Счастливый час в «Каса Дракула» [Марта Акоста] (fb2) читать онлайн

Марта Акоста Счастливый час в «Каса Дракула»

Глава первая Невероятная легкость глупости

Будь я разумным человеком и имей я нормальную работу, никогда не связалась бы ни с кем из них. Но разумным человеком я не была. Я всегда чувствовала и чувствую себя чужой на этом празднике жизни.

Вы, наверное, считаете, что девушку с дипломом Престижного Университета muy rapido' ^[1] возьмут на работу в какую-нибудь крупную корпорацию, которая только и ждет, чтобы поднести вам на блюдечке с голубой каемочкой щедрую зарплату и льготы. К сожалению, образование в ПУ не обернулось для меня богатством и славой. Все мои попытки стать хоть сколько-нибудь стоящим колесиком в капиталистической машине заканчивались отбраковкой — той самой, что уже довела до отчаяния и обратила к Великому Искусству множество творческих душ.

Вот результаты моих стараний. Полное отсутствие какого-либо ответа из газет — а я-то думала, там требуется журналистка, которая вела бы колонку на тему «Как недорого разбить цветник». Убийственный опыт в рекламном агентстве, закончившийся в тот самый момент, когда арт-директор прочитал мой сардонический текст о крепленом вине. Старательное сочинение информационного бюллетеня для торговавшей пищевыми добавками компании, внезапно закончившееся в тот момент, когда УКПЛ' ^[2] явилось к нам на склад с проверкой. Многочисленные временные места работы, каждое из которых наводило на меня еще более страшное уныние, чем предыдущее. Кроме вышеназванных мест, я дважды пробовала работать на низкооплачиваемых должностях в области маркетинга, и конец обеим попыткам положили так называемые «нарушения», произошедшие не по моей вине.

Впрочем, моя мать Регина наверняка сказала бы, что они произошли именно по моей вине. Она вообще считает, что женщина с такой вызывающе большой грудью, как у меня, способна заставить даже самых честных граждан вести себя нехорошо. У моей матери Регины всегда были аккуратные небольшие грудки. Каждый раз, когда она соизволяла бросить на меня взгляд, ее безупречно накрашенное лицо приобретало почти испуганное выражение. «Почти» — потому что в обмен на некоторые медицинские процедуры ей пришлось отказаться от способности к нормальной человеческой мимике.

Моя мать Регина считает, что отец, отправив меня в ПУ, напрасно потратил потом и кровью заработанные денежки, ибо я совершенно несерьезная особа. Она думает так, потому что я всегда называла ее «моя мать Регина» и еще из-за того, что я не стала самозабвенно исправлять и преобразовывать свои вульгарные телеса.

— Ты впустую потратила деньги отца, — твердила она, отказываясь обращать внимание на тот факт, что я работала, брала кредиты и получала гранты — и все это ради учебы в ПУ.

Теперь я живу в квартире без окон, которая находится в подвале замечательного дома в центре замечательного города. Арендная плата невысока, а все потому, что я вдобавок ухаживаю за садиком возле дома, к тому же хозяин жилплощади восхищен моим бюстом. Несмотря на то, что он никогда не говорил впрямую: «Я пленен красотой вашего бюста», — он частенько останавливается и глазеет на него, а это практически одно и то же. В темной квартире с цементным полом располагаются невзрачная ванная комнатушка и мрачная кухонька. Ночью в стены кто-то скребется; я предполагаю, что эти звуки производят кошмарные серые крысы.

Чтобы обеспечить свой скромный доход, мне приходится вкалывать, давая консультации любителям чтения из числа крупных бизнесменов и светских дам, которые питают отвращение к книжным клубам. Мне удалось накопить немного денег, заменяя воспитателей в ближайших яслях. Регулярности в моем графике не наблюдается: порой работы хватает всего на десять часов в неделю, а иногда — на все пятьдесят, но мне по барабану. Это куда лучше, чем сидеть в офисе до кровавых слез, сочиняя очередное учебное руководство.

Я старательно тружусь над своим романом в те свободные секунды, которые остаются после вечерних выходов в свет, экономного шопинга, чудесного досуга с друзьями и поисков спортивных клубов, куда первый месяц можно ходить бесплатно. Несмотря на то, что все мое время занято работой, творчеством и повседневными заботами, я тем не менее регулярно пишу письма политикам — ведь затрагивая Важные Темы, мы делаем мир лучше. Я не слишком разборчива в том, что касается тем. Жизнь полна боли и несправедливости, а эти письма помогают мне придерживаться правильных взглядов.

Идея сделать меня литературным консультантом принадлежит моей подруге Нэнси, которая прекрасно знает, с каким рвением я рекомендую книги друзьям. На роскошных светло-бежевых визитных карточках, которые она мне презентовала, к моей фамилии через дефис почему-то приписали еще одну — Беннет. Под всем этим великолепием красовалась подпись: «Литературный консультант», — и далее шел номер моего телефона.

— Зачем ты добавила сюда «Беннет»? — изумилась я.

— Но ведь у тебя такая же красивая попка, как у Элизы Беннет, — заявила она.

Нэнси была моей соседкой по комнате с первого года учебы в университете. Тогда-то мы и подружились, даже несмотря на ее отвратительную привычку кичиться своим якобы истинно американским происхождением.

— У Элизы были красивые глаза, а не задница! Невежда! Ты ведь так и не дочитала «Гордость и предубеждение», и ту работу мне пришлось писать за тебя.

— Зато теперь я демонстрирую свое невероятное преклонение перед твоей ученостью. А еще, моя маленькая смуглая amiga' ^[3], эта приписка поможет тебе завоевать доверие у тех, кто метит в англофилы.

Вот так мы обычно и разговариваем друг с другом, потому что, по нашему убеждению, маяться дурью — одно из самых больших удовольствий на свете.

Кстати говоря, мое имя нелепо само по себе, без всяких там добавлений, но я взяла карточки и поблагодарила Нэнси.

У меня куча дел, но иногда, внезапно проснувшись среди ночи, я слушаю, как в стены скребутся крысы, и чувствую страх и одиночество. Я тоскую по тому времени, когда мы с Нэнси жили в одной комнате, и по ее тихому похрапыванию по ночам. А вот Нэнси эта тоска неведома: она переехала в квартиру Тодда, своего парня, и теперь радуется жизни.

Всех людей можно поделить на две группы — на тех, кто постоянно нуждается в обществе, и на тех, кто предпочитает покой и уединение. Излишняя толкотня, как в «Семейке Брэди»' ^[4], меня, конечно, не прельщает, а вот образ жизни Элизы Беннет мне, пожалуй, по душе: дом, населенный родственниками и друзьями, приятные беседы с доброй сестренкой, которая всегда готова посочувствовать, а также перспектива танцев и свиданий.

Но у меня есть только моя мать Регина, крысы в стенах да ухажеры, которые напоминают романчики в обложках-«рвушках» — читаешь с удовольствием, а вот в библиотеке своей оставишь вряд ли. Я уже начала беспокоиться — а что если я, как абсолютно несерьезная особа, и сама напоминаю такую «рвушку»? Перечитав недавно «Мидлмарч»' ^[5], я почувствовала в себе серьезное желание стать глубоким и искренним персонажем.

С основной частью клиентов меня свела Нэнси, а вот с Кэтлин Бейкер я познакомилась через одного из моих бывших ухажеров-«рвушек», русского художника по имени Владимир. Кэтлин из семьи тех самых пекарей Бейкеров, которые прославились своим хлебом на закваске. «У настоящего пекаря и кислый хлеб — сладкий!»

Кэтлин около пятидесяти, и она сама элегантность. Как и другие клиенты, она нуждается скорее в общении со мной, чем в консультациях. Иногда она гладит меня по голове, как собачку, и ведет себя так, словно вот-вот бросит мне печенье и крикнет: «А ну-ка, лови, моя девочка!». Мне приходится снова и снова возвращать разговор к теме чтения и напоминать Кэтлин, что у нашего общения есть определенная цель.

Увлечение литературой довело Кэтлин до того, что она решила устроить прием в честь модного молодого писателя Себастьяна Беккетт-Уизерспуна. Она была в полном восторге, когда тот принял ее предложение. Я это знаю точно, потому что она сама сказала мне:

— Я в полном восторге, что Себастьян Беккетт-Уизерспун принял приглашение на прием, который я собираюсь устроить в его честь. Ты знакома с его произведениями?

Если ответить на этот вопрос одним словом, то — да. Если тремя, то — слишком хорошо знакома. А если добавить еще несколько слов — то почему бы Себастьяну Б/У давным-давно не подохнуть страшной и унизительной смертью? Я растянула губы в обезьяньей гримасе, которую, я надеялась, Кэтлин воспримет как улыбку. И сказала ей, что мы с Себастьяном встречались в ПУ.

— Чудесно! — воскликнула Кэтлин. — Естественно, ты тоже придешь на мой прием. Уверена, он будет счастлив снова встретиться с тобой.

— Возможно, вы переоценили мою радость, — возразила я. Последнее время я возражаю как сумасшедшая. На мой взгляд, умение возражать — это верх изысканности. Конечно, после умения ворчать, уступать и предлагать.

— Не будь глупой гусыней, — сказала Кэтлин. — Для тебя это прекрасная возможность встретиться с другими людьми из мира литературы.

Вот так я и оказалась на организованном Кэтлин вечере в честь Себастьяна Беккетт-Уизерспуна, главном событии наискучнейшего сезона угрюмых поэтов, мрачных новеллистов и снисходительных эссеистов. В своей любви ко всему блестящему Кэтлин напоминает сороку, поэтому зал мерцал отполированными полами, сверкающими зеркалами и роскошной мебелью. Слишком быстро двигаться было опасно — того и гляди ноги начнут разъезжаться и я с грохотом приземлюсь на свою откровенно мощную colita' ^[6].

На мне были платье спортивного покроя, купленное в магазине скидок, кремовые босоножки и фальшивый жемчуг. Мои прямые темные волосы были собраны в низкий хвостик в стиле Грейс Келли, на лице — легкий макияж. Я решила не сильно краситься, чтобы выглядеть хорошо, но не привлекать лишнего внимания.

Я поступила так, как обычно поступаю на сборищах, — осмотрела зал на предмет соплеменников. Один азиат в полосатом костюме, двое афроамериканцев в одежде из натуральных тканей землистого цвета и дама смешанной расы. Латиноамериканцев, кроме меня и одного официанта, видно не было. Я послала ему молчаливое сообщение следующего содержания: «Отлично, mi hermano' ^[7]. Дадим им шороху!»

Я знаю, что говорить и как себя вести на обычной клубной вечеринке, но здесь я чувствовала себя так же неловко, как и в день приезда в ПУ, когда мне пришлось волочить в свое обиталище картонные коробки со скарбом, а мимо меня уверенно вышагивали блондинистые, почти скандинавского вида люди с подходящими к одежде чемоданами. Прочие гости, казалось, были знакомы друг с другом; они лишь скользили по мне взглядами, тут же перемещая их на более важные объекты.

Светло-бежевые визитные карточки буквально жгли мне сумочку. Иногда приходится искать покровительства у литературных героинь девятнадцатого столетия и вдохновляться поступками мошенников того же времени — взять, к примеру, Ф.Т. Барнума' ^[8] и его Русалку с островов Фиджи. Если Барнум без всякого стыда выдавал рыбье тело с пришитой к нему обезьяньей головой за морскую нимфу, то мне уж точно удастся подсунуть свой роман какому-нибудь агенту или издателю.

И тут я увидела стоявшего у окна Себастьяна Б/У, отпрыска одного из самых влиятельных семейств в стране. Большинство гостей наверняка подумали, что луч заходящего солнца по чистой случайности сверкает в его золотистых волосах. Он беседовал с пожилым мужчиной, то и дело кивая и улыбаясь. Кожу Себастьяна покрывал ровный загар, а на щеках играл замечательный бледно-розовый румянец. Его зубы казались еще белее, да и вообще он не сильно изменился за эти несколько лет. Ростом чуть выше метра восьмидесяти, Себастьян выглядел стройным и элегантным в темно-синем пиджаке и светло-голубой рубашке, которая выгодно подчеркивала цвет его глаз.

До этого момента я, наивная, надеялась, что, взглянув на меня, Себастьян тут же заметит, как сильно я изменилась и, возвысившись над своим прошлым, стала настоящей горожанкой и непринужденно ведущей себя женщиной, его коллегой по перу в конце концов, после чего решит, что мы сможем цивилизованно и даже по-дружески общаться. Но, только лишь увидев его, я начала трястись, как больной гемофилией на булавочной фабрике.

— Вкуснятина! — донесся из-за спины чей-то голос.

— Что? — Я вздрогнула и, обернувшись, увидела невысокого официанта с рыжими волосами, напоминавшими моток проволоки. В руках он держал поднос с маленькими пирожными.

— Хотите попробовать эту вкуснятину? — Официант протянул мне поднос и подмигнул. Он казался таким же ярким и симпатичным, как букетик анютиных глазок. Его широкая улыбка и большие зеленые глаза удачно дополняли взрывоподобные рыжие волосы.

— Никогда не отказываюсь от вкуснятинки, — принялась заигрывать я, даже не пытаясь сдержать вечный двигатель своего автоматического кокетства. По убеждению Нэнси, пристрастие к флирту напрямую связано с тем, что в моей жизни господствовала равнодушная мать и абсолютно отсутствовала весомая фигура отца. По моему же мнению, это связано с тем, что парни чертовски привлекательны.

— Естественно, я не его имел в виду, — заявил официант, кивая в сторону Себастьяна. — Его роман — редкостная гадость.

Конечно же, я изучила шедевр Себастьяна, вчитываясь в каждое слово и пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы понять его поведение.

— А я-то думала, только мне одной он не понравился.

— Я тебя умоляю, дорогуша, он дьявольски претенциозен! — воскликнул официант. — Но из его университета таких писателей выпускают пачками. — Тут он увидел выражение моего лица и забеспокоился: — В чем дело?

Когда я призналась, что тоже училась в ПУ, официант ухмыльнулся и сказал:

— Ну, я не имел в виду присутствующих. Надеюсь, ты в него не влюблена?

— Я?! Влюблена в него?! Ха-ха, а ты смешной! — защебетала я. — А тебя он заводит?

— Не мой тип, — заявил рыжик. — Я не очень люблю злодеев. И потом, волосатенькие мне нравятся больше.

Продолжить эту захватывающую беседу нам не удалось — главный официант, сердито жестикулируя, дал понять моему новому другу, что пора заняться обходом гостей. Впрочем, мне тоже пора было шевелиться и в конце концов побеседовать с главным (зло)действующим лицом вечера. Мое сердце отстукивало свой ритм быстрее, чем ноги танцора фламенко. Я схватила с одного из подносов бокал шампанского, быстро осушила его и тут же цапнула второй.

Пробираясь через толпу, я заметила, что все исподтишка наблюдают за Себастьяном, ожидая возможности перекинуться с ним парочкой умных слов, дабы потом, на следующем званом обеде, в красках об этом рассказать. Себастьян увидел меня, и улыбка тотчас стерлась с его лица. Направляясь к нему, я изо всех сил старалась успокоиться.

Он продолжал беседу с пожилым мужчиной.

— Естественно, я описывал эти извращения по единственной причине, — вещал Себастьян, — чтобы они подверглись вполне заслуженному порицанию. Я ведь не эротоман какой-нибудь, чтобы возбуждаться от знойных, то есть я хотел сказать, гнойных половых органов.

Гнойных половых органов? Кажется, пришло время для моей реплики.

— Здравствуй, Себастьян.

Он едва повернул голову в мою сторону.

— Здравствуйте, — процедил он с британским акцентом, даже не удостоив меня взглядом.

— Здравствуйте? — передразнила я его акцент. — Когда это мы стали англичанином? Господь любит утку!' ^[9] — Я понятия не имею, что обозначает это выражение, но мне почему-то очень захотелось произнести его. — Если ты забыл, в Америке мы здороваемся иначе.

— Я был рад побеседовать с вами, — сказал Себастьяну старикан и отошел чуть в сторону, так чтобы можно было подслушивать.

Себастьян протянул мне руку и — вы не поверите! — сказал мне следующее:

— Я Себастьян Беккетт-Уизерспун. А вас зовут?..

Этой фразой он без сомнения завоевал премию Ф.Т. Барнума! У меня было одно желание: исколоть его десертной вилочкой до такого состояния, чтобы он походил на сито.

— Если ты сейчас же не прекратишь, Себастьян, клянусь, я сделаю все, чтобы этот вечер стал самым страшным кошмаром в твоей жизни.

Он побледнел и перешел на тихий шепот:

— Страшным кошмаром?! Ты даже не представляешь, сколько гадостей ты уже натворила! Что ты здесь делаешь?

— Я очень близкая подруга Кэтлин, — ответила я, напустив на себя важность. — А если точнее, я ее литературный консультант.

— Хочешь сказать, что это ты посоветовала ей устроить прием? — изумился сбитый с толку Себастьян.

— Ой, спустись с небес на землю! — огрызнулась я. — Неужели ты думаешь, мне нравится твой роман, воспевающий кровосмешение? Конечно же нет!

Тут до меня дошло, что это не самое тактичное замечание, особенно если я намерена реанимировать наше общение.

— Ты что, критикуешь меня? Ты же вообще пишешь политические ужастики! — фыркнул он. — Кровища, чудовища и утомительные политические проповеди в пользу левых. Полный отстой!

Конечно, я уже не испытывала к Себастьяну былого уважения, но почему-то мне стало очень обидно.

— Ты говорил, что тебе нравятся мои рассказы! — ляпнула я, вместо того чтобы заткнуться, изо всех сил отгоняя воспоминания о первых неделях нашего знакомства. И о том, что я чувствовала, глядя, как он, улыбаясь, идет навстречу по университетскому городку, а ветер сдувает челку с его лба.

— Говорить-то я говорил, а вот думал совсем другое.

— Ты хоть когда-нибудь говорил то, что думал, Себастьян?

Ну вот, как будто и не было тех долгих месяцев, которые прошли с момента нашей последней встречи. Тогда меня переполняли невообразимые эмоции: мне хотелось плакать, кричать и в конце концов бросить Себастьяну в лицо все, что я так и не смогла ему сказать. Но я не сделала ничего такого, а он взял и вычеркнул меня из своей жизни. Самое ужасное — это случилось в тот момент, когда мы изучали Мильтона, и, естественно, я принялась искать объяснение своим страданиям в «Потерянном рае». В результате я получила «отлично» за курсовую работу, хотя было ясно, что гораздо правильнее было бы потратить время на поиски дельного совета в журнале «Космополитен».

— Зачем ты пришла сюда, Милагро?

Себастьян сознательно произнес мое имя так, чтобы я вспомнила всю историю наших отношений. Его тон был предельно интимным, как будто он знал все мои тайны.

— Я пришла сюда, чтобы встретить нужных людей. Познакомь меня со своим агентом или издателем.

— К тебе так и не вернулся твой слабенький умишко.

Вдруг в другом конце комнаты Кэтлин начала произносить речь, и, прежде чем я успела пригрозить, отшить или подлизаться, Себастьян умчался прочь, да с такой скоростью, словно его телепортировали.

— Женские чары потерпели фиаско, — раздался за моей спиной низкий голос.

Говоривший находился очень близко — я даже почувствовала его теплое дыхание на своей шее.

Я непроизвольно отступила в сторону. Рядом со мной стоял вроде как потрясающий мужчина в странном костюме. Дело тут вот в чем. Нэнси наверняка поведала бы вам о том, что я частенько встречаю потрясающих мужчин и считаю, будто на свете больше потрясающих мужчин, чем обычных, а также чересчур щедро раздаю эпитет «потрясающий» направо и налево. Ее комментарии заставили меня усомниться — а способна ли я вообще оценить это качество? Подобными сомнениями я терзалась и в тот самый момент.

Я принялась разглядывать мужчину, чтобы прекратить колебаться. Роскошные, зачесанные назад каштановые волосы, серые глаза, мощный нос, светлая безупречная кожа, изящные скулы, розовые, красивой формы губы. Он был среднего роста, худощав и мускулист. Улыбка у него была кривовата, и это либо усиливало, либо убавляло его привлекательность — решайте сами.

— Вы так и будете молчать? — поинтересовался он.

— Вы же сами подметили, что женские чары сегодня изменили мне, — произнося это, я все еще раздумывала над тем, что же не так с его костюмом. Он был хорошего кроя, но вот уже пятьдесят лет (плюс-минус столетие) такие никто не носит. И к тому же запах… К легкому свежему аромату лосьона после бритья примешивался запах кедра. Видимо, костюм много лет не доставали из шкафа.

Взгляд его дымчато-серых глаз лениво прогуливался вверх-вниз по моему телу, отчего блудливые механизмы, расположенные внутри моего организма, самопроизвольно пришли в действие.

— Возможно, я был неправ, — сознался он. Его голос действовал так же возбуждающе, как партия бас-гитары на фанк-дискотеке.

Встреча с Себастьяном несколько расшатала мои нервы, и я никак не могла сообразить, чего хочет этот мужчина — пофлиртовать или оскорбить меня.

— Было очень мило с вашей стороны безвозмездно предоставить услуги по критике незнакомок, — выдавила я из себя жалкий ответ.

Неужели я сказала «безвозмездно»? Если так пойдет и дальше, из меня начнут вылетать словечки типа «проформа», «де-юро» или «де-факто», и все закончится разговором в стиле ad nauseam' ^[10]. Я решила, что тактически верно будет ретироваться в другую часть зала, протиснувшись сквозь поглощенную приветственной речью толпу, иначе я рискую сболтнуть еще какую-нибудь глупость.

В этот момент Себастьян обратился к гостям, талдыча обычные «рад оказаться здесь», «счастлив, что сегодня собрались истинные почитатели моего таланта» и т. д. и т. п. Потом он открыл экземпляр своего романа, чтобы прочитать вслух одну из глав. Неужели мне раньше действительно нравилось, как он пишет? Или мне до такой степени льстило его внимание, что я убедила себя, будто мне интересен этот бред?

Казалось, остальные гости были очарованы тем вздором, который изрыгал Себастьян. Среди прочих он использовал слова «люминесцентный», «имманентный», «перманентный» и «трансцендентный». Возможно, в этой стране во время преддипломных творческих занятий студентам раздают списки слов из запаса журналистов, работающих для «Нью-Йоркера». Понятия не имею. Моя мать Регина убедила отца, что финансирование липосакции ее «проблемных зон» важнее, чем оплата моего преддипломного курса. Слушая Себастьяна, я думала, что, возможно, она была права.

Официант с морковной шевелюрой поставил свой поднос на столик возле стены.

— Похоже, ты привлекла внимание кого-то из здешних джентльменов, — снова приступил он к беседе.

Я не удивилась тому, что парнишка испытывает ко мне такой непрофессиональный интерес. У меня всегда было что-то вроде симбиоза с особями семейства официантов.

— Если ты имеешь в виду, что я попыталась навязать свое общество почетному гостю, то, видимо, да.

— Не хочу тебя обидеть, но такие парни не для тебя. Я знаю, о чем говорю. — Сказанные кем-нибудь другим, его слова могли бы прозвучать как «найди себе ровню» из «Вестсайдской истории», но, судя по всему, он решил таким образом предупредить меня о якобы нетрадиционной сексуальной ориентации Себастьяна.

Мне не хотелось разубеждать беднягу в том, что у него классный гей-локатор, и потому я сказала:

— Спасибо. Я буду иметь это в виду.

Официант подмигнул мне и ускользнул. Я недоумевала, почему он не прихватил поднос с закусками. Парень-то он хороший, а вот официант никудышный.

Наконец Себастьян перестал нести пургу. Раздались бурные аплодисменты. Тут я заметила, что потрясающий мужчина смотрит в мою сторону и улыбается. Неспешно подойдя ко мне, он произнес:

— На этой тусовке делать нечего. Может, свалим?

Я явилась на эту вечеринку, чтобы всячески предлагать себя, но только не в этом смысле. Однако переполненный зал казался слишком тесным, и я по-прежнему мечтала заколоть Себастьяна десертной вилочкой, поэтому идея смыться, прежде чем я совершу нечто противозаконное на глазах у многочисленных свидетелей, показалась мне совсем даже неплохой.

— Я так понимаю, вы не связаны с издательским миром?

— Зачем тогда мне было приходить сюда? А вы писательница?

От его кривобокой улыбки некоторые части моего тела подняли настоящий бунт, подстрекая меня броситься ему на шею.

— Мы пойдем в какое-нибудь тихое местечко, где можно будет спокойно поговорить о вашем творчестве. Сразу видно, что вы интересная писательница, уникальная.

— Прошу прощения, вы что, дурой меня считаете? — Похоже, мужчины полагают, что грудастость обратно пропорциональна силе ума.

Смешинки заплясали в его глазах.

— Неудачно выразился, да? Но я ведь прав, верно?

— Каждому писателю хочется думать, что он интересен и уникален. Но это не означает, что так оно и есть.

Мне не хотелось думать о том, что Себастьян отвоевал у меня сегодняшнюю премию Ф.Т. Барнума. Интересно, стал бы великий шоумен отвергать потенциального спонсора?

— А вы ведь так и не представились, — пробормотала я с таким видом, будто бы и впрямь была приличной девушкой.

Потрясающий мужчина взял меня под локоток и вывел из толпы. Он повел меня по мраморному холлу через обшитый деревом вестибюль и, только когда мы оказались вдали от шума вечеринки, произнес:

— Я Освальдо Кракатоа.

Его имя звучало откровенно абсурдно. И мне страшно хотелось спросить, не обманывает ли он меня.

— А я — Милагро Де Лос Сантос.

Судя по выражению его лица, я победила в конкурсе на самое дурацкое имя.

— Чудо святых?

— Это грустная история. Когда-нибудь, во время очередного приступа жалости к себе, я ее вам расскажу. Можете звать меня Мил.

— Хорошо, Мил.

Мы вышли на улицу. На город опустился туман, и влажный морской воздух казался освежающим после переполненного людьми и ароматами зала. Мне нужно было решить, что делать дальше — поговорить с этим красавчиком; найти своих друзей и устроить плакательно-лакательные посиделки; или же отправиться домой и пролить море слез из-за того, что визитные карточки до сих пор лежат в сумочке, а Себастьян окончательно меня измучил.

Возле нас остановился лимузин. Появившийся из него шофер открыл пассажирскую дверь. Интересно, кем может быть этот мерзавец? Конечно, любой продавец наркоты или даже бывший студент, гуляющий на выпускном вечере, может взять такую машину напрокат, но особенно позабавили меня расставленные там маленькие бутылочки с алкоголем.

— Я остановился в отеле «Крофт», — сказал Освальдо. — Мы можем поговорить в тамошнем баре.

В «Крофте» мне нравился зал «Секвойя». Там стояли серебряные чаши с солеными орешками кешью и работали ненавязчивые официантки, с которыми можно было часами потягивать один-единственный стоящий безумных денег коктейль и одновременно слушать, как пианист играет Гершвина. Этот отель был одним из старейших в городе, и я всегда с удовольствием представляла себе страстные свидания, встречи взяточников со взяткодателями и банкеты, которые там проходили.

— Я не… — начала было я, но вдруг из дома Кэтлин выскочил Себастьян. С оскорбленным видом он направился ко мне. — Ну конечно, поехали. Быстрее! — выдохнула я.

Освальдо подал знак водителю лимузина.

— Добрый вечер, доктор, — приветствовал его тот.

Доктор? Возможно, это ученая степень. Хотя лично мне кажется, что обращение «доктор» может относиться только к тому, кому дано право выписывать диковинные лекарственные препараты. Я скользнула на заднее сиденье лимузина, и водитель захлопнул дверцу. Себастьян так торопился ко мне, что даже оступился на бордюре и упал. Сквозь тонированное стекло я увидела, как он поморщился — скорее от ярости, чем от боли. Что же все-таки с ним происходит? Он ведь должен был обрадоваться, что я ушла.

Мой спутник нагнулся к водительскому сиденью и попросил:

— В «Крофт», пожалуйста.

Мне понравилось, что он сказал шоферу «пожалуйста». Обратив ко мне свой светлый взгляд, Освальдо спросил:

— Вы коллега господина Беккетт-Уизерспуна?

В принципе, я была его коллегой. Ну то есть однокашницей.

— Я была его коллегой, но у нас разные взгляды на искусство.

Когда мое внимание целиком поглотило его красивое колено, обтянутое тканью допотопных брюк, Освальдо вновь обратился ко мне:

— Расскажите о своем творчестве.

Почему я никогда раньше не обращала внимания на мужские колени? Просто невероятно, насколько быстро общество красивого колена может избавить от мучительных воспоминаний о встрече с Себастьяном.

— Хм, — авторитетно заявила я. — А почему бы вам не рассказать мне, чем занимаетесь вы?

Мне нужно было знать, чем он занимается, чтобы решить — поведать ему о романе и рассказах или нет.

— Всем понемногу, — ответил он. — Работаю с документами, читаю некоторые вещи, рассылаю их нужным людям.

Так он агент, редактор или почтальон?

— Какие жанры вы предпочитаете?

— Художественную и научно-популярную литературу, книги по теологии и философии, — сказал Освальдо. — Прозу, поэзию.

Ясно, читаем все — от Корана до похабных стишков. Интересно, а назад меня отвезут? Впрочем, все равно. В любом случае возле «Крофта» можно поймать такси или сесть на автобус.

— Простите мое любопытство, — поинтересовался он, — а насколько хорошо вы знаете Беккетт-Уизерспуна?

Совершенно очевидно — это вопрос с подвохом.

— Насколько хорошо можно знать другого человека? Вот, например, насколько хорошо знаете его вы?

— Ох, — вздохнул Освальдо, — я знаю только о его репутации.

— Так вы и в самом деле доктор? — По правде говоря, я так не думала. Для врача он выглядел слишком беззаботным.

— Этому водителю нравится, когда его пассажиры чувствуют себя важными персонами, — объяснил Освальдо и добавил: — Я всегда мечтал стать ветеринаром.

Ага, а я — марсианской принцессой. Оставшееся время пути я продолжала поддерживать беседу о пустяках, что никак не защищало мое сознание от всплывавших в нем сцен сумасшедшего секса в лимузине.

Будучи малоразвитым существом, я полагала, что вылезти из лимузина у отеля «Крофт» — это круто. Один из швейцаров узнал меня и подмигнул, открыв передо мной тяжелую дверь из стекла и металла.

— Только один напиток, — пробормотала я, обращаясь к Освальдо. Мне необходимо было немного выпить, чтобы возвращение в мрачное и унылое жилище не было таким мучительным.

По незатейливому ковру цвета бургундского вина мы прошли к входу в зал «Секвойя», где на нас обрушился шквал хриплых голосов, перекрикивающих и без того громко поющую группу. Этот хор исполнял традиционную для свадеб песню «Уай-эм-си-эй»' ^[11]. Консьерж выскользнул из-за своей стойки и поплыл к нам:

— Просим нас извинить, но из-за испорченного ковра нам пришлось переместить сюда частную вечеринку из другого зала. Может быть, вам будет приятней в зале «Гамбург»?

Чтобы заслужить мою неприязнь, бар должен быть плохим сразу по нескольким параметрам. «Гамбург» был одним из немногих злачных мест в нашем городе, удостоившихся этой чести. Сие темное, неуютное помещение было украшено палицами, щитами и рыцарскими доспехами. Однажды я провела там особенно неприятный вечер. Это случилось после того, как я, исключительно в исследовательских целях, проглотила порцию каких-то галлюциногенных грибов. (Я работала над созданием образа героини, которая, узнав о своей способности принимать облик пумы, возвращается к шаманским корням с целью покарать химический завод, загрязняющий окружающую среду.)

— Не думаю, — возразила я.

— Или, если вы хотите, доктор, — услужливо продолжал консьерж, — мы пришлем напитки в ваш номер. За счет заведения, конечно.

Таинственный докторишка повернулся ко мне. Если бы Освальдо предложить выпить в его номере, я отказалась бы. Если бы он попытался настаивать или каким-либо образом заманивать меня к себе, я отказалась бы категорически. Но предложение исходило от консьержа, поэтому я ответила:

— Отлично.

— Что будете пить? — спросил Освальдо.

— Что-нибудь тропическое в скорлупе кокоса и с маленькими зонтиками.

— Пришлите сразу кувшин, — попросил Освальдо.

Если мужчина заказывает слишком много выпивки, это еще ни о чем не говорит. Большинство издаваемых писателей в ПУ были алкашами.

Мы молча прокатились на лифте до верхнего этажа, где располагался «люкс» Освальдо. Он открыл дверь и придержал ее для меня. Оценив размер комнат и вид на город, я решила, что мой новый знакомый либо человек преуспевающий, либо просто мот. Огни вечернего города казались волшебными. Гостиная была решена в кофейных тонах: кресла цвета мокко, пухлый диван с обивкой оттенка эспрессо, толстые ковры цвета латте и стены, словно облитые парным молоком. Ну, это я, конечно, выдумала — скажем, они были кремовые. Никаких явных следов литературной работы я не обнаружила: на рабочем столе не было рукописей, на журнальном столике не лежало ни одной книги, а стены не портил ни один стикер.

Я опустилась в кресло — то, которое стояло поближе к двери.

— Освальдо, вы действительно работаете в издательском бизнесе?

— Ну, мое издательство большим не назовешь, и это даже не совсем издательство, но кое-какие вещи я публикую.

— Отвечать на частные объявления — не значит публиковаться.

Он рассмеялся. Его смех был искренним, теплым и шел прямо от сердца. Он омыл меня, словно весенний дождь, я расслабилась и тоже засмеялась.

— Но я действительно публикуюсь, — возразил он. — Печатаю статьи, исследовательские работы.

— К чему лукавство?

— «Лукавство»? Интересные слова вы употребляете!

— Книги всегда были моим утешением, — сказала я с издевкой, хотя это и было правдой.

Кто-то осторожно постучал в дверь. Освальдо открыл ее, и официант вкатил в номер столик с запотевшим кувшином и двумя коктейлями в кокосовой скорлупе с розовыми зонтиками и украшениями из ананасов. Они были такими красивыми, что хотелось их сфотографировать.

Когда официант удалился, Освальдо протянул мне напиток в кокосовой скорлупе и сел на диван.

Я глотнула ледяную смесь. Она была сладкая и фруктовая. Всего час назад я чувствовала себя не в своей тарелке, зато сейчас радовалась собственной восхитительной хитрости и наслаждалась вниманием потрясающего мужчины, живущего в шикарной хате.

— Я почти уверена, что это напиток потерянного поколения.

— Вы так и не рассказали, о чем вы пишете.

Хотя я до сих пор не оправилась от критики Себастьяна, мой ответ прозвучал жизнерадостно:

— Рассказы с политическим подтекстом.

Освальдо наклонился поближе и пристально взглянул на меня:

— То есть политические триллеры? Как у Ле Карре и Круза Смита?

Я никогда не читала книг этих авторов, однако сомневалась, что в их романах речь шла о зомби.

— Не совсем. Я использую элементы сверхъестественного, чтобы показать различные стороны нашей жизни — добро, зло, бессознательное, подсознательное и так далее.

Освальдо широко улыбнулся. У него был большой, чувственный, красивый рот, и с этого момента собеседник показался мне еще более привлекательным.

— Значит, ужастики, — уточнил он. — Вы во все это верите? В чудовищ, призраков, вампиров?

Я не собиралась тратить время на защиту своего творчества перед человеком, который предпочитал более привычные литературные жанры, поэтому сказала только:

— Я не считаю себя суеверной, но у мифов есть свое предназначение. Они символизируют наши тревоги и страхи и объясняют их так, как это не может сделать наука.

— Вы так считаете? — изумился он. — И какое же предназначение у лохнесского чудовища?

Ну вот, теперь он дразнится!

— Вам понравился новый роман Себастьяна? Если да, то знайте — мы с ним работаем в совершенно разных стилях.

— Я об этом догадываюсь, — сказал Освальдо. — Я пришел на этот вечер, потому что меня заинтересовало его творчество. Я много слышал о нем. Но пока еще не успел прочитать роман.

— Критики от него в восторге, — заявила я, решив таким образом воздержаться от комментариев по поводу книги Себастьяна.

— Это правда, — согласился Освальдо. — Он слишком расчетлив для писателя, такой весь из себя влиятельный. Он всегда такой?

— Значит, вы предполагаете, что я хорошо его знаю? — спросила я.

Освальдо глотнул коктейля.

— Э-э… Ну да, так мне показалось.

И вдруг мне все стало ясно.

— Я-то думала, вы пригласили меня сюда, потому что вас заинтересовали я и мое творчество. А вы просто хотели расспросить о Себастьяне! — Моя грудь прямо-таки осела от стыда. Я быстро проглотила остаток коктейля — мои мозги при этом просто заледенели, что, впрочем, было вполне подходящим состоянием для данной ситуации. Я могла бы побиться об заклад, что Освальдо гетеросексуал, но чертов официантишко был абсолютно прав. — Сегодня мне хватило выше крыши!

Я поднялась со своего места и взяла сумочку. Вечер еще можно спасти. Пойду в холл, позвоню друзьям и узнаю, куда они направляются сегодня.

— Спросите Кэтлин, — посоветовала я Освальдо. — Она знает, где остановился Себастьян. Человек с вашими средствами может без труда назначить встречу, собеседование, обед и вообще — все что угодно!

Освальдо вскочил с дивана.

— Нет, нет, это… — Он схватил меня за руку. Я ощутила тепло его красивых пальцев на своей коже. — Да, я хотел узнать побольше о нем, но вы… в вас есть что-то… я никогда не думал, что встречу человека, который заставит меня почувствовать…

Здесь мне полагалось бы задохнуться от злости.

— Вы меня не за ту принимаете!

На самом же деле я была как раз той, за кого меня приняли: позволила какому-то сомнительному типу в чудном костюме, якобы доктору, увезти меня с гламурной тусовки, притащить к себе в номер и оскорбить, — и при всем при этом я внезапно осознала, что никогда и ни к кому в жизни не испытывала подобного влечения. Я была именно той, кто в ту же секунду страстно прижала его к себе и поцеловала так, будто завтра этого мира уже не будет.

Мне казалось, что будущее не наступит, а прошлого не существовало, я переживала единственно и исключительно настоящий момент. Стремление ощущать его было куда сильней, чем обычное, вспыхнувшее под воздействием кокосового коктейля желание. Мозг полностью отключился, передав управление нервной системе. Я уже не понимала, где кончается мое тело и начинается тело Освальдо. Я чувствовала, что чья-то рука гладит чью-то спину, но чьей была рука, а чьей спина, я понятия не имела.

Наши губы слились, языки скользнули друг к другу, а ноги сплелись в стремлении объединить тела. Мы прижимались к друг другу безудержно, страстно и, споткнувшись о журнальный столик, упали на ковер, при этом Освальдо оказался подо мной.

Ощущение было такое, будто передо мной открылась дверь, ведущая к свету и безграничному пространству, и я ступила за порог. Я испытывала настоящее счастье, какого не переживала еще никогда. Будто бы до этого окружающий мир был черно-белым, а теперь стал цветным.

Почувствовав солоноватый привкус во рту, я оторвалась от Освальдо. Дотронувшись до своего лица, я обнаружила ранку на нижней губе. На пальцах остались следы крови. Освальдо тоже поранил губу во время падения. В уголке его рта красовалась блестящая красная капля.

— Милагро, — прошептал он.

Вместо того чтобы прижать меня к себе, или же отстраниться и посмеяться над нашей неуклюжестью, Освальдо просто смотрел на меня своими дымчато-серыми глазами. Его грудь мерно вздымалась от неспешного дыхания, а красная-красная капля балансировала на границе между розовой губой и кремовой кожей.

Конечно, я знала об опасности контактов с биологическими жидкостями другого человека, однако безудержное влечение все возрастало. Это может показаться безрассудным и неблагоразумным, но я и не пыталась его сдерживать. Моя обычная осторожность рассеялась без следа под напором жгучей страсти. Я склонилась к Освальдо и прижалась своим пораненным ртом к его губам, наслаждаясь им, с жадностью впивая каждую клеточку, каждую капельку.

Его вкус — это вкус океана, земли, неба, вкус самой жизни. Я слышала, как Освальдо сказал: «Нет, этого делать нельзя», — однако его слова не убедили ни его, ни меня. Он крепко прижал меня к себе и перевернул так, чтобы оказаться сверху. Когда мы уже пытались раздеть друг друга, до меня вдруг донесся какой-то шум, громкие настойчивые удары. Эти звуки производили не мы — еще не мы. А потом дверь распахнулась, и кто-то закричал:

— Хватит!

Повернув голову к двери, я увидела взбешенного Себастьяна.

Удивившись его настырности, я хотела было сказать, чтобы он проваливал, убирался ко всем чертям, как вдруг в глубинах моей души зародилось странное сомнение. Я бы осталась с Освальдо навечно, но моя сущность по имени Милагро Де Лос Сантос, это чудо святых, приказало мне встать, схватить сумочку и уматывать, пока еще живы остатки воли и самообладания.

Оттолкнув Себастьяна в сторону, я помчалась по коридору. Я слышала, как мужчины орали друг на друга. Потом стены начали дрожать, а пол — колыхаться под ногами. Решив, что это землетрясение, я остановилась. Однако ни одна из картин не упала со стены, и ни один цветок не дрогнул в вазе.

Двери лифта были открыты. Я заползла в него и, нажав кнопку первого этажа, прислонилась к зеркальной стенке. У меня были окровавленные губы и совершенно безумные глаза. Оказалось, что некоторые пуговицы на моем платье расстегнуты, но мне до этого не было никакого дела. Когда двери лифта открылись, я буквально вывалилась в вестибюль. Там стоял рыжий официант, который и подхватил меня.

— Ты как, нормально?

— Нет, — ответила я, размышляя о том, как могло произойти такое чудовищное совпадение: откуда здесь, в вестибюле «Крофта», взялся этот чертов официант? Потом я задалась вопросом: как же Себастьян умудрился найти меня в номере Освальдо? И почему мы все оказались в «Крофте»? Неужели Кэтлин устроила здесь продолжение вечеринки? И я, что ли, тоже приехала сюда за этим? Мысли кишели в моем мозгу, скользкие, как угри. Я так и не смогла выбрать ни одну из версий, поэтому смысл происходящего по-прежнему оставался неясным.

— Давай-ка присядем здесь, — проговорил официант, помогая мне опуститься на огромный диван возле входных дверей. Диван был алым, как кровь Освальдо. Я провела большим пальцем по темной кожаной обивке и облизнула губы в поисках последней красной капельки. Официант ловко застегнул мое платье по самую шею.

— Посиди здесь, а я позабочусь о тебе. Мне нужно кое-что сделать. Сиди здесь, хорошо?

Я, кажется, кивнула, а может, моя голова просто упала на грудь.

— Я сейчас вернусь! — Он убежал и оставил меня одну.

Глава вторая Крысы остались, а крышу снесло

Мне показалось, что я просидела там целую вечность (хотя очень может быть, что она длилась всего несколько секунд), а потому заставила себя встать и осторожно побрела к выходу. Мой любимый швейцар, высоченный негр средних лет, открыв передо мной тяжелую дверь, поинтересовался:

— Эй, малышка, у тебя все в порядке?

— Мне нужно такси. Пожалуйста, не говорите им, куда я уехала.

Он дунул в свисток, и желтое такси причалило к краю тротуара.

— У меня подруга в «Моем подвальчике», — сказала я швейцару. Ему пришлось ухватить меня за локоть и поддержать, потому что ноги мои подкашивались.

— В «Мой подвальчик», — наказал швейцар таксисту, — и присмотри, чтобы она зашла туда. — Я видела, как он достал из кармана купюру и сунул ее шоферу. — Проследи, чтобы она добралась туда в целости и сохранности, — с угрозой в голосе добавил он.

Этот швейцар всегда был добр ко мне, и сейчас я радовалась тому, что часто позволяла ему гладить мой зад. Переполненная благодарностью, я даже прижалась к нему грудью, когда он помогал мне сесть в машину.

— Вернешь в следующий раз, хорошо, малышка? — произнес он хрипло.

— Да, в следующий раз. Спасибо. — Я старалась говорить четко, даже несмотря на то, что собственный голос казался мне чужим и далеким.

Свет разноцветных неоновых вывесок дрожал у меня перед глазами, пока водитель маневрировал в потоке движения на заполненных людьми улицах. Трансвеститы казались мучительно красивыми, а воздух вокруг наркушников будто бы гудел от скорби. Таксист резко затормозил и рявкнул: «Двадцать долларов!», хотя мы проехали всего несколько кварталов и швейцар уже заплатил ему.

Я попыталась сфокусировать свое зрение на счетчике, но тщетно.

— Нет, это чересчур, — сказала я. Обшарив сумочку, я протянула шоферу несколько смятых купюр. Лучше удавиться, чем позволить какому-то таксисту обращаться с собой как с туристкой.

Я открыла дверь такси. Казалось, что внушительная черная входная дверь в клуб с маленькими пурпурными буковками, складывающимися в надпись «Мой подвальчик», находится невероятно далеко от края тротуара.

Потом откуда ни возьмись возник вышибала Ленни, который старательно пытался удержать меня в вертикальном положении.

— Какого черта…

— Мерседес, — вот все, что мне удалось произнести. Ленни перекинул меня через плечо, как мешок с картошкой.

— С тобой не соскучишься, — проворчал он. Я решила счесть это за комплимент.

Я знала, что нахожусь в безопасности, поэтому мне было наплевать, сверкаю я трусами или нет. Пока Ленни тащил меня через задрипанный танцевальный зал к правой кулисе маленькой сцены, я успела обратить внимание на то, что народа в клубе не было — вечеринка либо еще не началась, либо уже закончилась. Когда мы продвигались по темному узкому коридору, обклеенному старыми плакатами и черно-белыми фотографиями музыкантов, моя голова то и дело стукалась о стену. Кажется, я даже разок ойкнула.

Ленни открыл ногой темно-зеленую дверь офиса и, осторожно проскользнув мимо коробок с принадлежностями для бара и документами, плюхнул меня на старый диван горчичного цвета, который даже своим видом вызывал зуд. До моего слуха донесся возглас Мерседес: «Милагро!» — после чего я закрыла глаза.

— Ее высадили из такси. Она наклюкалась, — куртуазно заметил Ленни.

— Нет, — возразила я, — под наркотой.

Я почувствовала, как теплый палец Мерседес приподнял мое веко.

— Что ты приняла?

Я напрасно помотала головой — мне стало еще хуже.

— Похоже, мне что-то подмешали. Пожалуйста, дайте мне поспать.

Мерседес убрала палец с моего века и вздохнула. Даже не глядя на нее, я могла сказать, как она выглядит: на ней толстовка, простенькие джинсы «Левис»; вьющиеся золотисто-каштановые волосы забраны назад и скреплены заколкой. Мерседес — высокая крупная девушка, унаследовавшая конституцию отца-шотландца и афро-кубинскую смуглость матери. Честная, веселая, трудолюбивая, бережливая, смелая и далекая от равнодушия и «крутости», Мерседес была самой классной девчонкой из всех, кого мне довелось повстречать.

— Если тебе что-то подмешали, нужно съездить в больницу, — веско произнесла она, пытаясь поднять меня с дивана.

Но я ужасно хотела спать и потому стала упираться:

— Не нужно ставить на уши Скотленд-Ярд, солнце мое. Дай мне покоя. Я в порядке.

По работе Мерседес приходилось сталкиваться с огромным количеством людей, перебравших алкоголя или наркотиков. Она набросила на меня одеяло и куда-то позвонила. Я старалась заснуть, но тут пришел какой-то мужик и начал меня доставать. Он нащупал пульс, взглянул на мои зрачки и стал задавать вопросы. Он посоветовал Мерседес регулярно давать мне воду и смотреть, чтобы я не захлебнулась рвотой; это было особенно противно, потому что меня ни разу в жизни не рвало.

Потом я провалилась в забытье, которое было Не Сном.

Возможно, вам доводилось испытывать на себе действие веселящего газа у зубного врача или, скажем, пережить временную смерть, когда душа покидает телесную оболочку. Со мной произошло именно это — я висела в воздухе над своим телом и наблюдала, как Мерседес куда-то звонит, работает за компьютером и роется в бумагах. Я видела неоновые настенные часы с логотипом известной марки пива, которые отсчитывали минуту за минутой, и слышала громкую музыку, доносившуюся из танцевального зала. Я слышала, как люди заполняют клуб, разговаривая, пытаются перекричать музыку и топают по танцполу. От моего слуха не ускользнула беседа звукорежиссера и осветителя, а также репетиция музыкальной группы. Позвякивание мелочи на стойке бара доносилось до меня так же отчетливо, как чирканье спичек и смех какой-то подвыпившей девицы. А еще я слышала мелодичное постукивание льда в стаканах, шум спускаемой в туалете воды и дождя, который вдруг начал барабанить по тротуару на улице.

Всю ночь Мерседес приглядывала за мной, то и дело прислушиваясь к моему дыханию и прикладывая руку ко лбу, стремясь успокоить и утешить. Она всего-то на несколько лет старше меня, но, как оказалось, гораздо взрослее и опытней. Мерседес начала учиться в государственном колледже, едва ей исполнилось семнадцать, а уже через год бросила учебу и пошла работать в компьютерную фирму. Затянув потуже поясок, она клала деньги в банк, чтобы получать проценты, и таким образом накопила на покупку этого клуба, бывший хозяин которого лишился права выкупа закладной.

«У нее есть авторитет. А почему у меня его нет?» — размышляла я, лежа на занюханном диване в своем помятом льняном платье.

Мерседес насильно вливала в меня воду — стакан за стаканом. Основная прелесть дружбы с владельцами ночных клубов состоит в том, что они никогда не забывают бросить кусочек лайма в ваш напиток.

Около четырех утра, когда клуб закрылся, я вдруг поняла, что мое тело отказывается пускать меня обратно. Черта с два я позволила бы ему так себя вести! Я вовсе не собиралась безропотно провалиться в вечную ночь. Когда я спрыгнула с потолка, телесная оболочка попыталась оттолкнуть меня. Силой впихнувшись в свою плоть, я почувствовала, как ее тряхануло.

Мерседес оторвала взгляд от своего стола.

— Пора. Как ты себя чувствуешь?

Во рту у меня была такая гадость, будто я облизала подмышки бомжа. В памяти всплывал прошедший вечер, но в тот момент у меня не было сил разобраться во всем случившемся.

— Не так чтобы очень здорово, но я все еще жива.

Мерседес бросила стопку писем и папки с бумагами в ящик для отработанных документов и встала.

— Ты говорила что-то о наркоте.

Неужели Освальдо все-таки подмешал мне что-то? Он взял коктейль со столика на колесах, который вкатил официант, и сразу же передал его мне, а я все время смотрела на хорошенький розовый зонтик. Я не была уверена, что меня напичкали наркотиками. Тряхнув головой, я обнаружила, что в ней, вместо обычных идиотских мыслей, зашевелились и другие.

— Может, это грипп?

— Что ты собираешься делать? — поинтересовалась Мерседес, положив руки на свои широкие бедра. — Хочешь поехать ко мне?

Я обожаю дом Мерседес, особенно потому, что она может позволить себе платить за отопление, а еще за то, что там всегда полно вкусной еды, музыки и крепкого сладкого кофе в маленьких чашечках. Однако я панически боюсь болеть в гостях.

Моя мать Регина часто говорила, что нет ничего отвратительней больного ребенка. Поскольку мне не хотелось заставлять ее в очередной раз возмущаться по поводу моего существования, я решила не болеть никогда в жизни.

— Думаю, я поеду домой, — ответила я Мерседес. — Подвезешь меня?

Улучшение моего состояния было недолгим. Как только я попала в свою мрачную квартиру и закрыла за собой дверь, у меня начался озноб. Я так дрожала, что с трудом справилась с чисткой зубов и чуть не лишила себя зрения, снимая контактные линзы. Мне не удалось согреться под одеялом, поэтому я залезла в шкаф, вытащила оттуда всю свою одежду, свалила ее на кровать и заползла под получившуюся кучу.

Глава третья В которой наша героиня теряет чувство стиля

Я начала бредить. По отношению к пребывающим в подавленном состоянии викторианским героиням это звучит muy romantico' ^[12] а вот в моем случае это было вовсе не здорово. Вместо того чтобы облачиться в отделанную кружевом белую хлопковую ночную рубашку, я с трудом влезла во фланелевую пижаму, которую мой отец Джерри Ди подарил мне на окончание колледжа. Огромный красно-черный рисунок, изображавший пингвина, совершенно не соответствовал трагизму ситуации.

Когда я более или менее приходила в себя, мне удавалось-таки вскипятить себе воду для чая и лапши быстрого приготовления. Но больше двух глотков я сделать так и не могла. Лапша и чай казались отвратительными на вкус, и мне прямо-таки до боли хотелось мяса, но выполнить свое желание у меня не хватало сил.

Времени для меня не существовало. Я то приходила в сознание, то снова теряла его, пытаясь заснуть, чтобы отделаться от боли в костях и постоянно сменяющих друг друга жара и озноба. Порой мне представлялся Себастьян — такой, каким я видела его последний раз, — снисходительный и жестокий, а временами я вспоминала его прежнего — красивого и лучезарного, словно ангел, улыбающегося издалека и протягивающего ко мне руки. Когда это видение рассеивалось, передо мной возникал неумолимый и ненасытный Освальдо с зачесанными назад каштановыми волосами и ясными серыми глазами; с озорной улыбкой на полных губах он обхватывал меня своими худыми руками и ногами и наполнял блаженством, высасывая взамен всю энергию.

К телефону я не подходила. Несколько раз я поднималась для того, чтобы послушать сообщения на автоответчике. Клиенты хотели назначить встречу, а сотрудница яслей горячо убеждала меня в том, что я должна немедленно явиться и заменить больную воспитательницу. Нэнси звонила, чтобы посплетничать о вечеринке у Кэтлин. Я собрала свои последние силы и, перезвонив ей, объяснила, что я больна и поэтому мы обсудим все отвратительные подробности позже. Нэнси вызвалась принести мне суп-пюре из омара, но я упросила ее не приходить, чтобы она не заразилась.

Возможно, я подцепила эту болезнь от Освальдо. Я вдруг вспомнила, как он оттолкнул меня, когда я потянулась к его окровавленной губе. В том состоянии крайнего возбуждения мне безумно хотелось снова почувствовать вкус его губ, кожи и крови. Один раз в горячке мне показалось, что его колючий шерстяной костюм вновь касается моей кожи, — и очнулась на полу, обливаясь потом. Были и более страшные видения, глубоко потрясшие меня, — отвратительные сцены кровавой бойни и секса.

Поскребывание за стенами начало казаться мне своеобразной азбукой Морзе. Я почему-то решила что это послание о Себастьяне и, если хорошенько прислушаться, можно понять принцип кодировки и узнать все его секреты.

А еще одна галлюцинация была связана с моей abuelita, то есть бабушкой, которая якобы вернулась ко мне. Я вдруг почувствовала запах canela — чая с корицей, который она любила, и ощутила прикосновения ее маленьких смуглых ладоней к моим волосам. Она гладила меня по голове и повторяла глупые слова — ими обычно утешают ребенка, у которого что-то болит: «Sana, sana, colita de rana. Si no sana hoy, sanara manana»' ^[13]. Я слышала, как она бормочет испанские молитвы, а бусины на ее четках успокаивающе постукивают. Я бы согласилась и на более страшные муки, чтобы еще хотя бы разок оказаться рядом с ней.

Однажды я очнулась и даже смогла сесть на кровати. Я медленно поковыляла в ванную, то и дело останавливаясь, потому что у меня все еще кружилась голова. Что-то случилось с моим зрением. Когда я надела контактные линзы, все начало расплываться еще больше. Мои старые очки не улучшили ситуации. Без оптики я видела гораздо лучше, правда, что меня особенно взволновало, в некоторые моменты предметы напоминали трехмерную графику, а потом снова приобретали неясные очертания.

Я осторожно разделась, чтобы принять душ, и с нехарактерным для меня равнодушием заметила, что мой очаровательный декоративный жирок исчез. Кости на бедрах и запястьях резко выпирали. Я прислонилась спиной к стенке душевой кабины и стояла так до тех пор, пока горячая вода не закончилась, а потом продолжила процедуру уже под холодной водой. Я чувствовала себя грязной. Мне было нехорошо.

Я посмотрела на часы. Стрелки показывали три часа ночи. Натянув на пижаму тренировочный костюм, я влезла в свои замшевые мокасины. Ансамбль дополнило мужское твидовое пальто. В его карманах я обнаружила несколько долларов мелочью.

Покидая квартиру, я взглянула в зеркало. Мои мокрые волосы прилипли к черепушке, а глаза казались темными впадинами над выступами скул. Мои полные губы выглядели такими же огромными, как у Мика Джаггера, а землистого цвета кожа напоминала свиной жир. В общем, внешне я была вылитый панк.

Круглосуточный супермаркет находился в нескольких кварталах от моего дома. Я шла медленно, считая каждый шаг и разглядывая облачка пара, вырывающиеся на прохладный воздух из моего рта. Неодолимая жажда протеина, красного мяса толкала меня в магазин, освещенный резким светом флуоресцентных ламп.

В мясном отделе я выбрала полукилограммовую упаковку говяжьего фарша, который плавал в ярко-красной жидкости. Неудержимо стремясь домой, я ринулась к единственной открытой кассе. Кассир видывал и не такое, поэтому, заметив, что я отсчитываю монеты дрожащими руками, только слегка приподнял брови.

Если честно, я собиралась прийти домой и сделать котлеты, но мой голод был невыносим, а сама я, ослабевшая после нескольких дней без питания, чуть было не лишилась чувств. Прежде чем вынуть покупку, я свернула за угол и только там оторвала краешек полиэтиленовой обертки. Поднеся пластиковую ванночку ко рту, я отхлебнула немного крови. А потом еще немного. Через несколько секунд я уже высасывала соки из сырого мяса, стараясь извлечь все до последней капли и убеждая себя, что здесь нет ничего странного — этакий бифштекс по-татарски.

Услышав шаги за спиной, я попыталась спрятать упаковку с фаршем — ужасно не хотелось, чтобы меня застукали. Я обернулась и увидела белокожего молодого человека бандитской внешности. Заметив, что в его руке блеснул нож, я вздрогнула от страха. Однако хищное выражение исчезло с его лица еще до того, как я успела что-либо предпринять. Пришлось пустить в вход единственное оружие, которое у меня было, — упаковку жеваного мяса. Я кинула ею в бандита, он завопил от ужаса и удрал.

Судя по всему, я выглядела еще хуже, чем думала. Конечно, мужчины и раньше сбегали от меня, но обычно это случалось после некоторого количества свиданий.

За время утомительной дороги домой я забыла о том, что на меня хотели напасть, и начала волноваться по поводу своей антисанитарной манеры питаться, с которой запросто можно заработать кишечную палочку или коровье бешенство. Страшно даже представить, каких гадостей могла бы наговорить моя мать Регина на похоронах, если бы я умерла от последнего.

Похоже, мой организм действительно нуждался в протеине, потому что у меня появились силы. Я вошла в квартиру и занялась инспектированием царящего там кошмара. Воняло там не просто как в аду, а как в тамошней мужской раздевалке. Я открыла окна, а в комнате побрызгала туалетной водой «О» от «Ланком». Постельное белье превратилось черт знает во что, поэтому я сдернула его с кровати и сунула в мешок для прачечной. Следующим необходимым шагом было мытье кружек с заплесневевшим чаем и мисочек с застывшей лапшой быстрого приготовления, которую я так и не смогла съесть.

И наконец пришло время для звонка в местную больницу. После того как я побеседовала с телефонным оператором, которая зад ала мне несколько вопросов и определила, что прямой угрозы моей жизни пока нет, меня соединили с сестрой-консультантом. Я сказала ей, что заболела, что у меня случилось опасное взаимодействие с биологическими жидкостями другого человека и что, по моему мнению, я рискую под хватить кишечную палочку или коровье бешенство.

— Какая у вас температура? — поинтересовалась она.

Я пощупала свой лоб.

— У меня жар.

— У вас были понос или рвота?

— Фу, какая гадость. Нет.

— А что происходит с вашими лимфатическими узлами? — спросила сестра.

Я не совсем понимаю, что такое лимфатические узлы, но пред полагаю, что они находятся где-то в области шеи. Я ощупала это место и обнаружила припухлости с обеих сторон.

— Мягкие и опухшие.

Она сказала, что я могу явиться в клинку сейчас же, но мне придется ждать в зале скорой помощи. А это ожидание может длиться часами, потому что в первую очередь там занимаются пациентами с огнестрельными ранениями и инфарктами. Я пообещала прийти, если мне станет хуже, и записаться на утренний прием. Она также порекомендовала мне связаться с тем человеком, чья кровь вступила во взаимодействие с моей.

В вопросе с Освальдо меня раздирали противоречивые чувства. Мне смертельно хотелось встретиться с ним, но только не в таком виде. Нужно было поговорить с ним и убедиться, что мое новое приобретение — обычный грипп, а также узнать, настолько ли безумно его тянет ко мне, как меня к нему.

Было почти пять утра; с моей точки зрения, самое время ловить Освальдо в его гостиничном номере. Я позвонила в «Крофт» и, слушая длинные гудки, вспоминала его добрый смех и руки, так умело и жадно ощупывавшие мое тело. Дежурный портье сказал, что никакой доктор Освальдо Кракатоа у них не зарегистрирован, и отказался дать информацию о том, останавливался ли этот господин у них в гостинице.

— В отеле «Крофт» с уважением относятся к частной жизни гостей, — высокомерно заявил портье.

Я заверила этого типа, что доктор Кракатоа просто мечтает меня найти и будет только рад, если портье сообщит мне о его местонахождении. Но служащий отеля был неумолим, и, когда я назвала его чертовым прихвостнем, он поступил невежливо — повесил трубку. Я решила, что отыщу Освальдо позже, когда буду выглядеть и чувствовать себя лучше.

Потом я заставила себя разобрать гору старой почты, которая скопилась на моем столе. Листовка, выпущенная представителями левых сил, сообщала, что группировка под названием «Коалиция американцев за консервацию Америки», или КАКА, позиционирующая себя как экологическое объединение, на самом деле служит ширмой сомнительному многонациональному консорциуму. Листовка призывала читателей в письменной форме обратиться в Конгресс, к представителям своих округов, и поддержать международную конвенцию о защите прав трудящихся, которую КАКА пытается отменить.

Я так и поступила бы, если б не это непрерывное шебуршание за стенами. Вирджиния Вулф однажды написала, что женщине, занимающейся творчеством, необходима собственная комната, но забыла уточнить, что в этой комнате не должно быть грызунов. Невозможно ведь устроить у себя романтический вечер с потрясающим мужчиной, если по квартире бегают крысы.

Я определила, откуда идет шум; это место располагалось примерно в метре от двери моей ванной, справа. Я взяла отвертку, чтобы проделать дырку в стене сухой кладки, но дальше так и не продвинулась — на меня вдруг напала страшная усталость, и я прямо в одежде рухнула на не расстеленную кровать.

Глава четвертая Крысоцид (панк-группы тут ни при чем)

Я спала до захода солнца. И опоздала к врачу. Прежде чем принять сидячее положение, я произвела поверхностный самоосмотр. Я чувствовала себя неплохо и не замерзла, но у меня была слабость, и мне снова хотелось есть. Похоже, зрение улучшилось, если, конечно, слово «улучшилось» означает четкость и обостренное чувство объема.

Я проверила автоответчик. И была потрясена, услышав Себастьяна, который наговорил сообщение напряженным и раздраженным голосом. Я слушала его снова и снова: «Милагро, это Себастьян. Перезвони мне прямо сейчас». Потом он назвал местный номер.

Я направилась к своему шкафу и достала оттуда коробку, спрятанную за рядами яркой одежды. Затем уселась на пол и принялась рыться в доказательствах нашей дружбы — оборванных театральных билетах, музейных проспектах, спичечных картонках с логотипами ресторанов и прочих памятных вещицах. Голос на автоответчике не мог принадлежать тому мальчику, который присылал мне эти забавные открытки. Я удалила его сообщение.

По пути в ванную я с ужасом заметила возле дырки в стене, проделанной накануне, аккуратно сложенные трупики крыс.

Покопавшись в памяти, я таки вспомнила, как, сжимая в руке отвертку, несла вахту на корточках возле отверстия в стене. Изо всех сил я пыталась отделаться от этого воспоминания, но тщетно. Предыдущей ночью меня буквально переполняла ярость. У меня больше не было сил мирится с тем, что из-за наличия грызунов мое и без того скромное жилище выглядит откровенно убогим. Каждая девушка должна придерживаться определенных стандартов, и если для этого необходимо заколоть несколько крыс, нет проблем — давайте отвертку!

Жаль, что от ночной злобы теперь не осталось и следа — подобные чувства помогают подавлять отвращение. Я старалась отвести взгляд от мохнатых трупиков, когда при помощи газеты запихивала их в пластиковые мешки. Потом произвела дезинфекцию пола, скобля его, как буйно помешанная домохозяйка, после чего бросила использованные губки и отвертку в другой мешок. Я вымыла руки в обжигающе горячей воде, стараясь очиститься от возможной инфекции. И только бросив мешки в мусорный бак, который стоял во дворе, я вновь почувствовала голод.

В очередной раз набрав номер больницы, я узнала, что сестра-консультант сможет ответить только через пятнадцать минут. У меня громко заурчало в животе, и я решила повесить трубку. Завтра надо попробовать попасть в больницу без записи.

После старательных поисков я обнаружила несколько долларов в кармане винтажной плисовой накидки. Счастливая находка придала мне сил, и, постояв под душем, я вновь отдалась позабытым за последние дни девчачьим занятиям — таким, например, как расчесывание волос.

Потом натянула свои самые узкие брюки, которые теперь висели на попе, и облегающую белую блузку. Самое ужасное состояло в том, что мои буфера утратили привычную внушительность, поскольку лифчик оказался великоват. Телефон зазвонил как раз тогда, когда я переодевалась в толстый свитер, чтобы понадежней скрыть складки на бюстгальтере.

— Ноlа' ^[14] — ответила я.

— Милагро, это Мерседес.

— Привет, chica' ^[15], я как раз собиралась перекусить и заглянуть к тебе в клуб. Bailaremos у cantaremos' ^[16] и все такое.

— Что у тебя происходит? — невесело спросила она.

— Что ты имеешь в виду? Я болела.

— Это уж я знаю. Но у тебя происходит что-то еще. Последнее время о тебе стали наводить справки.

Новость о том, что Освальдо разыскивает меня, была настолько волнующей, что я пропустила зловещий тон подруги мимо ушей.

— Потрясающий мужчина, грациозный как кот, немного странно одетый, волосы цвета охрового карандаша «Крайола», серебристо-серые глаза?.. — начала я.

— Нет, — оборвала она меня. — Непохоже, чтобы эти ребята хотели пригласить тебя на свидание. Ты ничего плохого не делала?

Мерседес застала меня врасплох.

— Зависит от того, как ты это «плохое» определяешь. Плохое с точки зрения морали, закона, этики или какая-нибудь халатность…

— Collate la trompa!' ^[17] — рявкнула она. — Настолько плохое, что это заинтересовало бы полицию. Связанное с убийством, ограблением банка или фальшивыми деньгами.

— Мерседес, ты же меня неплохо знаешь, — оскорбилась было я, одновременно прокручивая в голове свои недавние поступки на предмет какой-либо противозаконности. — Как эти парни выглядели?

— Приходили несколько раз. Один был рыжий, приятный, худенький мальчонка. Он заявился во вторник или среду. Выспрашивал у Ленни и барменов, знают ли они тебя и где ты находишься. Надо сказать, он не вызвал никаких подозрений. Судя по всему, он гей, но с тобой поди разбери.

Что тут скажешь? Голубым я нравлюсь, и порой даже очень. По версии Нэнси, это происходит потому, что я выделяю сильные, сбивающие с толку феромоны; подобные еще используют при изготовлении ловушек для насекомых.

— Поскольку вид у него был совершенно безвредный, Джо признался, что ты иногда приходишь в клуб, — продолжала свою речь Мерседес.

— Рыжий худенький гей? — Я знаю двух рыжих геев и одного рыжеватого блондина неопределенной ориентации, но в данном случае что-то подсказывало мне, что речь идет о болтливом официанте. Интересно, откуда он все время берется?

— Другой — gavacho' ^[18], как будто только что из «Лиги плюща»' ^[19], блондин, этакий красавчик-богач. Мужик До Мозга Костей. Он попытался заплатить Ленни за информацию о тебе. У меня он не вызвал ни доверия, ни симпатии.

Почему Себастьян снова интересуется мной? Ведь прошло столько времени.

— Только не говори мне, Милагро, что ты занялась торговлей наркотиками, — сказала Мерседес. — Этот мужик плел какой-то бред — якобы его интересует твое творчество.

Тот факт, что подруга не принимает всерьез тех, кто интересуется моим творчеством, вызвал у меня негодование:

— Мерседес, неужели ты думаешь, что, торгуя наркотой, я была бы не в состоянии заплатить за свой коктейль? Я знаю того, о ком ты говоришь, и — веришь ты этому или нет — он уже признанный писатель. — Я не стала уточнять, что при этом он еще и порядочный говнюк. Возможно, Себастьян и вправду решил поговорить со мной о творчестве, а я взяла и удалила его сообщение и номер телефона со своего автоответчика. — Он телефона своего не оставлял?

— Нет, мы сообщили ему, что не знаем тебя, потому что все латинские шлюшки на одно лицо.

— Если бы ты была здесь, я бы тебя так по башке огрела! — В награду я услышала сдавленный смешок на том конце провода. — А что вы сказали на самом деле?

— На самом деле я сказала, что в клуб ходит очень много народу и такой, как ты, я не припомню.

— Спасибо за предупреждение, но не стоит беспокоиться. — Я была страшно разочарована, что обо мне не осведомлялся некий таинственный тип в странном прикиде, представившийся профессором Пепло Помпеи. Мой живот громко заурчал. — Кто сегодня играет?

Мерседес принялась нахваливать кантри-рокгруппу, которую она пригласила в клуб. Я никогда раньше не видела этих ребят, но Мерседес поклялась, что «они зажигают круче, чем моя мама у плиты перед пасхальным ужином».

— Кантри-рок? Небось какой-нибудь кантри-мрак, — выдала я, чтобы скрыть свое намерение пасть ей в ножки и поклянчить денег. Когда я бываю слишком мила, это вызывает подозрения.

— Ты такая равнодушная стерва!

— Ладно, если ты настаиваешь, я зайду.

— Как хочешь, — ответила она, но ее ответ прозвучал весело.

Теперь, когда я собиралась в «Мой подвальчик», мне нужно было подкорректировать свой наряд. Я надела длинные сережки, комплект браслетов со стразами и чудесный укороченный кожаный пиджак под леопарда. Такая кожа всегда в моде. А ноги я всунула в симпатичные красные босоножки с сексуальными узкими ремешками. Потом нанесла побольше косметики, чтобы скрыть круги под глазами, и в завершение накрасила губы алой помадой.

Когда я выходила из дома, меня вдруг одолела дрожь, которую я решила отнести на счет волнения по поводу того, что я снова иду в клуб и снова хорошо себя чувствую. Но хорошо ли? Цокая каблучками, я мчалась по направлению к супермаркету, хотя у меня подгибались колени и я почти рыдала от невыносимого голода. Постоянно спотыкаясь, я удерживалась в вертикальном положении при помощи рук, которыми вращала в воздухе, как мельница крыльями.

Мясной отдел супермаркета освещался красноватым светом. Сначала я схватила экономичную семейную упаковку фарша, но потом заметила, что в маленьких ванночках гораздо больше жидкости. Я стала перебирать товар в поисках подходящей цены. Из одной упаковки на мою руку пролилось немного крови. Не долго думая, я слизнула ее и ощутила весьма чувствительное покалывание во всем теле. Это потому, что я умирала от голода. Подняв взгляд, я заметила, что мясник, стоявший по ту сторону стеклянной витрины, смотрит на меня во все глаза. Наверное, я неплохо выгляжу, думала я, изящно шагая к выходу.

Кассиршу, которая работала в эту ночную смену, я уже как-то здесь видела. Я выложила отобранные упаковки и деньги возле ее кассового аппарата. Когда она взглянула на меня, я заметила, что в этот раз ее брови взлетели немного выше обычного.

Не дожидаясь, пока она посчитает деньги, я выскочила из магазина. Большинство маленьких магазинчиков и бутиков на нашей улице были закрыты. Дверь лавочки, торговавшей специями и пряностями, располагалась в углублении под выступом первого этажа. Я спряталась в темной нише.

Если девушка собралась в клуб, она должна выглядеть на все сто, поэтому я старалась быть аккуратной, отхлебывая жидкость из пластиковых ванночек и высасывая ее из сырого фарша до тех пор, пока мясо не стало сухим и серым. Энергия вновь захлестнула меня. Завтра я точно пойду к врачу. Надо ведь узнать, отчего возникает эта ненормальная тяга к мясу.

Я выбросила остатки еды в мусорное ведро возле станции метро и спустилась к перрону по ступенькам сломанного эскалатора. Пока поезд мчался по направлению к центру, я вспоминала Себастьяна таким, какой он был в ПУ. У него все было золотое — волосы, репутация и семья, и поэтому, когда он представился мне на лекции заезжего профессора, я была фактически ослеплена. Его дед, Фредерик Беккетг-Уизерспун, был магнатом, с которым по части международных дел советовались аж несколько президентов, однако сам Себастьян не интересовался ни экономикой, ни политикой. Он увлекался искусством, любил слушать лекции, ходить в рестораны и читать. Его всегда приглашали на вечеринки факультета, но не потому, что его семья делала щедрые пожертвования университету, а потому что он был симпатичный, обаятельный и умный. Женщины увивались за ним стаями, однако Себастьян тем не менее предпочитал проводить время со мной.

Можно ли возродить эту дружбу? Судя по нашей последней встрече — вряд ли, но где-то в глубине моей души надежда на это еще теплилась.

Покопавшись в сумочке, я извлекла из нее старую черствую жвачку. Так что уже на эскалаторе, когда я поднималась из метро, у меня во рту царила мятная свежесть. Я порадовалась, увидев, как много народу толчется возле «Моего подвальчика». У входа стоял Ленни. Заметив меня, он сладострастно ухмыльнулся, однако, стоило мне подойти поближе, улыбка тотчас сползла с его лица.

— Черт возьми, детка, что с тобой случилось?

Ни одна девушка, решившая вечером выйти в свет, не обрадовалась бы такому вопросу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты немного это… ты хорошо питаешься? Ты ведь не куришь вместо еды и не голодаешь?

— Нет, Ленни, я болела гриппом. Сейчас мне лучше.

Похоже, мои слова не убедили вышибалу.

— Обязательно ешь как следует. Только собаки бегают за палками.

— Но парням тоже нужны палки, верно?

Ленни загоготал, и его рука скользнула на мою талию. Этот жест не был похож на привычное дружеское облапливание, скорее он смахивал на медосмотр, так как Ленни зачем-то тщательно ощупал мои ребра.

Я с трудом увернулась от его назойливых пальцев.

— Потом, фантом! Мне нужно отыскать Мерседес.

Клуб был полон народа, и со сцены, где находились четверо музыкантов, уже гремела музыка. И что же за белиберду они играли! Похоже на смесь Вилли Нельсона' ^[20] и гаражного металла с элементами музыки сока, однако этот невероятный микс звучал даже круче, чем все его ингредиенты по отдельности. Вместо того чтобы искать Мерседес, я направилась к сцене. Вам знакомо это ощущение, когда, слушая песню, ты вдруг понимаешь, что это — черт побери! — лучшая песня из тех, которые ты когда-либо слышала? Именно это происходит со мной на шоу, которые устраивает Мерседес. Какой-то придурок обнаглел до такой степени, что решился схватить меня за отощавшую задницу и прижать к себе — разбежался, как же! Мне пришлось пнуть его ногой и покинуть танцпол, что меня ничуть не расстроило, потому что первое отделение концерта как раз закончилось.

Мерседес оказалась наверху — беседовала со звукорежиссером. Она высказалась не так нежно, как Ленни:

— Ты кошмарно выглядишь! Ты же говорила, что выздоровела.

— А как же твое любимое: «Невозможно быть слишком худой или слишком богатой»?

Она потащила меня на лестничную клетку, где свет был настолько ярок, что я сумела разглядеть все темно-коричневые веснушки на ее карамельной коже.

— Ты плохо выглядишь. Я бы отвела тебя к врачу.

Я улыбнулась и пожала плечами.

— У меня был грипп. Сейчас я чувствую себя лучше.

— Ты уверена? — спросила она, все еще сжимая мою руку.

Мне вдруг безумно захотелось признаться, что я пила кровь из упаковок с фаршем, поубивала крыс, которые выскребывали за стенами свои закодированные сообщения, и грезила поцелуями мужчины, чью болезнь я, скорее всего, и подхватила. Я с радостью прильнула бы к крепкому телу Мерседес, ощутила бы успокаивающее действие ее рук, сжимающих меня в мощном abrazo' ^[21], и послушала бы ее заверения в том, что все будет хорошо.

Но вместо этого я сказала:

— На самом деле у меня нет ни гроша. Я не давала консультаций и не работала в саду всю последнюю неделю. — В моем понимании я проболела примерно столько. — И мне не на что купить еду.

— Tonta' ^[22]! Могла бы и попросить.

— Я верну тебе, как только смогу.

— Да уж, пожалуйста, — заявила Мерседес. Она считает, что мне чужда трудовая этика. Как дочь иммигрантов, она беззаветно верит в необходимость усердного труда. Что же касается нашей семьи, то представители ее второго поколения, живущего здесь, — отец и моя мать Регина — объединили свои усилия исключительно для того, чтобы холить и лелеять последнюю.

Вторую часть концерта я слушала наверху. Мерседес принесла мне безалкогольный коктейль «Дева Мария» с дополнительной палочкой сельдерея и миску с крекерами «Золотая рыбка».

— Почти как томатный суп. — После нескольких лет работы в клубе Мерседес научилась делать полноценный обед из того, что закупалось для бара.

Коктейль и крекеры оказались очень вкусными. Через несколько секунд я почувствовала себя человеком, и это ощущение длилось почти сорок пять минут. Мерседес предложила отвезти меня домой, если я дождусь закрытия клуба, но я уже и так попросила слишком о многом.

Она отсчитала несколько двадцатидолларовых купюр и сунула их мне в руку. Для меня это было целое состояние, правда, на следующий день я должна была платить за квартиру. Поскольку этих денег все равно не хватило бы, я понадеялась, что хозяин с пониманием отнесется к моей ситуации и отпустит мне еще несколько дней на поиски необходимой суммы.

— Очень жаль, что не получается приобщить тебя к нормальной работе, — сказала Мерседес, задумчиво глядя, как я кладу деньги в карман. — Тебя можно сравнить с мелодиями Монка' ^[23] — не всем нравится диссонанс, хотя в нем-то и заключается гений этого композитора.

— Я всегда могу выйти замуж за богача, — заметила я, и мы обе зашлись в диком хохоте, а потом долго не могли отдышаться.

Глава пятая Старая любовь не пожар, а загорится — не потушишь

Было уже поздно, но я все равно решила добираться на общественном транспорте, чтобы не платить за такси. Метро было закрыто, поэтому я направилась по пустой улице к ярко освещенной автобусной остановке. Сквозь запахи выхлопных газов, сточных вод и жареных кофейных зерен начал пробиваться аромат весны. Он струился от зацветших деревьев, смолосемянников. На этих крепких деревцах с невзрачными листьями расцветают цветы с самым великолепным ароматом — они пахнут влюбленностью.

Этот пьянящий запах напомнил мне об Освальдо. Ни с одним мужчиной я не теряла голову до такой степени. Мне хотелось верить, что эти чувства всамделишные, а не просто прелюдия к гриппозной горячке.

Пока я раздумывала о своем одиночестве, у тротуара остановился большой темный «Бентли». Я покачала головой, что на языке улицы означает «проваливай, придурок!», но тут задняя дверца открылась. Себастьян Беккетт-Уизерспун высунулся из машины; его лицо украшал образец идеальной улыбки.

— Какая неожиданная встреча! — воскликнул он.

Больше всего меня удивило дружелюбное выражение его лица.

— Это звучало бы куда убедительней, если бы ты не разыскивал меня все это время. — Я отступила назад от греха подальше.

Он провел рукой по своим блестящим золотистым волосам; этот жест был знаком мне до боли.

— Я искал тебя, Мил. Я просто хотел… просто хотел…

Он вылез из машины. Все во мне подпрыгивало, словно внутри заработал блендер, в который поместили одуревшую лягушку, — ощущения гораздо более неприятные, чем можно подумать. Рядом с Себастьяном я чувствовала себя той, кем являюсь на самом деле, а если точнее — кем не являюсь. Я не мужчина. И не истинная американка. У моей семьи нет большого состояния. Я не как все. У меня нет связей. И вообще нет ничего, что имеет значение для Себастьяна. Но он все равно считал, что я чудесная. Или по крайней мере так говорил.

Он остановился напротив меня. Я заметила, как изменилось выражение его лица, когда Себастьян подошел поближе.

— Ты выглядишь…

— Мне кажется, я выгляжу замечательно. Я очищалась при помощи йоги и воды.

— Прости меня, Милагро, — мягко проговорил он. — Я был так потрясен, снова увидев тебя. Я вел себя как свинья у Кэтлин и… раньше. Нельзя ли попробовать вернуть то, что однажды было между нами?

Конечно же, я давно грезила этим моментом. В моих мечтах были слезы и изумительное платье, но реальность превзошла все мои фантазии, поскольку даже в них я не представляла себе ни темного «Бентли», ни Себастьяна, ставшего известным писателем, ни того, что он решит попросить у меня прощения именно в тот момент, когда я буду чувствовать себя такой хрупкой и обнищавшей.

— Не думаю, что смогу снова поверить тебе. — Говоря одно, я ощущала совершенно другое. Одна часть меня надеялась на то, что Себастьян снова станет таким, как был раньше, а вторая, более эгоистичная, лелеяла надежду на то, что он поможет найти издателя для моего романа.

— Мил, ты среди тех немногих, кто по-настоящему знает меня. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Прости меня за тот вечер. Я был так потрясен. Понимаю, что я поступил нехорошо тогда… и раньше. — Он сглотнул. — Я завидовал, Мил. Ты пишешь лучше, чем я. Я еще не дорос до твоего уровня, а потому завидовал и боялся.

Неужели он говорит правду? Или просто играет на моем тщеславии?

— А с чего это ты вдруг решил помириться, Себастьян?

Он грустно улыбнулся:

— Я скучал по тебе.

— Что ты делал в отеле «Крофт» тем вечером? Зачем ты пришел в номер?

Он потянулся и осторожно тронул меня за руку.

— Ты была так расстроена, когда уезжала, что я решил поехать за тобой. Я волновался за тебя.

— Я в состоянии сама о себе позаботиться, — сказала я, ощупывая рукой шею в поисках предательских припухлостей. — Последнее время мне немного нездоровится.

— Я и подумал, что ты неважно выглядишь. — Он указал рукой на машину. — Поедем ко мне, поговорим. — Дальше он сказал, что остановился в соседнем городке. — Там прекрасный дом, окруженный яблоневым садом. В нем есть комната для гостей.

Какая городская девчонка не мечтает пожить в доме с яблоневым садом? Ну, например, я — до того момента как Себастьян рассказал мне о нем. Зато потом эта мысль показалась мне невероятно романтичной, я даже вспомнила Лору Инголлз Уайлдер' ^[24]. Ну, эдакий «Домик в прерии», только удобства не на улице да юмор позамысловатей. Интересно, чего хотел Себастьян — скоротать со мной ночку или чего-то еще?

Я вдруг и сама заволновалась, не в силах понять: что мне-то от него надо?

— Завтра у меня дела, — заявила я, имея в виду поход к врачу и попытку хотя бы пару часиков отработать в яслях, чтобы получить немного денег.

— Я отвезу тебя назад, когда захочешь. Обещаю.

Может, потешить самолюбие — послать Себастьяна к чертовой матери, сесть на автобус и направиться в свою депрессивную квартиру? Или все-таки поехать с ним в шикарный дом, посмеяться над прошлым, познакомиться с его литературной компанией и поклясться в вечной преданности нашей… как это назвать-то?

— Ладно, даю тебе еще один шанс.

Когда он обнял меня, я была поражена. Прежним остался даже его свежий цитрусовый одеколон. Я как будто вернулась домой — да, именно домой, а не в продезинфицированное от пола до потолка показушное обиталище моей матери Регины.

Себастьян придержал для меня дверцу машины, и я скользнула на сиденье, расположенное за спиной у водителя; самого шофера не было видно за темной стеклянной перегородкой. Себастьян забрался в машину и закрыл дверцу. Затем нажал кнопку связи с водителем и произнес:

— Поехали.

Я заметила, что в его реплике место для «пожалуйста» не предусматривалось.

Стекла были такими темными, что я с трудом различала свет уличных фонарей. Себастьян взял меня за руку и улыбнулся. Наши пальцы сплелись так же, как это бывало раньше.

— Ты выглядишь усталой, — обратился ко мне Себастьян. — Почему ты не отдыхаешь?

Я пребывала в возбужденном состоянии, но все равно закрыла глаза, чтобы, наслаждаясь текущим моментом, вспомнить прошлое. Когда он впервые привел меня в зал, заполненныйлучшими преподавателями университета, я была страшно взволнованна. Самым восхитительным было то, что присутствующим, казалось, нравилось общаться со мной, провинциалкой Милагро Де Лос Сантос.

Рядом с Себастьяном я чувствовала себя умной, красивой и талантливой. Тогда ему было всего двадцать, но он уже умел подать себя, выглядеть очаровательным и привлекательным. Он пытался отшлифовать меня, и в некотором смысле даже преуспел в этом. Мы допоздна обсуждали увиденные пьесы и прочитанные эссе. Он мягко поправлял меня, если я неверно произносила вычитанные в книгах слова, тем самым поощряя стремление к более прилежной учебе.

Но даже в самые лучшие времена не все было гладко. На высокосветских приемах внутренний идиотизм побуждал меня отпускать неуместные остроты. Себастьян старался отучить меня от склонности к рокерской одежде и называл мою любовь к авторам-женщинам «наивно-сентиментальной».

Если подружка Себастьяна Тесси Кенсингтон и считала его интерес ко мне странным, то ни ризу не сказала об этом. Себастьян шутил, что она радуется возможности не посещать скучные, на ее взгляд, мероприятия. Так все и продолжалось, пока я не начала встречаться с забывчивым растаманом по имени Берни с инженерного факультета. Возможно, «встречаться» — не совсем то слово, потому что Берни, на которого нельзя было положиться даже в моменты его просветлений, вел себя так, будто наши отношения — затянувшийся секс на одну ночь. Зато это помогало сохранять остроту ощущений.

Мы с Себастьяном ругались из-за Берни, вступали в глупые и ожесточенные бои, хотя оба знали, что он абсолютно этого недостоин.

Я подождала еще несколько минут, по-прежнему ощущая прохладную руку Себастьяна в своей ладони. Открыв глаза, я сказала:

— Помнишь Берни, любителя марихуаны и моего поклонника? Я бросила его, только чтобы порадовать тебя.

Берни тогда стоически перенес боль расставания, пожав плечами и пробормотав: «Ну раз тебя куда-то понесло, чувиха…»

— А он это разве заметил?

— Он был растоптан, полностью уничтожен. Надеюсь, ему удалось прийти в себя. А ты с чем-нибудь расставался ради меня, Себастьян?

— Разве что с самоуважением, — заявил он, отпустив мою руку.

Его резкий тон насторожил меня.

— Что ты имеешь в виду?

Он отвернулся. Я подозревала, что мы движемся не в том направлении, и не только в эмоциональном смысле. Мне ничего не было видно сквозь затемненное окно машины, поэтому я решила опустить его и нажала на кнопку. Она не сработала.

— Попроси, пожалуйста, водителя опустить это стекло, — сказала я Себастьяну, но он не обратил на меня никакого внимания.

Прижавшись лицом к окну, я увидела густой лес и покрытые травой холмы — совсем непохоже на городок.

— Где мы?

— Совсем скоро мы будем на месте.

— На каком таком месте? — Себастьян вдруг стал меня напрягать.

— Расскажи мне о своем рандеву в отеле, — потребовал он.

— Это тебя не касается. Мне казалось, мы снова будем дружить.

— Что он тебе говорил? Что он с тобой делал? Как его зовут? Мне нужно знать.

Я не могла поверить в то, что Себастьян решил похитить меня только ради информации об Освальдо. Именно это я и сказала, барабаня в стеклянную перегородку.

Окно, отделявшее нас от водителя, опустилось.

— Сэр?

— Все нормально, Питере! — рявкнул Себастьян. И злобно обратился ко мне: — Я не похищаю тебя, манерная шлюшка, я посажу тебя под стражу и допрошу.

«Шлюшка» — это еще ладно, но «манерная» — это уже перебор.

— Я ненавижу тебя, напыщенный сопляк! Немедленно выпусти меня из машины! — Я пнула ногой сиденье водителя. — Если ты меня не выпустишь, я подам на тебя в суд!

— Немедленно прекрати беситься, — сказал Себастьян. — Ты не выйдешь отсюда, поскольку очень вероятно, что ты подхватила инфекцию.

Когда я прекратила долбить ногой по сиденью, он произнес:

— Ах, неужели ты наконец обратила на меня свое жалкое внимание? Думаешь, я не заметил, что ты больна? Как ты жила последнее время, Милагро? Что ела? Или, точнее, что пила?

От его слов я вся похолодела. Откуда он узнал о моем недомогании? И чем я в конце концов заразилась?

— Так ты поэтому искал меня?

— Другой причины снова встречаться с тобой у меня не было. По-моему, я предельно ясно дал это понять в дни моей беспечной юности.

Вот мерзавец!

— Ты можешь обманывать себя сколько угодно, но меня не проведешь, Себастьян. Я-то знаю, что ты когда-то чувствовал ко мне. — Я заметила, что в его глазах промелькнула боль.

— Возможно, я слишком быстро поддался твоим дешевым чарам, — признался он. — Я не понял тогда, что ничего для тебя не значу; ты просто хотела завладеть мной и всем, что у меня было. Ты использовала меня, Милагро.

Его обвинение поразило меня.

— Это неправда, Себастьян. У меня было к тебе настоящее чувство. Ты знал, что я чувствовала.

Судя по выражению его лица, он смутился и отвернулся.

— Я больше не поддамся на твой обман. Я каждый день благодарю близких и друзей за то, что они помогли мне освободиться из капкана твоей жадности. Зато теперь, пусть мне и неприятно снова иметь с тобой дело, ты можешь принести пользу нашей организации.

— Организации?

— Не будь глупее, чем это необходимо, — посоветовал он, снова обретя спокойствие. — Я состою в «Коалиции американцев за консервацию Америки». Мы стремимся очистить нашу страну от гнусных паразитов.

— КАКА? — Я так и сказала: «кака». — KAКA сама гнусный паразит, да и ты ни в какой компании не работаешь. Носишься туда-сюда, изображая из себя писателя!

— Насколько я понимаю, ты все та же поперечная девица! Мы не употребляем аббревиатуру КАКА, а произносим по буквам — Ка-А-Ка-А и я состою в советах директоров двух крупных компаний.

— Насколько я понимаю, ты все тот же высокомерный мерзавец! Немедленно выпусти меня из этой чертовой машины!

— Или что? — Он толкнул меня, и я привалилась к дверце машины. — Ты слабенькая. Всегда считала себя сильной и независимой, а теперь имеешь такой жалкий вид!

К сожалению, он был прав. У меня не было сил вступать в бой mano a mano' ^[25] на заднем сиденье несущегося на всех парах «Бентли», как, впрочем, и еле ползущего «Хендая».

— А при чем тут вообще я?

— Ты будешь нашим подопытным кроликом. Честно говоря, мы крайне удивлены, что ты жива. Наверное, это связано с присущей твоей нации почти тараканьей способностью приспосабливаться к токсинам и сопротивляться им. Мы проведем осмотр и, если ты согласишься сотрудничать, возможно, всего лишь стерилизуем тебя и будем за тобой наблюдать.

В сложившейся картине, словно в пазле, не хватало некоторых фрагментов, но и без них было ясно, насколько она отвратительна. Меня чем-то заразили — это понятно. Себастьян считает, что я должна была умереть, а носитель вируса — Освальдо.

— А ты конкретно шизнутый! Меня с чем инфицировали?

— «Чем меня инфицировали», — поправил он.

Нет, быстро убивать Себастьяна не стоит! Я начала воображать возможные орудия пыток, похожие на те, о которых читала в книгах Иэна Флеминга.

— На твою рану попала кровь вампира, дурында! — резко произнес он. — Ты заразилась от вампира.

— Ты что, живешь в Средневековье?! — заорала я. — Научился бы врать правдоподобно!

— Я что же, похож на обманщика? Неужели ты думаешь, я стал бы возиться с тобой, если бы не это? — Его лицо вспыхнуло румянцем. — Мне очень хотелось бы, чтобы ты осталась в далеком-предалеком прошлом и я смог окончательно стереть тебя из памяти, но ты снова тут как тут. — Он закрыл глаза и, немного помолчав, добавил: — Ты соблазнила меня при помощи своей низменной животной притягательности и попыталась опустить до своего уровня. Я отрекаюсь от тебя, Милагро, от тебя и от всех исчадий тьмы.

— Ты оскорбляешь меня за то, что я латина?

— Избавь меня от своих политкорректных штучек! — презрительно ухмыльнулся он. — Я имел в виду твою плоть, оскверненную вампиром.

Меня переполнял страх, и, чтобы набраться решимости, я мысленно обратилась к своей матери Регине. Не для того я столько лет выживала, чтобы трястись от страха перед каким-то снобом из ПУ, даже если этот сноб совершенно безумен.

В моей сумочке лежал флакон одеколона «Джован Маск». Да, аромат уже не новый, но мне нравится дух диско, а кроме того, он прекрасно подойдет для того, чтобы брызнуть Себастьяну в глаза, когда машина остановится. Еще у меня есть ручка. Я брызну на него одеколоном, а потом всажу ручку в яремную вену.

— Ты сильно заблуждаешься, — сказала я, пытаясь отвлечь Себастьяна и приготовиться к нападению. — Вампиры пошли от Влада Колосажателя, убийцы-садиста, но этот убийца-садист был человеком. Влад, вампиры — посмотри в этимологическом словаре.

— И без тебя знаю, что Влад не был вампиром, но это не значит, что вампиров не существует. Я говорю о научном факте. Готов поспорить, что сейчас ты мечтаешь прокусить мне шею. — Он понизил голос. — Уверен, ты думаешь о том, как бы, вонзив свои зубы в мою плоть, сжать их и высосать все мои соки, всего меня; а потом твой ненасытный алый рот с полными губами разверзнется и поглотит меня…

— А ты размечтался, Себастьян! Меня совсем не тянет обсасывать какую-либо часть твоего ущербного тела, — с пренебрежением заметила я. — Извини, что задаю такой очевидный вопрос, но какого черта международной корпорации понадобились вампиры? Боитесь конкуренции с другими кровососущими паразитами?

— Мы достигли той отметки, где наивность становится невыносимой вульгарностью, Милагро, — заявил он. А потом полез в карман и достал оттуда маленький пистолет.

— Выглядит как настоящее оружие в миниатюре. Уж не из сезонного ли каталога «Шарпер Имидж»' ^[26] для психов с весенним обострением ты его заказывал? — Я исподтишка рылась в своей сумочке.

— Не смей искушать меня!

— Искушать тебя? Ах вот в чем вся беда, Себастьян! Ты никак не можешь пережить то, что я тебя соблазнила!

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал он и направил на меня пистолет.

Глава шестая Выживает клевейший

Внезапно в «Бентли» что-то врезалось, и машину отбросило вправо. Я резко вздернула руку и въехала Себастьяну по носу. Он заорал от боли. В этот же момент машину очередным толчком сбило с дороги.

Мы, громыхая, с бешеной скоростью неслись под откос, и было совершенно неясно, сколько еще продлится этот аттракцион. Себастьян, вцепившись левой рукой в свой кровоточащий нос, изрыгал освященную веками англосаксонскую брань. Когда машину качнуло вправо, я схватилась за пистолет и завладела им.

Себастьян не двигался. Я отстегнула свой ремень безопасности и стала колотить по дверце ногой. Но тут она распахнулась, и две огромные руки, переходящие в не менее внушительные плечи, выволокли меня на покрытый колючим кустарником откос. Полная луна освещала державшего меня орангутанга, который, надо сказать, счастливым не выглядел.

— Ах ты безбожная тварь! Безбожная тварь! — рычал он. У него был отвратительно курносый нос, бесцветные поросячьи глазки и мощная шея, по ширине не отличавшаяся от головы. Он походил на бухгалтера, занимающегося борьбой.

— Отпусти ее! — крикнул кто-то сильным мелодичным голосом.

Я повернула голову и увидела того самого рыжеголового официанта (черт бы его побрал!), который резво скакал вниз по холму, направляясь к нам. К сожалению, с ним не было ни вооруженной охраны, ни свирепых ротвейлеров. Однако внешне он был вылитый Индиана Джонс, замысливший поход в Кастро' ^[27], — крутые джинсы, рубашка цвета хаки и короткая приталенная кожаная куртка.

— Дьявол! — заорал водитель.

Я была не в состоянии драться, но удар в пах он и в Африке удар в пах. Попадание было неточным, однако Питерс непроизвольно выронил меня. Не успела я обрести равновесие, как он снова попытался в меня вцепиться. В ответ я нацелила на него щегольской пистолетик. Мне представилось, что Себастьян, исполненный праведного гнева по отношению ко мне, отключил предохранитель, или что там у них отключается в этих штуковинах.

— Ты ведь не станешь убивать богобоязненного американца, девочка? — с заискивающей улыбкой произнес шофер.

Неужели у этого головореза вообще пусто в голове?

— Не-а, я просто прострелю тебе колено.

Он кинулся ко мне, и я нажала на крючок. Целилась-то я ему в колено, но пуля почему-то изменила курс и поразила область, расположенную гораздо севернее, чем предполагалось. Питере прикрыл раненный орган руками, сложился вдвое и завопил пуще, чем какая-нибудь nina' ^[28], обнаружившая, что обезглавили ее любимую куклу Барби.

Мне было недосуг любоваться результатом своего первого в жизни выстрела, потому что официант подошел уже совсем близко.

— Милагро! Я везде искал тебя! Слава богу, ты жива. Нам нужно срочно сматываться отсюда.

На подсознательном уровне официант вызывал у меня симпатию — он ведь такой лапулька! Однако я все же наставила на него пистолет и сказала:

— Подожди-ка минутку. Почему ты все время ходишь за мной хвостом? Откуда мне знать, что ты не заодно с КАКА? Чем докажешь, что ты желаешь мне добра и хочешь обеспечить мою безопасность?

— Я тебя умоляю, дорогуша! — завопил он, воздев руки к небу. Слово «умоляю» в его исполнении звучало так, словно в нем было по меньшей мере двадцать гласных.

Его аргументация показалась мне весьма обоснованной, тем более что окровавленная голова Себастьяна высунулась из дверцы машины, как черт из табакерки.

— Милагро! — заверещал он. — Милагро! Сучка!

Я сунула пистолет в сумочку, и мы с официантом поползли вверх по насыпи. Он держал меня за руку и тянул за собой, демонстрируя нехарактерную для такого малявки силу. Я споткнулась о какой-то камень и упала, порвав ремешок на босоножке и раскроив брючину на правом колене. Я начала было сползать по склону, но официант держал меня крепко, и мне удалось-таки восстановить равновесие. Ежевика и умбиликус больно царапались и цеплялись за мои волосы.

Двигатель огромного сверкающего грузовика «Форд» работал на холостом ходу; из кабины раздавался грохот техно-музыки. Мы захлопнули дверцы, и официант помчал со скоростью обалдевшей от сидения дома многодетной мамаши, которая боится опоздать к врачу за рецептом «Валиума». Мне никак не удавалось отдышаться, официант сунул мне литровую бутылку белкового напитка с натуральным малиновым соком. Я, не задумываясь, заглотила все ее содержимое. Когда сердце стало биться помедленнее, я спросила:

— Ты кто вообще?

— Меня зовут Гэбриел. — Он по-прежнему поглядывал в зеркало заднего вида. — У малинового сока подходящий цвет. Твое возбуждение можно снимать с помощью цветового агента. Клюквенный сок, спелый виноград зинфандель — все красное подходит. Летом идеален гаспачо, особенно если сорвать помидоры прямо с грядки.

Я приподняла руку. Она почти перестала трястись.

— Мне безумно нравится обсуждать холодные супы, но не мог бы ты пояснить, зачем ты ходил за мной, куда мы едем и почему меня все преследуют.

Гэбриел убавил громкость проигрывателя.

— Мы едем в безопасное место, на загородное ранчо. Ты заразилась… ну, это нелегко объяснить. — Он бросил на меня озабоченный взгляд. — Просто чудо, что ты осталась жива.

— Да, я все время слышу одно и то же. Чудо — так меня зовут. — Возможно, он подумал, что я шучу. — А Освальдо?

— Ну да, Освальд, — кивнул Гэбриел. — Он сказал, что его кровь попала на тебя случайно.

— Случайно… Ну, не знаю… Подожди-ка. Ты ведь пришел на прием с Освальдо?

— С Освальдом, — поправил меня рыжик. — Он мой троюродный брат.

Мое сердце опять ускорило свой ритм, на этот раз от мысли, что есть вероятность снова увидеться с Освальдом. Я прекрасно понимала: не стоит так сильно стремиться к мужчине, который чем-то заразил меня, но я хотела его настолько сильно, что разум был надо мною не властен.

— Что ты делал у Кэтлин?

— В нашей семье я отвечаю за безопасность.

Саркастическое замечание чуть было не сорвалось у меня с языка, но я вовремя остановилась: ведь Гэбриел на самом деле убрал с дороги Себастьяна и того головореза.

— Освальд пошел туда посмотреть на Беккетт-Уизерспуна, а меня послали за ним, чтобы чего не вышло.

— Да, ты хорошо поработал, — сухо заметила я.

— Но я ведь пытался тебя предупредить, верно?

Ну, хорошо, пытался.

— А какое отношение Себастьян имеет к вашей семье?

— Ка-А-Ка-А, или, как ты говоришь, «кака», — новейшее детище жутковатой группировки, берущей свое начало от старинной криптомистической организации. Они множили свои богатство и власть веками. Для них до сих пор имеют значение некоторые допотопные суеверия, но важнее всего все-таки деньги. — Гэбриел пожал плечами. — Думаю, это помогает им чувствовать себя особенными, продолжателями традиций, в общем, избранными. В этот клуб просто так не попасть.

Если Гэбриел говорил правду, то с помощью его объяснений мне удалось решить несколько загадок, внезапно возникших в моей жизни. Однако далеко не все.

— А что со мной? Что у меня за болезнь?

— Это генетическое заболевание, ну как, например, серповидно-клеточная анемия или болезнь Тэя-Сакса. Оно присутствует у Освальда, и у меня тоже.

— Если оно генетическое, как я умудрилась подцепить его?

— Думаю, на самом деле у тебя его и нет. Но я не врач.

— А безумный Себастьян считает, что вы вампиры, — немного подумав, заметила я.

Гэбриел с минуту подрыгался в такт музыке, выдерживая паузу.

— Люди ничего не знают об этом, — наконец произнес он. — Они верят в сказки и погрязли в дурацких предрассудках.

— Ага. И что ты этим хочешь сказать?

— Да не пьем мы человеческую кровь! Это все равно как верить в привидения и прочую ерунду. Просто взаимодействие с нашей кровью дает определенный эффект. Как, например, если смешать кровь четвертой группы с положительным и отрицательным резус-факторами.

Нельзя сказать, что это сильно прояснило картину.

— И что?

— Мы перерабатываем белки не так, как большинство других людей. Поэтому нам необходимо употреблять в пищу больше белков, что и выражается в нашей тяге к э-э… мясу. Ну, знаешь, как беременные, которые иногда едят глину из-за недостатка минералов.

— Разница только в том, что беременные, поедающие глину, — просто женщины с причудами и странностями, а вот кровососущие ночные твари — это нечто абсурдное и извращенное.

Гэбриел свернул на другое шоссе, и мы двинулись на север.

— Я же сказал: мы не сосем кровь. Мне казалось, цветная женщина должна знать, что такое предрассудки.

Я тут же прикусила язык.

Даже среди ночи по шоссе носилось множество машин: наверняка кто-то торопился домой с вечерней смены, кто-то направлялся к своему наркоторговцу, а некоторые просто сматывались с какой-нибудь вечеринки. И лишь меня одну эта дорога вела в загородную гасиенду графа Дракулы.

— А знаешь, — спокойным голосом произнес Гэбриел, — раньше больных проказой ненавидели и изгоняли, а современная медицина изобрела препараты против этой болезни.

— Если бы меня заразили проказой, думаю, я бы тоже была не в восторге.

— Ничего бы не было, если бы ты позаботилась о безопасном сексе, — парировал он. — Вот мы вынуждены думать о безопасном сексе всю жизнь. Ты даже не представляешь, каково это — влюбиться в кого-нибудь, кто никогда не будет относиться к тебе серьезно только потому, что ты родился другим!

— Ха! — возмутилась я. — Ха-ха! Во-первых, у нас с Освальдом не было секса, а, во-вторых, полагаю, я в курсе того, что значит быть вне привычных норм. И кроме того, вампиры — это тебе не этническое меньшинство!

— Мы не вампиры, — огрызнулся он. — Твои собратья могут по крайней мере заключать браки с людьми других национальностей, открыто быть самими собой и даже демонстрировать свою культуру.

Мы мчались в северном направлении по дороге, которую окружали черные силуэты холмов, выделяющиеся на фоне кобальтового неба. Звезды становились все ярче. Наша стремительная схватка с КАКА и жажда новой встречи с Освальдом отошли на второй план, как только я поняла, что, возможно, моя болезнь смертельна. Теперь жизнь можно было сравнить с моими любимыми платьями — дешевыми, легкомысленными и слишком короткими. Я тихо заплакала.

— Это не так уж и плохо, — попытался утешить меня Гэбриел. — На ситуацию можно посмотреть и с другой стороны. Если уж ты осталась жива, то теперь, возможно, проживешь дольше. И почти все это время у тебя будет отличная кожа.

— У меня и так отличная кожа, — буркнула я. Но его слова «если уж ты осталась жива» не шли у меня из головы. Как же так — я ни разу в жизни не слышала, что где-то обитают подобные существа. — А много ли… э-э… вас вообще?

— Немного, — печально ответил он. — Для политической силы — точно маловато.

Гэбриел молчал довольно долго. Я уж подумала, что рыжик больше ничего не скажет, но он вдруг добавил:

— С одной стороны, я понимаю, что это правильно, и наше время уже почти миновало. А с другой — надеюсь, что когда-нибудь наука поможет остановить вымирание наших семейств.

Мы миновали виноградники, тянувшиеся вдоль обочины несколько километров, и по извилистой дороге взобрались на холм. Мощные деревья сомкнули свои ветви над дорогой, так что неба не было видно вовсе. И лишь отражающие свет указатели помогали нам продолжать путь. В том месте, где по одну сторону дороги обнаружился овраг, я достала из сумочки пистолет, стерла с него свои отпечатки и выбросила в окно, в темноту. Гэбриел молча наблюдал за моими действиями. Возможно, с ним я чувствовала себя в безопасности, а может, мне просто все стало безразлично. Я взяла и уснула.

Когда я проснулась перед самым рассветом, наша машина двигалась по тряской узкой дороге. Видимо, Гэбриел где-то останавливался, потому что в руках он держал бумажную чашку, из которой то и дело отпивал кофе. Небо начало постепенно светлеть, что позволило мне предположить следующее: обступившие дорогу величественные деревья были вековыми дубами. Где-то неподалеку прокукарекал петух. Птицы начали утреннюю перекличку и затянули свои песни.

Гэбриел свернул с дороги и остановил грузовик перед белыми воротами.

— Приехали, — объявил он.

Протянув руку из окна машины к столбу с домофоном, Гэбриел набрал какой-то код. Ворота распахнулись. Как только мы въехали во двор, ворота тут же захлопнулись за нами. Впереди возник темный силуэт большого дома, окруженного деревьями; окна первого этажа излучали теплое свечение.

— Сколько же народу умерло от… как, кстати, вы это называете?

— Обычно мы говорим просто: «наше заболевание».

— И каков уровень смертности?

— У меня недостаточно знаний, чтобы ответить на твой вопрос. Я не располагаю такими сведениями.

— Ну да, — скептически заметила я.

Тут к грузовику примчалась целая стая разномастных тревожно лающих собак. Гэбриел медленно объехал дом и остановил грузовик.

— Они не укусят. — Рыжик выпрыгнул из машины и принялся гладить животных, радостно прыгающих вокруг и помахивающих хвостами.

Я выбралась из машины гораздо осторожнее. Оказавшись ближе, я поняла, что дом представляет собой прямоугольное строение из светлого песчаника. И двинулась за Гэбриелом к крыльцу.

— Может, кто-то уже и встал, не знаю, — произнес он, открывая дверь.

На пороге я заколебалась, мучаясь в догадках, насколько же пугающим окажется интерьер. Обтянутые атласом гробы, доспехи, бесконечные мраморные коридоры, оглашаемые эхом безумного хохота? Впрочем, мои предположения насчет трансильванской темы закончились прямо в прихожей, которая была выполнена в стиле старинной калифорнийской миссии: каменные терракотовые плиты на полу и лестница со стальными перилами.

Справа располагалась арка, через которую открывался вид на просторную гостиную с белыми оштукатуренными стенами и совсем не страшной коричневой кожаной мебелью.

— Мне казалось, что вампиры предпочитают нечто более впечатляющее, — высказалась я, обернувшись к Гэбриелу. Тот остановился у зеркала, пытаясь пригладить волосы.

Гэбриел поднял на меня взгляд.

— Ты ужасно смешная. Нет. И, кстати, мы отражаемся в зеркалах. Так что долой глупые старые предрассудки.

— Ты скандировал это на вампирском гей-параде? «Мы несмертные педики, час наш настал, запомни нечесаный натурал!»

За моей спиной кто-то неодобрительно откашлялся. Обернувшись на этот звук, я заметила на лестничной площадке невысокую хрупкую женщину с серебристыми волосами. Несмотря на ранний час, она была одета в аккуратно выглаженные джинсы и превосходно сидевшую хлопковую блузку в бело-розовую клеточку. Ее мягкие коричневые мокасины идеально подходили к коричневому же кожаному ремню. Она смотрела на меня невероятными изумрудно-зелеными глазами, отчего я почувствовала себя оленем, оказавшимся в свете фар грузовика-трейлера.

— Бабушка! — зардевшись, прохрипел Гэбриел.

Женщина стала спускаться с лестницы, а я почему-то почувствовала себя неловко в своих дурацких zapatos' ^[29] со сломанным ремешком, рваных брюках и пиджаке под леопарда.

— Кто это, Гэбриел? — Женщина произнесла этот вопрос четко и холодно. Она ничуть не скрывала своей враждебности, и, конечно, ей было невдомек, что для меня быть нежеланной гостьей — самое привычное дело.

В присутствии альфа-самки никогда нельзя показывать свой страх, иначе она атакует тебя, как зазевавшуюся газель на водопое. Сделав шаг вперед, я вытянула руку и, нарочито неискренне улыбнувшись, произнесла:

— Милагро Де Лос Сантос. Рада познакомиться.

— Гэбриел, — повторила женщина с упреком, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Это девушка, про которую нам рассказывал Освальд, — пояснил рыжик таким тоном, будто его застукали со шпаргалкой на контрольной.

— Так значит, она жива?

— Почему бы вам самой не проверить? Попробуйте ткнуть меня палкой, — подсказала я.

Женщина перевела свой горящий зеленый взгляд на Гэбриела.

— Ты ведь знаешь, я не согласна с мнением твоего кузена, что она должна быть здесь.

— Прошу прощения, — вмешалась я, — но «она» стоит перед вами.

Гэбриел покровительственно положил мне руку на плечо.

— Я с трудом увез ее от Беккетт-Уизерспуна. Здесь ей будет лучше всего… — Под пристальным взглядом бабушки он запнулся, а потом добавил: — Пока.

— Мы позже обсудим это все вместе. — Дамочка обратилась ко мне: — Юная леди, я не стану притворяться, что довольна сложившейся ситуацией. Невозможно выразить, как мне жаль, что мой внук встретил вас и поддался на вашу попытку завести опасное знакомство. Вам явно недостает здравого смысла, а посему доверять вам нельзя. Откровенно говоря, я не в восторге от того, что вы появились здесь.

Ночь оказалась долгой, и я порядком устала.

— Если вы и дальше собираетесь катить на меня, то по крайней мере соблаговолите представиться. Мне бы хотелось обращаться к вам по имени, когда я позже решу на вас наехать.

Уголок ее рта дрогнул, но через мгновение лицо женщины приняло прежнее выражение, поэтому нельзя сказать наверняка, что это было — улыбка или презрительная ухмылка.

— Эдна Грант. Когда будете наезжать на меня, обращайтесь ко мне «госпожа Грант» или «Эдна». И то и то подойдет.

— С удовольствием, Эдна, — ответила я.

Судя по физиономии Гэбриела, он был готов провалиться сквозь землю.

— Гэбриел, проводи эту особу в свободную комнату.

— Хорошо, бабушка.

Гэбриел открыл одну из дверей, что были слева, и провел меня через просторную столовую в огромную кухню, где царили веселенькие покойницкие цвета — синий и желтый. На подставке-вешалке поблескивали кастрюли и сковородки. А еще там располагались длинный деревянный стол и шикарная плита с шестью конфорками, прямо как в ресторане. Похоже, нынче вампирский бизнес приносит неплохую прибыль.

Гэбриел говорил что-то об импорте кухонной плитки из Тосканы.

— Гэбриел, а что там насчет солнечного света? Значит ли это, что я больше никогда не смогу выходить на солнце?

Он вздохнул.

— Не знаю. Никто из чужих еще не заражался за время… за время моей жизни, по крайней мере. Нет-нет, наши тела не воспламеняются под воздействием солнечного света.

— Я не это имела в виду…

Кто бы мог предположить, что вампиры настолько ранимы?

Он вздохнул.

— Ничего страшного. Некоторые страдают от фотофобии больше, некоторые меньше. Думаю, если ты станешь пользоваться солнцезащитным кремом и носить шляпу, все будет нормально.

— Ты тоже так делаешь?

— Здрасьте, приехали! — воскликнул он, показывая на свою голову. — Это не парик. Рыжий — мой натуральный цвет. Но и мне всегда приходится защищаться от вредного солнечного излучения.

Он отвел меня в маленький коридорчик, располагавшийся за кухней, и открыл дверь.

— Вот… э-э… твоя комната.

Даже несмотря на то, что я редко бывала в гостях, мне не составило труда догадаться, что это за помещение.

— Комната прислуги. Ты запихиваешь мексиканскую девчонку в комнату для прислуги.

Лицо Гэбриела приняло смущенное выражение.

— На самом деле каждый из нас иногда живет здесь. — Он вошел в комнату, и я последовала за ним. — Поверь, порой хочется быть подальше от бабушки. — Открыв ставни, он впустил в помещение слабый свет зарождающегося дня и щелчком выключателя зажег лампу.

— Ладно уж, как-нибудь…

Помещение походило скорее на комнату в студенческом общежитии, чем на обиталище служанки. Там стояли застеленная голубым покрывалом кровать и темно-синее кресло с регулирующейся спинкой и подножьем, а в эркере помещался большой деревянный письменный стол. У книжного шкафа, заполненного книгами в мягких обложках, стоял старый велосипед с корзиной.

— Здесь ты сможешь наслаждаться одиночеством, а еще тут есть отдельная ванная, — сказал Гэбриел, открывая дверь в просторный белый санузел с ванной, стоявшей на ножках в форме звериных лап. В такой ванной не грех попеть популярные мелодии, отмокая в пузыристой пене.

Когда я снова вернулась в комнату, Гэбриел раздвинул дверцы встроенного платяного шкафа.

— Тут есть кое-какая одежда. Ты наверняка найдешь что-нибудь, что можно надеть. А новая зубная щетка обычно лежит…

Я поняла, что вот-вот упаду.

— Сейчас я просто лягу спать. Спасибо.

— Милагро, я правда рад, что ты в порядке, — признался Гэбриел, выходя из комнаты.

— Но это еще неизвестно, так ведь?

— Спокойной ночи, — сказал он и удалился так быстро, что я даже не успела спросить о местонахождении Освальда.

Глава седьмая В которой наша героиня раздумывает о своем положении

Несмотря на то что я страшно устала, в этом странном доме мне было неуютно и тревожно. Я прилегла на кровать с намерением немного отдохнуть. Но стоило мне закрыть глаза, как я немедленно погрузилась в сон.

Проснувшись, я почувствовала, что в комнату сквозь зазоры между досками ставней проникает нежный ветерок. Неужели, пока я спала, кто-то зашел сюда и закрыл ставни, или я сделала это сама и забыла? Я прислушалась. Крысы не скребутся за стенами. Радио-часы показывают 10:17. Сколько я спала — всего несколько часов или целые сутки?

Встав с постели, я поняла, что нужно привести себя в порядок. Порывшись в шкафу, я выбрала из всего висевшего там самый лучший наряд — фланелевую рубашку, мешковатые спортивные шорты и носки на высокой резинке. Моя обувь уже не подлежала ремонту, поэтому я снова залезла в шкаф и обнаружила там фиолетовые шлепки. Они были на несколько размеров больше, чем нужно. Чтобы не потерять их по пути, мне пришлось отработать весьма изящную шаркающую походку.

Я заперлась в ванной и, прежде чем раздеться, дважды перепроверила замок. От душа я решила воздержаться, потому что эпизод из «Психоза» постоянно прокручивался в моей голове, и просто слегка ополоснулась. Переодевшись в чистое, я заплела свои волосы в косичку и рискнула вернуться в комнату.

Взглянув в зеркало, я решила, что, пока я не стану выглядеть лучше, с Освальдом встречаться не стоит.

Факт заражения вампиризмом наверняка ужаснул бы мою мать Регину значительно меньше, чем то, во что я была одета. Мысли мои по-прежнему путались, но, принимая во внимание положение вещей, чувствовала я себя на удивление хорошо.

Кухонный стол накрыли на одного человека — там были круассан, плошка с клубникой и какой-то напиток красного цвета. Я осторожно отпила — в стакане оказался сок красного апельсина. Из кувшина-термоса я налила себе в кружку черного кофе из обжаренных зерен и добавила сливки. Рядом лежала свернутая газета. Я бегло просмотрела ее — нет ли там статьи о том, как злодеи похитили умную и красивую девушку.

За окном открывался вид на поле, заросшее высокой травой; оно простиралось вплоть до зеленых холмов, у подножия которых тянулись рощи. Дом был окружен старыми ореховыми деревьями и дубами, которые только-только начали покрываться молодой листвой. Окно обрамляла болезненная вьющаяся роза. Участок земли, который когда-то служил огородом, был давно запущен и выглядел просто ужасно.

— Я вижу, вы уже встали, — раздался приятный мужской голос.

Я прямо-таки подпрыгнула от неожиданности.

— Да… э-э… да. Я любовалась видом из окна.

Мужчина очень походил на Освальда, но черты его лица были более правильными и пропорциональными. Его вежливая улыбка была абсолютно ровной, а прическа представляла собой неудачную попытку покорить от природы вьющиеся светло-каштановые волосы. Глаза у него тоже были каштановые. Стройный, аккуратный и ухоженный, он смахивал на невероятно сексуального математика, который понятия не имеет, что он-то и есть самый главный интеграл. Мне захотелось расстегнуть его рубашку, взъерошить волосы и воскликнуть: «Бог мой, профессор Дракула, вы великолепны!» Собственное состояние, весьма далекое от неотразимости, повергало меня в отчаяние.

— Я очень рад, что вы хорошо выглядите, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?

Под личиной любезности часто скрывается опасность, поэтому про себя я обдумывала, получится ли защититься ножом для масла, если этот мужчина вдруг решит пустить в ход свои клыки.

— Нормально, очень даже неплохо.

— Вы сняли тяжкий груз с моей души, мисс Де Лос Сантос.

— Зовите меня Мил. А вы кем будете?

— Я Сэм Грант, кузен Гэбриела и Освальда.

Понятно, что имя Сэм может показаться слишком обычным, но, поскольку я обожаю Сэма Клеменса' ^[30], мне оно нравится. В свете возникшей у меня положительной ассоциации и его приятной манеры общаться мой страх казался теперь совершенно неоправданным.

— Мне не хотелось бы мешать вашему завтраку, — сказал он, заставив меня вздрогнуть и отвлечься от созерцания великолепной линии его нижней челюсти, — но нам необходимо немного поговорить с вами о сложившейся ситуации.

— Нам?

— Да, моей бабушке, Гэбриелу и мне.

Отсутствие в этой компании Освальда показалось мне подозрительным.

— На наш взгляд, — продолжал Сэм, — было бы очень желательно найти выход из создавшегося положения. — Он говорил таким успокоительно официальным тоном, каким обычно отличаются работники похоронных агентств. — Если вы готовы…

Готова я не была, но уже в следующую секунду прошаркала за ним из кухни в гостиную, а оттуда — в типично мужской кабинет. Там на двухместном диванчике уже сидели Эдна Грант и Гэбриел.

— Милагро, — снова заговорил Сэм, — вы уже знакомы с моей бабушкой, госпожой Грант.

Она быстро кивнула, а Гэбриел улыбнулся и сказал:

— Доброе утро, Мил.

Сэм жестом указал на кресло:

— Милагро, почему бы вам не присесть здесь?

— Может, мне нужно вызвать своего адвоката? — нервно пошутила я, внутренне сомневаясь, что адвокат способен помочь в подобной ситуации.

— Ну, это было бы чересчур, — вежливо рассмеявшись, возразил Сэм. — Нам хотелось бы, чтобы вы сами рассказали нам, что произошло в тот вечер, когда вы встретили Освальда.

— Да, кстати, а где же сам Освальд?

На этот раз заговорила Эдна:

— Мы попросили Освальда оставаться в его хижине, пока это дело как-нибудь не разрешится.

— В хижине?

— Это строение вполне сойдет за хижину, — ответила Эдна, — особенно если принять во внимание царящий там беспорядок. Я всегда считала, что взрослый мужчина способен жить по-человечески.

Кто бы мог подумать, что вампиры предъявляют такие высокие требования к ведению домашнего хозяйства?

— Мы не позвали его сюда, потому что хотели услышать вашу версию всей этой истории.

— Для начала мне бы хотелось кое о чем спросить. Я умру?

— От смерти и налогов никто не застрахован, — отрезала Эдна.

Сэм посмотрел на бабушку, но она не стала извиняться и лишь пожала плечами.

— Мил, — обратился он ко мне, — вы сказали, что чувствуете себя нормально. Это замечательно. — Вид у него и вправду был довольный. — Есть вероятность, что никакого заражения не произошло. Может, вы уже страдали от какого-нибудь обычного вирусного заболевания еще до того, как встретились с Освальдом?

Я вспомнила о крови из упаковок с фаршем, о жаре и ознобе, об улучшении зрения и отрицательно покачала головой.

— И какой теперь будет моя жизнь — я хочу сказать, в медицинском отношении? — поинтересовалась я.

— Вы должны понять, что это особая ситуация, — терпеливо объяснял мне Сэм. — Других случаев обмена кровью не происходило уже очень много лет. Мы можем только строить гипотезы относительно вашего здоровья, но, разумеется, нам придется подвергнуть вас медицинскому обследованию.

Я тут же представила себе огромный стол в морге, кипятящиеся пробирки для анализов и сумасшедших лаборантов, которые будут обследовать мой немертвый труп.

— Я записал вас к нашему семейному врачу на сегодняшний вечер, — проговорил Сэм. — Она ответит на все вопросы, касающиеся вашего физического состояния.

— Мы можем продолжить? — раздраженно спросила Эдна. — У меня есть дела.

— Разумеется, — заверил Сэм, кивнув бабушке. — Милагро, пожалуйста, опишите нам события, произошедшие в тот вечер, когда вы встретились с Освальдом.

Судя по поведению Эдны, она придерживалась линии «во всем виновата жертва», и это меня бесило.

— Потрясающая еда, впечатляющие цветочные композиции, неинтересные гости и до смерти скучные литературные чтения.

— Мы просили описать события, рецензия нам ни к чему, — снова оборвала меня Эдна.

«Уверена, что на смертном одре ты не станешь отпускать остроумные замечания», — так любила говаривать моя мать Регина. Мне вдруг захотелось позвонить ей и сообщить, что она была не права, но тогда мне пришлось бы с ней разговаривать.

— Милагро, — спокойно обратился ко мне Сэм, — вы присутствовали на вечере, где Себастьян Беккетт-Уизерспун читал свое произведение. Если верить Освальду, вы и до этого были знакомы с Беккетт-Уизерспуном.

— «Были» — ключевое слово, — заметила я. — Мы общались в колледже.

На лице Эдны изобразилось удивление, и она спросила, посещала ли я ПУ. Я ответила положительно и сообщила, что была студенткой ПУ.

— Что же стало с их уровнем? — возопила госпожа Грант, и мне страшно захотелось рассказать ей, в какое место ей пора отправиться вместе с ее уровнем.

— Насколько хорошо вы знали Беккетт-Уизерспуна? — поинтересовался у меня Сэм.

— Это к делу не относится.

— Боюсь, что относится, поскольку он похитил вас с целью добраться до нашей семьи, — возразил Сэм.

— Мы общались, — сказала я. — А потом прервали контакт. — Больше им было знать совсем необязательно. — Освальд представился, сказал, что занимается издательским делом, и предложил продолжить беседу о моем творчестве в гостинице, где он остановился.

— Девушка, имеющая хоть каплю здравого смысла, никогда не пойдет в номер к мужчине, с которым она только что познакомилась, — прокомментировала Эдна.

Дела обстояли не лучшим образом и без этой кровососущей старухи, которая постоянно злословила на тему моего здравого смысла.

— Я не усмотрела ничего зазорного в беседе на литературные темы.

К тому же он был просто потрясный.

— О, я уверена, это как раз то, к чему вы стремились, — насмешливо фыркнула Эдна.

— Именно, — с вызовом согласилась я. — В гостинице Освальд постоянно расспрашивал меня о Беккетт-Уизерспуне. Я поняла, что на самом деле Освальд хотел поговорить именно о нем, и решила уйти. — Вот я и добралась до самой мудреной части истории о благородной писательнице. — Я споткнулась о журнальный столик, и Освальд попытался удержать меня. Но мы упали и поранили губы.

Эдна вздохнула так, будто я понарассказала бог знает что.

— Вы не прервали контакта, даже когда обнаружили рану? — уточнил Сэм.

— Конечно, прервала.

Естественно, в конце концов я прервала этот контакт. Не стану же я рассказывать об урагане эмоций, обрушившихся на меня в момент поцелуя с Освальдом, тем более что я сама тогда ничего не понимала!

— В номер ворвался Себастьян, и я ушла.

— Вы ведь знаете, что биологические жидкости служат переносчиками многих заболеваний, верно? — проговорил Сэм, теребя шариковую ручку.

— Конечно, я знаю, что через них передаются некоторые обычные болезни, — раздраженно проговорила я. — Когда Себастьян похитил меня, он заявил, что я заразилась вампиризмом.

Последнее слово подействовало на них возбуждающе.

— Это просто смешно, — сказал Сэм. — Однако я прекрасно понимаю, насколько тягостной была для вас эта история.

— Ужасно тягостной, — согласилась я. — Невероятно тягостной. Чрезвычайно тягостной. Невообразимо тягостной.

— Спасибо, Милагро, — поблагодарил Сэм и, желая успокоить меня, положил руку на мое перенесшее столько тягостей плечо. — То, что вы рассказали, в основном подтверждает версию Освальда.

— Это хорошо, потому что именно так все и было.

— Могу я поговорить с Милагро наедине? — спросил Сэм, взглянув на Эдну и Гэбриела. Оба встали и покинули комнату.

Когда дверь за ними закрылась, Сэм приблизился ко мне и сказал:

— Я очень надеюсь, что наши вопросы не показались вам слишком суровыми.

— Испанская инквизиция всегда является неожиданно, — пробормотала я, стараясь скрыть тот факт, что вдруг смутилась и почувствовала себя полной дурой.

Сэм был настолько добр, что даже улыбнулся.

— Вы должны понимать: мы были так обеспокоены перспективой вашей смерти, что, возможно, реагируем не совсем адекватно. Невероятно, что вы так хорошо себя чувствуете… Я хотел сказать — удивительно, особенно если иметь в виду то, о чем свидетельствует фольклор.

— Когда я остаюсь в живых — это всегда чудо, — обыденным тоном проговорила я, внутренне восхищаясь его чудесными коричневыми глазами. Это происходило помимо меня. Разглядывая его, я вдруг впала в отчаяние. До чего я дошла! Я больна, я непрошеная гостья вампиров, я заслужила презрение Себастьяна и жажду встречи с Освальдом, даже несмотря на то, что мое жалкое существование стало еще более плачевным, и при этом я настолько ограниченна, что какие-то там коричневые глаза способны сбить меня с толку.

— А сейчас мне хотелось бы задать несколько вопросов, — произнесла я, пытаясь не думать о красивых глазах Сэма. — Например, почему Себастьяну так неймется добраться до вашей семьи? И каким образом он узнал о вашем… э-э… заболевании?

— Отношения нашей семьи и организации Себастьяна имеют длинную и сложную историю. Мы считаем, он мог догадаться, что Освальд один из нас, потому что Освальд очень похож на нашего прапрадеда, промышленника. Мы опасаемся, что членам КАКА каким-то образом удалось добыть несколько сделанных им дагерротипов.

— Но с чего вдруг Себастьян питает такую ненависть к людям, страдающим от генетической аномалии? — Я изо всех сил пыталась быть деликатной в том, что касалось несмертности и кровососания. — Ведь кое-какие мыслительные способности у него имеются.

— Могу лишь изложить свою теорию. — После того как я кивнула, Сэм продолжил: — Я подозреваю, что Беккетт-Уизерспун ищет законный способ подвергнуть нас изоляции, чтобы получить патент на нашу ДНК. Его организация держит контрольные пакеты акций нескольких биоинженерных фирм. Как вы думаете, сколько денег иные люди готовы выложить за увеличение продолжительности жизни и повышенный иммунитет?

Я подумала о женщинах вроде моей матери и Кэтлин Бейкер.

— Целое состояние, — ответила я. — И я ввязалась во все это из-за Освальда.

— Хотя Освальду не место возле вас, ведь он к тому же помолвлен…

Даже удар по голове чугунной сковородкой вряд ли оглушил бы меня настолько.

— Милагро, — тихо произнес Сэм, — я был очень удивлен, когда узнал о случившемся. Я точно знаю, что Освальд никогда не смог бы сознательно подвергнуть опасности другого человека. Особенно если принять во внимание его личные обстоятельства — ведь его невеста такая изумительная, изысканная и исключительно красивая женщина.

— Нельзя сказать, что Освальд единственный мужчина, который, забыв об осторожности, наслаждался моим обществом.

— Уверен, что многие мужчины считают вас привлекательной! — Сэм отвесил мне щедрый комплимент, несмотря на то, что я пребывала в жутком состоянии.

— Что ж, все это было на самом деле, и это было весело, но на самом деле весело не было. — Я, конечно, сморозила глупость, но моя болтовня уже не имела никакого значения. — Скажите мне, где можно найти Гэбриела, чтобы он отвез меня домой.

Сэм покачал головой.

— Беккетт-Уизерспун уже наверняка узнал, где вы живете, и может причинить вам вред, если вы останетесь без нашей защиты. Вам придется оставаться здесь, пока мы не найдем способ справиться с КАКА.

— Теперь я знаю, что он опасен, и поэтому на своей территории смогу защититься самостоятельно.

— Я сейчас говорю не только о Беккетт-Уизерспуне, но и о КАКА в целом, имея в виду способность этой организации прибегать к насильственным методам для достижения своей цели, — пояснил Сэм. — Владелец дагерротипа, который принадлежал нашему прапрадеду, доверенное лицо нашей семьи, был найден повешенным, в его доме все перерыли. Полиция считает, что это самоубийство, но у него не было ни депрессии, ни личных проблем, а посмертная записка оказалась подделкой.

Мои бедные мозгушки с трудом обрабатывали полученную информацию.

— Вы сказали, что у вашей семьи давняя и сложная связь с организацией Себастьяна, однако теперь вы планируете разобраться с ними. Сколько времени может понадобиться для этого? Тысячелетие? Два?

— Как раз сейчас мы отшлифовываем план действий. Я полагаю, что развязка близка, — сказал он.

— Хорошо бы, Сэм, вы оказались на этот счет правы.

Так я начала гостить в «Каса Дракула».

Глава восьмая Уснуть… И видеть глюки? Вот и ответ

Когда сеанс инквизиции подошел к концу, я почувствовала, что ослабла и окончательно запуталась, а потому вернулась в свою комнату и, заперев дверь, легла на кровать. Если я останусь здесь, мне так или иначе придется видеться с Освальдом, а это будет тяжело — меня очень унизили и разозлили, — однако головорезы из КАКА наверняка не дремлют и уже залегли в моей дыре.

Мышцы пульсировали и болели, и, как бы я ни пыталась устроиться поудобней, сделать это мне не удавалось. Промаявшись несколько часов, я встала и снова направилась в кабинет, где Сэм беседовал с Гэбриелом.

— Я принимаю ваше приглашение пожить здесь, — сообщила им я. — Но мне нужны одежда и все, что необходимо для творчества. А еще я должна кое-кому позвонить. Возможно, народ обо мне волнуется.

Вампиры ответили, что они снабдят меня расходными материалами для письма и оплатят покупку новой одежды, так как посылать кого-нибудь в мою квартиру опасно.

— Звоните, пожалуйста, — разрешил Сэм. — Но я очень прошу вас никому не сообщать наш телефонный номер и адрес. У «Коалиции американцев за консервацию Америки» длинные руки и бездонные карманы.

Гэбриел взглянул на Сэма, а затем произнес:

— Мне не удалось справиться о состоянии здоровья охранника Беккетт-Уизерспуна, но они сделают все, чтобы использовать это против тебя.

Я не испытывала угрызений совести из-за того, что выстрелила в того орангутана. Так я и сказала, а потом добавила:

— Они похитили меня! А Себастьян наставил на меня пистолет!

— Милагро, — осадил меня Сэм, — мы все знаем, что произошло, но судебные инстанции наверняка прислушаются к Беккетт-Уизерспуну. Вы можете позвонить отсюда. Это безопасная линия, — добавил он, жестом указав на телефон, который стоял на столе.

Я подождала, пока мужчины, продолжая беседу, шагнут за порог кабинета, а затем завладела телефоном и стала звонить Нэнси. После окончания ПУ, когда мы обе переехали в город, наша дружба по-настоящему окрепла. У нас обеих было много времени: у меня — потому что я частенько сидела без работы, а у нее — потому что она жила на средства, которые получала от попечителя. Она схватила трубку после второго гудка и заверещала:

— Тодд!

— Это не Тодд, это анти-Тодд, — отозвалась я. До учебы в ПУ я ни разу не встречала людей с именем Тодд, поэтому оно по-прежнему прикалывало меня. — Привет, Нэнс.

— Мил, я так хочу поговорить с тобой! Что происходит с Себастьяном? Он разыскивает тебя и оставил мне целых три сообщения.

— Я беседовала с ним на вечере у Кэтлин Бейкер. Он вел себя отвратительно и выглядел ужасно.

— Ни за что не поверю!

— Это правда. Он очень грубо со мной обошелся.

Еще не время рассказывать Нэнси о вампирах. Во-первых, она никогда не поверит мне, а во-вторых, вряд ли можно привести доказательства, способные убедить в достоверности этой безумной истории.

— Я хотела сказать: никогда не поверю, что он ужасно выглядел, — уточнила Нэнси. — Я всегда думала, что возраст не в силах его испортить. А если он так плохо себя вел, почему он хочет снова встретиться с тобой?

— Врожденное упрямство, — объяснила я.

— Звучит интригующе! — воскликнула она. — Со мной он всегда обходился как настоящий джентльмен.

Разумеется, по отношению к Нэнси Себастьян был душкой. Она же девушка его круга — богатая семья с историей, хорошее происхождение, соответствующие учебные заведения и клубы.

— Я не хочу его видеть ни за что и никогда, — сказала я. — Пообещай не рассказывать ему о том, что ты говорила со мной.

— Мил, он звонил un-deux-trois' ^[31] раза. Возможно, твои сильные, сбивающие с толку феромоны наконец-то оказали на него действие… — начала убеждать она.

— Нет, Нэнси, он мне сто лет не нужен. Пообещай — ни слова.

После того как она поклялась на стопке итальянских изданий журнала «Вог», я продолжила:

— Так вот, я познакомилась с замечательными людьми, которые пригласили меня пожить на их загородном ранчо, где я сейчас и нахожусь. Будем считать это творческим отпуском.

Нэнси пронзительно вскрикнула и спросила, где находится ранчо. Я назвала модный городок, находящийся на другом конце географии, и добавила:

— Меня пригласила к себе Дурка Пескателли. У них тут потрясающие виноградники. — (Дурка Пескателли — это героиня одного из моих рассказов.) — Я потусуюсь здесь немного. Дурка очаровательна. Она собирает оловянные кружки.

— Оловянные кружки? Мама дорогая! А симпатичные парни там есть?

— Нет! Ну, в общем, да, — поправилась я, взглянув на симпатичных парней, которые по-прежнему беседовали возле кабинета, — но я здесь не поэтому. Мне действительно необходимо отдохнуть от города. Нужны свободное время, тишина и помещение без крыс за стенами, чтобы я могла спокойно поразмышлять и поработать над своим романом.

Это безыскусное объяснение вполне удовлетворило Нэнси. И она принялась во всех отвратительных деталях описывать мне разнообразные виды отделки свадебных платьев.

— Нэнс, вы же еще не определились с датой свадьбы, — заметила я.

— Да, но я уже решила устроить девичник. Ты должна прийти. И обязательно в чем-нибудь пюсовом.

После того как мы немного поспорили о пюсовом цвете, она радостно сообщила:

— Девичник будет в «Крофте».

Когда она назвала дату, до меня дошло — я не имею ни малейшего понятия о том, какой сегодня день.

— Постараюсь прийти, — пообещала я.

— Ты должна явиться, Милагро Де Лос Сантос, мне не нужны всякие там «если», «но» и прочее говно. Пообещай, что ты придешь.

Мы обсудили, каким образом я должна произнести клятву, и в конце концов решили, что я поклянусь на аннотированном собрании трагедий Шекспира.

Когда я набрала номер хозяина моей квартиры и там включился автоответчик, я вздохнула с облегчением.

— Привет, это Мил. Я просто хотела сказать, что вынуждена была уехать из города по срочному личному делу. — Понизив голос, я добавила: — Я знаю, что просрочила оплату, и обещаю заплатить очень скоро. Не забывай, пожалуйста, как следует поливать палисадник хотя бы раз в неделю. Только как следует. — Я старалась говорить как можно более эротичным голосом, чтобы заставить его смягчиться.

Следующей по списку была Мерседес. Судя по всему, она считала, что мне не помешает пожить за городом. Она прочитала мне лекцию о том, что для того чтобы достигнуть цели, нужно много работать, заметила, что быть творческим человеком — не значит таскаться по вечеринкам и проводить время с красивыми мальчиками, напротив — необходимо по-настоящему усердно и самоотверженно трудиться. Будучи постоянно в долгу у Мерседес, я пообещала ей не расслабляться.

К тому времени, когда я закончила разговаривать, Гэбриел уже ушел.

— Разве вы не хотите позвонить своим родителям и сказать, что вы уехали? — поинтересовался Сэм.

Я пожала плечами:

— Не так чтобы очень.

Взглянув на свои уродливые chancletas' ^[32], я сказала:

— Одежда.

— Хотелось бы, чтобы сначала вы прошли медицинский осмотр и мы смогли убедиться в вашем добром здравии, — проговорил он. — А потом можно будет купить одежду.

В моем воображении возникла сцена торжественного шопинга на неприличную сумму в духе «больная красотка». Я кручусь, демонстрируя дизайнерскую одежду, а Сэм потягивает эспрессо и одобрительно кивает. Работающие за проценты продавцы улыбаются, восхищаясь моим стилем и способностью тратить чужие деньги.

Внезапно на пороге материализовалась Эдна.

— Вы же не поедете в таком виде, верно? — довольно грубо спросила она.

Это было смешно, потому что моя мать Регина неоднократно спрашивала у меня то же самое.

— Если бы вы могли одолжить мне что-нибудь, какую-нибудь юбку или…

— Неважно, — оборвала она меня. — Поехали.

— Спасибо, бабушка, — поблагодарил Сэм.

Я колебалась.

— А разве мы не должны опасаться Себастьяна и его людей?

— О, со мной вы не пропадете, юная леди, — заявила Эдна и погладила рукой свою сумочку.

— У вас есть пистолет?

— Нет, у меня есть телефон и здравый смысл. Уверена, вы понятия не имеете, что это такое, — сказала она и зашагала прочь.

Я пошаркала за ней. Испытывая неловкость, я радовалась тому, что Эдна наверняка чувствует себя еще хуже — ведь ей предстоит показаться со мной на людях. И это говорило о том, что я ее слишком плохо знала.

Когда мы, минуя кухню, направились на улицу через прихожую-прачечную, день уже клонился к вечеру. Эдна сняла с вешалки соломенную шляпку, а мне протянула заношенную парусиновую бейсболку оливкового цвета. Затем она взяла бутылочку с солнцезащитным лосьоном, стоявшую возле мойки, выдавила крем себе на руку и передала бутылочку мне.

— Спасибо, не надо. Я никогда не обгораю на солнце.

— Ха! Как знаете, — сказала она таким тоном, будто была только рада, если бы я зажарилась, как чоризо' ^[33].

На всякий случай я тоже намазалась лосьоном.

Мы прошли к подъездной дорожке, которая начиналась сразу позади дома. Парковка частично скрывалась за забором. Навстречу нам ринулись собаки, и я была крайне удивлена, заметив, что Эдна угощает их печеньем. Возможно, она откармливает их для торжественного вечера, когда ей захочется barbeque de perros' ^[34].

Поля были уже покрыты молодой весенней травой, ярко-зеленой, как лайм. Вдалеке виднелась серебряная зыбь ручья. Чуть поодаль у дороги располагалась конюшня. Я была увлечена видом и наверняка не заметила бы, что Эдна забралась в пыльный зеленый джип, если бы она не завела двигатель. А я-то представляла ее за рулем роскошного седана!

Я села в джип.

— Здесь очень красиво.

— Я поражена вашей наблюдательностью.

Наверное, стоило бы огрызнуться, но способность огрызаться почему-то отказала мне. Ближайшие соседи размещались в белом коттеджике слева. Их дом огораживал увитый виноградом забор. Судя по всему, ветхая хибара Освальда стояла с другой стороны участка.

Когда мы приблизились к воротам, Эдна объехала всадника на чалой лошади. На нем были выцветшие джинсы и светло-голубая рубашка; сам ездок прямо сидел в седле, а его рука без напряжения удерживала поводья. Мне хватило секунды, чтобы разглядеть его лицо в тени ковбойской шляпы: это был Освальд; он смотрел прямо на меня. Как же это получается — с виду вроде красавец, а на самом деле такой негодяй!

Эдна посмотрела в мою сторону — как мне показалось, ей хотелось, чтобы я заговорила об Освальде.

— Эдна, а вы здесь давно живете?

— Очень давно, — отрезала она.

Когда я спросила, откуда родом их семья, она выдала название города, полностью состоящее из звуков «кс», «кз» и «гз».

— А если по буквам?

— Вам все равно не удастся произнести, — ответила Эдна.

Я вспомнила, что хороший журналист обычно задает развернутые вопросы.

— Почему бы вам не рассказать мне о вашей семье? — начала я. — Какая родственная связь между Сэмом и Гэбриелом и где ваши дети?

— Неужели, юная леди, никто не рассказывал вам о человеческой биологии? Мальчики — совершенно обычные двоюродные братья, а мои дети как водится, живут сами по себе. А теперь можно мне вести машину без вашей непрерывной болтовни?

Мы двинулись по извилистой дороге, которая пролегала между холмами, засаженными фруктовыми деревьями и виноградниками. Примерно через полчаса мы въехали в город. Загнав джип на парковку возле небольшого офисного здания, Эдна выбралась из машины. Вывеска на здании гласила: «Больница города Нижнее Небо».

Эдна направилась к входу, и я пошаркала за ней. Вдоль стены чистенькой приемной стояли яркие пластиковые стулья.

— Садитесь, — велела Эдна, и я плюхнулась возле столика с журналами.

Тем временем она направилась в регистратуру. Погрузившись в чтение какого-то таблоида, я вдруг почувствовала прикосновение чьих-то костлявых пальцев к своему плечу.

— Идемте, юная леди.

— Вы произносите «юная леди» так, будто это оскорбление.

Эдна фыркнула мне в ответ. Я пошаркала вслед за ней по коридору, увешенному плакатами, среди которых был один с надписью: «Новая пищевая пирамида!». Улыбающийся с него сфинкс ничем не выдавал того, что кровь входит в одну из основных пищевых групп. Эдна проводила меня в кабинет для медосмотра и попросила:

— Попытайтесь вести себя прилично. Доктор Хардинг знает о вашем состоянии. Вы должны переодеться в эту сорочку.

Бумажная сорочка меня озадачила. Я решила надеть ее так, чтобы вырез оказался на спине, потому что вид моих осевших буферов наводил тоску. Я уселась на стол для осмотра и тихонько сжала свои груди.

— Я откормлю вас, дорогие мои, обещаю! — успокоила их я.

И тут раздался стук в дверь. В кабинет вошла высокая гибкая женщина. Я решила, что она врач, потому что у нее были стетоскоп и именная бирка, гласившая: «Уинифред Хардинг, доктор медицины». Судя по внешности, она была моей ровесницей, что меня несколько смутило.

Ее красота была красотой девушки, у которой всегда все было: светлые волосы, мягко струящиеся по плечам, светло-голубые глаза, чистая кожа, изящные скулы, маленький аккуратный подбородок и хороший лоб. Нос был немного длиннее, чем обычно бывает у таких милашек, именно он делал ее интересной. Она смерила меня холодным оценивающим взглядом, каким обычно смотрели девушки из женского клуба ПУ. Этот взгляд словно бы говорил: «Не дотягиваешь до нашего уровня, подруга!»

— Госпожа Де Лос Сантос, — отрывисто произнесла женщина. — Я доктор Хардинг.

— Добрый день. — Я села ровнее и перестала болтать ногами. — Мне сказали, что вы знаете о моем состоянии.

Она сжала губы так, что они превратились в тонкую линию.

— Мне сообщили о том, что вы заразились. Однако я не уверена в возможных последствиях. Посторонние так давно не вступали в контакт с нашим заболеванием, что никакой достоверной информации по этому поводу не сохранилось, — Вы ведь одна из них, верно?

Доктор Хардинг кивнула и резко произнесла:

— Да, некоторые из нас даже учатся на врачей.

— Я ничего не хотела этим сказать, — возразила я.

Она проделала со мной все врачебные штучки: ударяла по коленке резиновым молотком, тыкала холодным стетоскопом в грудь, затягивала руку манжетой тонометра и слепила глаза фонариком. А потом попросила описать мои симптомы. Я сообщила об ознобе и жаре, усталости, потере веса, изменении зрения и ощущении внутренней опустошенности, подобной той, что возникает во время просмотра датских фильмов, где в течение двух часов герои только курят и жалуются на жизнь. Врачиха продемонстрировала абсолютное равнодушие к моей апатии.

Ее прохладные тонкие пальцы ощупали мои шею и подмышки. Я вздрогнула.

— Ваши лимфатические узлы мягкие и слегка припухшие. Но больше всего меня беспокоит ваше питание. Что вы ели последнее время? — поинтересовалась она.

— Клюквенный сок? — попыталась угадать я. — Э-э… ягоды? — Я всегда любила вопросы с вариантами ответов.

— Возможно, вы обнаружите, что у вас несколько повысился метаболизм.

— Трансильванская программа похудения? Нет уж, спасибо большое.

Взгляд ее несмертных голубых глаз был холоден.

— Нежелательная потеря веса может вылиться в серьезную проблему. Вы обязательно должны придерживаться сбалансированного питания и принимать пищу маленькими порциями от пяти до семи раз в день. Ешьте побольше фруктов, овощей и круп. А что-нибудь странное вы ели?

Ну знаете ли! Как большинство людей, я предпочитаю держать свои странности при себе. Гэбриел заявил, что вампиры не пьют кровь, поэтому я решила не добивать ее признанием об употреблении бычьих соков.

— И в каком же вузе вы учились? — спросила я.

Она назвала один из самых известных университетов Европы. Замечательно! Мало того, что она была профессионалом, доктор Хардинг оказалась к тому же космополиткой и полиглоткой.

— Вы когда-нибудь слышали о пикацизме? — уточнила она.

— Вы имеете в виду извращенный аппетит? Гэбриел уже сказал мне, что от этого помогают пища и напитки красного цвета.

— Да, верно. Пикацизм свойствен беременным женщинам. Иногда он проявляется и у детей. Например, малыши едят кусочки засохшей свинцовой краски, потому что она сладкая на вкус. Это происходит как по физиологическим, так и по психологическим причинам. Вот я и спрашиваю: ели ли вы что-нибудь странное?

— Бифштекс по-татарски, — соврала я. — И еще немного карпаччо. Кажется, это было позавчера. Обычно я не ем сырое мясо и потому немного волнуюсь по поводу кишечной палочки.

— Если бы вы заразились кишечной палочкой, симптомы были бы уже налицо. Все основные показатели у вас в норме, но мне нужно взять вашу кровь на анализ.

— И что он может показать?

— Увеличение количества белых кровяных телец, — пояснила доктор Хардинг. — Мне нужно понять, произошла ли… — Она как будто застеснялась. — Ваш организм либо борется с инфекцией, либо адаптируется к ней.

— Я становлюсь вампиром?

Ее несмертное лицо словно окаменело.

— Никаких вампиров не существует! Мы страдаем от наследственного заболевания, вызванного недостатком ферментов.

Доктор Хардинг подкатила к столу тележку с оборудованием для взятия крови.

Затем, надев на руки латексные перчатки, затянула у меня на плече резиновый жгут и похлопала по внутренней стороне предплечья.

— Это недолго, — заверила она. — Обычно кровь берет моя медсестра. Сожмите пальцы в кулак, а потом выпрямите их.

Когда истязания закончились, в лотке оказались две пробирки с моей темно-аметистовой кровью. Этот цвет был самым соблазнительным на свете.

Я взглянула на доктора Хардинг. Она смотрела на пробирки, и глаза ее блестели. Какие бы заумные медицинские термины она ни использовала, вампирша она и есть вампирша.

— А что же все-таки вам известно о тех, кто заразился? Что с ними происходит? — спросила я.

— С точки зрения медицины нам известно очень немногое, — довольно резко ответила доктор Хардинг. — Ваша ситуация — вещь чрезвычайно редкая.

— А как насчет фольклора?

Ее изящные ноздри слегка расширились, как будто она уловила дурной запах.

— Чепуха и суеверия.

— Почему там постоянно возникает тема питания кровью? — поинтересовалась я, думая о пробирках.

Доктор Хардинг откатила тележку к стене.

— Ультрафиолет прямых солнечных лучей разрушает нашу ДНК. Возможно, наши предки на биологическом уровне испытывали желание заменить поврежденную ДНК, что выражалось в тяге к употреблению крови.

— Это объясняет, почему только члены вашей семьи, а не кто-то другой, могут испытывать тягу к крови, ведь она генетическая, — заявила я, имея весьма смутное представление о человеческой биологии.

— Да, — согласилась она. — Если только…

Вдруг я почувствовала небольшой спазм внизу живота.

— Черт! — ругнулась я. — Какое сегодня число?

Доктор Хардинг отвела взгляд от пробирок с кровью и назвала дату.

— О, ничего удивительного. Есть ли у вас предметы женской гигиены? — Мы с Нэнси считаем термин «женская гигиена» ужасно прикольным. И поэтому употребляем его где надо и где не надо.

— Вы хотите сказать, что у вас началась менструация? Странно.

Если она считала, что месячные — это странно, то, возможно, она была не самым прилежным студентом на занятиях в анатомичке.

— Да, каждые двадцать восемь дней — как часы.

— Хм… вот оно что… Ну, просто некоторые люди отличаются большей плодовитостью, чем другие.

— Из-за того, что я латина, вы предположили, будто я беременна? — огрызнулась я. — Есть у вас тампон? Или прокладка?

На мгновение ее глаза злобно вспыхнули, а потом она достала из полированного шкафа с выдвижными ящиками картонную коробочку.

— Туалет — прямо по коридору. Я постараюсь сделать так, чтобы анализы были готовы как можно скорее. А пока отдыхайте, пейте побольше красной жидкости и принимайте пищевую добавку с железом. Я передам упаковку госпоже Грант. И еще — большинство из нас чувствительны к свету, поэтому пользуйтесь солнцезащитными средствами и носите темные очки.

Я собрала свою одежду.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Доктор, как вы думаете, смогу я снова стать нормальной?

— Думаю, это зависит от того, что вы понимаете под словом «нормальная».

Для человека, занимающегося лечением людей, доктор Хардинг была чересчур стервозной.

— Кстати, а какое отношение вы имеете к этой семье? — полюбопытствовала я.

Она одарила меня леденящей кровь улыбкой.

— Я невеста Освальда.

Глава девятая Простите, что жива

Не то чтобы я не могла найти слов, просто не знала, какие именно выбрать. Возможные реплики могли варьироваться от: «Мне очень жаль, я не знала, что он помолвлен» — до: «Вам стоило бы держать своего парня на коротком поводке — этот мерзавец заразил меня!» На самом же деле я просто чувствовала себя несуразной по сравнению с этой угрюмой, гибкой полиглоткой, которая посвятила свою жизнь спасению других.

Мрачно шаркая, я вернулась в приемную. Эдна была в нетерпении — она так постукивала по полу ногой, что это вполне могло сойти за сидячую джигу. Она поднялась, резко развернулась на каблуках и, печатая шаг, направилась к выходу.

Когда мы уже сидели в машине, Эдна, тяжело вздохнув, спросила:

— Ну, и по какому же поводу вы хмуритесь, юная леди?

— Вы имеете в виду, если забыть о том, что меня преследует псих и что я, возможно, заразилась чем-то неизлечимым? Чем-то таким, что в народе поносят веками?

— Да, если забыть об этом.

— Ну, вы могли бы хотя бы упомянуть, что доктор Хардинг и Освальд помолвлены, — произнесла я, уже сожалея об излишней резкости своего тона.

— Это здесь совсем ни при чем. Конечно, если у вас нет на него видов. Ведь это означало бы, что вы еще… еще… — Странно, но факт: на сей раз Эдна решила держаться в рамках приличий.

— Еще глупее? Еще безрассудней? Достойна еще большей жалости? Еще большая шлюшка, чем вы ожидали? — предложила я ей на выбор. — У меня нет никаких видов на вашего драгоценного Освальда. Этот мужчина даже не удосужился купить себе приличный костюм. К тому же он изменщик. И, к вашему сведению, это у него были на меня виды. Он пронырливый, лукавый, безответственный вампир, заманивший меня в свой номер.

Мой жуткий наряд чуть было не воспламенился от уничтожающего взгляда Эдны.

— Вы словно заголосили плохую песню в стиле кантри, — заметила госпожа Грант. — Вампиры — это миф.

Конечно, Эдна была законченной стервой, но мне все равно ужасно хотелось усовершенствовать репертуар ее жестов и выражений.

Если у меня еще и оставались иллюзии насчет шопинга, с ними пришлось расстаться в тот момент, когда Эдна подрулила к огромному сетевому магазину скидок. Там даже я смотрелась как неплохо одетая посетительница.

— Покупайте только то, что необходимо, — велела она, направляя меня в отдел женской одежды. — Вот, смотрите, это вам подойдет. — Она выдернула полиэфирную футболку персикового цвета, усеянную стразами, с блескучей надписью «Классная леди».

— Спасибо, Эдна, но, по-моему, это подходит как раз вам.

Я выбрала простые синие джинсы и черные брюки.

— Не слишком ли велики? — засомневалась Эдна.

— Я собираюсь снова обрасти своим кокетливым жирком, — выпалила я, тут же пожалев об этом. У Эдны могло сложиться впечатление, что я любительница плотских утех. Возможно, она уже начала рассчитывать, сколько еды из ее запасов уйдет на достижение моей легкомысленной цели.

Эдна неохотно указала на вешалку с очень симпатичными трикотажными двойками, предназначенными для тотальной распродажи. Я взяла черную, бордовую и кремовую — эти цвета подходят к моей обычно оливковой коже. Потом я с радостью обнаружила блузки и подходящие к ним юбки.

Затем мы отправились в отдел женского белья. Эдна осталась ждать меня возле носков, а я принялась выбирать дешевые лифчики отвратительного бежевого цвета. На мой обычный размер другие расцветки не предусматривались. Я пыталась убедить себя, что, скажем, в годы Второй мировой войны их утилитарность и была самой экстравагантной сексуальностью. Именно такие лифчики снились бравым парням, когда они ночами дрожали от холода на фронте. Я взяла две упаковки хлопковых трусиков с симпатичным цветочным рисунком и несколько пар носков. В отделе обуви я выбрала кроссовки, розовые резиновые шлепки и хорошенькие черные туфельки на ремешках.

Проверив цены на отобранных товарах, я рассчитала, что вся моя одежда стоит меньше, чем аксессуары, которые Эдна собиралась купить для себя. Поэтому я все-таки прихватила еще ремень и соломенную сумочку. Затем мы направились в секцию личной гигиены, и я напихала в тележку все необходимое для ежедневного ухода за собой.

— Вы же гостите в нашем доме, а не дефилируете перед матросами, — сказала Эдна, когда я покатила тележку в сторону отдела декоративной косметики.

— Очень смешно, Эдна. Я сейчас расхохочусь.

В выборе продукции я руководствовалась исключительно названиями оттенков. Например, «Розовые каникулы», «Золотое изобилие» и «Грязный дым».

В кассу мы стояли за женщиной, покупавшей туалетную бумагу и дешевый бурбон в больших количествах.

— Не хотела бы я, чтобы меня пригласили на такую вечеринку, — пробормотала Эдна, когда дамочка, катя перед собой тележку, удалилась.

Я засомневалась, что Эдну вообще когда-нибудь куда-нибудь приглашали; мне, например, хотелось смыться от нее как можно скорее.

— Эдна, Сэм сказал, что развязка конфликта с КАКА близка. Насколько быстро это может произойти? Когда мне можно будет уехать? — спросила я.

— Когда позволит осторожность.

Ее ответ прозвучал очень неуверенно — словно моя жизнь в городе больше никогда не будет безопасной. Кондиционер в магазине столь интенсивно охлаждал воздух, что я даже поежилась.

На обратном пути, потягивая неохотно купленный Эдной вишневый напиток через толстую соломинку, я обдумывала свой статус серьезной и правильной женщины в современном, кишащем вампирами обществе. Аргументы pro: я жива; погода чудесная; у меня есть возможность писать; мои друзья остаются моими друзьями. Аргументы contra: я заразилась очень странным вирусом; просрочила плату за квартиру; у Себастьяна есть таинственные и жутковатые планы на мой счет; для Освальда я ничего не значу: он просто поиграл со мной — и все; очень может быть, что вампиры не говорят мне всей правды о них самих и сложившейся ситуации.

Когда на небе появилась первая звезда и над холмами показался бледный серп луны, я тут же забыла о своих раздумьях.

— Эдна, — сказала я, — здесь очень красиво.

— Да, да, вы это уже говорили. Теперь, когда вам стало лучше, мы предполагаем, что вы будете, как и все остальные, делать что-нибудь по дому.

Я не стала ждать, пока она обяжет меня драить полы, и предложила:

— Я могу заниматься садом. И немного готовить. — Мой главный кулинарный навык заключался в том, что я умела заворачивать продукты в тортилью.

— Полагаю, этого достаточно.

На этот раз, когда мы подъехали к дому, собаки нас не встречали — они исходили слюнями возле большого гриля на заднем дворике, где Сэм и Гэбриел готовили нечто, испускающее аппетитный аромат.

Сэм, державший в руках раскаленную вилку для барбекю и большой мясной нож, заявил:

— Нам звонила Уинни и сообщила хорошие новости — ваше состояние обнадеживает.

А что сказала им доктор на самом деле? Может, под моим состоянием он имел в виду то, что, поскольку у меня идет кровь, я способна утолить их чудовищные аппетиты, которых, как они уверяют не существует?

— Мне нужно положить вещи, — сказала я и пошла в дом, чтобы они не увидели моей крови.

Заперев дверь своей комнаты, я переоделась в джинсы, свитер и кроссовки. Я чувствовала себя героиней фильма Хичкока, правда, Хичкок предпочитал не живеньких девушек с волосами цвета воронова крыла, а надменных снежных королев типа доктора Хардинг. Через открытое окно долетали голоса членов семьи — отсюда они казались тихим бормотанием заговорщиков. Я незаметно подобралась к окну и прислушалась.

Мне удалось уловить слова Сэма о том, что «все идет по плану», а потом смех Гэбриела и его фразу: «Мне нравится, когда они такие доверчивые». А вдруг они говорят не о плане победы над КАКА? Что если это я доверчивая?

На дне одной из сумок я обнаружила пищевые добавки с железом и мультивитаминами, которые, как уверила меня Эдна, ей передала доктор Хардинг. Фольга под крышками выглядела нетронутой. Но можно ли в это верить? Я спустила таблетки в туалет.

Потом я снова подкралась к окну и прислушалась. Слова, которые своим низким голосом произносил Сэм, различить было трудно, а вот сказанная фальцетом фраза Гэбриела была вполне членораздельна: «Ее нужно откормить немножко — и она станет очень даже аппетитненькой». Раньше я сочла бы эту реплику за комплимент, но теперь она показалась мне пугающей.

Вдруг в мою дверь постучали, послышался властный голос Эдны:

— Юная леди, вы собираетесь заставить нас ждать весь вечер?

Стоя возле двери, но не открывая ее, я ответила:

— Я не голодна. Ужинайте без меня.

Я ждала удаляющегося звука ее шагов.

— Лично мне все равно, умрете вы от голода или нет, а вот доктор Хардинг сказала, что вам нужно есть, — произнесла госпожа Грант через несколько секунд.

И вот таким дешевым трюком она хочет выманить меня из безопасной комнаты?

— Ничего страшного, я перехвачу чего-нибудь позже.

Когда Эдна наконец-то ушла, я пристроила стул к двери — так, чтобы его спинка подпирала ручку. Но это не принесло мне желанного чувства безопасности. Уж лучше бы я не принюхивалась к запаху еды на гриле. Желудок заходился в спазмах от голода.

Усталость все-таки взяла верх, и я уснула. Пробудилась уже ночью, в самом начале первого, страшно голодная и окончательно запутавшаяся. Мне вдруг безумно захотелось покинуть этот дом, но я понятия не имела, удастся ли сбежать. Надев несколько свитеров, чтобы не замерзнуть ночью, которая была довольно прохладной, я старалась вспомнить, далеко ли находится город.

К счастью, во время учебы в ПУ, на занятиях по литературе, я почерпнула достаточно много информации о выживании в сложных ситуациях. Например, из жутковатой повести Германа Мелвилла «Бенито Серено», в которой наивный морской капитан слишком поздно узнает, что Бабо, которого он считал покорным, на самом деле сущий дьявол, предводитель команды каннибалов. Это рассказ о том, как важно быть осторожным: всегда помни, что твои новые друзья вполне могут оказаться каннибалами.

К сожалению, на занятиях по литературе мне не поведали о том, что потрясающие мужчины очень даже могут оказаться женихами арктических блондинок.

Я положила смену одежды в одну из пластиковых сумок, которые нам дали в магазине, и проверила наличие денег, выданных мне Мерседес. Когда я выдвигала стул из-под дверной ручки, в доме царила тишина. Прежде чем скользнуть на кухню, я выждала еще несколько минут.

Тихо открыв холодильник, я изучила остатки неистового вечернего пира. Похоже, наши друзья прикончили барбекю, потому что мне удалось обнаружить только шампиньоны, жаренные на гриле, тофу и красный перец на шпажках. Все это вместе с пластиковыми контейнерами отправилось в мою в сумку.

Я провела несколько мучительно долгих секунд возле задней двери, пытаясь разглядеть что-нибудь в ночной тьме и надеясь, что мои похитители уверены: ложные мультивитамины свалили меня наповал. Я разрывалась между желанием немедленно открыть дверь и беспокойством — любое неверное движение может привести к тому, что они налетят на меня как… ну, как черти немертвые!

Дверь оказалась незапертой. Очутившись снаружи, я двигалась тихо и осторожно, стараясь идти по краю дороги и держаться в тени. Я думала только о том, что нужно брести бесшумно и ни в коем случае не наступать на хрустящие веточки, поэтому мысль о камерах, которые могут быть установлены на воротах, пришла мне в голову только тогда, когда я добралась до этих самых ворот. Метнувшись влево и продвигаясь вдоль ограды, я уповала только на то, что смогу найти способ протиснуться сквозь забор или перемахнуть через него.

Когда я оказалась на достаточном расстоянии от дома, где уже было не так рискованно произвести шум, откупоривая контейнер, я вскрыла пластиковую коробочку и принялась поедать грибы. Они были приправлены имбирем и оказались очень вкусными. Если забыть о побеге, эта ночная прогулка была просто восхитительной. Как же все-таки здорово иметь дом за городом, есть на природе, оставлять двери незапертыми, видеть мириады звезд на чистом ночном небе, просыпаться от крика петуха и… и слышать за спиной топот преследующих тебя тварей!

Прежде чем пуститься наутек, я успела обернуться всего лишь раз, и этого было достаточно: ко мне мчались волки! Сумка больно била меня по ногам. Я решила резко свернуть, чтобы обхитрить животных, наделенных мозгом величиной с орех и примитивным стадным инстинктом.

Я бросила свой пластиковый пакет в надежде, что запах приготовленной на гриле еды отвлечет этих тварей. Продираясь сквозь кусты, я увидела свет, лившийся из окна белого соседского коттеджа. Он манил к себе, словно маяк. Протискивая ступни ног между горизонтальными перекладинами, я перелезла через забор и упала в колючий кустарник, росший по другую сторону ограды. Мы с волками завизжали: они — от разочарования, я — от боли, пытаясь высвободиться из зарослей ежевики.

Задыхаясь, я изо всех сил старалась успокоиться. Мне удалось убежать от зверей и выбраться к скромному белому коттеджику, этакому casita' ^[35], который, судя по всему, принадлежит небогатым, но честным провинциалам.

Волки силились прорваться сквозь ограду, и тут, на мою удачу, дверь коттеджа открылась. Чуть было не разрыдавшись от счастья, я побежала к дому и сразу же наткнулась на темный силуэт какого-то мужчины.

— Милагро, что ты тут, черт возьми, делаешь? — воскликнул он.

На меня смотрел не на шутку озадаченный Освальд.

Глава десятая В которой наша героиня сталкивается лицом к лицу с негодяем

Увидев его так близко, в темно-синей трикотажной рубашке и джинсах, я подумала, что этот подлец еще красивее, чем мне казалось. Неприятности не оставили у него на лбу ни единой складочки, тревоги и беспокойства не испортили кремовую кожу ни единым прыщиком, а его тело непонятно с какой стати выглядело здоровым и стройным. Только волосы были в беспорядке — торчавшие в разные стороны кудряшки как бы говорили: «Чрезмерен мир для нас, пойдем-ка снова спать!»

У ограды послышался характерный шорох, и я поняла: одно из красноглазых чудовищ протиснулось сквозь перекладины забора. Я вздернула руку, чтобы ухватиться за Освальда. Пусть он сделал мне много плохого, но все равно очень жаль, что его мышцы вот-вот разорвут в клочья.

Возможно, Освальд посчитал, что я решила его ударить, потому что отошел от меня и позвал:

— Эй, Дейзи!

Готовая биться до самого конца, я повернулась чтобы встретиться взглядом со зверюгой. На меня смотрела какая-то лохматая собачонка.

— Освальд, — сказала я, — «Что ты тут, черт возьми, делаешь?» это вряд ли подходящее приветствие, я ведь оказалась здесь по твоей вине.

Сморгнув слезы, я опустила дрожащие руки.

— Я хотел сказать, что ты дразнишь животных и лазишь через заборы.

Освальд внимательно посмотрел на меня, а я отвернулась, чтобы он не заметил темных кругов под моими глазами. Я стеснялась своего ужасного вида и была уверена: он стоит и удивляется — с чего это вдруг его потянуло ко мне? Скрестив руки, я прикрыла грудь.

— Хочешь овсянки? — наконец заговорил он. — У тебя голодный вид. Еда помогает мыслить.

— Мне не нужна твоя жалость.

— А я и не собирался тебя жалеть. Просто предложил тебе овсянки. Заходи. — Его глубокий низкий голос выводил слова мягко и нежно и потому все, что слетало с его губ, звучало крайне соблазнительно.

Я продолжала стоять на том же месте.

— Эдна сказала, что ты живешь в хижине.

— По мнению бабушки, это и есть хижина.

Я нерешительно продвинулась вперед на несколько шагов. За дверью располагалась просторная комната, обставленная совершенно не гармоничной мебелью. На одной из стен висели плакаты, демонстрирующие анатомию домашних животных. Металлический письменный стол оливкового цвета был завален учебниками. Освальд указал на него и пояснил:

— Это мой командный пост.

— Чем командуешь? — поинтересовалась я.

— Сейчас я помогаю Гэбриелу отслеживать членов КАКА. Меня ведь посадили под домашний арест.

— Ты поэтому не пришел сегодня на барбекю?

Освальд пожал плечами:

— Я и так ем много овощей.

— А при чем тут овощи?

— Ни при чем. Просто я и так ем их в избытке. У тебя с этим какие-то трудности?

— У меня сейчас много трудностей, Освальд, но твои отношения с овощами к их числу не относятся. — Почему-то это фраза прозвучала не так ядовито, как я предполагала.

— Так будешь овсянку или нет? — спросил Освальд.

Он направился на совмещенную с комнатой кухню. Похоже, члены этой семьи — кулинарные фетишисты, потому что все тамошнее оборудование состояло из новых дорогих моделей, стилизованных под старую кухонную утварь. Стойка для посуды, помещавшаяся рядом с мойкой, иллюстрировала одиночество — одна-единственная тарелка, бокал для вина и кружка.

Освальд наполнил кастрюлю водой и насыпал в нее немного соли. Судя по всему, он не был знаком с известным высказыванием: если наблюдать за кастрюлей с водой, она никогда не закипит. Возможно, вампиры его не используют. Может быть, у них это звучит так: «Если наблюдать за кровеносным сосудом, то он не прорвется». Пока Освальд смотрел на кастрюлю, я могла спокойно глядеть на него и вспоминать тот головокружительный момент в отеле «Крофт».

Вдруг его обрамленные темные ресницами глаза украдкой стрельнули в мою сторону. Он и вправду тайком наблюдал за мной и выглядел при этом ужасно виноватым.

— Я очень рад, что у тебя все в порядке, — наконец сказал он.

— Ты действительно считаешь, что у меня все в порядке? Я ведь, между прочим, гощу в доме, кишащем вампирами. Они могут напасть на меня в любой удобный момент.

— Недоедание представляет для тебя гораздо большую угрозу, чем мистические существа. Возможно, у тебя слишком богатое воображение.

Если бы я совсем недавно не перепутала собак с адским тварями, я наверняка нашла бы, чтоответить.

— А как насчет извинений?

Лицо Освальда напряглось, и я подумала: неужели он решил обвинить во всей этой неразберихе меня?

— Черт побери, Освальд, ты даже не удосужился сообщить мне, что у тебя есть невеста. Она осматривала меня сегодня в больнице. Знаешь, какое это было унижение?

Освальд взял металлический контейнер с овсянкой и высыпал необходимое количество в воду.

— Я должен был рассказать тебе о Уинни. Она прекрасная женщина, просто замечательная и к тому же по-настоящему предана своему делу.

Ему даже не надо было добавлять: «А ты нет», — и так все было ясно.

— Если она такая прекрасная, замечательная и преданная, зачем тогда ты повез меня в гостиницу?

Некоторое время серые глаза Освальда пристально смотрели на меня, и от ощущения прежней связи с ним я почти не дышала. Он протянул руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую на мое лицо, и мне стало горячо от прикосновения его пальцев.

— Милагро, — произнес он еще более низким голосом.

Нельзя сказать наверняка, как я повела бы себя дальше, потому что вдруг послышались свист и шипение, и мы отскочили друг от друга. Пусть даже это была всего лишь убежавшая каша, ее оказалось достаточно, чтобы полностью изменить обстановку.

— Я увидел, что ты говорила с Беккетт-Уизерспуном, и это заинтриговало меня, пробудило любопытство, — заговорил Освальд неожиданно жестким тоном. — Я подумал, что ты сможешь дать о нем какую-нибудь информацию.

— Освальд, твое так называемое любопытство чуть было не стоило мне жизни! Теперь я превратилась в чертову вампиршу, подобную тебе и твоей сумасшедшей семейке!

— Нелепость какая-то. Вампиров не существует. Ты не вампирша. Ты просто девушка, подхватившая инфекцию.

— Просто девушка, подхватившая инфекцию! — закричала я. — И это все? Я просто девушка, которую можно повалять, заразить невесть чем, и всем наплевать, что я могу заболеть или даже умереть, а ты возвращаешься к своей преданной и замечательной невесте, и все весело смеются.

— Нет, нет, я имел в виду совсем другое! — возразил он. — Я ведь не желал тебе зла.

— Освальд, ты не желал мне зла, но и добра ты мне тоже не желал, потому что ты даже не задумывался об этом. Для тебя я была просто вещью, мимолетным увлечением, о котором так легко забыть.

Возможно, мне хотелось услышать от него признание, что наша связь была очень необычной и до сих пор имеет власть над ним. Возможно, мне хотелось, чтобы он назвал меня красивой и неотразимой и сознался в том, что его одолело желание, что он испытывал ко мне большое и настоящее чувство и что его тяга ко мне еще сильнее, чем моя тяга к нему.

Но вместо этого он повторил:

— Я должен был сказать тебе, что у меня есть невеста. Поверь, я очень хочу, чтобы тебе было хорошо. Скажи, что я должен для этого сделать?

— Я обязательно что-нибудь придумаю, Освальд. Так что, когда я попрошу тебя об услуге, помни: за тобой должок. Крупный должок. — Громко топая, я попыталась спуститься с крыльца, но собака преградила мне путь. — Пойдем, Дейзи.

Я поплелась обратно в дом, чувствуя себя еще хуже, чем раньше. За оградой нас с Дейзи догнали другие собаки, которые присоединились к нашему маршу позора. Вернее, к моему маршу. Вполне вероятно, что интимные отношения доктора Уиннифред Хардинг и обожающего ее Освальда еще великолепней, чем то, что я испытала с ним в отеле. Возможно, выбор ухажеров на основе банального плотского желания как раз и ведет к отношениям с маленьким сроком годности.

Я никогда не считала себя совсем уж легкомысленной. Но, возможно, по-настоящему пустые люди не в состоянии осознать собственную неглубокость. Вероятно, мы замечаем только сияющую поверхность собственного «я», тогда как другим сразу бросается в глаза табличка, на которой крупными буквами выведено: «Глубина 1 метр. Нырять запрещается».

Одна из собак, черно-коричневой масти, гордо приволокла мой полиэтиленовый пакет.

— Хорошая собачка, — похвалила я.

Контейнер с деликатесами оказался нетронутым, поэтому я открыла крышку и принялась со всем тщанием пережевывать его содержимое. Ну, во всяком случае, с тем тщанием, какого можно ожидать от поверхностной особы.

Издали дом казался теплым и уютным. Я была расстроена, но после еды мне полегчало. Даже нормальные люди способны на безумства, когда у них снижен сахар в крови. Однажды Нэнси, сидя на строжайшей женевской спа-диете, купила бежевое вельветовое платье с крупными рубчиками только потому, что оно было уценено.

Ну что же, постараюсь найти положительные стороны в своем нынешнем положении и стану серьезной — и как писательница, и как человек. Полностью откажусь от связей, основанных исключительно на половом влечении, и как следствие — перестану нравиться мужчинам, которым нужны только хиханьки-хаханьки на сеновале.

На кухне пила чай Эдна. Я преградила путь собакам, но Дейзи все-таки удалось прорваться за порог. Я закрыла дверь.

— Юная леди, уже слишком поздно шататься туда-сюда. Идите спать.

Я остановилась в нерешительности.

— А можно мне взять Дейзи в свою комнату?

Эдна повернулась и бросила взгляд на собаку, которая виляла задом, как проститутка на собрании проповедников.

— Хм.

Уже по пути в комнату для прислуги я снова услышала голос Эдны:

— Заснешь с собаками, проснешься с блохами!

Мне показалось, что она говорит не о Дейзи.

Я погрузилась в глубокий самодовлеющий сон, каким спят мои братья по несчастью — новоиспеченные заключенные, умалишенные и клептоманы, всей душой верящие в то, что назавтра они проснутся другими.

Глава одиннадцатая Обновленная и возрожденная

Будильник разразился отвратительными «пип-пип-пип». Дейзи исчезла. Моху поклясться, что, прежде чем лечь в постель, я заперла дверь на замок. Меня беспокоило, что кто-то заходил ко мне, пока я спала, даже если этот кто-то просто хотел выпустить собаку.

Хорошо, что у меня есть отдельная ванная с чудесной восьмиугольной плиткой, которая наводит счастливые воспоминания о старых барах и спортивных клубах. После душа я оделась и принялась накладывать макияж с целью улучшить болезненный цвет лица. Если не считать того факта, что мой лифчик времен Второй мировой сморщился в полых местах из-за недостатка пышущей здоровьем плоти, я выглядела значительно лучше, чем накануне.

Я напомнила себе о том, что следует сначала думать, а потом говорить. И даже заранее скорбела по всем тем беззаботным bon mots' ^[36], которые, увы, никогда не сорвутся с моих губ. Теперь мне уже не суждено узнать, что на самом деле обозначает слово «mot»' ^[37]. У меня были подозрения, что это нечто вроде колкости.

Эдна, облаченная в очередной наряд из журнала «Таун энд кантри», попивала кофеек. На столе стояла еще одна порция завтрака: мисочка с овсяными хлопьями, стакан красного апельсинового сока и кружка. Я вежливо улыбнулась и поздоровалась:

— Доброе утро, Эдна.

— Доброе утро, юная леди. Сегодня вы уже не такая страшная, — ответила она, слегка приподняв брови.

Быть серьезной — не значит терпеть оскорбления.

— Кхм… спасибо, я навсегда сберегу ваш комплимент в своем сердце, — сказала я, наливая себе кофе.

— Нельзя допустить, чтобы вы просто маялись дурью, потому что в этом случае, я уверена, с вами будет много неприятностей. Чем вы собираетесь заняться сегодня?

У меня были подозрения, что Эдна не считает творчество серьезным делом. Выглянув в окно, я увидела заброшенную вьющуюся розу.

— Я могу подрезать эту розу и осмотреть ваш сад.

— Тот, кто близко знаком с землей, не всегда оказывается садовником.

— Эдна, если я расскажу все, что знаю о садоводстве, с вас просто свалятся носки, которые так идеально подходят к вашей одежде. Потому что я училась на садовника и приобрела большой опыт работы.

Так оно и было, хотя отец считал мой подход к садоводству радикальным — я была категорически против лужаек. А вот Джерри Ди как раз специализировался на них. Благодаря этим безупречным изумрудным коврам, за которыми нужно ухаживать не покладая рук, которые требуется постоянно поливать и бесконечно подкармливать химическими удобрениями, он и заработал свое состояние. Девиз его компании был таким: «ДЖЕРРИ уДИвит вас новой роскошной лужайкой!» К тому времени как он решил продать свою последнюю фирму и переехать в другое место, у него на постоянной работе числилось несколько бригад, занимавшихся озеленением загородных участков — от частных резиденций до коттеджных поселков. Даже если бы я поехала на место новой застройки, которого никогда прежде не видела, я все равно узнала бы работу Джерри Ди по живым изгородям и тому, как подстрижена трава.

— Если вы наконец закончили, — сказала Эдна, едва я допила кофе, — могу показать вам сарай садовника.

Мы направились в прихожую, где проделали уже знакомую процедуру с солнцезащитным кремом. На этот раз я опередила Эдну, которая наверняка собиралась дать мне какую-нибудь дрянь, и успела вцепиться в хорошенькую соломенную шляпку. Когда мы обошли дом, госпожа Грант указала на забор, отгораживающий стоянку для машин.

— Там сзади сарайчик со всеми инструментами для садоводства.

Я обнаружила в сарае целый набор подходящих приспособлений и вернулась к Эдне. На дворе стояла ранняя весна, и в это время зелень должна уже набирать здоровый рост. Однако местные растения всем своим видом умоляли об эвтаназии.

— Это лошади все поели, — объяснила Эдна. — А если не они, тогда собаки вытоптали. Здесь постоянно бегают животные.

— Есть хорошая ограда — будет и хороший сад. Как думаете, можно мне кое-что изменить?

— Делайте что хотите, юная леди. Уверена, мой внук не станет возражать.

— Вы имеете в виду Сэма, верно?

— Если вы хотели намекнуть на мое слабоумие, то уверяю вас — я все еще способна различать своих внуков.

— Знаете, разговор с вами приносит примерно столько же удовольствия, сколько удар молотком по собственным пальцам.

— Хм, — фыркнула госпожа Грант.

Но я уже и без того была уверена, что ранчо принадлежит Сэму. Эдна просто не могла позволить себе ответить «да» на какой-либо из моих вопросов. И потом, было непохоже, что Освальд живет в этом доме и вообще хоть где-то работает.

Множество мертвых старых побегов розы переплетались с молодыми и слабыми. Расцвело всего два несчастных бутона.

— Ой, это же плетистая роза Сомбрель, одно из моих любимых растений! — воскликнула я, а потом повернулась к Эдне и добавила: — Когда она здорова, она невероятно красива. Вы даже не представляете!

— Конечно, представляю, — последовал загадочный ответ.

Больше ничего на этом участке спасти было нельзя.

— Эдна, а у вас нет каких-нибудь идей по поводу того, что могло бы здесь расти?

Она пожала плечами:

— Откуда мне знать? Не люблю я все эти деревенские мелочи. — Видимо, мое лицо приняло озадаченное выражение, потому что Эдна решила пояснить: — Я всегда жила в городах. Это мальчики настояли, чтобы я приехала сюда погостить.

Я вдруг представила себе метрополис, а в нем Эдну в безупречном маленьком черном платье; в одной руке она держит очередной бокал мартини, а другая взлетает вверх каждый раз, когда она начинает смеяться, прищуривая свои невозможные обольстительные глаза. Мне хотелось бы, чтобы она рассказала об этом побольше, но я прекрасно знала: стоит мне задать вопрос, и я тут же вместо ответа услышу оскорбление.

— Значит, мы обе вынуждены торчать здесь против воли, — сказала я.

Эдна посмотрела на пастбища, деревья и невероятно синее небо над головой.

— Думаю, есть места и похуже.

— Стоянка грузовиков у автострады? — предположила я.

— В моем понимании это Стамбул в разгар жары, — возразила она.

У меня возникло стойкое убеждение, что она говорила не просто так — видимо, Эдна основывалась на собственном опыте.

— Я могу начать работу, но мне вряд ли удастся добиться чего-нибудь, если здесь не поставить забор, который будет отгораживать сад от животных.

— Тогда сходите на конюшню или на сборище и найдите Эрни. Если у него есть время, он поставит вам забор. — Эдна развернулась и пошла в дом.

Кто такой Эрни и что такое сборище? Шагая по дорожке к конюшне, я заметила, что на поле играют и лают собаки. Увидев меня, они подбежали поближе. Когда я оказалась у конюшни, все собаки, кроме Дейзи, исчезли. А одна из них помчалась донимать пятнистых черно-белых куриц, выглядевших весьма стильно, — они гуляли под дубом и клевали что-то с земли.

За дверями конюшни обнаружилось полутемное, похожее на пещеру помещение. Я предполагала, что Эрни — это морщинистый беззубый слуга, привезенный членами вампирского клана из Старого Света, поэтому, войдя в конюшню, старалась морально подготовиться к встрече. Здесь царил запах испражнений, явно исходивший от животных и не противный. По обе стороны тянулись ряды дверей. Некоторые из них были закрыты, а у некоторых была открыта только верхняя половина.

Я заглянула в стойло и вздрогнула от неожиданности, когда в нем закудахтала и забила крыльями курица.

— Ау! — крикнула я. — Ау!

Стоявшая в соседнем стойле лошадь высунула голову из открытой части двери, потрясла ею и взглянула на меня. Я немного отступила, чтобы она не смогла дотянуться и укусить меня, и сказала:

— Не думаю, что ты Эрни.

Из-за нижней половинки двери вынырнул молодой мужчина, чье упитанное тело обтягивала футболка. Его волосы были черными, гладкими и блестящими, совсем как мои, а вот кожа казалась гораздо смуглее.

— Да, я Эрни.

Отодвинув лошадь в сторону, он облокотился на полудверь. Мужчина обшарил меня медленным оценивающим взглядом; мне же необязательно было видеть нижнюю часть его плотного тела — и так понятно, что она тоже мощная и мускулистая. Его черты, как у других мексиканских индейцев, отличались резкостью и угловатостью, а легкая улыбка под усами была удивительно сексуальной. Такие усы Нэнси называет порнографическими. Было ясно: он пытался понять, кто я такая.

Обычное дело. Встречаясь с другими латиноамериканцами, всегда пытаешься понять: откуда они, приехали недавно или уже ассимилировались, предпочитают говорить по-испански или по-английски. А на самом деле важно вот что: можно ли расслабиться в обществе друг друга, можно ли рассчитывать друг на друга и понимать друг друга.

Первая фраза, произнесенная Эрни, рассказала о нем очень много.

— Ты, должно быть, Милагро, потому что, на мой взгляд, ты настоящее чудо. — Его неторопливая речь звучала переливчато.

Я улыбнулась, хотя слышала это не впервые.

— Да, так говорят.

Он обтер руку о футболку и протянул ее мне для пожатия.

— Mucho gusto' ^[38].

— Encantada'^[39].

У него были красивые, сильные руки. Что плохого в том, что я восхищаюсь мужчинами во всем их удивительном многообразии?

Я поведала ему, что Эдна посоветовала мне спросить у него, может ли он снабдить сад оградой.

— Конечно. Как долго ты здесь пробудешь?

Мне стало интересно, хорошо ли Эрни знаком с этим семейством. Спрашивать помощника на ранчо, знает ли он, что его хозяева вампиры, казалось мне дурным тоном.

— ¿Quien sabe?' ^[40] — пожав плечами, сказала я. — Несколько недель mas о menos' ^[41]

— Ладно, хорошо. Я дождусь, пока Оз осмотрит лошадь, а потом приду к дому и что-нибудь соображу.

— Оз? Ты имеешь в виду Освальда?

— Ну да, он разбирается в животных. Вот у этой девочки, Стеллы, какая-то инфекция. Видишь? — Он снова пропал за нижней половинкой двери, и мне пришлось опереться на нее, чтобы увидеть то, на что он указывал, — опухшую переднюю ногу лошади. — Мы обычно не вызываем ветеринара, потому что у нас есть Оз.

— Ах да, он говорил мне, что хотел стать ветеринаром.

— Оз сумасшедший, — заметил Эрни, рассмеявшись. — Хотя с животными он действительно умеет обращаться.

Эрни рассказал мне о ранчо, о том, что только около гектара земли использовалось под выращивание синей люцерны для скота и как коровы поели почти весь виноградник.

— У нас почти восемнадцать гектаров по эту сторону речки и еще двадцать по другую, но там только на лошади можно ездить — кругом холмы. В этом месте хорошо просто жить.

Собираясь уходить, я вспомнила, что у меня есть еще один вопрос:

— Эрни, а что такое сборище?

— Так у нас называют ферму.

Рядом с конюшней я заметила большое прямоугольное строение. И была удивлена, когда, распахнув широкую дверь, увидела закрытый бассейн. В общем, все правильно: ведь вампирам для отдыха нужна защищенная от солнца зона. Я окунула руку в воду и поняла — она настолько холодная, что я не решилась бы поплавать в ней даже в здоровом состоянии.

Ранчо располагалось в большой долине, вокруг которой возвышались холмы с повисшими на них лентами тумана. В нескольких загонах пасся привычный набор животных, как на ферме у старика Макдональда' ^[42]. Я пошла по дорожке, которая, огибая поля, вела к быстро текущей речке.

На берегу ручья росли сосны и канадские багрянники, покрытые розовыми цветами. По другую сторону водоема долина отлого поднималась вверх, к лесу.

На обратном пути к дому я сделала крюк и прошла мимо коттеджа Освальда. Прямоугольная гранитная скульптура, стоявшая в центре ухоженного садика, не очень-то характеризовала обитателя домика как «честного, простого провинциала». Пытаясь заглянуть в окна белого здания, вид на которое мне закрывала буйная растительность, я услышала чей-то веселый голос:

— Меня ищешь?

Я запаниковала и, повернув голову, обратила пристыженный взор на улыбающегося Освальда. У него были совсем не вампирские белые зубы и ямочки, которые тоже вряд ли ожидаешь увидеть у вампира. По всей вероятности, эта генетическая особенность была призвана сбивать с толку жертву.

— Нет, конечно, — возмущенным тоном ответила я. — Я просто осматривала твои растения. У тебя, видимо, плодородная почва, раз все так хорошо растет.

— Да, у меня действительно хорошая почва. Вулканическая.

Поскольку Освальд смотрел мне прямо в глаза, у меня создалось неприятное впечатление, что он прекрасно знает, какие непристойные мыслишки (об извержениях, взрывах, излияниях лавы и так далее) просочились в мое сознание.

— Повезло, — пробормотала я, слегка кивнув, и пошла прочь, стараясь двигаться как можно медленнее.

Эрни шагами измерял периметр огородного участка.

— Босс сказал, чтобы я занялся этой работой. Думает, летом садик порадует Эдну.

Несмотря на то что у меня не было никаких причин радоваться возведению забора на принадлежавшей другим людям территории, я была очень довольна, о чем и поведала Сэму, который как раз вышел из дома.

— А еще нам понадобятся растения и семена. К тому же я должна знать, что вы хотели бы здесь видеть.

— Уверен, что мы с удовольствием воспримем любые ваши решения, касающиеся сада, — произнес Сэм своим успокоительным тоном.

— Надеюсь, вы не будете разочарованы, — сказала я.

— Уверен, что нет. А еще и я, и вся наша семья будем очень благодарны вам, если вы подключите к своей работе бабушку.

Как запросто можно превратить ясный день в ненастье!

— Мне показалось, она не испытывает интереса к садоводству.

— У бабушки никогда не было возможности заниматься этим, но я убежден, что подобный эксперимент доставит удовольствие всем нам.

Я подумала, что практика в отстреле кроликов наверняка принесет ей гораздо больше радости, однако говорить это не стала.

— В нашем округе существует несколько питомников. Съездите вдвоем и всё купите. Естественно за растения я заплачу.

Тучи рассеялись, и для меня снова засияло солнце.

— Я с удовольствием научу Эдну работать в саду, — пробормотала я. — А еще, Сэм, мне хотелось бы иметь возможность писать, когда…

— Я не забыл о нашем уговоре. Убежден, что уважение — основа положительных и стабильных отношений, — заявил он. Его карие глаза были честными, как у пса.

Ах, как же он прав! Основа положительных и стабильных отношений — именно уважение, а не влечение.

— Сэм, мы с вами придерживаемся одинаковых взглядов на эти важные понятия.

Он скромно наклонил голову.

Я спросила у Сэма, сообщала ли доктор Хардинг что-нибудь о результатах моих анализов. Несмотря на то что мне было гораздо лучше, со мной иногда случались приступы слабости и усталости.

Он вскинул голову.

— Уинни сказала, что один из анализов не получился и она сделает его снова. Я пообещал позвонить ей сегодня еще раз и спросить, вышло ли у нее что-нибудь.

— Знаете, — сказала я, — мне бы хотелось поставить ее в известность, что я чувствую себя ужасно из-за того происшествия с Освальдом.

— Я сообщу ей о вашем искреннем сожалении.

Поскольку мне было интересно узнать побольше о планировке дома, я попросила Сэма устроить мне экскурсию. Пока он показывал мне помещения, я узнала, что он занимается капиталовложениями своей семьи.

— Таким образом можно использовать знания по юриспруденции и управлению, полученные в университете, — пояснил он. — Я не слишком рад этому, но мысль о том, что я тоже вношу свою лепту, доставляет мне удовольствие.

Помимо тех комнат, которые я уже видела, Сэм показал мне просторную и удобную комнату отдыха, гостевой туалет, симпатичную маленькую библиотеку со встроенными в стены книжными шкафами и уютным фиолетовым двухместным диваном с бархатной обивкой, на котором я смотрелась бы просто сногсшибательно.

Спальни на втором этаже выглядели безлико и напоминали гостиничные номера; на их фоне выделялись только хозяйские апартаменты, где на каждой стене висели великолепные образцы современного искусства.

— А в этой комнате сейчас живет бабушка, — сообщил Сэм.

Ради старой кровопийцы он отказался даже от своей комнаты! Заглянув внутрь, я заметила, что на потолке виднеются открытые балки — возможно, ночами она висит на них вниз головой.

Потом я прошмыгнула в кабинет Сэма, чтобы позвонить на свой автоответчик и прослушать сообщения. Мне почему-то вдруг помстилось, что родители могли вспомнить обо мне и оставить свой привет. Но вместо этого я услышала злобный голос Себастьяна: «Милагро, настоятельно рекомендую тебе вернуться как можно скорее. В твоих же собственных интересах сделать так, как я говорю. Этот мир полон опасностей, и мне не хотелось бы, чтобы с тобой случилось нечто весьма прискорбное». Полным дураком он не был, поэтому не оставил ни своего имени, ни открытых угроз, однако уже от одного тона сообщения мне стало не по себе.

На обед пришли все, кроме Освальда. Я специально села рядом с Гэбриелом и очень обрадовалась, когда под столом он начал гладить мою ногу своей. Обед продолжал давешнюю тему красного цвета, что, как я выяснила позже, было сделано из уважения ко мне. На первое мы ели очень вкусный багрово-красный борщ, а потом перешли к ростбифу с кровью, нарезанному тонкими кусочками.

— Итак, Мил, — сказал Гэбриел, — после обеда я уезжаю.

— Уезжаешь? — уныло переспросила я.

— Продолжу сражаться с силами зла и спасать мир от КАКА, — весело ответил он.

— Прекрати злорадствовать, Гэбриел, — осадила его бабушка. — Некоторым из нас придется остаться в этой культурной пустыне.

Да, на благодарную гостью она не похожа. Сэм откашлялся и произнес спокойным тоном:

— Бабушка, я просто уверен, что ты будешь очень рада, когда у тебя появится собственный садик. Представь, ты сама сможешь выращивать овощи!

Кусочки мяса с кровью оставили лужицу темной жидкости на моей тарелке. Пока другие были заняты едой и не смотрели, я собрала ее кусочком хлеба, а потом быстро сунула влажный комок в рот, смакуя роскошный солоноватый привкус крови.

— Сэмюэл, — обратилась к внуку Эдна, — овощи — это хорошо, но я здесь ни при чем. К тому же я не планировала проводить оставшиеся годы за работой в огороде.

Мне вдруг захотелось прийти на выручку к Сэму.

— Я хочу разбить такой садик, чтобы вы всегда могли срезать цветы для званых обедов и вечеров.

Эдна подняла взор к потолку.

— Зачем выращивать цветы, если их можно купить?

— Зачем готовить, если можно питаться фаст-фудом? — парировала я.

Тут Гэбриел поднялся и сказал:

— Ну хорошо, я пожалуй пойду, пока дамы еще не скрестили ножи.

Мы все попрощались с Гэбриелом. Когда он крепко обнял меня, я прошептала:

— Будь осторожен, Гэбриел!

— Я же занимаюсь безопасностью, малышка, — прошептал он в ответ. — У меня сумасшедшие способности к этому делу.

Он меня рассмешил, но я ему верила. Мне стало стыдно, что я усмотрела кулинарные соображения в его словах о том, что меня нужно откормить. Я буду скучать по нему.

Когда мы были заняты десертом — мясистыми и сочными вишнями бинг, — на пороге возник Освальд с каким-то темным чемоданчиком в руках.

— Это тебе, Милагро, — провозгласил он. Поставив чемоданчик на стол, Освальд открыл его, демонстрируя маленькую серую пишущую машинку. — Она отличная и работает прекрасно.

Серебряные буковки на хитроумном приспособлении складывались в слово «Оливетти».

— Ты, наверное, шутишь. Неужели ты предполагаешь, что я смогу работать на этом пережитке прошлого?

— Да, Освальд, — согласилась Эдна. — Как можно хоть что-нибудь написать на этом приспособлении? Уверена, ни одно достойное внимания литературное произведение не может быть написано на такой рухляди.

Ой, какая же она все-таки вредная! Чтобы насолить ей, я сказала:

— Извини, Освальд. Я ведь никогда раньше не работала на пишущих машинках. Она чудесная. Просто классная.

Он улыбнулся своей кривоватой улыбкой, и я на целых пять секунд забыла о том, что должна его ненавидеть.

— Вот и хорошо. Мне хотелось достать для тебя что-нибудь необычное, а эта машинка особая. Она принадлежала замечательной писательнице.

— Правда? — удивилась я.

Сэм и Эдна не выказали ни малейшего интереса к происхождению машинки. А Эдна вообще самозабвенно смотрела в окно.

— Да, Дэне Франклин. Она писала рассказы. Очень хорошие. И была одной из самых красивых женщин своего времени. — У Освальда в глазах плясали озорные огоньки.

— Имя кажется мне знакомым, — сказала я, но, возможно, мне казалось так потому, что я вспомнила о Бене Франклине' ^[43] и Франклине Рузвельте' ^[44].

— Я уверена, что давно забытая бумагомарательница вряд ли заинтересует юную леди, — высказалась Эдна. — Можешь идти, Освальд.

Вот было бы здорово, если бы я умела посылать его так же запросто!

Глава двенадцатая Собственная комната (без крыс)

Тем вечером я застала Эдну на кухне за помешиванием какого-то ведьмовского зелья, варившегося в синем котелке.

— Очень мило с вашей стороны, юная леди, что вы решили выйти к людям, — резким тоном заявила госпожа Грант.

Я была уверена, что Эдна хотела подловить меня, но я устояла. Заглянув в котелок, я ожидала увидеть там глаз тритона и свиную бородавку, но обнаружила жаркое из ягнятины с красным вином. Запах от него исходил восхитительный. Потом Эдна загрузила меня мелкой работой: я резала хлеб, наполняла кувшин ледяной водой, мыла салат.

— Накройте стол на четверых, — велела она, когда все было сделано.

— А что, сегодня сюда придет Освальд?

— Освальду нынче вечером лучше оставаться в хижине. Я пригласила Уинни погостить у нас.

Я была уверена: Эдна пригласила всеми любимую принцессу-вампиршу, чтобы я знала свое место.

— Очень великодушно с вашей стороны, — нейтральным тоном ответила я.

— Постарайтесь вести себя прилично. Не забывайте о том, что ей пришлось вытерпеть из-за вас.

Замечательно! Особенно, если учесть тот факт, что виноват во всем этом безобразии Освальд.

— Может быть, вам будет приятнее, если я поем на кухне?

— Вы и вправду невыносимы, юная леди, — осадила меня Эдна. — Помалкивайте и делайте, что вам говорят.

Вскоре приехала доктор Хардинг. Прежде чем оттащить ее сумки наверх, Сэм заключил Уинни в родственные объятия. Я вышла в прихожую и сказала:

— Привет.

Уинни внимательно оглядела меня.

— Кажется, вы пошли на поправку. Вы принимаете пищевые добавки с железом?

Поскольку Эдна была на кухне и не могла слышать нашего разговора, я ответила:

— Похоже, я потеряла их.

— Можно купить такие же в городе, — бросила Уинни по пути в гостиную.

Сэм уже успел поставить на боковой столик ведро со льдом и стаканы.

— Кампари? — предложила Уинни.

— Да, спасибо. — Ненавижу вкус кампари, но оно так потрясающе выглядело, что я решила-таки его выпить.

— Не возражаете, если я налью в него побольше содовой? Ваш организм нельзя обезвоживать.

— Доктор Хардинг…

— Зовите меня Уинни.

— Уинни, когда я пришла к вам, я понятия не имела…

— Я понимаю, — сказала она.

В ее глазах я пыталась разглядеть ревность или хотя бы злобу, но видела только усталость. Европа дала ей не только образование; там она научилась любить горькие аперитивы и смиряться с мужским распутством. Не уверена, что я когда-нибудь стану такой космополиткой, да и нужно ли?

— Понимаете, в общем-то, ничего не было, — попыталась объяснить я. — Он упал и поранил губу, а…

— А вы в этот момент случайно прижали губы к его рту. — Она улыбнулась, и улыбка ее была такой же горькой, как кампари. Я вдруг прониклась к ней симпатией.

— Звучит все это и правда некрасиво, верно? Но…

— Милагро…

— Зовите меня Мил.

— Мил, я знаю, что Освальду несвойственно такое поведение, и мне очень хотелось бы думать, что для вас оно тоже нехарактерно. Освальд заверил меня, что это больше не повторится.

— Совершенно верно! Этого просто не может…

Мы услышали, что Сэм спускается по лестнице, поэтому прекратили разговор и принялись молча потягивать красный напиток — естественная женская солидарность, существующая с незапамятных времен, сработала и на этот раз.

Мы ужинали при свечах и оживленно беседовали. Даже Эдна вела себя почти как нормальная женщина. Никто не вспоминал об Освальде. Уинни поведала о том, как ее сосед — господин, представившийся Пеппером, — обратился к ней за помощью, после того как в его лаборатории по производству метамфетамина с ним произошел несчастный случай.

— Я обработала ожоги Пеппера, а он решил расплатиться со мной пистолетом, потому что, как он сказал, «здесь, в округе, водятся настоящие подонки», — закончила она, издав сухой смешок.

— Уинни, ты должна поскорее уехать из этого опасного места и перебраться сюда, — сказал Сэм.

— Эдна тоже все время говорит мне об этом, и вот я здесь. — Доктор Хардинг одарила его светлой улыбкой. — Хотя ситуация сложилась непростая.

Я замерла, решив, что она имеет в виду меня, но в этот момент Эдна воздела руки к потолку и воскликнула:

— Неужели вы решили говорить о КАКА даже за столом? Последние события показывают, что для них больше не существует никаких преград.

— Хорошо, — вступила в разговор я. — Мне понятно, почему полицию не поставили в известность о моем похищении, но почему бы вам не разоблачить их в средствах массовой информации?

— Разоблачив их, мы разоблачим себя, — возразила Эдна. — Кроме того, им принадлежат почти все средства массовой информации.

— Сэм говорил, что КАКА по всей видимости, хотят запатентовать вашу ДНК, — вспомнила я. — А может, вам стоит выйти из подполья и сделать это самим?

— Полагаю, что Сэм, как обычно, прав, — проговорила Уинни, ласково взглянув на Сэма. А повернувшись ко мне, добавила: — Больше всего на свете нам хотелось бы открыть свою тайну медикам и ученым, провести исследования и, возможно, даже принести пользу человечеству. Однако жизнь научила нас другому: большинство людей руководствуются эмоциями, а не здравым смыслом. Если бы мы объявили о себе…

— КАКА стали бы поддерживать многовековые страхи и суеверия, — продолжил Сэм. — Они наверняка, пустив в ход всю свою власть, лишили бы нас гражданских прав и объявили, что мы представляем угрозу национальной безопасности. И проследили бы за тем, чтобы никто, кроме КАКА не смог заработать на медицинских исследованиях.

— Вы уверены, что не страдаете манией преследования? — поинтересовалась я.

— Да, — ответил Сэм. — Все это уже было раньше. В прежние времена членов нашей семьи постоянно преследовали и убивали. История относит эти зверства на счет территориальных споров.

— Но ведь такие вещи случались очень давно, когда люди еще были невежественными.

— Это происходило и сравнительно недавно, — возразил Сэм. — Организация, из которой выросла КАКА, то и дело поднимала шум в обществе.

Потом Сэм спросил, слышала ли я что-нибудь о жутком серийном убийце, который пятьдесят лет назад уничтожил несколько семей.

— Да. Он был сумасшедший.

— Если точнее, он страдал от параноидальной шизофрении, — заметила Уинни.

— Наши враги нашли его уже после того, как он выписался из психиатрической лечебницы, внушили ему, что нужно убивать демонов, и пустили в свободное плавание, — продолжил Сэм. — А потом уже никто не заметил, что собственность погибших семей, находившаяся на спорной территории, через агента перешла к Уизерспунам.

— Они ненавидят вас до такой степени? — поразилась я.

— Для них мы не вполне люди, — грустно заметила Уинни. — А поскольку мы нелюди, они считают себя вправе отнять у нас все, даже самую жизнь.

— Хватит говорить об этом! — прервала нас Эдна, слегка стукнув рукой по столу. И начала рассуждать о козьей ферме, которую собиралась посетить.

Сэм и Уинни вежливо присоединились к захватывающей дискуссии о достоинствах козьих сыров, и даже я, изо всех сил стараясь быть любезной собеседницей, то и дело переспрашивала:

— Неужели?

Однако в моей голове по-прежнему роились мысли о жестокой и всемогущей семье Беккетт-Уизерспунов.

Почему же я раньше не обращала внимание на манию величия, которой страдал Себастьян? Почему он решил, что мне столь важны его деньги и положение в обществе? А может, это так и есть? Что если меня и вправду привлекал статус Себастьяна, а не то, что он собой представляет? Мне не хотелось думать, что это правда. Мне не хотелось быть дочерью своей матери Регины.

После ужина Сэм галантно предложил Уинни прогуляться в коттедж к Освальду.

Одной мне стало скучно. Те книги, что хранились в комнате прислуги, представляли собой ассорти из бестселлеров, справочников по флоре и фауне и общедоступной классики. Я взяла давно любимую мною «Джейн Эйр».

Моя мать Регина никогда не возражала против тех друзей, что спокойно жили под книжными обложками. С Джейн мы стали подругами еще во времена моего детства. Наугад перевернув страницы, я застала замерзшую и голодную Джейн в жуткой школе-интернате. Как бы я хотела накормить ее теплой овсянкой!

Глава тринадцатая Суровые требования деревенской жизни

Я проснулась от резкого стука в дверь и тут же услышала голос Эдны:

— Хватит валяться, юная леди! Пора вставать.

Часы показывали четверть восьмого.

Я медленно сползла с кровати и, прихватив по пути халат, открыла дверь.

— Хочу спросить на будущее — во сколько наступает тот страшный час, после которого нельзя валяться?

— Ровно в семь. Вы уже и так пятнадцать минут провалялись. Помогите мне приготовить завтрак.

Сказав это, Эдна удалилась. А я-то хотела возразить, что, по моим сведениям, почерпнутым главным образом из романов П. Г. Вудхауза, гости загородных резиденций, прежде чем подняться, нежились в своих постелях и только потом не спеша принимали ванну, приготовленную слугами. Я быстро ополоснулась под душем и надела блузку и юбку, с сожалением заметив, что они по-прежнему висят на мне.

Эдна посчитала, что для приготовления тостов моей компетенции вполне достаточно. Вскоре спустились улыбающиеся Сэм и Уинни и начали нахваливать тосты. Представляю, как бы они отреагировали на вафли!

После завтрака Уинни заявила, что хочет меня осмотреть. Приложив стетоскоп к моей груди, она велела глубоко вдыхать и медленно выдыхать. Она проверила мой пульс, кровяное давление и температуру. Перевоплощаясь в доктора, Уинни казалась старше своих лет.

— Ты какая-то хмурая, — заметила я.

Она удивилась и рассмеялась.

— Ты думаешь? — переспросила Уинни и принялась складывать свои медицинские инструменты в сумку.

— Тебя беспокоит мое состояние?

— Да, немного. — Она внимательно оглядела мое лицо, будто бы пытаясь принять какое-то решение. — Я уверена, что у тебя все будет хорошо, и очень надеюсь, что тебе удастся преодолеть инфекцию. Хотя мы и называем ее инфекцией, она ведет себя иначе, чем вирусы, ретровирусы и бактерии. Мы не имеем представления о последствиях, потому что экспериментировать на других людях было бы неверно с этической точки зрения.

Вероятно, я могла бы задавать более осмысленные вопросы, если бы вместо курса «Туфли на высоких каблуках в литературе времен окончания Первой мировой войны: конец невинности» выбрала курс человеческой биологии.

— А что еще ты об этом думаешь? — снова спросила я в надежде, что она побольше расскажет мне о всяких там инфекционных делах.

Уинни нахмурила светлые брови.

— Если инфекция приживется в твоем организме, ты будешь чужой для большинства окружающих, тебе придется соблюдать осторожность в общении с ними и сознавать, что быть им ровней никогда не удастся.

— Я все это уже проходила, док.

— Ты смеешься, а вот взять хотя бы смешанные семьи. Если вступить в брак с обычным человеком, то пытаться завести ребенка очень рискованно. Уровень смертности таких детей — примерно двадцать пять процентов. Это, конечно же, устаревшие данные — девятнадцатый век. Мы-то уже привыкли к тому, что так поступать не стоит.

— Но зато можно вступать в брак с себе подобными, — заметила я.

— Да, это пожалуйста, — произнесла она с едва заметной улыбкой на губах. — Но с плодовитостью дела у нас обстоят плоховато.

Я вдруг поняла, что неправильно истолковала ее замечание о плодовитости во время осмотра в больнице.

— На самом деле, — продолжила она со вздохом, который показался мне чрезмерно тяжелым для такой хрупкой девушки, — мы с Освальдом были проверены и подобраны друг для друга, исходя из соображений плодовитости. Нет, не надо так смотреть на меня! Это работа нашей службы знакомств, ведь дети имеют большое значение для нас обоих. — Уинни провела пальцами по своим волосам и добавила: — Не забудь купить пищевые добавки и отдыхай побольше.

Мне хотелось подышать свежим воздухом, а потому я намазалась солнцезащитным кремом, надела шляпу и вышла на улицу. Вернувшись, я застала во дворе Сэма. Он наблюдал за тем, как Освальд и Эрни расставляют столбики на месте будущей ограды.

Сэм выглядел очень опрятно в своих брюках цвета хаки и рубашке поло, а вот Освальд и Эрни были одеты по-рабочему — в рубашки из шотландки и джинсы. Сэм первым заметил меня и поздоровался:

— Привет, Мил!

— Привет, ребята! — отозвалась я.

Эрни был чертовски остроумен — он просто помотал мне задом. Освальд поднял на меня взгляд с видом мужчины, у которого уже есть потрясающая невеста.

Я прошлась по земле будущего садика. Несмотря на сильную утоптанность, в ней сохранилась влага зимних дождей, и поэтому работать будет легко.

— Какое же замечательно место! — констатировала я.

— Да, — ответил Освальд так, будто я обращалась именно к нему. — Я сам хотел заняться посадками, но появились другие дела. Животные отнимают у меня все свободное время.

— Ага, — подтвердил Эрни. — Док хорошо поработал со Стеллой. Я уж думал, что придется пичкать ее антибиотиками, но он наложил припарку, и опухоль спала.

Не повезло Освальду — даже Эрни высмеивает его ветеринарные фантазии.

— Бабушка в комнате отдыха, — сообщил Сэм. — Если ты, конечно, хочешь обсудить с ней свои соображения насчет сада.

— Конечно, — ответила я так же радостно, как если бы мне сообщили о грядущей контрольной по астрофизике.

Попивая кофе, Эдна смотрела по телевизору шоу, инсценирующее слушание дела в суде.

— Эдна, — обратилась я к ней, — кажется, вы хотели помочь мне распланировать садик.

— Юная леди, вам, судя по всему, так и не удалось постигнуть всю глубину моего безразличия к этому вопросу.

— Садики не нравятся только очень плохим людям, — сказала я, вспомнив свою мать Регину, которая считает, что почва и грязь — одно и то же.

Эдна благосклонно позволила мне сесть рядышком и набросать план.

— Я всегда любила сирень, — решила-таки помочь она.

За изобретением списка растений мы провели около часа. Периодически Эдна разжигала мое любопытство, выдавая прелюбопытную информацию. Например, такую:

— Однажды я была на ночном балу, где все было украшено белыми и черными цветами. Белые туберозы и гиацинты, черные тюльпаны и анютины глазки.

Я продолжала болтать о садике в надежде, что она расскажет мне что-нибудь еще, но вместо этого Эдна заявила:

— Если вы не прекратите разговоры, я вскрою себе вены.

— Не стоит раззадоривать меня, Эдна, — не унималась я. — Может, у вас есть какие-нибудь книги по ландшафтному дизайну? Тогда я покажу все на картинках.

— Неужели этот ад бесконечен? Разве я похожа на человека, который что-нибудь знает о книгах? Где обычно хранят книги?

Возможность порыться в кабинете очень обрадовала меня, и я прошествовала туда уверенной походкой. К счастью, в комнате не было ни души. Я быстро пробежалась глазами по корешкам расставленных на полках книг. Там размещалось много нехудожественной литературы — масса документальных книг о приключениях, куча биографий и автобиографий известных людей.

На нижней полке я обнаружила книги о виноградниках. Оттащив три огромных тома к столу, я устроилась в мягком кожаном кресле. Раскрыв книги и изобразив умное лицо, я медленно выдвинула средний ящик стола. Ручки, скрепки, пачка жвачки «Джуси фрут» и визитные карточки местных торговцев. Я достала пластинку жвачки и принялась ее жевать, громко чавкая, как дрянная девчонка из гангстерских фильмов.

В правом ящике оказались папки. Сметы ремонтных работ, всякие квитанции и неразборчивые распечатки какой-то информации. Я выдвинула ящик побольше и в самом дальнем его углу увидела еще две папки, на которых значилось: «КАКА» и «Де Лос Сантос, Милагро».

Пролистывая страницы, которые были подшиты в папку «КАКА», я увидела фотографии Себастьяна и других чистеньких мужчин, выглядевших американцами до мозга костей. Перенасыщенные малопонятными терминамидокументы, судя по всему, представляли собой описание внутренней стратегии, так как в них то и дело встречалось выражение «желаемые результаты». Также там обнаружились план литературного турне Себастьяна и таблица с именами членов организации. Себастьян занимал четвертую графу, его отец — третью, а дед — вторую. Самая верхняя графа была пуста.

Список политических мероприятий КАКА включал паникерские законопроекты, которые способны были принести финансовую прибыль их консорциуму. А ведь в колледже Себастьян с презрением относился к тем, для кого материализм был руководящим принципом.

Потом я открыла папку с моим именем. Там лежал вкладыш в диплом, который я получила в ПУ, и мои фотографии из различных общедоступных источников. Туда же подшили мою захудалую трудовую биографию и гнетущий отчет о моих финансах. В этой папке обнаружилась даже копия бюллетеня, который я написала для компании, торговавшей пищевыми добавками.

Самым неприятным сюрпризом, содержавшимся в папке, стала фотография, на которой были изображены мы с Себастьяном. Ее сделали на вечеринке английского отделения, а потом опубликовали в ежеквартальном университетском журнале. Я тогда была на третьем курсе, а Себастьян — на последнем. Мы познакомились годом раньше и с тех пор были неразлучны. Фотография запечатлела нас сидящими на подоконнике: положив руку на мое плечо, Себастьян прижимает меня к себе; наши лица соприкасаются, он смеется (глядя на фотографию, я как будто снова слышала этот смех), я же улыбаюсь с таким видом, будто весь мир лежит у моих ног.

Я вдруг снова стала той девчонкой, которая была без ума от Себастьяна — красивого мальчика, сумевшего обесценить всю критику, исходившую от моей матери Регины: что я слишком неуклюжая, слишком шумная, слишком странная, слишком вычурная и вообще — непростительно живая. Когда Себастьян внимательно выслушивал мои рассуждения, преподносил мне в подарок поэтические сборники или даже просто смотрел на меня своими глазами цвета лазури, мне становилось ясно: я особенная.

Взгляд на эту фотографию причинял куда больше мучений, чем встреча с Себастьяном на вечеринке у Кэтлин. Мне казалось, что я могу выглядеть крутой и неприступной, остроумной, колкой и непринужденно беззаботной, создавать впечатление, что я тоже тусуюсь с богачами. Однако меня до сих пор преследовала былая боль, оттого, что этот чудесный мальчик бросил меня и даже не объяснил причины.

Я столько писала и звонила ему, пытаясь выяснить, почему он так резко оборвал наши отношения! Месяцами терзаясь в темном аду, я ждала Себастьяна, который, словно Орфей, должен был снова вывести меня на свет божий.

Я возненавидела вампиров за то, что, раскопав обо мне столько грязи и узнав кое-какие подробности моей жизни (многие из которых, кстати, были неточными), они изобразили меня страдающей самообманом шлюшкой с куриными мозгами, которая на карачках ползала за Себастьяном и писала хвалебные оды травяным лекарствам. Но ведь на самом деле я человек, а не мозаика из незначительных, извращенных деталей!

— Милагро!

В дверях стоял Сэм. Я уже забыла о том, что надо делать вид, будто я читаю книги о ландшафтном дизайне.

— Как ты посмел! — заорала я.

— Тебе незачем было лазить по ящикам, — нервно ответил он.

— Да мне ничего и не нужно в твоих ящиках! — Поскольку это было неправдой, я поспешила исправиться и добавила: — А тебе незачем лазить по моим ящикам! То есть тебе незачем совать нос в мою жизнь! — Все фразы, вырывавшиеся в тот момент из моего рта, заканчивались восклицательными знаками. Я была в бешенстве. — Как ты посмел!

Сэм подошел ближе.

— Не стоит так кричать. Все это можно обсудить и в более спокойной обстановке.

— Нет! Нет! У меня есть все основания кричать! Ты невероятно бессовестный… — Я могла бы осыпать его целой кучей многосложных слов, но почему-то вдруг стала задыхаться. — Ты обнаглел до того… до того… — Тут я, к собственному стыду, заплакала.

— Мил, — снова заговорил Сэм, приближаясь ко мне с таким видом, словно я буйно помешанная пациентка, а он санитар психиатрической больницы. — Мил!

Он опустил руку на мое плечо. Я подпрыгнула и смахнула ее.

— Ты не имел никакого права! — крикнула я, содрогаясь от злости и стыда.

— Я никогда не нарушаю тайны личной жизни без серьезного на то основания. Нам пришлось сделать это, потому что речь шла о жизни и смерти. У нас не было особых причин предполагать, что Беккетт-Уизерспун использовал тебя, чтобы выйти на нас, но пришлось проявить осторожность. Ведь ты разговаривала с ним на вечеринке, а после этого поехала с Освальдом в гостиницу…

— Это Освальд повез меня туда! Это он обманул меня! — Утирая слезы и сопя, я снова принялась изрыгать восклицательные знаки. «Джуси фрут» стала горькой-прегорькой у меня во рту.

— Мил, ты привлекательная женщина. Уверен, ты способна заставить влюбчивого мужчину сделать первый шаг.

— О, значит, я инсценировала ссору с Себастьяном, чтобы привлечь внимание Освальда? Какого черта мне вообще нужно его внимание? Твой кузен — псих и лоботряс!

— А ты ведь так не считаешь, Мил, — возразил Сэм.

— Именно так я и считаю. Мне искренне жаль Уинни, которой придется провести всю свою длинную вампирскую жизнь в жутких страданиях, потому что она должна вступить в брак с предателем и бездельником. То, что он враль, — еще не причина подозревать меня в связи с КАКА!

— Мил, Мил, но ты ведь кое-что скрывала, — печально произнес Сэм, словно правда задевала его личные чувства. — В частности, свои отношения с Беккетт-Уизерспуном.

— У меня с ним нет никаких отношений, — ответила я, сознавая, что у вампиров уже создалось совсем другое впечатление.

— Но когда-то были, — раздался чей-то голос.

В дверях стоял Освальд.

Судя по выражению его лица, он слышал, как я его обзывала.

— Да, когда-то я была его другом. Но это было очень давно.

— Другом? — переспросил Освальд. — Или больше, чем другом?

На Освальде была дурацкая футболка из какого-то города под названием Ипсиланти, штат Мичиган, на которой красовались надпись «Лучше поздно, чем на крючок» и стайка танцующих рыб.

— Да, другом. Мне казалось, что и он мой друг. Но я была не права. Иногда я ошибаюсь в людях. Например, я считала, что ты человек безобидный. А ты даже не извинился передо мной за свой поступок!

— Я бы очень хотел… — начал Освальд.

Но Сэм оборвал его, сказав:

— Освальд, позволь мне самому разобраться. Уйди, пожалуйста.

Освальд хотел было возразить, но потом повернулся и ушел.

Только когда Сэм обнял меня, я заметила, что дрожу.

— Мил, нам пришлось это сделать. Ты ведь по собственному опыту знаешь, что от Беккетт-Уизерспуна можно ожидать чего угодно.

Чем сильнее я старалась не плакать, тем громче становились мои рыдания. Я прекрасно понимала, что это опускает меня в глазах Сэма. И с каких это пор мне понадобилось одобрение вампира? Я вырвалась из его объятий и выбежала из кабинета.

Вломившись на кухню, я увидела Эдну, которая ела сандвич и читала книгу.

— Если захотите есть — ваш полдник в холодильнике, — сообщила она, даже не взглянув на меня.

— Спасибо, Эдна, — ответила я, предприняв неудачную попытку заговорить нормальным голосом.

Потом я зашла в свою комнату и заперла дверь. Я не врала. Себастьян действительно когда-то был моим другом.

Глава четырнадцатая Море слез

Конечно же, мне хотелось большего: ведь я была влюблена в Себастьяна.

К моменту нашего знакомства у меня уже было несколько ухажеров, к которым я не испытывала ничего серьезного. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что мои кавалеры относились ко мне так же. Себастьян встречался с рафинированной брюнеткой по имени Тесси Кенсингтон, которая носила хоть и повседневную, но изысканно дорогую одежду. Она была симпатичной, но не красивой — видно, чрезмерная красота казалась ей дурным тоном. Судя по всему, она не возражала против нашей с Себастьяном дружбы, потому что была абсолютно убеждена в его безграничной преданности.

Даже когда отношения достигли определенной глубины и развития, я продолжала убеждать себя, что дружбы нам достаточно. Себастьяну нравилось учить меня, а мне нравилось учиться. Он открыл для меня свой мир, полный искусства, культуры и красоты.

Я помню каждое мгновение того дня, когда мы последний раз были вдвоем. Себастьян присматривал тогда за домом какого-то профессора и пригласил меня туда на обед. Я спросила, придет ли Тесси. Себастьян взял мою руку, сжал ее в своей и произнес тихо:

— Я как раз хотел сказать тебе — мы расстались. Так будет лучше.

Мы пошли по магазинам и купили свежих крабов, овощи, хлеб, малину и шоколад. Мы уже стояли в очереди, когда Себастьян вдруг побежал к винным полкам и вернулся с бутылкой шампанского.

— Для моей любимой девочки, — пояснил он, улыбнувшись такой ослепительной и радостной улыбкой, что у меня сердце замерло в груди.

Дом профессора был одним из тех великолепных мест, где можно обнаружить книжные шкафы, возвышающиеся до самого потолка, старые ковры и антиквариат. Мы пили, когда готовили, а потом за едой снова пили, разговаривали и смеялись. Сидя рядышком возле камина, мы слушали музыку, и вдруг Себастьян впервые поцеловал меня.

Мы занимались любовью на диване, потом пошли в спальню. Всю ночь мы изучали друг друга, разговаривали и смеялись, пока наши тела не почувствовали усталость, а голоса не охрипли. Он сказал, что любит меня. И я сказала, что люблю его и буду любить всегда. Он был красивым, умным и моим.

То была самая счастливая ночь в моей жизни.

На следующее утро Себастьян отвез меня обратно в колледж и сказал, что мы встретимся на следующий день, вечером. Обещал, что мы сходим куда-нибудь и отпразднуем день рождения Шекспира. Он крепко обнял меня и сказал напоследок:

— Я уже очень скучаю по тебе, Милагро.

Больше мы с ним не разговаривали. Вплоть до самой вечеринки у Кэтлин. Вскоре до меня дошли слухи о том, что Себастьян сначала помирился с Тесси, но позднее, после окончания колледжа, в очередной раз порвал с ней.

С тех пор я встречалась с множеством разных мужчин: одни из них мне очень нравились, другие были гораздо опытнее меня; некоторые из них искренне радовались тому, что могут находиться рядом со мной, а кое-кто — правда, таких было очень немного — даже признавался мне в любви. Но мои чувства к ним невозможно сравнить с теми эмоциями, которые я испытывала к Себастьяну. И только встреча с Освальдом вскружила мне голову и основательно сбила с толку.

Это доказывает, что желание толкает меня в объятия к отвратительным типам. Хотя вряд ли мне удастся найти более отвратительный вариант, чем псих, помешанный на коалициях и расовом превосходстве, или вампирствующий изменщик и бездельник.

Я плакала до тех пор, пока не устала. Потом, что-то около трех часов, прокралась к холодильнику. Там стояла тарелка, на которой красовались сандвич с тунцом и морковный салат. Я забрала эту тарелку и бутылку клюквенного сока в свою комнату.

Мне даже и думать не хотелось о том, что придется снова смотреть на этих квазичеловеков, но в мою дверь вдруг стала ломиться Эдна.

— Я собираюсь в город. Уинни сказала, что вы будто бы потеряли пищевую добавку с железом. Если поедете со мной, мы сможем купить новую.

— Мне совсем не хочется ехать.

— Юная леди, я понимаю: ваши чувства задеты, но Сэм — хороший, порядочный человек, который проявляет заботу о своей семье. Во всяком случае, жизнь продолжается. — Поскольку эти доводы не заставили меня проявить благоразумие, она добавила: — Если вы будете вести себя хорошо, я куплю вам тушь.

Я согласилась поехать только из-за того, что тушь, купленная мною в прошлый раз, склеивала ресницы. По пути к машине я заметила, что Эрни уже установил все столбики для забора.

Пока мы не выехали на дорогу, ведущую в город, Эдна молчала.

— Юная леди, из собственного опыта я сделала вывод, что привычка дуться ни к чему хорошему не приводит, — наконец сказала она.

— Почему вы всегда зовете меня юной леди, Эдна, и никогда не обращаетесь по имени?

В этом месте дорога была особенно извилистой, и нам повезло, что Эдна не увлекалась гимнастикой для глаз.

— Я называю вас юной леди в надежде, что когда-нибудь вы и вправду станете вести себя соответствующим образом.

Мы уже въезжали в город. Он был аккуратненьким, как игрушечка. Центральная улица почти сплошь состояла из маленьких магазинчиков. Я заметила вывески зоомагазина, почты и нескольких закусочных.

— Ну а вы, — спросила я, — что бы вы сделали, если бы кто-нибудь без разрешения стал копаться в вашем прошлом?

Эдна вырулила на автостоянку возле среднего по размерам супермаркета.

— Я бы обрадовалась, что кого-то заинтересовала моя жизнь.

— Хорошо. А что если информация оказалась бы неполной и по большей части извращенной?

— Главное, что она интересна, юная леди. К тому же абсолютно точной информации о прошлом просто не может быть.

Мы вошли в магазин. Я толкала перед собой тележку, а Эдна нагружала ее едой. В красивом магазине, отделанном в современном стиле, были рядами выложены великолепные овощи и фрукты. Тамошний ассортимент включал продукты, предназначенные для виноделов и их работников. Эдна взяла дорогого сыра и хорошего красного вина, а я задержалась у витрины с тортильями и мексиканскими специями.

— Вперед! Берите все что хотите, — подбодрила меня госпожа Грант. — Надеюсь, когда-нибудь вы пойдете дальше мытья овощей.

— Попытаюсь.

— Разве мама не учила вас готовить?

— Моя мать Регина считает потребление пищи безнравственным. Она живет на черном кофе, диетическом «Севен Апе», рисовых хлебцах и зеленом салате с лимонным соком.

— Это же абсурд!

— Ох, Эдна, мы с вами полностью сходимся на этот счет.

По сему поводу у меня есть собственная теория. Я всегда считала, что культура приходит к нам через традиционные блюда и что моя мать Регина, которая никогда не готовила, лишила меня большой части национального наследия. Только бабушка — мать моего отца — кормила меня кусочками охлажденной дыни, сбрызнутыми соком лайма и посыпанными солью, острой фасолью с чоризо, поила шоколадом с миндалем и корицей. В приготовленной ею пище чувствовались любовь и история, а еще — искусные композиции цвета, вкуса и консистенции.

Моя мать Регина была бы счастлива, если бы все питались, как космонавты — сушеной и мороженой пищей.

Эдна сдержала слово и повела меня в аптеку, где мы приобрели пищевые добавки с железом, тюбик туши и бутылочку розового лака для ногтей. Это должно было меня порадовать, однако на обратном пути я чувствовала себя неважно.

Поначалу Эдна не обращала внимание на тишину, но в конце концов все-таки взглянула на меня.

— Что такое? — заволновалась она.

— Я неважно себя чувствую, Эдна.

Глава пятнадцатая Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана

Я глубоко ошибалась, полагая, что плохое самочувствие касается исключительно моего душевного состояния. Едва Эдна успела вырулить на обочину, как то неважное, что скопилось у меня внутри, стало проситься наружу. Несмотря на отчаянные позывы, так из меня ничего и не вышло. Мое прежде надежное туловище стремилось вывернуться наизнанку, как двухстороннее пальто.

Если не вдаваться в подробности, дело было так: я почувствовала, что вся горю, зрение мое помутнело, и мы помчались восвояси. Когда мы подъезжали к дому, Эдна забибикала, и, выскочив на крыльцо, Сэм бросился нам навстречу. Пока он нес меня в дом, я мучилась от собственной беспомощности.

— А я-то думала, что мне уже лучше, — заметила я.

— По крайней мере она по-прежнему разговаривает, — сказала Эдна.

— Вот счастье-то! — отозвалась я.

— Сэмюэл, посмотри на ее лицо.

— Бог мой! — потрясенно воскликнул он. — Как же это случилось?

Сэм принес меня в комнату и положил на кровать. Обливаясь потом, я изо всех сил пыталась стянуть с себя одежду, но пальцы отказывались слушаться.

— Мне так жарко, так жарко…

— Она плакала. Возможно, слезы смыли солнцезащитный крем, — обращаясь к Сэму, произнесла Эдна. — Юная леди, вы не забыли намазаться солнцезащитным кремом перед выходом на улицу?

Я покачала головой, ощущая, что мозги расплавились и вот-вот польются из ушей.

— Может, мне нужно в больницу? — уточнила я и тут же потеряла сознание.

А потом начались видения. Я грезила, что Освальд пришел в мою комнату вместе с чемоданчиком, в котором Уинни хранила свои инструменты. Из ванной доносился звук льющейся воды, а сам Освальд, высунувшись из двери в коридор, крикнул:

— Принеси еще льда!

Затем в комнату влетел Сэм и сразу же направился в ванную, неся туда подносы со льдом.

— А сейчас что я должен делать? — спросил он у Освальда.

— Я сам позабочусь о ней. Если мне что-нибудь понадобится, я сразу же позову тебя.

Закрыв дверь за Сэмом, Освальд направился ко мне. Похоже, он снова изображал ветеринара.

— Иногда я, конечно же, жую, но я не жвачное животное, — сострила я. Даже в грезах я не расстаюсь с чувством юмора.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Освальд.

Видение было таким реальным, что я даже ощутила жгучее прикосновение его руки к своему запястью, когда он решил проверить мой пульс. Его глаза приобрели нежно-сизый оттенок, о чем я ему и сообщила.

— Нам нужно победить жар, — с улыбкой произнес он и начал меня раздевать.

Обычно видения извращают реальность, поэтому в моих грезах его действия казались не сексуальными, а просто до крайности умелыми. Однако это не мешало мне вздрагивать от прикосновения его рук. Он понес меня в ванную.

На поверхности почти заполнившей ванну воды плавали кубики льда. Освальд опустил меня в холодную воду, которая показалась мне такой же освежающей, как морской бриз. Наслаждаясь этим ощущением, я окунулась глубже. Как только моя голова оказалась под водой, Освальд выдернул меня на поверхность. Он схватил полотенце, окунул его в ледяную воду и положил мне на лоб.

— Милагро, не опускай голову под воду. Можешь сделать это ради меня?

— Освальд, я вполне разумна. Я серьезная и правильная молодая особа. — Снизу мне были особенно заметны его ресницы и медный оттенок волос. — У тебя красивые волосы.

— Спасибо. Пожалуйста, послушай меня. У тебя температура сорок, но мне нужно, чтобы ты не теряла сознание.

Он выбежал из ванной, а я, постепенно сползая под воду, из всех сил старалась сдержать данное Освальду обещание. Когда он вернулся все с тем же чемоданчиком, я приняла прежнее положение и принялась разглядывать ледышки, которые, покачиваясь, плавали вокруг моих грудей. Налив в стакан воды, Освальд открыл какую-то пластиковую бутылочку и вытряс из нее две таблетки.

— Мил, ацетаминофен поможет облегчить жар.

— Это ты вызываешь во мне жар, Освальд.

Он сунул мне в рот таблетки и поднес к моим губам стакан, чтобы я смогла запить их. Затем достал из чемоданчика какой-то тюбик.

— Мазь с антибиотиком поможет остановить воспаление, — пояснил он. — Она не щиплет.

Опустившись на колени перед ванной, Освальд осторожно намазал мое лицо.

— Освальд… — Я потянулась за его рукой и положила ее себе на грудь. — Освальд, а мое сердце все еще бьется?

— Да, Милагро, твое сердце бьется.

— А твое — бьется? — Я коснулась рукой его груди, но никакого биения не ощутила. — Ах, бедный Освальд, ты несмертный, и твое сердце не бьется!

Он подвинул мою руку влево. Теперь под ладонью ощущался ритм. Я улыбнулась.

— Значит, ты не бессердечен.

— Нет, Мил, — тихо произнес он. — Я стараюсь помнить об этом, даже если веду себя не так, как следовало бы.

— Я для тебя совсем ничего не значу? — спросила я, но так и не дождалась ответа, потому что меня прошила жуткая боль, острая как удар ножа. Я вскрикнула и в попытке стерпеть ее подтянула колени к подбородку.

— Что такое? — взволнованно спросил Освальд.

Боль пришла снова — на этот раз приступ был острее и длительнее, я была не в силах вымолвить ни слова.

— Милагро, ты можешь объяснить, что ты чувствуешь и где болит?

Боль была такая, будто мои органы кромсали острым ножом. Мне казалось, что смерть близка.

— Похоже, мне нужен ты, — сказала я, задыхаясь и глазами умоляя его о помощи.

Освальд понял, что я имею в виду.

— Это просто жажда, Мил, она ненастоящая, — возразил он, покачав головой.

Я схватила его руку и поднесла к своим зубам. Потом повернула ее так, чтобы увидеть голубые вены на запястье.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста! — Меня снова корежила боль — да так, что я не обращала ни малейшего внимания на выплескивавшуюся из ванны воду. — Пожалуйста!

В глазах Освальда читалась паника. В конце концов он полез в чемоданчик и вынул оттуда что-то блестящее и острое — скальпель. Когда Освальд провел им по своему указательному пальцу, тут же появилась тонкая алая полоска крови. Засунув его палец в свой рот, я принялась жадно сосать. Острая боль отступила, и я вдруг поняла, что замерзла. Мое тело покрылось гусиной кожей, я задрожала.

Освальд приложил ладонь к моему лбу.

— Слава Богу, — сказал он, — слава Богу.

Он вынул меня из ванны и завернул в полотенце.

Я прижалась к нему. Освальд обхватил меня руками. Никогда прежде я не чувствовала себя такой защищенной и любимой.

— Освальд, пусть так будет всегда.

— Зачем ты так поступаешь со мной? — застонал он и прижал меня к себе еще крепче. — Мне нужно, чтобы ты боролась. — Освальд прижал свои мягкие губы к моему лбу. — Мы преодолеем это.

А потом видение кончилось. Они всегда так быстро заканчиваются!

Глава шестнадцатая Не девушка, а уродец

Уинни — вот кто работал моей сиделкой. Я поняла это, потому что, проснувшись ранним утром, обнаружила ее спящей в кресле под одеялом. Рядом стоял ее чемоданчик. Я бесшумно вылезла из постели и, поняв, что чувствую себя замечательно — так, как не чувствовала себя вот уже несколько недель кряду, — натянула поверх футболки халат.

Во сне лицо Уинни казалось по-детски кротким. Ее глаза двигались под нежными голубоватыми веками, и я вдруг подумала: а что если ей снятся непристойные занятия с подозрительными личностями?

Я надеялась, что смогу в одиночестве поразмыслить о своем занимательном сне, но не тут-то было. На кухне, опершись на стол, сидели Сэм и Эдна, все в той же одежде, что и накануне.

— Юная леди, мы думали, что вы… — начала было Эдна и снова замолчала.

Тут на кухню, еле волоча ноги, вошла Уинни; ее плечи покрывало одеяло. Она выглядела сильно уставшей.

— Мы очень волновались.

Поскольку я чувствовала себя великолепно, мне было непросто представить, что накануне я почти умирала.

— Спасибо за заботу, но со мной и правда все хорошо.

Я открыла холодильник и увидела там стеклянную мисочку с рисом и овощами. Когда я стала вынимать ее, миска выскользнула у меня из рук, упала на пол и вдребезги разбилась.

— Милагро, осторожнее! — воскликнул Сэм в тот самый момент, когда я ступила чуть в сторону.

Поначалу я не обратила внимания, что осколок пропорол мне ступню, и потому вскрикнула только через мгновение:

— О черт!

Вампиры засуетились и кинулись мне на помощь. Стоя на здоровой ноге, я наклонилась и вынула осколок из раны. Он напоминал омытый алой кровью серп. Мы все с изумлением проследили, как порез мгновенно затянулся и зарос кожей.

— Черт! — воскликнула я. — Что это было, черт возьми?

Сэм усадил меня на стул и вместе с Эдной принялся за уборку.

— Милагро, сколько раз в жизни ты болела? — с улыбкой спросила Уинни.

— По-настоящему я никогда не болею. Разве что иногда у меня случаются головные боли.

— Я три раза проводила анализ, и у меня все время получался один и тот же результат. Норма лейкоцитов в крови — до одиннадцати тысяч на миллилитр. Если организм борется с пневмонией, количество белых кровяных телец может повыситься до двадцати тысяч.

— А сколько у меня? — поинтересовалась я.

— У тебя количество лейкоцитов достигает ста десяти тысяч. Никогда в жизни не видела ничего подобного!

— Я так и знала, что эта девушка — из ряда вон, — вздохнула Эдна. — Я иду спать. Предлагаю и всем остальным немного отдохнуть, поскольку кризис у Милагро миновал.

Проходя мимо, она на мгновение задержала свою руку на моем плече.

— А что насчет моей ноги? Почему она так быстро зажила?

— Я очень рада за тебя, — ответила Уинни. — У нас всё заживает точно так же. Пока не удается выделить ген, отвечающий за ускорение заживления. На наш взгляд, вполне вероятно, что на этот процесс одновременно влияют сразу несколько факторов.

— Но к вашему генофонду я не имею никакого отношения, — возразила я.

Уинни потерла бровь и сказала:

— К сожалению, я не могу этого объяснить. Мы просто знаем то, что мы знаем.

Сэм взглянул на изможденное лицо Уинни и заметил:

— Думаю, нам стоит последовать совету бабушки и немного отдохнуть. — После чего увел Уинни из кухни.

Я не знала, радоваться мне или огорчаться, что я превратилась в уродца; ликовать или убиваться по поводу того, что теперь на мне все будет заживать без участия врача; веселиться или впадать в уныние оттого, что эпизод с Освальдом был всего лишь сном. Мне необходимо было срочно занять чем-нибудь свои мозги, и я решила, что пришло время вернуться к творчеству.

В моем романе речь шла об умной, сексуальной латиноамериканке, которой случайно выпало работать секретаршей у лоббиста в корпорации, ворующей землю у обедневших жителей Центральной Америки. Там также действовал красавчик активист и толпы зомби, представлявшие бесправных пролетариев.

Я открыла пишущую машинку и, проведя серию экспериментов, поняла, как можно ровно вставить в нее лист бумаги. Чтобы напечатать первую страницу вместе с названием — «Вот откуда это вуду», — мне пришлось изо всех сил долбить по клавишам. Исправлять текст на пишущей машинке было сложно. Стоило только начать запечатывать слова буквой «х», как страница становилась похожей на текст, прошедший цензуру в ФБР. Я решила вести себя как акула — двигаться только вперед.

За окном, у которого стоял мой стол, виднелось ореховое дерево, а чуть дальше, на холме — виноградник. Я работала и смотрела в окно на бесконечное небо, цвет которого менялся от черного и кобальтового до лазурного. Кажется, был рассказ, начинавшийся со слов: «Никто из них не знал цвета неба»' ^[45]. Я-то знаю этот цвет. Оно прозрачно-голубое, как безумные, безумные глаза Себастьяна.

На рассвете я сделала перерыв и решила направиться в библиотеку. Там меня привлекла полка за стеклянными дверцами. На ней стояло пять изящных книжек, которые оказались сборниками рассказов Дэны Франклин, прежней владелицы моей пишущей машинки.

Я взяла одну из книг и открыла ее на фронтисписе. Это было первое издание. В содержании фигурировали следующие заглавия: «Девушка и ее банкир», «Ожидание корабля в Париж», «Плач над разлитым джином», «Обед для дурака», «Мой городской костюм» и «Пожалуйста, исполните мою прихоть».

Приняв красивую позу на фиолетовом двухместном диванчике, я прочитала два первых рассказа. Восхитительный стиль автора, снабженный массой колкостей, показался мне знакомым. Действие рассказов происходило в больших городах, где женщины носили шикарные шляпы и крутили интрижки, тогда как мужчины играли, много пили и внезапно влюблялись в собственных жен, чем повергали в уныние любовниц.

Я закрыла книгу и оглядела заднюю сторону суперобложки, но никакой информации о Франклин там не было. По всей видимости, она вела как раз такой образ жизни, какой безуспешно пыталась вести я, когда жила в городе. Только в случае с моей жизнью благожелательного посла придется заменить на хама-студента, дизайнерскую одежду — на поношенные сарафаны с распродаж секонд-хенда, а хоромы в пентхаусах — на кишащий крысами подвальный этаж.

В моем желудке заурчало, и я вдруг поняла, что страшно проголодалась. Я пошла на кухню, чтобы сварить кофейку и испечь кукурузную лепешку. Только я закончила накрывать на стол, как по лестнице спустилась Эдна. Она выглядела бодрой и отдохнувшей, словно всю ночь проспала в обтянутом бархатом гробу.

— Ну-ну, я сейчас упаду в обморок от изумления, — заявила она.

— Тогда лучше сядьте.

Вскоре к нам присоединились Сэм и Уинни, и мы принялись завтракать как счастливая семейка ходячих героев средневековых легенд.

— Сэм, а ты знаешь, где сейчас находится Себастьян? — осведомилась я.

— Он по-прежнему в городе и, возможно, надеется, что ты рано или поздно вернешься. Думаешь, он стал бы искать тебя у родителей?

Я пожала плечами.

— Он прекрасно знает, что, если мне нужна помощь, я отправлюсь к ним в последнюю очередь.

Себастьян был в курсе, что молоко человеческой доброты никогда не потечет из грудей моей матери, так как она считает, что от этого груди обвиснут.

— А у твоих друзей?

Из всех своих университетских друзей я поддерживала отношения только с Нэнси, но та поклялась хранить тайну. Я вдруг вспомнила, что мне необходимо найти способ отправиться на ее девичник, иначе я рискую впасть в вечную немилость.

Сэм нервно теребил браслет своих часов.

— Что ты мне не договариваешь? — поднажала я.

Он поморщился.

— Сегодня звонил Гэбриел. Прошлой ночью КАКА проникли в твою квартиру и вывезли оттуда несколько коробок.

— Минуточку! — воскликнула я, чувствуя себя жертвой насилия и приходя от этого в ярость. — Взлом и вторжение — это дело полиции. Гэбриел мог бы заявить о случившемся анонимно.

— Себастьяну ничего не стоит заявить, что он твой старый друг и что ты, мол, попросила его привезти тебе какие-нибудь вещи, — совершенно справедливо возразил Сэм. Он умолк, словно обдумывая что-то.

— Что еще? — осторожно спросила я.

— Один из взломщиков с помощью краски-спрея нанес на стену над твоей кроватью граффити — «Сгори в аду, темнокожий суккуб».

Я разразилась целой тирадой ругательств, а потом добавила:

— Неужели это не поможет копам понять, что КАКА мне не друзья?

— Это все пустяки по сравнению с тем, что члены КАКА обычно творят внутри страны и за ее пределами. Взять, например, их активное участие в разорении государства, вымогательство и взяточничество… Возможно, они думали, что у тебя есть адрес Освальда или информация о его семье.

Созданное теплым кукурузным хлебом счастье куда-то улетучилось.

— Значит, Себастьян и его неофашистская милиция могут беспрепятственно грабить мою квартиру?

— Юная леди, в самом деле, вы так сгущаете краски! — прокомментировала Эдна, мельком взглянув на меня.

— Хорошо, Эдна, а как бы вы это описали?

— Мне-то зачем такое описывать? Не я же строю из себя писательницу!

По непонятной мне причине Сэм и Уинни посчитали эту реплику смешной.

Я безумно злилась на Себастьяна и раздражалась из-за того, что вампиры, судя по всему, не считали кражу таким уж страшным событием, поэтому я решила встряхнуться и отправилась на прогулку.

Собаки трусили рядом со мной, а я старалась серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня мурашки бежали по всему телу от мысли о том, что Себастьян роется в моих вещах, лапает мое нижнее белье, читает мои письма, глумится над моим скромным скарбом. Несомненно, он посчитает меня полной идиоткой из-за того, что я храню напоминания о тех временах, когда мы были вдвоем.

Солнце светило над великолепными холмами, окружавшими долину. Я заметила белого журавля, стоявшего на берегу ручья, как раз там, где начинался маленький прудик. Отчаянно лая, собаки рванули вперед, и птица, грациозно взлетев, исчезла из виду.

— Фу! Нельзя! Нельзя!

От внезапного окрика я вздрогнула и тут же увидела Освальда, сидевшего на валуне. Он встал и пояснил:

— Собаки знают, что им нельзя допекать цапель.

— А я подумала, что это журавль, — нервно ответила я.

— Журавли крупнее, — объяснил он. — А это белая цапля. Им нравится ловить здесь рыбу.

— Ой, а я и не знала, что они так далеко улетают от моря.

— Да, улетают. — Освальд немного помолчал, а потом тихо спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Судя по всему, теперь мой организм обладает способностью мгновенного заживления любых ран. — Слова еще не слетели у меня с губ, а я вдруг поняла, что звучит это и вправду поразительно.

— Я только что видел Уинни: она ехала на работу. От нее я это и узнал.

— Тебе такое не кажется странным?

— Ты удивительная девушка.

Его ясный взгляд действовал на нервы, поэтому я заявила:

— Ладно, пойду-ка я назад.

Я думала, что Освальд останется там, где был, но он принялся вышагивать рядом со мной. Я смотрела строго вперед. Освальд то и дело наклонялся, чтобы приласкать собак или бросить им палку.

Когда он заговорил, голос его показался мне очень громким:

— Ты выглядишь гораздо лучше.

Напоминая себе, что поведение должно быть нейтральным, я ответила:

— Я себя и впрямь лучше чувствую.

— При сильном жаре у людей часто бывают видения.

— У меня не было никаких видений, — с опаской проговорила я, мучаясь сомнениями: вдруг во сне я что-то сказала об Освальде, а Уинни услышала?

— Не было?

— Я ничего такого не помню. И по гроб жизни буду благодарна Уинни за то, что она позаботилась обо мне, провела со мной целую ночь и сделала все, чтобы я выкарабкалась.

Освальд улыбнулся своей кособокой улыбкой.

— Уинни заботилась о тебе?

— Да, все время. Она очень предана своему делу, — многозначительно добавила я, стараясь напомнить Освальду о качестве, которое он особенно любил в своей невесте.

Несколько минут между нами царило неловкое молчание, потом Освальд спросил:

— Ты любишь птиц?

Ну и вопросики у него!

— Я высоко ценю их роль в экосистеме, — ответила я. — Журавли и белые цапли очень даже красивые. Мне, конечно же, нравятся воробушки и малиновки. Сомневаюсь насчет тех, кто питается падалью. А вот колибри — прелесть.

— А что ты думаешь о курицах?

— Очень вкусные, если пожарить.

— Не в виде еды. Как ты относишься к курицам как к животным?

— Я еще не сформировала какого-либо отношения к курице.

— Рад слышать, что у тебя нет предубеждения против них, — сказал Освальд и взглянул на меня. В его глазах плясали смешинки.

— Я хотела бы услышать какой-нибудь разумный аргумент за или против породы куриных, — продолжала занудствовать я.

Освальд расхохотался. Я почувствовала, что мы перешли на безопасные темы, и облегченно засмеялась тоже.

— Последнее время многие девушки считают слово «курица» оскорблением.

— Увы, это издержки городской жизни.

Освальд поднял из травы старый теннисный мячик и легким движением запустил его вдаль.

Стремясь обнаружить еще какую-нибудь нейтральную тему, я рискнула задать такой вопрос:

— Освальд, а как поживают твои занятия по ветеринарии?

Оборот, который приняла наша беседа, пришелся ему по вкусу, и он широко улыбнулся:

— Думаю поступить на учебу в следующем году.

— Что ж, удачи. Ты соответствуешь всем требованиям?

— Вроде бы да, — беспечно ответил он. — Может, напишешь для меня рекомендательное письмо? Буду тебе очень благодарен.

— Уверена, что ты отыщешь кого-нибудь более авторитетного для написания рекомендательного письма, — возразила я. — Однако я всегда могу подтвердить, что тебе близко все животное.

— Отлично. Подтверди, что я обладаю природным чутьем на инстинкты животных и понимаю, что чувствуют звери, даже если порой они неспособны выразить свои желания. — Уголки его красивых губ поплыли вверх.

В моей голове зародились нехорошие мысли, и мне вдруг захотелось перейти на более безобидную тему.

— Освальд, ты обещал мне помочь всем, чем можешь.

— М-м-м, — пробормотал он в ответ. И это было очень настороженное «м-м-м».

— Моя подруга организует девичник. Это будет в городе. — Я назвала ему время и дату и потребовала: — Ты дашь мне свою машину.

— Не уверен, — запротестовал было Освальд. — Гэбриел сказал, что КАКА по-прежнему…

— Ой, даже не начинай все это, Освальд Грант. Во-первых, я все равно поеду. Во-вторых, Гэбриел об этом не узнает. В-третьих, ты меня отмажешь.

— А что в-четвертых? — мрачно поинтересовался Освальд.

— В-четвертых, ты обещал.

Вид у него был нерешительный.

— А что если я скажу Гэбриелу и остальным?

— Хочешь удержать меня против воли? — спросила я и тут же пожалела об этом.

— Если тебе так приспичило, я поеду с тобой. И даже изобрету какую-нибудь отмазку, — заявил он. — Кто-то ведь должен проследить, чтобы ты не нарвалась на неприятности.

— Что ж, звучит успокаивающе, — саркастично заметила я. — Ты ведь никогда не доставлял мне неприятностей!

Я была страшно рада, что скоро увижусь со старушкой Нэнси, но торжествующую улыбку мне удалось-таки сдержать.

Мы натолкнулись на Эдну, которая шла из конюшни с корзиной, полной свежих яиц.

— Освальд, — обратилась к нему Эдна, — о чем это ты тут распространяешься?

— Доброе утро, бабушка. Я просто рассказываю Мил о том, что хочу пойти в ветеринарную школу.

— Ничего глупее в жизни не слышала. — Эдна отмахнулась от него и пошла в дом.

Наклонившись ко мне, Освальд тихо сказал:

— Видишь, никто не поддерживает моих интеллектуальных устремлений.

Его взгляд скользнул ниже и остановился на моей груди. Ага, интеллектуальные устремления, клянусь своей отощавшей задницей!

— Что ж, у меня куча дел и встреч, — проговорил он и помчался прочь по направлению к коттеджу. Собаки радостно потрусили за ним.

В этот день я написала несколько страниц, то и дело прерываясь, чтобы представить себе, как будет выглядеть сцена мести Себастьяну Беккетт-Уизерспуну. Один француз сказал, что месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. Но если представится такая возможность, мое возмездие будет не менее жгучим и болезненным, чем стручок хабанеро' ^[46], приложенный к свежей ране.

Глава семнадцатая Разум и бесчувственность

Когда Эрни закончил возведение ограды, мы с Эдной отправились покупать растения. Я заранее разработала маршрут по лучшим питомникам округи. Я уже ждала возле машины, когда госпожа Грант вышла из дома в классной белой блузке в дырочку, широких светло-голубых брюках и дорогих белых шлепках.

— Эдна, мне так не хватает моей одежды!

— О своих родителях вы и не вспоминаете, а вот одежды вам, видите ли, не хватает.

— Одежда обращалась со мной гораздо лучше.

— Я видела кое-что из вашей одежды и позволю себе не согласиться, — коварно заметила она.

Вместо того чтобы поддаться соблазну и сказать что-нибудь колкое, я спросила:

— Как вы думаете, сможем ли мы отправиться за одеждой, после того как купим растения?

— Короче говоря, поехали, — только и ответила мне Эдна.

Я поняла, что сегодня день буквы «К» — все будет Кратко, Колко, Крикливо, Критично, Классно, Коварно и так далее. Подумав о том, что может ждать меня впереди, я постановила: нужно быть Крайне любопытной.

Мы решили ехать на грузовике. Эдна с легкостью управлялась с ним на спусках и поворотах.

— Эдна, а где вы росли?

— Вы что, решили устроить мне экзамен?

— Обычный вопрос. Такой часто задают друг другу девушки попутчицы.

— Бог мой! А потом вы предложите ограбить заправочную станцию и станцевать на барной стойке.

— Вот быть колючей, Эдна, совершенно необязательно, — сказала я: мне всегда нравилось танцевать на барной стойке.

Я откинулась на спинку сиденья. Если уж начистоту — невозможно наглядеться на загородные пейзажи в тонах шартреза, пурпурные поля, усеянные люпинами, и поросшие желтой сурепкой холмы. Мы проезжали мимо нарочито гигантских владений виноделов, скромных ранчо и полуразвалившихся хибар.

— Видите те деревья с розовыми цветами, Эдна? Это самые настоящие западные церсисы.

— Вас отец обучил садоводству?

Сначала я удивилась ее осведомленности насчет моего отца, а потом вспомнила, что вампиры ознакомились с моей неавторизованной биографией.

— Нет. Он отличный специалист по лужайкам и подстриганию растений. Ему нравятся самшит, можжевельник и другие зеленые насаждения, не требующие тщательного ухода.

— Значит, мама?

Мой смешок показался грубым даже мне самой.

— Моя мать Регина никогда не станет марать руки землей! Нет. Один из папиных сотрудников работал садовником в Никарагуа.

Я рассказала Эдне про Цезаря, мужчину средних лет, обожавшего обильные зеленые насаждения. Он показал мне, как исследовать рост корней, определять заболевания, и научил любить все растения — и обычные, и диковинные.

— Я была его протеже, — заключила я. — А вы когда-нибудь были чьей-нибудь протеже?

— Эйнштейн связывал со мной большие надежды.

— Альберт Эйнштейн?!

— Видели бы вы сейчас свое лицо, — усмехнулась Эдна, припарковывая машину.

— Ха-ха-ха, просто обхохочешься, — передразнила я.

Прежде чем выбраться из машины, я посильней надвинула шляпу на лоб. У меня не было времени чувствовать себя дурой — мы прибыли в замечательный семейный питомник, специализировавшийся на тех сортах роз, которым было уже больше ста лет. Розы, увивавшие ограду, хозяева подрезали идеально.

Мы прогулялись по рядам, и тут из лавки навстречу нам вышла некрасивая женщина маленького роста и осведомилась:

— Может, вам помочь?

— Тот, кто подрезает ваши розы, — настоящий мастер, — похвалила я.

— Это я, — призналась дама.

Мы начали увлекательное обсуждение различных методов подрезания, а Эдна тем временем продолжала прогуливаться, читая описания растений, которые кто-то нацарапал от руки на ламинированных карточках.

Госпожа Грант отдала предпочтение кремовым цветам, а я заметила:

— Белые розы идеально смотрятся в вечернем саду. Они почти светятся в темноте.

Мы выбрали несколько чайных и гибридных мускусных роз. Мое сердце дрогнуло, когда я увидела потрясающе здоровую розу эглантерию в восьмилитровой кадке.

— Эдна, это же шекспировская дикая роза! «Я знаю грядку, где цветут в избытке Фиалки, дикий тмин и маргаритки И где кругом густой шатер возрос Из жимолости и мускатных роз»' ^[47]. У вас должна быть такая.

— Прекрасно. Я беру ее. А теперь выберите что-нибудь для себя.

Я внимательно огляделась. Из уважения к вампирам я выбрала китайскую розу с кроваво-красными цветами.

Хозяин следующего питомника, коренастый мужчина средних лет, прочитал Эдне восторженную лекцию о фруктовыхдеревьях. Он был крайне настойчив и даже сделал скидку на хурму и три шпалерных груши, которые будут увивать ограду. Я прихватила несколько красивых лиственных кустарников.

Хозяин даже вызвался переставить растения в кузове нашего грузовика, чтобы разместить молодые деревья. Пока мы наблюдали за его действиями, я призналась:

— Эдна, я уже рассталась с первоначальным планом посадок.

— Будем обедать или нет?

День клонился к вечеру, и я проголодалась.

— Я хочу обедать, но мы абсолютно утратили идею нашего первоначального плана посадок.

— Ну и что? Здесь неподалеку чудесное мексиканское заведение.

— Мы забыли купить сирень.

— Мы можем купить ее в следующий раз; — возразила Эдна, и я чуть не захлопала в ладоши от радости.

Мы подъехали к маленькому кафе с выцветшей вывеской, на которой значилось: «Гриль Джо». Пройдя через дверь, защищенную специальным экраном от насекомых, мы оказались в темном прохладном зале, в котором стояло шесть столиков, покрытых яркими клеенчатыми скатертями. От запаха печеной фасоли и свинины карнитас у меня потекли слюнки. Календарь пекарни, специализировавшейся на тортильях, венчало следующее изображение: мускулистый ацтекский воин тащит полногрудую деву на пирамиду. Реши какой-нибудь фанатик вырезать мне сердце, я отбивалась бы и орала, даже если бы он оказался первым красавцем.

— Курица в соусе моле — это всегда хорошо, — заметила Эдна.

— Звучит потрясающе.

Официантка принесла корзинку теплых чипсов, и Эдна заказала нам курицу в моле и по бокалу «Богемии».

Я поймала на себе ее взгляд и спросила:

— Да?

— Вы ведь в принципе жизнерадостная девушка, верно?

Дожевывая чипс, я задумалась над вопросом Эдны.

— Моя бабушка часто говорила, что я просыпаюсь счастливой.

— Вы любили ее больше матери?

— Это она любила меня больше, чем моя мать Регина, — улыбнувшись, весело проговорила я. Поскольку я уже наполовину опустошила свой бокал с пивом, говорить на эту тему мне было гораздо проще, чем обычно. — Моя мать Регина перепробовала все возможные средства, чтобы не забеременеть. А когда это все же случилось, она просто перестала есть, так что врачу пришлось положить ее под капельницу. На последнем сроке беременности она каталась на горных лыжах. А потом «забыла» меня в торговом центре, когда мне было всего три месяца.

Было заметно, что Эдна изо всех сил старается сохранять невозмутимое выражение лица — возможно, просто потому, что она уже прикончила все свое пиво. Потом у нее все же вырвался смешок. И к заключительному пассажу моей речи, который звучал примерно так: «Она купила надувной бассейн и оставляла меня играть там без присмотра. Когда мне было три года, она заявила, что я уже могу сама переходить улицу. Она кормила меня мясными изделиями с истекшим сроком годности!» — мы уже просто рыдали от смеха.

— Какой ужас! — с трудом выговорила Эдна.

— Ну, они не такие уж противные, если вылить на них побольше кетчупа.

Потом я рассказала госпоже Грант, как бабушка в конце концов пригрозила, что, если со мной еще что-нибудь случится, она заявит в полицию.

— Именно бабушка, моя abuelita' ^[48], воспитывала меня с четырех и почти до десяти лет. К родителям я ездила только на выходные.

Нам принесли еду. Эдна заказала еще пива.

— А что было потом?

— Бабушка погибла в автомобильной катастрофе, и моя мать Регина прекратила отношения со всеми другими родственниками.

Я пожала плечами. Переезд из уютного, заставленного мебелью бабушкиного дома в родительское безжизненное, стерильное, белое жилище стал для меня шоком.

— Почему вы ее так называете — «моя мать Регина»?

— Потому что мне проще относиться к ней как к вымышленному персонажу, а не как к живому человеку.

— А ваш папа?

— О, папа готов целовать землю, по которой она ходила. — Когда я оплакивала бабушку, моя мать Регина запирала меня в детской, которая находилась в глубине дома, вдали от нее и отца. — Моя подруга Нэнси считает мою мать Регину социопаткой.

Я изо всех сил старалась сдержать слезы, которые уже стояли у меня в глазах.

— Нет ничего плохого в том, что вы оплакиваете потерю любви, юная леди, — сказала Эдна, погладив меня по руке.

— Ой, плохо будет, если наша еда остынет, — заявила я, исполнившись решимости не позволить моей матери Регине испортить нам обед.

После еды мы купили несколько многолетних и однолетних растений, лекарственные травы, семена, садовые ножницы, кожаные перчатки и крепкие садовые совки. Теперь у меня было все необходимое для работы в саду, а вот в прочих областях жизнедеятельности по-прежнему оставались пробелы.

— Я прошу прощения, Эдна, но мне нужна кое-какая новая одежда, а денег у меня нет.

— Новая одежда вам совершенно ни к чему. Никто вас не видит, и к тому же сейчас вы одеты куда лучше, чем в тот день, когда только приехали.

— Раньше у меня был потрясающий гардероб и одежда мне просто необходима.

— Зачем? Я думала, вы собираетесь писать. Какая одежда нужна для работы за пишущей машинкой?

Я не могла сказать Эдне, что мне необходим стильный пюсовый прикид для вечеринки, которую устраивала Нэнси, поэтому решила подойти к проблеме с другой стороны.

— Уверена, что Дэна Франклин надевала невероятно эффектные наряды, когда садилась писать. Откуда взяться вдохновению, если я чувствую себя ужасно серой и бесцветной?

Удивительное дело — Эдна сдалась. Она повезла меня в зажиточный городок, располагавшийся с другой стороны горы. Пока она искала парковку, я разглядывала витрины бутиков. Большинство из них придерживались эстетической теории «сексуальное — слишком вульгарно», которую я никак не могла взять в толк. Наконец Эдна остановила машину, выбралась из нее и повела меня по улице.

— Сюда, — скомандовала она, остановившись возле магазина с вывесками «Ваша засохшая роза» и «Благотворительная лавка поставщиков винограда». Возможно, она посчитала, что мне необходим корсет на китовом усе.

Заметив мое разочарование, она рявкнула:

— Вы испытываете мое терпение!

К чести Эдны стоит заметить, что в лавке не нашлось ни шелковых чулок, ни турнюров, ни прочих исторических одеяний. Я посмотрела в словаре слово «пюсовый». Сам оттенок, светлый пурпурно-красный, казался гораздо более привлекательным, чем то слово, от которого произошло его название и которое обозначало «блошиный цвет». Я осмотрела все вешалки в поисках пюсовых товаров, но мне удалось найти только одну вещь — открытое коротенькое вязаное платье темно-сливового цвета, которое было на размер меньше, чем нужно, а потому демонстрировало все недостатки моего лифчика времен Второй мировой войны. Решив, что тема вечера куда важнее, чем мое тщеславие, я все-таки купила платье.

Потом я обнаружила обтягивающее ярко-розовое платье без рукавов, узкие брюки капри из бирюзового шелка и такой же короткий облегающий топ, черную шифоновую юбку, которая красиво облегала мою пятую точку, и белый кашемировый джемпер, расшитый бисером. А еще я выбрала симпатичные бежевые босоножки на каблуках, ремешки которых украшали маленькие ракушки, простые черные мокасины и — о счастье! — босоножки под шкуру леопарда на шпильках.

— Спасибо, Эдна, — поблагодарила я, когда мы вышли из магазина. — А куда нужно идти за нижним бельем?

— У вас уже есть отличное белье.

— Нету. Все мои лифчики выглядят мятыми. Смотрите, — сказала я и, чтобы проиллюстрировать свои слова, показала ей грудь. — Меня убивает, когда люди смотрят и думают, что я не в состоянии купить подходящий бюстгальтер. — Подросток, проходивший в этот момент мимо, хихикнул. — Понимаете, о чем я?

— Уверена, что, глядя на вашу грудь, они думают совсем не об этом.

— Эдна! — обратилась я к ней и процитировала Дэну Франклин: — Пожалуйста, исполните мою прихоть.

Эдна взглянула на меня своими кошачьими глазами, и я вдруг подумала, что она, сидя в этой глуши, и вправду зазря растрачивает свой талант соблазнять и бросать пожилых сановников.

— Вы ведете себя нелепо. Почему нельзя просто сказать, что вы хотите купить красивое белье?

Я перебрала несколько вариантов ответа и решила сказать правду.

— Это звучит так легкомысленно.

— Легкомыслие порой необходимо, юная леди. Женщина должна радовать себя хорошим бельем.

— Отлично. Мне хочется купить хорошее белье, чтобы порадовать себя.

Она отвела меня в магазин, в котором у входа были выставлены блеклые одеяния из натуральных материалов, а в глубине — изысканное европейское белье. Продавцы приветствовали Эдну так подобострастно, что я невольно задалась вопросом: какое же белье лежит у нее в шкафу? Моя патрона вручила мне пачку наличных и отправилась ждать меня в кафе на углу.

Я никак не могла решить, что приличествует надевать по-настоящему серьезной женщине — скромное белое кружевное, практичное черное или красное шелковое белье. Мне подумалось, что разумней будет купить всего понемногу, что я и сделала.

Путь к кафе лежал мимо магазинов, торговавших обувью, винами и импортными товарами для кухни. Мое внимание привлек магазинчик под названием «Оахака», и я заглянула в него. В лавочке было море товаров из Мексики: матовая черная керамика, серебряные украшения, изображения Гваделупской Девы и цветы из гофрированной бумаги.

За прилавком стояла худенькая девица в свободном одеянии а-ля Фрида Кало.

— Hola' ^[49], — сказала она.

Черные волосы продавщицы были заплетены в косички и обмотаны вокруг головы, образуя нечто вроде короны; над ее большими темными глазами изгибались брови-гусеницы, а губы оттеняла ярко-красная помада. Мне вдруг ужасно захотелось сбегать на ранчо и подкрасить брови карандашом.

— Hola, — ответила я. — Классные вещички.

— Спасибо. Я езжу за ними несколько раз в год, — любезно пояснила она без всякого акцента. Девушка оказалась такой же, как и я, ассимилировавшейся латиноамериканкой.

— Классная работа, — позавидовала я. — Твоя семья родом из Оахаки?

— Да. И еще из Таско. Там я и покупаю большую часть украшений.

Я обнаружила миниатюрную полочку, наполненную крошечной кухонной утварью. Мне показалось, что она может понравиться Эдне, поэтому я взяла ее и направилась к прилавку. Хозяйка магазина упаковала ее в бирюзового цвета сумочку, и я радостно вышла из магазина.

Стоило мне оказаться на тротуаре, как я услышала пугающе знакомый голос:

— Милагро!

Обернувшись, я встретилась взглядом с Кэтлин Бейкер, которая, равно как и ее спутница, была перегружена сумками. Я снова зашла в магазин и спросила хозяйку:

— Здесь есть запасный выход? Там кое-кто, с кем бы мне не хотелось встречаться.

Через минуту я уже сидела за яркой клеенкой, согнувшись в три погибели под прилавком.

— Вот чертовщина! — воскликнула Кэтлин, зайдя в магазин.

— Что такое? — осведомилась ее подруга.

— Странное дело, — ответила Кэтлин. — Клянусь, я только что видела девушку, которая была моим литературным консультантом.

Послышался звук приближающихся к прилавку шагов.

— Скажите, мисс, а разве секунду назад сюда не заходила молодая женщина?

— Простите, нет, синьора, — отозвалась хозяйка магазина.

— Давно пора прекратить мешать водку с викодином, — заметила спутница Кэтлин. — Это врач тебя расстроил. Никакой «зависимости» от пластической хирургии не существует. Ты просто слишком хорошо воспитана, чтобы плохо выглядеть.

— Эта девушка, Милагро, исчезла неизвестно куда, — сказала Кэтлин, не обратив ни малейшего внимания на замечание своей подруги, — а Себастьян Беккетт-Уизерспун страшно хочет ее найти.

При упоминании Себастьяна мое сердце остановилось.

— Не знаю зачем, — продолжала болтать наследница хлебного бизнеса. — Если хочешь знать правду, она всегда немного напоминала шлюшку. Может, это только я считаю, что настоящие груди выглядят неуклюже?

— Ой, нет, они ужасны, такие уродливые и трясучие! — подтвердила ее подруга. — Но, возможно, Себастьяну это нравится.

И они принялись смеяться надо мной.

— Сомневаюсь. Он встречался с замечательной девушкой, Тесси Кенсингтон. По-настоящему утонченной, из великолепной семьи.

Так, значит, Себастьян вернулся к Тесси. Чего и следовало ожидать.

К тому времени, когда они выбрали и оплатили несколько светильников, одно миниатюрное ретабло' ^[50] и три серебряных браслета, я уже изнывала от боли в коленях и спине.

Когда они наконец ушли, я расправила ноги и потянулась.

— Спасибо, что спрятала меня.

— De nada' ^[51], — ответила хозяйка магазина и, оглядев меня, добавила: — Не обращай внимания на этих мерзких viejas' ^[52]. Ты отлично выглядишь.

— Спасибо за все, — поблагодарила я.

Предварительно выглянув на улицу, я помчалась в кафе.

— Где вы были? — спросила Эдна и, не дожидаясь ответа, прошествовала к машине.

Если бы я сообщила ей, что попалась на глаза знакомой Себастьяна, вампиры больше никогда не выпустили бы меня из ранчо. И потом — какова вероятность снова встретиться с кем-нибудь, кто меня знает? Я сказала Эдне, что закопалась в книжном магазине, а сама исподтишка поглядывала назад: не едет ли за нами синий «Мерседес» Кэтлин.

Расслабиться мне удалось только тогда, когда мы приехали на ранчо и я увидела двух потных, грязных мужчин, сидевших в саду на валунах. Эрни и Освальд обложили клумбы камнями, привезенными на тачке с ручья.

— Надеюсь, ты не против, — сказал Эрни. — Мы решили набрать камней. Я подумал, что эти серые тебе понравятся.

Большинство темных, синевато-серых камней были шириной около тридцати сантиметров.

— Они чудесные, — одобрила я. — Спасибо.

— Замечательно, Эрни, — похвалила Эдна. — Освальд, тебе что, больше нечем заняться, кроме как помогать Эрни?

Что бы ни делал ее внук, он неизменно вызывал раздражение бабушки.

Освальд опустил голову.

— Думаю, мне пора заняться бумагами, — сказал он и, как я успела заметить, подмигнул Эрни.

И чем только он занимается в своем коттедже? Вряд ли ведь изучает ветеринарию. Освальд двинулся прочь, а я стала смотреть ему вслед. На нем была футболка с надписью: «Играешь на аккордеоне — отправляйся в Котати' ^[53]. Это закон», и эта футболка свободно спадала с его мускулистых плеч на великолепную, упругую… Тут я оборвала себя. Я снова путаю рьяного и умелого Освальда из своих нелепых видений с тем мужчиной, который он и есть на самом деле, — никчемным ничтожеством.

Поняв, что Эдна и Эрни наблюдают за мной, я изобразила на своем лице невозмутимое выражение:

— Эрни, помоги мне, пожалуйста, разгрузить машину.

Когда мы вынимали деревья из кузова, я произнесла будничным тоном:

— Похоже, Эдна не в восторге от Освальда.

Эрни посмотрел на меня как на дуру:

— Он ее любимчик.

— Но она же все время его критикует.

— Ой, она всегда такая, и с тобой тоже. Ты ведь не относишься к этому серьезно, верно?

Я и не собиралась признаваться, что мне начинают нравиться колкости Эдны и возможность реагировать на них.

— Не-а.

— И Освальд тоже. Есть вопросы, в которых они не сходятся, но все равно очень любят друг друга. — Эрни прислонился к грузовику и отбросил со лба свои черные волосы. — Они непростые люди, mi amor' ^[54].

Глава восемнадцатая Ветер в моих (бумажных) парусах

Я знала, куда посадить хурму и груши, а вот насчет всего остального мне предстояло еще решить. Кремовые розы будут цепляться за ограду и калитку. На грядке с травами разместятся шалфей, орегано, лаванда и тимьян. Расставив кадки с растениями по местам, я начала высаживать их. Вскоре мой лоб стал влажным, а на лицо налипли комочки земли.

Завершив посадки, я оторвала взгляд от клумбы и увидела Освальда, который стоял неподалеку и наблюдал за мной. В руках он держал курицу, издававшую прелестные звуки: «Прр… прр… прр…».

— Косовата, — заметил он.

Сначала я подумала, что он решил нелестно отозваться о моем теле. Но взгляд его был направлен на хурму. Освальд был прав: я посадила ее криво.

Он опустил курицу на землю. Это была черно-белая декоративная птица с красными штуковинами на голове. Она тут же принялась клевать землю.

— Сейчас исправлюсь, — пообещала я и схватилась за лопату. Как раз в тот момент, когда он тоже потянулся за ней.

— Я помогу тебе, — сказал он.

Наши руки соприкоснулись. Ощутив прилив волнения, я выпустила лопату и отступила в сторону.

— Некоторые вещи лучше делать вместе, — спокойно пояснил Освальд.

Я поверила, что это просто невинное замечание о совместной работе.

— У семи нянек дитя без глаза, — ляпнула я. — Осторожно, не повреди корни.

Лопатой Освальд владел умело.

— Знаешь, некоторые считают, что у меня хорошо развиты двигательные реакции. Особенно мелких мышц.

Он что, пытается произвести на меня впечатление или просто хочет пофлиртовать? Я поправила ствол дерева, стараясь установить его ровнее. Освальд стоял так близко, что я чувствовала его теплое дыхание на своей щеке. Не в силах сдержаться, я посмотрела в его глаза, цвет которых при дневном освещении напоминал сверкающую серебром чешую форели, резвящейся в воде. В Освальде было нечто, заставлявшее меня терять рассудок. Я отвернулась.

— Ты так и не извинился. Теперь, когда я знаю, какая хорошая девушка Уинни, мне еще хуже.

Он снова забросал корни дерева землей. Один раз его плечо коснулось моего, а потом нога Освальда скользнула по моему бедру. Я изо всех сил старалась не вздрагивать от его прикосновений, хотя ощущение было такое, будто я прыгаю в бассейн с ледяной водой, одновременно засовывая руку в огонь.

— Можешь отпустить, — скомандовал он. Теперь дерево стояло ровно. — Не стоит думать, что ты знаешь все о моих отношениях с Уинни.

— Я догадываюсь. Это такой изысканный, высокосветский вампирский союз, при котором можно иметь сколько угодно любовниц, но обязательно обедать в кругу семьи по воскресеньям.

Я проследила взглядом за блестящей каплей пота, которая скатилась по его шее и упала на рубашку.

— Мы не вампиры, — возразил он. — Я хочу, чтобы после свадьбы моя жена и я хранили верность друг другу.

— Ой, даже не смей говорить со мной о верности!

— Милагро, я бы очень хотел, чтобы все было иначе, и даже стараюсь кое-что изменить, — серьезно произнес Освальд. — Но мне необходима помощь. Я не могу все сделать сам.

Он развернулся и пошел прочь.

Эх, и почему я вдруг почувствовала себя так, будто сама во всем виновата?

— Ты забыл свою курицу! — крикнула я.

— Я принес ее тебе. Это твоя садовая курица. Ее зовут Петуния, — не останавливаясь, крикнул мне в ответ Освальд.

Бывает, что курица — это просто курица, а бывает, она заменяет извинения. Но как отличить одно от другого? Подобно моим предшественникам-мыслителям, я была не в силах ответить на этот важный метафизический вопрос.

Я писала как сумасшедшая, до тех пор пока не поняла, что день подходит к концу. Мне нужно было собраться к Нэнси на вечеринку, а Освальд болтался неизвестно где. Я надела вязаное платье темно-сливового цвета и черные туфли с ремешками. Я уже и забыла, что мое одеяние до такой степени облегает фигуру, поэтому, вспомнив, решила прикрыться и натянула сверху джемпер, который можно будет снять в отеле. Потом, заплетя несколько тонких косичек, я забрала их в хвост вместе с другими волосами.

Рассмотрев в зеркале свой скромный макияж, я вспомнила, как старалась не выделяться на вечеринке у Кэтлин. Черт, есть люди, у которых просто не получается выглядеть скромно! Распустив волосы, я нанесла побольше теней, туши и помады и сразу почувствовала себя лучше. Мне так хотелось снова увидеть Нэнси, и я была вся в предвкушении того, что снова окажусь в городе. Надо же, вечер в городе!

Вскоре в мою дверь постучали. Я открыла ее и увидела на пороге Освальда, который выглядел удивительно стильно в угольно-сером костюме и рубашке цвета лаванды. Его зачесанные назад каштановые волосы еще не успели высохнуть после душа.

— Ты готова ехать? — спросил он.

— Уже пора, — шепнула я. — Что ты им скажешь?

Освальд вышел на кухню, а я поспешила за ним.

Там за столом сидела Эдна и читала кулинарную книгу. Она взглянула на нас с подозрением.

— Бабушка, я отвезу Милагро на лекцию.

— На лекцию, — бесстрастно повторила госпожа Грант.

— О кактусах. На одной из здешних виноделен устраивают встречу с австралийским садоводом.

— Хм-м, это правда? — Похоже, Эдна была не вполне уверена в правдивости Освальда.

— Да, Эдна, — с серьезным видом подтвердила я. — Не только о кактусах, но и о выносливых суккулентах, которые не погибают в морозы. А еще меня интересуют юкка и эпифиты. Если хотите, поедем с нами, а если нет — я могу все для вас записать.

Эдна безжалостно улыбнулась.

— О, запишите, пожалуйста, — попросила она.

А завтра я почитаю.

— После лекции будет фуршет — вино и сыр, вставил Освальд, — поэтому ужин для нас оставлять не надо.

— Хорошо, — проговорила Эдна, пристально вглядываясь в наши лица.

Я тоже внимательно посмотрела на нее. Потом, с улыбкой повернувшись к Освальду, воскликнула:

— Ой! Я забыла блокнот! Встретимся на улице.

Зайдя в кабинет, я взяла со стола блокнот и ручку. А еще схватила садоводческую книжку о кактусах и сунула ее в свою сумочку.

Забравшись в машину, я заметила самодовольное выражение на лице Освальда.

— Почему кактусы? — поинтересовалась я.

— Ты довольно-таки колючая особа, — пояснил он. — К тому же не стоило слишком заинтересовывать бабушку лекцией. Она ведь вполне могла поехать с нами.

Когда мы выехали на автостраду, я достала из сумочки книгу и нашла в ней раздел, посвященный суккулентам.

Не сводя глаз с дороги, Освальд произнес:

— У тебя разболится голова, если ты начнешь читать и писать.

— Если мне понадобится совет врача, я обращусь к Уинни.

У меня действительно разболелась голова, но зато я испещрила несколько страниц ужасающе скучными записями. Отложив блокнот и книгу, я сказала:

— Если Эдна станет это читать, она умрет от скуки.

Освальд улыбнулся.

— Скажи спасибо, что она не сообщила Сэму. Он не позволил бы тебе уехать.

— Он не смог бы меня остановить.

— Он привел бы неоспоримые доводы, и тебе пришлось бы согласиться. — Освальд изменил свой обычный голос, стараясь подражать характерному тону и манере Сэма: — Мила-а-а-гро, обеспечивать твою безопа-а-асность — долг нашей семьи-и!

Я не смогла удержаться от смеха.

— Не стоит плохо говорить о Сэме.

— А я и не говорю о нем плохо. Я восхищаюсь Сэмом. Он ведь все равно окажется прав. Сэм всегда прав.

Освальд притормозил на обочине дороги и отключил двигатель, а потом повернулся ко мне. Мысль о том, что он собирается пристать ко мне, повергла меня в панику. Я старалась не смотреть ему в лицо и, ожидая, когда свершится неизбежное, размышляла о том, что буду полной дурой, если снова позволю ему обращаться с собой как с дешевым развлечением.

— Милагро, ты точно уверена, что тебе нужно попасть на эту вечеринку? Ведь твои друзья могут рассказать об этом Беккетт-Уизерспуну.

— Я обещала, — ответила я.

Ха! А сейчас он предложит мне остановиться в каком-нибудь мотеле или скажет, что сиденья в его машине раскладываются!

— Ладно, — вздохнул Освальд. — Я просто решил дать тебе возможность передумать.

Он снова завел двигатель, и мы поехали в отель «Крофт».

Освальд поставил машину неподалеку от отеля. Я выбралась из автомобиля и уже направилась было в сторону «Крофта», как он схватил меня за плечо.

— Несколько основных правил, — произнес Освальд таким мрачным тоном, будто собирался поведать о моем неисправимом уродстве. — Мы войдем через боковой вход, чтобы никто из персонала нас не заметил. Ты сразу же отправишься на вечеринку, а ровно через час мы встретимся в баре. Если возникнут проблемы, я буду сидеть в машине. Ясно?

— Через час? За час я не успею как следует повеселиться. Три часа.

В результате перебранки мы условились, что встретимся через час и сорок семь минут.

Он отвел меня к боковому входу в отель и сказал:

— Будь осторожна, Милагро. Повеселись там!

— Как раз этим я и займусь. — Я сняла джемпер и протянула его Освальду. — Пусть он пока побудет у тебя, ладно?

Освальд пристально оглядел меня с головы до ног, заостряя внимание на тех областях, которые находятся выше ступней, но ниже головы.

— И в таком виде ты пойдешь? — спросил он.

— Это пюсовое платье. А пюсовый цвет — тема вечеринки. С ним что-то не так?

— Проблема не в том, что с ним что-то не так, — возразил Освальд, протягивая руку за джемпером.

Я критически осмотрела то, что было на Освальде.

— Почему ты пришел на вечеринку Кэтлин в том старом костюме? — поинтересовалась я.

— Иногда мне нравится носить дедушкину одежду.

— Ну вот, а мне иногда нравится носить пюсовое, — соврала я и направилась к лифту.

Освободившись от Освальда, я не удержалась и радостно улыбнулась, предвкушая встречу с подругой.

Нэнси сообщила мне номер апартаментов на четвертом этаже. Я предполагала, что вечеринка пройдет в маленьком «люксе», где подруги Нэнси, попивая шампанское, будут обмениваться остроумными шутками, а сама виновница торжества — порхать туда-сюда по комнате. И совсем не ожидала увидеть зал приемов, заполненный внушительной толпой подвыпивших, в основном светловолосых девушек; все они были одеты в розовое и разговаривали, перекрикивая оркестр из пяти музыкантов, который исполнял популярные песни о любви.

Когда я нырнула в толпу, среди множества чужих лиц мне все же удалось разглядеть несколько физиономий, знакомых по ПУ. Например, я заметила одну из подруг Нэнси по университетскому женскому клубу и уже собралась было поздороваться, как та, сунув мне в нос пустой бокал, потребовала:

— Принеси еще!

— Чего?

Взглянув на меня сквозь прядь своих медового оттенка волос, она рассмеялась:

— А, это ты! А я думала, в таких платьях тут только коктейли разносят! — Стоявшие чуть поодаль девчонки в нежно-розовых нарядах захихикали. — Разве Нэнси не говорила тебе, что нужно прийти в пюсовом?

Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло.

— А это и есть пюсовое. Где Нэнси?

Девушка указала на другой конец зала, и я принялась пробираться сквозь толпу. Оказалось, что Нэнси, сняв туфли, стоит на стуле и поет «Доставьте только к церкви в срок»' ^[55]. В таком виде она наверняка стала бы самой симпатичной девочкой в детском саду — вот только по возрасту уже не подходила. Розовые щечки, песочного цвета кудри, дерзко вздернутый носик, озорные голубые глазки и худенькое тельце. На ней красовалось полупрозрачное розовое платьице на тонких бретельках, облегающее и коротенькое.

Я схватила ее за руку и стянула со стула.

— Милка-дурилка! — воскликнула Нэнси и бросилась мне на шею. — А я уж думала, ты меня больше не любишь!

— Нэнси, ты же знаешь — я безумно люблю тебя. Я полагала, что здесь будет обычный девичник. И вообще — почему все в розовом?

Нэнси сделала официанту какой-то знак: либо это означало «миру мир!», либо «принесите еще два бокала шипучки».

— Мама всегда говорила, что развлечь девяносто гостей не трудней, чем девять. А о пюсовом я тебе рассказывала. Сегодняшняя тема — пюсовый цвет.

— Я проверяла в словаре, Нэнс. Пюсовый — это пурпурно-красный, блошиный цвет.

— Фу-у-у! — хором выдохнули мы, и тут официант принес нам выпивку.

Мы подняли бокалы за помолвку Нэнси, а потом она спросила:

— Ну и как поживает тот симпатичный парень? То есть я имею в виду твое творчество.

— Мое творчество на подъеме. Я настолько въехала в работу, что диалоги между зомби пишутся просто сами собой, их словно бы кто-то диктует. А с парнем ничего не вышло, — мрачно заметила я. — Как ты думаешь, Нэнс, почему — в том, что касается парней — мне вместо высокой литературы всегда попадаются низкопробные романчики?

— Все очень просто. Высокая литература помогла пережить все те годы с твоей матерью Региной. А сейчас необходим баланс — для этого и существуют низкопробные романчики. Это как Чанг и Ли.

— Чанг и Ли — сиамские близнецы. Ты имеешь в виду инь и ян. Так ты думаешь, мне суждено всю жизнь провести с книжками в обложках-«рвушках»?

— Мил, почему именно я все время должна приходить к этим ужасно сложным умозаключениям? У меня от них голова болит. Просто тебе необходимо отыскать классного парня, который в то же время окажется серьезным. Как тот… — из книжки, которую ты любишь.

— Какой парень? Из какой книжки?

— Да все они! — неопределенно ответила Нэнси. — Кстати, о парнях. Ни за что не угадаешь, что происходит у Себастьяна.

— Только не говори, что он до сих пор названивает тебе!

— С ним говорил Тодд, а не я. Ты знала, что Б/У и Тесси снова вместе? Чье кольцо нравится тебе больше — мое или ее?

Нэнси помахала перед моим носом своей левой рукой, и блеск какой-то здоровенной штуковины, словно бы приделанной к ее пальцу, просто ослепил меня.

— Откуда я знаю?

Нэнси пожала обнаженными плечами.

— Она идет сюда. Просто взгляни на ее руку.

Я обернулась и увидела Тесси, которая, протискиваясь сквозь плотные ряды танцующих, шла прямо на меня. Я знала, что Тесси красива, потому что все так считали. Она отличалась мелкими чертами лица и монохромным окрасом: каштановые волосы, светло-карие глаза и легкий загар. Мы никогда не были дружны, однако она терпимо относилась к моим отношениям с Себастьяном. Забавно, но сейчас эта терпимость ее явно покинула.

— Нэнси, мне нужно бежать. Потрясающий вечер.

Я поцеловала подругу в щеку и стала протискиваться сквозь толпу по направлению к двери.

Кто-то крикнул мне вслед: «Подожди! Подожди!» — но я не остановилась.

Глава девятнадцатая Побежали мурашки — значит, сработало

К сожалению, разглядеть в розовом море девушку, одетую в пюсовое, не составляет никакого труда. Я выскочила за дверь и помчалась по коридору. Обнаружив лестничный колодец, я понеслась вниз, однако Тесси в своих безвкусных босоножках оказалась удивительно прыткой. В конце концов мне удалось обдурить ее: я рванула в подвальный этаж, переждала немного в подземном гараже, а потом уже на лифте приехала в вестибюль. Прежде чем войти в бар, я остановилась и перевела дух.

Приняв расслабленную позу в кожаном кресле, Освальд слушал пианиста и являл собой образчик элегантности. Женщины в деловых костюмах, сидевшие за столом неподалеку, бросали в его сторону голодные взгляды.

Когда я подошла ближе, Освальд удивленно произнес:

— Разве уже прошли час и сорок семь минут?

Я опустилась в кресло, стоявшее напротив, глотнула скотча из его бокала и сказала:

— Я решила, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Смывайся, пока не поздно.

— Что случилось? — переполошился он.

После редактирования рассказ всегда становится лучше, поэтому я пояснила так:

— Я заметила девушку, которая встречается с Себастьяном, и тут же ушла.

— А она-то тебя видела?.. Ой, зачем же я спрашиваю? — Освальд достал бумажник и выложил на стол деньги. — Пошли.

Он передал мне джемпер и, схватив за руку, потащил за собой. Деловые дамочки проводили меня завистливыми взглядами: видимо, посчитали, что Освальд, сгорая от нетерпения, повел меня в свой номер.

— Боковая дверь, — бесцеремонно скомандовал он.

— Я уверена, что она меня не видела и ничего никому не скажет, даже если каким-то образом узнала… — пустилась я в объяснения, вприпрыжку следуя за Освальдом.

Мы свернули в коридор и направились к боковому выходу.

Себастьян и Тесси стояли там, глядя друг на друга.

— Себастьян, лучше скажи мне правду, — донеслась до моего слуха ее реплика.

Я с удовольствием продолжила бы слушать. Более того, я с наслаждением сняла бы туфлю и размазала бы Себастьяна по стене. Судя по всему, Освальд ощутил мой порыв, потому что вдруг рывком оттащил меня в сторону и запихнул в чулан. Я оказалась надежно зажатой между Освальдом и корзиной для грязного белья. Он осторожно закрыл дверь, и мы очутились нос к носу в пахнувшей хвойным очистителем темноте.

Себастьян и его подружка двинулись по коридору — приглушенная речь Тесси зазвучала отчетливей. Звук их шагов оборвался как раз возле чулана. Я с ужасом ждала, что Себастьян распахнет дверцу, и оттого мое сердце так и подпрыгивало в груди.

Вместо этого до нас донесся голос Тесси:

— Где она? Где ты прячешь эту шлюху?

Освальд стоял так близко, что его подбородок упирался в мою макушку, и я чувствовала, как на вдохе его грудь вздымается, а на выдохе — опускается.

— Тесси, я клянусь, что не видел ее и совершенно не хочу с ней встречаться. Кроме того, я понятия не имел, что это вечеринка Нэнси. Ты же просто сказала мне, что сюда надо идти в розовом.

— В пюсовом, — фыркнула Тесси.

— Пюсовый — это пурпурно-красный цвет, — возразил Себастьян.

— Слишком много совпадений! И как мне верить тебе после того, что произошло в колледже? — В голосе Тесси слышались слезы. — Какой же я была дурой! Почему я сразу не поняла, чего ты хотел, когда заставил меня надеть тот черный парик и отвратительное белье?! Ты занимался сексом со мной, а представлял себе Милагро Де Лос Сантос!

Тело Освальда содрогнулось, и я поняла, что он пытается сдержать смех. Чтобы помочь ему сдержаться, я пнула его в голень.

— Тесси, не стоит вспоминать о прошлом, — успокаивающим тоном произнес Себастьян. — Давай рассуждать логически. Вполне можно было предсказать ее появление на вечеринке Нэнси. Они ведь подруги.

Тесси перестала плакать.

— Возможно, ты прав, Себастьян. Просто, когда я ее увидела, сразу вспомнила о том, что было. Скажи, что ты меня любишь.

— Я люблю тебя, Тесси. Ты моя любимая девочка, — заверил подружку Себастьян, и эта фраза полоснула мне ножом по сердцу — Почему бы тебе не привести себя в порядок и не вернуться на вечеринку? Я приеду за тобой через несколько часов.

— Ладно.

Звук удаляющихся шагов растаял в тишине, и я решила, что путь свободен. Но стоило мне потянуться к дверной ручке, как Освальд остановил меня, прижав мою руку к телу.

И через несколько секунд снова раздался голос Себастьяна:

— Питере, тут в «Крофте» вот какой расклад. Здесь опять была замечена Де Лос Сантос. Команда должна быть в отеле через пятнадцать минут — я не могу позволить, чтобы эта сучка в очередной раз исчезла.

Наступила тишина.

Идеальная возможность выпрыгнуть наружу и исколошматить Себастьяна. Я начала щупать окружавшую нас темноту, пытаясь отыскать что-нибудь твердое и тяжелое. Для начала я угодила рукой в склад туалетной бумаги, а потом мои пальцы скользнули по черенку метлы. Только я собралась выйти на тропу войны, как Освальд одной рукой обхватил мое тело, а другой — зажал мне рот.

Инстинктивно прикусив его ладонь, я услышала громкий вздох Освальда. Находясь в непосредственной близости друг от друга, мы оба знали: стоит мне сильнее сжать зубы — я прокушу кожу и снова почувствую вкус его крови. Освальд прижался губами к моему уху и тихо прошептал:

— Милагро, ну пожалуйста!

А я так и не поняла, что он имел в виду: «пожалуйста, не надо» или «пожалуйста, продолжай».

Возможность совершить преступное нападение на Себастьяна постепенно ускользала, потому что все мои эмоции были сосредоточены на Освальде — на близости с ним, на его плоти между моими зубами, на тепле прижатого ко мне тела, на моем извращенном желании снова ощутить вкус его крови. Я думала: еще секунда — и я оттолкну вампира и наброшусь на Себастьяна Беккетт-Уизерспуна, но секунды проходили одна за другой, а я оставалась в прежнем положении.

Наконец Освальд отпустил меня. Я изо всей силы оттолкнула его в угол тесного чуланчика и прошипела:

— Никогда больше, Освальд, не смей хватать меня!

Он медленно открыл дверцу и выглянул в коридор.

— Мне пришлось сдерживать тебя. Ты чуть не убила Беккетт-Уизерспуна.

— А если бы и убила — что с того?

— Только не здесь и не сейчас, Милагро. Пожалуйста, давай уедем отсюда в какое-нибудь безопасное место.

Когда рядом Освальд, безопасность мне не грозит, однако нам и вправду лучше было уехать, пока к Себастьяну не прибыло подкрепление. Стремительно проскользнув мимо Освальда, я помчалась по коридору к выходу и, покинув «Крофт», оказалась в прохладной ночи. Натянув джемпер, я застегнула его на все пуговицы. Я чувствовала себя отвратительно. Помимо того что мне довелось фигурировать в больных фантазиях Себастьяна, я еще была до того жалкой, что по-прежнему желала мужчину, который не только помолвлен, но плюс ко всему не испытывает ко мне никакого интереса.

Мы благополучно добрались до автомобиля.

Освальд вел машину на приличной скорости, а я смотрела в окно.

— Даже и не знаю, что мы скажем об этом домашним, — сказал он, когда мы ехали через лес.

— А разве ты обязан им все рассказывать?

— Думаю, им не стоит знать, что я тайком вывез тебя в город и что Себастьян почти поймал нас… — Освальд запнулся. — И уж, конечно, им не стоит рассказывать о том, как он одевал свою подружку для эротических игр.

Освальд посмотрел в мою сторону, и уголок его рта приподнялся в улыбке.

— Мы больше никогда не будем говорить об этом, — заявила я и откинулась на спинку сиденья.

Глава двадцатая Потрясенная и взбудораженная

На следующий день я с головой погрузилась в творчество. Думать о кожных болезнях, которыми страдали зомби, куда проще, чем разбираться с беспорядком, творившимся в душе. Мне так хотелось оказаться на вечеринке у Нэнси, что я совсем забыла про оборотную сторону подобных сборищ: гнусные сопливые богачки, которые так и стараются вытереть о тебя ноги, развратные бывшие дружки и потрясающие, но при этом мучительно недоступные мужчины.

Пока Эдна не постучала в мою дверь, я понятия не имела, что уже близится вечер.

— Пора готовить ужин, юная леди! — объявила она.

Я отложила свои бумажки и вышла за ней на кухню.

— Знаете, Эдна, я всегда считала, что по вечерам за городом обычно пьют мартини.

— Вы просто начитались Чивера' ^[56].

— Вы ведь говорили, что ничего не знаете о книгах.

— Ха! — усмехнулась Эдна. — Я сказала, что не похожа на человека, который знает что-нибудь о книгах. Но, думаю, мы можем выпить по коктейлю. Так ведь, Сэмюэл? — обратилась она к Сэму, который в этот момент зашел на кухню.

— Я поддержу компанию. Буду ждать вас на террасе.

Оказалось, у Эдны была целая коллекция хорошей выпивки, необычных ликеров, миксеров, украшений для коктейлей и книг с рецептами. Я решила, что она, возможно, понимает прелесть напитков в кокосовой скорлупе.

Поскольку меня по-прежнему привлекал красный цвет, я решила сделать дайкири с клубникой. Эдна поймала меня как раз в тот момент, когда я собиралась залить ром из бутылки прямо в блендер, и заставила сначала отмерить спиртное с помощью специального стаканчика.

Мы накрывали стол на террасе, расставляя закуски и напитки, когда из больницы вернулась Уинни. Солнце уже стояло низко, сверкая над самыми горами. Некоторое время мы молчали, вслушиваясь в крики птиц и шелест листьев на ветру.

У такого чудесного настроения должно быть свое название. В других языках есть фразы, обозначающие неуловимые ощущения, — ну, например, esprit d'escalier' ^[57]. Казалось, мы все находились в одинаково расслабленном, компанейском состоянии, название которого, я уверена, лучше всего звучало бы по-испански — скажем, espiritu de los cocteles' ^[58].

Тут я вспомнила об Эрни и спросила:

— А вы когда-нибудь приглашаете Эрни выпить с вами?

— Эрни больше любит, когда мы приходим на конюшню и пьем вместе с ним пиво, — ответил Сэм.

— На конюшне?

— Да, у него там однокомнатная квартира. Первая дверь налево. А еще у него есть кое-какая собственность в городе.

Вампиры обсуждали новости, последние события и так далее. Уинни вся светилась, и я отнесла это на тот счет, что она любит и любима. Не то что я — плохо одетая, нищая и одинокая, и, кроме того, мой бывший парень хочет вбить мне кол в сердце. Я дала себе клятву не вспоминать о Себастьяне и просто наслаждаться мирным закатом, как вдруг на подъездной аллее показался грузовик Гэбриела.

Поздоровавшись со всеми вампирами, он сердечно обнял меня. Я с наслаждением слушала его враки о том, как я прекрасно выгляжу, и вдруг увидела Освальда, который брел через поле по направлению к нам.

Когда солнце зашло за горы и небо стало совершенно сапфировым, мы разлили в бокалы новые порции коктейлей. Освальд сел между мной и Уинни, взяв невесту за руку. Я отвернулась и взглянула на Гэбриела, который стоял напротив меня, прислонившись спиной к столбу веранды.

— Милагро, думаю, тебе будет нелишним узнать, что Питере, водитель Беккетт-Уизерспуна, почти совсем поправился.

— Возможно, это происшествие станет ему уроком, — задумчиво произнесла я. — Может, он поймет свою ошибку и больше не будет оскорблять и похищать невинных девушек.

Вампиры обменялись скептическими взглядами.

С espiritu de los cocteles мне пришлось распрощаться, после того как Гэбриел поведал мне, что хозяин моей квартиры позволил организации «Добрая воля»' ^[59] утащить оставшиеся вещи из моей конуры. Неужели мои груди так мало для него значили? Возможно, их основная сила в близости. На таком значительном расстоянии от города они, видимо, теряют силу.

— Откуда пришли, туда и ушли — в магазин распродаж, — печально произнесла я.

Мои вещи были дешевыми, но все равно принадлежали мне: старенькие стулья, фальшивые украшения, кофейные кружки с отбитыми краями, книжки из букинистического отдела. Большинство из них можно заменить; замене не подлежат только любимые фотографии — те, на которых запечатлена моя бабушка.

Уинни потянулась через Освальда и положила свою ладонь на мою руку. В результате ее порыва мы втроем сбились в кучку, и я почувствовала, как напрягся Освальд.

— Мне очень жаль, Милагро, — тихо произнесла Уинни.

Хотя я не успела допить свой коктейль, Эдна, поднявшись из-за стола, повелела:

— Пойдемте. Вы поможете мне с ужином.

Когда я начала резать базилик, вдыхая его пикантный аромат, Эдна снова обратилась ко мне:

— Возможно, юная леди, пришла пора начать все сначала.

— Начинать сначала еще тяжелее, когда не с чего начать.

— Напротив, начинать гораздо проще, когда прошлое не тянет назад, — возразила она. — Не сожгите рис.

Во время ужина я думала о том, каково это — начинать с чистого листа, и вспомнила один рассказ, который недавно прочитала. Там молодая женщина остается без денег на банковском счету и без собственного гардероба, потому что ее любовник-трансвестит сбегает с богатой наследницей. Вместо того чтобы жалеть себя, она соблазняет отца этой богатой наследницы и выходит за него замуж, а потом заставляет мужа лишить коварную парочку наследства. Поразмыслив о мужестве и изобретательности героини, я повеселела.

— Эдна, а мне очень нравятся рассказы Дэны Франклин, — призналась я. — Она приходится вам родственницей?

— Мы все хорошо знали ее, — дала Эдна один из своих невероятно развернутых ответов.

— И?

— Она писала прозу. Довольно дурацкую, так ведь?

— Нет, не так, если, конечно, вы не считаете дурацкими произведения Генри Джеймса' ^[60]. Она тоже затрагивает вопросы взаимодействия европейской и американской культур, нуворишей и потомственных богачей, социальных классов, доверия и предательства.

— Но ведь Джеймс писал очень серьезно, верно? — уточнил Сэм.

— У него есть и смешное. У Франклин легкий стиль, но ведь она этого и добивалась. Тут все как в хорошо испеченном флане' ^[61], понимаете? — Все посмотрели на меня, словно на идиотку, поэтому я пояснила: — Я имею в виду вот что: пирог очень нежный и легкий, но в нем куча яиц и крем — они и делают его таким.

— Ням-ням, флан, — пробормотал Гэбриел.

Эдна посетовала на мое невежество и заявила, что подобные идеи — прямой результат плохого образования. Я не заглотила наживку и не стала расспрашивать госпожу Грант, как и чему училась она. Потому что была уверена — она наверняка заявит, что получала стипендию Родса' ^[62], переводила Библию с арамейского или изобрела земное притяжение, а то и еще что похлеще.

Освальд весьма эротично провел указательным пальцем вдоль своей шеи, до самого воротника, и проговорил:

— Мне кажется, Франклин — замечательная писательница. Когда читаешь ее рассказы, нетрудно вообразить ее саму. Как будто ты с ней знаком.

Странно, что его ощущения были настолько сродни моим.

— Пожалуй, в ее творчестве есть нечто… даже не знаю, что… очень сильно отличающее ее от других. А что с ней случилось потом? — поинтересовалась я.

— Обычное дело — замужество, дети, нехватка времени, — ответила Эдна. И начала говорить о винограднике и возможности делать вино.

Я не слушала ее. Я думала о замужестве, детях и творчестве.

Присутствие Освальда изменило атмосферу в доме даже сильнее, чем приезд Гэбриела. Мы больше не были единой компанией: Освальд и Уинни были парой, а мы — приложением к ним. После ужина, когда все сели смотреть «Скандальную свадьбу»' ^[63], Освальд устроился рядом с невестой, обняв ее одной рукой. Богатая молодая разведенка Кейт Хепберн собиралась выйти замуж за какого-то олуха; тем временем на горизонте мелькал учтивый Кэри Грант, и циник Джимми Стюарт уже начал в нее влюбляться. А на бедную, но привлекательную девушку-журналистку вообще никто не обращал внимания. Так ведь всегда бывает, верно?

Когда Эдна отправилась спать, Освальд взглянул на Уинни и спросил:

— Пойдем и мы?

Конечно, они помолвлены, но все равно эта фраза звучала как непристойное предложение. Нет, лучше уж не думать о них в этом смысле.

— У меня ужасно болит голова, — нахмурившись, произнесла Уинни.

На мгновение лицо Освальда приобрело раздраженное выражение.

— Тогда — спокойной ночи, — отрывисто простился он и ушел.

— Ложись, а я принесу тебе ромашкового чая, — сказал Сэм, дотронувшись до плеча Уинни.

Он и вправду самый внимательный мужчина на свете.

Я уже чувствовала себя совершенно обделенной мужским вниманием, как вдруг Гэбриел схватил меня за руку и предложил:

— Давай я уложу тебя в постельку?

Он уселся на мою кровать и принялся рассказывать о парне, с которым только что познакомился, а я тем временем чистила зубы, умывалась и надевала ночнушку.

— Правда, у меня нет времени заниматься красивыми мальчиками, — с раздражением заметил он. — Кругом одна работа, работа, сама понимаешь.

Прежде чем лечь в постель, я решила дать выход всем негативным эмоциям, накопившимся за последнее время:

— Гэбриел, а что это за план против КАКА? Могу ли я как-нибудь помочь?

Гэбриел скорчил сначала одну рожицу, потом другую.

— Какой у тебя почерк? — наконец спросил он.

Я пожала плечами.

— Обычный. Я пишу так, как меня научили в школе. Но я неплохо подделываю другие почерки, если есть с чего копировать.

Во время учебы в ПУ у меня была отличная подработка в службе, занимавшейся сборами пожертвований. Там я сочиняла жалостливые и вдохновенные «личные» письма главным спонсорам от профессоров с разных факультетов. Когда я уходила оттуда, моя начальница рыдала в голос.

— Ну, ведь это интересно! — радостно произнес Гэбриел. — Я поговорю с Сэмом, и мы наверняка придумаем для тебя работу. — Потом он выключил свет и пожелал: — Сладких снов, малышка!

Мне снились реки, фонтаны и бассейны с густой алой жидкостью. Мечтать не вредно!

Глава двадцать первая Женщина-вамп(ир)

На следующее утро на кухню заявилась посвежевшая элегантная Уинни в шелковой блузке абрикосового цвета и темно-синей юбке.

— Налить тебе кофе? — спросила она, направляясь к кувшину-термосу.

— Спасибо. Как твоя голова?

Уинни улыбнулась.

— Прошла.

— Почему так получается, — снова заговорила я, — что одни люди всегда такие правильные, а с другими — вечная беда?

Немного поразмыслив над моим вопросом, Уинни произнесла:

— Может быть, просто дело в том, что одни люди ведут себя очень осторожно, а другие больше поддаются порывам.

— И мы обе знаем, к какому разряду я отношусь.

— Иногда собственная излишняя осторожность даже пугает меня, — сделала поразительное признание Уинни. — Мне кажется, что самые счастливые — счастливее всех прочих — это люди с уравновешенным отношением к жизни, этакая золотая середина.

— Может, и нам стоит попробовать? — предложила я.

Радуясь тому, что мы с Уинни становимся подругами, я посвятила целый счастливый час заботам о саде, а потом Гэбриел попросил меня зайти в кабинет.

На столе лежал открытый портфель, заполненный папками.

— Привет, Мил! — поздоровался со мной Сэм. — Гэбриел сказал, что ты предложила нам свою помощь.

— Я с радостью сделаю все, что могу, — подтвердила я.

Сэм уставился на меня своими серьезными карими глазами.

— Милагро, ты не обязана принимать участие ни в одном из наших предприятий. Если у тебя есть какие-либо сомнения, сообщи о них Гэбриелу. Нет никакой необходимости обсуждать подробности этого дела со мной.

Сэм вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

— Ты же знаешь этих юристов, — сказал Гэбриел. — Чтобы продолжать доказывать невиновность, им не нужно знать о твоих противозаконных действиях.

— Ну и ладно, — согласилась я.

Гэбриел вынул из портфеля папку.

— Здесь копии документов, которые собирает КАКА. Эти уроды хотят представить ложные сведения о хищных вампирах, употреблении в пищу человеческой крови и убийствах в качестве исторических доказательств против нас. Я уже говорил сегодня, как сильно я ненавижу этих типов?

— И как сильно ты их ненавидишь? — поинтересовалась я. Взяв в руки папку, я начала просматривать копии старых писем, выведенных старомодным почерком.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — заверил меня Гэбриел. — В общем, дело заключается в том, что мы хотим подменить оригиналы подделками, которые должны выглядеть настоящими на первый и даже на второй взгляд.

— То есть они должны быть идеальными?

— Очень похожими, но не идеальными. Такими, чтобы эксперт мог распознать в них подделки. Если дело дойдет до того, что КАКА решат ознакомить с ними широкую общественность, подделки окончательно дискредитируют их.

Гэбриел снабдил меня расходными материалами, а также фильмами по истории каллиграфии, технике подделки и почерковедческой экспертизе. Мне очень понравилось подделывать почерки, и, надо сказать, у меня это неплохо получалось. Гэбриел был в восторге от моих подложных документов.

Однако не у меня одной появилось новое занятие. Освальд теперь уезжал с ранчо рано утром и возвращался только после ужина. Он стал одеваться как взрослый и выглядел удивительно стильно в пиджаках, широких брюках и галстуках. Мне было любопытно, что за чертовщина с ним происходит, но спрашивать об этом я не собиралась, так как не хотела демонстрировать свой к нему интерес.

Я чувствовала себя вполне нормально, если, конечно, не игнорировала приступы голода. Самое ужасное, что я никак не могла вернуть своему телу те изгибы, которые делали его экстравагантным. Пытаясь набрать вес при помощи калорийной пищи и сладостей, я обнаружила, что мне такой еды совсем не хочется. Или, по крайней мере, хочется гораздо меньше, чем какого-нибудь куска мяса, поблескивающего в собственном рубиновом соку и взывающего ко мне из холодильной камеры супермаркета.

По вечерам мы смотрели фильмы, играли в карты или читали. Тоскуя по своей жизни, заполненной дешевыми развлечениями, я с удовольствием общалась с Гэбриелом, брала у Эдны уроки кулинарии и радовалась, что между мной и Сэмом завязывается дружба, основанная на взаимном уважении. А еще я искала золотую середину. Странно, но факт: мысль об этих поисках служила слабым утешением, когда по утрам я в одиночестве просыпалась в своей постели, страстно желая обнаружить рядом теплое мужское тело.

Именно тогда мои непослушные мысли возвращались к Освальду. Я пыталась удержаться и не представлять себе его гладкое тело, руки, сжимающие меня в объятиях, прикосновения его пальцев к моей коже… Вместо этого я рисовала в своем воображении жизнь с серьезным человеком и взрослые радости, вроде прослушивания классической музыки и игры в шахматы. Возможно, этот человек должен походить на Сэма.

По мере того как мы сближались с Уинни, мое восхищение ею все возрастало. Застенчивой я видела ее всего один раз, когда она пробралась в мою комнату, чтобы попросить средства женской гигиены.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Дело в том… — Она запнулась. — Дело в том, что цикл у меня нерегулярный, и я этого совсем не ожидала.

— Пока ты рядом со мной, у тебя все будет как часы, — пообещала я и поведала ей трогательную историю о своей соседке по комнате, которая считалась бесплодной. Она прожила со мной четыре месяца, забеременела, а сейчас состоит в счастливом браке и растит уже двух детей.

— Забавные случаи из жизни иногда звучат убедительно, — спокойно проговорила Уинни, — но к моей ситуации это никак не относится.

Что ж, ладно, подумала я, залетишь как миленькая, а потом будешь искать свадебное платье, чтобы прикрыть пузо с маленьким Освальдом. И не говори, что я тебя не предупреждала.

Тем не менее мне нравилась ее правильность. В сущности, я стала уважительно относиться ко всем вампирам и к их, как мне казалось, утонченности.

Однажды ночью, когда мне особенно плохо спалось, я вылезла из постели, оделась и решила прогуляться, чтобы хоть как-то развеять свою досаду. Ощущение было такое, будто я что-то упустила или забыла. Так бывает, когда, например, собираешься в поездку: содержимое чемодана уже несколько раз перепроверено, но все равно кажется, что ты что-нибудь забыла. Espiritu de un mal viaje' ^[64]. Но было тут и еще одно томление — непреодолимое желание иметь собственного потрясающего мужчину. Espiritu de старой девы. И, само собой, ощущение того, что меня не стали бы воспринимать серьезно, даже если бы я была талантлива. Espiritu de Charo' ^[65].

Дейзи обогнала меня и помчалась к конюшне.

— Дейзи! Дейзи! — тихо окликнула я и двинулась за ней.

Вглядываясь в темноту, я слышала, как она скребется и воет. Тут дверь, находившаяся между входом в конюшню и квартирой Эрни, распахнулась. На пороге возник Освальд. Он взглянул на Дейзи и произнес:

— Какая же ты доставала!

Извиваясь всем телом, Дейзи проскочила мимо него. Из помещения послышался смех, вслед за чем дверь закрылась.

И с какой это стати, черт возьми, Освальд среди ночи устраивает вечеринку на конюшне? В сумерках прокрадываясь к деревянному строению, я ожидала услышать шорох крыльев летучей мыши, нечеловеческий вой или хохот сумасшедшего.

Оказавшись у двери, я почувствовала, как по моей спине побежали мурашки, но не от страха. Это была какая-то дикая, первобытная реакция, сдержать которую было не в моих силах. Я внезапно осмелела и распахнула дверь, ожидая, что перед моими глазами предстанет жуткая сцена кровавой резни. Даже не знаю, кто удивился сильнее — вампиры, сидевшие в старомодных креслах, или я сама.

— Ага! — сорвалось у меня с губ.

Стойло было переоборудовано в уютную гостиную. Эрни и Освальд стояли рядом с низким сервантом, на котором красовались несколько узких бутылок из зеленого стекла, разнообразная минеральная вода и бокалы.

— Вы дегустируете вино и даже не пригласили… — начала было я, но, учуяв знакомый запах, запнулась.

Я была в ужасе. Мне было противно. Но самое страшное — я чувствовала возбуждение.

— Это не то, что ты думаешь, — нервно произнес Сэм.

— Ой, пажа-а-алуста, — протянул Гэбриел. — Не делай из нее дурочку.

Взглянув на меня, Эрни пожал плечами:

— Слушай, для меня это просто работа.

— Работа? — оскорбленно переспросил Освальд. — Да ты художник, Эрни, не забывай об этом!

Я подошла к серванту.

— Ну же, Эрни, налей ей, если она хочет выпить, — скомандовала Эдна, пожав плечами.

— Какую? — спросил он, указывая на зеленые бутылки с темной жидкостью.

— Может, ей понравится вон та, с привкусом лаванды? — неуверенно предположила Уинни.

Эрни налил в винный бокал немного алой жидкости, сверху плеснул «Эвиан», а потом пояснил:

— Эту лучше всего пить с негазированной водой. — Кровь окрасила воду в темно-розовый цвет. — Поскольку я не пью такого, мне приходится доверять тому, что говорят.

— Напиток понравится тебе гораздо больше, если ты сначала согреешь бокал в руке, — проговорил Сэм, но я уже начала пить.

Я вздрагивала от восторга, ощущая вкус и чувствуя, как жидкость омывает мои рот и горло. Опрокинув стакан, я старалась выпить все до последней капли. Мне пришло на ум, что морфин наверняка действует так же: даже небольшое его количество может охватить весь организм, распространяясь от какой-нибудь одной точки и заполняя все до тех пор, пока каждое нервное окончание не начнет трепетать.

Рухнув в кресло, я наслаждалась моментом, даже несмотря на то, что сохранившийся в моей голове слабенький голосок разума, надрываясь, вопил: ты чудовище! У меня кружилась голова, но я не могла бы сказать наверняка, от чего — от крови или от ненависти к себе.

— Она же не человеческая, правда? — прошептала я, думая: «Поздно, поздно!»

Сэм, подойдя, взял меня за руки. Моя чувственность была на пределе, и его прикосновение вызвало во мне всплеск желания. Он, видимо, ощутил это и тут же отпустил меня.

— Конечно же, нет. Это кровь ягненка. Мы специально растим животных…

— Мы не причиняем животным зла, — спокойно проговорил Освальд. — Мы берем у них кровь минимальными порциями. Если сопоставлять пропорции, то доноры обычно сдают куда больше крови, чем наши животные. Мы относимся к ним гуманно и пристально следим за их здоровьем.

Сэм бросил на меня взволнованный взгляд.

— Время от времени мы позволяем себе выпить один-два бокала, вполне умеренное количество. Мы очень строго контролируем качество…

— Сэмюэл, ей это все равно, — прервала внука Эдна. — Она просто хочет выпить еще. — Госпожа Грант повернулась ко мне. — Если вы, юная леди, собираетесь заглотить как пойло и эту порцию, мы просто дадим вам пойло, вот и все.

— Ой! — воскликнул Гэбриел. — Даже не думайте поить ее черепахой. От нее разит водорослями.

— Гэбриел, Эрни сделал ее только потому, что ты это предложил, — вежливо заметила Уинни.

Эрни взял в руки другую бутылку.

— Это ангорский кролик. Бодрящий, с травяной нотой, после него, как говорят, во рту появляется ощущение свежести.

— Кролик? — переспросила я, наблюдая, как Эрни наливает кровь и воду в стакан.

— Да, — подтвердил Освальд. — Он хорош для начинающих. Не очень крепок.

Освальд оказался прав. Вкус у кроличьей крови был мягче и пилась она… э-э… легче. Такой напиток хорошо подавать к раннему обеду.

Эта мысль напомнила мне о словах Освальда.

— Кажется, ты говорил, что ешь много овощей. А о крови и не обмолвился.

В тусклом свете глаза Освальда были темными и таинственными. Он приложил палец к уголку своего рта.

— Ты испачкала вот здесь.

Я провела указательным пальцем по своим губам и, обнаружив непослушную каплю, жадно слизнула ее с пальца. А потом вдруг поняла, что все мужчины смотрят на меня.

— И как долго вы собирались скрывать это от меня? — Я обвела взглядом всех присутствовавших. — Уинни, почему ты не рассказала мне об этом?

— Я не могла предсказать твою реакцию, — вежливо, без тени смущения сказала Уинни. — Помнишь, я спросила, ела ли ты что-нибудь странное? Ты сказала, что нет.

— Э-э… По-моему, я говорила что-то о бифштексе по-татарски, — пробормотала я, пытаясь приукрасить свои кулинарные грешки.

— Поскольку ты не поведала нам о своих склонностях, мы посчитали, что сообщать тебе об этом не совсем удобно, — пояснил Сэм. — Нам не хотелось лишний раз причинять тебе страдания.

В этой ситуации, когда его застали среди ночи попивающим кровь домашнего скота, учтивость Сэма меня особенно порадовала.

Вот как забавно бывает — можно испытывать к чему-либо отвращение, но когда это «что-либо» заканчивается, вас постигает разочарование. Мое сердце ухнуло куда-то вниз, когда Эрни заткнул бутылки пробками и объявил:

— Я устал. Пора спать.

— Прекрасная селекция, Эрнесто, — похвалила Эдна, похлопав его по плечу. — Освальд прав. Вы художник. — Потом госпожа Грант взглянула на меня: — Юная леди, перестаньте смотреть так, будто кто-то стащил ваш пончик с вареньем! С этого момента вы можете приходить сюда вместе с нами.

Мы вышли из конюшни, оставив Эрни, Гэбриела и Освальда расставлять посуду и бутылки по местам. Когда мы двигались по дорожке к дому, под нашими ногами шуршал гравий, но мне казалось, что я парю в огромном пузыре, а кругом — теплый воздух и нечеткий пейзаж. Сэм взял Эдну за руку и повел ее сквозь темноту, а я сровняла шаг с Уинни.

— Мне непонятно, как в этой истории оказался замешан Эрни.

— Такова наша традиция — всегда есть какое-нибудь доверенное лицо, не имеющее отношения к семье, которое собирает и смешивает продукт.

— Зачем так рисковать? Почему вы не делаете это сами?

— А ты не догадываешься?

— Потому что один из вас может выпить все без остатка и даже не вспомнит о землистом привкусе или малиновой ноте.

— Да, именно. Трудно поверить, но в старину просто отрезали курице голову, сливали кровь в ведро и пускали по кругу. Представляешь?

Я не стала восхищаться нашей цивилизованностью.

— Так вот что мучает соседей из Старого Света?

— Это — в самой меньшей степени, — заверила меня Уинни. — Вся проблема в том, что наш клан разрушил альянс с их кланом. В то время обе группировки исповедовали язычество, тогда как другие сражались за восточную и западную религии. Это древняя история.

Эдна и Уинни направились наверх, а Сэм задержался со мной на кухне.

— Мне хочется верить, что ты относишься ко всему этому нормально, — произнес он, заботливо положив мне руку на плечо.

От его прикосновения у меня снова побежали мурашки по всему телу.

— На мой взгляд, это почти то же самое, что есть мясо.

Мне казалось, что я слышу, как бьются наши сердца, как течет кровь в наших венах, как наши легкие втягивают и выпускают воздух. Потом в столовой послышались шаги. Мы отпрыгнули друг от друга как раз в тот момент, когда на кухню вошла Уинни.

— Ой, — сказала она, поглядев на нас. — Я только хотела выпить сока.

— Отличная идея, — слишком рьяно поддержал ее Сэм. — Будешь сок, Мил?

Стакан апельсинового сока вряд ли способен был удовлетворить хоть одно их моих страстных желаний.

— Не, спасибо.

Уинни достала стаканы, налила в них сок и протянула один Сэму.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Ты пойдешь сейчас наверх, спать? — тихо спросила Уинни у Сэма.

Этим вечером я как-то странно все воспринимала: в невинной фразе Уинни мне послышалось нечто непристойное.

Сэм кивнул и последовал за ней. Пожелания спокойной ночи эхом огласили пустые комнаты.

Глава двадцать вторая Немного фикции

На следующее утро я приняла душ и надела свой новый комплект белья из красного шелка, черную юбку и бордовый свитер. Я пыталась изображать из себя сексуальную, утонченную особу и больше не приходить в ужас от того факта, что я шизнутая кровопийная алкоголичка. Гордо выплывая из своей комнаты, я столкнулась нос к носу с Освальдом.

Он был так близко, что я чувствовала его дыхание, в котором ощущалась свежесть мятной зубной пасты. На нем был спортивный пиджак из мягкой замши и широкие брюки кофейного цвета. Мне подумалось, что он наверняка истратил на эту одежду всю свою скудную зарплату.

— Хорошо, что ты уже встала, — сказал Освальд. — Можно тебя попросить помочь сегодня в больнице?

— Я ничего не знаю о животных, — заявила я в надежде, что исполнять его просьбу не придется.

Освальд не застегнул верхние пуговицы своей рубашки, и его шея была обнажена. Мне вдруг показалось, что я вижу, как пульсирует артерия у основания его горла.

— Тебе и не нужно ничего знать о животных, — заверил меня Освальд, и на его лицо прокралась улыбка. — У администратора возникли личные проблемы. Тебе придется только отвечать на звонки и стараться сделать так, чтобы пациенты не волновались. Я буду тебе очень благодарен.

Он был невероятно серьезен и красив, поэтому я на секунду забыла, что передо мной Освальд, и поступила так, как обычно поступаю, когда серьезный и красивый парень просит меня о чем-нибудь, — дала согласие.

— Думаю, можно будет сунуть им какую-нибудь жратву, если они закапризничают?

— Да, это поможет, — согласился Освальд, и я заметила, что он расслабился. — Позавтракаем прямо там.

Выходя из дома, мы наткнулись на Сэма.

— Милагро будет сегодня помогать мне в больнице. Не делай ничего такого, чего бы не стал делать я.

В ответ на попытку Освальда банально пошутить Сэм нервно улыбнулся.

Мы сели в среднего размера седан, который, как я полагала раньше, принадлежал Эдне, и включили приемник. Он оказался на волне «Национального общественного радио».

— Выбери что-нибудь сама, — порекомендовал Освальд, и я, повозившись с тюнером, в конце концов обнаружив какую-то старенькую песню в стиле фанк.

Когда я услышала вульгарный текст сексуального содержания и стоны на заднем плане, было уже поздно, поэтому пришлось оставить все как есть.

Откашлявшись, я ляпнула невпопад:

— Уверена, что опыт, приобретенный в больнице, поможет тебе попасть в школу ветеринаров.

— Милагро, твоя уверенность полнит кровью все каверны моего сердца.

В этот момент мы переваливали через гору. Я задала давно волновавший меня вопрос:

— Освальд, ты всегда говоришь так, что на ум приходят всякие непристойности, или все дело во мне?

На его лице вспыхнула ослепительная улыбка.

— Все дело в тебе.

Остальное время пути мы провели в молчании, которое нарушало только радио, изрыгавшее соблазнительные песенки о фокусах-покусах в горизонтальном положении. Мы въехали в старомодный городок-игрушку, где я встретила Кэтлин, миновали большую ветеринарную больницу и свернули с главной улицы к какому-то зданию без вывески. Освальд обогнул дом и остановился на одном из нумерованных мест стоянки.

— Что, у больницы нет вывески? — удивилась я.

— Клиенты предпочитают анонимность.

Освальд провел меня в вестибюль, а потом, открыв ключом какую-то дверь, придержал ее для меня. Я уже шагнула было за порог, но тут увидела на стене скромную медную табличку — «Освальд К. Грант, Д.М.' ^[66]».

Я резко остановилась, и он натолкнулся на меня сзади.

— Освальд, что это, черт возьми, значит? — спросила я, указав пальцем на табличку.

— Д.М. — дядя медик, — рассмеявшись, пояснил Освальд.

— Ну ты козел! Почему ты постоянно говорил мне, что хочешь стать ветеринаром?

— Ты так увлеклась этой идеей, что мне было жаль тебя разочаровывать.

Я бы, наверное, продолжила орать на него, если бы в вестибюле не появилась симпатичная пожилая женщина с крашеными светлыми волосами, напоминавшими пушок. Ее глаза мягко смотрели сквозь стекла очков в серебряной оправе.

— Доброе утро, доктор Грант.

— Доброе утро, госпожа Валинтини.

Освальд схватил меня за локоть и потащил в свой офис. Когда он включил свет и снял помещение с охраны, моим глазам открылась простенькая, но элегантная приемная.

— Это Милагро. Сегодня она будет работать администратором. Сьюзи отпросилась по семейным делам.

— Приятно познакомиться, Милагро, — сказала женщина. — Спасибо за помощь.

— Приятно познакомиться, госпожа… — Я запнулась на ее фамилии.

— Валинтини, — подсказала она и подмигнула. Подняв руку с бумажным пакетом, женщина сообщила Освальду: — Я принесла ваши любимые маффины.

— Вы лучшая из женщин, — похвалил ее Освальд. — Я приготовлю кофе. Может быть, покажете Милагро телефоны?

Он пошел дальше по коридору, а госпожа Валинтини, ничуть не смущаясь, оглядела меня с ног до головы.

— С тобой ведь ничего не делали, верно? Я всегда это вижу. Отличные грудки, кстати.

— Спасибо. Некоторые считают, что настоящие выглядят ужасно.

Она хмыкнула.

— Просто завидуют. Я была бы рада вернуть свою настоящую. — Госпожа Валинтини выпятила грудь, чтобы продемонстрировать свои аккуратные булочки. — Одну мне удалили из-за рака груди. Вряд ли можно придумать лучшую замену, чем эта — ее сделал доктор, — но я все равно скучаю по старой, висячей.

— Ой, — проговорила я, когда до меня вдруг дошло. — Освальд — пластический хирург?

— Один из лучших. Хотя я, наверное, необъективна.

Госпожа Валинтини показала мне, как работают телефоны и интерком, и рассказала о графике приема.

— Сегодня довольно-таки легкий день, — заверила она. — Одни консультации. Правда, пациенты очень волнуются, поэтому надо их выслушивать и успокаивать.

Освальд вернулся, неся большую тарелку, на которой были кружка кофе и маффин с морковкой и цуккини. Я одарила его злобным взглядом.

— Милагро — очень отзывчивая девушка, — сказал он. — У нее все получится.

И у меня действительно все получалось; хотя несколько раз я все-таки бросала трубку. Ко мне периодически заходила госпожа Валинтини, чтобы проверить, как мои дела, и немного поболтать о том о сем. Один раз она спросила, знаю ли я доктора Хардинг.

— Она прекрасный человек, — подтвердила я. — Очень преданный и достойный восхищения.

— Просто подарок, — согласилась госпожа Валинтини. — Особенно с тем носом, который ей сделал Освальд. Как теперь заиграло ее лицо!

Это уж точно. Мое воображение нарисовало такую картину: я стою перед Освальдом в старушечьих трусах, а он красным фломастером отмечает изъяны на моем теле.

— Думаю, он может найти недостатки во внешности любого человека, — заметила я.

— Нет, зайчик мой, она сама на этом настояла. Освальду нравится разнообразие, но многие люди просто-напросто недовольны собой. Не все же такие, как ты. — Заметив мое замешательство, госпожа Валинтини пояснила: — Они хотят, чтобы у них снаружи было то, чего у тебя полно внутри. — Положив руки на свои полные бедра, она добавила: — Ты воплощенный секс, милочка.

— Я бы предпочла, чтобы ко мне относились серьезно, — возразила я.

Госпожа Валинтини захохотала так, что у нее слезы полились из глаз.

— Научись пользоваться этим, зайчик мой, и радуйся, пока это есть.

Я ожидала увидеть клиентов, похожих на мою мать Регину и Кэтлин Бейкер, но пациенты оказались очень разными. Один вдовец поведал мне, что хочет убрать мешки под глазами, чтобы снова начать встречаться с женщинами. Какой-то подросток изъявил желание привести в порядок ухо, пострадавшее во время аварии, а потом пришла женщина, полная решимости исправить свой подбородок, который она всегда ненавидела. Некая особа, оказавшаяся большой начальницей, пошутила, что, поскольку она сама достигла вершин своей карьеры, ее груди должны сделать то же самое.

Сегодня Освальд не был похож ни на игривого чудака с вечеринки Кэтлин, ни на праздно шатающегося бездельника с ранчо. Он целый час висел на телефоне, пытаясь отыскать кого-нибудь, кто согласился бы помочь неимущему пациенту; сидел на полу и играл с малышом, у которого была волчья пасть; а потом угощал нас с госпожой Валинтини бургерами.

Некоторым пациентам он шутливо говорил, чтобы они не нервничали, с другими был образцом профессионализма. В сущности, Освальд напоминал мне Сэма, и теперь я вполне понимала, почему Уинни хочет выйти за него замуж.

В общем, я как была дурой, так и осталась ею: до Освальда мне было далеко как до небес.

Глава двадцать третья Мексиканская пересмешница

Я вынесла пишущую машинку на улицу и принялась работать. Дейзи лежала у моих ног, а я наслаждалась тем, что могла сидеть в садике и наблюдать, как Петуния, невероятно забавно кудахча, клюет и роет землю.

Эдна, то и дело останавливаясь у моего стола, выдавала бесценные советы типа: «Надеюсь, вы исправляете ошибки» или «Вы капнули холодным чаем на блузку».

Тем вечером Гэбриел улетел по делам в Вашингтон. Он забрал мои подделки и пообещал:

— Я привезу тебе что-нибудь очень красивое и редкое, Мил. Что-нибудь такое, что тебя порадует.

— Я буду скучать по тебе, солнце мое.

— Иногда я очень волнуюсь за тебя, Милагро, но потом мне приходит на ум, что ты гораздо находчивей, чем считают окружающие.

Он крепко обнял меня и поцеловал, а потом, пританцовывая и напевая «Я останусь в живых»' ^[67], чем страшно рассмешил меня, вышел из комнаты.

Эрни спас олененка, маму которого сбил грузовик. Сначала это показалось мне ужасно трогательным, но потом я узнала, зачем он взял животное к себе. Той ночью, попивая кровь Бемби, я поймала на себе взгляд Эрни, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло разочарование. Но всего лишь мелькнуло, через секунду снова спрятавшись за улыбкой рубахи-парня.

Мы с Уинни вышли из конюшни последними.

— Сегодня мягкая погода, можно поплавать, — сказала она.

— Отличная идея.

В раздевалке возле бассейна мы обнаружили несколько совмещенных купальников. Я надела синий с розовой морской звездой, а Уинни — желтый в оборках и с маргаритками.

На стене висела панель с кнопками. Уинни нажала одну из них с надписью «крыша», и потолок раздвинулся, открывая вид на усыпанное звездами небо. Затем Уинни выбрала и включила звуковое сопровождение — музыку к какому-то фильму. Отдав предпочтение сентиментальным струнным партиям и мелодраматичному завыванию, она повела себя почти как обычная девушка.

Уинни сразу же нырнула в бассейн, а я, прежде чем прыгнуть туда, некоторое время мочила ноги. Немного побарахтавшись, я поняла, что водичка просто блеск. Пока Уинни нарезала круги по периметру бассейна, я развлекалась стоянием на руках под водой и прочими кувырканиями.

Потом, ухватившись за автокамеру, я лениво болтала ногами, наслаждаясь вечерним ветерком, небом с мерцающими звездами и остатками тепла, появившегося в моем теле после того, как я выпила свежей крови, Вскоре Уинни закончила нарезать круги и подплыла к надувному матрасу.

— Знаешь, Милагро, — сказала она, — я рада что ты здесь.

Я засияла как медный таз.

— Спасибо, Уинни. А я рада, что познакомилась с тобой, Эдной и Сэмом.

Плеск воды, в которой мы болтали ногами, был единственным звуком в тихой ночи.

— Он чудесный человек, — спокойно проговорила Уинни.

— Сэм? Чудесный? Да сказать это — значит ничего не сказать! Сэм красивый, умный, ответственный и всегда говорит правильные вещи. — До того как я начала говорить, я сама понятия не имела, насколько уважаю Сэма. — Как это у некоторых людей получается все время говорить правильные вещи? Уму непостижимо! Я поражаюсь.

Уинни рассмеялась.

— Это и правда поразительно. Ну хорошо, он не просто чудесный, а гораздо больше, и все время говорит правильные вещи.

— В этом смысле вы с ним похожи.

Перевернувшись в воде, Уинни спросила как ни в чем не бывало:

— А что ты думаешь об Освальде?

— Он хороший, — осторожно ответила я и, когда Уинни рассмеялась, добавила: — Вы с ним очень разные.

— Это правда, — согласилась она. — Но в самом важном отношении мы идеально подходим друг другу.

Она наверняка имела в виду, что у них потрясающий секс. На меня напала страшная зависть — я ведь так старалась быть серьезной и правильной! А ей и стараться незачем. Уинни серьезная и правильная по натуре, а еще она может, отключив свои умные мозги, до потери пульса кувыркаться. С Освальдом.

Когда я снова заговорила, в моем голосе слышалась теплота, порожденная привязанностью, которую я и впрямь испытывала к плещущейся по соседству нимфе.

— Уинни, а когда же свадьба?

Когда она назвала день, до которого оставался всего месяц, меня точно током тряхануло — так, наверное, чувствует себя малыш, сунувший обычную вилку в электрическую розетку.

— Но ведь не было никаких приготовлений! И мне никто ничего не сказал.

Неужели наше espiritu de los cocteles было всего лишь бессмысленной иллюзией, возникшей под действием джина?

— Мы все время переносим дату то вперед, то назад, — пояснила Уинни. — Освальд хотел дождаться, пока здесь все утрясется, но кто знает, когда это случится! Я хочу детей… — Она покорно вздохнула. — Всеми приготовлениями занимается моя мама. Мы должны пожениться в Праге.

Понятия не имею, почему я так расстроилась.

— И где вы будете жить, когда поженитесь?

— Здесь, конечно.

— А тебе не кажется, что у Освальда тесновато?

— О, в коттедже мы будем жить только до тех пор, пока здесь все не уляжется. Это одна из причин, почему мы решили подождать. Когда Эдна и Сэм уедут, мы переберемся в дом.

Возможно, это всего лишь загородная резиденция Сэма.

— То есть Сэм живет здесь не все время?

Уинни прекратила болтать ногами и повернулась ко мне.

— Обычно он вообще здесь не живет, — сказала она и затем сообщила, что у Сэма есть собственный дом в городе.

— Значит, это ранчо… — Я запнулась.

— Оно принадлежит Освальду.

Мне стало ясно, что я вообще ничего не знаю.

Сэм ожидал нас возле дома с фонариком в руке.

— Сегодня полнолуние, — уныло заметил он. Раньше Сэм никогда не говорил таким мрачным тоном. Увидев выражение моего лица, он рассмеялся: — Нет, не стоит бояться оборотней. Их не существует.

— Но существуют документальные свидетельства того, что… — начала было Уинни.

— На сегодня медицинских лекций вполне достаточно, дорогой доктор. Я просто хотел спросить, не желают ли дамы отправиться со мной на прогулку.

Я была ужасно расстроена из-за своего неведения по поводу стольких вещей, а потому сказала, что хочу спать. Я понадеялась, что преданная своему делу врач и угрюмый адвокат отвлекутся от серьезных бесед и найдут какую-нибудь тему, которая увлечет их обоих.

На следующий день я пребывала в такой тоске, что меня не радовали ни новые всходы в садике, ни листочки, распустившиеся на кустах, ни почки на однолетних растениях.

Когда госпожа Грант вышла на улицу, я заныла:

— Эдна, здесь никто ни о чем мне не рассказывает.

— Понятия не имею, что вы имеете в виду.

— А вот что. Никто не сказал мне, что Освальд и вправду доктор, что этот дом принадлежит ему, что вы пьете кровь, что Уинни и Освальд собираются пожениться через месяц. Чего я еще не знаю?

— Юная леди, — вдохнув, произнесла Эдна, — у меня просто нет времени рассказывать вам то, о чем вы не знаете.

С этими словами она удалилась.

Я продолжала работать, пока Уинни не вернулась домой из больницы. Светло-сиреневый костюм подчеркивал цвет ее глаз. Она вся светилась от счастья и радости, и я даже подумала: уж не удалось ли ей извести какую-нибудь гнойную инфекцию.

Войдя на кухню, мы увидели, как Эдна вытворяет нечто непристойное с курицей.

— Эй, Эдна, думаю, то, что вы делаете с этой курицей, запрещено законом в сорока восьми штатах, — заметила я.

Госпожа Грант отвела плечо назад, в этот же момент ее левая бровь медленно приподнялась, словно занавес в опере, а правый уголок рта едва заметно опустился. Потрясающе!

— Юная леди, не стоит спорить с женщиной, которая держит обвалочный нож. — Она обратилась к Уинни: — Недавно звонила ваша кузина Корнелия.

— Корнелия! — радостно воскликнула Уинни. — Как у нее дела?

— Почему бы вам самой не спросить у нее об этом, когда она появится здесь? Она уже едет сюда вместе с Иэном. — Эдна пырнула курицу ножом. — Иэн остановится в городе, но, поскольку в вашей комнате есть вторая кровать, я подумала, что Корнелия сможет переночевать там.

— Кто это — Корнелия и Иэн?

— О, это мои очень гламурные троюродные брат и сестра, — с удовольствием пояснила Уинни. — Сама увидишь.

Несмотря на то что за последнее время мне довелось насмотреться на достаточное количество гламурных людей, я все-таки расчесала волосы и намазала губы блеском, а потом пошла на кухню помочь Эдне. Она достала из холодильника запотевшие бутылки из зеленого стекла.

— Шампанское? — уточнила я.

— Прозекко, итальянское игристое вино. Оно сухое, но в нем есть смачные фруктовые нотки.

Смачный, клубничка — такие слова обычно взывают ко мне, словно сирены, пробуждая желание лезть на рожон.

Эдна заметила, что я собираюсь открыть рот, и тут же скомандовала:

— Ни слова, юная леди! Разлейте его в бокалы для шампанского. Украсьте каждый малинкой, если считаете нужным.

В кухню вошел Освальд, одетый в мягкую темно-бежевую рубашку и широкие брюки оливкового цвета. Он заметил прозекко и поинтересовался у бабушки:

— Это содержимое ящика, который тебе прислали из винного магазина?

— Возможно, — ответила Эдна, слегка улыбнувшись.

— Ох уж эти твои ухажеры! — произнес Освальд с улыбкой. — А пахнет здесь чудесно. Особое угощение для красавицы Корнелии?

Я вдруг почувствовала себя вчерашним гуакамоле'^[68].

Резвившаяся как дитя и напевавшая себе под нос Уинни помогла вынести на террасу напитки, я же доставила туда закуски.

— Что это с тобой, Уинничка? — осведомилась я.

Она улыбнулась и начала дурачиться:

— Просто сегодня такой замечательный день! Тебе не кажется, что сегодня замечательный день?

— Согласна на все сто процентов.

— И я никому не позволю его испортить.

Я поднесла к ее рту поджаренную на шпажке креветку, и она откусила кусочек.

— Кто захочет испортить тебе день, тот настоящее чудовище.

Или, если точнее, парочка вампиров.

Сверкающий «Мерседес» цвета черного дерева подъехал так тихо, что даже собаки его не заметили. Он остановился напротив террасы, водительская дверца открылась, и из-за нее вынырнула страшно худая женщина. Она была вся в черном: черные высокие ботинки, черная юбка, черный свитер, черные солнцезащитные очки и черная куртка. Ее крашеные черные волосы были коротко подстрижены и уложены в безупречную круглую прическу в стиле Луизы Брукс' ^[69]. Красная помада резко контрастировала с ее кожей цвета слоновой кости. У меня аж весь газ из прозекко выдохся.

Потом открылась пассажирская дверца, и оттуда появился мощный, но экстравагантный мужчина. Благодаря элегантному силуэту его прекрасного костюма он казался выше среднего роста. Но больше всего меня привлекло лицо. Его черты были сочными, порочными, чувственными. Большой рот с пухлыми, причудливой формы губами и полуприкрытые глаза с поволокой. У него были черные курчавые волосы и, в противовес сестре, очень смуглая кожа.

— О, красавица Корнелия! — воскликнул Освальд и направился к гостье.

Он без труда оторвал ее от земли и закружил в воздухе. На ней были такие остроносые ботинки, что, казалось, если Освальд метнет ее, словно копье, Корнелия обязательно во что-нибудь вонзится. По округе прокатился ее изящный, низкий смех.

Пока вампиры обменивались приветствиями и поцелуями, я стояла в стороне. Приблизившись к Уинни, Корнелия вытянула свои руки, напоминавшие лапки богомола, и пропела:

— Моя дорогая!

Мне ужасно хотелось крикнуть: «Нет, Уинни, не смей! Они сначала спариваются, а потом пожирают партнера!» — но, подумав, что это будет невежливо, я решила сидеть смирно и ждать того момента, когда меня представят. Иэн тоже предпочел наблюдать эту сцену со стороны.

— Корнелия, — обратилась к ней Эдна, — вы совершенно не меняетесь.

И действительно, мертвенно-бледное лицо гостьи носило пугающе неизменное выражение. Сняв солнцезащитные очки, она продемонстрировала глаза, которые были обрамлены таким количеством туши и подводки, что даже самый заядлый трансвестит смутился бы, увидев это.

— Дражайшая Эдна, вы как всегда восхитительны!

Женщины обменялись фальшивыми поцелуями, прикоснувшись друг к другу щеками.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула Уинни.

— Да, — согласилась Корнелия. — Мы с Иэном были на побережье и вдруг подумали: почему бы не порадовать малышку Уинифред?

Она говорила с каким-то странным акцентом — не американским, не британским, да и других европейцев с таким выговором я раньше никогда не встречала.

— Я очень рада видеть вас, — ответила Уинни, — вы всегда такие шикарные!

Корнелия развела руки в стороны, демонстрируя себя любимую.

— Ну да, я такая, разве нет?

Освальд обхватил Корнелию за тонюсенькую талию.

— Стройна как всегда, — похвалил он. — Большинство моих клиентов сдохли бы от зависти.

Лично мне кажется, что достичь такого внешнего вида нетрудно: надо просто умереть и пролежать в этом состоянии месяца три.

— Освальд, не делай этого, — остановил его Иэн. — Лесть развращает ее. — Затем он повернулся ко мне и произнес своим теплым,певучим голосом: — Здравствуйте, я Иэн Дюшарм.

Он взял мои руки в свои сухие, крепкие ладони и не выпускал несколько дольше, чем полагается. Он не был красавцем, но в его присутствии красота была ни при чем. На вид Иэну было лет тридцать с небольшим, но, казалось, в нем таится нечто древнее и сильное.

— Это Милагро Де Лос Сантос, — представил меня Сэм, — наша подруга.

— Поздоровайтесь, юная леди, — приказала Эдна.

— Здравствуйте, — повиновалась я.

Корнелия повернулась ко мне и заявила:

— А она прелестна!

Когда гостья сконцентрировала все свое внимание на мне, я почувствовала себя так, словно быть прелестной — мечта всей моей жизни.

— Восхитительна, — прибавил Иэн.

В его глазах было что-то очень опасное.

Корнелия вырвала бокал из рук Сэма и, отставив напиток в сторону, одарила адвоката страстным взглядом.

— Эдна, когда это Сэм успел стать таким сногсшибательным?

От чрезмерного внимания к своей персоне Сэм зарделся.

— Он всегда был симпатичным парнишкой, Корнелия. Вы просто раньше не обращали внимания.

Корнелия снова испытующе взглянула на Сэма, и я поняла, что она имеет в виду. Работа с КАКА развила в Сэме очень интересные качества. Рассеянный математик превратился в таинственного и сложного мужчину.

— С этого момента я буду обращать на него особое внимание, — улыбнулась Корнелия.

— Вы и в самом деле решили не останавливаться у нас? — спросила Эдна у Иэна.

— Увы, я ночное созданье, mа chere' ^[70] Я нарушу вам весь распорядок дня.

— Думаю, вы правы, — согласилась Эдна.

Беседа лилась так же быстро, как вино. Распитие коктейлей плавно перетекло в ужин, а мы — с террасы в столовую. Корнелия рассказывала удивительные истории о своих путешествиях вместе с братом, то и дело упоминая о принадлежащих им замках, виллах, городских квартирах и даже лодочном сарае. Она одинаково забавно рассказывала об известных и неизвестных людях, равно как о владельцах магазинов и местных жителях. Судя по всему, Освальд был знаком с большим количеством ее друзей, и мне стало интересно, давно ли он вращается в ее компании.

Внимательно слушая сестру, Иэн все-таки умудрялся расспрашивать сидевшую рядом с ним Уинни о ее переезде за город и планах на будущее. Несколько раз я замечала, что он смотрит на меня, и улыбка играет на его губах.

Кто-то несомненно рассказал брату и сестре о моем положении, потому что они не удивились, когда Сэм начал говорить о КАКА.

— Контактное лицо Гэбриела в этой организации вот-вот сделает то, что от него требуется. Если все пройдет удачно, мы очень скоро заставим их убраться с нашей дороги.

— Это чудесно, Сэм! — воскликнула Уинни.

— Сэм, я никак не могу понять, что ты имеешь в виду под словом «скоро», — сказала я. — Что именно вы делаете с КАКА?

Я не ожидала получить от него нормальные ответы. Несмотря на то что вампиры обычно игнорировали мои вопросы, я почему-то считала своим долгом задавать их снова и снова.

— Юная леди, неужели вы будете изводить Сэма даже за ужином? — фыркнула Эдна.

— Под словами «очень скоро» я имею в виду в течение нескольких недель, — пояснил Сэм.

Иэн протянул руку через стол и подлил в мой бокал вина.

— Юная леди, — обратился он ко мне, и все засмеялись. — Надеюсь, вы не собираетесь сбежать сразу после этого?

Именно это я и собиралась сделать — как можно скорее смыться от Освальда и остальных вампиров, даже несмотря на то, что при мысли о такой перспективе мной овладевала непонятная тоска.

— Я уеду, как только обезвредят Себастьяна Беккетт-Уизерспуна.

Взглянув на меня, Корнелия проговорила:

— Сэм сказал, что вы знакомы с ним. Он и вправду такой красавчик, как на фотографиях?

— Даже лучше, — призналась я. — Весь из золота и света. Правда, морально он совершенный банкрот.

— Вы говорите так, будто это плохо, — усмехнулась Корнелия. — Не могу сказать, что считаю блондинов такими уж красавцами. Я предпочитаю темноволосых и темноглазых мужчин. — Она улыбнулась Сэму. — Они куда как интереснее.

После обеда я поплелась за вампирами, направлявшимися на конюшню. Эрни выставил на низкий сервант дегустационного зала свои новые творения. Среди них были изысканный теленок, недавно отлученный от матери, и тибетский ягненок, откормленный тимьяном и полынью. А еще каждому досталось по несколько капель крови белки, которая питалась фундуком.

Корнелия потчевала хозяев историей о наследнике династии производителей резины, который ездил за ней с одного шикарного курорта на другой и заявлял, что любит ее.

— Сестра опустила тот факт, что у него в роду полно сумасшедших, — заметил Иэн.

— Верно, — согласилась Корнелия, — но в том, что касается ювелирных украшений, у него отменный вкус. — Она запустила руку под воротник и выпростала богатое золотое ожерелье с топазами. — Этот дурачок отдал мне все свои фамильные ценности в обмен на несколько свиданий.

— Корнелия, такие безделушки вы вполне могли бы купить себе сами, — холодно проговорила Эдна.

— Ах, это так скучно! Ведь вещи дороги не потому, что много стоят, Эдна. Дороже всего муки, сопровождающие подарок.

Смех Корнелии был невинным, как у школьницы.

После того как кровавый коктейль омыл мое горло, я почувствовала себя так, словно по мне пробежал ток. Вкус напитка напоминал вид на лагуну — полный жизни, таинственно-темный, со своеобразными текстурой и слоями. У меня было такое чувство, будто я эволюционирую, превращаюсь в нечто большее, чем была до сих пор; это настроение не отпускало меня и по дороге к дому.

Мы с Сэмом оказались на некотором расстоянии от других, и мне вдруг захотелось излить ему душу.

— Сэм, как ты считаешь, есть какой-нибудь секрет поиска партнера, который подходит тебе и духовно, и физически?

— Какой серьезный вопрос, юная леди! — воскликнул Сэм. — Я не думаю, что есть какой-то секрет, нужно просто уметь чувствовать свой шанс. Ведь столько людей проходят мимо своей половины!

— Как Уинни и Освальд, — продолжала я. — Мне казалось, что они не подходят друг другу, но они ведь оба врачи, а вчера вечером Уинни сказала мне, что у них потрясающие физические отношения.

Сэм, похоже, был шокирован, что я делаю то, что никогда не сделала бы настоящая леди, — разношу сплетни.

— Зря я заговорила об этом, — быстро добавила я. — С моей стороны нехорошо разглашать содержание частной беседы.

Сэм не успел ответить, потому что Иэн, вдруг возникший рядом со мной, взял меня под руку.

— Давайте насладимся ночью, — предложил он и повел меня к полю.

— Иэн! — крикнула ему Эдна. — Осторожнее с этой юной леди!

— Я не причиню ей зла, — пообещал он.

— Я беспокоюсь не о ней. Я волнуюсь за вас, — пояснила она.

Иэн рассмеялся, а мне эта фраза смешной не показалась.

Мы продолжали двигаться вперед, и голоса других вампиров постепенно растаяли вдали.

— Я должен бояться оставаться с вами наедине? — игриво спросил Иэн.

— Да, вы должны быть в ужасе, — ответила я, хотя сама нервничала в его присутствии так, как кролик в обществе удава.

— Замечательно.

Когда мы были уже далеко в поле, он остановился и повернулся ко мне. Его глаза блестели в темноте, а потом я увидела, как сверкнули его белые зубы:

— Так чему ты угрожаешь — моему уму, телу или душе?

— А у тебя есть душа, Иэн?

— Этот вопрос подлежит обсуждению, — ответил он. — Как тебе удалось добиться у этого осторожного семейства разрешения пожить здесь и как ты выведала их секреты?

— Я выжила.

— Да, верно.

Его глаза начали ощупывать мое тело, и мне пришлось сдерживаться, чтобы прямо там не стянуть с себя одежду. В тот момент я и думать забыла о духовной близости и к тому же еще не поняла, нравится ли мне Иэн, но от него так веяло сексом, что все мои желания, которые я до этого старательно подавляла, полезли наружу.

— Надеюсь, мы познакомимся поближе, — проговорил он. — Я никогда раньше не встречал человека, пережившего трансмиссию.

— А я никогда раньше не общалась с вампирами, — беспечно призналась я. — Прошу прощения, не с вампирами, а…

Иэн добродушно рассмеялся.

— Пожалуйста, не извиняйся. Мы с сестрой знаем, кто мы, и не стыдимся этого. Мы не настолько современны, как клан Эдны, и не слишком озабочены тем, чтобы попасть в ту узкую нишу, которая не способна нас вместить.

— Значит, вы признаете, что вы вампиры?

— Это данность. Вопрос в том, кто ты, Милагро.

Не успела я придумать ответ, как Иэн предложил:

— Пойдем? — и повел меня назад к дому.

Мы остановились у двери, ведущей на кухню.

— До завтра, юная леди.

Он наклонился ко мне. Я ожидала европейского besito' ^[71] в обе щеки, но Иэн, убрав волосы с моей шеи, прижал к ней свой чувственный рот и запечатлел жаркий, долгий поцелуй.

Его щека была шершавой, от нее пахло сандаловым деревом и кровью.

— Я буду думать о тебе сегодня ночью, — пообещал он, уходя.

Его прикосновение разожгло мои необузданные инстинкты книжки-«рвушки». После нескольких часов бессонницы я пришла к выводу, что серьезная и правильная девушка может многому научиться у зрелого приземленного мужчины.

Глава двадцать четвертая Дорога в ад вымощена потрясающими мужчинами

На следующий день поздним утром, когда Освальд и Уинни уже были на работе, Сэм сидел запершись в кабинете, а я вкалывала в садике, ко мне вышла Корнелия. На ней был облегающий черный джемпер, брючный костюм и широкополая соломенная шляпа. Она пила какой-то напиток, похожий на «Кровавую Мэри».

— Здесь есть какие-нибудь развлечения для девушек?

Я рискнула предположить, что прополку и окучивание Корнелия вряд ли сочтет развлечением.

— В основном я не отхожу от дома, но всегда открыта для предложений.

— Давай позвоним Иэну.

Примерно через час, переодевшись в юбку, блузку и босоножки с ракушками, я сидела на переднем сиденье «Мерседеса» рядом с Иэном. Эдну экскурсии не интересовали, а вот оторвать от работы Сэма Корнелии все-таки удалось. Устроившись рядом с ней на заднем сиденье, Сэм напоминал школьника, который впервые прогуливает уроки.

Иэн быстро и мягко вел машину по узкой проселочной дороге, ведущей к холмам.

— Мы в два раза превысили положенную скорость, Иэн, — откашлявшись, заметил Сэм.

— О, мы всегда быстро ездим, — возразила Корнелия. — Это не проблема.

— И вас никогда не останавливали? — поинтересовалась я.

— Конечно же, останавливали, — сказал Иэн, — но все очень просто: mordida' ^[72] полицейскому — и порядок.

— Mordidal — переспросил Сэм.

— Это значит «куш», — объяснила я. — Взятка, то есть.

По крайней мере я очень надеялась, что Иэн имел в виду именно взятку.

Он свернул на дорогу, на обочине которой красовалась табличка с надписью: «Частное владение. Закрыто для публики. Въезд запрещен». Оказалось, что вся дорога утыкана такими табличками.

— Приехали, — объявил Иэн, остановив машину возле зданий винодельни, которые стояли посреди лавандового поля в окружении виноградников. — Я заказал экскурсию и обед.

Встретить нас вышел блеклый человек в спецодежде. Несмотря на негостеприимные надписи на табличках, он обращался с нами как с лучшими друзьями. Человек проводил нас в темное, прохладное помещение, где хранились бочки с вином. Внутри пахло брожением; из темных углов доносилось попискивание мышей; во мраке я заметила даже блестящие глаза кошки, которая охотилась на грызунов.

Иэн затащил меня за бочки, выстроенные в ряд, и спросил:

— Ты любишь темноту, Милагро?

— Все зависит от того, что в ней скрывается.

— Откуда ты знаешь, что в ней что-то скрывается?

Он взял прядь моих волос и намотал на свой палец.

— Пожалуй, я исправлю предыдущую фразу. Все зависит от того, кто в ней скрывается.

Иэн усмехнулся, и мы вернулись к нашим спутникам. Выйдя на улицу, все двинулись по полю, над которым висел аромат лаванды. Иэн и Сэм брели рядом с виноделом. Корнелия присоединилась ко мне, оживленно нахваливая чудесный день и великолепное место.

— А я все удивлялась, почему Уинни так нравится бывать в провинции! — Корнелия обвела округу счастливым взглядом и в конце концов остановила его на Сэме, который расспрашивал винодела о сборе урожая. — Теперь я понимаю ее. Мне и самой захотелось бы тут жить.

— Ты уверена, что тебе не надоест здесь до смерти?

— Со временем все надоедает, малышка, — заметила она. — Вечеринки, наряды, кавалеры — всё. Поэтому я страшно благодарна своему дорогому брату. Он никогда не устает от жизни.

Мы отобедали в длинной беседке, увитой белой глицинией, и выпили несколько бутылок вина. Я рассказывала Корнелии о своей жизни в городе, немного приукрашивая и добавляя гламура, и вдруг почувствовала, что Иэн придвинулся ко мне поближе.

— Конечно, можно пожалеть серых крыс и… Ой! Иэн, убери, пожалуйста, руку с моего бедра.

Он ничуть не смутился.

— Это обязательно?

Сэм пошевелился, качнув голову Корнелии, которая лежала у него на плече.

— Если юная леди говорит, что обязательно, значит, обязательно, — постановил Сэм с чудаковатой улыбкой.

— Это чудесное бедро, — не унимался Иэн. — Гладкое и нежное. Позволь одинокому холостяку насладиться этой маленькой радостью.

— Если вопрос стоит так, то отказать было бы просто невежливо, — поддалась я.

В нашей компании только Иэн не испытывал на себе действие алкоголя. Все, что было сказано по дороге домой, слилось в одно большое пятно, состоящее из глупостей и смеха.

На глазах сидевших на террасе Уинни и Освальда, мы, спотыкаясь, выбрались из машины.

Сэм упал в кресло, а Корнелия уселась к нему на колени и обвила его шею руками.

— Так хорошо, когда рядом родные, — заявила она.

Освальд и Уинни с ужасом наблюдали, как Сэм гладит волосы Корнелии.

— Сэм, ты пьян? — не выдержал Освальд.

— Вопрос не в том, чтобы признать обвинение, — медленно, почти по слогам проговорил Сэм. — Алкоголь разрешен законом, и я как совершеннолетний человек, выступающий от собственного лица, имею право на… на что угодно! — Он обратил затуманенный взгляд на Освальда и Уинни. — Я имею право увидеть что-нибудь прекрасное и захотеть иметь это.

Корнелия еще сильнее прижалась к его груди.

— Великолепно, дорогой!

Эдна оттащила меня на кухню и заставила помогать ей с ужином.

— Юная леди, постарайтесь не отрезать себе палец.

— А какая разница, Эдна? Он тут же срастется.

— Все равно будьте осторожны.

За ужином Освальд и Уинни вели себя тихо, возможно, из-за того, что отработали целый день, зато все остальные резвились в полную силу. Сэм наслаждался вниманием Корнелии, а Иэн, флиртуя, заставил меня снова почувствовать себя человеком, настоящей девушкой. Я заметила, что Освальд наблюдает за ним, и подумала: «Ха! То, что ты, Освальд, не обращаешь на меня внимания, еще не значит, что я никому не интересна».

Иэн объявил, что у него есть другие планы на вечер, однако перед тем как уйти, схватил меня в коридоре и потащил в маленькую гостиную.

— Что ты делаешь? — смеясь, поинтересовалась я.

В комнате было темно. Иэн обхватил меня руками.

— Хочу пожелать тебе спокойной ночи, — пробормотал он.

— Ну, тогда спокойной ночи.

— Я жажду ощутить твой вкус, — сказал Иэн.

Он слегка прикусил мою шею, и я почувствовала трепет во всем теле.

— Можешь жаждать дальше, — отрезала я, вырвавшись из его объятий.

Я слышала его дыхание в темноте. И знала, что он слышит мое.

— Я подожду, — наконец произнес он. — Я могу подождать до того момента, когда ты будешь готова.

Он ушел, не промолвив больше ни слова. Я не знала, буду ли когда-нибудь готова к тому, что на уме у Иэна, но это возбуждало меня.

На следующий день Корнелия опять проснулась поздно. Она пришла ко мне в комнату как раз тогда, когда я раздумывала над решающим моментом своей истории о зомби: должен ли молодой доктор влюбиться в зомби или это будет уже чересчур?

— Эдна говорит, что в городе есть салон гидромассажа, — сообщила Корнелия. — Давай сходим туда.

Я, как chica-приживалка, печально призналась:

— Не могу. No tengo dinero'^[73].

— Платить буду я, — заявила Корнелия.

Еще в ПУ я научилась с благодарностью воспринимать щедрость окружающих, хотя на это потребовалось некоторое время. Пожив со своей матерью Региной, я страшно удивлялась, что существуют люди, которым и вправду нравится что-нибудь дарить. Поэтому я ответила:

— Здорово! — И мы отправились на массаж тела и лица, а потом мне даже подровняли и уложили волосы.

— Ты выглядишь сверхъестественно, — заметила Корнелия, когда мы выходили из салона.

— Лучше уж выглядеть сверхъестественно, чем чувствовать себя сверхъестественной, — ответила я.

— Совершенно верно. Но если ты одна из нас, можно и выглядеть сверхъестественно, и чувствовать себя сверхъестественной. — Она поправила шляпу. — Надеюсь, брат вел себя с тобой не слишком развязно. Он непосредственный и очень страстный мужчина.

То, что сестра размышляет о страстности брата, показалось мне жутковатым, но я предположила, что для европейцев это нормально.

— Ну кому же не нравится флиртовать!

Остановившись, Корнелия сдвинула на нос солнцезащитные очки и посмотрела мне прямо в глаза.

— Нет, юная леди, не стоит воспринимать его слишком поверхностно. Вызвать интерес Иэна очень непросто. А ты привлекла его сразу же.

Я не осмелилась заметить ей, что, если женщину угораздило иметь вычурные chichis' ^[74] и пышные nalgas' ^[75], она тут же привлекает множество мужчин.

Предмет нашей беседы занимал одноэтажную пристройку единственной гостиницы в городе — огромного белого здания в викторианском стиле.

Он вышел к нам босиком, в красивой светло-голубой льняной рубашке и темно-синих брюках.

— Вы выглядите великолепно, дорогие дамы. Что будем делать сегодня?

— Может, поедем за покупками? — предложила Корнелия. — Поплаваем, покатаемся верхом, ширнемся, угоним машину, пройдемся по антикварным лавочкам?

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Иэн.

На пороге стояла девушка в черных широких брюках и белой рубашке. Поскольку ее лицо скрывала черно-белая маска готского макияжа, определить возраст девушки было трудно, но движения ее отличались подростковой резкостью. Прилизанные волосы, выкрашенные в черный цвет, свисали ниже плеч. Она вкатила в комнату сервировочный столик, на котором стояли бутылка шампанского в серебряном ведерке и блюдо с клубникой.

— Ах, Тиффани, — обратился к неуклюжей девочке Иэн, — ты похожа на мечту.

Пряча улыбку, она склонила голову.

— Вот шампанское, которое вы просили, господин Дюшарм. Вашу кровать застелить сейчас или попозже?

— Лучше попозже, мой черноволосый ангел.

Нервно рассмеявшись, она прямо-таки выбежала из комнаты.

— В самом деле, Иэн, — заметила Корнелия, — ты заставляешь девушку нервничать.

— Ребенку скучно, а я уделяю ей хотя бы немного внимания.

— Да ты настоящий филантроп, — проговорила я, чувствуя себя дурой, потому что для этого пресытившегося типа я тоже была всего лишь очередным заскучавшим ребенком.

— Дети меня не интересуют, — спокойно произнес Иэн. — Верно ведь, Корнелия?

— Ни в коем случае, дорогой.

Откупоривая бутылку шампанского, Иэн предложил:

— А что если мы рискнем познакомиться со здешней флорой и фауной, особенно с фауной? — Он разлил шипучку по бокалам. — Как ты думаешь, Корнелия, захочет ли Сэм присоединиться к нам?

— Мой дорогой брат, ты такой заботливый! Думаю, Сэму будет приятно.

Когда я поймала: себя на том, что вслед за тремя вампирами вхожу в байкерский бар городка Нижнее Небо, я была уже немного подшофе. На улице стоял ясный денек, а внутри царил полумрак и висел дым. Он исходил как от вполне легальных сигарет, так и от запрещенного курева. Несмотря на рабочий день, зал был набит грубоватого вида белыми парнями, по которым нельзя было сказать, что они вышли с работы на обеденный перерыв. На здешних посетителях можно было увидеть весь репертуар тюремных татуировок, сделанных при помощи шариковой ручки и иглы.

Иэн провел меня мимо парней, которые смотрели так, будто размышляли, что лучше — сначала убить Иэна, а потом изнасиловать меня, или сделать все то же, но в обратном порядке. Корнелия и обеспокоенный Сэм следовали за нами.

— Сядем сюда, — предложил Иэн, остановившись возле отгороженного столика.

Какой-то кусок прогнившего мяса, поднявшись со своего стула у барной стойки, под хохот друзей неуклюже проследовал в нашем направлении. Когда он навис над нашим столом, Иэн спросил:

— Да? Что вы хотели?

— Это мой стол, мать твою!

Сэм собрался было подняться, но Иэн удержал его на месте.

— Вы хозяин этого заведения? — осведомился Иэн у байкера.

— Что за херня? — зарычала мясная туша. — Я начищу тебе задницу! — На самом деле, поскольку байкер был пьян, его реплика звучала так: «А начищ те заднице!»

Нажравшийся или трезвый, в любом случае байкер представлял собой серьезную опасность, однако Иэн добродушно улыбнулся и сказал:

— Сомневаюсь, что такие вещи стоит обсуждать при дамах, так что почему бы нам не поговорить на улице?

— Не надо, Иэн… — начала было я.

Корнелия выглядела обеспокоенной, и я решила, что она остановит брата.

— Тут только одна проблема, — проговорила она, поморщив нос. — Ты хочешь, чтобы мы подождали тебя, или заказ сделать сразу?

— Заказывайте сразу. — Иэн поднялся, передал Корнелии свой бумажник, а затем обратился к байкеру: — Пошли. Мне бы не хотелось оставлять дам надолго.

Пока они выходили на улицу, остальные завсегдатаи бара принялись выкрикивать ругательства с целью подбодрить своего товарища, которого, как я поняла, звали Арти.

Пока Сэм старательно рассматривал исписанную непристойными шутками коктейльную салфетку, Корнелия жестом подозвала официантку.

— Разве мы не будем ничего предпринимать? — в ужасе спросила я.

— Юная леди, учитесь развлекаться, — проговорила Корнелия так, будто это не ее брата собирались убить в темном переулке.

К нам подошла худенькая, похожая на наркоманку официантка, на шее которой красовалось ожерелье из фальшивых бриллиантов, слагавшихся в имя «Сэлли».

— Сэлли, — обратилась к ней Корнелия, — у моего брата сегодня приступ великодушия. Можем мы оплатить напитки для всех посетителей на оставшиеся дневные часы, до вечера?

Сэлли надула пузырь жвачки и щелкнула им. Предложение слегка заинтересовало ее.

— Коктейли или чистый алкоголь?

— Конечно же, чистый, — сказала Корнелия. — Все, что они захотят. И принесите нам бутылку самой лучшей текилы, какая у вас есть. — Вытащив кредитку из бумажника брата, она передала ее Сэлли. — И не забудьте оставить себе хорошие чаевые.

— Напитки всем посетителям за счет вот этой дамы! — крикнула Сэлли. Отовсюду раздались радостные крики и гиканье, началась суета — байкеры рванули к бару, чтобы заказать выдержанный коньяк и односолодовое шотландское виски.

— Сэм, почему мы сидим здесь? — продолжала ужасаться я. — Мы должны помочь Иэну.

— Э-э… Корнелия, — обратился к ней Сэм. — Мне кажется, Мил права. Мы должны найти Иэна и уйти…

Когда, успешно удерживая поднос, Сэлли выставила на стол нашу текилу, кусочки лайма и соль, на своем месте за столиком возник Иэн, целый и невредимый.

— А, текила, замечательный выбор, — похвалил он.

Я уставилась на Иэна.

— Что произошло?

— Ничего интересного, — заверил он. — По сравнению с тобой ничего интересного.

Помочив свой палец в рюмке, он намазал мое запястье текилой и посыпал ее солью. Мне показалось, я чувствую, как пульсирует кровь в моей руке. Затем Иэн лизнул мое запястье, запил текилой из рюмки и, неотрывно глядя в мои глаза, вонзил свои ровные белые зубы в ломтик лайма.

В этом не было ничего такого, но создавалось впечатление чего-то неприличного.

Удивленное выражение лица сидевшего неподалеку байкера свидетельствовало о том, что так думала не я одна. Он важно прошествовал к нашему столу и присел рядом с Корнелией.

— Спасибо за угощение, — поблагодарил он, подняв свой бокал. — А что вы сделали с Арти?

— С Арти? Вашим большим другом? Мы побеседовали немного, и он понял, что был неправ. А, так вон же он.

Посмотрев туда, куда был направлен взгляд Иэна, мы увидели медленно входящего в бар Арти. Шаркающей походкой он подошел к столу и упал в кресло. У него было мертвенно-бледное лицо и дыра на рукаве рубашки, в которой просматривалась длинная глубокая рана. Обычно такой порез сопровождается кровотечением, но на его рубашке не было ни пятнышка крови.

Байкер, сидевший за нашим столом, с восхищением глянул на Иэна.

— Я рад, что вы поняли друг друга. Кстати, меня зовут Эрнест Калпеппер. Поскольку мы друзья, можете звать меня просто Пеппер.

Его имя показалось мне знакомым, и действительно: Пеппер оказался бывшим соседом Уинни и вполне приятным парнем, если к этой категории вообще можно отнести торговцев метамфетамином. Он обрадовался, узнав, что доктор вот-вот выйдет замуж, и даже разок оплатил нашу выпивку.

В баре было полно всяких развлечений. Сэм оказался очень хорошим игроком в бильярд, особенно когда начал пить минеральную воду вместо текилы. Выиграв сто долларов, он живо проиграл их на метании дротиков. А потом всех находившихся в заведении девушек, включая Корнелию, Сэлли и меня, упросили станцевать на барной стойке под песни в стиле кантри-рок, которых я никогда раньше не слышала. При всем моем уважении к Уинни, думаю, этого бы она не поняла.

Как раз в тот момент, когда Пеппер предлагал прокатить меня на его «жирном байке», советуя снять блузку и лифчик, чтобы в полной мере насладиться свежим воздухом, Иэн решил, что пора уходить. Он перекинул меня через плечо с той же легкостью, с какой перебросил бы куртку, и это было отмечено громкими аплодисментами присутствующих. Когда мы уходили, Арти все еще сидел, сгорбившись, на кресле и смотрел вдаль невидящими, остекленевшими глазами.

Сэм приехал на собственной машине и потому сам доставил Корнелию домой.

Как я и думала, Иэн повез меня в гостиницу. Готка Тиффани стояла на крыльце и курила сигарету. Пока мы шли к пристройке, она не сводила с нас глаз.

Мне уже доводилось встречаться с мужчинами тридцати с лишним лет, но Иэн вел себя очень по-взрослому, словно все понимал, и был неотразим. Когда он обнял меня, я решила: вот что мне надо, чтобы прекратить мечтать о других, недоступных для меня мужчинах. Я просунула руки под его рубашку и, вдыхая исходящий от него пряный аромат, ощутила прохладу его кожи. «Шизнутой» части моего «я» очень даже нравилось, что Иэн вселяет в меня страх; ее, «шизнутую», привлекала мысль о встрече с сильным, властным мужчиной.

Иэн расстегнул мою блузку и погладил меня по шее, задержав большой палец на нижней ее части, где прощупывался пульс. Наш поцелуй было очень кратким: я обхватила ртом пухлые губы Иэна, наслаждаясь плавными движениями его языка. Он положил руки на мои бедра, прижимая их все теснее, и склонился к моей шее; я почувствовала дрожь возбуждения и страстно возжелала большего.

Я попыталась расстегнуть его ремень, но Иэн схватил меня за руку.

— Нет, только после того, как ты позволишь мне ощутить твой вкус.

Его глаза засияли, а я, видимо, временно утратив рассудок, согласилась:

— Хорошо, как хочешь.

Иэн взял винный бокал и разбил его о стол. Выбрав узкий осколок, он подошел ко мне.

— Тебе не будет больно, — пообещал он, но я продолжала дрожать.

Он перевернул мою руку ладонью вверх и поцеловал ее. Потом осторожно провел по моей ладони стеклом так, чтобы разрезать только кожу. Я наблюдала за ним. Когда на коже появилась тонкая алая полоска, Иэн прижался к ней ртом и принялся медленно сосать, вздрагивая от удовольствия.

Когда Иэн оторвал рот от раны, она уже затянулась. Его глаза горели.

— Милагро, — простонал он и крепко поцеловал меня.

Поцелуй был потрясающим и грешным, а потом я позволила ему раздеть меня, и мы занялись любовью.

Под его одеждой скрывалось крепкое и здоровое тело. Смуглая грудь Иэна была покрыта густыми черными волосами, его руки и бедра оказались плотными и мускулистыми. Своей силой он пользовался умело и осторожно, внимательно наблюдая за тем, как я реагирую на его движения. Переворачивая меня то так, то эдак, он спрашивал:

— Тебе нравится это? Хочешь так?

Пока я стонала от удовольствия, Иэн, судя по моим смутным ощущениям, то и дело снова пользовался осколком стекла, надрезая мою грудь, бедро, шею, чтобы снова ощутить вкус моей крови.

Когда все кончилось, я чувствовала удовлетворение и вину. На моей коже не осталось никаких ран.

Иэн поцеловал меня в лоб.

— Я знал, что ты исключительная.

Каждой девушке нравятся щедрые комплименты, но к слишком щедрым я всегда относилась скептически.

— Тебе просто понравился мой вкус, Иэн.

— Да, понравился, потому что по вкусу я могу определить, кто ты.

— Если ты скажешь, что я пикантная, я тут же встану и уйду.

— Нет, моя дорогая, — возразил он, понимающе улыбнувшись. — Твой вкус — это как жить, умереть и снова жить.

Вот брехня-то! Я вдруг вспомнила об Эдне.

— Мне нужно ехать. Эдна наверняка удивляется, почему я опаздываю к ужину.

— Ужин кончился несколько часов назад, — засмеялся Иэн. — Но, если хочешь, я отвезу тебя.

И он привез меня на ранчо. В дом Иэн заходить не стал, просто сказал, повернувшись ко мне:

— Надеюсь, ты понимаешь, что я к тебе чувствую.

— Мы ведь даже не знаем друг друга, — нервно рассмеявшись, ответила я.

Лицо его приняло мрачное выражение.

— Ты пока еще не знаешь меня, зато я тебя знаю. Я ждал тебя всю жизнь.

В моем понимании это был просто случайный секс; ведь я прекрасно помнила, что значит спать с красивым мальчиком, которого я любила, и каким непостижимо опьяняющим может быть контакт с Освальдом. Но, так или иначе, этот случай основательно сбил меня с толку, впрочем, в этом я не хотела признаться даже самой себе.

Глава двадцать пятая Сто лет одиозничества

Следующим днем была суббота, поэтому все члены семьи остались дома. Полагая, что теперь-то я для них точно бесстыжая puta'^[76], я решила тихо сидеть в своей комнате.

Эдна застукала меня за попыткой незаметно проскользнуть в малую гостиную.

— Юная леди, сегодня мы с Корнелией отправляемся за покупками, так что пришла пора вам самой приготовить ужин. Напишите список продуктов, которые вам понадобятся.

То, что я пребывала в смятенном состоянии, еще не означало, что Эдна не имеет права на свободный вечер. Как послушная девочка, я снабдила ее списком всего необходимого для приготовления ужина, и госпожа Грант отправилась за покупками.

На вечер планировались коктейли мохито' ^[77]. Когда этот кубинский напиток приобрел популярность мы с Мерседес потратили целый день на эксперименты с различными рецептами и техникой смешивания и в конце концов научились готовить очень клевый коктейль.

Когда Эдна уехала, я вдруг поняла, что забыла включить в список мяту. Интересно, может, она есть у Освальда? Я рванула через поле, за ворота и обнаружила позади густых зарослей бобов небольшую грядку, на которой росли мята и прочие травы. Я нагнулась пониже, выискивая красивые и здоровые листочки, и вдруг услышала топот копыт. Бросив взгляд сквозь вьющиеся стебли и листья бобов, я увидела Освальда и Корнелию, которые прогуливались верхом. Корнелия снова была облачена во все черное, на ногах ее красовались блестящие ботинки, а на голове — широкополая шляпа.

Я решила не выбираться из своего зеленого укрытия, посчитав, что всадники проедут мимо, но они спешились и привязали лошадей к ограде.

— Право, Освальд, ты — и Уинифред! Она ведь не в твоем вкусе, — заявила Корнелия, когда наездники входили в калитку.

— Она хорошая женщина, Корнелия. И мы подходим друг другу.

Остановившись, Корнелия посмотрела Освальду прямо в лицо.

— Я так не думаю. Сам знаешь, я обожаю Уинни, но не верю, что ты удовольствуешься заурядной ханжой, ведь с твоими средствами и внешностью можно найти и получше.

Освальд горько усмехнулся.

— Она не ханжа, Корни. По долгу службы Уинни повидала столько всего, сколько некоторым людям не довелось повидать за всю жизнь. Думаю, это пойдет мне на пользу.

Она скорчила гримасу.

— Ой, так я тебе и поверила! Будто бы я не знаю о твоих прежних победах. — Прищурив глаза, она радостно добавила: — Например, Милагро — очень аппетитная малышка. Иэн запал на нее.

Освальд натужно улыбнулся.

— Я был бы рад, если бы ты посоветовала брату оставить ее в покое. Она особенная девушка, и ей нужен… кто-нибудь другой.

— Ну же, Освальд, ты ведешь себя как эгоист! Раньше ты был не прочь делиться своими любовницами. Я восхищена тем, как ты пристроил ее здесь, у Уинни под носом. Или Уинни сама пользуется ее услугами?

— Милагро мне не любовница, — выпалил Освальд таким тоном, словно его смущало даже упоминание о нашей связи. — И она понятия не имеет, кто такой Иэн на самом деле.

Корнелия холодно улыбнулась.

— Мой брат — человек влиятельный. То, что он заинтересовался ею, — большая честь. — Она взяла Освальда за руку. — Впрочем, не будем спорить, дорогой. Кто знает, может, мы наконец станем чаще видеться.

— Ты что, имеешь в виду Сэма?

Корнелия залилась счастливым смехом.

— Забавно, правда? Мне он кажется таким лапочкой, таким надежным и добрым. Его прямота и честность сводят меня с ума. Скажи, это классная идея!

Освальд улыбнулся, но не ответил ей.

— Давай ты выпьешь воды, и мы отведем лошадей назад.

Когда они направились в коттедж, я, нагрузившись мятой, выбралась из огорода и помчалась в дом. Моя личная жизнь Освальда не касается — это не его собачье дело.

До ужина оставалась еще уйма времени, поэтому я побрела в комнату отдыха. Там сидела Уинни — какая-то удивительно неуклюжая и бесцветная — и тупо разглядывала каталог, лежавший у нее на коленях.

— Уинни, ты себя нормально чувствуешь?

— Все хорошо, все хорошо, — тихо проговорила она. Уинни относилась к тем девушкам, которые всегда говорят тихо. — Я в порядке. Просто свадьба и все такое прочее. Как-то сразу все навалилось.

— Если я могу хоть чем-нибудь помочь, дай мне знать.

Она резко отличалась от той счастливой дачницы, которая плясала и пела всего несколько дней назад. Впадины под ее глазами приобрели голубоватый оттенок.

— Мне нужно выбрать рисунок. Но я не знаю, чего хочу… Разве что маму… Мне бы очень хотелось, чтобы мама была здесь.

Плюхнувшись рядом, я взяла у нее каталог. При виде цен, помещенных рядом с фотографиями фарфоровой посуды, я почувствовала, что у меня кружится голова. Вооружившись ручкой, я вычеркнула сервиз с банальным цветочным рисунком.

— Слишком уж отдает магазином на диване, — пояснила я. — Теперь твоя очередь.

Уинни равнодушно уставилась на страницу.

— Слишком современно, — резюмировала она, вычеркнув сервиз с геометрической каймой.

— Слишком отдает «новой волной», — откликнулась я, исключив из списка посуду с розово-серыми завитками.

Следующий сервиз, вызвавший критику Уинни, был с рисунком в виде персиков.

— Слишком прост, — пояснила она.

— Нет, Уинни, так не пойдет, ты можешь высказаться лучше. Объясни, почему он тебя ужасно раздражает.

— Слишком тошнотворен, — пожав плечами, неуверенно заключила она.

Я засмеялась.

Спустя час мы выбрали повседневный и праздничный сервизы, серебряные столовые приборы и хрусталь.

— Юная леди, тебе весело с Корнелией и Иэном? — вдруг спросила Уинни.

— Они очень энергичные.

— Как ты думаешь, Сэму они тоже нравятся? — поинтересовалась Уинни, и я вдруг поняла, что она оказалась в стороне от общего веселья.

— Сэму? — удивилась я. — Думаю, да. Корнелия питает к нему нежные чувства. Давно пора обратить внимание на бедняжку Сэма. Вам с Освальдом повезло, вы пара и должны понимать, что он тоже хочет быть счастливым.

Уинни кивнула, и ее волосы, похожие на кукурузный шелк, качнулись вперед.

— Конечно же, ты права. — Она показала мне другой каталог. — Может, завтра займемся скатертями и серебром?

— Разумеется. — Я решила спросить ее о том, вокруг чего крутились мои мысли: — Уинничка, если проблемы с КАКА не разрешатся до вашей свадьбы, думаешь, Освальд позволит мне побыть здесь одной? — поинтересовалась я.

Плотно сжав губы, Уинни ответила:

— Ты можешь остаться с Сэмом. Он не едет на свадьбу.

— Сэм не обязан быть мне нянькой! — воскликнула я, заметив, что Уинни расстроилась. — Такое важное событие…

— Это не из-за тебя, Милагро. Сэм считает, что здесь обязательно должен кто-то остаться, кто-нибудь «ответственный».

Я впервые слышала от нее такой резкий тон.

Оставалось только надеяться, что КАКА потерпит поражение как раз в срок и Сэм сможет поехать на свадьбу Уинни и Освальда.

Почти весь вечер я провела на кухне и была очень рада этому. В самый разгар моих трудов в кухню медленной походкой вплыл Иэн. При виде острого ножа в моей руке его глаза разгорелись. Он остановился у меня за спиной и принялся поглаживать мои бедра, отчего по моему телу прокатилась волна желания. Дрожащим голосом я вежливо попросила его убраться ко всем чертям.

В тот вечер ужин показался мне особенно приятным. Мы начали с севиче' ^[78] и мохито, за которыми последовала «пьяная курица» в соусе из чоризо, каперсов, текилы и апельсинового сока. На гарнир я сделала рис по-испански, сваренный в кальдо (курином бульоне), — он был очень вкусен, несмотря на обилие жидкости, — и салат из листьев салата ромэн и авокадо, заправленный смесью масла и лаймового сока.

Иэн, заметив мою нервозность, соблюдал дистанцию, но, как мне показалось, Эдна и так поняла, что между нами произошло. Примерно такой же виноватой я ощущала себя, когда, скармливая бабушкину золотую рыбку кошке, была застукана самой бабушкой. Освальд старался не смотреть на меня и не говорить со мной, но я и без того чувствовала его осуждение. Хотя он не имел на это никакого права.

Я испекла плотный, двухслойный шоколадный торт.

— А теперь перейдем к самому большому подарку, который Мексика преподнесла миру, — к шоколаду! — объявила я радостным голосом, хотя в моей голове почему-то всплыл образ ацтекского воина, который тащит деву на место жертвоприношения.

— Что ж, юная леди, — проговорила Эдна. — Должна сказать, что сегодняшний ужин — одно из лучших застолий, которые у меня когда-либо бывали в день рождения.

Все удивленно повернулись к ней.

— Бабушка! — воскликнул Сэм. — Прости! Даже не знаю, как это выскочило у меня из…

— Ой, Эдна! — возопила Уинни. — Я знать не знала…

— Я забыл, — мрачно произнес Освальд. — Как я мог забыть?

— Отличная новость, Эдна! — подала голос Корнелия.

— Поздравляю! — сказал Иэн.

Эдна утихомирила присутствовавших.

— В моем возрасте иногда лучше забыть о дне рождения. Мне достаточно того, что вы все рядом со мной.

Я помчалась в свою комнату и принесла оттуда бирюзовый пакетик, который купила во время поездки в город.

— С днем рождения, Эдна! — сказала я, протягивая ей подарок.

Сняв матерчатую упаковку с маленьких полочек, она залюбовалась миниатюрными кухонными принадлежностями.

— Muchas gracias' ^[79], юная леди.

Освальд запел песенку «С днем рождения», и мы подхватили ее, потом Эдна задула свечи, стоявшие на столе, и мы разразились дружными аплодисментами. Это было так же здорово, как мои дни рождения в те времена, когда я жила у бабушки. В сущности, не хватало только пиньяты' ^[80], чтобы как следует помахать битой. Жаль, что Себастьян далеко.

Тем вечером Эрни принес в дом две бутылки крови. По буйству праздник напоминал рок-фестиваль. Корнелия уселась рядом с Сэмом и стала слушать его рассказ о «налоговых убежищах» с таким видом, будто он открывал ей тайны Вселенной. Освальд расположился рядом с Уинни, которая пила больше, чем обычно, и поэтому на ее лицо наконец вернулся румянец. Раньше я никогда не видела, чтобы Уинни проявляла такую нежность по отношению к Освальду — она держала его за руку, следила за тем, чтобы его бокал не пустовал, взъерошивала его волосы.

— Иэн, если ты скажешь, где вы с Корнелией будете в следующем месяце, вполне вероятно, что мы с Уинни сможем навестить вас во время медового месяца, — сказал Освальд.

Иэн посмотрел в противоположный угол комнаты — на меня.

— Я еще не утвердился в своих планах.

— Мне здесь нравится, Иэн, — сказала брату Корнелия. — Давай снимем поблизости дом.

Сэм обрадовался этой идее.

— Буду рад помочь вам в поиске подходящего жилья, — заверил он.

— Правда? — переспросил Иэн. — В гостинице хорошо, но гораздо больше мне нравится уединение.

— Я не ослышалась? — изумилась Эдна. — Вы — и в деревне? Вы же самый большой любитель городской жизни, которого я когда-либо встречала.

— Я тоже не встречал никого, у кого были бы более изысканные манеры, мадам, — парировал Иэн. — Если вы сумели адаптироваться, я тоже смогу. По крайней мере на время.

Он посмотрел на меня так, что это заметили все.

— Думаю, сегодня я лягу пораньше, — объявила я.

Все пожелали мне спокойной ночи, и я пошла в свою комнату.

— Дейзи, — сказала я своей собаке, — со всей этой серьезностью и правильностью я попала в переплет.

Она помахала мне хвостом, и мне стало легче.

Я открыла «Джейн Эйр» на первой попавшейся странице и стала читать о насмешках мистера Рочестера, опытного мужчины, который на самом деле любил нищую бедняжку Джейн. И чего я стыжусь? Ведь наша интерлюдия с Иэном произошла с обоюдного согласия.

Тем не менее я обрадовалась, что на следующий день он не приехал на ранчо. Мы с Корнелией и Эдной устроили себе плавательный праздник в бассейне. Мы хотели взять с собой Уинни, но она отказалась, объявив, что ей хочется почитать.

Мы сделали целый кувшин коктейля мимоза и слушали песни Фрэнка Синатры и Дайонн Уорвик. Было ужасно грустно, что нельзя открыть раздвижную крышу и посмотреть на чистое голубое небо.

После ужина Корнелия вытащила меня из комнаты отдыха и объявила:

— Только что звонил Иэн и сказал, что обнаружил какую-то вечеринку.

— Ее устраивает Пеппер?

Одно дело общаться с байкерами днем, и совсем другое — ночью.

— Нет, не Пеппер. Кто-то еще.

Корнелия настояла натом, что сама выберет мне наряд. Покопавшись в моем скромном гардеробе, она заключила:

— Грустно-то как! — Потом достала пюсовое платье и возмутилась: — И кто только засунул это барахло в твой шкаф?! — После чего бросила его на пол. Затем Корнелия вытащила белую шифоновую юбку и белый же свитер, расшитый бисером. — Вот это подойдет. Я одолжила бы тебе что-нибудь, но не думаю, что мои вещи будут тебе впору, — добавила она, бросив взгляд на мою грудь.

Корнелия проделала с моими волосами какие-то модные штуки-дрюки, соорудив мне пышную и совершенно безумную прическу, а потом густо накрасила мои глаза черной подводкой.

— Не хочу выглядеть как дешевая проститутка! — взбунтовалась я.

— А ты и не выглядишь так. Ты больше похожа на дорогую. — Она рассмеялась.

Мне подумалось, что беспечным особам вроде Корнелии такая девушка, как Уинни, вполне может показаться ханжой. Корнелия не видит различия между ханжеством и правильной и серьезной натурой.

В черной футболке и джинсах Сэм выглядел на несколько лет моложе.

— А что за вечеринка? — поинтересовался он у Корнелии, когда мы садились в машину.

— Разве это имеет значение? — удивилась она.

— Может, Уинни и Освальд тоже хотят поехать? — спросила я.

— Им завтра на «работу», — презрительно фыркнула Корнелия.

Когда у тебя нет работы, или если ты пренебрегаешь своими обязанностями, жизнь кажется легче. Мерседес не одобрила бы это. Я пообещала себе, что завтра вернусь к творчеству.

Иэн вел машину уверенно, словно был прекрасно знаком со здешними местами.

— Что мне нравится в деревне — так это, что люди могут побыть в уединении. И делать все, что хотят.

— Ты уже говорил что-то об уединении, но ведь все равно любишь общество, — заметила я.

— Все хорошо в меру, юная леди. — Он улыбнулся мне. — Ты сегодня великолепно выглядишь.

— Лохматая, — сказала я.

Он рассмеялся, и я тут же расслабилась.

Стены стоявшего на отшибе старого дома были выкрашены в темный красновато-фиолетовый цвет. Теперь, когда я знала, как выглядит пюсовый, он мерещился мне повсюду. Здание казалось неосвещенным, и только над крыльцом горела лампочка.

— Похоже, никого нет дома. Ты уверен, что мы приехали по адресу? — засомневалась я и тут же увидела несколько рядов машин, припаркованных возле уединенного строения.

— Уверен.

Когда я вылезла из машины, до моего слуха донеслось приглушенное уханье музыки, гремевшей в доме. Иэн постучал во входную дверь, и из-за нее выглянула какая-то белолицая шкильда. Он протянул девушке карточку; та взглянула на нее и проговорила:

— Добро пожаловать, Братья Вампыры!

Готова поспорить, она произнесла это именно так — с «ы» вместо «и», видимо, чтобы слово звучало еще страшнее.

Нельзя сказать, что горевшие в гостиной свечи делали зал светлее. Помещение было заполнено другими белолицыми, сильно накрашенными существами в любопытных кожаных и атласных костюмах черного цвета. Я никогда не понимала американских готских приколов — вся эта идеализация смерти, мрачная поэзия и прочее. Это потому, что мексиканцы сами по себе буйные готы. Они ставят жертвенники мертвым, отмечают Dias De Los Muertos' ^[81], радостно мечтают о своих похоронах, и вообще — у них черные волосы.

Иэн сильно выделялся в своем светлом костюме и белоснежной рубашке, но, казалось, это его ничуть не беспокоило.

— Как изящно! — одобрил он, увидев стоявший у стены стол, над которым висел перевернутый крест.

Стол покрывала черная скатерть; на нем лежали нож, пластмассовый череп, чаша, колокольчик и были расставлены черные свечи.

— Просто здорово, — высказалась Корнелия.

— Ты действительно так считаешь? — удивился Сэм. — Зачем мы сюда пришли?

— Из-за местного колорита, — пояснил Иэн. — Тише, они начинают!

В помещении стало тихо — все обратили взоры к алтарю. Заиграла какая-то жуткая музыка из наследия Джона Кейджа' ^[82], и я сразу заскучала по Мерседес — она в своем клубе отчитала бы любого, кому бы пришло в голову поставить такое. В дверях, находившихся на противоположной стороне зала, возникла женщина в черном топе из блестящего винила, коротких шортах, черных колготках в сеточку и сапогах на платформе. На шее у нее висела цепь, на которой болталась огромная серебряная пентаграмма. Женщина явно старалась скрыть свой возраст при помощи косметики и мощных искусственных грудей. Неудивительно, что на нее все пялились.

Вращаясь и позвякивая колокольчиком, она начала исполнять ритуальное ча-ча-ча. Потом взяла нож, направила его на перевернутый крест и произнесла нараспев:

— In nomine dei nostri Satanas Luciferi Excelsi! Именем повелителя нашего Сатаны, его величества Люцифера, я взываю к силам тьмы и власти ада!

Иэн приложил палец к губам, потому что я начала смеяться. В его глазах плясали озорные огоньки, да и Корнелия веселилась от души. А вот лицо Сэма приобрело страдальческое выражение. Он наклонился ко мне и прошептал:

— Это же абсурд!

Высокогрудая особа продолжала свою монотонную речь, изрыгая всякий вздор о закрытом сообществе ада и силах Дракулы. Я впала в прострацию. Ритуалы я не люблю, а тут еще Иэн принялся ощупывать мои ягодицы.

Вдруг вперед вышла какая-то фигура в длинном плаще с капюшоном.

— Я пью из этой чаши, — начала свою пафосную речь жрица, — пью прану, источник всей энергии и силы, чтобы насытить свой дух, и тогда все мое существо окрепнет и станет могущественным, способным внушить страх любому. Я пью твое естество, Тиффани! — С этими словами она стянула с фигуры плащ, обнажив девушку из гостиницы, тело которой оказалось белее теста. С таким цветом кожи нужно как следует подумать, прежде чем надевать белые кружевные лифчик и трусики.

Я заметила марлевую повязку на ее запястье, когда девушка взяла в руки чашу и, случайно выплеснув немного густой красной жидкости, передала ее жрице.

— Я пью твое естество, Тиффани, а ты просто сосуд моих желаний, моего могущества. Ты всего-навсего телесная оболочка и должна выполнять мои приказания — так говорят силы, которыми я здесь управляю сегодня…

— Кстати, о питье. Я бы не отказалась от какого-нибудь напитка, — сказала я, обращаясь к Иэну.

Мы вышли из гостиной и направились на кухню. Там висели чудесные занавесочки с рисунком, изображавшим скотный двор, и стояла потрясающая старая плита. На сервировочном столике красовалась огромная плошка для пунша с какой-то красной жидкостью.

Я принюхалась и учуяла фирменный напиток ада: гавайский пунш с коровьей кровью, украшенный замороженными кольцами ананаса. В холодильнике я обнаружила упаковку пива — шесть банок.

— Будешь? — предложила я Иэну.

— Спасибо. Тебе понравилась церемония?

— Если бы мне хотелось посмотреть плохую драму, я купила бы билет в театр.

— Мне нравится их наивность. Они так простодушно путают вампиров, ну то есть вампыров, — поправился он с улыбкой, — и сатанизм.

— Да, прикольно, — согласилась я. — Взывать к дьяволу, чтобы укрепить свою власть. Большинство людей, которые стремятся к власти и безнравственности, просто заканчивают бизнес-школы.

— Такая молодая и такая циничная, — пробормотал Иэн.

Я пожала плечами.

— Ты сказал, что мы едем на вечеринку, и я подумала, будто ты имеешь в виду танцы.

На кухню, волоча за собой Корнелию, вошел Сэм.

— Боже праведный! — воскликнул он. — Похоже, они и впрямь выкачивают кровь из этой бедняжки. Ни за что не поверю, что это легально.

Корнелия погладила его по руке.

— Сэм, ты слишком долго сидел в офисе. Она прекрасно выглядит. Но если тебе скучно, нам здесь сидеть необязательно.

Когда мы двинулись к выходу, Тиффани заметила Иэна, и ее тусклые глаза загорелись. Я готова была поклясться, что это она вручила Иэну приглашение.

— Иэн, — обратилась я к нему, выйдя за порог дома, — Тиффани влюблена в тебя.

— Говорю же, дети меня не интересуют, — ответил он. — Если хочешь потанцевать, мы потанцуем.

Он вел машину то по одной дороге, то по другой, двигаясь в направлении ранчо, пока мы не увидели ярко освещенное здание; рядом располагалась автостоянка, по которой сновали парковщики.

— Чей это дом? — поинтересовался Сэм.

— Понятия не имею. — Иэн свернул на подъездную аллею, остановил машину и вылез из нее. — Какое здесь мероприятие, уважаемый? — осведомился он у парковщика.

Я заметила, как, передавая мужчине ключи от машины, Иэн сунул ему в руку какую-то банкноту.

Парковщик посмотрел на купюру, понял, что она крупная, сунул ее в карман и сказал:

— Благотворительный бал в пользу местной детской больницы.

— Это подойдет.

Наша одежда совершенно не соответствовала событию, и мне следовало бы поделиться этой мыслью, но, услышав музыку, которая доносилась из задней части дома, — потрясающую сальсу в живом исполнении, я потянула за собой Иэна и сказала:

— Пошли.

Мы миновали лимонные деревья в огромных кадках, оливы, увешанные разноцветными огоньками, и круглые столы, за которыми гости попивали вино. Предварительная проверка выявила две черные пары, одного мужчину, сильно смахивавшего на латиноамериканца, который пришел с блондинкой, и — ни одного азиата. Танцпол располагался на задней террасе, где оркестр из десяти музыкантов играл по-настоящему зажигательные мелодии.

Мерседес мучилась со мной не один вечер, пытаясь втолковать, что такое афроамериканская музыка и как танцевать в ритме клаве. Я выучила движения с большим трудом, а вот Иэн танцевал так, будто всю жизнь прожил на Карибском море. Он руководил моими движениями, вращал меня, крутил…

Это было весело и, как мне показалось, очень просто. Иэн управлялся со мной так ловко, что я вдруг почувствовала себя марионеткой. Поглядев на двух других вампиров, я заметила, как Сэм изо всех сил старается не наступить на ногу Корнелии и то и дело сбивается с ритма. Она давала ему инструкции прямо в танце. Тут-то я и поняла, что очень зря обижаюсь на Иэна — ведь он так грациозно двигается.

Когда песня закончилась, Иэн извинился и направился к хозяйке вечера. Я наблюдала за тем, как он, выписывая чек, улыбался ей своей белозубой улыбкой, а она чуть было не писалась от восторга. И тут вдруг мне на ум пришло обвинение Себастьяна в том, что я якобы использовала его.

В ходе вечера Иэн и Корнелия познакомились с несколькими людьми и получили приглашения на выставки, дегустации вина, обеды и гольф. Меня тоже приглашали, но ведь я-то знала, что эти люди никогда не обратили бы на меня внимания, будь я здесь одна, без искушенных вампиров.

Несмотря на поздний час, оркестр продолжал играть, а мы танцевали. Прижимая ко мне свое смуглое лицо и утыкаясь носом в мою шею, Иэн направлял своими бедрами движения моих.

— Я так хочу остаться с тобой наедине, — бормотал он мне в ухо. — Поехали.

Мы обыскали все здание, но Корнелию и Сэма так и не обнаружили.

— Они как-нибудь доберутся до дома, — заключил Иэн. — Корнелия — девушка находчивая.

Иэн хотел, чтобы я осталась у него на всю ночь, но я была не готова подтвердить подозрения тех, кто полагал, что я сплю с ним. Я согласилась пробыть у него час. Он снова потрясающе искусно ласкал и гладил меня, а я, захлебываясь от восторга, позволила ему сделать несколько маленьких надрезов на своем плече. Он сосал ранки, пока они не затянулись.

Когда Иэн высадил меня на ранчо, я почувствовала, что на темной подъездной аллее есть кто-то еще.

— Кто здесь?

Из мрака вышел Освальд.

— Ты сегодня поздно.

— Вечеринка только что закончилась.

В ответ он просто посмотрел на меня. В сравнении с сумрачным, искушенным лицом Иэна его черты казались ясными и открытыми.

— Милагро, я не вправе давать тебе советы, но подумай хорошенько — черт! — подумай как следует, прежде чем связываться с Иэном Дюшармом. Ты понятия не имеешь, на что он способен.

— На самом деле имею. Спокойной ночи, Освальд. У него был такой вид, что, даже ложась спать, я чувствовала себя ужасно. На черта мне сдался этот мужчина? Чем скорее он женится, тем раньше я смогу жить своей жизнью.

Глава двадцать шестая Я дико извиняюсь

Помня об обещании, которое я дала Мерседес, я провела весь следующий день за пишущей машинкой. Ближе к вечеру, заглянув в комнату отдыха, я застала Эдну за просмотром итальянской комедии на итальянском языке.

— В субтитрах половина шуток пропадает, — пояснила она. — Посидите со мной, юная леди.

Когда передача закончилась, Эдна выключила телевизор и повернулась ко мне.

— Боюсь спрашивать, но что на этот раз пришло в вашу глупую головку?

— Эдна, я знаю, Сэм не хочет, чтобы Уинни и Освальд женились прямо сейчас, когда ситуация с КАКА еще не прояснилась, и ему нужно остаться здесь со мной, в то время как все остальные поедут в Прагу на торжества. Но мне кажется, что его настрой огорчает Уинни и Освальда.

— Да, можно сказать и так.

Изумрудные глаза Эдны светились любопытством.

— Может, вы поговорите с ним?

Она вздохнула.

— Юная леди, я не в силах описать вам, какая это мука — смотреть, как твои внуки делают глупости. Однако из собственного опыта я знаю, что в отношении любви и брака люди должны принимать решения самостоятельно.

— Но ведь это не Сэм женится! Если Освальд и Уинни приняли решение, он обязан его уважать.

Эдна устремила взор в потолок, словно призывая силы небесные.

— Сэм очень умен. Я надеюсь, что он послушается своего сердца, вместо того чтобы снова возлагать на себя какую-либо ответственность.

— Может, Корнелия убедит его поехать?

Немного помолчав, госпожа Грант заговорила снова:

— Корнелия и ее брат — очаровательные люди и обладают даром убеждения. Я всегда рада, когда они приезжают.

Остальное Эдна предоставила домыслить мне самой.

Я была абсолютно согласна с тем, что Сэм должен слушать свое сердце. И потому решила, что его надо подбодрить. Я поболталась немного туда-сюда, дожидаясь, пока он останется в кабинете один.

— Привет, Сэм, — поздоровалась я, закрывая за собой дверь.

— Привет, юная леди, — спокойно ответил он.

Я придвинула кресло поближе к тому месту, где он сидел.

— Сэм, ты не против, если я буду говорить честно? — Никаких возражений не последовало, поэтому я продолжила: — Тебе ведь небезразличны чувства Уинни? А Освальда?

Он, видимо, был поражен моим словам, а потому залопотал:

— Конечно, ко… то есть да… я имею в виду… а что, собственно, ты имеешь в виду?

— Если мы их настоящие друзья, мы будем радоваться их любви, верно? Ты должен отложить свои дела с КАКА и показать, что счастлив за них.

— Думаю, ты права, — мрачно согласился Сэм.

— Теперь, когда вы с Корнелией так хорошо ладите, ты должен понимать, что Освальд и Уинни чувствуют друг к другу.

Покрутив ручку между пальцами, Сэм заговорил снова.

— Милагро, я всегда хотел жениться по любви. Не потому что вся родня считает нас хорошей парой, а потому что я и она любим друг друга. Если я встречу девушку, которая думает так же, я готов восстать против семьи и потребовать, чтобы она приняла наши отношения.

Он что, имеет в виду, что родня не одобрит его союз с Корнелией?

— Слушай свое сердце, Сэм, — проговорила я, вспомнив слова Эдны.

Затем я оставила его одного, чтобы он мог подумать над моим советом.

Оказавшись в садике, я увидела Дейзи, которая, припадая к земле, шла мне навстречу.

— Эй, девочка, — начала было я, но тут заметила алые пятна на ее белоснежном шерстяном воротничке.

Дейзи взглянула на меня своими желтыми глазами. Наклонившись к собаке, я обнаружила под ее шеей длинный глубокий порез. Кровь уже остановилась, но края раны выглядели пугающе.

— Все будет хорошо, девочка моя, — проговорила я, осторожно беря собаку на руки, — все будет хорошо, моя девочка.

Дейзи терпеливо сносила тряску, пока я мчалась по направлению к коттеджу, то и дело натыкаясь на кусты и проваливаясь в ямки на поле. Я надеялась, что Освальд или Уинни окажутся дома.

— Помогите! — закричала я, пытаясь открыть калитку. — Помогите!

Распахнув дверь, Освальд поспешил мне навстречу.

— Освальд, она ранена! Сделай что-нибудь, пожалуйста!

Я заплакала, только когда Освальд принял Дейзи из моих рук и понес в дом.

— Успокойся. Это просто порез: Я справлюсь с ним. — Отодвинув книги и газеты в угол длинного стола, Освальд положил на него собаку. Потом указал на свой «командный пост» и велел: — Принеси мою сумку.

Возле металлического письменного стола стоял черный кожаный портфель, на котором виднелось тиснение — инициалы «ОКГ». Я передала его Освальду.

Когда он принялся ощупывать рану, Дейзи тихо взвыла.

— Это плохо, — заметил Освальд взволнованно, — но не страшно.

— Что ты имеешь в виду?

— Это ровный порез. Колючая проволока или гвоздь сделали бы края раны рваными. Сейчас я промою ее и зашью. Здесь нам может угрожать только инфекция.

Он попросил меня принести ему из ванной бритву и полотенце. Схватив толстое белое полотенце, я подошла к шкафчику и, отодвинув в сторону бутылочки со швейцарской косметикой, обнаружила кружку, в которой стояли одноразовые бритвенные станки. Я помчалась назад к Освальду, который уже наполнил миску теплой мыльной водой.

— Мне нужно, чтобы ты крепко держала ее, — сказал он.

Смотреть, что он вытворяет с Дейзи, было невыносимо. Поэтому, удерживая собаку, я стала разглядывать комнату. Мебель уже переставили; помещение сияло чистотой, а на столике у стены красовались свежие цветы.

— Ты позволяешь ей вертеться, — сделал мне замечание Освальд.

Обхватив Дейзи покрепче, я уткнулась лицом в ее мохнатую спину.

— Откуда ты взял эту странную мебель? — спросила я, чтобы отвлечься.

— Купил на аукционе. Аукционист намекнул, что в этот лот входит интересная антикварная мебель из американской провинции. И вот что я получил.

— Ой. Она похожа на мою старую мебель.

— Я почти закончил, — сказал Освальд, а через несколько минут добавил: — Вот и все.

Я взглянула на Дейзи. Теперь на ее груди появился лысый участок, а рана была зашита маленькими черными стежками.

— Выглядит ужасно.

— Ужасно? Да это лучшая пластическая операция, которой когда-либо подвергалась собака! А еще я подтянул ей кожу вокруг глаз, и, когда опухоль спадет, она снова будет выглядеть как щенок.

Я облегченно рассмеялась.

— Почему ты занимаешься этим?

— Чем?

— Пластической хирургией.

Освальд пожал плечами.

— У меня неплохо получается. Я же говорил тебе, что у меня хорошо развиты двигательные реакции мелких мышц. Но кажется, я догадываюсь, ты считаешь эту профессию декадентской и претенциозной.

— Такого я не говорила.

— Да тебе и говорить не надо было, — добавил Освальд, натужно улыбнувшись.

— Моя мать Регина сделала кучу пластических операций. Ее лицо похоже на маску.

— Некоторые люди с большим удовольствием носят маску, чем показывают окружающим свое лицо, — заметил Освальд, направляясь в ванную, чтобы вымыть руки.

Услышав журчание воды, я посмотрела на себя. Моя блузка была испачкана ярко-красной кровью, но впервые с тех пор, как я заразилась, это зрелище не породило во мне никаких желаний. Подойдя к кухонной мойке, я губкой размазала мыло по ткани, чтобы пятно не застарело, а потом вымыла руки.

Освальд вернулся в комнату с влажным полотенцем и начал вытирать кровь и грязь с моего лица с той же щемящей нежностью, какую демонстрировал в моем горячечном сне. Что же со мной такое? Почему я не могу испытывать такие чувства к Иэну?

— Милагро, — снова заговорил он. — Легко презирать пластическую хирургию, когда ты красива от природы.

— Тут и речи нет о моральных оценках, — сказала я, с осторожностью отнесясь к его комплименту. Я знала, что его идеал — Уинни. — Мне необязательно защищаться перед тобой, доказывая свою правоту.

— Нет, необязательно. А я не должен защищать перед тобой свою профессию, скажу только, что тщеславие тут ни при чем. Это возможность сделать так, чтобы люди не чувствовали себя изгоями и уродами. Чтобы они смогли вписаться в общество. Да, я делаю операции избалованным женщинам, у которых больше денег, чем здравого смысла, но эти доходы позволяют мне помогать людям, пострадавшим во время пожаров, несчастных случаев или войн; тем, у кого врожденные проблемы.

Я собиралась было высказаться по поводу деспотизма средств массовой информации, которые установили бессмысленный и нереальный стандарт красоты, но тут до нас донеслось отчетливое «кхе».

Стоя на пороге, на нас смотрела Уинни.

— Привет, Уинни, — выпалил Освальд. — С Дейзи случилась беда, и Милагро принесла ее сюда.

Собаки поблизости не было, и Уинни тяжело вздохнула. Она выглядела неважно, лицо ее приобрело желтоватый оттенок.

— Дейзи! — позвала я, и собака примчалась в дом, стуча грязными лапами.

При виде животного выражение лица Уинни изменилось.

— Бедняжка Дейзи! Что с тобой случилось?

— Не знаю. Это был ровный порез, так что она, видимо, напоролась на что-то очень острое, — объяснил Освальд. — Дейзи будет в полном порядке.

Он подошел к письменному столу и взял янтарно-желтый пузырек с каким-то лекарством. Отсчитав несколько таблеток, Освальд ссыпал их в маленький конвертик цвета манильской пеньки.

— Это антибиотики. Давай их ей два раза в день — утром и на ночь.

— Хорошо, — ответила я, взяв у Освальда конвертик. — Увидимся позже, Уин.

Когда я выходила из хижины, Дейзи уже носилась по огороду за какой-то птицей.

— Пока рана не заживет, на нее не должна попадать грязь.

— Спасибо, что помог собаке, — пробормотала я и повела Дейзи к дому.

Ополоснув ее лапы водой из шланга, я отвела собаку в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Дейзи как ни в чем не бывало развалилась на кровати.

Я приняла душ, надела симпатичные капри цвета морской волны и облегающий топ, наложила макияж и, накрасив ногти на ногах перламутровым розовым лаком, обулась в «леопардовые» шлепки. Потом разделила волосы на косой пробор и уложила их так, чтобы они были гладкими и прямыми. Взглянув в зеркало, я заметила, что мои грудь и бедра снова приобрели округлую форму и стали пышнее.

— С возвращением, девочки мои, — поприветствовала их я. — С вами веселее.

Глава двадцать седьмая Не нужен нам берег турецкий

Иэн и Корнелия явились к коктейлям. Когда на землю спустились сумерки, а пустые бокалы наполнились напитками, все мы погрузились в espiritu de los сосteles, за исключением Уинни, которая едва пригубила свою порцию. В бледно-желтом облегающем платье из шелка-сырца она походила на анемичного ангела. На этом фоне мой наряд выглядел невероятно безвкусно.

Корнелия продолжала демонстрировать Сэму свои нежные чувства, а вот Иэн подсел не ко мне, а к Эдне.

Глядя на меня, он заявил госпоже Грант:

— Милагро напоминает мне вас.

Закатив свои великолепные глаза, Эдна уточнила:

— Вы хотите оскорбить меня или сделать комплимент ей?

Иэн рассмеялся.

— А может быть, он оскорбляет меня и делает комплимент вам, — предположила я.

— Ужасная девчонка, — с улыбкой сказала Эдна.

— Я тоже так думаю. Я хотел бы забрать ее с собой после ужина, если вы, конечно, не против.

— Я ведь не ее мать Регина, — ответила Эдна.

— Ну спасибо, я уже взрослая и могу сама принимать решения, — проговорила я.

— И очень часто эти решения бывают ужасными, — высказался Освальд. Взглянув на Иэна, он холодно улыбнулся.

Я сдержалась только ради Уинни.

Еще до нашего отъезда Эрни принес в дом бутылку бараньей крови. Я сидела в углу, а Уинни устроилась на подлокотнике моего кресла. Я глотнула напитка, замутненного бараньими соками. Глубокий и едкий вкус — ничего похожего на всю ту кровь, которую я пробовала раньше. Напиток вызвал у меня отвращение, и я отставила бокал.

— Крепкая штука, — заметила Уинни. — Но нашим старшим родственникам нравится.

— Уинни, — едва слышно проговорила я, — а муж Эдны еще жив?

— Да, — тихо ответила она. — Жив и обитает в Новой Шотландии' ^[83].

— Из-за чего они разошлись?

Уинни взглянула на Эдну. Та сидела, положив ногу на ногу, и, вытянув хрупкую руку, в которой держала бокал с алым напитком, разговаривала с Иэном.

— Эдна — настоящая femme fatale' ^[84], одна из последних, — заявила Уинни так серьезно, что я чуть не рассмеялась.

— Что?

— Мужчины считают ее неотразимой и делают массу глупостей, чтобы произвести на нее впечатление. Моя мама рассказывала, что один по уши влюбленный поклонник обмолвился как-то Эдне, что собирается убить дядю Аллена, так зовут ее мужа, а она посчитала это за шутку и сказала, что будет рада.

Голубые глаза Уинни расширились. Мы обе снова взглянули на Эдну.

— И что же произошло? — шепотом спросила я.

— Ее поклонник вызвал дядю Аллена на дуэль, а когда тот отказался, попытался застрелить дядю Аллена, но промахнулся. И покончил жизнь самоубийством. Был жуткий скандал.

— Ну, — возразила я, — Эдна же не виновата, что какой-то полоумный…

— Он был не единственным полоумным. В нее постоянно влюблялись. А потом что-то случилось — никто почему-то не хочет рассказывать, что именно, — и после этого дядя Аллен решил, что с него хватит.

— Думаю, она до сих пор производит впечатление на мужчин, — заметила я.

Уинни вздохнула.

— Каково это, Мил, заставлять мужчин совершать из-за тебя безумства?

Вопрос показался мне смешным.

— Не знаю, что ты имеешь в виду. В основном я сама делаю глупости.

— Может быть, может быть, — скептически сказала она.

— Уинничка, со мной они хотят развлечься, а вот на такой девушке, как ты, они женятся, — пояснила я. — Тебя они воспринимают серьезно.

Немного подумав, Уинни заговорила снова:

— Я не хочу, чтобы меня тщательно и осторожно выбирали. Я хочу, юная леди, чтобы ко мне испытывали безумную страсть.

На мой взгляд, она должна была радоваться, что в нее влюблен такой потрясающий мужчина, как Освальд.

— У тебя просто предсвадебная трясучка.

Я взяла Уинни за руку — она казалась такой изящной и мягкой, — чтобы защитить от ее же собственных страхов.

— Ты, наверное, очень волнуешься из-за того, что выходишь замуж.

— А кто бы не волновался?

Уинни едва заметно улыбнулась, но ее напряжение, похоже, передалось окружающим, поэтому после ужина я без всяких возражений поехала с Иэном.

— У меня есть оригинальный сюрприз для тебя, — заявил он.

— Ты ничего не должен мне покупать.

— А я ничего и не покупал. Ты просто попробуешь кое-что, и, я полагаю, тебе это понравится.

Когда мы приехали в гостиницу, Иэн открыл дверь пристройки, и мы вошли в комнату, где горело с десяток свечей.

— Это все для тебя.

Комната была переполнена цветами, чей аромат в теплом воздухе только усилился. Я не сразу заметила девушку в нижнем белье, которая лежала на кровати, покрытой полиэтиленовой пленкой. Она лежала и моргала своими водянистыми голубыми глазами, которые обрамляли густо накрашенные тушью ресницы. На столике возле кровати покоился серебряный поднос; на нем, поблескивая, лежали колющие и режущие предметы.

— Тиффани? — удивилась я.

— Привет, я твой сосуд. Забирай у меня прану, энергию, пей меня, восстанавливай свою темную силу и естество.

Я повернулась к своему спутнику.

— Иэн, что ты хочешь этим сказать?

— Хочу тебя угостить. Человеческая кровь во много раз лучше крови животных, а твоя… — ах, Милагро! — Он обнял меня. — Я никогда не знал, что существует нечто похожее на это. На тебя. — Иэн погладил меня. — Конечно, эта девушка и близко не похожа на тебя по вкусу, но все равно неплохая. Я бы предложил тебе себя, но последствия могут быть непредсказуемыми.

Ну да, все мужики извращенцы. Возьми любого и подпусти поближе — он тебе такое изощренное желание выскажет, что мама не горюй. Например, Себастьян. Для них это естественно, и я могу это понять, даже несмотря на то, что соглашаюсь исполнять далеко не все их безумные требования.

Иэн подошел к кровати и взял в руки старинную бритву. Тиффани поежилась и приоткрыла рот. Он уже собирался было сделать надрез на ее коже, как я, отдернув его руку, крикнула:

— Прекрати!

— Что ты делаешь? — удивленно спросил он. — В этом нет ничего такого. Она хочет этого. Ей это нравится. Верно ведь, Тиффани?

Тиффани покивала головой в знак согласия.

— Мой темный лорд может делать все, что ему заблагорассудится. Моя единственная мечта — потакать всем его желаниям и быть его сосудом.

— Эта девушка сама не знает, чего хочет, — сказала я. Взяв Тиффани за руки, я помогла ей принять сидячее положение. — Тиффани, — сурово произнесла я, — никакой он тебе не темный лорд. Этот парень просто хочет использовать тебя.

Иэн налил себе коньяку.

— Разве это необходимо, Милагро? — осведомился он. — Почему ты не хочешь смириться со своей ролью в этом мире? Некоторые из нас хищники, а некоторые — добыча.

— Это круто, — заявила Тиффани. — Темный лорд может использовать меня для подпитки своей потаенной, то есть как там… окаянной силы.

— Нет, это совсем не круто, — возразила я. — Во-первых, можно заразиться инфекцией, которая переносится с кровью. Во-вторых, ты можешь заработать шрамы. — Взглянув на ее руки, я поняла, что мое предупреждение явно запоздало: на ее предплечьях красовались застарелые метки и довольно-таки свежие болячки. — В-третьих, ты ему нравишься совсем не в том смысле, в каком он нравится тебе, muchacha' ^[85]. — Сказав это, я заметила, как вспышка сомнения наконец-то мелькнула в глазах девушки. — А в-четвертых, если уехать из этого городка, можно найти массу занятий поинтересней дурацкого поклонения дьяволу. А еще тебе стоит выбрать подходящую религию. Я слышала много хорошего об унитариях.

— Ты закончила или как? — поскучневшим голосом спросил Иэн.

— Да.

Двигаясь так быстро, что я не успела остановить его, Иэн подошел к кровати и слегка надрезал бритвой кожу на груди Тиффани. Из ранки тут же начала сочиться кровь.

— Пей, Милагро, пей! — велел мне Иэн.

Я покачала головой, а он произнес спокойно:

— Разве это отличается то того, что ты позволяла делать мне?

Он склонился над девушкой и принялся сосать ее кровь. Мне было невыносимо смотреть, как Тиффани извивается в экстазе, но, едва я собралась уходить, Иэн протянул руку и крепко схватил меня за запястье. Когда он привлек меня к себе, чтобы поцеловать, я заметила, что его рот испачкан кровью девушки.

— Нет! — закричала я, уворачиваясь и стараясь вырваться из его объятий.

Отпустив меня, он изучающе взглянул мне в лицо.

— Ты даже не представляешь, что значишь для меня. Я готов сделать для тебя все что угодно. Я буду заботиться о тебе и выполню любое твое желание, сделаю все, чтобы тебя порадовать. Буду беречь тебя, как большую редкость, ведь ты и есть редкость. Только скажи мне, чего ты хочешь.

Он был очарователен, и его речи звучали убедительно. А еще, когда он приезжал, мне было весело.

— Я хочу, Иэн, достичь чего-нибудь самостоятельно. Я пока еще не знаю, чего именно, но твердо уверена в одном — я не желаю, чтобы со мной обращались как с сосудом или рабыней, относились как к собственности или любимой игрушке.

— Ну, если ты действительно хочешь этого… — Он не без удовольствия смотрел на Тиффани, но, обратившись к ней, сказал: — Одевайся и уходи, девочка.

Она стала неторопливо собирать свои вещи. Выражение ее лица напоминало застывшую физиономию байкера Арти.

— Иэн, этого не будет. Я прощаюсь с тобой и ухожу.

Тиффани возилась со своими ботинками. Я помогла ей справиться с ними. Потом Иэн внимательно наблюдал, как я с трудом засовываю безвольные руки Тиффани в рукава свитера.

— Мое сердце, — проговорил он. — Я спрашивал тебя, чему ты угрожаешь — моему уму, телу или душе. Моему сердцу — вот ответ.

Я вспомнила, как в своем видении чувствовала сердцебиение Освальда. Мне хотелось ощутить это единение снова, пусть даже оно было выдумкой.

— Не знаю, плохой ли ты человек, Иэн, но что хороший, не думаю.

Открыв дверь, я поджидала Тиффани. Ее глаза наконец остановились на Иэне, и она вдруг заныла:

— Позвольте мне остаться, мастер!

Я оставила их вдвоем.

На ранчо я возвращалась пешком по длинной и пыльной дороге, размышляя, почему меня совсем не смущало то, что Иэн режет меня, и почему меня так расстроило то, что он режет Тиффани, когда она сама так этого хочет. Может, потому что мне кажется, будто она ничего не понимает и вообще не в своем уме, но ведь для меня все это тоже темный лес.

Какая-то машина притормозила рядом со мной, и, подняв глаза, я увидела седан Освальда.

— Тебя подвезти? — спросил он, опустив стекло.

Я дернула ногой, вытряхивая камешек из своей босоножки, и поинтересовалась:

— Что ты здесь делаешь? — А потом залезла в машину.

— Сегодня снова покалечили животное, и я забеспокоился. Позвонил Иэну, а он сказал, что ты ушла.

— Кто покалечил? Где?

— На одном из ранчо недалеко от нас у нескольких овец перерезали глотки. — Он взглянул на меня, и я сразу ощутила его беспокойство. — Эрни говорит, что из них выкачивали кровь.

— Дейзи! — воскликнула я.

— Похоже, это произошло не случайно. — Потрясающее лицо Освальда приобрело озадаченное выражение. — Милагро, почему ты сегодня отправилась домой пешком? Почему Иэн не отвез тебя обратно?

— Иэн был занят, — ответила я. — Но я не хочу говорить об этом.

Освальд повел себя тактично, выполнив мою просьбу и позволив мне молча поразмышлять о злосчастном происшествии в пристройке гостиницы и о смерти животных. Кругом одна кровь.

Глава двадцать восьмая Так горячо, что можно обжечься

Прекрасный солнечный день ничем не выдавал тот факт, что где-то рядом случилась беда. На кухне Сэм, Освальд, Эдна, Уинни и Эрни обсуждали убийство животных. Корнелия сидела на столике у плиты, попивая нечто, напоминавшее томатный сок.

— Эрни, — велел Освальд, — заведи лошадей в маленький загон, чтобы они всегда были на виду, а остальных животных — в стойла.

— Как вы думаете, зачем кому-то понадобилось творить такое? — поинтересовалась Уинни.

— Просто садизм, — решила Эдна.

Сэм выглядел обеспокоенным.

— Я обращался в контору шерифа. Они говорят о ритуальных убийствах. О сатанинских обрядах.

— Невероятно, — усмехнулась Эдна. И тут увидела наши виноватые лица. — Что такое?

Сэму хватило смелости признаться.

— Здесь в округе есть сатанисты, изображающие из себя вампиров, — сказал он. — На вид они вполне безобидные. Мы как-то заглянули на их вечеринку…

— Что?! — воскликнул Освальд. — Зная, что КАКА охотятся за нами? Ты с ума сошел, Сэм!

— Не стоит его винить, — вмешалась Корнелия. — Иэн пригласил нас, но мы понятия не имели, что там будет. Все выглядело весьма забавно.

— Забавно? — возмутился Освальд. — Может, как раз они и убивают животных.

— А разве это не обычное дело для деревни? — изумилась Корнелия. — Круги на полях, убийства животных, высадки инопланетян. — Поморщив нос от отвращения, она добавила: — И все кудрявые, как пудели.

Эрни пожал плечами.

— Примерно четыре года назад нескольких кошек повесили на деревьях. Тогда подумали, что это ребятишки шалят.

— Вот видите, ничего серьезного. — Корнелия обратилась ко мне: — Милагро, можно тебя на два слова?

Если она хочет, чтобы я отправилась куда-то с ней и Иэном, мне придется придумать отговорку.

— Конечно.

Я налила себе чашку кофе, и мы пошли в кабинет.

— В чем дело? — спросила я, когда мы уселись на диван.

Корнелия сочувственно улыбнулась.

— Иэн сказал мне, что вчера вечером вы повздорили. Он считает, что история вышла неприятная.

— Она действительно неприятная, — призналась я. — Надеюсь, что мы с тобой останемся друзьями.

Вытянув свою тощую руку, Корнелия провела своими красными ногтями по моему запястью.

— Мне хотелось, чтобы мы были больше, чем друзья. Я знаю, это несколько неожиданно, но я видела, какие чувства Иэн испытывает к тебе, и полагала, что в один прекрасный день мы станем сестрами.

В изумлении я покачала головой.

— Это невозможно. Таких чувств у меня к нему нет.

В комнату вошел Сэм, и мы обе повернулись к нему.

— Сэм, дорогой, — заворковала Корнелия, — помоги мне, пожалуйста, уговорить Милагро, чтобы она дала моему брату еще один шанс завоевать ее чувства. Она ведет себя очень неразумно.

— Милагро имеет право принимать решения самостоятельно, — спокойно проговорил Сэм. — Если она не хочет иметь отношения с Иэном…

— Как она может знать, чего хочет? — возразила Корнелия. Эта фраза странным образом перекликалась с тем, что я сама сказала о Тиффани. Повернувшись ко мне, Корнелия продолжила: — Тебе больше не выпадет такой возможности. Иэн даст тебе все, о чем ты мечтала, а тебе нужно только лежать смирно и время от времени позволять ему сделать глоток-другой.

Ее речь поразила Сэма. Он взглянул на меня. Я виновато кивнула.

— Вот что, Милагро, — настаивала Корнелия, — его всегда любили и женщины, и мужчины. Неужели обычная мексиканская девчонка может отвергнуть его?

Голос ее звучал ласково, а вот глаза сверкали злостью.

— Ты недооцениваешь принципиальность обычных мексиканских девчонок, — холодно возразила я. — Я не изменю своего решения.

— Неужели потому, что ревнуешь? — усмехнувшись, спросила она. — Ну и что, что он пил кровь какой-то потаскушки? Неужели это повод сбегать, словно глупое дитя? Не будь такой дремучей.

— Чего-чего он делал? — переспросил обалдевший Сэм.

— Я о девушке из гостиницы, — небрежно пояснила Корнелия. — Она сама записалась в рабыни. Иэн даже заплатил ей, чем доказал свою щедрость, ведь многие вымаливают у него позволение побыть его слугами.

— Я надеюсь, Корнелия, ты понимаешь, насколько это ужасно? — снова заговорил Сэм. — Серьезные отношения подразумевают договоренность об определенных действиях, но…

— Сэм, мы с братом вампиры. Мы гордимся тем, что живем как вампиры. Мы берем, кого хотим и когда хотим. Из вежливости по отношению к хозяевам дома мы можем ходить на конюшню и пить кровь животных, однако мы не демонстрируем покорность миру.

Возможно, Корнелия сама не осознала, как оскорбила Сэма, но он-то все прекрасно понял.

— Мне очень жаль, что ты так считаешь, Корнелия. Я не одобряю такого эгоистичного, аморального поведения, независимо от того, законно оно или нет.

Поняв, что она перегнула палку, Корнелия пошла на попятную.

— О Сэм, это наша первая ссора! Но у нас впереди еще столько времени, чтобы устранить разногласия…

— Боюсь, что нет, — твердо возразил Сэм. — Мы очень рады, Корнелия, что вы с братом навестили нас. Надеемся, вы приедете снова.

— Но, Сэм… — начала она. Потом, ощутив его решимость, с холодным высокомерием добавила: — Да, мы прекрасно провели время. Пожалуйста, скажи остальным, что я вспомнила о других планах. Будут и новые вечеринки, и новые курорты, — продолжила Корнелия, — и очень много новых любовников…

Не оглядываясь, она вышла из комнаты.

Когда стук ее узких каблуков доносился уже с лестницы, Сэм произнес:

— Я прошу прощения, юная леди.

— Ты правда хочешь, чтобы она уехала?

— Да. — Усевшись на край письменного стола, Сэм потер лоб. — Я слышал о том, что они творят, но шел на компромисс, потому что мне нравилось внимание Корнелии. Потому-то я и не придал такого значения истории с байкером из Нижнего Неба и «вампырской» вечеринке. Да и о тебе не подумал. Это моя вина.

— Со всеми бывает.

— Я так понимаю, Иэн предложил долгосрочную сделку?

— Если на юридическом жаргоне так называются серьезные отношения, то да, — подтвердила я. — Он напоминает стихию.

— Ты тоже, — заметил Сэм. — Это он в тебе и увидел.

— Мне кажется, ты действительно нравишься ей, — попыталась я успокоить Сэма. — Ты влюблен в нее?

Он грустно покачал головой.

— Я представляю, какая женщина мне нужна. И это не Корнелия.

Мы сидели в кабинете, пока не услышали шум отъезжающих машин — доктора направлялись на работу, а Корнелия покидала ранчо. Потом Сэм начал звонить в разные инстанции по поводу убийства животных. Я вынесла пишущую машинку на улицу. Хотя других собак заперли в конюшне, Дейзи осталась со мной в огороженном садике.

Я бы с радостью поговорила с кем-нибудь насчет Иэна, но о том, чтобы описывать вульгарные детали нашей близости Уинни или Эдне, мне даже и думать не хотелось. Я убеждала себя, что ничего плохого не сделала.

День сменился тихим вечером. Уинни сообщила, что Корнелия съехала к брату в гостиницу, а завтра покинет наши края совсем. Все посмотрели на меня, а Эдна сказала:

— Я же говорила ему, чтобы он был поосторожнее с вами, но никто меня не послушал.

На следующее утро на окраине города возле конюшни обнаружили распотрошенный труп лошади. По своей мексиканской почте Эрни узнал, что внутренности животного выложили на землю в виде пентаграммы. Сердце пропало.

Информация об убийствах попала в прессу, и журналисты, понаехавшие в город, начали расспрашивать у жителей о ритуальных жертвах. Некоторые склонные к расизму горожане заявляли, что во всем виноваты обряды сантерии' ^[86], и высказывали предложение собрать и допросить всех иммигрантов.

— Не отходи от дома, — предупредил меня Сэм. — Не хватало только, чтобы ты попала в объектив телекамеры.

Однажды утром, гуляя с Дейзи, я столкнулась с Сэмом.

— Ты присматриваешь за мной? — спросила я.

— Нам лучше держаться вместе, — заметил он. Некоторое время мы шли молча. — Тебе здесь не скучно?

Над окружавшими нас горами лентами повис утренний туман. Поля были влажными, а воздух наполняла свежесть росы.

— Нет, здесь так красиво.

— Ты действительно хочешь уехать?

— Но я ведь не могу остаться здесь навсегда, верно?

На этот раз Сэм молчал довольно долго.

— Кажется, ты со всеми нашла общий язык, и… просто я подумал… подумал… раз мы оба одиноки в некотором отношении… — Он запнулся, а через некоторое время продолжил: — Нам необязательно быть одинокими. Понимаю, я был занят КАКА, да и Корнелия меня сбила с толку. Ты кажешься мне очень привлекательной, и я надеюсь, что тоже нравлюсь тебе. Самое важное — я считаю тебя хорошим человеком. У меня высокий доход и стабильная работа. Должен признаться: вероятность того, что я стану отцом, очень невелика. Правда, я не знаю, хочешь ли ты иметь детей… — На его щеках вспыхнул румянец.

— Сэм, ты делаешь мне предложение?

Он кивнул.

— Милагро, япросто прошу тебя подумать о том, что мы вполне можем быть счастливы вместе.

Эта речь была не самой романтичной в моей жизни. Но тем не менее ее произнес серьезный, ответственный человек, мужчина, который не только вызывал доверие, но и выглядел потрясающе.

— Спасибо, Сэм. Я с радостью подумаю над твоим предложением.

Он с облегчением улыбнулся.

— Пожалуйста, не торопись, поразмышляй как следует. Мне кажется, если действовать с осторожностью, можно избежать некоторых опасностей, с которыми сталкиваются многие пары.

— Сэм, давай пока никому не будем говорить об этом. Мне не хочется мешать празднованиям в честь Уинни и Освальда.

Лежа в постели, я обдумывала все происшедшее. Если нужно выбирать между книжками-«рвушками», гедонистом Иэном Дюшармом и душкой Сэмом, то выбор очевиден. Все-таки я нашла золотую середину. Я, как и хотела, становлюсь правильной и серьезной женщиной. Не помню, что мне снилось, но проснулась я в полной нерешительности и в холодном поту.

Глава двадцать девятая Последняя капля в чаше греха

Хорошо было то, что ночью в округе не убили ни одного животного. А плохо то, что в наш городок понаехало еще больше репортеров, и теперь я была прикована к ранчо.

Чтобы порадовать себя, я решила нарядиться к ужину и надела ярко-розовое платье и бежевые босоножки с ракушками, которые обнаружила в «Вашей засохшей розе» и «Благотворительной лавке поставщиков винограда». Шелковистая ткань платья скользнула по моему телу, прилегая к нему, словно альпинист к отвесной скале. Я уложила свои волосы с помощью геля так, чтобы они были волнистыми. Особое внимание уделила глазам — чтобы они выглядели сексуальнее, я старательно подвела их и намазала тенями.

Повертевшись в разные стороны, я придирчиво оглядела себя в зеркало. Странно. Похоже, я загорела. Видимо, меня так занимали мысли о незваных гостях, которых надо опасаться во время прогулок, что я забывала мазаться средством от солнца.

Но ругать себя не хотелось, ведь у меня такой аппетитный загар.

Пришло время давать Дейзи антибиотик, но в доме я ее так и не нашла. Выйдя на крыльцо черного хода, я стала звать собаку оттуда. Потом помчалась на конюшню, где Эрни, придирчиво оглядев меня, воскликнул:

— Dios mio' ^[87] ты потрясно выглядишь, mamacita' ^[88]!

А потом рассказал мне, что видел собаку возле коттеджа. Я побежала по полю с воплями: «Дейзи! Дейзи!» — но ее мохнатой шубки нигде не было видно. Когда на мой стук в дверь коттеджа никто не ответил, я открыла ее и вошла, крикнув:

— Уинни, ау!

Из ванной вышел Освальд с завязанным на талии полотенцем. У него был плоский живот, безупречная кожа, а на красивой мускулистой груди было как раз столько волос, сколько надо. Его серые глаза сияли.

Я тупо глазела на него, но потом мне все-таки уда-ось взять себя в руки. Старательно отводя взгляд от Освальда, я смотрела по сторонам.

— Уинни вернулась?

— Нет еще. Но уже едет.

— Ой, я нигде не могу найти Дейзи.

Я старалась говорить спокойно, но голос все же сорвался, а в глазах стояли слезы.

Он хлопнул в ладоши, и я пережила краткий миг паники, опасаясь, что от этого движения с него спадет полотенце. Впрочем, боялась я очень зря: оно было надежно обмотано вокруг его стройных бедер.

— Дейзи, ко мне! — приказал Освальд.

Послышался стук собачьих когтей о деревянный паркет, и Дейзи выскользнула из спальни.

— Плохая девочка, плохая! — укоряла я, склонившись над собакой, взъерошивая ее шерсть и радуясь тому, что она жива и здорова.

— Да, тема плохих девочек тебе близка.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что, черт побери, ты делала с Иэном Дюшармом? — резко спросил Освальд.

— Иэн свободен. Во всяком случае, он действительно хотел выстроить со мной отношения. И вообще — не твое собачье дело, с кем я встречаюсь.

— Встречаешься? Ты это так называешь?

Его поведение серьезно уменьшило удовольствие, полученное от разглядывания его пупка, и радость от того, что Дейзи цела и невредима.

— Да, встречалась. И у нас был жаркий, извращенный секс с кровососанием. — Я приблизилась к Освальду и посмотрела ему прямо в глаза. — Хочешь, расскажу тебе об этом? О том, что он делал со мной? — хрипло проговорила я. — Как классно было, когда он…

Попытка поддразнить Освальда привела к тому, что я завелась сама. Мы стояли всего в нескольких сантиметрах друг от друга, словно играя в гляделки.

Я первая вздрогнула и отвела взгляд.

— Черт возьми, Освальд, ты ведь так и не извинился за то, что сделал со мной.

— Хотел, но не мог, — отступив назад, признался он.

— Не мог? Говорить разучился, что ли?

— Не мог я. Сэм запретил мне это делать.

Обработать эту информацию я смогла только после того, как быстро выпалила:

— Что-что-что?

— Извиниться — значит взять на себя ответственность.

— Но ведь именно на тебе и лежит ответственность за то, что случилось. Сэм знает об этом.

Зайдя в спальню, Освальд вернулся оттуда с рубашкой.

— Он адвокат. И что самое главное — один из моих адвокатов.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки.

— Освальд, — начала я, стараясь говорить как можно спокойнее, — адвокаты дают советы. Но слушать их необязательно.

— Ты права. Прости меня, Милагро. Теперь мы в расчете?

Я уже подумывала о том, чтобы предложить ему скрепить наш мир облизыванием друг друга с ног до головы, но вместо этого заявила:

— Да, мы в расчете.

Услышав шаги, мы оба вздрогнули.

— Освальд! — позвала Уинни.

Она вошла в комнату и увидела нас.

Мне не хотелось ставить ее в известность о том, что мы снова скандалили.

— Привет, Уинни. Я искала Дейзи, а она была здесь.

— Опять Дейзи, — последовала скептическая реакция.

На этот раз упомянутая собака была тут как тут.

— Ладно, отведу ее домой.

Теперь Уинни взглянула на меня глазами профессионала.

— Милагро, ты загорела?

— Возможно, — ответила я.

— Хм-м, — промычали они оба зловещим врачебным тоном.

— Мне бы хотелось снова осмотреть тебя завтра, — заявила Уинни.

Я чувствовала себя хорошо и совершенно не хотела никаких осмотров, однако в тот момент я не собиралась с ней спорить.

Бредя вместе с Дейзи к дому, я размышляла о том, почему я ошибочно приписываю каждому контакту с мужчиной какой-то сексуальный подтекст. Конечно, забавно выпить «буравчика» со знакомыми геями и посплетничать об этом. Я безумно люблю своих друзей-геев, однако надо признать, что даже они иногда бывают не правы. Не все отпадные актеры оказываются гомосексуалистами, и далеко не каждый контакт с кем-нибудь симпатичным носит сексуальный характер.

Грузовик Гэбриела показался на подъездной аллее как раз в тот момент, когда я поняла, что нуждаюсь в гомосексуальных советчиках. Выскочив из кабины, он сначала крепко обнял меня, а потом спросил:

— Подруга, как тебе удалось загореть?

— Наши медики уже всполошились. — Я поймала его за руку. — Как дела?

— Поскольку все практически сделано, могу тебе рассказать. Мы уже почти напортачили в счетах КАКА. Скоро достанем этих подонков. У них темных делишек больше, чем у королевы гонора. Но до меня дошли слухи, что ты покорила Иэна Дюшарма!

— Ого! В этой семье все только и делают, что сплетничают.

— О-ля-ля, леди Милагро, такой сексуальный темный лорд! Злой сумасшедший, с которым опасно иметь дело.

Улыбка застыла на моем лице.

— Почему ты сказал «темный лорд»?

Гэбриел пожал плечами как ни в чем не бывало.

— Просто фигура речи, понимаешь ли, он весь из себя темный да и ведет себя как фон-барон. Многие пытались захомутать его, но удалось это только тебе. Знаешь, он все еще в городе, сегодня вечером уезжает.

— А мне по-прежнему это неинтересно.

— Я бы его тут же уделал!

— Давай, не стесняйся!

Смеясь, мы зашли в дом.

Не успел Гэбриел поздороваться со всеми родственниками, как Эрни принес нам очередную новость — в одном из частных городских владений обнаружили целый курятник изувеченной домашней птицы.

Поскольку это случилось в городе, страхи местных жителей только усилились — теперь все опасались, что следующей жертвой будет человек. Город стали патрулировать вертолеты, а средства массовой информации только и обсуждали что убийства животных. Оставив телевизор и радиоприемники включенными, мы постоянно слушали новости. Когда какая-то женщина с химической завивкой, отвечая на вопрос о сатанинских обрядах, начала лопотать что-то бессвязное, будто бы ее хотели похитить инопланетяне, я тут же вспомнила о Корнелии.

Журналисты побывали и в Нижнем Небе, где некто Эрнест Калпеппер по кличке Пеппер поведал им, что он и его товарищи-байкеры давным-давно прекратили поклоняться дьяволу и превратились в образцовых богобоязненных граждан.

Той ночью луна была полной. Запершись в своей комнате, Уинни мрачно заканчивала последние приготовления к свадьбе, а Сэм и Гэбриел работали в кабинете. В комнате отдыха Эдна смотрела новости. Я больше не могла выдерживать все эти разговоры, а потому решила поболтать ногами в бассейне и полюбоваться на небо.

В темноте я заметила фигуру мужчины, который шел в дом со стороны конюшни. Я заключила, что это Эрни, и потому сказала:

— Hola, guapo' ^[89]!

Освальд резко остановился и спросил:

— Милагро, что ты здесь делаешь?

— Иду в бассейн.

Я очень надеялась, что он не понял, как я только что его назвала.

— Тебе нельзя оставаться одной. — Освальд поднял руку, в ней что-то блеснуло. Бутылка. Он сделал большой глоток и протянул бутылку мне. — Я пойду с тобой.

Отвергнуть предложение выпить было бы невежливо. Я понятия не имела, чем баловался Освальд, но, взяв у него бутылку, поднесла ее к губам. Ром согрел мне горло. Он был таким вкусным, что я глотнула снова.

Под яркой луной мы направились к забору, ограждавшему бассейн. Мы прошли через калитку, которая тут же за нами захлопнулась. Освальд открыл раздвижную крышу, и над нами возникло небо. Включилась иллюминация, осветившая лазоревый бассейн; зажглись и маленькие лампочки, располагавшиеся по периметру ограды.

Выпив еще немного, Освальд подошел к бассейну; я двинулась за ним.

— Будешь купаться? — осведомилась я.

— Нет, а вот насчет того, чтобы утопиться, подумаю. — Он передал мне бутылку, и я медленно сделала большой глоток. — Побудь со мной немного.

Он боком уселся на огромный шезлонг.

При необходимости сидеть на легкой пляжной мебели любой даме приходится сталкиваться с серьезными трудностями. Особенно когда эта самая дама начинает испытывать на себе действие крепких напитков. Делая очередной глоток, я пыталась решить эту проблему. Возможно, стараясь держать спину прямо, нужно просто надеяться на то, что ноги будут служить надежной опорой.

— Юная леди, — проговорил Освальд, снова передавая мне бутылку, — очень скоро я женюсь.

— Я знаю, Освальд. Поздравляю тебя.

Мы выпили за его будущее бракосочетание, а потом он заявил:

— Уинифред не любит меня.

Эта фраза повисла между нами, как паук в своей паутине.

— Я думала, у вас классный секс.

Звук, который вырвался у него из уст, не походил на смех.

— Я об этом ничего не знаю.

Я постаралась припомнить, что говорила мне Уинни.

— По словам Уинни — я их хорошо запомнила, — вы идеально подходите друг другу в самом важном отношении.

Освальд улыбнулся своей обезоруживающей кривоватой улыбкой.

— Ты неправильно поняла. Самое важное для нее — уровень плодовитости. Мы с ней очень подходим друг другу в том смысле, что с помощью современной медицины мы когда-нибудь сможем иметь детей.

— О, — сказала я, переваривая эту новость. — Значит, классного секса не было?

— Вообще никакого секса не было. Она вся съеживается, когда я прикасаюсь к ней, и все время придумывает отговорки.

Мне стало очень жаль обоих — и Освальда, и Уинни. Я прислонилась к нему, чтобы как следует обдумать это, а еще из-за того, что природа шезлонга предусматривает расслабленную позу, и наконец потому, что мы с Освальдом последний раз предавались espiritu de los cocteles в компании друг друга. Я подумала, что любая девушка, опершись на сильное тело Освальда, получит стопроцентную гарантию сохранения ее вертикального положения.

Казалось, Освальд ждал моей реакции, и я проговорила:

— Это ужасно, ужасно грустно, Освальд.

— Да. — Он промочил горло очередной порцией рома и поднес бутылку к моим губам, чтобы я тоже смогла сделать глоток. — Почему Иэн?

— Чего ты прицепился к нему? Ты ведь несвободен.

— Да, несвободен, — подтвердил он. — Но мне хотелось бы быть свободным. Как тебе было с ним в постели?

Этот вопрос показался мне наглым, даже оскорбительным. Я так и сказала бы ему, если бы слово «оскорбительный» не было так сложно произнести в моем тогдашнем состоянии.

— Чисто физически — здорово, а вот что касается чувств — он сбил меня с толку. Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, не очень. Я боялся, что ты влюбилась в него.

— Похоже, сегодня мы обсуждаем проблему отсутствия любви, — заметила я, и мне вдруг пришло в голову, что сегодня я отличаюсь излишней мудростью.

Мы выпили еще немного, а потом Освальд сказал:

— Если бы в тот раз в отеле мы… ну понимаешь… как, ты думаешь, это было бы?

Возможно, из-за того, что мы пили почти на брудершафт, я призналась:

— Освальд, даже просто целоваться с тобой было чертовски классно. Раньше я ничего подобного не испытывала. И поэтому я ненавижу тебя.

— То же могу сказать и про себя, только ненависти к тебе я не испытываю, — проговорил он. — А ты почему ненавидишь меня?

— Потому что ничего для тебя не значу. Ты помолвлен с прекрасной, преданной своему делу женщиной, которая служит твоим идеалом и в физическом, и в духовном смысле. — Я вдруг вспомнила о Сэме. — А ты знаешь, что мы с Сэмом хотим углубить наши отношения? Они похожи на ваши. Мы одинаково смотрим на многие ценности и уважаем друг друга. Мне нужно научиться играть в шахматы.

— Ты кое-что значишь для меня, — возразил Освальд, отставив бутылку и повернувшись ко мне. — И, черт возьми, я уважаю каждый миллиметр твоего тела.

Я почувствовала его горячее дыхание, и вдруг — понятия не имею, как так получается, это одна из тех самых непостижимых загадок Вселенной — лица наши сблизились, и Освальд заключил меня в объятия.

— Милагро, — начал он низким охрипшим голосом, — я хотел все отменить, но Уинни не согласилась. Она сказала, что мы обязательно должны пожениться. И я… я никогда больше не буду с женщиной, которая хочет меня, которой нравятся мои ласки… — Говоря это, он погладил пальцами мои обнаженные руки, отчего по телу пробежала приятная дрожь. — Все, о чем я прошу, — одна ночь с тобой… чтобы у меня остались хоть какие-то воспоминания.

Его губы коснулись моих, и я, как и в прошлый раз, опьянела от этого поцелуя. Позабыв об осторожности и соблюдении морали, я думала только об одном — о том, как я хочу ласкать Освальда и как мне необходимы его ласки. Он стянул с меня одежду и отдал должное моему отличному нижнему белью. Просто поставил меня перед собой и, поглаживая меня, повторял: «Красавица, красавица».

Он расстегнул лифчик и снял с меня трусики. Меня вдруг пронзила мысль о том, что я стою обнаженная перед человеком, привыкшим видеть искусственные груди, не подчиняющиеся силе тяготения, животы после липосакции и улучшенные при помощи хирургического вмешательства попки и бедра. Я тут же прикрыла груди руками.

— Нет, нет, — бормотал Освальд, отводя мои руки. — Они великолепные, настоящие. — И накрыл груди своими ладонями.

Поскольку шезлонг был не очень устойчивым, мы положили матрац прямо на цемент. Мы наперебой пытались снять его одежду, то и дело запутывая в ней пальцы. И когда нам это наконец удалось, я решила, что Освальд не вроде как потрясающий, а совершенно потрясающий мужчина.

Потом мы оказались на матраце, и — о-го-го! — он был мужчиной, отправлявшимся на войну, а я — благодарной девушкой, кричащей ему вслед последнее «ура!». Мы переворачивались, ритмично двигая телами, меняя позы и исследуя друг друга, так что я потеряла всякое ощущение времени. Я уже не была Милагро, я стала частью какого-то другого организма — его или нашего общего, и мне казалось, что так и должно было быть всегда.

— Освальд, — сказала я. — Ты снился мне, когда я болела.

Его кривоватая улыбка восхищала меня.

— Это был не сон, — возразил он. — Просто я не мог придумать другого способа спасти тебя, пришлось встряхнуть твою иммунную систему.

Мы целовались так неистово, что наши тубам было больно.

— Мне бы хотелось, чтобы так было всегда, — пробормотал он в мое ухо.

— Не могу поверить! — заорала какая-то женщина.

Мы с Освальдом оглянулись и увидели Уинни и Сэма, в ужасе уставившихся на нас.

— Боже мой! Боже мой! — кричала Уинни.

Сэм раскрыл рот и выпучил глаза.

Мы с Освальдом отскочили друг от друга и начали в панике хватать с пола одежду. Мне нужно было прикрыть наготу, поэтому я нацепила рубашку Освальда и его трусы-боксеры. Мне не хотелось смотреть на Уинни и Сэма, но я все равно взглянула на них.

Прикрыв срам брюками, Освальд заявил:

— Я могу все объяснить.

Очень смешная фраза, тем более что оправдания этому преступлению не было. Я совершила самый ужасный поступок на свете — предала свою подругу Уинни. С этим не сравнится даже тот факт, что я разрушила надежду на отношения с Сэмом. Я сама себя возненавидела.

— Неужели? — проговорила Уинни. — А я пришла сказать тебе, что я беременна.

Схватив свое платье, я пробормотала:

— Уинни, прости меня, прости меня, пожалуйста, прости.

А потом, как трусиха, сбежала.

Спотыкаясь, я шла прочь по дороге, и вскоре громкие голоса вампиров стали неразличимы. Острые камешки кололи мне ноги, но я заслужила эту пытку. Словно воровка, я прокралась к черному ходу. На мое счастье, кухня была пуста. Я нырнула в свою комнату, и тут мне навстречу, спрыгнув с кровати и помахивая хвостом, устремилась Дейзи. Я погладила ее по мохнатой голове и сказала со слезами в голосе:

— Прости, девочка, прости.

Надевая нижнее белье, джинсы, свитер и кеды, я уже вовсю плакала. В шкафу я обнаружила рюкзак, куда и начала запихивать свою одежду — всю, какую можно было уместить. Зайдя в ванную, я прихватила самые необходимые средства гигиены и затолкала их в свою сумку. Оставалась только пишущая машинка.

Она была моей. Освальд подарил ее мне. Я сунула рукопись в бумажный пакет, надела рюкзак на одно плечо, на другое нацепила сумку, а потом взяла в руки пакет и чемоданчик с пишущей машинкой.

Когда я крадучись вышла на кухню, Эдна уже стояла там, словно поджидая меня.

— Что, в сущности, происходит?

— Мне нужно уехать, Эдна. Я… спасибо вам за все.

Я плакала и хлюпала носом.

Эдна печально взглянула на меня.

— Что бы ни случилось, все можно исправить.

— Нет, Эдна, нельзя. Я ужасная. Я совершила непростительный поступок.

Она потянулась ко мне.

— Милагро, — проговорила Эдна, и я отпрыгнула в сторону. — Все будет хорошо, юная леди. Оставайтесь, все обязательно уладится.

— Нет, не уладится. Простите. Передайте всем, что я прошу прощения.

Невыносимо было видеть разочарование в ее великолепных изумрудных глазах.

Я помчалась прочь из дома. Находясь под действием рома и переживаний, вести машину я была не в состоянии. Во дворе стоял велосипед с корзинкой, который раньше хранился в комнате прислуги. Сунув в корзинку чемоданчик с пишущей машинкой, я неуклюже покатила по дороге, вдоль которой с обеих сторон росли деревья.

Мое досье, составленное вампирами, оказалось справедливым. Я была глупой, ненадежной, безответственной шлюхой. Калитка открылась автоматически, и я бесславно покинула загородную резиденцию графа Дракулы, оставив в ней добрых друзей, которых предала, безвозвратно утерянное будущее с Сэмом, свою собаку, курицу и садик.

Глава тридцатая Misopaestusopa' ^[90]

Я прислонила велосипед к стене маленького магазинчика и вошла внутрь. У витрины с чипсами топталась массивная, коротко остриженная женщина. Тощий парнишка, стоявший за прилавком, взглянул на меня с любопытством.

— Вам помочь? — поинтересовался он.

— Здесь останавливаются какие-нибудь автобусы?

— Сегодня уже нет. Завтра утром.

— Когда примерно? Может, отсюда ходят поезда?

— А куда тебе надо? — послышался грубый голос у меня за спиной.

Женщина остановила свой выбор на воздушной кукурузе с сыром. В конечном итоге мой путь лежал в ад, но я объяснила, что еду в город.

— Я могу подбросить тебя почти до места, принцесса, no problemo' ^[91].

Она сказала, что ее зовут Сьерра-Мадре, а я ответила, что мое имя Долорес. Оставив велосипед возле магазинчика, я залезла в ее побитый пикап. Мы ехали в сторону горы. Перед нами вырос лес и закрыл индиговое небо, которое стало свидетелем моих грехов.

По радио передавали песни в стиле фолк, в которых говорилось об одиночестве, спасении, надежде и утраченной любви. Сьерра-Мадре подпевала. Я старалась не плакать. Еще не рассвело, когда мы въехали в небольшой городок. Женщина высадила меня возле уличной закусочной и сказала:

— Рада была познакомиться, куколка. Все наладится. Судя по твоему виду, хуже быть не может, верно?

— Спасибо. Ты сокровище.

Уверена, она слышала это уже раз сто, но все равно улыбнулась, отъезжая. В закусочной, чтобы скоротать время до приезда автобуса, я купила чашку пережженного, водянистого кофе.

Автобус тащился еле-еле, и ехать в нем было крайне неприятно. Как я могла поверить в явное вранье Освальда, что у него никогда не было секса с Уинни? Ведь я должна была заметить, что она беременна. Я просто бесчестная, эгоистичная сучка. Я даже презрения не стою.

В конце концов меня поборол коварный, обманчивый сон. Передышка была недолгой. Я видела запретные эротические сцены с участием Освальда, а потом оказывалось, что это не Освальд, а то ли Себастьян, то ли Иэн. Непонятное существо ублажало меня самыми невероятными, жуткими, прекрасными и ужасными способами.

По приезде в город звуки и запахи буквально атаковали меня. Утро еще не наступило, но огромные грузовики и фургоны уже с грохотом мчались по улице, изрыгая выхлопные газы. Где-то вдалеке выла полицейская сирена, а на дороге, чуть поодаль, кричали несколько человек. Ко всему этому примешивался постоянный гул миллионов механизмов и приспособлений, который я раньше даже не замечала. Вонь из мусорного контейнера — гнилостный дух отбросов и горький запах жареных кофейных зерен — еще больше утяжеляла туманный воздух. Я поежилась. Я забыла, как прохладно бывает в городе.

Сначала я подумывала пойти к Нэнси, но натыкаться на Тодда мне было нельзя: ведь он поддерживал отношения с Себастьяном и никогда не входил в Клуб поклонников Милагро. Тогда я села в другой автобус и приехала на окраину района Латино, где всего в нескольких кварталах от остановки жила Мерседес. Тесный старый домишко окружали такие же строения. Дом Мерседес был самым чистым. Ступени тщательно выметены, серая и белая краска на стенах еще свежая, на крыльце — два больших горшка с ярко-оранжевой геранью и плющом. Владельцы дома обитали на втором этаже, а Мерседес жила выше, в аккуратненькой двухкомнатной квартирке.

Небо начало просветляться, и я вдруг поняла, что не взяла с собой солнцезащитное средство. Я нажала кнопку домофона, чтобы позвонить в квартиру Мерседес, и, отойдя от двери, встала так, чтобы меня можно было увидеть сверху. Через минуту я заметила движение в бархатных шторах янтарного цвета, закрывавших окна на третьем этаже. Замок запищал, и я, открыв дверь, стала подниматься вверх по узкой лестнице.

Моя подруга, облаченная в пижаму, стояла на самом верху. Лицо ее выражало одновременно раздражение и любопытство.

— Милагро, что, черт побери, ты делаешь здесь в такое время?..

Я опустила на пол рюкзак, чемоданчик с пишущей машинкой и бумажный пакет. Когда я упала в объятия Мерседес, она тут же попыталась успокоить меня, чувствительно похлопывая по спине и говоря:

— Держи себя в руках, mijita' ^[92].

В попытке успокоиться я отстранилась от нее, изо всех сил стараясь перестать хлюпать носом. Мерседес покачала головой.

— Ты в ужасном состоянии. Может, нам выпить кофе?

Она повела меня в гостиную, а оттуда в маленькую кухню. Я уселась на деревянный стул, который стоял у придвинутого к стене стола. Кухня была выкрашена в веселенький оттенок цвета морской волны, на специальной вешалке красовались блестящие кастрюли. Полки были уставлены сувенирами из тех стран, где появились на свет родители моей подруги.

— Можно мне в ванную?

— Могла бы и не спрашивать, — угрюмо ответила Мерседес. — Иди и прими душ, если хочешь. Полотенца в шкафу.

В зеркале я увидела физиономию эгоистичной сучки. Бедная, бедная Уинни — почему мое быстротечное удовольствие оказалось важнее ее счастья? Бедный, бедный Сэм — как я могла так легко позабыть о нем? Включив такую горячую воду, что стоять под ней было почти невыносимо, я принялась усиленно счищать с себя следы Освальда, лгуна и изменщика.

Когда я вернулась на кухню, Мерседес уже заварила крепкий и сладкий кубинский кофе. Она наполнила мою чашку.

— Ладно, выкладывай, — велела она.

Я послушалась. И рассказала ей все с самого начала, ничего не скрывая. Когда я впервые произнесла слово «вампиры», она выпучила глаза, но я продолжила рассказ. Я поведала о том, что семья Себастьяна и клан вампиров были выходцами из городков с непроизносимыми названиями и поначалу состояли в дружеской связи. Рассказала о плане КАКА использовать ДНК вампиров, о том, как заживали мои раны, как я возжелала жениха другой женщины, а также почему Эдна вызывает у меня восхищение. Я описала свой садик, дегустацию крови, которую устраивал Эрни, и рассвет над горами. Я дала ей полный, во всех отвратительных деталях отчет о моей интрижке с Иэном, о вечеринке «вампыров», об убитых животных и моем гадком, эгоистичном поведении.

— А потом я села в автобус и приехала сюда, — закончила я.

К тому времени мы пили уже по третьей чашке кофе, и меня трясло от нервного напряжения и кофеина.

— Ты что, действительно хочешь, чтобы я поверила тебе?

— Нет, но мне нужно было рассказать все это какому-нибудь надежному человеку.

— Думаю, больше всего тебе сейчас нужно поспать, — заявила моя amiga.

Она постелила мне на диване. В комнате с толстыми шторами было темно; я позволила Мерседес немного посуетиться вокруг меня: подоткнуть одеяло, чтобы прикрыть мои ноги, и поставить запись с тихим и печальным пением Сезарии Эворы' ^[93].

Отчаяние и ненависть к себе утомляют. Я проснулась ближе к вечеру, когда Мерседес уже ушла в «Мой подвальчик». Она оставила записку, что вернется поздно.

Я не надеялась, что Уинни когда-нибудь простит меня, но задавалась вопросом: сможет ли она простить Освальда и на этот раз? Сделает ли она это ради их ребенка? Почему Освальд наврал мне про их отношения? Была ли я последним мимолетным увлечением Освальда или всего лишь одним из череды многочисленных увлечений мужчины, который мог иметь сколько угодно женщин? Сознание того, как легко он меня использовал, было унизительным.

Во всяком случае, Сэм прошлой ночью был спасен: он избежал обмана, и теперь ему не придется мучиться с дешевой девкой.

Я была слишком подавлена, вставать мне не хотелось. Прошло несколько часов, и я подумала: интересно, а чем занимаются вампиры? Вряд ли они могут сейчас сидеть на террасе, беседуя и попивая коктейли. Да и потом, что я, в сущности, знаю об их жизни?

Глава тридцать первая Приглашенная писательница в квартире без крыс

Ha следующий день ранним утром Мерседес раздвинула шторы и стащила с меня одеяло.

— Твои бабушка и дедушка работали в поле не для того, чтобы ты себя жалела, — заявила она, проявив неточность, потому что мои бабушка и дедушка работали на консервных заводах, текстильных фабриках и в сварочном цехе.

Приняв сидячее положение, я сказала:

— Я очень переживаю из-за того, что сделала.

Мерседес достала из кармана джинсов большую пластиковую заколку и защелкнула ее на своих вьющихся золотисто-каштановых волосах.

— И правильно делаешь. Это было подло.

Я встала, и мы принялись вместе складывать постельное белье.

— Почему я поступила как эгоистичная puta?

— Давай пока не будем заниматься психоанализом.

Мерседес взяла кипу белья и, отнеся ее в спальню, вернулась со стопкой бумаг.

— Ты знаешь, что я считаю тебя безответственной и пассивной?

— А?

— Но неврастеничкой ты мне никогда не казалась. Ты вполне морально устойчивая, особенно если принять во внимание твою мать Регину.

Как-то раз Мерседес настояла на встрече с моей матерью Региной: ей казалось невозможным, что хоть какая-нибудь латина может быть настолько бессердечной, насколько я рассказываю.

— Спасибо, я тоже так думаю.

— Неважно. Вчера вечером я навела справки и обнаружила много интересного.

Страшная тайна была и у Мерседес — в ранней юности она была хакером; если в компьютер вводилась какая-нибудь информация, Мерседес вместе со своими приятелями-мошенниками могла ее обнаружить. Свои способности она объясняла тем, что музыка и математика якобы очень близки друг другу.

Мы обе сели на диван, бумаги Мерседес положила на кофейный столик.

— Смотри, — начала моя подруга, — существует генетическое заболевание, приводящее к повышенной светочувствительности. От него не возникает тяга к употреблению крови, то есть не бывает пикацизма, о котором ты рассказывала, но вполне вероятно, что одна из разновидностей этого заболевания может иметь такие симптомы.

— Они постоянно твердят, что они не вампиры, — заметила я.

— Конечно же, нет, — сказала Мерседес. — Вампиров не существует. — Она помахала несколькими страницами, скрепленными степлером. — Мифы о кровососущих демонах возникали на всех континентах. У нас есть свой собственный — чупакабра.

— Мне всегда нравилась чупакабра. Я хочу сказать — почему бы не любить летающую обезьяну, которая убивает коз?

— Милагро, соберись, — одернула меня Мерседес. — Ясно, что вампирские истории возникли из-за невежества. Но, видимо, где-то в Старом Свете пути твоих друзей-мутантов пересеклись с мифологией, и в итоге мы получили всю эту историю Брэма Стокера о графе Дракула.

— Я никогда не читала Стокера, зато смотрела «Блакулу»' ^[94] на кинофестивале.

— Ты безнадежна. Прочитай книгу. Она отпадная.

Пока Мерседес заваривала яванский кофе, я стала просматривать газеты и обнаружила фотографию Себастьяна.

Взглянув на нее, Мерседес подтвердила:

— Это тот самый парень из КАКА, который искал тебя в клубе. До КАКА существовало другое тайное общество. Думаю, это и есть связующее звено между семьей Беккетт-Уизерспунов и твоими вампирами, существовавшее еще в Старом Свете. КАКА — новейший политический инструмент этой группировки.

Я стала читать вслух:

— «Давно ведутся разговоры о том, что основатели КАКА являются членами тайного общества, восходящего к секретному объединению «Чаша крови», которое существовало еще в девятом веке. Этот альянс кланов язычников и христиан не придавал значения расколу между православной и римской католической церквями».

— Возможно, это и есть тот союз, о котором тебе рассказывала вампирская врачиха.

«"Чаша крови" распалась в начале восемнадцатого столетия, — продолжала читать я, — в то время, когда австрийские Габсбурги оккупировали территорию Сербии, и возродилась вновь в Соединенных Штатах. Несмотря на то что реформированная «Чаша крови» отвергла большинство языческих обрядов, ее члены по-прежнему проводили церемонию посвящения… — тут я запнулась, — …в канун Дня святого Георгия, который отмечается двадцать второго апреля по юлианскому календарю».

— Что такое? — осведомилась Мерседес.

— Ничего, — ответила я. Мой роман с Себастьяном, продолжавшийся всего одну ночь, состоялся 21 апреля. Я продолжила чтение: — «Члены общества похищали новичка и подвергали ужасным физическим и психологическим испытаниям. Если вновь посвященный оказывался в состоянии их пройти, он собственной кровью подписывал клятву в верности организации».

— Вот сборище придурков, — возмутилась Мерседес. — Откопав какой-то старый обряд, они стали применять его в клубе для богатеньких буратинок, а потом начали преследовать твоих кровососущих приятелей.

— «Кровососущие» — не совсем правильное определение, Мерседес. Это только частичная их характеристика. Я хочу сказать, это так же унизительно, как, например, назвать меня пожирательницей тортильи.

— Но ты ведь и есть пожирательница тортильи.

— Да, но не только. Если вернуться к разговору о Себастьяне — как ты думаешь, что я должна делать?

Мы решили, что я останусь у Мерседес, пока вампиры и КАКА не выяснят свои отношения. Моя подруга посоветовала позвонить вампирам и сообщить, что у меня все хорошо.

— Они наверняка хотели бы, чтобы я сдохла, а не оставалась на этом свете несмертной или какой-нибудь там еще, — заметила я.

— Из твоего рассказа следует, что они относятся к тебе хорошо, — возразила Мерседес.

— Может, когда-то и относились. Пока я все не испортила.

Мерседес раздраженно фыркнула, поэтому я быстро поправилась:

— Хорошо, я позвоню им. Но не сейчас. Мне нужно еще немного времени.

Главным моим занятием в течение нескольких последующих дней было приготовление обедов для нас с Мерседес. Я готовила те блюда, которым меня научила Эдна, но по вкусу они оказывались совсем не такими. К моей большой радости, крови мне больше не хотелось.

Решив проверить свою светочувствительность, я на несколько минут вышла на лестницу черного хода. Мой загар усилился, но на улице мне не понравилось из-за раздражающих резких шумов и запахов города.

Когда Мерседес была дома, она проводила большую часть времени в своей комнате у компьютера. Я спросила, чем она занимается, и получила ответ:

— В основном шпионю за КАКА. Знание — сила.

Я поставила пишущую машинку на кухонный стол и попыталась что-нибудь написать. Мне не нравилось оптимистичное настроение романа. Я решила начать с начала. Теперь повествование носило мрачный и унылый характер. Мои зомби испытывали непонятную тоску по хорошей жизни, однако не могли преодолеть бесполезность своего существования. Получалась история в духе Джеймса' ^[95].

В коктейльное время Мерседес не было дома, поэтому я наливала вино только себе и выпивала его, глядя в окно. Меня одолело чувство, которого я раньше не испытывала. Я долго не могла понять, что это, но потом до меня дошло: тоска по дому.

Ночное небо носило серый, непонятно-красноватый оттенок, а по краям было пюсовым. Тысячи и тысячи городских огней и плотная завеса тумана делали звезды невидимыми. Я спала на диване с включенным телевизором, чтобы отвлекаться от своих мыслей и соблазнительных видений, в которых участвовал Освальд. Страсть по отношению к нему — одна из составляющих моего морального разложения.

Я чувствовала себя несчастной. И заслужила это ощущение.

Остаться у Мерседес навсегда я не могла, а потому решила попросить помощи у Нэнси. Мы не разговаривали с ней с той самой вечеринки, но сама позвонить я не решалась. Я ждала утра среды: в это время Нэнси еженедельно делала маникюр и педикюр во вьетнамском салоне на другом конце города.

Отмачивая ноги в горячей воде, я была в ужасе от того, что вибрация массажного кресла доставляет мне удовольствие. И тут в салон ворвалась Нэнси. На ней были дорогие лиловые босоножки, джинсы, обтягивающая футболка с надписью «ПУ» и кожаный пиджак; на носу у нее красовались такие огромные солнцезащитные очки, словно она ожидала, что сюда с минуты на минуту нагрянет толпа папарацци.

Схватив с витрины бутылочку нежно-розового лака, она принялась снимать свои туфли, и тут я сказала:

— Привет, Нэнсюха два уха!

Она повернулась ко мне. На ее лице возникло радостное выражение, губы сложились в трубочку.

— Мил, а я уже собиралась тебя убить! Где ты была? Я невероятно зла на тебя из-за того, что ты покинула мой девичник так предвиденно.

— Преждевременно, — поправила я.

— Точно. Тебе нравится этот цвет или стоит выбрать что-нибудь более перламутровое?

— Цвет хороший. Но ты ведь знаешь, что я хочу держаться подальше от Себастьяна.

Закатав брючины своих джинсов, Нэнси уселась в кресло, стоявшее рядом с моим. Ее песочного цвета кудряшки были коротко острижены и тщательно уложены. Она повертела головой, демонстрируя прическу.

— Ну как?

— Так хороша, что слов нет.

Нэнси подождала, пока маникюрша выключит воду, которая лилась в ванночку для ног, а потом продолжила:

— Я видела Себастьяна на прошлой неделе на благотворительном балу в пользу то ли детей, то ли животных, то ли больных опасными заболеваниями. Он говорил о тебе много хорошего, говорил, что безумно хочет снова встретиться с тобой и быть твоим другом, но бросил не передавать этого Тесси, потому что та ревнует как сумасшедшая.

— «Безумно» и «сумасшедший» — ключевые слова. Нэнси, он псих и хочет всего чего угодно, но только не дружбы.

— Думаю, он имел в виду, что хочет снова подружиться с твоими буферами, которые, между прочим, выглядят очень побуферовски, так что истерию Тесси можно понять. Кстати, Себастьян выглядел потрясающе. Я была сражена. А ты сказала, что он страшный как ад.

— По-моему, я сказала, что он должен гореть в аду. Ладно, ты когда-нибудь слышала о группировке под названием «Коалиция американцев за консервацию Америки»?

Она кокетливо склонила головку.

— Естественно. Какой цвет ты выбрала?

Я люблю Нэнси, но в тот момент мне показалось, что с тех пор как она бросила работу и с головой ушла в приготовления к свадьбе, Нэнси сильно поглупела, причем глупость эта была очень нехорошей.

— Алый, классический. Себастьян — один из главных членов этой группировки.

— Тебе идут яркие цвета, Мил. Замечательно, что Себастьян так прочно укоренился в КАКА. Он достигнет успеха. — Нэнси поморщилась и отдернула ногу, над которой корпела девушка, сидевшая возле ванночки. — Я же просила не так грубо! — резко крикнула она, а потом с улыбкой обратилась ко мне: — Эти люди бывают такими небрежными!

Я заметила, как смутил маникюршу упрек Нэнси. Но, возможно, моя университетская подруга была права, и женщина действительно сделала что-то не так.

— Нэнс, я не уверена, что ты вполне понимаешь, чем занимаются КАКА. Все, что они хотят сохранить, — это их власть. Они считают землю своим личным имуществом, а людей из стран третьего мира — рабами, которых можно эксплуатировать как угодно.

Нэнси одарила меня снисходительной ухмылкой.

— Мил, ты путаешь патриотизм с фанатизмом. Ты всегда слишком сильно перегибаешь палку, кругом видишь заговоры и все такое прочее. Знаешь, я восхищаюсь всеми этими твоими этническими делами, но давай не будем перебарщивать. Будь добра, передай мне новый «Космо».

Заводить серьезные разговоры с Нэнси в тот момент, когда она подвергается какой-нибудь процедуре в салоне красоты, — дело бессмысленное, поэтому я сделала вид, что читаю старенький номер «Домашнего очага». Когда нас обслужили, Нэнси предложила зайти в китайский ресторанчик, находившийся по соседству, и съесть по порции пельменей. Она смотрела под стол, разглядывая наши ноги.

— Думаю, в следующий раз я выберу оттенок ближе к пюсовому. Ты даже не спросила меня о том, как продвигается поиск дома.

— И как же он продвигается? — вежливо поинтересовалась я.

— Мы с Тоддом обнаружили великолепное место по другую сторону залива. Дом с тремя спальнями, участок — примерно гектар.

— А я думала, Тодд хочет купить огромный дом.

— Кто же не хочет? Нам не терпится снести его и построить что-нибудь классное. Стоит только вырубить старую дубовую рощу, и у нас освободится много места.

— Вам придется навести справки, прежде чем вырубать дубы. Во многих местах это запрещается делать.

Нэнси подцепила палочками последнюю пельменину.

— Слушай, Мил, ты становишься ужасной занудой. У Тодда не будет никаких проблем, потому что он знает кое-кого в городской управе. На самом деле, — она с вызовом взглянула на меня, — главный архитектор города состоит в КАКА, а Тодд только что вступил туда.

Я чуть не захлебнулась жасминовым чаем, хотя это можно было предвидеть. Вот чем объяснялось возобновление отношений между Тоддом и Себастьяном. Тодд любил рассуждать об этике, при этом находя оправдание всему, что преумножало его личный портфолио.

— И ты нормально к этому относишься?

Нэнси радостно улыбнулась.

— Я одобряю все, что помогает Тоддику в его карьере. К тому же я обожаю свою страну, только вот флаг мне не нравится — слишком перегружен. Звезды, полосы — о чем они думали? КАКА не безразлична эта страна, Мил. А тебе?

— Нэнси, ты же знаешь, я обеими руками за «пусть звучит свобода!»' ^[96] и так далее, даже несмотря на то, что насчет флага я с тобой согласна, — стала защищаться я. Грустно было сознавать, что моя подруга перешла на сторону противника. — Нэнси, — снова обратилась я к ней, — пообещай, что ты никому не расскажешь о нашей встрече.

— Зачем?

— Просто пообещай, и все. Больше я ни о чем не прошу.

— Конечно, как хочешь, — весело ответила она. — Но если ты действительно любишь меня, будь добра, уладь ситуацию с Себастьяном и Тесси, чтобы на моей свадьбе не было отвратительных скандалов. Тодд попросил Себастьяна быть одним из шаферов.

— Конечно, Нэнс, — пообещала я.

Мы договорились созвониться в ближайшее время, хотя Нэнси даже не спросила, где я живу, потом обменялись фальшивыми поцелуями и разошлись, Я гадала, доведется ли мне снова увидеть Нэнси.

Суета и шум города давили мне на психику. Порывы ветра носили пыль и газеты по тротуарам, и все прохожие куда-то спешили. Филиал библиотеки, позабытый среди этого хаоса, напоминал заброшенный храм. Я поднялась по ступеням и, минуя дорические колонны, вошла в высокие, обитые медью двери. За ними оказался зал с высоким потолком, в котором царили тишина, покой и чудесный запах бумаги и типографской краски.

Касаясь пальцами корешков книг, я видела знакомые и милые сердцу имена. Очутившись возле полки с книгами Фолкнера, я вспомнила о Дэне Франклин и, сделав несколько шаговназад, обнаружила тоненькие сборники рассказов писательницы и еще одну книгу, которую не видела на ранчо, — ее большой роман под названием «Чаша крови».

Я посмотрела на задний клапан суперобложки и увидела там черно-белую фотографию молодой Эдны. Темные волосы обрамляли ее идеальной формы овальное лицо, подводка подчеркивала изумительные глаза, а губы складывались в озорную улыбку. Я обалдела. В тексте об авторе говорилось, что Дэна Франклин много путешествовала, опубликовала несколько рассказов и очень любит «коктейли со льдом, франтоватых кавалеров и остроумные ответы».

Книга оказалась первым изданием, вышедшим несколько десятков лет назад. Произведя поиски в старом архиве микрофишей, я обнаружила единственное упоминание о Франклин в колонке светской хроники: «Сногсшибательная Дэна Франклин была замечена в компании нескольких красивых спутников на модной ночной вечеринке. Автор дерзкого романа «Чаша крови» обратила в шутку высказывания критиков, оскорбленных сумасбродными эротическими эскападами, которые описаны в книге. "Дорогой, — попивая соответствующий алый коктейль, промурлыкала она в ухо вашему покорному слуге, — девушка должна развлекаться"».

И это все. Дэна Франклин исчезла из поля зрения публики. Обнаружив в углу библиотеки удобное кресло, я принялась читать «Чашу крови». Это была бурная история любви девушки-вампирши и энергичного юноши, которые происходили из семей, прежде объединенных членством в тайном обществе. У Франклин вампиры с удовольствием и в избытке пили кровь, постоянно занимались сексом, убивали врагов и одевались по последней моде. Ханжеское семейство юноши, изображая при посторонних безгрешность, тайно предавалось оргиям и садомазохизму.

Этим романом Эдна в открытую поддразнивала своих врагов. Не знаю даже, как у нее хватило духа.

Я вернула книгу на полку и вспомнила фамилии вампиров — Грант, Хардинг… Как это я не заметила раньше? Называя себя классическими американскими именами, они старались не выделяться, не казаться странными. Я вспомнила слова Освальда о помощи тем, кто стремится быть нормальным. Конечно же он понимал, что значит быть изгоем.

Когда я выходила из библиотеки, мысли мои пребывали в полнейшем беспорядке. Неподалеку рос запыленный, но цветущий смолосемянник, однако его головокружительный аромат терялся в зловонном воздухе улицы.

— Юная леди! Юная леди! — послышался чей-то голос, и мое сердце екнуло.

Обернувшись, я увидела бежавшую за мной библиотекаршу.

— Вы забыли свою сумку, — сказала она.

— Спасибо.

Женщина вернулась в библиотеку, а я так и осталась стоять на тротуаре. Невозможно представить, что больше никто не будет называть меня так — юная леди. Я должна снова, снова и снова просить прощения, даже если вампиры никогда меня не простят.

На углу я обнаружила работающий телефон-автомат. Несмотря на то что я никогда не набирала номер ранчо, я знала его наизусть. После первого гудка я так разнервничалась, что чуть было не повесила трубку.

Потом ответил мужской голос:

— Алло.

— Привет, это я, — проговорила я нервно. — Милагро.

— Я знал, что ты когда-нибудь позвонишь, — сказал мужчина, и холодок пробежал по моей спине.

— Кто это? — спросила я.

— Ты знаешь, кто это, — ответил Себастьян. — Когда Кэтлин увидела тебя, мы поняли, куда направить свои поиски. Мы арестовали твоих друзей.

— Как вам это удалось? — поразилась я.

— Мы работали с местными властями, — пояснил он. — Ты даже не представляешь, какими податливыми они стали, после того как пошли слухи о сатанизме. Самое классное, что некоторые из этих мужланов и вправду поклоняются дьяволу! Мы просто спровоцировали несколько жертвенных убийств животных, а затем сочувственно выслушали непонятых местных жителей — и наши приятели-вампиры у нас в кармане.

Страшно было представить, что он может сделать с вампирами, особенно с беременной Уинни. Мне нужно было освободить их.

— Себастьян, выпусти их и арестуй меня.

— Это предложение мне не подходит, Милагро, — вежливо произнес он. — Ты мне не нужна. Ты никогда не была мне нужна.

Благодаря Тесси я знала, что он лжет.

— Нет, я тебе нужна, — возразила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно соблазнительней. — Ты до сих пор хочешь меня. Я знаю это, потому что сама тебя хочу. Отпусти женщин, и я вернусь к тебе. — Я услышала тяжелое дыхание своего собеседника. — Ты ведь знаешь, что я могу доставить тебе больше удовольствия, чем кто бы то ни было.

Он молчал долго, и я подумала, что связь прервалась.

— Себастьян!

— Я здесь, — отозвался он. Снова пауза, потом он тихо спросил: — Зачем ты сохранила все эти вещи? Мои письма, театральные программки, билеты…

Значит, он все-таки нашел памятные вещицы, когда обыскивал мою квартиру.

— Они много значат для меня. Ты сам много значишь для меня. — Я начала нервничать и поэтому сказала: — Позвоню позже.

И повесила трубку.

Глава тридцать вторая Встреча старых (не)приятелей

— Ни в коем случае! — запротестовала Мерседес, после того как, придя домой, выслушала меня. Она специально пораньше ушла из клуба, чтобы заняться моими проблемами. — Наверняка найдется способ получше.

— Какой способ? Ты ведь видела в новостях — «подозреваемые под арестом». Что будет, если на поверхность всплывет слово «вампир»?

В последних новостях ведущая, похожая на курицу, сообщила, что пропала девушка, местная жительница, однако контора шерифа якобы не видит в этом происшествии никаких признаков преступления. Слово «курица», пришедшее мне в голову, напомнило о нашей с Освальдом птице. Когда на телеэкране возник портрет пропавшей, я не сразу узнала в ней Тиффани, потому что у девушки на фотографии не было ни густого макияжа, ни черных крашеных волос. Я не сомневалась, что Иэн не стал бы причинять ей вред.

— Уинни беременна, Эдна уже немолода, а со мной все будет в порядке, — решила я. — Со мной всегда все в порядке.

— Ты никуда не пойдешь без четкого плана и необходимых приготовлений.

— У вампиров был план — и что? — Я ужасно психовала и чуть было не вытоптала лысую дорожку на ворсистом ковре, нервно бродя из угла в угол. — Они пытались взломать счета, как будто это могло остановить КАКА. Все мои гениальные подделки — коту под хвост!

— Милагро, пойди уберись на кухне. Мне нужно подумать.

С кем-нибудь другим я, может, и стала бы спорить, но Мерседес я доверяла как самой себе. Ее мощный ум обязательно найдет выход из положения.

Через некоторое время она велела мне детально описать Гэбриела и рассказать все, что я помню о его деятельности. Когда я поинтересовалась, зачем это ей, она пояснила:

— Международное братство хакеров. Я двинусь в своем направлении и, возможно, встречусь с его хакерами, которые работают с другой стороны.

Спустя несколько мучительных часов, когда я при помощи моющего раствора оттирала зубной щеткой мойку, на кухню вошла Мерседес.

— Отлично, теперь можешь звонить Себастьяну. Ты предлагаешь себя взамен женщин, но обмен должен происходить в людном месте. Через некоторое время я всех вас оттуда вытащу.

Она подсоединила телефон к компьютеру, чтобы записать наш разговор.

— Постарайся раскрутить его на эротическую беседу. Нет ничего страшнее ярости взбешенной невесты, а дядя Тесси Кенсингтон — сенатор.

Себастьян схватил трубку после первого гудка.

— Да!

— Это я, малыш, — начала я страстным голосом. В этот тяжелый момент я взывала к великой латиноамериканской femme fatale Рите Хейворт' ^[97], рассчитывая на ее помощь. — Надеюсь, мы договорились. Я так по тебе скучала. И так тебя хочу.

— Милагро, — хрипло проговорил он. — Я… я… э-э… да, мы договорились. Где тебя ждать?

Я назначила встречу у байкерского бара в Нижнем Небе.

— Жди меня у входа в одиннадцать часов. Отпусти женщин, и я отдамся тебе… много-много раз. — Я молотила такую страшную белиберду, что отдыхали даже дневные мыльные оперы, но мои друзья-геи уверяют: мужчина способен купиться на любую дурь с сексуальным подтекстом. — Ты ведь этого хочешь, Себастьян, верно?

— Ты даже не представляешь, — последовал ответ.

Ожидание оказалось самым трудным делом. Пока Мерседес работала на своих компьютерах, я перешивала одно из ее платьев, делая его более откровенным. Когда Мерседес увидела, что я углубляю декольте, она поинтересовалась:

— Ты ведь не будешь спать с ним, верно?

— Надеюсь, мне удастся просто обдурить Себастьяна, — ответила я. — Но если придется переспать с ним, это будет не самый ужасный поступок в моей жизни.

Ведь ужасней всего то, что я предала Уинни.

— Тяни резину как можно дольше. Я уже почти вышла на след Гэбриела в счетах КАКА, но мне понадобится еще немного времени.

Дорога в Нижнее Небо была кошмарной. Мы с трудом выбрались из городских пробок, и я уже начала паниковать, что мы опаздываем. Мерседес не терпелось снова взяться за хакерство.

Как только мы подъехали к бару, я тут же заметила огромный блестящий джип, стоявший чуть поодаль. Я вылезла из машины Мерседес и остановилась на тротуаре. Задняя дверь джипа открылась, и из нее в сопровождении орангутана Питерса вышли Эдна и Уинни.

— Эй, Милагро! — раздался голос за моей спиной. Я обернулась и увидела Пеппера. — Я тут, как и договаривались. Где Иэн и все остальные?

— Привет, Пеппер! — поприветствовала я. — Я бы с радостью порезвилась с тобой от души, но у меня есть дела поважнее. Я буду очень благодарна, если ты и твои приятели проводят меня к этому джипу, а потом присмотрят за тем, чтобы этих женщин никто не обидел. Я у тебя в долгу.

— Черт, о каких долгах речь! — возмутился Пеппер. — Мы до сих пор обязаны Иэну за то, что он усадил Арти на его, прости за выражение, долбанную задницу. Что тут происходит — обмен заложниками?

— Боюсь, что да.

Пеппер взглянул на Питерса.

— Мы их быстро сделаем. Может, даже удастся разобрать машину на мелочь для пива.

— Спасибо, Пеппер, но у нас еще не закончились переговоры.

— Как скажешь, — пожав плечами, произнес байкер.

Пока я двигалась к машине, присутствие байкеров придавало мне уверенности.

— Милагро… — начала было Уинни.

— Не разговаривать! — рявкнул Питерс.

Его глазки-бусинки узрели толпу зверюг за моей спиной. Если бы он решил удержать Эдну и Уинни да еще прихватить меня в придачу, ему пришлось бы вступить в нешуточную драку.

— Они свободны, а ты пойдешь со мной, — заявил он.

— Пойдемте, дамы, — обратился Пеппер к моим бывшим друзьям. — Ты справишься, Милагро?

— Ты же знаешь, — успокоила я его, и в этот момент Питерс сжал мою руку.

В широко раскрытых глазах Эдны и Уинни читалось беспокойство, но я, взглянув на Питерса, сказала:

— Не порти товар, а то босс надерет тебе задницу.

Меня толкнули в машину, и дверь захлопнулась.

— Ах ты, чертова паразитка! — проворчал головорез Себастьяна.

Более компактная версия такого же отвратительного существа сидела на водительском месте.

— Привет, Питерс, — сказала я. — Надеюсь, кто старое помянет, тому глаз вон. Ты похитил меня, а я в тебя выстрелила — мы в расчете. Через несколько лет я посмеюсь над всем этим сумасшедшим домом.

— На этот раз у меня есть пистолет, — зарычал он и, откинув полу пиджака, продемонстрировал мне устрашающую железяку.

Мини-Питерс хмыкнул в ответ на сногсшибательную остроту товарища.

Питерс надел наручники на мои запястья.

— Себастьян что, тащится от таких сексуальных игрушек? — поинтересовалась я. — Куда вы меня везете?

— Это мое дело, а ты должна заткнуться к чертовой матери, — заявил Питерс.

— От таких, как ты, меня тошнит! — ляпнул коротышка.

— От каких? От сексуальных малышек, которые не про твою честь, головорез-тормозила?

— Я могу… — начал было он, но суровый взгляд Питерса заставил его заткнуться.

Всю оставшуюся часть пути никто из них не проронил ни слова. Мы приехали в соседний городок, и машина остановилась на парковке, располагавшейся позади прямоугольного нежилого здания. Там уже стояло несколько автомобилей. Стояла такая жара, что было заметно, как от асфальта поднимается пар.

Несмотря на то что я не упиралась, Питере и мини-Питерс посчитали необходимым вытолкнуть меня из машины. Войдя в здание через металлическую дверь в индустриальном стиле, мы двинулись по служебному коридору, изгибавшемуся впереди под прямым углом. Следующая дверь вывела нас в главный коридор.

— Она здесь, босс! Эта сучка у меня! — заорал Питерс.

Откуда ни возьмись передо мной возник Себастьян. Он стоял на линолеумном полу тускло-зеленого цвета, одетый в униформу правящих кругов, состоящую из темно-синего костюма, безупречно белой рубашки и красного галстука. Блестящий значок, изображавший американский флаг, украшал лацкан его пиджака.

— Здравствуй, Себастьян, — обольстительно улыбнувшись, поприветствовала его я. — Я пришла, как ты хотел. Я так рада, что ты хочешь меня.

Он нервно откашлялся.

— Дальше я сам справлюсь, Питерс. Спасибо.

Питерс и его мелкотравчатый соратник, одарив меня ненавидящими взглядами, оставили нас одних под светом люминесцентных ламп.

— На этот раз ты не сбежишь? — осведомился Себастьян.

— А ведь это не я сбежала, помнишь? Это ты бросил меня.

Он взял меня за локоть и повел дальше по коридору, мимо дверей из армированного стекла. В конце коридора находилась большая дверь, обитая дубом. Себастьян отпер ее. Мы прошли через приемную в просторное административное помещение без окон. В комнате стояли ничем не заваленный письменный стол, кожаное кресло и диван, обитый такой же кожей. В дальней стене была еще одна дверь.

Себастьян подошел ко мне. Он был очень напряжен, и мне показалось, что сейчас он меня ударит.

Я ожидала удара, который должен был обрушиться на меня. Наступлю ему на ботинок и заставлю упасть на колени. А когда тресну его по носу своими закованными в железки руками, в комнату вбежит охрана и, схватив меня, раскроит мне череп.

— А я думал, ты уже умерла, — нежно проговорил он, и его слова оказались больнее удара.

Этим голосом он читал мне сонеты, давал пояснения по поводу экспонатов музея и рекомендовал книги; этот голос заставлял меня чувствовать себя любимой.

— Ты сохранила все. Несмотря на то, как я от тебя ушел, ты сохранила все.

— Себастьян, может, ты расскажешь мне, что, в сущности, происходит?

Он повалился на диван. Его красивое лицо приобрело печальное выражение.

— Извини, что я был так груб с тобой на вечеринке у Кэтлин и тогда, в машине. Там со мною был Питерс. Мне полагается вести себя именно так, особенно в присутствии низших чинов.

— Тяжело, когда другие ждут от тебя чего-то определенного. Правда, не могу сказать, что я в этом разбираюсь. От меня никто ничего не ждет.

— Знаю, — согласился он. — В университете все понимали, как себя вести, а ты жила в своем собственном мире. Ты сама придумывала правила и сама подчинялась им.

— Я была невежественна, — смутившись, ответила я.

— Ты была великолепна. И все время смешила меня. Теперь никто меня не смешит.

Цвет его глаз напомнил мне о небе, простиравшемся над этим зданием.

— Себастьян, почему ты променял меня на «Чашу крови»? Тебе была безразлична моя любовь? И твои собственные чувства?

Я позабыла, что надо быть обольстительницей, и с трудом сдерживала слезы.

Он вскочил с места, пригладил свои золотистые волосы.

— Значит, вампиры рассказали тебе о «Чаше крови», верно? А о том, что моя жизнь теперь мне не принадлежит, они тебе не рассказали? — с горечью спросил он. — «Чаша» решает, что я должен делать, и я делаю это. Они велели мне вступить в КАКА, выбрать подходящую жену, занять руководящий пост… Они даже запретили мне писать, но я восстал против этого запрета, и они поддались.

— Почему ты не можешь уйти от них? Почему не можешь жить своей жизнью, самостоятельно принимать решения?

— Милагро, «Чашу» нельзя покинуть добровольно. Наказание может быть очень суровым. С другой стороны, за послушание они щедро вознаграждают.

— Принимай наказание, отвергай награды, — промолвила я. — Пусть мы оба совершали ужасные ошибки, но мы еще молоды. Как ты думаешь, может, пришла пора искупления?

Я снова говорила с золотоволосым мальчиком, будто и не было всех этих лет.

— Милагро, — произнес Себастьян, — моя любимая девочка.

Он обнял меня. Так мы и стояли.

— Ты разбил мне сердце, Себастьян.

Он смахнул слезу с моей щеки.

— Разве ты не понимаешь, что мы никогда не смогли бы быть вместе?

— Нет, — честно ответила я. — Почему не смогли бы?

— Я сын своего отца. Я был рожден для величия, — заявил он, гордясь своим именем, своим положением, своим богатством, которые ему не пришлось зарабатывать самостоятельно. — А ты родилась… — Себастьян погладил меня по руке. — Это загар?

— Да, я уже могу загорать. Я преодолела инфекцию.

«Я дочь своей матери Регины. Я рождена, чтобы выживать», — подумала я.

— А как остальные? С ними все в порядке?

— Мы же не звери, Милагро. Да, они в порядке.

Я вскинула руки.

— Тогда, пожалуйста, сними с меня это.

Мы взглянули друг на друга, и я попыталась сделать так, чтобы в моем взгляде читались все пошлые мысли, которые возникали в моей голове с момента полового созревания, а их было немало. Когда Себастьян полез в карман, чтобы вытащить оттуда маленький ключик, я вдруг почувствовала прилив сил. Милагро Де Лос Сантос, femme fatale!

Себастьян вставил ключ в замок наручников.

— Ты уверена, что в тебе больше нет заразы?

— Думаешь, в противном случае я дожила бы до этого момента? Думаешь, моя кожа выглядела бы так?

Я пожала своими коричневыми плечами, и одна бретелька платья соскользнула.

Себастьян повернул ключик и снял наручники. Потерев запястья, я все же не поддалась бешеному желанию закричать как резаная и начать душить этого мужика. Я позволила ему положить руки на мои бедра. И, запрокинув голову, испустила тихий стон.

Себастьян прижал лицо к моей груди и простонал:

— Ты даже не представляешь, сколько раз я грезил о той ночи, которую мы провели вместе.

Я погладила его по густым волосам и ответила:

— Я тоже, малыш.

Тем самым обесценив одно из самых дорогих моему сердцу воспоминаний.

Когда Себастьян снова посмотрел на меня, его щеки горели, а зрачки расширились, как у наркомана.

— Я вернусь, и у нас будет кое-что особенное.

— Я в этом уверена, — ответила я.

Неужели я всегда буду бояться «особенных» даров от мужчин? Осознание того, что Себастьян по собственной воле бросил меня ради какого-то клуба, было даже ужаснее мысли о том, что он никогда не любил меня. Безнравственность Иэна не шла ни в какое сравнение с полной аморальностью Себастьяна.

— Мерседес, поторопись, пожалуйста! — прошептала я, когда щелкнул замок двери.

Подсев к столу, я постаралась собраться с мыслями. Сейчас необходимо, чтобы Себастьян подольше находился в этом противоречивом состоянии — он должен хотеть меня, но не иметь возможности удовлетворить свое желание. Иэн оказался прав — все мы делимся на хищников и добычу. Я знала: если придется выбирать между этими двумя категориями, то мое решение очевидно.

Я тщательно осмотрела кабинет. Ящики стола оказались пустыми, а таинственная дверь вела в санузел. Вряд ли можно напасть на кого-нибудь с рулоном туалетной бумаги в руках. Я попыталась сковырнуть со стены вешалку для полотенец, но она была сделана на совесть и держалась прочно. В конце концов я впала в гнетущее состояние тоски и ужаса.

Вдруг я услышала, как открылась и закрылась внешняя дверь, а затем дверь кабинета распахнулась. В помещение вошел мини-Питерс. Он нес на подносе обед; с его руки свисала матерчатая сумка. Мини-Питерс бухнул поднос на стол.

— Босс велел принести тебе салат «Кобб», — рявкнул он.

На подносе были блюдо с аппетитным салатом, бутылка минеральной воды, вазочка с печеньем, тканевая салфетка и вилка.

— Очень мило. А что, ребят кормят так же хорошо?

— Ты имеешь в виду этих исчадий ада? Им дают только овсянку.

Что там было про Освальда и овсянку?

Мини-Питерс приблизился ко мне. Он него разило пивом, а его полиэфирный костюм вонял потом. Из-под пиджака выпирал пистолет, висевший на его талии.

— Думаешь, ты одна такая умная? Ты не умная. Это Себастьян умный. Он посадил вампиров рядом с кучкой больных гемофилией. Когда демоны набросятся на этих дефектозных, у нас появятся мертвые тела — доказательство, что вы не люди.

Себастьян устанет ждать, подумала я, ведь мои вампиры никогда не станут убивать из-за крови.

Мини-Питерс бросил мне свою матерчатую сумку.

— Надень это прямо сейчас. Приказ босса.

Осторожно расстегнув молнию на сумке, я увидела черный атласный лиф с кружевами, мини-юбку из черной кожи, черные чулки и черные же кожаные сапоги.

Мини-Питерс вытащил пистолет. В его глазах появился лихорадочный блеск, а дыхание участилось.

— Делай, что говорю. Переодевайся.

Он наблюдал за тем, как я снимала одежду. Увидев мои шикарные красные лифчик и кружевные трусики, он даже хрюкнул.

— Грязная шлюха! — зарычал мини-Питерс и двинулся ко мне.

Я прекрасно знала, что было на уме у этого женоненавистника, и выхватила из сумки сапоги, сжимая по одному в каждой руке. Сапогом в правой руке я со всего размаху ударила его по голове, а сапогом в левой выбила из рук коротышки пистолет. Не дав мини-Питерсу опомниться от удара, я заехала ему по коленям, и он упал, основательно ударившись головой об пол.

Дотянувшись до пистолета, я уже собиралась было нацелить его на обидчика, но вдруг поняла, что он не двигается. Головорез дышал, однако глаза его были закрыты. Теперь мне нужно было сделать так, чтобы он больше не смог напасть на меня. Порвав свое платье на лоскуты, я связала коротышку и заткнула ему рот.

Достав ключи из кармана его пиджака, я оттащила мини-Питерса в туалет и закрыла дверь. Обезвредить всех охранников я бы не смогла, но сейчас, по крайней мере, можно было разведать обстановку. Поскольку выбора у меня не оставалось, я нарядилась в «вампырский» наряд и прихватила с собой пистолет.

Слегка приоткрыв внешнюю дверь, я выглянула наружу. Потом вышла в пустой коридор и услышала крик ужаса, донесшийся из-за двойных дверей, располагавшихся чуть дальше. Я рванула на этот вопль и, несильно толкнув створку двери, чуть-чуть приоткрыла ее. В другом направлении из комнаты выходил Себастьян, держа в руке окровавленный нож. Когда Беккетт-Уизерспун свернул в коридор, я поспешила взглянуть на то, что он натворил.

В пустынном врачебном кабинете я обнаружила бледного и тощего молодого человека, отчаянно пытавшегося остановить кровь, которая текла из его запястья.

— Помогите! — тихо прошептал он. — Помогите хоть кто-нибудь!

— Я помогу вам, — заверила я.

Когда молодой человек увидел мой «вампырский» наряд и пистолет, глаза его расширились.

— Не убивайте меня! — заорал он.

— Я не вампир, — успокоила его я. — Это просто моя роль на телевидении. — Наклонившись, я взглянула на его запястье. — Нужно вызвать врача.

— Они посадили меня сюда, и этот человек… этот человек… У меня гемофилия, мне нужны лекарства.

Поскольку раненый начал терять сознание, мне пришлось действовать быстро. Я вспомнила слова Иэна о том, что вкус моей крови — это как жить, умереть и снова ожить.

— Сейчас я постараюсь сделать кое-что, — сказала я молодому человеку. — Не знаю, получится ли у меня.

Он начал что-то бормотать, я с трудом разбирала его слова.

— Я умру, так и не прикоснувшись к женским сиськам.

— Вперед! — предложила я.

Пора уже попользоваться своей грудью и в благих целях, а то последнее время я совершаю с ее помощью одни нехорошие поступки. Я прикусила свою губу и, почувствовав металлический вкус крови, прижала рот к запястью паренька. Потянувшись к моему лифу, он засунул в него свободную руку и достал сначала одну грудь, а потом и вторую. Прижимая губы к запястью молодого человека, я чувствовала, как он все активнее и активнее отдает должное моим соскам.

— Чертовски классно, детка, такие клевые буфера! — воскликнул гемофилик.

Почувствовав, что кровь остановилась, я оторвала рот от раны. Теперь молодого человека приводила в восторг не только моя анатомия, но и его собственная.

— Как тебе это удалось? — восхитился он, глядя на свою рану, которая покрылась грубой корочкой.

— Я не просто девушка с клевыми буферами, — заявила я. — Я Милагро Де Лос Сантос, чудо святых. — Запихав свои груди в лиф, я добавила: — Нам нужно сматываться отсюда. Кстати, как тебя зовут?

— Хьюго. Может, встретимся когда-нибудь?

— У нас сейчас есть другие заботы, Хьюго. Ты видел парней, которых заперли где-то здесь? Один похож на математика, второй — рыжий симпатяга, а третий… ну…

— С ними еще была противная старушенция…

— Да, и красивая блондинка.

— Они здесь, вместе с нашей группой пациентов-добровольцев, — подтвердил Хьюго. — Не понимаю, что происходит. Нам сказали, что идут испытания нового лекарства…

— Вас использовали в качестве приманки, — объяснила я, когда мы рискнули выйти в коридор.

— У них возле каждой двери стоят охранники.

— Помощь придет очень скоро, но до этого момента нам нужно затаиться, — сказала я.

Я отвела его в кабинет, и мы закрыли за собой дверь. Хьюго все еще смотрел влюбленными глазами на мою грудь, но я впихнула его в туалет и скомандовала:

— Побудь здесь. Сиди тихо!

— Эй! Да тут какой-то парень связанный!

— Да, и ты будешь следующим, если не заткнешься.

Я еле-еле успела закрыть дверь в санузел и тут услышала, что кто-то входит в кабинет. Сунув пистолет в выдвижной ящик, я уселась на стол и сделала вид, что отдыхаю.

В комнату вошел Себастьян. Он переоделся, и у меня сразу возник вопрос: осталась ли кровь Хьюго на другом его костюме? Глаза Себастьяна были какими-то остекленевшими и безжизненными, а от его улыбки у меня сердце в пятки ушло.

— Ты великолепно выглядишь, — сказал он.

Проститутки часто признаются, что многие клиенты просто хотят с кем-нибудь поговорить, поэтому я произнесла:

— Себастьян, скажи, почему ты относишься к вампирам с таким фанатизмом? Ты же знаешь, что это всего лишь генетическая аномалия.

— Это невероятно прибыльная генетическая аномалия. Старая гвардия «Чаши» мыслит устаревшими экономическими моделями, былыми технологиями и придерживается прежних идей. Они ненавидят вампиров из принципа, вместо того чтобы подумать о прибылях, которые они могут приносить. Если моя команда использует эту возможность, связанную с генной инженерией, мы сможем собрать немало денег и захватить достаточно власти, чтобы управлять всей организацией.

— А что будет с вампирами? С их правами?

— Нужды нашей организации превыше прав личности. Я ведь согласен с тем, что мои личные права подчинены нуждам «Чаши». — Он взглянул на меня таким взглядом, каким голодные псы смотрят на тарелку с барбекю. — А твои личные права подчинены моим потребностям.

— Я согласна принять это условие, чтобы быть с тобой. Но что ты планируешь со мной делать? Как мы будем жить дальше?

— Я все уже решил, — страстно проговорил Себастьян. — Я куплю для нас квартиру. Ты сможешь жить там, а я буду приходить, когда получится. Там, конечно же, будет охранник — так, на всякий случай. Ты сможешь выходить на улицу только в его сопровождении. Тебе не придется работать, поэтому ты всегда будешь свободна, когда понадобишься мне, когда я тебя захочу.

Не успела я обдумать мысль о постоянном сексуальном рабстве, как Себастьян уже обхватил меня. Он стал тереться об меня бедрами, мять руками мои груди и ягодицы. Себастьян смотрел мне прямо в глаза, а я изо всех сил пыталась скрыть свои отвращение и ужас и не переставала думать о пистолете, лежавшем в ящике стола.

Услышав голоса за дверью, я начала импровизировать.

— А как же Тесси? — поинтересовалась я, массируя переднюю часть его широких брюк. Дверь кабинета начала открываться, и я, отступив от Себастьяна на шаг, громко повторила: — Тесси не расстроится, если узнает, что ты содержишь любовницу?

Он рывком спустил с себя брюки и ответил:

— Мне плевать на Тесси.

В дверях, глядя на Себастьяна, стояла Тесси собственной персоной. От вопля невесты его возбуждение как рукой сняло. За спиной девушки стояли высокий франтоватый аристократ и… Эдна.

— О, Фредерик, это просто невыносимо. Я настаиваю, чтобы ты срочно сделал что-нибудь с этим негодным мальчишкой.

— Дедушка, это не то, о чем ты подумал, — побледнев, выдавил из себя Себастьян.

Фредерик Беккетт-Уизерспун, доверенное лицо президента, руководитель мощной финансовой империи и активный участник международных дел, вышел вперед и остановился перед своим внуком.

— Что, черт побери, ты тут делал?

Я подбежала к Эдне, которая тут же заключила меня в свои объятия. Я тоже обняла ее крепко-крепко.

— Я же говорила, что вам не надо уезжать, — сказала она, прижавшись к моим волосам. — Теперь понимаете, почему я с недоверием отношусь к одежде, которую вы носите?

Себастьян отчаянно пытался вновь обрести хладнокровие. Убрав со лба свои блестящие золотистые волосы, он посмотрел на собравшуюся в комнате публику.

— Тесси, для всего этого существует логичное объяснение. — И, обращаясь к деду, добавил: — Сэр, вы появились в неблагоприятный момент…

— Вся твоя чертова жизнь, мальчишка, состоит из неблагоприятных моментов, — прогремел Фредерик. — Сначала ты хотел писать книжки для голубых, а потом — заставить КАКА работать в «новом направлении». Ты, мальчик, не годишься для «Чаши крови».

— Очень прибыльное новое направление… — начал было Себастьян.

— Я видела, в каком направлении ты работаешь! — завопила Тесси. Быстро подойдя к Себастьяну, она ударила его наотмашь по лицу. Взглянув на меня, она добавила: — Ты шлюха, и я ненавижу тебя!

У нее была хорошая тушь — несмотря на слезы, она не потекла.

— Прости меня, Тесси. Ты всегда нормально обращалась со мной, но, честное слово, ты заслуживаешь лучшего, чем Себастьян.

В ее глазах читалась обида; она выбежала из комнаты.

— «Чаша крови»? — переспросила Эдна. Она выпустила меня из своих объятий и теперь стояла, обхватив меня одной рукой. — Фредерик, я помню то время, когда ты был молодым членом «Чаши крови».

Он подмигнул госпоже Грант.

— Эдна, ты и эта чертова книга чуть было не прикончили меня. — Они ласково улыбнулись друг другу, а потом лицо Фредерика снова помрачнело. — Нынешние молодые люди считают, что они все знают. Они зелены, алчны и не желают платить налоги.

Я наблюдала за всей этой сценой, и мне захотелось получить побольше информации.

Переведя взгляд с Фредерика на Эдну, я поинтересовалась:

— Вы что, знакомы друг с другом?

— О, мы старые друзья, — ответила Эдна.

— Старые враги, — усмехнувшись, поправил Фредерик. — Держи друзей близко, а врагов еще ближе, особенно если они настолько неотразимы. Ах, Эдна, и почему ты не сбежала со мной?

— Потому что ты все-таки негодяй, Фредерик, — со смехом проговорила Эдна. — Но ты был очень красив, и с тобой было ужасно весело.

Обращаясь к Себастьяну, Фредерик произнес:

— А ты, мальчишка, неужели ты действительно решил, что вместе со своими друзьями-остолопами, у которых еще молоко на губах не обсохло, захватишь власть в «Чаше» и отгонишь руководящие чины от кормушки? Да я низвергал целые правительства за менее значительные проступки, чем несоблюдение субординации.

— Дедушка, мои старания не имеют ничего общего с борьбой за власть! Я думал, ты одобришь идею использовать вампиров для увеличения наших активов…

— Кстати, мальчик мой, — продолжал Фредерик, — перекачивать деньги КАКА на свой личный оффшорный счет — чертовски глупая затея. Чтобы твою избалованную задницу не надрали, мне придется выложить большие бабки. Эти деньги ты вернешь, а проценты я удержу из твоего доверительного фонда.

Себастьян в замешательстве покачал головой:

— Но, сэр, я ничего такого не делал! Я никогда…

— И плюс ко всему прочему, — прервал его Фредерик, — кто-то влез в наши счета и теперь грозится предать информацию огласке, если мы не отпустим семью Эдны.

— Фредерик, если бы ты действовал честно и прямо, тебе не пришлось бы ничего скрывать, — вставила Эдна.

Фредерик прыснул от смеха.

— Ты радуешь меня, Эдна. Боже мой, как я скучал без этого.

По лицу Себастьяна было заметно, что он производит в голове какие-то расчеты.

— Ситуацию можно исправить, дедушка. Пусть я начал этот проект без твоего согласия, но это не значит, что я не могу передать его тебе. Я велел своим подчиненным собрать важные исторические свидетельства, которые позволят нам удерживать вампиров до бесконечности. Питерс! — позвал Себастьян.

— Надеюсь, на этот раз ты не оплошал, — проговорил Фредерик.

В комнату примчался Питерс.

— Принеси сюда те письма! — велел ему Себастьян. И, как только Питерс убежал, нервно улыбнулся деду. — Увидишь, эти документы помогут нам ограничить свободу вампиров. Я хочу как можно скорее вывезти этих существ за пределы США для экспериментов.

В комнату, неся металлический чемоданчик, снова ворвался Питерс. По кивку Себастьяна Питерс открыл чемоданчик и передал его Фредерику.

Я вдыхала аромат лимонной вербены, исходивший от Эдны, и радовалась, что она рядом со мной. Вынув из чемоданчика пачку бумаг, Фредерик начал медленно просматривать их. Потом, перестав перебирать документы, остановился на каком-то одном и принялся тщательно изучать его. Он снял очки и, поднеся бумагу почти вплотную к своему лицу, поморщился. Потом снова надел очки. И протянул изученный лист бумаги своему выжидательно улыбающемуся внуку.

— Мальчишка! — рявкнул Фредерик. — Бенджамин Франклин никогда не рисовал сердечки вокруг своей подписи!

— Но…

— Заткнись, мальчишка! — осадил его Фредерик, разрывая письмо на мелкие кусочки. Обрывки бумаги, порхая, опустились на пол, а дед Себастьяна оглядел мой наряд долгим взглядом распутника. — Эдна, эта девушка напоминает мне тебя. Она одна из твоих?

Рука Эдны крепко держала меня за талию.

— Кстати сказать, да.

— Разве вы не испытываете ко мне ненависти? — удивилась я.

— Юная леди, вы ведете себя нелепо!

Тут, щелкнув, открылась дверь туалета, и из-за нее выглянул Хьюго.

— Малышка, а сейчас мне можно выйти? — жалобно осведомился он.

Эпилог

Прежде чем остальных вампиров отпустили, Сэм и Фредерик провели целый час в напряженных переговорах. Я узнала, что нас удерживали в заброшенном крыле научно-исследовательской больницы. Мы с Эдной сидели в небольшой приемной. Она поведала мне, как приехавший на ранчо шериф арестовал все семейство. С ними обращались вполне сносно, но они очень переживали за Уинни.

— С ней все в порядке? — заволновалась я. — Они с Освальдом выяснили отношения?

— Вы же знаете, я не вмешиваюсь в чужие дела, — ответила Эдна. Переводя разговор на другую тему, она сообщила: — Как только вы добились моего освобождения, я сразу же позвонила Фредерику.

— Значит, он сделал это из любви к вам, — догадалась я.

— Мужчины вроде Фредерика никогда не смешивают чувства и свои грандиозные планы. Он уже и так собирался сюда. Ему нужно было поставить Себастьяна на место и взять «Чашу крови» под свой контроль.

— Думаю, теперь мне пора идти, — решила я.

— Не смейте убегать, юная леди, — велела Эдна. — Сидите здесь и ждите.

Так я и сидела, размышляя обо всем, что мне пришлось пережить, начиная с вечеринки у Кэтлин. Я хотела, чтобы ко мне относились как к правильному и глубокому человеку, хотела писать и установить с кем-нибудь серьезные отношения. Теперь мои цели были ясны, однако я осталась без квартиры, без вещей, без сдельной работы в яслях и без своей подруги Нэнси. У меня был роман с безнравственным вампиром и мимолетный секс с вампиром-бабником. Я позволила своему психованному бывшему возлюбленному облапать меня. Я разрушила жизнь Уинни и сделала Тесси несчастной. Я писала отвратительные истории о зомби и обладала бесполезной способностью подделывать старые письма.

Я уже начала сожалеть о том, что ответила отказом на предложение Хьюго поселиться вместе с ним в подвальном этаже дома его матери, но тут в комнате появились все. Освальд, Гэбриел и Сэм вошли со стороны конференц-зала, а Мерседес и Уинни прибыли в сопровождении мотоциклетного эскорта, который организовал для них Пеппер.

Внуки бросились к Эдне и стали обнимать ее и покрывать поцелуями. А потом Освальд увидел меня. Он обнял меня и, пока я стояла, замерев в изумлении, попытался поцеловать на глазах у всех.

— Что ты делаешь? — оттолкнув Освальда, возмутилась я.

— Вы знаете, что я не вмешиваюсь в чужие дела, — проговорила Эдна. — Но, думаю, вам будет интересно узнать, что у Уинни все замечательно.

Подойдя ко мне, Уинни взяла меня за руки.

— Ты не должна была уезжать. Сэм и я — мы теперь вместе. Я беременна от него, мы скоро поженимся, и все это благодаря тебе и твоему влиянию — у меня все было как часы.

Оправившись от новостей, я почувствовала, что мое сердце наполняется надеждой. Освальд обнял меня одной рукой, и все начали болтать. Когда я представляла Мерседес присутствовавшим, у меня от счастья кружилась голова.

Моя подруга была особенно рада познакомиться с Гэбриелом.

— Ну твои хакеры жгут! — похвалила она.

Мерседес помогла друзьям Гэбриела разобраться в лабиринте финансовых дел КАКА, включая их черные платежи, взятки и уклонение от уплаты налогов.

— Это ты прокачала счета Себастьяна? — поинтересовался Гэбриел.

— Классические приемы потому и называются классическими, что всегда срабатывают, — с улыбкой ответила Мерседес.

На ранчо мы вернулись поздно. Проезжая по городку, мы видели, как ретируются телевизионные фургоны. По радио передали обращение шерифа, в котором он сообщил, что рысь, виновная в смерти животных, наконец-то поймана. История исчезновения девушки тоже разрешилась. Тиффани позвонила своим родителям из Лас-Вегаса и донесла до их сведения, что собирается остаться там и выучиться на крупье.

Как только мы оказались на дороге, по обеим сторонам которой росли деревья, к нам навстречу с приветственным лаем выбежали собаки. Эрни, стоявший в кузове грузовика, махал нам рукой и кричал. Я вернулась домой.

Я переехала в коттедж Освальда. Иэн был прав, говоря, что уединение — очень важная вещь, однако нам хватило место и для Дейзи, и для моей курицы Петунии.

— Я полюбил тебя в тот самый момент, когда впервые увидел, — признался мне Освальд. — Ты очень старалась вести себя сдержанно, пыталась не выделяться, но в твоем поведении было что-то такое… Я замечал это каждый раз, когда ты осматривала зал.

— Какое «такое»? — спросила я.

— Ты как будто говорила: «Укуси меня!» — объяснил он.

Освальд изучал анатомию, а я закончила факультет литературного творчества ПУ, поэтому, как мне кажется, мы научили друг друга многим интересным вещам. А еще мы постоянно смешим друг друга.

Устроив мне медосмотр, доктор Уинни подтвердила, что у меня выработался иммунитет против их заболевания. Ну, Себастьян ведь сказал, что мои собратья обладают даром приспосабливаться к чему угодно, и был прав. По договоренности с врачом Хьюго, мы отправили ему несколько образцов моей крови для изучения, но результаты ничего экстраординарного не показали: я обычная мексиканская девчонка, а мне ничего другого и не надо.

Беккетт-Уизерспуны выплатили Хьюго огромную сумму денег, чтобы он не возбуждал иска против Себастьяна. Хьюго купил собственный дом и несколько шикарных машин. Позвонив ему недавно, я с трудом понимала, что он говорит из-за визга девушек, пришедших на вечеринку в его бассейне.

Освальд решил, что, поскольку я удовлетворяю все самые важные его потребности, он может противостоять всем остальным. И сообщил мне, что больше никогда не станет пить кровь. Порой в порыве страсти он слишком сильно прикусывает меня, однако легкий удар по его аккуратной пятой точке быстро приводит Освальда в чувство. Поскольку мне хочется доверять своему партнеру, я стараюсь без скепсиса относиться к тому, что иногда среди ночи он вспоминает о каком-то важном вопросе, который почему-то забыл задать Эрни.

Мне показалось, что вампиры умеют контролировать употребление крови, и я с дуру посоветовала им прекратить это делать.

— Традиция — основа цивилизованного поведения, — провозгласил Сэм с таким видом, будто бы отстаивал не выкачивание крови из домашнего скота, а что-то куда более куртуазное.

Я возразила, что традиция — это то, чем продолжают заниматься только потому, что делали это раньше. Но моя логика вампиров не впечатлила.

— Мы такие, какие есть, юная леди, — заявила Эдна. — Только Богу известно, как я стараюсь мириться с вами.

— Вы сейчас намекаете на мою этническую принадлежность? — резко осведомилась я.

— Нет, в основном я намекаю на ваше сумасбродство.

Уинни попыталась успокоить меня, сообщив, что, возможно, ее ребенок родится без тяги к крови. Так что теперь я с радостью ожидаю тех вечеров, которые проведу с малюткой, пока оба родителя nino' ^[98] будут попивать los cocteles de sangre' ^[99].

Мы поступали так, как часто поступают в семьях: учились не обращать внимание на то, что нельзя изменять. Хочется верить, что у меня нет таких ужасных недостатков, с которыми вампиры не смогли бы смириться.

В один прекрасный день, выйдя на улицу, я обнаружила там зеленый пикап с крытым кузовом, на котором был повязан большой красный бант; на грузовой платформе автомобиля лежала целая куча садовых инструментов. После этого я открыла маленькую фирму, занимающуюся консультациями в области садоводства, которая оставляет мне достаточно времени для творчества.

Несмотря на все старания, я так и не нашла ни одной живой (ну или несмертной) души, которую заинтересовал бы мой роман, поэтому пришлось положить его в стол. Эдна попросила меня помочь ей в написании книги о деревенской жизни. Я работала над главами о садоводстве, а она занималась кулинарными разделами. Мы нашли издателя, и в скором времени «Дух деревенской жизни» выйдет пусть и не очень большим, но вполне приличным тиражом.

Себастьяна отправили куда-то в Небраску, где он преподает литературное творчество в маленьком частном колледже. Руководители «Чаши крови» под шумок распустили КАКА, но наверняка уже начали формировать другую общественную организацию,чтобы она содействовала в выполнении их намерений.

Корнелия прислала Уинни таинственную открытку. Кажется, она решила исследовать Соединенные Штаты. Несмотря на то что на открытке стоял штемпель Небраски, все, кажется, посчитали это простым совпадением. Что касается Иэна, то я периодически получаю от него посылки из самых экзотических мест мира. И обнаруживаю внутри чудесные подарки: рубиновые сережки, изысканные старые книги, гладкие речные камни, перьевые ручки…

В каждую посылку он вкладывает записку без подписи такого содержания: «Я умею ждать». Записки я обычно разрываю, а подарки храню в дальнем углу своего шкафа.

Мерседес, которая любит водить машину, частенько навещает нас и уже подружилась со всеми членами семьи и с Эрни. Когда она приезжает, мы всей женской компанией оккупируем бассейн, чтобы плавать и трепаться всю ночь. Уинни лежит на воде, и ее округлившийся животик напоминает луну, висящую в небе, а Эдна предается воспоминаниям о своей семье и детях. Иногда нам удается разговорить ее до такой степени, что она рассказывает о мужчинах, которые падали к ее ногам.

Мерседес поведала мне о том, что Нэнси разыскивает меня, желая возобновить нашу дружбу. Она даже отсрочила день свадьбы. Я обязательно поговорю с ней как-нибудь, но только через некоторое время. Все делают ошибки, и я ужасно скучаю по ней.

Каждое утро я просыпаюсь рядом с потрясающим мужчиной и люблю его все сильнее день ото дня. Большой дом наполнен шумом, смехом и родственниками, а скоро там появится еще и ребенок. Никто из нас больше не чувствует себя одиноким, а над нашими головами простирается нескончаемое небо.

Примечания

1

Очень быстро (исп.). (Здесь и далее — прим. перевод.)

(обратно)

2

УКПЛ (FDA — Food and Drug Administration) — управление по контролю за продуктами и лекарствами.

(обратно)

3

Подруга (исп.).

(обратно)

4

«Семейка Брэди» — американский комедийный телесериал о многодетной семье, впервые показанный в начале 1970-х и приобретший огромную популярность в США и других странах.

(обратно)

5

«Мидлмарч» (1972) — роман английской писательницы Дж. Элиот (псевдоним; настоящее имя Мэери Энн Эванс) (1819–1880).

(обратно)

6

Задница (исп.).

(обратно)

7

Братишка (исп.).

(обратно)

8

Барнум, Финеас Тейлор (1810–1891) — знаменитый американский шоумен, антрепренер и мистификатор.

(обратно)

9

В британском английском это парадоксальное восклицание является эквивалентом выражений «надо же!» или «бог мой!» и обозначает удивление. Существуем мнение, что оно пришло из диалекта кокни.

(обратно)

10

До отвращения (лат.).

(обратно)

11

Популярная песня в исполнение группы «Виллидж Пипл», ставшая гимном англо-американского общественного движения YMCA (Young Men's Christian Association — Христианский союз молодежи).

(обратно)

12

Очень романтично (исп.).

(обратно)

13

Исйеляйся и выздоравливай, лягушонок. Если не сегодня, тогда завтра (исп.).

(обратно)

14

Алло (исп.).

(обратно)

15

Девочка (исп.).

(обратно)

16

Потанцуем и споем (исп.).

(обратно)

17

Заткнись! (исп.).

(обратно)

18

Сленговое выражение с негативной окраской, которое испаноговорящие латиноамериканцы используют для обозначения белого чистокровного американца или британца; прямого перевода не имеет.

(обратно)

19

«Лига плюща» (Lvy League) — объединение восьми старейших привилегированных университетов и колледжей северо-запада США.

(обратно)

20

Нельсон, Вили (род. 1933) — американский композитор и певец, работающий в стиле кантри.

(обратно)

21

Объятие (исп.).

(обратно)

22

Дура (исп.).

(обратно)

23

Монк, Телониус (1917–1982) — американский джазовый пианист и композитор, мастер импровизации.

(обратно)

24

Уайлдер, Лора Инголлз (1867–1957) — американская писательница, автор исторических книг для детей, посвященных жизни переселенцев на Диком Западе. Самая известная ее повесть — «Домик в прерии».

(обратно)

25

Один на один (исп.).

(обратно)

26

«Шарпер Имидж» (Sharper Image) — крупная американская компания, торгующая самыми разными товарами по каталогам через Интернет.

(обратно)

27

Кастро — район компактного проживания геев в Сан-Франциско.

(обратно)

28

Девочка (исп.).

(обратно)

29

Туфлях (исп.).

(обратно)

30

Сэм Клеменс (Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс) — настоящее имя американского писателя Марка Твена.

(обратно)

31

раз, два, три (фр.).

(обратно)

32

Шлепанцы (исп.).

(обратно)

33

Чоризо — испанская копченая колбаса с красным перцем.

(обратно)

34

Барбекю из собачатины (исп.).

(обратно)

35

Домику (исп.).

(обратно)

36

Остроты (фр.).

(обратно)

37

Слово (фр.).

(обратно)

38

Очень приятно (исп.).

(обратно)

39

Очень рада (исп.).

(обратно)

40

Кто знает? (исп.).

(обратно)

41

Плюс-минус (исп.).

(обратно)

42

Имеется в виду старая английская песенка «У старика Макдональда была ферма», с помощью которой дети учат названия животных.

(обратно)

43

Франклин, Бенджамин (1706–1790) — американский ученый, журналист, издатель и политически деятель. Один из лидеров войны за независимость США.

(обратно)

44

Рузвельт, Франклин Делано (1882–1945) — 32-й президент США.

(обратно)

45

Имеется в виду произведение американского писателя Стивена Крейна (1871–1900) «Шлюпка в открытом море» (1898), считается лучшим американским рассказом всех времен.

(обратно)

46

Хабанеро (habanero), в букв. Переводе «гавайский» (исп.). Самая острая разновидность перца чили.

(обратно)

47

Уильям Шекспир «Сон в летнюю ночь». Действие второе явление 1. Перевод М.Лозинского.

(обратно)

48

Бабуля (исп.).

(обратно)

49

Здравствуй (исп.).

(обратно)

50

Ретабло (retablo) — испанский и латиноамериканский вариант алтарного образа.

(обратно)

51

Не за что (исп.).

(обратно)

52

Старух (исп.).

(обратно)

53

В калифорнийском городе Котати ежегодно проводится фестиваль аккордеонистов.

(обратно)

54

Дорогая моя (исп.).

(обратно)

55

Песня из мюзикла Фредерика Лоу «Моя прекрасная леди»

(обратно)

56

Чивер, Джон (1912–1982) — американский писатель

(обратно)

57

Правильно esprit l'escalier. Буквально «остроумие на лестнице» (фр.). Соответствующее русскому «задним умом крепок».

(обратно)

58

Здесь: «коктейльное остроумие» (исп.).

(обратно)

59

«Добрая воля (Goodwill) — благотворительная организация, имеющая также сеть магазинов, где продают переданные в дар вещи.

(обратно)

60

Джеймс, Генри (1843–1916) — американский писатель и критик, один из крупнейших романистов и теоретиков англоязычной литературы.

(обратно)

61

Флан — открытый пирог с фруктовой начинкой, кремом или несладкой смесью.

(обратно)

62

Чрезвычайно престижная международная стипендия, которая с 1903 г. Ежегодно присуждается не только за интеллектуальные, но и за личные качества кандидата. Названа в честь Сесила Джона Родса (1853–1902), южноафриканского магната и политика, который основал ее перед самой своей смертью. Стипендиаты получают право на обучение в Оксфордском университете в течение 2–3 лет. Обычно позднее они становятся выдающимися политическими и общественными деятелями.

(обратно)

63

«Скандальная свадьба» (The Philadelphia Story») — кинокомедия, получившая в 1941 г. два «Оскара».

(обратно)

64

Остроумие плохого путешествия (исп.).

(обратно)

65

остроумие небес (исп.).

(обратно)

66

Д.М. (M.D. — Doctor of Medicine) — доктор медицины: степень свидетельствующая о законченном высшем медицинском образовании.

(обратно)

67

«Я останусь в живых» (I Will Survive) — популярная песня, впервые исполненная Глорией Гейнор в 1978 г.

(обратно)

68

Гуакамоле — мексиканский густой соус из растертой мякоти авокадо. Обычно его едят с любыми чипсами и хлебом.

(обратно)

69

Брукс, Луиза (1906–1985) — американская актриса немого кино. Самая известная ее роль — Лулу в фильме «Ящик Пандоры» (1929).

(обратно)

70

Дорогая моя (фр.).

(обратно)

71

Поцелуйчик (исп.).

(обратно)

72

Mordida (исп.) — так в Мексике называют мошенничество, мелкую кражу и взятку. Однако это слово имеет общий корень с глаголом «morder» — кусать.

(обратно)

73

У меня нет денег (исп.).

(обратно)

74

Сиськи (исп.).

(обратно)

75

Ягодицы (исп.).

(обратно)

76

Шлюха (исп.).

(обратно)

77

Мохито — традиционный кубинский коктейль. Популярен в США с конца 1990-х годов. Делается на основе белого рома и листьев мяты.

(обратно)

78

Севиче — латиноамериканский салат из маринованных в цитрусовом соке морепродуктов и рыбы.

(обратно)

79

Большое спасибо (исп.).

(обратно)

80

Пиньята — детская игра, распространенная в Латинской Америке и США и характерная для дней рождения. Участники завязывают глаза и стараются сбить корзину с игрушками-подарками при помощи биты

(обратно)

81

День Мертвых (исп.). Отмечается в Мексике одновременно с католическим Днем всех святых 1 и 2 ноября

(обратно)

82

Кейдж, Джон (1912–1992) — американский композитор и теоретик музыки.

(обратно)

83

Новая Шотландия — провинция на востоке Канады.

(обратно)

84

Роковая женщина (фр.).

(обратно)

85

Девочка (исп.).

(обратно)

86

Сантерия — религия, распространенная на Кубе, смешение католицизма и культов народа йоруба, проживающего на территории Нигерии и Бенина.

(обратно)

87

Бог мой (исп.).

(обратно)

88

Мамочка (исп.).

(обратно)

89

Привет, красавчик! (исп.).

(обратно)

90

Мой диван — это твой диван (исп.).

(обратно)

91

Без проблем (исп.).

(обратно)

92

Малышка (исп.).

(обратно)

93

Эвора, Сезария (род. 1941) — певица с Островов Зеленого Мыса, получившая прозвище Босоногая Дива. Исполняет этно- и фолк-музыку.

(обратно)

94

«Бракула» (1972) — американский фильм ужасов о чернокожем вампире; режиссер — Уильям Крейн.

(обратно)

95

Джеймс, Генри (1843–1916) — американский романист и критик.

(обратно)

96

«Пусть звучит свобода» (Let freedom ring!) — слова из американской патриотической песни «Тебе, моя страна» (my country 'tis of thee), написанной Сэмюэлом Смитом в 1832 году. До 1931 года была национальным гимном США.

(обратно)

97

Хейворт, Рита (наст. Имя Маргарита Кармен Кансино) (1918–1987) — американская киноактриса, считавшаяся секс-символом в 1940-х гг.

(обратно)

98

Малышка (исп.).

(обратно)

99

Кровавый коктейль (исп.).

(обратно)

Оглавление

Глава первая Невероятная легкость глупости

Глава вторая Крысы остались, а крышу снесло

Глава третья В которой наша героиня теряет чувство стиля

Глава четвертая Крысоцид (панк-группы тут ни при чем)

Глава пятая Старая любовь не пожар, а загорится — не потушишь

Глава шестая Выживает клевейший

Глава седьмая В которой наша героиня раздумывает о своем положении

Глава восьмая Уснуть… И видеть глюки? Вот и ответ

Глава девятая Простите, что жива

Глава десятая В которой наша героиня сталкивается лицом к лицу с негодяем

Глава одиннадцатая Обновленная и возрожденная

Глава двенадцатая Собственная комната (без крыс)

Глава тринадцатая Суровые требования деревенской жизни

Глава четырнадцатая Море слез

Глава пятнадцатая Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана

Глава шестнадцатая Не девушка, а уродец

Глава семнадцатая Разум и бесчувственность

Глава восемнадцатая Ветер в моих (бумажных) парусах

Глава девятнадцатая Побежали мурашки — значит, сработало

Глава двадцатая Потрясенная и взбудораженная

Глава двадцать первая Женщина-вамп(ир)

Глава двадцать вторая Немного фикции

Глава двадцать третья Мексиканская пересмешница

Глава двадцать четвертая Дорога в ад вымощена потрясающими мужчинами

Глава двадцать пятая Сто лет одиозничества

Глава двадцать шестая Я дико извиняюсь

Глава двадцать седьмая Не нужен нам берег турецкий

Глава двадцать восьмая Так горячо, что можно обжечься

Глава двадцать девятая Последняя капля в чаше греха

Глава тридцатая Misopaestusopa' [90]

Глава тридцать первая Приглашенная писательница в квартире без крыс

Глава тридцать вторая Встреча старых (не)приятелей

Эпилог

*** Примечания ***