Преодоление [Юрий Михайлович Герт] (fb2) читать постранично

ЮРИЙ ГЕРТ

ПРЕОДОЛЕНИЕ

ПОВЕСТЬ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО КАРЕЛЬСКОЙ АССР

ПЕТРОЗАВОДСК — 1958

ОДИН НАРЯД ВНЕ ОЧЕРЕДИ

А когда сержант Дуб глухо скомандовал: «Взвод, смирно!», все уже поняли, что сейчас произойдёт; недаром так низко нависли его густые лохматые брови, спрятав маленькие, с узким разрезом глаза; недаром над сомкнутыми челюстями вспухли твёрдые желваки, а вдоль бёдер так резко брошены руки с туго стиснутыми кулаками.

— Рядовой Таланцев, выйти из строя!

Из первой шеренги, вызывающе громко отбивая шаг по дощатому полу казармы, выходит солдат. У него стройное, лёгкое тело спортсмена, мужественное лицо с высоким, ясным лбом и крепким подбородком, а кожа девичья, нежно-матовая. Взгляд умных серых глаз, в упор направленный на сержанта, до дерзости спокоен, а в приспущенных уголках узких, плотно сжатых губ прячется презрительная усмешка. Но всякий мало-мальски опытный солдат сразу признал бы в нём «салажонка», из тех, что недавно прибыли в часть,— и по плохо заправленной, со сбившимися вперёд морщинами гимнастёрке, и по ослабшему ремню, и по неумело подшитому подворотничку, который торчит местами чуть ли не на сантиметр.

Таланцев стоит вполоборота к сержанту, отставив назад правую ногу, и всем видом своим как бы говорит:

«Ну, вот, я вышел, что дальше?»

Сержант Дуб поднимает на него угнетающе-тяжёлый взгляд. Таланцев встречает его спокойной нагловатой улыбкой.

— Рядовой Таланцев, встать «смирно»! — В глухом голосе сержанта едва сдерживаемое раздражение.

Таланцев лениво выпрямляется, вытягивает руки по швам, и опять его вид говорит:

«Ну, что же, если вам так хочется — я подчинюсь. Что делать — это глупо, но я должен. Что еще?..»

— За невыполнение приказа, за повторное курение в казарме, за пререкание с командиром рядовому Таланцеву объявляю один наряд вне очереди. Повторите.— Дуб произносит это отрывисто, торопливо, опустив веки, как будто стараясь притушить злой огонёк в глазах.

— За что? — Тонкие губы Таланцева улыбаются, а голос ровен и спокоен.

— Я сказал — за что. Повторите!

— Я не курил. Я только достал спички.

— У вас во рту была папироса.

— Но ведь...

— Повторите и не рассуждайте! — не выдерживает сержант.— Тоже «деятель» мне нашёлся!.. Язык распустил...— Внутри у сержанта всё клокочет. Таланцев с наслаждением замечает, как у него заходили желваки. Но ему этого мало.

- Между прочим, товарищ сержант, вам известно что означает слово «деятель»?

Сержанту Дубу становится тесен подворотничок. Ему, сержанту второго года службы, в глаза может смеяться этот салажонок! Он не сразу находится. Долго длится молчание. И наконец:

У меня... У меня, Таланцев, на всякую гайку найдётся винт!

- У меня резьба левая, товарищ сержант,— не медля ни секунды, отвечает Таланцев. У сержанта Дуба на переносице набухает жила, багровеет лицо. В наступившей тишине слышно, как кто-то шепчет:

— Таланцев, брось...

Улыбнувшись и помедлив ещё несколько секунд, Таланцев нехотя произносит:

Слушаюсь — один наряд вне очереди...

И снова устремляет на сержанта спокойный, нагловатый взгляд.

Вернувшись в строй, он намеренно громко говорит:

— Что бы вы ели, братцы, если бы не мои наряды? Кто бы для вас на кухне картошку чистил?

Когда сержант распускает взвод, к Таланцеву подходит Розенблюм, худощавый, высокий солдат, прозванный за рост «Шагающим экскаватором». Он берёт Таланцева за пуговицу и говорит:

— Послушай, я тоже не люблю Дуба, но зачем смеяться над человеком? Да, у него только пять классов образования. Ну и что же?.. Это свинство, Таланцев.

— Не горячись, я ни над кем не смеялся. Я просто считаю, что каждый человек должен ‘Понимать то, что говорит. В том числе и Дуб.

Около них останавливается комсорг взвода Ильин.

— Ты всё шутишь... Надо всерьёз подумать о своём поведении, Таланцев.

— А мне говорить всерьёз доктора запретили,— смеётся Таланцев и снисходительно похлопывает Ильина по плечу. — Филиппенко! — кричит он.— Филиппенко!

К нему подходит молодой солдат. Видимо, в армии он тоже без году неделя. По холеному лицу с маленькими усиками, развинченным движениям, какому-то беспокойно-блудливому выражению глаз и другим, нелегко определимым, но ясно ощущаемым признакам, в нём сразу угадывается бывший столичный «стиляга».

— Пойдём, старик,— предлагает ему Таланцев,— забьём