Наступление бури [Рейчел Кейн] (fb2) читать онлайн

Рейчел Кейн Наступление бури

Перечисленные ниже смелые литераторы выполнили задачу, поставленную перед ними Национальным Писательским Месячником, написав в ноябре 2004 года пятьдесят тысяч слов. Я приветствую их невероятную самоотверженность в деле служения книге и горжусь тем, что в 2004 году являлась спонсором сообщества НПМ.

Вот их имена:

Дженни Гриффи

Джули «ОО» Сэйд

Донна Блец

Сильвер Инк

Дэнсс Мур

Лиф Уилсон

Дженифер Мтатарис

Кристалл Саракас

Благодарности

Автору хочется сказать огромное спасибо

Охотникам за штормами, воодушевившим меня на это безумие.

(Привет, ребята)

Джо Мэджу, без которого ни эта, ни ЛЮБАЯ ДРУГАЯ книга о Хранителях Стихий никогда бы не появилась. Вращающим время: Келу, Кэти, Беки, Лауре, Клэр (салют, детка) и Марле. Рэйчел Шир и Теру Матиссу. Они знают за что, и это имеет отношение к оборотням.

Величайшей группе в мире: Джо Бонамассе, Эрику Цару и Кенни Крэмму! www.jbonamassa.com (а также каждому; кто их поддерживает) «Лучшему Американскому кофе» в Арлингтоне и тому, кем бы он ни был, кто придумал неподражаемый «Карамельный мокко»; который мне подали в 5:30 утра.

И конечно, Коту Как всегда.

Предыстория

Зовут меня Джоанн Болдуин. В прежние времена я контролировала погоду, но бросила это занятие. Представьте: Хранители Погоды — те самые, которые должны защищать вас, не давая погибнуть от страшных пожаров, наводнений, землетрясений, штормов и прочих забав, состряпанных не слишком доброй к нам Матерью Природ безупречны, даже если не касаться вопроса о джиннах, помощь которых они используют в работе. Признаться, раньше я и сама считала нормальным держать магическое существо закупоренным в бутылке, полностью подчинив его человеческой воле. Но больше так не думаю, особенно с тех пор, как полюбила одного из них.

Оставив постоянную работу, я попыталась вновь вернуться к нормальной жизни… что не слишком легкая задача для девушки, не обладающей простыми житейскими навыками, так необходимыми в мире людей. Да, мне ведь еще довелось побывать мертвой, было и такое. Согласитесь, все это несколько затрудняет возвращение в повседневность.

И как быть с моими любимыми, быстрыми, как вихрь, машинами?

Есть вероятность, что добром это не кончится.

Впрочем, для меня это естественно.

Интерлюдия

Уничтожить мир вовсе не так трудно, как считают люди. Не по сезону жаркое солнце настойчиво греет участок океана у берегов Африки. Потеплев на несколько градусов, вода серым маревом поднимается в воздух. И кажется, что тут особенного: просто настает новый день, нарушающий баланс между водой и ветром.

Но нет. Воздух тоже прогрет всего на несколько градусов выше нормы, но из-за этого он движется быстрее, вместе с захваченной в заложники влагой. По мере того как она конденсируется, призрачное марево сгущается, обретая плотность и очертания. Туман по спирали поднимается ввысь, туда, где воздух остается разреженным и холодным. На этой высоте туман сгущается в капли, слишком тяжелые для того, чтобы удержаться на весу, и они дождем проливаются в породившее их лоно океана Но там, над поверхностью, слишком жарко, и осадки сталкиваются со встречным, еще более сильным подъемным потоком, перехватывающим их и снова возносящим на головокружительную высоту. Снова все повторяется. Капли пожирают друг друга, подобно каннибалам, укрупняются, тяжелеют и, увлекаемые своим весом, снова обрушиваются в океан.

И вновь не достигают его: восходящие потоки воздуха пересиливают воздействие гравитации. Цикл продолжается, все больше и больше влаги поднимается вверх, и, не имея возможности пролиться дождем, формирует плотные белые облака. Глядя на этот нескончаемый брачный танец жаркого солнца и теплого моря, можно ощутить концентрацию колоссальной энергии.

Вроде бы никакой разницы с тем, что ежедневно происходит в Колыбели Штормов.

Но на самом деле она есть, еще как есть — если вы знаете, что искать.

Если бы я вовремя обратила на это внимание, ничего бы не случилось.

Глава первая

Я продолжала твердить себе, что мне случалось переживать и худшее, но это мало помогало. Еще секунда, и я заору. И кого-нибудь прикончу… Причем не обязательно в таком порядке. «Случалось переживать худшее». Да. Случалось. Но очень давно. И мои ощущения тогда были совершенно иными.

Я тупо смотрела на черную стену студии, держась прямо под жаркими, безжалостными лучами. В десяти футах передо мной дикторы продолжали выдавать новости. Утренние новости, которые всегда, по определению, более позитивны, чем их же вечерняя трепотня. Я отчаянно потела в своем желтом дождевике, соответствующе-дурацкой шляпе и таких же идиотских резиновых сапогах. Смахивала на девчонку с логотипа компании «Мортон Солт», только не такую очаровательную.

Погода снаружи стояла ясная и, черт, без малейшего намека на возможность дождя. Но Дивный Марвин Макларти, экстраординарный метеоролог, готов был с вероятностью в семьдесят процентов провозгласить, что в ближайшие двадцать четыре часа прольется ливень. И это для Марвина был не первый случай такого неожиданного, как гром с ясного неба (никаких каламбуров), предсказания… Две ночи назад он оказался единственным, кто точно предугадал обрушившийся на побережье тропический шторм, в то время как все прочие, включая Национальную Океаническую и Атмосферную Администрацию (в обиходе НОАА), предполагали, что он обрушится на сушу двумя сотнями миль южнее.

Это могло бы пойти ему на пользу. Но, по сути, лишь сделало его еще более несносным. Сколь бы невероятным такое ни казалось.

Боже правый на Небесах, вот уж не думала, что мне будет так недоставать положения Хранительницы Погоды! Но надо признать, что в некоторые моменты мне так хочется вернуться к прежней работе, что я поползла бы ради этого по битому стеклу.

Но сейчас я изо всех сил скалила зубы в широкой улыбке, в то время как красный свет лился на камеру напротив меня и Марвина, стоявшего со мной рядом. То был крупный мужчина, дородный, со вживленными волосами, большущими неестественно-белыми зубами, голубыми, прошедшими лазерную коррекцию, глазами и лицом, сверхъестественная гладкость которого объяснялась дермабразией и инъекциями ботокса. Ладно, готова признать, что насчет ботокса это только мои догадки. Но в любом случае этот малый что было сил цеплялся за стремительно и безвозвратно уходящую молодость.

Заработала вторая камера. Марвин прошелся по студии, обменялся замечаниями с дикторами, Джейни и Куртом, и, повернувшись к карте погоды, принялся вещать о холодном атмосферном фронте, подступавшем с юго-востока… Только вот там ничего подобного не было. Фронт да, имелся, только он задержался у границ Джорджии и явно не обладал энергией, достаточной для того, чтобы пересечь ее — во всяком случае, в нынешнем году. Позади него на экране высвечивались заковыристые диаграммы, представлявшие анимационную обработку данных, полученных с метеорологических спутников, информационная ценность которых для девяноста пяти процентов смотревших прогноз погоды зрителей была равна абсолютному нулю.

Марвин являлся профессиональным, сертифицированным метеорологом, дипломированным климатологом.

Честно говоря, он решительно ничего не знал насчет погоды, но был чертовски везучим. Во всяком случае, насколько я могла об этом судить. А уж я-то, поверьте, судить об этом очень даже могла!

Он прошел мимо анимационной карты, и камера последовала за ним, остановилась на мне, и он остановился в кадре. Я повернулась к нему с улыбкой, хотя лучше бы навела на него здоровенную пушку.

— Доброе утро, Джоанн! — лучезарно улыбаясь в ответ, прогромыхал Марвин. Рыкнул он на меня раньше, в коридоре, когда протиснулся мимо, направляясь в гримерную. — Готова поговорить о том, что нас ждет?

— Конечно, Марвин! — откликнулась я с бойким энтузиазмом девицы из группы поддержки спортивной команды.

«У меня была настоящая работа. Я защищала людей. Спасала жизни. И за каким чертом меня занесло сюда?»

Но он, разумеется, моих внутренних стенаний не слышал.

— Замечательно! Итак, мы знаем, как неласкова была погода в последние несколько деньков, особенно по отношению к нашим друзьям на побережье. Мы также знаем, что сегодня ожидается ясный, солнечный день, но давайте поговорим с нашими зрителями из солнечного штата Флорида о том, на что им следует рассчитывать завтра.

Камера сместила фокус. Я оказалась в центре кадра.

За свою улыбочку я цеплялась так, словно от нее зависела моя жизнь.

— Ну, Марвин, я уверена, завтра будет прекрасный день для прогулок, чтобы впитать в себя…

Марвин сделал несколько предписанных сценарием шагов, выйдя из кадра, а как только я произнесла слово «впитать», скучающий, жующий сигару рабочий сцены, стоявший вне видимости камеры, слева от меня, дернул за веревку.

Примерно двадцать галлонов воды вылились из перевернувшихся прямо у меня над головой ведер, и весь этот поток угодил в цель. Ощущение было еще то! То ли эти гады охладили ее, то ли она сама остыла, пока стояла там, на стропилах, над съемочной площадкой, но только вода, стекшая, расплескавшись брызгами, по моему желтому дождевику, не преминув при этом попасть за шиворот и за голенища идиотских резиновых сапог, оказалась прямо-таки ледяной.

Оказавшись посреди растекающейся лужи в своем желтом резиновом прикиде, я охнула, и вид у меня сделался удивленный. Что, замечу, не стоило мне особых усилий: даже если вы этого ожидаете, все равно трудно не удивиться в подобной ситуации.

А самое поразительное то, что я за это никого не пришибу.

Дикторы и Марвин расхохотались, как сумасшедшие. Я, продолжая улыбаться, сняла свою непромокаемую шляпу и сказала:

— Да, ребята, такое у нас во Флориде климат выделывает, когда ты меньше всего ожидаешь…

И тут они окатили меня из последнего ведра. О чем мы не договаривались и никто меня не предупреждал.

— Ох, надо же! Ты уж прости! — воскликнул Марвин и появился в кадре, в то время как я убирала назад свои промокшие волосы, изо всех сил стараясь сохранить улыбку.

— Кажется, завтра мы можем рассчитывать на дождичек, а? С вероятностью в семьдесят процентов, — проскрипела я, Похоже, далеко не так бойко и весело, как планировалось.

— Итак, мамочки, с утра готовьте для своих ребятишек зонтики и дождевики. Джоанн, настало время нашего метеорологического урока для телезрителей. Можешь ты объяснить им, в чем разница между погодой и климатом?

«Климат — это усредненная погода для определенного ареала за длительный промежуток времени, болван напыщенный», — подумала я, но вслух, разумеется, ничего подобного не сказала, а, продолжая улыбаться и глядя на него, спросила:

— А в чем разница, Марвин? Я не знаю.

В конце концов, я была настоящей женщиной, а все происходящее, надо полагать, являлось воздаянием за какие-то страшные преступления, совершенные в предыдущей жизни. Которую мне, судя по тяжести наказания, довелось прожить в качестве Чингисхана.

Марвин уставился в камеру с самым серьезным видом, на какой только был способен, и заявил:

— Нельзя упогодить дерево, но можно его акклиматизировать.

Я уставилась на него и таращилась, пожалуй, на пару секунд дольше, чем это положено по телевизионному этикету, после чего снова включила дежурную улыбку и поворковала:

— До встречи, ребята. Завтра мы позабавим вас новыми фактами насчет погоды.

Марвин помахал в камеру. Я тоже. Красный огонек погас. Курт с Джейни вернулись в кадр: кажется, они собирались по какому-то причудливому поводу проинтервьюировать золотистого ретривера. Я одарила Марвина взглядом, выражавшим чувства, за которые, приди мне в голову их озвучить, мигом вылетела бы с работы, и перебросила мокрые волосы через плечо с намерением выжать их, как половую тряпку, в растекшуюся подо мной лужу.

Он подался ко мне и прошептал:

— Эй, знаешь что? Ты прямо как Белоснежка… Чертовски хороша, на взгляд семи гномов. Ха!

— У тебя микрофон включен, — выдала я в ответ, повергнув его в паническую пляску. Насчет микрофона, конечно, соврала, как приятно было видеть его с такой физиономией! Вдобавок золотистый ретривер, сбитый этим с толку, зарычал и дернулся, натянув поводок, к нему: в результате суматоха возникла и в кадре, и за его пределами. Я вышла наконец из лужи и, хлюпая сапогами, направилась прочь мимо ухмыляющихся рабочих сцены, прекрасно понявших, что я сделала, и жалевших, что сами до этого не додумались. Скинув на ходу дождевик, я запихнула шляпу его карман и свалила из студии, прошмыгнув в громко хлопнувшую дверь.

Свободна!

Трудно поверить, что всего какой-то год назад я являлась доверенным агентом одной из самых могущественных организаций на Земле и в качестве повседневной работыпеклась жизни и безопасности миллионов людей. Еще труднее поверить, что я сама добровольно, от всего этого отказалась и вполне серьезно считала, что не буду испытывать сожалений.

Нормальная жизнь? Какая, на хрен, нормальная жизнь! Я стала Хранителем по окончании школы, прошла элитарную подготовку, провела годы, оттачивая и совершенствуя технику контроля над ветрами, водой и погодой. При этом обо мне заботились, опекали, к моим услугам было все, что заблагорассудится. И даже не отдавала себе отчет, насколько это здорово, до тех пор, пока не оказалась вынужденной существовать на нищенский оклад и не уразумела, что такое растягивать баночку арахисового масла от зарплаты до зарплаты.

Если что-то и было великолепным, так это моя работа!

Набрав полную грудь холодного кондиционированного воздуха, я огляделась в поисках местечка, где бы присесть. В холле находилось еще несколько сотрудников: они смотрели на меня со смущенным видом людей, представивших себя на моем месте и думающих: «Господи, что угодно, только не это!»

Игнорируя их взгляды, я сняла большущие клоунские резиновые сапоги. В гримерной какая-то добрая душа вручила мне белое махровое полотенце, и я принялась яростно вытирать промокшие волосы, которые тут же начали курчавиться. Завиваться дивными, черными, густыми кудряшками. Колечками. Тьфу!

До моей смерти такого не случалось. Я воплощала в себе силу. Потом мне довелось просуществовать несколько странных, безумных дней в качестве джинна, что оказалось куда как более и куда как менее забавным, чем можно себе вообразить. Ну а потом оказалась вышвырнута обратно, в состояние простой смертной.

Только вот в ходе всех этих пертурбаций мои волосы, некогда совершенно прямые, приобрели тенденцию завиваться кудряшками. И я, при всей своей силе, ничего не могла с этим поделать.

Впрочем, говорить сейчас насчет силы было бы в любом случае преувеличением. Свои, если можно так выразиться, «жетон и пушку» я сдала Хранителям и ушла со службы. А это фактически означало, что хотя определенные способности, и даже немалые, у меня сохранились, я нынче обычная, рядовая гражданка. Сечете? — обычная гражданка, способная чувствовать погоду и воздействовать на неё. Нет, не то чтобы я этим занималась, конечно же, нет. Но могла.

Три месяца после ухода я, испытывая самую настоящую ломку, успешно противилась постоянным позывам во что-нибудь вмешаться и страшно гордилась тем, что мне это удается. Жаль, что, в отличие от Анонимных Алкоголиков, у отставных Хранителей нет ничего вроде программы «двенадцать шагов» и ничего такого, что позволяло бы отмечать вехи на пути реабилитации.

Правда, надо признать, что к моей удивительной силе воли имело отношение и полученное от бывших коллег предупреждение, что стоит мне хотя бы попытаться потереть две капельки дождя одну об другую, и меня подвергнут магической лоботомии. Надо сказать, что для некоторых такого рода вмешательство проходило вполне сносно, но в отношении лиц вроде меня, с высоким уровнем специфических способностей, лишение их было аналогично радикальному хирургическому вмешательству, вроде ампутации. Существовала немалая вероядаже столь шаткие и ненадежные, какой представляла собою я.

Вздохнув, я с закрытыми глазами продолжила вытирать волосы. Бывали дни, и со временем их становилось не меньше, а больше, когда я по-настоящему сожалела о том, что поддалась импульсу высказать им в лицо все наболевшее и уйти, и порой мне приходилось подавлять желание вернуться к прежней жизни. Однако у меня имелись достаточно веские основания считать это плохой идеей. И прежде всего потому, что вернуться к ним означало для меня навсегда лишиться того единственного, что действительно имело для меня значение. Я готова была, сколько потребуется, жить в паршивой квартире, носить вышедшую из моды одежду и обуваться в подделки под известные модели, и все ради Дэвида.

Наверное, это и есть настоящая любовь.

— Эй, Джо!

Прервав ожесточенное вытирание волос, я открыла глаза и узрела перед самым носом дымящуюся чашку кофе. Моей благодетельницей и персональным божеством была прелестная маленькая блондинка, известная под именем Черис, невероятно юная и хорошенькая, с пляжным загаром и прозрачными голубыми глазами, поразительно остро чувствующая все неуместное. Мне она нравилась даже при том, что была, пожалуй, слишком уж хороша. В конце концов, не все в нынешней жизни было тяжким бременем, вот Черис, например, делала мои дни чуточку ярче.

— Хорошо выглядишь, — заявила она с непроницаемым лицом. — Что, кудряшки под пуделя опять входят в моду?

— А ты не заглядывала в последний «Вог»? Это последний писк волосенки под педика. Возвращаются, как и туфли на платформе.

— Ну не знаю, солнышко, скажу только, что видок у тебя как у Ширли Темпл в роли невесты Франкенштейна. Прямо хоть сейчас беги к стилисту и меняй под тебя имидж.

На самом деле, конечно, менять имидж ей было ни к чему, выглядела она прекрасно. На ней был открывающий живот топик крупной вязки, разукрашенный большущими желтыми смайлами, под ним сетчатый трикотажный тон и, наконец, яркий апельсиновый жакет. Такому прикиду я могла позавидовать, исключая, правда, пирсинг на пупке. Низко, на бедрах, посаженные брюки открывали взгляду приятные, изящные изгибы прекрасной фигуры. Обута она была в дизайнерские шлепанцы, украшенные крохотными желто-оранжевыми декоративными пчелками. Когда я, проводя осмотр, подняла ей руки и чуточку ее повертела, девушка улыбнулась.

— Ну что? На сколько очков тянет мой прикид?

— На девять, ответила, поразмыслив, я.

Черис отпрянула с обиженным видом.

— На девять? Насмехаешься, да?

— Это с учетом вычета за неподходящий педикюр, заявила я, указывая на пальцы ее ног. Не приходится сомневаться, что этот лак «Лайм глиттер сюрприз» сохранился еще со вчерашнего дня.

— Черт возьми!

Она хмуро взглянула на свои изящные пальчики, на одном из которых красовалось маленькое серебряное колечко.

— Ладно, на зато я могу отыграть очки за счет новой татушки, разве нет?

— Что-то я тебя вертела, а ее не заметила. Дай взглянуть.

Она развернулась и указала на поясницу: рисунок цвета индиго красовался над краем очень низко сидевших брюк…

Я заморгала, ибо то была большеглазая голова пришельца. Космического пришельца.

— Здорово! — промолвила я, подавшись ближе, чтобы лучше разглядеть это чудо. Кожа вокруг еще оставалась покрасневшей.

— Сильно болит?

Она пожала плечами, глядя на женщину в консервативном черном брючном костюме, вошедшую в холл и тут же одарившую Черис таким взглядом, какие у подобных особ припасены специально для девушек в низко посаженных брюках, с татушками и пирсингами на пупках.

Я приметила дьявольский огонек, вспыхнувший в глазах Черис, когда она заговорила нарочито громко, чуть ли не визгливо:

— Ну, сама понимаешь, когда делают наколку, это всегда больно. Но ничего, чуток кокаина, и все терпимо.

Женщина, потянувшаяся было за кофе, замерла. Я проследила за тем, как ее напряженная рука с покрытыми французским лаком ногтями продолжила движение, и так же громко спросила:

— Ты курнула или нюхнула?

А что, я нынче женщина простая. Возможно, это мой новый кармический путь.

— Курнула, — весело ответила Черис. — Это лучший способ словить кайф, тем более что, когда все было сделано, я, ну, ты понимаешь, нервничала. Вот и подкурила, чтобы успокоиться.

Женщина сжала чашку так, что у нее побелели костяшки пальцев.

— А как с кадровиками? — поинтересовалась я.

— Ты о тесте на наркотики? Ну, помочусь им в чашку через пару часов. Что-то в этом роде.

Я накрыла полотенцем мокрые ноги, и Черис шлепнулась на стул рядом со мной.

— Слышала, у тебя собеседование: хочешь участвовать в пятничном вечернем прогнозе?

— Ага. Не то чтобы у меня имелся хоть какой-то чертов шанс, но…

Но платили там больше, и роль моя виделась мне не столь унизительной. В конце концов, если заняться чем-то таким, чем можно гордиться, мне, быть может, будет не так остро недоставать того, что я уже не прежняя Джоанн Болдуин, Хранитель Погоды.

— Кончай дурить, есть у тебя «чертов шанс». Причем немалый. Ты хорошо выглядишь в кадре, твой вид внушает доверие, а парни, так те от тебя просто тащатся. Ты ведь видела сайт, верно?

Я посмотрела на нее непонимающе.

— Ну ты даешь да у тебя рейтинг выше крыши. Обалдеть, да и только. Вот так, подруга, я не шучу. Но это еще полдела, а ты почитала бы электронную почту. Все парни пишут, что ты крутая чувиха.

— Правда?

По-честному, я не видела никакой крутизны в том, что мне ведрами лили на башку воду. Или втом, чтобы красоваться перед камерой в шортах, футболке с надписью «Я люблю Флориду» и огромнейших солнцезащитных очках на носу. О сексуальном бикини или о чем-то подобном не шло и речи.

Собственно говоря, я и должна была выглядеть убого и вполне соответствовала этим требованиям: что в дурацких резиновых сапогах посреди лужи, что в идиотской песочнице. Какая уж тут, к черту, крутизна!

— Нет, послушай, ты просто не врубаешься, — гнула свое Черис. — Это магия очков.

Черис представляла собой ходячий кладезь теорий, по большей части имеющих отношение к секретам Каббалы, скрывающимся среди нас пришельцам и тому подобному. Это, с одной стороны, добавляло ей шарма, но, с другой, просто отпугивало.

Я прихватила с гримерного столика щетку и принялась распрямлять волосы. Женевьева, дородная, вечно хмурая особа родом из Миннесоты, коротко стриженная и никогда не пользующаяся косметикой, решительно отобрала щетку и сама занялась моими волосами с усердием и нежностью косметолога, прошедшего подготовку в исправительной колонии. Я моргнула, дернулась и изнутри закусила губу, чтобы не посетовать вслух.

— Сама подумай, — гнула между тем свое Черис, — ты ведь видела в кино, и не раз, как самая классная девчонка таскается, типа, в роговых очках или в чем-то подобном, и все остальные в картине считают ее если не уродиной, то уж точно ничем не примечательной серостью. А потом она снимает эти дурацкие очки, а все хором охают — да она же великолепна. Магия очков!

Мне пришлось поставить чашечку с кофе и внутренне собраться, потому как Женевьева взялась за устранение узла в моих волосах, прибегнув к эффективному, но весьма брутальному методу вырывания его с корнем. Сглотнув, я дрожащим голосом повторила:

— Магия очков…

— Вспомни Кларка Кента! — просияла Черис. — Этот дурацкий прикид и есть твои волшебные очки, только в твоем случае он никого не дурачит, все просто участвуют в игре. На самом деле ни для кого не тайна, что ты только рядишься по-идиотски, а так самая классная. Это просто супер!

— Слушай, ты ведь не отсюда родом, а? — спросила я.

— В смысле, не из Флориды?

— Не с третьей планеты от Солнца.

На ее лице появилась удивительная улыбка: одна сторона поднялась выше другой, образовав ямочку. Я приметила одного из офисных парней, стоявшего прислоняясь к двери и уставившись в нее — не на нее, а именно в нее, с обалдевшим видом, — но она постоянно притягивала к себе подобные взгляды, хотя, кажется, никогда этого не замечала. Странно, однако, что ни один из этих ее воздыхателей, похоже, не пытался пригласить ее на свидание. Впрочем, возможно, они знали о ней что-то такое, чего не знала я.

— Сколько там тыков?

— Мы что, опять толкуем о наркоте?

Я закатила глаза.

— Ну ты даешь — об этом сайте, вот о чем.

— Пара сотен тысяч, около того.

— Да ты смеешься!

— Ничего подобного. Мне ребята из отдела информационных технологий сказали.

В последнем ничего удивительного не было: ребята из отдела информационных технологий были рады любому поводу завести с ней разговор. Удивляться стоило тому, что Черис их болтовню услышала.

— С чего это ты стала слушать ребят из техотдела?

Она подняла бровь.

— Мы с ними обсуждали «Секретные материалы». Догоняешь? Ну, сериал про Малдера и Скалли, и…

А, ну конечно. Вторжения пришельцев. Диковинные происшествия. Как ни странно, но это был конек Черис. Оттуда и ее татушка.

Кофе оказался приличным, что удивляло: как правило, напиток даже с утра пораньше был прогорклым, явно не лучшего качества. Возможно, кого-то это достало, и он послал в фирменный магазин «Старбакс» за настоящим кофе. Так или иначе я успокаивала себя глоточками, в то время как Женевьева продолжала терзать мои волосы. То, что она делала, можно было назвать расчесыванием, а можно — прополкой.

— Ну, так какие планы? Остаток дня у тебя свободен? спросила Черис. Не имея возможности шевельнуть головой, чтобы кивнуть, я похлопала ладошкой, выражая нечеткое подтверждение.

— Отлично. Завтра у меня рекламная запись, но на сегодня с делами закончено. Как насчет того, чтобы заняться покупками? Мы могли бы к десяти совершить набег на торговый центр.

Сейчас было семь утра, но Черис есть Черис. Она знала расписание работы всех приличных торговых заведений в трех ближайших штатах и планировала такие походы заранее.

Женевьева взялась за фен, угрожающее гудение которого заставило мой многострадальный скальп съежиться. Мне бы ее остановить, но фокус заключался в том, что всякий раз после подобной пыточной процедуры я выглядела потрясающе. Такой уж имелся у Женевьевы дар.

— Вот что мне нужно позарез, так это заняться покупками! — заявила я. Когда вы попадаете в далекую от идеала жизненную ситуацию, шопинг оказывает потрясающее терапевтическое воздействие. Конечно, лучше всего делать покупки, располагая хорошими деньгами. Но, черт возьми, нельзя же иметь все сразу!

Утро в Форт-Лодердейл прекрасно. Нежное небо цвета лазури проложено слоями золотистого и розового свечения. Смог сведен до минимума свежим океанским бризом. Стоило мне покинуть бетонную коробку телестудии, я остановилась на ступеньках, созерцая и впитывая эту благодать, как дано только Хранителям.

Я закрыла глаза, подставила лицо солнечным лучам и позволила телу воспарить на эфирный уровень. Делать это нынче было несколько труднее, ведь я, будучи в отставке, не практиковалась, и порой чувствовала себя так, будто на мою долю выпало больше неприятностей, чем на самом деле. Столь прочная привязка к реальному миру затрудняет метафизическое восприятие.

Там наверху, в эфире, которого я так или иначе достигла, все тоже дышало безмятежностью: яркие, разноцветные световые полосы вились и переплетались в ленивом, умиротворенном спокойствии. Дальше, в направлении моря, ощущалось наличие мощной энергии, но и там все пребывало в строжайшем равновесии: солнце, море и небо. Никакими штормами в ближайшее время и не пахло, да и дождями тоже, что бы там ни талдычил Марвин Великолепный. Вот ведь бедолага. По статистике, с учетом климатических особенностей Флориды, вздумай он предсказывать исключительно солнечную и теплую погоду, его прогнозы сбывались бы примерно в восьмидесяти шести процентах случаев, так ведь нет, ему охота еще и припустить драматизма…

Но, раз уж о нем зашла речь, как ему вообще удавалось добиться успеха на этом поприще? Ну не мог он читать погоду: я дюжину раз рассматривала его эфирным зрением и точно знала, что он именно таков, каким выглядит, обыкновенный, да еще и противный малый. Везучий, что, говорят, характерно для всех ирландцев, но самый обыкновенный человек, вовсе не Хранитель, пусть даже очень глубоко замаскированный. И уж конечно, никоим образом не джинн.

Дрейфуя в эфире, наслаждаясь его красотой, я вдруг ощутила некое постороннее, отвлекающее вмешательство. И связано это было не с погодой. С людьми. Моргнув, я сосредоточилась и увидела три ярких энергетических центра, двигавшихся ко мне через парковочную площадку. С помощью эфирного зрения можно узнать о человеке очень много. Один, шедший в центре, был мужчиной: рослым, сутулым и довольным собой. Он вовсе не пытался казаться более крупным, крутым или грозным, чем кто бы то ни было. А вот две его спутницы, однако… совсем другого поля ягоды. Одна из женщин видела себя воительницей, а потому шествовала в латах, правда, таких, какие имеют мало отношения к боевой практике, хотя часто встречаются на книжных обложках. Выпячивающийся стальной бюстгальтер, ему под стать совершенно непрактичная металлическая юбчонка и меч, слишком большой для того, чтобы его мог носить, не говоря уж о том, чтобы им орудовать, человек ее габаритов.

Третья, тоже женщина: элегантная, воздушная, слегка встревоженная.

Двоих из этой троицы я знала. Женщина-призрак была для меня загадкой. Я спешно вернулась в свою физическую оболочку и как раз вовремя встретила их улыбкой.

— Привет, Джон. Очень рада видеть тебя снова.

— Я тоже, — отозвался Джон Фостер. Вроде бы начало вполне дружественное, но с чего бы вообще моему бывшему боссу заявляться сюда с утра пораньше, да еще и в сопровождении телохранительниц? Не просто же так, словом перемолвиться. Это явно было дурным знаком.

В реальном мире Джон не больно-то отличался от своего эфирного образа: был так же высок, хорошо одет, хотя — если, конечно, это можно счесть недостатком — малость смахивал на профессора. К моему большому сожалению, он любил твид. Но по крайней мере он отказался от вязаных жилетов, которые носил в прежние годы.

Мой взгляд переместился к стоявшей рядом с ним женщине, которая была ниже ростом, смуглее и с виду сущий панк. Ее я тоже знала, и встреча с ней меня уж вовсе не радовала. Ширл была Хранительницей Огня, очень сильной. Когда я сталкивалась с нею в последний раз, она состояла в спецгруппе Мэрион, выслеживавшей Хранителей-отступников, с тем чтобы произвести являющуюся неизбывным кошмаром для каждого Хранителя магическую лоботомию. В списке людей, с которыми мне хотелось бы встретиться, эта особа находилась на одном из последних мест. Достаточно того, что в свое время она гонялась за мной по всей стране.

С момента, когда мы виделись последний раз, на ее лице добавилось пирсингов, кончики крашеных черных волос приобрели пурпурный цвет. Ну а приверженность к кожаному прикиду была свойственна ей и раньше. Улучшений не наблюдалось.

Третья женщина оставалась для меня загадкой. Мы никогда не встречались, и мне не удалось определить ее специализацию. Но если учесть, что Ширл являлась Хранительницей Огня, стихией этой особы, скорее всего, была Земля.

— По-моему, рановато для дружеского визита, — промолвила я, стараясь сохранять любезность.

Джон кивнул, сунув руки в карманы пиджака: он явно испытывал неловкость. Интересно, почему вообще это дело поручили ему. Возможно, старшие Хранители оказались чем-то заняты. А возможно, руководство учло мое к нему отношение и решило, что в данном случае ему иметь со мной дело будет проще.

— Ну, Ширл ты знаешь, — буркнул Джон, бесцеремонно указывая на нее локтем, и голос его, обычно теплый, прозвучал так, что я сразу почувствовала — ему эта особа тоже не по душе. Ну что ж, уже приятно.

— А это Мария Мур, прибыла из Франции нам на помощь.

Мария, женщина-призрак в эфирном плане, в реальном мире тоже была легкой, почти невесомой. Постарше, чем казалась, но все равно стильная штучка. Хотелось верить, что она не Хранительница Погоды, а то ведь приличный бриз запросто мог сдуть ее в море. Честно говоря, она смахивала на джинна куда сильнее большинства настоящих джиннов, которых мне доводилось встречать.

— И вы втроем явились сказать мне «доброе утро»? — осведомилась я.

— Мне нужно, чтобы ты со мной прогулялась, — сказал Джон. Голос у него был своеобразный: он растягивал слова, как это принято в Северной Каролине, и это создавало впечатление, будто он никуда не спешит и ничем особо не озабочен. По его тону трудно было судить, очень важное у него дело или так себе… то есть он ждет от меня какой-то пустяковой услуги, или «прогулка» с ним может закончиться для меня смертью либо полной утратой всех способностей.

Надо сказать, особого желания выяснять это у меня не было.

— Жаль, — сказала я так, чтобы было ясно: никаким сожалением тут и не пахнет, — но мне правда нужно домой. У меня назначены кое-какие…

— Ты идешь с нами, — встряла Ширл. — Хочешь ты или нет. Заруби себе на носу.

Я встретила ее взгляд.

— А если нет, Ширл, что тогда? Натравишь на меня шайку бритоголовых?

Она сложила ладонь чашечкой, и в ней появился огненный шар.

— А если нет, это начнется шумно, а закончится плохо. Для тебя.

Драться мне не хотелось. Особенно с Джоном Фостером, не говоря уж о Призрачной Француженке, о которой, а стало быть, и о ее возможностях, я ничего не знала.

Я взглянула на каменное лицо Джона и пожала плечами:

— Ладно, чего там. Не драться же из-за такой ерунды. Я просто хотела предупредить, что вы срываете мои планы на день.

— Полезай в машину.

Она со мной не церемонилась. Может быть потому, что в прошлом мне довелось надрать ей задницу и она заводилась заранее, чтобы не допустить повторения. А зря, потому что тогда я носила Метку Демона, а нынче чувствовала себя слишком усталой, измотанной и совершенно не готовой к магической схватке не на жизнь, а на смерть.

Не говоря уж о том, что и одета была неподходяще. Не хватало еще испачкать этот топ.

Мария Мур жестом указала мне на дымчато-серебристый «Лексус», который, тут у меня сомнений не было, не принадлежал Джону. «Лексус» — это вовсе не его стиль. Вот Марии, с ее призрачным имиджем, такая тачка годилась, хотя ей, наверное, еще лучше подошел бы «Роллс-Ройс» модели «Серебряная тень».

Помедлив, дабы дать им понять, что я не собираюсь позволять всю дорогу вот так собою командовать, я повернулась, прошла к машине, открыла заднюю дверь и залезла внутрь. Пришлось скрючиться, но ведь и ноги у меня длиннее, чем у большинства женщин. Мария села на место водителя, а мне в соседки на заднем сиденье досталась Ширл. Вот счастье привалило!

— Никто не хочет сказать мне, в чем вообще дело? — спросила я.

Мария с Джоном переглянулись.

— Нам потребуется время, чтобы добраться до места, — промолвил он. — Я бы советовал тебе позвонить и отменить твои сегодняшние встречи: наше дело займет большую часть дня.

Сетовать по этому поводу было поздно, машина уже тронулась. Я вытащила сотовый и, к величайшему разочарованию Черис, перенесла День Покупок на сутки, после чего настроилась на долгую поездку.

Что, на «Лексусе» не так уж плохо.

Ехали не спеша. Большую часть дороги я провела в дреме, поскольку, во-первых, уже с четырех утра была на ногах, а во-вторых, разговор с Ширл никак не обещал стать приятным времяпровождением. Силой она, может быть, и была под стать Мэрион Медвежье Сердце, но не обладала и малой толикой ее шарма. Мне по-настоящему недоставало взвешенного, индейского подхода Мэрион к проблемам. Да, она угрожала мне, но в этом всегда чувствовались стиль и класс, не говоря уж о ее твердом моральном стержне. А вот в наличии хотя бы каких-нибудь из этих качеств у Ширл у меня уверенности не было. Особенно стиля и класса.

Призрачная Мария время от времени обменивалась с Джоном фразами на быстром, живом французском. То, что он знает иностранные языки, стало для меня своего рода сюрпризом, как, впрочем, и легкость, непринужденность их общения. Может, они старые друзья? Или у них роман? Этого мне было не прочесть, и воображение уже рисовало мне картины того, как Джон перелетает Атлантический океан, чтобы завалить Марию прямо под Эйфелевой башней, а потом они вдвоем мечутся по Европе, предаваясь каким-то немыслимым, фарсовым постельным утехам.

Понятное дело, фантазия разыгралась у меня от скуки.

Спустя три с половиной часа «Лексус» свернул с шоссе направо, и я увидела вокруг первые признаки разрушений. Мы въехали в ту самую зону, на которую двое суток назад обрушился тропический шторм «Уолтер». Вообще этот сезон был щедр на шторма, и, хотя делалось все, чтобы свести их последствия к минимуму, успокаиваться было рано. Однако на первый взгляд нанесенный ущерб выглядел поверхностным: сорванные пальмовые листья, опрокинутые изгороди, то здесь, то там поваленный дорожный знак или рекламный щит. Повсюду работали бригады уборщиков и ремонтников. Электроснабжение по большей части уже восстановили. Берег выглядел чистым, незахламленным, мягкие пенящиеся волны прибоя с шелестом набегали на песок.

Еще пятнадцать минут езды — и Джон указал налево. Мария сбавила скорость, мы проехали мимо накренившегося щита с информацией строительной компании. Площадка называлась «Райская бухта», работы вела фирма, называвшаяся «Райское королевство», с целой уймой субподрядчиков. Судя по изображению на щите, эти ребята возводили отель этажей этак в пятнадцать, весьма авангардный с виду.

Впрочем, реальность оказалась еще более авангардной, потому как за щитом обнаружилась огромная груда искореженного металла и нагромождение обломков. Зрелище прямо как после бомбежки. Строительные материалы были разбросаны вокруг, словно элементы конструктора «Лего», сердито раскиданные кем-то, кому пришлось прервать игру.

Мария остановила машину.

И вся троица уставилась на меня.

— В чем дело?

Я и вправду была озадачена.

— Расскажи, что ты знаешь насчет всего этого, — сказал Джон.

— Ну, я не специалист, но должна сказать, что, если бы мне пришлось выбирать между этой гостиницей и заштатным придорожным мотелем, я бы предпочла мотель…

— Я серьезно.

— Эй, Джон, а я что, шучу? Что я, по-твоему, должна сказать? Тут все раздолбано, как…

Неожиданно у меня возникла догадка, вовсе не из приятных.

— Постой-ка… не об этом ли толковали в новостях? «Невероятные разрушения, причиненные тропическим штормом «Уолтер».

— Об этом самом.

— Ладно… и ты думаешь, будто я что-то знаю на сей счет, потому что?..

Они переглянулись. И промолчали. Тогда я закатила глаза и высказалась за них:

— Потому что считаете, будто все это и откаблучила. Да опомнитесь вы, ребята! С чего бы я стала это делать? При расставании Хранители ясно дали мне понять, что, если я вздумаю фокусничать с погодой, кто-нибудь вроде славной старушки Ширл живо возьмет меня в оборот. И вообще может, мне и не слишком нравится современная архитектура, но у меня не столь уж пылкое отношение к зданиям как таковым, чтобы реагировать таким манером.

Встрял, как и можно было предвидеть, Джон.

— Сейчас во Флориде меньше десяти Хранителей, — промолвил он. Некоторые из них занимались как раз этим штормом. И мы зафиксировали смещение.

— Ну так с ними и говорите. Я тут ни при чем.

И снова они многозначительно переглянулись.

— Ты уверена, Джоанн, что это и есть твой ответ? — спросил Джон.

— Еще как, черт возьми, уверена. И не хрен валить на меня все это дерьмо, Джон! За каким вообще чертом я стала бы это делать? Во-первых, с чего бы мне приспичило так рисковать, во-вторых, с чего бы понесло в эту часть побережья?

— Тут неподалеку стоял в свое время дом Боба Бирингайна, — заметила Призрачная Мария.

— Ага, а я, стало быть, решила посчитаться с покойником. Не мололи бы ерунды!

Меня начал пробирать пот. Я что хочу сказать: такое поведение не было обычным для Хранителей. Ну да, подозрения, естественно, влекли за собой допрос, но осуществлялся он, как правило, аудитором, и уж всяко не такой троицей, причем на предполагаемом месте преступления. Я начинала чувствовать себя как бедный проштрафившийся мафиози, которого везут на большую свалку в Нью-Джерси, чтобы похоронить там под толстым слоем мусора.

— Послушайте, — сказала я. — Не знаю, как вас убедить, но я не имею к этому никакого отношения.

После еще нескольких секунд молчания я спросила:

— Кто-нибудь пострадал?

— Трое погибших, — ответил Джон. — Ночного сторожа угораздило взять с собой на работу двоих детишек. Они спали, когда налетел торнадо. Малый пытался спасти их, но потерял слишком много крови. Он умер по пути в больницу.

И снова повисло молчание. Снаружи жужжали насекомые, небо было ясным, голубым, словно очищенным от облаков после яростного шторма. Свежий океанский бриз колыхал несколько чудом уцелевших пальмовых ветвей.

Шторма явление естественное. И мы — Хранители — не останавливаем природные циклы, мы лишь смягчаем их последствия. Ослабляем их воздействие на уязвимых людей, оказывающихся на их пути. Однако этот шторм особого вмешательства и не требовал, он не был так уж опасен, просто очередное, неизбежное колебание извечных весов Матери Земли. И если кто-то вмешался, это вмешательство было намеренным и преступным.

И смертоносным.

— Это не моих рук дело, Джон, — сказала я. — Могу чем угодно поклясться, не моих.

Он медленно кивнул и снова повернулся вперед.

— Ладно, давайте отвезем ее обратно домой.

— Эй, что, вот так просто? — возмутилась Ширл. — Она сказала «не я», а ты на это купился?

— Нет, — промолвила ПризрачнаяФранцуженка, слегка повернув ко мне голову. Глаза у нее были странные, как будто не имеющие никакого определенного цвета и какие-то пустые. — Не только потому, что она так говорит.

Ширл разинула было рот, но потом закрыла его и сердито уставилась в окно. Мария завела машину, и мы поехали назад.

Обратный путь был долгим, но мне было о чем подумать по дороге.

Когда я наконец оказалась дома, отправляться по магазинам было уже слишком поздно, да и настроение к тому вовсе не располагало. Вернувшись в свое маленькое, неряшливое жилище, я разогрела чили из банки, посыпав тертым сыром, и, свернувшись калачиком на старой койке под теплым одеялом, принялась смотреть взятый напрокат фильм. Фильм оказался из тех сентиментальных романтических комедий, в которых, на мой взгляд, романтики явный переизбыток, а вот комедии далеко не достаточно, но сейчас это не имело значения. Все произошедшее все равно не позволяло мне следить за экранным действием.

Если причиненные «Уолтером» бедствия действительно стали результатом чьего-то вмешательства, я должна была это почувствовать. Меня всегда отличала особая восприимчивость к подобного рода вещам. Разумеется, это было простительно на фоне того, что паучье чутье Джона Фостера, как, видимо, и восьми остальных находившихся в штате Хранителей, тоже их подвело. В какой-то мере, наверное, это меня оправдывало, да вот только меня упорно преследовал образ отца, взявшего с собой детишек на скучное, но уж такое безопасное, что безопаснее и сыскать трудно, рабочее место, что в результате обернулось для него кошмаром. Безуспешной попыткой спасти близких, а потом и собственной смертью, ставшей итогом чьего-то злоумышления.

Бывает, Хранители дают маху, такова жизненная реальность. Погода своевольна, коварна, ей вовсе не нравится, когда ее усмиряют, и она способна проявлять жесткий, мстительный нрав.

Но не похоже, чтобы это было результатом недосмотра, хоть убей, не ощущалось это как ошибка или случайность. А ощущалось как преднамеренное деяние, совершенное с холодным расчетом. И не приходилось сомневаться в том, что Хранители этого так не оставят и уже разослали команды для выяснения истины.

Принимая все это во внимание, мне оставалось лишь гадать, почему Джон Фостер поверил в мою невиновность, удовлетворившись моим словом. Лично я на его месте потребовала бы доказательств. И у меня вовсе не было уверенности в том, что если он так легко меня отпустил, то это добрый знак.

Я просмотрела все, что имелось по этой теме в Интернете, сделала несколько телефонных звонков людям сведущим, но нейтральным, то есть не Хранителям, и в конечном счете, сведя все полученные сведения воедино, получила приблизительную картину того, что же в действительности произошло. Тропический шторм «Уолтер», набрав разрушительную энергию и разогнавшись над морем почти до скорости урагана, в последний момент совершил вдруг резкий поворот на север и обрушился на побережье, неся с собой, в дополнение к страшной силе ветра, еще и смерчи. Как я поняла, именно один из них и сровнял с землей отель.

Может, это было эгоистично, но я не могла не задуматься о том, почему расследование в первую очередь заинтересовалось мною. То есть то, что они мне не доверяют, это очевидно, тут и говорить не о чем, но коли уж подозрение сразу пало на меня, должна существовать хоть какая-то связь — а вот ее я, хоть убей, не видела. Нельзя же было всерьез рассматривать версию о том, что где-то здесь когда-то стоял дом Боба Бирингайна. Даже Хранители не настолько тупы, чтобы вообразить, будто я, поддавшись порыву беспричинной и бесцельной ярости, обрушила шторм на беззащитное побережье, если только они не считают меня вовсе уж сумасшедшей.

Правда, с другой стороны, я показывалась на экране в облике девчонки с логотипа «Мортон Солт» и давала поливать себя из ведра за деньги. Так что, возможно, основания подозревать, будто у меня не все дома, они все-таки имели.

Я чувствовала себя одинокой. Более одинокой, чем когда-либо. Мне недоставало друзей. Недоставало Хранителей.

Парень на экране поцеловал девушку. Зазвучала музыка, уверявшая меня, будто любовь все на свете исправит и расставит по своим местам.

Мне недоставало Дэвида. Боже, как мне недоставало Дэвида!

Завернувшись в теплое одеяло, я досмотрела кино и провалилась в холодное голубое мерцание сна.

Следующее утреннее шоу протекало так скверно, как того и следовало ожидать. Правда, сегодня обошлось без поливания из ведра: Марвин решил предсказать прекрасный день для прогулок на открытом воздухе, в связи с чем мне пришлось обрядиться в дурацкого вида шорты, не по размеру просторную футболку, тропическую шляпу и намазать нос окисью цинка, тогда как Черис красовалась перед камерой в очаровательном бикини. Одна из нас была совершенно счастлива, а поскольку у меня в туфли набился песок, это, скорее всего, относилось не ко мне.

Но самое худшее было еще впереди.

Как только Черис, оказавшись вне камеры, по своему обыкновению, набросила толстый махровый халат и мы с ней заговорили о перспективе прогуляться-таки по торговому центру, я почувствовала на талии тяжелую потную руку. Я бы сказала даже, не совсем на талии, а несколько выше — а скользнула она потом еще выше. В то же самое время на лице Черис отразилось удивление, а затем оно помрачнело: второй рукой Марвин облапил и ее. Хорошо еще, что ее халат был запахнут и подпоясан так, что его пальцы под него не скользнули.

— Девчонки, — промолвил он, оскалив в ухмылке явно только что обеленные до такой степени, что я всерьез опасалась, не светятся ли они в темноте, зубы, — как насчет маленького завтрака? Я угощаю.

— Ну ничего себе, босс, а мне потом в бикини влезать, — отозвалась Черис, выворачиваясь из его объятий. — Хотя, конечно, спасибо за приглашение.

А вот мне от него так просто отделаться не удалось.

— Джоанн, ну а ты? Несколько блинчиков тебе явно не повредят. Тебя надобно подсластить. Двигаем, крошка!

Я заморгала, разрываясь между негодованием из-за того, что он не находит меня достаточно сладкой, и облегчением в связи с тем, что мое кислое отношение ко всему происходящему для него, по крайней мере, не тайна.

— Увы, у меня уже назначена встреча, — ответила я. — Однако спасибо. Как-нибудь в другой раз.

Хорошо еще, что он не пытался вытащить нас куда-нибудь выпить, хотя я не сомневалась, что, будь сейчас не такая рань, а хотя бы около полудня, он зазывал бы нас на «мохитос» в кубинский бар с расчетом на последующий секс втроем в его холостяцкой норе.

Вид у Марвина был помятый и развратный одновременно.

— Ладно, куколка. Отсыпайтесь, красотки. Хотя это не то, что вам нужно.

Ох, он явно что-то затевал. Когда Марвин, насвистывая веселую мелодию, удалился, я проводила его недобрым взглядом. Черис покачала головой и первой направилась в раздевалку. Ей предстояло еще принять душ, чтобы смыть макияж для тела, тогда как моя задача сводилась к тому, чтобы отскрести окись цинка с носа и попытаться хоть немного привести в порядок волосы. — Жду тебя снаружи, — крикнула я в душевую, закончив приводить себя в божеский вид.

— Через пятнадцать минут буду готова, — откликнулась Черис из глубины, и я двинулась по напоминающим тоннели коридорам телестудии, увертываясь на ходу от вечно спешащих стажеров и косящихся исподлобья техников. Мне удалось благополучно разминуться с директором службы новостей и прошмыгнуть через заднюю дверь наружу, не будучи остановленной и призванной помочь в каком-нибудь срочном деле, вовсе не входящем в мои обязанности.

Я проследовала через маленькую обеденную зону, уставленную пальмами и намертво закрепленными пластиковыми столами, с переполненным мусорным контейнером, который, похоже, никому и в голову не приходило опорожнять. Местечко, конечно, не сказать чтобы райское, но свою службу оно служило. Присев на прохладную металлическую скамью, я оперлась локтями о столешницу и стала любоваться утром.

Еще один чудесный восход. Туманные облака над морем, пронизанные оранжевым и золотистым светом, поблескивающая темно-голубая поверхность океана с белыми вкраплениями пены. Небосвод менял окрас от бирюзового на востоке до индиго на западе, а несколько храбрых звездочек все еще продолжали мерцать на фоне рассвета. Я подставила кожу теплому шелковистому океанскому бризу.

Трудно было найти более приятный способ провести несколько свободных минут. Я ничего особенного не делала: просто сидела, ждала, прислушивалась к шепоту мира.

Но, воспаряя вверх, я начала ощущать в себе некий резонанс. Разливающийся свет. Низкий гул. Глубокое, интимное чувство возвращения домой.

У меня снова образовалась компания. На сей раз хорошая.

Внизу, в реальном мире, теплые пальцы погладили меня по волосам, а наверху, в эфире, я увидела белые, искрящиеся сгустки призрачной энергии.

Плотные кудряшки моих волос расслабились, когда пальцы Дэвида прошли сквозь них, превращая в гладкое, сверкающе-черное шелковое полотнище, ниспадающее мне на плечи.

Я обернулась. От одного взгляда на Дэвида, с его гладкой золотистой кожей, темно-каштановыми, с красноватым отливом, волосами, сочными губами и невероятного, бронзового цвета глазами под очками в золотой оправе, перехватывало дыхание. Он снова был одет в своей привычной манере: голубые джинсы, уютная линялая хлопковая сорочка и старомодное, по лодыжки длиной, оливкового цвета пальто.

Большую часть времени Дэвид вовсе не походил на джинна. Во всяком случае, не имел ничего общего с образом джинна, существующим в воображении большинства людей: существа в шароварах, с огромными серьгами в ушах и голым рельефным торсом. Правда, я бы не сказала, что его торс, когда обнажен, был недостаточно рельефен. Далеко не так…

— Думала, ты отдыхаешь, — промолвила я, просто чтобы вытеснить из сознания возникший там образ Дэвида без рубашки. Даже пыталась заставить голос звучать твердо, что было весьма затруднительно, учитывая, в какой близости от меня он находился. А он, высвободив пальцы из моих волшебным образом распрямившихся волос, отклонил мою голову назад и подался еще ближе, чтобы поцеловать меня.

Но, словно дразня, не поцеловал. Его теплые, мягкие губы лишь едва соприкоснулись с моими.

— Это было так долго, — промолвил он. — Я хочу немного побыть с тобой.

Сердце мое бешено застучало. Я знала, что он слышит это биение. Чувствует его через наши чуть соприкасающиеся губы. Я оставила его одного в бутылке больше чем на месяц, надеясь, что это поможет ему набраться сил, хотя не закупорила ее, запечатав его внутри. Я просто не могла пойти на такое. Слишком уж это походило на тюрьму.

— Ты уверен? — спросила я. Голос мой звучал нетвердо. На самом деле я едва дышала от волнения.

— Скажи только слово.

— Какое?

— Такое, которому тебя матушка не учила.

Он издал глубокий горловой звук, не вполне рык и не вполне смешок. В этот момент я почти забыла о том, как он уязвим. Мое истомленное Дефицитом Внимания тело страстно желало забыть об этом.

— Ты…

Мне был ненавистен этот вопрос: походило на то, как если бы я спрашивала больного раком о том, как идет лечение.

— Дэвид, только честно, ладно? Тебе лучше? Тебе хватит сил… для… ну, для этого?

Проблема заключалась в том, что с тех пор, как мы повстречались, Дэвиду досталось по полной программе, еще больше, чем мне. Он сражался с демонами, расщепил себя ради того, чтобы вернуть меня к жизни, когда я умерла, а потом ифрит, своего рода аналог вампира в мире джиннов, едва ли не полностью вытянул из него жизненную энергию. И вряд ли после всего этого он полностью исцелился.

Хуже того, у меня вовсе не было уверенности в том, что он вообще может исцелиться. Во всяком случае, Джонатан, большущая шишка среди джиннов, особо на это не надеялся.

Однако сегодня он выглядел почти… нормально. Возможно, я оказалась права. Возможно, время способно залечивать все раны джиннов.

Он улыбнулся: на столь близком расстоянии это было смертоносным оружием.

— Не волнуйся. Чтобы провести некоторое время с тобой, у меня силенок точно хватит. Если только… — его брови, просто невероятно, чертовски выразительные, поднялись на лоб… — если, конечно, у тебя не назначено свидание.

Как раз в этот момент задняя дверь распахнулась, и Черис, постукивая шлепанцами, стала спускаться на парковочную площадку. Я взглянула ему через плечо, ожидая, что он, как это принято у джиннов, растворится в воздухе, но Дэвид вместо этого обернулся сам, чтобы проследить за моим взглядом. Из чего следовало, что он решил не покидать меня, а просто замаскироваться, использовать малую толику своих магических способностей, чтобы отвести от себя взгляд Черис и стать, таким образом, для нее невидимым.

— Вау, Джоанн! Это кто же у нас такой классный? — спросила Черис, глядя, вне всякого сомнения, прямо на Дэвида. Она остановилась, поводя загорелыми пальчиками в своих дизайнерских шлепанцах. Ее голубые глаза обозрели его с головы до ног, сузились и блеснули: — Ну и ну, и ведь словом не обмолвилась. Подруга называется! Нехорошо.

Существовала вероятность, что Дэвид просто решил побыть какое-то время в мире людей. С ним это время от времени случалось: именно в такой момент мы и познакомились. То, что он не совсем человек, я распознала лишь через несколько дней, хотя могу сказать в свое оправдание, что меня в ту пору несколько отвлекали люди, пытавшиеся со мной покончить.

Однако я опасалась, что сейчас Дэвид оставался видимым для Черис по той простой причине, что на магию отвода глаз у него не хватало сил.

Правда, если и так, ничто в его облике и манере держаться этого не выдавало. Он выглядел непринужденным, открытым и дружелюбным.

— Привет. Меня зовут Дэвид, — промолвил он и протянул ей руку. Она приняла ее и пожала, как мне показалось, задержав в своей чуть дольше, чем следовало.

— Я могу быть подругой. Настоящей, настоящей близкой подругой.

Она поджала подведенные помадой «Мэйбеллин» губки и, подавшись еще сильнее вперед, бросила на меня умоляющий взгляд.

— Так вот, может, ты от него устала и уступишь его мне?

— Нет.

— Меняю на свидание с Джонни Деппом.

— Черис, но у тебя же не назначено свидания с Джонни Деппом.

Она фыркнула.

— Подумаешь. Было бы назначено — будь у меня такое желание. Но, как я понимаю, появление мистера Классного означает, что мы с тобой по магазинам не идем?

— А сама-то ты пошла бы по магазинам на моем месте?

— Смеешься, да? Да у меня произошла бы хирургическая ампутация самой мысли о покупках, а ты ведь знаешь, что это для меня значит.

Черис одарила меня отстраненной улыбкой, оторвавшись на пару секунд от созерцания Дэвида, после чего наконец театрально вздохнула.

— Боюсь, сегодня я нанесу серьезный удар по своему кредитному рейтингу. Нет, правда, я собираюсь сделать много покупок, и если бы нашелся симпатичный, крепкий мужчина, чтобы нести…

— Иди, — сказала я.

Она приподняла изящное плечо и зашлепала по направлению к своей красной тачке с откидным верхом, покачивая бедрами так, что татуированный инопланетянин, можно сказать, прямо-таки вытанцовывал хула.

Ага. Давай-давай, сама потаскай свои пакеты. Не переломишься.

— Могу я кое-что сказать? — спросил Дэвид, снова подавшись ко мне на поцелуйную дистанцию. — Мне ведь известно, как серьезно ты относишься к такому занятию, как хождение за покупками. Мне бы не хотелось становиться на твоем пути.

Это, если кто не понял, он меня дразнил. Я тоже подалась к нему, так что губы соприкоснулись, и заглянула в его горящие бронзовые глаза. Дразниться ведь можно по-разному, и так и эдак. Его зрачки расширились, втягивая меня внутрь.

— До десяти торговый центр закрыт, — прошептала я, прямо в его полураскрытые губы. — Уйма времени.

Он поцеловал меня, и я полностью растворилась в накатившей искрящейся, покалывающей волне жара. Его губы — влажные, настойчивые, страстные — полностью поглотили мое внимание. Я почувствовала, что падаю на него, и больше всего мне хотелось бы оказаться в горизонтальном положении где-нибудь за запертой дверью. Господи, меня всю трясло!

— Мне не хватало тебя, — промолвил он низким, хриплым голосом, прозвучавшим откуда-то из глубины горла. Большие пальцы его рук гладили мои скулы, оставляя жаркие следы, словно при татуировке.

— Докажи это.

— Прямо здесь?

Он опустил взгляд на гравий, асфальт и тощую травку.

— Местечко, конечно, не воодушевляет. Но, с другой стороны, я помню, как ты любишь публичную демонстрацию страсти.

— Зверь!

Эти невообразимые брови вновь поползли наверх, на опасную высоту. Улыбка помрачнела.

— Ох, лучше тебе не знать, до какой степени это правда.

Я ощутила легкую внутреннюю дрожь. Иногда Дэвид и впрямь казался мне ручным тигром, прекрасным и ужасным. Да, на самом деле он вовсе не являлся таким уж милым, покладистым, добродушным малым, хотя определенно был на это способен. Просто он вообще был способен на что угодно. На все. Джинны — это вам не пушистые кролики, которых можно держать при себе в качестве домашних любимцев, они опасны. Дэвид был со мной нежен, я знала это. Но порой, случалось, мне открывались под этим такие бездонные, мрачные глубины, что голова шла кругом и перехватывало дыхание. И бросало в жар. Боже правый, в такой жар, что это походило на самовозгорание!

И он это, конечно, знал. Я видела по блеску его глаз.

— Сам ведь знаешь, я не боюсь, — вырвалось у меня.

Его руки застыли. Налетевший ветерок пробежался по нам любопытствующими ладошками, взъерошив мне волосы и распахнув его пальто.

Повеяло океаном. Ветви пальм шелестели, раскачиваясь над нашими головами.

— А может, стоило бы. Ты не все обо мне знаешь.

Ну, по большому счету, Дэвид был прав. Он ведь прожил не одну эпоху, был свидетелем возвышения и угасания цивилизаций. Я едва ли знала и малую толику о том, кто он и что собой представляет.

Но порой просто об этом забывала.

— Испытай меня, — сказала я.

Откровенный, яркий флирт Черис заставил меня, ощутив холодок, вспомнить, что я уже больше не очаровательная юная девушка: скоро мне будет впору делать покупки в секции «Женский мир», куда ссылаются на покой приговоренные к смерти тряпки, и читать «Модерн мэтьюрити», иллюстрированный журнал для пенсионеров. Учиться плести кружева и готовить свиной студень. Но я хотела узнать Дэвида. Хотела, чтобы это стало чем-то большим, более глубоким, чтобы было навсегда — во всяком случае, в той мере, в какой понятие «навсегда» применимо ко мне.

— Если мы намерены оставаться вместе, ты не можешь всегда демонстрировать мне лишь свою хорошую сторону. Я понимаю это. И не боюсь.

Вид у него сделался необычно торжественный: он не моргнул, но во взгляде его снова появился намек на что-то тигриное.

— Не думаю, чтобы ты понимала, о чем говоришь.

Я вздохнула.

— Да уж конечно, само собой, куда мне. Все, что касается джиннов, это превеликая, мрачная, обалденная тайна, и даже то, что я сама сподобилась побывать в этом качестве, не дало мне возможности…

Он прервал мой монолог медленным, влажным, лишившим меня дыхания поцелуем и запустил пальцы в мои волосы, поглаживая чувствительные места за ушами и на затылке… Нить своих мыслей я утратила.

Что позволило мне перескочить на другую тему, когда он дал мне возможность набрать воздуха.

— Тебе нужно домой.

На самом деле это означало вернуться в бутылку, да, самую настоящую, потому что для джиннов существуют бутылки. Непременно стеклянные, затыкающиеся пробками или чем еще, это непременно. Худшим из того, что я видела, была похожая на мыльный пузырь тончайшая бутылочка из-под туалетной воды, хранившаяся в подвале Ассоциации Хранителей в задании ООН в Нью-Йорке: казалось, эта хреновина могла разбиться от слишком пристального взгляда. Обиталище Дэвида представляло собой прочную декоративную кухонную бутылку из синего стекла, из тех, в каких хранят ароматические масла или цветную соль. Я держала ее в самом надежном месте, в моей прикроватной тумбочке, вместе с кремами, лосьонами и всем прочим, что не выставлялось на обозрение случайным визитерам. Впрочем, вспомнив о тумбочке, я тут же подумала о кровати, мягких простынях, прохладном океанском ветерке, обдувающем мою кожу…

— Да. Двигаем домой.

Его ладони скользнули вниз, по моим плечам, потом по рукам, пока он их не убрал. А их тепло осталось на моей коже. Как послевкусие.

Моя машина была припаркована в дальнем углу площадки, в стороне от прочих. Это был полуночно-синий «Додж-Випер»: среди машин, на которых мне доводилось ездить, эта занимала в моем сердце второе место. Первое принадлежало «Мустангу», тоже полуночно-синего цвета. Эта машина, которую я называла «Далилой», была уничтожена примерно тогда же, когда я познакомилась с Дэвидом, словно я должна была отказаться от одной любви ради другой.

Дэвид устроился на пассажирском сиденье, и, влившись в утренний транспортный поток, я направила «Мону» к моему дому. Я люблю водить машину, по-настоящему люблю. А ехать мне, благодаря чрезмерному усердию арендодателей, решивших, что похороны положили конец моему договору найма, что в итоге привело меня в квартиру на побережье, на втором этаже с видом на море, было довольно далеко. Вся мебель там стояла подержанная, предметы никак не подходили один к другому, но кровать была удобной, а вид с балкона просто убийственным.

Но сейчас значение имела только кровать.

Должно быть, я припарковалась, но это как-то не отложилось в памяти. Потом была лестница, потом я на площадке рылась в поисках ключа. Большинство моих соседей уже отправились на работу, так что вокруг было тихо, только за дверью в дальнем углу монотонно бубнил телевизор. Кажется, у миссис Эппил; она работала по ночам, а утром, перед тем как вздремнуть, имела обыкновение расслабиться, посмотрев программу кабельного телевидения.

Войдя следом за мной, Дэвид положил руки мне на плечи, после чего они, поглаживая, медленно заскользили вниз. Глядя со стороны, никто бы не подумал, что это может быть так сексуально, да и мы, ясное дело, не собирались предаваться утехам прямо на площадке, но от его прикосновений меня повело так, что я закрыла глаза, держась руками за дверь.

Просто в самих его руках, в медленных, выверенных касаниях таилось некое волшебство. Они очертили линии моих плеч и прошлись по рукам, до самых запястий.

Он придвинулся ближе, пока не прижался ко мне, как вторая кожа. Я попыталась снова попасть ключом в замочную скважину, да куда там. Руки мои дрожали.

— Джо? — прозвучал его бархатистый, с легкой, делавшей его чуть похожим на мурлыканье, хрипотцой голос. — Может, лучше мне это сделать?

Я приподняла кольцо с ключами. Он забрал их из моих ослабевших пальцев и наклонился мимо меня, чтобы вставить ключ в замок и повернуть его.

Уж в этом-то, казалось, ничего провоцирующего не было, но, видимо, на меня оказывало воздействие кипение собственных гормонов в сочетании с теплом его прижимавшегося ко мне тела: тем паче, что и прижималось оно почему-то ну в самых нужных местах.

Дверь со щелчком отворилась. Я проскользнула внутрь, включила мягкий, рассеивающийся верхний свет, отшвырнула сумочку и сбросила с ног туфли.

Он снова оказался позади меня, только теперь нам уже не приходилось остерегаться соседей. Его руки обхватили меня за талию и притянули к нему, а я обернулась, чтобы взглянуть на него.

В бездонную черноту зрачков и жаркую медь радужной оболочки его глаз.

— Ты нужна мне, — промолвил он, сдвигая в сторону мои волосы, чтобы прикоснуться сбоку губами к моей шее, облизывая ее и целуя, сначала нежно, а потом так страстно, что это было уже где-то на грани между наслаждением и болью. Его ладони коснулись моих грудей.

— Ты нужна мне.

— Я… погоди, Дэвид. Я не… ты уверен, что…

Я задыхалась от предвкушения и желания, но все же попыталась закончить фразу:

— … Достаточно силен, чтобы…

— Ты придаешь мне сил.

Его губы делали с моим самоконтролем нечто немыслимое.

— Ты даришь мне жизнь.

Это он промурлыкал, уткнувшись в невероятно чувствительное место за ухом.

— Ты даришь мне мир.

Мне показалось, что ничего более сексуального я никогда не слышала от мужчины или от джинна мужского пола.

— Мы что, так весь день и будем болтать? — бездыханно спросила я и ощутила его смешок. Не то чтобы веселый, без всякого юмора, а того рода смешок, какой, наверное, можно услышать, заключив договор с дьяволом. Господи, у меня от этого произошло разжижение хребта!

— Это зависит от тебя, — промолвил он, и его руки стали шарить по мне с еще большей настойчивостью, еще сильнее прижимая меня к нему.

— Может, у тебя подходящее настроение для долгой, милой беседы, а? За чаем с печеньем?

Ну уж нет, в настоящий момент мой рот желал вовсе не печенья.

Мы повалились на кровать. Раздевать его мне не было надобности: едва мои руки потянулись к нему, как вся одежда исчезла, обнажив все великолепие его безупречной, золотистой кожи. Когда я стала водить пальцами вверх и вниз по его груди, он чуть прикрыл затуманившиеся глаза, а мускулы напряглись, словно стальные канаты. А потом он перевернул меня и оказался сверху. Спина моя, непроизвольно прогнулась дугой: уловив блеск его глаз, я подалась бедрами ему навстречу. Он подался назад: то была долгая, медленная, жаркая пытка.

— Да! — прошептала я.

Он поцеловал меня. На сей раз то был не романтический поцелуй, нет. Жадный, алчущий, движимый чем-то, для меня непонятным. Таким, как сейчас, я его еще не видела. Он словно желал поглотить меня, вобрать в себя.

Владеть мною.

Здесь не было равенства. Равенства быть не могло, поскольку у меня хранилась его бутылка, он был призван мною к служению, и наши отношения оставались отношениями раба и госпожи, вне зависимости от того, как хороша собой была госпожа и как желал ее раб.

Меня это беспокоило.

И сейчас, в самый жаркий миг, меня мучил вопрос, не тревожит ли это и его.

Он был слишком слаб. Если я отпущу его на свободу, он просто развеется в дым. Этого я допустить не могла. Права я или нет, но этого не должно было случиться.

Позже я лежала в полудреме, прижавшись к его теплому телу и ощущая, как он вычерчивает на моей спине волшебные узоры. Они просто не могли не быть волшебными: каждое его прикосновение оставляло во мне озерца пульсирующего серебристого света. Какие-то части моего тела болели. Какие-то жгло, какие-то покалывало. На моей шее ощущалась горячая пульсация, и это была не единственная такая точка. Подобные имелись и на внутренней стороне бедер, да и вообще, я чувствовала себя пережившей полное, ошеломляющее обладание. Более полное невозможно было себе представить, если только не разорвать меня на части.

Его рука скользнула мне ниже спины, задержалась там на пару сердцебиений, и я ощутила внутри слабое, очень слабое шевеление.

Я повернулась и посмотрела на него. Он отвел глаза.

— Нам надо поговорить, — сказала я.

— Знаю.

— Не понимаю, как это должно работать.

Я перевернулась, взяла его руку и положила себе на живот.

И теперь шевеление внутри ощутили мы оба. Его глаза вспыхнули. А потом потемнели.

— Этому три месяца, — промолвила я. — Ничего не изменилось.

— Ты не…

Он осекся, покачал головой, и его длинные, восхитительные пальцы нежно погладили мою кожу. Лаская меня и снаружи, и внутри тоже.

— Это трудно объяснить.

— Но я беременна. Верно?

— Именно это и трудно объяснить. Она не растет так, как человеческое дитя. Она, подобно семени, ждет солнца. Просто… ждет.

— И как долго?

На это он не ответил.

— Я должен был спросить тебя первым, — промолвил он, и его рука задвигалась снова, чертя серебряные узоры.

— Да, это было бы любезно.

— Это делалось ради твоей защиты.

— Знаю.

В то время, когда в Лас-Вегасе мне была уготована ловушка и меня ждало противостояние с единственным джинном, от которого он не мог меня защитить, его лучшим другом Джонатаном, это был единственный известный ему способ обеспечить мое выживание. И способ таки сработал: Джонатан меня не убил. Более того, он, как можно было судить по некоторым признакам, даже увидел во мне нечто большее, чем просто грязь под ногами, что уже являлось значительным прогрессом.

— Ладно, расскажи тогда, как это должно происходить.

Дэвид покачал головой, что, как я уже хорошо усвоила, на его языке означало «я не хочу об этом говорить». Но я молча ждала, упорно глядя на него, и в конце концов он сказал:

— Этого может и вообще не произойти. Дети-джинны появляются на свет крайне редко. И даже в этих редких случаях оба их родителя, как правило, тоже джинны. Дети джиннов и смертных… они не… Она существует в тебе только потенциально, но она может не выжить.

— Джонатан сказал, что она родится только в случае твоей смерти.

Его глаза медленно поднялись и встретились с моими.

— Это… вероятно, правда. Мы порождения смерти, а не жизни.

Вообще-то убить джинна невероятно трудно, но Дэвид был весьма уязвим. Сделав меня джинном и тем самым вернув меня к жизни, он, однако, передал мне половину своей жизненной силы; несмотря на то, что впоследствии я снова вернулась к первоначальному, человеческому состоянию, это не прошло для него бесследно. А потом вдобавок он подвергся нападению ифрита, едва не выпившего остатки его энергии.

И сейчас, после всего этого, он балансировал на неустойчивой грани между жизнью и своего рода посмертным существованием, связанным с утратой себя. Слишком длительное пребывание вне бутылки было чревато для него превращением в ифрита, сущность, представляющую собой ледяную тень, существование которой сводится к высасыванию чужой энергии.

Он как будто бы прочел мои мысли, потому что его рука на моей спине замерла. Я почувствовала, как по нему пробежала дрожь, а его глаза слегка затуманились.

— Дэвид?

Я села. Он, напротив, развалился на кровати и уставился в потолок.

— Мне не следовало этого делать, — промолвил он. — Не следовало делать с тобой ничего подобного. Ты заслуживаешь…

— Не терзай себя. В этом нет твоей вины.

Он закрыл глаза и неожиданно показался мне страшно, безумно усталым. Прямо как человек.

— Я ведь не причинил тебе боль, правда?

— Нет! Господи, да ничего подобного.

Я положила ладонь ему на грудь, а потом пристроила туда и голову. Мои черные волосы рассыпались по его коже.

— Во всяком случае, не в большей степени, чем я сама того хотела.

— Боюсь, это еще впереди, — промолвил он. Голос его звучал словно издалека, приглушенный изнеможением. — Нет, я знаю, что это предстоит, я чувствую…

Он открыл глаза, и я снова увидела последние отблески еще светящейся среди оранжевых завихрений раскаленной меди.

— Не позволяй мне сделать это, Джо. Я серьезно. Ты должна… должна защититься от меня. Должна научиться…

Я чувствовала, как уходило тепло из-под его кожи, как покидал его свет.

— Мне пора идти, — промолвил Дэвид. — Я люблю тебя.

Я поцеловала его, быстро и нежно.

— Я тоже тебя люблю. А теперь давай возвращайся в бутылку.

Я ощутила, словно вдох, поток втягивающегося воздуха и неожиданно упала на смятые простыни, а когда снова открыла глаза, он исчез. От него осталась лишь выемка на подушке.

Перевернувшись, я выдвинула ящик прикроватной тумбочки и достала из закрывавшегося на «молнию», проложенного для надежности серым пеноматериалом футляра его бутылку и уже начала вставлять пробку, но замешкалась. На каком-то очень глубоком уровне мы по-прежнему составляли с ним единое целое, и вставить пробку означало прервать сохранявшуюся между нами магическую связь, обрезать поток идущей к нему от меня магической силы. А я, хоть сам он мне ничего подобного не говорил, подозревала: чем больше этой энергии он получит, тем лучше будет для него. Ради него я вообще с готовностью вскрыла бы свои магические вены. Черт возьми, я ведь не принадлежала больше к Хранителям, не управляла погодой, не спасала жизни. Я являлась всего-навсего одной из превеликого множества скудно оплачиваемых поденщиц.

И мне он сейчас был нужен вовсе не затем, чтобы творить чудеса для других людей.

С глубоким вздохом я повалилась обратно на подушки. На самом деле у меня не имелось реального представления о том, восстанавливается ли он вообще, а если да, то насколько быстро. Было бы нелишне узнать мнение по этому поводу какого-нибудь другого джинна, да только вот с тех пор, как я оставила поприще Хранителя, джиннами возле меня и не пахло. Они сторонились меня, и, как я полагаю, тут не обошлось без Джонатана. Последним, что я от него услышала, была произнесенная монотонно, но злобно фраза:

— Ты сломала его, связала его…

Похоже, он при этом еще сдержался, не то прозвучало бы что-нибудь похлеще.

С тех пор как я вернулась во Флориду, Джонатан не показывался и не давал о себе знать, но с его магическими возможностями в этом не было никакой надобности. Ему ничего не стоило, сидя у себя дома, наблюдать за мной через большущее окно из листового стекла, потягивая волшебным манером доставленное туда пиво.

Вполне возможно, он наблюдал за мной прямо сейчас.

Я перевернулась на спину и подняла к потолку большой палец.

— Эй, ну как тебе понравилось зрелище? Может, повторить на бис?

Реакции не последовало. Что, безусловно, было к лучшему.

Кончилось тем, что равномерный плеск прибоя за окном убаюкал меня, и я так и уснула рядом с бутылкой.

Два часа спустя меня вырвал из сна громкий стук. Я вскочила с кровати и только на полпути к двери сообразила, что совершенно голая. Пришлось вернуться, накинуть длинный, до пола, шелковый халат, подпоясаться и сунуть ноги в тапочки.

— Иду! — крикнула я, спеша назад, поскольку грохот не унимался, и совсем уж было взялась отворять, но в последний момент замешкалась и заглянула в глазок.

На то, чтобы врубиться, кого я вижу, мне потребовалось десять обалденно долгих секунд, потому что она была совершенно не похожа на себя.

Боже мой!

Я отодвинула запор и распахнула дверь.

— Сара?

На пороге стояла моя сестра. Моя сестрица из Калифорнии, замужняя, чуждая какой-либо магии, которая при нашей последней встрече красовалась во всем лучшем, что только можно купить на Родео-драйв, не говоря уж о дизайнерской стрижке. Сара принадлежала к тем девушкам, которые все время посвящают разработке планов поимки в свои сети богатого мужчины, и, вот уж удивительно, ей таки это удалось. В том, что она счастлива, у меня имелись сильные сомнения, но в том, что сестрица будет держаться за своего французского миллионера мертвой хваткой, сомнений не было.

Но, похоже, расклад изменился. Сара была в мятых, мешковатых шортах цвета хаки и просторной футболке с надписью «Солнечный штат».

Шевелюра отросла, так что вместо стильной стрижки на голове красовалось какое-то гнездо, крашеные пряди выцвели и производили неряшливое впечатление. И в дополнение ко всему она была в кроссовках на босу ногу.

— Дай войти, — промолвила сестра. Голос ее звучал устало. Я непроизвольно отступила от входа, и она вошла, таща за собой чемодан.

Вид этого чемодана, большущего, потертого и дешевого, породил во мне очень, очень нехорошее предчувствие.

— Я думала, ты в Лос-Анджелесе, — медленно пробормотала я.

Дверь так и оставалась открытой, и я в конце концов неохотно затворила ее и задвинула защелку, лишив тем самым себя последнего шанса на спасение. Но при этом еще пыталась проявить любезность.

— Соскучилась по мне, да?

Она неуклюже плюхнулась на мою подержанную кушетку, глядя вниз, на свои мягкие руки, которые, похоже, уже не первую неделю не видели маникюра. Вообще моя сестрица была женщиной миловидной, с густыми ореховыми волосами, голубыми глазами, нежной гладкой кожей, которую она старательно поддерживала в надлежащей кондиции, — но сейчас Сара выглядела на свои годы. У нее даже появились морщинки. Боже мой, Сара — и морщины! Как могло случиться, что при первом же намеке на появление она не истребила их с помощью ботокса или пластической хирургии?

Да кто ты вообще такая и куда подевала мою очаровательную сестру?

— Кретьен меня бросил, — сообщила она. — Променял на свою тренершу!

Я пошарила позади себя, нащупала стул и шлепнулась на него, не сводя с нее глаз.

— Он со мной развелся! — продолжила Сара, и голос ее, и без того напряженный, стал приобретать звенящие нотки. — Развелся и пустил в ход брачный контракт. Представляешь, Джо, он забрал у меня «Ягуар»!

Последние слова прозвучали чуть ли не воем: в них слышалось настоящее горе.

Моя сестра, до которой мне всегда было как до неба по части стиля, уверенности и самообладания, ревела, словно девчонка. Подскочив, я сунула ей бумажный платок, которым она с энтузиазмом воспользовалась, и притащила из ванной мусорный контейнер, чтобы было куда отправить мокрую бумаженцию.

По прошествии времени она, зареванная, вся в пятнах, с красным носом, прервала на какой-то срок рыдания и выдала мне подробности семейной драмы.

Кретьен и его личный тренер, женщина по фамилии Горячка (вот так, ни больше ни меньше), встречались каждый вторник якобы для спортивных занятий. Занятия были, и весьма интенсивные, но совсем другого рода. Подозрения у Сары зародились из-за того, что по состоянию тренировочного костюма мужа трудно было сказать, что в нем кто-то тренировался (что и не диво, «тренировался»-то он без костюма). Она наняла частного сыщика, тот понаделал грязных снимков, последовал скандал, шумная ссора и разрыв. И вот тут вступил в действие ужасный брачный контракт, согласно которому Кретьену отошли и все деньги, и дом, и машина — правда, вторая машина все-таки осталась ей, но то был старенький «Крайслер», который она использовала, чтобы отправлять с поручениями горничную. Сара осталась ни с чем, даже без жилья.

Моя сестра, недавняя миллионерша, сделалась бомжихой.

И теперь сидела на моей кушетке с чемоданом, хлюпая носом и взирая на меня покрасневшими, заплаканными глазами.

Я молча смотрела на нее, припоминая между делом все детские обиды. Сара, стоит матушке отвернуться, дергает меня за волосы. Сара рассказывает всем налево и направо, друзьям и недругам, о том, что я по уши втрескалась в Джимми Паглиси. Сара уводит моего первого постоянного парня прямо у меня из-под носа. Мы не были близки. Никогда не были. Начать с того, что мы с ней вообще очень разные. Сара всегда была профессиональной женщиной… именно женщиной, другой профессией тут и не пахло. Она поставила своей целью захомутать миллионера, добилась-таки своего и жила в свое удовольствие, как всегда того и хотела, а на всех остальных ей было наплевать. Этот чертов контракт Сара подмахнула потому, что в ту пору вообразила, будто Кретьен никуда от нее не денется, а если и посмотрит на сторону, то она всегда сможет его удержать своими женскими штучками.

А ведь я могла сказать ей, — черт, должна была сказать ей, — что Кретьен слишком француз, чтобы с ним это сработало.

И вот Сара сидит на моей кушетке: зареванная, униженная, практически без гроша в кармане. Без профессии и каких-либо навыков… тут и говорить не о чем. Без друзей, потому что та компания, с которой Сара водилась до недавнего времени, отвернулась от нее, как только была аннулирована ее платиновая карта «Америкэн экспресс».

Кроме меня, у нее никого не было. И идти ей было больше некуда.

И я, естественно, не могла сказать ей ничего другого, кроме как:

— Не переживай. Можешь пожить со мной.

Потом, вспоминая об этом, я билась головой об стену. И ведь был же на дороге предостерегающий знак, указывающий, что мост закрыт, так нет, я, как последняя идиотка, погнала машину вперед.

Навстречу буре.

Я начала с того, что выделила Саре маленькую свободную комнатушку. Пока я тащила туда ее чемодан, она прямо-таки заливалась слезами благодарности, но стоило ей оглядеться, выражение ее лица изменилась.

— Ну? — сладким тоном спросила я, прочитав в ее взгляде рвавшийся с языка вопрос: «И это все?»

Она сглотнула и, хотя это явно стоило ей грандиозных усилий, выдавила дрожащую улыбку.

— Здорово. Спасибо.

— На здоровье.

Я тоже огляделась, оценивая комнатенку с ее позиции. Оно конечно, у нее в Калифорнии даже кладовки были просторнее. Да и мебелишка стояла явно не «от кутюр»: рахитичная, грязно-белого цвета, прикроватная тумбочка в стиле французской провинции, с перекошенным выдвижным ящиком, и бросовая кровать, слишком жесткая и неприглядная даже для общежития колледжа. А также обшарпанный, невнятного происхождения буфет, у которого недоставало одного ящика, и треснутое зеркало, выуженное из контейнера для крупногабаритного мусора с помощью двух полупрофессиональных футболистов.

Настоящий кошмар в стиле «сделай сам».

Я вздохнула.

— Извини. Ты, наверное, не думала…

— Что ты померла? Нет, не думала. Хоть ты и не давала о себе знать, но твои друзья время от времени находили меня и сообщали, что у тебя все в порядке. Слава богу, а то бы я просто с ума сошла.

Меня эта сестринская забота аж растрогала. Она между тем продолжила:

— Знаешь, ведь в конце концов на меня только что обрушилась вся эта история с Кретьеном и Горячкой. Клянусь, если бы мне пришлось думать о чем-то еще, тут уж, наверное, не помогла бы никакая терапия.

Убогая обстановка тут же перестала меня угнетать.

— Рада, что я не стою на пути к твоему исцелению.

— О нет, я вовсе не имела в виду…

Я присела рядом с ее чемоданом на кровать, которая откликнулась на это раздраженным скрипом и стоном.

— Слушай, Сара, давай не будем морочить друг другу головы, ладно? Мы с тобой не сердечные подружки и никогда ими не были. Ну и ладно. Я и не думаю тебя осуждать, просто понимаю: ты здесь только потому, что больше тебе податься некуда. Верно? А раз так, ты вовсе не должна притворяться, будто я тебе нравлюсь.

В этот момент, надо сказать, она выглядела прямо как я: глаза расширились от удивления, на лбу залегла хмурая морщинка. Похожа, да не совсем: даже мои нынешние кудряшки — и то выглядели куда приличнее, чем отросшее воронье гнездо, что красовалось на ее голове.

— Ладно, признаю, — медленно произнесла Сара. — Когда мы были моложе, ты мне не нравилась. Ребенком была надоедливым, а когда подросла, стала вообще не пойми кем. Чудная ты, сама же знаешь. Да и маме ты больше нравилась.

Тут уж спорить не приходилось. Так оно и было. Но Сара между тем продолжала:

— Но из этого всего вовсе не следует, будто я тебя не люблю. Я всегда тебя любила. И, надеюсь, ты меня любишь. Оно конечно, я пустышка, и вообще сучка порядочная, но ведь мы, в конце концов, родные сестры.

Надодумать, после этого монолога я должна была броситься ей на шею и заключить в теплые родственные объятия. Да только не тянули мы на семейку с открытки «Холлмарк». Я обдумала услышанное и сказала:

— Знаешь, Сара, я ведь, по существу, совершенно тебя не знаю. Но теперь хочу узнать поближе.

Она улыбнулась. Медленно, но по-настоящему.

— Это звучит… честно.

На том мы и пожали друг дружке руки. Я встала, глядя, как Сара, расстегнув чемодан, принялась выкладывать содержимое. Продолжалось это недолго, и зрелище было плачевное. Большую часть хороших вещей ей пришлось оставить, а то, что все-таки прибрала с собой, пребывало в основном не в лучшем виде. Мы разложили все на стопку для химчистки, стопку «чтоб оно сгорело», стопку «куда ни шло» и стопку приличных вещей. Последняя оказалась невелика и заняла всего-то один ящик буфета.

— Косметика? — поинтересовалась я. Она указала на пластиковый футляр, неспособный вместить в себя больше, чем помаду, тушь для ресниц, и, может быть, карандаш для бровей.

— Обувь?

Она указала на стоптанные кроссовки и показала мне пару черных, с квадратными носками, лодочек, которые подошли бы разве что бабушке, да и то лишь в том случае, если бабуля уже вовсе не интересуется тем, как она выглядит.

Я заморгала.

— Неужели этот подонок не дал тебе забрать даже туфли?

— Он вычистил весь дом и отдал все мои вещи в Армию спасения, — ответила она. — Обувь, тряпки — все!

— Господи!

Неожиданно у меня зародилось подозрение.

— Послушай, Сара, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах, и все такое, но один ли Кретьен был виноват?

Надо признать, вид у нее сделался чуточку пристыженный.

— Ну, он разузнал про Карла.

— Карла?

— Ты же знаешь.

— Ничего подобного.

Она закатила глаза.

— Ладно, раз ты настаиваешь… Ну да, нельзя сказать, чтобы я была совсем уж безвинна. Признаю. У меня была интрижка с его бизнес-партнером.

— Иисус!

— И осел, на котором он въехал в Иерусалим! — закончила Сара, как она всегда делала еще в школьные годы.

— Но он не должен был так на это реагировать. Во-первых, у самого рыльце в пушку. Ну и вообще, должен же он был понять, что это всего лишь… ну…

— Времяпровождение? — сухо предположила я.

— Да! Вот именно!

— Ты бы лучше в бридж поиграла, Сара.

Ответом мне был ее беспомощный, но сердитый взгляд.

— Я ведь и не утверждаю, будто ни в чем не виновата, но… он сунул мне пару сотен долларов и сказал, чтобы я купила новые шмотки, исходя из своего нового финансового положения. Боже, ведь даже не знаю, где такие вещи продаются!

Я глубоко вздохнула.

— Тебе сказать? Даже показать могу: я как раз собиралась с подругой прошвырнуться по торговому центру, так что если ты хочешь, то…

— Я готова, — без промедления заявила моя сестрица.

Я взяла трубку и позвонила Черис.

Черис, ясное дело, за это время переоделась. Теперь на ней была прозрачная пурпурная, с лимонными разводами, блуза, надетая поверх лимонно-зеленого жакета. Все это весьма гармонировало с таким же лимонно-зеленым педикюром, видать, нравившимся ей настолько, что она подбирала под него прикид.

— Десять! — объявила я, едва она вылезла из своего красного, с откидным верхом, автомобиля. — Может быть, даже десять с половиной. Ты просто ослепила меня великолепием.

— Ты мне лучше скажи, Джо, куда ты подевала того мужчину? Нет, я, конечно, и раньше знала, что ты святая, но неужели тебя угораздило отказаться от него ради сестры? Проклятье! Я бы даже бабушку на диализ отказалась везти, лишь бы провести время с таким малым.

Сара вышла следом за мной, все в тех же жеваных шортах хаки и плохо подогнанной рубашке с пуговицами на воротнике. Превосходно подведенные глаза Черис расширились так, что подобное можно было увидеть разве что в японской анимации.

— Боже мой! — воскликнула она, воззрившись на меня в неподдельном ужасе. — Ты, конечно, говорила мне, что дело плохо, но, черт возьми, это семь с половиной баллов по шкале безвкусицы. А что у нее с волосами!

— Черис, — промолвила я, — понимаю, что тебе это трудно, но у Сары сейчас сложный период. Будь снисходительна.

— А то я не снисходительна? На самом деле это куда хуже, чем на семь с половиной.

— Джо, — подала голос Сара, — если я ее правильно поняла, у тебя есть дружок?

Сара, ясное дело, хотела замять неприятный разговор о ее внешности и перевести его на другую тему.

— Это не просто дружок, — заявила Черис. — Дружки — это, знаешь, вроде кукольного Кена, приятеля Барби. Они безопасны. А этот ее парень такой, что поблизости от него надо непременно держать огнетушитель: заливать впечатлительных женщин, которые так и будут воспламеняться от одного его вида.

Я вытаращилась на Черис в удивлении. Для нее это было прямо-таки поэтично.

Сара воззрилась на меня исподлобья.

— Ты мне о нем ничего не рассказывала.

Чего мне совсем не хотелось, так развивать эту тему. Разговор о Дэвиде, особливо со столь нормальной, приземленной особой, как Сара, был бы странным и нелегким, хотя, с другой стороны, вряд ли мне удалось бы вводить ее в заблуждение слишком долго. Попытка сохранить его существование в тайне вылилась бы в итоге в низкопробную комедию и фарс. Но все это угрожало основательно скомкать мою любовную жизнь.

— Ему пришлось отвалить, — заявила я, сказав при этом чистую правду. — Мы увидимся с ним позже.

— Мне следовало бы знать, что у тебя есть парень, — проворчала Сара с горечью в голосе. — И о чем я только думала? Когда, интересно, у тебя его не было?

— Она у нас еще та штучка, верно? — хмыкнула Черис. Сара кивнула в знак согласия.

— Эй, — вмешалась я. — Полегче!

— Да ладно тебе, Джо, — парировала Черис. — С твоим либидо все ясно. Я видела, как ты присматривалась к парням за работой. Включая и этого Курта, ведущего.

— Ну это ты брось, в жизни бы не стала. Этот малый сделан из пластика.

— Чтоб ты знала, пластиковые мужчины — самые лучшие. У них куча преимуществ. Они работают на батарейках, снабжены выключателями, и у них нет надоедливой родни.

Иногда Черис меня по-настоящему беспокоила.

— Эй, пожалуйста, скажи, что у тебя ничего не было… ну, с Куртом…

— Пожалуйста. У меня, знаешь ли, свои стандарты. Он, может, и ведущий, но всего лишь утренний ведущий. Едва ли заслуживает внимания.

— Эй, а твой парень, он кто? — осведомилась Сара. Вместо ответа я подтолкнула ее к тачке.

Черис, оторвавшись от нас, подошла к своему кабриолету и нажала выключатель. Парусиновый верх, подвывая, установился на место.

— Марвин сказал, надо ждать дождя, — пояснила она.

— Много он знает, этот… — Я прикусила язык, чтобы не сказать лишнего… — Этот Марвин. Вся его метеорология — это шаманский танец дождя.

Черис подняла глаза на ясное, безоблачное небо, пожала плечами и поправила на носу темные очки.

— Ну, не знаю, тебе легко говорить, ты, если что, не промокнешь. И вообще, можно подумать, ты не знаешь, какой у него процент.

Да уж, еще бы мне не знать: они постоянно использовали это в рекламе. По той простой причине, что у Дивного Марвина действительно имелся самый высокий в нашей округе процент верных предсказаний. Хотя ничем, кроме слепой удачи, этого было не объяснить. Пару дней назад я попросила его показать мне, как делаются расчеты для прогноза. Он с превеликим удовольствием принялся демонстрировать карты, графики, модели Национальной Службы Погоды, данные радаров и все прочее, что в итоге… привело к совершенно неверным выводам.

Так-то оно так, но это не меняло того факта, что его прогнозы сбывались с точностью в 91 процент, и с этим было не поспорить. Мне оставалось лишь надеяться, что, по крайней мере, сегодня он попадет пальцем в небо и это станет началом конца мифа о метеорологическом всеведении Марвина.

Мы забрались в «Випер» и покатили в мечту шопоголика, известную под незатейливым названием «Галерея»: место, где располагались полторы сотни торговых точек всех фирм, от «Сак» до «Нейман Маркус». То, что я жила рядом с этим торговым центром, являлось для меня и радостью, и горем одновременно: представьте себе диабетика-сладкоежку, которому выпало жить дверь в дверь с фабрикой по производству шоколадной глазури. Мы ехали, сопровождаемые завистливыми взглядами тинейджеров в поблескивающих машинах с низкой посадкой, потасканных «Яппи» на «Вольво» и замужних теток из среднего класса на здоровенных внедорожниках. Моя «Мона» — сексуальная тачка. Нет, я по-прежнему тоскую по любимому утраченному «Мустангу», но должна признать, что исходящая от «випера» пульсация энергии обладает особой притягательностью.

Даже когда этой замечательной машине приходится в столь ясный безоблачный день перемещаться по пригородной дороге рывками, от одного красного светофора до другого.

Мы проехали таким манером всего три квартала, когда Сара неожиданно сказала:

— А ты знаешь, что за тобой «хвост»?

Мы ехали по автостраде Ист-Саншайн, которая даже в этот час далеко не пустовала. Я посмотрела на Сару, угнездившуюся на заднем сиденье, в зеркало заднего вида, и, внимательно присмотревшись к ней, промолвила:

— Слушай, я вижу, ты слишком долго прожила в Калифорнии, там этого и нахваталась. Тут Флорида. У нас тут «хвостов» не бывает.

— Кретьен выслеживал меня полгода, — заявила, не оглядываясь, она, — так что уж поверь мне, я знаю, о чем говорю. Это белый фургон с тонированными стеклами и магнитной нашлепкой: будто бы он развозит цветы из цветочной лавки. Он стоял на твоей же парковочной площадке, так с тех пор за тобой и катит. Держится через три машины позади.

Заморгав, я сосредоточилась на потоке машин позади меня. И ведь точно, был там такой фургон. Нашлепки мне отсюда было не разглядеть, но окошки тонированные, это факт.

— Ну и что? Доставил корзину роз, к сожалению, не мне.

А ведь я за свое сочувствие к Саре определенно их заслуживала.

— А ты перестройся, — гнула свое она. — И проследи за ним.

Без проблем. Я углядела в потоке машин просвет и, не включая сигнала, великолепно скользнула в сторону, с одной полосы на другую, совершив прямо-таки акт левитации. После чего, прибавив скорость, перескочила еще две полосы. Черис взвизгнула и схватилась за ручку: Сара оглянулась, но лишь на миг, бросив взгляд назад.

— Не отстает, — сообщила она. — Правда, пытается сделать вид, будто ему просто по дороге.

Я кивнула. Хоть в транспортном потоке это и было непросто, я частично переключилась на Сверхвидение, чтобы обозреть преследователя в эфирном плане.

По крайней мере, за нами следовал не Хранитель. Не было там и размытого энергетического пятна, по которому я опознала бы маскирующегося джинна. Обычный человек, не более того. Ну что же…

Вернувшись в физическое тело, я надавила на педаль. «Мона» откликнулась быстрым, страстным урчанием.

— Держитесь! — крикнула я и, резко крутанув руль, свернула на соседнюю улицу. Черис снова взвизгнула, еще пронзительнее. Сара лишь ухватилась за ручку и наклонилась, не издав ни звука.

— Эй, куда мы едем? Торговый центр не там! — воскликнула Черис, которую перспектива остаться без похода за покупками смущала куда больше, чем какой-то там неведомый, безликий преследователь.

Впрочем, я никогда и не говорила, будто она семи пядей во лбу. С ней просто приятно проводить время.

Фургон появился из-за поворота в квартале позади меня и ускорился. Я, наоборот, памятуя о том, что копы запросто могут таиться где-нибудь в засаде, мечтая осчастливить мой «Випер» штрафной квитанцией, сбавила скорость до уличной нормы. А через некоторое время снова свернула, на сей раз налево.

День был обычный, то есть на парковке «Галереи» машин было полно. Подъехав к ней, я снова огляделась, высматривая белый фургон: он никуда не делся, держался позади. А когда я заехала на площадку, он тоже нашел себе место в нескольких рядах от меня.

Да, это начинало выглядеть зловеще. И мне вовсе не нравилось.

— Черис, бери Сару и дуйте к «Энн Тэйлор», — сказала я, открыв водительскую дверь. — Я буду следом, скоро. Сара, возьми мою карточку… только, пожалуйста, без меня особо не шикуй.

Вспомнив, что представления Сары об «особом шике», надо думать, существенно отличаются от моих, я сочла разумным добавить:

— Я хочу сказать… в пределах сотни долларов.

Вид у нее сделался слегка потрясенный, вероятно, из-за столь низкого лимита. Потом обе они принялись было спорить, но я попросту захлопнула дверь и решительно направилась прямиком к белому фургону, припарковавшемуся в нескольких сотнях ярдов от меня. Скрываясь за огромными джипами «Хаммер» и вездесущими, столь характерными для Флориды кемперами, я подобралась к фургону со стороны пассажирской двери и постучала в тонированное окно. Несколько секунд реакции не было, потом заурчал мотор, и стекло поехало вниз.

Человек за рулем мне знаком не был. С виду испанского происхождения, лет сорока — сорока пяти, с седеющими волосами, свирепыми темными глазами и обветренной физиономией.

Вид у него был чертовски устрашающий.

— Привет! — промолвила я, одарив его доверительной улыбкой. — Может, скажешь, зачем ты за мной таскаешься? Если из-за Сары, то передай Кретьену, чтобы не цеплялся…

— Ты Джоанн Болдуин, — прервал он меня. Без малейшего акцента.

— Она самая, во плоти.

Со всеми рубцами, которые, к счастью, удалось замаскировать с некоторой помощью силиконовых нашлепок и прочих косметических процедур.

— Полезай в фургон.

— Прости, я не думаю, что…

Он вытащил пистолет и нацелил мне в голову. В стволах я особо не разбираюсь, но этот был большим и производил весьма серьезное впечатление.

— В машину. И поживее.

Честно говоря, его пушка выглядела так убедительно, что первым моим порывом было поступить, как велено. Однако я этому порыву не поддалась, ибо знала, что садиться в фургоны к незнакомцам, особенно во Флориде, в высшей степени неразумно. А потому я, стараясь не смотреть на ствол и встретиться взглядом с ним, произнесла следующую тираду:

— Сейчас день, мы на парковочной площадке торгового центра. Ты не станешь палить в меня из своей пушки, а я не полезу в твой чертов фургон. Другие предложения будут?

Я его удивила. Это отразилось на лице лишь на долю мгновения, но все-таки промелькнуло. Одна бровь поднялась на миллиметр выше.

— А с чего ты вообразила, будто я в тебя не выстрелю?

— Тут все утыкано видеокамерами, не говоря уж о том, что у моей сестры и подруги прекрасная память на номера машин. Копы перехватят тебя прежде, чем ты успеешь выехать на дорогу.

Я снова заставила себя улыбнуться.

— Кроме того, тебе не поручали меня убивать, иначе ты шлепнул бы меня где-нибудь по дороге и смылся, так что у нас не состоялось бы этой милой беседы.

Долгую, показавшуюся мне бесконечной, секунду он обдумал услышанное. Я, затаив дыхание, ждала — и дождалась того, что он пожал плечами и неуловимым, прямо-таки волшебным движением убрал свою пушку в кобуру.

— Ты мое имя уже знаешь, — промолвила я. — А ты не хочешь представиться?

— Армандо Родригес, — ответил он, что удивило меня. Я никак не ожидала, что малый, только что угрожавший мне пистолетом, представится с такой готовностью.

— Детектив Армандо Родригес, департамент полиции Лас-Вегаса.

О господи, этого только не хватало! Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей.

— Мне надо задать тебе несколько вопросов, касающихся исчезновения детектива Томаса Квинна, — добавил он. О чем, впрочем, я уже сама догадалась. Беда в том, что я точно знала, куда подевался детектив Томас Квинн. Только вот рассказать все этому малому никоим образом не могла.

— Томас Квинн?

Мне страшно не хотелось притворяться и врать, но говорить правду было решительно нельзя.

— Прошу прощения, но, боюсь, это имя мне незнакомо.

Родригес вытащил из кармана на водительской двери папку с фотографиями и протянул мне. На снимках, зернистых, явно распечатках записей камер слежения, красовалась я в черной мини-юбке и в сопровождении детектива Томаса Квинна.

— Попробуешь ответить снова? — осведомился он.

— Говорят, у каждого есть двойник, — ответила я. — Может, тебе указали не на ту девушку.

— Боюсь, на ту самую.

— Есть доказательства?

— Ну, например, этот синий «Додж-Випер». Вот ведь что забавно: у нас есть сведения о синем «Випере», выезжавшем из пустыни, где был найден сожженный джип Квинна.

Детектив буравил меня темными глазами.

— Его тачка была в таком состоянии, словно ее начинили динамитом и взорвали, но мы не обнаружили никаких следов взрывчатых веществ.

Я подняла одно плечико и опустила его, продолжая смотреть на полицейского. А он на меня. По прошествии секунды уголок его рта изогнулся в медленной, хищной улыбке. Но жесткий, суровый взгляд ничуть не смягчился.

Квинну удавалось выглядеть и заправским копом, и своим парнем одновременно. Родригес тянул только на копа и никакого там дерьмового дружелюбия демонстрировать и не думал.

— Квинн был моим другом, — негромко промолвил он. — Я намерен выяснить, что с ним случилось. А если окажется, что кто-то виноват в его гибели, позаботиться о том, чтобы этот кто-то за это ответил. Все понятно?

— Понятней не бывает, — ответила я. — Желаю удачи на этом поприще.

Любой друг Квинна по определению не мог стать моим другом.

Я отступила от машины и пошла прочь: каблучки постукивали, бриз шевелил волосы. Было жарко, становилось душновато, но пот струился по моей спине вовсе не из-за этого.

Мне пришло в голову, что сунуться на телевидение, наверное, было не самым умным решением с моей стороны, учитывая, что, как ни крути, а полицейский пропал бесследно, а я была последней, с кем его видели. Мне следовало об этом подумать. Беда в том, что я слишком долго пробыла Хранителем и привыкла к тому, что все трения с простыми смертными сглаживает организация когда с помощью денег, когда влияния, а иногда в разумных пределах используя джиннов.

Дерьмо! Теперь всплыл на поверхность и вопрос с «Випером», который, признаться, был попросту украден мной в Оклахоме. Числится ли моя тачка в угоне? Или дружелюбно настроенная ко мне Рэйчел, используя свои возможности свободного джинна, удалила эту машину из всех списков и баз данных? Сама Рэйчел не удосужилась об этом упомянуть, и уверенности в том, что среди всех прочих хитросплетений она сочла это достаточно важным, у меня не было.

Черт возьми, да ей просто могло показаться, что, если меня сцапают, это будет забавно. У джиннов свой юмор. Весьма незатейливый.

Да, мне придется обо всем этом позаботиться, и не затягивая. У меня имелось нехорошее предчувствие насчет того, что Армандо Родригес просто так не отвалит и, если найдет что-либо, способное послужить ему рычагом, будет давить изо всех сил.

Я уже начала думать, что хуже, чем сейчас, мне сегодня не будет, но тут сверху донесся раскат грома. Оказывается, пока я гадала о том, как мне не угодить в тюрьму, небо над торговым центром стали затягивать облака. Я вытянула ладонь, и прямо в нее угодила крупная дождевая капля. Холодная, как та вода, которой меня поливали в студии.

— Нет! — простонала я, глядя на тучи. — Это невозможно.

Еще пара капель угодила в меня, доказывая, что еще как возможно. Дивный Марвин в конечном счете опять оказался прав. Похоже, кто-то, и уж точно не я, позаботился о том, чтобы он оказался прав. Я прибегла к эфирному зрению и обнаружила следы вмешательства, нарушившего равновесие всей системы графства Броуард. Хуже того, насколько я могла судить, поблизости не было ни единого Хранителя. Помимо меня. А мне, как известно, было строго-настрого запрещено производить какие-либо манипуляции с погодой, под страхом ампутации всех моих способностей с помощью тупого ножа.

Не хватало только, чтобы на меня повесили и это.

А ведь мне, черт возьми, совсем не нравится Марвин.

Интерлюдия

Шторм явление не простое, а комплексное. Один лишь нагрев морской воды солнцем еще не вызовет шторма. Шторм — это результат уравнения, в котором должны быть правильно подобраны и ветровые, и водные, и температурные составляющие. Плюс некая толика удачи, необходимая, чтобы он разросся.

Юный, только зарождающийся шторм еще весьма уязвим и хрупок: его может прикончить в зародыше внезапно изменившийся ветер или перепад атмосферного давления. Такой шторм подобен младенцу в материнском чреве, как бы ни был он потенциально могуч, на этом этапе разорвать его в клочья почти ничего не стоит. Это будет совершенно незаметно, даже для меня, при всей моей подготовке. Практически никаких усилий. Пока.

Однако по мере того, как работает погодная кухня и повышается температура, ветры стабилизируются, а облака становятся все плотнее и тяжелее. Постоянно трение перегружающих облака капель порождает энергию, энергия производит нагрев. Шторм подпитывается и сверху, солнцем, и снизу, теплой, как кровь, водой, а сердцевина его формируется где-то посередине, сокрытая в тумане. При наличии нужных условий штормовая система способна поддерживать себя сама не один день, существуя за счет собственных энергетических ресурсов, за счет трения и массы.

В данном случае система существует уже несколько дней. Больше нескольких недель такой системе не продержаться: она должна разрядиться или постепенно, или стремительным напором.

Сейчас возможно и то, и другое.

Медленно, широким фронтом, катятся над водой белесые облака, дрейфует серое марево. На поверхность колышущегося внизу океана не проливается ни капли дождя, влага втягивается обратно, концентрируясь, утяжеляясь. Когда происходит сгущение тумана внутри облаков, возникают особые условия. Вода интенсивно поглощает энергию, наливаясь грозовой яростью. Облака темнеют и уплотняются. Пока они плывут над водной гладью, они распластаны, растянуты, но механизм в сердце шторма продолжает работать неустанно, собирая и запасая энергию на будущее.

Пока это все еще ерунда. Так, летний шквал, способный вызвать разве что раздражение.

Но теперь он уже начинает осознавать себя.

Глава вторая

К тому времени, когда мы прервали Великий Поход за Покупками, чтобы перекусить, Сара, Черис и я уже так нагрузились пакетами, что их содержимого хватило бы для оснащения экспедиции на Эверест, с тем чтобы ее участницы выглядели в высшей степени восхитительно, причем отирались преимущественно на пляже.

Сара по натуре являлась прирожденной манекенщицей. В отличие от меня, с моими округлыми изгибами, она обладала той особой, изысканной угловатостью, которая вызывает зависть и зачастую служит образцом для пластических хирургов. Разрыв с Отставным Французом (как я окрестила Кретьена) не уничтожил ее шарма: разве что вокруг глаз появились морщинки, вместо прически на голове образовалось черт знает что, на ногах кошмарная обувь, а в сознании кислое отношение к мужчинам как таковым. О морщинках позаботился тонирующий лосьон. Волосами храбро занялись «Тони и Гай». Со стороны «Прада» была проявлена явная склонность к аксессуарной терапии. Оставался лишь вопрос о настрое и отношении к мужчинам. По моему разумению, тут могли помочь шоколадные обертывания, но Сара, с ее фигурой, на это бы не пошла, я уже подумывала о том, чтобы отправить ее в клуб бывших жен, на психотерапевтический сеанс, позволяющий отвести душу в нытье и жалобах.

— Любовником он был никудышным, — заявила она, примеряя туфли. Ножки, надо сказать, у нее тоже были что надо. Длинные, стройные, элегантные — такие, какие хочется потрогать любому мужчине. Даже продавец, которому, в принципе, должны были осточертеть ноги покупательниц, выглядел возбужденным, когда, придерживая за пятку, просовывал ее ступню в маленькую остроносую туфельку. Надо же, персональный сервис. В наше время такое обслуживание встречается лишь в лучших магазина, но, с другой стороны, он ведь хотел продать ей туфельки, стоящие дороже среднего телевизора.

— Кто? — спросила Черис, присматривавшаяся к паре лодочек на маленьком каблучке. Должно быть, предыдущий монолог, посвященный недостаткам Кретьена, она пропустила. Я, со своей стороны, печально созерцала рубиново-красную пару сандалий, на которые копила и которые, как мне думалось, теперь трижды успеют выйти из моды и вернуться обратно, прежде чем я при таком подходе Сары к покупкам смогу снова их себе позволить. Но делать было нечего. Я сама ее сюда притащила, да и ей на самом деле требовалось облегчить душу таким способом.

— Мой бывший, кто же еще, — ответила Сара, отставив ножку в сторону, чтобы взглянуть, как смотрится на ней туфелька. Смотрелась, я не могла не признать, великолепно.

— У него имелась ужасная привычка делать, понимаешь ли, это дело языком…

Лично мне показалось, что это явно избыточная информация.

— Я, правда, не уверена, что готова к такому уровню сестринского общения. Пойду выпью мокко. А вы, девчонки, продолжайте.

Сара улыбнулась и помахала рукой. А почему бы и нет: моя карточка находилась у нее в кошельке, а у меня при себе имелась разве что десятка наличными.

Выпотрошенная младшая сестрица.

Я направилась к выходу, в то время как Сара принялась удивлять продавца и Черис вовсе уж непристойными байками о своем муженьке. Речь там шла о костюме Человека-паука, спрей-нитях и простынях на липучках.

Я ускорила шаг.

Снаружи царили шум и гомон. Кругом было полно мамаш, крикливых детей и раздраженного вида одиноких матрон с магазинными пакетами, не говоря уже о множестве суровых седовласых пенсионерок в серых шерстяных душегрейках, а порой и с палочками. Мне пришлось прижаться к стенке, чтобы пропустить стайку мамочек с колясками, за ними проследовала компания деловых женщин, все в галстуках и с портфелями. А вот мужчин почти не попадалось, во всяком случае, одиноких. Рядом с каждым, которого я видела, имелась прикрывавшая его, как живой щит, особь женского пола.

В кофейне тоже было полно народу, но обслуживали быстро, и скоро я, отойдя от стойки с чашечкой золотого мокко, принялась, попивая его, рассматривать витрины. Меня восхитило одно платье, сшитое ну вот совсем, совсем на меня, только вот совсем, совсем не укладывавшееся в рамки моего бюджета. И тут, в витринном стекле, я заметила отражение кое-кого, смотревшего на меня. И обернулась.

Детектив департамента полиции Лас-Вегаса Армандо Родригес, слегка улыбаясь, стоял, прислонившись к светящейся колонне, и тоже потягивал кофе. Чашечка у него была поменьше моей. Видимо, черный кофе. Надо полагать, вкус по части кофе у него был незатейливый.

Быстро, нетерпеливо постукивая каблучками, я направилась прямиком к нему.

— Послушай, мне казалось, мы вроде как разобрались и разошлись.

— Да ну?

— Ты должен оставить меня в покое.

— Правда?

Он отпил глоточек, глядя на меня. Глаза у него были большие, с теплыми, древесно-коричневыми прожилками радужной оболочки, почти столь же темной, как и зрачки. На нем была куртка, и я подумала о том, прихватил ли он свою пушку с собой, что в наши дни весьма рискованно, или оставил в фургоне. Впрочем, не думаю, чтобы он особо нуждался в оружии: легкость и быстрота даже случайных движений выдавали в нем мастера боевых искусств. Думаю, появись у него для этого хоть малейшее оправдание, он свалил бы меня на землю и сковал наручниками за пять секунд. Здесь, при искусственном свете, грубая кожа и оспины на лице были еще заметнее. Да уж, не красавец, но малый крепкий. Он смотрел на меня не моргая.

— Если не перестанешь за мной таскаться, мне придется пожаловаться в полицию, — заявила я и тут же об этом пожалела, увидев его улыбку.

— Валяй. А я покажу здешним коллегам свой жетон и попрошу проявить профессиональную любезность. Или даже продемонстрирую им снимки и попрошу оказать помощь. Бьюсь об заклад, они с удовольствием помогут мне допросить подозреваемую.

Он слегка пожал плечами, не сводя с меня взгляда.

— Я хороший коп. Никто не поверит, что я приперся сюда по собственной инициативе, чтобы ни с того ни с сего тебя выслеживать. И вот тебе мой совет: я не думаю, что, даже если тонешь, стоит так уж буйно расплескивать вокруг воду. Этак недолго и акул приманишь.

Не найдя что ответить, я промолчала на несколько секунд дольше, чем следовало. Тут неожиданно между нами проскочил ребенок лет примерно пяти. Мамаша, окликая его по имени, обогнув нас, бросилась за ним, поймала и направила обратно, по направлению к ресторанному дворику, где явно намеревалась чем-то его напичкать. Мы с Родригесом оба невольно проследили за ними взглядом, но потом он, отведя глаза от них, но так и не глядя на меня, весомо заявил:

— Квинн был моим партнером. Я был за него в ответе. Поняла?

То, что я поняла, мне совсем не понравилось.

— Так что, голубушка, никуда я не денусь. Цель в том, чтобы мы с тобой подружились. И ты в конце концов выложила мне все, что я хочу узнать.

Он наконец снова уставился на меня. Взгляд у него был пронизывающий и пугающий.

— Тебе что, заняться больше нечем? У тебя нет работы? Семьи? Дома?

Мне было не привыкать разруливать сложные ситуации и иметь дело с непростыми людьми, но он выбивал меня из колеи.

— Послушай, это же смешно. Ты можешь только…

— У Квинна была жена, — прервал он меня, и его глаза сверкнули. — Красивая женщина. Знаешь, каково это, жить в состоянии неопределенности? Знать, что, скорее всего, он мертв, но не иметь возможности ничего предпринять, потому что это точно не установлено. Ни дом продать, ни избавиться от его одежды: ничего нельзя сделать, потому как а вдруг он не умер? Страховку за него не выплачивают. Его пенсионный счет заблокирован. И что будет, если начать без него совершенно новую жизнь, а он вдруг возьмет да и появится на пороге?

— Ничем не могу тебе помочь, — промолвила я, неожиданно ощутив ком в горле. — Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Не могу.

Но и я не могла пойти ему навстречу, пусть даже он и ударил меня в самое уязвимое место.

— Ладно. В таком случае приготовься долгое время любоваться моей задницей, потому что больше ты ничего не увидишь, — заявила я. — Это наш последний разговор.

До возражений он не снизошел. Впрочем, я припустила от него так резко, что мокко расплескался, обрызгав мне пальцы. Отпив глоточек, я оглянулась. Родригес так и стоял, прислонившись к колонне и глядя на меня. Бесстрастный и непредвзятый, как приговаривающий к повешению судья.

Сару с Черис я встретила выходящими из «Прада» с новым пакетом. При мысли о том, насколько облегчила эта покупка мой счет, я содрогнулась, но изобразила улыбку и отступила на шаг, чтобы оценить новый облик сестрицы. Сара теперь была одета в персикового цвета, с мандариновыми и золотистыми брызгами, отделанный лавандовой каймой сарафан, косметика от «Сак», как по мановению волшебной палочки феи-крестной, вернула ее коже прежнюю гладкость и блеск. Ну а завершали этот новый стильный и классный облик дорогие туфли.

Нет, все пережитое, конечно, оставалось при ней. Но внутри, а выглядела она чертовски здорово.

А вот переживать теперь выпало мне. Такой уж, видать, был у меня кармический цикл.

— Ну что, теперь подкрепимся? — спросила я, направляясь в неоновые врата «Калорийного Рая», где предлагалось на выбор свыше тридцати кулинарных шедевров, от греческого салата до сосисок в тесте.

— Умираю от голода, — заявила Сара. — душу бы отдала за реберный край. Мне кажется, я целый век не пробовала реберного края.

— Это торговый центр, детка. Не уверена, что в меню ресторанного дворика имеется реберный край.

— Так можно в «Джаксонс» заглянуть, — весело предложила Черис, тоже нагруженная пакетами. — У них подают реберный край. И такой бифштекс, что за него умереть можно.

— А сколько стоит обед у «Джаксонс», тебе известно? — не выдержала я и получила в ответ откровенно непонимающий взгляд, потому как этого она, разумеется, не знала. Потому как не относилась к девушкам, которые платят за себя сами.

— Посчитайте-ка мелочь в карманах, подружки, — заявила я, подталкивая их в выбору, который могла, пусть и с трудом, себе позволить.

— Ладно. — Черис закатила глаза и промаршировала, хотя мне трудно понять, как можно промаршировать в дизайнерских, усыпанных стразами, шлепанцах к длиннющей очереди в «Макдоналдс».

— Только имей в виду, ничего жареного мне нельзя. Я за фигурой слежу, ты понимаешь… Интересно, у них есть что-нибудь органическое?

— У них тут еда продается, — указала я. — Пища. Она по определению органическая, другой не бывает.

Пока мы вели оживленный спор о вкусной и здоровой пище, натуральных продуктах, красителях и добавках, очередь постепенно продвигалась к прилавку. Передо мной стояла троица вялых девчонок-тинейджеров, перешептывающихся и хихикающих. Две из них были с татуировками. Я попыталась представить себе, что было бы, приди мне в голову, в их возрасте, вернуться домой с татуировками, но решила, что в моей жизни и так достаточно кошмаров. Не говоря уж о том, что такого рода размышления заставляют почувствовать себя старой. Вон, даже у Черис, и у той есть татушка… Мне начало казаться, что я упустила важный модный тренд.

Оглянувшись к Саре, я обратила внимание на вставшего позади нее в очередь высокого, худощавого мужчину со слегка всклоченными, карамельного цвета волосами, а также бородкой и усами, что хоть и наводят на мысль, что от этого типа добра не жди, однако придают мужчинам своего рода загадочность. Ему они, во всяком случае, шли. Он изучал меню с легкой улыбкой, как будто находил всю продукцию «Макдоналдса» весьма забавной.

— Сара, что-нибудь присмотрела? — поинтересовалась я.

— Ой, прямо не знаю, — ответила она. — Как насчет чизбургера? Или нет, погоди… салат… у них их тут столько!

Моя сестра была особой решительной. Такой она мне запомнилась с детства. Но сейчас в ее голосе слышалась чуть ли не паника — выбор салатов лишил ее сил.

— Ну я просто не знаю, что взять!

— Ну, я, во всяком случае, не рекомендовал бы икру, — прозвучал теплый голос стоявшего позади нее малого, обращенный не ко мне, а к Саре. Он слегка подался вперед, но не слишком близко. — У меня есть заслуживающие доверия сведения о том, что это не настоящая белуга.

Произношение у него было определенно не флоридское. Британец? Очень может быть. Не аристократ, конечно, трудящийся, хоть и не бедствующий.

Сара обернулась к нему.

— Вы это мне сказали?

Он выпрямился, отстраняясь, его глаза расширились.

Они казались то ли серыми, то ли голубыми: надо думать, это зависело от освещения.

— Э… да, действительно. Прошу прощения. Я просто хотел…

Он покачал головой.

— Не обращайте внимания. Еще раз прошу прощения, у меня и в мыслях не было вас обидеть.

Он отступил на пару шагов, сложил руки и постарался выглядеть так, будто и вовсе не раскрывал рта.

А вот Черис, обернувшись на звук его голоса, схватила меня за запястье, стиснув его, подтянула к себе и зашипела:

— Что твоя сестрица выделывает?

— Выкаблучивается, — ответила я. — Такое уж у нее настроение.

— Спятила она, что ли? Ты глянь на него, это же классный британский малый. Привет!

— У нее депрессия.

— Ну, тогда пусть убирает задницу с корта и даст поиграть мне.

Все это было произнесено быстрым, свистящим шепотом, которого не могла разобрать даже Сара, не говоря уж о «классном британском малом», который, судя по виду, чувствовал себя все более неуютно. Потому что Сара продолжала на него таращиться.

— Успеешь еще наиграться, поверь мне, — буркнула я, подталкивая ее к прилавку, — делай заказ.

Приемщица за стойкой пробормотала дежурное приветствие от имени «Макдоналдса», и Черис, одарив меня театрально-обеспокоенным взглядом, приступила к процедуре заказа салата, обсуждая происхождение томатов, морковки и прочих ингредиентов.

Представление, устроенное Черис, отвлекло меня, и я упустила тот волнующий момент, в который Саре удалось преодолеть свою горькую неприязнь к мужчинам. Когда я снова обернулась, она протягивала руку «классному британскому малому».

— Сара Дюбуа, — промолвила моя сестра, хотя ее тут же, у меня на глазах, передернуло, и я буквально услышала ее мысли:

«О господи, идиотка несчастная, какая ты Дюбуа? Это фамилия Кретьена, а ты Болдуин!»

К сожалению, исправлять фамилию было поздно: это прозвучало бы в лучшем случае странно. Так что свою оговорку она прикрыла сияющей улыбкой, к которой много добавила недавно приобретенная и пущенная в ход помада «Клиник».

«Классный британец» дружелюбно взял ее ладонь в свою, и, вау, до чего же длинные у него оказались пальцы. Вдвое длиннее моих. Руки концертирующего пианиста, изящные, ухоженные, с хорошим маникюром.

— Имон, — промолвил он, слегка улыбнувшись и чуть склонив голову в намеке на поклон. — Весьма рад знакомству.

Этого оказалось достаточно, чтобы она засветилась, словно солнышко. Я имею в виду, в буквальном смысле: и это женщина, всего полчаса назад уверявшая, что вырвет печень любому мужчине, который попытается угостить ее выпивкой! Прямо-таки рекорд по скорости преображения!

Черис дернула меня за плечо так, что я пошатнулась, а когда повернулась к ней, она подтолкнула меня к окошку заказов:

— Возьми что-нибудь, от чего толстеют, — заявила моя подружка. — Раз уж ты принудила меня питаться в этом заведении, я хочу стать свидетельницей твоих страданий.

Исключительно из своенравия я взяла бургер с сыром в четверть фунта и картошку фри. Между тем Сара, увлеченная разговором с Имоном, кончила тем, что отправилась со своим легким салатиком и бутылочкой воды за соседний столик, совершенно о нас позабыв.

Я наполовину ожидала того, что Сара устремится навстречу закату и пришлет открытку с благодарностью за использование моей, ныне опустошенной, карты «феи-крестной» из Лондона, где благополучно и будет жить до следующей матримониальной катастрофы, но не тут-то было. Милый разговор с Имоном закончился рукопожатием, правда, у меня такого рукопожатия после ланча отродясь не бывало: томные взгляды, улыбочки и прекрасные длинные пальцы, пожимающие ее запястье.

После чего она вернулась к нам, сияющая и улыбающаяся, словно Мадонна после залета.

— Я готова! — объявила она.

Черис, явно не пришедшая в восторг от своего салата, отреагировала гневным взглядом, но ведь, черт побери, она, по крайней мере, разжилась нынче прекрасными новыми брюками-капри с низкой посадкой и подходящими к ним туфельками. Я же на себя, если не считать кофе да «Макдоналдса», и десяти центов не потратила.

Впрочем, мой покупательский энтузиазм изрядно охлаждал вид Армандо Родригеса, расслабленно устроившегося за столиком в дюжине футов от нас и опять потягивавшего кофе. Похоже, он всерьез вознамерился никогда, никогда не спать. И не оставлять меня в покое.

— Ладно. Пошли домой, — заявила я, составляя посуду на поднос. У меня в любом случае от всего этого уже начинала болеть голова. Здесь было слишком много народу, слишком много шума, слишком много ярких, вспыхивающих, мигающих огней.

К тому времени, когда мы вышли из галереи, дождь уже кончился, но парковочную площадку покрывали блестящие темные лужи, шедшие рябью из-за постоянно проезжавших машин. Убийственная сырость сомкнулась вокруг меня, оборачивая теплом, словно промокшее, разогретое в микроволновой печи шерстяное одеяло. Я повела Черис и Сару, со всем изобилием пакетов, к машине. Когда мы забирались внутрь, на наше парковочное местечко уже алчно поглядывали старый стервятник в сверкающем «Мерседесе» и озабоченного вида совсем молоденькая девчушка, у которой наверняка еще не высохли чернила на ученических правах. Я тронула с места и укатила прежде, чем между претендентами на наше место развернулась схватка. Несколько крупных дождевых капель упали и растеклись по ветровому стеклу. Небо над головой было свинцово-серым, и все там происходило не так: система была крайне разбалансирована. В эфире наблюдались качания, колебания и лишь слабые

В ответ на мои мысли обиженно громыхнул гром.

— Его зовут Имон, — выпалила Сара, подавшись вперед, в то время как я выводила машину на дорогу. — Слышала, какое у него произношение? Обалдеть можно!

Замечу, Сара всегда была падка на иностранный акцент. И, похоже, история с Отставным Французом ничему ее не научила.

— Ага. Между прочим, выговор у него манчестерский, это тебе не лондонский Уэст-Энд, — заметила Черис, рассматривая в естественном свете свой маникюр и любуясь переливами. — Надо думать, у этого малого и десяти центов за душой нет.

Ну-ну. Если бы английский флаг не был уже спущен перед Сарой, она бы из себя выскочила, лишь бы привлечь внимание этого малого.

— Я бы на твоем месте на него особых надежд не возлагала. Он симпатичный, кто спорит, но вероятно… ты меня понимаешь.

— Что? Гей?

— Ну, может, и не гей, мне он таким не показался. Но с вывертом. Англичане, они вообще, по большей части, такие.

— Думаешь? — спросила Сара, скорее заинтересованно, чем встревоженно. И то сказать, запоздало припомнила я, у нее ведь на памяти костюм «Человека-паука» и простыни с липучками. О господи, век бы этого не знать про мою сестрицу! Я почувствовала, что мне нужно вмешаться, чтобы направить разговор в другое русло.

— Да ладно вам, просто дружелюбный малый, — сказала я.

— Смеешься, да? Да он с виду такой клевый, что только и остается рот разинуть, — заявила Черис. — Но я вот что скажу: такие клевые ребята не бывают «просто дружелюбными», особенно когда знакомятся в очереди за фастфудом.

Что правда, то правда. Черис была безжалостна и очень восприимчива.

— Он же не целоваться к ней полез или что-то такое. Просто за руку подержался. — Я пожала плечами. — Готова поспорить, он даже не оставил ей своего номера.

— Да ну… — фыркнула Сара. Я взглянула в зеркальце заднего вида. Она помахала чем-то, сильно смахивавшим на белую твердую визитку.

— Ох, умереть мне на месте! — Черис вздохнула и обмякла на пассажирском сиденье. — Я целый день таскала по торговому центру чужие пакеты, и что за это получила? После того как англичанин не удостоил меня внимания, мне, чтобы восстановить самоуважение, остается толькособлазнить Курта.

— Чего уж мелочиться, — фыркнула я. — Попробуй Марвина.

Черис застонала.

— Нет уж, спасибо. Мне и вправду важна самооценка. А Марвином занимайся сама. Он к тебе неровно дышит, ты ведь знаешь.

Сара в это время вчитывалась в визитку, и я, чтобы выбросить из головы возникший образ Марвина, в нижнем белье и с плотоядным взором, спросила:

— Ну, и кто же он, этот твой рыцарь в сверкающем твиде?

— Только не говори нам, что у него есть титул и замок, иначе я и вправду совершу самоубийство, связавшись с Марвином, — заявила Черис.

— Он венчурный инвестор. У него своя фирма «Дрейк, Уиллоуби и Смит».

Сара провела по карточке покрытым свежим маникюром ногтем.

— Высокая печать. Типографская, это тебе не лазерный принтер или что-то такое. Хотя, — она нахмурилась. — Хотя, я вот думаю, не разорившийся ли он. Как считаешь, Джо, похож он на бедняка?

— Эй, да он просто мог забрать карточку у парня, которого грохнул в аэропорту, — подала голос Черис. — А труп запрятал в кофр и отправил в Стамбул. Вполне возможно, он серийный убийца.

Последовал момент молчания, свидетельствовавший об уважении к подобному ходу ее мыслей. Ну да ладно, по крайней мере, она не приплела сюда инопланетян или обмен телами. Затем я, хоть и вовсе не знала этого малого, почувствовала себя обязанной выступить в его защиту.

— Первое, Черис, смотри поменьше фильмов ужасов. Второе, Сара, вряд ли на столь раннем этапе отношений стоит проверять данные о бизнесе этого бедолаги по базе компании «Дан и Брэд-стирт». Ты вообще как, звонить ему собираешься?

— Может быть… — На ее лице появилась легкая, загадочная улыбка. — Не исключено.

Не могу сказать, чтобы меня это огорчило. Если у Сары закрутится роман, она, по крайней мере, не будет круглые сутки отираться возле меня, да и вообще ее пребывание в моей гостевой комнате сведется к минимуму.

— Эй, Джо, — отвлекла меня от этих мыслей Сара, — а тот фургон так за нами и следует. — Она снова взглянула назад сквозь стекло и нахмурилась. — Ты вроде сказала, что ничего серьезного.

— Так и есть.

Но тут встряла Черис:

— Тогда почему он за нами таскается? Только не говори, что это твой поклонник. У тебя уже есть приятель: иметь, в довесок к нему, еще и поклонника — это явный перебор. Ты не настолько крутая.

Я присмотрелась к фургону в зеркальце: он вихлял в транспортном потоке, стараясь не упускать меня из виду. О конспирации детектив Родригес не беспокоился: напротив, по его замыслу, я должна была знать, что нахожусь под наблюдением. Своего рода маленькая психологическая война. При этом присутствие ничего не понимающих Черис и Сары усугубляло напряжение.

— Никакой это не поклонник, — мрачно произнесла я. — Это коп.

Воцарилось молчание.

— Круто, — промолвила наконец Черис. — Мало того, что у тебя такой классный приятель, так за тобой еще и коп таскается. Да, Джо, это, конечно, перешибает одного Английского Серийного Убийцу. Честно скажу, я от тебя такой прыти не ожидала.

Облака над головой прорвало мстительным, стремительным ливнем, затянувшим все серебристой пеленой и забарабанившим по ветровому стеклу. Я включила «дворники» и сбавила скорость: «Мона» дожди не жаловала, а мне вовсе не хотелось контролировать неизбежные в таких условиях заносы и скольжение. Чреватые ремонтом, что мне и вовсе не улыбалось, поскольку и без того походило, что остаток моей трудовой жизни будет посвящен оплате прихотей Сары. Позади меня, за дождевой завесой, призрачно маячил тоже сбросивший скорость, но следовавший за мной, словно верный паж, фургон. Я ощутила эфирное возмущение, а в следующий миг небо с таким звуком, будто рвалась шелковая ткань, вспорол разряд молнии, за которым последовал вибрирующий громовой раскат. Ощутила я и отклик Хранителей, на сей раз более энергичный. И ведь я тут ни при чем… Но как, черт возьми, мне доказать, что я невиновна? То, что я на самом деле невиновна, делу не поможет. Я слишком хорошо знала Хранителей и понимала, что они уже жаждут крови.

— Хорошо, что я подняла верх у машины, — сказала Черис. — Как видишь, прогноз Марвина опять сбылся. Я что хочу сказать: он, вне всякого сомнения, полный дурак и настоящий извращенец, но по части погоды настоящий знаток.

Я прикусила язык. Сильно.

У меня возникло твердое намерение прояснить вопрос с Марвином и его прогнозами.

По прибытии к моему дому Черис отправилась к своему кабриолету, проделав пять шагов до него под зонтиком, способным укрыть целую футбольную команду: она явно не собиралась позволить хотя бы единой капле поставить под угрозу безупречность ее облика. Мы с Сарой, разделив на двоих пакеты, со всех ног припустили к дверям: бросок занял всего пять секунд, но мы выдохлись и промокли до нитки. Холодный яростный дождь злобно хлестал мелкими, но плотными каплями, его серебристая завеса мерцала и переливалась в свете уличных фонарей. Было темно, словно уже смеркалось, хотя, я проверила это по часам, едва минуло два пополудни.

Никаких погодных катаклизмов над океаном до самого Африканского побережья не вызревало… даже не обладая специальными возможностями в качестве Хранителя, я знала бы это по показаниям радаров. В сезон ураганов жители Флориды отслеживали сводки и прогнозы по меньшей мере с тем же вниманием, какое уделяли профессиональному спорту. Никаких тропических штормов там не было и в помине, во всяком случае, достаточно сильных, чтобы быть зарегистрированными здесь, хотя да, имела место зона низкого давления, как бы выжидающая.

Я не понимала, откуда мог взяться здесь этот шторм. Его не должно было здесь быть, хотя не походило и на то, что он намерен основательно продолжиться. Впрочем, нельзя сказать, чтобы я присмотрелась к нему надлежащим образом, что-то не ладилось у меня с эфиром. Вялость одолевала, медлительность.

Возможно, я на самом деле переутомилась. Что и немудрено, если проявлять доброту целых полдня.

Мы ввалились в квартиру с мокрыми пакетами, в промокших туфлях, и я первым делом захлюпала за полотенцами. Распушившиеся под дождем волосы Сары приобрели сказочный блеск. Мои лишь еще сильнее закурчавились. Заглянув в ванной в зеркало, я решила, что мне нужен горячий душ и что-нибудь вкусненькое на обед.

Когда я возилась с томатами и луком, лучшими продуктами для приготовления мексиканских блюд в домашних условиях, зазвенел дверной звонок. Я положила разделочный нож и похлопала Сару по плечу. Она сидела возле маленького кухонного столика рядом с покрытой водной рябью дверью в патио и занималась тем, что отрезала ценники от своих замечательных приобретений.

— Порежь-ка овощи, — сказала я. — Шмотками потом займешься.

Она взглянула на меня совершенно по-детски, с обидой, однако кивнула. Сара посещала кулинарные курсы: в Калифорнии это один из обычных способов времяпровождения для богатых скучающих женщин. По пути к двери я задержалась, залюбовавшись тем, как она, взяв ножик, принялась нарезать помидоры. Быстро, тонко и аккуратно, прямо как шеф-повар в кулинарном шоу.

Звонок повторился. Вздохнув, я убрала с лица свои кудряшки. Все еще мокрые. Пришлось сгенерировать легкую искорку, чтобы испарить влагу. В качестве вознаграждения я получила сухие волосы и бело-синий разряд, слетевший с моих пальцев при их соприкосновении с дверной ручкой.

— Кто там? — крикнула я, одновременно заглядывая в глазок.

Сердце мое малость екнуло при виде стоявшего на площадке, засунув руки в карманы синих джинсов, высокого шатена. Я, не мешкая, сбросила цепочку и распахнула дверь, искренне улыбаясь.

— Льюис?

— Привет! — молвил он и шагнул вперед, чтобы обнять меня. Для этого ему пришлось чуточку наклониться, и, когда он прикоснулся ко мне, я ощутила между нами знакомую вибрацию энергии. Льюис, вне всякого сомнения, являлся одним из сильнейших Хранителей, каких я знала. И моим другом. Честно говоря, больше, чем другом… не при Дэвиде будь сказано, возможно, гораздо больше. Он восхищал меня, хотя и пугал тоже. Он спас меня, потом предал, потом снова спас… непростой был малый, этот мой Льюис.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? — спросила я.

— Ты о чем?

Он отстранился, непонимающе заморгав.

— В последний раз, когда я тебя видела, ты выглядел полутрупом, — ответила я, присматриваясь к нему более внимательно. Да, вид у него был что надо: загорелый, здоровый, никаких признаков истощения. — Вспомни холл отеля в Неваде. Ты тогда был…

— Еле жив, — закончил за меня он. — Да, я поправился.

— Как тебе удалось?

Он ответил одной из этих своих улыбочек.

— Хранитель Земли, чего ты хочешь? Ну и Рэйчел тоже руку приложила. Я, знаешь ли, быстро поправляюсь, когда это нужно.

— Рада за тебя. А то ведь беспокоилась, — призналась я, не в силах прекратить улыбаться. Ну что поделать, так он на меня действовал.

— Только слушай, если у тебя есть ко мне что-то конфиденциальное, говори здесь. А то я не одна.

Льюис, закрыв за собой дверь, поднял бровь к потолку.

— Мужчина?

— Женщина. Причем родная сестра.

— Я и забыл, что у тебя есть сестра.

— Я тоже большую часть жизни пыталась об этом забыть. Но, как бы то ни было, мы родня и она немножечко нуждается в помощи. Вот я и помогаю. Кстати, ты вроде как помянул Рэйчел, что она помогла тебе. Как она… и ты., хм..

— Она в порядке, — промолвил Льюис, прекрасно понимая, что это не ответ. Но не тот он был человек, чтобы разглагольствовать о своей личной жизни, даже со мной.

— А как Дэвид? — В этом вопросе было поровну и неподдельной заботы, и иронии. Льюис с Дэвидом нравились друг другу, но у нас с Льюисом имелось прошлое, и Дэвид об этом знал. — Он поправляется?

Я бросила взгляд в сторону кухни, откуда доносились звуки шинковки, и открыла было рот, чтобы ответить, но не успела: оттуда донесся крик Сары:

— Джо? Это Имон?

От этого вопросика я на миг впала в ступор. Потом, подняв палец перед Льюисом, отступила на пару шагов и из-за угла глянула на Сару, которая как раз покончила с томатами и теперь ссыпала идеально нарезанные кубики в миску.

— Прошу прощения, — промолвила я, — а с чего бы это вообще Имону оказаться у моей двери?

Она вскинула взгляд, отставила миску в сторону и принялась деловито отмывать разделочную доску от томатного сока, чтобы потом нарезать на ней лук. Но от меня так просто было не отделаться.

— Ты что, сообщила Имону мой адрес?

— Ну, ты понимаешь, я дала ему номер телефона и…

— Ты сообщила Имону мой адрес?

Она обиженно поджала очаровательные губки, и, уже атаковав с ножом первую луковицу, оправдывающимся тоном пробормотала:

— Я тоже здесь живу.

— Неправда, Сара. Ты здесь гостишь. Ты еще вещи разложить не успела, а уже раздаешь мой адрес парням, с которыми знакомишься в торговом центре.

Я ощутила сзади тепло, и мне на плечо легла рука Льюиса.

— Прошу прощения. Хотел было сказать «привет», но, вижу, должен извиниться. Я не Имон. А Имон, он кто?

— Да так, один малый, Сара его в торговом центре подцепила, — буркнула я. — Сара, знакомься, это Льюис. Мой старый друг, еще с колледжа.

Она мгновенно прекратила шинковку и оценивающе воззрилась на Льюиса.

«Симпатичный малый, — буквально прочла я ее мысли. — Но вид имеет малость потертый». Тут она, конечно, была права: Льюис, как всегда, заявился в старых, затасканных джинсах и линялой рубашке. Волосы его снова слишком отросли и курчавились, ниспадая на шею, а вокруг глаз и рта, когда он улыбался, залегали тонкие морщинки. Я точно знала, что у него в жизни не водилось костюма и никогда не заведется. Так же, впрочем, как и солидного банковского счета. Короче говоря, не ее типаж.

Она изобразила улыбочку, означавшую, видимо, «Привет, приятно познакомиться, можешь проваливать». И то сказать, какое же глубокое разочарование постигло ее, когда стало ясно, что это не Имон, заявившийся, чтобы пригласить ее провести вечерок, дегустируя реберный край и крепкий гвардейский английский эль.

— Мы тут варганим мексиканский обед, — сказала я. — Ты ведь присоединишься, верно?

— Конечно.

Льюис огляделся.

— Славное местечко, Джо. Необычное.

— Эконом-класс, — буркнула я. — Как и вся моя нынешняя жизнь.

— Бывает и хуже.

А то я не знала.

Он обвел меня теплым, озабоченным взглядом и сказал:

— Слушай, мне надо перемолвиться с тобой парой слов. Где-нибудь приватно.

Что и положило конец всем моим теплым чувствам. Молча кивнув, я повела его в гостиную, потом, помедлив, указала на спальню, и, когда мы зашли, закрыла за нами дверь. Кровать так и оставалась не застеленной. В норме Льюис не преминул бы отпустить по этому поводу шуточку, но он просто присел на краешек, свесив руки между колен и уставившись на меня. Странно все-таки: такой долговязый, тощий, угловатый, он каким-то образом ухитрялся выглядеть удивительно привлекательным.

Что вызывало у меня чувство… короче, я по нему скучала.

— Где Дэвид? — спросил он.

— Давай сменим тему, — откликнулась я. Не злобно, но решительно. Когда мы имели с ним дело прошлый раз, он пытался разлучить нас с Дэвидом, и мне вовсе не улыбалось столкнуться с этим же снова. Вероятно, из всех Хранителей только Льюис знал, что Дэвид со мной, и это вносило в нашу встречу элемент настороженности.

— Не хочешь об этом говорить, ладно. — Льюис, глядя на ковер, потер одну об другую подушечки больших пальцев. — Я ведь почему спрашиваю — только чтобы удостовериться, что у тебя есть… защита. А то некоторые люди задают о тебе вопросы.

— Что за люди?

— Разные люди. Тут, видишь ли, идет большой спор, и немало находится тех, кто криком кричит, что нельзя было отпускать тебя из Ассоциации, не…

Он не сказал, «не кастрировав», но мы оба понимали, что имеется в виду.

— …не будучи уверенными в том, что ты не станешь использовать свои способности. Они указывают на некоторые погодные аномалии, считая это доказательством того, что ты продолжаешь играть в Хранителя, не имея лицензии.

Это… мягко говоря, не радовало. Хотя объясняло, почему та троица нагрянула ко мне прошлым утром.

— А ты им сказал, что я ничего подобного не делаю? Что я соблюдаю правила?

— Да что мне им говорить?

Льюис медленно покачал головой.

— Послушай, я, конечно, нынче Хранитель, но… вроде как и не Хранитель. Ты понимаешь, что я имею в виду. Что бы я им ни сказал, тебе это едва ли поможет. Они меня уважают. Но не любят и доверия ко мне не испытывают.

Это я понимала. Льюис всегда отличался своеволием, много лет жил сам по себе, отстранившись от всех Хранителей, включая меня. Значительное их число, вероятно, предпочло бы вообще не иметь с ним никакого дела, а еще большее находило его полезным, но ни в коей мере не заслуживающим ни малейшего доверия.

— А что в таком случае говорит Пол?

Пол Джанкарло, ныне занимавший пост Национального Хранителя, тоже был другом. Другое дело, что он был принципиален, безжалостен и ни в коем случае не позволял себе смешивать дело и дружеские чувства. Да и дружба наша, надо признать, в последние месяцы испытала несколько чувствительных ударов. Я вовсе не была уверена в том, что смогу на самом деле простить ему то, что он устроил мне в Неваде.

Одно дело, подвергнуть меня опасности, это еще куда ни шло, но шантажировать меня жизнью возлюбленного — совсем другое. Так друзья не поступают.

— Пытается удержать все в разумных пределах.

Льюис посмотрел на меня теплым, сочувственным взглядом.

— Послушай, я ведь тоже о многом могу только догадываться, но, судя по разговорам, кое у кого имеется информация, явно неблагоприятная для тебя. Лучше всего тебе было бы на некоторое время от всего этого отойти. Просто забрать Дэвида и перебраться в другое место.

— Просто забрать и свалить?

Льюис кивнул. В свое время он сам бросил Хранителей, и на его поиски у них ушли годы. Да, собственно говоря, нашли его не они, а я, и он позволил уговорить себя остаться с ними. Более или менее. Хотя, подозреваю, что менее.

— Мне кажется, сейчас тебе лучше было бы не подставляться: ты представляешь собой легкую мишень, а им как раз это и нужно. Слишком уж многое идет не так, а винить в этом вроде как некого. Джиннов слишком мало, Хранители, после всей этой катавасии в здании ООН, расколоты. Бардак, да и только. Пол делает все возможное, чтобы удержать ситуацию под контролем и восстановить нормальное положение, но, честное слово, Джо, мне кажется, что им там позарез нужен козел отпущения. А ты для этой роли подходишь как нельзя лучше.

— Я ни черта такого не делала.

— Знаю. Я наблюдал.

— Что?

Я сделала пару шагов по направлению к нему, но остановилась.

— Скажи, что ты оговорился, или я ослышалась, или не так тебя поняла.

— Я бы и рад, но что было, то было. Мне Пол поручил. Он хотел быть уверенным в том, что во всем, что о тебе толкуют, нет и крупицы правды.

— Я ничего не проделывала с погодой.

Он кивнул.

— Знаю. Но кто-то здесь, неподалеку, проделывал. Вмешательство, по большей части, легкое, не бросающееся в глаза, хотя тропический шторм «Уолтер» — это уже не шутки. Да и сейчас, сама видишь…

Он указал жестом за окно, где хлестал дождь и вспыхивали молнии.

— Я это к чему: при отсутствии реального подозреваемого ты выглядишь чертовски заманчиво. Что бы я ни сказал.

— Но ты ведь им говорил…

— Само собой. Но ты правда думаешь, что это, в конечном счете, кого-то волнует? Джо, я ведь, как ты знаешь, вовсе не всеобщий любимец. И, кроме того, у нас ведь с тобой… была история. И это вовсе не тайна.

То, что он сказал, имело смысл. Пугающий смысл.

— И что, по-твоему, мне делать?

— Как я и говорю, сматываться. Или присоединяйся к Ма’ат. Они смогут тебя защитить.

Организация Ма’ат, его собственное творение, представляла собой своего рода маломощную версию Ассоциации Хранителей: обладателей настоящих способностей, кроме самого Льюиса да, может быть, еще пары человек, среди них не было. Их сила заключалась не в использовании энергии, а в ее нейтрализации, и создана эта организация была ради восстановления природного равновесия, которое Хранители, вольно или невольно, нарушали.

Задача, спору нет, полезная. Только вот в их компанию меня тоже не манило. Что Ма’ат, что Хранители — в конечном счете меня не устраивали ни те, ни другие. И те и эти упорно следовали своим целям и принципам, которые считали единственно правильными, и со мной при этом никто считаться на собирался. А мне осточертело действовать, исходя из чьих-то приоритетов, а не моих собственных. Поэтому я и ушла в отставку.

В этом смысле Льюис был прав, мне следовало идти своим путем. А стало быть, собрать чемодан, отдать ключи от квартиры Саре и покинуть город с Дэвидом на пассажирском сиденье по ложащейся под колеса дороге. Но господи, до каких пор это может продолжаться? После той ночи, когда произошла моя стычка с Плохим Бобом и мне пришлось пуститься в бегство, я так и не находила себе долговременного пристанища и в конечном счете смертельно устала. Мне хотелось… хотелось отдохнуть.

Мне хотелось снова обрести свое место, стать частью мира.

— Нет, я остаюсь, — прозвучал мой негромкий ответ. — Буду осторожна, ладно? Но не побегу. Неохота мне, знаешь ли, провести остаток жизни, оглядываясь через плечо.

Льюис подался вперед и взял мои руки в свои. Большие, грубоватые, в царапинах. С сильными, крепкими пальцами.

— Я твой друг, — промолвил он. — Я сделаю для тебя что смогу, сама знаешь. Но, Джо, когда запахнет жареным, ты должна быть готова бежать. Я не хочу, чтобы ты пострадала, но не хочу и выбирать, на чьей я стороне.

Я наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Тебе не придется.

Он все еще удерживал мою руку. Его хватка чуть усилилась, и я снова почувствовала, как гудит между нами энергия. Наши способности дополняли друг друга, вступая в вибрирующий резонанс. Мощный. Опасный. Не лишенный своего рода сексуальности. Это всегда притягивало нас друг к другу и в то же время отталкивало. По-настоящему близки мы в действительности были лишь единожды, и это было нечто потрясающее, в буквальном смысле — земля тряслась. Иметь дело с Льюисом было небезопасно, даже если бы мое сердце не принадлежало нынче Дэвиду.

В дверь спальни постучала Сара.

— Эй, не знаю, что вы там без меня делаете, но с томатами и луком я закончила. Заняться мясом?

— Давай, — крикнула я в ответ, закатив глаза, и отступила. Льюис выпустил мою руку, встал и сказал:

— А знаешь, твоя сестрица во многом на тебя похожа.

Я воззрилась на него с негодованием.

— Что?

— Ничего!

Отворив дверь спальни, я отправилась на кухню, помогать готовить обед.

Обед, в конечном счете, прошел совсем даже неплохо. Льюис составил приятную компанию, да и Сара, на удивление, вела себя более-менее прилично, если не считать того, что безжалостно терзала его вопросами насчет природы наших отношений да снова и снова заводила разговор о Дэвиде, которого даже никогда не встречала. У меня это вызывало скрежет зубовный.

В конечном счете Льюис пожелал мне доброй ночи, поцеловал в щечку и отбыл на вечернюю улицу, руки в карманах и с таким видом, будто собрался от нечего делать прогуляться по пляжу. Подозреваю, что на самом деле ему предстояло в очередной раз спасать мир или что-то в этом роде. Таков уж он, этот Льюис, обманчиво беззаботный, в стоптанных туристических ботинках.

Я подумала было о том, что, интересно, затевают Рэйчел и Ма’ат, но тут же твердо решила, что это не мое дело.

Посуду Сара не вымыла: и то сказать, этому их, на курсах для богатых, маящихся бездельем домохозяек, наверняка не учили. Проделав грязную работу, я отправилась в постель почти в обычное время, поставила будильник и попыталась уснуть перед ранним пробуждением на студию. Но заснуть не удавалось. Я металась, ворочалась и тосковала по Дэвиду. Ох, как мне его не хватало! Я комкала подушку, потом не выдержала, выдвинула ящик, достала бутылочку и медленно сомкнула вокруг нее пальцы.

Но Дэвида все же не позвала и, в конечном счете, так и уснула, сжимая холодное стекло и воображая, будто обнимаю его.

Это породило очень даже приятный сон, который, увы, на самом интересном месте прервал телефонный звонок. От неожиданности я перекатилась в постели, сшибая и разбрасывая все, что подворачивалось (счастье еще, что бутылка не подвернулась, а осталась лежать на простыне со мной рядом), и, убрав с лица спутавшиеся волосы, взглянула на красные светящиеся цифры циферблата прикроватных часов.

Три тридцать утра.

Телефон прозвонил шесть раз, прежде чем мне удалось спросонья сообразить, где трубка, и поднести ее к уху, а когда я это все-таки сделала, оказалось, что разговор уже идет.

— …ну, здравствуй.

Бархатистый, сдобренный мелодичностью британский выговор. Текучий, быстрый, слегка приправленный адреналином.

— Извини за столь поздний звонок. Обещаю, больше в такое неподходящее время звонить не буду. Просто я в Новой Зеландии и совершенно забыл про разницу во времени. Ты меня простишь?

Спросонья мне потребовалась, наверное, минута, чтобы сообразить, почему этот голос кажется мне знакомым. Ох, ну конечно, это же Имон!

Я собралась было предложить ему позвонить в такой час, когда люди не спят, но не успела и рта раскрыть.

Голос Сары, сонный и расслабленный, тем не менее явно указывал на то, что она этому звонку очень даже рада.

— Ничего страшного, ты меня вовсе не разбудил. Я на самом деле еще не спала.

«Врунишка, врунишка, горят твои штанишки».

Чертовски разозленная этим, вовсе не для меня устроенным праздником жизни, я, как воспитанная девушка, уже совсем было собралась повесить трубку, пока не услышала что-то слишком уж личное. А это могло прозвучать в любую секунду.

— Надеюсь, ты неплохо провела день с сестрой?

— С Джо? О, да. Знаешь, она бывает очень милой.

Это прозвучало так неожиданно, что удержало меня на линии еще на секунду, и я услышала следующее:

— Может, когда хочет. Хотя, должна признаться, большую часть нашей жизни она была той еще стервой.

Ну, спасибо! Я мигом избавилась от чувства вины из-за подслушивания. Да и вообще: с чего это вообще этот Английский Соблазнитель вздумал трезвонить моей сестрице ни свет ни заря. Это, между прочим, моя квартира, и мне, между прочим, через час вставать!

Правда, внутренний голос принялся увещевать меня, заявляя, что мне лично очень даже не понравилось бы, попробуй Сара с параллельной трубки подслушать, например, мой интимный разговор с Дэвидом. Я вступила в спор с самой собой, который затянулся достаточно надолго, чтобы услышать следующее:

— Надеюсь, больше вам никто не доставлял беспокойства? Не таскался за вами и все такое?

Голос его звучал озабоченно.

— Я просто беспокоюсь из-за того, что вы с сестрой одни. Город у вас опасный, не лучшее место для двух одиноких красивых молодых женщин. — Беспокойство? Что еще за беспокойство? Нет, с Кретьеном у нее, конечно, проблемы были, но, как я поняла со слов Сары, юридического характера. О физических угрозах речи вроде бы не шло.

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

* * *

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

некоторое время, медленно, но непрерывно. Он пожирает тебя изнутри. А ты не думаешь, что это может убивать и его тоже? Разрушать его?

Я припомнила все такого рода признаки. Слабость. Неловкость и заторможенность при попытках управляться с силой. Поблекший эфир. Тщетные усилия призвать ветер.

Человеческая энергия больше не может поддерживать в нем жизнь: он опустошит тебя, вытянет все до капли. Он уже ифрит, и как бы ни относился к поглощению твоих жизненных сил, это не имеет значения. Он ничего не может с этим поделать. Он убьет тебя рано или поздно, и даже если после этого мне удастся вернуть его, это не пройдет для него даром. Он превратится в развалину, и хотя, конечно, восстановится, это займет слишком много времени.

Я чувствовала, как жгучие слезы подступают к моим глазам, изливаются наружу, текут по щекам. Он отстранился на дюйм, выровнял своими большими, сильными руками мою голову и снова взглянул мне в глаза. Подушечки его больших пальцев разгладили влагу на моей коже.

До тебя мне дела нет, — продолжил он тихо, но настоятельно. — Можешь не заблуждаться: будь это нужно, встань передо мной выбор, ты или он, я не колеблясь разорвал бы тебя в клочья. Но я не могу допустить, чтобы он убил тебя: тогда он будет для меня бесполезен.

Я содрогнулась. Он удержал меня на месте.

Джонатан, я не знаю, что тут можно сделать. Клянусь тебе, не знаю!

Все очень просто. Отправляйся домой, достань эту долбаную бутылку, шмякни ее и сохрани свою жалкую человеческую жизнь, чем все вы, людишки, только и озабочены в этом мире. Ты должна освободить его. Для тебя он уже умер.

Лжец, — прошептала я. И получила в ответ злобную чарующую улыбку.

Вот как? Но если я лжец, почему ты не смогла спасти того жалкого ублюдка от смертельного падения? Не такая уж трудная задача для Хранителя вроде тебя, верно? И вообще, на кой черт тебе моя помощь, ты и сама со всем справишься. Действуй, ну! Будь героиней!

Он отпустил меня и даже отступил на шаг: ощущение было такое, будто меня прямиком из жаркой пустыни перенесло в Антарктиду. Мое тело стонало от тоски по его теплу, ощущение было как у закоренелого наркомана при ломке, и он это наверняка устроил специально.

Дэвид в любви был дивным, романтическим поэтом. Джонатан, если бы вообще снизошел до подобных отношений с человеком, был бы пиратом, берущим, что ему нравится, и заставляющим партнера желать того же. Беспощадная, чарующая небрежность и абсолютное господство.

Схватившись обеими руками за перила, я первым делом пыталась отдышаться и прийти в себя. Джонатан сложил руки на груди, спокойно глядя, как вытекает из меня энергия. Устремляется по спирали в ненасытную черную дыру потребностей Дэвида.

Помоги мне, — простонала я, ощущая ядовитую горечь бессилия. — Покажи, как это прекратить.

Скажи волшебное слово.

Пожалуйста.

Хм… не совсем то, на что я рассчитывал, но ладно, сойдет и это.

Он потянулся и положил руку мне на грудь.

В меня настойчиво, словно чужие шарящие руки, устремился жар. Я на это вторжение не отреагировала никак, да моя реакция и не имела значения. Джонатан мог делать что хотел.

Однако он вливал в меня жизнь, и у меня в любом случае не хватило бы сил от этого отказаться. То, что я полностью сдалась на его милость, не укрылось от темных, загадочных очей Джонатана, и он одарил меня неким подобием легкой улыбки. Почти человеческой. Не доброй, нет, но человеческой.

Ладно. Что я сейчас сделал, так это влил в тебя запас энергии. Но он не бесконечен и долго не продержится. Тебе необходимо отпустить его, иначе ты умрешь.

Если я это сделаю, как ты удержишь его от попытки броситься на тебя?

В нынешней ситуации столь мощный источник энергии должен был притягивать Дэвида с неодолимой, демонической силой.

Ну, это уж мое дело: я могу сам о себе позаботиться, — отмахнулся он. — А наше дело сделано. Может, хочешь проверить свое состояние?

Джонатан опустил руку.

Позади меня полыхнула энергия. Жгучий поток пронесся сквозь меня, словно взрывная волна, породив столь яростный, озлобленный тем, что его до сих пор сдерживали, порыв ветра, что я едва устояла под его нежданным напором, и Джонатан даже поддержал меня рукой. Мои длинные волосы вытянулись по ветру ему навстречу, словно вьющийся боевой стяг. Сквозь их колышущуюся завесу я увидела, что Джонатан удостоил меня еще одной едва заметной, циничной улыбочкой, но потом его взор устремился куда-то мимо меня, и я увидела в нем боль. Он что-то произнес, но не по-человечески, а на звонком, певучем языке джиннов. Молитву, проклятие, слова скорби…

Позади себя, в воздухе, я ощутила темное присутствие.

Дэвид преображался в нечто ужасное, нечто, состоящее из острых, режущих граней, хищное и голодное.

Я попыталась обернуться к нему, но Джонатан удержал меня.

Не смотри!

Но мне было достаточно и опустошения в его глазах: я созерцала кончину дружбы, которая не предполагала окончания, ибо, казалось, само время должно было ее уважать.

Но я сделала это. Нет, мы с Дэвидом сделали это вместе. До меня начинало доходить, что любовь, конечно, прекрасна, но так же беспощадно эгоистична.

Прикоснувшись к Джонатану, я ощутила огонь. Не жар плоти: он опалил меня бушующей в глубине яростью, однако я не отступилась:

Джонатан…

Мне надо убираться, — буркнул он, и я снова услышала в его голосе печаль, растворенную в бесконечной боли. — Если я останусь здесь, он убьет меня. Или, еще того хуже, я убью его. Он сейчас слишком голоден. Помни, что я тебе сказал — у тебя не так много времени. Сделай это.

Он отступил назад. Полощущиеся на ветру волосы вновь упали мне на лицо, а когда я убрала их и повернулась туда, куда был направлен его взгляд, Дэвида там уже не было. На его месте находилась некая жуткая комбинация черных теней, острых углов и поблескивающих граней, не имеющая ни малейшего, даже самого отдаленного сходства с человеком. Ифрит.

Он прикоснулся к поверхности моста и заскользил по направлению к нам, привлекаемый источником энергии. Привлекаемый Джонатаном.

Нет!

С криком я преградила Дэвиду путь, но он просто проплыл сквозь меня, просто прошел сквозь меня, словно сквозь дымовую завесу, выставив сверкающие, как алмазы, когти.

Джонатан исчез прежде, чем они успели к нему прикоснуться, но спустя несколько секунд растворился и Дэвид. Пустился в погоню за этим ярким, светящимся призраком.

Я осталась одна.

Ну, это, конечно, сильно сказано: вокруг толпилось множество зевак, внезапно осознавших, что произошло нечто странное, хотя трудно было понять, что именно и кто за это в ответе. Подъехали копы, толпа выдавила меня прямо к полицейской машине. Полицейские не знали, о чем спрашивать, поскольку не понимали, что вообще случилось, и я в данной ситуации могла лишь им подыграть, изображая полнейшую растерянность. Благо в моем положении, после всего только что пережитого, это было совсем не сложно. Они задали мне несколько неопределенных вопросов, получили от меня такие же невнятные ответы и, в конечном счете, этим удовлетворились, придя к выводу, что произошедшее так или иначе следует трактовать как самоубийство.

Я бы и сама рада так но куда мне было деваться от вновь и вновь всплывавшего в памяти дикого ужаса в глазах тянувшегося ко мне Хранителя или крика, вырвавшегося у него, когда Дэвид его выронил.

По моей вине.

А. ведь я даже не знала его имени.

В конечном счете копы передали меня на попечение Черис, стоявшей у заграждения с видом встревоженным, растерянным и ошеломленным. Не промолвив ни слова, она схватила меня за руку, потащила к «Мустангу» теперь стоявшему на тротуаре, в стороне от потока, и, остановившись, обернулась ко мне

— Что все это, на хрен, значит? — выкрикнула она, перекрывая возобновившийся шум уличного движения, сигналы клаксонов и вой ветра. — Джоанн! Что это с тобой было, черт бы тебя побрал?

Я не ответила, у меня просто не было сил. Просто посмотрела на нее, обошла машину и, подойдя к пассажирской двери, Черис не успокаивалась, продолжая осыпать меня вперемешку то руганью, то вопросами, имевшими не больше смысла, чем те, которые задавали мне копы. Я не обращала на нее внимания.

Дэвид исчез. Я его больше не ощущала. Закрыв глаза, я вспомнила, в Лас-Вегасе, когда у меня имелась бутылочка с другим джинном, превратившимся в ифрита, я тоже утратила ощущение связи. Правда, тот Ифрит, вернее «та», поскольку речь шла о существе женского пола, все же выполняла мои распоряжения, во всяком случае, самые важные.

— Дэвид, — прошептала я, не открывая глаз, — вернись в бутылку, сейчас же.

У меня не было возможности проверить, сделал ли он это. Хотелось верить, что да. Что Джонатан получил некоторую свободу действий. А Дэвид, может быть, даже немножко восстановится. Может быть, может быть… как же хреново все обернулось!

Я надавила ладонями на глаза так, что перед ними вспыхнули звезды.

Тепло во мне ощущалось чужим, словно жизнь поддерживалась искусственно. Да и это, как предупредил Джонатан, не навсегда. А пока я буду искать решение, Дэвиду может прийти конец.

Черис тарахтела насчет того, что нас с ней уволят, что мы опоздали на съемку больше, чем на полчаса, но меня, разумеется, волновало не это. Я просто хотела попасть домой. Она запустила двигатель и вроде как собралась ехать, но вдруг остановила «Мустанг» и, протянув руку, схватила меня за плечо.

Я посмотрела на нее. Вся она, от поднятых бровей до округлившегося, подкрашенного блестящей помадой ротика, являла собой живое воплощение удивления.

— Что такое? — не поняла я.

Вместо ответа она подтянула меня к себе и положила ладонь на мою открытую шею.

— Эй!

— Джоанн, — промолвила она, несколько раз легонько похлопав меня по этому месту, — твои ожоги. Они исчезли.

Надо же, прощальный подарочек от Джонатана. Мне это показалось столь же невероятным, как и Черис, объявившей произошедшее чудом. Хотя совсем по другой причине.

Я хотела домой, но Черис категорически отказалась разворачивать машину, раз уж мы так близко от места назначения.

— Если они и выставят меня пинком под зад, — с мрачной решимостью заявила она, тронув машину и снова начав вилять в быстром транспортном потоке, — то пусть скажут об этом в лицо.

Съемка должна была состояться на площадке для подержанных машин: похоже, мы шли в нагрузку к рекламе какой-то местной фирмы, торгующей рухлядью. Черис резко, с визгом тормозов, остановила «Мустанг» и воззрилась на появившихся невесть откуда, прямо как по волшебству, продавцов.

— Мою тачку не трогать! — заявила она главному в этой шайке, здоровенному, как бывший футболист, стриженному под «плоскую макушку» парню, судя по алчному блеску в глазах, уже раскатавшему губу на ее машину, в предвкушении выгодной сделки. — И просьба сохранить в лучшем виде: я ее продавать не собираюсь.

Возможно, дело тут было в машине, но при этом она присмотрелась к парню самым внимательным образом, словно оценивая его рейтинг по «Синей книге».

— Позаботитесь о ней для меня? — осведомилась Черис, вылезая из машины и сопровождая просьбу одной из своих неотразимых улыбок. Я выбралась, хлопнув дверью.

— Конечно, — ответил он, вручая ей свою карточку. — Все, что угодно. Если что-то понадобится, прошу обращаться прямо ко мне.

Она, подмигнув, засунула визитку в задний карман и потащила меня к группе людей, собравшейся возле главного здания. Я шла, едва сознавая, что двигаюсь, готовая осесть прямо на землю и разразиться рыданиями.

Дивный Марвин пребывал отнюдь не в благостном расположении духа. Он расхаживал туда-сюда с раскрасневшейся, как горячий блин, физиономией, отдавая какие-то сердитые распоряжения несчастному практиканту, выглядевшему анемичным, бесполым и, кажется, находившемуся на грани астматического приступа. Салфетка, которую Марвин использовал в гримерной, так и была заткнута за его воротник. Это было вовсе не смешно.

Вокруг с весьма довольным видом предавалась безделью съемочная бригада. Один малый, развалившись на складном стуле под солнечным зонтиком, мирно дремал.

— Вы! — гневно заорал Марвин, едва нас увидел. — Вы уволены! Дошло? Уволены! Обе!

Во мне пробудилось чувство ответственности.

— Черис не виновата, — уныло пробормотала я, снова проигрывая в сознании падение и смерть Хранителя. Ну конечно, виновата я, тут и говорить не о чем. Он был так молод. Слишком молод, чтобы умереть подобной смертью, угодив в заваруху, сути которой, похоже, просто не мог понять.

— Я не собираюсь разбираться, кто тут виноват больше, кто меньше. Плевать мне на это, вы обе уволены. Да таких девиц я на любом пляже наберу дюжину на доллар: на кой черт вы мне сдались с вашими замашками примадонн?

— Погоди, — буркнул режиссер, смотревший в это время новости, сидя в тени мини-фургона с логотипом канала на борту. — Джо, подойди сюда.

Я подошла. Черис подошла со мной.

Новостной директор, его завали Роб, откусив кусок сэндвича с сыром, ткнул пальцем в экран планшета.

— Это ты?

Он поднял взгляд на меня, тогда как палец указывал на крохотную, видневшуюся в перспективе фигурку.

— Она это, она, — не вытерпела Черис, поскольку я молчала. Джиннов на экране, ясное дело, видно не было, одни люди. Хранитель размахивал руками на перилах, борясь за свою жизнь.

— Боже мой, Роб, она же пыталась спасти этого парня. Честное слово!

Он снова воззрился на картинку. Когда ноги Хранителя соскользнули с перил, я зажмурилась, но успела увидеть себя бросившейся вперед. Конечно, отреагировала с опозданием, но так или иначе попала в камеру и в выпуск новостей. Выглядело это так, будто я пыталась схватить его за руку или что-то в этом роде.

— Боже мой! — выдохнул Роб. — Джоанн, мне очень жаль. Это ужасно.

Он умолк, на несколько секунд задумался, а потом возвысил голос:

— Йо! Дуг! Планы меняются. Мы сейчас возвращаемся обратно. Надо позвонить на канал… какой это у нас? — на четвертый, пусть пленку готовят. Документальный материал, высший класс! Желательно показать Джоанн и Черис… Кстати, кто у нас этой займется… да, Флинт… На фоне моста. Получится натурная съемка — хорошо, если нет — сделаем в студии. Но заняться этим нужно прямо сейчас.

Подошедший Марвин театральным жестом вытащил гримерную салфетку из-за воротника.

— О чем тут вообще речь? — раздраженно прогудел он.

Роб взглянул на него, потом снова уставился на экран.

— Прости, Марвин. Рекламную съемку я отменяю.

— Ты не можешь этого сделать!

Роб похлопал себя по синей бейсболке, на которой большущими белыми буквами было написано:

— Сдается мне, что могу, честное слово.

Марвин развернулся и пошел прочь, швырнув походя салфетку стажеру, который, растерянно повертев ее, скомкал и бросил под заново отполированную «Тойоту».

— Хочешь, чтобы я дала интервью в наряде Солнышка? — с горечью спросила я. Роб посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. Его глаза были серыми, умными и крайне расчетливыми.

— С этого момента ты не наряжаешься Солнышком, — заявил Роб. — Пусть в этом наряде кто другой покрасуется. Может, Марвин.

Несмотря на все, что на меня сегодня обрушилось, на тревогу за Дэвида, ведь я даже не знала, где он и что с ним происходит, на чувство вины и глубокое потрясение, я улыбнулась.

Черис выгнула бровь.

— А я? — спросила она. Роб воззрился на нее, кажется, с опаской. — Насколько понимаю, я ведь тоже не уволена. И сегодня тебе понадоблюсь?

— Только для интервью, Черис. Но сорвавшаяся рекламная съемка будет оплачена в полном объеме.

Она рассудительно кивнула, бросила на меня долгий взгляд, потянулась за спину Роба и, сняв со спинки стула его толстую ветровку, накинула мне на плечи. Оказывается, меня била дрожь. Из-за пережитого потрясения. И терзающего меня страха.

Мне позарез нужно было домой.

Но интервью затянулось не на один час.

Когда мне наконец удалось ввалиться в квартиру, время шло к вечеру и я была совершенно вымотана. Сары дома не оказалось, что было очень кстати: чего мне сейчас не хватало, так это ее радостного энтузиазма по поводу нового увлечения.

Бросив сумочку и скинув туфли, я проскочила в ванную, торопливо разделась, набросила свой самый теплый и уютный купальный халат и, свернувшись на кушетке с подушкой на коленях, выдвинула ящик тумбочки и достала бутылку Дэвида. Она поблескивала, выглядела прочной, на ощупь воспринималась прохладной, но никакого ощущения его присутствия в ней или где-то рядом не возникало. Я не знала, внутри он или нет. Не знала, каково ему. Не знала даже, а помнит ли он вообще, кто я такая.

Держа бутылку в руке, ядумала о том, насколько это и правда просто. Быстрый, сильный взмах, и удар об угол тумбочки.

Я обещала Джонатану освободить Дэвида, но сделать так означало отказаться от надежды. Отказаться от всего. Я сомневалась в том, что Джонатан способен его спасти, и хотя самой мне что-либо подобное тем более было не под силу, в бутылке Дэвиду, по крайней мере, не сделается хуже. Если его отпустить, преображение в ифрита завершится. Он почти наверняка начнет охоту за самым мощным из доступных источников энергии — то есть за Джонатаном. Но самое главное, на сей раз я могла лишиться его навсегда.

Энергии, искусственно поддерживавшей во мне жизнь, пока оставалось достаточно. Время у меня еще было.

Я не могла разбить бутылку. Пока.

Свернувшись в клубок, я прижала ее к себе и плакала до тех пор, пока серые сумерки изнеможения не затянули меня в сон.

Вершина горы была мне знакома. Я была здесь раньше… маленькая, плоская площадка, голый камень, окруженный лишь небом. Далеко внизу землю прорезали глубокие каньоны. Сейчас сухие, но я чувствовала, как быстро они могут наполниться влагой, превратившись в бурные потоки. Вода являлась самой коварной из стихий.

Я сидела, скрестив ноги, омываемая теплыми солнечными лучами, в чем-то белом, таком тонком, что и тканью-то назвать трудно, а уж одеждой тем паче… в чем-то церемониальном, но никак не функциональном.

Единственным звуком в моем сне был приглушенный, шепчущий шелест ветра. Дыхание мира.

Я почувствовала, как теплая рука касается моих волос и пальцы погружаются в их теплую массу. Их прикосновение распрямляло кудряшки и придавало прядям шелковистую гладкость.

— Не оборачивайся, — прозвучал в моем ухе шепот Дэвида. Я вздрогнула и ощутила спиной его тело, крепкие мускулы и мягкую плоть. Более реальное, подлинное, желанное, чем что-либо в моей жизни.

— Ты должна быть осмотрительной, Джо. Теперь я не могу тебя защитить…

— Просто будь со мной, — промолвила я. — Ведь это ты можешь, правда? Просто будь.

Его руки спустились мне на плечи, скомкали тонкую газовую ткань, приподняли над моей кожей и отпустили.

— Если я это сделаю, ты умрешь.

— Я что-нибудь придумаю.

Его губы коснулись сбоку моей шеи обжигающим поцелуем.

— Я знаю, что ты попытаешься. Но ты должна обещать, что, когда настанет время, сделаешь правильный выбор. Отпустишь.

Мне явилось кошмарное видение того, как руки Дэвида разжимаются, Хранитель выскальзывает и падает навстречу своей смерти.

Только на сей раз, отчаянно вопя и размахивая руками, падала я. Уже переваливалась через край площадки на вершине горы, под которой бушевали стремительные потоки.

Дэвид обхватил меня за талию и удержал.

— Не допусти, чтобы я повредил тебе, — прошептал он, и голос его дрожал от напряжения. — Останови меня. Пожалуйста, Джо, ты должна меня остановить. Я не могу сделать это сам.

Я взглянула вниз, на обнимавшие меня руки. Черные, искривленные руки ифрита, угловатые и когтистые. Алчущие.

— Пожалуйста! — прошептал он, касаясь губами моей кожи, и голос его был полон отчаяния. — Пожалуйста, Джо, отпусти меня.

— Не могу, — омертвело ответила я.

— Отпусти меня или дай мне то, что мне требуется! Я не могу — не могу…

Он взвился, с воем превратившись в черный маслянистый туман, развеялся и исчез.

Я упала ничком: белая газовая накидка вилась надо мной на безжалостном, завывающем ветру, и зарыдала в голос, и рыдала, пока не проснулась.

Моя сестра была дома. Я слышала, как она расхаживала по гостиной, радостно напевая какую-то веселую мелодию. Возможно, что-то из классики: Сара всегда была образованнее меня. Еще в детстве она усердствовала на уроках игры на фортепиано, с которых я упорно сбегала на бейсбол. Голоса Имона слышно не было. Сообразив, что так и сжимаю в обеих руках бутылку Дэвида, я убрала ее в выдвижной ящик тумбочки.

— Ты обещала, — прозвучал тихий голос в моем сознании.

Да. Но я еще не была готова.

Задвинув ящик, я проскользнула в ванную и, взглянув на себя в зеркало при ярком, ровном голливудском свете, содрогнулась. Вид был дерьмовый, глаза опухли, волосы спутались. Схватив расческу, я принялась распутывать узлы, пока не привела их в относительный порядок, а вот с глазами ничего особенного делать не стала, не считая, конечно, нескольких капель визина. Натянув короткий топик и обтягивающие, низко сидящие джинсы, я босиком вышла навстречу остальному своему маленькому мирку. Который, на удивление, оказался в превосходном порядке.

Сара на кухне занималась готовкой. На кухонном столе были разложены свежие сочные овощи, которые она чистила с помощью огромного сверкающего ножа. Позади нее булькало на сковородке масло. Подняв взгляд и увидев меня, она застыла, потом изобразила улыбку и продолжила свое занятие.

— Привет, — сказала я, усевшись на кухонный стол.

— Самой тебе привет.

Периферийным зрением я уловила какое-то движение, а потом передо мной появился бокал вина. Белого вина, высеребрившего бокал холодом.

— Это поможет?

— В каком смысле?

Я пригубила вино. Хорошее: легкое, с насыщенным фруктовым букетом и сильным послевкусием.

— В смысле твоих проблем.

Я вздохнула.

— Мои проблемы тянут не на чудесное «Пино Гриджо», а на дрянное виски из бумажного пакета.

— О!

Она снова вернулась к овощам.

— Слушай, ты на весь день выпала из мира. Имон сегодня придет на обед: надеюсь, ты не против? Было бы здорово пригласить и твоего друга, Дэвида. Музыканта.

— Он на гастролях.

— Какая жалость.

Она пожала плечами и продолжила заниматься едой.

— Ладно, тут еще дел полно. Я готовлю цыпленка «примавера». Надеюсь, тебе нравится.

Не имея на сей счет мнения, я предпочла отмолчаться и, потягивая вино, уставилась на двери патио. Океан набегал на берег со стороны горизонта, и снаружи царили дивные сумерки. Мы не были обращены к закату, однако воздух был пронизан легким оранжевым свечением, колеблющимся в такт движению волн. Небо приобрело насыщенный, глубокий темно-синий цвет, тяготеющий к черноте.

Хоть мне и удалось некоторое время поспать, ощущение было такое, будто я не отдыхала уже несколько дней. Все казалось острым, ломким и вообще неправильным.

Сара тем временем ссыпала старательно нарезанные овощи с разделочной доски в кастрюлю, и, отвлекшись от них, проверила стоявшую в духовке латку, от которой, стоило ей приподнять крышку, распространился сногсшибательный аромат курицы, обильно приправленной травами. Кстати, курица курицей, но и латки этой я среди своей кухонной утвари не припоминала, она выглядела совсем новой. Как, впрочем, и набор сверкающих ножей, который подошел бы шеф-повару. Я попыталась вспомнить, забрала ли у нее свою кредитную карту, но так и не вспомнила. Впрочем, если это меня и беспокоило, то явно не в первую очередь, словно что-то имеющее отношение к другому миру.

Свои манипуляции Сара сопровождала болтовней о соседях, с которыми, как я поняла, разговорилась нынче утром. Суть ее рассказа до меня не больно-то доходила, но это не имело значения: Сара возбужденно тарахтела, что всегда в ее случае было признаком желания переключиться и не думать о чем-то по-настоящему важном. Мне это было памятно еще по средней школе, она вела себя подобным образом всякий раз, когда ей предстояло свидание с Настоящим Крутым Парнем. Прошли годы, а ничего не изменилась — она так же волновалась из-за Имона.

— …ты не думаешь? — заключила сестрица, пытаясь слить отвар из-под цыпленка. Не в раковину, отметила я, а в кастрюлю: пригодится, чтобы сварить в нем макароны.

— Конечно, — заявила я, понятия не имея, в чем заключается вопрос, но она при этих словах счастливо просияла.

— Вот и я тоже. Эй, помоги-ка мне, а? — попросила она, возясь с латкой. Я встала, взяла прихватку (тоже, кстати, новую) и, ухватившись за боковую ручку, помогла ей наклонить на весу латку. Она одарила меня улыбкой, тут же исчезнувшей, когда я не улыбнулась в ответ: остаток бульона мы слили в молчании. После этого она выудила курицу, вернула бульон в латку, засыпала в него макароны и снова поставила на огонь. А проваренная в травах курица вместе с овощами отправилась на сковородку, где булькало масло.

— Это Дэвид? — осведомилась она, деловито размешав содержимое и уменьшив огонь. Я заморгала и недоуменно на нее воззрилась. — Вы поссорились?

— Нет!

На самом деле простого ответа у меня не было. Она поняла сказанное как нежелание развивать эту тему и временно сосредоточилась на стряпне.

Поскольку, прежде чем рухнуть днем в постель, я отключила телефон, то сейчас поплелась к базе посмотреть, нет ли там какого послания.

Подняв беспроводную трубку, я ткнула кнопку:

— Хотите обзавестись собственным домом? Нынешние цены…

Удалить.

— Найдите себе пару….

Удалить.

Секунда молчания, а потом голос:

— Будь на балконе через тридцать секунд. Жду.

Этот глубокий, не совсем человеческий женский голос я знала. И то была никакая не запись. Вовсе нет.

Положив телефон, я подошла к окну и выглянула наружу. Никого. Но я прекрасно понимала, что просто так отделаться от Рэйчел все одно не получится, эта девушка-джинн из тех, кто привык добиваться своего. Сдвинув стеклянную панель, я вышла на продуваемый свежим ветерком балкон и, едва прикрыв за собой дверь, ощутила… что-то. Слабое шевелении внутри, холодок, пробежавший сзади по шее.

Когда я обернулась, Рэйчел уже сидела, нога на ногу, за моим кофейным столиком из кованого железа, разглядывая свои длинные ногти — на сей раз ярко-золотые. Такого же цвета, как и ее брючный костюм, под который она надела пурпурную блузку. Ее гладкая темная кожа поблескивала в убывающем свете, а когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня, я увидела в ее золотистых глазах ястребиный блеск.

— Привет, Белоснежка, — промолвила она, легонько щелкнув ногтями, которые издали металлический звук. — Соскучилась по мне?

Я присела на другой стул и положила руки на нагревшийся за день железный столик.

— Как по бубонной чуме.

Она положила свою изящную смертоносную руку себе на грудь, напротив сердца, если бы оно у нее было.

— Я опустошена. Счастье мое разбито.

— И чему я обязана этим удовольствием?

— О, для тебя это удовольствие?

— Ты можешь просто, без экивоков, сказать, зачем явилась? — произнесла я, утомившись от всего этого подтрунивания и просто желая завалиться обратно на кровать и выпасть из реальности на ближайшие несколько часов, отсрочив таким образом необходимость делать выбор который, по сути, вовсе и не был выбором.

Рэйчел подалась вперед, поставив локти на железный столик, и вперила в меня взгляд ярких нечеловеческих глаз, в котором не было места ни состраданию, ни юмору.

— Ты умираешь, — заявила она. — Опустошена изнутри. Я видела, Джонатан дал тебе отсрочку, но не стоит терять время попусту. Все происходит слишком быстро.

— Дэвид стал ифритом, — неожиданно вырвалось у меня. Я помнила, как это случилось с Рэйчел, которой, насколько мне было известно, первой из джиннов удалось вернуться в прежнее состояние. И она сделала это, черпая силу у второго по могуществу джинна в мире… Дэвида… ну, и в силу уникального стечения обстоятельств, включавшего в себя и смерть человека, и вмешательство Ма’ат, и экстраординарное сотрудничество между джинном и человеком.

— Мне нужны Ма’ат, — промолвила я. — Они нужны мне, чтобы исцелить Дэвида.

Рэйчел молча буравила меня неподвижным, хищным взглядом. В угасающем свете дня сияние ее глаз казалось сверхъестественным, такой эффект нельзя было объяснить одной лишь отраженной энергией. Она постучала длинными острыми ногтями по железу, и от этого звона по хребту у меня пробежали ледяные мурашки. Я поежилась.

— Ма’ат не придут. У вольных джиннов хватает своих забот, но даже если бы мы и попытались, этого было бы недостаточно. Дэвид слишком силен. Он просто вытянет жизнь из всех нас, но ему и того не хватит.

— Джонатан хочет, чтобы я…

Она вскинула руку.

— Меня не волнует, чего хочет Джонатан.

Это было нечто новое. И обескураживающее: Рэйчел всегда слыла преданной сторонницей Джонатана. Как я понимала, в мире джиннов существовал культ вождей группировок, заменявших им политические партии, но мне никогда и в голову не приходило, что ее приверженность может поколебаться. Она стояла за Джонатана. Казалось, так будет всегда.

— Если ты освободишь Дэвида, — продолжила Рэйчел, — он поведет охоту и начнется истребление. Я, в бытность свою ифритом, была опасна. Он будет смертоносен, и если он начнет охоту на Джонатана, Джонатан не сможет, чтобы остановить его, действовать так, как должен бы. Это ты понимаешь?

Полагаю, я понимала. Я чувствовала ненасытный голод Дэвида, острую необходимость в энергии выживания. Для меня было очевидно, что, будучи в здравом уме, он предпочел бы умереть, но не выкачивать энергию из Джонатана, но нынешнее его состояние не имело ни малейшего отношения к норме.

— Если ты будешь держать его в бутылке, он высосет тебя досуха, — тихо прошептала Рэйчел. — Но на этом все и кончится. Он будет заточен в стекле.

— Но сейчас он ничего из меня не тянет.

Она молча смерила меня таким долгим взглядом, что я ощутила нехорошую тяжесть в желудке.

— Или тянет?

— Ифриты могут тянуть энергию из людей, — ответила она, — но только из Хранителей. А в тебе, помимо того, есть и нечто нечеловеческое, способное его привлечь.

Дитя. О господи, дитя!

— Ты хочешь, чтобы я добровольно дала ему убить себя? — просила я. — Себя и ребенка? Чтобы спасти Джонатана?

— Это твой долг, — заявила Рэйчел. — Ты знаешь, что происходит, ты уже почувствовала. Джинны воюют. Убивают. Умирают. Нами овладевает безумие, и без Джонатана мира и покоя не будет нигде. Нигде, включая человеческий мир. Это ты понимаешь?

Я покачала головой не столько от непонимания, сколько от изнеможения.

— Ты просишь меня принести в жертву себя и дитя. А сама ты понимаешь, что это будет значить для него, если он все-таки переживет все происходящее?

— Да. Даже при этом, даже если это будет для него непереносимо, ты должна поступить так. Джинны не воевали между собой тысячи лет — но сейчас все идет к решающей битве, и мы не можем это остановить. Одни хотят избавиться и от людей, и от этого мира. Другие пытаются сохранить все как есть. Они полагают, что, пусть это неприятно, наш долг в том, чтобы спасать человечество от самого себя.

— Ну ничего себе! — фыркнула я. — От нас самих? А вы вроде как ни при чем!

Она смерила меня холодным взглядом.

— Обмен ударами произошел, и этого уже не переиграть. Я боюсь за нас. И за вас тоже. Впереди тьма, подружка. И я никогда не думала, что увижу такое снова.

— Джонатан знает, что, если я не разобью бутылку, Дэвид не сможет вернуться.

Рэйчел помолчала, скребя когтями металл стола, так что на нем оставались следы, потом со вздохом сказала:

— Джонатан считает, будто ему известен результат, а вот мне кажется, он видит только то, что желает видеть. Он верит, что сумеет управлять Дэвидом даже в качестве ифрита. А вот я в это не верю. Но помимо того, что он желает спасти Дэвида, он еще думает и о твоем ребенке. Он хочет спасти вас всех, если сможет.

— А ты нет. Ты предпочитаешь, чтобы все мы умерли ради увеличения общей безопасности. Рэйчел, ты сама-то как думаешь, что я могу на это ответить?

Рэйчел уже приоткрыла безупречно подведенные губки, чтобы ответить, но не успела: я ощутила в эфире мощный энергетический всплеск, и позади меня прозвучал мужской голос:

— Я могу разрешить все твои проблемы. Отдай Дэвида мне.

То был Ашан. Высокий, широкоплечий, с ясными чертами изящно вылепленного, но сурового лица. Весь в гамме серых оттенков — серебрящиеся волосы, серый костюм, галстук с голубоватым отливом и глаза всему этому в тон. Если Рэйчел предпочитала яркие цвета, то он являл собой противоположность ей, все равно что холодное свечение луны в сравнении с ярким сиянием солнца. Холодная сдержанность, строгость — и ничего человеческого, несмотря на человеческий облик.

Рэйчел, со скрежетом металла о цемент сдвинула назад свой стул и зашипела на него: глаза вспыхнули золотым пламенем. Ашан удостоил ее лишь взгляда. Он стоял на месте, даже не шелохнувшись, но выглядел так, словно от убийства его отделяла доля секунды. Я взирала на живое воплощение той самой войны, о которой говорила Рэйчел, причем меня угораздило оказаться избранной в качестве поля боя.

— Держишься за старое? — спросил он. Не меня, разумеется, я была человеком, расходным материалом. — Пришло время решать, Рэйчел. Ты что, собираешься остаться с ним? Все меняется, ты ведь не настолько тупа, чтобы этого не понимать. Подумай — для тебя найдется место на моей стороне.

Она не ответила. Да и надобности не было: ее оборонительная поза говорила сама за себя.

— Армия, которую вам удалось собрать, мала, — заявил Ашан. — Мала и слаба. Что ты липнешь к людям, Рэйчел? Неужто тебе не хочется очиститься от них? От них и от всей той грязи, в которой мы барахтаемся уже тысячелетия, пока Джонатан смотрит, как гниют и распадаются прахом его планы.

— Я достаточно чиста, — промолвила она, — и это весь мой ответ.

— Пока.

Он кивнул и перевел взгляд на меня.

— Я не в курсе, почему Джонатан не убивает тебя, человечишка, но, если ты встанешь на моем пути, я медлить не стану. Ты это знаешь.

Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я медленно кивнула.

— Ну так будь хорошей девочкой и отдай бутылку мне, — сказал он. — Мне нужен Дэвид. Сейчас же!

Интерлюдия

Первое соприкосновение шторма с сушей почти неотличимо от дуновения легкого бриза, рожденного у побережья Африки. Но его фронт растянулся на сотни миль и облачен в наэлектризованную броню серых облаков. Он несет в себе энергию солнца, запасенную в виде плотно сконденсированного тумана, который продолжает то подниматься, то падать, уплотняться и распадаться, и каждая такая трансформация становится для системы очередным кровопусканием.

Опасным, но не смертельным. Порой его прорывает быстрыми воздушными потоками. Но по его приближении к первому из оказавшихся на пути островов происходит явление, вероятность которого один к миллиарду. Океанское течение, петляющее с севера на юг, прогревается солнцем под правильным углом. И его температура повышается на четыре градуса.

Всего на четыре.

Но точно в нужный момент.

Шторм, проходя над течением, внезапно сталкивается с теплой стеной испаряющейся влаги. В глубине облаков происходит некий алхимический процесс: влага, температура и энергия создают критическую массу, направляющую шторм на путь безжалостного самоуничтожения.

И наконец, к этому уравнению добавляется еще одна маленькая переменная: случайный ветер, повеявший с мыса Доброй Надежды. Столкнувшись со штормом на его дальнем периметре, он обтекает его по краям, скользит и, поскольку он холоднее, увлекает шторм с собой.

Шторм начинает поворачиваться. Он вращается. Он обладает массой. В нем заключен колоссальный источник возобновляющейся энергии. Он совершает мощный рывок, разрастается, подобно взрыву, наращивая угрозу — это уже не дитя.

Ныне это полномасштабный ураган, и он продолжает набирать силу.

Глава четвертая

В ретроспективе видится, что прорычать «Только через мой труп» было, наверное, не самым мудрым ответом, учитывая, что я имела дела со второй, после Джонатана, фигурой в нынешнем мире джиннов.

Ну и ладно: в мудрецы я никогда и не набивалась. По крайней мере, никто не обвинит меня в трусости.

Ашан протянул руку, чтобы схватить меня… да так и не дотянулся: Рэйчел неоново-золотой вспышкой промелькнула мимо меня и налетела на него, как тигрица, рыча и нанося удары когтями. Никак не ожидавший такого, Ашан отпрянул на несколько шагов… за пределы балкона.

Ну, грохнуться он, ясное дело, не грохнулся, завис с удивленным и раздраженным видом и ухватил Рэйчел за волосы, чтобы оторвать от себя. Силища у него была невероятная. Я хорошо знала, на что способна Рэйчел, но он, с легкостью раскрутив ее, отправил по дуге в стремительный полет, закончившийся сокрушительным падением на парковочную площадку, где как минимум в четыре ряда стояли машины. Едва приземлившись, Рэйчел перекатилась и вскочила на четвереньки, припадая к земле с хищной грацией какого-то когтистого чудища из фильмов про динозавров.

Она впрыгнула на крышу белого фургона, так что детектив Родригес, возможно, ощутил легкий толчок, хотя ничего, разумеется, не увидел бы, даже высунувшись наружу. Рэйчел пробежала но всей ее длине и, оттолкнувшись обеими ногами, грациозно взметнулась в воздух, устремляясь на Ашана, который отбил это нападение с небрежной легкостью, отмахнувшись, как от ребенка.

Я ощущала вокруг неупорядоченные потоки энергии: схватка джиннов привносила нестабильность в окружающую среду, и с этим я ничего поделать не могла. Ущерб, причиненный мне в ходе… изменения Дэвида, восполнен не был, а те энергетические ресурсы, которыми снабдил меня Джонатан, всяко не предназначались для воздействия на погоду.

Вам! Рэйчел снова грохнулась на парковочную площадку, прокатилась по ней кубарем футов пятнадцать и, истончившись в туман, исчезла.

Пуфф!

Ашан снова воззрился на меня. Сглотнув, я встала и попятилась. Хотя балкон, конечно, не лучшее место, чтобы прятаться и спасаться.

— Ты знаешь, чего я хочу, — промолвил Ашан и протянул руку. Его когти сверкали в сумеречном свете как серебристые опалы, глаза холодно светились, словно две маленьких луны. Может, он и щеголял в дизайнерском костюме, но человеком все равно не был. — Дай сюда бутылку.

— Да ты все равно к ней прикоснуться не сможешь, — заявила я. Хотелось, конечно, чтобы это прозвучало как холодный логический довод, да вот только голос у меня дрожал. — Джинны не могут…

— Девочка, — перебил он меня голосом, столь низким, что я почувствовала, как леденеет мой позвоночник. — Это не твое дело, что там джинны могут, чего не могут. Дай сюда, тебе сказано!

— Или?

— Не надо испытывать мое терпение.

Он с готовностью сделал шаг вперед. Я ощутила в воздухе потрескивание озона, почувствовала над головой сгустившиеся тучи. Вроде бы не столь уж значительные возмущения в эфире отражались, как в зеркале, в физическом мире, порождая в мезосфере неуправляемые ветры. Поток жара, исходивший от Ашана, пронизывал определяющие синоптическую ситуацию атмосферные слои, словно острие копья. Я чувствовала в воздухе электрические разряды, бьющие в землю. Он мог просто поджарить меня, прямо здесь, в патио, и в сложившейся ситуации я даже не могла защищаться.

— Дэвид имеет к людям слабость. А я нет. Мне наплевать, если я снесу весь этот дом, добиваясь своего.

— Сразу видно джинна, — отозвалась я, выдавив усмешку. — Никакого чувства меры.

Движение его было неуловимо, но зато уж удар я ощутила: он был таков, что на миг отключил мою нервную систему и отбросил назад, приложив к оштукатуренному кирпичу. Хорошо хоть не вышибла собой стеклянную дверь — об этом я с облегчением подумала в первый момент, когда очнулась. Жгучая боль в щеке накатила в следующий. Он не ударил меня кулаком, а влепил пощечину, но, проклятье, мне и того хватило. Приложив к щеке руку, я ощутила, что она горит. К глазам подступали слезы.

Ашан снова сделал шаг вперед.

— Мне неинтересно, какой умной ты себя воображаешь, а если тебе кажется, будто меня способно заинтересовать твое человеческое тело, ты жестоко заблуждаешься. Ну разве что в том смысле, что сколькими оригинальными способами его можно разорвать на части. Так что ступай и принеси бутылку.

Он не мог коснуться бутылки. Не мог забрать ее у меня. Даже Джонатан не был способен сделать это. Так что же, он блефует? Или просто хочет узнать, где она находится?

Сдвинув стеклянную скользящую дверь, я попятилась внутрь и с силой закрыла ее. Хотя, конечно, для Ашана это была не преграда. Он обрисовывался за стеклом, серый, как призрак, с холодными, вихрящимися серебристым светом глазами.

— Эй! — окликнула меня Сара, продолжавшая пребывать в своем кулинарном трансе и сейчас колдовавшая с хлебом и духовкой.

Кухня полнилась ароматами розмарина, оливкового масла и жарящегося цыпленка. О господи, как бы мне хотелось иметь возможность оценить все это по достоинству, но я была потрясена, потрясена и смертельно напугана. Я видела, как она сунула противень на место, закрыла дверцу духовки, после чего стянула с руки митенки и повернулась ко мне с улыбкой.

— Слушай, а здорово там, снаружи. Такой покой. Может, накроем обед там?

— Да, конечно. Здорово. Так и сделаем, — пролепетала я, думая, что ничего хуже ей просто не могло прийти в голову, и норовя проскочить мимо нее в спальню. Но она схватила меня за руки, остановила и присмотрелась ко мне, нахмурившись.

— Джо, что у тебя с лицом?

— Э… — Я изобразила смущение. — Да вот, отключилась.

— Отключилась?

— Да это ерунда, Сара.

Я попыталась высвободиться, но сестрица оказалась куда сильнее, чем могла показаться с виду.

— Ни черта себе, ерунда! Да у тебя вид до смерти перепуганный. Это тот малый, да? Который из фургона?

Теперь она выглядела по-настоящему разгневанной.

— Проклятье, я звоню в полицию. Прямо сейчас!

— Нет! Нет, послушай, не надо ничего такого…

Ситуация все больше осложнялась. Вырваться мне, правда, наконец удалось, но Сара бросилась к телефону. Я вырвала его у нее и шарахнула им об стол.

— Сара! В конце концов, это мое дело! И потом, тот малый в фургоне, он коп.

Она уставилась на меня в изумлении.

— Он кто?

— Коп. — Мне трудно было справляться с дыханием, мною овладевала паника. — Пару месяцев назад у меня возникли кое-какие сложности в Лас-Вегасе. Но это временно.

— О господи, что ты натворила? Убила кого-нибудь?

— Я что, по-твоему, похожа на убийцу? Ты моя сестра! Ты должна мне верить!

Ее вопрос, кстати, так и остался без ответа, но мне удалось нажать на верные кнопочки.

— Что ты, Джо!

Сара беспомощно всплеснула ухоженными руками.

— Все хорошо! Прекрасно! Я тебе верю. Но зачем он за тобой таскается?

— Он вообразил, будто мне что-то известно о преступлении, произошедшем там как раз в то время, когда черт занес туда и меня. Предваряя твой вопрос, сразу скажу — нет. Не знаю.

Она открыла рот, чтобы выдать следующий вопрос, но тут я сумела-таки найти предлог, чтобы смыться.

— Извини. Мне в туалет надо.

Признавая, что с переполненным мочевым пузырем не поспоришь, она меня отпустила. Я метнулась через открытую дверь в гостиную, стремясь поскорее оказаться в личном пространстве, и тут… зазвучал дверной звонок.

Боже мой!

— Открой! — бросила я, не останавливаясь, через плечо, вбежала в спальню, выдвинула ящик и схватила синюю стеклянную бутылку Дэвида. Сердце мое неистово колотилось, ведь я вознамерилась сыграть в очень опасную для меня игру. Смертельно опасную.

Метнувшись обратно в гостиную, я проскочила мимо Сары, еще не успевшей дойти до двери (ей потребовалось время, чтобы снять передник и поправить прическу), сдвинула стеклянную дверь и вышла в патио. Ашан оторвался от созерцания океана и повернулся ко мне. При виде бутылки в моей руке его глаза сверкнули.

— В кои-то веки ты правильно понимаешь указания, — буркнул он. — Вызови его.

— Нет, этого ты меня сделать не заставишь, — заартачилась я.

Глаза Ашана потемнели, как грозовая туча, в которой проскакивали голубые искорки молний.

— Не заставляй меня повторять дважды.

— Ты хочешь убить его!

Ашан улыбнулся. Та еще была улыбочка.

Я зажмурилась, потом открыла глаза и произнесла:

— Дэвид, выйди из бутылки.

Прошла долгая секунда, за которую я успела подумать, что совершила ужасную ошибку и что он вообще не возвращался в бутылку, прежде чем в углу, возле меня, начала, покачиваясь, сгущаться угловатая тень. Это был не Дэвид. Это было… нечто, едва узнаваемое. Однако эта сущность откликнулась на его имя, и я явно сохраняла над ней определенный контроль.

Ашан попятился. Хищная ухмылка быстро стаяла.

— Что-то не так? — поинтересовалась я ровным, холодным тоном. — Ты ведь хотел Дэвида. Вот он.

— Ифрит…

— О, ну какое это имеет значение. Нельзя судить о джинне по его цвету…

Я еще не успела закончить эту, надо признать, слабенькую шуточку, а ифрит, известный прежде как Дэвид, метнулся к Ашану, оплел его и начал втягивать его энергию. Ашан завопил, попятился, ударился об ограждение, пытаясь оторвать о себя ифрита (думать об этом существе как о Дэвиде я не могла) своими серебряными когтями. Ашан видоизменился, укрупнился и теперь лишь по общим очертаниям фигуры отдаленно напоминал человека. Скорее он был похож на расплывчатую серую тень, подернутую вспышками белых искр.

Оба они просочились сквозь ограждение и, переплетенные, перекрученные, свалились вниз. Две уродливые, угловатые конечности ифрита погрузились Ашану в грудь, и серебристая субстанция спиральным потоком устремилась по этим угольно-черным сверкающим рукам, исчезая в бездонном черном провале, который и ртом-то назвать нельзя, посреди этой мрачной тени.

Ему было больно… Не Ашану, плевать я хотела на Ашана, а Дэвиду: его боль передалась мне, да с такой силой, что я пошатнулась, ухватилась за ограждение и издала крик. Связь между нами восстановилась, но, боже мой, что это было за ощущение. Словно мне в желудок влили галлон извести! Вцепившись в перила, я смотрела вниз, на противников, которые, свалившись на парковочную площадку, покатились по ней, как незадолго до того Рэйчел, разрывая друг друга когтями, словно сцепившиеся тигры.

А потом, когда казалось, что непереносимая боль заставит меня упасть на колени, все прекратилось. Накатило облегчение, ошеломляющее чувство покоя, и на моих глазах ифрит трансформировался.

Изменился.

Обрел цвет, очертания и форму.

Дэвид стоял, скорчившись над распростертым Ашаном, погрузив по запястья руки в его грудь. Одет он был в одни только джинсы, и обнаженный торс поблескивал, возможно, от пота. Его плечи вздымались и опадали, хотя дышать, если только он не вернулся полностью в человеческий облик, у него не было необходимости.

Он вырвал из груди Ашана запятнанные серебристой субстанцией руки. Ашан лежал неподвижно, уставившись в темнеющее, усыпанное разбросанными облаками небо.

Между двумя тучами проскочила молния: жаркая, белая вспышка, которую я ощутила всеми нервными окончаниями. Гром, прокатившийся по небу, отдался в моей груди, как, впрочем, и на площадке, где у многих машин сработала сигнализация.

Дэвид поднял на меня полыхавшие раскаленной бронзой глаза. Чужие. Знакомые. Пугающие.

Оторвавшись от Ашана, он с трудом выпрямился и тут же привалился к подвернувшемуся «Фольксвагену»-«жуку». Сигнализация машины тут же умолкла: он рассеянно отключил ее, легонько постучав пальцами по капоту, потом, с видимым усилием, взял себя в руки и облачился в сформировавшуюся из уплотнившегося воздуха синюю рубашку: правда, до того, чтобы ее еще и застегнуть, у него руки не дошли. А возможно, на это просто не хватило сил. Выглядел он крайне слабым.

— Дэвид, — прошептала я. Руки мои вцепились в ограду с такой силой, что для их разъединения, пожалуй, могло потребоваться хирургическое вмешательство.

Он снова поднял глаза, и по его лицу промелькнула слабая, призрачная улыбка.

А потом он растворился.

Охнув, я подалась вперед, высматривая его. Но он исчез, исчез, исчез…

По мне скользнули теплые руки. Я прикусила губу, чтобы не дать пролиться подступавшим к глазам слезам, и подалась назад, в его объятия.

— Шшш, — прошептал Дэвид мне в ухо, и его дыхание пошевелило мои волосы. — Времени мало. Я не мог забрать у него достаточно энергии, чтобы сохранять это обличье: я не хочу убивать его. Даже его.

— Знаю, — откликнулась я и повернулась к нему. Он выглядел нормально. Здоровым, разумным, в полном порядке во всех смыслах слова, и тем большим мучением было для меня осознавать, что все это временно. Что для поддержания этой иллюзии нормальности ему необходимо снова, снова и снова поглощать энергию.

Я поцеловала его, крепко-крепко, насколько хватило дыхания. Он ответил тем же, пытаясь вложить как можно больше чувств в отведенное нам столь недолгое время: моя голова покоилась в колыбели его сильных ладоней, его теплые, шелковистые губы жадно прильнули к моим. Когда мы разъединились, ощущение было такое, будто я утратила часть себя. Но я продолжала чувствовать его внутренне: связь между нами не просто восстановилась, а гудела, наполненная энергией. Но ощущала я и слабый ее отток: энергии во мне оставалось немного, и что-то в нем откачивало ее, и она исчезала, словно в черной дыре.

— Отправь меня обратно в бутылку! — потребовал Дэвид. — Ты должна это сделать. Не мешкай!

Я кивнула. Он запустил пальцы в мои волосы и распрямил кудряшки, сделав локоны гладкими и шелковистыми, что, как он знал, мне всегда нравилось.

— Я люблю тебя, — промолвил Дэвид. Боже, как же мне было больно! Потому что я, вопреки всему, знала, что это значит.

Я произнесла нужные слова, и Дэвид исчез, втянулся в бутылку, которую я оставила, совсем о ней позабыв, на железном столике. Теперь я забрала ее, удивившись тому, что она оказалась на несколько градусов холоднее, и только после этого повернулась посмотреть, как там Ашан.

Он был жив. Более того, он уже шевелился. Перекатился и приподнялся, опираясь одной рукой о мостовую, на колени. Выглядел он так, словно из него вышибли все дерьмо, однако я была абсолютно уверена в том, что он вне себя от ярости и уже ищет возможность посчитаться. А прибегнуть к защите Дэвида я не могла. Никак не могла, пока он едва сохранял рассудок и идентичность.

Я стояла и смотрела вниз. Ашан поднялся на ноги, провел рукой по костюму, заставив исчезнуть все разрывы и пятна, и вновь оказался в безупречном одеянии от «Брукс бразерс». Ни дать ни взять менеджер по продажам, правда, с таким выражением лица ему было впору продавать только огнестрельное оружие да похоронные принадлежности.

Он стоял неподвижно, с пламенеющей угрозой во взоре, и ждал.

— Попробуй сунуться ко мне снова, — сказала я, — и все, что от тебя осталось, будет скормлено ифриту.

Ашан произнес что-то на текучем языке джиннов, и я, хоть и не знала наречия, прекрасно поняла, что это отнюдь не комплимент.

— Я не шучу. Убирайся отсюда, Ашан, и не вздумай возвращаться. В другой раз так легко не отделаешься.

Дверь позади меня сдвинулась, и я услышала голос Сары.

— Джо? Имон пришел. Я готова подавать макароны. И, послушай насчет полиции, тебе правда надо им позвонить. Плевать, что этот малый сам коп: он не при исполнении, и то, чем он занимается, противозаконно.

Я не двинулась. Ашан, внизу, на мостовой, тоже. Мы играли с ним в гляделки добрых тридцать секунд. Ветер, трепавший мою одежду и волосы, дул сначала на запад, потом на юг. Такие неустойчивые ветры порождаются кипением эфира. Да, погода, можно сказать, сбрендила, а сейчас, надо думать, сходят с ума наблюдающие за этим Хранители. Подумав о них, я вспомнила о происшествии на мосту. Как восприняли это событие Хранители, я не знала, зато точно знала, что там погиб человек. Об этом следовало доложить.

— Джо? — озабоченно окликнула меня Сара. — Ты в порядке?

Открыв дверь пошире, она шагнула ко мне, окружив меня благоуханием туалетной воды «Булгари омниа», стоившей, если верить ее заверениям, на распродаже семьдесят пять долларов за две унции. Ветер взлохматил ее волосы, когда она хмуро воззрилась на парковочную площадку, на белый фургон, а потом с глубоким, возбужденным вздохом заявила:

— Ну конечно, он там! Все, я звоню в полицию. В конце концов, пусть они заставят его прекратить торчать под окнами и беспрерывно за нами следить.

Между тем глаза стоявшего на площадке Ашана, снова ставшие из серебристых серо-голубыми, переместились с меня на мою сестру. Он улыбнулся. То была улыбка князя тьмы, издевательская, холодящая, устрашающая. Я почувствовала, как во мне вздымается ярость.

«Не смей, ублюдок! Не смей так смотреть на мою сестру!»

Прочел Ашан мои мысли или нет, но только он развеялся, не издав больше ни звука. Исчез, оставив лишь ощущение смутной, неопределенной угрозы. Я с шумом втянула воздух, обернулась и коснулась холодными, дрожащими пальцами гладкой кожи обнаженного плеча Сары.

— Все в порядке, — промолвила я. — Правда, теперь все в порядке. Самое время сесть за стол и спокойно пообедать.

Да. По крайней мере, это стало возможным.

Пока мы с Ашаном, как Джульетта и Ромео, разыгрывали убийственную «сцену на балконе», Сара преобразила стоявший в моей столовой стол, тоже, естественно, подержанный, из никчемной рухляди в нечто, походившее на образец дизайнерской мебели, приготовленный для рекламной съемки. Скатерть из небеленого полотна я узнала: она досталась мне от матушки и была настолько большущей, что ей впору было накрывать машину, но Сара эффектно дополнила ее столовой дорожкой с шелковыми кисточками, свечами и вазой, где стояли в воде свежие цветы. Посуда, вся подобранная в тон, выглядела на удивление новой. Ультрасовременная, странной формы, матово-черная: еще вчера вечером в моем арсенале столовых принадлежностей ничего подобного не было. По правде сказать, вся моя подборка столового фарфора состояла из видавших виды тарелок и чашек «Меламак» да нескольких разрозненных экземпляров обшарпанных «Корнингуэр».

Кухня выглядела безукоризненно. Три бокала охлажденного белого вина, стоявшие возле тарелок, деликатно поблескивали в свете свечей.

Имон стоял возле стола, спиной к нам, взгляд его был обращен к экрану беззвучно работавшего (тоже, конечно, далеко не нового) телевизора: кажется, там показывали финансовые новости. Услышав, как закрылась дверь в патио, он обернулся.

Да, должна признать, выглядел он хорошо. Как и Сара, он воплощал в жизнь лозунг «одеваясь — производи впечатление», чего порой не хватало мне. На нем были брюки из плотного темного шелка и рубашка восхитительного персикового цвета, расстегнутая ровно настолько, чтобы подчеркнуть непринужденность, но без малейшего намека на столь распространенный ныне неряшливый постмодернизм в стиле «диско». Ручная работа, преподнесенная с небрежностью человека, для которого все это само собой разумеется. Высший класс, поданный естественно, без потуг.

Он протянул мне руку. Я, не задумываясь, приняла ее и вдруг увидела, что улыбка на его лице сменилась озабоченным выражением.

— Джоанн, да вы прямо ледышка, — промолвил он. — С вами все в порядке?

— Да, да, — торопливо заверила его я. — Все хорошо.

Его длинные пальцы скользнули вверх по запястью, слегка прикоснувшись к оставшемуся на моей руке с утра синяку.

— Точно? — В его голосе звучало сомнение. — Может, все-таки стоило бы обратиться к врачу? С рукой никаких проблем?

— Со мной все в порядке, — повторила я, стараясь, чтобы это прозвучало убедительно. — Рада, что сейчас мы сядем за стол. Сара готовила этот обед… не один час.

Возможно, так оно и было. Я понятия не имела, сколько времени ушло у нее на готовку.

Имон пошел мне навстречу, позволив перевести разговор на другую тему.

— Да, аромат восхитительный. И, к слову, у вас удивительно уютная квартира.

Я бросила на сестрицу взгляд, в ответ на который она подняла брови.

— Похоже на то, сама этому удивляюсь, — промолвила я, многозначительно посмотрев на новые тарелки. Взор Имона переместился от меня к Саре, потом вернулся обратно.

— Надеюсь, вы не будете против, — промолвил он. — Сара сказала, что у вас дома не хватает предметов первой необходимости, и я проехался с ней по магазинам. Мы кое-что прикупили.

Конечно, в моем понимании причудливые черные тарелки для фуфу, новые винные бокалы и шелковые настольные дорожки далеко не являлись предметами первой необходимости, но и отторжения они вовсе не вызывали.

— Нет, я, разумеется, не против. Но раз вы их купили, должна вернуть деньги.

Ага, и это при том, что одни только тарелки, похоже, стоили столько же, сколько вся моя коллекция обуви.

— Нет никакой надобности, — отмел он мое предложение, пожав плечами. — Так вышло, что сегодня поступил один неожиданный платеж, и я только рад тому, что, будучи приглашен на обед, внес и свою скромную лепту.

— Вообще-то те, кого приглашают в гости, обычно приносят с собой бутылку вина, а никак не всю столовую утварь, ну да ладно: приятно для разнообразия услышать хорошую новость.

Он медленно улыбнулся.

— Не уверен, что эта новость так уж хороша для всех: деньги, попавшие в мой карман, перекочевали туда из чьего-то другого, за чей-то еще счет… ну да ладно. Жизнь порой совершает интересные повороты.

Взгляд его упал на бутылку Дэвида, которую я так и держала в левой руке.

— Давайте я отнесу эту вещицу на кухню.

Я непроизвольно отпрянула.

— Эту… нет, это… крем для рук.

Пожалуй, более нелепое объяснение трудно было придумать, но его предложение застало меня врасплох, а на меня и так сегодня свалилось слишком много. Но я ни в коем случае не должна была позволять Имону касаться бутылки, иначе он обрел бы власть над Дэвидом. По крайней мере, на время.

— Она пустая.

Для наглядности я перевернула емкость горлышком вниз.

— Отнесу назад и снова ее наполню.

Выпалив всю эту бессмыслицу, я проскользнула мимо него в свою спальню и постояла там, в темноте, несколько мгновений, медленно поглаживая пальцами стекло, думая о Дэвиде, о том, насколько хорошо он сейчас выглядит. Не мог ли он… исцелиться? Возможно, сейчас с ним уже все в порядке. Возможно…

«Ага, — сказала я себе, — разбежалась. Сейчас ты призовешь своего дружка-джинна, пригласишь его к столу и объяснишь всем, что, когда ты говорила, будто твой возлюбленный музыкант на гастролях, он на самом деле прятался в твоей кладовке».

В любом случае сейчас было не время для экспериментов. Я выдвинула ящик, поцеловала стекло, засунула бутылку в футляр с прокладкой и, чуть помедлив, плотно закрыла футляр на «молнию». Все может обернуться так, что мне придется собираться в спешке, причем значение будет иметь каждая секунда. Ашан на тропе войны, и бегство в такой ситуации может быть лучшей защитой.

Поскольку Сара с Имоном выглядели сногсшибательно, я переоделась в синее платье, не слишком откровенное, но ведь предполагалось, что Имон будет смотреть не на меня, и влезла в подходившие к нему по стилю и тону лодочки от Джимми Чу. Подкрасила губы, чуть подвела брови: макияжем пришлось заняться на скорую руку, но в итоге получилосьне так уж плохо. Зеркало отражало блеск моих глаз, которого недавно не было и в помине, и появившийся на щеках румянец. Ну а волосы мои были гладкими и шелковистыми благодаря прикосновениям Дэвида.

Поразмыслив секунд тридцать, я села на кровать, взяла телефон и по памяти набрала номер.

— Да, — прозвучал на том конце провода хрипловатый, с итальянской перчинкой голос: я была уверена, что он еще не взглянул на определитель номера. Потом последовала короткая, неловкая пауза, а затем его голос зазвучал куда теплее:

— Джо! Приятно узнать, что ты не забыла мой номер.

— Пол, ну разве я могла его забыть?

Откинувшись на кровати, я закинула ногу на ногу и улыбнулась: уверена, он ощутил это но моему тону.

— Я почему звоню: мне кажется, тебе не помешает узнать, что происходит с джиннами. Дела плохи, Пол. Очень плохи.

Иногда бывает полезно подсказать бывшему боссу верную мысль, особенно если у бывшего босса имеется возможность спровадить вас в специальную клинику и подвергнуть лоботомии. Насильственно. Причем не имея на то реальных причин. Я предпочитала, чтобы Пол узнал новости от меня, а не стал делать выводы на основании докладов из Флориды, которые непременно к нему поступят и в которых будет сообщаться, что вокруг меня происходят странные возмущения эфира.

Он вздохнул.

— Ну, в чем дело?

— Я своими глазами видела, как убили Хранителя.

Я медленно завернула руку в простыню.

— Пол… это было устроено джинном. Намеренно.

Последовало долгое молчание, а потом я услышала, как заскрипел под ним стул.

— Он не первый.

Чего я и боялась.

— Сколько?

— Этого я тебе сказать не могу. Но да, ситуация такова, что впору присоединяться к какому-нибудь культу и начинать пророчествовать насчет Апокалипсиса, потому что… дела плохи, Джо. И я не вижу в происходящем никакого смысла. У тебя есть информация, которую я мог бы использовать?

Я пожевала губу.

— Похоже на то, что среди джиннов произошел раскол. Своего рода борьба за власть. Ну а мы… мы просто оказались посередине.

— Здорово.

— Послушай, может, на фоне всего того, что творится, это и не имеет значения, но… тут намедни троица Хранителей прихватила меня на прогулку. Они с чего-то вообразили, будто я продолжаю манипулировать погодой. Это от тебя исходит?

Молчание.

— Пол?

— Я не могу это с тобой обсуждать, Джо.

Проклятье. Значит, все-таки от него.

— Мне нужно знать. Послушай, я ведь никуда не убегаю, просто… тут столько всякого происходит. Чего мне сейчас не хватает, так это защищаться еще и от Хранителей.

— Карты на стол? — спросил он. — Ладно. У меня тут примерно дюжина высокопоставленных Хранителей жаждут твоей крови. И обосновывают это тем, что всякий раз, когда случается какая-нибудь заморочка, ты непременно где-то рядом. Кроме того, ты никогда не была во всем с нами заодно. И я знаю, что, во всяком случае, часть из этого правда. Ну и что нам остается?

— Я так полагаю, оставить все как есть. Потому что, если ты опять пошлешь их ко мне и они ко мне сунутся, дело может кончиться дракой. И что в этом хорошего? Ты не можешь допустить потери.

— Это я знаю. Но, детка, не заблуждайся. Это вопрос решаемый. Потери, они ведь неизбежны с обеих сторон, верно? Ты не можешь победить. Нас гораздо больше, и пусть мы сейчас не в полной силе, но ты одна. Так что лучше не начинай драку. У меня и без того долбаных проблем выше крыши. Придут они к тебе, значит, придут — не дергайся.

Примерно что-то в этом роде я и ожидала услышать. Впрочем, со стороны Пола Джанкарло, отнюдь не обладавшего полной свободой действий, и это был подарок.

— Так что сейчас со мной? — уточнила я. — Я как, под подозрением? Нет? Сижу, отдыхаю?

Последовало долгое-долгое молчание. Потом Пол проворчал:

— Не выделывайся. Вот все, что я могу тебе сказать.

— Ладно.

Я перевела дух и задала вопрос, ради которого на самом деле и был сделан этот звонок:

— Слушай, ты знаешь, как сейчас связаться с Льюисом?

— С Льюисом? Да. А тебе зачем?

Он насторожился.

— Да так, хотела ему кое-что сказать, — ответила я, стараясь заставить голос звучать беспечно. — Дашь мне номер его сотового?

Он дал: прочитал с расстановкой, а я записала и одновременно вбила в память своего телефона. Мы поболтали еще немного на нейтральные темы, еще кое-чего друг другу наврали и через пару минут разъединились.

Я позвонила Льюису, который откликнулся после первого же гудка.

— Ты мне нужен, — с ходу заявила я. — Где находишься?

— На берегу.

— Что делаешь?

— Да вот по «Диснейленду» гуляю.

Это вполне могло оказаться правдой: имея дело с Льюисом, никогда нельзя сказать, чего ждать.

— А у тебя проблемы?

— Да никаких. Если не считать, что джинны теперь дерутся прямо на улицах, а Ашан так и вовсе заявился ко мне домой надрать мне задницу. Тут все так завертелось: Джонатан хочет, чтобы я разбила бутылку и освободила Дэвида, но, если я это сделаю, мы уже не сможем его исцелить и, кроме того, он, возможно, убьет Джонатана и выиграет эту войну для Ашана. Еще я обгорела на солнце, мой босс каждый день норовит меня пощупать, сестра пригласила своего друга на обед ко мне домой, а Дэвид, если ты еще не понял, нынче ифрит.

Последовало ошеломленное молчание. А потом осторожный вопрос:

— Ты там, случаем, не перепила?

— Нет, уж поверь, пока еще нет. Ты мне нужен. Так что пошевели задницей и двигай сюда, да поскорее. Если можешь, попроси Рэйчел тебя перенести.

— Не надо, я и на машине доеду. А вот Рэйчел пошлю к тебе. Она, по крайней мере, сможет позаботиться о тебе до моего прибытия.

Любопытно: Рэйчел явно ничего не рассказала ему ни о нашем с ней разговоре, ни о той трепке, которую задал ей Ашан. Но, с другой стороны, он ведь всего лишь простой смертный, а она джинн, а даже лучшие из них не считают нас равными. Вдобавок он не был ее хозяином, она не находилась ни у кого в рабстве.

— Джо? — послышался его голос в трубке, и в этот миг я ощутила энергетический всплеск, услышала хлопок, словно открыли бутылку шампанского, и по другую сторону кровати материализовалась Рэйчел. Она не улыбалась. Смотрела на меня полыхающими золотом глазами со своего рода циничным интересом.

— Долго тебе досюда добираться? — спросила я.

— Два часа, — ответил он. — Ты там того, береги задницу. Тут, знаешь, вокруг тоже не только одни веселые щенята.

Клик. Он отсоединился.

Я положила трубку на постель, медленно встала и встретилась взглядом с Рэйчел, стоявшей сложив руки на груди и выставив бедро. Ее голова склонилась в сторону, многочисленные тонкие косички шелестели, как шелк.

— Надо же, — промолвила она, — а Ашан-то, смотрю, дал маху. Я думала, тебе куда как хуже пришлось.

— Если он появится снова, ты собираешься меня защищать?

— Нет.

— А как насчет Джонатана? Насчет того, чтобы не подпустить его ко мне?

— Не смеши меня.

— Отлично. Стало быть, ты явилась посмотреть, как из меня дерьмо вышибать будут. Ну, спасибо за помощь.

— Я оказываю услугу Льюису. Из чего вовсе не следует, будто я собираюсь оказывать услуги тебе.

Она принялась рассматривать свои ногти, которые, надо думать, нашла достаточно острыми: они походили на сверкающие отточенные лезвия. Впрочем, ее внезапно переместившийся на меня взгляд был почти столь же тревожащим.

— Для особы, находящейся в твоем положении, ты выказываешь удивительную неблагодарность.

— Благодарность за что? За то, что ты спровоцировала драку, а потом свалила, оставив меня один на один с Ашаном?

Я ощутила запоздалую волну паники, но вместе с ней всколыхнулся и мой старый приятель гнев.

— Тут одно можно сказать: чем меньше от тебя «помощи», тем лучше. Для всех.

— Я тут не по твоей просьбе, — указала она и, плюхнувшись на мою кровать, покачалась на матрасе. — Занимайся своими делами, Белоснежка. Меня караулить не надо, это тебе няньки требуются. Но заранее предупреждаю, что если я понадоблюсь Льюису, то брошу тебя без промедления. Поняла?

Да чего тут было не понять. Один черт, я мало что могла поделать, вздумай она болтаться по моей спальне, примерять мои шмотки и вообще вредничать, точно так же, как и реши она посреди схватки смыться подобру-поздорову. Это была, мягко говоря, далеко не самая надежная поддержка, какую мне доводилось получать.

Так или иначе я собрала жалкие остатки своего достоинства и решила, что, пожалуй, мне не помешает подкрепиться, да и созерцать Имона с Сарой всяко лучше, чем провести пару часов под насмешливым, загадочным взглядом джинна.

— Смотри, чтобы ничего не случилось с Дэвидом, — предупредила я ее, кивнув в сторону прикроватной тумбочки.

Лицо ее застыло.

— Да уж поверь мне, — промолвила она, — за этим я прослежу.

С тем я и отбыла за стол, предвкушая обед на новых тарелках.

Сара дожидаться меня не стала: они с Имоном уже сидели за столом, глядя друг на друга. Между ними горели свечи. Верхний свет она выключила, так что у них получился своего рода романтический островок в море тьмы. Очень мило.

Я задела угол кушетки, выругалась и разрушила эту идиллию. Сара бросила на меня страдальческий взгляд, при этом ее рука с вилкой замерла на пол-пути к безупречно подведенным губам, в то время как я опустилась на стул рядом с Имоном и развернула свою салфетку, сложенную на манер оригами, в виде лебедя. Еще одна штуковина из программ Марты Стюарт: у простой смертной, которой приходится работать, просто нет времени научиться делать такие вещи.

Вино было прохладным и имело приятный, терпкий вкус, салат похрустывал, а винегрет она соорудила такой, что я, хоть убей, не понимала, как можно сварганить нечто подобное в домашних условиях. Сара запросто могла бы быть шеф-поваром, а не статусной домохозяйкой.

— Ты с Дэвидом говорила, да? — спросила вдруг Сара, и я от неожиданности чуть не выронила вилку. — Ну, по телефону.

— А.

Я ткнула в ломтик томата и, поскольку серебряный столовый прибор показался мне непривычно тяжелым, присмотрелась к нему: так и есть, все новое, как и тарелки. Мой неоплаченный долг на глазах становился все весомее, что никак не относилось к остатку средств на карте.

— Ага, — соврала я. — Он немного прихворнул, но сейчас ему уже лучше.

— Сара сказала мне, что он музыкант, — подал голос Имон, слегка приправив свой салат черным перцем. Что показалось мне совсем не лишним. Я последовала его примеру.

— Он певец, — ответила я, поскольку решила, что это в случае чего позволит объяснить отсутствие в пределах досягаемости каких-либо музыкальных инструментов. — Поет в группе.

— Я их слышал?

— Это вряд ли.

Будучи вежливым человеком, Имон на стал развивать эту тему дальше, а вернул свое внимание Саре, которая прямо-таки таяла под его взглядом. Улыбка у него, я не могла не признать, и впрямь была приятная.

— День сегодня прошел прекрасно, Сара, — промолвил он. — Я даже не предполагал, что Форт-Лодердейл столь интересное место.

— Это была ознакомительная прогулка, — отозвалась она, однако румянец на щеках и блеск в глазах навели меня на мысль, ограничились ли они при знакомстве с красотами Форт-Лодердейла стандартным набором туристических достопримечательностей или добавили к этому еще какую-нибудь забаву, благо заднее сиденье у арендованного Имоном автомобиля имелось. — Большое спасибо за все. Это было замечательно. Обед — это наименьшее, что я могла сделать.

— Осторожно, — промолвил Имон, и его голос понизился до звучания, которое я могла классифицировать только как мурлыкание, — если кормить меня таким образом, я просто не смогу уйти.

Его глаза, обращенные к ней, светились так, словно кроме нее и на свете никого не было. Она подмигнула ему.

Мне вспомнилось ощущение, которое я испытывала в средней школе, глядя, как моя старшая сестрица, будучи во всеоружии, разила мальчишек наповал одним легким щелчком своих ноготков с безупречным маникюром. Да, ощущение то же самое: чувствуешь себя маленькими дополнительными колесиками на велосипеде любви, которому они уже не нужны. Я даже подумала о том, не стоит ли мне прибрать салат и отправиться доедать его в спальню, в компанию Рэйчел, которая пусть и заставляет меня чувствовать себя противной козявкой, но, по крайней мере, не донимает необходимостью разводить церемонии.

— Можно здесь остаться, комната найдется, — промолвила я, отправляя в рот зелень. Сара отблагодарила меня потрясенным взглядом. Нет, мы определенно вернулись в школьные времена. Страдалица Сара, хулиганка Джо и бедолага Имон, угодивший между ними.

Другое дело, что Имон вовсе не являлся страдающим гормональной неуравновешенностью тинейджером: лишь потянулся через стол, чтобы наполовину наполнить вином опустевший бокал моей сестры, и с улыбкой отозвался:

— И то сказать, прекрасная комната. Мне нравится.

К счастью, прежде чем я успела сморозить что-нибудь еще, с холодными закусками было покончено, и Сара стала подавать макароны. При этом она флиртовала с Имоном, а я старалась делать вид, будто ничего не замечаю. Не самая приятная роль.

Приготовленный сестрой цыпленок «примавера» был невероятно вкусным, но я проглотила его, не смакуя, пренебрегая всеми правилами кулинарного этикета. Сара, ясное дело, съела около трети своей тарелки и объявила, что ей хватит. Имон помог ей убрать со стола, закатав рукава, что позволило ему продемонстрировать мускулистые предплечья: при этом порой терся возле нее так близко, что в некоторых частях света одно это уже было бы сочтено за ухаживание. Когда они стояли у раковины, я присмотрелась к ним. Судя по языку тела, Имон чувствовал себя… уютно. Как на своей территории. При этом его тянуло к ней, и он неосознанно, словно под воздействием гравитации, вторгался в ее личное пространство. Сквозь плеск воды до меня доносились обрывки их разговора.

Потягивая вино, я наблюдала за тем, как он подался к ней еще ближе, чуть не касаясь губами шеи, и глубоко вздохнул. Обалдеть, до чего чувственно.

— «Булгари омниа», — произнес Имон своим чарующим голосом, столь ясным и теплым.

— Ты разбираешься в парфюмерии? — спросила Сара и обернулась к нему. Его лицо находилось прямо у нее за плечом, достаточно близко для поцелуя. Никто из них не отстранился.

— Немного, — ответил он. — Мне довелось заниматься химией, ну а парфюмерия, как ее раздел, всегда меня интересовала. Кстати «Омниа» разработана на основе черного перца, ты это знала?

— Неужели? — Сара вытерла руки полотенцем и развернулась к нему полностью. — А что там есть еще?

— А десерт будет?

Сара заморгала, удивленная столь неожиданной сменой темы, но отошла в сторону и сняла крышку с подноса, полного тарталеток, покрытых коричневой глазурью. Крем-брюле. О господи, да у меня в жизни не было ничего, позволявшего выпекать подобные штуковины. Впрочем, надо полагать, теперь есть. Может, заодно и пароварка найдется?

Имон издал низкий горловой звук, подобный которому, клянусь, мне доводилось слышать только в особо интимные мгновения, взял одну из тарталеток и впился в нее зубами, не сводя при этом взгляда с моей сестры.

— Замечательно, — пробормотал он.

— Не разговаривай с набитым ртом.

Судя по тому, какой последовал обмен улыбочками, это была какая-то их личная шуточка. Он протянул тарталетку ей. Она откусила кусочек, тоже не отрывая глаз от него.

— Рассказать тебе об этих духах? — спросил он.

— Расскажи.

Его улыбка сделалась еще шире, превратившись в нечто ангельское и одновременно призванное растопить женское сердце как масло.

— Всякое парфюмерное изделие имеет основу, главные ноты и вспомогательные. Как я уже говорил, «Омниа» создана на основе черного перца. Главными нотами служат чай, корица, мускат и индийский миндаль. Экзотическая комбинация. Тебе все это очень подходит.

Сара выглядела очарованной.

— А что там со вспомогательными нотами?

Он откусил еще кусочек тарталетки.

— Индийское дерево, сандал и шоколад. — Последнее слово он произнес так, словно оно было неприличным. — Аромат такой, что так бы и съел.

— Откуда ты знаешь, что это съедобно?

— Это что, приглашение?

Я закатила глаза, встала и сказала им:

— Я буду в своей комнате.

Они, похоже, этого даже не заметили. Удалившись к себе, я заперла за собой дверь и плюхнулась на кровать, чувствуя, как ускоренно бьется мое сердце. Достали они меня своим флиртом: эта парочка годилась в олимпийские чемпионы по секс-прелюдии. Правда, я подозревала, что несколько раньше они уже перешли к основному процессу, миновав предварительную стадию. Возможно, не единожды, что и не диво, при этаком-то гормональном буйстве.

Оглядевшись и не обнаружив никаких признаков Рэйчел, я не удивилась. Возможно, она пребывала в невидимости, хотя не исключено, что решила проверить, как там Льюис. Не обращая внимания на нее или на ее отсутствие, я сняла обеденное платье, натянула низко сидящие брюки и короткий топ, после чего открыла окно, впустив свежий океанский бриз. Ощутив лицом его холодок, я вдруг почувствовала себя как в ловушке. Мне захотелось наружу. Я взглянула на часы — до оговоренного времени встречи с Льюисом оставалось тридцать минут.

Мне пришло в голову, что лучше не маяться ожиданием, а сэкономить немного времени, выйдя ему навстречу, тем паче что у меня мы вряд ли чувствовали бы себя комфортно, учитывая, что в соседней комнате Имон с сестрицей «познают» друг друга в библейском смысле. Приняв решение, я надела кроссовки, туго зашнуровала и, приоткрыв дверь спальни, осторожно выглянула.

Имон с Сарой целовались на кухне, привалившись к холодильнику. Он держал ее голову в ладонях, запустив пальцы в волосы, она обнимала его за шею, и, черт возьми, выглядели они здорово.

Я заморгала, раздумывая, стоит ли говорить им, что отправляюсь на пробежку, потом решила не ломать кайф, тем паче что им явно не было до этого дела.

Прихватив ключи, права и сотовый, я сунула все это в карман штанов, застегнула его на «молнию» и выскользнула наружу.

Уже на лестнице, по пути вниз, телефон зазвонил. Я вытащила его, открыла, но, прежде чем успела ответить, оттуда донесся такой треск статического электричества, что я непроизвольно отдернула трубку от уха. Однако услышала, что кто-то в ней зовет меня по имени.

Я прижала телефон обратно к уху и ответила:

— Слушаю. Кто это?

— Льюис.

Голос буквально тонул в помехах: потом треск выровнялся, сменившись глухим фоновым ревом. Поток транспорта? Возможно, если он гонит, как на состязаниях «Индианаполис-500».

— Планы меняются. Встречаемся на берегу, напротив твоего дома.

— Где именно?

— Мы тебя найдем.

Он отключился. Я попыталась перезвонить, но ответа не получила. Во всем этом хорошо было одно: то, что я облачилась в спортивную одежду. Это давало возможность убить двух зайцев: и встречу провести, и совершить пробежку.

Сбежав по оставшимся ступеням и оказавшись снаружи, я увидела, что белый фургон детектива Родригеса так и стоит припаркованный напротив моего дома, с выключенными огнями. Ну и хрен с ним, решила я, пусть себе любуется, но если вздумает снова ко мне цепляться, рискует нарваться. Я нынче не в том настроении, чтобы подставлять щеку.

Поставив правую ногу на ступеньку, я, для растяжки, дотянулась до кончиков пальцев, потом подтянула ногу обратно и уже собралась сменить ее, когда мой взгляд упал на окно моей квартиры.

В нем вырисовывались лишь тени, но и этого было достаточно, чтобы понять: Имон снимает с Сары платье.

— Занавески задерните, идиоты! — вырвалось у меня, хотя, если вдуматься, кто я такая, чтобы их порицать? Мой первый серьезный сексуальный опыт с джинном имел место не где-нибудь, а в ванне, можно сказать, прямо в фойе отеля. Так что, возможно, эксгибиционизм — это наша семейная черта.

Я сконцентрировалась на растяжках, а когда размялась и разогрела мышцы, потрусила через парковочную площадку, лавируя между машинами. При выходе с нее мне пришлось задержаться у светофора, пропуская проносящиеся мимо автомобили, и тут, совершая бег на месте, я вдруг ощутила рядом постороннее присутствие.

Детектив Родригес бегом на месте не занимался, просто стоял. В то, что я просто решила потренировать сердечную мышцу, он явно не верил. Это можно было понять.

— Собралась куда-то? — осведомился детектив.

— Точно — задумала сплавать в Англию, похитить драгоценности короны, спрятать их на борту «Титаника», а потом нанять Джеймса Кэмерона, чтобы он их для меня оттуда достал. А что, есть возражения? У меня все расписано.

Я не прекращала бега. Во мне пульсировала ярость. Пропади он пропадом, только его мне сейчас не хватало!

— Послушай, я скоро вернусь. У меня просто пробежка. Слышал, наверное, что некоторые люди совершают пробежки. Правда, эти люди не живут в фургонах и не выслеживают тех, кто совершает пробежки.

Родригес улыбнулся. Он тоже переоделся, или с самого начала был в спортивной одежде: темно-синих, полицейского цвета тренировочных штанах с походившими на форменные лампасы белыми светоотражающими полосами и синем поло с надпись «ДПЛВ» (Департамент полиции Лас-Вегаса) на груди.

— У меня и в мыслях не было мешать твоей тренировке, — заявил он. — Просто решил сам поупражняться.

Я продолжала бег на месте, дожидаясь зеленого света, и как только он зажегся, припустила через улицу и дальше, на пляж. Родригес, ясное дело, последовал за мной.

— Остался бы лучше, — крикнула я ему через плечо. — Я из-за тебя темп сбавлять не собираюсь.

И прибавила скорости, чувствуя под ногами мягкий, ненадежный песок. В лицо мне веял свежий, теплый бриз, пахнувший сумерками и морем. Как всегда, даже в это время дня на побережье прогуливались люди, романтические парочки фотографировались на фоне прибоя, несовершеннолетние пили пиво или, если на это им не хватало храбрости, потягивали из банок кока-колу, хотя вид имели явно поддатый.

Скоро должна была подтянуться ночная смена, ребята постарше и покруче, любители пляжного секса и всяческих непристойностей. Мастера ночного серфинга, которые всегда меня озадачивали: зачем, занимаясь опасным спортом, делать его еще опаснее?

Когда я оглянулась, напрягать зрение мне не пришлось: детектив Родригес, пусть далеко не юный и вдобавок отягощенный всей той едой, которую поглотил во время слежки, не отставал: бежал легко, уверенно, укоротив шаг, чтобы подстроиться под меня. Раньше я этого не замечала, но он оказался мускулистым. Не таким, как те перекормленные стероидами качки с распирающими мышцами, которых можно каждый день видеть на пляже, но тренированным, ловким и сильным.

Впрочем, с его силой я уже успела познакомиться, в доказательство чего могла предъявить синяки. Правда, зла на него за это у меня, как ни странно, не было.

— Ты в хорошей форме, — сказал он.

— Отвяжись, — бросила я.

На этом наше общение на время прервалось. Я поднажала. Он упорно не отставал. В конце концов я утомилась от такой гонки и, поддерживая ритмичный, равномерный темп, пораскинула мозгами насчет того, как бы от него избавиться.

Минут через десять мы поравнялись с незаконно заехавшим сюда внедорожником: в кузове с откинутым задним бортом сидели трое тинейджеров, сильно смахивавших на молодых бешеных волков. Родригес на бегу окинул их таким полицейским взглядом, что они напряглись и попытались сделать вид, будто нас не замечают.

— Надвигается шторм, — заметил Родригес.

Конечно, столкновение джиннов взбудоражило эфир, однако я чувствовала отдаленно и приглушенно, что они уже восстановили порядок. Шалтай-болтай все-таки не разбился так, что его уже не собрать.

— Нет, думаю, прояснится.

Он в качестве аргумента указал кивком в сторону моря. Я взглянула в том направлении и увидела слой темных облаков, залегавших так низко над водой, что в сгущавшихся сумерках они были почти невидимы. Я рефлекторно вознеслась в эфир, точнее, попыталась, и тут же столкнулась с давлением, показавшим, что для этого я еще недостаточно сильна. Все же преодолев его ценой немалых усилий, я огляделась в Сверхвидении, в то время как мое тело продолжало, механически переставляя ноги, размеренный бег по пляжу.

Не сказать, чтобы мне это так уж много дало. С одной стороны, мое эфирное видение было затуманенным, нечетким, словно мне требовалась процедура лазерной коррекции внутреннего зрения. С другой стороны, дистанция восприятия сократилась с почти бесконечной до чего-то раздражающе человеческого. Я едва различала горизонт, не говоря уж о том, что там происходит. Энергию я воспринимала, да, но какого рода? Шторм естественного происхождения? Или побочное следствие разразившейся у меня под окном схватки джиннов, исправить которое Хранителям так и не удалось? К сожалению, возможно было и то и другое. Я даже не могла определить, насколько это опасно. Возможно, все ограничится шквалом, который принесет скоротечный дождь и оставит после себя раздосадованных туристов.

Я вернулась в тело. Не то чтобы это было мое решение, просто не хватило сил, чтобы оставаться в эфире, и я просто рухнула обратно с быстротой запущенной с высоты ракеты, и в результате этого падения зашаталась, споткнулась и шлепнулась.

Правда, тут же поднялась, выплевывая песок, дезориентированная, разозленная. Детектив Родригес тоже прервал свой бег, но руки мне не предложил.

— Черт побери! — буркнула я, отряхиваясь. Он не вымолвил ни слова, просто дожидался, когда я побегу дальше. Пляж вспыхивал белыми искорками: угасающий свет дня отражался в кристалликах кварца. Волны прибоя, мощные и упругие, с плеском набегали на берег, вспенивались и откатывались обратно. Мое все нараставшее раздражение наконец прорвалось слепящей вспышкой ярости, и я развернулась к нему, сжимая кулаки.

— Послушай, оставь меня в покое. Я хочу побыть одна, это ты понимаешь? Я никуда не убегу.

— Я не упущу тебя из виду, — ответил он. — Буду следить за тобой до тех пор, пока ты не расскажешь мне все, что я хочу узнать про Квинна.

«Беги! — сказала я себе. — Просто беги и выброси все из головы!» Прекрасный совет. Я бы и рада ему последовать, да только мозг не переставал работать, что заметно сказывалось на выработке эндорфинов. Я хотела, чтобы поскорее появился Льюис. И уже начинала всерьез подумывать о том, чтобы отделаться от детектива Родригеса. Эта идея начинала казаться мне все более и более привлекательной, потому что он уже довел меня до крайности.

Только вот справлюсь ли я с ним? Родригес продолжал бежать рядом со мной без малейшего напряжения, и сам непринужденный автоматизм его движений указывал на высокую степень тренированности. Скорее всего, он меня запросто вобьет по уши в землю и не вспотеет.

Родригес на бегу бросил на меня уничтожающий взгляд, и я честно ответила на свой вопрос — «нет». Мне с ним не справиться, во всяком случае, не прибегая к способностям Хранителя, а с этим у меня нынче тоже худо. Их явно недостаточно, и уж тем более недостаточно для того, чтобы растрачивать по такому поводу.

— Чего ты копам не позвонила? — спросил он. — После той истории на телестудии.

— Ты имеешь в виду твое несанкционированное нападение?

Он, похоже, смутился. И буркнул:

— Ты меня разозлила.

— Не парься, ты не первый малый, который применял ко мне физическое воздействие. — При этих словах я усмехнулась, хотя юмором тут и не пахло. — Твой партнер занимался этим задолго до тебя.

— Все, что я хочу, — это узнать правду.

— Ничего подобного. Ты хочешь узнать, что твой драгоценный Квинн погиб как герой, и тут я тебе, приятель, ничем помочь не могу.

Он промолчал. Мы бежали, ветер трепал мои собранные в хвост волосы, прибой набегал и откатывался, словно в такт бьющемуся сердцу мира. Я начинала потеть: пот выступал на спине и между грудей, затекая под лифчик. Ахиллесовы сухожилия уже отчаянно ныли, вот что значит расслабиться. Я велела им заткнуться и поднажала сильнее. На побережье, словно толстое влажное одеяло, опустилась ночь, духоту которой несколько умерял продолжавший дуть с моря бриз. Согласно моему внутреннему будильнику, оговоренные тридцать минут уже прошли. Льюиса видно не было, но, судя по голосу, у него там тоже проблемы, так что он может и опоздать. В крайнем случае позвонит.

Если он, конечно, в сознании. И если ему не приходится сражаться за свою жизнь.

— Что тебе сделал Квинн? — спросил Родригес.

У меня вырвался резкий вздох.

— Я уже говорила.

— Ты назвала его насильником и убийцей.

— Опять ты за свое.

— Ты ведь жива. Так что жертвой убийства явно не стала.

Ответа на это не требовалось, и я продолжала бежать молча, пока Родригес вдруг не схватил меня за запястье и резко дернул. Я рухнула на песок. Рядом шумел и плескался, обдавая нас колючими брызгами, прибой.

Выражение его лица мне было не разглядеть. Я поднялась в эфир, для чего мне, кажется, пришлось преодолеть всю тяжесть мира, откуда увидела его в виде расплывчатого оранжевого пятна. У меня нынче не было возможности вникнуть в его чувства, каковы бы они ни были, но даже в свои лучшие времена мне редко доводилось видеть ауру обычного человека, характеризующую его в определенном смысле столь четко и однозначно. Насколько я могла доверять своему восприятию, детектив Родригес, возможно и являвшийся в других отношениях далеко не ангелом, не был убийцей и не имел склонности отворачиваться от правды.

— Тебе досталось от Тома, — сказал он.

— Еще как.

— А доказательства есть?

— Откуда?

— Так почему я должен тебе верить?

Я всмотрелась в него сквозь тьму.

— Да потому, что ты уже знаешь что-то, во что тебе не хочется верить. Правда? Ты знаешь, что он не был тем чудесным парнем, каким казался тебе все эти годы. Ты, кажется, говорил, детектив, что тебе от меня нужна только правда. Ладно, будет тебе правда. Я тебе ее выложу, здесь и сейчас. Получай и проваливай. Ты готов выслушать?

— Я для того сюда и явился, — ответил он. — Слушаю.

И я ему рассказала. Без Ма’ат и джиннов, конечно, что усложняло дело, но костяк событий изложила верно. Я прибыла в Лас-Вегас, чтобы помочь другу, нарвалась на Квинна, и он устроил мне сущий кошмар. И пытался не дать мне открыть правду.

Когда я закончила, Родригес склонил голову, посидел, уставив немигающий взгляд во тьму, и спросил:

— Он действительно мертв?

— Да. Я была там и видела все своими глазами. Но тебе никогда не удастся привлечь никого за это к суду, а если ты будешь продолжать свои попытки, то только навредишь тем людям, которым пытаешься помочь. Я ничего не знаю про жену Квинна, но если она хороший человек, ей вряд ли будет легче жить, когда она узнает, что ее муж таким не был. Пусть все остается, как есть.

— Я могу привлечь тебя за соучастие в убийстве офицера полиции, — промолвил Родригес бесстрастным, лишенным какой-либо окраски голосом.

— Это ты только говоришь, детектив. Я такой перспективы на горизонте не вижу.

Я попятилась на шаг.

— Мне жаль, что с Квинном так вышло, правда. Поначалу он мне тоже нравился, а уж чего мне стоила вся эта история, ты даже представить себе не можешь.

Он отпустил меня, и я побежала обратно, в том направлении, откуда мы явились, по старым следам, с бьющимся сердцем убегая от воспоминаний. Постепенно физическое напряжение помогло раствориться внутреннему беспокойству, разогнало сомнения, страхи, боль. Я была здорова, я была жива и на настоящий момент владела ситуацией.

Если Родригес действительно хотел от меня именно того, о чем он говорил, то сейчас, должно быть, возвращался к своему фургону, размышляя об услышанном. Возможно, он включит ноутбук, сверит мои слова с имеющимися у него сведениями, сопоставит время, факты, чтобы проверить, нет ли у Квинна алиби. И убедится, что я говорила чистую правду. После чего отправится восвояси, оставив меня в покое, благо чего-чего, а проблем, в том числе связанных с угрозой для жизни, у меня и без него хватает.

Избавление хотя бы от одной мороки пробудило во мне осторожный оптимизм, но тут вдруг песок под моими ногами размягчился, раздался, и я провалилась вниз, исчезнув так же мгновенно, как если бы развеялась облачком дыма.

Интерлюдия

Когда шторм приближается к островам, он нарастает, перемещаясь со скоростью пятнадцати миль в час, но сейчас он уже столь огромен, что увеличение скорости мало что значит. Все, оказавшееся на его пути поглощается, способствуя его усилению. Ветровая волна, катящаяся впереди, такова, что ее мощь сглаживает океанские валы, порождая маслянистые вспучивания, уходящие, одно за другим, к самому горизонту. Медлительные уплотнения служат индикатором того, какая взрывная сила в действительности накоплена в этих тучах.

В природе не существует ничего столь же могучего, неодолимого и разумного, как ураган.

Тучи прорывает яростным ливнем. Здесь, над океаном, нет возможности измерить уровень выпадающих из плотных свинцовых облаков осадков, однако все находившееся на поверхности и поглощенное мерцающей черной завесой шторма уже никогда более не будет увидено. Сила бури такова, что убивает рыбу даже под поверхностью моря. Позади не остается никаких обломков, все оказавшееся на его пути взбивается, как в маслобойке, измельчается, переваривается и усваивается. Шторм уходит, оставив после себя приглаженное, придавленное, онемевшее от потрясения море. Но вода снисходительна, ведь она быстро залечивает свои раны.

Суше так не везет.

Своеобразные, похожие на ленты, вздутия катятся по направлению к земле с немыслимой быстротой, едва приподнимаясь над поверхностью, но стоит им достигнуть мелководья, как они взметываются, с ревом пробуждаясь для безумства. Волны с ошеломляющей силой обрушиваются на камень, песок, на все живое. Они набегают одна за другой, каждая ужаснее предыдущей, повергая в ужас своей чудовищной яростью. Усилившийся ветер с корнями вырывает вековые деревья.

Когда шторм приближается к первому из островов, взбухание поверхности приводит к повышению уровня моря более чем на двадцать футов, так что значительная часть суши оказывается затопленной.

Пережить это не способно ничто.

Это больше, чем смерть.

Это легенда.

Глава пятая

Я провалилась сквозь рыхлый, не оказывавший сопротивления песок вертикально вниз и, пролетев некоторое расстояние, приземлилась на какую-то плотную поверхность с мощным толчком, отдавшимся, через ноги и позвоночник, в черепе таким ощущением, будто взорвалась граната. Я подалась вперед, шаря вслепую руками, и нащупала что-то вроде камня. Да, похоже, камень. Провалилась я глубоко, хорошо еще, что кости целы.

Чьи-то руки ухватили меня за плечи и рванули назад, выведя из равновесия. Я вскрикнула, замахала руками и, крутанувшись, вслепую нанесла удар. Попала, причем, судя по отдаче, приложилась основательно. Нападавший, кем бы он ни был, охнул и разжал хватку. В этой проклятой подземной дыре царила кромешная тьма, и для меня в этом не было ничего хорошего. В пещерах и подземельях я чувствовала себя неуютно, мне уже довелось пережить в пещере настоящий кошмар, и сейчас я чувствовала нехорошее напряжение в желудке.

Спокойствие. Мне необходимо сохранять спокойствие.

Очевидно, что я имела дело с кем-то, контролировавшим силы Земли: только обладатель специфического дара мог затянуть меня прямо на пляже в подземную каверну. Начать с того, что Форт-Лодердейл никогда не славился пещерами.

Я чувствовала себя пончиком, посыпанным сахарной пудрой: во время пробежки по пляжу покрылась потом, на который при падении налип слой тончайшего песка. Избавиться от него не представлялось возможным без душа и стирки.

Ну, кому-то придется за это заплатить!

Однако всему свое время. В темноте я, один черт, ничего не могла поделать. Мне требовался свет, а фонарика у меня не было. Что ж, хоть я и не принадлежала к Хранителям Огня, базовыми принципами сотворения пламени владела. Мне доводилось создавать меленькие, плотные кислородные пузыри и воспламенять их. Светильники, конечно, недолговечные, но лучше, чем ничего.

Когда я занялась этим незатейливым делом, извлечением молекул кислорода из длинных химических цепочек пригодного для дыхания воздуха и концентрацией их в вакуумных лакунах, ощущение возникло такое, как при попытке провести микрохирургическую операцию в кухонных перчатках на руках. И под анестезией. Толку было мало: структуру окружавшего воздуха, это чувствовалось, я разрушала, а вот дальше дело практически не шло. Похоже, я лишилась способности выполнять даже простейшие манипуляции. Чудесная новость! Впрочем, сейчас было не до переживаний: я сказала себе, что прежде всего нужно найти способ решения проблемы.

Крупной проблемы, вновь напомнившей о себе: почувствовав прикосновение, я инстинктивно пригнулась, и мою щеку задели ногти. НЕ когти, так что это был не джинн, хотя об этом я догадывалась и раньше: джиннам нет резона трусливо прятаться в темноте, да и силы у них куда как больше. Кроме того, они не пахнут страхом и потом.

Я отпрянула, уперлась спиной в стену и выбросила вперед ногу в резком ударе. Даром он не пропал: кто-то охнул и отлетел. Попадание в десятку!

Меня охватил жестокий восторг, но тут неожиданно вспыхнул слепящий свет, так что мне пришлось отпрянуть и прикрыть глаза.

— Прекрати, ради бога!

Голос принадлежал Льюису.

Раздвинув пальцы, я присмотрелась и увидела, что свет исходил от незамысловатого, садового образца старого фонаря. Он слегка наклонил его, и это позволило мне разглядеть лицо Льюиса — узкое, загорелое, только вот вовсе не такое беззаботное и добродушное, каким я привыкла его видеть. Вид у него был крайне напряженный. А на щеке виднелась кровь. Свежая кровь. На рубашке ее было еще больше.

— Что тут, черт возьми, происходит? — спросила я. — Ты в порядке?

— Это не моя кровь, — сказал он. — Мне нужна твоя помощь. Пойдем.

— Что за помощь? — спросила я. Не больно-то мне хотелось объяснять Льюису, что в настоящее время я способна оказать разве что моральную поддержку.

— Да вот, Кевин… — ответил он и, повернувшись, высветил фонарем… худое, прыщавое лицо Кевина Прентиса. Тинейджер, бывший в свое время для меня сущим проклятием (не говоря уж о том, что в бытность мою джинном являлся моим хозяином), внешне почти не изменился — те же сальные волосы, такие же болтающиеся широченные джинсы с огромным количеством карманов и цепочек, потная, явно просившаяся в стиральную машину футболка. Но кое-что с того времени, как я видела его в Неваде, добавилось. Появились такие готские атрибуты, как пирсинг в носу, и что-то вроде пентаграммы на шее. Он по-прежнему выглядел придурком, только вот, имея дело с Кевином, не стоило его недооценивать. Он мог быть жутким отморозком, чему мне довелось быть свидетельницей. И вовсе не хотелось повторения чего-то подобного здесь, в тесном подземелье.

Потом до меня дошло, что Кевин сидит на земле, привалившись спиной к стене, не просто потому, что он упрямый ублюдок, хотя это понятие было к нему вполне применимо: он был смертельно бледен, дышал хрипло и прерывисто, едва держал голову. Все, кроме лица, тонуло во тьме, но мне показалось, что рубашка у него на груди влажная, и вряд ли от морской воды.

— Они явились за нами, — промолвил Льюис. — Хранители. Я спрятался и парня спрятал, но не знал, что он ранен, пока мы не оказались здесь. Я не могу его бросить.

— Почему?

Вопрос прозвучал жестоко, но, черт возьми, Кевин еще и не того заслуживал.

— Ладно, проехали. Ему требуется медицинская помощь, это понятно. Давай заберем его отсюда.

— Я не могу.

— Почему?

Он взглянул на меня, а потом кивком указал на пещеру. До меня только сейчас дошло, что твердые как камень стены на самом деле представляли собой уплотненный, спрессованный песок. Удерживавшийся силой его воли. Да уж, убежище себе Льюис устроил первостатейное, кто бы спорил. Только сознание того, что все это может в любой момент обрушиться, особого оптимизма не вызывало.

— Мне нужна твоя помощь, — повторил он. — Точнее, мне нужна помощь Дэвида. Я не в состоянии заниматься всем одновременно. Он поддержит песок, пока я буду врачевать рану.

О, вот дерьмо!

— Я… не могу его позвать.

Выражение лица Льюиса сделалось еще более напряженным, что было совсем нехорошо.

— Джо, я же не забрать его у тебя хочу. А только воспользоваться его помощью.

— Я не могу.

— Он мне нужен!

— Он не… С ним не все в порядке, Льюис. Он…

— Джо! Парнишка умирает!

Я глубоко вздохнула.

— Дэвида звать не буду. Точка. Какой у тебя план «Б»?

Целую секунду казалось, что его сейчас разорвет от ярости, и это пугало, учитывая, что для людей он являлся примерно тем же, кем Джонатан для джиннов, — носителем колоссальный силы, но Льюис не имел обыкновения выплескивать энергию вместе со злобой. Он сконцентрировался, прикрыл на секунду глаза, и, когда заговорил, голос его звучал ровно и спокойно:

— План «Б» заключается в том, чтобы торчать здесь и смотреть, как он истечет кровью до смерти. Мне такой план не по душе. Послушай, Джо, исцеление — труднейшее из всего, на что я способен. Оно требует сосредоточенности. Я не могу одновременно и врачевать, и удерживать этот груз. Мне необходима помощь.

— Прекрасно. Подними меня наверх, и я вызову «Скорую». Заберем его отсюда. Знаешь, правильные медицинские процедуры тоже бывают полезны.

Льюис покачал головой. Кевин содрогался при каждом вдохе, и нас, похоже, не слышал.

— У него перебита артерия, — промолвил Льюис. — Я удерживаю кровотечение, но поскольку мне приходится еще и не давать обрушиться песку, на большее сил уже нет. Доходит?

Тут до меня дошло кое-что еще.

— А где Рэйчел? Почему она тебе в этом не помогает?

И снова его лицо полыхнуло гневом, причем он даже не попытался скрыть его в голосе.

— Рэйчел считает, что он не заслуживает спасения. И вообще, у нее найдутся занятия получше. Она отвалила. Джо, я ведь не шучу. Мне правда позарез нужен Дэвид. Прошу тебя!

Меня осенило — сотовый телефон! Я достала его, но и тут меня ждал облом: сигнал не ловился. Что и неудивительно под парой дюжин футов песка.

— Я уже сказала, нет! Слушай, давай я призову ветер…

— И нас всех угробишь!

— Согласна, дрянная идея. Вода… да, тоже угробит. Похоже, Льюис, ты позвал не ту девушку. Я ничем не могу помочь.

— У тебя есть джинн!

— Да нет у меня джинна! — заорала я в ответ. — Черт побери, у меня есть ифрит, и я не могу его сюда вызвать, это ты в состоянии уразуметь? Скажи, что я могу сделать?

— Ни черта, — буркнул Льюис. — Спасибо, что заглянула.

— Похоже, мне крышка, — прошептал Кевин и открыл глаза. Точнее, приоткрыл.Затуманенный взгляд его блуждал: надо думать, Льюис частично блокировал боль. Я присела на корточки рядом с парнишкой, чувствуя напряжение в коленях. Что и неудивительно: когда грохнешься на ноги с высоты в десять футов, это еще та разминочка для суставов.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.

— Можно подумать, тебе не наплевать, — буркнул он, как я понимаю, скорее по привычке. И то сказать, бедолага чувствовал полную безысходность и был испуган. По-настоящему испуган. — Ты бросила меня как мешок с мусором, когда получила, что хотела. Вернулась к своей расчудесной жизни. Привет, Джо, как твои делишки?

У меня не было настроения втолковывать ему, что разыгрывать из себя идиотку в прогнозе погоды на второстепенной телестудии — это никакая не «расчудесная жизнь».

— Если ты пытался привлечь внимание, то для этого существуют более легкие способы, — сказала я.

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

Интерлюдия

«Что вверху, то и внизу». Сказано в древности, но вполне справедливо и в наши дни. Я подошла к наружным дверям фойе, как раз когда затянувшие небо облака пролились дождем. Дожди во Флориде идут так, словно наверху открывают вентиль: две скорости, потоп и закрытие. Нынче утром вентиль открутили в режиме потопа. Мне оставалось лишь стоять, беспомощно поглядывая то на сплошную серую завесу воды, то на свои туфли, с ужасом представляя, что с ними будет, если я попытаюсь преодолеть не столь уж большое, в сущности, расстояние и добраться через парковочную площадку до машины. Обувка моя явно не была рассчитана на такой ливень, да и прочий прикид, если вдуматься, тоже.

По крайней мере, это всего лишь дождь, — сказала я себе в утешение. — Могло быть и хуже.

И кто меня за язык тянул — небо тут же прочертила молния, причем так близко, что мне не было надобности использовать способности Хранителя, дабы ощутить выброс энергии. Я его всей кожей почуяла, каждым задрожавшим волоском.

От последовавшего громового раската задребезжало стекло, и по всей парковке с воем заработала сигнализация.

Следующая молния ударила совсем рядом, футах в пятидесяти, причем ветвистый бело-голубой разряд угодил в одну из машин на краю площадки.

Это еще что за чертовщина? Такого не должно быть, кругом полно более высоких объектов, которым и полагается притянуть заряд в первую очередь, но молния повела себя как-то чудно. И злобно.

Отскочив от двери, я прикрыла уши, спасаясь от оглушительного раската, и отчаянно моргала, почти ослепленная жаркой белой вспышкой, дожидаясь, когда восстановится нормальное зрение, и кляня все и вся из-за своей нехватки силы. Сверхвидение сейчас оказалось бы более чем кстати. Но для этого я была слишком слаба, к тому же, когда стихли последние отголоски грома, до меня дошло, что молния угодила в полуночно-синюю, гладкую, обтекаемую машину.

Иными словами, то была «Мона». Моя тачка.

Прошептав ругательство, я заморгала быстрее, хотя — что можно было надеяться увидеть сквозь эту невероятно плотную стену падающей воды! Впрочем, нет, оранжевое свечение не могла полностью скрыть даже эта завеса.

Черт возьми, моя тачка была объята пламенем.

Джоанн!

Джон Фостер, тяжело дыша от спешки, подскочил ко мне сзади и рывком повалил на пол. Сам он упал сверху, прикрыв меня телом. Конечно, грохнуться с размаху на мраморный пол радости было мало, но я не успела осознать, сильно ли ушиблась, когда снаружи что-то бабахнуло.

На сей раз не молния. Скорее, нечто, сотворенное человеком.

От взрыва окна разлетелись дождем сверкающих осколков, открыв путь настоящему дождю, начавшему поливать мрамор прежде, чем его успело засыпать стеклом. Вдохнув запах горелого пластика и металла, я попыталась подняться, но Джон не дал, надавливая локтем на мои плечи. Он тяжело дышал, я чувствовала спиной, как неистово колотится мое сердце.

Пусти! — заорала я. — Черт побери, Джон! Пусти!

Наконец он скатился с меня на захрустевшие осколки. Перевернувшись, я увидела, что он получил порезы, но не так уж много. Похоже, до сих пор нам везло.

Ты в порядке? — спросил он. Я кивнула. — Пошли со мной.

Поднявшись на ноги, Джон протянул мне руку. Я взглянула в сторону парковочной площадки, и если и смогла что-то увидеть, то это полыхавшее вовсю адское пламя. Огонь пожирал уже самое меньше три машины.

Посреди всего этого находился обугленный остов «Випера», прежде известного как «Мона». Больше мне на ней уже никогда не гонять.

Сглотнув, я покрепче перехватила сумочку и взялась за руку Джона.

Он потащил меня из фойе к лестнице, мимо высыпавших туда переполошившихся арендаторов и запоздало встревожившихся охранников. Он припустил вверх, стуча по ступеням украшенными кисточками мокасинами, и мне не оставалось ничего, кроме как поспешать за ним. Судя по заданному темпу, Джон был в отличной форме: впрочем, адреналин — это, пожалуй, лучший стимулятор.

Мы вихрем взлетели по лестнице, одолев все семь этажей и оказавшись перед дверью с надписью: «ВЫХОД НА КРЫШУ: ТОЛЬКО ДЛЯ ИМЕЮЩИХ ДОПУСК». У меня от этой беготни уже ноги горели, однако едва я вознамерилась перевести дух, он схватил меня и потащил к выходу.

Джон! — вскричала я, заставив его притормозить, прежде чем он успел схватиться за поперечину с предупреждающей надписью «СРАБОТАЕТ СИГНАЛИЗАЦИЯ». — Джон, погоди! Что происходит?

Ты была права насчет джиннов, — выкрикнул он в ответ. — Надо сваливать, немедленно. Это они!

Ох, черт возьми!

Высвободившись, он дернул за ручку, открывающую дверь, и к общему переполоху добавился еще и сигнал тревоги. В здании уже работала пожарная сигнализация, видимо, огонь с парковочной площадки каким-то манером распространился и на него, а когда дверь на крышу открылась, дождь и ветер мигом ворвались в отверстия с неистовством атакующих футболистов. Я пошатнулась, но Джон схватил меня за запястье и потащил наружу, прямо в этот грозовой хаос.

Джон, — заорала я, пытаясь перекрыть длящийся отголосок грома, — здесь небезопасно! Молния…

Заткнись! О молнии я позабочусь!

И ведь правда, он мог. Джон был Хранителем Погоды высочайшего класса, и это как раз была его стихия. Он еще не закончил фразу, а у меня уже пробежала по коже рябь, и даже мои притупленные чувства позволили ощутить нечто, метнувшееся к нам в эфире, словно атакующая змея.

Джон отпустил меня, развернулся и сосредоточил внимание на толстой серебристой стойке в углу крыши.

Ударила молния. Я нутром чуяла, что метила она в нас, но сменила направление, ударила в этот громоотвод. Система грозовой защиты здания, через сеть вмонтированных кабелей, заряд в землю. Разряд был такой, что даже на том месте, где я стояла, меня обдало жаром. Но главное, я чувствовала: нечто нацеливало эту молнию. Направляло ее. И это нечто было гораздо сильнее Джона Фостера.

Разумеется, он чуял все и сам: об этом можно было догадаться по отчаянному, напряженному лицу.

Бежим!

Джон потащил меня вперед, к следующему бетонному бункеру на крыше. Дверь была открыта: он схватился за нее, чтобы распахнуть шире, и в этот миг ниоткуда ударила еще одна молния.

Джон не был готов к отражению этой атаки, не ожидал ее, да и растратил слишком много энергии на защиту от первого разряда. Этот был столь же силен, если не сильнее. И выпущен с явным намерением поразить нас.

Назвать то, что мне удалось собрать, силой просто язык не поворачивался, но тем не менее я попыталась удержать или отвести направленный на нас мощный энергетический выброс. Вибрирующие, мечущиеся электроны выстраивались по полюсам, образуя цепь. Требовалось от меня не так уж много… да только я и на то не была способна. Выстроить цепь так, чтобы произвести замыкание, так и не удалось: она разорвалась и стремительно распалась.

Хлестал ливень, яростно и злобно завывал ветер. Я чувствовала, что Джон отчаянно пытается спасти нас, ощущала прилив снаружи спасительной энергии, но мы уже не успевали: надежды отвести смертельный разряд не было. Кто бы ни стоял за этой бурей, он твердо вознамерился добиться своего. В отчаянии, уже не надеясь, что от этого будет какой-то толк, мы с Джоном бросились в разные стороны. Я упала на крышу, перекатилась и увидела, как молния поразила его в грудь.

Нет!

Закричала я, или не закричала, сказать трудно: какой бы звук я ни издала, он потонул в мощном потоке энергии, ударившем в плоть. И в этой яркой вспышке я увидела стоявшего неподалеку в тенях джинна, того самого, с бриллиантовыми глазами. Тихо, спокойно, безо всякого выражения на лице, он созерцал смерть своего хозяина.

Даже не пытаясь помочь ему.

Оставшись фактически в изоляции, без связи со штабом Хранителей, Джон не получил инструкции о том, чтобы заранее отдать своему джинну приказ защищать его. По существу, он и не знал об опасности. А хоть бы и узнал, скорее всего, просто бы в это не поверил.

Джон рухнул без звука, и в ту же секунду разряд с треском погас. Несколько мучительных мгновений я ничего не видела и вслепую, практически наугад, подползла к нему по вымазанной битумом и усыпанной гравием крыше и заключила в объятия. От него исходил жар, а когда мое зрение прояснилось, я увидела черные ожоги на его макушке и ладонях. Брюки испещрили дымящиеся, с обугленными краями дыры. А подошвы туфель расплавились у него на ногах.

Я обожгла пальцы, пытаясь нащупать пульс, но сердце не билось. Оно приняло всю мощь электрического разряда, напрочь, без какого-либо шанса на исцеление, выжегшего нервную систему.

Джинн выступил из теней и подошел туда, где я сидела, скорчившись под хлещущим ливнем, с головой Джона на коленях.

Ты мог что-нибудь сделать, — отрешенно пробормотала я. — Почему ты ничего не предпринял. Он был твоим другом.

Джинн смотрел на меня сверху вниз: капли дождя не касались его, испаряясь примерно в дюйме от кожи. Он уже начал преображение: спокойный, непритязательный юноша, каким видел его Джон, словно подрос и раздался в плечах. Волосы, ранее каштановые, посветлели до белизны, с переливчатым, опаловым оттенком. Кожа сделалась бледной, как у альбиноса. Скромная рубашка и джинсы трансформировались в богатые, светлых тонов шелк и бархат. Эту, слегка варварскую роскошь одеяния дополнило безжалостное лицо.

Он не был моим другом, — промолвил джинн. — Хозяин и раб не бывают друзьями. Не может быть доверия там, где нет равенства.

Я закашлялась, чувствуя во рту холод дождя и привкус обожженной плоти. Мне хотелось плакать, потому что джинн был прав. Равенства не было. И то, что мы были добры к джиннам, не делало нас друзьями. Даже то, что мы их любили…

Что сделала я, призвав Дэвида к себе на службу? Разрушило ли это доверие между нами? Сколько времени потребуется на то, чтобы это предательство впиталось в него, разъело его любовь ко мне, обратив ее в яд?

Возможно, то, что в итоге обратило его в ифрита, началось с меня?

Теперь ты свободен, — прозвучал голос за моей спиной, и я обернулась, моргая из-за заливавшего глаза дождя. Голос сразу показался знакомым — конечно же, то был Ашан безукоризненно-элегантный в своем деловом сером костюме и холодного оттенка галстуке, с глазами того же цвета, что и гроза. И уж разумеется, его не касалась ни одна капля. Он двинулся вперед, и дождь на его пути просто… исчезал. Ашан остановился в нескольких футах от меня, но ни на меня, ни на мертвеца на моих руках не обращал ни малейшего внимания. Его взгляд был устремлен к другому джинну.

Ублюдок! — произнесла я, и его взор метнулся ко мне, заставив заткнуться. И ощутить, что еще секунда — и я могу присоединиться в Царствии Небесном к Джону.

Молчи, мясо, — бросил он. — С тобой никто не разговаривает.

Ты ко мне обращаешься? — осведомился другой джинн, сохранивший четкое, отдающее академической стариной британское произношение, звучавшее довольно странно в сочетании с варварской роскошью его нового обличья, делавшего его похо

Разумеется. Я явился, чтобы дать тебе возможность присоединиться к нам.

Довольно неожиданно.

Улыбка Ашана была холодной и бессердечной.

Но разве от этого хуже?

Другой джинн улыбнулся в ответ: улыбочка тоже получилась еще та.

На своей памяти мне впервые довелось обрести свободу. С чего бы, интересно, я стал поступаться ею в пользу нового хозяина, пусть даже столь… уважаемого, как ты?

Ашан брезгливо ткнул в тело Джона носком начищенного до блеска ботинка. В отличие от многих сородичей, он не вырастал из вьющегося ниже коленей тумана. Нет, то был подлинный представитель новой эпохи, плакатный образ того, кто успешен во всем.

Ну, начать с того, что это я даровал тебе свободу, убив это существо, — промолвил Ашан,

Если вместо одного хозяина получаешь другого, это вовсе не свобода. — Джинн пожал плечами. — Выглядит не слишком заманчиво. И что думает об этом Джонатан?

Джонатан? — с нескрываемым презрением переспросил Ашан. — Неужели ты и вправду хочешь остаться на стороне того, кто в первую очередь и сделал нас рабами?

Я промокла насквозь, продрогла, едва себя чуяла, но даже в таком состоянии растерянно заморгала.

Что? — вырвалось у меня. Не знаю уж, произнесла ли я это вслух, но когда слышишь подобное утверждение, такой вопрос возникает сам собой.

На сей раз Ашан удостоил меня внимания.

А ты, надо думать, полагала, будто рабство и господство существуют изначально и это заложено природой? Но неужели ты и вправду веришь, будто люди — это высшие существа по отношению к джиннам? В нынешнем мире все перевернуто с ног на голову, а пошло это с того, что Джонатан дал Хранителям власть над нами.

Когда?.. Как давно?..

Вчера, — тихо промолвил другой джинн. — Для нас это было вчера.

Другого ответа я не получила. Да и не рассчитывала. Ашан своего добился, и я больше для него не существовала, ну, разве что в качестве объекта для демонстрации презрения.

Не может быть, чтобы ты хотел последовать за Джонатаном, — промолвил Ашан. Другой джинн встретил его взгляд. Громыхнул гром, и оба они подождали, когда умолкнет раскат. — А если поддержишь меня, ты сможешь освобождать других.

Ты имеешь в виду, убивать, — спокойно уточнил второй джинн. — Убивать Хранителей.

Верно. — Ашан оскалил зубы в хищной волчьей улыбке. — Слушай, только не говори, будто тебе это не по нраву. Да вот, можешь хоть с нее и начать, если тебе интересно. Поверь мне, она это заслужила.

Джинн воззрился на меня своими алмазно-белыми глазами. Глотая воздух, я судорожно шарила по полкам своей внутренней кладовки, пытаясь отыскать там хоть малую толику завалявшейся силы, которая позволила бы мне защититься. Но полученное мною от Джонатана выгорело до тлеющих угольков. Я истратила фактически все, за исключением собственной жизненной энергии, да и той оставалось немного.

Джинн покачал головой и с легкой улыбкой сказал:

Воевать за Джонатана я не стану. Но и убивать ради тебя, Ашан, тоже не стану. Хранители, как и мы, существуют не просто так: на то есть причина.

И что ты в таком случае собираешься делать? Стать изгоем? Отшельником?

Ашан фыркнул, выражая презрение к самой этой мысли, и шагнул вперед. Я ощутила повисшее между ними напряжение.

По мне, так лучше умереть.

В этот момент находившаяся за его спиной дверь на лестницу распахнулась. Беззвучно. Никто к ней не прикасался. Вспышка молнии высветила появившегося в проеме высокого, худощавого человека. Руки Льюиса висели вдоль тела, напряженное лицо пугало отсутствием всякого выражения.

Оставь его в покое, — промолвил он и шагнул вперед, под дождь. В отличие от джиннов, он даже не пытался защититься от ливня, ибо это означало бы расходовать впустую драгоценную энергию. Ливень обрушился на него, мгновенно намочив тут же прилипшие к голове волосы. Его фланелевая рубашка, футболка и джинсы быстро пропитывались водой.

Но он не обращал на это внимания.

Ашан повернулся к нему. Я ощутила потрескивание концентрированной энергии. Это была не молния, нечто иное. Нечто… большее. Отчасти походившее на резонанс, возникавший между мной и Льюисом при сближении, только с обратным знаком. Это был не резонанс, а диссонанс, дисгармония, рваный, режущий хаос.

У него есть выбор, — сказал Льюис. — Он может пойти за тобой, может присоединиться к Джонатану или помочь Ма’ат привести все в порядок. Восстановить изначальное равновесие. Прекрати убийства и насилие, Ашан. Это необходимо прекратить, пока все не полетело к чертям.

Ты имеешь в виду, все в мире людей?

Нет, говоря «все», я имею в виду именно все. Джинны тоже живут здесь. И там.

Льюис движением подбородка указал наверх, явно имея в виду эфир.

Когда вы, джинны, пребываете в этом мире, то тоже представляете собой его часть, и ничего тут не поделать. Может, ты воображаешь, будто вы существуете в нем как боги, так нет, не в большей степени, чем мы. Все мы подвластны чему-то иному.

Ну, может, насчет вас ты и прав, — отозвался Ашан, небрежным движением пальцев пригладив свой безупречный пиджак. — Но лично я, должен тебе сказать, не собираюсь больше подчиняться никому и ничему. Во веки веков.

В том числе, я так понимаю, и Джонатану?

В первую очередь Джонатану.

А ему, интересно, ты об этом говорил? Что-то я отметин на твоей физиономии не вижу. Сдается мне, что с самого начала этого твоего маленького восстания ты как-то счастливо избегал встреч с ним.

Ашан слегка усмехнулся, холодно и без юмора.

Я сюда не затем пришел, чтобы препираться с человечишкой. Убирайся.

«Убирайся». Ладно. Мы, люди, можем и уйти…

Не «мы», а ты. Она моя.

Протянув руку, Ашан схватил меня за плечо, и, черт, больно. Начать с того, что руки у него были как из кованого железа. А вот плотью, в том смысле, в каком воплощались в нее другие джинны, Дэвид или даже Джонатан, то есть человеческой или подобной ей плотью, Ашан не обладал. Его человеческий облик представлял собой лишь оптическую иллюзию, скрывающую нечто жесткое, ранящее и холодное.

Мне чертовски хотелось избавиться от этого прикосновения, но когда я попыталась вырваться, стало очевидно, что с таким же успехом можно вырываться из промышленных тисков.

Джинн сохранял полную, полнейшую неподвижность. Ох, черт, ясно было, что добром все это не кончится, и мне вовсе не улыбалось оказаться в центре предстоящих событий. Льюис обладал немыслимой силой, которую очень редко использовал, причем как Хранитель Земли был куда слабее, чем как Хранитель Погоды. Он мог часами удерживать на весу тонны песка, чтобы спасти умирающего мальчишку, но здесь, на этой игровой площадке…

Возможно, он мог помериться силами и с джинном.

Отпусти ее, — сказал Льюис.

Ашан усмехнулся: выражение было, прямо скажу, не самое приятное, но, пожалуй, наиболее человеческое из всех, какие мне доводилось видеть на его лице. Не говоря уж о том, что одно из самых жутких. Исходившая от него сила за несколько секунд так прогрела окружавший нас воздух, что хлеставший меня дождь из ледяного превратился в горячий, как кровь, а потом и обжигающий, как кипяток.

Льюис…

Я хотела предупредить его, но не успела: Ашан, без каких-либо видимых подготовительных действий, попытался испепелить Льюиса на месте.

Эту атаку Льюис отразил без усилий.

Я использовала последние крупицы силы, чтобы достичь Сверхвидения, и потому лицезрела все происходившее… Слепяще-белый сгусток энергии устремился к нему, обволок, заключив в силовой пузырь, который начал сжиматься… и развеялся, растворился при одном лишь прикосновении его руки. На месте силового кокона возник энергетический хаос, часть энергии отбросило обратно к Ашану, часть, разлетевшись по сторонам, была поглощена бурей и вскоре высвободилась снова в виде очередного залпа молний.

Льюис при этом едва пошевелился. Из-за того, что он всегда был крайне осторожен в обращении с силой и не склонен к демонстрации своих возможностей, было легко забыть о том, какой мощью он обладает на самом деле. К тому же, в отличие, например, от меня, он редко действовал сгоряча, не подумав о последствиях. Но уж если он действовал…

Ашан, — промолвил он голосом, понизившимся вдруг до бархатистого рыка, породившего во мне внутреннюю дрожь, — если ты причинишь вред еще хотя бы одному Хранителю, с тобой будет покончено целиком и полностью, так что никто даже не вспомнит, что ты когда-то существовал. Я это вполне серьезно.

Ашан воззрился на него в изумлении. Льюис встретил его взгляд: он стоял неподвижно, поливаемый дождем, но казавшийся созданным из тех самых стихий, которыми управлял.

Ты не вечен, — продолжил Льюис, и в голосе его звучала такая глубина и мощь, что он казался не совсем человеческим. — Ты был рожден в этом мире, в нем же можешь и умереть. Бежать тебе будет некуда.

Человек не может угрожать…

Я говорю тебе как тот, кто способен слышать шепот спящей Матери. Ты правда думаешь, что это делает меня человеком?

Зеленовато-голубые глаза Ашана на миг полыхнули серым пламенем, потом потемнели снова. Похоже, не будучи полностью под контролем.

Мать не может разговаривать с мясом.

Мать разговаривает с Хранителями, такими, как я. С теми, кто хранит все ключи к силе. Тебе стоило бы помнить это. Ты находился рядом, когда Джонатан принял смерть в качестве человека.

Стальная хватка Ашана неожиданно разжалась, и я, потеряв равновесие, упала и откатилась от него. Льюис помог мне встать. Я вымокла, продрогла и чувствовала себя невероятно слабой, как будто джинн вытянул из меня нечто, чего я никак не могла позволить себе лишиться. Стойкость. Независимость. Надежду.

Но с прикосновением Льюиса все это хлынуло обратно. В первую очередь чувство независимости, побудившее меня тут же отстраниться от его поддержки.

Со мной все в порядке, — заявила я.

Его темные глаза скользнули по мне, и вот уже передо мной снова стоял всего лишь человек: взволнованный и нервный.

Я в состоянии о себе позаботиться.

Знаю, — буркнул он. — Ступай. Внизу тебя кое-кто встретит.

Но я не могла заставить себя идти. Дождь хлестал по лицу Джона Фостера, заливая его открытые, невидящие глаза.

Ашан убил Джона. Почему?

Потому что смог, — мрачно ответил Льюис. — И потому что у Джона имелось нечто, нужное ему.

Честное слово, на миг мне подумалось, что он имеет в виду меня, но Льюис смотрел мимо, на рок-н-ролльного джинна-альбиноса с опаловыми волосами.

Ему нужны рекруты, — заключил Льюис. — Правильно я говорю, Ашан? Тебе требуется пушечное мясо. Требуется кто-то, кого можно бросить против Джонатана, преграждая ему путь, замедляя движение — ибо он идет за тобой, и когда до тебя доберется, зрелище будет не из приятных.

Другой джинн смотрел на Ашана, склонив голову набок. Лицо его оставалось невозмутимым, но я буквально чувствовала, как напряженно работала его мысль. Ашан использовал других в своих интересах, тут и вопросов быть не могло. И уж наверное любой джинн, знавший его гораздо лучше, чем я, должен был это понимать.

Иди вниз, — сказал Льюис.

Без тебя не пойду.

Льюис издал бездыханный, почти беззвучный смешок.

Честное слово, я спущусь следом. — По большей части это был блеф.

Внезапно джинн-альбинос с грацией пантеры шагнул вперед, и Ашан отпрянул, перейдя в оборонительную стойку.

Льюис подтолкнул меня к двери на лестницу.

Не мешкай. Выбирайся из здания. Я не могу гарантировать, что, если дело дойдет до настоящей драки, оно не рухнет.

Льюис…

Но он не стал тратить время на уговоры, а просто направил на меня ладонь. Я ощутила мощный порыв ветра, который, угодив в середину корпуса, отбросил меня назад, приложив о лестничные перила, а дверь тут же захлопнулась, отрезав меня от него.

В следующий миг там, за дверью, что-то ударило по крыше с такой силой, что здание содрогнулось, с потолка посыпалась пыль. Послышался жуткий скрежет деформирующихся стальных конструкций и треск крошащегося бетона.

Я сбросила туфли, сунула их в сумку, так и болтавшуюся на плече, и припустила вниз со всей быстротой, на какую была способна, и на пятом налетела на бегущих.

Нет, это ж спятить легче, здесь еще оставались люди!

Оставив намерение поскорее убраться из здания, я через пожарную дверь проникла в коридор и принялась носиться от кабинета к кабинету, дергая за дверные ручки и крича со всей мочи, чтобы люди убирались к чертовой матери. На четвертом этаже находился большой офис с разделенными прозрачными перегородками столами, за которыми сидели сотрудники в наушниках: эти вообще ни черта вокруг не замечали. Мне пришлось сдергивать их с эргономических кресел, направляя к лестнице. На третьем этаже я спугнула парочку, уединившуюся в хозяйственной кладовке: они рванули вниз, застегивая на бегу одежду.

Эллы нигде видно не было. Я гадала, не была ли она заранее извещена об атаке, а если так, на чьей она стороне. То есть если она позволила Джону умереть, то черт меня побери, если на моей.

Когда на парковочную площадку заехали копы и пожарные, из здания с воплями выкатился поток эвакуируемых. Царил хаос. Вместе со всеми я покинула строение, выбежала на площадку и, прикрывая глаза от дождя, подняла взгляд на крышу, посмотреть, что творится там.

Крыша была объята пламенем, среди языков которого виднелись сошедшиеся в схватке фигуры. Там, наверху, разверзся сущий ад. Все это сопровождалось канонадой громовых раскатов и вспышками молний, повторявшимися снова, снова и снова.

Прямо на моих глазах крыша провалилась, рухнув на седьмой этаж. Шипящие языки пламени взметнулись к небу.

Нет! — завопила я и бросилась к двери, однако чьи-то крепкие руки, ухватив меня сзади, удержали на месте. Я дергалась, вертелась, брыкалась, но хватка была сильной, а я, напротив, далеко не в лучшей форме. Наконец мне удалось извернуться так, чтобы взглянуть, кто же меня держит, и от растерянности прекратила дергаться.

Того здоровенного парня, который меня держал, я знать не знала, но вот стоявшего рядом с ним старика, укрывавшегося от дождя под черным зонтом, знала прекрасно. Его звали Чарльз Эшворт Второй, и он являлся одним из старших членов Ма’ат. На нем был безукоризненный серый итальянский костюм, прекрасная белая рубашка и голубой шелковый галстук. Этакий консерватор… своего рода версия Ашана, только постаревшего и разочарованного. С лица его не сходило такое выражение, будто он чует запах гнили, отражавшее его отношение к миру в целом и ко мне в частности.

Отпусти, — бросил он, и здоровяк тут же освободил меня.

Не делайте глупостей, женщина. Вы же не Хранитель Огня, вам даже не войти в горящий дом. А Льюис, напротив, выйдет оттуда без проблем.

Как бы ни было мне обидно, но в его словах имелся резон.

Вы-то что здесь делаете? — спросила я.

Старик кивком указал наверх.

Помогаю ему.

В чем именно?

Это вас не касается! — заявил Эшворт и даже пристукнул по мостовой своей черной, отделанной серебром тростью. — В вашем присутствии здесь, мисс Болдуин, нет никакой надобности, и оно нежелательно. Рекомендую вам вернуться к вашим обязанностям, если у вас таковые имеются. Как мне кажется, нынче Хранителям пригодится любая помощь, какую только они смогут получить.

Его это, похоже, забавляло, и при мысли о том, как искренне, без показухи и пафоса был предан делу Джон Фостер, как был он отважен, мне захотелось влепить этому самодовольному старику оплеуху. Но прежде, чем я успела даже предложить ему совершить некое анатомически неосуществимое сексуальное действо, из бокового пожарного выхода здания появилась фигура. Льюис был вымазан сажей, но выглядел целым и невредимым.

Я сделала несколько шагов ему навстречу, поморщилась, уколовшись босой ногой об осколок стекла, попыталась его вытащить, покачнулась, и подоспевший Льюис, хоть взгляд его и был обращен к Эшворту, успел подхватить меня под локоть. Дождь между тем хоть и не прекратился, значительно ослаб: Льюис уже восстанавливал погодный баланс. Впрочем, ему даже не было нужды предпринимать особые усилия для прекращения грозы, достаточно было дать ей выдохнуться. Я не чувствовала энергетических потоков, но полагала, что Льюис перенаправилих в землю по безопасным каналам. В этом он был мастер.

Я не смог поспеть вовремя, — промолвил он. — Фостер был уже мертв.

А что джинн? — спросил Эшворт.

Льюис покачала головой.

Не знаю. В лучшем случае тяжело ранен. Но не думаю, что он присоединится к Ашану.

Губы Эшворта натянулись: он отвернулся и, постукивая тросточкой, направился к группе людей, стоявших под зонтиками возле пожарной машины. Походило на то, что Ма’ат прибыли сюда чуть ли не в полном составе, хотя ждать от них существенной помощи в схватке не приходилось. Хранителей среди них, кроме Льюиса, не было: силой они обладали, да, но далеко не того уровня, что Джон Фостер или даже я. Тренированные, но не одаренные.

Впрочем, должна поправиться: вполне возможно, что, учитывая мое нынешнее жалкое состояние, насчет себя — это я погорячилась.

От каковой мысли мне явно лучше не стало.

Все в порядке? — спросил меня Льюис.

Превосходно, — заверила я его с дрожью в голосе. — Объясни лучше, какого вообще черта ты здесь делаешь?

Пытаюсь остановить войну, — ответил он и, поскольку так и держал под локоток, убрал меня с дороги пожарных, разматывавших очередную кишку. Пожар еще продолжался, но уже далеко не столь буйный. Я ощутила отдаленное, низкое гудение силы: Льюис понизил интенсивность пламени, что позволяло справиться с ним обычными средствами тушения. Я не сомневалась в том, что он мог вообще потушить огонь, но Льюис исповедовал философию Ма’ат: все должно пребывать в равновесии. По его мысли, силу надлежало использовать лишь в меру необходимости, ибо ее избыточное применение вызовет равноценную ответную реакцию для восстановления нарушенного равновесия.

Что? Ты собираешься остановить ее в одиночку?

Разумеется, нет.

Льюис отвел меня на нейтральную территорию, поместив между копами, пожарными и Ма’ат, и развернул лицом к себе.

Джо, я хочу, чтобы ты пообещала мне вернуться домой, собрать манатки и убраться отсюда. Сегодня же.

Я не могу этого обещать.

Вообще-то я и сама уже об этом подумывала до того, как сгорела моя машина.

Ты должна сделать это для меня, — промолвил он, заглядывая мне в глаза. — Я не могу все время думать о том, где ты и что с тобой.

Это вконец вывело меня из себя.

Слушай, Льюис, я не просила тебя быть моей нянькой. Я сама могу о себе позаботиться. Всегда могла.

Я бы с этим согласился, не будь ты опустошена так, что едва заметна из эфира в качестве Хранителя, — резко ответил он. — Это Дэвид тебя так высушил?

Я встретилась с ним взглядом и промолчала. Он покачал головой и отвел полыхнувшие гневом глаза.

Ладно, — проворчал Льюис, — что было, то было. Но ты не можешь продолжать и дальше питать его своей энергией. Это убьет вас обоих.

Знаю.

Я серьезно. Тебе нужно отпустить его. Тебе нужно разбить бутылку.

Да знаю я! Джонатан еще до тебя все мне растолковал, ты уж поверь.

Правда, про контраргументы Рэйчел я ему рассказывать не стала: не больно-то мне хотелось, чтобы он узнал, что решение мною так и не принято.

Со мной все в порядке. Не надо обо мне беспокоиться.

Он неохотно отпустил меня и повернулся к Ма’ат, которые уже нетерпеливо подзывали его, чтобы поговорить.

И тут я увидела, что с краешка толпы, сложив руки на груди, стоит собственной персоной Вселенский Глава Джиннов Джонатан. Главнокомандующий одной из армий в гражданской войне, которая вполне могла закончиться концом света.

Выглядел он, правда, обычным малым, в черных джинсах, крепких башмаках, коричневой кожаной куртке и надвинутой на глаза бейсболке.

Как и в случае с Ашаном, дождь огибал его, но не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме меня, это замечал. Не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме меня, вообще его замечал.

Он стоял в сотне футов от меня, и между нами толпились дюжины людей, но едва его взгляд упал на меня, я мигом это ощутила. Внутри возникло жжение, неприятное, ничего похожего на связь, существовавшую между мной и Дэвидом, или нить чистого пламени, соединявшую меня с Льюисом.

Чувство было такое, будто Джонатан владел мною, как я владела Дэвидом. Испытывал ли подобное чувство болезненного вторжения, как будто каждое его дыхание зависит от меня, Дэвид?

Я тебя предупреждал, — промолвил Джонатан, и козырек бейсболки чуточку опустился. Время остановилось. Серебристые капли дождя зависли в воздухе вокруг меня. Сейчас я находилась в мире Джонатана. Огибая застывших, как статуи, людей и разбивая неподвижные дождевые капли передвигавшимся с ним вместе невидимым щитом, он пересек погрузившуюся в тишину площадку и подошел ко мне.

Я не могу сделать то, чего ты хочешь, — промолвила я, когда он остановился в нескольких шагах от меня. В неподвижном, мертвом воздухе мои слова прозвучали необычайно решительно. — Если я отпущу его, он явится за тобой, и это будет конец, конец всему. Ты очень важен: Рэйчел пыталась втолковать это мне еще перед первой нашей встречей. В тебе ключ ко всему. Без тебя…

Он прервал меня, уставив мне в лицо палец.

Я говорил тебе, что может случиться. Говорил, Джоанн. У тебя что, привычка такая, навлекать смерть? Это уже просто утомляет. Ты же дитя носишь, в конце-то концов. Могла бы хоть немножко задуматься об этом, а не бродить над обрывом, скорбя по своей неумирающей любви.

Да не во мне дело. В тебе. Я не могу допустить, чтобы Дэвид напал на тебя, а он сделает это, если я разобью бутылку.

Проклятье!

Вспышка его ярости устрашала: она испарила всю дождевую воду футов на пятьдесят во всех направлениях, и на меня повеяло опаляющим жаром.

Ты вообще такая тупая или только когда имеешь дело со мной? Разбей бутылку, Джоанн!

Нет!

Даже ради спасения себя и ребенка?

Нет!

Даже ради спасения Дэвида?

И только тут до меня внезапно дошло, что речь все время шла именно об этом. Не о судьбе мироздания, не об исходе войны и уж всяко не обо мне, а именно о Дэвиде. И причиной тому была его глубочайшая и искренняя привязанность к Дэвиду, бывшему его другом еще в те времена, когда наш мир был моложе, чем я в состоянии себе представить. И умершему у него на руках, в бытность свою человеком.

Дело в том, — пояснил Джонатан, — что я могу спасти его. Мне известно, как это можно сделать.

Да, — ответила я, встретив его взгляд, — мне тоже известно. Ты умрешь, он будет жить. А с чем это оставит нас, остальных?

Его глаза были подобны галактикам. Они вмещали в себя колоссальную, безграничную силу, но не его собственную. Он был лишь проводником. Окном, за которым открывалось нечто несравненно большее, нежели любой из нас, джинн он или человек.

Он займет мое место, — ответил Джонатан. — Ты останешься в живых. Дитя тоже. Он достаточно силен, чтобы справиться с Ашаном. К тому же я уже чертовски устал: слишком долго мне пришлось быть постановщиком этого шоу. Я наделал слишком много ошибок, и сейчас лучше всего начать все заново.

О господи! Оказывается, это не Ашан вдруг, ни с того ни сего вздумал бунтовать, его подтолкнули к этому объективные факторы. Такие, как слабость Джонатана, если какое-либо качество столь могущественного существа вообще можно называть слабостью. Просто нежелание продолжать.

Нет, — снова заявила я. — Ты не можешь так поступить. Уж не обессудь, но придется тебе самому, кровь из носу, разбираться со всеми проблемами, усмирять Ашана и восстанавливать порядок. Помогать тебе совершить самоубийство с помощью Дэвида я не стану.

Он окинул меня взглядом, показавшимся долгим-долгим даже в этом месте, где времени вроде как не существовало. И мне показалось, будто по самой ткани мироздания пробежала дрожь.

Джонатан на миг поднял лицо к небу, прислушиваясь, а потом снова покачал головой.

Это твой окончательный ответ? — спросил он.

Что-то в выражении его лица чуть было не заставило меня изменить свое мнение, но нет, я не могла допустить, чтобы условия диктовались его нуждой и отчаянием. Ставки в этой игре были слишком высоки

Решение принято, — прозвучал мой ответ. — Я не отпущу Дэвида.

Ты убьешь его. А он разрушит тебя.

Значит, так тому и быть. А ты занимайся своим делом, наводи порядок в мире. Он, мир, важнее меня или Дэвида и даже, черт побери, важнее твоего нежелания жить.

Он ненавидел меня. Я физически ощущала поток его ненависти, едкой, как кислота, льющаяся в открытую рану.

Все, что мне нужно — это убить тебя, — произнес он едва слышным шепотом. — Ты ведь это понимаешь, верно? Ты умрешь, дитя умрет, а я в итоге смогу осуществить свое желание. Выиграют все, кроме тебя.

На долю мгновения мне показалось, будто он и вправду намерен так поступить. Я ощутила зарождавшийся в нем импульс и даже увидела, как это произойдет: его руки смыкаются на моей голове, резкий поворот, сухой, картонный хруст легко ломающихся позвонков. Ему на это не потребуется и секунды.

Мне вспомнился Квинн, беспомощно валяющийся на земле, харкая кровью, вспомнился ужас в его глазах. Тогда Джонатан не замешкался и на миг.

Понимаю, — промолвила я. — Давай собирайся с духом и делай, что считаешь нужным. Хватит уже меня изводить, надоело.

Он вперил в меня мрачный, угрюмый взор, а потом вдруг улыбнулся.

Улыбнулся!

Протянув руку, Джонатан легонько провел пальцем по моей щеке сверху вниз, повернулся и побрел прочь. Сметая с пути завесу дождевых капель.

А потом ход времени возобновился, и все вокруг пришло в движение.

Он ушел.

А я вдруг почувствовала: что-то со мной совсем, совсем, совсем не так.

Вскрикнув, я схватилась руками за живот и ощутила внезапную пустоту.

Дитя, возможность, искра, зароненная в меня Дэвидом, исчезла.

Я почувствовала, как вытекает прочь остаток полученной от Джонатана энергии. Перед глазами все посерело и расплылось, колени ослабли.

Я падала.

Даже дыхание стоило мне слишком больших усилий, да и внутри не осталось ничего, чтобы стоило жить. Я представляла собой черную дыру, опустошенную, одинокую, брошенную умирать на дожде.

Мысли мои были о Дэвиде, но я не могла даже позвать его. А хоть бы и смогла: он не смог бы принести ни утешения, ни любви. Лишь больше смерти, еще больше, более быстрой смерти.

Теплые руки подхватили меня, пальцы скользнули по предплечью вниз, сжали мою обмякшую ладонь, и, в то время как весь мир вокруг сжался до черной булавочной головки, я ощутила теплую пульсацию силы. Она пронизывала мою кожу, кости, все тело. Жаркая, как солнце, текучая, шелковистая, насыщенная. Она вливалась в меня, а мне было все мало, мало и мало.

Глаза мои так и оставались открытыми, и в конце концов расплывчатый серый фон перед ними начала обретать цвета, но мне все еще не удалось ни сфокусировать взгляд, ни даже моргнуть. Надо мной склонился побледневший, встревоженный Льюис. Взяв мое лицо в ладони, он всмотрелся в мои глаза, после чего тут же разорвал на мне блузку и положил руки на живот, как раз напротив того места, где таилась жуткая пустота.

Ощущение повторилось: неспешная, целеустремленная волна, подобная потоку расплавленного золота, протекла сквозь меня и излилась наружу, где-то пониже пупка.

Я уходила… уходила.

Этого не будет! — прохрипел Льюис и припал ртом к моему рту, вдыхая воздух в мои легкие и вместе с тем наполняя меня живительной энергией, столь мощной и яростной, что даже алчная пустота не могла поглотить ее полностью. Пустота, являвшаяся на самом деле Дэвидом. Именно так мне предстояло умереть, быть полностью высосанной, вытянутой во тьму, где он, без надежды на освобождение, так и останется навсегда, заточенный наедине с ненасытным, кошмарным голодом…

Я не хотела, чтобы все закончилось подобным кошмаром.

Я не могла этого допустить.

Я вздохнула.

Льюис, так и склонившись надо мной, тяжело дышал, дрожал, но я видела золотистые струи энергии, стекавшей с его пальцев прямо мне в живот. Плотный, непрерывный поток жизненной силы.

Я отбросила его руку, и он медленно разогнулся, стоя, пошатываясь, на мокрой мостовой с опущенной головой, хватая ртом воздух, словно утопленник.

Каковым, можно сказать, и являлся. Я едва не забрала его с собой.

Да черт возьми! — в ярости выдохнул он. — Что это ты не так, так эдак всю дорогу норовишь умереть? Не можешь найти себе другое хобби?

Заткнись!

Может, я и хотела, чтобы это прозвучало дерзко, да только ничего, кроме жалкого, дрожащего шепота, произнести не смогла. Я перекатилась на бок, насквозь промокшая, продрогшая до мозга костей, но поддерживаемая собравшимся где-то внутри насыщенным, золотистым, живительным теплом. То был его дар, в чем-то подобный дару Джонатана, только на сей раз это была человеческая энергия, и мое тело уже было готово ее принять. Оно уже обновлялось.

Я испустила вздох, глядя на него, и увидела, как узкие зрачки Льюиса расширяются в большие, черные круги.

Между нами начала выстраиваться связь.

Пульс участился, подхватывая меня, словно приливная волна.

Я закрыла глаза и воспарила в эфир. Это далось легко, без напряжения, и процесс превосходно контролировался.

Что тут случилось? — спросил Льюис.

Джонатан, — пробормотала я. «Он похитил мое дитя». Я не могла вымолвить это вслух, не могла начать объяснять то, что сама поняла, только валяясь здесь, под дождем, уж Льюису-то точно. — Он не собирается сражаться. Ашан победит.

У Льюиса вырвался такой резкий вздох, словно ему были известны последствия, которые я не могла себе даже вообразить.

Это невозможно.

Еще как возможно, поэтому тебе лучше заранее разработать план.

Джоанн, какой тут, к черту, может быть план.

Неожиданно он показался мне несчастным и потерянным — промокший, продрогший, смертельно усталый.

Потеряв Джонатана, мы потеряем все. Он, как краеугольный камень, вытащит…

И строение рухнет, — закончила я за него и, обнаружив, что уже в состоянии сидеть, молча протянула ему руку. Он взял ее и помог мне подняться на ноги. Судя по первым ощущениям, все части моего тела по отдельности и оно в целом действовали более-менее корректно.

Ты вот говорил, чтобы я сматывалась. Ну и куда, по-твоему, мне сматываться? Где я могу чувствовать себя в безопасности?

Он на миг коснулся моего лба холодными губами.

Нигде. Просто… не знаю. Я попытаюсь найти его, поговорить с ним. А тебе, может быть, лучше отправиться домой. Если понадобится, используй то, что я тебе дал, для защиты, но помни, что твоему телу требуется время для восполнения потерянного.

Его голос звучал хрипло и озабоченно, и я попыталась хотя бы не дышать, как загнанная лошадь. Правда, с бешеным сердцебиением ничего поделать было нельзя.

Оставайся в живых, прошу тебя.

Постараюсь, — обещала я. Мой собственный голос звучал на октаву ниже, чем в норме. Я прочистила горло и открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

Спасибо.

Он уже почти отвернулся, но повернулся обратно, обнял меня и поцеловал.

То есть, я хочу сказать, не чмокнул по-дружески в щечку или что-то в этом роде, а поцеловал — пылко и страстно. Прошло мгновение, прежде чем я, упершись обеими ладонями в его грудь, отстранилась и отступила на пару шагов.

Мы ничего не сказали, да и что тут, в самом-то деле, было говорить? Извиняться он не собирался, да и я вовсе не была уверена, что мне бы этого хотелось. Это было своего рода прощание, что мы оба прекрасно понимали. И что больше, нежели что-либо иное, послужило для меня напоминанием о возможности скорого конца света.

Он вернулся к Ма’ат и, склонив голову, стал слушать Чарльза Эшворта, который, как мне кажется, в основном пытался убедить Льюиса в нежелательности моего участия в чем бы то ни было. Так или иначе я медленно направилась к ним.

Похоже на то, что молния оставила меня без транспорта, — промолвила я. — Мне нужна машина, хоть взаймы.

Эшворт, у которого, по-моему, имелась целая флотилия лимузинов, хмуро воззрился на меня, а потом кивнул одной из своих подручных, коротко стриженной молодой женщине, одетой в прекрасный, сшитый на заказ костюм и туфли (в этом я почти на сомневалась) из последней коллекции Стюарта Вейцмана. Столь модный облик особы из его свиты меня несказанно удивил: он казался мне консерватором, не одобрявшим подобных веяний.

Женщина с раздраженными видом швырнула мне ключи.

Не разбей тачку, — буркнула она.

Обижаешь, — фыркнула я, высматривая на площадке не пострадавшую машину. Я надеялась, что мне достанется припаркованный неподалеку от улицы чудесный спортивный «БМВ», однако она указала мне на нечто совсем иное.

Ох, господи, только этого не хватало!

Даже учитывая все, до чего я докатилась и во что превратилась моя жизнь, мне и в голову не приходило, что, словно в дополнение ко всем испытаниям, на мою долю выпадет еще и вести мини-фургон.

Джонатан бросил меня умирать. Из чего, видимо, следовало, что возвращаться ко мне он не собирался, во всяком случае, до поры до времени. Тем паче что особой жесткости я в нем не усматривала… скорее своего рода стальное безразличие. Раз я оказалась бесполезна для него в том, что имело значение, он не собирался тратить на меня время.

Я забралась в мини-фургон размером этак с небольшую яхту, запустила двигатель, так себе, кстати, не высший класс, и откинулась на «капитанском» сиденье, подставив лицо прохладному воздуху.

Мне страшно хотелось не думать обо всем произошедшем на крыше, но надо было действовать не откладывая. Вытащив из сумочки сотовый телефон, позвонила Полу Джанкарло. Он не отвечал, и я оставила ему голосовое сообщение, настолько подробное, насколько решилась. Потом позвонила в Кризисный Центр Ассоциации Хранителей и сообщила, что они лишились регионального представителя. Девушка у телефона — господи, какой же юный у нее был голос, — казалась задерганной и испуганной: подозреваю, из-за того, что ей уже пришлось принять немало подобных звонков. Должно быть, нынче они там превратились во что-то вроде «Скорой помощи», работающей в чрезвычайном режиме, поскольку бедствия нарастали лавинообразно, а обладающих джиннами Хранителей высокого уровня, способных противостоять всем этим бедствиям, в резерве не было. На самом деле, сегодняшний день мог обозначить собой начало катастрофы, какой Земля не видела со времени Всемирного потопа.

Напасти не просто громоздились одна на другую, но словно подпитывали друг друга энергией.

Тихонько чертыхнувшись, я бросила телефон на пассажирское сиденье. Пожарные уже завершили основные мероприятия по тушению, хотя я была уверена, что огонь погас благодаря вмешательству Льюиса, а вовсе не их лестницам и шлангам. Сам Льюис вел какой-то серьезный разговор с Ма’ат, собравшимися тесной группой на углу парковочной площадки. Кругом толпились работавшие в здании люди. Многие были в саже, иные откашливались, наглотавшись дыма, кому-то даже подносили кислородные маски, но серьезно никто не пострадал, и при всей поднятой суматохе разрушения были относительно невелики.

Джон оказался единственной жертвой.

О том, как близко было к тому, чтобы на крыше оказалось вместо одного два трупа, мне даже думать не хотелось, поэтому я постаралась переключить внимание на свою новую (хоть и одолженную на время) машину. Фургон был таким чистеньким, что мог показаться принадлежащим компании, сдающей машины напрокат, однако некоторые мелочи говорили о наличии постоянного пользователя, например, набор компакт-дисков на водительской стороне.

Зеркало показало мне изможденную, вымокшую насквозь женщину с темными кругами под глазами и непривлекательными, лишенными блеска волосами: пришлось потратить искорку силы, чтобы высушить одежду и прическу. Видок у меня все равно остался такой, что я могла бы рассчитывать на победу в конкурсе на наибольшее сходство с Мортицией Адамс, но в кои-то веки было нечто, беспокоившее меня больше, чем внешность.

Я выбрала из имевшихся диск группы «Модест маус». Не скажу, чтобы этот фургон представлял собой идеальную Быструю Тачку в духе Джоанн Болдуин, но по крайней мере колеса у него имелись, и он мог доставить меня домой. А домой мне, честно скажу, хотелось отчаянно. Может быть, Дэвид стал ифритом, может быть, моя сестрица временами казалась чокнутой и чертовски раздражала, но по крайней мере это был дом.

«Скоро ничего этого не останется, — шептало что-то внутри меня. — Все, что тебя окружает, сгинет. Город, люди, сама жизнь. Уйдет Джонатан и все остальное за ним следом. Ты к этому готова? Ты готова стоять в сторонке и ждать, когда это случится?»

Джонатан предложил умереть за Дэвида. Я отдавала себе отчет, что в какой-то мере во мне говорила упрямая ревность. Это, что уж тут говорить, не делало мне чести, однако от решения проблемы меня удерживало и нечто большее.

Если я отпущу Дэвида, а Дэвид нападет на Джонатана (что, если верить Рэйчел, случится почти неизбежно), то он будет потерян для меня трижды. Во-первых, как ифрит. Во-вторых, как убийца своего друга и брата. Ну и наконец, как некто, сменивший Джонатана, — представлялось весьма сомнительным, чтобы на этой вершине нашлось местечко и для меня.

«Ага, стало быть, все дело в тебе, так?»

Ничего не так, хотя, кто же спорит, я тут тоже являлась заинтересованной стороной. И отмахнуться от этого было невозможно.

Джонатан забрал из моего чрева зародыш джинна, мое дитя. Поначалу мне казалось, будто то была выходка жестокого ублюдка, но в ретроспективе я начала задумываться над тем, не пытался ли он таким образом сохранить что-то от Дэвида. Возможно, даже что-то от меня. Он ведь знал, что если я не соглашусь отказаться от Дэвидовой бутылки, то умру и Дэвид для него будет потерян.

«Пожалуйста, пусть она будет с ним. Как-нибудь существует. Только не…»

Только не погибнет.

В кабине мини-фургона, вдали от чужих глаз, меня вдруг накрыло. Все страхи, весь гнев, вся боль прорвались в виде внезапных, судорожных рыданий, битья кулаками по рулю, нечленораздельных, яростных восклицаний. Это было неправильно, этого не должно было со мною случиться. Не для того я зашла так далеко, чтобы увидеть, как рушится вокруг мир. Или дать Дэвиду ускользнуть во тьму.

Или лишиться ребенка, которого я практически не знала.

«Должен быть выход», — сказала я себе, надавив руками на глаза, так что вспыхнули белые искры. Щеки были холодными и скользкими от слез.

«Должен, черт побери, быть выход».

Над головой полыхнула молния, вольная, дикая, никем не контролируемая: она угодила в один из городских трансформаторов, что породило фонтан ослепительных сверкающих искр и отключило от света несколько кварталов. А со стороны океана на город наплывали клубящиеся тучи, несшие с собой запах дождя и угрозу чего-то гораздо худшего.

Мне нужно поскорее попасть домой.

По лестнице к своей квартире я поднималась вконец изможденная, вымазанная сажей, провонявшая дымом и подавленная. Теперь, благодаря вновь позаимствованной силе, я могла ощущать невероятное бурление эфира, отражавшееся в свирепой ярости неба над головой. Ливень был наименьшим из того, что следовало ожидать, и я мимоходом подумала, что собирается делать со всем этим Дивный Марвин. Наверное, вылезет с подправленным прогнозом и потребует от Эллы, чтобы уж он-то наверняка сбылся: другое дело, что на нынешней стадии Элла уже ничего изменить не сможет. Хаос принял такие масштабы, что одному Хранителю нечего было и пытаться с ним справиться.

Поскольку Джон Фостер погиб, а профессиональная честность Эллы находилась под большим сомнением, этот район Флориды оказался практически без защиты. То же самое, видимо, относилось и к примыкающим зонам выше и ниже по Восточному побережью. Организация Хранителей разваливалась; те, кто еще работал, действовали несогласованно, а джиннам, тем и вовсе не было дела до последствий. А как быть обычным людям, которых полагалось защищать Хранителям? Их некому было даже предупредить о надвигающейся угрозе. Хорошо еще, что я могу позаботиться о Саре. Пусть это немного, но хоть что-то.

Я порылась в сумочке, достала ключ, отворила дверь — и вошла в чужую квартиру.

На какой-то краткий, сюрреалистический миг мне действительно показалось, будто я попала не туда, даже вспомнилась городская легенда о том, что в доходном доме ключи могут подходить ко всем квартирам… но потом на глаза все-таки попались кое-какие знакомые детали. Например, вмятина на стенке возле телевизора — сейчас там стояла плазма с плоским экраном размером с занавес небольшого театра. Фотографии на кофейном столике — мама, Сара, старые снимки дедушки с бабушкой — хоть и красовались теперь в новехоньких серебряных рамках, но, по крайней мере, были знакомы. Как и один из половичков: на нем даже сохранилось пятнышко от кофе, пролитого мною как-то утром, спросонья.

Но если отрешиться от этих памятных вех, место было совершенно новым.

Пока я стояла, остолбенев, с округлившимися глазами, из-за угла с хлопотливым видом, вытирая руки полотенцем, вырулила Сара.

Наконец-то ты явилась! — воскликнула она, заключив меня в объятия, но немедленно отстранилась.

Фу, что за кошмарный запах! Ты где была?

На пожаре, — рассеянно ответила я. — А что за чертовщина…

В типичной для Сары манере она, не дождавшись конца фразы, отскочила на середину гостиной и, совершив там пируэт, вполне годившийся для шоу Мэри Тайлер Мур, воскликнула:

Тебе это нравится? Нет, сейчас же скажи мне, что тебе это нравится.

Я таращилась на нее, пытаясь сообразить, о чем она вообще ведет речь. На фоне происходящего все это казалось полнейшей бессмыслицей.

Хм…

Сара просияла.

Должна же я была что-то сделать, чтобы облегчить свалившееся на тебя в моем лице бремя. Нет, честно, эти несколько дней ты была прямо как святая, а я ничего не делала, только знай лентяйничала и развлекалась.

Она выглядела такой яркой, сияющей, такой оживленной.

Кретьен наконец выписал чек на алименты, он поступил сегодня утром. Разумеется, эти банковские тупицы отказались его обналичивать до какой-то там дурацкой проверки, но Имон выделил мне наличные. Поэтому я решила устроить тебе маленькое преображение.

Преображение! Я заморгала. Нет, не то чтобы я не любила побаловать себя, сменив облик, но в преддверии надвигающегося Апокалипсиса это казалось не самым удачным временем…

Тьфу, только сейчас до меня дошло, что она толковала об обстановке.

Разве это не замечательно, а? Ты только взгляни — и диван новый, и стулья, и, само собой, телевизор… Имон помог выбрать, он в этом разбирается, и…

Она схватила меня за руку и потащила к спальне.

Вот, — торжествующе заявила Сара, распахнув дверь, — я избавилась от этого кошмара в стиле «французская провинция» и подобрала новую, это клен… Знаешь, я ведь часто смотрела эти передачи по «Би-би-си Америка» об обустройстве жилья, у них всегда такие замечательные идеи, ведь правда? Это всегда так интересно… Ты только посмотри, как эти буро-малиновые подушки перекликаются со вспениванием на стене….

Она тарахтела без умолку, для меня же из всей этой бессмыслицы ясно стало одно: Сара разжилась деньгами и тут же пустилась их тратить. Ее спальня теперь походила на демонстрационную комнату в мебельном магазине, со сверкающими, отполированными до блеска деревянными деталями и кружевным покрывалом, накинутым поверх чего-то шелкового.

Все детали были подобраны с мучительной точностью: надо думать, она провела часы с пособием по фэн-шуй в руках.

Прекрасно, — отрешенно пробормотала я. — Правда здорово. Слушай, мне сейчас надо бы принять душ и прилечь…

Подожди! Я еще не закончила!

Она потащила меня к следующей двери.

Моя комната — исчезла. Просто испарилась. Там стояла новая кровать: гладкий черный лак с перламутровой геометрической инкрустацией на передней спинке. Мой приземистый буфет пропал без вести, а на его месте красовалось нечто, выглядевшее как гигантский китайский аптекарский шкаф, тоже покрытый черным лаком, с латунной фурнитурой. Все мои безделушки, не то, конечно, чтобы их было много, сгинули следом за буфетом, замененные красными храмовыми собаками и жадеитовыми богинями. Все выглядело весьма изысканно и очень дорого.

Я медленно осмысливала увиденное. Мой мозг пережил за сегодняшний день слишком много потрясений. Начать с того, что меня дважды чуть не убили, и это едва ли способствовало адекватному восприятию полной перемены обстановки.

Ну? — возбужденно спросила Сара. — Нет, я понимаю, стены остались, какими были, это не дело, но на днях мы непременно наведаемся в интерьерный магазин и подберем что-нибудь для покраски губкой, может быть, золотистый металлик, как думаешь? Ну, и декоративные подушки, конечно. Их пока явно недостаточно.

Я тем временем лихорадочно искала взглядом прикроватную тумбочку.

Она исчезла.

Исчезла.

На ее месте стоял черный лакированный столик с одним плоским выдвижным ящиком вместо двух больших.

Мое оцепенение спало: вырвавшись, я рванулась к столику, выдвинула ящик и обнаружила там знакомые вещицы, какие имеют обыкновение скапливаться в таких местах. Книжки. Журналы. Закрытый на «молнию» футляр для косметики: хотелось верить, что в него не лазили.

Кое-что исчезло. Несколько полупустых тюбиков с лосьоном для рук, например. Устаревшие каталоги распродаж.

И футляр, где хранилась бутылка Дэвида.

Я повернулась к ней, и что-то в моем взгляде заставило ее отступить на шаг.

Где мягкий футляр?

Что?

Сара отступила еще на шаг. Я двинулась к ней, понимая, что выгляжу ужасно, но ничуть об этом не беспокоясь.

Сара, я не собираюсь сто раз повторять. Где мягкий футляр с чертовой бутылкой внутри? — выкрикнула я, бросившись на нее и прижав к аптекарскому шкафу. Храмовые собаки и богини нервно задребезжали за ее спиной. Глаза Сары в панике расширились.

Футляр… да там он, футляр… внутри.

ДРУГОЙ!

Я и не знала, что могу орать так громко. Даже мои барабанные перепонки едва выдержали.

Ну, это… да… был там еще футляр… — забормотала в ужасе Сара… — А что, его нет? У тебя там… флаконы пустые, всякий мусор — ты что, их хранила? Зачем они тебе? Джо, я не понимаю? В них не было ничего особенного, редких составов или чего-то такого.

Мне хотелось ее убить. Учащенное дыхание, световые пятна перед глазами: мне с трудом удалось взять себя в руки, чтобы импульсивно не усугубить ситуацию.

Сара, — произнесла я с предельной, безжалостной четкостью, — где находится мягкий, закрытый на «молнию» футляр, который лежал в ящике тумбочки и в котором хранилась бутылка?

Она побледнела, как молоко.

Я не знаю. Это важно?

Да.

Ну… он должен быть где-то здесь, я думала, что все забрала… может, остался в старой тумбочке.

Куда ты подевала старую мебель? — нетерпеливо выкрикнула я.

Сара закусила губу. Ее ладони нервно терли одна другую.

Э… ее грузчики забрали. Я им приплатила, чтобы сразу отвезли все на свалку.

Чувствуя, что могу в любую секунду полностью потерять контроль над собой, я пошатнулась, отступила и закончила тем, что оказалась сидящей на краешке кровати. Которая была мягкой и одновременно плотной, что говорило о высоком качестве материала и конструкции. Сара сделала что могла, чтобы меня порадовать. Только вот в итоге совершила нечто, гарантированно разрушавшее мою жизнь.

А возможно, если все это придет к своему логическому завершению, и жизни всех обитателей этой планеты.

Опустив голову, я заставила себя сосредоточиться, не дергаться и успокоиться.

Что я такого сделала? — спросила она смиренным голоском маленькой провинившейся девочки. — Джо, скажи мне, что я такого сделала.

Но не могла же я объяснить ей, что она попросту отправила в грузовике со старьем на свалку любовь всей моей жизни.

О господи, Дэвид!

Сюрреализм какой-то, полнейшая нелепость.

Но Сара, конечно же, сделала из моей нервной реакции совершенно неверный вывод. Она охнула, прикрыла ладошкой рот, к глазам подступили слезы.

Господи, Джо… Это наркотики, да? Ты подсела на наркотики? Я выбросила твою дозу?

Я рассмеялась: при всем ужасе своего положения, не смогла сдержать безумного смеха. Закрыла лицо руками и некоторое время содрогалась в нервных конвульсиях, судорожно глотая воздух.

Теплая рука Сары легла мне на плечо.

Я виновата, — пробормотала она. — Признаю это. Извини. Слушай, я постараюсь все тебе вернуть, вот увидишь. Прости меня, я… мы правда хотели сделать для тебя как лучше…

Ну конечно, теперь все так хорошо, что лучше некуда. В квартире новая мебель, которая мне не нужна, джинны воюют, Хранители гибнут, а мой возлюбленный выброшен на помойку.

Я встала и направилась к кладовке.

Джо… Джо, ты куда собралась?

Не оглядываясь, я натянула плотные рабочие джинсы и бросила на новую кровать туристические ботинки.

Мы, — поправила я ее. — Мы собрались рыться в мусоре. Собирайся.

Не знаю, доводилось ли вам бывать в сумерках на городской свалке, но это точно настоящее приключение. Я явилась, изготовившись к худшему, — в старых потертых джинсах, плотной линялой футболке, высоких крепких башмаках, с убранными в узел волосами, с маской и перчатками. На Саре были новехонькие, с иголочки джинсы, тонкий розовый топ и теннисные туфли. Последние она надела, лишь когда я повысила голос, а до того всерьез собиралась тащиться на свалку в дорогущей, только что купленной обуви.

Хорошо еще, хоть дождь унялся. Продлись утренняя гроза, боюсь, даже мне не удалось бы ее сюда затащить.

Зная название компании, развозившей мебель, мы прибыли на свалку за час до закрытия и выяснили, что старье сбрасывается в большую яму, специально предназначенную для старой мебели, бытовой техники и прочих крупногабаритных отходов. Грузовики с мусором продолжали прибывать. Как раз когда мы подъезжали туда на мини-фургоне, самосвал подкатил к краю ямы, подал предупредительный звуковой сигнал, и его кузов медленно поднялся.

Лавина покореженных металлических деталей, ломаной мебели и разбитых телевизоров присоединилась к этому массовому захоронению.

Мы еще и не припарковались, а Сара уже начала нервничать.

О господи, Джо, какой ужасный запах!

А ты как думала, — буркнула я, вручая ей респиратор и перчатки. — Лучше скажи: ты точно оставила футляр в ящике тумбочки?

Да, а что?

Да то, что иначе его сбросили в другую яму. Туда, где разлагающийся мусор, вроде пищевых отходов и тряпья. И поверь мне, по сравнению с той эта яма еще цветочки.

Она пожала плечами, зажимая носик.

Кошмар! — Это получилось у нее, как у комедийной актрисы сороковых годов. — Это ужасно.

Да уж, дерьмо дерьмом. Ты, главное, крыс берегись.

Крыс?

Крыс.

У меня была подруга, которую ее босс послал на свалку разыскивать важные деловые бумаги, по ошибке отправленные в мусорную корзину. Она много интересного потом рассказывала, но о жутких тараканах я решила Саре не говорить.

И фонарик возьми: там внизу может быть темно.

Темно?

Разумеется, Сара решительно предпочла бы исправить содеянное в более комфортных условиях, желательно, не испачкав руки, но в данном случае я не собиралась считаться с ее желаниями, а потому открыла дверь и вылезла из машины. Похоже, новые порции мусора сваливали по правую руку, и я внимательно рассматривала громоздившийся хлам, пытаясь углядеть что-то знакомое. Правда, похоже, даже случись мне осматривать развалины после торнадо, шансов на успех было бы побольше, однако я, сглотнув, попыталась отогнать подступавшую панику и продолжила систематический осмотр. Согласно карте, которой меня снабдила администрация свалки, мебельная компания, выполнявшая заказ Сары, сваливала мусор на участке Е7. Разумеется, четких указателей на свалке явно недоставало, но попавшийся на глаза парень объяснил, что сейчас в работе участок Е-12, и я смогла более-менее уяснить расстояние и сузить сектор поиска. Довольно долго мои глаза скользили по казавшейся однообразной громоздящейся массе серых и коричневых обломков, пока наконец среди них не промелькнуло что-то белое.

Придерживаясь рукой за стену, я спрыгнула с утрамбованной грунтовой площадки в ров и начала осторожно пробираться среди громоздившегося хлама. Это было нелегко и опасно: кругом острые щепки, торчащие гвозди, рваный металл, стекло. Разбитые зеркала. Тут не только порезаться, но и столбняк подцепить ничего не стоило.

Даже при полной сосредоточенности на достижении своей цели мой взгляд то и дело вычленял интересные детали. Разбитый сундук из тигрового клена, выглядевший антикварным. Массивный стол, казавшийся вырезанным из цельного куска великолепного тика: создавалось впечатление, будто он будет стоять здесь, пока солнце не поглотит землю. Трудно было понять, как его вообще вынесли, мне так и смотреть на этот монолит было тяжело.

Я перешагнула через большой смятый латунный котелок и чуть не влетела в стальной шкафчик, но сумела устоять и оглянулась через плечо, проверить, все ли в порядке с Сарой. Она медленно двигалась следом за мной, дважды пробуя каждое место ногой, прежде чем окончательно туда шагнуть, и держа одну руку вытянутой, чтобы всегда иметь возможность за что-нибудь ухватиться. Другая рука мертвой хваткой сжимала фонарик, хотя на самом деле пока в нем особой надобности не было.

Дыхательная маска удивительно стильно сочеталась с розовым топом.

Я взобралась на маленький скользкий холм, представлявший собой перевернутую огромную стиральную машину, и увидела то, что вполне могло оказаться ножкой от тумбочки в стиле «французская провинция».

Я потянулась и дернула: это была тонкая, аккуратно вырезанная, недавно отломанная ножка, с облезшей позолотой на белом фона.

Явно из спальни Сары. Нет, конечно, могло случиться, что кто-то еще обладал настолько скверным вкусом, что завел себе спальный гарнитур в том же провинциальном стиле. Но я сильно сомневалась, чтобы две такие счастливицы решили отделаться от своей мебели в один и тот же день.

Это где-то здесь! — крикнула я.

Она кивнула и пыхтя взобралась ко мне. А уж когда нашла отломанную переднюю спинку моей кровати, издала такой радостный вопль, словно раскопала гробницу Тутанхамона. Я помогла ей отбросить ее в сторону. Под ней валялся выдвижной ящик от моей тумбочки.

Пустой.

Молча, тяжело дыша и потея, мы продолжили раскопки. Темнело, надвигалась ночь. Рабочий день закончился: репродукторы призывали всех покинуть свалку, перемежая эти призывы сигналами сирен. Вспыхнули прожектора: в их ярком, белом свете все окружающий ландшафт казался инопланетным.

Мы никогда его не найдем!

Сара всхлипнула, опустила маску и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. На не прикрытые маской части лица налипла грязь, обычно пышные волосы липли к голове. Ее желание загладить вину отступило перед усталостью, изнеможением и отвращением.

Черт побери, Джо, забудь ты об этом. Что там было, небось кокаин? Господи, выстави мне за это счет!

Я с усилием отодвинула в сторону разбитый телевизор — да, мой, у меня аж сердце екнуло при воспоминании о том, с какой радостью я приобрела эту видавшую виды вещицу на заработанные нелегким трудом деньги на дворовой распродаже, — и обнаружила еще один ящик. Тоже пустой, не считая подкладки из бумаги. Я пнула его ногой с бессмысленной яростью.

Никакой это не кокаин, дура несчастная! — заорала я, непроизвольно сжимая руки в кулаки. — Может, это у вас, богатеев, принято его нюхать, но…

Эй! Я вообще-то залезла в эту помойку, чтобы помочь тебе, ты не забыла…

Извини, но ты первая заявилась ко мне, умоляя о помощи. А что в итоге? Мало того, что я ухнула на тебя уйму денег, так ты мне всю жизнь поломала!

Это я, конечно, сгоряча выпалила. Но, с другой стороны, ведь чистую правду. У меня даже возник было импульс извиниться, но я подавила его, увидев, как у Сары отлила с лица вся краска.

Прекрасно, — произнесла она с противоестественным спокойствием. — Я хотела сделать тебе приятное. Взяла малую толику денег, доставшихся от моего никчемного бывшего муженька, и потратила их на то, чтобы навести порядок и произвести на тебя впечатление. Прости, что не знала о твоей идиотской страсти к коллекционированию бутылок!

Она повернулась и побрела прочь, неуклюжая и злая.

Эй! — закричала я ей вслед.

Пошла на хрен! — крикнула она, не оборачиваясь в ответ. — Сама ковыряйся в своей помойке!

Ну и прекрасно! Без тебя обойдусь! Спина моя ныла, голова трещала, я покрылась потом, валилась с ног от усталости и вдобавок слышала — и ощущала — мрачное, угрожающее ворчание надвигавшейся с моря грозы. Вороны тоже это чуяли и уже покидали свалку, улетая к своим гнездам.

Но я должна была найти бутылку Дэвида. Не могло все взять да и кончиться так нелепо.

Мне удалось раскопать разбитый корпус моего буфета, но он был слишком тяжел, чтобы сдвинуть его в сторону. Я поплакала, смочив слезами маску, а потом принялась лупить по чертовой деревяшке обутыми в тяжелые башмаки ногами, пока не доломала окончательно. После чего отбросила обломки.

Под ними оказалась моя прикроватная тумбочка, причем целая. У меня аждух захватило. Не смея дышать, я вытащила ее из кучи прочего мусора, прислонила к ржавой стенке стиральной машины и медленно выдвинула ящик.

Там было полно всякой всячины. Тут тебе и флакончики с остатками лосьона, и устаревшие каталоги распродаж.

И застегнутый на «молнию» мешочек с пенистыми прокладками.

Я схватила его, крепко, словно ребенок любимую игрушку, сжала в руках и дрожащими пальцами расстегнула «молнию».

Внутри ничего не было.

Ничего!

Я вскрикнула, прикусила губу и заставила себя медленно перебрать все снова. Одну вещицу за другой. Доставая и откладывая в сторону. Вплоть до пенистой прокладки.

Ее там не было.

Бутылки Дэвида там ни хрена не было!

В темноте, за пределами пятен света от ночных прожекторов, я видела светящиеся золотом глаза. Кто это — крысы? Кошки? Они появлялись и исчезали в тенях, не решаясь приблизиться вплотную, но находясь достаточно близко, чтобы я чувствовала себя неуютно.

Один из легендарных тараканов выбрался из кучи и покатился по ржавой металлической поверхности, словно поблескивающий коричневый автобус.

Бутылки не было в выдвижном ящике, ее не было в футляре, где она должна бы находиться. Между тем сгущалась ночь. Было ясно, что найти среди этого хаоса бутылку, пока не погасят прожектора, мне не удастся, а завтра здесь все завалят новым слоем мусора, так что и соваться будет бесполезно…Мне оставалось одно.

Дэвид! — позвала я и закрыла глаза. — Дэвид, приди ко мне. Дэвид, приди ко мне. Дэвид, приди к мне.

Троичное правило. Хотел он или нет, у него даже в качестве ифрита не было возможности не подчиниться призыву, пока цела бутылка. Таким образом я, по крайней мере, могла выяснить, цела ли она.

Удерживает ли она Дэвида.

В тенях обозначилось какое-то движение: что-то в отблесках луча прожектора отдаленно напоминавшее гигантского таракана. Углы, острые грани, антрацитовая поверхность. Ничего человеческого.

Дэвид, — прошептала я.

Ифрит оставался неподвижен. Никаких посылов от него я не получала, ощущения связи между нами у меня не возникало. Его присутствие воспринималось мною лишь зрительно.

Но раз он явился на зов, значит, пребывал во власти бутылки. Худшее из возможных известий: я почувствовала, как глаза снова стали наполняться слезами.

Господи, Дэвид, ну что же это? Прости меня! Я непременно тебя найду. Должен же быть способ это исправить, сделать все…

Он двинулся. Более быстрый и пугающий, чем джинн, он приблизился вплотную с такой скоростью, что я и крикнуть не успела.

Его черные, когтистые руки прошли сквозь меня и погрузились… в золотистый резервуар силы, полученной мною от Льюиса.

Почему? Как? Ифриты не могли забирать энергию у людей, даже у Хранителей!

Но он мог.

Нет! — закричала я, пытаясь отпрянуть, споткнулась, грохнулась, что-то острое полоснуло меня по плечу, что-то твердое воткнулось в спину. Стукнулась я так сильно, что из меня вышибло весь воздух и все вокруг на миг затуманилось.

Он никуда не делся: когда я открыла глаза, он склонялся надо мной, черный, сплошные углы и грани. В нем не было ничего ни от человека, ни от джинна, ничего, делавшего его частью этого мира.

А потом он вдруг замерцал и обрел плоть, кости, кровь, бьющееся сердце. Стал реальным. Джинном в человеческом облике. С отливающими медью волосами, горящими глазами, кожей, как полированное золото.

О боже! — пробормотал он, отшатываясь от меня, в то время как на нем формировалась одежда — синие джинсы, расстегнутая фланелевая рубашка, его драповое оливковое пальто. — Я не хотел… Джо…

Ты где?

Это все, что мне удалось из себя выдавить. Он забрал у меня столько энергии, что, кажется, даже в клетках ее осталось недостаточно для поддержания жизненных процессов.

Скажи…

Наклонившись, он поднял меня на руки, уткнувшись лицом в шею. От него тянуло обжигающим жаром, энергией моей похищенной жизни. Его мучительный крик дрожью пробежал сквозь меня, но я закрыла ему рот рукой и повторила:

Дэвид, скажи мне, где ты.

Он плакал. Плакал! Человеческие слезы катились из нечеловеческих глаз, слезы отчаяния, в каком я никогда его не видела. Слезы ярости и безысходности.

Не могу, — промолвил он. — Прости. Я ведь говорил, чтобы ты остановила меня. Говорил…

Эй! А ну поставь ее!

Я заморгала, ощутив поворот: Дэвид, так и держа меня на руках, обернулся на звук. Сара стояла футах в десяти от нас, держа обеими руками — что это у нее было, сковородка? Ага, здоровенный железный ковш. Весивший, надо думать, фунтов двадцать. Руки ее дрожали от напряжения: попробуй-ка подними этакую железяку.

Я не шучу, — крикнула она и шагнула к нам. — Отпусти сестру, кому сказано. Сейчас же, а то получишь!

Все в порядке, — сказала я, чувствуя, как мир вокруг меня растворяется в серой дымке. Я цеплялась за него из последних сил.

Не надо, Сара. Это Дэвид.

Она остановилась в растерянности. Костяшки сжимавших железяку пальцев побелели

Мой парень, — удалось выговорить мне.

Ох!

Сара выронила свое оружие, упавшее с металлическим лязгом, и принялась вытирать пальцы об джинсы.

Я это… извиняюсь. Но… Джо? Ты в порядке?

Она упала, — ответил за меня Дэвид надтреснутым голосом. Подняв взгляд, я увидела, что он успел сформировать очки, и его глаза под ними уже тускнели, обретая карий, человеческий цвет.

Правда, для человека он все равно был слишком прекрасен, но, возможно, я была необъективна.

Я вынесу ее отсюда.

Прости, — прошептала я и обвила руками его шею. Его тепло и сила окутали меня, укрывая и защищая.

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Знаю.

Его губы коснулись моих волос, потом лба.

Лучше бы этого не было. Хотел бы я прекратить это. Не люби я тебя, не будь я частью тебя, я не мог бы сделать это с тобой.

Дэвид, скажи мне, где ты!

Он попытался, даже рот открыл, но не смог издать ни звука. Покачал, в огорчении, головой, покрепче сжал меня в объятиях и двинулся через горы искореженного металла и ломаной мебели, держа путь к металлической лестнице, что вела на парковочную площадку.

Пожалуйста… нет, погоди, мне нужно вернуть бутылку, мы не можем просто оставить ее здесь. Дэвид, я приказываю, скажи, где она?

Он коснулся моих губ поцелуем, мягким и очень печальным, и произнес:

Это не сработает. Ты больше не моя хозяйка.

И только тут я поняла, что и впрямь не ощущаю связи — связи между хозяином и джинном.

Кто-то другой завладел его бутылкой.

Кто?..

Черная туча над головой громыхнула, я ощутила порыв ветра, взъерошивший мои волосы. Дэвид прибавил шагу, двигаясь с потрясающей легкостью и грацией: похоже, он уже не слишком заботился о том, чтобы выглядеть обычным человеком. Мне вспомнилось, каким он был на эстакаде. Сверхъестественное равновесие, странный, не от мира сего, контроль. Вот и сейчас он взлетел по металлическим ступеням, перескакивая по две за раз.

Сара с трудом пыталась поспевать следом.

Дэвид отнес меня к мини-фургону и посадил на пассажирское сиденье. Когда он устраивал меня поудобнее, я чувствовала щекой тепло его ладони. Вспышка молнии высветила половину его фигуры голубым светом, тогда как другая, в луче прожектора, высвечивалась белым.

Не ищи меня, — промолвил он. — Так будет лучше. Рядом со мной тебе будет небезопасно.

Он поцеловал меня. Мягкими, как у ребенка, губами, влажными, шелковистыми и жаркими. Я ощутила вкус персиков, корицы — и силы.

Когда Дэвид попытался отстраниться, я удержала его, продлевая поцелуй. Стараясь таким образом отпить, вернуть немного забранной у меня силы.

Немного, но достаточно, чтобы снова стать Хранителем, пусть и далеко не могущественным.

Но по мере того, как я делала это, он на глазах холодел и разуплотнялся. Пока еще не настолько, чтобы превратиться в ифрита, хотя с потерей энергии это было неотвратимо.

Но сейчас, по крайней мере, мы пребывали в некоем подобии равновесия. Связь, хоть и совсем другая, чем между хозяином и джинном, осуществлялась в обоих направлениях.

Но если бутылка теперь не моя, ты не должен был являться на мой зов, — промолвила я, касаясь пальцами его щеки, а потом трогая мягкие пряди его волос. — Раз я не хозяйка…

Я всегда твой, — прервал меня Дэвид. — Всегда. Бутылка тут ни при чем.

Он прижался ко мне лбом, и меня обдало его жаркое дыхание.

Ты это еще не поняла?

Очередная молния полыхнула так ярко, что заставила меня закрыть глаза, а когда я открыла их, руки мои были пусты. Дэвид исчез.

Я не заплакала, я была слишком ошеломлена и опустошена, чтобы плакать.

Сара выбралась из рва по металлической лестнице, запыхавшаяся, потная, перепачканная с головы до ног.

Она распахнула дверь кабины, заглянула внутрь и встретилась со мной взглядом. Ее глаза были круглыми, как у испуганного зверька.

Откуда он вообще взялся. Э… погоди, а куда он делся?

Я только и смогла, что покачать головой. На долгую секунду Сара задержала на мне оценивающий взгляд, а потом закрыла дверь и уселась на водительское место. Взревел двигатель, и она направила мини-фургон к выезду со свалки.

Он джинн, — устало промолвила я, прислонившись лбом к ветровому стеклу. — Магия существует на самом деле. Я управляю погодой. Он бессмертное существо, сотворенное из огня, исполняющее желания. Я все собиралась тебе рассказать, да руки не доходили.

Сара промолчала, но тормознула так резко, что нас основательно тряхануло. Несколько долгих секунд мы просто сидели, ничего не говоря, пока по фургону не забарабанили первые капли усиливавшегося с каждым мгновением дождя.

Ладно, — сказала наконец она, — по крайней мере, он классный. А ты, часом, не спятила?

Я вздохнула.

Мы поехали домой. Я была больной, измученной, вся в порезах и синяках, но категорически отвергла все призывы Сары обратиться в медпункт или пункт психологической помощи, какие бы, по ее мнению, классные доктора там ни принимали. Грязь и пот я смыла под новым массажным душем (не все привнесенные Сарой новации были так уж плохи) и завалилась на свою новехонькую постель, слишком вымотанная для того, чтобы задуматься, с чего начать завтрашний день, учитывая всех моих врагов, а также кризисы и войны. Дэвид, во всяком случае, не был погребен под тоннами мусора на свалке — или, по крайней мере, я так не думала. Пожалуй, то была наибольшая победа, на какую можно было рассчитывать в такой день.

Оглядываясь назад, могу сказать: будь в моей голове хоть чуточку мозгов, я ни за что не сомкнула бы глаз.

Интерлюдия

—

1.

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

•

www.ready.gov

www.rachelcaine.com

Оглавление

Благодарности

Предыстория

Интерлюдия

Глава первая

Интерлюдия

Глава вторая

Интерлюдия

Глава третья

Интерлюдия

Глава четвертая

Интерлюдия

Глава пятая

Интерлюдия

Глава шестая

Интерлюдия

Глава седьмая

Интерлюдия

Глава восьмая

Интерлюдия

Глава девятая

Саундтрек

Объявление: на правах социальной рекламы