«Если», 2012 № 05 [Владимир Гаков] (fb2) читать постранично, страница - 2

этот момент из-за приближающегося угла с грохотом вывернул дилижанс, и возница при виде беглеца прикоснулся к своему цилиндру, показывая, что его скромный экипаж свободен и его можно нанять. Доктор Даппер рванул дверцу, вскарабкался внутрь и распластался на сиденье, не дожидаясь, пока дилижанс остановится. Прошло некоторое время, прежде чем он смог сесть и начать дышать без боли, вследствие чего ему не представилось возможности весело помахать рукой своим разочарованным преследователям, как хотелось бы. Тем не менее их яростные вопли доносились до его ушей еще удивительно долго, так что по крайней мере это удовлетворение он получил.

После некоторых напряженных переговоров дилижанс доставил его кружным путем к огромному — и утешительно безымянному — порту города Роттердам. За время путешествия между кучером и седоком установилось дружеское взаимопонимание; когда они достигли цели, достойный возница рекомендовал доктору Дапперу некую гостиницу, одновременно отсоветовав несколько других, и высказал предположение, что человеку, имеющему настолько большой спрос, как доктор Даппер, благоразумнее всего будет при первой же возможности воспользоваться гаванью.

— Вам никак нельзя возвращаться в Утрехт, — сказал он. — Допустим, год, а то и два, хотя может, и вообще никогда. Роттердам тоже плохое место, здесь ваши приятели наверняка выследят вас рано или поздно. К тому же тут и без того полно таких, как вы. — Его глаза уставились куда-то вдаль и, казалось, на мгновение переменили цвет. — Я бы на вашем месте присмотрел хороший корабль.

Несмотря на все его описания путешествий в незнакомых далеких странах, на самом деле доктор Даппер никогда не плавал ни на каких судах, не считая плота на утином пруду, да и то в детстве. На другой день, а также во все последующие, когда он медленно бродил вдоль берега, разглядывая все эти шхуны, фрегаты, торговые, китобойные и рыболовецкие суда — такие впечатляющие возле своих причалов и такие маленькие, когда он переводил взгляд на серое от дождя пространство воды за ними, он чувствовал себя непривычно одиноким и ужасно далеким от всего, что было ему понятно. Он заглядывал в окна бакалейных лавок и не узнавал почти ничего из того, что видел; до него доносились песни, каких он не слышал никогда в жизни; он с подозрением пробовал незнакомые фрукты и моллюсков с тележек развозчиков, одетых в яркие одежды и говорящих на языках, которых Он не знал: он уклонялся от предложений девиц, которым не требовалось никакого языка. И прежде всего он ощущал запах моря.

В конце концов один кряжистый одноглазый капитан, говоривший с фризским акцентом, согласился перевезти доктора Даппера через Атлантику в Новый Свет, где он подобно многим другим пассажирам собирался начать жизнь заново. От платы за проезд он был освобожден в обмен на согласие исполнять обязанности корабельного врача и даже хирурга, буде это окажется необходимым. Путешествие, по счастью, совершалось на удивление спокойно, если не считать проблем с докторским желудком, который принялся громко провозглашать свое отвращение к пребыванию над зыбкой пучиной еще до того, как корабль отчалил от роттердамской пристани. На протяжение следующих семи недель доктор Даппер был главным своим пациентом и, к счастью для всех, почти единственным. Правда, посередине Атлантики ему пришлось уговорами спускать на палубу корабельного кота, которого какой-то матрос по злобности характера посадил на снасти и оставил там. Спустя недолгое время доктор, любивший кошек, подстерег этого матроса и спихнул за борт. Пока корабль возвращался и подбирал утопающего, потеряли полдневный путь, и капитан был очень сердит.

* * *

Достигнув Америки, доктор Даппер высадился в Фалмуте, на северо-восточном побережье, и провел утомительную и беспокойную неделю, пытаясь решить, куда ему двигаться дальше. Самым горячим его желанием было вернуться обратно в Утрехт: поскольку до сих пор доктор покидал Нидерланды разве что в своем богатом воображении. Ему не составляло труда представить, как любой из этих людей с грубыми лицами и грубыми голосами, толпящихся на грязных улицах и в кошмарных постоялых дворах, всаживает в него нож, или как его разрывают на части дикие звери, или сажают на кол и пытают краснокожие индейцы. Однако об Утрехте не могло быть и речи, да и в Фалмуте оставаться было не менее опасно — доктор совершенно не был уверен, что три тысячи миль открытого океана помешают людям, которых он рассердил, схватить его за шкирку. Как знать, может быть, уже следующий парус, который покажется на горизонте, будет возвещать продолжение погони? Поэтому, несмотря на то что Фалмут просто-таки кишел простофилями — соблазнительное полотно для такого художника, как он, — ему ничего не оставалось, кроме как похоронить себя заживо в глухих лесах этого так называемого Нового Света на столь долгое время, сколько понадобится. Несомненно, рано или поздно охота на него утихнет сама собой…