Хромой пеликан [Александр Александрович Аннин] (fb2) читать постранично

Александр Аннин Хромой пеликан

Пролог

В баре было шумно и накурено, сизый косматый дым нежно обвивал зеркальный шар, медленно вращавшийся под потолком.

Они, как обычно, играли здесь в покер под водочку. По маленькой играли.

Бывший атташе советского посольства во Франции Валентин Николаевич Мокеев с трепетом, листик за листиком, открывал полученный «стос». Он поднес ладонь к самым глазам, и теперь по миллиметру сдвигал пластиковые карты, обнажая лишь маркировку в левом верхнем углу.

Трое других игроков, сидевших за столиком, уже оценили свой расклад и теперь выжидающе смотрели на Мокеева. Самый молодой при этом то и дело переводил нетерпеливый взгляд на литровую бутылку водки – по договоренности, наливать разрешалось только после очередного круга.

– Ну и стос! – досадливо скривился Валентин Николаевич.

Партнеры не придали никакого значения недовольному восклицанию бывшего дипломата:

Мокеев произносил эти ритуальные слова после каждой сдачи. Независимо от того, сильную карту получил или слабую.

На сей раз Мокеев не кривил душой. Две семерки, тройка, десятка, король. Жидковато для предстоящей рубки с тремя противниками. У какого-нибудь хмыря обязательно сложится или фульгент, или стрит. Вот если играть в покер один на один, тогда и с такой картой появляется шанс на успех.

– Прикупайте, Валентин Николаевич, – поощрительно кивнул Мокееву директор местного зоопарка Пряслов. – Или вы пас?

Экс-атташе небрежно сбросил три карты, оставив две семерки. «Семь – хорошее число, счастливое, – подогревал себя Мокеев. – Чувствую, сейчас…»

В противоположном углу бара завязалось выяснение отношений: двое приличных на вид посетителей с грохотом опрокинули свои стулья и теперь стояли лицом к лицу, намертво схватив друг друга за воротники рубашек. К ним уже спешил мускулистый официант.

Мокеев снял с толстой колоды три листика, снова принялся медленно их натягивать, всякий раз обмирая, когда в левом верхнем углу показывался черный или красный символ. Есть!

Сердце Владимира Николаевича сладостно заколотилось. Еще одна! Три семерки – вожделенное, счастливое для игрока число. Скорее, правда, когда речь идет об «одноруких бандитах» или рубке в «очко», а не о покере.

И все-таки это знак свыше. Его нельзя игнорировать, иначе сегодня вообще не повезет. И потому со своими семерками Мокеев будет сражаться до конца – то есть пока хватит денег. А надо, так и в долг можно сыграть.

Бывший дипломат мысленно перекрестился и тут же вспомнил о сыне. «Ах, если бы Генка молился за меня, за мою удачу! Без нее даже самый талантливый игрок обречен на провал. Но не станет Генка молиться, ведь картежников Церковь испокон веков осуждает».

Мокеев зорко следил за партнерами. Молодой аспирант областного университета Рябинин ожесточенно сменил все пять листов, а толстый, страдающий одышкой детский шахматный тренер по прозвищу Яба прикупил одну карту. Дымил наставник будущих Каспаровых немилосердно, отчего и говорил сиплым, простуженным басом. Собственно, больше ничего мужского в Ябе не усматривалось: жидкие длинные пряди белесых волос, мощные жировые складки на груди и талии, рыхлое, бледное лицо придавали облику тренера что-то женоподобное. В общем, какое-то бесполое, бесцветное существо.

– Ваше слово, Валентин Николаевич, – бесцветным голосом произнес Пряслов.

– Так вы же еще не прикупали, Борис Ильич, – сощурился аспирант Рябинин.

– Я при своих, – чуть раздраженно бросил директор зоопарка. – Могли бы и не привлекать к этому всеобщее внимание!

«Значит, блефует, – удовлетворенно подумал Мокеев. – Слишком нарочито дает понять, что у него играют все пять листов».

– Сотня, – сказал экс-атташе, весело блестя глазами на Пряслова.

Блефовать мы тоже обучены, любезный Борис Ильич…

– Я бы пободался, конечно, – затянул свою извечную песню Яба. – Но лучше в другой раз.

Как говорится, кто умеет ждать, тот получает все.

И грязно выругался. Матерился тренер через два слова на третье – видимо, таким незатейливым способом Яба рассчитывал придать себе мужское достоинство. При этом он так часто говорил «Я бы…», что из-за этой своей привычки и получил столь неблагозвучное прозвище.

Аспирант медлил, теребя нижнюю губу.

– Отвечаю, – наконец сказал он и кинул мятую купюру на середину стола.

Все смотрели на Пряслова.

– Сто и пятьсот сверху, – жестко провозгласил Борис Ильич, и две купюры аккуратно легли в банк.

«Точно блефует! – торжествовал Мокеев. – Хочет ошеломить таким резвым стартом».

Аспирант «отвалился». Понятно, в кармане – вошь на аркане. Финансы поют романсы…

Теперь бывший атташе и директор зоопарка сражались один на один.

– Еще пятьсот.

– Тысяча.

За соседним столом оживленно щебетали трое финнов. Они пили «Хейнекен» из высоких банок. Туристы? Или приехали на авиационный завод? Шут их разберет. Впрочем, последний