На все четыре стороны [Пеэт Валлак] (fb2) читать постранично

1

Низкий соснячок по обеим сторонам дороги сменился густым лесом; стволы деревьев скрыли запоздалого ездока. На телеге, невидимый в кромешной тьме позднего осеннего вечера, полулежал человек. Он вымок до нитки и с головой завернулся не то в одеяло, не то в тележное рядно, тщетно пытаясь укрыться от ненастья. Лошадь никто не понукал, и, предоставленная самой себе, она тащила воз по сосновым корневищам, что тянулись через дорогу. Когда чащоба осталась позади и между деревьями пробился слабый свет с хуторов, лежавших за лесом, дорога спустилась в низину, где после недельных обложных дождей стояла глубокая вода. Лошадь, зайдя в неё по колено, боязливо всхрапнула и остановилась.

С телеги послышался хриплый голос проснувшегося ездока:

— Ну, чего там?

Он сел, задёргал вожжами, замахал кнутом. Лошадь осторожно и очень медленно побрела дальше, расплёскивая ледяную воду. Выбравшись на опушку, она снова встала, и теперь уже ни кнут, ни понуканье не могли сдвинуть её с места. Ездок вынул из кармана электрический фонарик и, осветив путь, увидел, как у лошадиных ног неслись через дорогу пенные струи. Здесь протекал ручей, он разлился, затопив подлесье и луга по другую сторону.

Угрюмый свет фонарика сновал по редким стволам, пока человек не отвёл лошадь на прибрежный бугорок — там было чуть посуше — и не прихватил вожжою к пню поваленной ветром ели. Впереди на равнине светилось чьё-то окошко; деревня была тут же, рукой подать, но как попасть туда, как переправиться во мраке через эту стремнину, что уже снесла шаткий деревянный мостик? Человек прошёлся по берегу и наконец заметил бревно, перекинутое через бушевавший поток. Опираясь на жердь, он осторожно перешёл на тот берег и через затопленный луг добрался до невысокого взгорья, а оттуда зашагал к освещённому окну.

Позади осталась банька, длинный ветхий амбар, где ветер махал на крюке колодезным ведром, словно пращу раскручивал. На грязном дворе стояли лужи, нога уходила в глубокую, вязкую слякоть. У старого, крытого соломою дома человек остановился и постучал в оконце. В доме стояла пугливая тишина, затем кто-то на цыпочках подкрался к окну, приподнял занавеску и осторожно выглянул: кому понадобилось так поздно стучаться?

— Хочу с хозяином потолковать, отворите-ка!

— С хозяином? — За окном, видимо, раздумывали.— Хозяина дома нет.

— Тогда переночевать пустите. Нас двое: я да лошадь.

Занавеска на окне снова опустилась, огонёк перешёл в кухню, у двери сдвинули запор. Продрогший, мокрый человек переступил порог. Работник, открывший дверь, посветил фонарём в лицо нежданному гостю.

— Я из Тагаметса, — сказал гость. — Таутс, тамошний хозяин.

Работник не знал ни Тагаметса, ни хозяина, носившего фамилию Таутс, потому что батрацкая судьба привела парня с дальней стороны. Однако он всё-таки передал фонарь Таутсу. Тот вернулся к подлеску, где стояла лошадь, отвязал её и провёл по каменной переправе, что с годами хотя и осела, но всё же устояла против натиска воды. Усталой, запаренной лошади нашёлся приют на гумне, а самого Таутса провели в просторную людскую. В тепле ноги у него отогрелись и начали чесаться, но он всё же не снял ни сапог, ни платья, а залёг, как солдат-фронтовик, у стены на скромном соломенном матрасе.

«Видно, припёрло старика, — подумал работник, прислушиваясь к грозному шуму ветра. Казалось, будто непогода приняла этот дом с высокою крышей за какую-то ладью и хотела унести её ещё дальше в непроглядный ночной мрак. — В этакий дождь выходить из дома. Не иначе, что-то у него стряслось».

Утром, перед тем как пройти на хозяйскую половину, гость пообчистился в кухне, сполоснул лицо и причесался. Потом тихонько постучал в дверь и, заслыша ворчливый голос хозяина, вошёл в горницу.

— Никак, Тынис! Гляди-ка, кто из Тагаметса к нам пожаловал.

Хозяин как будто обрадовался Таутсу, своему дальнему родственнику и другу юных лет, который жил в соседнем приходе и которого он давненько не видал, но радость эта была больше показной, чем искренней. Он знал, о чём думает Таутс, и ясно видел его мысли, словно через тот круглый стеклянный колпак, которым накрывают пирожные в сельской лавке. Поэтому не было надобности спрашивать, каким ветром занесло сюда Тыниса. Вместо расспросов хозяин принялся заранее подыскивать слова, чтобы ответить веско и по-боевому, так как вообще слегка побаивался: мало ли как обернётся, возможно и опасный, разговор.

Слегка закусив, Таутс призадумался, барабаня по столу пальцами. Перед тем как начать невесёлую беседу, он помедлил и затем с усилием сказал:

— Жизнь у меня, дорогой родственник, до того дошла, что всякий день жду — не затарахтит ли мотоцикл на хуторе?

Таутс исподлобья, стыдливо посмотрел на собеседника своими тёмно-голубыми глазами, будто желая узнать, дошёл ли до хозяина Лийвамаа смысл