Деревянная грамота [Далия Мейеровна Трускиновская] (fb2) читать постранично

Трускиновская Далия Деревянная грамота

Далия Трускиновская

Деревянная грамота

Часть первая

Масленица была уж не за горами!

Стенька неторопливо шел по торгу, по некрутому горбу Красной площади, от родного Земского приказа к Василию Блаженному, но не прямо, а углами, норовя пройти все торговые ряды. Вот уж где он чувствовал себя как дома! Ему нравился лихой, разухабистый шум, сплавленный из выкриков и прибауток торгового люда, из громкой, но беззлобной ругани покупателей, из всяких стуков и скрипов, и этот шум был такой пестроты, что в ушах рябило.

А лица! Из-под надвинутых на брови меховых шапок и шапочек, со сверкающими глазами, с пылающими щеками, с веселыми громогласными ртами! Вот где восторгу-то - идти сквозь такую толпу, ловя взгляды молодых баб, приветствуя знакомых мужиков, наслаждаясь этим суматошным миром, без вина пьянящим, и за такое блаженство еще и денежки получать! ..

Земский ярыжка Аксентьев шел по торгу хозяином. Все видели его толстую дубинку. Огреет вора - долго вор помнить будет. Все слышали его звонкий голос. Особенно женкам и девкам сладко было оглянуться на статного молодца...

Опытным ухом Стенька уловил шум драки и поспешил, распихивая толпу, прекращать безобразие.

- А ну, наддай! А ну, еще! - подзуживали зрители, которых для такого случая всегда набиралось довольно. - Ого, дядя! Здоров! Ты к Масленице подкормись-то! На Москве-реке биться будешь!

Стенька несильно двинул крикуна положенной по чину дубинкой, сшиб в сторону и занял его место.

На пятачке меж рундуками два мужика как могли отчаянно тузили друг друга, но толстые тулупы сковывали движения, гасили удары - и драка, начатая вполне достойно, обратилась в тупую возню. Это радовало зрителей почище представления скоморохов, и даже торговцы, прикрывавшие товар руками, искренне веселились.

- Стоять! - гаркнул Стенька, замахиваясь сразу на обоих дубинкой. Р-р-разойдись, сволочи! Кто велел на торгу буянить? Сейчас вон в приказ сведу!

- А сведи! - выкрикнул один из драчливых мужиков. - Только чтобы обоих! Пусть там разбираются - кто прав, кто виноват! Я батогов не боюсь!

- И я не боюсь! - встрял второй. - Веди нас в приказ! Уж я-то на него, на сучьего сына, челобитную подам!

- Это я на тебя подам! Государю в ноги брошусь!

И они опять полезли друг на дружку, оба здоровенные, в заиндевевших бородах одной длины, в похожих шапках - как есть близнецы!

- Тихо вы, тихо! Не то стрелецкий караул позову - он вам бока-то обломает! Пошли в приказ!

С немалым трудом Стенька довел их - все порывались вступить в новый бой, ругаясь хотя и матерно, однако уныло. Стенька знавал мастеров-матерщинников, которые не просто загибали, а складно и ладно, не хуже скоморохов, считавшихся знатоками этого дела. А ругань пойманных им мужиков была так же тупа и несуразна, как их драка.

В Земском приказе обоих поставили перед свободным на ту минуту подьячим Колесниковым.

- Кто таковы, сказывайте! - велел он, выложив перед собой чистый лист.

- Служилый человек Ивашка Шепоткин, - представился один.

- Торговый человек из Суздали Никишка Ревякин.

- Ну и какого же черта на торгу сцепились?

Сказал он это так, что драчуны ощутили себя малыми детишками, что досаждают взрослым нелепой возней и визгом.

- Мы по-честному, - буркнул Ивашка. - В бороду не вцеплялись, по срамному месту не били. Мы - на кулаках!

- Ах, вы, стало быть, кулачные бойцы? - с издевкой спросил Колесников. Торг с Москвой-рекой спутали? Или в календаре заблудились? Масленица еще не настала!

- Да нет же! - прямо-таки застонал служилый человек Ивашка Шепоткин. Меня, сироту, обидели!

И рухнул здоровенный сирота на колени, задрав при этом бороду и с нечеловеческой надеждой заглядывая в глаза Колесникову.

- Сказывай! - велел подьячий.

- Да этот сирота сам кого хошь обидит! - возмутился торговый человек из Суздали Никишка Ревякин и тут же схлопотал от Стеньки по шее.

- Не галдите вы там! - подал голос от своего края стола Деревнин. Сказку отбирать мешаете!

Он вполголоса совещался с низко к нему нагнувшимся попом и время от времени что-то записывал.

- Вот этот стервец жену мою продал! - Ивашка снизу ткнул перстом в Никишку.

- Ну, сказывай, - Колесников изготовился писать.

- Поехал я по государеву делу в Касимов и чаял там пробыть с полгода, не вдаваясь в подробности, доложил Ивашка. - А денег на дорогу не было, прожился, и там мне бы деньги понадобились. А он, страдник, вор, из Суздали своей приехал, а своего двора на Москве у него нет! И мы сговорились - я ему женишку свою, Марфицу, за пятнадцать рублей заложил!

- За пятнадцать рублей, - повторил подьячий, записывая. - Не продешевил?

Ивашка, которому было не до шуток, уставился на подьячего с глубоким непониманием.

- Ты сказывай, сказывай! - напомнил ему Стенька. - Мы тут с тобой до ночи возиться не станем.

- Женишку свою Марфицу заложил, и пятнадцать рублей с него получил, и в Касимов поехал, а он с Марфицей жить остался...

- Ты откуда такой вылез? - напустился на него