Спой мне о любви [Дорис Смит] (fb2) читать онлайн

Дорис Смит Спой мне о любви

Глава 1

Давным-давно медвежонок Тедди каждый вечер ложился со мной в кроватку и слушал мамины сказки, пристально тараща на нее стеклянные глаза, я принимала в этих чтениях более активное участие. Моей любимой была история о том, как мышка полюбила льва. Заканчивалась она просто замечательно: «Они поженились и жили счастливо в маленьком домике в Уимблдоне, и у них было двое детей: первой родилась девочка Дебора, умненькая, с карими глазками и белокурыми волосами, затем появился сын Алан, у которого глаза были голубыми, а волосы курчавыми, и он оказался таким же рассеянным и немного глуповатым, как и его мать. Но это не имело никакого значения, поскольку он вырос очень хорошим парнем».

Каким-то образом в нашей жизни все сложилось именно так, как в этой сказке, и продолжалось долгие годы. Алан остался добродушным середнячком, а я превратилась в довольно противную умницу. Я легко сдала элевен-плас ^[1], затем экзамены по программе средней школы и в заключение получила диплом с отличием об окончании педагогического колледжа по специальностям «английский язык» и «домоводство» с правом преподавания в средней школе. Едва ли это было только моим достижением. Я добилась успеха с Божьей помощью и при поддержке моего отца, Ховарда Белла, обладателя степени бакалавра искусств, бакалавра философии и диплома преподавателя (Кембридж). Папа занимал должность директора педагогического колледжа в Лондоне. Между прочим, я с радостью отдала бы за него мою правую руку. Он сделал нам с братом бесценный подарок, предоставив сначала Алану, а потом и мне возможность испытать свои силы, пожить самостоятельно. Мы не обсуждали будущее, но я всегда чувствовала уверенность, что папа и в свои девяносто все так же будет играть в гольф, копаться в саду и обеспечивать маму. Но теперь, когда мои ожидания не оправдались, я должна сделать то, что было мне предназначено, — вернуться домой и принять обязанности отца на себя.

Машина Алана, преодолев десять миль магистрали, связывающей Найроби с аэропортом, остановилась у входа в главный корпус. На гудронированной взлетной дорожке уже стояла «комета» ^[2] со львом на фюзеляже, готовая к полету в Лондон. Барбара, вот уже три недели как жена Алана, отправилась покупать мне в дорогу журналы, а брат принялся напутствовать меня в последний раз.

— Деб, ты напрасно беспокоишься. Почему мама не сможет работать? Особенно в отеле? Она прекрасно ладит с людьми, так что, думаю, там с радостью приняли ее в штат.

— О, Алан, — вздохнула я, — мы же с тобой прекрасно знаем, что она — легкая добыча для мошенников. Нам не нужно повторения истории с той женщиной, Хадсон.

Миссис Хадсон, по словам мамы, «довольно приятная особа, видавшая в своей жизни лучшие дни», снимала в нашем доме комнату в течение двух месяцев, в результате не заплатила ни пенни и к тому же оказалась алкоголичкой. Если бы не мистер Ли, наш сосед, который однажды ночью услышал в доме шум и начал расследование, неизвестно, что могло бы случиться. При одной мысли об этом меня до сих пор бросает в дрожь. Конечно, я не думала, что однажды отель заполнится такими вот миссис Хадсон, так и ждущими момента, чтобы поживиться. Дело в другом: мама, даже сама зарабатывающая себе на хлеб, никогда не сможет жить самостоятельно. Папа рассчитывал, что один из нас будет защищать ее и опекать, как всегда поступал он сам. Но Алан не мог покинуть Найроби. Я же могла и должна была это сделать.

У барьера появилась улыбающаяся стюардесса-африканка в бело-голубой униформе, и одновременно ко мне подбежала запыхавшаяся Барбара с кипой журналов, на которые она, вероятно, потратила недельный бюджет семьи. «Кормилец» довольно негалантно указал ей на это, но она, нисколько не смутившись, выхватила из кипы один журнал и показала нам.

— Я уже возвращалась, когда обложка бросилась мне в глаза. — Это был толстый глянцевый журнал, такой дорогой, что мне стало дурно. — Здесь статья о твоем друге, Деб, и я подумала, что тебе захочется ее прочитать.

— О моем друге? — начала я и тут же увидела знакомое имя под кричащим заголовком: «Месяц „Циклопов“ Адама Баллестая». Я замерла на месте. Казалось, мраморный пол подо мной испарился, оставив взамен влажную мостовую, уличный фонарь и пару прищуренных серых глаз, глядящих мимо меня. И в ушах вновь, после двух с половиной лет неопределенности, зазвучали слова: «Возможно, когда-нибудь…»

— Ты сможешь навестить его, — весело заметила Барбара. — Тут написано, где он живет.

Объявили посадку, и невестка бросилась мне на шею. Затем брат крепко обнял меня, и я присоединилась к остальным пассажирам лондонского рейса.

— Извините, вы ведь летите одна?

Подобные вопросы мне задавали часто. «Правду не утаишь», — однажды усмехнулся Алан, когда я размышляла об этом вслух, недоумевая, почему так происходит. Он постоянно повторял, что ко мне намертво приклеился образ училки.

На этот раз ко мне обратилась девушка моих лет с ребенком на руках. С малышкой я уже успела познакомиться в зале ожидания, когда та, уложив свою куклу мне на колени, никак не хотела забирать ее. Я призналась, что лечу одна.

— Вы не возражаете, если мы сядем рядом?

— Совсем нет, — искренне ответила я.

Все, что угодно, только бы не думать о грустном и не предаваться жалости к себе. Да, в Хитроу я уже не увижу высокую фигуру отца на смотровом балконе, как два года назад, когда он наблюдал за моим отлетом в Найроби. Но думать об этом — значит потакать своим слабостям. Я с мукой пропустила через себя это горе в те недели, что последовали за телеграммой, сообщавшей о смерти папы от тромбоза, я успела все пережить и перетерпеть, даже в минуты самой острой тоски продолжая ловить себя на одной и той же молитве, которую выдумала в детстве: «Пожалуйста, Господи, сделай меня когда-нибудь такой же, как папа!» Я стойко выдержала это испытание с минимумом слез.

Главное мое горе было сейчас более эгоистичным и касалось моей любви к Найроби — к его скверам с разноцветными пышными клумбами, искрящимися в ярких солнечных лучах, к его кирпичной башне с часами, указывающей верхушкой-пальцем в небо с элегантного белого фасада ратуши, и к кафе «Колючее дерево», где я частенько пила чай… Нет, если я буду такой отвратительно сентиментальной, окажусь довольно неприятной спутницей. Я помахала в последний раз в сторону провожающих — в толпе едва виднелась огненно-рыжая головка Барбары на фоне бирюзовой рубашки Алана — и повернулась к девушке, сидевшей рядом со мной:

— Кстати, меня зовут Белл. Дебора Белл.

— Моя фамилия Мур, — мгновенно откликнулась та, — но зовите меня просто Элейн. Это даст мне возможность чувствовать себя лучше, что мне просто необходимо. Полет всегда приводит меня в состояние паники…

Девочку звали Трейси, ей было всего три года.

— Давайте молиться, — с энтузиазмом призвала Элейн, — чтобы ее не тошнило. О, как я теперь жалею, что не подождала Тони!

Тони, ее муж, должен был последовать за ними в Англию через месяц. Эти подробности, поведанные мне, пока мы медленно, но упорно продвигались по взлетной полосе аэропорта Найроби, не оставили никаких сомнений в той роли, которая предназначалась для меня, а именно — дублера Тони Мура. «Ну и ладно, — подумала я, — это поможет мне с пользой провести время» — и со смехом ответила на осторожный вопрос попутчицы:

— Нет, я не сиделка, я учительница. Два года в Хэртуордшире и два в Найроби давала уроки кулинарии и домоводства.

— Да, мне показалось, что в вас есть что-то такое, — закивала Элейн, и, вспомнив ремарку Алана, я грустно улыбнулась.

Когда мы были уже над Энгеди, начали разносить дневной чай с сандвичами и сладкими бисквитами, которые Трейси принялась с жадностью поглощать. Она была типичным английским ребенком, «розовым бутоном», с кудряшками и серьезным маленьким личиком. Я нашла ее чудесной девочкой. Элейн тоже оказалась очень приятной компаньонкой. Мы болтали, и я вдруг обнаружила, что становлюсь откровенной. Я рассказала о совете отца не оставаться в Англии на всю жизнь, о том, что по счастливой случайности заграничная вакансия оказалась как раз в Найроби, куда уехал Алан годом раньше, и о нашей с ним жизни в квартире с видом на Ботанический сад, о смерти отца, упорном желании мамы сохранить дом в Уимблдоне и первой неудачной попытке сдать в нем комнату этому «бедствию» — миссис Хадсон, а затем еще одной особе, Барбаре Лоулайт, девятнадцатилетней фотомодели, которая, напротив, оказалась настоящим подарком для нашей семьи. Элейн увлеченно слушала, а я, чтобы заставить ее забыть о страхе перед полетами, болтала без умолку. В прошлом году Алан ездил домой на Рождество один, потому что в школе мне отдали пристройку для уроков домоводства и я большую часть своего отпуска провела, делая там ремонт. В родном доме брат познакомился с Барбарой, и это была любовь с первого взгляда. Через неделю после своего возвращения в Найроби он внес задаток за особняк в Весенней долине, и в мае туда приехала Барбара. Венчание состоялось в Англиканском кафедральном соборе четыре недели спустя.

— Тебе она нравится? — поинтересовалась Элейн.

Обычно я не особенно разговорчива, когда дело касается моих родных и близких. К тому же я испытывала смущение, опасаясь, не слышит ли мою болтовню сосед справа, сидевший через проход, но он, казалось, совсем не обращал на нас внимания. Это был крупный мужчина в синем пиджаке, судя по всему полностью погрузившийся в чтение газеты. Темные очки усиливали впечатление, что он совершенно отрешился от внешнего мира.

— Ну, можно сказать так: она пришла, я увидела, она победила, — улыбнулась я.

Барбара выпорхнула тогда из лондонского самолета как раз после окончания сезона дождей, в искрящихся лучах полуденного солнца, и вся, от огненно-рыжей макушки до кончиков босоножек на тоненьких ремешках, она была похожа на Алоцветик из сказки братьев Гримм и казалась такой беспечной, что я в отчаянии подумала: Алану ни за что не довести ее до алтаря. Но ему это удалось, и в собор вошла настоящая невеста, скромная и прекрасная, в белом атласе и хрустящей фате на огненно-рыжих волосах, просвечивавших сквозь полупрозрачный шифон золотым нимбом.

Сама я походила скорее на Белоснежку из той же сказки. Платье подружки невесты, сшитое мной самой из индийского сари, было простым и классически бледно-голубым.

Когда речь зашла о красавицах, Элейн спросила, видела ли я шоу Хани Харрис. Последние четыре недели оно собирало полные залы в одном из театров Найроби. Труппа приехала на гастроли из Британии, и ее хозяйка, Хани Харрис, была хорошо известна. Ее пластинки занимали первые строчки во всех хит-парадах — об этом я знала от Барбары. Гвоздем программы становились самые известные артисты, многие даже с мировой репутацией. Алан и Барбара сходили на концерт, но я отказалась составить им компанию.

— Там выступала не только Хани Харрис, — щебетала Элейн. — Колин Камерон пел просто потрясающе! Что за голос!

Колин Камерон, мировая знаменитость, был постоянным участником шоу.

— Да, голос у него приятный, — легко согласилась я, однако не стала говорить, что мой привередливый слух уважает Мендельсона и предпочитает звучание Королевского филармонического оркестра, иначе это было бы расценено как простое зазнайство.

Элейн все еще рассказывала о шоу, когда подали обед: грибной суп-пюре, жареную баранину с гороховым соусом и фруктовый крем. Оказалось, что она видела шоу дважды, но Колин Камерон затмил для нее все.

— Он шотландец, — сообщила Элейн.

— Никогда бы не подумала, — поддразнила я ее. Мистер Камерон пел с таким акцентом, что определить его национальность не составляло труда.

— У шотландских теноров своеобразный тембр, особенная дикция и неповторимый стиль, они не боятся раствориться в песне!

— Ты совершенно права.

Я могла бы назвать множество хороших английских теноров, но меня в данную минуту больше беспокоили не их тембры, а нервные взгляды, которые моя соседка то и дело бросала в иллюминатор — за ним на крыле лайнера вспыхивали красные сигнальные огоньки. Думать о том, что мы бороздим бескрайнюю синеву, мне тоже не хотелось, хотя я совсем не трусиха.

— Теперь Колин Камерон оставил шоу, — продолжила Элейн. — Следующие две недели он будет выступать в кабаре в «Геллери». — («Геллери» был одним из лучших отелей Найроби.) — Остальные отправились на гастроли в Каир. Неплохая жизнь!

— Ты слишком снисходительна, — решительно заявила я. — На мой взгляд, весь шоу-бизнес можно охарактеризовать одним словом: подделка. Покажи мне хоть одного из них, кто сам чистит свои ботинки, приколачивает полки или следит, чтобы его ребенок делал домашнее задание. — Я совершенно серьезно относилась к подобным вещам, потому что именно они делают мужчину мужчиной, а дом — домом. Алан успешно справлялся с первыми двумя пунктами, и я надеялась, что, когда придет время, он будет таким же добросовестным и во всем остальном.

Элен, однако, нашла мои слова забавными. Сквозь ее хихиканье я различила какой-то шорох и покосилась на соседа, но мистер Невидимка, как я его успела окрестить, по-прежнему прятался за газетой. Все, что мне удалось рассмотреть, — это темноволосую макушку, синий рукав и кольцо на пальце. В любом случае за шумом моторов он едва ли мог меня услышать.

— Я была в «Геллери» прошлым вечером, — небрежно сказала я.

— О, расскажи, расскажи! — взмолилась Элейн.

Я так и сделала, в красках описав ей, как мистер Камерон был «удивлен», когда его «обнаружили» за столиком в обеденном зале, и как, подстрекаемый грохотом африканского барабана, он с улыбкой отодвинул свой стул и направился к сцене.

Лучший друг Алана Фрэнк Максвелл, мой эскорт, извинился, что наш столик, стоявший неподалеку от гриль-бара, оказался так далеко от сцены, — поверх моря голов впереди видны были только широкие плечи в кремовом пиджаке, темноволосая голова и широкая улыбка. «Приветствую всех и спасибо за внимание. Я не уверен, что сейчас именно тот случай, когда следует петь вместо ужина, но так уж случилось, что в данный момент мне приходится следить за своим весом, и, может быть, стоит попробовать?» Шаг назад, взмах руки, и вновь широкая обаятельная улыбка. Кто-то рядом с нами воскликнул: «Браво!», кто-то спросил: «Где же Хани?» — на что последовал быстрый ответ со сцены: «В своей постельке. Она нуждается в хорошем отдыхе. А мне все нипочем!» — и Камерон запел. Потом он перекинулся парой шуток с конферансье и исполнил номер на бис — эта песня надолго поселилась в моих мыслях, преследовала меня все последние дни в Найроби. «Гастроли, — сказал он перед песней, — проходят великолепно, но вот уже два месяца минуло с тех пор, как я покинул дом, а это слишком долгий срок, чтобы не видеть своих… — он доверительно улыбнулся, — родных».

— Говорят, он бывает в обществе с Хани, — заметила Элейн.

— Не бери в голову, — успокоила я ее. — Вероятно, он смотрит на таких женщин как на мимолетных попутчиц. В любом случае вчера вечером он все же вспомнил, что женат. — И замолчала. Почему я сказала такое? Я же ничего не знала о Колине Камероне. Что-то заставило меня бросить робкий взгляд на газету. Она, к моему облегчению, уже полностью закрывала своего читателя.

— Я получила большое удовольствие от нашего разговора, — сказала Элейн, когда мы устраивались на ночь. — Но когда я думаю, что под нами пустота… — Она откинулась на спинку кресла и зажмурилась.

Между нами уже почти час спала Трейси. Снаружи пронзали темноту красные вспышки, и все так же в соседнем кресле мертвой хваткой цеплялся за газету невидимый мужчина, но теперь он включил у себя над головой лампочку для чтения. «Этот тип — источник моего постоянного беспокойства, — несправедливо подумала я о нем. — Какое мне до него дело? Он имеет полное право на анонимность». Просто выглядел этот человек каким-то сосредоточенным, ушедшим в себя, как будто пребывал в сильном смятении. «Дебора Белл, ты раскисла, — сонно упрекнула я себя, — просто у тебя по-прежнему на уме эта песня».

«Родные мои, я скучал, я скучал…» Колин Камерон действительно спел ее прекрасно, голос у него был с легкой хрипотцой. Посетители ресторана хранили во время исполнения полное молчание. «Ни одного сухого глаза в зале», — пошутил Фрэнк, но я была не такой дурой, чтобы поверить, будто певец действительно испытывает эмоции, которыми проникнута его песня. Но он действительно был великим исполнителем, и до сих пор в моих ушах звучали последние строчки, спетые им с невыносимой нежностью:

Мой нелюдимый сосед справа сидел так неподвижно, что его можно было принять за деталь самолета. Глядя на него, и подумать было нельзя, будто с ним что-то не в порядке, хотя определенные подозрения на этот счет у меня все же имелись. А вот моя маленькая соседка по левую руку вдруг пошевелилась и громко спросила:

— Уже пора вставать?

Я покачала головой и успокаивающе прошептала:

— А теперь мы уснем опять, как мамочка.

Однако мои слова вызвали у нее больший интерес, чем я ожидала.

— Мамочка спит? — недоверчиво нахмурилась Трейси и начала елозить в кресле, пытаясь удостовериться в этом.

Самолет внезапно попал в воздушную яму, и последнее, чего мне в данный момент хотелось, — это побеспокоить Элейн. Что же делать? Я в отчаянии уставилась на карту блюд и напитков, украшенную яркими эмблемами компаний, обслуживающих авиарейсы: слон, кенгуру, верблюд, антилопа, лев…

— Послушай, дорогая, — тихо произнесла я, — хочешь, я расскажу тебе сказку?

Девочка энергично кивнула.

— Отлично, — продолжила я, обрадованная быстрым успехом. — Когда-то давным-давно жил на свете мистер Лев. Он был очень большой, — я развела руки, показывая его размер, — и очень сильный, — я напрягла мускулы.

Справа вновь зашелестело, и я оглянулась, но газета уже застыла в том же положении, что и прежде.

— А что он ел? — оживленно поинтересовалась Трейси.

— Ну… сладости, — неопределенно ответила я. Теперь настало время вывести на сцену мою главную героиню — маленькую мышку.

— А что он ел еще? — требовательно спросила Трейси.

Я пришла в легкое замешательство. Натуралистический ответ: «Мистера Антилопу» — вряд ли удовлетворил бы ее.

— Зернышки, — ляпнула я. В конце концов, почему бы этому льву не быть вегетарианцем? И тут я поняла, что сказка никогда не закончится, так как Трейси оказалась подающим надежды юным диетологом.

— А что он ест? — нанесла она мне очередной удар, ткнув пальчиком в слона.

— Сдобные булочки с изюмом, — победоносно заявила я и тут же получила в ответ:

— А я могу получить сейчас булочку с изюмом?

— Я думала, что ты хотела послушать сказку о мистере Льве, — напомнила я ей.

— Нет, о нем! — капризно заявила Трейси, указывая на кенгуру. — Что он…

— Зернышки, — буркнула я, доведенная до отчаяния. Ну что тут поделаешь? Пришлось подробно описывать режим питания каждого животного, изображенного на карте, но, когда очередь дошла до сфинкса, я потерпела поражение. «Давай-ка спи, Трейси», — подумала я, беспокойно оглядываясь. К счастью, никто из пассажиров не звонил в гневе стюардессам и не жаловался на нашу болтовню. Все они выглядели мирными и спокойными: кто спал, кто читал под лампочкой. Я случайно повернула голову направо и, к своему удивлению, наткнулась на взгляд синих, как небо, глаз, с насмешкой и наслаждением взирающих на мое затруднительное положение. Газета была опущена, поверх нее лежали темные очки.

— Может быть, сфинксы едят песок? — подсказал их обладатель.

Почему я вдруг нафантазировала, что у него должны быть какие-то уродства или страшные шрамы? Лицо благородное, мужественное и красивое, губы полные, четко очерченные, от синих глаз разбегаются насмешливые морщинки. Что-то в его повадке и в том, как он смотрел мимо меня на Трейси, вызвало у меня любопытство.

— Спасибо, — поблагодарила я его с улыбкой, — как раз то, что нужно.

Я повернулась, чтобы передать эту информацию моей маленькой мучительнице, но та, воспользовавшись перерывом, опять уснула. Несколько секунд мне потребовалось, чтобы укрыть ее пледом, а когда я вновь повернулась направо, лампа для чтения уже была выключена и человек, занимающий место под ней, превратился в неподвижный темный силуэт.

Блеск его глаз и широкая белозубая улыбка напомнили мне, однако, другую усмешку и лукавый взгляд. «Да, — весело подумала я, — он действительно очень похож на Колина Камерона».

Настало время и мне воспользоваться лампочкой для чтения. Я включила ее и поудобнее устроила кипу журналов на откидном столике.

Как часто мама говорила о моих бойфрендах… Сначала она связывала свои надежды с Дэвидом. Ему было девятнадцать против моих восемнадцати, и мы с ним познакомились на одной из студенческих вечеринок. Затем появился Редж, сотрудник моего отца. Третий, Ричард, разделял мой интерес к музыке, водил меня на симфонические концерты и после очередного приобщения к культуре, когда мы оба пребывали в сентиментальном настроении, сделал мне предложение. Я вспомнила свой панический возглас: «Нет, Дик, я не могу! Ты же знаешь, как я хочу закончить последний курс!». «Домашняя мышка», как называла себя мама, три раза превращалась в разъяренную тигрицу, когда один за другим Дэвид, Редж и Ричард исчезали из моей жизни.

То, что все мои мысли заняты Адамом, она поначалу не замечала.

Отучившись в музыкальной школе, я присоединилась к участникам местного церковного хора, и Ричард, обладатель приятного тенора и ужасных, с точки зрения церкви, манер, пришел туда вслед за мной. Мы пели в хоре два с половиной года, когда вдруг наш руководитель заболел и вместо него репетиции стал проводить Адам, готовя нас к очередному ежегодному мартовскому концерту.

Он был личностью притягательной. Высокий, с прямыми светлыми волосами, серыми глазами, тонкогубым ртом и красивыми руками. Глаза были добрыми, прятались в прищуре морщинок и, казалось, видели что-то такое, что было далеко-далеко. Мама узнала о нем только потому, что у нее было приятное сопрано и я уговорила ее принять участие в концерте. Я никогда не рассказывала ей о том вечере на рождественской неделе, накануне возвращения Адама в Девон, когда он пригласил меня на фестиваль хоровой музыки, где прозвучали две кантаты Баха — 133-я и 209-я (их номера я помню по сей день). Когда мы вышли из метро, Адам начал говорить отрывистыми, как будто они причиняли ему боль, фразами:

— Не знаю, наверное, я дурак… Когда она меня бросила, я не мог выйти на улицу — боялся, что люди заметят мое состояние…

— Если бы я могла как-то помочь!

— Ты уже помогла. Очень. И если бы я мог предложить тебе больше чем половину своего сердца… Ну, возможно, когда-нибудь… — Адам не договорил.

Когда мы прощались, он положил руки мне на талию. Серые глаза смотрели куда-то мимо, затем их взгляд обратился на меня. Это была долгая минута молчания. Мои руки робко скользнули ему на плечи. Ни слов, ни поцелуев — только объятие. Затем он меня отпустил, заглянул в глаза и произнес:

— Спасибо тебе.

Вот тогда я поняла — все кончено, хотя ничего еще и не начиналось.

— За что? — беспечно отмахнулась я. — Это я должна благодарить тебя за прекрасную музыку.

Мои слова он проигнорировал.

— За то, что ты такая… тихая девушка.

Я могла бы выйти замуж за Реджа, могла бы принять предложение Ричарда. В день бракосочетания Алана и Барбары Фрэнк Максвелл, разгоряченный шампанским и непривычными завитками моей прически, схватив меня за руку, полушутя-полусерьезно заявил: «У меня появилась идея, Деб. Почему бы нам не пожениться?» Но я любила Адама Баллестая, а он любил другую, с детства. Копил деньги на свадьбу с ней, но в последнюю минуту вмешался кто-то третий, вроде бы его друг. Он покорил невесту Адама, но оказался для нее не лучшим мужем. Так говорили. Имена не упоминались, факты не раскрывались, но тем вечером я ясно поняла, что Адам доведен до безумия.

После концерта он удрал в свой Девон, а я слегла от гриппа и тоски и проболела до выпускного вечера в школе. Почувствовав себя лучше, начала подумывать о получении степени бакалавра педагогических наук. Но папа удивил меня. «По-моему, Деб, тебе сейчас больше нужна смена обстановки, чем ученая степень», — сказал он и выпроводил меня на Кинг-стрит в бюро заграничных вакансий. Через три месяца я была уже на пути в Найроби…

Не стану читать статью об Адаме. Возможно, это было малодушное решение, но моя жизнь последние два года текла спокойно и безмятежно, и я намеревалась оставить ее таковой.

Я выудила из кипы журнал, и тут самолет тряхнуло. Шляпа, небрежно положенная на самый край полки, слетела вниз, скользнула по журналам и увлекла пару из них за собой на пол. При этом один задел по руке мистера Невидимку и разбудил его.

— Вот так так! — произнес он, открыв глаза, и тут же бросился собирать журналы.

— О, благодарю вас, — смутилась я.

Мистер Невидимка, кладя их мне на столик, внезапно замер.

— Извините, но заголовок привлек мое внимание…

Я проследила за его взглядом. Красные буквы в белой рамке: «Месяц „Циклопов“ Адама Баллестая».

— Знакомое имя… — Мужчина покосился на меня и насмешливо добавил: — Циклопы? Только не говорите мне, что он лишился глаза!

— Вы знаете Адама Баллестая? — удивилась я.

— Да. Давайте-ка посмотрим, как он сейчас поживает.

Подзаголовок «Три циклопа» набран голубыми буквами внизу страницы, рядом — фотография Адама с прядью волос, упавшей на лоб. Странно, после двух лет дружбы я не смогла бы сейчас сказать, какие волосы у Фрэнка Максвелла — это были просто волосы. А у Адама они такие же, как он сам: прямые, непокорные, трепещущие.

— О, я понял, это метафора! — Палец моего собеседника указал на объектив фотокамеры вверху страницы. — Серия фотографий. Дьявол! И здесь успел!

Я промолчала. Кошки выгибают спины и фырчат, когда им что-нибудь не нравится, я же становлюсь замкнутой и подозрительной.

— Это… э-э… мой друг, — небрежно сообщил мистер Невидимка. — Мастер на все руки. Но будет лучше, если он возьмется за что-нибудь одно. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Нет! — вызывающе заявила я.

Он взглянул на меня с интересом:

— О боже! Только не говорите, что он и ваш друг!

— Друг, — холодно призналась я и вырвала у него журнал. — И более того, он, кажется, талантливый фотограф. А теперь, если не возражаете, я пожелаю вам спокойной ночи.

Я щелкнула выключателем лампочки. Мистер Невидимка, продолжая усмехаться, сделал то же самое.

Когда я вновь открыла глаза, темнота уступила место серебристо-серому сиянию рассвета. Я поморгала, потянулась и, осторожно перегнувшись через спящих Трейси и Элейн, выглянула в иллюминатор. Мы летели уже над Альпами. Насколько я могла судить, все остальные пассажиры еще спали, включая и мистера Невидимку. Голова свесилась на грудь, темно-каштановые волосы растрепались… «Ох и затечет же у него шея», — подумала я.

Никто из пассажиров не пошевелился, когда из кабины пилотов появился молодой офицер. Он постоял мгновение, вперив взгляд в иллюминатор, затем направился по проходу между рядами и остановился у кресла мистера Невидимки. Последний тут же проснулся и принялся, как я и предполагала, энергично массировать шею, при этом широко улыбаясь пилоту, который что-то шептал ему. Я отвернулась, но, к моему изумлению, сосед обратился ко мне:

— Могу ли я предложить вам оливковую ветвь за вчерашний вечер? Не хотите побывать в кабине пилотов?

Не хочу?! Мне и секунды не потребовалось, чтобы вскочить с кресла.

— Конечно! Но ведь туда нельзя…

— Иногда можно, — ответил он с другой улыбкой, которая показалась мне менее привлекательной и совсем не внушающей доверия. — Кое-кто из пилотов меня хорошо знает.

Терпеть не могу таких самодовольных типов, но на сей раз не почувствовала ни малейшего раздражения, потому что мы уже входили в кабину пилотов. Впереди открывался пейзаж, увидеть который я даже и не мечтала: три огромные горные вершины, блестящие, как кристаллы, и сияющие розовым цветом.

— Что это? — выдохнула я.

Молодой офицер, который сопровождал нас, ответил, что слева — Монблан, впереди — Эгер, а слева, с острой вершиной, — Маттерхорн.

— Никогда не видел это трио так ясно, — закончил он, и я заметила, что остальные члены экипажа увлеченно щелкают фотокамерами.

Мистер Невидимка стоял неподвижно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он молча смотрел на эту красоту. Без черных очков его глаза казались усталыми, под ними пролегли темные тени. «Не такой уж он молодой, — подумала я, — только улыбка совсем юная». Мой сосед бесстрастно взирал на чарующий пейзаж, как будто эти дивные горы были для него всего лишь бесплатным приложением к полету, впрочем, как и я сама. После приземления мы уже никогда с ним не увидимся. Тогда почему же я чувствую… не симпатию, нет, а какое-то странное беспокойство? Этот человек мне не нравился, но я продолжала ловить его отражение в стекле, разглядывать лицо, на котором читались — я могла бы поклясться — усталость, напряжение и… страх.

Что-то ждет его в лондонском аэропорту. Но что?

— Это было восхитительно, — сказала я, когда мы вернулись на свои места и получили по стакану апельсинового сока перед завтраком.

— Нам повезло, — согласился мой собеседник. Он бросил взгляд на часы, затем, видимо решив, что времени у него достаточно, поинтересовался: — Вы живете в Найроби?

— Жила. Около двух лет. Учительствовала. А вы?

— Я? — Он явно удивился моему вопросу. — О, я всего лишь перелетная птица. Никогда нигде не остаюсь надолго.

Тогда почему, размышляла я, он так смотрит на меня: подняв брови и округлив глаза, в которых застыло веселое изумление. Было такое ощущение, что мистер Невидимка принимает меня за идиотку, не узнающую знаменитость. Однако, поскольку я ничего о нем на самом деле не знала, за исключением того, что он не любит апельсиновый сок, мне не было необходимости напускать на себя смущенный вид. Мог бы и сам сделать шаг навстречу, решила я, но он только спросил:

— А вам нравится Найроби?

— Очень!

Слова хлынули из меня потоком: детеныши льва и один гепард в Национальном парке, Килиманджаро, выплывающая из облаков, зеленые с желтизной леса горы Кения и слоны в залитом лунным светом водоеме в ту ночь, когда мы остановились в знаменитом отеле «Тритопс»…

— А теперь куда? — спросил он.

— В Лондон, — коротко ответила я. — Так уж получилось. — И когда молчание слишком затянулось, полюбопытствовала: — Вы тоже?

— Не совсем. Надеюсь отправиться в самую прекрасную часть страны — на север.

Прислушиваясь к его произношению, я решила, что мой собеседник собирается сказать — в Шотландию, но он этого не сказал, и я удивленно посмотрела на него.

— Вы ведь шотландец, да?

— Я? — Мистер Невидимка как-то странно фыркнул и, покачав головой, добродушно признался: — Да, я шотландец и даже не мечтаю, что смогу когда-нибудь это скрыть.

— Только не с таким голосом, — заметила я.

— Голосом? — Он оживился.

— Я имела в виду ваш акцент, — поправилась я.

Разговор был глупым, но я даже почувствовала сожаление, когда загремели подносы с завтраком, заставляя пассажиров принять вертикальное положение, и проснулась Элейн.

— Разве не рано для завтрака? — недоуменно пробормотала я.

Синие глаза мистера Невидимки снова спрятались за темными очками.

— Вероятно, они торопятся из-за погоды, — предположил он. — Я понял, что в сообщении из Женевы было предупреждение о турбулентности.

Утро было прекрасным, и я надеялась, что прогноз окажется ошибочным. Но прежде чем мы покончили с сандвичами — ароматный хлеб, тонкие ломтики бекона и помидоров, — капитан объявил о надвигающейся грозе и о том, что нас «немного потрясет».

— О, дорогая, я знала, что добром дело не кончится! — дрожащим голосом произнесла Элейн. — Я всегда прихожу в ужас от болтанки.

У Барбары на все мои опасения всегда имелся один и тот же ответ: «Не бойся, этого никогда не случится». И с ней действительно никогда ничего не случалось. Я так и сказала моей бледнеющей на глазах попутчице и тем самым на некоторое время привела ее в чувство. Но как только мы покинули зону Франкфурта, картина за окном изменилась. Проливной дождь хлестал в иллюминатор и неистово отплясывал на крыле, черные тучи надвигались со всех сторон, гремели гулкие раскаты грома. Стюардессы сновали туда-сюда по салону, успокаивая пассажиров. Элейн сделалось совсем дурно, и, поскольку она успела сообщить мне по секрету, что находится на втором месяце беременности, я очень о ней тревожилась. К моему облегчению, стюардесса предложила ей перебраться в хвостовую часть самолета, где устроили лежачие места для страдальцев.

— Так и сделай, — посоветовала я Элейн.

К тому времени она совсем посерела лицом, но все еще продолжала храбриться.

— Я не могу. А как же Трейси?

— А что Трейси? — с притворной беспечностью отозвалась я. — Я пригляжу за ней.

Поблагодарив, но продолжая слабо протестовать, Элейн все же позволила помочь ей встать с кресла. Трейси, однако, наше соглашение пришлось не по вкусу.

— Куда пошла мамочка?

— Прилечь на несколько минут, — успокоила я. — Она скоро вернется.

— Я хочу пойти с ней, — заявила девочка, извиваясь на сиденье под ремнем безопасности.

— Нет, дорогая. Мы с тобой сейчас послушаем новую сказку, — оптимистически пообещала я.

Но Трейси не хотела никаких сказок. Сначала ей нужна была мамочка, затем понадобился бумажный пакет. Только поняла она это слишком поздно. Моей серой льняной юбке очень хотелось, чтобы она узнала об этом вовремя.

Испуганная тем, что произошло, Трейси закричала, с отвращением глядя на свое платье:

— Это на моем платье! Сними это! Убери, убери!

К счастью, мы уже выбрались из зоны грозы, гром утих, и дождь больше не стучал по крыльям. Когда я пыталась очистить себя и Трейси, вернулась стюардесса и сообщила, что Элейн чувствует себя значительно лучше, вскоре после этого капитан объявил, что мы можем расстегнуть ремни безопасности. Через час, сказал он, будем приземляться.

Мне хотелось пойти умыться, причесаться и, по возможности, привести юбку в порядок. Трейси, казалось, готова была вот-вот уснуть, но, к сожалению, как только я собралась выскользнуть из кресла, она открыла глаза и вцепилась в меня двумя руками. О боже, и с этим ничего нельзя было поделать!

Можете поверить мне на слово, я страшно удивилась, когда чья-то рука коснулась моего плеча. Мистер Невидимка, о котором в эти сумасшедшие часы я почти забыла, наклонился ко мне.

— Если вы хотите пойти… — он сделал деликатную паузу, — умыться, я пригляжу за девочкой.

— О, даже не знаю, — пробормотала я, когда оправилась от изумления. — Это очень любезно с вашей стороны, но, боюсь, Трейси будет возражать…

— Не будет, — уверенно заявил мистер Невидимка. — У меня есть свои дети.

Странное выражение промелькнуло на его лице, но тут же исчезло, и он устроился в кресле, которое я только что освободила. Глаза Трейси, полные слез, широко открылись.

— Привет, Трейси. Как ты? Хочешь конфетку?

Из его кармана с таинственным шелестом появился пакетик, и на личике девочки, как по мановению волшебной палочки, засветился интерес. В следующий момент я услышала:

— Отлично. А теперь я тоже возьму одну, чтобы составить тебе компанию.

И вновь знакомая улыбка и проказливый взгляд, почти как у Хайда и Джекила ^[3]. Мистер Хайд, скрывающийся за темными очками, не знал бы, что сказать ребенку, доктор Джекил, выглядящий без очков значительно моложе, наверное, обожал играть со своими детьми. Интересно, сколько их у него, какого пола и живут ли они на севере Британии?

— Больше всего я люблю красные, — говорил он, когда я наконец осознала, что на меня уже никто не обращает внимания: Трейси уютно, как котенок, устроилась у него на руках.

Такой случай нельзя было упускать. Я отчистила юбку, умылась и подкрасилась. Наверное, прошло минут десять, прежде чем я вернулась в салон.

Моторы ритмично гудели, многие пассажиры воспользовались услугами бара и оживились. Но когда я добралась до своего места, на фоне шумового сопровождения мне послышалось кое-что еще, какое-то невнятное, очень тихое пение, раздававшееся со стороны взъерошенной головы и широких плеч в синем пиджаке. Мистер Невидимка пел едва слышно, а Трейси крепко спала.

— Если не возражаете, — шепнул он, — займите мое место, думаю, так будет лучше.

Я молча села, напрягая слух, чтобы различить мелодию, которая привлекла мое внимание раньше, но, к сожалению, она была слишком тихой.

До приземления оставалось еще минут пятнадцать. Трейси проснулась, свеженькая и довольная. Мистер Невидимка усадил девчушку на место и отрегулировал ремень безопасности.

— Теперь и я могу сходить умыться, — серьезно сказал он.

— А я хочу поблагодарить вас от себя и от мамы Трейси, — восхищенно отозвалась я. — Это было замечательно!

Вскоре вернулась Элейн. Я рада была видеть, что она полностью восстановила свои силы.

— Ужасно сожалею, что так случилось, — извинилась она. — Трейси хорошо себя вела?

— Дядя угощал меня конфетами, — важно сообщила ей Трейси.

Подошел мистер Невидимка с гладко зачесанными волосами и выбритым подбородком. Галстук висел ровно, темные очки вновь были на месте. Он сел и пристегнул ремень безопасности, не глядя на нас. Спокойный и скучный мистер Хайд вновь вступил в свои права.

— Что это за странный звук? — вдруг спросила Элейн.

— Не знаю, — честно ответила я. — Я всегда считала, что чем меньше знаешь о вещах, которые производят подобные звуки на самолете, тем лучше.

— Это ненормально, — заявила Элейн уверенно. — О, Деб, мы же не можем вляпаться во что-то еще!

— Конечно, — ответила я. — Не можем.

Однако прошло больше четверти часа после того, как нам велели пристегнуться, а снижаться мы еще и не начинали — мне даже показались, что мы набираем высоту и кружим. Но обсуждать это с Элейн… Нет уж, увольте!

— Кто вас встречает? — небрежно поинтересовалась я.

— Мои родители. Они живут в Суррее.

— Они уже видели Трейси? — вновь сделала я попытку отвлечь ее, когда заметила старшую стюардессу, вышедшую из кабины пилотов. Выглядела она такой решительной и невозмутимой, какой всегда старалась быть я сама, когда все шло не так. К сожалению, Элейн ее тоже увидела, и ответ на мой вопрос был трудным для понимания:

— Нет… да… но она была еще младенцем. Деб, что-то случилось. Я это чувствую!

Стюардесса подняла руку:

— Пожалуйста, немного внимания, леди и джентльмены! Мы приземлимся через несколько минут. Будьте добры, наклонитесь вперед и опустите головы. — Она двигалась от рядя к ряду, демонстрируя, как нужно сделать. — Пожалуйста, сэр, снимите очки. И вы, мадам. Спасибо.

Позади нее в громкоговорителе потрескивал голос капитана:

— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Никакой опасности нет.

Мне пришлось повторить это Элейн. Как и большинство нервных женщин, в критические минуты она умела быть послушной и храброй. Нас проинструктировали на случай аварийного приземления. Не знаю, что в этот момент чувствовала Элейн, но она справилась с собой и спокойно объяснила Трейси, что нужно опустить голову на подушку, притворившись, будто играешь в прятки.

В моем сознании вдруг сверкнула страшная и вместе с тем спасительная мысль: у Элейн есть Трейси… а я… если мы разобьемся… если скоро умрем… я погибну одна. Никто из моих близких не пострадает — это счастье. Я, умирая, не потащу с собой за компанию никого…

— Извините, — произнес вдруг тихий голос, — не хотите конфетку?

Я не могла в это поверить! Мы падаем, а мне протягивают конфетку! Синие глаза, смотревшие на меня, были спокойными, хотя за этим спокойствием таились, казалось, мысли о детях: «Боже, как хорошо, что их здесь нет!» — и в то же время страстное желание их увидеть… Совсем как я… Нас двое таких, думающих о любимых людях. Пальцы, коснувшиеся моей руки, были холодными. Не знаю почему, но я не отдернула руку, взяла конфету и положила ее в рот.

Едва я это сделала, самолет тряхнуло, раздались скрип и скрежет, а затем… невероятно, но мы оказались на земле! Распахнулись аварийные люки.

— Мы приземлились! — выдохнула я, повернувшись почему-то не к Элейн, а к мистеру Невидимке. — Мы сели! А вы еще не съели свою конфету.

— Не съел, — кивнул он. — Просто я боялся, что мне понадобится бумажный пакет.

Роскоши расслабиться хоть на несколько минут нам предоставлено не было — пилоты и стюардессы уже поторапливали пассажиров к выходу.

Итак, мне не пришлось предстать перед святым Петром в грязной юбке — как говорят, нет худа без добра, — и я оказалась в автобусе среди живых и здоровых людей, а не в одной из этих наводящих ужас карет скорой помощи, что выстроились в боевом порядке рядом с пожарными машинами, примчавшимися нас встречать. Вскоре мы узнали, что после отлета из Франкфурта в нос и крыло самолета ударила молния, носовой руль и шасси были выведены из строя. Пилоты чудом посадили лайнер, и теперь нас спешно увозили к зданию терминала в двух автобусах. Мистер Невидимка, как я заметила, оказался во втором.

В зале таможни все шутили и улыбались друг другу, как старые знакомые.

— Вот дядя с конфетами! — весело указала пальчиком Трейси, когда мы ждали багаж.

Мистер Невидимка только что нашел свой небольшой элегантный кейс и положил его на стол для досмотра. Последние события заставили меня забыть о том, что у него, вероятно, были какие-то неприятности, но теперь я вспомнила об этом и мысленно пожелала, чтобы, когда он доберется до дома, у него все было хорошо. Дружески поболтав с контролером, мистер Невидимка поставил кейс на пол и, к моему изумлению, направился в нашу сторону.

— Я пришел попрощаться. — Он наклонился, взъерошил кудряшки Трейси, улыбнулся Элейн и наградил меня странным взглядом. Его голос, когда он вновь заговорил, был таким тихим, что слова смогла расслышать только я. Расслышала и удивленно уставилась ему вслед.

— В чем дело? Что он сказал? — спросила Элейн. — Деб, да очнись же ты! Ты выглядишь, как будто привидение увидела.

— Он сказал… что всегда делает это сам, — запинаясь, произнесла я, продолжая смотреть на синий пиджак, исчезавший из виду.

— Что делает?

— Чистит свои ботинки, — изумленноответила я.

Глава 2

В Хитроу меня встретил мистер Ли, добрый мамин сосед. Он был в рубашке с коротким рукавом и сообщил мне, что с июля в Лондоне царит неимоверная жара.

— Я бы с удовольствием сбежал отсюда в Девон!

— А кто бы отказался? — засмеялась я.

Мистер Ли посмотрел на меня, как будто собираясь что-то сказать, но, очевидно, передумал. Я хотела спросить, что у него на уме, но тут машина сделала последний поворот и остановилась. Я была дома, и на первый взгляд он выглядел как обычно: алели розы, которыми так гордился мой отец, вокруг солнечных часов все было в цвету, и по дорожке ко мне уже бежала… Я пригляделась и удивленно заморгала, слыша за спиной довольное хихиканье мистера Ли.

Мама выглядела совсем не такой, как обычно. У «домашней мышки» и волосы всегда были под стать этому прозвищу, но теперь… Короткая стрижка с косой челкой цвета сочного апельсинового джема! Безупречный макияж, светло-коричневая юбка и белая блузка с набивными золотисто-коричневыми маргаритками!

— Деб, дорогая! — Она распростерла объятия.

Когда мистер Ли ушел, мама сказала:

— Дай-ка, я получше рассмотрю тебя, — и долго смотрела на меня светло-карими глазами, такими же, как у меня. — Да, милая, ты выглядишь очень усталой. Ничего, это дело поправимое. Что ты скажешь о трех-четырех неделях в Девоне? Нет, дай мне закончить! Остановимся в шикарном отеле па краю Дартмура, два номера по цене одного!

Это прозвучало как сообщение о выигрыше в лотерею.

— Я бы сказала, что прическа изменила и твой образ мыслей, — растерянно пробормотала я.

— Тебе нравится, да? — отвлеклась она от темы. — Это была идея Барби. Она заявила, что меня никто не возьмет на работу, пока я что-нибудь не сделаю со своим внешним видом.

— Ах да, работа, — кивнула я без особого энтузиазма. — Как идут дела?

— Совершенно замечательно! — сообщила мама. — Они-то и гонят меня в Девон. — И принялась объяснять, что отель, в котором она работает в Ричмонде, является одним из целой сети. Отели «Топ-Рок», «Торкомб» и «Девон» входят в ту же группу и в летний сезон у них вечно не хватает администраторов. Маме предложили переехать в Девон, и она сняла там номер для меня. На следующей неделе в понедельник мы отправляемся туда вместе.

В понедельник! За исключением выходных, у меня оставалось всего пять дней, за которые нужно было многое успеть. Главное — найти работу, и первой, кого мне предстояло повидать, была мисс Ирвин, директриса моего колледжа.

— У меня очень мало времени, — посетовала я. — Возможно, придется ездить на собеседования, а это будет трудно сделать, находясь в Девоне.

Мама, однако, выслушала меня совершенно невозмутимо — необычно для «домашней мышки»! Раньше она всегда всем уступала, кроме того случая, когда осталась в Уимблдоне вопреки уговорам.

— Извини, дорогая, но это слишком удачная возможность, чтобы ее упустить. Мистер Ли думает так же.

Мистер Ли, заядлый курильщик трубки, как и мой отец, и вдовец, как мама, был, сколько я себя помню, частью окружающей нас декорации. Как оказалось, начиная с января он уговаривал маму на эту поездку.

— И маленькая птичка нашептала мне на ухо, что ты не откажешься туда съездить, — таинственно добавила мама. — А теперь выпьем по чашечке чаю. Чайник давно на плите.

Не было необходимости говорить мне об этом. Чайник давно выкипел, и кухня наполнилась запахом газа. Я бросилась открывать окна и двери.

— О, это газ, — беспечно заметила мама. — А я его не почувствовала.

— Видимо, Бог бережет таких, как ты, — сердито проворчала я.

— Да, я знаю. Его имя Джон Ли, — заулыбалась мама. — На прошлой неделе он заменил лампочки, когда они перегорели. На самом деле там было короткое замыкание… — Она покраснела. — Я не предполагала, что это так опасно — лезть пальцами в распределительную коробку. Он был па меня очень зол.

— О господи! — испуганно воскликнула я.

Далее выяснилось, что Барбара — инициатор не только новой прически мамы, но так же и полной смены ее гардероба. Прежняя «домашняя мышка» никогда бы не выбрала себе такую одежду.

— Она собрала все мои старые вещи и отправила в Армию спасения, — засмеялась мама. — Это последнее, что она успела сделать перед отъездом. О, я так по ней скучаю, Деб! Нам было так весело вдвоем.

Чаепитие закончилось, мы принялись мыть посуду, и я поделилась своими мыслями о переустройстве дома: установить до следующей зимы центральное отопление, выложить кухню кафелем и купить новую стиральную машину.

— Деб, — улучив момент, вставила словечко мама и рассеянно пристроила покрытую мыльной пеной чашку в сушилку.

Я быстро вытащила ее и сполоснула водой — мне совсем не нравится чай с привкусом моющего средства.

— Деб, — вновь начала мама, теперь уже с большей решимостью, — я не хочу, чтобы ты оставалась в Лондоне только ради меня. Я не собираюсь быть для тебя обузой.

— О чем ты говоришь? — возмутилась я. В нашей семье никто ни для кого не был обузой, все друг друга обожали, хотя коготок ревности, не скрою, царапнул меня, когда я сравнила две фразы: «Я не хочу, чтобы ты оставалась в Лондоне только ради меня» и «Я скучаю по ней, нам было так весело вдвоем». Барбара такая веселая. В прошлом месяце в театре Найроби, когда они с Аланом хихикали и кто-то яростно шикнул па них, униженной чувствовала себя только я. «Вылитая школьная училка!» — презрительно усмехнулся тогда брат. Даже папа говорил: «Почаще бросай свой детский чепчик в небо, Деб», и мне тогда казалось, что он думает в это время о маме. Ей было восемнадцать, когда они поженились, и она так и осталась большим ребенком. Но мы всегда знали, что папа боготворит землю, по которой она ступает.

Найроби… Лондон… Возможно, ни там, ни здесь никто никогда не нуждался во мне по-настоящему…

Когда я оглянулась, мама уже укладывала белый пиджак в эффектную вышитую сумку. Затем она натянула белые перчатки.

— Барби говорит, что в Нью-Йорке девушкам, которые хотят сделать карьеру, рекомендуют надевать белые перчатки. Ты должна попробовать, дорогая. Я теперь никогда не хожу без них на работу. — Она была уже в холле, когда вдруг обернулась и небрежно бросила: — Кстати, я пригласила кое-кого на ужин. К шести. Я, возможно, не успею вернуться сама, но сказала ему, что ты будешь здесь.

— Сегодня вечером? — переспросила я возмущенно. — О боже, мама, чем же мы будем угощать гостя?

— Понятия не имею, — пожала она плечами и лучезарно улыбнулась. — Но у тебя масса времени, чтобы все приготовить, дорогая. Сделай что-нибудь особенное для моего делового партнера! — В золотисто-карих глазах заплясали озорные искорки. — Он знает мистера Росса, управляющего в «Тор-Рок», и это он замолвил за меня словечко. Так что это важный гость. — Она открыла дверь.

— Мам! — в отчаянии крикнула я. — Вернись! Расскажи мне побольше. Кто он? Как его зовут?

Но это не помогло — она уже была на середине дорожки.

«Вот так всегда», — подумала я, вздохнув, и отправилась на кухню.

Я пожарила цыпленка с шалфеем и луковой начинкой, приготовила колбаски и картофель с почками. Нашлась и бутылка французского вина. Ничего не зная о своем госте, я не могла судить о его отношении к сладкому, но на всякий случай сделала шоколадный бисквит с мятным соусом и поставила на стол фрукты. В Найроби я стряпала не часто — у нас была отличная повариха-африканка, — но мне всегда нравилось возиться на кухне.

Когда все было готово, я приняла душ, переоделась в легкое платье, темно-синее в желтовато-зеленый горошек, и надела кремовые босоножки с плетеными ремешками. Несколько минут назад я вымыла голову, и солнышко уже успело высушить и распушить волосы. Решительно зачесав их за уши, я занялась лицом. Подкрасив губы яркой помадой, выбрала тени, которыми иногда пользовалась Барбара: бледно-розовые и желтые.

Когда я заканчивала накрывать на стол, по телевизору передавали последние новости. «Авиалайнер „комета“ произвел сегодня утром аварийную посадку в аэропорту Хитроу, после того как носовое рулевое устройство и шасси вышли из строя. Никто из пассажиров и экипажа не пострадал», — доложил диктор. Мы попали в сводку новостей? Я увидела кадры, отснятые, очевидно, сразу после инцидента. Фюзеляж самолета смотрел в небо, и вокруг уже копошились ремонтники. Картинка сменилась. «Гори Майо взял интервью у Колина Камерона, который был пассажиром этого рейса», — сказал диктор, и передо мной на экране возник… мистер Невидимка: тот же синий пиджак, те же гладко зачесанные волосы и насмешливые глаза.

«— Мистер Камерон, была ли на борту паника? — спросил его репортер.

— Нет, что вы. Пилоты и стюардессы сделали все, чтобы этого не допустить.

— А как приземление? Вы чувствовали какой-то дискомфорт?

— Если вы имеете в виду, не пришлось ли мне воспользоваться бумажным пакетом, — мистер Невидимка усмехнулся, — нет, я даже не успел подумать об этом. А потом нас постарались выпроводить из самолета как можно быстрее».

Да, сейчас не осталось никаких сомнений в опасности приземления, и поскольку все завершилось благополучно, я тоже смогла улыбнуться. Кроме того, не каждый день знаменитость угощает тебя конфетой и держит за руку, особенно такая звезда, как Камерон.

«— Колин Камерон, — продолжил диктор, — сказал нашему корреспонденту, что вернулся в страну прежде времени из-за болезни дочери. Давайте же пожелаем ей скорейшего выздоровления».

Вот оно! Мое веселье закончилось так же быстро, как и началось. Мистер Невидимка, или Колин Камерон, как я теперь должна его называть, был действительно обеспокоен и погружен в себя — интуиция меня не подвела. Должно быть, девочка серьезно больна, если он прервал гастроли.

В седьмом часу прозвенел входной звонок. Я выглянула в окно — у ворот стояла серая машина. Берясь за ручку двери, я опять пожалела, что не знаю имени нашего гостя.

— Добрый вечер, я очень рада… — Слова замерли на моих губах, и я недоверчиво заглянула в серые глаза, от которых лучиками разбегались морщинки. — Адам!

— Деб! — Он схватил меня за руку. — Как приятно вновь тебя видеть! — И поцеловал.

— Только не говори мне, что ты и есть деловой партнер моей матери! — выпалила я.

После того холодного рождественского вечера я часто прокручивала в голове сказанную Адамом фразу, разбивала на части и вновь собирала в единое целое. Сейчас то же самое я проделывала с его обликом: овальное лицо с резкими тонкими чертами, орлиный нос, тонкая стройная шея, серые глаза с упрямым взглядом, жесткие, неподвластные ветрам волосы… И вдруг я отчетливо поняла, что время ничего не изменило — и он тот же, и я та же.

Адам, так надолго поселившийся в моих мыслях, еще ни разу не садился со мной за стол, и в тот вечер я с разочарованием выяснила, что ест он очень мало и не любит сладкое. Мой шоколадный бисквит остался ждать маму.

И все же я была счастлива. Адам, по-видимому, прошел долгий и нелегкий путь с тех пор, как мы в последний раз с ним виделись. Я слушала его рассказ о небольшом бизнесе, который он открыл в Девоне, — занялся ручным изготовлением твида и продажей его в собственном магазинчике. Дела шли хорошо, и он уже обзавелся двумя помощниками — молодой супружеской парой, делившей с ним «хлопоты, ткацкие станки и гроссбухи». Все как положено.

— Ты должна приехать и посмотреть на это. У меня целых два ткацких станка! — Его лицо осветилось довольной улыбкой.

— А что с фотографией? Я читала об этом в самолете. Статья о «Циклопах» с отличными снимками.

— Приносящими отличные деньжата!

Адам всегда увлекался фотографией и внезапно обнаружил, что это дело может приносить прибыль. И теперь, когда его помощники, Джим и Джилл, взяли на себя управление магазином, он получил возможность заниматься любимым делом всерьез. «Адам стал почти таким же знаменитым, как Колин Камерон!» — ликующе подумала я.

— Ты не зря потратил время, — искренне похвалила его я. — Никогда не думала, что ты займешься чем-то подобным.

— Правда? Ну, удрав в Африку, ты вряд ли вообще думала обо мне.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга молча.

— А ты… вряд ли нуждался во мне все эти годы, — запинаясь и краснея, пролепетала я.

— Да, ты не изменилась, — тихо сказал Адам и грустно покачал головой. — Если не понимаешь чего-то, по-прежнему начинаешь выдумывать и превратно истолковывать слова. К счастью, — добавил он, — никогда не поздно все исправить. Ты веришь в судьбу? Или в случайное стечение обстоятельств? Или в гром среди ясного неба? Все равно, как ты это назовешь. Несколько недель назад я тоже не верил, но теперь… Я приехал в Лондон по делам, и отель, в котором обычно останавливаюсь, не смог меня принять. Мне предложили номер в одном из его филиалов в Ричмонде. Когда я вошел в вестибюль, за стойкой администратора сидела твоя мама. Она сказала мне, что ты возвращаешься домой. Иначе я бы никогда об этом не узнал.

Мое сердце неистово забилось.

— По-моему, это Плавт ^[4] сказал: «Удача любит отчаявшихся», — спокойно продолжал Адам. — Ну, давай выпьем за него, что ли? Или, по крайней мере, за то, чтобы сбылось его пророчество. — Он взял бутылку вина и наполнил мой бокал.

От его слов — а может, от вина? — у меня закружилась голова.

— Кстати, ты знаешь, что это я устроил для твоей мамы приглашение в Торкомб? — Адам пристально посмотрел на меня. — Это было нетрудно. Роджер Росс — мой друг. Он устраивает в своем поместье выставки моих фотографий… Я рассчитываю, что ты поедешь с мамой.

Я кивнула, мое сердце уже не билось глухо, а тихо и ликующе пело.

— В данный момент я живу над магазином. Это не очень далеко, всего лишь мили три или немногим больше, в другом городе. Но я не думаю, что хочу жить там постоянно. — Он замолчал, и серые глаза вновь принялись внимательно изучать мое лицо.

— Конечно! — воскликнула я. — У тебя ведь коттедж в Торкомбе!

— Так и есть. Я сдавал его внаем, даже подумывал о продаже. — Адам еще немного помолчал. — Как раз перед тем, как вошел в тот отель в Ричмонде. А теперь почему-то уже не хочу его продавать. Я слишком многого у тебя прошу, знаю, Деб, но мне нужна твоя помощь. Сама понимаешь: небольшой ремонт, перестановка, внешняя и внутренняя отделка, занавески, ну и тому подобное…

У меня перехватило дыхание. Это было так невероятно! Ничего я не любила больше, как осуществлять на практике то, чему научилась в колледже: ремонт дома, подбор мебели, цветовая гамма… А для Адама все это делать будет вдвойне приятно. Только одно вселяло сомнение: я обычная учительница домоводства, и моя основная задача — создание удобных условий для жизни, а Адаму, с его известностью, наверняка понадобится из ряда вон выходящий интерьер и для этого ему лучше нанять профессионального дизайнера. Я не замедлила поделиться с ним своими соображениями.

— Знаешь, я начинаю думать, что все учителя действительно медленно соображают, — улыбнулся Адам. — А тебе не пришло в голову, что у меня может быть личная причина довериться твоему вкусу? Однако пока рано об этом говорить…

Я решила, что мне следует научиться скрывать свои чувства, а то мое сердце слишком сильно подпрыгивало в последние несколько минут. Если я не буду осторожной, Адам заметит это, и тогда стыд мне и позор.

Когда через несколько дней я заглянула в колледж, мисс Ирвин была сама любезность, но, к сожалению, не смогла меня порадовать пи одной вакансией в Лондоне. Свободным оказалось лишь одно место в Уганде, но я его не одобрила, и мисс Ирвин лишь вздохнула.

— В Найроби все опечалены твоим отъездом, — сообщила она. — Я на днях получила письмо от мисс Хант. Она пишет, что ты выказывала искреннее уважение к местным обычаям и культуре, а это, согласись, великий дар. Так почему бы тебе не провести еще несколько лет за границей?

— Из-за мамы. В ином случае я никогда бы не покинула Найроби.

— Но твоя мама не такая уж и старая, верно? — осторожно сказала мисс Ирвин.

— Она не очень практичная, — объяснила я. Кроме того, я была уже не тем человеком, который садился с разорванным сердцем в самолет, летящий в Найроби. Я не хотела вновь отправляться за границу. Я хотела остаться здесь, где белые гостиницы и коттеджи под тростниковыми крышами… и серые глаза на худом чувственном лице.

Мисс Ирвин как будто прочла мои мысли. Когда я с интересом рассматривала выставку студенческих дизайнерских работ по обустройству квартир, она вдруг заметила:

— У тебя еще нет мыслей обзавестись мужем, детьми и собственным домом?

Я вздрогнула.

— Разве это тебя не привлекает? — продолжала она. — Только не говори мне, что ты не можешь сейчас себе этого позволить, даже если и хочешь.

Я собиралась ответить уклончиво, но то, что сказала, удивило даже меня саму:

— Да, я ужасно хочу детей. И дом. Но выходить замуж за первого встречного только ради того, чтобы все это получить… Так я не смогла бы.

— Люди часто так поступают, — серьезно заметила мисс Ирвин, но я лишь покачала головой. — Такая девушка, как ты, любую семью сумела бы сделать счастливой.

— Спасибо, — как-то неубедительно произнесла я, надеясь, что в этот момент она не догадывается, что я размышляю, сколько комнат в коттедже Адама.

Беседа закончилась предложением дать себе временный отдых, чтобы из-за усталости не остаться без работы в следующем семестре. С этим я согласилась и ушла, чувствуя себя гораздо увереннее.

Во вторник мистер Ли сообщил мне, что у его фирмы есть машина, которая будет свободной весь следующий месяц, и я смогу взять ее при условии, что улажу дело со страховкой. Причин оставлять папин автомобиль не было, потому что мама не умела водить, мы его продали, а вот мне теперь машины не хватало ужасно.

— Вы добрый ангел нашей семьи! — с благодарностью заявила я мистеру Ли.

В пятницу я опробовала свое новое приобретение, отправившись повидаться с Элейн Мур. Она восторженно отозвалась о телевизионном интервью с Колином Камероном. У ее мужа были родственники в Сикоуве, курорте на южном побережье, и семью Мур пригласили погостить там в следующем месяце. Элейн с триумфом положила мне на колени цветную афишку. Оказалось, Камерон — гвоздь программы летнего шоу в одном из театров Сикоува. Гастроли продолжатся восемь недель, с середины июля.

Элейн, которая уже знала, что я и сама туда направляюсь, хихикнула:

— Какое совпадение! Вообще-то он из Шотландии. У мамы сохранилась куча старых журналов, и в одном есть о нем статья. Он живет с женой где-то между Глазго и Эдинбургом, у них близнецы, мальчик и девочка, Йен и Рут. Сейчас детям, наверное, лет по шесть.

Мое сердце сжалось. Значит, заболела Рут. Каждое утро я заглядывала в газеты, надеясь, что в них могут сообщить о выздоровлении ребенка знаменитости, но там не было ни слова.

На следующее утро, когда мы с мамой завтракали, зазвонил телефон. Это был Адам. Он приехал поздно ночью, и сегодня днем ему надо было повидаться со многими людьми, но вечер у него свободен. Как насчет театра? Я согласилась, и мы единодушно проголосовали за русскую пьесу.

Мама, которая спешила на работу, вернулась, чтобы подслушать мой разговор.

— Я могу попросить нашего портье достать билеты, — сказала она. — В пятницу он всегда бывает в главном офисе в Уэст-Энде.

Соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Солнце немилосердно палило, и в городе наверняка нечем дышать.

— Я тебе запишу название. — Я достала ручку и блокнот.

Но мама не могла больше ждать — через две минуты должен был подойти автобус.

— Театр «Нептун», я помню, — отмахнулась она и убежала.

Лондон все еще был похож на раскаленную камеру пыток, когда я спешила по Стренду к месту встречи с Адамом и потоки жаркого воздуха опаляли мне щеки. Я надеялась, что в театре есть кондиционер, иначе будет совсем невыносимо — на спектакле ожидался аншлаг. Мама сообщила, что единственные места, которые удалось достать, были во втором ряду.

Адам уже ждал меня. Он выглядел бледным и усталым. Рубашка и пиджак, как всегда элегантные, были розоватого оттенка.

— Кстати, — небрежно сказала я ему, когда мы шли к театру, — я встретила в самолете из Найроби твоего друга. Забыла упомянуть об этом в прошлый раз.

— Да?

— Очень известная личность, хотя тогда я этого не знала. Колин Камерон.

— Колин Камерон?!

Было такое впечатление, что Адам еще больше побледнел, или мне это только показалось?

— Откуда тебе известно, что мы знаем друг друга? Он тебе сказал?

— Да. У меня был журнал со статьей о тебе…

— Ясно. Мы учились в одном колледже, вот и все.

У входа собралась большая толпа.

— Не ожидал, что этот спектакль окажется таким популярным, — заметил Адам и нахмурился. — Пропади все пропадом, Деб! Мы попали не туда! — внезапно воскликнул он.

— «Нептун», — сказала я, и мне на глаза тут же попалась афиша: «Неаполитанский театр. Гала-варьете».

В тот же момент Адам с каменным лицом сунул мне под нос билеты. Два места в партере, второй ряд, 18 июля, гастроли Неаполитанского театра. Мы в полном молчании пробрались к своим местам.

— Как, черт возьми, мы высидим до конца? — проворчал Адам, который ненавидел популярную музыку.

Я тоже чувствовала раздражение, но побоялась признаться. Надо же было как-то окупить расходы. Но Адам вскоре беспокойно заерзал.

— Слушай, мне не удалось застать днем одного делового партнера. Думаю, не попробовать ли позвонить ему сейчас? Вернусь через полчаса, — заявил он и стал резво пробираться к выходу.

Через минуту оркестр заиграл первые такты увертюры. Два места слева от меня оставались свободными. «Театральные нравы, — кисло подумала я, — такие же скверные, как эти гастролеры».

Опоздавшие прибыли через пять минут после начала: стройная смуглая женщина в ярко-оранжевом платье пришла первой, за ней, улыбаясь и извиняясь, пробирался темноволосый мужчина с широким красивым лицом, которое я в последний раз видела на телеэкране рядом с Гори Майо.

— Это вы! — изумленно прошептал он, пробираясь мимо моих коленей и усаживаясь в кресло рядом со мной, но вскоре поменялся местами со своей спутницей, когда оказалось, что голова и плечи сидящего впереди мужчины загораживают ей сцену.

Миссис Камерон — кто же еще? — была красива по всем стандартам, особенно по сравнению с такой бледной блондинкой, как я сама. Ее волосы цвета воронова крыла были волнистыми и блестящими, открытое платье с тонкими плетеными бретельками демонстрировало загар, по-видимому средиземноморский. Я вдруг вспомнила о Рут. Теперь с уверенностью можно сделать вывод, что ей лучше, но спросить все же нужно. Но не так скоро, иначе это будет истолковано как попытка завязать разговор. Я решительно углубилась в свою программку.

Всю первую половину действия Колин оживленно перешептывался с женой, причем ее ладонь покоилась на его руке. В перерыве детишки отправились за мороженым, и каждый, кто протискивался мимо Камерона, получал от него приветливую улыбку. Вскоре он и сам ушел, а после недолгого отсутствия вернулся с двумя вафельными трубочками. Когда они с аппетитом принялись уплетать их, он вдруг взглянул на меня:

— Извините, я не понял: вы одна?

— Вообще-то нет, — буркнула я и вновь углубилась в чтение программки. Шепот его жены: «А теперь ты куда?» — заставил меня поднять глаза. Он вновь куда-то ускользнул.

Лампы начали медленно тускнеть, когда Камерон вернулся, неся три стакана лимонада.

— Это опять я, — покаянно шепнул он жене, пробираясь к своему месту, и наклонился ко мне: — Держите. Один стакан для вас.

Занавес уже поднялся, началось шоу, и с заднего ряда раздались недовольные голоса.

— Дорогой, сядь! — Миссис Камерон настойчиво дернула его за рукав. Чтобы ускорить дело, она передвинулась на другое кресло. Колин понял намек и смиренно опустился рядом со мной.

Звезды шоу принялись развлекать нас песнями, из которых я практически ни одной не знала. Мой сосед же, напротив, знал их все и с воодушевлением подпевал, но тихо, как тогда, в самолете. «Надо же, — мысленно усмехнулась я, — какое странное совпадение: он пришел именно в этот день, на этот спектакль, сел в том же ряду и наслаждается зрелищем». Но после очередной песни Камерон вдруг дважды широко зевнул.

— Усыпляет, — услышала я, как он шепчет жене, закрывая глаза, — и нога побаливает.

«Теперь или никогда», — решила я.

— Мистер Камерон, я хотела спросить вас…

— Подождите, сейчас моя очередь. Я хочу спросить, как вас зовут.

— Белл, — прошептала я, улыбаясь. — Дебора Белл.

— Дебр-ра, — тихо повторил он, заставив мое имя звучать на шотландский манер, как плеск ручейка о камни. Никто никогда еще так не произносил его.

— Как дела? — задал он следующий вопрос.

— Теперь моя очередь, — парировала я. — Но я хотела спросить не о вас, а о вашей маленькой дочке. Надеюсь… э-э…

— Ей гораздо лучше, — выручил он меня, — спасибо. Завтра мы забираем се из больницы.

— О, я так рада…

Больше говорить было не о чем. Занавес упал, и мы запоздало поднялись.

— Сюда, дорогой, здесь свободнее. — Миссис Камерон проворно направилась налево.

Муж последовал было за ней, но вдруг оглянулся.

— Еще раз спасибо за ваш добрый интерес к Анни, — сказал он с улыбкой героя-любовника и, только я задумалась, какого черта он назвал ее «Анни», если в журнале было написано «Рут», добавил: — Вы вроде сказали, что пришли сюда не одна? Может, вас подвезти куда-то?

— Нет, спасибо. Я действительно не одна. — Это прозвучало глупо — ведь было очевидно, что я в полном одиночестве. Пришлось чистосердечно во всем признаться.

Колин Камерон расхохотался:

— Надо же, я только что мог увидеть Адама! Ладно, держитесь за меня, пока мы не убедимся, что он где-то рядом. Мегги! — Он тронул жену за руку. — Это мой друг, Дебора Белл. Мы познакомились в самолете.

— Как поживаете, миссис Камерон? — пробормотала я.

Адам стоял в фойе, в самой толкучке, и выглядел очень недовольным. Его лицо вытянулось, когда он увидел моих спутников, но Колин Камерон, вопреки моим опасениям, тепло пожал ему руку.

— Привет, рад тебя видеть. Мы встретили Дебру в зале. Ты, конечно, знаком с Мегги?

Я обрадовалась, увидев, что Адаму удалось улыбнуться — ради Магды Камерон он сумел себя пересилить.

— Да, конечно, только это было очень давно.

— Жаль, что так получилось со спектаклем. Мисс Белл нам рассказала, — посочувствовала Магда. — Ну да ничего, сходите на русскую пьесу в следующий раз.

— Вряд ли, завтра я возвращаюсь к себе, — добродушно ответил Адам. — Не беспокойся.

Приятные изменения! Я с трудом верила, что это был тот же самый человек. Но в следующий момент удивилась еще больше: Колин Камерон предложил нам всем вместе где-нибудь поужинать.

На улице он пошел рядом со мной, Адам составил пару Мегги. Мы шагали по Стренд, эта улица вечером казалась еще более роскошной, теплый воздух ласкал лицо и плечи. Мой взгляд блуждал по знакомым местам, залитым лунным светом. Как ни странно, спутник, казалось, прочел мои мысли.

— Может быть, немного прогуляемся? — спросил он и, не дожидаясь ответа, крикнул жене и Адаму: — Эй, двигайте вперед и заказывайте, а мы немного пройдемся!

Щекотливое положение, в котором я оказалась, выбило у меня из головы все мысли об окружающей красоте. «Не обольщайся, Деб, — одернула я себя, — у тебя никогда не будет такой сногсшибательной внешности, как у Мегги Камерон. Если бы даже Колин был одинок, он ни за что не пригласил бы тебя на прогулку. Но, будучи женатым на таком сокровище, он, разумеется, может себе позволить быть вежливым и с тобой».

— Надеюсь, вы не собираетесь провести все лето в городе? — произнес Колин Камерон в этот момент. — Куда-нибудь поедете?

Он одобрительно выслушал все, что я поведала ему о Торкомбе, и сказал, что у моей мамы счастливая судьба. Пришлось признаться, что в роли судьбы на этот раз выступил Адам.

— Ну да, — рассеянно кивнул Колин и продолжил: — Я тоже буду в Сикоуве. Если захотите получить билеты на концерт, только дайте мне знать.

Я вздрогнула. Если Камерон действительно думает, что после сегодняшнего вечера я смогу убедить Адама сходить на приморское шоу, он сильно ошибается. Кроме того, Сикоув милях в восьмидесяти от Торкомба.

— Это очень мило с вашей стороны, — пробормотала я, — но, боюсь, у меня просто не будет на это времени. — И я рассказала ему о коттедже Адама и о том, с каким нетерпением жду возможности взяться за дело.

— Коттедж Адама? — К моему изумлению, в его тоне теперь не было ни легкости, ни спокойствия. — Где он находится?

— Где-то в Торкомбе, — беспечно ответила я. — А что?

— Я думал, Адам давно от него избавился.

— Он передумал.

— А что вы вообще знаете о коттеджах? — Колин Камерон смотрел прямо перед собой в ночь, в сторону узкого, как коробка детских кубиков, дома, залитого слепящим глаза изумрудным светом.

Мой собственный взгляд был устремлен на набережную Виктории, на спирали решеток и кружевное отражение в воде золотой верхушки здания «Шелл», как будто взмывающего в космос. Я чувствовала себя менее скованно, когда говорила о работе и своей профессии, предназначение которой — делать дом уютным и приятным для его обитателей, поэтому продолжала и продолжала рассказывать Колину о том, чему меня научили, — как сделать семью счастливой, как заботиться о маленьких детях, — и о том, что было особенно близко моему сердцу, — о взаимоотношениях людей внутри семьи и вне ее.

Алан, часто в прошлом выслушивавший мои излияния, привык обрывать их шумными аплодисментами. Колин Камерон не перебил ни разу и, когда я смущенно замолчала, сказал с удивительной теплотой:

— Я нахожу все это ужасно интересным, и мне хотелось бы продолжить когда-нибудь этот разговор. Даже не подозревал, что чему-то подобному учат в школах.

— Ну, это совсем новый курс, — начала объяснять я, и тут он перебил меня в первый раз:

— Мне кажется, Адаму повезло.

Я была готова отшутиться, когда вдруг поняла, что он говорит серьезно.

— Что вы имеете в виду, мистер Камерон? — растерянно спросила я.

— Извините, Дебра. — Его лицо выглядело озадаченным, кривая усмешка — неуверенной. — Я сам пока еще не знаю. Идемте?

За ужином я довольно много общалась с Магдой Камерон. Она спросила, понравился ли мне главный герой шоу, который оказался другом Колина. Я в ответ, смущенная собственной неискренностью, забормотала какие-то глупые комплименты в его адрес, и Мегги рассмеялась:

— Все понятно, вы не любите легкую музыку. Я, честно признаться, тоже ее не жалую, но у нас была такая тяжелая неделя, что мы решили дать себе передышку. Болезнь Рут — (она назвала ее Рут!) — была таинственной. Мне кажется, врачи и сами не знают точно, что это за вирус. Говорят, какой-то редкий. Она заболела в то самое утро, когда мы собирались отправиться в Лайм-Реджис.

Колин, как она объяснила, договорился, что они остановятся там, пока у него будут гастроли в Сикоуве, потому что на машине до курортного городка рукой подать.

— А он так сильно скучает по детям, когда уезжает, — закончила Магда.

— И о чем же ты говорила с Человеком-в-килте? — спросил Адам по дороге домой.

— Ну, если это тебе так интересно, я изложила ему краткий курс того, чему меня учили четыре года, плюс несколько подробностей о твоем коттедже.

— О, черт, Деб! Зачем? Какое ему до этого дело?

Слова Адама прозвучали так яростно и резко, что я с изумлением уставилась на него.

— Дело? — растерянно повторила я. — Конечно, это не его дело. И вряд ли он сам думает иначе.

— Ошибаешься!

— Да неужели? — Я тоже начала испытывать раздражение. — У Колина Камерона достаточно собственных проблем. И то, что он был достаточно вежлив, чтобы угостить нас ужином, еще не значит, что наши с ним пути снова пересекутся! — «Лучше держать при себе его приглашение в Сикоув», — благоразумно решила я для себя.

— Я бы не стал держать на это пари. — Серые глаза смотрели уже не с яростью, а с нежностью и тревогой, этот взгляд всегда заставлял мое сердце замирать. — Думаю, ты ему понравилась!

— Адам, ты с ума сошел!

— Он умеет очаровывать женщин. И демонстрирует свое мастерство уже не в первый раз. Знаю, ты думаешь, я не имею права так говорить о старом друге, но я слишком хорошо его знаю. Нет, он не хуже других. Он даже однажды оказал мне очень хорошую услугу, и этого я ему не забуду. Но… он не такой, как мы, Деб. Пойми это. Я бы не хотел, чтобы моя сестра или кто-то… кого я люблю, связался с ним. А теперь давай, скажи мне, что я негодяй!

«Все, что угодно, но только не это», — подумала я, задетая за живое. Адам говорил смущающе, невнятно, но честно, а я ценю искренность. И он беспокоился обо мне.

— Адам, я не поддамся его чарам! Могу тебя заверить, что у Колина Камерона на мой счет нет никаких мыслей, а у меня на его счет — и того меньше.

Глава 3

Машина мчалась, оставляя позади небольшие городки и деревеньки с цветущими садами. Мистер Ли объяснил мне, как проехать, минуя оживленные трассы, и мы прекрасно провели время в дороге. В середине дня мама воскликнула:

— О, посмотри, Деб, мы уже в Девоне!

«Графство Девон» — гласил ярко раскрашенный указатель на обочине, и за ним, как будто доказывая это, появились вересковые луга. В Хонитоне мы сделали перерыв на ленч и впервые отведали знаменитую местную запеканку с кремом. Затем вновь тронулись в путь на Доулиш.

На зеленых склонах бурыми пятнами виднелись вспаханные поля. Сады пестрели фиолетовыми и голубыми гортензиями, разноцветными гвоздиками и розами. Последняя миля шла на подъем. Вокруг горбились холмы, покрытые вереском, по правую руку в небо возносились голые вершины скал. Впереди показалась эмблема Дартмурского национального парка, и за ней — открытые ворота поместья, на территории которого стоял отель «Тор-Рок». Серое каменное здание в окружении сосен соседствовало с вересковыми пустошами. Послеполуденное солнце ярко освещало теннисные лужайки и вспыхивало на металлических фигурках охотника и гончей па флюгере.

Внутри отель впечатлял высокими потолками, занавесками с орхидеями и прекрасными лестницами из старого дуба. Моя комната выходила окнами на теннисный корт, живую изгородь и загоны для пони. Ожидание счастья — чувство, которого я уже давно не испытывала, — вдруг наполнило меня. Я приняла душ, переоделась в новое платье, одно из тех, что сшила сама, — оно было из рельефной набивной ткани с оттенками песочного, оливкового и медного цветов.

Спускаясь вниз к ужину, я остановилась на лестнице, чтобы насладиться интерьером отеля: просторные залы, переходящие один в другой, мягкие тона бирюзового и красного. На стенах фойе висели несколько поразительных фотографий местности, и здесь же стояла витрина, демонстрировавшая отрез твидовой ткани. Двое юнцов вели на поводке длинношерстную золотистую таксу, издали похожую на персидскую кошку, пробежала девушка в теннисном белом костюме, вертя в руках ракетку… Наблюдая за ними, я чуть не проглядела главного! Темноволосая женщина в коротком платье в полоску, стоявшая ко мне спиной, разговаривала с высоким мужчиной в темно-синем костюме.

— Я обязательно загляну к тебе, Адам. Я и сама в этом сильно заинтересована. — Она направилась к выходу в парк.

— А теперь, Дебора Белл, ты можешь спуститься, — произнес Адам так громко, что я вздрогнула, — и сделать что-нибудь полезное.

— Это была миссис Камерон, — выдохнула я, оказавшись на последней ступеньке.

— Спасибо, я это и сам знаю, — насмешливо ответил Адам.

— Она… остановилась здесь?

— Да, — спокойно ответил он. — Она и близнецы. Зарегистрировались сразу после ленча.

Он добавил, что его друг, Роджер Росс, получил вчера вечером особое указание из своего главного офиса, после чего «скакал, как ошпаренный кот», пытаясь перераспределить комнаты. Камеронам предоставили один из лучших люксов отеля; продолжительность их пребывания здесь пока не известна.

— Магда, конечно, будет здесь смертельно скучать, — закончил Адам. — Но зато нашему сотрудничеству ничто не помешает.

— Сотрудничеству? — с любопытством переспросила я.

— У нее свой бизнес — маленький, но очень дорогой бутик модной одежды и аксессуаров. Вот почему, как ты, вероятно, слышала, она сказала, что ей очень хочется посмотреть на мой магазинчик. — Адам замолчал и таинственно посмотрел на меня. — Я говорил тебе, что он тоже приедет?

— Ты имеешь в виду, что он тоже будет жить здесь? — пролепетала я.

— Моя дорогая девочка, — раздраженно проворчал Адам, открывая витрину, — ты что, забыла? Он собирается осчастливить своим присутствием Торкомб в воскресенье, когда нет спектаклей. Подержи это. — Он бросил отрез твида мне в руки.

— Ты знал, что Камероны сюда приезжают?

— Нет, не знал, пока не приехал сюда вот с этим. — Он показал новый образец твида. — Сначала я встретил Роджера, а затем Магду.

Видимо, решила я, отель в Лайм-Реджис не стал долго держать зарезервированные места, и Колину пришлось искать что-то другое, пусть подальше от Сикоува, но здесь он все равно сможет хоть изредка видеть своих детей.

— Как я поняла, ты не хочешь, чтобы я говорила с ним о коттедже? Это, разумеется, на тот случай, если я вообще буду с ним говорить… — неловко начала я.

Адам казался смущенным.

— Я просто не хочу никаких неожиданностей. И не хочу ссориться с ним. Не нужно, чтобы он заподозрил… э-э… что мы его не жалуем.

В этот момент в холл вышла мама:

— Адам, какой приятный сюрприз! Как ты смотришь на то, чтобы с нами поужинать?

— Если пригласите. — Адам отвесил ей элегантный поклон.

Ужин оказался превосходным. Мы с мамой ели цыпленка, запеченного с овощами по-бургундски, Адам — тушеную свинину с сырным соусом, которая выглядела и пахла восхитительно. Подали десерт: клубничный мусс для мамы и кофейное мороженое для меня. Адам предпочел яблоко и виноград.

— Что ты планируешь на будущее, Деб? — вежливо поинтересовался он.

— Не думаю, что у нее уже есть какие-то планы, — вставила мама. — По крайней мере такие, которые нельзя было бы немного изменить.

— Изменить? — удивленно переспросила я. — Что ты имеешь в виду?

Спокойная улыбка тронула губы Адама.

— Только то, что ты не должна оставаться в Лондоне, — поспешно сказала мама. — Ты можешь отправиться в любое место, где требуются учителя домоводства.

— Я сделал вывод, что планы у тебя все-таки есть, — не отступался Адам. — Может, поделишься?

— Да они вовсе не секретные, — улыбнулась я. — Хочу преподавать в лондонском колледже. Во-первых, потому, что смогу приглядывать за мамой, и, во-вторых, чтобы иметь возможность через несколько лет получить степень бакалавра педагогических наук. — И принялась рассказывать, что для этого нужно сделать.

Адам слушал серьезно, мама — беспокойно ерзая. Она, должно быть, часто размышляла над вопросом, почему судьба подкинула ей такую заумную дочь, как я. Вскоре, как-то неубедительно зевнув, она заявила, что ей стоит пораньше лечь спать.

— Только не позволяйте мне испортить вам вечер своим уходом! — подмигнула она и удалилась.

— К сожалению, Деб, я тоже должен идти. У меня по-прежнему есть свой церковный хор, и сегодня вечером у нас репетиция. Скоро концерт.

— Хор? — оживилась я.

— О, ничего особенного! Мадригалы, вокализы для трех голосов. Мы пользуемся церковным залом в Литоне. — Адам задумчиво посмотрел на меня.

Но мои ожидания не сбылись. Кто-то позвал его по имени, и к нам подбежала женщина примерно маминых лет. Выглядела она встревоженной.

— О, Адам, я надеялась, что ты еще здесь! Ты не знаешь, куда ушла миссис Камерон?

— Магда? — удивленно уставился па нее Адам. — Разве она не наверху?

— Нет. Она спросила, не смогу ли я приглядеть за детьми…

Теперь я ее узнала. Это была жена управляющего.

— Я согласилась. Но… — Миссис Росс сделала паузу, чтобы восстановить дыхание.

— Таковы все Камероны, — покачал головой Адам. — И что они теперь делают? Поджигают усадьбу?

— Их просто нет в комнате! Они лежали в кроватях и вдруг пропали. О, Адам, ты не думаешь…

Не знаю, как Адам, но я именно так и думала. Мое воображение уже рисовало заголовки газет: «Йен и Рут Камерон, шестилетние близнецы, дети певца Колина Камерона, похищены вчера вечером из отеля в Девоне».

— Ты смотрела в туалетах? Все свободные? А стенные шкафы с бельем? Кладовая? Ты искала там, где их не должно быть в принципе? Потому что именно там ты и найдешь их, Дот. Поверь мне на слово. Это вовсе не киднеппинг, а веселая игра, — спокойно заявил Адам.

Несмотря на это, он отложил репетицию хора, и мы все бросились на поиски. Получив подкрепление в лице большей части персонала отеля, бегали вверх и вниз, обыскали туалеты, ванные комнаты и кухню и, наконец, сильно встревоженные, поспешили в парк.

Подгоняемая отчаянием, я промчалась по ступенькам террасы и бросилась к теннисным кортам и лужайке для игры в гольф.

— Йен! Рут! Где вы?

Звук был очень тихим и быстро замер, но мне показалось, что это было отчетливое «Ш-ш-ш!», по-детски возбужденное. И в тот же момент я оказалась у бассейна. Он находился в самом дальнем темном углу парка.

— Йен! Рут! — вновь крикнула я.

На этот раз звук не повторился, зато из-за облаков выглянула луна, как будто нарочно выбрала момент, чтобы протянуть мне руку помощи. Поток ее серебристых лучей выхватил из темноты ступеньки, каменный край бассейна, воду, и я впервые увидела детей Колина Камерона такими, как создал их сам Господь Бог. Оба худенькие и загорелые, с темноволосыми, коротко стриженными головами и огромными глазами цвета бархатисто-черных анютиных глазок. Будь они в пижамах, я бы ни за что не угадала, кто из них мальчик, а кто девочка, которая на прошлой неделе чуть не умерла, а теперь стояла по колено в холодной воде. Слава богу, что воду в бассейне спустили до уровня «лягушатника».

Дети смотрели на меня, как две водяные нимфы.

— Мы не сделали ничего плохого! — возмущенно начал мальчик. — Мы пришли сюда сами.

— Цветы жизни! — тихо заметил Адам, вытирая полотенцем голову Рут.

Четверть часа назад, одним взглядом оценив ситуацию, он сурово приказал: «Выйти!» — и два малыша тут же шагнули на ступеньки. Адам схватил одного, я — второго. Мой извивался, как угорь, и был холодным, как рыба, выловленная из воды. Это оказался Йен. Я злилась на свою добычу, была уверена, что это и есть зачинщик всего происходящего. Да и выглядел он достаточно взрослым, чтобы понимать: его сестра недавно перенесла тяжелую болезнь. Но с первым трепетом худенького тельца, с первым взглядом на меня этих темныхбархатных глаз, я почувствовала непреодолимое желание прижать его крепче к себе. Мой белый кардиган мало чем мог помочь, но и это лучше, чем ничего. Я накинула его мальчику на плечи и принялась согревать ледяные пальчики своим дыханием.

— Мне ни капли не холодно, — заявил он, стуча зубами. — Мне это понравилось.

— Да, я уверена, мамочка позволит тебе прийти сюда еще раз завтра утром, — успокоила я его.

Это оптимистическое заявление было воспринято молча, «анютины глазки» одарили меня смущенным и серьезным взглядом.

— Теперь потеплее? — спросила я, и с достоинством шестилетнего человека Йен Камерон ответил мне:

— Да, спасибо.

Мы доставили детей в отель. Для Рут, завернутой в темно-синий шерстяной свитер Адама и свернувшейся калачиком на его руках, прогулка была роскошной. Йен же, которого я не отважилась взять на руки, трусил мелкими шажками в моем кардигане и в своих сандалиях впереди, как главный в нашей процессии.

— Зачем одеваться для купания? — с искренним удивлением сказал он, когда я оглядывала край бассейна в поисках какой-нибудь одежды. — Мой папа тоже никогда не одевается, когда я с ним хожу плавать.

Я закашлялась.

— Что будем делать теперь? — невозмутимо спросил Адам.

Я предоставила решать ему. Проворчав, что персоналу отеля и Дот больше делать нечего, как детей купать, он остался со мной. Мы вчетвером втиснулись в ванную комнату и усадили «преступников» в исходящую паром ванну, сразу обоих — она была очень большой. Потом вытерли их насухо. Мы почти закончили, когда Адам вдруг произнес ту поговорку о цветах жизни. Звучала она тоже неубедительно. Его руки с длинными пальцами были очень нежны с тугими, коротко подстриженными кудряшками Рут, и, когда купание закончилось, ни у кого не осталось сомнений, кто понесет ее в постель. Йен, такой милый в голубой полосатой пижамке, вновь шел впереди, засыпая на ходу.

Рут позволила Адаму уложить ее в постель и подоткнуть со всех сторон одеяло. Йен залезал в кровать сам, как щенок, — с пыхтением, попкой вверх.

— А теперь рассказывайте, как вам удалось сбежать из этой комнаты, — потребовала я объяснений.

— У нас же лестница есть! — фыркнул мальчик, указав на окно, за которым виднелся край пожарной лестницы. — Супер! По ней и на крышу можно забраться!

Когда мы вышли и я закрыла дверь детской спальни, Адам вытер пот со лба.

— Уф-ф! Ты рада, что у тебя нет детей?

— Они спустились по пожарной лестнице! — Я не могла удержаться, чтобы не представить себе пугающую картину. Спуск был довольно долгим и очень крутым, а я сама всегда чувствовала к высоте отвращение. — Один неверный шаг, и они могли погибнуть!

— И это только начало! — усмехнулся Адам. — В следующий раз они подожгут отель, точно тебе говорю.

Это была шутка, но я поежилась.

— В любом случае ты взял себе самого легкого! — поддела я его.

— Да они же одинаковые, — возмутился Адам, — только Рут — умница, а Йен — провокатор.

Он резко остановился, и тень пробежала по его лицу, когда я необдуманно заметила:

— Рут ужасно похожа на мать.

У Магды Камерон были такие же темные глаза и жесткие волнистые волосы. «Интересно, — задумалась я, — не разочарована ли она, что ни один из близнецов не унаследовал небесно-синих глаз отца?» Очнувшись от размышлений, я обнаружила, что пристальный взгляд Адама остановился на мне.

— Да, — тихо сказал он, — она очень похожа на мать.

И я вспомнила, как нежно он нес девочку…

В свое первое утро в Торкомбе я проснулась рано и тут же услышала ржание пони на вершине холма. Так начался мой роман с Дартмуром, и с каждым проходящим днем я теряла на его просторах частицу своего сердца. Исключение составлял коттедж Адама — тесный, грязный и запущенный, этот дом так и не смог тронуть мою душу.

— Знаешь, что ты должен с ним сделать, Адам? Расширить. Иначе вся эта земля пропадет впустую.

— Не хватит денег, — вздохнул Адам.

На это я заметила, что расходы не обязательно окажутся непомерно высокими, к тому же он может взять небольшую ссуду в банке.

— Ага, и получу ее только к следующему Рождеству, да и то, если повезет, — недовольно буркнул Адам.

Мы вновь прошлись по коттеджу. Да, покраска, оклейка обоями и правильная меблировка сделали бы с ним поразительное превращение, даже если бы окна остались прежними, со скользящими рамами, а кухня — маленькой. На стенах гостиной виднелись сырые пятна, и вот это было уже серьезно.

— Самое главное — выскоблить стены и зашпаклевать трещины, — подытожила я. — Так что чем скорее я начну, тем лучше. У тебя есть запасной ключ?

— Да, конечно. — Адам вложил мне его в руку. — Только давай договоримся, милая: черной работой займусь я.

Я напомнила, что у него есть свой бизнес, которым ему и следует заниматься. А я — вольная птица, и, если мне придется ждать, когда он выкроит время для того, чтобы собственноручно заняться ремонтом, коттедж останется таким же, как прежде, а мы с мамой окажемся уже на дороге к дому. В конце концов Адам это тоже понял и сдался.

— Ну что ж, — вздохнул он, — тогда в течение нескольких дней я здесь вообще не покажусь.

Среду и четверг мне пришлось провести, обрабатывая наждачной бумагой стены и заделывая щели. В пятницу, поскольку у мамы был выходной, я не пошла в коттедж. Взяла машину и отправилась с ней сначала в Дрюстейтон, к построенному триста лет назад мосту Фингл, затем по вересковым пустошам к Принстауну. Ни с чем не сравнимое удовольствие — ехать в тумане с включенными фарами. Мы вернулись домой через торговый городок, расположенный в двух милях от Торкомба, где у Адама был магазин. Проезжая по узким улочкам, я искала развилку на Торки и Эксетер, когда мама вдруг воскликнула:

— Стоп, Деб! Вот он!

Я конечно же знаю, что нельзя останавливать машину, если поблизости нет знака, разрешающего парковку, и всегда ищу в таких случаях указатель, а если и допускаю при вождении ошибки, то уж точно не из-за безответственности. Но сейчас я сделала именно то, что она и сказала, — остановилась. Слава богу, никто не ехал следом.

Здание было черно-белым, с качающейся вывеской: «Баллестай». Очень аккуратный и приятный магазинчик. В витринах выставлен твид таких ярких цветов, что у меня перехватило дыхание. Кроваво-оранжевые, золотистые, ярко-красные, коричневые, лимонные с оттенками зеленого отрезы были разложены умелой рукой. Пятница во всех отношениях — день деловой, и продолжительное отсутствие Адама во время моих трудовых будней можно было объяснить только срочной и напряженной работой, значит, он должен быть здесь и лучше ему не мешать. Но, вопреки моим протестам, мама уже открывала дверцу машины. В магазине, однако, молоденькая продавщица лишь покачала головой в ответ на мой вопрос:

— Сожалею, но мистера Баллестая не было здесь с понедельника.

— Где же он? — спросила мама и как-то странно посмотрела на меня. — Ты говорила, что Адам не был в коттедже со вторника. Интересно… — Она помолчала и добавила: — Миссис Камерон тоже давно не видно в отеле…

И это была правда. Я почти уверила себя, что Рут и Йен мне приснились, но предположить, что есть какая-то связь между Адамом и Магдой Камерон?.. Я уставилась на мать во все глаза.

— Я ничего такого не имею в виду, — поспешно сказала она и смущенно добавила: — Знаю, дорогая, ты думаешь, я сошла с ума, но у меня всего одна дочь, и я хочу, чтобы она была самой счастливой девочкой в мире. Тебе ведь нравится Адам?

— Да, мы с ним добрые друзья, — уклончиво пробормотала я.

— Тогда не показывайся ему на глаза в рабочей одежде.

— Ну, видишь ли, я приехала сюда работать в его коттедже, — решительно напомнила я ей. — И не думаю, что он будет высказывать недовольство по поводу моей одежды.

Глава 4

Субботнее утро выдалось пасмурным, и желание работать у меня окончательно пропало. Мама должна была дежурить за стойкой администратора, но миссис Росс, которая, видимо, испытывала к ней особое расположение, вместо этого отправила ее со своим мужем в Плимут по делам. Я как раз наблюдала, как они отъезжают, когда сверху, с лестницы, донесся голос:

— Нет, я так не думаю, дорогая. Я знаю, что тебя в машине тошнит, а это неприятно для всех, правда?

По ступенькам спускалась Магда Камерон в дождевике и красной шляпе с высокой тульей. За ней, молчаливые и печальные, топали Йен и Рут, мальчик — в небесно-голубом плащике, девочка — в бледно-розовом. Личико над голубым воротником подарило мне улыбку, обрадовав до безумия. Обладательница бледно-розового плаща лениво повернула головку, ее улыбка тоже была ленивой, но от этого не менее радушной. Магда была поглощена совсем другими делами.

— Меня не будет тошнить, — пообещала тоненьким голоском Рут.

— О, дорогая, ты говорила это и вчера, и позавчера, — укоризненно возразила ее мать, — но что ты сделала с машиной бедного дяди Адама!

На полпути к лестнице я остановилась, как будто меня ударили. Невероятно, но мама оказалась права: в то время, как я тружусь в его коттедже, Адам весело проводит время с женой и детьми Колина Камерона! Ошеломленная, я направилась по коридору в свой номер и промаялась в комнате целый час, потом заметила, что туман рассеялся. Через пять минут, повязав голову шарфом и надев плащ, спустилась в парк.

Дорожка от фасада отеля вела прямо к вересковым пустошам. Рядом с воротами на пеньке уныло притулилась маленькая фигурка в бледно-розовом дождевике. В холле я заметила знакомую пожилую пару, которая, видимо, должна была присматривать за этим человечком. В тепле, за запотевшими окнами отеля миссис и мистер Хендерсон оба клевали носом.

— Привет, Рут, — сказала я, останавливаясь. — Тебе разрешили прийти сюда?

Она молча кивнула.

— Скажи мне кое-что. Ты вообще ни с кем не разговариваешь или только со мной?

Чудесные насмешливые глаза Колина Камерона — только черные, а не синие — взглянули на меня с детского личика.

— Видишь ли, моя мама сегодня уехала, и мне абсолютно не с кем поговорить, — небрежно сообщила я. — Так что мы с тобой можем поболтать друг с другом, если, конечно, ты не против.

Было смешно наблюдать, как на маленьком личике Рут появляется выражение ее отца. Бровки взлетели вверх, ротик приоткрылся.

— О, конечно не против! — воскликнула она и чуть не упала со своего насеста. — Вы мне ужасно нравитесь! Давайте поболтаем!

Это была полная победа. И такое красноречие для молчуньи… Просто поразительно! Внезапно это заставило меня задуматься. Конечно, я мало знаю Рут, но я слышала голос Йена. Резкий шотландский акцент… И коленки… круглые крепкие… мальчишеские коленки!

— Большое спасибо, Йен, — лукаво улыбнулась я. — А где же Рут?

Он посмотрел на меня, как будто вопрос его удивил:

— Уехала в Эксетер.

— С мамой и дядей Адамом? — Да.

— Но я слышала, что Рут в машине тошнит…

Йен развел руками и по-взрослому пожал плечами. Его отец делал точно так же во время диалога с конферансье в «Геллери». Я, не в силах сдержаться, рассмеялась и тут же вспомнила заявление Адама, что Рут — умница, а Йен — провокатор.

— Может, мы с тобой вернемся в отель и спросим мистера и миссис Хендерсон, не разрешат ли они тебе прогуляться со мной?

Сияющая улыбка, которая была мне ответом, тоже оказалась такой же, как у Колина, — обаятельной и очень сердечной.

Старательно отводя в сторону глаза, я попросила миссис Хендерсон отпустить со мной «Рут», а «Рут» стоял молча, как смиренный ангелочек, задумчиво потирая одну лодыжку о другую.

— Только побереги свой хорошенький плащик, ладно? — похлопала его по плечу миссис Хендерсон.

Дождь прекратился. Облака уносились в сторону Тейнмауса, открывая вершины скал на горизонте. На лугах паслись пони и овцы.

— Шотландские черные, — с уверенностью сказал Йен. — У моего дяди Локлана две сотни таких, а может, и больше. — Он вдруг посмотрел на меня, задрав голову. — А кстати, как вас зовут?

— Дебора, — ответила я. — Дебора Белл.

— Де-бо-ра? — Он произнес это не так, как его отец. — Длинное имя, да?

— Ленивые люди иногда говорят Деб.

Мальчик усмехнулся:

— Хотите знать мое имя? — и, когда я кивнула, проговорил выразительно и нараспев: — Йен Гордон Чарлз Камерон.

— И тебе шесть лет?

— Мне шесть лет и девять месяцев, — с гордостью поправил он. — Семь исполнится 25 ноября, и я получу велосипед, футбольный мяч и пару боксерских перчаток.

Он остановился, чтобы посмотреть на коричневого пони, стоявшего в зарослях папоротника. Я заметила его интерес и тоже остановилась, размышляя о том, что многие звезды шоу-бизнеса задабривают детей дорогими подарками, вместо того чтобы уделить им капельку внимания и родительской любви. Взгляд мальчика сейчас был трогательным и неуверенным. Неужели боится пони? Внезапно он заметил остатки старой гранитной колеи, которая в древности использовалась для перевозки камней на равнину. Параллельные линии каменных блоков, местами разбитых, местами вдавленных в землю, как и сотни лет назад, бежали вниз через вересковые пустоши.

— Можно пойти здесь! Посмотрите! — воскликнул Йен, показывая на них пальцем. — Мы так и сделаем?

Все ясно: не хочет проходить рядом со страшным зверем!

— Да, если хочешь, — ответила я, хотя прыгать с камня на камень было как-то неприлично для учительницы.

Но Йену Камерону отказать трудно. И хотя шарм достался мальчику от отца, в нем было много и его собственного, неповторимого очарования. Вскоре я скакала вслед за розовым плащом так же весело и беспечно, как его обладатель, уже забывший о своих страхах. У него, как оказалось, была дополнительная причина веселиться. Это выяснилось, когда мы вернулись в отель.

— Завтра приедет мой папа! Мы будем ходить в бассейн. И теперь я не дам ему бросить меня в воду. Он всегда так делает! — Заявление прозвучало решительно, но по глазам мальчика было видно, что ничего более восхитительного, чем это, на свете и быть не может.

Хендерсоны с радостью согласились, чтобы он сидел за моим столиком во время ленча, и Йен обогатил меня знаниями о том, как много еды могут проглотить эти «шесть лет и девять месяцев».

— Что мы будем делать дальше? — Вопрос сопровождался аппетитным хрустом — малыш каким-то образом ухитрился откусить от яблока не меньше половины.

Я предложила съездить в Дартмут посмотреть на переправу и лукаво добавила:

— Конечно, если ты сейчас не лопнешь.

Мальчишка в восторге соскочил со стула, яблоко было тотчас забыто.

— Дартмут и переправа? — задумчиво протянула миссис Хендерсон. — Хорошо, я не возражаю, мисс Белл. Но вы думаете, это благоразумно? Девочку укачивает в машине.

— Я думаю, что сегодня ее не будет тошнить, — осторожно сказала я.

Поездка удалась на славу. Йен, как все маленькие мальчики, питал любовь к лодкам и, дай ему волю, проводил бы часы на пароме, катаясь туда-сюда от Дартмута до Кингсвера, тем более что капитан упомянул о песчаных мелях и о том, каким опасным может оказаться плавание. Это был самый приятный день с тех пор, как я вернулась из Найроби: солнечные зайчики купались в волнах, величавое красное здание Военно-морского училища красовалось в устье реки, а черные глаза Йена восторженно блестели, когда он слушал капитана.

По дороге в отель все разговоры были «о моем папочке».

— У моего папочки есть лодка. Он сам ее сделал! — Это было произнесено с гордостью и произвело на меня должное впечатление. — Когда я вырасту, у нас будет четыре крепких руки и мы сможем грести быстрее. Мы держим лодку в Криллу и ходим на ней, когда бываем дома. Там можно плавать и зимой. Папа брал меня с собой рыбачить! — Йен помолчал, закусив губу, и наконец честно добавил: — Один раз.

— А где вы плавали?

— Не знаю. В каком-то море. Это было супер! Мы отчалили сразу после завтрака, а домой вернулись только в шесть. Нужно было вытащить из рыбы все крючки, прежде чем сложить ее в корзину. А один раз море стало беспокойным, и лодку бросало вверх и вниз… — Он продемонстрировал мне, как именно, чтобы я хорошенько это поняла. — И меня стошнило. Даже два раза.

— Правда?

— Да, и папу тоже там…

— Нет-нет, Йен, достаточно, — поспешно прервала я его. — Не думаю, что папа хотел бы, чтобы ты говорил мне об этом.

Спустившись к ужину, я провела некоторое время в холле, любуясь работами Адама. На одной из фотографий солнце опускалось в просвет облаков на жарком южном небе и лошади мчалась к вершине холма, рядом были развешаны виды окрестностей: деревья и мосты, тростниковые крыши домов, старый колли, дремлющий на солнышке… В стеклах, защищающих снимки от пыли, я видела свое отражение — серьезное неинтересное лицо и светлые прямые волосы, которые я мою шампунем каждые пять дней, энергично расчесываю и периодически подравниваю ножницами. Они выглядят ухоженными, чистыми и здоровыми, вот только совсем не шелковистыми и пушистыми, как у Магды Камерон.

— Привет! — пропищал тонкий голосок.

Я вздрогнула. Рядом со мной стоял малыш в цветастой рубашке и горчичного цвета брючках. Йен? Нет, это совсем не его интонация… Колени? Трудно судить. Ножки стройные, но, по-моему, не такие крепкие, как у мальчишки.

— Привет, — осторожно сказала я, присев на корточки.

Из-за спины появилась рука.

— Смотри!

У меня под носом оказалась кукла с золотистыми волосами, совершенно новая.

— Ой, Рут! — с явным облегчением воскликнула я. — Какая она хорошенькая!

Тонкая ручонка девочки обвилась вокруг моей шеи.

— У нее нет трусиков! — озадаченно шепнула она мне на ухо.

Я постаралась ее утешить:

— Сейчас тепло, дорогая, она не подхватит простуду. А до наступления холодов я успею сшить для нее все, что нужно, обещаю.

— Что это мы делаем? — раздался голос над моей головой, и Адам выхватил бесстыдную куклу у меня из рук.

— Не мешай, — сказала я. — У нас проблема. Это чисто девичий разговор.

— Ох уж эти мне секреты, — рассмеялся Адам. — Бедная кукла. Кстати, ты не занята сегодня вечером?

— Ты, кажется, уже решил, что нет. — Я была счастлива, что Рут пришла со своей проблемой именно ко мне, а еще больше обрадовалась тому, что это Адам подсказал ей, как поступить.

— Прихвати свое шитье с собой, и мы выпьем по чашечке кофе, — улыбнулся он.

В этот момент на лестнице показалась Магда Камерон.

— О, слава богу! — воскликнула она, увидев нас. — А я думала, этот шустрый ребенок опять от меня сбежал. Здравствуйте, мисс Белл. Надеюсь, он вас не утомил?

Я честно ответила «нет» и добавила, что мне доставит удовольствие сшить для куклы одежду, которой не хватает, а возможно, и что-то еще.

— Правда? — просияла Магда Камерон. — Вы меня очень обяжете. В тот магазин игрушек в Эксетере я больше ни за что не пойду. Сначала мы собирались купить футбольный мяч, затем мальчик вдруг потребовал куклу, а теперь выяснилось, что у нее нет трусиков, и это трагедия.

После ужина мы с мамой вместе похихикали над этим инцидентом. Надо же, и у безупречной Магды Камерон есть недостатки! Сколько времени потребовалось бы любой нормальной матери, чтобы распознать своих близнецов?

— Кстати, — вдруг сказал мама, — ты говорила, что Камерон приезжает завтра. Но это не так.

Я удивленно уставилась на нее.

— Он не зарегистрирован у нас, я проверила.

— О нет! — возмущенно воскликнула я, вспомнив, с каким нетерпением Йен ждет отца. — Бессердечно так обманывать ребенка!

Вечер был сумрачным, все предвещало бурю, по небу проносились клочья облаков, освещаемые последними лучами солнца. В окнах «Баллестая» царила загадочная темнота. Адам стоял на пороге, держа дверь открытой.

— Прежде чем ты скажешь хоть слово, Деб, — сразу же начал он, как только я закрыла дверь, — я хочу тебя отругать. Вчера вечером, проводив Магду, я отправился в коттедж и что же там обнаружил? — Серые глаза смотрели на меня обеспокоенно. — Ты хочешь надорваться?

— Странно, но я чувствую себя сильной и бодрой, — пролепетала я.

— Только не спорь! После трех дней, проведенных с Магдой и детишками, я не в состоянии этого вынести.

Приятное тепло, согревшее вдруг мое сердце, было связано вовсе не с горячим превосходным кофе, который Адам сварил для меня. После кофе началась захватывающая экскурсия: уютный демонстрационный зал с образцами чудесного твида, квартира, отделанная по большей части в черной, золотой и топазовой гамме, пристройка с ткацкими станками во внутреннем дворике, рядом — кадки с бархотками и лобелиями. Один ткацкий станок был полуавтоматическим, запрограммированным на определенный рисунок и ширину ткани, из него выходил твид густого гиацинтово-голубого цвета с лимонно-желтыми и бордовыми черточками. На другом работать приходилось вручную.

— Исполняем любые желания, — пошутил Адам, показывая, как этот станок работает. — Гораздо медленнее, конечно, но и дороже. Хочешь эксклюзив — плати.

Защелкали челноки, и я увидела, как из нитей вырисовывается орнамент в готическом стиле.

— Ой, можно мне взять лоскутки для куклы Рут? — вспомнила я.

Адам рассмеялся и провел меня к ящику с бракованной тканью, который показался мне бесценным кладом. Я с энтузиазмом принялась рыться в обрезках. Наблюдая за мной, Адам не переставал улыбаться.

— Ты никогда не думала о собственных…

— О чем? О куклах?

— Что мне в тебе нравится, так это твоя догадливость!

— Ну, если ты имел в виду детей… — Я сделала паузу. — Возможно, ты удивишься, но я действительно часто об этом думаю.

— Это меня совсем не удивляет. У тебя есть все для того, чтобы стать хорошей матерью: доброта, терпимость, выносливость и стойкость. — Он тоже помолчал немного. — И что ты собираешься делать?

— А ты что предлагаешь? Чтобы я купила детей на аукционе или дала объявление в газету? «Требуется ребенок любого возраста, пола и цвета кожи»? — Я положила лоскутки твида на колени и принялась рассматривать их.

Адам, стоя у ткацкого станка, наблюдал за мной сквозь переплетение нитей.

— А почему именно «ребенок»? — серьезно спросил он. — Может, сразу парочку?

— Не вполне понимаю, зачем ты завел этот разговор, — рассеянно пробормотала я, продолжая перебирать лоскутки. Вот этот подойдет: лимонно-зеленый с желтым орнаментом-елочкой.

— Йен и Рут вполне удовлетворяют твоим требованиям. Но тебе, думаю, придется принять в расчет Магду.

И тут случился конфуз: только что я сидела на высоком табурете, у меня на коленях высилась гора из обрезков твида, и в следующую секунду пол оказался засыпанным разноцветными лоскутками, как лужайка в листопад, а я была на ногах, красная как помидор.

— Что ты несешь, Адам? При чем тут Йен и Рут?!

В первый раз с момента нашей встречи серые глаза смотрели не мимо меня и видели только меня одну.

— Ты должна как можно чаще выходить из себя, — спокойно произнес Адам. — А я-то все эти годы думал, что ты тихоня! — Он нежно коснулся моей щеки, а в следующую секунду наклонился и поцеловал в губы.

— Что я такого сделала… чем заслужила это? — прошептала я, не помня себя от счастья.

Он долго, молча и пристально разглядывал меня, склонив голову набок, и вдруг спросил:

— Ты можешь кое-что сделать для меня, Деб?

— Конечно. — Я все еще не верила, что такое могло случиться. Этот вечер, дом, тускло освещенный странным, красноватым, как будто неземным светом, цветные лоскутки на полу, поцелуй… Все казалось сказочно-нереальным.

— Когда Колин Камерон приедет… будь с ним поласковее, хорошо?

— Поласковее?! Что ты имеешь в виду, Адам?

— Я хочу, чтобы ты была с ним мила. Это не так трудно — он вовсе не омерзителен. Нет, я не хочу, чтобы ты делала что-то, за что тебе потом будет стыдно… Просто прояви к нему интерес.

«Прояви к нему интерес»! Я чуть не задохнулась от ярости.

— И это ты называешь тем, чего мне не придется стыдиться?! Просто проявить интерес к чужому мужу?

— О, у тебя неверные сведения о нем. Анна умерла полтора года назад.

Это освещение виновато или его лицо действительно омрачилось?

— Анна? — растерянно повторила я.

— Анна Камерон. Его жена.

Воцарилось молчание. Было слышно, как по улице проехала машина и сонно защебетала птица. «У близнецов нет матери», — мелькнула в голове мысль. Перед глазами встал мистер Невидимка, каким я видела его в самолете, — замкнутый, ушедший в себя.

— Я не знала. Думала, что Магда…

— Невестка. Ее муж был братом Колина.

— Был?

— Да. Его убили в Адене десять месяцев назад.

— Какой ужас! Две трагедии в одной семье!

— Так получилось, — сухо сказал Адам. — А до этого у Камеронов было все в порядке. Родители здоровы, живут в Ланаркшире, Джим приумножает численность рода в Канаде, Джин делает то же самое в Ангусе, наш мистер Золотой Голос известен во всем мире. — И, предвосхитив мой вопрос, добавил: — У Гордона и Магды детей не было.

Мне история рода Камеронов была не особенно интересна, я беспокоилась только о двух его маленьких представителях с темными глазами, похожими на анютины глазки.

— Так что, как видишь, в моей просьбе нет ничего противозаконного, — продолжал Адам. — Ты окажешь услугу сразу четверым. Колин и Магда, того и гляди, сыграют свадьбу, и этот брак будет несчастьем для всех. Поверь мне на слово.

У меня уже создалось особое представление об отношении Магды к детям, поэтому я без колебаний поверила ему.

— Ты успела полюбить близнецов, Деб, я это заметил.

— Да, — призналась я.

— Как ты думаешь, какой матерью им станет Магда?

— Но она может измениться…

Адам насмешливо фыркнул:

— Позволь мне судить об этом, Деб. Ее чувства к детям не больше булавочной головки.

Я молчала. Огромная волна жалости к малышам, которых неделю назад я даже не знала, захлестнула меня с невероятной силой.

— Не пойми меня превратно, Деб. Я ведь уже сказал: в этом действительно нет ничего безнравственного.

В красноватом свете лампы лицо Адама выглядело почти зловещим. Некоторое время мы оба молчали, глядя друг другу в глаза.

— Все ясно, ты не собираешься никому помогать, — подытожил Адам. — Еще бы! У тебя ведь такие грандиозные планы на будущее. И он тоже не собирается. Поверь мне, когда ты узнаешь Колина получше, сама все поймешь. Он такой же ребенок, как Йен. Я всего лишь хочу, чтобы ты хоть немного его отвлекла. Магда разозлится, если ее отодвинут на второй план, но бороться не станет — просто очень обидится и уйдет сама. Ты окажешь услугу и ей, и Колину, а больше всего поможешь малышам. Думаю, ты сама это понимаешь.

— Мне бы очень хотелось помочь… Только я не та женщина, на которую Колин Камерон может взглянуть дважды. Вряд ли я сумею…

— Это значит, что ты отказываешься? — резко спросил Адам.

— Это значит, что я не справлюсь, — терпеливо пояснила я.

На секунду перед моим мысленным взором появились глаза, в которые я заглянула, когда мы сидели в самолете и ждали приземления, грозившего оказаться для всех нас роковым, — синие, ясные, честные и… да, как у ребенка. Смогу ли я притворяться или лгать под их взглядом? Больше всего на свете я ценила искренность. Мне безразличен Колин Камерон, и я не смогу вести себя с ним так, как будто он мне интересен. Мне нравятся его дети, но это совсем другое дело…

— Очень сожалею, Адам, — спокойно сказала я, — но мне кажется, что эта ложь не поможет решить проблему.

Глава 5

Утреннее солнце заглядывало в открытое окно, легкий бриз весело играл с флюгером на башне, да так увлекся, что крошечная жестяная лисичка уже не знала, то ли ей повернуть нос к бассейну, то ли посмотреть на холмы. Я завтракала и печально размышляла о просьбе Адама и о той напряженности, которая возникла вчера в наших отношениях. Кто из нас прав? Я или Адам, который видел цель и шел к ней упорно и храбро, как шотландский пони, взбирающийся на высокий холм? Смешно даже думать, что Колина заинтересует такая заурядная и невзрачная девушка, как я. Даже если и было что-то тогда, в самолете, во взгляде синих глаз, это уже никогда не повторится.

Чувствуя в душе странную тревогу, я взяла книгу, вышла в парк и села на скамейку. Теплое солнышко и пение птиц немного успокоили меня. Отель быстро пустел. Машина за машиной отъезжали от входа и направлялись к морю по вересковой пустоши. Но ни одна не въехала во двор, а значит, мама была права и надежды Йена разбиты.

Через несколько минут я отложила книгу и решила немного размять ноги.

Торкомб, крошечная деревушка, приютившаяся у подножия холма, могла похвастаться лишь несколькими рядами коттеджей, небольшой старинной гостиницей с красными ставнями и бледно-зеленой крышей, почтой, гаражом и скромным универсамом. Коттеджи были белыми, с дубовыми дверями, плетеными скамейками у входа и висящими над ними старинными фонарями. Цветы в садах поражали яркостью, голубые и красные гортензии увивали стены. Пейзаж так и просился на фотографию. Пару дней назад я решила сделать несколько снимков, и сегодня освещение было для этого идеальным. Сфотографировав арочный проход к старому конюшенному двору, я повернулась, собираясь заснять ряд коттеджей, и уже была готова нажать на кнопку, когда откуда-то раздался детский голосок, веселый и беззаботный:

— Это папин дом!

Я огляделась, но никого не увидела.

— Это папин дом! — прозвучало вновь. — Думаешь, я обманываю?

— Да! Да! — воскликнул другой знакомый голос, и послышался шум веселой возни.

Значит, Колин Камерон все-таки приехал, и теперь Йен вволю поплещется в бассейне! Я просияла от радости. И как это я сразу не догадалась, что он может остановиться в другой гостинице?

Но где же они прячутся? Вновь раздалось пыхтение, затем хныканье и жалобный голосок Рут:

— Папа, отпусти меня!

Он-то и дал мне ключ к разгадке. Невдалеке, у стены коттеджа, стояла старомодная скамья с глубоким сиденьем и высокой плетеной спинкой — за ней и притаились три безобразника.

— Папочка, мы можем теперь идти? — спросил Йен.

— Но мне здесь очень нравится, — прозвучал мужской голос.

— Мне тоже, мне тоже, — пискнула Рут. — Папочка, расскажи нам сказку.

Надо было уйти, но я осталась стоять, прислушиваясь и глупо улыбаясь. В наши сумасшедшие дни было что-то невероятно трогательное в отце, который возился с детьми, тормошил их, играл с ними, ерошил им волосы… И они отвечали ему тем же, как и я своему отцу.

— Папа, я всем рассказал, что ты можешь водить машину с закрытыми глазами!

Я не расслышала ответ Колина, но голос его звучал испуганно.

— Но я сказал, что ты ничего никогда не задевал, — успокоил его Йен.

— Папа, ты собираешься рассказывать нам сказку? — вновь вмешалась Рут. Ее рука на мгновение показалась на спинке скамейки и тут же была накрыта большой ладонью.

Я стояла, глядя на эти две руки и убеждая себя поскорее уйти отсюда.

— Ладно, сейчас расскажу. Посмотрим, что у нас сегодня в меню? — задумчиво произнес Колин, и близнецы хихикнули. — Я когда-нибудь рассказывал вам о мышке и льве?

Я вздрогнула.

— О, только не это! — взмолился Йен. — А у тебя нет сказки о самолете?

У Колина была сказка о самолете, как и у меня, но он начал с мышки.

— Жили-были крошечная мышка… — шотландский акцент усилился, как будто это тоже входило в «меню» рассказчика, — и огромный лев, который ужасно любил конфеты…

Тут уж я не выдержала — развернулась и бросилась наутек. Бедненькие мои мышка и лев, сейчас этот несносный шотландец наденет на них килты! Он, оказывается, еще и вор!

На пороге отеля меня поймал десятилетний мальчишка, с которым мы познакомились несколько дней назад в телевизионной комнате. Я тогда пожалела парнишку — он ужасно скучал, потому что в отеле не было детей его возраста, — пообещала сыграть с ним в крокет, хоть и ненавижу эту игру, и теперь Дик не преминул воспользоваться моей слабостью. Он был не особенно разговорчивым, но нельзя ведь ожидать от всех такого же шарма, как у Камеронов!

Я ждала на поле своей очереди вступить в игру и размышляла, как долго Дик собирается смотреть, прищурясь и высунув язык, на мяч, когда вдруг рядом со мной раздался взволнованный голосок:

— Дебора, знаете что…

Я вздрогнула и повернулась. Вчерашний мешковатый костюмчик был ничто по сравнению с сегодняшней «красотой»: белая рубашка с кружевами, миниатюрный килт, гольфы и крошечная сумочка с мехом на поясе. Адам удивился бы, узнав, как легко я могу возненавидеть Магду, — достаточно только взглянуть на одежду, в которую она одевает близнецов. Почему-то я была уверена, что их отец тут ни при чем.

— Что, Йен? — улыбнулась я.

— Папа говорит, вы неправильно держите молоток. — Он схватил деревянную рукоятку и крикнул через плечо: — Папа, вот так надо?

Я оглянулась — на террасе сидел Колин в темно-синих джинсах и голубой рубашке — и с удивлением поняла, что его широкая обаятельная улыбка предназначается мне.

— Левая рука выше, правая ниже, — крикнул он. — И не делай резких движений бей плавно.

— Папочка, иди сюда! — позвал Йен. — Покажи ей сам. Она не знает, как надо.

— Не беспокойтесь, — поспешно выпалила я и сделала первый удар. Не очень успешно.

Дик ликовал. Йен выглядел таким же расстроенным, как тренер проигравшей футбольной команды. Дик, высунув язык, еще раз тщательно прицелился, и я вдруг краем глаза увидела мелькнувшее рядом голубое пятно. Две большие ладони протянулись над моими плечами и легли на мои руки, сжимавшие молоток. В следующую секунду к нам присоединилась еще и Рут.

— Оставайтесь в этой позиции, — посоветовал мне Колин. — Молоток слегка вверх, и позвольте ему двигаться плавно. Вот так…

Мой мяч легко покатился по траве и сбил мяч Дика с курса.

— Видите! — Мой наставник убрал руки, и я вновь почувствовала прохладный ветерок. Странно, оказывается, было довольно холодно.

— Это нечестно! — обвинил меня Дик. — Он вам помог.

— Если хочешь, я помогу тебе, — дружелюбно предложил Йен. — Хочешь?

Дик презрительно оглядел его:

— Брысь отсюда, девчонка! Ты и твоя красная юбка!

Щеки Йена стали такого же цвета, как его килт.

— Это не юбка! — заорал он и пулей бросился на обидчика.

Сцепившись, мальчишки упали и покатились по траве, молотя друг друга кулаками и коленками. Колин растащил их и, бесцеремонно встряхнув, поставил на ноги. Дик выглядел практически невредимым, зато белым кружевным манжетам Йена здорово досталось.

— Пожмите руки, — сердито приказал Колин. — Ты первый, Йен. Ты это начал.

— Это не он начал, папочка, — пропищала вдруг Рут, — а вот он! — И в ярости указала на Дика. — Это не юбка, — добавила она, — а килт!

— Как насчет того, чтобы вам двоим сбегать умыться? — дипломатично предложил Колин. — Дебре и Дику надо закончить игру.

К моему удивлению, близнецы послушно бросились по лужайке к отелю, и я с уважением взглянула на их отца. Он вернулся на скамейку, сел, скрестив руки на груди, и задумчиво уставился в небо.

Игра, однако, продолжалась недолго. Через несколько минут Дик оглянулся на отель и сказал:

— Я должен идти. Папа меня зовет. — Бросив свой молоток, он умчался.

— Какой послушный мальчик! — одобрительно усмехнулся Колин, подобрав его молоток и прихватив заодно и мой.

Он весело улыбался, когда мы шли с ним вместе по тропинке, благодарил меня за спасательную экспедицию в понедельник и вчерашнюю прогулку с Йеном.

— О, что вы, это вовсе не было одолжением! — запротестовала я. — Я и сама наслаждалась каждой минутой.

— Вы очень любите детей. — Это было утверждение, не вопрос.

— Как и вы, — рискнула заметить я.

Мои слова остались без ответа. Колин, который случайно взглянул на серое здание отеля, резко остановился, и его глаза округлились.

— Боже мой! — прошептал он и бросился вперед.

Тут и я увидела то, что его напугало. Особняк был спланирован оригинально: гостиная и столовая выступали аркером и небольшими уступами поднимались ко второму этажу, образуя под ним плоскую широкую крышу, и на этой крыше в позе верховного жреца застыла детская фигурка, а перед ней полыхало пламя костра… Колин мчался впереди, я бежала за ним. Что там пророчил Адам? Что однажды близнецы сожгут отель?

Вверх по лестнице и вдоль по коридору к комнате, в которой я с Адамом в понедельник укладывала ребятишек, мы пронеслись как ветер. Колин ногой распахнул дверь и, подскочив к окну, высунулся наружу. Ровная площадка внизу была теперь пустой, как и спальня, но костер продолжал весело гореть ярким пламенем. Я охнула от удивления, когда поняла, что в нем уничтожалось, — красная шотландка и белое кружево… Огонь был небольшим, и его легко удалось потушить — Колин просто затоптал костер, осталась только кучка обгоревших тряпок.

Он как раз вернулся в комнату, когда Йен, одетый в майку и шорты, вышел из ванной. «Интересно, — подумала я, — замечает ли его отец, что они с ним очень похожи? В любых обстоятельствах: на сцене, на лужайке для крокета или где-то еще — они дарят окружающим одинаковую улыбку, предлагая всем свою дружбу и поддержку».

— Папа, Дебора может поехать с нами к морю?

— К морю? — мрачно переспросил Колин Камерон. — Тебе лучше забыть о морс. Ты не поедешь.

Улыбка мгновенно исчезла с лица мальчика, глаза округлились, рот скривился от возмущения.

— Ты обещал, что мы поедем в Торки! Ты обещал! Ты сказал, что мы поедем купаться!

Большая ладонь опустилась на плечо Йена и подтолкнула его к окну.

— Что ты об этом думаешь?

— Это… это мой килт! — выпалил Йен. — Его сож-жгли! — Он восторженно улыбнулся. — Кто сжег мой килт?

— Мне тоже хотелось бы это знать, — резко сказал Колин. — Гораздо больше, чем ехать на море. А кто-то, видимо, не желает признаваться.

— Я этого не делал, папа! — До Йена, судя по всему, только сейчас дошло, что происходит. Он стоял, растерянно переводя взгляд с одного из нас на другого. — Я не жег его, папочка. Я принимал душ!

Тихий скрип двери возвестил о приходе Рут. Девочка остановилась на пороге, заложив руки за спину. Так же она стояла в понедельник в воде, безучастно ожидая неприятностей. В порыве жалости я бросилась к ней и обняла за плечи. Она была такой тоненькой, кроткой и испуганной…

— Все хорошо, дорогая, — прошептала я. — Папа не сердится на тебя.

Шоколадные глазенки посмотрели на меня, и девочка вновь потупилась.

В столовой час спустя, разглядывая спину Колина Камерона, сидевшего со всем семейством за соседним столиком, я грустно подумала о том, что никогда еще мне не приходилось видеть такие печально поникшие широкие плечи. Он на самом деле выглядел удрученным. Такими же были и близнецы. Вскоре послышался звон отложенных ложек.

— Что нужно сказать? — строго спросила Магда.

— Извини, папочка, — покорно произнесла Рут и соскользнула со стула.

— Извини, папочка, — громко повторил Йен и спрыгнул на пол со своего.

Магда, взяв девочку за руку, медленно и грациозно поднялась. Это было проделано так, как будто она говорила: «Смотрите на меня — я королева!»

«Она же не станет…» — скептически подумала я, но она сделала это.

— Извини, папочка, — сказала Магда и по-царски прошествовала с близнецами к двери.

Чувствуя, что сейчас лопну от смеха, я поспешно уткнулась в носовой платок.

Прививать хорошие манеры, разумеется, необходимо, особенно в этом непредсказуемом возрасте, и, поскольку близнецы были сущим наказанием, в общественных местах с ними обходились гораздо строже, чем обычно. Но если двое детишек всю неделю ждут, чтобы их чмокали, тискали и крепко обнимали, а вместо этого получают урок этикета и суровые взгляды…

— Мистер Камерон, — сказала я, занимая стул, который освободил Йен. — Ваш сын снял одежду и пошел умываться. В это время мы видели кого-то у жертвенного костра… Это был не жрец, а жрица, взирающая на дело рук своих.

Колин уставился на меня:

— Вы хотите сказать, что Анни… Нет! Она была напугана до смерти!

Опять «Анни». Адам упоминал, что мать близнецов звали Анной…

— Именно она, — упрямо кивнула я. — Как я понимаю, Йен не увлекался столь специфической одеждой?

— Увлекался? Да он ее ненавидел! Я должен был это понять…

— Когда Дик издевался над ним, Рут почувствовала, что обязана вмешаться, — продолжала я. — Но когда дело было сделано, и вы разозлились, ей не хватило смелости признаться, а Йен ее не выдал.

— Да, он никогда бы ее не выдал, — с довольным видом согласился Колин Камерон. — После того как умерла их мать, я поручил ему опекать Анни. — Синие глаза сейчас были такими же невеселыми, как и тогда, перед аварийной посадкой в Хитроу.

— Но Йен такого же возраста, как и Рут, — язвительно заметила я.

— Не совсем. Он на тридцать минут старше, а за это время можно многому научиться. — Лицо его стало лукавым.

— Вопрос в том, что вы собираетесь делать.

— Я собираюсь попросить кого-нибудь съездить со мной в Плимут и помочь купить им что-то более подходящее.

— Очень правильно, — одобрила я.

— Значит, договорились? — заулыбался Колин.

Я удивленно уставилась на него:

— Но ваша невестка, наверное, лучше с этим справится…

— Магда? Да это же она купила килт!

— Вы должны были решительно воспротивиться. В конце концов, это ваши дети!

«И это я говорю Колину Камерону?» — недоверчиво подумала я. В любом случае одно хорошее дело сделано: я реабилитировала Йена в глазах отца, и справедливость восторжествовала.

Мама сидела со мной на скамейке, когда Камероны толпой вывалились из отеля и начали усаживаться в машину. Зрелище было колоритным, и несколько постояльцев остановились, чтобы на него посмотреть. Как оказалось, Фемида проявила милосердие: Рут не лишили поездки на море. Процесс усаживания затянулся; в суматохе девочка-подросток, которая в столовой все время пристально смотрела на Камерона, робко подошла к нему и протянула блокнотик для автографа. Колин, сияя, наклонился, пристроил блокнотик у нее на плече и расписался. «Театральный жест», — подумала я.

Наконец они уехали. На желтый твид, из которого я шила сарафан для куклы Рут, внезапно упала тень.

— Бог в помощь! — произнес Адам, и мое сердце подпрыгнуло. — Знаешь, я соскучился и заехал, потому что хотел еще разок взглянуть на твое личико, — добавил он, и мое настроение сразу же поднялось.

— Ты видел его и раньше, — пробормотала я, отрезая нитку.

— Да, конечно, — согласился Адам и принялся разглядывать меня, склонив голову набок. — Мне придется быть очень осторожным с тобой… чтобы выбрать правильный ракурс.

Только тут я заметила в его руках фотоаппарат.

— А чем тебя не устраивает, к примеру, мой левый профиль?

— Всем. С этой стороны ты слишком похожа на школьную училку.

— Но я иесть школьная училка! И горжусь этим. Кстати, я что-то не припомню, чтобы просила тебя о такой услуге.

— Это я просила, дорогая, — призналась мама, сидевшая до этого тихо как мышка.

— Ага. Так что лучше побыстрее с этим покончить. — В голосе Адама не слышалось особого энтузиазма.

Я отложила шитье и предложила всем немного прогуляться.

— О, только не я, Деб, если ты не возражаешь, — заявила мама. — Ненавижу вересковые пустоши, мне там как-то неуютно.

«Ты не особенно уютно чувствовала бы себя и на Бонд-стрит, — весело подумала я, — если бы у тебя возник такой шанс оставить меня наедине с Адамом».

Вересковые пустоши потрясали воображение. В траве стрекотали кузнечики, над холмами, как стрелы, мелькали птицы, скалистые вершины впереди блестели в солнечных лучах, и слабо мерцал сам вереск.

— О, я буду помнить об этом, когда вернусь в Лондон, — вздохнула я.

Мы сидели на камне, когда вдруг, будто из ниоткуда, перед нами появились пони: черная кобыла и двое пушистых жеребят, немного посветлее. В отдалении виднелась еще пара серых жеребят, прижимавшихся к своей матери.

— А вот я хотел бы забыть, — вдруг сказал Адам. — Забыть о нашем вчерашнем разговоре — это была бредовая идея. — Он вытащил из кармана яблоко, черная пони подбежала и слизнула его с ладони. — «Будь гордым, будь честным…» Когда-нибудь слышала, как он пел это?

— Колин? — Я была удивлена. Мои познания в области поп-музыки были довольно скудными, но эту песню я хорошо знала, и она была связана совсем с другим именем. Я так и сказала.

— Ну и что? — усмехнулся Адам. — Если песня хорошая и имеет успех, кто-нибудь из звезд непременно добавит ее к своему репертуару. Так сделал и Колин в прошлом году. Он спел ее на новогоднем вечере и заставил меня задуматься.

Я тоже задумалась. Колин казался мне теперь не таким уж идеальным: заимствует чужие песни, как украл мою сказку о льве. Я вовсе не собиралась обвинять его в воровстве, но мне больше нравились люди, которые делали что-то своими руками: писали картины… ткали твид, делали фотографии…

— Эй, очнись! — прервал мои размышления Адам, отбирая у меня яблоко. — Хватит кормить эту попрошайку, — он кивком указал на первую кобылу, — а то жеребятам не достанется. — В таких местах, как это, всегда возникает старомодное представление о честности, — заговорил он спустя некоторое время. — Самое странное во всем этом то, что в последний раз, когда я чувствовал нечто подобное, ты тоже была рядом.

Адам замолчал, и я затаила дыхание, опасаясь, что он услышит, как бьется мое сердце. Мамаша-пони стянула остаток яблока, но я даже не заметила этого.

— В тот вечер мы слушали с тобой кантаты.

— Сто тридцать третью и двести девятую, — мечтательно уточнила я, и Адам внимательно на меня посмотрел.

— Только для меня тогда были не лучшие времена. В тот вечер я собирался попросить тебя поддержать меня. Но… — Он покачал головой. — Но я этого не сделал. Ты когда-нибудь задумывалась, почему?

— Задумывалась, но решила, что это не мое дело.

— А Камероны — не мое. — Адам протянул мне третье яблоко. — Перестали быть моим делом. Два с половиной года назад я еще не мог с этим примириться. И вчера вечером тоже не мог. Теперь я это сделал и хочу, чтобы ты знала. Вот и все.

— Спасибо, — почему-то сказала я. — Если когда-нибудь захочешь поговорить об этом, и я смогу помочь, ты, надеюсь позволишь мне…

— Слишком тяжело об этом говорить. — Его взгляд по-прежнему не отрывался от боязливых жеребят. — Мы с Колином учились в одном музыкальном колледже. На последнем курсе мне любезно намекнули, что я никогда не преуспею на концертном поприще, и каждый последующий год подтверждал, как правы были преподаватели. Надежд у меня оставалось все меньше и меньше. Я занялся хором, и мне это понравилось… Кстати, вечером у нас будет репетиция. Если захочешь прогуляться, Литон всего в полутора милях от Торкомба. — Он замолчал.

В тишине внезапно раздались радостные голоса и топот. Все пони тут же удрали галопом.

— Осторожно, Анни! — прокричал мужской голос. — Йен, лучше держись тропинки!

— Ты слишком толстый, папа, — захохотал Йен. — Ты не можешь бегать!

В поле зрения, шумные и веселые, как всегда, появились трое Камеронов. Йен, бегущий задом наперед, вдруг споткнулся о камень, плюхнулся с размаху на тропинку и, развеселившись от этого еще больше, начал перекатываться по траве.

— Я думала, вы отправились в Торки, — растерянно сказала я, ставя хохочущего и вырывающегося мальчишку на ноги.

— Увы и ах, — вздохнул Колин. — Нам не повезло. Не удалось даже припарковать машину — такой наплыв туристов.

«Увы и ах» — этими словами можно было выразить и мое душевное состояние. Минуту назад я так тихо и спокойно сидела здесь, наблюдала за пони, слушала Адама… Теперь же вновь наступил хаос, тот хаос, к которому приучили меня несколько часов общения с Камеронами, по крайней мере с представителями мужской половины. Рут всегда была тихой. Вот и сейчас, взяв Адама за руку, она покорно пошла с ним вслед за пони.

— Беги, — приказал Колин сыну, — посмотрим, сможешь ли ты их догнать.

— Даже не собираюсь, — фыркнул Йен. — Меня не интересуют эти маленькие лошади.

Вчера мне показалось, что я нашла ахиллесову пяту Йена Гордона Чарлза Камерона, и теперь убедилась в этом окончательно: он панически боялся пони.

— Дебора, отгадай, что я сейчас делаю? — крикнул Йен и принялся что-то чертить в воздухе.

Включаясь в игру, я сделала вид, что пытаюсь угадать, и в конце концов пожала плечами: мол, мне это не под силу.

— Я даю автограф! Папа один раз сегодня уже расписался. Ты видела?

— Нет, — соврала я не моргнув глазом.

— Какая жалость, — сокрушенно покачал головой Колин. — А я так лихо это проделал, хотя у меня не так много опыта, как хотелось бы.

По дороге к отелю мы наткнулись на маленького жеребенка, лежавшего в папоротниках. Он открыл рот в зевке, и Колин сфотографировал его за этим занятием. Йен, покраснев, сделал шаг в сторону, я обняла его и шепнула:

— Он просто улыбается.

— Улыбается? — озадаченно переспросил мальчик.

— Ну да, его же фотографируют, — засмеялась я, щекоча его шею.

Раздался еще один щелчок, но, когда я оглянулась, Колин уже успел убрать фотоаппарат в чехол.

Йену еще нет и семи, а отец уже относится к нему как к настоящему мужчине, думала я, и, несмотря на свой возраст, мальчик понимает это и чувствует ответственность, поэтому стыдится проявлять слабость и бояться того, чего не боится Рут.

— Ешьте что хотите и сколько хотите! — С этими неизменными словами официантка толкала мимо столиков свою тележку с соблазнами по темно-красному ковру комнаты отдыха во время дневного чая.

Я набрала себе много вкусностей, не заботясь о фигуре, и Колин взглянул на меня с веселым одобрением. У него самого был зверский аппетит: гора воздушных булочек с джемом и кремом испарилась в мгновение ока. За ней последовали слоеный пирог, песочное печенье, фруктовый кекс и набор самых соблазнительных пирожных. Йен прогуливался вокруг стола и таскал сладости со всех тарелок.

— Даже не мечтаю повлиять на тебя, Йен, — шутливо заметил его отец. — Но предупреждаю: твой крошечный желудок далек от размеров слоновьего, зато если ты возьмешь еще кусок кекса, дело закончится слоновьей болью. — Эффект предупреждения был тут же смазан, когда говорящий сам потянулся за плиткой шоколада.

— А у тебя живот не заболит, папа? — хихикнул Йен.

— Если и заболит, это будет моя проблема.

В первый раз я была солидарна с Магдой, которая вставила:

— Папуля, не бери больше ничего, нам не нужны никакие проблемы в выходные.

На этом она сочла свою миссию выполненной. Но у меня, когда Йен после безответственного заявления Колина: «Не советую рисковать», — все-таки взял еще одно пирожное, кровь закипела от негодования, потому что великий педагог отреагировал на поступок сына в своей обычной невозмутимой манере: «Ну вот, сам виноват, теперь точно ночью живот разболится».

— Не забудь, Деб, — напомнил Адам, садясь в машину после нашего совместного чаепития, — если у тебя возникнет желание пройтись вечером в Литон, ты будешь там желанной гостьей.

— Что, вечеринку устраиваете? — поинтересовался подошедший в это время Колин.

Адам с явной неохотой объяснил ему, в чем дело, и подытожил:

— Едва ли тебе будет интересно.

— Почему же, — неожиданно возразил Колин, — мне очень интересно. Кроме того, в студенческие годы я пел в церковном хоре.

— Да, я помню, — напряженно произнес Адам, запуская мотор. — Ладно, если хочешь, заходи.

«Вот оно значит как, — озадаченно подумала я. — Если и есть хоть один человек, которого Адам не хочет видеть на репетиции своего хора, — так это Колин Камерон».

— Договорились! Если Дебра пойдет, я отправлюсь с ней.

— Зависит от Деб, — сухо заметил Адам. — Если она выдержит твое присутствие, я и подавно.

— Я предпочла бы пройтись пешком, — решительно сказала я, когда мой напросившийся попутчик поинтересовался, во сколько мы выезжаем. У меня не было желания путешествовать на его роскошной машине, которая непременно вызовет интерес в деревне. Хотя ее владелец, видимо, будет упиваться таким вниманием к своей особе.

— Пешком? — ужаснулся он. — Это почти две мили!

— Ходить полезно, — безжалостно заявила я.

Он ничего больше не сказал, и мы отправились в путь. После Торкомба дорога принялась петлять и извиваться, то и дело дразня ложными надеждами — мне казалось, что вот-вот из-за поворота покажется Литон. Я думала о своем, когда вдруг над ухом послышался голос:

— Ладно, я все равно знаю, что вы думаете не обо мне.

Он смеется надо мной? Странно, но мне так не показалось. Синие глаза (знает ли кто-нибудь, что они скрывают в своей глубине?) были ясными и простодушными.

— Думать о вас — не мое дело. Но раз уж вы завели об этом разговор… — Воспоминание о Йене придало мне силы. — Я думала о том, что ваш сын еще слишком мал, чтобы самостоятельно решать, что можно, а что нельзя. Сегодня ночью ему будет совсем плохо.

— Если так, то завтра плохо будет мне — Мегги пленных не берет. — Синие глаза смешно округлились от ужаса. — Так что держите за меня пальцы скрещенными, ладно? — И вдруг он серьезно добавил: — Я знаю, что нужно моим детям, Дебра. Им нужна мать, которая была бы с ними все время, одевала их как следует и рассказывала им сказки, а если бы у них что-то заболело, усмиряла боль поцелуями. Моя мама всегда так делала, когда мы с братьями были маленькими, и я думаю, что это очень важно для каждого ребенка. Она точно так же окружает любовью и внуков, благослави ее Господь, но все-таки не может заменить им мать. Кроме того, она уже не так молода, у нее просто не хватает сил… — Колин внезапно взглянул на меня. — Я вам не надоел своей болтовней?

— Нет, — ответила я сдавленным голосом.

— И я надеюсь, женщина, которая станет матерью моим детям, будет любить их. Они на самом деле не такие уж плохие. Йен, правда, порой доставляет много хлопот… Но все, что вам нужно с нами делать, с каждым из нас, — это ставить время от времени на место.

Колин сказал «вам», вместо «ей», но мне не было нужды краснеть от смущения, поскольку на свой счет я этого, естественно, не приняла.

— Хотя мне не на что жаловаться, — продолжил он. — Магда была очень добра к детям в эти каникулы, а моя мама заменит ее, как только мы вернемся в Шотландию. И я считаю, будет лучше, если Йен поймет, что он мужчина, и научится самостоятельно принимать решения. С Анни, конечно, все по-другому…

— Анни? — наконец решилась спросить я. — Я думала, ее зовут Рут.

— Да, Рут. Анни — всего лишь моя глупая прихоть, за которую меня ругает мать.

Я слушала, и мое сердце обливалось кровью от жалости. Было легко представить себе добрую благоразумную шотландку, с болью глядящую на то, как ее сын цепляется за прошлое. Мне почему-то вдруг ужасно захотелось его поддержать.

— Колин… То есть, извините, мистер Камерон… Если вам потребуется помощь… то есть вашим детям… я готова помочь… — Я совсем запуталась в словах, смутилась, покраснела и поспешила спросить: — Как долго вы пробудете в Сикоуве?

К моему облегчению, синие глаза перестали буравить меня странным пристальным взглядом, посыпались факты: гастроли заканчиваются 13 сентября, но дети к этому времени уже вернутся домой — его родители приедут сюда на выходные и заберут близнецов с собой; потом у него намечено два тура до конца года, один из них пройдет в Штатах.

— Вы знаете, что я впервые встретил свою жену в хоре Адама? — спросил он вдруг, когда мы оказались за последним на пути поворотом. — Собственно говоря, именно он нас и познакомил. Я часто бывал у него. Слишком одиноко чувствовал себя вдали от дома, а мистер и миссис Баллестай были очень добры ко мне… Слава богу! — Этот радостный вопль прозвучал, когда в нашем поле зрения появился указатель с надписью «Литон». — Еще немного — и ноги отказались бы меня нести!

— Извините, — сказала я, пряча улыбку, — я не знала, что артисты эстрады такие неженки, а то обязательно согласилась бы поехать па машине.

— О, Дебра, только держите это в тайне! — с притворным смирением взмолился Колин. — Поклонники считают меня полубогом, они не знают, что при моей работе можно подцепить страшные болезни: во-первых, люмбаго, во-вторых, радикулит… — Он озорно посмотрел на меня, в его глазах заплясали лукавые искорки. — Я уж не говорю про нервное истощение и вирусные инфекции!

Дома в Литоне были из коричневого камня, крыши — из тростника. На треугольной площади возвышалась церковь. Было слышно, как распевается хор. Я затаила дыхание. Мыс папой любили петь на два голоса, часто представляя себе, что переносимся в Средние века. Ничто со дня его смерти не вызывало еще во мне такой сладкой горечи. Теперь больше, чем когда бы то ни было, мне хотелось побыть одной. Нить, связавшая меня с прошлым, казалась столь непрочной, что один смешок мог разорвать ее. Но Колин Камерон не проронил ни звука.

— Чудесно! — прошептала я, не в силах сдержаться.

— О да, — с готовностью согласился он. — Вполне профессионально.

Какая снисходительность! Его снобизм начинал меня раздражать.

— Войдем? — предложил он и открыл дверь церкви.

В этот момент после короткого перерыва вновь зазвучал орган, мы быстренько проскользнули на последний ряд и уселись. Было трудно поверить, что эти сильные, сладкозвучные голоса, сплетающиеся в божественную мелодию, принадлежат обычным фермерам. Но стоит ли придавать музыке Сибелиуса и словам «Забудь метания, душа, — Господь на твоей стороне» такое страстное и даже гневное звучание? Мне всегда казалось, что они должны не вселять ужас, а дарить тепло, как будто огромная дружеская рука обнимает тебя за плечи, обещая поддержку и участие… Отец и Его дети… Отец и его дети…

— Вы понимаете, что я не смогу теперь дойти до дома? — спросил мой спутник, когда репетиция закончилась, и расшнуровал правый ботинок.

— Прости приятель, — усмехнулся присоединившийся к нам Адам, и его лицо сморщилось от смеха. — Но это лучшее, что я могу тебе предложить. — Он выкатил из-за скамьи старый велосипед.

Колин в страхе уставился на это чудо техники:

— Могу я спросить, где у него… перед?

Я не верила, что он и в самом деле решится ехать на велосипеде. И не думала, что у него действительно так сильно болит нога. Когда Колин узнал, что и Адам прибыл сюда без машины, его глаза округлились и он застыл в оцепенении, что-то бессвязно бормоча.

— Вот так, — небрежно сказал Адам, описав для примера круг перед церковью, — если, конечно, не боишься.

Без дальнейших церемоний неподражаемый шотландец Колин Камерон взгромоздился на седло. Я тут же вспомнила, как он однажды исполнял со сцены проникновенную балладу, а слушательницы роняли слезы, внимая ему. Если бы поклонники могли его видеть сейчас, с вытаращенными от ужаса глазами вихляющим на велосипеде! Я рассмеялась.

— Я не буду вас ждать, Дебби! — донесся до меня хрипловатый голос. — Уберите кошку!

— Дебби! — фыркнула я. — Нет, ты это слышал?

— Думаю, весь Литон слышал. — Адам устало покачал головой. — Дважды извиняюсь, Деб. Во-первых, тебя опять ждет пешая прогулка, а во-вторых, очень скучный, после такого весельчака, эскорт.

Я уже давно заметила, что между бывшими однокашниками и друзьями сейчас существуют странные, натянутые отношения, и на этот раз прямо спросила:

— Ты его не любишь, да?

— Что, так заметно? — с обманчивым спокойствием усмехнулся Адам.

— Конечно нет, — поспешно сказала я. — Прости, я не имела права спрашивать об этом.

— Но если я не отвечу тебе, ты можешь сделать из мухи слона. Да, мы поссорились… восемь лет назад… из-за того что он решил загубить свой талант, растратить себя на мелочи. Такой дивный голос должен звучать в опере, а не на эстраде. Я не смог простить его, когда он сделал этот выбор — в пользу больших денег, — и, вероятно, никогда не смогу. Во имя музыки.

— Во имя музыки?

— Да, оперы, классики, той музыки, которой я отдал всего себя. Мы вместе учились четыре года в колледже. Он был лучшим, но теперь, получая очередную премию зрительских симпатий, как будто теряет частицу мастерства, капельку искренности, и… — Адам грустно махнул рукой. — Знаю, я говорю как фанатик.

— Ты не фанатик, — мягко возразила я. — Только я не думала, что он такой уж мастер. Мне казалось, что его голос — просто дар свыше, доставшийся ему без малейших усилий.

— Поверь мне, ты сильно ошибаешься, — тихо и убежденно произнес Адам. — Его голос — результат огромного труда. Этот человек знает об искусстве вокала все и даже больше.

Остаток пути мы прошагали в молчании. Я переваривала новую информацию. Мне казалось, что Адам несправедлив к Колину и не хочет с ним помириться только из глупого упрямства. Мой спутник угрюмо смотрел себе под ноги, погруженный в собственные мысли.

Всадник и его «конь» ждали нас у гостиницы.

— Ну, что ты думаешь о моем хоре? — слишком небрежно спросил Адам, и я почувствовала угрызения совести — да, он упрям и непримирим, его душу раздирают противоречивые эмоции, но он живет и дышит музыкой, а Колин до сих пор даже словом не обмолвился о своих впечатлениях.

Впрочем, ответ нашей звезды эстрады показал, что не так уж он равнодушен к достижениям друга.

— Как руководитель хора ты не знаешь себе равных! Только пусть ребята поумерят страсти при исполнении Сибелиуса — у него проникновенная, ласковая композиция. Выведи на первый план один голос, пусть остальные его поддержат. И убедись, что слова произносятся четко.

— Ты не предлагаешь своих услуг? — внезапно спросил Адам.

Колин, по-видимому, смутился.

— К сожалению, я слишком занят сейчас, почти нет свободного времени, — пробормотал он, отводя взгляд.

— Расслабься, парень, я пошутил, — резко произнес Адам. — К тому же это всего лишь деревенский хор, а не запись пластинки, которой суждено стать «платиновой».

Секунду назад я переживала за него, теперь — за Колина, который покраснел до корней волос, и я знала, что это не от злости, а от обиды. Как печально, что музыка, которая свела двух удивительных мужчин, теперь разъединила их так жестоко…

Глава 6

Следующее утро было солнечным и теплым. Я планировала пораньше отправиться в коттедж, но, уже запихнув вещи в машину, вдруг решила прогуляться по парку перед отъездом. «Большинство постояльцев еще завтракают, так что весь парк будет в моем распоряжении», — подумала я. И ошиблась. Со стороны плавательного бассейна доносились голоса. Я остановилась, размышляя, идти ли мне дальше, когда резиновый мячик вдруг ударил меня в плечо и покатился по тропинке. Одновременно с этим маленькая фигурка в красных плавках выскочила из кустов.

— Это не гол! Это аут! — Увидев меня, Йен радостно заулыбался. — Папа, здесь Дебора! Никто не допускается в наш бассейн, — воинственно добавил он, — но тебе можно.

Колин, высокий, мускулистый, загорелый, стоял в воде с Рут на руках. Осторожно посадив ее на бортик, он подошел к ступенькам.

— Привет. Идете купаться?

Купаться я не собиралась, но это ведь не причина, чтобы не подойти поближе. Наблюдать за Камеронами — одно удовольствие. Йен швырнул мяч в широкую грудь отца, Рут болтала ногами, разгоняя воду вокруг себя. Она совсем оправилась после болезни, но до сих пор казалась мне похожей на хрупкий цветок. Будут ли ее хорошенько укутывать зимой в Шотландии? А Колин… Он поспевает везде: то играет с Рут, то бросается к Йену, хватает его, отбивающегося, одной рукой и хохочет, когда мальчишка, вереща от восторга, плюхается в воду.

Естественно, Магда не собиралась забавляться в холодной воде детского бассейна, и я готова была уже предложить свои услуги, сказать, что могу занимать с Рут плаваньем хоть каждый день, как вдруг случилось страшное, так быстро, что предотвратить это было совершенно невозможно. Йен, бросившийся с разбегу в воду, поднял фонтан брызг и случайно ударил отца ногой в солнечное сплетение. У Колина перехватило дыхание, он пошатнулся, ударился о край бассейна спиной и рухнул в воду. Брызги взметнулись высоко вверх, обдав тропинку и меня. К счастью, в следующую секунду Колин, отплевываясь, появился на поверхности. Он попытался схватиться за бортик, но края были гладкими и мокрыми, пальцы соскальзывали. Я не раздумывая упала на колени в лужу воды и протянула потерпевшему руку. В этот момент у меня над ухом раздались громкие всхлипы.

— Я не хотел! Не хотел! — выкрикивал Йен.

— Ах ты разбойник, сейчас старый капитан Флинт тебе устроит! — с притворной свирепостью запыхтел Колин, и этого оказалось достаточно, чтобы мальчишка заулыбался сквозь слезы.

Колин стоял по пояс в воде, ручейки бежали у него по щекам и широкой груди, которая тяжело вздымалась.

— С вами все в порядке? — прошептала я.

Он смущенно кивнул и осторожно двинулся к ступенькам.

— Да, все нормально. Поделом мне. Спасибо, что пришли на помощь.

На траве лежали полотенца, он поднял одно, вытер лицо и волосы. Заметив, что Рут начала дрожать, я схватила второе, накинула ей на плечи и принялась энергично растирать худенькое тельце. Внезапно у меня задрожали руки. «Нет, Деб, нет, — резко одернула я себя, — успокойся, у тебя просто расшатались нервы». Я убеждала себя в этом, но мои руки продолжали подавать сигналы, лишавшие меня присутствия духа. Это не Рут им хотелось помочь, а ее большому и сильному отцу.

Час спустя я уже усердно трудилась в коттедже. Сырые пятна на стенах, как я решила, были вызваны слишком густо разросшимся подлеском с внешней стороны дома. Если я избавлюсь от него, выкопаю небольшой ров и заполню его чистыми камнями, воздух сможет циркулировать свободно, сырости больше не будет. Я как раз выкапывала кусты, когда рядом упала чья-то тень.

— Адам знает, чем вы тут занимаетесь? — прозвучал знакомый голос.

— Нет, не знает, — живо ответила я. — Его не будет сегодня.

— Не возражаете, если я посмотрю, что вы здесь уже успели натворить? — спросил Колин. — Все в порядке, они не заскучают, — сдержанно сказал он, когда я бросила обеспокоенный взгляд на лица Йена и Рут, прижатые к окнам большой синей машины.

Мы прошлись по коттеджу — теперь он выглядел значительно лучше, был чище и приятнее, и я испытывала от этого гордость.

— Через неделю-другую вы его не узнаете, — пообещала я.

— Наверняка, — серьезно кивнул Колин и посмотрел на меня. — Дебра, вы точно знаете, зачем все это делаете?

— Конечно. Чтобы Адам мог здесь жить.

— Но Адам живет над магазином. Мегги говорит, у него там очаровательная квартирка.

Мне это тоже было известно. И давало повод для сомнений. Квартира была спроектирована и обставлена со вкусом, она больше подходила для Адама, чем этот простенький коттедж. Если, конечно, он не собирается… Я вспыхнула. Все, что Колину Камерону нужно знать, — Адам не намерен продавать коттедж и желает опять в нем поселиться. Я так и сказала своему собеседнику.

— Опять? — повторил Колин. — Дебра, если вы заметите что-то подозрительное… Нет-нет, я не имею в виду противозаконное, — поспешно добавил он, когда я вздрогнула, — просто какие-то странности со стороны Адама, вы все равно станете ему помогать?

— Вы уже во второй раз намекаете, что здесь что-то не так, — резко сказала я, начиная злиться. — Но у вас же нет доказательств, и мне кажется, довольно подло так говорить!

Воцарилась тишина.

— Это правда, у меня нет доказательств, — произнес он тихо. — Одно смутное беспокойство. Впрочем, если вам действительно нравится подобная работа… — Колин взглянул мне прямо в глаза, — полагаю, она стоит того. — С этими словами он, опередив меня, подхватил лопату. — Когда-то мне самому это нравилось!

Лезвие погрузилось в сырую землю.

— Что вы делаете?! — растерялась я.

— У меня в левом кармане ключи от машины. Выпустите ребят, и они смогут таскать нам камни. У меня не было шанса поработать лопатой много месяцев. Мой сад дома уже, наверное, совсем одичал. Отец больше не в силах этим заниматься, к тому же у него есть собственный дом. Понимаете, когда я приезжаю, они возвращаются обратно в Ланарк. Так и мотаются все время туда-сюда. — Внезапно он вздохнул. — Скоро мне все-таки придется принять важное решение.

После ленча Колин уехал. Первый концерт в Сикоуве начинался в четверть седьмого.

Ров был заполнен камнями, и я с гордостью показала его Адаму. Он со своей стороны обещал мне свою помощь, поскольку Колин нанял для Магды машину в местном гараже, и теперь он, Адам, был совершенно свободен.

— Дорого обошлись для него выходные, — заметила я.

— Для Колина это безделица! У него денег куры не клюют! — с неожиданной завистью проворчал Адам.

У меня у самой никогда не возникало подобного чувства. Мне достаточно было разумного комфорта, и о богатстве я никогда не думала с завистью.

— Тебе нравится этот оттенок? — осторожно спрашивала я, когда мы просматривали с Адамом подборку цветовой гаммы обоев. Он с готовностью соглашался на все мои предложения, и в конце концов я, не выдержав, заявила: — Тебе ведь жить в этом доме, а не мне!

Адам внимательно посмотрел на меня.

— Твои слова напомнили мне, что я тебя еще ни разу не поблагодарил. — Его руки опустились мне на плечи. — И я сделаю это сейчас.

Холодные губы коснулись моих, сначала нежно, затем с нарастающей страстью, которая меня испугала.

— Эй, Адам! Я не заслужила такой благодарности!

— Заслужила, милая, — насмешливо заявил он, отстранившись.

— Адам… — нерешительно начала я. — Ты собираешься здесь жить, когда я все закончу?

— Деб, зачем бы еще я стал тебя беспокоить? Кстати, это напомнило мне еще кое о чем. Я привез фотоаппарат. Мне нужно сделать несколько снимков.

— Только не меня, не в таком виде! — Я была в рабочей одежде, собиралась завершить чистку кухни и, естественно, выглядела неопрятно.

— Но ты отлично вписываешься в картину. — Адам закусил губу. — Извини, я не объяснил, да? Я составляю нечто вроде досье. Что было до, и что стало после. Мне нужна летопись всего, что мы делаем.

Время летело быстро. Во вторник Адам примчался в коттедж и показал себя неутомимым, но бестолковым трудягой. В итоге я решила тайком вернуться сюда и переделать большую часть того, что он успел натворить. Однако в среду мне пришлось поехать с Колином в Плимут.

Магда передала мне своих подопечных без обиды и возмущения, вовсе не считая, что я узурпирую ее власть. «Лучше вы, чем я, — улыбнулась она. — Удовольствия мало попасть в одну машину с детьми, которых укачивает, и к тому же самой вести ее. Однако, удачи вам!»

Колин первым оказался на месте встречи и, завидев нас, протянул обе руки к близнецам. Те бросились к нему, визжа от радости. Наблюдая за детьми, крепко обнимающими отца, я вновь ощутила влечение к нему, как тогда, у бассейна. Если пылкий поцелуй Адама вызвал у меня испуг, объятия этих сильных рук казались желанными. «Не забывай, — напомнила я себе, — что похожие чувства, и, возможно, не безответные, возникают у легиона таких же дурочек, как ты!»

Мы делали покупки долго, не считаясь с расходами. «Денег куры не клюют», — сказал Адам. Да, он, несомненно, был прав. Для Йена были куплены шорты и темные рубашки из набивного хлопка, костюмы, зеленый и синий, сине-белый вязаный свитер с вышитым на кармане штурвалом и другой, пестрый, а также вызвавший полный восторг мальчугана стеганый красный анорак с синими полосами. В отделе для девочек я решила быть сдержаннее. Более чем щедрый в отношении сына, Колин опустошил бы все прилавки ради дочери. Стоило ей только восхититься чем-то, как он тут же говорил: «Берем!» В итоге мы вышли из магазина с канареечно-желтым пальто и двумя сарафанчиками, белым и желтым, подходящими к нему, анораком в цветочек и голубыми брючками, орехового цвета костюмом-джерси, бледно-голубым платьем с высоким воротом и манжетами, украшенными вышивкой, белой плиссированной юбкой и свитером с воротником-поло. Выталкивая Колина за порог, пока он не купил еще одно пальто, розовый костюм и халатик с причудливой молнией, которые привлекли взгляд Рут, я насмешливо заметила:

— Хотите накупить ей одежды на следующие пятнадцать лет? По принципу все и сразу?

— Отличный принцип, Дебра. — Вновь его синие глаза были серьезными.

Ленч в одном из лучших отелей Плимута прошел восхитительно.

— Давай купим ей это сейчас, папочка! — предложил Йен, зачерпывая последнюю ложку уже подтаявшего мороженого. — Давай, а?

Колин с опаской посмотрел на меня:

— Они хотят купить вам подарок.

— О нет! — запротестовала я. — Пожалуйста, не надо! Сегодняшний день уже сам по себе подарок.

— Мы собираемся купить вам платье! — вмешалась Рут. — Это уже решено.

— И предупреждаю вас: они не примут ответ «нет». — Синие глаза весело сверкнули.

Делать было нечего. Мы двинулись к ближайшему магазину. Колин вел близнецов за руки. Рут принялась весело показывать на все вешалки подряд, но платье выбрал ее отец. Он решительно вытащил его из вороха одежды, висевшей на перекладине. Довольно скромное на вид, с короткими рукавами и глубоким круглым вырезом. Но покрой и цвет… Я была не уверена, что оно мне подойдет. Мне нравились вещи простые, приглушенных оттенков, а это больше подходило Магде Камерон и было похоже на персидский ковер с сочетаниями голубого, желтовато-зеленого, кремового, абрикосового и золотистого цветов.

— Это для меня? — с сомнением спросила я.

— Я вообще-то не думаю, что оно будет впору мне, — серьезно ответил Колин.

Я примерила платье, и на меня из зеркала уставилась совсем другая женщина, зардевшаяся, с блеском в глазах, немного неуверенная в себе. Не я, не училка Дебора Белл, не Деб, соскребающая старую краску со стен коттеджа. Это был кто-то другой, кто мог бы… Мое сердце бешено застучало.

Колин не позволил мне переодеться в старое платье. Он велел Йену взять меня за правую руку, а сам взял за левую. Рут уже вцепилась в него с другой стороны, и мы все вместе зашагали по прекрасной, залитой солнцем улице.

— Папочка, теперь ты доскажешь нам сказку про мышку и льва? — пискнула Рут.

— Гм-м… — Колин смущенно покосился на меня. — Я думаю, у Деборы это лучше получится.

Мы вошли в парк и уселись на скамейку.

— Папа, если мы расставим вокруг вещи, к нам больше никто не сможет подойти, — заявил Йен. — Давай так сделаем? — Он положил свою маленькую пыльную сандалию на один край скамьи, и Рут весело последовала его примеру.

— Не думаю, что это прилично, — начала было я по привычке.

— Но ведь лучше, если нам никто не будет мешать, так ведь? — уверенно возразил Йен.

Действительно. Мне было так безумно хорошо с ними, что я даже пожалела о том, что согласилась на эту поездку. Смеющаяся от счастья девушка в пестром платье, которая шла рука об руку с человеком, принадлежащим другому миру, — разве это была я? Она создана для объятий и поцелуев, а я боялась и того и другого…

— Не бойтесь. — Голос Колина заставил меня вздрогнуть. — К нам и так никто не подсядет — все решат, что мы сбежали из зоопарка.

Я добралась лишь до середины своей сказки, когда он бросил взгляд на часы.

— Сожалею, Дебра, но, увы, мое время вышло.

— Этого не может быть, папочка, — возмутился Йен. — Нельзя же откладывать на другой день!

— Я действительно опаздываю. — Колин посмотрел на меня и покраснел. — Вы можете отвезти их?

— Конечно, — ответила я. Наверное, в этот момент у меня на лице было написано такое же разочарование, как у Йена.

— Огромное спасибо! — с облегчением вздохнул Колин. — Дело в том, что у меня назначена встреча с одним человеком, который выступает со мной сегодня вечером на концерте. Если быть точным, с Хани Харрис. Но вот что я вам скажу, — добавил он утешительно, когда два маленьких личика уныло вытянулись. — Мы устроим особенную поездку, в воскресенье, и все наверстаем!

По дороге в Торкомб начался дождь. Я терпеть не могу ездить в дождь, к тому же Рут стало тошнить.

— Дебора, как насчет воскресенья? — спросил Йен, когда мы сделали последний поворот.

Я не возражала. Единственное, чего мне сейчас хотелось, — это чтобы я никогда не ездила с ними в Плимут.

Глава 7

На следующий день в газетах появилась фотография Хани Харрис, «порадовавшей публику своим появлением вместе с шотландским парнем Колином Камероном в Сикоуве». Я не знала, что она валлийка, но ведь мир шоу-бизнеса не был моим миром. Я твердила себе это, глядя на фото. Настоящее имя Хани, оказывается, Мэри. В статье говорилось, что она немного изменила свою внешность: раньше у нее были прямые светлые волосы, а теперь они курчавились, придавая лицу округлость и добавляя привлекательности. На фото, улыбаясь Колину, Хани выглядела юной, хорошенькой и очень милой.

После ужина я закончила платье для куклы Рут, и сияющее личико девочки стало мне наградой.

— Кстати, ты так и не сказала мне, как ее зовут, — заметила я как-то утром.

— Хани, — небрежно ответила Рут. — Очень красивое имя. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Дебора — тоже хорошее, но не такое красивое, правда?

— Не едете? — В воскресенье днем Колин Камерон изумленно смотрел на меня, как будто не мог поверить своим ушам.

Это меня не удивило — я была уверена, что мало кто отказывался от его приглашений. Тем не менее вежливо, но решительно подтвердила свой отказ, который, конечно, стоил мне определенных усилий: Камероны отправлялись в львиный заповедник в Лонглите, а я его просто обожала.

— Ну вот, — сказал Колин печально, — а я-то уже представил себе, как отлично было бы всем вместе съездить туда, чтобы дослушать до конца вашу сказку.

— Очень мило с вашей стороны, — улыбнулась я и глубоко вздохнула, — но я не поняла, что вы меня пригласили, и обещала Адаму… — Я намеренно замолчала, якобы не считая нужным продолжать, хотя понятия не имела, что мы с Адамом будем делать. — Вы потом мне все расскажете, — успокаивающе добавила я близнецам, с грустью заметив, что ни один не выразил разочарования моим отказом от поездки. Они весело подпрыгивали, повиснув на руках Колина.

— Не поехали? — приветствовала меня Магда, когда машина Колина уже скрылась из виду.

Казалось, она должна была бы чувствовать удовлетворение, но почему-то выглядела расстроенной. Может, Адам, предполагая, что я отправлюсь в Лонглит, хотел показать ей коттедж?

Понедельник выдался дождливым, и я устроилась с газетой в одной из гостиных отеля.

— Только посмотрите! — раздался вдруг знакомый голос. — Это самый лучший хвост, который я когда-либо видел! — Сказано было с гордостью.

— О нет, папа, это не то! — решительно возразил Йен. — Мы просили тебя нарисовать льва.

— Крошечного львенка, — поддержала его Рут.

Выглянув украдкой в другую комнату, я увидела Колина, склонившего голову над альбомом, лежавшим у него на коленях. Йен дышал ему в затылок, Рут сидела на коленях на полу, положив подбородок на альбом. Я вернулась на место.

— Угорь! — внезапно с триумфом воскликнул Колин. — Испуганный угорь!

Послышались звуки возни и приглушенный писк — видимо, вновь началась веселая потасовка.

Я сидела неподвижно, сгорая от желания присоединиться к ним. Йен вдруг пулей вылетел из своей гостиной, увидел меня и радостно завопил:

— Дебора, где ты была так долго? Папа, здесь Дебора!

Отчеты о вчерашнем дне оказались такими же разными, как и сами близнецы. Для Йена самым главным были не животные, а полицейская машина, которая ехала впереди гигантского грузовика с радиолокационным маяком. Рут же пребывала в полном восторге от львов, особенно от одного семейства, состоящего из папы и мамы, за которыми по пятам семенили два детеныша.

— Нам запретили открывать окна, — недовольно сказал Йен.

— Иначе он бы спрыгнул на землю, — тут же заметил его отец, — а Рут, если бы ей позволили, втащила в машину львят. Жаль, что вы не смогли с нами поехать, Дебра. Мне вас не хватало.

Такие мужчины, как он, часто говорят подобные вещи, но для них это — пустые слова, поэтому сказанное Колином не произвело на меня особого впечатления.

Вечером мне предстояла неприятная миссия — позировать Адаму в фотостудии. Он посадил меня на низенькую скамеечку, залитую светом, и я нервно улыбнулась.

— Наклонись немного вперед, — приказал он. — Сделай вид, будто хочешь что-то сказать. Ради бога, только не смотри так напряженно. Я не собираюсь тебя есть!

Но я всегда ненавидела фотографироваться, и усилия Адама пропали втуне.

— Послушай, Деб, это глупо. Расслабься! — взмолился он, теряя терпение, и я сразу же напряглась еще больше.

Адам все-таки сделал один снимок и тяжело вздохнул:

— Этот я точно не положу в альбом.

Ну и ладно, мне все равно. У него уже достаточно накопилось снимков: маленькая девочка с котенком, тот же котенок, выглядывающий из корзины для бумаг, старый пастор с морщинистым лицом, свидетельствующим о жизненном опыте и переживаниях, невеста с солнечными зайчиками на фате… А это что? На столе, в рамочке, стояла фотография. «Рут», — сначала подумала я, но тотчас поняла, что этого не может быть. Девушке на снимке лет семнадцать, волосы длинные, до плеч, но лицо то же, с мелкими чертами и глазами, похожими на анютины глазки… Мне даже не нужно было спрашивать — это могла быть только Анна Камерон.

Адам проследил за моим взглядом.

— Она была фотогеничной, правда? Будем надеяться, что ее дочь окажется похожей на нее. Разве я тебе не говорил? — Он бросил взгляд на часы. — Они должны прийти с минуты на минуту. Колин хочет сделать несколько снимков ребятишек. Веришь или нет, решил доверить мне их драгоценные физиономии.

— Адам, думаю, мне лучше сейчас уйти, — поспешно произнесла я. — В любом случае со мной у тебя ничего не выйдет. Давай все отменим.

В этот момент дверь студии распахнулась, и в нее ворвались Йен и Рут. Мальчик сконфуженно остановился, девочка, промчавшись мимо брата, с обожанием обняла Адама.

Не знаю, кто одевал сегодня близнецов, но ни одна мать не сумела бы сделать это лучше. Рут была в голубом платьице, Йен — в костюмчике и с галстучком. Их отец тоже выглядел нарядным и элегантным. Я ни разу не видела его в черном костюме, и эффект был потрясающим. Белоснежная рубашка, безупречный носовой платок и гладко зачесанные волосы дополняли картину.

— Не обращайте на нас внимания, — светски улыбнулся он, достал из кармана расческу и принялся приводить в порядок непослушные вихры Йена.

— А теперь самое время расслабиться, — предательски заявил мне Адам.

Попробуй тут расслабиться — под пристальным взглядом синих глаз Колина Камерона! Я свирепо оглянулась, забыв о том, как мне нужно держать спину. Стоит, смотрит, как будто насмехается, и мешает! Ну, я ему устрою!

Два щелчка и удовлетворенный голос Адама:

— Почему ты не могла сделать такое лицо раньше?

Рут оказалась подарком для фотографа. Абсолютно не нуждаясь ни в каких указаниях, она сразу же приняла изящную позу, и плохое настроение Адама тут же испарилось. Он делал снимок за снимком. С Йеном все было гораздо сложнее: он то хмурился, то скалился, как мартышка, то засовывал руки в карманы, то принимался ковырять пол носком ботинка. Наконец суровое испытание для него закончилось, и место под лампами занял его отец, искоса глядя в объектив и улыбаясь.

Адам бесстрастно осмотрел его и констатировал:

— Знаешь, ты поправился.

— Я сбросил почти три фунта! — обиделся Колин. — Неужели не заметно?

— А ты надень свой килт — тогда все заметят, — хихикнул Адам. — Тебе уже сколько? Сорок?

— Да ты что, приятель! Мне до этого рубежа еще четыре года.

— Я так и думал, — фыркнул Адам и расправил плечи, будто бы хвастаясь своим поджарым и стройным, как у юноши, телом.

После этого проявления язвительности со стороны одного и обиды со стороны другого я не поверила своим ушам, когда через несколько дней услышала, что лучший тенор хора заболел, Адам, боявшийся сорвать концерт, попросил Колина о помощи и тот согласился, однако при условии, что его инкогнито не будет разглашаться.

— В этом он весь, — сердито проворчал Адам. — Я и не собирался ничего разглашать.

— Как же тебе удалось пересилить себя? — поинтересовалась я не без некоторого злорадства. — Ведь ты его так не любишь.

Адам вспыхнул.

— Для хора я могу пойти и не на такое. И если в твоей хорошенькой головке завелись какие-то темные мысли, знай, что все фотографии семейства Камерон, которые я сделал, будут превосходными. Ты убедишься, что я отлично выполнил свою часть работы. А в воскресенье увидим, как Колин выполнит свою.

Да, я знала: каким бы резким и язвительным ни был Адам, в честности ему отказать нельзя. Колин был другим — он выдавливал слезы у восхищенных зрителей без малейших усилий, а Адам всегда оставался настоящим трудягой. Будет ли Колин таким же честным? Или сорвет концерт, ради которого Адам самоотверженно работал целый год?

Адам в это время не отрываясь смотрел на меня, сидя на подоконнике в гостиной своего коттеджа, и вдруг заговорил тихо, серьезно и мягко:

— А ты начинаешь ему симпатизировать, да? Впрочем, он не знает, что такое поражение… Знаешь, я боялся этого с того самого вечера в Лондоне. — В серых глазах читались тоска и боль.

— О, Адам! Тебе нечего бояться. — Я почувствовала, что краснею.

Адам погладил меня по плечу, и этот жест показался мне каким-то застенчивым.

— Как добра ты бываешь, Деб. — Он огляделся. — И как быстро ты справилась с коттеджем. Чем я смогу отплатить тебе за все это?

— Отплатить мне? Что за чепуха! — воскликнула я. Коттедж маленький, и я работала в режиме нон-стоп всего три недели. Скоро мне предстоит вернуться в Лондон. Мама задержится здесь до первого понедельника сентября, но я не могу позволить себе подобной роскоши. — Кстати, мне придется освободить номер в отеле в следующий понедельник, — вздохнула я.

— А я отправляюсь домой в этот уик-энд, — сообщил Адам. — Время от времени люблю показываться на глаза родителям. Ты когда-нибудь бывала в Котсвулдсе?

Я ответила «нет», постаравшись произнести это спокойно и без надежды в голосе, и он продолжил описывать церковный приход своего отца. Неужели мне посчастливится… Я запретила себе думать об этом — и так было ясно, что мысль взять меня с собой не приходила в голову Адама.

— Йен, слезай! Слезай сейчас же! — кричала я на следующее утро, когда маленький разбойник карабкался по крутому каменистому склону холма.

Было ветрено, расщелины склона напоминали рты, кривящиеся в злобной усмешке, и мне вовсе не хотелось, чтобы мальчик угодил в один из них. Но Йен сегодня был особенно упрям и не обращал на мои слова никакого внимания. Я даже пожалела, что согласилась посидеть с близнецами, отпустив Магду в город, а Колина — на репетицию хора.

Прошло некоторое время, прежде чем мне удалось уговорить Йена спуститься. На последних ярдах он поскользнулся, мое сердце ушло в пятки, а сам мальчик подозрительно покраснел.

Когда мы шагали по дороге к отелю, я небрежно спросила, слышали ли они когда-нибудь, как поет их отец на концертах.

— Он здесь не поет, — сообщил Йен. — Он всегда где-то в Лондоне, или в Нью-Йорке, или в Австралии.

— Он ужасно знаменит, — с благоговением прошептала Рут. — И поет не для всех.

Этот доверительный шепот так удивил меня, что я потеряла дар речи.

— Ты этого не знала? — удивился Йен моему невежеству. — Нам мамочка все объяснила.

— Это совсем не то, что показывать пантомиму, — строго заметила Рут. — Я ужасно люблю пантомимы, — покаянно добавила она, — но это слишком просто.

— Понятно, — ошеломленно произнесла я.

— Мы не можем ходить на папины концерты, пока не станем большими, — продолжила Рут, крепче сжимая мои пальцы, когда перепрыгивала через камень. — Это не для детей, мамочка так говорит. Говорила, — спокойно поправилась она.

— А вы хотели бы услышать, как папа поет на сцене?

Поразительно, думала я. Кто-то, возможно дедушка или бабушка, случайно оброненным замечанием закрепил эту странную мысль в сознании детей. Конечно, раньше их не брали на концерты, потому что маленькому ребенку трудно усидеть на месте, но теперь, когда они подросли, а их отец выступает всего лишь в нескольких милях от отеля…

— О да! — воскликнул Йен. — Это было бы супер!

Мы добрались до стоянки машин, где расхаживали пони. По сравнению с ними таможня показалась бы пустяком. Пока один мохнатый нос тыкался в стекло водителя, другой с интересом обнюхивал багажник. Особенно этих досмотрщиков интересовали сумки с покупками. В моей лежали только книга и плащ от дождя, но пони решили проверить. Таких проверяющих оказалось трое, и все взрослые. Жеребята робко держались в стороне.

— Ну-ка, брысь отсюда, — возмущенно приказала я одному пони. Это была крупная темная кобыла. Никто, видимо, не учил ее пользоваться носовым платком, и теперь она энергично вытирала свой мокрый нос о мою сумку.

— Она совсем невоспитанная, — пропищала Рут, зачарованно глядя на скотинку.

Йен, растерявший всю живость и браваду, сделал два шага в сторону. Затем в мгновение ока произошло следующее: кобыла, разочарованная и откровенно обозленная, взмахнула хвостом и повернула голову. Обнаружив позади себя мальчика и то ли напугавшись, то ли обозлившись, она взвилась на дыбы. Передние копыта молотили воздух перед лицом ребенка, задние притопывали на месте, ноздри раздувались. В любой момент она могла обрушиться на Йена, но он стоял, как будто пригвожденный к месту.

— Пошла вон! — закричала я и услышала собственный голос как будто со стороны — тихий и дрожащий.

Пони прогнал другой голос; большие руки замахали перед носом кобылы, заслоняя Йена. Животное фыркнуло и опустилось на все четыре ноги. Бросив последний взгляд на мою сумку, из которой ей так ничего и не перепало, и презрительно осмотрев глупых людей, устроивших переполох из-за пустяка, кобыла недовольно махнула хвостом и потрусила прочь. Через пару секунд и все остальные пони припустили вслед за ней на склон холма — точь-в-точь как на фотографии Адама.

Колин обнял дрожащего Йена и зашептал:

— Все хорошо, все хорошо теперь, папочка с тобой.

В его присутствии чувствовалась теплота, сила и безопасность.

Адам созвал хор на репетицию сразу же после ленча. Я подумала, что было более чем любезно со стороны Колина съездить на три часа в Литон, учитывая к тому же расход бензина, и сказала ему об этом, но он только рассмеялся. Кажется, мы потихоньку приходили в себя.

— Я совсем не испугался, — пылко заявил Йен. — Мне было смешно!

— Ага, я слышал твой смех за милю отсюда, — подмигнул ему отец.

Адам передал Колину готовые фотографии. Два снимка были моими, и, могу заверить, фотограф проделал удивительную работу с физиономией школьной училки. Я сама с трудом узнавала себя в хорошенькой девушке с сияющими глазами и мягким красивым ртом.

— Восхитительно, — заметил Колин, возвращая мне фотографии.

Не такая уж я глупая, чтобы поверить, будто именно так он и думает. Правда, прозвучал его отзыв довольно искренне. Тем же вводящим в заблуждение тоном Колин сказал, когда я мельком упомянула о том, что через неделю покидаю Девон:

— Жаль. Мне придется остаться в Сикоуве до середины сентября, и я надеялся почаще видеться с вами.

Я отшутилась, сказав, что к середине сентября надеюсь обосноваться где-нибудь в педагогическом колледже. К тому же я приезжала сюда по делу, и теперь оно завершено. И еще я небрежно упомянула, что собираюсь напоследок сделать коттеджу подарок — декоративный фонарь над входом.

— Нет, Дебра, вы не должны этого делать, — решительно заявил Колин и, когда я удивленно уставилась на него, добавил: — Вы не должны тратить свои деньги на этот коттедж. Только не спрашивайте меня почему. Я просто хочу предупредить вас, что покупать дорогие подарки без одобрения получателя рискованно.

Так вот в чем дело, с облегчением подумала я. Он, видимо, опасается, что фонарь окажется в двух экземплярах, — Магда тоже любит работы из металла. Ладно, жаль, конечно, но я постараюсь осторожно выспросить все у Адама. Только после концерта. Сейчас ему не до этого.

— Приятные новости! — сообщила мне мама, когда я проходила мимо стойки администратора. — Звонил Джон, интересовался, не смогу ли я пристроить его сюда на выходные.

— Джон? Ты имеешь в виду мистера Ли? — уточнила я, и она кивнула с радостной улыбкой:

— Он приедет завтра вечером.

Это заставило меня задуматься. Джон Ли, наш добрый сосед, был особенно внимателен к нам в последнее время, а я ничего такого не замечала. Все происходило у меня под носом в течение нескольких недель: мистер Ли встретил меня в аэропорту, обеспечил машиной, хотел, чтобы мама здесь отдохнула, и вот приезжает сюда… Зачем? Повидаться с ней! Он чудесный человек. Любой с радостью доверил бы ему свою мать, так почему же я не прыгаю от радости, о которой не могла и мечтать? Наверное, я просто ужасная эгоистка.

Мама почти всю субботу дежурила, и развлекать Джона Ли пришлось мне. В результате я совсем не виделась с Адамом и почти не сталкивалась с близнецами. К счастью, воскресенье у мамы было выходным днем, и мои услуги больше не требовались. Концерт начинался в семь, и Адам, как истинный фанатик, назначил последнюю репетицию на дневные часы. Близнецы недовольно сообщили мне в субботу, что им придется сидеть дома. Адам предупредил, что моральная поддержка — моя святая обязанность, и я не могла его подвести.

— Знаешь, когда все начнется, — сказал он, — я буду чувствовать себя как человек, удачно дотащивший до места назначения бомбу с часовым механизмом.

Его опасения показались мне излишними. Колин Камерон, звезда с мировым именем, был достаточно хорош, чтобы соответствовать уровню концерта в доме престарелых.

— Ты его еще не слышала при церковной акустике, — вздохнул Адам. — У него слишком сильный голос, и он ничего не может с этим поделать, остальным приходится дотягиваться до его уровня. Многие начали удивляться, где я раскопал такой талант.

Колина представили остальным как Джона Маккензи, друга из Плимута.

В воскресенье Колин приехал позже, чем обычно. Выйдя в парк поискать себе местечко под солнцем, я наткнулась на Йена и Рут, нетерпеливо ожидавших его у автостоянки.

— Надеюсь, у него не спустило колесо, — со знанием дела заметил Йен.

Рут оказалась более осведомленной:

— Нет, просто она красит ресницы. Это обязательно нужно делать, если куда-то идешь. — «Анютины глазки» уставились на меня. — Правда, Дебора?

Поспешно согласившись, чтобы поддержать представительницу своего пола, я поинтересовалась, кто это — «она».

— Тетя Мэри, — беспечно ответил Йен. — Папа привезет ее пообщаться с нами. У нее мало знакомых в Англии.

— Только в Шотландии, — добавила Рут, — как и у нас.

Тетя Мэри, вероятно, была одним из членов большой семьи Камерон.

Час спустя, когда я дремала на солнышке, послышался знакомый голос:

— Папа, давай мы с тобой будем играть против Рут и тети Мэри?

Йен стоял у теннисной сетки, размахивая ракеткой. Я с любопытством повернулась, чтобы посмотреть на эту «тетю Мэри». Невысокая девушка с копной медно-рыжих блестящих волос держала Колина за руку. Так же они стояли и на том снимке в газете… Конечно же! В статье упоминалось, что настоящее имя Хани Харрис — Мэри. Там еще говорилось, что она валлийка…

Не люблю капитулировать, но в тот момент я твердо решила сбежать, выбрав кружной путь, чтобы меня не заметили на площадке. Мои щеки пылали ярким румянцем — не только от потрясения, но еще и от гнева, к которому примешивалось сильное беспокойство. Если Колин выходил в свет с Хани Харрис, как судачили в Найроби, он имел на это право, но привезти ее сюда, в Торкомб, в такой знаменательный день… Ужасно! Недавно я прочла, что ее последняя пластинка попала в десятку самых популярных, но сегодня будет звучать классика для старых и немощных людей!

За ленчем, который я проводила в одиночестве (мама с Джоном ушли куда-то), Колин представил меня Хани.

— Как поживаете, мисс Харрис? — вежливо спросила я и получила в ответ озорную обаятельную улыбку.

— Пожалуйста, зовите меня Мэри. Это мое настоящее имя, и я хочу, чтобы сегодня вечером звучало только оно.

Я кивнула, немало удивившись. Значит, она действительно собирается на концерт хора. Колин сошел с ума? Между тем мне пришлось признать, что Хани Харрис, то есть Мэри Макрей, — очень милая девушка, веселая и простодушная. Она играла с близнецами так оживленно, как будто они были ее ровесниками.

Концерт прошел успешно, на всех лицах вокруг меня было написано истинное удовольствие. К моему облегчению, Колин, стоявший во втором ряду, совсем не отличался от остальных мужчин в темных костюмах, хотя его и было слышно. Адам оказался прав: его голос тек плавно, как хрустально-прозрачный ручей, безупречный и неутомимый. Когда хор грянул религиозный гимн, этот ручей превратился в огромную реку. Чудесный голос креп, набирал силу, ведя остальных за собой, и под конец все в зале слышали только его. Я все это время с тревогой поглядывала на Адама, но все обошлось. Председатель правления произнес благодарственную речь, и через несколько минут всех пригласили на ужин.

Когда все закончилось, Колин начал пробираться к выходу мимо моего стула, но вдруг был остановлен пожилой леди.

— Полагаю, это вы — тот самый молодой человек с сильным голосом? — решительно сказала она.

У нее был вид идеальной школьной училки, безошибочно узнаваемый теми, кто и сам относится к той же породе. В глазах старушки за толстыми стеклами очков читалось не только восхищение, но еще и лукавство. «С такими, — подумала я, — нужно быть настороже». Вероятно, Колин это тоже понял, а может, и нет. Он расплылся в улыбке:

— Ради всего святого, только не говорите об этом никому. Иначе у меня будут неприятности!

Шотландский акцент не оставлял никаких сомнений, синие глаза весело смотрели на старушку. Всякий, кто когда-либо видел выступления Колина Камерона, тут же догадался бы — вот он, собственной персоной!

— Я так и подумала, — удовлетворенно закивала старушка. — Вы из Шотландии.

Вот тут нужно было быстренько улизнуть, но Колин вновь улыбнулся и доверительно сообщил:

— Моя дочурка терпеть не может тех, кто выбалтывает чужие секреты. Но, сдается мне, вы не из таких, миссис…

— Пакстон, — живо представилась пожилая леди. — Я подумала, что не могла ошибиться, — победоносно добавила она. — Для меня честь познакомиться с вами. Ваш голос доставляет мне величайшее удовольствие уже многие годы. Надеюсь, вы споете для нас соло, мистер Камерон?

Последние слова миссис Пакстон прозвучали слишком громко — старушка от волнения совсем позабыла о просьбе Колина, — и вокруг сразу же раздался удивленный гул голосов, распространившийся по залу подобно морскому приливу. Председатель поднял голову, старшая сиделка изумленно уставилась в нашу сторону, а какой-то пожилой джентльмен тут же воскликнул:

— Эй, сэр, порадуйте нас чем-нибудь из Гарри Лодера!

«О нет, — подумала я, замирая, — только не после Сибелиуса и церковной музыки! Адама хватит удар!» Я оглянулась и увидела его лицо. Оно было… нет, не злым, а бледным и покорным. Адам знал, что именно так и случится, знал, что Колин выйдет на первый план. Но почему? Неужели такое случалось и прежде?

Колин показал представителям старшего поколения все, на что был способен. Каждая песня в его исполнении становилась спектаклем одного актера, а когда он спел последние строки одной из них: «Здесь утешенье, в Галааде, и исцеленье больной души», как ему хлопали! Почти у всех на глазах были слезы.

— Кажется, у нас теперь есть еще одна причина поблагодарить мистера Баллестая, — произнес расчувствовавшийся председатель, пожимая руку Адаму. — За то, что он привез к нам Колина Камерона!

Когда мы все рассаживались по машинам, Адам строго следил, чтобы ни одна из них не уехала без полного комплекта пассажиров. Сам он вез троих участников хора, которые жили далеко. В большом старом дворе приюта, превращенном в автостоянку, мне удалось пробиться к нему сквозь толпу.

— Мои поздравления. Это было великолепно!

Адам хмуро посмотрел на меня исподлобья:

— Спасибо, но ты не ошиблась в объекте своих поздравлений?

— Нет, не ошиблась. Всегда есть тот, кто делает всю работу, и тот, кто оказывается в центре внимания.

Лицо Адама трогательно просветлело. Взгляд серых глаз, устремленный в даль, вернулся ко мне, на губах расцвела улыбка. Это была улыбка не горечи, а признательности. Он сделал шаг вперед, и, прежде чем я это осознала, его руки опустились мне на плечи и губы медленно приблизились к моим.

В этом поцелуе совсем не было грубой, пугающей страсти, как в прошлый раз. Он был нежным и скорее дружеским, сдержанным и аккуратным, но это проявление чувств на публике ясно показало мне, как глубоко он был тронут.

— Извини, — смущенно произнес Адам, резко отстранившись. — Ты поедешь со своей компанией? — как-то суетливо спросил он, и я, повернувшись, наткнулась на пристальный взгляд Колина.

«Как долго он стоял позади, шпионя? Почему не кашлянул тактично? Зачем так на меня смотрит?» — думала я сначала сердито, затем со смущением и потом раздраженно. Ладно, пусть смотрит, если хочет! Это его вина, что Адаму потребовалось утешение.

— Вы закончили… гм-м… беседу?

Холод в голосе Колина был вовсе неуместен. Какое ему дело, кто меня целует или кого я целую в ответ? И мне совсем не хочется ехать домой с ним.

— Адам, а у тебя в машине не найдется местечка для меня?

Он с сожалением покачал головой:

— Увы, милая, она уже битком набита. Ну что ж, увидимся. И спасибо тебе еще раз.

Я уныло побрела за Колином к его синему автомобилю. Когда мы развезли по домам двоих участников хора, Колин заговорил со мной в первый раз;

— Ну, Дебра, что-то вы притихли. Вам понравилось, как мы выступили?

— Мы?! — резко повторила я. — Мне показалось, что хор был всего лишь вашим бледным фоном.

Замечание было достаточно обидным и вызвало тяжелый вздох Хани. Колин, однако, не промолвил ни слова. Он сгорбился за рулем и больше не заговаривал со мной, только пожелал спокойной ночи, когда мы подъехали к «Тор-Рок».

Глава 8

Я провела беспокойную ночь, и все по его вине. В часы мучительного бодрствования между долгожданными минутами забытья передо мной стояло, как ни странно, лицо не Адама, а Колина, когда он пел: «А там, а там, в конце пути, вас ждет любовь, мечта станет явью».

На следующее утро я завтракала позже обычного. Мама, выскользнув из-за конторки, передала мне, что Адам будет ждать меня в коттедже.

— Он рассказал мне, что произошло вчера! — сердито выпалила она. — Я была просто в ярости!

Не часто мама бывает столь непредсказуемой. Я думала, ее сильно впечатлит знакомство с такой знаменитостью, как Колин Камерон. Но оказалось, это не тот случай.

— У него ненадежный характер, — заявила она и добавила, что эпизод с хором это подтвердил, как и его настоятельное требование выделить Хани одноместный номер. — Дороти Росс сказала, что гостиница в деревне с радостью примет такую постоялицу. Но Камерон заявил, что его это не устраивает, потому что он сам там остановился.

— О, мама, но он же прав, — запротестовала я. — Знаменитостям приходится заботиться о своей репутации, а если бы они поселились в одной гостинице, поползли бы слухи.

В саду Хани играла в мяч с Йеном и Рут. Наверное, она простила меня за вчерашнее замечание в адрес Колина, так как весело помахала мне. Я помахала ей в ответ и пошла дальше.

Начиналась моя последняя неделя в Торкомбе. Понадобятся по крайней мере еще два дня для внесения последних штрихов в отделку коттеджа, и останется достаточно времени для того, о чем я теперь усиленно размышляла. Для мирных переговоров, если честно. Не расставаться же с Колином Камероном врагами! Я понимала, что уязвила его, и он, наверное, в ярости, но, когда настанет последний день и мы будем прощаться, я хочу, чтобы это было дружеское прощание. Как же исправить положение? Да это же проще простого — надо привести близнецов на его концерт в Сикоуве!

Сюрприз, решила я, уладит дело лучше всего. Но сделать нужно все в тайне, чтобы ничто не помешало в последнюю минуту. Магде, конечно, придется рассказать, но она будет только рада избавиться от близнецов хоть на время.

Дверь коттеджа была открыта, и я сделала шаг внутрь, как вдруг услышала, что Адам говорит с кем-то наверху.

— Итак, ты все теперь знаешь и можешь гордиться собой, — с горечью сказал он. — Позволь полюбопытствовать, каким будет следующий шаг?

— С моей стороны никаких шагов не будет, — ответил его собеседник. — При условии, что ты сам во всем признаешься, здесь и сейчас.

Нельзя было ошибиться в том, кому принадлежит этот голос. Боже правый, в отчаянии подумала я, неужели придется выслушать очередной спор между Адамом и Колином? Спор, который, судя по всему, затрагивает что-то личное? Оказалось, придется.

— Я именно это и собирался сделать, — легко согласился Адам, но уж слишком поспешно. — За кого ты меня принимаешь?

— Дело вовсе не в том, за кого я тебя принимаю. — Колин, в отличие от него, был абсолютно спокоен и говорил с достоинством. — Мы знаем друг друга долгое время, Адам, и я не хочу с тобой ссориться. Но мы обязательно поссоримся, — если ты не признаешься ей во всем, здесь и сейчас.

— Это угроза? — странным голосом спросил Адам.

— Нет. Это причина и следствие.

Наступила напряженная пауза.

— Так что? Ты или я?

— Ты, конечно, лучше знаешь, как сделать из мухи слона, — фыркнул Адам. — Но расскажу ей обо всем я. Она должна узнать. Только не воображай, что именно ты подтолкнул меня к этому, — я и сам собирался ей признаться.

— Но именно для этого я и пришел, — заявил Колин. — Потому что «здесь и сейчас» означает «здесь и сейчас», прежде чем она вложит в коттедж еще толику собственного времени, пота или денег.

О ком, черт возьми, они спорят? Кто должен дать Адаму денег? Магда, конечно! Не считая близнецов, она единственный человек, за которого Колин чувствует себя ответственным. О боже, я попала в разгар семейного скандала! Мне осталась лишь секунда, чтобы быстро юркнуть в сторону, когда по лестнице загремели шаги Колина.

Я дала ему время покинуть коттедж и вылезла из своего укрытия.

— Адам! Ты здесь?

— Наверху, Деб! — откликнулся он.

Когда я поднялась по ступенькам, он как-то странно взглянул на меня.

— Я не слышал шума мотора. — В его глазах читалось беспокойство. — Ты давно пришла?

— Несколько минут назад. Я слышала, как вы с Колином разговаривали. Мне показалось, что беседа довольно приватная, так что я…

— Ты слышала, как мы разговаривали? — Лицо Адама стало вдруг бледным и печальным.

— Прости. Я слышала всего несколько последних фраз. Мне очень неловко перед тобой, но я уже была в холле, когда…

Он стоял, сердито глядя на меня, и волна отчаяния захлестнула мое сердце. Я не знала, что Адам — опасный противник в спорах, и это открытие меня неприятно удивило. Он только что показал, что может быть язвительным и резким на язык.

— Естественно, ты не должен мне ничего объяснять, — поспешно добавила я. — Но я догадываюсь, что Колин взбешен из-за Магды.

— Из-за Магды? — изумленно повторил Адам. — С чего ты взяла?

— Ну, просто мне на ум не приходит больше никто, о ком бы Колин стал так беспокоиться. В любом случае это не мое дело… и если это не Магда…

— Нет-нет, — слишком поспешно перебил Адам. — Ты угадала. Могу сказать, что ты не многое пропустила. — Он заметно повеселел. — Однако как ты могла сделать вывод, здесь больше шума из ничего. Бедный старина Колин! — Это было сказано с ехидным сочувствием. — У него больная печень и несварение желудка. Забудь о нем. Жизнь слишком коротка.

Я внезапно вспомнила печальное лицо Колина.

— Кстати, я хотела бы кое-что сделать, прежде чем покину Девоншир. Это касается Колина, хотя, возможно, сейчас не лучшее время для обсуждений…

Я замолчала, но Адам ободряюще кивнул — дескать, продолжай, — и, когда я сбивчиво изложила ему свой план, к моему изумлению, улыбнулся:

— А Колин знает?

— Конечно нет. Я хочу сделать сюрприз.

— Понятно. — Улыбка стала еще шире. — Ладно, это называется воздать добром за зло. Я — за!

— Правда? — На такой подарок я и не рассчитывала.

— Да. И я поеду с вами. Полторы сотни миль — не шутка для тебя одной, а тут еще эти ужасные близнецы!

— Ты тоже пойдешь на шоу? — Я все еще не верила своему счастью.

Но Адам опять кивнул и улыбнулся.

— Ну, не зна-аю, — наконец протянула я. — Ты просто сам на себя не похож. Но…

Серые глаза смотрели на меня уверенно и нежно.

— Ты прелесть, — закончила я робко.

— Это точно! — весело заявил Адам. — Обожаю сюрпризы. Знаешь, день сегодня слишком хорош для работы. Хватай свою шляпку — мы отправляемся развлекаться!

В день концерта мы мчались по широкой дороге к Дорчестеру.

— Это все из-за него, Дебора! — хныкала Рут. — Он торопил меня!

Это продолжалось уже минут двадцать, после того как она вдруг обнаружила, что в спешке забыла куклу на кровати в комнате моей мамы.

— Ничего, дорогая, — в очередной раз попыталась я ее успокоить. — Тетушка Джесси хорошенько за ней присмотрит.

— Но я хотела, чтобы Хани провела день у моря! — Рут повернулась к брату и мстительно выпалила: — Я все расскажу папе!

— Боже, дай мне терпение, — вздохнул Адам, сидевший за рулем.

К счастью, вскоре о бедной Хани было забыто — Сикоув заинтересовал детей сверх моих ожиданий.

— Бамперсы ^[5]! — оглушительно заорал Йен, восторженно разглядывая павильончики луна-парка.

— Можно мне покататься на ослике, Дебора? — взмолилась Рут.

К моему облегчению, Адам взял инициативу в свои руки: покатал Йена на машинках, поводил за уздцы ослика, на котором восседала Рут, купил нам всем мороженое и в пять часов препроводил в маленький ресторанчик на чай. Мне осталось только отвести своих скачущих питомцев в туалет, умыть их и причесать, благодаря судьбу за то, что все пока идет гладко.

Возбуждение от предстоящей встречи с отцом, немного поутихшее в луна-парке, вернулось к ним с новой силой, и Йен вновь задал вопрос, которым упорно надоедал мне с тех самых пор, как я по секрету сообщила близнецам о своем плане.

— Дебора, ты уверена, что папа будет здесь петь? Он ведь выступает только в Лондоне, или в Австралии, или…

— Или в Нью-Йорке, — вставила Рут, выливая, к моей досаде, новую порцию жидкого мыла себе на руки, которые я ей только что высушила.

— Я думал, что папа просто работает здесь, — упрямо продолжал Йен.

Я попыталась объяснить, что выступление на концертах является тяжелой и очень важной работой, но тут вмешалась Рут:

— Папа не поет за деньги. Только нищие так поступают. А он поет для королевы или в церквях.

— Нет, дорогая, ты все перепутала. — Я осторожно прошлась расческой по ее жестким кудряшкам. Что за прекрасные волосы! Сияют, как черное полированное дерево. — Когда кто-то поет, как твой папа, это прекрасно. Своим пением он делает множество людей счастливыми, как доктор, который помогает выздороветь. Поэтому папа поет не только для королевы. — Я вполне могла поверить, что для ее величества он тоже пел. — Он поет для миллионов людей. Это замечательно, и, возможно, однажды вы с Йеном тоже сможете выйти на сцену.

— Я уже умею петь, — беспечно заявила девочка и строго добавила: — Но я не буду петь на улице. Йен один раз сделал это, и папа очень рассердился.

После моих расспросов выяснилось, что в прошлое Рождество Йен задумал таким способом честно заработать денег на подарок отцу.

— Он даже пел неправильно, — возмущенно закончила Рут, — так папа сказал.

Над куполом нового театра со стеклянными стенами развевалась на ветру афиша с огромным поясным портретом Колина Камерона. Дети удивленно уставились на нее, задрав головы: Рут с округлившимися глазами, Йен с порозовевшими щеками. На афише в фойе их отец красовался уже в полный рост. Йен непроизвольно уцепился за мою руку, когда мы стояли, уставившись на знакомую фигуру в килте. Над белоснежным кружевным жабо нам улыбалось красивое лицо.

— Это папа? — донесся до меня неуверенный шепот Йена.

Мне и самой все происходящее казалось нереальным.

Конферансье затеял веселую игру с детьми в зале, предложив поиграть в загадки. Потом выступил детский хор. Близнецы наблюдали за всем широко распахнутыми глазами, и я окончательно убедилась, что мир шоу-бизнеса им абсолютно неизвестен. Колин появился в середине первого действия.

— Это мой папа! — гордо проинформировала Рут Адама, вызвав интерес у всех, кто находился в зоне слышимости. — Обычно мой папа поет для королевы.

Она и сама сейчас выглядела довольно величественно.

Настал черед Хани Харрис, она присоединилась к Колину на сцене, и представление продолжилось. Профессиональные танцовщики отплясывали шотландские и валлийские народные танцы в перерывах между старинными балладами и современными песнями в исполнении Хани и Колина. Вдвоем они каждую композицию превращали в маленький спектакль. Когда последняя песня закончилась, Колин еще раз насвистел припев, а Хани прошлась на цыпочках, строя ему глазки, и затем спряталась за его широкой спиной. Он выглядел вполне довольным собой, своей партнершей и своими поклонниками, когда с улыбкой принимал восторженные аплодисменты зала.

Когда овации стихли, конферансье, заполняя очередную паузу, обратился к зрителям в партере:

— Здесь есть маленькие девочки из Уэльса?

— Да, — отозвался нерешительный голосок, и грузный усатый папа вытолкнул вверх руку дочки.

Конферансье пообещал ей мороженое. На сцене, продолжая улыбаться, стояли Колин, Хани и несколько танцоров в национальных костюмах Уэльса и Шотландии.

— А теперь… Есть здесь мальчики из Шотландии? — задал вопрос конферансье.

Краем глаза я заметила, как рука Йена молниеносно взметнулась вверх.

— Да! Да! — с жаром завопил он.

— И как же тебя величать, благородный юноша? — расплылся в улыбке конферансье.

Отцу Йена не требовался микрофон, когда он пел, а Йен был сыном своего отца, и в театре не осталось ни одного места, где его не услышали.

— Йен Гордон Чарлз Камерон!

Даже сквозь грим было заметно, как побледнел Колин, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Хани с удивлением и любопытством наблюдала за происходящим. Аудитория ждала, что отец и сын обнимутся, но се постигло разочарование: Колин не двинулся с места. Казалось, он в первый раз слышит имя «Йен Гордон Чарлз Камерон».

Краем глаза я заметила, что Адам усмехнулся, когда Йен заявил о себе.

Во время антракта дети болтали без умолку.

— Почти как пантомима, только гораздо лучше, потому что это не просто! — с удовлетворением заключила Рут.

Три четверти нашего квартета действительно получили удовольствие.

— Папа выйдет еще? Ты уверена, Дебора? — настойчиво допытывался Йен, переполняя чашу моего терпения.

Я не могла забыть внезапно побледневшего и ставшего напряженным лица и глаз, которые давно привыкли к огням рампы и только что лучезарно блестели, но вдруг сделались печальными. Мне показалось, что я допустила непростительную ошибку и причинила Колину боль. Теряясь в догадках, я почти не заметила, как прошло начало второй части, и очнулась, лишь когда знакомый мотив возвестил о сольном выступлении Колина. Интересно, многие ли в театре испытывают те же чувства, что и я, слушая эти запоминающиеся сладостные строки: «Пообещай, что будешь мне верна, пообещай о том не забывать»?.. В эту песню Колин вложил всю свою душу. Не знаю почему, но я не смогла сдержать слезы. Анна — имя его жены, Анни — так он называет Рут. И как только я об этом подумала, слева от меня раздался детский голосок, на удивление сильный, чистый, безупречный, вторивший Колину.

Сюрприз за сюрпризом! Если кто-то и должен был продолжить семейную традицию, так это Йен, думала я. Но обнаружить звук такой полноты и силы в крошечном горлышке Рут? В это трудно было поверить. Когда песня закончилась, Адам, который до этого пристально, будто зачарованный, смотрел на девочку, вывел ее в боковой проход и подтолкнул к сцене.

Я позвала ее назад, но Рут не слышала — она прижалась к перилам оркестровой ямы, наблюдая за поклоном отца. Он не мог не заметить ее даже без вопля: «Привет, папочка!», который внезапно зазвенел над сценой. И на этот раз, слава богу, Колин улыбнулся — не всему шумному залу, а своей маленькой дочке, с обожанием взиравшей на него. Конферансье, тоже увидевший девчушку, подбежал к ней и повел к ступенькам. Аплодисменты удвоились, но тут же раздался разочарованный гул, когда Колин покачал головой. Даже не взглянув еще раз на дочь и не дожидаясь последней овации, он повернулся и ушел за кулисы.

Когда мы в толпе зрителей медленно продвигались к выходу, моим единственным желанием было как можно скорее убраться отсюда. Но, увы, нас остановили. Мистер Камерон хотел нас видеть. Несколько минут спустя Колин в пальто, наброшенном прямо на концертный костюм, появился из служебного входа на площадке перед театром.

— Папочка! — хором закричали близнецы и бросились ему навстречу.

Я воспряла духом, увидев, как они обнимаются, но мой оптимизм тотчас исчез, как не бывало. Лицо Колина по-прежнему выглядело постаревшим и печальным.

— Чья это идея? Твоя, Адам?

— Нет… моя, — пролепетала я.

— Ваша?!

— Они так обрадовались, когда узнали, что смогут вас увидеть на сцене! — Чувствуя, что краснею, я замолчала.

Я никогда еще не видела Колина таким. Синие глаза потухли, возле рта пролегли морщины уныния; пока я смотрела на него, он несколько раз тяжело сглотнул.

— Но… вы даже не спросили меня… Вы…

— Я хотела сделать сюрприз…

— А вам не приходило в голову, что у меня есть особая причина не водить детей на свои концерты?

— Я сожалею…

— Колин, — вмешался Адам, — будь благоразумен. Это все равно произошло бы, рано или поздно.

— И это говоришь ты! Боже, неужели мои беды никогда не кончатся? Все эти годы ты… — Колин горько усмехнулся и перевел взгляд с Адама на меня: — Извините. Боюсь, я не такой всепрощающий, как вы, Дебра.

— Колин… — начала я, но он уже повернулся к детям:

— Ладно, ребята. Пора вам возвращаться домой в свои постельки.

Близнецы, утомленные морским воздухом и обилием впечатлений, уснули прежде, чем мы успели покинуть Сикоув.

— Я сделала глупость, да? — с раскаянием спросила я.

— Нет, милая, — как-то натянуто ответил Адам. — Просто Колину пора бы уже и повзрослеть.

— Но почему он не хочет, чтобы Йен и Рут ходили на его концерты? Это же его дети, они…

— Ладно, тебе простительно — ты ничего не знала, но я-то! — не обращая внимания на мои слова, вдруг воскликнул Адам.

Я удивленно уставилась на него.

— Я все знал и должен был остановить тебя, — сокрушенно продолжил он. — Я предполагал, что так будет, и теперь ругаю себя. Мне просто казалось, что малышам пора получить должное, а Колину понять, что поклонники — явление непостоянное, они вполне могут утратить интерес, когда тебе переваливает за тридцать пять.

— Ты же не хочешь сказать… что он хранит свой возраст в тайне и стесняется собственных детей? Не может быть! Он же их обожает!

— Согласен. В Торкомбе или за четыреста миль отсюда, в Шотландии. Но не на сцене в Сикоуве, когда он скачет так, как будто ему двадцать лет.

Я была поражена. Никто и не даст ему двадцати, он не может ожидать этого. Он выглядит на свой возраст, нет смысла скрывать. В то же время Колин боится постареть — вон как обиделся, когда Адам сказал, что он начинает полнеть. И ноги у него больные…

Голос Адама, ласковый и полный сожаления, ворвался в мои мысли:

— Ты не хочешь узнать, что он имел в виду, назвав тебя всепрощающей?

У меня неприятно засосало под ложечкой.

— А ты можешь мне объяснить?

— О да, — грустно кивнул Адам. — Я не так часто соглашаюсь с Колином, но этот случай один из таких. Он считает, что я поступил подло. И он прав. Ты удивлена? Дело в том, что я тебя использовал.

— Использовал меня?! — Онемев, я пристально уставилась на него.

— Коттедж, который ты отремонтировала, принадлежит не мне. Им владеет издательский дом «Орчерд пабликейшн». Они увидели мои работы в одном журнале и попросили сделать фоторепортаж о коттедже, который приводится в порядок практически с нуля. Это должно было происходить по определенному плану, по финансовым сметам, ну, ты сама все прекрасно понимаешь. Именно они выделяли деньги на все материалы. И не возражали, что работа будет идти медленно, чтобы я мог поймать удачные кадры, — только бы получить свои фотографии.

— А потом ты случайно встретил мою маму, — подхватила я, еще не решив, обижаться мне или нет. — И мама сказала тебе, что я возвращаюсь в Лондон… Все ясно, Адам, можешь не продолжать!

Карточный домик развалился, увлекая за собой железный фонарь, нежно-зеленую краску стен, золотистый ковер и сам коттедж, который получился именно таким, как я задумывала…

— Но я должен объяснить тебе, что я почувствовал, когда увидел, как самозабвенно ты трудишься. У меня совсем нет опыта в подобных делах, и я даже представить себе не мог, что будет так много работы. Колин прав. Ты отдала мне свое время, пот и деньги.

А я-то думала, они ссорились из-за Магды!

— Как Колин узнал?

— Очевидно, он начал подозревать что-то в тот самый момент, когда ты сказала ему, зачем сюда приехала. Видишь ли, полтора года назад здесь провели сверхскоростное шоссе, и оно пролегло прямо через мой старый коттедж — пришлось его снести, и Колин знал это. Ты, должно быть, произвела приятное впечатление на маэстро, коль скоро он сам отправился в Торкомб, чтобы провести там расследование. Он выяснил, кто является владельцем коттеджа, — это легко сделать, если у тебя есть мозги и деньги, — и в понедельник ворвался ко мне, меча громы и молнии. Не беспокойся, твой труд не пропадет даром — издательство очень щедро заплатит. Но и не слишком обольщайся, что все лавры теперь достанутся только тебе. Пять процентов — мои!

— Но почему, Адам, почему ты мне сразу все не рассказал? Тебе стоило только попросить меня, и я в любом случае помогла бы тебе. Не ради денег. — Я сумела изобразить жалкое подобие улыбки.

Адам поморщился:

— Ох, Деб, это трудно объяснить. Я признаю, что виноват перед тобой. И понимаю, что теперь ты не примешь меня, даже если я заявлюсь к тебе с золотыми россыпями.

«Ты не примешь меня…» Нет, он не имел в виду того, что я мечтала услышать. А я теперь не собиралась быть такой дурочкой.

— Действительно не приму. — На этот раз я улыбнулась искренне. — Куда мы их денем?

Серые глаза ожили.

— Ты же не хочешь сказать…

— Ради бога, следи за дорогой! — предостерегла я и вздохнула.

Сегодня ночью мне трудно будет принять решение. Я надеялась, что не выгляжу сейчас такой же подавленной и униженной, как Адам. В такие минуты мне всегда хотелось утешить его, успокоить, но в данный момент утешение требовалось мне самой, чтобы остаться собранной и спокойной.

— Я ничего пока не хочу сказать. Нам обоим нужно время, — твердо заявила я. — А что касается коттеджа — это уже дело прошлого.

— Знаешь, Деб, таким, как ты, нужно сто раз подумать, прежде чем доверять кому-то, — смущенно заметил Адам. Мы теперь медленно ехали по широкой и почти пустой дороге. — Я знал только одну такую же доверчивую девушку, как ты.

Мои мысли вернулись назад к той ночи, два с половиной года назад, когда Адам рассказывал мне о девушке, которую он любил и которую у него украли. Я подумала, что мне придется услышать о ней вновь, и оказалась права.

— Знаю, бесполезно цепляться за воспоминания, но я ничего не могу с собой поделать. Мой отец тогда хотел, чтобы я немедленно покинул страну, сменил обстановку, но… — Адам говорил отрывисто, запинаясь. — Но мне почему-то казалось, что может настать время, когда ей потребуется моя помощь. Печально, но так и случилось.

— Печально? — повторила я.

— Она была больна, Деб. Ее состояние ухудшилось, когда она забеременела. Ей нельзя было рожать, но ее муж очень хотел иметь детей. Но у него совсем не было времени на семью — все те годы он отсутствовал, летал вокруг земного шара. Даже когда она умирала, возле нее был только я.

— О, Адам! — Я потеряла дар речи. Ничего удивительного, что он до сих пор не может оправиться от этой потери. Страшно себе представить, что может случиться, если ему доведется встретиться с тем мужчиной, который вел себя так дурно. — Мне очень жаль, — наконец пробормотала я.

— Как ты там сказала про коттедж? Дело прошлого? Так вот, я хочу, чтобы ты знала, как много всего мне пришлось пережить и передумать за последние недели.

В этот момент потребовалось все мое мужество, чтобы удержать себя от неверного шага. Когда возникала такая необходимость, во мне все стремилось помочь и утешить, и я забывала о своих чувствах, но сейчас я испугалась и не стала продолжать этот разговор.

Всю дорогу машину вел Адам, но я почему-то ощущала себя такой же измученной, как и близнецы, когда помогала им улечься в кровати.

— Вы выглядите совершенно измотанной, — весело заметила Магда.

— Боюсь, это была не такая хорошая идея — привезти Йена и Рут на концерт, — вздохнула я. — Колин совсем не был рад видеть их там.

Магда удивленно уставилась на меня:

— Вы же не хотите сказать, что сделали ему сюрприз? — На мгновение она показалась мне обеспокоенной. — О боже, если бы я знала, никогда бы вам не позволила. Он был очень огорчен?

— Скорее рассержен, — призналась я. — И я никак не могу понять почему.

— Эта история касается только его и Дон Кихота, поэтому я ничего не могу вам сказать, — развела руками Магда. — Но не переживайте так. Это все равно нужно было сделать, рано или поздно. Он и сам это поймет.

Я понятия не имела, при чем здесь Дон Кихот, но меня этот разговор слегка утешил. Я посидела немного с Магдой и Адамом в баре и ушла спать, оставив их там.

Глава 9

Это случилось после полуночи, когда я выключила лампу и только начала засыпать. Подкравшийся на цыпочках сон вспугнули неприятные лязгающие звуки, переходящие в душераздирающий вой. Поначалу я не поняла, что это, и, замерев от страха, несколько секунд таращилась в темноту. Что происходит? О чем думает Роджер Росс? Почему…

Внезапно я села. Это же воет сирена… Пожарная тревога!

Мои руки нелепо дрожали, когда я накидывала пальто и надевала туфли. Что еще? Ах да, закрыть окно. Выглянув на улицу, я увидела, что во дворе уже собрались постояльцы отеля. А где мама? Магда и близнецы? Я не смогла их разглядеть в толпе и, чувствуя тошнотворную слабость, побежала по коридору вместе с соседями по этажу, поспешно покидавшими номера. Все вокруг выглядело как обычно, дымом не пахло, и спуститься по главной лестнице не составило никакого труда. Мы вышли в холодный ночной воздух. И вот тогда я увидела огонь. Он был вовсе не в главном блоке отеля, а в левом крыле, где находились кухни и помещения для персонала. Облака плотного дыма поднимались вверх, и языки пламени жадно лизали стены.

«Мама!» — подумала я и по-детски зажмурилась от страха. И в этот момент она сама бросилась ко мне, вцепилась в меня, как ребенок, и я вдруг обнаружила, что прижалась к ней и не в силах оторваться.

— Где же пожарные? — рыдала она. — Роджер один не справится!

Сухая жаркая погода способствовала распространению огня, и теперь всем было ясно, что, вопреки героическим усилиям Роджера Росса и его помощников, кухонное крыло будет полностью уничтожено. Но главное здание и новую пристройку еще можно спасти. У меня сердце разрывалось при мысли, что и они сгорят, — я уже успела полюбить величественные лестницы и тихие коридорчики отеля. Что бы ни случилось за последние несколько недель — порой это были нелегкие для меня времена, — здесь всегда царили тепло, уют и забота.

Мама побежала помогать остальным сотрудникам. Я наконец увидела Магду и подошла к ней. Близнецы сокруглившимися глазами стояли рядом.

— Пожарная машина уже едет, — проинформировал меня Йен. — Это ее колокольчики звенят, Дебора? Это они? Вот здорово!

— Папа нас заберет? — пискнула Рут. — Я хочу к нему, Дебора. Мне не нравятся… люди. — Она бросила неодобрительный взгляд на пестрое сборище в пижамах, халатах и бигуди, и я чуть не расхохоталась. Но следующая ее ремарка напрочь отбила у меня охоту смеяться. — Хани! — закричала девочка, и ее глаза стали еще огромнее. — Вы не взяли мою Хани! Она на кровати! Я спасу ее!

И в ту же секунду я увидела, как Рут зигзагами мчится по траве, огибая группы людей на своем пути. Это меня не слишком обеспокоило: девочка непременно остановится, когда подойдет поближе к ревущему пламени. Я и не подумала окликнуть ее и остановить — просто медленно двинулась за ней, размышляя, где купить новую Хани и как обеспечить ее одеждой, прежде чем я отсюда уеду. Но я не приняла во внимание того, что Создатель забыл наделить Рут хоть капелькой страха. Вопреки моим ожиданиям, она не остановилась у двери, и никто, видимо, не заметил ее. Упрямо наклонив голову, девочка ринулась прямо в облако дыма.

Едва придя в себя, я бросилась за ней:

— Рут!

Удушливая гарь тут же заполнила мои легкие. Я нащупала перила и побежала вверх по ступенькам. В этот момент чья-то рука, крепкая и решительная, схватила меня за локоть.

— Стой! — резанул ухо голос Адама.

То, что он находится здесь, а не в трех милях отсюда, в своей квартире, почему-то не удивило меня.

— Рут… — выдохнула я. — Где-то наверху…

— Боже милосердный! — прошептал он, отпуская мою руку и протискиваясь мимо, наверх.

Я повернулась, чтобы спуститься, споткнулась и потеряла равновесие. Падая, попыталась ухватиться за перила лестницы. Последнее, что я запомнила, было низвержение в темноту…

Темнота поглотила меня не полностью. Время от времени я выныривала из нее и смутно слышала голоса, вой сирены. Затем мне показалось, что кто-то держит меня за руку, и я даже попыталась поговорить с ним.

— А… Ад-да-ам…

— Все в порядке, — прозвучал в ответ ласковый мужской голос. — Теперь все хорошо.

Голос был мне знаком, и я почему-то сразу же почувствовала, что все действительно хорошо, и перестала вырываться.

Вскоре темнота совсем исчезла, в голове прояснилось. Я открыла глаза, и голос, прозвучавший на этот раз, оказался совершенно незнакомым:

— Проснулась, милая? Я позову сестру.

Сестру? Где я? Кто говорит? Моргая, я сфокусировала взгляд… Утренний свет, бледно-голубая стена, алюминиевая решетка кровати, пожилая женщина в халате рядом со мной. Раздались шаги, и надо мной склонилась девушка в белой униформе медсестры.

— Ну, мисс Белл, как вы себя чувствуете?

— Только что пришла в себя, сестричка, — сообщила ей пожилая дама, очевидно, моя соседка по палате. Поправив мое полосатое одеяло, она улыбнулась: — Увидимся, милая, — и ушла.

«Это больница», — пришла мне на ум блестящая мысль, и сразу же все встало на свои места. Отель в пламени, мое падение с лестницы… и Рут…

— Рут! — Я попыталась сесть. — Она…

— С ней все в полном порядке, — заверила медсестра. — Отец только что забрал ее домой. Девочка родилась под счастливой звездой.

— А Адам?

— Вы имеете в виду мистера Баллестая? Ну, он оказался не таким счастливчиком. Он все еще здесь. Но беспокоиться не о чем — несколько ожогов и вывих плеча. С ним все будет хорошо. — Девушка лукаво взглянула на меня. — А о себе вы ничего узнать не хотите?

— О, я в порядке, — ответила я и только теперь поняла, что с моей правой ногой что-то не так.

— Будет в порядке, — поправила сестра. — Но, боюсь, вам придется осторожнее относиться к своей лодыжке.

Очевидно, я вывихнула ногу или повредила кость. Позже сделали рентген, диагноз подтвердился, и мне наложили гипс. Я спросила, когда можно будет вернуться домой, и меня вдруг поразила неприятная мысль, что возвращаться-то некуда. Существует ли еще отель «Тор-Рок»? Существует, заверили меня, а мама, заглянувшая в палату, обо всем рассказала подробно.

Пожарные прибыли как раз после того, как я последовала за Рут, но спасти левое крыло с кухнями было уже невозможно. Адам нашел Рут и вынес се из огня.

— Ему пришлось вылезти на крышу. Пожарные сняли их как раз вовремя — перед тем, как кровля обрушилась внутрь. Мы все это видели! О, дорогая, не думаю, что когда-нибудь смогу это забыть!

— Кто вынес меня? Тоже пожарные? — спросила я.

— Нет, ты не угадала, — ответила мама. — Тебя нашел Колин Камерон, почти у двери. Ты пострадала не от огня, а от падения с лестницы.

— Колин Камерон? Но он не мог… Мы оставили его в Сикоуве…

— Он примчался следом за вами. — Мама выглядела утомленной и встревоженной. — Говорил что-то о желании помириться с тобой. В любом случае, он приехал сразу же после Адама, и когда ему сообщили о тебе и Рут, он, естественно…

Естественно? Я вздохнула, и внезапно перед глазами встало видение: оранжево-красные языки пламени в клубах удушливого дыма. Не было ничего естественного в том, что человек бросился в этот ад. Я вспомнила свой собственный тошнотворный ужас, с которым мне пришлось тогда отчаянно бороться.

— Ну, ты понимаешь, о чем я, — с досадой заметила мама. — Но настоящим героем был Адам. — Она просияла. — Все в отеле только о нем и говорят.

Доктор сказал, что я должна остаться на несколько дней в госпитале. Из разговора с мамой я поняла, что к тому времени, когда меня выпишут, она закончит свою работу в «Тор-Рок». Скоро начнутся ремонтные работы, и постояльцев попросили разъехаться по возможности быстрее.

Позже, тем же вечером, я уговорила одну из молоденьких медсестер спустить меня на этаж ниже повидать Адама. Его палата была гораздо больше моей, и, когда сестричка толкала по ней мое кресло, путь казался бесконечным. Белые занавески скрывали расставленные в два ряда кровати. Кровать Адама оказалась в самом конце.

— К вам посетитель, мистер Баллестай! — Медсестра с улыбкой заглянула за занавеску.

— Так поздно! — зазвучал недовольный голос Адама. — Дорогая, ты же обещала…

Он замер, когда сестра отодвинула занавеску, и перед ним на инвалидном кресле предстала я во всей больничной красе, в халате неприлично красного цвета.

— Деб?!

— А ты думал, кто? — с наигранной веселостью спросила я; интуиции уже подсказала мне, кого он ждал, — Магду Камерон.

На бледных щеках Адама показался тусклый румянец. Я сделала то, что всегда делаю в подобных случаях, — принялась болтать скороговоркой о пустяках, не слыша саму себя. Это Магду он хотел видеть, не меня, между тем думала я. Он питает ко мне только одно чувство — благодарность. Ему понравилась моя работа в коттедже, и тот поцелуй означал только одно — «Спасибо!», а вовсе не «Я люблю тебя». Я умела стряпать, шить, учить детей, я была умной и талантливой, но никто не назвал бы меня «роковой женщиной». Мне не дано зажечь такого мужчину, как Адам. Он старательно пытался убедить себя в обратном в ту ночь на рождественской неделе два с половиной года назад, но сам прекрасно понимал, что это бесполезно. А такие, как Магда Камерон, способны вскружить голову любому мужчине, им даже усилий к этому прилагать не приходится.

— Извини, — смущенно произнес Адам. — Я думал, пришел человек, который должен забрать меня отсюда.

Я с удивлением уставилась на него:

— Разве врачи позволят тебе уйти?

— А что они смогут сделать, если я сам выпишусь? Получат мою подпись, и все, больше их ничего не волнует! — Он уже справился со своим смущением и, похоже, начал злиться. Все, что я ему сейчас говорила, казалось, вызывало у него отрицательную реакцию, даже моя восторженная речь о его героизме. — Чем, черт возьми, вы все были заняты? — тут же взбесился он — Разве вы не знали, что собой представляют эти детишки? Их нужно было держать мертвой хваткой!

Именно об этом я не переставала думать с тех пор, как пришла в себя.

— Я знаю, Адам, знаю. И чувствую себя виноватой. — Слеза скатилась у меня по щеке.

— О, черт! — проворчал он сердито. — Только не это, ради всего святого! Перестань сейчас же!

В этот самый момент занавески качнулись и появилась Магда Камерон.

— Успокойся, Адам! — резко сказала она. — Ты, может быть, и герой, но это не дает тебе права брюзжать.

— Ты обещала прийти пораньше! — сразу повеселел Адам. — Иди сюда и поскорее избавь меня от больничных страданий.

— Не могу, — беззаботно ответила Магда. — Я еще не поговорила с доктором.

Она изящно склонилась над ним и поцеловала в губы. Мне показалось, что представление устроено специально для меня, — нет, Магда не хотела меня обидеть, просто пыталась что-то объяснить. Это был поцелуй, лишенный нежности, совсем не такой, какой хотела бы получить от Адама я.

— Простите, вы не могли бы позвать сестру? — испытывая неловкость, попросила я. — Мне пора возвращаться в свою палату.

Магда сделала лучше — сама покатила меня к лифту.

— Я хочу вам кое-что сказать, Деб, — раздался ее голос над моей головой. Он был добрым и приветливым. — Нужно быть очень сильным человеком и немного обманщиком, чтобы справиться с негодяем. Вы не такая. Вы даже не поняли, с кем имеете дело. Но меня Адам в заблуждение не ввел. Я точно знаю, что он собой представляет. — Она помолчала и продолжила, понизив голос: — Возможно, вы меня осудите, но после десяти лет жизни с Гордоном Камероном Адам очень… освежает. — Мы добрались до лифта, она остановила кресло, обошла его и заглянула мне в лицо. — Я старше вас, Деб, — мягко сказала Магда и дотронулась до моего плеча. — И мудрее… и закаленнее. Гордон был, что называется, истинным джентльменом. Дон Кихот, такой же, как Колин, невозможный мечтатель, наивный, простой и милый… Когда я его встретила, мне следовало бежать от него со всех ног. Но я не убежала, остановилась, влюбилась и затем десять лет ходила по туго натянутому канату. О, конечно, это стоило того… — Она грустно улыбнулась. — Но теперь я собираюсь летать на собственных крыльях… Деб, вы мне нравитесь. Не соглашайтесь на остатки мужского сердца. Вы слишком хороши для этого.

— Вам не мешает, дорогая? — спросила моя пожилая соседка, указывая на включенный транзистор. — Отличная радиостанция. Если посчастливится, мы услышим Колина Камерона.

Был воскресный день, и по радио передавали программу по заявкам.

— Он восхитительный певец, — продолжала миссис Редмон. — У меня от него мурашки по коже. У вас тоже, милая?

— Если честно, нет, — нерешительно ответила я. В последнее время Колин заставлял меня трепетать, по крайней мере при мысли о нем, но это было вовсе не от восхищения его пением.

Моя соседка переключилась на разговор с обитательницей кровати в другом ряду, и я с облегчением вздохнула. Приближались часы посещения, но мама сегодня не заглянет. Завтра она и Роджер Росс приедут, чтобы забрать меня в отель. Адам уже покинул больницу, но о его отъезде сообщила мне одна из сестер, а не он сам. «И если вы спросите меня, — высказала она свое мнение, — миссис Камерон будет иметь с ним забот по горло. Он очень тяжелый человек». Магда, должно быть, отвезла его в «Тор-Рок». Я знала, что Роджер и Дороти освободили отель от постояльцев, но Адам был их личным другом, а деньги Камеронов — дополнительным стимулом, чтобы выторговать еще одну неделю для избранных.

В любом случае очередная глава в книге под названием «Колин — Адам» для меня закончилась. И последние несколько дней внесли в это полную ясность. Правильно, поделом мне. Один из них жил в мире, который никогда не станет моим, и я пыталась этот мир разрушить. Другому могла предложить лишь простую любовь вместо страсти, несколько лет назад опустошившей его душу. Больше подобного не случится. Обучать домоводству — вот дело, в котором у меня осечки не будет, и с этого дня я останусь верной только ему одному.

— Привет, Дебби!

В пиджаке из превосходного зеленовато-коричневого твида и бежевой рубашке-поло он казался выше и коренастее. Красивые длинные пальцы неловко сжимали букет полевых цветов.

— Как вы? — спросил Колин, кладя цветы на кровать. — Надеюсь, гораздо лучше, чем когда я видел вас в последний раз.

Эти слова напомнили мне о долге перед ним.

— Полагаю, мне нужно поблагодарить вас за спасение.

— Что вы, для меня это было веселой прогулкой! По сравнению с тем, что пытались сделать вы.

— Но это была моя вина. Я никогда бы не подумала, что Рут осмелится туда войти…

Огромная ладонь накрыла мою руку.

— Вы не виноваты. Анни похожа на эльфов из той песни. Помните? — И Колин тихо напел: — «Их лица — маков цвет, нежны, свежи, прозрачны, но их дыхание стремительно, как ветер».

— С ней все в порядке?

— Да. Врачи продержали ее здесь всю ночь просто для того, чтобы в этом удостовериться. Кстати, мы с вами приехали сюда в одной машине скорой помощи. — Глаза его весело сверкнули.

Я вспомнила вой сирены, тьму и голос: «Все будет хорошо». Я пыталась тогда спросить: «Адам жив?…»

— Спасибо за вашу доброту, — искренне поблагодарила я. — Не могу выразить словами, как я рада, что Рут абсолютно не пострадала. Близнецы все еще в отеле?

— Отель закрывается, и я завтра отправляю детей в Лондон. Мои родители прилетят туда и заберут их домой. Так будет лучше всего. Джин и Локлан, это мои сестра и зять, возможно, возьмут их к себе на ферму до конца каникул.

— Ох! — Я расстроилась, что больше не увижу близнецов, но ему, конечно, было еще тяжелее. — Вы ведь хотели, чтобы они провели лето с вами?

— Это уже не важно. Им все равно пришлось бы уехать раньше, чем мне, чтобы подготовиться к школе.

— А… а где же Магда? — с трудом выговорила я.

— Она… э-э… — Колин поколебался и затем взглянул мне прямо в глаза. — Она присматривает за Адамом… у него дома.

Смысл сказанного доходил до меня медленно. Как будто догадавшись о моих чувствах, Колин продолжил так ласково, как будто перед ним была Рут:

— Мы с вами не имеем права их осуждать. Я действительно в большом долгу перед Адамом за то, что он сделал. А вы очень смелая, Дебра, и преданная.

«Да, — подумала я, — он не пропустил моей попытки произнести имя Адама в машине скорой помощи».

— Иногда лучше стоять в стороне, не прося о любви. — Большая ладонь вновь легла на мою руку и чуть пожала ее. — А теперь настало время для извинений, ради чего я сюда и пришел… — Он вздрогнул и остановился, когда голос диск-жокея донесся до нас с одеяла моей соседки.

«Есть огромная пачка заявок на этой неделе, и в ответ на них передаем песню „Печальный домик на западе“ в исполнении Колина Камерона».

И через мгновение запели два Колина: один — рядом, негромко, душевно, очень красиво, другой — по радио, сдержанно и академично. Я зачарованно слушала, позабыв обо всем на свете, как вдруг миссис Редмонд нервно заерзала на кровати. «Так, — подумала я. — Сейчас начнется очередной камерный концерт для престарелых. Бурные аплодисменты, автографы и слезы умиления». Но меня ждал сюрприз. Миссис Редмонд сердито уставилась в нашу сторону и зашипела:

— Может, вы дадите нам послушать? Мы не каждый день имеем удовольствие наслаждаться пением Колина Камерона!

Уж чего-чего, а этого Колин точно не ожидал: его глаза округлились от удивления, щеки покраснели, рот открылся и вновь закрылся. Последние минуты до конца посещения мы молча смотрели друг на друга, трясясь от смеха. Зазвенел звонок, разгоняя посетителей. Колин встал и пожал мне руку.

— Поцелуйте от меня Йена и Рут, — пылко произнесла я.

Его лицо озорно просветлело, и он снова присел на кровать рядом со мной.

— Я не смогу передать ваш поцелуй, если сначала не получу его от вас.

Теплые, сильные руки обняли меня.

— Вот теперь будет что передать, — удовлетворенно заявил их обладатель.

Глава 10

На следующий день после того, как я покинула больницу, Джон Ли отвез нас домой в Уимблдон. Мама все устроила сама — договорилась с соседом и упаковала наши вещи, — несказанно меня удивив. Она действительно стала непредсказуемой! Когда же я собралась позвонить в театр в Сикоуве и оставить для Колина сообщение с последним «прощай», ее реакция меня и вовсе поразила.

— Нет, дорогая, пожалуйста, не веди себя так недостойно!

— Недостойно? Сказать «прощай» другу, который спас мою жизнь?

— Я имела в виду… Разве ты не попрощалась с ним в больнице?

Я вспомнила свой нежный привет Йену и Рут… Да, что тут еще добавить?

Моя лодыжка заживала быстро, и я могла ходить, почти не хромая. Наконец позвонила мисс Ирвин. В одном колледже появилась вакансия, и она хотела обсудить это со мной при встрече. Я пообещала заехать через пару часов.

Когда я была почти готова, мама вошла в спальню и теперь неуверенно мялась поблизости, в очередной раз восхищаясь моим платьем. Его купил Колин, и я сомневалась, понравилось бы оно ей так сильно, если бы она об этом узнала.

— Деб, дорогая, я должна тебе кое-что сказать… Ну, на случай, если тебе предложат работу где-то далеко… — Мама вдруг совсем стушевалась и принялась проводить инспекцию пыли на моем подоконнике. — О, доченька, только посмотри!

— Мамочка, давай прямо к делу! С каких это пор тебя так интересует пыль?

— Я не хочу, чтобы ты отказывалась от хорошего места только ради меня, — решительно выпалила мама, взглянула на меня, вспыхнула и отвела глаза.

— А почему? — насмешливо спросила я, хотя мне было совершенно ясно, каков будет ответ.

— О, дорогая… потому… — Она не договорила.

— Все ясно, милая, — нежно произнесла я. — Можешь не продолжать. Поздравляю! Джон хороший человек, я очень за тебя рада.

Я неплохо поработала над своим макияжем, но все мои труды пошли насмарку: мама бросилась мне на шею, одновременно смеясь и плача.

— Ты не возражаешь? О, дорогая, я так боялась тебе сказать… Он совсем не такой, как папа, конечно, но я его очень люблю, и жизнь ведь не может закончиться с потерей близкого человека, мы ведь не должны этого допустить?

— Ну конечно же нет! Ты поступаешь правильно.

— Но я беспокоюсь о тебе, Деб. Ничего, дорогая, все образуется. Я в этом уверена. Адам любит тебя. Он вернется.

— Адам? — повторила я. Она что, никак не может стереть его из памяти? Адам давно живет с Магдой Камерон. Неужели мама думает…

— Он ничего не мог с собой поделать, — уверенно заявила она. — Эта женщина окрутила его. Он вернется к тебе, как только поймет это. Попомни мой слова! Но, конечно, если ты сама не натворишь глупостей.

В холле зазвонил телефон — желанный перерыв в неприятном для меня разговоре. Мама пошла ответить. Когда я спустилась следом, она говорила:

— Очень сожалею, но так уж случилось. Если бы вы позвонили на пять минут пораньше!.. Подруга миссис Синклер, — объяснила мама, кладя трубку. — Звонила узнать, не здесь ли она. — Миссис Синклер была еще одной нашей соседкой. — Какая неудача! Она ушла из дома минут пять назад.

— Ну и ладно, — заявила я, чувствуя облегчение оттого, что атмосфера разрядилась. — Хорошо, что Джон не увезет тебя куда-нибудь за тридевять земель. Не знаю, как бы ты жила без всех этих соседских проблем.

И лишь по пути к автобусу я вдруг поняла, что у мамы не было возможности видеть, как миссис Синклер вышла из своего дома пять минут назад, поскольку она сама провела последние десять минут в моей спальне, окна которой выходят во внутренний дворик. Странно, конечно… Впрочем, когда я пришла в колледж, мне уже было не до этого.

Появилась вакансия преподавателя кулинарии и домоводства в новом педагогическом колледже в предместье Глазго.

— Глазго! — воскликнула я.

Мисс Ирвин объяснила, что преподавательница этих предметов легла в больницу и не сможет выполнять свои обязанности до Рождества.

— Я знаю, — раздраженно заявила она, решив, что я сейчас начну отказываться, — ты хотела бы остаться в Лондоне, но, думаю, тебе придется принять это предложение. Опыт будет полезен, а мать управится и без тебя.

Ее лицо прояснилось, когда я сказала, что с мамой теперь нет никаких проблем, поскольку через несколько недель она выходит замуж.

— Просто я удивилась, что колледж именно в Шотландии… э-э… неожиданное совпадение, — попыталась я объяснить свой возглас.

Мисс Ирвин всегда отличалась проницательностью. У нее даже кличка была — Рентген. И на этот раз интуиция ее тоже не подвела. Спокойно и без колебаний она спросила:

— Да, кстати, как прошел твой отпуск?

В Девоне, лаконично сообщила я, все было восхитительно, не считая, конечно, пожара в отеле. Мисс Ирвин с улыбкой заметила, что прогулки по вересковым пустошам пошли мне только на пользу — по се мнению, я никогда еще не выглядела лучше. Затем она обрисовала мне перспективы на следующий год и осторожно намекнула на возможность поработать в заграничном колледже, как будто снова ожидала отказа. Выражение ее лица неуловимо изменилось, когда я сдержанно ответила, что в Британии меня больше ничто не держит и я рассмотрю любое предложение.

Когда мы прощались, мисс Ирвин вдруг принялась рассуждать о том, что в наши дни все еще существует устаревшая идея, будто карьера преподавателя с замужеством непременно заканчивается.

— Не бери в голову, дорогая. Есть множество должностей на полставки, и в твоем случае…

— В моем случае? — резко прервала я ее.

— Гипотетически, — лукаво улыбнулась она.

У меня осталось свободное время, и я задумчиво побрела по Савой-Хилл и дальше, дальше. Моя голова благодаря мисс Ирвин была набита такими проблемами, о которых, клянусь, я ни за что не стала бы размышлять по своей воле.

Это был душный и жаркий день, но солнце скрывалось за облаками, и вода Темзы казалась серой. На западе красные автобусы медленно ползли по Вестминстерскому мосту, на краю которого сидел большой каменный лев с массивными лапами. Это был образ из моего детства. Тогда он, правда, жил у ворот станции Ватерлоо. Я махала ему каждый раз, когда входила туда или выходила. «Когда-то давным-давно жил один лев…» Да, наверное, я никогда не повзрослею, или можно сказать иначе — никогда не вырасту из детства. И у меня никогда не будет таких отношений, как у Адама и Магды. Такая любовь казалась мне мрачной и пугающей. И детей у меня тоже не будет.

Грустно посмеиваясь над собой, я пошла дальше. Все вокруг принадлежало моему детству. Железный фонарный столб, широко разинувшая рот железная рыба, которую мне показал папа двадцать лет назад… Я подошла к Вестминстерскому мосту и решила, что как-то невежливо будет молча прошмыгнуть мимо мистера Льва.

Мне почти двадцать семь, передо мной начинает чуть-чуть приоткрываться дверь к заветной цели стать директрисой колледжа, а я стою уже минут двадцать на Вестминстерском мосту и говорю со львом…

— Вы спрашиваете его, не съел ли он мышку на завтрак? — раздался голос у меня за спиной, и я обернулась.

К моему удивлению, на меня смотрели небесно-синие веселые глаза.

— Что за невероятная удача! А я-то ругал себя, что не спросил у вашей мамы, в какую сторону вы направились!

Оказалось, Колин приехал этим утром в Лондон на запись и позвонил мне из студии, когда все закончилось. Мама, однако, сообщила ему, что я ушла пять минут назад.

— Ох! — только и произнесла я, и он испытующе на меня взглянул. — Да, я очень торопилась, — поспешила соврать я, оправившись от удивления.

Колин с тревогой бросил взгляд на часы.

— Где мы могли бы быстренько перекусить и выпить чаю? У меня поезд в пять. Увы, не могу его пропустить.

Мы нашли небольшую закусочную под мостом и устроились на табуретах у стойки. Колин тут же принялся энергично уплетать шоколадный торт с кремом. Его руки за то время, что мы не виделись, загорели еще сильнее, а лицо почему-то казалось бледным. Скучает по детям? Должно быть, выходные в Сикоуве без них кажутся ему пустыми и неуютными. Или это во мне говорит женская сентиментальность? Кто-кто, а Колин Камерон вряд ли испытывает недостаток в веселых компаниях.

— Я собираюсь провести целый семестр в Глазго, — сообщила я и описала ему все в деталях.

Он даже вилку отложил.

— Ну вот! Неужели вы не могли выбрать другое время? Я вряд ли вообще вырвусь в Шотландию этой осенью. Шоу в Сикоуве завершается через неделю, но у меня останутся там еще кое-какие дела. В конце этого месяца будет концерт в Германии, а затем тур по Штатам. Я говорил вам об этом.

Я кивнула. Он сообщил далее, что планирует вернуться домой к Рождеству и провести там остаток зимы и весну, но я к тому времени, вероятно, уже покину Шотландию.

— Мы должны все это обдумать. Хотите еще торта? — рассеянно сказал Колин, и я сразу же почувствовала смущение.

В Торкомбе я относилась к нему как к себе подобному. Теперь вдруг все эти шоу, записи пластинок и туры напомнили мне о реальном положении вещей. Он был совсем не таким, как я. Он принадлежал другому миру, и я не имела права на его драгоценное время. Не дай бог еще решит, что я на что-то напрашиваюсь.

— Здесь нечего обдумывать, — поспешно заявила я. — Я упомянула о Глазго просто так. В любом случае вы будете слишком заняты, да и я тоже. — Я немного рассказала ему о новой должности и в заключение призналась, что весной, возможно, опять уеду работать за границу.

— Поня-атно, — протянул Колин, вытащил из кармана визитную карточку и положил на стойку. — Ну что ж, возьмите это и позвоните мне в любое время, когда у вас появится свободная минутка. А я буду на этот случай держать пальцы скрещенными. Вдруг мы все-таки сможем встретиться — у вас найдется время, а я как раз окажусь в Глазго. Знаете, я бы хотел, чтобы вы познакомились с моими родителями.

Как приятно… необычно и приятно. А Адам ни разу не предложил мне съездить с ним в Глостершир…

— Я постараюсь найти время, — взволнованно пообещала я.

— Как вы знаете, мы живем не в самом Глазго, — продолжил Колин. — Но до нас легко можно добраться автобусом или поездом оттуда или из Эдинбурга. Только не приезжайте без звонка — дома может никого не оказаться. Я долго откладывал решение семейных проблем, — вздохнул он, — но теперь уже деваться некуда — пришлось согласиться на некоторые перемены. У отца с матерью дом в Ланарке, и им надоело мотаться туда-сюда из-за внуков. Собственно говоря, они долго терпели, но наконец мать не выдержала и предъявила ультиматум: я должен принять конструктивное решение по поводу «Слайгчена» — это наше поместье под Глазго, в Криллу. Наверное, придется продать его и всем вместе перебраться в Ланарк. Но мне бы не хотелось этого делать. Прежде всего потому, что Йен на следующей неделе идет в школу. А в Криллу есть одно из старейших учебных заведений Шотландии, со своими традициями и сильным преподавательским составом. — Он усмехнулся. — Я, знаете ли, и сам раньше там преподавал.

— Вы? Преподавали? — Я была удивлена до крайности.

— Да, пару лет. Затем увлекся пением и бросил это дело. Но я всегда хотел отправить Йена в Классическую школу Криллу. Вот почему мы купили там поместье.

— Спасибо, что выслушали рассказ о моих проблемах, — поблагодарил Колин, когда мы шли с ним по Вестминстерскому мосту к вокзалу Ватерлоо. — И берегитесь, как бы однажды я не попросил вас помочь мне уладить некоторые из них. — Он улыбнулся и протянул мне карточку, на которой, по его просьбе, я нацарапала адрес колледжа в Глазго.

— Мне нечего бояться. Я с радостью помогу вам. Скажите своей маме, если, конечно, вы мне доверяете, что я готова приехать в «Слайгчен» в любой уик-энд и присмотреть за домом, а она сможет отправиться в Ланарк.

— Если я вам доверяю? — Колин лукаво взглянул на меня. — А где в это время буду я?

— Вы сами только что сказали, что собираетесь в Германию и в Штаты, — холодно заметила я.

— Мама, как ты могла солгать Колину, что меня нет? — возмущенно выпалила я с порога.

— О, только не говори, что вы случайно наткнулись друг на друга!

Судя по всему, она не испытывала никаких угрызений совести и извиняться не собиралась.

— Ты влюбилась в него, дорогая, вот почему.

На несколько секунд я лишилась дара речи.

— Я? Я влюбилась в Колина? Я в него, а он в меня, так по-твоему? — Почему-то мои слова прозвучали не так язвительно и саркастично, как хотелось бы.

— Нет, я так не сказала. Он всего лишь решил использовать тебя в своих интересах. О, Деб, разве ты не понимаешь? Он поднял такой шум по поводу того, что Адам пользовался твоей добротой несколько недель, а сам собирается сделать то же самое, если ты не будешь осторожной, но только в его сети ты попадешь на долгие годы. Дорогая, это так очевидно! С такой, как ты, у него не будет домашних проблем, и он сможет уезжать, куда и когда ему будет угодно!

— С такой, как я?.. — ошарашенно повторила я.

— Вот именно, — сердито заявила мама. — Он видел, как ты добра с детьми, и знает, что твоя специальность — домоводство. Дай ему шанс, и он сделает тебе предложение… О, я уверена, он хорошо тебе за это заплатит.

— Хорошо заплатит за что? — пролепетала я. У меня голова пошла кругом от ее слов.

— Дорогая! — сочувственно покачала головой мама, поражаясь моей недогадливости. — За то, что ты станешь его экономкой!

— Экономкой… — Мне потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание. — Но это полнейшая чепуха! Я не смогу… Он знает, что не смогу… Я…

Мне не хотелось говорить прямо, что это было бы для меня оскорблением. Если честно, мне вообще больше ничего не хотелось говорить. Я просто не могла себе представить, что Колин, который сам когда-то был моим коллегой по профессии и прекрасно знал, как я уважаю и почитаю се, не сумел разобраться в моих чувствах. Но оставить мамины слова без внимания я тоже не могла.

«Берегитесь, как бы однажды я не попросил вас помочь мне уладить некоторые мои проблемы», — сказал Колин. У него столько денег, что он вполне может позволить себе нанять домоправительницу и доверить ей своих детей. Тем более, что на него сейчас оказывают давление, требуя продать «Слайгчен». Теперь неудивительно, что он хочет познакомить меня со своими родителями… Я упорно пыталась сложить два и два и так и эдак, но результат получался один и тот же. Боже, я просто не смогу произнести слова отказа, глядя ему в лицо! Остается только одно — я порву карточку с его адресом и телефоном, а вместе с ней выкину все свои воспоминания о семействе Камерон.

Две недели в Глазго прошли в суете и хлопотах. В колледже расписание составили так, что я вела и первый, и второй, и третий годы обучения, поэтому готовиться к лекциям пришлось всерьез и на совесть. Еще в учебном плане было несколько экскурсий, и я заранее осмотрела местные достопримечательности, чтобы рассказать студентам об архитектуре: один раз съездила в Пейсли, с его старинным аббатством, стоявшим на зеленом лугу, где все еще цвели розы, и один раз — в Килмарнок. Из последней поездки я возвращалась в Глазго на автобусе, думая об отчете, который нужно было отправить в департамент образования, когда вдруг мимо нас промчалась синяя машина. Мысли о работе тут же испарились, как утренняя роса в летний день, я вскочила и вытянула шею, чтобы получше разглядеть, кто был за рулем. Слишком поздно. Передо мной расстилалась лишь широкая дорога с розовыми черепичными крышами домов по обеим сторонам и склоненными деревьями. Но я уже поняла — прощай душевный покой. Карточку Колина я порвала, зато запомнила адрес: «Слайгчен», Криллу. Криллу — городок на маршруте автобуса. В прошлую субботу я ездила в Эдинбург и, прежде чем мы добрались до автострады, заметила дорожный указатель с этим названием. Интересно, что собой представляет «Слайгчен»? Хорошенький домик вроде тех, мимо которых я сейчас проезжаю, с двумя входами и верандами, выступающими по бокам? На что похож Криллу? Завтра суббота… Это безумие, осадила я себя решительно, безумие!

Но вечером, когда я взялась за сочинение отчета, волнение вновь вернулось. Не далее чем в двадцати милях отсюда стоит дом, и в нем трое людей… А на моей кровати сидит кукла по имени Хани, точная копия той, что сгорела в «Тор-Рок», и глупо мне улыбается. Да, я купила ее и одела, сшила для нее шотландскую юбку, маленький меховой кошелечек и белую рубашку с кружевами, связала свитер…

Для того чтобы прогуляться по округе в солнечный день, повод искать не надо. Но суббота оказалась туманной, прохладное утро предвещало заморозки с наступлением темноты, и мы с Хани, одетой в килт и шерстяной свитер, взяли один билет на двоих до Криллу. Туда и обратно. Я знала, что мы обе вернемся.

Дорога бежала через индустриальную часть города с унылыми облупившимися зданиями, затем мимо особняков предместий и внезапно испугала меня огромным открытым пространством и зигзагом гор. Горы были не так красивы, как низкие холмы Пентлендса, взирающие на Эдинбург, и все же… Сегодня их вершины, прячущиеся в легком тумане, казались стражами на границе волшебной страны. И Криллу по нелепой случайности вполне мог оказаться всего лишь моей выдумкой. Но городок — реальный или иллюзорный — все же предстал передо мной в движении, проносясь за окнами автобуса, как кадры киносъемки. Его название было и на указателе: «Классическая школа Криллу». И такая тишина царила вокруг, что у меня появилось странное чувство, от которого щемило сердце: не очень уютное, не особенно приятное это было местечко, но если существуют в мире города, где время остановилось, как будто зачарованное золотыми кострами осени, так это Криллу. Я смотрела и насмотреться не могла на небрежно разбитые сады, сполохи огненно-красной листвы, старинные приземистые домишки…

Автобус, не останавливаясь, продолжал медленно и неуклюже ползти к центру города. Вскоре кирпич и бетон уступили место живым изгородям, пасущимся овцам и указателю: «Криллу. Гольф-клуб», и мы вновь оказались в предместьях. Мимо нас проезжали фургоны с надписями «Глазго» на бортах. Знакомый парк… Оскорбительная для глаз картина: запущенный индустриальный район, облупившаяся краска на стенах угрюмых зданий… Повернув налево, автобус осторожно подкатил к остановке, прямо туда, откуда началось наше путешествие.

Я побывала в Криллу, но ничего не сделала. Просто сидела в автобусе и ждала с детской наивностью, что он сам остановится.

Обычно я никогда не чувствую себя одинокой в незнакомом месте, но в этот момент, когда мы с Хани, по-прежнему лежавшей в сумке, подходили к двери моей квартиры в Глазго, одиночество превратилось почти в физическую боль.

Глава 11

В понедельник, когда я торопилась на свою первую лекцию, привратник протянул мне письмо. Почерк на конверте был незнакомый, стоял почтовый штемпель Глазго. Я вскрыла его и вначале увидела номер палаты, затем название госпиталя. Письмо было коротким:

«Дорогая Дебора!

Помните, как жестоко вы со мной поступили, потащив пешком в Литон? Надеюсь, наша следующая долгая прогулка будет более удачной: я наконец-то решил привести ноги в порядок — давно пора, вот и улучил минутку. Если у вас найдется свободное время, хотел бы вас увидеть. Часы посещения с 17 до 19. Это, кстати, опять тот парень, Джон Маккензи. Все еще держу пальцы скрещенными!»

Палата оказалась общей, с шестнадцатью кроватями, все были заняты. Радио работало на полную громкость — передавали футбольный репортаж. Повсюду опрятные простыни, мужчины в пижамах, и мой взгляд словно магнитом притянуло лишь к одной из них — темно-синей в желтую и белую клетку. И почему я всегда считала, что поджарая мускулистая фигура Адама куда привлекательнее этой — крупной, коренастой, статной?

— Джон! — улыбнулась я. — Как вы себя чувствуете? — И тепло пожала его руку.

— Разве так здороваются со старым другом? Мои соседи по палате ждали этого весь день!

«Что ж, если они ждали…» — подумала я, удивляясь самой себе. Он подставил губы. Они были мягкие, нежные, но решительные.

— Колин, — прошептала я, — что вы делаете…

От поцелуя, не похожего ни на один из тех, что я когда-либо получала, закружилась голова.

— Ладно, думаю, для начала достаточно, — смилостивился Колин, весело прищурившись. — У меня до этого визитеров не было, понимаете ли, кроме родителей, так что ребята меня ужасно жалели. Но я успокоил их — сказал, что, когда вы придете, все наверстаю.

Операция на ступне — дело серьезное и болезненное, но Колин совсем не выглядел пациентом, удрученным недугом.

— О, мы тут вовсю веселимся, — сообщил он. — Я, между прочим, отлично провожу время!

Контраст между этим и моим последним визитом к мужчине в госпиталь был очевиден. Да, Колин умеет получать от жизни удовольствие при любых обстоятельствах. Только вот в тот вечер на концерте в Сикоуве ему не повезло… И в этом виновата я.

— Двадцать четвертого уже лечу в Германию, — радостно сообщил он.

Я ужаснулась:

— А вы будете в состоянии?

— Ну конечно! Я же не ногами пою. А если я выйду на сцену босым — вряд ли мне удастся в ближайшее время надеть ботинки — и спою «Босоногого бродягу», эффект будет потрясающий!

Тут я решила — теперь или никогда.

— Колин… о том вечере, в Сикоуве. Глупо было с моей стороны не спросить вашего разрешения. Простите. Мне очень жаль.

— Не берите в голову, — сразу же ответил он. — Я тоже вел себя по-идиотски. Надеюсь, без обид?

Я робко кивнула, думая, что на этом он закончит, но Колин, однако, продолжил:

— Понимаете, я дал обещание, которое всегда пытался держать. Поклялся не водить детей на свои концерты.

Вновь, но только на мгновение, его взгляд стал печальным, и мне уже не было необходимости спрашивать, кому он дал это обещание. Анне. Но почему? Жена должна радоваться успехам мужа и понимать, что дети имеют право гордиться своим отцом.

— Я знаю, вам это кажется странным. Но видите ли… — Колин неопределенно махнул рукой. — В общем, Анна хотела, чтобы я бросил эстраду.

— Не может быть! — недоверчиво воскликнула я.

— Она считала, что популярные песни, которые я исполняю, звучат вульгарно. — Он пожал плечами. — Анна была не от мира сего, с утонченным чувством прекрасного. Она признавала только классическую музыку.

«Может, она и была такой утонченной, — подумала я, — только явно с бельмом на глазу. Во-первых, вульгарность — последний эпитет, который можно употребить по отношению к тому, что Колин делает на сцене. Мир стал бы беднее без него. А во-вторых, он и сам многое потерял бы, если бы его лишили любимого занятия».

— Это, конечно, не мое дело… но… — Я собиралась сказать: теперь ваше обещание никому не нужно, но поняла, что не смогу.

— Разумеется. Анна умерла, — спокойно закончил за меня Колин. — Только не все так просто. У нас было джентльменское соглашение: я продолжаю исполнять популярные песни, а Анна держит детей подальше от сцены, по крайней мере пока они маленькие.

«Джентльменское соглашение!» — сердито подумала я и тут же в моих ушах зазвенел детский голосок: «Папочка не поет за деньги, это дурно!» Анна добилась только одного: посеяла в душах детей семена презрения к отцу.

— Анна всегда надеялась, — продолжил тем временем Колин, — что я вернусь к преподаванию. Наверное, она могла бы прожить дольше, если бы я так и сделал.

— Нет! — пылко прервала я его. — Нельзя отказываться от того, что у вас так хорошо получается!

— Но по поводу моего преподавания тоже не было никаких жалоб, когда я работал в Криллу, — сказал Колин, лукаво глядя на меня. — И они думали, что это будет неплохим компромиссом, если я стану учителем музыки.

— Они?

— Анна и Адам. Я не могу представить себе жизни без музыки и постоянно испытываю в ней потребность. Во всяком случае, я всегда это чувствовал. Адам же думал, что я гонюсь за большими деньгами, а Анна… Ладно, теперь это не имеет значения.

— Да. Вы заплатили свой долг Анне. Подумайте о детях. Разве они не имеют права на то, чем наслаждается весь мир? — Я почувствовала, как запылали мои щеки. — У вас удивительный голос!

Молчание было мне ответом, и в первый раз я увидела Колина ошеломленным и растроганным.

— Вы не понимаете, что значит для меня услышать это от вас, Дебра, — тихо произнес он.

Ну вот, я опять невольно выдала свои чувства, поэтому сразу решила пойти на попятную.

— Все, кто слышал ваше пение, так считают, — отрезала я, но, увидев на его лице разочарование, не выдержала и добавила: — Нет, серьезно, я привыкла думать как Адам и только недавно обнаружила, как много в жизни упустила.

Опять в нашем разговоре наступила пауза. Синие глаза стали строгими и очень внимательными.

— Мы все еще говорим о музыке?

— Разумеется, — быстро ответила я, окончательно смешавшись.

— Жаль.

Прозвенел звонок, возвещавший об окончании приемных часов, и я поспешно вскочила.

— О, кстати, я вам кое-что принесла. Закройте глаза и протяните руку. Нет, оба закройте, — приказала я, когда он лукаво посмотрел на меня одним глазом.

Через секунду я положила ему на ладонь куклу в килте. Он долго благодарил меня и за нее, и за фрукты.

— Я еще к вам зайду, — небрежно бросила я.

— Знаете что? Буду держать вот так! — Он поднял обе руки вверх и решительно скрестил пальцы.

— Джон Маккензи, ты все такой же!

— А ты другая. Вот почему мы любим друг друга.

— А кто сказал, что мы любим друг друга?

— Во-первых — я, и ты — во-вторых.

Этот диалог конечно же предназначался для ушей его соседей по палате. Колин даже решил подкрепить слова действием — собрался поцеловать меня, но я почему-то оробела и не позволила ему. Мы пожали друг другу руки, и я поспешно вышла вслед за остальными посетителями.

Через два дня меня позвали к телефону.

— Мисс Белл? — раздался в трубке женский голос с отчетливым шотландским акцентом. — Я мать Колина. Он приезжает сегодня днем из госпиталя и просил меня сообщить вам об этом. Он сказал, что вы согласились заглянуть к нам в гости. Когда вам удобнее — в субботу или в воскресенье?

Чувство радости переполнило меня. Криллу, казавшийся мне после субботней глупости сказочным миражем, обрел форму и занял свое законное место на земле. Суббота, конечно, настанет скорее, но надо учесть и то, что Колин приезжает из госпиталя только сегодня, во вторник, ему нужно отдохнуть.

— Я тоже думаю, что лучше в воскресенье, — согласилась со мной миссис Камерон. — Посоветовав ехать поездом, а не автобусом, она пообещала, что кто-нибудь встретит меня на станции в 12.30. — Подоспеете как раз к обеду!

— О, пожалуйста, никаких обедов! Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

— Глупости, дорогая! Что такое одно лишнее место за столом? Только ничего не перехватывайте по дороге.

Криллу, когда поезд прибыл туда в воскресенье утром, уже не имел никакого налета уныния. Он был прекрасен, и близкие склоны гор,залитые солнечным светом, теперь весело зеленели и желтели. На лугах паслись коричнево-белые стада, в лощинах прятались домики под красными черепичными крышами. На маленькой станции я оказалась единственным пассажиром, так что не удивительно, что меня сразу же узнали, как только я сделала первые шаги по платформе.

Радостный вопль: «Дебора!» — и маленькая фигурка в синем блейзере бросилась в мою сторону. Круглая голова ткнулась мне в живот, руки обхватили за талию.

— Боже мой, Йен, ты такой нарядный! — воскликнула я и тут увидела подходившего к нам пожилого статного мужчину. Таким же, наверное, будет Колин лет через тридцать.

— Мисс Белл… — Он протянул руку. — Позвольте вас поздравить. Мой внук впервые в жизни без напоминаний причесался сам — и все ради вашего приезда.

— Это мой дедушка, — поспешно вставил Йен. — Он вел машину. А папа около станции. Он не смог прийти, потому что он в шлепанцах!

Мистер Камерон смущенно кашлянул и проводил меня к припаркованному у станции синему автомобилю. Из окна мне помахал Колин. Рут, как всегда ревностно охранявшая отца, сделала то же.

— Ну, Дебра, — большая ладонь сжала мои пальцы, — добро пожаловать в Криллу. Мы даже заставили выглянуть солнце ради вас.

— И надели шлепанцы! — засмеялась я. Необходимо было сказать что-то легкое, чтобы справиться с натиском эмоций, которые меня охватили.

— Ну, это лучшее, что я смог найти.

— Я тоже хочу, чтобы туфли на меня не налезали, — заявила вдруг Рут. — Тогда я не смогу ходить в школу.

— И я хочу, чтобы туфли на меня не налезали, — подхватил Йен. — Тогда я не смогу ходить в церковь.

— Что за разговоры! — Дед так строго посмотрел на внуков, что у них даже щеки порозовели.

Колин ласково обнял близнецов, продемонстрировав мне, чья точка зрения ему ближе.

— Не знаю, что вы скажете об этом мавзолее, — заметил он, когда машина подъехала к высокому дому, построенному на холме.

— Она, скорее всего, вежливо промолчит, — хмыкнул его отец, и машина миновала слегка покосившиеся ворота.

«Слайгчен» оказался красивым местечком, но довольно запущенным. Нужно смести золотую листву каштанов с покатых лужаек, удалить увядшие георгины с больших полукруглых клумб, поправить ворота и перекрасить дом… Ну вот, опять эта дурная привычка расписывать по пунктам все то, что я могла бы сделать с чужой собственностью, дав волю воображению! И все же кто выбрал этот ярко-зеленый цвет? Со своей розовой черепицей дом напрашивался на черно-белые тона.

— По-моему, вы не выглядите разочарованной, — осторожно сказал Колин. — Мне бы очень не хотелось ошибиться…

И я тотчас вспомнила мамины слова о том, что Колину нужна экономка. Он хотел, чтобы мне понравился дом, и дом мне понравился. Вернее, не совсем так. Я любила дома современные, с центральным отоплением и оборудованием по последнему слову техники. Я знала о них все, от «А» до «Я». Этот же, по моим предположениям, относился к Викторианской эпохе, когда ручной труд считался полезным, а семьи были большими. Возможно, именно последнее тронуло меня больше всего. У мужчины, который его купил, были жена, сын и дочь. Он, вероятно, хотел и других детей, которые заполнили бы своим смехом просторные комнаты и весело возились на огромных лужайках…

— Вот наша лодка! — ворвался в мои мысли голос Йена. Меня схватили за руки с двух сторон и потащили к трейлеру, на котором стояла гордость Камеронов.

В этот момент с крыльца раздался голос хозяйки:

— Осмотр достопримечательностей будет потом. Ну-ка, живо все сюда! Обед на столе.

У миссис Камером были седые волосы и такие же синие глаза, как у Колина. Вязаный синий костюм отлично гармонировал с ними. Пожав мне руку, она бросила нетерпеливый взгляд на остальную компанию. Только Рут поднялась вслед за мной по ступенькам. Йен, его отец и дед задержались, чтобы осмотреть заднюю шину автомобиля.

— По-моему, ее надо подкачать, — озабоченно сказал Колин.

Миссис Камерон свирепо посмотрела на него.

— Вы только взгляните на них, мисс Белл! Колин! Пожалуйста, иди сюда! — повысила она голос. — Врачи запретили тебе работать!

Ее слова и тон чуть было не заставили меня захихикать. Конечно же она видела в Колине не всемирную знаменитость, а маленького мальчика, и он останется для нее таким навсегда. Все матери так относятся к своим детям, даже если те уже выросли.

— Я только что подумал: какая жалость, что я не умею ходить на руках, — вздохнул Колин и заковылял к крыльцу.

Я была уверена, что ему больно наступать на прооперированную ногу. И все же через одиннадцать дней он улетает на гастроли. Действительно, у него твердый характер.

«Обычный» обед состоял из бифштекса, цветной капусты в сметанном соусе, золотистого картофеля и йоркширского пудинга, за которым последовал яблочный пирог с кремом. Воскресная трапеза в полном составе была, похоже, настоящим праздником для этой семьи.

— А теперь, ребята, — обратился Колин к близнецам, когда те закончили есть, — нам с Деброй нужно поговорить о делах, и я не хочу, чтобы вы попадались мне на глаза в течение часа.

Поговорить о делах… Мое сердце вновь тревожно забилось.

Колин прежде всего показал мне ту часть «Слайгчена», которую я еще не видела. Квадратные комнаты с высокими потолками так и просились быть детскими спальнями и игровыми, как приятно будет выбирать для них яркие цвета и узорчатые обои. Имея деньги, можно сделать этот дом уютным, теплым и очаровательным, думала я. Последнее помещение было самым большим. Окна выходили на равнину.

— Прекрасный вид. Наверное, помогает в работе, — заметила я.

Это был репетиционный зал, отделанный звуконепроницаемыми панелями. Мне оказана честь находиться здесь, я это чувствовала, и во мне крепла уверенность в том, что голос Колина — не подарок судьбы, как я раньше думала, а результат упорной работы. Да, несмотря на все его недостатки, этот человек, стоявший сейчас рядом со мной, стремился добиться совершенства собственными силами. Такой же была и я сама, так что мне следовало бы понять это давным-давно.

— Присаживайтесь, — указал он на диван и опустился на него рядом со мной, пристроив больную ногу на низенькой табуретке. — Мама хочет, чтобы я продал «Слайгчен», — неожиданно произнес он. — Уверен, она вам это уже сказала.

Да, сказала, когда мы с ней мыли посуду. «Мы не можем так жить дальше, — вздохнула она. — Джеймс перенес тяжелый бронхит и чувствует себя в Криллу не так хорошо, как в Ланарке. „Слайгчен“ слишком велик, его даже протопить-то толком не получается. А наш особнячок совсем крошечный, и в нем есть центральное отопление. Колин хотел проложить трубы и здесь, но это займет слишком много времени. Мне в любом случае придется забрать мужа в Ланарк в ноябре, поскольку зимние месяцы для него — самые тяжелые. К тому же… — Миссис Камерон осеклась, и я вдруг поняла: будучи сдержанной шотландской леди, она внезапно ужаснулась тому, что оказалась слишком разговорчивой при первой встрече с чужим человеком. — Ну да ладно, я и так уже много чего вам наговорила, так что вполне могу продолжить, — снова вздохнула она. — Вы знакомы с Магдой, вдовой моего старшего сына? Возможно, глупо с моей стороны, но я никак не могла отделаться от мысли, как было бы удобно, если бы Колин и она… Поэтому я и предложила, чтобы Магда взяла на время детей и вывезла их этим летом на юг. Теперь-то я понимаю, что не нужно было этого делать. Магда любит Колина, но никогда не примет детей. А Колин и слышать об этом не захочет».

— Составьте мне компанию, — прервал мои размышления голос Колина, — снимите туфли.

— Зачем? — удивилась я.

— Моя нога болит и требует компании.

Я отчаянно помотала головой, но мои руки уже сами стаскивали узкие лодочки. Какое наслаждение — пошевелить пальцами на ногах!

— Давайте их сюда, здесь свободная парковка. — Он задвинул мои туфли под стул, откинулся на спинку дивана и обнял меня за плечи одной рукой, как будто это был самый естественный жест в мире.

Но я знала, что это не так, это был сон, в котором я жила с тех самых пор, как поезд подошел к станции Криллу. О, как же не хочется просыпаться!

— Дебби, помогите мне. Подскажите, что делать.

— Ну, сначала я скажу вам, чего делать не следует, — весело откликнулась я. — Две вещи: вам не следует беспокоиться и ни в коем случае нельзя больше тревожить больную ногу.

— А если серьезно? Что вы думаете о «Слайгчене»? Если бы вы оказались на моем месте, вы бы продали этот дом?

— Ни за что на свете! — решительно заявила я. Колин любит «Слайгчен» и Криллу, почему он должен от них отказываться? К тому же ничто не помешает сделать ремонт в особняке, уж мне-то это по плечу…

— Тогда мне очень хотелось бы, чтобы вы оказались на моем месте, — по-детски обрадовался он. — Или я на вашем. Или чтобы мы с вами объединились.

Воцарилось молчание.

— Вы слышали, что я сказал? — спросил Колин и поднял голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Да. Вы прочли мои мысли.

Странно, но он выпрямился и удивленно уставился на меня.

— Я готова помочь вам, — объяснила я. — Я уже думала об этом и понимаю, что у вас на уме. Могу признаться, поначалу это было для меня шоком.

— Шоком? — чуть слышно повторил он.

— О, не обижайтесь, пожалуйста. Просто у меня были довольно амбициозные планы. — Я рассказала, что собиралась еще немного поработать за границей, набраться опыта, а венцом своей карьеры представляю пост директора колледжа. Увидев, что изумление, написанное на лице Колина, сменилось разочарованием и даже унынием, я поспешно продолжила: — Ничего, все это может подождать. А пока я просто перееду к вам. Думаю, вы не будете возражать…

Колин энергично замотал головой: мол, не буду, — зачарованно глядя на меня. Я даже усомнилась, понимает ли он то, что я говорю.

— Три года я буду вести хозяйство в этом доме и присматривать за Йеном и Рут, а вы в свою очередь обещайте заглядывать сюда почаще, потому что без вас я не сумею сделать ремонт. Ваши родители могут с чистой совестью уехать в январе домой в Ланарк. К тому времени, когда срок нашего договора истечет, дом станет мечтой каждой хозяйки, близнецам исполнится по девять лет, и они большую часть времени будут проводить в школе. Мне стукнет тридцать — самый подходящий возраст для учительницы, которая хочет чего-то добиться в жизни. Многие женщины отказываются от карьеры преподавателя на год или даже больше, когда выходят замуж, и…

— Мне как раз было интересно, доберемся ли мы до этого? — робко улыбнулся Колин.

— Ну вот и добрались. Итак, что вы думаете? — спросила я.

— Я против! — решительно заявил он. — Даже представить страшно, что через три года я останусь один-одинешенек!

— Не раньше, чем я найду вам другую экономку, — пообещала я. — А это будет нетрудно, потому что дом к тому времени будет в образцовом порядке.

Эффект, который произвели мои слова, оказался просто поразительным. Колин с грохотом опустил ногу на пол и замычал, но только совсем не от боли, как я поняла.

— Экономка?! Вы это предлагаете? Вы хотите прийти сюда в качестве экономки?

— Разумеется. А как же еще?

Он упрямо закусил губу, его плечи почему-то поникли.

— И вы еще заявляете, что мои родители смогут со спокойной совестью отправиться в январе домой в Ланарк? Дебби, моя дорогая девочка, вы же видели их!

— Дайте мне полчаса поговорить с вашей мамой, и я гарантирую, что у нее не останется никаких сомнений, — заверила я. — Я уже рассказала ей о своем образовании и теперь могу объяснить, в чем заключается мой план перестройки особняка. Моя мама тоже поначалу была не в восторге, но я и се смогу переубедить.

— Нет! — отрезал Колин.

— Нет? — Я не могла в это поверить.

— Нет, — повторил он. — И не смотрите так на меня, ради бога. Только подумайте, в каком положении мы с вами окажемся! Что вообразят себе люди? Незамужняя женщина в доме, где растут дети? О, конечно, я знаю, — сердито сдержал он меня, когда я было открыла рот, — ничего такого между нами случиться не может, потому что вы об этом хорошенько позаботитесь!

Меня словно горячей волной окатило, как в минуты самого неистового раздражения. Колин хочет воспользоваться мной в своих интересах! Не может быть, чтобы у него не было подружки — Хани, например, — но только не в Криллу. Криллу — дом, здесь дети, все приличия должны свято соблюдаться. Он только дразнит меня. Ничего подобного не может произойти со мной…

Внезапно Колин улыбнулся и нежно взял меня за руку:

— Вы должны простить меня, Дебра. Никто не знает лучше, чем я, что значит для вас ваша работа и как вы ей преданы. Это заставляет вас проявлять больше доброты и великодушия, чем я могу ожидать. Я действительно хочу, чтобы вы остались в этом доме. Но если вы не согласитесь на мое предложение, вопрос останется вне обсуждения.

— Ваше… п-предложение? — повторила я, запинаясь.

— Да, которое вы так и не услышали, — терпеливо сказал он, — потому что решили, будто я хочу предложить вам должность экономки. Но это не так.

Я ждала, затаив дыхание.

— Извините, но вам придется выйти за меня замуж, — сказал Колин почти виновато. — Ничего иного я обсуждать не стану. И никогда больше не побеспокою вас, если вы откажете. Я понимаю, что вы чувствуете. Но… Адам никогда не женится на вас, Дебра, или еще на ком-то. У меня есть веская причина так думать, поэтому не позволяйте пустым надеждам повлиять на ваше решение. К преподаванию можно будет вернуться, когда мы полностью устроимся. Я не миллионер, но и не нищий. Нам будет вполне комфортно, а я сделаю все, чтобы вы были счастливы. Итак, что вы на это скажете?

— Ничего, — выдохнула я. — Я имею в виду — мне нужно подумать.

— «И не быть обманутой легко, бессмысленно и неразумно», — процитировал Колин, к моему удивлению, совершенно серьезно. — Со своей стороны я могу гарантировать, что поступлю честно.

— Я тоже, — прошептала я, чувствуя себя пристыженной.

И все равно, убеждала я себя, это всего лишь деловое предложение. Он будет меня содержать, а я предоставлю ему за деньги другие ценности. Я не подведу его и не разочарую, он меня — тоже; об этом можно судить по его первой женитьбе, преданности детям, верности обещанию, данному Анне, и дому, который он для нее купил… И пусть я не обладаю ее достоинствами, зато умираю от любви к нему. Да, пришла пора в этом признаться самой себе. То утро, когда Колин упал в бассейн, тот вечер, когда мы вместе шли на репетицию церковного хора Адама, тот день в Плимуте, — я ощущала в сердце их пульсацию и могла продолжить счет драгоценных моментов, но в этом не было необходимости. Почему предательство Адама оказалось для меня не столь болезненным? Почему я почти забыла о нем, когда вернулась в Лондон? Потому что давно отдала свое сердце самому невероятному в мире мужчине, несмотря на отчаянную борьбу с самой собой и непроницаемую раковину, в которой пыталась спрятать свое сердце. А теперь самое лучшее, что я могла сделать, — это не дать ему догадаться о моих чувствах…

— Прекрасно! — воскликнул Колин. — В таком случае я не вижу никаких препятствий к свадьбе.

— Но вы понимаете, что брак соединит нас навсегда? И кольцо на пальце может оказаться тяжким бременем…

Он нахмурился, в его глазах отразилась странная смесь печали и сожаления — почти как тогда, на концерте в Сикоуве.

— Вот в чем загвоздка! Я приму это во внимание.

— Я думала не о себе, — поспешно сказала я. — О вас.

— Обо мне? — Его лицо просветлело, теплые ладони нежно сжали мою руку. — Думаю, у вас создалось неверное представление обо мне, Деб. Я умею петь романсы, возможно, лучше, чем кто бы то ни было, но это не делает из меня Лотарио ^[6]. Я обычный человек и для меня семья — очень важная часть жизни. — Он вновь нахмурился, но тут же улыбнулся. — Конечно, у меня были подружки, но любил я всего два раза в жизни.

Дважды! Я немедленно принялась вычислять, кого еще он мог любить, кроме Анны, но Колин дернул меня за руку:

— Побыстрее придумывайте свои возражения, а то близнецам, наверное, уже не терпится с вами пообщаться.

Просто и очень по-детски я сказала:

— Колин, когда я постарею, уже не смогу окупать ваши расходы. Меня может разбить ревматизм (он насмешливо смотрел на меня, но не перебивал) или напасть забывчивость. А если я буду всего лишь вашей экономкой, вы всегда сможете…

— Купить поле и выгнать тебя на подножный корм! О, Дебби! — Улыбка вернулась, и лицо вновь просияло. Две ладони опустились на мои плечи и слегка меня встряхнули. — Смотри-ка, у тебя уже есть седые волосы!

— А у тебя плешь! — выпалила я в ответ и похлопала его по тому месту, где она когда-нибудь могла появиться.

— Я еще дешево отделался! — заявил он, придвигаясь ближе.

«Вот и кульминация романа», — подумала я. За это его тоже нужно встряхнуть. Я схватила Колина за плечи и вдруг почувствовала, что не хочу отпускать.

— Теперь ты моя, Дебби? Это главный вопрос.

И тут я сделала глупость, вернее, ее сделала моя правая щека, которая на секунду прижалась к его правому плечу. Затем я резко выпрямилась и решительно ответила:

— Да, только после окончания первого семестра. Жаль, что здесь еще нет центрального отопления, но, боюсь, с этим придется подождать до Рождества.

— Боже правый! — странным голосом произнес Колин. — Она жалеет только об этом! — Он замолчал и мгновение, показавшееся мне вечностью, только смотрел на меня, изучающе и без тени насмешки.

Надеюсь, вид у меня был не слишком дурацкий, когда Йен и Рут радостно ворвались в зал и потащили нас к столу пить чай…

Глава 12

Реакция семьи Колина на нашу новость превзошла все мои ожидания. О лучшем и мечтать было нельзя. Я втайне надеялась, что его отец и мать будут рады этому как по личным, так и по чисто родительским причинам, но было вдвойне трогательно получить теплое письмо от Джима из Канады и еще более теплый разговор с Джин, позвонившей из Ангуса. Такое милое общение с родственниками являлось одной из приятных сторон замужества — едва ли я могла на это рассчитывать, если бы вошла в дом в качестве экономки.

Если Камероны, не исключая Магды, приславшей мне очаровательную записку, были в восторге, то мамино противостояние оказалось мучительным. Каникулы в колледже длились с 26 по 29 октября, и я решила съездить домой в надежде переубедить ее, пока Колин будет в Германии. Он улетал туда 24-го, возвращался 9 ноября и через два дня после этого должен был отправиться в Штаты, где его гастроли продлятся до сочельника. Так что видеться с ним до свадьбы нам придется очень редко. Это тоже было проблемой. Кроме того, я никогда не думала, что выйду замуж не в своем родном Уимблдоне, а где-то в другом месте, но мамино отношение в данный момент едва ли благоприятствовало осуществлению счастливого события именно там. «Я рада, что отец не дожил до этого», — заявила она в одном из наших телефонных разговоров, чем повергла меня в еще большее уныние.

Барбара, по счастью, не разделяла ее взглядов. «Не слушай маму или кого-то еще, — писала она. — Ты выбрала верную дорогу, усыпанную цветами. Смело иди по ней вперед!» Я получила ее письмо в грустную минуту — меня преследовали воспоминания о папе, жизнь казалась мрачной и бессмысленной, — и оно тут же улучшило мое настроение.

Колин, если не понимал, то по крайней мере чувствовал охлаждение в наших с мамой отношениях. Однажды он робко предложил: «Не хочешь, чтобы я подбросил тебя в Лондон и заодно пообщался с твоей мамой?» — и смущенно посмотрел на меня, когда я наотрез отказалась.

Тем временем одна моя замужняя студентка столкнулась с домашними трудностями и приехала на лекцию с годовалым ребенком. Само собой напрашивалось решение передать его другой студентке, которая писала реферат на тему ухода за детьми, но сам малыш, по-видимому, предпочитал женщин постарше. Присосавшись ко мне, как пиявка, он успешно противился всем попыткам оторвать его, да к тому же то и дело радостно обрушивал мне в лицо удары своего крохотного кулачка.

— Вы ему понравились, мисс Белл, — заметил кто-то, а еще кто-то добавил: — Он очень похож на вас, честное слово. Его вполне можно было бы принять за вашего сына!

Я не возражала: у мальчугана действительно были льняные волосы и карие глаза, как у меня. Удручающая мысль тут же промелькнула в голове: своих детей теперь у меня не будет никогда. Ведь Колин предложил мне брак по расчету.

— Что-то не так, Деб? — Проходившая мимо подруга-преподавательница остановилась, заметив выражение моего лица.

— Да, — решительно ответила я. — Этот поросенок только что дал мне в глаз.

Это была сущая правда, и в качестве доказательства маленький разбойник, по-прежнему цеплявшийся за мою шею, нанес мне еще один сокрушительный удар.

— Тогда все нормально, — весело улыбнулась подруга. — А я боялась, что ты расстроилась по поводу Гамильтон. Что за наглость! Но начальство этого не допустит, не беспокойся. Тебя наняли на весь семестр, договор подписан, так что твердо стой на своем!

Гамильтон — фамилия той преподавательницы, которую я временно замешала.

— А в чем дело? — подозрительно спросила я, и мне с неохотой объяснили, что за последний месяц здоровье Элис Гамильтон значительно улучшилось и доктор посоветовал ей вернуться на работу. Поразмыслив немного, я решила, что Элис нуждается в этой должности больше, чем я, а у меня и так забот полон рот…

— Что у тебя на уме? — поинтересовалась моя сторонница.

— Центральное отопление, — задумчиво ответила я.

Джон Ли, мой новоиспеченный отчим, встретил меня на вокзале в субботу и по дороге к Уимблдону попытался утешить: сказал, что у мамы еще достаточно времени, чтобы изменить свое отношение к моему избраннику.

— Как только она возьмется за подготовку к свадьбе, забудет обо всем на свете и станет с нетерпением ждать этого дня! — пообещал он и великодушно добавил, чтобы я не беспокоилась ни о каких расходах, поскольку заплатить по счетам будет для него огромным удовольствием.

— О, Джон! — смущенно запротестовала я, но он тут же меня перебил:

— Никаких возражений! Мы с Глэдис — (это была его первая жена) — всегда мечтали о большой семье — чтобы толпа детишек бегала по двору и все такое… Как ты знаешь, мечта не сбылась, но теперь у меня есть ты, и лучшей кандидатуры на роль своей дочери я бы не смог найти.

Мне, растроганной до глубины души, оставалось только искренне поблагодарить его.

— Твой Колин — отличный парень, — неожиданно заявил Джон. — Я перекинулся с ним парой слов в это воскресенье в Торкомбе. Он мне очень понравился. Джесси его тоже обязательно полюбит, если ты дашь ей на это время.

Такую роскошь я вряд ли могла себе позволить, как, впрочем, и унылое выражение лица, — нельзя было портить своим мрачным настроением мамин радушный прием. Это было мое первое возвращение домой после ее второго замужества, и в доме многое изменилось — она с радостью похвасталась подарками Джона и новой мебелью.

Болтать у камина, пока Джон готовил чай, было удивительно приятно. Наконец он вкатил столик с чайными принадлежностями и после чаепития вновь укатил его на кухню.

— По-моему, ты в раю, — лукаво шепнула я маме, которая блаженно жмурилась в уютном кресле у огня.

— Я так счастлива, дорогая, — призналась она. — Счастлива второй раз в жизни. Вот почему я хочу сделать все возможное, чтобы ты тоже была счастлива.

— Но тебе вовсе не нужно что-то делать! Я понимаю: ты не считаешь, что Колин именно тот человек, который мне нужен, но ты его совсем не знаешь. А я знаю и вполне могу доверить ему свою жизнь.

— О, Деб! С подобными людьми всегда возникают неприятности! — Мама, казавшаяся такой веселой и безмятежной до сих пор, вдруг вскочила и, как будто ее душили слезы, поспешно выбежала из комнаты.

За несколько минут до этого она включила телевизор, и, пока я сидела в оцепенении, раздумывая, не пойти ли за ней, начали передавать последние новости. Я смотрела их без особого интереса, когда вдруг услышала знакомое имя.

«Сегодня сочетались браком известная поп-звезда Хани Харрис и телевизионный продюсер Винсент Честер. — На экране появилась картинка: невеста выглядела ослепительно. — Медового месяца у Честеров не ожидается, — проинформировал диктор. — Завтра утром Хани улетает в Нью-Йорк на гастроли».

Я рассматривала молодого новобрачного, размышляя, что мы с ним оба — жертвы шоу-бизнеса, и вдруг почувствовала холодок в груди. Плимут и Колин, умчавшийся, чтобы встретиться с Хани, Торкомб и Колин, идущий с ней рука об руку по теннисной лужайке, «Слайгчен» и Колин, сообщивший мне, что он любил дважды в жизни. Кого, гадала я тогда, он мог любить, кроме Анны? Теперь я это поняла. Анна и Хани. Обе очень молоды, обе чарующе красивы, и обе так не похожи на невзрачную учительницу домоводства…

И еще одно — Хани завтра летит в Штаты, Колин будет там через несколько недель.

Я не представляла себе, как долго просидела у телевизора неподвижно, глядя в одну точку, когда вдруг дверь открылась.

— Ты все еще здесь, дорогая? — Мамин голос, но совсем другой тон. — К тебе гость.

Позади нее маячила высокая фигура. Длинное бледное лицо, серые глаза в лучиках морщинок…

— Привет, тихая девушка, — прозвучал знакомый голос.

— Адам! Почему ты не в Торкомбе? — выдохнула я.

— Очевидно, потому, что я здесь, — засмеялся он и затем, когда я ничего не сказала, добавил: — Ну давай же, спроси меня, зачем.

Я так и сделала.

— У нас с тобой есть одно незавершенное дело, — спокойно ответил Адам. Я недоуменно взглянула на него, и он объяснил: — Во-первых, я должен извиниться. Я вел себя отвратительно в нашу последнюю встречу.

Мама к этому моменту уже успела тактично удалиться.

— О, Адам, — запротестовала я, — все в прошлом и давно забыто!

Как точны были эти слова: «все в прошлом и давно забыто». Теперь не имело значения, что Адам делал или говорил. Мне казалось, что я любила его, но сейчас он был для меня просто человеком, к которому испытываешь только жалость. Он был смелым, талантливым, остроумным, но всегда относился к людям предвзято. Благородному решению Колина держать близнецов подальше от Сикоува он дал нелепое и злобное объяснение. Адам — сильный мужчина, но теперь я понимала, что это была не сила духа. Сила духа всегда идет об руку с улыбкой и песней.

— Ты слышала хоть одно слово из того, что я говорил? — спросил Адам с необыкновенной для него мягкостью.

Я не слышала и поэтому покраснела.

— Ладно, не бери в голову, — усмехнулся он. — Мои слова и не требовали ответа. Я просто напомнил тебе о разговоре, который у нас состоялся однажды, о золотых россыпях.

«О нет!» — ужаснулась я. Этот разговор был по дороге из Сикоува. Адам тогда грустно заметил, что теперь я не приму его, даже если он придет ко мне с «золотыми россыпями». А я в то время была слишком расстроена, чтобы правильно его понять. Так много всего случилось с тех Пор — пожар, Магда, Глазго, — что я больше не хотела думать об этом.

Адам неправильно истолковал выражение моего лица. Да и в нем самом сегодня было что-то необычное, покорность, что ли.

— Ты, конечно, выставишь меня вон, и я не вправе тебя за это винить. Но, прежде чем ты это сделаешь, я хочу, чтобы ты знала: Магда и я… — Он поколебался, но затем продолжил: — Между нами ничего нет, за исключением дружбы. Она помогла мне в трудную минуту. Так же, как сделала бы ты, оказавшись на ее месте.

— Адам, — мягко сказала я, — прежде чем ты продолжишь… Ты еще, конечно, не знаешь… — Мы пока вообще никому об этом не говорили, кроме семьи Колина, на тот случай, чтобы не было утечки информации и не пронюхала пресса, которая любит устраивать шумиху по любому поводу. — Колин и я решили пожениться, как только он вернется из Германии.

Я слишком много ему сказала, даже мама еще не знала точную дату свадьбы. Мы с Колином бросились к священнику в среду вечером, после того как я повидалась с мисс Кроуфорд и сообщила о своем желании оставить колледж в середине семестра, и как раз успели вовремя, чтобы договориться о венчании в понедельник, 11 ноября. «Ты уверена, что это именно то, чего ты хочешь? — спросил меня Колин. — Я никак не могу отделаться от чувства, что для меня это слишком выгодная… сделка».

На следующий день после нашего бракосочетания его родители планировали переехать к себе в Ланарк, а я собиралась использовать свободное время до свадьбы, чтобы все подготовить для проведения в дом центрального отопления. Все слишком неромантично, чтобы признаться в этом.

— Из Германии? — повторил Адам. — Когда это будет?

Забавно, что он уцепился за менее важную новость, но я и сама иногда так делала в минуты потрясений.

— Через две недели, в понедельник.

Теперь до Адама дошло и все остальное, и он стал выглядеть совсем не таким самоуверенным и язвительным, как обычно.

— Значит, у тебя в конце концов появился к нему интерес?

— Да, и очень сильный, — ответила я. Телевизионные новости, сказала я себе, ничего не меняют. Колин остался таким же, каким был в то воскресенье, когда я прижималась щекой к его плечу и мое сердце разрывалось от любви к нему.

Надолго воцарилось молчание. Первым его нарушил Адам:

— Знаешь, люди сильно ошибаются насчет молнии. Она все-таки ударяет дважды в одно и то же место.

Я непонимающе уставилась на него.

— Я, видишь ли, во второй раз невольно помогаю Колину найти жену, — пояснил Адам и горько усмехнулся.

От того, как он это сказал — спокойно, без раздражения и упрека, — я испытала еще большее потрясение. Адам проницательно взглянул на меня:

— Ты не знала, что я любил Анну?

— Даже представить себе не могла, — ошеломленно призналась я.

Я должна была это понять! Адам никогда не называл мне имя девушки, которую он любил, но Колин упоминал о том, что познакомился со своей женой в хоре Адама, говорил об этом вскользь и без какого-либо чувства вины. А я так сочувствовала этой неизвестной девушке, вышедшей замуж за недостойного человека, который оставил ее одну, как только ее здоровье стало ухудшаться. Этот мужчина казался мне безжалостным плейбоем, но теперь, узнав, что это был Колин — Колин, с таким открытым, честным лицом и добрыми глазами… И другие факты должны были помочь мне догадаться: нежность Адама к Рут, фотография Анны в его студии, отношения с Колином, казавшиеся всегда слишком натянутыми, чтобы их можно было объяснить простым несовпадением взглядов на музыку…

— Тогда забудь об этом. Я сожалею, что проговорился, — сокрушенно произнес Адам. — Впрочем, рано или поздно ты все равно бы узнала. — Он взял меня за руку. — Это не должно тебя беспокоить, Деб. Ты слишком отличаешься от Анны и не сделаешь ту же ошибку.

— Ошибку? — резко переспросила я.

Он отвел глаза и покраснел.

— Понимаешь, Анна была слишком эмоциональной, она любила Колина самозабвенно и не уставала ему напоминать о своих безудержных чувствах. А Колин… Такие мужчины, как он, пресыщены женским вниманием. Вокруг него вечно толпились поклонницы, преследовали его восторженными взглядами. И когда он пытался удрать от всего этого, ему меньше всего хотелось столкнуться с тем же самым опять в тот момент, когда он открывал дверь собственного дома. Анна, боюсь, так и не смогла этого понять. Видя, что с ней происходит, я забывал обо всем. В тот вечер на рождественской неделе, когда мы с тобой отправились па концерт, я был почти безумен. Собирался сбежать из Лондона на следующий же день. Если бы я столкнулся тогда с Колином, один Бог знает, что могло бы случиться. Даже этим летом встреча с ним для меня оказалась довольно тягостной. Хотя, если честно, в том, что случилось с Анной, была не только его вина. Родители Анны умерли, она воспитывалась теткой и находилась под ее влиянием. Добавь к этому неискушенность и эмоциональность восемнадцатилетней девушки… В общем, они с Колином поженились. А потом… Она не смогла построить свою семейную жизнь правильно. — Адам выглядел одновременно смущенным и раздраженным, я догадывалась, что эта исповедь дается ему нелегко. — Ну да. Так и было, — продолжал он уже более спокойно. — Думаю, это ты натолкнула меня на правильное понимание всего, Деб. Ты такая уравновешенная и благоразумная. Именно ты подсказала мне, в чем Анна была не права. Колин устал от женского внимания.

— Но… но он очень любил ее, Адам, — неубедительно пролепетала я. — Он сам говорил мне об этом.

— Да, полагаю, что так… но по-своему. Ты, Деб, мыслишь рационально и тем самым даешь возможность свободно дышать другим. — Он вздохнул. — Я почти ненавижу себя за то, что все это тебе рассказал. Как будто предал ту, которую любил все эти десять лет…

— О, Адам, — потрясенно вымолвила я.

— Ничего. Лучше поздно, чем никогда. — Серые глаза внимательно смотрели на меня. — Поздравь от меня Колина и скажи ему, что он счастливый мерзавец. А что до тебя, тихая девушка, любые пожелания будут недостаточны. — Он притянул меня к себе и поцеловал как брат. — Спасибо за все. Я никогда не забуду этого лета и того, что ты для меня сделала.

— О, Адам! — вновь беспомощно повторила я — на большее в тот момент была не способна. Адам повел себя так неожиданно, оказался таким великодушным и бескорыстным, переступил через себя ради меня…

Я не могла пригласить его на свадьбу. Мы договорились — никаких посторонних. Колин уезжал в тот же день на гастроли в Штаты, и все должно было пройти просто, быстро и закончиться рано. Я, однако, настояла, чтобы Адам заглянул к нам, когда будет в Глазго, и он мне это пообещал.

По злой иронии судьбы Адам выбил из меня последние капли уверенности в себе, хотя, возможно, и непреднамеренно. Путь по «дороге, усыпанной цветами», казался мне теперь еще более трудным, вдвойне опасным и таким же ненадежным. Совсем обессилев от переживаний, я отправилась спать, так и не назвав маме точную дату свадьбы.

Колин прилетел в Глазго ночью, в субботу 9 ноября, и мы поженились, как и планировали, в 11 часов утра в понедельник. Еще до своего отъезда в Германию он успел заказать свадебный костюм, а я не стала тратить время на платье, решив, что сумею что-нибудь быстренько подобрать накануне, — ведь меня ждало не торжественное событие, а всего лишь необходимая формальность.

В день бракосочетания, когда мы уже собирались выйти из дому, мама все-таки не удержалась от скорбного комментария:

— И только подумать, что после стольких лет надежд день твоей свадьбы окажется вот таким!

— А что в нем не так? — мужественно спросила я, и она мне все подробно объяснила.

Во-первых, ей не нравились мои бледно-оранжевые перчатки и шляпа с большими полями (невеста, видите ли, должна быть в белом). Во-вторых, она не любила шотландские церкви — они слишком мрачные и простые. Вот если бы я выходила замуж дома, при всех наших друзьях и соседях и… У нее все-таки хватило совести остановиться и не произнести «и за подобающего мужчину», но я поняла намек. И внезапно вся моя решимость оставаться невозмутимой канула в Лету.

— Мам, пожалуйста, полюби Колина, — взмолилась я совсем по-детски, как будто во мне заговорила маленькая девочка, надоедавшая маме просьбами рассказать сказку о мышке и льве. — Он чувствует, как ты к нему относишься, и страдает из-за этого. Он хороший! — Мой голос предательски задрожал, и мама в порыве нежности и раскаяния трижды крепко обняла меня.

— О, дорогая! Конечно, он хороший.

Прошлым вечером Колин устроил для нас всех ужин, и в ресторане на него набросились охотники за автографами. Я, кстати, заметила, что мама откровенно гордилась своей близостью к такой знаменитости.

— Я верю: ты все делаешь правильно, — продолжила она. — Правда, поначалу мы с Аланом были так напуганы… Ах, ладно! Все хорошо, если ты счастлива. Только это имеет значение. — Она вновь слегка сжала меня в объятиях.

Это была явная капитуляция, но я слишком хорошо понимала, что мама успокаивает меня из жалости. Наша с Колином жизнь совсем не будет похожа на сказку. Я всего лишь экономка, замаскированная под принцессу, поэтому мой принц в любой момент сможет вскочить на коня и ускакать от меня прочь.

Свадьба тоже не имела никакого сходства с волшебной сказкой. Мрачная церковь и пустые скамьи наводили тоску, не было ни музыки, ни подружки невесты, ни шафера. Я выбрала платье цвета лайма и знала, почему мама пришла в ужас: она считала этот цвет «несчастливым». Но ее суеверия меня не беспокоили. Да, возможно, это был плохой выбор, слишком весенний для такого хмурого и холодного ноябрьского дня.

А Колин? Как он чувствовал себя, во второй раз ступая на этот путь, когда па первой скамье в церкви, между дедом и бабушкой, вертелись и хихикали Йен и Рут? Им сказали о свадьбе только в воскресенье, и, когда я вчера увиделась с ними, их возбужденное одобрение пролило бальзам на мою больную душу. Такой же сумасшедший восторг вызвало мое обещание взять их с собой в Прествик, чтобы проводить Колина.

Большая синяя машина была готова к отъезду, чемоданы уложены в багажник, прощальные слова сказаны всем присутствующим.

— А теперь я забираю с собой все свое, — заявил Колин и обнял одной рукой меня, другой — близнецов.

— Мы полетим с папой в Америку?! — с волнением воскликнула Рут, неправильно истолковав слова отца.

— А ты хотела бы? — неожиданно спросил Колин. — Возможно, в следующий раз мы отправимся туда все вместе.

Он, очевидно, тоже не понимал, что говорит. Я терпеть не могу, когда люди обещают ребенку то, что не собираются выполнять. И я сказала ему об этом так, чтобы дети не услышали.

— Кто сказал, что я не собираюсь выполнять обещание? — удивился Колин. — Подготовка документов, конечно, займет некоторое время, но все это вполне осуществимо.

Именно об этом предупреждал Адам. Нельзя, чтобы Колин решил, что я намерена отныне таскаться за ним по всему свету только потому, что сегодня под сводами старой мрачной церкви он произнес трогательно искренним голосом: «Я, Колин, беру тебя, Дебра, в жены на веки вечные».

— Да, хорошо было бы, конечно, но очень дорого и невозможно в учебное время, — неодобрительно заметила я. — Теперь можешь не беспокоиться о детях, я хорошенько о них позабочусь, обещаю.

«Я, Дебора, беру тебя, Колин… и Йена, и Рут, и „Слайгчен“…»

Колин ничего не ответил — только покосился на меня, уверенно взялся за рулевое колесо, и машина покатила в Эршир. Один раз он остановился, чтобы проверить, все ли бумаги у него с собой. Я наблюдала, как крепкие пальцы разбирают содержимое бумажника, и вдруг что-то упало прямо мне на колени. Это была фотография. Когда Колин наклонился, чтобы забрать се, я отвернулась. Что угодно, только бы он не подумал, будто я любопытствую.

— Я тебе когда-нибудь се показывал? — спросил он и сунул снимок мне под нос.

На снимке оказалась я сама с Йеном. В то воскресенье на вересковой пустоши, когда мальчик испугался пони и я пыталась успокоить его, мне почудилось, что щелкнула фотокамера… Колин хранит этот снимок из-за Йена, конечно. Не из-за меня же! Слишком растерянный и глупый вид у меня здесь. Впрочем, как и у Йена. То фото, которое сделал в студии Адам, было совсем другим — мастерским, четким, ласкающим взгляд.

Колин осторожно убрал снимок обратно в бумажник. Для него это развлечение, с горечью подумала я. Ему, вероятно, доставляет удовольствие посмеиваться надо мной в компании приятелей.

— Все в порядке, Дебби? — внезапно спросил он, когда мы оставили позади Килмарнок и вырвались на открытую холмистую местность. Низкие зеленые склоны напомнили мне о Девоне, где жизнь казалась такой простой…

— Разумеется, а что?

— Не знаю. Я только подумал, что ты подозрительно притихла. — Он посмотрел на меня. — Мы с тобой и пяти минут не провели наедине с тех пор, как я вернулся.

Наверное, это даже хорошо, уныло подумала я. Наедине с ним я в любое время могу опять поддаться чувствам, как тогда, в музыкальном зале «Слайгчена», нависающего над равниной, словно орлиное гнездо. Нельзя позволить ему догадаться, что моя любовь к нему походит на чувства Анны. Я не могла забыть, как он жестоко обидел ее… но все это было так не похоже на человека, в которого я влюбилась, на мужчину, которого, как мне казалось до разговора с Адамом, я знаю…

— Ты ни о чем не жалеешь? — тихо спросил Колин.

— Ни о чем, — твердо ответила я.

Это была правда. Он поманил меня за собой песней, и я пошла на голос. Я любила его, на радость или на беду. И еще я думала, что мне было бы гораздо легче, если бы я вошла в его дом не женой, а экономкой.

В вестибюле Прествикского аэропорта — огромного здания из стекла и бетона — Колин остановился перед оранжево-черной доской объявлений и расцеловал близнецов, по очереди подхватывая их на руки.

— Ты знаешь, где меня искать, — сказал он мне. — Звони в любое время, если что-то понадобится. Если дети заболеют, или возникнут какие-нибудь трудности в школе, или еще что-то.

— Ничего подобного не случится, — успокоила я его. Интересно, он всегда отправляется в путешествие с такими опасениями или просто не доверяет мне? — Не беспокойся о нас. — День был очень холодным, а ему еще предстояло пройти по дорожке к самолету. Я протянула руки и подняла его меховой воротник. — Возвращайся домой живым и здоровым.

— Так и сделаю, — пообещал он и поцеловал меня.

Наши губы едва соприкоснулись, когда вдруг рядом прозвучал голос:

— Мы можем вас снять? Пожалуйста, мистер Камерон!

Нас окружили репортеры, и я поймала себя на том, что глупо таращусь в объектив телекамеры. Впервые в жизни.

Обратный путь в Глазго показался мне значительно длиннее, чем дорога в аэропорт. Поначалу, как ни старалась я сосредоточиться на вождении, все равно время от времени поглядывала на самолет, уже набравший высоту и летевший высоко в небе, оставляя за собой белый шлейф. Утлое суденышко над серым океаном уносило прочь моего благоверного в день нашей свадьбы…

Дети тоже притихли, даже Йен прекратил считать коров. Внезапно он пискнул:

— Дебора, по-моему, се сейчас вырвет!

Я остановила машину. Рут, угрожающе бледная, вышла и несколько минут походила по траве. Что интересно, по дороге туда она весело щебетала и ни разу не вспомнила, о том, что в машине се обычно тошнит, но тогда за рулем сидел Колин, который привык добиваться совершенства во всем: на сцене он был профессиональным певцом, за рулем — первоклассным водителем, управляемый им автомобиль ехал плавно, без рывков и заносов на поворотах. Адам и Магда любили лихачить, поэтому вынуждены были постоянно сворачивать на обочину и приводить Рут в чувство. Вот и меня подвела неосторожность. Наученная горьким опытом, я постаралась бытьболее бдительной — остановилась еще раз на подступах к Килмарноку, и мы вновь побродили на ветру по стылой земле среди холмов.

— А теперь нам нужно поспешить, — проинформировал меня Йен, когда мы опять залезли в машину. — Иначе пропустим новости.

— Надеюсь, в Уимблдоне это тоже видели, — заметила мама.

Мы смотрели вечерние новости, и в самом конце промелькнул отрывок о нас: Колин, обнимавший меня, Йен и Рут, возбужденно хихикающие на переднем плане.

«Колин Камерон отбыл в Штаты через час после своего бракосочетания в Глазго с мисс Деборой Белл, которая преподавала там в Школе экономики, — бодро сообщил диктор и улыбнулся. — Знаменитый шотландец любит включать в свой репертуар песни на стихи Роберта Бернса и не преминул подарить жене „Нежный поцелуй за миг до расставания“».

— О, как мило! — воскликнула мама, пришедшая в восторг оттого, что Колин, поцеловав меня, сделал одолжение журналисту и напел один куплет из этой песни.

На следующее утро мама и Джон уехали в Уимблдон, моя родня со стороны мужа — в Ланарк.

Магда, которая в день пашей с Колином свадьбы выглядела более похожей на невесту в своем костюме из золотистого твида, чем я, попрощалась со мной на удивление тепло.

— Колин заслуживает лучшего. Я не смогла бы ему этого дать никогда. Думаю, сейчас он получил то, что заслужил.

Что-то заставило меня в этот момент сказать ей, что Адам изменил свое мнение в отношении Колина.

— Хм-м, да. На это, вероятно, есть причина, — пробормотала Магда, не глядя на меня.

— Знаешь, он не сказал ни слова против нашей с Колином свадьбы и вообще вел себя очень деликатно, — заметила я.

— Рада это слышать. Думаю, у него было время успокоиться, прежде чем повидаться с тобой. Но когда ему позвонила твоя мама, он просто обезумел.

Что?! Мама? Но это я сообщила Адаму о свадьбе, и он, казалось, был так ошеломлен этим, что не сразу меня понял. Он только спросил: «Когда?» — вместо того, что я ожидала: «Замуж за Колина?!»

— Ты хочешь сказать, что он знал об этом еще до субботы, когда я приехала домой?

— Боже, естественно! Твоя мать попросила его остановить тебя.

— О нет! — выдохнула я, закрывая глаза.

Магда похлопала меня по запястью:

— Не бери в голову. Таких, как твоя мама, полно, поверь мне. Но, по-моему, она уже успела полюбить Колина. Я очень рада, что Адам вел себя корректно. Я боялась, что он собирается напакостить вам обоим. — Магда ласково чмокнула меня в щеку. — Заставь Колина как-нибудь привезти тебя в Девон. Я купила квартиру неподалеку от магазинчика Адама и с удовольствием ее тебе покажу.

Глава 13

Несколько недель прошли в заботах и хлопотах, я не успевала перевести дух. Рабочие установили центральное отопление, я привела в порядок комнату Рут и подумывала о ремонте в собственной спальне. Возникли проблемы с Йеном, которого задирал по дороге из школы мальчишка постарше, и с Рут, в первый раз в истории покинутой братом, отправившимся без нее кататься на велосипеде с одноклассниками. В саду нужно было облагородить клумбы с георгинами, сделать красивый цветочный бордюр, смести опавшую листву и сжечь ее. И еще были письма Колину — мы с близнецами посылали их каждый понедельник. Я оглянуться не успела, как до его приезда осталось две недели. Это было счастливое время. Я ложилась в постель, не чуя себя от усталости, порой до того выматывалась, что не могла уснуть, но каждый день ковала новое звено в цепочке: «Я — Дебора — беру — тебя — Йена — Рут — и „Слайгчен“».

— Сделано со вкусом, — деловито одобрила Рут, когда я повесила голубовато-серые занавески в спальне.

Стены были серо-жемчужного оттенка, ковер — бледно-медового, постельное покрывало сплетено из серых и бирюзовых толстых ниток.

— Это новая кровать, — заявила Рут, но я решила, что она заблуждается.

— Нет, это не так, дорогая.

Я чувствовала себя неуверенно на этой широкой кровати, которая, как я предполагала, когда-то служила Колину и Анне; покупать новую из-за дурацкой щепетильности ни один здравомыслящий человек не стал бы.

— Новая, новая. Папа купил ее, — возразила Рут. — Они с дедушкой перенесли старую кровать в другую комнату.

Я недоверчиво посмотрела на девочку.

— Мамину кровать, — флегматично уточнил Йен, — перенесли.

— А это хорошая кровать, да? — продолжила Рут, прыгая на матрасе. Я согласилась, что хорошая. — Папочка сказал, что ты будешь рассказывать нам на ней сказки.

Колин ради меня купил новую кровать! От такой заботы потеплело на сердце. Вслух же я весело сказала:

— Эй! Хватит ломать мебель! Это чья кровать? Моя или ваша?

— Твоя и папочки, — сказала Рут. — Но мы тоже будем приходить, правда, Йен?

Он, однако, этот маленький мужчина семи лет, собиравшийся в следующем полугодии серьезно заняться футболом, задумчиво ответил сестре:

— Я не знаю.

— Ну а я знаю! — выпалила Рут и соскользнула на пол. — Папино место всегда было здесь. — Она похлопала по правой половине кровати. — Он мог смотреть отсюда в окно.

— Все ясно, а теперь пошли вниз, — поспешно предложила я. — Пора ужинать.

За столом Йен не сводил с меня глаз. Что-то происходило в его вихрастой голове, и я могла поклясться, что этот напряженный мыслительный процесс вызван болтовней в спальне.

Вечером, как обычно, Рут угнездилась в моей постели и стала терпеливо ждать свою сказку. Сказка была забавной, про маленького ангела с темными, а не золотистыми волосами и розовыми крыльями. Его одеяние было сшито из лепестков петуньи, он повсюду таскал с собой медвежонка Тедди. Рут слушала с удовольствием, и это было хорошо, потому что мне не позволяли пока рассказывать о мистере Льве. «Нет, нельзя, пока папочка не вернется», — решительно поставили условие близнецы.

Когда я добралась до одеяния маленького ангела, которое всегда требовалось описывать в деталях, в комнату робко проскользнул Йен, облаченный в пижаму.

— Нам теперь надо называть тебя мамой? — без предисловий спросил он.

Будь моя воля, я ответила бы: «Да!» Но как на это посмотрит Колин? Я так не походила на хрупкую Анну, которую он любил, пусть необъяснимо, но очень сильно. И у меня возникло чувство, что он стремился сохранить ее в памяти детей.

— Нет, только когда вы сами этого захотите, — осторожно сказала я.

— Я не возражаю, — заверил меня Йен.

— Я тоже, — пылко вставила Рут. — Я совсем не помню, как выглядела мамочка. Только помню, что она заставляла папочку грустить. Это было ужасно.

— О нет, дорогая, ничего подобного, — запротестовала я. — Папочка грустил только потому, что мама болела. Он ее очень любил и хотел, чтобы она поправилась.

— Ладно, — буркнул Йен, — это уже не важно.

Его совсем не занимала сказка об ангеле, и он потопал обратно в детскую.

— Мамочка, — прошептала Рут, когда я целовала ее на ночь, — ты ведь никогда не заставишь папочку грустить, правда?

Я пообещала это, и ее довольная улыбка была мне наградой.

В субботу перед Рождеством у Рут поднялась температура. Едва ли можно было выбрать худшее время для болезни. Но она не выглядела совсем уж больной, оставалась в постели с Хани, которая тоже стала за компанию с ней инвалидом, и без возражений принимала лекарство.

Йен, предоставленный самому себе, бродил с орущим транзистором в руках вокруг кухни, где я готовила ленч. Я собралась было попросить его убавить звук, как вдруг диск-жокей объявил о новой заявке слушателей.

«Передаем привет мисс Глен от ее кузины Луизы Армстронг из Оттавы. В своем письме мисс Армстронг упомянула, что собирается заглянуть к вам в гости, а пока она просит поставить для вас песню „Мои родные“ и также передать горячий привет Колину Камерону, который се исполняет».

— Папочка! — пронзительно завопил Йен. — Сейчас будет петь папочка! — Он быстро включил звук на максимум, и вдохновенный голос Колина смешался с прозаическим бульканьем супа и шкворчанием молочного пудинга. — Во сколько мы поедем его встречать во вторник? — в сотый раз спросил меня Йен, и я в сотый раз ответила ему.

Колина ожидали в Лондоне завтра к вечеру, и он собирался остаться там до понедельника, чтобы поучаствовать в репетиции новогоднего телевизионного шоу.

Вечером Йен со своим одноклассником и его отцом пошел на детский спектакль в Театр Глазго. Я сидела в комнате Рут, когда прозвучал звонок в прихожей. Я открыла дверь, и гостья, на вид лет шестидесяти, озадаченно уставилась на меня.

— Я ищу мистера Камерона. Он все еще живет здесь?.. О, я не представилась. Меня зовут Луиза Армстронг. Его жена была моей племянницей.

Я подавила вздох. Передо мной стояла тетушка, которая вырастила Анну и которая, конечно, как все остальные, обвиняла Колина в ее несчастливой судьбе. Когда я объяснила ей отсутствие Колина и Йена, мы поднялись наверх, и я оставила Рут и Хани развлекать ее, пока сама готовила чай.

— Девочка стала такой хорошенькой, — заметила мисс Армстронг, когда мы с ней сели за стол. — И у нее сильный характер.

— Она похожа на свою мать, — сказала я, но моя гостья грустно покачала головой:

— Нет, Дебора. Бедняжка Анна была совсем слабой. Колин рассказывал вам о ней?

— Очень мало.

— Он и не станет. Он слишком хороший человек, чтобы позволить кому-то узнать обо всем даже сейчас. — Мисс Армстронг немного помолчала. — Во многом это была и моя вина. Но я так обрадовалась, когда Колин попросил руки Анни, и уговорила ее согласиться. Она была совсем как дитя, убедить ее не составило труда.

Я смотрела в темные глаза за очками в массивной оправе, и в голове вертелась мысль: «Эта женщина из лучших побуждений принесла несчастье троим».

— О, не думайте, что с тех пор я ни разу об этом не пожалела, — призналась мисс Армстронг. — Анна была еще совсем не готова к замужеству, а материнство и вовсе напугало ее до безумия. Затем еще этот недуг… Врачи как-то замысловато его называли, но, по-моему, она умерла просто потому, что не хотела жить.

— Наверное, ей было особенно тяжело, когда Колин подолгу отсутствовал. Он ведь был на гастролях, когда она умерла?

— Что он мог сделать? Такая у него работа. Но почему-то никто не учел, сколько денег он потратил на лечение Анни. У нее всегда было все самое лучшее, и это меня утешало. Она была влюблена в другого мужчину, знаете ли… Я не стану упоминать его имени, но он не подходил ей.

Как несправедливо, подумала я, ведь Адам любил ее так глубоко и горько.

— Да, Колин был далеко, — продолжала мисс Армстронг, — на гастролях в Австралии, когда она умерла. Прилетел домой, как только ему сообщили, что ей стало хуже, но, к сожалению, не успел. — Она помолчала немного. — Сколько же грязи на него вылили. Но если какой-нибудь сплетник снова попытается это сделать, гоните его в шею, моя дорогая. Колин — хороший человек, слишком хороший для многих из тех, с кем ему приходится общаться.

Мы расстались друзьями. Я проводила мисс Армстронг до автобусной остановки и пообещала ей устроить встречу с Колином, когда она снова приедет к своей кузине на Новый год.

Рут я продержала в постели до понедельника. Уже сутки температура у нее была нормальной, и я позволила ей встать к чаю.

Наконец настал вторник. Близнецы весь день места себе не находили от волнения.

— Папе понравится елка? — то и дело спрашивала Рут. — Папе понравятся мои новые занавески?

Йен тоже вносил свой вклад:

— Папа может не узнать меня в этой куртке.

У него действительно была новая куртка с меховым воротником, которая придавала ему совсем взрослый вид.

«Да, — подумала я, поспешно натягивая темно-зеленые брюки и яркое клетчатое пальто, — я не ошиблась в выборе одежды для своих питомцев». Никогда еще близнецы не выглядели такими сияющими, нарядными и здоровыми. Их радостное возбуждение передалось и мне — неожиданно для себя я пропела вслух строчки из песни, которая последние шесть недель не выходила у меня из головы:

— Это о папочке? — спросил Йен, округлив глаза.

Близнецов никогда раньше не брали встречать отца. Сверкающий новый аэропорт с блестящими в лучах солнца фонтанчиками во дворе, огромными табло с номерами рейсов и оранжево-черными турникетами совершенно ошеломил их. Объявили о задержке рейса Колина.

— Можно и подождать. Мне здесь нравится, Дебора, — покладисто заявил Йен.

Он пока не называл меня мамой, но я не торопила его.

В одной из песен Колина герой плыл домой, а жена накидывала на плечи шаль и бежала с холма к причалу. Я же сейчас сидела в ресторанчике с красноватыми занавесками и потолком в полоску, хрустела карамельными вафлями и размышляла, расплескает ли Йен кофе из чашки. Но в основном между мной и той женщиной не было различий, и мое сердце эхом повторяло ее слова:

Если бы хоть на мгновение мы могли вернуться в восемнадцатый век, чтобы Колин спрыгнул с корабля, не дожидаясь, когда он как следует причалит, и я бросилась бы ему на шею, как в песне… Ты сошла с ума, Дебора Белл-Камерон? Я постаралась взять себя в руки, и в это время опять заработал громкоговоритель:

«Британские европейские авиалинии объявляют о прибытии своего рейса номер…»

Йен вскочил на ноги и, конечно же опрокинув на себя чашку с кофе, заглушил радостным воплем название рейса, но то, что он из Лондона, мы расслышали вполне ясно. Через несколько минут прибывшие пассажиры заполнили зал прилета, и вскоре толпа, нагруженная свертками, отправилась по домам на Рождество. Колин, еще не видя нас, следовал за остальными. Он был с непокрытой головой, воротник поднят, вокруг шеи обмотан шелковый шарф.

— Папочка! — Два мощных камероновских голоса слились в один — оглушительный.

Колин остановился, и даже издали я увидела, как просияло его лицо. Чемоданы были опущены на пол, руки протянуты вперед. Близнецы бросились к нему наперегонки. В огромном пространстве почти опустевшего зала так легко можно было поверить, что ты мчишься вниз к пристани, ощущая соль на своих губах…

Теперь он увидел и меня. И улыбнулся. Если бы эта улыбка была похожа на ту, которую он подарил мне в Плимуте, или в тот вечер, когда ехал па старом велосипеде Адама, или в госпитале, я сама бросилась бы к нему, но она оказалась совсем другой. И глаза были серьезными, взгляд осторожным и застенчивым. Интересно, о чем он думает? Может, размышляет: «Это моя жена. С этого момента я начинаю с ней жить. Прежде у меня еще не было времени подумать об этом»? Я подошла и остановилась.

— Привет!

— Привет. — Он неуверенно шагнул вперед, не отрывая от меня взгляда, и тоже замер.

Мы направились к машине. Йен сражался с одним из кейсов, Рут вцепилась в свободную руку отца.

— Поездка была удачной? — оживленно спросила я.

— Да, спасибо, все прошло прекрасно, — вежливо ответил Колин.

В машине Рут вклинилась между нами впереди, Йен, разочарованный, но отнесшийся к этому философски, устроился на заднем сиденье.

— Папа, я сказал Деборе, что ты можешь не узнать меня в этой куртке.

— Не узнать тебя? — засмеялся Колин. — С такой наглой мордочкой?

Перекрывая хихиканье Йена, зазвучал голосок Рут:

— Папа, мамочка сшила новые занавески для моей спальни!

Я задержала дыхание.

— Тебе понравилось, да? — тихо спросил Колин.

— Конечно! А еще у меня был грипп! — похвасталась Рут.

— Когда?

— Вчера, — простодушно ответила она.

Я открыла было рот, чтобы все объяснить, но Колин опередил меня:

— Грипп? Вчера? И она сегодня вышла на такой холод?

— Не слушай ее, — успокаивающе произнесла я. — Ничего страшного не произошло. Уже два дня у нее нормальная температура.

— Все равно! — Колин по-прежнему хмурился.

— С ней все в порядке. — Я тоже начала злиться. — Я знаю, что говорю.

— Я предпочел бы, чтобы вы меня не встречали, если есть хоть малейший риск.

— Нет никакого риска! Я же не дура! — Удивленный взгляд округлившихся «анютиных глазок» резко остудил меня. — Никакого вреда не будет, — закончила я с улыбкой и подумала: «Для Рут, возможно, и нет, а вот для меня…»

Глава 14

Дурное настроение Колина прошло, как только мы оказались дома, и дети начали таскать его из комнаты в комнату.

— Ты сотворила чудо! — искренне восклицал он. — Честное слово, я не верю своим глазам!

По справедливости вечер принадлежал Рут и Йену. Они долго не ложились спать. Было поздно, и время для продолжения сказки о темноволосом ангеле так и не настало. Колин сам уложил близнецов в постель. Остаток вечера он просматривал корреспонденцию, которую оставил его секретарь, и все еще занимался этим, когда я отправилась спать. Но я отнюдь не чувствовала себя несчастной. Пусть его возвращение было не таким романтичным, как в балладе, но в дом вернулся Хозяин, Господин «Слайгчена» и мой, и когда я услышала, как он поднимается по лестнице и идет в свою комнату, мне стало так хорошо и спокойно, как бывало только в детстве. Мост поднят, мы все внутри крепости, в полной безопасности. Спокойной ночи, мой любимый, спи сладко!

На следующий день мы были приглашены в Ланарк, и, зная проницательный взгляд миссис Камерон и ее отношение к опрятности и чистым ногтям, я так долго проколдовала над детьми, что свой собственный туалет завершала уже в спешке. Вбежав в нижней юбке и лифчике в ванную комнату, дверь которой не была закрыта на задвижку, я чуть не задохнулась: у раковины в одних трусах стоял Колин.

— Извини, — пролепетала я. — Я уже ухожу.

— Зачем? Здесь полно места, — весело откликнулся он.

Действительно, как все помещения «Слайгчена», ванная была очень просторной.

Ответить на его замечание было не так-то легко. Мы муж и жена, и никаких причин уходить отсюда у меня нет, и все же… «Дебора Камерон, ты дурочка! Когда ты ходишь в бассейн, на тебе гораздо меньше одежды…» — убеждала я себя, делая шаг вперед и неловко останавливаясь. Более нелепого зрелища, чем являла собой сейчас я в белой батистовой юбке с голубыми атласными бантиками, Колин, вероятно, никогда в жизни не видывал. Однако он вел себя совершенно невозмутимо — уступил мне место перед раковиной и включил в розетку электробритву.

— Чистая рубашка на кровати, — нервно бросила я через плечо. — Ты ее нашел?

— Я тебе не мешаю? — Синие глаза смотрели на меня весело и нежно, как они всегда смотрели на Рут.

Я согласилась жить с этим человеком под одной крышей, я его жена, и это означало, что мне нужно научиться преодолевать смущение. Если бы только он не смотрел на меня так!

— Дебра, — внезапно произнес Колин, откладывая бритву и массируя подбородок рукой, смоченной лосьоном. — Я хочу извиниться перед тобой. За вчерашнее. Я не должен был и мысли допустить о том, что ты можешь беспечно относиться к Анни. Просто я… Ну, мне кажется, я всегда жду неприятностей, когда думаю о ней. — Синие глаза были печальными и очень молодыми.

Я повернулась к нему, забыв о своих глупых бантиках. Для меня уже ничто не имело значения, кроме восстановленного доверия.

— Пожалуйста, не будем об этом. Я буду заботиться о детях и впредь. Для этого ты на мне женился, и я не хотела бы тебя разочаровать.

Выражение его глаз изменилось. Теперь они смотрели, как вчера в аэропорту, — серьезно и немного смущенно.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Вернувшись через несколько минут в свою спальню, я принялась сражаться с длинной «молнией» на спинке платья и вдруг услышала голос:

— По-моему, тебе не хватает третьей руки.

Я оставила дверь приоткрытой, и Колин бесцеремонно вошел в комнату. Белое полотенце висело у него на шее, контрастируя с кожей, которая от этого казалась еще более загорелой. Он приблизился ко мне, помог застегнуть «молнию» и поинтересовался:

— Новое?

Я кивнула. Это платье я сшила сама из тонкого твида цвета бренди специально для визита к его родным на Рождество.

— Подходит к твоим глазам, — заметил Колин, и в зеркале я увидела его глаза цвета северного моря и искорку веселья в них. — Они у тебя довольно необычного цвета. Я заметил это в тот момент, когда встретил тебя впервые.

— Да, — равнодушно отозвалась я. — Только я всегда хотела, чтобы они были синими.

Воцарившееся молчание показалось мне многозначительным. Лицо Колина, отражавшееся в зеркале поверх моего плеча, слегка порозовело.

— Тебе нравятся синие глаза?

И я кивнула, сделав именно то, от чего предостерегал меня Адам. Мне в самом деле нравились синие глаза, веселые, лучистые, серьезные и мечтательные, — глаза как море, как глубокие озера на родине их обладателя. Но он не должен об этом знать…

— Да, нравятся, но это потому, что у моего отца они были синими, — поспешно объяснила я. — Я очень любила его.

Со щек Колина пропал румянец. Он выпрямился и слегка похлопал меня по плечу:

— Понятно. Но ты в любом случае выглядишь восхитительно.

По дороге в Ланарк Колин показал мне городок, где он родился, большую мрачную каменную церковь, в которую семья Камерон в полном составе ходила по воскресеньям, и школу из красного кирпича, которую закончили он и его братья.

Рождество праздновали на старый лад. Миссис Камерон отвергала заграничные способы украшения дома, предпочитая венки из дуба и плюща, красные хлопушки и рождественские открытки, расставленные на каминной полке и на пианино, — так делали и мои родители, когда я была еще ребенком. На столе была здоровая пища и умеренное количество напитков. Перед чаем мы расселись у камина и пропели рождественский гимн. Приятно было обнаружить сходство между домашним укладом моей семьи и родных Колина, а еще приятнее было осознать, что теперь я тоже одна из них.

Когда я призналась свекрови, что Колин показал мне свою школу, она рассмеялась:

— Да, действительно у нас есть несколько памятных дат и местечек, где росли дети. В жизни женщины это лучшие годы, дорогая, ты скоро и сама это поймешь.

«Да, — печально подумала я, — только вот что я буду делать, когда Рут и Йен станут взрослыми?»

— Но, знаешь, — добавила миссис Камерон задумчиво, — годы, когда растут внуки, очень на них похожи.

Не обращая, к счастью, внимания на мое молчание, она продолжила рассказывать о своих детях: Джиме-паиньке и Джин-сорванце, о Гордоне… Ее голос был наполнен гордостью, когда она о нем говорила, — бесстрашный Дон Кихот, рыцарь, светлая голова. Он был убит взрывом гранаты в Кротер-Тауне, и она рассказывала о нем так долго, что мне пришлось напомнить ей о Колине.

— О, Колин был и остался мастером сюрпризов! — заулыбалась миссис Камерон. — У него, знаешь ли, две стороны: одна беззаботная и озорная, а другая очень чувствительная. Порой простые слова ранят его так сильно, что он надолго замыкается в себе. И даже в детстве ему невозможно было втолковать, что все это глупости, не достойные внимания. Единственным лекарством от этой его болезни были крепкое материнское объятие и ласка. Он рос домашним ребенком, вот почему я испытала настоящее потрясение, когда он молча собрал чемодан и отправился на юг учиться музыке. Мы с отцом вполне могли оплатить его учебу в Университете Глазго, так нет — Колин все решил сам. А потом преподнес нам новый сюрприз — отказался от карьеры преподавателя.

— Вы считаете, что он и теперь иногда поступает… опрометчиво? — осторожно спросила я, подумав о нашей с Колином свадьбе.

— О нет, я уже поняла, что его последнее решение было очень правильным, — с типично шотландской сдержанностью ответила миссис Камерон, и у меня перехватило дыхание от счастья.

По дороге домой из Ланарка нас настигла метель, которая не прекращалась всю ночь. На следующее утро «Слайгчен» и окрестные холмы были укрыты пушистым белым одеялом.

Как только завтрак закончился, Колин вышел во двор, сказав, что собирается почистить дорожки, но на самом деле занялся игрой в снежки с детьми. В одиннадцать я позвала их перекусить. Йен ворвался на кухню и швырнул в меня снежком. Я основательно на него поворчала, скорее из-за того, что плохо себя чувствовала, — утром встала с больным горлом, — но мне не хотелось в этом признаваться. Расплачиваться всерьез пришлось Колину.

— Нет, ты только взгляни на этот беспорядок! — гневно указала я на лужицу талого снега. — И на сына посмотри! Он же весь мокрый!

Такой же была и Рут — в мокрой куртке, с блестящими глазами и алыми от мороза щеками.

— Ничего! Свежий воздух детям только на пользу, — беспечно заявил Колин.

— Смотрю, ты со вторника успел изменить свое мнение, — раздраженно прокомментировала я.

— Да. Благодаря тебе, — добродушно напомнил он мне.

После ленча вновь повалил снег, и весь день мы просидели дома. Прошел он так же душевно, как и вчерашний. Колин в очередной раз доказал, что он замечательный отец, — не позволял детям смотреть по телевизору все подряд, зато не забывал его включить, когда показывали мультики, и придумывал разные игры. Но, увы, с каждым часом мое горло болело все сильнее.

Отправляясь в постель, я приняла ударную дозу лекарства, но из-за жара сон мой был тяжелым. Утром, проснувшись, я обнаружила, что комната залита ярким светом, а у кровати стоит Колин с завтраком на подносе. Стрелки на часах — о ужас! — показывали десять.

— Просыпайся, просыпайся, соня! — заулыбался Колин.

Это же моя работа — готовить завтрак! Почему он не разбудил меня пораньше? Увидев выражение моего лица, Колин растерялся.

— Эй, я принес тебе завтрак, а не дозу мышьяка. Ты что, не любишь завтракать в постели?

Дело не в этом! Дело в том, что я не справляюсь со своей работой! От досады я стала грубой:

— Нет, не люблю! Я предпочла бы встать.

— Извини. В следующий раз буду знать, — отрезал он.

Меня переполнило раскаяние. Зачем я его обидела?

— Колин! Я…

Слишком поздно! Он уже вышел и закрыл за собой дверь. Поднос с едой остался на стуле рядом с кроватью. Отбросив одеяло, я спустила ноги на пол. Промучившись угрызениями совести несколько минут, наконец пришла в себя. Только что мне ужасно хотелось извиниться перед Колином, поблагодарить его и… Разве это не попытка эмоционального сближения, от которой меня предостерегал Адам? Анна, несомненно, повела бы себя именно так. Я представила себе, как она бросается Колину на шею, прижимается к нему, целует, говорит о своей любви… Нет, Колин никогда не дождется от меня подобной сцены. Это я твердо решила. Возникло всего лишь небольшое недоразумение, и я должна отнестись к этому с циничной иронией, которая будет для меня руководящим принципом на весь день.

Когда я спустилась, Колин заканчивал мыть посуду, Рут вытирала ложки, Йен задумчиво стоял у плиты. Я спросила у него, вкусный ли был завтрак, но мальчик только пожал плечами в ответ.

— Что-то не так? — повернулась я к Колину.

— Объелся конфетами, — усмехнулся он. — Вот и не осталось места для завтрака.

— По-моему, дело не в этом, — пробормотала я, вспомнив о своих вчерашних симптомах. — Йен, дорогой, тебя тошнит?

— Нет, — ответил он обиженным тоном и растерянно добавил, как будто это только что пришло ему в голову: — Я не знаю. Папа, ты не возражаешь, если я немного посижу у тебя на коленях?

— О, будь моим гостем, — покорно кивнул Колин. — Ну, тебе удобно?

— Да, спасибо. Теперь у меня не болит, — вздохнул Йен.

— Что не болит? — забеспокоилась я.

За Йена ответил его отец:

— Угадай с трех раз: голова, горло, ноги…

Я в первый раз за утро пристально посмотрела на мужа, и мне совсем не понравилось то, что я увидела. Глаза Колина были такими же печальными, как у Йена, губы побледнели.

— Кто-нибудь еще переел конфет? — решительно спросила я.

— Говорила же: ничего хорошего от возни в снегу не будет! — проворчала я, поворачиваясь к лежавшему на кровати Колину.

— Мы, очевидно, оба поймали тот же грипп, который уже перенесла Рут, — убежденно заявил он.

Температура у него была невысокой, но меня волновало его участие в телевизионном шоу, намеченное на ближайший вторник, — большая часть съемок должна была проходить на открытом воздухе. На выздоровление оставалось всего четыре дня. Чтобы удержать инфекцию и не дать ей спуститься в легкие, врач посадил Колина на антибиотики, и он стал быстро поправляться. Йен, в отличие от сестры, оказался капризным пациентом и скандалистом. В воскресенье утром Колин, услышав, как я в очередной раз топаю наверх, чтобы ответить на десятый по счету требовательный вопль, взял власть в свои руки и перетащил сына к себе в постель.

Я должна была бы быть благодарной, но вместо этого почему-то у меня возникло гнетущее чувство очередного поражения.

Глава 15

Утром 31 декабря Йен, однако, вновь был в своем обычном жизнерадостном настроении, а Колин, одевшись потеплее, отправился на репетицию. Шоу выйдет вечером в прямом эфире из Глазго, и хотя та его часть, которая будет передаваться по телевидению, закончится с наступлением Нового года, вечеринка в студии продолжится. Было ужасно обидно: ведь это мой первый праздник в Шотландии, мне казалось, что любые посиделки этой ночью будут гораздо веселее, чем мой горький жребий одиноко сидеть в компании с телевизором. Ну что ж, по заслугам и награда. В тот день, когда Колин попросил меня выйти за него замуж, мне почудилось, что мой ответ его обрадовал, но после того холодного ноябрьского утра, когда он надел мне на палец обручальное кольцо, я поняла, что не сумею сделать его счастливым. Я так старалась вести себя правильно, но где-то допустила ошибку. Где?

Я позволила Йену встать с кровати, и мы с Рут пообедали вместе с ним в спальне, а потом затеяли игру в «змейки и лесенки» ^[7]. В разгар веселья раздался звонок в дверь.

— Думаю, это кто-то знакомый, — заявила Рут, выполнив акробатический этюд на краю дивана.

— Папа говорит, нужно сначала посмотреть в глазок, — благоразумно заметил Йен. — Прогони его поскорее, Дебора, — добавил он. — Нам нужно закончить игру.

Я взъерошила ему волосы и отправилась вниз. Смутные очертания высокой фигуры за цветным стеклом… Я открыла дверь. В холл ворвался холодный воздух, лужайка и кусты у крылечка встряхнулись и вновь зазеленели, избавившись от мокрого снега. Прямо передо мной оказалась охапка свертков, а над ними — пара серых глаз, притаившихся в морщинках, и каракулевая шапка на белокурых волосах.

— Ну, Деб, как идут дела? — прозвучал до боли знакомый голос.

В свертках оказались радиоуправляемые игрушки: ракета для Йена и стиральная машинка для Рут. Близнецы приветствовали их восторженными криками, которые стали еще громче, когда Адам заявил, что чай будет пить только в спальне Йена, и потопал вверх по ступенькам с подносом в руках. Рут шла рядом, уцепившись за его брюки. Йен тут же завладел меховой шапкой.

— Мы собираемся смотреть папу, но это будет ужасно поздно, — сообщила ему Рут. — А вы тоже не будете спать так поздно, дядя Адам? Это будет в двенадцать часов!

Я, правда, не смогла бы с уверенностью сказать, что вдохновляло их больше: увидеть отца по телевизору или не спать в полночь. Адам ответил, что никто не сможет заставить его пропустить представление, в котором будет участвовать Колин при полном параде, в килте и с кинжалом, впускающий Новый год в Шотландию. Затем объяснил, что сам он приехал сюда, чтобы обсудить фотографии для туристической брошюры. Видимо, эта сторона его предпринимательства становилась все более прибыльным делом.

— Как ты находишь время управляться еще и с магазином твида? — поинтересовалась я.

— А! — махнул рукой Адам и подмигнул мне. — Умному парню это делать нетрудно! Я приобрел партнера.

Я вовсе не удивилась тому, что его партнером оказалась Магда и что у нее имелись большие планы по расширению бизнеса. Но мне показалось, что он поступил слишком уж великодушно, согласившись на равные доли. Я так и сказала ему, заметив, что это Магда, вероятно, вынудила его на невыгодную сделку.

Адам рассмеялся в ответ:

— Нет, просто так по-честному, вот и все. Полагаю, я мог бы получить ее и за меньшую долю, но я сам этого не хотел. Она выполняет половину всей работы.

— Из чего легко заключить, что ты совсем не бизнесмен! — усмехнулась я, в очередной раз мысленно сравнивая Адама и Колина. Все-таки Адам — личность артистическая и к тому же он идеалист. Колин же — истинный шотландец, благоразумный, бесстрастный и неромантичный. Он доносит до слушателей смысл песен о любви потому, что является непревзойденным артистом, настоящим профессионалом, а не потому, что выстрадал каждое слово в них. К тому же он умеет считать деньги и наверняка не одобрит щедрость Адама, который купил детям, да еще чужим, такие дорогие подарки.

В холле, когда мы прощались, Адам внезапно спросил:

— Ну, как идут дела, Деб? Не помню, чтобы ты мне ответила на этот вопрос.

— Чудесно, — сказала я искренне.

— Это хорошо, — так же искренне произнес Адам. — Только почему тогда вы оба выглядите какими-то… обеспокоенными, что ли?

— Оба?

— Разве я не сказал тебе? Я видел Колина в Лондоне перед сочельником.

— Странно, Колин не упоминал об этом.

— О, я не имел в виду, что мы с ним говорили. Не думаю, что он меня даже заметил. Он был со своей старой партнершей, не помню, как ее фамилия по мужу…

— Хани Харрис? — У меня пересохло в горле. — Как странно, а я думала, что она в Америке.

— Неужели? — насмешливо поднял бровь Адам. — Даже я знаю, что она участвует в новогоднем шоу. Кстати, мне надо поторопиться — я приглашен на вечеринку, — добавил он, не обращая внимания на мою молчаливость. — А вы чем будете заниматься?

Я боялась этого вопроса и теперь со вздохом принялась рассказывать ему о планах на вечер. Близнецы улягутся спать в обычное время, я разбужу их в одиннадцать, чтобы они могли посмотреть новогоднее представление. После этого они вновь отправятся в свои кровати, а я — в свою.

— И это твой первый Новый год в Шотландии? — покачал головой Адам. — Деб, ты не можешь так с собой поступить. Всегда можно найти кого-нибудь, кто посидит вместо тебя с детьми. Идем со мной, и я покажу тебе, что такое шотландский Новый год! — В его голосе звучало странное возбуждение, он вдруг импульсивно схватил меня за руку.

— Адам! — грустно улыбнулась я. — Ты шутишь? Я не могу, даже если мы найдем няню. Нет, я никуда не пойду! Миссис Камерон сказала, что празднование Нового года — дело семейное. Мы втроем должны быть сегодня вместе и вместе смотреть на Колина. Дети должны это запомнить — их отец поет в новогоднюю ночь для всей страны!

— О, Деб, для «тихой девушки» ты что-то слишком разговорчива сегодня! — с нежным сочувствием заметил Адам и подарил мне братский, очень сердечный поцелуй.

В этот самый момент входная дверь распахнулась и вошел мой муж.

— Колин! Я не ждала тебя так рано! — выдохнула я.

Адам расхохотался:

— Отличная сцена, да? Так обычно заканчиваются все первые акты мелодрам.

Колин тоже засмеялся.

— Тебе удалось нормально пообедать? — Я беспокоилась об этом весь день — ведь он еще не оправился после болезни, ему нужно нормально питаться, а в суматохе репетиций едва ли можно выкроить на это время.

— Ладно, я исчезаю, — вмешался Адам. — Приятно было вновь повидать тебя, Деб. И спасибо за чай. — Он добавил, что будет в Глазго вновь через месяц, по пути на лыжную базу, которую должен сфотографировать, и принял мое предложение заглянуть к нам и посидеть подольше.

— Колин, тебе нужно было предупредить, что приедешь, тогда бы я приготовила что-нибудь более существенное, — виновато сказала я, когда дверь за Адамом закрылась.

— Да я сам не знал. Мы только что получили неожиданный перерыв, — ответил он коротко и бросил взгляд на часы. — Чашку чаю выпью, если это недолго.

Восемнадцать миль ради чашки чаю!.. Когда я бросилась на кухню, Йен, не обращая внимание на запреты, скатился вниз по лестнице с подарком Адама в руках.

— Посмотри, папочка, только посмотри на это! Разве не супер?

За ним, когда я уже вернулась с чаем и наспех приготовленной легкой закуской, прибыла Рут со своей стиральной машинкой. Колин, сдвинув брови, мрачно смотрел на игрушки.

Так я и знала! Я тоже не одобряла поступок Адама, но все же…

— Кстати, ты не говорил мне, что видел его в Лондоне в понедельник на той неделе.

— Я его не видел, — равнодушно пожал плечами Колин.

— Ты был с Хани Харрис, — вырвалось у меня, и я тут же мысленно выругала себя за это, но молчать уже не могла. — Не знала, что она вернулась. Адам говорит, она участвует в сегодняшнем шоу.

— По-видимому, Адам хорошо знаком с буднями шоу-бизнеса, — заметил Колин. — Да, Мэри вернулась две недели назад. После Рождества она выступала в лондонском кабаре, и я задержался в понедельник, чтобы порепетировать с ней. Сегодня утром она прилетела на репетицию ночного шоу. Кстати, она передает тебе привет.

Невыразительный тон не удивил меня. Колин — прекрасный актер. Он страдает, потому что его любимая женщина вышла замуж за другого, но никому не позволит догадаться о своих чувствах. Ему очень горько — об этом свидетельствуют и круги под глазами и тоскливый взгляд. Совсем неподходящий вид для радостной встречи Нового года. Но он профессионал и великий артист. Никто, за исключением меня, не узнает, что он испытывает на самом деле.

Я отправила детей наверх, а сама посидела с ним, пока он перекусывал. Мы болтали о каких-то пустяках. Я твердила, чтобы он держался подальше от сквозняков этой ночью, внимательнее смотрел на дорогу, когда будет ехать домой рано утром… Когда я увижу его вновь, будет рассвет — первый рассвет, который я встречу с мужем… Но вряд ли уместно говорить об этом сейчас, когда его мысли заняты только Хани.

— Адам сказал, что он взял в партнеры Магду, пятьдесят на пятьдесят.

Не знала, что для Колина это будет новостью, но он резко поднял голову.

— Лично я думаю, что это очень великодушно с его стороны, — прокомментировала я.

— Очень, — сухо произнес он.

— Хотя это очень похоже на Адама, — продолжила я и удивленно уставилась на Колина, когда он презрительно фыркнул:

— Очень!

— По-моему, ты его совсем не любишь.

— А ты хотела бы, чтобы любил?

Я не могла понять, что прозвучало в его голосе: то ли горечь, то ли обреченность, то ли ирония.

— Ничего подобного я не хочу, — раздраженно ответила я. — Просто мне кажется, что, в отличие от тебя, Адам думает не только о деньгах!

Внезапно наступила тишина. Нож и вилка Колина застыли, его глаза расширились от изумления и затем так же внезапно он рассмеялся.

— Я сказала что-то смешное?

— Нет, просто я опять остался в дураках. — Он прекратил смеяться и встал.

— Позвони, когда будешь выезжать. Тогда я вовремя приготовлю тебе завтрак, — сказала я в прихожей, помогая ему надеть пальто. — Хотя было бы гораздо благоразумнее задержаться в Глазго и поесть там как следует.

Взгляд, которым он одарил меня, был странным, но сегодня многое в его поведении казалось мне необычным.

— Удачи, — рискнула я неловко произнести, когда он открыл дверь. — Я знаю, что это не особенно необходимое пожелание, но…

— Спасибо, Дебра, — тихо поблагодарил он, — поверь, удача мне просто необходима. Сожалею, что вынужден покинуть тебя сегодня. Постараюсь вернуться пораньше.

Хуже не придумаешь: первый долгий путь после болезни, и нет времени для горячей еды. А у меня нет надежды, что он прервет свою вечеринку и откажется от общения с Хани лишь потому, что я остаюсь этой ночью одна.

— Только не спеши ради меня, пожалуйста, — быстро попросила я. — Ты получишь удовольствие от вечера, я знаю. А я в любом случае буду уже спать, так что это не важно.

«И никто не может винить меня за это», — гордо думала я, когда Колин спускался со ступенек и садился в машину.

Вечером зазвонил телефон, и мисс Армстронг сообщила мне, что вернулась в Глазго. Я повторила ей свое приглашение в «Слайгчен» и передала заверения Колина, что он сам позвонит и заедет за ней.

— Как он? — спросила мисс Армстронг. — Я с нетерпением жду новогоднее шоу.

— В порядке, — ответила я с сомнением. — Хотя он только что перенес грипп. — Описав ей, как прошел день в «Слайгчене», я упомянула, что к нам в гости заглянул Адам Баллестай.

— Адам Баллестай?! — ужаснулась она. — Только не говори мне, что он все еще рыщет поблизости!

— Не беспокойтесь, Лу. Я знаю про Адама и Анну, но это уже дело прошлого.

— Тогда я тем более удивлена, что ты позволила ему войти в дом, — последовало удивительное замечание.

— Но с Адамом теперь все в порядке. Этим летом он почувствовал, что начинает забывать прошлое. Я знаю: то, как вел себя Колин, — не преступление, но Адам совсем другой человек.

— Совершенно верно!

— Вы тоже должны понимать это, Лу, вы же знаете, сколько Адам пережил. Он простил Колину все… За исключением последних дней, когда Анна была больна и нуждалась в нем.

— Это Адам тебе так сказал, дитя мое? — требовательно спросила мисс Армстронг. — Он? Я должна это знать.

— Ну… да… — растерялась я. — По крайней мере, у меня создалось такое впечатление.

— А у тебя не возникло впечатления, что три года назад Адам поплакал у Анни на плече, и она уговорила Колина купить старому другу небольшую ткацкую мастерскую и магазинчик твида где-то в Девоне?

Купить старому другу… Я потеряла дар речи. Но в моей голове отдельные фрагменты начали вдруг складываться в целую картину: странная реакция Колина на мой рассказ о делах Адама, недомолвки Магды… Магда! Тогда кто же предложил ей партнерство? Адам или Колин, которого я обвинила в том, что его интересуют только деньги? А он лишь засмеялся: «Я опять остался в дураках!»

Боже мой! Адам обязан своим положением человеку, которого открыто ненавидит!

— Ты все еще там? — раздался в трубке голос.

— Да. Я просто… размышляла. Значит, Адам не порвал отношения с Колином и Анной после того, как они поженились?

— Я бы сказала, он вцепился в них руками и зубами, — фыркнула мисс Армстронг. — Вечно топтался у них на пороге. С этого и начались все неприятности. Прими мой совет, Дебора, — добавила она почти умоляюще, — если ты дорожишь своим замужеством, держись подальше от Адама Баллестая. Я не говорю, что он не любил Анну, просто не имел намерения жениться на ней. Но я скажу тебе вот что: он не простил Колину другое — то, что тот поднялся так высоко. И, не имея возможности помешать его карьере, Адам использует любой шанс, чтобы отравить его личную жизнь. Подумай об этом, дорогая, и убедись, чтоон еще не приступил к делу. Однажды это ему уже удалось без особого труда, а уж обмануть тебя ему будет проще простого.

После многословных поздравлений с наступающим и пожеланий счастья она повесила трубку, а я попыталась утихомирить круговерть мыслей и эмоций, не дававших мне возможность сосредоточиться на главном.

Десять лет Колин, оказывается, был мишенью. Адам не пожалел для него стрел. Успех однокурсника обеспечил ему твидовый магазин, любовь Анны к классической музыке сработала на него и вбила клин в ее замужество. Орудием мести послужила даже я со своим дурацким планом привезти близнецов на концерт в Сикоув. Как искусно он все провернул! Каким добрым и рассудительным казался в тот день и как, должно быть, тайно злорадствовал, наблюдая за Колином… А какой дурой выставила себя я! Боялась, что меня использует в своих интересах Колин, а сама попалась на крючок к Адаму. И не только с коттеджем — это дело уже можно сбросить со счетов за давностью. Адам использовал всех, кто хоть что-то мог ему дать: Анну, Колина, Магду, так почему бы и не меня? Но то, что я стала инструментом его мести Колину, — непростительно. А ведь было еще много попыток с его стороны вклиниться между Колином и Магдой. Театральный поцелуй, который Адам подарил мне на глазах у Колина после выступления хора… Последний удар он нанес своей клеветой по дороге домой из Сикоува, когда по-своему объяснил мне, почему Колин не берет детей на свои концерты…

Странно, что Адам с таким пониманием отнесся к нашему браку и так стремился помочь… Возможно, размышляла я, он все-таки изменился?

Одно хорошо: вечер не будет совсем безрадостным и одиноким. Настало время будить детей.

Новогоднее шоу началось традиционно: завывали волынки, мелькали килты, Колин, при всех регалиях, но с непокрытой головой, пропел несколько шотландских баллад, шагая по улице и призывая прохожих присоединиться к нему. Мне захотелось, чтобы он смог увидеть в это мгновение нашу гостиную и безмерное счастье, написанное на личиках близнецов. Критики на следующий день могут окрестить все это сентиментальным и нереалистичным, но для моего первого Нового года в Шотландии больше нечего и желать. Колин пел, барабаны гремели, шотландцы лихо отплясывали. Сюрпризом стал выход Хани Харрис — маленькая фигурка в национальном костюме ворвалась в круг. Дети были в восторге и то и дело выдергивали меня с дивана танцевать, но, когда участники шоу вошли в помещение и приготовились к более изысканному действу, оба утратили интерес к происходящему.

— Куда ушел папочка? — капризно спросила Рут и начала тереть глазки кулачками. — Мы его больше не увидим?

Я не удивилась, когда, задолго до повторного появления Колина, они заснули: Рут — в кресле, Йен — растянувшись на ковре. Ничего, я могу и одна посмотреть. Камеры опять переместились на улицу, где на фоне темного неба в искусно созданном прожекторами световом пятне стояли певцы. Несколько голосов сопротивлялись суровому ветру, но один голос перекрывал все — как всегда он господствовал, звенел и уносился ввысь. Песня была старинной и грустной. В первую пугающую секунду я не узнала Колина. Сейчас он был серьезным, безучастным и постаревшим. Но почему-то, глядя на взрослого мужчину, я думала о маленьком мальчике, для которого единственным лекарством были материнские объятия и ласка. К черту Адама и его совет! Нужно что-то делать с этим застывшим, безразличным лицом…

Адам! В моих ушах снова зазвучало предостережение Лу Армстронг: «Убедись, что он еще не приступил к делу!» Я резко выпрямилась, словно кто-то воткнул мне в сердце булавку. Яд, вовремя брошенный, уже попал на благодатную почву. «Колин пресытился вниманием женщин…» Этого оказалось достаточно, чтобы заставить меня быть холодной и бесцеремонной, в общем снова превратиться в орудие мести Адама, который теперь мог спокойно ждать крушения второго брака Колина… Надо срочно все обдумать и найти выход! Но раскаяние и отчаяние выбили все здравые мысли из моей головы.

Неожиданно зазвучал голос Колина:

«Это была старая песня, дорогая моему сердцу, и большинству из вас тоже. Но через пять минут мы встретим Новый год, и я надеюсь, вы поддержите меня, если я спою одну совершенно новую балладу, которая еще не звучала на публике. Уверен, вы ее полюбите, потому что мне она очень нравится, и я ожидаю, что ваше одобрение даст мне возможность исполнять ее вновь и вновь».

Его монолог был совсем не по программе — никто из артистов еще не получил шанса поговорить. Если Колин выкроил для себя несколько дополнительных минут, это могло означать лишь одно — они были для него слишком важны.

«Здесь, в Шотландии, — продолжал Колин, — в канун Нового года каждый из нас думает о доме и спешит туда вернуться. А в доме нас всегда встречают те, кто делает его особенным и неповторимым».

Он улыбнулся, но не зрителям. Глаза его были мечтательными, и я поняла, что Колин видит сейчас Рут и Йена, а возможно, смотрит значительно дальше, в давнее прошлое, на старый дом в Ланарке и на своих братьев, тузящих друг друга подушками…

«Итак, как и обещал, песня о любимом лице, о человеке, к которому спешишь домой. — Взгляд вернулся из прошлого и устремился прямо на меня. — Мы счастливы в нашем милом доме, — сказал Колин. — Мы самые счастливые».

В нашем доме… Что он имел в виду? Что он мог иметь в виду, кроме «Слайгчена»? Но… чье лицо? И кто это — «мы»? Муж возвращается к жене и детям, дети возвращаются к родителям… Я не могла в это поверить! Ведь мне он мог сказать только одно: «Спасибо за то, что была хорошей экономкой…»

«Дорогая, я все еще твой?» Нет, это невозможно, подумала я, это всего лишь песня. Но мне почему-то казалось, что я читаю его мысли, опережая слова и музыку.

Последние строки, радостно разнесшиеся по гостиной «Слайгчена», ошеломили меня. Я сидела, слушала, но почти ничего не понимала и только плакала от радости, как, вероятно, и все остальные телезрительницы.

Я разбудила детей, чтобы проводить старый год, и мы вместе, взявшись за руки, спели приветствие новому. На экране в сквере, где недавно стоял один Колин, собралась большая толпа, артисты взялись за руки с прохожими. Камера перебегала от одного лица к другому.

— Вот папочка! — закричал Йен указывая на экран. — Новый год уже наступил?

Я заверила его, что наступил.

— Тогда я выйду на улицу и постучу в дверь? — предложил он возбужденно. — Можно, Дебора? Это должен сделать мужчина!

— Нет, дорогой, — мягко сказала я. — Тебе нельзя выходить после гриппа.

Я не могла ему этого позволить. Первым, кто должен перешагнуть порог «Слайгчена» в Новый год, может быть только его хозяин. Внезапно мое сердце затопила волна нежности, и я обняла обоих ребятишек.

— О, дорогие мои, как хорошо, что мы весь новый год проведем вместе!

Рут отозвалась на мою любовь как цветок на солнышко, прижалась ко мне. Йен с достоинством посмотрел на меня и вежливо произнес:

— Это очень приятно и для нас тоже, Дебора.

Когда я поправляла одеяло на его части кровати Колина, он спросил:

— Папа скоро вернется? Я могу подождать, чтобы встретить его?

— Нет, дорогой. Ты увидишь его утром.

— Но я думал, уже утро. — Мальчик зевнул. — Разве нет? — И его глаза закрылись.

«Интересно, — подумала я, — Колин в свои семь лет тоже так проваливался в сон, распластавшись на спине, выставив подбородок в потолок и положив одну руку на грудь?»

«Я постараюсь быть не очень поздно», — сказал Колин. «Только не спеши ради меня, пожалуйста, — ответила я. — В любом случае я буду уже спать, так что это не важно». Может ли кто-то винить его в том, что он не особенно спешит домой и веселится сейчас с коллегами в студии?

Я сидела в гостиной и плакала, представляя, как протягиваю руки и Колин устремляется в мои объятия. Но он выбрал меня, холодную, деятельную, типичный образец идеальной домработницы, в качестве своей экономки и только… А лицо… Я уныло уставилась в зеркало. Вполне ничего себе, но совсем не такое, как в песне. Обычная англичанка с высоким лбом и полными слез глазами…

Я не смогу распахнуть объятия никому, кроме детей. Я не Елена Прекрасная, не Гвиневера ^[8]. У меня нет ни особого шарма, ни соблазнительных форм, но до последнего момента это не имело ни малейшего значения. Теперь же, под влиянием будоражащих чувств, я хотела быть красивой, хотела стать для любимого человека даром Небес. Но — увы! — мне это не по силам. Я отвернулась от зеркала, и тут вдруг прозвенел дверной звонок.

Час назад ради Нового года я зажгла над крыльцом лампу. И теперь она освещала темноволосую голову, широкие плечи и пальто, наброшенное на шотландский национальный костюм.

— Я не слишком быстроног, — улыбнулся Колин. — Забыл своих оленей.

Его глаза, нежные и смеющиеся, все же таили в себе тоску.

— А я уже не надеялась, — тихо сказала я.

И тут случилось чудо. Колин перестал быть маленьким мальчиком, которого хотелось обнять и утешить. Он был большим и сильным, никто не любил его больше, чем я, и теперь мне стало безразлично, насколько глупо я выгляжу. Я протянула к нему руки, и в ту же минуту Колин обнял меня.

В тот момент нам обоим без слов было ясно, как мы нужны друг другу, и все же мне хотелось сказать ему, что я понимаю его печаль о Хани, которая была написана у него на лице, пока он пел. Я хотела сказать, что, как любая боль, это пройдет. Но Колин заговорил первым, прижимаясь щекой к моей щеке:

— Что с нами случилось, Деб? Мы были так близки в тот день, когда ты впервые приехала сюда… Это я виноват? Я испугал тебя? Знаю, я вел себя как слон в посудной лавке.

— А я пытаюсь превратить свиное ухо в шелковый кошелек, — уныло пробормотала я.

— Что? — Колин с удивлением уставился на меня. — Это ты о себе так думаешь? Да знаешь ли ты, милая, что ты сразила меня в самое первое мгновение, как только я тебя увидел, когда ты сидела в самолете с крошечной девчушкой на коленях? И, невзирая на то что ты была так влюблена в Адама, я никогда бы не дал тебе уйти, не устроив еще одной встречи… Не смотри на меня так, Дебби, как будто у меня семь голов! Если не веришь мне, спроси у моей матери.

— Я верю тебе, — ответила я, почти не дыша. — Но мне потребуется время, чтобы к этому привыкнуть. Я думала, что ты сделал мне предложение, потому что Хани… Я думала, ты любишь ее. Я думала, это она — твоя вторая любовь.

— Мэри? Моя любовь? — Колин оторопело уставился на меня и вдруг расхохотался. — Великий Боже! Я никогда и не помышлял об этом! Да и она тоже, могу тебя заверить. Она больше года надоедала своим родителям, чтобы они позволили ей выйти замуж за Винсента Честера. — Он замолчал, как будто сделал внезапное открытие, и спустя пару секунд спросил: — Значит, именно поэтому ты замкнулась в себе в тот момент, когда я надел кольцо тебе на палец?

— Не только. Мне показалось, что ты тоже стал другим. Когда мы встречали тебя в Глазго… Ладно, это уже не важно. И еще Адам сказал, что видел тебя накануне с Мэри…

— Рано или поздно нам пришлось бы поговорить об Адаме, — решительно заявил Колин. — Да, я обедал с Мэри в Лондоне. Но с нами были еще двое: продюсер и дирижер оркестра. А в тот день в Глазго я… Можешь не верить, но, когда я увидел тебя, идущую ко мне в этом восхитительном ярком пальто, мне захотелось схватить тебя на руки и убежать куда-нибудь далеко, только… Давай скажем так: я испугался.

— Давай лучше ничего не будем говорить, — попросила я. — Но если Адам наплел тебе с три короба обо мне, я хотела бы это знать.

— Нет. Не сейчас. Сначала я должен рассказать тебе об Анне. — Колин поколебался. — Я не должен был жениться на ней, хоть и сходил с ума от любви. Она была не готова к замужеству. Я заверил миссис Армстронг, что смогу взять все заботы о ее племяннице на себя, но не сумел выполнить обещание… — Он прямо взглянул мне в глаза. — Анна не любила меня, Дебра. Я пытался убедить ее и себя, что со временем все изменится, но… — Он замолчал, и мое сердце сжалось — о таком доверии я даже не мечтала. — И потом, Анна не хотела детей, а когда они появились, так перепугалась, что я понял — никогда себе этого не прощу. Вот почему я поклялся, что с тобой этого никогда не случится.

— О, дорогой, пожалуйста… — начала было я, но он не дал мне договорить:

— Любить тебя было так потрясающе, что это пугало меня до судорог. Особенно мне было плохо, когда Адам заметил, что я начинаю толстеть. Никогда не думал, что могу тебе понравиться. Если только из-за детей. Поэтому старался изо всех сил: рассказывал тебе о гастролях и своем успехе на концертах, обо всем… Ты, вероятно, считала, что я пускаю тебе пыль в глаза, рисуюсь перед тобой? Если честно, именно это я и делал. Я просто хотел… хотел, чтобы ты думала, что я великолепен. — Это вышло у него с обезоруживающей наивностью.

— Дорогой, это сюрприз для меня, сюрприз! — восклицала я между смехом и слезами. — Именно так я и думала, думаю и всегда буду думать: ты великолепен. А теперь послушай меня. Я не такая, как Анна. У меня нет ни ее красоты, ни ее страхов. И вышла я за тебя не из-за Йена и Рут, как бы сильно их ни любила. Если бы ты подхватил меня в тот день на руки и сбежал со мной, я обезумела бы от счастья. Я думала, что вышла замуж за половинку мужского сердца, но я так тебя люблю, что была рада получить и ее.

Я продолжала говорить еще что-то, но уже невнятно, потому что его губы легко касались моей щеки. Я рассказала ему о своих чувствах в ту ночь в самолете и о том дне, когда приехала в Криллу, уже не стыдясь и глядя ему в глаза. И я рассказала ему об Адаме.

— Он заявил, что владеет половиной твоего твидового магазина! — возмущенно закончила я.

— Но так и есть, — засмеялся Колин. — Я подарил магазин ему и Мегги, пятьдесят на пятьдесят. Она удержит его от краха и даже, возможно, сделает прибыльным.

Как это на него похоже — отказаться от процветающего бизнеса, как будто это старый костюм!

— Зачем ты это сделал?

— Считай, что я откупился. Не хочу, чтобы Адам приходил сюда и напоминал тебе, как когда-то Анне, чего ты лишилась. И еще я не хочу каждый раз возвращаться домой, думая о том, что сейчас войду и обнаружу…

Он не закончил фразу, но в этом не было необходимости. Я ясно представила себе, что могло бы произойти сегодня ночью и явиться для него повторением прошлого, жестокой насмешкой над всеми его усилиями. Колин на экране выглядел таким бесчувственным и отрешенным вовсе не из-за Хани, а из-за меня…

— Думаю, это я осталась в дураках, — тихо сказала я, вспомнив его слова.

Было еще темно, когда дверь спальни распахнулась и зазвучал триумфальный голос Йена:

— Вот вы где спрятались? Я вас нашел!

Колин рядом со мной натянул одеяло на голову и пробормотал:

— Я сплю.

«Сколько времени тебе потребуется, чтобы доехать до Ланарка?» — минутой раньше спросила я (его родители собирались к нам в этот день), но ответом мне было медвежье ворчание, и темноволосая голова поудобнее устроилась на моем плече. Я осторожно поправила подушку. «Спасибо, так очень хорошо», — сонно пробормотал мой муж, и я чуть не задохнулась от нежности, охватившей меня, поэтому не стала больше ничего говорить.

Но Йен не был таким терпеливым. Придушенный вопль, и Колин сел, парируя удары энергичных кулачков.

— Осторожно, ты ударишь мамочку!

Это вышло у него Довольно естественно, и Йен ответил с такой же естественностью:

— Мамочка не возражает. Она спортивная!

Две пары ярко-голубых пижам, две коротко стриженные головы, две пары сильных рук… Двое мужчин в моей жизни, и я безумно люблю их обоих. И еще одну маленькую девочку, которая как раз вбежала в спальню с радостным криком:

— Мамочка, папа приехал, может, ты теперь закончишь сказку про мистера Льва?

— О, дорогая, — улыбнулась я, нежно дотрагиваясь до маленькой ручки. — Думаю, нам всем пора встать и одеться.

— Но мне и так неплохо, — пробормотал Колин, который уже успел победить Йена и снова натянуть на себя одеяло.

И мне пришлось закончить сказку о льве, который жил один в большом холодном доме, и о мышке, которая была сильна в арифметике, но не видела, что творится у нее под носом.

— Она попала в капкан? — кровожадно поинтересовался Йен.

— Конечно, милый, мистер Лев прекрасно разбирался в ловушках, — усмехнулась я, покосившись на Колина, и добавила, что мышка стала жить со львом в большом холодном доме и сделала этот дом теплым и счастливым.

— У них тоже было центральное отопление, как у нас? — с волнением уточнила Рут.

Я кивнула.

— И кроме них, там жили двое детей: мальчик по имени Йен и девочка, которую звали Рут. Йен был всего на полчаса старше Рут и увлекался футболом, а у Рут были ямочки на щеках, и она умела красиво петь.

Ну вот, сказка закончилась, и я замолчала, но внезапно увидела, что на личике Рут написано недовольство.

— Разве там не было малышей? — спросила она разочарованно. — Совсем маленьких детенышей не было в таком большом доме?

— Конечно были, — ответил Колин, прежде чем я смогла открыть рот. — Прошло несколько лет, и этот дом стало трудно узнать. В каждой комнате по детенышу!

Теперь настала моя очередь удивленно хлопать глазами.

— Откуда ты это знаешь, папочка? — деловито осведомилась Рут.

— Знаю! — заявил Колин, нащупав мою руку под одеялом. — Потому что мышка была великолепной мамой, а лев всегда считал, что дети — это великое счастье!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Элевен-плас — экзамены, которые сдают английские школьники в возрасте одиннадцати лет по окончании общей начальной школы. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

«Комета» — реактивный пассажирский самолет компании «Де Хэвиленд».

(обратно)

3

Доктор Джекил и мистер Хайд — персонажи фантастической повести Р.Л. Стивенсона, добрая и порочная ипостаси главного героя; хорошее и плохое в одном человеке.

(обратно)

4

Плавт Тит Макций — древнеримский комедиограф.

(обратно)

5

Бамперсы — маленькие автомобильчики в парке аттракционов.

(обратно)

6

Лотарио — в пьесе Роу «Кающаяся красавица» бездушный соблазнитель женщин.

(обратно)

7

«Змейки и лесенки» — детская настольная игра с продвижением фишек на доске по броску игрального кубика.

(обратно)

8

Гвиневера — супруга короля Артура и возлюбленная рыцаря Ланселота.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

*** Примечания ***