Одиноко растущая женщина [Ясутака Цуцуи] (fb2) читать постранично

Ясутака Цуцуи ОДИНОКО РАСТУЩАЯ ЖЕНЩИНА

Деревья из семян недовольства прорастали no всему городу.

Просидев всю ночь, я все же закончил небольшой рассказик. Так, обычная развлекательная штучка.

В наше время никому не нужны рассказы, пробуждающие сомнения или размышления. И ничего тут не поделаешь. Так я успокаивал себя, когда собирал страницы рукописи и засовывал их в конверт.

О том, способен ли я написать серьезный, глубокий рассказ, я старался не думать, иначе мне бы захотелось попробовать.

Я надел деревянные башмаки и вышел из дома с конвертом в руке. Утреннее солнце ослепило меня. До приезда первой почтовой машины еще оставалось время, и я решил пойти в парк. Собственно парком это и не назовешь — клочок зелени среди нагромождения жилых домов. Ho с утра здесь не бывает детей и стоит полная тишина, именно поэтому я и выбираю парк для своего утреннего моциона. Сейчас и эти несколько деревьев можно считать большой редкостью в огромном пыльном городе.

Надо было захватить с собой кусок хлеба, подумал я. Мой любимый собакосаженец находится рядом с парковой скамьей. Такой симпатичный, с темно-желтой шерстью.

Машина с жидким удобрением как раз отъезжала от парка, когда я подходил к скамейке. В воздухе еще пахло хлором, а земля была влажной. На скамейке сидел пожилой джентльмен — завсегдатай парка — и кормил собакосаженца чем-то вроде пельменей. У собакосаженцев обычно прекрасный аппетит. Может быть, удобрение не всегда приходится им по вкусу? Во всяком случае они едят почти все, что им дают.

— Вы ему что-то принесли? Сегодня я забыл прихватить с собой хлеба, — сказал я, обращаясь к пожилому мужчине.

Он мягко улыбнулся.

— А вам он тоже нравится?

— Да, — ответил я, усаживаясь рядом с ним. — Он очень похож на мою прежнюю собаку.

Собакосаженец посмотрел на меня большими карими глазами и завилял хвостом.

— Вообще-то, у меня у самого была такая же собака, — сказал мужчина, поглаживая собакосаженца по холке. — В три года сделали саженцем. Вы не видели ее? Она растет между галантерейным и спортивным магазинами.

— Как же, знаю, — кивнул я. — Значит, это была ваша собака?

— Да, это был наш любимчик. Его звали Хачи. Сейчас он уже совсем вегетировался. Стал красивым собакодеревом. А где растет ваша собака?

— Мою собаку звали Буф, — ответил я. — Когда ему было четыре года, его посадили у входа на кладбище. Бедняжка, он умер сразу же после этого. Дело в том, что туда редко заезжают машины с удобрениями, а я тоже не мог ездить так далеко. Ведь его нужно было кормить каждый день. А может, они неправильно его посадили. Он умер так и не став деревом.

— Значит, его убрали оттуда?

— Нет. К счастью, его не тронули: в том месте на запах никто не обращает внимания. В общем, он там остался и высох, превратившись в скелетостолбик. Я слышал, что его использовали по анатомии в ближайшей школе.

— Прекрасно.

Пожилой джентльмен погладил по голове собакосаженца.

— Интересно, как звали этого пса раньше? — спросил он меня.

— Собакосаженцы не должны носить прежние клички. Странный закон, да?

Мужчина посмотрел на меня, потом спокойно произнес:

— Закон, относящийся к людям, они применили к собакам, поэтому собакосаженцы и не имеют кличек. — Он почесал собаку за ухом. — И новые имена ему нельзя давать. Это, наверное, потому, что у растений не бывает личных имен.

Ну конечно же, подумал я.

Мужчина взглянул на мой конверт с надписью «Рукопись вложена» и спросил:

— Извините, вы писатель?

Я несколько смутился.

— М-м… да… Так, кропаю понемножку пустяковые вещицы.

Мужчина пристально на меня посмотрел и подавил усмешку.

— Я тоже когда-то писал рассказики. Сколько же времени утекло с тех пор, как я бросил писать? Кажется прошла целая вечность.

Во время беседы я приглядывался к его лицу. Когда он замолк, лицо его стало неподвижным и мне показалось, что я уже где-то видел этого человека. Я хотел было спросить его имя, но в последний момент не решился.

— В нынешнее время трудно писать, — сказал он вдруг.

Я опустил глаза. Мне стало стыдно за то, что меня по-прежнему тянуло к писательскому ремеслу.

Увидев мое смущение, мужчина торопливо извинился:

— Это прозвучало резко. Но я говорил не о вас, a о себе.

— Нет, — сказал я и, быстро оглядевшись, добавил: — Я не могу бросить писать, потому что у меня не хватает для этого смелости. Перестать писать! Это значит сделать вызов обществу.

Мужчина погладил собаку по голове. После долгой паузы он снова заговорил:

— Да, трудно — взять и бросить писать. Если уж говорить напрямик, наверное, было бы гораздо лучше, если бы я смело продолжил писать критические книги и меня бы арестовали. Так мне иногда кажется. Но я был просто дилетантом, не знавшим нужды и мечтавшим о гармоничном мире. Я слишком любил себя и боялся быть публично осмеянным. Поэтому просто взял и бросил писать. Печальная