В одежде человека [Леена Крун] (fb2) читать онлайн

Тогда я предложил: «Может, исправим этот день парой пирожных?» Хотя, как вы

помните, к пирожным я равнодушен. «Вообщето я на диете, – сказала она, – но думаю, от

одного маленького пирожного вреда не будет».

Мы спустились в кафе, я угостил ее кофе с пирожным – она выбрала «корзиночку», –

и мы немного поговорили о том о сем. Я рассказал ей о своей жизни. Именно тогда я и

заметил, что она умеет слушать и что у нее удивительно красивые уши…

– Вы рассказали ей, что вы – птица?

– Нет, я говорил только о своей человеческой жизни. Но когданибудь я расскажу ей

всё, и я уверен, что она меня поймет. Мне бы хотелось пригласить ее в гости в следующую

субботу.

Эмиль ничего не сказал, но он сильно сомневался в том, что девушка поймет

пеликана.

Прошло несколько дней. За это время Эмиль ничего не слышал о прекрасной Хелене.

Но заметил, что пеликан стал гораздо внимательнее относиться к своему внешнему виду.

Он до блеска натирал ботинки перед тем, как выйти на улицу, а его парик сиял чистотой и

свежестью – для ухода за искусственными волосами он купил специальный бальзам. Он

больше не вспоминал о своей семье и выглядел несколько рассеянным, но счастливым.

Через неделю фотография Хелены исчезла со стены, а бальзам для волос был

выброшен в мусорное ведро. Эмиль так и не узнал, что произошло между ними, но,

очевидно, балерина всетаки побывала в гостях.

Пеликан сидел в кресле, развалившись и закинув лапы на подлокотник. Перед ним

стоял бокал на высокой ножке, в котором пузырилась прозрачная яркокрасная жидкость.

Сам он выглядел както неестественно веселым.

– Это вино, – пояснил он. – Вы не хотите попробовать?

– Я предпочел бы чай.

– Чай так чай, – отозвался пеликан. – Хоть и вода водой. Не знаю, что вы, люди, в

нем находите. Но я не возражаю, пейте чай, раз вам так хочется. А я спою вам песню. Она

о чае. А еще о стекле и об алмазе.

– Новая песня?

– Новая.

Он взял бокал в рукикрылья, склонил голову и запел:

Остынет чай, и вместе с ним – любовь,

Уйдет по саду по тропинке узкой…

В окне сентябрь шумит листвою вновь.

Мы пили чай вдвоем, с бедой вприкуску.

Я голову упрячу под крыло,

Не странно ли, как холодно и строго

Действительность стучит в мое стекло?

А днем топталась робко у порога.

И ночи все бессонницей полны –

Едва сомкнешь ресницы утомленно,

Как проступает правда через сны,

Подобно желтизне в листве зеленой.

Шумит листва, и дождь шумит с утра,

Пусть смоет все воспоминанья сразу

Для снов реальность чересчур остра,

Как для стекла – касание алмаза.2

Повторив последнюю строку, он швырнул бокал в угол, так что тот разлетелся

вдребезги, и красная жидкость брызнула на пол. Глаза его стали влажными, и он прикрыл

их крыльями.

– Я не знаю, откуда берется эта вода, – сказал он, – но она соленая, словно морская

волна. Завтра я исполню эту песню в ресторане, и мне должны хорошо за нее заплатить.

2 Перевод Евгении Тиновицкой.

Она наверняка станет шлягером, и люди будут под нее танцевать, тесно прижимаясь друг к

другу и ощущая горячее дыхание партнера на своей щеке.

Эмиль сидел, низко склонив голову и глядя в пол. Он не знал, чем утешить друга.

Тот, кто хотя бы однажды видел плачущую птицу, не забудет этого никогда.

Эльза

Уроки чтения и рассказы о прошлом закончились, но дружба пеликана с Эмилем

продолжалась. Вскоре Эмиль познакомился с пианистом Унтамолой, у которого

действительно руки были в бородавках. Пианист часто заглядывал в гости к пеликану,

особенно если ни у того, ни у другого не было в тот день выступлений. Обычно Унтамола

говорил мало, а только слушал рассказы пеликана, улыбался и курил с довольным видом.

Если он знал заранее, что в гостях будет Эмиль, то обязательно приносил с собой

какоенибудь угощение. Чаще всего это были лакричные конфеты, которые Эмиль

вообщето не очень любил, но отказать Унтамоле не мог, а потому целый вечер

мужественно их жевал.

Август подходил к концу, а вместе с ним заканчивалось лето и летние каникулы.

Эмиль так ни с кем и не познакомился, кроме пеликана да еще Эльзы, которая жила с ним

на одной лестничной площадке. Хотя и Эльзу он знал только по имени. Кивал ей при

встрече на лестнице или во дворе. Пеликан тоже несколько раз столкнулся с Эльзой.

– Что это за девочка, которая всегда так весело смеется? – спросил он однажды

Эмиля.

– Ее зовут Эльза, – ответил Эмиль. К сожалению, больше про Эльзу он ничего не

знал.

Однажды Эмиль возвращался домой из магазина и встретил Эльзу на лестничной

площадке. Она сидела на ступеньках и была явно чемто расстроена.

– Я забыла ключ, – сказала она. – А родители придут только вечером.

Эмиль заволновался. До этого он еще никогда никого не приглашал к себе в гости,

даже пеликана. Почемуто ему казалось, что маме это не понравится. Но Эльза выглядела

такой грустной, к тому же она насквозь промокла и дрожала от холода, очевидно, тоже

бегала в магазин под дождем. Сумка с торчащим батоном и пакетом молока стояла у ее

ног.

– Ты можешь подождать у нас, – робко сказал Эмиль.

– Нет, нет, я лучше посижу здесь, – застенчиво отозвалась Эльза.

– Перестань, на лестнице холодно, а я как раз решил приготовить какао.

– А твоя мама дома?

Здесь в городе редко кто говорил «твоя мама» или «моя мама», чаще всего «маман».

Эмилю это слово не нравилось, и он подумал: может, Эльза тоже откуданибудь приехала,

раз она говорит «мама».

Эльза приехала издалека. Раньше она жила на севере, даже еще дальше, чем Эмиль.

Оказалось, что они с родителями переехали в город всего пару месяцев назад и осенью она

пойдет в ту же школу, что и Эмиль, только в другой класс, помладше.

– А школа хорошая?

– Heа, мне не нравится. По мне, так в школе вообще никогда не бывает интересно.

Не зная, о чем еще спросить, Эмиль заерзал на стуле.

– Хочешь еще какао?

– Нет, спасибо. А что это за странный господин, что живет в пятом подъезде? Я както

видела вас вместе.

– Это пели… это господин Хурулайнен.

– У него странный нос. Да и сам он смешной. Мне всегда становится весело, когда я

вижу его во дворе, он так забавно переваливается, когда ходит.

Эмилю было обидно слышать такие слова. Так вот что имел в виду пеликан, когда

спрашивал, почему она так весело смеется.

– Он таким родился, и ничего с этим не поделаешь, – резко ответил Эмиль. Он

почувствовал, что ему страшно надоело возиться с этой Эльзой.

– Я не спорю, – запротестовала девочка. – Я не это хотела сказать…

В разговоре снова возникла напряженная пауза, и Эльза засобиралась домой.

– Но ведь никто из твоих еще не пришел. Мы бы услышали, если бы дверь хлопнула.

– Я попробую найти дворника, у него должен быть запасной ключ.

Эльза направилась к двери.

– Ладно, тогда пока.

– Пока.

Она ушла, и в кухне вдруг стало холодно и пусто. Блестел водопроводный кран, на

нижнем этаже шумела вода, заурчал, включившись, холодильник. Эмиль сидел на

табуретке и смотрел на пустой стакан. На душе у него тоже было пусто.

В тот день он не пошел в гости к пеликану, как обещал. Причиной тому была Эльза.

Даже не сама Эльза, а то, что она могла подумать про Эмиля и пеликана.

«Подозрительный тип – этот твой знакомый», – вот что она думала. Маленького

роста, с большим носом, во всех отношениях странный. Они собирались с пеликаном на

прогулку, но теперь Эмилю почемуто расхотелось гулять. Он боялся, что ктонибудь увидит

его в обществе странной птицы. Он боялся, что это будет Эльза.

Он стал стыдиться своей дружбы с пеликаном.

На следующий день Эмиль сидел во дворе на перекладине для выбивания ковров и

рассматривал комиксы про Дональда Дака, когда к нему подошел пеликан.

– Доброе утро, – сказал он. – Жаль, что вы вчера не пришли.

– У меня были дела.

Эмиль покраснел и поспешно добавил:

– К сожалению.

– Конечно, конечно, я прекрасно вас понимаю. А я немного прогулялся по парку.

Небо было таким звездным, вы заметили? Вот что значит осень. Удивительно, ведь раньше

я даже представить себе не мог, что звезды – это солнца, а космос не имеет пределов. Я

прочитал об этом в энциклопедии для юных астронавтов. Надо сказать, очень

познавательное чтение.

Пеликан вскарабкался на перекладину, устроился рядом с Эмилем и стал болтать

ногами. Эмиль с тревогой взглянул на окна пятого этажа. Он боялся, что Эльза наблюдает

за ними из окна и смеется.

Но Эльзы в окне не было, потому что она как раз вышла во двор. В руке она держала

кофточку, которой весело помахивала. Улыбка уже играла на ее лице. Ну конечно. И надо

было пеликану подойти именно в этот момент, да еще и забраться на перекладину. Все это

выглядит, наверное, очень странно. В этот момент Эмиль почти ненавидел пеликана,

который с довольным видом сидел рядом, абсолютно ничего не понимая в этом мире.

– Добрый день, – обратился пеликан к Эльзе.

– Здравствуйте, – Эльза вежливо присела, но Эмиль заметил, что ее глаза лукаво

улыбались.

– Вас, кажется, зовут Эльза, не так ли?

Она явно не ожидала такого обращения. Эльза хихикнула и опустила глаза. Она не

привыкла, чтобы к ней обращались на «вы». Эмиль впервые пожалел о том, что пеликан

всегда говорит так манерно. Хотя раньше ему это нравилось, казалось забавной причудой,

ведь «вы» звучало так уважительно.

– Да. Эльза Корхонен, – ответила девочка.

Пеликан спрыгнул с перекладины и галантно приподнял шляпу.

– Приятно познакомиться, Эльза Корхонен. Меня зовут господин Хурулайнен.

Пеликан пожал Эльзе руку, и она опять хихикнула. Эмиль был не в силах поднять

глаз, так ему было неловко.

– Ну а теперь, когда мы наконецто познакомились, я хотел бы вам коечто

предложить.

«Что это он опять придумал», – сердито проворчал про себя Эмиль. Он внимательно

следил за лицом девочки.

– Я подумал, не сходить ли нам всем вместе на Черную гору, что скажете?

Дети, внимательно глядя на пеликана, молчали.

Он продолжил, но уже менее уверенно:

– Я подумал, может быть, завтра? У меня нет репетиций, да и по радио сказали, что

погода ожидается хорошая. Что скажете? Я куплю чегонибудь перекусить в дорогу, об

этом не беспокойтесь.

Он переводил взгляд с Эмиля на Эльзу и снова на Эмиля.

– Ну, я даже не знаю… – начал было Эмиль, но Эльза его перебила:

– Это было бы здорово!

Эмиль удивленно посмотрел на девочку. Казалось, ей действительно понравилась эта

идея. Пеликан захлопал крыльями.

– Я так и думал. Конечно, здорово! – Он вновь взглянул на Эмиля: – Унтамола тоже

обещал прийти. Он, оказывается, никогда не ходил в поход. Честно говоря, я тоже никогда

не ходил. Но пришло время это исправить.

Пеликан прикрыл глаза и проникновенно произнес:

– Присядь и отдохни у этого источника! Здесь устроим мы наш маленький завтрак:

мы поймаем бекаса и будем пить красное анисовое вино!

– Надо бы выяснить, что такое анис, – пробормотал он. – А вот от бекаса, я думаю,

можно отказаться, пусть себе летает на здоровье.

– Откуда это? – спросил Эмиль. От его прежней напряженности не осталось и следа.

– Вычитал в одной книге. Я теперь все время читаю. Книги – это удивительная вещь.

Удивительная! А вот умением читать я обязан этому молодому человеку, – ответил он,

указывая на Эмиля. Пеликану пришлось подняться на цыпочки, чтобы похлопать Эмиля

по плечу.

– Вы, возможно, еще не знаете, – повернулся он к Эльзе, – но Эмиль – мой бывший

учитель. И, заметьте, прекрасный учитель!

Эльза явно ничего не понимала и поэтому молчала. Эмиль растерялся.

– Тогда увидимся завтра, друзья мои. Встречаемся здесь же, во дворе, скажем, часов

в десять. Да, ровно в десять.

Он помахал детям и направился в город.

– А он милый, – сказала Эльза, когда они остались вдвоем.

– Кто бы спорил, – с гордостью ответил Эмиль.

– Только знаешь, иногда у меня появляется такое странное чувство…

Эльза задумалась и при этом стала покусывать концы волос. У нее были темные

блестящие волосы, красиво спадающие на плечи.

– Какое чувство? – с тревогой в голосе переспросил Эмиль.

– Порой мне кажется, что он не совсем обычный человек.

– Не человек? Кто же он тогда, потвоему?

Эмиль натужно рассмеялся. Ему хотелось всё рассказать Эльзе, но он не знал,

понравится ли это пеликану. С другой стороны, пеликан сам открыто признался в своей

недавней безграмотности. Подумав, Эмиль решил, что всетаки нет, он пока не расскажет.

Пусть пеликан сам рассказывает, или, глядишь, Эльза сама догадается, если сумеет.

– Он похож на большую птицу, – тихо сказала Эльза, неотрывно глядя на Эмиля. –

Тебе так не кажется?

Эмиль отвел глаза.

– Не знаю, иногда кажется.

– А почему он говорил, что раньше не умел читать? Что это якобы ты его научил?

Это правда?

– Правда.

– Странно както. Ведь он же взрослый человек!

– Конечно, взрослый.

Эмиль и так уже сказал слишком много.

– Эльзаа, домой! – раздалось с пятого этажа.

Эльза убежала, а Эмиль подумал, что это даже к лучшему. Еще немного, и тайна

господина Хурулайнена могла бы быть раскрыта. Он попытался представить себе, каким

бы стало лицо Эльзы, если бы он сказал ей: «Знаешь, ты права. Он на самом деле большая

птица. Но он хочет стать человеком».

И что подумала бы про него Эльза, узнав, что он водится с таким непонятным

созданием?

Пикник

На следующее утро без десяти десять Эмиль уже сидел на той же перекладине. Утро

было безоблачным, так что день обещал быть теплым, что как нельзя лучше подходило

для продолжительной прогулки. У продуктового магазина остановился автобус, и из него

вышел пианист Унтамола с маленькой круглой корзинкой в руке и клетчатым носовым

платком на лысине. В другой руке он держал удочку.

– Доброе утро, Эмиль, А я уже начал бояться, что опоздал. Но, похоже, командир

отряда еще не появился?

– Нет пока, но думаю, скоро придет, – пробормотал Эмиль. Он не понимал, как надо

разговаривать с Унтамолой, и всегда терялся.

Во двор спустилась Эльза. На ней были футболка, шорты и кеды, волосы она

аккуратно заплела в косичку. Эмиль с удивлением отметил, что у Эльзы уже начала расти

грудь.

– Доброе утро, Эльза, – поздоровался пианист и протянул ей руку. – Я вчера

услышал, что ты тоже с нами идешь. Очень, очень приятно. А меня зовут Аларик

Унтамола.

Эльза вежливо поздоровалась и снова, как вчера, както поособому посмотрела на

Эмиля. Он даже засомневался, стоит ли вообще идти в этот поход, куда собираются такие

странные люди и… звери. Ему вдруг захотелось вернуться домой и почитать

энциклопедию. На прошлой неделе он уже дошел до буквы «Ф». Он остановился на

«фортуне» и теперь вспомнил, что Фортуна – это богиня удачи и успеха. Там была даже

картинка, на которой крылатая женщина держала в одной руке руль, а в другой рог. Что бы

это значило?

Наконец последним пришел пеликан, с трудом волоча за собой большую корзину с

провизией. Он выглядел таким же радостным, как начинающийся день.

– Дорогие дети, – обратился он ко всем присутствующим, хотя Унтамола уже давно

был не ребенок. – Дорогие дети! Я надеюсь, что все мы приятно проведем вместе этот

четверг. Пусть яркий солнечный свет одарит вас новой жизненной силой, заставит вас

поверить в себя и возрадоваться, сподвигнет вас на новые свершения, новые победы,

новые искания, новые… – Тут словесный поток пеликана прервался. – Короче говоря,

поход начинается! Вперед! Аванти!

Когда он успел выучить все эти слова? Согнувшись под тяжестью корзины, но

решительно и бодро пеликан повел компанию туда, где вдалеке между домами виднелся

лес. За пеликаном еле поспевал пианист Унтамола, Эльза и Эмиль шли в конце. Эмилю

больно было смотреть, как изогнулась под тяжестью корзины птичья спина. Он догнал

пеликана и предложил:

– Позвольте мне понести?

– Ну, если вы хотите…

Он отдал корзину Эмилю и, довольный, засвистел. Даже удивительно, как он мог

свистеть таким большим клювом. Но чисто и красиво у него получались только «Идем мы

горами высокими», «Ах, если бы всегда была Масленица» и «Ой, смотри, дядя в воду

упал».

Они уже давно шли по лесу. Городские звуки остались далеко позади и превратились

в однородный шум, но и он постепенно стих. Сначала они шли по тропинке, потом сошли

с нее, пересекли луг, заросший вереском, забрались наверх по скалистому склону и опять

свернули в лес. Корзину теперь нес Унтамола, а Эмилю уже казалось, что они прошли, по

крайней мере, километров пятнадцать.

– Долго еще до Черной горы? – шепнула Эльза.

Откуда Эмилю было знать? Но пеликан услышал вопрос и, повернувшись, сказал:

– Мы уже почти пришли, почти у цели. Если только достопочтенная публика сможет

пройти еще пару метров…

Но вот пара метров осталась позади, а потом еще пара, и еще десять, и еще… Они

прошагали, наверное, еще километра два, прежде чем дошли до места. Скала уходила все

выше и выше, сосны становились все ниже и попадались все реже. Наконец они добрались

до вершины. Внизу сверкало озеро, вода в нем была такой чистой, что были видны камни

на дне. В воде плавало пушистое облако, другое такое же бродило по небу.

– Это и есть Черная гора? – спросил Эмиль.

Эльза прищелкнула языком, задержала дыхание, как девчонки иногда делают, а

потом выдохнула:

– Ух ты!

– Да, это она и есть.

– Почему же она называется Черной?

– Наверно, когдато давно она действительно была черной.

– С трудом в это верится, – сказал Унтамола. Он взял удочку и стал спускаться к

озеру.

– Это абсолютно точно, – заверил пеликан. – Она была черной и блестящей, как

слоновая кость.

– Но слоновая кость белая, – заметила Эльза.

– Как слоновая кость черного слона, – поспешил добавить пеликан и так посмотрел

на Эльзу, что та не посмела продолжить спор.

– Но однажды слон заболел и день ото дня становился все бледнее и бледнее, а

потом…

– Что было потом?

– Гора больше не была черной, а имя осталось.

– Но какая связь…

– Давайте накроем на стол, – сменил пеликан тему. – Не поможете ли вы мне

распаковать корзину? – спросил он у Эльзы.

– Может, мы накроем стол на берегу? Там, где рыбачит Унтамола. Вдруг он поймает

рыбу? А на песке можно развести костер.

– Замечательная идея, – закивал пеликан. – Пойдемте на берег. Полагаю, что у всех

уже разыгрался недюжинный аппетит.

«Аванти, недюжинный, где он только выискал эти слова, – подумал Эмиль. – Такое

чувство, что он словари наизусть учит».

Они отыскали на берегу гладкую пологую скалу, которая и стала столом. В корзине с

продуктами чего только не было: конечно, свежая салака, но еще и малиновый сок,

бутерброды с сыром и паштетом, вафельный торт, бананы и шоколад. Аларик Унтамола

выставил на стол и свои припасы: термос с горячим кофе, булочки с отрубями и

лакричные конфеты. Рыбы он не поймал.

– Я помню, что коекто любит лакрицу, – сказал Унтамола и подмигнул Эмилю.

Мальчик с притворной благодарностью улыбнулся в ответ. Эльза, широко раскрыв глаза,

смотрела на пеликана, который с видимым удовольствием поглощал сырую салаку.

Заметив ошарашенный взгляд Эльзы, он крылом предложил ей угощаться. Эльза

испуганно замотала головой. Пеликан пожал плечами и спокойно продолжил свой завтрак.

Эльза с трудом оторвала от него взгляд.

– Пора искупаться.

– Купаться надо было до еды, – поучительно произнес Унтамола.

– И до, и после, и во время еды, – засмеялся пеликан. Он был уже в воде: барахтался,

нырял и пил воду, высоко запрокинув голову. Его одежда осталась на берегу.

– Ой, а у меня купальника нет, – сказал Эльза.

Пеликан плескался все сильнее и сильнее.

В какойто момент на поверхности воды был виден только его хвост. Неожиданно он

с шумом вынырнул, держа в клюве бьющегося окуня.

– Это же птица! – вскрикнула Эльза.

– Нет, это рыба, – заметил Унтамола. – Настоящий окуньгорбач.

– Я говорю про господина Хурулайнена, он же птица!

– Ну, птица и птица, – отозвался Унтамола. – Непростая, как видите!

Он спокойно курил на берегу, понимая, что удить рыбу сейчас бесполезно, пеликан

ее всю распугал.

– Ты знал, – зашипела Эльза на Эмиля.

– Знал.

Эльза встала и демонстративно отошла подальше за кусты. Эмиль догадался, что

она, наверное, тоже решила искупаться. Он заметил, как она осторожно спускалась в воду.

Косичка была заколота наверх. Видны были только голая шея и спина.

Он отвернулся. Эльза была красивой. Впервые Эмиль подумал так о человеке.

Красивая, какое приятное слово.

Пеликан вынул из воды очередную рыбину, и Унтамола отправился собирать хворост

для костра. Эмиль стал ему помогать. Шишки они складывали в пустую корзину.

Огонь уже весело потрескивал, когда Эльза подошла к костру. Ее челка намокла и

слегка завивалась. Они немного перекусили, пока ждали, когда приготовится рыба. Все

молчали. Время от времени в костре щелкала какаянибудь ветка, выбрасывая в небо целый

фонтан искр. Воздух казался удивительно прозрачным. Эльза сидела с обиженным видом,

не поднимая глаз.

Ни пеликан, ни пианист не заметили ее дурного настроения. Унтамола, сняв ботинки

и носки, лежал почти на столе. Он закрыл глаза, положил руки под голову и, казалось,

дремал. Пеликан следил за костром и рыбой. Он так и не оделся после купания, но в его

облике не было ничего странного, разве что это действительно был пеликан. Напевая

чтото себе под нос, он шевелил сучья в костре, подбрасывал сосновые шишки и проверял

готовность рыбы лучинкой, которую специально выстругал для него Унтамола. Эмиль с

удовольствием наблюдал за хлопотами пеликана. Он тоже вытянулся на теплом граните и

забыл про Эльзу и ее обиды.

Высоковысоко в небесной синеве, радостно кружась, пели последние ласточки лета.

– Эмиль.

Это была Эльза. Она склонилась над ним, и он почувствовал на своем виске тепло ее

дыхания.

– Что?

Эмиль внимательно посмотрел в правый глаз Эльзы. Зрачок был маленький и

черный, а радужка – теплокоричневой. Ресницы делили ее на равные части. Эмилю

хотелось, чтобы Эльза наклонилась еще ниже, но она выпрямилась и стала теребить в

руках листок дикого щавеля.

– Но ведь так не бывает.

– Как «так»?

– Ты же понимаешь. Птица не может говорить, ходить, одеваться и жить, как

человек.

– Я тоже раньше об этом не слышал. Наверное, такое случается, хотя и очень редко.

– Это же просто невозможно!

– Но это правда!

Эмиль махнул головой в сторону белой фигуры, хлопочущей вокруг костра. Эльза

снова наклонилась и прошептала тихотихо:

– А может, это все обман?

– Что ты имеешь в виду? – испугался Эмиль.

– Если он использует костюм человека для того, чтобы его никто не узнал, то, может,

это тоже костюм? Только птичий! А под перьями и клювом скрывается еще чтонибудь?

Они пристально посмотрели друг другу в глаза. Наконец Эмиль рассмеялся:

– Бред какойто. Нет, он самый настоящий пеликан. Интересно, а что там, потвоему,

могло бы быть?

Эльза в задумчивости нервно кусала губы.

– Ну, например, какоенибудь… чудовище.

– И придет же тебе в голову такая чушь!

– Или не чудовище. А что, если там – человек?

– А под человеком опять птица, да?

Эмиль снова рассмеялся.

Эльза напустила на себя обиженный вид.

– Что ты ни говори, а это ненормально. Это противоречит всем законам природы.

Такого просто не бывает.

– Готово, – крикнул пеликан и повернулся к ним, широко улыбаясь и снимая с

лучины запеченную рыбу. Но, заметив внимательный и испытующий взгляд детей, он

перестал улыбаться.

«Животные не могут улыбаться, – подумал Эмиль. – А этот пеликан улыбается.

Может, он и вправду не тот, за кого себя выдает?»

Подозрение закралось в сердце Эмиля, но пока он и сам толком не мог сказать, в чем

подозревает пеликана. Это Эльза сбила его с толку.

Эмиль встал и подошел к костру. Он стал нахваливать внешний вид и чудесный

запах рыбы. Пианист тоже проснулся, и они все вместе накинулись на угощение. Только

Эльза отказалась, сказав, что сыта булочками и кофе. Она сидела немного в стороне и

наблюдала за всеми участниками трапезы.

Рыба действительно была очень вкусная, и поэтому скоро от нее не осталось ни

кусочка.

– А теперь немного музыки, – предложил пеликан.

Унтамола достал из кармана расческу и организовал аккомпанемент. Пеликан запел:

Ты рожден для того, чтоб ходить по земле,

Но земли тебе мало, весь мир тебе тесен.

Хочешь прочь улететь, бросить вызов судьбе,

А зачем, для чего? Нам ответ неизвестен.

Кто привык в одиночку моря бороздить,

Кто не ведает страха и ищет свободы,

Знает тот: неизбежность нельзя отвратить –

В темном мире нет выхода, есть только входы.

После этого по программе была уборка территории: надо было собрать весь мусор,

сжечь его, потом затушить костер и отправляться в обратный путь.

– Вот и все, что осталось от нашего Пикникклуба, – засмеялся пеликан, когда они

собрали все салфетки и бумажные пакеты в одну кучу и бросили их в костер. – Теперь

никто про нас ничего не узнает. Не останется даже следа.

– Только пепел.

– А пепел мы зальем водой и, как только он остынет, развеем над землей. Тогда в

будущем году здесь будет замечательно цвести вереск.

Разговор о времени и ангелах

Когда я был птицей, – начал однажды пеликан. Он на самом деле так сказал: «Когда я

был птицей…»

– Когда я был птицей, то никогда не думал о времени. Конечно, я знал, что как только

сядет солнце, на небе появятся луна и звезды, а когда они станут гаснуть, то солнце

взойдет снова. Но я никогда не измерял время восходами и закатами, я не говорил «завтра»

или «на следующей неделе». Когда в семье появлялись птенцы, я искал им пищу, кормил

их, потому что так было надо, так было заведено. Я совсем не думал о том, что они

вырастут и станут большими и сильными. А когда они вырастали, я уже не помнил о том,

что они когдато были маленькими… Я не знал, что на свете есть история. Не знал, что

такое перспектива. А перспектива – вещь необычайно важная, и теперь она у меня есть.

– А что такое перспектива? – спросил Эмиль. Ему было стыдно спрашивать об этом

у птицы, он, конечно, слышал это слово и раньше, но никак не мог вспомнить, что оно

означает.

– Это умение взглянуть на все издалека. Словно с какойнибудь высоты, но не

слишком высокой. Если расстояние слишком большое, то все выглядит одинаково и ничего

нельзя разобрать. Надо сначала рассмотреть вблизи, а потом издалека. Или наоборот.

Посмотреть на саму вещь, а потом на все, что находится около нее. Сперва на то, что есть

сейчас, а потом на то, что было вчера, и на то, что, возможно, будет завтра. Такой подход

называется перспективой.

– Если уж надо взглянуть с высоты, то лучше иметь крылья, – сказал Эмиль.

– Вместо рук?

Эмиль засомневался.

– Я бы хотел и то, и другое.

Пеликан вздохнул:

– Но это невозможно. Таких животных не бывает.

– Но ведь есть же ангелы, – возразил Эмиль. – Хотя, конечно, на самом деле их нет.

– Что значит, есть – и сразу нет? И что это за животное – ангел? Я никогда не слышал

о таких, хотя очень внимательно прочитал учебник по зоологии.

– Это не животное. Ангелы похожи на человека, но у них на спине растут крылья. Их

нельзя увидеть, но о них иногда говорят или поют в песнях, например, на Рождество:

«Ангел небесный промолвил так…»

– Ах, вот оно что. Но что они делают, эти ангелы?

– Они повсюду летают и помогают детям, а если ктонибудь умрет, то уносят его

душу на небо. А еще есть архангелы, но я точно не знаю, зачем они. Обычно ангелы очень

добрые, но есть и черные ангелы.

Пеликан задумался.

– Как много можно успеть, если иметь и руки, и крылья…

За чтением газет

Пеликан выписал газету, самую крупную в стране, и с радостью сообщил об этом

Эмилю. Ведь он никогда раньше не читал газет, хотя держать их в руках ему приходилось.

Но это было еще до встречи с Эмилем, и тогда он не умел читать. Теперь ее будут

приносить прямо на дом.

Первого числа, когда газету должны были принести в первый раз, пеликан с четырех

утра сидел в прихожей на коврике и ждал. Когда женщинапочтальон просунула газету в

отверстие для почты, она почувствовала, что ктото буквально вырывает ее из рук.

«Наверное, собака», – подумала она и пошла дальше. Но это была не собака, это

была птица.

Однако на следующий день, не успела женщина просунуть газету в щель, как дверь

неожиданно распахнулась. На пороге стоял странного вида мужчина в цветастом халате.

Он так пристально смотрел на женщину, что она даже испугалась.

– Никогда больше не приносите мне газет, – сказал он.

– Но газета выписана на этот адрес. Вот смотрите, здесь ясно написано: «Господину

Хурулайнену», – и она дрожащей рукой показала ему список подписчиков.

– И все же, – сказал пеликан, – я прошу вас не приносить мне больше этих газет.

Можете делать с ними все, что пожелаете.

Вот каким коротким оказалось знакомство пеликана с прессой, несмотря на то, что

он этого так ждал.

Пеликан заверил Эмиля, что он больше никогда в жизни не прочтет ни одной газеты.

Сообщая об этом, он казался очень грустным и усталым, даже больным.

– Все, о чем в ней говорится, неправда, – сказал пеликан. – А если и правда, тогда это

еще хуже.

– Думаю, это правда, – ответил Эмиль. – Ведь это центральная газета. Но почему

правда – еще хуже?

– Потому что в этой газете написаны ужасные вещи. Я не хочу верить в то, что здесь

написано про человека, – негодовал пеликан.

– Что, например?

– Там говорится о мальчике, который избил до смерти другого мальчика только за то,

что тот не дал ему сигарету. Или о мужчине, который отрезал ухо портному.

– Говорят, такое случается, особенно в городах.

– А еще там была статья про военные эскадрильи и баллистические ракеты. Такую

ракету можно запустить за тысячу километров к назначенной цели. Тебе это покажется

невероятным, и мне очень тяжело об этом рассказывать, но они предназначены для

уничтожения людей и их домов, они могут разнести все на кусочки, лишить человека

жизни и превратить все вокруг в пыль. Об этом было написано в газете. Таких ракет и

бомб на земле уже так много, что каждого человека на планете можно было бы убить

десять раз. О животных в той статье вообще не говорилось, но, думаю, они погибнут еще

раньше, чем люди. Это не просто ужасно, это настоящее безумие! И человек еще

утверждает, что он самое разумное существо на этой планете. Мне это совершенно

непонятно. Я никогда в жизни не был так обескуражен. Неужели человек, которым я

восхищался, который придумал Волшебную флейту, может делать такие страшные

машины. Почему? Зачем? Кто же он на самом деле, этот человек? И если когданибудь мой

клюв станет носом, лапы ногами, перья выпадут, а лицо приобретет человеческие черты,

неужели я тоже стану таким же?

Печальный человек

Пеликан часто посещал новые, не знакомые ему места и рассказывал Эмилю о своих

впечатлениях.

– Я уже давно заметил, что в городе то и дело попадаются очень красивые здания, с

башенками и разными украшениями на самом верху. По воскресеньям оттуда доносится

колокольный звон и внутрь заходят люди. Но в другие дни эти здания кажутся совсем

пустыми, словно в них никто не живет. Из любопытства я вчера решил заглянуть туда,

чтобы узнать, что там происходит.

Мне показалось, что изнутри это здание очень похоже на оперу или кинотеатр. Там

тоже много скамеек, но белого экрана впереди нет, а вместо него стол и какойто помост.

На стене я заметил вырезанную из дерева фигуру человека, который – о, ужас! – был

приколочен гвоздями к огромному кресту. На небольшом возвышении стоял длинный

ящик, украшенный белыми лентами. Перед ним стоял человек, одетый во все черное, и

чтото говорил. Изпод черной одежды выглядывал белый воротничок.

Я решил послушать, о чем он рассказывает, и присел на скамейку недалеко от входа.

Мужчина говорил очень странно. Он то и дело упоминал другого мужчину, который умер

и теперь лежал в ящике перед столом. Умерший был хорошим, трудолюбивым человеком,

он прожил счастливую жизнь, которая, по мнению всех присутствующих, прервалась

слишком рано. Его смерть оплакивали многочисленные родственники и знакомые, его

вдова и дети. Но из речи следовало, что ящик – лишь временное убежище для умершего.

Мужчина в черном сказал, что придет время, и мертвый «воскреснет». Я никогда раньше

не слышал этого слова – «воскреснет». «Придет время, и все, кто умер, воскреснут и

предстанут пред великим судом», – говорил он. «И каждый получит одно из двух: либо

вечное блаженство, либо вечную муку». Если я понял правильно, то все будет зависеть от

того, какую жизнь ты прожил на земле, а точнее, во что ты верил. Если ты верил в

мужчину, распятого на кресте, то тебя ждет вечное блаженство. Оказывается, этот

печальный человек умер за грехи человечества и тем самым сделал «воскресение»

возможным для всех. Он сам воскрес после своей смерти и придет теперь только в день

Страшного суда.

Все было для меня новым и удивительным, но я не знал, насколько серьезно нужно к

этому относиться, может, это тоже только иллюзия, подобная той, что была в опере и

кинотеатре. Может, все это только слова и картинки, созданные лишь для того, чтобы

утешить и развеселить всех тех, кто чересчур серьезно относится к реальности или,

наоборот, боится ее?

«Смерть», о которой говорил мужчина в черном, тоже была для меня совершенно

новым понятием. Птицы совсем не думают о смерти. Люди считают смерть окончанием

земного пути человека, но там, где я жил раньше, на берегу, мы проживаем каждый день, и

потому мы живем вечно. Конечно, мы тоже видим смерть, наши друзья и близкие

погибают от рук человека или от острых клыков хищника, но это случается не так часто. Я

никогда раньше не задумывался о том, что придет день, и я умру. Если это произойдет, то я

больше никогда не поднимусь на крыльях в небо. Прибрежные волны и песок унесут мое

тело далеко в море. И на этом всё.

Все запели, даже сидевшая рядом со мной пожилая дама в платочке:

Тому, что по земле шагало,

Вернуться в землю суждено.

Что на деревьях щебетало,

То с дерева упасть должно.

Бесстрашно птица вдаль стремится,

Красив и смел ее полет

Но из объятий ветра птица

В объятья смерти упадет.3

Потом к ящику понесли красивые букеты цветов: лилии, розы и орхидеи. Вскоре он

весь был покрыт цветами. Тогда к нему подошли четверо мужчин, подняли его на плечи и

понесли к выходу. Все потянулись следом, я тоже вышел.

Мужчины с ящиком направились к яме, которая была, казалось, недавно вырыта в

прилегающем к зданию парке. С помощью веревок они опустили ящик на дно. Затем

вперед вышел мужчина в черном платье. Он зачерпнул небольшой лопатой земли,

высыпал ее на крышку ящика и сказал:

– Ибо прах ты и в прах возвратишься.

Следуя его примеру, все остальные тоже сыпали на крышку землю, но ничего при

этом не говорили. Затем все еще раз спели и после этого стали расходиться. Мне было

непонятно и удивительно все, что я увидел и услышал.

Эмиль объяснил пеликану, что здание, в котором он был, называется церковью,

церемония, которую он наблюдал, – похоронами, мужчина в черном платье – пастор, а все,

кто его слушал, – прихожане.

3 Перевод Дины Крупской.

– Значит, церковь для тех, кто умер, – сделал вывод пеликан.

Нет, возразил Эмиль. – Церковь для Бога. В церкви обычно происходит много всяких

событий, не только отпевание. Каждое воскресенье в церкви идет служба и пастор читает

проповедь. А еще там венчают молодых, причащаются и исповедуются, особенно в

католической церкви. Но та церковь, в которой были вы, скорее всего, лютеранская.

– А что, церкви бывают двух видов?

– Их гораздо больше, – сказал Эмиль. Он попытался вспомнить, что говорили им в

школе на уроках религии: – Есть церкви православные, католические и лютеранские, а

еще мормонские. У мусульман тоже есть свои церкви, они называются мечети, а у евреев –

синагоги. Но я многого еще не знаю, – поспешно добавил он.

– Неужели в мире так много богов? А как узнать, какому из них служить?

Эмиль растерялся:

– Вообщето должен быть один бог. Но некоторые считают, что и его тоже нет.

Пеликан покачал головой.

– А как же тот печальный человек? Кто он такой?

– Это Сын Божий, – сказал Эмиль.

– А другие дети у негоесть?

– Нет, у Бога был только один сын. Но зато у него еще есть Святой Дух…

– Он что, тоже член семьи?

– Можно и так сказать. Там все очень запутанно. Есть целая наука, которая все это

изучает, – теология.

– Но если есть отец, то где же мать?

– Мать тоже есть. Ее зовут Мария. Святая Дева Мария.

– Почему же она дева, если она мать? Может быть, она госпожа Мария?

– Нет, ее называют Девой Марией, а почему – я не знаю. Это как раз и есть теология.

Эмиля стали немного раздражать эти бесконечные вопросы пеликана.

– Да, странная семья… – задумчиво пробормотал пеликан, глядя прямо перед

собой. – Но знаете, он мне понравился… тот печальный человек. Он висел там, в церкви,

над столом…

– Над алтарем, – поправил его Эмиль.

– Он висел над алтарем, приколоченный гвоздями к кресту, и смотрел на всех в зале

с таким смирением и такой добротой, что казалось, будто он жалеет нас, хотя сам страдает.

В тот вечер они больше о Боге не разговаривали.

Пеликан изучает науки

Эмиль пришел в библиотеку, чтобы вернуть наконец книжку комиксов, о которой все

время забывал.

За маленьким столиком, едва помещавшимся между двух книжных полок, он увидел

пеликана, который внимательно изучал большую толстую книгу.

Пеликан сидел, подперев крылом щеку. На носу у него были очки – то ли по

необходимости, то ли просто для того, чтобы выглядеть умнее. Он не замечал Эмиля до

тех пор, пока тот не дернул его за рукав.

– Необычайно интересная книга, – сказал пеликан, оторвавшись от чтения. –

Невероятно интересная.

– Что это за книга?

– Про теорию эволюции и происхождение всего живого на земле. Я сегодня весь

день изучаю биологию. Завтра планирую перейти к органической химии. Вчера я

занимался физикой, а позавчера – астрономией. Всю прошлую неделю я посвятил алгебре,

геометрии и основам музыковедения. А на следующей неделе хочу заняться языкознанием

и историей. Художественную литературу приходиться читать по ночам.

У Эмиля даже голова закружилась от такого длинного списка наук.

– Неужели вы все это помните?

– Нуу, не все, конечно, но самое важное помню.

– И что из этого самое важное?

– Это зависит от многих факторов. Если в двух словах, то самое главное – это как раз

то, что остается в голове после того, как все остальное забудется.

– То есть надо запоминать самое главное, а самое главное – это то, что помнишь.

– Именно так! А вы необычайно сообразительны, мой друг. Хотя, впрочем, я это

заметил уже давно. Но скажу вам как птица и как человек: самое главное и необходимое

для запоминания – это то, что нас удивляет.

– Удивляет?

– Именно так. Чем больше читаешь, тем больше удивляешься. Так что в конце

концов даже читать уже не можешь, настолько потрясен.

– Тем, что происходит в мире?

– И не только.

– Значит, чтение не приносит пользы?

– Я бы так не сказал. Никто не может точно сказать, что приносит пользу, а что нет.

Но из книг можно многое узнать: чем питается морской еж, как долго продолжался

ледниковый период, далеко ли находится Альфа Центавра и как дышат членистоногие. У

человека, по сравнению с пеликаном, нос маленький, но очень любознательный. Пожалуй,

на свете нет более любопытного животного, чем человек. И более странного. Вот и пойми

вас, людей.

Пеликан вздохнул и снова погрузился в чтение.

Капельмейстер

Пеликан научился пользоваться радиоприемником и проигрывателем. Теперь,

поднимаясь к нему, Эмиль уже на лестнице почти всегда слышал звуки струнного

оркестра. Особенно нравились пеликану скрипичные концерты. Он даже приобрел

абонемент в городской концертный зал, куда ходил слушать классическую музыку. Он

очень быстро научился различать жесты дирижера и дома часто, закрыв глаза, откинув

голову и раскачиваясь в такт музыке, дирижировал воображаемым оркестром. Эмиль

выступал в качестве публики.

Жажда знаний, овладевшая пеликаном, была неиссякаемой, а любовь к искусству не

знала границ. Кроме наук его интересовали и все остальные виды искусства: литература,

музыка, кинематограф, театр и опера. По воскресеньям он посещал галереи и

художественные музеи, быстро овладевал знаниями, с жадностью впитывал новую

информацию, как будто у него очень мало времени. Очевидно, он уже отказался от идеи

перевезти семью в город. Он ушел из оперы и больше не пел в хоре. Теперь все свободное

время он отдавал наукам и искусству. Пару раз в неделю он пел по вечерам в баре, чтобы

было, на что покупать себе рыбу.

– Честно говоря, – сказал он однажды, – теперь я отношусь к людям совсем

подругому. Я больше не завидую человеку и не восхищаюсь им, как раньше. Стоит лишь

немного познакомиться с этим миром, чтобы понять, в каком плачевном состоянии он

находится. И все же в нем есть чтото необъяснимое и волшебное, иногда оно вдруг

появляется и радует глаз… Я слышал, некоторые ученые считают, что мир людей вовсе не

единственный на свете. Что гдето во Вселенной есть другие миры, более развитые, чем

этот. Возможно, они правы, да… Наверняка гдето есть другой мир или даже много миров,

где живется лучше, чем здесь, где накоплено больше знаний, где все подчиняются

звездным законам, где нет преступлений и войн, где нет страдания. Там никто не жалеет о

содеянном, не смеется над неудачами других, не ведает стыда и не жаждет мести. Там нет

предрассудков, жадности и зависти. Там все живут так, как описывают в своих

произведениях писателифантасты, мечтая о том, каким будет мир через сто, двести и даже

триста лет. Но столетия идут, и будущее мало чем отличается от прошлого.

И всетаки мне кажется, что в мире людей есть, чем можно гордиться. Удивительно,

но это то, что люди часто считают самым бесполезным: песни, музыка, книги, картины и

мечты. Иногда, слушая музыку или рассматривая какуюнибудь картину, я думаю: «Никто и

никогда не сможет создать ничего более изумительного, чем это. Никто во всей

Вселенной».

Пеликан неожиданно прервал свою мысль и взял с полки пластинку. Он осторожно

вынул черный виниловый диск.

– Вот послушайте!

Эмиль прочитал на обложке диска: «Адажио». Пеликан поставил пластинку, опустил

на нее иглу и снова превратился в капельмейстера. Скрипки дрожали от жгучей тоски,

пеликан дирижировал крыльями. Прозрачные слезы крупными бусинами падали в

горловой мешок. Пеликан действительно плакал.

– Здесь всё, – сказал он, когда мелодия стихла. – Всё! Не больше и не меньше. Когда

я слушаю эту музыку, меня начинает охватывать гордость оттого, что я почти стал

человеком.

Мама

Эмиль в конце лета заходил к пернатому другу намного реже, чем раньше. Пеликан

теперь всегда был с книжкой в руках, он стал малоразговорчивым и выглядел грустным.

Эльзу после похода Эмиль не встречал ни разу. Точнее, однажды ему показалось, что он

увидел знакомую челку в толпе на автобусной остановке, но когда он подобрался ближе, ее

уже не было.

До начала занятий в школе осталось всего несколько дней. Эмилю надо было успеть

купить новые брюки и ботинки. Несколько вечеров подряд он ходил встречать маму из

прачечной, и они вместе долго бродили по близлежащим торговым центрам и недорогим

магазинам. Там всегда было полно народу и очень душно, зато дешево.

Поздно вечером мама, как и прежде, часто уходила, хотя говорила, что похожа теперь

на «выжатый лимон». Но должен же человек хоть когдато отдыхать. Раз в неделю мама

давала Эмилю деньги на кино. В их районе был кинотеатр, но там все время шли только

фильмы для взрослых. Лишь по воскресеньям бывали детские сеансы, где показывали

«Тома и Джерри», но Эмилю они не нравились. Однажды он решил пойти на фильм,

который назывался «Нагие Евы идут в поход», но тетенька в кассе сказала, что у него

слишком круглые щеки и детский голос, и не продала ему билет.

Так что Эмиль часто оставался дома один, смотрел телевизор, который им подарила

бабушка, или читал. В энциклопедии он перешел уже к букве «ТТТ».

В букве «Ш» ему больше всего понравилась статья «Шар воздушный». В ней

говорилось о шведском инженере Андре и его путешествии на воздушном шаре к

Северному полюсу – к сожалению, он так и не вернулся из этого путешествия. Еще там

рассказывалось об английских естествоиспытателях Глейшере и Консуэлле, которые в

1862 году поднялись на высоту 8700 метров. Один из них потерял на этой высоте

сознание, а другой обморозил руки.

Воздушные шары нравились Эмилю больше, чем космические корабли. Аэростат

казался понятнее и проще в управлении, с ним можно было справиться даже в одиночку.

Эмиль порой мечтал, как он построит воздушный шар и полетит на нем, например, к папе

и возьмет с собой Эльзу, а может, даже и пеликана.

Воздушный шар – самый красивый вид транспорта, тихий, величественный и очень

редкий.

Однажды Эмиль проснулся посреди ночи, на часах было около двух. Он пошел на

цыпочках в туалет, а по дороге заглянул в комнату, где спала мама.

В комнате никого не было.

Она никогда так не задерживалась. Страх стальным обручем сковал сердце Эмиля.

Сначала у него даже перехватило дыхание, а потом он задышал часточасто. Самые

страшные картины вставали у него перед глазами: мама лежит на дороге под колесами

автомобиля, а вокруг толпятся прохожие, или мама в руках наркоманов, и они держат нож

на ее горле, или к маме пристает полоумный пьяница и не пускает ее домой.

Эмиль знал из газет, что может случиться с человеком в большом городе. Пеликан

прав, газеты не следует читать, хотя, конечно, газеты не виноваты в том, что происходит на

улицах. Но иногда лучше вовсе не знать о том, что там происходит.

Он приоткрыл входную дверь и выглянул на лестничную площадку. Там было темно

и холодно, свет уличного фонаря вычерчивал ровный квадрат окна на каменном полу.

Эмиль и не знал, что город может быть таким тихим. Нигде не шумела вода, ни один звук

не нарушал тишины, лишь изредка по дороге проезжала машина, очевидно, развозя

запоздавших гуляк по домам.

«Если с мамой чтото случилось, мне придется переехать к папе», – мелькнуло в

голове у Эмиля. Но он тут же устыдился этой мысли. Кровь бросилась в голову, на лбу

выступили капельки пота. Внутри него ктото отчаянно кричал: «Мама!», но сам Эмиль не

проронил ни звука.

В этот момент глухо хлопнула входная дверь на первом этаже, и в подъезде зажегся

свет. Надежда и отчаяние охватили Эмиля. Сначала ему казалось, что приближающиеся

шаги похожи на мамины, но потом он решил, что это ктото другой: шаги были тяжелые,

спотыкающиеся. Но они поднимались все выше и выше. Пользоваться лифтом ночью

было запрещено.

Когда Эмиль понял, что это всетаки мама, он тихонько прикрыл дверь, выключил

свет в прихожей и забрался в кровать.

Мама вошла и громко хлопнула дверью. Странно, обычно она никогда не шумела.

Бормоча чтото себе под нос, она сняла туфли и оставила их посреди коридора. Эмиль был

не в силах оставаться в кровати, он встал и вышел в прихожую.

Мама сидела на табуретке, облокотившись на колени и свесив между ними руки. Она

неподвижно смотрела на противоположную стену, которая была серой и пустой –

разглядывать на ней было совершенно нечего.

Заметив Эмиля, она сказала чужим голосом:

– Иди спать. Твоя мама – самый несчастный человек на свете.

Щеки у нее были мокрые и красные, а дыхание неровное. Она уронила голову на

грудь и закрыла глаза. Эмиль захотел подойти, но мама остановила его, подняв руку и не

пуская ближе.

– Не надо. Иди спать. Все нормально.

Эмиль ушел в свою комнату. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался. Но в

прихожей было тихо. Может быть, мама заснула? Ушла в свою комнату и легла спать?

Эмиль беззвучно заплакал, и слезы стекали ему прямо в уши.

Только под утро мама встала с табуретки в прихожей и пошла в ванную комнату.

Эмиль этой ночью так и не заснул. С открытыми глазами и ушами, полными слез, он не

спал всю ночь. Длиннуюпредлинную ночь.

После этого случая Эмиль смотрел на маму совсем подругому. Он больше не видел в

ней прежней мамы – той, которая есть всегда и которая всегда одна и та же. Эмиль понял,

что она тоже может быть чужой и непредсказуемой. Она – человек, который может

ошибаться. Это было нелегко признать.

Ведь мама всегда была рядом, чуть впереди, но рядом. Теперь же ему казалось, что

он никогда не видел ее, он смотрел на мир через нее, вместе с ней, а сейчас вдруг увидел

уставшую женщину, довольно молодую, но сильно похудевшую за последнее время.

Около месяца назад она выкрасила волосы в меднокаштановый цвет, но они уже отросли,

и теперь было заметно, что крашеные. Она все время грызла ногти. Было видно, что в ее

душе живет печаль.

Такой вдруг увидел Эмиль свою маму. Он словно сделал пару шагов вперед, а потом

остановился и оглянулся. Он увидел, насколько хрупким и непрочным было то, что он

раньше считал крепким и постоянным. Как плесень постепенно захватывает брошенный

людьми дом, так Эмиля съедала мысль, что, как бы ни был силен человек, он не сможет

противостоять всеразрушающей силе реальности.

Тайна раскрывается

На следующий вечер Эмиль пришел к пеликану. Он долго звонил в дверь, но птицы,

очевидно, не было дома. Это было странно, потому что по вечерам пеликан обычно никуда

не уходил. Может, он просто не хотел открывать, а может, был в ванной и не слышал

звонка.

Эмиль попытался заглянуть внутрь сквозь щель для газет, но в прихожей было темно

и ничего не видно. Только из соседней квартиры доносился шум воды.

Эмиль зашел снова на следующее утро, потом вечером, но все безрезультатно. На

душе было очень тревожно. Более того, Эмиль не на шутку испугался.

Выходя из подъезда, он столкнулся с соседкой пеликана, невероятно полной

женщиной, которая шла домой с пустым мусорным ведром.

– Извините, пожалуйста, вы, случайно, не видели господина Хурулайнена?

– Даже слышать ничего не хочу про этого «господина», – язвительным тоном

ответила женщина.

– Но он ведь все еще живет здесь? – снова спросил Эмиль.

– Живет и не живет. Разве можно называть жизнью постоянное сидение в ванне?

Вода у него лилась и днем и ночью. Кому это понравится?

– Значит, он переехал? Но не знаете ли вы, куда?

– Что ты меня допрашиваешь? Сам всегда бегал за ним, как собачка, все видели. И

куда только смотрела твоя мать?

Эмиль затаил дыхание. Чувство приближающейся опасности нарастало. Женщина

уже зашла в подъезд, но повернулась и крикнула напоследок:

– Водился бы лучше с нормальными людьми!

Эмиль застыл на месте. Соседка сделала акцент не на слове «нормальными», что

было бы вполне понятно, если бы он, по ее мнению, общался со всякими проходимцами.

Она особо выделила слово «людьми». А это могло означать только одно!

Эмиль бросился к своему подъезду и позвонил в дверь Эльзы – в первый раз за все

время их знакомства. Она сама открыла дверь. Увидев Эмиля, Эльза попятилась, ее глаза

стали совсем круглыми. Казалось, что от испуга она не могла вымолвить ни слова. Эмиль

не ожидал такой встречи.

– Пеликан пропал, – коротко сказал он. – Ты уже знаешь?

У него вдруг возникло ощущение, что Эльза узнала об этом раньше, чем он.

– Да, знаю… – Эльза отвела взгляд. – Я слышала.

– Кто тебе рассказал? Откуда ты знаешь?

– Во дворе говорили. Все уже знают.

– Почему он уехал? Почему не сказал, что собирается уезжать? Он должен был меня

предупредить! Ведь я считал его своим другом!

Голос Эмиля дрогнул. Он вдруг понял, что пеликан поступил с ним нечестно.

Эльза прислонилась к стене и смотрела себе под ноги. Она даже не пригласила

Эмиля войти. Дверь на кухню была приоткрыта, и было слышно, как ктото моет там

посуду.

– Он уехал к своим, да?

Неожиданно Эльза отвернулась к стене, и ее плечи задрожали:

– Ты ничего так и не понял. – Эльза плакала в голос: – Он не уехал, его увезли!

– Как увезли? Кто увез? Куда?

– В зоопарк! – крикнула Эльза.

Сердце Эмиля замерло. Нет, это неправда. Это какаято ужасная ошибка. Пеликан в

зоопарке? За решеткой? Этого не может быть. Его унизили, посадили в тюрьму, лишили

свободы. И больше он не может быть ни человеком, ни птицей.

– Как это произошло? – тихо спросил Эмиль. – Кто это сделал?

– Я.

Эльза посмотрела на него черными, полными отчаяния глазами.

– Ты? Но это невозможно! Ты не могла этого сделать!

– Это сделала я. Конечно, не я увезла его в зоопарк, но он там оказался изза меня. Я

рассказала папе и маме, что господин Хурулайнен не человек. Сначала они не поверили

мне.

– Моя мама тоже не поверила.

– А потом я рассказала нашему дворнику. Он тоже не поверил, но я сказала:

«Посмотрите на его ноги и руки! Разве бывают у людей такие ноги и руки?» Тогда он

задумался. Он стал следить за пеликаном. Вчера утром, когда я вышла погулять, дворник

подошел ко мне и сказал: «Ты молодец, девчушка, что заметила, а то мы все словно

ослепли. Я готов биться об заклад, что это – птица. Я уже позвонил в зоопарк, и они

сказали, что сегодня приедут и заберут его». Я спросила, что они сделают с ним. Он

засмеялся: «А что обычно делают с животными в зоопарке? Ему выделят красивую

маленькую клетку, за которую не надо даже платить. Он получит бесплатное питание и

огромное количество зрителей. Даже госпожа Капио, которая сдавала ему квартиру в

нашем доме, сможет за небольшую плату приходить и смотреть на своего бывшего

квартиранта». Я побежала домой и после этого больше не выходила на улицу. Но мама

сказала, что приходили два незнакомых человека и увезли господина Хурулайнена на

машине. По дому ходят странные слухи. Одни соседи говорят, что уже давно заметили,

что господин Хурулайнен не человек, другие утверждают, что он главарь банды, а те, кто

его забрали, – это его помощники. А еще говорят, что он был связан с преступным миром.

– Но ведь это полная ерунда.

– Конечно, ерунда. Ну, кроме того, что он не человек. И что его увезли. И что я во

всем виновата.

– Обвинения тут не помогут, – сказал Эмиль и почувствовал себя взрослым. Его лицо

стало решительным и серьезным. Они должны достойно принять то, что произошло и чего

уже не изменишь. Взять себя в руки и постараться сделать все возможное, чтобы помочь

другу.

Пеликан сам, без всякой опаски, словно нарочно, раскрыл Эльзе свой секрет и не

попросил никому не рассказывать об этом. Может быть, дело не в доверии, может быть, он

сам хотел, чтобы все узнали об этом? Может, он хотел проверить людей, посмотреть,

смогут ли они принять в свой круг когонибудь, кто не был ни человеком, ни животным?

Возможно, Эльза и Эмиль стали участниками какогото хитроумного плана? Эмиль

сразу вспомнил, как он подозревал пеликана, как порой холодно к нему относился, – и

почувствовал себя не менее виноватым, чем Эльза.

– Обвинения тут не помогут, – повторил Эмиль. – Надо действовать.

Пленники

Пожалуй, самое подходящее название для зоопарка – «звериная тюрьма». Но даже

самые отъявленные преступники не сидят в таких мрачных камерах, как медведь. Его

поймали в бескрайних лесах, где каждое лето он совершал десятикилометровые прогулки

по болотам и лесным чащам. А теперь у него камера в девять метров с бетонным полом и

решетками вместо стен – вот наказание за преступление, которого он никогда не совершал.

Так нет же, и этого недостаточно! Люди сделали спектакль из его горя и зарабатывают на

этом деньги. Его несчастная жизнь стала забавой для тысяч зрителей. Изо дня в день

медведь ходит по кругу, десять шагов на восток и десять на запад, и уже никогда не

увидит, как встает над лесом солнце.

Люди готовы платить за то, чтобы посмотреть на его несчастье. Они стоят перед его

клеткой, жуют бутерброды с печеночным паштетом и изредка бросают кусокдругой на пол

клетки, чтобы посмеяться над его неуклюжими движениями и почувствовать себя

истинными хозяевами зверей. Его мех в неволе потускнел и пропах бензиновыми

выхлопами. Именно поэтому медведь и ходит целый день по клетке, пытаясь хоть немного

выветрить этот запах.

А тигр? Тигр в северной камере. Тигр, родившийся в джунглях Индии, где цветут

дикие орхидеи, где из семечка за лето вырастает целое дерево. Ночной бродяга, способный

перепрыгнуть три такие клетки, вместе взятые. Невозможно даже представить, как ему

тяжело. Ведь тигр не впадает зимой в спячку, а значит, его страдание длится годами,

беспрерывно. Медведю хотя бы во сне удается вернуться в родной лес.

Птицам в зоопарке тоже несладко. Исключением являются только утки да павлин,

который все время крутится под ногами посетителей. Онто с удовольствием распускает

свой хвост, словно ждет, чтобы все обратили на него внимание и стали показывать

пальцем.

У орлана клетка ужасно тесная и высокая. Ему поставили в нее сухое дерево, на

верхней ветке которого он и сидит, как на картинке – черным истуканом. Он один из

последних представителей своего рода, на свободе птиц этой королевской крови осталось

совсем немного. А жизнь этого орлана даже жизнью назвать нельзя. Зачем ему большие

крылья, если он никогда не сможет поймать ими ветер?

Бывший господин Хурулайнен оказался единственным пеликаном во всем зоопарке,

поэтому Эмиль без труда нашел его. В невысокой клетке был даже небольшой бассейн. На

табличке значилось: «Кудрявый пеликан, Pelecanus crispus».

Эмиль сначала наблюдал за ним издалека, ему не хотелось сразу подходить к клетке.

К тому же у решетки стояла семья, которая пыталась подманить его поближе, бросая ему

крошки печенья. Эмиль понимал, что пеликану будет неприятно, если ктонибудь увидит

его в таком положении. Поэтому он подождал, пока семья, устав от бесполезных действий,

не отправилась в обезьянник.

– Глупая птица, – уходя, обиженно заявила маленькая девочка.

Пеликан стоял около задней стенки клетки, повернувшись ко всем спиной и не

обращая внимания ни на печенье, ни на обидные слова. Он был весь преисполнен

достоинства, которое ему было так трудно сохранять раньше, в облике человека.

Эмиль подошел к клетке, его сердце громко стучало. Оглянувшись вокруг, он

заметил, что рядом никого нет. Может, ему удастся поговорить с пеликаном.

– Пеликан, – прошептал Эмиль.

Он не решался говорить громко. Только сейчас он понял, что он даже не знает

настоящего имени пеликана.

Пеликан сразу же повернулся. Он совсем не выглядел удивленным. Зато Эмилю,

напротив, сразу же бросились в глаза те изменения, что произошли в пеликане за тот

короткий срок, пока они не виделись. Он выглядел теперь старше и печальнее, и даже

казалось, тяжелее. Он больше не ходил вприпрыжку, как раньше. Но держался гордо и

независимо.

Они разговаривали шепотом и замолкали сразу же, как только ктонибудь подходил к

клетке.

– Я знал, что ты рано или поздно придешь, – сказал пеликан. – В эту тюрьму, –

добавил он, горестно усмехаясь.

Они впервые обращались друг к другу на «ты». Но это и понятно, ведь именно

теперь, разделяемые решеткой, они стали на самом деле близкими друзьями.

– Эльза рассказала, что ты здесь.

– Эльза? Хорошо. Передавай ей привет.

– Она очень расстраивается.

– Скажи ей, что она напрасно винит себя. Произошло то, что должно было

произойти.

– Неужели ты сам хотел сюда попасть? – ужаснулся Эмиль.

– Конечно, нет, – сказал пеликан. – Но, наверное, мне просто суждено было пройти и

это испытание.

– Но тебе нельзя здесь оставаться!

– Да, теперь я понял, что должен вернуться к своим. Но мне не выбраться отсюда без

посторонней помощи.

– Я помогу тебе, – заверил Эмиль. – Я прокрадусь сюда сегодня же ночью.

– Я уже подумал об этом. Есть ли у вас дома кусачки или большие клещи? Я думаю,

что этого будет достаточно. Металлическая сетка в птичьих клетках довольно тонкая, а

ночью в зоопарке остается только один сторож. Думаю, мы успеем вырезать в сетке дыру

и убежать. Но вот как быть с забором?

– Не бойся, это просто, – заверил его Эмиль. Он знал место, где большая липа

раскинула свои ветви прямо над забором.

– И еще, я не смогу уйти незамеченным, если у меня не будет одежды, – напомнил

пеликан. – Боюсь, меня сразу схватят и вернут сюда.

– Я принесу джинсы и какуюнибудь рубашку, если только они налезут на тебя.

– Придется постараться, – сказала птица. – У нас нет времени искать чтото другое.

По его голосу Эмиль понял, что пеликан немного расстроен. Он привык к красивой

одежде, и ему хотелось выглядеть достойно во время своей последней прогулки по городу.

– Встретимся в полночь, – шепнул пеликан. – Я буду ждать.

Они попрощались, и Эмиль направился к выходу. Но на полдороге он вдруг

остановился и прислушался. Пеликан чтото напевал себе под нос. Эмиль оглянулся. Ему

был виден профиль пеликана, который при желании можно было бы назвать даже

красивым: длинный светлый клюв, курчавые перья на голове, изящный изгиб тонкой шеи.

Пеликан пел:

Крылья сапсану свобода дает,

Нет для стремительной рыси преграды,

Конь быстроногий несется вперед,

Морю бескрайнему омули рады.

Но бесполезны в неволе крыла,

И подгибаются ноги без силы,

Стража безмолвная дверь заперла,

Не убежать из темницы постылой.

Горе тюремщикам и сторожам!

Ночи не спите вы, в страхе дрожа;

Ведомо вам, что настанет тот мае

Цепи наденет судьба и на вас.4

4 Перевод Евгении Тиновицкой.

Побег

Мамы опять не было дома, но на полу в прихожей Эмиль обнаружил письмо. Оно

было от бабушки. В конверте лежало пятьдесят марок и поздравления с именинами. Эмиль

совсем забыл про свои именины, и мама тоже забыла.

Дорогой Эмиль!

Поздравляю тебя с именинами.

Посылаю тебе пятьдесят марок. Купи себе все, что хочешь, но не трать по

пустякам.

Я желаю, чтобы ты вырос хорошим человеком.

Хорошие люди – такая редкость в нашей жизни.

Любящая тебя бабушка

Деньги пришлись как нельзя кстати. Эмиль ни секунды не раздумывал, на что их

потратить. Теперь они с пеликаном смогут добраться до моря на автобусе или на поезде.

Даже на продукты еще останется. Это уж точно не пустяки.

Эмиль купил в соседнем магазине килограмм свежей салаки, сделал себе несколько

бутербродов с сыром, заварил в термосе какао. Свернул старые джинсы и рубашку в

плотный узел и сложил все в новый школьный ранец, подаренный папой и Ирмели.

Вечер тянулся бесконечно. Эмиль включил телевизор и уселся перед ним на пол, но

не понимал, что там показывают. В темной комнате гремели выстрелы, дорогие машины

гнались друг за другом по узким переулкам, красивая женщина, спотыкаясь, бежала от

когото по мокрому парку.

Эмиль сидел, погрузившись в свои мысли и зажав в руках кусачки.

Потом он снял ботинки и лег на кровать поверх покрывала, оставив женщину на

произвол судьбы. Надо было хоть немного поспать перед предстоящей дорогой. На всякий

случай он принес из маминой спальни будильник и завел его на полодиннадцатого.

Спал ли он? Он был в какойто далекой стране Черного слона. Там не было никакой

растительности, ни травы, ни леса. Не было даже воды. По пересохшей растрескавшейся

земле длинной цепочкой брели огромные черные слоны. Они совсем не были похожи на

слоников из детской песенки, которые маршировали по пустыне под ярким южным

солнцем. Черные слоны ступали тяжело, и каждый шаг их был похож на глухой удар в

гонг. Эмиль сам был во сне слоном с тяжелой поступью. Дорога была длинной и

мучительной, и он не знал, откуда и куда они идут.

Эмиль еще никогда не видел такого безнадежного сна. Он даже не смог сразу

подняться, когда зазвонил будильник, такими тяжелыми стали его руки и ноги. Но потом

вспомнил глаза пеликана, смотревшие на него изза решетки, быстро встал и надел

ботинки.

Мама была уже дома и спала. Она тяжело дышала, рот был приоткрыт, а на лбу

выступили капельки пота. Она была не в силах даже переодеться, так и спала в нижней

юбке. Эмиль ни разу не видел у мамы этой юбки. Она была черная, шелковая, украшенная

кружевами.

«Мама, – написал Эмиль на листе бумаги. – Меня сегодня не будет ночью дома. Я

ушел по важному делу».

Потом он вспомнил бабушкино письмо и подписал: «Любящий тебя Эмиль».

Он впервые шел по городу так поздно ночью. На улице было много людей, они

возвращались из кинотеатров, заходили в бары. Шли парами или небольшими

компаниями, громко разговаривали и смеялись. Эмиль доехал на трамвае почти до самого

зоопарка. На остановке никто, кроме него, не вышел. Улица, обсаженная по обеим

сторонам липами, была пустынной. Ни ресторанов, ни кинотеатров. Здесь царила темнота

и жили одни только пленные звери.

Эмиль с легкостью влез на забор, окружавший зоопарк, но наверху зацепился за

колючую проволоку и порвал новые брюки. Ранец он заранее перебросил на другую

сторону и в темноте долго шарил по траве в поисках портфеля. Проходы между клетками

и загонами освещали редкие фонари. Эмиль старался оставаться в тени, опасаясь встречи

с ночным сторожем. Он шел по дорожке, покрытой гравием, и прислушивался. Порой

казалось, что ктото крадется за ним по пятам. Оглядывался – никого. Эмиль гнал от себя

страх, потому что знал: если поддаться ему, можно испортить все дело. Скоро он вышел к

птичьим клеткам.

Белую фигуру пеликана Эмиль заметил издалека. Его клетка находилась как раз

между двух фонарей. Две соседние клетки были освещены очень ярко. На табличках,

прикрепленных к решеткам, говорилось, что в них живут кавказский улар, Tetraogallus

caucasicus, и журавлькрасавка, Anthropoides virgo, но ни того, ни другого видно не было.

Возможно, они спали в коробках с сеном, стоящих у задней стены.

Пеликан услышал шаги Эмиля и ждал его у решетки.

– Надо действовать очень быстро! – прошептал он. – Ты принес одежду?

Эмиль достал из ранца узелок с одеждой и показал пеликану, тот облегченно

вздохнул. Эмиль же взялся за решетку. Это оказалось даже проще, чем он предполагал. Он

прорезал в сетке квадратное отверстие, через которое пеликан смог легко вылезти.

Оказавшись на свободе, пеликан тут же стал одеваться. В узких джинсах и красной

фланелевой рубашке вид у него был очень смешной, но, впрочем, не смешнее, чем в его

любимом твидовом костюме.

Они поспешили уйти с освещенной дорожки в тень, туда, где поднимался высокой

стеной каменный забор. Из клеток доносились сонные хрипы и тяжелое дыхание, ночные

хищники монотонно мерили бесшумными шагами свои тесные клети.

– Пеликан, – прошептал Эмиль. Ему в голову пришла ужасно смелая мысль. – У

меня ведь есть кусачки.

– Ну и что?

– А если…

– Даже не думай. Помни, что это не только тюрьма, но и убежище. Животные в

зоопарке – пленники человека, но здесь они защищены от человека, от его ядов, пуль,

страшных машин, которые уничтожают леса. Ты их выпустишь, и что они будут делать в

городе? Мало кто из них сможет найти дорогу домой.

Эмиль вздохнул. Конечно, пеликану видней. Он знает, что говорит. К тому же Эмиль

не смог бы выпустить медведя или тигра, прутья на их решетках были слишком толстые.

И потом, многие звери уже привыкли к такой жизни и вряд ли смогут сами добывать себе

пропитание.

Беглецы перебрались через забор и были уже на улице. Пеликан схватил Эмиля за

руку своими мягкими крыльями и проговорил с дрожью в голосе:

– Прощай, Эмильчеловек. Ты редкое исключение в мире людей, ты не похож на них.

Помоему, я говорил тебе об этом еще при первой встрече. Ты хороший человек, Эмиль.

Эмиль покраснел. Он вспомнил письмо бабушки. Она тоже говорила о хороших

людях и о том, что это редкость. Но одновременно он вспомнил, как часто делал чтото

нехорошее, думал нехорошее или говорил нехорошее, а главное, намеренно – желая это

сделать, подумать или сказать.

– Я хочу пойти с тобой, – тихо сказал Эмиль.

– Ты? Со мной? Нет, не надо. Ты пойдет*. спать, а я отправлюсь к морю.

– Но я собрал нам еды в дорогу, и у меня есть деньги на билеты. Мы можем поехать

на поезде.

– Поезда так поздно не ходят. Не волнуйся, я доберусь до берега. Часть пути я

пролечу, а часть пройду пешком.

Отчаяние охватило Эмиля. Пеликан положил крылья ему на плечи и внимательно

посмотрел в глаза:

– Ты правда хочешь пойти со мной? Дорога длинна и опасна. Придется идти пешком

всю ночь.

– Я правда хочу, – сказал Эмиль.

– Хорошо. Будь потвоему, – решил пеликан.

Эмиль сразу ожил.

Стояла глубокая ночь, ветер шумел в кронах лип, а сорвавшиеся листья кружились

над землей, словно обрывки бумаги.

Они вышли на дорогу, ведущую за город. Идти было тяжело. Город неохотно

выпускал их из своих объятий. Но постепенно они шагали все уверенней, ведь теперь оба

они стали для города чужаками.

Часть 3

Прибрежный песок

Где глубокий и синий шумит океан,

Где бьются черные волны!

Стая

Они быстро и молча шли вдоль широкого шоссе. Наконец последние городские дома

остались позади, и пеликан остановился.

– Ну вот, теперь можешь забрать одежду, она мне больше не нужна. Дальше я полечу.

– Как, уже?

У Эмиля на душе скребли кошки. Он надеялся проводить пеликана до самого берега

и попрощаться с ним уже там. Он очень хотел встретиться с его семьей и друзьями. А еще

он очень хотел взглянуть на море. Он никогда его не видел.

Пеликан зашел за куст, снял там джинсы и рубашку и отдал их Эмилю. Пока мальчик

засовывал одежду в ранец, пеликан внимательно окинул его взглядом.

– Сколько ты весишь?

– Около тридцати килограмм, а что?

– Я подумал… Но ты говорил чтото про еду? Помоему, пора перекусить.

Они отошли подальше от дороги. Ярко светила луна. Они присели на краю поля, и

Эмиль достал рыбу и бутерброды.

– Тебе спать не хочется?

Эмиль не ответил, хотя вопрос расслышал хорошо. У него просто не было сил

ответить. Он держал надкушенный бутерброд, но голова буквально падала от усталости.

– Спи, – прошептал пеликан.

Эмиль даже не почувствовал, как под головой оказалась мягкая подушка из

пеликана. Он погружался все глубже и глубже в пух.

Укрытый крылом и согретый теплом птичьих перьев, Эмиль мог бы проспать весь

день. Но как только встало солнце, пеликан разбудил его.

– Послушай, – сказал он и посмотрел Эмилю прямо в глаза. – Ты действительно

собираешься проводить меня до самого берега? Тогда нам предстоит долгий путь.

– Я справлюсь, – заверил его Эмиль, хотя глаза у него слезились от такого раннего

пробуждения. – Но ты лети впереди, раз уж ты теперь птица. Я буду идти следом, только,

пожалуйста, постарайся лететь не очень высоко и не очень быстро.

– Я так и собирался лететь, – сказал пеликан, – но вместе с тобой.

– У меня же нет крыльев.

– Зато у меня есть. Они большие, дорога не очень дальняя, думаю, двоих они

выдержат. Ты легкий, а я выносливый.

Эмиль засомневался.

– А если у тебя не хватит сил и мы упадем?

– Давай попробуем. Так мы скорее доберемся, а то я уже соскучился по морю и по

всем моим родным.

И они полетели, хотя, конечно, Эмиль с ранцем был далеко не пушинка. Пеликан с

мальчиком на спине не мог парить, ему приходилось часто махать крыльями и на всякий

случай лететь над самой землей.

Сначала Эмилю было страшно, но вскоре он привык, и ему даже понравилось.

Свежий морской ветер бил в лицо, лес под ними колыхался, как трава.

День уже был в самом разгаре, когда они наконец добрались до побережья. Это был

самый юг страны, дальше расстилалось море, а за морем уже другие страны.

На море дул прохладный ветер. Море было неспокойным и пепельносерым. Между

желтеющими вдали островами открывался горизонт. Эмиль читал о горизонте и даже

видел картинки, но это был настоящий горизонт. В детстве Эмилю казалось, что

«горизонт» – это чтото невероятно большое. Теперь у него прямо перед глазами была

тонкая воображаемая линия, которая отделяет землю от неба.

Ему стало холодно.

– Вот оттуда мы пришли, – сказал пеликан и указал крылом на линию горизонта. –

Придет день, и мы туда вернемся. Мы дети умеренного климата.

– А мне можно с вами? – спросил Эмиль. Ему очень не хотелось уходить отсюда

одному. – Ведь человек всему может научиться, даже жить, как птицы.

Он умоляюще смотрел на друга. Пеликан смотрел на море и молчал.

– Я привыкну есть сырую рыбу, не такая уж она и противная на вкус, – добавил

Эмиль, но уже с меньшей уверенностью. – На юге море,наверное, всегда теплое. Здорово

было бы поиграть на мелководье, когда встает солнце.

Голос Эмиля становился все тише и тише. Стало слышно, как плещутся волны и как

кричат чайки, парившие над морем.

Пеликан покачал головой, и кудрявые перья на макушке закачались в такт.

– Как птица и как человек говорю тебе: не выйдет. Никто не знает этого лучше меня.

Я попробовал стать человеком, не получилось. Теперь я попытаюсь снова стать птицей, но

не уверен, что смогу. Мне придется так много всего забыть. Вы, люди, говорите, что у

каждого свой крест. Мой крест – птичий, и я должен быть птицей. А твой крест – быть

человеком, так будь им!

Было холодно, но Эмиль все равно снял ботинки. Они пошли вдоль берега, оставляя

на мокром песке две цепочки следов: лап пеликана и босых ног мальчика. Жаль только,

что набежавшая волна их смывала.

– Человек не может жить без одежды и обуви, без книг, картин и иллюзий. Ему

нужно общение и тепло. Ему нужны магазины, кинотеатры и университеты. Ему нужны

врачи и священники. Здесь ничего этого нет. Только соленая вода, воздух, песок и камни.

Так уж устроен человек. Он такой непредсказуемый, что меня порой охватывает ужас. Но

я больше не завидую ему, нет. Я оставляю человеку «Волшебную флейту», потому что

знаю: ему она гораздо нужнее.

Ветер взъерошил волосы Эмиля и перья на голове пеликана. Он указал на море, на

едва заметный вдалеке берег.

– Я полечу туда, – сказал он. – Гдето там живет моя семья. А тебе пора возвращаться.

– В город?

Этот вопрос был лишним. Эмиль оглянулся назад и посмотрел туда, откуда они

пришли. Гдето там возвышались башни его города, тянулись вверх трубы заводов. Их не

было видно, но небо в той стороне всегда было дымным, словно в серых тучах.

– А ты будешь здесь в следующее воскресенье, если я приду тебя навестить?

– В следующее воскресенье и следующим летом ты придешь сюда вместе с Эльзой.

Вы возьмете с собой плед, корзину с продуктами и бинокль. Вы будете пить кофе и

лимонад, плавать наперегонки в море и наблюдать в бинокль за птицами.

– И тогда мы увидим тебя, да? – перебил его Эмиль.

– Вполне возможно, что вы увидите и меня, если мы все еще будем здесь. Увидите

вместе с моей семьей, моими друзьями, моей стаей.

– Но откуда я узнаю, что это ты? Ведь все пеликаны очень похожи друг на друга.

– Я подам тебе знак.

– Какой?

Пеликан поднял голову и издал глухой хрипящий звук.

– Но разве не так кричат все пеликаны? – Эмиль чуть не заплакал. – Как я узнаю, что

это именно ты?

– Да, я похож на других пеликанов, а другие пеликаны похожи на меня. Прости, но

это все, что я могу тебе сказать.

– Понимаю, – вздохнул Эмиль, хотя ничего не понял. Помолчав, он сказал: – Но ты

ведь все равно не такой, как другие. Ты носил костюм, жил в городе. Ты умеешь читать и

писать, даже поднимать шляпу, когда здороваешься. Ты пел в опере, изучал науки, знаешь,

что такое теория эволюции и органическая химия.

– Мне придется все забыть.

– Даже буквы?

– Даже буквы.

– Значит, я зря тебя учил? – мрачно проговорил Эмиль.

Пеликан похлопал его крылом по плечу.

– Ну и что, что зря. Ведь нам было весело вместе. Тем более, я ведь их всетаки

выучил.

– Но теперь ты хочешь все забыть.

– Я должен. Иначе я не смогу быть птицей. Мне надо забыть куда более сложные

вещи, например, то, что на свете есть смерть. Я должен снова стать бессмертным.

– Я не понимаю.

– Животное бессмертно, потому что оно не знает, что умрет. Только человек смертен.

Я снова стану птицей, и у меня начнется новая бесконечная жизнь. А та жизнь, которую я

прожил в городе вместе с тобой, моя человеческая жизнь, закончится.

– Навсегда?

– Навсегда. Даже если я когданибудь вернусь, это буду уже не я, понимаешь? Тот, кто

возвращается, всегда другой, не такой, каким он был раньше, до ухода.

Но Эмиль думал о другом:

– И меня ты тоже забудешь, да?

– Да.

– А вот я тебя никогда не забуду.

– Ты – человек, и твоя задача – помнить. Человек, которым я был, умрет, а мертвые

забывают обо всем. И буквы, и целую жизнь. Но ведь жизнь от этого не становится

бессмысленной.

– Нет, становится, – грустно сказал Эмиль.

– Ну, уж если все бессмысленно, то нет смысла и грустить об этом. Нука,

улыбнись! – приказал пеликан.

Но Эмиль не мог поднять глаз и только разгребал ногой песок. Тогда пеликан снова

повторил:

– А нука, улыбнись! – произнес он так строго, что Эмиль не мог не подчиниться.

– Я должен лететь, – сказал пеликан. – Да и тебе пора возвращаться.

– До свидания, – с трудом произнес Эмиль. Он и не предполагал, что расставание

может быть таким тяжелым.

– Прощай, – поправил пеликан.

Он поднялся в воздух, изредка взмахивая крыльями. Издалека, из прибрежных

зарослей, навстречу ему поднялась белая стая, шумя и хлопая крыльями. Радость

предстоящей встречи придала пеликану сил, и через секунду он исчез из виду,

окруженный своими.

Где он теперь? Который из них? Может быть, вон тот, что скользит над

поверхностью воды, пытаясь выловить рыбу длинным клювом? Или тот, что спокойно

кружит над водой, любуясь своим отражением? Или этот, с воодушевлением

перебирающий перья на шее у другой птицы? Мальчик уже не знал, кто из них его друг, и

понял, что больше никогда не узнает.

Эмиль нашел свои ботинки и, продираясь сквозь заросли высокой травы, выбрался

на дорогу, ведущую в город.

Но вдруг позади Эмиля раздался крик, заставивший его замереть на месте. Хриплый

гортанный звук, исходивший из самой глубины сердца. Злость изза утраченных

возможностей. Плач по человеческой жизни, цена которой оказалась невероятно высока.

Отчаяние всех тех, кто любит, но кого разлучило время или минутный страх,

обстоятельства или воля случая. Эмиль оглянулся, но берег был пуст. Стая пеликанов

улетела, а солнце скрылось в облаках. Холодный, пронизывающий ветер старался

забраться Эмилю под одежду.

Люди в городе уже зажгли в своих домах огни, гоня прочь приближающийся вечер.

Они сидели вокруг стола и делились друг с другом теплом и нежностью, перед тем как

ночь и сон вновь разлучат их.

Мальчик ускорил шаги. Как животные с наступлением темноты спешат в свои норы,

так и он теперь торопился в город.

Сфинкс или робот

Глава первая. Страшный суп

– Лидия! – спросил папа. – Ты это читала? Папа показал статью в утренней газете –

на самом видном месте, на первой полосе.

– Что это?

– Это от Института охраны здоровья. Прочтика.

Лидия прочла:

Уважаемые граждане! Будьте осторожны, готовя горячие первые блюда,

каши и напитки. Старайтесь не мешать их слишком сильно, слишком долго, в

одном темпе или в одном направлении. Ради вашей же безопасности не

остужайте пищу помешиванием – пусть остывает самостоятельно.

Помешивание, правда, в редких случаях, может привести к изменению

турбулентного течения, т. е. к т. н. сингуляризации.

Месить тесто также следует с осторожностью. Если вам кажется, что в

результате помешивания в посуде возникло постороннее движение, необходимо

отодвинуть ее как можно дальше и отвести взгляд. Слишком пристальное

разглядывание турбулентного течения увеличивает опасность. В особо

серьезных случаях возможно исчезновение в возникшей воронке неосторожных

помешивающих. На данный момент неизвестно никаких средств возвращения

исчезнувших в связи с сингуляризацией.

Граждане! Сохраняйте спокойствие и бдительность как у себя на кухне,

так и в местах общественного питания.

– Что это такое? – удивилась Лидия.

– Это очень важное предупреждение. С людьми стали происходить серьезные

несчастья, – объяснил папа. – Вот, например, как с дядей Кауто.

– А что с ним стряслось?

– А ты разве не знаешь? Это случилось прошлой весной, за обедом. Тетя налила ему

очень горячего супу. Дядя Кауто страшно хотел есть, поэтому в нетерпении стал

помешивать в тарелке ложкой, чтобы побыстрее остыло.

– Ну и все так делают, – заметила Лидия.

– Но, к счастью, не со всеми происходит то, что с дядей Кауто, – продолжал папа. –

Тетя услышала из кухни странные звуки и пошла посмотреть, в чем дело. Оказалось, в

дядиной тарелке возникла воронка, вроде той, что бывает в раковине, когда вынешь

пробку. Дядя Кауто перестал мешать суп, но воронка не исчезала – наоборот, расширялась,

росла и бурлила, как штормовое море. Тарелки уже не было видно.

– Ого! – воскликнула Лидия.

– Потом ложка выпала из руки дяди, и тетя увидела, что его лицо затягивает в

водоворот. Тетя рассказывала мне: «Казалось, будто тарелка втягивает его в себя. Он

становился все длиннее и тоньше. Я и вскрикнуть не успела, как его голова исчезла в

пасти воронки. Ах, его поглотила неодолимая сила! Боже, этот страшный суп!»

– Жуть!

– Тетя схватила его за подтяжки, но в тот момент почувствовала, что ее саму

начинает затягивать в суп, точно пылесосом. Она тоже попала бы в водоворот, если бы

дядя в последний момент не оттолкнул ее подальше. Это ее и спасло.

– Ужасный суп! И что теперь с дядей Кауто?

– Его поглотила суповая волна. И сразу после этого все успокоилось, на столе

осталась обычная тарелка, от нее шел пар. А дяди не было.

– Но как же так, папа?

– А вот так. Если слишком сильно мешать суп, возникает турбулентное течение – ты

же читала статью? Бывает и такое. Да что там, иногда случается то, чего вообще не

бывает…

– Все равно я не совсем поняла, – призналась Лидия.

– Когда время и пространство начинают изгибаться и менять частоту, развивается так

называемая сингуляризация. Возникает сильное магнитное поле. И заметь, когда

попадаешь в зону сингуляризации, предсказать ничего уже нельзя, обычные законы там не

действуют. Когда дядя Кауто наклонился к тарелке, он пересек горизонт событий, и после

этого процесс было уже не остановить. Дядю никто не смог бы спасти. Он слишком

сильно мешал суп – вот и домешался. Впрочем, сам он этого уже не понял.

– Но он вернется?

– Вполне возможно. Хотя в этом я не уверен.

– Он теперь на другом конце света?

– Может быть, – с сомнением произнес папа.

– Но там ведь, наверное, тоже надо чтото есть, – заметила Лидия. – И если он опять

начнет помешивать суп, случится новая сингуля… Как ее? И дядя сможет вернуться прямо

сюда…

– Будем надеяться.

– Но, значит, мы все можем исчезнуть, как дядя Кауто? Пап, скажи, с нами может

случиться то же самое, если мы будем слишком сильно мешать суп, или кашу, или чай?

– Если это уже раз случилось, это может произойти с кем угодно. Но ты не

переживай. Думаешь, откуда мы все взялись? Из супа. Вышли из грандиозного

первоначального кипящего бульона и когданибудь снова утонем в нем. Не обязательно это

произойдет так же, как с дядей Кауто, но когданибудь это случится. С нами – я имею в

виду, со всем миром.

– Ой, папа, когда?

– Кто знает: может быть, завтра, а может, через сотни миллиардов лет.

– Ясно, – облегченно выдохнула Лидия и допила какао.

Глава вторая. Время ночи

Лидия умела летать. Лидия летала над незнакомыми городами, над созревающими

пшеничными полями и морем в белых барашках. Както раз она обернулась на лету и

увидела, что ктото за ней наблюдает. Ктото подлетел поближе и сказал:

– Угадай, в чем дело.

– Ну?

– Ты спишь и видишь сон.

– Неа, – сказала Лидия, – я же летаю. А если бы я заснула, я бы сразу упала.

– Наоборот, – возразил Ктото.

– Почему это?

– Ты упадешь, если попробуешь летать не во сне. Кстати, запомни: когда летишь, не

просыпайся, а то все закончится.

Когда они пролетели через шелестящую стаю ласточек, Лидия начала чтото смутно

вспоминать… Впрочем, вспоминать не хотелось.

– Выпей это, – сказал Ктото. Но это был уже не Ктото, а папа. Лидия выпила, потом

натянула на голову пуховое одеяло, и на нее снова волной накатили сны. Она скользила из

одного сна в другой, и тут уж папа ничем не мог помочь. И доктор ничего не мог поделать.

Так продолжалось всю осень. Не успев проснуться, Лидия снова начинала дремать.

Она спала по дороге в школу, спала на уроках и на обратном пути, обедала и спала, читала

и спала. Она хотела только одного – спать, чтобы ночь длилась и длилась. Но рано или

поздно темнота рассеивалась, рассветало, зажигался свет, сон таял. Утра были

отвратительны. Они срывали одеяло, заставляли вставать, одеваться и вспоминать о том,

что мамы больше нет.

Папа говорил ей сквозь сны:

– Ты что, собираешься проспать всю жизнь? Это ведь жуткая потеря времени. Ты

должна ходить в школу, расти, делать дела, как люди по всей земле. А во сне ты все это

делать не сможешь. Ну, соберись.

– Я и так! Я все время чтото делаю, – бормотала про себя Лидия. – Разве ты не

видишь, что вот сейчас я летаю?

И Лидия уже была в другом месте, высоко над землей. Ктото снова летел рядом.

– Так это был ты? Ты в прошлый раз говорил, что мы спим?

– Это ты спишь. Ято нет.

– Ты же сам говорил, что если летишь, нельзя просыпаться.

– Тебе – нельзя. Я – другое дело. Я могу летать и не во сне.

– Так нечестно, – заметила Лидия. – Кстати, если я сплю, а ты – нет, как мы можем

разговаривать?

– Легко. Более того, мы только тогда и можем разговаривать, когда ты спишь, а я

нет, – объяснил Ктото.

– Не понимаю, – вздохнула Лидия, продолжая лететь и спать.

– А вот там, где ты бодрствуешь, я вижу сон, – продолжал Ктото, но Лидия все равно

не понимала. Да впрочем, какая разница?

Лидия спала днями и ночами – так казалось ее папе, который не смыкая глаз сидел

возле кровати. Лидия, лежащая в постели, была бледная, глаза закрыты. Ей самой

казалось, что она совсем другая.

Какая же Лидия была настоящей? Может, обе?

Наверное, было две Лидии. Одна спала, а другая летела над сонной землей,

счастливая, освещенная сонным солнцем, медленно и плавно, как бумажный самолетик

над зелеными вересковыми равнинами. И как чудесно было кружиться в воздухе над

прозрачной голубой водой, над городскими огнями, в лунном свете, когда Венера

становилась все ярче и ярче!

Лидия не знала точно, видит ли она сон, – а то бы уже проснулась. Но когда ее

теловосне просыпалось в ином мире здоровым и отдохнувшим, ее другое тело, маленькое

и неподвижное, становилось все слабее и слабее.

– Засыпая там, ты просыпаешься здесь, – прошелестел Ктото. Они пролетали над

заснеженной равниной с белыми больничными кроватями, такими же, как в палате. Но все

кровати были пусты.

– А где же люди?

– В своих снах, – ответил Ктото.

Часто Лидия встречала во сне маму.

– А мне сказали, что ты умерла, – сказала Лидия.

– Ерунда, – засмеялась мама. Она показала Лидии маленький садик, полный

больших синих цветов, темных, как чернила.

Потом Лидия снова оказалась в воздухе.

– Помнишь, что я говорил? – спросил Ктото.

– Раз я сплю, значит, ты мне снишься, – сказала Лидия. – Но я хочу, чтобы ты был

настоящий!

– Во сне сон – правда.

– Но раз ты чейто сон, значит, тебя на самом деле нет, – заметила Лидия, пролетая

над зеркально гладким черным озером, в котором отражались звезды.

– Если тебе кажется, что ктото есть, значит, он действительно есть. Уж тут не

ошибешься. Это тоже жизнь, она настоящая, хотя и другая.

– Ты думаешь, что ты есть?

– В принципе, да. Но тебе пора возвращаться.

– Почему?

– Всему свое время, Лидия.

– Время чему? – спросила Лидия. Она заметила, что начинает подниматься буря.

Лидии уже хотелось отдохнуть, было трудно удерживаться в верхних слоях атмосферы.

– Дню и ночи. Сну и реальности. Ночь сменяется утром, бытие – небытием, правда –

неправдой. Ничто не существует без своей оборотной стороны, и все переходит в нечто

другое. Сон будит тебя. Реальность позволяет видеть сны. Это ты тоже не забывай.

Через просвет в грозовой туче они быстро спускались к знакомому домику.

– А чему время сейчас? – спросила Лидия. Они уже стояли во дворе, в котором

Лидия знала каждый камушек, каждую ветку.

– Как раз сейчас все изменяется. Наступает время утра.

– Ты меня совсем запутал. Ущипни меня, чтобы я точно знала, что не сплю.

Ктото ущипнул ее за правую руку.

– Ай, – сказала Лидия. – Ну, значит, это действительно было. Я так и думала, что все

это правда. И ты – тоже правда.

Лидия радостно глянула на Когото, но Когото уже не было. Перед глазами возник

просвет в форме Когото, через который Лидия увидела папино лицо. Просвет рос, так что

скоро она разглядела в нем доктора, а потом и всю палату. Место, где только что был

Ктото, заполнялось пространством.

Лидия проснулась, и новый день был свежим и сияющим.

Настало утреннее время, время утра.

Правая рука немножко болела. Доктор стоял рядом с кроватью, держа шприц. Он

только что сделал Лидии укол как раз в то место, за которое ее ущипнул Ктото.

– Доброе утро, – сказал Доктор. – Наконецто ты проснулась.

Лидия потерла руку, потянулась и сказала папе и доктору:

– Доброе утро!

– Да здравствует медицина! – воскликнул папа. – Она проснулась от укола.

– Нет, – возразила Лидия, – я проснулась не от укола, а от щипка. Разве вы не

заметили, что Ктото ущипнул меня?

– Кто же этот ктото? – спросил доктор. – Кто, как не я?

– Нет, это был ктото такой… – начала Лидия. Но тут она поняла, что не помнит ни

как выглядел Ктото, ни того, о чем они говорили.

– Ты видела сон, – сказал папа. – Во сне ты и проснулась.

– Точно, – сказала Лидия. – Я проснулась во сне, именно во сне.

Глава третья. Открыватели книг

Есть на земле такие места – они полны слов, но предпочитают тишину. Это

библиотеки. На полке книга занимает совсем немного места, пару сантиметров. Но

откроешь ее – и она начинает расти и дорастает до размеров целого мира. Правда, только

если книгооткрыватель умеет читать. Для остальных книга – просто вещь, листки да

переплет, и знаки в ней ничего не значат. Но потом приходит ктото, умеющий читать,

например, Лидия. Она хватает книгу и озаряется ее светом. Лидия пришла в библиотеку

сдать книгу. Она читала ее на летних каникулах, но лето закончилось, да и книгу пора

было вернуть.

Летом Лидия часто уходила на лесную поляну за дядиным домом. Поляна была

чемто похожа на библиотеку. Лидия брала туда плед, бутылку с соком и книжку. Там она

спала или читала под жужжание шмелей, пока бабушка не начинала звать ее с крыльца.

Иногда любопытный ветер листал страницы – интересно, о чем он хотел прочитать?

В библиотеке не было шмелей и ветра, и никто не приходил туда спать. Но в зале

библиотеки Лидии было так же хорошо, как и на лесной поляне.

– Неужели здесь есть все на свете книжки? – спросила Лидия, когда пришла в

первый раз.

С тех пор прошло много лет, и она стала гораздо умнее. Все на свете книги не влезли

бы ни в одну в мире библиотеку.

В библиотеке Лидия познакомилась с Сулеви. Сулеви учился в параллельном классе,

Лидия иногда встречала его на улице.

Сулеви читал толстую книгу, в ней было много картинок. Лидия сдала свою и

подсела к нему:

– Что ты читаешь?

– Книгу про грибы, – ответил Сулеви, не поднимая головы.

– А какой это гриб? – спросила Лидия, показывая на маленькую картинку.

– Это Podaxis pistillaris.

– Он съедобный?

– Не очень.

– Ядовитый?

– Нет, но ужасно опасный.

– Почему? – Лидия заинтересовалась. Она любила всё ужасное и опасное.

– Если его споры попадут на тебя, на тебе тоже вырастут грибы, – сообщил Сулеви.

Лидия вздрогнула.

– Как вообще люди решаются ходить в лес, если там растет такое чудовище? –

удивилась она.

– В наших краях это не опасно. Podaxis pistillaris растет только в пустынях

Калифорнии, – сказал Сулеви. Он глянул на книгу, которую взяла Лидия. – Что это ты

читаешь?

– Стихи.

– Аа, – протянул Сулеви и снова уткнулся в свою грибную книгу.

А Лидия прочла:

Книга снова открыта. И, точно

Из скалы, что тверда и мертва,

Заструился целебный источник, –

Со страницы струятся слова.

И приходят незримые гости,

Приглашают в таинственный лес…

И светильник, и книга на месте,

А читатель? Читатель исчез.

Меж собой непохожи страницы:

Гдето тени мелькают пестро,

А откудато выпорхнет птица,

Прямо в руки уронит перо.

Век спустя ктото с полки достанет

Толстый том и уткнется опять

В те стихи, что с тобой мы листали,

По которым учились читать.

Глава четвертая. Лето и сила тяжести

В конце августа, в один из почти безоблачных дней, Лидия с папой и Сулеви пошли в

поход. Они отправились далеко за город, в гости к папиному другу, доктору Сираку,

который недавно перебрался жить в свою обсерваторию на холме. Доктор строил ее много

лет, и наконец она была почти готова. Это был последний день лета, а может, первый день

осени. Они ждали вечера, чтобы увидеть комету, которая как раз пролетала мимо Земли.

Когда наконец их собственная звезда скрылась за горизонтом, тысячи маленьких солнц

зажглись над холмом, и они поднялись в обсерваторию.

– Сейчас комета всего в пятнадцати миллионах километров от нас, – сказал доктор

Сирак.

– Ничего себе «всего»! – воскликнула Лидия.

– Это действительно «всего». Вселенная ведь постоянно расширяется. Уже после

первого взрыва звезды начали удаляться друг от друга и до сих пор удаляются.

Как это печально, подумала Лидия. Значит, звездам с каждым днем становится все

одиноче…

– А когда они перестанут отдаляться?

– Кто их знает, – рассеянно сказал доктор. – Некоторые думают, что когданибудь

пространство снова начнет сжиматься.

– А что, оно когдато было совсем маленьким?

– Меньше изюмины. Хотя, конечно, внутри него уже было все, что есть сейчас. И оно

было оченьочень горячим.

Лидия представила изюмину пространства, из которой потом получились луны,

звезды и солнца. Вот чудеса! Интересно, а откуда взялась эта изюмина и почему вдруг

начала раздуваться безо всякой меры? А если бы ктонибудь случайно съел ее? И тогда

совсем ничего бы не было, а этот ктото, наверное, здорово обжег бы рот, а потом лопнул…

Ее размышления прервал Сулеви:

– А за тысячу миллионов километров чтонибудь есть?

– Есть. Проксима Центавра, самая близкая к нашему Солнцу неподвижная звезда, –

ответил доктор.

Лидия глянула в окуляр. Потом и Сулеви посмотрел. Сначала они увидели только

туманные облака, но доктор объяснил, что это Млечный Путь, а каждая частичка тумана –

звезда, такая же, как Солнце, а может, и больше. Лидии показалось, что звезды всетаки

совсем рядом, а доктор Сирак все перепутал. Но доктор сказал, что между звездами –

целые световые годы, только их не видно в телескоп. Световой год – это расстояние, такое

огромное, что человек не успел бы преодолеть его и за всю жизнь.

Лидия не могла понять, как это год может быть расстоянием.

– И все же это так, – подтвердил Сирак. – Световой год – это расстояние, которое

свет звезды проходит за год. А на Земле за это время проходит год земной: сменяются

четыре времени года, Земля успевает полностью обойти вокруг нашей звезды – Солнца.

Земля вращается вокруг Солнца благодаря силе тяжести – значит, именно изза силы

тяжести мы точно знаем, что на следующий год лето вернется.

– Да здравствует сила тяжести! – воскликнула Лидия.

Доктор показал им и Проксиму Центавра – оказалось, что это просто светящаяся

точка. Зато комета пылала и лучилась, хотя Сирак и сказал, что это всего лишь большущая

куча мутного льда. Все равно она была ужасно красивая, со светящейся вуалью позади…

Она пришла издалека и опять уходила кудато. На Проксиму Центавра можно посмотреть в

любое время, а комету они никогда больше не увидят. Она вернется только через

несколько столетий, и никого из них уже не будет в живых.

Это не давало покоя.

Другие люди, а может, и не люди вовсе, увидят комету через сотни, тысячи и

миллионы лет. Лидия подумала о маме, которая ушла еще дальше, чем комета, и никогда

не вернется…

– А что такое сила тяжести?

– Это свойство всех вещей. Мы удерживаемся на Земле только потому, что мы очень

маленькие, а Земля очень большая. Благодаря этой силе мы можем ходить, сидеть и

лежать. И поэтому мы говорим, что земля снизу, а небо сверху, хотя на самом деле нет ни

верха, ни низа.

– Неужели все так просто устроено? – удивилась Лидия.

– И совсем даже не просто, – обиделся Сирак.

– А мистер Сайрус Тид все это объясняет подругому, – сказал папа и подмигнул

Лидии.

– Как это?

Он считает, что мы удерживаемся на Земле благодаря центробежной силе.

– Не морочь ребенку голову! – доктор возмущенно поднял густые брови.

– Я учу ее думать, – возразил папа.

– А если бы сила тяжести вдруг исчезла, ну хоть на секундочку, что бы тогда

случилось? – спросил Сулеви.

– Этого не может быть, – сказал доктор. – У природы свои законы. – Он помедлил

секунду и добавил:

– Насколько нам известно.

– Ну, а если? – настаивал Сулеви. – Что тогда случилось бы?

– Тогда мы, как камни, попадали бы в небо, – сказала Лидия.

– Или, наоборот, поднялись бы, – поправил папа. – Что, в принципе, одно и то же.

Вообщето когда сила тяжести равна нулю, мы взлетаем, – объяснил доктор. – Так

происходит с астронавтами. Говорят, незабываемое ощущение.

– А я тоже умею летать, – сообщила Лидия. – Во сне.

– Во сне не считается, – заявил Сулеви. – А потом, ну и скукотища была бы, если бы

пришлось все время летать!

– Да уж, – согласился доктор. – И мы были бы совсем подругому устроены, если бы

нам приходилось постоянно находиться в воздухе. Мы не можем обойтись без Земли и без

силы тяжести.

Наутро они увидели в небе только одну звезду. Все остальные растворились в ее

свете. Они расстелили скатерть в теньке перед входом в обсерваторию, ели хлопья и пили

какао. Лидия уютно устроилась на ступеньках, в руке была чашка с какао, обсерватория

высилась на холме, как маленькая крепость. И все было как надо.

От каменных ступеней шел холод, от Солнца – тепло. С приходом осени их звезда

опять начнет отдаляться, и так – до зимнего солнцеворота. А потом ее теплые глаза снова

начнут приближаться… Лидия вспомнила песенку:

Я – семечко и верю в солнце,

И до весны пою про то,

Как в зимней колыбели сонной

Живет мой будущий цветок.

Она начала мурлыкать так себе под нос, сидя в дверях обсерватории. Молотилка

медленно ползла по пашне, убирая золотые колосья.

– Вот они, дары осени, – сказал папа. – Золото звезд и золото хлеба.

Какое богатство…

– А всетаки, – не унимался Сулеви, – если бы сила тяжести вдруг исчезла? Может,

гденибудь на Земле есть такое место…

Глава пятая. Дом на камне

В то утро страховой инспектор Энд проснулся в своем доме в обычный час. Этот

отличный дом в гранитной скале выстроил еще его отец. Господин Энд просыпался в нем

каждое утро с тех пор, как родился, и вряд ли у какогото другого страхового инспектора

было столь надежное и безопасное жилище. Утро тоже было самое обычное. Но когда

господин Энд взглянул на прикрепленный к оконной раме градусник, чтобы одеться по

погоде, он заметил, что пейзаж за окном изменился. Не было ни тропинки, ведущей к

крыльцу, ни велосипедной стоянки, на которой он оставил свой велосипед.

Господин Энд поначалу решил, что на улице сильный туман. Но не тутто было. Когда

Энд открыл дверь на улицу, оказалось, что летнее утро ясно и безветренно. Однако

тропинка обрывалась прямо у крыльца. За ней ничего не было.

Господин Энд застыл в дверях. Внешне он остался вполне спокойным, но дыхание у

него перехватило.

По долгу службы Энд навидался всякого. Его профессия была напрямую связана с

катастрофами. Эта непредсказуемость гарантировала ему предсказуемый доход.

Но ничего подобного он прежде не видел. Участок вокруг его дома превратился в

остров, только не океанский, а небесный. Весь участок поднялся вверх, а может, наоборот,

земля изпод него опустилась или упала вниз. Как это произошло, Энд понятия не имел.

Ночью он крепко спал и ничего не слышал.

Через некоторое время Энд понял: такой ущерб не возместит даже суперстраховка.

Компания не возмещала убытков от стихийных бедствий, а это было самым настоящим

стихийным бедствием.

Энд сходил за биноклем и оглядел местность. Он посмотрел на север и на юг, на

запад и на восток. Вокруг не было ничего, кроме голубого неба и легких облаков, – ни

других островов, ни чегото похожего на землю там, в глубине. Далеко внизу пролетела

птичья стая, значит, гдето росли и деревья с гнездами. Но все, что окружало дом раньше,

исчезло – велосипед, тропинка, остановка, улица… Их не было, не было, не было. Не

слышалось грохота мчащихся мимо прицепов, не метался на ветру вымпел заправочной

станции.

Взору открывалось только безграничное пространство, и это навевало невеселые

мысли.

Страховой инспектор заглянул в почтовый ящик. Может, об этом уже написали в

газетах? Что ни говори, событие, заслуживающее внимания. Впрочем, Энд тут же

сообразил, что если бы даже газета и пришла, катастрофа произошла после.

Газета не пришла. И никогда больше не придет, в этом страховой инспектор был

более чем уверен. У почтальона не было вертолета, только велосипед.

Энд с детства знал: то, что поднялось вверх, рано или поздно опустится вниз само по

себе. Иначе было бы вовсе не на что рассчитывать. Энд давно понял, что Землю делают

такой, какая она есть, время и сила тяжести. Но катастрофа означала, что с силой тяжести

чтото произошло. Оставалось надеяться, что она лишь ослабла, а не исчезла окончательно.

Энд предполагал, что рано или поздно его остров тоже начнет снижаться. Конечно,

вряд ли он опустится прямо туда, где был. Земля внизу наверняка продолжала вращаться,

как и раньше, – но его новоявленный остров мог двигаться совсем в другом направлении.

И если он когданибудь опустится, кто знает, не окажется ли он, к примеру, в пустыне Гоби

или на главной площади какогонибудь большого города?

Страховой агент надеялся, что движение вниз начнется довольно скоро, но всетаки

не сразу. От резкого приземления могла бы разбиться бабушкина сахарница, а Энд ею

очень дорожил…

В этот день Энд не пошел подсчитывать чужие убытки. А кто подсчитал бы его

собственные?! Он даже не мог сходить в магазин. К счастью, в шкафу он нашел муку и

ячменные хлебцы, а в подполе лежали морковь и картошка с его маленького участка. За

домом уцелело озерцо с чистой прозрачной водой.

Господин Энд был хладнокровным экспертом. Он знал: то, что люди считают верным

и само собой разумеющимся, часто оказывается непредсказуемым и ошибочным. Он не

поддался панике, а просто стал вести себя так, как вел бы себя в обычный выходной. В

ожидании снижения Энд пошел на кухню и сделал себе пару бутербродов с сыром и

огурцами. Еще он проверил телефон. Телефон не работал, впрочем, Энд на это и не

надеялся.

Страховой инспектор Энд сидел на крылечке и ел бутерброды. Ветер развевал его

редкие волосы. Воздух был чист и прохладен, как в горах. Вокруг он видел только облака,

облака, облака – всюду: и сверху, и снизу. Порой ему казалось, что дом и сад двигались, но

проверить это он не мог: не с чем было сравнивать. Возможно, плыли только облака.

Инспектор Энд вспомнил вопрос, который както задал его старый учитель

философии: «Что делать, если уже ничего не поделаешь?» Это был важный вопрос. Это

был вопрос дня. И учитель сам ответил на него: «Мы должны философски взглянуть на

событие. А это значит: если не можешь изменить происходящее, измени свое отношение к

нему».

Ситуация явно была из тех, которые Энд изменить не мог. Но он вдруг с удивлением

понял, что не хочет ничего менять. День был вовсе не так уж плох. Инспектору не надо

было никуда торопиться, беспокоиться о графике, не надо было сидеть в тесной конторе и

придумывать, как поменьше заплатить клиентам компании. Он слышал шум вечности.

Несмотря на катастрофу, Энд сохранил безмятежное состояние духа. Он улегся на

теплых ступеньках и наклонил голову так, чтобы видеть несущиеся облака.

Господин Энд вспомнил, что собирался поехать в отпуск за границу, но не успел еще

купить билеты.

– Какое счастье, – подумал Энд, – теперь я могу путешествовать где хочу, и притом

совершенно бесплатно! Как красивы пейзажи внизу! И не надо будет больше спать на

чужих кроватях. А в агентстве, наверное, удивляются, куда это я подевался. Еще бы, ведь

за двадцать восемь лет я ни разу не опаздывал! Они, конечно, догадаются: чтото

случилось. Сначала будут вспоминать обо мне, потом забудут. Придет новый страховой

агент, такой же компетентный, как я, а может, и еще компетентнее, – размышлял Энд,

примирившись с судьбой.

Что делать, если уже ничего не поделаешь? Наклонить голову, как агент Энд, чтобы

лучше видеть облака.

Глава шестая. Если люди не поймут

В городок приехал Пророк. Он прибыл издалека на велосипеде. У него были

длинные волосы и взлохмаченная борода, как и положено пророку, не было, правда, ни

плаща, ни сандалий – только старые джинсы и кроссовки да выцветшая футболка с

надписью «БУДУЩЕЕ НЕ КУПИШЬ». Пророк пророчествовал на трамвайных

остановках, на бульварах, на площадях, на ярмарках, на автовокзалах и в супермаркетах.

Но рано или поздно его выставляли отовсюду. Он говорил много, но не всем его речи

нравились. Он предсказывал катастрофы и несчастные случаи. Он говорил, что все города

вскоре превратятся в развалины, опустеют и рассыплются в пыль, что человечеству грозят

кометы и войны, наводнения и ураганы, обвалы и засухи, жажда и базедова болезнь.

Словом, ничего приятного в этом не было, и редко кто слушал Пророка до конца.

Ктото начинал плакать, ктото – смеяться, ктото впадал в ярость. Были, правда, и такие,

которые дослушивали все проповеди. Они сопровождали Пророка повсюду и назывались

учениками.

Лидия услышала Пророка, когда они с Сулеви пошли в универмаг за какао, молоком,

апельсинами и шоколадным печеньем. Тот стоял посреди торгового ряда, между киоском с

колготками и маникюрным салоном, и проповедовал. Справа и слева, словно в почетном

карауле, стояли юные ученики.

С другой стороны ряда шла рекламная кампания – человечек в пиджаке показывал

населению сногсшибательные изобретения. Лидия и Сулеви слышали обоих.

Человечек поднял в воздух маленькую вещицу. Он сказал, что это настоящий и

единственный в мире Нейрофон.

– Ознакомьтесь с уникальными возможностями! – выкрикивал он. – В комплект

включены электроды и аудиорецепторы. Сегодня – по рекламной цене! Подойдите

поближе и услышьте собственными ушами!

– Что такое Нейрофон? – шепотом спросила Лидия.

– Подойдите поближе! – велел и Пророк Лидии, Сулеви, бабушке пенсионерке и

трем мальчишкам из параллельного класса. – Послушайте, какое грядет будущее! Узнайте,

как сами можете его изменить!

Человечек в пиджаке закричал еще громче:

– Дорогие покупатели! У меня есть для вас еще одно выдающееся техническое

изобретение!

– Технический прогресс и человеческая алчность, – сказал Пророк, – повергли нас в

пучину зла. Все, что сделал человек, все его изобретения, приборы и все, чем он гордится,

погибнет. Если только…

Тут Пророк умолк и выжидающе оглядел свою маленькую аудиторию.

– Если что? – наконец спросил один из мальчишек.

– Скажи ты, – предложил Пророк одному из учеников. Тот откашлялся и застенчиво

сообщил:

– Если только человечество не изменится.

– Точно! – воскликнул Пророк. – Человек должен измениться, и измениться сильно.

А он не хочет. Значит, главное – чтобы он захотел! Это труднее всего. Как только вы

захотите как следует, все остальное произойдет само собой.

– Пружинные кеды от Боинга! – завопил человечек в пиджаке. – Обратите внимание

на упругость пятки!

– Вы должны измениться. Начинайте хотеть изо всех сил, – продолжал Пророк.

Сулеви слушал Пророка очень внимательно. Так внимательно, что Лидия

забеспокоилась.

– Пойдем отсюда, – шепнула она. С другого края пиджачный человечек выкрикивал:

– Вы будете бегать в два раза быстрее! Приобретайте пружинные кеды от Боинга – и

сможете бегать, как тигр, как пантера!

– Нет, – сказал Сулеви, – он, похоже, говорит чистую правду.

– Ты про которого? – спросилаЛидия.

Пиджачный перешел уже к третьему предмету. Он продолжал:

– Это изобретение изменит вашу жизнь! Подойдите и попробуйте! Этот цифровой

шлем массирует голову и снимает напряжение.

Но Пророк пообещал, что будущее не наступит, если люди не изменятся. Он

внимательно оглядел слушателей, останавливаясь взглядом на каждом из них.

Лидия услышала, как Сулеви спросил:

– Что значит измениться?

– Забыть о себе, – сказал Пророк. – Надо жить просто. Избавиться от всего лишнего.

«Но как понять, где лишнее? – задумалась Лидия. – И как забыть о себе, если

живешь все время внутри себя?»

Она взглянула на свои наручные часики. Часики подарил папа на день рождения, на

крышке было выгравировано ее имя. Лидия чувствовала, что они ей нужны. Значит, они не

лишние – или как?

Пиджак восклицал:

– А вот превосходный подарок мужчинам. Крайне оригинально: пульт управления в

форме пистолета!

– Я тоже хочу странствовать с Пророком, – сказал Сулеви. – Из города в город.

Глаза у него были отсутствующие, устремленные вдаль.

– Этого только не хватало! – воскликнула Лидия и сердито ткнула его в бок. – Ты

еще не взрослый! И вообще, я буду по тебе скучать.

– Ты тоже можешь пойти с нами.

– Ну уж нет, – отрезала Лидия. – Мне не нравится Пророк, и папу я не брошу.

В это время к Пророку подошел охранник и предложил ему пойти пророчествовать

куданибудь в другое место.

– Здесь проповедовать запрещено.

Тогда пиджак заверещал еще громче. Он продемонстрировал всем маленький

неказистый мешочек.

– Это, – заявил он, – самая эффективная в мире ловушка для мух. Она кажется всего

лишь маленьким мешочком, но может поймать до двадцати тысяч особей.

«О боже, и что потом делать с двадцатью тысячами мух?» – удивилась Лидия про

себя.

Глава седьмая. Теория о пустой Земле

В один малопрекрасный день, которые в городке случались иногда, а то и чаще, папа

заявил Лидии:

– Ты уже большая, и я должен рассказать тебе коечто об устройстве мира.

Лидия поглядела на папу с досадой – она была уверена, что знает об устройстве мира

уже давнымдавно.

– Не надо, – буркнула она.

Но папа продолжал:

– Ты, конечно, помнишь, что в молодости я был учеником господина Сайруса Тида.

Но ты не знаешь еще, что поведал мне мой учитель. Это тайное, это, можно сказать,

революционное знание. До такого открытия еще не дошла современная наука.

– И что это за открытие?

– Что Земля – пустая, – сообщил папа.

Подумаешь, подумала Лидия. Но тут папа перешел на шепот, хотя дома никого,

кроме них, не было:

– Земля – это пустой шар, и все на свете – внутри шара, – сказал папа, выжидающе

взглянув на Лидию.

– Внутри? Ну нет, – теперь уже действительно изумилась Лидия. – Быть не может!

Нигде этого не написано.

– Пока не написано! – провозгласил папа. – Пока! Но когданибудь это войдет во все

учебники. В науке произойдет гигантский переворот!

– Значит, и мы тоже внутри шара? – спросила Лидия недоверчиво.

– Разумеется, – заверил папа. – И мы, и все планеты, и Солнце, и звезды, и пыль, и

невидимые вещества. Целая Вселенная!

– Как это? А что тогда снаружи шара?

– Снаружи? – удивился папа. – Да ничего там нет. А зачем? Остальные ученые все

путают. Они воображают, что мы находимся с внешней, выпуклой стороны шара. Ха! На

самом деле мы находимся внутри. И Сайрус Тид открыл это первым. Он гений!

– Но тогда получается, что, к примеру, Китай…

– Так и есть! Китай находится не под нами, а у нас над головой. Вон там!

И папа ткнул указательным пальцем кудато в облака.

– Ого! – удивилась Лидия. Почемуто в школе говорили совсем подругому.

– Если бы у нас был достаточно сильный телескоп, Лидия, ты знаешь, что мы

увидели бы?

– Например, Великую Китайскую стену, – предположила Лидия.

– Точно! – папа хлопнул ее по плечу.

– А как же сила тяжести? – спросила Лидия. Она была сообразительной девочкой.

– Забудь о ней, с воодушевлением продолжал папа. – Это главная ошибка. Мы

удерживаемся на поверхности Земли не изза гравитации, а благодаря центробежной силе.

Уж если мы меняем пространственную геометрию, одновременно изменяются и законы

природы.

– Ну хорошо, а что тогда в центре шара?

– Там бесконечность, – уверенно ответил папа.

– Бесконечность? – недоверчиво спросила Лидия. – И как же она там умещается?

– Бесконечность может уместиться где угодно, – сказал папа. – Когда мы движемся

по направлению к центру, все сжимается и замедляется до бесконечности. Бесконечность –

это центр всего. И ничто не занимает так мало места, как она.

– А ктонибудь доказал, что теория твоего Тида верна? – поинтересовалась Лидия.

– Никто не доказал, что она ошибочна, – заявил папа. – И никто никогда этого не

докажет.

Глава восьмая. Просто камни

К окну галантерейной лавки была прилеплена бумажка: «ПОКУПАЕМ ВСЕ, ЧТО

МОЖНО ПРОДАТЬ». Лидия с Сулеви и остальными ребятами набрали на берегу, у самой

воды, разноцветных камней, сложили их в мешок, погрузили на тележку и привезли в

лавку.

– За сколько вы их купите? – спросили они у лавочника.

– Что вы, малыши, – усмехнулся тот. – Не буду я их покупать.

– Но у вас же написано: «ПОКУПАЕМ ВСЕ, ЧТО МОЖНО ПРОДАТЬ», –

расстроились дети.

– В томто и дело. Я покупаю не что попало, а то, что можно продать. А кому же я

потом продам ваши камни? Это невыгодно.

– Кому невыгодно? – не поняли ребята.

– Мне, конечно, – ответил лавочник. – В этом вся штука, если ты продавец.

– А почему невыгодно?

– Ох, малыши, зачем же продавцу покупать то, что нельзя продать?

– Раз мы продаем вам эти камни, значит, их уже можно продать.

– Да, только ято не смогу продать их другим. Если я буду только покупать и ничего

не продам, я не смогу держать лавку. Это надо быть Крезом, чтобы все покупать и ничего

не продавать!

– А кто такой Крез?

– Очень богатый человек.

– Вы не хотите быть очень богатым?

Лавочник засмеялся.

– Конечно, хочу. Но если всё скупать, а потом не продавать, Крезом не станешь.

Детям казалось, что лавочник говорит странно и запутанно. Они потрясли мешок с

камнями и сказали:

– Но это очень красивые камни.

– Очень может быть. На земле много красивых вещей. Но большинство из них

встречается повсюду и ничего не стоит. А люди не платят только за то, что красиво, они

платят за то, что редко.

– Но эти камни очень редкие, – возразили дети.

– Редки драгоценные камни. Драгоценные, а не морские. Это просто камни, совсем

обычные, и на берегу таких – миллиарды.

– Нет, таких там больше нет, – убежденно сказали ребята. – Мы ведь собирали их

своими руками. Там не было даже двух одинаковых, каждый особенный. А эти вообще

самые красивые.

– Возможно, малыши, возможно. Но мои покупатели этого не знают.

– А вы им скажите. Тогда они будут знать.

Лавочник вздохнул. Ему все это надоело, и, чтобы избавиться от ребят, он сказал:

– Ну хорошо, будь повашему, заплачу по две марки за килограмм.

Лавочник взвесил камни, в мешке оказалось пять с половиной килограммов. Ребята

ушли из лавки донельзя довольными и богатыми, почти как Крезы.

Лавочник наказал мальчишкепомощнику вымыть камни и положил их в аквариум с

водой. От воды и подсветки камни в витрине стали очень похожи на драгоценные.

Секунду поразмыслив, лавочник повесил на них ценник: «МОРСКИЕ КАМНИ,

СОБРАНЫ ВРУЧНУЮ. 100 ГРАММОВ НА МАРКУ».

Он определенно знал свое дело.

На следующей неделе Лидия с Сулеви и остальными снова пришли в лавочку. В

городских окнах, морских волнах и мокрых камнях на берегу уже отражались вечерние

огни. Ребята везли тачки и тележки, тащили хозяйственные сумки на колесиках. Тележки,

тачки и сумки были доверху наполнены морскими камнями, прекрасными, обычными,

совершенно бесплатными.

– Дядя, это вам, – сказали они. – В подарок.

Глава девятая. Григорианская пенумбра

Както раз незадолго до Рождества папа заявил:

– Ты только не пугайся, но с сегодняшнего дня начинается пенумбрианский период.

– Какой период? – переспросила Лидия и испугалась.

– Пенумбрианский. Григорианской пенумбры. – сказал папа. – Надо быть очень

осторожными. Мы живем в опасное время.

– В каком смысле?

– Во всех, – угрюмо сказал папа. – Во время зимнего солнцестояния пенумбра

достигнет критической фазы.

– И что случится? – осведомилась Лидия, чувствуя, что сердце у нее колотится гдето

в горле. – Ну, дни станут покороче…

– И может случиться все что угодно, – помрачнев, заявил папа. – И случится!

Пенумбрианский период длится с начала декабря до конца января. Он достигает своего

пика как раз во время зимнего солнцестояния. Бог знает чего можно ожидать во время

пенумбры: странных стечений обстоятельств, приступов сумасшествия, нападений

хищных зверей, растяжений, обледенений и вывихов, кораблекрушений, снегопадов,

самовозгораний, торнадо, падения метеоритов, наводнений, всего, что только можно

представить. И даже того, чего представить нельзя.

Лидия попыталась представить то, чего нельзя представить, но в голову ничего не

приходило.

– Это тебе Пророк рассказал? Или Сайрус Тид?

– При чем тут пророк? Нет, я прочитал это в книге, которая называется «Как

уберечься от всего», – сказал папа. – Уже давно. Я только не хотел тревожить тебя раньше

времени. Но теперь ты уже достаточно взрослая, чтобы все знать.

Это ято взрослая, подумала Лидия.

– Но ведь пенумбра бывает каждый год?

– Разумеется. Каждый божий год.

– А я не помню, чтобы в прошлом году в это время случилось чтото ужасное. И в

позапрошлом году тоже. Или ты имеешь в виду рождественские праздники? Ты же вечно

говоришь, что Рождество – это сплошной ужас!

– Нет, Рождество не считается. Раньше нам просто везло, но это не может

продолжаться вечно. Надо приготовиться к худшему. Ты только не пугайся!

– А дождь уже три часа идет, – заметила Лидия. – Может, и совсем не перестанет.

Вот скоро вода поднимется, улицы превратятся в реки, площади в озера, а дома поплывут

в разные стороны.

– Все возможно, – отвечал папа с крайне удовлетворенным видом.

– Хорошо, что вчера успели сходить в магазин, – сказала Лидия. Ей уже надоело

бояться. В конце концов, на чердаке лежали резиновые матрасы, ласты и спасательные

круги. Может, пенумбра – это даже интересно?

Да и странно это все. Лидия, конечно, не изучала статистику несчастных случаев, но

подозревала, что если неприятности случаются, то они могут происходить и до, и после

пенумбры.

– В феврале было извержение вулкана. В мае ктото стащил в цветочном магазине

всю герань. А в ноябре у моего одноклассника сбежала собака. Правда, в декабре она

вернулась обратно, как раз во время пенумбры.

– И что это значит? – недоверчиво спросил папа.

– Да ничего не значит. Как и твоя книга, – дерзко заявила Лидия.

А непогода все продолжалась. За окном накрапывал ледяной декабрьский дождик, но

Лидии казалось, что час от часу лило все сильней. Во дворе появились небольшие

холодные озерца. Понемногу они начали объединяться между собой. Похоже, дождь

собирался лить всю пенумбру. Лидия поминутно поглядывала в окно, чтобы проверить,

насколько быстро поднимается вода. Папа включил радио, чтобы послушать новости.

– Ну что, про ужасы уже передают? – спросила Лидия.

– А то как же!

– Да про них ведь всегда передают, не только во время пенумбры, – заметила Лидия.

Она прислушалась, но о наводнении не было ни слова. На всякий случай она всетаки

пошла на чердак накачивать резиновые матрасы.

Это было нелегко. Лидия качала и качала, но матрас рос медленно, видно, его гдето

проела моль. Когда он стал уже довольно тугим, Лидия вдруг заметила, как чтото

изменилось. Зимнее солнце сияло в окнах и в лужах во дворе. Дождь перестал. Стало ясно

и безветренно. На кленовых ветках поблескивали замерзшие капельки.

Радио все еще было включено, и оттуда неслась песня, которую когдато пела мама:

О Fortuna, velut luna, statu variabilis!

Это означало: «О, Судьба, подобная луне, ты так изменчива!»

Глава десятая. Тайна сфинкса

Зимой Лидия с папой побывали в Египте. Они катались верхом на недовольных

верблюдах и видели сфинкса. Солнце уже садилось, сфинкс черной суровой тенью застыл

над королевскими могилами. Он охранял их уже четыре тысячи пятьсот лет, как сказал

экскурсовод.

– Некоторые говорят, что сфинкс даже старше, – сказал папа. – Его сделали, когда

землей управляли боги, а солнце поднималось в созвездии Льва…

Но Лидия устала, было жарко, хотелось пить, и совсем не было сил смотреть

сфинксов. Они пошли в гостиницу спать, но Лидия никак не могла заснуть, несмотря на

усталость.

Тогда папа спросил:

– А ты знаешь, где находится Кидония?

– Кидония? Странное название. Это страна или город?

– Это такое место.

– Никогда не слышала. Это здесь, в Египте?

– Нет, не в Египте.

– Тогда в Америке?

– И не в Америке.

– Гдето в Азии?

– Не в Азии.

– В Европе?

– И опять не угадала.

– Тогда, значит, в Африке?

– Heа, не в Африке.

– Значит, ее вообще нигде нет, – устало сказала Лидия. – Это просто сказочное место,

которое ты только что сам придумал. Глупая игра. Не хочу я больше угадывать.

За окнами гостиницы висела жаркая и чужая южная ночь. По полу ползали какието

насекомые. Лидии хотелось домой.

– Кидония вовсе не выдумка. Она действительно существует, – возразил папа.

– Ну скажи тогда, какой там рядом город?

– Все города далеки от Кидонии. Но их удаленность все время меняется.

– Вот чудеса!

– Иногда чуть ближе оказывается Каир, иногда – УланБатор, иногда Шанхай,

Хельсинки или ПуэртоРико. Но по большому счету все известные тебе города одинаково

далеки от Кидонии.

– Как это?

– А вот так.

– И никак!

– И всетаки так бывает. Потому что Кидония оченьочень далеко от нас. Она даже не

на Земле.

– Тогда где?

– На Марсе. И это очень интересное место.

– В каком смысле?

– Говорят, в марсианской Кидонии тоже есть сфинкс. И пирамиды.

– Сфинкс живет здесь, в Египте, – возразила Лидия. – Ты же знаешь.

– Это здешний сфинкс, но он ведь не единственный. Сфинксы есть повсюду.

– Но никто не бывал на Марсе. Там даже марсиан нет. Откуда ты знаешь, что там

есть сфинкс?

– С пространственных фотографий. Там есть скала, похожая на статую, точнее, на

огромное человеческое лицо, во много сот метров высотой и больше километра в ширину.

Оно смотрит в небо, на звезды.

Перед глазами Лидии возникла далекая звезда, в лицо ей взглянули серьезные

каменные лица. Она поднесла руку к уху – гдето вдали слышалась медленная

торжественная мелодия. Кажется, она задремала на минутку.

– Его назвали сфинксом, потому что у него была прическа, как у египтянина, – сказал

папа.

– А кто сделал эти каменные лица? Люди?

– Некоторые говорят, что их сделали время и ветер, пыль и вода. Иногда на Марсе

идет дождь, но редко. Как будто время, ветер, пыль и вода могли изменить одну гору так,

что она стала напоминать человеческое лицо, а другие – так, что они стали походить на

пирамиды!

– Так не бывает?

– Считается, что это невозможно. Так же невозможно, как если бы по небу летело

облако в форме пирамиды. Никто этого никогда не видел и не увидит. Но ведь и

рукотворных пирамид и сфинкса на Марсе никто не видел. Надо както выбрать между

невозможностями. Иначе не будет возможно вообще ничего.

– А сколько лет сфинксу с Кидонии? Столько же, сколько и египетскому?

– Он гораздо старше. Ему, должно быть, десятки миллионов лет.

– Много же он повидал. Мудрый, наверное…

– Думаешь? – спросил папа. – Говорят, в здешнем сфинксе есть тайная комната, и в

ней, за кварцевой плитой, заключено все древнее знание. Но даже если это и так, ничего

этот сфинкс не знает. Знать может только человек. Да и то не всегда.

Утром они вернулись к здешнему сфинксу.

Его тоже изменили время, ветер, пыль и вода, и прежде всего человеческие руки. Нос

у сфинкса был уже едва различим, его понемногу искрошили песчаные бури. Но и без

носа он был очень хорош.

– Раньше у сфинкса была еще и борода, – сказал папа. – Но она отвалилась сотни лет

назад. Только кусок от нее сохранился в музее.

Лидия подумала об одинокой бороде под музейным стеклом. Интересно, сфинкс по

ней скучает?

Вокруг сфинкса были наставлены магазинчики, и туристы толпами бродили между

сфинксовых лап. Дети кричали. Камеры щелкали. Сфинкс смотрел на всю эту суету

спокойным пустым взором.

Он был и человеком, и животным, да вдобавок еще и королем. И никого не было

старше Египетского сфинкса, кроме разве другого сфинкса на Кидонии.

– А мы поищем ту комнатку, о которой ты говорил? Ту, где спрятано все древнее

знание?

– Нет, к сожалению, – ответил папа. – На это нужно особое разрешение, а мы ведь не

археологи. Но если комната существует, когданибудь археологи обязательно ее найдут.

– И тогда мы узнаем чтото, чего не знаем сейчас, – задумчиво сказала Лидия. –

Может, мы узнаем, как разбудить тех, кто умер?

– Нет, этого мы никогда не узнаем, – вздохнул папа и погладил ее по голове. – А

кстати, ты знаешь, какой вопрос однажды задал Сфинкс? Не этот сфинкс, а другой. Что это

такое, что с утра идет на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?

– И что это? – спросила Лидия. – Чтото ничего не приходит в голову. Это какоето

животное? Или робот?

Но прежде чем папа успел ответить, Лидия увидела нечто удивительное: по песчаной

пустыне с жужжанием двигалось металлически блестящее существо. Оно лавировало

среди толп туристов, проскальзывало мимо автобусов и киосков.

– Боже, папа, что это? – воскликнула Лидия.

Они подошли поближе. Это была машина, похожая на крохотный экскаватор. Она

передвигалась на шести колесах из толстой резины. Но никто не управлял ею.

– Ну, вот тебе и робот, – усмехнулся папа. – Только ног у него шесть.

Робот двигался уверенно, но не по прямой. Он мог обходить препятствия. Время от

времени он останавливался и зачерпывал ковшом горку песка.

– Что это он делает? – спросила Лидия. – И как он догадывается, что надо обойти

преграду?

– Я думаю, он ищет в песке то, что потеряли туристы. Всякие мелочи, часы, деньги,

фотоаппараты, – объяснил папа. – У него есть камера и чувствительная подошва.

Наверное, это чтото вроде металлоискателя. Что найдет, складывает к себе в брюхо, а

вечером приносит в отель.

Робот оказался уже в тени сфинкса. Скоро он прошел мимо и исчез в облаке пыли.

– Кажется, будто он понимает, что делает, – заметила Лидия.

– Это только кажется, – ответил папа. – Мы самито не всегда понимаем, что делаем.

Робот – это сфинкс нашего времени. Человек сам изобрел и сфинкса, и робота, а теперь

смотрит на них, как на чудо. Один для нас слишком молод, другой слишком стар. И оба

они задают вопросы, на которые мы не можем ответить.

– Чтото я еще не слышала, чтобы ктото из них задавал вопросы. Но сфинкс мне

больше нравится! – сказала Лидия.

Когда они поднялись в автобус, чтобы ехать обратно в гостиницу, Лидия еще раз

оглянулась на сфинкса. Над его головой в жарком южном свете плыли причудливые

фигуры облаков.

– Смотри, пап, – окликнула Лидия, – а ты говорил, никто никогда не видел облака в

форме пирамиды.

Но когда Лидия взглянула на небо снова, там были уже не пирамиды, а падающие

туманные башни да развеваемые ветром города.

Глава одиннадцатая. Они пролетят мимо

– Помнишь комету, которую мы видели в телескоп у доктора? – спросил папа.

Конечно, Лидия помнила. Она как раз сидела и рисовала пастелью сфинкса и пирамиды.

Еще она нарисовала между лапами сфинкса маленькую дверь, которой вообщето сама не

видела. Дверь вела в маленькую комнатку, где хранились все древние знания.

– Теперь на Солнечную систему движется еще одна комета. Вообще они постоянно

прилетают и улетают, но эта комета не такая, как другие.

– И чем она отличается? – спросила Лидия, беря мелок. Она закрасила дверь синим и

пририсовала дверной звонок.

– Не она сама, а ее спутник. Это невероятно огромный спутник. Он в четыре раза

больше Земли.

Лидия вспомнила Пророка, и ей стало страшно.

– Он не столкнется с Землей? В смысле, они оба.

– Вряд ли.

– Нет, ты можешь сказать точно?

– Ну, кто же знает точно?

Не оченьто это успокоило Лидию.

– А его тоже видно в телескоп?

– Некоторые видели. Но больше о нем ничего не известно. Его пытались

фотографировать, но это очень странный объект. Он то виден, то нет и не стоит на одном

месте. А когда его видно, кажется, что он сам излучает свет.

– Это что, солнце?

– Многие ученые действительно утверждают, что это звезда – просто 259 по

фотографиям не поймешь. Но звезда ведь видна постоянно. Ты сама понимаешь, что

солнце не может слоняться тудасюда.

– Но мы же не видим его ночью, – возразила Лидия.

– Наше – не видим. Зато другие звезды мы видим только по ночам.

– Но если это не звезда, тогда что?

– А вот. Некоторые предполагают, что это космический корабль.

Лидия даже рисовать перестала.

– Но это же неправда?

– Почему бы и нет?

– Потому что таких космических кораблей не бывает!

– У нас не бывает. Но пространство велико, и мы видим далеко не всё. Откуда нам

знать, что бывает, а что нет?

– Так ты веришь в летающие тарелки? Впрочем, ты же всегда веришь, когда говорят,

что невозможное возможно.

– Вот и славно, – расхохотался папа.

– Но если это средство передвижения, значит, ктото им управляет?

– Ну, это мы узнаем в марте.

– А что случится в марте?

– Тогда мы сможем увидеть спутник невооруженным глазом. Представь, вдруг там

кишит жизнь, так же, как и на Земле! А может, это только робот… Вариантов

полнымполно. Может, он далеко собрался.

– В другую солнечную систему? – спросила Лидия.

– Хотя бы.

– А почему он пролетает здесь?

– Может, он и не собирался лететь именно здесь. Может, мы их совсем не

интересуем. Он просто пролетит мимо и отправится по своим делам куданибудь совсем в

другое место, еще дальше, мимо нашей захолустной планетки.

– Тогда, – подумав, сообщила Лидия, – я заберусь куданибудь повыше, например, на

крышу самого высокого небоскреба, и помашу им. И они будут знать – если ктото оттуда

вдруг вздумает взглянуть сюда, – что мы здесь тоже существуем.

– Точно, – сказал папа. – Так и сделай.

Глава двенадцатая. О чем не скажут зеркала

Когда Лидия была маленькой, днем она спала на диване, рядом с большим зеркалом.

Засыпая, она часто видела в зеркале шустрых большеголовых существ, не похожих ни на

людей, ни на знакомых животных. Они подмигивали и говорили на языке, которого Лидия

никогда не слышала, – но она хорошо их понимала. Со временем существа исчезли и

никогда больше не возвращались. Понемногу она забыла, о чем они разговаривали. Но

Лидия научилась играть в зеркало, как в игру, – может быть, именно изза тех существ.

Поначалу она смотрела себе в глаза, как будто не зная, что они ее. Потом стала ходить с

зеркалом в руке по комнатам. Она смотрела только в зеркало, не по сторонам, стараясь не

натыкаться на мебель. Это было ужасно увлекательно.

Когда другие дети гоняли во дворе мяч, Лидия уходила на улицу с маленьким

зеркальцем. Но она смотрела не на свое отражение, как обычно делают девчонки. Она

бродила по улицам и скверам, разглядывая сквозь зеркальце небо, облака, трубы и кроны

деревьев. Так они казались намного интереснее.

Мир в зеркале был точно такой же, как и отражаемый, – и всетаки другой. На

поверхности зеркала чтото менялось: левое превращалось в правое, и наоборот.

Зазеркальные дома, улицы и деревья нельзя было заменить настоящими.

На пятнадцатилетие Лидия попросила в подарок большое зеркало. Папа заказал его

специально для нее. У зеркала была ручка длиной в двадцать метров и прочная подставка.

Его погрузили в море таким образом, что Лидия с берега могла вручную поднимать его,

опускать, переворачивать и регулировать угол наклона.

Лидия сидела на берегу и вертела зеркало. Она разглядывала зазеркальные волны и

зазеркальные облака в зазеркальном небе. Безоблачными ночами звезды светили в ее

зеркало через световые годы. Иногда, когда наступал полный штиль – зазеркальный

штиль, – она ставила зеркало параллельно поверхности моря, так что два зеркала

смотрели вглубь друг друга и в обоих зеркалах открывалась одна и та же бесконечность.

Когда в одну из таких ночей случилось полнолуние, Лидия направила зеркало на

лунный блик. Луна отражала Солнце, а море Луну, и в ее собственном зеркале светилось

отражение отражения. Глаза у Лидии тоже сияли. Это была ночь Зеркального Сияния.

Часто и Сулеви приходил посидеть на берег.

Лидия сказала:

– Знаешь что? Мне иногда кажется, что мир, который мы видим в зеркале, такой же

правильный и настоящий, как и мир с нашей стороны. Мы здесь думаем, что там – только

отражение. А может, они там думают то же самое о нас.

– Чтото не верится, – сказал Сулеви.

– Почему? Каждый раз, когда я гляжу в зеркало, я вижу, как другая Лидия смотрится

в свое зеркальце с другой стороны. Может, она тоже думает, что наш мир – отражение ее

мира и что из нас двоих как раз она – настоящая и первоначальная Лидия.

– Зеркала – это всего лишь зеркала, – сказал Сулеви. – Забудь о них. Нет в них ничего

таинственного.

– Я думаю, – тихо продолжала Лидия, – что каждое зеркало – дверь в другой мир. Но

как доказать зазеркальной Лидии, что я, по другую сторону зеркала, – настоящая, а не

только ее отражение? Она ведь всегда убирает зеркальце в тот же миг, что и я. И больше не

видит ни меня, ни этого мира.

– Пусть она думает все что угодно, – сказал Сулеви. – Для меня ты и только ты –

настоящая и первоначальная Лидия. И ты никуда от меня не исчезнешь.

– Я – ее зеркало, а она мое, – сказала Лидия задумчиво.

И Лидии по обе стороны зеркала подумали об одном и том же: где правда, где – нет,

и чем они отличаются друг от друга.

– Боже мой, Лидия, забудь о зеркалах и подумай обо мне, – сказал Сулеви. – Зеркало

никогда не скажет тебе того, что скажу я.

– Скажи, – прошептала Лидия и забыла о зеркалах.

Глава тринадцатая. Глаза Сулеви

Каждое утро Сулеви завтракал и читал утреннюю газету. Так повторялось изо дня в

день – сначала газета, потом завтрак: каша, кофе, апельсиновый сок. В тот день в газете

писали об изменениях в системе налогообложения, понижении давления и ахилловых

сухожилиях у метателей молота. Сулеви поднял взгляд от газеты и заметил, что с глазами

чтото случилось. Он стал все видеть подругому. Когда он смотрел на свою правую руку с

ложкой, рука казалась многослойной, словно к руке из плоти и костей вдруг добавилась

еще одна, похожая на тень.

Сулеви испугался. Он потрогал правую руку левой, но на ощупь она была такой же,

как всегда, только выглядела иначе. Вообщето обе руки выглядели поновому. Но раз с

ними все в порядке, значит, чтото случилось с глазами. Сулеви не ощущал боли, но вся эта

история ему совершенно не нравилась.

Было раннее утро, солнце еще не поднялось. Сулеви жил на верхнем этаже, окна

выходили на шоссе. Он взглянул в окно на автомобильные фары, и они показались ему не

светящимися точками, а пылающими пересекающимися лентами, точно на фотографии,

снятой с большой выдержкой.

Сулеви вернулся в постель и натянул на голову одеяло. Это от недосыпа, решил он.

Он надеялся, что стоит немного отдохнуть, и глаза придут в норму – но когда вновь

открыл их, ничего не изменилось.

Сулеви вышел на улицу. На другой стороне улицы мальчишки играли на стадионе в

волейбол. Сулеви догадывался, что у них должен быть волейбольный мяч, но то, чем они

перебрасывались, трудно было назвать мячом. Эта штука скорей походила на длинную

макаронину, которая сплеталась и расплеталась в воздухе, завязывалась в новые и новые

узлы.

Да и мальчишки выглядели не лучше. Каждый из них был как целая вереница

мальчишек. Вереницы связывались, перепутывались, перекрещивались.

Сулеви поморгал. Ему стало страшно, и он, не откладывая, отправился к врачу.

Пришлось идти немного на ощупь – не сразу привыкнешь к такому зрению! Но наконец

Сулеви нашел глазную клинику.

– На что жалуетесь? – спросил врач.

Сулеви описал симптомы. Врач посветил ему в глаза маленькой лампочкой, измерил

внутриглазное давление, заставил по очереди называть буквы на светящейся доске.

– Что у меня с глазами? – спросил Сулеви.

– С глазами все в порядке, – ответил доктор. – Это не в моей компетенции. Причина

глубже, гораздо глубже. Вы же знаете, что мы видим не только глазами. Мы видим, так

сказать, всем существом. Мозгом. Памятью. Душой.

– Вы хотите сказать, что я серьезно болен?

– Не больны, но дело действительно серьезное. Почему так случилось, я сказать не

могу. Дело в том, что вы начали видеть время.

– Что? – опешил Сулеви.

– Именно так, вы видите больше измерений, чем другие. Это, конечно, весьма

необычно, – продолжал доктор. – В моей практике такого еще не было.

– Но это когданибудь прекратится? – воскликнул Сулеви. – Я вовсе не хочу видеть

время, особенно если никто больше его не видит. Может, у вас есть какието глазные

капли…

– Нету. И ни у кого нет, – отрезал доктор. – Постарайтесь приспособиться. Бывает и

гораздо хуже. Можете посоветоваться с другими специалистами, но сомневаюсь, что ктото

занимается подобными случаями.

– А операция не поможет? Нельзя удалить из глаз эти особые способности?

– Нет, за операцию я не возьмусь. Сказано вам, проблема не в глазах, да, по сути, это

и не проблема – просто новое явление, так сказать, ваш способ видеть мир. Вы можете

гордиться: вы видите больше, чем остальные, вы видите иначе. Вы уникальны!

Сулеви молчал. Он совсем не ощущал гордости. Ему было страшно. Неважно,

болезнь это или новое явление, пусть бы только поскорее исчезло.

– Конечно, все может исправиться само по себе, – утешил доктор. – Будьте

терпеливы. Может быть, вы просто переутомились. Отдохните, успокойтесь… А я бы с

удовольствием написал о вашем случае статью в какойнибудь научный журнал.

– Ну, напишите, – ответил Сулеви. Он поблагодарил и расплатился.

Сулеви отправился домой вместе со своим новым необычным явлением.

Глазной врач написал о Сулеви статью, вызвавшую много споров и суждений. Он

прислал Сулеви авторский экземпляр. Там была фотография глаз Сулеви, с виду таких же,

как у всех. И непонятно было, почему он видит мир не так, как остальные.

Сулеви всё ждал и ждал, когда его глаза вернутся в нормальное состояние. Но время

шло, и он видел его ход, а глаза оставались теми же. И понемногу он перестал ждать. Он

осознал, что ежесекундно видит время, видит его всегда.

Все, что движется и стареет, оставляет след на земле, и Сулеви видел этот след.

Ничто не оставалось неизменным. Он видел облака и видел, какими эти облака были

секундой раньше. По ночам он видел путь звезды и след, который оставила луна,

прокатившись по темному небу. Он смотрел в зеркало и видел там множество глаз,

усталых и ясных, заплаканных, сияющих и тоскливых.

Сулеви разглядывал прохожих на улицах. Все они были многослойны и

многогранны. У каждого из них было многомного лиц, но это, разумеется, был один и тот

же человек. Это очень мешало. Это утомляло Сулеви. Сквозь нынешнее лицо человека

Сулеви видел его прежние черты, вплоть до юности и раннего детства.

Както раз Сулеви заметил на улице, вдалеке, знакомую фигурку.

Он вгляделся – неужели Лидия? Это действительно была она, и Сулеви понял, что

Лидия его больше не помнит. Лидия не помнила – но в ее глазах он увидел дни их детства,

дни, проведенные вместе. Они остались там, остались навсегда.

Document Outline

Леена Крун

В одежде человека

Леена Крун

В одежде человека

Часть 1

Булыжники мостовой

Появление

Немного о снах

Встреча

Алфавит

К людям

Первый рассказ пеликана

Первая работа

Второй рассказ пеликана

Почти человек

Третий рассказ пеликана

Домой засветло

Часть 2

Стекло

Ярмарка

Дом в зрачке

Белое полотно

Стекло и алмаз

Эльза

Пикник

Разговор о времени и ангелах

За чтением газет

Печальный человек

Пеликан изучает науки

Капельмейстер

Мама

Тайна раскрывается

Пленники

Побег

Часть 3

Прибрежный песок

Стая

Сфинкс или робот

Глава первая. Страшный суп

Глава вторая. Время ночи

Глава третья. Открыватели книг

Глава четвертая. Лето и сила тяжести

Глава пятая. Дом на камне

Глава шестая. Если люди не поймут

Глава седьмая. Теория о пустой Земле

Глава восьмая. Просто камни

Глава девятая. Григорианская пенумбра

О Fortuna, velut luna, statu variabilis!

Глава десятая. Тайна сфинкса

Глава одиннадцатая. Они пролетят мимо

Глава двенадцатая. О чем не скажут зеркала

Глава тринадцатая. Глаза Сулеви