Танцующие в темноте [Маурин Ли] (fb2) читать онлайн

- Танцующие в темноте (пер. А. Михайлов, ...) (и.с. Сага) 829 Кб, 430с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Маурин Ли

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Маурин Ли Танцующие в темноте

Пролог


Каждый раз все начиналось со звука шагов: мягких, шаркающих шагов по лестнице, когда кто-то в штопаных-перештопаных носках медленно, но уверенно поднимался с одной ступеньки на другую. Он был не из тех, кто носит домашние тапочки. Прислушиваясь, я мысленно представляла его себе, точнее, только его ноги, ступающие по узенькому бежевому коврику с красной окантовкой, самому дешевому, который только можно купить; посередине коврик протерся до дыр и крепился к лестнице трехгранными лакированными прутьями, прижатыми на концах латунными зажимами. Я представляла себе все это очень-очень четко, в мельчайших деталях и подробностях.

Даже в те ночи, когда шагов не было слышно, я никогда не засыпала, пока в десять часов не возвращалась с работы мама. Только тогда ко мне приходило чувство безопасности, да и то не полной. Мама никогда не могла толком меня защитить. Но даже он, похоже, понимал, что детские крики среди ночи могут привлечь чье-нибудь внимание: соседа или прохожего, например.

Они по-прежнему частенько снятся мне: именно эти шаги, а не тот ужас, который за ними следовал. Потому что во сне меня нет в комнате, когда он в нее входит. Моя кровать пуста. И все-таки я вижу его, будто я — невидимка — тихонько сижу в комнате и вижу высокую фигуру отца, его мрачное красивое лицо и темные глаза, выражение которых я никак не могла понять до конца. Что в них: восторг? Предвкушение? Я чувствовала, что под внешним слоем есть еще что-то, таинственное и грустное, будто в глубине души отец сожалел о том, что намеревался сделать. Будто у него не было выхода. Восторг и предвкушение действовали на него как наркотик, заглушая все добрые чувства, которые он мог испытывать.

Во сне я видела, как он медленно расстегивает ременную пряжку, слышала негромкий щелчок, шуршание, с которым он вытягивал ремень из петель и перекидывал через руку, свешивая, как ядовитую змею.

Потом он наклонялся вперед, чтобы схватить меня и вытащить из постели — но ведь это был сон, и меня там не было !

Боже, какое выражение появлялось у него на лице! Я наслаждалась. Я чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

В этот момент я обычно просыпалась, вся в поту, с бешено колотящимся сердцем, торжествующая, но слегка испуганная.

Я сумела убежать!

Иногда, впрочем, сон продолжался, как продолжалась жизнь в те дни, когда события сна еще были явью.

Я знала, что, вернувшись из бара по обыкновению пьяным, он принимался беспорядочно шарить по всем углам, рыться в игрушках, выискивая что-нибудь, что дало бы ему повод взорваться и сорвать раздражение. О, ему нравилось находить повод! Достаточно было кляксы на скатерти, которую мама не успела застирать, или пятнышка краски, посаженного на фартук в школе, оторванной руки у куклы или неправильно сложенных игрушек. Все, что угодно, могло стать причиной этих шаркающих шагов на лестнице.

Бывали и другие ночи, самые лучшие, прекрасные, когда он засыпал в кресле — мама утверждала, что он много работал, — или когда смотрел телевизор. С годами мои воспоминания смягчились, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что чаще было именно так, гораздо чаще, чем мне тогда казалось.

Во сне меня по-прежнему не было в комнате, но теперь в кровати рядом с моей спала моя маленькая сестренка, и именно на нее наш отец выплескивал гнев. Или, может быть, отчаяние? Или восторг? Или ненависть к самому себе? Что-то такое, что заставляло его смертным боем бить жену и детей, так что грозная тень даже в его отсутствие плотно накрывала наш дом мраком.

На этот раз, проснувшись, я не испытала торжества, мной овладели отчаяние и одиночество. Неужели этот сон никогда не кончится? Неужели я никогда не сумею забыть о том кошмаре? Неужели до конца дней своих я, Милли Камерон, буду страстно желать оставаться невидимой?

МИЛЛИ

1


Солнце пробралось сквозь занавески, заливая полированный подоконник густым, как сливки, теплым светом. Пустая винная бутылка, которую Труди раскрасила и подарила мне на Рождество, заискрилась, разбрасывая по сторонам острые лучики света.

Воскресенье!

Я села в постели и потянулась. Можно делать все, что душа пожелает. Лежащий рядом со мной Джеймс что-то недовольно пробурчал и перевернулся на другой бок. Я осторожно, чтобы не разбудить его, выскользнула из-под простыней, накинула купальный халат и вошла в гостиную, тихонько прикрыв за собой дверь.

Удовлетворенно вздохнув при мысли, что все здесь принадлежит мне и только мне, я внимательно осмотрела комнату: стены темно-розового цвета, обитую мягкой белой тканью софу, старую сосновую мебель и лампы под стеклянными абажурами. Включила компьютер и телевизор, проверила автоответчик. В кухне, прежде чем набрать в чайник воды, я остановилась полюбоваться игрой солнечных лучей на разрисованной индейскими узорами плитке. Вернувшись в гостиную, я отворила дверь и вышла на балкон.

Какой замечательный день, необычно жаркий для конца сентября. Растущие по краям муниципального садика розы уже раскрылись и напоминали огромные красные и желтые шары, а сбрызнутая росой трава блестела, как мокрый шелк. В самом дальнем уголке сада дерево-гигант уже начало сбрасывать свои крохотные почти белые листья, и они усеивали лужайку, как снежные хлопья.

Свою квартиру я любила, а балкон просто обожала. Он совсем небольшой, как раз, чтобы втиснуть два стула из кованого железа и большой цветочный горшок между ними. Я совершенно не разбиралась в цветоводстве и поэтому пришла в восторг, когда волнистые зеленые росточки, которые мне дали прошлой весной, оказались геранью. Мне нравилось сидеть на балконе ранним утром с чашкой чая в руках, вдыхая соленый воздух Ливерпуля — отсюда до реки Мерси меньше мили. Иногда в теплые вечера, прежде чем отправиться спать, я сидела в темноте, на балкон падал свет из гостиной, а я вспоминала события прошедшего дня.

В большинстве квартир моего трехэтажного дома занавески были еще задернуты. Я взглянула на часы — только что минуло семь. Краем глаза я заметила первые признаки активности в кухоньке на первом этаже. Старушка, жившая там, открывала окно. Я по-прежнему не поворачивала головы. Если она заметит, что я смотрю на нее, и помашет мне рукой, то мне придется ответить, а потом в один прекрасный день я получу приглашение на кофе, чего мне страшно не хотелось. Я считала везением, что мне досталась угловая квартира на верхнем этаже. Это означало, что я буду изолирована от других жильцов.

Чайник, отключаясь, щелкнул, и я отправилась заваривать чай. По телевизору показывали какие-то политические дебаты, поэтому я выключила его и стала прослушивать сообщения на автоответчике. Я уже было собралась выключить и его, как вдруг услышала голос своей матери. Я вспомнила, что сегодня последнее воскресенье месяца, и день внезапно показался мне не таким солнечным — предстоял обед в кругу семьи.

— …я звоню уже третий раз, Миллисент, — пронзительно вещала мать. — Ты когда-нибудь слушаешь эту дурацкую машинку? Перезвони немедленно, у меня плохие новости. Не понимаю, почему я все время должна напоминать тебе об обеде…

Я обреченно вздохнула. По голосу матери я поняла, что новости не такие уж плохие. Скорее всего, Скотти ударился в один из своих сексуальных загулов и другие владельцы собак начали жаловаться, или же Деклан, мой братец, в очередной раз (уж который по счету!) потерял работу.

Только я хотела выйти с чаем на балкон, как дверь спальни открылась и на пороге появился Джеймс. На нем были темно-синие боксерские трусы, а его соломенные волосы торчали во все стороны. Он широко улыбнулся.

— Привет!

— Привет. — Я с завистью посмотрела на его загорелое тело, втайне желая, чтобы и у меня появился такой же солнечный загар.

— Давно встала?

— Минут пятнадцать-двадцать назад. День просто замечательный.

— Тем лучше. — Он обхватил меня мускулистыми руками и потерся носом о мою шею. — Знаешь, какой сегодня день?

— Воскресенье?

— Не только. Сегодня наш юбилей. Ровно год назад мы с тобой впервые встретились. — Он нежно поцеловал меня в губы. — Я зашел в бар на Кастл-стрит и увидел чудное длинноногое создание с пепельными волосами и волшебными зелеными глазами — кто был тот парень, с которым ты сидела? Я его знал немного, именно поэтому мне и удалось представиться.

— Не помню. — Мне стало не по себе. Годовщины и юбилеи казались мне признаком того… ну, в общем, того, что отношения обретают значимость , а ведь еще вчера мы упорно делали вид, что между нами не происходит ничего особенного.

— Родни! — торжествующе заявил он. — Род. Я познакомился с ним на какой-то из встреч молодых консерваторов.

Я высвободилась из его объятий и подошла к компьютеру.

— Не знала, что ты интересуешься политикой.

— А я и не интересуюсь, просто отец считает, что это может пригодиться для бизнеса. Чай еще остался?

— Полный чайник. Не забудь потом надеть на него чехол.

Он шутливо отдал мне честь:

— Слушаюсь, мадам.

Когда он вернулся, я сидела за письменным столом. Остановившись позади, он легонько коснулся моего плеча рукой:

— Это твой отчет?

— Угу.

Я пошевелила мышкой, и строчки побежали по экрану. Я быстро читала. Хотя мне удалось окончить вечернюю школу и успешно сдать экзамен по английскому языку, когда приходилось много писать, я все-таки боялась, что мое жуткое образование даст о себе знать. Оставалось надеяться, что я не делаю орфографических ошибок и правильно расставляю апострофы.

— Ты сделала ошибку в слове «осуществимый», — сказал Джеймс. — После «щ» пишется «е», а не «и».

— Должно быть, это от усталости. У меня тогда голова шла кругом. — Джеймс учился в одной из лучших частных школ страны, за которой последовал столь же известный университет.

— Может быть, мы пойдем куда-нибудь и отпразднуем юбилей? Как насчет того нового ресторанчика в Формби?

— Извини, ничего не получится. Сегодня у меня святое дело — семейный обед. — Н-да, причина могла бы быть и более уважительной.

— Ну, конечно, последнее воскресенье месяца. — К моему раздражению, он опустился на колени и развернул мое кресло лицом к себе. — Когда ты познакомишь меня со своими родителями?

— А зачем тебе с ними знакомиться? — холодно поинтересовалась я.

— Ты же познакомилась с моими.

— Ты сам меня пригласил, я не напрашивалась.

Мне страшно не нравились поездки к его родителям, которые жили в перестроенном фермерском доме, возведенном пару сотен лет назад на собственной земле в трех милях от Саутпорта. Там я чувствовала себя не в своей тарелке, болезненно ощущая, насколько непохоже было это поместье на домик моих родителей, стоящий на муниципальном участке в Киркби. Мать Джеймса, дорого и со вкусом одетая, с тщательно уложенными волосами, держала себя со мной покровительственно. Отец был вежлив, но в остальном попросту не обращал на меня внимания. Бизнесмен до мозга костей, он проводил большую часть времени в телефонных переговорах или в своем кабинете, потчуя деловых партнеров горячительными напитками. Филиппу Атертону принадлежали три гаража в Мерси-Сайде, где продавались роскошные спортивные автомобили для «олухов, у которых денег больше, чем здравого смысла», как выражался мой отец. Атертон редко имел дело с автомобилями, стоившими дешевле двадцати тысяч фунтов. Номинально Джеймс возглавлял гараж в Саутпорте, но его папаша плотно опекал все три конторы.

Зазвонил телефон. Джеймс все еще стоял на коленях, обнимая меня за талию. После трех звонков включился автоответчик, который я так и не отключила. Снова мама: «Миллисент, я надеюсь, ты ночевала дома. Почему ты не перезвонила?»

Глаза Джеймса озорно блеснули.

— Миллисент! А я думал, ты Милдред.

— Милдред еще хуже. — Я быстро встала и подняла трубку. Я не хотела, чтобы он и дальше слушал этот высокий плаксивый голос с гнусавым ливерпульским акцентом, что, кстати, было одной из причин того, почему я запретила своей матери звонить мне на работу. — Привет, мам.

— Наконец-то! — Она явно испытала облегчение. — Можем мы надеяться увидеть тебя сегодня?

— Разумеется.

— Иногда я беспокоюсь, как бы ты не забыла.

Я закатила глаза:

— Как можно!

— Не будь такой язвительной, Миллисент. В конце концов, ты приходишь к нам всего лишь раз в месяц. Никогда бы не подумала, что живешь в нескольких милях, в Бланделлсэндс. Сибилла, дочь миссис Моул, приезжает навестить свою мать каждую неделю из самого Манчестера.

— Может быть, Сибилле, дочери миссис Моул, больше нечем заняться.

— К твоему сведению, у нее двое детей и муж. — Последовало молчание. — С тобой становится очень трудно разговаривать, дорогая.

— Перестань, мам. — Сделав над собой усилие, я заговорила мягче. Теперь, когда дома остался только Деклан, мать стала придавать большое значение этим регулярным семейным сборищам. — Что ты имела в виду под плохими новостями? — спросила я.

— Что? Ах да, чуть не забыла. Умерла твоя тетя Фло. Бедную старушку сбила машина. Но самое ужасное, дорогая, — тут ее голос возмущенно поднялся на целую октаву, — что ее похоронили прежде, чем какая-то женщина сообразила позвонить и рассказать обо всем твоей бабушке.

— А бабушка тут при чем? Она же не общалась с Фло.

Тетушка Фло была, собственно говоря, двоюродной бабкой, и к тому же изгоем в собственном семействе, уж не знаю почему. Бабушка никогда не произносила ее имени. И только когда десять лет назад умерла тетя Салли, я на похоронах впервые увидела Фло. Она была младшей из сестер Клэнси, и тогда ей перевалило за шестьдесят. Она никогда не была замужем и показалась мне исключительно милой и мягкой пожилой женщиной.

— Родная кровь не водица, — совершенно не к месту изрекла мама.

— Что такого ужасного совершила тетушка Фло? — полюбопытствовала я.

— По-моему, произошел какой-то скандал, но я не имею понятия, в чем именно дело. Твоя бабушка не желает говорить на эту тему. — Я уже собиралась положить трубку, когда мама спросила: — Ты уже ходила к мессе?

Чтобы не вступать в ненужный спор, я уверила ее, что собираюсь пойти в церковь к одиннадцати часам. На самом деле идти к мессе у меня не было ни малейшего желания.

Я положила трубку и посмотрела на Джеймса. В его бледно-голубых глазах светилось какое-то странное выражение, и я поняла, что он наблюдал за мной, пока я говорила с матерью.

— Ты очень красивая, — произнес он.

— Да и ты не урод, — попыталась отшутиться я. Что-то в выражении его лица меня беспокоило.

— Знаешь, женитьба — не такая уж плохая штука.

В голове у меня зазвучали тревожные набатные колокола. Это что, завуалированное предложение руки и сердца?

— Раньше ты этого не говорил.

— Я передумал.

— А я нет. — Он направился ко мне, но я удрала на балкон. — Я уже попробовала один раз, помнишь?

Джеймс остановился на пороге.

— И даже не оставила его фамилию… Все было настолько плохо?

— Мне не нужна его фамилия, раз мы больше не муж и жена. С Гэри не было плохо, просто смертельно скучно.

— Со мной скучно не будет.

Итак, это все-таки предложение. Я сунула руки в карманы домашнего халата, чтобы скрыть волнение, и села. Ну почему ему обязательно нужно все испортить? С самого начала мы с ним договорились, что у нас не будет серьезных отношений. Он мне нравился — нет, он мне очень нравился. С ним хорошо, он исключительно красив грубоватой открытой красотой. Мы прекрасно ладили, нам всегда было о чем поговорить, и в постели все обстояло прекрасно. Но я вовсе не собиралась провести остаток своих дней с ним или с кем-нибудь другим. Я боролась изо всех сил, чтобы оказаться там, где я есть сейчас, и намеревалась идти дальше, и меньше всего я нуждалась в муже, который бы постоянно вмешивался в мои дела и ставил под сомнение каждое мое решение.

Помню, как безмерно удивился Гэри, когда я сказала ему, что собираюсь сдать экзамен по языку. К тому времени мы были женаты два года.

— Ради всего святого, зачем тебе это нужно?

В памяти всплыло его круглое приятное лицо и большие влажные глаза. Мы начали встречаться еще в школе и поженились, когда нам исполнилось по восемнадцать. Слишком поздно я поняла, что брак с ним был предлогом, чтобы сбежать из дома.

Зачем мне понадобился экзамен по языку? Вероятно, чтобы доказать себе, что я не настолько глупа, как уверяли мои учителя; чтобы уважать себя и получать удовольствие от чтения. Отец запрещал мне читать, жестоко наказывая.

— Я хочу получить престижную работу, — вот что я ответила Гэри. Мне до смерти осточертело паковать шоколадные конфеты у Петерссена. — А еще я хочу научиться печатать на машинке и работать на компьютере.

Гэри рассмеялся.

— К чему это все, когда у нас появятся дети?

Мы жили в Киркби у его овдовевшей матери, недалеко от моих родителей. И хотя мы подали заявку на получение дома от городского совета, вряд ли мы могли рассчитывать на это до появления полноценной семьи — не просто один ребенок, а два или даже три. Я представила свое будущее: вот я плетусь в магазин за покупками с ребенком на руках, за мой подол цепляются другие детишки, вот я получаю временную работу на другой фабрике, потому что на одну зарплату Гэри, складского работника, не проживешь. Именно поэтому мы даже и не мечтали о том, чтобы купить собственный дом.

Два года спустя мы развелись. Растерянный и сбитый с толку Гэри все допытывался, что он сделал не так.

— Ничего, — сказала я ему.

Я не хотела причинять ему боль, но он был начисто лишен амбиций и согласен был прозябать до конца дней своих, экономя каждый пенни.

Отец был раздосадован, мать потрясена до глубины души — католичка, и вдруг развод! — но, несмотря на это, она приложила все усилия, чтобы убедить меня вернуться к ним. Моя младшая сестра, Труди, избрала в качестве своего спасательного круга Колина Дейли и тоже вышла замуж в восемнадцать, хотя Колин явно выигрывал в сравнении с Гэри. Десять лет спустя они все еще счастливы вместе.

Но никакая сила не заставила бы меня вернуться в Киркби к моей семье. Вместо этого я сняла комнату вместе с приятельницей. К тому времени я уже успешно сдала экзамен по языку и, пока не купила квартиру, ни от чего на свете не получала такого удовольствия, как от созерцания собственного диплома третьей степени. Пока внизу Гэри смотрел по телевизору футбол или розыгрыши лотерей, я в спальне своей свекрови, вооружившись словарем, заставляла себя читать книги, которые считала нужными, часами пробираясь сквозь написанное. Мне казалось, что почти мгновенно слова обрели смысл, как будто я знала их всегда, как будто они хранились у меня в голове и просто ждали своего часа. Я никогда не забуду тот день, когда я закончила читать «Гордость и предубеждение». Я поняла роман! Он мне понравился! Наверное, такое же чувство появляется, когда обнаруживаешь, что можешь петь или играть на пианино.

Сняв комнату, я стала ходить в вечернюю школу на курсы машинописи и компьютерной грамотности, ушла от Петерссена. Я уже начала сомневаться в том, что дело стоило затраченных усилий — я переходила от одной нудной офисной работы к другой, пока, наконец, три года назад не устроилась секретарем-машинисткой в агентство по торговле недвижимостью «Сток Мастертон», контора которого располагалась в центре города. Разумеется, мне пришлось сказать Джорджу Мастертону, что до двадцати четырех лет я работала на фабрике, но при этом мне удалось произвести на него впечатление.

— А-а, женщина, которая сама себя сделала. Это мне нравится.

У нас с Джорджем моментально установились хорошие отношения. Позже я получила повышение и стала называться «агент, ведущий переговоры». Это я-то! Теперь Джордж подумывал о том, чтобы открыть филиал в Вултоне, районе ливерпульского среднего класса, и я твердо намеревалась стать там управляющим, почему, собственно, и писала сейчас отчет. Я объездила Вултон вдоль и поперек, подмечая роскошные особняки, дороги, соединяющие дома с общей оградкой, простенькие коттеджи с террасами, которые можно было запросто разрекламировать и продать с сумасшедшей прибылью. Я обратила внимание, с какими промежутками в город ходили автобусы, составила список всех школ, супермаркетов… Отчет должен был помочь Джорджу принять решение и продемонстрировать, что я вполне прилично могу справляться с работой.

Именно с помощью «Сток Мастертон» я нашла квартиру. Строительная контора, которой принадлежало здание, разорилась, и квартиры продавались за бесценок — несправедливо по отношению к тем, кто приобрел их раньше и кому они обошлись в небольшое состояние, но банк хотел вернуть свои деньги как можно быстрее и не намеревался ждать.

— Я неплохо устроилась для женщины, которой нет еще и тридцати, — мурлыкала я себе под нос. — У меня есть собственная квартира, перспективная работа и машина. Я зарабатываю в два раза больше Гэри.

Да, мои успехи впечатляли.

И все-таки я не чувствовала себя счастливой.

Я облокотилась о железный поручень и положила подбородок на скрещенные руки. Где-то глубоко внутри себя я ощущала мертвую пустоту, и иногда меня одолевали мрачные предчувствия, что счастья мне не видать никогда. Временами я чувствовала себя конькобежцем, бегущим по тонкому льду. Лед трещал и крошился, и я знала, что рано или поздно я провалюсь в темную ледяную воду. Я встряхнулась. Утро было слишком хорошим для таких мрачных мыслей.

Я совсем забыла о Джеймсе. Он появился на балконе, заправляя в джинсы черную рубашку. Даже в повседневной одежде он умудрялся выглядеть свежим, наглаженным, опрятным. Я отвернулась, когда он принялся застегивать пряжку широкого кожаного пояса.

Он нахмурился.

— Что-то не так?

— Нет. С чего ты взял?

— Тебя всю передернуло. Ты что, разлюбила меня?

— Не говори глупостей! — рассмеялась я.

Джеймс уселся на второй стул. Я подобрала босые ноги, положила ступни ему между колен и пошевелила пальцами.

— Господи! — выдохнул он.

— Веди себя прилично. Люди догадаются, что я делаю.

— А может, проделаешь это внутри, где никто не увидит?

— Через минутку. Я хочу принять душ.

Он облизнул губы.

— Я пойду с тобой.

— Ты только что оделся!

— Могу и раздеться, и, черт меня побери, много времени мне не понадобится. — Он вопросительно взглянул на меня. — Значит ли это, что я прощен?

— За что? — Я упорно делала вид, что ничего не произошло.

— За то, что сделал тебе предложение. Я забыл, что вы, современные женщины, относитесь к предложению выйти замуж как к оскорблению. — Он взял мои ступни в свои руки. Я почувствовала, какие эти руки большие, теплые, уютные. — Есть второй вариант — я готов переехать к тебе.

Я попыталась освободить свои ноги, но он держал их крепко.

— Квартира слишком мала, — пробормотала я. — И спальня всего одна.

— Мне бы и в голову не пришло претендовать на вторую, даже если бы их было две.

Нет!Я слишком ценила свободу и независимость. И вовсе не хотела, чтобы кто-либо предлагал мне отправиться спать или интересовался, почему это я так поздно пришла домой и на самом ли деле я хотела, чтобы гостиная была выкрашена в такие темно-розовые тона? Мне хотелось начать день снова и не дать ему сделать мне предложение. Меня вполне устраивало нынешнее положение вещей.

Джеймс осторожно опустил мои ноги на пол.

— У нас с тобой может получиться.

— Ты сам изменил правила, — сказала я.

Он вздохнул.

— Я знаю, но это не правила изменились, это я стал другим. Думаю, я полюбил вас, Милли Камерон. Собственно, я уверен в этом. — Он попытался заглянуть мне в глаза. — Я правильно понимаю, что это чувство не является взаимным?

Я закусила губу и кивнула. Джеймс отвернулся, и я увидела его прекрасный профиль: прямой нос, широкий рот, густые светлые ресницы. Его роскошная пшеничная челка ниспадала на широкий загорелый лоб. По нему нельзя было сказать, что мой отказ для него — конец света. Если верить его матери, которая не уставала напоминать об этом, до меня у него был целый легион девушек. В скольких он влюблялся? Если подумать, то ведь я и не знала его толком. Мы действительно много разговаривали, но ничего такого серьезного; речь редко заходила о чем-нибудь еще кроме фильмов, спектаклей, общих знакомых и одежды. Ах да, еще футбола. Я всегда чувствовала, что он человек ограниченный и поверхностный, всегда стремится в точности выполнять распоряжения своего отца, хотя ему самому уже исполнилось двадцать девять. На меня снова нахлынуло раздражение из-за того, что он все испортил: я не собиралась его бросать. Делать ему больно я тоже не хотела, но нельзя же ожидать, что я полюблю его только потому, что он вдруг решил, что любит меня.

— Может, мы поговорим об этом в другой раз? — предложила я. — Через год, через два, через десять…

На мгновение он прикрыл глаза и вздохнул с облегчением.

— Я боялся, что ты меня бросишь.

— Не дождешься! — Я вскочила и устремилась в ванную. Джеймс последовал за мной. Остановившись перед дверью, я скинула халатик и на мгновение замерла в соблазнительной позе, прежде чем войти внутрь. Я вошла в душевую кабинку и включила воду. Она была ледяной… но вполне нагрелась к тому времени, когда Джеймс отдернул занавеску и присоединился ко мне.

2


— Здравствуй, дорогая. Ты выглядишь бледной.

— Привет, мам.

Я изобразила губами поцелуй в паре дюймов от полной, отвисшей щеки матери. Когда бы я ни появлялась в Киркби, она непременно заявляла, что я выгляжу бледной, усталой или вот-вот свалюсь с какой-нибудь болячкой.

— Поздоровайся со своим папочкой. Он в саду, занимается помидорами.

Мой отец — я даже в мыслях не могла назвать его папочкой, — всегда был неумелым и непритязательным садоводом. Я покорно отворила кухонную дверь и крикнула «привет».

Теплица располагалась сразу же за аккуратной лужайкой, и дверь была открыта.

— Здравствуй, дорогая. — Отец выглянул оттуда, изо рта у него торчала сигарета. Его мрачное сосредоточенное лицо просветлело, когда он услышал мой голос. Он отбросил сигарету, вытер руки о штаны и поднялся к нам. — Как идет торговля недвижимостью?

— Нормально. — Я постаралась скрыть отвращение. Он каждому встречному-поперечному рассказывал о том, что я стала агентом по продаже недвижимости. Теперь он утверждал, что гордится своими девочками. — Где Деклан?

— Ушел в бар. — Мать выглядела ужасно взволнованной и обеспокоенной, будто готовила обед для королевской четы. Она вынула сотейник из духовки, потом поставила его обратно. — Куда это я засунула картошку? Ах да, она на верхней конфорке. Деклан обещал вернуться к часу.

— Жратва будет готова вовремя, дорогая?

— Да, Норман. Обязательно. — От этого, в общем-то, невинного вопроса маму как током ударило, хотя с тех пор, как он избил ее в последний раз, прошло уже много лет. — Все будет готово в ту же минуту, когда к нам присоединятся Труди и Деклан.

— Хорошо. Тогда я выкурю еще одну сигаретку.

Он скрылся в гостиной.

— Почему бы тебе не поболтать со своим папочкой, пока я буду заниматься обедом? — сказала мать, помешивая что-то в кастрюле.

Только этого не хватало! Она всегда делала вид, что мы самая обычная, нормальная семья.

— Я лучше останусь тут с тобой.

Мать зарделась от удовольствия.

— Чем ты занималась в последнее время?

Я пожала плечами:

— Ничем особенным. Вчера вечером ходила в бар, в среду была в театре. Сегодня собираюсь поужинать в ресторане.

— С этим парнем, Джеймсом?

— Да, — коротко ответила я. Я уже пожалела, что рассказала им о Джеймсе. Это случилось, когда Деклан в шутку заметил, что не прочь обменять свой велосипед на «феррари». И вот тогда я и рассказала ему о фирме «Автомобили Атертона». В следующее воскресенье мой отец специально приехал в Саутпорт, чтобы взглянуть на нее, а я с ужасом представила себе, как в один прекрасный день он возжелает лично познакомиться с Джеймсом.

Мать суетилась над древней газовой плитой, которая стояла здесь с тех пор, как мы переехали сюда в 1969 году. Мне тогда исполнилось три годика, Труди была совсем крохой, а Деклан и Алисон еще не родились. В то время мать была не просто толстой, а отвратительно, бесформенно толстой. Ее поношенная юбка, не сходившаяся на талии, мешком свисала спереди и задиралась сзади, обнажая тыльную сторону ее на удивление красивых, но густо усеянных набухшими венами ног. Мне всегда казалось, что лучше бы ее ноги были такими же толстыми, как и все остальное. Во всяком случае, она напоминала какое-то странное насекомое: огромное круглое тело на ножках-спичках. Ее озабоченное добродушное лицо было бесцветным, а кожа напоминала оконную замазку. Свои когда-то роскошные волосы того самого золотисто-пепельного цвета, который унаследовали ее дети, мать подстригала сама, совершенно не обращая внимания на моду. Она не пользовалась косметикой, причем уже очень давно, будто задалась целью выглядеть как можно непривлекательнее. А может, ей было все равно. Маме исполнилось пятьдесят пять, но она выглядела на десять лет старше.

И все-таки когда-то она была красавицей! Я вспомнила свадебную фотографию на каминной полке в гостиной, запечатлевшую высокую, тонкую и гибкую невесту в кружевном платье, плотно облегавшем безупречную фигурку. Однако в ее глазах уже тогда светились тоска и грусть, будто она предвидела будущее и заранее знала, что ее ожидает. Ее прямые длинные волосы слегка завивались на кончиках, как у меня и у Труди, и в день бракосочетания они искрились на солнце. У Деклана и Алисон волосы курчавились. Никто из нас не пошел в отца с его привлекательным цыганским лицом и темно-карими, почти черными глазами. Может быть, именно поэтому он не любил никого из нас; четверо детей — и ни один из них не похож на него.

Открылась задняя дверь, и вошел мой братец.

— Привет, сестренка. Давненько не виделись. — Он шутливо ткнул меня в живот, и я ответила ему тем же. — Славное платье. И цвет тебе идет. — Он пощупал материал пальцами. — Это что, лен?

Деклана всегда интересовало, что носят его сестры, а отец приходил от этого в ярость, называл Деклана бабой и со всей жестокостью стремился сделать из него мужчину.

— Сатин, я бы сказала. К тому же ужасно дешевый.

— Ужасно дешевый! — повторил Деклан, насмешливо улыбаясь. — А ты здорово говоришь, Милли. Я бы постеснялся взять тебя с собой в бар.

Из гостиной донесся крик.

— Это ты, Деклан?

— Да, папа.

— Ты чуть не опоздал.

Деклан подмигнул мне. В свои двадцать лет он был высоким худощавым парнем с выразительным лицом и заразительной улыбкой, всегда в хорошем настроении. Он работал чернорабочим на стройке, что казалось совершенно неподходящим занятием для человека, которого могло запросто унести ветром. Я часто задавалась вопросом, почему он до сих пор живет с родителями, и сама на него отвечала — из-за мамы. Он закричал в ответ:

— Скотти встретил ту потрясающую сучку. Мне с трудом удалось притащить его домой. Я забыл взять поводок.

— Где Скотти?

— В саду.

Я вышла во двор, чтобы поздороваться с маленькой черной собачкой, отдаленно напоминавшей скотч-терьера.

— Ты просто половой разбойник. — Я засмеялась, когда покрытое жесткой шерстью животное радостно запрыгало, приветствуя меня.

На улице остановился автомобиль, и через мгновение из-за угла дома с шумом и визгом выскочили двое детей. Я взяла Скотти на руки и прикрылась им, как щитом, а Мелани и Джейк бросились ко мне, как на штурм крепости.

— Оставьте в покое тетю Милли! — закричала Труди. — Я вам уже говорила, она не любит детей. — Труди просияла. — Привет, сестренка. Я разрисовала для тебя еще одну бутылку.

— Привет, Труди. С удовольствием приму твой подарок. Салют, Колин.

Колин Дейли был плотным спокойным мужчиной невысокого роста. Шесть дней в неделю он допоздна просиживал в своей инженерной компании, весь штат которой состоял из одного человека. Он неплохо зарабатывал: они с Труди уже продали один дом и купили другой, побольше, в Оррелл-Парке. Я чувствовала, что Колин меня недолюбливает. Он хорошо ладил с Гэри и полагал, вероятно, что я не уделяю должного внимания семье, свалив все на Труди. Та и в будни частенько наведывалась в Киркби, привозя с собой детишек. Он кивнул в мою сторону:

— Привет.

— А ты правда не любишь детей? — серьезно спросил Джейк — ему исполнилось шесть — маленький счастливый мальчик с голубыми глазами Колина, на два года старше сестры. Дети Труди росли счастливыми — она об этом заботилась всеми силами.

— Зато я люблю вас обоих, — солгала я.

Они были чудесными детьми, но разговоры с ними действовали мне на нервы. Я приласкала Скотти, который лизнул меня в ухо. Я бы и сама завела собаку, если бы не приходилось столько времени уделять работе.

Джейк с сомнением воззрился на меня.

— Честно?

— Истинный крест!

Мы все вошли в дом. Мама истерически завизжала:

— Ну что ж вы, маленькие негодники, бегите и обнимите свою бабулю!

Дети позволили себя поцеловать, а потом спросили:

— А где дедушка?

— В гостиной. — Мать грустно посмотрела вслед Мелани и Джейку, которые вылетели из кухни и помчались в другую комнату. И сказала: — Они просто с ума сходят по деду.

— Я знаю.

Как странно: дети Труди обожали человека, который когда-то едва не убил их мать. У нее до сих пор остался шрам над левой бровью от удара пряжкой.

Когда я вошла, Труди стояла в гостиной, переминаясь с ноги на ногу возле детей, устроившихся на коленях у деда. Я заметила, как она то и дело косилась на здоровенные ручищи, покоящиеся на детских талиях. Мы обменялись понимающими взглядами.

Как обычно, еда оказалась отвратительной. Гора расплывшегося картофельного пюре, водянистая капуста и жесткий, как подошва, бифштекс вызывали у меня тошноту.

— Мне не съесть столько, мам, — запротестовала я. — Я же просила не класть так много.

— Тебе не помешало бы подкрепиться, дорогая. На десерт будет чудесная яблочная шарлотка.

— Грех переводить хорошую еду, — весело заметил отец.

Я поймала взгляд Труди, а Деклан постарался скрыть усмешку. Последнее воскресенье месяца было днем обмена многозначительными взглядами. Старые фразы воскрешали в памяти не слишком приятные воспоминания: фраза «грех переводить хорошую еду» в прежние времена звучала далеко не так безобидно.

На первый взгляд все выглядело вполне благопристойно — изредка прерываемый смехом воскресный семейный обед, только без Алисон, разумеется. Но я всегда чувствовала себя как на иголках, будто смотрела, как кто-то надувает воздушный шар, как он становится все больше и больше, грозя вот-вот оглушительно лопнуть. Вероятно, только я испытывала подобные ощущения. Уже никто не вспоминал воскресные обеды тех времен, когда мы были маленькими, и не замечал, что Колин презирает тестя, а мать все время нервничает. Даже сейчас я судорожно старалась не уронить еду на скатерть, с ужасом ожидая, что через стол потянется рука в пятнах от табака и ударит меня по лицу, ударит так сильно, что на глазах у меня выступят слезы. Хотя давным-давно, будучи совсем еще девчонкой, я поклялась, что он никогда не увидит, как я плачу.

Разговор переключился на тетушку Фло.

— Мы с ней дружили какое-то время, до того, как я вышла замуж за вашего отца, — сказала мама. — Несколько раз бывала в ее квартирке в Токстете, хотя ваша бабушка так никогда и не узнала об этом. — Она повернулась ко мне. — Собственно, Миллисент, теперь твоя очередь.

— Какое отношение имеет ко мне тетушка Фло?

— Твоя бабушка хочет, чтобы все ее вещи разобрали до истечения срока аренды, в противном случае владелец может все прибрать к рукам.

— Но почему именно я? — Я легко найду для себя дюжину более приятных занятий, чем разбирать вещи старой леди, которую я даже не знала. — А почему не ты, не бабушка или Труди? Как насчет той женщины, о которой ты говорила, ну, той, которая позвонила?

Казалось, мама задета и обижена.

— Дело-то пустячное, дорогая. Я не могу этого сделать, потому что… — Она сделала паузу, явно чувствуя себя неловко. — В общем, твоему отцу не нравится эта идея. Бабушка слишком расстроена, она тяжело восприняла смерть Фло. Как бы там ни было, сейчас она практически не выходит.

— А у Труди и без того хватает забот, — недовольно проворчал Колин.

— Что же касается женщины, которая позвонила, то это соседка с верхнего этажа. Мы же не хотим, чтобы незнакомый человек рылся в ценных вещах, принадлежавших тетушке Фло, правда?

— В каких ценных вещах? — Я заметила, что руки моего отца сжались в кулаки. Мне пришлось напомнить себе, что теперь он ничего не может мне сделать. Я могла говорить все, что мне заблагорассудится. — Я не знаю, чем она занималась, но я не могу себе представить, чтобы тетушка Фло приобретала ценные вещи.

— Пока ей не изменили силы и здоровье, она работала в прачечной самообслуживания… — Мама будто с трудом подбирала слова. Но потом с живостью продолжила: — Там будут бумаги, дорогая, может быть, письма, всякие безделушки, которые хотела бы сохранить твоя бабушка. Одежду можно отдать в один из этих благотворительных магазинчиков «Оксфэма» [1] . Я уверена, ты найдешь, кому продать мебель, а если там найдется что-нибудь милое, то и я не откажусь. Деклан знает молодого человека, у которого есть фургон.

Я пыталась придумать, как бы мне отделаться от этой обязанности. Мать умоляюще смотрела на меня, ее одутловатое лицо блестело от пота. Уж ей-то наверняка доставила бы удовольствие возможность порыться в вещах, но по какой-то причине отец решил настоять на своем, если не считать того, что раньше ему для этого не требовалось вообще никакой причины. Самого факта, что мать хотела что-то сделать, оказалось достаточно. Может, мне удастся покончить с этим делом за пару часов, если я прихвачу с собой несколько картонных коробок. Я предприняла последнюю попытку.

— Я всегда боялась Токстета, как чумы. Там полно наркоманов и преступников. Там убивают людей; просто пристреливают.

Мама забеспокоилась.

— Ну, если дело в этом… — начала она, но тут вмешался отец: — Твоя тетка Фло прожила там больше пятидесяти лет, и ничего с ней не случилось.

Похоже, мне не оставили выбора.

— Ну, хорошо, — неохотно произнесла я. — Когда нужно платить за аренду?

— Понятия не имею. — Мать явно воспрянула духом. — Женщина сверху должна знать. Ее зовут миссис Смит, да, Чармиан Смит.

— Не забудь дать мне ее адрес.

— Не забуду, дорогая. Попозже позвоню бабушке и все ей расскажу. Она будет довольна.

После того как покончили с едой и вымыли тарелки, Труди извлекла на свет божий бутылку, которую разрисовала для меня. Это оказалась изысканная вещичка, пустая бутылка из-под вина, превратившаяся в произведение искусства. Стекло покрывали розы и темно-зеленые листья с золотой окантовкой.

— Какая прелесть! — выдохнула я, поднося бутылку к свету. — Я даже не знаю, куда ее поставить. Первая стоит в спальне.

— Я разрисую тебе еще одну, — предложила Труди. — Мне скоро некому будет их дарить.

— Я посоветовал ей открыть ларек в одной из художественных галерей, — гордо заметил Колин. — В воскресенье я мог бы присматривать за детьми, если понадобится.

Я помахала бутылкой в знак согласия.

— Прекрасная мысль, Труди. В магазине такая вещица стоила бы не меньше десяти фунтов.

— Миллисент… — Ко мне бочком подобралась мать. — Ты ничем не занята сегодня днем?

Ко мне мгновенно вернулась вся моя подозрительность и осторожность.

— Я как раз пишу отчет.

— Все дело в том, что я хочу поехать проведать Алисон.

— Ты разве не можешь поехать одна? — Ради того чтобы ездить в приют к Алисон, мама научилась водить машину.

— Что-то случилось с автомобилем. Твой отец пообещал починить его, но так и не нашел для этого времени.

Вероятно, он поступил так намеренно. Он предпочитал думать, что его младшей дочери никогда не существовало.

— Извини, мам. Но мне нужно написать отчет.

— Мы отвезем вас, дорогая. — Должно быть, Колин слышал разговор. — Прошло уже две недели, с тех пор как мы видели Алисон в последний раз.

На лице у матери отразилась благодарность.

— Очень мило с твоей стороны, Колин, но Мелани и Джейку там просто нечем будет заняться. Им станет скучно уже через пять минут.

— Вы можете оставить детей здесь, со мной, — предложил отец.

— Нет, спасибо, — пожалуй, слишком быстро ответила Труди.

— Я пойду погуляю с ними, когда мы приедем туда, а вы с Труди сможете побыть с Алисон, — сказал Колин.

В разгар дискуссии я поднялась наверх, в туалет. Ванная, как и все остальное в доме, наглядно свидетельствовала о бедности: линолеум потрескался и пузырился, пластиковые занавески давно утратили первоначальный цвет. Уже почти взрослой я узнала, что мы относительно состоятельны — или должны были быть, по крайней мере. Заработная плата у моего отца, слесаря-инструментальщика, была достаточно высокой, но семье доставались лишь крохи. Отец всю жизнь играл и вечно проигрывал.

Как всегда, я не могла дождаться, когда вновь окажусь в своей конторе. Я чувствовала себя виноватой, что отказалась навестить Алисон, испытывала одновременно жалость к матери и гнев оттого, что жалость вынудила меня вновь прийти на это ежемесячное сборище, и снова вину, потому что знала, что не пошла бы, если бы могла. Когда «Сток Мастертон» начала работать по воскресеньям, я надеялась, что это станет удобным предлогом, но Джордж, трудоголик, настоял на том, что по воскресеньям он справится сам, без помощи наемного сотрудника.

Распрощавшись со всеми, я вышла наружу, к своему автомобилю. Несколько мальчишек играли в футбол на проезжей части, и кто-то нацарапал черным фломастером «отвали!» на боку моего желтого «поло». Я как раз стирала этот шедевр мысли носовым платком, когда появилась Труди с детьми. Она усадила их в старый семейный «седан сьерра» и подошла ко мне.

— Слава тебе, Господи, отмучились на целый месяц.

— Полностью с тобой согласна!

— Не могу заставить себя привыкнуть к этой дерьмовой сказочке о добреньком дедушке. — Она рассеянно потерла шрам над левой бровью.

— Полагаю, нам следует довольствоваться тем, что имеем.

Труди пристально рассматривала меня.

— Сестренка, с тобой все в порядке? Ты выглядишь бледной.

— Вот и мама так говорит. Со мной все в порядке, просто много работы, вот и все. — Я посмотрела на свою машину. Я стерла почти все, а то, что осталось, уже не разобрать. — Послушай, сестричка, мне жаль Алисон, — торопливо выпалила я, — номне действительно нужно поработать.

Труди сжала мне руку. Бросила взгляд на дом, в котором мы выросли.

— Как бы я хотела навсегда уехать отсюда и никогда не видеть никого из нашей семейки, но у нас нет выбора, правда? Не знаю, как бы я выдержала все, если бы не Колин.

Запустив двигатель, я обратила внимание, что дом напротив заколочен досками, хотя дети уже взломали дверь и играли в коридоре. В садике перед домом стоял ржавый автомобиль без колес. Когда я отъезжала, мне показалось, что солнечный свет померк, хотя на небе не было ни облачка. Меня вдруг охватило чувство, что я здесь совсем чужая. «Кто я такая и откуда?» — с ужасом подумала я. Не отсюда, только не отсюда! Тем не менее я появилась на свет в высотном доме, в миле отсюда; теперь там, как в заточении, живет бабушка. Марта Колквитт редко выходила из дому с тех пор, как пять лет назад на нее напал грабитель и попытался отобрать пенсию. Моя собственная квартира в Бланделлсэндсе была скорее иллюзией, картонным, а не настоящим домом, и сама я была шарлатанкой. Я не могла понять, что нашел во мне Джеймс или почему Джордж Мастертон стал моим другом. Я играла какую-то выдуманную роль, но не становилась от этого настоящей.

Что подумал бы Джеймс, если бы встретил мою неряху-мать и дымящего как паровоз отца, если бы я рассказала ему о своем несчастливом детстве? Что бы он сказал, если бы узнал, что у меня есть умственно отсталая сестра, которую поместили в приют еще в трехлетнем возрасте, чтобы она не попадалась на глаза отцу? Перед моим взором возникла сцена, как мой отец наотмашь бьет Алисон по лицу и раз, и другой, пытаясь заставить ее перестать повторять одно и то же слово снова и снова. «Тапочки, — монотонно и без выражения бормотала Алисон. — Тапочки, тапочки, тапочки». Она до сих пор повторяла это слово, когда волновалась, хотя ей уже исполнилось семнадцать.

Даже люби я Джеймса, мы никогда не смогли бы пожениться, — не с таким «приданым» за плечами, как у меня. Я снова напомнила себе, что больше не собираюсь выходить замуж, что я не способна любить. Для меня нигде не было места, ни в чьей душе.

Тем не менее я сгорала от желания как можно скорее увидеть Джеймса. Он обещал заехать за мной в семь. Я с нетерпением ждала возможности забыться в пустой болтовне, за вкусной едой и хорошим вином. Он отвезет меня домой, мы ляжем в постель, и все семейные дрязги уйдут на задний план, пока мне снова не придется ехать на семейный обед. Но сны, конечно, останутся, от них мне никуда не уйти.

3


В Токстет я смогла выбраться только в среду. Джеймс купил билеты на джазовый концерт в филармонию на вечер понедельника, о чем я совсем забыла. Во вторник я пообещала поужинать с Дианой Риддик, сотрудницей из моей конторы, с которой я не была особенно близка, но то же можно было сказать и о других людях. Диане исполнилось тридцать пять, она не была замужем и жила с престарелым отцом, который, по ее словам, стал просто невыносим, особенно теперь, когда его здоровье ухудшалось. Она была маленькой, хрупкой, вечно недовольной, с чрезмерно и грубо размалеванным лицом, с дипломом по управлению землей и собственностью и с претензиями на место менеджера в вултонской конторе. Она не подозревала, что я вынашиваю те же намерения, и, когда мы остались одни, открыто призналась мне в этом. Я полагала, что у нее были свои тайные причины пригласить меня на ужин в тот вечер, и, как оказалось, она намеревалась выведать у меня планы Джорджа.

— Он когда-нибудь говорил с тобой об этом? — спросила она, пока мы наслаждались итальянской кухней. На полосатых красно-белых скатертях красовались истекающие воском свечи в зеленых бутылках. Стены были увиты пластмассовыми виноградными лозами.

— Никогда, — искренне ответила я.

— Готова поспорить, он отдаст место Оливеру, — проговорила она с недовольной гримасой.

Оливер Бретт, солидный и надежный, занимал должность помощника менеджера и замещал Джорджа в тех редких случаях, когда тот отсутствовал.

— Сомневаюсь. Оливер хороший человек, но он неоднократно доказывал, что не способен брать на себя ответственность. — Я отпила глоток вина. В такие вечера мне казалось, что Киркби где-то далеко-далеко, за миллион миль отсюда. — Помнишь прошлое Рождество, когда он позвонил Джорджу на Сейшелы, чтобы попросить совета?

— Ммм! — Диана по-прежнему сомневалась. — Да, но он мужчина. Этот мир благоволит мужчинам. Я буду очень недовольна, если он выберет Труляля или Траляля.

— Это крайне маловероятно, — рассмеялась я. Если не считать Джун, которая заняла мое прежнее место секретаря-машинистки, штатными сотрудниками были еще двое молодых людей, Даррен и Эллиот, оба лет двадцати с небольшим, поразительно похожие друг на друга и видом, и манерами, чем и заслужили свои прозвища. Но оба слишком незрелые и юные, чтобы заслужить повышение.

— Джордж никогда не производил на меня впечатления человека, предубежденного против женщин, — добавила я.

— Может быть, мне стоит съездить в Вултон, посмотреть, как там и что. — Необычайно густые брови Дианы нахмурились, и морщинки недовольства на переносице стали глубже и заметнее. — Я напечатаю для Джорджа кое-какие заметки.

— Хорошая мысль, — пробормотала я. Сама же я с прошлой недели ни строчки не прибавила к своему отчету.

Среда уже подходила к концу, когда я вернулась в контору на Кастл-стрит. Я возила некую пару по фамилии Ноутон в Лидьят, чтобы осмотреть кое-какую недвижимость. Они осматривали уже шестой дом. Как обычно, они походили вокруг, вслух размышляя о том, подойдет ли сюда их теперешняя мебель, и попросили меня замерить окна, чтобы решить, сгодятся ли для них старые занавески. Джордж настаивал, чтобы ключи всегда возвращались в контору, как бы ни было поздно, поэтому я повесила их на стойку что-то около восьми часов. Джордж все еще работал в своем кабинете за стеклянной перегородкой, а Оливер как раз собирался домой. Его добродушное лицо озарилось улыбкой, когда он приветствовал меня.

Я же размышляла о том, осталось ли у меня время съездить в Бланделлсэндс, забрать картонные коробки, которые я приобрела в супермаркете, вернуться в город и заняться квартирой тетушки Фло. Я не могла приехать на работу в машине с коробками на заднем сиденье — ведь мне предстояло возить клиентов на осмотр.

Прежде чем я пришла к какому-либо решению, из своей застекленной кельи вышел Джордж.

— Милли! Сделай мне одолжение и скажи, что у тебя нет никаких особых планов на сегодняшний вечер. Я умираю от жажды, мне совершенно необходима выпивка и хорошая компания.

— Да нет, никаких особых планов на сегодняшний вечер. — Я ответила бы так в любом случае. Сейчас мне просто необходимо было оставаться на хорошем счету у Джорджа.

Мы пошли в винный бар, тот, в котором я встретила Джеймса. Джордж заказал ростбиф на кусочке хлеба и бутылку шабли. Я отказалась от закусок.

— Тебе надо проглотить хоть что-нибудь. — Он отечески похлопал меня по руке. — Ты выглядишь бледной.

— Вы все как сговорились! Завтра воспользуюсь румянами.

— Ты имеешь в виду помаду? Моя мать всегда выходила в город, предварительно накрасившись.

Его мать умерла лишь год назад, и он страшно скучал по ней, как и по своим детям, которых его бывшая жена и ее новый муж увезли во Францию. Он остался один, ему было плохо, и он загонял себя работой, чтобы забыться. Джорджу Мастертону было пятьдесят, он отличался высоким ростом и прямо-таки дистрофической худобой, хотя всегда ел за троих. Он носил дорогие костюмы, которые висели на нем, как на вешалке. Несмотря на это, в нем была какая-то небрежная элегантность, которую только подчеркивали его обманчиво отрешенные, исполненные апатии манеры. Только те, кто хорошо его знал, отдавали себе отчет в том, что под ленивым шармом Джорджа скрывается вспыльчивый, непредсказуемый человек, которого мучают приступы тяжелой депрессии и панического ужаса.

— Откуда такая отчаянная нужда в компании? — как бы невзначай спросила я. Я всегда несколько неловко чувствовала себя с Джорджем, боясь, что в один прекрасный день он увидит, какая я фальшивка, и перестанет со мной разговаривать.

— Даже не знаю. — Он пожал плечами. — В понедельник был день рождения Аннабель. Ей уже шестнадцать. Я собрался было смотаться во Францию рейсом «Евростар», но потом сказал себе, что без меня «Сток Мастертон» не обойдется. Честно говоря, побоялся оказаться незваным гостем. Предполагается, что они с Биллом проведут Рождество со мной, но я не удивлюсь, если они не приедут.

Пришла моя очередь похлопать его по руке.

— Могу поспорить, Аннабель будет очень рада увидеть вас. Но до Рождества еще далеко. Попытайтесь не переживать заранее.

— Ох уж эти семьи! — Он коротко рассмеялся. — Когда они есть — от них одни хлопоты, а без них чертовски плохо. Кажется, как только Диана ни обзывает своего старика, но теперь, когда он заболел, боится, что он умрет. Бедный старикан, у него, похоже, рак. Ну, ладно, а как там поживает твое семейство в Киркби?

— Как обычно. — Я рассказала ему о квартире тетушки Фло, и он ответил, чтобы я завтра привезла коробки с собой и положила их в шкаф для почтовых и письменных принадлежностей, чтобы забрать, когда будет время. Он поинтересовался, где находится квартира.

— Токстет, площадь Уильяма. Я плохо знаю тот район. Подали заказанное им блюдо. Во время еды он рассказал, что когда-то площадь Уильяма была очень красивой.

— Там стоят пятиэтажные дома, и в каждом есть подвал, где размещалась прислуга. Дома выглядят величественно и впечатляюще: с массивными колоннами, на балконах ажурные кованые решетки, а эркеры высотой по меньшей мере в двенадцать футов. В начале века там жили сплошь аристократы, но после войны все пришло в упадок. — Он немного поразмыслил над последним куском своего сэндвича. — Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? Это не в том ли районе пару недель назад пристрелили какого-то парня?

— Я поеду туда днем. Проблема в том, чтобы выкроить время. Дела не ждут.

Джордж ухмыльнулся.

— И в такое время мне потребовалось твое общество! Извини. Послушай, ты можешь быть свободна завтра после обеда. Мне будет спокойнее, если ты поедешь туда засветло. Не забудь взять с собой мобильник и, если что, немедленно зови на помощь.

— Бога ради, Джордж, можно подумать, я отправляюсь на театр военных действий!

— В наши дни Токстет вполне может с ним сравниться. Насколько я знаю, обстановка там ничем не отличается от Боснии.

Когда в два часа ясного солнечного дня я въехала на площадь Уильяма, она выглядела великолепно. Я нашла свободное место для парковки на некотором расстоянии от нужного мне дома под номером один и несколько минут посидела в машине, разглядывая большие величественные дома, обступившие меня со всех сторон. При ближайшем рассмотрении они вовсе не казались красивыми. Лепная штукатурка на фронтонах местами осыпалась, и стены казались покрытыми язвами. На дверях почти всех парадных шелушащаяся краска пошла пузырями, на некоторых отсутствовали дверные молотки, а щели почтовых ящиков напоминали открытые рты. Стекла кое-где были выбиты, и вместо них красовались листы картона.

Большой прямоугольный сад в центре площади, по словам Джорджа, перешел теперь в ведение муниципальных властей. Вечнозеленые деревья, одетые в густую листву, столпились за высокой железной оградой. Сад показался мне мрачноватым, и вся площадь тоже производила гнетущее впечатление.

Тяжело вздохнув, я выбралась из автомобиля, прихватила с собой коробки и медленно зашагала к дому под номером один. Двое маленьких мальчуганов, игравших в крикет на тротуаре, с любопытством уставились на меня.

Дом выглядел чистым, но обветшалым и потрепанным. Кто-то недавно подмел ступеньки, ведущие к парадному входу. Рядом с дверью располагались четыре кнопки, и каждая была снабжена табличкой с именем жильца, но они настолько выцвели, что разобрать что-либо было невозможно. Я не стала тратить на них время и воспользовалась дверным молотком — Чармиан Смит жила на первом этаже.

Через несколько мгновений дверь открыла статная чернокожая женщина, немногим старше меня, в лимонно-зеленой тенниске и юбке с широким запахом, разукрашенной изображениями тропических фруктов. Живот и спина у нее были обнажены, открывая взору гладкую шелковистую кожу. На одной руке она держала ребенка. По обеим сторонам от нее стояли двое маленьких детей, мальчик и девочка, вцепившись ручонками в ее юбку. Они застенчиво глазели на меня, и малышка начала сосать свой большой палец, громко причмокивая.

— Миссис Смит?

— Да? — женщина воинственно уставилась на меня.

— Мне нужен ключ от квартиры Фло Клэнси.

Выражение ее лица изменилось.

— А я подумала, вы что-то продаете! Мне следовало догадаться по вашим коробкам. Да и не только: вы ужасно похожи на Фло. Входите, дорогая, я принесу ключ.

В огромном величественном холле пол был вымощен черно-белыми мозаичными плитами, а широкую лестницу, ведущую наверх, украшала лепная балюстрада. Роскошно украшенный потолок вздымался на высоту по меньшей мере четырнадцати футов. Но какое бы внушительное впечатление ни стремился произвести архитектор, холл портила осыпающаяся штукатурка на потолке и на карнизах, свисающая паутина и голые деревянные ступеньки, стертые посередине бесчисленным множеством поднимавшихся по ним ног. Несколько секций балюстрады отсутствовали.

Я осталась в холле, пока Чармиан Смит удалилась в комнату на первом этаже, по-прежнему в сопровождении державшихся за ее юбку детей. Через открытую дверь я рассмотрела уютную современно меблированную квартирку и стены с красно-коричневыми тиснеными обоями. Кругом царила почти стерильная чистота, даже огромное эркерное окно, на мытье которого наверняка уходил не один час, сверкало.

— Держите, девушка.

— Спасибо. — Я взяла ключ и мельком подумала, ходят ли дети следом за своей матерью весь день. — Не подскажете, какой этаж мне нужен?

— Цокольный. Крикните нам, если вам что-нибудь понадобится.

— Благодарю.

Я снова вышла наружу. Вход на цокольный этаж находился за перилами и представлял собой круто спускающиеся вниз узкие бетонные ступеньки. Тусклый свет падал из маленького окошка. Я с трудом спустилась вниз, держа в руках коробки, и очутилась на крохотной площадке, захламленной обертками из-под чипсов и другим мусором. К моему ужасу, там же валялось несколько использованных презервативов. В который раз я подумала, во что это я позволила себя втянуть.

В маленькой прихожей с крючка свисали пластиковый дождевик и зонтик, а на внутренней двери красовалась латунная подкова. Я повернула ручку, и дверь открылась.

Первое, что я почувствовала, войдя внутрь, это запах заплесневелой сырости и холод, от которого по коже побежали мурашки. Хотя на улице ярко светило солнце, я ничего не видела. За дверью я нащупала выключатель и повернула его. Сердце у меня упало. Комната оказалась забита мебелью, и на каждом пятачке свободного места стояли фигурки, вазочки и прочие украшения. В комнате громоздились два буфета, один очень старый и поистине гигантский, высотой футов в шесть, не меньше, с выдвижными ящичками вверху. Второй более современный, но столь же огромный. Под окном стоял сундук, покрытый красной бахромчатой шалью и красивой кружевной салфеткой. Сверху на них была водружена ваза, полная искусственных шелковых цветов: маки. Я потрогала их. Поразительно! Их как будто подбирали в тон шали. Пожалуй, я и сама так сделала бы.

Я медленно прошлась по комнате, которая тянулась вдоль всего дома. Примерно посередине в стену были вделаны две массивные балки, поддерживающие столь же массивную дверную перемычку, сплошь черные, украшенные мелкими латунными бляшками. В облицованном зеленой плиткой камине притаилась древняя газовая горелка, а по обе стороны от нее высились серванты и шкафы. Я открыла дверку одного из них. Все полки были битком забиты: одежда, посуда, книги, постельное белье, какие-то украшения в коробках…

— Я не справлюсь сама, — вслух произнесла я. Я понятия не имела, с чего начинать, и, похоже, мне понадобится еще добрая сотня коробок кроме тех, что я принесла с собой.

Окно в дальнем конце комнаты выходило в крошечный дворик, который располагался на одном уровне с задней частью квартиры. Там стояли деревянная скамейка, стол и подставка для цветов с чахлыми анютиными глазками. Стена оказалась розовой, почти того же оттенка, что и моя гостиная — еще одно свидетельство того, что вкусы у нас с тетушкой Фло совпадали. Женщина сверху сказала, что я похожа на Фло, и мне вдруг захотелось найти какую-нибудь ее фотографию.

Я обернулась и снова осмотрела комнату. На этот раз мне показалось, что она не лишена своеобразного очарования. По отдельности вещи не соответствовали друг другу, но вместе создавали недурной ансамбль. В комнате стоял большой обитый коричневым плюшем диван и парное к нему кресло, спинка и подлокотники которого украшали вязаные подстилки. Тетушка Фло явно испытывала предубеждение против свободного пространства. На нескольких маленьких столиках красовались фотографии, все в окружении вазочек с шелковыми цветами. Пол был покрыт линолеумом, имитирующим красно-синюю плитку, а перед камином лежал лоскутный ковер ручной работы. Рядом с вполне современным музыкальным центром, под дымчатой крышкой которого виднелась пластинка, стоял телевизор с большим экраном.

Если бы только не холод! На полке над камином я обнаружила коробок спичек. Я зажгла одну, просунула ее между прутьями к горелке и повернула ручку. Раздался хлопок, с ревом вспыхнуло пламя, перешедшее затем в ровное горение.

Я протянула к огню руки, чтобы согреться, и вспомнила, что собиралась поискать фотографию Фло. Спустя некоторое время я снова принялась бродить по комнате, пока наконец нашла несколько штук на прислоненном к стене столике с раздвижными ножками и откидной крышкой. Около дюжины фотографий стояли по обе стороны стеклянного кувшина с анемонами.

Первая представляла собой цветной снимок двух женщин, стоящих, похоже, на рыночной площади. Я узнала Фло, ведь я видела ее на похоронах тети Салли. Несмотря на преклонный возраст, было заметно, что в молодости Фло была хорошенькой. Она улыбалась в объектив спокойной милой улыбкой. Волосы женщины рядом с нею, одетой в шубку из шкуры леопарда и черные краги, отливали неестественно рыжим цветом. Я перевернула фотографию. Надпись на обороте гласила: «Я и Бел в Блэкпул-Лайтс, октябрь 1993 г.»

Нашлась здесь и свадебная фотография тети Салли времен войны, такую же я видела у бабушки. Невеста в полосатом костюме и белой фетровой шляпе смахивала на персонаж из журнала «Гайз энд Доллз». Еще одно свадебное фото: на нем двое в военной форме. Несмотря на грубое одеяние, женщина казалась поразительно красивой. На обороте было написано: «Свадьба Бел и Боба, декабрь 1940 г.» Должно быть, Фло и Бел дружили всю жизнь.

Я нашла еще две свадебные фотографии Бел: «Свадьба Бел и Айвора, 1945 г.», снятая, вероятно, за границей, как мне показалось, и «Свадьба Бел и Эдварда, 1974 г.», на которой рядом с обаятельной и эффектной Бел стоял пожилой мужчина немощного и болезненного вида. Наконец, я держала в руках фотографию юной Фло — снимок уже начал желтеть по краям. На заднем плане виднелась какая-то жалкая развалюха, над дверью которой красовалась вывеска «Прачечная Фрица». Мужчина в темном костюме и очках с проволочными дужками — Фриц? — стоял в окружении шестерых женщин в фартуках и с тюрбанами на головах. Узнать среди них Фло не составляло труда, потому что мы с ней действительно были очень похожи, если не считать того, что она улыбалась так, как я не улыбалась никогда в жизни. Фло выглядела на свои неполные восемнадцать лет и, казалось, лучилась счастьем — оно светилось в ее глазах, в ямочках на щеках и в лукавой улыбке ее чудных губ.

Я поставила фотографию в серебряной рамочке на стол и вздохнула. Более полувека разделяло мою двоюродную бабушку, сфотографированную в Блэкпуле, и ту женщину, которая стояла перед «Прачечной Фрица», тем не менее годы не смогли изменить выражения ее лица.

Я отвернулась, чтобы заняться делом, ради которого пришла сюда, как вдруг на глаза мне попался студийный, сделанный в коричневых тонах портрет женщины с ребенком на руках. В чертах ее сурового, но привлекательного лица проглядывало что-то знакомое. Дети всегда были для меня загадкой, так что возраста малыша я определить не могла, — просто мальчишка в старомодном детском матросском костюмчике, — но он был очаровательный! Я перевернула снимок и прочла на обороте: «Эльза Камерон с Норманом (крестником Марты) в его первый день рождения, май 1939 г.».

Этот ребенок — мой отец!Его мать умерла задолго до моего рождения.

Я бросила фотографию лицом на стол. Меня снова затрясло. Только я собралась снова присесть на корточки перед огнем, как увидела на серванте бутылку шерри, по всей видимости, недавно открытую. Мои натянутые как струна нервы нуждались в успокоении. На полке внизу, где я рассчитывала найти стаканы, я обнаружила еще пять бутылок шерри, а рядом на деревянной подставке висело несколько фужеров. Я налила себе фужер, выпила, наполнила снова, подошла к дивану и опустилась на подушки. Голова у меня шла кругом. Как могло случиться, что из такого очаровательного ребенка вырос такой монстр ?

Шерри быстро оказало свое действие, и напряжение начало потихоньку отпускать меня. В средней подушке нашлась удобная вмятина, в которой я и устроилась со всем возможным комфортом. Вероятно, Фло любила сидеть именно на этом месте. Снаружи иногда доносился шум проезжавших машин, я слышала, как на площади играют дети. Мимо шли люди, их каблуки стучали по тротуару, но через маленькое окошко рядом с дверью я видела только их ноги, от колен и ниже.

Я поставила пустой стакан и мгновенно уснула.

Когда я проснулась, была уже почти половина пятого. Глаза у меня жгло, как огнем, что я приписала воздействию шерри, хотя оно не показалось мне особенно невкусным. Я бы отдала все на свете за чашку чая или кофе, но вспомнила, что еще не видела ни кухни, ни спальни.

С трудом поднявшись на ноги, я заковыляла к двери в задней части комнаты, открыв которую, я попала в маленький внутренний холл с кафельным полом и еще двумя дверями, по правую и левую руку. Последняя вела в маленькую спартанскую кухоньку с глубокой фарфоровой раковиной, плитой, превосходившей возрастом даже ту, которая стояла у матери, и микроволновую печь с цифровым управлением. Холодильника не было. В подвесном шкафчике кроме нескольких пачек печенья обнаружился кофе и, к моему облегчению, кувшинчик со сливками. Я положила по чайной ложечке того и другого в разрисованную цветами кружку и поставила ее в микроволновку нагреваться.

Ожидая, пока вода закипит, я вернулась во внутренний холл, открыла вторую дверь и включила свет. В спальне преобладал белый цвет — и занавески, и стены, и покрывало на кровати. Под кроватью аккуратно стояли розовые домашние тапочки с меховой опушкой. На стене висело большое распятие, а на комоде с шестью выдвижными ящиками стояла статуэтка Христа, окруженная изваяниями поменьше. Стены были увешаны картинами на библейские сюжеты: снова Господь, младенец Иисус, дева Мария, а также всевозможные святые. В остальном комната оказалась крайне скудно меблированной: помимо комода, там стоял только платяной шкаф с узким зеркалом на всю дверцу, маленький плетеный ночной столик, а на нем: старомодный будильник, лампа с белым абажуром и роман издательского дома «Миллз энд Бун» с тисненой торговой маркой. К лампе прислонился старый коричневый конверт стандартного формата. Я подняла его и сунула в карман своего полотняного жакета. В нем могла оказаться пенсионная книжка Фло, счет которой следовало аннулировать.

Комод и платяной шкаф привели меня в восторг. По виду — из мореного дуба, и отполированы до зеркального блеска. Я подумала, что они прекрасно смотрелись бы в моей квартире. Я не отказалась бы и от кровати с латунной рамой. Мебель для собственной спальни я покупала в разобранном виде, и у меня ушло несколько недель на ее сборку.

В кухне запищал зуммер микроволновой печи. Я села на кровать, и у меня сразу возникло ощущение необыкновенной мягкости, как будто я сидела на облаке. Я принялась раскачиваться взад и вперед, но остановилась, заметив свое отражение в зеркале: высокая грациозная молодая женщина намного моложе своих лет, одетая в белое с розовым, с длинными стройными ногами и волосами, отливавшими серебром в свете лампы. Ее широкий, мягко очерченный рот слегка кривился. Она по-детски наслаждалась, раскачиваясь на кровати. В школе меня дразнили «Буратино» из-за прямого патрицианского носа, но мать Джеймса как-то обронила: «Милли, какие у тебя великолепные черты лица. Некоторые женщины заплатили бы целое состояние пластическому хирургу за операцию, чтобы приобрести такие скулы».

Молодая женщина, отражавшаяся в зеркале, забыла воспользоваться румянами и действительно выглядела бледной, как ей и говорили окружающие, но меня поразила безжизненность, которая светилась в ее зеленых глазах.

Я взяла кофе и пакетик сладких сливок с собой в гостиную, включила телевизор и сначала посмотрела сериал «Соседи», а потом старый вестерн по каналу «Би-би-си-2».

Фильм уже заканчивался, когда, взглянув в маленькое окошко, я заметила Чармиан Смит, величественной поступью спускавшуюся по бетонным ступенькам. Я ногой отшвырнула коробки в сторону и распахнула дверь, чувствуя себя немного неловко, когда она одарила меня теплой улыбкой, как будто мы с ней лучшие подруги.

— Я совсем забыла о вас, пока наша Минола — это моя дочь — не собрала своих детей и не сказала мне, что в квартире Фло горит свет. Мой муженек только что вернулся домой, и я подумала, может быть, вы согласитесь перекусить с нами. — Она вошла в комнату, не дожидаясь приглашения, и это получилось у нее вполне естественно, как нечто само собой разумеющееся и привычное.

— Чем занимается ваша дочь? — Для меня стало неожиданностью, что Чармиан оказалась бабушкой тех детей, которых я видела раньше.

— Она учится работать на компьютере. Когда Джей, это мой сын, поступил в прошлом году в университет, она решила, что пришло время и ей заставить работать свои мозги. — Чармиан выразительно закатила свои карие глаза. — Я говорила ей, что она еще пожалеет, что выходит замуж в шестнадцать лет. Я говорила: «В жизни есть и другие вещи помимо мужа и семьи, дорогая», но ведь дети никогда не слушают родителей, правда? Я тоже не послушала свою мать, когда выходила замуж в том же самом возрасте.

— Полагаю, вы правы.

— Вы замужем? Извините, я даже не знаю вашего имени.

— Милли Камерон, и нет, я не замужем. — Мне хотелось, чтобы женщина ушла, и тогда я могла бы приступить к работе. Внезапно мне показалось очень важным, чтобы завтра я отвезла хотя бы с полдюжины коробок в «Оксфэм». К моему вящему неудовольствию, она грациозно опустилась в кресло, и ее длинные каплеобразные сережки качнулись, отражаясь в лоснящейся коже ее шеи.

— Я и не знала, что у Фло остались родственники после смерти ее сестры Салли, — сказала она, — если не считать дочери Салли, уехавшей в Австралию. И только когда после похорон Бел дала мне номер телефона, я узнала, что у нее была еще одна сестра.

Бел, женщина на фотографиях.

После похорон?

— Да. Еще одна сестра — Марта Колквитт. Это ведь ваша бабушка? — Я кивнула. — Я почувствовала себя ужасно неловко, когда я позвонила ей, а старушка разрыдалась, но Бел сказала, что Фло хотела, чтобы все было именно так. — Чармиан окинула комнату грустным взглядом. — Никак не могу привыкнуть, что ее больше нет. В последний год я заходила к ней по несколько раз на дню, ведь она не выходила отсюда из-за своих ужасных головных болей.

— Это очень любезно с вашей стороны, — выдавила я.

— Господь с вами, девочка, при чем тут любезность? Она этого заслуживала, вот и все. Фло всегда оказывалась рядом, когда была нужна мне, — это она нашла мне работу в прачечной самообслуживания, когда мои дети были еще маленькими. После этого моя жизнь переменилась. — Она откинулась на вязаную салфетку, готовая, казалось, расплакаться. Затем, в очередной раз, она обвела взглядом комнату. — Здесь как в музее, правда? Какой стыд, что все это пропадет. Люди всегда привозили ей всякие безделушки. — Она показала на латунные бляшки на балках. — Мы привезли ей ключ и маленькую собачку из Клактона. Она стала любимой игрушкой Фло — и моей. — Она легко и ловко выбралась из кресла и включила лампу, стоящую на телевизоре.

Я уже обратила внимание на лампу с пергаментным абажуром на деревянной подставке. Она показалась мне безвкусной и напомнила дешевую рождественскую открытку: стоящие в ряд смеющиеся дети, одетые так, как было принято на этой самой площади сотню лет назад: в меховые шапки, муфты, высокие ботинки на шнуровке.

— Я выключу верхний свет, чтобы вы смогли насладиться зрелищем, когда лампа разогреется, — сказала Чармиан.

К моему удивлению, абажур начал медленно вращаться. Сначала я даже не поняла, что внутри был спрятан еще один, который двигался в противоположном направлении. Дети прошли мимо магазина игрушек, кондитерской, церкви, рождественской елки, украшенной цветными лампочками. По невысокому потолку длинной комнаты побежали тени. Над моей головой двигались неясные, расплывчатые фигуры людей в натуральную величину.

— Том привез ей эту штуку откуда-то из Австралии.

Движущаяся лампа буквально загипнотизировала меня. «Том?»

— Приятель Фло. Она любила сидеть в кресле, включив эту лампу, и слушать музыку. Лампа все еще горела, когда я спустилась сюда в тот день, когда ее нашли мертвой в парке. Вы знаете, что ее сбила машина?

— Моя мать говорила мне об этом.

— Они так и не нашли того, кто это сделал. Бедняжка! — Вот теперь Чармиан и в самом деле расплакалась. — Я так по ней скучаю. Мне страшно даже представить, как она умирала в одиночестве.

— Мне очень жаль. — Я подошла и неловко дотронулась до руки женщины. У меня не было ни малейшего представления, как следует утешать незнакомца. Может быть, другой человек, не с такими безжизненными глазами, как у меня, смог бы обнять плачущую женщину, но я просто не могла сделать этого, как не могла расправить крылья и полететь.

Чармиан высморкалась и вытерла слезы.

— Ну, что же, мне пора идти. Герби ждет свой чай — и, кстати, дорогая, не хотите ли присоединиться к нам?

— Большое вам спасибо, но, пожалуй, нет. Здесь еще так много работы. — Я обвела рукой комнату, которая пребывала в том же состоянии, как и шесть часов назад, когда я вошла.

Чармиан пожала мне руку.

— Ну, тогда в следующий раз, хорошо? Вам потребуется не одна неделя, чтобы разобрать все это. Я бы предложила помощь, но мне невыносима сама мысль о том, что замечательные вещи Фло будут упакованы в коробки.

Я смотрела, как она взбирается по ступенькам снаружи. Я собиралась спросить, когда следует внести арендную плату, чтобы доплатить за несколько недель, если понадобится. Я даже не заметила, что наступил вечер и быстро стемнело. На улице зажглись фонари, и уже пора было задергивать занавески. И вот тогда я заметила, что снаружи кто-то стоит. Я прижалась лицом к стеклу и посмотрела вверх. Это была девушка лет шестнадцати, в облегающей алой мини-юбке, которая едва прикрывала ее ягодицы и подчеркивала изгибы стройной фигуры. Было что-то неприличное в ее позе, в том, как она облокотилась на перила, поставив одну ногу перед другой, в том, как она держала сигарету, поддерживая левой рукой локоть правой, и я мгновенно поняла, кто она и чем занимается. Снова прижавшись лицом к стеклу, я посмотрела в другую сторону и увидела еще двух девушек, которые стояли перед следующим домом.

— О Господи! — Мне стало страшно. Вероятно, мне все-таки следовало сказать кому-нибудь, где я нахожусь — Джеймсу или своей матери, — но я не помнила, чтобы видела в квартире телефон и, вопреки совету Джорджа, оставила свой мобильник в конторе. Пожалуй, нужно выпить еще кофе и ехать домой, а в воскресенье вернуться и начать упаковывать вещи.

В кухне стоял жуткий холод. Неудивительно, что у Фло не было холодильника — он был ей не нужен. Дрожа всем телом, я вернулась к дивану, обеими руками держа кружку с кофе. Странно, но комната показалась мне еще уютнее, теперь, когда я знала о девушках снаружи. Мне больше не было страшно, я чувствовала себя в безопасности, как будто само пребывание в четырех стенах квартиры тетушки Фло должно было уберечь меня от неприятностей.

Тут я почувствовала, что в мое бедро упирается что-то твердое, и вспомнила о конверте, который нашла в спальне. Пенсионной книжки в нем не было, зато лежало несколько газетных вырезок, пожелтевших и ломких от старости, соединенных скрепкой. Они были вырезаны преимущественно из «Ливерпул Дэйли Пост» и «Эхо». Я поискала наверху дату — это оказалась пятница, 2 июня 1939 года, — а затем пробежала глазами текст внизу.

«"Тетис" попал в подводную ловушку» — гласил самый верхний заголовок, набранный крупными буквами. Ниже более мелким шрифтом: «Подводная лодка не может всплыть в ливерпульской бухте — Адмиралтейство заверяет родственников, что все находящиеся на борту будут спасены».

Я взяла другую вырезку, датированную следующим днем. «Надежда спасти людей, запертых в «Тетисе», умирает. Убитые горем родные и близкие моряков собрались в ожидании возле Управления «Кэммел Лэйрд» в Биркенхеде». В тот же день после обеда вышла «Эхо»: «Надежды спасти 99 человек на «Тетисе» практически нет», а в воскресенье заголовки гласили: «Все надежды потеряны…».

Зачем Фло хранила их?

Лампа на телевизоре вращалась, и дети делали рождественские покупки. Я вдруг заметила, что жду появления девушки в красном пальто и меховом берете. Она махала кому-то рукой, но этот кто-то так и не появился.

Фло сидела на этом самом месте сотни, нет, тысячи раз, наблюдая за девушкой в красном и слушая свои пластинки. Охваченная внезапным любопытством, я подошла к панели управления и принялась рассматривать кнопки и рукоятки. Я нажала клавишу «воспроизведение», и под пластиковой крышкой приподнялся рычаг звукоснимателя и двинулся к пластинке.

Послышался скрип и треск, а потом по комнате, в которой до того царила тишина, если не считать шипения газовой горелки, поплыли звуки отдаленно знакомой мелодии. Спустя некоторое время мужской голос, тоже странно знакомый, запел песню. Недавно по телевидению показывали фильм с его участием — пел Бинг Кросби. «Танцующие в темноте», — выводил голос, сладкий, как тающий шоколад.

Что же такого сделала Фло Клэнси, чтобы стать изгоем в собственной семье? Почему бабушка никогда не произносила ее имени? Бел, старая подруга Фло, попросила Чармиан Смит позвонить бабушке после похорон, «потому что так хотела бы Фло». Что такого случилось между сестрами, что они возненавидели друг друга? И почему на своем ночном столике Фло хранила вырезки о гибели подводной лодки?

Почти наверняка мне никогда не узнать правды о тетушке Фло, но какое это теперь имеет значение? Лампа медленно вращалась, по потолку бежали темные тени, музыка, нарастая, достигла крещендо, и я глубоко вздохнула и позволила очарованию окружающей обстановки увлечь себя. Произошло нечто неожиданное, нечто чудесное. Я еще никогда не ощущала такого душевного спокойствия и умиротворения.

ФЛО

1


Фло Клэнси открыла глаза, увидела, что стрелки на латунном будильнике, стоящем на высоком комоде, показывают половину восьмого, и едва не вскрикнула от отчаяния. Она опоздает на работу! Она уже выпрыгнула было из кровати, как вдруг сообразила, что сегодня — Духов день и можно оставаться дома.

Фу-у! Она бросила настороженный взгляд на своих сестер, которые крепко спали на двуспальной кровати всего лишь в нескольких футах от нее. Марта закатит концерт, если разбудить ее ни свет ни заря. Фло вытянула губы и легонько дунула на Салли, спавшую с краю, но у Сал лишь дрогнули коричневые ресницы; она повернулась на другой бок, ничего не видя и не слыша.

Однако Фло проснулась окончательно, и грех было оставаться в постели в такое замечательное утро. Она осторожно села — пружины ее односпальной кровати скрипели, как несмазанная телега — и потянулась. Солнечные лучи пробивались сквозь тонкие занавески, отчего розы на линолеуме казались настоящими. Она высунула ноги из-под одеяла и пошевелила своими белыми пальчиками. Как обычно, постельное белье сбилось комом — ее сестры отказывались спать с ней в одной кровати, утверждая, что она беспокойно вертится всю ночь напролет.

Может, рискнуть встать и потревожить Марту? Фло на мгновение задумалась. Ей придется одеваться на маленьком пятачке между гардеробом и комодом. С тех пор как их папа, железнодорожник, погиб — его задавил поезд неподалеку от станции Эдж Хилл, — им пришлось взять квартиранта, и девушки больше не могли разгуливать по своему маленькому домику на улице Бурнетт-стрит полуодетыми.

Платье, которое Марта надевала вчера вечером, когда вместе с Альбертом Колквиттом, их квартирантом, ходила посмотреть на Бетти Дэвис в «Маленьких лисятах», висело на дверце гардероба. Фло окинула его уничтожающим взглядом. Какое жалкое одеяние, темно-серого цвета, с серыми пуговицами — оно больше годилось для похорон, чем для свидания с мужчиной, за которого ты собиралась выйти замуж. Она посмотрела на голову сестры, видневшуюся над стеганым одеялом. Господи, и как она умудряется спать, когда на голове у нее миллион металлических бигуди? И разве можно всего лишь в двадцать два года намазывать лицо таким толстым слоем кольдкрема, что оно кажется лоснящимся изнутри?

Господи, прости меня! Опять она плохо думала о Марте, а ведь она любила ее так же сильно, как маму, и Салли, и мистера Фрица, которому принадлежала прачечная, где она работала. Но с тех пор как умер папа, а мама чувствовала себя не очень хорошо, Марта, похоже, решила, что теперь, как старшая, она должна Нести Ответственность и держать своих сестер в ежовых рукавицах. Не то чтобы папа был чрезмерно строг — он был добродушным и мягким. Глаза Фло наполнились слезами. Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, что его больше нет.

Ни одной лишней минуты она не могла оставаться в кровати. Фло опустила ноги на пол, встала и быстро надела свое лучшее розовое платье с белой оторочкой по воротнику и манжетами на коротких рукавах с буфами. Сегодня днем они с Сал поедут на пароме в Нью-Брайтон.

Осторожно сойдя вниз, она услышала, как в передней спальне тяжело дышит и храпит мать. Из кабинета не доносилось ни звука. Должно быть, мистер Колквитт уже ушел на работу, бедняга. Фло сочувствовала ему от всей души. Будучи кондуктором в трамвае, ему приходилось работать даже в те дни, когда большинство людей отдыхали.

Оказавшись в гостиной, она машинально прикоснулась губами к стопам Христа на распятии, которое висело над каминной полкой, а затем на цыпочках проскользнула в кухню в задней части дома, где умылась и почистила зубы. Она причесала свои светло-пепельные волосы перед зеркалом, прикрепленным над раковиной. На пробу она заплела их в две косы и заколола гребешком на затылке. Такую прическу она недавно видела в кино у Ирен Данн. Фло собиралась сделать себе такую же с тех самых пор. Она выглядела убийственно элегантной.

Она скорчила рожицу своему отражению в зеркале и уже собралась запеть, когда вспомнила примету: «Тот, кто поет до завтрака, плачет перед ужином». Кроме того, наверху все еще спали. Она сделает чай и отнесет им, когда услышит, что они проснулись. В те дни, когда им не нужно было идти на работу, Марта и Салли обожали сидеть в постели, подоткнув под спину подушки, и сплетничать. В отличие от Фло у обеих работа была просто жуткая: Марта закупоривала бутылки на пивоваренном заводе Гудлэда, а Салли продавала мясо в лавке на углу Смитдаун-роуд и Тунсталл-стрит.

Да, но в такой прекрасный день трудно удержаться от пения. Солнце отражается в плитах мостовой, а выбеленные стены заднего дворика сверкают так ярко, что на них больно смотреть. Фло набрала в чайник воды, поставила его на конфорку над камином в гостиной, открыла печную заслонку, так что угли, не прогоревшие за ночь, зашипели и зарделись янтарем, и решила станцевать. Глубоко вздохнув, она закружилась по комнате, как балерина, и вдруг внезапно остановилась, оказавшись в объятиях их квартиранта.

— Мистер Колквитт! Я думала, вы уже ушли. — Фло залилась краской до корней волос. Альберт в форменной одежде цвета морской волны с красной окантовкой улыбался во весь рот.

— Я рад, что не ушел, иначе я упустил бы шанс полюбоваться танцующей феей, которая хочет пожелать мне доброго утра.

— Доброе утро, мистер Колквитт, — запинаясь, проговорила Фло, вполне отдавая себе отчет в том, что он по-прежнему обнимает ее за талию.

— И вам того же, Фло. Сколько раз я просил вас, чтобы вы называли меня Альберт?

— Не помню. — К ее облегчению, он убрал руки, вошел в комнату и уселся в мягкое кресло, которое раньше было папиным. Фло не возражала, потому что ей нравился мистер Колквитт — Альберт, — хотя она никак не могла понять, почему Марта так стремилась заполучить в мужья вдовца вдвое старше себя. С тех пор как ее лучшая подруга, Эльза, вышла замуж за Юджина Камерона, Марта начала с ужасом воображать, что останется старой девой. Как и Фло, она унаследовала от матери стройную фигуру, пепельно-русые волосы и удивительные зеленые глаза, но, к сожалению, от отца ей досталось плохое зрение: она носила очки с девятилетнего возраста и так и не смогла с этим смириться. Она считала себя самой несчастной девушкой в мире, чьи надежды найти достойного мужа заранее обречены на провал.

Марта положила глаз на Альберта с того момента, когда он впервые появился у них в доме. Высокий и нескладный мужчина с круглым брюшком, выступающим вперед, как футбольный мяч. Хотя его нельзя было назвать красивым, у него было приятное лицо, а серые глаза искрились юмором. Легкие пушистые бакенбарды спускались вниз чуть ли не до подбородка, что казалось Фло немного легкомысленным. Но самый главный недостаток Альберта заключался в том, что он редко стирал свою униформу, так что от нее изрядно попахивало, особенно летом. От нее невыносимо воняло и сейчас, так что она предпочла бы открыть окно, если бы для этого ей не пришлось залезать к нему на колени.

— Не хотите чего-нибудь перекусить? — спросила она. Его арендная плата включала бесплатный завтрак и ужин, но он обычно уходил слишком рано, чтобы ему успелиприготовить завтрак, так что он компенсировал его обильным ужином с чаем, когда возвращался домой.

— Я бы не отказался от парочки гренков. А вода вон там кипит не для чая?

— Да, для чая. — Фло отрезала два ломтя хлеба и ловко нанизала их на длинную металлическую вилку для поджаривания.

— У вас другая прическа, — неожиданно сказала Альберт. — Очень красиво. Вы стали похожи на сказочную принцессу.

— Перестаньте.

Фло не говорила об этом ни одной живой душе, но ей иногда казалось, что она нравится ему больше Марты, хотя и не в романтическом плане, конечно. Она также подозревала, что он вовсе не склонен позволить хорошенькой очкастой Марте запустить коготки в собственную шкуру. Он, конечно, мог быть в два раза ее старше, и от него могло жутко пахнуть, но он не хотел жениться еще раз. Фло надеялась, что Марта не будет слишком уж настойчивой, в противном случае Альберт может и съехать. А они не могли позволить себе отказаться от тридцати шиллингов в неделю, которые он платил за стол и квартиру. На эти деньги они могли покупать туалетное мыло и хорошие мясные обрезки, то есть позволять себе удовольствия, которые в противном случае были бы для них недоступны. И хотя все трое работали, женщинам все-таки платили намного меньше мужчин.

Он съел свои гренки, выпил чай, сделал еще несколько комплиментов по поводу ее внешности и ушел на работу. Фло вернулась в гостиную, налила себе чашку чая и с ногами забралась в отцовское кресло. Ей хотелось помечтать о Томми О'Мара, пока все еще спали. Если бы в комнате оказалась Марта, помечтать никак не удалось бы — одно ее присутствие заставляло Фло чувствовать себя виноватой. На мгновение по ее лицу пробежало облачко. Томми был женат на Нэнси, но сумел объяснить это недоразумение к полному удовлетворению Фло. В следующем году, а может быть, и раньше, они с Фло поженятся. Лицо ее прояснилось. А пока этот замечательный день не настал, она имела полное право встречаться с Томми О'Мара тайком два раза в неделю у парка «Мистери».

Наверху закашляла Марта, и Фло затаила дыхание, но вскоре в доме снова воцарилась тишина. Она впервые увидела Томми во вторник после Пасхи, когда он вошел в прачечную через боковую дверь. Клиенты обычно входили через переднюю дверь, которая вела в маленькую комнатку, где за конторкой восседал мистер Фриц. Тот день был скучным, погода — прохладной, но боковая дверь всегда оставалась открытой, если не считать совсем уж морозных дней, потому что, когда работали все бойлеры, прессы и утюги, в прачечной становилось жарче, чем в турецких банях.

Фло гладила простыни в новом хитроумном паровом прессе, который недавно купил мистер Фриц. Ее рабочее место находилось ближе всех к двери, ее окутывал пар, поэтому она не замечала, что приближается какой-то человек, пока у нее над самым ухом голос с сильным ирландским акцентом не произнес:

— Милочка, у вас есть химическая чистка?

— Извините, у нас только прачечная. — Когда клубы пара рассеялись, она увидела молодого человека, который держал под мышкой коричневый костюм. На нем была серая рубашка без воротничка с высоко закатанными, несмотря на холод, рукавами, обнажавшая его мускулистые загорелые руки — на правой вытатуирован тигр. Твидовая кепка легкомысленно сдвинута на затылок, выставляя на обозрение непричесанные каштановые кудри. У него была тонкая, как у девушки, талия, чем он, должно быть, гордился, потому что его мешковатые вельветовые брюки поддерживал кожаный ремень, застегнутый на последнюю дырочку. На шее красовался небрежно повязанный красный платок, подчеркивающий беззаботное выражение его привлекательного загорелого лица.

— Ближайшая химчистка — у Томпсона, если идти по Гейнсборо-роуд до первого перекрестка, — ответила Фло. В животе у нее возник приятный холодок, пока она рассматривала его из-за гладильной машины. Он бесцеремонно уставился на нее, даже не пытаясь скрыть восхищения, засветившегося в темных глазах. Ей захотелось сорвать с головы белый тюрбан, чтобы он убедился, что на самом деле она еще красивее, особенно с распущенными светлыми волосами.

— Как вас зовут? — спросил он.

Фло разнервничалась так, как будто он попросил у нее фунтовую банкноту взаймы.

— Фло Клэнси, — запинаясь, пробормотала она.

— А я — Томми О'Мара.

— Понятно. — Он не сводил с нее глаз, как будто она работала в прачечной одна, и совершенно не обращал внимания на остальных женщин (их было пятеро), которые бросили работу, чтобы лучше рассмотреть его. Джози Драйвер обольстительно заулыбалась, выпрямившись над рубашками, которые должна была гладить.

— Полагаю, мне лучше заглянуть к Томпсону, — сказал он.

— Полагаю, так.

Он подмигнул.

— Пока, Фло, — круто развернулся и исчез.

— Пока, — прошептала Фло. У нее подкашивались ноги, а сердце колотилось как сумасшедшее.

— Кто это был? — с живостью воскликнула Джози. — Господи, я отдалась бы ему прямо здесь, если бы он только захотел!

Не успела Фло ответить, как Оливия Кнотт закричала:

— Его зовут Томми О'Мара. Он живет на соседней улице, и прежде, чем вы начнете строить ему глазки, вам не мешало бы знать, что он давно и благополучно женат!

Бешено бьющееся сердце Фло ушло в пятки. Женат!

Из своей каморки вышел мистер Фриц, чтобы узнать, из-за чего шум.

— К нам только что явились Франшот Тоун, Кларк Гейбл и Рональд Колман в одном лице и поинтересовались, не занимаемся ли мы химической чисткой, — издевательски ответила Оливия.

— Боже, Фло, да ты сама не своя. — Мистер Фриц лучезарно воззрился на нее сквозь очки в проволочной оправе. Это был толстенький добродушный мужчина невысокого роста с круглым лицом и копной вьющихся каштановых волос, одетый в утепленный коричневый комбинезон, что означало, что он собрался развозить чистое белье по клиентам, собирая грязное взамен. Оливия, которая работала здесь дольше всех и которую негласно считали кем-то вроде его заместителя, займет его место в конторе и будет отвечать на телефонные звонки.

— Я не нарочно, — невпопад ответила Фло.

— Как хорошо быть молодой и впечатлительной. — Он невесело вздохнул, как будто уже стоял одной ногой в могиле, хотя на самом деле ему не исполнилось и сорока. По каким-то соображениям мистер Фриц вечно напускал на себя крайне несчастный вид — хотя все знали, что он счастливейший человек на земле и самый милый и славный работодатель в мире. Он носил совершенно непроизносимую немецкую фамилию, так что все обращались к нему по имени — Фриц, — а его такую же полненькую супругу-ирландку именовали «миссис Фриц», а их восьмерых детей — троих девочек и пятерых мальчиков — называли «маленькими Фрицами».

Он удалился, и женщины вернулись к работе, радуясь мысли о том, что, как обычно по вторникам, он заедет к Синклеру, кондитеру, чтобы забрать комбинезоны и халаты, и, следовательно, привезет каждой по сливочному пирожному.

Как ни старалась Фло выбросить Томми О'Мара из головы, это ей не удавалось. Дважды она считала, что влюбилась, сначала во Фрэнка МакГи, а потом в Кевина Келли (она даже позволила Кевину поцелуй, когда он провожал ее домой с танцплощадки «Риалто», где они отмечали день Святого Патрика), но ее чувства к ним не шли ни в какое сравнение с тем, что она испытывала, вспоминая мужчину, так беззастенчиво ее разглядывавшего. Может ли быть так, что она влюбилась в человека, с которым обменялась едва ли дюжиной слов?

В тот вечер, когда они пили чай, Марта внезапно резко спросила:

— Что с тобой случилось?

Фло очнулась от своих грез, в которых неженатый Томми О'Мара сделал ей предложение. «Ничего!» — так же резко ответила она.

— Я три раза спросила, не хочешь ли ты пудинга.

— Бога ради, Марта, оставь девочку в покое. — Манеры Марты, которая вела себя так, будто дом принадлежал ей одной, иногда начинали раздражать маму, и это означало, что она находится в хорошем расположении духа. В другие дни усталость и апатия не давали ей вмешиваться. Все чаще и чаще Фло, придя с работы, заставала маму в постели. Мама потрепала свою младшую дочь по руке. «Она унеслась в мир грез, правда, дорогая моя? Я догадалась. Твои глаза сверкали так, будто ты думала о чем-то ужасно приятном».

— Так и есть. — Фло показала язык Марте, удалявшейся в кухню в задней части дома.

— Можно взять твое розовое платье на сегодняшний вечер, Фло? — спросила Салли. — Я иду в «Гранд» с Брайаном Малони.

— Он ведь, кажется, протестант? — прокричала с кухни Марта.

— Понятия не имею, — крикнула в ответ Салли.

В дверях появилась Марта, неодобрительно поджав губы.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты встречалась с протестантами, Сал.

— Это не твое чертово дело, — с раздражением бросила Фло.

Марта покачала головой.

— Не сквернословь, дорогая.

Салли неловко заерзала на стуле.

— Мы всего лишь идем в кино.

— Никогда не знаешь заранее, как будут развиваться твои отношения с парнем. Лучше не связываться с протестантом с самого начала.

— Сегодня я скажу ему, что больше не хочу с ним встречаться.

— В таком случае, тебе не понадобится выходное платье Фло. Надень что-нибудь старое. У него могут возникнуть ненужные мысли, если он увидит, что ты нарядилась, как на праздник.

У Фло злости не хватало на обеих своих сестер: на одну за то, что строит из себя начальницу, а на другую за то, что позволяет помыкать собой.

— А что ты сама делаешь сегодня вечером, Фло? — спросила мама.

— Я собиралась остаться дома и почитать — но могу сыграть с тобой в карты, если хочешь. — Когда был жив отец, они вдвоем могли часами играть в карты.

— Не стоит, дорогая моя. Я неважно себя чувствую. Пожалуй, пойду прилягу после того, как выпью чашечку чая. Не нужно класть мне яблочный пирог, Марта.

— Тебе нужно сходить к врачу, мам, — забеспокоилась Фло. Кейт Клэнси никогда не отличалась особым здоровьем или силой духа, а после внезапной страшной смерти своего любимого мужа она, казалось, потеряла интерес к жизни, день ото дня становясь все более хрупкой.

— Я тоже так думаю. — Марта погладила мать по волосам, которые буквально за одну ночь превратились из светло-пепельных в седые.

— И я, — присоединилась Салли.

На мамином лице появилось упрямое выражение, которое они видели уже не раз.

— Послушайте, не начинайте все с начала, — строго ответила она. — Я вам уже говорила, что не пойду к врачу. Он найдет у меня какую-нибудь болячку, а я ни за что не позволю им разрезать меня. Я просто устала, вот и все. Вот потеплеет, и мне станет лучше.

— Ты принимаешь те желчегонные пилюли, которые я тебе купила?

— Они лежат на столике рядом с моей кроватью, и я принимаю их каждое утро.

Девушки обменялись озабоченными взглядами. Если мама уйдет так скоро после смерти отца, то они не переживут этого.

Мама легла, а Салли начала готовиться к встрече с Брайаном Малони. Перед самым уходом Марта заставила ее снять сережки, будто дешевенькие перламутровые блестяшки от Вулвортса способны так воодушевить мужчину, что он сделает предложение не сходя с места и Салли будет чувствовать себя обязанной принять его!

Сегодня подошла очередь Фло мыть и вытирать посуду. Она убрала со стола, вытряхнула белую скатерть на заднем дворе, расправила подкладку из синели и сложила одну половинку стола, перед тем как снова застлать его белой скатертью к приходу квартиранта. Ужин, достойный Гаргантюа, разогревался в духовке. Фло накрыла для Альберта стол: положила нож, вилку и ложку, приправа — справа, горчица — слева. Закончив, она уселась в кресло с недочитанным романом «Разбитая любовь, разбитые мечты».

Вошла Марта и принялась поправлять приборы на столе, как будто они стояли неправильно.

— Фло Клэнси, вечно ты утыкаешься в свои книги, — обронила она.

— Ты стонешь, когда я ухожу, и ворчишь, если я остаюсь. — Фло скорчила гримасу своей сестре. — Чем, по-твоему, я должна заниматься ночи напролет? Сидеть на месте и красить ногти?

— Я не стонала, а просто констатировала факт. — Марта окинула стол критическим взором. — Ты поухаживаешь за Альбертом, когда он придет?

— Разумеется. — Надо было всего-то перенести тарелку из духовки на стол, что Альберт, без сомнения, мог проделать самостоятельно, если бы помочь ему было некому.

— Я бы осталась сама, но пообещала Эльзе Камерон навестить ее. Ребенок ужасно действует ей на нервы. Я уверена, она колотит его почем зря, а ведь бедному малышу не исполнилось еще и годика.

— Норман? Он славный мальчуган. Я бы не отказалась иметь такого сына сама.

— Я тоже. — Марта воткнула булавку в маленькую шляпку с вуалеткой и со вздохом поправила очки перед зеркалом. Она была одета аккуратно и празднично, в длинную серую юбку и кардиган того же цвета, хотя ей предстояло всего лишь пройтись до угла. Весь ее наряд стоил десять шиллингов в магазинчике Пэдди. — Проблема в том, Фло, что я начинаю думать, что у Эльзы не все в порядке с головой. С тех пор как родился Норман, она ведет себя очень и очень странно. Как-то я застала ее за тем, что она распускала свое вязание, и когда я спросила, зачем она это делает, она не смогла ответить. Может, все было бы не так уж плохо, будь Юджин дома, но ведь он служит в торговом флоте, а это значит, что он практически не бывает дома.

— Это просто кошмар, — совершенно искренне вырвалось у Фло. Норман Камерон был крестником Марты и самым восхитительным ребенком, которого она когда-либо видела. Чертовски неприятно, что он сводит с ума свою мать. — Разве Юджин не может найти другую работу?

— Нет, ведь сейчас масса безработных, — ответила Марта. — Имей в виду, скоро все изменится, если начнется война.

— Войны не будет, — быстро возразила Фло. Она в страхе посмотрела на свою сестру. — Или будет?

— Ох, не знаю, дорогая. Если верить газетам, у этого Гитлера просто непомерные аппетиты.

Как и о смерти мамы, о войне лучше не думать. После ухода Марты Фло попыталась с головой уйти в книгу, но мужчина, по которому сходила с ума героиня романа, представлялся ей жалким подобием Томми О'Мара, и вместо букв на странице перед ней вставал его образ: темные бесстыжие глаза, беззаботное лицо, залихватски заломленная на бок кепка. Фло старалась внушить себе, что лучше всего ей не видеть Томми О'Мара. Но если она произвела на него такое же потрясающее впечатление, как и он на нее, он мог пригласить ее на свидание, и, хотя добрая католичка никогда, никогда не станет встречаться с женатым мужчиной, у Фло вовсе не было уверенности, что ей удастся устоять перед Томми О'Мара.

Она увидела его снова всего лишь два дня спустя. Он вошел в прачечную, держа в руках две белые рубашки, которые и без того выглядели совершенно чистыми и свежими. Фло подняла голову от пресса и обнаружила, что он улыбается ей так, будто она — единственная женщина в мире, и плевать ему на прачечную.

— Я хочу, чтобы вы выстирали это, пожалуйста.

Прошло довольно долгое время, прежде чем Фло смогла ответить.

— Вам нужно отнести это через переднюю дверь в контору, и мистер Фриц даст вам талон, — ответила она чужим и незнакомым голосом.

Томми нахмурился.

— Значит ли это, что я не увижу вас, когда буду забирать белье?

— Боюсь, что да, — голос ей по-прежнему не повиновался.

Он перебросил рубашки через плечо, засунул большие пальцы рук за ремень и стал раскачиваться с пятки на носок.

— В таком случае, я не намерен терять времени. Не согласитесь ли вы как-нибудь пойти со мной на прогулку, Фло? Попутно мы можем выпить пивка — вы ведь достаточно взрослая, чтобы зайти в пивную, правда?

— В мае мне исполнится девятнадцать, — едва слышным голосом ответила Фло. — Хотя я еще никогда не была в пив… в баре.

— Ну, все бывает в первый раз. — Он подмигнул. — Тогда увидимся завтра вечером, в восемь часов у ворот парка «Мистери», в конце Смитдаун-роуд.

— Хорошо. — Она смотрела ему вслед, сознавая, что сделала что-то совершенно недопустимое. Фло чувствовала себя очень взрослой и опытной, будто внезапно оказалась намного старше Салли и Марты. Завтра вечером она идет на свидание с женатым мужчиной, и, самое удивительное, ей на это наплевать !

— Что ему понадобилось? — Оливия Кнотт вернула ее на землю, больно ткнув пальцем под ребра.

— Он принес свои рубашки не туда, куда следовало. Я отправила его к переднему входу.

Оливия озабоченно нахмурилась.

— Он ведь не приглашал тебя на свидание, а?

Первый раз в жизни Фло солгала.

— Нет.

— Он положил на тебя глаз, это очевидно. Он умеет очаровывать, этого у него не отнимешь, но таким честным девушкам, как ты, Фло, лучше держаться подальше от таких, как Томми О'Мара.

Но Фло уже погибла. Она пошла бы на свидание с Томми О'Мара, даже если бы Оливия сообщила ей, что он сам дьявол во плоти.

Пятница оказалась еще одним тусклым днем, дождь то начинался, то переставал, пока наконец после полудня не выглянуло солнце. В темно-голубом небе оно казалось мягким, как воск, и его нежные и робкие лучи наполняли воздух золотистым сиянием.

Направляясь к парку, Фло чувствовала себя престранно. Каждый шаг приближал ее к чему-то очень важному, будто она шла навстречу своей судьбе, и ей казалось, что после сегодняшнего вечера все будет не таким, как раньше. Она вспомнила ложь, которую преподнесла дома — что идет к Джози Драйвер, потому что та заболела и мистер Фриц хотел узнать, как она себя чувствует, — это было все, что она смогла придумать, когда Марта потребовала от нее сказать, куда это она собралась.

Когда Фло оказалась на месте, Томми уже поджидал ее. Одетый в чуточку великоватый темно-синий костюм, в рубашку в бело-голубую полоску с высоким стоячим воротничком и серый галстук, он стоял перед воротами, насвистывая. На затылке под тем же бесшабашным углом сидела едва ли более пристойная кепка. От одного вида этого нахального и дерзкого мужчины Фло едва не лишилась чувств.

— А вот и вы! — Он улыбнулся. — Вы опоздали. Я боялся, что вы передумаете.

Такая мысль даже не приходила ей в голову. Она нервно улыбнулась и сказала:

— Привет.

— Вы отлично выглядите, — одобрительно сказал он. — Вам идет зеленый. Как раз в тон вашим глазам. Это было первое, на что я обратил внимание, когда вошел в прачечную, — на ваши зеленые глаза. Держу пари, у вас отбоя нет от ухажеров.

— Не совсем, — пробормотала Фло.

— В таком случае, местные парни, должно быть, сошли с ума!

Когда он взял ее под руку, на Фло пахнуло смешанным ароматом крепкого табака и карболового мыла. У нее снова похолодело в животе, когда они пошли по парку, хотя «Мистери» больше походил на площадку для гольфа: огромное поле травы в окружении деревьев. За парком тянулась железная дорога Ливерпуль — Лондон. Деревья возрождались к жизни, готовясь встретить лето, и бледные солнечные лучи просачивались сквозь ветки, которые бросали пятнистую тень на траву.

Без каких-либо просьб и намеков Томми коротко поведал ей историю своей жизни. Он родился в Ирландии, в графстве Лимерик и приехал в Ливерпуль десять лет назад, когда ему было двадцать.

— У меня четырнадцать братьев и сестер, и половина из них все еще живет дома. Я посылаю матери несколько шиллингов, когда у меня бывают лишние.

Фло сказала: она думает, что он поступает очень благородно. Она поинтересовалась, где он работает.

— Я слесарь-монтажник на верфи «Кэммел Лэйрд» в Биркенхеде, — хвастливо ответил он. — Видели бы вы корабль, который мы сейчас строим. Это подводная лодка класса «Т», «Тетис». Угадайте, сколько она стоит?

Фло призналась, что не имеет ни малейшего понятия.

— Триста тысяч монет!

— Триста тысяч! — выдохнула Фло. — Она что, сделана из золота?

Он рассмеялся и сжал ее руку.

— Нет, но это самая последняя модель. Если бы вы видели приборы в боевой рубке! И у нее десять торпедных аппаратов. Не завидую немецкому кораблю, который окажется поблизости от «Тетиса», если будет война.

— Войны не будет, — упрямо возразила Фло.

— Женщины всегда так говорят. — Он коротко рассмеялся.

Она сообразила, что об одной очень важной подробности своей жизни он не упомянул — о своей жене. Какое-то время они молча шагали по траве, если не считать того, что он насвистывал. Апрельское солнце начало опускаться за деревья.

Вероятно, Томми догадался, о чем она думает, потому что внезапно сказал: «Мне следовало сказать вам об этом раньше, Фло. Я женат».

— Я знаю, — отозвалась Фло.

Он удивленно поднял тонко очерченные брови:

— Кто вам сказал?

— Одна женщина на работе, Оливия Кнотт. Она живет на соседней с вами улице.

— Ах, вот как. — Он скорчил недовольную мину. — Я удивлен, что вы пришли, зная об этом.

А вот Фло ничему не удивлялась: она пришла бы даже в том случае, если бы ей сказали, что у него целый гарем.

Они дошли до края «Мистери» и оказались на Гейнсборо-роуд. Томми завел ее в первый же бар, который попался им на пути.

— Что вы будете пить? — спросил он.

— Не знаю.

До этого дня из спиртного Фло пила только маленький стаканчик шерри на Рождество.

— Я возьму вам портвейн с лимоном. Этот напиток обычно нравится женщинам.

В баре было полно народу. Пока Томми ходил за напитками, Фло огляделась по сторонам, беспокоясь, что кто-нибудь узнает ее, но вокруг были сплошь незнакомые лица. Она заметила, что многие женщины окидывали Томми оценивающими взглядами, пока он в ожидании напитков стоял у стойки, небрежно отставив ногу. Без сомнения, здесь он был самым красивым мужчиной — и он был с ней! Фло едва не задохнулась от восторга, и как раз в этот момент он обернулся и подмигнул ей.

Фло попыталась подмигнуть в ответ, но ресницы предательски затрепетали, и у нее ничего не получилось. Томми рассмеялся над ее стараниями, подходя к их столику с напитками в руках.

— Знаете, — прошептал он, — вы здесь самая красивая девушка, Фло Клэнси, может, самая красивая девушка в Ливерпуле. Между нами есть что-то родственное, даже что-то необычное, правда? Я понял это в ту самую минуту, когда увидел вас. Такое нечасто случается между мужчиной и женщиной, но у нас с вами это случилось.

Фло хотелось заплакать. Кроме того, она хотела сказать что-нибудь умное и значительное, но смогла произнести только:

— Я тоже так думаю.

Томми одним глотком осушил полкружки и со стуком поставил пинтовую емкость на стол. Он вытащил из кармана табакерку и ловко скрутил сигарету из толстых темных листьев, пахнущих смолой. Он подтолкнул табакерку по столу к Фло, но она покачала головой.

— Пожалуй, мне пора рассказать вам о Нэнси, — напыщенно заявил он.

— Нэнси?

— О моей жене. Это не настоящий брак, Фло, недействительный во всех отношениях. — Он испытующе посмотрел на нее. — Я встретил Нэнси в Испании, когда воевал на гражданской войне. Она цыганка. Не буду отрицать, она совершенно очаровала меня. Будь у меня возможность, я бы женился на ней официально, но вместо этого я позволил Нэнси поступить по-своему.

То, о чем он ей рассказал, показалось ей самым замечательным любовным романом, о котором она когда-либо слышала. Они с Нэнси «дали друг другу слово при обручении», как он выразился, на цыганской свадьбе в лесу близ Барселоны.

— Британское законодательство или римско-католическая церковь не признают такого брака, — заметил он презрительно. Он уже давно собирался оставить Нэнси и, как только ей станет лучше, сразу уйдет от нее. — И вот тогда я смогу жениться на английской девушке, теперь уже по-настоящему. — Он сжал руку Фло и заглянул ей в глаза. — И вы знаете, кто это будет, правда ведь?

Фло почувствовала, как ее обдало жаром. Она с трудом проглотила комок в горле.

— А что случилось с Нэнси?

Томми вздохнул.

— Вообще-то мне не очень приятно говорить об этом, милая. Это то, что называется «женскими болезнями». Она была в больнице на Смитдаун-роуд, и доктора сказали, что все пройдет месяцев примерно через шесть. Я не хочу уходить, пока ей не станет лучше, — добродетельно добавил он.

Чувство вины, которое притаилось в глубине души Фло (ведь она пошла на свидание с женатым мужчиной!), исчезло без следа, как и подозрение, что он рассказал ей о Нэнси только потому, что в противном случае она все равно узнала бы об этом, только от других. Оказывается, он чуть ли не холостяк! Однако, пожалуй, ей не стоит рассказывать о нем и его необычных обстоятельствах своей семье. Марта, например, никогда не поймет такого. Фло ни о чем не скажет им до тех пор, пока они не поженятся.

— Я бы просил вас пока никому не рассказывать о том, что вы узнали от меня, милая, — с заговорщическим видом сказал Томми. — Я не хочу, чтобы люди знали о моей личной жизни, пока не наступит время рассказать им все.

— Я не скажу никому ни слова, — заверила его Фло. — Я уже решила, что вы будете моим секретом.

— Секретом! Мне по душе идея быть секретом в жизни Фло Клэнси. — Его карие глаза сверкнули. — Как насчет того, чтобы пропустить еще по стаканчику перед уходом?

— Нет, спасибо. — Портвейн с лимоном уже ударил ей в голову.

— Тогда я быстренько выпью еще одну кружечку, и мы пойдем.

Когда они вышли из бара, уже стемнело. На горизонте, там, где скрылось солнце, небо окрасилось в бледно-оранжевые тона, но над головой у них простирались темно-синие, почти черные небеса. Взявшись за руки, они брели по парку, шум уличного движения вдали становился все глуше и глуше, пока не стих совсем; теперь слышны были только их шаги по траве, шелест листьев и мотив, который насвистывал Томми.

— Что это за мелодия? — спросила Фло. — Что-то знакомое, а что именно, не вспомню.

— «Танцующие в темноте». Вы никогда не слышали ее раньше?

— Я не запомнила названия.

Он начал напевать. «Танцующие в темноте»… — Давайте, Фло. — Он схватил ее за талию и закружил. Фло откинула голову и засмеялась. — «Танцующие в темноте», — теперь они запели вместе.

Они остановились, когда мимо них прошли двое мужчин, и Фло зябко передернула плечами.

— Я забыла взять с собой свитер.

Томми обнял ее рукой за плечи.

— Вам не холодно. — Он положил ладонь ей на шею. — Вам жарко. Вы вспотели.

Она не понимала, жарко ей или холодно. Тело горело как в огне, тем не менее она снова вздрогнула. Томми крепче обнял ее и потянул к дереву, которое стояло неподалеку. Он прижал ее спиной к толстому стволу и заключил в объятия.

— Все эти дни я только об этом и думал.

Где-то в дальнем конце парка с грохотом промчался поезд, из трубы паровоза вырывались клубы дыма. Фло вспомнила отца, который погиб под поездом этой самой железной дороги, но эти мысли быстро улетучились: губы Томми прижались к ее губам, и она почувствовала, как ее затягивает неведомый водоворот. Голова закружилась, ей показалось, что она скользит все ниже и ниже. На мгновение она пришла в себя и обнаружила, что лежит на сырой траве, а над ней склонился Томми. Он расстегнул ей пуговицы на платье, и его губы ласкали ее грудь, а язык нежно прикасался к соскам. Фло выгнулась дугой и едва не закричала, — настолько чудесным и захватывающим оказалось это ощущение. Она знала, что сейчас должно случиться, она знала, что это плохо, но не могла остановить его так же, как не могла остановить восход солнца на следующее утро.

Томми задрал ей юбку, стянул с нее нижнее белье. Раздался треск разрываемых чулок, и она почувствовала его мозолистую руку у себя между ног. Он застонал, не переставая нашептывать ей на ухо: «Я люблю тебя, Фло», и она услышала чьи-то тихие вскрики и поняла, что эти звуки вырываются у нее самой. Все это время она перебирала пальцами его густые темные кудри, покрывая поцелуями его шею, уши…

Он показался ей таким огромным , когда вошел в нее, и ей стало больно, но боль вскоре прошла, превратившись в нечто такое, что невозможно описать словами, потому что нет таких слов…

Все завершилось жарким, яростным извержением, взрывом, после которого они почувствовали себя выжатыми и опустошенными, и теперь Фло вдруг ясно поняла, что родилась на свет только для того, чтобы ее любил Томми О'Мара.

— Господи, Фло! — хрипло выдохнул он. — Так хорошо мне еще ни с кем не было. — Спустя какое-то время он начал приводить ее одежду в порядок. — Одевайся, любимая, а то простудишься.

Фло прижала палец к его чувственным губам, ощущая, как ее любовь к нему струится по руке.

— Я люблю тебя, Томми.

— Я тоже люблю тебя, девочка.

Сверху донесся слабый гул голосов: Марта и Салли проснулись. Фло быстро встала с кресла, чтобы приготовить им чай. Направляясь в кухню в задней части дома, она сделала пируэт. Она всегда была счастлива, но с той самой ночи в парке «Мистери», когда она танцевала в темноте с Томми, счастье ее просто переполняло.

Они с Салли провели чудесный день в Нью-Брайтоне. Прокатились на ярмарочной площади на всех аттракционах подряд, даже на детских каруселях. Потом Салли жаловалась, что ее тошнит, но, вероятнее всего, причиной недомогания стала рыба с чипсами, за которой последовал гигантский рожок мороженого с клубничным сиропом. Но она быстро пришла в себя на пароме, на котором они возвращались домой и где познакомились с двумя моряками, пригласившими их в кино. «Почему ты прогнала их?» — пожаловалась Салли, когда они уже ехали на трамвае к себе, на улицу Вейвертри.

— Мне не понравился этот Питер, — ответила Фло. Собственно говоря, оба моряка оказались довольно приятными парнями, но в восемь часов предстояло свидание с Томми. Она чувствовала бы себя предательницей, если бы пошла с другим мужчиной.

— А мне пришелся по душе Джок. — Салли вздохнула. Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни уродиной, она пошла в отца, эта девушка с аккуратно уложенными волосами и карими глазами. С тех пор как почти два месяца назад она ходила на последнее свидание с Брайаном Малони, у нее никого не было.

Фло жалела, что так жестоко обошлась с моряками. Если бы не Томми, она с радостью согласилась бы встретиться с ними еще раз.

— Ты дала Джоку свой адрес, Сал. Может быть, он напишет, — с надеждой сказала она.


— Куда это ты собралась? — требовательно спросила Марта, когда тем вечером Фло, принарядившись, спустилась вниз.

— Я собираюсь повидать Джози.

Джози и не подозревала, что они с Фло стали лучшими подругами с тех пор, как на сцене появился Томми. Она встречалась с Джози два раза в неделю, по понедельникам и пятницам. Джози страшно удивилась бы, узнай она о том, что собирается постричься в монахини и что ей нужна добрая душа, которой она могла бы излить свои самые сокровенные мысли, утверждаясь в принятом решении.

Глаза Марты за толстыми стеклами очков светились подозрительностью.

— Зачем это ты надела красный обруч, если собираешься всего лишь в гости к Джози?

— Я купила ленту в Нью-Брайтоне, — высокомерно ответила Фло.

— Выглядит очень красиво, — отозвался Альберт Колквитт, сидя за столом и попивая чай.

— Я тоже так думаю, — согласилась мать.

Марта сдалась.

— Смотри, не задерживайся допоздна.

— Приятного всем вечера, — пожелала им Фло, захлопывая за собой дверь. Альберт недавно приобрел радиоприемник, и все собрались вместе послушать пьесу. Мама запаслась двумя бутылками «Гиннеса», чтобы «подкрепиться», хотя с тех пор, как потеплело, она стала чувствовать себя лучше. Фло содрогнулась при мысли о том, что ее сестры сидят сейчас в комнате Альберта на диване, на котором он спит. Не лучший способ для двух молодых девушек провести вечер выходного дня!

— Мне нравится твой обруч, — сказал Томми.

— А мне нравится твой галстук, — пропела Фло.

— Мне нравится твое лицо, твои глаза, твои губы. Мне нравится в тебе все!

Он подхватил ее на руки и закружил, пока они не свалились, смеясь, на траву и он принялся страстно ее целовать.

— Еще совсем светло, — пробормотала Фло.

— Правильно. — Он снова поцеловал ее и погладил по груди.

— Нас могут арестовать, и об этом напишут в «Эхо».

— Ну и что?

— Мне тоже все равно, — хихикнула Фло, — но мама будет недовольна, а Марту хватит удар. Нэнси это тоже не понравится.

— Нэнси придется проглотить это. — Тем не менее он сел и пригладил свои непокорные вихры.

Фло никогда не говорила ему, что видела Нэнси. Однажды, зная, что он на работе, она отправилась на Клемент-стрит, неподалеку от Смитдаун-роуд. Это оказалась респектабельная улица с двухэтажными домиками на две семьи. В то утро оконные стекла сияли чистотой, а ступеньки были выскоблены до блеска. Фло остановилась на другой стороне улицы, напротив дома номер восемнадцать.

Так вот где он живет! Нэнси, должно быть, гордилась своим домом. Занавески на верхнем и нижнем этажах из красно-коричневого кретона, а в окне гостиной красуются бумажные цветы. Передняя дверь и оконные карнизы недавно выкрашены в зеленый цвет. Сердце у Фло сбилось с ритма — может, это он их красил? Она никогда не спрашивала его об этом, потому что не хотела, чтобы он узнал, что она подсматривала за его домом.

Она несколько раз прошлась по улице, не упуская из виду номер восемнадцать, чтобы не пропустить момент, когда Нэнси выйдет на улицу помыть окна и подмести ступеньки. Примерно через полчаса, когда она уже собиралась отказаться от своей затеи, со стороны Смитдаун-роуд показалась женщина с корзиной для покупок в руках. Фло поняла, что это Нэнси, потому что женщина очень походила на цыганку, кем, по словам Томми, и являлась на самом деле. По-своему она была очень эффектной, и ее вполне можно было назвать привлекательной. Кожа оттенка корицы, черные как ночь глаза, крупный нос с горбинкой, а волосы собраны в пучок на затылке, открывая тонкую шею.

— Спаси и сохрани!

Она не отдавала себе отчета, но что-то в этой женщине внушало ей беспокойство. И какой необычный наряд она выбрала для похода по магазинам! Развевающаяся черная юбка, красная шелковая блузка и какая-то яркая расшитая бисером накидка, какую ни жакетом не назовешь, ни шалью.

Женщины разминулись. Фло не имела представления, взглянула ли Нэнси на нее или нет, потому что упорно смотрела себе под ноги. Через несколько секунд она обернулась и увидела, как живописная фигура перешла улицу и скрылась в доме под номером восемнадцать…

Томми поднялся на ноги и протянул ей руку, чтобы помочь встать.

— Мы вернемся сюда попозже, когда стемнеет. И тогда… — Его темные глаза вспыхнули, и сердце у Фло сладко заныло.

— И тогда… — прошептала она. Тогда они настолько приблизятся к раю, насколько это вообще возможно на земле.

Она рассказала ему о моряках, потому что хотела заставить его ревновать, что и получилось.

— Ты принадлежишь мне, Фло Клэнси, — сердито заметил он. — Мы принадлежим друг другу на веки вечные.

— Я знаю, знаю! — расплакалась она. — Я и думать забыла о том, чтобы пойти на свидание с другим мужчиной с тех пор, как у меня появился ты!

Он по-прежнему выглядел мрачным.

— Надеюсь, ты меня не обманываешь!

В баре он рассказал ей о том, что подводная лодка, на строительстве которой он работал, «Тетис», должна совершить пробное погружение в четверг.

— Кое-кто из рабочих верфи идет на ней в плавание, но моего имени в списке нет. За это платят сверхурочно, по меньшей мере десять шиллингов. — Взгляд его сделался задумчивым и тоскливым. — Я бы пошел на ней за просто так.

— Не расстраивайся. — Фло все время поглядывала на небо. Ей было не до «Тетиса». Она с нетерпением ожидала наступления ночи, когда они отправятся в парк и будут любить друг друга.

2


На Троицу семейство Фрицев, как обычно, отбыло на отдых в Энгси. Мистер Фриц отсутствовал в прачечной до самого четверга, когда детям пришла пора идти в школу. Он купил фотоаппарат, и на пленке у него остался один кадр, так что он решил сфотографироваться вместе с девушками на фоне своей прачечной. Он примчался в то же утро, сгорая от нетерпения. Было 1 июня. Вполне подходящий день для фотографирования, поскольку всю неделю стояла ясная, солнечная погода.

Шесть женщин столпились снаружи, веселые и возбужденные.

— Стань рядом со мной, Фло, — громким шепотом попросил мистер Фриц. — Это даст мне повод обнять тебя за талию. Я хочу запечатлеть твою улыбку. Она всегда была настолько ослепительной, что на тебя больно смотреть, но в последнее время она превратилась вообще в нечто волшебное.

Пышные телеса миссис Фриц загородили пол-улицы.

— Попробуй захватить в кадр вывеску над дверью, Стелла, — закричал ей супруг, когда все встали по местам.

— Улыбнулись все! — отозвалась миссис Фриц.

— Есть!

Раздался щелчок. «Готово!»

— Если получится хороший кадр, я закажу для каждой из вас по фотографии. — Мистер Фриц еще крепче обнял Фло за талию и прошептал: — Мне понравилось.

Фло знала, что он шутит, потому что Фриц обожал свою милашку-жену и восьмерых детишек, но все-таки надеялась, что никто ничего не заметил — Джози постоянно жаловалась, что Фло и так ходит в любимицах мистера Фрица.

Остаток дня Фло провела как в тумане — обычное ее состояние со времени встречи с Томми. Она жила ожиданием понедельника, потом пятницы, потом снова понедельника. Они могли бы встречаться и чаще, но он не хотел оставлять Нэнси одну, пока она чувствовала себя плохо.

Пробило шесть часов, и Фло отправилась домой, все так же погруженная в свои мечты, и не обращала внимания на толпу, собравшуюся на углу соседней улицы, пока не наткнулась на нее.

— Что случилось? — поинтересовалась она.

Женщина схватила ее за руку.

— Произошло страшное несчастье, милочка. Разве вы не слышали?

— Какое несчастье?

— Этот корабль, подводная лодка «Тетис» — она не может всплыть в ливерпульской бухте, и определить ее положение не удается. Там на борту больше сотни человек.

— Святая Мария, Матерь Божья! — Фло перекрестилась. Сначала она испытала облегчение оттого, что Томми нет на борту, но потом ее охватило беспокойство о тех людях, которые оказались там. Она не могла вообразить ничего ужаснее, чем оказаться запертой под толщей воды на судне, которое, по ее мнению, больше всего напоминало большую акулу. — Их ведь спасут, как вы думаете? — с волнением спросила она.

В разговор вмешался пожилой мужчина.

— Конечно, спасут, милочка. Я сам провел на судах немало времени, поэтому знаю, что наибольшая глубина в ливерпульской бухте не превышает двадцать пять саженей. Они поднимут людей очень скоро.

Когда Фло пришла домой, оказалось, что мать и сестры уже знают новость. Марта вслух рассуждала о том, не следует ли им проникнуть в комнату Альберта и включить радио.

— Официального заявления пока что не было, — сказала мама. — До сих пор все это только слухи.

— Ты хочешь сказать, что, может быть, ничего страшного и не произошло? — с надеждой обратила на нее взор Салли.

— Нет, к сожалению, произошло. — Мать печально покачала головой. — Племянник миссис Кокс работает в «Кэммел Лэйрд», где всем прекрасно известно, что произошла катастрофа. Женщины уже собираются у ворот в ожидании вестей о своих мужьях. Просто подтверждения пока не поступало, так что по радио никаких новостей не будет.

И только в десять вечера по национальной радиовещательной сети «Би-би-си» сообщили о трагедии «Тетиса». На борту находились сто три человека, пятьдесят из них — гражданские лица. Адмиралтейство выступило с заверениями, что спасательные корабли уже в пути и что есть все основания полагать, что люди на борту будут спасены.

— Очень хотелось бы надеяться! — сердито заявила Фло. — Там глубина всего-то двадцать пять саженей.

— Сколько это в футах? — обратилась Марта к Альберту, как будто мужчинам полагалось знать все на свете. Альберт признался, что не имеет понятия.

Все бросились искать справочник отца, в конце которого были приведены таблицы преобразования линейных мер. Двадцать пять саженей равнялись ста пятидесяти футам.

Этой ночью, лежа в кровати, Фло не могла выбросить из головы мысли о попавших в подводную ловушку людях. Она вертелась и металась по постели, не находя себе места.

— Ты не спишь, Фло? — прошептала Салли.

— Нет. Я все время думаю об этих людях на борту «Тетиса».

— Я тоже.

И тут подала голос Марта, чем привела сестер в крайнее изумление — обычно она спала как сурок, не обращая внимания на металлические бигуди.

— Давайте вознесем молитву, каждая про себя. Помните, ту, которую мы учили в школе, о спасении потерпевших крушение моряков?

В конце концов сестры заснули со словами молитвы на устах.

На следующее утро они проснулись с мыслью о «Тетисе». Погода была прекрасной, солнечной, и им казалось нелепым и несправедливым, что те, кто пребывал в безопасности на суше, могли наслаждаться таким чудесным днем, в то время как под водой разворачивалась страшная трагедия.

Альберт разрешил им слушать свой радиоприемник, и они узнали, что за ночь не произошло ничего нового. Корабли и самолеты по-прежнему не могли определить точное местонахождение затонувшей субмарины.

По пути на работу Фло прошла мимо нескольких групп людей, мрачно обсуждавших подробности трагедии, затронувшей сердца каждого жителя Ливерпуля. Дважды ее останавливали вопросом: «Вы не слышали никаких новых известий, милочка?» В ответ она могла только отрицательно покачать головой.

Она купила номер «Дейли Геральд». Все работники прачечной купили газеты, и «Тетис» занимал первые полосы всех изданий. Все разговоры тоже вращались исключительно вокруг злополучной подводной лодки. Бетти Брайант знала женщину, которая, в свою очередь, знала другую женщину, муж двоюродного брата которой находился на борту субмарины.

— На борту есть кое-кто, кого я знаю получше, — самодовольно заявила Оливия Кнотт. — Собственно, мы все его знаем. Помните парня, который пару месяцев назад принес сюда для химической чистки свой костюм, Томми О'Мара? Он слесарь-сборщик в доках «Кэммел Лэйрд». Видели бы вы вчера его бедную женушку! Она устроила такую сцену! Металась взад и вперед по улице и кричала как сумасшедшая. Соседи едва сумели успокоить ее. Вообще-то у Нэнси О'Мара всегда было не в порядке с головой.

— Но ведь он не должен там находиться! — с ужасом пролепетала Фло, но ее слова потонули в хоре испуганных восклицаний.

— Какой кошмар, такой красивый молодой человек!

— Жуткий нахал, но он мне нравился. — Джози Драйвер чуть не плакала.

Оливия напустила на себя суровый и неприступный вид.

— Я не желаю ему зла, но Нэнси будет лучше без этого проходимца. Он буквально вгонял бедную женщину в гроб своими донжуанскими выходками. Ни одна женщина, замужняя или нет, не могла чувствовать себя в безопасности рядом с Томми О'Мара.

Это неправда! Фло хотелось закричать во весь голос, что Оливия несет чепуху. Может быть, в прошлом Томми и вправду вовсю волочился за женщинами — собственно, он самнеоднократно намекал на это, — но все это было из-за того, что Нэнси была ему плохой женой. С тех пор как он встретил Фло, он не посмотрел больше ни на одну женщину. Ах, если бы только она могла рассказать им! Но почему, ради всего святого, она обо всем этом думает, когда слова и намеки Оливии не имеют никакого значения? Какая разница, если Томми может погибнуть! Если это случится, Фло тоже лучше умереть. От волнения она едва не сожгла рубашку, которую гладила.

Немного позже Бетти прочитала отрывок статьи из газеты, и Фло стало еще хуже. Запаса кислорода на борту должно было хватить только на тридцать шесть часов. Как только он иссякнет, люди погибнут от отравления угарным газом.

— Это значит, что времени осталось очень мало. — Бетти стиснула руки в молитвенном жесте. — Святая Мария, Матерь Божья, пожалуйста, спаси этих бедняг!

Тут появился запыхавшийся мистер Фриц.

— В четырнадцати милях от мыса Грейт-Ормс-Хед обнаружили торчащую из воды корму «Тетиса». Я как раз собрался уходить, когда об этом сообщили по радио.

— Слава тебе, Господи! — закричала Джози. — Теперь они просто обязаны их спасти.

Фло испытала такое облегчение, что на мгновение у нее закружилась голова. Она покачнулась, и мистер Фриц выхватил утюг у нее из рук.

— С вами все в порядке, Фло?

— Я почти не спала прошлой ночью. Я немного устала, вот и все.

— Если вам не станет лучше, милочка, отправляйтесь домой, — заботливо предложил он. — Если у вас проблемы, я не хочу, чтобы вы оставались на ногах весь день.

Под «проблемами» он подразумевал месячные. Женщинам в этот период трудно проводить по десять часов в прачечной, которая напоминала турецкие бани, и мистер Фриц всегда с пониманием относился к тому, что кому-то из девушек требовался неурочный выходной. Фло, впрочем, никогда не испытывала особенных неудобств. Если не считать ежегодного недельного отпуска, она не пропустила ни одного дня с тех пор, как пять лет назад пришла сюда прямо со школьной скамьи.

— Я посмотрю, как я буду себя чувствовать, — с благодарностью ответила она.

Тошнота скоро прошла, но впервые шум прачечной начал действовать ей на нервы: вращение грязного белья в стиральных аппаратах, лязг приводных машин для отжимания, шипение утюгов. Фло знала, что не сможет проработать весь день в таком шуме, пока она будет пребывать в неведении относительно судьбы «Тетиса».

В полдень она зашла в контору мистера Фрица и сказала, что ей не стало лучше.

— Мне кажется, будет лучше, если я пойду домой. — Ей стало немного стыдно оттого, что за последние пару месяцев она так хорошо научилась лгать.

Фриц засуетился вокруг нее, потрепал по щеке и сказал, что она сама на себя не похожа. Он даже предложил подвезти ее на Бурнетт-стрит в своем фургоне.

— Нет, спасибо, — ответила она. — Я лучше пройдусь, чтобы в голове прояснилось. А потом сразу же лягу в постель.

— Хорошая идея, Фло, я надеюсь, завтра вам станет лучше.

Перед воротами доков «Кэммел Лэйрд» собрались несколько сот мужчин и женщин. Некоторые женщины держали на руках малышей, а дети постарше цеплялись за юбки. На лицах у некоторых светилась надежда, другие выражали отчаяние. Какая-то женщина, которой Фло не было видно, звала своего мужа. Сердце у Фло заныло. Похоже, хороших новостей не прибавилось.

Девушка с роскошной гривой рыжих волос, примерно ее возраста, стояла в последних рядах.

— Что происходит? — спросила Фло.

— Четыре человека сумели выбраться через аварийные люки. — Лицо девушки было необычайно живописным: коралловые губы, розовые щеки, темно-фиолетовые глаза под черными ресницами, и все это обрамлено копной рыжих волос.

— Но на работе говорили, что корма торчит из воды, — простонала Фло. — Я надеялась, что ее уже подняли.

Девушка пожала плечами.

— Я тоже так думала, но они не сумели этого сделать. — Она с симпатией посмотрела на Фло. — У вас кто-то есть на борту?

Фло прикусила губу.

— Мой парень.

— И мой тоже. В общем-то, он не совсем мой парень. — Она вовсе не выглядела расстроенной. — Я пришла сюда только из любопытства. Я всегда рада любому поводу удрать с работы. Пожалуй, мне пора идти — я позвонила и сказала, что мне надо к врачу.

— Мне самой пришлось солгать, чтобы уйти, — призналась Фло.

Девушка скорчила гримасу, как будто они оказались соучастницами преступления.

— Вы из Ливерпуля или из Биркенхеда? — У нее был громкий музыкальный голос, который становился то выше, то ниже, как если бы она пела.

— Из Ливерпуля. Я приехала на пароме.

— Я тоже. На следующем я поеду обратно. Вы идете?

— Я только что пришла. Наверное, я останусь и посмотрю, не произойдет ли чего нового. — Фло не хотелось, чтобы девушка уходила. Ей почему-то импонировала дружелюбная, практичная манера поведения ее собеседницы.

— Может, я выберусь в кино сегодня вечером. В новостях должны сообщить о «Тетисе». Ну, ладно, пока. — Она ушла, цокая высокими каблуками по мостовой.

— Пока. — Фло вздохнула. Если к полуночи субмарину не поднимут, у тех, кто на борту, останутся лишь призрачные шансы на спасение.

Она обратила все внимание на толпу.

— Хотел бы я знать, — воинственно заявил какой-то мужчина, — почему они не просверлят в корпусе отверстие и не вытащат через него всех или хотя бы не наладят подачу кислорода через шланг.

Откуда-то все еще доносился женский крик: «Что вы сделали с моим мужем?» Фло начала пробираться сквозь толпу.

— Какая несдержанность! — ледяным тоном заметила пожилая женщина рядом с Фло. — Все мы переживаем за своих мужей, но мы же не стонем и не завываем, как проклятое привидение, сулящее смерть. Вы только посмотрите, что она вытворяет!

Фло не ответила. Она уже почти добралась до передних рядов, как вдруг замерла на месте. На земле на коленях стояла Нэнси О'Мара, молитвенно протянув руки к запертым воротам судостроительной верфи. Ее черные глаза пылали неестественным огнем, как будто в лихорадке. Длинные пряди волос выбились из хвоста на затылке и змеями извивались у щек, пока она раскачивалась взад и вперед. Нэнси, казалось, обезумела от горя. Она то и дело обращала исполненное трагизма лицо к мужчинам и женщинам, которые молча стояли рядом с ней.

— Почему? — умоляюще вопрошала она. — Почему, ну почему?

Никто не отвечал, лица людей сохраняли бесстрастное выражение. Они не знали почему. В этот момент никто на свете не мог сказать, почему девяносто девять человек все еще остаются на борту потерпевшего кораблекрушение судна, когда вокруг полно спасательных судов, а корма торчит из воды на всеобщее обозрение.

Фло стояла совершенно неподвижно, наблюдая, как жена Томми катается по тротуару. Нэнси остановилась на мгновение, чтобы снова обратиться за поддержкой к окружающим. «Почему?» И тут она заметила ее. Фло буквально оцепенела, когда горящий взгляд Нэнси остановился на ней. В нем было столько ненависти, что у Фло кровь застыла в жилах.

Нэнси знала!

Едва не задохнувшись от ужаса, Фло развернулась и стала проталкиваться обратно. Еще никогда она не бегала так быстро! Сломя голову она мчалась мимо доков, недостроенных судов, кораблей, которые стояли под погрузкой или ожидали разгрузки. Она бежала до самого парома, на котором вахтенный уже приготовился убирать сходни, и птицей взлетела на палубу.

— Еще чуть-чуть, и опоздали бы, дамочка, — ухмыльнулся тот.

Фло не слушала его. Она взбиралась по трапу, пока не оказалась на верхней палубе, где облокотилась о поручни и бездумно уставилась в спокойные зеленовато-коричневые воды залива Мерси. Теплый ветерок овевал ее лицо, в голове у нее было пусто, никаких мыслей или эмоций.

— Привет, — раздался знакомый голос, — а мне показалось, что вы собирались остаться и посмотреть, что будет дальше?

— Я передумала. — Фло обернулась. Рыжеволосая девушка оказалась тем единственным человеком, которого Фло сейчас хотела видеть. — Я слишком расстроилась.

— Не стоит так расстраиваться из-за парня. — Девушка облокотилась о поручни рядом с ней. На ней было отлично сшитое изумрудно-зеленое платье, которое подчеркивало краски ее лица. В другое время Фло стало бы стыдно за поношенные блузку и юбку, которые она носила на работу. — Таких, как он, кругом хватает. С вашей внешностью вы недолго останетесь одна.

— Я не хочу никого другого, — прошептала Фло. — Я больше ни с кем не буду встречаться. Никогда!

— Вы хотите сказать, что влюблены? — В голосе девушки прозвучало плохо скрытое отвращение.

Фло смогла только кивнуть в ответ. Впервые с тех пор, как она услышала новости о Томми, она заплакала. Слезы ручьем струились у нее по щекам и срывались в спокойную воду внизу.

— Перестаньте, хорошая моя. — Фло почувствовала, как ее больно схватили за плечи. — Как вас зовут?

— Фло Клэнси.

— А я — Изабел Макинтайр, но все зовут меня Бел. — Она легонько встряхнула Фло. — Послушайте, паром вот-вот причалит. Может быть, выпьем где-нибудь по чашечке чая?

— С удовольствием, но как же ваша работа?

— Да провались она! Скажу, мол, доктор решил, что я слишком измотана и мне нужен выходной, чтобы оправиться и встать на ноги. Да и все равно часы на здании Ливерпуль-Билдинг показывают половину третьего, так что мне бессмысленно возвращаться на работу.

Фло не могла улыбнуться, даже сквозь слезы.

— Я еще не встречала человека, который выглядел бы здоровее вас.

Неподалеку, на Уотер-стрит они нашли кафе, почти опустевшее после недавнего наплыва посетителей в час пик. Девушки уже собирались войти, когда Фло вспомнила, что денег у нее хватит только чтобы доехать на трамвае до дома.

— Не беспокойтесь, — успокоила ее Бел, когда Фло сказала ей об этом. — У меня есть деньги, так что сегодня я угощаю.

Пока они пили чай, а Фло отщипывала кусочки от клейкой булочки, Бел поведала ей, что работает официанткой в «Ля порт руж», ресторане на Болд-стрит.

— По-французски это значит «красная дверь». Это чертовски шикарное местечко, и я всегда получаю хорошие чаевые, особенно от мужчин. Например, за прошлую неделю мне дали целых пятнадцать шиллингов.

— Вот это чаевые! Ничего себе, да моя зарплата меньше!

Бел стала расспрашивать ее, где она работает, где живет и какая у нее семья. Фло понимала, что Бел хочет заставить ее не думать о том, что происходит над и под поверхностью воды в нескольких милях отсюда. В знак благодарности Фло рассказала ей о прачечной Фрица, о маме и о сестрах, о том, что они взяли квартиранта после того, как умер отец.

— Он очень милый, наш Альберт. Дело в том, что наша Марта намеревается выйти за него замуж. Не могу понять почему, так как он, конечно, мил, но отнюдь не красавец, к тому же ему уже сорок пять. Правда, она носит очки и считает, что никогда не найдет себе достойную пару. Вы бы слышали, каким начальственным тоном она все время разговаривает со мной и Салли, и все потому, что она старшая, — с негодованием вырвалось у Фло.

— Во всяком случае, она наверняка лучше моей тетушки Мабель, — откровенно призналась Бел. — Моя тетушка просто старая корова, хотя грех так обижать животное. — Бел рассказала, что ее мать умерла, когда ей было четыре годика, и ее отдали на попечение тетушке Мабель, которая жила в Эвертон-вэлли. — Мой отец почти все время в плавании. Да и я жду не дождусь, когда смогу уйти от нее. Мне восемнадцать, и в ту же секунду, когда начнется война, я пойду добровольцем в армию.

— Но в армию берут только мужчин!

— Не только, глупышка! Женщин тоже берут, можете быть спокойны. Их призывают в ВТВ — вспомогательные территориальные войска.

В этот момент в кафе вошли двое оживленно разговаривавших мужчин и сели за соседний столик. Сделав официантке заказ, они продолжили прерванный разговор.

— Это просто позор! — сердито воскликнул один. — Если бы на борту оказался мой сын, я поднял бы такой шум, что дошел бы до самого парламента. Почему лодке разрешили идти на погружение, когда на борту находилось вдвое больше людей, чем положено по штатному расписанию? Почему флотские так долго не могли определить ее местоположение? И я никогда не пойму, почему до сих пор не доставлено оборудование для резки, почему в корме не проделали отверстие. Людей уже давно бы спасли, если бы власти сообразили, что дело не терпит отлагательства.

— Если они не начнут шевелиться в самое ближайшее время, будет уже слишком поздно, — ответил второй.

— Как бы уже сейчас не было поздно! Эти рассуждения о том, что кислорода на борту хватит на тридцать шесть часов, — интересно, когда называли эту цифру, приняли ли в расчет то, что на борту вдвое больше людей?

— Вы когда-нибудь были на танцах, Фло? — с воодушевлением спросила Бел.

Но Фло уже думала о другом.

— Неужели случилось что-то еще? — прошептала она.

— Не похоже. Но постарайтесь не падать духом, Фло. Еще есть надежда.

Фло глубоко, до дрожи, вздохнула. Странно, но мысли ее все время возвращались к Нэнси.

— Ваш парень женат, правда? — понимающе спросила Бел.

— Откуда вы узнали? — выдохнула Фло.

— Если бы он был вашим официальным ухажером, мистер Фриц немедленно отпустил бы вас с работы. Вместо этого вам пришлось солгать, чтобы отпроситься.

— И вам тоже, — заметила Фло. — Ваш парень тоже, должно быть, женат?

На лице Бел появилась гримаса.

— Так получилось, что он не женат. Во вторник мы с ним виделись всего второй раз. Именно тогда он и сказал мне, что идет на «Тетисе», потому что его напарник вдруг испугался. Когда я увидела заголовки в утренних газетах, они показались мне хорошим поводом, чтобы проехаться на пароме — я часто катаюсь на нем в одиночестве. Собственно, там я его и встретила, своего парня, на пароме в Биркенхед. — Она жеманно поджала губы. — Я, слава богу, не из тех женщин, которые встречаются с женатыми мужчинами. Да и вы, Фло, не похожи на таких, особенно если учесть, что вы католичка и все такое, не то что я.

Фло почувствовала необходимость объяснить свои отношения с Томми.

— Мой парень был женат недействительным браком. На следующий год мы собирались пожениться. — Она умолкла и нахмурилась. — Его жена — я имею в виду, ненастоящая жена — была у «Кэммел Лэйрд». Вы в жизни не видели такого концерта.

— Это та женщина, которая кричала и причитала?

— Да, это Нэнси. Дело в том, что я уверена: она узнала меня.

— Может быть, она следила за вами и вашим приятелем?

Фло вздрогнула.

— Нет, только не это! Томми хватил бы удар при одной мысли об этом.

— Кого?

— Томми. Томми О'Мара. А как зовут вашего парня?

Бел, нахмурившись, сердито уставилась на заварочный чайник, доливая в него воды. Щеки ее горели.

— Э-э, Джек Смит, — коротко ответила она. Несмотря на то, что она только что долила чайник, она вскочила и потребовала счет. Оказавшись на улице, она быстро зашагала обратно к реке, и растерянная Фло никак не могла взять в толк, что случилось.

Они оказались на причале Хед в то самое мгновение, когда к нему причаливал паром, возвращающийся из Нью-Брайтона. По сходням побежала детвора, держа в руках ведерки и лопатки, в волосах у них было полно песка, а лица покрывал темный загар. Фло вспомнила, как она ездила в Нью-Брайтон с мамой, папой и сестрами. Как для буднего дня, на причале царило необычное оживление. Люди всматривались в морскую даль, как будто силясь разглядеть, делаются ли какие-то попытки спасти злополучную субмарину. Девушки подошли ближе и смешались с толпой.

Они долго стояли молча, а потом Фло убитым голосом произнесла:

— Не знаю, что я буду делать, если Томми погибнет. Я еще никогда и никого не любила так, как его. Если они не поднимут «Тетис», мне незачем жить.

— Какая чушь! — На выразительном лице Бел отразилась смесь сочувствия и нетерпения. — В девятнадцать лет жизнь не кончается. А что же тогда говорить всем настоящим женам? Что их жизни тоже кончены? Ты сделала страшную глупость, Фло Клэнси, что позволила себе влюбиться в мужчину, который и гроша ломаного не стоит.

Упрек был слишком прямым и резким, особенно если учесть, что он исходил от девушки, с которой Фло едва успела познакомиться, но она была слишком расстроена, чтобы обидеться. Она снова заплакала.

— Откуда вы знаете, чего он стоит? — всхлипывала Фло. — Я не променяла бы Томми О'Мара и на миллион фунтов.

— В жизни своей не встречала парня, который стоил бы ломаного гроша, — отрывисто бросила Бел. — Если бы такой мне попался, я бы тут же выскочила за него замуж. Твоя проблема в том, что ты мягкая, как воск. А вот я — твердая, как кремень. Ты никогда не увидишь, чтобы я лила слезы из-за парня, пусть даже он стоит миллион фунтов. — Похоже, она просто не могла понять всю глубину отчаяния Фло. — Ну, ладно, пойдем в город. Это поможет тебе развеяться, хотя нам лучше держаться подальше от Болд-стрит, чтобы кто-нибудь с работы не увидел меня.

Фло и Бел расстались только в половине шестого. Они обменялись адресами и пообещали поддерживать связь. Фло хотела прийти домой в обычное время, как бывало после работы. Она никому не расскажет, где она была сегодня днем.

— Святой Боже, Фло! — воскликнула мама, когда она явилась домой. — Ты похожа на привидение и вся дрожишь. Надеюсь, ты не простудилась. Нет ничего хуже простуды летом.

— Что-то случилось? — внезапно требовательно спросила Фло.

Мать сразу же поняла, что она имеет в виду.

— Нет, милая, — грустно ответила она. — Как говорит миссис Кокс, им удалось подвести под корпус стальной трос, но он соскользнул, и лодка ушла под воду. Сегодня я ходила в церковь, чтобы помолиться вместе с «Легионом Марии», но, похоже, от этого мало толку.

Фло отказалась от ужина. Мать настояла, чтобы она выпила чашку чая и отправилась в постель. Ей стало очень неуютно, когда чуть позже пришла Марта с грелкой, чтобы согреть ее. Марта не проявила бы такого сочувствия, если бы знала о причинах, которые так выбили из колеи ее сестренку.

В эту ночь Фло спала урывками. Каждый раз, просыпаясь, она вспоминала один и тот же только что виденный кошмар: она в одиночестве бродила по парку «Мистери», и вдруг перед ней появлялся оркестр, причем все музыканты — в парадной форме, которую она видела в кино. Но фигуры их были призрачными, нематериальными — Фло видела сквозь них. Они играли «Танцующих в темноте», и столь же туманные пары вальсировали вокруг нее. Вместо того чтобы смотреть друг на друга, они не сводили глаз с Фло, и на их лицах отражалось неприкрытое злорадство. Они злобно хихикали, потому что только у нее не было партнера. Ее охватило столь сильное чувство одиночества, что ей показалось, будто она превращается в ледышку. Потом пары исчезли, музыка стихла, и до нее доносился только шорох листьев. Фло осталась одна, и только луна была ее молчаливой спутницей.

На следующее утро пришла мама с чашкой чая в руках.

— Предупреждая твой вопрос, отвечаю, что я только что слушала «Би-би-си» и, боюсь, ничего нового не произошло.

Фло села на постели. К ее изумлению, Марты и Салли нигде не было видно, а их кровать была аккуратно застелена.

— Они ушли на работу, — объяснила мать. — Мы решили не будить тебя. Тебе не помешает выходной, особенно сегодня, в субботу, тем более что рабочий день у тебя только до часу дня. Я уверена, что мистер Фриц не будет возражать — ведь раньше ты никогда не брала выходных.

Фло подчинилась без возражений. После того как мать ушла, она с головой накрылась одеялом и вволю выплакалась. Она не знала, сколько прошло времени, когда послышался стук в дверь, а потом голос мистера Фрица спросил, как она себя чувствует. «Мы все о ней беспокоимся. Это так непохоже на Фло, что она заболела». Она надеялась, что он не скажет о том, что вчера ее не было на работе. Очевидно, он не упомянул об этом, потому что вскоре появилась мать и ничего не спросила.

— Он славный человек, — с теплотой в голосе произнесла она. — Он мне очень нравится. Тебе страшно повезло, Фло, что ты работаешь в таком хорошем местечке.

К середине дня дома собрались все, включая Альберта. Фло поднялась с постели, и после чая они собрались в гостиной, чтобы послушать шестичасовые новости. Леденящим душу голосом комментатор объявил:

— Адмиралтейство с глубоким прискорбием извещает, что надежды спасти людей на борту «Тетиса» больше нет.

Ливерпуль и вся страна были в шоке. От короля Георга VI из Канады пришла каблограмма. Его мать, королева Мария, выразила сочувствие убитым горем родственникам, а Адольф Гитлер прислал соболезнования от лица граждан Германии. Когда об этом объявили в кинотеатре, зрители разразились приветственными криками. Для оказания помощи родственникам погибших создали специальный фонд; буквально через несколько дней пожертвования исчислялись уже тысячами фунтов. Семейство Клэнси пожертвовало в складчину целый фунт стерлингов. Альберт Колквитт добавил фунт от себя и пообещал отнести деньги на пункт сбора пожертвований в городской ратуше.

Следующий вторник был объявлен днем траура. Кенотаф в Биркенхеде был завален грудой венков. На службе присутствовали пятнадцать тысяч прихожан, и пять тысяч рабочих прошли траурным маршем, чтобы почтить память погибших.

Пока страна пребывала в трауре, а «Тетис» начали поднимать, журналисты продолжали собственное расследование. Невозможно было поверить в то, что столько людей погибли, когда от спасения их отделяли лишь несколько футов. Почему на место крушения сразу же не доставили опытных водолазов? Почему не использовали кислородно-ацетиленовое оборудование для резки металла? Для расследования обстоятельств гибели людей создали специальную комиссию.

Только в ноябре спасатели сумели поднять «Тетис», и погибших предали земле. Было объявлено, что лодка находится в достаточно хорошем техническом состоянии, чтобы вернуться морем на верфи Биркенхеда, где ее заложили и построили. В другое время об этой новости кричали бы заголовки всех газет, но сейчас страна переживала трагедию, которая обещала большие человеческие жертвы по сравнению с единственной подводной лодкой. Случилось немыслимое: Великобритания вступила в войну против Германии, — началась война за выживание.

После смерти Томми О'Мара Фло Клэнси жила как в тумане. Окружающие не могли понять, куда подевалась ее очаровательная улыбка. Мистер Фриц поручал ей самую легкую работу, к большому неудовольствию Джози Драйвер, которая вела себя крайне недоброжелательно. Мать купила ей витамины с высоким содержанием железа, и Фло послушно принимала их три раза в день, хотя и знала, что от этого не будет никакого толку. Только Бел Макинтайр, с которой она виделась регулярно, знала, почему Фло больше не улыбается. Но и Бел было известно далеко не все. У Фло помимо потери Томми появились и другие причины для беспокойства.

В первое воскресенье сентября, наполненное волшебным солнечным светом, когда от свежего воздуха голова кружилась, как от доброго вина, Фло сидела в гостиной, слушая радиоприемник Альберта. Она слушала, как Невилль Чемберлен, премьер-министр, объявил, что страна переходит на военное положение, и хотела, чтобы эта новость оказалась для нее столь же значительной и важной, как и для остальных членов семейства. Салли безудержно разрыдалась.

— Что будет с Джоком? — всхлипывала она.

Джок Уилсон регулярно писал Салли с понедельника Троицы, когда они встретились на пароме, возвращавшемся из Нью-Брайтона. Он приезжал в Ливерпуль, чтобы повидаться с ней, как только ему предоставлялась малейшая возможность.

Альберт выключил радиоприемник. Он выглядел мрачным. Марта протянула руку и смущенно прикоснулась к его руке. Лицо матери буквально на глазах состарилось на добрый десяток лет.

— Ох, как бы я хотела, чтобы ваш отец был здесь! — воскликнула она.

Но Фло была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы обращать внимание на происходящее. Первая задержка месячных прошла незамеченной, и только в июле она встревожилась по-настоящему. Июль перешел в август, месячные все не начинались, и с нарастающим ужасом она поняла, что носит в себе ребенка Томми О'Мара.

МИЛЛИ

1


Острые лучи стробоскопа метались по темному потолку ночного клуба, время от времени пересекаясь; голубые, красные, зеленые, желтые и снова голубые. Перенапрягшийся, резкий и скрипучий голос диск-жокея возвестил о смене композиции, хотя слова его почти потонули в грохоте музыки, льющейся из огромных акустических колонок, возвышавшихся по обе стороны от него.

В центре большой комнаты, выкрашенной преимущественно в черный цвет, извивались танцоры с ничего не выражавшими лицами. Только их тела реагировали на частый ритм песенки Джоуи Негро «Не могу забрать с собой», звуки которой многократно отражались от потолка и стен.

Я буквально чувствовала, как звуки вибрируют в пластиковом сиденье моего стула и каблуках моих туфель. Музыкальные ритмы сотрясали столик и даже руки. И хотя я еще не танцевала, жара казалась невыносимой и по шее у меня уже стекали капельки пота.

Джеймс, сидевший рядом, сохранял на лице выражение если не полной скуки, то явной отрешенности. Он оставался в таком расположении с того момента, как мы встретились, что было на него совсем не похоже. Я чувствовала себя обманутой и лишней. После тяжелой и трудной недели я с нетерпением ожидала субботы, чтобы отдохнуть и расслабиться в его обществе. Приятели, с которыми мы пришли в клуб, Джулия и Гэвин, отправились танцевать полчаса назад, но я потеряла их из виду на танцполе.

Я наклонилась к самому уху Джеймса и прокричала:

— Нравится?

— О, я прекрасно провожу время. — В его голосе прозвучал сарказм, которого я никогда не слышала раньше. — Выпьешь еще что-нибудь?

Я отрицательно покачала головой; в этот момент вернулись Джулия с Гэвином. Гэвин — старый школьный товарищ Джеймса — массивный, но на удивление ловкий мужчина с грацией кошки, играл в регби в любительской лиге. Он вытащил сложенный в несколько раз клочок бумаги из нагрудного кармана своего шелкового пиджака и высыпал его содержимое на стол: из пакетика выкатились три розовые таблетки.

— Одиннадцать фунтов за каждую, — прокричал он, подтолкнув одну таблетку к Джеймсу. — Я угощаю.

— Спасибо, не сегодня, — напряженным голосом отказался Джеймс.

— Да ладно тебе, Джеймс, — принялась увещевать его Джулия, привлекательная девушка с копной белокурых волос. — Ты совсем пал духом. Одна таблеточка «Э» заставит тебя взглянуть на все по-иному.

— Я сказал «нет», спасибо.

Гэвин пожал плечами.

— А как насчет вас, Милли? Не желает ли мисс Нравственность изменить своим привычкам и хотя бы разок попробовать одну таблеточку?

Я уже устала объяснять, что отказ принимать «экстази» не имеет ничего общего с нравственностью и что меня пугает сама мысль о том, что я не смогу полностью контролировать себя. Прежде чем я успела отказаться, Джеймс сердито отрезал:

— Нет, она не желает. — Он посмотрел на меня, явно досадуя на свое вмешательство, потому что знал: мне не понравится, что он ответил за меня. — О, черт! — простонал он. — Все, я больше не могу. Мне надо глотнуть свежего воздуха.

— Он сам не свой, — произнесла я извиняющимся тоном. Взяв свое пальто, сумочку и куртку Джеймса, я добавила: — Может, мы еще вернемся, но, на всякий случай, не ждите нас.

Я пробралась между столиками, возле которых теснились люди, и обнаружила Джеймса снаружи, на автостоянке. Без своей куртки он уже дрожал от холода. С наступлением октября чудесное теплое бабье лето закончилось, и температура понизилась градусов на двадцать, не меньше. Я протянула ему куртку. «Надень, а то простудишься».

— Слушаюсь, мадам. — Его улыбка показалась мне вымученной. — Прошу прощения, но я становлюсь слишком стар для клубных тусовок.

Я взяла его под руку, и мы пошли через автостоянку к задней части клуба. Я не имела ни малейшего представления о том, где находится это заведение; над водой, где-то между Биркенхедом и Рок-Ферри.

— Можно подумать, ты собрался на пенсию.

— Я серьезно, Милли, когда достигаешь определенного возраста, в твоей жизни должно появиться что-то еще помимо бесконечной погони за так называемыми «удовольствиями». — В голосе его прозвучала нотка отчаяния. — Что за черт! Я не могу этого объяснить. Просто у меня такое чувство, что в возрасте двадцати девяти лет мне пора заняться чем-то более стоящим, чем тусоваться в ночном клубе, принимая пилюли, дающие счастье.

— Например? — К своему удивлению, я обнаружила, что мы дошли до полосы прибрежного песка и вдалеке тусклым черным блеском отсвечивает река Мерси, в которой отражался дрожащий щербатый месяц. Мы перелезли через цепное ограждение и пошли к морю.

— Если я скажу, ты разозлишься.

— Честное слово, обещаю, что нет.

— Я бы хотел, чтобы мы поженились, чтобы у нас были дети, — прямо и решительно сказал Джеймс. — А я лично предпочел бы такую работу, которая приносила бы больше пользы обществу.

Пораженная, я замерла на месте.

— Ты бросишь гараж? А что скажет твой отец? — Ведь в один прекрасный день все семейное предприятие должно было перейти к Джеймсу.

— К черту отца и к черту гараж, — ответил Джеймс, изумляя меня все больше. — Мне до смерти надоело продавать навороченные тачки таким же идиотам, как я. Эта работа такая же никчемная, как и моя жизнь. Она бессмысленна, а я — ничтожество. — Он раздраженно поддал ногой камешек. — Сегодня я взял выходной и слетал в Ливерпуль. Там проходил марш протеста, шли докеры, сотни человек, которых «Мерси докс» и Совет директоров порта выбросили на улицу, выбросили из-за того, что они отказались подписывать контракты, по которым условия работы ухудшались, а зарплата — уменьшалась. Они без работы уже целый год. Там шли вместе отцы и сыновья. Мужчины, которые составляют соль земли. Я чувствую себя… таким ничтожным по сравнению с ними.

Мы дошли до воды. Джеймс отпустил мой локоть и сунул руки в карманы. Он пристально смотрел на темную воду. «Я вел сказочную жизнь, Милли. Мне все всегда доставалось без борьбы. Все, чего я хотел, падало просто с неба, так что мне не приходилось даже просить. Мы с тобой очень счастливая пара».

Мне хотелось расхохотаться во все горло и сказать:

«Говори сам за себя! Мне ничего не доставалось даром. То, что у меня есть, я заработала тяжким трудом». Но что он знал об этом? Я ведь практически ничего ему о себе не рассказывала. Вместо этого я пробормотала едва слышно:

— Женитьба может оказаться не лучшим решением, Джеймс. Мне кажется, сейчас ты переживаешь кризис.

— Боже мой, Милли! — Он так крепко сжал меня в объятиях, что я едва могла дышать. — Тогда помоги справиться с этим, дорогая. В последние дни я просто схожу с ума.

Всего лишь последние дни, с неприязнью подумала я. А ведь только в последние два или три года я начала ощущать себя более или менее достойным членом человеческого сообщества. Я закинула руки ему на шею и склонила голову на его плечо, не зная, что сказать. Вниз по течению шла тускло освещенная землечерпалка. Издалека доносились приглушенные ритмы музыки из ночного клуба. Ко мне внезапно вернулись, как это часто бывало, воспоминания о том, как меня чуть не до смерти избил отец. Матери не было дома, она работала по вечерам, чтобы мы могли сводить концы с концами. Я не слышала, как он вошел. Я ничего не слышала до тех пор, пока на лестнице не раздались шаркающие шаги и сердце мое не замерло от ужаса. Я читала в кровати при свете фонарика! Мне было шесть, и я только что научилась читать. Учительница поражалась, как легко мне давались уроки чтения, — но ведь книги предлагали такие удовольствия, о которых я и мечтать не могла; кроме того, с их помощью можно было сбежать от реальности. Я читала в туалете, на переменах, в столовой. Понятия не имею, почему отцу так ненавистна была мысль о том, что мне нравится читать. Такое ощущение, что он просто не мог вынести того, что его дети или его жена могли получать от чего-то удовольствие и быть счастливы.

Итак, мне было сказано, чтобы я не смела читать в постели. Услышав его шаги, я судорожно попыталась выключить фонарик, но кнопку заело. От ужаса ладони у меня покрылись холодным потом, и я уронила его на пол. За ним последовала книга. Два глухих удара, прозвучавших подобно раскатам грома в безмолвном доме.

— По-моему, я говорил тебе, чтобы ты не читала в постели.

Голос его был низким и негромким, исполненным затаенной угрозы. Слова вновь донеслись до меня через все эти годы, как будто были сказаны минуту назад.

— Прости меня, папочка. — Я дрожала от страха. Я чувствовала, как меня буквально выворачивает наизнанку, а земля разверзается под ногами.

— Сейчас я тебе покажу! Ты и вправду пожалеешь. Вылезай!

Но я не могла пошевелиться, лежа под одеялом. Он сорвал его с кровати, грубо стащил меня на пол и начал расстегивать пряжку своего широкого кожаного ремня.

— Становись на колени, — приказал он. — Становись на колени рядом с кроватью и подними свою ночнушку.

— Я не хотела, папочка. Я больше не буду читать, обещаю, — взмолилась я. Это было до того, как я поклялась, что он никогда не увидит меня плачущей. В своей кровати в другом углу комнаты зашевелилась Труди.

— Что случилось?

— Спи, — прорычал наш папочка.

Зарывшись лицом в простыни, я захныкала.

— Это больше не повторится, папочка, честное слово.

— Это уж точно, ты, маленькая дрянь! Наклонись.

Я крепче обхватила Джеймса за шею, в тысячный раз вспоминая и всем существом ощущая удары ремня по ягодицам. Твердая кожа впивалась в мою нежную детскую плоть, и я чувствовала, как по ногам потекла кровь. Я слышала, как кричу от боли, как молю о прощении.

— Я не буду больше читать, папочка, обещаю.

И я действительно перестала читать, на долгое время. Учительница терялась в догадках, почему печатные слова перестали интересовать ее лучшую ученицу.

— Должно быть, на тебя что-то нашло, — вздыхала она.

Вероятно, истерические всхлипы Труди заставили его остановиться, а может быть, он просто устал. Этого я никогда не узнаю. Я все еще стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыни, когда услышала, что он спускается вниз, и это были для меня самые благословенные звуки.

— Спасибо тебе, Господи! — выдохнула я.

Я освободилась из объятий Джеймса и зашагала по песку. Сердце у меня билось, как птица в клетке, а ноги дрожали. Мои туфли захлебывались пенным прибоем, но я не обращала на него внимания.

Джеймс догнал меня и схватил за руку.

— Дорогая, что случилось? Что ты только что сказала? «Спасибо тебе, Господи», — за что?

— Ни за что. — Оказывается, я говорила вслух.

— Ты вся дрожишь. Как это ни за что? — Он грустно смотрел на меня. — Почему ты все от меня скрываешь?

— Потому что есть вещи, знать которые тебе незачем.

— Если мы поженимся, то мы должны знать друг о друге все.

Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его — не слышать вообще ничего , — и закричала:

— Кто сказал, что мы поженимся? Я не говорила. Когда ты затронул эту тему в прошлое воскресенье, я ответила, что нам лучше поговорить об этом в другой раз. И я не имела в виду, что этот «раз» наступит так быстро, всего через несколько дней.

— Дорогая, у тебя промокли ноги. — Прежде чем я успела сообразить, что происходит, он подхватил меня на руки и перенес на сухой песок. Он присел рядом со мной на корточки и начал снимать с меня мокрые туфли. — Мы с тобой запутались, Милли, — сказал он.

— У тебя все было в полном порядке, когда мы встретились. Если теперь ты запутался, то в этом, получается, виновата я.

Он погладил меня по голове.

— Так оно и есть, наверное. Вы сводите меня с ума, Милли Камерон.

Прижавшись к нему, я отдыхала. Может, это не такая уж плохая идея — выйти за него замуж, хотя мне придется крепко подумать, прежде чем решиться завести детей. С ним так хорошо, так спокойно и легко. Но ведь трудно сыскать мужа милее Гэри, с которым я умирала от тоски, да и отец, вероятно, был нежным, как весенний дождь, когда ухаживал за мамой.

Джеймс явно обиделся, когда на следующий день я потребовала, чтобы он ушел сразу же после ленча.

— Я думал, что мы проведем воскресенье вместе, — с несчастным видом произнес он.

Но я стояла на своем.

— Я убираю квартиру своей тетушки. Я говорила тебе об этом, помнишь? Сегодня у меня единственный свободный день.

— Почему я не могу поехать с тобой? — умоляюще спросил он. — Я мог бы помочь. Я могу выносить вещи и укладывать их в машину. Кроме того, женщине небезопасно находиться одной в таком месте. Ведь площадь Уильяма находится в квартале красных фонарей, если не ошибаюсь?

— Не говори глупостей, — решительно отрезала я. Я с нетерпением ждала момента, когда я снова окажусь в квартире Фло, и мне вовсе не нужна была компания. В пятницу вечером позвонила мать и предложила приехать и помочь, когда освободится, — она работала в газетном киоске с утра и до обеда. — Я могу приехать в город на автобусе, и ты встретишь меня на остановке и дашь мне ключ, а уходя я оставлю его у той женщины сверху. Если я успею вернуться домой до прихода твоего отца, он никогда не узнает, что я была там.

— Все в порядке, мам, — уверила я ее. — Я и сама справлюсь. — У меня было такое чувство, что квартира принадлежит мне.

— Ты уверена, дорогая? В прошлое воскресенье у меня сложилось впечатление, что ты хотела, чтобы тебя оставили в покое.

— Не знаю, откуда ты это взяла, — невинно ответила я. — Я ничего не имею против.

После ухода Джеймса я надела джинсы и трикотажную рубашку и уже причесывалась, когда зазвонил телефон. Я не стала поднимать трубку, а через несколько секунд раздался щелчок — включился автоответчик. Звонила мать. Я опустилась на свой не совсем белый диван и стала слушать высокий хныкающий голос.

— Миллисент, это мама. Твоего папочки и Деклана нет дома. Ты меня слышишь, дорогая? Я звоню, чтобы сказать тебе, что вчера я получила письмо от благотворительного фонда, которому принадлежит дом Алисон. Они могут держать ее там только до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать. В следующем апреле ее переведут в приют для взрослых, в Оксфорде. Это очень далеко, дорогая. Я не осмелилась показать письмо твоему папочке, — ты знаешь, как он относится к Алисон, — и я нигде не могу найти атлас…

Мать все говорила и говорила, как будто нашла в лице автоответчика благодарного слушателя. Вслушиваясь в ее голос и слова, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Мать до самозабвения любила свою младшую дочь. Те небольшие суммы денег, которые ей удавалось сэкономить на домашних расходах, она тратила на маленькие подарки для Алисон и не прекращала убиваться по своей потерянной дочери. Мне было страшно даже представить, каково ей будет, если Алисон переведут в такое место, куда она не сможет приезжать каждую неделю.

Ах, если бы я могла с такой же легкостью порвать со своей семьей, как я порвала с Гэри! Если бы я только могла развестись с ними и больше никогда их не видеть! Слезы ручьем лились по моим щекам, я больше не могла выносить страданий матери. Спотыкаясь, я нетвердым шагом прошла через комнату и подняла трубку:

— Мама! — Но она уже отключилась. У меня не хватило ни сил, ни мужества перезвонить ей.

Закрыв дверь квартирки Фло, я вздохнула с облегчением. Мне казалось, будто я вернулась домой. На коврике перед дверью валялись несколько писем. Зажигая огонь, я быстро пробежала их глазами, затем включила лампу и прошла в кухню, чтобы вскипятить чайник. Ничего стоящего; реклама, анкета какого-то рыночного исследования, напоминание об уплате за кабельное телевидение. Я отложила их в сторону и приготовила себе чай. Я принесла одноразовые чайные пакетики, свежее молоко и бутерброды. Положив пакетик в чашку, чтобы чай настоялся, я вернулась в гостиную и устроилась на диване.

Через несколько минут я встала и поставила пластинку Фло. Зазвучал голос Бинга Кросби, и у меня на душе стало легко и спокойно. Вырезки из газет, повествующие о погибшей субмарине, «Тетисе», все еще лежали на кофейном столике. Я намеревалась расспросить кого-нибудь о них, но единственным достаточно пожилым человеком, которого я знала, была бабушка.

Почти целый час я вдыхала умиротворяющую атмосферу комнаты, а из моего тела уходило напряжение. Я бы с радостью осталась здесь навсегда. Спустя некоторое время я нашла в себе силы встать и принялась бродить по комнате, заглядывая в буфеты и выдвигая ящики. Фло только на первый взгляд казалась аккуратисткой. В одном ящике серванта лежали сваленные как попало перчатки, в другом — шарфы в страшном беспорядке. Еще в одном были мотки бечевки, старые шнурки, добрая дюжина штепсельных вилок и стопка просроченных облигаций, скрепленных ржавым зажимом.

Зачем-то мне понадобилось разобрать шнурки, и я с головой ушла в работу, распутывая узлы и подбирая пары. И вдруг раздался стук в дверь. Я решила, что это Чармиан, и пошла открывать. Снаружи стояла пожилая женщина, очень худая, с огромной копной волос неестественного красно-коричневого цвета и все еще привлекательным, хотя и изрезанным морщинами, лицом. Поверх лилового мохерового джемпера на ней был жакет из искусственной кожи леопарда и черные гетры. Она с кем-то разговаривала.

— Ты что, не можешь надеть жакет или что-нибудь в этом роде? — сердито спросила она. Послышался приглушенный ответ, который я не разобрала, после чего женщина сказала: — Твои дела пойдут еще хуже, если ты схватишь воспаление легких. — Она повернулась ко мне с печальной улыбкой, обнажая чрезмерно большие вставные зубы. — Эта чертовка Фиона! У нее платье без рукавов, которое едва прикрывает задницу. В такую погоду она загнется. Привет, дорогуша.

Такое ощущение, что в гости к Фло все заходили запросто, без приглашения: женщина бесцеремонно протиснулась в комнату с непосредственностью подростка, хотя ей уже было хорошо за семьдесят. За ней тянулся сочный шлейф дорогих духов.

— Я Бел Эддисон, подруга Фло, — громко возвестила она. — Я знаю, вы Миллисент Камерон. Я попросила Чармиан, чтобы она позвонила мне, когда вы появитесь в следующий раз. Она права. Вы точная копия Фло, и для меня это тем более очевидно, что я знала Фло в юности. Да-а, я просто поразилась, когда вы открыли дверь.

Я уже узнала в ней женщину с фотографии, сделанной в Блэкпуле. Немного странно пожимать руку лучшей подруге Фло, я как будто перенеслась в прошлое, но тем не менее Бел была неотъемлемой частью настоящего.

— Как поживаете? — пробормотала я. — Пожалуйста, называйте меня Милли.

Я еще никогда не встречала таких красивых глаз фиалкового цвета. Накрасила она их, однако, слишком сильно, особенно для женщины своего возраста. Лиловые тени под глазами переходили в креповые веки, создавая эффекттреснувшей яичной скорлупы.

— У меня все тип-топ, дорогуша. А как ваши дела? — Бел не стала ждать ответа. Вместо этого она, подбоченившись, с преувеличенным удивлением стала обозревать комнату. — Да вы ни к чему не притронулись. А я-то думала, что увижу голые стены.

— Я составляла план действий, — виновато ответила я, запихивая шнурки обратно в ящик и закрывая его. — Не хотите ли чашечку чаю? — спросила я, когда моя гостья сняла пальто и улеглась на диван, явно намереваясь остаться надолго. Пружины протестующе заскрипели.

— Нет, спасибо, но я не отказалась бы от стаканчика шерри, которое держала Фло, — ответила она. Она говорила не только громко, но и очень быстро, сильным мелодичным голосом, в котором не было и намека на ее возраст. — Мы столько раз сиживали здесь вместе с Фло над этим самым шерри, напиваясь так, что вам и не снилось.

Пьяная Фло как-то не вписывалась в тот образ, который я себе нарисовала, о чем я и сказала Бел, передавая ей стаканчик. Потом я налила шерри и себе.

— Это был ее единственный недостаток, — сказала Бел. — То есть если считать шерри недостатком. Во всем остальном она была святой. В течение многих лет раз в месяц она удалялась в монастырь. А это что? — Она подняла газетные вырезки. — А, вы нашли их. — Она недовольно скривилась.

— Они лежали на столике у кровати. Почему она их хранила? — спросила я.

— Сделайте выводы сами, дорогуша. Это ведь очевидно.

— Она была влюблена в кого-то, а он погиб на «Тетисе»? — Я произвела быстрый подсчет: в то время Фло было лет девятнадцать.

— Я сказала, делайте собственные выводы. — Бел поджала губы. У меня возникло впечатление, что ей нравится разыгрывать таинственность. — Я ничего не подтверждаю и ничего не отрицаю. Я бы предала память Фло, если бы рассказала о вещах, которые она хранила в тайне всю жизнь. — Она уставилась на меня своими фиалковыми глазами. — Итак, вы старшая дочь Кейт Колквитт?

— Вы знакомы с моей матерью? — удивилась я.

— Когда-то я имела такое счастье. Она приходила к Фло в гости, но это было давно, до того, как она вышла замуж за вашего отца. Она была симпатичной девчонкой, эта Кейт Колквитт. Как она поживает?

— У нее все в порядке, — неожиданно вырвалось у меня.

Бел удовлетворенно заерзала на диване. На ее выразительном лице отражались даже намеки на эмоции.

— Вот и славно! Никогда бы не подумала, что снова буду распивать шерри в квартирке Фло — передайте мне бутылку, вот хорошая девочка. Спасибо! — удовлетворенно сказала она. — Я подолью вам немножко, не возражаете? По воскресеньям мы проделывали это регулярно. Иногда к нам присоединялась Чармиан. Не могу поверить, что Фло больше нет, но вы так похожи на нее. Собственно, — продолжала она, нахмурившись, — я сейчас напрягаю свои мозги, пытаясь вспомнить, как звали вашего мужа. Может, Гарри? Вы были женаты всего пару лет, когда умерла Салли — помните меня на похоронах? Салли была единственная в вашем семействе, с кем Фло поддерживала связь. После ее смерти Фло уже не могла получать известия о том, как вы все там поживаете.

— Извините, но я вас не помню. Я все старалась увидеть Фло, мне было интересно, как она выглядит. Она исчезла до того, как кто-нибудь смог поговорить с ней.

— А как поживает Гарри? — ничтоже сумняшеся продолжала расспрашивать Бел.

— Вообще-то его звали Гэри. Мы развелись.

— Вот как! — Бел сделал глоток шерри. Она была явно заинтересована. — И каков же ваш нынешний статус? — Похоже, она настроилась на долгую беседу. Собственно говоря, я не испытала особого раздражения, когда поняла, что мое одиночество в квартире Фло было нарушено. Сказать правду, я совсем не была раздражена. Мне нравилась Бел: она обладала очаровательной живостью и непосредственностью. Мне пришло голову, что мы, быть может, сможем обменяться кое-какими сведениями. Если я расскажу немножко о себе, то, может быть, она поделится со мной некоторыми подробностями из жизни Фло?

— У меня есть приятель, — пустилась я в объяснения. — Его зовут Джеймс Атертон, мы встречаемся уже год. Ему двадцать девять лет, его отцу принадлежат три гаража в Мерси-сайде. Джеймс управляет тем, который находится в Саутпорте.

— У вас серьезно? — без обиняков спросила Бел.

— С его стороны, не с моей. — Я вспомнила слова Джеймса, сказанные им вчера вечером, на песке, неподалеку от ночного клуба. — Вот уже неделю он переживает какой-то кризис.

— Бедный малый, — лаконично отозвалась Бел. — Мужчины в состоянии распознать кризис, только когда он стукнет их обухом по темечку.

— Это все из-за меня, — сморщила нос я.

— Ничего с ним не случится. Мужчины вообще слишком легко относятся к своим связям с женщинами.

— Где вы познакомились с Фло? — пришла пора ей ответить на некоторые вопросы.

— В Биркенхеде, дорогуша, за пару месяцев до войны. Она была на год старше меня. В то время она жила на Вейвертри.

— Фло вступила в армию, как и вы?

— Откуда вы узнали?.. — начала было Бел, а потом кивнула на фотографии на столике. — Ну, конечно, моя фотография, где я выхожу замуж за старину Боба. Я тогда служила в ВТС. А Фло осталась работать в прачечной во время войны. Меня направили в Египет. Прошло много лет, прежде чем мы с ней снова встретились. — Она обвела комнату грустным взглядом. Ее лицо стало серьезным, глаза затуманились от воспоминаний, и впервые она стала выглядеть на свои годы. Мне показалось, что шерри слегка подействовало на нее. — Она была такой славной девушкой. Видели бы вы ее улыбку — точно солнечный лучик, но Фло почти все время проводила здесь, в этих стенах. Чертовски несправедливо.

— Не хотите ли еще шерри? — спросила я. Мне намного больше импонировала жизнерадостная Бел, даже если для этого мне придется напоить ее.

— Я не могу сказать «нет». — Она оживилась. — Эта бутылка уже почти пуста, но в серванте должны быть еще. Фло всегда держала пару штук про запас. Она говорила, что это ее средство борьбы с головной болью. Здесь не найдется чего-нибудь перекусить, дорогуша? У меня в животе просто урчит от голода. Я бы съела что-нибудь перед уходом из дома, просто я не думала, что задержусь надолго.

В кухонном шкафу я нашла несколько банок консервированного супа. Я открыла консервы с горошком и ветчиной, выложила их в две миски и поставила в микроволновую печь разогреваться, после чего развернула бутерброды, которые принесла с собой. Я не замечала, что напеваю при этом, пока Бел не крикнула из комнаты:

— Похоже, у кого-то хорошее настроение! Вы слушали пластинку Фло?

Обычно я проводила воскресные дни совсем не так, да и сейчас не делала ничего, что можно было хотя бы с натяжкой назвать восхитительным или волнующим, тем не менее я чувствовала себя вполне счастливой, наблюдая за сменой красных цифр на дисплее микроволновой печи. Мне пришло в голову, что, вероятно, Фло приобрела микроволновку и другие дорогие вещи, телевизор и проигрыватель, в рассрочку. В ходе довольно-таки грустных и даже трогательных набегов на серванты и выдвижные ящики мне не попалось на глаза никаких бумаг. Но где-то должны храниться и пенсионная книжка Фло, и, может быть, какой-нибудь страховой полис; кроме того, должны быть и другие документы: счета за газ и электричество, воду и канализацию, бумаги об уплате муниципального налога. Похоже, я начинала пренебрегать своими обязанностями по отношению к ней. Я прихожу сюда уже второй раз, а квартира по-прежнему остается такой же, как и после смерти Фло, если не считать того, что шерри и продуктов стало меньше. Как только Бел уйдет, я возьмусь за дело и разберу несколько ящиков.

Я поискала поднос и нашла его в шкафчике под раковиной. Там же стояли красивые фарфоровые солонка и перечница — «Сувенир от Маргейт». Я поставила все на поднос и понесла его в гостиную, где дремала Бел.

— Кто оплатил похороны? — спросила я.

Бел очнулась, яростно заморгала своими густо накрашенными ресницами и сразу же набросилась на бутерброд.

— И у меня, и у Фло были специальные страховые полисы на случай смерти. Она показала мне, где лежит ее копия, а я показала ей, где найти мою. Бывало, мы с ней рассуждали о том, кто из нас оставит этот мир первой. Фло клялась, что это будет она. Я не говорила ей ни слова, но про себя думала то же самое. — Она состроила одну из своих великолепных гримас. — Теперь мне придется показывать кому-то еще, где лежит мой полис, правда?

— Разве у вас нет детей?

— Нет, дорогуша. — На мгновение Бел показалась мне ужасно одинокой. — Я трижды беременела, но ни разу мне не удалось выносить ребенка. Теперь они научились что-то делать с этим, но тогда еще не умели.

— Мне очень жаль, — мягко сказала я. Честно говоря, мне было настолько жаль ее, что комок подступил к горлу.

Неожиданно Бел улыбнулась.

— Все в порядке, дорогуша. Иногда мы с Фло шутили по этому поводу, что мы с ней — пара бесплодных сучек, но она говорила, что дети не всегда приносят счастье. Иногда лучше обойтись без них. — Она бестактно поинтересовалась: — А как поживает та ваша сестра, ну, эта ненормальная? Не могу вспомнить, как ее зовут.

— Алисон. Она не ненормальная, просто у нее аутизм. — Я пожала плечами. — Так же, как всегда.

— А как насчет другой вашей сестры? А еще у вас есть брат, кажется?

Снова начался перекрестный допрос. Я рассказала ей о Труди.

— Что касается Деклана, то он меняет работы одну за другой. Так он ничего не добьется.

Бел в очередной раз скорчила гримасу, означающую отвращение.

— Молодым людям в наши дни не на что особенно надеяться. — Какое-то время она молча прихлебывала суп, а потом как бы невзначай поинтересовалась: — А как там ваша бабушка?

У меня возникло стойкое убеждение, что Бел намеревалась задать этот вопрос с самого начала.

— Нормально. В июне ей исполнилось восемьдесят.

— Она живет все там же, в Киркби?

— Да.

Бел молча уставилась на свои ультрамодные ботинки: с высокой шнуровкой, на толстой подошве, не совсем такие, конечно, как «мартенсы», но очень похожие.

— Я думаю, — со скрытым нетерпением произнесла она, — что вы не знаете, из-за чего произошла ссора?

— Какая ссора?

— Которая случилась много лет назад между вашей бабушкой и Фло.

— Я ничего не знаю об этом, — ответила я. — Нам всегда внушали, что Фло совершила нечто ужасное, после чего бабушка больше никогда с ней не разговаривала.

Очередная гримаса Бел.

— А я слышала совсем иное: что именно Марта поступила неправильно, и Фло на нее смертельно обиделась. Не раз она говорила мне: «Бел, ни при каких обстоятельствах нельзя говорить нашей Марте, что я отправилась на встречу с нашим Создателем раньше нее — по крайней мере, пока не закончатся похороны», но она так и не сказала мне почему, хотя она не из тех, у кого есть секреты от лучшей подруги. Мы знали друг о друге все, если не считать этой истории.

В шесть часов Бел объявила, что ей пора домой, но тут пришла Чармиан с тарелкой куриных ножек и куском домашнего пирога, и Бел передумала. К тому времени у меня уже шумело в голове от выпитого, и я с радостью откупорила новую бутылку. В половине восьмого мы стали смотреть сериал «Коронейшн-стрит». Мои гостьи ушли спустя несколько часов, и мне было очень жаль с ними расставаться. Чармиан была дружелюбной и отзывчивой особой, острого ума. Я чувствовала себя с ними совершенно свободно, как будто знала их всю жизнь. Получилось так, что я унаследовала от Фло двух хороших подруг.

— Я славно провела время, — с удовлетворенным смешком сказала Бел, уходя. — Как будто Фло по-прежнему с нами. В следующее воскресенье нам надо повторить. Я живу недалеко отсюда, на Мейнард-стрит.

Я уже предвкушала новую встречу, забыв о том, что я пришла сюда разбирать вещи Фло, а не развлекаться.

Чармиан сказала:

— На этой неделе нашему Джею исполняется двадцать один, Милли, и в субботу мы устраиваем небольшое торжество. Мы вас приглашаем, приводите и приятеля, если он у вас есть.

— Ну, конечно же, у нее есть приятель — у такой-то славной девочки! — воскликнула Бел. — Вечеринка может оказаться именно тем, что нужно вашему Джеймсу, чтобы преодолеть свой кризис.

Чармиан закатила глаза.

— Это будет вечеринка, а не сеанс психотерапии.

— Я спрошу у него, но я уверена, что у него уже что-то запланировано на этот день. — Я была убеждена, что Джеймсу эта идея не понравится.

Квартира показалась мне непривычно тихой и спокойной без громкого голоса Бел, хотя в ней по-прежнему витал стойкий запах ее духов. Из-за угла, визжа тормозами и сжигая покрышки, вылетел полицейский автомобиль, и голубые вспышки его мигалки залили комнату дрожащим светом сквозь занавески. Мне стало ясно, что я намного превысила свою обычную норму шерри. Если меня остановят и возьмут пробу на алкоголь, я лишусь своих водительских прав, а такого я себе позволить не могла: машина мне была нужна для работы. Придется мне остаться здесь на ночь, подумала я.

Мысль о том, чтобы провести ночь на мягкой пружинной кровати показалась мне привлекательной. Я приготовила кофе, поставила его в микроволновую печь и отправилась в спальню, чтобы провести инвентаризацию. В нижнем ящике комода оказались сложенные стопкой ночные рубашки. Я выбрала одну, очень миленькую, голубого цвета, с короткими рукавами с буфами и белой оторочкой по краю. За дверью висел эффектный черный стеганый халат, украшенный бледными розами, и мне вспомнились розовые меховые шлепанцы под кроватью. Я быстро разделась и влезла в ночную рубашку. Она показалась мне твердой и холодной, но халат был на шерстяной подкладке, и я быстро согрелась. Я сунула замерзшие ноги в тапочки Фло. От всех вещей исходил чудесный слабый запах магазина «Боди шоп» в Дьюберри. Странное ощущение, ведь я продолжала думать о Фло как о женщине, принадлежащей другому веку, а она, оказывается, часто посещала «Боди шоп».

То, что на мне была одежда умершей женщины, не казалось мне ни в малейшей степени странным или неприятным. Собственно, меня не покидало ощущение, что Фло разложила все по местам специально для меня.

Утром у меня не будет времени заехать домой и переодеться, а Джордж не одобряет джинсы в качестве рабочей одежды в конторе. Бегло осмотрев гардероб, я обнаружила, что он так плотно забит одеждой, что я едва могу просунуть пальцы внутрь. Там обязательно найдется что-нибудь подходящее.

Я вынула кофе из микроволновой печи, отнесла его в спальню и забралась в постель. Включив лампу на ночном столике, я взяла книгу, которую Фло читала перед смертью, и вернулась на первую страницу. Я с головой ушла в чтение, но глаза у меня уже закрывались, хотя еще не было и десяти часов, времени, когда я обычно ложусь спать. Я погасила лампу, укрылась одеялом и очутилась в прохладной темноте, едва различая лики святых на стенах и распятие у себя над головой.

Вдалеке послышались крики, а потом раздался звон бьющегося стекла. Завизжали тормоза автомобиля, снова последовали крики, но я уже не обращала на них внимания. Я думала о Джеймсе. Может быть, я слишком жестока с ним. Я решила, что в будущем буду вести себя мягче. На короткое время мои мысли вернулись к Бел, но ее образ возник у меня в голове на какие-то пару мгновений, после чего я погрузилась в глубокий, освежающий сон без сновидений.

2


— Какое очаровательное платье, — приветствовал меня Джордж. — Сегодня ты выглядишь особенно милой и скромной.

— И вы тоже, — язвительно ответила я. Меня всегда возмущала манера мужчин отпускать замечания по поводу внешности женщины и того, как она выглядит. — Это платье моей тетки. Я осталась на ночь в ее квартире.

Джордж бросил на меня неодобрительный взгляд исподлобья.

— Рискованный поступок, ты не находишь? Надеюсь, ты была не одна.

— Я была одна, но, похоже, я выжила.

На моем столе зазвонил телефон, и Джордж удалился в свой кабинет. Это был Джеймс.

— Где ты пропадала прошлой ночью? — сердито начал он. — Я звонил несколько раз и оставил у тебя на ответчике несколько отчаянных сообщений. Потом я позвонил сегодня рано утром, но тебя по-прежнему не было.

Я раздраженно нахмурилась. Какое он имел право требовать, чтобы я сообщала ему о своем местонахождении двадцать четыре часа в сутки?

— Я принимала гостей в квартире своей тетки, и мы выпили бутылку шерри. После этого я не рискнула садиться за руль.

— Если бы я знал адрес твоей тетки, я поехал бы на площадь Уильяма искать тебя.

— Если бы ты поступил так, я бы очень рассердилась, — холодно ответила я.

Джеймс застонал.

— Дорогая, я с ума сходил от беспокойства. Я подумал, что с тобой что-то случилось.

Я вспомнила, что решила быть с ним поласковее, посему мне удалось удержать уже готовый сорваться с языка очередной резкий ответ.

— Я в полном порядке, — весело ответила я. — По правде говоря, я выспалась так хорошо, как еще никогда в жизни. Даже Диана отметила, как хорошо я выгляжу. «Сверкающая», вот какое слово она употребила. «Обычно ты очень бледна, а сегодня у тебя чудесные розовые щечки».

— Может, увидимся сегодня вечером? Сходим в кино, поужинаем? В «Одеоне» идет «Покидая Лас-Вегас».

— Не сегодня, Джеймс. Мне надо кое-что сделать дома. Я уже сто лет не притрагивалась к своему отчету. — Некоторое время назад Джордж что-то там обронил насчет того, что он нашел идеальное место для новой конторы в Вултоне. — Может быть, в среду или четверг.

— Хорошо, любимая, — он вздохнул. — Я позвоню тебе завтра.

У меня не было времени беспокоиться о том, не слишком ли жестоко я с ним обошлась, потому что телефон снова зазвонил в ту же секунду, как я положила трубку. Ноутоны хотели осмотреть дом в Ормскирке; они получили его подробное описание сегодня утром. В этот раз им придется добираться туда самостоятельно, и я договорилась встретиться с ними возле дома в два часа дня.

Телефон звонил все утро не переставая. Я наскоро перекусила и вспомнила о своей договоренности с Ноутонами как раз вовремя. Сорвав со стены ключи, я сказала Джорджу, что вернусь, вероятно, не скоро.

— Они такие неторопливые, ходят вокруг да около, обсуждая занавески и прочее.

— Развлекай их, Милли, даже если у тебя на это уйдет весь день, — любезно ответил Джордж. Он широко улыбнулся. — Я должен заметить, что в этом платье ты выглядишь потрясающе.

Я показала ему язык, потому что знала, что он поддразнивает меня. Платье Фло из смеси шерсти и хлопка было бледно-голубого цвета в розовую клетку, с белым воротником а-ля Питер Пэн, длинными рукавами и широким жестким поясом. Оно сидело на мне прекрасно и совсем не выглядело старомодным. То же самое можно было сказать и о роскошном коротком пальто розового цвета, которое висело в самом углу гардероба, хотя мне пришлось попотеть, разглаживая на нем складки через влажное полотенце. У меня даже создалось впечатление, что узкие, седьмого размера туфли Фло покупала в расчете на меня: кремовые туфли на ремешке, с тяжелой подошвой, подходили буквально ко всему.

Только выехав за город, я обратила внимание на погоду — она была мерзкой. Над полями висел туман, как бы выплывая из влажных, сырых ограждений. Небо жуткого серого цвета отливало черным.

Когда я подъехала к дому, Ноутоны уже ждали меня, сидя в своей машине. Домик оказался компактным, построенным всего пять лет назад в отдаленном, но уютном и хорошо ухоженном поместье.

Я вышла из машины и обменялась рукопожатием с довольно-таки скромной и непритязательной парой. Их дети уехали из родительского дома, и они подбирали себе что-нибудь поменьше, чтобы легче было убирать. Проблема заключалась в том, что они не желали расставаться ни с одним предметом мебели и, похоже, не представляли себе жизни без своих старых занавесок. «Будем надеяться, это то, что вам нужно!» — улыбнулась я. Они обращались и в другие агентства, и поиск подходящего дома тянулся уже несколько месяцев. «Люди, которые продают эту собственность, сейчас на работе, так что нам никто не помешает».

Дом принадлежал школьным учителям, которые собрались переезжать на юг. В нем царил страшный беспорядок, когда я заезжала к ним пару дней назад, но я полагала, что они все приберут, когда узнают, что к ним собираются потенциальные покупатели — собственно, мне еще не попадались продавцы, которые поступали бы иначе. Однако когда мы вошли внутрь, оказалось, что там все осталось как раньше. На лестнице валялись груды одежды, которую еще предстояло убрать, на кухонном столе стояли остатки завтрака, а в плитку, покрывающую пол, въелась многолетняя грязь.

— Отвратительное зрелище, — негодующе воскликнула миссис Ноутон. Ее супруг, придя в замешательство, слегка подтолкнул ее локтем, но она решительно отказывалась замолчать. — Здесь воняет! — воскликнула она.

Бросив беглый взгляд на гостиную, которая выглядела так, как будто по ней пронесся ураган, миссис Ноутон не пожелала подниматься наверх.

— Мне страшно даже представить, в каком виде ванная комната. Я совершенно определенно не смогу здесь жить. — Она направилась к двери.

Через минуту я заметила, что снова пожимаю им руки, теперь уже на прощанье, и извиняюсь за состояние дома. Они уехали, причем миссис Ноутон кипела от возмущения, а я вернулась к своей машине. Я рассчитывала, что осмотр дома затянется на несколько часов, но он закончился через считанные минуты.

Я выехала за пределы усадьбы и уже собиралась повернуть направо, в сторону Ливерпуля, когда вспомнила, что здание треста святого Иосифа, в котором жила Алисон, находилось всего в пяти милях. Повинуясь минутному порыву, я свернула налево, по направлению к Скелмерсдейлу. Джорджу я скажу, что, по обыкновению, Ноутонам понадобилось много времени на осмотр дома.

«Я — очень сознательный и ответственный работник, — добродетельно внушала я себе. — Я очень редко отпрашиваюсь с работы и никогда не болею».

Последний раз я видела свою сестру несколько месяцев назад. Я предпочитала приезжать к ней без матери, часто устраивавшей патетические сцены, обнимая и целуя смущенную Алисон, которая не могла взять в толк, из-за чего поднялся шум.

Небо потемнело еще больше, и пошел мелкий дождь. Я ненавижу ездить с включенными «дворниками», поэтому я облегченно вздохнула, свернув с узкой и пустынной дороги на круговую подъездную аллею мрачного здания из красного кирпича.

С огромных дубов, растущих на краю лужайки, листва уже облетела, и дворник лениво сгребал ее в кучи. С обратной стороны здания тускло горел небольшой костер. Я припарковала машину на стоянке для посетителей. Вероятно, из-за того, что сегодня был понедельник, я оказалась единственной гостьей заведения.

Каблуки туфель Фло гулко стучали по полированному деревянному полу, когда я шла к столу дежурной сестры, за которым сидела женщина и что-то печатала на машинке. Она подняла голову и вопросительно взглянула на меня.

— Чем могу вам помочь?

— Я приехала повидаться с Алисон Камерон. Я ее сестра. — Я чувствовала себя не в своей тарелке. Женщина, которую звали Эвелин Портер, работала здесь очень давно, но не узнала меня, потому что я приезжала сюда очень редко.

— Ну, конечно. Мне следовало бы помнить. Алисон сейчас в гостиной. У нее посетитель. Вы знаете дорогу, не так ли?

Я кивнула и повернулась, чтобы уйти, но Эвелин Портер вдруг добавила:

— Я должна предупредить вас, что Алисон сегодня немного расстроена. Мы ремонтируем верхний этаж — он был просто в ужасном состоянии, и маляры работают в ее комнате. Алисон не выносит, когда трогают ее личные вещи, и вы найдете ее немного взволнованной.

Гостиная находилась в задней части дома и представляла собой длинный, выдержанный в консервативном стиле зал во всю длину здания, заставленный плетеной мебелью с яркими подушками на сиденьях. Прежде чем войти, я остановилась на мгновение, молясь про себя, чтобы посетителем оказалась Труди, а не мать. Но автомобиля Труди на площадке не было, а приехать на автобусе в Скелмерсдейл после работы мать не могла, потому что иначе она не успела бы приготовить чай к приходу отца. В будние дни автомобиль принадлежал ему безраздельно.

Открыв дверь, к моему удивлению и облегчению, я увидела Алисон в обществе Деклана, которому вообще-то полагалось быть на работе.

— Как ты здесь оказался?

Он встал и обнял меня.

— Привет, сестренка. Вот тебя я ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.

Несколько мгновений мы стояли, прижавшись друг к другу. Только увидев его, я вдруг вспомнила, как сильно я любила своего маленького братика, хотя теперь он был выше меня на целую голову.

— Деклан, хороший мой, ты похудел еще больше, — сказала я. Обнимая его, я чувствовала его выступающие ключицы и лопатки и вспомнила, какой мерой отмерял для него наказание наш папочка. Я шутя оттолкнула его и повернулась к своей сестре. — Привет, Алисон. Это Милли. Я пришла навестить тебя.

За последние годы Алисон Камерон стала красивой молодой женщиной. Она всегда была самой привлекательной из нас, троих сестер, но теперь красота ее стала ослепительной. У нее были большие зеленые глаза, такие зеленые, какой бывает морская гладь под лучами солнца, густые и длинные ресницы, чуточку темнее ее пепельно-русых волос, которые только подчеркивали нежный кремово-белый оттенок ее безупречной кожи. Ее болезнь проявлялась только в движениях: неуверенных, затрудненных, лишенных легкости и грациозности.

— Привет, привет, привет. — Алисон подняла ладонь на уровень глаз и щелкнула своими длинными пальцами. — Ты хочешь подняться наверх.

Она имела в виду себя. То есть: «Я хочу подняться наверх».

— К сожалению, дорогая, тебе нельзя, — нежно сказал Деклан. — Твою комнату красят в прекрасный новый цвет.

Я поцеловала гладкую, будто фарфоровую, щеку, но Алисон не заметила этого.

— Она будет выглядеть очень мило, когда ремонт закончится, дорогая. И ты снова сможешь расставить все свои вещи.

Она держала свою гигиеническую пудру, заколки для волос, игрушки и другие безделушки на ночном столике и на подоконнике, выстроенные аккуратными ровными рядами, и очень расстраивалась, когда какая-нибудь вещь оказывалась не на своем месте.

— Ты хочешь подняться наверх.

— Попозже, дорогая моя, попозже.

Алисон смотрела в пол, избегая наших взглядов.

— Приехала в штучке с колесами?

— Да, я приехала на своей машине.

— Ты ехать в штучке с колесами.

— Ты ездила на машине? Чей это был автомобиль, дорогая?

— Я думаю, Труди и Колин взяли ее прокатиться вчера, — прошептал Деклан, когда Алисон раздраженно передернулась всем телом и снова начала щелкать пальцами.

Я никогда даже и не пыталась понять, что происходит в голове моей сестры, хотя кто-то из врачей однажды попытался объяснить это матери. Кажется, речь шла об умственной слепоте, неспособности воспринимать и понимать эмоции другого человека, отчего она иногда смеялась, когда мать плакала. Бедная же мама тоже никак не могла понять, что Алисон смеется не над ней . Моя сестра просто не воспринимала слезы.

— Может быть, ты попробуешь сложить головоломку? — предложил Деклан. — Какая-то женщина принесла ее, — сказал он. — Она думала, что это поможет ей успокоиться.

Но Алисон смотрела в окно, где виднелась тонкая струйка дыма, поднимавшаяся от костра. Она обладала сверхъестественной, поистине необъяснимой способностью в мгновение ока складывать самые сложные головоломки.

Мы с Декланом обменялись взглядами. Для Алисон мы вполне могли находиться где-нибудь в другом месте.

— Знаешь, — мягко и негромко произнес Деклан, — раньше я считал, что это отец виноват в том, что Алисон такая. Я думал, что он внушил ей такой ужас и так сильно ударил ее, что у нее что-то повредилось в мозгу. Я ей просто жутко завидовал. Я всегда надеялся, что он сделает со мной то же самое и меня пошлют сюда.

— Не только тебя он тряс и бил, Дек. Он регулярно порол ремнем всех нас.

— Тебе доставалось больше всех, Мил. Ты была самой старшей, и, кажется, он вымещал на тебе свою злобу чаще, чем на нас.

Мое лицо исказила гримаса. Похоже, я переняла эту привычку у Бел.

— Наверное, во мне было что-то такое, что приводило его в бешенство, — беспечно предположила я.

— И все-таки наши мозги при этом не пострадали. Мы остались нормальными. — Деклан ухмыльнулся. — Относительно нормальными, во всяком случае. Но имей в виду, — улыбка его исчезла, — один из нас все еще может сломаться. Я окажусь за решеткой, если и дальше останусь в этом доме. Клянусь, что когда-нибудь убью этого гада за то, как он обращается с матерью. Он уже несколько недель не дает ей денег. Раньше это были лошадки, теперь — эта чертова лотерея. Но ты бы слышала, как он стонет и жалуется, если еда кажется ему невкусной. Он закатил такой скандал, когда мы получили напоминание о просроченном счете за электричество, как будто она может заплатить за все из тех пятидесяти шиллингов в неделю, которые она зарабатывает, и того, что я даю ей на хозяйство. Он назвал ее ленивой сукой и заявил, что ей пора пойти на полный рабочий день. Если она согласится, то в доме будет ад, потому что его жратва не будет готова вовремя.

Мягкий и даже женственный голос Деклана становился все выше и выше, и я заметила, как он своими пальцами, длинными и белыми, как у Алисон, так сильно стиснул спинку стула, что костяшки побелели. Его нежное лицо выглядело усталым и осунувшимся. Я откинулась на спинку и вздохнула. Мне было больно смотреть на страдания своего брата, и это было одной из причин, по которой я старалась держаться от своего семейства как можно дальше. Мне почти хотелось, чтобы я не приезжала сюда или чтобы Деклана не было здесь.

— Почему бы тебе не уйти от них, Дек? — взмолилась я. Тогда мне останется беспокоиться только о матери.

— Как будто я могу оставить мать одну с этим гадом!

— Но ты же не можешь жить с ними вечно, хороший мой.

— Я останусь там столько, сколько потребуется.

Я встала и пошла вдоль длинной комнаты к кофейному автомату, поставленному специально для посетителей. В автомате горела лампочка, значит, он работал.

— Хочешь кофе, Дек? — окликнула я брата. Алисон по-прежнему зачарованно смотрела на дым.

— Если тебе нетрудно.

— Что же ты все-таки здесь делаешь? — спросила я, вернувшись с двумя стаканчиками кофе. — Ты ведь должен быть на работе.

К Деклану быстро возвращалось чувство юмора. Меня восхищало его умение видеть смешное в том, что приводило в ужас других. Как-то во время порки папочкин ремень порвался. «Не расстраивайся, папа, — прощебетал он. — Я подарю тебе другой на Рождество».

— Я потерял работу. — Он улыбнулся. — Три недели назад.

— Но мать ничего не сказала!

Он пожал своими узкими плечами.

— Потому что она не знает. Она жутко расстраивается каждый раз, когда меня выгоняют откуда-нибудь. Никто не знает, кроме Труди. Я ищу работу, честно, Милли, но ничего не получается. У меня нет рекомендаций, потому что я нигде не задерживаюсь достаточно долго, чтобы их получить. Дело в том, что я гожусь только для черной работы, но это не для меня.

— Ох, Дек! Чем же ты занимаешься целыми днями? — Я почувствовала обиду оттого, что он доверился Труди, а не мне. В конце концов, я тоже была его сестрой, мне хотелось помочь.

— Брожу по улицам, заглядываю на биржу труда, навещаю Труди, а потом, к шести часам, возвращаюсь домой, так что мать думает, будто я вернулся с работы. Вот уже третий раз я навещаю Алисон, но мне приходится голосовать на дороге, чтобы меня подвезли, а последний раз мне пришлось возвращаться пешком.

— Мог бы и мне сказать. — Я бы дала ему ключ от своей квартиры, где он мог бы посмотреть телевизор и перекусить что-нибудь.

— Я подумал, что тебе это будет неинтересно, — ответил Деклан, и его слова ранили меня еще сильнее.

— Мне скоро пора уходить, — сказала я. — Меня ждут в конторе. Похоже, от нас здесь мало толку. — Я быстро приняла решение. — Послушай, я отвезу тебя в город, и ты можешь пойти в кино — в «Одеоне» идет фильм «Покидая Лас-Вегас». Когда я закончу работу, мы поедем ко мне и поужинаем. У меня в морозилке есть пицца.

Большие зеленые глаза Деклана сверкнули.

— Отличная идея, сестренка. Я позвоню матери и скажу, что задерживаюсь на работе, иначе она захочет узнать, как мы с тобой встретились. Кино отпадает, потому что в карманах у меня пусто. Я отдаю матери все свое пособие, но я с удовольствием пройдусь по магазинам. Я уже сто лет не был в городе.

Все оказалось даже хуже, чем я думала.

— Чем же ты зарабатываешь на жизнь все это время? — спросила я. Он убил меня вконец.

— Труди подбрасывает мне пару шиллингов время от времени, но она не хочет, чтобы Колин узнал, что произошло. Она считает, что ему и так надоели Камероны.

Я заставила Деклана взять все деньги, что у меня были с собой, двадцать фунтов, хотя он и протестовал, что не хочет попрошайничать.

К нам подошла женщина в белом халате и спросила, как чувствует себя Алисон.

— Сегодня она не хочет с нами знаться, а, сестренка? — Он щелкнул свою красавицу-сестру снизу по подбородку, но она не обратила никакого внимания на этот жест, так же как раньше не заметила моего поцелуя.

— Тапочки, — бормотала она. — Тапочки, тапочки, тапочки.

— Сегодня маляры уже собираются уходить, так что мы сможет расставить ее вещи на свои места. Завтра им останется покрасить только потолок. Вы не будете возражать, если я отведу ее наверх? Мне кажется, ей станет лучше, как только она поймет, что все идет по-прежнему. Когда вы придете в следующий раз, с ней все будет хорошо.

Да, так же хорошо, как и всегда, с грустью подумала я. Я смотрела, как уводят Алисон, так и не понявшую, что ее навещали брат и сестра.

В общем, потом я не смогла соврать. Я не смогла заставить себя сказать Джорджу, что Ноутоны осматривали дом целую вечность, когда на самом деле это было не так.

— Я надеюсь, что вы не станете возражать, но я ездила навестить свою сестру. Она живет в нескольких милях отсюда. Это получилось спонтанно.

— Ту, которая в приюте?

— Совершенно верно. — Иногда я забываю, что Джордж знает о моей семье такие вещи, которые больше не известны никому.

— Нет проблем, — легко согласился Джордж.

— Мне следовало позвонить вам по мобильному.

Джордж рассмеялся.

— Я же сказал, никаких проблем. В этом платье вам сошло бы с рук даже убийство, мисс Миллисент Камерон. Почему, кстати, твои родители решили наречь тебя именно так?

— По имени певицы, которая нравилась моей матери, Миллисент Мартин.

— О Господи! — застонал он. — Мне она тоже нравилась. Это говорит о том, что я стар?

— И даже очень, Джордж, — нагло ответила я, в отместку за его комментарий по поводу платья Фло.

Мы дружески улыбнулись друг другу, и Джордж сказал:

— А я как раз думал, куда ты подевалась. Миссис Ноутон позвонила, чтобы пожаловаться на состояние того дома. Вечерком я позвоню продавцам и предложу им навести порядок, но в следующий раз предупреждай их об этом заранее, просто на всякий случай.

Я повесила ключи и подошла к своему столу, отчетливо сознавая, что не скажи я правду, моя карьера в конторе Джорджа была бы закончена.

В мои обязанности входила подготовка перечня выставленной на продажу собственности для рекламы в газетах, поэтому я занялась сортировкой имеющихся данных, чтобы ввести их в компьютер, как вдруг заметила, что Диана, стол которой стоял рядом с моим, тихонько плачет. Труляля и Траляля в конторе не было, а Оливер Бретт сидел в кабинете Джорджа. Джун, секретарша, сидела у телефона, повернувшись к нам спиной.

— Что случилось? — спросила я. Глаза у Дианы покраснели от слез.

— Мой отец… Не помню, говорила я тебе или нет, что он болен. У него рак желудка. Только что позвонила соседка и сказала, что нашла его без сознания в кухне на полу. Его увезли в больницу.

— Тогда немедленно поезжай к нему. Джордж не будет возражать.

— С какой стати? — с возмущением уставилась на меня Диана. — У меня полно работы — я как раз заканчиваю отчет по Вултону. Это может помешать мне получить повышение.

Я ничего ей не сказала, но задумалась, а как бы поступила в подобной ситуации я сама.

— От родителей сплошные неприятности, — напряженным голосом произнесла Диана. — Когда они стареют, это хуже, чем иметь детей. — Она высморкалась, вытерла глаза и снова заплакала. — Не знаю, что я буду делать, если папа умрет!

— Я думаю, тебе нужно поехать в больницу.

Диана не ответила. Несколько секунд она яростно барабанила по клавишам, а потом сказала:

— Нет. Я очень занята. Лучше бы эта чертова соседка не звонила. Иногда сначала нужно думать о себе.

— Как знаешь.

Я попыталась больше не обращать на нее внимания, пока готовила объявления, потом передала их по факсу в редакции газет, закончив только к шести часам вечера. С Декланом мы назначили встречу в баре на Уотер-стрит, неподалеку от того места, где я оставила машину. Когда я уходила, Диана все еще печатала, сосредоточенно хмуря брови. Глаза у нее так и остались красными. На секунду я остановилась, глядя на нее и не зная, что сказать и надо ли что-либо говорить вообще. В конце концов, я не придумала ничего лучшего, чем сказать: «Спокойной ночи, Диана».

— Пока, — машинально ответила та.

Деклан был в полном восторге от фильма.

— В Лас-Вегасе отец чувствовал бы себя как рыба в воде, — с усмешкой произнес он, пока мы ехали в Бланделлсэндс.

— Только если бы у него была тысяча фунтов для игры, — сухо ответила я, — и ту он наверняка спустил бы в первый же день. — Я похлопала его по колену. — Попробуй забыть о нем и радуйся жизни, пока есть возможность. Попозже мы можем посмотреть видео, если хочешь.

— Вот здорово, сестренка. — Деклан блаженно вздохнул, когда я въехала на автостоянку рядом со своей квартирой. — Мне оказана великая честь. Ведь я был здесь всего один раз. — Его голос поднялся на октаву и сорвался на визг. — Господи Иисусе, посмотри на эту машину! Это же «мазерати»!

Возле разделительной стенки была припаркована низкая черная спортивная машина. Сквозь тонированные стекла невозможно было разглядеть, кто находится внутри, но у меня зародилось ужасное подозрение.

— Я продал бы душу за такую машину! — с благоговением прошептал Деклан. Не успела я затормозить, как он выпрыгнул из моего «поло» и подошел к черному автомобилю с почтением пилигрима, припадающего к руке Папы Римского. Мои подозрения подтвердились, когда открылась дверца и из автомобиля вышел Джеймс. Он часто появлялся в роскошных автомобилях, принадлежавших гаражу.

— Милли? — Голос его был полон гнева и боли. Мне показалось, что в нем проскользнули и жалобные нотки. — Милли? — снова сказал он.

Я поняла, что он счел Деклана моим приятелем. Он пригласил меня провести сегодняшний вечер с ним, а я отказалась, сказав, что у меня много работы. Вместо этого я пошла на свидание с другим. Я почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения. Почему бы мне не встречаться с другим мужчиной, если хочется? Я злилась на Джеймса за то, что он явился без приглашения. Теперь мне придется представить его Деклану, а я хотела, чтобы Камероны и Атертоны держались друг от друга как можно дальше и как можно дольше. Лучше всего — всю жизнь.

— Это мой брат, Деклан, — сухо сказала я. — Деклан, это Джеймс.

Широкие плечи Джеймса опустились, и он вздохнул с облегчением.

— Деклан! — с воодушевлением произнес он, пожимая руку моему брату. — Я много о вас слышал. — Он лишь изображал вежливость: он не знал о моем брате ничего, кроме того, что тот существует.

— Это ваша машина?

От невероятности происходящего у Деклана отвисла челюсть: у его сестры есть приятель с «мазерати».

— Нет, я одолжил ее на сегодняшний вечер. У меня «астон-мартин».

— Господи Иисусе! Я могу заглянуть под капот? Вы не будете возражать, если я посижу за рулем, всего одну минутку, хорошо?

Джеймс был счастлив выразить свое согласие. Он снова сел в машину и потянул за рычаг, чтобы открыть капот. Через минуту оба склонились над двигателем, и Джеймс пустился в объяснения, как что работает. Я с трудом потащилась наверх, с ужасом представляя себе предстоящий вечер.

Я поставила чайник на газ и принялась готовить салат. Джеймс, вероятно, ожидает, что его пригласят на ужин, и, к счастью, пицца оказалась достаточно большой. Я открыла бутылку вина и выпила стаканчик, чтобы успокоить нервы. Когда спустя почти полчаса явились Джеймс и Деклан, я уже выпила полбутылки, так что к ужину мне пришлось откупорить вторую. А все Фло. Мне никогда бы не пришло в голову пить в одиночестве, если бы не ее шерри.

Мужчины прекрасно поладили. Разговор перешел на футбол.

— Позже по телевизору будет футбол, Ливерпуль против Ньюкасла. — Джеймс потер руки. — Милли, ты ведь не будешь возражать, если мы посмотрим этот матч?

— Вовсе нет. — Я с ужасом ожидала, что Деклан вот-вот скажет что-нибудь не то, нечаянно проговорится, и тот респектабельный фасад, который я возвела вокруг себя, рухнет в одночасье.

И только когда они покончили с едой, он выдал самый маленький из моих секретов.

— Просто великолепно, сестренка. Давненько я не пробовал такой вкуснятины. — Он повернулся к Джеймсу. — Наша мама старается изо всех сил, но на гарнир у нас всегда картофельное пюре и капуста. — Он похлопал себя по животу. — Как здорово, что я поехал навестить Алисон в Скеме, иначе я не встретился бы с Милли.

— Я думал, Алисон живет с вами в Киркби, — озадаченно произнес Джеймс.

— О, нет. Алисон страдает аутизмом. Она живет в приюте. Разве Милли не говорила вам?

— Кому кофе? — с наигранным воодушевлением спросила я. Я пошла в кухню, прервав таким образом эту содержательную беседу. Когда я вернулась с кофе, Деклан опускал телефонную трубку на аппарат.

— Я забыл сказать матери, что якобы задержусь сегодня на работе допоздна. На прошлой неделе я потерял работу, — объяснил он Джеймсу, — и еще не собрался рассказать об этом отцу с матерью.

Джеймс был полон сочувствия.

— А что вы умеете делать?

Я стиснула зубы, когда Деклан ответил:

— Только черную работу. Я работал на площадке, где сносили и разбирали здание, но похоже, что это меня сносят намного чаще, чем здания.

— Эта работа не для вас. Почему бы вам не пройти курс обучения в колледже, как Милли?

К моему удивлению, Деклан покраснел до корней волос. Он несколько раз мигнул своими длинными ресницами и ответил:

— Это не приходило мне в голову.

К счастью, в это время начался матч. Я включила телевизор, а потом компьютер. Я намеревалась закончить отчет, но мой мозг отказывался соревноваться со звуком телевизора и воплями Джеймса и Деклана в поддержку своей команды, перемежавшиеся стонами отчаяния, стоило Ньюкаслу приблизиться к воротам Ливерпуля. Я попыталась почитать, бросилаэто занятие и пошла в кухню, где занялась глажкой, надеясь, что в матче не будет назначено дополнительное время. Как только он закончится, я повезу Деклана домой. Было совершенно необходимо развести брата и приятеля, прежде чем на свет будет извлечена очередная порция грязного белья Камеронов.

К моему ужасу, Джеймс уже предложил Деклану подвезти его. Я подумала о сгоревшем автомобиле, брошенном перед домом моих родителей — может быть, Джеймс не заметит его в темноте, — о подростках, которые будут еще играть на улице и, возможно, не проявят чрезмерной доброжелательности к водителю «мазерати».

— Спасибо, сестренка. — Деклан легонько толкнул меня в плечо. — Это был потрясающий вечер.

— Нам надо повторить это мероприятие. Может быть, когда будет следующий матч, а? — Джеймс поцеловал меня в губы. — Я позвоню позже.

— О нет, не надо, — в отчаянии вскричала я, закрыв за ними дверь. Я сняла трубку с телефона, наполнила ванну водой и, отмокая в теплой, пахнущей ароматизаторами воде, прикончила вино. Перед моими глазами возникли события и люди сегодняшнего дня: Ноутоны и этот вонючий дом, Алисон, Деклан, Диана и ее отец, Джеймс.

Джеймс! Что еще расскажет ему Деклан? Не то чтобы я боялась, что он будет любить меня меньше, я беспокоилась только о том, что он — или кто-нибудь другой — узнает . И если дело дойдет до этого, ничто не будет иметь значения — ни дом в Киркби, ни наша нищета, ни опустившаяся мать, ни Алисон. Я хотела сохранить в тайне ужас своего детства: избиения, страх, унижение. Я чувствовала себя так, будто мое тело мне не принадлежит, будто кто угодно может им воспользоваться, если ему придет в голову такая блажь. Больше всего на свете я хотела забыть свое прошлое, чтобы меня больше не мучили кошмары по ночам. Я хотела забыть все, стать личностью, а не жертвой. Но этого не произойдет, потому что моя семья остается вечным напоминанием прошлого, ибо прошлое — это часть настоящего и, может быть, будущего. Единственный выход — уехать далеко-далеко и начать жизнь сначала. Но… хотя моя мать и доводила меня до зубовного скрежета, я самозабвенно любила ее. И не могла бросить.

Вода в ванной остыла. Я выбралась из нее, взяла полотенце и уже заканчивала вытираться, когда прозвенел дверной звонок.

— Черт! — Я с трудом надела купальный халат на еще влажное тело.

— Я пытался дозвониться по телефону из машины, — сказал Джеймс, непринужденно вваливаясь в квартиру, — но ты, похоже, вне досягаемости. — Тут он заметил снятую телефонную трубку. — Это случайно или нарочно?

— Нарочно, — раздраженно ответила я. — Мне нужно прийти в себя. Я хочу побыть одна. — Он попытался обнять меня, но я оттолкнула его. — Пожалуйста, Джеймс.

Он со вздохом растянулся на диване.

— Почему ты не рассказала мне обо всем раньше?

Сердце у меня остановилось.

— Что «все»?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Об Алисон и о том, что Деклан — голубой.

— Деклан не голубой! — выдохнула я.

— Это правда, Милли. Это видно невооруженным глазом.

— Чепуха, — неуверенно сказала я, вспоминая, как покраснел Деклан, когда Джеймс сделал ему комплимент. Потом я стала припоминать привычки и вкусы моего брата. Без сомнения, в нем было нечто женственное, но гомосексуализм?..

— Дорогая, я догадался сразу же.

Я покачала головой, мои мысли путались. Это было уже слишком, да еще после такого насыщенного дня.

— О чем вы с Декланом разговаривали, пока ехали в Киркби?

— В основном об автомобилях, немножко о футболе. А что?

— Просто так спросила.

— После того как я высадил его, я немножко покатал по кварталу каких-то мальчишек. Они были в восторге от «мазерати».

— Как мило с твоей стороны.

Я приготовила ему кофе, а потом настояла на том, чтобы он отправлялся домой. Перед тем как лечь спать, я приняла три таблетки аспирина. Но и после этого, в отличие от прошлой ночи, проведенной в квартире Фло, я смогла заснуть лишь пару часов спустя. Сон не принес мне облегчения, он был обрывочным, тяжелым, полным кошмаров.

Отца Дианы оставили на ночь в больнице. То, что он упал, не имело ничего общего с болезнью; всего лишь приступ головокружения. На следующее утро Диана сказала мне, что соседка вызвалась привезти его домой.

— Я полагаю, что ты считаешь меня чудовищем из-за того, что я не поехала сама, — продолжала она.

— Что за чепуха?

— Ну, просто я сама о себе так думаю. Папа крепится. Иногда мне хочется, чтобы он кричал или стонал от боли, и тогда я могла бы хоть пожаловаться. И не чувствовала бы себя такой скотиной. — Она сморщила нос. — Я совсем запуталась.

— Все мы такие, — фыркнула я.

Джеймсу я прямо сказала, что хочу побыть одна и что мне надо подумать. Если он снова явится без приглашения, я очень разозлюсь. Он смиренно согласился подождать до субботы.

— Ты очень рассердишься, если я позвоню? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Нет, конечно, но если меня не будет дома, я не хочу, чтобы на моем автоответчике оставались страдальческие сообщения.

— Будет исполнено, мадам. Благодарю вас, мадам.

Я поцеловала его в нос, потому что он проявил такое терпение и понимание. Я не могла себе даже представить, что позволю какому-нибудь мужчине усложнять мне жизнь настолько, насколько я позволяла ему. Я не могла также понять, почему он мирится с подобным отношением к себе.

В течение всей недели я старалась выкроить время, чтобы попасть в квартиру на площади Уильяма, но торговля недвижимостью, хотя и не переживала особого бума, не оставила мне ни одной свободной минуты. В среду и четверг у меня оказалось столько работы, что пришлось задержаться на работе допоздна, после семи.

В пятницу вечером я закончила отчет и сколола восемь страниц скоросшивателем. Я решила еще раз перечитать его и отдать Джорджу в понедельник: он начал переговоры о покупке пустующего магазина и надеялся, что сможет открыть его к Рождеству. Даже если Диана успеет подсунуть ему свои «заметки» первой, это продемонстрирует ему, что я ни в чем ей не уступаю.

Я позвонила домой, что собиралась сделать всю неделю, и почувствовала облегчение, когда мне ответил Деклан.

— Где мать? — спросила я.

— Вышла. Папочка отправился в бар, а я дал ей пять фунтов из той двадцатки, которую получил от тебя, при условии, что она пойдет играть в бинго. — Он сдавленно хихикнул. — Она была на седьмом небе от радости.

— Деклан?

— Да, дорогая?

— Я о предложении, которое высказал Джеймс — о том, что тебе стоит попробовать поступить в колледж. Почему бы и нет, на самом деле? Ты мог бы выучиться на автослесаря или кого-нибудь в этом роде, получить работу в гараже. — В отличие от меня, он окончил школу с вполне приличными отметками.

— Ох, я даже не знаю, Милли. Папаша просто взбесится.

— Тебе двадцать лет, Деклан. Его не касается, что ты собираешься делать со своей жизнью.

— Тебе легко говорить. Ведь не тебе придется расхлебывать, когда он узнает, что я бросил работу ради учебы в колледже. — Он говорил раздражительным и капризным тоном, будто считал, что я забыла, что мой отец по-прежнему главенствует в доме в Киркби.

— Ты и так бросил работу, Деклан — или, точнее, работа бросила тебя. — Он был слишком мягким, слишком заботливым, в отличие от меня или Труди, сбежавших при первой возможности. Кроме того, он вырос слабым. Непонятно почему пережитый ужас нас с сестрой закалил, сделал сильнее, а из своего единственного сына отец выбил все мужество. Похоже, Деклан жил одним днем, не прилагая никаких усилий.

— Я полагаю, не помешает навести кое-какие справки, — неохотно сказал он. — Я всегда мечтал стать модельером — ну, ты понимаешь: создавать платья, одежду, материалы, всякое такое.

— В таком случае, действуй, Дек, — напирала я, одновременно пытаясь представить, что скажет отец, когда узнает, что его сын учится на дизайнера одежды; хуже того, что он сделает, если Джеймс прав и отец узнает, что Деклан — голубой! Я бы хотела поговорить об этом с Декланом при случае, но выпутываться ему предстояло самому. Пока он сам не заговорит об этом, я не скажу ни одной живой душе ни слова.

Я ожидала, что Джеймс начнет с того, что скажет, как он страшно по мне соскучился, когда он заехал за мной в субботу вечером, но вместо этого он заявил:

— У меня родилась потрясающая идея. Я вступил в СРП.

— Куда-куда? — Я чувствовала себя немного не в своей тарелке, особенно после того, как он не обратил внимания ни на мой новый наряд — короткое черное шелковое платье, ни на то, что я разделила волосы пробором посередине и зачесала их за уши — просто так, для разнообразия.

— В социалистическую рабочую партию.

— Господи Иисусе, Джеймс! — выдохнула я. — Тебе не кажется, что это слишком? Чем тебя не устраивали лейбористы?

— Всем! — решительно заявил он. — Этот парень, Эд, назвал их сборищем идиотов. Сегодня утром я помогал собирать деньги для тех докеров, о которых говорил. Я чуть было не принес свой плакат в «Сток Мастертон», чтобы показать тебе.

— Я рада, что ты не сделал этого! — Я скрыла улыбку. — Значит ли это, что твой кризис миновал?

— Я до конца не уверен, но впервые в жизни чувствую, что у меня появилась какая-то связь с реальным миром, с настоящими, живыми людьми. На этой неделе я чертовски много узнал. Ты не поверишь, на какое крохотное пособие живут матери-одиночки, и я даже не подозревал, что система здравоохранения у нас находится в таком состоянии.

Пока мы ехали в город, он бегло цитировал статистические данные, которые известны большинству людей, включая меня. Большая часть благосостояния страны принадлежала небольшой группе людей; доходы от добычи нефти в Северном море растворились без следа неизвестно где; приватизация породила целое поколение новых миллионеров.

В своем любимом ресторане, устроенном в подвале бывшего склада, с голыми кирпичными стенами и континентальной атмосферой, он не проявил обычного интереса к заказанным блюдам.

— В среду я был на квартире у Эда и смотрел видео. Ты знала, что во время гражданской войны в Испании коммунисты сражались на стороне законно избранного правительства? Я всегда думал, что все было наоборот, что коммунисты были революционерами.

Я уставилась на него, не веря своим ушам: он же учился в частной школе, а потом еще три года в университете, где изучал историю, и не знает таких вещей!

— А что сказал по поводу твоего чудесного превращения твой отец? — поинтересовалась я. — Пару недель назад ты состоял в партии молодых консерваторов.

Он нахмурился, раздосадованный.

— Мои предки отнеслись к этому как к шутке. Папаша заявил, что он рад, что я наконец решился использовать свои мозги. Моя сестра была связана с группой анархистов, пока училась в университете, и он думает, что я перерасту это, как и Анна.

Анна вышла замуж, родила двоих детей и жила в Лондоне. Мы с ней еще не встречались. Я задумчиво потягивала кофе. Я не была уверена, что хочу, чтобы он вырос из этого. Проблема заключалась в том, что, как и его родителей, меня эта метаморфоза изумляла. Хотя, вне всякого сомнения, он искренне верил в свои вновь обретенные убеждения, но напоминал скорее маленького мальчика, который нашел редкую марку для своей коллекции.

— Куда мы пойдем? — Он взглянул на свои часы. — Еще только половина одиннадцатого.

Я могла предложить только клуб, но Джеймс напомнил мне, что порвал с ними.

— Я только что вспомнила, — сказала я. — Мы приглашены на вечеринку на площади Уильяма. На празднование двадцать первого дня рождения сына Чармиан.

— Отлично, — загорелся Джеймс. — Поехали.

— Боюсь, тебе там не понравится, — рассмеялась я. — Эти люди не твоего круга.

Он выглядел оскорбленным.

— Что ты имеешь в виду — люди не моего круга? Можно подумать, я родился на другой планете. Мне даже нравится общаться с новыми людьми. Куда бы мы ни пошли, кругом одни и те же знакомые лица. Старые добрые профессионалы среднего класса: банкиры и фермеры, биржевые маклеры и люди, занимающиеся страховым бизнесом. Некоторые женщины занялись карьерой, другие же, оставившие работу ради детей, горько сетовали на чудовищные суммы, в которые обходился наем уборщиц и гувернанток. Я всегда чувствовал себя не на месте, что, вероятно, повторится и у Чармиан. Интересно, а найдется ли такое место, где я буду чувствовать себя уютно и комфортно?

— Мы поедем на эту вечеринку, если хочешь, — сказала я, но только для того, чтобы сделать приятное Джеймсу. В конце концов, теперь, после того, как он вступил в СРП, ему надо привыкать иметь дело с простыми людьми.

Чармиан выглядела очень необычно в светло-вишневом платье особого покроя и тюрбане, обмотанном вокруг ее величественной головы.

— Как замечательно, что вы приехали, дорогуша, — проворковала она, целуя меня.

К своему немалому изумлению, я поцеловала ее в ответ, передавая ей вино, купленное Джеймсом за бешеные деньги в ресторане, потому что он не захотел искать бар, где разрешена продажа спиртных напитков навынос. Я представила его Чармиан, которая явно пришла в замешательство, когда он пожал ей руку и произнес своим хорошо поставленным голосом:

— Очень рад познакомиться с вами.

Большая гостиная Смитов оказалась битком набитой, хотя несколько пар в середине как-то умудрялись танцевать под оглушительную песню группы «Take That» «Снова воспламени меня». Меня познакомили с Герби, супругом Чармиан, мягким, добродушным мужчиной с седеющими волосами, который фланировал по комнате, держа в обеих руках по бутылке вина.

— Наш Джей где-то здесь. — Чармиан окинула собравшихся орлиным взором. — Вы должны познакомиться с именинником. — С этими словами она ринулась в толпу.

Я нашла спальню и оставила там свое пальто. Когда я вернулась, Джеймса нигде не было видно, поэтому я взяла бокал вина и прислонилась к стене. Я надеялась, что Бел тоже получила приглашение, так что мне будет с кем поговорить.

Молодой мужчина с косматой черной гривой и пушистой бородкой подошел и остановился рядом со мной. Его темные глаза улыбались мне сквозь толстые стекла очков в роговой оправе.

— Вы очень напоминаете пресловутую даму, оставшуюся без кавалера.

— Я жду своего приятеля, — объяснила я.

— Не хотите пока потанцевать?

— Не возражаю. — Мне было чертовски неловко подпирать стену в одиночестве.

Он взял меня за руку и повел к танцующим. Места там хватало только для того, чтобы переминаться с ноги на ногу.

— Вы живете неподалеку? — вежливо спросила я. Мне никогда не удавалась светская беседа.

— В соседней квартире, здесь же, в подвале. А вы по-прежнему живете в Киркби?

— Откуда вы меня знаете? — Мне никогда не нравилось встречать людей из прошлого.

— В школе мы ходили в один класс. Ведь вы Милли Камерон, правильно?

Я кивнула.

— У вас передо мной преимущество, — сказала я. — Я не помню, чтобы кто-нибудь в классе носил бороду.

— Я Питер Максвелл, в те времена известный как Слабак. Вы должны меня помнить. Обычно я ходил с подбитым глазом, иногда подбитыми были оба, не говоря уже о чрезмерном количестве ссадин и шрамов. Ребята обычно колотили меня, потому что от меня не было толку в командных играх. Моя мать не отставала от них и тоже осыпала меня оплеухами, но она никаких причин не выискивала.

— Я вспомнила.

Он был хрупким впечатлительным мальчиком невысокого роста, самым маленьким в классе; даже ниже девочек. И почти все время плакал. Ходили слухи, что его отца убили в драке возле какого-то бара в Хейтоне. Я позавидовала его способности открыто говорить о подобных вещах: ему не обязательно было говорить мне, кто он такой. Может быть, он знал мою историю. Все знали, что отец Милли и Труди Камерон избивает своих дочерей.

— Как получилось, что ты стал таким крепким? — спросила я. Он был одного со мной роста, около пяти футов восьми дюймов, но поразительно широкоплечий, и я чувствовала, что в руках у него есть сила.

— Когда мне исполнилось шестнадцать, я ушел из дому, нашел работу, проводил все свободное время в гимнастическом зале, где и подрос, но в основном в ширину. — Он широко улыбнулся. — После мускулов пришло время развивать мозги, и я поступил в университет, где и получил степень по экономике. Я преподаю в средней школе в миле отсюда.

— Ну и работенку ты себе нашел! — Я открыто восхищалась им, особенно тем, что он не ныл и не жаловался.

— Мышцы Арнольда Шварценеггера оказались очень кстати, — признался он, — особенно когда приходится иметь дело с драчунами и хулиганами. Однако большинство детей хотят учиться, а не создавать проблемы. Но, пожалуй, хватит обо мне, Милли. А ты чем занимаешься? Если я правильно помню, ты вышла замуж за Гэри Беннетта.

— Да, но мы развелись. Я агент по продаже недвижимости в «Сток…»

Не успела я договорить, как молодая женщина в красном вельветовом брючном костюме, растолкав танцующих, прорвалась к нам и схватила его за руку.

— Вот ты где! А я тебя везде ищу. — Она потащила его прочь, а потом обернулась ко мне и изрекла: — Извините.

Мне стало даже жаль, что он уходит — интересно поговорить с кем-то, чье детство так похоже на твое собственное. Я заметила Джеймса, оживленно беседующего о чем-то с парой средних лет. Похоже, он забыл обо мне. Мне стало одиноко. Я отправилась на кухню и вызвалась мыть посуду. Герби выставил меня вон, с негодованием заявив:

— Девочка моя, вы пришли сюда развлекаться.

К этому моменту основное действо переместилось в коридор. Я пошла туда, надеясь найти Бел, но ее нигде не было видно, так что я уселась на ступеньки и мгновенно оказалась втянутой в спор об актерском мастерстве или отсутствии такового у Джона Траволты.

— Он замечательно сыграл в «Криминальном чтиве», — горячо доказывала какая-то женщина.

— В «Лихорадке субботним вечером» он никуда не годился, — сказал кто-то еще.

— Это было сто лет назад. — Женщина раздраженно взмахнула руками. — Кроме того, никто не ожидал от него актерской игры в «Лихорадке субботним вечером». Это мюзикл, а танцевал он великолепно.

Входная дверь открылась, и вошел мужчина, высокий и стройный, немногим старше двадцати, с бледным суровым лицом и каштановыми волосами, собранными в хвост. В ушах у него покачивались маленькие золотые цыганские сережки, одет он был просто — джинсы, белая тенниска и черная кожаная куртка. Двигался он плавно и безо всяких усилий, как пантера, волнующе и даже чувственно. Глядя на него, мне вдруг стало зябко. В то же время его худощавая фигура выражала явное напряжение, даже взвинченность. Несмотря на кажущуюся суровость, черты лица его оказались нежными: тонкий нос с широкими ноздрями, полные губы, высокие скулы. По коже у меня снова побежали мурашки.

Мужчина закрыл дверь и прислонился к ней. Он бегло обвел глазами гостей, столпившихся в коридоре. У меня перехватило дыхание, когда он встретился со мной взглядом и глаза его слегка расширились — он узнал меня! Потом он почти с презрением отвернулся и удалился в гостиную.

— А вы что думаете? Как вы сказали, вас зовут? — Ко мне обращалась женщина, защищавшая Джона Траволту.

— Милли. Что я думаю о чем?

— Вы согласны, что в фильме «Убей коротышку» он был великолепен?

— Восхитителен, — согласилась я. Все мои мысли занимал только что вошедший мужчина.

В течение следующего часа я почти не прислушивалась к беседе, которая свернула на голливудских звезд. Кто-то принес мне еще бокал вина, потом возник Джеймс, одобрительно показал мне большой палец и снова исчез. Я принялась рассматривать толпу в надежде увидеть мужчину с конским хвостом и выяснить, кто он такой — но я опоздала: передняя дверь открылась, и я увидела, как он ушел.

В час ночи вечеринка была в самом разгаре. Из гостиной послышался шум драки, а потом появился Герби, держа за шиворот двух молодчиков, и вышвырнул их за дверь.

К тому времени я уже устала от Голливуда и страстно мечтала оказаться дома. Я стала искать Джеймса и обнаружила его сидящим на полу в компании нескольких человек, которые орали друг на друга. Предметом их оживленной беседы оказалась политика. Джеймс снял свой пиджак и пил пиво из банки. Мне не хотелось мешать ему, ведь он, похоже, наслаждался происходящим. Тем не менее мне хотелось тишины и покоя, и я точно знала, где его найти.

Я вышла на улицу. На площади Уильяма, купающейся в волшебном свете полной луны, стояла тишина, но тишина обманчивая. Полураздетые женщины стояли, прислонившись к ограждениям, и курили в ожидании очередного клиента. Мимо проползла машина, потом остановилась, и водитель опустил стекло. Девушка в белых шортах подошла и заговорила с ним. Она села, водитель дал газу, и машина умчалась. По тротуару брели две собаки и обнюхивали друг друга. Вдалеке послышался вой сирены, а где-то дальше раздались крики. О мои ноги потерлась кошка, но, когда я наклонилась, чтобы погладить ее, она удрала прочь.

Внезапно в небе оглушительно заревел приближающийся полицейский вертолет, похожий на огромную ярко освещенную птицу. Шум буквально оглушал. Как и говорил мне Джордж, здесь и впрямь была зона военных действий. Я сбежала вниз по ступенькам к квартире Фло. К своему ужасу, я увидела, что занавески на окнах задернуты, а внутри горит свет, хотя я совершенно отчетливо помнила, что, когда я в последний раз была здесь, то погасила свет и раздвинула занавески. Вероятно, кто-то, Чармиан или Бел, решил, что будет лучше придать квартире жилой вид. Но ведь ключ от нее только один, и сейчас я держала его в руках.

Я осторожно отперла дверь. Вряд ли со мной что-либо случится, ведь наверху собрались пятьдесят или шестьдесят человек. Я открыла внутреннюю дверь и едва не задохнулась от удивления. На диване Фло развалился тот самый мужчина, — положив ноги на кофейный столик, он разглядывал вращающуюся лампу и слушал ее пластинку.

— Кто вы такой? Что вы здесь делаете? — резко спросила я.

Он обернулся и лениво уставился на меня. Я увидела, что у него зеленые глаза, такие же, как у меня. Сейчас выражение его лица смягчилось, как будто он тоже поддался очарованию расплывчатых теней, скользивших по комнате, и волшебной музыки.

— Никогда бы не подумал, что сделаю это снова, — произнес он. — Я пришел, чтобы оставить свой ключ на каминной полке, но оказалось, что квартирка Фло такая, как раньше.

— Откуда у вас ключ?

— Мне его дала Фло, естественно. Кто же еще?

Голос у него был хриплым и грубоватым, с резким носовым ливерпульским акцентом. Таких мужчин я обычно обходила стороной, и все-таки, все-таки… Я постаралась скрыть от него, что меня снова пробрала дрожь.

— Вы так и не сказали мне, кто вы такой.

— Нет, зато я сказал вам, почему я здесь. — Он с явной неохотой убрал ноги со столика, как будто вежливость давалась ему с трудом, и встал. — Я был другом Фло. Меня зовут Том О'Мара.

ФЛО

1


— Томми O'Mapa! — В голосе Марты звучала нескрываемая истеричность и ужас. — У тебя будет ребенок от Томми О'Мара! Разве он не утонул на «Тетисе»?

Фло ничего не ответила. Салли, сидевшая за столом, бледная и потрясенная, пробормотала:

— Да, это правда.

— Так ты встречалась с женатым мужчиной? — пронзительно заверещала Марта. Лицо ее опухло, а глаза от негодования почти выскакивали из орбит за стеклами круглых очков. — У тебя нет стыда, девушка? Я теперь никогда не смогу пройти по Бурнетт-стрит. Нам всем придется ходить в другую церковь. И на работе все про всё узнают. Все будут смеяться надо мной за моей спиной.

— Это у Фло будет ребенок, а не у тебя, Марта, — тихонько сказала Салли.

Фло была благодарна Салли за то, что та на ее стороне или, по крайней мере, с сочувствием отнеслась к ее затруднительному положению. Несколько минут назад, когда она объявила о том, что беременна, Марта взорвалась от негодования, но мать тихо произнесла: «Я не вынесу этого» — и поднялась к себе наверх, оставив Фло наедине с гневом и презрением Марты. Фло специально сказала об этом после чая, перед приходом Альберта Колквитта, тогда Марте придется заткнуться. После свидания с Альбертом она может и поостыть, но Фло знала, что ей еще здорово достанется от злого и острого язычка ее сестры.

— Ребенок у Фло, но позор падет на всю семью, — сказала как отрезала Марта. Она обернулась к своей младшей сестре: — Как ты могла, Фло?

— Я влюбилась в него, — просто сказала Фло. — Мы должны были пожениться, когда Нэнси станет лучше.

— Нэнси? Ну, конечно, он женат на этой Нэнси Эванс, которую все называют уэльской колдуньей. — Марта нахмурила брови. — Что ты имеешь в виду, говоря, что вы должны были пожениться, когда ей станет лучше? Насколько я знаю, она никогда и ничем не болела. В любом случае, при чем тут это?

Поскольку Марта вряд ли могла быть осведомлена об интимных подробностях истории болезни Нэнси О'Мара, Фло не обратила на ее замечание никакого внимания, но ее поразил тот факт, что Нэнси родом из Уэльса, ведь Фло считала ее испанкой.

— Он не был женат на Нэнси по-настоящему. — Она не стала говорить им о цыганской свадьбе в лесу под Барселоной, это было бы смешно. В глубине души она и сама не верила во все это. Такая история выглядела слишком картинной, слишком надуманной. На мгновение ей стало интересно, а был ли вообще Томми в Испании, и поняла, что все, в чем обвиняет ее Марта, правда: в том, что она падшая женщина, без стыда и совести, которая навлекла позор на свою семью.

Фло совершенно не удивилась, когда Марта сказала, что Томми О'Мара был женат на Нэнси Эванс законно, и Марта сама находилась в церкви, когда там оглашались имена вступающих в брак.

— Я знаю эту девушку по воскресной школе. Он снимал комнату у ее семейства, — сказала она. И презрительно добавила: — Она говорила, что ее мать не могла дождаться дня, когда он съедет, потому что ей всегда с большим трудом приходилось буквально выцарапывать у него деньги за стол и кров.

Салли испуганно ойкнула.

— Перестань, Марта. Не надо так говорить.

— Простите меня, — убито сказала Фло. — Мне очень жаль, что так вышло.

— Ну, ну, сестренка, — Салли быстро поднялась из кресла и обняла свою сестру, но Марту не так-то легко было сбить со стези обвинения простым выражением сожаления.

— Тебе и вправду есть о чем сожалеть и чего стыдиться, — выпалила она. — Ты понимаешь, что все вокруг будут называть ребенка незаконнорожденным ублюдком? С ним никто не будет разговаривать в школе. В него будут плевать, его будут бить, и все будут сторониться его, куда бы он ни пошел.

— Марта! — резко окликнула мать, стоя в дверях. — Достаточно!

Фло разрыдалась и бросилась наверх, и как раз в это время открылась передняя дверь и появился Альберт Колквитт.

Через пару минут в комнату вошла Салли и присела на кровать, где, всхлипывая, лицом вниз лежала Фло.

— Ты должна была предохраняться, милая, — прошептала она. — Я знаю, что это такое, когда любишь кого-то. Трудно остановиться, все выходит из-под контроля.

— Ты имеешь в виду, ты с Джоком… — Она подняла голову и сквозь слезы посмотрела на свою сестру. Джок Уилсон продолжал наведываться в Ливерпуль, едва ему перепадало хотя бы несколько дней отпуска.

Салли кивнула.

— Только не говори Марте, пожалуйста.

Сама мысль об этом была такой абсурдной и нелепой, что Фло не могла не рассмеяться.

— Да что ты такое говоришь!

— Видишь ли, она не имеет в виду буквально все, что говорит. Не знаю, откуда в ней эта желчь и злоба. Можно подумать, она ревнует тебя к тому, что у тебя был мужчина. — Салли вздохнула. — Бедная Марта. Одному Богу известно, что она скажет, когда узнает, что мы с Джоком собираемся пожениться на Рождество, если он сможет вырваться. Она-то рассчитывала первой выйти замуж, потому что она старшая и все такое.

— Салли, о, Сал! Я так рада за тебя. — Фло забыла о своих собственных проблемах и обняла сестру. Салли взяла с нее обещание, что она не скажет никому ни слова: она хотела, чтобы все узнали об этом, когда все будет уже точно решено.

Спустя какое-то время Салли пошла вниз, потому что в тот день была ее очередь мыть посуду и она не хотела, чтобы Марта еще больше усложнила положение.

Фло села на кровати, прислонилась к изголовью и положила руки на свой растущий живот. Она откладывала эти убийственные новости так долго, как только могла, но наступил уже октябрь, шел пятый месяц беременности, и это становилось заметным. Одна или две женщины в прачечной уже с подозрением поглядывали на нее, и как-то раз, развешивая белье в сушильной комнате, Фло обернулась и увидела в дверях внимательно ее разглядывавшую миссис Фриц. После этого случая миссис Фриц довольно долгое время провела в конторе с мистером Фрицем.

Сначала Фло подумывала никому ничего не говорить, убежать куда-нибудь и родить ребенка. Она не собиралась разлучаться с семьей навсегда, хотела потом вернуться с ребенком и все объяснить. Но куда она могла убежать и на что содержать себя? Денег у нее не было, а работу ей не получить. Она с грустью осознала, что ей придется оставить прачечную и, как это ни тяжело, проститься с мистером Фрицем.

Дверь отворилась, и в комнату вошла мать.

— Извини меня, девочка, что мне пришлось уйти, просто я не могла слушать вопли нашей Марты. Может быть, тебе следовало сперва рассказать обо всем своей маме и позволить мне самой разобраться с Мартой. — Она с упреком посмотрела на свою дочь. — Как ты могла, Фло?

— Пожалуйста, мам, не начинай все сначала. — При виде опечаленного и скорбного лица матери Фло заплакала. С начала войны мать выглядела намного лучше, как будто сумела собраться с силами и решила, что не оставит свою семью до лучших времен. — Если хочешь, я уеду из дома. Я никогда не хотела, чтобы из-за меня на мою семью пал позор. — Ей не приходило в голову, что она может забеременеть, когда лежала под деревьями в парке «Мистери» с Томми О'Мара.

— Этот мужчина, этот Томми О'Мара, он должен был быть умнее. Марта говорит, что ему не меньше тридцати. Он поступил дурно, воспользовавшись наивностью молодой девушки. — Мать неодобрительно поджала губы.

— О нет, мам, — плакала Фло. — Он ничем не пользовался. Он любил меня, и я любила его. — Ложь, которую он ей говорил, не имела никакого значения, так же, как и его обещания. Он сказал ей то, что сказал, только потому, что боялся, что она не станет с ним встречаться. — Если бы Томми не погиб, он оставил бы Нэнси, и сейчас мы уже были бы вместе.

Для матери это оказалось чересчур.

— Не говори глупостей, девочка, — горячо выпалила она. — Ты ведешь себя как блудница в пурпуре.

Вероятно, Фло и в самом деле падшая блудница, потому что готова была подписаться под каждым сказанным ею словом. Может быть, другие пары не любили друга так сильно, как они с Томми. Чтобы успокоить свою мать, она кротко сказала:

— Прости меня.

— Ну, как бы то ни было, с этим делом теперь покончено. — Мать вздохнула. — Теперь нам придется иметь дело с последствиями. Я поговорила с Мартой и Сал, и мы решили, что для тебя лучше всего будет не показываться на улице, пока не родится ребенок, а потом отдать его в приют. Никто на улице ничего не узнает. Завтра я зайду к мистеру Фрицу и скажу ему, что ты заболела и не вернешься на работу. Мне не по душе то, что приходится его обманывать, он славный человек, но что еще остается делать?

— Ничего, мам, — спокойно ответила Фло. Ее вполне устраивала первая часть предложения о том, что она не будет выходить на улицу, пока не родится ребенок, но она ни в коем случае не собиралась отдавать ребенка Томми О'Мара, чтобы, по крайней мере, хотя бы какая-то частичка его оставалась с ней. Она не скажет этого матери, в противном случае скандалы растянутся на долгие месяцы. Как только ребенок родится, она переедет в другой район Ливерпуля, туда, где ее никто не знает, но не слишком далеко, чтобы ее семья могла приезжать к ней в гости. Она скажет, что она вдова и потеряла мужа на войне, и поэтому никто не сможет назвать ее ребенка незаконнорожденным. Она будет содержать и себя, и ребенка, подрабатывая стиркой и, возможно, штопкой белья — мистер Фриц часто говорил, что никто не может зашить простыню так ловко и искусно, как Фло.

Война не оказывала пока что большого влияния на жизнь страны, и люди начали называть ее «странной войной». На фронт призывали тысячи парней, регулярно тонули корабли, и потери были колоссальными, но все это казалось чем-то невообразимо далеким. Признаков страшных воздушных налетов еще не было, и еды хватало.

Фло проводила дни за вязанием одежды малышу: кружевные выходные платьица и чепчики, невероятно крошечные тапочки и рукавички — и мечтала о том времени, когда ее ребенок наконец-то появится на свет. Иногда она слышала, как в кухне перешептываются мать с сестрами: упоминалось слово «усыновление». Похоже, Марта уже придумала, как все устроить. Фло не собиралась разочаровывать их — все, что угодно, ради спокойной жизни. Если Фло не вязала, то читала книжки, которые Салли приносила ей из библиотеки. Раз в месяц она писала Бел Макинтайр, которая вступила в ВТС и прекрасно проводила время в лагере, располагавшемся где-то в шотландской глуши. «Тут у нас одна девушка на пятнадцать мужчин, — писала Бел. — Но есть один парень, который мне особенно нравится. Помнишь, я говорила, что до сих пор не встречала парня, за которого можно дать ломаный грош? Так вот, мне наконец-то попался такой, за которого можно дать целую сотню фунтов. Его зовут Боб Нокс, и он из Эдинбурга, как и мой отец». Фло не упоминала о ребенке в письмах. Бел считала ее глупой из-за связи с женатым мужчиной, поэтому Фло не хотела, чтобы та узнала, насколько сильно она вляпалась и насколько безнадежно глупой оказалась.

Частенько Фло очень хотелось выйти на улицу, пусть даже под проливной дождь. Хуже всего были моменты, когда приходили гости или квартирант был дома, потому что тогда Фло приходилось сидеть в спальне. По мнению Марты, из всех людей в мире именно Альберт Колквитт должен был оставаться в полном неведении относительно страшной тайны Фло. Если бы он узнал, у какой семьи снимает квартиру, то мог бы и съехать, что стало бы катастрофой, «учитывая, что ты больше не приносишь зарплату». После этих слов Марта презрительно фыркнула. Салли же полагала, что больше всего Марта боится того, что он не захочет на ней жениться, а к этой цели она по-прежнему стремилась изо всех сил.

— Как ты объясняешь, что я никогда не схожу вниз? — спросила Фло.

— Мы сказали, что у тебя переутомление, анемия, поэтому тебе надо оставаться в постели и отдыхать.

— Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой здоровой.

Она буквально цвела, ее щеки формой и цветом больше всего напоминали персики, глаза сверкали, а волосы стали необычайно густыми, пышными и блестящими. Она часто спрашивала себя, почему она так хорошо выглядит, когда скорбит о Томми. Специально для нее мать заказывала пинту молока, а Марта, несмотря на едкие замечания и неодобрительные шмыганья носом, частенько приносила яблоки и всегда следила за тем, чтобы в доме был рыбий жир (его принимала во время беременности Эльза Камерон). «И посмотри, каким славным мальчуганом растет Норман». Фло знала, что ей повезло: другая семья могла бы вышвырнуть ее на улицу.

Случилось так, что одним мрачным промозглым декабрьским утром жилец семейства Клэнси узнал тайну, знать которую ему ни в коем случае не полагалось. Мать ушла за рождественскими покупками, а Фло вязала в гостиной, когда в замочной скважине входной двери повернулся ключ. Обычно, кроме Альберта, этой дверью никто не пользовался. Но Фло почему-то решила, что пакеты с покупками оказались для матери слишком тяжелыми, чтобы нести их через черный вход, и поспешила на помощь. К своему ужасу, она оказалась лицом к лицу с Альбертом.

— Я забыл свой бумажник, — радостно проблеял он, — во всяком случае, я надеюсь, что забыл его, а не потерял. Там не только банкнота в десять фунтов, но и мое удостоверение личности, а также несколько дорогих мне фотографий, которые мне не хотелось бы терять, и… — Голос его пресекся, а глаза расширились от удивления, когда он заметил положение Фло. — Я не знал, дорогая, — прошептал он. — Господи Иисусе, я не знал.

Фло, спотыкаясь, стала подниматься по лестнице. На полпути она обернулась:

— Не говорите Марте, что вы видели меня, — взмолилась она. — Пожалуйста!

— Конечно, нет, дорогая. — Он выглядел ошарашенным. — Фло! — окликнул он ее, но к тому времени она уже добралась до спальни и с грохотом захлопнула дверь.

Она слышала, как Альберт удалился в свою комнату, а вскоре из магазина вернулась мать.

— С тобой все в порядке, девочка? — окликнула она.

— Я просто прилегла на минуточку, мама.

— Сейчас принесу чай, а потом мне надо зайти в магазин святой Терезы, чтобы заказать цветы на воскресенье.

Мать догадалась, что Альберт у себя в комнате и поэтому Фло поднялась наверх. После ухода матери Альберт не пошевелился и не издал ни малейшего звука. Фло подумала: неужели он до сих пор ищет свой бумажник? А может быть, он собирается уведомить их о том, что будет подыскивать себе более приличное место?

Прошло еще полчаса, снизу по-прежнему не доносилось ни звука. Потом дверь гостиной отворилась и на лестнице раздались тяжелые шаги — кто-то поднимался. В дверь постучали и неуверенно спросили:

— Фло?

— Да?

— Не могли бы вы на минутку спуститься вниз, дорогая? Я хотел бы поговорить с вами.

— О чем? — устало спросила Фло.

— Спускайтесь и сами увидите.

Несколько минут спустя она и Альберт, чувствуя себя неловко, сидели, строго выпрямив спины, в гостиной. Фло мешал живот, ставший огромным, и она надеялась, что Альберт не собирается читать ей лекцию по этому поводу, потому что тогда она ответит ему, что это не его дело. Она почувствовала жар стыда, когда вместо ожидаемой лекции Альберт промямлил:

— Я скучал по вас, Фло. Дом без вас кажется не таким светлым и веселым.

— Я была… наверху, — ответила она, запинаясь.

Он неловко заерзал в своем кресле, а потом, не глядя на нее, спросил:

— Надеюсь, вы не сочтете меня невежливым или навязчивым, дорогая, но что случилось с тем парнем, который… — Слова не шли у него с языка.

— Он мертв, — ответила Фло.

— Я подумал, что, может быть, он в армии и однажды появится здесь, и вы поженитесь.

— На это нет никакой надежды, если учесть, что он погиб.

— Разумеется, нет. — Лицо его приобрело багровый оттенок, и она увидела капельки пота, блестевшие у него на лбу. Оттого, что он потел столь обильно, вонь от его униформы стала заметнее обычного. Фло подумала, а почему это он так расстроен, ведь, по всем правилам, испытывать неловкость полагалось ей.

— Вам будет нелегко воспитывать ребенка без мужа, — запинаясь, проговорил он.

— Я справлюсь. У меня ведь нет выхода, правда?

— Все равно будет трудно, и дело в том, что я хотел бы облегчить вашу жизнь, если вы позволите. — Он сделал паузу. Лицо покраснело еще больше, когда он с мужеством и отчаянием продолжил. — Я бы хотел жениться на вас, Фло, и дать вам и малышу дом и крышу над головой. Контролером-инспектором на трамваях я зарабатываю приличные деньги — это хорошая безопасная работа с перспективой повышения до управляющего депо. Мы можем купить себе славный маленький домик. У меня отложено достаточно, чтобы купить необходимую мебель. Что вы на это скажете, дорогая?

Фло надеялась, что отвращение, которое она испытывала к Альберту, не отражается на ее лице: меньше всего на свете она хотела причинить ему боль, но сама мысль о том, чтобы делить постель с мужчиной средних лет, с большим животом и отвратительно пахнущим, вызывала у нее тошноту.

— Вы очень добры, Альберт… — начала она, но он прервал ее, будто хотел одним махом выложить все, что тяготило его.

— Разумеется, меня вряд ли можно назвать подходящим мужем, дорогая. У нас будут отдельные комнаты, и вы сможете уйти, когда пожелаете. Между нами не будет никаких обязательств. Более того, пожениться мы можем в одном из бюро записей актов гражданского состояния. Я просто помогу вам выбраться из временных затруднений, так уж получается. У вас будет брачное свидетельство, и, если все сделать быстро, у ребенка будет отец, по крайней мере, на бумаге.

Он был невероятно бескорыстен, и Фло злилась на себя за то, что такое предложение для нее неприемлемо. Но тогда она мечтала о совместной жизни с Томми О'Мара, рядом с которым Альберт Колквитт был… В общем, не стоит даже сравнивать. С другой стороны, думала Фло, откинувшись на спинку кресла и уставившись в огонь, на самом ли деле его предложение такое уж неприемлемое? Это поможет ей выбраться из неприятностей, как он сам выразился. Никто не посмеет называть ребенка обидными прозвищами, если у него будет отец, и Фло не придется брать белье в стирку на дом — вместо этого она будет жить в славном меблированном домике. Она не воспользуется его великодушием, ни в коем случае, потому что это была его идея. Разумеется, все поднимут шум вокруг того, что кто-то из Клэнси выходит замуж в мэрии, но при сложившихся обстоятельствах Фло это не заботило бы. Марта будет в ярости, утверждая, что она увела Альберта прямо из-под самого носа.

Она все еще раздумывала, как бы ответить Альберту, когда он с тоской произнес:

— Знаете, моя первая жена умерла при родах, вместе с ребенком. Это была девочка. Я всегда хотел своего ребенка.

Если бы не его последние слова, она, возможно, согласилась бы выйти за него замуж, даже временно — ведь он сам сказал, что она будет вольна уйти, когда захочет. Но она знала, что не сможет уйти от него, когда он полюбит ребенка, которого так долго хотел. Она окажется в ловушке. В сущности, это будет вторая тяжелая утрата, и он потеряет вторую жену и ребенка. Нет, лучше отказать ему сейчас.

Поэтому Фло сказала ему, очень мило и очень нежно, что она не может выйти за него замуж, но она никогда не забудет его доброго жеста. Ей и в кошмарном сне не могло присниться, что она будет жалеть о своем решении до конца дней своих.

К большому разочарованию Марты, Альберт отправился на Рождество к своему кузену в Макслфилд. Фло была этому только рада — теперь она могла встретить праздник вместе со всеми внизу, если не появится какой-нибудь случайный гость. Ей показалось, что именно поэтому он и уехал, и вознесла короткую молитву о том, чтобы ему понравилось в Макслфилде, а шарф, который она связала ему, согревал его — по всей стране стояли морозы, и снегу навалило несколько футов. Перед отъездом Альберт подарил сестрам подарки — золотые браслеты с брелоками. Марте досталась обезьянка, Салли — ключ, а Фло — сердечко.

— Держу пари, что он собирался подарить сердечко мне, — заявила Марта.

— Давай поменяемся, если хочешь, — предложила Фло.

— Теперь это не имеет значения.

В канунРождества пришла посылка от Бел. В ней была поздравительная открытка и очень красивая сумочка из гобелена. Из открытки выпала фотография.

— Бел вышла замуж! — воскликнула она. — Она вышла замуж за какого-то шотландца, его зовут Боб Нокс.

— Я встречалась с ней только один раз, но она показалась мне приятной молодой леди, — довольная, сказала мать. — В следующий раз, Фло, когда будешь писать ей, передавай наши поздравления. Почему бы нам не послать ей в подарок одну из этих ирландских салфеточек из хлопка?

— Я хотела эти салфетки для своего нижнего комода, мам, — надула губы Марта.

Фло покачала головой.

— Спасибо, конечно, мама, но в армии ей не нужны салфетки. Она предпочтет флакончик туалетной воды или пару хороших чулок.

— А у тебя есть средства, чтобы купить туалетную воду или хорошие чулки? — с неприязнью спросила Марта.

— Я куплю подарок, когда начну зарабатывать деньги самостоятельно, — резко ответила Фло.

Мать нетерпеливо хлопнула в ладоши.

— Ну, все, девочки, хватит ссориться. Сейчас Рождество — праздник любви.

— Прости меня, Фло. — Марта улыбнулась. — Я люблю тебя, правда.

— Я тоже люблю тебя, сестренка.

Позже Марта спросила у Фло:

— Сколько лет Бел?

— Восемнадцать.

— Всего восемнадцать! — Марта сняла очки и стала нервно протирать их. — В следующем году мне будет двадцать четыре.

Фло искренне хотелось купить мужа для своей несчастной сестры и повесить его на елку. Положение ухудшилось, когда в день святок пришла телеграмма для Салли.

«Получил лицензию тчк получил отпуск тчк закажи церковь понедельник тчк Джок».

— В понедельник я выхожу замуж, — мечтательно принялась напевать Салли.

Фло завизжала от восторга, а мать начала плакать.

— Салли, девочка! Это так неожиданно.

— Сейчас идет война, мам. Именно так теперь все и происходит.

— Ты уедешь из дома? — всхлипывала мать.

— У Джока нет регулярного порта приписки. Я останусь с вами до конца войны, а потом мы купим себе дом.

Мать перестала плакать и стала размышлять, что нужно сделать. Она сегодня же позвонит отцу Хафью и закажет службу в церкви. Лучше в понедельник во второй половине дня — даже поезда ходили с опозданиями из-за снегопада. Сообразив это, Салли побледнела, как полотно: она позабыла, что вся страна укрыта снегом.

— Он будет ехать от Солвей Фирт. Это далеко? — Никто не имел ни малейшего представления, поэтому пришлось достать атлас отца и оказалось, что Солвей Фирт расположен в двух графствах от них.

— Я умру, если он не приедет! — Салли выглядела так, будто собралась умирать прямо сейчас.

— Наверняка он приплывет на корабле. — Это наконец заговорила Марта. Ее лицо было белее снега за окнами, а глаза стали тусклыми и безжизненными. Старшая осталась последней — Марта не могла этого вынести.

— Ну, конечно! — Салли вздохнула с облегчением.

Мать продолжала строить планы. Хочет ли Салли белое подвенечное платье? Нет? Ну, в таком случае, они встретятся завтра в обеденный перерыв возле лавки мясника и обойдут магазины одежды на Смитдаун-роуд, чтобы купить хороший костюм, который станет ее свадебным подарком дочери.

— Готовить угощения еще рано… И нам придется заказать такси на этот день. В туфлях в такую погоду и шагу нельзя ступить, не выходить же тебе замуж в сапогах. Что касается приема, то, мне кажется, еще не поздно заказать зал?

— Я не хочу устраивать прием, мам. Я бы предпочла чаепитие в кафе после венчания. Сослуживец Джока будет шафером. Все, чего я хочу, это чтобы была моя семья: ты, Марта и Фло.

— Наша Фло не сможет пойти, — заметила Марта. — Не в ее положении.

Все повернулись и посмотрели на Фло, которая, устыдившись, опустила глаза.

— Мне будет страшно жаль пропустить твою свадьбу, Сал, — пробормотала она.

— Я буду думать о тебе, Фло, — сочувствующе сказала Салли. — Ты будешь там душой, если не телом.

Фло собрала в своей душе все благородные порывы, какие только смогла найти.

— К тому времени Альберт вернется из Макслфилда, — сказала она. — Может быть, он сможет поехать вместо меня. Он составит компанию нашей Марте.

Позже Альберт заявил, что он считает большой честью быть приглашенным на бракосочетание.

— Ему нравится чувствовать себя частью семьи, — сказала Салли. — Мне кажется, он очень одинок.

В день свадьбы Салли Фло сидела одна в пустом и тихом доме, думая о том, сколько всего произошло за последние двенадцать месяцев. Год назад мать болела, а сестры жили тихо и незаметно. Теперь мать встряхнулась и как будто возродилась к жизни, Фло нашла и потеряла Томми О'Мара, носит сейчас его ребенка, а в эту минуту Салли в уродливом костюме в тонкую полоску и белой фетровой шляпе, в которой она была похожа на американскую гангстершу, превращалась в миссис Джок Уилсон. Марта оказалась единственной, для кого все осталось по-прежнему.

Она с радостью положила руки на живот. Странно, но теперь она редко вспоминала Томми О'Мара, как будто вся ее любовь к нему перешла на ребенка, который в этот момент сильно толкнул ее. Она испугалась. Ребенок должен появиться на свет через шесть недель, в День святого Валентина, ровно через девять месяцев и одну неделю после ее последних месячных — мать вычислила эту дату — но вдруг он родится раньше, когда она будет дома одна? Марта наняла акушерку, взяв с нее «клятву о неразглашении». Фло не могла дождаться, когда же все закончится и ее жизнь изменится еще больше.

Снегопады продолжались весь январь, и февраль не принес избавления от этой истинно арктической погоды. К этому времени Фло сильно раздалась, хотя по-прежнему оставалась подвижной и шустрой. Но дни шли за днями, она стала терять аппетит, и ее тошнило все сильнее и чаще. Марта приказала, чтобы ее немедленно позвали, если роды начнутся, когда она будет на работе.

— По-моему, будет лучше, если мы приведем акушерку первой? — воскликнула мать. — Если ты скажешь мне, где она живет, я приведу ее сама.

— Я бы предпочла привести ее сама, — упрямо ответила Марта. — Ни к чему паниковать. Первые дети всегда появляются на свет долго. Эльза Камерон рожала целых двадцать четыре часа.

— Господи Иисусе! — вскричала Фло. — Целых двадцать четыре часа! Это очень больно?

Марта отвела глаза.

— Немного.

Светящиеся стрелки будильника показывали двадцать минут третьего. Фло не находила себе места в постели — переворачиваться было очень трудно. Прошел День святого Валентина, а ребенок все еще не выказывал желания явиться на свет. Она подняла занавеску и выглянула наружу. Снег по-прежнему шел большими белыми хлопьями, похожими на мячи для гольфа. Завтра по дорогам снова будет не проехать.

Внезапно, без предупреждения, ее живот пронзила такая острая и резкая боль, что она громко вскрикнула. Ее вскрик, должно быть, услышали во сне сестры, потому что Марта перестала храпеть, а Салли пошевелилась.

Фло ждала, сердце подступило к самому горлу. Она была счастлива оттого, что время наконец пришло, но с ужасом ожидала повторения этой боли. Она вскрикнула, когда следующий более сильный приступ пронзил ее с головы до пят.

— Что случилось? — Салли выпрыгнула из кровати, за ней поспешила Марта. — Началось, дорогая?

— О Господи, да! — Фло застонала. — Приведи акушерку, Марта, поскорее.

— Где она живет? — потребовала Салли. — Я пойду за ней.

— Нет времени звать акушерку, — коротко сказала Марта, — когда боли такие сильные. Разбуди мать, если она еще не проснулась, и поставь на огонь воду — две больших кастрюли и чайник. Потом принеси старые простыни, которые лежат на верхней полке в сушильном шкафу.

— Я все-таки думаю, что нам надо привести акушерку, Марта. Вы с мамой сможете присмотреть за Фло, пока меня не будет.

— Я сказала, у нас нет времени! — Марта зажала Фло рот рукой, когда у той начался новый приступ. — Не кричи, Фло, мы не хотим, чтобы соседи услышали. И надо же этому случиться в эту ночь, когда Альберт не высматривает пожары, — с раздражением добавила она.

— Я не могу не кричать, — выдохнула Фло, отталкивая руку Марты. — Мне надо кричать.

В комнату вошла мать в ночной рубашке.

— Помогите мне развернуть кровать, чтобы я могла подойти с другой стороны, — скомандовала она. Когда кровать подвинули, она стала на колени рядом с дочерью. — Я знаю, это больно, милая, — прошептала она, — но ты тужься и не кричи так громко.

— Я попробую, мам. О Боже! — Руки Фло взметнулись, и она вцепилась в деревянное изголовье кровати.

— Держите ее руки в таком положении, — приказала Марта. — Я читала об этом в книжке в библиотеке.

Салли принесла простыни, и Фло почувствовала, как ее приподнимают, задирают ночную рубашку и подкладывают старое белье.

— Похоже, Марта, ты не договаривалась ни с какой акушеркой? — негромко обвиняющим тоном произнесла Салли. — Ты врала. Господи, меня тошнит от тебя. Ты слишком респектабельна для нас. Ты заставила нашу бедную Фло страдать, чтобы спасти свою жалкую репутацию. Мне глубоко наплевать, если моя сестра родит внебрачного ребенка. Ты просто не человек, вот ты кто!

— Это правда — об акушерке, Марта? — с ужасом спросила мать.

— Да! — выплюнула Марта. — Ни одной из них я не могла довериться, будучи не уверенной, что она будет держать язык за зубами. Это с Сал все в порядке, она замужем. Держу пари, Джок не увивался бы за тобой, если бы знал, что случилось с твоей сестрой.

— Если на то пошло, Джок уже давно знает о Фло, но он хотел жениться на мне, а не на моей семье.

— Замолчите! — закричала Фло. — Замолчите все!

— Девочки! Девочки! Сейчас не время ссориться. — Мать рассеянно погладила Фло по лбу. — Не кричи так громко, вот хорошая девочка.

— Я стараюсь, мам, честно, но от этого мне еще больнее.

— Я знаю, хорошая моя, я знаю, мы держали все в тайне все эти месяцы, так что нам осталось совсем немного.

— Я смогу выйти на прогулку, когда все закончится?

— Да, дорогая. Как только ты наберешься сил, мы пойдем на прогулку вместе.

В агонии Фло забыла о том, что, когда она наберется сил, она уйдет из дома на Бурнетт-стрит. Вместе со своим ребенком она будет жить где-нибудь в другом месте.

Позже ей никогда не приходило в голову спросить, сколько времени продолжалась пытка: час, два, три. Все, что она помнила — это адские спазмы, которые регулярно накатывались на нее и были бы не такими уж болезненными, если бы только она могла кричать. Но стоило ей открыть рот, как на лицо опускалась ладонь Марты, а мать гладила ее по руке и шептала:

— Постарайся не шуметь, вот хорошая девочка.

Отчасти она понимала, о чем идет яростный спор над ее головой.

— Это жестоко, — шипела Салли. — Вы обе жестоки до крайности. Этого я ожидала от нашей Марты, но ты меня удивляешь, мама.

И тогда странным холодным голосом мать ответила:

— Естественно, я очень сожалею об отсутствии акушерки, но настанет день, когда все вы, девочки, оставите этот дом, все трое. И я не хочу, чтобы до конца дней моих меня считали женщиной, у дочери которой родился незаконный ребенок, а ведь именно так ко мне будут относиться на улице и в «Легионе Марии», и я уже не смогу с высоко поднятой головой встретиться глазами с отцом Хафью.

Позже Салли требовательно спросила:

— А если у нее будут разрывы? Ей нужно будет наложить швы. Ради Бога, по крайней мере позовите доктора, чтобы он зашил ее.

— Раньше женщинам никогда не делали швов, — сухо ответила Марта. — Фло — здоровая девушка. У нее все заживет само по себе.

— Мне надо в туалет, — взмолилась Фло. — Принеси горшок, быстрее, или я сделаю все прямо в постели.

— Он идет! — напряженно сказала мать.

— Тужься, Фло, — прошипела Марта. — Тужься сильнее.

— Мне нужен горшок!

— Нет, он тебе не нужен, Фло. Это ребенок. Тужься!

Фло была уверена, что тело ее разорвется, боль стала такой сильной, что комната сделалась черной, в ней появились маленькие белые звездочки, танцующие по потолку. «Танцующие в темноте, — закричала она. — Танцующие в темноте. Танцующие…»

— О Господи! — Салли была на грани истерики. — Она сошла с ума. Смотрите, что вы наделали!

Это было последнее, что услышала Фло прежде, чем очнулась со странным привкусом во рту. Она очень-очень медленно открыла глаза, потому что веки казались ей безумно тяжелыми. За окном сияло солнце. Силы оставили ее тело, и она едва смогла поднять руки. Невероятно, но на мгновение она забыла о ребенке. И только когда увидела свой почти плоский живот, снова все вспомнила. Несмотря на безграничную усталость, она ощутила прилив возбуждения. Фло с трудом приподнялась на локтях и оглядела комнату, но единственной непривычной вещью была бутылка бренди на ночном столике. Вот чем объяснялся странный привкус во рту, хотя она и не помнила, чтобы пила его. Ребенка нигде не было видно.

— Мам, — позвала она слабым голосом. — Марта, Сал.

В комнату вошла мать. Она выглядела утомленной, но довольной.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Устала, вот и все. А где ребенок?

— Его унесли, дорогая. Марта понесла его к женщине, которая организовала усыновление. Очень приятная пара с нетерпением ожидала его появления, хотя им было вроде бы все равно, мальчик будет или девочка. Теперь он у них. Он будет одним из самых обожаемых детей в мире.

Это был мальчик, и его отдали ! Сердце у Фло поднялось к горлу и бешено застучало. «Я хочу моего ребенка, — прохрипела она. — Я хочу его сию же минуту». Она попыталась встать с кровати, но ноги у нее подкосились, и она рухнула на пол. «Скажи мне, куда Марта отнесла его, и я верну его».

— Фло, дорогая моя! — Мать склонилась над ней и попыталась помочь ей встать на ноги, но Фло оттолкнула ее и поползла к двери. Если будет необходимо, она поползет по снегу в ночной рубашке, чтобы найти своего сына — сына Томми, их сына.

— Ох, Фло, моя дорогая, сладкая девочка, — запричитала мать, — разве ты не видишь, что так лучше для всех нас? Мы ведь так решили давным-давно. Тебе всего девятнадцать, и впереди у тебя целая жизнь. В твоем возрасте тебе не нужна такая обуза, как ребенок!

— Он не обуза. Он мне нужен. — Всхлипывая, Фло упала на пол. — Я хочу моего ребенка.

Вошла Марта.

— Дело сделано, Фло, — мягко сказала она. — Теперь пришло время забыть обо всем.

Они подхватили ее с обеих сторон и уложили обратно на постель.

— Давай, дорогая, — сказала Марта, — выпей еще пару ложек бренди, это поможет тебе уснуть и восстановить силы. Тебе будет приятно узнать, что никто из соседей не крутился поблизости, чтобы узнать, отчего прошлой ночью был весь этот шум. Это означает, что нам удался наш план, не так ли?

Почему, ну почему она не воспользовалась своим шансом, почему не убежала, надеясь, что, в конце концов, все образуется? Почему она не заявила с самого начала, что хочет оставить ребенка? Почему не вышла замуж за Альберта Колквитта?

Прошло несколько дней. В эти страшные, полные кошмаров, лихорадочные дни Фло оставалась в постели и снова и снова терзала себя одними и теми же вопросами. Она проклинала себя за отсутствие мужества: она была слишком испугана, чтобы убежать, предпочтя остаться в тепле и уюте своего дома со своей семьей, позволяя им думать, что она согласна на усыновление, чтобы избежать ненужных ссор. Она проклинала свое невежество, когда полагала, что, родив ребенка, вскочит с кровати и унесет его в неизвестность. Наконец, она проклинала себя за отказ Альберту из боязни причинить ему боль в отдаленном будущем.

Все время у нее болели руки от желания подержать своего маленького сына. Ненужное молоко засохло, груди затвердели, как камень, а внутренности будто ссохлись. Она не плакала — у нее уже не осталось слез.

— Как он выглядел? — как-то спросила она у Салли.

— Чудный маленький крошка. Я уверена, мама хотела бы, чтобы мы оставили его. Она плакала, когда Марта заставила его отдать.

— По крайней мере, мать держала его на руках, а мне не посчастливилось, — горько ответила Фло. — Я даже не видела его.

— Так всегда бывает, когда женщины отдают своих детей на усыновление. Им не позволяют видеть их, не говоря уже о том, чтобы подержать на руках, по крайней мере, так говорит Марта. Это называется «жестокостью во благо». Глаза Салли были полны сочувствия, но даже она не сомневалась, что так лучше.

— Похоже, Марта знает абсолютно все.

Фло отказывалась разговаривать с Мартой, пока та не расскажет, где находится ее сын.

— Мне самой пришлось привыкать к этому, — весело и как-то несерьезно сказала Марта, — да я и не могу сказать тебе, даже если бы хотела, потому что имена приемных родителей хранятся в тайне. Я знаю только то, что у ребенка есть мама и папа, которые его любят. Радуйся, а не грусти. Приемные родители смогут дать ему то, чего ты никогда не дала бы.

Фло сжала обеими руками ноющие груди и презрительно бросила в лицо своей сестре:

— Они не могут дать ему материнского молока, правда? Эта женщина не носила его в своем лоне девять месяцев, между нею и моим сыном нет никакой связи.

— Не глупи, Фло. — Пожалуй, впервые Марта не смогла вынести взгляда сестры. Она отвернулась, и лицо ее как-то непривычно и странно покраснело.

Наступил март, через неделю погода резко изменилась. Температура ползла вверх, и снег, несколько месяцев пролежавший на земле, быстро таял.

Наступила весна!

Фло не могла противиться яркому солнечному свету, который лился в спальню, нежно лаская лицо теплом. Она откинула покрывала и впервые за две недели встала с кровати. Ноги у нее по-прежнему дрожали, живот ныл, а голова, казалось, была набита старыми ватными подушками, но Фло хотелось прогуляться.

С каждым днем она гуляла все дольше. Постепенно молодое тело восстанавливало силы и возрождалось к жизни. Люди, знавшие ее раньше, при встрече говорили, как замечательно она выглядит.

— Вы просто светитесь здоровьем, Фло. Глядя на вас, и не подумаешь, что вы так долго болели.

Но Фло знала: как бы хорошо она ни выглядела, прежней ей уже не быть. Она никогда не перестанет оплакивать своего потерянного ребенка, которому уже исполнился месяц. В груди у нее поселилась постоянная боль, как будто вместе с сыном у нее отняли кусочек сердца.

2


Салли оставила работу у мясника, чтобы перейти в «Рутс Секьюритиз», на военный завод по сборке самолетов. Там она получала втрое больше. Она хорошо справлялась с тем, что раньше считалось мужской работой. Даже мама заговаривала о том, чтобы наняться на неполный рабочий день.

— В конце концов, идет война. Мы все должны внести свою лепту в победу.

Альберт отсутствовал каждую ночь, высматривая пожары, хотя до сих пор ему не довелось увидеть ни одного.

Фло поняла, что пришло время снова начать работать и ей. Салли предложила ей подать заявление в «Рутс Секьюритиз».

— Если попадем в одну смену, сможем вместе ездить на автобусе. Тебе покажется странным и необычным работать по ночам, но это пустяки, сестренка. Мы только то и делаем, что смеемся.

Смеяться! Фло не могла даже представить себе, что когда-нибудь снова улыбнется, не говоря уже о смехе. Салли принесла бланк заявления и забрала его с собой на следующее утро. Слоняясь по улицам Ливерпуля, Фло с сожалением вспоминала «Прачечную Фрица». Она с радостью снова вернулась бы туда, даже если бы пришлось получать гроши по сравнению с тем, что теперь зарабатывала Сал.

Вырвавшись на улицу после длительного затворничества, Фло не один раз проходила мимо прачечной. Боковая дверь все время была открыта, но у нее не хватало смелости заглянуть внутрь. Фло не покидала уверенность, что женщины, включая миссис Фриц, догадались об истинной причине ее ухода.

В тот день, возвращаясь домой, она снова прошла мимо прачечной. Из труб поднимался дым, а из двери вырывались клубы пара.

«Я просто загляну и поздороваюсь, — решила Фло. — Но если они обойдутся со мной грубо, я больше никогда сюда не зайду. В любом случае, нужно поблагодарить мистера Фрица за чудесное ожерелье, которое он прислал мне к Рождеству».

Она перешла улицу, с трепетом представляя, какой окажется встреча. К ее огромному удивлению, переступив порог, она обнаружила в помещении только мистера Фрица. Закатав рукава, он с энтузиазмом работал на большой прессовальной машине, у которой раньше трудилась Фло.

— Мистер Фриц!

— Фло! — Он оставил пресс, подошел к ней и тепло поцеловал в щеку. — Господи, как приятно снова увидеть тебя. Такое впечатление, что сегодня солнце взошло дважды. Что ты здесь делаешь?

— Я просто зашла поздороваться и, кстати, поблагодарить вас за ожерелье. А где все?

Он драматичным жестом развел руки.

— Ушли! Первой Оливия, за ней Джози и все остальные. Как только узнали, что на фабрике они смогут зарабатывать вдвое больше, тут же сорвались и ушли. Не то чтобы я виню их. Мне не по силам тягаться с такими зарплатами, с какой стати они должны жертвовать собой ради мистера и миссис Фриц и их восьмерых детей, когда у каждой есть собственная семья?

Из сушильной быстрым шагом вышла миссис Фриц, держа в руках кипу постельного белья. Черты лица ее посуровели, едва она увидела Фло.

— Привет, — коротко поздоровалась она. Миссис Фриц выгребла чистое белье из бойлера и снова исчезла.

Ее муж смущенно сморщил свой курносый нос.

— Не обращай внимания на Стеллу. Она вымоталась до предела. Ее мать приехала из Ирландии, чтобы присматривать за детьми, пока мы работаем все те часы, которые отводит нам Господь, включая выходные. Видишь ли, Фло, — честно продолжал он, — многие отели и рестораны лишились своих сотрудников из-за войны, и теперь отдают нам в стирку то белье, которое раньше стирали сами. Бизнес процветает, и мне страшно не хочется его сворачивать, вот мы со Стеллой и пытаемся управляться собственными силами. Я нанял парнишку, Джимми Кромера, чтобы тот собирал и развозил белье на велосипеде с тележкой. Он настоящий шалопай, но весьма надежен для своих четырнадцати лет. — Ему удалось рассмеяться, но при этом он остался мрачным. — Однажды нас со Стеллой похоронят под этой грудой простыней и наволочек, и никто никогда нас не найдет.

— Вам нужна помощь? — вырвалось у Фло. — Постоянная, я имею в виду?

— Нужна ли мне помощь! — Он просиял, но потом прикусил губу и нерешительно поглядел в сторону сушильной комнаты. — Подожди минутку, Фло.

Отсутствовал он довольно долго. Фло не могла разобрать слов, но по звуку приглушенных голосов догадалась, что Фриц спорит о чем-то со Стеллой. Девушке пришло в голову, что, раз уж она здесь, то может погладить вместо того, чтобы стоять как столп, и она погрузилась в облако шипящего пара, успев сложить несколько скатертей, прежде чем Фриц вернулся.

— Мы с радостью примем тебя, Фло, — сказал он, со счастливым видом потирая руки, хотя Фло догадалась, что он немного преувеличивает. Миссис Фриц дала свое согласие, вероятно, только потому, что они находились в отчаянном положении. Как будто услышав ее мысли, он продолжал: — Ты должна извинить Стеллу. Как я уже сказал, она вымоталась. Дети боятся посмотреть в ее сторону, чтобы она не оторвала им головы. Мне тоже достается. Она считает меня лично ответственным за войну и наши нынешние трудности.

Поскольку доходы от прачечной обеспечивали семейству Фрицев высокий уровень жизни и содержание дома на площади Уильяма — в одном из самых престижных районов Ливерпуля, Фло подумала, что жалобы Стеллы просто нелепы. Но она промолчала, только сказала, что сходит домой переодеться и приступит к работе сегодня же после полудня.

Мистер Фриц с благодарностью согласился на ее предложение.

— Но ты уверена, что поправилась, Фло? Каждый раз, когда я справлялся о тебе, твоя мать говорила, что ты очень больна. — Он взглянул ей в глаза, и она поняла, что он знает, чем она «болела», но, в отличие от жены, ему все равно. — Нам втроем придется работать за шестерых.

— Означает ли это, что зарплата будет выше? — Фло рада была вернуться, но ей казалось справедливым получать больше, работая за двоих. Конечно, с большим заводом Фриц не мог соперничать, но если бизнес процветал, то пожертвовать парой лишних шиллингов вполне можно.

Фриц заморгал, будто мысль об этом не приходила ему в голову. На всякий случай, хотя так оно и было на самом деле, Фло сказала: «Я подала заявление в «Рутс Секьюритиз», где работает Салли. Она получает в полтора раза больше, когда работает по субботам».

Плечи мистера Фрица затряслись от смеха.

— Не беспокойся, дорогая моя. Я обещаю, что твой карман не пострадает, если ты будешь работать на меня. Я назначу тебе почасовую оплату труда с повышением в полтора раза, если тебе придется работать в субботу.

Фло вспыхнула.

— Только не подумайте, что я от жадности.

Он расцеловал ее в обе щеки и легонько пощекотал под подбородком.

— Я еще не видел, как ты улыбаешься. Ну же, Фло, расцвети мой день еще больше и подари мне одну из своих славных улыбок.

И, к бесконечному удивлению самой Фло, она улыбнулась.

Раньше Стелла Фриц казалась Фло мягкой добродушной особой, но стоило им проработать бок о бок некоторое время, как оказалось, что эта молодая женщина сварлива и склонна постоянно жаловаться. Вероятно, она и вправду устала и ей не хватало общения с детьми. Однако незачем было так неприветливо вести себя с мистером Фрицем, виноватым, по ее мнению, буквально во всем, начиная от крайне грязных простыней, которые приходилось вываривать дважды, до недавно введенной карточной системы распределения продуктов.

— Черт меня побери! Она была самой заурядной девушкой, дочерью ирландского фермера, — с раздражением заявила Марта, когда Фло заговорила об этом дома (клятва Фло больше никогда не разговаривать со старшей сестрой была забыта). — Ей чертовски повезло, что она подцепила себе такого мужа, как мистер Фриц. Ты видела их дом на площади Уильяма?

— Надеюсь, она хорошо с тобой обращается, — заметила мать. — Если это не так, я схожу туда и скажу, что я о ней думаю.

— О, она просто не обращает на меня внимания, слава Богу. — Какое облегчение — не испытывать презрения этой женщины. Это означало, что Фло могла жить дальше, не ожидая, что проклятие Каина падет на нее из-за неработающей цепочки в туалете или не доставленного вовремя стирального порошка.

Как-то мимоходом мистер Фриц заметил, что никогда еще не был так счастлив, как сейчас — после возвращения Фло. Она ответила ему, что он преувеличивает, но мистер Фриц упрямо настаивал, что готов подписаться под каждым своим словом.

— Я люблю свою жену, Фло, но она начала действовать мне на нервы. Атмосфера улучшилась с тех пор, как ты появилась на сцене. Дела не так уж плохи, если ты способен шутить. До твоего прихода все казалось совсем уж трагичным.

Каждый раз, когда Стелла уходила в сушильную комнату или выходила на улицу подышать свежим воздухом, он корчил веселую рожицу и принимался напевать: «О, леди-дракон ушла, леди-дракон ушла. Что мы будем делать теперь, когда леди-дракон ушла?»

Когда «леди-дракон» возвращалась, он выкрикивал: «А, вот и ты, моя любовь!» Стелла бросала на него убийственный взгляд, а Фло изо всех сил старалась подавить невольный смешок. Она считала мистера Фрица невероятно терпеливым. Любой другой человек, не обладавший такой добросердечностью, на его месте давно утопил бы Стеллу в одном из бойлеров.

Почти незаметно для Фло весна сменилась летом; работы было очень много, иногда приходилось оставаться до восьми или девяти часов вечера, она приходила домой, не чувствуя под собой ног, которые невыносимо распухали, валилась в постель и мгновенно засыпала. Салли уставала не меньше, и на пивоваренном заводе Марты не хватало людей, так что ей тоже частенько приходилось задерживаться допоздна. Чтобы удержать оставшихся людей, на пивоварне увеличили зарплату, иначе в барах могло закончиться пиво, а такая ситуация казалась совершенно немыслимой. Мать работала неполный день в бакалейной лавке на Парк-роуд. Благосостояние семейства Клэнси еще никогда не бывало столь прочным, но деньги тратить было не на что. Карточная система означала строгое распределение продуктов, а у девушек не было времени бродить по магазинам, разглядывая одежду. Все они обзавелись счетами в банке и начали откладывать деньги в надежде на окончание войны, хотя оно казалось таким далеким.

Теперь войну уже никто не называл «странной». Адольф Гитлер покорил большую часть Европы; в июне он завоевал Францию и, хотя тысячи британских и французских солдат спаслись после битвы при Дюнкерке, гораздо больше погибло или попало в плен. Британские острова отделяла от многочисленных немецких войск только узенькая полоска воды. Люди не могли спать спокойно, потому что вторжение казалось неизбежным, хотя правительство предпринимало все меры, чтобы этого не случилось. Убирали дорожные указатели, снимали названия станций, повсюду строились баррикады, хоть сколько-нибудь подозрительных личностей отправляли в лагеря для перемещенных лиц по всей стране, куда попали и милые мистер и миссис Габриэлли, которым принадлежал рыбный магазин-ресторан на Эрл-роуд.

Как-то в понедельник Фло пришла на работу и застала миссис Фриц в гордом одиночестве — она с совершенно неоправданным ожесточением гладила белую рубашку. Глаза у нее были красными, как будто она плакала. Женщины редко разговаривали, но Фло почувствовала себя обязанной спросить:

— Что случилось? С мистером Фрицем все в порядке?

— Нет, с ним не все в порядке, — тоненьким голоском ответила Стелла. — Его забрали, как обычного преступника, и отправили в лагерь для перемещенных лиц на острове Мэн. Боже, сколько раз я говорила, что ему следует принять британское подданство, но он гордился тем, что он австриец, дурак. Кроме того, мы потеряли двух наших самых крупных клиентов. Похоже, гостиницы скоро предпочтут выдавать клиентам грязные простыни, чем стирать их в прачечной с иностранным названием. — Ее ирландский акцент, обычно едва заметный, теперь вернулся в полном блеске вместе со всем жаром ее гнева.

— О нет! — Естественно, Фло жаль было не только потерянных заказов, ее потрясло известие о том, что дорогой мистер Фриц, который мухи не обидел и ненавидел Гитлера так же сильно, как и она, упрятан за решетку либо за колючую проволоку, как вор или убийца.

— Сколько они собираются держать его там? — спросила она.

— Пока не закончится эта проклятая война.

— О нет, — снова выдохнула Фло.

— Я полагаю, мне придется закрыть эту лавочку, — уныло сказала миссис Фриц. — Я не справлюсь одна. В любом случае, за этим отказом клиентов может последовать лавина других. Так что скоро у нас не останется ни одного клиента. Я полагаю, нам повезло, что здание не разгромили. Поставщику свинины из Германии в магазинчике на Лодж-Лейн разбили все окна.

— Но вы не можете закрыться! — воскликнула Фло. — Вам следует продолжать работать, пока мистер Фриц не вернется домой. Прачечная — это его жизнь. И его старые клиенты не оставят вас, те, кто лично его знает. И мы справимся вдвоем, если работы будет меньше.

Миссис Фриц снова набросилась на рубашку и ничего не ответила. Фло взяла часть белья из стиральных машин и принялась развешивать его на веревках в сушильной комнате, когда в дверях появилась Стелла Фриц.

— Хорошо, мы будем вдвоем поддерживать прачечную на плаву, — холодно заявила она, — но я хочу, чтобы вы знали, Фло Клэнси, вы мне не нравитесь. Я отлично знаю, чем вы занимались, и если мы согласились работать вместе, это не значит, что я вас одобряю.

Фло попыталась напустить на себя независимый вид.

— Мне все равно, одобряете вы или нет. Я делаю это только для мистера Фрица.

— Так что теперь мы выяснили отношения.

— Вот тут вы правы. За исключением одной маленькой вещи. Как насчет того, чтобы сменить название «Прачечная Фрица» на что-нибудь другое?

— Например?

— Ну, не знаю. — Фло усиленно размышляла. — Как ваша девичья фамилия?

— Макдоннегал.

— Прачечная Макдоннегала — язык сломаешь. Как насчет Уайт? «Прачечная Уайта». В нем столько же букв, сколько в слове «Фриц», так что вывеску снаружи сменить будет легко. Безусловно, это не обманет старых клиентов, зато наверняка обманет новых. — Это, конечно, выглядело некоторым образом предательством, потому что не было большего патриота, чем дорогой мистер Фриц, но если его иностранная фамилия стала помехой на пути его собственного бизнеса, Фло не сомневалась, что он не стал бы возражать.

Иностранное название аукнулось им еще не раз — от их услуг отказались еще два крупных заказчика, — но к августу «Прачечная Уайта» восстановила утраченные позиции. Еще больше крупных отелей стали присылать им свои огромные заказы на стирку, включая и тот, который пользовался услугами прачечной до смены названия.

— Вам пришла в голову очень хорошая идея, — неохотно признала миссис Фриц, когда к ним вернулся старый клиент.

— Пустяки, — ответила Фло.

— Хотя это означает, что мы теперь будем еще больше завалены заказами, — пробормотала она, как будто про себя.

— Угу, — промычала в ответ Фло. Женщины по-прежнему редко разговаривали. Свободного времени не было, да и сказать им друг другу было нечего. Время от времени Фло интересовалась, не получала ли Стелла известий от своего мужа, и узнавала, что он написал и что он чувствует себя угнетенно. Фло не могла понять, расстроена Стелла или довольна отсутствием мистера Фрица.

В «Легионе Мэри» мать рассказывала своим подругам о долгих часах тяжкой работы, которые пришлись на долю ее младшей дочери. Как-то вечером она сказала Фло:

— В легионе есть две старые девы, Дженнифер и Джоанна Холбрук. Обеим уже под восемьдесят, но они активные и крепкие, как женщины вполовину моложе. Так вот, они спрашивают, могут ли они помочь тебе в прачечной.

— Мы в отчаянном положении. Стелла пыталась подыскать работников, но сейчас женщины легко находят лучшую работу. Сомневаюсь, что две пожилых леди под восемьдесят смогут нам помочь, мам.

— Ну, во всяком случае, я скажу им, чтобы они зашли как-нибудь и поговорили с миссис Фриц.

Через два дня близняшки Холбрук предстали перед ошарашенной Стеллой Фриц. Каждая почти шесть футов росту, худые как спички, с узкими подвижными лицами и похожие друг на друга до мельчайших подробностей, включая одежду. Папа у них был моряк, объяснили они своими отлично поставленными голосками, и они не работали ни одного дня в своей жизни, если не считать добровольческой службы в Первую мировую войну.

— Разумеется, мы вяжем галстуки и нашивки для Красного Креста… — сказала одна. Фло так никогда и не научилась их различать.

— И скатываем бинты…

— И собираем серебряную бумагу…

— Но с большей охотой приступили бы к работе в другом месте…

— Это было бы почти то же, что пойти в армию.

Миссис Фриц оказалась в чрезвычайно затруднительном положении. Она посмотрела на Фло, которая в ответ беспомощно закатила глаза.

— Мы написали в армию и предложили свои услуги…

— Но они отказали нам…

— Даже после того, как мы объяснили, что можем свободно говорить по-французски и по-немецки.

— Я даже не знаю, что сказать. — Обычно прямая, временами грубая, миссис Фриц с трудом подыскивала слова для двух женщин, возвышающихся над нею.

— Как насчет испытательного срока на неделю? — предложила Фло.

Одна из близняшек захлопала в ладоши и воскликнула:

— Это будет великолепно!

— Замечательно! — воскликнула другая.

— Деньги не имеют особого значения…

— Мы согласны работать буквально за гроши…

— И считать это нашим вкладом в победу.

Стелла Фриц угостила их арахисом и предложила приступить к работе завтра.

На следующий день близнецы пришли в форме, которую когда-то носили их служанки: совершенно одинаковые передники до середины икры и кепки с козырьками, прикрывавшими лоб. Без сомнения, обе были в хорошей форме, но не такими «живчиками», как описывала их мама. Время от времени им требовался маленький перекур, они доставали из карманов своих фартуков серебряные портсигары и давали друг другу прикурить от серебряных зажигалок. После этого они делали длинные, глубокие затяжки, как будто не курили целую вечность.

— Мне это необходимо, Джен.

— И мне тоже, Джо.

Когда испытательная неделя закончилась, уже и речи не было о том, чтобы они ушли, и атмосфера в прачечной снова улучшилась. Наблюдать за близнецами Холбрук с близкого расстояния оказалось все равно что сидеть в первом ряду театра, потому что они вели себя как артистки первоклассного варьете. Даже Стелла Фриц казалась счастливее, ведь теперь уже не приходилось работать так тяжело, да и уходить домой они могли не так поздно. Удавалось даже сделать настоящий перерыв на обед, а не как раньше — одной рукой запихивать в рот булочку, а другой гладить рубашку. Фло не ходила обедать домой, она приносила с собой бутерброды и съедала их, бродя по Смитдаун-роуд и разглядывая витрины магазинов. Раз или два она забрела в парк «Мистери», но ей казалось, что периода жизни, связанного с этим местом, никогда не было. Невозможно представить, что восемнадцать месяцев назад она даже не знала Томми О'Мара. Она чувствовала себя очень старой, пытаясь вспомнить события, происшедшие, казалось, более полувека назад. Когда-то у Фло был любовник, потом ребенок, но теперь она лишилась обоих, вернулась на работу в прачечную, и как будто ничего и не происходило вовсе. Совсем ничего.

Вероятно, переправа через Ла-Манш не казалась Гитлеру легкой задачей, поэтому угроза вторжения постепенно отступила, сменившись другой: воздушными налетами. Ливерпульцы с ужасом ожидали зловещего воя сирен, означавшего приближение самолетов противника, тогда как самым сладким звуком на земле для них стал высокий монотонный вой отбоя воздушной тревоги.

За чаем миссис Клэнси называла места, пострадавшие во время бомбежки: здание таможни, завод по производству резиновых изделий «Данлоп», картинная галерея «Туннел Роуд» и здание Центрального вокзала. Серьезно пострадали товарная станция «Эдж Хилл», где работал отец. Потом приходил домой Альберт Колквитт и зачитывался новый список.

Как-то утром Салли, вернувшись с работы, сообщила, что бомбежка едва не накрыла завод «Рутс Секьюритиз», и знает ли Фло, что Джози Драйвер, которая раньше работала в прачечной, погибла на прошлой неделе, когда бомбили Уиллет-роуд?

— Я думала, она ушла в монастырь.

В очередной раз во время обеденного перерыва Фло брела по Смитдаун-роуд, вспоминая последний ночной налет, когда увидела в витрине платье. Война мгновенно отступила.

— Боже, какое красивое! — Она стояла перед витриной магазина Илейни «Дамская и детская одежда», с восторгом рассматривая платье: розовато-лиловое, с длинными рукавами, черным бархатным воротником и бархатными пуговицами под горло. «Просто дьявольски красивое, и всего два фунта. Я могла бы надевать его в церковь или на танцы. Я уже сто лет не танцевала. И у меня отложено достаточно денег». Она увидела свое отражение в витрине. Выглядела она сейчас как пугало. Пожалуй, настало время заняться собой, сделать что-нибудь с волосами, снова начать пользоваться пудрой и помадой. Она не могла вечно оставаться безразличной ко всему. «Если я куплю это платье, то, может быть, Салли пойдет со мной на танцы. Держу пари, Джок не будет возражать». Марте предлагать бесполезно, она твердо убеждена, что никто не пригласит девушку в очках, хотя Фло постоянно уверяла ее, что вокруг полно мужчин в очках, которые не стеснялись приглашать девушек на танец.

— Я куплю его — или, по крайней мере, примерю. Если подойдет, я попрошу отложить его, а завтра приду с деньгами. — Взволнованная, она уже собралась войти в магазин, как вдруг увидела Нэнси О'Мара, толкавшую перед собой большую черную детскую коляску.

Нэнси была одета не так пестро, как в последний раз, когда Фло видела ее у ворот верфи «Кэммел Лэйрдс» — в довольно старое простое коричневое пальто. Волосы она так же собрала в пучок над желтым затылком. Мочки ее ушей были так оттянуты длинными серьгами с янтарем, что они казались удлиненными и деформированными. Она остановилась у мясного магазина по соседству, опустила ногой тормоз детской коляски и вошла внутрь.

Охваченная любопытством, Фло на время забыла о розовом платье и подошла к мясному магазину. Внутри Нэнси стала в конец небольшой очереди, спиной к окну. Складной верх коляски был наполовину опущен. Внутри, на украшенной оборками белой подушке полусидел-полулежал очаровательный ребенок, восьми или девяти месяцев от роду, светловолосый, с кукольным личиком, и сонно забавлялся погремушкой. Она решила, что это мальчик, потому что он был одет в голубое: голубой вязаный берет и вязаную же курточку. Должно быть, Нэнси нанялась присматривать за ним. Фло подумала обо всех тех вязаных детских одежках, которые стали не нужны, когда у нее забрали сына. Она попросила Салли спрятать их подальше, потому что больше не хотела их видеть. Впервые ей пришло в голову: а во что же был одет ее маленький мальчик, когда Марта вынесла его в снежную ночь, чтобы отдать паре, с таким нетерпением ожидавшей его рождения?

С ручки ребенка свалилась рукавичка.

— Ты потерял рукавичку, славный мой, — негромко сказала Фло.

При звуках ее голоса малыш повернул головку. Он улыбнулся, улыбнулся именно ей, потряс погремушкой и довольно агукнул. Фло не могла оторвать глаз от двух зеленых озер — глазенок малыша, и по спине ее пополз холодок страшного осознания: это ее ребенок! Марта отдала ее ребенка Нэнси О'Мара!

— А-ах! — всхлипнула она. Она уже протянула руки, чтобы взять своего ребенка из коляски, когда вдруг вынырнувшая из ниоткуда костлявая желтая рука как тисками ухватила ее за правую кисть.

— Убирайся прочь! — прошипела Нэнси О'Мара. — И даже не думай, что когда-нибудь он достанется тебе, потому что прежде я убью его. Он — мой. Слышишь? — Ее голос поднялся до истерического визга. — Он — мой!

3


Фло едва касалась ногами земли, мчась по узким улицам. Мысли в ее голове смешались. Она никогда не смирится с потерей сына, несмотря на то, что более-менее свыклась с мыслью, что ее ребенок с кем-то другим. Однако она никогда не смирится с тем, что он у Нэнси О'Мара. Она вернет его и признает своим.

Лицо ее горело, тело содрогалось от боли. Фло не понимала, куда бежит, но, оказавшись на Клемент-стрит, поняла, что знала это с самого начала. Не задумываясь над тем, что скажет, она постучала в дверь соседнего дома. Дверь почти мгновенно открыла женщина в цветастом рабочем халате. Ее голова была обмотана шарфом поверх металлических бигуди. Изо рта торчала дымящаяся сигарета.

Ложь полилась изуст Фло вполне естественно.

— Я ищу свою подругу, Нэнси О'Мара, но, похоже, ее нет дома. Я не видела ее уже сто лет и решила узнать сперва, живет ли она все еще здесь?

— Она вышла в магазин с ребенком, дорогуша. Я думаю, вернется с минуты на минуту.

Фло изобразила удивление.

— Ребенок! Откуда у нее взялся ребенок?

Женщина была не прочь посплетничать. Она скрестила руки на груди и небрежно прислонилась к дверному косяку.

— Правду вам сказать, дорогуша, мы все были поражены. Вы знаете, что ее муж погиб на «Тетисе»?

— Да. Тогда я последний раз видела ее. Мы вместе плыли на пароме к «Кэммел Лэйрдс». Но она не сказала, что беременна.

— Тогда она и сама не знала, так ведь? — Женщина затянулась сигаретой и прищурилась. — Ну-ка, прикинем, когда родился Хью? — В феврале, а Томми не было в живых уже несколько месяцев прежде, чем она сказала мне, что залетела.

Хью! Итак, она назвала его Хью! Как бы мне спросить, действительно ли она видела Нэнси беременной? Фло отчаянно пыталась придумать, как бы задать такой вопрос, когда женщина сардонически улыбнулась и сказала:

— Смешно, но Нэнси О'Мара всегда жила сама по себе. К ней никто и не ходит, тем не менее вы уже второй человек, который вдруг возникает ни с того ни с сего. Кстати, вы с той девицей очень похожи, разве что у той очки. Вы, случаем, не сестры?

— У меня нет сестры.

— Между прочим, с тех пор, как родился Хью, она сюда и носа не кажет.

— Правда? — спросила Фло безжизненным голосом.

— Истинный крест. Понимаете, Нэнси из тех женщин, которые скрываются ото всех во время беременности. У меня есть невестка в Уэллесли, точно такая же, моему брату даже приходилось самому ходить за покупками. У Нэнси нет мужа, вот этой ее подруге в очках и приходилось делать для нее все покупки в бакалее.

— Подруге в очках?

— Точно, дорогуша.

— Она родила ребенка дома или в больнице?

— Точно никто не знает, дорогуша. Совершенно в духе Нэнси. В один прекрасный день она просто появилась с коляской. Толкала ее перед собой по снегу довольная, как слон. — Она хрипло рассмеялась. — Если бы несколько месяцев назад она не заявила, что забеременела, я бы подумала, что она его украла.

— Вполне с вами согласна.

— Хорошо знакомы с Нэнси, правда, милочка? — Женщина была готова продолжать в том же духе весь день.

— Не то чтобы очень. Мой брат работал на «Кэммел Лэйрдс», а Нэнси с Томми были у него на свадьбе, — объяснила Фло. — Я и видела-то ее всего несколько раз. — Она уже не чаяла, как ей уйти.

— Ну, стоило Томми приударить за нею, как она упала к его ногам. Она платила шиллинг в неделю за страхование жизни — я знаю об этом только потому, что муж моей подруги — страховой агент, и мы еще шутили, что она собирается в один прекрасный день отравить его, грязного жулика и бабника. О, смотрите, а вот и Нэнси.

Из-за угла показалась Нэнси О'Мара. Она не замечала ни Фло, ни соседки, все ее внимание было поглощено обитателем коляски. Нэнси покачивала головой, смеялась и цокала языком. Потом она остановилась, притянула коляску поближе к себе и что-то сказала лежащему внутри малышу. И снова рассмеялась. На лице у нее застыло выражение, которое Фло редко доводилось наблюдать у кого-нибудь раньше: полное и абсолютное счастье, как будто все, о чем она только могла мечтать, уже сбылось.

— Похоже, она любит этого малыша до безумия, — пробормотала женщина в цветастом халате.

К удивлению женщины, Фло повернулась на каблуках и удалилась.

Она вернулась на работу с получасовым опозданием, и Стелла Фриц бросила на нее любопытствующий взгляд, но у Фло не нашлось сил извиняться. Весь день она работала как проклятая, с избытком компенсируя время своего опоздания. Она разрывалась между жалостью, яростью и ненавистью к сестре, так подло и беспощадно обманувшей ее. Но надо всеми остальными чувствами преобладала ревность. Перед ее глазами стояло светящееся счастьем лицо Нэнси — счастлива она была потому, что без проблем заполучила ребенка Фло. Вот уже восемь месяцев малыш в полном распоряжении жены Томми, она ухаживает за ним, баюкает его, видит, как он растет; незабываемые, чудесные мгновения, которых лишена его настоящая мать. Фло представила, как прижимает сына к своей груди, и у нее возникло странное чувство, напомнившее ей те моменты, когда она отдавалась Томми.

Я заполучу его обратно, поклялась она, но вспомнила лицо Нэнси — и ей стало не по себе. —«И даже не думай, что когда-нибудь он достанется тебе, потому что прежде я убью его. Он — мой!» — сказала та женщина. В том, как она смотрела на ребенка, было что-то болезненное. Она слишком сильно любила его. Томми всегда утверждал, что с головой у нее не все в порядке, и даже Марта назвала ее странной, уэльской ведьмой, что, впрочем, не помешало отдать ей ребенка своей сестры, с горечью думала Фло. День продолжался, и она с легкостью представила себе, как Нэнси О'Мара душит крохотное тельце расшитой кружевами подушкой, лишь бы не позволить Фло завладеть малышом.

Может, ей удастся выхватить его из коляски, увезти в другой город… но Фло понимала, что у нее не будет возможности выкрасть его. Она готова поспорить на сто фунтов, что Нэнси больше никогда не оставит ребенка одного перед магазином. Теперь, когда Нэнси знает, что Фло узнала его, она будет сопровождать его неотступно, как тень смерти.

Когда Фло, кипя от негодования, ворвалась в дом, Марта накрывала на стол. Двигалась она воровато, и Фло мгновенно догадалась почему: Нэнси О'Мара наверняка дождалась ее у ворот пивоварни, чтобы сообщить о случившемся.

Теперь, когда настало время излить бешенство, накопившееся с обеденного перерыва, завопить о страшной несправедливости, Фло не спешила. К чему?

Мать что-то напевала в кухне.

— Это ты, Фло? — окликнула она.

— Да, мам.

— Я только что говорила Марте, что сегодня я заказала индейку на Рождество. Мне и в голову не приходило, что они принимают заказы так рано, но, как заметил мясник, осталось всего одиннадцать недель.

— Это будет здорово, правда, Фло? — радостно спросила Марта. — Может быть, в этом году Альберт останется с нами. Знаешь, мам, — крикнула она, — может быть, стоит внести Альберта в список на заказ индейки.

— Может быть. Я не подумала об этом.

— К Рождеству меня здесь не будет, — сказала Фло. Эти слова, казалось, вырвались у нее совершенно непроизвольно.

У Марты отвисла челюсть, она испугалась.

— Почему?

— Тебе чертовски хорошо известно, почему. Потому что я больше ни одной минуты не могу жить с тобой под одной крышей.

В комнату быстро вошла озабоченная мать, держа тарелки с тушеными овощами.

— Сал! — завопила она. — Ужин на столе. Он чертовски скудный. У мясника не нашлось ни грамма мяса. — Она вытерла руки о фартук. — Я не расслышала? Кого это здесь не будет к Рождеству?

— Спроси у Марты, — резко ответила Фло. — Я не буду пить чай, мам. У меня был жуткий день, я пойду прилягу.

В комнату ворвалась Салли, вне себя от счастья, потому что сегодня утром пришло письмо от Джока. Она поцеловала свою сестру в щеку.

— Привет, Фло, — пропела она.

Счастливое настроение Салли только усилило вселенскую скорбь Фло, но она крепко и тепло обняла сестру и поднялась наверх. Как ни удивительно, едва голова Фло коснулась подушки, она мгновенно заснула.

В комнате было уже совсем темно, когда она проснулась. Должно быть, кто-то заходил, потому что занавески были задернуты. Фло собиралась с мыслями, вспоминая события дня, когда ощутила какое-то движение в комнате. Когда глаза привыкли к темноте, Фло увидела мать, сидящую на краю кровати. Та смотрела, как она спит.

Мать, должно быть, почувствовала, что Фло проснулась.

— Я думала о твоем дяде Шеймусе, — мягко сказала она.

— Никогда не слышала ни о каком дяде Шеймусе, — тупо сказала Фло.

— Он умер задолго до твоего рождения, его застрелили англичане на берегах Лиффи. Он занимался контрабандой оружия для ИРА.

— Сколько ему было? — В другое время Фло не преминула бы подробно расспросить о дяде-романтике, пусть даже с дурной репутацией. Сейчас ей было все равно.

— Девятнадцать. Мне исполнилось десять, когда он погиб, но я помню Шеймуса так, будто это было вчера. Он был отличным парнем, полным идеалов, хотя не многие, в особенности англичане, могли бы с ними согласиться. — Мать тихонько вздохнула. — Я все еще скучаю по нему.

— Почему ты вспомнила его именно сейчас?

— Ты напомнила мне его, вот почему — горячая головушка, сначала делаешь, а потом думаешь. Ох, Фло! — Мать повысила голос. — Почему ты не думала о тех проблемах, которые могут возникнуть из-за того, что ты спишь с женатым мужчиной? Святой Боже, девочка, мы были таким счастливым семейством. А теперь все рухнуло.

Фло не стала отвечать сразу. Она вспомнила, как в первый раз шла на свидание с Томми О'Мара к парку «Мистери», как ее охватило странное чувство, что отныне все будет иначе. Предчувствие сбылось, но не совсем так, как она себе представляла. Мама права. Семейству Клэнси предстояло распасться. Фло больше не могла жить в одном доме с Мартой.

— Прости меня, мам, — прошептала она. — Я уйду из дома, как и обещала. Все наладится, когда меня здесь не будет.

— Наладится! — хрипло произнесла мать. — Наладится! Как все может наладиться без тебя, девочка? — Она протянула руку и погладила Фло по щеке. — Ты моя дочь, и я люблю тебя, несмотря ни на что. Хотела бы я быть такой же великодушной по отношению к нашей Марте.

— Она рассказала тебе… о Нэнси О'Мара?

Мать безжизненно кивнула головой.

— Это ужасный поступок. Как бы я хотела знать заранее, что она собирается сделать. Дело в том, что я привыкла слишком полагаться на Марту с тех пор, как умер отец. Я считала ее сильной, но она самая слабая из всех нас. Она чувствует свою значимость, только когда вмешивается в жизнь других людей. Если кто-то должен уйти из дома, я бы предпочла, чтобы ушла Марта, но, я полагаю, она нуждается во мне больше, чем ты или Сал, особенно если ей не удастся заарканить бедного Альберта.

— Ох, мам! — Похоже, мать смирилась с тем, что она уходит, и Фло почувствовала, как перед ней встает темное и мрачное будущее.

— Пойдем, девочка. — Со вздохом мать встала. — Там еще осталось рагу, если хочешь. Альберт караулит пожары, Сал на работе, а Марта отправилась в гости к Эльзе Камерон — Норман снова упал и расшибся. Малышу всего два годика, и каждый раз, когда я вижу его, он весь в синяках.

— Мам?

— Да, любимая? — Мать остановилась в дверях.

— Как ты думаешь, я смогу его вернуть — своего ребенка?

— Нет, дорогая. По словам Марты, в свидетельстве о рождении Нэнси записана матерью, а Томми О'Мара — отцом. Все на улице считают, что она была беременна. Официально он ее сын.

— Но ты же знаешь, что это неправда, — заплакала Фло. — Мы можем пойти в суд и дать показания, что он — мой.

Тон матери резко изменился.

— Суд! Не распускай сопли, Флоренс Клэнси, — сухо сказала она. — Ноги моей в суде не будет. Во-первых, у нас нет денег, а во-вторых, будет жуткий скандал. Он попадет во все газеты, и я больше не смогу ходить по Ливерпулю с гордо поднятой головой.

Налет в ту ночь был коротким и не сильным. Обычно семейство Клэнси оставалось в постелях до последнего, и только когда опасность становилась неизбежной, они спускались в подвал. Этой ночью отбой воздушной тревоги прозвучал еще до того, как кто-либо пошевелился, но Фло продолжала лежать с открытыми глазами. Где она будет жить? Разрешит ли мать взять ей с собой несколько простыней, одеял и кое-какую посуду? У них нет чемодана, и как же она понесет свои немногие пожитки?

— Ты не спишь, Фло? — прошептала Марта. Фло сделала вид, что не слышит, но Марта настаивала: — Я знаю, что ты не спишь, потому что ты крутишься, как сумасшедшая.

— Даже если и так? — вскинулась Фло.

— Я думала, мы могли бы поговорить.

— Мне нечего сказать тебе, Марта. Ты — грязная лгунья. Как ты могла говорить, что мой маленький мальчик попадет к хорошим родителям!

— Послушай-ка меня минутку. Все, что я сделала, только к лучшему.

— Ты имеешь в виду, отдать моего мальчика уэльской ведьме — это к лучшему? — Фло презрительно рассмеялась.

— Нэнси всегда хотела иметь ребенка, но добрый Господь не счел нужным внять ее молитвам. Никто не будет любить этого ребенка сильнее, чем она.

— А я?! И добрый Господь тут ни при чем. Просто Томми годами не прикасался к ней. Он сам мне сказал.

— Я всего лишь думала о тебе, дорогая, — жалобно сказала Марта. — Я хочу, чтобы ты передумала уходить из дому. Мама очень расстроена, а я чувствую себя виноватой.

— Ты и в самом деле виновата, — выплюнула Фло. Только так она могла сдержаться, чтобы не выскочить из кровати и не избить свою сестру до бесчувствия, выплескивая все свое отчаяние и злость. — И думала ты не обо мне, а о себе, о своей дурацкой репутации и о том, что скажут люди. — Голос Фло повысился до пронзительного крика. — Ты даже усыновление не смогла организовать как надо! Держу пари, тебе нравилось секретничать с Нэнси, ходить для нее за покупками, строить из себя ее лучшую подругу. — Она представила себе, как Марта торопится по Клемент-стрит, как вспыхивают за стеклами очков ее глаза, когда она выведывает все у Нэнси и о Нэнси, не упоминая о беременности Фло до тех пор, пока не убедилась, что женщина обеими руками ухватится за возможность заполучить ребенка Томми. Им и в голову не могло прийти, что Фло узнает собственного ребенка, ведь ни одна из них не рожала сама. Фло сжала лицо ладонями и начала раскачиваться взад и вперед. «Почему я не ушла сразу, как только поняла, что беременна, почему не вышла замуж за Альберта, почему…»

Марта села на кровати.

— Что там насчет Альберта? — сухо спросила она.

Фло растерянно замолчала. Она не собиралась упоминать Альберта. Она могла бы сделать вид, что имела в виду совсем другое или просто оговорилась, но внезапно ей захотелось причинить своей сестре боль, не такую сильную, как та причинила ей самой, но все-таки изрядную. И тем не менее она колебалась, потому что раньше ей еще не приходилось намеренно делать людям зло. Суровый голос внутри нее потребовал преподать Марте урок. «Она взяла твоего ребенка и отдала его Нэнси О'Мара» , — напомнил ей голос.

— Я никогда не говорила об этом, — легкомысленным тоном продолжила Фло, — но Альберт знал о ребенке. И несмотря на это, предложил мне выйти за него замуж. Он рассказал мне, что его жена умерла во время родов, а вместе с нею и его маленькая дочка, Пэтси. Он собирался на свои сбережения обставить наш домик. Теперь, когда я знаю все, я страшно сожалею, что оттолкнула его.

— Я тебе не верю!

— Спроси у него! — Фло зевнула и забралась под одеяло. Этой ночью она не сомкнула глаз, прислушиваясь к всхлипываниям сестры и не зная, радоваться ей или печалиться.

Жилье оказалось найти легче, чем предполагала Фло. На следующий день, стоило ей попросить близнецов разузнать о сдающихся внаем квартирах, к ней бочком подошла Стелла Фриц.

— Почему вы уходите из дома?

Фло подавила желание ответить ей, чтобы та не лезла не в свое дело. Но ведь Стелла была ее работодателем и в последнее время они неплохо ладили.

— Хочу жить отдельно. Вот и все, — ответила она.

— Это не… я имею в виду?.. — Стелла покраснела. Очевидно, она думала, что Фло опять с кем-то встречается.

— Я ухожу, потому что Марта сводит меня с ума. Теперь, когда Сал вышла замуж, ей некем помыкать, кроме меня. В следующем году мне исполнится двадцать один, и я решила, что пришло время жить отдельно.

— Понятно. Вы можете жить в нашем погребе, если хотите. Мы им не пользуемся.

— Погреб! — Перед глазами Фло предстало маленькое помещеньице, забитое углем. — Я не собираюсь жить в погребе, но все равно спасибо.

Стелла нетерпеливо покачала головой.

— Я называю его погребом, но это в общем-то цокольный этаж. Когда на площади Уильяма селилась знать, там жил дворецкий. Там есть кое-какая мебель, но вы можете взять еще кое-что сверху. Стены придется покрасить, а в остальном там очень чисто.

Площадь Уильяма потихоньку стареет, подумала Фло, когда отправилась посмотреть квартирки. Придраться вроде бы не к чему, но роскошные дома были уже не в том состоянии, что раньше.

Гостиная оказалась очень большой, скудно обставленной и темноватой, но в квартире была также отдельная спальня и, о чудо из чудес, ванная с туалетом. И даже электрическое освещение. Везде стоял густой запах сырости, но в общем помещение оказалось намного шикарнее, чем то, которое Фло надеялась найти.

— Фриц установил газовую печку. Зимой он включал ее время от времени, потому что сырость начала распространяться по дому.

Фло с благоговением смотрела на работающую печку. Трудно было представить: для того, чтобы приготовить пищу, не нужно каждый день таскать уголь! Нужно всего лишь нажать кнопку, чтобы зажечь огонь, а чтобы сходить в туалет, не нужно выходить на улицу!

— Я не уверена, что смогу позволить себе платить за аренду такого помещения.

— Я ведь пока ни слова не сказала о плате, не так ли? Вы будете готовить себе сами, и вам придется платить за газ и электричество — здесь, внизу, отдельные счетчики. — Стелла поджала губы. — Пяти шиллингов в неделю будет достаточно.

— Но вы ведь можете получить за него и семь!

— В этой части города я могу предлагать это жилье и за десять шиллингов, но вы сделаете мне одолжение, если согласитесь на мое предложение.

— О каком одолжении вы говорите?

Стелла не ответила и направилась к окну, выходившему на довольно-таки грязный маленький дворик.

— Взгляните на это! — произнесла она безо всякого выражения. — Стены, кирпич, грязь! У нас в Ирландии из окон видны зеленые поля, деревья и небо, а вдали сверкают озера Килларни. А здесь живешь как в тюрьме. — Похоже, она забыла, что рядом стоит Фло. — Фриц никак не мог понять, что есть вещи важнее денег, такие, как чистый воздух и свежий ветер. Все, о чем он беспокоился, так это о своей чертовой прачечной.

Фло неловко сжала руки, не зная, что сказать. Фрицы всегда казались ей такой счастливой парой.

— Ох, ладно. — Стелла отвернулась. — Соломенный матрац для кровати лежит на чердаке, чтобы не отсырел. Я принесу его, а также коврик и еще пару каких-нибудь вещичек. Эти кресла не очень удобные, но с этим я ничего не могу поделать, — Фриц иногда спускался сюда в поисках тишины и покоя. Моя мать хорошо все вымыла, но если вы хотите покрасить помещение, вам придется сделать это самой. Вы сможете въехать сюда к понедельнику.

Расставание с Салли казалось Фло ужасным, но, когда пришло время прощаться с матерью, Фло почувствовала в сердце холод. Мать никогда не поступала так, как Марта, но Фло даже представить себе не могла, что в ней столько жестокости: лишить свою дочь любимого ребенка, лишь бы не допустить даже возможности скандала.

Когда Фло уходила из дома, Альберт Колквитт еще не вернулся.

— Передай, что я всегда относилась к нему с симпатией, мама, — сказала она. — Скажи ему, что он самый лучший жилец в мире, и я никогда не забуду его. — Она понимала, что напротив с побелевшим лицом стоит Марта, еще не оправившаяся после их вчерашней ссоры. Но Фло не обращала на нее внимания.

Мать с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Ради Бога, дорогая, можно подумать, что ноги твоей больше не будет на Бурнетт-стрит. Ты сама скажешь Альберту все, что захочешь, в следующий раз, когда увидишь его.

— Пока, мам. Пока, Сал. — Фло перебросила через плечо узел со своими пожитками, как настоящая морячка. Она пыталась выдавить из себя хоть какие-то слова в адрес Марты, но губы отказывались ей повиноваться, поэтому она повернулась и молча ушла.

Первые месяцы жизни на площади Уильяма прошли прекрасно. Вероятно, одолжением, которое имела в виду Стелла, было то, чтобы Фло присматривала за маленькими Фрицами, впрочем, Бен и Гарри маленькими уже не считались. Им исполнилось соответственно тринадцать и четырнадцать, они уже были ростом с Фло. Дети вторглись в ее квартиру в первый же вечер, как она там поселилась.

— Вы будете жить с нами?

— Вы знали нашего отца?

— Вы почитаете нам книгу, Фло?

— Вы умеете играть в покер на раздевание? — требовательно спросил Бен.

— Ответ на каждый вопрос — «да», — Фло улыбнулась. — Да, да, да, да. Садись ко мне на колени — как тебя зовут? — и я почитаю тебе книгу.

— Меня зовут Эйлин.

— Ну, садись же, Эйлин. — С этого вечера Фло едва успевала выпить чаю, как по бетонным ступенькам шумно спускались дети. К вечеру мать Стеллы, миссис Макдоннегал, смертельно уставала от своих чересчур бойких внучек и внучат. Она была замкнутой застенчивой женщиной со сморщенным несчастливым лицом. По словам Стеллы, она еще сильнее своей дочери скучала по Ирландии, по ее открытым широким просторам и не могла дождаться возвращения.

— Она просто столбенеет во время воздушных налетов. Не спускается с нами в убежище, а залезает под кровать и сидит там, пока не прозвучит отбой воздушной тревоги.

По воскресеньям Фло водила детей на прогулку. Они шли гуськом до самого Пиер-Хеда[2] и обратно. Иногда она брала старших детей в кино, где они смотрели на Уилла Хэя и Томми Триндера и смеялись до упаду. Она подозревала, что Гарри влюбился в нее, потому обращалась с ним нежнее, чем с остальными, отчего, впрочем, становилось только хуже.

Через неделю после переезда к Фло в гости пришла Салли. Она была поражена, увидев, что комната набита Фрицами.

— Ты организовала школу или что-нибудь в этом роде?

— Правда, они милые? — счастливо спросила Фло. — Не могу дождаться Рождества. Я думала, что впервые буду встречать его в одиночестве, но Стелла пригласила меня к ним. — Хотя Фло по-прежнему замечала следы неодобрения в глазах маленькой ирландки, когда бы они ни говорили. — Я делаю елочные игрушки, и это так славно — бродить по магазинам во время обеденного перерыва и выбирать подарки детишкам. Я покупаю по одному в неделю.

Но к Рождеству Стеллы Фриц, ее матери и восьми ее маленьких детей уже не было в городе.

После случившегося в конце ноября налета, который тут же прослыл самым сильным из всех (в течение долгих семи с половиной часов Ливерпуль подвергался массированной бомбежке с воздуха, и за одну ночь погибло 180 человек), в декабре, казалось, наступило благословенное затишье. Одна из близняшек даже заметила:

— Я думаю, герр Гитлер позволит нам встретить праздники в мире.

Она слишком поторопилась. Тем же вечером, в двадцать минут седьмого, все черти сорвались со своих цепей: эскадрилья за эскадрильей немецкие бомбардировщики сбрасывали свой смертельный груз зажигательных и осколочно-фугасных бомб. Девять с половиной часов город сотрясался от взрывов. Яростно трещало пламя пожаров, окрашивая небо над городом в багровый цвет. По разрушенным и засыпанным мусором улицам под рев сирен пробирались пожарные машины и кареты «скорой помощи».

«Когда же закончится эта страшная ночь», — думала Фло, сидя в убежище с двумя маленькими Фрицами на коленях. Казалось невероятным, что дома на площади Уильяма еще стоят. Фло попыталась устроить детишек поудобнее, и ее охватила тревога за свою семью и за маленького сына.

В какой-то момент Стелла пробормотала:

— Фрицу хорошо, правда? Он-то в полной безопасности на острове Мэн.

Наконец-то в четыре часа утра прозвучал отбой воздушной тревоги; ее долгий пронзительный вой никогда еще не казался столь приятным. Стелла собрала детей и отправилась домой. Площадь Уильяма находилась сразу же за углом, и в красных отблесках пожаров казалось, будто дома уцелели разве что чудом. В центральной части парка трещал небольшой костер на месте падения зажигательной бомбы, и рядом горели деревья и кусты.

— Я помогу уложить детей спать, — предложила Фло.

— Все в порядке, — устало сказала Стелла, — побеспокойтесь о себе, Фло. Завтра можно будет открыться позже, чем обычно. У близнецов есть ключи — на тот случай, если они вообще появятся. — Она вздохнула. — Интересно, как там мать?

Фло проснулась только днем. За окном весело щебетали птицы. Она выскочила из постели, намереваясь как можно скорее попасть на работу — не то чтобы она была настолько уж сознательной, просто хотела убедиться, что Клемент-стрит и Бурнетт-стрит не пострадали. Наспех проглотив какую-то еду, она надела ту же одежду, что и вчера.

Перед тем как уйти Фло заглянула наверх, поинтересоваться, как там миссис Макдоннегал. К ее неописуемому удивлению, дверь открыла Стелла Фриц в своем лучшем сером пальто и каракулевой шляпке с серой лентой. Глаза ее сияли, и вообще она выглядела такой счастливой, какой Фло ее никогда и не помнила, даже в те дни, когда она и мистер Фриц казались ей идеальной парой.

— Я только что сама собиралась спуститься к вам, — вскричала Стелла. — Входите, Фло. Сегодня после обеда мы отплываем в Ирландию, на ферму моего дяди Киерана в графстве Керри. Моя мать вне себя от счастья. Да, я знаю, там нет газа и электричества, туалет во дворе, а воду приходится набирать из колодца, но это все равно лучше, чем разлететься на кусочки во время налета.

— Я буду скучать. — У Фло упало сердце, когда она увидела ряд чемоданов в коридоре. Вот по кому она будет действительно скучать, так это по маленьким Фрицам. Фло всегда радовалась их регулярным нашествиям в ее комнату, ждала прогулок с ними, походов в кино. Сверху доносились их восторженные крики, дети носились из комнаты в комнату, делая вид, что собирают свои самые любимые вещи, чтобы взять их с собой в Ирландию.

— Дети страшно расстроены, что вы не едете с ними, — сказала Стелла; при этом она сама выглядела какой угодно, только не расстроенной, — но я сказала им: Фло остается присматривать за порядком в доме. Я оставляю вам ключи, дорогая, и просила бы вас раз в неделю подниматься к нам, чтобы убедиться, все ли в порядке.

Так вот в чем заключалось одолжение. Фло поселили внизу, чтобы миссис Фриц в любое время могла собраться и уехать, не беспокоясь о том, что с домом что-то случится в ее отсутствие. Фло не слишком огорчило, что ее использовали. Ведь это по-прежнему означало, что прекрасная квартирка досталась ей практически за бесценок. Но теперь получалось, что «бесценок» подразумевал определенные услуги: включать отопление в холода, чтобы трубы не промерзали, время от времени разжигать камин, чтобы сырость не распространялась, а также открывать окна для проветривания помещения.

— Что будет с прачечной? — спросила Фло, когда Стелла покончила с ценными указаниями.

— Теперь вы будете главной, дорогая, — беззаботно отвечала Стелла. — Возьмите еще женщин, если сможете. Я напишу вам и расскажу, как еженедельно вносить деньги в банк.

— Хорошо, — мужественно согласилась Фло с новой долей ответственности, взваленной на ее хрупкие плечи. — Тогда я поднимусь наверх и попрощаюсь с детишками.

Она уже собиралась выйти из комнаты, как вдруг Стелла подошла к ней вплотную и взяла ее за руки. Все ее хорошее настроение улетучилось, и выражение лица сделалось жестоким.

— Есть еще кое-что, о чем нам надо поговорить перед тем, как я уеду.

— О чем же? — нервно спросила Фло.

— Я отлично знаю, почему вы тогда оставили прачечную. Скажите мне правду, отцом вашего ребенка был Фриц?

Вопрос показался Фло настолько абсурдным, что она громко рассмеялась:

— Конечно, нет! Ради всего святого, с чего вы взяли?

— Я просто спросила, вот и все. — Стелла улыбнулась и похлопала Фло по руке. — Вы замечательная девушка, Фло. Я сожалею, что раньше вела себя так ужасно, но на меня столько всего свалилось. И потом, меня всегда одолевали подозрения о вас и Фрице. А теперь попрощайтесь с детьми и скажите им, чтобы они спускались, мы отправляемся.

Никто не думал, что это возможно, но налет, который состоялся на следующую ночь, оказался еще страшнее. Долгие десять часов с воздуха на Ливерпуль бесконечной чередой летели зажигательные и фугасные бомбы. Фло решила не спускаться в убежище, а оставалась в постели, пытаясь читать найденный наверху роман. Так же она поступила и следующей ночью, когда налет был еще дольше. Дом казался ей не менее безопасным, чем кирпичное убежище, и, по крайней мере, ей было тепло и уютно — к тому же она могла приготовить себе чай, когда ей этого хотелось.

Каждое утро она шла на работу (хотя по ночам не смыкала глаз), убеждаясь по дороге, что Клемент-стрит и Бурнетт-стрит в целости.

Рождественским утром она сходила к мессе, а потом занималась уборкой, ликвидируя беспорядок, оставшийся после Фрицев. В восторге от отъезда дети разбросали повсюду игрушки и одежду, а в кухне осталась грязная посуда. Фло переходила из комнаты в комнату, чувствуя себя призраком в большом тихом доме, поднимая вещи и раскладывая их по местам, собирая грязное белье. Она взяла с собой вниз предметы домашнего обихода: скатерть, кастрюлю, заварочный чайник, несколько книг — и решила, что лучше купить свежие продукты, чем использовать оставшиеся после отъезда Фрицев. Съедобной казалась только ветчина. Правда, миссис Макдоннегал наверняка прошагала не одну милю, прежде чем сумела найти сухофрукты для рождественского пирога.

Фло вернулась в гостиную и уселась на подоконник огромного эркерного окна, рядом с елкой, которую помогала украшать. Площадь Уильяма будто вымерла, хотя наверняка люди праздновали за закрытыми светомаскировкой окнами. В подтверждение этому неподалеку остановился автомобиль, и из него выбралась пара с двумя детьми. Мужчина открыл багажник и передал детям коробки в красной подарочной упаковке. Фло вспомнила подарки, купленные для Фрицев, которые так и лежали под кроватью, подальше от их любопытных глаз. Она отнесет их в центр для сбора пожертвований тем, кто потерял в этой войне близких, — пусть другие детишки порадуются им.

В доме было так тихо, что, казалось, сама тишина тикает, как часовой механизм бомбы. На Бурнетт-стрит заканчивают ужин и переходят к шерри. Салли говорила, что приедет Джок, и Альберт тоже будет. Никто из них не собирался навестить Фло, полагая, что она приглашена к Фрицам. Фло возмущенно фыркнула. Неплохо бы поплакать от души, но она сама во всем виновата. Если бы она отказала Томми О'Мара, когда он пригласил ее на прогулку, то сейчас сидела бы вместе со всеми за столом на Бурнетт-стрит, а Марта разливала бы шерри.

Шерри! На верхней полке кладовой стояло полдюжины бутылок. Фло зашла в кухню, взяла бутылку и уже собиралась спуститься вниз, когда в алькове рядом с камином заметила радиоприемник. В отличие от приемника Альберта, работавшего на батарейках, у этого было электрическое питание. Кроме того, он был намного лучше приемника Альберта. Бакелитовый корпус сделан в форме панциря черепахи, а шкала настройки напоминала вентилятор.

Она провела остаток дня, попивая шерри, без интереса читая книгу, вполуха слушая радио, убеждая себя, что прекрасно проводит время. И только когда мужчина глубоким красивым голосом запел «Танцующие в темноте», Фло расплакалась, расплакалась от души и надолго.

На второй день Рождества Фло перетащила мебель на середину комнаты и выкрасила стены в свежий лимонный цвет. Красить пришлось дважды. Закончив покраску, она испытывала одновременно и усталость, и удовлетворение от проделанной работы. Комната стала значительно светлее, но светомаскировочные шторы выглядели просто ужасающе. Она совершила набег на верхний этаж и нашла несколько комплектов кретоновых занавесок бронзового цвета, которые и повесила поверх светомаскировки. Ее жилище начинало походить на дом.

Дом! Фло уселась на один из колченогих стульев и задумчиво поднесла палец к подбородку. Да, у нее есть дом, но нет жизни. Мысль о том, что ей предстоит провести еще много ночей в одиночестве, слушая радиоприемник, не прибавила ей бодрости, а ходить одной в кино или на танцы ей тоже не хотелось. У нее две сестры примерно одного с ней возраста, а это означало, что, к сожалению, у нее общий с ними круг знакомых и друзей. Ближайшей подругой она могла назвать Бел, но от Бел, находившейся в Шотландии, было мало толку. Разумеется, она всегда могла сменить работу, чтобы познакомиться с женщинами своего возраста, но считала делом чести сохранить семейное предприятие мистера Фрица.

— Я найду себе благотворительную работу! — вслух сказала она. Таким образом, она будет занята по вечерам, кроме того, ей всегда хотелось сделать что-нибудь практическое для победы. — Я вступлю в Женскую Добровольческую Службу или буду помогать в Центре восстановления. Альберт говорит, что есть даже женщины-пожарные. Я решу, чем мне заняться в новом году.

На следующий день к ней заскочили Салли и Джок, но Фло не стала говорить им, что Фрицы уехали — иначе Салли могла почувствовать себя обязанной остаться, а по их виду можно было сказать, что они ждут не дождутся возможности побыть наедине. Еще через день в прачечную заглянула мать, чтобы узнать, как у нее дела, и Фло ответила, что у нее все в порядке. Фло не хотела, чтобы мать думала, будто она жалеет об уходе из дома, впрочем, она и не жалела. Конечно, может быть, ей пришлось провести не самое веселое Рождество, пусть лучше так, чем жить под одной крышей с Мартой. Меньше всего Фло хотелось, чтобы ее жалели, хотя в Новый год она сама себя очень сильно жалела.

Напротив, через площадь, в полном разгаре была вечеринка, звучали самые модные песенки: «Мы больше никогда не встретимся», «Еще никогда ты не была такой красивой», «Загадай желание по звезде». На Парламентской улице люди распевали песни во весь голос. После Рождества налетов стало меньше, и, без сомнения, все чувствовали себя в относительной безопасности, снова разгуливая по улицам. Фло включила радиоприемник, но бестелесные голоса только усиливали, а не рассеивали ее одиночество. Она хотела взять книгу, стаканчик шерри и пораньше лечь спать — у нее еще оставалось две бутылки, — но с раннего детства она привыкла вставать, когда часы били новогоднюю полночь. Фло вспомнила, как сидела на коленях у отца и все вокруг целовались и обнимались, желая друг другу счастья в новом году, а затем пели "Auld Lang Syne" [3] .

— Я могла бы прийти на эту вечеринку незваной гостьей! — При этой мысли она улыбнулась, и память услужливо воскресила: Джози Драйвер, упокой Бог ее душу, как-то рассказала, что после вечеринки накануне Нового года она оказалась на площади Святого Георга: «Все были вне себя от страха, но зато мы очень хорошо провели время».

Фло набросила пальто. Она пойдет в город. По крайней мере, вокруг будут живые люди, пусть даже она их не знает, пусть они будут пьяны как сапожники — ее это не касается. С тех пор как она глотнула шерри, ее и саму не назовешь трезвой как стеклышко.

На чистом безоблачном небе висел месяц и добрый миллион звезд, так что при полной светомаскировке все было хорошо видно. Из танцевального зала «Риальто», из баров, мимо которых она проходила, доносилась музыка. Кажется, в этом году люди праздновали веселее и беззаботнее, чем обычно, будто отложили мысли о войне в тайники своих душ именно на эту волшебную ночь.

Фло добралась до центра довольно рано. Ее сердце упало: на площади Святого Георга, кроме нее, не было ни души. «Ради всего святого, что я буду делать здесь одна-одинешенька до наступления полуночи?» — подумала она. Фло медленно пошла к Пиер-Хеду, чувствуя, что она чуть ли не единственное живое существо в этом районе. Бары все еще были открыты: должно быть, они получили специальное разрешение на новогоднюю ночь. У одного из них Фло остановилась. С улицы ничего не было видно, потому что стекла закрасили черной краской, а над дверью висела занавеска. Однако изнутри доносился ангельский женский голос, напевавший «Останусь твоей, пока не угаснут звезды».

Фло уставилась в черное стекло: оттуда в ответ ей ухмылялось дерзкое и бесстрашное лицо Томми О'Мара, в сбитой на затылок кепке, неизвестно как державшейся на каштановых кудрях. Глаза их встретились, и Фло будто обожгло огнем. Она хотела его, о, как она его хотела!

— Никто не понимает, как мы любили друг друга, — прошептала она.

— Не хотите ли выпить, девушка?

Вздрогнув от неожиданности, Фло обернулась. Перед ней стоял молоденький солдатик, нервно тиская в руках форменную фуражку. Святой Боже, ему едва исполнилось восемнадцать, на его детском свежем лице запечатлелись те же чувства, которые испытывала она сама: выражение болезненного, сводящего с ума одиночества. Фло готова была держать пари, что ему еще никогда не доводилось знакомиться с девушками, что он впервые оказался вдали от дома и это первый Новый год, который он встречает вдали от родной семьи, поэтому отчаянно ищет компанию. Может быть, вскоре ему предстояло отправиться на континент, и он боялся, что его убьют. Или ему просто страшно, что она оттолкнет его?

Певица в баре допела, люди захлопали в ладоши, и тут Фло пришла в голову мысль, от которой у нее перехватило дыхание. Она поняла, каким будет ее вклад в победу.

— Какая замечательная мысль, дорогой! — весело вскричала она. — Выпью с удовольствием. Ну, что, войдем?

МИЛЛИ

1


— Вы — тот самый Том, который подарил ей лампу? — Я представляла себе приятеля Фло пожилым человеком ее возраста.

— Тот. Я привез ей лампу из Австрии.

Я опустилась в кресло, недовольная тем, что Том О'Мара занял мое любимое место на диване, да еще положил ноги на стол.

— Чем вы занимались в Австрии?

— Катался на лыжах, — дал он неожиданный ответ.

Я подумала, что он больше похож на типа, предпочитающего испанские курорты, где полно баров и рыбных ресторанчиков.

— Всегда мечтала покататься на лыжах, — сказала я.

— Я не знал, что Фло хранила это. — Проигнорировав мое замечание, он взял в руки газетные вырезки. Его пальцы были длинными и тонкими, и я представила… О Господи! Я снова попыталась подавить охватившую меня дрожь. — Это о смерти моего деда, — сказал он. — На «Тетисе».

— А вы что-то знаете об этом? — с живостью спросила я. — Я собралась взять книгу в библиотеке.

— Моя бабка мне все уши прожужжала о «Тетисе». У нее была книга. Она лежит дома. Можете взять ее, если хотите. Я как-нибудь пришлю ее вам.

— Спасибо, — ответила я. Жилка у меня на шее билась как сумасшедшая, и я прижала ее рукой, боясь, что он заметит. Что со мной происходит? Обычно я не удостаиваю мужчин, похожих на Тома О'Мара, повторного взгляда. Я тайком посмотрела на него и увидела, что его внимание поглощено лампой. Мне стало даже неловко оттого, что я нарушила его уединение. Наверху продолжалась вечеринка, но здесь было тихо — приглушенный топот танцующих да звуки музыки доносились будто издалека.

— Как вы познакомились с Фло? — поинтересовалась я.

— Она была приятельницей моего отца. Я знал ее всю свою жизнь.

— А можно мне встретиться с вашим отцом? Мне хотелось бы поговорить с ним о Фло.

— Можно ли встретиться с моим отцом? — повторил он вслед за мной, причем с такой фальшивой, преувеличенной имитацией моего произношения, что я почувствовала, как лицо мое заливает краска стыда и гнева. — Красотка, у вас такое шикарное произношение, будто ваш рот полон горячей каши или чего-нибудь в этом роде. Вы не сможете ни о чем поговорить с моим отцом. Он умер четырнадцать лет назад.

— Обязательно быть таким грубым? — вырвалось у меня.

На какой-то миг глаза наши встретились. Невзирая на свой гнев, я искала хоть какие-то признаки того, что он, на самом деле, презирает меня не настолько сильно, как казалось, но ничего такого не заметила. Он презрительно отвернулся.

— Меня тошнит от таких, как вы. Родились в Ливерпуле, а разговариваете, как долбаная королева. По-моему, именно это называется «отречься от своих корней».

— Не проходит и дня, чтобы я не вспомнила о своих корнях, — кротко ответила я. — Впрочем, и ваш выговор изрядно повеселил бы многих. — Я окинула его ледяным взором, хотя в душе испытывала к нему совсем иные чувства. — Я пришла сюда в поисках покоя и отдохновения, а не оскорблений. Буду очень вам обязана, если вы уйдете.

Прежде чем он успел ответить, раздался стук в окно и Джеймс окликнул: «Милли, ты здесь?» Должно быть, он искал меня, и Чармиан или Герби предположили, что я здесь.

— Иду!

Я встала, ощущая на себе оценивающий взгляд Тома О'Мара, и почувствовала ликование. Мое эго требовало, чтобы он счел меня не менее привлекательной, чем я его, хотя, собственно, особого значения это не имело. Он оказался настоящей деревенщиной. Кроме того, вряд ли мы встретимся снова. Пусть Том О'Мара оставит себе свою книгу о «Тетисе», я найду другую. Самым холодным тоном, на который я была способна, я сказала:

— Я должна идти. Будьте так любезны, перед уходом оставьте свой ключ на каминной полке. Доброй ночи.

Ради Джеймса я скрепя сердце решила отложить очередное посещение квартирки Фло, намеченное на следующий день. У меня не хватило сил попросить его уйти после того, как я отказывалась встречаться с ним целую неделю. Бел и Чармиан будут меня ждать, с сожалением думала я, хотя мне давно уже следовало разобрать вещи и выяснить, наконец, вопрос об арендной плате. Мне очень хотелось встретиться с управляющим и заплатить еще за месяц, если, конечно, квартиру уже не сдали кому-нибудь другому. В один прекрасный день я могла найти квартиру девственно чистой и пустой. Квитанции квартплаты должны непременно найтись где-то среди бумаг Фло, но я пока не знала где.

— Как хорошо, — блаженно вздохнул Джеймс, обняв меня после того, как мы занимались любовью третий раз подряд. — Вот нежданное счастье. Я думал, ты отправишь меня восвояси еще несколько часов назад.

— Ммм. — Было уже почти три часа дня. Я слишком устала, чтобы отвечать. Я чувствовала вину и стыд. Счастье Джеймса быстро бы испарилось, если бы он знал, что стоит мне закрыть глаза, и в памяти возникает образ Тома О'Мара.

Джеймс потерся носом о мои соски.

— Райское наслаждение, — выдохнул он. — Ох, дорогая, знала бы ты, как сильно я люблю тебя.

Я погладила его по голове и послушно сказала:

— Думаю, что знаю.

— Но ты никогда не говоришь, что тоже любишь меня! — Он обиженно надул губы, отодвинулся от меня и откинулся на подушку.

— Пожалуйста, Джеймс, — простонала я, — у меня сейчас нет настроения.

— У тебя никогда нет настроения.

Я выбралась из постели и схватила свой халат.

— Господи, ну прекрати на меня давить, — резко бросила я. — Почему ты заставляешь меня произносить слова, говорить которые я не хочу, и переживать чувства, которых я не испытываю?

— А ты когда-нибудь скажешь их? Ты когда-нибудь почувствуешь? — он тоскливо посмотрел на меня.

Я выскочила изкомнаты.

— Я так больше не могу. Я собираюсь принять душ. Дверь я запру. Надеюсь, ты уйдешь к тому времени, как я выйду из ванной.

Пятнадцать минут спустя я вышла из ванной и не обнаружила никаких признаков раскаивающегося Джеймса. Без сомнения, он позвонит позднее или даже вернется, если я ему не отвечу. Я быстро надела джинсы и старую шерстяную рубашку и поспешила к машине. Уже темнело, но я не могла дождаться, когда окажусь в квартирке Фло, где, как я знала, обрету столь желанное успокоение.

Я отпирала входную дверь, когда появилась Бел Эдди-сон в своем леопардовом жакете.

— Мне показалось, что здесь кто-то есть. Помогаю Чармиан убирать после вечеринки. Мы уже давно тебя ждем.

— Меня задержали. Входите и наливайте себе шерри. Почему вас не было на вечеринке? Я вас везде искала.

— У меня было деловое свидание. — Она ухмыльнулась. — Я не могу отказаться от стакана шерри, но мы с Чармиан уже прикончили бутылки, оставшиеся с прошлой ночи. Я не совсем твердо держусь на ногах. — Она неуверенной походкой прошла вниз, в подвальный этаж, и удобно расположилась на диване. — Чармиан не сможет прийти. Утром Джей возвращается в университет, и она все еще разбирает его вещи.

Я включила лампу и налила нам обоим. На каминной полке я заметила оставленный Томом О'Мара ключ. Когда лампа начала медленно вращаться, я сказала:

— Прошлой ночью я встретила человека, который подарил ее.

— Неужели! — Бел икнула.

— Он сказал мне, что его дед погиб, а, по вашим словам, Фло любила кого-то, кто погиб на «Тетисе». Мне подумалось, что это может быть один и тот же человек.

— Ничего подобного я не говорила, — капризно заметила Бел. — Я сказала: «Делайте свои выводы», если я правильно помню.

— Ну, в общем, я так и сделала, и вот к чему пришла. — Я решила, что теперь моя очередь напасть на Бел.

К моему ужасу, лицо пожилой женщины сморщилось, и она хрипло прошептала:

— Фло сказала: «Не знаю, что я буду делать, если Томми умер. Я никогда больше не полюблю ни одного мужчину так, как я любила его». Дело в том, что он был изрядным шалопаем, этот Томми О'Мара, недостойным лизать подошвы ботинок Фло. Меня просто выворачивает от отвращения при мысли, что она истратила свою жизнь на такую скотину, как он.

Я надеялась, что Бел не рассердится, поэтому не удержалась и спросила:

— Прошлой ночью Том говорил о своей бабушке. Значит ли это, что этот Томми был женат?

Бел энергично кивнула головой.

— Она ни за что бы не пошла с женатым мужчиной, но он спел ей заманчивую сказочку. Он был таким очаровашкой. Он и мне рассказывал, как одинок.

— Вы имеете в виду, что тоже с ним встречались? — недоверчиво спросила я.

— Ну да. — Бел скорчила гримасу. — Я никогда не говорила об этом Фло, она бы не перенесла этого, но я встречалась с ним дважды до того, как затонул «Тетис». Некоторые мужчины не чувствуют себя счастливыми, если одновременно не домогаются нескольких женщин. Том О'Мара — как раз такой. Он славный паренек, но ему не хватает шарма, которым в избытке обладал его дед. Только полнейшая идиотка решит с ним связаться.

— Согласна, шарма ему явно не хватает. Он показался мне очень грубым. — Я хотела бы узнать побольше о Томе О'Мара, но Бел могла решить, что он мне интересен, тогда как все обстояло совсем наоборот. Во всяком случае, так я себе говорила. — Может быть, сделать вам чаю или кофе, чтобы вы протрезвели? — спросила я.

— Чашечка кофе окажется весьма кстати, но только если кофе растворимый. Терпеть не могу это пойло из кофеварки. У Фло где-то должна быть банка.

Несколько часов мы вполне дружелюбно болтали. Я рассказала ей о своей работе и о проблемах с Джеймсом, а она поведала мне о своих троих мужьях, описав второго, Айвора, с веселым дружелюбием и юмором. Когда она собралась уходить, я спросила, где Фло хранила свои бумаги.

— Вон в той выдвижной секции буфета, того, старого. Фло называла его своим бюро. Вам придется бросить работу, если вы хотите разобрать весь этот хлам. По-моему, Фло хранила там даже свои письма, все до единого.

Бел оказалась права. Открыв бюро, я обнаружила сотни, тысячи листочков бумаги и писем в конвертах, до отказа заполнявших полки и отделения для бумаг. Я почувствовала искушение закрыть бюро и вернуться на диван со стаканом шерри и книгой, но я и так уже слишком долго вела себя безответственно. Вздохнув, я вытащила толстую связку счетов за газ, адресованных мисс Флоренс Клэнси, самые первые из которых, к моему неописуемому удивлению, датировались 1941 годом, когда квартальный счет составлял два шиллинга и семь пенсов.

Я попыталась представить себе, как же выглядела квартира тогда — и снова убила массу времени, воображая себе молоденькую Фло, живущую в одиночестве и скорбящую о Томми О'Мара. Вероятно, то, что Фло встречалась с женатым мужчиной, и стало причиной ссоры с бабушкой. Бабушка всегда придерживалась невыносимо пуританских взглядов, хотя причина казалась не такой серьезной, чтобы поссорить их на всю жизнь.

Картонные коробки, которые я привезла с собой, валялись в ванной. Я принесла одну и начала складывать в нее счета. В какой-то момент я едва не передумала. Ведь Фло хранила их больше пятидесяти лет, и мне стало стыдно просто выбросить их. Я взяла себя в руки, и в коробку полетели счета за электричество полувековой давности. Решив сделать перерыв, я приготовила себе кофе и угостилась печеньем из пакета. Направляясь к дивану, я подпрыгнула от неожиданности: в почтовый ящик с шумом опустилась какая-то посылка.

Это была книга: «Адмиралтейство сожалеет». Я открыла дверь, но тот, кто доставил ее, уже ушел.

Фиона стояла, прислонившись к перилам, и курила.

— Привет, — неловко выдавила я.

Она одарила меня злобным взглядом сквозь прутья ограждения.

— Отвали, — прорычала она.

Растерявшись, я закрыла дверь и отложила книгу в сторону — прочту попозже. С кофе в руках я вернулась к бюро и стала дальше разбирать и выбрасывать старые бумаги. Мое внимание привлекла толстая пачка квитанций. Они были из гостиницы на острове Мэн, выписаны на имя мистера и миссис Хоффманшталь, которые останавливались там на уик-энд почти каждый месяц с 1949 по 1975 год. Я решила спросить Бел о них, но потом передумала. Бел как-то упоминала, что раз в месяц Фло удалялась в монастырь в Уэльсе. Вероятно, у Фло все-таки была парочка секретов от своей лучшей подруги, и я не собиралась раскрывать их через столько лет. Со вздохом я выбросила квитанции. Как бы я хотела узнать, что скрывалось за ними, а в особенности — кто такой мистер Хоффманшталь.

Бюро существенно опустело, когда я выбросила ненужные бумаги. Остались только письма, выбрасывать которые я не имела ни малейшего желания, по крайней мере до тех пор, пока не прочту каждое. Некоторые выглядели официально, в больших толстых конвертах из манильской бумаги, с напечатанными на машинке адресами, но большинство были надписаны от руки. Из оставшейся кипы я выудила толстую пачку, перехваченную резинкой. На верхнем письме красовался иностранный штемпель. Оно было отправлено в 1942 году.

Тут до меня дошло, что я так и не нашла ни квитанций, которые и подвигли меня на поиски, ни пенсионной книжки. Фло могла хранить их в дамской сумочке, которую, как и моя бабушка, прятала где-нибудь в укромном месте. После безрезультатных поисков по всем шкафам я обнаружила ее под кроватью, где уже начинала скапливаться пыль.

Я отнесла черную кожаную сумочку в гостиную и вытряхнула содержимое на кофейный столик. Из нее выпал гобеленовый ридикюль, очень поношенный, в котором лежала горсть монет, связка ключей на интересном колечке, бумажник, квитанции из магазинов, автобусные билеты, чековая книжка, металлическая пудреница, губная помада, расческа… Я вытащила из расчески серебристый волосок и пропустила его между пальцами. Это оказалась самая интимная вещь, принадлежавшая Фло, к которой я прикоснулась, собственно, это была часть ее самой. В комнате было тихо, и я буквально ощутила, что Фло стоит рядом со мной. Но мне не было страшно. Даже когда я открыла пудреницу, чтобы сравнить в зеркальце цвет ее волос с моими, отчасти ожидая увидеть в нем отражение Фло, я все равно не почувствовала испуга — у меня было такое ощущение, что за мной наблюдает кто-то, кому я небезразлична. Я понимала, что веду себя глупо, ведь мы с Фло виделись всего лишь раз, да и то мельком.

— Когда-то мои волосы станут именно такого цвета, — пробормотала я, раздумывая, где и с кем я буду в то время и доживу ли я до возраста Фло. Впервые в жизни я подумала, что неплохо бы завести детей, чтобы незнакомой женщине, которую я едва знала, не пришлось разбирать мои пожитки после смерти.

Я заставила себя собраться с мыслями, спустилась на землю и решила вести себя разумнее. Просмотрев чековую книжку, я поняла, что, как и у бабушки, пенсия Фло переводится прямиком в банк. Я перелистала корешки в надежде найти квитанции арендной платы, но большинство из них подтверждали выдачу наличных, что мало помогло мне. Я уже собралась попросить Чармиан дать мне адрес управляющего, но, взглянув на часы, увидела, что время перевалило за полночь.

Отлично! У меня появилась веская причина снова выспаться в уютной и мягкой кровати Фло.

Я принялась по одной складывать вещи обратно в сумочку, мимоходом заглянув в кошелек, в котором лежал лишь проездной билет на автобус, гарантийная карточка банковского чека, четыре пятифунтовых банкноты, а также просроченный талон на прием к дантисту. Я уже прятала сумочку в бюро, когда раздался стук в дверь.

Джеймс! Он вернулся в мою квартиру и, не дождавшись, догадался, где меня можно найти. Я не впущу его. Если я сделаю это, он больше не оставит меня в покое даже здесь, а это — единственное место, где я могла отдохнуть ото всех. Именно по этой причине я вечно «забываю» взять с собой свой мобильный телефон. Я начала закипать при мысли о том, что он вторгается в дом, который я привыкла считать своим священным убежищем.

— Кто это? — крикнула я.

— Том О'Мара.

Я замерла посреди комнаты, в животе у меня похолодело. Я знала, что должна сказать ему то же, что собиралась ответить Джеймсу, но, похоже, здравый смысл изменил мне вместе с силой воли, которой я, предположительно, обладала. Не успев толком сообразить, что делаю, я открыла дверь.

О Господи! Я думала, что такое бывает только в книжках — когда у тебя при виде мужчины подгибаются колени. В черном пиджаке нараспашку и белой рубашке без воротника, застегнутой на все пуговицы, он был похож на священника. Мы не проронили ни слова, пока он шел за мной в комнату, шел этой своей чувственной скользящей походкой, на которую я обратила внимание прошлой ночью. Атмосфера в квартире наэлектризовалась мгновенно. Я нервно пригладила волосы, чувствуя, как дрожат руки. Он принес с собой пластиковый пакет, из которого пахло съестным. Я проглотила слюну, почувствовав вдруг, что умираю с голоду.

Он протянул пакет мне.

— Китайская кухня, ею торгуют вразнос на углу. Джо сказал, что внутри кто-то был, когда он заносил книгу, поэтому я решил заглянуть сюда по дороге домой — вдруг вы еще не ушли.

— С чего бы это вдруг? — выдавила я.

— Мирный договор, — неожиданно сказал он. — Фло испепелила бы меня, если бы узнала, как я вел себя прошлой ночью. Никому не дано изменить свою манеру речи, включая вас и меня.

— Не могу не заметить, как это великодушно с вашей стороны. — Я изо всех сил старалась избавиться от своего акцента, одновременно испытывая раздражение от того, что Том О'Мара расценивал мой акцент как недостаток.

— Может быть, мы забудем о прошлой ночи и начнем сначала? — Он снова занял мое любимое место на диване и принялся распаковывать коробки с едой. — Вы — Милли, я — Том, вместе мы собираемся отведать этой китайской стряпни. Не знаю, захотите ли вы пользоваться пластмассовыми вилками, Фло приносила обычные и разогревала еду в микроволновой печке. Она не любила есть из картонок. — Я поспешила выполнить то, что мне было приказано, чувствуя, что он привык распоряжаться, а потом он крикнул: — Принесите штопор и стаканы. У меня есть вино.

— Красное, — сказал он, когда я послушно все принесла. — Я неотесанный чурбан и не знаю, подходит ли оно к такой пище.

— Я тоже не знаю. — Джеймс отлично разбирался в том, какой сорт вина заказать, но обычно я не обращала на это особого внимания.

— Я подумал, что вы из того особого сорта сверхлюдей, которые знают все о таких вещах. — Он разложил еду по тарелкам.

— А я подумала, что мы начали все сначала.

— Вы правы. Извините! — От его улыбки у меня перехватило дыхание. Черты лица его смягчились и приобрели очаровательное мальчишеское выражение. Теперь я понимала, что девятнадцатилетняя Фло нашла в его дедушке.

— Часто вы с Фло так проводили время? — спросила я, когда он протянул мне мою тарелку.

— Раз в неделю. Обычно по понедельникам, когда я рано заканчиваю работу.

— Где вы работаете?

— В «Минерве». Это клуб.

Я слышала о «Минерве», но никогда там не была. Клуб пользовался жуткой репутацией гангстерского притона и местечка, где торгуют тяжелыми наркотиками. Не проходило и недели, чтобы в «Эхо» или на местном телевидении не появился репортаж о полицейской облаве на этот клуб в поисках скрывающихся преступников или о происшедшей там драке. Сделав глоток терпкого вина с богатым вкусом, я подумала: а что там делает Том О'Мара?

— Хорошее вино, — заметила я.

— Ничего удивительного. Стоит двадцать два фунта в клубе.

— Вот это да! — Я едва не поперхнулась. — Слишком круто, чтобы запивать им китайскую еду.

Он пренебрежительно махнул рукой.

— Оно досталось мне даром. Я просто взял его.

— Вы имеете в виду, что украли его?

Он ухитрился изобразить одновременно изумление и негодование:

— Я уже миновал этап мелкого воровства, благодарю покорно. «Минерва» принадлежит мне. Я могу брать все, что мне нравится.

Я почувствовала, как по моему телу пробежал холодок. Он почти наверняка преступник; если все, что я знала, правда, ему следует сидеть в тюрьме. Если ему принадлежит «Минерва», значит, он участвует в торговле наркотиками и во всем остальном, о чем и подумать страшно. Но самое ужасное, даже жуткое, заключалось в том, что это делало его еще очаровательнее в моих глазах. Я поражалась самой себе. Мне и в голову не приходило, что я могу испытывать влечение к типу вроде Тома О'Мара. Вероятно, это передается с кровью: Фло пожертвовала жизнью ради негодяя, который, по словам Бел, недостоин был лизать подошвы ее ботинок, мать влюбилась в ненавистного папашу. Теперь и у меня дрожали коленки перед, может быть, самым неподходящим для меня мужчиной во всем Ливерпуле. Я подумала о Джеймсе, который любит меня и стоит десятка таких вот Томов, и на мгновение мне захотелось, чтобы именно он оказался здесь со мной.

Я поставила тарелку на стол, и Том сказал:

— Вы не очень-то много съели.

— Я уже поужинала, — защищаясь, ответила я. — Да и аппетит у меня не выдающийся. — Он уже закончил, съев все подчистую.

— Ладно, тогда давайте послушаем музыку. — Он подошел к проигрывателю и поднял крышку.

— У Фло только одна пластинка.

— В серванте — целая куча. Больше всего она любила Нейла Даймонда и Тони Беннетта. А эту я достал ей в прошлом году, потому что она без конца напевала себе под нос. Она крутила ее снова и снова. — Звуки «Танцующих в темноте» заполнили комнату. — Как-то, засыпая, она сказала что-то насчет того, что танцевала с кем-то под эту музыку много лет назад в парке «Мистери».

— В «Мистери»? — Мне стало вдруг интересно, не приходило ли ему когда-нибудь в голову, что этим «кем-то» вполне мог быть его дед.

— Известном также под названием «Игровая площадка «Вейвертри». Сейчас там стадион. — Он снял пиджак, заметив: «Здесь жарко», — и я мгновенно почувствовала жаркое томление при виде его стройного, длинного и сильного тела и тонкой талии.

— Вы были очень дружны с Фло?

— Я был не просто очень дружен с ней, я любил ее, — просто ответил он. — Не знаю почему, ведь она мне даже не родственница, но Фло была мне роднее моей собственной бабушки. Одному Богу известно, что бы я делал без Фло, когда умер мой отец.

Он не мог быть совсем плохим, если так хорошо относился к Фло. Бинг Кросби продолжал петь и, не знаю почему, у меня возникло чувство, что история повторяется, когда Том протянул мне руку и с улыбкой произнес:

— Не хотите ли потанцевать, девушка?

Я знала, что должна отказаться. Я знала, что должна просто рассмеяться, пожать плечами и сказать: «Нет, спасибо, у меня нет настроения», потому что знала, что произойдет, когда я окажусь в его объятиях. И если это случится, непременно настанет день, когда я пожалею об этом. Проблема заключалась в том, что я еще никогда и ничего не хотела так сильно. Мое тело просто умоляло его прикоснуться ко мне.

Лампа продолжала медленно вращаться, отбрасывая темные размытые тени на низкий потолок, и я следила за сменяющими друг друга фигурками, высматривая девушку в красной шубке. Том О'Мара пересек комнату, положил руки мне на талию и поднял из кресла. Какое-то мгновение я сопротивлялась, а потом отбросила всякую осторожность. Я обняла его за шею и поцеловала. Он прижался ко мне, и я почувствовала каменную твердость у него в паху. Казалось, я растворилась в нем, когда наши языки соприкоснулись, исследуя друг друга, а его сильные, нетерпеливые руки гладили меня по спине, ласкали мою талию, бедра, сгорая от нетерпения.

По-прежнему не размыкая губ, почти неуловимо покачиваясь в такт музыке, мы медленно двигались в сторону спальни. За дверью, в маленьком холодном коридорчике, мы оторвались друг от друга, и Том взял мое лицо в ладони. Он пристально смотрел мне в глаза, и я знала, что он хочет меня каждой клеточкой своего тела так же сильно, как и я его. Потом он открыл дверь, за которой ждала кровать со снежно-белым покрывалом, и потянул меня внутрь. К этому времени я уже ослабела от желания, хотя все еще колебалась. У меня еще оставалось время прокрутить все назад, сказать «нет». Но Том О'Мара опять целовал меня, прикасаясь ко мне своими горячими пальцами, и я не могла отказать ему даже ради спасения своей жизни. Он толчком захлопнул дверь спальни.

В гостиной мелодия «Танцующих в темноте» достигла фантастического крещендо. Когда она закончилась, уголком сознания я отметила: иголка поднялась автоматически, а звукосниматель послушно вернулся в металлическое гнездо. В квартирке Фло Клэнси стало тихо, хотя я знала, что лампа продолжает вращаться, отбрасывая тени на потолок и стены.

Я проснулась оттого, что Том О'Мара гладил мое бедро.

— Ты должна была доесть все, — прошептал он. — Тебе не помешает чуть-чуть поправиться. — Томно поворачиваясь в его объятия, я начала ласкать его, но он остановил мою руку. — Мне пора идти.

— Я ничем не могу удержать тебя? — игриво спросила я.

— Ничем.

Он поднялся и начал одеваться. Я могла удержать Джеймса в постели, даже если бы загорелась крыша над головой. Я лежала, восхищаясь его силой воли и стройным загорелым телом, его гладкой кожей, похожей на полированный мрамор, и впадинкой на шее. На груди у него было вытатуировано сердце, пронзенное стрелой, а сверху написано женское имя, разобрать которое я не смогла. Я всегда считала татуировки чем-то отталкивающим, но, пожалуй, сейчас было поздно вспоминать об этом.

— К чему такая спешка? — поинтересовалась я.

— Уже почти семь часов. Моя жена не возражает, если меня нет всю ночь, но предпочитает, чтобы я приходил домой к завтраку.

— Может быть, стоило упомянуть о том, что у тебя есть жена, еще вчера вечером? — мягко спросила я. Меня это не особенно тронуло, мне было глубоко наплевать. У нас не было будущего.

Он замер на мгновение, надевая брюки.

— Разве это остановило бы меня?

— Нет, зато это остановило бы других.

— Тогда этим другим следовало бы спрашивать, прежде чем прыгать в постель с парнем, с которым они едва знакомы.

Я скорчила одну из гримас Бел.

— Ты говоришь так, как будто не одобряешь женщин, которые спят с незнакомыми мужчинами.

— Если это имеет какое-то значение, то не одобряю.

— Но ведь ты вполне одобряешь мужчин, которые делают то же самое? — рассмеялась я, изображая наигранную ярость.

— Мужчины берут то, что им предлагается. — Он застегивал пуговицы на рубашке.

Я села.

— Знаешь что? — задумчиво сказала я. — Я не помню, чтобы я предлагала себя прошлой ночью.

— Это правда, но ведь между нами все по-другому, не так ли?

— Разве?

Он присел на кровать.

— Ты знаешь, что это так.

Он взял мое лицо в свои руки и крепко поцеловал в губы. Я обняла его за шею и поцеловала в ответ, сгорая от желания и намереваясь удержать его любой ценой, пусть даже мне придется опоздать на работу.

— Я же сказал, мне пора. — В его голосе прозвучали металлические нотки. Он не слишком нежно снял мои руки со своей шеи и направился к двери.

— Ну, хорошо, — обреченно вздохнула я, — как-нибудь еще увидимся, мистер О'Мара. — Я по-прежнему поддразнивала его, хотя сердце у меня ушло в пятки, потому что он мог принять мою игру и сказать: «Пока, Милли».

— Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать? — Меня поразила ярость в его зеленых глазах. Мускулы на его сильной шее напряглись. — Для тебя это всего лишь случайное траханье?

— Ты же знаешь, что нет. — Я покраснела, вспомнив ночь, так непохожую на все остальные. Я взглянула ему прямо в глаза. — Это была волшебная ночь.

Я могла бы поклясться, что он вздохнул с облегчением.

— В таком случае, я приду сегодня вечером, около двенадцати. — Он ушел. Входная дверь вновь отворилась, и он прокричал: — Для меня это тоже была волшебная ночь.

Я встала с постели, сняла распятие, статуэтки святых и картины на библейские сюжеты со стен и спрятала их в ящик комода в спальне Фло.

— Ты совершила очередной набег на гардероб твоей тетки, — заметил Джордж, когда я появилась в «Сток Мастертон». — Точно говорю.

— Это настолько очевидно? — Я опустила глаза на длинную прямую черную юбку и скромную белую блузку со стоячим воротничком.

— Только потому, что обычно ты не носишь таких нарядов. Но выглядишь ты очень привлекательно. Я мог бы съесть тебя на завтрак. — Я хотела отшутиться, но не смогла придумать ничего достойного. Джордж продолжал: — Должно быть, твоему молодому человеку пришла в голову та же мысль. У тебя такой славный укус на шее. — Он скорбно вздохнул. — В Америке это называется «засос». Не могу вспомнить, когда последний раз поставил девушке такой. Должно быть, я тогда был совсем молод. Счастливые денечки, а? — Он громко причмокнул.

Испытывая замешательство, я подошла к своему столу и включила компьютер. Диана только что пришла.

— Как твой отец? — спросила я.

— За выходные ему, похоже, стало значительно лучше, — ответила Диана. С ее лица исчезли морщинки напряжения, которые были заметны на прошлой неделе. — Собственно, мы чудесно провели время. Он рассказывал мне о том, что ему пришлось пережить во время войны. Я знала, что он служил в военной разведке в Египте, но даже не представляла, в каких переделках ему довелось побывать. В свое время он был настоящим Джеймсом Бондом. — Она достала из сумочки конверт. — Я сумела-таки закончить те заметки, о которых я говорила. Джордж не говорил тебе, что его предложение по поводу магазина в Вултоне было принято? Мы можем открыться к новому году.

Мой отчет лежал дома, но теперь он не казался мне настолько важным. Однако если снова ночевать у Фло, мне все равно придется заехать домой, так что я заберу его в любом случае.

— Я отдам это Джорджу.

Диана заговорщически подмигнула мне и поспешила в его кабинет. Она казалась такой озабоченной, подумала я, хотя недавно я так же сильно желала получить эту работу в Вултоне, что означало, что и я волновалась не меньше. Но сейчас мне все равно.

Эта мысль поразила меня. Я уставилась на свое размытое отражение на экране монитора и попыталась разобраться, что же изменилось. Изменилась я сама, хотя и не знала почему. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но, в конце концов, я всю жизнь испытывала именно это. Вероятно, это Фло заставила меня изменить взгляд на вещи. Может быть. Как бы я хотела узнать ее поближе, с сожалением думала я, вспоминая ощущение тепла и уюта, которое испытала в квартире прошлой ночью, как будто она была рядом со мной. Меня не покидало чувство, что с ней я могла бы спокойно поговорить о вещах, которые не доверила бы больше никому.

И потом — Том О'Мара! Я оперлась подбородком на скрещенные руки, и мое отражение на мониторе сделало то же самое. Я была замужем четыре года, и до Джеймса у меня были мужчины, тем не менее я чувствовала себя так, как будто занималась любовью первый раз в жизни. Мое тело еще никогда не было таким живым, таким использованным в самом благородном и благодарном смысле этого слова. Затаив дыхание так, что по коже у меня побежали мурашки, я вспомнила то, что мы с Томом О'Мара проделывали друг с другом.

— Милли! Милли!

Даррен стукнул по моему столу, и я поняла, что Джун кричит:

— Просыпайся, соня. Тебе звонят.

Снова Ноутоны. У них появилось подробное описание очередного дома, который выглядел просто идеально, на этот раз в Кросби. Я договорилась встретиться с ними в полдень, хотя заранее была уверена, что это будет очередная трата времени. Кросби находился рядом с Бланделлсэндсом, а значит, потом я смогу заехать домой.

Странное чувство охватило меня в своей квартире: будто я отсутствовала несколько недель, а не каких-то двадцать четыре часа. В ней пахло пылью, витал запах давно необитаемого жилья. Я открыла балконную дверь, чтобы проветрить комнату, и приняла душ. Под грудью я обнаружила синяк, другой красовался на бедре, и мне стало интересно, носит ли на себе Том О'Мара отметки, напоминающие о нашей ночи. Я замаскировала засос на шее тональным кремом. На автоответчике мигала красная лампочка входящих сообщений.

Полным слез голосом мама объявила, что Деклан потерял работу.

— Его выгнали давным-давно. Твой папочка узнал об этом случайно, от одного приятеля в баре. Конечно, он в ярости, ругает бедного Деклана на чем свет стоит. И, Миллисент, я хотела бы поговорить с тобой по поводу Алисон… Ох, я должна повесить трубку, дорогая. Твой папочка возвращается.

Я ждала. Сообщений от Джеймса не было. Этому я обрадовалась, а потом подумала, что, возможно, мне стоит перезвонить ему на работу, чтобы узнать, все ли с ним в порядке. В конце концов я решила не делать этого. Он мог решить, что я беспокоюсь о нем, и хотя это истинная правда, ее недостаточно, чтобы его утешить. Я перемотала пленку, сложила кое-какую одежду и туалетные принадлежности в сумку и прихватила с собой папку с отчетом. Если уж я потрудилась написать его, то Джорджу не помешает на него взглянуть.

Когда я вернулась, он работал в одиночестве в своей стеклянной клетке, поэтому я решила сразу же отдать ему папку.

— Ты ни за что не угадаешь, что натворила эта чертова баба, — рявкнул он, едва заметив меня.

Я сделала вид, что попятилась от него в испуге.

— Какая баба?

Я не могла вспомнить, чтобы видела Джорджа в такой ярости раньше.

— Эта сука, Диана. Она дала мне список причин, по которым я должен открыть новую контору! Я не поверил своим глазам. Неужели она воображает, что я не обдумал все до мельчайших подробностей? Господи Иисусе, Милли, я занимаюсь торговлей недвижимостью уже больше тридцати лет. Я изучил это дело вдоль и поперек, тем не менее эта идиотка с ученой степенью полагает, что разбирается в нем лучше меня.

— Она всего лишь старается помочь, Джордж.

— Скорее всего, она хочет заполучить там местечко босса, — оскалился он. — Можно подумать, я дам его ей, глупой корове. Это работа для Оливера. Он никогда не примет решения, не посоветовавшись сперва со мной, и мне это нравится. — Он ухмыльнулся. — Должно быть, я помешан на контроле.

— Вы сказали что-нибудь Диане?

— Я наорал на нее, и она отправилась на ленч вся в слезах.

— Ох, Джордж! — Я покачала головой. — Завтра вы пожалеете об этом. — Несколько недель назад мне доставило бы удовольствие то, что Диана так опростоволосилась, но теперь, по какой-то непонятной причине, я испытывала к ней только жалость.

— Я знаю. — Он вздохнул. — Я упрямый сукин сын. Я извинюсь перед ней позже, хотя с ее стороны это глупый и бестактный поступок. — Он кивнул на папку в моей руке. — Это для меня?

— Нет. Я просто зашла сообщить вам насчет Ноутонов. Совершенно очевидно, доска для сушки стояла не с той стороны.

Позже, в тот же день, я сунула свой отчет в измельчитель для бумаг. У меня не было ни малейшего шанса получить должность менеджера, и меня совершенно выбила из колеи мысль о том, что я напрасно рассчитывала ее получить.

В полночь Том О'Мара не пришел, как обещал. Не пришел и через час. Я лежала на диване, вполглаза глядя в телевизор, не зная, что и думать. Получается, меня продинамили? Может, он передумал. Может, он имел в виду завтрашнюю ночь. Я попыталась представить себе, что я буду чувствовать, если больше никогда не увижу его. Мне будет больно, решила я, больно и обидно, но сердце мое не разорвется (это уж ни в коем случае), и я наверняка почувствую облегчение. Однако сейчас меня занимало вовсе не это. Я не была влюблена в Тома и никогда не полюблю его, тем не менее тело мое страстно желало его, и я готова была поклясться, что он чувствовал то же. Как быстро летело время, когда я представляла себе, как его губы прикасаются к моей коже. Пульс у меня участился, мне стало жарко. «Пожалуйста, приходи, Том, — взмолилась я. — Пожалуйста!»

Спустя какое-то время я заснула и проснулась уже на рассвете, от того, что он целовал меня и гладил рукой под халатом.

— Как ты вошел? — прошептала я.

— Взял свой ключ с каминной полки, вот как.

— Ты опоздал. — Я зевнула. — И надолго. — Это было восхитительное ощущение — лежать здесь, сонной, наслаждаясь его ласкающими руками.

— В клубе неприятности, я не мог позвонить. Фло наотрез отказывалась поставить здесь телефон. Как развязывается этот узел?

— Я сама. — Я развязала пояс, и он снял с меня халат.

— Во всяком случае, я здесь, — сказал он, — а все остальное не имеет значения.

Он опустился на колени, в его лице читалось с трудом сдерживаемое желание. Он никогда не скажет мягких нежных слов, которые говорил мне Джеймс, но от этого он стал для меня еще желаннее. Я протянула к нему руки.

— Да, Том, это единственное, что имеет значение.

Казалось, время остановилось; оно потеряло всякий смысл, и все из-за Тома О'Мара. Я вернулась в свою квартиру в воскресенье утром, чтобы забрать еще кое-какие вещи и принять душ — в квартирке Фло это напоминало купание в Северном Ледовитом океане, — и обнаружила на автоответчике кучу новых отчаянных сообщений от матери. Это было последнее воскресенье октября, о чем я совершенно забыла.

— Не забудь, дорогая, мы ждем тебя к обеду в воскресенье.

— Почему ты никогда не перезваниваешь, Миллисент? Я ненавижу эти дурацкие машины. Как со стеной разговариваешь.

— Ты не уехала, Миллисент? — капризно вопрошал скорбный голос. — Ты могла бы сказать мне. Я бы позвонила тебе в контору, если бы не думала, что у тебя из-за этого будут неприятности.

Как обычно, я испытала одновременно и чувство вины, и недовольство. Я сразу же позвонила домой.

— Извини, мам, — изобразила я раскаяние. — Ты права, я уезжала. — Ненавижу врать своей матери, но разве могла я сказать правду? — Знаю, что мне следовало позвонить, но все решилось буквально в последнюю секунду, и я была так занята, когда попала туда, что забыла обо всем. Прости меня, — повторила я, полагая, что этого будет достаточно, чтобы она успокоилась, но оказалось, что я ошиблась.

— Куда ты попала? — требовательно спросила она.

Я назвала первое пришедшее мне в голову место.

— Бирмингем.

— Ради всего святого, что ты там делала?

— Джордж послал меня туда.

— Неужели! — В голосе матери прозвучало такое почтение, что я возненавидела себя еще больше. — Должно быть, он о тебе высокого мнения, раз отправил тебя в такую даль, в самый Бирмингем.

Чтобы сделать ей приятное, я уделила своей внешности особое внимание. Я надела вишневый костюм, а под него черную тенниску. Чтобы успокоить свою совесть и возместить ущерб от собственной лжи, по дороге в Киркби я остановилась купить букет хризантем и коробку шоколадных конфет «Терриз Олл Гоулд».

— Не нужно было этого делать, дорогая, — запротестовала мать, хотя была очень довольна и польщена.

Когда мы уселись за стол, разговор сразу же зашел о квартире Фло.

— Я думала, что ты уже все там разобрала, — заметила мать, когда я обронила, что там еще непочатый край работы.

— Я свободна только по воскресеньям, так? — защищалась я. — Вы не поверите, сколько у Фло скопилось всякой всячины. На это уйдут годы.

— Твоя бабушка все время спрашивает об этом. Я сказала ей, что ты позвонишь и заедешь к ней по дороге домой.

Я застонала.

— Нет, мам, только не это!

— Она твоя бабушка, дорогая. Она страстно желает получить что-нибудь на память о Фло. Какое-нибудь украшение будет весьма кстати.

Фло вряд ли обрадовалась бы, если бы что-нибудь из ее вещей досталось человеку, чье присутствие на своих похоронах она специально постаралась исключить. Что касается драгоценностей, то пока что я не встретила ничего похожего. Сложности нарастают как снежный ком, с беспокойством подумала я.

Все усложнилось еще больше, когда Деклан спросил:

— Как поживает Джеймс?

— У него все в порядке, — автоматически ответила я, и только потом до меня дошло, что я не видела его целую неделю и он ни разу не позвонил. Вероятно, то, что его выгнали, стало последней каплей. Я выбросила мысли о нем из головы — мне и так было о чем подумать — и сказала Деклану: — Ты узнал что-нибудь насчет колледжа?

Мой папаша поперхнулся бифштексом.

— Колледж? Для него? Ты шутишь!

— А мне кажется, что это очень хорошая мысль, — тихо сказал Колин. — Если бы он выучился на инженера-механика, то потом мог бы работать в моей компании. Мне не помешает еще один помощник.

— Он предпочел бы что-нибудь другое, правда, Деклан? — Я намеревалась всерьез поднять вопрос о будущем Деклана, потому что чувствовала, что у него не хватит мужества заговорить об этом. — Что-нибудь артистическое, художественное. — Я решила не упоминать о профессии модельера, иначе нашего дорогого папашу хватил бы удар прямо на наших глазах.

Мать осторожно посмотрела на него.

— Ведь не будет ничего дурного, правда, Норман, если наш Деклан поступит в колледж? В конце концов, Миллисент закончила вечернюю школу, и смотри, чего она добилась.

Пока Труди и Колин мыли посуду, я прогуливалась по саду в компании Скотти. Маленькая собачонка прыгала передо мной вверх-вниз, как на пружинках. Я пролезла в дыру, которая отделяла основной садик от свалки компоста, и уселась на огромный вывороченный пласт твердой, как камень, земли, лаская Скотти. Когда мы были маленькими, нам разрешалось играть только здесь: отец не позволял нам баловаться на лужайке. Я вспомнила день, когда пятилетняя Труди разбила теннисным мячом стекло в теплице. Она настолько испугалась, что ее буквально затрясло от страха, и она беспрерывно плакала.

— Он убьет меня, когда вернется домой, — истерически всхлипывала она.

Потом меня осенила блестящая мысль сделать вид, что стекло разбил кто-то из соседей. Мы заменили мячик, который отец непременно узнал бы, на камень, и сделали вид, что ничего не знали, когда он обнаружил разбитое стекло. Это стало одним из немногих наших преступлений, оставшихся безнаказанным.

— Черт бы их побрал! — пробормотала Труди, протискиваясь сквозь дыру в заборе и присаживаясь рядом со мной. Скотти, который задремал, пошевелился и лизнул мое колено.

— Не скажу, о чем я думала, а то у тебя испортится настроение.

— Держу пари, ты думала о том, как я разбила окно. Я всегда вспоминаю об этом, когда прихожу сюда. Даже сейчас меня бросает в жар.

Я обняла ее рукой за плечи.

— Как делишки, сестренка?

Труди передернула плечами.

— Нормально. У меня на подбородке начали расти волосы. Заметила?

— Они у тебя всегда росли, — сказала я. — Впервые они появились, когда тебе исполнилось четырнадцать.

— Разве? Никогда не замечала. Должно быть, это из-за очков.

— Каких очков?

— Мне нужны очки для мелкой работы, для чтения и рисования. Я ношу их уже несколько месяцев. Я думала, ты знаешь.

— Нет, — ответила я грустно. — Были времена, когда мы знали друг о друге все до мельчайших подробностей, но сейчас…

После ухода отца в своей комнате мы шепотом поверяли друг дружке свои самые сокровенные тайны.

— Извини, сестренка.

— Не за что. — Я слегка сжала плечо Труди. — Я не жалуюсь. Ты же тоже многого не знаешь обо мне.

— Например?

— Долго рассказывать. — Я загадочно усмехнулась.

Труди скорчила гримасу.

— Собственно, есть вещи, о которых я не могу поговорить даже с Колином.

— Хочешь поговорить о них сейчас?

— Нет, сестренка. Это займет слишком много времени.

Я наблюдала за пчелой, лучшие дни которой наверняка уже миновали, и теперь она слабо жужжала над одуванчиком. Я понимала, что сегодня чувствую себя намного менее подавленной, чем обычно на подобных сборищах. Сегодня было не самое плохое воскресенье. Вместо того чтобы все вспоминать о том, что было раньше, моя голова была занята мыслями о будущем.

В дыре забора появилась мать. Она выглядела обеспокоенной, впрочем, она редко выглядела иначе.

— Ваши чудные платья испачкаются, если вы будете сидеть на земле. — Она с трудом протиснула свое полное тело между острыми сучьями и, опровергая собственный совет, тяжело плюхнулась рядом с нами. Скотти незамедлительно перебрался с моих коленок к ней. — Я хотела поговорить с вами обеими об Алисон. — Она задумчиво разминала в руках травинку. — Я нашла Оксфорд на карте, — после некоторого колебания сказала она. — До него почти так же далеко, как и до Лондона. Мне страшно ездить даже в Скем, так что туда мне уж точно не доехать на машине, — то есть если ваш папочка разрешит мне взять ее — и я не смогу ездить туда каждую неделю на поезде.

— Я буду платить за билеты, мам, — сказала я почти в ту же секунду, как Труди добавила: — Мы с Колином будем возить тебя.

— Нет. — Она покачала головой. — Я не хочу зависеть от других. Алисон — моя дочь. Это не значит, что я люблю ее сильнее, чем Деклана или вас, но она нуждается во мне так, как вы никогда не будете нуждаться.

Мне казалось, что Алисон вообще никто не нужен, но, быть может, верноподданническая фигура моей матери, появлявшейся каждое воскресенье, создавала чувство безопасности, некое ощущение того, что хотя бы в чьих-то глазах она представляла собой нечто особенное. С другой стороны, нужда могла быть взаимной и по Алисон скучала именно мать. Когда-нибудь Деклан непременно покинет родительский дом, и Алисон, отстраненная и безразличная, будет единственной из всех детей, кто остался с нею. Но жестокая судьба распорядилась таким образом, что ей придется находиться во многих милях от матери, в Оксфорде.

— Я хочу, чтобы она осталась в тресте Святого Иосифа, — говорила тем временем мать. — Они знают и понимают ее. Я могла бы без проблем забрать ее домой, но, как вы знаете, ваш папочка против. С одной стороны, он стыдится ее, а с другой, не может сносить ее маленькие выходки. Поэтому я решила сама переехать в Оксфорд.

— Что?! — вскричали мы с Труди одновременно. Этого мы никак не ожидали услышать.

— Ш-ш! — Она нервно оглянулась назад, но в саду было пусто. Ее муж играл в доме со своими любимыми внуками, а Колин стоял на страже.

— Ты хочешь сказать, что оставишь его? — выдохнула я. Почему она не додумалась до этого много лет назад, когда нас всех избивали за малейшую провинность, а иногда и просто так?

Мать хрипло ответила:

— Я знаю, что должна была оставить его давным-давно, но мне это просто не приходило в голову. Я всегда думала, что, если я буду ему хорошей женой, он перестанет избивать нас, но чем сильнее я старалась, тем хуже он становился. В конце концов, может, оттого, что я выпила слишком много пунша или еще почему-либо, но все это казалось мне вполне нормальным. — Голос у нее сорвался. Скотти открыл глаза и с любопытством посмотрел на нее. — Я никогда не представляла, что все может быть по-другому. Мне очень жаль, но, во всяком случае, я оградила Алисон от него, правда?

— Не стоит терзаться из-за прошлого, мам, — мягко сказала Труди. — Ну, а про Оксфорд я даже не знаю, что сказать.

— И я тоже, — присоединилась я и совершенно искренне добавила: — Я буду скучать по тебе, мама.

Она толкнула меня локтем под ребра.

— Не говори глупостей, Миллисент. Я и вижу-то тебя всего раз месяц, если на то пошло, а когда звоню, тебя никогда нет дома. Я чаще разговариваю с этой дурацкой машинкой, чем с тобой.

— Мне будет не хватать твоих сообщений, — расплакалась я. — Честно, мам, я не обманываю. — Внезапно я почувствовала, что в моей жизни возникла ужасающая пустота.

— Я по-прежнему могу звонить и оставлять сообщения, — хихикнула она.

— Да, но это будет совсем другое, потому что тебя не будет поблизости.

Труди хмурилась, как будто тоже пыталась представить себе неожиданно изменившееся будущее.

— Мелани и Джейк пропадут без своей бабушки, — наконец произнесла она, чуть не плача.

— У них по-прежнему будет дедушка, — уверенно произнесла мать. У нее за спиной Труди скорчила гримасу при мысли о том, что ей все так же придется привозить своих детей в Киркби, даже если матери там уже не будет.

— Я найду себе работу на полный рабочий день, — говорила мать, — сниму комнату недалеко от клиники и смогу видеться с Алисон каждый день.

— Это решительный шаг, мам, — сказала Труди. — В твоем возрасте тебе будет нелегко найти работу, а комната в Оксфорде может стоить целое состояние.

— Тогда я буду жить на пособие, или как это сейчас называется, — невозмутимо заявила мать. — Я никогда не требовала ничего для себя, зато всегда платила по своим счетам. — Она лучезарно улыбнулась нам. — Теперь, когда я поговорила с вами, мне стало намного легче. Имейте в виду: отцу ни слова.

Труди передернуло.

— Не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда ты расскажешь ему обо всем. Может быть, ты хочешь, чтобы мы с Колином были рядом и оказали тебе, так сказать, моральную поддержку, а?

— Мне не нужна моральная поддержка, дорогая. Я прямо выскажу ему все, и даже если это ему не понравится, ему придется проглотить это. В конце концов, это случится еще не скоро.

— Бабушка, — пропела Мелани за забором.

— Я здесь, хорошая моя. —Мать с трудом поднялась, столкнув недовольного Скотти на землю.

— Дедушка говорит, что он хочет чаю.

— Скажи дедушке, чтобы он сам его приготовил, — коротко ответила Труди.

— Нет, нет, Мелани, не нужно этого делать. — Ветка с шипами расцарапала ей щеку до крови, когда она поспешно протискивалась сквозь дыру в изгороди.

Труди многозначительно посмотрела на меня.

— Интересно, она действительно сделает это?

Когда бабушка открыла дверь, я вспомнила фотоснимок Фло, сделанный в Блэкпуле, ее красивое лицо и приятную улыбку. Возраст не пощадил Марту Колквитт, в отличие от сестры. Я не помню, чтобы бабушка когда-нибудь улыбалась или выглядела молодой. Ее лицо навсегда застыло в хмурой гримасе, а строгие очки с толстыми стеклами в черной оправе скрывали неодобрительное, недружелюбное выражение глаз. Ее единственным украшением оставались волосы — густые и серебристые, которые она укладывала аккуратными волнами под тонкой, почти невидимой сеточкой.

— А, это ты, — кисло приветствовала она меня. — Входи. У меня вполне могло и не быть внуков, раз я их почти не вижу. — Я последовала за ней в безупречно чистую комнату, где пахло смесью сигаретного дыма, дезинфектанта и мерзко воняющей мази, которую она втирала в пораженное ревматизмом плечо.

— Ну, вот я и пришла, — весело произнесла я.

Я бы приходила чаще, по крайней мере, думала, что приходила бы, если бы мне оказывали более теплый прием, но даже моя добродушная мать считала визит к бабушке суровым испытанием, еженедельно принося ей продукты только из чувства долга.

Телевизор рядом с камином работал, но звук был отключен. Бабушка выключила его совсем.

— Сейчас совершенно нечего смотреть, одна дрянь.

Я опустилась в чересчур мягкое кресло.

— Мама просила напомнить тебе, что позже будет старый фильм, который наверняка тебе понравится. Это мюзикл с Берил Грейбл.

— Бетти Грейбл, — раздраженно поправила бабушка. По своим умственным способностям она превосходила многих людей вдвое моложе ее, а память на имена и лица была у нее поистине феноменальной. — Может быть, и посмотрю, там видно будет. Все зависит от того, как долго ты у меня пробудешь. Хочешь чашку чаю?

— Да, пожалуйста, — вежливо ответила я.

Бабушка скрылась в кухне, а я подошла к окну. Я жила в этой квартире до трех лет, и вид с пятого этажа был одним из тех немногих образов, которые я отчетливо помнила. Вряд ли его можно назвать величественным: супермаркет, протестантская церковь, длинные ряды домов из красного кирпича, вдалеке намек на поля, несколько деревьев. Но все-таки этот вид день ото дня менялся. Небо никогда не оставалось тем же, и мне всегда попадались на глаза дерево или здание, которые я не видела раньше. Во всяком случае, лучше такой вид, чем вообще никакого, хотя бабушка всегда отгораживалась от мира толстыми, украшенными тесьмой и кружевом шторами, а ведь заглянуть в окно можно было разве что из пролетающего вертолета.

Занавески были чуть-чуть отдернуты: бабушка выглядывала наружу, что помимо посещений мессы по воскресеньям оставалось ее единственным занятием: она выглядывала в окно, смотрела телевизор и курила — в пепельнице по-прежнему было полно окурков. Каждый день, должно быть, казался ей бесконечным.

Я задернула занавеску и вернулась на свое место. Господи, как угнетающе на меня действовала эта обстановка. В комнате было намного темнее, чем в подвале Фло.

— Не помню, ты пьешь чай с сахаром?

Бабушка вошла в комнату, держа в руках две чашки китайского фарфора, в уголке рта у нее дымилась сигарета. Сегодня утром она ходила к мессе, поэтому на ней была строгая шерстяная кофта и юбка, хотя мама рассказывала, что обычно она предпочитает сидеть дома в халате. Друзей у бабушки не было, ей никто не звонил, так к чему ей наряжаться?

— Без сахара, пожалуйста.

— Твоя мать забыла купить мне мое любимое печенье с инжиром. Принесла только средства, улучшающие пищеварение.

Бедная мама никогда не могла купить то, что нужно.

— Спасибо, я не хочу печенья.

Я аккуратно отпила глоток чая, изо всех сил стараясь, чтобы пепел, плавающий на поверхности, не попал в рот.

Стену над буфетом украшали фотографии в одинаковых дешевых пластиковых рамках: дедушка Колквитт, умерший давным-давно, добродушный мужчина с буйной растительностью на лице, всевозможные свадебные церемонии, включая мою и Труди, множество снимков, на которых были изображены дети Камеронов в школе — счастливые лица с широкими лживыми улыбками.

— В квартире Фло есть фотография моего отца, еще ребенком, вместе с матерью — моей второй бабушкой, — сказала я. Дома редко упоминали его родителей. Я знала только, что его отец был моряком, а мать умерла, когда отцу исполнилось двадцать.

— Вот как? Твоя вторая бабушка, Эльза, была моей лучшей подругой. — Тонкие желтые губы слегка дрогнули. — Как там вообще, в квартире Фло?

— Хорошо. — Я улыбнулась. — Вчера я нашла там счета за газ, датированные тысяча девятьсот сорок первым годом. — По крайней мере, это свидетельствовало о том, что я предприняла какие-то усилия навести там порядок.

— Она въехала туда в тысяча девятьсот сороковом, — сообщила бабушка. — В ноябре. — Голос ее был на удивление мягким, если учесть, что говорила она о своем заклятом враге. — Перед самым Рождеством. И только много позже мать узнала, что миссис Фриц уехала в Ирландию, оставив ее одну-одинешеньку в этом большом доме.

— Фриц? — Фамилия показалась мне знакомой.

— Мистеру Фрицу принадлежала прачечная, в которой она работала. Во время войны его поместили в лагерь для перемещенных лиц.

— Там есть снимок Фло на фоне прачечной. — В припадке щедрости я спросила: «Хочешь, я отведу тебя туда?» Фло перевернулась бы в могиле, если бы узнала, но бабушка выглядела такой несчастной.

— В прачечную? — Сморщенная челюсть отвисла от удивления. — Да ее снесли сто лет назад, девочка.

— Я имела в виду квартиру Фло. Я сейчас еду туда, там нужно кое-что сделать, — добродетельно сказала я. — Я отвезу тебя домой на автомобиле.

Бабушка категорически покачала головой.

— В Токстет я ни за что не поеду. Там убили человека всего лишь на прошлой неделе, закололи ножом прямо на тротуаре. Теперь даже в центре города небезопасно. У женщины, которая ходит со мной в церковь, сорвали с шеи золотую цепочку, когда она шла по предместью Сент-Джон. С ней едва не случился сердечный приступ. — Она посмотрела на меня испуганными глазами. — Мы живем в ужасном мире, Миллисент.

— Фло прожила в Токстете большую часть своей жизни, и с ней не случилось ничего плохого. — Я вспомнила, как неделю назад мой отец говорил примерно то же самое. — И Бел живет неподалеку. Она часто приходит.

— Бел?

— Подруга Фло.

— Я знаю, кто такая Бел, — горько произнесла бабушка. — Я встречалась с ней один раз, когда она была еще молодой. Она даже не потрудилась сообщить мне о смерти нашей Фло!

— Может быть, она не знала твоего адреса.

— В телефонной книге Ливерпуля не так уж много миссис Колквитт. Кроме того, кое-кто знал, как со мной связаться, не так ли? Вот только они сделали это слишком поздно.

— Извини меня, бабушка, — неловко сказала я. Я поставила на столик чашку с блюдцем; осадок был серым от пепла. — Мне уже пора идти. Не забудь посмотреть фильм.

— Лучше бы ты не приходила, — безжизненным голосом произнесла бабушка. Она выудила из пачки очередную сигарету. — Ты разворошила воспоминания, которые я считала давно забытыми.

— Извини меня, — снова повторила я. А ведь пришла-то я только потому, что мне сказали, будто она хочет меня видеть.

— Я думаю, ты сама найдешь дорогу.

— Конечно. До свиданья, бабушка.

Ответа не последовало. Я закрыла дверь и сбежала по каменной лестнице, стены которой сплошь покрывали небрежно нацарапанные рисунки. Пока я ехала в Токстет, перед моим взором по-прежнему стояла несчастная непреклонная женщина, курящая сигареты одну за одной.

Я припарковалась на площади Уильяма. Пока я шла к квартирке Фло, Чармиан и Бел, должно быть, заметили меня, потому что встретили меня на ступеньках в подвал. Чармиан помахала бутылкой вина, и на душе у меня полегчало.

— Привет! — крикнула я, ускоряя шаг. Я сразу же забыла о бабушке, и у меня возникло странное чувство, будто я и есть Фло, возвращающаяся домой к своим друзьям.

…Похоже, стук в дверь мне не приснился. Рядом со мной лежал Том О'Мара и ничего не слышал. Я почти выпала из кровати, натянула на себя халат Фло и поспешила к двери, прежде чем тот, кто стоял за нею, не разнес ее на куски. В гостиной шум казался еще оглушительнее. В любую минуту могли появиться Чармиан или Герби, чтобы узнать, что случилось.

— Кто там? — сердито заорала я. Должно быть, это какой-нибудь пьяница ошибся адресом. Затуманенным взором я посмотрела на часы — десять минут третьего — и подумала, не следует ли мне разбудить Тома.

Стук прекратился.

— Это Джеймс. Впусти меня.

Джеймс! В одно мгновение сон улетучился, и я прижалась к двери.

— Уходи, Джеймс, пожалуйста.

— Я не собираюсь уходить. — Он снова забарабанил по двери. — Впусти меня!

— Я не желаю тебя видеть, — заорала я, но он почти наверняка не расслышал меня из-за шума. Вдалеке взвыла полицейская сирена. Опасаясь, чтобы кто-то из соседей, разбуженных шумом, не вызвал полицию, я открыла дверь.

— Ты не… — начала я, когда Джеймс, с дикими глазами, распространяя сильный запах перегара, вломился в комнату, — войдешь.

Слишком поздно. Я включила верхний свет. Комната Фло выглядела совсем по-другому, когда каждый уголок заливал яркий свет.

Джеймс стоял посреди комнаты. Я никогда не думала, что он способен на столь сильное проявление гнева. Я сжалась перед ним, дрожа от ужаса, сердце у меня бешено колотилось. Его лицо, шея, кулаки распухли так, будто он готов был взорваться в любую минуту.

— Черт бы тебя побрал, в какие игры ты играешь со мной? — гневно спросил он.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — примирительно ответила я, подавляя собственный гнев, чтобы не провоцировать его еще больше.

Он в ярости уставился на меня, как будто я была самой глупой женщиной на свете.

— Я торчал у твоей квартиры с пяти часов, ожидая тебя, — выпалил он. — Ближе к полуночи я решил пойти сюда, но я не помнил чертов адрес. Я все ездил, ездил вокруг, пока наконец не нашел эту квартиру.

Я не знала, что сказать, поэтому промолчала. Снова подумала о том, чтобы разбудить Тома, и снова сочла это плохой идеей. Я намеревалась разобраться с ситуацией своими силами: с Томом дело могло принять более неприятный оборот. Джеймс начал расхаживать взад и вперед, размахивая руками, лицо его смертельно побледнело.

— На прошлой неделе, после того, как ты меня выгнала, я подумал: дам ей время до воскресенья, и все. Если она не позвонит, все кончено. — Он внезапно остановился, его раскрасневшееся лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. — Ты ведь не позвонила, правда? Тебе совершенно наплевать, как я там. — Он мастерски изобразил мою интонацию, что, похоже, входило в привычку у всех мужчин, которых я знала. — «Я принимаю душ и надеюсь, что к тому времени, когда я выйду, тебя уже не будет». И я ушел, как послушный маленький мальчик. А потом ждал, что ты позвонишь мне, но ты явно вознамерилась позволить мне уйти из твоей жизни, как будто меня не существовало.

— Джеймс. — Я взяла его за руки в надежде успокоить. Полицейская сирена взревела еще раз на главной дороге, значит, автомобиль направлялся явно не на площадь Уильяма. — Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты сказал, что все будет кончено, если я не позвоню. Может, это лучше всего?

— Но я люблю тебя! Неужели ты не можешь понять своей глупой головой, как сильно я люблю тебя? — Глаза его сузились. — Знаешь, всю жизнь девушки вешались мне на шею. Но я не поддавался, как они выражались. Но ты, наглая и спесивая маленькая сучка из Киркби, ты — единственная, кого я полюбил и на ком я хочу жениться. Как ты посмела оттолкнуть меня?

Этого не могло быть! На мгновение я закрыла глаза, а потом тихо сказала:

— Я не люблю тебя, Джеймс.

Его голубые глаза засверкали. Он занес надо мною свой огромный кулак, готовый обрушить его на меня.

У меня все поплыло перед глазами. Я снова ощутила себя маленькой девочкой, снова захотела стать невидимой, я ждала, склонив голову, когда на меня обрушится удар. Не было никакого смысла убегать, потому что куда бы я ни пошла, где бы я ни спряталась, мой отец все равно найдет меня, и тогда наказание будет более суровым. Мне захотелось заплакать, потому что такова была моя судьба.

Удара не последовало. Головокружение прошло, мир вокруг снова обрел реальные черты. С тем периодом моей жизни было покончено. Я сделала шаг назад. Джеймс по-прежнему стоял, подняв кулак.

— Господи! Что со мной? — ужаснулся он.

— Какого черта, что здесь происходит? — Из спальни вышел Том О'Мара с голым торсом, застегивая на ходу брюки.

Лицо Джеймса стало пепельно-серым, плечи вдруг поникли.

— Как ты могла, Милли? — прошептал он.

Том не был таким высоким, как Джеймс, не отличался он и крепким телосложением, но прежде, чем я успела сообразить, что происходит, он одной рукой заломил Джеймсу руку за спину, другой схватил его за шиворот и грубо потащил к двери. Несмотря на недавнее поведение Джеймса, меня поразила неприкрытая жестокость этой сцены.

— Не надо, — вскрикнула я.

Дверь с грохотом захлопнулась. Потом я услышала, как Джеймс, спотыкаясь, поднимается по бетонным ступенькам. Я включила лампу, выключила верхний свет, уселась посередине дивана Фло, обхватив себя обеими руками и дрожа.

— В чем дело? — спросил из-за моей спины Том.

— А ты не догадался?

— Разве ты не сказала ему обо мне?

— Речь о тебе и не шла до тех пор, пока ты не появился, — вздохнула я.

Том уселся на диван рядом со мной и поставил стакан шерри на кофейный столик.

— Пей! — скомандовал он. — Это тебе поможет. Фло всегда пила шерри, чтобы успокоить нервы.

Невольно я улыбнулась.

— У меня создается впечатление, что Фло пила шерри по различным поводам.

Он дружески обнял меня. Впервые я не растаяла оттого, что он прикоснулся ко мне.

— Ну, так в чем там дело с этим парнем, которого я выставил? Это тот, с которым ты была на вечеринке?

— Да, но никакого «дела» нет. Он любит меня, а я не люблю его, вот и все. Теперь, когда он увидел тебя, ему станет еще хуже.

Я одним глотком выпила полстакана шерри. Слава Богу, Том оказался здесь. Даже если бы Джеймс успокоился, избавиться от него было бы сложно. Я подумала о том, как он едет домой, пьяный как сапожник. И во всем виновата я. В ту же секунду, когда он впервые заявил, что любит меня, я должна была ему объяснить, что не люблю его. Но ведь дело не в этом! Проблема Джеймса в том, что он избалован и испорчен, слишком привык к тому, что девушки сами бросаются ему на шею, и не может понять, что в этот раз его роковая привлекательность сыграла с ним злую шутку. Я отпила еще шерри, чувствуя тяжелую руку Тома у себя на плече. Надо было позволить ему ударить меня. Я просто стояла и смотрела. Мне и в голову не могло прийти, что Джеймс способен на такое. Он всегда был таким нежным. Я смотрела на лампу, ожидая появления девушки в красной шубке, и ненавидела Джеймса за то, что он принес страх и насилие в то место, которое я полюбила, где всегда чувствовала себя в полной безопасности. Я поклялась больше никогда не видеться с ним.

— Тебе лучше? — спросил Том. — Ты перестала дрожать.

— Намного лучше. — Я потерлась головой о его плечо. — У тебя было счастливое детство?

— Ничего себе вопрос! — Он немного подумал. — Пожалуй, да. Если учесть, что Фло здорово помогла мне.

— Каким был твой отец?

— Мой отец? О, он был добродушным стариканом. Никто с ним толком не считался, он всегда оказывался козлом отпущения — для бабушки, для моей матери и для меня, даже для компании, на которую работал. — Голос его стал жестким. — Вот почему я поклялся, что, когда вырасту, буду сам себе хозяином.

— А где твоя мать?

Он беспечно пожал плечами.

— Понятия не имею. Она сбежала, когда мне было лет пять. Свалила с каким-то парнем.

Я похлопала его по колену.

— Мне очень жаль.

— Не стоит, — равнодушно ответил он. — Насколько я могу судить, хорошо, что она убралась. — Он поцеловал меня в ухо. — А как насчет тебя?

— Что насчет меня?

— Ты была счастлива — как это ты выразилась? — в детстве?

— Иногда мне хочется родиться заново и начать все сначала.

— Ну, это же невозможно. Ты здесь и сейчас, и ничего изменить нельзя.

— Это инициалы твоей жены? — Я провела пальцем по вытатуированному сердцу у него на груди.

— Нет. Клэр все время уговаривает меня вывести татуировку. Это можно сделать лазером.

— У тебя есть дети?

— Две девочки, Эмма и Сюзанна. — Он приподнял брови, и я почувствовала, что в нем нарастает раздражение. — Это что? Допрос третьей степени?

— Я просто хотела узнать о тебе хоть что-нибудь, вот и все.

— Зачем? — холодно поинтересовался он.

С той же холодностью я ответила:

— Мне показалось, что было бы неплохо что-то узнать о человеке, с которым я спала всю неделю. — Я взглянула на него. — Неужели тебе ничего не хочется узнать обо мне?

— Ты классно трахаешься, а остальное меня не волнует.

Я оцепенела, потом отстранилась.

— Тебе обязательно нужно быть таким грубым?

Он притянул меня к себе.

— Чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше, понятно? — напряженно прошептал он. — Я могу быть грубым, но я не дурак. Я всегда серьезно относился к клятве, которую дал при вступлении в брак. Я люблю своих детей и не хочу испортить отношения с Клэр. — Он развернул меня, так что я оказалась лежащей у него на коленях, и развязал пояс моего халата. — Давай оставим все как есть. Если мы узнаем друг друга поближе, это может оказаться опасным.

Прикосновение его рук воспламеняло меня. Я сказала себе, что не собираюсь влюбляться в такого человека. Но он пробудил во мне чувства, которые спали до его появления. Его губы встретились с моими, и мы скатились на пол. Удовольствие, которое мы доставляли друг другу, было болезненно острым, и в какой-то момент, когда я почти потеряла голову от наслаждения и восторга, описать которые невозможно, я могла бы поклясться, что выкрикнула:

— Я люблю тебя!

Хотя, может быть, это был Том?

Ранним утром он перенес меня в спальню. Я делала вид, что сплю, пока он подоткнул вокруг меня одеяло и стал одеваться. И только когда щелкнул замок входной двери, я села на постели.

— Ты когда-нибудь попадала в такую историю, Фло? — спросила я. — Если судить по твоему бюро, то ты вела очень размеренную, порядочную, строгую жизнь.

До начала рабочего дня оставалось еще много времени, но я все равно встала, набрала немного воды в ванну и ополоснулась, чтобы проснуться окончательно. Сделала себе кофе в микроволновой печке и отнесла его в гостиную, где попыталась, впрочем безуспешно, отвлечься. Но стоило мне избавиться от мыслей о Томе О'Мара, как его место занимал Джеймс, за которым следовали мать, Алисон, Деклан, Труди — интересно, о чем это моя сестра не могла поговорить с Колином?

Мои мысли снова вернулись к Тому, когда я заметила, что восходящее солнце светит через окошко в задней стене и стены маленького дворика отливают розовым. Я никогда не вставала так рано, и оказалось, это замечательно.

До сих пор я не выходила во дворик. Я вышла наружу, спрашивая себя, могла ли здесь летним утром сидеть Фло со своей первой чашкой чая, как я у себя на балконе. Черный кот без опаски посмотрел на меня со стены и любезно позволил погладить себя по спинке. Деревянная скамейка покрылась плесенью, краску с нее следовало ободрать, и анютины глазки в цветочных горшках уже засохли. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда над стеной возникла чернокудрая непричесанная голова.

— Привет, — весело улыбнулся Питер Максвелл. — Помните меня? Мы встречались на прошлой неделе на вечеринке у Чармиан.

— Конечно! Вы сказали, что живете по соседству. Что вы здесь делаете в такую рань? — Я видела его только до плеч и, похоже, на нем была тенниска без рукавов.

Он напряг бугры мускулов на руке.

— Я занимаюсь каждое утро. Через минуту я отправляюсь на пробежку. — Он подмигнул. — Можете составить мне компанию, если хотите.

— Вы шутите!

Он положил руки на стену и сочувственно спросил:

— С вами все в порядке?

— Разве я плохо выгляжу?

— Вы выглядите великолепно, я даже без очков вижу. Просто прошлой ночью я слышал в вашей квартире какой-то шум. Я уже собрался спуститься к вам, но все стихло.

— Это был пьяница, — небрежно ответила я. — Я быстро избавилась от него.

— Кстати, я хотел бы извиниться за Шарон.

— Кто такая Шарон?

— Моя подруга — бывшая подруга. Я выдал ей по первое число за то, что она утащила меня, когда я танцевал с вами на вечеринке.

— Я не обратила внимания.

Он выглядел раздосадованным.

— А мне так понравилась наша милая болтовня. И мне показалось, что вам тоже.

— Ну, в общем, да, — призналась я.

— У меня есть лишний билет на школьный концерт в декабре. Я подумал, может быть, вы пойдете со мной?

Я скорчила гримасу.

— Ненавижу школы.

— Я тоже, но все по-другому, когда вы взрослая. Никто не будет проверять вашу грамотность или требовать назвать дату сражения при Ватерлоо. Пойдемте, — принялся он меня уговаривать, — это «Рождественская песнь» Чарльза Диккенса. Я бы очень хотел, чтобы вы ее послушали.

— Почему?

— Потому что вы знали меня как Слабака, а я хочу, чтобы вы увидели во мне Питера Максвелла, магистра наук, учителя экономики, гениального драматурга — это я написал сценарий для «Рождественской песни» и перенес ее действие в наши дни. Знаете, — горячо сказал он, — если вы пойдете на концерт, мы посмотрим пьесу вместе, а потом обсудим ее. Тогда мы сможем доказать друг другу, что мы чего-то добились в жизни.

Я улыбнулась.

— Разве я могу отказаться?

Все еще улыбаясь, я вернулась в комнату. Питеру Максвеллу удалось развеселить меня. Мы оба прошли через мясорубку и умудрились уцелеть. Я начала было закрывать крышку бюро Фло, которое оставалось в неприкосновенности с той ночи, когда появился Том с китайской едой, и остановилась на полпути.

Уцелели? Так ли это на самом деле? До этого момента я никогда не думала, что мне удастся преодолеть и забыть трагедию своего детства. Я думала, что раны, нанесенные мне, Труди и Деклану, не заживут никогда. Но, вероятно, зловещая тень отца отступала в прошлое и, может быть, настанет день, когда она перестанет нависать надо мной. Когда-нибудь мы втроем действительно вздохнем с облегчением и скажем себе, что мы выжили и уцелели.

Я решила больше не забивать себе голову подобными мыслями в такое замечательное утро. Перенесла стул к бюро и вытащила из него толстую пачку писем, перехваченную резинкой. Она почти сгнила, а когда я попыталась ее снять, лопнула.

Площадь Уильяма начала пробуждаться навстречу новому дню: одни машины отъезжали, другие занимали их место; мимо подвального окна кто-то торопливо шагал; дети визжали и вопили по дороге в школу, футбольный мяч перелетел через перила и с громким стуком упал в мусорную корзину. Но я едва обращала внимание на эти звуки. Письма Фло поглотили меня полностью. И только вложив последнее письмо в конверт, я вспомнила, где нахожусь. Письмо было одним из многих, написанных одним и тем же человеком, Джерардом Дэвисом из Свонси, и в нем он в очередной раз умолял Фло выйти за него замуж. «Я люблю тебя, Фло. И всегда буду любить. Такой, как ты, больше нет».

В других письмах было примерно то же самое. Это были любовные письма от разных мужчин, адресованные Фло, и, судя по тону некоторых из них, отношения между ними были далеко не платонические.

И Бел смела утверждать, что Фло вела жизнь святой!

Я вспомнила таинственные счета из гостиницы на острове Мэн.

— Держу пари, в свое время ты была еще той штучкой, Фло Клэнси, — прошептала я.

ФЛО

1


1941


— Ах, Фло, ты в жизни не догадаешься! — Салли плюхнулась на диван. — Наконец-то наша Марта окрутила Альберта Колквитта. Они поженятся в день Святого Патрика.

— Всего через две недели! — Фло села рядом с сестрой, и они залились смехом. — Как же ей это удалось?

Салли понизила голос, хотя во всем доме, на всех пяти этажах, не было ни души и подслушать их никто не мог.

— Думаю, она его соблазнила, — драматично прошептала она.

— Что?! — воскликнула Фло, смеясь еще громче. — Да ты шутишь!

— Нет, Фло, честное слово, — убеждала ее Салли, выпучив глаза. — Однажды ночью, когда мы легли спать, Марта встала. Я ничего не сказала, и она, должно быть, подумала, что я сплю. Я думала, она пойдет в туалет, но она села у туалетного столика и принялась расчесываться. В окно светила луна, и я видела ее так же отчетливо, как сейчас вижу тебя. — Салли задумчиво нахмурилась. — Я еще подумала, почему это она не накрутила бигуди или не намазалась кольдкремом. И еще: она надела розовую ночную рубашку — знаешь, которую ей подарила Эльза Камерон на двадцать первый день рождения. Фло, ты слушаешь меня?

— Да, да, я слушаю, — Фло хотелось поторопить сестру, которая слишком затягивала свой рассказ. — И что же дальше?

— Она просто исчезла.

— Что ты имеешь в виду — просто исчезла? Ты хочешь сказать, она испарилась прямо у тебя на глазах?

— Ну, нет, конечно. Она вышла из комнаты, и ее не было очень долго. Я уснула, не дождавшись ее.

— И это все? — сказала Фло разочарованно. — Не знаю, с чего ты взяла, что она соблазнила Альберта. Может, она просто задремала в туалете. Со мной такое случалось, и тоже посреди ночи.

— В таком случае почему она не накрутила бигуди? Почему кремом не намазалась? А эту ночную рубашку она хранила в своем нижнем ящике. И это еще не все, — закончила Салли торжествующе. — Она не надела очки.

Кажется, это обстоятельство послужило окончательным доводом в пользу предположения Салли. Тут уж было не до смеха.

— Какая же она все-таки коварная, если так поступила, чтобы заполучить Альберта, — серьезно сказала Фло. — Не многие мужчины смогли бы устоять, если бы девушка забралась к ним в постель. А потом она пристыдила его, и теперь он вынужден жениться.

Салли понимающе кивнула с видом опытной женщины, хорошо осведомленной о слабости мужской воли, когда дело доходит до секса.

— Мужчины такие слабые, — согласилась она. — Так или иначе, пока не закончится война, Марта и Альберт будут жить у нас дома. Мама сказала, что ждет тебя на свадьбу.

— В таком случае, мама будет разочарована. — Даже если бы она не имела ничего против сестры, все равно она чувствовала бы себя не в своей тарелке, зная, что Альберт сделал предложение сначала ей, а Марту он выбрал уже после нее — если у него вообще был выбор. Но Фло решила написать ему небольшую записку. После его предложения Фло, пока жила на Бернетт-стрит, старалась никогда не оставаться с ним наедине. Он не знал всей правды о том, что произошло с ребенком, но был для нее болезненным напоминанием о том, что ей не следовало отвергать его. На прошлой неделе ее сыну исполнился год. Она отправила открытку, в которой написала просто: «Хью от Фло». Но открытка вернулась обратно.

Салли вздохнула:

— Должно быть, она в отчаянии. Бедная Марта.

— Бедный Альберт, — цинично поправила сестру Фло.

Он был невероятно застенчив, этот молодой моряк. Сейчас он стоял перед ней с красным от смущения лицом. Она заметила, что весь вечер он не сводил с нее глаз.

— Потанцуете со мной, мисс?

— Конечно. — Фло подняла руки, и он неуклюже обхватил ее. За весь вечер он первый раз осмелился выйти на танцплощадку.

— Я не очень хорошо танцую, — запинаясь, произнес он, наступив ей на ногу.

— Учиться нужно, — сказала она с упреком. — Всем военным нужно учиться танцевать. Это же вальс, самый легкий танец. Вам придется бывать в разных местах, в разных городах, а танцы — самый лучший способ знакомиться с девушками.

Он судорожно глотнул и с отчаяньем произнес:

— Вряд ли мне встретится много таких девушек, как вы. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вы здесь самая красивая?

— Почему же я должна обижаться, если вы говорите такие приятные вещи? Как вас зовут?

— Джерард Дэвис. Я из Свонси.

— Очень приятно, Джерард. Меня зовут Фло Клэнси.

— Очень приятно, Фло.

Это всегда начиналось более или менее одинаково. Она всегда выбирала застенчивых парней, которые обычно (хотя и не всегда) оказывались очень молоды. Джерарду было на вид лет восемнадцать-девятнадцать, и это означало, что он покинул родной дом совсем недавно и скучает по своей семье.

Когда вальс закончился, Фло помахала перед лицом ладонью и сказала:

— Уф! Как здесь жарко.

Фло знала почти наверняка, что сейчас он предложит купить ей какой-нибудь напиток. Он поспешил воспользоваться представившейся возможностью, и она выбрала самый дешевый — лимонад. Они сели в углу танцевального зала, и она стала расспрашивать его о родителях, о том, чем он зарабатывал на жизнь до призыва в армию.

У его отца был небольшой земельный участок, а мать работала в магазине, продавая выращенные ими овощи. У него было две сестры, обе старше его, и вся семья гордилась, когда он сдал экзамены на стипендию и пошел в среднюю школу. Менее трех месяцев назад его прямо из школы призвали на флот, и он понятия не имел, чем будет заниматься, когда закончится война. Фло обратила внимание, что у него мягкие белые руки, а над верхней губой едва начали пробиваться усы. Было нетрудно понять, что еще совсем недавно он был просто школьником. Его широко распахнутые карие глаза смотрели совершенно бесхитростно. Он почти ничего не знал о жизни, но ему предстояло идти сражаться за свою страну на самой худшей из войн в истории человечества. При этой мысли у Фло сжалось сердце.

Выпив лимонад, они вернулись на танцплощадку. Фло почувствовала, что он начал держаться увереннее, потому что рядом с ним девушка, и эта уверенность все возрастала.

В половине двенадцатого Фло сказала, что ей пора домой.

— Я должна вставать на работу на рассвете.

— В прачечную?

— Да. — Фло уже успела довольно много рассказать о себе. Она слегка вздрогнула. — Я живу недалеко, но идти домой, когда в городе полностью отключают свет, очень страшно.

— Я провожу тебя, — с поспешной готовностью предложил он, и Фло заранее знала, что он скажет это. На самом деле возвращаться домой во время затемнения она вовсе не боялась.

На улице она взяла его под руку, чтобы в темноте не потерять друг друга.

— Ты долго будешь в Ливерпуле?

— Нет, завтра мы отплываем. Куда — я не знаю. Это военная тайна. — Она почувствовала, как его тонкая мальчишеская рука сжала ее руку, и подумала, что он боится. А кто бы не испугался на его месте, зная о потопленных кораблях и о смертях таких же молодых парней, как он сам?

Когда они пришли к ней домой, Фло приготовила ему чаю и какую-то еду — он был так голоден, что мгновенно проглотил два толстых бутерброда с сыром.

— Я, наверное, пойду… Пора возвращаться на корабль. — Он застенчиво посмотрел на нее. — Это был очень приятый вечер, Фло. Мне действительно было очень хорошо.

— Мне тоже.

У двери он остановился, страшно покраснел и, запинаясь, пробормотал:

— Фло, можно, я тебя поцелую?

Она ничего не ответила, просто закрыла глаза и с готовностью подставила губы. Его губы нежно коснулись ее рта, руки обвили талию. Фло обняла его за шею и прошептала: «О, Джерард!» Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче. Она не возражала, когда его руки неумело и нерешительно нащупали ее грудь. Она знала, что это может случиться. Это случалось почти всегда.

Спустя полчаса Джерард Дэвис встал с кровати Фло.

— Можно, я буду тебе писать? — попросил он, когда снова натянул свою форму. — Хорошо, когда тебя ждет девушка.

— Я бы очень этого хотела, Джерард.

— А можно с тобой встретиться, когда я снова буду в Ливерпуле?

— Конечно, милый. Но в любом случае не появляйся без предупреждения. — Она беспокоилась о том, чтобы одновременно не появилось больше одного из ее молодых любовников. — Хозяйка будет очень недовольна. Я дам тебе телефон прачечной, и ты сможешь предупредить меня заранее.

— Спасибо, Фло. — Затем он с благоговением произнес: — Это был самый чудесный вечер в моей жизни.

Джерард Дэвис был седьмым парнем, с которым она переспала. Фло серьезно считала, что вносит вклад в победу над врагом. Благодаря Томми О'Мара она узнала, что заниматься любовью — самая восхитительная вещь на свете, и хотела поделиться своим опытом с несколькими застенчивыми молодыми людьми, которым предстояло воевать за свою страну. Ее сердце переполняли чувства, когда она думала о том, что они пойдут сражаться и, возможно, даже погибнут, унося с собой воспоминание о том чудесном времени, которое они провели с Фло, красивой молодой женщиной из Ливерпуля, благодаря которой чувствовали себя такими особенными.

Для Фло важно было не забеременеть. Она как бы между прочим спросила у Салли, как предохраняются они с Джоком.

— Пользуемся презервативами. Их выдают морякам. Думаю, их можно купить и в аптеке, но не уверена. — Салли усмехнулась. — А тебе это зачем?

— Да так, просто интересно.

Фло даже представить себе не могла, что она пойдет в аптеку покупать презервативы, поэтому она вставляла губку, пропитанную уксусом. Однажды она слышала, как женщины в прачечной говорили, что это самый безопасный способ. Но Фло не оставляло ощущение, почти уверенность, что она уже никогда не будет иметь детей. Когда у нее забрали ее мальчика, способность рожать как бы увяла, сошла на нет.

Сразу после свадьбы Марты пришло письмо от Бел, где она сообщила, что ждет ребенка. «Естественно, я буду уходить из ВТС, — писала она. — Боба переводят в Северную Африку, поэтому я скоро вернусь в Ливерпуль. Мне надо будет найти какое-то жилье. Может быть, я смогу помочь тебе в прачечной, если будет какая-нибудь сидячая работа».

Фло сразу же ответила, что будет очень рада принять Бел у себя, пока она не подыщет жилье, и при необходимости сама придумает для нее сидячую работу в прачечной. Она купила две унции шерсти, чтобы связать детскую кофту, но в апреле пришло еще одно письмо. Бел писала, что у нее случился выкидыш. «Ты представить не можешь, Фло, что значит потерять ребенка. Я остаюсь в ВТС, хотя я так мечтала жить на площади Уильяма и работать в этой знаменитой прачечной».

Незаконченное вязание пришлось отложить. Как много потрачено времени на изготовление детских вещей, которые никто никогда не будет носить, печально думала Фло. Она написала Бел: «Я бы никогда не хотела этого узнать, но я могу представить, как это больно — потерять ребенка».

Фло гордилась тем, как она управляется с прачечной уже четыре месяца — с тех пор, как Стелла Фриц вернулась в Ирландию. Кроме сестер-близнецов Холбрук теперь у нее работали две молодые матери-подруги, каждая по полдня. Лотти приходила в полдень вместе с несколькими крепкими карапузами в большой черной коляске, а Мойра забирала их домой. Чернорабочей она взяла Пегги Льюис, женщину ростом всего метр сорок. Ей приходилось уходить пораньше, чтобы успеть приготовить поесть трем своим парням, работавшим в доках и приходившим домой голодными, как волки, готовые съесть даже мебель, если не было еды.

Когда мальчишка-разносчик Джимми Кромер, нахальный, но надежный сорванец, сказал, что он увольняется, потому что ему предложили работать со строителями и будут платить на пять шиллингов в неделю больше, Фло немедленно повысила ему зарплату на десять шиллингов. Джимми пришел в восторг:

— А если я останусь, можно, я сделаю на своей коляске надпись «Прачечная Уайта»?

— Конечно, дорогой. Если сможешь написать красиво и без ошибок.

Каждую пятницу Фло просиживала в конторе, разбираясь с финансами. Она откладывала зарплату, а остаток относила в банк. Обычно бывало несколько чеков от крупных клиентов. Она переводила все на счет Фрицев, а затем составляла отчет, в котором точно указывала, сколько денег получено и сколько потрачено, и посылала этот отчет Стелле Фриц в графство Керри. Внизу она обычно приписывала небольшое сообщение: в прачечной все нормально, с домом никаких проблем, мойщик окон по-прежнему приходит раз в месяц и вообще все в порядке. Она хранила все свои личные счета от газовой и электрической компаний со штампами «Оплачено» на тот случай, если возникнут какие-то недоразумения.

Стелла не раз признавала, что Фло приходится напряженно работать, чтобы поддерживать бизнес и присматривать за домом. Наверное, сама Стелла очень занята тем, что дышит здоровым чистым воздухом и поглядывает в окно, думала Фло. В отсутствие начальства, которое могло бы и возразить, она сама повысила себя в должности — она вспомнила о хранившемся в конторском шкафу белом халате управляющей с красной вышивкой на нагрудном кармане. Он находился там всегда, сколько она помнила, вместе с другими старыми вещами, которые заказчики забыли забрать.

— Ты выглядишь потрясающе, дорогая! — воскликнула мама. Она часто заходила в прачечную по дороге на работу или с работы. — Управляющая в двадцать лет! Кто бы мог подумать! — Фло изо всех сил старалась не загордиться.

— Кстати, я вспомнила, — продолжала мама, — мы тут на днях говорили о тебе. Через две недели — восьмого мая, — твой день рождения. Двадцать один год. Марта и Сал отмечали свои дни рождения. Мы должны хотя бы скромно отпраздновать и твой, выпить за твое здоровье и все такое. Ты не против, дорогая?

— И где мы будем праздновать мой день рождения?

— Дома, конечно, где же еще, милая?

Фло упрямо покачала головой.

— Мам, я не приду домой, пока там Марта.

— Ох, дорогая моя! — На мамином лице отразилось огорчение и раздражение. — Когда же закончится эта твоя вражда с Мартой? Она все-таки ждет ребенка. Не могу дождаться рождения первого внука, — бестактно добавила она, как будто Хью О'Мара никогда не существовал.

— Мам, Салли говорила мне о ребенке, и между мной и Мартой не вражда. Я не знаю точно, что это такое.

— Тебе надо будет как-нибудь поговорить с нею.

— Я не буду говорить с ней. — Фло подумала о Хью. Потом она подумала о том, что никто никогда не заберет ребенка у Марты и не отдаст его «уэльской ведьме». — Я никогда в жизни больше не буду говорить с Мартой, — неожиданно заявила она.

Мама сдалась.

— Как же быть с твоим днем рождения?

— Вы с Салли можете прийти на площадь Уильяма. Я приглашу женщин из прачечной, куплю бутылку хереса, приготовлю бутерброды. Можно выпить за мое здоровье и там.

Салли рассказывала, что, став членом семьи, которую он так полюбил, Альберт выглядит довольным.

— Он начал называть маму «мамой», и она немного смущается — ведь она на два года младше его! Он все время спрашивает о тебе, Фло. Он не может понять, почему ты никогда не приходишь.

— Скажи ему, что я не выношу его жену, — предложила Фло. — Как там ее светлость привыкает к семейной жизни?

— Все, что ей было нужно, — это обручальное кольцо и «миссис» перед фамилией. Ходит по дому как кошка, которая наелась сметаны.

Теперь, когда Альберту предстояло стать отцом, его радость не знала границ. Фло радовалась за него: он хороший человек, заслуживший счастье. Но когда речь заходила о Марте, она чувствовала только горечь.

Часто во время обеденного перерыва или по пути домой она шла по Клемент-стрит, но никогда не встречала Нэнси, а возле дома номер восемнадцать никогда не оказывалось коляски. Однажды ей показалось, что она услышала доносящийся оттуда плач ребенка, но, должно быть, у нее просто разыгралось воображение.

В прачечной все очень обрадовались приглашению на день рождения Фло.

— Слишком многого не обещаю, — предупредила она, — во-первых, не будет мужчин.

— Мы не возражаем, — хором сказали Дженнифер и Джоанна Холбрук.

— Мой муж не отпустил бы меня, если бы были мужчины, — заметила Мойра. Муж Лотти был в армии. Но она чувствовала бы себя неверной женой, если бы пошла на вечеринку, на которой будут мужчины.

— А меня это вообще не волнует, — сказала Пегги откуда-то из облака пара. — Мне мужиков и дома хватает. Можно спросить у Джимми Кромера, не хочет ли он составить нам компанию.

— Я не собираюсь идти на вечеринку, на которой будут одни замужние старухи, — возмущенно сказал Джимми.

— Я не старая и не замужем, — напомнила Фло.

Джимми бросил на нее сладострастный взгляд, казавшийся чересчур зрелым для пятнадцатилетнего подростка.

— А ты потом пойдешь со мной?

— Я такими вещами не занимаюсь!

— В таком случае, я не пойду на твой день рождения.

Первая неделя мая прошла в непрерывных воздушных налетах, более жестоких, чем те, которые город испытал до сих пор. Все эти дни казалось, что «Люфтваффе» задались целью стереть Ливерпуль с лица земли. Фло решила, что отметить день рождения ей так и не удастся. К восьмому мая никого не останется в живых, ни одно здание не уцелеет, думала она. По вечерам она оставалась дома, опасаясь, что во время танцев начнется налет и ей действительно будет очень страшно возвращаться домой одной. Лежа в постели, накрывшись с головой одеялами, она слушала, как скрежещет, содрогаясь, дом, как бомбы со свистом летят вниз, как вздрагивает земля, хотя самый страшный урожай жертв собирали бомбы на парашютах, опускавшиеся угрожающе тихо. Жутко звенели колокола пожарных машин, которые носились по городу, пытаясь потушить сотни пожаров, озарявших небо кроваво-красным заревом.

На следующее утро, измученная, но невредимая, Фло шла на работу. Общественный транспорт практически не работал, и ей приходилось осторожно идти по усыпанным осколками тротуарам, минуя печальные руины бывших достопримечательностей, проходить по маленьким улочкам с зияющими провалами, где еще накануне стояли дома. В воздухе, как черные траурные конфетти на похоронах, носились обрывки обуглившейся бумаги.

Всем работникам прачечной каким-то чудом удавалось уцелеть. Они приходили на работу и с ужасом рассказывали друг другу о событиях прошедшей ночи: о том, как они оказались на волосок от смерти, как на соседней улице упала бомба и погибла девушка, вместе с которой кто-то из них ходил в школу, или парень, который чуть не женился на чьей-то сестре. У Мойры погибла кума, крестная ее младшего ребенка. Зятя Пегги, охранника объекта ПВО, убило на месте после прямого попадания в здание, в котором он находился. Всех волновало одно — сколько же еще будет продолжаться этот ужас?

— Это не может продолжаться вечно, — утверждала Пегги.

Именно эта мысль ипомогала им держаться. Когда-то это должно прекратиться.

В пятницу той кошмарной недели Фло пришла в прачечную и обнаружила, что за ночь вышли из строя все коммуникации. Оставаться в прачечной без электричества, газа и воды смысла не было, и Фло сказала, что все могут идти домой.

— Это время все равно будет оплачено, — пообещала она, не заботясь о том, одобрит ли такое решение Стелла. — Вы не виноваты, что не можете работать. Это все проклятый Гитлер.

— А ты что будешь делать? — спросила одна из близнецов.

— Я останусь на всякий случай, может, что-то заработает.

— Мы останемся с тобой.

— Я тоже, — отозвалась Пегги.

— И я, — сказала Мойра.

Последующие часы навсегда отчетливо сохранились в памяти Фло как доказательство того, что человеческий дух упорно отказывается отступать перед лицом самых суровых испытаний. Пегги достала откуда-то колоду карт, и они играли в «Раздень валета», «Рамми», «Снэп» [4] , смеялись и визжали безо всякой причины, и любой услышавший их наверняка подумал бы, что этот смех слегка истеричный и слишком уж громкий. Время от времени они прерывались, чтобы попеть: они пели «Мы встретимся снова», и «Маленькое эхо», и «Беги, кролик, беги». Сестры развлекали их старыми песнями. Своим дрожащим сопрано они пели «Если бы ты была единственной девушкой на свете» и «Птицу в золоченой клетке».

Ближе к полудню, когда они обычно делали перерыв на чай, Мойра печально сказала:

— Все бы отдала за чашку чая.

И как будто в ответ на ее просьбу через боковую дверь вошла миссис Клэнси с чайником в руках.

— Я подумала, вы тут от жажды умираете, — бодро сказала она. — Я всегда перед сном набираю ведро воды, просто так, на всякий случай, а у соседки, у миссис Планкетт, есть примус.

Все кинулись за своими чашками. Сестры Холбрук, как всегда, принесли молоко, потому что они никогда не съедали свой паек полностью.

— Альберт сидит дома, — сказала мама. — Он повредил ногу, когда был на дежурстве — следил за зажигательными бомбами. Это ужасно. Только и делает, что жалуется, что пассажиры теперь будут ездить, не оплачивая проезд.

— По-моему, трамваи сейчас почти не ходят.

— Я ему то же самое говорю. Везде такие очереди. — Она похлопала Фло по руке. — Ну, я пошла на работу. За чайником зайду, когда буду идти домой.

— Не беспокойся, мам. Я принесу его. Я бы хотела поговорить с Альбертом. Когда ты будешь дома? — Фло хотела воспользоваться отсутствием Марты, чтобы заверить Альберта, хотя бы на словах, что они навсегда останутся друзьями. Она предпочитала, чтобы он был дома не один, на тот случай, если в его глазах появится вдруг нечто такое, чего лучше не видеть.

— Я вернусь домой примерно в полвторого. Сал сегодня работает в утреннюю смену и придет вскоре после меня.

Позднее тем же утром подачу газа восстановили, а в начале второго из открытого крана вырвалась мощная струя воды. Электричества по-прежнему не было, поэтому гладильный пресс не работал, но можно было загружать белье в бойлеры и гладить утюгами. Фло с облегчением вздохнула, когда женщины с готовностью взялись за дело и прачечная заработала почти в обычном режиме. Нормальный ход дел представлялся чем-то драгоценным в этом неустойчивом опасном мире, но продлился недолго.

Фло как раз собралась бежать с чайником на Бернетт-стрит, когда раздался зловещий вой сирены воздушной тревоги. Она особенно ненавидела дневные налеты. Обычно они оказывались довольно слабыми и короткими, но в отличие от ночных на них невозможно было не обращать внимания — или, по крайней мере, притворяться, что не обращаешь. Женщины застонали, но когда Фло предложила им прекратить работу и идти в бомбоубежище на углу, они категорически отказались.

— С таким же успехом бомба может попасть и в убежище, — сказала Лотти, которая недавно поменялась сменами с Мойрой. — Я уж лучше останусь.

Спорить никто не стал, хотя по сравнению с убежищем прачечная была зданием довольно ненадежным. Вскоре сверху послышалось ленивое гудение одинокого самолета. Все вышли на улицу посмотреть. На крыльях можно было различить немецкие кресты.

— Это «мессершмитт», Джо?

— Нет, Джен, это «хайнкель».

Внезапно самолет перешел в пике. Казалось, он летит прямо на них. Пегги закричала, они побежали в дом и захлопнули дверь. Незамедлительно последовал громкий взрыв, за ним еще один, затем еще несколько. Должно быть, самолет сбросил целую связку бомб. Внутри здания что-то упало с глухим стуком, послышался звон разбивающегося стекла.

— О господи! Чуть не попал! — с придыханием сказал кто-то.

Они стояли неподвижно, едва дыша, пока звук двигателя постепенно стихал. Когда звук прекратился, раздался сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет закончился.

Прачечная отделалась незначительными разрушениями. По крайней мере, Фло полагала, что разбитое вдребезги окно в конторе и снесенную с петель дверь можно считать незначительными разрушениями.

— Дело в том, — сказала она дрожащим голосом, — что сегодня пятница, а по пятницам я занимаюсь бухгалтерией. Я совсем забыла об этом, иначе сидела бы в этой комнате и считала зарплату или писала отчет для миссис Фриц. — На улице — небольшая воронка, в доме напротив тоже выбиты окна и двери, но, к счастью, никто не пострадал.

Близнецы начали спокойно выметать битое стекло и приводить комнату в порядок, насколько это было возможно. Фло решила забрать деньги домой, а визит в банк отложить до понедельника, но нужно было заплатить женщинам. Прямо на гладильном прессе вместо стола она отсчитала деньги и надписала имя каждой на маленьком коричневом конверте. Руки дрожали, надписи получались корявыми, поэтому она злилась на себя. Она была на волосок от смерти, вот и все. Некоторые люди проходят через гораздо худшие испытания, и при этом не раскисают. У нее сводило желудок. Она чувствовала какую-то тревогу, ужас. «Возьми себя в руки, Фло Клэнси!» — убеждала она себя.

— Фло, дорогая… — мягко произнес чей-то голос.

Она подняла глаза. У боковой двери стояла Салли. Ощущение ужаса вдруг усилилось до такой степени, что едва не задушило Фло. Она поняла, почему пришла Салли.

— Это… мама? — выдохнула Фло.

Сестра медленно кивнула.

— …И Альберт. Салли сказала:

— Пообещай, что ты помиришься с Мартой.

— С какой это стати? — спросила Фло.

Была почти полночь. Сестры слишком устали от свалившегося на них горя. Они не обращали никакого внимания на воздушный налет, такой же сильный, как и все предыдущие, несущий новые опустошения несчастному городу. Они встретились на площади Уильяма — единственное место, куда могла прийти Салли, после того как ее дом на Бернетт-стрит рухнул. Совместные похороны запланировали на понедельник — на следующий день после дня рождения Фло. Для Альберта отвели место в могиле его тещи, которой предстояло воссоединиться со своим возлюбленным супругом. Уже заказали венки, договорились о проведении заупокойной мессы, а одна мамина подруга предложила организовать небольшой поминальный стол. Отец Хафью пытался разыскать двоюродного брата Альберта в Макслфилде. Адрес его был где-то в гостиной, но гостиной больше не существовало, как и самого дома, — ничего не осталось от жилища, где супруги Клэнси обосновались сразу после свадьбы, где они вырастили трех своих дочерей. Бомба пробила крышу и взорвалась в гостиной, повредив еще и соседние дома. Марта, которая в это время была на пивоварне, осталась в живых, а укрывшиеся под лестницей мама и Альберт погибли мгновенно. Их обезображенные тела отвезли в морг, позднее их заберет распорядитель похорон.

— О Фло, как ты можешь вести себя так не по-христиански и быть такой непоколебимой? Ведь Марта беременна, она потеряла мать, мужа.

Марту быстро перевезли из пивоварни в дом Эльзы Камерон. Когда Салли пришла проведать Марту, та крепко спала — врач дал ей успокоительное.

— Представить не могу, как бы я себя чувствовала, если бы одновременно потеряла Джока и маму, — вздрогнув, сказала Салли.

— Но ты любишь Джока, — заметила Фло, — А Марта любила Альберта не больше, чем я. А маму мы все любили.

— Какая ты жестокая!

— Я лишь говорю очевидные вещи. Что же в этом жестокого?

— Не знаю. Ты всегда казалась такой мягкой. Я и подумать не могла, что ты можешь быть такой бесчувственной.

— Мне жаль Марту, — уступила Фло. — Но я больше не хочу иметь с ней ничего общего, вот и все. — Она чувствовала некоторое раздражение оттого, что Салли, казалось, не осознает всю чудовищность поступка Марты. Может быть, из-за того, что ребенок Фло был внебрачным, считалось, что она не может любить его так же, как замужняя женщина?

— Хоть наша Марта и любительница покомандовать, она зависела от мамы гораздо больше, чем мы, — вздохнула Салли. — Ей будет ужасно не хватать ее. Мы тоже любили маму, но мы не нуждались в ней так, как она. — Салли повернулась к сестре и сказала: — Не думай, что я забыла про Томми О'Мара и ребенка, Фло. Но ты сильная, ты умеешь выживать. У тебя есть свой дом, хорошая работа. Пришло время простить и забыть.

— Я никогда не прощу Марту и никогда не забуду. — Голос Фло стал ледяным. — В понедельник я буду с ней вежлива, но это самое большее, что я могу сделать.

Но Марта оказалась слишком больной и на похороны не пришла. Салли не ошиблась: Эльза Камерон рассказала, что Марта постоянно зовет мать. Об Альберте она даже не вспоминала.

2


Этот знаменательный год пролетел быстро. Как-то неожиданно наступило Рождество, и Ливерпуль, хоть и изрядно потрепанный после недельных майских налетов, все же выстоял и продолжал борьбу. Налеты еще бывали, но теперь сирена звучала довольно редко. Жизнь продолжалась, и в середине декабря Марта Колквитт родила девочку, которую назвали Кейт — в честь бабушки, которую она никогда не видела.

— Это самое прелестное создание, которое я видела, — рассказывала Салли. — Всегда такая спокойная и веселая.

— Приятно слышать. — Фло старалась изо всех сил, чтобы ее голос звучал великодушно.

— Если бы Марта смогла подыскать себе другое жилье. — Салли обеспокоено нахмурилась. — Не хотела бы я, чтобы мой ребенок находился рядом с этой Эльзой Камерон. Она постоянно колотит своего Нормана. Бедняжка… Ему всего четыре года, и он такой славный мальчишка.

— А что случилось с ее мужем?

— Раньше Юджин возвращался после плавания домой, но в последний раз он сказал ей, что она сумасшедшая, и больше не появлялся. Думаю, сбежал навсегда.

— Когда-то Марта говорила, что у нее какая-то болезнь, — заметила Фло. — Она сказала, что у некоторых женщин бывает такое после родов — какие-то проблемы с головой.

Салли кивнула.

— С этой женщиной не все в порядке, это точно. Честно говоря, Нормана нужно забрать от нее. Она просто не способна быть нормальной матерью.

Казалось до абсурда несправедливым, что Эльза Камерон, недостойная быть матерью, и Нэнси О'Мара, неспособная рожать, — обе стали матерями, а Фло осталась без ребенка. Фло решила сменить тему разговора, пока не сказала чего-нибудь такого, о чем впоследствии придется пожалеть.

— Как тебе мои рождественские украшения? — спросила она. Комната была украшена бумажными гирляндами и блестками. На окнах висели бутафорские падубовые гроздья [5] .

— Похоже на пещеру. Я везде искала украшения, но в магазинах купить нечего. — Прожив несколько месяцев у Фло, Салли нашла маленькую квартиру в Спике, недалеко от «Рутс Секьюритиз», а значит, она с Джоком могла оставаться наедине в те поистине драгоценные дни, когда он бывал в увольнении.

— Я нашла их наверху, — с довольным видом сказала Фло. — Там еще много осталось, возьми, если тебе нужно. Там как будто целый магазин — и весь в моем распоряжении.

— Возьму немного, если не возражаешь. Джок должен вот-вот приехать, хотелось бы все-таки, чтобы квартира выглядела празднично. Не забудь, ты приглашена на рождественский ужин.

— Не забуду. И ты тоже не забудь про вечеринку у меня в субботу перед Рождеством. У меня такое чувство, что я должна эту вечеринку девчонкам из прачечной. Я же так и не отметила свой день рождения.

Салли печально поджала губы.

— Мама так хотела отметить. Она даже искала продукты для праздничного торта.

— Правда? Ты никогда не говорила об этом.

— Да я как-то забыла…

Сестры немного помолчали, думая о маме, об Альберте, о том, как сильно изменился их маленький мир за последние несколько лет.

— Ну ладно, — вздохнула Салли. — У меня завтра утренняя смена. Пойду я домой.

Это было грустное Рождество, полное горьких и в то же время приятных воспоминаний о том, как они праздновали этот праздник раньше. Стало еще грустнее, когда пришло письмо от Бел, в котором она сообщала, что Боб погиб в Северной Африке. «Я так хотела, чтобы вы познакомились, Фло, — писала она. — Это был самый лучший муж, о котором может мечтать женщина. Мы были женаты всего два года, почти день в день, нам часто приходилось разлучаться, но мне всегда будет его не хватать. Всегда».

В канун Нового года Фло надела платье, купленное специально на праздничный танцевальный вечер в «Риальто», который должен был продлиться за полночь. Фло поправила зеркало на камине, глотнула хереса и принялась накручивать волосы.

Встретит ли она кого-нибудь сегодня? Она радовалась, что Рождество прошло и скоро наступит 1942 год. Они договорились с Салли, что оставят прошлое позади и начнут новую жизнь. Фло с кривой усмешкой взглянула на пушистого синего кролика, который лежал на буфете в целлофановой обертке. Она купила его для Хью, но так и не решилась отнести подарок на Клемент-стрит, зная, что его все равно отвергнут. Все равно, подумала Фло, в феврале Хью исполнится два года, и он, наверное, уже взрослый, чтобы возиться с такими игрушками. Она по-прежнему искала возможность увидеть его, два-три раза в неделю прохаживаясь вверх и вниз по Клемент-стрит. Должно быть, Нэнси специально ходила по магазинам, когда Фло была на работе, потому что Фло ни разу не увидела ни ее, ни Хью. Она даже начала беспокоиться, не переехала ли Нэнси в другое место, но Салли сказала, что Марта с Кейт ходила ее навестить.

Фло выпила еще немного хереса. Она уже слегка опьянела, а вечер еще даже не начался. Она даже не знала, как выглядит ее сын! Как же оставить прошлое позади, если о нем невозможно забыть даже через сто лет? Фло принялась напевать «Auld Lang Syne » и твердить про себя, что она сильная, что умеет выживать. Но почему же так хочется плакать, хотя она собирается на танцы, где наверняка хорошо проведет время? «Потому что это не то, чего я хочу на самом деле», — уныло подумала она.

Кто-то постучал в дверь, Фло в недоумении обернулась. Сал вместе с Мартой встречали Новый год у Эльзы Камерон. «Если это Сал пришла уговаривать меня идти вместе с ней, то она напрасно тратит время».

Загорелый мужчина средних лет с запавшими глазами и исхудавшим лицом стоял в дверях с чемоданом в руке. Твидовый костюм сидел на нем отвратительно, а воротник поношенной рубашки явно был слишком велик.

— Да? — вежливо сказала Фло. Мужчина казался совершенно незнакомым.

— Ах, Фло, неужели я так сильно изменился? — трагично произнес он.

— Мистер Фриц! О мистер Фриц! — Она схватила его за руку и втащила внутрь. — Как же я рада вас видеть!

— Ну, хоть кто-то рад меня видеть.

Казалось, он вот-вот заплачет; Фло только что собиралась сделать то же самое. Он вошел, Фло усадила его на стул и принялась разглядывать, будто горячо любимого родственника, которого она давно не видела. Он сильно похудел с тех пор, как она видела его в последний раз, но несмотря на худобу и морщины на лице, выглядел бодрым и здоровым, будто долго работал на свежем воздухе. Его когда-то приятно полные руки теперь стали худощавыми и мозолистыми, но без своих очков в тонкой оправе он выглядел моложе. Чем больше она смотрела на него, тем меньше он становился похожим на прежнего Фрица, которого она помнила.

— Вы вернулись домой навсегда? — спросила она. Ей хотелось потрогать его, убедиться, что он настоящий, и приходилось напоминать себе, что это всего лишь ее работодатель.

Он сказал сухо:

— Сильным мира сего понадобилось все это время, чтобы убедиться, что я не представляю опасности для страны, которая меня приняла. Они отпустили меня перед Рождеством. — Его карие глаза увлажнились. — Фло, я ездил в Ирландию. Стелла даже не обрадовалась, когда увидела меня, и ясно дала понять, что не хочет, чтобы я оставался там. Младшие дети даже не знают, кто я такой. Остальные были со мной вежливы, но им так хорошо на ферме, и я подумал, что они испугаются, если я буду настаивать на возвращении домой. — Он вздохнул. — Их там знают как семью Макдоннегал. Стелла стыдится моей фамилии.

Фло не знала, что и сказать. Нахмурившись, она посмотрела на свои руки и пробормотала:

— Я всегда думала, что вы с миссис Фриц такая счастливая пара…

— Я тоже так думал! — У мистера Фрица был озадаченный вид. — Я не знаю, что произошло, но, как только началась война, Стеллу словно подменили — она стала такой раздражительной, постоянно обвиняла меня в том, что от меня совершенно не зависело. Я же не волшебник, чтобы доставать уголь или сахар из воздуха. И я не несу ответственность за налеты. И когда женщины стали уходить из прачечной из-за низкой зарплаты, это стало для Стеллы последней каплей. Я был потрясен, когда после стольких лет вместе увидел, что Стелла может быть таким неприятным человеком.

— Может быть, — нерешительно сказала Фло, — когда закончится война…

— Нет. — Он устало покачал головой. — Нет, Фло, слишком поздно. Я провел в лагере полтора года. Другие женатые мужчины получали письма из дома. Некоторые жены проделывали путь в сотни миль, чтобы провести вместе с мужьями хотя бы несколько часов. Я же за все это время получил от Стеллы только одно письмо — она сообщила, что возвращается в Ирландию и оставляет прачечную и дом на тебя. — На лице его застыло какое-то потерянное выражение. Произошло нечто такое, с чем он никогда не сможет смириться. — В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным, я этого раньше не понимал, — прошептал он. — Я никогда не думал, что можно чувствовать себя таким одиноким — как будто у тебя никогда не было семьи. Я до сих пор именно так себя чувствую — совсем одиноким. Неужели у меня действительно есть жена и восьмеро детей? Это кажется нелепым. После того как я съездил в Ирландию, стало еще хуже. Мы говорили как совершенно чужие люди.

— О Боже! — Фло ужаснулась. Он был таким славным, милым человеком, который, казалось, и мухи не обидит. Она постаралась вложить в свои слова всю доброту, на которую была способна, и голос ее прозвучал как-то низко и неожиданно взволновано: — Для меня вы совсем не чужой.

За все время он впервые улыбнулся.

— Это для меня много значит, Фло. Правда. — Мистер Фриц осмотрелся; Фло надеялась, что он не узнает украшений и других вещей, которые она без спросу взяла сверху. — Ты сделала эту комнату такой уютной. Как хорошо, когда есть куда вернуться. — Он снова улыбнулся. — Но ты, я вижу, собираешься идти праздновать в город. Наверняка с парнем встречаешься. Не буду тебя задерживать.

— Можно подумать, я оставлю вас здесь встречать Новый год в одиночестве! — воскликнула Фло. — Просто я собиралась идти на танцы в «Риальто», причем одна. — Несмотря на его протесты, уходить она отказалась. — Будем считать, что я тут все нарядила, потому что ждала вас, — сказала она, надеясь, что он будет чувствовать себя не так одиноко.

Похоже, это помогло. Пока она готовила чай и что-нибудь перекусить, он немного повеселел. Фло налила по бокалу хереса и рассказала ему все о прачечной. — Надеюсь, вы не будете возражать — после того, как мы потеряли многих клиентов, мы переименовали прачечную. Теперь она называется «Прачечная Уайта».

Он уже знал об этом. Стелла отдала ему отчеты, которые посылала ей Фло.

— Это все, что у меня осталось — моя прачечная. — Он вздохнул, но сделал это скорее как грустный мистер Фриц прошлых времен, чем как тот безрадостный человек, который недавно оказался на ее пороге.

Она описала ему новых работников прачечной.

— Близнецы вам понравятся. Они хоть и делают вдвоем работу одного человека, зато и получают за одного, так что это не имеет значения. — Она рассказала ему о Пегги, которой приходится уходить раньше, чтобы приготовить своим парням ужин, о Лотти и Мойре, которые работали по полдня. — Ну и, конечно, вы знаете Джимми Кромера, он просто сокровище.

— Теперь, когда я вернулся, Джимми придется уволить, — сказал мистер Фриц.

— Вы не можете его уволить! — воскликнула Фло. — Он хороший работник, очень надежный.

— Но ему будет нечего делать. — Он развел руки, ладонями вверх — жест, который она помнила очень хорошо. — Я и сам смогу забирать и развозить заказы, не так ли?

— Даже если и так, вы не можете уволить Джимми без причины, — упрямо сказала Фло.

— Но он будет просто лишним — это избыточная рабочая сила, понимаешь, Фло? Какие же еще могут быть причины?

— Это очень жестоко.

— Если хочешь добиться успеха в бизнесе, иногда приходится быть жестоким. В этом и есть суть капитализма. Нельзя держать избыточный штат и получать при этом прибыль.

— А я-то думала, вы и мухи не обидите, — язвительно заметила Фло. — Потом вы, наверное, понизите зарплату — чтобы получать еще большую прибыль. Вы не думайте, что я тут буду одна надрываться, когда все уйдут.

В его глазах появился огонек.

— А ты изменилась, Фло. Раньше ты со мной так никогда не разговаривала.

Фло вскинула голову:

— И не прошу прощения.

— Ты не должна просить прощения — ты же высказываешь свое мнение. Такая ты мне даже больше нравишься. Давай-ка выпьем еще хереса, а споры отложим на завтра. Новый год все-таки. Будем говорить только о приятном. Расскажи мне, как твоя семья?

— Боюсь, приятного будет мало. — Она рассказала о том, как погибли мама и Альберт, как во время того же налета пострадала и прачечная.

— Сколько трагедий… — Вид у мистера Фрица был подавленный. — Гитлеру за многое придется ответить. Наверное, мне нужно считать себя везучим — я, по крайней мере, еще жив.

Ближе к полуночи он заметил радио и предложил послушать новогодний бой Биг-Бена.

— Это тот приемник, что был наверху?

— Надеюсь, вы не будете возражать. Я просто позаимствовала на время, — смущенно сказала Фло. — Завтра вы можете его забрать.

— Оставь себе, Фло, — тепло сказал он. — У меня будет повод лишний раз зайти к тебе послушать новости.

— Вы хотите сказать, что я могу остаться? — Фло почувствовала облегчение. — Я думала, вы предпочтете жить в доме один.

— Милая Фло, — засмеялся он, — неужели я настолько глуп, что выставлю на улицу своего единственного друга? Конечно, оставайся. Эта мебель уже никуда не годится. В комнате Стеллы есть хороший диван и стул, ты должна забрать их себе. Вряд ли они ей еще понадобятся.

— Тише! — Фло прижала палец к губам. — Наступает сорок второй год.

Когда знаменитые лондонские часы возвестили о наступлении Нового года, они пожали друг другу руки, и мистер Фриц благопристойно поцеловал ее в щеку. — Я думал, как ужасно будет вернуться домой без Стеллы, без детей, а вышло совсем наоборот. — Он крепко сжал ее руку. — Как хорошо вернуться домой.

Все-таки это был тот самый мистер Фриц, который и мухи не обидит. Оказавшись лицом к лицу с Джимми Кромером, он так и не смог заставить себя уволить его.

— Капиталист из меня никудышный, — признался он.

Вместо этого он дал Джимми работу в прачечной, о которой тот с презрением отзывался как о женской. Через неделю такая работа ему наскучила. Будучи крепким и способным шестнадцатилетним парнем, в военное время он без проблем нашел себе работу и вскоре уволился по собственному желанию.

За время руководства прачечной Фло привыкла делать все по-своему. Ей пришлось приложить немало усилий для убеждения мистера Фрица в том, что ее методы — наилучшие в данной ситуации. Он раздражался, когда она оказывалась права, она дулась, когда прав оказывался он, но к концу дня они всегда снова становились лучшими друзьями. Он утверждал, что они заменяют друг другу семью.

— Мама была бы очень рада, — говорила Фло. — Вы ей всегда нравились.

Жизнь стала налаживаться. По воскресеньям он приходил к ней на ужин с бутылкой вина. По субботам, во второй половине дня, Фло поднималась к нему наверх на чай и ела толстые неуклюжие бутерброды, всем своим видом демонстрируя удовольствие.

В будние дни она по-прежнему ходила на танцы, время от времени приводя к себе очередного молодого военного. Когда она приходила, наверху обычно уже было темно, поэтому мистер Фриц оставался в неведении об этой стороне жизни Фло. Не то чтобы это было не его дело, говорила себе Фло, просто она предпочитала, чтобы это касалось только ее.

В июле на пять дней приехала Бел — у нее был отпуск перед переводом в Египет, и она решила провести его с Фло, своей лучшей подругой, а не у своей ужасной тетки Мейбл.

Бел изменилась — ведь ничего неизменного нет. Ее крат сивое лицо стало более зрелым, а темно-синие глаза уже не сияли столь ослепительно. Но несмотря на это, она ворвалась в комнату, как струя свежего воздуха, наполнив ее шумом и смехом. Она пришла в восторг от коричневого плюшевого дивана и стула, принадлежавших раньше Стелле, от высокого буфета, в котором было так много полезных шкафчиков и ящичков; особенно ее восхитила латунная кровать из свободной комнаты мистера Фрица.

— У тебя здесь как в маленьком дворце, Фло, но мне не нравится, что ты живешь, словно в норе под землей.

— Не говори глупостей, — мягко сказала Фло. — Мне здесь нравится.

Девушек сопровождали одобрительный свист и восхищенные взгляды, когда они в летних платьях шагали по залитым вечерним солнцем улицам города: Бел, молодая вдова с потрясающими рыжими волосами и румяными щеками, и зеленоглазая Фло, бледная и стройная, как лилия.

Бел и мистер Фриц понравились друг другу с первого взгляда, и они в шутку, но неистово флиртовали. Вечером перед отъездом Бел он пригласил обеих девушек на ужин.

— Интересно, что бы сказала Стелла, если бы увидела меня сейчас, — смеялся он. — В этом ресторане все мужчины завистливо пялятся на меня и думают, как это такой неказистый тип умудрился отхватить двух самых красивых девушек Ливерпуля.

— Неказистый! — воскликнула Бел. — Вы очень даже привлекательный мужчина. Если бы я сейчас искала себе парня, я бы за вас сразу ухватилась.

Фло улыбнулась. В прошлом вряд ли кто-то рискнул бы назвать мистера Фрица привлекательным, но после возвращения из лагеря он приобрел какой-то мрачноватый меланхоличный шарм. Близнецы утверждали, что он заставлял их сердца трепетать, а Пегги заявила, что она в замешательстве.

В ту ночь Фло и Бел сидели в кровати и в последний раз пили какао.

— Я буду по тебе страшно скучать, — вздохнула Фло. — Когда ты уедешь, здесь будет так скучно.

— Я так рада, что приехала. Впервые после смерти Боба я радовалась.

— Помнишь тот день, когда мы познакомились? — спросила Фло. — Я была расстроена из-за Томми О'Мара, и ты была так нетерпима. Теперь ты понимаешь, как я себя тогда чувствовала.

— Тут есть большая разница. — Голос Бел сделался неожиданно резким. — Боб заслуживает, чтобы его оплакивали, не то что твой Томми О'Мара.

— О, Бел! Как ты можешь так говорить, ведь ты его даже не видела!

Бел ответила не сразу.

— Прости, Фло, — наконец сказала она. — Просто у меня сложилось такое впечатление. Но сейчас ты уже перестала тосковать о нем?

— Я не уверена, что вообще когда-нибудь перестану. Я ни разу не встретила мужчину, который мог бы хоть в чем-то сравниться с Томми. — Если бы не постоянные мысли о Хью, которые напоминали ей о Томми, она, может быть, и смогла бы забыть.

— Кажется, тебе пора подыскать себе подходящего парня, девочка, — фыркнула Бел, — и перестать хныкать из-за мужчины, который умер три года назад. Тебе уже двадцать два года. Тебе пора быть замужем, по крайней мере, за тобой должен кто-то ухаживать.

— Ты говоришь как Марта, — засмеялась Фло.

— Хорошо, что ты мне напомнила, — продолжала Бел. — Почему мы не ходили проведать дочурку Марты?

— Я думала, ты не любишь детей.

— Я не любила, пока не потеряла своего ребенка. — Приятное лицо Бел стало невыносимо печальным. — Ты представить не можешь, Фло, что чувствуешь, когда в тебе растет маленький человечек. Когда у меня случился выкидыш, я как будто потеряла часть себя. Но, — тут лицо ее прояснилось, — все это в прошлом. Как сказал мне Боб со своим милым шотландским акцентом, — как раз перед тем, как его перевели в Северную Африку и мы знали, что он может погибнуть: «Девочка моя, я знаю, ты меня не забудешь, но не давай воспоминаниям висеть на тебе ненужным грузом. Иди в будущее налегке». — Бел коротко вздохнула. — Он был такой умный, мой Боб.

Фло позавидовала стойкости подруги и ее умению смотреть вперед. А она слишком долго оглядывается назад.

— Ну ладно, — продолжала настаивать Бел. — Так на кого же все-таки похожа дочка Марты?

— Понятия не имею. Я ее не видела.

Реакция Бел была совершенно предсказуема.

— Не видела? Но почему?! — вскричала она.

— Потому что мы с Мартой поссорились.

— Из-за чего?

— Не твое дело, — сказала Фло с раздражением, и хотя Бел очень долго добивалась ответа, Фло не сказала больше ни слова.

На следующее утро девушки пошли на станцию Лайм-стрит. В своей форме защитного цвета Бел выглядела очень элегантно. Мистер Фриц настоял, чтобы Фло проводила ее на поезд, хотя это означало, что она опоздает на работу на несколько часов. Он с грустью простился с Бел.

— Береги себя там, в Египте, девочка моя хорошая. — Он положил руку на сердце. — Чувствую, мое сердце уже разбито.

Бел обняла его за шею.

— Это вы разбиваете сердца, Фриц, этакий вы негодник. Нам, бедным девушкам, несдобровать, когда рядом такие мужчины, как вы. Я удивляюсь, как эти бедные женщины в прачечной вообще что-то делают.

Станция была забита военными, мужчинами и женщинами, которые возвращались из отпусков или были здесь проездом, направляясь в другие места на Британских островах. Бел нашла себе место в поезде, идущем в Лондон, и, зайдя в вагон, выглянула из окна.

— Он милый человек, — сказала она.

— Я знаю, — кивнула Фло.

— Думаю, он тебя любит.

Фло была ошарашена.

— Не говори ерунды, Бел Нокс! Мы просто друзья, вот и все. Я к нему очень хорошо отношусь, но у него в Ирландии жена и восьмеро детей.

Бел подмигнула.

— Думаю, он хотел бы стать не просто другом. В любом случае, у него со Стеллой все кончено. Он сам мне сказал.

— Да, но он по-прежнему женат. И они никогда не разведутся, потому что они католики.

— Ради Бога, Фло. Идет война. Забудь, что он женат, расслабься хоть раз.

Кондуктор дал свисток, двери вагона захлопнулись, и поезд, пыхтя, тронулся. Бел по-прежнему выглядывала из окна. Фло быстро шла по перрону.

— Ты с самого начала говорила мне, что не одобряешь отношений с женатыми мужчинами.

— В сложившихся обстоятельствах я бы сделала исключение для мистера Фрица, — сказала Бел. Поезд набирал скорость, и Фло уже не успевала за ним. Бел закричала: — Подумай об этом, Фло!

— Дело в том, — сказала Фло чуть слышно, махая рукой вслед рыжеволосой фигурке, пока лицо не превратилось в смутное пятно, — что я не уверена, что я его люблю — в том смысле, который ты имеешь в виду, Бел. Я не уверена, смогу ли я вообще полюбить снова.

3


1945


Фло сразу узнала его, худенького мальчика с хрупким, как у нее самой, телосложением и пшеничными волосами. Его круглые темно-зеленые в золотистую крапинку глаза светились невинностью. Толпа детей с мальчишками во главе вырвалась из ворот школы, оглашая воздух дикими воплями. Он шел один, отдельно от других детей. Фло сразу определила по крайней мере одну из причин этого одиночества: другие ребята были одеты в поношенные свитера и мешковатые штаны, а этот пятилетний мальчуган — в опрятные серые шорты с отутюженными стрелками, пуловер и фланелевую рубашку. Хью О'Мара был единственным ребенком, одетым в школьный пиджак с галстуком. Нэнси О'Мара, конечно, хорошо о нем заботилась, но ей не хватало мудрости не ставить ребенка в неловкое положение. Фло никогда бы не позволила, чтобы ее сын так выделялся из-за этого нелепого костюма.

Фло смотрела, как он подходит, и внутри у нее росло то же чувство, что и при первой встрече с его отцом. Она вспомнила те дни, когда, увидев темноволосую женщину с детской коляской в дальней части парка «Мистери» или ведущую за руку через дорогу маленького мальчика, Фло спешила догнать их, однако это оказывался кто-то другой или она просто теряла их из виду.

Теперь сын был перед нею. Через минуту он окажется так близко, что к нему можно будет прикоснуться. Но она не осмелится. Пока.

— Привет, — сказала она.

Он смотрел на Фло, и она искала в его глазах признаки узнавания, будто он обязательно должен был почувствовать, что это не какая-то незнакомая женщина, а его мама, настоящая, родная мама. Но взгляд мальчика был просто застенчивым, и не более.

— Что там у тебя? — спросила она. Как и все остальные дети, он нес большой коричневый конверт.

— Фотография. Нас сфотографировали всех вместе, всю школу.

— Можно посмотреть?

Он открыл конверт и достал фотографию.

— Младшеклассники в первом ряду. Вот я. — Он показал в конец ряда, где он сидел с серьезным видом, скрестив ноги. — Мистер Кэри сказал, что я все испортил, потому что только я не улыбался.

— Наверно, день был недостаточно веселый, чтобы улыбаться. — Фло перевернула фотографию и увидела на обратной стороне штамп фотографа — значит, она сможет купить такую же.

— Я не очень люблю фотографироваться, — сказал мальчик, когда они пошли к Смитдаун-роуд. — А вы мамина подруга?

— Нет, но я знаю некоторых ее знакомых. И хорошо знала твоего папу.

Его глаза загорелись.

— Правда? Он погиб на большом подводном корабле, но мальчишки в школе не верят мне.

— Зато я верю, — заявила Фло. — У меня дома есть газеты, в которых об этом рассказывается.

— А можно, я приду к вам посмотреть? — горячо попросил он. — Я уже немножко умею читать.

Фло хотела бы этого больше всего на свете, но она сказала:

— Я очень далеко живу. Знаешь что, давай я приду в следующую пятницу и принесу газеты. Мы сядем в «Мистери» на траву, и я тебе почитаю.

— А вы не можете прийти раньше? — Ей было невыносимо больно видеть удрученное выражение на его худеньком лице. Фло захотелось подхватить его на руки и унести отсюда. Он показался ей слишком серьезным для пятилетнего малыша. Она захотела научить его смеяться, петь, быть счастливым. Но слишком жестоко забрать его от женщины, которую он считает своей матерью, от женщины, которую он любит больше, чем сможет полюбить Фло.

— Нет, дорогой, — сказала она. — Я могу уходить с работы только по пятницам, когда хожу в банк. Мне уже давно пора возвращаться. Мой начальник будет думать, куда же я подевалась.

— А моя мама работает в кондитерском магазине.

— Я знаю. Кто-то говорил мне.

Марта и Нэнси О'Мара по-прежнему встречались время от времени. От Салли Фло узнала, что Нэнси работает в магазине до пяти, значит, у нее оставалось еще целых полтора часа, которые можно было провести с сыном. Но из-за работы Фло могла побыть с ним совсем недолго. Начальная школа Святой Терезы находилась в нескольких минутах ходьбы от прачечной.

— Иногда она приносит мне с работы грушевые леденцы и сладкие смеси.

Неожиданно он протянул руку и вложил ее в руку Фло. Она чуть не задохнулась от первого прикосновения к своему ребенку. Большим пальцем она погладила его руку, и ей захотелось плакать от сотрясавших ее чувств. Она сказала, зная, что это прозвучит глупо:

— Я бы хотела стать твоим другом.

Он серьезно посмотрел на нее.

— Маме не нравится, когда у меня есть друзья.

— Почему же? — удивилась она.

— Она говорит, они плохо вли… — Он запнулся и закатил глаза. — Плохо вливают, что-то такое.

— Плохо влияют?

— Да, верно, — подтвердил он.

— А может, я буду твоим тайным другом?

— Давайте, мне это нравится.

Они подошли к прачечной, у которой с озабоченным видом стоял мистер Фриц. Он поспешил им навстречу.

— Мы беспокоились, что на банк совершено нападение. Пегги решила, что тебя застрелили.

— Пегги насмотрелась фильмов.

— А это кто? — Он ласково посмотрел на Хью.

— Это мой друг, Хью О'Мара. — Фло подтолкнула сына вперед. — Хью, поздоровайся, — это мой начальник, мистер Фриц.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Хью.

— Рад познакомиться с тобой, старина Хью, — весело сказал мистер Фриц.

Фло присела перед мальчиком и шепотом сказала:

— Если у тебя случится беда, ты всегда можешь найти меня здесь. Я здесь каждый день с восьми до полшестого, а по субботам — до часа. — Она погладила его по щеке. — Ты запомнил?

Он кивнул.

— Но я не знаю, как вас зовут.

— Фло Клэнси.

— Хорошо, Фло.

— Ну, пока. Увидимся в следующую пятницу.

Он побежал в своей нарядной одежде, сжимая коричневый конверт. Она следила за ним, пока он не повернул за угол, и продолжала смотреть, когда он уже исчез, представляя, как он проходит мимо магазинов на Смитдаун-роуд по пути на Клемент-стрит, где он будет один, без друзей, пока не придет с работы Нэнси.

— В чем дело, Фло? — мягко спросил мистер Фриц.

— Ничего. — Фло вернулась к работе и только сейчас поняла, что у нее по щекам текут слезы.

Все эти годы Джерард Дэвис умолял Фло выйти за него замуж. После их первой встречи в «Риальто» он, когда мог, приезжал в Ливерпуль и регулярно писал ей. Он считал Фло своей девушкой, своей возлюбленной.

— Посмотрим, когда закончится война, — отвечала Фло всякий раз, когда речь заходила о свадьбе.

Война закончилась три месяца назад, в домах снова горел свет, а все торжества, вечеринки, танцы на улицах остались в воспоминаниях. Джерарда Дэвиса демобилизовали, и он вернулся в Свонси. Он написал Фло письмо с требованием сдержать свое обещание.

Джерард не был единственным, кто делал ей предложение, — к этому времени она могла бы иметь уже с полдюжины мужей, — но он оказался самым настойчивым. Фло отклоняла предложения тактично, как могла. Она не хотела обидеть ничьих чувств. Они никогда не должны узнать, что значили для нее куда меньше, чем она для них. Но любовные письма она складывала, намереваясь хранить их всю жизнь.

Фло написала Джерарду Дэвису, что говорила только: «Посмотрим, когда закончится война», но ничего не обещала. Она написала, что он ей очень, очень нравится, что она почитает за честь его предложение, но он заслуживает женщины, которая любила бы его сильнее, чем она.

Вернувшись домой в тот день, когда Фло впервые встретила Хью у школы, она обнаружила письмо Джерарда у двери на половике. Возможно, это стало несчастливым стечением обстоятельств, иначе она могла бы обдумать его предложение более серьезно. Было бы славно иметь мужа, детей, нормальный дом. Салли, собиравшаяся в январе родить своего первенца, жила в Хьютоне в хорошем муниципальном доме с садом. Джок заканчивал службу на флоте через два года; тогда у них все устроится, и они будут растить детей, думала Фло. Бел в Египте снова вышла замуж — за парня по имени Айвор, утверждавшего, что происходит из венгерской королевской семьи. Бел вложила в конверт свою фотографию: она в роскошном кружевном наряде рядом с надменным молодым человеком, который действительно принял поистине царственную позу. «Айвор словно витает в облаках, — писала Бел. — Он таких же королевских кровей, что и большой палец у меня на ноге, но он меня забавляет. Я никогда не буду любить другого мужчину так, как любила Боба, но нам с Айвором хорошо вместе. Я скоро возвращаюсь в Ливерпуль, и ты сама его увидишь». Письмо было подписано «Бел (Серб!)»; кроме того, приписан постскриптум: «Кстати, кажется, я беременна!»

«Почему же меня не устраивает другой? — спрашивала себя Фло. — Почему же меня постоянно преследуют воспоминания о Томми О'Мара и о наших встречах в "Мистери"? Почему я одержима сыном, который никогда не будет моим?» Встретившись с сыном, она поняла, что, если выйдет замуж за Джерарда, не сможет быть полноценной женой и полноценной матерью другим детям. А ведь это несправедливо по отношению и к нему, и к ним. Фло приклеила марку на конверт, адресованный Джерарду, и с досадой припечатала ее кулаком.

Вернулась Бел с печальной новостью: у нее снова случился выкидыш.

— Врач сказал, что я никогда не смогу выносить ребенка. У меня слабая матка, — сказала она. Фло сочувственно кивнула, как будто знала, что это значит.

Бел огорчилась, но решила не воспринимать вердикт врача как окончательный.

— Мы с Айвором хотим попробовать еще раз. По крайней мере, сам процесс приятный. — Она подмигнула. — Пора, Фло, и тебе выйти замуж и попробовать.

— Может быть, когда-нибудь…

— Я так понимаю, у вас с мистером Фрицем ничего не вышло?

— Ты опять выдумываешь. Мы просто друзья.

Айвор не понравился Фло — надменное лицо, высокомерное поведение. Он ждал, что за него все будет делать жена. У Бел случился уже третий выкидыш. Оправившись, она пошла работать в отдел дамских сумок в универмаге «Оуэн Оуэн», а Айвор бездельничал в их квартире на Верхней Парламентской улице, отказываясь даже помыть за собой тарелку.

— Не хочет идти работать, — возмущалась Бел. Она часто заходила к Фло пожаловаться и успокоить нервы с помощью шерри. — Когда я показываю ему подходящую вакансию в газете, он утверждает, что это ниже его достоинства.

— А сидеть на шее у жены — не ниже его достоинства?

— Очевидно, нет. — Бел так громко фыркнула, что Фло подумала, что сейчас у нее из ноздрей вылетит пламя. — Наверное, я его выгоню, разведусь.

— Тебе не нужно было выходить за него замуж, — сказала Фло.

— Знаю. — Бел горестно вздохнула. — Я так завидую твоей Салли. Ее дочурка просто красавица.

— Салли снова беременна. Наверстывает упущенное — скоро Джок вернется домой насовсем.

— Ты что, видишься с Хью О'Мара, дорогая? — спросила Салли, когда однажды в ненастное декабрьское воскресенье Фло приехала в Хьютон навестить ее.

— Откуда ты знаешь? — запинаясь, спросила Фло.

— Кто-то рассказал Нэнси, а она рассказала Марте. — Салли держала на руках девятимесячную Грейс, ее лицо светилось от счастья.

— Уже больше года каждую пятницу я встречаюсь с ним возле школы. Наверное, ты считаешь меня полоумной.

— Нет-нет,дорогая. Раньше я, может, так и подумала бы, но только не сейчас. — Салли взглянула на дочь. — Я представить не могу, что бы со мной сделалось, если бы кто-то забрал ее у меня еще до того, как я ее увижу… Или вот это маленькое создание. — Салли похлопала себя по выступающему животу. — Все были так жестоки по отношению к тебе, и я в том числе. Я думала, если ребенок останется с тобой, это разрушит твою жизнь.

Все как раз наоборот, с горечью подумала Фло.

— Нэнси злится на меня?

— Марта не смогла понять, злится она или нет. Кажется, она смирилась. Наверное, она думает, что сейчас это уже ничего не изменит.

— Скорее всего, не изменит, — сказала Фло. — Ну а как там наша Марта? — Она спросила это только для того, чтобы сделать приятное Салли, которая по-прежнему пыталась помирить сестер.

Салли состроила гримасу и предсказуемо ответила:

— Сходила бы ты ее проведать, Фло. Она такая несчастная. В январе Кейт пойдет в школу, и ей придется постоянно торчать дома с этой Эльзой Камерон, а та уже окончательно свихнулась. Когда я была у них в последний раз, она постоянно распевала гимны. Я считаю, Марте надо найти собственное жилье. Знаю, Фло, ты скажешь, она вмешивается не в свое дело, но она просто не может оставить Нормана одного с Эльзой — та когда-нибудь просто убьет бедного мальчишку. Кроме того, Норману будет плохо без маленькой Кейт. Они ведь вместе выросли, и он на нее буквально молится.

Хью О'Мара вышел из школы в вязаной шерстяной шапке, длинном шарфе с бахромой и ужасном темно-синем плаще с поясом. Фло подумала, что в таком виде он похож на газовщика.

Зима стояла отвратительная, еще более промозглая и холодная, чем печально известная зима 1940 года. Она казалась еще хуже из-за нехватки топлива и отключений электричества. Продукты продолжали выдавать по карточкам, и в такой суровой обстановке трудно было поверить, что Великобритания одержала победу в этой войне.

Вместе с Хью вышла маленькая девочка с длинными светлыми волосами, красивая, как фея, в гольфах, лакированных туфлях, в слишком просторном зимнем пальто. Ее лицо показалось Фло знакомым, хотя она не могла вспомнить, где видела ее прежде.

— Теперь у меня есть еще один друг. — Хью широко улыбался, глядя на Фло. — Она только на прошлой неделе пошла в школу, но я знаю ее давно. Моя мама иногда ходит к ним в гости. Она на два года младше меня, но мы же все равно можем дружить?

— Конечно, можете. — Через месяц ему исполнялось семь лет, и он стремительно тянулся вверх, словно молодое деревце. Фло уже купила подарок — игрушечную машину, у которой при вращении руля поворачивались колеса. Она надеялась, что Нэнси не будет возражать.

— Можно, она пойдет с нами в «Мистери»? — с надеждой спросил он. — Вы принесли мяч?

Фло хотела уже сказать, что девочке нужно сначала спросить у мамы, когда подошел еще один мальчик — симпатичный смуглый паренек лет десяти, с безобразным багрово-желтым синяком на лбу. Она видела его и раньше. Он был задира, поэтому большинство детей старались держаться от него подальше. Он властно положил руку на плечо девочки.

— Я должен отвести ее домой, — сказал он, нахмурившись. — Мы живем в одном доме. — Он повернулся к Хью и фыркнул: — А ты оставь ее в покое, Хью О'Мара!

— Не смей так разговаривать с ним! — гневно сказала Фло.

Мальчик не обратил на нее внимания и потащил девочку.

— Пойдем, Кейт.

— Это Кейт Колквитт? — спросила Фло, когда дети ушли.

— Да. А вы ее знаете?

— Я ее тетя.

— Не может быть! — Брови Хью недоверчиво влетели вверх. — Что-то я не понимаю.

— Ее мама и я — сестры, — осторожно объяснила Фло. Затем добавила: — А этот мальчик с Кейт — это Норман Камерон?

— Да. — Хью пожал узенькими плечами. — Не очень-то он приятный. Мне он не нравится. Он никому не нравится, даже своей маме.

— Возможно, он таким уродился. — Она с грустью вспомнила того прекрасного малыша, каким был годовалый Норман. Где-то дома у Фло хранилась фотография. Ее давным-давно подарила Марта. Фло не могла предположить, что трое детей окажутся в одной школе. Хью и Кейт были двоюродными братом и сестрой, хотя им и не суждено узнать об этом.

Фло достала из сумки резиновый мяч и стала ударять его о землю.

— А ну-ка, давай наперегонки до «Мистери». Кто последний, тот залазит на самое высокое дерево и десять раз кричит «Аллилуйя!». — Она всегда выигрывала, но у Хью ноги становились все длиннее. Когда он начнет выигрывать, нужно будет придумать для проигравшего наказание попроще.


1949


Мистер Фриц встречался с миссис Уинтерс, черноволосой вдовой с жестким «перманентом», носившей элегантные строгие костюмы с очень короткими юбками, хотя ее ноги были слишком толсты для туфель с застежками — по крайней мере, так заявила Бел, когда увидела их вместе.

— Фло, она мне не нравится. Когда она поселится там, наверху, тебе придется убрать отсюда свою задницу.

— Перестань, ради Бога! — сказала Фло. Она чувствовала себя задетой и слегка растерянной, как будто мистер Фриц каким-то образом подвел ее. Почему-то она считала себя единственной женщиной в его жизни, хотя их отношения всегда носили исключительно платонический характер.

— Жаль, что они со Стеллой не могут развестись, — заметила Бел. Ей понадобилось несколько лет, чтобы избавиться от Айвора. — Ну да ладно, в конце концов, должен же бедняга хоть куда-то совать свой инструмент. Хорошо, что я женщина и не испытываю постоянных страданий такого рода.

Миссис Уинтерс продержалась только два месяца.

— Смотреть невозможно, как она отставляет мизинец, когда пьет чай, — признался Фло мистер Фриц. — Мне все время хотелось что-нибудь повесить на него. — Он хмуро посмотрел на нее. — А что случилось с твоим парнем из налоговой конторы?

— Я его бросила. У нас было мало общего. — Рэй Медоуз мог говорить только о цифрах. Хотя Бел пыталась уговорить Фло не отказывать ему.

— Он влюблен по уши, и у него хорошие перспективы. А ты моложе не становишься. Тебе в следующем году будет тридцать, — говорила она.

Но Фло решила для себя раз и навсегда, что она скорее останется одинокой, чем выйдет замуж за мужчину, которого не любит искренне. Источником романтических переживаний для Фло оставались книги и фильмы, тем более что они, как правило, имели счастливый конец. Она с удовольствием жила в своей тихой квартирке, наполовину под землей, попивая шерри и чувствуя себя отрезанной от внешнего мира. Ей не хватало любви, которую дарили родные люди; с Салли Фло теперь виделась редко, с тех пор как у ее сына Иана (бедный мальчик!) в два года развилась дистрофия. Даже когда она приезжала в Хьютон, Салли и Джок казались такими озабоченными здоровьем сына, что Фло чувствовала себя лишней. Конечно, всегда оставалась Марта, но, если бы не она, у Фло уже девять лет был бы собственный ребенок.

— Меня пригласили на остров Мэн — на выходные, в июле, — сказал мистер Фриц с видом человека, которого пригласили присутствовать на собственных похоронах. — Некоторые ребята из лагеря решили встретиться Проблема в том, что они приезжают с женами. А мне с собой некого взять.

К этому времени уже половине Фрицев-младших перевалило за двадцать. В прошлом году мистера Фрица пригласили на свадьбу Бена, но он не поехал.

— Я буду чувствовать себя там неловко, — сказал он. — Как человек, который случайно оказался на чужом празднике.

Несколько недель назад мистер Фриц получил открытку, где сообщалось, что у Бена родился сын. Он стал дедом, и от этого чувствовал себя еще более странно и, кроме того, казался себе очень старым, хотя ему едва исполнилось пятьдесят.

— Я уверена, что не все приедут с женами, — сказала Фло отрывисто. — Вы наверняка хорошо проведете время.

На протяжении следующих нескольких недель он продолжал возвращаться к этой теме, говоря при этом с несчастным видом: «Не хочу я ехать один», или: «И совсем не обязательно это должна быть жена. Можно взять и знакомую».

— Если так, почему бы не попросить миссис Уинтерс? — предложила Фло. — Это всего несколько дней, уж потерпите ее мизинец это время.

— Нет, нет, — говорил он озабоченно. — Есть другой человек, с которым я хотел бы поехать.

За два дня до отъезда он спустился к ней. Он сел и, беспрерывно вздыхая, угрюмо уставился на газовую плиту, которая даже не была включена.

Он просидел так полчаса. Наконец Фло сказала:

— Сейчас придет Бел. Мы идем с ней в кино, в «Одеон» на «Ключи от царства». Она без ума от Грегори Пека.

— У Грегори Пека есть все, — уныло сказал он. — Ему не пришлось бы ломать голову, кого взять с собой на остров Мэн.

Фло рассмеялась.

— Если вы будете продолжать в том же духе, я предложу свою кандидатуру.

К ее изумлению, он вскочил и схватил ее за руки.

— Ты согласишься , Фло? Я уже давно хотел попросить тебя. — Его карие глаза сияли на внезапно ожившем лице. — У нас будут отдельные комнаты, конечно отдельные. У меня исключительно благородные намерения. И мы очень хорошо проведем время. В «Вилла Марина» будет выступать Джо Лосс со своим оркестром. Я так давно не танцевал.

— Но… — начала было Фло.

— Но что, дорогая моя? — воскликнул он.

Все, кого она знала (за исключением Бел), не одобрили бы этого, несмотря на отдельные спальни, и Бел замучила бы ее двусмысленными расспросами. Тем не менее Фло сказала:

— Хорошо. Но я не хочу, чтобы Бел и женщины из прачечной знали об этом. Они все неправильно поймут.

В любом случае, это было не большей авантюрой, чем свидания с Томми О'Мара десять лет назад.

Он приложил палец к губам.

— Ты можешь на меня положиться. Ни одна живая душа не узнает.

Фло сидела на краю двуспальной кровати и смотрела в окно гостиницы на порывистые зеленовато-коричневые волны Ирландского моря. Большой черно-белый корабль с красной трубой приближался к Дугласу, оставляя позади белую пену. На этом корабле они вернутся в Ливерпуль.

Небо затянули свинцовые тучи, и, казалось, оно готово разразиться новым ливнем, хотя тротуары не просохли после дождя, который шел всю ночь и весь предыдущий день. Мимо с неприкаянным видом проходили отпускники в пластиковых плащах; иногда — дети с ведрами и лопатами.

В соседней ванной комнате брился мистер Фриц, что-то мурлыча себе под нос. На первой встрече бывших интернированных какой-то мужчина закричал:

— Фриц Хофманншталь, старый негодяй! Как дела?

Она удивилась, когда он подошел к нему и пожал руку.

— А я и не знала, что вас так зовут, — прошептала она.

— Я говорил тебе, что у меня фамилия — язык сломаешь, — прошептал он в ответ.

Представив ее всем как «мисс Флоренс Клэнси, моя хорошая подруга», мистер Фриц, казалось, забыл, что он приехал на встречу. В тот вечер, когда вместо того, чтобы присутствовать на торжественном ужине, они танцевали танго «Ревность» в «Вилла Марина», он сказал:

— И кому-то еще хочется отмечать такие печальные события. Я бы предпочел поскорее забыть об этом.

Первую ночь она провела в одноместной комнате, которую он снял для нее этажом выше. Вчера, в воскресенье, они завтракали вместе, за столом у окна в столовой с кремовыми в малиновую полоску обоями в стиле начала прошлого века. Дождь лил как из ведра, небо было таким темным, что пришлось зажечь настенные лампы в красных абажурах. Это придало просторной комнате уют и интимность.

— Хорошо здесь, — сказал мистер Фриц и прикоснулся к ее руке.

Они поймали такси и съездили на мессу, а потом до обеда читали газеты и пили кофе в зале отдыха. После обеда они, сражаясь с ветром и дождем, добрались до зала игровых автоматов. Потом сходили на фильм «Знаменитый» с Кэри Грантом и Ингрид Бергман.

— Должен признаться, — сказал мистер Фриц за ужином, — мне всегда очень нравилась Ингрид Бергман.

Они никуда не торопились и только в десять вечера допили вино. Потом перешли в коктейль-бар и продолжали разговор о вещах, интересных им обоим: о прачечной, о детях Фрица, о семье Фло, о доме на площади Уильяма.

Фло редко доводилось получать в жизни большее удовольствие, хотя в этих нескольких днях не было ничего примечательного. Просто удовольствие от общения с человеком, о котором она знала так много. Не было неловких пауз в разговоре, не нужно было напряженно думать, что же сейчас сказать. Она знала мистера Фрица полжизни, и они хорошо ладили друг с другом.

Часы пробили полночь, когда он предложил проводить Фло в ее комнату на четвертом этаже. Добравшись до третьего, он остановился и с серьезным видом произнес:

— Фло, ты… ты не могла бы… — Он махнул рукой в сторону коридора. — Ты не могла бы оказать мне честь и… и…

После того как они вместе так приятно провели время, Фло ожидала, что это может произойти, и была к этому готова. Что в этом плохого? Ничего, решила для себя Фло. Она не собиралась изображать из себя невинную девственницу, притворяться робкой и стеснительной. Если Стелла знала, что у нее есть ребенок, то, наверное, знал и он. И поскольку он, казалось, был не в состоянии сказать то, что хотел, она сказала за него:

— …И переспать с вами?

Он оказался пылким и в то же время нежным любовником. Фло не испытала и малой толики той страсти, которую пережила с Томми О'Мара, но она этого и не ожидала, поэтому не испытала разочарования. Когда все закончилось, она чувствовала себя окруженной нежностью и удовлетворенной. Потом они сидели в постели, как старая супружеская пара.

— Нам надо будет это повторить, Фло, — сказал он тепло. — Может быть, в следующем месяце, в августе.

— Я не против. — Она нежно положила голову ему на плечо.

— В таком случае, я сниму двухместный номер в другой гостинице, и мы будем мистер и миссис Хофманншталь.

— Но в Ливерпуле мы снова будем мисс Клэнси и мистер Фриц?

Он лукаво посмотрел на нее.

— Наверное, это будет правильно? Дома — друзья, на острове Мэн — любовники. Так меньше вероятности, что я тебе быстро надоем. Это будет наш маленький ежемесячный праздник, наше маленькое приключение. Знаешь, — он счастливо вздохнул, — я все это время был в тебя чуточку влюблен, все эти годы, с того самого дня, когда ты пришла в прачечную на собеседование.

Значит, Бел все-таки права. Фло сжала его руку.

— Ты мне тоже всегда нравился.

— Будем надеяться, Стелла этого не заметила?

Фло не сказала, что Стелла все-таки заметила, потому что говорить об этом было уже слишком поздно.

— Думаю, нам надо немного поспать, — предложил он. Она юркнула под одеяло, и он склонился над ней и поцеловал в лоб. — Нам нужно рано встать, чтобы успеть на корабль.

Он уснул сразу же, а она лежала и думала, что же сказать Бел, когда она через месяц снова уедет. Фло не знала почему, но она хотела сохранить свои отношения с мистером Фрицем в тайне даже от своей лучшей подруги. Сейчас Бел думала, что Фло поехала помолиться в уединении в какой-то уэльский монастырь. «Скажу, что решила отправиться туда снова. Это как раз соответствует ее представлениям обо мне. Пусть продолжает думать, что я такая скучная…»

— Мистер Фриц, корабль причаливает, — позвала она.

Он вышел из ванной с полотенцем на шее, улыбаясь и похлопывая себя по щекам. Этим утром его приветливое добродушное лицо казалось молодым, почти мальчишеским.

— Думаю, мы можем обходиться и без «мистера», ты как считаешь, Фло?

Она улыбнулась ему и почувствовала, как в ней поднимается какое-то чувство — не настоящая любовь, но что-то очень похожее.

— Считаю, что нет, если ты, конечно, не возражаешь. Для меня ты всегда будешь мистер Фриц.

МИЛЛИ

1


Я настолько увлеклась любовными письмами Фло, что совершенно забыла о времени. Если не поторопиться, можно опоздать на работу. Я натянула красный костюм и тенниску, в которых была накануне, а расчесывалась уже в машине, когда остановилась на светофоре. Водитель, ехавший за мной, принялся раздраженно сигналить, когда я стала красить губы.

В середине первой половины дня я уже в сотый раз подняла трубку, изо всех сил сдерживаясь, чтобы голос не звучал раздраженно.

— Это я, — робко произнес Джеймс.

Если бы я подчинилась своим инстинктам и бросила трубку, он бы все равно перезвонил.

— Что тебе надо? — выпалила я.

— Встретиться с тобой, чтобы извиниться.

— Считай, что твои извинения приняты. Нам нет необходимости встречаться.

— Милли, дорогая, я просто не знаю, что на меня нашло. Давай сегодня поужинаем вместе. Позволь мне все объяснить. — Казалось, он был в отчаянии, но я помнила, что он поднял на меня руку. Мне не интересны были ни его объяснения, ни его извинения. Я все равно не смогу простить его.

— Я не хочу.

— Пожалуйста, Милли. — Он почти плакал. — Пожалуйста, дорогая, мне нужно тебя увидеть.

— Послушай, Джеймс, я очень занята. Не хочу казаться грубой, но я вешаю трубку. До свидания.

Через час к офису подъехал фургон и вошла девушка с букетом красных роз для мисс Миллисент Камерон: десятка два цветов с папоротником по кругу были завернуты в золотую бумагу и перевязаны алой лентой. Карточки не было, но я знала, что послать букет мог только один человек. Все это казалось ужасно напыщенным и показным, но на Диану произвело впечатление. Я бросила цветы ей на стол.

— Возьми себе. Может быть, они понравятся твоему отцу.

— Но они, наверное, страшно дорогие, — запротестовала Диана.

— Мне все равно. Мне они не нужны. — Я решила сменить тему. — Как твой отец?

Лицо Дианы прояснилось.

— Намного лучше. Врач говорит, у него ремиссия. При раке иногда так бывает. Вчера я возила его в Оттерспул и мы устроили пикник. Даже не знаю, почему мы не делали этого раньше.

— Моя мама недавно предлагала уехать из Ливерпуля, и я внезапно поняла, как буду по ней скучать. — Я раньше никогда не говорила с Дианой о своей семье, и теперь почувствовала, что сделала первый шаг к установлению дружеских отношений.

Мы пришли с ней к выводу, что большинство детей воспринимают родителей как нечто само собой разумеющееся, и договорились пообедать вместе, если получится вырваться в одно и то же время. Диана прошептала:

— Джордж все еще сердится на меня из-за моих записок? Теперь, наверное, у меня не осталось никаких шансов получить эту работу.

— Это место для Оливера. Так было давно решено. А насчет записей — Джордж о них давно забыл, я тебя уверяю.

— Господи, надеюсь, что это так. — Диана сжала губы. — Ну и натворила я! Завидую я тебе, Милли. Ты умеешь ладить с людьми. Ты всегда такая кроткая, покорная. Мужчинам нравятся женщины, которыми они, как им кажется, могут управлять. Джордж меня недолюбливает, потому что я слишком независима. — Может, это было сделано и неумышленно, но в голосе ее явно прозвучала недоброжелательность. — Мне такие цветы никто не посылает.

Хотела она того или нет, но внутренне я возмутилась. Я — кроткая и покорная?! Я с головой ушла в работу, и, когда Диана сказала, что пора идти на обед, я сослалась на занятость.

После работы я поехала в Бланделлсэндс, чтобы кое-что постирать и принять душ. На автоответчике было сообщение от Джеймса, но я не стала его слушать. Я выключила автоответчик и позвонила маме.

— Мам, у тебя все в порядке?

— Все хорошо, милая. А почему ты спрашиваешь?

— Да просто у меня автоответчик поломался. На этой неделе я не буду ночевать дома, и я не хочу, чтобы ты волновалась. — И еще я не хотела снова выдумывать про Бирмингем. Я чувствовала, что на будущей неделе что-то произойдет в семействе Камеронов, и маме наверняка захочется с кем-то поговорить. — Если будет что-то важное, звони мне на работу, — сказала я.

— Если только у тебя не будет из-за этого неприятностей, дорогая.

Я заверила, что не будет.

— А где ты будешь ночевать? — спросила она.

Я представила себе, что будет, если я скажу правду: я буду спать с внуком мужчины, в которого Фло Клэнси влюбилась почти шестьдесят лет назад. Я сказала:

— Я подумала, что надо больше времени уделить квартире тети Фло. Такими темпами я пока ничего не успеваю.

— Прости, Миллисент, что я тебя так нагрузила. Я и подумать не могла, что это окажется таким непростым делом.

— Да все нормально, мне даже нравится.

— Бабушка сказала, что ты познакомилась с Бел Серб.

— С какой Бел?

— Серб. По крайней мере, я знала ее под этой фамилией. Но, кажется, она снова вышла замуж. Она была такая смешная, эта Бел!

— Она и сейчас такая. — Потом я убедила ее насесть на Деклана, чтобы тот подавал документы в колледж, и повесила трубку. Стиральная машина закончила стирку. Я развесила белье над ванной, упаковала сумку и поехала на площадь Уильяма… К Тому О'Мара.

Выйдя из машины, я увидела Питера Максвелла, который спускался по лестнице в свою квартиру с несколькими папками под мышкой. На нем были джинсы, плотная клетчатая рубаха и спецовка. Он улыбнулся мне.

— Привет! Хочешь чашечку кофе и шоколадный бисквит?

— Не против. — После театрального драматизма Джеймса его спокойная, добродушная манера очень мне импонировала.

Его квартира разительно отличалась от соседней: покрытый красной плиткой пол, красные шторы, белые стены, увешанные абстрактными картинами. Комната мужчины. Кроме картин и единственной лампы с белым абажуром, других украшений не было. Мебель — только самая необходимая, в основном из натурального дерева. Кресла обиты материалом в черно-белую клетку. Комната создавала ощущение прохлады, воздушной легкости и спокойствия, и казалось, что ее обитатель находится в мире с самим собой, чему я сильно позавидовала.

— Совсем не похоже на квартиру Фло, — заметила я. Другое отличие было в том, что везде было тепло от двух радиаторов — по одному в каждом конце комнаты.

— Знаю. Пойду поставлю чайник. — Он снял спецовку, повесил ее за дверью и скрылся в кухне. Вернувшись, сказал: — Мне приходилось видеть твою тетушку по меньшей мере раз в неделю. Моей обязанностью было выносить бутылки.

— Какие бутылки?

Он усмехнулся.

— Из-под шерри. Она не хотела, чтобы Чармиан, дворники и эта старая, но роскошная рыжая знали, как она закладывает. В последний год Фло выпивала за день больше бутылки. Впрочем, милая была старушенция. Мне она нравилась.

— Я ее видела только раз, на похоронах моей другой бабушки.

— Жаль, я раньше не знал, что вы родственники. Вот бы Фло удивилась, если бы узнала, что мы учились в одном классе. — Он снова ушел на кухню и вернулся с двумя чашками кофе и упаковкой пирожных. — Хозяин из меня никудышный. В буфете ничего нет. Надеюсь, ты ела.

— Что-то я в последнее время постоянно забываю поесть.

Он почесал бороду, и так уже похожую на развороченное птичье гнездо, и задумчиво сказал:

— Где-то должна быть банка солонины и пакет пюре быстрого приготовления. Хочешь, я сейчас быстренько сварганю пюре с мясом?

— Нет уж, спасибо. — Меня бросило в дрожь. — Это одно из любимых блюд моей мамы. Оно будет слишком сильно напоминать мне о доме.

— У меня раньше было такое же чувство от сериала «Улица Коронации». Мама не пропускала ни одной серии, и в доме должна была быть идеальная тишина. Даже чихать запрещалось, иначе — затрещина. Прошло уже много лет, а у меня все мурашки пробегали по телу, когда я проходил мимо какого-нибудь дома и слышал музыку из этого фильма.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Да, воспоминания… — сказал он, криво усмехнувшись.

В конце комнаты я заметила застекленную дверь, ведущую в маленький садик.

— Мне установили эту дверь в прошлом году. — Он принял хозяйский вид. — Хорошо открывать ее летом, это так оживляет обстановку. Я и с Фло так познакомился. Мы, бывало, болтали с ней о том о сем через стену в саду.

— А что, эта квартира полностью принадлежит тебе? Ты не снимаешь ее? — спросила я удивленно.

— Мне принадлежит примерно четверть, остальное — жилищно-строительной компании.

— Не могу представить, что кому-то захочется жить в этом районе, если только обстоятельства не заставят, — с недоверием сказала я.

— Как же это вы осмелились критиковать мое место жительства, мисс Камерон? — мягко сказал он. — Я люблю Токстет. Мою квартиру обворовывали пару раз, но такое может произойти где угодно. Люди, которые живут здесь, — это настоящая соль земли, включая девчонок, что крутятся здесь на площади. Да, здесь бывают проявления насилия, но в других отношениях это хорошее место. Оно как бы погружено в историю. Это место больше других похоже на тот Ливерпуль, который был самым главным портом мира. А ты знаешь, что несколько веков назад Токстет был королевским парком и король Джон охотился здесь на оленей и кабанов?

— Боюсь, эта информация до сих пор меня обходила.

— Если хочешь, я как-нибудь устрою тебе экскурсию, покажу, где находились охотничьи домики короля.

— Очень хочу — звучит заманчиво.

Он обрадовался.

— Тогда договоримся о встрече как-нибудь.

Я выпила еще чашку кофе и пошла в квартиру Фло. У ограды дрожала едва одетая Фиона. К моему удивлению, она соизволила заговорить со мной.

— Тебя искала тут одна. Сказала, придет в другой раз. Не Бел и не Чармиан. Другая какая-то.

— Спасибо, что сказала.

Фиона зевнула:

— Всегда пожалуйста.

Воздух в квартире Фло, как всегда, отдавал сыростью, и было очень холодно. Я зажгла газ на полную мощность и села на колени перед шипящими форсунками, дрожа от холода и с завистью вспоминая центральное отопление в квартире Питера Максвелла. Когда стало слишком жарко, я перебралась на свое любимое место на диване и быстро уснула. Была почти полночь, когда я проснулась; на ногах плясали красные отсветы пламени. На улице было тихо и спокойно, и казалось, что квартира находится в каком-то ином времени, населенная колышущимися тенями и отрешенная от всего реального.

Моя жизнь становится все более сюрреалистичной, думала я. Я редко ела, спала в самое неподходящее время, почти не бывала дома и потеряла интерес к работе, хотя по-прежнему много работала и надеялась, что Джордж не замечает перемен. Хуже всего то, что я связалась с человеком, являвшимся воплощением всего того, что раньше казалось мне отталкивающим. Вещи, которые раньше казались важными, теперь ничего не значили.

Я устроилась за письменным столом с предвкушением, которое обычно испытываешь перед началом долгожданного фильма или телепередачи. Первой мне попалась пачка писем от Бел времен войны. Я подумала, что читать их будет не совсем прилично, и отложила в сторону на тот случай, если Бел захочет забрать их.

Затем я наткнулась на большой, очень старый коричневый конверт с надписью в левом верхнем углу «Портреты от Фотографических студий Уитеншо». Нетрудно было догадаться, что в нем находится фотография, и, достав ее, я задумалась, почему Фло не поставила ее на столе с другими. Это была школьная фотография: пять рядов детей, самые маленькие сидели впереди, скрестив ноги. Мальчик в конце ряда, единственный ребенок без улыбки на лице, обведен карандашом.

Я удивилась: зачем это Фло понадобилась фотография нашего Деклана? Но на обороте была проштампована дата — 1945, треть века до рождения Деклана. В конверте было еще что-то — это оказался сложенный вчетверо кусок пожелтевшей бумаги. Это был рисунок, коряво нарисованный цветными карандашами, изображавший женщину — с палками вместо конечностей, желтыми волосами и зелеными и круглыми, как крыжовник, глазами. Красная, направленная концами вверх кривая изображала рот. На женщине было синее платье в форме треугольника с тремя громадными пуговицами. Под рисунком старательным детским почерком печатными буквами было выведено «МОЙ ДРУГ ФЛО». Внизу карандашом было написано имя: Хью О'Мара.

Рисунок, который я держала в руке, был, вероятно, нарисован отцом Тома. Несмотря на конечности-палки и рот, растянувшийся от уха до уха, в этой женщине определенно было что-то настоящее и живое, как будто юный художник старался изо всех своих сил, чтобы передать внутреннее тепло своего друга Фло. Два этих предмета находились в конверте вместе, и это означало, что ребенок на фотографии почти наверняка Хью О'Мара. Мне очень захотелось показать фотографию Тому, но у Фло, вероятно, была причина скрывать ее, и я подумала, что правильнее будет уважительно отнестись к этому решению.

Пришел Том — я услышала его легкие шаги и сразу забыла о фотографиях, забыла обо всем, услышав скрежет ключа, отпирающего дверь. Он вошел мягко и тихо, как бы крадучись, — грациозный, элегантный, притягательный, несмотря на безвкусный костюм цвета электрик и аляповатую белую рубаху. Мы смотрели друг на друга через комнату, не говоря ни слова. Потом я встала и пошла к нему — в его объятия, и мы стали жадно целоваться. С тех пор как мы расстались, прошло меньше суток, но мы целовались так, словно не виделись намного дольше — целую вечность.

На следующее утро в офисе появился новый букет. На этот раз это были розовые и белые гвоздики. Я нашла вазу и поставила цветы в приемной.

— Диана опаздывает, — сказала Джун. — Должна была бы уже и позвонить.

Когда она не появилась и в полдень, ко мне подошел Джордж.

— Может, нужно позвонить ей и узнать, все ли в порядке? Я еще сержусь на нее, но, думаю, в последнее время ей приходилось несладко и будет правильнее, если мы дадим ей понять, что помним о ней.

— Вы хотите, чтобы это сделала я?

— Я знал, что ты поймешь меня, — сказал он с облегчением.

Я позвонила Диане домой, но никто не ответил.

— Наверно, ее отца снова забрали в больницу, — предположила я.

Джордж уже потерял к этому всякий интерес.

— Я могу угостить тебя обедом? — Он позвенел мелочью в кармане. — Мне просто необходимо кому-то поплакаться в жилетку. Сегодня утром я получил письмо от Билла. Он и Аннабел приезжают ко мне на Рождество, но я так чувствую — читаю между строк, — что они не очень-то и хотят. Они приезжают только потому, что их мать уехала в какую-то экзотическую страну со своим новым мужем — его зовут Криспин, представляешь?

— Простите, Джордж, но я обедаю с сестрой, а в полтретьего у меня встреча в Олд-Роун с Ноутонами. Может быть, вечером, после работы?

— Ну ладно, — мрачно сказал Джордж и поплелся в свой кабинет. — Думаю, у меня скоро начнется приступ паники.

Труди звонила еще до этого. Она сказала:

— Мама говорила, ты вчера вечером поехала на площадь Уильяма, но когда я заезжала туда, тебя не было. Эта девушка у перил — она та, за кого я ее приняла?

Я подтвердила предположения Труди.

— Ты будешь там сегодня вечером, если я заеду в это же время? Мне нужно с тобой поговорить, просто больше не с кем.

— Я не знаю точно, когда освобожусь, — быстро сказала я. Может, это было эгоистично, но я не хотела, чтобы Труди появлялась в квартире Фло, которую я считала своей собственностью — по крайней мере до тех пор, пока она не будет готова для передачи новому жильцу. А этот момент казался сейчас таким далеким… — Ты сможешь со мной пообедать? Я угощаю.

— Я думала, ты работаешь без обеда.

— Но только не сегодня, — пообещала я.

Мы встретились в кафе в Центральном торговом центре под высокой куполообразной стеклянной крышей. За белым роялем сидела женщина и наигрывала старые знакомые мелодии, томно перебирая пальцами по клавишам. Труди уже сидела за кованым железным столиком. Она выглядела очень привлекательно в темно-зеленом пиджаке, длинной черной юбке и шнурованных полусапожках. А мы, сестры Камерон, очень даже симпатичная парочка, подумала я: элегантные, хорошо одеты, с умеренным макияжем, шикарными пепельными волосами. Глядя на нас, никто бы не догадался о нашем ужасном детстве, хотя лицо Труди, как мне показалось, было каким-то озабоченным и напряженным.

— Я раньше здесь никогда не бывала, — сказала она, когда я села. — Пианистка мне нравится.

— Ты обратила внимание, что она играет? — Звучала мелодия «Лунной реки». — Мамина любимая.

Труди напряженно засмеялась и потерла шрам над левой бровью.

— Никуда от этого не уйдешь, верно?

Когда я вернулась от стойки с креветочным салатом и парой огромных пирожных со сливками, она сказала:

— Я сейчас вспоминала о том, как пела эту песню мама, когда мы были избиты до черных синяков и отец, должно быть, принимался за нее.

— Наверное, таким способом она пыталась с этим справляться. — Я съела несколько креветок — первая настоящая еда, которая попала мне в рот с воскресенья. — О чем ты хотела поговорить, сестренка? — Мне не хотелось торопить ее, но через час мне нужно было встречаться с Ноутонами.

Труди возила вилкой по тарелке с салатом.

— Не знаю, с чего начать.

— Начни с самого начала.

— Это будет слишком издалека.

Я подняла брови.

— Не понимаю.

Сестра со вздохом бросила вилку на тарелку.

— Это Колин, — сказала она.

Какой-то комок страха начал подниматься у меня внутри.

— Что он сделал?

— Ничего, — просто сказала Труди. — Он хороший, порядочный человек. Я его люблю, а он любит меня и обожает Мелани и Джейка. И работает он как вол.

— Тогда в чем дело, Труди?

— Я ему не доверяю. — Труди поставила локти на стол и жалобно посмотрела на меня.

— Ты хочешь сказать, у него любовница?

— Ну конечно, нет. Ему бы это и в голову не пришло. — Труди нетерпеливо тряхнула головой. — Тут не в любовницах дело. Речь о детях. О Боже! — Она приложила к глазам салфетку. — Я сейчас заплачу. Я тушь не размазала?

— Чуть-чуть. — Я протянула руку и вытерла у нее под глазами. Женщина за соседним столиком посмотрела на нас с интересом, но отвернулась, увидев, что я заметила ее взгляд.

— Дело в моей живописи, понимаешь, — вздохнула Труди. — У нас в сарае уже около двухсот полностью готовых бутылок, банок, графинов, бутылей. Я раскрашиваю лампочки, тарелки, стаканы, бокалы — мы покупаем их на распродажах с машин. Дети считают, это здорово — искать разную стеклянную посуду, чтобы мама раскрашивала. И мне нравится это, Милли. Я очень увлекаюсь, постоянно выдумываю что-то новое, новые узоры, и с нетерпением жду, что из этого получится, как это будет выглядеть. Но что мне со всем этим делать, я просто не знаю, — жалобно сказала она.

— Продавай, — живо сказала я. Я все еще не могла понять, в чем проблема. — Колин не предлагал тебе открыть свой лоток, а он бы присмотрел за детьми?

— Предлагал. Но я не доверяю ему, Милли. Я себя из-за этого ужасно чувствую, но я не могу доверить ему детей на целый день. Я боюсь, что он может их ударить, и тогда я просто уйду от него.

Я начала понимать, в чем дело.

— Разве он когда-нибудь давал повод подумать, что способен их хоть пальцем тронуть? — спросила я.

Нет!

— В таком случае, тебе не кажется, что ты не совсем нормальная? — спросила я. — Скорее даже, совсем ненормальная, если хочешь знать мое мнение.

— Я знаю. Но я все равно не могу решиться оставить их. Колин все время убеждает меня открыть лоток. В Уолтоне есть церковное помещение, где по воскресеньям проходит ярмарка ремесел. Он не может понять, почему я все время откладываю.

— Я тоже не понимаю. Отец искалечил наше детство, а теперь ты позволяешь ему искалечить и твой брак. Труди, ты должна доверять Колину. Ты должна . — Пока я говорила, я вспомнила Джеймса и его кулак, поднятый надо мной… — Думаю, в критической ситуации любой из нас способен на насилие, но только извращенец сможет ударить ребенка так, как бил нас отец.

Труди закусила нижнюю губу.

— Должна признаться, я пару раз шлепнула Джейка по попке. Иногда, когда на него найдет, он бывает по-настоящему вредным.

— А Колин присутствовал при этом?

— Да. Он страшно рассердился и сказал, чтобы я не смела больше этого делать.

— Но он же не ушел от тебя! — воскликнула я. — А в твоем случае — знаешь ведь, люди, с которыми в детстве жестоко обращались, потом часто жестоко обращаются со своими детьми — так вот, в твоем случае это он должен бояться оставлять Мелани и Джейка с тобой ! Подумай, как бы ты расстроилась, если бы узнала, будто он предполагает, что ты можешь обидеть их! Он всегда тебе доверял, и поэтому заслуживает твоего доверия. Открывай лоток прямо сейчас, а то он догадается, почему ты все время откладываешь. А если он догадается, может тебе и не простить этого.

Труди наконец принялась за салат.

— Я рада, что поговорила с тобой, сестренка. Я никогда не думала об этом под таким углом. — Она замерла, не донеся вилку с креветками до рта. — Интересно, а отца в детстве били?

— Ну, этого мы уже никогда не узнаем.

Позже, когда ехала в Олд-Роун, я снова думала об этом. К отцу в детстве я испытывала только страх, а повзрослев — отвращение. Но, может быть, для такого поведения у него были какие-нибудь причины? Может быть, под личиной чудовища, которого я боялась всю жизнь, прячется такой же измученный человек, как и я?

Ноутоны сочли, что сад в поместье Олд-Роун слишком велик, и я поехала на работу, раздосадованная пустой тратой времени.

Когда я вошла, Джордж объявил:

— У Дианы умер отец. Она звонила. Он скончался ночью, во сне — тихо и спокойно.

— А как она?

— Спокойна как удав, — с негодованием сказал Джордж. — Можно подумать, она звонила, чтобы сказать, что у нее не заводится машина.

— Это она делает вид. Думаю, она опустошена.

— Вы чрезвычайно благородны, мисс Миллисент Камерон. В любом случае, похороны в пятницу днем. — Он потупил взор. — Думаю, мне следует присутствовать — выразить соболезнования от лица фирмы, так сказать.

— Вы не будете возражать, если я пойду с вами?

— Возражать? Конечно, нет. Нечасто приходится слышать столь заманчивые предложения.

Позже я позвонила матери, чтобы сообщить об этом, — она всегда испытывала какой-то нездоровый интерес к новостям о смерти.

— А сколько ему было лет? — спросила она.

— За восемьдесят, — ответила я. — Когда Диана родилась, ее родители были уже людьми среднего возраста. — Я решила сменить тему. — Я сегодня обедала с Труди.

— Это хорошо, милая, — сказала мама. — Мне нравится, когда вы встречаетесь.

— Может быть, как-нибудь пообедаем втроем — ты, я и Труди. Тебе понравится этот ресторан, мама.

— Ох, даже не знаю, милая, — обеспокоенно сказала она. — Боюсь, не успею вовремя вернуться, чтобы приготовить ужин отцу.

Я ее заверила, что у нее будет море времени и что отцу не нужно ничего знать.

— Ну, я подумаю, — пообещала она.

— Ты должна не просто подумать, но и сделать, мама, — сказала я. — Я буду тебя изводить, пока ты не согласишься.

Она немного помолчала.

— У тебя счастливый голос, Миллисент. Произошло что-то хорошее? Джеймс сделал тебе предложение?

— С Джеймсом покончено, мама. Быть может, я счастлива оттого, что пообедала с сестрой.

— Какой бы ни была причина, я все равно рада, родная. Ты в последнее время была какой-то суровой. Еще недавно ты бы и не подумала пригласить маму на обед. Ну а теперь расскажи-ка мне, что там у тебя с Джеймсом, с которым покончено?

Кроме меня и Джорджа, на похоронах присутствовало всего пять человек: Диана, натянутая и бесстрастная, две соседки и два старика — друзья покойного.

Был холодный, промозглый ноябрьский день, и наполненный ледяной пылью ветер продувал кладбище насквозь, стремительно накатываясь на могилы и срывая с деревьев последние листья.

— Я думал, людей больше не хоронят, — пробормотал Джордж, стуча зубами от холода. — Я думал, их засовывают в печи. По крайней мере, оплакивающим было бы потеплее.

Я смотрела, как гроб опустили в могилу, затем викарий произнес прощальные слова. Подошла Диана и поблагодарила нас за то, что пришли. Когда мы пошли к машинам, я взяла ее за руку, а Джордж тащился сзади.

— Сожалею о твоем отце. По крайней мере, ему не пришлось страдать от боли.

— Нет. И еще все твердят, он прожил долгую жизнь. — Диана отняла руку. — Просто надо пройти через это, и все. Теперь я смогу жить, как мне самой хочется.

— Если тебе нужно будет поговорить с кем-то, — сказала я мягко, — звони мне, не раздумывая. Если меня не будет дома, я на площади Уильяма, номер один. Там нет телефона, поэтому просто приезжай.

— Спасибо, Милли, но со мной все в порядке. Не понимаю людей, которые места себя не находят, когда кто-то умирает.

2


Раздался звон церковных колоколов — близкий и далекий, высокий и переливающийся, низкий и звучный. Я открыла глаза: холодное солнце слабо пробивалось сквозь белые шторы, а надо мной склонился Том О'Мара. Его каштановые волосы были распущены, обрамляя длинное лицо. Если бы не его серьги и татуировки, он бы походил на одного из святых на картинах, которые я сняла со стен.

— Я тут думал, — сказал он, — что это — то, что между нами?

— Не понимаю, о чем ты.

— Я имею в виду, ты такая спесивая стерва, вся из себя важная и высокомерная, еще этот твой говор действует мне на нервы.

У меня дрогнули губы, когда я взглянула на его торс.

— Я всегда стараюсь обходить стороной таких, как ты, и меня раздражает твоя манера разговаривать.

Он стянул с меня одеяло по пояс и прижался головой к моей груди.

— Так что же все-таки между нами? — спросил он снова. Его губы припали к моей левой груди, и, когда его язык коснулся соска, я застонала от наслаждения.

— Понятия не имею, — призналась я, задыхаясь. Глубокое чувство близости пугало меня, потому что я не могла представить себе, что это может закончиться. Колокола продолжали звонить, пока мы занимались любовью, и только когда все закончилось, я спросила:

— А ты почему все еще здесь?

Обычно он уходил до рассвета, а на будильнике Фло было уже почти полдесятого.

— Моя жена повезла девочек к своей матери. Я подумал, проведем день вместе или, по крайней мере, часть дня. Я должен быть в клубе к пяти.

Мысль о том, чтобы провести день в постели с Томом О'Мара, привела меня в восторг, но у него были другие планы.

— Давай, поднимайся, что-нибудь перекусим и поедем.

— Куда поедем? — Я села в кровати и сдунула волосы с глаз. Том уже одевался.

— В Саутпорт.

— Зачем в Саутпорт?

— Потом скажу, давай сначала погрызем чего-нибудь. — Он натянул синий свитер, подошел к зеркалу, расчесался и резинкой собрал волосы в хвост. Я смотрела на него, очарованная: такой женственный жест, сделанный таким мужчиной. — У меня брюхо сводит, — сказал он. — Умираю от голода.

— А нет ничего «грызть», как ты выражаешься. Только несколько пачек старых бисквитов.

Он застонал.

— Тогда я выпью чаю, а поесть купим по дороге. Пабы к тому времени уже откроются.

Белые облачка гнались друг за другом по бледно-голубому небу. Солнце было ярким, как лимон. Воздух был сухой, морозный, очень холодный. Я сунула руки в карманы пальто, довольная, что на мне сапоги — после вчерашних похорон я заезжала домой за теплыми вещами.

Серебристо-голубой«мерседес» Тома стоял за углом. На заднем сиденье лежала его замшевая куртка. Я заметила, что довольно рискованно оставлять на виду такую дорогую куртку.

— Ведь могут и украсть.

— Она им обойдется дороже собственной жизни. — Он скривил губы. — Все знают, чья это машина. Никто не посмеет к ней прикоснуться.

— Ты говоришь прямо как какой-то крестный отец! — Я хотела, чтобы это прозвучало как оскорбление, но лицо Тома осталось невозмутимым, когда он произнес в ответ:

— Если кто-то и посмеет украсть у меня, ему это с рук не сойдет. То же самое относится к моим друзьям и семье. Поэтому Фло всегда была в безопасности у себя дома. Здесь люди знают, что для них хорошо, а это значит — не трогать то, что принадлежит Тому О'Мара.

— Понимаю. — Угрожающий смысл его слов показался мне отталкивающим, но я, не колеблясь, села в машину. Я отчетливо осознавала его близость, то, как он держит руль, касается длинной смуглой рукой рычага передачи.

— Ты на что смотришь? — спросил он.

— На тебя. Раньше я тебя не видела при дневном свете.

Он вставил компакт-диск в проигрыватель, и жесткий сердитый голос запел «Дикого бродягу».

— Мне нравятся ирландцы, — сказал он. Потом он посмотрел на меня с таким видом, что у меня перехватило дыхание. — Ты тоже на свету классно выглядишь. — Он завел двигатель и резко выехал на трассу. — Но у меня от тебя что-то крыша едет. Лучше бы я тебя не встречал.

В пабе в Формби мы были первыми посетителями. Том проглотил курицу гриль, а я еле заставила себя съесть тост. Как только мы закончили, я налила по второй чашке кофе и сказала:

— Ну а теперь ты мне скажешь, зачем нам ехать в Саутпорт?

— Я подумал, может, ты захочешь познакомиться с моей бабулей.

Я посмотрела на него в изумлении:

— С твоей родной бабушкой?

— Что это ты имеешь в виду? — Он почти рявкнул.

— Это мать твоего отца?

Он с лязгом брякнул чашку о блюдце.

— Господи! Ты словно читаешь мне статьи из долбаной энциклопедии. Это мать моего бати, Нэнси О'Мара, ей восемьдесят шесть лет, здорова как черт, но абсолютно выжила из ума.

Дом престарелых оказался большим, отдельно стоящим зданием на тихой улице, где было много таких же больших домов, располагавшихся на просторных ухоженных участках. Внутренняя отделка была умиротворяющей и дорогой, полы покрыты толстыми бежевыми коврами. Платить за это приходилось, видимо, очень немало, и я предположила, что за свою бабушку платит Том.

Улыбающаяся женщина в приемной во всем соответствовала обстановке: бежевый костюм, бежевая обувь, бежевые волосы. При виде Тома ее улыбка превратилась в подобострастную ухмылку. Так же на него смотрела барменша в пабе.

— Как там моя бабуля? — поинтересовался он.

— Все так же, — выпалила женщина с чувством. — Иногда вполне осознает, что ей говорят, но в основном живет в собственном мире. Мы убеждаем ее ежедневно делать зарядку, поэтому для женщины ее возраста она в отличной форме. Сейчас она в парке. По распорядку дня она, конечно, не должна находиться там, но с Нэнси разве поспоришь? Мы просто укутали ее потеплее и оставили в покое.

Том провел меня через все здание к двери, выходившей на просторную лужайку. В дальнем углу на деревянной скамейке сидела женщина с прямой спиной, неподвижная, словно жердь. Она казалась крошечной под огромными елями, возвышавшимися над садом с трех сторон, и так густо сплетались кронами, что не пропускали даже крошечного лучика света.

Она с интересом смотрела на нас, пока мы шли к ней. Ее глаза сверкали на высушенном, усыпанном темно-желтыми пятнами лице; белоснежные, с редкими черными прядями волосы были неряшливо собраны в толстенный узел на тощем затылке. На ней было малиновое пальто и черные сапоги с опушкой. Плечи укутывала черная кружевная шаль.

— Вы пришли проверить мой измеритель? — спросила она хриплым низким голосом, когда Том сел рядом с ней. Он жестом пригласил меня сесть рядом.

— Нет, бабушка. Я Том, я приехал тебя проведать. Это моя подруга. — Нет смысла тебя представлять, — прошептал он мне. — Все равно она ничего не поймет.

— Не нужно ее представлять, — неожиданно сказала Нэнси. — Я знаю, кто это. — Ее сверкающие глаза в сухих коричневых глазницах уставились на меня. — Да уж! Я-то знаю, кто это!

— Ну и кто же я, в таком случае? — Под пронзительным взглядом старухи мне стало неловко и немного страшно.

Нэнси закудахтала:

— Уж я-то знаю! — Ее длинное лицо сделалось раздраженным. — Негодяй уже целую вечность не приходит проверить измеритель. Они когда-нибудь просто отключат его, и все.

— Хватит насчет измерителя, бабушка. Все в порядке.

Отношение Тома к бабушке было терпимо-бесцеремонным. Он ее даже не поцеловал и, казалось, находился здесь просто из чувства долга, а не от избытка нежных чувств.

К нам подошла женщина в сером халате и белом переднике с чайным подносом. Нэнси жадно схватила его, и я поняла, что она в состоянии разлить чай и положить сахар в три чашки. Мы молча пили чай, когда я заметила, что одна из гагатовых [6] сережек застряла в шали. Я потянулась было, чтобы ее отцепить, но отпрянула, ошарашенная резким выкриком:

— Не смей ко мне прикасаться!

Я недоуменно повернулась к Тому.

— Кажется, я ей не понравилась.

Меня утешало лишь то, что мы пробудем здесь совсем недолго. Парк казался унылым, гнетущим и мрачным. Тишину нарушал единственный звук — капанье росы с деревьев на густую мокрую траву. И вряд ли старухе нравились посетители. Я надеялась ощутить дыхание прошлого, находясь рядом с женщиной, бывшей замужем за Томми О'Мара, когда он погиб на «Тетисе» в 1939 году, но представить Нэнси молодой оказалось невозможным.

— Бабуле никто особенно не нравился. Единственным человеком, которого она по-настоящему любила и о ком заботилась, был мой отец, — сказал Том. Он взглянул на часы. — Скоро поедем. Я, конечно, не против платить по счетам, но эти посещения просто достают меня. Я приезжаю только раз в месяц, чтобы медсестры не забывали про свои обязанности. Просто не хочу, чтобы они думали, что о ней можно не заботиться как следует.

В течение пятнадцати минут я неуклюже пыталась разговорить Нэнси. Я восхищалась ее пальто, спрашивала, кто укладывает ей волосы, упоминала о погоде, интересовалась питанием. Было трудно разобраться, то ли ей просто наплевать на то, о чем я говорю, то ли она действительно не понимает, о чем идет речь.

— Ты зря теряешь время, — сказал, наконец, Том. — Иногда к ней возвращается рассудок, когда говоришь о прошлом, например о войне или о магазинах на Смитдаун-роуд.

— Ни о том, ни о другом я говорить не могу. — Оставался, конечно, «Тетис», но в данных обстоятельствах вряд ли стоило говорить об этом.

— Ладно, поехали. — Том сжал плечо Нэнси. — Пока, бабушка. Увидимся через месяц.

Мы шли через лужайку, когда хриплый голос окликнул:

— Эй, ты! — Мы повернулись и увидели, что она нам машет.

Том подтолкнул меня.

— Это она тебя зовет.

— Ты уверен? С чего бы это я ей понадобилась?

Я неохотно вернулась назад и страшно перепугалась, когда вытянувшаяся рука больно схватила меня и тянула вниз, пока наши лица почти не соприкоснулись. Я почувствовала зловонное дыхание.

— Знаю, что ты замышляешь, Фло Клэнси, — сказала она таким голосом, что у меня по спине побежали мурашки. — Но ничего у тебя не выйдет. Марта отдала его мне — все по справедливости. Он мой. Ты его не вернешь, никогда. Я тебе уже говорила: прежде я убью его.

— Она сама рубит могилу, на которой сидит, — сказала Бел.

— Сук, — поправила Чармиан. — Она рубит сук, на котором сидит, или она сама себе могилу роет. Ты перепутала все поговорки.

— Ладно, будет тебе, — громко фыркнула Бел. — Она прекрасно понимает, что я имею в виду.

— Может, хватит говорить обо мне в третьем лице? — мягко сказала я. — Кроме того, это не ваше дело, с кем я встречаюсь. Я могу рубить могилу, на которой сижу, если мне этого хочется.

— Сук, — сказала Чармиан.

— Сук, могилу — какая разница. — Я беззаботно махнула рукой. Я понимала, что регулярные визиты Тома О'Мара в квартиру на подвальном этаже не останутся незамеченными. Когда я высаживалась из его машины после нашего возвращения из Саутпорта, Бел из окна Чармиан засвидетельствовала мою неосмотрительность.

— Фиона говорила, что он здесь постоянный гость, но я ей не верила. — Бел не пыталась скрывать своего неодобрения. — Ох уж эта современная молодежь, — сказала она с отвращением. — Занимаются сексом совершенно без разбора, прямо как кролики. Я за свою жизнь спала всего с тремя мужчинами, и все они прежде становились моими мужьями.

— Да, Бел, но время сейчас другое, — напомнила ей Чармиан. Наливая в бокалы шерри, она подмигнула мне, но тоже как-то беспокойно. — Милли, надеюсь, ты не будешь против, если я тебе скажу, что у этого Тома О'Мара ужасная репутация. Я имею в виду не только женщин, но и другие вещи — наркотики, например. Я бы и близко не подошла к его клубу. Я страшно обеспокоилась, когда наш Джей пригласил его на свой день рождения, на двадцать один год. Я думаю, Фло не знала про все, в чем он замешан.

С течением вечера, по мере того, как я напивалась, мое раздражение к этой парочке улетучивалось. К тому времени, когда мы прикончили бутылку шерри и начали вторую, теперь уже последнюю, мне было наплевать, кто что обо мне думает. Я лежала на коврике перед камином, уставившись на лица подруг, и чувствовала себя необычайно счастливой и совершенно беззаботной.

— Он, конечно, негодяй, — согласилась я, — мерзавец, никчемный подлец. И все-таки он классный.

— А что же бедный Джеймс, что с ним? — спросила Бел.

Я силилась вспомнить, но не смогла. Прежде чем я смогла что-то сказать, в дверь постучали.

— О, это, наверное, он и пожаловал. — Я пошла неровной походкой к двери и в течение нескольких секунд не могла узнать ни одну из двух стоявших на пороге маленьких женщин, у которых явно случилась какая-то беда.

— Ты говорила, к тебе можно прийти, — произнес знакомый голос.

— Конечно. — Я закрыла и открыла глаза, и две женщины передо мной слились в одну: это была Диана, совсем другая Диана, не та, которую я всегда знала, — растрепанная, без макияжа, с лицом белым и каким-то съежившимся, как потекший воск. Я пригласила ее внутрь, стараясь, чтобы она не заметила моей пьяной импульсивности, познакомила с Бел и Чармиан и, сообщив, что она в ужасном состоянии, добавила:

— У Дианы на прошлой неделе умер отец. Его похоронили только позавчера.

Бел, которая вела себя не слишком сдержанно и в трезвом состоянии, вскочила на ноги и взяла на себя заботу о гостье.

— Ах, бедная девочка! Иди сюда, моя дорогая, садись на диван, на мое место. Представляю, как ужасно ты себя чувствуешь. Чармиан, принеси бедной девочке выпить. Милли, давай-ка, взбей эту подушку и подложи ей.

Диана расплакалась.

— Мне так одиноко с тех пор, как он умер. Дома чувствуешь себя как в морге, — всхлипнула она. — Мне так хотелось с кем-нибудь поговорить.

Ее снедало чувство вины и потребность с кем-то поделиться. Жалобным детским голоском она изливала свое горе и совсем не была похожа на обычную сдержанную Диану.

Она призналась, что постоянно упрекала отца за то, что так и не смогла выйти замуж.

— Он просил у меня прощения. Принял эту вину, хотя в чем он виноват? Мне никто никогда не делал предложения. А я использовала бедного папочку как оправдание своему одиночеству, тому, что каждую ночь остаюсь дома, но на самом деле я оставалась только потому, что идти-то некуда. Я законченная неудачница, и это только моя вина.

— Не говори глупостей, милочка, — успокаивала ее Бел. — Ты просто оставалась с отцом, правда ведь? Ты поступала благородно и бескорыстно.

Но Диана продолжала причитать:

— Думаю, он тоже хотел жить один, чтобы друзья могли приходить к нему играть. Когда я вернулась домой после окончания университета, он предлагал мне купить квартиру. Я отказалась. Убеждала себя, что это мой долг, а на самом деле меня просто ужасала перспектива остаться одной. И еще я так часто жаловалась на его друзей, что он просто перестал их приглашать. Это я разрушила его жизнь, а не наоборот.

— Ну, ты преувеличиваешь, — сказала я, пытаясь придать своему голосу трезвость и рассудительность. — Уверена, все было не так плохо.

— Именно так, — плача, продолжала настаивать Диана.

— Со временем ты будешь смотреть на вещи более благоразумно, — мягко сказала Чармиан. — Я сама чувство вала себя ужасно виноватой, когда умерла моя мама. Я говорила себе, что должна была чаще проведывать ее, быть для нее лучшей дочерью.

Исчерпав тему взаимоотношений с отцом, Диана переключилась на работу. Она беспокоилась, что может потерять ее. Она жаловалась, что Джордж ее недолюбливает, что никто ее не любит, что она не вписывается в коллектив.

— Папы нет, а если еще и работы не будет, то я, наверное, покончу с собой.

— Иногда Джордж может казаться просто чудовищем, но ему и в голову не придет уволить тебя, — заверила я ее и добавила, хотя совсем не была в этом уверена: — Он считает, что ты представляешь большую ценность для фирмы.

В десять часов пришел Герби, настаивая, что жене пора возвращаться домой, и Чармиан неохотно пошла наверх. Бел пробормотала, что ей тоже нужно идти.

— Я тоже, наверное, пойду, — вздохнула Диана. — Хотя меня ужас охватывает при мысли, что снова придется провести ночь одной.

— Пойдем со мной, — тут же предложила Бел. — У меня есть свободная спальня. А постель я мигом тебе организую.

— А можно? О Бел! Вы самый милый человек из тех, кого я знаю. — Она бросилась на шею Бел с таким видом, будто вот-вот снова заплачет.

Нэнси тогда сказала: «Я знаю, кто это. Да уж! Я-то знаю, кто это!» Она приняла меня за Фло. Должно быть, они были знакомы, еще тогда, много лет назад. Знала ли Нэнси, что Фло влюблена в ее мужа? И что она имела в виду, когда сказала: «Марта отдала его мне — все по справедливости. Он — мой. Ты его больше не вернешь. Прежде я убью его»?

В этом не было никакого смысла, но, наверное, услышать такие слова пожилой женщины, потерявшей рассудок, не так уж и удивительно. И все же у Нэнси была какая-то причина сказать именно так.

Я взяла газетные вырезки, рассказывавшие о последних днях «Тетиса», и разложила их на письменном столе рядом со школьной фотографией мальчика, так похожего на Деклана. Рядом с фотографией я положила рисунок «МОЕГО ДРУГА ФЛО». Я задумчиво переводила взгляд с вырезок на фотографию, затем на рисунок, потом в обратном порядке. «Тетис» затонул в июне 1939 года, фотографию сделали спустя шесть лет, и мальчик был в младшем классе, значит, тогда ему было лет пять и родился он в 1940 году. «Марта отдала его мне, все по справедливости». Фло распорядилась, чтобы бабушку не приглашали к ней на похороны. Что же такого сделала Марта? Почему Фло ее так возненавидела?

«Марта отдала его мне — все по справедливости».

Я почувствовала, что сердце мое забилось быстрее, когда я вгляделась в лицо маленького мальчика. Это был настоящий Клэнси, в этом не было никаких сомнений, — те же светлые волосы, стройное телосложение, чувствительные, как у Деклана, черты лица.

И внезапно все встало на свои места. Отцом ребенка был Томми О'Мара, но его настоящей матерью была Фло. Каким-то образом бабушка отдала ребенка Нэнси, причем против воли Фло, потому что иначе она бы не стремилась вернуть его. «Я тебе уже говорила: прежде я убью его», — сказала Нэнси.

Значит, мы с Томом О'Мара — дальние родственники. У Тома тоже были зеленые глаза, как в семье Клэнси.

Бедная Фло! Я быстро оглядела комнату, ее вычурную обыденность, цветы, кружева, бесчисленные безделушки. Когда я пришла сюда в первый раз, комната казалась местом, где большую часть своей жизни прожила приятная, но скучноватая незамужняя женщина. Но чем больше я узнавала Фло, тем больше атмосфера комнаты менялась. Фло, которая получала во время войны страстные любовные письма; женщина, проводившая выходные на острове Мэн вместе с мужчиной с иностранной фамилией. Квартира уже не казалась обыкновенной, она была овеяна аурой любовной романтики и загадки. Фло пришла сюда, уже будучи матерью, но матерью без ребенка. Теперь к романтике примешалась трагедия.

Тем не менее, несмотря ни на что, Фло, возможно, была счастлива. Только этого я уже никогда не узнаю.

В ящике письменного стола нашлась пачка канцелярских кнопок. Я вытряхнула одну и приколола рисунок к стене над каминной полкой. Пятьдесят лет назад Фло могла бы сама повесить его там.

Следующий вторник в «Сток Мастертон» оказался на удивление спокойным. Джордж вышел в полдень и до шести не вернулся. Даррен и Эллиот воспользовались этой возможностью, чтобы уйти пораньше, а вскоре после этого ушла домой и Джун. Остались только Оливер и я.

Оливер потянулся и зевнул.

— Полагаю, один из нас должен остаться, чтобы дождаться Джорджа.

— А куда он пошел? — спросила я.

— Он не сказал. Ему позвонили, и он сразу убежал.

— Давай я подожду, — предложила я. Оливеру нужно было ехать домой через туннель Мерси в отдаленный поселок на Виррале [7] .

— Спасибо, Милли. — Он благодарно улыбнулся мне. — Ты настоящий друг.

Прошло всего несколько минут после ухода Оливера, как на коммутаторе замигала лампа — кто-то звонил. Я с удивлением услышала рассерженный голос Бел.

— Эта женщина там? — рявкнула она.

Я предположила, что она имеет в виду Диану, которая оставалась у нее с воскресенья.

— Нет. Она здесь не появлялась с тех пор, как умер ее отец. А разве она не у вас?

— Была у меня до сегодняшнего утра, — сказала Бел. — Утром она выглядела уже намного лучше. Я вышла купить курицу нам на ужин, а когда вернулась, ее и след простыл. Ни тебе спасибо, ни до свидания — ничего! — закончила она на высокой ноте.

— Может быть, она еще вернется, — предположила я. — Должно быть, поехала к себе домой, взять какие-то вещи.

— Тогда оставила хотя бы записку — и к тому же для того, чтобы съездить в Хантс Кросс и обратно, пять часов не требуется. — Громкое возмущенное фырканье эхом отзывалось в пустом офисе. — Честное слово, Милли, она мне все уши прожужжала рассуждениями про бедного папочку. Я, конечно, мягкосердечная старая дура и не против послушать, но меня бесит, что она просто взяла и смылась. Она тут у меня все слопала! У меня морозилка почти пустая!

— Сожалею, Бел. Не знаю, что и сказать. — Если бы Диана оказалась здесь, я бы ее просто придушила за такое обращение с Бел. — Может, придете вечером в квартиру Фло поужинать? — предложила я, надеясь как-то успокоить ее. — Я возьму что-нибудь в этом китайском ресторане за углом.

— Мою любимую свинину в кисло-сладком соусе, а еще я очень люблю эти маленькие блинчики с кореньями.

— Кстати, я нашла в письменном столе связку ваших писем к Фло. Я подумала, может, вы захотите почитать их.

— Да нет, не надо, милочка, — твердо сказала Бел. — Фло мне как-то предлагала их, но я тоже отказалась. Мне, конечно, приятно, но гораздо приятнее было писать их. Уж лучше не вспоминать про старые дни. Просто выкинь их, и все. Ну ладно, милочка, до встречи.

Было уже почти семь, когда в офис большими шагами вошел Джордж.

— Мне надо с тобой поговорить, Милли, — резко сказал он, проходя в свой кабинет мимо моего стола.

Немного озадаченная его тоном, я пошла за ним и еще больше удивилась, когда он кивнул в сторону стула:

— Садись.

Все это казалось слишком официальным. Обычно сотрудники садились, не дожидаясь особого приглашения.

Джордж поставил локти на стол и сцепил руки. Выражение его лица было серьезным и обвиняющим.

— Мне не нравится, как ты обошлась с Дианой, когда она пришла к тебе за помощью, — холодно сказал он.

Я услышала скрип своей отваливающейся челюсти.

— Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

— Ну, очевидно, она зашла к тебе на площадь Уильяма, воспользовавшись твоим приглашением. Она была в отчаянии, ей нужно было с кем-то поговорить, кому-то поплакаться…

— Все так и было. — Мой голос дрожал. Мне было совершенно непонятно, что же все-таки случилось.

— Но вместо помощи, — продолжал он, — она обнаружила тебя и еще двух женщин, пьяных в стельку, практически ничего не соображающих. И дело не только в том, что вы быстренько довели ее до той же кондиции. Хуже того, ее буквально похитила ужасная старуха и не отпускала. Ей пришлось несколько дней торчать в мрачном домишке этой женщины. Она позвонила перед обедом, и мне пришлось ехать спасать ее. Когда я нашел ее, она вся дрожала, плакала и вообще была в ужасном состоянии.

Я чуть не лопнула от смеха.

— Спасать! Не будьте же вы таким глупым, Джордж. Бел может быть какой угодно, но только не ужасной. На самом деле, Диана сказала, что Бел — это самый милый человек из всех, кого она когда-либо встречала. Кроме того, ей около семидесяти пяти лет — многовато для того, чтобы похищать молодую женщину вдвое моложе ее, как вы считаете? — Не стоило и говорить, что, хоть я никогда и не бывала у Бел дома, я все же могла представить себе ее жилище каким угодно, но только не мрачным.

Но лицо Джорджа стало еще холоднее, если только это было возможно, и он сказал:

— Я никогда не пользовался своим положением, Милли. Я всегда обращался с подчиненными как с равными, как с друзьями. Тем не менее я владелец фирмы, и я не потерплю, чтобы кто-то, кому я плачу зарплату, называл меня глупым.

Но он действительно говорил глупости! Диана ловко одурачила его, разыграв такую невероятную сцену, что я просто поражалась ее выдержке. Я ничего не сказала, просто сидела и размышляла о ее предательстве. Сначала она использовала нас: меня, Бел, Чармиан — для того, чтобы избавиться от чувства вины из-за смерти отца. Затем, наверное, ей стало неловко оттого, что она нам столько всего наговорила, и повернула все против нас, обеспокоенная, возможно, тем, что я расскажу Джорджу и всем остальным в офисе, что она говорила, изливая душу.

— Да, и еще одно, Милли. Я бы попросил больше не называть меня чудовищем публично.

— Но я не… — начала я, но вспомнила, что действительно сказала такое. — Я не имела в виду что-то обидное. — Я хотела объяснить, почему я использовала это слово, но сейчас это было бы, наверно, пустой тратой времени. Джордж был настроен решительно. Разумнее подождать, пока он снова сможет внимать голосу разума, и тогда все объяснить.

— Где Диана сейчас? — спросила я.

— У меня дома, — коротко ответил он. — Бедная девушка до сих пор вся в слезах. Ей в последнее время пришлось многое пережить. Смерть отца и сама по себе достаточно серьезное испытание, а вы со своими подругами только все усугубили.

— Джордж, все не так. — Я почувствовала себя обязанной сказать это. — Если вы достаточно серьезно подумаете обо всем, вы поймете, что все не так. Диана просто провела вас.

Он в первый раз посмотрел мне прямо в глаза, и я увидела в его глазах отблеск понимания. Он яростно заморгал и сказал:

— Ну ладно, мне надо возвращаться. Я пообещал пригласить ее на ужин.

И он удалился из офиса, словно рыцарь на белом боевом коне, отправляющийся выручать свою даму сердца из беды. Я понимала, что произошло. Жене и детям он уже не нужен, его мать умерла, и он оказался человеком, чьи эмоции никем не востребованы. И Диана нашла лазейку в его душу, истосковавшуюся по тому, кого можно лелеять и защищать.

Я села за свой стол — ноги у меня дрожали, в голове все перемешалось. Это казалось таким неразумным, таким несправедливым. Я взяла телефон — мне было просто необходимо поговорить с кем-то, кто бы меня понял и посочувствовал. Я позвонила Труди, но трубку взял Колин. Он сказал, что ее нет.

— Она повела Мелани и Джейка в кино, на «Сто одного далматинца». Кстати, в воскресенье открывается ее лоток с бутылками. Она собиралась позвонить тебе.

— Я приду, — пообещала я.

Затем я позвонила маме. Я не могла объяснять ей, что случилось это только расстроило бы ее, но я подумала, что, по крайней мере, услышу дружелюбный голос. К моему разочарованию, на другом конце я услышала голос отца, который быстро, без остановки проговорил наш номер. По телефону его голос всегда звучал мягко, доброжелательно, и было очень трудно увязать этот приятный голос с человеком, которого я знала. Но я не стала тратить время на любезности.

— Мама дома?

— Она в постели, ее грипп слегка прихватил.

— Ох! — Я на секунду пришла в замешательство. — Ну ладно, передавай ей привет и скажи, что завтра после работы я заеду проведать ее. Я бы сегодня приехала, но пообещала кое с кем встретиться на квартире Фло.

— Ладно, дочка. Как у тебя-то дела?

— Все хорошо, — сказала я отрывисто. — Пока.

Я решила, что Бел всегда будет рада излить свое сочувствие хоть ведрами, но я ничего не скажу ей про «похищение», а то она еще лопнет от злости.

3


— Это я, мама, — крикнула я, взбегая наверх. Она сидела, опершись на груды подушек, и выглядела сонливой, но довольной собой.

— Здравствуй, Миллисент. — Она улыбнулась, когда я вошла в комнату и чмокнула ее в полную одутловатую щеку. — Я совсем одна. Отец пошел в паб, а Деклан у друга.

— Ты как себя чувствуешь? Я о тебе целый день беспокоилась. — В середине утра я вдруг подумала: а был ли грипп причиной того, что мама лежала в постели? Не мог ли отец снова взяться за старые штучки?

— Нет причины волноваться, дорогая. — Довольная улыбка, которая по-прежнему играла на ее лице, убедила меня, что мои подозрения необоснованны. — Мне нравится лежать вот так, когда тебя обслуживают. Деклан за мной ухаживает, Труди приезжала днем, привезла винограда. А теперь и ты принесла прекрасный букет гвоздик — мои любимые, ты знаешь. — Она сунула нос в цветы. — Пахнут просто восхитительно. Приятно знать, что дети ухаживают за своей мамой. Я даже получила открытку с пожеланиями выздоровления от Алисон, хотя я и не думаю, что это была ее идея. В воскресенье мне пришлось позвонить и сказать, что я не смогу приехать. К тому времени проклятая болячка уже прицепилась ко мне, и я чувствовала, что не смогу вести машину.

— Позвонила бы мне. Я бы приехала раньше.

— Мне не хотелось тебя беспокоить, Миллисент. Я знаю, ты всегда так занята.

— Ах, мама! — Я погладила ее горячий лоб. — У тебя температура, — сказала я, нахмурившись.

— Врач дал мне какие-то таблетки. Смотри, что прислали женщины из магазина. — Она указала на плетеную корзинку сухих цветов, стоявшую на соседнем столе рядом с открыткой Алисон. Казалось, ее гораздо меньше волновала ее болезнь в сравнении с тем, что все были так добры к ней. — Миссис Брэдли, соседка, постоянно приносит домашний суп. Картошка хорошая, вкусная, но Деклан съел лук. — Она захихикала, как девчонка. — Я могла бы и почаще болеть, если меня так будут лечить. Даже отец пару раз приносил мне чай. Думаю, он исправляется.

— Особо не рассчитывай на это, мама.

— Не буду, доченька. Смотри! — Она похлопала себя по животу. — Я похудела. Раньше в эту ночную рубашку я еле влезала, а теперь она совсем болтается. Девушкой я была стройной, как ты сейчас.

— Я знаю. Там внизу твоя свадебная фотография.

— Я снова хочу быть стройной, когда поеду в Оксфорд. — Она снова захихикала. — Начну новую жизнь с новой фигурой.

Я обеспокоенно посмотрела на нее. Выражение ее лица было невинным, как у ребенка. Тридцать лет она прожила, направляемая железной рукой мужа, и понятия не имела, как разбираться с проблемами внешнего мира — например, как договариваться с домовладельцами, за исключением местного совета; люди из социального обеспечения запросто могли бы убедить ее, что она ни на что не имеет права.

— Ты все еще не оставила эту затею, мам?

— Нет, что ты, дорогая. — Она лучезарно улыбнулась. — Я с нетерпением жду этого, и не только потому, что буду чаще видеть Алисон. Я буду жить самостоятельно. Я подумала, я снова смогу работать медсестрой. Говорят, в Государственной службе здравоохранения нехватка персонала.

— Медсестрой! — сказала я изумленно. — Я и не знала, что ты была медсестрой.

— Я отучилась уже полсрока на медсестру, когда вышла замуж за твоего отца. — Она вздохнула. — Жалко было бросать.

— Тебе нужно было закончить учебу, а потом уже выходить замуж, — сказала я с негодованием.

— Жизнь не всегда складывается так, как хочется, Миллисент.

— Пожалуй.

Снизу донесся шум.

— О Боже! — с ужасом воскликнула она, задыхаясь. — Хоть бы это не отец вернулся! Только бы он не слышал.

Но это был всего лишь Скотти, которому надоело скучать в одиночестве, поэтому он искал общества. Он взбежал по лестнице и вскочил на кровать, удобно устроившись у мамы между ног. Он уткнул нос между коленями и обожающе посмотрел на нее.

— Как там квартира тети Фло?

— Я почти закончила, — солгала я.

Мама засмеялась.

— Ох, не обманывай меня, дорогуша. Не знаю, чем ты там занимаешься, но я ведь бывала в квартире Фло, помнишь, я тебе говорила? И не заливай мне, что нужно шесть или семь недель, чтобы навести порядок в однокомнатной квартире.

— О мама! — Я скинула туфли и уселась на кровать на место отца. Пришло время сказать ей правду. Я взяла белую руку матери, пронизанную голубыми венами. — Мне нравится там, я здорово провожу время. Я познакомилась с разными интересными людьми. Бел ты уже знаешь, еще наверху живут Чармиан и Герби, в квартире рядом молодой парень родом из Киркби, мы учились в одном классе и… еще этот парень, который знал Фло.

— Бел была шикарной женщиной.

— Она и сейчас такая.

— Значит, ты так ничего и не сделала, — сказала мама, улыбаясь.

— Мы выпили все шерри Фло, и еще я вычистила весь ее письменный стол — ну, почти. В остальном квартира такая же, какой она была в тот день, когда я пришла туда в первый раз.

— Ты оплачивала квартиру?

— Нет, мама. — Я спросила Чармиан, когда приходит сборщик квартплаты. Она сказала, что он приходит ежемесячно и после смерти Фло был уже дважды, но ни разу не спрашивал насчет квартиры на подвальном этаже. Чармиан пообещала спросить у него, когда он появится в следующий раз. — Должно быть, Фло платила за несколько месяцев вперед, — сказала я маме. — Мне до сих пор не попалась книжка квартплаты.

— Мне бы хотелось побывать там еще раз, — сказала она задумчиво. — Посмотреть, сильно ли там все изменилось.

— Приезжай на следующей неделе, мам. — Я не могла вечно держать эту квартиру только для себя. — Приезжай как-нибудь вечером, тогда я смогу тебе все показать. А лучше даже в выходные. За углом есть ресторан, отпускающий заказы на дом. Я возьму еще шерри, и мы устроим небольшое торжество. Бел будет рада снова тебя увидеть, и Чармиан тебе понравится.

Мама сжала мою руку.

— Приеду, как только поправлюсь. У меня сейчас голова как в тумане, все из-за этих таблеток. Ты не против, если я посплю?

— Приготовлю себе чашку чаю, если уснешь.

Мы поболтали о Деклане: он получил из колледжа бланк, заполнил и отослал обратно. Вспомнили о Труди: здорово, что она открывает свой лоток.

— Надеюсь, к воскресенью я поправлюсь и смогу поехать туда, — сказала мама сонным голосом.

Когда ее голова начала клониться, я высвободила руку. Некоторое время я продолжала сидеть на месте, оглядывая эту гнетущую комнату. Много лет назад мама выкрасила всю мебель в кремовый цвет, чтобы создать впечатление гарнитура, но не сняла перед этим лак, поэтому краска начала отставать. Может, ей понравится весь этот милый хлам в комнате Фло, я этого очень хотела — да вот только она собралась переезжать в Оксфорд. И как она набралась смелости даже подумать о том, чтобы изменить свою жизнь в пятьдесят пять? Я слезла с кровати, поправила подушки, укрыла ее до плеч. Наверху не было отопления, и воздух в комнате был прохладным. Скотти тоже уже уснул и тихонько похрапывал, издавая легкое ворчание при каждом движении мамы под стеганым одеялом.

Поставив чайник, я смотрела на огонь. Было как-то странно находиться в этом доме и не чувствовать опасности, делать, что тебе захочется. И все же я нервничала, опасаясь, что могу что-то разбить или поставить не на свое место. Я заварила чай покрепче и пошла с чашкой в гостиную. Огонь угасал, камин был полон золы. Я подбросила угля и смотрела, как он постепенно загорается. На стене справа от камина на кривом гвозде висела свитая из веревки сова. Раньше здесь висел любимый ремень отца, тот, который он надевал по воскресеньям: из черной кожи, в два дюйма шириной, с тяжелой медной пряжкой — страшно острым зубом. Я осторожно потрогала сову: такой безобидный предмет на этом месте.

Задняя дверь открылась, и вошел отец. Я все еще ощупывала сову.

— Раньше здесь висел твой ремень, — напомнила я.

Его лицо покрылось безобразным густым румянцем, но он не сказал ни слова. Как он себя сейчас чувствует, подумала я, когда его дети выросли и понимают, какой он на самом деле? Было ли ему стыдно? Неловко? Был ли он смущен? А может, ему наплевать…

Я взглянула на него и попыталась сопоставить этого симпатичного мужчину, с шаркающей походкой, вероятно пьяного, с ясноглазым ребенком на фотографии в квартире Фло, но было невозможно представить, что это один и тот же человек. Я снова посмотрела на сову.

— Ты ударил этим ремнем Труди так, что она чуть не ослепла.

Тогда он схватил Труди, скомкав в руке ее школьную юбку. Когда она попыталась вырваться, он дернул ее назад за ворот блузки с такой силой, что она потеряла сознание. Может, он и не хотел ударить ее пряжкой по лбу, едва не попав в глаз, но у Труди осталось напоминание о том случае — она видела его всякий раз, когда смотрела в зеркало.

Отец в замешательстве смотрел на меня затуманенным взглядом. Он по-прежнему молчал.

— Мама спит, — сказала я. — Попрощайся с ней за меня.

Наконец он заговорил:

— Как ты думаешь, с ней все в порядке? Я беспокоился. У нее такая высокая температура. — Голос его оказался хриплым и жалобным.

— Думаю, жить будет. — Мог ли он по-настоящему любить мать? Любил ли он нас всех? Я отнесла чашку на кухню, помыла ее, потом вышла через заднюю дверь, не говоря больше ни слова.

Миссис Брэдли стояла, опершись о калитку соседнего дома, и разговаривала с другой женщиной.

— Как мама? — спросила она. На ней было красивое платье в блестках и огромная шуба, которую она надевала, когда они с мистером Брэдли ходили на танцы.

— Кажется, значительно лучше.

— Ну, вот и хорошо, — сказала миссис Брэдли удовлетворенно. — Я как раз говорила Норме, насколько лучше все выглядит здесь без этой автомобильной рухляди.

Кроме того что исчезла сгоревшая машина, произошли и другие изменения: кто-то поселился в заколоченном доме. На его окнах появились кружевные шторы, а в гостиной работал телевизор.

— Мы написали петицию и направили в совет, правда, Норма? — Норма согласно кивнула. — Какое право имеет кто-то засорять нашу улицу? Это же уважаемый район, Киркби. Помню, как в пятьдесят восьмом мы переехали сюда со Скотланд-роуд. Да это был настоящий дворец после нашей маленькой квартирки, где развернуться было невозможно. Уилл был просто счастлив оттого, что теперь у нас есть сад.

Я пошла к своей машине, отперла дверь и на секунду задержалась. Миссис Брэдли и Норма все еще разговаривали. Вышел мистер Брэдли; на нем был старомодный выходной костюм и толстая куртка. Он махнул мне рукой, и я махнула в ответ.

Я все еще выжидала, стоя у машины с полуоткрытой дверью и осматриваясь. Я впервые обратила внимание на красоту садов. Некоторые старые парадные двери были заменены новыми, богато украшенными медными деталями. На некоторых домах — фонари. И меня вдруг осенило, что в Киркби нет ничего плохого! Это скверное у меня в голове и связано оно с моим детством, отцом, школой. Причина моего отвращения к этому району была скрыта в моей жизни!

— Что такое случилось с Джорджем? — спросила Джун в сотый раз. — Он всю неделю словно бешеный медведь.

Эллиот закинул ноги в хороших туфлях на стол.

— Наверное, у него мужские критические дни.

— Думаю, он скучает по Диане, — ухмыльнулся Даррен.

Все, кроме меня, изощрялись в насмешках, а Оливер с горечью сказал:

— Вот вернется она в понедельник, злая как черт, и начнется разлад, как обычно.

— Знаете что, — прошептала Джун, — раньше я молчала, чтоб потом не говорили, будто у меня слуховые галлюцинации, но теперь скажу: сегодня утром Диана звонила Джорджу, и когда я ее соединила, он назвал ее «дорогая», могу поклясться!

Последовали недоверчивые возгласы.

— Не может быть!

— Не верю!

— Джун, у тебя, скорее всего, слуховые галлюцинации.

Так оно и есть, подумала я. Она сумела-таки обвести его вокруг пальца и подчинить себе. Я радовалась хотя бы тому, что никто не обратил внимания, как Джордж срывает свою злость на мне. Однажды попыталась объяснить ему, что не сделала ничего плохого, но его интересовала только версия Дианы.

Что же это будет, когда она вернется? Будет ужасно, думала я. Она тут всеми начнет командовать, и прежде всего мной. Я размышляла, не стоит ли начать подыскивать другую работу, у меня практически не было никакой квалификации, кроме опыта работы в «Сток Мастертон». Возьмет ли меня на работу другое агентство недвижимости с таким жалким послужным списком? Я пыталась убедить себя, что это не имеет значения, но в глубине души знала, что это не так. Время, проведенное в квартире Фло, ночи с Томом О'Мара — все это рано или поздно закончится, и мне снова придется жить в реальном мире, где работа означает очень многое. Надо мной висела ипотека, нужны были деньги на жизнь. Если я уйду с этой работы, мне придется вернуть машину.

Воспользовавшись очередным отсутствием Джорджа, Даррен и Эллиот ушли домой рано, а вскоре ушла и Джун. Я предложила Оливеру тоже ехать домой, а сама решила остаться до шести на тот случай, если кто-то позвонит: по субботам офис закрывался на час раньше. Оливер с благодарностью принял мое предложение.

— У нас дома ремонт. Хотелось бы закончить к Рождеству.

Дверь не успела закрыться, как открылась снова. Я подумала, что Оливер, должно быть, что-то забыл.

— Я ждал на противоположной стороне улицы, наблюдал, как все выходили, — произнес Джеймс. — Я молил Бога, чтобы ты осталась одна.

За последние недели я почти забыла о существовании Джеймса и, к своему удивлению, обрадовалась, увидев знакомую высокую фигуру: обрадовалась так, что постаралась на время забыть то, что произошло при нашей последней встрече. На нем был новый серый фланелевый костюм и бледно-голубая рубашка. Он стоял в дверях и смущенно глядел на меня.

— Привет, — сказала я.

— Уф! — сказал он и с облегчением опустил голову на грудь. — Я думал, что в меня сейчас что-то полетит — компьютер, телефон, записная книжка, по крайней мере. — Он прошел в комнату и уселся на край стола Дианы. — Как жизнь?

— На девяносто процентов хорошо, на десять — паршиво.

— Расскажи мне про паршивые десять процентов.

Мне всегда было легко говорить с ним об обыденных, повседневных вещах. Мы могли часами обсуждать только что просмотренный фильм, платье, которое мне следует надеть на вечеринку, его работу, мою работу. Было бы пустой тратой времени пытаться говорить с Томом О'Мара о взаимоотношениях в фирме или здоровье мамы, о лотке Труди с раскрашенными бутылками или о поступлении Деклана в колледж. Может быть, именно поэтому я была рада увидеть Джеймса — не как любовника, как друга.

Я рассказала ему все о событиях последней недели и о предательстве Дианы.

— Сейчас Джордж на меня страшно зол, и я думаю, у меня уже нет работы.

— Но это несправедливо! — возмущался Джеймс.

Было приятно услышать, что Диана — коварная стерва и что Джордж — дурак, раз позволил так себя провести. Я почувствовала себя лучше после негодования Джеймса и не возражала, когда он предложил угостить меня ужином.

— Может, пойдем в винный бар, где мы познакомились?

— Я бы предпочла это новое заведение, возле «Пещеры» [8] . — Я не хотела идти туда, где обстановка навевала бы воспоминания, чтобы у него не возникло мысли, что снова все нормально, потому что это было не так.

— Я только позвоню домой, убедиться, что с мамой все в порядке.

Трубку взял Деклан и заверил, что с мамой все хорошо.

— Передай Деклану привет от меня, — сказал Джеймс.

— Деклан, Джеймс передает тебе привет.

— Кажется, мама говорила, что с Джеймсом покончено?

Я засмеялась.

— Ладно, пока.

Я достала из сумки зеркало, напудрила нос, расчесалась, освежила помаду. Когда я подняла глаза, Джеймс смотрел на меня, и выражение на его массивном лице было очень запоминающимся. Наши глаза встретились, и он слегка дернул головой, как бы борясь с самим собой, а потом отвернулся.

— Прости, — сказал он. — Я изо всех сил стараюсь не допустить со своей стороны неверного шага. Обещаю не произносить неуместных слов, пока не наступит подходящий момент.

Я уже начала сожалеть о том, что приняла его приглашение, потому что я никогда не смогу относиться к Джеймсу по-прежнему после произошедшего, но у меня не хватило мужества изменить свое решение, пока он был со мной так обходителен.

Ресторан изобиловал памятными реликвиями эпохи «Битлз». Мы заказали салат, печеный картофель и бутылку вина. Я спросила:

— Как там дела в Социалистической рабочей партии?

Он слегка смутился.

— Я больше туда не ходил — это, видишь ли, не совсем мое поприще. Это порядочные люди, но я вступил туда, только чтобы сделать тебе приятное.

— Чтобы сделать мне приятное! Не помню, чтобы я когда-то высказывалась в поддержку левых взглядов, — воскликнула я. — Я абсолютно не интересуюсь политикой.

— Я тоже, хотя с этими докерами поступают нечестно и я на их стороне. Нет, я вступил, потому что мне казалось, будто ты считаешь меня человеком поверхностным. Я хотел доказать, что и во мне есть какая-то глубина. — Он с любопытством посмотрел на меня. — Я преуспел?

— Не знаю. — Я пожала плечами. — Никогда об этом серьезно не задумывалась.

— Сомневаюсь, что ты вообще когда-то серьезно задумывалась обо мне, — сказал он сухо.

— Ты пообещал не говорить таких вещей, — предостерегающе сказала я.

— Я не пытаюсь тебя осуждать, — заверил он. — Я просто стараюсь холодно констатировать факты. Я слишком сильно давил на тебя. Я полюбил тебя глубоко, страстно, от всего сердца и ожидал, что ты так же полюбишь меня и притом в то же время. Я был не готов ждать. Я не давал тебе покоя. — Он скорчил гримасу. — Я привык получать то, что хочу, понимаешь?

— Включая девушек, которые бросались на тебя с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать, — напомнила я.

— Ах, черт,Милли! — Он подобострастно сжался. — Я тогда перебрал, к тому же я всю неделю ждал твоего звонка. Я не мог поверить, что между нами все кончено.

Я ковыряла вилкой.

— Ты меня чуть не ударил, Джеймс. И ты бы ударил, если бы Том не появился.

На его лице промелькнула боль.

— Значит, так его зовут. — Он перегнулся через стол, положил свою руку на мою и тут же торопливо убрал ее. — Я бы тебя никогда, никогда не ударил, дорогая.

Здесь, в этом уютном месте легко поверить, что это порядочный, благородный человек, которого просто довели до крайности. Если бы у меня были к нему такие же чувства, как у него ко мне, все было бы просто идеально.

Он начал есть без аппетита — только потому, что перед ним стояла тарелка с едой.

— А этот Том, — сказал он сдавленным голосом, — ты любишь его?

— Нет.

— Но живешь с ним?

— Нет.

— А кто он? Как вы познакомились?

— Он был другом Фло. — Я улыбнулась. — У нее был роман с его дедом.

— Итак, история повторяется.

— Что-то в этом духе. — Я пригубила вино. — Послушай, может, сменим тему? — Мне было как-то неловко обсуждать своего нынешнего любовника с прежним.

— Наверное, это будет правильно, — вздохнул Джеймс. — Я пытаюсь быть взрослым человеком, но готов буквально лопнуть от ревности.

Едва прикоснувшись к еде, но выпив все вино, мы вышли из ресторана и пошли по Уотер-стрит к Пиер-Хеду. Я взяла Джеймса за руку.

— Я бы хотела, чтобы мы всегда оставались друзьями, — сказала я.

— Только женщина может предложить мужчине, который от нее без ума, быть ее другом, — сказал он ухмыльнувшись.

— А как бы поступил мужчина в такой ситуации? — спросила я.

— Убежал бы от нее подальше, сменил бы номер телефона, при необходимости переехал в другой дом. Если бы какая-то женщина гонялась за мной так же неустанно, как я за тобой, я бы сделал все перечисленное. Ты была очень терпелива, Милли.

Чем ближе мы подходили к реке, тем сильнее дул холодный ноябрьский ветер. Свободной рукой я пыталась поднять воротник пальто. Джеймс остановился, отпустил мою руку и поднял мне воротник.

— Я был с тобой, когда ты покупала это пальто. Ты еще не могла решить, какой цвет выбрать — этот или черный. Я сказал, что мне нравится черный, и поэтому ты выбрала другой. — Все еще держа воротник за углы, он мягко спросил: — Милли, это действительно все, что нам осталось — быть друзьями?

— Джеймс…

Он отпустил воротник и снова спрятал мою руку в своей.

— Ладно, друзья так друзья. Мне разрешается спросить, можем ли мы увидеться снова в ближайшем будущем?

— Может, как-нибудь вечером на следующей неделе?

Мы перебежали через трассу, вышли к Пиер-Хеду и, опершись на перила, смотрели на огни Биркенхеда, отраженные в волнах Мерси, — ослепительные бесформенные пятна.

— Знаешь, — мягко сказал Джеймс, — мы смотрим фильмы про большую любовь, и на ее фоне мы, обычные люди, кажемся такими заурядными. Мы даже не можем представить себе, что способны испытывать такие же глубокие чувства, как герои этих фильмов. Но за последние недели никто не мог чувствовать себя более опустошенным, чем я. Я был убежден, что если ты не будешь моей, то лучше умереть.

Я не сказала ничего, только вздрогнула, когда ветер поднял мою юбку.

Джеймс внимательно вглядывался в огни, словно там были написаны слова-подсказки, которые он хотел сказать:

— Жаль, я не философ, который может смотреть на вещи более… — он усмехнулся, — более философски. И не набожный человек, который смотрел бы на это с интеллектуальным фатализмом. Я не хожу в церковь, не уверен даже, верю ли я в Бога.

— Ты пришел к какому-нибудь выводу? — спросила я тихо.

— Да: я не хочу умирать. Жизнь продолжается, какие бы страшные события ни происходили. — Он снова усмехнулся. — Я все равно тебя люблю, так же сильно, как и прежде, только не так маниакально. И все равно, — закончил он нарочито бодрым тоном, — я бы этого типа, Тома, придушил.

Начинался дождь, и мы быстро пошли к моей машине. Он спросил меня, что случилось с матерью.

— Грипп. Она уже почти поправилась.

— Ты всегда скрывала меня от своей семьи. Я случайно познакомился с Декланом. Ты меня стыдилась или это что-то другое?

— Нет, конечно, глупый. Просто из-за них я… — Я остановилась. Внезапно мне стало все равно, будет ли он знать обо мне все, что только можно узнать. — Слушай, Джеймс, завтра моя сестра открывает лоток на ярмарке ремесел. Приходи, если будешь свободен.

Я вернулась в квартиру Фло и стала просматривать оставшиеся бумаги. Впервые у меня возникла потребность поторопиться, закончить с письменным столом и заняться остальными вещами в квартире. Я вытряхнула содержимое большого коричневого конверта. Гарантийные талоны на разные электрические товары, все просроченные. Я запихнула их обратно в конверт и бросила его на пол. Следующей оказалась пластиковая папка с банковскими балансовыми квитанциями. Я пролистала их, надеясь, что они помогут понять, как оплачивалась квартира. Может, у Фло был постоянно действующий заказ, это объясняло бы, почему не заходит сборщик квартплаты и почему не приходят счета на оплату газа, электричества, запросы об уплате муниципального налога и другие подобные бумаги. Я сделала себе замечание за свою небрежность. Давно следовало связаться с банком, разобраться в финансовых делах Фло.

К моему удивлению, отчетность оказалась деловой и начиналась, согласно первому балансу, в 1976 году. Текущий остаток на счету составлял — у меня глаза на лоб полезли — двадцать три тысячи семьсот пятьдесят фунтов и одиннадцать пенсов .

— Фло Клэнси! — задохнулась я от удивления. — Чем же, черт возьми, ты занималась?

Я схватила следующий конверт из быстро уменьшающейся стопки. Он был длинный и узкий, с именем адвоката на Касл-стрит, контора которого находилась недалеко от «Сток Мастертон». У меня дрожали руки, когда я вытаскивала плотные листы кремовой бумаги, сложенные лицевой стороной внутрь. Это был «Акт о собственности», датированный мартом 1965 года, написанный витиеватым юридическим языком, который понять было довольно трудно. Мне пришлось прочесть первый параграф трижды, прежде чем до меня стал доходить смысл.

Фриц Эрик Хофманншталь, далее именуемый Первой Стороной, от ДОМА НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, ЛИВЕРПУЛЬ, настоящим передает свое право аренды на часть недвижимости ДОМ НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, далее именуемый Подвальным Помещением, в пользу мисс Флоренс Клэнси, далее именуемой Второй Стороной, проживающей в настоящее время в упомянутой части недвижимости, сроком на сто лет…

Неудивительно, что никто не приходил взимать квартплату. Фло была владелицей квартиры, купленной на правах аренды [9] . Мой мозг работал с перегрузкой. Фриц Эрик Хофманншталь! Фло работала в прачечной Фрица; мистер и миссис Хофманншталь проводили выходные на острове Мэн раз в месяц в течение более двадцати лет.

— Ох, Фло! — прошептала я. Я взяла фотографию, снятую возле прачечной почти шестьдесят лет назад; Фло, с ее удивительной улыбкой, и мистер Фриц, обнимающий ее стройную талию.

Я понятия не имела, почему мне вдруг захотелось плакать, но мне было трудно сдерживать слезы. У меня было такое чувство, будто я знаю о Фло все, что только можно о ней знать: любовник, погибший на «Тетисе», ребенок, которого отдали другой женщине, военные, с которыми она занималась любовью в этой вот квартире. Теперь мистер Фриц…

И все же чем больше я узнавала о Фло, тем загадочней она становилась. Мне хотелось проникнуть в ее душу, узнать, как она переживала все эти трагедии и любовные истории своей жизни, но поздно, слишком поздно. Даже Бел, которая дружила с ней всю жизнь, не знала того, что знала я о ее подруге. Хорошо, что именно мне довелось разбирать ее бумаги, думала я. От меня ни одна живая душа об этом не узнает.

Разумеется, мне придется рассказать о деньгах и о собственности. Тут меня осенило, что при таких обстоятельствах Фло почти наверняка оставила завещание.

Охваченная любопытством, я уже собиралась вернуться за письменный стол, когда открылась дверь и вошел Том О'Мара. Он, как всегда, мрачен и неулыбчив, а в своем длинном черном плаще похож на темного зловещего ангела.

У меня перехватило дыхание, я протянула к нему руки, а он стоял в дверях и смотрел на меня.

— Я из-за тебя забросил клуб, — произнес он обвинительным тоном, — забросил семью. Я каждый день, каждую минуту думаю о тебе, ты у меня из головы не выходишь. — Он снял плащ и бросил на диван. — Ты просто сводишь меня с ума.

— Я тут скоро все закончу, потом вернусь домой в Бланделлсэндс. Ты же не захочешь ездить так далеко, чтобы меня увидеть.

— Я бы проехал всю страну, чтобы быть с тобой.

Мне хотелось, чтобы он замолчал, обнял меня и отнес в спальню. Я забыла про Джеймса, про Фло, про «Сток Мастертон». Все, чего я желала, желала больше всего на свете, — чтобы он погрузился в меня.

Том весь встряхнулся — грациозно, как кот.

— Думаю, я в тебя влюбился, но я этого не хочу. — Он вытер влажный лоб рукой. — У меня такое чувство, словно меня околдовали. Я хочу держаться от тебя подальше, но не могу.

— Я знаю, — прошептала я.

Он мне не нравился, я не могла с ним разговаривать, он был грубый, бесчувственный негодяй. Но меня тянуло к нему так, как не тянуло до сих пор ни к одному мужчине.

Мы любили друг друга неистово, безумно, без всяких нежностей, но со страстью, лишавшей нас дара речи. На следующее утро, когда я проснулась, Том еще спал, обнимая меня за талию. Я хотела ускользнуть, убежать, потому что мне вдруг сделалось страшно. Вместо этого я повернулась и погладила его по лицу. Он открыл глаза и прикоснулся ко мне. Мы были связаны друг с другом так, что не убежишь.

ФЛО

1


1962


Иан, сын Салли и Джока, умер так же, как и жил: тихо и мужественно, без суеты. Ему было шестнадцать. Похороны проходили в удушливо жаркий июльский день, в часовне крематория было много людей. Оплакивающие опускались на колени и вставали, когда им говорили, их движения были замедленными и вялыми, лица лоснились от пота. Всюду цветы, и их сладкий тошнотворный аромат заполнял все вокруг.

Фло стояла позади, обмахиваясь сборником церковных гимнов. Она не любила похорон, хотя кто в здравом уме их любит? Последний раз она присутствовала на похоронах Джоанны и Дженнифер Холбрук. Джоанна умерла во сне, а следующей ночью к ней присоединилась и сестра. Но все-таки близнецам удалось прожить на этой земле более восьми десятков лет, а вот Иан… Фло отвела взгляд от гроба с крестом из красных и белых роз. Гроб был маленьким, потому что Иан был ростом не больше десятилетнего ребенка, и всякий раз, когда Фло смотрела на него, ей хотелось разрыдаться.

Она сожалела о том, что не попросила мистера Фрица или Бел пойти с ней. Она здесь почти никого не знала, кроме Салли и Джока. Грейс, их дочь, росла холодной, равнодушной девочкой, вечно недовольной тем, что ее несчастному брату уделяют столько внимания и заботы. Она стояла у передней скамьи рядом с отцом и откровенно скучала. Она отнюдь не выглядела расстроенной и даже не надела черное, — на ней было розовое летнее платье со шнурком на шее.

Фло подумала, что женщина, стоявшая на коленях, закрыв лицо руками, по другую сторону от Грейс, должно быть, умирает от жары в черном шерстяном платье с длинными рукавами. Потом женщина подняла голову и что-то прошептала девочке.

Марта.

О Боже! Иссохшее морщинистое лицо делало ее старухой. Она добилась столь желанной приставки «миссис» перед фамилией и родила чудную дочку, но, судя по ее лицу, от всего этого она не стала более счастливой. Не помогла и прекрасная новая квартира в Киркби, куда она переехала несколько лет назад, после того как Эльза Камерон покончила с собой, засунув голову в газовую печь. Вероятно, счастье живет в душе, является неотъемлемой частью ее, и не важно, какие события происходят во внешнем мире. Некоторые люди, и Марта принадлежала к их числу, рождаются несчастными.

«Вот я счастлива, по крайней мере, снаружи, — говорила себе Фло. — Я умею видеть хорошее в жизни. Я счастлива с мистером Фрицем, и мы с Бел по-прежнему прекрасно проводим время, хотя нам обеим уже за сорок, — но как бы хотелось быть на двадцать лет моложе. Мне нравится ходить в «Пещеру», действительно нравится, и слушать "битлов" живьем».

Она неясно ощущала чье-то присутствие на последней скамье. Потом человек встал на колени рядом с ней и прошептал:

— Привет, Фло.

— Хью! — Она зарделась от радости и похлопала его по руке. Ему уже исполнилось двадцать три, и Фло он казался самым красивым парнем на планете: высокий, стройный, с мягким выражением лица, добрыми глазами и самой приятной улыбкой, которую ей доводилось видеть. Его волосы потемнели и стали темно-каштановыми, чуть светлее, чем у его отца, хотя и не вились, как у Томми. Хью был помешан на музыке и пропадал в «Пещере»; а Фло всегда слушала по радио хит-парады, чтобы разговаривать с ним на равных.

— Я думала, ты не сможешь уйти с работы, — мягко сказала она. Он учился на электрика и работал в Энфилде.

— Я сказал им, что иду на похороны. Они не могли отказать. Иан был моим другом, он научил меня играть в шахматы. В любом случае, я пообещал Кейт прийти. — Он кивнул головой в сторону передней части церкви, и девушка в ряду за Салли и Джоком обернулась, как будто почувствовала, что говорят о ней. Девушка с зелеными глазами и серебристыми волосами Клэнси, и Фло почудилось, будто она увидела в зеркале себя, только молодую.

Итак, эта была Кейт Колквитт. Она училась в Начальной школе Святой Терезы, когда Фло видела ее в последний раз. Этот здоровенный крепкий парень, Норман Камерон, не отходил от нее тогда ни на шаг. Салли была права, когда говорила, что она превратилась в красивую молодую женщину. Кейт сделала движение губами, почти улыбнулась, в сторону Хью, но это не было настоящей улыбкой — все-таки они были на похоронах. Мужчина, стоявший на коленях рядом с ней, должно быть, заметил это движение. Он повернулся и бросил на Хью такой взгляд, от которого Фло передернуло, — взгляд, полный ненависти и угрозы, как будто его спутница не имела права даже подумать о том, что существуют другие мужчины.

Это был Норман Камерон, все так же неотступно стерегущий Кейт, словно зловещий страж ночи.

Все встали, чтобы исполнить гимн: «О, Мария, мы тебя сегодня коронуем цветами, королева ангелов и королева мая». Теперь был не май, и гимн казался не совсем уместным, но это был любимый гимн Иана.

Фло видела, как Норман нашел для Кейт нужную страницу, как будто она не могла сделать это сама. Она чувствовала, что эта девушка ей не безразлична, хотя она едва знала ее. Салли говорила, что Норман хочет жениться на ней, а Марта, как всегда горевшая желанием вмешиваться в жизнь других людей, полностью поддерживала эту идею. Пока Кейт удавалось сдерживать этот натиск. Она работала в больнице Уолтон в качестве обслуги и хотела стать аттестованной медсестрой.

— У Нормана была ужасная жизнь, — сказала Салли несколько недель назад. — Трудно вообразить худшую мать, чем Эльза, но бедняга был неутешен, когда та наложила на себя руки. Мне его страшно жаль, но от него у меня мурашки по спине пробегают. Есть что-то нездоровое в том, как он любит Кейт. Можно подумать, она ему принадлежит или что-то в этом роде.

— Ей нужно найти другого парня, — сказала Фло воодушевленно. — Попробовать отделаться от него.

— Думаю, Норман убьет любого, кто посмеет к ней прикоснуться.

— Господи, Боже мой! — воскликнула Фло.

Когда пропели гимн, священник взошел на кафедру и начал говорить об Иане. Должно быть, он его хорошо знал, потому что его слова были наполнены искренними чувствами: яркий, радостный парень, который переносил свою болезнь с терпеливостью святого и почти дожил до совершеннолетия благодаря самоотверженной преданности своих родителей. Мир станет без Иана Уилсона печальнее и опустошеннее, но небеса обогатятся, приняв столь чистую, незапятнанную душу…

Фло перестала слушать. Сейчас он начнет говорить Салли и Джоку о том, что они должны воспринимать как привилегию то, что их сын умер и перешел в лучший мир, где он уже сейчас в надежных руках Господа.

Священник закончил. Когда подошло время молитвы, Фло прижала руки к лицу. Из решетки на стене донесся мягкий шепот органа. Постепенно звук становился все громче, но он все же не мог заглушить тихий перекатывающийся гул. Фло Посмотрела сквозь пальцы и увидела, как занавес за алтарем медленно раздвинулся и гроб исчез за ним. Занавес закрылся. Раздался мучительный задыхающийся вопль Салли — ее сын исчез навсегда. Джок обнял ее за плечи, а Фло представляла себе, как извивающиеся красно-синие языки пламени лижут гроб, затем пожирают его и его драгоценное содержимое, пока не останется только пепел.

— Не плачь, Фло. — Хью предложил ей платок.

— Я и не заметила, что плачу. — Она оттолкнула его руку с платком. — У тебя такой вид, что он тебе самому сейчас понадобится.

Когда служба закончилась, они вышли на улицу, где было почти так же жарко, как и в церкви. Все встали вокруг цветов, разложенных на иссушенной траве и быстро увядавших под палящим солнцем; Фло держалась сзади. Она видела свой венок, ирисы и белые розы, и хотела посмотреть на венки, присланные Бел и мистером Фрицем, но ей не хотелось приближаться к Марте, особенно в этот день.

Хью разговаривал с убитыми горем родителями. Он пожал руку Джоку и поцеловал в щеку Салли, очень по-взрослому, как настоящий джентльмен. Нэнси О'Мара его хорошо воспитала. Если бы она была здесь, она гордилась бы им, как и Фло. Он подошел к ней.

— Мне надо возвращаться на работу.

— Я сама пойду через минуту, только поговорю с Салли.

Он удивился.

— Я думал, ты поедешь с ними.

— Ты не единственный, кто должен быть на работе.

— Ну, тогда, — сказал он, стараясь казаться небрежным, — я подвезу тебя немного. — У него была машина, его радость и гордость, небольшой синий «Форд Популяр».

— Это было бы неплохо. Спасибо.

Что же ей сказать Салли?

— Я ужасно сожалею, Салли. Чувствую себя ужасно. Он был чудесным парнем. Я не знаю, как ты сможешь без него. — После нескольких запинающихся фраз она бросилась к сестре на шею. — О Боже, Сал, ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Знаю, милая. — Салли горестно кивнула, потом схватила Фло за руку. — Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня, сестренка.

— Я сделаю все, Сал, ты знаешь.

— Помирись с Мартой. — Она нетерпеливо трясла руку Фло. — В мире и так хватает горя, чтобы еще добавлять, когда в этом нет нужды. Марта будет очень рада, если вы снова станете друзьями.

Фло посмотрела на Марту, разговаривавшую с дочерью; рядом мрачной тенью стоял Норман Камерон. Эта группа не производила впечатления счастливой семьи в прямом смысле слова, но, по крайней мере, взаимоотношения матери с дочерью были очевидны. Потом она посмотрела на Хью, который, засунув руки в карманы, ждал своего «друга» Фло, и ощутила такое же отчетливое и болезненное чувство потери, что и в то утро, когда, проснувшись, обнаружила, что у нее забрали сына. Марта не просто украла у нее сына, она украла ее жизнь.

Очень мягко она отстранила руку сестры.

— Все, что угодно, но только не это, — сказала она.

— Мне будет не хватать Иана, — сказал Хью, когда они сели в машину. Он застенчиво улыбнулся. — Мне будет не хватать и Кейт. Когда я ходил его проведать, она часто бывала там. Это было единственное место, куда она приходила без Нормана Камерона.

— Она тебе нравится? — Из них вышла бы идеальная пара, подумала Фло возбужденно. Вообще католическая церковь запрещает браки между двоюродными братьями и сестрами, но по особому позволению такой брак возможен. Поскольку ни Хью, ни Кейт не знали, что они родственники, то привлекать церковь не будет необходимости.

Его бледные щеки порозовели.

— Она ничего. — У него уже было несколько подружек, но все они не понравились Нэнси. «Можно подумать, я какая-то королевская особа, — жаловался он тогда Фло. — Какую бы девушку я ни привел домой, мама считает, что она для меня недостаточно хороша».

Фло была с этим согласна, хотя, когда речь заходила о Нэнси, она предпочитала держать свое мнение при себе. Хью высадил ее на Лайм-стрит.

— До скорого, Фло. Может, завтра увидимся.

Был слишком погожий день, чтобы трястись в автобусе, и Фло решила идти домой пешком. Она никуда не спешила. Хотя она сказала Хью, что ей нужно на работу, ее смена начиналась только в два. Несколько лет назад, когда в их районе стали открываться прачечные самообслуживания и работы для прачечной Уайта практически не осталось, мистер Фриц решил закрыть ее. Затем он открыл сеть прачечных самообслуживания — всего шесть — и поставил Фло руководить самой большой, находившейся в бывшем свечном магазине на Смитдаун-роуд, в миле от площади Уильяма.

— Привет, красотка! — Довольно симпатичный мужчина преградил ей дорогу.

— Привет… — Она смотрела на него, нахмурившись, прежде чем поняла, что он пытается ее подцепить. — Я думала, мы знакомы, — сказала она раздраженно.

— Можем познакомиться, запросто. Я-то уж точно хочу познакомиться с тобой поближе.

— Исчезни, — сказала она, но улыбнулась, когда ускользнула от него. Ей льстило, что и в сорок два года она все еще привлекает внимание мужчин. Она мельком увидела свое отражение в витрине, когда проходила мимо «Маунт Плезант». Она никогда не носила черного, кроме юбок, а на похороны платье ей одолжила Бел: из очень тонкой хлопчатобумажной ткани, с короткими рукавами и юбкой с расходящимися складками. Широкий пояс делал ее и без того стройную талию совсем узкой. С возрастом она не набрала и унции лишнего веса. Во время регулярных посещений острова Мэн мистер Фриц жаловался, что она выглядит всего на тридцать лет и люди могут подумать, что он проводит «грязный уик-энд» со своей секретаршей.

— Но мы же не женаты, значит, это и есть «грязный уикэнд», — смеялась Фло.

Он приходил в ужас:

— Фло! Наши с тобой уик-энды — самое прекрасное время в моей жизни. Тем не менее, — ворча, добавлял он, — остальные постояльцы наверняка думают, что они «грязные».

Фло предложила перекрасить волосы в седой цвет и нарисовать морщины, но он сказал, что это тоже не подходит.

— Мне нравится ловить на себе завистливые взгляды других мужчин.

Она ответила, что ему ничем не угодишь.

Фло прошла мимо женской больницы, где Нэнси О'Мара недавно перенесла операцию — удаление матки. Хью, исполненный чувства долга, приходил проведать ее после работы каждый вечер. По пути домой он иногда заходил в прачечную. Обычно он появлялся не реже раза в неделю.

— Как себя чувствует миссис О'Мара? — спрашивала она. Это звучало глупо, но она не могла заставить себя называть Нэнси его мамой.

— Врач говорит, состояние улучшается.

Когда он учился в средней школе, она думала, что потеряла его. К тому времени у него вошло в привычку заглядывать в прачечную по пути домой из школы Святой Терезы — просто чтобы поздороваться. Когда он пошел в другую школу, ей хватило здравого смысла не ждать его после занятий по пятницам, когда она ходила в банк. Почти двенадцатилетний мальчишка в длинных брюках, думала она, ни за что не захочет, чтобы его видели играющим в мяч с тетей, которая почти на двадцать лет старше его.

— Где же твой маленький друг? — спросил мистер Фриц, когда Хью не показывался уже несколько месяцев.

— Он ходит теперь в другую школу и возвращается домой другой дорогой, — объяснила Фло, стараясь не показывать, как она страдает из-за этого.

— Жаль. Я к нему привязался. — Он бросил на Фло взгляд, полный сочувствия и понимания, как будто уже давно догадался о правде.

Прошли месяцы, потом годы. Она видела Хью однажды, когда ему было четырнадцать. Он возвращался домой с оравой мальчишек, пинающих друг другу через дорогу консервную банку. Ей понравилось, что у него расстегнут ворот, галстук съехал, что он весь такой растрепанный. Ей даже понравилось, как они пинали консервную банку. Нэнси это могло бы и не понравиться, но он нашел свое место, у него появились друзья, он был одним из мальчишек. У нее сжалось сердце, когда он исчез из виду в двери какого-то магазина. Если бы он шел к ней домой!..

Хотя она хорошо проводила время в прачечной — посетители рассказывали столько разных смешных историй, что у нее бока болели от смеха, — она все равно не могла не думать о сыне. Она слышала от Салли, что он окончил школу и пошел учиться на электрика. Она бы выбрала для него что-нибудь другое: Фло хотела, чтобы он добился чего-то большего, возможно, поступил в университет.

И только около пяти лет назад, в 1957 году, она снова увидела Хью. Прачечная была украшена гирляндами, обвисшими от сырости. Всю вторую половину дня она пичкала домашними пирожками и шерри женщин, приносивших в прачечную стирать белье, своих «леди», как она их называла (некоторые даже возвращались с новой порцией белья, которое удалось наскрести, — так хорошо они проводили время). Женщины занимали всю скамью, ожидая, когда машины закончат стирку, а Фло была уже навеселе после множества тостов за здоровье людей, которым она желала счастливого Рождества. Мистер Фриц обычно каждый день объезжал свои шесть заведений, чтобы убедиться, что все автоматические машины работают исправно и не нуждаются в его, специалиста, внимании, но заканчивал всегда у Фло, потому что здесь была самая приятная атмосфера. В его карих глазах сверкали огоньки, когда он начал отчитывать ее за то, что она руководит прачечной в нетрезвом виде. И как раз в этот момент дверь открылась, уже в сотый раз за этот день, и он сказал:

— Смотрите, кто пришел!

Хью! Застенчивый, улыбающийся Хью, в старой армейской куртке и с маленьким рюкзачком цвета хаки через плечо.

Мой сын вырос! Ей хотелось плакать из-за всех лет, которые она пропустила. Ей хотелось обнять и поцеловать его, спросить, почему он оставил маму так надолго, но она просто улыбнулась и сказала:

— Привет!

— Ты подрос, — завистливо сказал мистер Фриц. — В тебе, должно быть, футов шесть.

— Шесть футов один дюйм, — скромно сказал Хью.

Он не сказал, почему не приходил раньше, почему пришел теперь, а Фло не спрашивала. Она догадывалась, что дело в возрасте, что между одиннадцатью и семнадцатью ему казалось, что быть ее другом как-то не совсем нормально, но когда вырос, что-то потянуло его снова. Ей было безразлично, что именно. Достаточно и того, что он пришел и продолжал приходить, рассказывал о работе, о своих девушках, о том, как он копит деньги на машину. Однажды, несколько месяцев назад, он сказал: «Мне бы хотелось, чтоб моя мама была чуть похожа на тебя, Фло. Она думает, я ненормальный, что хочу машину, ну а ты бы ведь не возражала, Фло?»

— Надо было все-таки ехать на автобусе, — пробормотала она на полпути до дома, когда ремешки ее босоножек на высоких каблуках начали врезаться в ноги. Будет большим облегчением, когда она доберется до площади Уильяма и сможет принять прохладную ванну прежде, чем идти на работу.

У Стеллы Фриц случился бы сердечный приступ, если бы она увидела площадь сейчас. Практически все дома превратились в многоквартирные, и выглядели они неухоженными и запущенными. Хуже того, несколько женщин — Фло отказывалась поверить, что это проститутки — стали болтаться по ночам по площади, явно с целью подцепить мужчину. Уже дважды у Фло спрашивали цену, когда она поздно возвращалась домой, и Бел пригрозила, что если у нее кто-нибудь еще раз спросит, сколько она берет, то получит по голове. Часто случались драки, приезжала полиция. Мистер Фриц причитал, что место становится опасным, и Фло, которая любила площадь и никогда не хотела жить в другом районе, была вынуждена признать, что здесь стало гораздо хуже.

Она почувствовала облегчение, когда приняла ванну и переоделась в голубое хлопчатобумажное платье и парусиновые туфли. Всю вторую половину дня Салли не выходила у нее из головы. Женщины в прачечной неоднократно интересовались, что с ней такое: «У тебя такой вид, словно ты съела фунт, а вышло из тебя шесть пенсов. Что случилось, Фло?»

Она знала, что произошло бы, если бы она сказала им про похороны: их благородные щедрые сердца переполнились бы сочувствием и прорвалось бы оно цветистым и драматичным языком. А она начала бы плакать, а может, даже и выть. Она сказала, что неважно себя чувствует, что угнетает жара.

Фло любила своих «леди». Они были грубы, зачастую очень бедны, но они боролись с жизненными трудностями с такой бодростью духа, которой она не переставала удивляться. Они вламывались в двери в своей поношенной одежде, которая была обычно слишком велика или слишком мала, слишком длинна или слишком коротка, принося с собой огромные мешки белья для стирки. Были «леди» черные и «леди» белые, часто очень толстые, потому что питались в основном дешевыми бутербродами, но на их измученных заботами, преждевременно постаревших лицах всегда была улыбка, они превращали в веселую шутку разговоры о косточках на ногах и варикозных венах, распухших суставах, таинственных опухолях, внезапно возникавших в организме, на которые они предпочитали не обращать внимания. «Ну и что, я могу пойти к врачу, чтобы он это вырезал? С пятерыми детьми на руках и с моим мужиком, который с утра до вечера пьяный торчит в пивной?»

У них могло быть по семь, десять, двенадцать детей. Большинство мужей были безработными, и женщины выходили рано утром или поздно ночью убирать улицы. Это их деньгами оплачивалось жилье и еда, но это не мешало некоторым мужьям вымещать свое отчаянье и недовольство правительством и обществом в целом на своих женах. Фло часто приходилось обрабатывать синяки или перевязывать порезы, всячески проклиная обидчиков.

Но женщины не желали слышать и слова критики в адрес своих мужей. Фразы типа: «Он просто не соображал ничего. Пьяный был до чертиков. Трезвый он бы и не подумал меня ударить» — не были для Фло достаточным объяснением их порою просто ужасных ран. Она баловала их, делала им чай, смеялась вместе с ними над их шутками, восхищалась ими. Единственное, чего она не позволяла им, так это стирать в кредит. Мистер Фриц категорически запретил это делать.

— Ты и слова не успеешь сказать, как они накрутят огромный счет и никогда с нами не расплатятся. Нет, Фло. Они бросают в машины свои монеты, и никаких других вариантов. И если я узнаю, что ты одалживаешь им свои деньги, я действительно очень сильно рассержусь. Это народ хитрый, себе на уме, и ты очень скоро будешь субсидировать стирку всего Токстета.

Рассерженный мистер Фриц не испугал бы и зайца, но Фло решила, что поступит благоразумно, если прислушается к его совету.

В семь часов вечера в день похорон Иана она с облегчением перевернула табличку «Открыто» обратной стороной — «Закрыто». Мистер Фриц пришел и ушел, пообещав приготовить к ее приходу чай со льдом — он был одержим своим новым холодильником. Но должен был пройти еще целый час прежде, чем все машины закончат работать и она сможет привести себя в порядок и уйти домой. В прачечной было жарко, как в печке. Быть может, именно поэтому она оставалась такой стройной: с тринадцати лет она проводила большую часть рабочего времени в условиях турецкой бани.

Бел повысили до должности управляющей отделом женской верхней одежды в «Оуэн Оуэн»: пальто, полупальто, плащи, меха. Ее часто приглашали на ужин представители фирм-производителей одежды, которые хотели, чтобы она заказывала их продукцию. Иногда Фло от нечего делать ходила в «Оуэн Оуэн» послушать, как Бел общается с клиентами.

— Mo-дам, это пальто смотрится на вас просто божественно. Конечно, у мо-дам идеальная фигура, и красный — это определенно ваш цвет.

Акцент, представление Бел о «шикарном» и голос, высокомерный и в то же время подобострастный, — от всего этого у Фло начинало крутить в животе. Когда клиент не видел, Бел делала страшное лицо в сторону Фло и говорила: «Проваливай!»

По пути домой Фло зашла к подруге в квартиру на Верхней Парламентской улице, где Бел в черной атласной пижаме лежала на диване с яркой обивкой и читала журнал. Она посмотрела на Фло и широко улыбнулась. Глубокие линии вокруг глаз и рта от этой улыбки добавляли выразительности ее и без того живому лицу.

— У тебя такой вид, словно тебя прокрутили в одной из твоих машин, — сказала она.

— Я себя чувствую именно так. — Фло со вздохом плюхнулась в кресло. Квартира Бел не очень располагала к отдыху, напоминая ярмарочную площадь своими яркими стенами и шторами, от которых начинали болеть глаза. По крайней мере, было приятно посидеть в удобном кресле.

— Бел, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.

— Что, Фло?

— Если я умру раньше тебя, проследи за тем, чтобы меня похоронили, не кремировали. Я хочу, чтобы от меня хоть что-то осталось, чтобы вознестись на небо, когда настанет Судный день.

— Ладно, — лаконично сказала Бел. — Мне, например, наплевать, что со мной сделают. Когда я умру, меня могут бросить в Мерси или скормить львам в зоопарке Честер.

— Еще одно, Бел. Я оформила страховой полис на покрытие расходов на мои похороны. Он находится в аптечке, в буфете у камина, с правой стороны. Я бы положила его в письменный стол с остальными моими бумагами, но там ты его никогда не найдешь. Я сама никогда не могу ничего найти там.

— Это потому, что ты хранишь любую бумажку, которая попадает к тебе в почтовый ящик, — фыркнула Бел.

— Это из-за Стеллы Фриц. Я хранила все свои счета на тот случай, если она вдруг обвинит меня, что я не оплатила электричество или что-то еще. А теперь не могу избавиться от этой привычки. В любом случае, когда что-нибудь ищу, приятно бывает почитать старые письма. У меня до сих пор хранятся твои письма времен войны. Можешь их взять, если хочешь.

Фло не сказала, поскольку у Бел это вызвало бы отвращение, что ей довольно интересно просматривать старые счета, сравнивать, насколько выросли цены.

Бел скорчила гримасу.

— Спасибо, не надо.

— И еще одно. Ни при каких обстоятельствах на моих похоронах не должна присутствовать Марта. Ее быть не должно, ты слышишь меня?

— Я все слышу, Фло, но к чему эти отвратительные разговоры про смерть, похороны?

— Я оформила полис уже много лет назад. А насчет того, чтобы меня похоронили, а не сожгли, решила сегодня утром в крематории.

— Фло! — Лицо Бел было сама трагедия. — Я совершенно забыла про похороны Иана. Ужасно, да? Как Салли восприняла все это? Платье хоть подошло?

— Платье выглядело просто божественно, — сказала Фло устало. Это выражение уже стало у них шуткой. — Что касается остального, то действительно, это было ужасно. Для Салли все это очень тяжело, и для Джока тоже.

— Давай завтра вечером, в субботу, сделаем что-нибудь такое захватывающее, а? Например, пойдем поужинать в какое-нибудь экстравагантное место? Это может взбодрить тебя.

— Прости, Бел, но утром я уезжаю в уединение.

Бел застонала.

— Какая же ты занудная, Фло Клэнси! Что ты там делаешь, когда уединяешься?

— Молюсь, — целомудренно ответила Фло.

— Это пустая трата времени, пустая трата жизни!

— Я не замечала, чтобы ты делала что-то, потрясающее воображение.

— У меня важная работа.

— У меня тоже.

— Меня приглашают в рестораны.

— Мистер Фриц тоже иногда приглашает меня в ресторан.

— Он водит нас обеих, поэтому это не считается. — Бел села на край дивана и, подперев подбородок руками, задумчиво сказала:

— Фло, вам с мистером Фрицем давно уже пора быть вместе.

Фло засмеялась.

— Я и так счастлива, пусть будет все как есть, спасибо и на этом. А вот тебе давно уже пора подыскать себе очередного мужа.

Бел не обратила на это внимания.

Эти чертовы твои уединения, не могу представить ничего более скучного и тоскливого, чем молиться беспрерывно целых два дня.

— Ну, не знаю, — сказала Фло. — Дело в том, что я всегда возвращаюсь оттуда духовно обогащенной и в приподнятом настроении.

2


— Я не понимаю этого, — сказала Салли в отчаянии. — Иан был словно клей, который держал нас вместе. — Она провела рукой по коротким седеющим волосам. — Но когда это нам с Джоком было нужно что-то еще, чтобы удерживать нас вместе? Я люблю его и знаю, что он любит меня. Помнишь тот день, Фло, когда мы встретили его с товарищем на пароме в Нью-Брайтоне?

— Никогда не забуду его. — В этот день она в последний раз видела Томми О'Мара.

Брак сестры распадался. Грейс спровоцировала размолвку. Она обвинила мать и отца в том, что ее постоянно обделяли вниманием, что она всегда была на втором месте.

— Потом мы с Джоком поскандалили, — причитала Салли. — Я сказала ему, что это он виноват в том, что Грейс так себя чувствует, он обвинил меня.

Единственным хорошим последствием всей этой печальной истории было то, что две сестры снова сблизились. Салли часто появлялась в прачечной перед закрытием, и они шли на площадь Уильяма рука об руку. Джок почти каждую ночь уходил в клуб.

— Как будто все, чего он хочет, — это хорошо провести время с друзьями. Думаю, я для него слишком явное напоминание о том, через что мы прошли с Ианом. Он не хочет ходить со мной в церковь.

— Я не знаю, что и посоветовать, Сал, — честно сказала Фло. Она считала, что сестра проводит в церкви слишком много времени, но предпочитала не говорить этого. — Может, это какой-то этап в его жизни. Ему нужно выпустить пар. В душе Джок — хороший человек.

— Мне не совет нужен, — хмыкнула Салли, — мне нужно с кем-то просто поговорить. Марта дает столько советов, что на целую книгу хватит — от хорошей взбучки для Грейс до того, что надо просто вытереть о Джока ноги.

— И то и другое принесет больше вреда, чем пользы.

— Я то же самое говорю. Заметь, ее Кейт очень помогает. Она часто заходит проведать меня. — Вдруг Салли стала с интересом изучать какую-то родинку на тыльной стороне руки. Не глядя сестре в глаза, она пробормотала:

— Не пойму, как у Марты выросла такая чудная дочь, а нам досталась Грейс. Ох! — воскликнула она, срываясь на плач. — Забудь, что я сказала. Я люблю свою девочку, просто я очень хочу, чтобы она была другой.

— Мне тоже хотелось бы, чтобы все было по-другому, Сал, — вздохнула Фло. — Ты должна как-нибудь привести Кейт ко мне. Я хочу с ней познакомиться.

Она никогда не планировала, что все произойдет именно так, но все началось в тот самый день, когда она сквозь пелену пара в прачечной Фрица впервые увидела Томми О'Мара: жизнь Фло словно разделилась на маленькие ящички, на каждом из которых стояла отметка «Секретно».

Марта и Салли знали об одном, мистер Фриц знал о другом. Хью О'Мара считал себя ее другом. Никто не знал о военных во время войны. Еще были фальшивые «уединения». Бел, убежденная в том, что знает все, что только можно знать, не знала фактически ничего, кроме того, что в течение короткого времени перед войной Фло встречалась с Томми О'Мара.

Фло боялась, что однажды кто-то может сказать то, что приоткроет один из секретных ящичков, выдаст одну из ее тайн, разоблачит ее ложь.

Это чуть не случилось в тот день, когда Салли привела к ней Кейт Колквитт. У нее была Бел, и они смотрели по телевизору «Римские каникулы» — Бел по-прежнему была без ума от Грегори Пека.

— Это Кейт Колквитт, дочка Марты, — сказала Салли.

Фло могла бы поклясться, что у Бел дернулись уши. Она по-прежнему горела желанием узнать, почему Фло и Марта не общаются.

— Ах, дочка Марты! Рада познакомиться, Кейт. Как мама поживает?

— Спасибо, хорошо. — У девушки был приятный высокий голос.

— А почему же ты не взяла ее с собой? — коварно спросила Бел. Фло бросила на нее уничтожающий взгляд. Бел это заметила и подмигнула.

Кейт ответила просто:

— Мама не знает, что я пошла сюда. — Она повернулась к Фло. Ее зеленые глаза сверкали на красивом юном лице. — Я всегда хотела познакомиться с вами, тетя Фло. Я видела вас на похоронах Иана. Я хотела представиться, но когда попыталась найти вас, вас уже не было.

— Называй меня Фло, пожалуйста. Я себя как-то странно чувствую, когда меня называют «тетя».

— Хорошо. — Когда Фло пошла на кухню заваривать чай, она последовала за ней, беспрерывно болтая. — Мне нравится ваша квартира. Я бы тоже хотела жить отдельно, но мама и слышать не хочет об этом. Она говорит, я еще слишком молода. Сколько вам было, когда вы здесь поселились, Фло?

— Двадцать.

— Ну вот! Мне в следующем месяце будет двадцать два. Значит, я не слишком молода, правда? Она простодушно посмотрела на Фло широко открытыми глазами.

— Я в двадцать лет была уже слишком взрослой, — невнятно пробормотала Фло. Невероятно взрослой по сравнению с этой девушкой, слишком невинной для этого мира. Она казалась беззащитной и уязвимой, как придорожный цветок.

— Бывает время, — вздохнула Кейт, — когда хочется побыть одной. Знаете, почитать книгу, посмотреть телевизор.

Фло представила себе ее мать, Марту, любительницу покомандовать, которая не дает дочери ни минуты покоя. «Зачем эта красная лента в волосах, если ты просто идешь к Джози Драйвер?», «Я бы не хотела, чтобы ты встречалась с протестантом, Сал», «Ты вечно сидишь, уткнувшись в книгу, Фло Клэнси». А еще был Норман, значит, Кейт приходилось противостоять двум властолюбивым людям, которые хотели, чтобы она делала все, как они считают нужным. Салли говорила, что он переехал в Киркби и приходит в дом почти каждый вечер.

— Ты будешь отмечать день рождения? — жизнерадостно спросила Фло, расставляя на подносе чашки и блюдца.

— Придут несколько друзей. И вы приходите, если хотите.

— Да уж, милая, но не думаю, что это очень хорошая идея. — Она подняла поднос. — Можешь взять тарелку с бисквитами, чтоб я не возвращалась?

— А что произошло между вами и мамой? — серьезно спросила Кейт. — Тетя Салли говорит, чтобы я не упоминала, что была здесь. Это, должно быть, что-то очень плохое.

Фло кашлянула.

— Об этом тебе лучше у мамы спросить, Кейт. — Одно она знала наверняка — от нее девушка не узнает правду.

Они вошли в гостиную.

— А ты не торопишься, — сказала Бел. — У меня уже в горле пересохло.

— Я помню, как вы ждали Хью О'Мара возле школы Святой Терезы, — продолжала Кейт, — хотя я и не знала тогда, что вы моя тетя.

Бел вздернула голову и вопросительно посмотрела на Фло.

Как только Салли и Кейт ушли, Бел взорвалась:

— Хью О'Мара! Кто такой Хью О'Мара? Он имеет отношение к Томми? Я не знала, что у него есть ребенок.

— А откуда тебе это знать?

— Я думаю, ты бы мне сказала.

Фло объяснила, что Хью родился после гибели Томми. Было противно приписывать Нэнси то, чтосделала она, но прошло слишком много времени, чтобы говорить Бел правду. Фло не вынесла бы возгласов недоверия, удивленных комментариев. Бел пошла бы на все , чтобы вернуть своего ребенка. Бел кричала бы на весь мир, что у нее украли ребенка, а узнав, что ребенок у Нэнси, тараном вышибла бы ее дверь. Понимание того, что другая женщина не приняла бы это так покорно, как это сделала она, выводило Фло из состояния равновесия. Теперь было слишком поздно сожалеть о том, что она оказалась трусихой, легко поддавшись давлению семьи.

— Все это очень хорошо, — гаркнула Бел, выслушав тщательно выверенное объяснение Фло. — Но ты-то зачем ждала его возле школы?

«Мне нужно было стать шпионом, — подумала Фло. — Я бы с блеском выпутывалась из самых опасных ситуаций». Она ответила, что сын женщины из прачечной учился в одном классе с Хью:

— Они были друзьями. По пятницам по пути в банк я проходила мимо школы Святой Терезы. Пегги попросила меня проследить, чтобы Джимми после школы сразу шел домой. Так я и познакомилась с Хью О'Мара. Он оказался хорошим парнем, полная противоположность своему отцу. Я и сейчас вижу его иногда, — добавила она небрежно. — Время от времени он, проходя мимо, заглядывает в прачечную.

— Почему же ты мне раньше этого не рассказывала? — сказала Бел, возмущению которой не было границ.

— Я и не думала, что тебе это может быть интересно.

— Ну как же, Фло Клэнси, ты же знаешь, мне все интересно!

— Ну, вот, теперь ты знаешь, правда? — отрезала Фло.

Прошел год, прежде чем Джоку надоел его клуб, а Салли перестала так часто ходить в церковь. Прежняя гармония восстановилась. Помогло и то обстоятельство, что Грейс была помолвлена с милым молодым человеком по имени Кит. Он работал в банке и был поглощен планами предстоящей свадьбы, которую отложили на полтора года, на Пасху 1966-го.

— Джок из кожи вон лезет. Это будет нечто грандиозное, — объявила Салли. — Он думает, если мы потратим все наши сбережения, она поймет, что мы любим ее так же сильно, как любили Иана.

Салли продолжала приходить на площадь Уильяма, иногда приводя с собой Кейт Колквитт. Фло и Кейт быстро подружились и чудесно ладили.

— Тебе нужно было иметь детей, — говорила Бел, которая обычно умудрялась оказываться у нее дома, когда приходили гости. — Из тебя получилась бы прекрасная мать.

Был пронзительно холодный январский день — через месяц после того, как Кейт исполнилось двадцать три — когда она одна появилась в прачечной.

— Надеюсь, вы не будете против. У меня работа заканчивается в четыре. — Было видно, что она нервничает. — Норман ужасно простудился и на время переехал к нам, чтобы мама могла за ним ухаживать. Мне пока не хочется идти домой. Я терпеть не могу, когда они вдвоем на меня наседают.

— Я совсем не против, милая. — Фло усадила ее в своей комнате и приготовила чай. «Когда она согреется, — решила она, — выпущу ее к своим «леди», те быстро заставят ее забыть обо всех проблемах».

— Что они хотят от тебя? — спросила Фло.

Кейт пожала плечами и глубоко вздохнула.

— Норман хочет, чтобы мы поженились, и мама думает, что это отличная идея. Он милый. Сколько я себя помню, он всегда был рядом, и все же… Я не знаю. Теперь, когда Грейс помолвлена, стало еще хуже — она ведь на четыре года младше меня. Мама все время твердит, что я останусь старой девой, а мне как-то все равно. Я начала учиться на медсестру, я хотела бы закончить учебу прежде, чем заводить семью. Иногда я даже думаю, что лучше остаться одной, как вы, Фло.

Она помогла расправить белье, которое закручивалось в узлы в сушильных центрифугах, и отлично поладила с посетителями. Она была в прачечной, когда Фло уже собиралась перевернуть табличку с «Открыто» на «Закрыто», вошел Хью О'Мара в кожаном пальто, на которое он копил деньги три месяца. Нэнси очень не нравилось, что он ходит в нем на работу.

— Хью! — воскликнула Кейт, и ее лицо осветилось радостью. — Сто лет тебя не видела.

Он тоже был рад увидеть ее здесь. Они сели рядом на лавку, голова к голове, и говорили, говорили… Когда Фло уже нужно было запирать прачечную, они ушли вдвоем, счастливые, рука об руку. Через несколько дней Кейт появилась снова, а затем пришел Хью, как будто это было заранее спланировано. Это повторилось на следующую неделю, и еще на следующую, пока Фло не привыкла, что по вторникам и пятницам Кейт приходит помогать разбирать белье, потом приходит Хью и они вместе уходят в ночь. Она смотрела, очарованная, как взгляды, которые они бросают друг на друга, становятся все более и более нежными. Она понимала, что между ними зарождается любовь, и была этому очень рада. Ее сын никогда не нашел бы более симпатичную, милую жену, чем Кейт Колквитт. Она была уверена, что даже Нэнси обрадуется, когда узнает об этом. До сих пор никто, кроме Фло, не знал об этом.

Проходили месяцы, и все продолжали оставаться в неведении. Для всех в прачечной, включая мистера Фрица, было очевидно, что молодая пара без ума друг от друга, но Кейт боялась сказать матери.

— Она всегда недолюбливала Хью. Она сказала, у него не все в порядке с прошлым. — Потом она спросила у Фло, как женятся любовники в деревне Гретна Грин [10] .

— Понятия не имею, милая, — призналась Фло, придя в отчаяние. Ей страшно хотелось вмешаться, посоветовать им быть решительнее, но она сдерживалась.

— Марта подозревает, что у Кейт есть тайный любовник, — заметила однажды Салли.

Очевидно, Кейт не приходила домой по ночам или приходила очень поздно, отказываясь говорить, где она была. Бедняга Норман Камерон сходил с ума.

Фло думала, кого Кейт боится больше: Нормана или свою мать. «Он готов убить любого, кто к ней прикоснется», — сказала однажды Салли. Может, она боялась за Хью. А может быть, наслаждалась таинственностью их романа, как Фло много лет назад наслаждалась своими запретными встречами с Томми О'Мара, отцом Хью.

Тайна, скорее всего, скрывалась от обеих семей, О'Мара и Клэнси, потому что Кейт и Хью продолжали встречаться более года, пока все не раскрылось.

Фло только проснулась, когда раздался настойчивый стук в дверь. Надев халат, она открыла дверь, и в комнату ворвалась Салли. Ее обычно спокойное лицо было красным от ярости.

— Почему ты не на работе? — спросила Фло с удивлением.

Салли работала полный рабочий день в кондитерском отделе магазина «Петерссен», чтобы справиться со свадебными расходами, которые оказались просто ужасающими. Она спросила у сестры, чем она так разгневана. Может, Джок снова с цепи сорвался? Грейс выходила замуж в субботу — может, она отменила свадьбу или, еще хуже, Кит отменил?

Салли либо не услышала вопроса, либо не обратила на него внимания.

— Ты все знала, ведь так? — сказала она громко и с обвинительной интонацией.

— Знала что?

— Про Кейт и Хью, милочка. Вчера вечером Нэнси О'Мара проезжала в автобусе мимо прачечной и видела, как они выходили, целуясь и обнимаясь, поэтому ты должна все знать.

— Ну и что, если знаю?

— Ты идиотка, Фло Клэнси, ты настоящая идиотка. Они же двоюродные брат и сестра !

— Я отлично знаю, что они двоюродные брат и сестра. Ну и что с того?

— Они двоюродные брат и сестра — католики ! Церковь запрещает такие вещи между двоюродными братом и сестрой! — Салли воинственно смотрела на сестру, как будто Фло совершила наихудшее из преступлений. — Надеюсь, они не планируют жениться или сотворить еще какую-то глупость в этом роде?

— Дело в том, что как раз собираются, как только Кейт наберется храбрости и скажет матери. Это не противозаконно. Они не знают, что они родственники, а при таких условиях мне и в голову не пришло, что кто-то будет переживать из-за этого.

— Святая Мария, матерь Божья! — застонала Салли. — Переживать! Ты в жизни не слышала такого шума и гама, какой вчера вечером стоял у Марты дома. Вместо того чтобы ехать домой, Нэнси поехала сразу в Киркби, потом Марта послала за мной. Нам пришлось выставить Нормана Камерона, потому что мы не хотели, чтобы он слышал о наших семейных делах. Мы с Нэнси ушли перед приходом Кейт. Бог знает, что Марта сказала девочке. И что должна говорить Нэнси Хью? — Она опять застонала. — Почему же ты ничего не сделала, чтобы остановить это?

Фло саркастически усмехнулась.

— Например?

— Откуда я знаю?

— Думаю, — медленно сказала Фло, чувствуя, как ее голос наполняется гневом, — я могла бы сказать: «Извини, Хью, но между тобой и Кейт Колквитт не может быть никаких романтических отношений, потому что на самом деле твоя мама — я, а не Нэнси, и это значит, что вы двоюродные брат и сестра». Это могло бы все остановить, и я уверена, что все были бы очень довольны, а особенно Марта и Нэнси.

Злость Салли постепенно спадала.

— Прости, родная. Это Марта меня так завела. Я почти не спала всю ночь, но я не должна тебя винить. — Она с любопытством посмотрела на сестру. — Ты вообще думала когда-нибудь о том, чтобы рассказать ему, когда он повзрослеет?

Фло думала об этом миллион раз.

— Да, но я решила, что это будет несправедливо. У бедного парня может в голове все перепутаться, если он узнает правду через столько лет. Он будет чувствовать себя так, словно его предали. Сплошной обман, сплошная ложь. После этого он, возможно, не захочет видеть ни меня, ни Нэнси и будет сильно страдать.

Салли внезапно вздрогнула.

— Здесь у тебя холодно.

— Я привыкла. Сейчас зажгу камин.

— Фло, что нам делать с Кейт и Хью?

— Оставить их в покое, ничего не делать. Дать им возможность пожениться и благословить.

— Перестань, Фло. Ты, должно быть, не в своем уме, — сказала Салли.

— Никогда не чувствовала себя в более здравом уме. — Голос Фло был холоден. — Ты, Марта и Нэнси — вы просто стайка лицемеров, не более. Вы гордитесь тем, что вы настоящие католики, но отлично чувствуете себя, зная о том, что моему сыну всю жизнь лгут. Это все устроили Нэнси и Марта, и я не вижу, почему Хью и Кейт должны страдать из-за этого. В любом случае брак не является неразрешимой проблемой. Они могут получить особое позволение. — Она не могла понять, отчего некоторые люди любят вмешиваться в жизнь других. Молодые люди полюбили друг друга совершенно невинно, они идеально подходят друг другу. Фло отчаянно хотела, чтобы их оставили в покое, чтобы их не разлучали из-за какого-то дурацкого правила, которое им даже объяснить нельзя. Кейт была хорошей девушкой, но слабой. Фло не могла представить себе, что она будет сопротивляться, если Марта набросится на нее.

— Я предложила особое позволение, — сказала Салли устало, но Марта и Нэнси чуть не до потолка подпрыгнули. Во-первых, как им объяснить ситуацию? Тут дело приходским священником не обойдется, тут может и до епископа дойти. И это значит, что Кейт и Хью придется узнать правду.

— Но, Сал, — Фло пыталась передать сестре свое отчаяние, — ведь только мы знаем, что они двоюродные брат и сестра. Их отношения не противоречат мирскому закону. Если мы будем молчать, Кейт и Хью могут пожениться хоть завтра.

К ее облегчению, Салли согласилась с ее доводами.

— В том, что ты говоришь, что-то есть, — признала она. — Я еду прямо в Киркби к Марте.

В течение нескольких следующих дней Фло пыталась дозвониться до Салли, но то никто не отвечал, то Джок говорил, что ее нет, что она занята приготовлениями к свадьбе Грейс. Не появлялись и Хью с Кейт. Она молилась, чтобы Хью не рассердился или чтобы у него не было неприятностей, если она позвонит ему на работу, но когда она все же позвонила, ей сказали, что он не появлялся уже неделю. Отчаяние сменилось полным разочарованием, когда она поняла, что ничего не может сделать. Она хотела поехать к Марте или на Клемент-стрит поговорить с Нэнси, но не решилась, опасаясь, что, если начнется ссора, она не удержится и выложит всю правду.

Она купила себе новый наряд для свадьбы Грейс: голубое с розовым клетчатое платье с белым воротничком, белый шелковый берет и перчатки и парусиновые туфли на высоком каблуке. На свадьбе она делала то, что делают в таких случаях: болтала с гостями, соглашалась, что невеста в своем шелковом платье выглядит как кинозвезда. Она прилагала все возможные усилия, чтобы поймать Салли и выудить из нее информацию, но это оказалось невозможным, и она решила, что сестра избегает ее. Она хотела знать, почему нет Марты и что, в конце концов, случилось с Кейт, которая должна была быть подружкой невесты.

Через сутки после окончания церемонии, когда новобрачные уже благополучно приземлились на Тенерифе, где они планировали провести двухнедельный медовый месяц, Салли пришла на площадь Уильяма и рассказала, что в то же время, когда узами священного брака были связаны Грейс и Кит, в другой церкви, на другом конце Ливерпуля, Норман Камерон взял в жены Кейт Колквитт. Это была поспешно организованная церемония, со срочной лицензией, на которой присутствовали только ближайшие друзья. На невесте было взятое напрокат платье. В качестве медового месяца они должны были провести два дня в Риле [11] .

— Марта заставила меня пообещать, что я не скажу тебе, — сказала Салли. — Она боялась, что ты можешь появиться и поднять шум.

— С каких это пор я поднимаю шум? — горько спросила Фло. — Я позволила ей переступить через себя. Я позволила ей разрушить мою жизнь, как она сейчас разрушила жизнь Кейт. — Она подумала о Хью, который, услышав это, наверняка чувствовал себя преданным.

— Фло, ты преувеличиваешь. Норман всю жизнь любит Кейт. Теперь его мечты сбылись, и они поженились. Из него получится лучший муж в мире.

Вероятно, мечты Нормана были кошмарами, потому что сведения, доходившие до Фло в последующие месяцы и годы, едва ли могли иметь отношение к мужчине, любящему свою жену.

Кейт Колквитт, теперь уже Камерон, забеременела немедленно. В конце ноября она родила девочку, Миллисент. Фло не видела Кейт с того момента, как она вместе с Хью вышла из прачечной накануне Пасхи. Сначала она чувствовала себя задетой, пока подавленная Салли не сообщила ей, что Норман практически не выпускает свою молодую жену из дома.

— Она может ходить в соседний магазин и в церковь, но не дальше. Не могу понять почему, но он ей не доверяет. Может, он знает о Хью О'Мара, но ведь тогда Кейт была не замужем, поэтому какое это имеет значение.

Когда Фло узнала о рождении девочки, она неожиданно для себя решила пойти в роддом проведать племянницу. Часы послеобеденного приема были с двух до трех, и она договорилась с женщиной, работавшей на первой смене, чтобы та задержалась, пока она не вернется.

— Мне надо в больницу, повидать племянницу, — с гордостью сказала она. — Она только что родила ребенка, маленькую девочку.

Когда Фло спросила, где она может найти Кэтлин Камерон, сиделка спросила в свою очередь:

— А не хотите ли сначала взглянуть на ребенка?

— С удовольствием.

Роддом был полон посетителей, в это время дня главным образом женщин.

— Вон она, второй ряд сзади, вторая кроватка с краю. — Сиделка перешла на шепот: — Не хочу, чтоб другие слышали, но это один из самых красивых младенцев, которые у нас были.

Она оставила Фло смотреть сквозь стекло на ряды новорожденных. Одни яростно вопили с красными и сморщенными от негодования лицами. Некоторые не спали, но были спокойны и пытались освободиться от тугих пеленок, извиваясь своими маленькими тельцами. Остальные, и Миллисент Камерон тоже, спали глубоким сном.

— А-ах! — выдохнула Фло. Она была прекрасна, с длинными ресницами, трепетавшими на восковых щечках, розовым ротиком, напоминавшим бутон розы. Наверное, Хью был таким же. Ей вдруг стало интересно, были ли у Хью такие же волосы: маленькие завитушки, как нежные лепесточки. Я никогда не узнаю даже того, сколько он весил, подумала она. Фло прижала лоб к стеклу, чтобы лучше видеть.

— Желаю тебе всей удачи мира, Милли Камерон, — прошептала она. — И еще я тебе скажу, милая, очень бы мне хотелось, чтобы ты была моей.

Фло вышла из детского отделения и пошла в палату, но, посмотрев сквозь стеклянную панель двери, увидела Марту, сидевшую у кровати Кейт. Фло вздохнула и отвернулась. Выходя, она еще раз долгим взглядом посмотрела на свою внучатую племянницу. Она почувствовала, как слезы теплыми струйками стекают по ее щекам, вздохнула, вытерла их рукавом и пошла домой.

Прошло еще почти двадцать лет, прежде чем она снова увидела Кейт Камерон и ее дочь.

В прачечную вошла девушка и вызывающе посмотрела на Фло. У нее были черные волнистые волосы, широко посаженные карие глаза и столько косметики на грубоватом, но привлекательном лице, что большинству женщин ее хватило бы на неделю. Казалось, что на ней только половина юбки, открывавшая длинные соблазнительные ноги в черных сетчатых чулках, а свитер, сдавливающий полную упругую грудь, был на несколько размеров меньше, чем нужно. В уголке красного напомаженного рта торчала сигарета; говорила она, как Хамфри Богарт.

— Это вы друг Хью О'Мара? — спросила она низким чувственным голосом.

Фло мигнула.

— Да.

— Он сказал, у вас можно оставить сообщение для него. Если он зайдет, скажите, что я буду ждать его возле винной лавки Йетса в половине девятого.

— Ладно. А от кого сообщение?

— От Кармел Макналти. — Девушка повернулась, стряхнула пепел на пол и вышла, раскачивая бедрами.

«Леди» превратились в глаза и уши.

— Это была Кармел Макналти? — живо спросило одна.

— Очевидно, да, — допустила Фло.

— Надеюсь, этот славный малый, Хью, не встречается с ней. Эта девка — просто ужас.

Казалось, все знают Кармел Макналти или хотя бы слышали о ней.

— Кажется, ее последнего парня засадили в тюрьму Уолтон.

— Она с детства была бессердечной стервой.

— Уж я-то своим парням задам, если хоть один из них посмеет заглядеться на Кармел Макналти.

Фло слушала с ужасом. Кейт вышла замуж год назад, Хью ни разу с тех пор не упоминал ее имя, никто его не видел с другой девушкой. Уж он наверняка не имел никаких видов на Кармел Макналти. Может быть, она строила какие-то планы относительно его. Хью действительно был прекрасной партией — один из самых красивых мужчин во всем Ливерпуле, имеющий собственную машину, хорошую стабильную работу. Может Фло была необъективна, но она не могла понять, почему женщины не выстраиваются в очередь, чтобы заполучить его.

Разобрав Кармел Макналти по косточкам, «леди» Фло принялись снова собирать ее.

— Да, но у нее забот полон рот с матерью. Сколько сейчас детей у Тосси?

— Двадцать, кажется?

— Двадцать! — взвизгнула Фло.

— Да нет, кажется, было восемнадцать последний раз.

— Кармел старшая, и ей нужно было присматривать за малышами уже с тех пор, как она сама еще под стол пешком ходила.

— Все же она за ними присматривает. Я в это воскресенье видела ее с коляской и с целой оравой ребятишек, — она шла вниз по Браунлоу-Хилл.

— Ну, после этого нельзя девчонку винить, что хочется и повеселиться. Сколько ей сейчас?

— Девятнадцать.

Через полтора месяца Хью О'Мара и Кармел Макналти поженились. Невеста держала свой букет поверх уже выступающего живота. Фло ходила в церковь и смотрела через ограду. Это больше походило на школьную вылазку, нежели на свадьбу — толпы больших и маленьких Макналти носились друг за другом по церковному двору.

Нэнси О'Мара практически не изменилась: она по-прежнему укладывала свои черные волосы в огромный черный узел и была так же странно одета — длинное ниспадающее красное платье и черное бархатное болеро. Она выглядела так, будто сейчас достанет кастаньеты и начнет танец, только вот на лице ее, неподвижном, как желтый кирпич, застыло отвращение. По словам довольно мрачного Хью, она терпеть не могла Кармел, а Кармел терпеть не могла свекровь. Нэнси пошла на свадьбу только потому, что боялась, что скажут люди, если ее не будет.

— Поделом тебе, — прошептала Фло. — Если бы не ты и наша Марта, Хью уже сейчас был бы женат на Кейт, и все, за исключением Нормана Камерона, были бы счастливы.

Вместо этого Кейт увязла с мужчиной, который обращался с ней, как с заключенной, а Хью женился на нелюбимой женщине. В Кармел не было ничего плохого: когда Фло узнала ее ближе, она ей понравилась. Она была доброй, щедрой до безрассудства, с сильным характером. Но она не принадлежала к тому типу, который нравился Хью. Фло схватилась за ограду обеими руками. Ее сын старался изо всех сил показать, как он радуется своей свадьбе, но мать видела, что он несчастен, как сам грех.

Фло прошла через задний двор типового дома на Муллинер-стрит и зашла в неприбранную кухню. Она закричала:

— Кармел, он готов для прогулки?

Появилась Кармел в широких штанах, одной из старых рубах Хью и с сигаретой в зубах.

— Маленький негодник полночи нам спать не давал своим смехом! Буду несказанно рада провести несколько часов без него.

Маленький мальчик ворвался на кухню и обхватил ноги Фло.

— А в «Мистери» пойдем? А в мяч будем играть? А купишь мне леденец на палочке? А можно, я буду ходить, а не в коляске сидеть?

Улыбаясь, Фло разжала ручонки, которыми малыш сжимал ее ноги, и взяла его на руки.

— А вы уже тяжелый, молодой человек!

Том О'Мара был чрезмерно активным и слишком развитым для трехлетнего ребенка. Еще младенцем он мало спал. Он не плакал, но требовал внимания, шумел, становился все громче и громче, если его игнорировали. А когда подрос, стал греметь прутьями своей детской кроватки и сбрасывать на пол вещи. В последнее время ранним утром он садился в постели и начинал рассказывать детские стишки или петь, а теперь еще и смеяться. Он уже немного умел читать, считать до ста и определять по часам время. Кармел сказала, что ей еще никогда не встречался подобный ребенок.

— У меня руки чешутся выбить дурь из этого негодника, но не будешь же бить малыша за то, что он счастлив!

Когда отношения Кармел со свекровью испортились окончательно и Нэнси была заказана дорога на Муллинер-стрит, Фло воспользовалась случаем и предложила забирать внука по утрам на прогулку.

— Правда, Фло? — с благодарностью сказала Кармел. — Честное слово, не знаю, где Хью нашел такого друга, как ты. Жаль, что не ты моя свекровь.

Был июнь — не жаркий, но довольно теплый. Фло играла с Томом в футбол, пока у нее не заболели руки и ноги. Она легла на траву и сказала, что будет штангой ворот.

— Ты можешь бить мяч в мою сторону, но не рассчитывай, что я буду отбивать. У меня больше сил нет.

Том сел ей на живот. Симпатичный карапуз с таким же бесшабашным выражением лица, что и у его деда.

— Ты старая?

— Пятьдесят один — это старая? Не знаю.

— Папа старый.

— Нет, он не старый. Он на девятнадцать лет моложе меня.

— Мама говорит, он старый.

Не все было в порядке в семье О'Мара. Вечером, после дня, проведенного в доме с ребенком, который и святого выведет из терпения, Кармел хотела отдохнуть, немного повеселиться. Хью, который много работал и редко приходил домой раньше семи, предпочитал оставаться дома и смотреть телевизор. Фло предложила сидеть с ребенком и делала это иногда по выходным, но в основном пара оставалась дома, к большому сожалению Кармел. Она громко и агрессивно заявила, что ей скучно до чертиков и что с таким же успехом она могла бы выйти замуж за старика-пенсионера.

Фло сочувствовала им. Хью начал преждевременно стареть. Он уже стал сутулиться, поредели волосы, а мягкое лицо превратилось в лицо человека, отягощенного житейскими проблемами. Он был несчастен. Фло видела это в его мертвых зеленых глазах. Ему, казалось, было все равно, когда Кармел стала уходить гулять одна. Она будет ходить в клубы, заявила она. Хью может присоединяться, если хочет, в противном случае пусть он остается один, нравится ему это или нет.

После закрытия прачечной Фло часто ходила на Муллинер-стрит побыть с сыном. Она никогда не надеялась, что у нее будет возможность бывать наедине с Хью, там, где нет Нэнси. И все-таки она предпочла бы другие обстоятельства для таких встреч. Они разговаривали немного. Он сидел, уставившись в телевизор, но она видела, что он толком не смотрит.

— Ты сейчас Кейт часто видишь? — спросил он однажды вечером.

— Нет. Не видела ее уже несколько лет.

— Интересно, как она.

Она не осмелилась пересказывать то, что рассказывала ей Салли, — Хью и так был несчастен.

— Она родила еще одного ребенка, девочку, назвали Труди, — только и сказала она.

В другой вечер он спросил:

— Почему ты ждала меня возле школы в тот день, Фло? Мне всегда было интересно.

— Я хотела с тобой познакомиться. Я знала твоего отца, помнишь?

— Верно. Какой он был? Мать о нем редко рассказывала, только то, что он погиб на этой подводной лодке.

— На «Тетисе». Он был тот еще, твой отец. Самодовольный, очень высокого мнения о себе. Женщины бегали за ним толпами. — Быть может, ей следовало бы дать более положительную, более лестную характеристику, но, по крайней мере, она не сказала, что его отец лгал, глазом не моргнув.

На лице Хью появилось подобие улыбки.

— Не такой, как я.

— Не такой, и я рада этому. — Ей не нравилось, как он говорит о прошлом, как будто на будущее он уже махнул рукой.

Том, как обычно, шумел, издавая звуки самолета или машины, хотя его положили спать несколько часов назад, но Хью, казалось, не замечал ни очаровательного сына, ни привлекательной жены, которая, может быть, была самой обычной, но при этом хорошей девушкой, стремившейся быть хорошей женой. Кармел было только двадцать три года: ей нужен был муж, который делал бы нечто большее, чем просто регулярно приносил зарплату. Если бы только Хью время от времени выходил с ней куда-нибудь, она была бы счастлива, но ему, казалось, на это наплевать. Том несколько раз подпрыгнул у нее на животе.

— Перестань, Том, — задохнулась Фло. — Ты что, убить меня хочешь?

— Пойдем к тебе пить чай.

— Времени нет, Том. Я на работу опоздаю. — Иногда, когда шел дождь, она брала его на площадь Уильяма и читала ему книжки. Он был в восторге. — Я куплю тебе леденец, а потом отведу к маме.

Его последний прыжок у нее на животе был довольно болезненным.

— Ладно, Фло.

Когда она вернулась в кухню, там все еще был беспорядок. Это было непохоже на Кармел — обычно она содержала дом в идеальном порядке. Она прошла в гостиную и услышала голоса, один из них мужской.

— Кармел! — позвала она.

Кармел в кримпленовой мини-юбке появилась только минут через пять. Помада у нее на губах была размазана.

Фло нахмурила брови.

— Хью дома?

Девушка вызывающе посмотрела на нее.

— Нет.

— Понимаю.

— Сомневаюсь, что понимаешь, Фло. Если бы ты была замужем за этим занудой Хью О'Мара, тогда ты могла бы что-то понимать.

— Это не мое дело, верно? — Фло считала, что не имеет никакого права осуждать моральный облик другой женщины, но у нее болело сердце за своего несчастного сына.

Тому исполнилось пять и он пробыл в школе всего несколько недель, когда Кармел ушла навсегда.

— Она уехала в Брайтон с каким-то типом, с которым познакомилась в клубе, — уныло сказал Хью. — Она сказала, что взяла бы с собой Тома, но ее новый парень не хочет проблем с ребенком. Она сказала: «Фло присмотрит за ним».

— Буду рада. — До этого никогда бы не дошло, если бы мне оставили моего ребенка, подумала Фло печально.

— Нет необходимости, — сказал Хью своим невыразительным голосом. — Я переезжаю к матери. Она присмотрит за Томом. Она его редко видела, только когда я брал его туда.

Фло отвернулась, ее губы искривились от горечи. Она думала, что видит внука в последний раз. Но в тот день, когда семья переехала на Клемент-стрит, Том О'Мара после школы ворвался в прачечную. Он был полной противоположностью своему отцу в детстве: неопрятный, необузданный, переполненный энергией.

— Привет, Фло, — пропел он.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросила она. Он должен был отклониться на полмили в сторону от своего маршрута, чтобы попасть сюда. Она заметила, что на обоих его коленях вверх ногами нарисованы череп и кости. — Миссис О'Мара будет сильно волноваться, не зная, где ты.

— Ты имеешь в виду бабушку? Она мне не нравится. Мама всегда говорила, что она старая корова. Сделаешь мне чаю, Фло? — Он уселся на скамейке, и «леди» тут же засуетились вокруг него.

— Как же это Кармел Макналти могла бросить такого ангелочка?

— Вылитый Хью!

— Копия Кармел!

С тех пор Том никогда не упускал случая забежать на чашку чая после школы.

3


Мистеру Фрицу, ровеснику века, исполнилось семьдесят пять лет, он постепенно слабел. Его руки и ноги распухли и искривились из-за артрита, и было больно смотреть, как он с палочкой тяжело спускается и поднимается по лестнице на подвальный этаж. Хуже того, перестали функционировать и более важные части его тела. Теперь они с Фло редко ездили на остров Мэн, и то только для того, чтобы просто лежать в объятиях друг друга.

— Прости, Фло, — говорил он угрюмо. — Я как одна из моих старых стиральных машин. Мне нужен ремонт. Новый мотор совсем бы не помешал.

— Не говори глупостей, дорогой. Я и сама не в лучшей форме, — отвечала Фло. На самом деле она чувствовала себя прекрасно, и ей очень недоставало его ласк.

Все чаще из Ирландии стали приезжать его родственники. Фло с трудом узнавала в женщинах и мужчинах средних лет с суровыми глазами тех детей, с которыми она когда-то играла, кого водила на прогулки и в кино. К ней они относились враждебно и подозрительно. Она чувствовала, что они боятся чрезмерного влияния, которое она, по их мнению, оказывала на человека, с которым так долго делила кров, — дом, стоивший сейчас многие тысячи фунтов, не говоря уже о шести прачечных. Фрицы-младшие стали вдруг проявлять очень большую заботу о благополучии отца.

— Гарри хочет, чтобы я жил с ним в Дублине, — сказал мистер Фриц однажды вечером после того, как к нему на выходные приехали Бен и Гарри. — А еще я на днях получил письмо от Эйлин. Она ведь так и не вышла замуж и тоже хочет, чтобы я жил с ней! — хихикал он с довольным видом. — Приятно думать, что дети хотят позаботиться о своем отце на старости, правда, Фло?

— Да, дорогой, — тепло ответила Фло. Она беспокоилась за мистера Фрица, убежденная, что его дети пекутся прежде всего о своем наследстве.

— Я сказал Гарри, что, даже если поеду, не хочу иметь никаких дел со Стеллой. — Фло похолодела. Он всерьез рассматривает предложение Гарри! — Он говорит, они с ней почти не видятся. Она так и живет на ферме. Бытовые условия там не ахти какие, поэтому дети к ней не ездят.

Оказалось, он хочет некоторое время пожить в Дублине, чтобы снова узнать поближе своих детей.

— Я тебя никогда не оставлю, Фло, — сказал он. — Только не навсегда.

В его отсутствие прачечные могли работать сами по себе, но уже во второй раз в жизни Фло было доверено управление бизнесом мистера Фрица. Только теперь деньги должен был собирать и сдавать в банк специальный агент. Фло высылался чек для выплаты зарплаты персоналу и предоставлялось право в случае необходимости увольнять и нанимать сотрудников. Герби Смит, надежный сантехник, всегда был под рукой на тот случай, если какая-то из машин сломается.

Из Ирландии снова приехал Гарри, чтобы забрать отца, и Фло очень хотелось напомнить этому холодному неприятному человеку, что когда-то он был от нее без ума. Мистер Фриц с трудом спустился по ступеням к такси, чтобы ехать в порт, к кораблю, отплывающему в Ирландию. Он целомудренно поцеловал Фло в щечку.

— Я вернусь через три месяца. Присматривай за моими комнатами наверху.

— Хорошо, дорогой. Мне ведь и раньше приходилось это делать, не так ли? — Фло не понимала, отчего ей хочется плакать, но слезы покатились сами собой.

— Приходилось, дорогая моя Фло. — Его глаза тоже увлажнились. — День, когда я вернулся из лагеря и нашел тебя здесь, всегда будет одним из самых дорогих моих воспоминаний, но все же не таким драгоценным, как уик-энды вместе с тобой. — Он схватил ее за руки. — Ты будешь писать мне, правда? Гарри дал тебе адрес в Дублине?

— Я буду писать тебе каждую неделю, — поклялась Фло. Гарри мрачно смотрел на них, как будто худшие подозрения семьи подтвердились.

— Папа, поехали, — сказал он, не скрывая своего нетерпения. Фло еще сильнее огорчилась за мистера Фрица, ведь этого человека она любила с тринадцати лет, не романтично, не страстно, а как самого дорогого друга.

— Мне тебя будет не хватать, — всхлипнула она. — Без тебя здесь все будет не так.

— Это ненадолго, Фло. Три месяца мигом пролетят.

Прошло меньше двух недель после его отъезда, когда Фло услышала доносившийся сверху шум передвигаемой мебели. Она выбежала на улицу. Парадная дверь была открыта, и два человека с трудом тащили вниз по ступеням большой сосновый буфет. Чуть дальше на площади стоял фургон для перевозки мебели.

— Что происходит? — закричала она.

— Хорошее везем на аукцион, хлам оставляем, — последовал отрывистый ответ.

Фло вернулась к себе в подвал, понимая, что ее опасения подтвердились. Мистер Фриц больше никогда не вернется на площадь Уильяма.

Вскоре в дом прибыла бригада рабочих. Каждый этаж переоборудовали в отдельную квартиру, и Фло боялась уже за себя. Она всегда настаивала на оплате своей квартиры, но это была символическая сумма. Что, если Фрицы-младшие поднимут квартплату так, что платить будет ей не по карману? Что, если они вышвырнут ее на улицу? Она не могла представить, что придется жить на новом месте, где, возможно, нужно будет делить кухню и туалет с другими жильцами. Фло постепенно привыкла к своему подземному существованию. Здесь она была счастлива, отгородившись от внешнего мира. Годы для нее были памятны не выборами разных правительств, лейбористов или консерваторов, не кубинским кризисом или убийством президента США, а фильмами и музыкой — «Унесенные ветром», «Поющие под дождем», «Звуки музыки», Полом Ньюменом, Марлоном Брандо, «Битлз»…

Бел подняла ее на смех.

— Мистер Фриц никогда бы тебя не вышвырнул!

— Не уверена, решает ли он еще что-то в этих делах, — сказала Фло.

— Ты всегда можешь жить у меня.

— Очень любезно с твоей стороны, Бел, но я не смогу весь день выносить твои крики у себя над ухом. И я волнуюсь не только из-за квартиры. Что будет с моей работой? — Каждую неделю она отправляла по почте свою квартплату и небольшой отчет: одна женщина ушла, пришлось взять на работу другую, одна из машин нуждалась в ремонте — появлялся счет Герби Смита. Адрес, который дал ей Гарри, оказался бухгалтерской фирмой, и хотя она частенько вкладывала письмо для мистера Фрица, до сих пор ответа не было, и она сомневалась, что ее письма передают по назначению.

Наверху поселились четыре семьи, но Фло ничего не знала о своем собственном положении.

— Наверное, Фрицы-младшие играют со мной, — сказала она как-то Бел. — Внушают мне ложное чувство безопасности, что-то вроде этого. Вот приду домой однажды и увижу, что замки поменяли, а мебель выбросили на тротуар.

Бел состроила одну из своих знаменитых гримас.

— Не говори ерунду. Знаешь, тебе нужно на время уехать, оставить все свои проблемы позади. Я тут подумала, почему бы нам не поехать в отпуск? Одна женщина с моей работы летит на две недели в Испанию чартерным рейсом — так, кажется, это называется? Очень дешево, и она говорит, еще осталось несколько мест.

— Испания! Я ни разу не была за границей.

— Я тоже, с тех пор как ушла из армии, но это еще не причина, чтобы не поехать сейчас.

Маленький бассейн сиял, как ослепительный сапфир в свете огромной янтарной луны, и черно-синее небо было усыпано сверкающими звездами. В нескольких шагах мерцали и мягко шелестели воды Средиземного моря, и на узкой полоске пляжа Коста-Бравы отчетливо выделялись парочки, сжимающие друг друга в жарких объятиях. Где-то гитарист наигрывал смутно знакомую мелодию, и люди все еще плескались в бассейне, хотя уже перевалило за полночь. Со стороны бара доносились голоса, смех, звон бокалов.

На балконе их номера на втором этаже Фло в очередной раз наполнила свой бокал «Сангрией» и задумалась, можно ли будет купить это вино в Ливерпуле. Вино здесь оказалось таким дешевым, что они с Бел решили, что никогда не были бы трезвыми, если бы жили в Испании.

Им повезло — номер достался отличный. Постояльцы на другой стороне здания видели только бесчисленные отели, загромоздившие все побережье.

Кто-то открыл дверь рядом с бассейном, и ворвалась волна музыки. Пела группа «The Who»: «Я вижу на мили…»

— На мили, и мили, и мили, — подпевала Фло, пока дверь не закрылась и звуки гитары с пляжа снова прорвались к ним.

Каждый вечер в танцзале «Олд Тайм Данс», в степенном танце под звуки «Когда улыбаются ирландские глаза» или «Спокойной ночи, Эйлин» Фло с завистью думала о молодых в другом танцзале, которые бешено скакали под «Дайр Стрейтс» или «АББА».

Бел не удосужилась сообщить ей, что группа, с которой они путешествуют, состоит из одних пенсионеров. Фло пришла в ужас, когда поднялась на борт самолета и увидела, что салон заполнен людьми со слуховыми аппаратами и палочками и нет ни единой головы, не тронутой сединой.

А хуже всего то, что в такой группе оказалось несколько «свистунов», которые оглядывались на женщин с многозначительным присвистыванием — в этой компании две женщины в возрасте пятидесяти с лишним лет казались, должно быть, подростками: Бел по-прежнему умудрялась выглядеть шикарно, хотя ее роскошные рыжие волосы стали теперь роскошными седыми волосами, правда, седину скрывала краска.

Оставалось еще пять дней отпуска, и Фло считала, что они отлично провели время. Днем бродили по Лорет-дель-Мар, восхищаясь пальмами и ослепительно голубым небом. В магазине подарков они купили несколько безделушек. Она купила Бел симпатичный мозаичный браслет, а Бел ей — набор из трех маленьких медных декоративных табличек, от которых Фло пришла в восторг. Потом они нашли бар, где можно было заказать любые спиртные напитки, и приступили к дегустации. Фло отправляла открытки всем, о ком только могла вспомнить, включая мистера Фрица, хотя уже не верила, что он получит послание. Почему он ни разу не написал, как обещал? Прошло уже полгода с тех пор, как он уехал, и она волновалась все сильнее. Фло решила, что, если в ближайшее время от него не будет известий, она отправится в Ирландию на его поиски, даже без адреса.

По вечерам они ходили на танцы. Фло морщила нос: ей очень не нравилось, когда пара старчески узловатых загорелых рук вела ее на танец — военный тустеп или даже румбу, которая, правда, исполнялась под медленный, тягучий ритм, чтобы ненароком не перегрузить слабые сердца. Мистер Фриц тоже состарился, но в глазах Фло он по-прежнему оставался все тем же милым невысоким мужчиной с пушистыми каштановыми волосами и сверкающими глазами, которого она впервые встретила в прачечной. На днях во время последнего вальса один пронырливый старикашка в пестрых шортах, набравшись наглости, делал ей двусмысленные предложения.

— Ну, ты и сама уже не девочка! — фыркнула Бел, когда Фло пожаловалась ей.

У Бел завязались отношения с Эдди Эддисоном, вдовцом за семьдесят с Мейнард-стрит. Казалось довольно глупым, что следовало приехать в Испанию, чтобы познакомиться с человеком, живущим в Ливерпуле через две улицы.

Чаще всего Фло незаметно уходила с танцев, когда Бел увлекалась происходящим. Фло нравилось сидеть на балконе, смотреть в небо, прислушиваться к звукам, доносящимся со стороны бассейна, пить вино. Она думала, что, когда вернется домой, надо будет что-то сделать на заднем дворе: покрасить стены в какой-нибудь приятный цвет, купить растения, стол и стулья — превратить его в какое-то подобие патио. Приятно будет посидеть на свежем воздухе при хорошей погоде. Когда жарко, в квартире бывает невыносимо душно.

Но это в том случае, если квартира останется ей. О Боже, Бел рассердилась бы, если бы знала, что она снова беспокоится о квартире. Фло положила руки на перила и стала смотреть вниз на бассейн. Даже в этот поздний час дети еще не спали. Два мальчика, один — ровесник Тома О'Мара, брызгались водой. Если бы она могла взять с собой Тома! Он был бы так рад. Вместо того чтобы танцевать со стариками, которые ей в отцы годились, или сидеть в одиночестве на балконе, она была бы сейчас с Томом внизу, у бассейна. Это казалось таким обычным, повседневным — взять внука с собой в отпуск, но вещи, которые делают обычные, нормальные люди, проходили мимо нее.

Фло откинулась на стуле и вздохнула. Еще несколько дней, и они вернутся домой. Она уже не могла дождаться, но не хотела говорить Бел, как истосковалась по дому. Фло будет смеяться, веселиться, притворяться, что здорово проводит время; во всем находить хорошее. Этим она и занималась всю жизнь.

Краешком глаза она увидела, как по небу пролетела звезда и исчезла в бесконечной темноте. Может, у нее просто разыгралось воображение, или она действительно увидела очень слабую, едва различимую желтую вспышку, означавшую, что за миллионы и миллионы миль отсюда произошел чудовищный взрыв?

Эта мысль заставила Фло содрогнуться, она вспомнила, как в детстве ей рассказывали, что Бог сотворил наш мир за семь дней. «А сотворил ли он еще и вселенную, папа? Сотворил ли он одновременно Солнце, и Луну, и звезды?» Она не помнила его ответ.

Как давно она вспоминала об отце! Как прекрасно они жили на Бернетт-стрит, пока он не умер и Марта не взяла на себя роль Главы. Фло никогда не строила планов замужества, она просто знала, что однажды сделает это, что у нее будут дети, минимум двое. Затем, будто падающая звезда, поразившая свою цель, появился Томми О'Мара. Фло вдруг почувствовала себя так, словно тело ей больше не повинуется, словно каждая кость превратилась в студень. Осталось только сердце, которое стучало, как молот, в пустоте.

Она прожила всю взрослую жизнь так, как провела этот отпуск! Выискивая во всем хорошее, притворяясь, что у нее все отлично. В ожидании, когда все закончится!

— О Боже! — ужасное чувство прошло быстро, но в безумной мешанине нахлынувших мыслей она осознала, что находить во всем хорошее нужно было более практичным способом, выйдя замуж за Джерарда Дэвиса, например, или за любого другого молодого военного. Бессмысленно винить Марту. В том, что она потратила свою жизнь напрасно, виновата она сама.

Вернувшись из Испании, Фло обнаружила на половике три письма. В квартире на подвальном этаже было необычайно холодно. Просматривая письма на ходу, она пошла в кухню, чтобы поставить чайник. Ей не терпелось выпить нормального чаю, заваренного из обычных листьев, а не с помощью этих дурацких чайных пакетиков. В двух конвертах находились счета, но она остановилась,увидев на третьем имя и адрес адвоката с Касл-стрит. До этого ей никогда не приходилось получать писем от адвокатов, и у нее задрожали руки, когда она разрывала конверт, убежденная, что Фрицы-младшие официально требуют покинуть квартиру.

Заголовка письма хватило, чтобы Фло разрыдалась.

«Касательно: Фрица Эрика Хофманншталя (покойного)».

Он умер! Мистер Фриц умер — и никто из его детей не сообщил ей. Фло забыла про чай и вместо этого налила себе бокал шерри. У нее разыгралось воображение, когда она представила себе, как он мог умереть. Она готова была биться об заклад, что он хотел вернуться к ней, но дети не пустили. Дорогие, взлелеянные воспоминания проносились в ее сознании: прачечная по вторникам, когда он приносил кремовые пирожные, день, когда Стелла сфотографировала его с дочерьми — семья только что вернулась из Энглси и казалась такой счастливой. Какой странной и жестокой штукой может быть жизнь. Все обернулось так мрачно. Она вспоминала их первый уик-энд на острове Мэн — двое старых друзей, наконец-то оказавшихся вдвоем в уютной обстановке.

Нескоро она смогла заставить себя прочесть письмо. Из него она узнала, что мистер Фриц завещал ей квартиру в подвальном этаже, купленную на правах аренды, а также прачечную самообслуживания на Смитдаун-роуд. Письмо заканчивалось такими словами: «Будем Вам признательны, если Вы позвоните, чтобы договориться о встрече с Вами для подготовки разнообразных документов к подписанию».

— Дети мистера Хофманншталя пытаются поставить под вопрос законность его завещания, — сообщил ей адвокат. Он оказался моложе, чем ожидала Фло, совсем не высокомерный; а благодаря плотному телосложению и сломанному носу походил на игрока в регби или боксера. — Но так как то же было продиктовано в моем присутствии десять лет назад и мой клиент находился в абсолютно здравом уме, никаких сомнений в законности возникнуть не может.

— Я думаю, Фрицы-младшие не очень-то меня любят, — сказала Фло тихо. — По крайней мере, с тех пор как они перестали быть младшими.

— Сейчас они вас любят еще меньше, что совсем не удивительно. Вы для них как муха в варенье. Они хотят выставить дом на площади Уильяма на продажу, но это им не удастся, если подвал не будет включен. — Адвокат улыбнулся так, будто этот факт доставлял ему чрезвычайное удовольствие.

— Сожалею, — тихо сказала Фло.

— Боже милостивый, мисс Клэнси! — взорвался он. — Сожалеть-то как раз вам не о чем. Этого хотел мой клиент, Фриц Хофманншталь, и я уверен, у него были на то самые веские причины.

Фло почувствовала, что краснеет, думая, что мог мистер Фриц рассказать ему.

— Должна ли я следить за работой остальных прачечных? — спросила она.

Адвокат был так возмущен, узнав, что она, как он выразился, «выполняет обязанности управляющего» в течение полугода без какой бы то ни было благодарности со стороны Фрицев-младших, что тут же предложил подать иск против имущества за «предоставленные услуги».

— Мы запросим десять фунтов в неделю за весь период и, вероятно, сойдемся на пяти. Это вам подходит?

Фло собиралась было сказать, что ей не нужно ни пенни, но передумала. Даже если она просто отдаст кому-нибудь эти деньги, все равно это будет лучше, чем если они достанутся Фрицам-младшим.

— Пять фунтов в неделю достаточно, — сказала она.

Вся эта история оказалась еще в одном невидимом ящичке Фло с грифом «Секретно». Если люди узнают, им будет интересно, за что это мистер Фриц так щедро ее отблагодарил. Теперь у нее была своя собственность. Свой бизнес. Но никто об этом никогда не узнает.

В свое время Эдвард Эддисон был профессиональным фокусником, и его имя мелькало на афишах театров по всей стране. Когда через две недели после отпуска в Испании они с Бел регистрировали свой брак, он достал из рукава двух голубей. Они летали по комнате, к большому неудовольствию клерка, который и конфетти не одобрял, не говоря уже о живых птицах.

Роскошная Бел в светло-лиловом тюле и шляпе с перьями смеялась и кричала, когда птица благополучно опустилась ей на голову.

Фло, все еще потрясенная странными, тревожащими душу мыслями, которые посетили ее в Испании, а также смертью мистера Фрица, чувствовала себя подавленной, когда церемония закончилась и Бел с Эдди отправились на медовый месяц в Борнмаут. Молодожены планировали жить в доме Эдди на Мейнард-стрит, и Бел планировала обустроить весь дом на свой лад сверху донизу. Фло попыталась взбодриться, наводя порядок в своей квартире. Она покрасила стены в белый цвет, а большие деревянные балки посередине комнаты — в черный. Таблички, которые купила ей в Испании Бел, хорошо смотрелись на блестящей поверхности, и когда она упомянула об этом в разговоре с «леди», те принесли ей еще несколько. Она выкрасила маленький дворик в красивый розовый цвет, купила деревянную мебель для сада и горшки для растений, но когда дошло дело до новой мебели для квартиры, Фло не смогла себя заставить расстаться ни с одной вещью. Когда-то мистер Фриц и Джимми Кромер стащили вниз по лестнице диван и стул из гостиной Стеллы и большой буфет, который, вероятно, представлял антикварную ценность — если бы Фрицы-младшие узнали об этом, он бы, скорее всего, ушел на аукцион вместе с красивым дубовым гардеробом и комодом из спальни. Что касается латунной кровати, то она не собиралась менять ее на одну из этих штук с подбитым основанием, на которых они спали в Испании — на них спишь словно на досках. Ей нравился даже коврик перед камином, который лежал здесь еще тогда, когда она вселялась. Фло ограничилась покупкой картин и шелковых цветов, которые расставила в вазы, а также комплектом круглых столиков, чтобы было куда эти вазы ставить. Большой стол она сложила и отодвинула к стене, потому что редко им пользовалась. Теперь она ела, сидя на диване перед телевизором. На прошлое Рождество специально для этого Бел купила ей кофейный столик (уродливая штука, думала про себя Фло) с ножками, похожими на заросли гигантского лука.

Единственным светлым моментом этого мрачного периода был ее внук Том. Семилетний мальчуган был настоящей занозой в боку Нэнси О'Мара, точно как его дед. Том приходил и уходил, когда хотел, независимо от того, что говорила ему Нэнси. Хью, которого Фло теперь видела редко, похоже, махнул на сына рукой и не проявлял к нему никакого интереса. По воскресеньям, возвращаясь после мессы домой, она часто заставала Тома на ступенях своей квартиры, готового провести с ней весь день. Она водила его на утренние сеансы в кино. Привыкнув к мысли, что она сама себе начальница и может уходить с работы когда вздумается, она стала ходить с Томом на футбол с участием «Эвертона» или «Ливерпуля».

Том бывал у нее дома слишком часто, чтобы его можно было прятать в одном из секретных ящичков, поэтому Бел привыкла видеть его у нее, хотя и считала это довольно странным.

— Ты одержима этими О'Марами, Фло, — шипела она. — Томми, Хью, теперь маленький Том.

Постепенно темная полоса миновала. Фло испытала облегчение, когда неприятная пара средних лет съехала с первого этажа, а в их квартире поселилась красивая чернокожая девушка, практически еще подросток, с двумя маленькими детьми. Но она испытала глубокий шок, узнав, что Чармиан — одна из тех женщин, которые каждый вечер занимают позиции у ограды площади. И все равно, столкнувшись лицом к лицу, трудно было не сказать ей «Доброе утро», или «Хороший денек, не так ли?», или «Небольшой дождь не помешал бы». Они даже как-то настороженно подружились, хотя Чармиан постоянно испытывала потребность оправдывать свой сомнительный и опасный образ жизни.

— Муж ушел от меня. И работу мне никто не даст — с двумя-то детьми дошкольного возраста. Как еще я должна их кормить и платить за квартиру? — агрессивно спросила она, когда впервые пришла в квартиру на подвальном этаже.

— Ты на меня не нападай, — мягко сказала Фло. — Это твоя жизнь. Я ведь тебя никак не упрекнула, верно?

— Я по глазам вижу. Вы меня презираете.

— Нет, не презираю, милочка. Презрение в твоих собственных глазах. Думаю, тебе самой стыдно, иначе бы ты не распространялась так на эту тему.

Чармиан пулей вылетела из квартиры, но на следующий вечер вернулась и сказала:

— Вы правы, но я не вижу другого способа удержаться на плаву.

Фло ничего не сказала. Шли месяцы, и она терпеливо слушала словесную борьбу Чармиан со своей совестью. Когда женщина, работавшая в прачечной на первой смене, сказала, что уходит, Фло как бы между прочим сказала об этом своей соседке.

— Через две недели появляется место, работа с восьми до двух. Платят неплохо, хватит и на квартплату, и чтобы прокормить двоих детей, не особо напрягаясь.

Чармиан уставилась на нее.

— Это что, намек?

— Нет, милочка, предложение. — Фло пожала плечами. — Тебе решать, согласна или нет.

— А что хозяин? Вряд ли он захочет, чтобы в его прачечной работала бывшая проститутка.

Девушка смотрела сердито, но она ненавидела то, чем занималась, и явно хотела заняться чем-нибудь другим.

— Хозяин будет следовать моей рекомендации.

— И вы порекомендуете меня, зная… — две большие слезы скатились по ее атласным щекам. — О Фло!

4


Эдди Эддисон долго не протянул. Он умер счастливым на руках у своей шикарной жены через полтора года после свадьбы. Бел осталась с изрядной еженедельной пенсией, золотистой «кортиной»-салоном и тут же пошла на курсы вождения.

Чармиан ушла с работы, выйдя замуж за сантехника Герби Смита, который въехал на первый этаж к уже готовой семье.

В отличие от своего отца Том О'Мара не оставил своего друга Фло, когда пошел в среднюю школу. Он рос нахальным сорванцом, полным уверенности в себе и знающим свое место в мире. Его не волновало, что его могут увидеть по воскресеньям идущим в кино с женщиной средних лет, или с двумя женщинами средних лет, если Бел соглашалась пойти с ними. Бел перенесла свое обожание с Грегори Пека на Шона Коннери.


1983


Когда Хью умер, Тому было пятнадцать лет, и все его нахальство и самоуверенность оказались чистой воды притворством.

Фирма в Энфилде клялась, что несчастный случай произошел из-за небрежности их рабочего Хью О'Мара. Дом, в котором меняли проводку, буквально сочился влагой, и нужно быть полным идиотом, чтобы вставить штекер в розетку, свисавшую со стены, если учесть, что старую проводку установили полвека назад. Зная Хью О'Мара, можно было сказать, что мысленно он находился не на работе. Сердце его не лежало к ней уже долгие годы. Обычно он находился либо в состоянии транса, либо мечтал о чем-то — хозяин точно сказать не мог. Так или иначе, этого дурака убило мгновенно, отбросив через всю комнату.

Фло не пошла на похороны. Она не вынесла бы, если бы Нэнси, эта «уэльская ведьма», стала вести себя, как у ворот «Кэммел Лэйрд», рыдая, голося и выставляя себя напоказ. На Томми Нэнси еще могла претендовать, но не на Хью.

Хью уже давно был как мертвый, думала Фло, странно спокойная, будто уже оплакала его. А вот Том обезумел от горя. Он пришел в прачечную после похорон с красным опухшим лицом, словно плакал уже много дней. Фло завела его в свою комнатушку, подальше от любопытных глаз «леди».

— Я никому не нужен, Фло, — плакал он. — Мама ушла от меня, папа умер, бабушка меня не любит!

Он был уже почти с нее ростом. У Фло сжималось сердце, когда она гладила его по искаженному горем, залитому слезами лицу. Если бы только можно было переписать ее собственную жизнь заново, как бы все повернулось?

— Я люблю тебя, милый, — прошептала она.

— Пообещай не умирать, Фло. Пообещай не уходить, как все остальные. — Он прижался лицом к ее плечу.

— Мы все когда-нибудь умрем. Но я могу пообещать, что никуда не уйду. Я всегда буду здесь, если нужна тебе.

Тому понадобилось много времени, чтобы оправиться после смерти отца. Но когда он пришел в себя, в нем возникла какая-то черствость, огорчавшая Фло, в его зеленых глазах появился холод, которого раньше не было. Он ушел из школы, не дождавшись выпускных экзаменов. Ушел от Нэнси и ночевал у разных друзей. Иногда, когда идти было некуда, спал у Фло на диване. Он зарабатывал, помогая на рынке Святого Иоанна.

— Скоро у меня будет собственный лоток, — хвастал он. — Я не собираюсь всю жизнь работать на дядю, как мой отец.

Иногда он приносил ей подарки: переносной приемник на кухню, дорогие духи, красивую кожаную сумочку. Она принимала их с благодарностью, хотя страшно волновалась, не были ли они ворованными. Он даже предложил купить цветной телевизор за полцены. Она отказалась. Она, конечно, не возражала бы против цветного телевизора, но ей казалось, что это может стимулировать его криминальные наклонности. А в том, что они у него есть, Фло не сомневалась.

Бел изо всех сил старалась убедить подругу уйти на пенсию в мае, когда ей исполнилось шестьдесят пять лет.

— Ты работала без перерыва с тринадцати лет, Фло, — уговаривала она. — Получается пятьдесят два года. Пора уже тебе, как и мне, ноги кверху задрать.

Тактичность никогда не была сильным местом Бел, а причину ее беспокойства о благополучии Фло угадала сразу:

— Ты хочешь, чтобы я ушла на пенсию, только для того, чтобы у тебя целый день была компания.

— Верно, — призналась Бел. — Разве это плохая идея?

Прачечная приносила хороший стабильный доход, и Фло не собиралась бросать дело, во всяком случае, пока чувствует себя нормально, хотя она стала уставать, если приходилось слишком долго быть на ногах. Ее «леди» менялись с течением лет, но оставались все теми же неугомонными жизнерадостными ливерпульскими женщинами, которых она так любила. Сейчас уже далеко не все были бедные: нынешние «леди» ездили в отпуск на Майорку и в Торремолинос и привозили Фло подарки.

Когда пришло письмо от лондонской фирмы, занимающейся недвижимостью, с предложением выкупить ее бизнес за двадцать пять тысяч фунтов, первым ее желанием было отказаться. Фирма представляла интересы клиента, который намеревался превратить весь квартал в супермаркет. Соседние фирмы восприняли предложение как благо. Кто будет заказывать уголь в угольной конторе, если это можно сделать по телефону? Кто будет покупать обои и краску в маленькой лавочке, которая вынуждена назначать полную цену, если это можно приобрести намного дешевле в большом магазине «Сделай сам»? Часовщик, изготовитель рамок, сапожник — все жаловались, что дела идут хуже некуда. Фло не смогла отклонить предложение и тем самым ухудшить положение тех, кто так хотел его принять.

Теперь на ее счету в банке лежали тысячи фунтов, а тратить их было не на что. Фло пошла к адвокату на Каслстрит и составила завещание. Она никогда не думала, что после нее останутся деньги и собственность, которые можно будет завещать, но она всегда знала, кому все оставит. Она положила копию на дно ящика для бумаг в письменном столе — со дня на день она собиралась все это выбросить. Здесь хранилось такое, чего не следовало знать людям после ее смерти.

Фло купила долгожданный цветной телевизор, микроволновую печь, потому что они казались ей полезными, и хороший современный музыкальный центр. Она надеялась, что продавец в магазине «Рашуорт энд Дрейпер» не сочтет ее ненормальной, когда она выбрала около дюжины пластинок: «Битлз», Нил Дайомонд, Тони Беннет. Она не чувствовала себя старой, но позже в тот же день, блуждая по универмагу «Льюис», она увидела пожилую женщину, показавшуюся знакомой своими красивыми серебристыми волосами, которая шла ей навстречу. Когда они подошли друг к другу, Фло поняла, что идет к зеркалу, а женщина — это она сама. Она действительно старая! Более того, она так и выглядела.

Когда Фло рассказала об этом Бел, та рассмеялась.

— Девочка, конечно, ты старая. Все мы стареем, если только не умираем молодыми. Дело в том, что нужно стараться получать от жизни все самое лучшее, до последнего вздоха. Давай-ка на выходные учудим что-нибудь такое, поедем в Блэкпул, например. А может, для разнообразия в Лондон махнем? — За рулем она была бесстрашна и могла бы ехать хоть до Луны, была бы дорога.

— О Бел, — вздохнула Фло, благодарная за непоколебимую бодрость духа и жизнерадостность подруги. — Я так рада, что поехала в Биркенхед в то утро и встретила тебя.

Бел нежно сжала ей руку.

— Я тоже, девочка. По крайней мере, хоть что-то хорошее вышло из этого дела с Томми О'Мара, а?

— Где же мы допустили ошибку, Фло? — плакала Салли. Она задавала Фло этот вопрос при каждой их встрече.

Фло всегда отвечала одинаково:

— Этот вопрос не ко мне, милая.

Десять лет назад Грейс, Кит и их двое сыновей снялись с места и переехали в Австралию. Салли и Джок лишь изредка получали письма от дочери, которая игнорировала мольбы родителей приехать в Англию. В старости Джок стал угрюмым, а Салли — все более и более несчастной. Она говорила, что на днях умрет от разбитого сердца.

— Я легко могла сделать то же самое, когда у меня забрали моего мальчика, — сказала Фло. Она подумала о Бел с тремя мужьями и тремя не родившимися детьми. По ее мнению, Салли слишком легко сдавалась. — Вы с Джоком нужны друг другу, у вас есть силы и здоровье. Вам нужно чаще куда-то выбираться, поехать в отпуск. Никогда не поздно хорошо провести время.

— Это не для нас. Ты другая, Фло. Ты словно из железа сделана. Ты улыбаешься несмотря ни на что.

Фло не помнила, когда в последний раз видела улыбку своей сестры. Невозможно было представить себе, что эта апатичная пожилая женщина и счастливая девушка с каштановыми волосами с Бернетт-стрит — один и тот же человек.

Салли продолжала:

— Помню, когда мы ходили в школу, все говорили про мою сестру с красивой улыбкой.

— Почему бы тебе как-нибудь вечером не сходить со мной и Бел в кино? — убеждала Фло. — Или приходи в воскресенье на площадь Уильяма, когда Чармиан обычно заходит поболтать и выпить шерри.

— Какой смысл?

Сердце Салли сдалось однажды ночью во сне, но, возможно, оно на самом деле разорвалось. Грейс решила не утруждать себя перелетом через полмира, чтобы поддержать отца, когда умерла ее мать.

В тоскливый мартовский день — ветреный, сухой и пасмурный — Бел отправилась на похороны вместе с Фло. Серые тучи преследовали друг друга на чуть более светлом сером небе. Джок держался очень хорошо на протяжении всей заупокойной мессы. Позже, когда Фло пришла его проведать, он сказал, что собирается переехать в Абердин к брату, и она поняла, что Джок хочет вернуться на родину. Ей показалось, что они с Салли, страдая, тянули друг друга вниз, застывшие в своем горе, так и не сумевшие примириться с потерей Иана и безразличием Грейс. Фло думала, что смерть Салли станет для Джока последней каплей; но вместо этого уход жены, казалось, освободил его от состояния вечной скорби.

Марта, надменная и чванливая, без сомнения, наслаждается своей ролью Главы. Немного смущенный Джок сказал, что она взяла на себя организацию похорон, заказала гроб, цветы, договаривалась со священником. На кладбище, на ветру, под мчащимися облаками, Фло видела блеск в глазах сестры за толстыми стеклами очков, тот самый блеск, который она хорошо помнила, — будто идет какая-то военная операция и Марте нравится командовать. Когда гроб опустили в могилу и Джок поднес руку к глазам, Марта резко ткнула его в бок — не подобает мужчине плакать, даже на похоронах жены. Этот жест положил конец смутным мыслям Фло о том, чтобы обменяться с сестрой несколькими вежливыми фразами.

Камероны тоже пришли на похороны: Норман, симпатичный, но насупленный, и Кейт — о, как сильно изменилась Кейт! Ее красивые волосы теперь были коротко подстрижены, а некогда стройная фигура стала толстой и бесформенной. Озабоченное лицо казалось побитым; на нем не было синяков, шишек или шрамов, но Фло частенько видела такие же лица у своих «леди», влачивших жизнь словно крест. Но глаза Кейт по-прежнему сияли, будто она сохранила надежду, что все еще повернется к лучшему — а может, все дело в детях, которые заставляют любую женщину гордиться собой. Миллисент, которую Фло единственный раз видела в роддоме, через несколько дней после рождения, теперь превратилась в грациозную, стройную молодую женщину. В ее красивом волевом лице, в отличие от матери, не было и признака уязвимости. Она была с мужем, как и Труди, чья свадьба состоялась всего несколько недель назад. Труди была симпатичной, но ей не хватало грации и решимости сестры. Однако дух у Фло захватило при виде их сына, Деклана. Тонкий, хрупкий паренек лет десяти выглядел словно ее собственный мальчик. Белокожим, тонкокостным и светловолосым Клэнси достались сильные гены, которые настойчиво пробивали себе дорогу сквозь поколения. Кейт ничего не взяла от Альберта Колквитта, и невозможно было поверить, что Норман Камерон является отцом этих трех хрупких, воздушных детей. Фло знала, что у них есть еще один ребенок, Алисон, которая болела и жила в приюте в Скеме.

— А поминки? — Бел была разочарована, когда присутствовавшие на похоронах отправились туда, а Фло пошла к золотистой «кортине».

— Я и кусочка не откушу от угощения, приготовленного Мартой, — отрезала Фло. — И не смотри на меня так, Бел Эддисон, не надейся, что я тебе скажу почему. Если ты голодна, давай зайдем в паб. Лично я бы выпила чего покрепче.

Вот и Салли ушла, став воспоминанием, как мама и папа, мистер Фриц и Хью. Когда умирал близкий человек, для Фло словно заканчивалась очередная глава ее жизни. Однажды и она умрет, и тогда книга закроется навсегда. Фло вздохнула. Ей определенно нужно было выпить.


Сентябрь 1996 года


Фло прижала пальцы к пульсирующим вискам, но давление, казалось, только подчеркивало пронзающую боль. Она знала, что ей давно надо было сходить к врачу с этими головными болями, но она говорила Бел: «Я предпочитаю не знать, если это что-то серьезное». Бывало, что боль становилась просто невыносимой и единственное, чего ей хотелось, так это кричать: было такое ощущение, что голову все сильнее и сильнее сжимает железный обруч. От бокала шерри становилось еще хуже, от двух бокалов лучше, а после третьего она начинала хмелеть, и боль исчезала совсем. Напиваться казалось лучше, чем дать кому-то разрезать себе голову и ковыряться внутри, превратившись в овощ. Питер, приятный молодой парень, который жил рядом и был так похож на мистера Фрица, выносил пустые бутылки, потому что Фло стыдилась выставлять их для дворников.

Озабоченная Бел убедила ее проверить глаза, но офтальмолог сказал, что для женщины ее возраста у нее отличное зрение, хотя выписал очки для чтения.

Фло вспоминала, как мама приходила в ужас от мысли о стоящем рядом с ней хирурге с ножом. Девочки расстраивались, беспокоились, что она умрет. Но маме тогда было всего сорок с лишним лет. А Фло уже исполнилось семьдесят шесть, без мужа, без детей, которых может волновать, жива она или мертва. Бел будет ужасно тосковать по ней, Чармиан в меньшей степени — у нее муж, двое детей, трое внуков, за которыми надо присматривать с тех пор, как Минола снова пошла в колледж. Том О'Мара уже не так нуждается в ней, теперь он женат, у него две прекрасные маленькие девочки, хотя он по-прежнему регулярно приходит на площадь Уильяма, по крайней мере раз в неделю, часто принося с собой бутылку вина и еду из китайского ресторана за углом. Фло никогда не спрашивала, как он зарабатывает деньги, которых у него, по-видимому, было навалом. Прожив годы своим собственным умом, участвуя в авантюрах, которые едва ли были законными, сейчас он имел какое-то отношение к клубу, говорить о котором отказывался наотрез. Фло подозревала, что она единственный человек на земле, который знает настоящего Тома О'Мара — человека, который любит и нежно суетится вокруг нее, приносит ей маленькие подарки. Она могла поклясться, что за пределами ее квартиры Том становился совершенно другим человеком — возможно, даже его жена и дети не знали, каким мягким и нежным он может быть. Бел его на дух не переносила, но все же вынуждена была признать, что он поступил очень порядочно, определив Нэнси, у которой помутился разум, в дорогой дом престарелых в Саутпорте.

Музыка наполняла квартиру на подвальном этаже, достигая каждого ее уголка, укутывала Фло волшебным одеялом, сотканным из самых дорогих воспоминаний. Фигуры в полный рост — тени от лампы, которую Том привез из-за границы, — медленно проходили по стенам. Когда у Фло бывало особенно сильное головокружение, фигуры казались настоящими, живыми. А не так давно Том принес ей пластинку.

— Закрой глаза, — сказал он, поддразнивая Фло. — У меня для тебя подарок, сюрприз.

Фло закрыла глаза, и из колонок вдруг полились звуки «Танцующих в темноте». Она сразу же открыла глаза и несколько секунд пребывала в каком-то смятении. Фло никому не рассказывала, что именно под эту мелодию она танцевала с Томми в «Мистери» более полувека назад.

— Почему ты купил эту пластинку, Том? — жалобно спросила она.

— Ты месяцами беспрерывно мурлыкала это. И я решил, что ты захочешь услышать, как поет эту песню профессионал. Это Бинг Кросби, ну, тот, который поет «Белое Рождество».

— Я знаю, кто такой Бинг Кросби. Это очень мило, Том. Спасибо тебе большое.

Поначалу она слушала пластинку не очень часто, боясь, что разворошит болезненное прошлое, но в последнее время, когда с головой стало хуже и читать она уже не могла, Фло ставила ее все чаще и чаще. Воспоминания о любви, более страстной и трагичной, чем всё, о чем она читала, действовали успокаивающе, лучше, чем книга. Она видела себя танцующей под деревьями со своим потерянным любовником, видела, как они ласкают друг друга, шепчут какие-то слова, которым суждено стать их последними и прощальными.

Бел твердила ей, что нужно делать зарядку, а не торчать целыми днями, как пень, перед телевизором и напиваться вдрызг.

— Я каждый день проезжаю по несколько миль на велосипеде у себя в ванной, — гордо кричала она сквозь свои новые жуткие вставные зубы, которые были слишком велики и делали ее похожей на пожилую Эстер Ранцен.

— Мне семьдесят шесть лет, Бел, — говорила Фло с негодованием. — В этом возрасте я имею право быть пьяным вдрызг пнем.

Что бы она делала без Бел? Без Чармиан и Тома, мистера Фрица, без Салли, без Хью, своего сына? Ей повезло, что у нее так много людей, которых она любит и которые любят ее.

— Который час?

Она посмотрела на часы. Только что пробило шесть. Но утра или вечера? Какой сейчас месяц? Какой год? Последнее время ей все чаще становилось страшно оттого, что она не могла вспомнить вчерашний день, что забывала лечь в кровать, поесть, посмотреть по телевизору свою любимую программу. Однажды она чуть не вышла на улицу в ночной сорочке. На днях она забыла, кто она такая. Но она не теряет рассудок, как Нэнси. Фло улыбнулась. Нет, проблема в том, что у нее либо страшная боль, либо она пьяна как сапожник.

Она подошла к окну и открыла шторы, но все равно не смогла определить, рассвет сейчас или сумерки. В нескольких футах от земли повис густой туман. С площади доносились звуки, но они доносились всегда, независимо от времени суток; она слышала, как проехала машина, слышала голоса… Кто-то прошел мимо, и она увидела меньшую, чем обычно, часть человека, потому что колени закрывал туман. Услышала звон молочных бутылок. Должно быть, это утро, следовательно, она просидела всю ночь.

Пластинка, которую она ставила несчетное количество раз, опять умолкла. Наступившая тишина странным образом показалась Фло более оглушительной, чем музыка. Ей слышалось какое-то жужжание, словно вокруг кружились миллионы пчел. Пока Фло прислушивалась к тишине, ее разум освободился от всего и абсолютно опустел. Она села на комод, пытаясь понять, что делает в этой странной комнате, полной теней. Здесь слишком много мебели, слишком много украшений, слишком много цветов. Комната ей не понравилась. Память постепенно возвращалась, червем вползая в голову: она живет на Бернетт-стрит, с мамой и папой.

— Но что я делаю здесь? — спросила она у странной комнаты и у теней, проплывающих над головой.

Ответа не последовало. Может, она у кого-то в гостях? Чей это дом?

— Есть кто-нибудь? — По-прежнему никакого ответа. Фло в отчаянии сжала кулаки, стараясь решить, что ей делать. Очевидно, нужно выбираться отсюда, идти домой. А еще лучше — пораньше прийти на работу, заняться глажкой, оставшейся со вчерашнего дня. Мистер Фриц приятно удивится.

Она увидела пальто, висевшее за дверью, оно показалось ей смутно знакомым. Фло надела его и вышла. К ней бежал мужчина в странном красном облачении, прямо как Санта-Клаус. «Мистер Фриц!» — улыбнулась она.

Мужчина подбежал к ней.

— Фло, я Питер Максвелл, из соседней квартиры. Я бегал. А вы что здесь делаете в такую рань? Страшно сыро. Вы простудитесь.

— Мне нужно идти, — рассеянно сказала она.

— Может, пойти с вами? — забеспокоился мужчина.

— Нет, спасибо, не надо, — сказала она с улыбкой.

Фло быстрым шагом пошла в туман, по Верхней Парламентской улице на Смитдаун-роуд, мимо закрытых пустых магазинов, новых и старых зданий, на Клемент-стрит и Муллинер-стрит, — названия казались знакомыми, хотя она не могла вспомнить почему. Она искала магазин одежды, где в витрине висело это красивое лиловое платье — она видела его только вчера и хотела купить. Ничего, в обед она вернется и купит его. Но она нигде не могла найти магазин. Мешал туман — наверное, потому и трамваи не ходят, — Фло едва видела через дорогу. Хуже того, когда она свернула на Гейнсборо-роуд, она не нашла прачечной. На том месте, где должен был быть старый деревянный сарай, стояло кирпичное здание, больница с объявлениями в витрине: игровая группа, занятия по предродовой подготовке, группа матери и ребенка…

— О Боже! — застонала Фло.

В голове ее тоже сгустился туман, когда она прочла объявления и не поняла, как оказалась на Гейнсборо-роуд. И почему у нее так сильно бьется сердце? Почему ноги так ослабели? Она не осознавала, что прошла несколько миль с энергией молодой девушки. Туман в голове сгустился еще больше, притупляя боль.

«Мне надо увидеть маму и папу».

Она пошла в сторону Бернетт-стрит. Туман в голове на секунду рассеялся, когда она оказалась перед тремя стоящими в ряд стандартными домами в конце улицы и вспомнила, что их построили на том месте, где раньше стоял дом Клэнси и еще два соседних дома. Она постояла секунду, уставившись на черепичные крыши, маленькие окна. Дверь среднего дома открылась, и оттуда вышел мужчина в куртке и засаленных рабочих штанах.

— Вы кого-то ищите, миссис? — раздраженно спросил он, обнаружив пожилую женщину, стоящую буквально на пороге.

— Раньше я здесь жила, — сказала Фло.

— Не могли вы здесь жить. — Он нахмурился. — Мы с женой здесь поселились, как только построили этот дом, сорок лет назад.

Туман опустился снова, заволакивая мозг.

— Раньше здесь в стене был выступ с окном, и еще ступеньки до двери. — Она приложила дрожащую руку ко лбу. — Что произошло? Его разбомбили?

— Послушайте, милочка, — грубый голос мужчины смягчился. — Вы вроде как немного не в себе. Может, зайдете, жена сделает вам чашку чая, а потом отведет домой. Вы живете где-то рядом?

— Я думала, что живу здесь. — Фло хотелось плакать. Она сказала нетерпеливо: — Скажите, а «Мистери» еще здесь?

— Здесь, конечно, куда ж он денется. Но сейчас не совсем подходящее время для прогулок в парке.

Но Фло, девятнадцатилетняя девушка с красной лентой в волосах, уже шла к воротам парка на свою первую встречу с Томми О'Мара. Она чувствовала, что идет навстречу судьбе, что после этого уже ничего не будет как раньше.

Томми там не оказалось. Наверное, он в парке, ожидает ее под деревом, укрытым саваном тумана. Мокрая трава быстро пропитала ее туфли влагой. Когда она увидела парковую аллею и спортивную площадку, тускло светящуюся сквозь мглу, на мгновение ощущение реальности вернулось, — раньше ничего такого здесь не было.

Был 1996 год, а не 1939.

— Фло Клэнси, — выдохнула она, — этим утром ты ведешь себя, как полная дура.

Ей нужно сесть в автобус и поехать домой, пока у нее еще хватает разума сделать это. Но она не взяла с собой сумочку — значит, у нее нет денег. Она громко заплакала.

— Я слишком устала, чтобы идти назад пешком!

Фло побрела назад. Нужно бы вытащить красную ленту из волос. Должно быть, она выглядит по-идиотски на старухе. Фло удивленно заморгала, обнаружив, что ленты в волосах нет. Наверное, Марта стащила ее перед тем, как Фло вышла из дому.

Бедная Марта! Никогда раньше Фло не испытывала такого сочувствия к сестре, у которой не было счастья в жизни. «Пришло время простить и забыть». За все эти годы Салли сказала эти слова, должно быть, сотни раз.

— Завтра я пойду к ней, — поклялась Фло. — Понесу букет цветов. — Она точно не помнила, где живет Марта, но ничего, вспомнит потом. Туман в голове опускался и поднимался, время бросало ее назад и вперед, и настоящее смешивалось с прошлым. Фло уже выходила из ворот, когда услышала крик:

— Фло!

Фло обернулась. Ее лицо расцвело в улыбке, на морщинистом лице появились ямочки. Фло почувствовала, как засветились ее глаза, когда Томми О'Мара возник из белого тумана, кружившегося по парку «Мистери», и пошел к ней. Она стояла как вкопанная, ожидая, когда он обнимет ее.

Фло помахала ему рукой. О, вот это парень — важная походка, красный платок, небрежно повязанный на шее, старая твидовая кепка на каштановых кудрявых волосах, лихо сдвинутая на затылок. Она никогда не переставала любить его. И никогда не перестанет.

— Фло, девочка моя! — позвал он снова.

— Томми! — Фло протянула руки, чтобы обнять своего прекрасного возлюбленного, который никогда не лгал, который женился бы на ней, если бы не пошел ко дну вместе с «Тетисом», и они жили бы счастливо вместе со своим ребенком. Потом откуда-то из туманных облаков она услышала оркестр, исполнявший «Танцующих в темноте». Ее усталое старое тело раскачивалось туда и сюда в такт музыке, нараставшей и трепещущей в тишине туманного росистого утра.

Фло не слышала, как грузовик медленно сдает назад и въезжает сквозь туман в ворота «Мистери». Он ударил ее, отбросив в сторону, и призрак Томми О'Мара — это последнее, что увидела Фло перед смертью.

Грузовик уехал, и водитель даже не заметил, что он кого-то сбил.

Тело нашел молодой парень, разносчик, который шел домой. Он увидел старую женщину, лежащую лицом вниз на тропинке. Может, она умерла — или просто потеряла сознание?

Он опустился на колени и осторожно перевернул старушку. Теперь стало ясно: она мертва, но, о Господи, за всю свою жизнь он никогда не видел такой сияющей улыбки.

МИЛЛИ

1


Зал церкви оказался настоящей пещерой Аладдина: лотки с самодельными ювелирными изделиями, узорчатыми футболками, жилетами с вышивкой, лоскутными подушками, керамикой, картинами, свечами замысловатой формы, слишком изысканными, чтобы их жечь. Но уверена, что я не была пристрастной, полагая, что лоток нашей Труди самый заметный — и самый дешевый.

Колин приделал к боковине складного стола полку, чтобы выставлять стеклянные изделия на двух уровнях. Разрисованные бокалы и стаканы с поблескивающими внутри свечами были расставлены между высокими бутылками, чтобы огонь просвечивал сквозь стекло цвета драгоценных камней и подчеркивал узоры, изящно очерченные золотом и серебром. Лоток блескал красками, которые только можно вообразить — «как огненная радуга», сказала я и удовлетворенно вздохнула. Я пришла пораньше, чтобы помочь Труди все расставить.

Труди дрожала так, будто собиралась исполнять главную роль в своей первой пьесе.

— Что будет, если я не сумею ничего продать?

— Не говори глупостей. Я сама положила глаз на пять бутылок для рождественских подарков.

— Я не могу брать деньги с родной сестры!

— Что за чепуха! Теперь, когда ты стала бизнесменом, никаких сантиментов, Труди!

— О, Милли! — Труди взглянула направо и налево на других лоточников, большинство из которых уже все подготовили и с нетерпением ждали одиннадцати часов, когда откроют двери. — Я слишком бросаюсь в глаза.

— По-моему, все замечательно. Хочешь чашку чаю?

— С удовольствием. Только не уходи надолго, сестренка. Я не смогу это сделать сама, — нервно крикнула она вслед. Я пошла в комнату за помостом, где продавали кофе и чай.

Позже я поняла, что в этот день семья Камеронов наконец-то стала настоящей семьей. Мы были похожи на любую другую семью. Джеймс пришел ровно в половине двенадцатого, как и обещал. Деклан явился чуть раньше и проявил глубокий интерес к процессу нанесения узоров на футболки. Мама явилась ровно в полдень с красным и обеспокоенным лицом. Капли пота блестели на ее лбу, хотя был холодный ноябрьский день. Я вышла ей навстречу.

— Отец так рассердился, когда узнал, что я собираюсь уехать, — сказала она, тяжело дыша. — Он требовал, чтобы я сначала приготовила ему обед. Я поставила еду в духовку на маленький огонь, чтобы она была готова, когда он вернется из паба, но боюсь и думать, что с ним будет к тому времени. — Она уронила свою сумочку, наклонилась ее поднять, потом уронила ключи от машины и перчатки. — Как дела у Труди?

— Ее бутылки идут нарасхват. Половина уже продана. Она слишком мало просит.

Труди даже не заметила, что я отошла. Набравшись уверенности, она уже самостоятельно управлялась со своим лотком, возле которого толпились покупатели. Я схватила мать за руку.

— Мам, ты можешь поехать со мной на квартиру Фло, когда все закончится? Я хочу тебе кое-что показать.

— Что там такое?

— Не скажу. Сама увидишь.

Она покачала головой.

— Никак не могу, Миллисент. У отца ужасное настроение. Уж лучше я поеду сразу домой.

— В таком случае я заеду вечером и заберу тебя, — сказала я твердо. — Тебе нужно кое-что увидеть.

Джеймса уже представили Труди. Теперь пора было познакомить его с матерью. Как могла я стыдиться, думала я с комком в горле, этой сердечной, доброй женщины, чье лицо засветилось от удовольствия.

— Очень приятно познакомиться с вами, Джеймс. Ваша мама называет вас Джим или Джимми?

Когда после обеда приехал Колин с Мелани и Джейком, лоток Труди уже практически опустел. Глаза Труди торжествующе сияли — она заработала более двухсот фунтов.

— Не могу поверить, что люди действительно готовы платить за мои бутылки. Только представьте, они будут стоять на подоконниках по всему Ливерпулю. — Она пообещала раскрасить для меня еще несколько в ближайшие дни.

Мама была в своей стихии. Она ходила вокруг и говорила:

— Вижу, вы купили одну из бутылок моей дочери. Они прелестные, правда?

Если люди были расположены остановиться и поболтать, она начинала рассказывать им и про другую свою дочь.

— Вон она, — слышала я не раз. — Это наша Миллисент. Она работает в агентстве недвижимости в центре Ливерпуля. А это мой сын — вон тот парень в коричневом свитере. В следующем году он идет в колледж.

К всеобщему удивлению, приехала бабушка и купила последнюю бутылку Труди.

— Как я могла не приехать? — проворчала она. — Меня подвезли. Надеюсь, Кейт приехала на машине и отвезет меня домой.

Я внимательно рассматривала бабушку. Эта женщина отдала ребенка Фло Нэнси О'Мара. О, как бы хотела я знать точно, что же произошло. Но время было неподходящее — а будет ли когда-нибудь подходящее время, чтобы затронуть столь щекотливую тему?

Мы все вместе пошли в комнату за помостом, чтобы выпить чаю. Труди сложила свой лоток и присоединилась к нам. Собрались трое Камеронов, четверо Дейли, Марта Колквитт и Джеймс. У нас неожиданно завязался оживленный разговор о футболе. Не хватало только отца, этим, вероятно, и объяснялось всеобщее оживление.

— Никогда не думал, что буду свидетелем такого, — прошептал мне Колин.

— Свидетелем чего?

— Ну, это почти классический вариант «счастливого семейства», разве не так? Так должна вести себя любая нормальная семья. Все прекрасно провели день, включая и детей.

Когда подошло время уезжать, я договорилась с мамой, что заеду за ней в семь и отвезу ее на квартиру Фло. К тому времени отец должен был снова уйти.

— Сказала бы ты, в чем дело, — вздохнула мама.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Джеймс позже. В город мы ехали порознь на своих машинах и встретились в ресторане, чтобы поужинать. — Я надеялся, что остаток дня мы проведем вместе.

Последнее замечание я пропустила мимо ушей.

— Это что-то по-настоящему удивительное и потрясающее, — сказала я счастливо. — Тетя Фло оставила маме свою квартиру и деньги, почти двадцать четыре тысячи фунтов. Я только вчера ночью нашла копию завещания. Я хочу, чтобы мама сама съездила к Фло и прочитала.

Когда я заехала за мамой, дом был погружен в темноту. Удивившись, я обошла вокруг. Дверь кухни оказалась не заперта, значит, кто-то все-таки был дома.

— Мама? — крикнула я. — Деклан? Есть кто дома? Это я.

Сверху донесся слабый звук, похожий на хныканье. Взволнованная, я включила свет на лестнице и пошла наверх.

— Мама? — позвала я.

— Я здесь, милая. — Голос, чуть громче шепота, доносился из передней спальни. Я толчком открыла дверь и стала нащупывать выключатель.

— Не включай свет, Миллисент.

Я не послушала ее. В тусклом свете лампы я увидела, что мама полусидит, полулежит на кровати. Ее правый глаз распух, губа разбита и кровоточила. На обеих руках были синяки. Она выглядела совершенно разбитой, но, несмотря ни на что, ее глаза смотрели все так же бодро, будто она самая неунывающая жертва на свете, которая выживет, что бы ни выпало ей на пути. Я не сомневалась, что, даже если ее переедет танк, она все равно поднимется и пойдет дальше, как ни в чем не бывало.

— Мама! О, мама что он с тобой сделал? — Ярость накрыла меня волной, я едва могла говорить. Если бы отец оказался здесь, думаю, я могла бы его убить.

— Закрой шторы. Не хочу, чтобы люди заглядывали.

Я задернула их резким движением и села на кровать. Мама сморщилась от боли.

— Все не так плохо, как выглядит, — сказала она. — Я хотела позвонить тебе, сказать, чтобы ты не ехала, но все время отвечал твой автоответчик.

— Я была в городе с Джеймсом. — Я заставляла себя говорить спокойно.

— Миссис Брэдли намазала меня мазью, промыла глаз. И я слегка пьяна. Она дала мне большой фужер бренди. Хотела вызвать полицию, но я ей не разрешила. — На протяжении многих лет миссис Брэдли часто угрожала заявить на Нормана Камерона в полицию, но мама всегда останавливала ее. — Я сказала ей, что он ударил меня в первый раз за много лет, и это чистая правда, клянусь Богом.

— За что, мама?

Она пожала плечами, потом снова поморщилась.

Обед сгорел. Я знала, что он сгорит — все это время в духовке простоял.

— Ты хочешь сказать, все это… — Я махнула рукой в сторону черного глаза, разбитой губы, синяков, — только из-за сгоревшего обеда?

— Только частично. Меня долго не было дома, Миллисент, почти четыре часа. Да, какой чудесный день. — Ее глаза светились, когда она думала о прошедшем дне. — Я такое удовольствие получила и так рада, что у Труди все получилось, что Колин привез детей, бабушка приехала, ты и Деклан. Джеймс такой чудный парень, так мне понравился. — Она заставила себя засмеяться. — Я даже купила себе пару сережек, чтоб надеть на твою свадьбу — маленькие такие, с красными цветочками, как раз под мое лучшее пальто.

— Ах, мама! — Я слегка коснулась ее поблекших волос.

Она вздохнула.

— Он всегда не выносил, если я счастлива. Я никогда не осмеливалась зайти домой с улыбкой, это всегда выводило его из себя. Он себя чувствовал так, будто от него отгородились, и взрывался. А сегодня я просто не думала об этом. Хотела, чтобы он порадовался за Труди и вообще за все. Вместо этого он на меня накинулся. Пока меня не было, он заводился все больше и больше.

— Он всегда был мерзким выродком, — сказала я злобно.

Последовало долгое молчание. Мама, кажется, ушла в свой собственный мир. Снаружи прорычал и затих мотоцикл. Я встала и посмотрела сквозь шторы. Из дома напротив вышла девушка, села на заднее сидение, и мотоцикл умчался прочь. Я стояла у окна, хотя смотреть было больше не на что, разве что на оранжевые фонари, затихшие дома, на случайную машину. Прошла группа мальчишек, пинавших футбольный мяч. И тут мама заговорила тихим, отстраненным голосом:

— Помню, я была еще совсем маленькой, два или три года. Мы уходили куда-то на целый день, бабушка и я. Когда вернулись домой, было уже поздно. Я тебе говорила когда-нибудь, что мы довольно долго жили у Эльзы Камерон? Так вот. Эльзы не было дома, и мы услышали шум из шкафа за лестницей — ужасные рыдания. Бедный мальчишка сидел там, запертый в темноте, уже несколько часов. Ты никогда не видела таких глаз, какие были у него, — лихорадочные и яркие, такие, будто он сошел бы с ума, если бы просидел там еще чуть-чуть. А ему было всего шесть лет.

— Ты про кого говоришь, мама? — спросила я, сбитая с толку.

— Про твоего отца, милая. После этого бабушка больше никогда не оставляла его одного с Эльзой. У его матери была эта болезнь… Сейчас она называется родильная депрессия, что-то в этом роде. Ей нельзя было воспитывать ребенка.

Я почувствовала, как холодею. Вспомнила фотографию в квартире Фло — женщина деспотичного вида с прелестным ребенком на коленях, ребенком, который стал моим отцом. Я попыталась представить себе чудовище, установившее над нами в детстве власть страха, охваченным ужасом шестилетним мальчиком. Это было сложно.

— Почему ты нам этого никогда не рассказывала, мама? — спросила я дрогнувшим голосом.

— Твой отец заставил меня поклясться, что я не скажу ни слова, ни единой душе. Думаю, ему стыдно. Ты уж, пожалуйста, не обмолвись об этом.

— Но мы могли бы понять.

— Возможно. А может, и нет.

— Думаю, все было бы по-другому, если бы я не подвела его, — сказала она скорее себе, чем мне.

— Как, мама?

— А, не важно. Это уже так давно было. Хочешь чаю? Я умираю как хочу. Я еще не пила с тех пор, как домой приехала.

— Сейчас сделаю. А где Деклан?

— Еще не возвращался. Он пошел с парой, которая делала забавные футболки.

Пока я готовила чай, в голове у меня кружил настоящий вихрь. Я не знала, что и думать. Что бы ни произошло с отцом в детстве, простить то, что он вытворял с нами, невозможно. Ни мама, ни мы, его дети, не виноваты в том, что у его матери была родовая депрессия. Почему он вымещал это на нас?

Когда я вернулась с чаем в спальню, мама спросила:

— Так что там за сюрприз в квартире Фло? Или ты по-прежнему не хочешь говорить, пока я там не окажусь?

— Я совершенно забыла об этом! — Я взяла маму за руки. — Приготовься к шоку. Фло оставила тебе свою квартиру и все свое состояние. Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят два фунта и одиннадцать пенсов, если говорить точнее.

Я не уходила, пока не вернулся отец. Когда открылась задняя дверь, я поцеловала маму на прощанье и пошла вниз. Пошатываясь, он шел через кухню, глаза его были подернуты туманной пеленой.

— Если ты еще раз хоть пальцем прикоснешься к матери, — сказала я резким голосом, от которого у меня самой зазвенело в ушах, — я тебя убью, так и знай. — Он бессмысленно посмотрел на меня, словно не понимал, откуда доносится странный голос. — Ты меня понял? — настаивала я.

Он кивнул. Я остановилась, уже положив руку на ручку парадной двери, приведенная в некоторое смятение выражением неприкрытого страдания на его лице, на которое раньше я, вероятно, не обратила бы внимания. Потом он сказал нечто, что казалось лишенным всякого смысла, но от этих слов у меня почему-то свело живот.

— Это все из-за тебя.

Я попыталась придумать, что ответить, а потом решила, что он просто пьян и несет ерунду. Я встряхнулась и вышла.

Я уговаривала маму уходить немедленно. В квартиру Фло можно было переехать хоть сейчас. Я ни к чему не прикасалась, и это оказалось кстати. Квартира осталась в том виде, что и при жизни Фло.

— Спешить некуда, милая, — сказала мама. — Твой бедный отец будет еще неделю или две сожалеть о случившемся. Я лучше скажу ему обо всем тогда, когда буду готова уйти. Я ему много задолжала, но теперь, когда у меня есть деньги и место, где жить, я ничего не боюсь. Я от этого чувствую себя сильной. — Она выглядела ошарашенной, словно не могла привыкнуть к мысли о своей удаче.

— Когда мы впервые встретились с Фло, я, помню, сказала ей, что мне очень нравится ее квартира. Не могу поверить, что она моя.

— Пока не говори отцу про деньги, — предупредила я. — Если он наложит на них лапу, все до последнего пенни тут же уйдет на лотереи и скачки.

— Я, может, и выгляжу дурой. Наверное, я и была дурой большую часть своей жизни, но все же я не настолько тупая.

— Утром приезжай и хорошенько осмотрись, — возбужденно сказала я. — Я возьму на работе выходной. У меня осталось два дня от отпуска, я их оставляла на Рождество. — Мой мозг работал с перегрузкой, обдумывая, как помочь матери наладить жизнь. — Тебе нужно пожить в квартире Фло несколько месяцев, а потом ты можешь продать ее и купить похожую в Оксфорде.

— М-м-м, пожалуй, так я и сделаю, — сказала мама мечтательно и немного туманно, и я подумала, сможет ли она уехать из Киркби, когда до этого действительно дойдет дело.

— Ты по-прежнему любишь его? — резко спросила я.

— Нет, Миллисент. И никогда не любила. Дело в том, — ты, может, и не поверишь, — но он любит меня и всегда любил. Не знаю, как он будет здесь без меня. — Она засмеялась, как девчонка, увидев, что я нахмурилась. — Не волнуйся, я перееду. Я уже решила, разве нет? На последнюю Пасху было тридцать лет, как мы женаты, так что я уже дошла до предела. У вас с Труди своя жизнь, Деклан скоро уедет. Теперь главное — Алисон.

Позже, паркуя машину на площади Уильяма, я с грустью подумала, что это одна из последних ночей, которые я проведу здесь. Но квартира остается моей семье, по крайней мере, на время. В любом случае я могла приезжать к Бел и Чармиан. Спускаясь по лестнице на подвальный этаж, я увидела, что в квартире горит свет, и у меня быстрее забилось сердце. Я открыла дверь. Том О'Мара сидел на диване и смотрел телевизор, положив ноги на кофейный столик. Все хорошее и плохое, весь этот день, который катился к концу, — все мгновенно забылось.

— Привет, — сказал он. Наши глаза встретились. — Ты опаздываешь.

— Нет, это ты приходишь слишком рано.

— Все равно. — Он встал, обнял меня, и мы слились в долгом томительном поцелуе. Мне не терпелось упасть в его объятия, я больше не могла ждать ни минуты. Том тоже. Он подхватил меня на руки и, не переставая целовать, понес на кровать.

Том заснул, а мне спать совершенно не хотелось, словно через мою голову беспрерывно текли маленькие потоки электричества. Роман когда-нибудь закончится. Он никогда не разведется, да и мне ничего такого не нужно. Сейчас, когда я собиралась возвращаться в Бланделлсэндс, следовало положить этому конец. Но смогу ли я бросить его? И позволит ли он мне сделать это? Хватит ли у меня силы воли сопротивляться, если он откажется уходить?

Мой беспокойный мозг отказывался отдыхать. Будет ли мама в безопасности в Токстете, даже если она поселится здесь не навсегда? Раньше я об этом не задумывалась. Я подумала о тех нескольких знакомых мне людях, которые уже жили здесь: Чармиан и Герби с детьми, Бел, Питер Максвелл, — все милые, приличные, честные люди, как и Фло. В любом случае, мама будет в большей безопасности где угодно, включая Токстет, чем со своим мужем.

Когда я встану утром, надо будет освободить письменный стол от вещей, которые могут выдать тайны Фло. Я заберу себе любовные письма, фотографию мальчика, так похожего на Деклана, и рисунок, который он нарисовал для «МОЕГО ДРУГА ФАО». Неудивительно, что Тома всегда так тянуло к ней. Он ее внук. Я вспомнила его безразличие к Нэнси.

— Не волнуйся, Фло, — прошептала я. — Я сохраню твои тайны.

На следующее утро, в полдесятого, я попросила у Чармиан разрешения воспользоваться ее телефоном — я постоянно забывала взять свой мобильник на площадь Уильяма — и позвонила в «Сток Мастертон», чтобы сообщить, что я не приду. Трубку взял Оливер.

— Явилась Диана. Она тут уже всем заправляет.

Я застонала.

— Только бы завтра не наступило.

Потом я позвонила адвокату на Касл-стрит, который вел дела Фло, и договорилась о встрече.

Я вернулась вниз. Письменный стол был уже девственно пуст, бумаги, которые я хотела забрать, лежали в багажнике машины, остальные я выбросила. Я везде вытерла пыль, подмела двор, оборвала последние сухие листья с растений, перекинулась парой слов с тем же черным котом, который наблюдал за мной раньше. Потом убрала на кухне и в ванной, хотя почти ими не пользовалась. Я хотела, чтобы к маминому приходу все было идеально. Сегодня квартира выглядела по-другому — не просто чище, а как-то обезличенно. Уже не было ощущения, что находишься у себя дома.

Едва я успела закончить, когда раздался стук в дверь. Для мамы слишком рано. Может, это Чармиан хочет пригласить меня на кофе? Я на это надеялась. Чармиан пришла в восторг, когда узнала, что сюда переедет моя мама. Я была уверена, что они поладят.

— Бабушка! — изумилась я, открыв дверь. — Заходи.

— Сегодня утром твоя мать позвонила мне и сообщила новость, — ворчливо сказала Марта Колквитт, поскрипывая отороченными мехом ботинками примерно одного со мной возраста. На ней было верблюжье пальто и вязаная шапка в форме тюрбана с перламутровой брошью посередине. Комната сразу наполнилась запахом нафталина и каких-то мазей.

— Мне надо в женскую консультацию, поэтому я решила зайти посмотреть квартиру.

— А что с тобой? Я имею в виду, зачем тебе нужно к врачу? — Никто из нас, Камеронов-детей, не испытывал особой любви к бабушке, но невозможно было представить себе жизнь без ее вечно недовольного присутствия.

Как и следовало ожидать, ответ был раздражительным:

— А я почем знаю, что со мной? — рявкнула она. — Они сделали рентген, взяли анализы. Вот дождусь результатов, тогда буду знать, что со мной. — Ее голос смягчился. — Так-так… Значит, здесь она и жила, наша Фло. Мне всегда было интересно, как выглядит ее квартира. — Она зашла в комнату. — Все в ее духе. Ей нравилось, чтобы было красиво.

Я внимательно смотрела на нее, пока она изучала комнату сестры. Я никогда не видела ее лицо таким мягким, почти нежным.

— Бабушка, сними пальто, — сказала я. — Кофе будешь?

— Я никогда не пью кофе, пора бы тебе запомнить. Я буду чай. И пальто я не сниму, но все равно спасибо. Я долго не задержусь.

— Боюсь, есть только порошковое молоко.

Бабушка пожала плечами.

— Значит, придется удовлетвориться этим, не так ли? — Она склонила голову набок и почти улыбалась, глядя, как вращается лампа Фло. — Умираю, как хочется закурить, но с чаем вкуснее.

Когда я вернулась, она изучала рисунок на стене над камином, который я не успела снять.

— Что здесь написано? — Она пристально вглядывалась в рисунок, почти упершись носом в стену. — Я в этих очках не вижу, а те, что для чтения, я оставила дома. Я не могу ходить постоянно в этих двухфокусных.

— Тут написано: «МОЙ ДРУГ ФЛО». Его нарисовал Хью О'Мара.

Бабушка отступила назад, но продолжала пристально смотреть на рисунок. Много бы я отдала, чтобы узнать, о чем она думает. Сверху раздалось слабое гудение — это Чармиан пылесосила ковер. Взвизгнул кто-то из детей Минолы. Бабушка все смотрела на рисунок, словно забыла, что я здесь. Я облизала губы, которые вдруг стали сухими. Я не хотела расстраивать ее, но я должна была узнать.

— Это был сын Фло, не так ли, бабушка? Она родила его от мужчины, которого звали Томми О'Мара — он погиб на «Тетисе». Скорее всего, он так и не узнал, что она беременна. — Я облизала губы еще раз, прежде чем ринуться дальше. — Ты отдала ее ребенка жене Томми, Нэнси.

— Господи, что ты такое говоришь, девочка? — Она развернулась, слегка пошатнувшись в своих неуклюжих ботинках. Я почувствовала, что съеживаюсь под рассерженным взглядом за толстыми линзами. — Откуда, черт возьми, ты знаешь об этом?

— Я знаю, потому что мне сказала Нэнси.

— Нэнси! — Желтые губы разразились хриплым недоверчивым смехом. — Не говори глупостей, девочка. Нэнси мертва.

— Нет, бабушка. Я видела ее недавно. Она в доме престарелых в Саутпорте. Она сказала… — Я сощурилась, пытаясь дословно повторить слова Нэнси. Я представила старое, покрытое желтыми пятнами лицо, горящие темные глаза, длинные пальцы, когтями вцепившиеся в мою руку. — Она сказала: «Марта отдала его мне — все по справедливости. Ты его никогда не вернешь. Лучше я его убью». Она выжила из ума, — закончила я. — Решила, что я — Фло.

Лицо бабушки сморщилось, она заплакала — признак тревожный и неутешительный. Проковыляла назад, села на стул и дрожащими руками достала сигарету.

— Бабушка! — Я поставила чайник, перебежала через комнату и стала у ее ног на колени. — Я не хотела тебя расстроить. — Я злилась на себя за то, что такая любопытная, такая невнимательная, но я знала, что при необходимости сделаю это снова, не колеблясь.

— Все в порядке, Миллисент. Где молоко? — Она громко засопела, сняла очки, чтобы вытереть глаза, явно делая сознательные усилия, чтобы взять себя в руки. Она смутилась — не привыкла проявлять какие-либо чувства, кроме гнева. Ее руки все еще дрожали, она взяла чай, но она уже достаточно оправилась, чтобы скорчить неодобрительную гримасу при виде кружки. Она сказала:

— Я никогда не сожалела о том, что сделала. Вам, молодым, трудно понять, какой это был позор в наши дни — родить ребенка вне брака. Пострадала бы вся семья. — Ее лицо снова обрело непроницаемость, а тон — безапелляционность. Это была та бабушка, которую я знала всю свою жизнь. — Нэнси носа не показывала и прятала Хью целых полгода. Мы и подумать не могли, что Фло узнает ребенка через столько времени.

Она не сожалела! Несмотря на то, что сестра всю жизнь с ней не разговаривала, Марта по-прежнему ни о чем не сожалела. Нахмурившись, она тыкала в воздух своей сигаретой.

— Не могу понять эту историю с Нэнси. Кто тебе о ней рассказал? Кто тебя возил к ней в Саутпорт?

Я села на пол, скрестив ноги, чувствуя на плечах жар камина.

— Том О'Мара. Внук Нэнси — точнее, внук Фло. Не знаю, как называть его.

— Том О'Мара! — Глаза бабушки сузились. Она посмотрела на меня так проницательно, с таким подозрением, что я сразу поняла: она догадалась, в чем тут дело. И я почувствовала, что у меня горят щеки.

Но что удивительно, лицо Марты сделалось белым, как пергамент. Нижняя губа ее задрожала. Она выглядела столетней старухой. Бабушка поставила кружку с недопитым чаем на пол, сигарета упала в кружку с коротким шипением и плавала на поверхности, но Марта, похоже, не заметила этого. Она тут же закурила еще одну.

— Думаю, на Клэнси и О'Мара лежит какое-то проклятие, — сказала она. Ее голос был тусклым, безжизненным, почти загробным. Это меня напугало.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, сначала Фло и Томми. — Она долго и сильно затягивалась, и кончик сигареты засветился красным жаром. — Потом Кейт и Хью. Представляешь, они собирались пожениться! — Она издала короткий сдавленный смешок и кивнула в мою сторону, показывая тем самым, насколько это невероятно.

— А почему они не могли пожениться? — с вызовом спросила я. Хью О'Мара чуть не стал моим отцом!

— Потому что они были двоюродными братом и сестрой, конечно, — объяснила мне бабушка, словно ребенку — Это не разрешается — по крайней мере, не разрешалось. К счастью, вмешался Норман, он всегда был хорошим парнем, хотя знал, что берет порченый товар. Бедный Норман… Он до сих пор целует землю, по которой ходила твоя мать. Он был бы лучшим мужем на свете, если бы она все не испортила.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, бабушка.

— Я говорю о том, что твоя мать уже была в положении, когда выходила замуж за Нормана Камерона. — Она по-прежнему говорила тем же невыразительным, тусклым голосом, который как-то не соответствовал грубому выражению ее лица. — Нам пришлось сказать ей, что Хью О'Мара сбежал, когда узнал, что она беременна, иначе мы бы никогда не затащили ее под венец.

— Кто «мы»?

— Я и Нэнси. Как будто мы могли просить особого позволения, как предлагала Салли! Представь: рассказывать церковным властям о грязных секретах Фло. — Произнося последние слова, она чуть не задохнулась.

Наверху утих звук пылесоса. Я услышала, как открылась парадная дверь и Чармиан с детьми вышла на улицу. Я была в полном смятении. Мой мозг, так хорошо работавший накануне вечером, больше не мог ничего воспринимать. К чему она клонит?

— Если мама была беременна, когда вышла замуж за отца, — медленно сказала я, — тогда что случилось с ребенком?

— Я на него смотрю.

— Что?

— Да, Миллисент, это ты. — Глаза бабушки сузились, глубоко запали в глазницы. Она снова сделала длинную затяжку и таким же длинным выдохом выпустила дым. — Надеюсь, ты понимаешь, что это значит?

Я вся звенела.

— Хью О'Мара — мой отец?

— Верно. Но это значит и еще кое-что. Иисус, Мария и Иосиф! — застонала она. — Достаточно неприятностей произошло с Кейт. То-то дьявол сейчас руки потирает. — Она наклонилась вперед, сверля мои глаза своими. — Думай, Миллисент, думай, что это значит.

Я думала очень напряженно и, в конце концов, нашла ответ:

— Это значит, что Том — мой брат, мой единокровный брат! — выдохнула я.

2


— Милли, — важно сказала Диана, — подойди, пожалуйста, на минуту.

— Да, мисс. — Я оставила ксерокс и встала перед ее столом, покорно сцепив руки за спиной. Джун ухмыльнулась, а Эллиот подавил смешок.

Диана посмотрела на меня подозрительно, не уверенная, что над ней не смеются. Она помахала передо мной листом бумаги.

— На прошлой неделе ты осматривала дом в Бэнксе. В отчете ты указываешь, что наверху есть ниша с окном. Ты, очевидно, не знаешь, что такая ниша называется эркером. Измени, пожалуйста, прежде чем мы будем распечатывать.

Когда меня повысили, я первым делом купила книгу по архитектуре, чтобы точно описывать любые необычные детали здания.

— Боюсь, здесь ты не права, Диана, — сладким голоском сказала я. — Эркер — это застекленный выступ в стене здания. В доме в Бэнксе никакого выступа нет. Там просто ниша в стене.

Диана снова помахала листом.

— Позволю себе не согласиться. Думаю, я знаю, что такое эркер.

— Милли права, — сказал Оливер из другого конца комнаты. — Сомневаюсь, что я мог бы лучше описать этот объект. — Человек, сидящий рядом с ним за тем же столом, — Барри Грин — кивнул, он приступил к работе только вчера. 1 января Оливер переводился в Вултон, а Барри должен был занять должность помощника менеджера.

— Поддерживаю, — сказал Барри с очаровательной улыбкой.

— Даже я это знаю, — подавляя смех, сказала Джун.

— О! — Диана вскочила и метнулась в кабинет Джорджа. Она хлопнула дверью, и все посмотрели друг на друга с терпеливым смирением, услышав ее жалующийся голос.

— На самом деле, — сказала Джун, — я никогда не слышала об эркере. Просто хотелось нос утереть мадам.

— Должен сказать, — заметил Барри Грин, — я рад, что ужасной мисс Риддик здесь больше не будет. Не знаю, что нашло на Джорджа, но, кажется, он сражен окончательно и бесповоротно. — Тридцать лет назад Барри Грин дал Джорджу первую работу, и с тех пор они оставались друзьями. Его огромный опыт агента по недвижимости не помог ему избежать сокращения, когда сеть, в которой он работал, перешла под контроль жилищно-строительного общества. Он напоминал артиста из старых черно-белых английских фильмов, которые я иногда смотрела по телевизору. Ему перевалило за шестьдесят, но густые седые волосы были идеально уложены, светло-серый костюм с легким блеском и глянцевой синей бабочкой прекрасно сидел. Его дикция была идеальной, как и усы — две аккуратные серебристые полоски. Он выглядел воплощением мечты женщин тридцатых годов, но внешность обманчива. У Барри была жена, Тесс, четверо детей и восемь внуков, чьи различные достижения он упоминал в разговоре, как только представлялась возможность. Один его сын был архитектором, две дочери оставили блестящие карьеры ради семьи, внуки уже учились в университете, включая того, который начал ходить в восемь месяцев, а в три года уже играл на пианино. Он редко упоминал о своем младшем сыне, который жил за границей, но никто не спрашивал, чем тот занимается, чтобы Барри снова не пустился в пространные объяснения.

С возвращением Дианы атмосфера в «Сток Мастертон» сразу изменилась. Меня она дергала больше других, если только это не было игрой моего воображения, в чем я сомневаюсь. Если бы я не была так озабочена личными проблемами, это задевало бы меня гораздо больше. Диана не была грубой, просто откровенно и агрессивно навязчивой. Она твердила, что кому делать, хотя все и без нее знали, давала советы, когда в них не было нужды. У нее был роман с боссом, и она хотела, чтобы все знали, как поднялись ее акции.

— Что вы имели в виду, — обратилась я к Барри, — когда сказали, что Дианы здесь больше не будет? — Я подумала, что она увольняется, потому что выходит замуж за Джорджа.

— Она переходит со мной в Вултон, — вздохнул Оливер. — Джордж мне только вчера сказал. На должность помощника менеджера. Не знаю, смогу ли я выдержать.

— Твое невезение — наша удача, — весело сказала я.

В отсутствие Дианы я надеялась снова наладить отношения с Джорджем.

Но мои надежды развеялись, когда Диана вышла и сказала:

— Джордж хочет с тобой поговорить, Милли.

— Я бы попросил, — холодно сказал Джордж, когда я вошла, — чтобы ты в будущем воздерживалась от насмешек над Дианой в присутствии сотрудников. Время от времени все мы допускаем ошибки. И незачем выставлять их напоказ.

Я состроила одну из гримас, позаимствованных у Бел.

— Не слишком ли это по-детски, Джордж, — ябедничать, словно мы в школе?

— У бедной девушки не так давно умер отец. Она сейчас очень уязвима.

— Я тоже, — коротко сказала я. Две ночи подряд я почти не спала, и мне уже до чертиков надоела ситуация, сложившаяся на работе. Я знала, что опускаюсь на уровень Дианы, но все равно не удержалась: — Диана первая указала мне на ошибку — она думала, что это ошибка. Я ее поправила, вот и все. А поскольку она решила сделать мне замечание перед всеми сотрудниками, то Оливер и Барри меня поддержали.

— И это все, что случилось? — Джордж выглядел озадаченным.

— Да, Джордж.

— Прости, я не так понял.

Он сразу стал довольно дружелюбным и спросил, как у меня дела с квартирой на площади Уильяма.

— Это длинная история. Могу рассказать как-нибудь за обедом. — Я вкратце изложила самое важное.

— Отличная идея, Милли. Сделаем это, а?

Диана дулась на меня за стеклянной перегородкой. Я сдерживалась, чтобы не показать ей язык, и подумала, что пообедать с Джорджем шансов у меня нет никаких, раз Диана вышла на работу. Создавалось впечатление, что она вынашивает планы кровной мести против меня.

Когда я вышла, Джун закричала:

— Тебе только что звонили, Милли. Какая-то женщина спрашивала именно тебя. Она говорит, у ее босса есть недвижимость, которую нужно продать как можно быстрее. Это на Клемент-стрит, в стороне от Смитдаун-роуд, номер восемнадцать. Принадлежала родственнику. Нужна оценка. Я посмотрела в ежедневник и сказала, что ты будешь в два.

— Я поеду, — Диана вытянула руки. — Мне нужно глотнуть свежего воздуха.

— Они просили Милли, — подчеркнуто сказала Джун.

— Это агентство недвижимости, а не парикмахерская, — отрезала Диана. — Не важно, кто поедет.

Оливер сказал сладким голосом:

— Нет, важно, Диана. Может, это старый клиент, который хочет видеть Милли, а не другого сотрудника. — Он подмигнул мне. — Если поедешь одна, нормально? Можешь взять Даррена, если так будет надежнее.

— Не думаю, что на Клемент-стрит мне может угрожать какая-то опасность. Улица вся застроена. — Сотрудниц обычно не посылали одних, если речь шла о заказчике-мужчине.

У меня было какое-то странное чувство, когда я проезжала площадь Уильяма и думала о квартире Фло, ставшей мне почти родной и ожидавшей маму, которая должна была въехать в пятницу. Вчера мама ошарашила меня заявлением, что, когда Алисон придется покинуть Скелмерсдейл, она заберет ее на площадь Уильяма.

— Будет ли это мудро, мама? — забеспокоилась я. — Ты понимаешь, что это опасный район? Девушка, которая стоит рядом — проститутка. Здесь часто бывают случаи насилия.

— Не знаю, что мудро, что не мудро. Наша Алисон всегда была окружена заботой и вниманием, но ей не хватало любви. Перемена в любом случае расстроит ее, поедет ли она в Оксфорд или ко мне, поэтому я хочу дать ей шанс. — У Кейт заблестели глаза. — Мы будем спать вместе, в одной кровати, и я буду обнимать ее, если она позволит. А проститутки — просто бедные девушки, которых жизнь заставила зарабатывать таким способом. Алисон они вреда не причинят. А насилие — ну, что ж, придется рискнуть. В конце концов, я всегда могу переехать.

Я с сомнением посмотрела на нее.

— Надеюсь, ты не совершаешь ужасной ошибки. На что ты будешь жить?

— Буду растягивать деньги, которые оставила Фло, чтоб хватило как можно дольше. Через несколько лет я начну получать пенсию. Еще я могу получать пособие по уходу за Алисон. Не волнуйся, милая, — умиротворенно сказала она. — Со мной все будет в порядке. Я уже сто лет не чувствовала себя такой счастливой.

Возможно, последний раз она чувствовала себя счастливой с Хью О'Мара. Даже сейчас, через день, мне было сложно осознать то, что мне сказала бабушка.

Я повернула на Клемент-стрит, нашла место для парковки, сфотографировала номер восемнадцать и постучала в дверь. Вдоль улицы стояли маленькие выстроенные в ряд стандартные дома, парадные двери выходили на тротуар. Дом, о котором шла речь, оказался сравнительно ухоженным, хотя подоконник внизу не мешало бы покрасить. Я обратила внимание, что крыльцо не убирали довольно давно.

Дверь открылась.

— Привет, Милли, — сказал Том О'Мара.

Вчера я написала ему записку, а после посещения с мамой адвоката уехала в Бланделлсэндс, так что, если он приходил на квартиру Фло вчера вечером, там он никого не застал. Я долго и напряженно думала, что написать. В конце концов, я просто изложила голые факты, ничего не приукрашивая и не комментируя. Я не написала «Дорогой Том», не указала от кого письмо — только несколько слов, которые все объясняли. Он и так поймет, от кого письмо. Письмо я отправила ему в клуб, потому что домашнего адреса не знала.

Том развернулся и пошел по узкому проходу в комнату в задней части дома. Он был одет во все черное: кожаная куртка, джинсы, футболка. Закрыв за собой дверь, я глубоко вздохнула и пошла за ним. Комната была обставлена в стиле шестидесятых годов: ковер лимонного цвета, оранжевые шторы, меламиновый стол, два серых пластиковых стула по обеим сторонам от камина, облицованного изысканным кафелем с нишами для всяких безделушек. Все было каким-то старым и потрепанным, нигде не было никаких признаков того, что здесь кто-то живет.

— Здесь когда-то жила моя бабушка, — сказал Том. Его куртка мягко скрипнула, когда он сел на один из стульев и вытянул свои длинные ноги в дорогих ботинках с молнией сбоку. Странно было видеть его в этой маленькой темной комнате с дешевой мебелью. Я села на другой стул. — Я купил этот дом давно — как вложение денег. Когда Нэнси переселилась в Саутпорт, здесь жили арендаторы. Теперь они съехали, и я решил его продать. Говорят, цены на недвижимость начали расти.

— Когда ты решил продавать его?

— Сегодня утром, когда получил записку от тебя. Как раз хороший предлог. Я сказал одной женщине из клуба позвонить тебе на работу. Мне нужно было тебя увидеть.

— Зачем?

— Не знаю. — Он изящно пожал плечами. — Чтобы понять, как я буду себя чувствовать, зная, что ты моя сестра, зная, что все кончено. — Он с любопытством посмотрел на меня. — А ты не хотела меня видеть?

— Том, я не знаю. Не знаю, что и думать. — Я чувствовала себя неловко, но ни смущения, ни стыда не было. Я не восприняла серьезно бабушкину теорию насчет проклятия над семьями и вмешательства дьявола, — я думала, что конец света не наступит оттого, что единокровные брат и сестра, не знавшие о своей родственной связи, спали вместе. «Мы не знали, бабушка. Это не наша вина. Если бы не все эти тайны…» Меня раздражало, что у меня тоже начали накапливаться тайны, такие вещи, о которых я не могла рассказать матери, Труди или Деклану. «Не говори ни слова об этом маме», — умоляла бабушка. «Ты уж, пожалуйста, не обмолвись», — просила на днях мама, хотя я уже и не могла вспомнить, о чем шла речь.

— Теперь ты можешь вернуться к своему парню, — сухо заметил Том. — Как его зовут?

— Джеймс.

Он смущенно улыбнулся.

— Джеймс и Милли. Хорошо звучит. Да, кстати, а как будет полностью — Милли? Все хотел спросить.

— Миллисент.

Помолчав, Том произнес слова, от которых меня передернуло.

— Пойдем наверх? — Он кивнул на дверь. — Там есть кровать.

Нет! — Несмотря на столь откровенный ужас, где-то глубоко-глубоко в душе я помнила, чем мы были друг для друга, и изо всех сил старалась не думать о том, от чего отказывалась сейчас.

— Я просто спросил, — легко сказал Том. — Не то чтобы я хочу, нет, ради Бога. Я из-за всего этого как-то странно чувствую себя.

— Все кончено, Том. — Я едва могла говорить.

— Господи, Милли, я знаю. Я ничего и не предлагаю. — Он улыбнулся.

За короткое время я хорошо узнала его — он редко улыбался. Но когда улыбался, он всегда становился для меня еще привлекательнее, еще желаннее. У меня снова возникло это чувство, и меня слегка затошнило. Он продолжал:

— Жаль, мы не знали, что мы родственники, до того как… — Он остановился, не желая произносить нужные слова. — Здорово было бы знать, что у меня есть сестра.

— И знать, что Фло — твоя бабушка. — И моя бабушка тоже, подумала я потрясенно.

— Да, — кивнул он. — Это было бы здорово.

Я избегала его взгляда, боялась того, что могла увидеть в его глазах. Разумнее всего было убраться отсюда как можно быстрее. Я вытащила из сумки записную книжку и отрывисто сказала:

— Ты действительно хочешь выставить дом на продажу?

— Да, я хочу от него избавиться.

— Тогда мне надо кое-что записать. — Я встала, расправила юбку, сознавая, что Том следит за каждым моим движением. На него я не смотрела. — Я начну сверху.

Я быстро измерила комнаты, отметила наличие шкафов, состояние ремонта, маленькую современную ванную в задней части дома. Снова спустившись вниз, осмотрела гостиную, того же размера, что и передняя спальня, только с чугунным камином, облицованным цветным кафелем, который можно было продать отдельно за огромную сумму. Там же стоял уродливый парчовый мебельный гарнитур из трех предметов — два стула и диван — с медными стойками, подпирающими подлокотники. Я подумала, надо сказать Тому, чтоб избавился от мебели.

В холле я на секунду задержалась. Томми О'Мара жил здесь, ходил по этим комнатам, спускался и поднимался по этим лестницам, сидел там же, где всего пару минут назад сидела я, разговаривая с его внуком. Однажды, очень давно, Марта Колквитт, моя бабушка, пришла в этот дом с ребенком Фло, ребенком, который стал моим отцом. Я замерла и мысленно представила, как разворачиваются события, словно в старом выцветшем фильме — настоящие воспоминания, будто я сама прожила все эти жизни и участвовала в них. Жуткое чувство.

Когда я вернулась в гостиную, Тома уже не было. На моей сумочке он оставил ключи от квартиры Фло. Должно быть, он ушел через заднюю дверь, когда я была наверху. Я была рада, что в основном чувствую облегчение, смешанное с другими различными чувствами, в которых мне не хотелось копаться. Где-то ниже по улице завелась машина, и я даже не глянула сквозь тюлевые шторы, чтобы убедиться, что это Том. С одной стороны, я чувствовала себя оцепеневшей. С другой — совсем наоборот. Я знала, что никогда не испытаю такой страсти к другому мужчине, как к Тому О'Мара! То, что нас тянуло друг к другу, было преступлением, но преступлением незабываемым.

Когда я вернулась в офис, Диана ликовала. Она только что показала Ноутонам недвижимость на Чайлдуолл, и они захотели купить дом.

— Сколько мест ты показывала им, Милли — десять, двенадцать? А я съездила с ними только раз, и они сразу же влюбились в этот дом! — кричала она.

— Думаю, большее впечатление на них произвел сам дом, а не агент, — мягко сказала я. Сейчас мне было наплевать и на Ноутонов, и на Диану.

После тридцати жестоких, несчастных лет брака моих родителей я ожидала, что и конец его окажется таким же жестоким: драка, скандал, крики и вопли. Даже представляла себе, как отец не отпускает маму. Другими словами, я с ужасом ждала пятницы. Несколько раз в течение недели я задавала маме один и тот же вопрос:

— В котором часу ты будешь уходить?

— Ради Бога, Миллисент, я не знаю. Это не будет, например, точно в полдень или в какое-то другое время. Я соберу чемодан, выпью чаю и просто скажу ему, что ухожу, прежде чем он успеет что-нибудь придумать.

— Это не может быть так просто, мама.

— А как он может меня остановить? Он не может сторожить меня вечно. — Она задумчиво закусила губу. — Я оставлю ему кастрюлю в холодильнике на выходные дни. — Она лучезарно улыбнулась. За последние дни напряженные морщины вокруг ее глаз и рта разгладились. Я никогда не видела маму такой счастливой.

— Я приеду сразу же после работы и отвезу тебя, — предложила я.

— Не нужно, Миллисент. Я поеду на автобусе. Мне нести особо нечего — чемодан, и все.

Я не спорила с ней, но в пятницу сразу после работы поехала в Киркби. Труди, очевидно, думала так же.

Когда я подъехала, возле дома была припаркована «кортина».

Мать, стоя на коленях на полу в кухне, играла со Скотти, извивавшимся в экстазе лежа на спине, потому что ему щекотали живот.

— Мне будет так не хватать этого малыша, — сказала мама чуть не плача. — Я бы взяла его с собой, если бы был сад. Но ничего, будет составлять компанию отцу.

— Где он?

— В гостиной.

— Уже знает?

— Да. Он тяжело это воспринял, но я знала, что так будет. Умолял меня остаться. Пообещал начать жизнь заново.

— Да ну, так и сказал?! — произнесла я с сарказмом.

Мама засмеялась.

— Да, так и сказал.

— И ты ему веришь?

— Ни на минуту. Думаю, он просто не сможет, даже если бы хотел.

Вошла Труди с пластиковой сумкой.

— Ты забыла зубную щетку, мама. — Она улыбнулась мне. — Привет, сестренка. Она почти ничего не берет — так, немного одежды, и все.

— Я не хочу оставлять отца в абсолютно пустом доме. Приятно будет начать новую жизнь с вещами Фло. Должна сказать, — кивнула она головой в сторону старинной печи, — я рада, что распрощаюсь с этим старьем.

— У Фло еще старее, — сказала я.

— Да, но у нее есть микроволновка, правда? Я всегда хотела микроволновку. Так, Труди, — она повернулась к сестре, — я хочу, чтобы ты пообещала, что будешь время от времени привозить Мелани и Джейка проведывать дедушку. Он любит ребятишек, и будет жестоко лишить его их компании.

Труди потерла шрам над левой бровью и пробормотала:

— Я ничего не обещаю, мама. Посмотрим.

— Ну, что ж, — бодро сказала мама, — пора ехать.

Момент настал. Мы с Труди переглянулись, и я увидела собственное недоверчивое возбуждение, отраженное в ее зеленых глазах, когда мы пошли за мамой в холл и остановились у двери гостиной. Работал телевизор, шла какая-то туристическая программа — пальмы, солнце и песок. К моему удивлению, Деклан сидел на диване и читал газету. Отец — человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, — курил, внешне довольно спокойный, но его плечи были заметно напряжены, и дым он задерживал как-то уж слишком долго.

— Так, Норман, я пошла, — сказала мама так небрежно, словно шла в Магазин. Я почувствовала, что власть переменилась.

Норман пожал плечами.

— Всего хорошего, — сказал он.

— Чистые рубашки в шкафу, кастрюля с мясом в холодильнике. Должно хватить дня на два, не меньше.

Деклан встал.

— Я выйду попрощаться, мама!

— Боже, сынок! Мы же завтра с тобой встречаемся. Ты пообещал прийти на ужин, помнишь? Прощаться не надо.

— Нет, надо, мама. Сегодня особенное прощание.

Труди взяла чемодан, и мы толпой вышли на улицу. Не плача, но затаив дыхание, мама посмотрела на оранжевые уличные фонари, оглянулась назад, на дом беззвучных криков и скрытых слез, и ее лоб собрался морщинами замешательства, словно все это или ее будущая жизнь, в которую она вступала, было просто сном. Труди поставила чемодан в багажник «кортины», мама сделала рукой царственный жест, и машина поехала.

Так просто.

Мы с Декланом стояли у ворот, и я чувствовала себя совершенно опустошенной таким поворотом событий, словно меня чего-то лишили. Я планировала отвезти маму на площадь Уильяма, помочь ей устроиться, показать, что где находится, постепенно передать квартиру из рук в руки. Но теперь я чувствовала себя лишней, ненужной. Мне вдруг стало очень больно, я представила, как другие люди будут перебирать вещи Фло, сидеть на ее диване, смотреть, как вращается ее лампа, размышлять под ее любимые пластинки.

Вышел Скотти и лизнул мою туфлю. Я взяла его на руки и прижалась лицом к курчавой шерсти, чтобы скрыть слезы, струившиеся по моим щекам. Я никогда не чувствовала себя так уютно, так по-домашнему, как в квартире Фло. С первого дня квартира показалась моей. Я знала, что все это глупо, но я словно стала своей бабушкой Фло, пережила все взлеты и падения ее жизни. За то короткое время, которое пробыла там, я что-то открыла в себе, хотя не знала, что именно. Знала только, что теперь воспринимаю все по-другому, будто Фло каким-то образом дала мне понять, что я выживу, справлюсь со всеми проблемами. Ни разу за ночи, проведенные там, старый страшный сон не приходил ко мне, я не слышала шаркающих шагов, не желала стать невидимой.

Я вздохнула. Может, поехать за «кортиной», помочь маме устроиться? Но это глупо — чувствовать своей квартиру, принадлежавшую женщине, с которой я даже никогда не разговаривала.

— В чем дело, сестренка? — мягко спросил Деклан.

— Мне немного грустно, вот и все.

Деклан понял неправильно.

— С мамой будет все в порядке, вот увидишь.

— Я знаю, Дек. — Я опустила Скотти на землю и в последний раз почесала его горлышко, думая, увижу ли я когда-нибудь эту собаку снова. — А с ним будет все в порядке?

— Скотти — единственный член семьи, на которого отец никогда не поднимал руку, — усмехнулся Деклан.

— А как ты? Ты всегда можешь переночевать у меня на диване, пока не найдешь себе жилье. — Сейчас его компания мне бы не помешала. Мысль о том, что надо одной возвращаться в Бланделлсэндс, в квартиру, которой я раньше так гордилась, сейчас казалась невыносимо тягостной.

— Спасибо, Милли, но, думаю, я останусь с отцом.

Я смотрела на него разинув рот.

— А я-то думала, тебе не терпится поскорее отсюда вырваться.

— Да, но я ему нужен, по крайней мере, ему кто-то нужен, и, думаю, я подойду.

— О Дек! — Я коснулась его худого лица. У меня было тревожно на сердце при мысли о брате, остававшемся в Киркби с Норманом Камероном.

— Он все-таки не монстр, — сказал Деклан с такой доброй рассудительностью, что я почувствовала себя еще хуже. — Я знаю, он нас любит. Должно быть, с ним что-то произошло, что сделало его таким.

Я подумала о маленьком мальчике, запертом в шкафу.

— Возможно, ты прав.

Я посмотрела на Скотти, который обнюхивал розовые кусты в саду перед домом. Может быть, однажды я вернусь. Может быть, мы сможем с ним поговорить. Может быть.

К соседнему дому подъехало такси и посигналило. Вышла чета Брэдли в танцевальных костюмах.

— Ваша мама уже уехала? — закричала миссис Брэдли.

— Несколько минут назад, — ответила я.

— Давно пора. Я собираюсь навестить ее на будущей неделе.

Мистер Брэдли помог засунуть в такси ее многослойную юбку. Когда они уехали, я сказала:

— Наверное, я поеду, здесь что-то прохладно. — Я поцеловала Деклана в щеку. — Береги себя, Дек. Я буду о тебе все время волноваться, я это точно знаю.

— Нет нужды волноваться, Мил. Сейчас мы с отцом понимаем друг друга, по-своему, но понимаем. Он принимает меня таким, какой я есть.

Я остановилась, открывая машину.

— А какой ты, Дек?

Под ярким светом уличных фонарей Деклан покраснел.

— Думаю, ты уже знаешь это, сестренка. — Он закрыл ворота. — Ты не против?

— Господь с тобой, Дек! — выпалила я. — Конечно, я не против. От этого я только еще сильнее люблю тебя, хотя и так люблю до смерти.

— Спасибо, сестренка. — Он подхватил Скотти и помахал мне его мохнатой лапой. — Пока, Мил.

Я завела машину и смотрела в зеркало, как мой брат, по-прежнему обнимая Скотти, пошел в дом.

3


Каждое утро я просыпалась с чувством утраты чего-то бесконечно дорогого. Я понятия не имела, чего именно, только знала, что в моей жизни осталась глубокая трещина, которую никогда не заполнить. У меня болело сердце, и чувство утраты постоянно меня преследовало.

Моя квартира — мой дом — казалась мне незнакомой, словно квартира постороннего человека. Я озадаченно рассматривала мыльницу в форме раковины в ванной, аляповатое кухонное полотенце, желтую корзину для документов на письменном столе — и не могла понять, откуда они взялись.Неужели мои? Я не помнила, чтобы покупала их. Не могла я вспомнить и того, где хранятся некоторые вещи. Словно я отсутствовала несколько лет: мне приходилось открывать шкафы, выдвигать ящики в поисках хлебного ножа или тряпки. В холодильнике оказались продукты многонедельной давности: увядшая зелень, мокрые яблоки, коробка с салатом, крышку которого я даже боялась открыть. Сыр покрылся плесенью.

Единственным местом, где мне было так же легко и удобно, остался балкон. Вечерами я сидела на балконе, надев свое самое теплое пальто, и смотрела на ветви голых деревьев, которые раскачивались, словно длинные когти ведьмы, оставляя на темном небе бесформенные борозды. Я слушала, как какие-то существа шуршат в кустах подо мной. Это два ежа, которых днем никогда не было видно. Свет из гостиной резко высвечивал спутанную траву и всклокоченные растения — зимой за садом никто не ухаживал, — а я читала книгу о «Тетисе», которую дал мне Том О'Мара. Я читала про глупость и неумение начальников, про героизм и отчаянную храбрость простых моряков, когда они пытались спасти оказавшихся в ловушке людей, которые были так близко и в то же время так далеко.

Что было бы, думала я, если бы Томми О'Мара не погиб? Насколько иначе сложилась бы жизнь Фло?

Я чувствовала себя очень старой, как человек, который знает, что лучшие годы остались позади, и терпеливо пересиживает то, что осталось. День рождения не помог. Мне исполнилось тридцать, но меня одолевали мысли о том, как сложатся следующие десять лет. Что я буду делать, когда мне стукнет сорок? Буду ли я замужем, будут ли дети? Где я буду жить? Где работать? Будет ли мама по-прежнему жить на площади Уильяма вместе с Алисон?

Как глупо. Сотни раз на дню я приказывала себе не глупить и старалась, чтобы никто не догадался, насколько я подавлена. Однажды вечером мы с Джеймсом пошли в театр. Во время антракта мы расположились в баре, и Джеймс пошел за напитками. Он вернулся и спросил:

— Дорогая, с тобой все в порядке? Я оттуда посмотрел — у тебя ужасно грустное лицо.

— Со мной все в порядке, — сказала я убежденно.

— Ты уверена? У вас все кончено с этим парнем, Томом? Я все время хотел спросить. Может, ты из-за него такая грустная?

— Я уже сказала, я не грустная, хотя между мной и Томом все кончено.

Казалось, ему стало легче.

— Я рад, что у тебя больше никого нет.

— Я этого никогда не говорила! — Его лицо исказилось от боли. Я знала, что поступаю мерзко, но мне меньше всего хотелось поощрять его попытки. С Джеймсом произошло нечто очень странное, и я не знала, что мне с этим делать.

Он пообещал не давить на меня и действительно не давил, но во время нескольких наших встреч после разрыва и потом, когда мы снова сошлись, он хотел знать обо мне все до мельчайших подробностей. Словно теперь, когда он не мог владеть моим телом, его переполняла решимость овладеть моим разумом. Возможно, есть люди, готовые изливать все свои мысли, все свои желания, но я к их числу не принадлежу.

Трудно устоять перед таким натиском, перед такой почти удушающей любовью. Его огромная потребность во мне, которой некоторые женщины завидовали бы, пугала. Но отвергнуть его было тяжело, словно, отказывая ему, я лишалась чего-то ценного. Такую любовь, может, больше я не встречу на моем пути. Похоже, он сходил по мне с ума, был готов целовать землю, по которой я ходила.

Где я слышала эти слова, совсем недавно? Прозвенел один звонок, извещая, что антракт скоро закончится. Я допила свой напиток. Эти слова сказала бабушка о Нормане Камероне и его чувствах к моей матери…

Поднялся занавес, но усилия актеров казались мне напрасными. Я уже не помнила, что произошло в первом акте.

Наверное, можно любить человека слишком сильно, так сильно, что отказывать ему в праве делать что-то без твоего участия, отказывать ему даже в праве быть счастливым, если не ты оказался причиной его счастья.

Мой намек, что есть кто-то еще, честно говоря, не был правдой, но на следующий день я должна была встречаться с Питером Максвеллом. Он хотел показать мне, где раньше в Токстете стояли высокие дикие леса, которые король Джон превратил в королевский парк, где охотился на оленей и диких кабанов.

— Невероятно! — с восторгом сказала я, когда на следующий вечер мы шагали сквозь моросящий ледяной дождь по Верхней Парламентской улице на Смитдаун-роуд. Я закрыла глаза и попыталась представить, что иду сквозь густой лес, а ледяной дождь — это роса, капающая с деревьев на рассвете.

— Этот район даже упоминается в Книге Судного Дня [12] , — гордо заявил он. Я забыла про холодный вечер, пока он с возрастающим энтузиазмом объяснял, что Лодж-Лейн [13] названа так в честь одного из королевских охотничьих домиков, что название «Смитдаун» происходит от древнего поместья Сметедон. Его описания, слова, которые он использовал, казались неуместными, когда мы проходили по узким застроенным улицам, мимо бесконечных магазинов. Сквозь туман и дождь с шуршанием проносился транспорт: машины, автобусы, грузовики; фары упирались в ядовитый дым, который выбрасывали машины впереди, и отражались на мокрых поверхностях. Казалось, мы идем сквозь ядовитый желтый туман. Питер рассказывал про Дингл-Делл, Нотс-Хоул, про ручьи в скалах песчаника, про горные долины, фермы, заповедник. Он даже продекламировал стихотворение — «Нимфа лесной долины».

— Питер, это очаровательно, — сказала я, когда он остановился отдышаться. Его черные густые волосы и борода блестели от влаги, словно тронутые морозом.

— Я еще не закончил, но это не совсем подходящий вечер. Может, погуляем как-нибудь в воскресенье? Я хочу показать тебе и другие места. Ты знаешь, что двести лет назад Бутл был курортом минеральных вод? Там работали водяные мельницы, били источники, высились песчаные холмы и виднелись обширные поля цветов?

Я призналась, что понятия об этом не имела. Он предложил чего-нибудь выпить, и мы завернули в ближайший паб.

— А здесь не опасно? — нервно спросила я.

— Сомневаюсь, — серьезно сказал он, хотя я заметила, как у него поблескивают глаза. — Что ж, наша жизнь в наших руках.

Паб оказался старым, в викторианском стиле, сверкающим медью и с золоченым зеркалом за барной стойкой. Посетители выглядели заурядно и совсем не угрожающе.

— Ну, что ж, пока, кажется, выжили, — сказал Питер с деланным изумлением. — Что будешь пить?

Я пихнула его локтем в бок.

— Прекрати надо мной издеваться. Сидра, пожалуйста.

Он принес напитки.

— Извини, что задержался, но бармен предложил мне пять тысяч фунтов за заказное убийство. Видишь тех старушек? — Он показал на двух пожилых женщин, сидевших в углу. — Одна из них — переодетый крестный отец мафии, вторая — главный поставщик героина на северо-западе. Полиция гоняется за ней уже много лет. Ее-то и нужно убить. — Он снял куртку и бросил ее на свободный стул. Под нею был свитер-поло с несколькими спущенными петлями. — Я, конечно, отказался, поэтому сомневаюсь, что мы выйдем отсюда живыми.

Я уже умирала от смеха:

— Прости, но я всегда немного опасаюсь таких мест.

— Звучит несколько педантично, но худший страх — это страх перед собой.

— Мне нравится быть с тобой, как-то успокаивает. — Я улыбнулась, чувствуя себя необычно довольной.

Он почесал бороду и задумался.

— «Успокаивать» не есть конечная цель, когда я нахожусь в обществе красивой молодой женщины, но и так сойдет.

Меня радовало то, что общение с ним было таким легким и расслабляющим, особенно после напряженности Джеймса и навязчивого взаимопоглощения с Томом О'Мара. С Питером намек на флирт висел в воздухе, но совсем легкий и необременительный. Питер напомнил мне о рождественском концерте в его школе на следующей неделе.

— Ты обещала прийти.

— Я помню.

Приближалось Рождество, а я еще не купила ни одного подарка. Мне нужно было напомнить Труди о раскрашенных бутылках, которые она мне обещала, и тут я вспомнила, что одна из них предназначалась Диане. В свете последних событий я усомнилась, стоит ли делать ей подарок.

Следующие полчаса мы болтали ни о чем. В школе мы были одногодками, и Питер тоже недавно отметил свое тридцатилетие. Мы обсудили, какими невероятно старыми чувствуем себя.

— Совсем не так, когда тебе исполняется двадцать. Двадцатилетие возбуждает, словно начало большого приключения. Тебе исполняется тридцать — и никакого возбуждения уже нет, — заметил он с ухмылкой.

— Не говори так. По-твоему, тридцать лет — это так скучно и уныло.

— Я не хотел, чтобы это прозвучало так скучно. Просто не так возбуждающе. К тридцати ты более или менее знаешь, где ты находишься. Будешь еще пить?

— Нет, спасибо. Я думала зайти к матери. Я оставила машину на площади Уильяма.

— Я уже познакомился с твоей мамой. Исключительно милая женщина. — Он потянулся за своей курткой. — Пойдем. Если мы внезапно побежим к выходу, есть шанс остаться в живых.

Безусловно, ключи от квартиры Фло хранились у мамы. Но все равно я чувствовала легкую обиду, когда пришлось стучаться, чтобы меня впустили. Фиона, уже занявшая свое место, снизошла до меня и коротко кивнула.

— Здравствуй, доченька! — Лицо мамы расплылось в довольной улыбке, когда она открыла мне дверь. — Поздно ты гуляешь. Уже десять.

Питер Максвелл прислонился к ограде.

— Здравствуйте, Кейт. Спокойной ночи, Милли. Увидимся на следующей неделе.

— Спокойной ночи, Питер.

— Ты что, с ним была? — удивилась мама, закрывая дверь.

— Он такой милый.

— Да, приятный молодой человек. Я знала его мать в Киркби. Ужасная женщина, совсем не такая, как Питер. Просто я думала, вы с Джеймсом снова вместе, теперь вроде как навсегда.

— Мы снова вместе. Но вот навсегда ли? Я в этом сильно сомневаюсь.

Мама огорченно покачала головой.

— Не могу я тебя никак понять, Миллисент. — Тут у нее загорелись глаза, и она спросила: — Что скажешь про мой новый ковер?

За две недели, прошедших с тех пор, как я ушла отсюда, а мама поселилась, многое в квартире изменилось. Слишком многое, мрачно думала я, но держала свое мнение при себе. Это не мое дело, но, по-моему, квартира Фло была и так идеальной. Я бы здесь ничего не меняла. Но теперь шелковые цветы исчезли, потому что собирали пыль, как и маленькие круглые столики, и медные таблички. Колин поставил замки на окнах, на потолке ванной — обогреватель и собирался с Декланом полностью переклеить обои.

— Что-нибудь подходящее, — возбужденно говорила мама. — Розочки, фиалочки, веточки с цветами. — Еще она хотела новый гарнитур из трех предметов, но ей нужно было беречь деньги. — Мне не нравится этот темный велюр. У него какой-то жалкий вид. — На следующей неделе должны были прибыть представители «Бритиш Телеком» для установки телефона.

Я посмотрела на расстеленный красно-коричневый ковер.

— Красивый. — Мне гораздо больше нравился старый выцветший линолеум. — А где плетеный коврик?

— Я его выбросила. Знаешь, он был самодельный.

Из спальни вышла Труди. Она тащила ящик от шкафа, полный вещей.

— Привет, сестренка. Я и не знала, что ты здесь. А я тут в шкафу порядок навожу. Ух! — Она с грохотом бросила ящик на пол и вытерла лоб тыльной стороной ладони. — Мама, завтра я отнесу все это в «Оксфэм». Эй, Милл, а что ты на это скажешь? Я бы взяла его себе. Совсем не старомодное. — Она подняла розово-голубое клетчатое платье. — Уверена, оно подойдет.

— Очень мило, Труди. — Оно уже идеально подошло мне. Джордж говорил, что я в нем выгляжу милой и скромной.

— Бери что хочешь, Миллисент, — сказала мама щедро.

— Я ничего не хочу, мама. — Я чувствовала себя ужасно расстроенной. Горько видеть, как вещи Фло выбрасывают, отдают в «Оксфэм». Я не хотела, чтобы Труди забирала клетчатое платье. Но потом поняла, чего действительно хочу, хочу отчаянно.

— Знаешь, мама, вообще-то я хочу лампу — ту, вращающуюся. — Я посмотрела на телевизор, но лампы там не было, и я ощутила приступ чистого холодного гнева. Если ее выбросили, я ее найду, выкуплю в «Оксфэме»…

— Боюсь, ее уже забрала бабушка, — извиняющимся тоном сказала мама. — Если бы я знала, доченька. Надо было тебе раньше сказать.

Если бы я знала, что она здесь все разворотит, я бы сказала. Я знала, что веду себя неразумно, и поступила еще более неразумно, отказавшись от чашки чаю.

— Я только на минутку зашла, поздороваться. Лучше пораньше лягу спать.

Я никогда не ложилась рано. Выйдя, я подумала о том, чтобы зайти к Чармиан, но на первом этаже было темно — Герби нужно было вставать на работу на рассвете. У Питера Максвелла свет горел, но достаточно ли хорошо я его знала, чтобы заходить в столь поздний час? Он может решить, что я бесцеремонна и навязчива.

Фиона, в коротком меховом пальто и сапогах выше колена, но без видимых признаков другой одежды, посмотрела на меня подозрительно, словно я собиралась составить ей конкуренцию. Я села в машину и поехала на Мейнард-стрит. Я уже несколько недель не видела Бел, хотя она уже успела побывать на площади Уильяма и возобновить знакомство с моей мамой.

— Она, наверное, подумает, что я идиотка. — Остановив машину как можно ближе к дому Бел, я даже не выключала двигатель и тут же уехала. По дороге в Бланделлсэндс я вставила в магнитофон кассету и включила на полную громкость, чтобы сильный голос Фредди Меркьюри поглотил все, не давая думать о том, насколько сильно мне хочется с кем-то поговорить. Но музыка не помогла, поэтому я убавила звук и начала разговаривать сама с собой. «Я должна взять себя в руки, все время твердить себе, что есть жизнь и после Фло. Завтра я сделаю себе нормальный обеденный перерыв, куплю подарки на Рождество. Маме куплю какое-нибудь ювелирное украшение, сережки или цепочку». Приехав домой, я все еще размышляла, что купить Деклану, чувствуя себя немного веселее. Моя квартира постепенно снова становилась моей, хотя она все еще казалась странно пустой, когда я вошла.

Мамин ремонтный азарт оказался заразительным. Я не хотела менять цвет своей гостиной, но широкий фриз смотрелся бы неплохо или, скажем, трафаретные цветы на стенах. Надо будет в выходные посмотреть в магазинах рисунки, решила я.

На следующий день после обеда я показывала Джун золотую цепочку с буквой «К» («Кейт»), которую я купила маме, и красное вельветовое платье с короткими рукавами, которое я купила в качестве рождественского подарка себе, когда меня позвал Джордж:

— Милли, мне надо с тобой поговорить.

— Садись, — коротко сказал он, когда я зашла в его кабинет. Это всегда было плохим признаком, и я думала, что же такого я сделала на этот раз. Он прочистил горло.

— Я долго разговаривал с… некоторыми людьми о твоем положении в фирме. Я учел факт, что у тебя нет достаточной квалификации, образования для той работы, которой ты занимаешься. У Даррена и Эллиота есть степени, даже у Джун уровень «А» по трем предметам. — Он строго посмотрел на меня, как будто только узнал об этом и до сих пор его держали в заблуждении.

— Вы знали об этом, когда принимали меня на работу, Джордж. Вы знали это, когда меня повышали. — Я старалась говорить ровным голосом. — Я всегда удовлетворительно выполняла свою работу. Никто никогда не жаловался.

Он подтвердил сказанное мною легким кивком.

— Это так, Милли, но также было отмечено, что вокруг много специалистов, высококвалифицированных специалистов, которые могли бы выполнять эту работу еще лучше. Тем не менее, принимая тебя, я фактически отказал одному из таких людей в должности в нашей фирме. — Он наклонился вперед, сурово хмурясь. — Давай рассмотрим историю с Ноутонами. Ты показывала им, наверное, дюжину объектов, а Диана взяла их только раз, и сделка тут же состоялась.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти больно вонзаются в ладони. Сердце бешено стучало.

— Вы увольняете меня, Джордж? — Если меня уволят, думала я, я никогда не найду работы такого же уровня.

Он несколько смутился.

— Нет, нет, конечно нет. Мы, то есть я думал о том, чтобы ты вместе с Оливером и Дианой перешла в Вултон.

— Я не понимаю, — сказала я, запинаясь. — Если я не нужна здесь, я буду точно так же бесполезна и в Вултоне.

— Никто не сказал, что ты бесполезна, Милли. О Боже! — Он опустил голову на грудь. — Я чувствую приближение приступа паники. В последнее время они у меня часто бывают. Нет, мы… Я думаю, ты должна работать у нас в приемной. В конце концов, тебя изначально брали именно на эту должность.

Как несправедливо! Я никогда не просила повышать меня, это была полностью его идея. Моргая, я пыталась подавить слезы обиды и гнева. Я ни за что не дам ему увидеть, как я плачу. Я знала, что жгу все мосты, но мне было все равно. Я сказала:

— Боюсь, это неприемлемо, Джордж. Лучше я уйду. Я все закончу до конца месяца.

Это не прошло у него так, как он хотел — как этого хотела Диана.

Хмурясь, он потер грудь.

— Тогда ты нарушишь свой контракт. Необходимо подать уведомление за месяц, причем датированное первым числом.

— В таком случае, — сказала я холодно, хотя чувствовала себя взбешенной, — я уйду в конце января. Сегодня днем я подам заявление об уходе в письменном виде.

Это казалось гораздо большим шоком, чем раскрытие всех тщательно скрываемых семейных тайн. Меня ошеломило, что человек, которого я считала своим отцом, им не был. Но я отвергла Нормана Камерона уже давно, потому эта новость особой роли уже не сыграла — я просто с удовлетворением приняла ее. Что же касается Тома О'Мара, то если раньше я думала, что никогда не забуду его, теперь уже едва могла вспомнить, что мы испытывали друг к другу. Я почувствовала облегчение оттого, что все закончилось, хотя знала, что всегда буду о нем беспокоиться, искать в газетах его имя и название клуба «Минерва», надеяться, что его не настигнет беда в нашем порочном мире. В конце концов, он был моим братом.

Но ситуация с работой — тривиальная по сравнению с остальным, — имела совсем иное значение, она была направлена против меня лично. Я чувствовала себя так, будто кто-то чудовищным ударом вышиб из меня все. Я осознавала, что работа дает мне возможность ощущать себя личностью, дает чувство достижения цели, что без нее я — ничто. В школе я была далеко не лучшей, другие девочки оказывались намного умнее меня. Я будто снова оказалась среди отстающих учеников, стала девочкой, которая едва умеет читать и с трудом сдает экзамены.

Позже, когда я писала заявление об уходе, мои пальцы, казалось, уже не воспринимали сигналы мозга. Я считала Джорджа своим другом, я пыталась помочь Диане. Почему они ополчились против меня? Мне казалось, что меня предали.

Сквозь стеклянные стенды, демонстрирующие дома, выставленные на продажу агентством «Сток Мастертон», я смотрела в окно на проходящих мимо людей, наклонявшихся в попытке защититься, прорваться сквозь ветер с Мерси, который завывал на Касл-стрит. Мне так хотелось пойти на Пиер-Хед, взяться за перила, позволить ветру унести себя куда угодно…

На одном из стендов висела фотография дома Нэнси — между домом в Бэнксе, в котором все-таки не было никакого эркера, и особняком с десятью акрами земли, оцененным в полмиллиона, которым Джордж занимался лично. Я просила Оливера послать на Клемент-стрит кого-нибудь другого, если появится потенциальный покупатель. «Я немного знаю парня, который продает дом. Я не хотела бы с ним встречаться», — сказала я. Даже когда ключи от дома пришли по почте, что означало, что там никого не будет, я все равно не захотела туда идти. В отличие от квартиры Фло, дом Нэнси — место, где она жила с Томми О'Мара, где вырос мой отец, которого я никогда не знала, — должен был достаться незнакомым людям, которые ничего не узнают о драме, разыгравшейся там когда-то. Когда люди покупают дома, они редко задумываются о прежних владельцах, каким бы старым ни был дом. Для них его история начинается с того момента, когда они там поселяются.

В углу офиса за письменным столом обедали Даррен и Эллиот, жуя бутерброды и посмеиваясь над чем-то. Я позавидовала их удивительно беззаботной жизни. Джун разговаривала по телефону, Барри склонил голову с тщательно причесанными серебристыми волосами над кучей документов. Оливер уехал с клиентом. Джордж, который обычно громко давал знать о своем присутствии, тихо сидел у себя в кабинете. За соседним столом Диана набирала что-то на компьютере и напевала. Было ли в ее голосе торжество? Она, должно быть, знала, зачем Джордж вызывал меня, знала о моем понижении. Стоит ли поднимать шум, думала я, затевать ссору, высказывать Диане перед всеми, что я о ней думаю? Нет, не стоит, решила я. Джорджу, кажется, немного стыдно за то, что он сделал. Если я уйду тихо, у меня, по крайней мере, будут хорошие рекомендации, может, даже блестящие, если он в достаточной степени раскаивается.

Вернулся Оливер с красным от ветра лицом. Повесил на место ключи.

— Уф! — выпалил он. — Ну и история. Мать с отцом настояли, чтобы я осмотрел чердак, я и пошел с ними наверх, а потом один из ребятишек попытался запихнуть наверх лестницу, и чертова штуковина застряла на полпути. Думал, просижу там целый день. Пришлось стать Тарзаном и спрыгнуть.

— Я уже начала беспокоиться, почему тебя так долго нет, — сказала Диана.

— Да ты что? А я и не знал, что ты следишь за моими перемещениями. — Оливер снял пальто, потом снова натянул его. — Думаю, после такого приключения не помешает заглянуть в «Виг энд Пен» — выпить пива и перекусить. Пойдем, Милли. Я угощаю.

Я посмотрела на него с удивлением. Оливер раньше никогда не делал таких предложений.

— Я уже ходила на обед.

Одновременно со мной Диана сказала:

— Она уже обедала, Оливер.

Оливер засунул голову в кабинет Джорджа.

— Джордж, я выскочу на минутку перекусить и Милли с собой возьму, хорошо?

Джордж, не поднимая головы, промямлил:

— Хорошо.

— Хорошо, Диана? — Оливер вопросительно поднял брови.

— Это вообще-то не мое дело, не так ли?

— Это уж точно.

— В чем дело? — спросила я, когда мы вышли. Ветер сразу же яростно налетел на меня, развевая волосы веером вокруг головы. Воздух был резкий, чистый и освежающе соленый. Я отворачивалась в разные стороны, изо всех сил пытаясь вдохнуть, и скоро почувствовала себя чуть ли не захмелевшей.

Обычно добродушное лицо Оливера нахмурилось.

— Ненавижу чертову бабу. Не могу смириться с мыслью, что мне придется с ней работать. Я хочу, чтоб она знала: когда мы переедем, я буду главным. Она думает, я слабак, который не может самостоятельно принимать решения, но она не понимает, насколько трепетно Джордж относится к «Сток Мастертон» — словно к своему ребенку. Прими я серьезное решение без него, так у него крышу сорвет. Она сама это быстро узнает, если начнет командовать.

Когда мы повернули на Дейл-стрит, ветер немного ослаб. Оливер перестал хмуриться и сказал:

— Ладно, хватит о моих проблемах. Я вот о тебе беспокоюсь. У тебя такой вид, будто ты плакала, поэтому я и попросил тебя выйти.

Я прижала руки к щекам, которые казались одновременно горячими и холодными.

— Я не плакала, но расстроена страшно. Это так заметно?

— Да, но я не собираюсь выспрашивать. Если это что-то личное, не говори.

Мы пришли в «Виг энд Пен», где полуденный ажиотаж уже прошел, заняты были только несколько столиков. Оливер купил мне виски и куриный сэндвич, и я рассказала ему, что произошло. «Я в шоке», — закончила я. Я могла бы рассказать больше, намного больше, но ограничилась несколькими короткими фразами.

Оливер покачал головой, будто не веря своим ушам.

— У Даррена и Эллиота есть степени, но у них нет и грамма обаяния. А что касается Дианы, так она вообще клиентов отпугивает. Она занимается не своим делом, и Джордж это прекрасно знает. Раньше он не раз говорил о том, чтобы уволить ее. — Он снова покачал головой. — Я не понимаю такой внезапной перемены. Ты учти, что с тех пор, как жена с детьми ушла от него, эмоционально он — полная развалина. Сейчас он легкая добыча для любой женщины, которая начнет с ним заигрывать.

— Но почему Диана так меня ненавидит?

— Это как раз объяснить легко. — Оливер улыбнулся и похлопал меня по руке. — Джордж с самого начала симпатизировал тебе. Думаю, я смело могу сказать, что своим повышением ты больше обязана своим ногам, чем способностям — не подумай, я не хочу сказать, что ты плохо работала, когда эту работу получила, — добавил он поспешно, увидев потрясение на моем лице. — И не я один это заметил, Диана тоже. Она ревнует, Милли. Она хочет убрать тебя от Джорджа подальше.

— Я знала, что нравлюсь Джорджу, — пробормотала я. — Ты все прекрасно понимаешь, Оливер.

Мне стало немного лучше. Меня понизили в должности из-за слабости другого человека, не из-за моей, хотя это ничего не меняло — я вынуждена уйти.

Когда мы шли обратно в офис, Оливер сказал:

— Да, кстати, ты упомянула Ноутонов. Мистер Ноутон звонил сегодня утром, и сказал, что они отказываются от дома на Чайлдуолл. Они несколько вечеров останавливались рядом. Очевидно, по соседству живут подростки, которые по ночам шпарят музыку на полную громкость. Они считают это абсолютно неприемлемым — можно подумать, их нынешние соседи просто идеальны.

Несмотря ни на что, я не смогла удержаться от смеха. Разговор с Оливером пошел мне на пользу. Хоть в настоящий момент Диана всем заправляла, но сила осталась за мной. Если бы я захотела, то могла бы ей помешать. Я не очень сильна по части флирта, но знала, как это делается, и могла научиться. Не знаю, принадлежал ли бы Джордж когда-нибудь мне, но заполучить его я могла легко. В другое время я с удовольствием приняла бы такой вызов, но сейчас это показалось мне довольно унизительным.

— Насчет Ноутонов, — заметила я. — Пора бы кому-то предложить им никуда не переезжать. Они уже живут в своем идеальном доме, и другого такого они не найдут.

— Кое-кто уже сделал это: я. Мистер Ноутон сказал, что он и не хотел переезжать, это была идея его жены. Он хочет отговорить ее. Если у него получится, все агенты по недвижимости на Мерсисайд только вздохнут с облегчением.

4


В этом году не было мучительного рождественского обеда в Киркби, который напомнил бы о безрадостных обедах прошлых лет. Норман Камерон всегда вносил в праздники какой-то совсем непраздничный дух — угрюмый и горький. Его темные глаза выискивали любые признаки нежеланного веселья детей. Впервые, уже с крупицей понимания, я думала, что, возможно, рождественские праздники в его детстве были мрачными, поэтому он просто не знал другого способа проводить их. Но я сомневалась, что у меня достаточно христианского милосердия, чтобы простить его.

В этом году мы обедали на квартире Фло, без Нормана. Обеденный стол выдвинули, насколько возможно. Он оказался таким большим, что накрыть его можно было только простынью. За столом помещалось восемь человек. На нем уже стояли сладкие пирожки, замороженный торт от Чармиан, поблескивали тарелки. Свечи в изысканно раскрашенных фужерах ожидали своего часа. Мама попросила Труди принести из дому ножи и вилки, потому что здесь их не хватало, и Труди купила ей на Рождество набор. Недорогой, с ярко-красными пластмассовыми ручками, он превосходно смотрелся на столе рядом с красными бумажными салфетками.

На подоконнике стояла настоящая елка с разноцветными огнями в форме груш, а от стены к стене протянулись новые гирлянды. Квартира — уже не та, что была при Фло: с ковром, с новыми шторами, с обоями в розово-белые цветы — была насыщена теплом, запахами жареной индейки и рождественского пирога. Мелани и Джейка пришлось уговаривать, что за деревянным столом во дворе будет слишком холодно.

— Вы там потом можете чего-нибудь попить, — сказала им Труди, — если только хорошо укутаетесь.

Пришла Бел. Она намекнула, что они с Фло на Рождество всегда обедали вместе с тех пор, как она ушла из армии, и она не собирается впервые в жизни есть в одиночестве.

— Мистер Фриц всегда приходил. Потом я приводила Эдварда и Чармиан заходила со своими малышами. Когда она вышла замуж за Герби, мы с Фло обычно обедали наверху. — Она появилась в леопардовой шубе, в костюме с серебряными нитями и серебристых сапогах на высоких каблуках, в великолепном ореоле красноватых вьющихся волос вокруг приятного пожилого лица, морщинистого, как один из орехов, что лежали в вазе на буфете. Она сразу же схватила меня за руку.

— Что-то в последнее время тебя не было видно, девочка. А я думала, мы подруги.

— Я однажды вечером чуть было не зашла к вам, но было ужасно поздно, — объяснила я. — Мне хотелось с кем-то поговорить, но я боялась, вы сочтете меня глупой.

— Господи, Милли! Ты сейчас разговариваешь с самой глупой женщиной в мире. Я всегда рада хорошей компании, не важно, который час. О чем ты хотела поговорить?

— Я сейчас уже и не помню. Кажется, мне не хватало Фло.

— Ты с ней никогда не встречалась, но тебе ее не хватало. Да, это действительно глупо. — В прекрасных глазах Бел светилась мудрость. — Все я понимаю, милая. Я никогда не перестану тосковать по Фло. — Она обвела комнату темно-синими глазами. — Кстати, а где твоя бабушка? Я всегда хотела кое-что спросить у Марты Колквитт.

— Она на праздничном собрании пенсионеров в Киркби. — Бабушке нужно было делать операцию, совсем несложную, но ее собственный прогноз был мрачным: она была убеждена, что умрет: «Моя мать клялась, что не подпустит к себе хирурга с ножом, — сказала она. — Не доверяю я этим врачам».

Я подарила Бел подарок — бутылку необычной овальной формы, которую Труди раскрасила разными оттенками синего и зеленого. Бел подарила мне браслет с замысловатым мозаичным рисунком.

— Он не новый, мне его Фло купила в Испании. Я думала, ты захочешь взять его на память.

— Ох, большое вам спасибо! — восторженно сказала я и надела браслет на запястье. — Это будет сокровищем всей моей жизни.

Мама главенствовала за столом. Я не могла отвести глаз от моей новой мамы и заметила, что и все время от времени бросают на нее любопытные взгляды, словно не могут поверить, что вот эта новая Кейт Колквитт столько лет пряталась за прежней. Она уже выглядела похудевшей. Накануне Чармиан подровняла ее серебристые волосы, и с густой прямой челкой и перистой стрижкой она помолодела на несколько лет. Впервые за долгое время она наложила косметику и купила новое платье — до этого новое платье она покупала десять лет назад на свадьбу Труди. Оно было темно-серого цвета, без рисунка и подчеркивало ее сияющие глаза. Мама уже надела на шею мой подарок: золотую цепочку с буквой «К». Она словно родилась заново — уверенная, расслабленная, окруженная своими детьми. Не было только Алисон, которая должна была прийти сегодня на чай.

— Это вроде эксперимента — посмотреть, как у нее дела. Посмотреть, сумеет ли добраться до места.

Мама решила, что лучше ей прийти, когда вокруг будет поменьше незнакомых людей. Я собиралась ехать на чай в Саутпорт, в семью Джеймса, семья Дейли — к родителям Колина в Норрис-Грин. Бел пригласили наверх. Должен был остаться только Деклан — посмотреть, как будет себя чувствовать сестра на площади Уильяма.

Деклан, похоже, был доволен своей жизнью в Киркби с отцом. Виделись они мало. Норман был или на работе, или в пабе, а Деклан активно помогал паре, с которой познакомился на ярмарке ремесел. Его первые попытки оказались очень удачными, и он подарил по футболке Мелани и Джейку. В сентябре у него начинались занятия по курсу технологии тканей.

— А где этот парень из соседней квартиры? — вдруг спросила Бел. — На Рождество Фло всегда приглашала его на рюмочку.

Я вызвалась сходить за Питером Максвеллом. Был тихий, безветренный день, без единого кусочка синевы на мрачном сером небе. Кожистые листья на деревьях в центральном парке тускло поблескивали, все еще мокрые от росы. На площади выстроились машины, но кроме них не было ни души. Ни Фионы, ни других девушек, у которых, видимо, случился редкий выходной. Бабушка однажды говорила, что свое первое Рождество в этой квартире Фло встретила одна: мистер Фриц уезжал в Ирландию. Я подумала, как это все выглядело тогда, когда машин было так мало и в каждом доме проживало по одной семье.

Питер собирался идти на рождественский обед к своему коллеге из школы. У него было совсем немного времени, только для того, чтобы выпить рюмку с Камеронами.

— Тебе понравилась пьеса? — спросил он, проходя по своей простой комнате со строгой мебелью, так отличавшейся от соседней, выключая свет и проверяя замки.

— Очень толково написано и хорошо сыграно, — сказала я тактично. На самом деле пьеса оказалась ужасной, и я надеялась, что Питер не собирается становиться драматургом. — Но мне было трудно разговаривать с другими учителями. Когда я отвечала на их вопросы, мне все время казалось, что мне сейчас поставят какую-то отметку.

— Ты им понравилась. На следующий день многие говорили, какая ты потрясающая девушка. — Он снял с вешалки пальто, и его темные глаза озорно сверкнули. — Они спрашивали, когда мы поженимся.

— И что ты сказал?

— Как ты думаешь, что я сказал?

Я приставила палец к подбородку, демонстрируя напряженную работу мысли.

— Никогда?

Питер рассмеялся.

— Точно! Нет какой-то искры, как ты считаешь, Милли? Жаль, что ее нет, потому что ты мне очень нравишься. Мы знаем друг о друге такие вещи, которые трудно рассказывать кому-нибудь еще. — Он лукаво посмотрел на меня. — Ты сможешь притворяться, будто я женщина, чтобы мы стали лучшими подругами?

— Ох, Питер! — Он прав, искры не было. Если бы мы достаточно долго встречались, мы могли бы пожениться, потому что это казалось бы вполне естественно и удобно, но я хотела совсем другого, да и он тоже.

— Тебе придется сделать что-нибудь со своей бородой, прежде чем ты отдаленно сможешь напоминать женщину, но нет ничего плохого в том, чтобы лучшим другом оказался мужчина.

Он поцеловал меня в лоб, словно скрепил нашу дружбу печатью.

— Итак, друзья. Ну, а теперь — где выпивка? У твоей мамы пива нет? Я вино не очень жалую.

Я уверена, что ни одной семье мира не было так хорошо за рождественским столом, как семье Камеронов. И дело не в еде, хотя я впервые за несколько месяцев съела нормальный обед из трех блюд, и пояс моего красного вельветового платья под конец впился мне в живот. Дело было в общем чувстве, что пришел конец кошмару. Для меня и Труди этот кошмар уже давно стал чем-то смутным, отдаленным, но теперь он закончился бесповоротно для мамы. А Деклан справлялся и так. Единственная неловкая ситуация возникла, когда Мелани, которая собиралась вместе с отцом взорвать рождественскую хлопушку, вдруг сказала с изумлением:

— А где дедушка?

— Он не смог прийти, милая, — твердо сказала мама. Она озабоченно посмотрела на Деклана. — С ним все в порядке?

— Все нормально, мама. Наверняка найдет паб, который работает весь день. Во всяком случае, я думаю, он туда пойдет.

— Думаю, да. — Словно тень упала на лицо мамы, но она тут же смахнула ее. — Я зайду через пару дней, наведу порядок в доме, принесу ему чего-нибудь поесть.

Позже за мытьем посуды Труди сказала с долей горечи:

— Как жаль, что мама не смогла заставить себя уйти от него много лет назад. Подумай, сколько горя удалось бы избежать.

— Смелость ей придали квартира и деньги, Труди.

— Я бы ни минуты не осталась. Я ушла бы после первого же раза, когда он поднял на меня руку, когда тронул детей… — Она встряхнула головой. Мамино долготерпение было выше ее понимания.

Я потянулась за кухонным полотенцем, чтобы вытереть посуду.

— Мы — другое поколение. А теперь появилось новое поколение детей, которые бродят по улицам Ливерпуля и других городов, потому что убежали из дома, где их подвергали насилию. Почему мы не убежали, Труди? Однажды он чуть не убил тебя, но ты все равно осталась. Ты ждала, пока тебя спасет Колин, как я ждала Гэри.

Труди безучастно смотрела на меня.

— Наверное, я чувствовала себя парализованной, — прошептала она.

— Может быть, и мама тоже.

Несмотря на свое обещание, я вскоре рассказала Труди и Деклану о маленьком мальчике, запертом в шкафу. Они имели право знать и судить по-своему.

Мелани и Джейк рвались во двор. Колин одел их в пальто, Кейт дала им стакан лимонада и тарелку пирожков, и они, счастливо хихикая, взгромоздились на лавку перед деревянным столом. Озадаченная, я смотрела на них в окно. Это место казалось таким неуютным в холодный декабрьский день, и я подивилась способности детей превращать все, что угодно, в большое приключение. Колин и Труди поспешили в дом, дрожа от холода.

— Может, мы тоже купим мебель в сад? — предложила Труди. Они принялись обсуждать, что лучше — дерево или пластик. Они предпочли бы кованое железо, но это слишком дорого.

Именно обыденные, повседневные решения и движут миром, думала я. Освобожденная от напряженной, угрюмой атмосферы нашего старого дома, я осознала легкую и естественную близость между Колином и сестрой — то, как они улыбались друг другу без какой-то особой причины, словно передавая беззвучное послание или читая мысли друг друга. Заметила и то, что они образуют некое единство со своими детьми — маленький изолированный мир. Я подумала, какое удовольствие приносят, должно быть, эти маленькие существа, полностью зависимые от тебя, любящие тебя — самого главного человека в их жизни, без всяких условий и сомнений. К своему удивлению, я почувствовала, что завидую сестре.

Разве я не могу завести детей так же, как и Труди, думала я позднее, находясь в семействе Атертонов? Это легко и вполне осуществимо, даже немедленно. Уже к следующему Рождеству я могла бы быть женой, а возможно, и матерью. Мне всего лишь нужно было сказать Джеймсу «да». Тогда и о работе не нужно думать. Я могла бы испытать такие же ощущения, как и сестра…

Разница между рождественским столом у моей матери и у Атертонов была огромной. Графины из граненого стекла, хрустальные бокалы, тяжелое столовое серебро с тиснеными ручками, великолепно отутюженные салфетки в серебряных кольцах — все разложено с геометрической точностью на широком пространстве богатого, сверкающего стола красного дерева с немного официальным букетом из хризантем в центре. В обеденном зале, размером с половину всей квартиры Фло, мебели было мало. Атласные шторы цвета слоновой кости ниспадали мягкими симметричными складками.

Миссис Аттертон прохладно поцеловала меня в щеку.

— Давно мы тебя не видели, дорогая. Что ты творишь с моим сыном?

— Насколько мне известно, ничего, — ответила я, пораженная. Неужели Джеймс рассказал ей о наших проблемах? Или миссис Атертон сама догадалась? Все-таки она его мать.

Из Лондона приехала сестра Джеймса, Анна, с мужем и двумя детьми. Раньше я никогда с ней не встречалась и с трудом могла поверить, что в университете она слыла анархисткой. Ее муж Джонатан, дилер из Сити, оказался общительным мужчиной в дорогих очках со свежим лицом и аккуратными каштановыми волосами. Так же аккуратно выглядели и их дети — мальчики в белых рубашках, серых пуловерах и шортах. Они оказались хорошо воспитанными и говорили мало, даже когда родители пытались их разговорить. Я вдруг затосковала по ярким, живым лицам Мелани и Джейка, совершенно не способных сидеть тихо, сколько бы их ни утихомиривали. Мне хотелось обсуждать мебель для сада и разрисованные узорами футболки. А вместо этого пришлось слушать разговоры Джонатана о рынках с повышением курса и о рынках с понижением курса, о краткосрочных, долгосрочных и среднесрочных ценных бумагах, об акциях и облигациях. Недавно он ухитрился взять сто тысяч чистыми на одной очень рискованной спекуляции в Индонезии, в которой другие побоялись принять участие. Лицо Анны сияло от восхищения, когда она наклонилась и погладила его по подбородку.

— Ты такой умный, дорогой!

Пока мы ели, Джеймс так пристально смотрел на меня, что мне стало неловко. Потом мы перешли в просторную гостиную, обитую вощеным ситцем, где он уселся на подлокотник моего стула и гордо выпрямил спину. У меня было такое чувство, будто он поставил на мне свое тавро.

Джонатан издал неуместный высокий смешок и сказал Джеймсу:

— Насколько я понимаю, братец, ты перестал заигрывать с левыми? Или все еще ходишь на демонстрации к этим несчастным докерам?

— Нет, уже некоторое время не хожу, — сказал Джеймс.

До сих пор мистер Атертон открывал рот только для того, чтобы положить в него очередной кусок; его взгляд был где-то далеко, словно он думал о других вещах — вероятно, о бизнесе. Сейчас он заговорил с презрением в голосе:

— Лоботрясы, не знают, с чьих рук едят. Пора бы им уже заняться работой.

Я понятия не имела, поддерживаю я правящие круги или настроена против, придерживаюсь правых или левых взглядов, но одно знала — у меня кровь закипела в жилах, когда я услышала, как человек с толстой сигарой, у которого три гаража, называет докеров «лоботрясами». Жаль, что я не знала достоверных фактов и цифр, которые могла бы привести в защиту докеров. Я не знала об этом конфликте ровным счетом ничего, кроме того, что он существует. Я вскочила на ноги.

— Извините.

Сидя в ванной, облицованной кафелем «воды Нила», с ковром под цвет всех деталей, и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале, я с безграничным облегчением поняла, что напрасно трачу время Джеймса. В его семье я чувствовала себя чужой. Если бы я любила Джеймса, я в конце концов приняла бы их такими, какими они были, а так — я изо всех сил старалась вести себя пристойно, но не любила его и знала, что никогда не полюблю.

— Хорошо, что я пришла, — прошептала я. — Это помогло мне принять решение, раз и навсегда.

Когда я вышла, Джеймс слонялся на лестничной площадке, и я почувствовала приступ злости. Мне захотелось сказать что-то грубое и жестокое, типа: «Ты хотел зайти посмотреть, как я писаю?»

Он посмотрел на меня, и мне стало противно от униженного обожания в его взгляде.

— Ты такая красивая в этом платье, — сказал он осипшим голосом. — Тебе идет красный. — Он хотел обнять меня, прикоснуться лицом к моим волосам, но я оттолкнула его. Он похлопал по своему карману. — У меня для тебя подарок, кольцо.

— Оно мне не нужно!

— Но, Милли… — Его рот страдальчески искривился. — Дело в том другом парне, с которым ты встречаешься?

— Я ни с кем не встречаюсь, по крайней мере, тот, с которым я встречалась — просто друг. У меня нет никого, Джеймс. Никого! — Последнее слово я подчеркнула неестественно визгливым криком, чтобы внушить ему, что я свободна — и он тоже свободен, может меня забыть и искать кого-то другого.

Мы начали спорить. Он отказывался верить, что я говорю серьезно. Анна, должно быть, услышалаповышенные голоса. Она вышла в холл внизу.

— У вас там все в порядке? — прозвенел на лестнице ее смех. — А-а, небольшое выяснение отношений. — Она сделала вид, что возвращается в комнату.

У Джеймса остекленели глаза, лицо распухло и покраснело. Я не узнавала этого человека. Любовь ко мне изменила его в худшую сторону.

— Не может быть, что все кончено, — упрямо твердил он.

— Может, Джеймс. — Я боялась, что он ударит меня. Он сжимал и разжимал кулаки, словно ему не терпелось пустить их в ход. Я сделала то, чему не перестаю удивляться до сих пор, — положила руки ему на шею и крепко обняла его.

— Джеймс, я не подхожу тебе, — горячо прошептала я. — Разве ты сам не видишь? В том, как ты меня любишь, есть что-то ненормальное. — Я гладила его шею. — Ты встретишь кого-то другого, кого полюбишь по-другому, и у вас все будет чудесно. — Я отстранилась. — Прощай, дорогой, — сказала я мягко.

Он помолчал, глаза его уже не были стеклянными, но были полны страдания и шока. Мне показалось, хотя я не была уверена, что в них появилось понимание того, что я права.

Я сбежала по лестнице, открыла дверь гостиной и сказала срывающимся голосом:

— Я ужасно сожалею, но мне пора идти. Большое спасибо за угощение, все было чудесно. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте, — попросила я, увидев, что миссис Атертон поднимается. — Не надо меня провожать, я сама.

Когда я вернулась в Бланделлсэндс, было уже больше девяти. Первым делом я позвонила матери. Алисон все время молчала, но не слишком огорчилась из-за незнакомой обстановки.

— Она не щелкала пальцами, как обычно, когда расстроена, — сказала мама удовлетворенно.

С чувством облегчения я небрежно повесила платье в шкаф и приняла ванну. Потом я посмотрела по телевизору фильм Вуди Аллена и легла в постель с книгой и стаканом теплого молока, довольная и расслабленная.

Сразу после полуночи зазвонил телефон. Только бы это был не Джеймс, умоляющий предоставить ему второй шанс, — или третий — мне уже все равно какой. Я подняла трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью, — это оказался Питер Максвелл, который жизнерадостно сказал:

— Привет! Я только зашел и решил тебе позвонить. Хорошо провела день?

— И хорошо, и не очень хорошо. Я порвала со своим парнем. Не очень-то приятно.

— Это тот здоровяк, что был с тобой на вечеринке?

— Верно.

— Я и не знал, что ты с ним до сих пор встречаешься. Определенно не твой тип.

— А ты теперь будешь определять, кто мой тип? — Я улыбнулась в трубку.

— Для этого и нужны друзья. Я теперь всегда буду спрашивать твое мнение о своих будущих подружках.

— И оно будет высказано, — великодушно сказала я.

Мы поболтали о том о сем, и он уже собирался класть трубку, когда я кое-что вспомнила.

— Кстати, знаю, ты поймешь меня правильно, не подумаешь, что я охочусь за тобой или твоими деньгами, — не хочешь завтра днем пойти на прием с выпивкой?

— Не могу, к сожалению. Иду с группой первоклассников на пантомиму. Ты будешь на Новый год у Чармиан?

Я сказала, что буду, и мы пообещали друг другу первый танец.

Прием проходил у Барри Грина. Незадолго до этого он ненавязчиво пригласил всех сотрудников фирмы.

— Мы уже более тридцати лет устраиваем такие приемы в первый день после Рождества [14] . Приглашаются все без исключения. В любое время между полуднем и четырьмя — добро пожаловать.

Эллиот и Даррен поморщились: прием казался им мероприятием довольно пресным. Джун собиралась уезжать. Оливер обрадовался возможности побыть некоторое время без своих ребятишек:

— Я их люблю, но в рождественские дни это сущий ад на земле.

Джордж планировал провести Рождество с Дианой и своими детьми, приехавшими из Франции. Я собиралась взять с собой Джеймса, но теперь вынуждена была идти одна.

Просторный дом Гринов на Ватерлоо, всего в миле от моей квартиры, имел общую стену с соседним. Мебель и ковры были старые и изношенные. Рождественские украшения тоже выглядели подержанными, словно одни и те же предметы развешивались здесь из года в год. Зато все имело уютный и обжитой вид, разительно отличавшийся от Идеального Дома Атертонов. Когда я пришла, здесь уже было полно народу Меня впустила Тесс, жена Барри, симпатичная женщина с копной седых вьющихся волос и широкой улыбкой, в изумрудно-зеленом костюме типа комбинезона. Она приняла мое пальто и предложила чувствовать себя как дома.

— Я примусь за выполнение обязанностей хозяйки чуть позже, и мы всласть поговорим. Сейчас я занята закусками.

Я нашла Оливера и его угрожающе-агрессивную жену Дженнифер, махнула рукой Джорджу, который стоял в углу с двумя довольно угрюмыми подростками, схватившись руками за грудь, словно охваченный очередным приступом паники. Дианы нигде не было видно. К нам подошел Барри, держа в руках поднос с напитками:

— Закуски в кухне, угощайтесь, пожалуйста. — Он сменил свою обычную бабочку на галстук пейсли [15] под канареечно-желтым пуловером.

В праздничные дни Дженнифер безжалостно давила на Оливера, чтобы тот открывал собственное агентство недвижимости.

— Тогда его не будут доставать и капать на мозги всякие дуры, которых по случаю трахает Джордж. Я говорю ему: «Милли пойдет к тебе». — Она больно ткнула меня локтем. — Ты же пойдешь, Милли, правда? Ты можешь быть его помощницей?

— Охотно, — сказала я, улыбаясь. Оливер застонал.

Вскоре я полностью «смешалась с толпой». Несколько гостей оказались агентами по недвижимости, и мы серьезно обсудили с ними состояние рынка — был ли он на подъеме или на спаде? Один мужчина дал мне свою визитку со словами: «Если вы только надумаете сменить место работы…» Барри познакомил меня со своими детьми: архитектором Роджером, серьезным мужчиной в джинсах и свитере, Эммой и Сейди, собиравшимися покорить мир во второй раз, как только дети подрастут и они смогут возобновить свою карьеру.

— А где ваш второй сын? — спросила я. — Все еще за границей?

Идеально ухоженные усы Барри чуть дрогнули.

— По словам его матери, Сэм не почтит нас своим присутствием до Нового года.

Позднее я заставила себя подойти к Джорджу. Он оценивающе посмотрел на мое красное платье прежде, чем познакомить со своими детьми, Аннабел и Биллом.

— Хорошо проводите праздники? — спросила я у них.

Оба пожали плечами.

— Нормально.

— Никак не могу понять, что интересует нынешнюю молодежь. — Джордж вздохнул и принял озабоченный вид. — Кажется, им довольно скучно. — Билл закатил глаза, подтверждая, что так оно и есть.

— Почему вы не сводите их в «Пещеру»? — предложила я.

— Да, папа, своди нас, — ухватилась Аннабел. — Девчонки в школе позеленеют от зависти, когда узнают, что я была в «Пещере».

— А я не слишком старый?

— Вы можете находиться где-нибудь на заднем плане, — сказала я. — А где Диана?

Джеймс неопределенно пожал плечами.

— Она проводит Рождество у себя. Она не была у меня уже несколько дней.

— Диана ненормальная! — взорвался Билл. — Никогда не догадаетесь, что она учудила. Всерьез составила для нас расписание — пантомима, «Макдональдс», карточные игры, шарады и идиотские фильмы по телевизору. Похоже, она думает, мы малые дети!

Я тактично отошла. Люди начали расходиться. Впервые за вечер я осознала, что оказалась единственной молодой женщиной без партнера, и по мере того, как толпа редела, я становилась все более заметной, хотя и сказала себе, что меня не должно это волновать. Я пошла наверх искать свое пальто. Оно оказалось в куче с другими в комнате, которая была, очевидно, спальней Барри и Тесс, причем довольно неопрятной. Когда я надевала пальто, вошла Тесс со своей немного шаловливой улыбкой на лице.

— А, вы здесь, Милли! Я была так груба. Я всегда люблю немного поболтать с гостями, которые приходят к нам впервые, узнать их, так сказать. — Она села на кровать и похлопала место рядом с собой. — Присядьте на минутку.

С помощью дружелюбных расспросов Тесс я рассказала о себе такие вещи, которые обычно предпочитала бы не обсуждать: про Диану, про мое понижение, про Джеймса, про вчерашнее ужасное чаепитие у Атертонов.

— Не расстраивайтесь, Милли, — сказала Тесс утешительно. — В конечном итоге все, что ни делается — все к лучшему, я всегда замечала. Ну, ладно. — Она встала с кровати. — Пойду вниз — надо быть хорошей хозяйкой. Всегда испытываю какое-то облегчение, когда все заканчивается, но в то же время грустно, что еще год придется ждать встречи с некоторыми друзьями. Дети всегда немного над нами подсмеиваются, но никогда не упускают возможность увидеть мать с отцом в первый день после Рождества.

— За исключением Сэма, — напомнила я.

— Ах да, Сэм. Он в Мексике. — Я была немного удивлена, когда Тесс посмотрела на меня, как бы изучая, затем сказала: — Давайте я покажу вам нашего Сэма. — Она выдвинула ящик и вытащила из него кипу газетных вырезок. — Барри не знает, что я их храню. Он немного стыдится Сэма. — Она подала мне вырезку. — Вот он, в «Дейли Экспресс».

Худощавый молодой человек с короткой стрижкой стоял на стене, вызывающе выпятив грудь. Он высоко держал транспарант, который провозглашал: «ТРЕБУЕМ УМЕНЬШЕНИЯ НАЛОГОВ!» Несколько полицейских тянулись в тщетной попытке схватить его за ноги.

— За это его приговорили к трем месяцам тюрьмы или штрафу в тысячу фунтов, — гордо сказала Тесс. — Барри заплатил штраф, и его отпустили, Сэм был очень недоволен. Между ними как кошка пробежала, но втайне они очень уважают друг друга.

На следующей фотографии Сэм стоял у ворот Гринэм Коммон с какой-то девушкой, еще на нескольких он принимал участие в протестах во время забастовки шахтеров.

— Он уже много лет не был в суде, — сказала Тесс с легким разочарованием. — Трое наших старших детей — конформисты, а вот Сэм в меня пошел. Девушкой я принимала участие в антивоенных маршах протеста. Барри этого тоже не одобрял…

— А что он в Мексике делает? Поехал начинать войну? — Я не знала, одобрять мне Сэма или нет, но его независимый дух привлекал меня.

— Нет. Он режиссер звукозаписи. Три-четыре месяца в году он ездит по всему миру, записывает народные песни, фольклорную музыку — все в таком духе. Потом возвращается домой и делает из этого нормальные записи. На чердаке у него студия. К большому удивлению отца, он очень неплохо зарабатывает. — Внезапно она сменила тему, причем довольно резко, подумала я. — Наверное, ваша мама переживает из-за того, что вы не замужем?

— Да, переживает.

Все-таки Тесс не меняла тему.

— А я ужасно переживаю за Сэма. Ему уже тридцать три, и мне так хочется, чтобы у него появились какие-то корни, чтобы он завел семью, чтобы появились более веские причины приезжать домой, чем скучные старые мать с отцом.

Вошла гостья забрать свое пальто, и Тесс отложила вырезки в сторону. Я поблагодарила ее за чудесно проведенное время и пошла домой.

В последние дни уходящего года я чувствовала некую раздвоенность в душе. На работу выходили только основные сотрудники, а у меня было несколько выходных по полдня. В освободившееся время я рисовала по трафарету цветы в углах гостиной и делала генеральную уборку в квартире, весело насвистывая, чувствуя себя счастливой. Но когда я устраивала перерыв, настроение портилось, в душе поднималось какое-то беспокойство, и меня начинало преследовать чувство неудачи и безысходности. Еще недавно я считала себя единственной из Камеронов, имеющей цель в жизни и надежду на яркое успешное будущее, но сейчас ожидать мне было нечего. Впереди маячили пустые годы, огромная зияющая бездна.

Мама нашла работу в какой-то конторе и приступала на следующей неделе.

— Делать чай и выполнять мелкие поручения, вот и все, — весело смеялась она. — Я буду младшим сотрудником офиса. Но это только временно, пока не приедет Алисон.

Труди готовила Мелани к школе (занятия начинались в январе) и раскрашивала бутылки для своего лотка, который теперь она планировала выставлять каждую неделю. Я думала, не найти ли и мне какое-нибудь хобби. Я несколько раз звонила Деклану, опасаясь, что трубку возьмет Норман, и не зная, стоит ли мне заводить с ним разговор, но никто ни разу так и не ответил. Я страшно скучала по квартире Фло, где была счастлива, ничего не делая, только слушая музыку и созерцая вращающуюся лампу. Поскольку делать мне было нечего, в воскресенье утром я пошла с матерью в собор к мессе. Я не почувствовала ни духовного пробуждения, ни чудесного обращения в веру в этом замечательном округлом здании с блестящими синими витражами, но решила прийти сюда еще раз. Потом случилось то, чего я всегда боялась.

Двое мальчишек шли в нашу сторону. Я на них едва обратила внимание, отметив лишь, что им лет по четырнадцать и что они сравнительно хорошо одеты. Когда они поравнялись с нами, один из них прыгнул на маму и сорвал с ее шеи цепочку с буквой «К».

Мама закричала, мальчишки отбежали на небольшое расстояние и повернулись к нам. Сорвавший цепочку насмешливо ею помахал, потом они убежали, пританцовывая и радуясь своему триумфу.

— Это могло случиться где угодно, — сказала мама позже в квартире Фло, успокоившись после чашки чая. — Ливерпуль тут ни при чем. Это могло случиться где угодно в мире.

Между Джорджем и Дианой происходило нечто странное — или, скорее, вообще ничего не происходило. Информацию выуживали по крупицам и потом собирали в единое целое. Вероятно, Джордж предложил Диане вернуться домой, потому что она не поладила с детьми, но при этом не предложил снова переехать к нему после их отъезда. Она провела Рождество одна, в том же доме, где жила со своим отцом. Даже Оливер был вынужден признать, что ему жаль эту измученную маленькую женщину, которая теперь бродила по офису спотыкаясь, словно пьяная. Джордж не обращал на нее никакого внимания, но не потому, что был намеренно жесток с ней, а потому, что был полностью поглощен заботами о новом офисе, который открывался через несколько дней. Казалось, о существовании Дианы он забыл.

Как и Оливеру, мне было жаль Диану. Если я пришла в отчаяние от своего понижения, то уж она, должно быть, чувствовала себя так, словно у нее земля уходит из-под ног. Но я ужаснулась оттого, что увидела в ней себя через пять-десять лет. Может быть, и я однажды буду ждать доброго слова от человека, с помощью которого надеялась спастись от одиночества?

— И это говорит девушка, которая только что отшила парня, который ездит на «астон-мартине»? — смеялся Питер Максвелл, когда я ему позвонила. — Мужчины тоже боятся одиночества, не только женщины. Расслабься, веселись и наблюдай за происходящим. Не ожидай событий, не думай о них, они от этого раньше не наступят. Это как в той песне, которую так часто слушала Фло. Мы все танцуем в темноте.

— Ты очень умный, — сказала я с восхищением. Мы закончили разговор, приняв решение, что если к сорока годам останемся одинокими, то будем жить вместе.

Я думала о Джеймсе, который переживал сейчас такой же период, как и Диана, думала, не была ли я слишком жестокой, слишком резкой. Если бы он не пошел за мной до ванной, я бы все сказала ему более тактично и в более подходящей обстановке. Я вспомнила, как рядом с ночным клубом — казалось, много лет назад, хотя прошло всего несколько месяцев, — он сказал, что ему осточертело продавать машины таким идиотам, как он сам. Он хотел сделать в жизни что-нибудь стоящее. И тот момент у Пиер-Хеда, когда он объяснял мне, как сильно меня любит. Джеймс вступил в социалистическую рабочую партию, чтобы доказать, что он не поверхностный человек. У нас с ним все шло нормально, пока он не решил, что влюблен в меня; с этого момента начались проблемы. Я была уверена, что однажды Джеймс женится на женщине, не столь разрушительной для его чувств. У них появятся дети, он вернется в консервативную партию и по-прежнему будет управлять гаражом отца — а может, и всеми тремя, — забыв о том, что когда-то хотел сделать в жизни что-то другое.

31 декабря я снова проснулась с тем же болезненным чувством утраты, навязчивым ощущением, что в моей жизни чего-то не хватает. Я никогда не могла определить, что это такое, но в темноте спальни в последний день уходящего года знание навалилось на меня с такой силой, что мое тело окоченело.

Я скорбела о своем отце, которого никогда не знала!

Через некоторое время я заставила себя встать, убежденная, что могу окончательно замерзнуть, умереть, если останусь в кровати. Я чувствовала себя тяжелой и вялой, пока готовила себе чай. Выпив его, я достала фотографию отца, которую нашла у Фло, и стала смотреть на серьезного пятилетнего малыша, единственного ребенка, который не улыбался. Что было бы, если бы он женился на маме? Появились бы Труди, Деклан, Алисон? Если бы появились, то отличались от тех, которых я знаю, а Тома О'Мара вообще бы не было. Я вспомнила, как где-то читала, что, если путешественник во времени вернется назад и уничтожит маленькую травинку, он может изменить весь ход истории.

Я ощущала это всем сердцем. Если думать об этом достаточно долго, то можно расплакаться и не остановиться. Я долго стояла под душем, приготовила для разнообразия нормальный завтрак, потом пошла на работу, чувствуя себя не намного лучше.

В «Сток Мастертон» стояла суматоха. В вултонском офисе уже сделали ремонт, полностью обставили его; он был готов принять сотрудников завтра. Чтобы отметить открытие, было решено угощать клиентов закусками и бокалом вина. В местной прессе прошла реклама, но о еде и выпивке не упоминалось, иначе обязательно пришло бы много людей, которые и не думали продавать или покупать дома.

Все файлы скопировали, подготовили копии настенных диаграмм. Содержимое столов Оливера и Дианы перевезли. Постоянно вбегали люди, забирали бумаги и снова убегали. Я сидела за своим столом в каком-то оцепенении. Должна ли я перевезти свои вещи в Вултон? Джордж, казалось, забыл, что я должна стать клерком в приемной, так же как забыл о существовании Дианы. Я напечатала свое заявление несколько недель назад и положила ему на стол, но он так и не подписал его. Вчера он попросил меня договориться о встрече в начале января с фирмой, которая строила небольшую усадьбу в Сифорте и хотела, чтобы «Сток Мастертон» занялась его продажей.

— О встрече с вами?

— Нет, с тобой, конечно, — раздраженно ответил он. Поговаривали, что в новом офисе будет работать некая Сандра, но чем она будет заниматься, никто не знал.

Оливер ничем не мог мне помочь. Он жаловался, что его держат в полном неведении, что он с Джорджем сейчас «на ножах», хотя сам Джордж этого и не замечает, что Дженнифер обходит агентства коммерческой недвижимости и каждый день, когда он приходит с работы, заваливает его рекламой сдаваемых в аренду офисов.

— Она обратилась к своему отцу с просьбой одолжить денег, — сообщил он вскоре после моего прихода. — Я сказал ей, что Диана сейчас как проколотый воздушный шар, но она говорит: «Нельзя ни в чем быть уверенным, все может начаться сначала». Ты пойдешь ко мне, Милли? — попросил он жалобно. — Боюсь, я сам не справлюсь.

— С удовольствием, — сказала я ему уже в сотый раз. Даже если в конечном итоге с работой будет все в порядке, я не смогу больше доверять Джорджу.

Мое замешательство усилилось, когда подошел Барри Грин и внимательно посмотрел на меня, будто раньше никогда не видел. Затем он вполне одобрительно хмыкнул.

— Тесс предложила мне пригласить вас на ужин — как-нибудь вечером, на следующей неделе, — весело сказал он. — Она попросила вас позвонить, если вы согласны.

Я сказала, что согласна, и даже обрадовалась. Тесс мне очень понравилась, как и весь дом Гринов, и мысль о том, что я приглашена к ним на ужин, приятно взволновала меня.

Оливер снова отправился в Вултон. Джордж сидел в своем кабинете, громыхая ящиками и разговаривая сам с собой. Остальные сотрудники либо ушли на обед, либо уехали в Вултон, кроме Даррена, который повез клиента осматривать старый дом Нэнси О'Мара на Клемент-стрит. Я серьезно думала о том, чтобы самой купить этот дом, на треть уменьшив свою ипотеку. Подумав с полминуты, я решила, что это неправильно, — это все равно что идти назад вместо того, чтобы двигаться вперед.

Я оперлась на стол и подумала о Фло, которая навсегда останется загадкой, хотя я так много узнала о ней. Была ли она счастлива в своей квартире на площади Уильяма со своими воспоминаниями о Томми О'Мара? Фло, ее тайный возлюбленный, тайный ребенок, уик-энды, проведенные с мистером Фрицем на острове Мэн…

Театрально морща лоб, вышел Джордж и объявил, что идет в «Виг энд Пен» — выпить пинту пива и испытать очередной приступ паники. Джун уже ушла на обед.

Раньше я уже много раз оставалась в офисе одна, но когда Джордж хлопнул дверью, мне показалось, словно я заперта в незнакомом месте. Я с тревогой огляделась вокруг, будто привыкая к новой обстановке. Задержалась взглядом на со вкусом подобранных украшениях: серебристой елке с «подарками» — дюжиной пустых ящичков, завернутых в красную и зеленую фольгу, — прикрепленным к стенам серебряным колокольчикам. Казалось, что флуоресцентные лампы гудят слишком сильно. За окном торопливо сновали люди, груженые хозяйственными сумками, и я вспомнила, что идут распродажи. Звуки нескончаемого уличного движения были странно приглушены, и у меня возникло ощущение, будто я нахожусь в другом измерении: хотя я видела людей, они меня не видели. Свет, отражаясь от одного из серебряных колокольчиков на стене за моей спиной, падал на экран компьютера, и я видела только темную тень своей головы, окруженной ярким смазанным ореолом. Загипнотизированная, я уставилась в экран, тени сдвинулись и изменились, и мне показалось, что я увидела лицо, — но не свое. Глаза старухи, посаженные в глубокие черные впадины, ее рот…

На столе пронзительно зазвонил телефон. Я вскочила и схватила трубку, с радостью оторвавшись от лица на экране. Звонил Деклан.

— Ты можешь прийти сегодня к маме пораньше? — горячо сказал он. Камеронов и Дейли пригласили на Новый год к Чармиан и Герби.

— Зачем?

— Никогда не угадаешь, что купила Труди! — Деклан для усиления эффекта сделал паузу. — Шампанское! Я никогда раньше не пил шампанского. Мы хотим выпить за будущее, прежде чем идти к ним наверх. Да, и еще будет особый гость — Скотти!

Я засмеялась, охваченная радостным чувством, и пообещала быть в восемь. Когда я положила трубку, лицо уже исчезло с экрана, а ослепительное отражение серебряного колокольчика и офис снова приобрели вполне обычный вид. Какой-то мужчина постучал в окно и показал большой палец. Он видел меня — значит, я настоящая. Я улыбнулась ему, и он приоткрыл дверь.

— Вашу улыбку нужно разливать в бутылки и продавать, — сказал он. — Вы состояние сделаете.

И тогда я поняла, что все закончилось. Мой разум очистился, я снова стала собой. Будущее не казалось больше унылым и безнадежным, но радостным и полным надежд. Мне больше никогда не будут сниться шаркающие шаги на лестнице, я больше не буду просыпаться с чувством, что в моей жизни чего-то не хватает. Я раскинула руки широко, насколько могла, едва сдерживая ощущение полного счастья.

На столе Эллиота стояло вино. Я подошла и налила себе бокал, и в этот момент дверь открылась и вошел молодой парень — не очень высокий, с обаятельным лицом, темно-коричневым от солнечного загара. Он выглядел настолько нелепо, что я не смогла сдержать улыбки. Полы его длинного плаща болтались вокруг грязных поморщенных ботинок, но комичный эффект создавал его головной убор — высоченная коричневая фетровая шляпа с загнутыми кверху полями и цветастой лентой.

— Привет! — Он улыбнулся, и веселые морщинки собрались под глазами и вокруг рта. И я поняла, что вижу перед собой не мальчика, но мужа. Я узнала молодого бунтовщика с фотографий, которые показывала мне Тесс Грин в первый день после Рождества, и его очаровательную улыбку.

Я вернулась за свой стол.

— Если вы ищете вашего отца, то здесь его нет, и, боюсь, я не знаю, где он.

— Черт, — дружелюбно сказал он. — А его долго не будет?

— Этого я тоже не знаю.

— А откуда вы знаете, кто я?

— Ваша мать показывала мне вашу фотографию.

Он снова улыбнулся.

— Серьезно?

Атмосфера в офисе снова изменилась. Воздух звенел, потрескивая от возбуждения.

— Значит, вы только что из Мексики, — сказала я.

— Верно, сегодня утром приехал. Отец уже ушел на работу, и мать предложила мне прийти сюда помириться с ним. Понимаете, я обещал быть дома к Рождеству, но меня задержали. Отец из-за таких вещей страшно раздражается, не то что мать. Пришлось позаимствовать его крутой плащ. Я свое пальто где-то по дороге посеял. — Он сделал неопределенный жест. — Он будет недоволен.

Я чувствовала, что у меня подергиваются губы — мне страшно хотелось смеяться.

— Жаль, что вы вместо этого не посеяли свою шляпу.

Он снял шляпу и удивленно на нее посмотрел. Его волосы были цвета соломы.

— В Мексике все мужчины носят такие.

— Но это Ливерпуль, — напомнила я.

— Да уж. — Он бросил шляпу в мою сторону. Я поймала ее и надела. — Вам идет. Оставьте ее себе, не для того, чтоб носить, — на стенку повесите.

— Спасибо. Угощайтесь вином, пока будете ждать.

Он налил себе бокал вина и уселся на край стола своего отца. Я обратила внимание, что у него ярко-синие глаза, а лицо не безобразное, но и не красивое. Интересное лицо, открытое и выразительное, сразу видно, что у этого человека хорошее чувство юмора.

— Вы явно знаете обо мне много, — сказал он, — но вы удивитесь, когда услышите, сколько знаю о вас я. Вы Милли Камерон, живете в Бланделлсэндсе, только что отшили парня по имени Джеймс и немного не в себе из-за проблем на работе.

— Какое же право ваша мать имела рассказывать вам?.. — Я не знала, сердиться мне или нет.

— Потому что — вы будете в ужасе — она мнит вас своей невесткой. Она мне с самого порога начала об этом трезвонить. Это, собственно, и есть настоящая причина, по которой я сюда пришел — не отца увидеть, а вас.

Смех, который я пыталась сдерживать с того момента, как он вошел, вырвался, наконец, на свободу.

— Безумная идея.

— Я просто подумал, что вас надо предупредить, потому что, насколько я понял, вас пригласили на ужин на следующей неделе — вот тогда-то мать за вас возьмется.

— А вы там будете?

— Она прикует меня наручниками к стулу, если я откажусь.

— При таких обстоятельствах, — сказала я серьезно, — мне придется серьезно подумать над этим.

Я сняла мексиканскую шляпу, которая показалась вдруг очень тяжелой, и аккуратно положила ее на стол. Дверь открылась, и вошел Оливер, а за ним — мрачная Диана.

— Пообедать не хотите? — предложил Сэм Грин. — Посмеемся вместе над идеей моей матери. — Наши глаза на мгновение встретились, и я почувствовала, что между нами что-то пронеслось. Я понятия не имела, серьезно это или нет.

Я потянулась за сумкой.

— Давайте.

И почему бы не пойти на ужин к Гринам на следующей неделе? Сказать по правде, Сэм Грин мне понравился, а Тесс в качестве свекрови — это просто здорово. Может быть, из этого ничего и не выйдет, ну и что же? Как сказал Питер Максвелл, мы все танцуем в темноте.


Примечания

1

Британская благотворительная организация. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное .).

(обратно)

2

Пиер-Хед — старинный мост в Ливерпуле.

(обратно)

3

Традиционная для великобританцев рождественская песня. (Примеч. перев .).

(обратно)

4

Простые карточные игры. (Примеч. перев .).

(обратно)

5

Листья и ягоды падуба используются в Великобритании в качестве рождественских украшений. (Примеч. перев .).

(обратно)

6

Гагат (черный янтарь) — минерал, широко применяющийся при изготовлении недорогих ювелирных изделий.

(обратно)

7

Полуостров Виррал отделен от Ливерпуля рекой Мерси.

(обратно)

8

В начале 1960-х в ливерпульском клубе «Пещера» часто выступала группа «Битлз».

(обратно)

9

Речь идет о лизгольде — приобретении недвижимости на определенный срок. (Примеч. перев .).

(обратно)

10

Шотландская деревня, где с XVIII в. несовершеннолетние влюбленные могли заключить брак без согласия родителей.

(обратно)

11

Курортный город на побережье Уэльса. (Примеч. перев .).

(обратно)

12

Разговорное название книги с данными первой всеанглийской государственной переписи населения, проведенной в 1086 г. по повелению Вильгельма Завоевателя.

(обратно)

13

Одно из значений слова «lodge» — охотничий домик. (Примеч. перев. ).

(обратно)

14

Этот день (Boxing Day) является национальным праздником в Англии и Уэльсе.

(обратно)

15

Орнамент, традиционный для кашемировых тканей, известный также как «индийский огурец».

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • МИЛЛИ
  •   1
  •   2
  •   3
  • ФЛО
  •   1
  •   2
  • МИЛЛИ
  •   1
  •   2
  • ФЛО
  •   1
  •   2
  •   3
  • МИЛЛИ
  •   1
  • ФЛО
  •   1
  •   2
  •   3
  • МИЛЛИ
  •   1
  •   2
  •   3
  • ФЛО
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  • МИЛЛИ
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  • *** Примечания ***