Смерть мертвого человека [Рейчел Кейн] (fb2) читать онлайн

- Смерть мертвого человека (пер. Белла Михайловна Жужунава) 151 Кб, 25с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Рейчел Кейн

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Рэйчел Кейн Смерть мертвого человека

Жить в Западном Техасе — все равно что в аду, только климат не такой теплый и соседи не столь симпатичные. Жить в Морганвилле, штат Техас, — все то же самое и еще целый мешок кое-чего похуже. Я-то знаю. Меня зовут Шейн Коллинз, я родился здесь, уехал и снова вернулся — все это, правда, не по собственной воле.

Итак, для вас, счастливчиков, никогда здесь не бывавших, небольшая прогулка по Морганвиллю. Это родной дом для двух тысяч жителей, которые дышат, и черт знает какого количества обитателей, которые в дыхании не нуждаются. То есть вампиров. Жить с ними невозможно, но и без них не получится, поскольку Морганвилль находится целиком в их руках. Не считая этого, город представляет собой скопление заурядных, скучных зданий-коробок постройки шестидесятых — семидесятых годов, словно застывших во времени.

Университет в центре, обнесенный стенами, существует как самостоятельный маленький город.

Ах да, еще здесь есть укромный, надежно охраняемый вампирский квартал. Я был там — в цепях. Очень приятное местечко — если вы любитель жутких публичных казней.

Когда-то я хотел сжечь этот город дотла, но потом случилось это… как его называют… прозрение? На меня прозрение снизошло вот так: однажды утром я проснулся и осознал, что, если Морганвилль и все живущие в нем исчезнут, у меня не останется вообще ничего. Все, кто мне небезразличен, кого я люблю и кого ненавижу, находятся здесь.

Прозрения — штука мучительная.

В тот день со мной случилось и еще кое-что. Сидя в закусочной Марджо, я вдруг увидел, как мимо окна снаружи движется мертвец. Увидеть мертвеца в Морганвилле — дело обычное, черт, один из моих лучших друзей — мертвец, но по-прежнему ворчит по поводу моих кулинарных достижений. Однако существуют мертвые-вампиры, каким и является Майкл, и прочие мертвые, к которым относился Джером Филдер.

Так или иначе, но Джером прошел за окном закусочной.

— Твой заказ! — рявкнула Марджо и метнула мне тарелку, словно мяч на третью базу.

Я не дал тарелке врезаться в стену, выставив руку как заслон. Верхняя часть булочки моего гамбургера шлепнулась на стол — в виде исключения, горчицей вверх.

— Вот поэтому тебе и не дают чаевых, — сказал я.

Марджо, уже нацелившаяся на следующую жертву, сделала мне неприличный жест.

— Можно подумать, ты когда-нибудь оставлял их, скупердяй.

Я продемонстрировал ей тот же жест.

— Тебе еще не пора отправляться на свою вторую службу?

— Какую еще вторую службу? — поинтересовалась она, замерев на мгновение.

— Ну, не знаю… Утешать скорбящих, может быть? Ты ведь такая чуткая.

В ответ я удостоился еще одного, даже более непристойного жеста. Марджо знает меня с тех пор, как я был младенцем, отрыгивающим молочную смесь. Она не любила Меня ни тогда, ни сейчас, но в этом нет ничего личного. Марджо не любит никого. Где же ей еще работать, как не в сфере обслуживания?

— Эй! — Я перегнулся через стол, чтобы взглянуть на ее удаляющуюся толстую задницу. — Ты видела, кто только что прошел за окном?

Она повернулась и свирепо уставилась на меня, впившись в круглый поднос острыми красными когтями.

— Пошел ты, Коллинз! Я здесь делом занята, мне некогда таращиться в окна. Хочешь еще что-нибудь или нет?

— Да. Кетчуп.

— Тогда возьми и выжми помидор.

Она заторопилась обслужить следующий столик… а может, и нет, кто знает, что ей в голову взбредет?

Я положил зелень на свой гамбургер, по-прежнему глядя на парковку за стеклом. Там стояли шесть машин. На одной из них прибыл я, позаимствовав транспорт у Евы, соседки по дому. Этот гигантский автомобиль напоминал океанский лайнер, и иногда я называл его «Куин Мэри», а иногда «Титаник», в зависимости он того, как он ехал. Большинство других машин на площадке были паршивые, выцветшие на солнце пикапы и ветхие, полуразвалившиеся седаны.

Поблизости не было видно ни Джерома, ни других ходячих мертвецов. Подумалось даже, не привиделся ли он мне, но я ведь не из тех, кто страдает галлюцинациями, и у меня не было никаких причин думать об этом типе. Мы не дружили, а вдобавок он был мертв уже не меньше года. Погиб в автомобильной аварии на окраине города, что в зашифрованном виде означает «застрелен при попытке к бегству», или как тут, в Морганвилле, называются подобные вещи? Может, разозлил своего покровителя-вампира, кто знает?

И, если уж на то пошло, кого это волнует? Если тебе выпало жить в Морганвилле, приходится приспосабливаться к соседству зомби, вампиров и прочим сверхъестественным обстоятельствам.

Я откусил от гамбургера и принялся жевать. Вот почему я захаживал к Марджо — сервис не ахти, зато подаются лучшие гамбургеры, которые я когда-либо ел. Мягкие, сочные, острые. Свежий, хрустящий салат-латук, помидор и немного красного лука. Единственное, чего не хватает…

— Вот твой проклятый кетчуп, — сказала Марджо и послала бутылку ко мне по столу, словно бармен в салуне из старых вестернов.

Я поймал бутылку и отсалютовал ею, но Марджо уже двинулась дальше.

Вытряхивая красную массу на свой гамбургер, я продолжал смотреть в окно. Джером. Да, загадка. Впрочем, аппетита она мне не испортила, что лишний раз показывает, какая вообще фантастическая жизнь в Морганвилле.

После ланча я выбросил Джерома из головы, потому что даже скверные манеры Марджо не мешают наслаждаться ее классными гамбургерами. Кроме того, мне пора было домой. Пять часов. Рабочий день заканчивался, совсем скоро закусочная будет кишмя кишеть посетителями, уставшими после целого дня тяжкого труда, и мало кто из них расположен ко мне больше, чем Марджо. Мне восемнадцать, и на меня уже начинали бросать взгляды, говорящие: «А не пора ли тебе подыскать работу, молокосос?»

Я люблю надирать людям задницы, но Добрая Книга права: гораздо лучше, когда ты делаешь это с кем-то, чем если кто-то делает это с тобой. Отпирая дверцу Евиной машины, я заметил на оконном стекле отражение чего-то у меня за спиной, что блокировало свет пылающего на западе солнца. Отражение было смазанное, расплывчатое, но тем не менее главное мне удалось разглядеть.

Это опять был Джером Филдер. А значит, я видел его на самом деле.

У меня мелькнула мысль, что надо бы сказать что-нибудь остроумное, но тут Джером схватил меня за волосы и треснул лбом о разогретый металл и стекло. Колени стали резиновыми, в ушах раздался странный, тонкий вой. Мир сначала побелел, потом покраснел, но тут Джером грохнул меня снова, и все провалилось в темноту.

«Почему именно я?» — ушел я удивиться и отключился.

Очнулся я чуть позже, подскакивая на заднем сиденье автомобиля Евы и капая кровью на обивку.

«Ох, дерьмо, она убьет меня за это», — подумал я, хотя, конечно, на данный момент кровь на обивке не составляла моей главное проблемы.

Запястья были связаны за спиной, щиколотки тоже, да так крепко, что руки и ноги онемели, пульс едва бился. Болело на лбу, где-то у самой линии волос, и еще, по-видимому, у меня было небольшое сотрясение мозга, потому что я чувствовал слабость и головокружение.

За рулем сидел Джером, временами посматривая на меня в зеркало заднего обзора. Машина грохотала, подпрыгивая на неровной дороге, и меня мотало на колдобинах, словно тряпичную куклу.

— Эй! — сказал я. — Ты ведь мертвец, Джером?

Он не ответил. Может, потому, что любил меня не больше Марджо, но я думаю, что дело не в этом. Выглядел он как-то не так. В средней школе Джером был крупным парнем — в смысле, широкоплечим. Увлекался гимнастикой, футболом, всегда выигрывал соревнования по отжиманию на руках.

Сейчас мускулы остались при нем, но выглядели так, словно из них вышел весь воздух, и больше походили на канаты или переплетение жил. Лицо худое, кожа на вид старая и шероховатая.

Да, очевидно, парень мертв. Настоящий зомби. В любом другом месте это было бы более чем странно, но и в Морганвилле зомби не попадаются на каждом шагу. Это ведь не вампиры.

По-видимому, Джером решил доказать, что его гортань еще работает.

— Я не мертвец, — произнес он через какое-то время.

Всего пара слов — не такое уж убедительное доказательство, да и голос его звучал слишком хрипло и глухо для живого. Зато если бы мне вздумалось представить себе голос мертвеца, то примерно так оно и было бы.

— Отлично, — ответил я. — Рад за тебя. Ну, так что, теперь занимаешься угоном автомобилей? Или похищением людей? И как тебе это?

— Заткнись.

Он был абсолютно прав, именно так мне и следовало поступить. Я болтал, потому что… ну, за рулем сидел мертвец, и я от этого чувствовал себя не слишком комфортно.

— Если побьешь машину, Ева поймает тебя и разорвет на части. Помнишь Еву?

— Сука.

Надо понимать так, что он ее помнил. А как же еще? Джером был председателем Жокей-клуба, а Ева — основательницей и почти единственным членом местного варианта ордена готов. Эти две группировки никогда не ладили между собой, и особенно пышным цветом их вражда расцветала в тепличной обстановке средней школы.

— Напомни мне позже вымыть тебе рот с мылом, — сказал я и закрыл глаза — машина подскочила особенно резко, так что у меня чуть голова не оторвалась. Перед глазами замелькали красные сполохи, наводя на мысли об аневризме и безвременной смерти. — Не очень-то красиво говорить гадости об отсутствующих.

— Чтоб ты провалился.

— Ого, уже целых три слова! В следующий раз ты, наверно, выдашь настоящее полное предложение… Куда мы едем?

Взгляд Джерома свирепо буравил меня в зеркальце. В машине пахло нечистотами и еще чем-то неприятным, кажется гнилью. Вонючей, давно не стиранной одеждой бездомного, вымоченной в чане с тухлым мясом.

Я постарался не думать об этом, потому что мне и так хватало — вонь, и подскоки автомобиля, и боль в голове… Но особенно расслабиться мне не удалось, поскольку, сделав несколько поворотов, Джером с такой силой ударил по тормозам, что я скатился с сиденья на пол и возмущенно заорал:

— Ой! Это вас в школе вождения для мертвецов такому учат?

— Заткнись.

— Знаешь, по-моему, пребывание в ином мире должно было существенно расширить твой словарь. Пройди курсы повышения квалификации или что-нибудь в этом роде.

Автомобиль накренился — Джером выбирался с переднего сиденья, а потом задняя дверца распахнулась, он сграбастал меня под мышки и поволок наружу. Судя, но источаемой вони, он все-таки относился к мертвецам, но силы ему было не занимать. Бросив меня на дорогу, когда-то выровненную и посыпанную гравием, Джером двинулся в обход капота автомобиля. Я огляделся, щуря глаза. Примерно двадцать футов дороги отделяло нас от видавшего виды дома, обветшалого и покосившегося. Двухэтажный, старомодный, прямоугольный, он выглядел лет на сто — или, может, за ним совсем не ухаживали. Вокруг здания шла веранда, одна из тех, которые люди строят с целью ловить прохладные дуновения ветра, хотя в наших краях речь может идти только об относительной прохладе.

Я не узнавал этого места, что было странно, поскольку я вырос в Морганвилле, знал в нем все закоулки и укромные местечки. Если хочешь успеть повзрослеть здесь, навыки выживания необходимы. А значит, я сейчас не в самом Морганвилле. Поговаривали, что за его пределами есть фермы, но их обитатели редко появлялись в городе, разве что имели разрешение от вампиров или же искали быстрой смерти. Так что я понятия не имел, кто здесь живет, да и живет ли кто-нибудь, кроме Джерома, — в наши-то дни. Может, он уже съел мозги всех прежних хозяев, а я у него на закуску?

Я силился избавиться от веревок, но Джером крепко затянул узлы, и мои онемевшие пальцы плохо годились для выполнения этой задачи.

Когда я вышел на парковку перед закусочной, был конец рабочего дня, но сейчас огромное солнце на западе уже касалось пыльного горизонта. Приближался вечер, небо было расцвечено всеми красками, от ярко-алого до цвета индиго.

Извиваясь, я пытался передвинуть локоть таким образом, чтобы добраться до переднего кармана, где сотовый телефон терпеливо дожидался, пока я наберу 911, но ничего не вышло. А между тем, как выяснилось, время мое было на исходе.

Джером вышел из-за автомобиля, схватил меня за воротник рубашки и потащил. Я мычал, и молотил ногами, и вырывался, и бился, словно рыба на крючке, но в итоге оставил лишь чуть более широкий след в пыли. Я не видел, куда он меня тянет. Пальцы Джерома, касавшиеся моей потной кожи, казались холодными и сухими.

Бам-бам-бам — он протащил меня по острым и занозистым ступенькам, царапавшимся даже сквозь одежду, а потом темная наклонная крыша отрезала от меня зрелище заката. Крыльцо было ровнее, но не менее занозистое. Я снова попытался вывернуться, на этот раз приложив все свои силы, но Джером треснул меня затылком о деревянный пол. Снова красно-белые вспышки — мой личный сигнал чрезвычайного положения.

Когда они прекратились, я понял, что меня тащат через порог во тьму. Вот дерьмо!

Всякая бравада покинула меня. Я был всерьез напуган, сердце колотилось как бешеное, и воображение рисовало тысячу ужасных способов погибнуть здесь, в этой вонючей, нагретой солнцем комнате. Я лежал на жестком заплесневелом ковре, мебель вокруг выглядела заброшенной и пыльной — по крайней мере, та, что еще не развалилась на куски.

Странно, но сверху доносился звук работающего телевизора. Шли местные новости. Официальные вампирские дикторы сообщали о незначительных происшествиях и международных делах — ничего, что могло бы взволновать массы населения. Не новости, а опиум для народа.

Звук наверху выключили, и Джером отпустил меня. Я шлепнулся на бок, потом лицом вниз, потом принялся извиваться, пытаясь встать на колени, но лишь набрал полный рот пыли. Позади послышалось сухое дребезжание.

Это смеялся Джером.

— Смейся, пока можешь, шут гороховый, — проворчал я и сплюнул.

Вряд ли он видел «Ковбой Банзай», но попытаться стоило.

Ступеньки заскрипели — кто-то спускался со второго этажа. Я сменил позу, потому что хотел увидеть злобного зверюгу, автора спектакля о моей, скорее всего, ужасной смерти…

Проклятье!

— Привет, сын, — сказал мой папа Фрэнк Коллинз. — Извини за все это, но я знал, что по доброй воле ты сюда не поедешь.

Веревки развязали — после того, как я пообещал быть хорошим мальчиком и не пускаться в бегство при первой же возможности. Отец выглядел в целом как обычно: недобрым, но сильным. Начинал он просто как грустный алкоголик, напивающийся время от времени, но после смерти моей сестры — несчастного случая или убийства, выбирайте сами — он совсем потерял контроль над собой. Как и мама. Как и я, если уж на то пошло.

Когда это произошло, отец стал все чаще из грустного алкоголика превращаться в злобного, беспробудного пьяницу, одержимого охотой на вампиров. Ненависть к ним копилась в нем не один год и взорвалась, словно старая тротиловая шашка, когда умерла мама. Возможно, она покончила с собой. Но мы с папой оба в это не верили. Во всем были виноваты вампиры — как и в прочих ужасах нашей жизни.

Так, по крайней мере, я считал раньше, а папа и до сих пор.

Я чувствовал исходящий от него запах виски. Джером, продолжая источать вонь тухлого мяса, плюхнулся в кресло в углу и теперь читал книгу. Забавно. В бытность живым Джером не сильно увлекался чтением.

Послушно сидя на старой, пыльной кушетке, — главным образом, потому, что онемевшие ноги меня не держали, — я пытался восстановить циркуляцию крови в пальцах. Обниматься мы с папой не стали. Он расхаживал по комнате, и растревоженные пылинки повисали в воздухе, мерцая в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязные окна.

— Дерьмово выглядишь, — заявил папа, остановившись, чтобы рассмотреть меня.

Я поборол желание показать ему неприличный жест, как Марджо, потому что за это он просто выбил бы из меня все дерьмо. Вид его действовал на меня ужасно. Вроде бы я любил его, но в то же время мне хотелось его поколотить. Саам не знаю, чего мне хотелось, — разве что быстрейшего окончания всего этого.

— Здорово! Спасибо, папа, — сказал я и откинулся на кушетке, стараясь по мере сил выглядеть глубоко несчастным. — Я тоже скучал по тебе. Вижу, ты прихватил с собой всех своих друзей. Ох, постой!

В последний раз папа в буквальном смысле прикатил в Морганвилль — на мотоцикле, в компании хамоватых приятелей-байкеров. На этот раз никаких признаков их не наблюдалось. Интересно, когда они, наконец, велели ему отвалить и насколько в жесткой форме?

Отец не отвечал, продолжая пристально рассматривать меня. На нем была кожаная куртка с множеством молний, вылинявшие голубые джинсы и прочные башмаки. Примерно то же, что и на мне, минус куртка, потому что только тупой болван напялит куртку в такую жару. Папа, ты хоть представляешь, на что ты похож?

— Шейн, — заговорил он. — Ты знал, что я вернусь за тобой.

— Да, это действительно мило. При нашей последней встрече ты пытался взорвать меня вместе с домом, полным вампиров, помнишь? Как мое второе имя? Побочный Убыток? — Да, он пошел бы на это. Я слишком хорошо знал папу, чтобы рассчитывать на что-то другое. — Ты также оставил меня гореть заживо в клетке. Так что извини, если мои глаза не увлажняются при звуках музыки.

Выражение его лица не изменилось, будто это была всего лишь маска из грубой кожи, обветренной и обожженной солнцем.

— Это война, Шейн. Мы с тобой уже обсуждали это.

— Забавно, но я не помню, чтобы ты сказал: «Если тебя схватят вампиры, я оставлю тебя гореть, болван». Но, может, я просто подзабыл все детали твоего хитроумного плана. — Чувствительность в пальцах рук и ног начала восстанавливаться. Ощущение было не слишком приятное — словно я окунул их сначала в аккумуляторный электролит, а потом в щелок. — Я сам, может, как-нибудь и переварил бы это, но тебе понадобилось втянуть моих друзей.

Вот что доставало меня больше всего. Конечно, он использовал меня по полной — и не один раз. Но я хотя бы знал об этом заранее — мы допускали возможность того, что каждый из нас может пострадать. В те времена, когда я еще верил в его дело. Но мы не договаривались насчет того, что на груду тел будут брошены ни в чем не повинные люди, в особенности мои друзья.

— Твои друзья, правильно. — Он сделал ударение на этом слове, точно грохнул на стол полную бутылку дешевого виски. — Наполовину вампир, чокнутая поклонница всяких мерзостей и… ты имеешь в виду ту девочку? Маленькую такую худышку? От нее у тебя мозги в голове расплавились. А ведь я тебя предупреждал.

Клер. Он даже имени ее не запомнил. Я на мгновенье закрыл глаза — и вот она передо мной, улыбается и смотрит ясными, доверчивыми глазами. Может, она и «маленькая худышка», но обладает силой, природу которой моему отцу никогда не понять. Она была первым духовно чистым человеком, с которым я когда-либо сталкивался, и я не собирался позволить отцу отобрать ее у меня. Сейчас она ждала меня в Стеклянном доме, скорее всего, углубившись в книги и покусывая карандаш. Или споря с Евой. Или… удивляясь, где это меня черти носят.

Я должен вырваться отсюда. Должен вернуться к Клер.

Ноги снова начали мне повиноваться, хотя и побаливали. Чтобы проверить их, я встал. Мертвец Джером в своем углу тут же отложил книгу — потрепанную и грязную. Это оказался «Волшебник из страны Оз». Кем он себя воображал? Трусливым Львом? Страшилой? Или, может, Дороти?

— Как я и думал, все дело в этой девчонке. Ты, наверно, считаешь себя рыцарем в сверкающих доспехах, прибывшим, чтобы спасти ее, — заявил отец, улыбаясь такой улыбочкой, что об нее можно было обрезаться. — Ты хоть представляешь, как выглядишь в ее глазах? Большой, тупой идиот, которого можно водить на поводке. Ее собственный домашний питбуль. Твоя невинная маленькая студенточка… она же носит символ Основателя. Работает на вампиров. А ты ради нее готов предать своих — наверное, потому, что она кувыркается с тобой в постели, словно какая-нибудь проклятая порнозвезда.

На этот раз меня не требовалось бить по голове, чтобы все пошло красным. Я почувствовал, что набычиваюсь, легкие наполняются воздухом, но… каким-то образом сдержался и не бросился на него.

Ведь этого-то он и добивался.

— Я люблю ее, папа. Не говори так.

— Любишь, как же! Да ты понятия не имеешь, что означает это слово, Шейн. Она работает на кровопийц, помогает им восстановить управление Морганвиллем. Она должна уйти, и ты знаешь это.

— Через мой труп.

Из угла послышался скрипучий, дребезжащий смех Джерома, рождающий желание выдрать у него гортань раз и навсегда.

— Это можно устроить, — прохрипел он.

— Заткнись! — рявкнул папа, не отводя от меня взгляда. — Шейн, прислушайся ко мне. Я нашел ответ.

— Постой… дай мне угадать… сорок два? — Бесполезняк Папа не настолько крут, чтобы быть фэном Дугласа Адамса. — Меня не волнует, что ты там нашел, папа, и больше я к тебе не прислушиваюсь. Я иду домой. Или прикажешь твоему ручному мертвецу меня остановить?

Его взгляд упал на мое запястье. Там белел браслет — но не того типа, которые носят люди, пользующиеся покровительством кого-то из вампиров, а больничный пластиковый браслет с большим красным крестом.

— Ты ранен?

Нет, конечно, я не мог просто заболеть. Для папы я был всего лишь еще одним пехотинцем, а значит, мог либо получить ранение, либо симулировать.

— Неважно. Мне лучше, — ответил я. Казалось, на миг он смягчился — никто другой этого и не заметил бы. А может, я сам это придумал.

— Что случилось, мальчик?

Я пожал плечами и указал на свой бок. Шрам еще болел и слегка горел.

— Меня ударили ножом. Он нахмурился.

— Давно?

— Достаточно давно.

Браслет предполагалось снять на следующей неделе. Моя отсрочка подходила к концу.

Он посмотрел мне в глаза, и на секунду, всего на секунду, я позволил себе поверить, что он искренне обеспокоен. Придурок.

Он всегда умел застать меня врасплох, как бы настороженно я ни следил за ним. Я даже не заметил броска, пока не стало слишком поздно. Сильный, нанесенный с хирургической точностью удар заставил меня согнуться пополам, зашататься и снова рухнуть на кушетку. «Дышите», — сказал я своим мышцам. Солнечное сплетение велело мне заткнуться, внутри пульсировала боль. Я задышал быстро, тяжело и возненавидел себя за это.

В следующий раз. В следующий раз я первым ударю этого гада.

Хотя в глубине души знал, что это не так. Отец схватил меня за волосы, рывком откинул мою голову назад и ткнул ею в направлении Джерома.

— Сожалею, парень, но я настаиваю, чтобы ты прислушался ко мне. И немедленно. Видишь этого типа? Я вызвал его прямо из могилы. И могу вызвать еще — ровно столько, сколько мне нужно. Они будут сражаться за меня, Шейн, и не отступят. Время настало. Мы можем вернуть город себе и наконец, прекратить этот кошмар.

Скованные мышцы, в конце концов, расслабились, и я с хрипом втянул воздух. Папа выпустил мои волосы и отошел.

Он также всегда знал, когда нужно отступить.

— Твое мнение о том, как следует покончить с этим кошмаром… немного отличается… от моего, — хрипло дыша, произнес я. — В моем нет места зомби. — Я сглотнул и попытался унять сердцебиение. — Как ты делаешь это, папа? Как, черт побери, такое возможно — что он стоит здесь?

Плевать он хотел на мои вопросы. Естественно.

— Я пытаюсь объяснить тебе, что настало время прекратить болтать о войне и начать сражаться. Мы можем победить, можем уничтожить их всех. — Он помолчал, и блеском в его глазах мог бы гордиться любой фанатик с бомбой за пазухой. — Ты нужен мне, сын. Вместе мы сделаем это.

И он действительно так думал. Пусть в каком-то извращенном, болезненном смысле, но он нуждался во мне.

А я должен был использовать это.

— Для начала расскажи, как у тебя такое получается, — сказал я. — Мне надо знать, на что я соглашаюсь.

— Позже. — Отец сжал мое плечо. — Когда ты поверишь, что это необходимо. Пока тебе нужно знать лишь, что такое возможно, что я сделал это. Джером тому доказательство.

— Нет, папа. Расскажи мне как. Либо я в деле, либо нет. Больше никаких секретов.

Ни одно мое слово он не воспринял как ложь, потому что они и не были ложью. Я всегда говорю то, что он хочет услышать. Первое правило для того, кто растет в семье с жестоким отцом: ты соглашаешься, ты торгуешься, ты учишься предотвращать удары.

И у отца не хватало ума понять мою стратегию.

Тем не менее какой-то инстинкт явно предостерегал его: он посмотрел на меня, сощурив глаза и хмуро наморщив лоб.

— Хорошо, я расскажу тебе, — заговорил он, — но сначала ты должен доказать, что заслуживаешь доверия.

— Прекрасно. Объясни мне, что для этого нужно.

В переводе это означало: «Объясни мне, кого я должен ради этого избить». Пока я выражаю готовность сделать то, что ему хочется, он мне верит.

Я надеялся, что это окажется Джером.

— Кто был самым сильным изо всех, умерших за последние два года?

Я удивленно воззрился на него, не понимая, в чем тут хитрость.

— Джером?

— Кроме Джерома.

— Полагаю… наверно, Томми Варне. Томми умер не подростком, а лет тридцати с лишним, это был крупный, мерзкий, буйный мужик, которого старались избегать даже другие крупные, мерзкие, буйные мужики. Он погиб во время драки в баре, как я слышал. Его закололи ножом, подобравшись сзади, поскольку он свернул бы шею любому, кто попытался бы подойти спереди.

— Большой Том? Да, пожалуй. — Папа задумчиво кивнул. — Пусть будет так. Мы вернем к жизни его.

Большой Томми Барнс являлся последним человеком, которого я хотел бы вызвать из могилы. Он и живым-то был сущим говнюком, да еще и чокнутым вдобавок. И едва ли смерть смягчит его нрав.

Однако я кивнул.

— Покажи.

Папа снял кожаную куртку, а потом и рубашку. По контрасту с обожженной солнцем кожей рук, лица и шеи, грудь у него белая, как рыбье брюхо, и покрыта татуировками. Некоторые я помнил, но появились и новые.

Прямо над сердцем он недавно наколол наш семейный портрет.

Глядя на него, я на мгновенье забыл, что нужно дышать. В грубоватом наброске я, тем не менее, сразу узнал черты мамы и Алисы. Только увидев эти лица, я осознал, что почти забыл, как они выглядели.

Папа перевел взгляд на эту татуировку.

— Это чтобы напоминать себе.

Горло так пересохло, что я с трудом сглотнул.

— Да.

Мое лицо тоже было там. Цвета индиго, навек застывший в возрасте примерно лет шестнадцати, вытатуированный я выглядел стройнее и оптимистичнее. И увереннее.

Папа вытянул правую руку, и я понял, что на ней тоже появился новый рисунок. И он двигался.

Я невольно сделал шаг назад. На руке отца были густо расположены странные символы, выполненные обычными чернилами для этой цели. Но при этом они медленно вращались, перемещаясь под кожей вокруг руки, вроде того как вращается спираль ДНК.

— Господи, папа…

— Это мне сделали в Мексике, — объяснил он. — Там был старый жрец, он знал всякие штуки еще от ацтеков. Они умели поднимать из могилы мертвых при условии, что те умерли не больше двух лет назад и сохранились в приличном состоянии. Они использовали их как воинов для разных церемоний. — Папа согнул руку, и татуировки согнулись тоже. — Это нужно для того, чтобы воскрешать мертвецов.

Меня подташнивало и слегка знобило. Эти движущиеся штуки выходили за пределы моего понимания. Вот бы показать их Клер! Она, наверно, была бы очарована, взялась бы проводить исследования и выдвигать всякие теории.

Уж она поняла бы, что это такое.

Я с трудом сглотнул и спросил:

— А еще что нужно?

— Прежде чем рассказать дальше, — ответил он и снова надел рубашку, скрыв под ней портрет нашей семьи, — я должен получить доказательство, что ты к этому готов, Шейн. Что скажешь?

Я глотнул воздуха и наконец, конвульсивно кивнул.

«Тяни время, — сказал я себе. — Тяни время и думай, что можно сделать. Думай!»

Кроме того, чтобы просто отрубить отцу руку…

— Иди сюда, — продолжал он, направляясь в заднюю часть комнаты.

Там обнаружилась Дверь; он врезал в нее новый, прочный замок и сейчас открыл его ключом, который достал из кармана куртки.

Джером снова засмеялся этим своим смехом, от которого у меня мурашки бежали по коже.

— Это может тебя шокировать, — сказал папа. — Но поверь, есть серьезные основания так поступать.

Он распахнул дверь и включил верхний свет.

Это была камера без окон, и внутри, прикованный к полу внушительной серебряной цепью, находился вампир.

Не просто какой-нибудь там вампир. Это было бы слишком легко, с точки зрения отца.

Это был Майкл Гласе, мой лучший друг.

Майкл выглядел… абсолютно белым. Бледнее бледного. Я никогда не видел его таким. На руках ожоги, а в тех местах, где серебряная цепь касалась кожи, — большие рубцы. И еще порезы, из которых на пол медленно сочилась кровь.

Обычно голубые, сейчас его глаза горели ярко-красным пламенем, как у монстра, и в них не было ровно ничего человеческого.

Но голос его я узнал.

— Помоги… — прошептал он, и это по-прежнему был голос моего лучшего друга.

Я не мог ответить, вместо этого я попятился и захлопнул дверь.

Джером снова смеялся, я развернулся, схватил кресло и ударил его по лицу. С таким же успехом я мог бы на него дунуть. Он перехватил кресло, переломил толстое дерево и швырнул обломки в меня. Я пошатнулся и, наверно, упал бы, если бы не оперся рукой о стену.

— Хватит. Не смей прикасаться к моему сыну, — бросил отец.

Джером замер, словно врезавшись в кирпичную стену, но продолжал делать руками такие движения, словно пытался вырвать мне горло.

Я повернулся к отцу.

— Это мой друг!

— Нет, это вампир. Самый молодой из них. Самый слабый. Тот, кого практически никто из них не бросится спасать.

Мне хотелось завопить или врезать кому-нибудь. Внутри нарастало напряжение, руки дрожали.

— Что, черт побери, ты с ним делаешь?

Я не знал, что за человек стоит сейчас передо мной, — усталый байкер средних лет, в кожаной куртке, со всклокоченными седыми волосами, с землистым лицом, изборожденным морщинами, со шрамами и татуировками. Только глаза напоминали о моем отце, и то всего мгновенье.

— Этот вампир тебе не друг, Шейн. Уясни, наконец, — твой друг мертв, в точности как Джером, и память о нем не должна помешать тебе, сделать то, что ты обязан сделать. Развязав войну, мы убьем их всех. Всех, без исключения.

Когда-то мы с Майклом вместе играли у нас дома, папа бросал с нами мяч, качал на качелях, угощал, когда праздновали дни рождения.

Но больше это не имело для него никакого значения.

— Как? — Я стиснул челюсть, так что зубы лязгнули. Руки по-прежнему дрожали. — Как ты это делаешь? При чем тут он?

— Я пускаю ему кровь и сохраняю ее — в точности как они поступают с нами, людьми. Для колдовства нужны эти две вещи — татуировки и кровь вампира. Это просто тварь, Шейн, помни об этом.

Майкл не был тварью, во всяком случае, был не просто тварью. И на Джерома, которого папа вытащил из могилы, он совсем не походил. Но и Джером был не просто безмозглой смертоносной машиной. Безмозглые смертоносные машины не проводят свободное время, читая о приключениях Дороти и Тото. Они даже не знают, что оно у них есть — свободное время. И сейчас я видел в широко распахнутых желтоватых глазах Джерома страдание, ужас и гнев.

— Ты хочешь здесь оставаться? — спросил я его напрямик.

На какой-то миг Джером стал похож на мальчика — испуганного, сердитого, страдающего маленького мальчика.

— Нет, — ответил он. — Это причиняет боль.

Будь моя воля, я бы не позволил делать с ними это — ни с Майклом, ни с Джеромом.

— Не пытайся смягчить меня, Шейн. Я сделал то, что надлежало, — заявил отец. — Ты всегда был слабаком, но я надеялся, что ты возмужал.

В прошлом подобные слова могли бы толкнуть меня на драку, чтобы доказать свое мужество, — с Джеромом, например. Или с им самим. Но теперь я только повернулся к нему и сказал:

— Я реально был бы слабаком, если бы купился на все это дерьмо, папа. — Я вскинул руки, сжал их в кулаки, снова разжал и уронил. — Мне нет нужды что-либо тебе доказывать. Больше нет.

Выйдя через переднюю дверь, я зашагал к запыленному черному автомобилю, открыл багажник и достал оттуда лом.

Папа наблюдал с порога, преграждая мне путь в дом.

— Какого черта ты делаешь?

— Останавливаю тебя.

Я поднимался по ступенькам, когда он ударил меня. Но на этот раз я был готов и угадал грядущий удар еще даже до того, как мысленный импульс достиг его кулака. Поэтому я уклонился, схватил отца за руку и ткнул лицом в стену.

— Спокойно! — Я удерживал его в таком положении, словно пришпиленного к доске жука, пока не почувствовал, что он обмяк. — Все кончилось, папа. Совсем. Не вынуждай меня причинить тебе вред потому что, видит бог, я очень хочу этого.

Мне следовало бы знать, что он так просто не сдастся.

Едва я отпустил его, как он изогнулся и врезал локтем в заживающую рану на животе, заставив меня отступить. Зная все его приемчики, я не дал ему возможности подцепить мои ноги и свалить меня.

— Джером! — завопил папа. — Останови моего…

Он хотел сказать «сына», но я не мог позволить ему включить в игру Джерома, иначе она закончилась бы, едва успев начаться.

Поэтому я с силой ударил коварного родителя по лицу, собрав воедино всю свою силу и ярость, всю обиду, накопленную за много лет, всю горечь.

И страх. Каждая клеточка тела завибрировала, руку пронзила красная вспышка боли, ободранные костяшки пальцев заныли. Папа рухнул на пол, закатив глаза. Мгновенье я стоял над ним, чувствуя внутри странный холод и пустоту, а потом увидел, как его веки затрепетали.

Вряд ли он отключился надолго. Я быстро пересек комнату, пройдя мимо Джерома, по-прежнему замершего на месте, и открыл дверь камеры.

— Майкл?

Я склонился над ним. Мой друг тряхнул головой, откидывая золотистые волосы с белого как мел лица и глядя на меня мрачным, голодным взглядом.

Вытянув руку, я показал ему браслет на запястье.

— Пообещай мне, парень. Я вытащу тебя отсюда, но никаких укусов. Я люблю тебя, но это… Нет.

Майкл хрипло рассмеялся.

— Я тоже люблю тебя, брат. Вытащи меня к чертям отсюда.

Пришлось поработать ломом, чтобы вырвать болты, которыми крепилась цепь. Как я и предполагал, папа был слишком умен, чтобы делать цепи из чистого серебра, — тогда они вышли бы чересчур легкие и их можно было бы без труда порвать. Эти были посеребренные — для Майкла достаточно, но для вампиров постарше — нет.

Мне пришлось выдернуть только первые два болта, будучи вампиром, Майкл обладал достаточной силой, чтобы вырвать из пола остальные.

Пытаясь помочь ему подняться, я наклонился, и его глаза вспыхнули красным. Не успел я сообразить, что происходит, как он обхватил меня рукой за горло и швырнул спиной на пол. Острые ногти вонзились мне в кожу, а его взгляд застыл на порезе у меня на лбу.

— Никаких укусов, — повторил я еле слышно. — Мы же договорились.

— Договорились, — ответил Майкл, словно издалека, может, с Марса. Его глаза светились, как огни маяка, и я чувствовал, что каждая мышца в его теле дрожит. — Советую обработать этот порез. Он плохо выглядит.

Он отпустил меня и направился к двери. Видно было, что у него сейчас вполовину меньше сил, чем обычно у вампира. Папа запретил Джерому нападать на меня, но на Майкла запрет не распространялся, однако это был бы нечестный бой.

— Майкл, — заговорил я, занимая позицию рядом с ним, спиной к стене. — Идем вместе, прямо к окну. Ты выбираешься наружу, но не ждешь меня. Солнце наверняка уже село, так что ты сможешь добраться до машины. — Я намотал на руку кусок серебряной цепи. — И не затевай никаких споров.

Он посмотрел на меня с таким видом, словно хотел сказать: «Шутишь?» — но кивнул.

Вместе мы быстрым шагом двинулись через комнату. Джером подался к нам, но я преградил ему дорогу и прямо с плеча врезал в зубы, посеребренная цепь усилила удар.

Я хотел лишь оттолкнуть его, но Джером взвыл, пошатнулся и вытянул руки, не подпуская меня к себе. Будто внезапно время пошло вспять и мы снова оказались в младших классах средней школы: он — самый известный школьный забияка, а я, в конце концов, достаточно выросший и накачавший мышцы, чтобы оказать ему достойное сопротивление. Сейчас Джером сделал тот же самый девчоночий жест, как и в первый раз, когда я дал ему сдачи.

Это сбило меня с толку.

Выпущенная из дальнего утла комнаты арбалетная стрела со свистом пролетела над самой моей головой и завибрировала, вонзившись в деревянную стену.

— Ни с места! — хрипло приказал папа.

Он стоял на коленях, но был очень, очень зол. И уже перезарядил арбалет, так что следующий выстрел не был бы предупреждающим.

— Вылезай! — закричал я Майклу.

И если до сих пор он думал, что это очередная реконструкция перестрелки в О. К. Коррале, то, в конце концов, до него дошло. Вместе с градом осколков он выпрыгнул из ближайшего окна и бросился бежать. Я был прав, солнце село или почти село, так что не могло причинить ему серьезного вреда.

Домчавшись до машины, он открыл дверцу со стороны водителя, забрался внутрь и включил двигатель.

— Шейн! Давай!

— Секундочку! — прокричал я в ответ. Я смотрел на отца, на его движущуюся татуировку. Арбалет был нацелен прямо мне в грудь. Одной рукой я вращал лом, другой серебряную цепь. — Ну, твой ход, папа. Что теперь? Ты хочешь, чтобы я сцепился с мертвым Джеромом? Это сделает тебя счастливым?

Но папа смотрел не на меня, а на Джерома, съежившегося в углу. Я причинил ему серьезный вред — то ли силой удара, то ли серебром. Половина лица выглядела обожженной и словно бы разлагалась на глазах, а мертвец захлебывался рыданиями.

Отец одарил его взглядом, который я столько раз ловил на себе, что не мог не узнать. Обманутые надежды — вот что он выражал.

— Мой сын, — с отвращением произнес отец. — Ты губишь все.

— Полагаю, Джером больше твой сын, чем я.

Ровным шагом я направился к двери, не желая доставить ему удовольствие зрелищем моего бегства.

Я знал, что в его руках заряженный арбалет.

Я знал, что он целится мне в спину.

Спусковой крючок щелкнул, стрела со свистом рассекла воздух. Испугаться у меня не хватило времени, я лишь — как и отец — испытал горечь обманутых надежд.

Вот только стрела не вонзилась в меня. И не потому, что отец промахнулся. Уже в двери я повернулся и увидел, что он вогнал стрелу с серебряным наконечником в череп Джерома. Тот без единого звука сполз на пол. Теперь уже окончательно мертвый. Слава богу.

Книга «Волшебник из страны Оз» упала обложкой вниз и теперь лежала рядом с его рукой.

— Сын. — Отец отложил арбалет в сторону. — Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен. На самом деле.

Я покачал головой.

— Эта штука… она продержится еще несколько дней, — продолжал он. — Татуировка. Она уже исчезает. Время истекает, Шейн. Мы должны действовать немедленно.

— Ну, значит, тебе не повезло.

Он снова схватил арбалет.

Я метнулся вправо, в прихожую, перепрыгнул обломки кушетки и приземлился на растрескавшемся, неровном полу кухни. Там пахло грязью и химикатами, на стойке виднелся аквариум, полный мутной жидкости, а рядом с ним автомобильный аккумулятор — что-то вроде набора для серебрения цепей в домашних условиях.

Еще здесь имелся холодильник, допотопный, годов пятидесятых, грохочущий и гудящий.

Я открыл его.

Папа собирал кровь Майкла в бутылки — старые, грязные молочные бутылки, которые выуживал из груды мусора в углу. Я схватил все пять бутылок и одну за другой начал швырять в окно, целясь в большой валун рядом с деревом.

Бах! Бах! Бах! Бах…

— Прекрати! — со злостью крикнул пала. Боковым зрением я отметил, что он стоит в двери, целясь в меня из арбалета. — Я убью тебя, Шейн! Клянусь, я сделаю это.

— Правда? Хорошо, что ты успел вытатуировать меня на груди вместе с остальными умершими членами нашей семьи.

Я закинул руку для очередного броска.

— Я могу вернуть к жизни твою мать! — выпалил папа. — Может, даже твою сестру. Не делай этого.

О господи! В глазах у меня на мгновенье потемнело.

— Бросив эту бутылку, — теперь он почти шептал, — ты лишишь их последнего шанса вернуться к жизни.

Мне вспомнился Джером — его обвисшие мышцы, шероховатая кожа, страдание и ужас в глазах.

«Ты хочешь оставаться здесь?» — спросил его я. «Нет. Это причиняет боль», — ответил он.

Я метнул последнюю бутылку с кровью Майкла, она попала точно в цель и разбилась, обдав валун красными брызгами.

Может, он и в самом деле собирался убить меня. Но, вслушиваясь, я так и не дождался щелчка пускового крючка.

— Я сражаюсь за благо человечества, — провозгласил он.

Это был его последний, самый веский аргумент, прежде он всегда на меня действовал. Повернувшись, я посмотрел папе прямо в лицо.

— Думаю, в тебе уже ничего человеческого не сталось.

Я прошел мимо него, и он не остановил меня.

Майкл вел машину как сумасшедший, и мы мчались к выезду на автостраду, вздымая клубы пыли, наверно, в милю высотой. Он снова и снова спрашивал меня, как я себя чувствую, но я не отвечал, а просто глядел в окно на яркий закат одинокий полуразвалившийся дом, исчезающий вдали.

Мы пролетели мимо указателя, обозначающего границу города Морганвилля, и тут один из прячущихся в засаде полицейских автомобилей преградил нам путь. Майкл сбросил скорость, остановил машину и выключил двигатель. Порыв пустынного ветра сотряс автомобиль.

— Шейн!

— Да?

— Он опасен.

— Знаю.

— Я не могу просто спустить это на тормозах. Ты же видел…

— Видел, — подтвердил я. — Знаю.

«Однако он по-прежнему мой отец, — захныкал маленький, испуганный малыш внутри меня. — Он все, что у меня осталось».

— И что ты хочешь, чтобы я им сказал?

Глаза Майкла снова стали голубыми, но он все еще был бледен, словно призрак. Я ведь вылил на землю всю его кровь. При виде ожогов на запястьях и ладонях друга у меня сводило живот.

— Скажи им правду, — ответил я. Если вампиры Морганвилля схватят моего отца прежде, чем он уберется отсюда к черту, он умрет ужасной смертью, которую, видит бог, скорее всего, заслужил. — Просто дай ему пять минут, Майкл. Всего пять минут.

Друг пристально смотрел на меня, и я не мог сказать, что творится у него в голове. Я знал его большую часть своей жизни, однако в это затянувшееся мгновенье он казался мне практически таким же незнакомцем, как и отец.

Коп в форме подошел к окну со стороны водителя и постучал. Майкл опустил стекло. Полицейский не ожидал, что за рулем окажется вампир; я буквально видел, как он спешно мысленно редактирует резкие слова, которые собирался произнести.

— Слегка превышаете скорость, сэр, — в конце концов, пробормотал он. — Что-то произошло?

Майкл посмотрел на ожоги на своих запястьях, на порезына предплечьях.

— Да. Мне требуется срочная медицинская помощь.

И рухнул вперед, на рулевое колесо. Коп вскрикнул и включил рацию. Я потянулся к Майклу и помог ему откинуться на спинку сиденья. Не открывая глаз, он пробормотал:

— Ты хотел пять минут.

— Я не рассчитывал на помощь лучшего актера вспомогательного состава! — прошептал я в ответ.

На протяжении пяти минут Майкл талантливо разыгрывал сценку «вампир в коме», а потом якобы очнулся и заверил копа, а также прибывших на машине «скорой помощи» медиков, что с ним уже все в порядке.

После чего рассказал им о моем папе. В заброшенном доме обнаружился Джером — мертвый больше, чем когда бы то ни было, со стрелой с серебряным наконечником в голове. Рядом с ним лежала книга «Волшебник из страны Оз».

И никаких признаков Фрэнка Коллинза. Позже той же ночью, около полуночи, мы с Майклом сидели на ступеньках нашего дома. Я приканчивал бутылку запрещенного пива, он с жадностью допивал шестую бутылку крови, чего я изо всех сил не замечал. Одной рукой он обнимал Еву, которая весь вечер безостановочно, с пулеметной скоростью обстреливала нас вопросами, но, в конце концов, иссякла, успокоилась и сонно привалилась к Майклу.

Ну, она иссякла еще не совсем.

— Послушай! — Она посмотрела на Майкла большими глазами, густо подведенными черным. — Серьезно! Как это можно возвращать к жизни мертвых парней с помощью вампирской крови? Что-то не стыкуется.

Майкл чуть ни подавился своим напитком.

— Вампирской крови? Черт, Ева!

Ее улыбка угасла.

— Если бы я не смеялась, то вопила бы.

— Понимаю. — Он обнял ее. — Но все кончилось.

Рядом со мной тихо сидела Клер. Она ничего не пила — мы бы и не позволили, ведь ей всего шестнадцать — и почти все время молчала. На меня она не смотрела — ее взгляд был устремлен в ночь.

— Он вернется, — в конце концов сказала она. — Твой папа не из тех, кто сдается, правда?

Мы с Майклом обменялись взглядами.

— Да, — ответил я. — Скорее всего, да. Однако пройдет много времени, прежде чем он снова будет готов действовать. Он рассчитывал на мою помощь, чтобы развязать свою войну, но попытка валилась, а его время, как он сам сказал, подходит к концу. Ему придется разработать совсем новый план.

Клер вздохнула и взяла меня под руку.

— Он его придумает.

— Ему придется делать это без меня. Я поцеловал волосы на ее мягкой, теплой макушке.

— Я рада, — сказала она. — Ты заслуживаешь чего-то получше.

— Информационное сообщение, — ответил я. — У меня уже имеется кое-что получше. Прямо здесь и сейчас.

Мы с Майклом чокнулись и выпили за то, что будем жить.

И неважно, как долго.