Интервью газете «Литературная Россия» [Андрей Ветер] (fb2) читать онлайн

Андрей Ветер
Интервью газете «Литературная Россия»

ЛИНИЯ НАГОТЫ
Интервью с Олегом Чучковым

ЛитРоссия: Как Вы понимаете, поводом для нашего разговора послужил фильм «Линия наготы».

Андрей Ветер: Это не удивляет. Было бы странно, если бы поводом был фильм «Пересилие».

Л.Р: Андрей, а почему бы нет? Давайте отталкиваться от «Пересилия». «Линия наготы» – это ведь нагота в прямом смысле слова, обнажённые фотомодели…

А.В.: И их внутренний мир, который в определённом смысле противопоставляется тому, что получается в результате фотосъёмки.

Л.Р: В фильме «Пересилие» тоже есть обнажённое тело. И по советским временам, такая обнажёнка была запредельной. Как Вы решились? И как решились ваши актрисы? Долго пришлось уговаривать?

А.В.: Не поверите, но уговаривать не приходилось никого. Все доверяли мне. Не могу объяснить причину такого доверия, но все доверяли. Нужно залезть в болото – ныряли в болото, вымазывались с головы до ног грязью. Нужно раздеться – раздевались. Это касается как фотомоделей, так и актрис. Собственно, кто снимался в моих фильмах? Мне во всём помогали друзья, ни о каких профессиональных актёрах речи не могло быть. Это был такой междусобойчик, который вносил в нашу обыденность яркие краски: любая киносъёмка превращалась в увлекательное событие. Если нужны были лошади, мы отправлялись в Дубну, там находилась конюшня, которой нам разрешалось пользоваться по нашему желанию. Мы там оставались на несколько дней, спали на сеновале, чистили лошадей и т.д. Если в голове возникал замысел какой-то эротической сцены, я звонил тем, кто казался мне пригодным для такой сцены, и они приезжали.

Л.Р: А «Пересилие»? Кто там снимался?

А.В.: Первой, кто разделся для этого фильма, была балерина. Марианна Рыжкина. Теперь она солистка Большого театра, а тогда училась на последнем курсе хореографического училища. Мне трудно объяснить, что побудило её к этому. Мы не настолько уж были близкими друзьями, чтобы она вот так взяла и приняла моё предложение. И это ведь не ради скандальной славы, через которую можно легко «засветиться» и заработать первые очки популярности. Фильм-то не предназначался для показа. Мы снимали подпольные фильмы, настоящий андеграунд, их показывали на фестивалях так называемого альтернативного кино.

Л.Р: А кто ещё принимал участие в Ваших проектах?

А.В.: Друзья, только мои друзья. Если Вы спрашиваете, участвовал ли в моих фильмах кто-нибудь из знаменитостей, то нет, не участвовал. Мне помогал иногда Кирилл Немоляев (ныне известный музыкант), правда, «Пересилие» обошло его стороной. Там были мои товарищи по институту, но они не раздевались, если вы спрашиваете про обнажёнку. Для «Пересилия» разделась и довольно смело показала себя Вера Братусь, моя хорошая приятельница в те годы. Обращаю внимание, что это не подружка для интимных встреч, а обаятельнейшая девушка, с которой мы обсуждали Набокова и Достоевского. То есть в этих киносъёмках отсутствовал всякий сексуальный подтекст, никаких сексуальный поползновений. Но как она позировала с морской раковиной! Это было балансирование на грани неприличия.

Особенность любых съёмок у меня заключалась в том, что никто понятия не имел о сценарии. Никакого сценария в таких фильмах не существовало. И тем ценнее мне доверие моих друзей. Наверное, была во мне в те годы убедительность, которая заставляла их соглашаться на любой эксперимент. Я говорил, что мне это надо, и они соглашались без колебаний. Это ведь ещё и опыт, очень необычный опыт. Думаю, что мало кто представляет на самом деле, что такое раздеться перед кинокамерой, под яркими осветителями. В этот момент возникает на физическом уровне ощущение, будто на тебе сфокусированы взгляды сего мира. Просто перед застрекотавшей кинокамерой тушуются многие, а уж раздевшись догола… Опыт совершенно чужой жизни, в которой можно то, чего нельзя в обычной жизни.

Одна из моих первых моделей сказала, что я раскрепостил её, она избавилась от многих комплексов, начав фотографироваться у меня. А была ведь зажатой. Когда я впервые приоткрыл её грудь, только намекнул на то, что сейчас из-под одежды может появиться грудь, она чуть сознание не потеряла, – настолько велик был её ужас перед раздеванием на глазах у мужчины… А другие легко скидывали одежду. Приходили и на первой же встрече снимали с себя всё. Это у кого как. Второй вариант, конечно, удобнее для работы, но для моего фильма «Линия наготы» интереснее судьба тех, кто обнажался, чтобы преодолеть себя.

Л.Р: Ну и теперь самое время перейти к «Линии наготы». Как пришла в голову снять такой фильм?

А.В.: Сначала просто хотелось порассуждать об эротике. Знаете, у каждого ведь свои представления о том, что такое эротика. Многие путают эротику и порно, эротику и обнажёнку. А ведь эротика – не обязательно нагота. Эротичной может быть одежда, макияж, причёска, взгляд. Женщина в одежде часто выглядит эротичнее и сексуальнее, чем вовсе без одежды. Вот ещё один термин – сексуальность. И это тоже не эротика.

Л.Р: И что же такое эротика, по-вашему?

А.В.: Вряд ли можно сформулировать это одной фразой. Эротика – это танец, заставляющий наше сердце биться быстрее, потому что мы приближаемся к красоте человеческой природы по дороге, которая может привести нас к сексу, но не приводит. Танец – это условность, конечно. Танец – в том смысле, что это не просто движения и позы, а тонко выстроенная пластика тела. Но секс – это не эротика. Сексуальная сцена не имеет никакого отношения к эротике.

Л.Р: А как же классические фильмы этого жанра «Эммануэль», «9 1/2 недель» и прочие? Это же эротика?

А.В.: Нет, это красиво снятые сексуальные сцены, но не эротика. Есть танцующая балерина, а есть женщина в балетной «пачке», разгуливающая туда и обратно по сцене. Одна из девушек сказала мне в фильме «Линия наготы», что нагота – это особый вид краски для художника. Кто и как пользуется ею – это другой вопрос. Если женщина принимает душ или купается нагишом в реке, у нас принято называть это эротической сценой. Почему? В чём тут эротика? А если заснять роды? Тоже эротика, только жёсткая? Или как? Нет, эротика – это игра. Это не заигрывание с сексуальной темой, а игра с обнажённым телом. Когда показан сексуальный акт – это уже не эротика, потому что секс – это не эротика, даже если его очень красиво заснять на плёнку.

Л.Р: Вы же сказали, что эротика не обязательно означает обнажение.

А.В.: Не обязательно обнажение. Но если тело одето, то в нём всё равно должна ощущаться нагота, одежда будет выступать обманом, ложным зеркалом. Тогда это эротика. Понимаете? Одежда должна подчёркивать тело. Это трудно объяснить, потому что отовсюду подкрадывается сексуальность, с помощью которой люди манипулируют друг другом.

Л.Р: Вам не кажется, что секс и эротика - самые сложные материи?

А.В.: Если не самые сложные, то очень сложные, неоднозначные, порой опасные. Секс пробуждает в человеке зверя. Только духовно развитые люди умеют заниматься любовью, остальные просто совокупляются. И ревность – она ведь из чувства сексуальной собственности проистекает. Самое ужасное в человеческих отношениях – ревность. Не будь ревности, исчезла бы добрая половина конфликтов. Разумеется, вся эротика построена на интересе к сексу. Сколько бы ни говорили художники, что они интересуются обнажённым телом только из эстетических соображений, это ложь. Их всегда интересует сексуальность, возбуждающая сторона человека (и прежде всего женщины). Это привлекает и зрителя в картинах, фотографиях, фильмах. Это основа отношений мужчины и женщины, об этом даже говорить скучно.

Л.Р: Но всё-таки Вы взялись за разговор об эротике в искусстве? «Линия наготы» посвящена конкретно этой теме?

А.В.: Не столько всё-таки об эротике, сколько о работе моделей в жанре «Ню». По большому счёту, об этом никто до сих пор не снял ни одного фильма. Мне хотелось и с фотографами обсудить, как они делают и почему делают свои фотографии. И с моделями. Но оказалось, что многие фотографы закомплексованнее, чем их модели. Они боятся открыться. Девушки рассказывают о себе очень интересно, они честны и откровенны, а фотографы прячутся в своей «творческой» скорлупе. А вот девушки открывают самые потаённые уголки души. Они не стесняются говорить, у них есть смелость поделиться и творческой стороной и своими комплексами, которые привели их под объектив. Я бы сказал, что они, модели, – главное в фотографиях, а не фотографы. В большинстве случаев фотографы пусты, у них великолепная аппаратура и ничего больше. Но некоторые фотографы и художники произвели на меня прекрасное впечатление, настолько богат и интересен их внутренний мир. Они по-настоящему помогли. Хочется надеяться, что я тоже в чём-то помог им.

Л.Р: Раз мы ведём разговор об эротике в Вашем творчестве, не могу не спросить о ваших книгах: там много эротики?

А.В.: В моих книгах (в некоторых) присутствует секс. Всё написано литературно, где-то натуралистичнее, где-то поэтичнее, но это не эротика. Мне кажется, что в литературе эротика вообще отсутствует, хотя принято считать, что существует эротическая литература. Есть литература на сексуальные темы, романы о сексуальных похождениях но это не эротика. Только из-за того, что за всей этой темой стоит Эрос, вряд ли следует называть эти романы и рассказы эротической литературой. Эротика – прежде всего изысканность, утончённость, смакование вкуса. На мой взгляд, давно произошла подмена понятий. Если не порнография, то сразу эротика. Но почему если есть сексуальная сцена, то это непременно эротика? Эротика – это определённый культурный пласт, однако этим словом называют сегодня всё, что связано с голым телом и сексом. С таким же успехом поданный стакан чая в купе поезда можно назвать чайной церемонией. А если это японский поезд, то японской чайной церемонией.

Л.Р: А что Набоков, как вам его «Лолита»? Эротика или нет?

А.В.: Пожалуй, да. Эта книга уникальна. Она вся пропитана красками, каждая буква пропитана краской. Она лишена чётких форм. Там всё присутствует, но всё будто сквозь матовое стекло – скорее ощущается присутствие, чем видится что-то конкретное.

Л.Р: Значит, есть всё-таки эротика в литературе?

А.В.: Я же не утверждаю, что её вовсе нет. Просто мало. Крупицы. Литература вообще сложный вид искусства. Она не всем подвластна – как авторам, так и публике. Изобразительное искусство легче, доступнее. Зато в литературе у автора больше независимости.

Л.Р: И удобно, что не нужно искать девушек.

А.В.: Вообще никого не нужно искать, ничего не нужно строить: всё есть, все ждут, когда я приду к ним и подробно опишу их жизнь. Если надо, сниму с них одежды, начну целовать. Если необходимо, организую катастрофу, сражение. И на это не потребуется ни рубля. Нужны только знания, информация и жизнь в том времени.

Л.Р: Проникновение в то время?

А.В.: Тотальное погружение туда. Но это, наверное, тема для другого разговора.

Л.Р: Ещё один вопрос. Вы чувствуете контакт со своими персонажами? Например, когда Вы описываете сексуальную сцену…

А.В.: Я понял, о чём Вы… Я проникаю в каждого из них, живу в каждом из них, вижу и чувствую всё происходящее там. И оно длится гораздо дольше, чем написано в книге. Любое событие. Пересказ, пусть даже самый подробный, – это ничтожно малая крупица того, что я испытываю, когда пишу. Мне повезло невероятно, потому что у меня много жизней. Здесь, как писатель, я только делюсь с читателем некоторыми историями, но живу я по-настоящему, дышу, как говорится, полной грудью только там. А какие там женщины! Какая любовь! И сколько её! Мне кажется, что там всё ярче и сильнее. Если «подключиться» к книге, то она даёт более сильные ощущения, чем реальная жизнь… Недавно один читатель написал мне, что ужасно благодарен мне за то, что его жена, читая «Коридоры событий» (не помню о конкретно какой из книг шла речь) очень сильно возбудилась, добравшись до одной из «эротических» сцен. Он написал, что у него давно не было такого замечательного секса, такой страсти со стороны жены. Ну что я могу ответить на это? Конечно, приятно, что такое воздействие… Остаётся надеяться, что не только сексуальные сцены производят такое сильное впечатление на читателей. Если б я мог управлять не только созданной мной литературной реальностью, но и читателями, то я бы вёл их только по дороге размышлений. Эротика (или сексуальный вопрос, если угодно) – это приманка для читателя.

Л.Р: Но приманку Вы всё-таки предлагаете? В «Коридорах событий» много секса?

А.В.: Не так много, как об этом судачат, и в каждом романе этого цикла секс присутствует в разных пропорциях и играет разные роли. Если «Волки и волчицы» наполнен сексуальным духом в силу того, что человеческое тело в культуре Древнего Рима было такой же красивой и естественной составляющей, как цветы, фрукты и вино, без которых нормальная жизнь казалось немыслимой, ибо ради этого жили и боролись. Жаркий климат, невесомые одежды – человеческая нагота была привычной, хотя и не повсеместной. Собственно, секс – это естественный фон в «Волках». А в «Белом Духе» он относится скорее к области смерти, к проявлению власти в государстве тотального насилия. Там нет любви, но есть подчинение, унижение, желание покорить. Секс там – проявление разнузданности. Никакой речи о любовании обнажённым телом, никакой поэтики, поэтому написано более натуралистично. В «Святом Граале» секса вообще нет. Он где-то за кадром. Вроде бы есть мужчины и женщины, их тянет друг к другу, они испытывают страсть, но всё происходит так, что читатель ничего не видит. У книг разные задачи. Секс – это определённый инструмент для управления настроением: где-то вызвать отвращение, где-то – желание и т.д.

ЛитРоссия: Вам нравится манипулировать читателем?

Андрей Ветер: Мне нравится управлять реальностью, которую я создаю. Одно плохо: там, в моих книгах, я умею делать это, тем всё в моих руках, а здесь мне не подчиняется ничто. И главное, что не подчиняется время, а оно ведь не бесконечно у каждого из нас.

«Литературная Россия» №28. 13 июля 2012

БЫТЬ НАРУШИТЕЛЕМ
Интервью с Мариной Елисеевой

Андрей Ветер – автор книг, которые имеют все шансы стать настоящими бестселлерами. Тут издательство «Гелеос» ничуть не прогадало, выпустив в свет один за другим его фантастически-мистические романы, замешанные на блестящем знании истории. Кроме всего прочего, свои произведения автор иллюстрирует сам, присовокупляя к завораживающему тексту не менее завораживающую графику. Разносторонне образованный, умеющий выстраивать феерический сюжет, обладающий собственным неповторимым стилем, этот писатель – настоящая находка и для избалованных интеллектуалов, и для неисправимых романтиков, всему остальному предпочитающих возможность отключаться от реального мира, полностью погружаясь в мир ирреальный.

Все мы, увы, помещены в непрочную, слишком мало живущую в этом мире оболочку. Мы – значит наши души. Или не души, а что-то ещё? Согласиться, смириться с тем, что по законам сурового материализма наше «Я» это всего лишь жалкое тело. Тело страдающее, отнюдь не совершенное, зависящее от огромного количества прозаических вещей, таких как еда, питьё, жара, холод, болезнь… А что ещё остаётся? Поверить в сказку о бессмертии души? Или в сказку о переселении душ? Очень хочется иметь хоть какую-нибудь надежду, что ты не просто некий биологический объект, проходящий полный цикл от рождения до смерти, с которой всё кончается. Наука бессильна за гранью смерти, потому что никогда за эту грань не могла заглянуть. Мистики и поэты исходят из предположений, с наукой ничего общего не имеющих. И никто не может дать ответа – а что ТАМ? Хотя ищут с тех самых пор, когда человек впервые осознал себя. Это самая благодатная тема для фантастики, что, собственно, подтвердил немыслимый успех «Ночного дозора». В наше время, в нашей стране, когда человеческая жизнь едва ли не более обесценена, чем в тёмные века. Смерть стоит за каждой спиной, смерть во взорванном вагоне метро, обрушенном здании, на автобусной остановке, в цирке, театре, школе. И мы стараемся не думать о том, что нас никто не в силах защитить, потому что здесь всё, как было испокон веков. В России правительство служит только себе, но никак не народу. И если этого самого народа чуть-чуть поубавится, не беда. Как сказал герой одного произведения: «Бабы новых народят»…

На все эти и другие, не менее безрадостные размышления наводит книга Андрея Ветра «Волки и волчицы. Коридоры событий». Хотя, казалось бы, какое отношение Древний Рим имеет к современной России? Действие романа переносит читателя с места на место в пространстве и во времени. Сложные, запутанные связи людей, переселение душ… Кем вы были в прошлой жизни? Лучше не знать, потому что становится страшно. Страшно, как гигантская волна, которая снова и снова утягивает в открытое море, когда пальцы уже хватаются за песок спасительного берега. Снова и снова возвращается человек в мир, чтобы, страдая, решить то, что не было решено. Не слишком-то обнадёживающая картина. Может быть, лучше уж умирать совсем, окончательно, уходя во тьму и больше не возвращаясь? Герои романа предпочли бы, наверное, именно это, потому что сталкиваются с Нарушителем, открывающим им чудовищные бездны их души и, что самое страшное, не желающим ответить: как всё исправить здесь и сейчас. Ответ нужно искать самим… Нарушитель не человек, он НЕЧТО, бывшее когда-то человеком, нашедшим способ кочевать из тела в тело по собственному желанию, сохраняя в памяти всё, что с ним происходит на протяжении многих веков и жаждущий последнего, абсолютного знания. Он, как паук, плетёт нить судеб по собственному усмотрению, играет людьми, как пешками, но в конце концов… Впрочем, лучше один раз прочитать сам роман, чем десять аннотаций или рецензий. Книга умная и тонкая, хотя порой производит странное впечатление. Все сцены, посвящённые Вечному городу, римской империи, варварской Британии, средним векам, хороши безусловно. Убедительны и историческая канва, и художественные образы, и авторский слог. А вот когда речь заходит о современности, тут что-то случается. Будто пишет иной человек. Всё слабее и банальнее. Может быть, это потому, что сам автор живёт по-настоящему именно в том, столь искусно описанном им, прошлом? Живет ярко и страстно, бок о бок с «волками и волчицами», а не в современности, где ему скучно и где он чувствует себя чужим? Кто знает? И осознаёт ли это сам Андрей Ветер? И ещё один момент, который не может не обратить на себя внимания: книга иллюстрирована автором, и почти все рисунки посвящены Риму, Вечному городу. И сделаны они так, словно он набрасывал их с натуры, в термах, на пирах, на виллах патрициев, в Колизее, в храмах… Есть над чем задуматься…

Марина Елисеева: У американской писательницы Энн Райс есть роман, который называется «История похитителя тел». Он так или иначе перекликается с Вашим «Нарушителем». Бесконечная жизнь, но не в понимании таковой, как цепочки реинкарнаций, а как некая «подмена», когда для продления земного бытия требуется реальное тело, еще теплая, хотя уже и отпустившая на волю собственную душу, плоть. Сознание «похитителя» ли, «нарушителя» переходит в предоставленную ему оболочку. Бесконечная жизнь питается смертью, в любом случае. Бесконечная жизнь в Вашей трактовке – это бесконечная жизнь Сознания, которое ничего не забывает, ни единого дня из прошлого. Но умение забывать, данное нам, смертным, едва ли не один из самых щедрых даров жизни. Воспоминания слишком часто – боль, которую не может вынести сознание. Ваш Нарушитель – монстр, как и похититель тел у Райс. Но разница в том, что он кажется монстром несчастным, а значит, оставляет в себе что-то человеческое. Так ли это? Или он попросту азартный игрок?

Андрей Ветер: Нарушитель несёт бремя огромного знания. Именно бремя, потому что много мудрости – много печали. А он знает и помнит так много, что обыкновенному человеку не по силам. Нарушитель живёт в человеческом теле, но человеком его назвать нельзя, хотя бы потому что он бессмертен и осознаёт это. Но я не склонен рассматривать его в качестве монстра. Человеческого в нём даже гораздо больше, чем можно представить. Он начинён тысячами прожитых судеб и помнит все их радости и страдания. Нарушитель занят поиском Абсолюта, ради него тащит эту непомерную ношу памяти.

Каждый выбирает свой путь.

Но он не азартный игрок. Азартный игрок – это Ван Хель. Он-то играет в борьбу добра со злом, прекрасно зная, что победить в этой борьбе нельзя. В отличие от Нарушителя, он смертен, но ищет опасностей, жаждет военных столкновений. А Нарушитель не играет в азартные игры. Он скорее похож на кропотливого учёного. Он занят поиском. Будучи членом Тайной Коллегии, он был осведомлён, в чём заключается Абсолютное знание. Просто он не имел возможности совместиться с этим Абсолютным знанием, прожить внутри него. Теория всегда остаётся теорией, опыт для каждого из нас важнее.

М.Е.: Люди, судьбы которых как бусины, нанизывает на невидимую, но крепкую нить, Нарушитель, выглядят с одной стороны безвольными пешками, с другой – взбунтовавшимися «куклами театра Карабаса-Барабаса». Их бунт, неважно, осознан он или нет, это желание свободы собственного выбора? А их пассивность перед судьбой – страх перед выбором?

А.В.: Думаю, что всякий бунт – следствие недовольства сложившимися обстоятельствами. Но не всегда этот бунт направлен против этих обстоятельств. Чаще – это просто выплеск эмоций, а не попытка изменить что-либо. Большинство людей, утверждая, что верят во что-то, в действительности не верят ни во что. Отсюда, пожалуй, и проистекает их пассивность перед судьбой. Чтобы сделать шаг осознанно, надо захотеть сделать этот шаг, а когда тебя подталкивают автоматном в спину, принуждая двигаться в конкретном направлении, это не есть свободный выбор.

Что касается Нарушителя, то он подталкивает людей незаметно. Его действия для них – просто проявление судьбы. Если кто-то вдруг узнаёт о существовании Нарушителя, то всё равно воспринимает это как небылицу. Никто не желает быть куклой, даже самый слабовольный человек.

М.Е.: Что делает Нарушитель? Пытается сыграть роль Бога или его вечного оппонента, без которого, возможно и само понятие Бога теряет смысл? Или ищет Абсолютного знания? Знания ради самого Знания. И, конечно, «умножает скорбь».

А.В.: Первоначально я вообще не знал, что история Нарушителя будет как-то развиваться. Я написал его Появление и забыл о нём. Напрочь забыл. Мне хотелось рассказать о Древнем Риме. Вечный Город всегда околдовывал меня. А Нарушитель был лишь мимолётном эпизодом, которому я, как это ни странно, не придал большого значения. Повесть первоначально называлась «Волки и волчицы». Я хотел прогуляться по истории человечества и рассказать о самых разных проявлениях «волчьей культуры» в жизни человека: индейские разведчики почти во всех племенах назывались волками, римские проститутки – волчицы, множество «волчьих» церемоний у охотников и шаманов, множество поговорок, где человек сравнивается с волком, и так далее… Магия занимала в моей задумке очень скромное место.

Издатель же, прочитав «Волков», схватился за повесть, сказал, что ему нужна эта книга, но её необходимо дописать. И в первую очередь развить линию Нарушителя. И вот тут моя прежняя задумка стала перерождаться во что-то совершенно другое. Пришлось раскручивать Тайную Коллегию. Если Энотея-Певица первоначально была лишь изумительной и не стареющей женщиной (был некий налёт таинственности, но не больше), то потом я сделал её тоже членом Тайной Коллегии, и поэтому после смерти её тело, наполненное магической силой, сохранялось и не разлагалось. Был у меня друид, воспитывавший прекрасную Браннгхвен, затем он тоже стал частью игры, затеянной Тайной Коллегией. Ну и всё такое… Магический мир стал расширяться и захватывать новые территории.

Возвращаюсь к Нарушителю. Он, стремясь к Абсолютному знанию и выстраивая для этого коридоры событий, не подозревает, куда приведёт его этот поиск. Да, в определённом смысле он пытается играть роль Бога, и на своём уровне ему это вполне удаётся: он ведь выстраивает жизни многих людей. Кстати, когда издатель реши изменить название книги (это первый случай, когда мою книгу переименовали), я предложил «Переступить через Бога». Нарушитель именно этим занимается – переступает через Закон, хотя в глубине души прекрасно понимает, что за это придётся расплачиваться. И всё-таки рвётся выше и выше. Такова уж человеческая натура.

М.Е.: Читая Вашу книгу, я заметила, что между описанием современного Вам мира и описанием мира прошлого, не важно, античного ли, средневекового или более близкого, но все равно отдаленного не менее, чем на двести лет, существует огромная разница. И заключается она в том, что, как мне кажется, Время и Пространство прошлого Вы чувствуете лучше, чем нынешнее. Это текст, идущий из глубины души, вызывающий дрожь, настолько он чувственен, убедителен, можно даже назвать его волшебным. И вдруг волшебство обрывается. Сохраняется просто фантастика, просто описание событий и все. Это уже главы о современности. Может быть, магии не место здесь и сейчас? Или Вы – человек Иного Времени и знаете о нем больше, чем о том, в котором Вам приходится жить?

А.В.: Прошлое я, конечно, чувствую очень сильно. Но всё-таки это относится не к любому времени, а к каким-то конкретным периодам истории. Что-то я чувствую остро, а к чему-то остаюсь глух и равнодушен. Должно быть, там не был ни я, ни мой дух.

Но если говорить о литературе и вообще о творчестве, то я давно уже заметил, что никто не умеет колоритно описывать своё время. Поясню: мы не видим деталей. Мы не придаём значения тому, что нас окружает. Мы пишем для современников, а надо писать для потомков, объясняя им нашу жизнь, раскладывая её на познавательные элементы. Рассказывая о прошлом, даже о не слишком отдалённом от нас, легко взглянуть на это прошлое отстранённым взглядом. Это мне вполне удаётся, а вот сегодняшний день не могу нарисовать словами, не понимаю, что из него надо вычленить. Римские сандалии, одежду, причёски, тарелки и яства могу описать, а сегодняшний ресторан не могу. Вернее сказать, пока не ставил перед собой такой задачи. Чтобы написать сегодняшний день так же ярко и красиво, как минувший век, надо бы мысленно умчаться лет на тридцать-пятьдесят вперёд и взглянуть на нас оттуда.

Так или иначе, но отстраняться приходится часто. Когда я пишу о туземных племенах, я почти всегда ввожу в их среду человека из цивилизованного мира. Такой человек просто необходим мне. Его глазами я познаю незнакомый мир, удивляюсь, ужасаюсь. Это тоже отстранение.

А наше время… От него надо уметь оторваться. Его надо с чем-то сравнить. Надо уметь отыскать в нём что-то такое, что удивит читателя своей необычностью. Вопрос в том, как нащупать что-то необычное в привычной нам повседневности.

Что ж, буду пытаться…

М.Е.: В Ваших романах, и первом «Нарушитель. Римский след», и во втором «Нарушитель. Белый дух», огромное количество персонажей. С ними трудно справиться? Ведь Вы вызываете их из Небытия, но потом они начинают свою собственную жизнь. Есть что-то общее между Нарушителем и Вами? Ваша проза – игра разума. Ради игры или познания, которое можно получить посредством этой игры?

А.В.: Как ни странно, чем больше персонажей, тем мне легче управлять событиями книги. У меня создаётся ощущение, что именно многочисленность действующих лиц заставляет книгу жить самостоятельно. Я лишь записываю то, что там происходит. Возможно, если бы я задумал написать книгу только с двумя персонажами, то мне не удалось бы сделать этого. Ведь у меня нет детективной линии, нет погони, нет завораживающих интриг, нет ничего такого, что приковывало бы внимание к сюжету и заставляло бы с жадностью перелистывать страницы: а что теперь произойдёт? Мне кажется, что я занимаюсь созерцанием в большей степени, чем отслеживанием событий. Для меня всякое событие – лишь повод для разговора на ту или иную тему, повод для самых разных вопросов и, конечно, для главного вопроса: зачем судьба поднесла человеку такое испытание. Зачем и почему?

Есть авторы, у которых сюжет стоит на первом месте. Для меня сюжет не первостепенен. Зато когда появляются новые действующие лица, они всегда тянут за собой какую-то ниточку, с помощью которой я начинаю вывязывать новый узор, а дальше уже из этих узоров выстраивается общая картина книги. Поэтому обилие персонажей для меня стало необходимостью. Видно, я начинаю понемногу вырабатывать свой стиль.

М.Е.: Ваши книги сопровождаются рисунками, которые сделали Вы. Создается впечатление, возможно, это только моя собственная иллюзия, что они могли быть До текста. Образы, извлеченные из памяти. А уже потом было слово. Как происходило на самом деле?

А.В.: Рисую я постоянно. Иногда много, иногда мало, но постоянно. Когда занимаюсь книгой, рисование в определённом смысле помогает мне пощупать фактуру, хотя порой я рисую очень условно. Но даже лёгкий набросок что-то даёт мне. Главное же – я отдыхаю, когда рисую. Для меня это – своего рода медитация. Я могу думать о чём угодно, а могу вообще ни о чём не думать. Рисунок ни к чему не обязывает меня. Он не предназначен ни для книги, ни для выставки, ни для чего бы то ни было ещё. Случается, я рисую весь день и при этом никогда не испытываю усталости. Про литературное творчество не могу сказать такого. Временами оно изматывает настолько, что хочется больше не браться за него.

Что касается рисунков, помещённых в «Римский след», то изначально они создавались не как иллюстрации, но всё-таки внутренне я ориентировался на этот конкретный роман. Затем издатель решил включить их в книгу, и мне пришлось в срочном порядке дорисовывать, чтобы их хватило на каждую главу. В книгу «Белый дух» издатели почему-то отказались ставить иллюстрации, хотя я рисовал их специально. Мне жаль. Я хотел, чтобы все книги из цикла «Магистры времени» выглядели как одно целое, были выдержаны в одном ключе, начиная с виньеток и заканчивая стилем иллюстраций.

Когда выходила серия «Война традиций» я тоже выступал в качестве иллюстратора (как к своим, так и к чужим произведениям), но там я стремился как раз к обратному: сделать разные «внутренности» книг. Там были и графические рисунки, и акварель, и буквицы, и прочее, прочее. В той серии моя задумка увенчалась успехом.

Про иллюстрации скажу ещё одно. Я считаю, что рисунки к книгам не должны иметь непосредственного отношения к конкретным сценам. Они лишь должны отражать тему, фактуру и дух, а не воспроизводить эпизоды сюжета. Причёска, костюм, фигура, очертания дома – всё это должно служить своего рода подсказкой читателю.

М.А: Жив ли Нарушитель и встретим ли мы его снова на страницах Ваших книг или он растворился во Вселенском Ничто или сузился до бесконечно малой точки? Возможно, он просто ожидает Большого Взрыва, с которого начнется его новое бытие?

А.В.: Нарушитель жив. Он появится в очередной книге. И не он один. Но появится он (как Нарушитель) не в будущем, а в прошлом. В будущем ему предстоит быть обыкновенным человеком. В будущем он начнёт снова задавать вопросы о смысле жизни, тыкаться носом, как слепой котёнок, получать подзатыльники, мечтать о чём-то великом, не подозревая о своём великом прошлом. Когда-нибудь в нём, возможно, начнут пробуждаться какие-то воспоминания, он будет ощущать тягу к некоторым историческим событиям, но не сможет объяснить этой тяги. И тогда он займётся искусством, чтобы дать волю фантазии, ибо именно фантазии люди приписывают все самые необычные и дерзкие мысли.

«Литературная Россия» №16, 22 апреля 2005

Оглавление

ЛИНИЯ НАГОТЫ Интервью с Олегом Чучковым

БЫТЬ НАРУШИТЕЛЕМ Интервью с Мариной Елисеевой