За чужую вину [Пеэт Валлак] (fb2) читать постранично

Молодой человек остановился у лавки старьёвщика и равнодушно оглядел вещи, разложенные на витрине. Звали молодого человека Пеэп Лыо. Он лишь недавно нанялся сюда в приказчики и, приходя по утрам на работу за несколько минут до открытия лавки, обычно ожидал на улице, пока хозяин — Якоб Мезилане — откроет двери. Ему не хотелось заходить во двор и пробираться в лавку с чёрного хода. Отношения между стариком владельцем и новым приказчиком были довольно натянутыми.

Сегодня утром Лыо, заложив руки за спину, успел уже несколько раз пройтись взад и вперёд по улице. Наконец за дверью, которая вела в лавку, послышался шум, изнутри сняли тяжкий засов. Щёлкнули задвижки, и в скважине заскрежетал ключ. Обитые жестью, окрашенные в зелёный цвет двери открылись, и на ступеньках показалась тучная фигура хозяина. Он вышел в жилетке, надетой поверх рубахи. Рукава старьёвщик закатал. Руки у него были толстые и сильные — под стать атлету. Первым поздоровался Пеэп Лыо.

— Доброе утро!

— Здорово!

Приказчик прошёл в комнату, служившую складом, надел синий рабочий халат и вернулся к прилавку. Отыскав старый медный самовар, он принялся чинить и чистить его.

Мезилане сидел у кассы, утирая носовым платком потный затылок и плешь, отороченную редкими остатками волос. Оба долго молчали, причём хозяин искоса поглядывал на молодого человека. Нельзя сказать, чтобы старик был доволен новым приказчиком. По мнению Якоба Мезилане, такому парню, как Лыо, не место в лавке старьёвщика. Уж очень вежлив и обходителен. К тому же Лыо не умел бойко торговаться и болтать с клиентами. Для этого язык у него был плохо подвешен.

Только два месяца работал молодой человек у старьёвщика, а тот уже подумывал: как бы сменить продавца? Вскоре Мезилане обнаглел до того, что два—три раза после закрытия лавки как бы невзначай запускал руку в карманы Лыо, желая убедиться, нет ли там чего-нибудь ворованного. Увы, ничего подозрительного в карманах не было. И сегодня, сидя у кассы, Мезилане опять рассуждал про себя: не прогнать ли своего помощника?

— Где это тебя по шее полоснули, шрам откуда? — вдруг спросил он тоном завзятого сыщика. Поверх очков исподлобья глядели на Лыо колючие глаза. Голос у Мезилане был с хрипотцой, как у больного хроническим кашлем или насморком.

— На войне ранили, в бою, — ответил Пеэп Лыо, продолжая натирать самовар.

Мезилане даже привстал от удивления.

— На войне? Прямо-таки в бою?

— И даже не в одном — Лью поднял рукав и показал след от пули, белевший возле самого локтя.

— Если рубашку задрать, то у всякого найдёшь отметину, — недовольно пробормотал старик, словно завидуя приказчику. У него самого никаких шрамов не было.

Лыо поплевал на тряпку и снова взялся за самовар.

— Бахвалишься, парень. Нос задираешь! — немного погодя разворчался Мезилане. — Меру знать надо, для всего есть своя мера!

Повелось так, что в беседах хозяина с приказчиком первый говорил второму «ты», а Лыо обращался к Мезилане на «вы». И снова старик испытующе вглядывался в бледное лицо худощавого и светловолосого приказчика и думал: «Ишь ты, а ведь он наверняка что-то скрывает. Вот и пальцы у него чересчур длинные. Подозрительно! Ежели где-нибудь пахнет хорошей добычей, так эти пальчики здорово небось орудуют, быстро, ловко».

Несколько раз Мезилане говорил себе, что нужно потребовать у приказчика паспорт и получше посмотреть: всё ли там в порядке? А вдруг Лыо сидел в тюрьме или, чего доброго, сбежал оттуда?

И молодому человеку была не по душе работа у старьёвщика. Подумаешь, какое счастье — торчать здесь день-деньской. Неинтересно, да и платят гроши. Порою, когда Мезилане, сунув под мышку свой затасканный портфель, уходил по делам, приказчик оставался один, разглядывал лавку и находил её ещё более отвратительной. Две комнаты, где было собрано разное барахло, пропитались запахом старья и как будто завшивели. Под низким потолком, над самой головой, висели старые лампы, гитары, мандолины, вёдра, подержанные костюмы, платья, пальто, связки верёвок и цепей — всё, что можно было понавешать на гвозди. На полу громоздилась всяческая рухлядь — шкафы, столы, кресла, а на них лежали ковры, книги, картины, посуда и безделушки. Чтобы хоть немного скрасить всю неприглядность этой свалки старья, Лыо иногда заводил граммофон, но сиплые голоса старых, заигранных пластинок лишь усиливали тоску, царившую в лавке. Лыо чувствовал себя несчастным человеком, оторванным от жизни и заброшенным на какой-то необитаемый остров.

Мезилане, конечно, по-иному относился и к самой лавке, и к товарам.

— У старья есть свои немалые достоинства, молодой человек, — пускался он подчас в рассуждения. — Даже на простых опилках, на трухе и то можно загрести тысячи. Надо только царя иметь в голове А царь сидит не у всякого.

Однажды в лавку зашёл оборванный и