привратник принялся что-то лихорадочно нашептывать на ухо угольно-черному джентльмену в белом тюрбане, а тот, в свою очередь, передал сообщение дальше, так что вся эта церемония очень сильно напомнила детям игру в «глухие телефончики». Наконец на красных мраморных ступенях, уводивших куда-то вглубь дворца, показался какой-то здоровенный, до блеска надраенный и до костей выбритый стражник. Окинув детей свирепым взором, он приказал им взбираться наверх.

Дети принялись карабкаться по ступенькам, причем робертовы ботинки, неизменно служившие глашатаем его внутреннего состояния, на этот раз грохотали гораздо сильнее обычного. Он явно нервничал. Наверху детей ожидали еще одна дверь и плотные пурпурные шторы. Преодолев оба вышеуказанных препятствия, дети оказались в огромном зале, до отказа заполоненном согнувшимися в три погибели людьми в неимоверно роскошных одеяниях, на каждое из которых наверняка ушло по крайней мере по восемь фунтов золота и бриллиантов. Посреди этого сборища придворных золотонош имелся ровный, как стрела, проход, соединявший входные двери непосредственно со ступеньками трона. Дети как можно быстрее засеменили по нему, потому что навстречу им уже летел прекрасный, мягкий и очень добрый женский голос.

— Трое детей из страны, где никогда не садится солнце! Оставьте свои страхи и подойдите поближе!

В следующую секунду все трое детей из страны, где никогда не садится солнце, уже лежали на ступенях трона и изо всех сил, как их и учила добрая жена стражника, вопили: «Да живет вечно великая королева!», а великая королева, оказавшаяся прекрасной молодой леди, состоящей по большей части из золота, серебра, бриллиантов и ослепительно-белых воздушных вуалей, нежно подымала Антею на ноги, приговаривая следующее:

— О, только не бойтесь, пожалуйста! Я так рада, что вы заглянули в наши края. Подумать только, страна, где никогда не заходит солнце! Вы просто молодцы, что пришли! Я уж было совсем померла от скуки в этой позолоченной клетке.

А в это время за спиной все еще коленопреклоненного Роберта раздался отчаянный шепот Сирила:

— Бобс, только ничего не говори Антее! Не следует расстраивать ее в такой момент, но мы, как последние идиоты, не спросили у жены стражника, где нам потом искать их с Джейн. И с Псаммиадом, естественно.

— Да брось ты! — беззаботно откликнулся Роберт. — Стоит нам только пожелать, и амулет в тот же момент доставит их к нам. Он же сам так сказал! Все будет в полном порядке.

— Еще бы! — проворчал Сирил, стараясь придать своему шепоту максимально саркастический настрой. — У нас уже все в полном порядке! Можно сказать, что мы получили все, что хотели. Вот еще бы где-нибудь достать хотя бы одну половинку амулета.

Тут до Роберта дошло, и под сводами парадного зала одного из самых великолепных дворцов, которые когда-либо возводили человеческие руки, громко и отчетливо прозвучал ряд прозаических английских ругательств.

Вообще-то, ругательств прозвучало три, и я приведу их в строго хронологическом порядке:

1. «Черт побери!» — сказал Роберт, до которого дошло.

2. «Амулет-то остался у Джейн, безмозглый ты идиот!» — сказал Сирил, который не понял, что до Роберта дошло.

3. «Черт побери!» — повторил Роберт, который понял, что Сирил не понял, что до него дошло.

Глава VII. «МРАЧНОЕ УЗИЛИЩЕ ПОД КРЕПОСТНЫМ РВОМ»

Королева стащила с трона три расшитые золотом бархатные подушки и бросила их на мраморные ступени.

— Присаживайтесь и чувствуйте себя как дома, — сказала она. — Мне просто ужас как хочется поболтать с вами и узнать все о вашей замечательной стране, где никогда не заходит солнце, но дело в том, что каждое утро мне предписано… как это?.. ага, вершить правосудие! Вот скучища-то, скажу я вам! А у вас на родине принято каждое утро вершить правосудие?

— Вообще-то, нет, — чистосердечно признался Сирил. — По крайней мере, публично. Но между собой мы постоянно разбираемся.

— О, как я вас понимаю! — воскликнула королева. — Я бы тоже с удовольствием занималась этим в кругу друзей, да против общественного мнения не попрешь! И вообще, вершить правосудие — на редкость тяжелая работа, даже если тебя всю жизнь специально этому учили.

— Нас не заставляют вершить правосудие, но зато мы с Джейн обязаны, как заведенные, долбить гаммы, — сказала Антея. — Представляете, по двадцать минут каждое утро! От этого можно свихнуться!

— А что такое «гаммы»? Зачем их долбить? И что такое Джейн? — тут же завелась королева.

— Джейн — это моя младшая сестричка, — ответила Антея. — Она сейчас в гостях у стражниковой жены. А гаммы — это такая штука, из которой получается музыка.

— Никогда не слыхала о таком музыкальном инструменте, — сказала королева. — Вы поете?

— О, да. Более того, мы умеем петь на четыре голоса, — похвасталась Антея.

— Это уж точно колдовство! — заявила королева. — Ты хочешь сказать, что у каждого из вас по четыре глотки — или, может быть, перед тем, как петь, вас разрезают на четыре части?

— Да нет же, никто нас не разрезает, — поспешно объяснил Роберт. — Как же мы тогда могли бы петь? Знаете, лучше мы вам как-нибудь потом споем, и вы все сами увидите.

— Я запомнила ваше обещание! Ну ладно, а теперь будьте маленькими дорогушами и посидите несколько минут спокойно. Заодно и увидите, как я вершу правосудие. Уверяю вас, это редкое зрелище, и никто еще не оставался недовольным. Вообще-то я не должна так говорить, потому что это очень похоже на хвастовство, правда? Но у меня почему-то такое чувство, что я знаю вас уже много-много лет.

С этими словами королева, важно надув губы, уселась на троне и сделала знак слугам запускать жалобщиков. Дети же, расположившись на мягких подушках у подножия трона, принялись шепотом делиться своими впечатлениями о королеве. В конце концов они согласились в том, что она была прекрасна и очень добра, но вместе с тем немножко сумасбродна.

Первой искательницей справедливости оказалась женщина, чей брат прикарманил оставленные ей покойным отцом деньги. Брат изо всех сил отпирался и уверял, что деньги прикарманил вовсе не он, а их совместный с сестрой дядя. Дядя, естественно, утверждал обратное. Все три стороны бесконечно обливали друг друга бранью, и дети уже начали было откровенно скучать, как вдруг королева громко хлопнула в ладоши и приказала:

— Бросить обоих ответчиков в темницу и держать их там до тех пор, пока один из них не признается, что оговорил другого.

— А если они вдруг оба сделают это? — не удержался Сирил.

— Тогда тюрьма — самое подобающее место для них обоих, — надменно ответила королева.

— А если ни тот, ни другой не признается?

— Этого не может быть, — быстро сказала королева. — Если деньги пропали, значит их кто-то взял. И вообще, я же просила вас сидеть тихо!

Затем пришла еще одна женщина — в слезах, порванной вуалетке и с самым что ни на есть настоящим пеплом на голове (по крайней мере, так решила Антея, хотя, сказать по правде, это могла быть всего лишь обыкновенная дорожная пыль). Она принялась горько жаловаться на то, что ее мужа посадили в тюрьму.

— За что? — спросила королева.

— Его обвинили в злословии в адрес Вашего Величества, — ответила стенающая леди. — Но это сущее вранье. Просто кто-то из его врагов решил оклеветать его, а судьи и поверили.

— А ты-то откуда знаешь, что он не говорил обо мне ничего плохого? — поинтересовалась королева.

— У того, кто хоть раз в жизни видел ваше прекрасное и доброе лицо, просто язык не поднимется сказать о вас плохо, — убежденно заявила женщина. — А мой муж видел вас дважды. Правда, издали.

— Освободите этого человека! — сказала улыбающаяся королева. — Следующий!

Следующим оказался маленький мальчик, которого обвиняли в краже лисы. («Совсем как спартанского юношу», — подумал еще Роберт). Однако королева рассудила, что, даже если ей придется не по разу перешарить весь необъятный свод вавилонских законов, то она вряд ли сумеет найти там основание, по которому можно причислить лису к разряду частной собственности. А раз лиса не является частной собственностью, то как же ее можно украсть? Кроме того, она отказалась поверить в то, что в Вавилоне вообще водятся лисы — по крайней мере, за всю свою жизнь ей не доводилось встречать ни одной. Так что в конце концов мальчика отпустили с миром (и лисой).

Люди приходили к королеве со всякого рода семейными дрязгами и соседскими разборками — начиная с драки, случившейся между двумя братьями по поводу раздела отцовского имущества, и кончая публичным скандалом, устроенным двумя весьма уважаемыми в городе семействами ввиду недостойного поведения одной из тамошних женщин, позаимствовавшей у другой из тамошних женщин по случаю прошлогоднего новогоднего праздника старую медную кастрюлю, да так до сих пор ее и не вернувшую.

И королеве приходилось решать все эти дела — причем решала она их самым решительным образом. В конце концов, выслушав очередную байку, она оглушительно хлопнула в ладоши и громким голосом произнесла:

— На сегодня аудиенция закончена!

И все присутствующие в зале сказали: «Да живет королева вечно!», и поклонились до земли, и вышли вон, после чего в зале для отправления правосудия остались лишь трое детей да королева со своими придворными дамами.

— Ну вот! — сказала королева с глубоким вздохом облегчения. — С этим покончено! Клянусь, я не смогла бы свершить больше ни одного акта правосудия, даже если бы мне предложили корону Египта! Ладно, пойдемте скорее в сад, и там-то мы с вами поговорим со всеми возможными в Вавилоне удобствами.

Им пришлось долго плутать по длинным, узким коридорам с очень и очень толстыми стенами, прежде чем они оказались в некоем подобии парка, разбитом прямо посреди дворца. Там были стройные ряды аккуратно постриженных зеленых кустов, негромко журчащие фонтаны, томно прислонившиеся к подпоркам розы, а самое главное, — там было много тени, в которой вся компания и поспешила укрыться, потому что солнце уже стояло в зените и палило гораздо сильнее, чем в самый жаркий августовский день на брайтонском взморье.

Слуги уже успели расстелить подушки на мраморном полу небольшого павильона, и когда все наконец нашли себе место, какой-то высокий, плотный человек приятной наружности принялся разливать прохладительные напитки в отделанные бериллом золотые чаши. Прежде чем передать королеве ее порцию, он поднес чашу к губам и сделал маленький глоток.

— Так можно в два счета подцепить какую-нибудь болячку! — прошептал Роберт, которого мама заставила раз и навсегда усвоить то непреложное правило, что ни в коем случае нельзя пользоваться надраенными до блеска металлическими кружками, болтающимися на цепи у каждого лондонского питьевого фонтанчика — разве что перед тем тщательно протереть их носовым платком или, на худой конец, перекреститься.

Его замечание не прошло мимо ушей королевы.

— А вот тут ты и не прав! — засмеялась она. — Ритти-Мардук — самый здоровый человек во всем вавилонском царстве. Кроме того, должен же кто-нибудь пробовать ваше питье на случай, если оно отравлено.

При этих словах детей пробрал невольный озноб. Но после того, как Ритти-Мардук отхлебнул и из всех остальных чашек, они немного успокоились. Напиток оказался поистине чудесным и напоминал прохладный лимонад, в который лишь совсем чуть-чуть подмешали рыбьего жира.

— А теперь оставьте нас! — приказала королева своим придворным дамам, и те, неприятно шурша разноцветными, многослойными и неравномерно накрахмаленными платьями, медленно выплыли из павильона. Дети остались наедине с королевой.

— Ну что же, — сказала королева, — расскажите мне о себе.

Дети смущенно переглянулись.

— Валяй, Бобс! —сказал Сирил.

— Пусть лучше Антея! — отмахнулся Роберт.

— Нет уж, давай ты, Сирил! — взмолилась Антея. — Помнишь, как ты рассказывал о нас королеве Индии и как она была потом довольна?

Сирил пробормотал, что в Индии все было по-другому, но раз уж все так настаивают, то он согласен. Вообще-то, обычно он сам набивался в рассказчики, но на этот раз у него были причины воздержаться. Дело в том, что когда он рассказывал индийской рани историю Феникса и ковра, ему не нужно было говорить ничего, кроме святой и истинной правды, и потому его речь была живой и убедительной. Теперь же он не мог представить себе, как можно было сделать живой и убедительной историю амулета, если всякое упоминание об амулете было строжайшим образом запрещено. Более того, после его громогласных заявлений о том, что они являются гражданами несуществующей на самом деле Великой Западной империи, он не мог рассказать и о Лондоне. И, уж конечно, ему ни в коем случае нельзя было упоминать о том, что они явились из времени, отстоящего от нынешнего жаркого вавилонского дня на две с половиной тысячи лет.

Все, что ему оставалось, это рассказать об их удивительных прошлогодних приключениях, когда Псаммиад исполнял каждое их желание, а потом помогал выпутываться из возникавших вследствие этого неприятностей. Об этом дети тоже еще никому не рассказывали, ибо эта тема была намертво закрыта печатью волшебства, и Сирил изрядно удивился тому, что волшебство больше не работало и слова свободным потоком льются у него изо рта. «Наверное, это из-за того, что мы находимся в прошлом», подумал он.

— О, как это интересно! — сказала королева, когда Сирил закончил. — Нужно обязательно пригласить этого самого Псаммиада на сегодняшний банкет. Полагаю, что его фокусы изрядно повеселят публику. Так где он сейчас, этот ваш Псаммиад?

Антея объяснила, что они этого не знают. Кроме того, она объяснила, почему они этого не знают.

— Тоже мне проблема! — презрительно фыркнула королева (при этом трое детей испустили глубочайший вздох облегчения). — Ритти-Мардук сбегает к воротам и узнает, кто из стражников проводил вас к себе домой.

— А нельзя ли, — начала Антея дрожащим от волнения голосом, — нельзя ли послать его прямо сейчас — если, конечно, мы не оторвем его от еды или чего-нибудь в этом роде?

— Естественно, он побежит прямо сейчас! А когда же еще? Он должен быть счастлив, что я вообще даю ему еду, — сказала королева самым сердечным тоном и хлопнула в ладоши.

— Могу я послать с ним письмо? — спросил Сирил, вытаскивая из одного кармана грошовую записную книжку в красном переплете и лихорадочно нащупывая в другом огрызок химического карандаша, который никак не давался ему в руки.

— Конечно. Сейчас я позову своего писца.

— О, спасибо, я и сам могу написать, — сказал Сирил, выуживая наконец карандаш из кармана и облизывая его кончик (кончик, кстати, ему пришлось не только облизать, но еще и обкусать, потому что грифель совсем стерся, а ножа у него под рукой не было).

— О, какой умный мальчик! Он даже умеет писать! — сказала королева тоном, в котором не было ни единого намека на иронизирование. — Пожалуйста, позволь мне посмотреть, как ты это делаешь.

Сирил вырвал из записной книжки листок и принялся писать. Нужно сказать, что листки записной книжки были сделаны из грубой волокнистой бумаги, причем эти самые волокна торчали из нее во все стороны подобно поросячьей щетине, и если бы Сирил писал не карандашом, а ручкой, то наверняка наделал бы не один десяток клякс.

«Перед тем, как прийти во дворец, спрячь ЭТО как можно тщательнее, — писал он. — И никому не говори об ЭТОМ ни слова. Да, и не забудь уничтожить эту записку. Можешь ее съесть. Шутка. У нас все тики-так. Королева просто прелесть. Ничего не бойся».

— Какие удивительные буквы! Какая замечательная, ровная бумага! — восхитилась королева. — Что ты написал?

— Я написал, — осторожно ответил Сирил, — что вы самая прекрасная и добрая королева, которую нам только доводилось видеть. Еще я написал, чтобы она ничего не боялась и поскорее приходила во дворец.

Ритти-Мардук к тому времени уже стоял у Сирила за спиной и изо всех сил старался удержать свои большие вавилонские глаза от того, чтобы они не выскочили из его большой вавилонской головы. Когда послание было готово, он с явной опаской принял лист бумаги из рук Сирила.

— О, королева, да живешь ты вечно, а вдруг это колдовские письмена? — робко спросил он. — А вдруг, о моя самая величайшая в мире леди, в них заключено очень сильное волшебство?

— Вот именно! — неожиданно подхватил Сирил. — Это самые что ни на есть колдовские письмена, но они тебе ничего не сделают, если ты благополучно доставишь их нашей сестре. А потом она уничтожит их, так что тебе абсолютно нечего бояться. Но помни, что в них и впрямь заключено очень сильное волшебство! Ужаснее его не бывает ничего на свете — разве что горчица, — совсем уж невпопад закончил он.

— Я не знаю такого бога, — пробормотал Ритти-Мардук, сгибаясь в почтительном поклоне.

— Этот бог заставляет плакать всех, кто его не любит, — пояснил Роберт. — Но не бойся, если ты передашь письмо лично в руки Джейн, она сразу же порвет его, и все волшебство кончится.

Когда Ритти-Мардук выходил из павильона, вид у него был-таки не очень довольный. Королева же принялась без умолку восхищаться грошовой записной книжкой и огрызком свинцового карандаша. При этом она столь многозначительно смотрела на Сирила, что ему ничего не оставалось, как преподнести ей то и другое в качестве дружеского подарка. Королева в полнейшем восторге зашуршала толстыми щетинистыми листками.

— Какой все-таки замечательный материал! — воскликнула она, немного успокоившись. — А с помощью этого карандаша вы, значит, колдуете? Поколдуй, пожалуйста, еще! Кстати, — понизила она голос до шепота, — не известны ли тебе имена Великих, что почитаются в вашей далекой стране?

— Конечно, известны! — ответил Сирил и, на минуту отобрав у нее блокнот с карандашом, лихорадочно нацарапал на чистом листке имена Альфреда Великого, Шекспира, Нельсона, Гордона, лорда Биконсфилда,^[4] мистера Редьярда Киплинга и мистера Шерлока Холмса. Все это время королева заглядывала ему через плечо, «не смея вздохнуть», как позднее выразилась Антея.

Получив обратно записную книжку, королева почтительно запрятала ее среди бесчисленных складок своей туники.

— Позднее ты научишь меня произносить эти имена, — сказала она. — Да, вот еще, нет ли среди ваших Великих такого похожего на ястреба посланника по имени Нисрох?^[5]

— Не думаю, — ответил Сирил, лихорадочно пролистывая в голове все тот же старый выпуск «Дейли Телеграфа». — Все наши дипломаты немного похожи на ястребов ввиду агрессивности нашей внешней политики, но что до имени, то у нас такого точно нет. Может быть, вас устроят господа Черчиль и Чемберлен?

— О нет, мне хватит и тех, предыдущих! — сказала королева, закрывая уши руками. — И так у меня уже голова кругом идет от всех этих ваших бесчисленных Великих. Как-нибудь потом ты научишь меня произносить их все, сколько бы их у вас там ни было. Вы ведь останетесь с нами надолго, не так ли? Теперь, когда я вас так полюбила, вы просто не можете от меня сбежать. Ладно, расскажите-ка мне лучше… А впрочем, не надо. Вы постоянно рассказываете о таких мудреных вещах, что я начинаю казаться себе ужасно глупой. Кроме того, я уверена, что и вы, в свою очередь, хотите, чтобы я вам что-нибудь рассказала.

— О да, — сказала Антея. — Мне бы, например, очень хотелось узнать, как это получилось, что ваш король…

— Извини меня, милая, — мягко сказала королева, — но ты должна говорить «король, да живет он вечно».

— Прошу прощения, — поспешно сказала Антея. — Так вот, я хотела узнать, с какой такой стати король, да живет он вечно, отправился за четырнадцатой женой? Знаете ли, даже у Синей Бороды не было столько жен. Кроме того, он же еще не успел разделаться с вами.

Королева посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

— Она только хочет сказать, — объяснил Роберт, — что у английских королей бывает только одна жена. Вообще-то, у Генриха VIII их было штук семь или восемь, но ведь не одновременно же.

— В нашей стране, — презрительно заметила королева, — король не сумел бы продержаться на троне и дня, если бы у него была только одна жена. Никто бы не стал его уважать — и совершенно справедливо, между прочим.

— Так, значит, все остальные тринадцать жен живы-здоровы? — спросила Антея.

— А что им сделается? — ответила королева. — Живут себе — бедные безмозглые идиотки! Я, разумеется, не имею с ними ничего общего. Я — королева, а они — всего лишь жены.

— Понимаю, — сказала немножко обалдевшая Антея.

— Если бы вы только знали, мои милые, — продолжала королева, — сколько было возни с этой его последней женой! Вы даже представить себе не можете, как мы все намучались! Дело в том, что нам позарез была нужна египетская принцесса. У короля, да живет он вечно, имеется по жене от каждого более или менее стоящего народа из тех, что живут на земле. И только египетской жены ему не хватало — для полноты коллекции, знаете ли. Естественно, для начала мы отправили в Египет чуть ли не тонну золота. Взамен египетский король прислал нам лошадей — совсем немного, кстати, ибо другого такого скрягу нужно еще поискать! — и сказал, что наше золото ему очень понравилось, но, вообще-то, ляпис-лазурь, которая у них в королевстве как раз вдруг вся вышла, понравилась бы ему гораздо сильнее. Мы сразу же послали ему тонну ляпис-лазури. Но к тому времени ему захотелось покрыть листами из золота потолочные балки в Храме Бога-Солнца, а поскольку все наше золото он уже перевел и ему не хватило, нам пришлось послать ему еще. И такая свистопляска продолжалась не один год. Видите ли, каждое путешествие туда и обратно занимает по крайней мере шесть месяцев. Наконец мы решили, что ждали довольно, и попросили у фараона руки его дочери.

— И что же? — спросила Антея, которой не терпелось поскорее добраться до той части рассказа, в которой речь шла о египетской принцессе.

— А вот что! — сказала королева. — Когда этот старый скупой хрыч вытянул из нас все, что хотел, а взамен прислал нам несколько горстей египетских фиников пополам с египетским же песком, он преспокойненько подослал к нам своего гонца с письмом, в котором говорилось, что он, мол, прекрасно осознает великую честь, которую для него означает столь выгодный брачный союз, да только, к сожалению, у него не было ни одной дочери, но если такая в скором времени народится, то он клянется всеми именами египетских богов, что она будет зарезервирована исключительно для короля Вавилона!

— Ну и ловкач! — возмущенно (и одновременно немножко восхищенно) сказал Сирил.

— Это уж точно, — согласилась с ним королева. — Тогда мы написали ему, что для нас сгодится и одна из его сестер, которых, как известно, у него тьма-тьмущая. И, естественно, послали ему еще подарков. И вот, наконец, какая-то безмозглая черноволосая египетская идиотка выехала в Вавилон, и король, да живет он вечно, отправился встречать ее в Кархемиш. И, можете себе представить, он поехал на своей самой лучшей колеснице с золотыми колесами и ониксовыми ступицами, да еще сверху донизу изукрашенной золотом и ляпис-лазурью, которые мы, слава Нисроху, еще не все успели отослать египетскому королю. По мне, так это слишком большая честь для бедной безмозглой идиотки. Так или иначе, они приедут сегодня вечером, и по этому случаю во дворце состоится грандиозный банкет. Естественно, она там присутствовать не будет. Она будет в это время изо всех сил омываться, умащаться и все такое прочее. Мы всегда очень сильно отмываем бедных заграничных идиоток, прежде чем допустить к общему столу, и обычно это у нас занимает две-три недели. Однако мы с вами заболтались, а между тем уже давно пора обедать. Вы, кстати, будете обедать со мной — мне нужно убедиться, что ваше происхождение достаточно высоко для того, чтобы вы могли участвовать в банкете.

Она провела их в просторный темный зал с огромным количеством мягких подушек, равномерно разбросанных по всему полу. Королева с детьми уселись в самом центре зала, и в тот же самый момент слуги внесли низенькие столики с едой. Это было очень красиво: столики, все как один, были вырезаны из какого-то замысловатого голубого камня с золотыми прожилками. На столиках лежали тяжелые золотые подносы, но ни ножей, ни вилок, ни даже ложек почему-то не было видно. Дети ожидали, что королева пошлет за ними, но ничего подобного не произошло. Она просто начала есть руками — а так как на первое всем подали по огромной миске вареного риса, равномерно перемешанного с мясом и изюмом и доверху залитого топленым жиром, детям пришлось пережить немало неприятных минут, прежде чем они осмелились последовать примеру королевы. Нечего и говорить, в Вавилоне было очень трудно научиться столовому этикету. За первым блюдом последовали тушеная айва, финики в сиропе и какой-то непонятный желтый крем. Такого обеда, скажу я вам, вы никогда не увидите ни в доме на Фицрой-стрит, ни даже в Букингемском дворце.

После обеда все присутствующие, включая детей и слуг, задремали.

Внезапно королева проснулась и рывком поднялась на ноги.

— Нисрох ты боже мой! — воскликнула она. — Надо же так проспать! Я побегу переодеваться к банкету, а вы тут пока развлекайтесь, как можете. Ой, только бы не опоздать!

— Скажите, пожалуйста, а Ритти-Мардук уже сходил за нашей сестрой и Псаммиадом? — спросила Антея.

— Ой, забыла спросить! Совсем вылетело из головы, — сказала королева. — Видите ли, о них никто не посмел бы доложить в неприемные часы, а я совсем забыла. Они, наверное, ожидают себе у дверей. Не беспокойтесь, я позабочусь обо всем.

И действительно, не прошло и минуты, как в зале появился Ритти-Мардук.

— Очень сожалею, — с порога начал он, — но мне не удалось найти вашей сестры. Дело в том, что мохнатый зверек, которого она носила в корзинке, укусил одного из детей стражника, и ваша сестра, очевидно, испугавшись, бросилась вас искать. Куда она ушла, никто не знает, но полиция заявляет, что их люди уже напали на верный след. Не сомневаюсь, что в течение ближайших шести-семи недель мы услышим самые утешительные новости.

Он с достоинством поклонился и вышел из зала.

Этот тройной удар — потеря Джейн, Псаммиада и амулета, — обрушившийся столь жестоко и неожиданно, дал детям обильную пищу для разговоров на все время, пока королева переодевалась к банкету. Я не буду пересказывать вам все, о чем они говорили, потому что это будет очень долго и не очень весело. Скажу лишь, что каждый из них по нескольку раз талдычил одно и то же, и в конце концов все свелось к взаимным обвинениям в том, что тогда, у дворцовых ворот, они позволили Джейн с Псаммиадом уйти со стражниковой женой. В общем, это был самый обычный разговор, который частенько возникает в любой детской компании. Наконец Сирил сказал:

— Да будет вам! У нее ведь есть Псаммиад, так что по крайней мере она будет в безопасности. Вы же знаете, как внимательно относится Псаммиад к собственной персоне. Да и нам, по всей видимости, пока ничего не грозит. А потому давайте на время позабудем о всех неприятностях и как следует оттянемся на банкете!

На банкете и впрямь можно было оттянуться как следует. Сначала им приготовили теплую душистую ванну, а затем с ног до головы, не забыв и про волосы, умастили маслами и благовониями (причем последняя процедура, в отличие от первой, оказалась ужасно неприятной). После того, как они снова нарядились в свое английское платье, их представили королю, который принял их с поистине королевской любезностью. Банкеты в Вавилоне длились довольно долго — там было полным-полно всяких вкусностей, и каждую очень хотелось попробовать. Банкетирующие возлежали на мягких кушетках по обеим сторонам пиршественной залы, леди — у одной стены, джентльмены — у другой. Однако когда обжорная часть банкета подошла к концу, и в залу подали освежающие (а также и веселящие) напитки, леди поднялись со своих лож и расселись каждая в ногах у своего мужа или любимого. Вообще, вавилонские мужчины и женщины относились друг к другу с самой нежной любовью и заботой — и при этом все без исключения были веселы, молоды и красивы (последнему обстоятельству немало способствовали шитые золотыми нитками придворные костюмы).

Середина зала была оставлена под выступления различных артистов, среди которых особо выделялись жонглеры, факиры и заклинатели змей (последние, правда, ужасно не понравились Антее).

С наступлением темноты были зажжены светильники, представлявшие собой установленные на высоких шестах и надраенные до блеска медные тарелочки, в которых по масляному морю неторопливо плавали сотни горящих кедровых корабликов.

Затем на сцене появилась танцовщица, которая не столько танцевала, сколько принимала театральные позы и, вообще, выделывалась, как последняя зануда. На ней почти совсем не было одежды, и это, нужно сказать, не прибавляло ей красоты. Во время ее выступления дети изрядно скучали, но всем остальным оно очень понравилось, а король так вообще пришел в буйный восторг.

— Клянусь бородой Нимрода, я в жизни не видал ничего лучшего! — закричал он танцовщице. — Проси от меня чего хочешь, и твое желание будет исполнено!

— Мне ничего не нужно, — скромно ответила девушка. — Мне хватит и одной великой чести доставить удовольствие своему королю, да живет он вечно.

По-видимому, она доставила королю слишком большое удовольствие. Несмотря на то, что его никто ни о чем не просил, он сорвал с шеи тяжелое золотое ожерелье, служившее ему чем-то вроде воротничка и бросил его к ногам танцовщицы.

— Вот ничего себе! — пробормотал Сирил, пораженный неслыханной щедростью дара.

— Вот именно, ничего! — прошептала ему на ухо королева. — Это один из его самых дрянных и давно уже не штопанных воротничков. Для подобных случаев у нас всегда имеется огромный запас дешевых побрякушек. Да, кстати, вы обещали мне спеть что-нибудь. Хотите, мои музыканты подыграют вам?

— Нет уж, спасибо! — торопливо ответила Антея. Здешние музыканты были бравыми ребятами — они играли очень громко и, что самое главное, не переставая. Но их музыка очень сильно напомнила Антее уличный оркестрик, который они с Сирилом, Робертом и Джейн однажды организовали по случаю Пятого ноября. Тогда это было по-настоящему здорово! Среди инструментов фигурировали картонный рожок, оловянный свисток, чайный поднос, каминные щипцы, полицейская трещотка, игрушечный барабан и прочие занимательные предметы — и все это гудело, свистело, гремело, трещало и скрежетало самым замечательным образом. Но одно дело играть самим, и совсем другое — слушать то же самое в исполнении других. Теперь Антея понимала, что папа был не таким уж и бессердечным, когда приказал им «немедленно прекратить этот жуткий бедлам».

— Что будем петь? — спросил Сирил.

— Как насчет «Милой крошки»? — предложила Антея.

— Слишком занудливо, — вступил Роберт. — Я предлагаю «Кто скачет по полю с тобой». Приготовились — раз, два, три!

Несмотря на отсутствие двух очень важных факторов — во-первых, Джейн, которая вела в их квартете партию альта, и, во-вторых, музыкальных способностей у Роберта, — песня оказалась столь непривычна изощренному слуху вавилонских ценителей прекрасного, что второй куплет дети закончили под неуклонно переходящие в овацию аплодисменты всех без исключения придворных леди и джентльменов.

— Еще! Еще! — кричал король. — Клянусь своей бородой, эта дикарская музыка мне по вкусу! Спойте еще!

Дети спели еще:

Последние строки потонули в новом шквале аплодисментов, причем многие леди и джентльмены в совершеннейшем экстазе повскакали на ноги, а король так и вообще не мог прийти в себя, пока дети не исполнили все хоровые песни, которые знали (итого набралось три штуки). Свое блистательное выступление они закончили «Горцем», которого скромно исполнили в унисон.

Тогда король, во всем своем королевском величии — то есть, в пурпурной тунике и узкой, высокой короне на голове, — поднялся со своего ложа и громовым голосом произнес:

— Просите, чего хотите, о пришельцы из страны, где никогда не садится солнце, и, клянусь клювом Нисроха, ваше желание будет исполнено!

— Лучше всего поступить, как давешняя танцовщица, и сказать, что с нас достаточно чести ублажить его, — прошептала Антея.

— Нет уж, давайте попросим его отдать нам то, за чем мы пришли, — сказал Роберт.

— Ни в коем случае, дурачок! — попыталась предостеречь его Антея, но было уже поздно. Воодушевленный грохотанием музыки, ярким блеском светильников и более всего шквальными аплодисментами публики, Роберт выступил вперед и смело обратился к королю.

— Отдайте нам хранящуюся у вас половинку амулета, на которой написано имя Ур-Гекау-Сетчех! — сказал он, а затем, вовремя спохватившись, добавил: — О, король, да живете вы вечно!

Не успел он произнести выгравированное на амулете Великое Имя, как все, кто находился в пиршественной зале, попадали ничком на пол и перестали подавать какие-либо признаки жизни. Впрочем, не все — королева, например, обхватила голову руками и принялась в отчаяньи раскачиваться взад-вперед на своем ложе, а король так и вовсе выпрямился во весь свой немалый рост и на мгновение застыл, словно самая настоящая королевская статуя. Однако это у него быстро прошло. Уже через секунду в зале раздался его громоподобный рык.

— Стража, взять их!

И тут же, откуда ни возьмись, с проворством, присущим разве что выскакивающим из бутылки чертикам, в зале появились восемь здоровенных солдат в очень красивых золотых доспехах и красно-белых туниках. Что и говорить, смотрелись они просто потрясающе — во всяком случае, у всех троих детей немедленно затряслись поджилки.

— Схватить этих нечестивых оскорбителей святынь! — громыхал между тем король. — Бросить их в темницу! Пускай посидят там ночь, а уж утром мы найдем способ развязать им языки. Вне всякого сомнения, этим проходимцам известно, где находится потерянная половинка того, о чем нельзя говорить вслух.

Стена огня, льда, золота и железа плотно сомкнулась вокруг детей, а затем принялась потихоньку подталкивать их вдоль колоннады пиршественного зала по направлению к выходу. За спиной у них слышались испуганные возгласы постепенно приходящих в себя придворных.

— На этот раз ты по-настоящему допрыгался! — сказал Сирил Роберту с непередаваемым оттенком отчаяния в голосе.

— О, только не ссорьтесь! Все будет хорошо, — сказала Антея без всякой надежды в голосе. — Все просто обязано быть хорошо. Во всяком случае, раньше было.

За широкими спинами (и боками) стражников детям не было видно, куда их ведут, но постепенно отполированный мрамор у них под ногами становился все более грубым, а затем, ненадолго обратившись в камень, вдруг стал хорошо утрамбованной землей с вкраплениями песка. В лицо им ударил холодный ночной воздух. Затем еще одна небольшая пробежка по камню — и вот уже они спускались неведомо куда по грубо высеченным в скале ступеням.

— Готов поклясться чем угодно, что на этот раз мы все-таки угодили в мрачное узилище под крепостным рвом, — сказал Сирил.

Именно так и обстояло дело. И хотя узилище располагалось не под крепостным рвом, а под рекой Евфрат, положение детей от этого отнюдь не стало лучше — скорее, наоборот. Нужно сказать, что это было довольно жутковатое место — сырое, темное, с каким-то непереносимо гнилостным запахом, какой бывает у пустых устричных раковин (если, конечно, вам выпадало несчастье иметь с ними дело). Правда, в узилище имелся светильник, но разве можно назвать светильником подвешенную к потолку медную корзинку, наполненную трухлявыми щепками, отчасти пропитанными маслом, а отчасти — водой? Однако она отбрасывала достаточно света, чтобы дети могли увидеть, что стены тюрьмы были зелеными от плесени и что по ним беспрестанно стекали тоненькие струйки воды. В иных местах точно такие же ручейки стекали непосредственно с потолка. По земляному полу иногда проползали существа, очень сильно напоминавшие тритонов, а в дальних углах, куда не доходил свет, шевелились какие-то безобразные светящиеся твари.

На сердце у Роберта было так тяжело, что он всерьез опасался, как бы оно не выскочило у него из груди и не разбилось о твердый земляной пол. А между тем Антея с Сирилом вели яростную борьбу с тем сидящим в каждом из нас бесом, который постоянно подзуживает людей на жестокие и некрасивые поступки. К чести обоих следует сказать, что они вышли из нее победителями. Ни один из них не сказал Роберту (они потом уверяли меня, что даже старались не думать об этом) ничего похожего на «Это ты во всем виноват!» или «Из-за тебя одни неприятности!» Один раз Антея совсем было уже поддалась искушению уколоть его не таким обидным «Я же тебе говорила!», но в конце концов сумела преодолеть его.

— Шпионство и святотатство! — объявил капитан стражников тюремщику. — Содержать до особого распоряжения короля! Полагаю, особое распоряжение поступит завтра же — с утра пораньше. Им предстоит веселый денек. Ох и повеселятся же они на дыбе, когда король начнет выбивать из них нужные ему сведения!

— Бедные пострелята! — сказал тюремщик.

— Да уж конечно! — сочувственно откликнулся капитан. — У меня у самого сорванцы растут, так они бузят почище этих. Но нам не следует позволять, чтобы наши личные чувства преобладали над общественными интересами! — вдруг сказал он совсем другим тоном. — Покойной ночи!

Солдаты удалились, тяжело громыхая сандалиями и унося с собой огонь, лед, золото и железо. После их ухода в тюрьме стало по-настоящему скучно. Тюремщик стоял посреди камеры с тяжелой связкой ключей и все так же сочувственно смотрел на детей. Наконец он сокрушенно вздохнул, покачал головой и вышел за дверь.

— Только спокойствие! — сказала Антея. — Поверьте мне, с нами все будет в порядке. На самом деле это всего лишь сон. И ничем, кроме сна, быть не может. Я, знаете ли, не очень-то верю во всю эту болтовню насчет мысленных абстракций. Пространство есть пространство, а время есть время! Так что это всего лишь сон, и мы вскоре обязательно проснемся живыми и невредимыми.

— Гм! — недоверчиво произнес Сирил.

И тут Роберта прорвало:

— Это я во всем виноват! Только я и никто другой! Если нам и впрямь суждено найти здесь свой конец, то, прошу вас, простите меня и передайте папе… Ох, я совсем забыл!

Последнее восклицание относилось к тому непреложному факту, что в данный момент папа находился в трех тысячах милях и двух с половиной тысячах лет от него.

— Да брось ты, старина Бобс! Все в порядке, — сказал Сирил. Антея же молча нашла руку Роберта и сжала ее в своей.

В этот момент дверь снова отворилась и в камеру вошел тюремщик. Он принес тарелку с подозрительного вида хлебцами — твердыми, сухими и ничуть не похожими на кремово-сироповые излишества пиршественной залы. Еще он принес кувшин воды.

— Вот, ешьте! — сказал он.

— О, большое вам спасибо. Вы очень добры, — сказала Антея, постукивая зубами от холода.

— И ложитесь спать, — продолжал тюремщик, указывая на сваленную в углу кучу соломы — а то не успеете оглянуться, как наступит утро.

— О, милый мистер тюремщик! — взмолилась Антея. — Скажите, что они собираются делать с нами завтра утром?

— Попытаются выведать у вас разные вещи, — угрюмо ответил тюремщик. — И мой вам совет — если вы, часом, не знаете того, что им нужно, то лучше постарайтесь выдумать что-нибудь очень на это похожее. Тогда, может быть, вас всего лишь продадут северным варварам. Хотя хрен редьки не слаще. Эти варвары — сущие живоглоты. Эх, ну да ладно! Покойной ночи.

— Покойной ночи, — ответили ему три дрожащих голоса, обладатели которых безуспешно пытались придать им твердость. Затем тюремщик закрыл дверь, и трое детей остались лицом к лицу с заплесневелыми стенами, закопченным потолком и копошащимися в углу слизняками мрачного узилища под крепостным рвом.

— Этот светильник не продержится долго, — сказал Сирил, оценивающе взглянув на коптящую медную корзину, свисающую со вбитого в стену крюка.

— Как вы думаете, есть какой-нибудь смысл в том, чтобы произнести имя силы без амулета? — спросила Антея.

— Думаю, что нет, — ответил Сирил. — Но отчего бы не попытаться?

Они попытались, но безо всякого успеха. Мертвая тишина сырой темницы так и осталась мертвой.

— Постойте-ка, а что это было за имя, которое упоминала королева? — вдруг заинтересовалась Антея. — Нисбит, Несбит… Ну как же там? Помните, ястребоголовый посланник Великих?

— Подожди секундочку, — наморщил лоб Сирил. — Хотя я не совсем (а точнее, совсем) не понимаю, зачем это тебе нужно, все же попытаюсь вспомнить. Так, Несрог, Несрох — ага, Нисрох! Точно, Нисрох!

Тогда Антея поднялась на ноги и изо всех сил постаралась собраться с духом. Все мускулы ее тела (включая и мускулы мозга, если таковые бывают) собрались в комок, и туда же собралась вся ее воля.

— Ур-Гекау-Сетчех! — прокричала она срывающимся от страха голосом. — О Нисрох, слуга и посланник Великих, приди к нам на помощь!

Последовала минута напряженного ожидания. Затем в дальнем углу, там, где лежала груда соломы, мигнул и начал разгораться холодный голубой свет. Из этого неземного и малоприятного света выступила странная, ужасающего вида фигура — выступила и стала медленно приближаться к детям. Я не стану описывать ее вам, потому что мистер Миллар, любезно согласившийся оформить эту книжку, нарисовал ее в самых мельчайших и жутчайших подробностях, и, кроме того, если вам этого покажется мало, вы всегда можете пойти в Британский музей и своими глазами увидеть ее изображение, высеченное на камне самими древними вавилонцами. Скажу только, что у нее были орлиные крылья, ястребиная голова и человеческое тело.

Вот это-то самое чудовище и направлялось в данный момент к насмерть перепуганным детям.

— Ой, ой, уходи! — закричала Антея, но храбрый Сирил поспешно добавил: — Нет, останься, пожалуйста!

Чудовище в нерешительности потопталось на месте, а потом склонило свою пернатую голову в низком поклоне.

— Говорите! — сказало оно изрядно надтреснутым голосом, больше всего на свете напоминавшем скрип ключа в заржавелом замке. — Слуга Великих — ваш слуга! Зачем вам понадобилось призывать имя Нисроха?

— Мы хотим попасть домой, — сказал Роберт.

— Нет, нет! — воскликнула Антея. — Мы хотим попасть туда, где находится Джейн с Псаммиадом.

Нисрох поднял свое огромное крыло и указал на одну из стен темницы. И в том месте, куда он показывал, стена задрожала, зарябила и в конце концов исчезла, и вместо сырых, зеленых, закопченных камней перед детьми во всем своем великолепии предстала спальня королевы с ее тяжелыми, расшитыми золотом портьерами, заваленным мягкими подушками и одеялами ложем и огромными, полированной меди зеркалами. Посреди спальни сидела сама королева — а перед ней, на красной парчовой подушке, сидел Псаммиад и, судя по его стоявшей торчком шерсти, был чем-то очень сильно недоволен. Тут же неподалеку, на затянутой синим бархатом кушетке, мирно посапывала Джейн.

— Идите вперед без страха! — сказал Нисрох. — Может ли слуга великой Намму^[6] чем-нибудь еще помочь тем, кто произнес имя силы?

— Э-э-э… Пожалуй, нет! — сказал Сирил. — Дальше мы уже и сами справимся. Спасибо вам огромное!

— Ты просто дорогуша! — воскликнула Антея, вряд ли отдавая себе отчет в том, что говорит. — Спасибо тебе! Спасибо тебе большое! Но теперь — уходи!

Она поймала рукой кончик огромного крыла и легонько сжала его на прощанье. Крыло оказалось твердым и холодным, как камень.

— Идите! — сказал Нисрох.

И они пошли.

* * *

— Нисрох ты боже мой! — воскликнула королева, завидев троих детей. — Как вы сюда попали? А впрочем, я с самого начала знала, что вы очень могучие колдуны. Я собиралась освободить вас утром, как только мне удалось бы улизнуть из дворца, но, слава Дагону,^[7] вы справились сами. Вам следует немедленно уходить отсюда. Я сейчас же разбужу свою главную фрейлину — она позовет Ритти-Мардука, и он выведет вас через боковую дверь, а там…

— Ради всего святого, не надо никого будить! — сказала Антея. — Кроме Джейн, конечно, но ее я разбужу сама.

И она принялась энергично трясти Джейн до тех пор, пока та не открыла свои сонные глаза.

— Вообще-то, Ритти-Мардук привел их уже несколько часов назад, — призналась королева. — Но мне так хотелось хотя бы немножко побыть наедине с Псаммиадом! Надеюсь, вы простите меня за это невинное проявление коварства? Это, видите ли, такая национальная вавилонская черта. Но, честное слово, я не хочу, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое. Давайте я все-таки тоже разбужу кого-нибудь.

— Нет, нет и нет! — сказала Антея, в голосе которой сквозила продиктованная отчаянием решимость. Сегодня ей почему-то больше не хотелось видеть ни одного вавилонянина. — Мы уйдем отсюда при помощи нашего собственного волшебства. А вы не забудьте сказать королю, чтобы он не винил в нашем бегстве тюремщика. Он тут совершенно не при чем. Нам помог Нисрох.

— Нисрох! — испуганно отозвалась королева. — Да вы и вправду великие колдуны!

Джейн поднялась с кушетки, непонимающе оглядываясь по сторонам.

— Подними Это над головой и скажи требуемое слово! — приказал ей Сирил, подхватывая на руки Псаммиада, который тут же чисто машинально цапнул его за палец — правда, совсем-совсем не больно.

— Где восток? — спросила Джейн.

— У меня за спиной, — ответила королева. — А что?

— Ур-Гекау-Сетчех, — сонным голосом произнесла Джейн и подняла вверх амулет.

* * *

И, конечно же, в следующий момент все четверо плюс Псаммиад оказались в гостиной дома номер 300 по Фицрой-стрит.

— Джейн, — сказал Сирил, которому чудесным образом удавалось сохранить присутствие духа в самых сложных ситуациях, — сходи, пожалуйста, в спальню и принеси тазик с песком для Псаммиада!

Джейн послушно вышла из комнаты.

— А теперь послушайте меня! — торопливо зашептал он, прислушиваясь к удаляющимся по лестнице шагам Джейн. — Нам ни в коем случае нельзя рассказывать ей о мрачном узилище, а равно и обо всем, что с ним связано, а то она испугается до умопомрачения и уже никогда больше не согласится путешествовать в прошлое.

— Точно! — согласился Роберт, и лишь Антея промолчала. Она так устала, что скорее согласилась бы умереть, чем вымолвить хотя бы одно слово.

— И чего это вам пришло в голову так спешно возвращаться домой? — сказала Джейн, входя в гостиную с тазиком для Псаммиада. — В Вавилоне все было так красиво, так здорово, так вкусно… Эх, жалко, что все хорошее когда-нибудь да кончается!

— Что правда, то правда, — беззаботным тоном заметил Сирил. — Там было здорово, но, видишь ли, наш визит в Вавилон немного подзатянулся. А мама всегда учила нас, что на свете не бывает ничего хуже, чем злоупотреблять чьим-либо гостеприимством.

Глава VIII. НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОРОЛЕВЫ В ЛОНДОНЕ

— А теперь расскажи, что было с тобой, — попросил Сирил Джейн после того, как он и остальные во всех подробностях поведали ей о разговоре с королевой и банкете. Особо они остановились на описании вавилонских блюд и предлагаемых гостям развлечений — остановились и дальше не пошли. Так что скорбной повести о мрачном узилище под крепостным рвом Джейн так и не услышала.

— Да уж, прямо скажем, постарались на славу! — заметила Джейн с явными потугами на иронизирование. — Вы даже не попытались найти амулет!

— Еще как попытались! — вспылил было Сирил, но вовремя взял себя в руки. — Но у нас ничего не вышло. Амулета вообще нет в Вавилоне. Он потерялся значительно раньше. Но ничего, в следующий раз мы отправимся в какое-нибудь другое место, где живут по-настоящему добрые люди, и поищем его там. А теперь валяй, выкладывай, как ты оказалась у королевы!

— Очень просто, — сказала Джейн. — За мной пришел ее слуга. Такой, знаете, огромный дядя с приятным лицом по имени… э-э-э, как его там?

— Ритти-Мардук, — подсказал Сирил.

— Вот-вот! — согласилась Джейн. — Этот самый Ритти-Мардук пришел как раз вовремя — Псаммиад цапнул за палец одного из стражниковых сорванцов, и все остальные сорванцы, включая самого стражника, почему-то на меня очень рассердились. Но тут пришел этот самый Ритти-Мардук и отвел меня во дворец. Представляете, я ужинала с новой маленькой королевой из Египта! Она такая дорогуша — чуть-чуть постарше нашей Пантерочки! Она мне кучу всего нарассказывала про Египет и тамошнюю жизнь. После ужина мы играли в мяч. А потом меня позвали к вавилонской королеве. Она мне тоже понравилась, да только они с Псаммиадом тут же засели чесать языками, так что я заснула и больше ничего не видела. Потом вы меня разбудили. Вот и все.

Почти то же самое рассказал им и Псаммиад, когда (после немалых усилий) его удалось пробудить ото сна.

— Но какого черта, — добавил он, — вам пришло в голову разболтать ей про то, что я могу исполнять желания? Знаете, у меня начинает складываться убеждение, что в ваших головах отсутствуют даже самые что ни на есть рудиментарные подобия мозгов!

Дети не знали, что такое «рудиментарные», но тон, каким было произнесено это слово, не оставлял никаких сомнений в том, что это было какое-нибудь тяжкое оскорбление.

— Мне кажется, мы не сделали ничего плохого, — обиженным тоном произнес Сирил.

— О нет! — восторженно закричал Псаммиад, обрадовавшийся новой возможности поиздеваться над окружающими. — Конечно, нет! Напротив, вы сделали много хорошего! Замечательного!! Расчудесного!!! А знаете ли вы, — продолжил он уже серьезным тоном, — что эта ваша вавилонская сумасбродка пожелала при первой же возможности оказаться в вашей стране? Эта возможность, между прочим, может представиться ей в любую минуту.

— Ну, уж тут-то ты сам виноват, — сказал Роберт. — Нужно было сделать так, чтобы она ей выпала, скажем, в следующем году или, еще лучше, в следующем столетии.

— Или вообще никогда, — язвительно закончил Песчаный Эльф. — Все ваши беды, молодые люди, происходят оттого, что вы никогда не учитесь на своих ошибках. Сколько я могу вам повторять, что когда человек говорит о «первой же возможности», он имеет в виду обстоятельства, которые мне совершенно неизвестны и столь же совершенно от меня не зависят. Не я же, в конце концов, загадываю желания. Я их только исполняю. Но я знаю, что имела в виду королева, когда говорила о «первой же возможности». Она имела в виду «сразу же, как только король поедет охотиться на львов и у меня выпадет пара-другая свободных деньков». Она, видите ли, ничего не знает о том, что время является всего лишь мысленной абстракцией.

— Что ж, — сказал Сирил, решительно наморщив лоб, — в таком случае, мы постараемся развлечь ее, как только сможем. Она-то встретила нас по-королевски! Ну да ладно, забудем пока про это. Я предлагаю после обеда отправиться в Сент-Джеймсский парк и еще раз попробовать покормить этих дурацких уток, до которых мы все никак не можем добраться. После того, как я насмотрелся на все эти древние вавилонские штучки, мне ужасно хочется чего-нибудь простецкого и, самое главное, современного. Псаммиад, ты пойдешь с нами?

— А где моя бесценная, моя сплетенная из священного тростника корзиночка? — замогильным тоном осведомился Псаммиад. — Я никуда не могу пойти без нее. И, более того, не пойду.

И тут дети с болью в сердце вспомнили, что плетеная сумка для рыбы была забыта ими во время поспешного отбытия из Вавилона.

— Да не такая она уж и бесценная! — поспешно произнес Сирил. — То есть, конечно, бесценная, но только в том смысле, что на Фарриндгдонском рынке такие сумки дают бесплатно каждому, кто покупает больше двух фунтов рыбы.

— Ах вот как! — оскорбленным тоном заявил Псаммиад. — Так вы хотите, воспользовавшись моим врожденным безразличием к материальным благам (особенно тем из них, что произведены в вашем пошлом и безвкусном мире), подсунуть мне средство передвижения, которое не будет стоить вам ровным счетом ничего? Хороши, нечего сказать! Нет уж, пойду-ка я залягу в песок. И прошу больше меня не беспокоить!

С этими словами он отправился в песок, что, как вы, наверное, помните у него означало «в постель», а Сирил с Робертом в самом мрачном настроении отправились в Сент-Джеймсский парк кормить уток.

Что же до девочек, то они весь день просидели за шитьем. Правда, сначала они достали моток самой лучшей зеленой ленты, приобретенной за очень большие деньги в «Либертиз», и отрезали от него два куска по пол-ярда длиной. Потом они разрезали напополам полотенце. И уж только потом они взяли в руки иголки и принялись шить, как угорелые. Им ужасно хотелось поскорее закончить со своей работой, потому что работали они над новой сумкой для Псаммиада — каждая над своей половиной. Джейн, у которой была пятерка по вышиванию, тройка по арифметике и небольшой моток зеленого шелка, украсила свою половину великолепным изображением четырехлистного трилистника (и это несмотря на то, что Антея перед тем нарисовала ей совершенно правильный контур). На антеевой стороне наличествовали огромные красные буквы, любовно (но немного поспешно) вышитые парадной тамбурной строкой. Выглядели они примерно так:

Ей ужасно хотелось разместить оба слова в одну или же, на худой конец, в две строки, но, как говорят люди, выпускающие книжки, «она выбрала слишком большой кегль», и в результате средство передвижения Псаммиада сразу же и навеки веков получило не совсем лестное прозвище «адова авоська» (сам Псаммиад, правда, об этом так никогда и не узнал). Обе половинки были сшиты воедино при помощи нянечкиной швейной машинки, а на ручки пошлисамые лучшие красные ленты, какие Антея когда-либо в жизни заплетала себе в волосы.

После чая, на котором присутствовали и вернувшиеся с весьма неутешительным докладом о нравах сент-джеймсских уток мальчики, Антея собралась с духом и, осторожно выкопав из песка (то есть, подняв с постели) Псаммиада, показала ему любовное творение их с Джейн трепетных рук.

— Гм, — сказал Песчаный Эльф, щурясь скорее удовлетворенно, нежели презрительно. — Ничего себе кошелочка.

Нужно заметить, что Псаммиад очень легко подхватывал все новомодные (а иногда и не очень приличные) выражения, какие ему только удавалось услышать от современных людей. Для существа, большую часть своей жизни проведшего с мегатериями да птеродактилями, такая прыть была поистине замечательна.

— Да, пожалуй, этот экипаж более подобает мне, чем какая-то дурацкая сумка, которую можно получить в довесок к двум фунтам камбалы, — сказал он. — И когда же вы собираетесь устроить ей (и мне заодно) первое испытание?

— Что до меня, то я бы немного отдохнул от всяческих путешествий, — заявил Сирил.

И тут Джейн ни с того ни с сего выпалила:

— А я так хочу отправиться в Египет! Не в такой древний, конечно, как в первый раз, а примерно в вавилонский. Мне так понравилась эта маленькая египетская принцессочка, которая приехала жениться на вавилонском короле! Она мне рассказала, что у них там водятся ужасно певучие жаворонки. И еще ужасно мяучие кошки. Давайте сгоняем туда ненадолго! Тем более, что когда я рассказала ей про амулет и про эти смешные птичьи лапки на нем, которые на самом деле оказались буквами, она сказала, что так могли писать только у них в Египте.

Остальные трое обменялись многозначительными взглядами, в которых, помимо всего прочего, читалось восхищение собственной мудростью, подсказавшей им утаить от Джейн ужасную правду о мрачном вавилонском узилище.

— А еще про Египет очень здорово написал доктор Бруэр в своей «Истории Священного Писания», — продолжала между тем Джейн. — Представляете, как было бы здорово побывать в тех местах, где Иосифу снились его удивительные сны, а Моисей проделывал всяческие фокусы со змеями и посохами!

— Насчет змей я категорически возражаю! — сказала Антея, передергиваясь от отвращения.

— Ладно, если не хочешь, давай оставим Моисея в покое. Но вспомни, как чудесно мы развлекались в Вавилоне. Нам с принцессой дали к обеду целую кучу сладостей — правда, все они были какие-то ужасно вязкие и липкие, но все равно это было здорово! Вот увидите, и в Египте будет то же самое.

После длительного и, как всегда, не очень вразумительного обсуждения Сирил, Роберт и Антея решили-таки согласиться с предложением Джейн. Так что на следующий день, непосредственно после завтрака (на который ни с того ни с сего был подан вкуснейший копченый лосось), дети разбудили Псаммиада и предложили ему занять место в «адовой авоське».

Не успел он туда забраться, попутно слегка подыбив шерсть на затылке и поворчав, как это это имеют обыкновение делать домашние кошки, когда их хотят погладить в неподобающий с их точки зрения момент, в комнату вошла старая нянечка.

— Ну, мои цыплятки, — сказала она, — что это вы все такие скучные?

— Да нет же, милая нянечка, — ответила Антея. — Вовсе мы не скучные. Мы серьезные. Мы собираемся тут в одно место, где очень, очень много всяких древних вещей.

— Ага! — сказала старая нянечка. — Никак, в Королевскую Академию? Что же, дело хорошее, но только смотрите, не бросайте денег на ветер, как это у вас водится!

Она смела со стола лососиные кости с хлебными крошками, убрала чайные чашки, свернула скатерть и со всем этим добром удалилась на кухню. И тогда Джейн подняла амулет над головой, а Антея, наподобие какой-нибудь там герцогини (или, опять-таки, актерки варьете), отдающей приказание своему кучеру, гордо отчеканила:

— Египет, пожалуйста!

Сирил произнес волшебное имя силы, а Джейн торопливо добавила:

— Но только, чтобы Моисей там тоже был!

И вновь посреди полутемной столовой дома на Фицрой-стрит выросла удивительная фигурная арка, сквозь которую отчетливо просматривалось невероятной голубизны небо и неторопливо текущая под этим небом желтая река.

— Постойте! — вдруг закричал Сирил, хватая Джейн за руку и запихивая ей амулет обратно под отворот платья.

— Какие все-таки мы с вами идиоты! — продолжал он, проделав все эти странные пассы. — Куда же мы собрались-то? Мы же теперь ни на минуту и носа не можем высунуть из дома, потому что эта самая минута может оказаться той самой минутой!

— Какой еще той самой минутой? — обиженно спросила Джейн, которая еще не совсем опомнилась от сотворенного над ней насилья.

— Вы что, не понимаете? Минутой, когда для королевы Вавилона выпадет первая же возможность повидать Лондон! — сказал Сирил.

И тут наконец до всех дошло.

* * *

Следующие несколько дней выдались на редкость скучными и похожими один на другой. Дети не осмеливались выходить из дому все разом, потому что не знали точно, когда вавилонскому королю взбредет в голову поохотиться на львов и, таким образом, предоставить королеве свободу действий — свободу, которую, как они точно знали, она употребит на то, чтобы нанести им вожделенный ею ответный визит.

Так что они выбирались по очереди — один день дома сидели девочки, другой — мальчики.

Сидеть дома было ужасно скучно. Вряд ли дети смогли бы долго выносить это полудобровольное затворничество, если бы не ученый джентльмен, с которым у них завязалась самая настоящая дружба.

Однажды он позвал Антею к себе в кабинет и показал чудесной красоты ожерелье из сиреневых и золотых бусинок.

— Я такое уже видела, — сказала Антея. — Это было в…

— В Британском Музее?

— Извините, но я предпочитаю называть то место Вавилоном, — уклончиво возразила Антея.

— Отличная придумка! — одобрительно заметил ученый джентльмен. — И, кстати, абсолютно соответствующая истине, потому что эти бусы и в самом деле происходят из вавилонского царства.

В этот день Антея осталась нести вахту одна. Мальчишки собрались в зоопарк, и едва за ними захлопнулась дверь, как Джейн, крепившаяся все утро, не выдержала и тоненьким голоском заныла:

— Ага, там есть такой маленький миленький носорожечек, так его никто не любит, кроме меня!

В конце концов Антея разрешила ей пойти вместе с остальными, и Джейн, сорвавшись с места наподобие застоявшейся кобылицы, бросилась вон из дому. Она бежала так быстро, что нагнала мальчиков еще до того, как они успели достичь того места, где улица Фицрой-стрит ни с того ни с сего становится площадью Фицрой-сквер.

Чтобы не скучать в одиночестве, Антея решила посетить ученого джентльмена.

— О, Вавилон показался мне ужасно интересным местом, — сказала Антея. — Мне, знаете ли, на днях снился потрясающий сон про Вавилон. Ну, вообще-то, это был не совсем сон, но, все равно, ничего лучше я в жизни не видывала!

— Что ты говоришь? — заинтересовался ученый джентльмен. — А ну-ка, присядь и расскажи все по порядку.

Антея уселась на стул и принялась рассказывать о своих вавилонских приключениях. Ученый джентльмен задавал ей огромное количество вопросов, и она, как могла, отвечала на них.

— Удивительно! Поразительно! — не переставал восклицать ученый джентльмен, а когда Антея закончила, пробормотал: — Сейчас, конечно, много говорят о феномене передачи мыслей на расстояние, но вот уж никогда не думал, что у меня вдруг откроются подобные способности! Опять-таки другого объяснения всей этой чертовщине просто не может быть. Но, в таком случае, это вряд ли полезно для тебя, моя милая детка. У тебя, случайно, голова не болит?

И он одним стремительным движением приложил свою холодную тонкую руку ко лбу Антеи.

— Ничуть не болит, спасибо, — ответила Антея.

— Уверяю тебя, это произошло совершенно случайно, — продолжал он. — Я очень хорошо осведомлен о бытовых аспектах жизни вавилонского царства периода расцвета и, по-видимому, невольно передал тебе кое-какую информацию. Ты, надеюсь, слышала о телепатии? Так вот, почти все, что ты мне рассказала, навеяно моими мыслями, но кое-какие детали ты безусловно выдумала, потому что они противоречат всем имеющимся на сегодняшний день научным представлениям. Хотя, черт бы меня побрал, звучат они на удивление убедительно!

— Да ладно вам, — принялась успокаивать Антея не на шутку разнервничавшегося ученого джентльмена. — Все в полном порядке. Я прекрасно понимаю вас. Все будет хорошо.

Однако этому ее последнему убеждению суждено было длиться очень недолго. Услыхав, что остальные трое вернулись домой, она спустилась вниз, но прежде чем Сирил, Роберт и Джейн успели поделиться с нею впечатлениями о посещении зоопарка, на улице раздался такой ужасающий шум, что по сравнению с ним рыканье всех зоопарковых носорогов, сколько бы их там ни было, могло показаться пением райских птиц.

— Господи Боже мой! — воскликнула Антея. — А это-то еще что такое?

Возбужденные вопли толпы совершенно отчетливо доносились в открытое окно. Среди них преобладали высказывания следующего типа:

— Смотри-ка, пугало!

— Сам ты пугало! Сейчас же не ноябрь.^[8] Это просто одна из балетных леди сбежала из цирка, точно вам говорю!

— Да нет же! Это какая-то чокнутая из психушки!

Затем прозвучал хорошо известный детям звонкий голос.

— Прочь, рабы! — прокричал он.

— О чем это она там талдычит? — одновременно вскричала дюжина голосов.

— А черт его знает! Это по-иностранному, — ответил кто-то.

Дети со всех ног бросились к входной двери и остановились на ступенях крыльца. Все прилегающие к дому улицы были заполнены толпой. И посреди нее, на фоне чумазых лиц и темных одежд мастеровых, белело скрытое полупрозрачной вуалью прекрасное лицо королевы Вавилона.

— Черт подери! — воскликнул Роберт, бросаясь вниз по ступенькам. — Она все-таки заявилась!

— Эй, вы! — кричал он, распихивая прохожих. — А ну-ка, разойдитесь! Дайте же леди пройти! Это наша приятельница, она приехала издалека навестить нас.

— Я бы такую приятельницу на порог не пустила! — проворчала толстая женщина с тележкой, доверху заваленной кабачками.

И все-таки толпа немножко посторонилась. Роберт уже вовсю раскланивался с королевой, когда к ним подбежал запыхавшийся Сирил с «адовой авоськой» под мышкой.

— Я принес вам Псаммиада, — торопливо прошептал он. — Теперь можете загадывать, что хотите.

— Лично я бы хотел, чтобы вы подобрали себе подобающую одежду, прежде чем появляться у нас в Лондоне, — сказал Роберт. — Да только от моих желаний все равно не будет никакого проку.

— Вот именно! — злорадно заметила королева. — И вообще, с чего бы это мне рядиться в ваши отрепья? Наоборот, я хочу, чтобы все эти уличные крикуны были одеты подобающим образом — может быть, тогда они перестанут вести себя, как стая свихнувшихся ворон!

Псаммиад раздулся до такой степени, что «адова авоська» стала напоминать миниатюрный воздушный шар. И вдруг каждый из присутствующих в толпе мужчин, женщин и детей почувствовал, что ему явно недостает одежды. И немудрено — когда королева говорила об уличных крикунах, она не могла иметь в виду никого, кроме вавилонских бедняков трехтысячелетней давности, а те, как уже детям было известно, обилием одежды не отличались.

— Чтоб я сдохла, — закричала толстая торговка кабачками, — если это не самая грязная шутка, которую мне довелось видеть с тех пор, как в Лондоне орудовал Джек-Потрошитель! — И она с неожиданной для ее лет и фигуры быстротой покатила свою тележку вверх по улице.

— Кстати о пугалах, — сказал своему соседу продавец обувных шнурков. — Ты сейчас ужасно напоминаешь одно из них.

— Ты бы лучше помолчал! — огрызнулся его собеседник. — Посмотри-ка на свои дурацкие ноги! Ума не приложу, как тебе удается торговать шнурками, когда у самого не то что ботинок, а и штанов нету?

— Да вот чтоб у меня прямо сейчас глаз выпал, коли я всегда так хожу! — сказал потрясенный продавец шнурков. — Пусть я вчера немножко принял лишнего, но не до такой же степени, чтобы одеться как последний клоун из балагана!

Остальная толпа была занята примерно такими же разговорами. Все очень нервничали и очень злились, но пока еще никому не приходило в голову, что во всем была виновата королева.

Наконец Антея схватила ее за рукав и втащила вверх по ступенькам крыльца. Мальчики с Джейн последовали за ними. Оказавшись в холле, шедший последним Сирил быстро захлопнул входную дверь.

— Будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю! — причитал кто-то снаружи. — О, мои бедные мозги! Пойду домой, напьюсь с горя — может и полегчает.

По всей видимости, вся остальная толпа постепенно пришла к такому же решению, потому что «одетые подобающим образом» торговцы и мастеровые вдруг развернулись и бросились бежать, откуда пришли. За ними вплотную следовала точно такая же толпа торговцев и мастеровых, только одетых неподобающим образом.

— О Господи, сейчас сюда сбежится вся лондонская полиция! — в отчаянии застонала Антея. — Ну почему тебя угораздило одеться именно так?

Королева, между тем, уже успела разлечься на стоявшей в холле кушетке из конского волоса.

— А как, по-вашему, может еще одеваться королева? — поинтересовалась она.

— Наша королева одевается, как все нормальные люди, — сказал Сирил.

— Ну, а я нет! И вообще, я должна сказать, — заметила гостья оскорбленным тоном, — что по вашему виду никак не скажешь, что вы сильно обрадованы моему появлению. Однако, может быть, это объясняется тем, что оно застало вас врасплох? Хотя, насколько я знаю, вы обожаете неожиданные появления и исчезновения. Чего стоит одно лишь ваше неожиданное исчезновение из моей спальни! Вот уже чего я никогда в жизни не забуду. Какой потрясающий трюк! Как вам это удалось?

— О, давайте сейчас не будем об этом! — сказал Роберт. — Видите ли, вы, кажется, очень сильно расстроили всех этих добрых людей, и я нисколько не удивлюсь, если они всем скопом побегут в полицию. А нам очень не хочется, чтобы вас взяли за шиворот и бросили в тюрьму.

— Королев не бросают в тюрьму! — надменно процедила она.

— Это у вас в Вавилоне не бросают, — сказал Сирил. — А у нас еще как бросают. А некоторым даже рубят головы.

— Что, прямо здесь, в этой убогой халупе? Как интересно!

— Нет, нет, не здесь. В прошлом.

— Ах, в прошлом! — презрительно протянула королева. — А я уж было подумала, что вы это сделали собственными руками.

Девочек передернуло от ужаса.

— Ну и отвратительный же у вас городишко! — между тем продолжала королева самым что ни на есть любезным тоном. — А уж какой грязный и невежественный народ! Представляете, во всей толпе не нашлось ни одного человека, который понимал бы, что я говорю!

— А вы их понимали? — спросила Джейн.

— Конечно, нет! Они все как один лопочут на каком-то варварском северном диалекте. Но вас-то я понимаю очень хорошо, и мне этого достаточно.

Я не собираюсь в который уже раз объяснять вам, как вышло, что дети могли понимать языки всех стран и народов, в которые их только ни заносил амулет, и, соответственно, разговаривать на них, как на своем родном английском. Замечу лишь, что они этого тоже не понимали и разговаривали, как Бог на душу положит.

— Ну что ж, — сказал набычившийся Сирил. — Раз вам так сильно не понравился наш город, так, может быть, вы хотите отправиться домой?

— Да что ты, я же еще ничего толком не видела! — сказала королева, оглаживая свою усыпанную серебряными заездами вуаль. — Я всего лишь пожелала оказаться у дверей вашего дома, и вот я здесь. Но этого мне мало. Я хочу встретиться с вашими королем и королевой.

— Да вас к королевскому дворцу и близко не пустят!.. — начала было Антея, но, вспомнив о королевском происхождении своей собеседницы, продолжала совсем другим тоном. — Но знаете, мы можем показать вам кучу других замечательных дворцов — только захотите, и мы вас отведем повсюду, куда нас пустят.

Антея была очень доброй девочкой, к тому же в ней еще была жива память об оказанном им королевой гостеприимстве — даже несмотря на то, что она и проявила поистине вавилонское коварство в случае с Джейн и Псаммиадом.

— У нас в городе есть музей, — со слабой надеждой в голосе произнес Сирил, — где собрано много всяких вещей из вашей страны. Эх, вот если бы вас как-нибудь переодеть…

— Я знаю как! — внезапно сказала Антея. — Наверху лежит старое мамино платье, в котором она ездила в театр, и еще там есть коробка со старыми шляпками.

При помощи нежно-голубого платья, обшитого вылинялыми кружевами, детям удалось скрыть от постороннего взора большую часть королевских прелестей, так скандализировавших лондонскую публику, но украшенная розовыми цветами шляпка, все время сползавшая ей на одно ухо, прямо скажем, производила самое неблагоприятное впечатление.

— Ладно, так сойдет! — сказала Антея Сирилу, когда он прошептал ей на ухо все, что думал по поводу экстраординарного туалета королевы. — Сейчас самое главное — вывести ее из дома, пока старая нянечка не проснулась. Нам и так повезло, что она спит уже сорок минут вместо пяти обещанных.

— Тогда пошли! — сказал Роберт. — Нам так и так опасно здесь оставаться. Нужно скорее добраться до музея. Если все эти люди, из которых она понаделала пугал, приведут полицейских, то они станут искать нас где угодно, но только не там.

Голубое шелковое платье и розовая шляпка королевы привлекали к ней ровно столько же внимания прохожих, сколько и ее первоначальный наряд, и дети почувствовали огромное облегчение, когда шум и толкотня центральных улиц наконец сменились прохладным покоем Британского музея.

— Сумки и зонтики оставляем в гардеробе! — объявил человек за стойкой. Ни у кого из детей, не говоря уже о королеве, зонтиков не оказалось, а единственной сумкой, какая у них нашлась, была «адова авоська» с Псаммиадом. Дело в том, что, несмотря на все их протесты, королева настояла на том, чтобы они взяли Песчаного Эльфа с собой.

— Я не желаю, чтобы меня оставляли в гардеробе! — возмутился Псаммиад. — Так что даже и не думайте об этом!

— Я побуду с тобой у дверей, — успокоила его Антея и, поспешно пройдя на площадку перед входом, уселась на скамейку у одного из питьевых фонтанов.

— Пожалуйста, отойди от этого идиотского фонтана! — все еще сердито произнес Песчаный Эльф. — Я боюсь, что он меня в конце концов забрызгает с ног до головы.

Антея послушно пересела на другую скамейку и принялась ждать. Если вам приходилось когда-нибудь ждать кого-нибудь на скамейке у Британского музея (а равно и у галантерейного магазина или билетных касс), вы знаете, как мучительно долго имеет обыкновение не появляться ожидаемая вами персона. Антее, во всяком случае, показалось, что прошел не один час, а королевы с детьми все не было. Псаммиад уже давно ворочался в беспокойном сне, да и сама Антея начала клевать носом — а входная дверь по-прежнему открывалась только для того, чтобы выпустить каких-то незнакомых (и по большей части очень ученых) людей в очках.

Внезапно ее как будто толкнули в бок — она повернула голову к дверям и увидала, что королева с детьми уже минут пять стоят у входа и что стоят они не одни. Вокруг них сомкнулась плотная толпа, состоящая, в основном, из затянутых в униформу служителей музея и нескольких ученых джентльменов. И те и другие были ужасно рассержены.

— Ну ладно, — говорил, как показалось Антее, самый добрый из рассерженных служителей. — Отведите домой эту полоумную бедняжку да накажите маме с папой, чтобы они построже следили за ней.

— А если вы не сможете справиться с ней сами, — сказал самый злой из служителей, — мы немедленно вызовем полицию!

— Вообще-то, мы ни в коем случае не желаем прибегать к насильственным мерам, — добавил добрый джентльмен, который, как видно, был у служителей самым главным.

— Можно, я сначала перекинусь парой слов со своей сестрой? — попросил Роберт.

Добрый джентльмен утвердительно кивнул, и кольцо служителей на секунду расступилось, чтобы пропустить Роберта. Затем оно сомкнулось плотнее прежнего.

— Ты, наверное, уже сама обо всем догадалась, — сказал Роберт в ответ на вопросительный взгляд Антеи. — Боже, я в жизни не видывал подобного скандала! Сначала она заявила, что все эти ожерелья, браслеты, сережки и прочие выставленные в витрине блестящие штучки на самом деле принадлежат ей. Потом она захотела достать их оттуда. Еще потом она попыталась разгрохать витрину — и таки отломила от стекла маленький кусочек! Естественно, что все, кто был в музее, тут же на нее набросились. Да что толку! Она ушла только после того, как я сказал ей, что это и есть то самое место, где отрезают головы королевам.

— Но, Бобс, это же неправда!

— Ты бы еще и не то сказала, чтобы вытащить ее оттуда! К тому же, это самая что ни на есть правда. Только я имел в виду не живых королев, а их мумии, которых там, кстати, видимо-невидимо. Должны же профессора отрезать им головы, чтобы узнать, как раньше бальзамировали людей? Да ладно, я только хотел спросить, не могла бы ты как-нибудь уговорить ее уйти подобру-поздорову?

— Попытаюсь, — пожала плечами Антея и подошла к королеве.

— Знаете что, пойдемте домой! — сказала она. — У нас наверху живет бедный ученый джентльмен, так у него есть такое потрясающее ожерелье, что весь этот здешний хлам ему ни в какие подметки не годится. Не хотите взглянуть на него?

Королева неохотно кивнула.

— Вот видите! — сказал злой джентльмен. — А вы говорите, что она не понимает по-английски!

— А мне-то казалось, что я говорю по-вавилонски… — оторопело сказала Антея.

— Мое милое дитя, — обратился к ней добрый джентльмен, — ты говоришь вовсе не по-вавилонски, а очень и очень по-детски. Знаешь, ты лучше забери своих братишек и сестричек и ступай с ними домой. Да, и не забудь рассказать папе с мамой обо всем, что произошло!

Антея взяла королеву под руку и как можно нежнее повлекла ее за собой. Остальные дети тут же присоединились к ним, а толпа рассерженных джентльменов осталась стоять на ступеньках, неодобрительно волнуясь и шумя. И надо же было такому случиться, чтобы на самой середине прилегавшей к музею площади, когда пристыженные дети уже начали думать, что на сегодня все их злоключения остались позади, блистающий от гнева взгляд королевы упал на мешок с Псаммиадом, все еще болтавшийся под мышкой у Антеи. Королева резко остановилась, развернулась по направлению к музею и своим громким, звонким голосом прокричала:

— Я хочу, чтобы все, что принадлежит великому Вавилонскому царству, вышло из этого презренного дома и стало у моих ног. Только пусть все вещи выходят очень медленно — я хочу, чтобы эти рабы, они же собаки, воочию убедились в силе волшебства Великой Королевы!

— О Господи, что за вздорная баба! — вздохнул в своем мешке Псаммиад и принялся торопливо раздуваться.

В следующий момент площадь перед Британским музеем огласилась громовым треском. Вертящиеся стеклянные двери со всеми их причиндалами, включая массивную деревянную раму, со свистом вылетели наружу и разбились на восемнадцать тысяч мелких осколков. Толпа рассерженных джентльменов обернулась, чтобы посмотреть, в чем дело, и тут же с воплями разбежалась в разные стороны. Один лишь злой джентльмен оказался недостаточно проворным и, к вящему удовольствию королевы и детей, получил изрядный пинок от медленно протискивающегося через голый дверной проем гигантского каменного быка. Разделавшись со злым джентльменом (который, почесывая ушибленное место, стремительно удалился за угол), каменный бык величаво подплыл к королеве и смирнехонько опустился у ее ног.

За быком последовало еще несколько скульптур и неисчислимое количество покрытых древней резьбой каменных плит, цветных кирпичей, боевых шлемов, мечей, копий, каких-то неведомых инструментов типа «соха», медных цепей, бочонков, кувшинов, бутылей, ваз, чаш, блюд, печатей, снова каких-то непонятных длинных цилиндрических штуковин, немного напоминавших металлические стержни, с отпечатанной на каждой из них маленькой птичьей лапкой, ну и, естественно, ожерелий, браслетов, колец, сережек — словом, из музея вылетали целые груды всякого разнообразного добра, не поддающегося ни счету, ни описанию.

К тому времени все рассерженные служители обессиленно сидели на ступенях музея, и лишь один добрый джентльмен стоял себе, засунув руки в карманы и всем своим видом давая понять, что ему не впервой наблюдать, как огромные каменные быки и прочие экспонаты вавилонского отдела совершают полет над музейной площадью. Однако, он все-таки послал одного из своих подчиненных закрыть большие железные ворота, отсекающие площадь от всего остального мира.

Какой-то журналист, только что вышедший из музея, остановился около Роберта и спросил:

— Теософские штучки, я полагаю? Наверное, миссис Безан развлекается?

— О да! — отмахнулся от него Роберт.

Журналисту удалось проскользнуть через ворота за секунду до того, как они закрылись. Он тут же устремился на Флит-стрит, и через полчаса на всех перекрестках уже продавался специальный выпуск газеты, на которую он работал. На первой странице выпуска наличествовал набранный самыми крупными буквами заголовок (остается только удивляться, как это все слова умещались в отведенное им количество строк):

МИССИС БЕЗАН И ЕЕ ТЕОСОФСКИЕ ШТУЧКИ

Скандальная демонстрация силы во дворе Британского музея

Приобретя газету, несколько джентльменов из разряда тех, кому вечно нечего делать, взобрались на крыши омнибусов и отправились к музею поглазеть на обещанное им чудо. Но к тому времени, как им удалось туда добраться, на примузейной площади уже ровным счетом ничего не было. А все потому, что увидев закрытые ворота, королева Вавилона вспомнила, что ей говорил Роберт про отрубленные венценосные головы, и быстро сказала:

— Я хочу, чтобы мы оказались у вас дома.

Где они тотчас и оказались.

Псаммиад был просто вне себя от ярости.

— Знаешь, что я тебе скажу? — надсажался он. — Из-за твоей глупости сюда сейчас нагрянут полицейские. В доме будет обыск, и в конце концов они найдут меня! И мне придется провести остаток жизни в каком-нибудь забранном золотыми решетками вестминстерском кабинете, без сна и отдыха выполняя желания ваших идиотских политиков! Разве нельзя было оставить все эти вещи на своих местах?

— Ну и темперамент у тебя, мой милый! — ледяным тоном сказала королева. — Хорошо, я хочу, чтобы все вещи вернулись на свои места. Теперь, надеюсь, твоя душенька довольна?

Псаммиад раздулся. Псаммиад сдулся. Псаммиад заговорил очень сердитым голосом:

— К сожалению, я не могу отказать тебе насчет желаний, но учти, что я умею (и люблю) кусаться. И если эти глупости будут продолжаться, я тебя непременно укушу. Запомни же это хорошенько!

— Пожалуйста, не злись! — прошептала Антея, склоняясь к мохнатому псаммиадову уху. — Нам тоже от нее одни неприятности. Но мы все равно тебя любим. И мы очень надеемся, что она скоро захочет домой.

— Только не она! — сказал, немного смягчившись, Псаммиад.

— Вы обещали показать мне центр вашего омерзительного города, — сказала между тем королева.

Дети беспомощно переглянулись между собой.

— Если бы у нас были хоть какие-нибудь деньги, — сказал Сирил, — мы могли бы провезти ее по центру в кэбе. Тогда она не так бы бросалась в глаза народу. Но у нас нет денег.

— Продайте это, — сказала королева, снимая с пальца огромный перстень, — и у вас будет много денег.

— Ага! — с горечью произнес Сирил. — Первый же лавочник, к которому мы с ним сунемся, решит, что мы его украли, и нас посадят в тюрьму.

— Сдается мне, что когда дело касается вас, все дороги начинают вести в тюрьму, — язвительно заметила королева.

— Ученый джентльмен! — вдруг вспомнила Антея и, выхватив у Сирила перстень, бросилась вверх по лестнице.

— Послушайте! — сказала она ученому джентльмену. — Хотите, я вам продам это кольцо за один фунт стерлингов?

— О! — только и мог вымолвить тот, получше рассмотрев драгоценную вещь.

— Честное слово, это колечко не краденое, — убеждала его Антея. — Мне поручили его продать.

— Знаешь что? — сказал ученый джентльмен. — Один фунт стерлингов, если уж на то пошло, я тебе дам взаймы. И я с удовольствием обещаю тебе самым тщательным образом заботиться о твоем замечательном перстне. Кстати, кто тебе его дал?

— Между собой мы называем ее королевой Вавилона, — осторожно ответила Антея.

— Опять ваши игры? — с надеждой спросил ученый джентльмен.

— Хороши игры! — сказала Антея. — Я не знаю, что она со мной сделает, если я не достану ей денег на кэб!

— Иногда мне приходит в голову, что я сошел с ума, — медленно произнес ученый джентльмен. — Или же…

— Или же, что сошла с ума я, — закончила за него Антея. — Прошу вас, не беспокойтесь! И вы, и я, и даже она — все мы находимся в здравом рассудке.

— Так это ваша неведомая подруга сказала вам, что она — королева Вавилона? — смущенно ерзая на стуле, спросил ученый джентльмен.

— Ага, — беззаботно ответила Антея.

— Похоже, что передача мыслей возможна на гораздо более дальние расстояния, чем я предполагал, — задумчиво произнес ученый джентльмен. — Значит, теперь я подсознательно влияю еще и на мозг вашей подруги. Вот уж не думал, что мои скромные изыскания по истории Вавилонского царства принесут такие неожиданные плоды! Ужасно! Как сказал великий Шекспир, «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

— Что правда, то правда, — сказала подпрыгивающая от нетерпения Антея. — Однако как раз в данный момент меня интересует лишь одно — фунт стерлингов, который вы мне обещали.

— Ох уж мне эта телепатия! — печально произнес ученый джентльмен. — Это несомненно вавилонский перстень — а, может быть, это мне только кажется? Может быть, я загипнотизировал самого себя? Нет, как только я закончу с корректурой моей книги, я немедленно отправлюсь к врачу.

— Правильно! — воскликнула Антея. — И огромное вам спасибо!

С блестящим новеньким совереном в руке она стремительно сбежала по лестнице и присоединилась к остальным. А через несколько минут королева Вавилона уже сидела у окна четырехколесного кэба и критическим оком взирала на чудеса величайшей столицы мира. Букингемский дворец показался ей скучным и малопривлекательным. Примерно такое же впечатление осталось у нее от Вестминстерского аббатства и здания Парламента. Но ей понравился Тауэр, а Темза с ее пристанями и кораблями вызвала у нее неподдельные удивление и восторг.

— Однако вы очень плохо содержите своих рабов, — заметила она, когда колеса кэба загрохотали по булыжнику Майл-Энд-Роуд. — Посмотрите, какими они выглядят голодными и запущенными!

— Никакие они не рабы! — возмущенно сказала Джейн. — Просто они здесь работают.

— Идиоту понятно, что рабы работают, воины воюют, правители правят, а пьяницы пьют! — парировала королева. — И, пожалуйста, не надо меня учить! Неужели вы думаете, что я не могу отличить раба от всех остальных людей? Но почему все-таки хозяева ваших рабов не смотрят за тем, чтобы их собственность выглядела поприличнее? Почему они их так плохо кормят и одевают? А ну-ка, ответьте мне в трех словах!

Ответить ей, конечно же, никто не мог. Дело в том, что система оплаты труда в современной Англии слишком сложна, чтобы даже те, кому она досконально известна, могли объяснить ее в трех словах. А дети, естественно, понимали в ней не больше, чем папуасы в двигателе внутреннего сгорания.

— Если вы и дальше будете так наплевательски обращаться со своими рабами, они у вас обязательно взбунтуются, — предостерегающим тоном сказала королева.

— Не взбунтуются! — сказал Сирил. — Видите ли, у них есть право голоса, а наш папа говорит, что когда у человека есть право голоса, он уж точно не будет бунтовать.

— А что это такое — «право голоса»? — поинтересовалась королева. — Это что, волшебный амулет? И вообще, какая от него польза?

— Не знаю, — сказал немного сбитый с толку Сирил. — Право голоса — это право голоса, и все тут! Какая от него может быть польза?

— Я так и знала, — удовлетворенно кивнула королева, — что все это — пустая болтовня. Что ж, я желаю, чтобы у каждого из этих рабов сейчас же оказались в руках еда и питье! Самая желанная еда и самое любимое питье, — добавила она.

В тот же самый момент все населявшие Майл-Энд-Роуд люди, а равно и жители других бедных районов города, к своему безмерному удивлению обнаружили у себя в руках разнообразные съедобные предметы. Из окна кэба детям были видны прохожие, нагруженные совершенно невероятными в местных условиях натуральными и консервированными продуктами — тушеным мясом и птицей, красными омарами и большими желтоватыми крабами, жареной рыбой и вареной свининой, мясными пудингами и луковой окрошкой, бараньими окороками и ванильными пирогами. У молодых людей и детей чаще можно было увидеть апельсины, конфеты и пирожные. Странно, но эта, казалось бы, незначительная деталь коренным образом изменила весь облик Майл-Энд-Роуд — улица как будто стала прямее, ровнее и, самое главное, светлее. Хотя, может быть, ее освещали улыбки, впервые за долгие годы появившиеся на лицах людей?

— Ну что, есть разница? — спросила королева.

— О, милая королева, это твое самое лучшее желание за весь сегодняшний день! — сказала Джейн, едва не пуская слезу от умиления.

У самой набережной кэбмен остановил лошадь.

— Дальше я вас не повезу, хоть вы тресните! — сказал он. — Так что вылезайте!

Вылезать очень не хотелось, но что им еще оставалось делать?

— У меня сейчас время чая, — проворчал кэбмен, когда вся компания выбралась из кэба на асфальт. Только тут дети заметили, что на облучке кэба громоздилась горка дымящейся тушеной капусты со свининой и яблочным соусом. Кроме того, там же наличествовали вареная кура и смородиновый пудинг. И огромная кружка пива.

Когда дети с королевой садились в кэб, ничего подобного на облучке не было!

— А теперь заплатите мне за работу! — угрожающим тоном произнес кэбмен и мрачно уставился на прибрежную насыпь, продолжая что-то неразборчиво бормотать про свой чай.

— Ничего, мы возьмем другой кэб, — с достоинством заявил Сирил. — Будьте добры, сдайте мне сдачу с моего соверена!

Однако, как тут же и выяснилось, свалившаяся невесть откуда капуста со свининой отнюдь не придала кэбмену высокоморальных качеств. Он выхватил у Сирила соверен, хлестнул вожжами лошадь и растворился в потоке кэбов, экипажей, омнибусов и трамвайных вагонов. Очевидно, отправился набивать брюхо дармовой едой.

А между тем вокруг наших четверых приятелей и их спутников уже стала собираться небольшая толпа зевак.

— А, черт с ним! Пойдемте домой! — сказал Роберт и, как всегда, повел остальных в неверном направлении.

Теперь они шли по узкой улочке, до отказа набитой джентльменами в строгих черных костюмах, белых крахмальных воротничках и неопределенного цвета лакированных штиблетах. Шляп на черно-белых джентльменах не имелось. Большинство из них стояли, прислонившись к стенам домов и, отчаянно размахивая руками, вели какие-то непонятные арифметические разговоры.

— Вы только посмотрите, как отвратительно одеваются эти странные люди! — сказала королева. — А ведь если их одеть поприличнее, почти все они вполне могли бы украсить своим благородным обликом (особенно это касается их длинных крючковатых носов) пиршественную залу нашего дворца. Ладно же, я хочу, чтобы все эти люди были одеты как мои вавилонские придворные!

Естественно, ее желание было исполнено.

Как только почти засыпающий от усталости Псаммиад раздулся в своей авоське, каждый, кто в тот момент находился на Трогмортон-стрит,^[9] предстал миру в полной вавилонской придворной экипировке.

Каждый был тщательно завит, надушен и напудрен, и у каждого с плеч свисала расшитая золотом тяжелая пурпурная туника. На руках у каждого были кольца и браслеты, на шее — золотые отложные воротники, на боку — сабля в позолоченных ножнах, а на голове — самая немыслимая прическа на свете.

Минуту-другую улица хранила гробовое молчание.

— Вот что я тебе скажу, — заговорил вдруг чернявый молодой человек, который до того был блондином, обращаясь к своему приятелю. — Это все, конечно, обман и надувательство, и вообще, скорее всего, что-то случилось у меня с глазами, но ты, брат, выглядишь просто чудно!

— Чудно', скажешь тоже! — ответил его собеседник. — Да ты посмотри на себя-то! Ну и ну! У тебя же волосы почернели и борода выросла! Нет, уж я-то знаю, что с нами приключилось. Нас всех отравили, вот что! Нет, брат, ты просто вылитая обезьяна!

— А вот старый Левинштейн выглядит очень даже ничего себе. Но как это могло с нами случиться, вот что я бы хотел знать. Как такое вообще может быть? Это что, факирство или еще какая-нибудь там гадость?

— Мне, кажется, снится от-чень плохой сон, — говорил между тем старый Левинштейн своему клерку. — Я шел по Бишопсгейт и видел, как от-чень много простолюдинов имеют у себя в руках от-чень много еды — хорошей еды! О, конечно, конечно, эт-то всего лишь плохой сон.

— Тогда, сэр, я, наверное, тоже сплю, — ответил ему клерк, с ненавистью разглядывая свои ноги. — Как хотите, а я имею на своих ногах не шикарные лакированные ботинки, а какие-то плохие сандалии.

— И вся эта хорошая еда пропадает даром! — вздохнул старый мистер Левинштейн. — Плохой сон — дурной сон!

Члены Королевской Биржи известны тем, что даже в самые спокойные дни представляют из себя несусветно шумное сборище. Однако, когда им вдруг понадобилось выразить свое отвращение по поводу вавилонского обычая одеваться, они подняли такой гвалт, что находящийся на другом конце города перекупщик, решив, что это наконец-то упали цены на зерно, зарядил свой большой револьвер и всадил себе в лоб все имевшиеся в нем шесть пуль. И немудрено — каждому пришлось изо всех напрягать глотку, чтобы услышать собственный голос.

— У меня лишь одно желание! — кричал бывший блондин, заподозривший во всем случившемся международный заговор факиров. Он стоял рядом с детьми, и те почувствовали, как их начинает бить нервная дрожь. Они-то знали, что он получит все, чего ни пожелает. — Так вот, я всего лишь хочу, чтобы мы знали, кто все это с нами устроил!

Естественно, в следующую секунду все они знали это. В который уже раз за этот день вокруг королевы образовалось плотное кольцо из возмущенных людей.

— Позор! Позор! — кричало одновременно двести, а то и триста надсаженных глоток. — Мы заставим ее ответить за это по закону! Задержите ее! Вызовите полицию!

Королева дико озиралась вокруг.

— Что это с ними? — спросила она. — Они беснуются, как дикие львы в клетке! Только я никогда не видела столько разъяренных львов сразу. Что это они там вопят?

— Они зовут полицию, — мрачно ответил Сирил. — И, знаете, я их ни капельки не виню. Я знал, что рано или поздно это должно было случиться.

— Я хочу, чтобы здесь были мои телохранители! — закричала королева. Истощенный донельзя Псаммиад дрожал с ног до головы и отчаянно хватал ртом воздух, но, несмотря ни на что, в следующее мгновение красная, зеленая, золотая, медная и железная лава затопила Трогмортон-стрит, и вокруг королевы засверкала сплошная стена мечей и копий.

— Я есть сумасшедший, — сказал мистер Розенбаум. — Так, так, так. Значит, я все-таки есть сумасшедший!

— Это просто наступил твой Судный день, Рози, — сказал ему его компаньон. — Я всегда тебе говорил, что ты чересчур перегнул палку в том деле с «Цветочной росой». Так что вот теперь тебе наказание, да и мне заодно!

При виде сверкающих лезвий, закованных в броню фигур и свирепых лиц королевских телохранителей, члены Королевской Биржи начали осторожно пятиться в оба конца улицы. Но Трогмортон-стрит была чересчур узка для того, чтобы по ней могли удариться в бегство одновременно несколько сот человек, и возникшая по этому поводу паника только осложнила ситуацию.

— Убейте их! — закричала королева. — Убейте нечестивых собак!

Телохранители подчинились.

— Все это лишь сон, — бормотал мистер Левинштейн, выглядывая из-за спины своего клерка. — Плохой сон — дурной сон!

— Как бы не так! — кричал клерк. — Это не сон. О, Господь всемогущий! Эти иноземные звери убивают всех, кто только под руку попадется! Генри Гиршу выпустили кишки, а Прентиса разрубили напополам, а вон и Гут упал, и у Лайонела Коэна больше не имеется головы! И у Ги Никельса тоже! Сон, говорите? Хотел бы я, чтобы все это было только сном!

И, конечно же, в следующую секунду все стало только сном! Члены Королевской Биржи недоуменно протерли глаза и как ни в чем не бывало вернулись к своим бесконечным «понижениям», «повышениям» и прочим прыжкам и выкрутасам курса, а также к «транксам», «каффирам», «стилзам», репортам, депортам и опционам^[10] — одним словом, ко всей этой идиотской тарабарщине, которой так любят забавляться молодые и здоровые мужчины, без дела отирающиеся на Трогмортон-стрит.

И никто никому не сказал ни слова о своем удивительном сне. Помнится, однажды я уже говорила вам, что деловые люди очень боятся, как бы кто-нибудь не прознал о том, что им довелось заснуть в рабочее время. И уж, конечно, для них было бы равносильно самоубийству, если бы вдруг стало известно, что им снились такие ужасные вещи как роскошные обеды для голодающих или же поголовное истребление Королевской Биржи.

* * *

Итак, бледные и дрожащие от ужаса дети очутились в гостиной дома номер 300 по Фицрой-стрит. Псаммиад из последних сил вылез из своей «адовой авоськи» и неподвижно распростерся на столе, вытянув задние ноги и более всего на свете напоминая убитого на охоте зайца.

— Слава Богу, все позади! — сказала Антея, издав глубокий вздох облегчения.

— Она больше не вернется, ведь правда? — спросила все еще не пришедшая в себя после кровавых событий на Королевской Бирже Джейн.

— Нет, — ответил Сирил. — Теперь она навеки останется в своем прошлом. Однако, черт подери, мы истратили на нее аж целый фунт стерлингов! Теперь нам придется до старости экономить на карманных деньгах, чтобы отдать долг ученому джентльмену.

— А вот и нет! — сказал Роберт. — Не забывай, что все это было одним лишь сном. Помните, чтосказал клерк? «Хотел бы я, чтобы все это было только сном». Пантерочка, будь другом, сбегай наверх и спроси у бедного ученого джентльмена, занимала ли ты у него сегодня какие-нибудь деньги?

— Прошу прощения, — вежливо осведомилась Антея, после того как на ее стук последовало приглашение войти и ученый джентльмен приветствовал ее у порога, — но я бы хотела узнать одну очень важную вещь. Еще раз извините, но не давали ли вы мне сегодня взаймы один фунт стерлингов?

— Нет, — ответил ученый джентльмен, приветливо глядя на нее сквозь толстые стекла очков. — И все же очень примечательно, что ты спрашиваешь меня об этом. Дело в том, что под вечер я немного вздремнул (что у меня, кстати, очень редко бывает), и мне приснился удивительный сон. Я чрезвычайно отчетливо помню, как ты принесла мне драгоценный перстень, который, по твоим словам, принадлежал королеве Вавилона. Потом я одолжил тебе соверен, а ты оставила мне на сохранение королевский перстень. Да, скажу я тебе, это был поистине уникальный артефакт. — Тут он повздыхал немного, а потом сказал: — Хотел бы я, чтобы это был не сон!

А еще потом он улыбнулся. В последнее время у него стали выходить просто потрясающие улыбки.

Антея тоже улыбнулась. Она мысленно благодарила судьбу за то, что рядом с ними не было Псаммиада, способного удовлетворить это жуткое желание.

Глава IX. АТЛАНТИДА

Если вы внимательно следовали объяснениям Псаммиада насчет того, что время является не более чем мысленной абстракцией, то вы уже, наверное, догадались, что приключение с вавилонской королевой было единственным приключением в этой книжке, отнявшим у детей определенное количество реального времени. Все остальное реальное время дети проводили за разговорами о тех необычайных вещах и происшествиях, которые им довелось наблюдать в прошлом, куда они переносились при помощи могущественного амулета и где проводили не только часы, но иногда и целые дни, причем, возвратившись обратно в свой родной Лондон, они обнаруживали, что их отсутствие длилось не дольше, чем длится средняя по величине вспышка молнии.

Они разговаривали о прошлом за едой, на прогулках, за играми в гостиной или в кабинете на первом этаже, но чаще всего — на лестнице. И вот почему: дом номер 300 по Фицрой-стрит был очень старым и некогда очень величественным зданием. Теперь он слегка подзатерялся посреди наступавших на него со всех сторон огромных новых строений, но, несмотря на это, сумел сохранить все свое былое великолепие. В том числе и лестницу, перила которой были настолько широки, что по ним можно было смело кататься вдвоем. На площадках лестницы имелись просторные ниши, служащие некогда обрамлением для изящных форм античных статуй, а теперь чаще всего вмещавшие в себя изящные формы Сирила, Роберта, Антеи и Джейн.

В один прекрасный день Сирил с Робертом развлекались тем, что, одевшись в белое облегающее нижнее белье, изображали из себя все знаменитые статуи, какие им только доводилось видеть в Британском музее и огромном папином альбоме по искусству. К несчастью, представление закончилось весьма внезапно и драматически: Роберт, которому захотелось стать Венерой Милосской, не нашел ничего лучшего, как поднять с пола требуемую ему для драпировки скатерть как раз в тот самый момент, когда вооружившийся отделанным позолотой белым блюдцем Сирил стоял на ней одной ногой, изображая статую дискобола. Вторая нога Сирила, как и положено дискоболам, болталась в воздухе.

Ничуть не удивительно, что в результате и дискобол, и неудавшаяся Венера Милосская оказались на полу в весьма плачевном состоянии. Больше всего досталось, конечно же, блюдцу, которое после этого никак не хотело снова собираться воедино, какие бы усилия и какие бы огромные количества клейстера и яичного белка не прилагали для этого мальчики.

— Ну что, теперь-то твоя душенька довольна? — сказал Сирил, изо всех сил потирая лоб, на котором со скоростью три дюйма в секунду вырастала синевато-оранжевая шишка.

— Вполне довольна, спасибо, — отвечал Роберт, морщась от боли. Большой палец его правой руки попал в щель между двумя балясинами перил и загнулся назад почти до степени перелома.

— О, мой бедный милый Синичка! Какое несчастье! — запричитала Антея. — И это притом, что ты выглядел, как самый настоящий дискобол! Ладно, я сейчас быстренько принесу мокрое полотенце, а ты, Бобс, беги на кухню и засунь палец под горячую воду. Так всегда поступают балетные леди, когда их ноги загибаются не в том направлении, в котором нужно. Клянусь, я сама видела это в одной книге!

— В какой еще книге! — неприязненно отозвался Роберт, но, тем не менее, отправился на кухню.

Когда он вернулся назад, Сирил восседал на ступеньках лестницы с перевязанной холодным полотенцем головой и, благодаря совместным стараниям Антеи с Джейн, находился в расположении духа, которое позволило ему, пусть и неохотно, но допустить, что Роберт выдернул из-под него скатерть ненарочно.

После того, как Роберт столь же благородно признал, что в нанесенном его большому пальцу увечьи не имеется ни капли сириловой вины, Антея поспешила увести разговор в сторону от досадного инцидента.

— Я полагаю, никому больше не хочется отправиться в прошлое на поиски амулета? — спросила она.

— Еще как хочется! — тут же откликнулась Джейн. — Я хочу отправиться в Египет и посмотреть там на миленьких египетских кошечек.

— Только не в Египет! — поспешно возразил Сирил. — Там слишком жарко, а я и так весь взопрел. — И в самом деле, в этот день стояла такая ужасная жара, что это чувствовалось даже на лестничной площадке второго этажа, которая была самым прохладным местом в доме. — Давайте лучше отправимся на Северный Полюс!

— Не думаю, чтобы амулет вообще когда-нибудь был на Северном Полюсе, — сказал Роберт. — Кроме того, мы там в один момент так отморозим себе пальцы, что у нас не будет сил снова поднять нашу половинку. Так что, спасибо, если хочешь, отправляйся туда один.

— Знаете что? — сказала Джейн. — Давайте разбудим Псаммиада и пусть он сам решит, куда нам отправиться на этот раз! Он ужасно любит, когда мы спрашиваем у него совета — даже несмотря на то, что мы обычно этого не делаем.

Антея побежала за Псаммиадом и вскоре принесла его вместе с вышитой красным шелком «адовой авоськой». Однако, прежде чем его успели о чем-либо спросить, дверь в комнату ученого джентльмена отворилась и в коридоре послышался незнакомый детям мужской голос. В дверном проеме показался приходивший отобедать с ученым джентльменом приятель. Он стоял и, как показалось детям, разговаривал с дверной ручкой, на которую небрежно опирался правым локтем.

— Тебе нужно показаться доктору, старина, — говорил он. — Знаешь, все эти штучки насчет передачи мыслей на расстояние очень сильно напоминают мне обыкновенный заворот мозгов. Ты просто переработал. Возьми отпуск и отправляйся в Дьепп!

— Я бы лучше съездил в Вавилон, — ответил ему из-за двери ученый джентльмен.

— Раз уж на то пошло, то лучше поезжай в Атлантиду, — сказал, улыбаясь до ушей, приятель ученого джентльмена. — Заодно соберешь там материал для статьи, которую я уж скоро год как обещал послать в «Девятнадцатый век».

— Хотел бы я там оказаться! — с тоской в голосе сказал ученый джентльмен.

— Ну ладно, пока! Береги себя, старина!

Послышался звук захлопываемой двери, и приятель ученого джентльмена, прыгая через три ступеньки, принялся спускаться по лестнице. Это был дородный, цветущий мужчина, и детям пришлось подняться на ноги, чтобы пропустить его.

— Привет, ребятки! — сказал он, с улыбкой глядя на имевшиеся на сириловом лбу и робертовом большом пальце повязки. — Что, в войнушку играете? Смотрите, не доиграйтесь!

— У нас все в порядке, — ответил Сирил. — Скажите пожалуйста, что это за место такое — Атлантида? Ну, помните, куда вы еще хотели отправить ученого джентльмена? Дело в том, что мы случайно подслушали ваш разговор…

— Видите ли, вы разговаривали так громко… — поспешно добавила Джейн.

— О Атлантида, великая Атлантида и ее Сады Гесперид! — мечтательно пропел джентльмен. — Это такой огромный остров, безвозвратно канувший в пучину моря. Вы можете прочитать об Атлантиде у Платона.

— Благодарю вас, — сказал Сирил, с сомнением покачивая головой.

— А не было ли там каких-нибудь амулетов? — спросила Антея, которой в голову пришла неожиданная мысль.

— Я полагаю их там было сотни, а то и тысячи. Так, значит, он говорил с вами об этом?

— Да, и очень часто. Он, вообще, очень добр к нам. И мы его очень любим.

— Знаете, что я вам скажу? Ему позарез нужно отдохнуть от работы. Постарайтесь его убедить в этом. Ему нужно, как это говорится, ненадолго переменить обстановку. У него сейчас голова разбухла от всех этих исследований по истории древнего Египта и Ассирии, и туда просто невозможно ничего вбить, если только не колотить день за днем, не переставая ни на минуту. К сожалению, у меня для этого абсолютно нет времени. Ну, а вы-то живете с ним в одном доме, так что вполне можете вколотить в него мысль проехаться куда-нибудь не природу. Ну что, попытаетесь? Отлично! А теперь я должен бежать. До свидания!

И с этими словами цветущий джентльмен умчался вниз по лестнице. Джейн с улыбкою заметила, что он, скорее всего, был замечательным человеком и имел собственных маленьких ребятишек.

— Неплохо было бы когда-нибудь поиграть с ними, — мечтательно добавила она.

Остальные трое многозначительно переглянулись, затем Сирил, кивнув головой, сказал:

— Хорошо, давайте отправимся в Атлантиду!

— Давайте не просто отправимся в Атлантиду, но еще и возьмем с собой ученого джентльмена, — предложила Антея. — Все равно, потом он решит, что это был сон, а, с другой стороны, обстановку-то он точно переменит!

— А почему бы нам не взять его в маленький, пушистенький Египет? — спросила Джейн.

— Слишком жарко! — коротко напомнил Сирил.

— Тогда в Вавилон, — настаивала Джейн. — Он же так хочет туда попасть!

— Откровенно говоря, я сыт этим дурацким Вавилоном по горло, — сказал Роберт. — Как, кстати, и все остальные. Не знаю, почему, — торопливо добавил он, предвосхищая вопрос Джейн, — но мы и вправду от него немного подустали. Вот что, Синичка, пойдем-ка накинем на себя что-нибудь! Не можем же мы показаться на улице в нижнем белье.

— Он ведь хотел оказаться в Атлантиде, — сказала Антея, указывая на сумку с Псаммиадом, — а раз так, то он обязательно когда-нибудь там окажется. Почему бы ему тогда не побывать там вместе с нами?

Вот так и получилось, что ученый джентльмен, позволивший себе ненадолго расслабиться в кресле после утомительной научной дискуссии, во время которой его оппонент высказывал точки зрения, с которыми он никак не мог согласиться (в том числе, они много спорили и об Атлантиде), проснулся и увидел, что напротив его рядком выстроились четверо наших приятелей со странного вида и не менее странного наименования сумкой в руках.

— Вы отправитесь с нами в Атлантиду? — спросила его Антея.

«Знать, что ты спишь, — это все равно что проснуться, — сказал себе ученый джентльмен. — А, может быть, это снова какая-нибудь игра типа „Сколько миль до Вавилона“? Впрочем, какая разница?»

Вслух же он сказал:

— Спасибо большое, но у меня в распоряжении всего лишь пятнадцать минут.

— Путешествие не отнимет у вас ни секунды, — сказал Сирил. — Видите ли, время — это всего лишь мысленная абстракция, а раз вам все равно придется побывать в Атлантиде, так почему бы не с нами?

— Что ж, очень хорошо, — сказал ученый джентльмен, теперь уже ни минуты не сомневаясь в том, что все происходящее было сном.

Антея протянула ему свою пухлую розовую ручку. Он взял ее, и Антея помогла ему подняться на ноги. Тогда Джейн сняла с шеи амулет и подняла его высоко над головой.

— Куда-нибудь неподалеку от Атлантиды! — распорядился Сирил, и Джейн произнесла имя силы.

— Ты, идиот! — воскликнул вдруг Роберт. — Атлантида же остров! А неподалеку от островов бывает вода!

— Я не пойду! Не пойду! Отпустите меня! — завопил Псаммиад, отчаянно пытаясь выкарабкаться из «адовой авоськи».

Но амулет уже разросся в огромную арку, и Сирил, вполне справедливо решив, что ученый джентльмен является самым перворожденным из них, уже протолкнул его внутрь — так что пути к отступлению у детей не было. На их счастье, неподалеку от Атлантиды оказалась все-таки не вода, а какое-то ровное деревянное покрытие, которое при ближайшем рассмотрении оказалось не чем иным, как палубой большого корабля, только что подошедшего к причалу порта. У правого борта вовсю суетились матросы, накрепко привязывая корабль цепями к выступавшим из причала кольцам. Как цепи, так и кольца были сделаны из какого-то отливающего золотом металла.

Ввиду сопутствующей прибытию в порт суматохи, никто на корабле поначалу не заметил появления пяти пришельцев с Фицрой-стрит. Матросы, как уже было сказано, поголовно трудились у правого борта, а их начальники были заняты тем, что отдавали им приказы.

Так что четверо наших приятелей вместе с ученым джентльменом (и Псаммиадом в сумке) стояли себе в сторонке и рассматривали огромную пристань и не менее огромный город, возвышавшийся за ней. Зрелище, открывшееся их взору, было гораздо великолепнее всего, что им довелось увидеть до сих пор. По правде говоря, ни о чем подобном никто из них не мог и помыслить.

На нежно-голубой поверхности моря мирно поигрывало своими лучами солнце. Небольшие, украшенные белыми венчиками пены волны мягко разбивались о мраморные волнорезы, надежно охранявшие порт великого города от неистовства зимних ветров. Пристань была выложена необыкновенной красоты мрамором — он был ослепительно белый, искрящийся, и изнутри у него явственно проступали золотые прожилки. Город был также выстроен целиком из мрамора — в основном, белого и красного. Крыши самых больших домов, по-видимому, дворцов и храмов, отливали золотом и серебром, но большая часть зданий была крыта медью. Казалось, бескрайняя медная река стекала с верхушек холмов, на которых стоял город, вниз — туда, где у самой кромки воды вздымались в воздух облака мельчайших соленых брызг, смешанные с разноцветными дымами многочисленных красильных и плавильных мастерских.

Величественная мраморная лестница уводила от причала к широкой и плоской террасе, которая, по всей видимости, тянулась на многие мили вглубь острова, а за ней, на вершине огромного холма, виднелись упиравшиеся в небо шпили города.

Внезапно ученый джентльмен, все это время стоявший в немом оцепенении, провел рукой по лицу и глубоко вздохнул.

— Боже мой! — сказал он. — Какая красота!

— Послушайте, мистер… не знаю, как вас звать… — начал было Роберт.

— Он имеет в виду, — прервала его от природы тактичная Антея, — что мы все время забываем ваше имя. Я лично знаю только, что вас зовут мистер Де… и как-то там дальше.

— Когда мне было столько же лет, сколько и вам, — робко ответил ученый джентльмен, — все звали меня Джимми. Если вам не трудно, то и вы зовите меня также. Видите ли, я буду чувствовать себя гораздо более уютно в этом удивительном сне, если… если вы станете считать меня одним из вас.

— Спасибо, э-э-э… Джимми, — с усилием произнесла Антея, которой казалось не совсем приличным называть так взрослого человека, даже если он полагал все происходящее сном. — Милый Джимми! — добавила она через некоторое время, на этот раз без всякого усилия.

Джимми улыбнулся. В эту секунду он выглядел совершенно счастливым.

Однако к тому времени корабль был уже накрепко пришвартован, и у капитана появилось время замечать не только причальные кольца, но и все остальное. Капитан, нужно сказать, был высоким, статным, чернобородым мужчиной, одетым в самое роскошное платье, какое только можно себе вообразить у представителя его профессии. Заметив четверых детей и ученого джентльмена, он быстрым шагом направился к ним.

— Кто вы такие и что вы делаете на борту моего корабля? — спросил он довольно свирепым тоном. — Отвечайте, вы пришли с добром или со злом?

— Конечно же, с добром! — сказал Сирил. — Прошу простить наше неожиданное появление, но мы перенеслись сюда при помощи волшебства. Вообще-то, мы живем в стране, откуда восходит солнце… — И он пустился в свои обычные разъяснения.

— Понимаю, — к немалому удивлению детей сказал капитан, когда Сирил закончил. — Сначала я как-то не разглядел, но теперь совершенно ясно вижу, что вы являете собой доброе предзнаменование для нашего Великого Города. Как раз этого-то ему сейчас как раз и не хватает. А это, насколько я понимаю, ваш раб? — добавил он, указывая на ученого джентльмена.

— Да что вы, вовсе нет! — сказала Антея. — Это очень великий человек. У нас в стране все называют его мудрецом. Он прибыл сюда вместе с нами, чтобы осмотреть ваш великолепный город со всеми его дворцами и замками. Потом, когда мы вернемся назад, он расскажет о нем своему другу, и тот напишет про него великую книгу.

— Что такое «книга»? — спросил капитан, вновь нахмурив брови.

— Это такая штука, на которой пишутся всякие знаки, — объяснила Антея. — Или же, — поспешила добавить она, вспомнив о вавилонской манере письма, — вырезаются.

Повинуясь внезапному импульсу, вызванному, без сомнения, той аурой доверия, которую распространял вокруг себя чернобородый капитан, Джейн быстро вытащила амулет из-под отворота платья.

— Как здесь, например, — сказала она.

Капитан со всех сторон осмотрел красную подкову, но, к величайшему облегчению по крайней мере троих из пятерых присутствующих при этом англичан, не испытал и намека на тот священный трепет, какой вызывало одно упоминание о ней в доисторическом Египте и вполне историческом Вавилоне.

— Такой камень добывают в нашей стране, — сказал наконец капитан, — да и начертанные на нем письмена напоминают знаки нашего алфавита. Но, тем не менее, я не могу их прочесть. Как, кстати, зовут этого вашего мудреца?

— Джи… Джимми, — произнесла, все еще немного запинаясь с непривычки, Антея.

— Джи-джимми, — повторил капитан. — Очень хорошо. Так что же, вы сойдете на берег, чтобы я мог отвести вас к нашим царям?

— Скажите пожалуйста, — спросил Роберт, — а ваш царь, случайно, не имеет обыкновения бросать чужеземцев в тюрьму?

— У нас десять царей, — поправил его капитан, — и все они происходят по прямой линии от владыки морей Посейдона, нашего божественного прародителя. Так вот, в Великом Городе еще не было случая, чтобы кто-нибудь из Десяти нарушил завещанную богами традицию с честью встречать чужеземцев, которые прибыли с миром.

— В таком случае, отведите нас, пожалуйста, к ним, — сказал Роберт. — Хотя лично я предпочел бы проехаться вокруг острова на вашем расчудесном корабле и осмотреть все как следует издали.

— Это можно будет устроить попозднее, — ответил капитан. — А сейчас мы ожидаем большой бури и не можем выйти из гавани. Слышите этот странный подводный гул?

— Пустяки, капитан! — сказал стоявший поблизости старый матрос. — Это просто косяк сардин заходит укрыться в гавань, вот и все.

— А я говорю, что гул слишком громкий, — оборвал его капитан.

Оба старых морских волка с минуту помолчали, встревоженно прислушиваясь к исходившему откуда-то снизу приглушенному ворчанию, а затем капитан сошел на пристань, и остальные последовали за ним.

— Поговорите с ним, Джимми, — обратилась к ученому джентльмену Антея, когда они всей гурьбой двинулись по направлению к мраморной лестнице. — Наверняка он может рассказать вам много чего полезного для книги вашего друга.

— Прости меня, пожалуйста, — смущенно ответил тот, — но я боюсь, что как только начну говорить, то сразу же проснусь. Кроме того, я все равно не понимаю ни слова из того, что он говорит.

А поскольку дети никак не могли придумать подходящей темы для разговора, то им ничего не оставалось, как в полном молчании следовать за капитаном сначала по мраморным ступеням огромной лестницы, а затем и по улицам города — мимо бесчисленных домов, садов, лавок и рыночных площадей.

— Ужасно похоже на Вавилон, — прошептала Джейн. — Только здесь все совершенно другое.

— Какая удача, что здешние десять царей воспитаны в духе древних традиций, — в свою очередь, прошептала Антея на ухо Сирилу. — Я имею в виду, традиций с честью встречать чужеземцев и все такое прочее…

— Да уж, — ответил Сирил, — надеюсь, тут не будет никаких мрачных узилищ.

На улицах не было видно ни лошадей, ни экипажей. Тяжелые грузы здесь перевозили на маленьких ручных тележках или же на особых низеньких повозках типа русских саней, установленных на вращающихся цилиндрических колесах (типа русских бревен), а пакеты, корзины и прочую мелочь переносили на своих головах особые носильщики. Сами же люди имели обыкновение разъезжать на огромных животных, которые как две капли воды напоминали бы слонов, если бы не обладали чрезвычайно длинной шерстью и не внушающим никакого доверия оскалом рта, совершенно отличным от доброжелательной улыбки их толстокожих собратьев из Лондонского зоопарка.

— Да это же мамонты! — пробормотал ученый джентльмен и споткнулся о выступавший из мостовой булыжник.

Через каждую сотню ярдов вокруг детей собиралась толпа любопытствующих, но всякий раз капитан умудрялся разгонять ее до того, как она начинала волноваться до степени сумятицы и давки.

— Расступитесь! — кричал он. — Дайте пройти Детям Солнца и их Верховному Жрецу, ибо они прибыли помолиться за Великий Город!

После этого толпа неизменно отступала и вскоре рассеивалась, оставив после себя эхо приглушенных приветствий.

Как уже было сказано выше, многие дома Великого Города были крыты золотом, но, проходя мимо самых больших зданий, дети заметили, что золото на их крышах отличается по цвету, и что, кроме того, над ними возвышаются длинные и узкие шпили из полированного серебра.

— И что же, все эти дома покрыты настоящим золотом? — не выдержала наконец Джейн.

— Все храмы и дворцы, естественно, покрыты золотом, — отвечал ей капитан, — а что до остальных домов, то для них мы используем орихальк.^[11] Это гораздо дешевле.

Побледневший как мел ученый джентльмен снова споткнулся и принялся с самым что ни на есть безумным видом повторять:

— Орихальк, орихальк, орихальк…

— Пожалуйста, не бойтесь! — сказала ему Антея. — Мы можем в любую секунду вернуться домой, если нам тут надоест. Стоит лишь поднять высоко над головой амулет — и готово! Так что, если хотите, давайте вернемся, а мы всегда сможем улучить минутку и выбраться сюда без вас.

— Ах, нет, ни в коем случае! — затряс головой ученый джентльмен. — Прошу вас, не прерывайте мой сон!

— Похоже, что Верховный Джи-джимми немного утомился после волшебного путешествия, — сказал капитан, заметив наконец, что ученый джентльмен спотыкается на каждом шагу и, вообще, ведет себя как полоумный. — А нам еще очень долго идти до Великого Храма, где наши цари сегодня совершают жертвоприношение.

С этими словами он остановился у ворот высокой ограды, за которой, судя по тому, как высоко и плотно смыкались над ней кроны деревьев, начиналось нечто вроде парка.

Капитан исчез за воротами и через минуту возвратился с одним из огромных волосатых слонов, которые во множестве разгуливали по улицам города. Затем он предложил всем пятерым взобраться этому чудовищу на спину.

Они полезли — а что им еще оставалось делать?

Это была великолепная поездка! Кататься на зоопарковом слоне тоже бывает здорово, но ведь зоопарковый слон имеет отвратительное обыкновение проходить не более двадцати ярдов, а затем возвращаться на место, и тогда нужно либо слезать, либо платить за повторную ездку (и то, и другое всегда выводило детей из себя). Но это величественное мохнатое животное и не думало никуда возвращаться, а шло себе и шло своим размеренным убаюкивающим шагом по улицам, садам и площадям сиявшего белым, красным и черным мрамором города. Через каждые полмили вся компания, к вящему удовольствию детей и Верховного Джи-джимми, проезжала по высоко вознесшимся над берегами ленивых потоков мостам.

Только взобравшись на самый высокий холм, который одновременно был и центральным холмом острова, они смогли окинуть взглядом весь город. Тут-то и выяснилось, что он был разделен на двадцать частей равномерными круглыми полосками земли и воды, причем над последними была протянута паутина расходившихся во все стороны мостов, по одной из радиальных нитей которой дети и прибыли в центр Великого Города.

Они находились посреди необъятной площади. Одну из ее сторон занимало широченное, высоченное здание, сверху донизу выложенное золотыми плитами (в отличие от остальных окружавших площадь домов, покрытых орихальком), да еще и увенчанное внушительным серебряным куполом. Оно было такое красивое, что даже если я потрачу на его описание пятьдесят пять с половиной страниц, вы все равно не сможете его себе представить. Так что с вас будет достаточно того, если я скажу, что оно было легким и воздушным, как кружевная шаль, и при этом еще сияло на солнце, как хорошо начищенный соверен.

— Вам понадобится сходить в Публичные Бани, — сказал капитан, после того как огромный волосатый слон неловко преклонил колени перед входом в столь поразившее детское воображение воздушное и сияющее здание. — Это, знаете ли, обязательно для всех, кто намеревается явиться перед ликом Десяти Величеств. Не беспокойтесь, в Банях у нас имеются отделения для мужчин, женщин, лошадей и прочего скота. Вход в бани для привилегированного класса находится прямо перед вами. Наш божественный отец Посейдон позаботился о том, чтобы устроить здесь два отдельных источника, один — с холодной, а другой — с горячей водой.

Никогда в жизни детям еще не приходилось мыться в бане из чистого золота.

— А что, здорово! — сказал Сирил, разбрызгивая вокруг себя целые фонтаны брызг.

— Да ладно тебе, никакая она не золотая, — охладил его восторг Роберт. — Она орикальк… орихальк… как ее там? Тьфу! Дай мне, пожалуйста, полотенце.

Означенный разговор происходил в одном из больших, наполненных прозрачной и теплой водой бассейнов, которые во множестве имелись под высокими сводами бань. Они располагались ниже уровня пола, и к воде приходилось спускаться по скользким мраморным ступеням.

— Джимми! — робко обратилась Антея к ученому джентльмену, когда все пятеро (очень чистые и немного похожие на ошпаренных кипятком раков) собрались вместе в благоухающем цветами дворике Публичных Бань. — У вас нет такого ощущения, что на этот раз все вокруг нас гораздо реальнее, чем это было в Вавилоне или Египте? Ой, простите, я совсем забыла, что вы там никогда не бывали.

— Однако я кое-что знаю и об этих древних народах, — ответил ученый Джимми. — И вполне готов согласиться с тобой. Знаешь ли, ты очень сообразительная девочка, э-э-э… моя милая, — неловко добавил он. — Этот город несомненно находится на несравнимо более высоком уровне цивилизации, нежели все вавилонские и египетские поселения. И я бы даже сказал, что…

— Следуйте за мной! — сказал появившийся в этот момент капитан. — А ну-ка, сорванцы, дайте нам пройти! — И он принялся проталкиваться сквозь толпу мальчишек, увлеченных довольно идиотской игрой, заключавшейся в том, что каждый из участников должен был по-очереди сбить своим привязанным к бечевке каштаном каштаны других. Тот, кому это не удавалось, проигрывал.

— Вот тебе и на! — заметил по этому поводу Роберт. — Они играют в «Чей каштан крепче», совсем как наши мальчишки с Кентиштаун-Роуд.

Как вскоре выяснилось, центральный остров Атлантиды был окружен тремя высокими стенами. По ходу дела капитан пояснял, что внешняя стена была сделана из медных плит, средняя, что отливала на солнце серебром, была на самом деле покрыта оловом, а внутренняя, больше всего на свете напоминавшая золотую, естественно, была орихальковой.

И только на самых подступах к храму взору детей и ученого Джимми предстала невысокая золотая ограда с золотыми же башенками и воротцами. (Из чего она была сделана на самом деле, дети так никогда и не узнали, потому что это была великая тайна).

— Вот он, Великий Храм Посейдона! — сказал капитан. — Мне туда входить не положено, так что я подожду вас здесь.

Он во всех подробностях рассказал им, как отвечать на вопросы стражей храма, и пятеро отважных исследователей с Фицрой-стрит, взявшись за руки, двинулись вперед. Золотые ворота медленно отворились им навстречу.

— Мы — Дети Солнца, — высокопарно, как и учил капитан, провозгласил Сирил. — А это наш Верховный Жрец — по крайней мере, так его называет один наш знакомый капитан. Вообще-то, у себя в стране мы называем его по-другому.

— Как же вы называете его в вашей стране? — осведомился человек в белоснежном одеянии, замерший в проеме ворот с расставленными вбок руками.

— Джи-Джимми, — запнулся Сирил точно так же, как до того Антея. И немудрено. Вы бы, например, могли вести себя накоротке с такими учеными джентльменами, как наш общий знакомец? Так или иначе, но Сирил продолжал: — Мы прибыли из нашей далекой страны, чтобы встретиться с Десятью Царями, творящими жертвоприношения в храме Посей-до-дна. Я правильно произнес имя их бога? — закончил он шепотом, обращаясь к ученому джентльмену.

— Почти, — улыбнулся тот. — На самом деле, меня больше удивляет то, что я прекрасно понимаю вас четверых, когда вы разговариваете с ними, а вот когда они начинают отвечать, я не могу разобрать ни буквы.

— Королеву Вавилона это тоже сильно удивило, — сказал Сирил. — Видите ли, это все из-за волшебства.

— О Господи, ну и сон! — пробормотал ученый джентльмен.

Между тем к одетому в белое жрецу успело присоединиться несколько его собратьев, и теперь все они безостановочно кланялись, как фарфоровые китайские болванчики.

— Входите же! — сказал первый жрец. — Входите без боязни, о Дети Солнца, вместе с вашим Верховным Джи-джимми!

Посреди огороженного золотой стеной двора стоял Великий Храм, и был он, как почти все в этой главе, целиком отлит из золота и серебра. Во всяком случае, его двери и бельведеры, а также выстроенные в ряд на площадке портала огромные скульптуры каких-то мужчин и женщин, были точно золотыми. Что же до массивных колонн, в несметном количестве подпиравших его крышу, то они тоже были сделаны из некоего благородного на вид желтого металла (не мне вам объяснять, какого именно).

Четверо детей вместе с ученым Джимми вошли в двери храма, в сопровождении еще одного жреца поднялись по еще одной мраморной лестнице и в конце концов очутились на длинной и узкой галерее, откуда великолепно просматривался весь интерьер обиталища Посейдона.

— Десять Царей все еще выбирают жертвенного быка, и на это мне смотреть не положено, — заявил жрец и бросился ничком на пол галереи. Дети же, как ни в чем не бывало, принялись глазеть по сторонам.

Крыша храма, если на нее глядеть изнутри, представляла собой сплошную массу резной слоновой кости, богато украшенную всеми перечисленными выше драгоценными металлами, включая вездесущий орихальк. Стены были скромно обиты не скажу чем.

В дальнем конце храма наличествовала столь примечательная скульптурная группа, что, как я ни устала от бесконечных описаний, я постараюсь хотя бы коротко обрисовать ее вам.

Центральная статуя группы была такой огромной, что ее голова почти упиралась в крышу храма, и такой золотой, что детям трудно было удержаться от подозрений по поводу какого-нибудь очередного местного мухляжа с орихальком. Статуя изображала Посейдона, отца Великого Города, стоявшего в огромной колеснице, которую тащили за собой шестеро взмыленных от быстрого бега коней. Вокруг него, оседлав дельфинов, акул и прочую морскую живность, скакало по волнам не менее сотни русалок.

А между тем внизу проистекало нечто напоминавшее современную испанскую корриду. Десять мужчин в роскошном одеянии, вооруженных лишь веревками да заостренными палками, пытались выловить приглянувшегося им быка из носившегося туда-сюда по храму стада. Быков было что-то около пятнадцати, и все они как один выглядели на редкость свирепыми и рогатыми, так что дети (особенно мальчики) взирали на это редкое зрелище, затаив дыхание и даже высунув от напряжения языки.

Антее не понравилось смотреть на быков, и она принялась вместо этого осматривать галерею. Очень скоро она обнаружила еще одну лестницу, ведущую на такую же точно галерею, но только этажом выше, а также небольшую дверцу, за которой виднелось голубое небо и беломраморные балясины балкона.

Так что когда в храме прогремел торжествующий вопль десяти глоток, странным образом отозвавшийся у детей в ушах робертовым приглушенным до шепота восклицанием «Готов зверюга!», и Антея, перегнувшись через перила, увидала, как все бычье стадо с позором изгоняется из храма, а вслед за ним, помахивая кнутами, бредут Десять Царей с полоненным при помощи лассо черным быком, то у нее было чем ответить на огорченное роберто-сирилово «Ну вот, теперь мы ничего больше не увидим».

— А вот и увидим! — сказала она. — Вон там, за лестницей, есть очень даже миленький балкончик.

Все пятеро поспешно выбрались наружу.

Однако очень скоро девочки пулей выскочили обратно.

— Я ужасно не люблю жертвоприношений! — произнесла Джейн побелевшими, как мел, губами. А поскольку Антея тоже не любила жертвоприношений, то обе девочки решили пропустить это зрелище, а вместо того побеседовать с проводившим их на галерею жрецом, который больше не валялся на пыльном полу, а сидел на верхней ступеньке лестницы и изо всех сил вытирал лицо краем своей белоснежной мантии (к явному ущербу для белоснежности последней).

— О, это особое жертвоприношение! — рассказывал он. — Обычно оно совершается лишь дважды в одиннадцать лет (через пять, а затем — через шесть лет). Цари выпивают по чаше вина, смешанного с бычьей кровью, а затем принародно клянутся в том, что их суд будет праведным. И еще они надевают священные голубые мантии и гасят священные огни в храме. Но сегодняшнее жертвоприношение — внеочередное. Видите ли, жители Города сильно напуганы всеми этими странными звуками, что доносятся с моря, да и бог Большой Горы что-то разворчался не на шутку. Что до меня, так это все ерунда. Меня беспокоит другое.

— И что же именно? — вежливо спросила Джейн.

— Лемминги.

— Лемминги? Это, наверное, ваши враги?

— Да нет же. Лемминги — это такие зверьки наподобие крыс. Каждый год они приплывают на наш остров неведомо откуда, проводят здесь зиму, а потом уплывают неведомо куда. Так вот, в этом году они почему-то не приплыли. А вы же знаете, что крысы имеют обыкновение убегать с тонущего корабля. Поверьте моему слову, если с нами суждено случиться чему-нибудь ужасному, то лемминги уже давно пронюхали об этом и потому-то их нынче и не видать!

— Может быть, кто-нибудь все-таки скажет мне, как называется эта страна? — внезапно вступил в разговор Псаммиад, высовывая голову из сумки.

— Атлантида, — немного удивленно ответил жрец.

— В таком случае я посоветовал бы вам немедленно взобраться на самую высокую гору и сидеть там до скончания дней. Я отчетливо помню, что здесь некогда было очень большое наводнение. Послушайте, — обернулся он к Антее с Джейн, — нам нужно немедленно возвращаться домой. Будущее представляется мне чересчур мокрым для моих чудесных бакенбардиков.

Девочки послушно отправились к своим братьям, которые по-прежнему висели на перилах балкона и жадно глядели вниз.

— Где ученый джентльмен? — спросила Антея.

— Вон он. Там, внизу, — сказал вышедший вместе с ними жрец, указывая пальцем на ступени храма. — Ваш Верховный Джи-джимми священнодействует вместе с Царями.

Десять Царей больше не были одни. Неизвестно как выбравшийся из лабиринта галерей ученый джентльмен стоял вместе с ними у огромного алтаря, на котором покоилось мертвое тело черного быка. Храмовый дворик был до отказа набит людьми. Судя по всему, они принадлежали к самым различным классам местного общества, но все они как один махали руками и кричали:

— Море! Море!

— Успокойтесь! — возгласил самый высокий и осанистый из Десяти Царей. — Великий Город по-прежнему неподвластен буйству воздушных и морских стихий!

— Я хочу домой! — заскулил Псаммиад.

— Мы не можем вернуться без него, — твердо отвечала Антея.

— Джимми! Джимми! — закричала она, призывно махая рукой. Он услышал ее и принялся протискиваться сквозь толпу по направлению к балкону.

В этот момент дети увидали знакомого им капитана. Он тоже изо всех сил протискивался сквозь толпу, и лицо его было белым, как мел.

— Все на холмы! На холмы! — кричал он, и голос его был громок и страшен. Но еще громче и страшнее был другой голос, нараставший в отдалении. То был голос моря.

Дети посмотрели в направлении пристани.

По гладкой, беззаботно сверкающей на солнце поверхности океана в направлении города быстро неслась какая-то огромная черная стена. То была волна — если, конечно, стофутовой высоты чудовище с грозово клубящейся вершиной можно назвать волной, — и эта волна вздымалась все выше и выше, а потом вдруг разломилась на две половины, одна из которых устремилась обратно в море, а другая…

— О Господи! — воскликнула Антея. — Бедный город! Бедные, бедные люди!

— Да ведь все это было много тысяч лет тому назад, — попытался успокоить ее Роберт, но голос его при этом явственно дрожал. На мгновение дети прикрыли глаза. Они не осмеливались смотреть вниз, ибо огромная волна уже накрыла собой первые подступы к городу, начисто слизнув с лица земли причалы и доки и стерев в порошок склады и мастерские. Она вырывала огромные камни из крепостных стен и мостов и наподобие ядер швыряла их в лица храмов и дворцов, она с легкостью подхватывала большие корабли и обрушивала их на крыши домов, а потом размазывала и то и другое по опоясывавшим склоны холмов садам и фермам. Она распыляла на атомы все золотое, серебряное и орихальковое великолепие Атлантиды.

А затем наступила передышка. Волна немного помедлила и устремилась обратно к морю.

— Я хочу домой! — что было сил вопил Псаммиад.

— Конечно, конечно! — сказала Джейн, вытаскивая амулет. Все были готовы, но ученый джентльмен все не появлялся.

Наконец они услыхали, как тот несется по внутренней галерее, спотыкаясь и крича на ходу:

— Я должен досмотреть сон до конца!

Не переставая спотыкаться и кричать, он пронесся мимо балконной двери и скрылся в недрах верхней галереи. Остальные последовали за ним, и вскоре очутились на небольшой, закрытой сверху башенке. При любых других обстоятельствах открывавшийся с нее вид на город можно было бы назвать чудесным.

Ученый джентльмен стоял, опершись на парапет и вглядываясь вдаль абсолютно безумным взором. Едва дети успели присоединиться к нему, как по острову ударила вторая волна. Она была гораздо выше первой — и разрушила больше половины острова.

— Бежим скорее домой! — закричал Псаммиад. — Вон та волна будет последней! Поверьте мне, уж я-то знаю! — И он указал дрожащим когтем в направлении океана.

— Ну, давайте же! — воскликнула Джейн, подымая амулет.

— Я хочу досмотреть сон до конца! — возопил совершенно очумевший ученый джентльмен.

— Клянусь вам, это будет последний сон в вашей жизни, — попытался урезонить его Сирил.

— Ну же, Джимми! — умоляла Антея. — Если вы сейчас же не бросите ваши шутки, я больше никогда не возьму вас с собой!

— У тебя никогда не будет возможности исполнить свою угрозу, если вы сейчас же не пройдете через амулет! — сказал Псаммиад.

— Я хочу досмотреть до конца, — упрямо повторил ученый джентльмен.

Склоны соседних холмов почернели от людей, бросивших свои деревни и пытавшихся найти спасение на вершине Большой Горы. Но не успели они пробежать и половину пути, как из венчавшего ее заснеженного пика показалась тоненькая струйка дыма, вслед за которой выскочила совсем безобидная на вид искорка белого пламени. А потом вся верхушка пика вдруг превратилась в бурое пылевое облако, и огромный вулкан принялся изрыгать из себя свое огненное содержимое. Земля содрогалась до основания, в воздухе носились тучи пепла и серы, по растрескавшейся и разом высохшей почве немилосердно колотил дождь из пемзы и кусков остывающей лавы. Волосатые слоны вырвались из оград и бросились в горы, а огромные зеленые ящерицы (не менее тридцати ярдов длиной, нужно вам сказать), напротив, устремились по направлению к морю. Прилегающие к вершине снега растаяли и обрушились вниз сначала робкими тоненькими струйками, а затем — ревущими, клокочущими, сметающими все на своем пути потоками. Выплевываемые вулканом куски скал отлетали далеко в море и падали там, вздымая огромные водяные столбы.

— Господи, какой ужас! — сказал Антея. — Пойдемте же домой, домой, домой!

— Конец золотого сна! — сдавленно произнес ученый джентльмен.

— Подымайте же скорее амулет! — отчаянно завопил Псаммиад.

Площадка, на которой они стояли, теперь была настолько забита народом, что дети были буквально вжаты в каменный парапет. Пол башенки ходил ходуном у них под ногами. А между тем третья — последняя — волна уже захлестнула золотую стену храма.

Джейн подняла амулет над головой.

— А теперь, — верещал Псаммиад, — произнесите слово!

Как только слово было произнесено, Псаммиад выскочил из «адовой авоськи» и с наслаждением вцепился в руку ученому джентльмену, и в то же самое мгновение Сирил с Робертом втолкнули их обоих в арку.

В последний раз оглянувшись назад, ученый джентльмен увидел в резном проеме арки одни лишь бурлящие воды океана да возвышающийся над ними пик вулкана, изрыгающий в небеса накопившуюся в нем за тысячелетия ярость.

* * *

Ученый джентльмен обессиленно повалился в кресло.

— Господи, какой ужасный сон! — пробормотал он. — О, вы здесь, мои… э-э-э, милые? — встрепенулся он, заметив стоявших вокруг него детей. — Чем я могу вам помочь?

— Вы поранили руку, — мягко произнесла Антея. — Давайте я вам ее перебинтую.

Правая рука джентльмена сильно кровоточила.

Псаммиад незаметно спрятался в «адовой авоське». Все четверо детей были ужасно бледными.

* * *

— Никогда, — бушевал позднее Псаммиад, — никогда в жизни я больше не отправлюсь в прошлое ни с одним взрослым! А вытоже хороши! Почему вы никогда не делаете того, что я вам говорю?!

— Но мы же пытались найти амулет! — робко оправдывалась Антея.

— Тоже мне, нашли где искать! Никакого амулета там и в помине не было. В Атлантиде был всего лишь камень, из которого его сделали. Этот камень был отброшен взрывом на несколько десятков миль и упал на палубу корабля, направлявшегося в Египет. Я бы мог рассказать вам об этом, не выходя из этой комнаты!

— О Господи! — произнесла Антея все еще дрожащим от пережитого испуга голосом. — Почему же не рассказал?

— А вы не спрашивали! — сварливо ответил Псаммиад. — Я, знаете ли, не из тех проныр, которые суют свой нос, куда не следует.

— Да, — задумчиво протянул Сирил, когда мальчики ложились спать, — теперь у друга нашего мистера Джи-джимми будет чего понаписать в своей статье.

— Ничего он не напишет, — сонным голосом возразил Роберт. — Ученый Джи-джимми наверняка подумал, что это был сон, и я готов поставить сто против одного, что он ничего никому не скажет.

И в том, и в другом случае Роберт оказался прав. Ученый джентльмен именно так и подумал. И ничего никому не сказал.

Глава X. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С МАЛЕНЬКОЙ ЗАМАРАШКОЙ И ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ

Согласитесь, что великолепный город, сметенный с лица земли разбушевавшимся океаном, и цветущая страна, до основания разрушенная извержением вулкана, не относятся к числу вещей, которые можно увидеть по два раза на дню. Но уж если вам довелось узреть нечто подобное, то, клянусь, сколько бы чудес вы не повидали за свою жизнь, это зрелище наверняка вызовет у вас временное помутнение рассудка. Во всяком случае, рассудки наших четырех приятелей уж точно немного помутнились, после того как им довелось лицезреть гибель Атлантиды.

Это легкое помутнение, к счастью, длилось у них всего лишь несколько дней. Что же до ученого джентльмена, то с некоторых пор про него вообще нельзя было с уверенностью сказать, что он обладал ясным рассудком, но все же в его сумеречном, мечтательном состоянии иногда наступали явные просветления, и тогда он с упоением принимался рассказывать Антее о своем замечательном сне. «Вряд ли ты сможешь в это поверить, — говорил он, — но то, что я видел, было абсолютно реальным».

Однако Антея убеждала его, что поверить в это не составляет ей никакого труда.

Хорошо хоть, что он перестал разглагольствовать о передаче мыслей на расстояние. Да и немудрено — он успел повидать слишком много настоящих чудес для того, чтобы верить в какую-то идиотскую научную теорию.

В результате своего кратковременного помутнения рассудка дети почти напрочь забыли об амулете — по крайней мере, новых предложений о путешествиях во времени ни от кого больше не поступало. Роберт выразил овладевшее всеми настроение, энергично заявив, что он сыт по горло амулетом и всеми его чудесами. Остальные молча согласились.

Что же касается Псаммиада, то он был настолько истощен неуемными желаниями вавилонской королевы и ученого джентльмена (и особенно усилиями, которые ему приходилось предпринимать по ликвидации их последствий), что на неопределенное время зарылся в песок, предварительно попросив не будить его, даже если в Лондоне случится ненавистное ему наводнение.

Дети оставили его в покое. Теперь они уже боялись брать его с собой на прогулки по городу — слишком уж очевидной была опасность, что кто-нибудь из подвернувшихся под руку прохожих неосторожно выскажет вслух какое-нибудь идиотское желание.

Кроме того, в Лондоне всегда найдется чем развлечься и без помощи всяких там амулетов и псаммиадов. Можно, например, сходить в Лондонский Тауэр, посетить здание Парламента, Национальную Галерею, знаменитый Лондонский зоопарк, или подурачиться на травке в бесчисленных городских парках, или же исследовать такие заповедные места, как всемирно известные выставки в Саут-Кенсингтоне, или Музей Восковых Фигур мадам Тюссо, или, наконец, Королевские Ботанические сады в Кью. (Публичных бань детям хватило в Атлантиде). Тем более что до Кью можно было добраться на речном пароходике — а уж если куда-нибудь вообще ехать, то, по глубокому убеждению детей, это нужно было делать только при помощи речного параходика. Но поездка так и не состоялась, потому что именно в тот момент, когда они с жаром обсуждали все детали предстоящего путешествия, обдумывая, сколько им нужно взять с собой еды и сколько вся эта еда будет стоит, началось захватывающее приключение с маленькой замарашкой.

Они сидели на скамейке в Сент-Джеймсском парке и наблюдали за тем, как исполненный чувством собственного достоинства пеликан осторожно отмахивается от наглых приставаний речных чаек, которым хотелось завести с ним какую-нибудь развеселую игру. Пеликан, подобно всем остальным своим собратьям, вполне справедливо полагал, что его сверхграциозная фигура не очень-то приспособлена для развеселых игр, а потому изо всех сил жеманился и давал чайкам понять, чтобы они нашли себе в партнеры кого-нибудь понескладнее.

Временное помутнение рассудка, вызванное гибелью Атлантиды, почти закончилось, и Сирил, которому всегда было просто необходимо вырабатывать какое-нибудь определенное отношение к тому, что с ним происходило, сидел, молча перебирая в голове трагические события последнего путешествия во времени.

— Ничего, ничего, это я так, размышляю про себя, — ответил он на нетерпеливый вопрос Роберта о причине его непонятной задумчивости. — Когда я обо всем передумаю, я вам скажу.

— Если ты собираешься сказать нам что-нибудь насчет амулета, — встрепенулась Джейн, — так я про это даже и слушать не желаю!

— А тебя никто и не просит слушать, глупышка, — ласково произнес Сирил. — Кроме того, я передумал еще далеко не все. И вообще, этому, кажется, никакого конца не будет. Так что давайте-ка отправимся между тем в Кью!

— Я бы лучше отправился туда не «междутем», а пароходом, — сказал Роберт, изрядно развеселив обеих девочек.

— Прекрасно! — сказал Сирил. — Валяй, строй из себя шута горохового! Поди еще думаешь, что было очень смешно?

— Но, Сирил, это правда было смешно! — сказала Антея.

— Послушай, Синичка, мне бы и в голову не пришло подшучивать над тобой, если бы я знал, что тебе будет неприятно, — попытался умиротворить брата Роберт.

— О, заткнись, пожалуйста! — отмахнулся Сирил. — А если не можешь, так скажи что-нибудь путное насчет Кью.

— Я бы хотела посмотреть на тамошние пальмы, — поспешно начала Антея. — Вот интересно, походят они хотя бы капельку на те прекрасные, пушистые, золотистые пальмочки, под которыми наш полупрозрачный викарий обвенчал кухарку и взломщика?

Все разногласия были тотчас же позабыты. На детей нахлынула теплая и щедрая волна воспоминаний, из которой иногда выныривали вопросы типа «А помните, как…?» или «А правда было здорово, когда…?»

— Клянусь честью! — мечтательно заключил Сирил, когда последняя капля этой замечательной волны исчезла в песке у них под ногами. — Вот были же у нас денечки!

— Да они у нас и сейчас ничего, — сказал Роберт.

— Только давайте не будем снова начинать про амулет! — простонала Джейн.

— Да вот, я как раз об этом-то и думал… — начал было Сирил, но никому так и не удалось узнать, что он конкретно имел в виду, потому что в этот момент в непосредственной близости от них раздались громкие всхлипывания маленькой замарашки.

На самом деле она была не замарашкой, не такой уж и маленькой, как вы могли подумать. Она была довольно опрятной девочкой примерно джейнова возраста, и она плакала так долго и так сильно, что вам вряд ли удалось бы разглядеть сквозь тонюсенькую щелку между ее припухшими веками, какие у нее были прекрасные голубые глаза. Единственным грязным местом, которое на ней вообще имелось, был подол платья, да и то потому, что платье было чересчур длинным и широким для нее. Под стать платью была и соломенная шляпка с голубыми лентами, явно рассчитанная на гораздо более объемистую голову, чем ее маленькая изящная головка, покрытая взъерошенными льняными волосами. Но раз уж дети окрестили ее (между собой, конечно) «маленькой замарашкой», то и мы будем ее так называть. Так вот, маленькая замарашка стояла и рыдала, исподлобья поглядывая на детей.

— О Боже мой! — воскликнула Антея, соскакивая со скамейки. — Что такое с тобой случилось?

И она нежно положила руку девочке на плечо. Однако та решительным образом стряхнула ее, всем своим видом давая понять, что не потерпит никаких объятий.

— Оставь меня в покое! — сказала она. — Я тебе ничего не сделала.

— Но я просто хочу знать, что случилось, — удивилась Антея. — Тебя кто-то обидел?

— А тебе что за дело? — свирепо огрызнулась маленькая девочка. — С тобой-то ведь все в порядке!

— Пойдем отсюда! — сказал Роберт, хватая Антею за рукав и изо всех сил пытаясь оттащить ее в сторону. — Ты разве не видишь, что это всего лишь наглая, грубая и абсолютно невоспитанная замарашка?

— Ты ничего не понимаешь! — возмутилась Антея. — Никакая она не грубая! Просто она очень и очень несчастная. Так в чем же дело? — снова обратилась она к девочке.

— Да-а-а, — продолжала ныть та. — У тебя-то все в порядке! Уж тебя-то не собираются отправлять в казенный дом!

— Давай мы отведем тебя домой! — сказала Антея, а Джейн прибавила: — Где живет твоя мама?

— Она нигде не живет… Она умерла… Ну что, довольны? — почти радостно прокричала маленькая девочка, на которую, по-видимому, накатил очередной приступ самобичевания. Затем она вдруг широко раскрыла свои распухшие от слез глаза, яростно топнула ногой и со всех ног бросилась прочь. Далеко, правда, она не убежала. Поравнявшись с соседней скамейкой, она столь же внезапно бросилась на нее и принялась реветь, как стадо гонимых на убой белуг.

Не раздумывая ни минуты, сердобольная Антея бросилась вслед за ней и через секунду уже как только могла крепко обвивала руками сгорбившуюся на скамейке детскую фигурку.

— О, пожалуйста, не плачь, не плачь, моя милая! — нежно нашептывала она огромной соломенной шляпке, которая к тому времени окончательно съехала на ухо маленькой замарашке. — Расскажи все своей Антеечке, и Антеечка обязательно поможет тебе. Ну же, милая, не плачь, успокойся!

Остальные дети предпочли оставаться в некотором отдалении. Несколько случайных прохожих подарили всем пятерым по изумленному взгляду.

Теперь маленькая девочка плакала уже лишь фрагментарно. Все остальное время она что-то неслышно рассказывала Антее.

Наконец Антея подозвала к себе Сирила.

— Это ужасно! — яростно зашептала она. — Ее отец был плотником, и это был очень положительный мужчина, и он никогда не позволял себе ни капли, разве что надирался вдрызг по субботам, и он отправился искать работу в Лондон, и в Лондоне работы не оказалось, и он умер, а ее зовут Имоджен, но сама она называет себя Имоген, и в этом ноябре ей исполнится аж девять лет. И вот теперь ее мама тоже умерла, и она осталась одна с миссис Шропсол, миссис Шропсол — это их домохозяйка, и она очень добрая, но завтра придет Исправительный Суженный, то есть Исполнительный Служащий, и отведет ее в казенный дом, что на самом деле означает «работный дом». Это просто ужас какой-то! Что будем делать?

— Нужно посоветоваться с ученым джентльменом! — радостно предложила мозговитая Джейн.

А поскольку никто не мог придумать ничего лучшего, то четверо детей и маленькая замарашка со всей возможной скоростью ринулись обратно на Фицрой-стрит, причем маленькая замарашка изо всех сил держалась за руку Антеи и больше уже не ревела во весь голос, а лишь изредка потихоньку всхлипывала.

Ученый джентльмен оторвался от своих бесчисленных бумаг и посмотрел на них с улыбкой, которая стала свойственна ему с момента, когда у него наступило кратковременное помутнение рассудка, и ласково пригласил детей войти. Дети уже давно заглядывали в комнату ученого джентльмена, как к себе домой — такой теплой и веселой казалась она им. Даже страшный футляр для мумии теперь, казалось, улыбался им, как если бы решил снизойти с высоты своего древнеегипетского происхождения и позволить четверым английским сорванцам безнаказанно мозолить себе глаза в любое время дня.

Вошли они не все. Антея осталась сидеть на лестнице с Имоджен-Имоген, которой в этом ноябре должно было исполниться аж девять лет, а Сирил, Роберт и Джейн храбро отправились просить совета.

Ученый джентльмен слушал мальчиков с самым серьезным видом.

— Мне кажется, что бедной замарашке просто ужасно не повезло, — заключил свое повествование Сирил. — На самом деле я слышал, что многие богатые люди готовы отдать все пальцы на обеих руках, лишь бы только у них был ребенок. (Я-то, конечно, никогда ничего подобного не захочу, но я ведь другое дело). Так что где-нибудь наверняка должен отыскаться богатей, который ее с радостью усыно… то есть, удочерит.

— А я слышал, что цыгане очень любят детей, — с надеждой в голосе вставил Роберт. — Не зря же они их постоянно похищают. Может быть, она им понадобится?

— На самом деле она ведь очень красивая девочка, — добавила Джейн. — Правда, сначала она вела себя с нами на редкость грубо, но ведь это оттого, что мы выглядели уж больно веселыми да счастливыми. Вы понимаете, о чем я говорю, правда?

— Да, — ответил ученый джентльмен, рассеянно вертя в руках какую-то крошечную египетскую статуэтку. — Я понимаю тебя очень хорошо. И не только тебя, но и твоих братишек. Как они совершенно справедливо предположили, где-нибудь должен найтись такой дом, где ее примут с распростертыми объятиями. — И он задумчиво уставился на египетскую статуэтку.

Антея тем временем изнывала от нетерпения на лестнице. Ей показалось, что обсуждение такого простого вопроса, как судьба бедной маленькой девочки, тянется что-то уж чересчур долго. Вдобавок ей постоянно приходилось утешать все еще изредка всхлипывавшую маленькую замарашку, и поэтому немудрено, что за всеми этими хлопотами она абсолютно не заметила Псаммиада, который, проснувшись от звука ее голоса, отряхнулся от песка и неловко заковылял вверх по лестнице. Песчаный Эльф был уже совсем близко, когда она наконец заметила его и, быстро подхватив на руки, посадила к себе на колени.

— Что это такое? — изумленно спросила маленькая замарашка. — Что-то вроде кошки или цирковой обезьянки, а?

И тут Антея услыхала, как ученый джентльмен произнес: «Да, хотел бы я найти такой дом, где бы ей были рады!» и тут же почувствовала, как Псаммиад начал раздуваться у нее на коленях.

Она вскочила на ноги, закатала Псаммиада в край своей верхней юбки и, подхватив Имоджен под руку, что было сил помчалась в комнату ученого джентльмена.

— По крайней мере, давайте держаться вместе! — закричала она, буквально вламываясь в дверь. — Всем взяться за руки — живо!

Образованный наспех круг сильно напоминал одну из излюбленных детских забав типа английского «тутового куста» или русского «хоровода». Антее было тяжелее всех, потому что ей, кроме всего прочего, пришлось еще держать в зубах край своей верхней юбки, которой с этого момента и до Бог знает какого времени предстояло служить сумкой для Псаммиада.

— Надеюсь, на этот раз вы всего-лишь играете? — робко осведомился ученый джентльмен, но на него никто не обратил внимания.

Последовала минута напряженного ожидания, а затем все шестеро хороводников испытали то ни с чем не сравнимое ощущение смерчевидного, вихреподобного и веретенообразного полета, которое знакомо всем, кому доводилось переноситься из одного времени в другое при помощи волшебства и Герберта Уэллса. Не обошлось и без подобающего данному случаю тошнотворного сумеречного мерцания.

Однако всему хорошему когда-нибудь да бывает конец, и очень скоро мерцающий туман рассеялся, а вместе с ним прекратились и все мыслимые (и немыслимые) ощущения. Все шестеро по-прежнему стояли кружком, но их двенадцать ног больше не упирались в гладкий ворс ковра, расстеленного в комнате ученого джентльмена, а ласкались о густую зеленую траву лесной лужайки. Там, где раньше был грязновато-желтоватый потолок чердачной квартиры дома на Фицрой-стрит, теперь простиралось бледно-голубое небо. Вместо стен и раскрашенного футляра для мумии наличествовали высокие деревья, преимущественно дубы и ясени, с могучими стволами и буйными темно-зелеными кронами, а под ними теснились взъерошенные кусты и ползучие побеги коричневого плюща. Изредка посреди этого растительного разнообразия встречались стоявшие в гордом одиночестве буки, под которыми не было ничего, кроме их же собственных пожелтевших листьев да отдельных жеманно поникших лапок папоротника.

Итак, все шестеро спокойно стояли себе посреди этих немного диковатых декораций и держались за руки, как дети, играющие в «тутовый куст» или «хоровод» (что, в принципе, одно и то же). Обыкновенные шестеро людей посреди обыкновенного леса. На первый взгляд, это и впрямь звучит на редкость буднично, но вспомните — ни один из этих обыкновенных людей не имел ни малейшего представления о том, что это был за лес, а также где и, самое главное, в каком времени он находился. Правда, какое-то смутное чувство подсказывало четверым нашим приятелем и ученому джентльмену, что их забросило в какое-то весьма и весьма отдаленное прошлое. Во всяком случае первые принялись с любопытством глазеть по сторонам, а последний, тяжело вздохнув, произнес:

— О Господи, еще один сон!

Что же до Имоджен, у которой все происходящее не вызывало ровно никаких чувств, кроме примитивного удивления, то она просто широко разинула рот и сильно выпучила глаза.

— Где мы? — спросил Сирил Псаммиада.

— В Британии, — ответил тот.

— А в каком времени? — спросила Антея.

— Примерно в пятьдесят пятом году до того момента, от которого вы ведете свое летоисчисление, — довольно злобно ответил Псаммиад. — У кого-нибудь есть еще какие-нибудь вопросы? — добавил он, высовывая голову из бесформенного подобия сумки, столь самоотверженно изготовленного Антеей из полы своего совсем нового голубого платья, и поводя по сторонам улиточьими глазками. — Я бывал в древней Британии и раньше, и, скажу вам, с тех пор здесь ничего не изменилось.

— Да, но почему нас занесло именно сюда? — спросила Антея.

— Ваш абсолютно безответственный ученый друг, — сказал Псаммиад, — пожелал найти такой дом, где были бы рады принять эту недозрелую и крайне непривлекательную особу женского пола, которую вы имели крайнюю неосторожность подцепить неведомо на какой помойке. В те золотые дни, когда на Земле еще водились мегатерии, хорошо воспитанные дети не имели обыкновения заговаривать с незнакомыми людьми в парках. Одним словом, ваш маловразумительный друг пожелал перенестись в место, где были бы рады принять эту маленькую замарашку, и вот вы здесь!

— Здесь-то мы здесь, — с сомнением покачала головой Антея. — Но почему? И с какой стати ты выбрал такое дикое время?

— Неужели вы всерьез можете предположить, что какой-нибудь более или менее рассудительный человек из вашего времени согласится принять к себе в дом эту маленькую дикарку? — раздраженно произнес Псаммиад. — Вы устроили в вашей дорогой стране такой потрясающий бардак, что в ней хватает места едва ли половине всех ваших детей. И уж, конечно, никто не собирается заботиться об оставшейся без места половине.

— Ну знаешь, мы в этом ни капельки не виноваты… — принялась оправдываться Антея.

— А кто виноват в том, — перебил ее Песчаный Эльф, достигая последней степени кипения, — что я очутился без своей любимой водонепроницаемой клееночки посреди древней Британии, прославившейся на весь мир своими дождями и туманами?

— На вот, возьми это! — сказал Роберт, стаскивая с плеч пиджак.

Антея расстелила пиджак на траве, посадила на него Псаммиада и осторожно сложила полы и рукава таким образом, что снаружи остались торчать одни лишь улиточьи глазки да мышиные ушки Песчаного Эльфа.

— Ну вот! — ободряюще сказала она. — Теперь даже если пойдет дождь, я смогу укрыть тебя целиком в считанные доли секунды. Ну ладно, что нам теперь делать?

Остальные пятеро, к тому времени уже давно расцепившие руки, сгрудились вокруг Антеи, горя желанием услышать ответ на ее последний вопрос. Рано радовались! В тот самый момент, когда Псаммиад собирался заговорить, Имоджен-Имоген не выдержала и самым что ни на есть благоговейным тоном прошептала:

— Да неужто цирковые обезьянки еще и говорить умеют? А я-то думала, что говорящие бывают только попугаи.

— Ты думала? — заорал вконец выведенный из себя Псаммиад. — Да неужто подзаборные кошки еще и думать умеют?! — И он с опереточным смехом принялся ввинчиваться за отворот робертова пиджака до тех, пока не исчез там полностью.

Остальные беспомощно переглянулись.

— Да ведь это же всего лишь сон, — успокоил детей ученый джентльмен, — а в снах непременно происходят разнообразные вещи. Только следует всячески сдерживать себя от пробуждения.

Он оказался прав. В следующую секунду рядом с поляной начали происходить разнообразные вещи, а именно: сонную тишину векового леса прорезали веселый смех и звуки детских голосов.

— Я думаю, нужно пойти и посмотреть, — сказал Сирил.

— Это же только сон, — повторил ученый джентльмен специально для Джейн, которая, заслышав предложение Сирила, испуганно отпрянула назад. — Если ты не будешь следовать дорогами сна, если будешь сопротивляться его необратимому течению, то непременно проснешься. А ведь ты этого не хочешь, не правда ли?

У Джейн было на этот счет особое мнение, но она не осмелилась произнести его вслух.

Нужно сказать, что в зарослях кустарника, как раз в том месте, откуда раздавались голоса, имелся небольшой просвет, который человек с помутненным рассудком вполне мог бы принять за тропинку. А так как сознание четверых детей и ученого джентльмена еще не совсем прояснилось после гибели Атлантиды, то они (с ученым джентльменом во главе) бодро направились по нему, ступая след в след, как начитавшиеся мистера Фенимора Купера американские индейцы.

Довольно скоро они вышли на огромную поляну, посреди которой было разбросано несколько убогих домишек (я бы лично назвала их хижинами, но ведь лично меня там не было), окруженных обмазанным грязью деревянным плетнем.

— Ужасно похоже на ту доисторическую египетскую деревушку, — прошептала Антея.

И, согласитесь, очень верно подметила.

За изгородью несколько абсолютно голых ребятишек увлеченно играли в неизбежный «тутовый куст» (он же русский «хоровод»). Возможно, они называли свою игру как-нибудь по-другому, но выглядело это абсолютно так же — они, как заведенные, носились по кругу и при этом держались за руки. Неподалеку от них, на невысокой, заросшей мхом скамейке, сидели несколько женщин в бело-голубых платьях и накидках из звериных шкур. За неимением других дел, они молча созерцали сложные перипетии детской игры.

Дети с Фицрой-стрит неподвижно стояли на опушке леса и поочередно посматривали то на игроков, то на болельщиков. Одна из женщин сидела немного поодаль от остальных. У нее были прекрасные льняные волосы, перевязанные черной лентой. И еще у нее было такое печальное выражение глаз — особенно когда она смотрела на резвившихся перед нею детей, — что Антея невольно почувствовала, как ее сердобольную душу переполняет печаль и сострадание. «Ни одну из этих маленьких девочек она не может назвать дочерью», подумала она.

И тут маленькая лондонская замарашка отчаянно дернула Антею за рукав.

— Послушай! — зашептала она. — Вон та, что сидит отдельно, страх как похожа на мою дорогую мамочку. У той тоже были такие же ладные волосы, да только ей никогда не хватало времени их расчесать. Эх, живи мы здесь, моя бедная мамочка уж точно не стала бы выколачивать из меня пыль чем под руку попадется! Не думаю, что в здешних краях можно сыскать пивную где-нибудь ближе Эппинга. Правда ведь, мисс?

Позабыв от волнения о всякой осторожности, маленькая замарашка выступила из-под защиты густой листвы. Женщина с печальными глазами тут же заметила ее. Она порывисто поднялась со скамьи и протянула руки по направлению к бедной лондонской девочке, причем в этот незабываемый момент лица и той и другой словно бы озарились светом внезапно появившегося из-за туч солнца.

— Имогена! — закричала белокурая женщина, называя маленькую замарашку почти тем же самым именем, которое она привыкла носить в лондонских трущобах. — Моя Имогена!

То, что последовало далее, в русской театральной традиции принято называть «немой сценой». Маленькие обнаженные бритты окаменели в причудливых хороводных позах, их матери зависли в воздухе с поднятыми для всплеска руками, и даже четверо наших ко всему уже привычных приятелей приобрели некоторую статуеобразность. Единственным движущимся предметом во всем лесу была маленькая алмазная слезинка, катившаяся по щеке у Антеи.

— Мама! Это же моя мама! — закричала маленькая Имоджен-Имоген-Имогена и бросилась бежать через луг, отделявший деревню от леса. Женщина изо всех сил поспешала ей навстречу. На середине луга они сшиблись, как два боевых скакуна, и замерли в долгом и крепком объятии, сразу же став похожими на олицетворяющую материнство статую.

Через минуту к ним подоспели остальные женщины.

— Это моя Имогена! — кричала женщина. — Конечно же, это она! И вовсе ее не съели волки. Она вернулась ко мне, моя маленькая девочка! Расскажи же, моя дорогая, как тебе удалось убежать? Где ты была все это время? Кто кормил и одевал тебя?

— Ничегошеньки-то я не знаю, — находчиво ответила теперь уже окончательно и бесповоротно Имогена.

— Бедное дитя! — принялись вздыхать собравшиеся вокруг счастливой родительницы женщины. — Она потеряла рассудок от страха перед волками.

— Но меня-то ты узнаешь? — спросила белокурая женщина.

На что Имогена, обвив своими, прямо скажем, не очень чистыми руками белоснежную шею вновь найденной родительницы, сказала:

— Ну конечно же, мамочка! Тебя-то я даже в аду узнала бы.

— Что происходит? О чем они говорят? — вопрошал ничего не понимающий ученый джентльмен.

— Ты же сам хотел попасть туда, где этот несносный ребенок кому-нибудь бы понадобился, — ответил Псаммиад. — Ну вот, пожалуйста, девочка утверждает, что это ее мать.

— А что же мать?

— Разве и без слов не понятно? — раздраженно фыркнул все еще немного дувшийся на ученого Джимми Псаммиад.

— Но это что, действительно так? Я имею в виду, она действительно ее мать?

— Кто знает? — сказал Псаммиад. — Могу лишь сказать, что каждая из них идеально заполняет пустующее место в сердце другой. Разве этого не достаточно?

— О! — сказал ученый джентльмен. — На этот раз мне снится очень хороший сон. Как бы я хотел, чтобы бедная девочка могла остаться в нем навсегда!

Псаммиад немедленно раздулся и удовлетворил желание ученого джентльмена. Будущее Имогены было обеспечено отныне и на веки веков. Она нашла человека, который любил ее.

— О, если бы только все брошенные и бездомные дети… — начал было опять ученый джентльмен, но ему не дали договорить. Лучащаяся счастливой улыбкой белокурая женщина вышла вперед и обратилась к ним со следующими словами:

— Добро пожаловать, о чужеземцы! Я — здешняя королева. Моя дорогая девочка только что сказала мне, что вы ее друзья. Глядя на ваши добрые лица, я охотно этому верю. Хоть вы и носите самую странную одежду, которую я только видела в жизни, лица ваши открыты для меня. Девочка, конечно, околдована, и временами несет чушь, но насчет вас она говорит истинную правду. Так ли это, о чужеземцы?

Нужно ли говорить, что дети с готовностью подтвердили ее последнее предположение.

Жаль, что вы не можете представить себе и десятой доли всех почестей и подношений, какими осыпали наших четырех приятелей вкупе с ученым джентльменом древние бритты. А если бы вам хотя бы одним глазком удалось взглянуть на празднество, устроенное ими по поводу возвращения пропавшей Имогены, вы бы поняли, что в их племени дети имели реальную и весьма немалую ценность — не то что в Лондоне, где маленьких членов общества каждый встречный и поперечный имеет право шпынять, как ему вздумается, или, что еще хуже, отправлять в работные дома. Конечно, пир получился не таким роскошным, как в Вавилоне, но, с другой стороны, было гораздо больше душевной теплоты.

— Мне кажется, что ваши замысловатые игры каким-то образом оказывают на меня сильнейшее влияние, — сказал ученый джентльмен, обращаясь к Сирилу, Роберту, Антее и Джейн. — Никогда в жизни мне еще не снилось таких замечательных снов.

Этот разговор происходил гораздо позднее, когда их впятером оставили отдыхать на куче соломы под усыпанным большими яркими звездами небом, которое было моложе их почти на две тысячи лет.

Внезапно Сирил сказал:

— Что ж, все мы прекрасно провели время и заодно сделали доброе дело для Имоджен… то есть, Имогены. А теперь я предлагаю отправиться домой, пока не началась битва.

— Какая еще битва? — сонным голосом спросила Джейн.

— Вот дурында! С Юлием Цезарем, конечно! — просветил ее Сирил, как и подобает любящему старшему брату. — Я надеюсь, тебе не нужно напоминать о том, что на дворе стоит пятьдесят пятый год до Рождества Христова и что в любую минуту в соседнем лесу можно ожидать появления легионов Юлия Цезаря.

— А я-то думал, что тебе нравится Цезарь, — сказал Роберт.

— Еще как нравится! Но только когда он сидит себе спокойненько в учебниках по истории и не напускает на меня своих солдат со здоровенными мечами.

— Я думаю, что если бы мы встретились с Цезарем, нам бы удалось поладить с ним миром, — сказала Антея.

— Да уж, такого миротворца, как ты, Цезарь обязательно послушает! — сказал Роберт и разразился очень обидным смехом.

И тут, прежде чем кто-либо успел его остановить, ученый джентльмен мечтательно произнес:

— Хотел бы я, чтобы мы сейчас оказались лицом к лицу с Юлием Цезарем!

Что бы там ни подумал об ученом джентльмене Псаммиад, но в следующую секунду он послушно раздулся и выполнил его желание. А еще через секунду все шестеро, считая Песчаного Эльфа, стояли посреди лагеря Юлия Цезаря — как раз напротив его палатки. И лица, лицом к которому так страстно жаждал очутиться ученый джентльмен. Псаммиад, очевидно, решил по-своему истолковать некоторые неясности, которые Джи-джимми допустил в формулировке желания, потому что их больше не окружала посыпанная сверху звездами тьма, а, напротив, нежно обнимали желто-багровые лучи заката. Великий полководец сидел в походном кресле у своей палатки и неподвижно глядел поверх зеркальной глади пролива в сторону Британии (все пятеро англичан почему-то сразу же догадались, что это было именно так). На двух высоких шестах, установленных по бокам палатки, гордо простирали свои крылья два золотых орла, а ее расшитый золотом и пурпуром полог был украшен огромными буквами S.P.Q.R.^[12]

Когда великий человек посмотрел на вновь прибывших, его августейший взор был так же холоден и незамутнен, как и воды великого в будущем морского пути, на которых он только что покоился. И хотя все пятеро самым невероятным образом соткались прямо у него на глазах из кристально-чистого, с легкой добавкой закатного желатина, воздуха, Цезарь не то чтобы не вздрогнул или, скажем, напрягся, а даже и ноздрей не повел. Он твердо и прямо смотрел им в глаза, как если бы они были гонцами, только что прибывшими с важными вестями. И когда часовые, бряцая доспехами и оружием, бросились к детям с явным намерением изрубить всех пятерых на куски, он остановил их величественным взмахом руки и повелительным тоном произнес:

— Назад!

И голос его прозвучал, как музыка. Давным-давно позабытая музыка ушедшей навсегда героической эпохи.

— С каких это пор Цезарь стал бояться детей и студентов? — сказал он.

Для детей он говорил на единственном доступном им языке — английском. Но ученый джентльмен, к своему немалому удивлению, смешанному с радостью узнавания, услышал родные звуки немножко чудного, немножко искореженного и непривычного для современного слуха латинского языка. Наконец-то он мог понимать. Наконец-то он мог говорить. И он заговорил:

— Это всего лишь сон, о Цезарь!

— Сон? — переспросил Юлий Цезарь. — Что ты называешь сном?

— Все это, — сказал ученый джентльмен, широко поводя вокруг себя руками.

— Да нет же, — вмешался Сирил. — Никакой это не сон, а такое особое волшебство. Дело в том, что мы прибыли сюда из другого времени.

— И мы хотели попросить вас оставить в покое нашу родную Британию, — добавила Антея. — Британия, знаете ли, слишком маленькая и бедная страна, чтобы ее стоило завоевывать.

— Так вы из Британии? — с сомнением в голосе спросил полководец. — Странно. На вас самые чудные одежды, какие я только видел в жизни, но они очень добротно сделаны. Да и волосы ваши пострижены коротко, как у свободных граждан Рима, а не как у грязных варваров. И все же я склонен отнести вас скорее к последним, чем к первым.

— Ну вот еще! — возмутилась Джейн. — Никакие мы вам не варвары! Мы прибыли из страны, где никогда не заходит солнце, а о вас мы прочитали в книжках по истории. И вообще, наша страна очень цивилизованная, потому что там есть всякие чудесные вещи наподобие собора Святого Павла, Лондонского Тауэра, Музея Восковых Фигур мадам Тюссо и…

Тут остальным наконец удалось ее остановить.

— Хватит молоть чепуху! — зашипел на нее Роберт, делая страшное лицо.

Минуту-другую Цезарь молча смотрел на детей, а затем подозвал к себе одного из стражников и что-то сказал ему на ухо. Вслух же он произнес:

— Трое старших детей могут пойти и осмотреть мой лагерь. Немногим чужеземцам, какого бы они ни были возраста, выпадала честь познакомиться с устройством римского лагеря. А студент и это милое дитя пока останутся со мной.

Такой оборот событий, конечно же, мало устраивал детей, но если Цезарь отдавал приказ, то ему были обязаны беспрекословно повиноваться все, даже маленькие дети. Так что Сирил, Роберт и Антея отправились слоняться по лагерю.

Оставшись наедине с Джейн и ученым джентльменом, великий римлянин быстро и без всякого труда вывернул их наизнанку. Однако даже такому мудрому и терпеливому человеку, каким был Цезарь, не удалось постичь и половины всего, о чем они рассказывали.

Во-первых, от ученого джентльмена с самого начала оказалось мало проку. Он без конца уверял Цезаря в том, что все происходящее было сном, и отказывался говорить под предлогом того, что ему ужасно не хотелось просыпаться.

Что же до Джейн, то ее ответы были до отказа переполнены такими невообразимыми в первом веке до нашей эры вещами, как железные дороги, электрические лампочки, воздушные шары, эскадренные миноносцы, дальнобойные пушки и алюминиевые кружки.

— И что же, ваши воины совсем не сражаются мечами? — спросил Цезарь.

— Вообще-то, у них есть сабли, но они больше предпочитают ружья и пушки, — отвечала Джейн.

Цезарь пожелал узнать, что такое ружья.

— Ну, это такие штуки, — сказала Джейн, — из которых нужно стрелять. Ба-бах! — и все вокруг падают мертвыми, знаете ли.

— Но как выглядят эти ваши ружья?

Вы пытались когда-нибудь описать ружье? Джейн даже и пытаться не стала.

— У Роберта есть с собой игрушечной пистолет, — сказала она. — Если хотите, он вам покажет.

Цезарь немедленно приказал послать за остальными, и через минуту оба мальчика уже с увлечением описывали ему принцип устройства пистолетов, а он с таким же увлечением слушал, не переставая вертеть в руках отливавшую сталью игрушку. В этот момент великий римлянин мало чем отличался от самого обыкновенного мальчишки с Кентиштаун-Роуд, да и немудрено — ведь это был отличный двухшиллинговый пистолет, который сослужил детям такую неоценимую службу в древней египетской деревушке.

— Непременно прикажу, чтобы мне понаделали побольше таких пистолетов, — сказал наконец Цезарь. — А вам, о чужеземцы, придется посидеть под стражей, пока я не удостоверюсь в правдивости ваших слов. За минуту до вашего появления я как раз решил, что Британия — слишком маленькая и бедная страна, чтобы ее завоевывать, но ваши рассказы заставили меня изменить это решение.

— Да это же все сплошная чепуха! — не выдержала Антея. — Британия — это всего лишь дикий, заросший непроходимыми лесами остров с туманами и болотами. И ничего-то там хорошего нет, кроме людей. О, люди там очень добрые! Мы, например, знаем одну тамошнюю девочку по имени Имоджен… то есть, Имогена. А пистолеты вам все равно ни к чему, потому что из них нельзя стрелять без пороха, а порох не изобретут еще несколько очень долгих столетий. Мы, кстати, не представляем себе, как его делать, а потому ничем тут вам не можем помочь. О, миленький Цезарь, отправляйтесь, пожалуйста, домой и оставьте в покое нашу маленькую бедненькую Британию!

— Но ведь та, другая, девочка только что сказала мне, что… — начал было Цезарь.

— Все, о чем вам наговорила эта болтушка Джейн, будет только через многие сотни лет, — прервала его Антея.

— А, так значит, она пророчица? — проговорил Цезарь с иронической усмешкой. — Не слишком ли она молода для подобной профессии?

— Если хотите, можете называть ее пророчицей, — вмешался Сирил. — Но только Антея говорит сущую правду.

— Антея? — переспросил Цезарь. — Но это же греческое имя!

— Может быть, и греческое, — озабоченно заговорил Сирил, — но это не имеет никакого значения. Мы просто хотим, чтобы вы отказались от мысли завоевать Британию. Она и впрямь того не стоит.

— Напротив! — возразил Цезарь. — Ваши слова побуждают меня ускорить переправу на остров. Я завоюю Британию хотя бы для того, чтобы выяснить, что же это на самом деле такое. Стража, взять этих детей!

— Быстрее! — закричал Роберт. — Джейн, поднимай амулет, пока стража нас на самом деле не взяла! Хватит с нас вавилонских подземелий.

Джейн подняла амулет над головой и повернулась спиной к заходящему солнцу. Роберт произнес слово силы. Затем дети протолкнули остолбеневшего от изумления Джи-джимми сквозь узорчатую арку и со всей возможной быстротой устремились за ним — в полутемный, пыльный, заваленный книгами и папирусами (но в эту минуту самый уютный на свете) кабинет ученого джентльмена.

* * *

Лишь очень немногим ученым мужам известен тот любопытный исторический факт, что в один из дней, когда войска Юлия Цезаря стояли лагерем на северном берегу Галлии (насколько я могу судить, где-то неподалеку от нынешней Булони), великому полководцу довелось сидеть в лучах заката у своей палатки и задумчиво глядеть на красно-фиолетовые воды пролива, в будущем известного под именем Ла-Манша. Когда солнце уже склонилось к самому горизонту, он внезапно вздрогнул, протер глаза и велел позвать своего секретаря. Из палатки тут же появился белокурый молодой человек.

— Знаешь, Маркус, — обратился к нему Цезарь, — я только что видел на редкость удивительный сон. Большую его часть я позабыл, но и того, что я помню, достаточно, чтобы больше не медлить с принятием решения, которое я откладывал уже многие дни. Завтра утром прибывшие из Лигерии корабли должны быть готовы к отплытию. Мы познакомимся поближе с этим загадочным треугольным островом. Для начала мы возьмем два легиона. Если наши сведения верны, то их с лихвой хватит. Но если верно то, что я увидел во сне, то нам не справиться с Британией, имей мы хоть тысячу легионов. Ибо мой сегодняшний сон был самым поразительным из того, что когда-либо снилось Цезарю, а ведь кому как не тебе, Маркус, знать, какие фантастические сны скрашивают иногда мои ночи!

* * *

— Если бы ты, дуреха, не наболтала Цезарю о всех наших современных чудесах, — выговаривал за чаем Роберт своей младшей сестренке, — то римляне никогда бы не завоевали Британию!

— Да брось ты чепуху-то молоть! — вступилась за Джейн Антея. — Все это было решено без нас тысячу лет тому назад.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво произнес Сирил. — Джем, пожалуйста! Так вот, если все эти разговоры о том, что время является лишь обыкновенным придатком мысли, верны, то я даже не знаю что и сказать… Если все на свете происходит одновременно, то…

— Да не может этого быть! — закричала Антея. — Настоящее есть настоящее, а прошлое есть прошлое!

— Не всегда, — сказал Сирил и, минуту-другую помолчав, торжествующим тоном добавил: — Когда мы были в прошлом, настоящее было для нас будущим. Вот так-то!

На это Антее было нечем возразить.

— Эх, жаль, что нам не удалось до конца осмотреть римский лагерь! — сказал Роберт.

— Да уж, нельзя сказать, что мы в этот раз особо преуспели, — согласилась с ним Антея. — Но ведь Имогена нашла свое счастье, а это самое главное. Теперь она будет счастливо жить себе да поживать в прошлом. Я много читала во всяких там стихах да поэмах о людях, которые предпочитают жить в прошлом. Сначала я не понимала, как это может быть, а теперь мне все ясно.

— А что, неплохая идея, — сонным голосом произнес Псаммиад, высовывая голову из песка, а затем вдруг стремительно втягивая ее обратно. — Жить в прошлом, я имею в виду, — добавил он уже на дне своей песчаной постели.

В тот момент никто не обратил на его слова никакого внимания, но позднее…

Впрочем, для того, чтобы узнать, что случилось позднее, нам нужно сначала прочитать следующие три главы.

Глава XI. У ФАРАОНА

На следующий день после приключения с маленькой замарашкой и Юлием Цезарем Сирил ворвался в ванную, чтобы помыть руки к обеду (клянусь, у вас никогда в жизни не бывало таких грязных рук, потому что вам вряд ли приходилось все утро ползать по свинцовым плиткам сарайной крыши, над которой обычно устанавливают цистерну с водой, изображая из себя потерпевших кораблекрушение), и застал там Антею в весьма плачевном состоянии — в том смысле, что она стояла, опершись руками о ванну, и пыталась наполнить ее до краев своими горючими слезами.

— Эй! — обратился к ней Сирил исполненным братского участия голосом. — На этот-то раз что с тобой стряслось? Боюсь, что ужин успеет совсем простыть, прежде чем ты наплачешь хотя бы полванны.

— Убирайся! — свирепо рявкнула на него Антея. — Я ненавижу тебя! Я всех вас ненавижу!

Последовала неловкая пауза.

— Да я вовсе не хотел… — начал было оправдываться Сирил, но Антея не дала ему договорить.

— То-то и оно, что никто из вас ничего не хочет! — прорыдала она.

— Послушай, я незнал, что ты чем-то расстроена, — принялся осторожно объяснять Сирил. — Я думал, что ты всего лишь защемила краном палец, как на прошлой неделе.

— Как же, палец! — фыркнула Антея в перерыве между всхлипываниями.

— Да ладно тебе, Пантерочка, успокойся, — сказал на этот раз всерьез озабоченный Сирил. — Ты что, с кем-нибудь поругалась или, не дай Бог, подралась?

— Нет, — все еще неласково отвечала Антея. — Знаешь что, мой свои дурацкие руки — ты ведь за этим сюда явился? — и проваливай поскорее!

Антея так редко злилась, что когда это происходило, остальные дети скорее удивлялись, чем злились в ответ.

Сирил подошел поближе, оперся бедром о край ванны и положил Антее руку на плечо.

— Ну ладно же, перестань, — сказал он необычайно ласковым для него тоном. А поскольку этого оказалось недостаточно, и Антея, хоть и не прогоняла его больше из ванной, но все же по-прежнему продолжала всхлипывать, он неловко обнял ее за плечи и потерся носом ей об ухо.

— Вот! — сказал он, как врач, прописывающий своему пациенту некое расчудесное лекарство от всех на свете болезней. — Ну, а теперь-то ты скажешь мне, в чем дело?

— А ты обещаешь, что не будешь смеяться?

— Да мне, знаешь ли, не до смеха, — почти жалобно произнес Сирил.

— Тогда скажу, — промолвила Антея, прислоняясь головой к плечу брата. — Дело в маме.

— Ну и что же такого случилось с мамой? — спросил Сирил, явно пытаясь симулировать сочувствие. — Судя по сегодняшнему письму, с ней все в порядке.

— Да, но мне так хочется ее увидеть!

— Не тебе одной хочется, — кратко откликнулся Сирил, и эта его краткость значила больше, чем тома самых пламенных признаний в любви.

— Да, конечно, я знаю, — сказала Антея. — Я знаю, что каждый из нас хочет поскорее увидеться с нею. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне так ужасно хочется маму! В жизни я ничего так не хотела! Вспомни эту маленькую бедняжку Имоджен. Господи, как крепко обнимала ее королева древних бриттов! Но ведь я-то не Имоджен, а наша мама — не королева бриттов. А тут еще с утра пришло ее письмо, и в нем так здорово написано про Ягненка — помнишь, мама говорит, что ему ужасно нравятся морские ванны? А ведь именно в этой ванне, — тут она указала на эмалированное вместилище слез, — она купала его в последний вечер перед отъездом! О! О! О!

Сирил успокаивающе похлопал ее по спине.

— Не горюй! — сказал он. — Ты же знаешь, что у меня в голове постоянно прокручиваются всяческие идеи. Так вот, все последнее время я думал о нашей мамочке. И придумал кое-что такое, что поможет нам очень скоро увидеться с ней. Если ты будешь умницей и сейчас же перестанешь плакать (заодно не забудь умыться как следует!), я расскажу тебе о моей придумке. Ну как, договорились? Отлично. А теперь дай мне пройти к крану. Господи, да перестанешь ты реветь или нет? Мне что, подуть тебе на лобик?

— Это не от слез, а от плохих снов, глупый, — сказала Антея. — И вообще, мы с тобой уже давно не дети. — Но дурацкая шутка Сирила все же заставила ее немного посмеяться, а через минуту ее рот уже снова принял свою обычную форму. Вы, кстати, не замечали, какую отталкивающую, а порою даже и отвратительную форму принимает рот плачущего человека, особенно если ему совсем немного лет?

— Ну ладно, слушай! — начал Сирил, принимаясь так энергично намыливать себе руки, что вскоре они были по локоть скрыты толстым слоем грязновато-серой пены. — Все сегодняшнее утро я раздумывал над тем, что мы еще ни разу не пользовались амулетом правильно. Мы просто играли с ним, а нам нужно заставить его работать — причем работать в полную силу. И ведь дело не только в маме. У нас ведь еще есть папа, который сейчас, может быть, вовсю бегает по полю сражения с фотографической камерой, не обращая внимания на свистящие у него над головой русско-японские пули и снаряды. Я, конечно же, не собираюсь плакать, но все же… Эй, держи мыло! — Облепленное серой пеною мыло под нажимом железных сириловых пальцев выскользнуло у него из руки и с проворством, которому позавидовали бы все без исключения русско-японские снаряды, ударило Антею по подбородку.

— Ну вот! — огорченно сказала она. — Теперь мне еще и лицо придется мыть.

— Тебе все равно не мешало это сделать, — заметил Сирил с глубоким убеждением в голосе. — Так вот, моя идея такова. Ты когда-нибудь слыхала о миссионерах?

— Д-да, — не очень уверенным тоном ответила Антея.

— Тогда ты должна помнить, что они всегда припасают для дикарей всякие там бусы, брошки, брелки, бутылки с бренди и прочие полезные вещи — вещи, которых у дикарей нет и быть не может, потому что они, как говорит ученый Джимми, не достигли необходимого уровня цивилизации. За эти щедрые дары туземцы их очень любят и чуть ли не с головой засыпают жемчугом, драгоценными раковинами, слоновой костью и попугаями.

— Подожди секундочку! — остановила его Антея, закончив фыркать под краном. — Я ничего не слышу. Ты говорил, раковинами…

— Да, раковинами и всякими прочими драгоценностями, которые им самим не нужны. Видишь, что может сделать с людьми такая великая вещь, как щедрость? Так вот, нам нужно поступать точно таким же образом. Когда мы в следующий раз соберемся в прошлое, нам нужно будет обязательно подзапастись всяческими щедрыми дарами. Помнишь, как вавилонская королева ухватилась за мою записную книжку? Надо будет, кстати, накупить таких побольше. Вот, а когда мы прибудем со всем этим добром в прошлое, мы будем щедро одаривать им тамошних туземцев. В обмен на возможность поглядеть на амулет, конечно.

— Но какой нам будет толк от того, что мы на него поглядим?

— А вот какой, глупышка! Когда они нам его покажут, мы будем знать, где они его хранят, — объяснил Сирил. — И уж тогда чего проще будет вернуться туда ночью, когда все спят, и взять его!

— И это, наверное, даже не будет считаться воровством, — задумчиво произнесла Антея. — Ведь с тех пор, как мы украдем его, пройдет огромное количество лет. Ой, опять звонят к обеду. Идем скорее! Нянечка нас, наверное, уже обыскалась.

Как только обед, в тот день состоявший из консервированного лосося с салатом на гарнир и пирога с вареньем, был съеден и нянечка убрала со стола скатерть, сирилова идея подверглась всеобщему обсуждению, а затем Антея сбегала в спальню и выкопала из песка Псаммиада, которого тут же засыпали вопросами относительно того, какими щедрыми дарами, по его мнению, можно было купить расположение, скажем, жителей древнего Египта и стоило ли им вообще тратить силы на то, чтобы искать амулет во дворце фараонов.

Но на все их расспросы Песчаный Эльф отвечал тем, что только качал головой и пучил свои улиточьи глазки.

— Мне не позволено играть в эти игры, — сказал он наконец. — Естественно, мне ничего не стоит определить, где именно находится амулет в тот или иной момент прошлого, а заодно и будущего, но мне это запрещено. Могу лишь сказать, что ваша идея насчет того, чтобы брать с собой в прошлое разные побрякушки, не так уж плоха. Только на вашем месте я бы не стал показывать их тамошним туземцам все разом. Лучше возьмите какие-нибудь крохотные финтифлюшки и растолкайте их по всем карманам.

Совет показался детям хорошим. Вскоре весь обеденный стол был от края до края завален всякой рухлядью, при помощи которой дети намеревались снискать любовь древних египтян. Антея принесла гору кукол с неравномерно отломанными конечностями, пару-другую составных головоломок и, наконец, зеленую кожаную сумочку, на которой гордо красовалась оттиснутая большими золотыми буквами надпись «Necessaire».^[13] Эту замечательную сумочку Антея в свое время получила в подарок от тетушки Эммы, и первоначально она содержала таки полезные вещи, как ножницы, перочинный нож, шило, набор швейных игл, наперсток, штопор и несколько одежных кнопок. Ножницы, шило и ножик к тому времени, конечно же, успели затеряться где-то посреди предыдущих игр и забав, но все остальные вещи были на месте и выглядели как новенькие. Сирил пожертвовал своими оловянными солдатиками, игрушечной пушкой, катапультой, консервным ножом, булавкой для галстука, теннисным мячом и дверным замком (правда, без ключа). От Роберта поступили: свеча («Вряд ли им когда-нибудь доводилось видеть настоящую парафиновую свечу», — сказал он по этому поводу), грошовая японская булавочница, резиновый штамп с вырезанными на нем папиным именем и адресом и кусочек воска.

И, наконец, Джейн присовокупила ко всему этому богатству старый брелок от ключей, медную ручку от кочерги, жестянку из-под яблочного желе, закопченную перламутровую пуговицу от своего зимнего пальто и огромный ржавый ключ (без замка).

— Мы не можем взять с собой сразу весь этот мусор, — сказал Роберт. — Вот что, давайте каждый из нас возьмет по самому необходимому для туземцев предмету.

Так что несколько последующих минут дети посвятили весьма захватывающей дискуссии по поводу того, какие четыре предмета могут в первую очередь понадобиться древнеегипетским туземцам. Когда же наконец все устали спорить, Сирил предложил:

— Послушайте! Давайте поступим как в старые добрые времена — будем по-очереди завязывать друг другу глаза и вытаскивать из кучи, что кому попадется.

Так они и поступили.

Сирил вытащил дверной замок.

Антее попался несессер.

Роберт выудил свечу.

Джейн досталась булавка для галстука.

— Тоже мне, удачный выбор! — пожаловалась она. — Сдается мне, что у древних египтян галстуки были не в ходу.

— Не переживай, — успокоила ее Антея. — Случайный выбор всегда самый счастливый. Вспомни, как это бывает в сказках. Бедный сын дровосека поднимет в лесу какую-нибудь шишку, покусает ее немного для порядку, а потом уже совсем соберется выбросить, как вдруг оказывается, что она волшебная! Или, скажем, бедный сын рыбака найдет на дороге пуговицу, повертит ее так и сяк, засунет в карман, да и начисто о ней позабудет, а потом выясняется, что это любимая пуговица королевской дочери и тот, кто ее найдет, получит в награду полцарства и женится на принцессе.

— Вот уж спасибо так спасибо! — решительным тоном произнес Сирил. — Не знаю, как вы, а лично я категорически против всяких там принцесс и свадеб!

— Я тоже! — присоединился к нему Роберт. — Разве вы не помните, что как только в сказках дело доходит до свадьбы, тут-то все и кончается?

— Ну ладно, все готовы? — спросила Антея.

— Мы же отправляемся в Египет, правда? — настороженно спросила Джейн. — В миленький пушистенький Египет? Сразу же предупреждаю, что я не отправлюсь ни в какое другое прошлое — и особенно в то, где находится этот ужасный водно-вулканный город!

Когда ее успокоили насчет Египта, Антея поднялась в спальню и уговорила Псаммиада забраться в «адову авоську».

— Знаете что? — сказал вдруг Сирил. — Что-то я изрядно подустал от королей и королев. Кроме того, во дворце ты постоянно находишься у всех на виду. Да и амулет, скорее всего, хранится не во дворце, а в храме. Давайте-ка смешаемся с простой толпой и попытаемся постепенно втереться в доверие к жрецам. Может быть, нас даже примут на работу в храм.

— Ага! Например, носильщиками или чистильщиками уборных, — сказала Антея. — Что ж, эти две профессии предоставляют целую кучу возможностей украсть амулет.

— Отлично! — воскликнул Сирил, не обращая внимания на сквозившую в антеевых словах иронию.

Амулет был поднят, слово силы произнесено, и вновь в узорчатом проеме арки засиял раскаленный на солнце древнеегипетский песок.

Как только дети проскочили сквозь арку, им в уши ударил неистовый рев сотен людских голосов. Из тихой (и немного замшелой) столовой на Фицрой-стрит они без всякого предупреждения попали в самое сердце разъяренной восточной толпы — настолько разъяренной, что никто даже не заметил их появления. Пробившись сквозь нее к стене ближайшего дома, дети тихонько встали там и принялись наблюдать за развитием событий. В толпе наличествовали не только мужчины, но и женщины с детьми. У большинства из них были настолько разноцветные лица, что можно было подумать, что их разрисовал какой-нибудь капризный ребенок, которому пришла в голову охота поразвлечься с дешевой коробкой красок, причем излюбленными цветами этого гипотетического маленького деспота были желтый, красный, оранжевый, пурпурный и фиолетовый. Конечно же, на самом деле никакого ребенка и в помине не было, а разрисовали себя египтяне сами, при этом уделив особое внимание бровям, ресницам и ртам. Впрочем, рты были разукрашены только у женщин, которые, кстати, носили забавного вида передники с лямками и какие-то просторные накидки, закрывавшие им голову и плечи. Мужчины носили свойственные рабочему люду набедренные повязки, а вот египетские девочки и мальчики не носили вообще ничего, если, конечно, не брать во внимание небольшие медные побрякушки, свисавшие у них с шей и поясов.

Четверо отважных путешественников во времени успели разглядеть все это в первые несколько секунд своего пребывания в Египте. Правда, пока они не могли разобрать, зачем здесь собрались все эти люди — слишком уж громко и вразнобой они вопили.

Но тут над толпой взмыл чей-то сильный и уверенный голос. Разноголосая сумятица начала потихоньку стихать, и в конце концов на площади воцарилась относительная тишина, позволявшая расслышать каждое слово оратора.

— Товарищи! Братья-рабочие! — вещал высокий меднокожий человек, взобравшийся на проезжавшую мимо, но остановленную толпой колесницу. Правивший ею человек сразу же задал деру, на ходу бормоча что-то насчет стражи и хорошей порки, и теперь меднокожий оратор был виден каждому из собравшихся. — Товарищи и братья-рабочие, до какой поры мы еще будем терпеть тиранию наших зарвавшихся хозяев, которые проводят свои дни в роскоши и бездельи, вкушая блага, добытые нашим кровным трудом? Они единственно не дают нам умереть с голоду и то лишь из боязни потерять рабочие руки, а не из каких-либо человеческих побуждений. Они пьют кровь трудового народа! Мы вынуждены горбатиться на них с утра до утра, а они в это время предаются всем известным на земле порокам. Мы должны положить этому конец!

Последовали бурные аплодисменты.

— А как ты собираешься положить этому конец? — прозвучал из толпы чей-то голос.

— А ты лучше помолчи! — предупредил его другой голос. — А не то живо нарвешься на неприятности.

— Клянусь вам, все это я уже слышал почти слово в слово! — прошептал Роберт. — На прошлой неделе в Гайд-Парке.^[14]

— Будем бастовать! Нам нужно больше хлеба, лука и пива. Нам нужно увеличить обеденный перерыв, — продолжал оратор. — Посмотрите на себя! Вы устали, вы голодны, вас мучит жажда. Вы — бедняки, дети и внуки бедняков, и вашим женам и детям предстоит всю жизнь мучиться из-за недостатка пищи. А в это самое время амбары богатеев ломятся от излишков хлеба, выращенного нашим трудом. Нужно взять то, что нам принадлежит по праву! К зернохранилищу!

— Ура, к зернохранилищу! — закричала часть толпы, но в этот момент еще один голос перекрыл это всеобщее безобразие. — К фараону! — кричал он. — Идемте к нашему владыке! Нужно представить ему петицию! Рассказать ему о наших страданиях! Справедливейший из земных властелинов прислушается к голосу угнетенных!

Некоторое время возбужденная народная масса в нерешительности колыхалась туда-сюда — то по направлению к зернохранилищу, то в сторону дворца. Затем, подобно потоку, долгое время маявшемуся в заточении искусственного водохранилища, а потом вдруг прорвавшего плотину, толпа с ревом устремилась по узким улицам, ведущим ко дворцу фараона. При этом она увлекла за собой детей, которым ничего не оставалось, как подчиниться или быть затоптанными насмерть. Антее пришлось изрядно постараться, ограждая Псаммиада от этой несусветной толчеи.

Толпа мчалась по узким улочкам, по обе стороны которых стояли, тесно прижавшись друг к другу, скучного вида дома с узенькими окошками, расположенными очень высоко над землей. Достигнув рыночной площади, обозленные братья-рабочие замедлили свой бег, и детям удалось немного оглядеться вокруг. На этом странном рынке люди не покупали товары, а меняли их на что-нибудь другое. На глазах у Роберта одна женщина поменяла корзинку лука на примитивную расческу, а другая — пять рыбин на цепочку бус. Но люди здесь выглядели поприличнее, чем те, из которых была составлена толпа петиционеров — на них было гораздо больше одежды, да и пошита она была совсем по-другому. Людей такого сорта в наше время можно встретить в Брикстоне или Брокли.^[15]

— Что там еще за шум? — недовольно осведомилась апатичная большеглазая леди в складчатом полупрозрачном платье и наподобие штопора закрученной вверх прическе («А ведь у нее были такие чудесные черные волосы!» — заметила позднее Джейн) у продавца фиников.

— Ничего особенного, — отвечал торговец. — Опять рабочие бузят. Вы только послушайте, чего они требуют! Хлеба с луком им подавай! Можно подумать, что кому-то интересно, есть у них хлеб с луком или нет. Дай им хлеба с луком, завтра они быка на обед попросят. Правильно говорят, что они отбросы общества!

— Самые настоящие подонки! — согласилась леди.

— И это я тоже уже слышал, — сказал Роберт.

В этот момент постоянно издаваемый толпой рев начал претерпевать необъяснимые модуляции — из яростного он стал удивленным, а потом явно испуганным. Вскоре из ближайшего переулка донеслись звуки других голосов. Эти голоса явно не принадлежали ни товарищам, ни братьям-рабочим. То были голоса военных, и, судя по всему, они не предвещали ничего хорошего. Затем по булыжнику мостовой загрохотали обитые медью колеса и лошадиные копыта. Пора было что-то делать, и, почуяв эту насущную необходимость, кто-то пискнул слабым голосом:

— Стража!

— Стража! Стража! — подхватили другие голоса, и вскоре уже вся забитая трудовым людом площадь скандировала, как на футбольном матче: — Стража! Стража! Люди фараона! — В последний раз качнувшись туда-сюда, как маятник часов, у которых вышел завод, толпа на мгновение замерла на месте, а затем бросилась врассыпную. Люди разбегались по узким кривым переулкам, прятались в тенистых аллеях и крытых дворах домов — а на площадь, блистая оружием и амуницией, с развевающимися на ветру полами туник, уже галопом влетала царская стража. Обтянутые тисненой кожей колесницы с грохотом пронеслись мимо корзин, прилавков и разинувших рты от восторга обывателей и исчезли в другом конце улицы, оставив после себя крутящиеся на булыжной мостовой столбики пыли да непередаваемое, ни с чем не сравнимое ощущение скорости.

— Итак, на сегодня с бунтами покончено, — сказала леди в полупрозрачном платье. — Какое счастье! Кстати, вы обратили внимание на капитана стражи? Никогда в жизни не встречала более красивого мужчины, вот чтоб мне сдохнуть не сходя с этого места!

Воспользовавшись минутным затишьем, предшествовавшим позорному бегству толпы, четверо детей успели пробиться к ближайшему жилому дому и спрятаться под темными сводами арочного подъезда.

Когда парад царских телохранителей закончился, все четверо облегченно вздохнули и посмотрели друг на друга.

— Слава Богу, из этой переделки мы выбрались, — сказал Сирил.

— Так-то оно так, — возразила Антея, — но мне ни капельки не нравится то, что бедных рабочих разогнали, прежде чем они успели добраться до фараона. Он наверняка мог бы им чем-нибудь помочь.

— Если у них тут правит тот самый фараон, про которого написано в Библии, то он ради бедняков и пальцем не пошевельнет, — сказала Джейн. — У него каменное сердце.

— Да нет же, тот фараон правил во времена Моисея, — принялась объяснять Антея. — При Иосифе, например, фараоном был вполне приличный человек. Я бы не прочь побывать во дворце у фараона. Интересно, он похож на Египетский зал в Хрустальном дворце?^[16]

— А мне почему-то казалось, что мы договорились сначала попытаться устроиться на работу в храм, — обиженным тоном произнес Сирил.

— Да, конечно, — сказал Роберт. — Но сначала нам нужно с кем-нибудь познакомиться. Вот что! Нам нужно подружиться с храмовым привратником — дать ему дверной замок или какую-нибудь другую безделушку. Интересно, какие из этих домов храмы, а какие — дворцы? — И Роберт принялся изо всех сил глазеть на противоположную сторону площади, где виднелись внушительной величины ворота, по обеим сторонам которых к небу вздымались две высоченные башни, похожие друг на друга как две капли воды. Справа и слева от ворот стояло еще несколько зданий, но они отличались от первых двух только более скромными размерами.

— Вы хотите попасть непременно в храм Амон-Ра? — раздался у них за спиной невероятно вкрадчивый голос. — Или вас также интересуют храмы Мут и Хонсу?^[17]

Подпрыгнув от неожиданности, дети резко развернулись на сто восемьдесят градусов. Перед ними стоял весьма примечательный молодой человек в ослепительно белой тунике, расшитой по краям узорами, в которых переплелись все цвета радуги. Человек этот был тщательно выбрит с головы до ног, причем на последних у него имелись легкие папирусные сандалии. При каждом его движении по воздуху проплывал чарующий малиновый звон — то перекликались понавешанные на нем в огромном количестве золотые цепочки, браслеты и ожерелья. Пальцы молодого щеголя были усыпаны перстнями с крупными, чистой воды бриллиантами. Кроме того, на нем имелась короткая, вдоль и поперек расшитая золотом куртка, придававшая ему отдаленное, но тем не менее весьма комичное сходство с зуавом,^[18] а также тяжелый золотой воротник, с которого в огромном множестве свисали различные священные амулеты. Однако требуемого детям амулета среди них не было.

— Вы знаете, — честно признался Сирил, — нам вообще-то все равно.

— Поведайте мне о том, кто вы такие и зачем пришли к нам, — попросил молодой человек. — Возможно, я смогу вам помочь. Я, видите ли, не кто иной, как божественный отец храма Амон-Ра.

— С удовольствием, — сказал Сирил. — Мы пришли из Великой Империи, что расположена на краю земли — там, где никогда не заходит солнце.

— Тогда мне только остается подивиться мужеству, позволившему вам проделать такой долгий и нелегкий путь, — вежливо заметил не поверивший ни единому сирилову слову египтянин (Вы-то, надеюсь, знаете, что египтяне были не только изобретателями косметики, но и прекрасными астрономами, а уж по части солнца знали не меньше наших современных профессоров).

— Спасибо, — столь же учтиво поблагодарил его Роберт. — Так вот, во время этого долгого и утомительного пути мы повидали огромное количество дворцов и решили для разнообразия осмотреть какой-нибудь храм.

Псаммиад неловко заерзал в своей шелковой сумке.

— Надеюсь, вы захватили с собой подношения храму? — осторожно осведомился жрец.

— Да, у нас имеются кое-какие дары, — не менее осторожно отвечал Сирил. — Но видите ли, это не простые дары. В каждом из них заключено то или иное волшебство, а потому я не могу сейчас рассказать вам о них более подробно. Замечу лишь, что мы не собираемся отдавать их просто так.

— Остерегись! — внезапно прервал его жрец, и в голосе его прозвучало неподдельное негодование. — Ты оскорбляешь богов, да еще и в моем присутствии! Я тоже немало поднаторел в разного рода магии. Например, я могу вылепить ваши точные восковые копии и поставить их перед огнем. И тогда, если я произнесу кое-какие слова, вы будете таять вместе с вашими восковыми подобиями, пока не исчезнете без следа.

— Подумаешь! — высокомерно сказал Сирил. — Да я, если хотите знать, сам могу делать огонь!

— Крайне интересно было бы посмотреть, как это у тебя получится, — насмешливо сказал жрец.

— Вот прямо сейчас и посмотрите, — усмехнулся Сирил. — Нет ничего проще! Только, пожалуйста, станьте как можно плотнее вокруг меня.

— И что же, тебе для этого не нужны никакие приготовления? Я имею в виду, никакого поста и молитв? — обескураженно спросил жрец, в душе которого зародились первые ростки сомнения.

— Знаете ли, для моей магии пост абсолютно не требуется, — ответил Сирил, продолжая играть со жрецом, как кошка с мышкой. — А что до молитвы, то она у меня очень простая: Союзный Джек^[19] и пресс печатный, Смит-Вессон и бинокль стократный, Британия, морями правь, кто мне не верит, тот не прав! О, быстрый огонь, появись сейчас же на конце этой палочки!

Пока Сирил распевал всю эту белиберду, составленную из слов, которые, согласно его совершенно справедливому убеждению, ни при каких условиях не смог бы понять ни один древний египтянин, он достал из кармана спичку и, нагнувшись посреди кружка, составленного из его ближайших родственников плюс абсолютно незнакомого ему молодого жреца, чиркнул деревянной палочкой о подошву ботинка. Затем он выпрямился, одной рукой защищая спичку от ветра.

— Видите? — сказал он голосом, в котором лишь совсем чуть-чуть угадывалось тщеславие. — Можете взять эту палочку рукой. Да берите же, не бойтесь!

— Нет уж, спасибо! — ответил жрец, стремительно отпрянув назад. — А ты сможешь повторить этот фокус?

— Конечно.

— Тогда скорее пойдемте со мной в великий двойной дом фараона! Наш повелитель просто без ума от старой доброй магии. Будьте уверены, он сверх головы осыплет вас знаками своей признательности! — Тут он немного помялся, а затем продолжил самым что ни на есть доверительным тоном: — Я считаю, что между посвященными не должно быть никаких секретов, так что мне лучше сразу же ввести вас в курс дела. Видите ли, в настоящее время я впал в немилость у Его Божественного Величества из-за этого дурацкого пророчества. Я предсказал, что ему везут из Сирии прекрасную принцессу, и — на тебе! — вместо нее приехала какая-то старуха тридцати лет. Но ведь в главном-то я был прав — эта женщина была прекрасна! В свое время, конечно. Время — это, знаете ли, не более чем мысленная абстракция.

Услышав эти слова, дети принялись радоваться, как если бы вдруг встретили старых знакомых посреди марсианской пустыни.

— Так вам это тоже известно? — спросил жреца Сирил.

— А как же! — отвечал тот. — Эта простая истина является обязательной частью всякого волшебства. Что, разве не так? А теперь послушайте меня! После того, как я представлю вас фараону и вы продемонстрируете ему все ваши штучки, маленький инцидент с сирийской принцессой будет забыт раз и навсегда. И я попрошу фараона Великого Дома, Сына Солнца и Повелителя Севера и Юга, о дозволении поселить вас в моем храме. Вот тогда-то мы с вами заживем припеваючи! Вы сможете глазеть на мой храм, сколько вам будет угодно. Заодно, кстати, вы научите меня вашей магии, а я научу вас своей.

Идея показалась детям просто замечательной — во всяком случае, ничего лучше в тот момент никто из них придумать не мог, а спрашивать Псаммиада прямо на улице было небезопасно. Так что все четверо зашагали вслед за жрецом к дворцу фараона.

Улицы, ведущие к дворцу фараона, оказались на удивление узкими и грязными. Жрец объяснил детям, что самые богатые дома города были надежно упрятаны за толстенными стенами в двадцать, а то и двадцать пять футов высотой, а потому увидеть их не было никакой возможности. Так что детям пришлось удовольствоваться видом бесконечного ряда узких окон, прорезанных в стенах наподобие бойниц, да верхушек пальмовых крон, из-за этих же стен торчащих. Дома простолюдинов представляли из себя низенькие прямоугольные хижины с одной дверью и двумя окнами, через которые, презрев вентиляционное отверстие на крыше, столбом валил сизо-бурый дым.

— Похоже, что с тех пор, как мы были здесь последний раз, египетские бедняки не очень-то далеко продвинулись в строительстве жилищ, — прошептал Сирил на ухо Антее.

Как и в ужасной древней деревне, хижины были крыты пальмовыми листьями, но на этот раз между ними важно разгуливали куры, козы и голые ребятишки, которые, правда, при первой же подходящей возможности старались затеять веселую свалку в желтой дорожной пыли. На крыше одного из домов стоял огромный бородатый козел и, пофыркивая и потрясывая головой от удовольствия, уплетал сухие пальмовые листья. И над каждой входной дверью имелось по высеченной в камне фигурке какого-нибудь человека или животного.

— Это амулеты, — объяснил на ходу молодой жрец. — Предохраняют от дурного глаза, знаете ли.

— Что-то мне не очень нравится твой «миленький Египет», — окрысился на Джейн Роберт. — Если говорить честно, то он Вавилону ни в какие подметки не годится!

— Вот подожди, придем к фараонскому дворцу, тогда увидишь! — так же шепотом защищалась Джейн.

Действительно, дворец оказался самым великолепным зданием из всех, что детям довелось повидать в этот долгий день, но, по правде говоря, если бы кому-нибудь пришло в голову поставить его у входа во дворец вавилонского короля, то сей достойный монарх наверняка побрезговал бы вытирать о него ноги. Путь ко дворцу преграждала высокая кирпичная стена с огромным, сложенным из толстых плит песчаника, порталом, внутри которого виднелись наглухо закрытые створки ворот. Эти самые створки были тоже ничего себе — кедровые, с бронзовыми навесами и замысловато закрученными узорами из бронзовых же гвоздей. Справа от ворот наличествовала маленькая калитка, через которую молодой жрец, шепнув стражникам какое-то одному ему ведомое волшебное слово, и провел четверых детей.

За стеною оказался весьма приличный сад, в котором произрастали все известные древним египтянам деревья и цветущие кусты. Посреди сада отсвечивало зеркальной гладью вод небольшое, обсаженное по краям какими-то необычайно синими цветами, озеро, по поверхности которого безмятежно плавали туда-сюда утки («как две капли воды похожие на сент-джеймсских», клялся и божился позднее Роберт).

— Казармы телохранителей, кладовые, домик царицы, — объяснял жрец, указывая на встречавшиеся им по пути здания.

Они быстро прошли через мощенный каменными плитами внутренний дворик, и жрец опять принялся шептаться с охранявшими вход во дворец воинами.

— Нам повезло, — сказал он, когда переговоры были закончены, и вся компания очутилась на ступенях дворца. — Фараон все еще ведет прием в Зале Славы. А теперь слушайте меня очень внимательно! Когда вы окажетесь в Высочайшем Присутствии фараона, не постыдитесь выказать переполняющие вас восхищение и благоговейный трепет. Ничуть не повредит и повалиться ниц, закрывая лицо руками. Но самое главное, ни в коем случае не начинайте говорить, пока вас не спросят!

— Когда мой папа был еще совсем маленьким, — сказал Роберт, — у нас в стране были в ходу очень похожие правила.

У входа в Зал Славы роилась огромная толпа народа. Люди кричали, спорили, толкались и изо всех сил напирали на стражников, которые, казалось, подчинялись лишь одному правилу — а именно, пропускать только тех, кто даст им самую большую взятку. На этом своеобразном аукционе детям довелось услыхать такие фантастические посулы, что они только диву давались, отчего эти самые крохоборы в доспехах до сих пор еще не завладели всем миром.

По всему периметру зала проходил ряд высоких деревянных колонн, сверху донизу изукрашенных яркими цветными орнаментами. Потолок был обит кедровыми панелями и сверх всякой меры выложен золотом и драгоценными камнями. Посреди зала уровень пола поднимался на одну невысокую ступень, за ней следовала еще одна, а поближе к противоположной от входа стене начиналась узкая крутая лестница, выводившая непосредственно к трону египетского владыки. На фараона было любо-дорого посмотреть: он сидел неподвижно, как статуя, и на голове у него была двойная красно-белая корона, а в руках — золотой скипетр. Над троном имелся резной деревянный навес, поддерживаемый двумя ярко разукрашенными столбиками, а вдоль стен тянулся ряд низеньких скамеек, на которых, развалившись в самых живописных позах и вкушая прохладительные напитки, отдыхали друзья, родственники и доверенные лица Повелителя.

Молодой жрец бесстрашно повел детей вверх по ступеням. Когда все пятеро оказались перед самым троном, он внезапно рухнул на пол и закрыл лицо руками. Детям ничего не оставалось, как последовать его примеру, причем Антее, чтобы не раздавить при этом Псаммиада, пришлось исполнить самый настоящий акробатический трюк.

— Поднимите их! — раздался у них над головами голос фараона. — Я буду говорить с ними.

Набежавшие со всех сторон распорядители приема схватили всех пятерых под мышки и моментально придали им вертикальное положение.

— Кто вы такие, о чужеземцы? — начал было фараон, но тут его взор обратился на молодого жреца, и он весьма грозно закричал: — Как смел ты, о вероломный Рекх-мара, запятнать своим появлением мое Высочайшее Присутствие, когда твоя непричастность к известному тебе гнусному обману еще до сих пор не установлена?!

— О несравненный владыка! — взмолился молодой жрец. — Ты, что являешь собой нетленный образ великого Ра и его божественного сына Гора! Ты, кому подвластны сердца и мысли небожителей и обыкновенных смертных! Ты наверняка уже прочитал в умах этих презренных скитальцев, что они являются детьми детей покоренной и попранной Твоею пятой Империи, где никогда не заходит солнце. О, боголикий! Им ведома магия, которая неизвестна египетским мудрецам, и они покажут Тебе свое искусство. А еще они принесли из своей рабской страны дары, которые и хотели бы поднести к благоуханным стопам Фараона, в сердце которого живет мудрость богов и устами которого глаголет их истина!

— Все это очень хорошо, — капризно сказал фараон, — но где же сами дары?

Четверо детей покоренной и попранной благоуханной пятой фараона нации внезапно оказались в центре внимания самого блестящего, самого золотого и самого разукрашенного общества из всех, что когда-либо существовали на земле. Немного оторопев от столь внезапного оборота событий, они неловко раскланялись на все четыре стороны и извлекли на свет Божий старый железный замок, несессер и булавку для галстука.

— Но это никакая не дань, — пробормотал Сирил себе под нос. — Англия еще никому не платила дани.

Главный распорядитель забрал у детей дары и, изогнувшись чуть ли не до самого пола, передал их фараону. Тот некоторое время изучал их с огромным интересом, а затем распорядился: — Отнесите все это в Царскую Сокровищницу!

Детям же он сказал следующее:

— Дары, конечно, незначительные, но все же достаточно чудные и даже, пожалуй, изысканные. А что там насчет магии, Рекх-мара? — добавил он, обращаясь к молодому жрецу.

— Эти недостойные сыновья покоренной нации… — начал разливаться Рекх-мара.

— Да ничего подобного! — сердито прошипел Сирил.

— …покоренной и попранной нации могут на глазах у всех высечь огонь из крохотного кусочка древесины.

— Крайне было бы интересно посмотреть, как это у них получится, — сказал фараон, точь-в-точь как перед тем Рекх-мара.

Сирил выступил вперед и без лишнего шума зажег спичку.

— Хочу еще! — сказал фараон, на этот раз более всего на свете напоминая Ягненка, опустошившего очередное блюдце с вареньем.

— Он больше не может колдовать! — внезапно зазвенел под сводами зала голос Антеи. Тотчас же глаза всех присутствующих обратились на нее. — Не может, потому что у него в ушах звучат голоса свободнорожденных, но угнетенных людей, требующих пива, хлеба с луком и увеличения обеденного перерыва! Если эти люди получат все, чего требуют, колдовская сила вернется к нему.

— Какая невежливая девочка! — сказал фараон. — Однако распорядитесь, чтобы эти собаки, что беснуются на улицах, отныне получали по лишней луковице, — добавил он, не поворачивая головы. — Да, и увеличьте им обеденный перерыв. У нас всегда найдется, кому работать в это время.

Какой-то затянутый в золото чиновник тут же поспешил к выходу.

— Народ будет молиться на Тебя, о бессмертный! — только что не заплакал от счастья Рекх-мара. — Храм Амона едва ли сможет вместить в себя все его подношения по этому поводу.

Сирил зажег еще одну спичку, и по Залу Славы прокатился сдержанный ропот удивления и восторга. А когда он вытащил из кармана великолепную парафиновую свечу (из зала донесся хрип затаиваемого дыхания), зажег ее третьей спичкой (в зале раздались первые жидкие хлопки) и поставил в горящем виде перед фараоном (в зале овация и треск ломаемых кресел), божественный повелитель Египта от возбуждения чуть было не свалился с трона.

— О величайший из всех живущих, о Ты, перед кем склоняются в поклоне солнце, луна и небесные звезды! — запричитал тут подлиза Рекх-мара. — Прощен ли я теперь? Доказана ли моя непричастность к гнусному обману?

— На сегодня да, — коротко ответил фараон. — А теперь оставь меня в покое! Ты прощен, вот и ступай себе с миром!

Улыбающийся до ушей молодой жрец окрыленной походкой выбежал из зала. А фараон снова повернулся к детям и ни с того ни с сего спросил:

— А что это там у вас шевелится в мешке? Покажите же мне скорее, о чужеземцы!

Детям ничего не оставалось, как извлечь из «адовой авоськи» Песчаного Эльфа.

— Возьмите ее! — небрежно приказал фараон слугам. — Очень любопытная мартышка. Она послужит отличным дополнением к моей коллекции бесхвостых нумидийских обезьян.

И в тот же самый момент, несмотря на все уговоры детей, подкрепленные укусами Псаммиада (а, нужно заметить, и те и другие были очень и очень яростными), Песчаного Эльфа унесли прочь по темным коридорам дворца.

— О, пожалуйста, обращайтесь с ним как можно осторожнее! — закричала Антея. — По крайней мере, найдите ему самую сухую клетку! Или возьмите его священное жилище! — И она протянула вслед удалявшимся слугам шитую красными нитками сумку.

— Это очень волшебное животное! — закричал Роберт. — Оно поистине бесценно!

— Вы не имеете никакого права отбирать его у нас! — закричала Джейн. — Это позор! Самый настоящий грабеж средь бела дня, вот как это называется!

Последовала долгая и ужасная пауза. Затем фараон произнес:

— Заберите у них священное жилище волшебного зверька, а их самих посадите под замок. Возможно, после ужина я захочу еще немножко поразвлекаться их колдовством. Стеречь их крепко и не пытать — пока не пытать.

— О, Боже мой! — причитала Джейн, когда стражники выводили их из зала. — Я так и знала, что добром это не кончится! Зачем мы только вообще согласились пойти к этому гадкому фараону!

— Помолчи, глупышка! — урезонил ее Сирил. — Если помнишь, отправиться в Египет было твоей идеей. Так что заткнись и успокойся. Все будет хорошо.

— Я же думала, что мы будем играть в мяч с принцессами, — всхлипывала Джейн, — и весь день напролет гоняться за жаворонками. Кто же мог знать, что все кончится так ужасно!

Комната, в которой заперли детей, была самой что ни на есть настоящей комнатой, а вовсе не мрачным узилищем под крепостным рвом, как того опасались трое старших детей. И это, по выражению Антеи, было их единственным утешением. Стены комнаты были наглухо закрыты расписными деревянными панелями, на осмотр которых при любых других обстоятельствах дети не преминули бы потратить не один час. И, что немаловажно, там имелась замечательная низенькая кушетка и пара-другая стульев.

Как только дети остались одни, Джейн испустила глубокий вздох облегчения.

— Ну, а теперь можно спокойненько отправляться домой, — сказала она.

— Ага! И бросить Псаммиада на произвол судьбы, — укоризненным тоном откликнулась Антея.

— Постойте-ка! У меня, кажется, появилась идея, — сказал Сирил, и несколько секунд в нерешительности попереминавшись на месте, принялся отчаянно барабанить в тяжелую дверь комнаты. Через пару минут дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова стражника.

— А ну-ка, прекратить шум! — угрожающе произнесла голова. — А не то…

— Послушайте! — беспечным тоном обратился к стражнику Сирил. — Вам, наверное, ужасно скучно торчать тут целый день без дела? Хотите, мы покажем вам несколько волшебных фокусов? О, мы не такие гордые, как некоторые ваши фараоны, и с удовольствием поколдуем для вас. Хотите увидеть настоящую магию?

— Со всем моим удовольствием, — ответил стражник.

— Что ж, тогда, будьте добры, принесите нам нашу обезьянку, и мы покажем вам все, что умеем.

— Ага, разбежался! — недоверчиво фыркнул стражник. — А вдруг вы просто хотите надуть меня? Я, как последний дурак, принесу вам обезьянку, а вы тут же и науськаете ее на меня. А у нее наверняка зубы и когти отравленные. Нет уж, меня на мякине не проведешь!

— Да будет вам придуриваться-то! — оборвал его Сирил. — Вот смотрите — у нас с собой ничего нет. А сейчас закройте дверь, сосчитайте до ста и заходите снова. Когда вы откроете дверь у меня в руках будет… так, что у меня будет?.. ага, у меня в руках будет волшебный цветок в голубой вазе. И я подарю его вам.

— Ну, если у вас это получится, то я сдаюсь! — сказал стражник и исчез за дверью. Сразу же вслед за тем последовал грохот запорных брусков.

Вы, наверное, уже догадались о том, что произошло дальше. Ну конечно же, Джейн подняла амулет над головой и сказала слово силы, а поскольку никто не знал, где находился восток, то она стала медленно поворачиваться вокруг свей оси, пока амулет вдруг не разросся в большую узорчатую арку. Оказавшись в столовой дома на Фицрой-стрит, дети подбежали к подоконнику, умыкнули с него цветущую герань в голубом горшочке и благополучно вернулись в свою комфортабельную египетскую тюрьму.

— Вот тебе и на! — сказал с грехом пополам досчитавший до ста стражник, появляясь на пороге комнаты. — Чтоб мне сдохнуть на этом самом месте!

— Мы можем проделывать куда более интересные фокусы, чем этот, — интригующе произнесла Антея, — но только с помощью нашей маленькой обезьянки. Вот, кстати, вам двухпенсовик — купите что-нибудь своему ребенку.

Стражник тупо воззрился на круглый кусочек меди.

— А это еще что такое? — подозрительно спросил он.

Роберт тут же принялся объяснять, насколько проще было покупать всяческие вещи за деньги, чем обменивать их на лук и пиво, как это делали изнеженные египетские домохозяйки на виду у разгневанной толпы пролетариев. Позднее туповатый стражник передал эту монету и сопутствующие ей комментарии своему капитану, а тот, в свою очередь, доложил обо всем фараону. Фараон отправил монету в кунсткамеру, а идею бессовестным образом выдал за свою. Вот так-то на самом деле и появилось денежное обращениев Египте — что бы там ни говорили по этому поводу ученые. Вы, конечно, можете мне не поверить — но, простите меня, раз вы до сих пор не отбросили эту книжку в сторону, значит во все остальное вы верили. А раз так, то я не понимаю, почему бы вам не поверить мне и на этот раз?

— Да, кстати! — сказала Антея, которой внезапно пришла в голову новая мысль. — Я полагаю, с этими бедными братьями-рабочими все будет в порядке? Как вы думаете, фараон не возьмет назад все свои обещания только потому, что ему вздумалось рассердиться на нас?

— О, нет! — ответил стражник. — Видите ли, он ужасно боится всяческой магии. Так что не беспокойтесь, он сделает все, что обещал.

— Ну, теперь-то мы абсолютно спокойны! — пробурчал не испытывающий особой симпатии к рабочему люду Роберт. Антея же продолжала уговаривать стражника, причем делала она это таким сюсюкающим тоном, словно он был не здоровенным взрослым мужчиной, а расшалившимся Ягненком.

— Ну, пожалуйста, принеси нам нашу маленькую обезьянку, и тогда Пантерочка покажет тебе замечательную волшебную штучку, — говорила она. — Ну же, миленький стражничек, сходи за ней поскорее!

— Вот уж не знаю, где они держат эту вашу бесхвостую мартышку, — проворчал стражник, — но так и быть, если мне удастся найти какого-нибудь идиота, который согласится постоять у двери вместо меня, я попытаюсь вам помочь.

С этим он и удалился.

— Так, значит, вы предлагаете смотаться отсюда, даже не попытавшись разузнать что-нибудь о потерянной половинке амулета? — внезапно выпалил Роберт.

— Боюсь, что это самое лучшее, что мы сейчас можем сделать, — ответила Антея нетвердым голосом.

— Вообще-то, Роберт прав, — задумчиво сказал Сирил. — Другая половинка амулета должна быть где-то рядом, иначе амулет не перенес бы нас сюда. Да, неплохо было бы взять да и найти ее прямо сейчас! Жаль, что мы не настоящие волшебники. Тогда-то уж мы бы ее точно отыскали! И все-таки интересно, где она может быть?

Увы, дети абсолютно не могли предположить, что вожделенная ими красная подковка в тот момент находилась на расстоянии вытянутой руки от них. Если быть более точной, то она висела на шее у одного их недавнего знакомого, который подсматривал за ними через крохотную дырочку, проделанную в стене специально для подобных не очень благородных дел. Однако, как я уже говорила, дети ничего не знали об этом.

Им пришлось провести в ожидании долгий, исполненный страхами и сомнениями час. Чтобы хоть как-нибудь убить время, они принялись рассматривать расписные панели, сверху донизу испещренные фигурками танцовщиц, изгибавшихся на все лады под аккомпанемент самых странных музыкальных инструментов, какие вы только можете себе представить (чтобы помочь вам, скажу, что они являли собой нечто среднее между современной арфой и павлиньим хвостом). Кроме того, они тщательно обследовали изукрашенный замысловатыми узорами пол, а когда предметов для исследования в комнате больше не осталось, принялись за совсем уже неинтересные стулья.

Но время шло, стражник не появлялся, и, несмотря на все предпринятые детьми попытки отвлечься от мрачных дум, в голове у каждого из них все чаще всплывали достопамятные слова фараона: «Стеречь их крепко и не пытать — пока не пытать».

— Если дело дойдет до самого худшего, — сказал Сирил, — нам придется уходить без Псаммиада. Мне почему-то кажется, что он прекрасно может сам о себе позаботиться. Когда египтяне узнают, что он умеет говорить да еще и исполнять желания, они его и пальцем тронуть не посмеют. Вот увидите, они еще построят ему храм и будут почитать как одного из своих бесчисленных богов!

— Я не смогу вернуться без него, — упрямо твердила Антея. — К тому же, фараон сказал, что займется нами «после ужина», а ужин наступит еще не скоро. Да и стражник, кажется, не на шутку заинтересовался нашими фокусами. Ладно, пока мы в безопасности, а там будь что будет!

И все же когда с двери начали снимать засовы, им показалось, что звука, краше этого, они не слыхали за всю свою достаточно уже долгую жизнь.

— А что если он вдруг не принес нам Псаммиада? — отчаянно прошептала Джейн.

К счастью, этому ужасному предположению не суждено было подтвердиться. Едва лишь дверь в комнату приоткрылась, как Псаммиад проскользнул у стражника между ног и в следующее мгновение уже сидел на руках у Антеи, все еще испуганно вздрагивая и топорща свой шелковистый мех.

— А вот и его дурацкая одежонка! — сказал стражник, протягивая Антее «адову авоську», в которую Песчаный Эльф не преминул тут же и забраться.

— Ну и что же эдакое по-настоящему волшебное вы бы хотели увидеть? — поинтересовался Сирил. — Не стесняйтесь, заказывайте, что вашей душеньке угодно!

— Даже не знаю, чего и пожелать, — призадумался стражник. — Если уж вам удалось наколдовать этот чудной цветок в земляной вазе, то, стало быть, вы можете сделать все, что угодно! — И тут его осенило: — Пожалуй, я хочу, чтобы вот на этом самом месте сейчас же появились две меры золота и бриллиантов из Царской Сокровищницы. Это, можно сказать, мое самое заветное желание.

А поскольку он произнес слово «хочу», то детям не нужно было больше изображать из себя великих магов — они знали, что Псаммиад возьмет всю работу на себя. Так оно и случилось. Когда внезапный бриллиантовый дождь прекратился, ноги стражника оказались по колено скрытыми в сверкающей груде золота и драгоценных камней, а на голову ему падали последние алмазные капельки.

— Желаете еще что-нибудь на закуску? — светским тоном осведомился Сирил. — Хотите, мы станем невидимыми? Возьмем, да и исчезнем у вас на глазах?

— Да, пожалуй, — хриплым от волнения голосом произнес стражник. — Но только не через эту дверь! Мне, знаете ли, за это голову снесут. — И, тщательно прикрыв дверь в комнату, он тяжело привалился к ней спиной.

— Нет! Нет, подождите! — раздался вдруг чей-то очень знакомый голос в том месте, где выступавшие из стен деревянные пилястры соединялись с потолком. Одновременно наверху послышалась какая-то отчаянная возня.

Стражник был удивлен не менее всех остальных.

— Опять волшебство, чтоб мне сдохнуть! — сказал он.

Но Джейн уже подняла амулет и сказала слово силы. Услышав имя одного из Великих и увидев перед собой сверкающую фигурную арку, бедный стражник издал вопль благоговейного ужаса. Затем он упал ниц посреди рассыпанных на полу бриллиантов и больше не шевелился.

Трое старших детей проскользнули сквозь арку с выработанным за время долгой практики проворством. Но Джейн почему-то замешкалась посреди узорчатого проема и принялась смотреть назад — в прошлое.

— Ее кто-то держит! — отчаянно завопил Сирил. — Нам нужно вернуться назад!

К счастью, им хватило ума сначала дернуть ее за руку, и Джейн без всяких затруднений, как нож из масла, выдернулась из прошлого в гостиную дома на Фицрой-стрит.

И тут же, как это всегда бывало в таких случаях, арка сжалась до своих обычных размеров.

— Кто вас просил вытаскивать меня оттуда?! — набросилась на них Джейн. — Да еще в самый интересный момент! Там откуда ни возьмись появился наш приятель жрец — так он принялся изо всех сил пинать стражника и кричать, что на этот раз тот допрыгался и, вообще, теперь им остается только забрать драгоценности и задать деру в Сирию.

— И что же, задали они деру?

— В том-то и дело, что не знаю! Надо же было вам влезать, когда не просят! — пуще прежнего разошлась неблагодарная Джейн. — Вернемся назад! Я просто обязана досмотреть, чем там у них все кончится.

Само собой разумеется, ей этого не позволили. А потому приключение с молодым жрецом закончилось только наполовину.

Глава XII. ИЗВИНИТЕЛЬНЫЙ ПОДАРОК И ИСКЛЮЧЕННЫЙ МАЛЬЧИК

— Ну вот что! — сказал Сирил, сидя на краешке обеденного стола и помахивая ногами. — На этот раз меня, кажется, осенило по-настоящему!

— Да неужели? — не совсем натурально поинтересовались остальные.

До того, как сделать свое неожиданное заявление, Сирил спокойненько вырезал себе кораблик из сосновой коры. Остальные тоже не сидели без дела — девочки, ввиду близкого наступления холодов, шили зимние одежки куклам, а Роберт валял дурака на диване (то есть, валялся на нем и мечтательно глядел в потолок).

— Сейчас увидите! — начал Сирил. — Вы, наверное, уже и сами начали понимать, что все эти наши путешествия в прошлое ни к чему, кроме неприятностей, не приводят. В прошлом слишком много всяческих мест и эпох. Пожалуй, их там столько же, сколько песка в море… э-э-э, то есть в пустыне. А потому мы постоянно попадаем не в то время и не в то место, которое нам на самом-то деле нужно. Мы можем всю жизнь искать амулет, но даже и краешком глаза его не увидим. А ведь уже конец сентября! И вообще, это все равно, что искать иголку…

— …в стогу сена! — закончил за него Роберт. — Эту песенку мы уже слыхали. Но если мы не будем искать иголку в стогу сена, то как же мы раздобудем амулет?

— Так я как раз об этом и толкую! — сказал Сирил, таинственно понижая голос. — Нужно… Ну вот, так я и знал!

Последнее замечание относилось к старой нянечке, которая внезапно появилась в дверях гостиной, неся в руках поднос с ножами, вилками и прочими немаловажными для обеда вещами. Поставив поднос на стол, она достала из шифоньера скатерть и салфетки.

— Вот так всегда! — продолжал сокрушаться Сирил. — Стоит только подойти к самому интересному, как вы врываетесь со своим обедом!

— Самое интересное, мастер Сирил, — отвечала старая нянечка, — начнется, когда я махну на вас рукой и вообще перестану звать вас к обеду. Так что вы уж лучше не ворчите, а то как бы у вас и на самом деле не появился для этого повод!

— И ничего я не ворчу, — неискренним тоном заоправдывался Сирил. — Что, уже и пошутить нельзя?

— Ох, смотрите, мастер Сирил, дошутитесь вы когда-нибудь! — вздохнула старая нянечка. — Я, можно сказать, день-деньской топчусь на кухне, все стараюсь, как бы вам получше угодить, а от вас и слова доброго не дождешься…

— Но, милая нянечка, вы же все делаете прекрасно! — сказала Антея.

— Да уж, — недружелюбно откликнулась та. — Пока вам нож к горлу не приставишь, вы никогда ничего подобного не скажете.

— А зачем говорить? — вступил Роберт. — Мы же уплетаем все, что вы нам даете, да еще и добавки просим… э-э-э, почти всегда! Неужели и так не видно?

— А! — сказала старая нянечка и принялась раскладывать на столе ложки с вилками. — Вы, мастер Роберт, такой же, как все мужчины! Вот возьмите, к примеру, моего старика Грина. Мы прожили с ним сорок лет, и всякий раз, как я начинала пытать его насчет того, понравился ему обед или нет, он отделывался от меня своим дурацким «Годится!» И только когда ему пришло время помирать, он подозвал меня и шепнул на ухо: «Мария, ты отлично готовила мне еду». И, чтоб мне провалиться на этом месте, это были его последние слова. Вот так-то, мастер Роберт! — добавила она дрожащим голосом.

— Но ведь вы и вправду отлично готовите! — закричала Антея, и они с Джейн бросились обнимать несчастную старушку.

Когда нянечка вышла из комнаты, Антея самым что ни на есть решительным голосом произнесла:

— Не знаю, как вы, а я ее прекрасно понимаю! Мы с вами все-таки порядочные свиньи! Слушайте, нам нужно немедленно наложить на себя какую-нибудь суровую епитимью, чтобы показать ей, что мы очень расстраиваемся… ну, из-за того, что мы никогда не называли ее отличной кухаркой и, вообще, миленькой дорогушей.

— По-моему, всякие там епитимьи — это большая глупость, — сказал Роберт.

— Это когда от них никому не бывает никакого проку, — возразила Антея. — Но ведь мы-то хотим сделать нянечке приятное! И, кроме того, я вовсе не предлагаю носить крапивные рубашки, питаться сухим горохом или спать на камнях. Я предлагаю сделать нянечке извинительный подарок. И еще я предлагаю Сирилу помалкивать насчет этой его грандиозной идеи до тех пор, пока мы не загладим свою вину перед нянечкой. Видите ли, — поспешно добавила она, — нам это будет гораздо тяжелее, чем ему, потому что он-то знает, что у него за идея, а мы нет. Ну что, все согласны?

Ни у кого из остальных не хватило духу отказаться, а потому они дружно закивали головами. Но затем, как всегда, начались споры и обсуждения, и только к концу обеда (который в тот день состоял из бараньих биточков и яблочно-смородинного пирога) все четверо пришли к единому мнению насчет того, как извиниться перед нянечкой самым приятным для всех (включая нянечку) способом.

Итак, дожевывая на ходу яблоки и размазывая по щекам смородину, Сирил с Робертом (последний размазывал смородину не только по щекам, но и по белоснежным манжетам своей новой рубашки) отправились в лавку канцелярских товаров и приобрели там внушительных размеров лист фанеры. Затем они заглянули в слесарную лавку, на витрине которой интригующе поблескивали всяческие трубы, колена, краны, смесители и прочие водопроводные интимности, и купили кусок стекла, по размерам идеально соответствующий фанере. Вообще-то, идеально соответствовать он стал не сразу — сначала продавцу пришлось вырезать его при помощи какого-то очень хитрого инструмента с малюсеньким кусочком алмаза на конце. Однако продавец оказался на редкость хорошим человеком и проделал эту работу совершенно бесплатно, а потом еще и отвалил мальчикам от щедрот своих изрядный кус мастики и немножко столярного клея.

Пока мальчики занимались покупками, Антея и Джейн расплели семейный альбом, вытащили оттуда страницы с фотографиями всех четверых и пустили их плавать в горячей воде до тех пор, пока фотобумага не отклеилась от картона. Затем фотографии были извлечены из ванной и размещены рядком в верхней части фанерного листа. Пока Сирил занимался разогреванием столярного клея (для чего ему пришлось засыпать сухой порошок в розетку для варенья, розетку поставить в соусницу, а соусницу, в свою очередь, поставить на огонь), Роберт усердно вырисовывал обвившиеся вокруг фотографий маковые венки. Он работал очень быстро и сноровисто, поскольку, как вы, наверное, и сами знаете, нет ничего проще, чем нарисовать цветок мака, особенно если перед тем кто-нибудь покажет вам, как это делается. К тому времени, как он закончил, Антея уже успела вырезать из плотной бумаги несколько очень красивых букв, которые затем были раскрашены в разные цвета Джейн. Составленные из этих потрясающих букв слова были таковы:

Когда краски подсохли, все четверо очень старательно расписались под фотографиями. Потом на фанерку положили стекло, прошлись по краям клеем и скрепили получившуюся композицию по периметру четырьмя полосками плотной коричневой бумаги. Еще потом к обратной стороне фанерки приклеили красивую кружевную тесемочку, за которую ее полагалось подвешивать на стену — и подарок был готов.

Естественно, только после того, как все эти сложные операции были успешно завершены, дети обратили внимание на ужасную грамматическую ошибку в первой строке стишка. Вы-то, надеюсь, сразу же ее увидели и только из вежливости не стали протестовать. Но, как бы там ни было, работа была уже сделана, и переделывать ее всего лишь из-за одного дурацкого слова никому, конечно же, и в голову не пришло.

— Ну вот! — сказала Антея, бережно засовывая свежеизготовленный живописный шедевр под диван. — До тех пор пока клей не высохнет, у нас есть целая куча времени. Так что, Сирил, валяй, выкладывай свою идею!

Последовала долгая пауза.

— Ну так что? — не выдержал наконец Роберт. — Ты когда-нибудь соберешься рассказывать, что там у тебя на уме, или нет?

— Ну, в общем, дело обстоит так… — начал было Сирил, но вдруг снова замолчал.

— Как-как? — переспросила Джейн.

— Я не могу говорить, когда все меня постоянно перебивают! — возмущенно сказал Сирил.

Так что на некоторое время остальные трое умолкли, и Сирил, изо всех сил морща лоб и дергая себя за нос, принялся излагать свои соображения.

— На самом деле, — начал он, — я хотел всего лишь сказать, что все мы совершенно отчетливо помним о том, что с нами происходило в прошлом во время поисков амулета. И если бы мы его нашли, мы бы совершенно отчетливо помнили бы и об этом.

— Да, но ты же сам знаешь, что мы об этом совершенно отчетливо не помним! — сказал Роберт.

— Но мы должны помнить об этом в будущем!

— С какой это стати? — поинтересовалась Джейн.

— А с такой, — ответил Сирил, — что, если только Псаммиад не дурачил нас все это время, то нам нужно искать амулет не в прошлом, где мы о нем ничего не знаем, а в будущем — там, где мы прекрасно помним о том, где и как мы его нашли.

— Понятно, — сказал Роберт, который на самом деле ничего не понял.

— А мне так не очень, — сказала Антея, которая на самом деле была очень близка к пониманию. — Будь другом, Синичка, повтори еще разок!

— Если, — очень медленно начал Сирил, — мы отправимся в такой момент будущего, в котором нам будет известно о том, где мы нашли амулет…

— Но ведь сначала его нужно найти! — перебила его Джейн.

— Тсс! — зашипела на нее Антея.

— Тьфу ты, черт! — выругался Сирил, а потом, взглянув на изрядно озадаченные лица остальных, вновь начал объяснять, на этот раз как можно яснее и подробнее. — Если мы будем продолжать поиски амулета, то наступит такой момент, когда мы наконец найдем его. Так вот, с этого момента и до конца жизни мы будем помнить о том, как мы его нашли. Стало быть, нам просто надо отправиться в такое время, когда мы уже будем помнить об этом, и… э-э-э, все вспомнить! А потом можно будет вернуться назад и отыскать амулет в том месте, на которое нам укажут наши же воспоминания.

— Ясно! — воскликнул Роберт, до которого на этот раз и впрямь дошло (до вас, надеюсь, тоже).

— И мне ясно! — сказала Антея, которая на самом деле уже давно обо всем догадалась. — О, Синичка, какой ты у нас умный!

— А что если амулет не умеет переносить людей в будущее? — вдруг поинтересовался Роберт озабоченным тоном.

— Не может быть, — твердо сказал Сирил. — Он просто обязан это делать, если, конечно, все эти разговоры про то, что время является медленной обструкцией — или как это там у Псаммиада? — соответствуют действительности. Как бы там ни было, а попробовать стоит.

— Но только давайте наденем самые лучшие вещи, — встрепенулась Джейн. — Вы же знаете, что говорят о прогрессе и улучшении людского благосостояния в будущем? Я вовсе не хочу, чтобы мы с вами выглядели замарашками на фоне тамошних щеголей!

— Хорошо, — согласилась с ней Антея. — По крайней мере, вымыться всем не помешает. Я, например, с ног до головы перепачкалась этим ужасным клеем.

Когда все четверо были начисто вымыты и одеты во все самое лучшее, что у них только нашлось, Джейн подняла амулет над головой.

— Мы желаем отправиться в будущее и увидеть целый амулет, после того как мы его найдем, — не очень складно, зато очень точно сказал Сирил, а Джейн произнесла слово силы. Затем все четверо прошли сквозь узорчатую арку прямо под безмолвные своды Британского музея. О том, что это был именно Британский музей, дети моментально догадались по обилию застывших неподалеку футляров для мумий. Кроме того, они сразу же увидели стеклянную витрину с амулетом. Амулет лежал на мягкой бархатной подушечке и на этот раз состоял из двух половинок — той, что висела на шее у Джейн, и ее близнецовой сестры, которую они безуспешно разыскивали в темных глубинах прошлого. Обе половинки были скреплены застежкой из какого-то красного камня, которая одновременно служила чем-то вроде шарнира.

— Ура-ура! — с энтузиазмом воскликнул Роберт. — Наконец-то мы его нашли!

— Нашли-то мы его нашли, — угрюмо сказал Сирил, — но как нам его оттуда вытащить?

— Вот черт! — сказал Роберт, вспомнив, к чему привели все попытки вавилонской королевы вынести из Музея принадлежавшие ей безделушки. А ведь тогда к ее услугам были огромные волшебные способности Псаммиада плюс ее собственный неотразимый темперамент. — Ну ладно, пусть мы не можем его взять, но зато мы можем вспомнить, где и как мы его нашли. Так ведь?

— Да что ты говоришь? — язвительно перебил его Сирил. — Может быть, тогда ты первый и начнешь вспоминать? Давай же, не стесняйся!

— Э-э-э… — сказал Роберт после продолжительной паузы. — У меня ничего не получается. Попробуйте лучше вы!

Но у остальных тоже ничего не вышло.

— Почему же мы не можем ничего вспомнить? — спросила Джейн.

— Ах, если бы только знать! — ответил Сирил нетерпеливым тоном. — Наверное, опять сработало какое-нибудь идиотское волшебное правило. Вот незадача! И почему только нас в школе вместе с математикой не учат волшебству! Или вместо нее. Тогда бы нам была хоть какая-нибудь польза от амулета.

— Интересно, насколько далеко мы забрались в будущее? — спросила Антея. — Музей, например, выглядит как в старые добрые времена, только в нем стало как-то посветлее и поуютнее.

— Давайте вернемся и снова попробуем сгонять в прошлое! — предложил Роберт.

— Послушайте! — прервала его Антея, и в голосе ее ясно читалась надежда. — Давайте спросим у служителей Музея, как сюда попал амулет! Возможно, они нам сразу же все и расскажут.

В зале с амулетом не было ни души, но в соседней галерее, где вдоль стен бесконечными рядами тянулись витрины с ассирийскими древностями, они повстречали приземистого и весьма добродушного с виду джентльмена в просторной голубой мантии и плотно облегающих ноги чулках.

— Смотрите-ка, у них ввели новую униформу! — обрадовалась Джейн. — Какая прелесть!

Когда дети осведомились у добродушного толстяка о происхождении амулета, он молча подвел их к витрине и ткнул пальцем в имевшуюся на ней табличку, на которой черным по белому было написано: «Из коллекции ***». Далее шли имя и фамилия ученого джентльмена, которого дети, ввиду своей вечной забывчивости и по его собственному предложению, называли просто Джимми.

— Нельзя сказать, что это нам как-то помогло, — сказал Сирил, — но все равно спасибо.

— А что это вы не в школе? — вдруг осведомился одетый в голубое служитель. — Надеюсь, вас исключили не на целый день?

— Нас вообще никто, никогда и ниоткуда не исключал, — ответил Сирил самым что ни на есть ласковым голосом.

— Гм, на вашем месте я бы никогда больше не стал так поступать, — строго заметил служитель, и по его ледяному тону дети поняли, что он не поверил ни единому их слову. Вам наверняка известно, что нет на свете ничего хуже, как общество человека, который не верит ни единому вашему слову.

— Еще раз спасибо за то, что показали нам этикетку, — сказал Сирил, и дети со всей доступной им быстротой выскочили на улицу.

Едва за ними закрылись двери Музея, как в лицо им ударило неистовое золото солнечных лучей, весело плясавших на фоне ослепительной лазури небосвода. Проморгавшись и прочихавшись, дети принялись осматриваться по сторонам. Как вы уже догадались, их взору предстала на редкость удивительная картина.

Дома, со всех сторон обступавшие Британский музей, бесследно исчезли, и вместо них, насколько хватало глаз, простирался великолепный сад с неимоверно ухоженными деревьями, цветочными клумбами и зелеными лужайками, на которых, кстати, не имелось ни одного из этих дурацких плакатов, которые на каждом шагу запрещают вам ходить по траве, обламывать ветки кустов и деревьев, а также рвать или просто нюхать цветы. Кругом виднелись удобные скамейки, тенистые, обсаженные розами беседки и прямые, как стрелы, аллеи, под увитыми плющом сводами которых собирали цветочную пыльцу неутомимые пчелы. Единственными звуками, нарушавшими томную тишину этого поистине южного полудня, были шепоты и всплески многочисленных фонтанов, стремивших свои прозрачные струи в роскошные белокаменные бассейны. То тут, то там из зеленой листвы высовывалось обнаженное плечо белоснежной мраморной статуи. И даже голуби, в прежнем изобилии сновавшие среди листвы деревьев или клевавшие что-то на гравии пешеходных дорожек, были не теми грязными и вечно голодными бандитами, что набрасывались на каждого посетителя музея, если у того в руке было что-нибудь хотя бы отдаленно напоминавшее кусок хлеба, но прекрасными, изящными и словно бы только что отлитыми из чистого серебра сказочными птицами будущего. На скамейках сидело довольно много разнообразного народу — в основном, взрослых мужчин и женщин, — а у их ног, на изумрудно-зеленой траве резвились маленькие дети, самому старшему из которых едва ли можно было дать три года. Самое интересное заключалось в том, что не только женщины, но и мужчины следили за детьми, нисколько не гнушаясь такой черной работой, как, например, перемена пеленок и все, что с ней связано.

— Похоже на прекрасную картинку из какой-нибудь фантастической книжки, — сказала Антея.

Так оно и было. Все люди, какие только наличествовали на лужайке, были одеты в удобные и одновременно очень простые костюмы приятных глазу тонов. Ни у кого из них не было ни шляп, ни капоров, но зато каждый имел при себе нечто очень похожее на китайский бамбуковый зонтик. А между деревьями, кстати, были развешены весьма заманчивые с виду фонарики из разноцветного стекла.

— Они, наверное, зажигают их по вечерам! — восхищенно произнесла Джейн. — О, как бы я хотела, чтобы мы жили в будущем!

Они направились вниз по дорожке, и всякий раз, когда им доводилось проходить мимо очередной скамейки, сидевшие на ней люди окидывали всех четверых любопытными, но отнюдь не возмущенными или, скажем, укоризненными взглядами. Дети, в свою очередь, с неменьшим любопытством рассматривали одетых в прекрасные мягкие мантии людей будущего (надеюсь, они именно рассматривали, а не пялились на них). А, нужно вам сказать, лица людей будущего вполне заслуживали того, чтобы рассмотреть их как можно более тщательно (и даже немножко попялиться). Нельзя сказать, чтобы эти лица были особенно красивыми, хотя даже в этом отношении они безусловно превосходили все, что довелось повидать детям в своей эпохе. Дело тут было не в красоте — детей привлекло какое-то особое, непередаваемое словами выражение, написанное на каждом из них.

— Знаю! — внезапно воскликнула Антея. — Они ничем не озабочены — вот в чем дело!

Антея попала в самую точку. Каждый, кого дети ни встречали на аллее, имел необыкновенно умиротворенный вид. Никто никуда не спешил, не нервничал, не подпрыгивал на месте от нетерпения, не дергал щекой, не кривил рот от огорчения — словом, как и сказала Антея, никто ни о чем не заботился. И хотя некоторые из сидящих на скамейках имели немножко печальный вид, дети почему-то были абсолютно уверены в том, что печаль их была настолько светла, что им ни в коем случае не пришло бы в голову прыгать в Темзу или стреляться из пистолета.

При всем при том невозмутимые жители будущего проявляли к четырем нашим приятелям самый живой интерес, и в конце концов те принуждены были свернуть с главной аллеи и углубиться в чащу благоуханного искусственного леса по петляющей среди деревьев (а также цветущих кустов и прохладных источников) тропинке.

Именно здесь, в небольшой тенистой низине, обсаженной по краям высокими кипарисами, дети и наткнулись на исключенного школьника. Он лежал ничком на мягкой зеленой травке и, судя по не раз виденному детьми в прошлом и настоящем характерному подергиванию плеч, плакал навзрыд. Антея не преминула тут же наклониться к нему и спросить:

— Что случилось?

— Меня исключили из школы, — ответил мальчик в промежутке между рыданиями.

Дети уважительно промолчали. Они-то знали, что просто так из школы никого не исключают.

— Может быть, ты расскажешь нам, что натворил? — наконец решился спросить Роберт.

— Я… Я вырвал из тетрадки листок и бросил его на школьном дворе, — ответило безутешное дитя тоном закоренелого преступника, исповедующегося в очередном смертельном грехе. — Ну вот, теперь вы знаете и, конечно же, перестанете со мной разговаривать, — добавил он, не подымая глаз от земли.

— И это все? — спросила крайне удивленная Антея.

— Можно подумать, этого мало, — ответил мальчик. — Меня исключили на целый день!

— Я что-то тебя не совсем понимаю, — мягко произнесла Антея.

Исключенный мальчик обратил к детям свое заплаканное лицо. То, что он увидел, должно быть, произвело на него сильное впечатление, потому что он тут же перевернулся на спину, а потом и вовсе сел на траве.

— Послушайте, вы, часом, не с Луны свалились, а? — спросил он.

— Мы, знаешь ли, приехали из одной очень и очень далекой страны, — ответила Антея. — В нашей стране не считается преступлением бросать на землю бумажки.

— А в нашей — считается! — сказал мальчик. — Если это сделает взрослый (что абсолютно невероятно), его оштрафуют, а если ребенок — исключат из школы на целый день.

— Да, но с другой стороны, — вступил в разговор Роберт, — это же означает целый день каникул!

— Видно вы и впрямь приехали из какой-то очень далекой страны, — удивленно произнес исключенный школьник, — раз не знаете такой простой вещи как каникулы. Каникулы — это когда вы вместе со всеми играете, веселитесь и едите всяческие сладкие вещи. А когда вас исключают из школы, ничего этого не бывает. Наоборот, с тобой никто не разговаривает и даже вообще не замечает. Всем сразу же ясно, что раз ты не в школе, значит, тебя исключили.

— А если ты вдруг заболеешь?

— Вряд ли. У нас никто никогда не болеет. Ну, если кто-нибудь и заболеет раз в жизни, так ему сразу же дают специальную повязку, и все обращаются с ним, как с родным ребенком. Я знаю одного мальчика, который стащил у своей сестры такую повязку, когда его исключили на день. Так вот, за это его исключили на целую неделю! Я просто не представляю, как можно не ходить в школу целую неделю. Вот ужас-то, наверное!

— Так ты что, любишь ходить в школу? — недоверчивым тоном осведомился Роберт.

— А кто же не любит? — ответил мальчик. — Это же самое расчудесное место на свете! В этом году я выбрал своей специальностью железные дороги. Эх, вы бы только видели, какие у нас там есть замечательные модели паровозиков! А теперь из-за этой дурацкой бумажки я отстану от своей группы на целый день!

— Так вы сами выбираете себе предметы для изучения? — удивился Сирил.

— А как же иначе? Слушайте, из какой дыры вы все-таки приехали? Вы же не знаете самых простых вещей!

— Не знаем, — с готовностью согласилась Джейн. — Так что тебе лучше все нам этак подробненько рассказать.

— Ну хорошо, — начал исключенный школьник. — В Иванов день^[20] школа закрывается на каникулы. Все ходят, обвешанные гирляндами цветов, и выбирают себе специальность на следующий год. Правда, если уж ты что-нибудь выбрал, то потом тебе весь год это придется и изучать, и никаких там «надоело» не принимается. Естественно, что кроме главного предмета, есть еще и множество всяких других — например, чтение, музыка, рисование и, конечно же, гражданское право.

— Господи Боже мой! — сказала Антея.

— Послушайте! — воскликнул мальчик, неожиданно вскакивая на ноги. — Сейчас уже почти четыре часа, а исключение после четырех заканчивается. Пойдемте ко мне домой, и мама расскажет вам все, что вы ни пожелаете узнать.

— А твоя мама не будет ругаться, если ты приведешь домой абсолютно незнакомых людей? — осведомилась Антея.

— Что-то я опять вас не понимаю, — сказал исключенный школьник, надевая кожаный пояс поверх своей медяного цвета мантии и смело ступая босыми ногами на ведущую прочь из леса тропинку. — Ну, идемте же!

Дети молча последовали за ним.

Улицы города были очень прямыми, очень широкими и до невероятной степени чистыми. Ни лошадей, ни омнибусов почему-то было не видать, зато в огромном количестве присутствовали какие-то бесшумные самодвижущиеся экипажи. Берега Темзы были одеты свежей, спокойной зеленью. Там, под раскидистыми кронами дубов, мирно сидели одетые в мантии мужчины и удили рыбу в кристально-прозрачных водах некогда одной из самых грязных рек мира. И вообще, повсюду, насколько хватало глаз, были деревья, кусты и цветочные клумбы — и ни одной, даже самой малюсенькой струйки дыма! Жилые дома по крыши утопали в сплошном зеленом саду.

Наконец исключенный мальчик остановился перед домом, который показался детям как две капли воды похожим на все остальные, встреченные ими на пути. В окне тотчас же показалось доброе, сияющее лицо молодой женщины — по всей видимости, матери шкодливого школяра. Мальчик со всех ног бросился в дом, и вскоре дети получили возможность наблюдать через огромное окно прихожей, как их новый приятель обнимается и целуется со своей возлюбленной мамашей. Вволю наобнимавшись и нацеловавшись, мальчик принялся что-то торопливо объяснять ей, при этом делая энергичные жесты в сторону окна.

Вскоре в дверном проеме показалась уже виденная детьми в окно леди, только на этот раз на ней почему-то была не фиолетовая, а зеленая мантия. Очевидно, материал имел способность изменять цвет при различном освещении. Леди пригласила детей войти, и через мгновение они оказались в самом странном доме, какой им только довелось повидать на своем веку. Там почти не было мебели, а разного рода украшениями так и вообще не пахло. Но то, что там было — начиная от кухонного шкафа с выставленными как на парад, сверкающими рядами китайского фарфора и кончая Бог весть сколькими квадратными ярдами толстенного восточного ковра, — выглядело поистине прекрасно. Я не могу описать вам этот дом, и не только потому, что у меня для этого нет времени. У меня для этого также не хватает духу. Стоит мне вспомнить о том, сколь выгодно отличалось это жилище от наших современных домов, как у меня слезы на глаза наворачиваются… Эх, да что там! Скажу лишь, что леди провела детей по всему дому и показала им каждый его потаенный уголок. Больше всего наших четверых приятелей поразила огромная комната в самом центре дома. Стены этой комнаты были обиты мягкими подушками, на полу возлежал пушистый, с ворсом величиной в руку, ковер, а все без исключения столы и стулья были, похоже, резиновыми. Одним словом, в этой комнате не было ровным счетом ни одного предмета, о который можно бы было пораниться — как случайно, так и намеренно.

— А здесь вы что, сумасшедших держите? — спросил Сирил.

На некоторое время леди замерла в остолбенелом молчании.

— Ну почему же сумасшедших? — сказала она наконец. — Это самая обыкновенная комната для детей. Только не говорите мне, что у вас в стране не бывает детских!

— Детские у нас, конечно, бывают, — с сомнением в голосе произнесла Антея, — но они совершенно по-другому выглядят. Во всяком случае, мебель в них такая же твердая и угловатая, как и во всех остальных комнатах.

— Какой ужас! — воскликнула леди. — В вашей стране, похоже, и слыхом не слыхали о прогрессе и благосостоянии граждан! Посудите сами, половину населения Земли составляют дети. Разве трудно предоставить им отдельные комнаты, в которых они могут беситься, сколько им влезет, и при этом чувствовать себя в полной безопасности?!

— Зато у вас тут нет камина! — вставила шпильку Антея.

— Горячий воздух всегда можно подавать по трубам, — парировала хозяйка дома. — И вообще, держать камин в детской чрезвычайно опасно. Ребенок может обжечься.

— В нашей стране, — ни с того ни с сего выпалил Роберт, — в результате неосторожного обращения с огнем ежегодно сгорает заживо три тысячи детей. Это мне сказал папа, — извиняющимся тоном добавил он, — когда в очередной раз поймал меня со спичками.

Лицо бедной леди приобрело отталкивающе серый оттенок.

— Господи, в каком же бесчеловечном месте приходится вам жить! — сказала она.

— А зачем все-таки вам понадобилось устанавливать здесь надувную мебель? — поинтересовалась Антея, пытаясь отвлечь ее внимание от такого ужасного предмета, как самовозгорающиеся дети.

— Нельзя же позволить двух- или трехлетним сорванцам носиться по комнате с твердой и угловатой мебелью! Они моментально себе все лбы порасшибают!

При этих ее последних словах Роберт невольно погладил себя по лбу, где у него с младенческих лет красовался полученный в результате стремительного столкновения с каминной решеткой шрам.

— И что же, в каждом доме имеется по такой комнате? — продолжала Антея. — Я хочу сказать, и у бедняков тоже?

— В каждом доме, где есть хотя бы один ребенок, конечно же, имеется и такая комната, — ответила леди. — Однако, я все больше удивляюсь вашему невежеству… Э-э-э, простите, я не хотела вас обидеть, моя дорогая, — ласково обратилась она к Антее. — С такими великолепными знаниями по древней истории вас ни в коем случае нельзя назвать невежей. Просто, насколько я понимаю, вы еще не проходили Обязанностей Идеального Гражданина.

— Но как же все-таки насчет бедняков и нищих? — не унималась Антея. — А также бродяг и бездомных? Как они могут устроить своим детям такие комнаты, если у них вовсе нет домов?

— Вовсе нет домов? — в крайнем замешательстве переспросила леди. — Милая моя, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь!

— Видите ли, у нас в стране дела обстоят далеко не так хорошо, как у вас, — осторожно начал Сирил. — Кроме того, я читал в учебниках, что раньше они так же плохо обстояли и в Лондоне. Разве людей не выгоняли из дома на улицу? Разве им не приходилось попрошайничать для того, чтобы добыть себе кусок хлеба на пропитание? Разве Лондон не был одной огромной и грязной клоакой, а Темза — гниющей сточной канавой? Разве по узким и темным улицам города не бродили грабители и убийцы, а…

— Господи, да где же ты только понабрался всей этой премудрости? — перебила его хозяйка дома. — Все, о чем ты говоришь, было давным давно — в ужасные Темные Века. Если вы дождетесь моего мужа, то он с вами с удовольствием побеседует на эту тему. Он, видите ли, однажды избирал Древнюю Историю своим основным предметом.

— И все-таки, есть в вашем мире что-то очень странное, — задумчиво сказала Антея. — Я, например, пока не видела у вас ни одного рабочего.

— Как это? — удивилась леди в зеленом. — У нас все рабочие! Вот мой муж, например, работает плотником.

— Плотником?! — воскликнула Антея. — Господи Боже мой! Но вы же самая настоящая леди!

— О, какое смешное старомодное слово! — улыбнулась мать исключенного школьника. — Вам нужно обязательно дождаться моего мужа. Представляю, как он обрадуется возможности потолковать о старых временах! Да, в Темные Века и вправду кому ни попадя дозволялось иметь печную трубу, пускать по улицам лошадей и сбрасывать в Темзу всяческий мусор. А уж о страданиях угнетенного народа даже и помыслить страшно! Но все это было очень давно, и вы просто молодцы, что в ваши годы знаете о всех этих вещах. Вы, наверное, тоже когда-нибудь выбирали древнюю историю своим основным предметом, правда?

— Не совсем так, конечно, но кое в чем вы абсолютно правы, — уклончиво ответил ей Сирил. — А в чем, кстати, заключаются эти самые Обязанности Идеального Гражданина?

— Вы что, и впрямь не знаете? Да ну вас, вы, наверное, притворяетесь или хотите меня разыграть! Что, вы серьезно? Ну ладно, на занятиях по Обязанностям Идеального Гражданина детей учат тому, как стать хорошими людьми и примерными гражданами своего города, а также тому, что для этого нужно, а чего ни в коем случае нельзя делать. Одним словом, ребенку помогают развиться в по-настоящему творческую личность, единственной заботой которой является благосостояние родного города и страны. Я даже все еще помню тот замечательный стишок, что начинают разучивать самые маленькие… Как это там? Ага, вот!

— Но это же очень просто! — сказала Джейн. — Я, например, так и без всяких уроков могу это запомнить.

— Но это всего лишь начало, — сказала мать исключенного школьника. — Там еще несколько тысяч строк. Между прочим, есть среди них и такие:

— Кстати, насчет ветчины! — забеспокоилась вдруг леди. — Вы ведь, наверное, ужасно голодны после вашего длительного путешествия? Уэллс, сбегай на кухню и принеси чего-нибудь вкусненького!

— А почему вы называете его таким странным именем?^[21] — поинтересовался Роберт после того, как исключенный школьник скрылся в коридоре.

— Мы назвали нашего мальчика Уэллсом в честь великого реформатора и мудреца. Да бросьте меня разыгрывать! Я ни за что не поверю, что вы не слыхали о нем! Он, кстати, жил в излюбленные вами Темные Века. Так вот, он говорил, что до сих пор люди всего лишь пытались кое-как подлатать то, что у них было, вместо того, чтобы сесть и подумать, что им на самом деле нужно, а потом взять и вырвать все необходимое у природы. Сейчас у нас есть многое, о чем он предсказывал и что в его времена казалось безумными бреднями. Мы считаем, что его имя недаром означает «источник живительной влаги». А для ребенка так лучшего имени просто и не найти, как вы считаете?

В эту минуту в комнату влетел и сам Уэллс. В руках у него было огромное блюдо, до краев уставленное тарелками с земляникой, розетками с пирожными и стаканами с чрезвычайно шипучим лимонадом. Дети, как безумные, набросились на источник живительной влаги и в два счета осушили его до дна вместе с пирожными, земляникой и, в отдельных случаях, салфетками.

— А теперь, Уэллс, — сказала леди в зеленом, — беги на улицу и встречай папу! Да поспешай, если не хочешь опоздать!

Уэллс поцеловал ее, помахал на прощание детям и в одно мгновение выскочил из дому.

— Послушайте! — внезапно сказала Антея. — А не хотелось бы вам сейчас оказаться в нашей стране и посмотреть, как мы там живем? Не бойтесь, это не отнимет у вас ни секунды времени.

Мать исключенного школьника только засмеялась в ответ. Но Джейн подняла амулет над головой и произнесла слово силы.

— Какой замечательныйтрюк! Где это вы научились таким фокусам? — сказала леди, любуясь выросшей из амулета узорчатой аркой.

— Проходите внутрь! — сказала ей Антея.

Все еще смеясь, леди подчинилась. Однако, стоило ей оказаться посреди столовой дома на Фицрой-стрит, как вся ее веселость тут же бесследно испарилась.

— О, какой отвратительный трюк! — воскликнула она. — Какое мрачное, ужасное, уродливое место!

Она подбежала к окну и выглянула наружу. А снаружи, между тем, все было как обычно — серое небо, зачумленные от дыма улицы, оборванный шарманщик, прислонившийся к двери напротив, и чумазый нищий, сцепившийся из-за какой-то ерунды с продавцом спичек посреди грязного, заплеванного и замусоренного тротуара, по которому в противоположных направлениях спешили озабоченные, изнуренные дневными делами и до костей пропитанные вечерней сыростью пешеходы.

— О, вы только посмотрите на эти измученные, эти ужасные лица! — кричала леди в зеленом. — Господи, да что это с ними со всеми такое?

— Обычные бедные люди, только и всего! — сказал Роберт.

— Нет, не только! Посмотрите на них получше, и вы увидите, что они больны, несчастны и озлоблены! О, мои милые, прекратите, пожалуйста, этот жестокий фокус! Я уже давно убедилась, что вы — очень умные и начитанные дети. Прошу вас, прекратите! Я понимаю, что это всего лишь трюк — что-то вроде волшебного фонаря, о котором я недавно читала, но я просто не могу этого выносить. Умоляю вас, хватит! Я больше не могу видеть эти бедные, несчастные, больные, изможденные, искаженные страданием лица!

По щекам впечатлительной леди ручьями катились слезы. Антея сделала знак Джейн, и посреди гостиной снова выросла волшебная арка. В ту же секунду дети протолкнули сквозь нее леди в зеленом, и она снова оказалась в современном ей Лондоне — чистом и прекрасном, очень похожем на рай городе, где повсюду растут вечнозеленые деревья, где сверкают на солнце незамутненные воды Темзы и где давным-давно уже перевелись люди с озабоченными и испуганными лицами.

После минутного молчания Антея тяжело вздохнула и произнесла:

— Я рада, что мы там побывали.

— Я лучше умру, чем когда-либо снова брошу бумажку на тротуар, — сказал Роберт.

— Мама, кстати, всегда нас учила этому, — откликнулась Джейн.

— Что до меня, то я бы с удовольствием избрал Обязанности Идеального Гражданина своим основным предметом, — сказал Сирил. — Интересно, сможет папа помочь мне с этим или нет? Нужно будет спросить его, когда вернется.

— Если бы мы не валяли дурака, а как следует искали амулет, то папа давно уже был бы здесь, — сказала Антея. — А заодно и мама с Ягненком.

— Давайте снова отправимся в будущее! — предложила сообразительная Джейн. — Только на этот раз не так далеко, а куда-нибудь поближе, где у нас еще память свежая.

Предложение было принято, и амулет снова развернулся в арку. Но на этот раз Сирил сказал:

— Доставь нас, пожалуйста, в такое будущее, где есть целый амулет, но только чтобы это самое будущее было как можно ближе к настоящему!

Затем дети друг за другом проскользнули в арку и очутились посреди огромной, залитой яркими солнечными лучами комнаты. И первое, что они там увидели, был до боли знакомый футляр для мумии. А за столом у окна как ни в чем не бывало сидел ученый джентльмен Джимми. Несмотря на то, что шевелюра ученого джентльмена стала белой, как мел, дети сразу же признали его — он относился к тому разряду людей, чьи лица не меняются с годами. В одной руке он держал амулет — целый и невредимый амулет! — а другой изо всех сил потирал себе лоб, и этот его знакомый жест согрел детей лучше, чем самый теплый камин согревает озябших в дороге путников.

— Опять все тот же сон! — говорил ученый джентльмен. — Ох уж мне эта старость! Чем дальше, тем больше снов и видений.

— Но вы же и раньше видели сны с нашим участием, — сказал Роберт, как какой-нибудь киноактер. — Вы что, уже не помните?

— Как же мне не помнить! — ответил ученый джентльмен, обводя рассеянным взглядом кабинет, в котором со времен Фицрой-стрит изрядно прибавилось книг и всяческих любопытных ассирийско-египетских вещичек, по-научному называемых артефактами. — Самые замечательные сны в моей жизни были с вашим участием.

— А теперь скажите нам, пожалуйста, — спросил Сирил, — где вы взяли эту вещичку, что у вас в руках?

— Если бы вы не были всего лишь сном, — ответил, улыбаясь, ученый джентльмен, — то вы бы помнили, что сами подарили ее мне.

— Но мы-то где ее взяли? — нетерпеливо выпалил Роберт.

— А вы мне об этом так никогда и не сказали, — ответил Джимми. — Как вы, наверное, помните, у вас постоянно были какие-то маленькие тайны. О, мои милые дети! Когда вы приехали в наш старый блумсберский дом, вы кардинальным образом изменили всю мою жизнь! Жаль, что я так редко вижу вас во сне. Теперь вы стали взрослыми, и это хорошо, но все-таки как здорово было тогда — в те далекие годы, когда вы еще были детьми!

— Подождите, вы, кажется, сказали, что мы стали взрослыми? — перебила его Антея.

Ученый джентльмен улыбнулся и показал на висевшую над его столом рамку, в которою были заключены некие четыре фотографии.

— Да вот же вы! — сказал он.

Фотографии изображали четырех абсолютно взрослых людей — двух очень чопорных леди и двух очень важных джентльменов. Дети посмотрели на них с нескрываемой ненавистью.

— Вы хотите сказать, что когда-нибудь мы станем такими? — прошептала Джейн. — Господи, ужас-то какой!

— Мне кажется, — прошептала в ответ рассудительная Антея, — что когда мы станем такими, мы не будем казаться себе ужасными. Видишь ли, человек меняется постепенно и так же постепенно привыкает к этим изменениям. Так что эти четверо кажутся нам ужасными лишь потому, что они — то есть мы — изменились чересчур уж внезапно.

Ученый джентльмен по-прежнему сидел за столом и наблюдал за детьми с каким-то просветленно-тоскливым выражением на лице.

— Пожалуйста, останьтесь в моем сне еще ненадолго! — вдруг попросил он.

Последовала умильная пауза.

— А вы случайно не помните, когда мы подарили вам амулет? — прожевав слезы, произнес наконец Сирил.

— Если бы вы не были сном, то помнили бы, что это случилось третьего декабря одна тысяча девятьсот пятого года, — ответил ученый джентльмен. — Уж кто-кто, а я-то никогда не забуду этого удивительного дня!

— Спасибо! — с чувством сказал Сирил. — Огромное вам спасибо!

— У вас теперь новая комната, — сказала Антея, подходя к одному из трех огромных окон и выглядывая наружу. — О, а какой там чудесненький маленький садик!

— Ах, это! — откликнулся ученый джентльмен. — Я, знаете ли, стал слишком стар, чтобы подыскивать себе дом поближе к Музею. А здесь мне очень нравится (да и ближе к Музею, кажется, просто не бывает). Но знаете что? Мне почему-то опять кажется, что вы никакой не сон, а самые настоящие дети… Знаете что? — повторил он каким-то враз поникшим тоном. — Вам-то я, конечно, могу сказать — мы люди свои, — но если об этом узнает кто-нибудь посторонний, не из сна, а из жизни, то меня немедленно упрячут в сумасшедший дом… Так вот, я хочу сказать, что этот самый амулет, который вы мне подарили, отнюдь не является обыкновенным артефактом. Он, знаете ли, какой-то необыкновенный…

— О, нам это давно известно! — сказал Роберт.

— Я вовсе не имею в виду ваши детские фантазии — всяческие там путешествия по времени, обмен мыслями на расстоянии и прочую чепуху. Нет, я имею в виду конкретные (и, нужно сказать, весьма необычные) ощущения, которые я в связи с ним испытывал. Сначала были все эти удивительные сны с вашим участием, которые начались сразу же после того, как вы показали мне половинку амулета. Без ложной скромности скажу, что основанная на одном из таких снов книга об Атлантиде положила начало моей мировой славе — и нынешнему благосостоянию, кстати. А последовавшая вслед за тем брошюра, которую я назвал «Британия в период римского завоевания», прояснила немало спорных мест в современной историографической науке.

— Еще бы! — перебила его Антея. — Вы же видели их собственными глазами.

— Кого это «их»? — рассеянно переспросил ученый джентльмен.

— Я имею в виду эти самые «спорные места», — объяснила Антея.

— Ах да, конечно! Но это было только начало! После того как вы подарили мне целый амулет — что, кстати, было самым настоящим королевским подарком с вашей стороны, — у меня вдруг отпала всяческая необходимость в построениях различных теорий и гипотез относительно истории древнего мира. Я вдруг понял, что досконально знаю все аспекты древнеегипетской цивилизации — знаю так, как если бы сам жил в это время в Египте. И ни один ученый в мире так и не смог опровергнуть положений, выдвинутых в моей новой книге «Египет в эпоху Рамзесов»! — добавил он торжествующим тоном. — Естественно, для академических кругов это всего лишь теории, но для меня… Для меня это скорее воспоминания. Я знаю, что секретные обряды жрецов Амон-Ра описаны мною с детальной достоверностью!

— Я так рада, что вы разбогатели! — сказала Антея. — Насколько я помню, когда вы жили в доме на Фицрой-стрит, вы были очень бедны.

— Так оно и было, — согласился ученый джентльмен. — Но теперь я и в самом деле богат. Теперь у меня есть этот прекрасный дом и чудесный маленький садик возле него. Иногда я выхожу туда покопаться на грядках. Если помните, вы всегда советовали мне побольше упражняться физически. Но всем, что я имею, я обязан исключительно вам — и вашему необыкновенному амулету, конечно.

— Я так рада за вас! — воскликнула Антея и пылко поцеловала его в щеку.

Ученый джентльмен вздрогнул и помотал головой.

— Странно! — сказал он слегка дрожащим голосом. — Вот опять мне кажется, что все происходящее — вовсе никакой не сон!

— Все правильно! — мягко сказала Антея. — Это никакой не сон. Это все амулет и его, как вы говорите, «необыкновенность» (хотя мы предпочитаем называть это волшебством). Это очень особенный, очень реальный сон, дорогой вы наш Джимми!

— Ах! — воскликнул успокоенный ученый джентльмен. — Раз вы называете меня Джимми, то это уж точно сон. Когда мне снится моя младшая сестра, она всякий раз называет меня именно так. И все-таки сны с ее участием не так реальны! Ну, довольно об этом! Скажете лучше, вы помните тот день, когда мне снилось, что вы принесли мне на экспертизу кольцо вавилонской королевы?

— Конечно, помним! — ответил Роберт, а Сирил, в свою очередь, спросил: — Скажите, а вы переехали с Фицрой-стрит, потому что стали очень богатым для такого старого дома?

— Да что вы! — укоризненно произнес ученый джентльмен. — Неужели вы могли подумать, что я на такое способен? Конечно же, я переехал лишь потому, что ваша милая старая нянечка умерла, и дом пошел… Эй, что это с вами?!

— Старая нянечка умерла? — задохнулась Антея. — О нет, только не это!

— Увы, это печальная участь каждого смертного, — сказал ученый джентльмен. — С тех пор прошло уже много времени.

Джейн нащупала за отворотом платья амулет и трясущейся рукой воздела его над головой.

— Скорее! — кричала она. — Скорее домой! А вдруг она умрет прямо сейчас, и мы не успеем вручить ей извинительный подарок, и она так никогда и не узнает, что все это время мы ее очень любили! Ну, скорее же!

— Пожалуйста, не уходите из моего сна так неожиданно! — взмолился ученый джентльмен.

— Извините, но нам пора! — твердо ответила Антея и на прощанье еще раз поцеловала его.

— Знаете ли, когда речь заходит о жизни и смерти… — заоправдывался Роберт. — Одним словом, прощайте! Я ужасно рад, что вы теперь богатый, счастливый и все такое прочее.

— Да пошевеливайтесь же вы! — кричала Джейн, притопывая от нетерпения ногой.

Один за другим дети проскочили в арку. Чуть ли не в ту же самую секунду, как они снова оказались в столовой дома на Фицрой-стрит, в дверях показалась старая нянечка с подносом в руках. В следующий момент обе девочки набросились на ничего не подозревавшую пожилую женщину и чуть было не опрокинули ее на пол вместе с подносом.

— Не умирай! — кричала уже порядком зареванная Джейн. — О, пожалуйста, не умирай!

— Милая, добрая, дорогая нянечка! — вторила ей Антея. — Прошу тебя, не умирай!

— Господь с вами, что это вам вдруг пришло на ум! — изумилась старая нянечка. — Я, слава Богу, пока еще даже и не думаю умирать! Что это вдруг стряслось с моими миленькими цыплятками?!

— Ничего, ничего! Только, пожалуйста, не умирай!

Нянечка поставила поднос на стол и по очереди обняла обеих девочек. Мальчики же в это время, как и подобает скупым на слезы мужчинам, ласково похлопывали ее по спине.

— Да я еще никогда в жизни не чувствовала себя лучше, чем сейчас, — говорила между тем старая нянечка. — Придет же вам в голову такая чепуха! Вы слишком долго сидели в полутемной комнате, вот что я вам скажу. Устроили тут себе комнату страха, а потом хотят, чтобы я их утешала. А ну-ка, пустите меня! Сейчас я зажгу газ, и вам сразу станет повеселее.

При желтом газовом свете лица всех четырех наших приятелей казались необычайно белыми.

— О, нянечка, мы так тебя любим! — сказала Антея. — Мы даже приготовили специальный подарок, чтобы доказать тебе это. А ну-ка, Синичка, вытаскивай его!

Сирил полез под диван и через секунду извлек на всеобщее обозрение упрятанный под стекло извинительный подарок.

— Осторожнее! — сказал он. — Клей еще не совсем высох.

— Какая красотища! — восхитилась нянечка. — Чтоб мне провалиться на этом месте! Смотрите-ка, тут и ваши фотографии, и подписи, и даже прекрасные розы (они, правда, немного похожи на маки, но это ерунда). Я всегда говорила, что ваши сердца сделаны из чистого золота, и не ваша вина, что вы об этом иногда забываете. Клянусь Господом, вот уж чего никогда от вас не ожидала, так это такого роскошного подарка! Я просто не могу припомнить, когда в последний раз мне было так приятно!

А потом она обняла всех по очереди — включая мальчиков, которые на этот раз почему-то не издали ни одного протестующего вопля.

* * *

— Как получилось, что, будучи в настоящем, мы отчетливо помним все, что происходило с нами в будущем? — спросила Антея у Псаммиада после того, как ей удалось выманить его из песка. — Почему все то, что мы видели в будущем, как живое стоит у нас перед глазами, но, в то же самое время, когда мы оказались в будущем, мы не могли припомнить ровным счетом ни капелюшечки из того будущего, в котором мы нашли амулет?

— Господи, ну что за идиотский вопрос! — набросился на нее Псаммиад. — Конечно же, вы никак не можете помнить того, что еще не случилось!

— Но ведь и то будущее, в котором мы побывали, еще не случилось, — настаивала Антея, — а мы его, между тем, прекрасно помним.

— Мое милое дитя! — довольно сердито ответил Псаммиад. — То, о чем ты говоришь, вовсе никакая не память. Это самое что ни на есть обыкновенное пророческое видение. Бывали же у тебя сны, правда? Ну вот, а теперь появились еще и видения. Просто диву даешься, как это люди не понимают таких простецких вещей!

С этими словами он снова зарылся в песок.

Антея же, как была, в одной ночной рубашке, прокралась на кухню, чтобы запечатлеть еще один поцелуй на челе старой нянечки, а заодно и еще раз полюбоваться на извинительный подарок, во всей своей славе и великолепии висевший на кухонной стене.

— Спокойной ночи — и да благословит Господь твое маленькое любящее сердечко, — сказала ей на прощанье растроганная до слез нянечка. — Да, и постарайся по дороге в спальню не подхватить насморк!

Глава XIII. КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ НА ОЛОВЯННЫХ ОСТРОВАХ

— Если смешать красный и синий, — пробормотала Джейн, — получится фиолетовый.

— А вот и не всегда! — возразил Сирил. — Если смешать малиновый с берлинской лазурью, то, действительно, получится фиолетовый, а если взять киноварь и индиго, то выйдет такая отвратительная серо-буро-свинцовая мазилка, что больше и рисовать никогда не захочется!

— Все равно, сепия — самая отвратительная краска во всей коробке! — немного непоследовательно возразила Джейн, облизывая кончик кисточки.

Дети занимались рисованием. Накануне старая добрая нянечка, растроганная до глубины души робертовыми маковыми венками, искусно обрамлявшими фотографии на извинительном подарке, сбегала в канцелярскую лавку и купила всем четверым по коробке с красками (между прочим, выложив за каждую по целому шиллингу), а вместо альбомов для рисования вывалила им из кладовки огромную кипу «Лондонской иллюстрированной газеты».

— Это потому, — наставительным тоном объяснил Сирил, — что сепию получают из этой жуткой и страховидной рыбы-пилы.

— И не только сепию, — откликнулся Роберт. — Вот пурпур, например, тоже получают из рыбы. Тирейский пурпур, во всяком случае.

— Неужели из омаров? — мечтательно произнесла Джейн. — Они, вообще-то, синие, но стоит бросить их в кипяток, как они тут же становятся самыми что ни на есть пурпурными. Вот было бы здорово сейчас покушать вареных омаров! — совсем уж некстати добавила она.

— Я бы ни за что не стала рисовать краской, полученной из сваренных живьем омаров! — заявила Антея, морщась от отвращения.

— Куда бы ты делась! — сказала ей Джейн. — Где ты еще найдешь такую рыбу, которая сама по себе из синей становится пурпурной?

— Да я уж лучше вообще никогда не буду рисовать пурпурной краской, — сказала Антея.

— На самом деле, когда тирейский пурпур извлекали из рыбы, он вовсе не был пурпурным, — сказал Роберт. — Он представлял из себя беловато-желтоватую клейкую жидкость весьма отвратительного запаха. Потом его неизвестно чем обрабатывали, и он становился ужасно алым. Но только когда им начинали красить тоги римских императоров, он приобретал свой всемирно известный пурпурный цвет.

— Откуда ты все это знаешь? — удивленно осведомился Сирил.

— Прочитал! — ответил Роберт тоном университетского профессора, вполне осознающего свое неодолимое превосходство над студентами.

— Где? — настаивал Сирил.

— Не помню где, но это было напечатано черным по белому, — ответил ему Роберт, мысленно производя себя в академики.

— Ты, наверное, всерьез полагаешь, что в наше время можно верить печатному слову, — презрительно фыркнул Сирил, возвращая своего младшего брата на школьную скамью, откуда тот так неосторожно воспарил к академическим высотам. — Тебе следует знать, мой милый, что это абсолютно не так. Папа говорит, что в наше время печатается огромное количество лжи. Особенно в газетах.

— Знаешь что? — вскинулся на него Роберт. — Если уж на то пошло, то это была никакая не газета, а толстый научный журнал. Или даже толстая научная книжка.

— Надо же, какие вкусные эти китайские белила! — сказала Джейн, продолжая посасывать кончик кисточки.

— Этого не может быть! — сказал Сирил Роберту.

— Если не веришь, можешь сам попробовать, — предложила Сирилу Джейн.

— Да отстань ты от меня со своими китайскими глупостями! — закричал окончательно выведенный из себя Сирил. — Я говорю об этой дурацкой желтовато-беловатой клейкой рыбе, из которой получали пурпур…

— Знаете что? — воскликнула Антея, быстро вскакивая на ноги. — Мне кажется, что все мы уже изрядно подустали от рисования. Давайте попросим амулет переправить нас куда-нибудь! И пусть на этот раз он сам выберет время и место.

Сирил с Робертом тут же согласились и принялись с энтузиазмом складывать свои рисовальные принадлежности. Джейн немного подулась, но потом согласилась тоже. Китайские белила, сказала она, может быть, и являются самой сладкой краской на свете, но после них почему-то начинает ужасно першить в горле.

Так что через пару минут все уже сгрудились вокруг Джейн, и та подняла амулет высоко над головой.

— Перенеси нас, пожалуйста, куда сам пожелаешь, — сказала Антея. — Но только чтобы это было обязательно прошлое, и в этом прошлом был ты.

Затем Джейн произнесла слово силы.

Первым, что ощутили дети, оказавшись по другую сторону арки, было покачивание и вихляние пола под ногами, которое наверняка известно каждому, кому доводилось бывать в рыбачьей лодке. Нашим четверым приятелям это чувство было совершенно неизвестно, но, тем не менее, они сразу же догадались, что лодка, в которой им довелось очутиться, была именно рыбачьей. По современным меркам, это было довольно утлое суденышко с высокими бортами, в которых виднелись отверстия для весел. Кроме скамеек для гребцов, внутри имелось сиденье для рулевого и какая-то очень маленькая хижина, очевидно, выполнявшая функции кают-компании и кубрика одновременно. Нос лодки был увенчан головой неведомого в наших краях животного с огромными выпученными глазами. Этот маленький, но во всех остальных отношениях вполне симпатичный кораблик стоял на якоре посреди гладкого, как стекло, залива. Его экипаж состоял из необычайно смуглых и жилистых детин с черными, вьющимися волосами и такими же бородами. Если не считать коротких юбочек, спускавшихся от пояса до колен, и кругленьких шапочек со смешными шишечками, на них не было никакой одежды. Все они без исключения были ужасно заняты, и дело, которым они были заняты, показалось детям настолько интересным, что они принялись во все глаза наблюдать за ними, позабыв даже предварительно осмотреться по сторонам или попытаться хотя бы приблизительно определить место, в которое их забросил амулет.

А матросам, в свою очередь, было явно не до детей. Они, как угорелые, трудились над большими тростниковыми корзинами, привязывая к ним длинные веревки с пробковыми поплавками на концах и запуская внутрь мидий или маленьких лягушек. Затем они бросали все это добро в море. Корзина с лягушками и мидиями тонула, пуская пузыри, вслед за ней на дно уходила веревка, и в конце концов на поверхности воды оставался только белый пробковый поплавок. Насколько хватало глаз, весь залив был заполонен точно такими же лодками, и на каждой из них матросы возились с точно такими же веревками, корзинами, лягушками и мидиями.

— Что это вы такое делаете? — внезапно обратилась Джейн к джентльмену, на котором одежды было ровно в два раза больше, чем на всех остальных, и который, ввиду этого обстоятельства, вполне мог оказаться капитаном или владельцем приютившего их судна. Излишне одетый джентльмен молча выпучил на детей глаза, но тут же взял себя в руки. Этот старый морской волк слишком долго шлялся по свету и повидал слишком много всякого диковинного народа, чтобы пугаться внезапному появлению на борту своего судна каких-то там замаскированных под огородные пугала малявок.

— Мы ставим ловушки для красительных моллюсков, — отрывисто ответил он. — А вот вы-то как тут оказались?

— А, с помощью магии, знаете ли. — беззаботно сказал Роберт.

Капитан испуганно схватился за висевший у него на шее охранительный амулет.

— А что это за место? — поинтересовался Сирил.

— А вы что, сами не знаете? — удивился капитан. — Это Тир.^[22] — И, нагнувшись к одному из матросов, он принялся что-то неслышно нашептывать ему на ухо.

— Ну вот, теперь-то мы все узнаем о твоей дурацкой желеобразной рыбине, — обратился к Роберту Сирил.

— Но мы же ни слова не говорили амулету о Тире! — сказала Джейн.

— Наверное, амулет услышал наши разговоры о пурпуре, и решил предоставить нам возможность увидеть все собственными глазами, — предположила Антея. — Кстати, это очень любезно с его стороны.

— Да, но кроме пурпура, тут должна быть еще и потерянная половинка амулета, — сказал Роберт. — И наверняка она находится где-нибудь на этом малюсеньком кораблике. Между прочим, у каждого матроса что-нибудь, да висит на шее. Видите? Интересно, у кого из них наш амулет?

— Ой, смотрите! Смотрите же! — вдруг закричала Антея, указывая в сторону кормы. Там, склонившись над очередной ловушкой для красительных моллюсков, стоял смуглый молодой человек, на обнаженной груди которого болталась небольшая красная подкова.

То была совершеннейшая копия их драгоценной половинки амулета.

На минуту все четверо потеряли дар речи, а затем Джейн радостно захлопала в ладоши.

— Ура! Мы все-таки нашли его! — закричала она. — Давайте скорее возьмем у него амулет и вернемся домой!

— Проще сказать, чем сделать! — пробурчал Сирил. — Смотрите, какой он здоровый!

Молодой человек и впрямь выглядел силачом. Но остальные матросы были еще сильнее.

— Как странно! — задумчиво произнесла Антея. — Готова поклясться, что я уже где-то видела этого человека.

— Он немного похож на нашего ученого джентльмена, — сказал Роберт. — Но еще больше он напоминает мне…

В этот момент молодой матрос поднял голову от корзины. Его глаза встретились с глазами Роберта — и тут у четверых наших приятелей рассеялись последние сомнения относительно того, где они видели этого человека. Это был Рекх-мара, тот самый молодой жрец, что проводил их во дворец фараона, а затем — если, конечно, Джейн все правильно разглядела сквозь арку — уговаривал царского телохранителя собрать рассыпанные по полу бриллианты и задать стрекача в Сирию.

Не могу сказать почему, но эта неожиданная встреча отнюдь не обрадовала детей.

Джейн нащупала скрытый в складках ее платья амулет и дрожащим от волнения голосом выразила овладевшие в тот момент всеми четверыми чувства.

— Если произойдет что-нибудь ужасное, — сказала она, — будьте готовы немедленно вернуться домой!

Однако пока ничего ужасного с ними не происходило. Напротив, капитан весьма любезно пригласил всех четверых разделить с ним трапезу, по большей части состоявшую из фиг и, как это ни странно, огурцов. Впрочем, и то и другое оказалось весьма вкусным.

— Насколько я могу судить, — сказал капитан, — вы прибыли к нам из очень далекой страны. Раз уж вы удостоили посещением именно мой корабль, то я предлагаю вам остаться на нем до утра. Завтра мы причалим к берегу, и я отведу вас к одному из наших вельмож. Он ужасно любит чужеземцев, особенно если они прибыли издалека.

— Давайте вернемся домой! — горячо зашептала Джейн. — Пока мы тут с вами трескаем фиги да огурцы, бедные лягушки задыхаются на дне моря. Я не хочу оставаться в месте, где живут такие жестокие люди!

Но обоим мальчикам ужасно хотелось посмотреть на то, как на рассвете ловушки будут доставать из воды.

— Да брось ты, Джейн! — уговаривал ее Роберт. — Это же все равно что ставить верши^[23] на угрей! Наверняка эти их корзины открываются только снаружи. Нет уж, не знаю как вы, а я хочу остаться и посмотреть!

Делать было нечего — пришлось девочкам тоже оставаться.

— Смотрите, вот он, Великий Тир! — сказал капитан, явно выпендриваясь и строя из себя вежливого и гостеприимного хозяина. Он указывал рукой на огромный каменистый остров, круто вздымавшийся из воды посреди залива и увенчанный массивными стенами и высокими башнями. Напротив него, на континентальном побережьи, раскинулся еще один город.

— И это тоже Тир, — сказал капитан в ответ на вопросительные взгляды детей. — Здесь расположены увеселительные дома, сады и фермы наших самых состоятельных торговцев.

— Смотрите, смотрите! — вдруг закричал Сирил. — Какой замечательный маленький кораблик!

Мимо рыбацкой ладьи на всех парусах несся какой-то корабль. Он и в самом деле был не очень большой, и вряд ли достал бы верхушками мачт до винта современного океанского лайнера, но капитан все же обиделся и бешено засверкал на Роберта белками глаз.

— Невежественный молодой варвар! — закричал он. — Как смеешь ты называть торговый корабль Великого Тира маленьким?! Да ни один из бороздящих сегодня морские просторы кораблей не может сравниться с ним по величине! Этот огромный корабль возвращается домой после трехлетнего плавания. Его знают во всех крупных портах от Тира до самых Оловянных островов. Он возвращается домой, и трюм его ломится от золота и драгоценных камней. Да у него даже якорь отлит из чистого серебра!

— Извините ради Бога, но вы нас не так поняли, — поспешно вступила в разговор Антея. — В нашей стране «маленький» означает ласкательное прозвище. Ну вот, например, ваша жена, если, конечно, у вас таковая имеется, вполне могла бы вас называть своим «маленьким миленьким муженьком». Понятно?

— Пусть только попробует! — пробурчал капитан. — Я ей сразу же голову отверну!

Однако он все же перестал вращать белками глаз и продолжил свой рассказ:

— Мы ведем очень выгодную торговлю с варварами. Можете себе представить, за один раз окрашенную ткань, второсортное стекло и грубые поделки, которые наши молодые мастера вырезают из камня ради тренировки, этот дремучий невежа, царь Тессоса, позволяет нам разрабатывать его серебряные рудники. Каждый год мы добываем там столько серебра, что нам приходится оставлять аборигенам железные якоря и возвращаться домой с серебряными.

— Вот это да! — одобрительно присвистнул Роберт. — Но продолжайте, пожалуйста! Что значит «один раз окрашенная ткань»?

— Да уж, таких беспросветных варваров, как вы, у нас тут еще не бывало! — презрительно усмехнулся капитан. — Каждому более или менее цивилизованному народу известно, что наши великолепные ткани окрашиваются два раза. Мы называем их «двупогруженными тканями» и продаем только царям, князьям да великим жрецам.

— А что носят ваши самые состоятельные торговцы, — заинтересованным тоном спросила Джейн, — когда отдыхают в своих увеселительных домах?

— Конечно же, двупогруженные ткани! — надменно ответил капитан. — Наши торговцы и есть одновременно цари, князья и великие жрецы!

— О, пожалуйста, не сердитесь на нас! — попыталась успокоить его Антея. — Видите ли, мы просто очень любопытны по натуре. Нам постоянно хочется разузнать все обо всем. Вот, например, нам очень интересно узнать, как вы красите свои ткани.

— Так, говорите, наши ткани вас интересуют? — оскалился на детей капитан. — Вот, значит, зачем вы к нам пожаловали? Ну так знайте же, что я буду последним человеком, из которого вам удастся вытянуть секрет наших замечательных тканей!

Он отошел в сторону, оставив детей в весьма жалком состоянии. Их уже не раз принимали в прошлом за шпионов, но никогда еще они при этом не чувствовали себя оплеванными с ног до головы. А тут еще неведомо зачем притворявшийся финикийским моряком египтянин Рекх-мара ни на секунду не спускал с них своих узких темных глаз! Даже когда наступила ночь, и дети улеглись спать, наспех укрывшись какими-то однопогруженными рогожами, они продолжали чувствовать на себе этот цепкий неприязненный взгляд.

На следующее утро корзины с наживкой были подняты на борт, и в каждой из них оказалось по огромной куче каких-то очень похожих на винтообразно закрученные раковины тварей.

Матросы без устали носились по кораблю, поминутно спотыкаясь о наших четверых приятелей, которые готовы были без остатка вжаться в палубу, лишь бы никому не мешать. Едва капитан по какому-то делу отошел на корму, дети набросились с вопросами на работавшего рядом с ними пожилого моряка, лицо которого было не таким свирепым, как у всех остальных.

— Вот именно, — принялся объяснять тот. — Это и есть наша знаменитая красильная рыба. На самом деле она называется «мурекс»^[24] и бывает трех разных видов. Вот этот мурекс, например, пойдет на салат. Бывает еще сидонский мурекс, ну и, конечно же, мурекс, который используется для окраски двупогруженных тканей. Но этот последний по виду сильно отличается от двух первых. Сейчас я вам его покажу…

— Попридержи язык! — внезапно прокричал ему с кормы капитан. Пожилой матрос беспрекословно подчинился.

Груженая мурексом лодка медленно обогнула южную оконечность острова и пришвартовалась у одного из длинных причалов, расположенных внутри огромной спокойной бухты. У причала стояло несметное множество самых разнообразных морских судов, и Сирил с Робертом получили огромное удовольствие, разглядывая их причудливые формы и чрезвычайно запутанный такелаж. Я думаю, не стоит и говорить, что Антея с Джейн в это время самым откровенным образом скучали. Все побережье бухты, включая оба причала, было завалено грудами неких непонятных тюков и корзин, между которыми, как юркие полевые ящерицы, сновали во всех направлениях рабы и матросы. У дальнего берега бухты какие-то спортивного вида мужчины изо всех сил сигали с лодок в воду.

— Здорово у них получается! — не удержался от восхищенного возгласа Роберт, когда очередное обнаженное тело без единого всплеска скрылось под водой.

— Еще бы не здорово, — откликнулся капитан. — Наши ныряльщики по своему искусству далеко превосходят персидских ловцов жемчуга. Мы вынуждены пополнять свои запасы пресной воды из источников, бьющих на дне залива. Наши ныряльщики опускаются к ним и возвращаются на поверхность с наполненными водой кожаными бутылями. Ну что, в вашей варварской стране кто-нибудь способен на такой подвиг?

— Вряд ли, — сказал Роберт, подавляя назойливое, но совершенно неуместное в данный момент желание рассказать этому финикийскому хвастуну о современной английской канализационной системе, особо остановившись на таком ее последнем достижении, как бесшумные сливные бачки.

Пока матросы занимались швартовкой, капитан принялся торопливо приводить себя в порядок — а именно, пригладил пятерней волосы, расчесал бороду, накинул поверх легкой туники нечто вроде вязаной шерстяной фуфайки с короткими рукавами, опоясался богато расшитым золотом поясом, надел на шею жемчужное ожерелье и нанизал на указательный палец правой руки огромный золотой перстень-печатку.

— Ну вот! — удовлетворенно заметил он. — Теперь можно и на люди показаться. Ну что, пошли?

— Куда? — опасливо поинтересовалась Джейн.

— Как куда? Конечно же к Фелесу, знаменитому морскому путешественнику! — воскликнул бравый шкипер. — Тому самому, что так любит чужеземных варваров.

И тут от толпы матросов отделился Рекх-мара. Подойдя к капитану, он быстро и очень убедительно заговорил:

— О капитан, я уже встречал этих детей в другом времени и другом месте! Ты не раз имел возможность убедиться в силе моего волшебства, а потому вряд ли удивишься, когда узнаешь, что именно я перенес этих молодых варваров к тебе на корабль. Я знаю, что ты уже придумал, как поживиться за их счет. Не вздумай отрицать! Твои мысли открыты мне, как папирусный свиток — умеющему читать. Позволь мне пойти с тобой и посмотреть, что станется с этими маленькими чужеземцами, и тогда я сотворю волшебство, которым обещал отблагодарить тебя за опыт ловли красильных рыб, приобретенный на борту твоего гостеприимного судна.

Шкипер посмотрел на египтянина взглядом, в котором можно было прочесть все что угодно, но только не теплоту и дружеское участие.

— Так, стало быть, это твои штучки? — проворчал он. — И как только я сразу же не догадался? Ну ладно уж, пойдем!

Вот так и получилось, что Рекх-мара сошел на берег вместе с детьми, которые, между тем, этого абсолютно не хотели. Особенно переживали девочки, но Роберту удалось немного успокоить их, шепнув им на ухо следующее:

— Ничего, ничего! До тех пор, пока он с нами, у нас всегда есть возможность завладеть второй половинкой амулета. А если что-нибудь пойдет не так, мы немедленно улизнем домой.

А пока детям и вправду не было на что жаловаться — утро выдалось на редкость свежим и солнечным, поданный им на корабле завтрак оказался столь же необычным, сколь и вкусным, и кроме того, на груди у египтянина болталась вожделенная ими половинка амулета! Под влиянием одного из этих обстоятельств — а, может быть, и всех трех сразу — у детей вдруг резко поднялось настроение. Они весело проследовали за капитаном сквозь квадратные городские ворота, сводом которым служила тяжелая каменная плита, и принялись карабкаться по узким кривым улочкам, насквозь пропахшим рыбой, чесноком и другими куда более оскорбительными для обоняния вещами. Однако уличные ароматы показались детям свежим полевым ветерком по сравнению со зловонием, исходившим от красильной мастерской, куда капитан заглянул с намерением продать свой ночной улов. Клянусь, я бы с удовольствием описала вам устройство этой маленькой мануфактуры, но у меня совсем нет на это времени, да и, к тому же, вас вряд ли когда-либо в жизни заинтересует такое скучное ремесло, как покраска тканей. Упомяну лишь о том, что Роберт оказался абсолютно прав насчет пурпурной краски. В своем первоначальном виде она и впрямь представляла из себя беловато-желтоватую клейкую жидкость, причем от нее разило чесноком гораздо сильнее, чем от самого чеснока.

Пока бравый шкипер шумно торговался с хозяином красильной мастерской, подозрительный египтянин вдруг подошел вплотную к детям и еле слышно произнес:

— Не бойтесь, я с вами заодно!

— Очень хотелось бы в это верить, — сказала Антея.

— Вы догадываетесь, что мне позарез нужна ваша половинка амулета, — продолжал египтянин, — а потому и не доверяете мне.

— Вот именно! — сказал Сирил.

— Но ведь вы же, в свою очередь, тоже положили глаз на мою половинку, а я, между тем, вам вполне доверяю.

— Вообще-то, в том, что он говорит, есть немалая доля истины, — вынужден был согласиться Роберт.

— У нас с вами имеются две разные половинки амулета, — сказал молодой жрец. — Но при этом мы так и не нашли скреплявшую их застежку. Наш единственный шанс отыскать ее заключается в том, чтобы постоянно держаться вместе. Стоит нам разделиться, и наши две половинки могут больше никогда не встретиться в одном и том же времени и месте. Так что не будьте идиотами. Наши с вами интересы идеально совпадают.

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, из дверей мастерской появился капитан в сопровождении красильного мастера. Борода и волосы этого нового персонажа были тщательно завиты и расчесаны на вавилонский манер, одет же он был почти так же, как и шкипер, только на нем было понавешено гораздо больше золота и драгоценных камней. Кроме всего прочего, его шею обвивали многочисленные жемчужные и серебряные ожерелья, на одном из которых был подвешен искусной работы стеклянный амулет, изображавший две бычьих и одну человеческую головы, причем у последней имелось лицо, как две капли воды похожее на лицо самого мастера. Я уж не буду говорить о всяческих там золотых браслетах, кулонах и перстнях — вы и сами, наверное, догадались, что у него их было не меньше сотни. Так вот, красильный мастер очень внимательно посмотрел на детей и сказал:

— Мой достопочтенный брат Фелес только что вернулся из путешествия в Таршиш и сейчас находится в своем летнем дворце — если только, конечно, он не отправился на болота поохотиться на кабанов. Он, знаете ли, всегда так скучает на берегу!

— Ага! — вскричал бравый шкипер. — Узнаю прирожденного финикийца! «Правь, Великий Тир, морями, будь великим навсегда!», как поется в нашей старой доброй походной песне. Я немедленно отправляюсь к нему, чтобы похвастаться моими молодыми варварами!

— Я бы на твоем месте именно так и поступил, — сказал хозяин красильной мастерской. — Однако, какие странные варвары стали водиться в наших краях! Ты только посмотри на их бесчисленные чудные одежки! Никогда в жизни не видел столь живописных лохмотьев. А что это у них такое на ногах? Тьфу ты, черт, какие гадкие обмотки!

Роберту пришлось потратить немало усилий, чтобы заставить себя отказаться от крайне соблазнительного желания подставить дородному джентльмену подножку, а затем слегка подтолкнуть его по направлению к стоявшему у него за спиной чану, до краев наполненному беловато-желтоватой клейкой жидкостью с отвратительным чесночным запахом. Однако такая акция неминуемо повлекла бы за собой поспешное бегство в гостиную дома на Фицрой-стрит, а это было им сейчас очень даже не с руки.

Нужно сказать, что нынешнее тирейское приключение проходило совсем не так, как все остальные, пережитые до того детьми. Оно было каким-то спокойным, что ли. Ну и, конечно же, ни в одном из прошлых приключений рядом с детьми не было египтянина со второй половинкой амулета на груди.

Так что дети ни о чем особенно не беспокоились и на всю катушку наслаждались новыми впечатлениями, которые включали в себя переезд с острова на материк, осуществленный на миниатюрном прообразе курсирующего через современный Ла-Манш парома, веселую поездку на осликах, которых шкипер нанял для всех шестерых у ворот материковой части города, и, конечно же, любование великолепной природой, присущей этому вечнозеленому краю. Повсюду, куда ни кинь взгляд, перед детьми открывались виды на тенистые рощицы, состоящие по большей части из пальм, кедров и фиговых деревьев. Рядом с ними соседствовали великолепные сады, где между стволами олив и шелковиц произрастали кусты жасмина, жимолости и ломоноса. То тут, то там на глаза детям попадались тюльпаны и гладиолусы, перемежающиеся пучками мандрагоры, чьи похожие на колокольчики цветы, казалось, были выточены из каких-то темно-голубых драгоценных камней. Вдали виднелись окутанные призрачной дымкой горы Ливана.

Дом, до которого они добрались в результате многочасовой езды по этому земному раю, оказался удивительно похожим на современное бунгало — он был такой же длинный и приземистый, а его фронтон был так же обнесен деревянными подпорками. Вокруг дома плотно теснились кедры и сикаморы, отбрасывая на землю блаженную тень.

Все шестеро спешились, и слуги тотчас же отвели осликов под специальный навес.

— Как вы думаете, почему это место так сильно походит на Рошервиль? — шепотом поинтересовался Роберт и, прежде чем кто-либо успел ответить, торжествующе объявил: — Потому что здесь наверняка можно прекрасно отдохнуть и повеселиться!

— Как мило было со стороны нашего друга капитана привезти нас в такое чудесное место! — сказал Сирил.

— Вам не кажется, — весело сказала Антея, — что наше нынешнее приключение гораздо более реально, чем все предыдущие? По мне, так оно очень напоминает обыкновенный загородный уик-энд.

Дети стояли посреди огромного прохладного холла, мозаичный мраморный пол которого представлял собой самую что ни на есть настоящую художественную галерею, где изображения летящих на всех парусах кораблей чередовались с фигурками диковинных морских животных и рыб (среди которых не последнее место занимали уже известные детям мурексы). Через открытую дверь им был виден маленький внутреннийдворик, густо засаженный разнообразными цветами.

— Хотела бы я провести здесь недельку-другую! — мечтательно произнесла Джейн. — Но только чтобы каждое утро обязательно кататься на осликах!

Пожалуй, впервые с того времени, как началась эта удивительная история с амулетом, дети почувствовали себя абсолютно счастливыми. Даже не внушающий доверия Рекх-мара не казался им больше злодеем. И в тот самый момент, когда всеобщее счастье и умиротворение достигло апогея, в холле появились улыбающийся до ушей капитан и хозяин этого чудесного дома. Последний с ног до головы оглядел наших четверых приятелей и удовлетворенно кивнул головой.

— Отлично! — сказал он. — Мой дворецкий заплатит вам ту цену, которую вы просите. Но я не собираюсь выбрасывать такие же огромные деньги за египетскую собаку.

И они оба проследовали к выходу.

— Вот тебе и на! — сказал по этому поводу Рекх-мара. — Кажется, мы с вами попали в серьезный переплет!

— В чем дело? — в один голос спросили его дети.

— А вы разве еще не догадались? — ответил молодой жрец. — Наш бравый мореход только что продал всех нас в рабство!

* * *

Когда дети оправились от потрясения, вызванного этим немножко неожиданным известием, Сирил спешно созвал совет старейшин. Молодой жрец, которому, ввиду чрезвычайных обстоятельств, дозволили участвовать в нем, настоятельно советовал остаться на вилле, потому что им по-прежнему не грозила никакая опасность и, кроме того, целый и неделимый амулет по-прежнему должен был находиться где-то рядом, иначе их всех не занесло бы именно сюда. После непродолжительной, но весьма оживленной дискуссии его предложение было принято.

С детьми на вилле обращались скорее как с гостями, нежели рабами, однако молодого египтянина немедленно отослали на кухню и заставили раздувать огонь под плитой.

Хозяин дома Фелес получил от местного владыки приказ отправиться в новое путешествие и тем же вечером отбыл в гавань. Его покинутая жена погоревала минутку-другую, а затем, «дабы развеять дурные предчувствия», велела позвать к себе юных варваров, так что остаток вечера прошел для детей в весьма увлекательной беседе, проистекавшей под звуки флейт и кривляния самых экзотических танцовщиц, каких им только доводилось видеть на этом свете.

— Не знаю как вам, а мне так ужасно нравится быть рабыней, — неимоверно счастливым голосом заметила Джейн, когда все четверо укладывались спать посреди огромных мягких подушек, которым в эту ночь суждено было служить им постелью.

Однако поспать как следует им так и не удалось. Едва в доме затих последний неугомонный мышонок, дети ощутили на своих лицах прикосновение чьей-то легкой руки, и одновременно в темноте раздался приглушенный шепот:

— Молчите, или мы все пропали!

Дети с готовностью последовали этому совету, тем более что никто из них еще толком не проснулся.

— Это я, Рекх-мара, Верховный жрец Амон-Ра, — продолжал шептать невидимый в темноте египтянин. — Как вы уже, наверное, знаете, хозяин этого дома снова отправился в море. Но вряд ли вам известно, что перед тем он силой отнял у меня мой амулет, а я не знаю заклинания, при помощи которого его можно вернуть обратно. Ваша половинка может сделать это?

Теперь уже каждый из наших четверых приятелей лежал с широко раскрытыми глазами и внимал каждому слову жреца.

— Нам нужно немедленно последовать за ним! — воскликнул Сирил, вскакивая но ноги. — Хотя, с другой стороны, он вполне может отнять и наш амулет… Во всяком случае, он изрядно рассердится, когда увидит нас на борту своего судна.

— Не беспокойтесь! — сказал египтянин, коварно усмехаясь в темноте. — Когда попадем на корабль, сразу же спрячьте получше ваш амулет, а уж обо всем остальном я позабочусь сам.

В следующий момент посреди чернильной тьмы, наполнявшей одну из комнат загородной финикийской виллы, развернулась сверкающая арка амулета и было произнесено волшебное слово силы.

Все пятеро, начиная с египтянина, один за другим проследовали на палубу «самого большого из всех бороздящих морские просторы» корабля, который, между прочим, подскакивал и крутился на волнах, как самый обыкновенный кусочек коры. Детям пришлось провести ужасно неприятную ночь, причем Джейн с Сирилом пережили несколько жестоких приступов морской болезни. Когда же над свинцово-серыми волнами наконец поднялась белесая дымка рассвета, четверо детей вместе с египтянином поднялись на ноги и постарались придать себе настолько величественный вид, насколько это им позволяла постоянно уходившая из-под ног палуба. Их появление было столь неожиданным, что даже Фелес, этот все повидавший на своем веку морской волк и авантюрист, побледнел и осенил себя охранительным знаком.

— Ну и ну! — растерянно пробормотал он. — Чтоб мне провалиться на этом самом месте!

— Господин! — обратился к нему молодой египтянин, исполнив поистине акробатический в данных условиях поклон. — Мы прибыли на твой корабль, повинуясь зову волшебного амулета, что висит у тебя на шее.

— Да чтоб я сдох! — повторил Фелес. — Ну и ну!

— В какой порт направляется ваш корабль? — с видом знатока осведомился Роберт.

Но Фелес тут же поубавил ему спеси.

— А ты, никак, навигатор? — спросил он.

Роберт покраснел до ушей и вынужден был признать, что нет.

— Тогда, — важно произнес Фелес, — не будет большой беды в том, если я скажу тебе, что мы направляемся к Оловянным островам. Лишь одному Великому Тиру известно, где находятся Оловянные острова. Это наш самый главный секрет, и каждый тирянин скорее умрет, нежели выдаст его чужеземцам. Для нас это так же свято, как для вас — магия вашего амулета.

Теперь он говорил совсем другим тоном, да и во всем его облике прочитывалось гораздо больше уважения к детям и их непредсказуемому амулету, чем во время их первой встречи на вилле.

— Вас послал в это путешествие сам Царь, не правда ли? — спросила Джейн, чтобы сделать ему приятное.

— Да, — отвечал ей Фелес. — Вернее, он попросил меня выйти в море с полудюжиной храбрых джентльменов и моей верной командой. Теперь и вы поедете с нами. Уверяю вас, не пожалеете! Нам предстоит увидеть множество всяких чудес.

Тут он поклонился и отправился по своим делам.

— Ну и что нам теперь делать? — спросил Роберт, когда они сидели за завтраком из сушеных фруктов и не менее сушеных хлебцев, который их новый приятель Фелес любезно распорядился сервировать для них на корме.

— Ждать, пока корабль не прибудет на Оловянные острова, что же еще! — сказал Рекх-мара. — А уж там-то мы начнем действовать. Мы привлечем на свою сторону туземцев и под покровом ночи атакуем этот идиотский корабль. И тогда я сорву священный амулет с шеи этого презренного варвара! Нет, сначала я сорву с этой же самой шеи его презренную голову! — Судя по всему, молодой египтянин разошелся не на шутку.

— А когда же мы прибудем на эти самые Оловянные острова? — перебила его Джейн.

— А! — беззаботно откликнулся он. — Очень скоро. Я думаю, месяцев этак через шесть. Ну, в крайнем случае, через год.

— Что?! — возопила Джейн. — Целый год бултыхаться в этой лоханке?

А бедный Сирил, который все еще чувствовал себя так плохо, что даже отказался от завтрака, негромко охнул и принялся медленно сползать на палубу.

И тут Роберту пришла в голову спасительная мысль.

— Послушайте, нам вовсе незачем торчать здесь целый год! — сказал он. — А ну-ка, Джейн, вытаскивай скорее амулет! Давайте пожелаем, чтобы амулет перенес нас на эту же палубу, но только когда корабль будет находиться в двадцати милях от Оловянных островов. Это чтобы у нас осталось время хорошенько обсудить наши планы, — пояснил он.

Все было сделано, как он предложил, и в следующую секунду все пятеро снова оказались на том же самом корабле, только на этот раз утлое суденышко подскакивало и крутилось на зыбкой границе между свинцово-серым северным небом и идентичного цвета северным морем. На горизонте виднелась слабая желтая полоска северного заката. Постаревший на девять месяцев корабль выглядел далеко не таким чистым и ухоженным, как раньше. То же самое касалось и матросов, чьи лица были изрядно чумазы и обветрены, а одежда — засалена и изношена до дыр. Дети невольно содрогнулись, представив, какие тяготы и лишения пришлось пережить несчастным финикийцам за те девять месяцев, которые они сами благополучно проскочили при помощи амулета. Во всяком случае, подошедший к ним в ту минуту Фелес был гораздо тоньше обычного, а на его суровом изможденном лице можно было ясно прочесть выражение тревоги и даже как будто печали.

— Ага! — закричал он. — Так, значит, амулет все же вернул вас назад! Значит, недаром я заклинал его день и ночь все эти долгие девять месяцев! Ну ладно, раз вы здесь, то отвечайте, нет ли у вас какого-нибудь заклинания, которое могло бы помочь нам в нашей беде?

— А что у вас за беда? — хладнокровно осведомился египтянин.

— Мне нужно вызвать огромную волну и напустить ее на чужеземный корабль, который, как тать в ночи, крадется за нами по пятам. Месяц тому назад мы встретили его, когда проходили через Столбы Бога.^[25] Он, как видно, давно поджидал нас там, потому что сразу же поставил парус и пристроился нам в хвост. С тех пор он постоянно следует за нами, намереваясь узнать величайший секрет Тира — местоположение Оловянных островов. Если бы я только мог плыть ночью, я бы давно уже оторвался от него, но, как назло, вот уже целый месяц небо затянуто тучами, и я не могу ориентироваться по звездам.

— У меня нет такого заклинания, чтобы помочь тебе, о капитан! — сказал египтянин.

Но тут в разговор вступил Роберт.

— Я тоже не умею вздымать огромные волны, ибо для этого требуется по крайней мере один огнедышащий вулкан, — сказал он, — но у меня есть волшебный амулет, с помощью которого ты сможешь прекрасно ориентироваться и без звезд.

С этими словами он вытащил из кармана прекрасный двухшиллинговый компас, который ему удалось выменять в школе всего лишь за пять пенсов, кусочек каучука, пластинку китового уса и палочку красного сургуча. К счастью, с тех пор у Роберта так и не нашлось времени заняться изучением его внутреннего устройства.

Он в двух словах объяснил Фелесу, как пользоваться прибором, и после двух-трех вполне успешных попыток старый мореход исполнился благоговением перед лицом непогрешимой точности волшебного стеклянного амулета.

— Я подарю его вам, — великодушно предложил Роберт, — в обмен на амулет, что висит у вас на груди.

Минуту-другую Фелес молча рассматривал дерзкого мальчишку, а затем расхохотался, вырвал у него из руки компас и отправился на корму.

— Успокойтесь! — прошептал за спиной у детей египетский жрец. — Наше время еще придет!

Тем временем вокруг корабля сгустилась ночная тьма, и Фелес, присев на корточки у тусклой лампады, начал прокладывать курс при помощи купленного по дешевке в Хрустальном дворце чудодейственного навигационного инструмента.

Никто не знал, при помощи какого чудодейственного инструмента прокладывал курс капитан шпионского корабля, но через некоторое время посреди несмолкаемого грохота, производимого бьющимися о борт судна волнами, раздался отчаянный крик стоявшего на корме наблюдателя:

— Они догоняют нас! Они подошли почти вплотную к нашей корме!

— А мы, — печально заметил Фелес, — подошли почти вплотную к гавани Оловянных островов.

Некоторое время он сидел молча, а затем направился на корму, круто повернул рулевое весло и обратился к команде со следующими словами:

— Мои добрые друзья! Мои верные матросы! Вы, кто по приказу нашего великого монарха согласились разделить со мной все тяготы нынешнего плавания! За нами по пятам следует корабль иностранных варваров, и теперь уже ничто не поможет нам избавиться от них. Если мы высадимся на берег, они высадятся вслед за нами. Одному лишь Богу известно, удастся ли нам победить их в честной схватке. Если же хотя бы одному из них удастся уцелеть, секрет Великого Тира станет известен всему остальному (и, без сомнения, презренному) миру. Можем ли мы это допустить?

— Никогда! Никогда! — закричали полдюжины собравшихся вокруг него друзей. Что же до занятых на веслах рабов, то они были оглушены шумом волн и ничего не слышали.

И тут, подобно дикому зверю, защищающему свою добычу, на Фелеса набросился египтянин.

— Отдай мне мой амулет! — закричал он и схватился за свисавшую с шеи капитана подковку. Тонюсенькая цепочка не выдержала, и торжествующий Рекх-мара с амулетом в руке отлетел к правому борту.

Фелес только расхохотался в ответ. Он стоял, твердо упираясь в вихляющую у него под ногами палубу, и лицо его было полно самой что ни есть отчаянной решимости.

— Сейчас не время для амулетов и прочих дешевых побрякушек! — сказал он. — Мы и мои друзья жили, как настоящие мужчины, но теперь нам пришло время доказать, что мы можем и умереть, как мужчины. Да и что на свете может быть слаще достойной смерти во славу Великого Тира? «Правь, великий Тир, морями, будь великим навсегда!» Я направил наш корабль на Драконьи скалы, и мы потонем, прославляя наш божественный город, как и подобает храбрецам! А эти коварные ублюдки последуют за нами в бездну, как рабы — которыми они, кстати, и станут, когда мы встретимся с ними на небесах. Тир, Великий Тир навсегда!

На этот раз воинственный клич подхватили и рабы, так что его отзвук еще долго носился над волнами Атлантического океана.

— Быстро доставай амулет! — скомандовала Антея своей младшей сестре. Рекх-мара тем временем уже успел поднять над головой свою половинку. Слово силы было произнесено, и на палубе неудержимо рвущегося к гибели корабля выросли две сверкающие узорчатые арки. Вокруг бушевали волны и яростно свистел ветер, а две волшебные половинки амулета как ни в чем не бывало проливали на все это безобразие бестрепетный изумрудный свет. И свет этот был настолько ярок, что дети с пугающей отчетливостью смогли разглядеть острые («как будто специально заточенные напильником», — говорил позднее Сирил) зубцы черных скал, приближавшиеся к кораблю со скоростью не менее десяти миль в секунду.

— «Правь, Великий Тир, морями, будь великим навсегда!» — надрывая глотки, распевали обреченные моряки. Четверо детей со скоростью автоматной очереди проскочили сквозь свою арку и повалились на жесткие стулья гостиной дома номер 300 по Фицрой-стрит. Они сидели, жадно глотая ртами воздух, а в ушах у них все еще звучали свист ветра, рев разбивающихся о скалы волн, монотонные удары весел, треск разрываемой камнем древесины, а также старинная боевая песня отважных моряков и искателей приключений, добровольно отправившихся на дно во славу возлюбленного ими города.

* * *

— Вот так мы снова потеряли вторую половинку амулета! — закончила Антея рассказ о последнем необыкновенном приключении специально разбуженному для этого Псаммиаду.

— Господи, какая чепуха! — фыркнул Песчаный Эльф. — Никакая это была не вторая половинка. Это была та же самая половинка, что и у вас — та, что не разбилась и не затерялась в песках пустыни, помните?

— Но как же это может быть? — вежливо удивилась Антея.

— Ну, вообще-то, обе половинки были не совсем идентичны, — сказал Псаммиад. — Ваша была на несколько сотен лет старше. Что именно вы сказали, когда загадывали желание?

— Не помню, — честно призналась Джейн.

— Зато я помню, — сказал Псаммиад. — Вы сказали: «Перенеси нас в прошлое, в котором был ты». Как видите, он с безукоризненной точностью исполнил ваше желание и дал вам возможность увидеть самого себя, а не своего брата-близнеца.

— Теперь понятно, — сказала Антея.

— Однако, помяните мое слово, этот молодой египетский жрец еще доставит вам кучу неприятностей, — продолжал Псаммиад.

— Но он же вел себя так дружелюбно! — снова удивилась Антея.

— Ну и что? — возразил Псаммиад. — Говорю вам, берегитесь этого Рекх-мару!

— Господи, мне этот амулет уже поперек горла встал! — воскликнул Сирил. — Мы его никогда не найдем!

— А вот и найдем! — откликнулся Роберт. — Ты что, забыл про третье декабря?

— Черт! — выругался Сирил. — Я и вправду забыл.

— Что-то не верю я в это третье декабря, — сказала Джейн. — И вообще, я, кажется, заболела.

— На вашем месте, — сказал Псаммиад, — я бы больше не путешествовал в прошлое, а сидел себе спокойненько дома и дожидался этой знаменательной даты. Вот увидите, вам же будет лучше. В прошлом вы постоянно рискуете снова напороться на этого коварного египтянина.

— Как скажешь, так мы и поступим, — успокоила его Антея. — Но, клянусь чем угодно, в нашем приятеле египтянине есть что-то такое, что мне ужасно нравится!

— Мне лишь остается надеяться, что ты втрескалась в него не настолько, чтобы пренебречь собственной безопасностью, — проворчал Псаммиад. — Говорю вам, подождите до третьего декабря, а там видно будет!

Джейн с Сирилом все еще не опомнились после морской качки. Антея же слишком сильно уважала мнение Псаммиада, так что Роберту поневоле пришлось сдаться. Они пообещали сидеть дома, и до самого третьего декабря никто из них, включая Песчаного Эльфа, даже не подозревал о том, какие драматические события принесет с собой этот памятный для всех день.

Глава XIV. ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ

Если бы не хроническая нехватка времени, я могла бы порассказать вам массу всяких занимательных вещей: например, о том, как в один особенно промозглый осенний день четверо детей, презрев мудрый совет Псаммиада, решили погреть косточки в песках какой-нибудь очень южной пустыни и в конце концов очутились у стен святилища Ваала,^[26] где заодно и встретили своего старого приятеля Феникса, которого уже никогда и не надеялись увидеть. Или о том, как тот же Феникс наотрез отказался их узнавать (да и не мудрено, ведь они познакомились лишь спустя три тысячи лет), и для того, чтобы освежить свою память, ему пришлось вогнать себя в своего рода ясновидческий транс. Но увы! Времени у меня абсолютно нет, так что я вынуждена опустить это во всех отношениях замечательное приключение. Как, кстати, и наделавший немало шуму визит детей на Лондонский иппподром, во время которого непонятно зачем взятому ими с собой Псаммиаду довелось исполнить полтора, а то и все два десятка самых непомерных и капризных желаний присутствовавшей там публики, в результате чего Антее пришлось спешно эвакуировать Песчаного Эльфа домой и, соответственно, пропустить добрую половину представления. Или, опять же, дурацкую историю, приключившуюся с Джейн, когда нянечка отправилась чаевничать к своей старой подружке из пригорода, а дети, погасив во всем доме свет и закутавшись в простыни, принялись играть в привидения — так вот, посреди этой немного жутковатой забавы пробиравшаяся наощупь по холлу Джейн была застигнута громовым стуком во входную дверь и так перепугалась, что в абсолютном беспамятстве впустила в дом незнакомого мужчину, оказавшегося, к счастью, всего лишь почтальоном, и приняла у него стопку писем, которую тут же и засунула от греха подальше в ящик трюмо, а в следующую минуту на лестнице замаячила облитая лунным светом простыня Сирила, и почтальон вместе со своими письмами начисто вылетел у нее из головы. По крайней мере, на несколько очень долгих недель.

А как замечательно закончилась лекция в камдентаунской школе для мальчиков, куда дети принесли Псаммиада, чтобы он наконец смог насладиться уже давно обещанным ему шоу с волшебным фонарем! Темой для лекции послужили подвиги наших неустрашимых солдат во время англо-бурской войны.^[27] Закругляясь, оратор произнес следующую примечательную фразу: «Я надеюсь, что каждый из присутствующих здесь мальчиков лелеет в своем сердце семена героизма и самопожертвования, свойственные мужественным представителям нашей великой нации, и желаю, чтобы каждый из вас вырос храбрым, бескорыстным, благородным и законопослушным гражданином империи, готовым в любую минуту пролить кровь за ее покой и процветание».

И, конечно же, его желание было удовлетворено — к немалой чести для Камдентауна.

Позднее Антея сокрушалась по поводу того, что оратор обращался к одним лишь мальчикам, ибо из этого следовало, что ей с Джейн, а заодно и всем остальным камдентаунским девчонкам, предстояло становиться храбрыми, бескорыстными и благородными без всякой помощи извне. Но Джейн тут же возразила, что девочки от рождения представляют из себя самые совершенные создания на свете, и лишь мальчикам требуется вмешательство магии, чтобы стать храбрыми. Разразившийся вслед за тем скандал продолжался два дня.

Наверняка вам также хотелось бы узнать и о приключении с крючками, удочками и соседской кухаркой (очень забавном, кстати, приключении, хотя соседская кухарка с этим, скорее всего, не согласится), но у меня и вправду абсолютно нет времени, чтобы рассказать вам о этом.

Единственное, на что у меня еще осталось время, так это на Приключение с «Маскелайном и Куком»,^[28] в свою очередь, включающее в себя Таинственный и Непостижимый Феномен Внезапного Появления, и это, скажу я вам, будет последнее из рассказанных мною в этой книжке приключений.

А было это так. Дети с унынием внимали шелесту дождя за окнами дома по Фицрой-стрит, когда в гостиную вошла старая нянечка и бодрым тоном предложила им сходить в Египетский зал,^[29] где как раз гостил «Английский Дом Чудес»,^[30] и поглазеть на представляемые там диковины. И хотя никакие современные английские чудеса не годились ни в какие подметки пережитым четырьмя нашими приятелями волшебным приключениям, дети тут же соскочили со стульев и радостно запрыгали по ковру. Что делать, все без исключения дети (а также и многие взрослые) ужасно любят дешевые факирские трюки.

— Как дойдете до Пиккадилли, — наставляла их старая нянечка, аккуратно отсчитывая необходимое количество шиллингов в протянутую Сирилом ладонь, — поворачивайте налево от площади и ступайте вниз по улице. Там, по левую руку, увидите такой чудной дом с колоннами, ужасно похожий на картеровские семенные склады в Холборне — ну, то есть, в которых раньше еще была красильня Дея и Мартина, да только это было сто лет тому назад, и вы все равно ничего не знаете. Словом, такой высокий дом с чудными колоннами, немного похожий на Юстон-Стейшн.^[31]

— Знаем, знаем! — кричали дети, которым не терпелось поскорее выскочить на улицу.

Что им вскоре и удалось.

А вот что им совершенно не удалось, так это найти Египетский Зал. Сколько бы дети не фланировали туда-сюда по левой стороне Пиккадилли, они так и не нашли ничего похожего на картеровские семенные склады, не говоря уже о Юстонском вокзале или «Английском Доме Чудес».

В конце концов они попытались остановить несущуюся куда-то на всех парах пожилую леди и расспросить ее о том, как им попасть на «Маскелайна и Кука».

— Чего не знаю, того не знаю! — бросила им на ходу неудержимая леди. — Все, что мне нужно, я покупаю в «Либертиз».

Этот ответ, как совершенно справедливо заметила Джейн, еще раз доказывает абсолютное невежество взрослых.

Наконец какой-то на удивление умный полицейский объяснил четверым нашим приятелям, что «Английские Чудеса» уже пару месяцев как переместились в Театр Св. Георгия, где с тех пор и представляются с неизменным успехом. Так что дети поплелись в Лэнгхем-Плейс и в результате пропустили два первых номера программы. Однако им повезло попасть на самую замечательную часть представления, построенную главным образом на непостижимых исчезновениях и появлениях вполне стабильных с виду людей. Дети были настолько зачарованы этим зрелищем, что, при всей своей осведомленности в настоящей магии, совсем уже было склонились поверить конферансье, через каждые пять минут громогласно возвещавшего о колдовской природе фокусов знаменитой труппы.

— Хотел бы я, чтобы вавилонская королева взглянула на эти штучки! — прошептал Сирил. — То-то бы у нее глаза на лоб повылазили!

— Тсс! — шикнула на него Антея при единогласной поддержке остальной аудитории.

Нужно сказать, что все это время рядом с Робертом наличествовало пустое кресло. Так вот, в одно из очередных мгновений, когда взгляды всей без исключения публики были прикованы к эстраде, посреди которой жуликоватый мистер Девант наполнял одну за другой восемнадцать тысяч кружек восемнадцатью тысячами самых разнообразных сортов пива (включая «Жигулевское»), и все это из одного (правда, очень большого) кувшина, Роберт вдруг почувствовал, что соседнее с ним кресло больше не пустовало. При этом он был готов поклясться своей жизнью, а также жизнью своего перочинного ножа, что в кресло перед тем никто не садился. Просто сначала там никого не было, а потом вдруг кто-то появился.

Роберт резко повернулся в сторону пустопорожнего доселе кресла и от удивления чуть было не свалился со своего. Ибо этим самым «кем-нибудь» оказался опальный фаворит Великого Фараона и неудачливый ловец красильной рыбы Рекх-мара!

Как я уже говорила, взгляды всей без исключения публики были прикованы к пивным кружкам мистера Дэвида Деванта. Но я забыла упомянуть о том, что цепкий, ничего не пропускавший взгляд мистера Дэвида Деванта был намертво прикован к публике. Более того, несколько последних минут он по чистой случайности был прикован к пустому креслу рядом с Робертом, так что внезапное появление египетского жреца не прошло для него незамеченным.

«Провалиться мне на этом самом месте, если я когда-нибудь видел более ловкий фокус! — подумал он. — И ведь, черт побери, они провернули его прямо у меня под носом! Во время моего собственного номера! Нет уж, я обязательно дознаюсь, кто и как это сделал!» — Он, видите ли, еще ни разу в жизни не видел трюка, которого бы не мог проделать сам.

К тому времени уже больше половины присутствующих в зале изо всех сил глазели на появившегося рядом с Робертом чисто выбритого молодого джентльмена в экзотическом даже для цирка наряде.

— Леди и джентльмены! — возгласил мистер Девант, отличавшийся умением выкручиваться из любых щекотливых ситуаций. — Только что вы видели трюк, который я впервые предлагаю широкой зрительской аудитории. Обратите внимание, третье место во втором ряду галереи только что пустовало — а теперь там сидит самый что ни на есть настоящий древнеегипетский раджа!

Естественно, мистер Девант и не догадывался, насколько он был близок к истине.

Его громогласный анонс заставил ту часть публики, что еще не заметила египтянина, обернуться к галерке, и вскоре уже весь зрительный зал, предварительно как следует охнув от удивления, заходился истошными криками «Браво!» и штормовыми аплодисментами. Одна лишь чопорная пожилая леди, сидевшая по другую сторону от Рекх-мары, не кричала и не хлопала, а с явно недовольным видом пыталась отодвинуться как можно дальше в строну. Она-то знала, что мимо нее никто не проходил, и, как она позднее призналась своей приятельнице, «внезапное появление этого цыганистого босяка едва не лишило меня (то есть, ее) последних остававшихся у меня (то есть, у нее) мозгов». При этом она, подобно многим другим персонажам этой книжки, уверяла, что в случае чего готова немедленно провалиться на этом самом месте, а также сдохнуть, облезть и выйти замуж за судебного пристава.

Рекх-мара, по всей видимости, был не очень доволен оказанным ему горячим приемом.

— Давайте выберемся их этой толпы! — прошептал он на ухо Роберту. — Мне нужно срочно с вами поговорить.

— Только не сейчас! — прошептала подслушивавшая Джейн. — Мы же еще не видели ни распиленной леди, ни чревовещателя!

— Как вы оказались здесь? — прошептал Роберт, когда до него дошла очередь.

— А как вы оказались в Египте и Тире? — вопросом на вопрос ответил Рекх-мара. — Да будет вам ломаться-то, пойдемте отсюда!

— Никто и не ломается! — сердито пожал плечами Роберт. — Только мы ведь вовсе не обязаны из-за вас лишать себя удовольствия.

Однако все четверо поднялись на ноги и принялись протискиваться к выходу.

— Это подсадки! — объяснил сидевший на два ряда ниже человек своей жене. — Сейчас они пройдут за кулисы и появятся в следующем номере.

— Лично я совсем не прочь, — сказал Роберт.

— Сами вы подсадки! — сказал Сирил, и все пятеро покинули зал под бешеные аплодисменты публики.

В вестибюле театра дети попытались, насколько это было в их силах, осовременить наряд египтянина, но даже в робертовой кепке и сириловом инвернесовском плаще Рекх-мара представлял собой слишком неподходящую фигуру для прогулки по забитым народом вечерним улицам Лондона. Скрепя сердце и скрипя зубами, дети наняли кэб, ухлопав на него самые распоследние из имевшихся у них карманных денег. Они попросили кэбмена остановиться, не доезжая пару подъездов до их входной двери, после чего девочки отправились на кухню морочить голову старой нянечки захватывающими описаниями фокусов мистера Деванта и настоятельными просьбами приготовить им к чаю прожаренные в масле тосты, а мальчики тем временем осторожно пропихнули упиравшегося жреца в предусмотрительно не запертую их сестрами дверь и после короткой, но полной драматизма борьбы на лестнице, запихнули его в спальню.

Когда девочки поднялись наверх, Рекх-мара сидел на краешке сириловой постели, положив руки на колени и до такой степени не шевелясь, что его вполне можно было принять за одну из имевшихся в Британском музее египетских статуй.

— Ну где вы там ходите? — нетерпеливо осведомился Сирил. — Он не хочет говорить, пока мы не соберемся все вместе. И будьте добры, прикройте за собой дверь!

Когда дверь была надежным образом прикрыта, египтянин произнес:

— Наши с вами интересы совпадают.

— Возможно, так оно и есть, — согласился Сирил, — но они бы совпадали еще сильнее, если бы вы потрудились накинуть на себя пару-другую лишних туник, прежде чем гоняться за нами по такой благопристойной стране, как наша!

— Спокойствие! — миролюбиво воззвал к нему Рекх-мара. — Сначала объясните мне, что это за страна. И, самое главное, что это за время.

— Страна называется Англией, — сказала Антея. — А что касается времени, то вы перенеслись примерно на шесть тысяч лет вперед от того момента, когда мы встретились в первый раз.

— Ага! — чрезвычайно задумчивым тоном произнес жрец. — Так значит, амулет дает своему обладателю власть перемещаться не только в прошлое, но и в будущее?

— Именно так, — небрежным тоном ответил недавно побывавший в будущем Сирил. — Кстати, насчет будущего. Приближается время чая, а мы так и не решили, что нам с вами делать.

— А тут нечего и решать! — сказал Рекх-мара. — У вас имеется одна половинка амулета, у меня — другая. Все, что нам нужно сделать, так это найти скрепляющую их застежку.

— Извините, но вы ужасно ошибаетесь, — сказал ему Роберт. — У нас с вами имеется одна и та же половинка!

— Одна и та же вещь, какой бы волшебной она ни была, не может повторять самое себя в одном и том же месте, да еще и в одно и то же время, — поучительным тоном сказал Рекх-мара. — Смотрите, вот моя половинка! — И он положил красную подковку на пушистое марсельское покрывало. — А теперь давайте вашу!

Вопросительно взглянув на остальных, Джейн отвязала свой амулет от шнурка и положила его на кровать — в достаточном, впрочем, удалении от загребущих рук египтянина, от которого дети продолжали в любую минуту ожидать чего угодно. Чтобы еще более обезопасить себя от этого самого «чего угодно», Сирил с Робертом встали по бокам у жреца и приготовились устроить жестокую свалку при первой же его попытке завладеть их бесценным сокровищем или хотя бы шевельнуть рукой. Но Рекх-мара и не думал шевелить руками — он по-прежнему сидел абсолютно неподвижно, и лишь глаза его постепенно расширялись от удивления. Глаза остальных присутствующих вели себя отнюдь не лучше, поскольку в тот момент с амулетом Рекх-мары начали происходить какие-то странные вещи: он задрожал, зарябил, заприплясывал на месте, а потом, подобно притягиваемой магнитом железной иголке, вдруг рванулся с места и быстро заскользил к своему еще хранившему тепло джейновой шеи двойнику. А еще потом, подобно двум капелькам дождя, сливающимся воедино на оконном стекле, или же двум каплям ртути, втягивающимся одна в другую, половинка египтянина скользнула в половинку Джейн, и — фьюить! — на толстом ворсистом покрывале осталась лежать все та же известная нам со второй главы этого волнующего повествования красная каменная подковка.

— Черная магия! — закричал Рекх-мара и резко подался вперед, пытаясь самым бессовестным образом ухватить поглотившую его достояние вещицу. Однако Антея оказалась проворнее — она смела половинку амулета с покрывала прямо у него под носом, и в то же самое время разбушевавшийся жрец был отброшен назад захлестнувшей его сзади веревкой. Сирил с Робертом, пыхтя как два паровых утюга, повисли на ней каждый со своей стороны, пытаясь притянуть локти египтянина к его же бокам. Прежде чем Рекх-мара додумался оставить Антею с Джейн в покое и направить всю свою немалую силу против взнуздывавших его мальчиков, те уже успели крепко стянуть веревку у него за спиной и для верности несколько раз обмотать ее одним концом вокруг кроватного столбика. Затем все четверо навалились египтянину на ноги и, несмотря на все его пинки и извивания, в два счета спеленали их свободным концом веревки.

— Я сразу же понял, — сказал Роберт, в поте лица трудясь над последним узлом, — что он непременно попытается стянуть у нас амулет, а потому и не поленился сбегать в кладовую за веревкой.

Все еще несколько бледноватые Антея и Джейн тремя неуверенными хлопками воздали должное робертовой предусмотрительности.

— Немедленно избавьте меня от этих пут! — надрывался в крике Рекх-мара. — Не то я испепелю вас семью священными проклятиями Великого Амон-Ра!

— Боюсь, что тогда вас некому будет избавить от пут, — находчиво ответил Роберт.

— Да прекратите же вы собачиться! — в отчаянии закричала Антея. — Послушайте лучше меня! На самом деле, у Рекх-мары ровно столько же прав на эту самую половинку амулета, сколько и у нас с вами. — Она раскрыла ладонь и неодобрительно посмотрела на лежавшую на ней красную подковку. — Раз они проглотили одна другую, то, стало быть, их теперь как бы две в одной. Так что давайте владеть ею на паях!

— Отпустите меня! — кричал извивавшийся на кровати жрец.

— Вот что, милейший! — обратился к нему Сирил. — Если у вас все еще не прошло желание устроить скандал, то мы сию же минуту откроем окно и позовем полицию… э-э-э, я имею в виду стражу. Мы скажем, что вы забрались в наш дом с явно воровскими целями, и поли… стражники тут же упрячут вас в тюрьму. Ну что, будем и дальше брыкаться или все-таки поговорим?

— Поговорим, — угрюмо согласился Рекх-мара.

Однако прежде чем говорить с египтянином, дети посчитали за лучшее устроить большой военный совет и, ретировавшись в закуток между умывальником и вешалкой для полотенец, принялись очень долго и очень серьезно обсуждать сложившееся положение.

Наконец Антея отделилась от группы шушукающихся советников и подошла к жрецу.

— Послушайте, — начала она самым доброжелательным тоном, на который только была способна в данной ситуации, — мы не хотим больше ссориться. Напротив, мы хотим вам помочь. Давайте заключим пакт о взаимном сотрудничестве и будем вместе искать амулет — я имею в виду, целый амулет. И когда мы его найдем, он будет так же принадлежать вам, как и нам. Ну что, согласны?

— Красивыми словами, — ответил Рекх-мара, — лука с пивом не заменишь.

— У нас говорят «сыт не будешь», — вставила Джейн. — И вообще, разве вам до сих пор не понятно, что мы желаем вести честную игру? Просто мы хотим на всякий случай связать вас узами честного слова — ну и, может быть, поклясться на крови.

— Ну что, будете играть по-честному? — спросил Роберт.

— Буду, — неохотно ответил жрец. — Клянусь секретным и очень священным именем, написанным под основанием алтаря Амон-Ра, что я не обману вас ни словом, ни делом! Надеюсь, вы тоже поклянетесь всем святым, что у вас имеется, не нарушать условий нашей сделки.

— Нет, — повинуясь необъяснимому импульсу, твердо произнесла Антея. Правда, в следующий же момент она изменила тон и принялась торопливо объяснять: — Видите ли, у нас в Англии вообще не принято клясться, разве что в судах, но в суд вы явно не захотите пойти, потому что там полно стражников. С другой стороны, когда мы что-нибудь обещаем, то всегда выполняем обещание — оно для нас равносильно самой ужасной клятве. Так что верьте нам, а мы будем верить вам. — И она принялась развязывать египтянину ноги, а Сирил с Робертом занялись замысловатым морским узлом у него за спиной.

Как только Рекх-мара почувствовал себя свободным, он сразу же вскочил на ноги и самым что ни на есть злодейским образом расхохотался.

— Господи, ну что за ослы! — закричал он. — Погодите же у меня, сейчас я вам уши надеру! И не надо мне ничего говорить про клятву. Моя клятва не имеет никакой силы, потому что под основанием алтаря Амон-Ра нет никакого секретного и очень священного имени!

— А вот и есть! — неожиданно раздался из-под кровати недовольный спросонья голос сами знаете кого. Все присутствующие в комнате вздрогнули, а Рекх-мара так и вообще попытался запрыгнуть на шкаф.

Затем Сирил нагнулся и вытащил из-под кровати тазик с песком и Псаммиадом.

— Будь ты хоть тысячу раз Божественным отцом Храма Великого Амон-Ра, ты не можешь знать всего на свете, — сказал Псаммиад, отряхиваясь от песка и любовно оглаживая свой мягкий блестящий мех. — Под алтарем храма на самом деле есть секретное и неимоверно священное имя! Может быть, ты хочешь, чтобы я прямо сейчас произнес его?

— Нет! — в ужасе закричал коварный жрец.

— Не надо! — поддержала его Джейн. — Хватит с нас всяческих священных имен. Никогда не знаешь, чего от них ожидать в следующий момент.

— К тому же, — продолжал Рекх-мара, на лице которого совершался медленный и чрезвычайно замысловатый переход от мертвенной бледности к свойственной ему от природы смуглости, — я всего лишь хотел сказать, что даже несмотря на отсутствие какого бы там ни было священного имени под алтарем Амон-Ра…

— Но там есть священное имя! — угрожающим тоном напомнил ему Псаммиад.

— Да, да, конечно! — спохватился египтянин. — Так вот, я хотел сказать, что даже если бы там не было никакого священного имени, я бы все равно чувствовал себя связанным узами честного слова… или этой самой бессловесной клятвы, что так распространена в вашей чудесной стране.

— Ну вот и хорошо! — сказал Псаммиад. — А теперь я хотел бы обратить ваше внимание на то, что внизу уже третий раз звонят к чаю. Надеюсь, вы не собираетесь посадить с собой за стол вашего достопочтенного приятеля? Ему, знаете ли, не стоит показываться на глаза слугам в таком непривычном для них виде.

— Но ты же сам говорил, что мы ничего не можем сделать до того, как найдем целый амулет, — сказала Антея. — То есть, аж до самого третьего декабря. Так что я просто ума не приложу, куда нам девать Рекх-мару.

— В кладовку, куда же еще! — отрывисто произнес Сирил. — Будем незаметно таскать ему с кухни еду. Заодно и повеселимся.

— Ура! — обрадовался Роберт. — Рекх-мара будет беглым роялистом, мы с Сирилом — преследующими его круглоголовыми, а Джейн с Антеей — укрывающими его дамами. — Он состроил самую зловещую физиономию, на какую только был способен, и добавил: — Полагаю, придется нам с Сирилом заготовить по такому случаю пару виселиц.

Так что после недолгого препирательства Рекх-мара был размещен на жительство во вполне комфортабельном закутке кладовки, расположенном между некогда украшавшей детскую комнату ржавой каминной решеткой и огромной двуспальной кроватью с порядком обветшалым пологом. Дети посадили жреца на туго набитый старым тряпьем мешок, набросили ему на плечи облысевшую от моли шубу, до того висевшую на вбитом в дверь гвозде и использовавшуюся исключительно для игры в «страшилки», и отправились вниз чаевничать. К чести детей нужно заметить, что большую часть своих порций они благородно отнесли в чулан и предложили своему незванному гостю. Чай Рекх-маре категорически не понравился, но зато он с большим удовольствием (и проворством) сметал прилагавшиеся к нему пирог и хлеб с маслом. На протяжении всего вечера дети по очереди сидели с ним в кладовке, так что когда наконец подошло время ложиться спать, египетский жрец совершенно свыкся с новой обстановкой и выглядел вполне счастливым.

Но когда на следующее утро четверо наших приятелей поднялись в кладовую, имея при себе по половинной порции лососятины, с болью в сердце сэкономленной во время завтрака, они не нашли там и следа Рекх-мары! В уютном закутке между каминной решеткой и кроватью по-прежнему наличествовали мешок со старым тряпьем и изъеденная молью шуба, но в остальном он был абсолютно пуст.

— Испарился голубчик! — была первая пришедшая детям в голову мысль. Но не успели они облегченно вздохнуть и вцепиться зубами в остатки лососины, как им в голову пришла вторая мысль, и она была отнюдь не такой приятной. Все четверо внезапно и одновременно вспомнили, что, поскольку амулет египтянина был проглочен висевшей на шее у Джейн половинкой, то у него не было никакой возможности вернуться к себе в прошлое. А раз так, то, стало быть, он все еще находился где-то в современной Англии и, вполне возможно, в эту самую минуту, замыслив недоброе, готовился напасть на них со спины.

Дабы предотвратить дальнейшие недоразумения, дети тщательно обыскали всю кладовку, но так никого и не нашли.

— Я считаю, что нам нужно плюнуть на него и немедленно отправиться в прошлое за целым амулетом, — сказал Сирил. — Пусть он себе плетет свои интриги сколько угодно — но только после того, как осуществится наше заветное желание!

— Не знаю, что и сказать, — замялась в нерешительности Антея. — А вдруг мы несправедливы по отношению к нему? Может быть, он вовсе и не такой подлый обманщик, как нам кажется? Ой, а вдруг с ним что-нибудь случилось?

— Случилось? С ним? — пожал плечами Сирил. — Ну нет! Во-первых, в кладовке вообще никогда и ничего не случается, а во-вторых, наш приятель жрец — не из тех, с кем может произойти что-нибудь серьезное.

— Да ведь все может быть! — воскликнула Антея. — А вдруг ночьюсюда забрались взломщики и случайно убили его, а потом, чтобы скрыть следы своего ужасного преступления, бросили его бранные осанки — то есть, я хотела сказать, бренные останки — в Темзу?

— А, может быть, они поступили еще проще, — абсолютно серьезным тоном подхватил Сирил, — и спрятали эти его самые бренные останки в один из чуланных сундуков? Ну что, кто-нибудь желает вернуться и посмотреть?

— Нет, нет, нет! — тут же запричитала Джейн. — Давайте лучше спросим совета у Псаммиада!

— Нет, давайте лучше спросим совета у нашего ученого Джимми, — предложила Антея. — Если с Рекх-марой и вправду что-нибудь случилось, то от Джимми будет гораздо больше пользы, чем от Псаммиада. К тому же он, как всегда, подумает, что ему все снится, и никому ничего не скажет.

Постучавшись в дверь и услыхав негромкое «Войдите!», дети один за другим проследовали в комнату ученого джентльмена. Там было все, как обычно: ученый джентльмен присутствовал за своим заваленным древними рукописями столом, на котором, кстати, простывал нетронутый завтрак. Но напротив него, в легком плетеном кресле, сидел не кто иной как пропавший без вести Рекх-мара!

— Тсс! — зашипел на детей ученый джентльмен. — Прошу вас, ни слова, иначе мой чудесный, мой потрясающий сон закончится! А я, между тем, еще не успел расспросить его о храме Хонсу. О, если бы вы только могли представить себе, сколь много удивительных вещей довелось мне узнать за этот последний час!

— Едва забрезжил рассвет, — принялся оправдываться Рекх-мара, — я покинул свое убежище и вскоре наткнулся на это достойное жилище. Знаете ли, мне как-то спокойнее здесь, среди обломков моей дорогой родины, чем в вашей тесной кладовке.

— Ну конечно же, это сон! — восклицал тем временем ученый джентльмен. — Но, Господи Боже мой, какой замечательный, какой удивительный и желанный сон! Чтоб мне сдох… э-э-э, то есть, я хотел сказать, клянусь честью!

— Не взывай к богам всуе! — предупредил его египетский жрец. — Ибо ты можешь вызвать к жизни Великих, деяния которых будут тебе не подвластны. Видите ли, — объяснил он замершим с раскрытыми от удивления ртами детям, — за этот час мы с ним стали совсем как братья, и теперь его жизнь так же дорога мне, как и моя собственная.

— Он рассказал мне о… — начал было ученый джентльмен, но Роберт довольно бесцеремонно прервал его. Да и что говорить, то была неподходящая для политеса минута.

— Вы еще не рассказали ему про амулет? — спросил он жреца.

— Нет, — ответил Рекх-мара.

— Тогда расскажите прямо сейчас. Это очень ученый человек, и вполне возможно, что он подскажет нам, как быть.

Некоторое время Рекх-мара с сомнением разглядывал ученого джентльмена, а затем рассказал ему все, что знал об амулете. Самое удивительное заключалось в том, что позднее дети не могли вспомнить ни буквы из всего им сказанного, хотя напрягали свои большие головы до помутнения рассудка. Наверное, хитрый египтянин использовал против них какое-нибудь очередное магическое заклинание.

Когда он закончил, ученый джентльмен облокотился о столешницу и обессиленно подпер голову ладонью.

— Милый Джимми! — ласково обратилась к нему Антея. — Прошу вас, не волнуйтесь вы так! Мы почему-то абсолютно уверены, что сегодня найдем его.

— Да, — зловеще прошептал Рекх-мара. — А вместе с ним, возможно, и смерть.

— Нам он нужен для того, — сказал Роберт, не обращая ровно никакого внимания на карканье египтянина, — чтобы исполнилось наше заветное желание.

— Кто из живущих может сказать, — продолжал утробно вещать Рекх-мара, — какие неслыханные и непредставимые нами желания исполняются за темными воротами смерти?

— Да хватит вам наконец! — взмолилась готовая удариться в рев Джейн.

И тут ученый джентльмен вдруг поднял свою умную голову.

— А почему бы вам еще раз не отправиться в прошлое? — предложил он. — Но только в тот момент, когда амулет никто не охраняет? Пожелайте, чтобы он оказался прямо у вас под носом, и все дела!

Это было настолько элементарно, что дети еще раз остолбенели от изумления. Изумлялись они, в основном, тому, что эта простецкая мысль не пришла в голову им самим.

— Чего же вы медлите? — вскричал Рекх-мара, соскакивая с кресла. — Отправляемся немедленно!

— А можно… Можно я отправлюсь с вами? — робко попросил ученый джентльмен. — Ведь все равно это лишь сон.

— Не только можно, но и нужно, мой горячо любимый брат… — начал было приплясывающий на месте от нетерпения Рекх-мара, но Сирил с Робертом тут же оборвали его одновременным и очень громким «Нет!»

— Если бы вы побывали с нами в Атлантиде, — объяснил Роберт, — то хорошенько бы подумали, прежде чем приглашать нашего Джимми в прошлое.

— Милый Джимми! — принялась сюсюкать над ученым джентльменом Антея. — Пожалуйста, не проситесь с нами в прошлое! Вы не успеете без нас соскучиться — мы вернемся, прежде чем вы успеете хотя бы пару раз моргнуть.

— А он тоже останется? — спросил ученый Джимми, показывая на египетского жреца.

— Нам с этими детьми следует держаться вместе, — ответил Рекх-мара. — Ибо если мы найдем единый и неделимый амулет, у меня будут такие же права на него, как и у них.

Джейн подняла амулет над головой, Антея произнесла имя силы, и пятеро искателей амулета один за другим (начиная с Рекх-мары) исчезли в сверкающей узорчатой арке, выросшей посреди кабинета ученого джентльмена.

Заглянув внутрь арки, ученый джентльмен успел увидеть царившую там кромешную тьму, сквозь которую слабо пробивались туманные огненные блики. Затем он откинулся назад в своем кресле и принялся ожесточенно протирать глаза.

* * *

Египетский жрец с детьми стояли посреди тесной, похожей на вертикально поставленный гроб каморки, вырубленной в толще огромной скалы. Дверью каморке служило квадратное отверстие с неровными краями, сквозь которое внутрь проникали отсветы пляшущих в отдалении огней пополам с приглушенным эхом каких-то абсолютно диких песнопений. Пятерка отважных путешественников во времени молча прислушивалась к жутковатым звукам, которые временами, когда в костры подбрасывали новую порцию дров и пламя взмывалось к самым небесам, становились гораздо громче и гораздо ужаснее.

— Где мы? — прошептала Антея.

— И в каком времени? — прошептал вслед за нею Роберт.

— Мы находимся в святилище, возведенном в самом начале человеческой веры, — ответил, зябко поеживаясь, египтянин. — Берите скорее амулет. Нам нужно возвращаться назад. Утро человечества окроплено слишком холодной (и слишком красной) росой.

И тут Джейн почувствовала, что ее рука коснулась некоего подобия высеченного из камня стола — и там, на этом холодном неровном камне, ее пальцы нащупали небольшую подковку, которая как две капли воды напоминала бы висевшую у нее на шее половинку амулета, если бы не была значительно толще. В два раза толще, если быть абсолютно точной.

— Он здесь! — воскликнула она. — Я нашла его!

Нужно сказать, что голос ее прозвучал так странно, что она сама лишь с большим трудом узнала его.

— Уходим отсюда! — настаивал Рекх-мара.

— А чего нам торопиться? — заупрямился вдруг Роберт. — Давайте сначала как следует осмотрим храм!

— Нужно уходить! — повторил египтянин. — Это место насквозь пропитано смертью и черной магией. Слышите?

Поющие голоса теперь звучали гораздо громче и исступленнее, а пляшущие огни, казалось, горели совсем рядом с храмом.

— Они приближаются! — закричал Рекх-мара. — Скорее, скорее поднимайте амулет!

Джейн молча повиновалась.

* * *

— Ну хватит вам тереть глаза! — обратилась Антея к ученому джентльмену. — Этак вы их себе в конце концов напрочь повыдавливаете! Вы разве не видите, что мы уже вернулись?

Не в силах вымолвить ни слова, ученый джентльмен молча таращился на нее своими натертыми до мозолей глазами.

— Мисс Антея! Мисс Джейн! Где вы там?

Голос, взывавший к Антее с Джейн, несомненно принадлежал старой нянечке, но в тот момент он почему-то был гораздо тоньше, визгливей и взволнованней, чем обычно.

— Этого еще только не хватало! — воскликнули дети в один голос. Затем Сирил обратился к ученому джентльмену: — Послушайте, мистер Джимми, вы пока посмотрите тут еще немного свой сон, а нам нужно на секундочку спуститься вниз, не то старая нянечка поднимется сюда. Уверяю вас, она ни за какие коврижки не поверит в то, что Рекх-мара всего лишь сон.

После чего все четверо устремились вниз по лестнице. Старая нянечка стояла посреди зала с оранжевым конвертом в одной руке и листком розовой бумаги — в другой.

— Ваши папа с мамой возвращаются домой! — кричала она. — Тут написано: «БУДЕМ ЛОНДОНЕ 11.15 ТЧК ПРИГОТОВЬТЕ КОМНАТЫ ЗПТ КАК СКАЗАНО ПИСЬМЕ ТЧК», и обе их подписи стоят, как миленькие!

— Ура! Ура! Ура! — закричали Сирил, Роберт и Джейн, прыгая от радости по холлу. Антея же кричать не могла — ее душили подступившие к горлу слезы.

— О! — почти шепотом произнесла она. — Так, значит, все это было правдой? Амулет исполнил наше заветное желание?

— Единственно, чего я не понимаю, так это про письмо, — говорила между тем старая нянечка. — Я не получала никакого письма.

— Ой! — тоненько пискнула Джейн. — Уж не про то ли вы самое письмо, что пришло вместе с другими однажды вечером… ну, когда вы еще пошли пить чай к подруге, а мы дотемна играли в привидения? Ой-ей-ей! Я тогда так напугалась, что засунула их в ящик трюмо — знаете, там еще полно всяческих щеток и кремов.

Не переставая оправдываться, она выдвинула ящик трюмо и…

— Смотрите, вот же они, с тех пор так тут и лежат!

В ящике оказалось одно письмо для няни и одно — для детей. В обоих письмах весьма подробно рассказывалось о том, что папа, закончив свою службу в качестве военного корреспондента, возвращается домой и что мама с Ягненком собираются присоединиться к нему в Италии, после чего они уже все вместе отправятся в Лондон. Еще там говорилось, что мама с Ягненком совсем-совсем выздоровели и что скоро папа пошлет старой нянечке телеграмму, в которой будет указаны точный день и час их прибытия в Лондон.

— Очень хорошо, мисс Джейн! — скорее в шутку, чем всерьез насупилась старая нянечка. — Как прикажете понимать ваши дурацкие шуточки? Да мне теперь придется, как бешеной, носиться по дому, чтобы успеть приготовить все к приезду ваших родителей!

— О, не сердись, милая нянечка! — сказала Джейн, обхватывая ее руками. — Сегодня у нас у всех такая радость!

— Мы обязательно поможем вам, — пообещал Сирил. — Но только не прямо сейчас, а через пару минут. У нас, видите ли, есть еще одно маленькое, но очень немаловажное дельце наверху. Сначала мы его уладим, а потом всем скопом перейдем в ваше распоряжение.

— Лучше идите отсюда, пока целы! — шутливо пригрозила им старая нянечка. — Знаю я вас! Уж лучше я позову на помощь стадо слонов из зоопарка. Ну да ладно, некогда мне тут с вами болтать — уже почти десять часов!

* * *

А наверху детей и впрямь поджидало одно очень немаловажное дельце. И устроить его нужно было раз и навсегда. Так что в тот день они проторчали у ученого джентльмена вовсе не пару минут, как предполагал Сирил, а добрых полтора часа.

Произведя лихорадочный обыск в мальчишеской спальне, дети извлекли из-под шкафа спавшего там Псаммиада. Из Псаммиада сыпался песок и ужасные ругательства.

— Да пусть себе злится, сколько его душе угодно, — сказала Антея в ответ на робкое предложение Джейн оставить Песчаного Эльфа в покое. — Он должен присутствовать на последнем совете, и все тут!

— Как только ученый джентльмен увидит его, с ним сделается припадок, — покачал головой Роберт.

Однако никакого припадка с ученым джентльменом не сделалось.

— Мой сон становится все более замечательным и удивительным! — воскликнул он, после того как Рекх-мара вкратце объяснил ему, кто такой Псаммиад. — Постойте, да ведь этот зверек мне уже однажды снился!

— Теперь у Джейн имеется половинка амулета, а у меня — целый амулет, — заговорил, не слушая его, Роберт. — Джейн, доставай свою половинку!

Джейн развязала шнурок и положила маленькую красную подковку, которой суждено было на протяжении всей этой книжки украшать ее шею, на стол, до безобразия заваленный пыльными бумагами и какими-то смутно знакомыми детям глиняными цилиндриками, испещренными крохотными замысловатыми значками, ужасно похожими на следы птичьих лапок.

Потом Роберт положил на стол целый амулет, причем Антея едва успела отстранить руку ученого джентльмена, совершенно инстинктивно (и, нужно сказать, довольно алчно) потянувшуюся к тому, что, по его мнению, было всего лишь «отлично сохранившимся артефактом».

А еще потом повторилась душераздирающая сцена с марсельским покрывалом, только на этот раз в качестве покрывала выступал разбросанный по столу ученый мусор. Джейнова половинка амулета задрожала, зарябила, заприплясывала на месте, а потом, подобно притягиваемой магнитом железной иголке, вдруг рванулась с места и быстро заскользила к еще хранившему тепло робертова кармана целому амулету. И уж совсем потом, подобно двум капелькам дождя, сливающимся воедино на оконном стекле, или же двум каплям ртути, втягивающимся одна в другую, половинка, ранее принадлежавшая детям и египетскому жрецу, скользнула в целый амулет, и — фьюить! — на замусоренном бумагами столе осталась лежать одна лишь толстая двойная подкова — единый, неделимый и совершенный Волшебный Амулет!

— Ну вот и хорошо! — сказал Псаммиад посреди всеобщего благоговейного затишья.

— Конечно, хорошо! — подтвердила Антея. — Особенно нам, потому что амулет исполнил наше самое заветное желание. Папа, мама и Ягненок сегодня возвращаются домой!

— А как же насчет меня? — вдруг спросил Рекх-мара.

— А какое у вас самое заветное желание? — поинтересовалась Антея.

— Знания! — не секунды не раздумывая, ответил молодой египтянин. — Огромные и глубокие знания! Я хочу знать в тысячу раз больше, чем самый ученый человек моей страны и моего времени может узнать за всю свою жизнь. Но увы, слишком великие знания абсолютно для меня бесполезны. Если я вернусь вместе с ними в мой темный век, кто поверит моим рассказам о том, как я путешествовал в будущее? Кто из моих соотечественников примет меня всерьез? Нет, я не хочу возвращаться в прошлое. Позвольте мне остаться здесь и стать самым большим знатоком моей давно ушедшей эпохи, почти уже нереальной для вас и в то же самое время такой живой и незабываемой для меня, эпохи, о которой, как мне поведал мой вновь обретенный брат, без всякого толку спорят ученые мужи вашего замечательного века.

— На твоем месте я попросил бы об этом не детей, а амулет, — посоветовал ему Псаммиад. — От него-то уж точно будет больше пользы. Но, должен тебя предупредить, жить в чужом времени порою бывает очень и очень опасно. Подумай хотя бы о том, что воздух отстоящей от твоего времени на шесть тысяч лет эпохи рано или поздно скажется на твоих не приспособленных для него легких. Но, впрочем, хватит об этом! Соберитесь в магический круг и попросите амулет помочь вам!

— О Господи, вот это сон! — воскликнул тут ученый джентльмен. — О, мои милые дети, если только вы хоть капельку меня любите (а я надеюсь, что это было, есть и будет так, в какой бы сон мы с вами не попали), то, умоляю вас, соберитесь в магический круг и попросите помощи у амулета!

Дети так и поступили. Как и в тот достопамятный августовский день, когда за окнами пламенело ослепительное полуденное солнце, они присели кружком на полу. Да только август давно прошел, и теперь за окном нависла густая пелена грязно-желтого тумана, который по какой-то непонятной прихоти природы неизменно сопутствует Выставочной Неделе.

«Ур-Гекау-Сетчех!», — сказала Джейн. Как только было произнесено имя силы, дневной свет померк, и комната погрузилась в кромешную тьму. Вместе со светом исчезли и все звуки, так что дети были окружены настолько плотной тишиной, что вы не сможете представить ее себе, даже если будете целый год пыжиться да пучиться. Это было все равно что внезапно ослепнуть и оглохнуть, а потом еще для полноты ощущений оказаться выброшенным в космический вакуум.

Затем из самого сердца этой неземной темноты показалось слабое, но невероятно красивое свечение, и одновременно в ушах у всех зазвучал слабый, но невероятно красивый голос. Свет был слишком нематериален, чтобы можно было разглядеть окружающую обстановку или хотя бы определить его источник. Но постепенно он разгорался все сильнее, а вместе с ним нарастал и голос. И был этот свет самым прекрасным светом, когда-либо явленным очам простых смертных. Что же до голоса, то это был самый прекрасный и одновременно самый ужасный голос на земле. И дети опустили глаза долу, и вслед за ними это сделали все остальные.

— Я здесь! — сказал голос. — Говорите, что вы хотите от меня узнать?

Последовала напряженная пауза. Никто не хотел говорить, а некоторые так просто боялись.

— Скажи, пожалуйста, что нам делать с Рекх-марой? — внезапно произнес Роберт осипшим от волнения голосом. — Нужно ли ему пройти сквозь амулет в прошлое, или же лучше…?

— Никто больше не сможет пройти сквозь амулет! — прервал его страшный и прекрасный голос. — Ворота во все страны и времена закрыты раз и навсегда с тех пор, как исчез несовершенный амулет, которому, кстати, все равно давно уже пора было исчезнуть. Но знайте же, что люди могут проходить через Совершенный Амулет и тем самым достигать союза, не измеряющегося рамками пространства и времени.

— Не будешь ли ты так любезен, — спросила Антея вибрирующим, как у оперной примы, голосом, — говорить с нами так, чтобы мы могли тебя понимать? Видишь ли, Псаммиад тут недавно говорил, что Рекх-мара не сможет долго жить в нашем времени, а раз он к тому же не может вернуться домой, то ему остается только… — Тут она замолчала, ибо ей показалось, что ее бедное сострадательное сердечко отчаянно забилось у нее в самом горле.

— Ни один человек не может жить в месте и времени, не предназначенном ему судьбой, — вновь загремел убийственно-сладкий голос. — Но душа человека — может! Правда, лишь в том случае, если в этом месте и этом времени найдется душа, настолько ей родственная, что сможет предоставить ей убежище в теле, принадлежащем этому месту и времени — так, чтобы эти две души были как одна в этом теле.

Дети переглянулись, и, нужно сказать, вид у них при этом был самый что ни на есть унылый. Чего нельзя было сказать об ученом джентльмене и египетском жреце — их взгляды были твердо прикованы друг к другу, и каждый из них был исполнен обещаний всевозможных потаенных, священных, чудесных и очень прекрасных вещей.

Антея случайно заметила это перекрестье взглядов.

— О нет, только не это! — запричитала она скорее по привычке, нежели всерьез. — Душа нашего милого Джимми совсем не похожа на душу Рекх-мары! Клянусь всем на свете, что это так! Я, конечно, не хочу показаться грубой, но душа нашего дорого Джимми отлита из чистого золота, а…

— Ничто из того, что мы называем дурным или низким, не сможет пройти сквозь сверкающую двойную арку моего Совершенного Амулета, — вновь перебил Антею громолазуревый голос. — Если оба согласны, то вам нужно всего лишь сказать слово силы, и пусть, пройдя сквозь амулет, две эти души сольются на веки веков — до тех пор, пока существует мир, и свет, и Бог!

— Вы согласны? — не очень твердо произнесла Джейн.

— Да.

— Да.

И хотя первый голос принадлежал ученому джентльмену, а второй — Рекх-маре, они были настолько однородно исполнены радостью, надеждой и ожиданием предстоящих чудес, что прозвучали (во всяком случае, для детей) слитно и неразличимо, как если бы говорил один и тот же человек.

Джейн взяла у Роберта амулет, и, воздев его в воздух между ученым джентльменом и египетским жрецом, в последний раз произнесла могущественное слово силы.

— Ур-Гекау-Сетчех! — отдалось под нависшими у них над головами сводами вечной тьмы.

И в ту же секунду Совершенный Амулет развернулся в сияющую двойную арку, смыкавшуюся своими узорчатыми боками в огромную букву «А».

— Большое «А» означает «Амон»! — взволнованно прошептала догадливая Джейн. — Это тот самый бог, Верховным Жрецом которого Рекх-мара был в Египте!

— Тсс! — еле слышно выдохнула Антея.

Вырывавшийся из огромной двойной арки изумрудный свет играл на лицах четверых детей и двух взрослых переливчатыми бликами, и в эту минуту высшего откровения они стали прекрасными, умными, одухотворенными, милосердными и даже, как мечтал о том давешний оратор из камдентаунской школы для мальчиков, храбрыми и законопослушными — и все потому, что их коснулся немыслимой красоты свет, которого не видели на Земле со дня сотворения мира.

— Иду! — воскликнул Рекх-мара, протягивая вперед руки.

— Иду! — воскликнул ученый джентльмен, в точности повторяя жест египтянина.

А потом каждый из них ступил под сверкающие своды двойной арки совершенного амулета.

А еще потом Рекх-мара задрожал, зарябил, заприплясывал на месте, и, подобно притягиваемой магнитом железной иголке рванувшись с места, быстро заскользил по узорчатому арочному проходу навстречу ученому джентльмену. И уж совсем потом, подобно капельке дождя, сливающейся с ручейком на оконном стекле, или же капле ртути, втягивающейся в более крупное озерцо, Рекх-мара, Божественный отец Храма Амон-Ра, ловец удачи и красильной рыбы, а также неутомимый путешественник и исследователь, был втянут и слит (а также перемешан, воссоединен и интегрирован) с безоговорочно любимым и почитаемым всеми четырьмя детьми ученым джентльменом Джимми.

И тут же в глаза пятерым оставшимся в комнате людям (плюс одному Псаммиаду) пребольно ударили лучи яркого декабрьского солнца. Окутывавший город туман рассеялся, как сон.

Совершенный Амулет по-прежнему был в руке у Джейн. Остальные дети плотно сгрудились вокруг нее, с немым удивлением взирая на обновленного ученого джентльмена. Они все еще не могли поверить, что Рекх-мара вот так просто взял и исчез без всякого следа. Во всяком случае, его тела в комнате уж точно было не видать. Что же до души…

— Ух ты, черт, какая гадость! — закричал Роберт и тяжеленным каблуком своего патентованной кожи ботинка припечатал к полу отвратительную, в указательный палец длиной и шириной, сороконожку, неистово извивавшуюся, дергавшуюся и плевавшуюся ядом в опасной близости от правой ноги ученого джентльмена.

— Эта ядовитая сороконожка, — объявил Псаммиад, — была тем, что осталось от темной стороны души Рекх-мары!

Последовала минута глубокого молчания.

— Так, значит, Рекх-мара теперь в нем? — немного испуганно спросила Джейн.

— Светлая часть его души перешла в вашего ненаглядного ученого друга, — ответил Псаммиад.

— Наш милый ученый Джимми тоже имеет право на исполнение своего заветного желания! — решительно произнесла Антея.

— Его заветным желанием, — отвечал ей Псаммиад, — всегда был амулет, который твоя младшая сестра в данный момент держит в руке. Ну, не всегда, конечно, но уж точно с тех самых пор, когда вы впервые показали ему вашу половинку.

— Нам больше нечего желать, — счастливым (и, как это часто бывает, одновременно грустным) тоном произнесла Антея.

— Да уж конечно! — ни с того ни с сего завопил Псаммиад таким сердитым голосом, какого дети не слышалт от него за все время их знакомства. — Ваши родители приезжают, и у вас все в порядке! А вы подумали о том, что будет со мной?! Нет? Так я вам скажу! Меня поймают, отправят в цирк и будут там показывать за деньги, унижая и оскорбляя всеми доступными способами. А потом меня заставят жить в Парламенте (на редкость свинское, кстати, место — одна грязь и совершенно нет песка) и выполнять желания ваших тупоумных политиков. О, мое бедное сердце надрывается при воспоминании о том маленьком миленьком храмике Ваала, вокруг которого один песок и никакой политики! О-о-о, я хочу оказаться там! А-а-а, я хочу жить в старом, добром и безопасном прошлом!

— А я хочу, чтобы твое желание исполнилось, — сказал как всегда рассеянный, но вежливый ученый джентльмен.

Псаммиад немедленно раздулся до своих волшебных размеров, вытянул в сторону Антеи свои улиточьи глазки (Антея потом уверяла каждого встречного и поперечного, что Песчаный Эльф не только послал ей прощальный любящий взгляд, но еще и смахнул с глаз набежавшую слезу, что, впрочем, абсолютно невероятно), а потом как-то странно всхлипнул и исчез. Навсегда.

— Что ж, — после непродолжительной паузы подытожила Антея. — Надеюсь, что он будет счастлив в прошлом. Единственной вещью, которая по-настоящему волновала его на этом свете, был песок, а, насколько я знаю, как раз песка-то в прошлом предостаточно.

— Мои милые дети! — завел свою обычную волынку ученый джентльмен. — Я, кажется, ненадолго задремал… И, знаете ли, мне приснился абсолютно потрясающий сон!

— Надеюсь, он вам понравился, — вежливо произнес Сирил.

— Да что там понравился! — воскликнул ученый Джимми. — После него я почувствовал себя другим человеком! Абсолютно другим человеком!

И тут внизу зазвонил колокольчик. Колокольчик входной двери. Послышалось звяканье задвижки. Голоса в холле.

— Приехали! — завопил Роберт, и все четверо детей почувствовали, как у них в сердце просыпается так долго дремавшее счастье.

— Вот, держите! — сказала Антея, выхватывая у Джейн амулет и насильно засовывая его в руку ученому джентльмену. — Берите, он ваш — полностью и безраздельно! Мы дарим вам его, потому что теперь в вас поровну от нашего друга Рекх-мары и от нашего милого… Ну, то есть, я хочу сказать, нашего милого, доброго, дорогого и вечного друга!

Она быстро (но, нужно вам сказать, очень пылко) обняла ученого джентльмена, и четверо детей, не тратя времени на бесчисленные ступеньки, просто-напросто упали с лестницы в холл.

А в холле, посреди узлов, баулов, картонок, корзин, ящиков и чемоданов, уже стояла и нетерпеливо озиралась по сторонам закутанная в дорожные плащи, накидки и шали их триединая заветная мечта — папа, мама и гогочущий от радости Ягненок.

* * *

— Боже мой! — восклицал ученый джентльмен, оставшись в тиши своего ученого кабинета. — Боже милосердный! Да это же самое настоящее сокровище! Милые дети! Их чистая, их светлая любовь пробудила во мне небывалое доселе видение мира. Теперь я понимаю совершенно необъяснимые вещи — я могу объять разумом все, что доселе было недоступно человеку! Милые дети! Милые, милые дети!

Примечания

1

«Брэдшо» — справочник расписания движения на всех железных дорогах Великобритании. Любимая книга Шерлока Холмса.

(обратно)

2

Лаутерский Пассаж — Бывший торговый центр на Западном Стрэнде. Представлял собой аркаду восьмидесяти футов длиной, крытую стеклянными куполами. Был снесен в 1904 году.

(обратно)

3

Хэмптон-Корт — знаменитая резиденция английских королей, начиная с Генриха VIII. Всемирно известна своими замечательными садами и парками, в планировке ее принимали участие многие знаменитые художники и архитекторы ХVII–XIX вв.

(обратно)

4

Альфред Великий (849–899), англо-саксонский король, объединивший под своей властью ряд разрозненных королевств. Покровительствовал наукам и искусствам. Чарлз Джордж Гордон (1833-85), английский колониальный деятель, генерал, руководивший подавлением восстаний в Китае и Судане. Бенджамин Дизраэли, граф Биконсфилд (1804-81), английский писатель и государственный деятель, премьер-министр в 1868 и 1874-80 гг.

(обратно)

5

Нисрох — ассирийское божество, слуга богини-прародительницы Намму. Изображалось с птичьей головой.

(обратно)

6

Намму — в шумерской мифологии богиня-прародительница, мать всех богов.

(обратно)

7

Дагон, финикийский бог, покровитель земледелия и рыбной ловли.

(обратно)

8

Имеется в виду 5 ноября — день Гая Фокса, когда добропорядочные граждане носят по улицам чучела, а затем сжигают их на кострах.

(обратно)

9

Трогмортон-стрит — улица, в южной части которой находится здание Королевской Биржи.

(обратно)

10

«Транксы» (бирж. жарг.) — акции железнодорожных компаний. «Каффиры» (бирж. жарг.) — акции южно-африканских алмазных рудников. «Стилзы» (бирж. жарг.) — акции сталелитейных компаний. Репорт (ком.) — отсрочка расчета по фондовой сделке или же надбавка в цене, взимаемая продавцом за такую отсрочку на Лондонской бирже. Депорт (ком.) — скидка за согласие на перенос расчетов по срочной сделке на Лондонской бирже. Опцион (ком.) — сделка с премией.

(обратно)

11

Орихальк — сплав цинка с медью, применявшийся в Древней Греции.

(обратно)

12

Senatus populusque Romanus (лат.) — Сенат и народ римский. Официальная формула высшей власти в римской республике.

(обратно)

13

Несессер (фр.)

(обратно)

14

В лондонском Гайд-Парке находится знаменитый уголок ораторов, где каждый желающий может высказаться по любому интересующему его вопросу.

(обратно)

15

Брикстон, Брокли — лондонские районы, примыкающие непосредственно к Уэст-Энду, в начале XX века были заселены, в основном, представителями низших слоев среднего класса.

(обратно)

16

Хрустальный дворец — огромный павильон из стекла и чугуна, построенный для «Великой выставки» 1851 г. Сгорел в 1936 г.

(обратно)

17

Амон (также Амон-Ра) — в египетской мифологии бог солнца, «царь всех богов». Изображался в виде человека в короне с двумя высокими перьями и солнечным диском. Мут («мать матерей») — богиня неба, жена Амона и мать Хонсу. Изображалась в виде женщины. Хонсу («проходящий») — бог луны, сын Амона и Мут. Имел также функции бога времени и его счета. Изображался в виде юноши с серпом и диском луны на голове.

(обратно)

18

Зуавы — «алжирские стрелки», французские колониальные войска, комплектовавшиеся, в основном, из жителей Северной Африки.

(обратно)

19

Государственный флаг Великобритании.

(обратно)

20

Он же день «середины лета», 24 июня.

(обратно)

21

Well (англ.) — колодец, источник. Одновременно имеется в виду знаменитый английский писатель-фантаст Герберт Уэллс.

(обратно)

22

Тир — рабовладельческий город-государство в Финикии. Основан в начале третьего тысячелетия до нашей эры. В 332 году разрушен Александром Македонским, затем снова восстановлен в период эллинизма. Другими крупными финикийскими городами являлись Библ и упоминающийся ниже Сидон.

(обратно)

23

Верша (тж. морда) — рыболовное орудие типа ловушки, более всего похожая на сплетенную из тонких ивовых прутьев корзину. Достигает 2–2.5 метров в длину.

(обратно)

24

Мурекс — пурпуровая улитка, она же багрянка. В древности использовалась для получения пурпурной краски, а также употреблялась в пищу.

(обратно)

25

Столбы Бога — они же Мелькартовы (у греков — Геркулесовы) столпы, более известные ныне как Гибралтарский пролив.

(обратно)

26

Одно из главных божеств в западносемитской мифологии. Его культ был распространен в Финикии, Сириии и Палестине во II–I тысячелетиях до н. э.

(обратно)

27

Война Великобритании против южно-африканских бурских республик Орнжевая и Трансвааль, проистекавшая в 1899–1902 гг. Закончилась трудной победой англичан, объединивших в 1910 году завоеванные территории в Южно-Африканский Союз.

(обратно)

28

«Маскелайн и Кук» — цирковая труппа, чей основатель и руководитель Джон Невил Маскелайн прославился в начале века исполнением сложных иллюзионистских трюков. В 1905-17 гг. труппа давала представления в упоминающемся ниже Театре Св. Георгия, расположенном в «Лэнгхем-Плейс» — огромном здании, первоначально отеле, затем — культурном центре, в наше время — служебном здании радиокомпании «Би-Би-Си».

(обратно)

29

Египесткий Зал (официальное название — Лондонский музей) — выставочное здание со стилизованным под Древний Египет фасадом, построенное в 1812 году на Пиккадилли и просуществовавшее до 1905 года. В нем проходили всевозможные исторические и этнографические экспозиции.

(обратно)

30

Очевидно, название одной из программ «Маскелайна и Кука».

(обратно)

31

Большой лондонский вокзал, конечная станция Лондонского-Мидлендского района.

(обратно)

Оглавление

Глава I. ПСАММИАД

Глава II. ПОЛОВИНКА АМУЛЕТА

Глава III. ПРОШЛОЕ

Глава IV. ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

Глава V. БИТВА ЗА ДЕРЕВНЮ

Глава VI. ВРАТА ВАВИЛОНА

Глава VII. «МРАЧНОЕ УЗИЛИЩЕ ПОД КРЕПОСТНЫМ РВОМ»

Глава VIII. НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОРОЛЕВЫ В ЛОНДОНЕ

Глава IX. АТЛАНТИДА

Глава X. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С МАЛЕНЬКОЙ ЗАМАРАШКОЙ И ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ

Глава XI. У ФАРАОНА

Глава XII. ИЗВИНИТЕЛЬНЫЙ ПОДАРОК И ИСКЛЮЧЕННЫЙ МАЛЬЧИК

Глава XIII. КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ НА ОЛОВЯННЫХ ОСТРОВАХ

Глава XIV. ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ

*** Примечания ***