Дневник Толи Скворцова, путешественника и рыболова [Борис Сергеевич Орешкин] (fb2) читать онлайн

Великий путешественник Ливингстон говорил, что совершить путешествие легче, чем его описать. Я с этим полностью согласен. Вот сижу сейчас и мучаюсь. Не знаю, с чего начать и как писать этот самый отчет. Вроде бы надо все изложить по порядку, день за днем, как было. Но боюсь, что такое описание получится скучным. А кому же охота читать скучные отчеты?

Конечно, можно напридумывать разные необыкновенные приключения. Но тогда это будет уже не отчет о настоящем, всамделишном путешествии, а приключенческая книжка, которых и так хоть пруд пруди. Мне же поручено написать именно отчет. Ведь путешествие наше было самое настоящее. Можете на карту Ленинградской области посмотреть. Там река Оредеж обозначена, приток Луги. Вот по ней и проходил маршрут нашего путешествия.

Нет, уж если писать, то только правду, все, как было на самом деле.

И зачем я только взялся за это нудное дело? Только что приходил Виктор, звал купаться. А мне нельзя. Он там кроль отрабатывает, а я — сиди за столом и пиши. И все из-за Татьяны. Хуже нет с сестрой вместе в поход ходить! Особенно если она старше тебя и все время хочет тобой командовать.

Походный дневник было поручено вести ей. Но на первом же привале она достала толстую тетрадку в коричневой обложке и стала в ней что-то писать, Я, конечно, подошел сзади и заглянул через плечо. И сразу же возмутился. Если бы вы знали, о чем она там написала! И о том, какие вкусные пирожки напекла нам в дорогу бабушка, и кто из нас во что одет, и даже про то, какая чудесная сегодня погода. Ну кому это интересно?! А о том, что сразу за деревней мы вспугнули на недавно убранных колхозных полях стаю куропаток, а потом видели безвредного ястреба-канюка, об этом ни слова!

Мало того. Она зачем-то переиначила наши имена и стала называть Виктора Роткивом, меня — Ялотом, Леонида, который был нашим капитаном, — Диноелом, Олю — Ялой, а себя Анталой. Я в принципе не против шифровки. Но зачем переиначивать имена задом наперед? Ведь такой, с позволения сказать, шифр и ребенок разгадает. И вообще, что это за имя — Ялот? Ведь себя, в нарушение ею же установленного правила, она назвала не Янатой, а красивым, но выдуманным именем Антала. Где же тут справедливость?

Но самое главное, она столько нафантазировала, столько напридумывала, что читать стыдно: и экспедиция наша таинственная, и идем мы неизвестно куда, и не по нашим обычным лесам, а по «неизведанным джунглям». Как будто в наших лесах путешествовать менее интересно. Джунгли ей подавай! Считает себя взрослой, а серьезное дело в игру превращает.

Конечно, я тут же отнял у нее тетрадку и сказал, что так походные дневники не пишут. Она подняла крик. И разумеется, я же оказался во всем виноват. Так всегда получается, когда с девчонками свяжешься. Хотя, пожалуй, тут я не прав. Иногда и среди них настоящие люди попадаются. Но редко…

Татьяна сказала, что если Толька такой умный, то пускай сам дневник и ведет. Я сказал, что не буду. И даже тетрадку ей назад отдал. Зачем это мне? У меня и поважнее дела найдутся. Ведь я хотел только показать, как правильно вести походный дневник. Но капитан приказал мне взять тетрадку, записывать в нее все события, а после окончания экспедиции написать отчет.

Что было делать? В походе дисциплина — это самое главное. Пришлось согласиться. Вот и получилось, что теперь я занимаюсь этим скучным и канительным делом. И кому он нужен, этот отчет? Кто его будет читать? Я бы, наверное, все так и бросил, если бы не Оля. Она мне сказала:

— Вот это и есть проверка силы воли: когда не хочется, а нужно. Наверное, она у тебя отсутствует?

Конечно, я тут же взял бумагу, авторучку и сел работать.

В самом деле, раз было путешествие, должен быть и отчет о нем. Может быть, другие ребята захотят прочитать. Может, кто-нибудь и сам после этого захочет организовать такой поход. Вот опыт наш и пригодится… Но как же все-таки писать?

Наше путешествие продолжалось семь дней. И каждый день происходило много интересных событий. Опишу все эти дни. Семь дней, семь глав. А перед каждой главой дам ее краткое содержание. Так все великие путешественники делают. Вот, например, у Арсеньева: «Бивак в лесу. — Ночной гость. — Бессонная ночь». Прочитаешь — и сразу хочется узнать, почему была бессонная ночь, что за ночной гость? Интересно! Вот и я так же сделаю.

Итак, решено: буду писать в день по одной главе. И пока не кончу, ни на реку, ни в футбол, никуда. Решено так решено. Вот тогда и посмотрим, есть у меня сила воли или нет.

Глава 1 СБОРЫ В ДОРОГУ

С чего все началось. — Замечательная идея. — Состав экспедиции. — Выбор маршрута. — Неожиданное препятствие. — Появление капитана. — Изменение маршрута. — Снаряжение экспедиции.

Мы с Виктором сидели на берегу нашей маленькой речки Тесёнки. Рыба не клевала, купаться нам надоело, делать было нечего. Разговаривать тоже не о чем. Я лег на спину, закинул руки за голову и стал смотреть в небо. По нему медленно плыли облака, похожие на большие комки ваты. Если внимательно присмотришься к такому облаку, то увидишь, что оно все время меняет свою форму. Иногда от него отрываются маленькие клочки и тут же, прямо у тебя на глазах, тают в воздухе.

Вот одно облако сейчас прямо над нами. А совсем недавно оно было над деревней Байково. Плывет оно с северо-запада и, пройдя над лугами, вскоре окажется над горой Юшенка, минует и ее. А дальше? Что там, за Юшенкой? Какие деревни, леса, озера? Неизвестно…

Или возьмем другое направление, на запад. Там большое Бережковское озеро. А что за ним? Опять неизвестно. Ни я, ни Витька там еще не были. И на север, к лесам, дальше первой Боровины и Клинка мы не ходили. А ведь интересно узнать, что там? Я перестал смотреть в небо.

— Вить, что мы здесь сидим?

— А что?

— Надо что-нибудь делать. Скоро в школу, а мы еще ничего настоящего не успели.

— Ты в деревню отдыхать ведь приехал. Вот и отдыхай.

— Да какой это отдых? Думаешь, на бережку сидеть — это и есть отдых, да? Может быть, еще кресло поставить и зонтик раскрыть от солнца?

Виктор рассмеялся:

— Нет, с зонтиком у тебя не получится. Вот у Грачевых дачники живут, те могут. Целыми днями в саду на одеялах лежат, а вечером по деревне в пижамах разгуливают. Смех!

Но мне было не до грачевских дачников. Пусть себе в пижамах прогуливаются. А вот что нам делать? Жизнь у нас какая-то слишком обыкновенная. Зимой школа, летом сначала в пионерский лагерь, потом вот сюда, к бабушке, до конца лета. Никаких особых случаев, никаких приключений.

Пока я над этим раздумывал, Виктор вытащил удочку, осмотрел нетронутого червяка, поплевал на него, чтобы лучше клевало, и снова закинул. Потом говорит:

— Пошли сегодня раков ловить!

— Опять раков? Надоело.

— Нет, ты послушай. Уйдем на всю ночь, костер разведем, а?

Меня так и подбросило. Ну конечно же! Ночь, костер, палатка — вот что нам нужно! Мы пойдем в поход, мы отправимся в путешествие. Что из того, что вокруг нет настоящей тайги и мест, где еще не ступала нога человека? Мы ведь даже не знаем, откуда берет начало наша маленькая речка Тесёнка. Не знаем, что там, за горой Юшенкой, за теми далекими лесами. Сколько интересных мест, где мы еще не бывали! И совсем рядом, в своем же районе. А можно даже в Большой лес уйти. Там, говорят, во время войны у партизан своя база была. Вот бы найти ее или хотя бы следы боев!

Виктор тоже сразу загорелся этой идеей. Не прошло и пяти минут, как мы уже все обдумали и решили. Третьим с нами пойдет Женька Вагин, который живет напротив моего дома. А больше никого не возьмём. Вооружимся: заберем складные удочки, котелок, чайник, палатку — и махнем через Заполье на реку Оредеж, к сараям, а может, и дальше. Дня на три, на четыре!

Мы быстро сложили свои удочки и бегом пустились в деревню. Прежде всего надо было поговорить с Женькой. В том, что он не откажется, сомнений не было. Так оно и вышло. Он даже на одной ноге от радости запрыгал. Виктор посмотрел на него презрительно и шепнул:

— А стоит ли его брать? Видишь, какой он… Прыгает! Да и больно толстый.

По правде говоря, Женька не был слишком уж толстым, но его упитанная физиономия и в самом деле не внушала доверия: такие люди плохо переносят лишения походной жизни. Но выбора у нас не было. Не идти же в поход вдвоем.

Договорились, что каждый возьмет по буханке хлеба, килограмма по три картошки, ну и еще кто что сумеет. Виктор обещал также выпросить у отца, который работает лесником, его старое ружье — ижевскую одностволку шестнадцатого калибра.

У нас на чердаке лежала папина туристская палатка. Когда я ее вытащил и расстелил на лужке, чтобы посмотреть, в каком она состоянии, Татьяна и наша соседка Оля, которые лежали с книжками в тени под деревом, тотчас начали приставать с вопросом, зачем мне понадобилась палатка. Чтобы отвязаться от них, я сказал, что просто собираюсь ночевать в саду, на открытом воздухе.

В нескольких местах палатку прогрызли мыши. Я хотел стянуть дырки нитками, но девчонки не позволили и заявили, что нужно поставить заплатки. Оля сбегала домой за ножницами и нитками, и они принялись за дело. А тут, как нарочно, Виктор целое ведро картошки принес.

— Куда, — говорит, — провиант складывать?

Девчонки так в нас глазами и въелись:

— Какой провиант? Чего затеяли? Признавайтесь!

Пришлось рассказать им про путешествие. Татьяна сразу стала прикидывать, во что она оденется для похода. Ольга тоже. У них, у девчонок, всегда так: кофточки, брючки, платочки… «Я надену то, я надену это…» Тьфу! Будто важнее и дела нет. Но я их живо на место поставил.

— Вы чего, — говорю, — размечтались? Все равно мы вас в поход не возьмем.

— То есть как не возьмете?!

— Очень просто. В настоящие экспедиции женщин не берут.

Что тут началось! Я им про Амудсена и Папанина говорю, а они про Гризодубову да Терешкову. Столько примеров привели, столько наговорили, что хоть уши затыкай. Пришлось сказать, что хотя я лично и не против их участия в походе, но окончательное решение будет зависеть от остальных членов экспедиции. Откровенно говоря, я надеялся, что у Виктора характер окажется потверже, чем у меня. Но Витька все испортил.

— Я, — говорит, — тоже не возражаю. По мне чем больше народу, тем интереснее.

И Женька согласился. Но это было уже на другой день, когда сборы наши развернулись полным ходом.

Все уже было готово — и палатка, и провиант, как вдруг возникло непредвиденное и труднопреодолимое препятствие. Женькина и Олина мамы заявили, что никуда нас не пустят. Моя бабушка, как узнала, тоже разахалась. И только у Витьки мама оказалась на высоте. Когда мы были у него дома и он попросил у нее буханку хлеба для похода, она ничуть не испугалась и спокойно предупредила:

— Смотри, не утопни в реке-то…

Только и всего. Дедушка у меня тоже такой. Он, как узнал, сразу согласился.

— Что ж, — говорит, — идите. Дело хорошее. Только с огнем в лесу поаккуратнее.

Дед у меня фронтовик. Он в походах толк понимает. Вот если бы все взрослые так рассуждали!

Ну, бабушка наша, хоть и ворчала, но все-таки отпустила нас с Таней. А вот у Женьки и Оли дело совсем застопорилось. Их мамы точно нарочно друг перед другом старались разные страхи выдумывать. И утонуть мы можем, и в лесу заблудиться, и какие-нибудь хулиганы нас могут обидеть.

— И вообще, — заявила, наконец, Женькина мама, — как можно пускать детей в лес совсем одних, без руководителя. Как хотите, но я на это не пойду!

Дело кончилось тем, что Женька разревелся, его мама рассердилась, нас с Виктором прогнала, а Женьку посадила под домашний арест. И ничего бы у нас не вышло, если бы на другой день из Ленинграда не приехал старший брат Женьки Леонид. Он только что поступил в институт, и Женькина мама была так довольна и так счастлива, что даже на поход согласилась.

Женька прибежал как шальной:

— Приехал! Согласен! Я, говорит, капитаном у вас буду!

— Ну что же, — говорю я, — пускай будет капитаном. Лишь бы пустили.

— Пустят, теперь обязательно пустят!

И верно: на другой день разрешение было получено. Теперь даже Олина мама и та согласилась.

— Если, — говорит, — с ними будет почти взрослый человек, то я хоть немного спокойнее себя буду чувствовать. (Это про Леньку-то «почти взрослый»… Ха-ха!)

Потом Ольгина мама стала нас учить, как нужно вести себя в многодневном походе. Что там можно делать, а чего нельзя. Умора! Если все, что она говорила, в точности исполнять, то и в поход незачем ходить. Из речки воду пить нельзя, купаться больше одного раза в день нельзя (и только на мелком месте), на землю ложиться тоже нельзя. Ничего нельзя! Мы, конечно, ее выслушали. И даже спорить не стали. Но если бы Эрик Рыжий, Христофор Колумб, Магеллан, Миклухо-Маклай, Арсеньев и другие путешественники всегда и во всем слушались своих мам, то никаких великих географических открытий они бы не сделали.

Наш капитан заверил Олину маму, что все будет о'кей и что он берет ответственность за детей на себя. (Мы с Витькой даже это стерпели.) Почему-то родителям и вообще взрослым кажется, что они лучше знают, что и как нужно нам, ребятам. А как, откуда они это могут знать? Только по своим собственным воспоминаниям о детстве. Но ведь оно, их детство, было очень-очень давно. И теперь у нас все по-другому. Вот и получается, что на самом-то деле взрослые ничего в наших ребячьих делах не понимают и понять не могут. Но разве до них это когда-нибудь дойдет? Нет, конечно. Вот и приходится нам выкручиваться, потому что все командные рычаги в руках взрослых.

С того дня мы начали готовиться к походу заново. Прежде всего наш капитан ознакомился с маршрутом и остался им недоволен:

— Ну, пятнадцать километров — это не расстояние. Можно и подальше отправиться, на много дней.

Мы, разумеется, не возражали. Он предложил идти не до сараев, а аж до деревни Никулкино. И не берегом реки, а через лес, напрямик. Это было, конечно, куда интереснее, и мы сразу же согласились. Только Женька сказал, что хорошо бы все-таки плыть на лодке, а не идти пешком. Тут Виктор хлопнул себя рукой по лбу:

— Ребята, мы в Никулкине чолон получим!

Оказывается, еще в прошлом году его отец попросил одного мастера в Никулкине сделать для него лодку-долбленку. И с тех пор все никак не выберет время перегнать заказанный челн вниз по реке в нашу деревню. Здорово! Наш маршрут сразу же изменился. Он стал смешанным: пешим и водным одновременно. Теперь все поняли, что лучше всего идти лесом до Никулкина, а оттуда спуститься вниз по реке и, пройдя через Бережковское озеро, вернуться домой в Пескове по реке Тесёнке. С этим маршрутом мы все согласились. Тут же, на общем совете мы уточнили состав и распределили обязанности.

Вот список членов экспедиции:

1. Леонид — капитан, студент первого курса.

2. Анатолий — заместитель капитана, ученик шестого класса.

3. Татьяна — художник, ученица восьмого класса.

4. Виктор — ученик шестого класса.

5. Ольга — завхоз, ученица шестого класса.

6. Евгений — ученик четвертого класса.

Расстояние от Пескова до Никулкина мы наметили пройти за два дня. У нас получилось, что в день мы должны преодолевать по 15–17 километров. В Никулкине переночуем, а затем за два дня спустимся вниз по реке. Еще один, пятый день мы решили оставить в резерве.

Итак, экспедиция, по нашим расчетам, должна была продлиться пять, максимум шесть дней. Исходя из этого, мы прикинули, сколько нам потребуется продуктов. Получился такой перечень:

1. Хлеб (на первые два дня) 4 кг

2. Сухари 4 кг

3. Картошка 5 кг

4. Крупа (пшено, рис, перловка) 3 кг

5. Вермишель (лапша) 2 кг

6. Сахар, конфеты 4 кг

7. Консервы мясные 3 банки

8. Сало свиное домашнее 2 кг

9. Подсолнечное масло 0,5 кг (1 бутылка)

10. Чай, соль, лавровый лист, перец и пр. 1 кг

На одного человека в среднем вышло немногим больше четырех с половиной килограммов. Если учесть еще вес палатки, одеял, котла, чайника, запасной одежды и прочего снаряжения, то на каждого члена экспедиции получалось чуть ли не по 10 килограммов груза. Мы тут же решили, что распределять его будем не поровну, а в зависимости от того, кто сколько может унести.

Очень трудно было отобрать в поход только самые необходимые вещи. Особенно много явно лишнего хотели взять с собой Татьяна и Ольга. Спорить с ними было бесполезно, и я только повторял:

— Хорошо, бери с собой этюдник. И зонтик тоже. И подушечку. А теперь сложи все это в рюкзак и попробуй поднять…

Этот метод действовал безотказно. В итоге у нас получился следующий список вещей:

1. Топор туристский 1

2. Котел алюминиевый на 5 литров 1

3. Чайник на 2,5 литра 1

4. Сковорода алюминиевая 1

5. Кружки эмалированные 6

6. Ложки 6

7. Ножи складные 3

8. Палатка четырехместная 1

9. Одеяло ватное (большое) 1

10. Одеяла байковые 3

11. Удочки складные бамбуковые 2

12. Спиннинговая катушка с тремя блеснами 1

13. Компас туристский 1

14. Тетрадь общая 1

15. Тетрадь для рисования 1

16. Жестяная банка с червями для рыбной ловли 1

17. Бинты, йод, вазелин, таблетки разные.

Кроме того, каждый взял полотенце, мыло, зубную щетку. На ногах у всех были кеды. От дождя и для хозяйственных нужд мы взяли с собой несколько полиэтиленовых прозрачных пленок и пакетов.

Из-за ложек у нас вышел спор. Я считал, что в поход лучше брать деревянные ложки, а все остальные предпочли обычные алюминиевые. В конце концов каждый взял такую, какую ему хотелось.

Большое ватное одеяло по площади как раз равнялось полу в палатке. Мы намеревались расстилать его, чтобы мягче и теплей было спать. А сверху решили укрываться байковыми одеялами попарно: я с Виктором, Леонид с Женькой и Оля с Татьяной.

Жаль, что не удалось взять ружье. Но тут уж ничего не поделаешь: охота к этому времени еще не была разрешена. Да и охотничьего билета ни у кого из нас не было. И пришлось нам идти в поход безоружными. Витькин отец, лесник, который с интересом наблюдал за нашими сборами, по этому поводу вполне серьезно заметил:

— Ничего! Медведя увидите, так вы ему соли на хвост. Он сразу и убежит.

Хорошо ему шутить да посмеиваться. Сам-то, небось, в лес без ружья никогда не ходит…

Наконец, сборы были закончены. Выступление назначили на следующий день, пятого августа, на семь часов утра. Еще раз все проверив и уложив рюкзаки, мы разошлись по домам, чтобы как следует отдохнуть и выспаться перед трудным походом.

Глава 2 СКВОЗЬ ГЛУХИЕ ЛЕСА

Мы отправляемся. — Первый привал. — Река Андаловка. — Большой лес. — Приготовление обеда. — Ночное купание. — Странное поведение Кучума. — Первый ночлег.

Накануне вечером только я и Виктор легли спать пораньше, как было условлено. Татьяна с Ольгой и Леонидом еще долго сидели на лавочке перед нашим домом. Он им что-то рассказывал, а они смеялись и вообще вели себя так, словно завтра был самый обычный день, а не начало похода.

В шесть пятнадцать утра я крикнул Татьяне, которая спала в мезонине, или, проще сказать, в чердачной комнатке, чтобы она живей собиралась. В шесть сорок пять мы с Виктором, одетые по-походному — в джинсах и штормовках, с рюкзаками за спиной, уже стояли у дома капитана. Он еще завтракал. Пришлось подождать.

В семь двадцать вышли на улицу капитан и заспанный Женька. Еще через пятнадцать минут к нам присоединилась Танька. Не хватало лишь Ольги. Капитан послал меня поторопить ее со сборами.

Оказалось, она еще спала! Я принялся стучать в окна. В доме поднялась суматоха. Крикнув Ольге, чтобы она поторапливалась, я вернулся к ребятам. Подождали еще немного. Ольги не было видно. Тогда мы все пошли к ее дому. Она, видите ли, только еще начинала завтракать. Кофе с булочками! Ну как тут было не разозлиться? Весь график похода нарушался. Говорил я, что не нужно девчонок в поход брать!

Из-за всей этой кутерьмы мы вышли только в половине девятого. Деревня уже давно проснулась. Горланили запоздавшие петухи, у ворот лениво потягивались собаки. Мы свернули в прогон и по нему загуменками вышли к полям. Впереди нас медленно шло большое стадо породистых черно-белых телят. Колхозный пастух дядя Петя в сером, выгоревшем от солнца плаще, с длинным кнутом и транзисторным приемником, который висел у него на груди, неторопливо шел позади стада. Далеко в поле тарахтел колесный трактор «Беларусь». Прохладный утренний ветерок овевал наши лица, принося с полей запах только что скошенного клевера.

На всем переходе от деревни до леса Клинок ничего особенного не случилось, если не считать того, что почти у самой деревни на ржаном убранном поле мы вспугнули большую стаю серых куропаток. Они взлетели с треском и шумом и так неожиданно, что я даже вздрогнул. Увязавшийся с нами Кучум помчался было за куропатками, но тотчас вернулся, потому что был умным псом и слушался Виктора. Он, видимо, решил, что мы идем на охоту, и весело бежал впереди, то и дело оглядываясь, словно проверяя, не сбились ли мы с пути.

Шли мы медленнее, чем хотелось, и часто останавливались. То у кого-то развязался шнурок, то нужно было укоротить или удлинить лямки у рюкзака, то еще что-нибудь. Первый привал пришлось сделать всего километрах в трех от нашей деревни, потому что Женька и наши девчонки устали. Вот здесь-то и произошел тот случай с тетрадкой, после которого мне пришлось вести дневник экспедиции самому. Но об этом я уже говорил, повторяться не стоит.

Лес Клинок, к которому мы подошли, начинается с низкого кустарника, потом его сменяют молодые березки и осинки. И чем дальше, тем они делаются все выше и выше. Через полкилометра тебя уже окружает настоящий смешанный лес. Здешние места были нам хорошо знакомы по грибным походам, поэтому мы не стали отвлекаться от основного нашего маршрута для их исследования.

Отдыхая на небольшом десятиминутном привале, мы ели пирожки с яблоками, чтобы поскорей от них избавиться, как от лишнего груза. Виктор разлил по всем кружкам большую бутыль молока, которую дала ему в дорогу бабушка. Бутыль мы поставили у дороги, на видном месте. Не тащить же ее с собой. А кому-то она еще может пригодиться.

Облегчив наши рюкзаки от «ненужного груза», навязанного заботливыми мамами и бабушками, мы зашагали веселее. К одиннадцати часам вышли к реке Андаловке. Река эта течет с востока на запад. Местами она такая узенькая, что ее можно перепрыгнуть, если разбежаться как следует. Зато в других местах река разливается в целые озерки, заросшие камышом и осокой. Там, где река узкая, берега у нее крутые, и растет на них красивый сосновый лес. А в низинах, где река превращается в цепь небольших озер, берега низкие, луговые. И лес тут отходит далеко от реки, уступая место ольховым зарослям и маленьким островкам берез и осинок.

Дорога на деревню Никулкино спускается к Андаловке по небольшому овражку. На другом берегу она круто поднимается вверх. Берега здесь песчаные, высокие, и вокруг стоит светлый сосновый бор. Место очень красивое. И удобное для жилья. Недаром именно здесь, на берегах Андаловки, во время войны были вырыты землянки, в которых жители ближайших деревень прятались от фашистов. Об этом рассказывал мне дедушка.

Перейдя вброд Андаловку, мы снова обулись и пошли дальше. Ольга сказала, что идти все время по дороге неинтересно. Это, мол, и на путешествие не похоже. Тогда капитан предложил еще раз изменить маршрут: свернуть вправо и, пройдя вдоль Андаловки, выяснить, где она берет свое начало.

— Тогда нам еще два дня понадобится! — сказал Виктор. — Андаловка из болот вытекает. До них надо километров тридцать идти.

— Тогда давайте просто в Большой лес зайдем, это же не слишком далеко, — предложила Татьяна.

Все с радостью согласились. В Большом лесу, начинавшемся в этих местах, никто из нас еще не был. Лес этот тянется на десятки километров, и в нем, говорят, даже медведи водятся.

Виктор тут же начал рассказывать, как недавно широковские женщины, собирая малину, наткнулись на медведя. Но я постарался отвлечь его от этой темы, чтобы девчонки не напугались и не отговорили капитана от принятого решения. Я сказал:

— А правда, что в Большом лесу есть болото с высокой горой посередине?

— Правда. И болото есть, и гора. Остров называется. Она точно, как остров, посреди болота стоит. А на болоте клюквы видимо-невидимо!

Всем захотелось посмотреть на этот сухопутный остров и своими глазами увидеть, как растет клюква.

Теперь мы шли не группой, а один за другим по узкой лесной тропинке. Впереди капитан в желтой соломенной шляпе, за ним я, за мной Татьяна, потом Ольга, Женька и Виктор, который сам почему-то выбрал для себя место замыкающего. Видно, боялся, что кто-нибудь незаметно отстанет и заблудится.

У меня и у Виктора в руках были складные бамбуковые удочки, у остальных просто палки, которые мы вырезали, как только вошли в лес. Этим делом командовал Виктор. Оказывается, в лесу всегда можно вырезать подходящую палку, не нанося ему при этом никакого вреда. Для палок годятся пасынки у ствола дерева или одно из многочисленных ответвлений в порослевой березовой чаще, в кустах орешника, а в еловом лесу — засохшие, обреченные на гибель деревца, заглушенные более сильными и высокими.

— Никогда не надо срезать лучшие, прямо стоящие стволики деревьев главной породы, — сказал нам Виктор.

Он в этих вопросах здорово разбирается. «Бонитет», «древостой», «выдел» — многие из этих лесоводческих терминов я впервые от него услышал. О многом даже и не подозревал, хотя всегда думал, что знаю лес. Вот, например, какая разница между подростом и подлеском? И то и другое низкорослое, мелкое, растет «под» лесом. Но это не одно и то же. Подрост — это, оказывается, молодая поросль главной лесообразующей породы, а подлеском могут быть самые разные кустарники: бересклет, орешник, черемуха.

Виктор в этих делах силен. Недаром он сын лесника! Да и собирается дальше лесную науку изучать. Может быть, даже в лесную академию поступит. Потом все чаще стали попадаться старые, замшелые ели с подтеками смолы на коре. Мы то и дело наклонялись, чтобы сорвать и отправить в рот красные ягоды костяники или черные ягоды черники.

Через некоторое время местность начала подниматься, и опять нас обступили высокие сосны. Кучум все время носился впереди. Неожиданно он залаял, да так звонко, с таким азартом, что мы подумали: уж не медведя ли он там увидел?

— По белке лает! — уверенно сказал Виктор. Мы сбросили рюкзаки и побежали в ту сторону, где заливался лаем и прыгал на ствол дерева, царапая его ногтями, бесстрашный Кучум. Заметив нас, он стал лаять еще громче, еще азартнее. А потом вдруг помчался по лесу от одного дерева к другому, не переставая лаять и прыгать.

— Спугнули! — сказал Виктор. — Надо было осторожнее подходить, бесшумно.

Он повел нас к сосне, вокруг которой бесновался теперь Кучум, окольным путем, сзади. Мы шли осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки. Шагах в тридцати от сосны Виктор остановился и молча протянул руку, указывая на одну из толстых ветвей дерева. Там, испуганно сжавшись в комочек, сидела и смотрела на прыгающую внизу собаку рыженькая белочка. Она совсем не замечала нас. Все ее внимание было сосредоточено на собаке.

Виктор стукнул палкой по стволу дерева, и белка стремительно пробежала по суку, на котором сидела, почти до самого его окончания, птицей перелетела на соседнее дерево, а потом, с ветки на ветку, все дальше и дальше в глубь леса. Кучум с лаем помчался вслед за ней. Мы же вернулись к своим рюкзакам. Но тут Татьяна подняла крик:

— Куда девался мой рюкзак? Кто видел?

Мы переглянулись. У всех рюкзаки были, а у Татьяны пропал.

— Ты где его бросила? — строго спросил я, зная, что она растеряха.

— Вот тут… — неуверенно повела она руками вокруг себя. Но рюкзака нигде не было. Мы снова сняли и сложили свои рюкзаки и пошли отыскивать Татьянин. Он лежал метрах в ста от того места! Она скинула его с плеч на бегу и сразу же о нем забыла, поспешив к белке. На месте капитана я бы наказал ее дежурством вне очереди или еще как-нибудь. Но Леонид ничего ей не сделал, даже не побранил.

После этого происшествия мы снова двинулись вдоль реки Андаловки по узкой лесной тропинке. По моим расчетам, мы ушли от дома километров на десять. С непривычки ныли плечи и ноги. Хотелось сбросить тяжелый рюкзак, упасть на ковер порыжевшей сухой хвои и лежать не двигаясь. Первой не выдержала Татьяна.

— Ой, не могу больше! — застонала она и сделала как раз то, чего всем хотелось: сбросила с плеч лямки рюкзака и повалилась на землю. Мы тут же последовали ее примеру.

Несколько минут мы лежали молча кто где свалился. Потом начали перебрасываться короткими, ничего не значащими фразами. Капитан сказал, что до вечера еще далеко. Татьяна заявила, что никуда дальше не пойдет. Женька, который почти всю дорогу молчал, вдруг вспомнил, что пора обедать. И тут всем сразу захотелось есть.

Наш капитан объявил большой обеденный привал. Я посмотрел на часы. Было ровно половина второго. Достав тетрадь, я приготовился кое-что записать в дневник, пока другие будут собирать хворост, разводить костер и готовить еду.

— А ты почему не работаешь? — тут же накинулась на меня Татьяна. — Ишь барин какой!

Как будто вести дневник так уж легко! Но все-таки мне пришлось спрятать тетрадь и пойти с котелком и чайником за водой.

Спуск к реке был крутой, хотя и невысокий. Я нарочно делал пятками углубления в мягком, покрытом хвоинками скате берега, чтобы на обратном пути было удобнее подниматься. Узкая Андаловка как раз в этом месте образует широкую заводь. С нашей стороны у берега росли кувшинки, а с противоположной — осока. Где-то в траве встревоженно крякала утка. Над круглыми листьями кувшинок резвились голубые стрекозы. По гладкой воде бегали длинноногие пауки. Знакомая речная обстановка. И вдруг я подумал, что здесь вполне можно бы поудить. Место подходящее, а рыболовы про него не знают…

Быстро зачерпнув воды в котелок и наполнив до краев чайник, я вернулся, схватил удочку и опять спустился к реке. Не успел я насадить червяка, как наверху, в лагере, поднялся шум. Спорили капитан и Виктор. Потом к ним присоединилась Татьяна. Но я не стал вслушиваться. У меня клевало! Едва я забросил, как поплавок тотчас повело в сторону. Я подсек, и на леске заходила, задергалась какая-то рыба. Это оказался красавец окунь сантиметров на пятнадцать. Я снял его с крючка и тут же опять забросил удочку. И снова поклевка. Вот что значит край непуганых рыб! Разве в населенных местах может быть такая успешная ловля?

Я вытащил уже третьего окуня, когда недалеко от меня с охапкой сучьев в руках спустился к реке рассерженный Виктор.

— Не понимает ничего, а туда же, командует! — ворчал он, даже не посмотрев в мою сторону.

— Ты чего, Вить? — спросил я. — Бери удочку, клюет здорово!

— А костер кто будет разводить?

Я почувствовал себя виноватым. Нечестно ловить рыбу, когда другие работают.

Я положил удочку и подошел к Виктору. Он уже приготовил из тонких сухих прутиков маленький шалашик, положил внутрь его клочок газеты и теперь обкладывал это сооружение сухими сучками потолще. Потом он поднес спичку к бумаге, и огонь сразу же принялся, охватив крупные сучья.

— Что у вас там стряслось? — спросил я, вбивая рогульки по обеим сторонам от костра, чтобы можно было подвесить котел и чайник.

— Да ну их! — в сердцах сказал Виктор. — Костер не умеют развести. А туда же, спорят…

Оказалось, что капитан и Татьяна не придумали ничего лучше, как развести костер прямо на толстом слое сухих прошлогодних хвоинок, посреди соснового леса! Ведь огонь по такой подстилке легко может распространиться во все стороны. И даже канавка, которую собирался выкопать вокруг костра Леонид, в таких условиях не предохранила бы от лесного пожара. Виктор правильно сделал, выбрав место для костра на берегу реки, на прибрежном песке. Здесь даже в сухое время костер будет безопасен.

Через некоторое время к костру перебрались все члены экспедиции со своими рюкзаками. Наверху в гордом одиночестве остался только наш капитан. Но и тот скоро спустился. Девчонки принялись чистить картошку, Женька усердно таскал сучья для топлива, и когда все наладилось, мы с Виктором снова взялись за удочки, потому что Оля, увидев моих окуней, заявила, что на обед у нас обязательно будет уха и что неплохо бы еще наловить рыбы.

Окуни брали хорошо, но клев быстро кончился. То ли стайка окуней ушла в другое место, то ли их вообще было здесь всего несколько штук. Больше мы поймать ничего не смогли. Упрямый Виктор остался поджидать окуней на том же самом месте, а я пошел вверх по Андаловке, надеясь отыскать другое подходящее для ловли местечко.

Берег постепенно понижался, лес уходил в сторону, а у самой реки росли теперь только ивовые кусты и осока. В одном месте среди травяных зарослей обнажилась узкая песчаная полоска. Она отделяла от реки небольшую мелководную заводинку. В душной и неподвижной воде у самой ее поверхности застыла стайка мальков. Странно было видеть их такими неподвижными. Ведь обычно мальки играют и суетятся, как всякая на свете мелюзга. А эти словно дремали в стоячей воде. Я обрадовался. Их без труда можно было поймать даже без сачка, просто кепкой. Отличная будет наживка для окуней! Я уже сдернул с головы свою легкую парусиновую кепку, но вдруг сообразил, почему мальки были такими сонными. Они задыхаются. Им не хватает кислорода в этой стоячей воде, в этой заводинке, из которой нет выхода. Весной, по высокой воде, во время нереста взрослые рыбы отложили икру на траве, а потом вода сошла и появившиеся из икринок мальки оказались в ловушке.

Песчаная полоска, отделявшая заводинку от реки, была шириной около метра. Я отложил удочку и руками стал быстро прокапывать в мокром песке канал, чтобы соединить обмелевшую заводь с главным руслом. Через пять минут по каналу побежала вода. Я разулся, залез в эту теплую, застоявшуюся лужу и начал выгонять из нее мальков. Течение подхватило их, и вся стайка сразу же исчезла в чистой, прохладной воде Андаловки.

Только тут я вспомнил, что собирался ловить окуней на этих мальков! Ну ничего, пусть растут. А окуней я и на обыкновенных червей наловить сумею. Так оно и получилось. Вместе с Виктором мы поймали в общей сложности девять вполне приличных окуней. Как раз на уху. А к этому времени и вода в котле закипела. Мы быстро, в четыре руки почистили свой улов и отдали его нашей поварихе-завхозу. А она, помыв, тут же опустила окуней в кипящую воду.

Есть очень хотелось, поэтому каждый из нас норовил зачерпнуть из котла ложкой под предлогом дегустации. А Ольга прогоняла нас прочь.

— Имейте же терпение! Не мешайте! — сердилась она.

Наконец, уха была готова. Наша первая походная уха! Сегодня все было первым: и ловля, и костер, и уха… Мы отнесли на палке котел с дымящейся ухой в сторону от костра, расположились вокруг него, взяли по куску хлеба и начали есть. Что это была за уха! Дома никогда такой не получится. Ведь она сварена из только что пойманной рыбы. Да к тому же на костре, на вольном воздухе. Вкуснотища! Вот тут-то все и поняли, почему я настаивал на деревянных, а не металлических ложках: ими можно есть, не обжигаясь, даже самое горячее варево.

После ухи мы пили чай с конфетами и холодными пирожками с вареньем. Пирожки измялись, варенье из них капало, но все равно было замечательно вкусно. Бабушки наши все-таки правильно сделали, что заставили нас взять с собой это дополнительное, сверх нормы, питание.

Наевшись, мы поднялись на сухой и высокий берег, где легли отдыхать под соснами, расстелив на колючей хвое одеяла. Потом, разморенные и усталые, кое-как помыли посуду, сложили вещи в рюкзаки и по команде капитана снова пошли вдоль Андаловки. Но уже через километр нам встретился такой тихий и глубокий омуток, с такими красивыми соснами на крутом берегу, что мы с Виктором уговорили всех разбить здесь бивак. Никто не возражал. Девчонки сразу же расстелили свои одеяла и легли. Усталость и в самом деле давала о себе знать. Видно, мы неправильно рассчитали, по скольку километров идти: в первой половине дня прошли слишком много, пообедали поздно и чересчур плотно. Неудивительно, что нас всех так разморило.

Между тем дело шло к вечеру. Мы снова развели костер у реки, согрели чаю и потом долго сидели возле огня, закутавшись в одеяла. За Андаловкой на заливных лугах скрипуче кричал дергач-коростель, в небе неподвижно застыли высокие розовые облачка, освещенные последними лучами уходящего солнца. В лесу было тихо-тихо и от этого даже немного тревожно. Казалось, кто-то подсматривает за нами из-за кустов и деревьев.

Мы теснее сдвинулись у костра. Темнота в лесу сгущалась. Над лесом с жалобным криком пролетела какая-то птица. И вдруг Ольга замогильным голосом начала декламировать:

— «Жабу, тридцать лет проспавшую, страшный яд в себя впитавшую, желчь козла, глаза мышиные…»

Она тряхнула головой, и ее черные волосы упали на лицо. Она сгорбилась, приблизившись к огню. Из-под волос сверкали глаза, уставившиеся на что-то невидимое для нас всех… Настоящая колдунья! Пока я пытался вспомнить, из какого произведения эти строчки, трусиха Татьяна не выдержала:

— Оленька, перестань! Я боюсь… — притворно, но в глубине души и на самом деле испугавшись, попросила она. Ольга рассмеялась, откинула волосы с лица и опять стала самой обыкновенной девчонкой.

Все оживились, наперебой стали рассказывать разные страшные истории. А я все смотрел на Олю, как будто в первый раз ее видел. Заметив мой взгляд, Оля усмехнулась. И опять начала декламировать. И снова все замолчали. На этот раз она читала стихи Есенина. Про то, как у собаки утопили щенков. Одна строчка мне особенно запомнилась: «…и так долго, долго дрожала воды незамерзшей гладь». Когда Оля произнесла эти слова, у меня в глазах защипало. Пришлось спешно заняться костром. Я подбросил в него сучьев, наклонился и сбоку стал дуть на огонь. И конечно, наглотался дыма и закашлялся. Теперь у меня были все основания вытереть платком слезы.

— У тебя, Оленька, талант! — сказал капитан и тут же заговорил с Татьяной о чем-то другом. А я возмутился. Разве можно говорить о таланте, причем настоящем, так равнодушно? Ничего наш капитан не понял, ничего не почувствовал. И нисколечко ему не жалко ни щенков, ни собаки. А у меня все внутри сжалось. Уж очень здорово прочитала Оля это стихотворение. Просто удивительно, как это я раньше ничего особенного в ней не замечал? Девчонка и девчонка. А она вон, оказывается, какая…

Вот сидит Оля у костра, с темными, спадающими на плечи волосами, и смотрит на огонь. И в глазах у нее отблеск костра. Или это они сами по себе так светятся? Я где-то читал, что у талантливых людей глаза необычно яркие, выразительные. Не то что у меня. Серые у меня глаза. И в прямом, и в переносном смысле — серые. Да и вообще никаких талантов у меня нет…

Ребята что-то делали, о чем-то говорили, но я ничего не слышал и не видел. Я смотрел только на Олино освещенное костром лицо. Мне хотелось сделать что-то очень важное. А она сидела молча и совсем не обращала на меня внимания. Как будто на свете никакого Тольки Скворцова не существует. Я встал, отошел от костра к берегу Андаловки и начал не спеша раздеваться.

— Купаться надумал? — спросил меня капитан.

— Ага… Никогда еще ночью плавать не приходилось! — подчеркнуто безразличным тоном ответил я.

— Купание в холодной воде закаливает организм, — сказал капитан.

Я шагнул в воду.

— Толька! Не смей! — закричала Татьяна. — Простудишься!

Ночь и в самом деле была довольно холодная. В небе дрожали звезды. Постреливая красной лампой-мигалкой, над нами, отдаленно гудя турбинами, пролетел невидимый самолет. Я стоял по колени в воде. Она была густой и жуткой. На воде чуть заметно покачивались черные тени от сосен. Мне вовсе не хотелось купаться. Я был бы не прочь вернуться назад, к костру и теплу, если бы меня об этом попросили… Но Ольга молчала. И я шагнул еще дальше в темную воду.

Она оказалась неожиданно теплой. Я сразу согрелся и вдруг ощутил под ногой затонувшую корягу. Это был ствол дерева, когда-то упавшего в реку с берега. Хорош бы я был, если бы нырнул в этом месте! Однажды я видел, как одного взрослого парня, студента, увезли в город на «скорой помощи». Он нырнул в незнакомом месте и головой ударился то ли о дно, то ли о корягу. Он лежал на берегу живой, в сознании, но не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Потом оказалось, что у него сломана шея и наступил паралич…

Я принялся обследовать затопленную корягу. Ствол утонувшего дерева чем дальше от берега, тем глубже утопал в скользком и вязком иле, и где-то посередине реки я уже не мог его нащупать. Здесь глубина была такая, что вода доходила мне до подбородка.

Я огляделся. Вершины сосен упирались в темное ночное небо. Отражение луны вздрагивало на воде. Сильно пахло речной тиной. Вдруг что-то колючее ткнулось в мою ногу. Я чуть было не выбежал из воды. Но вовремя сообразил, что это, скорее всего, рак, а может быть, и какая-то веточка от коряги неожиданно распрямилась. Я взял себя в руки и сказал в сторону костра:

— Вить, лезь сюда. Вода теплая!

— Толька, немедленно вылезай! — опередив Виктора, отозвалась Татьяна. А Оля продолжала молчать. Тогда я отплыл еще дальше от берега. Они потеряли меня из виду. Я притаился.

— Толь, ты где? — немного погодя тревожно спросил Виктор. Я не откликался. Они сразу забеспокоились. Даже Оля. Когда я увидел, что она встревоженно поднялась на ноги и, прикрывая рукой свет от костра, пыталась разглядеть меня в темноте, я наконец отозвался:

— Чего расшумелись? Я раков ловлю…

Надо сказать, что к этому времени я действительно поймал рака, случайно попавшего мне прямо в руку.

— Держите! — крикнул я и изо всех сил бросил его к костру. Там началась суматоха, а я успел поймать еще одного, уже нарочно шаря рукой под корягой. Я бросил на берег и его. Виктор тотчас же стал раздеваться, и через минуту мы с ним вдвоем принялись обшаривать рачьи норы. Одного за другим мы бросали раков к костру, и девчонки с визгом отпрыгивали от них, боясь взять в руки. Но Женька раков не боялся. Они с капитаном подбирали нашу добычу и складывали черных, уползавших к реке раков в полиэтиленовый пакет.

Через полчаса мы с Виктором, дрожа от холода, но очень довольные собойуже грелись у костра. Девчонки заботливо укрыли нас одеялами. Мы надели на себя все, что у нас было из одежды, и все-таки дрожали мелкой дрожью. Но зато какое пиршество у нас было! Капитан собственноручно сварил раков и, когда они стали красными, вывалил их, дымящихся, из котла на расстеленное у костра полотенце. Каждому досталось по три больших и по четыре маленьких рака. А нам с Виктором в награду дали еще по одному самому крупному раку. Вручала мне эту премию Оля. При этом она сказала:

— С тобой не пропадешь!

И посмотрела на меня одобрительно. Выходит, если даже у человека и нет никаких особых талантов, он все же может кое-чего в жизни добиться! И настроение у меня улучшилось. Даже очень…

Самое вкусное в раке — это клешни и хвост, который почему-то принято называть раковой шейкой. Наверное, мне на всю жизнь запомнится эта картина: лес, ночь, костер и мы, сидя вокруг огня, едим только что сваренных раков. Только ради одного этого стоило идти в поход!

Дремавший возле костра Кучум вдруг поднял голову, прислушался, потом вскочил и, приглушенно рыча, уставился на лес.

— Что там? — шепотом спросил Виктор собаку, и Кучум тотчас рванулся вперед и исчез за стволами деревьев. Несколько минут мы сидели у костра в полном молчании. Лес вдруг взорвался яростным лаем Кучума.

— Медведь… — широко открыв глаза, обреченно сказала Оля.

На этот раз она не играла. Ей и в самом деле было страшно. И мне, честно говоря, тоже. Потому что Кучум лаял так, будто дрался с кем-то насмерть. Я незаметно нащупал в кармане свой большой складной нож. Конечно, какое это оружие против медведя! Но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Виктор подбросил сучьев в огонь. Темнота отодвинулась. Мы продолжали сидеть у костра в напряженном молчании.

Но вот яростный лай Кучума стал удаляться. Мы успокоились. Когда запыхавшийся, усталый Кучум вернулся, наш капитан скомандовал готовиться ночлегу.

— Ночью полагается спать! — сказал он поучающим тоном. — Сон снимает усталость и восстанавливает работоспособность.

Было уже одиннадцать часов. И в самом деле пора ложиться. Да и комары, хотя их в августе не слишком много, не давали сидеть спокойно Но и в палатке их оказалось тоже довольно много. Вероятно, они успели, залететь, пока мы вносили вещи. Виктор наполнил алюминиевую сковородку горячими углями, положил сверху травы и мха, поставил сковородку на пустой котел и задвинул это дымящее сооружение в палатку. В панике комары поспешили оттуда убраться через настежь распахнутый вход. Тогда по команде Виктора мы нырнули в наш брезентовый домик, выставили наружу дымокур и плотно застегнули вход. В палатке пахло дымом и слегка ело глаза, но зато ни одного комара не осталось. Сморенные сытной едой и усталостью, мы улеглись на расстеленном ватном одеяле.

Но Виктор, прежде чем лечь, выглянул из палатки и еще раз посмотрел, все ли в порядке с дымокуром, не может ли от него что-нибудь загореться. А ведь он сам перед этим залил его остатками чая! Казалось бы, о чем беспокоиться? Но в лесу обращаться с огнем нужно очень и очень осторожно. Об этом я много раз и по радио слышал, и в книжках читал. Но одно дело слышать или читать, и совершенно другое — увидеть обеспокоенность Виктора. А уж он-то знает толк в этих делах!

Приткнувшись кто где сумел и накрывшись одеялами, все быстро уснули. И только я, лежа у самого входа в палатку, долго еще прислушивался к ночным шорохам леса. Мне все время казалось, что кто-то ходит вокруг нашей палатки. Но ведь там, снаружи, был наш верный Кучум. Разве он допустит, чтобы кто-нибудь незаметно подкрался к нам? Конечно, нет! И успокоенный, я стал засыпать.

Но тут высоко-высоко в ночном небе опять пропел свою песню реактивный лайнер, и сон улетучился. Я стал думать о том, куда летит этот самолет, и какие люди сидят в нем, и как огромна наша страна, если вот сейчас у нас ночь, а где-то далеко на востоке, куда полетел этот лайнер, уже наступает утро. А мы лежим посреди леса в палатке, и пролетающие над нами люди даже не знают, что кто-то внизу, на земле, думает о них, слышит звук самолета. И мы никогда даже не встретимся друг с другом…

И еще я думал о том, что день сегодня какой-то особенный. У меня в жизни еще не было такого удивительного дня. И хотя я много раз до этого купался в реке, ловил рыбу и раков, ходил по лесу с рюкзаком за спиной, было что-то особенное в этом сегодняшнем дне. Что-то очень хорошее, теплое, радостное. Только я не мог понять, что же именно?

Засыпая, я вспомнил испуганно-обреченное лицо Оли. Вот чудачка! Она бы наверное, так ничего и не сделала, чтобы спастись, если бы на нас в самом деле напал медведь. Так бы и осталась сидеть у костра, надеясь только на нас, мужчин. А как бы поступил я? Хватило бы у меня духу защитить ее, отвлечь медведя на себя? Не знаю. Но тогда, в палатке, мне казалось: хватило бы.

Глава 3 ОСТРОВ НА БОЛОТЕ

Следы ледника. — Земля «дышит»! — Что с компасом? — Переход через болото. — Партизанский тайник. — Колодец. — Ливень. — Вторая ночевка.

Я проснулся оттого, что мне наступили на ногу. Конечно, это оказалась Татьяна с ее обычной «ловкостью». Она хотела выбраться из палатки и никак не могла расстегнуть затвердевшие от утренней влаги тесемочные петли на входном клапане.

Солнце просвечивало сквозь зеленый палаточный брезент. Пахло влажной одеждой и кедами. Я тоже поспешил выбраться наружу. Кучум сладко потягивался, припав передними лапами к земле. Я посмотрел на часы. Было уже восемь утра. Проспали! Ну разве можно столько времени спать в походе? Настроение у меня испортилось еще больше. Почему именно я должен вставать раньше всех? С трудом натянув на ноги намокшие от росы кеды, я сходил к речке умыться, потом стал складывать на остывшее кострище дрова. Они были влажные от росы. Я извел чуть ли не полкоробка спичек, а костер так и не хотел загораться. «Надо было накрыть сучья полиэтиленовой пленкой!» — подумал я запоздало. Потом сложил вместе сразу несколько спичек, чиркнул по коробку и тут же бросил их все на землю, потому что сильно вспыхнувшее пламя обожгло мне пальцы. Морщась от боли, я взял котелок с остывшим чаем. На поверхности чая плавали какие-то сине-лиловые разводы, как будто от нефти, и разные букашки вместе с соринками. Нужно было вытащить их, и я вынул из кармана брюк свою деревянную ложку. Но она оказалась сломанной! Наверное, ночью я навалился на нее боком, и она треснула вдоль ручки. Выходит, я и тут оказался неправ… С досады я хотел выбросить ложку. Хорошо, вылезший в это время из палатки Виктор забрал ее у меня и сказал, что ложку можно починить. Он просверлил булавкой маленькие дырочки в трех местах вдоль излома и связал расколовшиеся части крепкой суровой ниткой, предварительно намочив ее. Ложкой теперь снова можно было пользоваться, хотя и с большой осторожностью. Я поблагодарил Виктора, но настроение мое от этого не улучшилось.

После завтрака мы стали готовиться к выступлению. Я, все еще сердитый и злой на самого себя, начал скатывать непросохшую палатку в плотный тючок. Но Виктор молча взял ее у меня, развернул и перебросил через один из сучьев росшей рядом сосны.

— Пусть маленько просохнет, пока мы остальные вещи укладывать будем, — сказал он.

А я еще больше рассердился. Все-то меня учат, и ничего у меня сегодня не получается. Хотелось бросить все и уйти куда глаза глядят. Но тут Оля попросила меня затянуть потуже узел на ее рюкзаке. Ожидая подвоха, я недоверчиво посмотрел на нее. Нет, она говорила вполне серьезно и по-хорошему. Я взял ее круглый, туго набитый рюкзак и сразу увидел, что он уложен совершенно неправильно: вещи втиснуты как попало, одеяло, которое надо укладывать к спине, положено сверху, продукты оказались внизу, и консервная банка своим острым ребром выпирала наружу.

Я еще раз посмотрел на Олю и понял, что она нисколько не рассердится, если я уложу ее рюкзак по всем правилам. Я вытряхнул ее вещи, положил одеяло по всей высоте и ширине рюкзака, наиболее тяжелые вещи уложил внизу, а продукты и то, что полегче, сверху. Потом хорошенько завязал ставший плоским, удобным для ношения рюкзак и помог надеть его Оле на плечи.

Кажется, она мне сказала «спасибо». Не помню. Да и не в этом дело. Главное, она посмотрела на меня очень по-доброму, по-товарищески, и мне сразу стало совсем хорошо. Я в два счета уложил свой рюкзак, вскинул его на спину, и мы тронулись в путь.

Скоро сосновый лес сменился смешанным: сосны, ели, березы, осины росли здесь вперемежку. Все чаще стали попадаться старые, замшелые, очень крупные и наполовину гнилые деревья. Мы шли, то и дело нагибаясь, чтобы сорвать несколько ягод черники или костяники, которых здесь было великое множество.

Кучум носился впереди нас, облаивал белок или каких-то других обитателей леса. Шедший впереди капитан неожиданно крикнул:

— Смотрите, какой огромный валун!

Действительно, среди деревьев, как стог сена, высился серый, покрытый лишайниками валун. Я попытался влезть на него, но уцепиться было решительно не за что: ни одной трещины или выступа. Мы обошли валун и внимательно его осмотрели.

Татьяна тут же принялась всем объяснять, что такие валуны когда-то очень давно были принесены сюда ледником из Скандинавии. Но кто же об этом не знает?! Удивительно другое: почему этот огромный камень лежит здесь один? Почему не видно вокруг других валунов, хотя бы и поменьше?

Отметив на нашей самодельной нарте местоположение этого валуна, мы двинулись в прежнем направлении, точно на север.

— Азимут ноль! — объявил капитан, держа компас в руке и проверяя направление. Я тоже взглянул на компас. Все было правильно: синий конец стрелки показывал на север. Как раз в этом направлении мы и держали наш путь.

Местность постепенно понижалась. Появились зеленый, влажный мох и папоротники. Лес, по которому мы шли, был уже не смешанный, а чисто еловый. Наверху, в вершинах деревьев, шумел ветер, а внизу, у нас, было тихо.

— Как в настоящей тайге! — сказал я, любуясь этим старым, густым и довольно мрачным лесом.

— Тайга и есть! — ответил мне Виктор.

Мы заспорили. Мне казалось, что тайга — это только в Сибири, а никак не у нас, в европейской части страны. Но Виктор утверждал, что лесоводы относят хвойные леса Европейского севера также к зоне тайги. Спорить на такие темы с Виктором было опасно. Он ведь в таких вопросах получше меня разбирается. Но я и не подумал огорчаться. Выходит, мы идем по настоящей тайге! Разве это не здорово?!

Пройдя без всяких приключений еще километра три, мы присели передохнуть. Женька развязал свой рюкзачок и тут же принялся закусывать. И куда только в него лезет? Глядя на него, достала домашний пирожок и Татьяна. Потом и все остальные стали что-то жевать. А ветер вверху все усиливался. Вершины елей раскачивались. С удивлением я вдруг почувствовал, что и сам качаюсь. Сначала меня медленно и плавно приподняло немного вверх, а потом так же плавно опустило вниз.

— Ой! Что это? — воскликнула Оля. — Земля дышит!

И в самом деле, земля под нами как будто дышала, приподнимаясь и опускаясь вместе с корнями и мхом. Мы сразу поняли в чем дело: ветер раскачивал деревья, а мы, сидя на их корнях, скрытых под тонким слоем земли и мха, то опускались, то поднимались, когда они натягивались, стремясь удержать дерево от падения. Казалось, корни вот-вот лопнут от напряжения.

Сначала нам очень понравилось качаться на мху, как на волнах. Но вдруг не очень далеко от нас что-то грохнуло, словно выстрел, и одна из елей сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее стала падать. Ломая сучья, с шумом и треском рухнула она на землю, вздыбив кверху огромный черный блин выворотня с желтыми, растопыренными во все стороны, как щупальца осьминога, оборванными корнями. Нам стало страшно.

— Все за мной! — крикнул капитан и первый, подхватив свой рюкзак, бросился бежать из этого мрачного леса. Мы помчались за ним, на ходу надевая лямки своих рюкзаков. Но земля дышала повсюду. И мы бежали все дальше и дальше, с опаской поглядывая на качавшиеся высокие ели.

Наконец еловый лес кончился, сменившись низким молодым сосняком, росшим на мховом болоте. Мы остановились. Ветер гнал над нами рваные облака. Сильно пахло болиголовом и болотными травами. Ноги утопали во мху. Но земля уже не качалась, и мы успокоились. И тут Татьяна вскрикнула:

— Ой, смотрите, кто-то ягоды рассыпал!

— Это клюква! — сказал Виктор. — Неужели никогда раньше не видела, как клюква растет?

Я нагнулся и стал собирать крупные, розовые с одного бока ягоды. Они в самом деле лежали на мху как рассыпанные. И поэтому одна сторона у них была розовая, а другая белая. Каждая ягодка была будто привязана тоненьким, почти незаметным стебельком-ниточкой. Это было очень интересно. Раньше я думал, что клюква растет примерно так же, как брусника или черника — на маленьких кустиках.

Ягоды клюквы оказались плотными, мучнистыми и совершенно невкусными.

— Чудаки! — рассмеялся Виктор. — Кто же в августе клюкву ест? Ее надо поздней осенью собирать, под заморозки. А еще лучше весной, как только снег растает. Тогда она сладкая.

Пора было идти дальше. Капитан посмотрел на компас. Но север почему-то оказался как раз там, откуда мы сюда прибежали! Ошибки тут быть не могло: во мху были ясно видны наши следы. А ведь мы шли с юга на север, по нулевому азимуту! Теперь же компас показывал все наоборот.

— Компас врет! — решительно сказала Татьяна. — Наверное, здесь магнитная аномалия. Видимо, под этим болотом залежи железной руды. Ой, ребята, а вдруг мы геологическое открытие сделали?

Капитан прошелся с компасом в руке сначала в одну, потом в другую сторону, но все было по-прежнему: синяя стрелка показывала в ту сторону, откуда мы пришли, то есть на юг. Похоже, на этот раз Татьяна была права. Если верить компасу, то нужно идти назад по нашим следам в тот мрачный еловый лес, где земля дышит, а деревья падают от ветра. Но зачем же нам туда возвращаться?

Мы стояли, не зная что делать. Темные, низкие облака заволокли небо, и солнца не было видно. Тогда мы, чтобы проверить компас, решили определить стороны света другим способом. Известно, что с северной стороны на стволах деревьев гуще растут лишайники, а с южной у отдельно стоящего дерева гуще крона. Однако сосенки, росшие вокруг нас, были какие-то ненормальные: у одних весь ствол был в лишайниках, у других лишайников не было вовсе. И ветви у всех деревьев росли по-разному: то с одной стороны гуще, то с другой. Словом, определить, где север, а где юг, по этим признакам нам не удалось.

Тогда капитан спрятал компас в карман и решительно пошел вперед в прежнем направлении. Кучум, который, скучая, сидел возле нас, спрятал свой розовый длинный язык и весело умчался вперед. Поведение собаки меня успокоило. Ведь если бы мы пошли не туда, умный пес вряд ли помчался бы так охотно.

Зловещее слово «заблудились» произнесено вслух не было, но чувствовалось, что каждый об этом думает. Через некоторое Время капитан снова вынул компас. Теперь синий конец стрелки показывал вправо от нашего направления движения. А ведь мы шли строго по прямой линии! Я сам за этим следил. Не было сомнений, что компас врал. Капитан молча пошел вперед, демонстративно засунув его в карман рюкзака, как совершенно бесполезную вещь.

Лес опять стал густеть. Болото кончилось. Все чаще попадались высокие старые осины и ели. И хотя почва у нас под ногами опять иногда дышала, мы упорно продолжали идти в том же направлении все дальше и дальше.

Вскоре мы увидели Кучума, который сидел, дожидаясь нас. Он всегда так делал: убежит вперед, а потом дожидается. И снова убегал вперед. Но на этот раз он никуда не убегал, а вертелся вокруг нас, всем своим видом как бы спрашивая: «А теперь куда вы пойдете?» Зря, значит, я на него надеялся. Он и сам не знал, куда идти.

И все-таки Кучум, оказалось, привел нас к тропинке. Она была не слишком нахожена, но как-никак тропинка. И по ней недавно шли люди: трава была кое-где примята. Значит, и нас она куда-нибудь выведет. Мы решили идти по ней. А вот Кучум почему-то не хотел этого. Он крутился под ногами, часто останавливался и оглядывался по сторонам со скучающим видом.

Мы прошли по тропинке не больше ста метров, когда капитан нашел воткнутую в землю палку, причем совсем свежую, только что срезанную. Значит, где-то неподалеку были люди. Пока мы с капитаном рассматривали находку, подошел Женька и удивленно воскликнул:

— Это же моя палка!

— Твоя?!

— Конечно, моя. Видите: «Е» вырезано? Это я еще на привале стал вырезать, там, где земля дышала. А когда мы побежали, я ее в землю воткнул, чтобы не мешала.

Вот так история! Выходит, это наша собственная тропинка! Это по ней мы бежали, спасаясь от падающих деревьев. Выходит, мы все время незаметно для себя отклонялись от нулевого азимута вправо и шли по кругу. Компас не врал, и мы напрасно ему не поверили. Вот и стали кружить на месте…

Ну и смеялись же мы! И больше всех капитан. Он сказал, что с самого начала все понял, но нарочно молчал и шел по кругу, делая вид, что мы заблудились, чтобы нас испытать. Испытание, добавил он, мы выдержали на «отлично»: никто не хныкал и не впадал в панику.

— Паника — это в походе самое страшное, — сказал он. — От паники люди такие глупости совершают, что потом сами удивляются. Паникеров среди нас нет. Я теперь в этом убедился!

Все было, конечно, правильно. Только я капитану не поверил. Я шел следом за ним и хорошо видел, что он тоже волнуется, хотя и старается не показывать виду. Он сам не знал, куда идти. Но я не стал его разоблачать. Нельзя подрывать авторитет капитана похода. Даже если он липовый.

Мы снова доверились компасу и, когда наша тропинка стала уходить вправо, смело покинули ее и пошли прямиком по лесу. Кучум куда-то исчез. И я понял, почему он недавно топтался на месте: ему совсем не хотелось зря кружить по нашим собственным следам.

Часа через два лес опять поредел, и мы вышли на огромное моховое болото с редкими чахлыми сосенками, посреди которого, метрах в пятистах впереди, высился холм, поросший сосновым лесом.

— Вот он, Остров! — сказал Виктор. — Отец рассказывал, что тут во время войны была партизанская база. Сходим, посмотрим?

Кто же откажется? Конечно, мы захотели побывать на этом Острове, подобно куполу возвышавшемуся среди болота.

— Стойте! — сказал капитан. — Нужно вырубить шесты. Без шестов по болотам ходить не полагается.

— То по зыбунам без шеста не пройдешь, — сказал Виктор. — А это болото сухое, прочное. По нему теперь просто так ходят, без всяких шестов.

— Все равно, — упрямо повторил капитан. — Готовьте шесты!

Я достал из рюкзака наш походный топорик и, поискав глазами, выбрал стройную, толщиной сантиметров в пять елочку. Была она высокая, тонкая и почти совсем без сучков. Как раз для шеста! Я уже замахнулся топором, как Виктор остановил меня:

— Ты что, не видишь? Она ведь живая! Из нее знаешь какая ель вырастет? Руби вот эту…

И он показал мне на такую же ростом, но хилую, почти уже засохшую елочку. Росла она рядом с большим деревом и ей, видимо, не хватало питания или света.

— Она и без нас погибнет, — пояснил Виктор. — И вот эту тоже можно срубить. Видишь, они обе рядом растут, им тесно. Ту, которая посильнее, надо оставить, а вот эту, что отстает в росте, не только можно, но и нужно срубить. Другой елке жить станет легче. Это у лесоводов прореживанием называется, рубкой ухода.

Третье деревце для шеста я уже выбрал самостоятельно. Это оказалось даже интересно: определить качество деревца, его, как говорят лесоводы, благонадежность. И тут же решить, надо или не надо его оставлять в лесу, представляет оно ценность для леса или не представляет. Пожалуй, Виктор прав, лесовод — профессия ничего себе, достаточно интересная.

Теперь я уже по-другому смотрел на лес и видел, как много в нем хилых, обреченных на гибель деревьев, которые нужно убирать, чтобы они не мешали расти здоровым и крепким, не заражали их разными грибковыми и другими болезнями. А как часто люди, не думая об этом, рубят молодые, здоровые деревца именно потому, что они красивые и здоровые!

— Дураки! — сказал про них Виктор. — В молодом да здоровеньком еловом деревце смолы много. Шест получается и тяжелый, и липкий. А ежели подсохшую елочку срубить, то и шест будет легкий, и руки в смоле не испачкаешь.

Вскоре каждый из нас получил легкий, хорошо очищенный от сучков шест. Мы снова взвалили на спины рюкзаки и начали переход по болоту. Виктор, держа шест перед собой, шел теперь первым. А нашу группу, как самый тяжелый из нас, тоже с шестом в руках, замыкал капитан. И это было правильно. В случае чего он мог бы помочь вытащить провалившегося. Но болото и в самом деле не было топким. Виктор уверенно шел впереди и громко рассказывал:

— Когда-то тут озеро было. Потом заросло, стало зыбучим болотом. Отец рассказывал, что еще во время войны сюда не каждый мог сунуться. Партизаны по тайным тропкам ходили… А теперь ничего. Иди смело!

Был уже час дня, когда под ногами у нас оказалась песчаная почва Острова, поросшая сухим, жестким брусничником.

— Давайте устроим лагерь на самой вершине, среди сосен! — предложила Ольга. Это, конечно, было здорово: поставить палатку на высоком месте, откуда все вокруг видно. Но именно здесь, на самой вершине холма, уже устраивал лагерь кто-то другой задолго до нас. Вокруг черного кострища валялись старые газеты, консервные банки, бутылки, грязные обрывки целлофановых оберток и пакетов.

— Фу! — сморщила нос Татьяна. — Пойдем отсюда, выберем другое место.

Но Виктор, сняв рюкзак, молча стал собирать оставленный кем-то мусор. Хотя мне и было противно касаться всех этих отбросов, я стал помогать ему. Мы вырыли ямку, сложили туда банки, бутылки, весь мусор и забросали землей. Место стоянки теперь выглядело совершенно иначе.

— Ежели каждый станет костер на новом месте разводить, то скоро в лесу и грибам расти будет негде, — сказал Виктор.

Тучи на небе сгущались. Мог пойти дождь, и мы решили поставить палатку и остаться тут на ночь. Я, Леонид и Виктор принялись оборудовать лагерь, а Оля с Татьяной и Женькой пошли собирать сухие сосновые сучья для костра.

Прежде всего мы выбрали такое место, чтобы во время дождя вода не подтекала под палатку. Вместо стоек мы использовали стволы двух сосен, росших неподалеку одна от другой. Натянув между ними главную палаточную веревку, мы быстро закрепили колышками углы палатки и сложили в нее рюкзаки.

К этому времени вернулись Татьяна с Олей. Они насобирали не только дров, но и целую кучу великолепных, с плотными коричневыми шляпками белых грибов. Это были настоящие боровики, с ножками как бочоночки. Здесь, вдали от дорог и деревень, их никто не собирал, поэтому грибов было множество.

Самым последним вернулся к палатке Женька. Он притащил большую охапку сухих сучьев и, отдуваясь, бросил их рядом с уже горевшим костром. Капитан в это время изо всех сил дул на огонь. Он стоял на коленях, опершись руками о землю и наклонившись к самому костру. Брошенные Женькой сучья упали так неудачно, что один из них, подскочив, ударил капитана прямо в лоб. Он вскочил, схватился рукой за ушибленное место и даже замахнулся на Женьку с досады:

— Чтоб тебе провалиться!

Женька испуганно попятился и тут же, у всех на глазах, действительно провалился. Совсем недалеко от палатки он вдруг исчез, ушел в землю по самую шею. Высовывалась только его круглая голова с оттопыренными ушами. Мы все так растерялись, что некоторое время молча смотрели друг на друга: Женькина голова с вытаращенными от испуга глазами — на нас, а мы — на нее.

Первым пришел в себя Виктор. Одним прыжком он подскочил к провалившемуся и схватил его за руку. Я ухватил Женьку за другую руку, и мы вдвоем выдернули его наверх. Я сделал шаг в сторону и почувствовал, что тоже проваливаюсь. Но теперь это было уже не так неожиданно и потому не страшно. С помощью Виктора и капитана я тоже выбрался из этой странной узкой и хорошо замаскированной ямы.

Костер, грибы, обед — все было забыто. Мы принялись раскапывать эту подземную ловушку.

— Наверное, это партизанский тайник! — объявил наш капитан. — Тайники всегда устраивают так, чтобы их не было видно.

— Не смейте его раскапывать! — закричала Татьяна. Там что-нибудь может взорваться!

Мы отошли от ямы и начали совещаться. Вообще говоря, партизанский тайник, конечно, мог быть заминирован. Но зачем это партизанам? Так глубоко в лес, да еще на самую середину обширного болота, которое в то время было настоящей трясиной, фашисты вряд ли могли забраться. Значит, и минировать свое убежище было ни к чему. К тому же и я, и Женька уже побывали в этом убежище. И оно не взорвалось.

— Нет, вряд ли здесь могут быть мины, — покачал головой Виктор. — А вот оружие и патроны… Это может быть!

— Будем раскапывать! — сказал я. — Капитан, прикажи девчонкам отойти куда-нибудь подальше. Чтоб не мешали.

Притихшие Татьяна и Ольга сели рядом с палаткой, а мы с Виктором осторожно начали раскопки.

Партизанский тайник оказался очень узкой щелью длиной в пять шагов и шириной в один. Сверху щель была перекрыта настилом из коротких, совершенно уже истлевших отрезков бревен диаметром пятнадцать-шестнадцать сантиметров, поверх которых когда-то лежал слой мха, засыпанный землей. Причем это перекрытие было как бы врезано глубоко в почву и нисколько не возвышалось над ее поверхностью.

Можно было свободно ходить прямо по убежищу и не замечать его. Наверное, те, кто побывал здесь за год или за два до нас, ходили по нему и ничего не замечали — так оно было здорово замаскировано. И мы бы тоже его ни за что не заметили, если бы не Женька. Но бревна перекрытия уже настолько сгнили, что буквально рассыпались под ним в прах. Просто удивительно, как они столько времени выдерживали тяжесть земли, которая была насыпана сверху. Ведь ее слой был сантиметров в тридцать. А глубина убежища почти в рост человека.

В такой крытой щели могли с трудом уместиться три-четыре человека. Да, скорее всего, этот тайник служил лишь складом оружия или продовольствия. В углу мы нашли девять штук позеленевших винтовочных патронов. Но кроме них ничего отыскать не удалось, хотя мы весь песок, все гнилушки и истлевший мох перебрали руками. Уж очень нам хотелось обнаружить записку или какие-нибудь другие следы, оставленные партизанами.

Однако винтовочные патроны, хоть и ржавые, тоже кое-что значили. Я хотел их почистить, а потом вытащить из них пули. Вдруг там, внутри, записка? Но капитан отобрал у меня эти реликвии войны, сказав, что их нужно сдать в краеведческий музей или, в крайнем случае, в сельсовет. Впрочем, никакой записки там быть не могло: пустой патрон был бы легче других, да и пуля сидела бы в нем не так плотно. Я каждый из них в рунах подержал, взвесил на ладони и пули попробовал пошатать. Все они сидели очень прочно. Нет, это были обычные винтовочные патроны. Видимо, кто-то из партизан их обронил. А может быть, они были насыпаны здесь большой кучей и, когда их раздавали бойцам, эти девять штук остались незамеченными.

Я зарисовал разрез обнаруженного нами партизанского тайника и поставил на чертеже приблизительные размеры, потому что рулетки для точного измерения у нас с собой не было.

Потом мы пообедали домашним салом и хлебом с луком. Вкусно было очень, но после еды всем ужасно захотелось пить. В конце концов мы с Виктором решили пойти на болото и попытаться найти там хоть лужицу. На самом его краю он попросил у меня мой большой складной нож и стал копать ямку примерно в метре от края болота, на сухом месте. Я стал помогать ему, вспомнив, что где-то читал про такой способ добычи воды Нужно невдалеке от болота вырыть колодец, в который натечет отфильтрованная землей вода. После того как она отстоится, ее можно пить.

На дне нашего небольшого колодца действительно вскоре показалась вода Мы ее вычерпали руками и, подождав, пока ямка снова наполнится, один за другим напились. Вода была хоть и не нарзан, но вполне пригодная для питья. Утолив жажду, мы вернулись к палатке и довольные улеглись отдохнуть

— Ну, напились воды с головастиками? — спросила нас Оля.

— Напились.

— Вкусно?

— Ничего.

— Б-р-р! Ни за что бы не стала!

Но голос у нее был не слишком уверенный. Скорее наоборот. Она как бы спрашивала у нас: «А это не слишком противно?»

Немного погодя Татьяна тоже не выдержала:

— Их там много?

— Кого?

— Головастиков…

Мы с Витькой прыснули. Ну что за народ эти девчонки! Прямо умирают от жажды, а воду с болотным запахом пить боятся. Ведь это они нарочно про головастиков спрашивали. Знают, что никаких головастиков в этом болоте нет и не может быть. А все-таки спрашивают!

Немного погодя капитан поднялся, посмотрел на покрытое тучами небо и с равнодушным видом спросил:

— Где он, этот ваш колодец? Придется пить из него. Человек должен за день потреблять не менее одного литра жидкости.

Вслед за капитаном поплелся вниз Женька.

— Надо посмотреть, какую они там гадость пить будут! — сказала Татьяна Ольге, и они тоже пошли к нашему колодцу. А мы с Виктором еще долго потешались над их брезгливостью…

Погода портилась. Едва мы успели вскипятить чай (воды в нашем колодце накопилось достаточно), как начал накрапывать дождик. Мы схватили рюкзаки, сушившиеся у костра кеды, носки, одежду и с криками и смехом полезли в палатку, пустив в нее и Кучума. Сверкнула молния, и при счете «пять» ударил гром. Он так тарарахнул, что мы все сразу примолкли. И я подумал: напрасно мы поставили палатку на самой вершине холма, да еще под деревьями. Но менять место лагеря было уже поздно — дождь вовсю барабанил по брезенту палатки.

— Не прикасайтесь к крыше, а то она протекать станет! — скомандовал капитан, вытирая полотенцем мокрые волосы. Мы сбились в тесную кучу в самом центре палатки и молча прислушивались к раскатам грома. Вспыхивали молнии, раскалывая небо прямо над нами. И каждый раз после обвального грохота грома дождь припускался еще сильнее.

Обычно во время грозы я всегда про себя считаю секунды от вспышки молнии до раската грома. Так можно определить расстояние, отделяющее тебя от того места, где ударила молния. Ведь скорость распространения звука в воздухе около трехсот тридцати метров в секунду. Значит, если ты отсчитал, например, шесть секунд, то молния разрядилась почти в двух километрах от тебя. Но сейчас, сидя в палатке, подсчет вести было невозможно. Молнии сверкали буквально одна за другой, и нельзя было понять, какой из них принадлежит тот или иной раскат грома.

— Ой! — пискнула вдруг Татьяна. — На полу вода. Мы подмокаем!

И верно, сквозь брезентовый пол палатки начала проступать вода. Этого еще не хватало! Но ведь мы ставили палатку на самой вершине холма, здесь вода не должна была скапливаться! И все-таки ее становилось все больше и больше. Оля забралась на свой рюкзак, стараясь не замочить ноги. А Виктор, наоборот, положил рюкзак к себе на колени, чтобы спасти его от воды. После некоторого размышления я тоже последовал его примеру. Лучше сохранить сухой запасную одежду. Ведь ноги так и так у всех уже промокли.

Наконец ливень начал стихать. Раскаты грома уходили все дальше, и вспышки молнии были уже не такие яркие. Гроза кончалась. Однако мелкий дождик еще шуршал по крыше. Капитан, я и Виктор вылезли из палатки. Было сыро и холодно.

Прежде всего мы начали вновь разжигать костер. Сырые сучья никак не хотели гореть. Пришлось положить под них бересту из наших неприкосновенных запасов, которые носит с собой каждый настоящий путешественник. К бересте мы добавили кусок газеты и стружки, которые быстро настрогал Виктор. Тогда дрова разгорелись.

Сидя у костра я внимательно осмотрел нашу палатку, наклонившись почти к самой земле. Да, теперь было ясно видно, что палатка стоит в едва заметной ложбинке, хотя и на вершине холма. Это было для меня хорошим уроком. Не зря во всех наставлениях по туризму говорится, что палатку всегда следует окапывать небольшим ровиком для стока воды на случай сильного дождя.

Скоро дождик совсем прекратился. Татьяна, Оля и Женька вылезли из мокрой палатки и пристроились сушиться и греться поближе к костру. Мы с Виктором еще раз сходили за топливом и подбросили в огонь много сучьев. Вот когда пригодились сбереженные нами сухие одеяла! Девчонки закутались в них, мы переоделись во все сухое и начали сушить у костра намокшие во время дождя вещи.

От костра летели вверх искры, а когда налетал порыв ветра, то дым вместе с искрами наседал на нас и приходилось от него уклоняться и следить, чтобы одежду не прожгло. Но как мы ни береглись, все же в некоторых местах на одеялах и шерстяных носках появились дырки.

Мало-помалу в лагере все снова пришло в порядок. Мы согрелись, поели жареных грибов, еще раз выпили горячего чая с конфетами, переобулись и стали готовиться к ночлегу. При свете догорающего костра я занес самые важные сведения в походный дневник, залил угли остатками чая и тоже залез в палатку. Второй день нашего путешествия закончился. Назавтра нам предстояло идти через леса и болота прямо на Никулкино.

Эта вторая походная ночь прошла спокойно. Но зато утром, на рассвете, я проснулся от звука выстрела. Стреляли на краю болота, у леса… Виктор тоже проснулся. За стеной палатки тихо заворчал Кучум. Вылезать из палатки не хотелось. Глаза слипались. Я подумал, что бояться нам нечего, так как наш верный Кучум никого к палатке не подпустит. Голова моя снова опустилась на рюкзак, служивший мне подушкой, и я тут же опять уснул.

Глава 4 ДЕНЬ НЕУДАЧ

Болотная флора. — Ручей Боборык. — На выручку! — Никулкино. — Крушение наших планов. — Река Оредеж. — Ночной гость. — «Они стояли насмерть». — Третья ночевка.

Утром погода улучшилась. Выглянувшее из-за облаков солнце быстро разогнало туман, застилавший болото. Мы позавтракали, свернули палатку, уложили свои рюкзаки и тронулись в путь. Нужно было пораньше прийти в деревню Никулкино, чтобы получить у мастера лодку и успеть приготовиться к водному путешествию.

— Внимание! — важно объявил капитан, посмотрев на компас. — Шагом марш!

И он первым начал спускаться с горы к болоту.

— Стойте!

Мы остановились, удивленно глядя на Виктора.

— В чем дело? — недовольно спросил капитан.

— А мусор? — вопросом на вопрос ответил ему Виктор.

И он показал на валявшиеся около нашего погашенного костра обрывки газет и конфетные обертки. Да… Ничего не скажешь… Трудное это дело — самого себя приучать к порядку. Если бы не Виктор, мы бы так и ушли, оставив после себя это безобразие. А ведь только вчера ругали других туристов!

Не глядя друг на друга, мы сбросили с плеч рюкзаки и в два счета убрали и зарыли в землю все до последнего клочка бумаги. И что самое удивительное, настроение наше после этого сразу улучшилось.

— «Шагай вперед, комсомольское племя!» — продекламировала Оля.

— Шагом марш! — бодро повторил капитан. — Идти друг за другом, Виктор — замыкающий. Азимут — 300!

Ну и любит же форсить наш капитан! Откуда он взял этот азимут? Ведь у нас даже карты настоящей нет, а без нее нельзя точно определить направление.

С появлением солнца еще сильнее запахло дурманящим болиголовом.

— Это не дурман и не болиголов, — поправила меня тут же Татьяна, — а багульник болотный!

Вот и она тоже вроде Леньки обожает всех поправлять. Особенно когда речь идет о растениях. Ботаника — ее конек. Не упустив случая, она принялась рассказывать о болотных мхах и кустарниках.

— У багульника листочки кожистые, продолговатые, сверху темно-зеленые, блестящие. А снизу у них рыжий войлок. Это вечнозеленый кустарник семейства вересковых. Применяется в медицине. Содержит много эфирных масел… А вот это, смотрите, болотный мох сфагнум. У него нет настоящих корней. Стебель мягкий, рыхлый, с тремя видами листочков: сверху — короткие, скрученные, в средней части — горизонтально расположенные, в нижней — длинные, обвислые, постепенно отмирающие.

Виктор, чтобы лучше слышать Татьянину лекцию, подошел почти вплотную ко мне. Я уступил ему свое место и пошел замыкающим. Не больно-то мне интересно знать про этот сфагнум без настоящих корней! Мох и мох. Ничего в нем такого нет. Его между бревен кладут, когда дома строят. Для конопатки. А багульник, или болиголов, как ни называй, все равно на болоте сразу отличишь: запах от него такой, что прямо с ног валит. Не долго и сознание потерять, если в самые заросли заберешься.

И все-таки как-то обидно, что другие больше тебя знают. Татьяна, когда о растениях говорит, латинскими названиями так и сыплет: бетула — береза, линус — сосна, саликс — ива… Даже землянику по-латыни умеет называть. Виктор, тот по лесоводству специалист. Оля в искусстве здорово разбирается. Ленька — историк, всякие там восстания рабов изучает. Один только я ничего толком не знаю, а только так, всего понемножку. Поверхностная я личность. Хотя и разносторонняя. Так обо мне мама однажды сказала. Но разносторонний — это тоже кое-что, так ведь?

Пока я обо всем этом размышлял, болото уже кончилось, и мы, войдя в лес, бросили свои так и не понадобившиеся нам шестики.

Лес был такой же, как и на южной стороне болота: сначала шли низкие, чахлые сосенки, потом начался темный, сумрачный ельник с зарослями кислицы — заячьей капусты и, когда стало посуше, появились березы и высокие сосны.

Вскоре мы вышли к ручью Боборык. Но перед этим снова чуть было не сбились с правильного пути. И опять мы уклонились вправо. Хорошо, вовремя заметили это и, поверив компасу, вернулись на нужный курс. Но я, пользуясь тем, что день был солнечный, проверил правильность взятого нами направления еще одним способом — с помощью часов. Чтобы определить направление на юг по солнцу и наручным часам, достаточно часовую стрелку направить на солнце. Затем угол между часовой стрелкой и цифрой 1, а с учетом летнего времени — цифрой 2 на циферблате делится пополам. Эта линия и будет направлением на юг.

Немного спустя мы вышли на просеку. Просеку даже в сильно заросшем лесу всегда легко отличить от обычной тропинки: она проложена по прямой линии, без всяких поворотов или изгибов. Метров через сто нам встретилось пересечение двух просек. Для тех, кто заблудился в лесу, такое пересечение лучше всякого компаса покажет, где юг, а где север.

Дело в том, что просеки в лесу прорубаются не как попало, а только в направлении с севера на юг и с запада на восток. В таком же порядке размечаются цифрами на карте и кварталы. А в месте пересечения двух просек, отделяющих один квартал от другого, на небольшом холмике устанавливается короткий, заостренный кверху столб с четырьмя прямоугольными выпилами. Каждый такой выпил обращен в сторону одного из кварталов леса. И на нем написан номер этого квартала.

Например: с четырех сторон столба в боковых выпилах стоят цифры 23, 24, 36, 37. Что это значит? А то, что ты находишься в точке пересечения просек, разделяющих четыре квартала с этими номерами. А теперь вспомним, что номера кварталам присваиваются на плане местности слева направо, то есть с запада на восток — один, два, три и так далее. А когда кончится один ряд, начинают нумеровать второй, пониже первого, то есть южнее. Вот и получается, что север будет находиться в направлении просеки, проложенной между кварталами 23 и 24. Все очень просто! Но на всякий случай я все-таки зарисовал и квартальный столб, и схему расположения кварталов в лесу или, как пояснил мне Виктор, «квартальную сетку леса». Оказывается, в наших европейских лесах кварталы почти везде имеют размер километр на километр. Так что если идти по просеке, то через десять-пятнадцать минут хода обязательно встретишь квартальный столб с номерами кварталов и легко определишь, где какая сторона света.

Ручей Боборык, к которому нас привела просека, проложенная на север, оказался не более одного метра в ширину. Оба берега его густо заросли сочной травой. Здесь Татьяна опять нашла повод блеснуть своей ботанической эрудицией. А было это так. Приблизившись к ручью, я заметил среди прибрежной травы стебелек с гроздью небольших, неопределенного цвета ягод и нагнулся, чтобы получше рассмотреть его. Я уже протянул руку, собираясь сорвать стебелек, но в последний момент передумал Сам не знаю почему. Что-то было в этом растении жалкое, трогательное… Может быть, потому, что оно стояло так одиноко среди этой береговой растительности? Или потому, что у него был один-единственный лист? Не знаю. Если бы этих стебельков с ягодами было много, я бы, наверное, сорвал один. Но он рос в одиночестве. Наверное, поэтому я и не тронул его. И показал Татьяне.

— Не смей к нему прикасаться! — тут же закричала она, хотя я уже и не думал этого делать. — Это гроздовик. Очень редкое реликтовое растение. Он даже в Красную книгу занесен!

Реликт… Значит, этот заморыш дошел до нас из далекого прошлого, за многие-многие тысячелетия… Вот так штука! Мы стояли вокруг стебелька и с почтением его разглядывали. Вдруг он последний во всем нашем лесу? А может быть, даже во всем районе? Мне даже жутко стало. Вдруг больше таких нет на всей земле?! Вот сорви его или даже наступи случайно ногой и… конец целому виду!

Нам захотелось как-то помочь этому несчастному гроздовику, который, как сказала Татьяна, размножается спорами, как папоротники. Может, его нужно от солнца прикрыть? Или, наоборот, траву вокруг вырвать, чтобы ему светлей стало? Но Татьяна сказала, что ничего делать не нужно и что лучше всего не трогать любое редкое растение и даже не подходить к нему близко. Мы так и поступили.

Сразу же за ручьем нам повстречалась узкая лесная дорога, и капитан повернул по ней влево. Это было правильно. По моим прикидкам, до Никулкина оставалось не более пяти километров.

— Я есть хочу! — заявил вдруг Женька.

И в самом деле, пора было перекусить. Тем более, ручей с хорошей водой был рядом. А этим обстоятельством в походе не следует пренебрегать, как мы убедились вчера на сухом болоте. Мы выбрали открытую, со скошенной травой полянку невдалеке от ручья и начали устраивать бивак. На это теперь уходило не много времени. Все знали, что и как нужно делать. Мы с Витькой и Женькой пошли за дровами, капитан стал разводить костер, а девочки принялись готовить еду.

У всех разыгрался аппетит. Особенно усердствовал в приготовлениях к обеду Женька. Ох и любит же он поесть! Целыми днями что-нибудь жует на ходу. Лопает за двоих. И как только внего влезает?

После обеда мы еще километра два шли лесом, а потом дорога вывела нас в поля. Далеко за ними виднелись крыши деревни.

— Вот оно, Никулкино! — торжественно объявил капитан. — Цель нашего похода на горизонте!

Можно подумать, что без него мы бы не догадались, что это Никулкино. Ведь тут километров на десять никакой другой деревни нет.

Впереди нас в поле тарахтел трактор. Сзади стеной стоял темный лес.

— Опять будет ливень! — сказал Виктор, показывая на здоровенную лиловую тучу, и мы ускорили шаг, чтобы успеть дойти до деревни.

Вместе с трактористом на скошенном клеверном поле работали несколько женщин.

— Эй, туристы! — закричала одна из них. — Идите помогать! Эвон, какая туча находит!

Мы остановились. Колесный трактор «Беларусь» с механическими граблями торопливо бегал по полю, сгребая клевер в валки, а женщины делали из валков большие конусообразные копны, чтобы не дать клеверу намокнуть. Они очень спешили. Туча клубилась и подползала все ближе, угрожая глухими раскатами грома.

Мы побежали к стоявшему на краю поля вагончику, возле которого под навесом были сложены запасные грабли и вилы. Через две минуты весь состав нашей экспедиции уже включился в работу. Легкие деревянные грабли сами ходили у нас в руках. Мы сгребали в кучу сухое клеверное сено и большими охапками относили к ближайшему стогу. А уж опытные в этом деле колхозницы укладывали сено так, чтобы стог приобрел правильную выпукло-коническую форму. У такого стога промокает только наружный тонкий слой сена. Все остальное остается сухим, как под крышей.

Сенная труха сыпалась за ворот, липла к потной, разгоряченной коже и щекотала ее. Очень хотелось пить. Но не было времени даже пот с лица утереть.

— Скорей, скорей! — торопила всех высокая, сильная женщина в белом платочке, позвавшая нас на помощь. И она, и все остальные колхозницы, и тракторист, и мы работали как на пожаре, без секундочки отдыха.

— Берегись! — кричал наш капитан, подавая наверх вилами большую охапку сена.

— Давай, давай! — подбадривал нас Виктор, который тоже умел укладывать сено в стога и потому уже забрался на один из них.

Я работал молча, чтобы не растрачивать силу понапрасну. Надо было захватить рукой и граблями как можно больше душистого, тяжелого сена и бегом, не растеряв его по дороге, донести до подножия стога, где Леонид поддевал его вилами и подавал наверх.

Как-то само собой получилось, что я, капитан и Виктор стали складывать отдельный стог, а Женька, Татьяна и Оля помогали колхозницам у другого. И хотя мы начали свой стог позже, все же успели закончить его одновременно с ними. Правда, нам еще помогали две девушки-колхозницы, которые, даже работая, перекидывались шутками с нашим капитаном.

Между тем туча приближалась. Едва мы закончили стог, как начали падать первые крупные капли дождя.

— Шабаш! — закричал тракторист.

И как будто бы туча только и ждала этого возгласа: тут же ударил гром и хлынул проливной дождь. С веселыми криками и визгом мы кинулись к вагончику.

— Ой, наши рюкзаки! — вспомнила вдруг Татьяна, и мы помчались по лужам за своими брошенными у дороги вещами.

Потом, вымокшие до нитки, мы набились в тесный вагончик.

— Вы откуда же будете? — спросила нас женщина в белом платке, утирая мокрое лицо. Капитан, как старший, коротко проинформировал колхозниц о каждом из нас и о нашем походе. Мы сидели притихшие и немного смущенные.

Дождь быстро кончился. Мы выбрались из вагончика. Коричневая, с пузырями, вода текла в колеях дороги. Вскинув на мокрые спины свои рюкзаки, мы попрощались с колхозницами и снова двинулись в путь.

Из-под вагончика вылез совершенно сухой Кучум и весело затрусил впереди нас, загнув колечком свой задорный, пушистый хвост.

К четырем часам дня, немного просохнув, мы наконец дошли до Никулкина. Это деревня домов в тридцать-сорок, расположенных по обеим сторонам дороги. За домами — сады и огороды, а за ними — сараи, бани, гумна и другие постройки. Метрах в двухстах за деревней протекает река Оредеж.

Прежде всего мы спросили, где находится дом Григория Федоровича, того мастера, к которому у Виктора была записка от отца насчет лодки. Капитан и Виктор вошли в дом, а мы все расположились на большой деревянной скамейке, сделанной из толстенной доски, положенной на два низких столбика, врытых в землю у самой стены дома. В наших краях у всех домов стоят такие скамейки. Днем их занимают старики и старушки, а по вечерам — парни и девушки с гитарами и магнитофонами.

Минут через пять капитан с Виктором вернулись. Лица у них были расстроенные. Оказалось, что сам мастер уехал в Ленинград, а хозяйка без него лодку отдать не хочет. Было от чего расстроиться. Все наши планы рушились…

Хозяйка, тетка Ульяна, вынесла нам кувшин холодного молока, угостила кокоринами — вкусными ржаными ватрушками с картофельным пюре вместо творога, но выдать нам лодку на основании записки отказалась.

— Да как же я без Григория Федоровича могу чолон отдать? — разводя широко руками, говорила она. — Он ведь, чай, заругается. Нет, и не просите. Все одно — не отдам…

Потом тетка Ульяна ушла на работу вместе с другими колхозницами, а мы потащились к реке, чтобы отдохнуть и обдумать сложившуюся ситуацию. Вместе с нами увязался и сын тетки Ульяны Юрка, одногодок нашего Женьки.

Молча и грустно занимались мы устройством лагеря. Но работа всегда оживляет. Незаметно мы все развеселились. Неудача с лодкой уже не казалась нам такой непоправимой. Что ж, пойдем дальше пешком вдоль реки!

Поставив палатку, мы развесили на кустах все, что вымокло во время дождя, натаскали дров для костра, начали готовить обед.

— Прежде всего надо всем искупаться! — сказал Виктор. — После работы пот с себя смыть. И сенную труху. А то тело зудеть начнет.

И верно: у меня уже вовсю чесались плечи и грудь. Виктор быстро скинул рубашку и джинсы и вбежал в воду. И тут же, охнув, запрыгал назад на одной ноге.

Мы бросились к Виктору на помощь, довели его до палатки, заботливо усадили. Оказалось, что он наступил босой ногой на осколки брошенной в воду каким-то остолопом бутылки! Находятся же люди, которые получают удовольствие от того, что разобьют бутылку на пляже или в воде! Поймать бы такого да накостылять ему по шее как следует!

Рана была большая и глубокая. Я хотел наложить жгут на ногу и остановить таким образом кровотечение, но капитан сказал, что, поскольку крупные сосуды не задеты, достаточно и тугой повязки. Он смазал рану йодом, наложил стерильную марлевую подушечку из перевязочного пакета и туго забинтовал всю ступню.

Положение наше осложнилось. Идти дальше Виктор не мог. Это было ясно всем. Но как же тогда быть без лодки? Сидя вокруг костра, мы стали обсуждать создавшееся положение.

Как на всяком военном совете, первое слово капитан предоставил самому младшему из нас, Женьке.

— Сделаем носилки и понесем Виктора на себе! — шмыгнув носом, решительно заявил он.

— Как бы тебя самого на носилках потом тащить не пришлось! — язвительно сказал капитан своему младшему брату. Женька обиженно засопел, но от других предложений воздержался.

— Нужно попросить в колхозе лошадь с телегой, — сказала Оля. — А путешествие немедленно прекратить.

— Еще чего! — поморщился Виктор. — К завтрему у меня все заживет, вот увидите.

Потом слово взял я:

— Ничего отменять не нужно. За лодку уже заплачено, следовательно, она принадлежит Викторову отцу, а значит, и Виктору. Выходит, мы имеем право взять лодку и плыть на ней до самого дома. И Виктору будет хорошо, и путешествие наше не сорвется… У меня все.

— Иначе говоря, — противным протокольным голосом сказала Татьяна, — иначе говоря, Толька предлагает нам украсть лодку. На это мы, разумеется, не пойдем. Я в свою очередь предлагаю построить плот.

Ха! Я и сам об этом еще раньше Татьяны подумал. Но с плотом ничего не получится: у реки нашей течение слишком медленное. А на веслах на плоту далеко не уедешь. Я тут же в пух и прах раскритиковал предложение Татьяны.

Настал черед капитана. Мы ждали, что скажет он. Но капитан никаких Предложений не внес. Он только подвел итог всему сказанному. Его выступление свелось к следующим пунктам:

1. Экспедицию продолжать.

2. Ночевать на этом же месте.

3. Мне и Женьке наловить рыбы.

4. Больному оставаться в палатке.

5. Капитану и Татьяне идти в деревню и попытаться еще раз уговорить тетку Ульяну.

Я послал Женьку и его нового приятеля Юрку в деревню, попросив накопать червей, а сам начал готовиться к ловле. Взяв у Оли, оставшейся рядом с нашим раненым, немного ваты, я перемесил ее с хлебным мякишем, чтобы он не соскочил с крючка, и, когда вернулся Женька с червями, мы с ним, взяв удочки, приступили к ловле.

Но сегодня был очень невезучий день. Рыба не брала. Мы пробовали ловить и на червя, и на хлеб, но все было напрасно. Весь наш улов за целый вечер составил три небольшие плотички и пять пескарей. Даже уклейка, которая обычно клюет всегда и везде, на этот раз не желала брать. Вот уж действительно день неудач!

Когда мы вернулись в лагерь, там уже кипела в котле вода для ухи. Все ждали рыбы. Мне очень не хотелось показывать нашу жалкую добычу. Но пришлось. Конечно, нас подняли на смех. Особенно старались уже вернувшиеся из деревни капитан и Татьяна. Но обиднее всего было услышать несправедливые упреки от Оли. Она сказала:

— Если б знать, что ты рыбу ловить не умеешь, я бы давно макароны или кашу сварила.

Все, кто ни разу сам не удил рыбу, почему-то считают, что это очень просто. Им и в голову не приходит, что рыба иногда на целый день, а то и на все сутки совершенно перестает кормиться, отказывается от самой вкусной приманки. И ловить ее удочкой в такие дни невозможно, даже если ты и признанный удильщик. Вот именно такой день и был сегодня. Но разве объяснишь это тем, кто никогда не держал в руках удочку? Не умеешь, и все тут!

Я молча выбрал из принесенной добычи двух еще не уснувших плотичек и двух пескариков и положил в банку с водой. Потом достал из своего рюкзака рогульки-жерлицы и, не дожидаясь ужина, ушел вверх по реке.

— Эй, горе-рыболов! — крикнула мне вдогонку Оля. — Куда половину улова понес?

Все снова захохотали. Даже Виктор. Ничего остроумного в словах Ольги не было, но произнесла она их так, с таким растерянным выражением, что не рассмеяться и в самом деле было просто невозможно. Даже я улыбнулся. Не мог я на нее сердиться. Четыре жалких рыбешки — половина улова! Действительно смешно, если вдуматься.

Отойдя от лагеря подальше, я с соблюдением всех лесоводческих требований вырезал в прибрежных кустах четыре длинных и толстых шестика, привязал к ним жерлицы и стал выбирать подходящие места. Одну, с пескариком на крючке, я поставил на мелком песчаном перекате, куда обычно любят по ночам выходить на охоту голавли и жерехи. Вторую, с плотичкой, установил недалеко от затопленной коряги, где могли держаться крупные окуни. Третью, тоже с плотичкой, воткнул, зайдя по грудь в воду, у границы прибрежных водорослей, на медленном течении, где обычно живут небольшие щуки-травянки. Четвертую жерлицу я поставил под нависшим с берега кустом ивы, ветки которой касались воды. Пескарика с грузилом я опустил к самому дну (глубина там почти полтора метра).

Кончив работу, я выплеснул воду из банки, помыл руки и не спеша пошел к лагерю. Солнце уже опустилось за горизонт, и в наступивших сумерках наш небольшой костерок светился приветливо и уютно. У костра видны были фигуры капитана, Виктора, Татьяны, Оли и Женьки. Мне захотелось скорее попасть в их тесный кружок, выпить горячего чая, почувствовать рядом плечи друзей. Я ускорил шаги, забыв про все огорчения.

Ребята уже поужинали. Оля сунула мне в руки котелок с оставленной порцией каши и, присев рядом, стала смотреть, как я ем. От ее сочувственного взгляда мне стало совсем хорошо. А когда я кончил есть, она все так же сочувственно и мягко спросила меня:

— Толь, ты этих пескариков нарочно опять в реку пустил? Чтобы они подросли немного, да?

А сама смотрит на меня своими большими, загадочными глазами так серьезно, так вдумчиво, что прямо и не верится, что это ее очередная издевка. Вот заноза! А я, дурак, и вправду поверил в ее хорошее ко мне отношение…

Все, конечно, опять повалились от хохота. А что тут смешного? Окажись на месте Оли Татьяна или какая-нибудь другая девчонка, я бы знал как ответить. Я бы ей выдал! Но сейчас почему-то все ядовитые слова выскочили у меня из головы. И я сказал только, что рыбная ловля не девчоночьего ума дело и что лучше уж ей и дальше кашу варить, раз ни на что другое она не способна.

Эх, как она тут взвилась! Вскочила, будто ее иголкой кольнули.

— Ах так! Мое дело кашу варить?! Кухарку себе нашел! Если я завхоз, так мне только и делать, что обед готовить да посуду после вас мыть? Не стану больше!

Ее тут же поддержали Татьяна и капитан. Все на меня набросились. Опять я во всем виноват оказался. А разве я говорил, чтобы одна Ольга всегда обеды готовила и посуду мыла? А Татьяна на что? Не все же время ей акварельные этюдики в своем альбомчике рисовать? Да и я тоже могу готовить. Разумеется, в свободное от других, более важных дел время. Да разве мы все не участвуем в приготовлении пищи? Разве не собираем дрова для костра? Или, может быть, это не я три дня назад на берегу Андаловки котелок мыл? Я! Но об этом они забыли. А вот когда рыбу для всех надо поймать, тогда с меня спрашивают.

В конце концов, когда споры и крики утихли, выяснилось, что никто, собственно, против приготовления еды и мытья посуды по очереди и не возражает. Решили установить суточные дежурства, чтобы дежурные полностью отвечали за обед, завтрак и ужин и за порядок в лагере. А выдачу и учет продуктов оставили за Олей.

Бросили жребий. Татьяне досталось дежурить с Женькой, капитану — с Виктором, а мне — с… Ольгой. Очень невезучий сегодня был день!

Вечером мы пили чай с сухарями. Уже совсем стемнело, когда к нашему костерку подошел высокий старик в сером брезентовом плаще. На плече у него висел длинный кнут с короткой рукояткой.

— Чай да сахар! — сказал он.

— Садитесь с нами! — тут же, ни секундочки не раздумывая, пригласила его Ольга и уступила гостю свое место на толстом обрубке бревна, который мы притащили, чтобы наколоть дров.

— Благодарствую, внученька! — сказал старик и, шурша своим жестким плащом, уселся между мной и Женькой на Олино место. Нам с Женькой пришлось потесниться, такой он был большой и широкий, этот старик с кнутом.

Оля сходила к реке помыть кружку и теперь, вернувшись, наливала в нее крепко заваренный чай. Пастух принял из рук нашего завхоза кружку, поставил ее на широкую свою ладонь, как на полочку, и осторожно поднес к губам. Свет костра плясал на его морщинистом темном лице.

— Хорошо… горяченький! — сказал он, отхлебывая глоток чая и прищуриваясь от удовольствия. — Туристы, видать. Или как?

— Туристы! — за всех нас ответил ему капитан. — Совершаем поход по родному краю.

— А вы разве тутошние? — удивился старик. — Я думал, с городу. Не отличишь ноне, кто городской, а кто деревенский.

— Это не имеет значения, — сказал капитан, по своему обыкновению переходя к изложению общеизвестных истин. — Родина у нас одна, общая.

— Верно! — сказал старик. Потом замолчал, подумал и вдруг совсем другим, изменившимся голосом, очень проникновенно, даже чуть-чуть печально добавил: — Ох как это верно, ребятки! Для всех одна, общая. И для городских, и для деревенских, хоть для грузина, хоть для татарина, хоть для русского… Не зря мы их всех вместе схоронили…

— Кого? — спросила Оля, подойдя ближе. Я встал и уступил ей свое место. И как я не догадался сделать это пораньше?.. Но дело не в этом. Оля правильно поступила, что села на освободившееся место, приняв это как само собой разумеющееся, без всяких ехидных словечек. Внимательно разглядывая старика, она вновь спросила: — Кого… хоронили?

— Солдат наших. Кого же еще? — ответил старик. — Вон там, как рассветет, увидите: ручей Боборык в реку впадает, а перед ручьем высотка пологая. На ней кладбище. И этот, как его?.. Обелиск… Там они и стояли насмерть, там и схоронены. И грузин, и татарин, и узбек… Трое их было, по личности явно не русских. А полегли здесь, на земле Русской, как и все русские, что с ними вместе сражались.

Мы молча смотрели в ту сторону, куда указал нам старик. Я припомнил, что, действительно, видел днем в той стороне белый каменный столбик со звездочкой, но не обратил на него внимания. Много ведь таких столбиков стоит на земле Ленинградской. Но этот вдруг сделался каким-то особенным. Я решил утром обязательно возле него побывать.

— И большой был там бой? — спросил я у старика.

— Да, двое суток они фашистов на высотке этой держали. Командир ихний крепкое место выбрал: справа река, слева лес и болото. Ни с какой стороны их фашистам не обойти. Вот и держали… Двое суток! А и всего-то их было двадцать три человека.

Старик замолчал и опять стал прихлебывать чай из кружки. Мы тоже молчали.

— Может, этих двух суток и не хватило Гитлеру, чтобы с ходу в Ленинград войти? — задумчиво произнес наш гость и опять замолчал.

Где-то в ночи, за нашими спинами драчливо заржали лошади. Дед быстро, в два глотка, допил чай, сказал «благодарствуйте» и, с трудом поднявшись, прислушался.

— Опять Гнедой балует! — сказал он словно бы сам себе и, попрощавшись, пошел от костра в ту сторону, где слышно было ржанье коней.

Мы долго еще сидели у потухающего костра. Я думал о том, что, конечно, не эти два дня, о которых сказал пастух, не позволили гитлеровцам войти в Ленинград. Кроме двадцати трех сражавшихся здесь бойцов были сотни тысяч других. Но и эти двадцать три совершили подвиг. И еще я думал о том, что ни одна книжка про войну, как бы сильно она ни была написана, не произвела бы на нас такого впечатления, как этот короткий рассказ пастуха. Наверное, оттого что все вокруг было настоящее: и место, где проходил бой, и памятник погибшим героям, и этот дед, видевший войну своими глазами.

Потом капитан и Татьяна доложили о том, как сходили в деревню. Хозяйка лодки, хотя и отказывалась по-прежнему передать ее нам, но говорила уже не так решительно. Капитан считал, что есть надежда ее уговорить. Они видели и саму лодку. Оказывается, она стоит в сарае, совсем недалеко от реки. Я спросил:

— А сарай на замке?

— Нет.

— Так чего же мы ждем? Возьмем лодку, а вместо нее расписку оставим. Только и делов!

— Не говори глупостей! — оборвала меня Татьяна. — Я тебе не позволю воровством заниматься! И думать об этом не смей!

— Да какое же это воровство, Танечка? — вкрадчиво спросил я, чуть ли не впервые называя ее так ласково. Но Татьяна не поддалась:

— Нельзя брать чужую вещь тайком. Даже и с распиской.

— Но ведь лодка не чужая, а Викторова! За нее деньги уже заплачены.

— Все равно нельзя.

Вот всегда она так: нельзя, и баста! В существе вопроса разобраться не хочет. Формалистка. Но я не стал с ней спорить. Во-первых, по опыту знал, что это бесполезно, а во-вторых, у меня и так сегодня было достаточно всяких неприятностей. Поэтому я молча встал и ушел в палатку. Надо было выспаться, ведь утром необходимо встать рано, чтобы успеть снять жерлицы.

Глава 5 ВНИЗ ПО РЕКЕ

Место боя. — Налим. — Исчезновение Кучума. — Женька проявляет дипломатические способности. — Есть лодка! — Приготовление к отплытию. — Крах «дипломата». — Беглец. — Таинственный мешок.

Утром я встал раньше всех, хотя и позднее, чем собирался. На луговой скошенной траве серебром блестели паутинки. Над водой поднимался пар. Я натянул на ноги сухие кеды (вечером я сунул их подо дно палатки) и, ополоснув теплой речной водой лицо, пошел к той высотке, где, по словам пастуха, отчаянно бились наши солдаты.

От берега реки до высотки с обелиском было всего метров двести. Я быстро добежал до этого обелиска. На его основании было написано: «Вечная слава героям, отдавшим жизнь за свободу и независимость нашей советской Родины». И внизу даты — 1941–1945 гг. На вершине обелиска была звезда, а у его подножия лежали полевые цветы.

Я стал осматривать местность вокруг, стараясь представить себе, как проходил здесь тот бой. Сначала я ничего особенного не заметил. Внизу передо мной протекал ручей Боборык. За ним широко раскинулись луга. Справа текла река Оредеж, слева тянулось болото и за ним лес. Все как объяснял пастух. Но никаких следов войны!

Я пошел вниз, к ручью. Может быть, там что-нибудь осталось от боя? Но и там ничего не было. Луг как луг и ручей как ручей. Только поверхность луга была какая-то неровная, вся в бугорках и ямках. Я даже подумал, что здесь, наверное, очень трудно косить траву.

И вдруг я заметил, что одна из таких ямок идет зигзагом, ломаной линией. «Траншея!» — догадался я, и меня даже в жар бросило. Ну, конечно же, это траншея! Теперь я совсем иными глазами смотрел на все эти ямки и холмики. Я понял, что это были воронки от снарядов и мин. Давно сгладившиеся, заросшие травой, едва заметные, но все же настоящие воронки от снарядов, настоящие траншеи и ходы сообщения, в которых сидели и стреляли по фашистам наши бойцы.

Больше всего меня потрясло то, что все это было настоящее. Не показанное в кино, не нарисованное на картине, а именно настоящее. Я постарался представить себе, как все это было…

Всю высотку опоясывала тогда траншея. От нее вниз, по обратным скатам холма, шли ходы сообщений. А еще дальше видны плоение, круглые впадины — следы огневых позиций, наверное, минометов. А может быть, это были блиндажи для укрытия бойцов? Или там была походная кухня? Фашисты не могли обойти эту позицию с флангов. А наши бойцы, зарывшись в землю, не позволяли им продвинуться вперед и ударить в лоб. Били по фашистам из винтовок и пулеметов. Небольшие круглые ямки — это заросшие травой воронки от снарядов и мин. Сколько же их здесь!

Я прикинул: воронки были в трех-четырех, самое большое в семи шагах одна от другой. И все-таки наши солдаты держались под этим шквалом огня. Вели бой день, ночь, еще день и еще долгую, долгую ночь… Они погибали один за другим, но не покидали высотку. Хотя и могли уйти. Вполне можно было отползти с высоты назад вот этой ложбинкой, а потом, пригнувшись, добежать до огородов, уйти задами деревни в те большие леса, где мы недавно были. Там бы их ни один фашист не нашел. Но они не ушли, не захотели прятаться. Они дрались и не пускали фашистов.

Я снова поднялся на вершину холма, к обелиску с красной звездой. Я встал перед ним, сняв с головы кепку.

Вставало солнце. В Никулкине горланили петухи. Медленно таял туман над лугами. И никого вокруг не было. Ни единого человека. Только я и они, наши погибшие солдаты…

У лагеря кверху потянулся сизый дымок. Я пошел к реке осматривать поставленные с вечера жерлицы.

Ближе всех была жерлица на перекате. Нетронутый пескарик на ней давно уже окоченел. Пустой оказалась и вторая жерлица, поставленная у коряги. На третьей живец был сорван с крючка. Зато, подходя к четвертой, под нависшим кустом ивы, я еще издали увидел, что рогулька жерлицы пустая, а шнур с нее смотан. Неужели попалась? Но я тут же с огорчением отметил, что он вовсе не натянут. «Наверное, сошла!» — решил я и без всякого волнения или радости принялся вытаскивать из-под куста удилище жерлицы.

Но едва я потянул к себе шнурок жерлицы, как на другом его конце под водой кто-то потащил его в свою сторону. «Значит, все-таки есть!» — чуть не вскрикнул я. Рыба упиралась не слишком сильно, и я без особого труда подвел ее к берегу. Это оказался налим. Удивительно! Обычно налимы попадаются на жерлицы поздней осенью, в ненастную, холодную погоду. Или даже зимой. В теплое время года они прячутся под коряги или в рачьи норы и совсем не берут на живца. А этот попался! Он был не слишком крупный, сантиметров сорок длиной. Но все же это была настоящая добыча. Не какие-нибудь там пескарики, над которыми потешалась Оля. Посмотрим, что-то она теперь скажет!

Я отвязал от удилища последнюю жерлицу, продел налиму под жабры ивовый прутик и с торжеством понес свою добычу к нашему лагерю. Там уже вовсю горел костер, и вокруг него весело хлопотали дежурные — Татьяна и Женька. Ленька купался, а Оля перевязывала Виктору ногу. Я спокойно подошел к костру, положил налима в траву и полез в палатку, чтобы убрать на место свои жерлицы. У меня для них была специальная пластмассовая коробка. В ней кроме жерлиц хранились крючки, пакетик с запасной леской, поплавки с крючками и всякие другие рыболовные принадлежности.

Когда я вылез из палатки, все ребята стояли вокруг налима и рассматривали его.

— Да, это действительно налим! — сказал капитан. — Самый неразборчивый и прожорливый хищник наших рек. Не считая щуки.

— Его надо почистить и сварить! — сказала Татьяна.

— Лучше зажарить, — посоветовал сидевший у костра Виктор.

— С картошкой! — мечтательно сказал Женька и даже зажмурился.

Все хвалили меня и моего налима. Только Оля ничего не сказала. Она даже не взглянула на мою рыбину. Она делала вид, что никакой крупной рыбы тут вовсе нет. А если и есть, то что в этом особенного!

Я собирался уже сам почистить налима, но после такой злонамеренной демонстрации отдал ножик Татьяне и снова залез в палатку. Просто удивительно, как эти девчонки умеют портить человеку настроение!

Подремать мне не удалось. В палатке было душно, а снаружи доносились разговоры, смех и совершенно бессмысленные выкрики. Меня всегда удивляет, как много ненужной, пустяковой информации сообщают друг другу люди, собираясь вместе! Устав от их болтовни, я снова выбрался из палатки.

С самого утра вместе с Женькой хлопотал по хозяйству и его новый друг Юрка. Они то и дело о чем-то перешептывались и перемигивались. А после завтрака, наевшись жареной рыбы с картошкой, оба убежали в деревню.

Нога у Виктора болела все сильнее. Он терпел, но видно было, как ему трудно. Ходить он не мог. Только прыгал. Я вырезал ему костыль из толстой ивовой палки по всем правилам лесоводческой науки — в порядке прореживания береговых зарослей. Виктор обмотал рогульку костыля своей майкой и получилось совсем неплохо: опираясь на костыль и поджав больную ногу, он мог теперь довольно свободно передвигаться по лагерю. Но о большом походе, конечно, не могло быть и речи.

Положение наше осложнялось еще и тем, что продуктов становилось все меньше. То ли мы ошиблись в расчетах и взяли с собой слишком мало еды, то ли аппетит у всех был слишком хороший, но факт оставался фактом: продуктов у нас осталось лишь на два дня. А продуктового магазина в Никулкине нет. Нужно продолжать путешествие. Но как?

Капитан, я и Татьяна уже было собрались идти к тетке Ульяне, чтобы снова попытаться уговорить ее отдать нам лодку, не дожидаясь хозяина, как из деревни примчались Женька и Юрка. Они так запыхались от быстрого бега, что даже толком говорить не могли. Светлые стриженые Женькины волосы взмокли от пота, он спешил, захлебывался и кричал так, словно все мы были глухие.

— Она говорит, ладно, берите чолон! Только, говорит, пускай Витька, то есть Виктор Корнев, расписку напишет. Я говорю, теть Ульяна, он, говорю, обязательно напишет! Пусть, говорит, напишет! А то, говорит, не дам. Виктор, пиши скорее, пока она не передумала!

И в самом деле, размышлять было некогда. Я вырвал из дневника чистую страницу, дал Виктору карандаш, и он принялся составлять расписку в получении лодки.

Капитан для солидности хотел сам отнести и вручить расписку тетке Ульяне, но Женька выхватил бумагу у него из рук, и они вместе с Юркой снова умчались в деревню.

Обрадованные таким поворотом событий, мы быстро принялись сворачивать лагерь.

Каким все-таки молодцом оказался наш Женька! Сначала с сыном хозяйки подружился, а потом с его помощью сумел уговорить и тетку Ульяну. Дипломат! А я-то считал его ни на что не способным, чуть ли не обузой в нашем походе.

Через полчаса мы со всеми вещами, прихватив и рюкзак Виктора, подошли к сараю, в котором хранилась лодка. Никакого замка на двери действительно не было. Юрка выдернул из щеколды деревянную затычку, распахнул ворота, и мы гурьбой ввалились в сарай. У стены на круглых чурбачках лежал опрокинутый кверху днищем черный, хорошо просмоленный челн. Мы тут же его перевернули. В долбленом, с широко разведеннными бортами, челне были устроены три поперечные скамьи, одна в центре, а две других поближе к корме и носу. С боков челн был обшит двумя широкими тесинами, на которых имелись гнезда для металлических вставных уключин. Рядом с челном лежали новенькие, свежевыстроганные весла. Словом, это была мечта, а не челн! Он мог поднять до восьми, а то и десяти человек, если, конечно, плыть осторожно и соблюдать равновесие. Дело в том, что эти долбленные из осины, с закругленным днищем лодки очень легко опрокидываются. Но зато на них можно плавать даже по сильно заросшим травой и камышом речкам, протокам и озеркам. Они легкие и прочные, эти челны-долбленки. Их можно без особого труда перетаскивать волоком по земле из одного водоема в другой. У моего дедушки тоже был такой челн, и мы с Виктором часто плавали на нем на рыбалку.

От сарая до реки было метров сто. Мы легко с помощью катков дотащили челн до воды и под крики «ура» спустили его с берега на заросшую кувшинками воду. Как раз к этому времени приковылял к нам Виктор. Мы быстренько бросили в челн наши рюкзаки, посадили на самое удобное место раненого, принесли из сарая весла.

Юрка и Женька суетились перед отплытием больше всех. Уж очень им было невтерпеж начать водное путешествие.

— Ну, чего вы копаетесь? — возмущался Женька, с опаской оглядываясь на деревню.

Я уже тогда заподозрил что-то неладное, но меня отвлек возглас нашего капитана.

— А где же Кучум? — воскликнул он, строго оглядывая нас.

И в самом деле, наш верный страж куда-то исчез. Мы начали вспоминать, когда видели его в последний раз. Я точно помнил, что рано утром, когда шел проверять жерлицы, около палатки его не было. Тогда я подумал, что он, наверное, убежал знакомиться с деревенскими коллегами и скоро вернется. Но он что-то загостился у них… Не могли же мы тронуться в путь без Кучума! К тому же, плывя на лодке, мы не оставили бы следов, по которым собака могла бы нас отыскать.

— Ничего! — сказал Виктор. — Найдется. Скорее всего, он просто вернулся домой. Видит, что мы не охотимся, делать ему нечего, вот и ушел. Он только за моим отцом хоть на край света пойдет…

Итак, все было готово к отплытию. Но я должен был сделать еще одно важное дело, прежде чем покинуть эти места. Ко всеобщему удивлению, на берегу реки среди низких кустов я начал собирать самые красивые, самые лучшие цветы. Здесь, в тени, у воды росли крупные синие незабудки. Чуть выше, на более сухих местах берега стояли желтые, в белых воротничках ромашки. Еще дальше по лугу — синие и лиловые колокольчики и другие полевые цветы.

Ребята молча следили за мной. Все знали, что я не из тех, кто любит цветочки, веночки и прочие девчоночьи глупости, и наверняка подумали: «Уж если Толька принялся собирать цветы, значит, что-то будет».

А я, собрав большущий букет, понес его к памятнику погибшим воинам. Когда я оглянулся назад, то увидел, что не только Татьяна и Оля тоже собирают цветы, но и капитан, и Женька, и Юрка. Даже раненый Виктор вылез на берег и, ковыляя, рвал незабудки… Один за другим мы подходили к памятнику и клали к его подножию свои букеты рядом с другими, уже кем-то положенными.

Вернувшись к реке, мы разместились в челне, и он заметно осел в воду, демонстрируя нам знаменитый закон Архимеда. Я и капитан сели за весла, Виктор и девочки — на корму, а Юрка и Женька устроились на самом носу челна.

— Ну же, поплыли скорее! — стонал Женька. Его новый приятель тоже проявлял беспокойство. Наконец Виктор оттолкнулся веслом от берега и мы продолжили наше путешествие уже по воде.

…Оредеж течет здесь по довольно широкой луговой долине, на высоких берегах ее стоят густые леса. Река подходит то к одному, то к другому из них. На излучинах вздымаются почти отвесные крутые обрывы с соснами наверху. На таких обрывах, или, по-местному, слудах, четко, как на разрезе, видны слои грунта с остатками доисторических раковин, голышей и «чертовых пальцев».

— Не «чертовы пальцы», а доломиты! — поправила меня Татьяна.

До чего же она, в самом деле, любит всех учить и поправлять! Не зря, видно, собирается в педагогический институт. Ох и не завидую я тем ребятам, у которых она будет учительницей!

На обрывах-слудах в самом низу, у воды, проходят различной толщины горизонтальные слои цветной глины: синей, коричневой, белой. По цвету глины их так и называют — Красная слуда, Белая слуда.

Первой нам встретилась Белая слуда. Течение здесь било прямо в обрыв, и вода кружилась небольшими воронками. В таких местах, на быстрине, любят держаться жерехи. Но ловить рыбу у нас не было времени.

Чем дальше мы плыли, тем грустнее становился наш гость Юрка, сын тетки Ульяны. Наконец он жалобным голосом попросил пристать к берегу и выпустить его. Он чуть не ревел. Татьяна и Ольга принялись проявлять участие и заботу, и парень не выдержал: в самом деле слезу пустил.

— Ты чего? — удивился капитан. — Мужчинам плакать не полагается.

— Домой хочу! Мамка заругается…

— Не заругается. Она же знает, что ты с нами поехал?

— Не знает. Она со вчерашнего дня в Выселках с бригадой работает.

— Постой, постой! — перестав грести, сказал капитан. — Значит, ты ее со вчерашнего дня не видел?

— Ага…

— С кем же вы тогда насчет челна договаривались? Кому расписку относили?

Юрка растерянно замолчал. Капитан грозно повернулся к Женьке:

— Ну, дипломат, признавайся, чего вы там натворили?!

Женька отпирался долго и упорно.

— Мы к тетке Ульяне в Выселки бегали! — бесстрашно начал он врать. Но тут же выяснилось, что до Выселок было не менее семи километров. Будь Женька и Юрка чемпионами по бегу, все равно не успели бы они сбегать туда и обратно за те полчаса, что мы их на берегу ждали.

Когда этот вариант не прошел, Женька стал нести околесицу насчет того, что они с теткой Ульяной еще вчера вечером, до того как она ушла в Выселки, обо всем договорились, но нарочно никому об этом не стали рассказывать, чтобы потом интереснее было.

— Хватит! — рявкнул капитан. — Не ври! Все ясно: ни у кого вы ничего не спрашивали.

— Выходит, мы лодку без разрешения взяли? — в наступившей тишине спросила вдруг Оля, обводя всех нас своими большими, тревожными глазами.

— Не взяли, а украли! — поправила ее Татьяна. И как только она произнесла это роковое слово, дело приняло и вовсе плохой оборот.

— Поворачивай назад! — приказал капитан и яростно затабанил своим веслом. Челн повернулся. Но грести против течения было совсем не то, что по течению. Мы почти не продвигались вперед.

— К берегу! — отдал новый приказ капитан. Как только нос челна уткнулся в песок, Юрка выпрыгнул и пустился что было сил к деревне.

— Постой! Куда ты? Вернись! — кричали мы, но беглец еще больше поддавал скорости. По своей привычке валить все на меня, Татьяна заявила что «инициатором и вдохновителем кражи» являюсь я, потому что именно я подсказал эту «преступную» мысль. Женька с Юркой, мол, только «привели ее в исполнение». Я возмутился и сказал, что никого вдохновлять не собирался и что Женька дурак: не умеешь, так и нечего браться.

— Ничего особенного не случилось, — сказал Виктор. — За чолон деньги уплачены, какая же тут кража?

— Дело не в этом! — продолжала негодовать Татьяна. — Брать без спроса, тайком — это и есть кража. Деньги в данном случае формальность. Мы взяли лодку тайком, незаконно, по-воровски. Я протестую и требую немедленно вернуться, а виновников наказать.

— Да, — сказала Оля, — поступок некрасивый. Но кражей я бы его не стала называть. Виноваты мы все, а не только один Женя. А вот то, что он обманул нас, своих товарищей, очень плохо, просто никуда не годится. Но ведь Женя самый маленький из нас, и мы должны это учитывать.

Последним на импровизированном суде выступил капитан. Он целиком согласился с Татьяной, отчитал нас всех, а для Женьки потребовал самого сурового наказания — изгнания из экспедиции и отправки домой.

— Иначе я ему, как старший брат, собственноручно уши надеру!

— Как же он пойдет один целых двадцать километров? — возмутилась Оля. — Нет, его нельзя одного отпускать. Надо отправить его в Никулкино к тете Ульяне с извинениями. И кому-то из нас идти вместе с ним.

Это предложение и было поставлено на голосование. Все, в том числе и Виктор, голосовали «за». Один только я проголосовал «против», считая, что из-за таких пустяков незачем тратить время и задерживать экспедицию. Я сказал:

— Татьяна тут кричит: «Кража, кража!» А что бы она делала, если бы от нашего решения зависела жизнь человека? Может, она и сейчас зависит. Может быть, Виктору гангрена угрожает. Или заражение крови. А мы здесь на пустые разговоры время тратим.

Но вмешался Виктор и сказал, что нога у него заживает нормально и что к врачу обращаться незачем.

Остановились мы на том, что капитан и Татьяна поведут бедного Женьку в Никулкино, а мы втроем — Виктор, Оля и я — будем их ждать.

Когда маленькая, толстенькая фигурка Женьки в окружении высоких конвоиров скрылась вдали, мы с Ольгой вынесли из челна рюкзаки и помогли выбраться на берег Виктору. Потом мы натянули на воткнутых в песок веслах полотнище палатки, чтобы Виктор сидел в тени, а сами пошли собирать дрова.

Потом мы купались и лежали на песке. Оля произвела полную ревизию наших продуктовых запасов. Их оказалось совсем немного: два десятка сухарей, почка сахара, две банки мясных консервов, крупа и очень неаппетитный, желтый, дряблый от жары кусок шпига граммов на триста. А ведь нам нужно было идти до дому еще целых три дня! Я даже не поверил сначала, что продуктов осталось так мало. Но, даже перетряхнув все без исключения рюкзаки, никаких дополнительных запасов мы не обнаружили.

— Ну и аппетит у нас! — воскликнула Оля. — Сколько продуктов было!..

— Это все Женька! — сердито сказал я. — Он всегда, даже на ходу жует. Настоящий Гаргантюа!

— Хорошо еще, что маленький! — рассмеялся Виктор.

Известно, что, когда еды немного, о ней начинаешь постоянно думать. От этого есть хочется еще больше. Мы решили, что пора готовить обед. Я развел на песчаной косе костер, Оля помыла в котле пшенную крупу, а Виктор подвесил котел над огнем. Теперь оставалось только ждать, когда вернутся из Никулкина наши посланцы. Наконец на луговой дорожке показались Леонид и Татьяна. Женьки с ними не было. Мы встревожились.

— Ну, пропал наш дипломат! — усмехнулся Виктор. — Тетка Ульяна нас не простила, и сидит теперь бедный Женька в холодной.

Подойдя к нам, капитан сбросил с плеча небольшой мешок с чем-то довольно тяжелым и устало опустился рядом с костром. На наши нетерпеливые вопросы отвечала Татьяна. Оказалось, что, когда до Никулкина осталось совсем немного, Женька, не будь дурак, неожиданно сиганул в кусты, и, сколько его ни звали, он к ним так и не вышел. Татьяна и капитан пришли к тетке Ульяне без Женьки. Она уже вернулась из Выселок. Ее муж тоже приехал из города. Он посмеялся над проделкой сына и Женьки, разрешил плыть на челне дальше и еще передал Виктору письмо и вот этот мешок от его отца.

— Выходит, отец Виктора побывал за это время в Никулкине? — спросил я.

— Выходит, так, — согласился со мной капитан.

— Тогда понятно, почему исчез Кучум. Он встретил хозяина и, конечно, увязался за ним! — догадалась Оля.

Пока мы переговаривались, Виктор распечатал письмо и начал его читать. На его курносом, добродушном лице появилась улыбка. Свернув записку, он молча сунул ее в карман.

Прежде чем плыть дальше, мы сели обедать. Все очень проголодались, и котелок с пшенной кашей, сдобренной шкварками, моментально опустел. После этого мы попили чаю с сухарями, и только тогда Оля рассказала Татьяне и капитану о катастрофической нехватке продуктов.

— Ничего! — беспечно сказал насытившийся капитан. — Будет день, будет и пища. В Заполье есть магазин. Там и купим что нужно. Экономить продукты нечего. Человек должен питаться четыре раза в день. И после каждой еды отдыхать.

Ознакомив нас со своими взглядами на питание, он развалился в тени палатки и почти сразу уснул.

А я злился и нервничал. Куда исчез Женька? Нельзя же плыть дальше, ничего не узнав о нем! И как можно спать среди бела дня, когда столько нерешенных вопросов?!

Ровно через час капитан проснулся, сделал зарядку, умылся и сказал, что можно плыть. За это время я под предлогом осмотра местности обошел всю округу, но Женьки не нашел. Он как в воду канул. Мне очень хотелось высказать капитану все, что я о нем думаю, но этого нельзя было делать. Мы в экспедиции, в походе. Дисциплина прежде всего. Поэтому я молчал. И Витька тоже молчал. Мы с ним даже не переглядывались, хотя оба не одобряли поведение капитана. Впрочем, Витькиной озабоченности хватило ненадолго. Как только мы сели в челн и он взял в руки кормовое весло, настроение у него сразу улучшилось, и он опять заулыбался. И это при том, что у человека нога ранена…

Без всяких приключений проплыли мы вниз по реке еще километра четыре. А дело уже шло к вечеру. Пора было подумать и о ночевке. Опять надо было собирать дрова, разводить костер, готовить еду. День прошел, как говорится, в пустых хлопотах, совершенно зря. Если измерять расстояние напрямик, то с утра мы продвинулись вниз по реке всего на каких-нибудь пять-шесть километров.

Виктор выбрал хорошее местечко в устье безымянного ручейка и пристал к берегу. Солнце опустилось уже так низко, что от кустов легли на скошенные луга длинные тени. Мимо нас на двух байдарках проплыли туристы. Парень в ковбойской шляпе бренчал на гитаре, свесив босые ноги в теплую вечернюю воду. От нашего костра запахло дымком и вареной лапшой с консервами.

Капитан с помощью найденной где-то проволоки ремонтировал свои лопнувшие кеды. Татьяна кашеварила. Виктор марганцовкой промывал свою рану. Я записывал в дневнике события дня. А Оля просто сидела у костра и о чем-то думала. Лицо у нее было грустное.

— Наверное, он пошел домой через вторую Боровину, — тихо сказала она, и я понял, что все это время мы потому и были такими нервными, что каждый про себя думал о нашем пропавшем Женьке. Во всяком случае, Оля о нем думала. И я тоже. И Виктор, потому что он сразу понял, о ком идет речь, и тоже вступил в беседу:

— Нет, Женька не так глуп, чтобы одному, на ночь глядяидти лесом в Песково. Небось, в Никулкине у кого-нибудь ночевать попросился.

— А все-таки нехорошо мы с ним поступили! — вздохнула Оля. Он же ради нас всех старался. А мы его…

Я хотел ей напомнить, что она тоже голосовала за наказание Женьки, но промолчал. Это было бы не по-человечески. А Женьку мне тоже теперь было жаль. Не такой уж он слабак и рохля, как мне казалось. Все-таки есть у человека характер!

— Надо Женьку искать, — громко сказал я.

— Ничего с ним не станется, — возразил капитан. — Он ведь не заблудился, сам удрал. Сам и вернется, когда есть захочет.

— Ужин готов! — объявила Татьяна, и капитан галантно помог ей снять с огня котел с горячей лапшой. Каждый достал свою ложку, и мы уселись в кружок, готовые приняться за лоснившуюся жиром лапшу с мясными консервами. И тут кусты невдалеке от нас раздвинулись, показался Женька и требовательным голосом произнес:

— Я тоже хочу лапши!

Мы все повскакивали с мест и бросились к Женьке. Каждый старался потрепать его по стриженой голове или по плечу, дернуть за ухо. Только наш капитан невозмутимо оставался на месте. Всем своим видом он говорил: «Вот видите! Захотел есть и пришел. Я его знаю!»

Женька даже растерялся от такой радостной встречи. Мы посадили его рядом с Виктором, дали ему ложку и некоторое время молча и с умилением смотрели, как он ест. Потом и сами присоединились к нему.

После ужина Татьяна и капитан отошли немного в сторону от лагеря и сели на берегу рядышком, словно два голубка. Виктор задумчиво ковырял палкой в песке. Оля плотно закуталась в одеяло, сжалась в комочек и молча смотрела в угасающее пламя костра. Я бесцельно строгал ножом палочку. Разомлевший от еды Женька клевал носом у входа в палатку.

После захода солнца мы загасили костер, сложили вещи в палатку и стали готовиться ко сну. Завтра мне предстояло дежурить с Олей.

Глава 6 ПЕШКОМ И НА ЛОДКЕ

Утро на реке. — Два маршрута. — Красная слуда. — Малый омут. — По второй Боровине. — Непромокаемые спички. — Сковорода из газеты. — Путешествие продолжается.

Однажды в школе я опоздал на целых двадцать минут. И не придумал ничего лучше, как сослаться на будильник, мол, забыл его завести и потому проспал. Тогда наш физик Евгений Осипович сказал, что настоящий мужчина должен уметь вставать в любое время без всякого будильника. Назначит себе встать в пять часов утра — и встанет. Назначит в три — и встанет в три. И еще он сказал, что эту способность нужно развивать с детства.

Я вспомнил об этом и накануне вечером несколько раз сказал сам себе: «Я должен проснуться в шесть утра». Запечатлев хорошенько эту цифру в мозгу, я крепко заснул.

В первый раз я проснулся в три часа ночи. Было еще темно, и я с трудом разглядел циферблат и стрелки часов. Во второй раз я проснулся в пять часов утра. Вставать было рано. Я повернулся на другой бок и тут же снова уснул. В третий раз я проснулся в пять часов тридцать минут. До назначенного времени оставалось всего полчаса. Я решил больше не спать, но глаза у меня сами собой закрылись и я снова капельку вздремнул.

Когда меня разбудила Ольга, было без пяти минут шесть. Все мои старания пропали даром! Ведь если бы она подождала еще немного, может быть, я бы и проснулся в назначенное время. Но она все испортила, бесцеремонно дернув меня за ногу.

— Вставай! Тоже мне… дежурный.

Она явно хотела сказать «горе-дежурный», потому что сделала паузу перед словом «дежурный». Но не сказала. И у меня сразу прошла досада от моей неудачи. Я быстро натянул на ноги носки и кеды и вылез из палатки вслед за Ольгой. Было туманно и холодно. За Боровиной на полнеба раскинулась утренняя розовая заря. Но само солнце еще пряталось за стеной темного леса. Ужасно хотелось спать.

— Толь, — понизив голос, почти шепотом сказала мне Ольга. — Давай наловим рыбы! А когда все будет готово, разбудим их прямо к завтраку! Идет?

Как тут было не согласиться? Хотя, если говорить откровенно, я бы предпочел снова нырнуть в палатку и поспать еще хотя бы минут пяток. Но… дело есть дело. Не мог же я отдежурить хуже Татьяны! К тому же просьба исходила не от кого-нибудь, а от самой Оли. Это тоже кое-что значило.

Я взял удочки, банку с червями, и мы пошли вверх по реке. Еще с вечера я заприметил там подходящие для ловли места. Показав Ольге, как надо насаживать червяка на крючок и как забрасывать удочку, я со второй удочкой ушел на разведку. Надо было отыскать для Оли наиболее уловистое место. Вскоре оно нашлось, и я, выудив одного за другим двух порядочных окуней, вернулся, чтобы привести на это место Олю.

Она стояла на берегу, держа в руках удочку, леска которой запуталась в ветках осокоря. Пришлось мне заняться самым неприятным для рыболова делом — распутывать чужую леску, когда на твоей закинутой удочке, может быть, уже сидит рыба! Но я набрался терпения, хотя мне тысячу раз хотелось порвать леску. Ведь именно в таких ситуациях человек воспитывает в себе силу воли…

На распутывание лески ушло четверть часа лучшего для ловли утреннего времени. Наконец удочка была приведена в порядок, и мы с Ольгой поспешили к найденному мной уловистому месту. Как я и предполагал, на моей удочке действительно сидел окунь. При хорошем клеве окуни часто попадаются на удочку сами, без подсечки. Уж очень они жадно хватают наживку. А сегодня клев был отменный. Окуни брали один за другим. И хотя Ольга визжала и прыгала от радости каждый раз, когда выбрасывала удочкой на берег пойманную рыбку, клев все равно продолжался. Правда, только у нее… У меня как отрезало.

Обидно было смотреть, как девчонка, никогда до этого не державшая в руках удочку, вытаскивает у тебя на глазах одного за другим вполне хороших, граммов на сто, окуней, а у тебя — ни одной поклевки!

Конечно, нужно было принять в расчет, что я уступил ей самое хорошее место. Но в такое прекрасное, мягкое, немного пасмурное и тихое утро рыба должна была клевать везде. Я прошел метров сто по берегу, пробуя закидывать в разных местах. Но результат был тот же. Не поймав ни одной рыбешки, я вернулся к Ольге. За это время она выловила еще четырех окуней.

Тогда я, несмотря на то что это и непозволительно для настоящего рыболова, закинул свою удочку совсем рядом с ее удочкой. Поплавки наши стояли почти вплотную. Да, я знал, что нельзя мешать более удачливому рыболову. Но что мне оставалось делать?! Ведь это было мое, мною найденное место! А на других клева не было. Так неужели я не могу немножечко поудить на этом местечке?

Но, наверное, даже у самых лучших девчонок нет чувства справедливое

— Убери сейчас же свою удочку! — сердито сказала Ольга и даже попыталась отпихнуть меня своей худенькой ручкой. Я отодвинулся, но удочку свою все же оставил на прежнем месте. Но если уж не везет, то не везет. Мой поплавок и здесь продолжал неподвижно дремать на воде. А в нескольких сантиметрах от него поплавок Олиной удочки вдруг дернулся и сразу ушел под воду. Она изо всех сил рванула удилище вверх, рыба мелькнула в воздухе и тяжело шлепнулась позади нас на траву. Ольга, бросив удочку, с радостным визгом кинулась к добыче.

Я был вне себя от возмущения. Ну кто же так ловит?! Разве я так учил ее подсекать? А забрасывание! Едва поглядев на болтавшийся на крючке обрывок червяка, она двумя руками, через голову, как кнутом, изо всей силы хлобыстнула удочкой по воде. И даже удилище в воду макнула. Позор рыболова! По всем законам рыба должна была испугаться и уйти с этого места. Но поплавок ее удочки снова ушел под воду, и она опять с победным визгом выдернула на берег окуня.

Я сложил свою удочку и сел на берегу, наблюдая за Ольгой. Потом от нечего делать пересчитал наш улов. В наполненном водой полиэтиленовом мешочке оказалось пятнадцать вполне приличных окуней и плотичек. Неплохо! Причем мною были пойманы всего четыре рыбешки. Остальные поймала Ольга.

Ох и возгордилась же она! Когда мы вернулись к палатке, она вполне серьезно заявила, что отныне снабжение экспедиции рыбой берет на себя. И что так называемые «специалисты по рыбной ловле» оказались на поверку жалкими шарлатанами. Это был камешек в мой огород. Но я-то знал, какое горькое разочарование ждет ее впереди…

Я принялся разжигать костер, а Оля начала чистить рыбу. Костер легко развести, когда дрова сухие. Если же они мокрые или покрыты росой, как было в это раннее утро, то разжечь их не так-то просто. Удивительное дело: иногда достаточно крохотной искорки, незатушенного окурка или небрежно брошенной спички, чтобы начался огромный лесной пожар, а в другой раз целый коробок спичек изведешь, пока костерок наладишь.

Я пустил в ход газету, бересту, наломал самых мелких и на вид совершенно сухих веточек, но все было напрасно. Костер не разгорался. Я наглотался дыму до слез и рези в глазах, пока раздувал его. На будущее я решил обязательно накрывать с вечера дрова от росы полиэтиленовой пленкой. Наконец дрова в костре немного подсохли и костер принялся. Я положил сверху побольше смолистых сучьев, придавил их поленом и пошел помогать Оле чистить рыбу. Вдвоем мы быстро закончили это неприятное дело. Потом я повесил над костром котелок с водой, и мы стали ждать, когда он вскипит.

Над рекой медленно плыли и растворялись в воздухе серые космы тумана. На луговой траве сверкали капельки утренней росы. Освещенные только что поднявшимся солнцем розовые облака неподвижно стояли в голубом чистом небе.

Мы с Ольгой грели у огня промокшие ноги и молча любовались всем этим. Какая красотища — раннее утро! А ведь есть люди, которые спят так долго, что ни разу восхода солнца не видели. И никуда кроме дач да черноморских курортов отдыхать не ездят. И даже не знают, как здорово сидеть у костра рано-рано утром на берегу тихой реки. Вот так, как сейчас сидим мы с Олей.

Где-то далеко-далеко, наверное в Никулкине, кричат петухи. Костер потрескивает и стреляет углями. Аппетитно булькает закипающая уха. А вода в реке течет тихо-тихо, и так хорошо вокруг, что и сказать нельзя.

Я сидел на толстом березовом полене, а Оля, приспособив перед собой на рюкзаке круглое зеркальце, причесывалась. Все-таки она молодец: ни разу за весь поход не расхныкалась и не пожаловалась. Я вспомнил, как ее не хотела отпускать мама. И невольно усмехнулся.

— Ты что? — встревоженно спросила она.

— Да так… Посмотрела бы сейчас на тебя твоя мама!

— Да-а-а… Нос облез, брови выгорели. Ужас…

— Ерунда! Ты зато вон какой стала…

— Какой?

Я замялся. Мне хотелось сказать, что она и с облупленным носом все равно красивее всех. Но разве об этом скажешь?

— Ну, закаленная, что ли, — сказал я. — Настоящая путешественница. Рыбу ловить научилась. Костер наладить умеешь. Да и вообще…

— Что «вообще»? — продолжала допрашивать меня Ольга.

Я молчал. Она спрятала зеркальце и села рядом со мной. Я хотел отодвинуться, но полено было коротким. Пришлось остаться. Наши плечи соприкасались. Мы сидели и молчали. У меня ужас как сильно стучало сердце. Потом она спросила:

— Ты на меня не сердишься?

Я удивился. За что я мог на нее сердиться?

— Ну, за то, что я тебя горе-рыболовом назвала. За то, что подшучивала. Не сердишься?

Я набрался храбрости и посмотрел на нее. Но она глядела куда-то вдаль, и только щека ее немного порозовела.

— Нет, не сержусь.

Мне было хорошо. Я бы, наверное, целый час мог просидеть на этом полене. Мы опять замолчали. Потом Оля тихо сказала:

— Вот и хорошо, что не сердишься. Я ведь знаю, что ты лучше всех мальчишек… рыбу ловить умеешь.

Последние слова она добавила после паузы. И можно было считать, что их вообще не было, что они совсем и не произносились. Пока я соображал все это, Оля вскочила, посмотрела на свои часики и весело крикнула:

— Подъем! Пора будить этих лентяев!

Так кончилось это замечательное утро, и мне осталось лишь гадать, что именно хотела сказать Оля той паузой и для чего вообще все это было сказано. Но сказано-то было! Я заорал «Подъем!» так громко, что и мертвый, должно быть, стал бы на ноги.

Из палатки вынырнул заспанный капитан. Я плеснул ему в лицо холодной водой из кружки, он бросился на меня, но я увернулся со смехом. В лагере стало шумно и весело. Капитан всех погнал к реке чистить зубы и мыться.

— Гигиена — залог здоровья! — сказал он на полном серьезе. — Умываться нужно три раза в день, а чистить зубы утром и вечером.

Мне давно уже осточертели изрекаемые им прописные истины. Но сердиться на него я не мог. Я не мог сегодня вообще ни на кого сердиться. Мне было очень весело. И я сам не знал, почему. Но такого прекрасного утра не было еще в моей жизни.

После завтрака, обсуждая дальнейший маршрут нашего путешествия, мы решили разделиться на две группы. Места эти Виктору были знакомы. Он не раз ходил сюда, ко второй Боровине, за грибами и ягодами.

— Хочу в лес! — заявила Татьяна. — Хочу собирать грибы, дышать сосновым воздухом. На реке скучно. А в лесу мы, может быть, еще какое-нибудь редкое растение встретим.

— Я тоже сторонник сухопутного маршрута! — немедленно поддержал ее капитан. — Вы плывите по реке, а мы пойдем через вторую Боровину и встретимся у Большого омута.

Женька тоже предпочел идти лесом.

— Там хоть ягод поесть можно! — сказал он. — И грибов насобираем. К обеду похлебку сварим.

Совершенно неожиданно для меня предпочла идти лесом и Оля. Мне почему-то тоже вдруг захотелось пойти сухопутным маршрутом, вместе со всеми. Но не мог же я оставить Виктора одного! Хотя с челном он отлично управлялся, гребя рулевым веслом, но все же оставлять раненого товарища в полном одиночестве, было, разумеется нельзя. Мало ли что может случиться? Например, челн сядет на мель. Как его стаскивать одному да еще с больной ногой? Нет, о том, чтобы мне идти вместе со всеми, и речи быть не могло.

Тогда я попытался уговорить Олю плыть вместе с нами.

— Мы опять рыбу ловить будем! — сказал я. Но она даже не посмотрела в мою сторону. Только сморщила свой облезший носик и волосами тряхнула:

— Подумаешь, рыба!

Молча и грустно наблюдали мы с Виктором, как складывали они рюкзаки в наш челн, как весело переговаривались, предвкушая прогулку по лесу налегке, без вещей.

— Какие же вы путешественники, если без груза идете? — с насмешкой сказал я. — Так не бывает. Это не путешествие, а прогулочка. Забирайте свои рюкзаки! Мы не повезем их за вас.

Но они даже внимания на мои слова не обратили. Мысленно они были уже там, в сосновом лесу, с его манящим запахом грибов и земляники. Освободившись от рюкзаков, они тут же забыли про нас с Виктором. Мы были для них только экспедиционными носильщиками, вернее лодочниками, перевозящими грузы.

Стоя на дне челна, я смотрел вслед уходящим. Неожиданно Оля обернулась и быстро, тайком от всех, весело и озорно показала мне язык. Самое интересное, что ничего обидного в этом не было. Все-таки удивительный народ, эти девчонки!

Я оттолкнулся веслом от берега, и мы с Виктором поплыли вниз по реке.

— Далеко ли Большой омут? — спросил я, потому что в этих местах никогда еще не бывал.

— Километрах в шести отсюда, — ответил Витька. — Это ежели напрямую, лесом идти. А вниз по реке, по ее извилинам, вдвое больше получится.

— К обеду доплывем?

— Может, и раньше…

Чтобы не терять зря времени, мы с ним решили по пути ловить на дорожку. Когда в лодке много народу, ловить на дорожку нельзя: слишком тесно и шумно. А когда плывешь вдвоем, то почему не попробовать?

Виктор стал грести медленнее. Я достал спиннинговую катушку с прочной леской диаметром 0,6 миллиметра, привязал к ней стальной поводок с грузилом и блесной. Лодка наша плыла теперь совсем бесшумно. Виктор без единого всплеска опускал в воду перо весла, плавно, но достаточно сильно делал гребок и затем так же бесшумно, аккуратно и быстро вынимал его из воды и делал новый замах.

Нужно было не только грести, но и править тем же веслом. А это нелегко. Каждый гребок должен заканчиваться коротким, но сильным толчком в поперечном направлении от нормы, чтобы лодка не уходила в сторону от намеченного пути.

Виктор отлично умел грести в одиночку. Он направлял челн именно по тем местам речного русла, где могли держаться подводные хищники: щука, жерех, крупный окунь. Правда, для каждого из них нужна своя блесна. Жерех, например, любит узкую, никелированную, напоминающую уклейку. Окунь лучше берет на мелкие блесны и вести их следует у самого дна. А на быстром течении, где могут стоять голавли и жерехи, блесну, наоборот, нужно вести у самой поверхности воды.

Но ведь мы не занимались специально ловлей на дорожку. Мы ловили по пути, на всякий случай. И поэтому, не меняя блесны, проводили ее у дна по самым глубоким местам в расчете на обыкновенную щуку. Тем более что на дорожку чаще всего попадаются именно щуки. Виктор и вел челн там, где они охотятся: вдоль границы водорослей, под нависшими кустами, около коряг и по глубоким местам с медленным течением.

Виктор мастерски делал свое дело, а я помогал ему, то укорачивая, то удлиняя леску, чтобы блесна шла у дна и при этом не цеплялась за него.

Так мы доплыли до следующего поворота реки, где течение било в крутой, обрывистый берег красного цвета различных оттенков.

— Вот она, Красная слуда! — кивнул головой в направлении обрыва Виктор. — Тут, в круговерти, мы с отцом в прошлом году знаешь какого жереха зацепили? На три килограмма!

Шнур дорожки натянулся. Я вздрогнул, готовый к подсечке. Но сразу же понял, что это был просто зацеп: за леску никто не дергал. Пришлось остановиться, натянуть леску в обратную сторону, и только тогда блесна отцепилась. На ее якорьке висели водоросли, раковина-беззубка и кусочек темной древесины. Я очистил крючок и снова пустил блесну за борт.

После следующего зацепа мы с Виктором поменялись местами. Теперь он, держа в руках спиннинговую катушку, вел блесну, а я правил челном. Мы добросовестно и настойчиво проводили блесну и у дна, и под обрывистыми берегами, и под нависшими ивовыми кустами. Все было напрасно. Тогда я сменил на дорожке никелированную блесну на медную. Но и это не помогло. Поклевок не было.

Потеряв интерес к ловле, мы медленно плыли вниз по течению. По словам Виктора, на полдороге к Большому омуту был еще Малый омут. Там решили остановиться и половить рыбу удочками. Ведь наши сухопутные путешественники придут из лесу голодные. Ягодами не очень-то наешься! Вот нам и нужно добыть пропитание.

Малый омут оказался почти круглым по форме. Река здесь делала крутой поворот, и течение медленно кружилось на одном месте, в самом центре омута.

— Тут глубина страшенная! — сказал Виктор. — Метров десять, не меньше.

Мне самому захотелось измерить глубину омута. Я положил весло, взял у Виктора катушку и стал быстро подматывать леску, чтобы потом с ее помощью, прицепив к концу грузило, точно измерить расстояние от поверхности воды до дна. Вдруг леска натянулась. Опять зацеп! Я дернул за леску со всей силы.

— Полено! — сказал Виктор. — Поворачиваем назад, отцепимся.

Я снова передал ему катушку и взял в руки весло. У нас на реке Оредеж сплавляют лес. И не только бревнами, но и в виде метровых поленьев. Многие из них, намокнув, опускаются на дно. Так что зацепить крючком за такое полено пара пустяков.

Виктор медленно, с трудом подтягивал леску. Вдруг нас сильно качнуло. Виктор едва не упал в воду. До сих пор удивляюсь, как он не выпустил из рук катушку! Но Виктор не выпустил. Он мгновенно поставил ее на тормоз-трещотку, и теперь катушка пела у него в руках, как бракованная пластинка, — на одной и той же высокой ноте. Потом Виктор зажал катушку руками. Визг ее прекратился, леска натянулась, и челн медленно начало разворачивать против течения…

Все это время я только смотрел на Виктора, на бешено трещавшую в его руках катушку, на леску, уходившую в воду, и бездействовал. Но потом спохватился и стал веслом помогать разворачивать челн в нужную сторону. Надо было во что бы то ни стало не позволить рыбине завести леску под корягу или под днище челна. Стоит леске запутаться, зацепиться за что-нибудь, и она оборвется. Ведь относительно тонкая спиннинговая леска выдерживает рывки рыбы благодаря своей эластичности и катушке, которая позволяет смягчать силу рывков, сдавая рыбе несколько метров лески.

Вдруг леска ослабла. Виктор выпрямился и стал снова наматывать леску. Рыба приближалась к нам. Потом леска вдруг пошла в сторону и катушка опять запела. Больная нога давала о себе знать, и Виктор передал катушку мне, а сам снова схватил весло.

Борьба продолжалась. Мы то подводили попавшуюся рыбину, то вынуждены были отпускать ее метров на десять, а то и на двадцать от челна. Наконец нам удалось подвести ее настолько близко, что можно было увидеть рыбу сквозь воду. Это была громадная, сантиметров в восемьдесят длиной, щука. Мы хорошо видели ее широкую, словно приплюснутую, крокодилью голову, а туловище и хвост только угадывались в воде. Щука постояла, глядя на нас секунду-другую, тяжело раздувая жабры. Потом рядом с нами будто что-то взорвалось: нас с ног до головы окатило водой, а щука, взбурлив хвостом воду, ушла на глубину. Я едва успел отпустить шпульку катушки. Ручки ее больно ударили меня по пальцам.

И тут началось! Щука моталась, а мы орали на всю округу. Челн качался и крутился посреди омута. В конце концов удалось подвести щуку к лодке. Я перегнулся через борт, чтобы схватить ее за глаза. Но в это время челн с ходу ткнулся носом в берег и я полетел в воду вниз головой. Щука была совсем рядом, я инстинктивно обхватил ее руками. И тут же с головой погрузился в воду. И хотя дна не достал и воды наглотался, но щуку все же не выпустил.

Вынырнув, я почувствовал: меня что-то тянет к берегу. Это Виктор, сохраняя спокойствие даже в эти критические минуты, стоя в челне и вращая катушку, медленно, но верно подтаскивал меня вместе с щукой к берегу. Я вовсю работал ногами, прижимая к груди нашу великолепную добычу. У самого челна, приткнувшегося к берегу, я наконец достал ногами дно и, совершенно обессиленный, с помощью Виктора перевалил тяжелую скользкую рыбину через борт. Теперь мы немного пришли в себя.

— Ух! — сказал Виктор. — Ну и зверюга попалась! Никогда еще не видел такой!..

В пылу борьбы он совсем забыл про свою больную ногу, намочил в воде повязку, и она обагрилась выступившей сквозь бинты кровью. Надо было перевязать рану, и я хотел сразу заняться этим, но Виктор меня остановил.

— Сперва разденься и выжми одежду. В мокром да еще на ветру простудишься. И будет у нас тогда два больных сразу! — добавил он шутливо, прыгая на одной ноге по берегу.

Совет его был, как всегда, разумный. Я быстро разделся, выжал майку, рубашку и джинсы, разложил их на траве сушиться и только после этого взялся за перевязку.

Рана была большая. И я опять про себя чертыхнулся в адрес тех, кто разбивает бутылки на берегу реки. Понять не могу, что за удовольствие бутылку разбить?! Да еще в воде. Это меня просто бесит. Терпеть еще не могу любителей делать надписи на стенах и деревьях…

Виктор тоже, оказывается, думал о разбитой бутылке. Когда я смазывал рану йодом, он, морщась от боли, сказал:

— Надо было в том месте осколки из воды выбрать. А то еще кто-нибудь напорется.

Перевязав рану сухим бинтом, я снова занялся щукой. Вытащил ее из челна на берег, положил на траву, и мы принялись разглядывать добычу. Щука была темного, почти черного цвета на спине и золотисто-серая в рыжеватую крапинку с боков. Плавники и хвост тоже темные на концах и рыжеватые у основания. Вся она была толстая и круглая. Нам нечем было ее измерить, а тем более взвесить. Но на глаз в ней было килограммов девять-десять живого веса.

— Нет, на пуд не потянет, — произнес Виктор, критически рассматривая добычу. — Но хороша… Вот у девчонок-то визгу будет!

Мне захотелось сбегать в лес и поскорее привести сюда всех членов экспедиции, чтобы они полюбовались невиданной рыбиной. Но нужно было плыть дальше. Да и где их найдешь в лесу!

Я снова оттащил щуку в челн, уложил ее на дно, прикрыв свежей травой от солнца и мух. Потом мы оттолкнулись от берега и поплыли по реке к назначенному месту встречи или рандеву, как говорят моряки.

Я посмотрел на часы и удивился, что, пока мы возились со щукой, прошло так мало времени. Я поднес часы к уху, посмотрел на секундную стрелку. Часы стояли. Ну конечно! Ведь я бултыхнулся с часами на руке.

Я бросил грести, снял часы с руки, открыл их с помощью лезвия ножа, подул на механизм, удаляя из него воду. Но часы по-прежнему стояли. Это были мои первые в жизни часы. Подарок родителей. Мне было очень их жаль. Глядя на меня, Виктор тоже расстроился.

— Влетит теперь? — сочувственно спросил он.

— За что? Не мог же я думать о часах, когда попалась такая щука! А часы, может быть, еще починить удастся.

Незаметно мы доплыли до второго, Большого омута. По берегам его росли ольховые кусты, а перед нами, на воде — густые заросли желтых кувшинок с круглыми листьями. Мы пристали в том месте, где в омут впадал безымянный крохотный ручеек, разделявший первую и вторую Боровины.

Выбравшись на берег, мы с Виктором оглядели скошенные луга. Наших сухопутных путешественников нигде не было видно. Чтобы они сразу могли найти наш лагерь, я воткнул в землю шест, привязав к нему майку. Потом мы вынесли из челна имущество и поставили палатку. Потом вскипятили чай, съели по сухарю и стали дожидаться возвращения остальных членов экспедиции.

Прошло не менее двух часов, когда, наконец, донеслось долгожданное «А-у-у!». Я выдернул из земли шест с майкой и стал им размахивать. Появившиеся из лесу капитан, Татьяна, Женька и Оля помахали нам руками.

Когда наши сухопутники подошли к лагерю, они прежде всего бросились пить воду. Первой оторвалась от кружки Оля:

— Давайте обед готовить. Ужас как есть хочется… Рыбы наловили?

— Да так, кое-что, — как можно равнодушнее ответил я.

Наш завхоз тотчас деловито полезла в челн за рыбой.

— Как думаешь, далеко будет слышен ее визг? — тихо спросил я Виктора.

— В Заполье, пожалуй, услышат, — ответил он, предвкушая зрелище.

Но Оля не завизжала. Откинув траву и увидев огромную зубастую щучью морду, она тихонько охнула и тут же быстренько стала выбираться из челнока на берег.

— Что это? — спросила она, глядя на нас широко открытыми глазами. Веселого розыгрыша не получилось. Оля и в самом деле испугалась. Она в жизни не видывала таких больших щук. Зато наш капитан смело шагнул вперед, потрогал щуку и подозрительно посмотрел на меня и Виктора.

— Неужели сами поймали?

— Нет, в магазине купили! — усмехнулся я. — В сельпо.

Более обидного вопроса нельзя было придумать. И более глупого. Неужели он не видел, что из пасти щуки торчал металлический поводок, привязанный к леске, которая вела прямо к моей спиннинговой катушке? Или, считал он, мы с Виктором не способны поймать крупную рыбу? Я очень рассердился. Но вокруг уже раздавались ахи и охи. Разговоров и восторгов было столько, что я понемногу успокоился и обмяк. Справедливость в конце концов восторжествовала. Нас с Виктором так хвалили, что мы даже начали понемногу критиковать себя. Нам просто повезло, говорили мы, на нашем месте любой поймал бы такую громадную щуку. Да и в самом деле, разве это не так?

Постепенно все пришли в себя и дружно принялись готовить обед. Кто чистил принесенные грибы, кто потрошил щуку, кто собирал дрова. Всем работы хватало. И всех подгонял голод.

Мы с Виктором со всеми подробностями рассказали, как была поймана щука. А потом Татьяна, капитан и Женька поведали нам, что они видели в лесу. Оказалось, у них там тоже было немало разных приключений и событий. Они вспугнули выводок тетеревов, видели куницу, которая гналась за белкой, а также филина. Потревоженный кем-то филин с трудом перелетал с дерева на дерево, так как в дневное время филины видят плохо и обычно днем спят, забравшись поглубже в чащу.

Было жарко, и всем, кто пришел из лесу, захотелось купаться. А я остался на берегу вместе с Виктором. Мы заканчивали разделку нашей щуки. Удивительное дело: дома я готов был не вылезать из воды. И чем строже мне запрещали частые купания, тем сильнее мне хотелось сбегать на речку. А тут, где мы были сами себе хозяева, я купался не больше одного-двух раз в день. Наверное, это потому, что река рядом и купаться можно в любое время. Да и без купания дел много. Сейчас, например, пришло самое время проверить мои непромокаемые спички.

Дело в том, что еще накануне путешествия я по одному вычитанному в книжке рецепту приготовил спички, которые можно зажечь, даже если они намокли. Для того чтобы спички стали водостойкими, их головни нужно обмакнуть в расплавленный парафин. Я приготовил целый коробок таких спичек. Правда, поместилось их там всего двадцать штук вместо пятидесяти. Ведь каждая спичка стала почти в два раза толще обычной. Но это ничего. В походе одна сухая спичка дороже целого коробка намокших.

И вот теперь я решил испробовать их на деле. Случай был удобный. Я носил коробок с непромокаемыми спичками в грудном кармашке ковбойки, и, когда боролся со щукой, он, естественно, вместе со мной побывал в воде. Интересно было узнать, как это отразилось на спичках. Коробок, где они лежали, размок, развалился, и его пришлось выбросить. Но сами спички были в хорошем состоянии.

Я нарочно обмакнул в парафин спички с красными головками, которые можно зажигать о любую шероховатую поверхность. Я чиркнул одной из спичек по деревянной рукоятке своего складного ножа. Парафин на головке раскрошился и слетел, но сама головка не воспламенилась. Тогда я чиркнул второй раз. И спичка зажглась. Способ себя оправдал. Я решил всегда брать в походы такие спички. А для верности сам коробок заворачивать в полиэтиленовую пленку.

Мы с Виктором разожгли костер и стали обсуждать, как приготовить щуку. Можно сварить уху, но у нас уже нет ни перца, ни лука. Да и все равно в наш котел поместилась бы в лучшем случае одна пятая часть всей рыбины. Тогда куда деть остальное? Ведь холодильника, чтобы хранить скоропортящиеся продукты, у нас не было. Жарить рыбу тоже невозможно, потому что масло уже кончилось. Мы совершенно не представляли, что делать. И тут всех выручил капитан.

— Рыбу можно зажарить без масла, просто в газете, — сказал он, вытирая мокрые волосы полотенцем. — А если газеты нет, то и в полотенце можно.

Виктор недоверчиво посмотрел на него, а я даже фыркнул презрительно, считая, что он нас разыгрывает. Но, оказалось, действительно можно! Капитан разрезал щуку поперек на ломти толщиной около двух сантиметров, потом каждый из них завернул в газету, намочил пакеты в воде и закопал в раскаленный песок под костром.

Через полчаса капитан произнес, как фокусник в цирке: «Внимание!» — и принялся палкой сдвигать в сторону головешки и угли. Выкопав из горячего песка и золы пакеты с рыбой, он предложил их нам.

— Осторожнее разворачивайте! Сдуйте сначала песок и золу, а то на зубах хрустеть будет. С песком есть невкусно.

Я развернул ломкую, высохшую газету. Из открытого пакета пахнуло горячей, распаренной, вкусной мякотью рыбы.

— Очень неплохо! — сказала Татьяна. — Только без соли.

Капитан хлопнул себя по лбу, потом сердито посмотрел на нас с Виктором:

— Разве вы не солили?

А почему мы должны были солить? Ведь готовил-то он!

— Ничего, это дело поправимое, — примирительно сказал Виктор, и мы принялись каждый за свою порцию этой необычно приготовленной рыбы, подсаливая ее по вкусу.

Больше в этот день ничего примечательного не произошло. Чтобы не прогорел зазря костер с большими и толстыми поленьями, мы сварили еще целый котелок густой ухи, вернее сказать, просто отварили в воде щуку и затем, плотно закрыв котелок крышкой, поставили в кусты до завтрашнего утра. Ведь у нас кроме щуки никакой еды больше не осталось. А сырая рыба могла быстро испортиться.

Глава 7 ОТ БОЛЬШОГО ОМУТА ДО ЗАПОЛЬЯ

Мы снова разделяемся на две группы. — Неудачная ловля. — Сараи. — Нападение голодных пиратов. — Спасительный мешок. — Дальнейшие планы. — Последний ночлег.

Как я уже говорил, провизии, рассчитанной на пять дней, нам хватило только на четыре. И теперь никаких продуктов кроме холодного щучьего заливного в нашем закопченном котелке у нас не было. Но мы не унывали.

— Сегодня дойдем до Заполья и купим там все необходимое! — бодро сказал капитан.

Однако вышло все по-другому. Утром, после не слишком сытного завтрака, мы опять разделились на две группы. Как и вчера, мы с Виктором должны были гнать челн с грузом, а все остальные налегке идти лесом до реки Андаловки, а затем вдоль нее выйти к берегу Оредежа в районе старого кладбища. Здесь было намечено место встречи пешей и водной групп.

К девяти утра палатка была свернута, рюкзаки уложены в челн. Пешая группа тронулась в путь. Мы с Виктором смотрели им вслед до тех пор, пока они не скрылись среди зеленых кустов ольхи, которыми обычно начинается лес на луговых низинах.

Снова мы остались вдвоем. Торопиться нам было некуда, и мы медленно поплыли вниз по реке, лениво шевеля веслами. Удивительное дело: от девчонок в походе всегда только шум и бестолковщина, а стоит им уйти, как тебе делается почему-то скучно. И вообще, что-то в них все-таки есть особенное. Вот, например, уж как я на Ольгу вчера злился. Ужас! А она посмотрела на меня ласково и… злость как рукой сняло. Вот ведь какие поразительные дела происходят на свете из-за девчонок! Человек так меняется, что сам себя узнать не может. И, надо признать, меняется в лучшую сторону.

Пока я размышлял обо всем этом, наш челн преспокойнейшим образом наскочил на мель. Оказалось, не только я, но и Виктор о чем-то задумался. Я спрыгнул в воду и столкнул челн на глубокое место. Потом снова забрался в нашу долбленочку-скорлупку. И опять мы поплыли по тихой и спокойной реке среди ивовых и ольховых кустов, росших по обоим берегам, мимо песчаных кос и маленьких островков-рёлок с выкошенной травой.

— Толь! — окликнул меня Виктор и опять замолчал.

— Что? — отозвался я, думая о своем.

— Да так, пустяки… — задумчиво сказал Виктор. — Вот смотрю я, река течет, Оредеж. А может, ее когда-то по-другому звали? И народ здесь когда-то совсем иной жил. Рыбу ловили, охотились. И говорили, наверно, на другом языке… А река все течет и течет. И при них текла, и при нас. Та же самая река. Понимаешь? Вот бы заглянуть в те времена! Хоть одним глазком посмотреть…

Мы опять пустили в воду дорожку. Но на этот раз нам не везло. Не только не было поклевок, но и блесну зацепили на очень глубоком месте. Пришлось обрывать поводок. Терять еще одну, последнюю блесну нам не хотелось, и мы смотали дорожку.

Вскоре впереди показались сенные сараи, стоявшие на луговом берегу реки. В них колхозники держат сухое, заготовленное на зиму сено. Приезжают за ним уже на санях, по снегу. Рядом с сараями мы увидели небольшой, но очень хороший пляжик с белым песком. Мы причалили, и я решил искупаться.

Вода была уже не очень теплая. Как-никак август. Я замерз, и вдруг захотелось есть. Костер разожгли, чтобы согреться, а потом заодно решили подзаправиться вареной рыбкой. Мы положили остатки щуки в котел, долили в него воды и подвесили над костром.

Нельзя сказать, что обед наш получился хорошим. Да и какая еда без хлеба? И все же поели мы довольно плотно. Потом, немного подремав на теплом сухом песке, мы потихоньку поплыли дальше.

Когда солнце уже клонилось к горизонту, впереди на высоком холме показалось старинное кладбище. Оно было обнесено невысокой каменной стеной из валунов, за которой густо росли деревья. Место приметное. Около него мы и должны были встретиться с пешей группой.

Со стороны кладбища навстречу нам по берегу реки бежал человек. Присмотревшись, мы узнали в нем Женьку. Он катился по прибрежной тропинке, как колобок, и угрожающе размахивал над головой короткими ручками. Нам с Витькой стало весело. Мы еще больше развеселились, когда увидели, что вслед за Женькой по тропинке вдоль берега бегут Татьяна и Ольга. Позади всех, стараясь не уронить своего достоинства, вышагивал капитан.

— Свистать всех наверх! — шутливо скомандовал я. — Приготовиться к торжественной встрече.

— Надеть парадную форму! — включился в игру Витька и, бросив весла, стал застегивать ворот своей рубашки.

— А-а-а! — завопил на берегу Женька. — Они еще издеваются!

Лицо у него было красное как помидор, голос дрожал от обиды, и видно было, что он вот-вот расплачется. Но почему? Что случилось? Из-за чего он кричит на нас? Шуток, что ли, не понимает? Честное пионерское, у нас и в мыслях не было издеваться. Но теперь… Раз уж он сам напрашивается…

— Смотри, как они без нас соскучились! — очень серьезно и даже с оттенком некоторого удивления произнес я, кивком показывая на подбежавших Татьяну и Ольгу. — Чем только мы с тобой заслужили такую честь?

— Причаливайте немедленно! — кричала Татьяна. — Анатолий, я кому говорю?

— Мы есть хотим! — жалобно пояснила Ольга.

Но, как известно, сытый голодного не разумеет. Мы с Витькой продолжали игру. Мы не могли остановиться.

— Ах, бедненькие! — лицемерно вздохнул я. — Им бы сейчас жаркое. И хлеба с маслом. Свеженького, вкусного. Или нет, лучше котлетку с картошечкой…

— И с соленым огурчиком! — входя во вкус, мечтательно добавил Витька.

Бац! Рядом с нашим челном шлепнулся в воду камень.

— Вить! Что это с Женькой? — удивленно спросил я. — Он, кажется, недоволен? Камнями швыряется. Может быть, вместо котлеты ему хочется куриную ножку?

Женька, плача от злости, метался по берегу и швырял в нас всем, что попадало ему под руку. Татьяна, беззвучно, но зло топая босыми ногами, кричала, чтобы негодяй Толька немедленно прекратил дурацкие шуточки.

— Приказываю пристать к берегу! — прокричал подошедший к ним капитан, сложив руки рупором.

Самое смешное было в том, что он вполне искренне верил в силу своего приказа. Но подействовал на нас совсем не приказ, а тоненький голос Оли:

— Толя, не нужно…

Ничего она больше не сказала, только эти три слова. Но мы с Виктором сразу поняли, что пора кончать игру. В этих словах было столько искренней убежденности, что наше смешливое настроение улетучилось. И мы тотчас молча, не сговариваясь, направили челн к берегу.

Я протянул голодающим котел с остатками щуки. Но что значили эти куски холодной рыбы для людей с утра не евших. Они только раззадорили аппетит. Но ничего съестного у нас больше не было. Мы перебрали и вытряхнули свои рюкзаки. Ни крошки!

— И все-таки здесь пахнет колбасой! — зловеще произнес Женька, жадно втягивая в себя воздух. Глаза его уставились на мешок, оставшийся в челне, а потом на Виктора. Тот усмехнулся:

— Ну что ж! Видно, настало время пустить в ход НЗ, — сказал он. — Толь, полезай в чолон, достань тот мешок, что капитан давеча из Никулкина принес.

— Но ведь это мешок для твоего отца?

— Нет, он его нам прислал через Григорий Федоровича. И письмо тоже.

Виктор достал из грудного кармашка сложенный вчетверо листок и стал читать вслух: «Здравствуй, сынок и твои товарищи! Намедни я был в лесу, обходил 35-й и 36-й кварталы. Видел ваши следы. Ничего, ведете вы себя в лесу правильно. Я, как лесник, замечаний не имею. Решил заодно завернуть и к Григорию Федоровичу в Никулкино. Давно не видались. Ну а мать уговорила захватить для вас харчишки. Думаю, пригодятся. До свидания. Кучум в Никулкине увязался за мной. Иван Корнев».

Итак, все теперь окончательно прояснилось. И исчезновение Кучума, и неожиданная сговорчивость тетки Ульяны, и появление мешка с провизией.

Нюх у Женьки оказался поразительным: в мешке действительно была колбаса, две буханки хлеба и пакет вермишели. Отдельно, в стеклянной банке с завинчивающейся крышкой, была соль, а в полиэтиленовом мешочке сахар и пакетик чая.

Ну и пир мы закатили! Женька даже урчал от удовольствия, уминая хлеб с колбасой. Я был не очень голоден и дал ему в качестве добавки половину своей порции. Пусть лопает. Он привык есть помногу, ему труднее всех голодать.

После еды, отдохнув, мы стали обсуждать дальнейшие планы. Я уже давно чувствовал, что кое-кому захотелось домой, к мамочкам и бабушкам. Татьяна все чаще вспоминала о книжках, о гамаке, о чае с вареньем и тому подобных пустяках. Оля тоже невольно вздыхала при таких разговорах. А капитан красноречиво молчал. Короче говоря, все это могло испортить конец путешествия. К тому же от места, где мы находились, было ближе всего до дому. Каких-нибудь пять или шесть километров, если идти напрямую по полевой дороге. Двигаться же дальше по реке означало снова удаляться от дома.

Мы с Виктором в один голос заявили, что если кое для кого наш поход только развлечение, то у нас есть и общая обязанность: мы должны доставить в Песково челн. Поэтому все, кто хочет, могут идти домой, а мы с Виктором в любом случае остаемся.

Мне кажется, остальные члены экспедиции этому заявлению даже обрадовались, хотя и старались не подать виду. Уж больно легко и скоро все согласились, что для перегона челна через Бережковское озеро вполне достаточно двух человек. Тем более что и продовольствия-то на всех не хватит.

Все это было, конечно, правильно. Но нам с Виктором стало чуть-чуть обидно и даже грустно. Уж очень неожиданно подошло к концу наше славное путешествие. Как было бы здорово вернуться в родную деревню всем вместе! Теперь же выходило так: все самое интересное кончилось и остается одно — пригнать лодку в нужное место.

С этими невеселыми мыслями мы стали готовиться ко сну. Опять, как всегда, наладили костер у реки, поставили палатку, посидели перед сном у огня.

Это был наш последний, шестой по счету походный ночлег.

Вечер и ночь прошли тихо и незаметно. И вот наступил последний день путешествия. После утреннего умывания мы с Виктором сели в челн и поехали снимать поставленный на ночь пятикрючковый подпуск. Снимать его гораздо интереснее, чем ставить. Тащишь шнур и с каждым крючком ждешь: не сидит ли на нем рыба? Надо только наматывать шнур на мотовильце как можно аккуратнее, чтобы поводки с крючками не перепутались. Вот почему лучше и ставить и снимать подпуск вдвоем: один наматывает освободившийся шнур, а другой рыбу с крючков снимает. Если она, конечно, попалась. Когда на подпуске сидит крупная рыба, то едва возьмешься за шнур, сразу чувствуешь, как она дергает. Конечно, начинаешь спешить и почти всегда так все запутаешь, что потом и не разберешься.

Но на этот раз никто шнур не дергал. На первом крючке сидел пестренький пучеглазый ерш, растопыривший свои острые колючки.Снимать ерша нужно осторожно, чтобы не уколоть руку.

Пока снимаешь пойманную рыбу, глаза твои уже высматривают: нет ли еще какой рыбы на следующем крючке? И всегда тебе кажется — вот-вот появится крупная добыча. Но у нас и на следующем крючке тоже висел ерш. И на другом, и на третьем. На всех пяти крючках по ершу-ершовичу!

Мы с Виктором посмеялись, прямо в челне почистили пойманную рыбу и направились к берегу Это была наша последняя рыбная ловля Сегодня все было последнее. И потому нам стало грустно.

За завтраком, который состоял из вареной вермишели с мелко накрошенной колбасой, Оля выдала каждому по куску хлеба и сказала:

— Это все. Обедать будем уже дома. Последнюю буханку хлеба оставляем нашим лодочникам. И колбасу тоже. Им ведь еще целый день плыть…

После завтрака мы стали делить наше имущество Каждый из уходивших взял свой отощавший рюкзак. В челне осталось все самое тяжелое: палатка, кухонная утварь, одеяла. К десяти часам сборы были закончены. Мы стояли у покрытого пеплом костра. Все уже было сказано, все решено. Оставалось только попрощаться. Условились, что вечером они выйдут на берег Тесенки и помогут нам перенести вещи от реки к дому.

Капитан бодро сказал: «Привет!», повернулся и первым пошел от лагеря. За ним, кивнув нам на прощание, направились Татьяна и Женька.

— Стойте! — сказала вдруг Оля и, когда уходившие обернулись, нерешительно добавила: — Я, знаете, остаюсь… Нехорошо уходить с полдороги…

— А-а-а! — многозначительно улыбнулась Татьяна. — Понимаю.

Я тоже понял, что именно понимает Татьяна. Нужно было бы рассердиться, но у меня ничего не получилось. Оля тоже, видимо, догадалась, на что намекает Татьяна. Я испугался, что она уйдет с ними, но получилось наоборот. Гордо вскинув голову, Оля решительно шагнула к нам с Виктором и сняла с плеч рюкзак. Я тут же поднял его и отнес в челн.

Капитан пожал плечами, повернулся и молча пошел по тропинке в сторону деревни Заполье. Татьяна и Женька пошли за ним. Мы видели, как они свернули на дорогу, прошли по мостику через Андаловку и скрылись среди луговых кустов.

Тогда Виктор пронзительно свистнул в два пальца и весело объявил, как на пристани:

— Теплоход отправляется через пять минут, просьба занять места!

Мы забрались в наш верный челнок и приготовились к отплытию.

— Принимай, Толька, командование! — все так же широко улыбаясь, предложил Виктор. Но я отказался. Я просто взял весла, вставил их в уключины и начал грести.

Хорошо плыть на легкой лодке вниз по реке! Один взмах веслами, сильный гребок — и челн проскакивает вперед сразу на несколько метров. За один час мы проплыли больше, чем вчера за полдня. Позади осталась деревня Заполье, уже показалось большое старинное село Селище, когда после очередного поворота мы увидели на воде скопление бревен

Река здесь была перегорожена длинным и узким плотом из бревен, связанных перекрученными березовыми ветками — вицами. Плот, изгибаясь дугой, тянулся от берега к берегу. Это была запань. Ее устраивают на сплавной реке, чтобы собрать плывущие поодиночке бревна в одном месте.

Я перестал грести, и мы медленно подплыли к скопившимся перед запанью бревнам. Их было много. Они плавали на воде вплотную друг к другу. До запани оставалось метров сто, и все пространство реки было забито здесь бревнами.

Мы попытались пробиться, но грести среди плавающих бревен было невозможно, а шест наш не доставал до дна. Провозившись напрасно минут десять, мы поняли, что так нам не пройти. Тогда мы с трудом выбрались назад, на чистую воду, и направились к берегу, где было достаточно мелко.

Оля с Виктором остались в челне, а я вылез на берег и осмотрелся. Выяснилось, что у правого берега, где густо росли ивовые кусты, бревна стояли пореже. Кусты их сдерживали. Местами оставались даже чистые разводья. Я осмотрел также запань и левый берег реки. Легче всего можно было пробиться вдоль правого берега. Нужно было провести челн по мелководью у кустов до самой запани, а затем и перетащить через нее.

Вернувшись, я с помощью Оли вынес на берег все наши вещи, вплоть до удочек и одежды. Виктор, ковыляя на одной ноге, старался нам помочь, но мы заставили его отойти в сторону и поберечь свою ногу. А сами принялись тащить пустой челн. Оля тянула его за нос, а я изо всех сил толкал в корму.

Поначалу дело шло довольно успешно. Но чем ближе мы пробирались к запани, тем больше было бревен, тем труднее было отводить их в сторону. Они, как живые, сами лезли навстречу челну, пихали его в борта, били нас по ногам, отжимали к берегу. Едва оттолкнешь одно, как на его место тотчас лезет другое, такое же нахальное, скользкое и увертливое.

Мы выпачкались с головы до ног, устали, но все же упорно продолжали продвигаться к запани. Ветки ивняка царапали нам спины, слепни и комары кусали немилосердно, а мы все барахтались в воде, отвоевывая у бревен метр за метром.

Оля, видимо, поняла, что я скорее умру, чем признаюсь в усталости, и поэтому сама предложила немного передохнуть. Мы выбрались на берег. Здесь, на ветерке, слепней и комаров не было, и мы блаженствовали, лежа на расстеленных Виктором одеялах. А он тем временем перевязывал себе ногу.

— Ты что? — подозрительно спросил я. — Все равно мы в воду тебя не пустим. И не думай!

Виктор невозмутимо продолжал свое дело. Он надел на забинтованную ногу полиэтиленовый мешок и поверх него шерстяной носок.

— Ну вот. Так будет ладно. Пошли, пора за работу!

— Никуда ты не пойдешь, — возразила Оля. — Тебе нельзя.

— Выходит, я должен сидеть и смотреть, как вы мучаетесь, да?

— Но ты же ранен!

— Вот чудачка! Вдвоем вам все равно не справиться. Так и будем жить тут, у запани?

И Виктор, решительно наступая на пятку больной ноги, заковылял вниз, к реке. Мы с Ольгой молча пошли за ним. Мы поняли, что иначе он просто не может. И больше не приставали к нему с уговорами. Потому что наступила такая минута, когда надо было напрячь все силы. Мы работали молча. Нам было не до разговоров. Мы насмерть бились с проклятыми бревнами. И даже раненый оставался в строю. Все было так, как и должно быть.

Вконец измученные, исцарапанные, но гордые своей победой, мы добрались наконец до запани.

— Который час? — устало спросил я Олю. Оказалось, что с начала штурма запани прошло два часа. Теперь предстояло самое трудное: перетащить челн через нее. Будь нас шестеро, мы перемахнули бы лодку запросто. Мы просто перетащили бы ее на руках. Но нас было только трое… Оля сказала, что прежде всего надо отдохнуть и поесть перед трудной работой. Это было разумно. Мы оделись, перенесли наши вещи к самой запани и тут же, на берегу, принялись закусывать. Мы ели хлеб с колбасой и запивали водой из реки, потому что разводить костер и кипятить чай было некогда.

После еды целых полчаса отдыхали. Потом опять подошли к челну. Он казался очень большим и очень тяжелым. Страшно было даже подумать о том, как мы его потащим по сухим бревнам запани.

— Ничего! — сказал Виктор. — Глаза боятся, руки делают!

Мы все втроем уцепились за нос челна, приподняли его и втащили на запань по крайней мере на метр. Потом, дружно навалившись, еще на полметра. После третьего отчаянного рывка челн продвинулся лишь сантиметров на десять. Мы разозлились и с криком: «Эй, ухнем!» — рванули еще раз. Но челн уже не продвинулся ни на миллиметр.

Тогда Оля залезла в него и села на самой корме. Нос челна приподнялся, и мы с Виктором, снова дернув, продвинули его еще немного вперед. Корма челна почти совсем ушла в воду, а нос высоко приподнялся над запанью.

— Теперь надо его вывешивать! — деловито сказал Виктор.

Я притащил с берега тонкое сосновое бревнышко, и мы стали его прилаживать к челну как рычаг. Тонкий конец бревнышка мы засунули в челн под среднюю скамейку так, чтобы толстый конец выдавался далеко за нос лодки. Потом размотали наш тридцатиметровый подпуск, обрезали на нем поводки с крючками и, сложив в несколько раз, привязали им к носу лодки этот рычаг. Затем я полез на животе на самый конец бревна, а Виктор и Оля навалились на него, стоя на запани.

— Вира! — тоненьким голоском крикнула Оля, и я почувствовал, как бревно подо мной пошло вниз и в сторону, а челн — вверх! В самый последний момент я не удержался и свалился с бревна в воду. А когда вынырнул, то увидел, что челн наш лежит боком на запани. Дело сделано! Оказывается, когда рычаг сработал и корма оторвалась от воды, а я начал падать, ребята успели отвести нос челна вбок, и он, развернувшись, лег на настил запани. Это была победа! Спустить лодку на воду по другую сторону запани уже не составляло труда: ведь теперь нужно было толкать ее вниз, а не поднимать вверх.

Мы отвязали бревно, развернули челн поперек настила и дружно столкнули на воду.

— Ура! — захлопала в ладоши Оля. — Вот видите, как хорошо, что я с вами осталась! Что бы вы без меня делали?

И хотя она сказала это явно шутливым тоном, я ответил ей очень серьезно:

— Да, это очень хорошо, что ты сейчас с нами.

А она, чудачка, после этих слов покраснела и отвернулась.

Плыть теперь было легко и приятно. Мы не очень спешили, потому что до вечера было еще далеко, а километров до дома не так уж много. Скоро мы проплыли под высоким деревянным мостом около Селища и еще через полчаса вошли в устье реки Тесёнки. Тут плыть стало труднее. Мы с Виктором сели на центральную скамейку и стали грести вдвоем, каждый своим веслом, а Оле доверили рулевое весло на корме. Мы гребли изо всех сил, а лодка почти не двигалась, потому что мы шли против течения.

Тогда я предложил вести челн бечевой. Тут нам опять пригодился шнур от подпуска. Виктор привязал его к носу челна, бросил его мне на берег, а сам снова сел на корму, чтобы рулить. Сотни, а может быть, даже тысячи лет назад люди изобрели способ передвижения лодок бечевой. Все об этом способе знают, все видели знаменитую картину Репина «Бурлаки», и тем не менее почти все привязывают бечеву к лодке неправильно.

На картине Репина бечева привязана не к носу барки, а к мачте. Зачем? Для того, чтобы она свободно проходила над прибрежными кустами. Это каждому ясно. Но немногие замечают, что мачта удалена примерно на одну треть от носа судна. А это очень важно. Если привязать бечеву к носу лодки, то она все время будет поворачиваться к берегу. А если закрепить бечеву к борту, где-то на расстоянии одной трети длины лодки, то она сама будет отходить от берега. В этом и состоит секрет успешной проводки лодок с помощью бечевы.

Но попробуйте кому-нибудь доказать, что привязывать бечеву надо не к носу лодки, а к уключине. Вас тут же поднимут на смех. Вот почему я не стал вмешиваться и решил подождать. И правда, нос нашего челна все время утыкался в берег, а Виктор, сидя на корме, измучился, пытаясь управлять с помощью кормового весла.

Тогда я молча перевязал бечеву. И дело сразу пошло на лад. Вода так и закипела под острым носом челна. Сидевшие в нем Виктор и Оля счастливо улыбались. Виктор вскоре даже отложил рулевое весло, так как в нем совсем не было надобности. Натянув бечеву, челн шел на заданном расстоянии от берега и строго параллельно ему.

Так мы преодолели протоку и вышли на простор Бережковского озера. Я продолжал тянуть челн, шагая по прибрежной отмели. Немного погодя Оля крикнула, что неплохо было бы поставить парус, потому что ветер попутный. Это была отличная идея. Я свернул веревку, забрался в челн, и мы принялись мастерить парус из легкого байкового одеяла.

Мы поставили вертикально два весла у бортов и укрепили их растяжками. Потом натянули между ними одеяло. Парус сразу надулся, и челн быстро потащило вперед. Виктор снова взял в руки весло, а мы с Олей сели на дно челна, чтобы придать ему больше устойчивости. Плыть теперь стало совсем весело.

Виктор из осторожности держался недалеко от берега, ветер был ровный, и все шло отлично. За бортом журчала вода, над головой голубело небо, а солнце светило так, что приходилось зажмуриваться.

Вообще, эти часы, когда мы плыли по Бережковскому озеру, были самыми приятными за все путешествие. Виктор сидел на корме с подвернутыми до колен джинсами и голый по пояс. На его светловолосой голове, на самом затылке, чудом держалась измызганная кепка с длинным целлулоидным козырьком. Вид у него был лихой и весьма экзотический. Он щурился от солнца и весело напевал. «Летят перелетные птицы в осенней дали голубой!»

Оля сидела, опустив за борт руку, и пропускала между пальцами журчащую воду. Я сидел на дне челна у другого борта и смотрел то на Витьку, то на Олю, то на высокий, проплывающий мимо нас берег озера… Вот так бы все время плыть!

На Бережковском озере в сильный ветер бывают даже волны с барашками. Но сейчас они были маленькие, веселые и все время отставали от нас.

Вскоре мы миновали деревню Байково, которую снизу, с воды, нам было почти не видно, и свернули правее, к реке Тесёнке, впадающей в озеро возле деревни Бережок. Парус пришлось снять, и я снова сел за весла. Немного погодя мы преодолели густые заросли камыша и, отталкиваясь веслами от неглубокого дна, вновь вошли в реку Тесёнку.

Чем ближе к дому, тем скорее нам хотелось попасть туда. Уже вечерело, мы проголодались, но об остановке даже и не думали. Я мерно взмахивал веслами, и наш челн легко скользил по тихой воде.

Все ближе и ближе родная деревня! Виктор, сидя на корме, смотрел вперед, отыскивая глазами встречающих, но их не было. Наконец с пригорка, из-за бань, сбежала маленькая кругленькая фигурка. Это был Женька. Он один пришел нас встретить и помог перенести из лодки к дому наши общие вещи.

Так закончилось наше путешествие, длившееся ровно семь дней. За это время мы прошли более восьмидесяти километров пешком и на лодке. Все вернулись здоровые (рана у Виктора совсем зажила) и бодрые.

Много у нас было разговоров и воспоминаний об этом походе, но еще больше проектов на будущее. Я про себя твердо решил, что будущим летом уговорю одноклассников пойти в еще более интересный поход. Может быть, на двух или даже трех байдарках. Опыт теперь есть, а в школе у нас много смелых ребят, которые никаких трудностей не боятся. С ними можно такую экспедицию совершить, что закачаешься!

И мы обязательно возьмем с собой Виктора и Олю, хотя они учатся совсем в других школах и даже живут в другом месте. Но это ничего. Они к нам приедут. И мы вместе отправимся путешествовать по какой-нибудь еще совсем не освоенной сибирской реке…

Ну вот, кажется, я и закончил свой отчет, который писал целую неделю. Честно говоря, я не раз собирался его бросить. Но тогда пришлось бы признать, что у меня совсем нет силы воли. И я заставил себя довести начатое до конца.

Наш капитан давно уже потерял интерес к походу и к отчету о нем. И Татьяна тоже. Женька вообще этим делом никогда не интересовался. И только Виктор и Оля иногда заходили ко мне, спрашивали, как идет дело, и всячески старались мне помочь. Они вспоминали те подробности нашей походной жизни, о которых не было записей в моем дневнике. Без их помощи и подсказок мне пришлось бы нелегко.

Ну вот. Теперь уже можно поставить точку. Конец…

А новый поход мы все-таки обязательно совершим!

…Еще раз перечитал свой путевой дневник и снова вспомнил Андаловку, ночлег в лесу, рыбную ловлю. Кажется, все летние каникулы вместились в эти несколько дней…

Ребята! Может быть, мой дневник вам поможет, и вы учтете наш опыт и наши ошибки. Делайте как мы, делайте лучше нас!

Толя Скворцов

Оглавление

Глава 1 СБОРЫ В ДОРОГУ

Глава 2 СКВОЗЬ ГЛУХИЕ ЛЕСА

Глава 3 ОСТРОВ НА БОЛОТЕ

Глава 4 ДЕНЬ НЕУДАЧ

Глава 5 ВНИЗ ПО РЕКЕ

Глава 6 ПЕШКОМ И НА ЛОДКЕ

Глава 7 ОТ БОЛЬШОГО ОМУТА ДО ЗАПОЛЬЯ