А у нас на Земле (рассказ) [Георгий Иосифович Гуревич] (fb2) читать постранично

Книга 218095 устарела и заменена на исправленную

- А у нас на Земле (рассказ) 1.27 Мб, 35с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Георгий Иосифович Гуревич

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

А У НАС НА ЗЕМЛЕ

ПРОЛОГ

Человек закрыл глаза, открыл глаза... и не поверил своим глазам.

А где космический корабль, где рубка, где каюты, склады, двигатель, машинное отделение? Где капитан, где товарищи: инженер, биолог, физик? Никого! Ничего! Кресло, половина пульта, кусок стены, срезанный наис­кось.

И глобус над головой, и пустота, и звездочки, утоп­ленные в черную смолу.

Шины снашиваются в дороге, машины в работе, лучи преломляются, отражаются, поглощаются или гаснут в пространстве или же в надпространстве, если лучи над-пространственные. Ни аппаратура, ни экипаж помочь тут не могут. Вообще людей в надпространстве нет и ап­паратов нет. Есть только депеши, как бы аккредитив на получателя в чужом мире.

И если аккредитив надорвался, в чужой мир прибы­вает не вся депеша, кусок или уголок: кресло и человек в нем. Хорошо еще, что целый человек, могла быть и по­ловина.

Человек не поверил своим глазам, протер глаза. Ни­кого, ничего. Человек пришел в ужас, побледнел, вспом­нив товарищей. Только сию секунду были рядом, улы­бались, подмигивали из своих скафандров, шутили, под­бадривая. Исчезли, преломились или рассеялись, вечная память! Впрочем, и его положение не лучше. Ненамного лучше. Получил кратковременную отсрочку. Жив, пока скафандр цел, пока не исчерпан воздух в скафандре. Но в физическом пространстве физические предметы не мо­гут висеть неподвижно. Если кресло несет мимо плане­ты— он задохнется через сутки, когда кончится кислород в скафандре. Если же кресло падает на планету, он сго­рит через несколько минут, как метеориты сгорают. Па­дает или проносится? В обоих случаях надо тормозить. Поискал кнопки на ручках кресла, нажал обе. Ни шума, ни света, но полпульта и кусок стены дернулись, отошли вперед, значит, ракетницы действуют. В каком направ­лении замедление, в каком ускорение? Ага, стена крас­неет. Видимо, накаляется, входя в атмосферу. Тормоз, тормоз, тормоз! Тормози, если хочешь жить! Обломки оплавляются, огненные брызги несутся мимо. Кажется, кресло накаляется тоже. Выдержит ли скафандр? Несет вниз головой, несет боком, не поймешь куда. Фу, жарко!

Кажется, и от кресла пошли огненные брызги. Тормози, тормози, пока тормоза не расплавились. Не пора ли вы­бросить парашют? Опасно, как бы стропы не перегорели. Приборов нет, высота неясна, все наугад, все по чутью. Но обломки уже превратились в огненные кометы, а человек в кресле жив... пока. Глобус раздался, сквозь завитки циклонов проглядывают пятна, желтоватые, голубоватые, серые, синие. Не моря ли, не леса ли? Видимо, и жизнь есть в этом мире. Только сам жив ли будешь? Ну, голубчик парашют, на тебя вся надежда! Эх, пан или пропал?

 

НИТКА

Да или нет, да или нет? Решать надо, и решиться окончательно. И так хочется крикнуть: «Нет, нет, нет, нет же!» Или отстаивать «да»? «Да» нужнее, «да» просто необходимо. Спорят между собой «хочется» и «необхо­димо», а я сижу сложа руки, не ведаю, кто победит.

На Земле так не было. С раннего детства не спорили у меня «хочу» и «надо». Маленьким надо кушать как следует, чтобы вырасти; я ел кашу без разговоров, без уговоров: ложку за папу, за маму, за бабушку. Малень­ким надо освоиться в мире взрослых, все узнать, всему выучиться. Я охотно осматривал мир взрослых, гуляя или на экранах. Учился ходить, потом бегать и прыгать, выучился читать и книжки читал с охотой. Мне все бы­ло интересно. И я не сопротивлялся, когда мне говори­ли: «Отложи книжку, пойдем к зверям». Или же: «До­вольно гулять, сядь за книжку». И не ворчал, когда в школе физику сменяла литература, а литературу физ­культура. С удовольствием плавал в соленых волнах, скользил по атласной лыжне под елками, нагруженны­ми снегом, и с удовольствием ломал голову над задача­ми на построение.

А хороши наши леса в морозный день, когда небо си­нее и снега синие и блестят, словно осыпанные толченым стеклом. Впрочем, я отвлекся. Надо экономить время и нитку. Это последняя нитка у меня. И кажется, время последнее.

Короче: все было просто и ясно для меня на Земле. Помню, в выпускном классе, когда юношей одолевают всемирно-исторические проблемы, сосед мой по парте задал вопрос: «А для чего живут на свете люди?» Уж не помню, что отвечал наш милейший, несколько огоро­шенный воспитатель. Что-то он толковал длинно и про­тиворечиво. Я не понял и не запомнил. Но тут же встал и спросил: «Нельзя ли просто так жить?»

Потому что сам я жил просто, жил, как родители жи­ли, и не хотел жить иначе. Отец мой искал минералы, трудился на Земле и на Венере, мать трудилась в дет­ском саду: она очень любила малышей. В школе труди­лись учителя, трудились все соседи, все жители нашего города. Иначе и нельзя было жить. И я сам собирался трудиться, для этого надо было кончить школу и выбрать специальность. И колебался я недолго, потому что склон­ности у меня определились еще в школе. Математику