Короткий роман накануне дефолта [Автор неизвестен] (fb2) читать онлайн

- Короткий роман накануне дефолта 352 Кб, 99с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Автор неизвестен

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Короткий роман

накануне дефолта

I

«Как же мне надоели эти бабы!

Ну ни одна не может соответствовать моему идеалу хоть сколько-нибудь

приемлемое время!

А пластики?! Ну никакой пластики! Застывшие в своем идиотском

самодовольстве коровы!

Неужели так сложно догадаться, что сегодня сердце моё просит

огромных глубоких глаз и никакой чувственности! Сегодня охота просто

смотреть на милое лицо и прелестные маленькие руки в тишине забытой

Богом квартиры! И держать до бесконечности эти чудные руки! И тонуть, и

тонуть в этих бездонных глазах!

А вчера мне хотелось похотливую и бесстыжую любовницу с гладкой

упругой кожей и плавными формами бёдер и плеч, с тёплым и влажным ртом

– таким же ласковым и эластичным, как её влагалище!

А завтра я буду хотеть неприступную и сногсшибательно красивую

женщину в деловом костюме! И только чтобы нежная шея её напоминала о

том, что она абсолютно живая!

Господи, ну неужели это так трудно понять?!

Они достали меня!

Всё, хватит с меня!

В конце концов, я живу только один раз! И если не суждено мужчине

полновесно ощутить себя в этом мире и понять своё предназначение в нём

без женщины, то уж, извините, я хочу женщину, чтобы всем женщинам была

женщина! Да, именно такая! И я сам создам её! Да, нечего ждать милости от

природы и случая! Создам, даже если для этого мне придётся стать богом, чёртом или чернокнижником. Да кем угодно, но я создам её! И создам к

новой весне!»

Эту довольно противоречивую тираду, обращённую к самому себе, Илья

Иванович Аникин произнёс в конце ноября 1997 года, сразу после того, как

по собственной инициативе расстался с последней возлюбленной. Нет, он не

разлюбил её, он разочаровался в ней.

О своих бывших женщинах Илья Иванович так и говорил: «Я люблю их

всех до сих пор, но я более не очарован ими, - после чего с интонацией


видавшего виды технолога добавлял: - Поэтому всякий раз, как только

очарование куда-нибудь улетучивается, я безжалостно порываю с

действующей любовницей, даже если на дне связи с ней ещё теплится

любовь, - и уже с философичной интонацией заключал: - Интимные

отношения не имеют ровно никакого смысла, если они не питаются

очарованием».

В глубине души, как и большинство интеллигентных мужчин, воспитанных на русской классике, Аникин, несмотря на то, что всегда

стремился выглядеть прагматиком, на самом деле таковым не был.

Пренебречь старой любовью, потерявшей первоначальную прелесть, ради

поиска новой, наполненной ею, для него было так же естественно, как

пренебречь карьерой ради удовлетворения своих духовных потребностей.

Находиться в состоянии очарования женщиной для подобных мужчин – едва

ли не самое важное в жизни. Сладковатое помутнение в рассудке, возвышенный трепет в душе, а в теле влекущая к чувственным наслаждениям

страсть – вот признаки, по которым оно узнаётся ими. Пребывая в нём, они

получают ощущения и полноты бытия, и уверенности в своих силах, а в

итоге представляют себя не менее чем созидателями вселенских масштабов, даже если весь роман их протекает в пределах кухни. Именно умение

очаровывать ценится ими в женщинах превыше всего. Тот же Аникин

частенько с неподдельным пафосом заявлял: «Когда я околдован

обворожительной соотечественницей, разум мой не скован рассудочным

восприятием реальности, и, как бы ни обстояли мои текущие дела, я

абсолютно счастлив и чувствую себя творцом всемирной истории даже в

куче навоза, которой является моя Родина».

Наверное, вновь прибывший к нам иностранец из подобного заявления

может сделать вывод: женщина в России – очень сильный наркотик. Человек

же, хорошо разбирающийся в местных особенностях, сделает другой вывод: заявляющий нечто подобное является обыкновенным интеллигентом.

Неизвестно, что там и как по этому вопросу во всём остальном мире, а в

России под интеллигентностью числят прежде всего способность с помощью

ума и интеллекта изменять реальность так, как тебе заблагорассудится. Это, в

общем-то, наивное представление настолько распространено в

русскоязычном сознании, что присутствует в том или ином виде и у совсем

тёмных слоёв населения, и у самой его образованной части. Поэтому в том, чтобы создать себе идеальную возлюбленную, Илья Иванович не увидел

ничего сверхъестественного. Кроме того, он даже и не сомневался, мол, стоит только придумать её, так она тут же откуда-то и явится, точно

соответствуя тому, что было нарисовано полётом его фантазии.

Вдохновившись такой вот идеей и отгородившись от мира –

обстоятельства жизни как раз позволяли, – он начал создавать вожделенный

образ. Но здесь его поджидало непреодолимое препятствие: сознание упорно

сопротивлялось, не желая ничего фиксировать из тех озарений, что

приходили к нему после нескольких бессонных ночей или целых часов, проведённых в глубоких медитациях. Как только он возвращался из


длительных путешествий по закоулкам своего внутреннего мира, видения

безупречной очаровательницы исчезали, не оставляя следа.

Попытки запечатлеть полученный в изменённых состояниях сознания

образ во внешнем материале также провалились и привели к тому, что

квартира его стала напоминать выставку современного искусства, по которой

прокатился на бульдозере первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв. В

результате потребовалось заказывать целый грузовик, чтобы вывезти весь

этот «внешний материал», так и не ставший запечатлённым образом, на

свалку. Но не только это – ему пришлось делать ремонт и в своей квартире, и

у соседей с нижнего этажа, после того, как растаяла глыба спрессованного

снега, из которой он как-то попытался вырубить ледяную статую всё той же

носительницы вечно неотразимого обаяния.

Три месяца самоистязаний, творческих мук и материальных потерь

закончились полным провалом – по прошествии зимы ничего, кроме того, что идеальная женщина должна быть олицетворённой игрой, Аникин сказать

не мог. В конце концов вдохновение покинуло его, и он, впав в

беспробудный творческий кризис и полную безнадёжность, предался самой

современной и изощрённой форме пьянства – с головой погрузился во

«всемирную паутину», иначе называемую интернетом, или просто сетью.

Наряду с огромной пользой, которую интернет приносит человечеству, он таит в себе также и способность подменять жизненную действительность

действительностью мнимой. Это чудесное свойство привлекает в него толпы

различного рода неудачников, измотанных борьбой с сопротивляющейся

любому их поступку реальностью. В сети они попадают в пластичный и

иллюзорный мир, где вполне могут без серьёзных затрат ума и воли

позволить себе стать тем, кем им не удается быть в жизни. И вместо того, чтобы просто отдохнуть, перегруппироваться после нанесённого судьбой

удара и встретить следующую напасть более достойно, несчастные эти

начинают расходовать последние силы на управление своими снами наяву.

Некоторые специалисты в области психологии считают, что если по какой-

либо счастливой случайности сие пустое и бесплодное занятие не прервётся, то хронический маниакально-депрессивный психоз самоутверждающемуся в

виртуальной реальности неудачнику обеспечен минимум через полгода.

Специалистам оно, конечно, виднее – они ведь деньги за свои слова

получают.

Именно на эту скользкую, с точки зрения психологов, дорожку и встал

Аникин, окунувшись всем своим сознанием в интернет. Более двух месяцев

он сутками напролёт блуждал по просторам «всемирной паутины», наслаждаясь завораживающей податливостью существующего в ней мира.

Он ел, пил и спал за столом, на котором стоял монитор его компьютера, и, вполне возможно, ещё через пару месяцев в одной из московских

психиатрических клиник появился бы новый пациент, если бы однажды не

произошло следующее.

Как-то раз Илья Иванович проводил вечер, перебираясь из одного чата в

другой. Причиной переходов было отсутствие интересных собеседников. Но, слава Богу, чатов в сети всегда было предостаточно. И хотя не все из них

живые, но и те, что дышат, за один вечер обойти невозможно. Так что при

стойком желании и определённом упорстве часа за полтора в любое время

суток можно найти довольно приличную компанию для занимательного

трёпа, который способен отвлечь от гнетущих переживаний своей полной

никчёмности или просто от одолевшей тоски.

Однако вечер был воскресный, поэтому долгая и обстоятельная беседа

нигде не завязывалась – народ в преддверии новой трудовой недели спешил

разбежаться по постелям, дабы успеть выспаться. Но Аникину спешить было

некуда, и он неторопливо перебирал все известные ему живые чаты.

В одном из них во втором часу ночи он нашёл единственного

посетителя, судя по цвету ника, мужчину. Не тая каких-то особых надежд на

интересное продолжение, Илья Иванович начал разговор:

- «Привет. Чего молчишь?»

Он: «Привет. А что делать?»

Аникин: «А чего нам не хватает, чтобы что-нибудь сделать?»

Он: «Я думаю, что женщины!»

Ответ случайного собеседника вызвал толчок в центре груди – Аникину

сразу вспомнились наполненные непрерывными неудачами последние

месяцы. «Что ж, проверим тебя на вшивость!» – фыркнул он про себя и

агрессивно отстучал по клавиатуре:

- «Так давай создадим её! Тоже мне проблема – бабу создать!»

Он: «Как это?!»

Аникин: «Элементарно! Из чего, как ты думаешь, она должна состоять?»

Он: «Волосы, спина, талия, попа, ноги».

Аникин: «А спереди?»

Он: «Глаза, губы, грудь, живот, бёдра».

Аникин: «А колени?!!»

Он: «А что колени?»

Аникин: «У женщины обязательно должны быть колени!»

Он: «Точно!»

Аникин: «Ну что? Ничего больше не забыли?»

Он: «А душа?!! Характер, манеры?! Не дай Бог, какая-нибудь шалава

низкопробная получится!»

Аникин: «Так вставляй в неё эти потроха! И дело сделано!»

Он: «А можно, я ещё ума чуть-чуть добавлю? Будет, так сказать, экспериментальный вариант».

Аникин: «Давай! Только не переборщи!!!»

Он: «Не-е! Я самую-самую малость только! Я же понимаю!»

Аникин: «Ну что?! Закончил?!»

Он: «Ага, закончил! А ты ещё что-нибудь, кроме коленок, будешь

добавлять?»

Аникин: «Нет, но я научу её играть! Это, между прочим, способствует

сохранению конструкции в целом и совершенствованию отдельных её

компонентов».


Он: «Хм, неплохая идея!»

Аникин: «Вот видишь, как всё просто! А ты сомневался! Теперь у нас

есть женщина, сейчас она виртуализуется, и начнём учить её играть. Вот и

будет достойное занятие на ночь!»

И тут случилось необъяснимое – в чате появился женский ник! А уже

через минуту на экране высветилась её первая фраза:

- «А мне нравится, какой вы меня сделали!»

Илья Иванович потерял дар речи - взгляд его застыл, а пальцы замерли

над клавиатурой.

«Алло! Мужчины! Здравствуйте! Почему не отвечаете?! Вы не рады

мне?!» – появилось тем временем под первой фразой.

Случайный собеседник вдруг куда-то исчез, и отвечать на эти

приветствия и вопросы мог только Аникин, однако пальцы его продолжали

висеть над клавиатурой и не желали к ней прикасаться.

- Виртуализовалась, однако! – прошептал он.

А в окне чата между тем возникла ещё одна претензия:

- «Ну вот, один уже сбежал! А ты, разреши тебе напомнить, обещал

научить меня играть!»

То, что это была женщина, сомнений не оставалось: кто ж ещё может

завязывать отношения с претензий?! Постепенно к Аникину начала

возвращаться способность к размышлению: «Уф! Конечно же, это самая

обыкновенная реальная женщина, от нечего делать сидящая в сети. Она так

же случайно, как и я, зашла в этот чат, увидела наше глупое развлечение и

для того, чтобы как-то отвлечься, начала дразнить нас – обычное дело. Это у

них с детства! Любимая забава девчонок – дразнить мальчишек».

А виртуализовавшаяся озорница никак не унималась:

- «И что же ты молчишь?! Ты пошутил?! Или струсил?! Ну вот! Создали

женщину, наобещали, а сами!!! Один – в бега, другой – язык проглотил, точнее пальцы куда-то засунул!»

И тут пальцы Аникина, будто устыдившись, ожили:

- «Шутки в сторону, сударыня! Сидите, поди, в тёпленькой уютной

квартирке, муж в командировке, ребёнок накормлен и уложен спать, делать

нечего, компьютер под рукой, интернет на год вперёд оплачен. Вы лучше бы

книжку почитали умную, чем заигрывать с незнакомыми мужчинами!»

Она: «Я не понимаю, что ты такое говоришь! (Выпучила глаза и хлопает

ресницами)».

Аникин почему-то начал злиться:

- «Да прекратите Вы глупости нести! Всё Вы прекрасно понимаете!

Идите уже спать!»

Она: «Я не хочу спать! Я хочу учиться играть! Вот! Ты обещал!

(Топнула ножкой с красивой коленкой)».

Аникин: «Чёрт побери! Тогда я пойду спать!»

Она: «Ты хочешь бросить меня?????? Ничего себе!!!!!!»

Это было уже слишком, и Илья Иванович вне себя оттарабанил по

клавишам:


- «Сударыня! Поищите другого дурака для своих сомнительных

развлечений!»

Она: «Ты хочешь бросить меня???????!!!!!!!!!!!!!!»

Более всего Илья Иванович не мог выносить подобных вопросов от

женщин – они заставляют чувствовать себя Богом, ну, или, по крайней мере, его ближайшим помощником. А кому охота чувствовать себя Богом, не

располагая его возможностями? Разве что психопату какому-нибудь?

Нормального же человека это всегда несколько удручает. Единственное, что

остается делать в таких случаях – быть искренним, поэтому Аникин ответил

следующее:

- «Я понимаю, что Вам не спится, что Вам скучно и даже, может быть, одиноко. Но я вовсе не расположен в данный момент дурачиться как дитя.

Если Вам так угодно, то давайте просто поговорим. Как Вас зовут, где Вы

живёте, чем занимаетесь, нравится ли Вам Ваше занятие?»

Она: «Я не знаю, как меня зовут! Я не знаю, где я живу! Я не знаю, чем я

занимаюсь! Я даже не знаю, где я! Я знаю только то, что я есть и что ты

обещал научить меня играть!!!»

«М-да, во попал?! – подумал Аникин, прочитав последнее сообщение, и

невольно процитировал любимое: - “Вся безумная больница у экрана

собралась!”» Однако фраза буйствующей дамочки заинтересовала его. Он

любил это «я знаю только то, что я есть» и тут же решил проверить

собеседницу «на всхожесть»:

- «И отчего же это Вы решили, что Вы есть?»

Бойкая собеседница притихла. Аникин уже самодовольно потирал руки

и даже собрался на кухню за чаем, поскольку знал, что это надолго, но тут

пришёл ответ:

- «Я знаю, что я есть, потому что ты со мной разговариваешь».

Он ожидал чего-нибудь совсем иного, например, типичного бабского «я

это чувствую». Уж что делать с чувствами, он всегда знал, но тут прилетела

убийственная констатация простого и очевидного факта: он действительно с

ней разговаривал, что вполне могло служить для неё основанием осознания

своего присутствия в реальности.

Безусловно, некоторые философски подкованные умы засомневаются в

подобном основании и тут же кинут его на съедение вечно голодной критике.

Но! Оттого, что исходное положение для Вашего вывода о Вашем

присутствии в мире, пусть даже и выбранное Вами весьма опрометчиво, кто-

то подвергнет остракизму, разве Вы усомнитесь в том, что Вы есть на самом

деле? Тем более, если этот кто-то в тот момент будет отвечать на Ваши

реплики! В конце концов, любые безусловные с точки зрения здравого

смысла очевидности, даже такие, как существование мира и наше

присутствие в нём, могут быть поставлены под вопрос критиками, изощрённо владеющими логикой, но мир стоит на месте, и мы в нём есть.

Так что с некоторых пор приличные люди не отвлекают себя от более

важных дел занятиями подобного рода, предоставляя каждому


самостоятельно отвечать за сделанные умозаключения. Илья Иванович

считал себя приличным человеком, поэтому вежливо спросил:

- «Интересно, а могу ли и я считать, что я есть, потому что Вы со мной

разговариваете»?

Она: «Не знаю насчёт тебя, но я верю, что ты есть и что ты не мой бред».

«Бред какой-то! Но ведь не возразишь – ведь факт! Похоже, тут

действительно пахнет настоящей игрой!» – подумал Аникин и задал

следующий вопрос:

- «А почему Вы верите в то, что я не Ваш бред?»

И снова образовалась пауза. На сей раз действительно длительная.

Наконец-то можно было сходить на кухню за чаем. Однако когда Илья

Иванович вернулся к компьютеру, его уже ждал ответ:

- «Если я не буду верить в то, что ты есть, – я перестану существовать».

«Что ж, пока логично, пока зачёт, сударыня!» - хмыкнул он про себя и

отправил следующее:

- «Но тогда выходит, что Вы есть вовсе не потому, что я с Вами

разговариваю, а потому что Вы верите, в то, что я есть!»

Решив, что задал труднейшую задачку, он расслабился и взял чашку, но

едва успел сделать глоток, как получил ответ:

- «Конечно, что же тут удивительного?! Каждый только до той поры и

есть, пока он верит в то, что есть кто-то, кто верит в его существование. А

вот ощущение того, что ты есть, появляется, когда кто-нибудь, в

существование кого ты веришь, с тобой разговаривает или делает с тобой

что-нибудь вместе».

От неожиданности Илья Иванович чуть не захлебнулся чаем, и ему

вполне отчетливо показалось, что извилины мозга защекотали череп изнутри, такого от разговоров с людьми в чате он не испытывал ещё ни разу.

«Пожалуй, мой случайный виртуальный коллега немного не рассчитал и

вложил в неё слишком много ума, - подумалось ему, и он удивился своей

мысли, но тут же усмехнулся: - Ещё чуть-чуть – и я поверю в то, что мы её и

вправду создали, ведь такие умные женщины в природе не встречаются!»

Аникин: «Вы, что, философией занимаетесь?»

Она: «Вот ещё!»

Аникин: «А рассуждаете прямо как Витгенштейн какой-нибудь!»

Она: «Больно надо! Ты спросил – я ответила, ответила, как чувствую и

понимаю! Кстати, я вообще-то жду, когда ты начнёшь учить меня играть!

Это ты тут развел всю эту философию!»

Аникин: «А что, Вы не умеете играть?»

Она: «Но это же не было предусмотрено моей базовой комплектацией.

Насколько я поняла, этой способностью предполагалось оснастить меня за

ночь».

Аникин: «А конструкция выдержит?»

Она: «Это тебе лучше знать, мне же остается только надеяться на это…»

«Ну вот мы и до надежды добрались, эдак мы и до любви докатимся!

Спокойно, сударыня, виртуального секса не будет! Тут Вы, дорогуша, адресом ошиблись, в чаты к подросткам, будьте любезны!» – рассмеялся про

себя Илья Иванович. Ему почему-то стало весело без всякой на то причины, но вместе с тем он отметил, что говорить с этой нечаянной собеседницей

становится всё интереснее и интереснее.

Аникин: «Ну что ж, играть так играть! Нас только двое, ничего и никого

вокруг нас нет, а мы есть только благодаря вере друг в друга! В таком случае

нам остается учиться играть, играя лишь в Сотворение Мира! Вы согласны?»

Она: «Легко!»

Аникин: «Тогда игру мы начнем с собственной девиртуализации! Где и

когда мы встречаемся?»

Она: «Как скажешь!»

Аникин: «В баре-ресторане “Piccadilli” на Калужской площади завтра в

полдень. Как я Вас узнаю?»

Она: «Скажи, как я должна выглядеть и во что должна быть одета, и ты

узнаешь меня без труда».

Аникин воспринял её последнюю фразу как иронию по поводу нелепой

игры в создание женщины, которую она застала при входе в чат, и, собрав

всё свое остроумие, ответил:

- «Вы должны быть под два метра ростом, с идеальной женской фигурой

и толстенной русой косой; разрез глаз – прямой, цвет – стальной; в правой

руке будете держать какую-нибудь коммунистическую газету! Одежда?

Здесь я положусь на Ваш вкус. Но! Чтобы фигуру она не скрывала! Да, и не

забудьте коленки прихватить!»

- «Будет сделано, сэр!» – ответила женщина, и тотчас ник её исчез из

чата.

«Молодец баба! Отлично сыграла! И главное, смылась вовремя! Давно

не встречал такую умницу! А теперь всё! Спать! Завтра же начинаю

нормальную жизнь, ну её к чёртовой бабушке эту идеальную женщину и эту

сеть туда же! Так я себя до полного бреда доведу! Хватит, поиграл в

виртуальных пигмалионов и чайльд гарольдов! И вообще, с чего это я взял, что мужчина не может обойтись без женщины?! М?! В работе и мысли наше

мальчишеское счастье! Вот! Ну, а девушки? А девушки – потом! » – с этой

здравой, как ему казалось, мыслью Аникин выключил компьютер и

отправился в ванную.

Приняв душ, он с лёгким сердцем растянулся под одеялом и впервые

после почти полугодовой бессонницы заснул сразу и глубоко.

II

Пробуждение его было во всех отношениях благостным. Солнце, пронизывая полупрозрачные занавески, заливало всю комнату множеством

тончайших упругих лучиков, как из лейки. И то, что золотистые струи эти с

трудом пробивали плотную пылевую завесу, настроения не портило. Почти

полгода он не просыпался в столь прекрасном состоянии: тело ощущало себя


отдохнувшим, на душе не было никакого бремени – в общем, сознание его не

фиксировало ни малейшей озабоченности. Единственное желание также

было здоровым и естественным – очень хотелось есть.

Скинув с себя одеяло, Илья Иванович сладко потянулся и посмотрел на

часы, висевшие на стене. Стрелки показывали полдень. Впервые с конца

ноября сон его длился более восьми часов. Встав с кровати, он ещё раз

потянулся и, продолжая рассматривать циферблат, с удовольствием отметил

про себя: «Как же давно мне не было так хорошо!»

Сильно хотелось есть…

Вставив ноги в тапки, он пошёл в ванную, насвистывая какую-то

бодренькую мелодию. С тех пор, как однажды его бабка по матери сказала, что свист в доме приводит к отсутствию денег, это народное суеверие

постоянно подвергалось им испытаниям. Он вообще любил подразнить

судьбу по мелочам.

То, что увиделось в зеркале над умывальником, ему понравилось: ни

мешков, ни тёмных кругов под глазами, кожа лица разгладилась, никаких

помятостей и лишних морщин, оставалось только убрать отросшую бороду.

Женщины в подавляющем большинстве своём обожают гладковыбритых

мужчин и полагают, что те избавляются от колющейся щетины для того, чтобы доставить им, женщинам, удовольствие. Пребывая в этом

заблуждении, проистекающем из себялюбия и незнания чувственной

природы противоположного пола, они даже не предполагают, что почти все

мужчины бреются, прежде всего, для того, чтобы доставить удовольствие

самим себе, вовсе не вспоминая при том ни о каких женщинах. Всё дело в

гамме ощущений, которую испытывает только что выбритая кожа. Их можно

сравнить с ощущениями очень мягкого пластилина, отражающего своей

поверхностью легчайшие прикосновения. Если Вы хотите узнать, что

чувствует пластилин, – побрейтесь. Кстати, чем дольше отращиваешь

щетину, тем приятнее и пластилинистее ощущения после бритья. Думается, именно в этом и таится причина того, что мужчины при любой возможности

предпочитают походить денёк-другой со щеками и подбородками, напоминающими щётки для чёса короткошерстных собак. Наверно, женщины, хоть раз брившие свои ноги, тоже могут понять, о чём идёт речь, хотя делают они это явно не для своего удовольствия. Впрочем, может быть, и данное утверждение также есть заблуждение, проистекающее из себялюбия

и незнания мотивации противоположного пола.

Через полчаса тщательно выбритый и основательно заряженный

контрастным душем Аникин вышел из ванной и направился на кухню.

Ужасно хотелось есть…

Обнаружить что-нибудь, что можно было бы просто и без затей сразу

бросить в рот и разжевать, кроме моркови и зелени, лежавших посреди

пустого холодильника в вакуумных упаковках, не удалось. В

многочисленных шкафчиках, висевших вдоль стены, нашлись рис в

мешочках для быстрой варки, оливковое масло, сладкий соевый соус и

зелёный чай в большой жестяной банке, расписанной золотыми драконами


по красному фону. Поставив рис на плиту, Аникин принялся крошить зелень

и измельчать на тёрке морковь.

Невыносимо хотелось есть…

Холостяцкая жизнь – а как Вы уже догадались, Аникин жил один, – тем

и хороша, что всё время чего-нибудь очень сильно хочется. Самые

разнообразные желания постоянно переполняют холостяков. С этой позиции

брак можно рассматривать как измену многообразию своих потребностей и

окончательный отказ от них в угоду только одной жажде – жажде покоя и

определённости. Оборачивается данное предательство, как правило, тоской

по утраченной полифонии желаний. И только очень сильные и независимые

люди, которых на свете не так много, по-настоящему могут быть счастливы в

браке, потому что имеют достаточно мужества для преодоления неразрывно

связанных с ним убогих условностей. Это касается не только мужчин. Хотите

примеров? Нет-нет, без комментариев – нынче так модно судиться с

авторами!

Через двадцать минут завтрак, а по времени на часах, скорее, обед, был

готов, и можно было наконец-то поесть. Но Аникин, несмотря на сильнейшее

чувство голода, не торопился. Сначала он сформировал на плоской тарелке

рыхлый круг из тёртой моркови, по краю его насыпал пушистую окружность

из зелени, а затем принялся тщательно утрамбовывать рис в чайную чашку.

Когда это было сделано, в центр круга легло небольшое, но весьма плотное

белоснежное полушарие, на которое тонкой струйкой соевого соуса тут же

были нанесены параллели и меридианы.

- Ну и как это назвать, Илья Иванович? М-да. Чего-то явно не хватает.

Чего? – пробубнил Аникин, глядя на то, что у него получилось. – А вот чего!

– и он полил торчавшую из-под риса ярко-оранжевую стружку золотистым

маслом, и она, заблестев на солнце, стала напоминать языки пламени, поглощающие зелень. – Ну вот, теперь другое дело! Теперь полнейший

порядок! Блюдо будет называться: «Мир, творящийся в горящем лесу моих

желаний»!

Вымыв использованную утварь и выставив на стол приготовленное

блюдо, он сел и сосредоточенно посмотрел на произведение своего

кулинарного искусства. Выглядело всё очень аппетитно и красиво. Когда

эстетическое наслаждение привело его к катарсису, он начал есть.

Ему казалось, что так он не завтракал ни разу в жизни –

сосредоточенность вкусовых ощущений была сопоставима разве что с

сосредоточенностью сознания в состоянии глубочайшей и

квалифицированнейшей медитации.

Сразу после завтрака на него напало деятельное настроение, выплеснувшееся в генеральную уборку квартиры и другие хлопоты. Целый

день он мыл, оттирал, скрёб, пылесосил, стирал, дважды пробежал по

магазинам, притащив и в первый и во второй разы рюкзак и сумки, доверху

набитые продуктами и всякими мелочами, необходимыми в домашнем

хозяйстве. Когда же с наведением чистоты и походами за покупками было

покончено, началась глажка успевших высохнуть к тому времени


постиранных вещей. В перерывах между всеми этими занятиями он

заваривал и пил зелёный чай. Последнее, что было сделано, – заправка

кровати свежим постельным бельём. К семи вечера работы по дому не

осталось. Вокруг строила из себя девственницу чистота и выпендривался

перед глазом порядок, по телу приятно растекалось ощущение тщеславной, как после великого подвига, усталости, а в душе царило тихое счастье оттого, что всё это, наконец-то, кончилось.

Самое время было, прихватив пару свежих полотенец и халат, пойти

принять ванну с морской солью.

Ванна перед ужином, если имеешь дело не с джакузи, – лучший способ

унять аппетит и не объесться впоследствии, даже если весь день вкалывал, как таджик на подмосковной даче. Лёжа в горячей солёной воде, Аникин

размышлял о предстоящем ужине: «Пожалуй, одеваться к столу не буду, выйду, как Обломов, в халате, – нечего баловать домового, а то возомнит о

себе Бог знает что! Да и не будет у меня на ужин ничего особенного, ради

чего стоило бы наряжаться и прихорашиваться».

Ужин его действительно был прост: пара больших тостов из хлеба

«Восемь злаков», натёртых чесноком, политых мёдом и накрытых листьями

горчичного салата, и очищенное от кожуры огромное зелёное яблоко. Когда

же это самое яблоко уже почти было съедено, Илью Ивановича настигла

скука. Она подкралась незаметно и напала внезапно, как чёрный ниндзя из

темноты. Он даже не успел зафиксировать, как это случилось. Только что всё

было хорошо – душа наслаждалась самодовольством. И тут на тебе!

Если же Вы не знали, то теперь знайте: самое лучшее средство от скуки

– планирование своей дальнейшей жизни. Занятие сие не требует почти

никаких волевых усилий, сложной организации и средств, но создает полную

видимость полезной деятельности. Не стоит только забывать, что планы

создаются вовсе не для того, чтобы им следовать, а для того, чтобы знать, чего Вы так и не сделали. Поэтому если к планированию не относиться

слишком пафосно и фанатично, то оно может стать весьма занимательным

времяпрепровождением для человека, которому ещё несколько рано

укладываться спать, но и начинать что-либо серьёзное тоже смысла нет, поскольку до сна осталось совсем мало времени.

Между тем, несмотря на столь небольшую значимость для реальной

практики, планирование имеет богатую историю, свои собственные традиции

и даже школы. В прошлом, когда Илья Иванович преподавал политэкономию

марксизма-ленинизма сексуально озабоченным девицам в одном из

педагогических вузов столицы, он довольно неплохо во всём этом

разбирался, что, впрочем, не мешало ему считать планирование одной из

разновидностей магии. А магическое действо должно осуществляться в

строгом порядке.

Для своей магии Аникин разработал и установил следующий порядок: первым делом он извлекал деньги из всех мест, в которых они могли быть, и

тщательно пересчитывал; во вторую очередь – вспоминал и записывал, где в

ближайшее время можно было заработать другие деньги. На втором пункте


планирование завершалось, и если магия оказывалась удачной, то через

некоторое время раздавался телефонный звонок, и из трубки следовало

предложение нового заработка, в дополнение к тем, что были перечислены в

только что составленном плане.

Именно этим, доев яблоко, он и занялся, рассчитывая расправиться с

настигшей его за ужином скукой. В результате первого шага выяснилось, что

денег осталось месяца на два, если не очень спешить с ними расставаться. В

результате второго стало понятно: никаких перспектив поправить свой

личный бюджет в ближайшее время нет.

Он любил трудиться и зарабатывать деньги и никогда не отказывался от

новых предложений, и потому впереди у него всегда маячило хоть какое-то

дело, пусть и совсем небольшое. Поэтому на сей раз, закончив планирование, Аникин был несколько озадачен. Он даже уже собирался об этом задуматься, как раздался телефонный звонок.

- Старик, привет! Ну ты и пропал! Как ни позвоню, всё занято и занято, занято и занято! Да что это такое! Я уж хотел почти ехать к тебе, третий день

пробиться не могу! В интернете отвисал?! Нет, интернет – это всё-таки зло!

Ты хоть бы тогда выделенку поставил, вторую линию провёл, ну, или мобилу

хотя бы не выключал! Как дела, дружище? Есть новые идеи? – бойко

протараторила трубка Аникину на ухо голосом его друга Севы Купавина.

- Мадам, Вы ошиблись номером! Этот банк давно переехал на Кипр, -

ответил Илья Иванович сухим официальным тоном.

- Девушка, ну я же не спрашиваю, почём стóят дожди в Лимасоле и

почему у Вас голос такой неестественно умный! Я же звоню по поводу! – с

наигранным раздражением воскликнул на это Сева.

«Ну вот, а коммунисты говорили, что магия – это предрассудки и

глупости!» – удовлетворённо, но с некоторой долей самоиронии подумал

Илья Иванович и взял паузу в начавшемся разговоре. Пауза в таких случаях

означала, что у него много дел и непотраченных денег и что он готов

слушать собеседника лишь из вежливости: мол, может, скажете чего

интересного.

- Короче, так, старик, ты в форме? Твой принципиально внешний взгляд

на чужие внутренние обстоятельства так же остёр, как всегда? Есть один

чудный денежный вопросик, обсудить не желаешь? Может быть, что-нибудь

подсоветуешь, после ознакомления с сутью дела? Как у тебя завтра со

временем? – завопрошал Сева, не дождавшись ответа.

- Как всегда – мне лень, - ответил Аникин, пожав плечами, что означало: продолжай излагать, я ещё слушаю.

Сева, будто увидев с каким безразличием и небрежностью друг его

подвигал плечами, слегка замялся и умерил темп, добавив в речь чуть больше

пауз:

- Не, ну я не могу говорить по телефону о таких вещах. Подъезжай-ка

лучше завтра в «Пиккадилли». К одиннадцати. Проснёшься? Поговорим о

делах одного товарища. Ему срочно нужна интеллектуальная помощь. Сам

товарищ подъедет к половине первого. Подъедет для дружеского застолья. И


оплаты счёта за наше проживание в ресторане с одиннадцати и до конца

обеда. Сможешь?

- Что за дела! Вечно эти «товарищи» норовят получить интеллект за

плошку риса! Да я на такси больше истрачу до «Пиккадилли» и обратно! Ты

уж сразу бы им объяснял, почём нынче самураи! – с претензией на

оскорблённое самолюбие воскликнул Аникин.

- Кончай, этот товарищ цены знает! Если возьмёшься – не пожалеешь.

Ну и потом, ему всё уже объяснено.

- Странно, тогда отчего предложено столь легкомысленное начало для

серьёзных отношений? – фыркнул Аникин.

Опять возникла небольшая заминка, после которой наконец-то

прозвучало краткое объяснение:

- Товарищ не хочет, чтобы тебя видели в его офисе.

- Хм, что ж это он так не по-товарищески себя ведёт: разве можно втайне

от своих соратников по борьбе за светлое будущее получать и потреблять

интеллектуальную помощь?! Мальчиш-плохиш прямо какой-то, а не

товарищ! – а это уже означало: я всё понял, дружище, можешь на меня

рассчитывать.

- И не говори! Мне так противно в этом участвовать, но как-то же надо

жить белому подполью – заграница совсем перестала нам помогать. Хочет

получить победу демократии задарма! В общем, жду, до встречи, старик, рад

был услышать! - с облегчением протрещал Сева и отключился.

Аникин, положив трубку, потянулся и, глянув на часы, подумал: «Надо

же, какой продуктивный день получился, стоило только за ум взяться!»

Часы показывали десять вечера.

Сильно хотелось спать…

Скинув халат, он юркнул под невесомое пуховое одеяло и с

блаженством ощутил под собой и на себе свежее постельное бельё. Рука

нащупала выключатель бра, и свет погас. «Вот я и сотворил для себя мир, в

котором мне замечательно!» – подумалось ему с удовольствием, и он тут же

заснул, как и накануне, почти мгновенно и очень крепко.

III

На часах было пять, когда Аникин открыл глаза. Он встал с постели и

подошёл к окну. На улице только-только начало светать. Туманы огромными

привидениями шатались между домами, не находя себе развлечения, – ни

одного прохожего. Только кошки, мелькающие на отмостках и юркающие в

подвальные люки. Но кошки, говорят, никогда не боялись привидений…

Раннее-раннее юное утро не шумит, не рвёт и не мечет, как утро зрелое и

позднее, оно медленно и с изысканным вкусом затевает новый день. В нём

есть тихая правда настоящего начала. Ничто не возникает шумно и бравурно.

Шумно и бравурно только обставляется то, что появляется само по себе без

всякого громыханья. В любой завязи нового есть таинство и волшебство: ещё


мгновение назад ничего не было, а теперь вдруг есть. Сколько ни пытался

понять этот великий секрет Бытия человеческий рассудок, он всегда

ускользал от него. Порой отчаявшиеся от безуспешности этой погони

охотники заявляли, что никакого начала вовсе не существует, и подводили

под подобные отрицания мудрёные построения. Разумным же решением

данной проблемы является лишь смирение с собственным непониманием –

стоит ли ломать голову над тем, с чем можно спокойно уживаться, просто

отдавая ему дань уважения и соблюдая ритуал слияния с ним, тем самым

воспитывая в себе чувство вкуса. Раннее-раннее утро как раз и даёт такую

возможность – возможность не разочаровывая душу и не насилуя интеллект, вплести себя в нарождающийся день…

Подумав надо всем этим, Аникин направился делать свой утренний

коктейль из воды и сока, выжатого изполовинки лимона.

Когда он со стаканом готового напитка подошёл к окну на кухне, туманы уже растворились, не оставив даже лёгкой дымки; стало значительно

светлее, а во дворе появились первые собачники. Два щенка на детской

площадке – спаниельчик и фоксик – то превращались в зигзаги, то сливались

в клубок. Хозяева их (долговязая девица в красной ветровке и коренастый

мужчина в спортивном костюме) о чём-то увлечённо болтали, помахивая

поводками.

- Ну вот, если всё делать правильно, то и удовольствия не запаздывают

появляться, - вслух заметил Аникин, вспомнив чьё-то изречение о том, что

нет в мире большего удовольствия, чем наблюдать за игрой щенков.

Он смотрел в окно, неторопливо поглощая освежающую сознание и тело

мутную острокислую жидкость, до тех пор, пока маленьких резвых существ

не посадили на поводки и развели по домам.

Далее следовало сполоснуть стакан, поставить его в сушилку и идти

чистить зубы.

В ванной, выбрав самую мягкую зубную щётку, он нанёс на неё пасты

трёх разных видов и несколько минут проделывал ею самые различные

комбинации движений во рту. Потом снял халат, умылся, причесался, надел

спортивные трусы и пошёл в спальню прибирать постель.

Жилище его представляло собой типовую двухкомнатную квартиру, в

которой одному ему было просторно, удобно и вполне уютно. В комнате, что

поменьше, была спальня. Из мебели в ней находились огромная кровать, длинный, во всю стену, шкаф-купе с зеркальными дверцами и пара

миниатюрных прикроватных столиков, плетёных из ротанга. На одном

стояла телефонная трубка в зарядном устройстве, на другом – прозрачная

ваза со стеклянной спиралью внутри, в которую была вставлена живая

бамбуковая палочка, подарок последней возлюбленной. На полу с обеих

сторон кровати лежали белые овечьи шкуры с длинным мехом, на свободной

стене напротив кровати висели часы и большая репродукция с японской

картины, на которой в обществе гостеприимных гейш расслаблялся бравый


самурай. Окно прикрывали полупрозрачные занавески с выбитыми на них

ветками цветущей сакуры.

К моменту завершения приборки в спальне стрелки на часах образовали

прямой отрезок между шестью и двенадцатью – время утренней медитации и

гимнастики.

Если отбросить все философские и мистические рассуждения, то у

утренней медитации останутся всего две вполне утилитарные цели: окончательное пробуждение адекватного восприятия того, что происходит

вокруг, и активизация способности сознания направлять и сопровождать

действия. Кто умеет эффективно медитировать с утра, тот не нуждается в

первой чашке кофе. Из такого представления о медитации вытекает и

соответствующее понимание утренней гимнастики. Комплекс составляющих

её упражнений должен быть нацелен не столько на тренировку мышц и

выносливости организма (по сути, на бесполезную растрату сил), сколько на

тщательную проверку возможностей самоконтроля. Утренняя гимнастика –

тест качества проведённой медитации. Аникин разделял эту точку зрения, потому в квартире его не было никаких специальных предметов и

приспособлений для физических упражнений – непременных атрибутов

местообитания современного мужчины.

Вторая комната являлась одновременно кабинетом и залом для

медитации и гимнастики. Ровные, ничем не обременённые, за исключением

большого золотистого диска часов, белые стены и потолок. В самом дальнем

от окна углу – стол для компьютера, рядом с ним – огромное рабочее кресло, совершенное творение новейшей дизайнерской мысли, здесь же

единственный источник искусственного освещения в комнате – высокий

торшер. От стола до самого окна пробковый пол был покрыт толстым

овальным ковром нежного оливкового цвета. У окна в плотно обвитых

волокном кокоса кадках – две пальмы. Невнятный рельефный рисунок на

лёгких шторах с сильным преобладанием зелёного над беж, сливаясь с

пальмами, создавал иллюзию тропических зарослей, начинающихся сразу за

ковром.

Когда медитация и следующая за ней по ритуалу гимнастика были

исполнены, часы-солнце на стене показывали без четверти семь – время душа

и приведения тела в социально приемлемый вид.

В половине восьмого вымытый и тщательно выбритый, благоухающий

лосьоном и дезодорантом, с уложенными волосами и опять облачённый в

халат, Аникин вышел из ванной и отправился на кухню готовить завтрак.

Меню получилось неприхотливым: овсянка на воде с растительным

маслом и зеленью, горсть лесных орехов, горсть кураги, несколько

черносливов и чашка какао, сваренного на соевом молоке.

Во время завтрака он смотрел телевизор. Судя по тому, что сообщалось

в новостях, в мире ничего особенного не происходило: кто-то кого-то

бомбил, взрывал, брал в заложники, выгонял откуда-то, разорял, отправлял в


отставку, обвинял в воровстве и других всевозможных грехах – в общем, как

всегда. Обычные земные дела, ставшие темой репортажей вездесущих

работников СМИ в силу каких-то неведомых простым телезрителям

обстоятельств. Почему именно эти события выбирают из миллионов других

точно таких же событий, толком не знает никто, даже руководство служб

информации. Может быть, поэтому от просмотра новостей у Аникина всегда

складывалось ощущение, что в мире никогда не случается чего-то по-

настоящему достойного внимания психически здорового человека, за

исключением, пожалуй, изменений погоды. А вот погоду как раз пообещали, по его представлениям, расчудесную: плотная облачность, температура

воздуха плюс восемнадцать, без осадков.

- Ну вот, значит, я всё пока делаю правильно, - с той же интонацией, что

и про играющих щенков, сказал сам себе Аникин, услышав прогноз

Гидрометцентра.

В половине девятого, наведя порядок на кухне и выключив телевизор, Илья Иванович отправился в кабинет подумать о том, что его ожидает в

ближайшие восемь-десять часов. В принципе ему и так всё было ясно: предстоял довольно хлопотливый день, а потому неспешное размышление в

утренней тиши нужно было не столько для решения чего-то важного и

серьёзного, сколько для настроя на неотвратимую суету.

Настрой на дневные дела есть также обязательный пункт утреннего

ритуала. Именно он позволяет выработать внутри себя позицию стороннего

наблюдателя за происходящим. Конечно же, это ни в коей мере не уменьшит

то зло, которое человек, добиваясь результатов, неизбежно принесет и себе и

окружающим, но вполне может помочь не совершить и не получить зла сверх

этого. Для обретения такой позиции и удерживания её в последующем надо

правильно определить главную цель дня и смотреть затем на всё только с

точки зрения её достижения, ни в коем случае не поддаваясь искушению

получить больше при благоприятном течении событий, но и не паникуя в

случае неудач. В итоге, если действия будут сообразовываться с

реальностью, а необходимая доза зла произведена и воздана, то и главная

цель непременно как-нибудь да и будет достигнута, ибо того, что нарушает

естественный ход событий, в мире не бывает. С этим, конечно, могут

поспорить различного рода мистики и романтики, так что, у кого есть

лишние денег и время, те могут послушать и их. Однако наш герой к

подобным занятиям не имел ровно никакого расположения.

К девяти часам Аникин определил, что главным для его делового дня

должно быть получение реального заказа на новую работу. Насколько

крупным будет предполагаемый заказ и сколько даст денег, он гадать не стал

и, глянув на часы, отправился в спальню одеваться.

Внешний вид при знакомстве – самый важный фактор, по крайней мере, первые пять-семь минут, а они часто и решают почти всё, поэтому Аникин

всегда уделял особое внимание выбору одежды для встреч с будущими


заказчиками. На сей счёт у него были не раз проверенные собственным

опытом представления.

Он подошёл к шкафу, раздвинул дверцы и осмотрел его содержимое.

Обычный тёмный костюм и белая сорочка явно не годились, поскольку

облачённый в них напоминает клерка или жениха на свадьбе, что сначала

вызывает у возможного клиента чувство пренебрежения, а кончается всё

панибратством и откровенным разговором, в котором нет ни единой крупицы

искренности. Кто ж будет искренен с тем, кого слегка, а то и не слегка, презирает? Нет-нет, для презираемых существует только откровенность, а из

неё рождается всё что угодно, но только не деловые отношения.

Однотонные сорочки других цветов вообще не обсуждались, потому что

это униформа технического персонала. Тебя просто могут спутать с

посыльным или, что ещё хуже, с твоим помощником, которого ты отправил

прозондировать почву, и в результате страшно и навсегда обидеться.

Дорогая пара или тройка тоже не подходили – консультант, а Аникин, как Вы уже, думается, поняли, промышлял на почве консультационного

сопровождения различных деловых проектов (специальность у нас до сих

пор, в силу таинственности самих деловых проектов, весьма редкая), не

должен выглядеть как высший руководитель крупной корпорации или банка.

Это вызывает либо подозрительность, либо скованность в поведении

собеседника, даже если тот и сам крут. «Не дороже ли его костюм и галстук, чем у меня? Не тайный ли это мой конкурент? Не подослан ли он кем-то? А

сколько стоят его заколка и запонки?» – будет он терзаться в течение всего

разговора, и что бы ты ни делал, в конце встречи собеседник твой заявит, что

ему надо подумать, а затем просто исчезнет. И если ты потом попытаешься

напомнить ему о вашей беседе, то делать тебе это придётся через самого

младшего его секретаря, который сделает вид, что записал твоё имя и номер

телефона, и пообещает связать с шефом, лишь только тот освободится. В

следующий же раз он, как ни в чём не бывало, вновь спросит, как тебя зовут, вновь запишет и вновь пообещает. И будет так до тех пор, пока тебе самому

не надоест эта детская игра в испорченный телефон.

В общем, прикид должен быть таким, чтобы у клиента даже и мысли о

сравнении статусов не возникало и чтобы ему сразу стало ясно: консультант

– человек из совсем другой сферы деловой жизни, где действуют свои

правила и манеры и где у него есть высокий и не подлежащий никакому

сомнению статус. Иначе говоря, консультант не должен быть ни излишне

вылизанным и шикарным, ни излишне небрежным или, не дай Бог, потрёпанным. На первой встрече он должен быть в самую меру, чтобы ему

можно было доверять собственные проблемы без залипающих опасений и

неудобства:

- брюки – чёрные, тёмно-синие или тёмно-коричневые;

- обувь – под цвет брюк (но ни в коем случае не лакированная!);

- сорочка – в очень мелкую или, наоборот, в очень крупную клетку, с

ненавязчиво сочетающимся с ней галстуком;


- пиджак – из толстого рельефного материала, например, твидовый, подходящий по цветовой гамме под сорочку и галстук (не они под него, а

именно он под них – истина внутри).

Всё перечисленное, безусловно, обязано быть хорошего происхождения

и отменного качества, не затасканным, не очень броских неопределённых

тонов, но, в то же время, и не должно раздражать нарочитой изысканностью.

А вот носки могут быть с приколом: под цвет брюк и обуви, но с какой-

нибудь бросающейся в глаза деталькой, например, с цветной узкой полоской, небольшим зигзагом или маленькой фигуркой – в то время как все пытаются

выделиться с помощью галстуков, оригинальность лучше всего спрятать и

обнаруживать невзначай, в самом неожиданном месте.

За разъезжающимися дверками шкафа находилось всё, что было нужно.

Несмотря на присущую почти каждому мужчине банальную ненависть к

посещению магазинов одежды и обуви, Аникин хоть и с трудом, но раз в

году заставлял себя посещать эти заведения. Зато когда такое случалось, он

возвращался домой, точно какой-нибудь челнок из Китая или Турции, только

багажник и салон его «Галанта» были при этом забиты не засаленными бело-

красно-синими клетчатыми сумками, а глянцевыми фирменными пакетами и

гофрированными коробками с гербами лучших мировых производителей.

Денег, делая эти покупки, он не считал, несмотря на то, что в Москве все они

обходятся в полтора, а то и в три раза дороже, чем в других местах мира.

Облачившись в соответствии со своими убеждениями (носки были

выбраны чёрные, с красным мальтийским крестиком), Аникин прошёл на

кухню и размеренно выпил там чашку зелёного чаю. Затем он

закрыл все окна,

рассовал по внутренним карманам пиджака портмоне и паспорт, в боковой правый опустил мобильник (модный в то лето «банан»), обулся,

поставил квартиру на сигнализацию,

напоследок глянул в зеркало,

остался доволен увиденным в нём

и, прихватив на всякий случай зонтик,

вышел из дому.

Когда дверь захлопнулась за ним, часы в комнатах показывали ровно

десять.

Ох уж эти лифты в наших типовых жилых домах! Сколько вони и

бессмысленной переписки на стенах! Но и здесь тоже свой пункт ритуала: набрать полные лёгкие воздуха перед тем, как войти, нажать кнопку нужного

этажа, закрыть глаза и не дышать до тех пор, пока кабина не остановится и

двери её не раздвинутся. Тогда лифт точно не застрянет или не рухнет вниз, а

лёгкие получат хорошую тренировку.


Выйдя из подъезда, Аникин поздоровался с дворником и консьержкой, беседовавшими о чём-то своём у крыльца, и неспешным шагом направился к

остановке общественного транспорта.

Во дворе было спокойно и тихо – дом его стоял в глубине небольшого

микрорайона, расположенного в стороне от шумных магистралей города.

Позднее утро в таких дворах почти ничем не отличается от раннего – так же

безлюдно. Собачников и собак на детской площадке сменяют

немногочисленные мамаши или няньки с детьми, а так всё то же, только

освещение чуть поярче.

Между тем погода и правда оказалась превосходной: не холодно, не

жарко, но бодро. Грех, конечно, сравнивать горный воздух первой половины

девятнадцатого века с городским воздухом конца века двадцатого, но в

пасмурную погоду и сегодня в некоторых отдалённых районах Москвы – а

Аникин жил именно в таком районе – иногда под хорошее настроение

вспоминается известное лермонтовское выражение: «Воздух чист и свеж, как

поцелуй…». Впрочем, прервём цитату – за подобное сравнение нынче могут

приписать и склонность к педофилии. О, времена…

В газетном киоске, стоявшем рядом с автобусной остановкой, у давно

знакомой киоскёрши Илья Иванович приобрёл последний номер

«Коммерсанта». Женщина подала ему газету с нескрываемым недоумением

во взгляде – этот молодой симпатичный мужчина уже несколько лет подряд

покупал у неё только один и тот же еженедельник, публиковавший

подробную программу телепередач. И действительно, Аникин почти не

читал газет и журналов, а по телевизору лишь изредка, не чаще двух-трёх раз

в неделю, смотрел кино. Сведения случайного характера, льющиеся из СМИ, искренне полагал он, отвлекают от работы мысли и снижают остроту

ощущения жизни, а если не нарушать собственных правил, то по-настоящему

необходимая информация никогда нас не минует.

Зачем же тогда было брать эту газету? Он и сам толком этого не понял.

Может быть, для того, чтобы войти в потерянный за последние месяцы ритм, осуществив какое-то стандартное действие, характерное для делового

мужчины. Но это лишнее действие! Поймав себя на том, что сделал нечто

совершенно бесполезное и нарушившее правила и ритуал, он, чертыхнувшись, тут же свернул газету в трубочку и выбросил в урну, но

поздно – руки были в типографской краске. Возникла неучтённая капля зла –

следствие неадекватного поступка!

Чистый носовой платок пачкать и комкать не хотелось, в сознании же, как сигнал тревоги, загорелась фраза: «Вот тебе и наказание за нарушение

принципов! Не расслабляйся!» Но в этот момент он увидел, что к остановке

подъехали «Жигули» шестой модели. Это явно был охотящийся за поздним

утренним клиентом частник. Таксисты любят поздних утренних клиентов –

они, как правило, состоятельны и никогда не торгуются, поскольку чаще

всего спешат на какой-нибудь бизнес-ленч.


Тут же забыв о газете и грязных руках, Аникин устремился к

«шестёрке». Открыв дверцу и не спрашивая разрешения, он сел в машину и

сказал важным тоном не терпящего возражений господина:

- Здравствуйте, к бару-ресторану «Пиккадилли», пожалуйста, Калужская

площадь, один. Плачу тридцать рублей.

Сумма, предложенная им, несколько превышала существующие

расценки. Назвал же он её, дабы важность его не была тут же поставлена

водителем под сомнение. Кто-то, возможно, считает, что главное для

достижения успеха в жизни – всегда себя вести уверенно, на самом деле

безапелляционное поведение по отношению к окружающим имеет смысл

лишь в том случае, если вы демонстрируете реальную готовность оплачивать

свои счета.

- Возьмите, - с неожиданно доброй интонацией сказал женский голос.

Повернувшись к водителю, Аникин увидел, что это была приятная

интеллигентная дама лет сорока пяти. Она смотрела ему в глаза и, улыбаясь, протягивала пакетик с одноразовой гигиенической салфеткой. Машина

тронулась. Через минуту руки его были чисты, хорошее расположение духа

вернулось, и он с удовлетворением подумал: «Будем считать, что легко

отделался, а предупреждение принято к сведенью!»

Заторы были умеренными (все, кто вынужден ежедневно отдавать кусок

своей жизни работе, уже с час как освободили проезжую часть и допивали

вторую чашку кофе в своих офисах), и через двадцать минут «шестёрка»

подъехала к «Пиккадилли». Аникин расплатился, пожелал удачного дня

своей заботливой извозчице и вышел из машины.

На улице он достал телефон и посмотрел, который был час, – не брать

часы на первую встречу с возможным клиентом тоже есть часть ритуала.

Времени было десять часов сорок минут.

Он рассчитывал на эти двадцать минут – на них приходилась настройка

на начальное действие в предстоящем деле. Содержание этого действия

состояло в том, чтобы подвергнуть Купавина психологической обработке, необходимость которой проистекала из следующего: в каждом заказе, принесённом Севой, лежал его карьерный интерес, обычно не имевший

непосредственного отношения к сути работы. Поэтому следовало выявить

этот интерес и тут же очень тонко, не раздражая Севино самолюбие, блокировать. В данной манипуляции не предполагалось обмана, потому что

купавинские потребности при правильном решении задачи будут так или

иначе удовлетворены, но они не должны путаться под ногами в процессе

определения задачи и её уяснения.

Именно об этом Аникин и задумался, неспешно прогуливаясь по проезду

Апакова от бара-ресторана «Пиккадилли» до Мытной улицы и обратно, соединив руки за спиной зонтом.

Как назвать отношения Аникина с Купавиным? Это не были

партнёрство или дружба в чистом виде. Сева в своём стремлении во что бы


то ни стало сделать великую деловую карьеру проявлял бешеную активность, вследствие чего периодически попадал в ситуации, из которых не мог

выбраться, опираясь только на свои возможности и способности, а Илья

Иванович по большей части вёл праздный образ жизни и выходил на сцену

лишь тогда, когда надо было срочно выручать зарвавшегося в своём

тщеславии знакомца. В итоге один неуклонно продвигался по должностной

лестнице вверх, а второй, не реализуя никаких честолюбивых планов, обеспечивал себе вполне безбедное существование. Можно сказать, что это

был своеобразный социальный симбиоз, из которого произрастало всё

остальное, что, порой, происходило между ними…

IV

Купавин сидел в самом дальнем углу на первом этаже у окна на всё тот

же проезд Апакова и увлечённо шуршал свежим номером «Коммерсанта».

Одет он был в новенькую коричневую тройку, бледно-розовую сорочку и

шикарный галстук малинового цвета, прихваченный роскошной золотой

булавкой с небольшим бриллиантом. Очевидно, вещица сия по замыслу Севы

должна была служить связующим звеном между его стильными очками в

золотой оправе, изящным перстнем-печаткой, также украшенным по

диагонали тремя бриллиантами, и плоской спиралевидной цепочкой часов, спрятанных в кармашек жилетки.

- Здравствуй, Севочка! Как же я тебя давно не видел-то, родной! Что, зашёл на ланч в общепит?! – воскликнул Аникин с искренним радушием.

Илья Иванович, без сомнения, был рад видеть друга – Сева являлся

одним из самых приятных и порядочных, по крайней мере, по отношению к

нему, людей, каких он знал в жизни.

Купавин, отложив газету, настороженно чиркнул глазами, напоминавшими пару чёрных чёток, по Аникину с головы до ног.

Удовлетворённый внешним видом и общим состоянием приятеля, Сева

вскочил из-за стола уже с радостным взглядом и кинулся к нему обниматься.

Прикладываясь к лицу Аникина идеально выбритыми щеками, он с лукавой

интонацией приговаривал:

- Привет-привет, Илюшенька, сколько лет, сколько зим, счастье-то

какое! Как же я удачно забрёл-то в эту столовку отобедать! Даже и не мечтал

тебя тут встретить!

- «Лакоста»? – спросил Аникин, вдохнув его запах.

- Да что ты! Это «Шипр» с «Тройным» в сочетании дают такой

изумительный эффект, - ответил Купавин, несколько удручившись

осведомлённостью Аникина в редких в то время в Москве мужских

парфюмах.

- А в каких пропорциях смешивал и на какую скорость ставил миксер?

Или ты их блендером?


- Ну вот, всё тебе расскажи! Военная тайна! Послужишь с моё –

узнаешь!

Купавин был майором запаса. Он окончил Ярославское финансовое

военное училище, после чего проходил службу армейским бухгалтером.

Когда Советская Армия вслед за страной распадалась, он состоял при штабе

Киевского военного округа. Романтичное время сие было романтичным для

кого угодно, но только не для военных – для них оно как раз обернулось

временем реального самоопределения, в прямом значении этого термина

методологической школы философа Щедровицкого. Быстро сообразив, что

происходит, Купавин не стал принимать присягу на верность Украине и, напоследок умудрившись «оторвать старшего офицера», вернулся

двадцативосьмилетним отставником в Москву к родителям.

- Принести вам чего-нибудь попить? – прозвучал тихий и почти

ангельский голосок – пока приятели обнимались, к ним незаметно подошла

молоденькая официантка в чёрной безрукавке и белоснежной блузке.

- И не только попить, но и выпить! – воскликнул Купавин и затем, пребывая, по всей видимости, в абсолютной уверенности, что ведёт себя

достаточно дружелюбно и вежливо, деловито огласил всю ближайшую

программу: - Вот что, голуба моя, будь добра, принесите-ка нам грамм по

сорок девять «Реми», лимончик, только обязательно без сахара, и пару чашек

кофе по-американски. Коньяк сразу, а кофе – как дадим отмашку.

Непринуждённое и мягкое, но в то же время властное и не допускающее

никакой фамильярности умение обращаться с людьми, предоставляющими

услуги за деньги, было, как он считал, у него в крови. Таким образом, наверное, сказывалось его интеллигентное офицерское прошлое.

Ярославцы, в шутку прозванные кем-то «финназом», всегда были особой

кастой в исчезнувшей армии. Надменные лица с несвойственной военным

претензией на интеллект, выправка, не уступающая строевым офицерам, опрятность и щеголеватость обмундирования, никогда не доходящая до

распространённой среди других обитателей штабов безвкусицы, а также

сдержанность в употреблении грубых слов и выражений – вот общие

отличительные черты армейских финансистов. Если Вы видели других, то, вероятнее всего, это были призванные на два года выпускники гражданских

вузов, имя которым среди кадровых офицеров – «двугадюшники».

Едва друзья уселись за столик, как на нём возникли «Реми» в огромных

коньячных фужерах и тарелочка с нарезанным кружочками лимоном, а также

два меню в обложках из тёмно-красного кожзаменителя. На обложках этих

порхал Амур с луком и крыльями бабочки, телом же и возрастом при этом

смахивающий на старшекурсника хореографического училища.

- Ну что ж, старик, давай сразу к делу, время – деньги, а всех денег, как

известно, не заработать и не украсть, но умеренное рвение к этому надо

проявлять, дабы не было горько и обидно за упущенные возможности, -

залихватски и, вместе с тем, как-то заученно начал Купавин и, приподняв

свои «сорок девять грамм», воскликнул: - За твоё здоровье и за встречу, Илюшенька! Дай нам Бог!


Они соприкоснулись фужерами и, сделав по небольшому глотку, взяли с

тарелочки по кружочку. Морщась от лимона, Купавин продолжил не менее

ретиво:

- В общем, всё обстоит так: через часика полтора здесь объявится Сергей

Спиридонович Крытов, вице-президент «Среднерусского территориального

коммерческого банка», ты, наверное, и названия такого не слышал.

Должность эта его чисто условная – реально он контролирует и банк и ещё

много чего, в общем, он лицо первое, а не второе, но дело не в этом, дело в

том, что в декабре следующего года он станет у себя на родине

губернатором. Коммерцию, как ты сам понимаешь, придётся оставить, но

контроль за делами ему хочется сохранить, а мужик он правильный –

полностью полагаться на людей не желает, короче, я так кумекаю: ему нужна

надёжная схема полного контроля за ситуацией после его ухода из бизнеса в

политику.

Купавин замолчал и вопросительно посмотрел на Аникина. Тот отвечать

не спешил, и в разговоре образовалась пауза…

Они познакомились летом девяносто второго года. Купавин тогда как

раз только что уволился из армии и работал в небольшом банчке, образованном на базе одного из многочисленных московских отделений

ликвидированного «Жилсоцбанка». Бывший армейский бухгалтер занимал в

нём непонятную, но очень модную по тем временам должность начальника

отдела развития.

Банчок, просуществовав целых три года (!), никак не мог выбиться в

число ведущих мировых финансовых институтов. Такое положение дела

нарушало великие планы его президента, энергичной, лет тридцати пяти

женщины, искренне верившей в то, что наступила новая эра, когда лишь

проявленные ум, настойчивость и трудолюбие определят, кто будет хозяином

этой жизни в этой стране. Надо было срочно что-то предпринимать. Вот

тогда и возник в банке отдел развития, который возглавил молодой, но уже

опытный специалист, сын лучшей подруги матери президента.

Сева взялся за дело решительно и вместе с тем резво – через месяц он

уже выдал руководству главную причину замедленного развития: сильная

текучка кадров в операционном отделе. Руководство согласилось с

предложенным видением проблемы и тут же поставило перед новым

подразделением следующую задачу: срочно разработать план мероприятий

по ликвидации сильной текучки среди сотрудников операционного отдела.

Однако бухгалтер он ведь и в армии бухгалтер: зафиксировать то, что

реально в наличии, – пожалуйста, зафиксировать, как надо начальству, то есть

с существенными отличиями от того, что реально в наличии, – тоже будьте

любезны, а вот предложить нечто новое – никак. Ну, совершенно никак! Для

бухгалтера это абсолютно противоестественное действие. В общем, что

делать с этой оравой девиц из оперзала, регулярно перескакивающих по

каким-то таинственным причинам из одного банка в другой, Сева не

представлял и впал в полную растерянность. Не зарплату же им повышать!

Пусть будут довольны тем, что вовремя эту самую зарплату получают, в


отличие от всего остального населения страны! Но что с этими

вертихвостками делать?! Стена! И вот в столь ответственный момент

карьеры, можно сказать, в остро-критический её момент, судьба и свела Севу

с Аникиным.

Их первая встреча состоялась на одном из популярных тогда среди

нарождающегося делового люда семинаров по основам управления

бизнесом…

Аникин посмотрел на свой фужер, взял его, поднёс к лицу и, насладившись ароматом, сделал глоток, после чего сказал:

- Ты продолжай, продолжай, пока мне всё абсолютно понятно.

- А что продолжать-то?! Разве неясно? – возразил Купавин, но всё-таки

продолжил: - Бизнеса у мужика целый состав и полвагона, почти всех своих

ребят он заберёт в новую администрацию, сам понимаешь, всех их надо

будет кормить – никто ж нынче не пойдёт добровольно на чиновничьи

зарплаты без специально организованной стабильной компенсации, чтобы

служить трудовому и прочему народу. Пока подрастёт и окрепнет молодёжь, которая их заменит, нужен жёсткий контроль за покинутым бизнесом, эффективный и нетрудоёмкий, дел-то по управлению областью будет

невпроворот, ну, а как молодёжь окрепнет, так тем более глаз да глаз нужен.

Проговорив всё это, Купавин снова с вопросом в глазах замолчал. Опять

повисла пауза…

Сколько помнил Аникин своего друга Севу, тот всегда подавал

проблему, которую предстояло решать, делая время от времени вот такие

значительные паузы. Вероятно, это была его манера проверять, насколько

собеседник усваивает изложенное, говорят, военным подобное свойственно, а может быть, и просто какая-то психологическая особенность личности, связанная с некоторой ограниченностью способности к пониманию тех задач, что перед ним стояли. Точно так же он рассказывал и о трудностях в

развитии своего банка во время их первой встречи на семинаре…

На тот момент Аникин уже год как покинул кафедру и работал в фирме, специализировавшейся на экспресс-подготовке менеджеров для работы в

рыночных условиях. Основной его обязанностью являлось проведение

небольших деловых игр, обычно включаемых в программы семинаров и

конференций для придания сим мероприятиям большей занимательности и

весомости. Игры эти скорее были данью моде, нежели чем-то действительно

необходимым и полезным, но платили за них очень прилично. Однако уже

тогда Аникин догадывался, что большого будущего за подобной практикой

нет, и помаленьку начинал консультировать, формируя себе клиентуру из тех

людей, которые проходили обучение в его фирме.

В программу семинара, где они познакомились, тоже входила деловая

игра. Вечером, во время дискотеки и очередного фуршета, которыми

закачивался каждый учебный день управленцев нового типа, Купавин

отозвал Аникина за отдельный столик. Они выпили, и Сева, изрядно

поддавший и до того, начал длинными очередями, прерываемыми этими его

фирменными паузами, грузить собеседника проблемами своего кредитного


учреждения, жалуясь параллельно на то, как ему, настоящему офицеру, тяжело живётся в чисто бабском коллективе…

Опять вдохнув аромат «Реми» и сделав глоток, Аникин прервал и

вторую паузу:

- Ну и? Пока по-прежнему всё понятно. Дальше-дальше, дружище!

Купавин как-то напряжённо вздохнул и стал излагать дальше:

- Мой интерес в данном деле простой: моя лавка завязана на поставки

его лавкам. До сих пор мы работали со Спиридонычем, не зная никаких

проблем: рынок стабильный и прирученный, не то что бы терять его не

хотелось, даже мысли о каких-то сбоях недопустимы. Мой шеф со

Спиридонычем давние товарищи, они в институте ещё вместе учились, так

вот, шеф поручил мне вплотную заняться вот этим вопросом. А как им

заняться, если все люди уходят? – и снова Купавин попытался прерваться, но, напоровшись на нетерпеливый взгляд Аникина, тут же добавил: - Видишь

ли, я не знаю, как это можно решить, не сменив места жительства, чего, сам

понимаешь, мне не хотелось бы.

Итак, повод, по которому он сидел и пил «Реми» на халяву, для Ильи

Ивановича прояснился, осталось выявить причину. Поболтав в фужере

коньяк, но не сделав глотка, он спросил:

- Сева, а кто мне за всё это будет платить? Каким образом и на сколько я

могу рассчитывать?

Купавин понял истину, которая содержалась в заданном вопросе, но, не

приняв её до конца, попытался сказать наудачу:

- Старик, но схема же в любом случае нужна, независимо от того, буду я

переезжать или нет.

- Заметь, перед этим ты сказал, что твоим переездом проблема решается

автоматически, - продолжал додавливать его Аникин.

- Ну, чего не скажешь в отчаянном положении, Илюша! Ну что ты в

самом деле?! – хлопнул ладонями по коленям Купавин.

- Сева, дело в том, что твой Спиридоныч не дурак, – то, как он ставит

вопрос, обнаруживает очень незаурядный ум. Более того, я уверен, что

сейчас он тут выложит ещё и дополнительные условия, которые существенно

усложнят проблему и потребуют очень красивого и нестандартного её

решения. А ты его хочешь развести на то, чтобы он оплатил рассеивание

твоей личной обеспокоенности. Господи, сколько же можно ездить на

московском снобизме! Уверяю тебя, в данном случае это не прокатит – он

ведь всё сразу раскусит! – подытожил Аникин, чтобы не оставлять места

иллюзиям собеседника.

Купавин беспомощно захлопал своими чётками за роскошной оправой, потом, сморщив лоб, поставил локти на стол и начал тереть пальцами обеих

рук кончик носа. Губы его сжались и утончились, а в возникшем молчании

наконец-то появилось реальное содержание, и в итоге он, не меняя позы, чуть

ли не проскулил:

- Илья, что мне делать в такой ситуации?


Это было то, что нужно! Дурак или нет на самом деле поджидаемый ими

Спиридоныч, Илья Иванович понятия не имел, а уж в том, что ездить на

московском снобизме можно бесконечно, никогда не сомневался, но

шкурный интерес его друга после проведённой беседы был надёжно

заблокирован…

Тот первый разговор на фуршете тоже постепенно пришёл к тому же

самому. В результате Аникин тогда заработал на свою первую дорогую

иномарку, решив проблему сильной текучки кадров в операционном отделе

путём сокращения всего отдела и запуска (чуть ли не впервые в России) автоматизированной системы управления счетами «клиент – банк». Купавин

же из узкого суконного креслица начальника отдела развития пересел в

троноподобное кожаное седалище вице-президента. Но кроме этого Сева ещё

и приобрёл в межбанковской среде репутацию крутого инноватора по части

внедрения в производственные процессы финансовых учреждений высоких

технологий, что ему весьма пригодилось – вскоре он получил заманчивое

предложение от банка на несколько порядков посолиднее того, в котором

служил.

Купавин задал свой последний вопрос, когда часы на его руке

показывали без пары минут полдень. Дождавшись слияния всех трёх стрелок

на двенадцати, Аникин опять поболтал коньяк, затем поднёс фужер к лицу и, в который раз насладившись ароматом, залпом прикончил всё, что в нём

оставалось, после чего с самоуверенностью опытного врача произнёс:

- Расслабься и не дёргайся – я с тобой! Ты только исчезни вовремя.

Найди достойный повод удалиться, когда я начну. Ну, в общем, как всегда, -

Сева кивнул, а Аникин уже дружеским тоном добавил: - А сейчас, до

появления нашего клиента, не пора ли нам выпить кофе? Где тот милый

ангел, который ждёт отмашки?

Купавин облегчённо вздохнул и стал искать взглядом официантку.

Аникину осталось теперь только выяснить, как во всём этом деле возникла

его персона, и в качестве кого он был подан Крытову, но до того, пока

принесут кофе, надо было дать немного прийти в себя не на шутку

обескураженному другу. Выдерживая технологическое молчание, он

принялся изучать интерьер ресторана…

Но

тут

входные двери

распахнулись,

и

в заведение

вошла девушка!

Не обратить на неё внимания было невозможно – на улице на таких

девушек оглядываются, покуда они не скроются из виду. Она была

необычайно высокого роста и так красива, что Аникин тут же забыл, зачем

находится в ресторане. Он смотрел на неё не отрываясь. Сидевший к входу

спиной Купавин, заметив обалдевший взгляд товарища своего, обернулся.


Девушка же между тем отдала швейцару плащ с зонтиком и, обозревая

зал с высоты своего роста и не обращая внимания на кружащих вокруг неё

красавцев метрдотеля и официанта, медленно направилась к стойке бара.

Номерок в гардеробе она не взяла. И через несколько секунд к красавцам

присоединился ещё и швейцар с внешностьюстаршего научного сотрудника.

(Уверен, кто бывал в тот год в «Пиккадилли», тот его помнит до сих пор; при

советской власти такие умные и одухотворённые лица встречались только

среди настоящих учёных.) Впрочем, на него она тоже не обращала внимания.

Вся процессия продвигалась к стойке по мере неторопливого исследования

зала сногсшибательной посетительницей.

Она была в тех летах, когда девушка ещё не ушла, а женщина только-

только появилась, – это тот возраст, в котором все женщины мечтают

оставаться до самой смерти. На ней были платье из синего джерси, облегающее её совершенную фигуру и не закрывающее изумительные

колени, и тёмно-синие туфли на невероятно высоком каблуке. Голову

венчала уложенная в замысловатую высокую конструкцию толстая светло-

русая коса. Всё это невесть откуда возникшее полуденное видение от

кончиков шпилек и до верхней точки причёски было не менее двух метров

роста. Когда она подошла к стойке, Аникин увидел в её правой руке газету

«Правда».

- Да, - сказал Купавин, растягивая «а», - а я-то думал, что таких

барышень уже больше не делают!

Купавинское «не делают» ударило по сознанию, перевернуло его, и

Аникин вспомнил вдруг всё, что было забыто и вытеснено за полтора суток

жизни по правильным ритуалам: и то умопомрачение, в котором он пребывал

последние полгода, и создание женщины в чате, и назначенное в шутку, как

ему казалось, свидание. «Фантастика, неужели это она?!» – возникло в

перевёрнутом сознании, будто само собой выпало. Прошептав Купавину:

«Севушка, ты не поверишь, но, кажется, эта девушка пришла ко мне!» – Илья

Иванович поднялся из-за стола и направился к стойке бара.

Он подошёл к прекрасной посетительнице, когда та, всё-таки соизволив

обратить внимание на самого интеллигентного в мире швейцара, взяла у того

номерок и укладывала его в сумочку, не выпуская из правой руки «Правду».

Защёлкнув замочек, она подняла взгляд и наткнулась на Аникина, вставшего

прямо перед ней…

И

он увидел огромные глаза цвета матовой стали

без капельки голубизны или зелени.

Разрез прямой.

Сомнений больше не оставалось!

Женщина из чата явилась на назначенное свидание!


- Добрый день! Для начала мы дадим друг другу имена. Меня будут

звать Илья, - решительно произнес Аникин, подавив удивление и

растерянность. – А Вас?

Ответа не последовало. Продолжая рассматривать его лицо из своего

поднебесья, девушка бросила на стойку газету и, сморщив изящный носик, показала ему свою правую ладонь…

Ладонь была

в типографской

краске.

Аникин смутился, а девушка вновь расстегнула сумочку и достала…

одноразовую гигиеническую салфетку в блестящем пакетике…

Избавившись от краски, она протянула ему руку и, наконец, ответила:

- Лиза.

Аникин принял её руку.

И

вдруг

щёлкнул,

точно гвардейский поручик

из далёкого прошлого,

каблуками.

Лиза приподняла левую бровь и улыбнулась, а он коротким жестом

предложил ей пройти к одному из свободных столиков. Местные красавчики

живенько порысили за ними по пятам.

Они сели за столик у окна на Ленинский проспект. Официант тут же

выскочил из-за спины своего шефа и подал меню во всё тех же тёмно-

красных обложках с бабочкокрылыми Амурами-переростками и замер.

- Приятно Вам провести время в нашем заведении! – отмурлыкал метр и

с достоинством обожаемого хозяйкой кота удалился.

- Лиза, Вы хотите что-нибудь выпить? – спросил Аникин.

- Да, но я не хочу чего-то определённого, я буду пить то же, что и ты, -

был ответ.

- Тогда, будьте любезны, два кофе по-американски, - обратился Аникин

к официанту. – Я как раз собирался пить кофе, Лиза, когда Вы вошли.

В это время к столику подошёл Купавин, о существовании которого

Аникин уже напрочь забыл. Он остановился в паре метров за спиной Лизы и

начал о чём-то сигнализировать руками и удивлением на лице. Увидев его, Илья Иванович вспомнил о предстоящей встрече с Крытовым и ужаснулся

ситуации, в которую попал.

- Посмотрите пока меню, может быть, закажете что-нибудь. Я вернусь

буквально через минуту, - сказал он Лизе и поспешил к Купавину.

- Что происходит, Илья?! – развёл руками Сева.

- Старик, что делать?! Я же не могу её бросить! Господи, как же я забыл

о ней?! Что же делать?! – в полном отчаянии воскликнул Аникин.

- Ну, Илюша! Ну ты даёшь! Кто она?!


- Сева, я вижу её в первый раз, но я сам назначил ей встречу и забыл о

ней! Надо срочно что-то делать! Надо срочно что-то придумать!

- Всё! Я понял. Иди к ней!

Аникин вернулся за столик. Лиза усердно изучала меню. Когда он сел

напротив, она оторвала взгляд от перечня блюд и сказала:

- Я не хочу есть. И вообще, я зашла всего на полчаса и только потому, что мы договорились с тобой о встрече. И ещё я хотела посмотреть на тебя.

- И как я Вам?

- Мне нравятся такие мужчины, как ты. У тебя умные, но наивные глаза, как у талантливого ребёнка, и ещё, у тебя хорошее сложение и хороший рост

– если я скину эти туфли и распущу причёску, ты будешь даже чуть выше

меня, - она сделала короткую паузу и улыбнулась: - Всё вместе это довольно

редко встречается.

- ?? – изобразили глаза Аникина.

- Да-да, у высоких мужчин почти всегда самодовольные до глупости

глаза, кроме того, они обычно либо полноваты, либо долговязы, а у тебя

правильные пропорции. В общем, ты мне понравился!

- Спасибо!

- Тебе лет тридцать пять, да?

- Тридцать девять – я просто хорошо сохранился.

- Да, действительно неплохо.

- Теперь Вы удовлетворили своё любопытство и больше не хотите

учиться играть?

- Хочу, и ещё как! Но я же понимаю, что ты назначил свидание, не

рассчитывая на то, что я приду. Я даже несколько удивилась, что ты оказался

здесь. У тебя, наверное, в этом ресторане назначена деловая встреча, и ты

сидишь теперь как на иголках и не знаешь, как выкрутиться. Не скрою, мне

это не очень приятно, но я не сильно злюсь на тебя, поскольку мне

действительно скоро надо будет идти.

- Пожалуй, мой случайный виртуальный коллега всё-таки слегка

переборщил с умом, когда мы Вас создавали! – попытался пошутить Аникин.

- А мне нравится, какой вы меня сделали, - ответила Лиза; он улыбнулся, а она спросила: - А тебе? Тебе нравится, какая я получилась?

- Если это мы Вас сделали, то нет такой премии в мире, которой бы нас

можно было наградить! Вы просто совершенство, Лиза!

- Вот тут ты точно не ошибаешься! Хочешь измерить мой рост?

- Нет, с ростом всё в порядке, комплекс лилипута мне теперь

гарантирован надолго! Меня больше интересует, где Вы раздобыли такие

глаза?

- А где я взяла такую фигуру и такие колени, тебя не интересует?

- Лиза, меня всё в Вас интересует!

- А ты правда можешь научить меня играть?

- Конечно, я же профессиональный игротехник.

- То-то я смотрю, ты как-то несистемно одет для деловой встречи. А

разве есть такая профессия?


- Сейчас не знаю, а раньше была.

- Так ты безработный?

- Нет, просто сейчас я работаю не по специальности.

- И кем, если не секрет?

- Консультирую деловых людей по различным вопросам.

- Так вот зачем ты создал меня! Хочешь поддержать свою угасающую

квалификацию?

- Можно считать и так. А зачем Вы хотите научиться играть?

- Какой же ты игротехник, если задаёшь такие вопросы?

- Да, действительно! Вот видите, квалификация падает прямо на глазах.

- Так с чего же мы начнём играть в сотворение мира?

- А мы уже начали. Вот я с момента нашего последнего разговора

сотворил себе дело, которым собираюсь заниматься. Мужчина всегда должен

чем-то заниматься, иначе он не мужчина, а просто человек.

- И что, это очень важное и серьёзное занятие?

- Конечно, а как же! Вы ведь хотите иметь дело с серьёзным мужчиной, не правда ли?

- Интересно, а чем должна заниматься женщина, когда серьёзный

мужчина занимается делом, которое сам себе же и выдумал?

- Ждать.

Лиза едва заметно нахмурилась и, прищурив глаза, с любопытством

посмотрела на него, но мгновение спустя лёгкое недовольство и

любопытство во взгляде её сменились озорством, и она сказала:

- Хорошо! Я буду ждать тебя! Сегодня, в частности, я хочу ждать тебя в

твоём доме. Давай ключи и говори адрес.

- А Вы талантливая ученица, Лиза!

- Что, боишься?! Или дома тебя ждёт другая женщина? – не унималась

она.

- Будьте любезны, дайте мне какой-нибудь лист бумаги, - обратился

Аникин к официанту, ставившему кофе на стол.

Тот не моргнув тут же вырвал из своей книжицы заказов страницу.

Аникин поблагодарил его, извлёк из кармана авторучку и, подсунув под

полученную бумагу меню, настрочил свой адрес и подробную инструкцию, как снять с сигнализации квартиру. Затем он достал ключи от своего жилища

и положил их вместе с исписанным листом перед Лизой. Левая бровь её

опять выгнулась, она посмотрела на ключи и инструкцию, потом подняла

глаза и принялась изучать его лицо…

- И даже ключи от квартиры, где деньги лежат, - произнесла она

задумчиво через полминуты.

- Кстати, деньги лежат на столе, на котором стоит монитор компьютера.

- Ты всегда так увлечённо играешь?

- Либо играешь, либо нет. Итак?

Она решительно взяла листок с ключами, убрала в сумочку и, посмотрев

ему в глаза, сказала:

- Что итак? Я буду ждать тебя, а ты иди и играй в своё важное дело.


В этот момент к их столику подошёл Купавин и очень важно и строго

пробаритонил:

- Здравствуйте! Извините, сударыня! Илья Иванович, неудобно Вас

беспокоить, но с Вами срочно хочет переговорить Президент России.

Средство связи развёрнуто на втором этаже ресторана.

- Хорошо, иду! А Вы, полковник, проводите даму, - ответил ему Аникин

не менее важно, и затем, уже обратившись к Лизе, учтиво, но сохраняя

строгость, добавил: - Извините, сударыня, служба! Был очень рад с Вами

познакомиться, надеюсь, что дело, о котором мы с Вами говорили, завершится благополучно. До встречи!

- Не смею Вас задерживать, Илья Иванович! Я тоже была рада нашему

знакомству. До встречи! - сказала Лиза, явно подыгрывая этим двум зачем-то

дурачившимся мужчинам.

Аникин направился к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, Купавин же, щёлкнув каблуками не хуже того, как его приятель несколько

минут назад у стойки бара, почтительно произнёс:

- Сударыня!

V

На втором этаже Аникина встретила официантка – точная копия той, что

обслуживала их с Купавиным на первом. Она проводила его к скрытому за

невысокой перегородкой столику в центре зала. Он попросил её принести

стакан минеральной воды.

До встречи оставалось не более пяти минут, за которые можно было

только изучить меню. «Что ж, хоть какой-то выигрыш! Пока они будут

делать то же самое, у меня будет время понаблюдать за ними. Самое

неприятное, что я так и не успел выяснить у Севы, как он меня-то в это дело

встроил и что уже наплёл про мои необыкновенные способности этому

своему Спиридонычу! – думал Илья Иванович, проглядывая заклеенные в

пластик листы с перечнем блюд. – А вообще, Сева как всегда ничего толком

не понимает – дело здесь явно не в уходе во власть, здесь что-то другое. Если

бы он захотел утащить нашего майора к себе в провинцию, то разговор был

бы прямой. А так, похоже, Сева сам ничего толком не понимает. Да нет, тут

что-то другое всё-таки. Если он неглупый человек, то должен понимать, что

вытащить москвича на работу в глушь - нечто из области фантастической

фантастики. Это никак невозможно, это только в советском кино такое могли

запросто втирать, это закон жизни, такой же непреложный, как все другие

жизненные законы. Нет, неглупый человек никогда не будет вставать

поперёк жизненных законов. Нет-нет, что-то другое здесь. И абсолютно

неясно пока, на кой ляд ему сдался я. Лишние глаза всё-таки. М-д-а, странно.

Кстати, а с чего я взял, что он неглупый?»

В зале появились Купавин и весьма видный мужчина лет пятидесяти

пяти. Аникин поднялся им навстречу.


- Сергей Спиридонович, разрешите Вам представить, это и есть Илья

Иванович Аникин, о котором я Вам рассказывал, - почтительно сказал Сева, когда они подошли к столику.

В поведении его появилась заметная скованность. Рядом с Сергеем

Спиридоновичем он как-то поблек, несмотря на свои многочисленные

золотые побрякушки, и, в лучшем случае, выглядел одним из его самых

младших подчинённых, по невероятному счастью оказавшимся на таком

близком расстоянии от шефа.

- Крытов, - сухо, без тени улыбки сказал Сергей Спиридонович, рукопожатие его было быстрым, в меру крепким и ни о чём не сказало.

Все трое сели за стол: Аникин с Крытовым друг напротив друга, Купавин сбоку. Официантка подала еще два меню. Крытов и Купавин тоже

попросили по стакану минеральной воды и углубились в изучение

предлагаемых блюд, а Аникин, как и рассчитывал, получил возможность

понаблюдать за новым человеком.

Отлично постриженная полуседая голова без заметных залысин, ухоженное строгое лицо, уверенный и проницательный взгляд. Физически не

крупный: чуть выше среднего роста, не худой, не толстый – в самую меру.

Однако властность и целеустремлённый ум, которые излучало всё его

обличье, и то, как Сергей Спиридонович держал себя, создавали ощущение

масштабности его особы, и потому он казался несколько крупнее, чем был на

самом деле. При этом ничего в нём не выбивалось из выспреннего, но

сдержанного стиля очень значительного делового человека: великолепный тёмно-тёмно-синий костюм без единой складки; каменный белоснежный воротничок дорогой сорочки; изысканный сиреневый с тёмно-красным галстук;

небольшие платиновые запонки с аметистами (под пиджаком, скорее

всего, такая же заколка для галстука);

швейцарские часы тысяч за десять;

никаких перстней, только обручальное кольцо из белого золота.

Франсуаза Саган, наверно, сказала бы о нём: таких мужчин невозможно

представить себе в интимной обстановке.

Сергей Спиридонович первым оторвал взгляд от меню, официантка, стоявшая с блокнотиком и авторучкой наизготовку у него за спиной тут же

склонилась. Он молча указал на то, что его заинтересовало, пальцем.

Девушка, также не произнеся ни слова, что довольно редко среди

официантов, всегда повторяющих заказ, а затем ещё и переспрашивающих, записала всё и забрала меню. Может быть, она была ещё неопытна? Нет-нет

– у Аникина сложилось впечатление, что она уже знала этого человека и его

предпочтения, кроме того, два других заказа она приняла в обычной манере.

Безмолвие, воцарившееся после ухода официантки, заикаясь и усердно

поправляя очки, прервал Купавин:

- Сергей Спиридонович, я вкратце посвятил Илью Ивановича в суть

проблемы.

Крытов кивнул на вступление Севы и обратился к Аникину:


- И что же Вы нам скажете, Илья Иванович?

Голос у него был не сухой и не влажный, просто ровный баритон, напоминавший какую-то дорогую вещь, знающую себе цену.

- Я всё-таки хотел бы услышать то, как Вы сами видите проблему. То

есть я хотел бы убедиться, что всё правильно понимаю, - ответил Аникин, почувствовав пробежавший по спине приятный бодрящий холодок, который

ощущал всегда, когда перед ним возникал настоящий заказчик.

- А что Вы поняли из того, что Вам рассказал Севастьян Аркадьевич?

Купавин виновато покосился на Аникина, заёрзал на стуле и, натянуто

улыбаясь и как бы отпрашиваясь, произнёс:

- Извините, я отлучусь ненадолго, мне надо срочно позвонить в офис –

шеф просил с ним связаться.

Дождавшись, когда Сева исчезнет, Аникин ответил:

- Дело в том, Сергей Спиридонович, что пока я не вижу никаких

серьёзных проблем и не понимаю необходимости привлечения к делу

человека типа меня.

В лице Крытова ничего не дёрнулось и не задрожало, лишь чуть

сузились глаза.

- Ну, Сева же, наверное, Вам сказал, что нужна новая схема контроля за

бизнесом после моего ухода в политику, - сказал он почти сразу.

- Насколько я понимаю, это интерес Ваших партнёров, а не Ваш.

- А как Вы видите мой интерес?

В ответ Аникин разразился небольшой речью:

- Для Вас, на мой взгляд, дело не идёт о трудности контроля после

Вашего ухода. Я думаю, что на самом деле у Вас есть человек, способный

закрыть все текущие интересы Вашей команды, Ваши лично и Ваших

партнёров. Но Вы также не желаете зависеть от него полностью. Поэтому, скорее всего, до передачи ему управления Вы выведете из общего дела ту

часть капитала, которая будет обеспечивать, в случае возникновения

непредвиденных обстоятельств, Вашу личную независимость. Более того, я

полагаю, что у Вас есть и второй человек, который будет управлять этой

другой, видимой только для Вас, частью капитала здесь в Москве, я думаю, что это Севастьян Аркадьевич. Так что я действительно пока не понимаю, зачем я Вам понадобился. Вы ведь всё правильно задумали и без всякого

консультанта. Не советовать же мне Вам продать все свои доли, а

вырученные деньги положить в Сбербанк под годовые проценты.

Крытов спокойно выслушал всё до конца, сделал глоток воды и

искривил рот:

- Видать, правду говорят: «На всякого мудреца довольно простоты».

Неужели это всё так легко просчитывается?

- Если уметь считать, - вежливо улыбнулся Аникин и тоже сделал глоток

воды.

- И всё-таки Вы мне нужны, Илья Иванович, - почти резко, перестав

улыбаться, сказал Крытов.

- Я весь внимание, Сергей Спиридонович, - подобрался Аникин.


- Мне нужен человек для сопровождения в Москве одной новой фирмы, в организации которой я принимаю некоторое участие. Дело в том, что

руководитель этой фирмы человек не очень опытный и не москвич, и я хотел

бы, чтобы рядом с ним был умный и порядочный человек. Что-то типа

компаньона, с которым всегда можно было бы посоветоваться, а при

определённых обстоятельствах и получить деятельную поддержку, вплоть до

прямого участия в делах. Могу я в этом рассчитывать на Вас?

- Я так понимаю, что этот проект стоит в стороне от всех тех дел, которые стали поводом для нашей встречи?

- Да, - Крытов строго посмотрел на Аникина. – Да, Вы всё правильно

поняли, Илья Иванович. Речь идёт об организации бизнеса для близкого мне

человека, и это не имеет никакого отношения к делам, ставшим поводом для

нашей встречи.

«Господи, только не это! Опять любовница сильного мира сего, чёрт

побери! Снова быть на побегушках у взбалмошной бабёнки, которой

наскучило быть ручной киской и которая возомнила себя великой бизнес-

леди! Сразу его послать или ещё послушать?» – разочаровывался Аникин, невозмутимо рассматривая лежавшие на столе приборы. Но это была лишь

минутная слабость – он тут же подавил в себе того, кто пытался поднять в

нём неуместное нравственное восстание, – интимная сторона жизни клиентов

являлась тем фактором, который ему всегда приходилось учитывать.

Консультирование деловых людей уже само по себе есть интимное дело.

Небольшое или средних размеров предприятие, на котором работают тёща

второй жены директора, его старший сын от первого брака, сестра или брат

последней супруги, а вдобавок к этому ещё и пара актуальных любовниц –

вполне обычное место деятельности консультанта. «Интересно, что это будет

на этот раз? Салон моды? Фитнес-клуб? Магазин какой-нибудь навороченной

косметики или какого-нибудь особенного нижнего белья? Или ещё какая-

нибудь подобная бабская инициатива? – прикинул он, не отрывая глаз от

сервировки. – Впрочем, неважно. Важно в данном случае лишь то, сколько

эта дурь будет продолжаться, раз; кто и по какому критерию будет оценивать

результат моей работы, два, и кто непосредственно будет платить, три, а

также размер и порядок оплаты, четыре. А там жизнь покажет».

- Услуги Ваши понадобятся в течение года. Оцениваться Ваша работа

будет лично мной. Успешной я буду её считать, только если будут

исполняться в срок пункты уже готового бизнес-плана. Вознаграждение, десять тысяч чистыми в месяц, будет выплачиваться только по моему

распоряжению и там, где я укажу. За первый месяц, если Вы сейчас даёте

согласие, я готов заплатить сегодня же, а если всё сложится успешно и Вы

хорошо проявите себя, то по окончании работы я отблагодарю Вас отдельно,

- чётко и холодно проговорил Крытов, прервав размышления изучавшего

ложки, вилки и ножи Аникина.

Простота и стремительность, с которой его собеседник разыграл партию, вызвали у Аникина уважение и интерес, холодок на спине начал согревать

позвоночник. Объявленные условия не предполагали никаких дальнейших


расспросов о направлениях и характере деятельности фирмы и требований о

предварительном знакомстве с текущим состоянием дел в ней, они

предполагали только короткий ответ: берёшься или нет – заказчик

продемонстрировал готовность оплачивать свои счета. «Суеты, безусловно, будет невероятно много, но зато и ответственности, в принципе, никакой, а

деньги предложены очень хорошие. Наверно, дело-то весьма крупное, может, здесь и не баба вовсе, а если и баба, то с размахом и хваткой дай Бог!» –

быстро смекнул Аникин и, посмотрев в глаза собеседника, так же чётко и

холодно, как и тот, ответил:

- Я согласен.

- Вот и славно, - спокойно и не оставляя делового тона, сказал Крытов. –

Сразу после обеда мы проедем к моему человеку, там Вы подпишете

трудовое соглашение и получите деньги. Ну а теперь давайте обедать.

И тотчас же за столик вернулся Купавин, и тотчас же начали подносить

заказанные блюда, и они приступили к еде. Сева без умолку затрещал о том, какая великолепная охота в области у Сергея Спиридоновича и какой тот

замечательный стрелок. Тема эта Крытову понравилась, и он с

удовольствием поддержал её, рассказав несколько занимательных историй из

своего охотничьего опыта, и даже пригласил Илью Ивановича съездить с ним

на лося или кабана где-нибудь в конце октября. В общем, обед прошёл, как

выражались в подобных случаях советские журналисты, «в дружеской и

непринуждённой обстановке» .

Ровно в два часа они закончили. Аникин отметил, что ни за обед, ни за

кофе с Лизой, ни за «Реми» официанты счетов не подали. «Эх, Севушка!» – с

усмешкой вздохнул он про себя.

У гардероба их встретил телохранитель Крытова – детина в большей

степени широкая, нежели высокая, – а на загазованном воздухе –

разрываемое взвизгиванием, всхрипыванием и взлязгиванием неумолкающее

гудение Ленинского проспекта и Калужской площади. Аникин и Крытов

быстро распрощались с Купавиным («Созвонимся», - только и успел

пролепетать тот на ухо Аникину, сделав ударение на второе «о») и

направились к тёмно-серому шестисотому «мерседесу», припаркованному

напротив крыльца ресторана. Номера у автомобиля были немосковские.

- К гостинице «Россия», к западной стороне, - сказал Крытов, как только

телохранитель занял своё место рядом с водителем.

Ехали они молча. Крытов, включив подсветку, просматривал какие-то

бумаги, а Аникин, расслабившись, меланхолично взирал на город. Сознание

его почти не работало – он отдыхал. Только картинка перед глазами и

приятное ощущение комфорта. В автомобиле такого класса ощущаешь себя, как в маленькой уютной квартирке, которая, словно на воздушной подушке, бесшумно и мягко перелетает от светофора к светофору в нужном тебе

направлении. Городская же суматоха за толстыми тонированными окнами

воспринимается, будто из четвёртого измерения.


На Большой Якиманке как всегда был «вечный якиманский праздник»: почти никогда не рассасывающаяся в будни пробка от Калужской площади

до пересечения с Большой Полянкой. «Квартира на колёсах» погрузилась в

продвигающийся короткими рывками поток.

Вокруг теперь были только железные бока и запылённые стёкла, за

которыми одни водители хмурились и шептали проклятия, а другие впадали

в транс, глядя внутрь себя. Бездумно рассматривать стало нечего, и сознание

Аникина проснулось: «Слава Богу, что пробка на Якиманке на своём месте –

есть хоть время дух перевести. Господи, ещё два часа назад я был абсолютно

свободен и предоставлен сам себе, а теперь меня как зафрахтованную лошадь

везут на пашню, и всё у меня теперь расписано на год вперёд по каким-то

неведомым мне пока пунктам уже существующего бизнес-плана. И всё-таки

это хорошо! Всё случилось как раз вовремя – можно опять на какое-то время

забыть о деньгах. Эх, как хорошо было бы забыть о них навсегда! Интересно, что же на этот раз мне приготовила судьба? – Аникин глянул на Крытова, тот

продолжал изучать бумаги. – А он и правда оказался не глуп и цены знает. А

с тайной пассией его я, надеюсь, как-нибудь да полажу – раз платят такие

бабки, значит, действительно заинтересованы в результате. Лямур-лямуром, а баловаться какой-нибудь ерундой, когда только консультант обходится в

сто двадцать тысяч в год без бонусов, думаю, он ей не позволит, да и не

дурак он, чтобы доверять такое дорогое дело идиотке-профурсетке. Нет, тут

что-то явно крупное и серьёзное, с размахом. Хотя, чего только не бывает, когда в деле появляется женщина. М-да, загадка».

Далее ему вспомнилось, как он консультировал любовницу одного очень

богатого бизнесмена, старого знакомого, который на тот момент для

обеспечения своих деловых интересов временно занимал весьма

значительный пост в Белом доме на Краснопресненской набережной. Дама та

тоже вздумала реализовать себя как личность. Надо было помочь

организовать ей сеть дневных клубов для жён и детей состоятельных мужей.

Натурой она оказалась своенравной и вспыльчивой, с завышенной

самооценкой, произрастающей из выдающихся внешних данных и

неотразимой сексуальности («Уж что было, то было!» – усмехнулся Аникин), слушать ничего не хотела и в результате истратила за два месяца то, что ей

было выделено любовником на целый год до выхода проекта на

самоокупаемость. Потом она, естественно, попыталась всё свалить на

Аникина, мол, насоветовал, бездарь! Слава Богу, покровитель её был тоже не

дурак и давно знал Илью Ивановича, поскольку учился с ним ещё в

аспирантуре. Какое-то время они даже вместе проводили игры. Так что

разбираться в буйных претензиях своей пассии к консультанту он не стал, а

просто дал ей ещё денег. Через месяц она позвонила Аникину, извинилась и

попросила продолжить работать с её проектом. Когда Илья Иванович вновь

явился к ней, от второй суммы почти ничего не осталось – женщина эта, обуреваемая благородностью своей миссии, совершенно была неспособна

вести дела с выгодой. Посоветовать на тот момент Аникин мог уже только

одно – быстро разрекламировать и продать созданную сеть, которая вот-вот


должна была обанкротиться. Нет, всё, конечно, было поправимо, но не с

такой директрисой. Как ни странно, бестолковая бизнесменша даже не

упрямилась и сразу согласилась. «Устала я от всего этого! Эти новорусские

мамаши такие дуры, в общем-то! Скучно мне с ними возиться! Им до

настоящих леди ещё ползти как до Киева раком! Надоели! – заявила она, философски подёргивая ресницами («Уж что умела, то умела!» – опять

усмехнулся Аникин). – Лучше я во ВГИК поступлю на режиссёрский

факультет!» Реализовать предложенное Аникиным было не сложно, поскольку он убедил её вовремя накупить и заарендовать на длительные

сроки под будущие клубы кучу московской недвижимости. В итоге, когда от

всего отделались, удалось отбить в четыре раза больше, чем было вложено

и пущено на ветер – недвижимость-то приобретали и арендовали по блату, используя, как водится, связи высокопоставленного любовника, да и в цене

она за год выросла чуть ли не вдвое. Бывший аспирантский товарищ Ильи

Ивановича, приятно удивившись, ещё больше его зауважал и весьма щедро

отблагодарил. В общем, все остались очень довольны.

Кстати, эта бывшая подопечная Аникина и правда окончила ВГИК за

пару лет экстерном и даже умудрилась что-то там отснять и получить пару

каких-то не то званий, не то кинопремий – и того и другого у нас нынче

столько, что не грех и запутаться, – поэтому уточнять не будем. Теперь она

входит в состав независимого экспертного совета при известной

государственной конторе, распределяющей бюджетную поддержку

отечественному кинематографу, и является членом Общественной палаты

при президенте страны. В общем, личность её реализовалась в полной мере.

Самодвижущаяся «квартира» же, пока длились воспоминания нашего

консультанта, медленно, но уверенно прорвалась к Кадашевской

набережной, по которой почти мгновенно перенеслась от Большой Полянки

до Большой Ордынки, и остановилась на светофоре. А как только вспыхнул

«зелёный», она так же быстро перелетела через Водоотводной канал и

Москву-реку и, сделав три необходимых манёвра, оказалась у западного

входа гостиницы «Россия».

Едва машина замерла, как сразу же со стороны, где сидел Крытов, к

дверце подскочил плотный черноволосый мужичок в бордовом пиджаке с

золотыми пуговицами и какой-то жёлто-коричнево-синей не то бляхой, не то

гербом на груди. Немного пухленький и тщательно прилизанный (вот кто

действительно смахивал на Мальчиша-Плохиша); на вид ему было лет

тридцать пять. Он бережно приоткрыл дверцу и, подобострастно

склонившись, поздоровался с Крытовым. Если бы швейцары на входе в

гостиницу не были облачены в светло-коричневые униформенные пиджаки, его можно было бы принять за одного из них. Когда же из «мерседеса»

появился Аникин, встречающий нешвейцар сразу весь подобрался и смерил

его настороженным взглядом. Крытов представил их друг другу. Мужичка

звали Василий Васильевич Синицын.


Полулюкс, в который он проводил Крытова и Аникина, располагался на

седьмом этаже и выходил окнами на Кремль. Ничего особенного. Крошечная

прихожая, небольшая гостиная-кабинет, спальня, совмещённый санузел.

Обставлено всё в стиле «совок семидесятых». Без сомнения, где-то

притаились и тараканы. Зато вид на Спасскую башню и Василия Блаженного.

Но, тем не менее, Аникин был порядком удивлён: «Странно, очень странно.

Да, начинаются странности. Странности – вещь интересная, но всё-таки

лучше бы без них». Он точно знал: все полулюксы западной стороны

«России» с видом на Кремль закреплены за губернаторами областей и

спикерами региональных парламентов в качестве их постоянных московских

квартир и никогда никому не сдаются, даже во время отсутствия

руководителей территорий в Москве. Заведено это было с тех пор, как всех

их автоматически ввели в состав Совета Федерации и обязали

присутствовать на его заседаниях в течение нескольких дней в месяц. Кроме

того, он знал: далеко не все региональные лидеры проживают в этих

оплаченных государством скромных апартаментах (многие уже давно

обзавелись в столице кое-чем и попросторнее и покомфортабельнее) и

используют их в самых различных целях. «Но при чём здесь Крытов?! –

продолжал недоумевать Аникин. – Он же ещё не губернатор. А уж Плохиш

этот тем более, но живёт-то он явно здесь, шмотки, вон, висят, чумаданы с

сумками стоят. М-да, простой парень Вася Синицын с видом на Кремль. Нет, это не Вася, это настоящий Базилевс просто какой-то!»

Как только все трое расположились вокруг журнального столика, Крытов без предисловий распорядился:

- В общем, так, Василий, сейчас ты и Илья Иванович подпишете

трудовое соглашение на оказание консультационных услуг, вознаграждение

– десять тысяч в месяц, сейчас же выдашь ему деньги за первый месяц

вперёд, - усердный Василий коротко кивнул, Сергей Спиридонович же, удовлетворившись этим знаком понимания поставленной задачи, посмотрел

на Аникина: - Теперь с Вами, Илья Иванович. Завтра мы встречаемся на

конференции в отеле «Балчуг», подъезжайте туда к тринадцати тридцати, там

как раз будет обеденный перерыв. Найдёте меня в ресторане на первом

этаже. Пропуск, - он глянул на Синицына, и тот вновь верноподданно дёрнул

носом, - Вам будет заказан, - Аникин, подражая мгновенно соображающему

Базилевсу, не менее преданно мотнул головой. – Всё, господа, работайте! –

Крытов встал. – До свидания, Илья Иванович!

Синицын тут же подскочил со словами:

- Я провожу Вас!

Аникин поднялся и пожал протянутую Крытовым руку:

- Всего доброго, Сергей Спиридонович!

Крытов направился в прихожую, Синицын засеменил следом.

Как только они вышли из номера, Аникин подошёл к окну, в кармане у

него запищал «банан».

- Говорить можешь? Ну и что? – заискивающе спросила трубка голосом

Севы Купавина.


- Минуты три могу.

- Ну и как?

- В общем, всё нормально – ни у тебя, ни у твоего шефа больше нет

проблемы. Беги докладывать об исполнении. Можете продолжать гнать свой

импортный ширпотреб в глубины Родины и растлевать отечественного

потребителя ошмётками западного комфорта, - ответил Аникин, рассматривая Спасскую башню.

- Как?! Уже?!

- Клиент оказался на редкость смышлёным.

- А у тебя всё нормально?!

Это был вопрос о деньгах.

- Как всегда, никаких проблем.

Получив этот важный ответ, Купавин воскликнул:

- Ну, слава Богу! – а затем всё-таки спросил более конкретно: - Я тебе

ничего не должен, Илья?

- Сева, остынь, это когда ты мне платил?

- Ты скоро освободишься?

- Думаю, что где-то через часик. А что, у тебя есть идея продолжения

банкета?

- Да, я заказал комнатку в «Бахоре», хотелось бы всё это обсудить более

подробно.

- Хорошо, как освобожусь, я тебе позвоню.

- О’кей! Я буду ждать, - сказал Сева и отключился.

«Господи, как же всё-таки красив Кремль! И как же безобразно и

отвратительно здание, из которого я на него смотрю!» – подумал Аникин, продолжая стоять у окна. Кремль промолчал, но через несколько секунд, коротко и хрипло вздохнув, отозвался одним ударом курантов. Часы на

башне показывали четверть третьего. В это же мгновение щёлкнул замок

входной двери.

Синицын оказался довольно расторопным малым: не задавая лишних

вопросов и не пытаясь затеять простого и ни к чему не обязывающего

разговора, например, о московской погоде, он быстро сделал то, что ему

было приказано. Трудовое соглашение Аникин подписал с московским

филиалом «Среднерусского территориального коммерческого банка».

Базилевс же обернулся ни больше ни меньше его директором. Через двадцать

минут, совершив все формальности, Аникин покинул нумер на седьмом

этаже с пачкой новеньких стодолларовых купюр в кармане.

Цель его делового дня была достигнута, теперь можно было дать волю

эмоциям, и он спросил сам себя, стоя перед зеркалом в лифте:

- Так что ты там говорил о взбалмошной бабёнке, с которой мне

предстоит работать?

И тут же, изображая нравственное возмущение, сам себе ответил:

- Был Аникин консультантом – стал Аникин гувернантом!

- Ну и что? Ты можешь помочь мне материально?


- Гувернантом для любовницы!

- Между прочим, не гувернантом, а гувернёром! Тоже мне рифмач!

Что ответило на это высоколобое ехидство нравственное «я», приводить

не стоит, Вы, думается, и так догадываетесь. Да-да, оно добавило именно то

самое, ибо русский мат – самое верное средство гармонизации сознания, используемое нашей интеллигенцией, когда она покидает свои башни из

слоновой кости и сталкивается с реальностью.

На нецензурный выпад своей скрытой половины личности Илья

Иванович, недоумённо хмыкнув, презрительно пожал плечами, а лифт тем

временем удачно доскрипел до первого этажа без попутчиков и без единой

промежуточной остановки, и двери его раздвинулись.

Выйдя из гостиницы, он позвонил Купавину:

- Сева, я закончил и готов к продолжению банкета.

- Понял, отлично! Так, значит, сейчас едешь в «Бахор». Если меня ещё

там не будет, то говоришь, что ты от меня, проходишь в кабинет, ложишься

на диван, заказываешь что душе угодно и отдыхаешь. Я уже выезжаю, до

встречи, - оттараторил Сева и тут же отключился.

Аникин опустил «банан» в карман и, беспечно размахивая зонтиком, направился к набережной, где планировал поймать такси.

Дойдя до угла гостиницы, на котором встречались её западная и южная

стороны, он увидел, что Москворецкая набережная представляет собой

пыльное стоячее болото из железа, стекла и пластика – машины не двигались

в обе стороны. Беспечность сменилась озадаченностью во взгляде и

растерянной улыбкой. «Как же я люблю тебя, моя милая деревенька! А кто-

то тутпытался планировать на века вперёд! Вот оно, шестое доказательство в

действии! – думал он, наблюдая сверху за автомобилями, умерившими свою

прыть. – Однако проехать на метро с десятью тысячами карманных баксов

без охраны и оружия – достойное приключение для настоящего любителя

игр. Лас-Вегас отдыхает! Итак, да здравствует настоящая русская рулетка!

Итак! Илья Иванович! В самое красивое в мире метро, на станцию “Китай-

город”! Ох, и люблю же я эту суету!»

Путь от юго-западного угла от несуществующей ныне гостиницы

«Россия» до входа в метро на Варварке занимал всего-то минут пять-шесть, но сколько за это ничтожное, с точки зрения Вечности, время можно было

встретить там всем известных лиц! А всё благодаря телевидению!

Когда Аникин вновь приблизился к западному входу, он заметил, как из

огромного чёрного «ауди», не уступающего размерами шестисотому

«мерседесу», вылезает очень высокий толстый господин, одетый в дорогой и

элегантный, но немного помятый костюм. Выглядел этот солидный великан

лет на шестьдесят и каждым движением излучал: «Я сильный мира сего!»

Черты его породистой и лощёной физиономии вызвали у Аникина смутное

ощущение, что он их где-то уже видел. Он невольно сбавил шаг, почти

остановился, и попытался припомнить, кто это, но не смог.

Прибывший большой начальник не успел ещё распрямиться, а к машине

уже ринулось несколько мужчин, вероятно, поджидавших его заранее.


Выстроившись полукругом, они переминались и смиренно ждали, к кому

первому тот обратится. Но титанический босс не спешил выделять кого-либо

из сих клевретов ни рукопожатием, ни словом, ни кивком, а лишь осмотрел

весь строй со своего высока надменно, но в то же время вполне добродушно, что, наверно, означало довольство уровнем проявленных ими расторопности

и подобострастия. Тут из-за спины его выскочил и встал в строй

черноволосый мужичок в бордовом пиджаке, по всей видимости, открывший

ему дверцу, и именно этот проворный и был удостоен счастья первым

прикоснуться к сиятельной руке. Аникин оторопел: «Да это же Базилевс?!»

Переведя же взгляд с Синицына на «ауди», он удивился ещё больше: номер

на ней был той же области, что и на «мерседесе» Крытова.

Важный гигант же, дав подержаться за десницу свою всем остальным

стоявшим в строю мужчинам, неловко одёрнул пиджак и степенно

направился к входу в гостиницу, испуская при этом самодовольное величие.

Строй сразу же смешался и превратился в дружно семенящую за ним свиту, каждый член которой так и норовил подпрыгнуть повыше и заглянуть хотя

бы сбоку в начальственное лицо. Со стороны всё это выглядело комично и

забавно, но всё-таки вполне помпезно, чтобы тянуть на эпическую сцену

«Барин приехали!»

На левом лацкане пиджака проходящего мимо барина Аникин успел

рассмотреть значок члена Совета Федерации и тут же вспомнил: «Да это же

Алексей Всеволодович Дымов! Губернатор, которого Сергей Спиридонович

Крытов собирается подвинуть с регионального трона в декабре следующего

года методом демократических выборов. Да-да-да, сегодня в утренних

новостях передавали… Это, кажется, было какое-то интервью с ним… То-то

мне почудилось, что я его где-то видел совсем недавно. О чём же он там

говорил? Вот чёрт, забыл! Ах да! Что-то о необходимости инвестиций в

производственную сферу в противовес купи-продай. Да-да, так и выразился:

“Купи-продай”. Точно, он говорил, что собирается построить у себя в

области новый нефтеперерабатывающий завод. Завод, который будет

производить продукцию по европейским стандартам, - опознанный же

губернатор с облаком приспешников своих, пока длились припоминания

выпуска новостей, скрылся в здании; Аникин же, очнувшись, продолжил

движение к метро: – Вот был бы я наивным, то и подумал бы, наверняка, что

Базилевс слуга двух господ, которые сцепятся между собой на выборах, но я

же не могу позволить себе такой роскоши. Да и Базилевс явно не тянет на

столь изощрённое коварство. Так что я лучше просто запомню эту героико-

бытовую столичную сценку, а думать вообще не буду. Ох уж эти милые

моему сердцу московские пробки! И чего только благодаря им ни увидишь и

ни узнаешь!»

VI

Конец весны 1998 года. Вход в метро – бульвар цветущий.

Выставленные на продажу пучки разнообразной зелени, редиски, молодой

моркови и свёклы, легкомысленные букетики ромашек и ландышей, солидные букеты иностранных хризантем и роз, развесёлые кусты черёмухи

и сирени с обеих сторон тротуара начинались метров за двадцать до спуска

под землю и затем тянулись вдоль всей лестницы. А посреди этого

развёрнутого сытыми и довольными торговками бульвара между потоками

прохожих деловито расхаживал крошечный, не более восьмидесяти

сантиметров росту, чёрненький кудрявый мальчонка и на таком же

крошечном, как и он сам, баянчике наигрывал простенькую, но очень

приятную молдаванскую мелодию. Он вышагивал в такт своей музыке, потешно переваливаясь с ножки на ножку, и уморительно, как настоящий

деревенский гармонист на вечёрке, подмигивал всем, кто останавливал на

нём взгляд. Монеты и купюры сыпались в банку, привинченную к баянчику, почти непрерывно.

В подземном переходе бульвар цветущий заканчивался, и до стеклянных

дверей метрополитена тянулась галерея преуспевающих, судя по их

беспечному и весёлому виду, ремесленников и уличных художников. В

центре этой импровизированной галереи трио из двух парней в очках и

миловидной зеленоглазой девушки со стекающими чуть ли не до талии

рыжими волосами, исполняло на скрипках и альте «Времена года» Вивальди.

Лежащий перед музыкантами раскрытый футляр альта был почти доверху

наполнен мятыми купюрами различного достоинства и происхождения.

Чуть дальше, там, где уже угасали звуки, виртуозно извлекаемые

смычками, профессиональное контральто без аккомпанемента выдавало «А

напоследок я скажу». Контральто принадлежало полной белокурой даме в

чёрном, с золотистыми блёстками, концертном платье. Говорят, в ту весну

оперные певцы из провинции за день зарабатывали в московском метро в два

раза больше своего месячного жалованья в театре.

За всем этим благополучно устроившимся в подземелье творчеством –

кассы. Два рубля, полупрозрачный зеленоватый пластиковый жетон, турникет и, наконец, наверно, самое интересное место в метро – эскалатор.

Лица,

лица,

лица.

Парад

лиц,

проплывающих мимо десятками, сотнями, будто кто-то специально решил

показать вам человеческие лица.

Интересны ли лица людей?

- Конечно! В каждом лице – Вселенная! – воскликнет восторженный

романтик.

- Ничего интересного! Они же все похожи друг на друга, как рубашки в

колоде! – усмехнётся циник.


- Всё зависит от Вашего настроения, - ответит склонный к

объективности реалист.

Кем Вы были в ту весну? Тем, другим или третьим? Или Вы были

настолько беззаботны, что теперь и не вспомните?

Что?!

Эскалатор уж больно короткий на «Китай-городе» со стороны Варварки?

ной.

аль-

ради-

ской

Таган-

на

ный

длин-

он

то

За-

А на площади Таганской всё стояло: дома, деревья в сквере посреди неё, столбы, рекламные щиты, автомобили и выхлопные газы от земли до неба.

Впрочем, нет, не всё – между этими неподвижными предметами текли и

текли, сливаясь, расходясь и вновь сливаясь, и вновь расходясь, разнокалиберные струи прохожих: москвичей и гостей столицы. И если

кому-то не хотелось быть каплей в этих ручейках и потоках или шагать по

длинному безликому подземелью, то он выходил из метро сразу

на улицу Большие Каменщики.

Выход этот печально знаменит тем, что около него был убит сержант

милиции, память о котором увековечила в одном из своих многочисленных

романов известная детективная писательница. Зато он даёт возможность

миновать Таганскую площадь переулком Маяковского, если, конечно, вашей

целью является пересечение Товарищеского и Большого Факельного

переулков.

Узбекский ресторан «Бахор», который как раз и располагался на

вышеупомянутом перекрестке, встретил Аникина небольшим пустым залом

и скучающей без дела официанткой. Она будто ждала его и, не спрашивая ни

о чём, сразу предложила пройти в кабинет.

Это была квадратная комната без окон. В центре её стоял низкий

широкий стол, окружённый чуть возвышавшимися над ним мягкими

диванами, заваленными подушками с яркой восточной вышивкой. Выглядело

всё простовато и по-домашнему: если забыть об отсутствии окон, то, наверное, так выглядят все столовые в среднеазиатских домах. Аникин

попросил принести ему зелёного чая, снял пиджак, туфли и, ослабив галстук, утонул в подушках.


Перенестись в течение нескольких секунд с шумных и многолюдных

московских улиц в изолированную от внешнего мира комнату, где на столе

стоят расписанные в восточном стиле чайник и пиала, – испытание для

крепкой психики. Адекватность восприятия реальности нарушается

мгновенно, и причудливые фантазии начинают наполнять сознание, вызывая

из его потаённых углов потребности, о существовании которых в себе

человек ранее никогда даже и не подозревал. Но… танец живота в ту весну

не был в моде в Москве и его тогда ещё не подавали к столу, поэтому, сделав

несколько глотков чая, Илья Иванович улёгся поудобнее и закрыл глаза.

Стоило ему расслабиться и войти в состояние, близкое к трансу, как

фантазии сразу же развеялись, а вызванные ими потребности утонули в

подсознании до лучших времён. Сначала он контролировал свой сон, лениво

наблюдая за тем, как угасают в теле вибрации и как с их успокоением

затихают и исчезают следы звуков, наполнявших сознание, а вслед за

исчезновением звуков рассеиваются уже и миражи зрения. И вот время в нём

остановилось, и всё, что было внутри, превратилось в тихое-тихое

необъятное пространство, подобное тому, какое Вы можете найти в морской

глубине, если отважитесь в неё погрузиться. С этого мгновения он пропал

сам для себя.

Куда исчезают люди, когда гаснет их сознание, какие миры они

посещают, что происходит там с ними? Как такое возможно, что человек

может пропадать сам для себя и вновь возникать? Множество сентенций уже

существует по этому поводу, однако новые и новые объяснения, одно

мудрёнее другого, рождаются и удивляют вопрошающих своей

оригинальностью. Но почему-то, несмотря на плодящиеся и плодящиеся

изречения, всё те же вопросы по-прежнему остаются и задаются вновь. А

может быть, они неправильно были поставлены, эти вопросы? А если так, тогда что есть уже данные ответы на них? Недаром существует мнение, что

правильно поставленный вопрос рождает не ответ, а совершенно новый

вопрос, об ответах же при этом даже как-то и не вспоминается.

Аникин спал, провалившись в какое-то неведомое измерение, где нет

данности себя себе, где нет никакой реальности, где нет снов и иллюзий, где

нет ничего, но откуда почему-то возвращаются с ощущением либо

пережитого блаженства и безмятежности, либо страха и тревоги. Он спал, пока не услышал голос Севы, мягкий и по-доброму насмешливый:

- О, мой султан! О, разреши же, мой господин, мне, недостойному, видеть тебя, нарушить твой царственный покой!

- Слушай, военный, и откуда ты только такие слова знаешь? – сладко

потянулся Аникин. – Лучше ответь мне, недостойный, который сейчас час?

- Половина шестого, самое время организовывать достархан, мой

повелитель, - продолжал Сева в том же духе.

- Можете приступать, мой визирь, а я пока схожу к фонтану и совершу

омовение, - важно, но благодушно пробурчал Аникин, натягивая туфли.

Когда он возвращался из туалета, навстречу ему из кабинета выскочила

хихикающая официантка.


- Всё девушек веселишь? Ну что, брат, поговорим о бренном? Так что

это за история, в которую ты меня втянул давеча? – спросил султан своего

визиря, снова устраиваясь среди подушек.

Но визирь с озабоченным видом задал свой вопрос:

- Ты лучше расскажи, Илюша, как тебе удалось сегодня так быстро

отстреляться?

- Сева, да не было никакой проблемы. Волнения твои оказались

напрасны, а я клиенту понадобился совершенно по другому поводу. Вот так-

то, мудрец ты мой!

Купавин захлопал глазами:

- Ничего не понимаю! А поподробнее можно?!

- Извини, дружище, это врачебная тайна, у которой пока не истёк срок

давности. Ты лучше расскажи сам поподробнее, как во всём этом деле

появился я? И при чём тут эта история с выборами и какой-то там схемой

контроля, про которую твой Спиридоныч даже говорить не захотел?

- Илья, я и сам не всё понимаю. Честное слово!

- Ты так говоришь, будто это я всё устроил, - хмыкнул Аникин.

- Да честное слово! Одни тайны какие-то!

- А ты тогда просто расскажи. По порядку, без всякого понимания и

домыслов, выстраивая факты в той очерёдности, в какой они возникали в

реальности для тебя лично.

- Хорошо,- вздохнул Сева и начал излагать: - Короче, всё было так.

Вызывает меня утром в четверг шеф, захожу, у него сидит Спиридоныч. Шеф

мне говорит, вот, Сева, так и так, покидает нас Сергей Спиридонович, мол, уходит в большую политику, принимай у него дела. Сам понимаешь, ощущение у меня, как будто бритвой по наследству. Отвечаю, как пионэр:

«Всегда готов!» А сам весь в панике, не хватало мне ещё почётного

направления на целину, тоже мне нашли комсомольца!

- Представляю! – хохотнул Аникин.

- Я лучше парикмахером в Москве останусь. Хватит – один раз по

молодой глупости я уже сделал ошибку! Слава Богу, удачно выкрутился

благодаря историческим обстоятельствам, а то пришлось бы или до сорока

пяти лямку тянуть, или страшные жертвы приносить! Представляешь, я даже

страшненькую дочку генерала из генерального штаба присмотрел, но

Господь миловал!

- Жуть…

- Угу, жуть! – махнул рукой Сева. – Ну так вот, сразу после этого

разговора мы со Спиридонычем поехали в московский филиал его банка.

Целый час он мне расписывал всю схему работы его фирм. А я слушаю и

думаю только одно: как же мне выпутаться из всего этого дела! А он

закончил и спрашивает, мол, ну и что скажешь? А у меня в башке только

одно и стучит: «Надо выиграть время! Надо выиграть время!» Ну, отвечаю, типа, Сергей Спиридонович, я, мол, должен всё это осмыслить. А он мне:

«Отлично, соображай! А завтра подъезжай в одиннадцать, и продолжим».

Короче, жмёт, одуматься не даёт!


В этот момент дверь кабинета открылась, и в него вошли две сияющие

официантки в национальной узбекской одежде с полными подносами еды.

Пока они накрывали стол, оба приятеля молчали. Когда всё было готово и

девушки, пожелав им приятного аппетита, удалились, Сева почему-то не

спешил продолжать свой рассказ. Аникин посмотрел на его расстроенное

лицо и усмехнулся:

- Ладно, Севушка, давай выпьем – о таких сложных делах надо говорить

в расслабленном состоянии! А то истина ускользнёт, - он наполнил водкой из

запотевшего графинчика стопки. – Давай, не грусти! Поехали, за вторую за

сегодняшний день встречу!

Они выпили, Аникин сразу принялся закусывать, а Сева, не

прикоснувшись к еде, повёл рассказ о свалившейся на него напасти дальше:

- В общем, всю ночь я не спал. К утру только и придумал, что надо ещё

выиграть время. И тут я вспомнил о тебе, - Аникин, жуя, хитро сощурился и

закивал. – Естественно, сразу бросился звонить, но разве до тебя

достучишься! Короче, приехал я к нему в пятницу пустой как барабан, он

сразу, типа, ну, что скажешь? Ну, я и ляпнул первое, что в голову пришло: мол, Сергей Спиридонович, я человек в Ваших делах новый, многих

традиций не знаю, поэтому надо бы выстроить новую схему контроля за

делами под меня, ну, после того, как он свалит с хозяйства, и что хочу

привлечь для этого своего человека. Ну, он и спрашивает, что за человек?

- И действительно, Севушка, что это за человек такой?! Предлагаю за

него выпить! – и Аникин вновь наполнил стопки, думая при этом: «Надо же, как хорошо излагает, даже про паузы свои фирменные забыл! Правда, путано

немного, а так вполне даже шустренько».

Сева опять выпил машинально и, опять не отправив ничего в рот, продолжил:

- Я ему и отвечаю, что живёт на свете такой Илья Иванович Аникин, великий и могучий консультант, давно знакомы, проверен в деле, надёжен, не подведёт, на шефа сослался, он же от тебя до сих пор в восторге после той

истории с векселями, столько бабок тогда сэкономили, такие развязки, блеск!

А Спиридоныч про ту историю знает – его лавки тоже в схеме были, ну, и

захотел он на тебя вживую посмотреть. Слава Богу, впереди были выходные, и я умудрился до тебя дозвониться. Дальше ты сам всё видел. Но то, что ты

сказал мне по телефону после встречи, мне совершенно непонятно. Сначала я

понял так, что у тебя съехала крыша, и ты решил впрячься вместо меня, а

теперь ты мне говоришь, что вообще всё не так. Так что же тогда, чёрт

побери, происходит, Илюша?!

Аникина вопрос Купавина своей наивностью несколько озадачил, но

дальше мучить друга было бы уже бессмысленной жестокостью.

- Сева, ты меня удивляешь, да ничего особенного не происходит! –

сказал он, похохатывая и продолжая с завидным аппетитом пробовать всё, что было на столе. – Ты просто достиг очередного пика в своей карьере! Ты

теперь не «вице-» при своём шефе. Ты теперь тоже большой-пребольшой

начальник! Можно сказать, деловой партнёр своего бывшего шефа. Ты


теперь управляющий газет, заводов и пароходов. А все твои опасения по

поводу переезда из столицы были абсолютно беспочвенны. Крытову нужен

был человек, но не там, а здесь, для управления всеми его делами, которые он

уже давно переправил в Москву. Он решил разделить свой бизнес. Там, на

территории, у него будет одно, а здесь, в Москве, совсем другое. И никто из

его провинциальных соратников и партнёров не должен об этом даже

догадываться. Заметь, даже директор филиала его банка не имеет квартиры в

Москве и живёт в довольно скромном номере в «России».

- Правда, что ли?!

- Угу.

- То-то я смотрю, что Васька всегда помятый какой-то и одет как лох, а

он оказывается вечный командировочный!

- Угу, чтобы не привыкал к столичной жизни. Зато, наверно, после

возвращения станет президентом всего банка там у них. Заслужит.

- И всё-таки я ни фига не понимаю, что это всё значит?!

- А то и значит, разлюбезный мой Севастьян Аркадьевич, что шеф твой

за верную службу твою сделал тебе протекцию и порекомендовал тебя

Крытову Сергею Спиридоновичу в качестве управляющего основной частью

его капитала, которая находится в Москве. Можно, конечно, сказать, что

отдал в услужение, но это не так – уж больно место солидное и жирное. А

мостик, который связывал московские и территориальные дела Крытова –

филиал банка здесь, – будет сожжён. Но сжечь его надо правильно, вот этим

ты в ближайший год и будешь заниматься. А начнёшь ты, скорее всего, с

того, что сменишь Синицына на его посту. Потом, уже после ликвидации

филиала, возглавишь какой-нибудь вновь образованный холдинг, там видно

будет. Короче, к выборам всё должно быть чисто – наш народ не любит

капиталистов и прочих олигархов. Почему, ты думаешь, он везде оформлен, типа, как заместитель, даже в банке, который ему принадлежит.

Сева выпучил глаза:

- Так-с, а теперь специально для дебилов можешь пересказать? Он тебе

это всё сам сказал? А ты тогда тут при чём?

Аникин чуть не подавился от захватившего его в очередной раз хохота:

- Вот за что я тебя, Севка, обожаю, так это за твоё нахальство! Сам же

меня во всё это впутал, а теперь ещё и спрашиваешь, при чём тут я?! Ладно, давай ещё по одной выпьем, а то, я гляжу, у тебя совсем понималка

сломалась. Только ты закусывай, не стесняйся, тут на двоих на столе стоит!

Они выпили ещё, и Аникин, не отрываясь от еды, начал повторное

пояснение:

- Видишь ли, дружище, всё на самом деле элементарно, - но тут он

заметил, что Купавин, опрокинув в себя стопку, по-прежнему так ни к чему и

не притронулся и воскликнул: - Да жри же ты, наконец, чёрт озабоченный!

Расслабься – всё уже позади! Ты только попробуй, какие тут роскошные

помидоры! А какая чудная долма! А какой плов! А самса какая! М-м-м! –

Купавин, не отнимая взгляда от Аникина, взял кустик петрушки и засунул в

рот. – Ладно, делаю обозрение специально для дебилов. Внимай! Итак!


Единственный способ, уйдя, сохранить контроль и управление – разложить

всё по разным корзинам и поставить их в разные не сообщающиеся между

собой комнаты. Вот ты. Ты будешь сидеть в корзине в Москве, а кто-то

другой, скорее всего, тот же Базилевс Синицын, будет контролировать, как

толкается на местах в области то, что поставляет твой шеф, и будет он сидеть

в корзине у Крытова под боком и кормить всех ушедших с ним во власть.

Первым актом разделения дел по корзинам и опускания концов в воду станет

ликвидация московского филиала его банка. А нужно ему это для того, чтобы

всегда быть независимым от членов своей команды, ведь он не собирается

кормиться с ними из одной корзины. Не по чину. Так что замри и делай, что

скажут. И кушай, кушай – мне одному это всё никогда не съесть!

- Илюш, ну почему я такой тупой? – плаксиво сказал Купавин, пододвинув к себе блюдо с пловом.

- Ты, Сева, не тупой, ты просто малость озабоченный. Тупой бы начал

когти рвать, упираться и орать, мол, никуда не поеду! Отпустите на волю! Ну

и остался бы в итоге ни с чем. А ты, Сева, умный – ты почти сразу обо мне

вспомнил. А ещё, Сева, ты человек хороший и даже замечательный, потому

что ты меня любишь. Общим, предлагаю тост: за тебя!

- Да ну тебя, Илья! Издеваешься над старшим офицером в запасе! –

махнул рукой Купавин и принялся разливать остатки водки; закончив, он с

недоумением уставился на опустевший графинчик: - Хм, бутылку уговорили, а я и не заметил даже, - после чего, глядя Аникину в глаза, тихо произнёс: -

Если бы ты знал, Илюша, какую гирю ты у меня с груди снял! Я ведь и

правда чуть было не послал их к чертям собачьим, уже даже о новом месте

озаботился, по старым связям намечал простучаться.

- Бывает. Ладно, давай, за твоё новое положение! Я искренне рад за тебя!

Когда очередные стопки были опрокинуты, Купавин наконец-то

навалился на еду, и навалился довольно основательно – Сева ел так, что в

народе бы сказали: «Аж за ушами трещало». Но спустя несколько минут он

вдруг остановился и спросил:

- А ты-то тут при чём? – Аникин снова расхохотался, а Сева захлопал

своими чётками, - Нет, Илюш, мне так неудобно перед тобой! Выходит, что

для тебя всё это было впустую? За чашку риса, как ты говоришь.

- Севушка, да расслабься же ты, чёрт тебя подери! Всё в порядке – у

меня в кармане лежат десять тысяч баксов и договор ещё на сто десять тысяч

таких же баксов в течение года равными частями. И возможно, даже бонусы

будут нехилые начислены. Неплохо за право со мной отобедать? М? А ты, ты

стал громадным начальником с громадным жалованием и, вполне возможно, со всякими опционами в будущем. И никаких, заметь, переездов в

провинцию для поднятия уровня обслуживания в тамошней торговле. Всё

отлично, так что сегодня твоя очередь везти меня до дома.

- Ого! Ну, ты гигант!

- Ну, гигант – не гигант, а на хлеб с колбасой и за квартиру заплатить

заработал.

- Тогда надо бы ещё графинчик заказать.


- Нет! Ты как хочешь, а с меня хватит! Я лучше чайку зелёного, и тебе

советую.

Купавин посмотрел на друга с недоумением, как бы говоря: а не

ослышался ли я? Но, так и не получив ответа, пробурчал себе под нос:

- Ну, я один тоже пить не буду, - Аникин улыбнулся, а Сева, махнув

рукой, воскликнул: - Ладно, хрен с ними, с делами! Теперь немного понятно, что происходит, а с остальным разберёмся по ходу. Спасибо тебе, дружище, ты опять меня выручил!

- Ты почаще так влипай, а то мне ещё пары баксов на островок в южном

полушарии не хватает.

- Там море, там хорошо! – мечтательно произнёс Сева. – А с гаражом

берёшь? Да, и смотри, чтобы душ и туалет на участке были!

Зашедшей забрать посуду официантке он велел принести триста граммов

водки.

- Так-с, кажется, всё это закончится поездкой к актрисам, -

прокомментировал заказ Аникин.

- А что, Илюша, сейчас примем на посошок и махнём в «Распутин», там

такая девочка на третьем этаже объявилась! Я как увидел её, так сразу и

задумался о тщете нашего житья-бытья.

- Фу, майор! Ваши низкие потребности меня просто ужасают! Поедем-ка

лучше в Большой тэатер, послухаем, брат, балет какой-нибудь, что ли! Там

тоже девочки!

- Не, балеты долго я терпел

- Зато по этой части мы впереди планеты всей…

Когда им принесли ещё один запотевший графинчик, они опять

наполнили стопки и выпили за неувядающую славу русского балета…

Считается, что в России очень много пьют. В тот день Аникин с

Купавиным, наверно, дали для такого мнения ещё один повод – когда они в

двадцать один нуль-нуль выходили из ресторана, в каждом булькало более

полулитра водки, – они ещё раз заказали триста грамм. Но разве это много за

три часа, да под хорошую и обильную еду? Аникин даже не забыл в кабинете

зонт, и официантке не пришлось удивлять прохожих узбекским одеянием.

Вечер, по их представлению, только начинался, и обоим хотелось

продолжения банкета. Ни один из них не был пьян, только приятная

расслабленность и лихая безбашенность наполняли их здоровые и молодые

организмы, и они, развалившись на заднем сидении купавинского

служебного «вольво» апельсинового цвета, велели подать их на Зубовский в

«Распутин».

Однако когда машина подъехала к Таганской площади, Купавин резко

изменил культурно-развлекательную программу.

- Стоп, Степаныч! – обратился он к водителю. – Сейчас катим в

«Манхэттен», - и пояснил для Аникина: - Я же совсем забыл, там сегодня

Серёжа Пенкин поёт.

- А на нас там занято? – спросил Аникин.


- Спокойно, пан султан! У нас везде всё схвачено! Если что, нам

организуют приставные стульчики!

Сева достал телефон и нажал кнопку автонабора.

- Алле! – сказал он совершенно серьёзным и трезвым голосом, энергично

растянув «а», спустя полминуты. – Говорят, у вас там, на полуострове

Манхэттен, сегодня Серж Пенкин поёт, это правда? О! Это прэлэстно! Мы

вот с приятелем проездом в Москве, из Тувы в Лондон добираемся, вечер

вдруг выдался свободный, очень хотели бы и повнимать, понимаешь, и

полицезреть. Соседи по юрте говорили, что очень, ну очень замечательно

поёт!

Трубка ответила, Сева озадаченно сморщился, и, выслушав что-то ещё, перебил её:

- Да нет, приятель, такого не бывает! Ну что ты мне рассказываешь!

Давай, я сейчас подъеду, и мы всё обсудим на месте.

Трубка опять что-то сказала. Сева улыбнулся и продолжил общение с

ней:

- Хорошо, давайте вашего старшего менеджера, что ж делать, - трубка

пискнула, и из неё отчётливо послышалась мелодия «Интернационала».

Ожидая, когда она снова заговорит на русском языке, Сева рассеянно

молчал. Наконец гимн воинственно настроенных пролетариев прервался, отставной майор наш встрепенулся и снова собрал морщины на лице, но не

надолго, потому что спустя несколько секунд завосклицал:

- Всё-всё-всё! Я согласен! Спасибо! Запишите на сэра Купавина!

Слова эти он произнёс, когда они уже поворачивали с Варварки на

Москворецкую, где на первом этаже всё той же гостиницы «Россия» и

располагался ночной клуб «Манхэттен», популярный в то время не только у

сексуальных меньшинств, как судачили позже, но и у расплодившегося в

Москве среднего класса.

На входе бритоголовое тело, втиснутое в чёрный костюм, деловито

обшарило приятелей с головы до ног рамкой (о фейсконтроле тогда ещё

понятия не имели). Не обнаружив ничего интересного для себя, оно

удовлетворённо кивнуло самим собой, и тут же откуда-то подскочил

элегантный гуттаперчевый блондин лет двадцати пяти и почти запел с

таинственным придыханием:

- Добрый вечер, господа! Я уже понял, это Вы только что звонили, а я

уже поджидаю Вас! Пройдёмте, мы подготовили для Вас самый уютный

отдельный столик в нашем заведении!

Мягкая лапа электрических басов,

сдавливающая грудь,

натуральные звуки

бом-

бар-

ди-

ровки,

лишающие напрочь слуха,


и десятки девичьих пупков,

мелькающих при резких вспышках

мёртвого света, –

вот что такое ночной клуб

для только что вошедшего в него.

Но пока посетитель добирается

до своего столика,

он постепенно привыкает к происходящему вокруг

и в конце пути

даже начинает различать

среди всей этой неестественности

отдельные слова и родинки на животах.

Великое дело – привычка!

Пространство, где располагались столики с горящими на них синеватым

пламенем газовыми свечами, было отгорожено от танцплощадки фальш-

стенкой, поэтому проблески светомузыки почти не нарушали царящего в нём

полумрака. И здесь, для того чтобы быть услышанным, говорить следовало

очень громко, но зато без перехода на крик и нагибаний к уху собеседника. В

зале этом сидела публика постарше.

От возникшего из темноты светящегося фартучка Купавин потребовал

тройной мартини с водкой, а Аникин вежливо осведомился относительно

одной «Кровавой Мэри». Пока заказ исполнялся, оба, как по команде, принялись осматривать столики, за которыми сидели женщины без мужчин.

Закончив сие занятие, друзья встретились разочарованными взглядами.

Рядом вновь замелькал фартучек-привидение, и на столе появились напитки.

- Придётся итить танцувать и пилясать, - сказал Сева и вынул трубочку

из своего бокала.

- А что делать! Чего не сделаешь ради любви! – ответил Аникин и тоже

убрал трубочку: - И на кой хрен, скажи мне, в московских ресторанах в

томатный сок с водкой вставляют трубочки? – а затем приподнял бокал: - Ну

что?! За любовь?!

- За вечную любовь! – приподнял свой коктейль Сева и, сделав

приличный глоток, с благородно ленивым вздохом произнёс: - Тогда надо до

Пенкина успевать – после него я бы не хотел задерживаться в этом

муравейнике, уж больно тут шумно.

Аникин кивнул и поддержал его «благородный» тон:

- Вы правы, сэр майор, место это несколько не способствует развитию

романтических отношений. Только ты иди один, а то у меня большие деньги

в кармане. Справишься? А я пока организую еще пару стульчиков.

- Ты доверяешь моему вкусу?

- Ну, Вы, майор, ещё ни разу меня не подводили в таких ситуациях!

- Тады я двинул!

- Удачи, мой боевой друг! – с наигранной дрожью в голосе ответил

Аникин, и они оба покинули столик, растворившись в полумраке…


Минут через пять Аникин уже поджидал друга в окружении трёх

свободных стульев. Спустя ещё пять минут появился Сева. Он, ничего не

говоря, сел за стол и загадочно, с очень серьёзным выражением лица

посмотрел на своего товарища, после чего с проникновенной интонацией

спросил:

- Вот смотрю я на тебя, Илья, и никак не могу понять! Вот тебе какие

девушки больше нравятся? А? С длинными светлыми волосами или с

короткими цвета каштан, с синими глазами или с зелёными? – сделав

небольшую паузу, он с хохотом закончил: - А в остальном они абсолютно

одинаковые!

- Каштановая с зелёными, чур, моя! – выпалил Аникин. – Это отвечает

моим текущим эстетическим запросам!

- Не, не выйдет, дружище! У каштановой как раз глаза синие.

- Надо же! Как же всё перепутала природа-мать! Шутыныца просто! И

что же мне теперь делать? – разочарованно спросил Аникин.

- Тоже мне проблема! Это элементарно, дружище! Просто тебе следует

определиться, что для тебя важнее: волосы или глаза. А вот мне гораздо

сложнее, я вот их обеих хочу полюбить.

- Ладно, охотник за скальпами, где те, кого нам надо будет полюбить? –

рассмеялся Аникин.

- А они сказали, что придут из-за нашего столика слушать и наблюдать

Пенкина, а пока барышни плясать хочут.

И вдруг погасли все источники света, кроме свечей на столах, и музыка

резко стихла, настолько, что даже показалось, будто воздух взорвался

немотой, а у Аникина даже зачесалось в лёгких. Теперь уже возникшая тишь

показалась неестественной, но спустя пару секунд её вспорол многократно

усиленный аппаратурой голос:

- Добрый вечер, куколки мои!!!

Пока длилась пауза, фальш-стенка куда-то сдвинулась и Аникину с

Купавиным стала видна небольшая эстрада. На ней, вырванный из мрака

софитами, в костюме канареечного цвета, покрытом сине-зелёными перьями, в огромной малиновой шляпе из плюша и такого же цвета, что и шляпа, перчатках, возник Сергей Пенкин. Публика взревела, музыка вновь начала то

бить, то лапать грудь, а звезда коротко и часто подёргиваясь, запела с

нервным пришёптыванием: «Редки наши встречи с тобой…»

Аникин вдруг побледнел и сказал:

- Севка, чёрт побери! Мне же надо срочно ехать домой! Я совсем забыл, что меня там ждут! Скажи Степанычу, пусть он меня отвезёт!

- Ну вот! Неужели тот, кто ждёт, не может ещё подождать?!

- Всё немного сложнее, потом расскажу, а теперь срочно, очень срочно

надо бежать…


- Ну что за дела, Илья?!!

- Надо, Сева, надо! И надо срочно! Очень прошу тебя!

- Чёрт!

- Зато ты реализуешь свою мечту – полюбишь и блондинку и каштанку!

- Эх, Илья Иванович, ладно, надо так надо! – сдался Сева. – Сейчас

девчонки подойдут, я их здесь усажу и провожу тебя до машины. Звонить

Степанычу отсюда бесполезно – ничего не слышно…

VII

Только одно твердил про себя Аникин, когда ехал домой: «Давай, Степаныч, давай! Вот ведь! Какой же я всё-таки идиот! Я уже дважды!

Дважды забыл о ней!» Илья Иванович так был увлечён этим

самобичеванием, что даже не догадался позвонить домой из машины. Когда

же он, наконец, доехал и отпустил Степаныча, то не ринулся сразу в подъезд, а обошёл дом, чтобы глянуть на свои окна. Горевший на кухне свет вызвал

вздох облегчения: «Телевизор, наверно, смотрит, бедняжка. Какой же я

непутёвый!»

- Алло! – ответил домофон голосом Лизы.

- Лиза, я вернулся. Впустите меня…

Дверь пропищала и открылась.

Лифт невыносимо медленно спускался откуда-то сверху, потом

невыносимо медленно поднимался на предпоследний шестнадцатый этаж, на

котором жил Аникин…


Лиза стояла в дверях его квартиры. Она была в джинсах и лёгком

бежевом свитере ажурной вязки с открытым горлом, на ногах одни из

многочисленных тапок для гостей, которые Аникин покупал от случаю к

случаю. Коса исчезла – волосы были просто собраны в пучок на затылке.

Теперь она ему не казалась такой высокой, как днём. Единственное, что

никуда не делось, – красота, она по-прежнему была какой-то нереальной.

- Извините, задержался малость, а если честно, то я замотался и совсем

забыл, что Вы меня здесь ждёте. Извините. Полчаса назад вспомнил, что Вы

тут сидите совсем одна, - сказал он, проходя в квартиру и отмечая про себя

совершенство фигуры своей гостьи, которое в новой одежде было ещё более

явным. – Давно Вы здесь?

- Давно – с шести часов.

- Ужас! Что же Вы делали столько времени совсем одна?! Вы хоть ели

что-нибудь?!

- У тебя замечательный дом, только знаешь, чего в нём не хватает?

- Знаю, в моём доме нет музыки и книг, - ответил Аникин, снимая

ботинки.

- Именно! А почему?


- Книги и музыку я нахожу в интернете. Так ели Вы хоть что-нибудь?

- Ещё нет, поэтому, если ты даже где-то и успел поужинать, то всё равно

будешь ужинать ещё раз со мной, потому что от нечего делать я смотрела

телевизор и даже спала, а потом всё-таки приготовила нам поесть.

- Отлично! И что у нас на ужин? Что-то совсем ничем не пахнет.

- Всё уже выветрилось давно. Иди мой руки и приходи на кухню, там и

увидишь. Я не умею готовить, но когда сильно проголодаюсь, у меня кое-что

получается.

Аникин повиновался…

Когда он зашёл на кухню, то увидел накрытый на двоих стол. На нём

стояли широкая чашка с салатом, две пустые тарелки, ещё две с большими

тостами, на которых возвышались горки креветок, политых майонезом и

украшенных веточками петрушки, и пара фужеров. Лиза встретила его

словами:

- А вот свечу и вино я искать не стала.

Аникин молча достал из разных шкафовтолстую зеленоватую свечу и

бутылку. Откупорив вино, он зажёг свечу извлечёнными откуда-то спичками, выключил свет и телевизор, сел за стол и посмотрел на Лизу. «Господи, бывают же такие красивые бабы на свете! – думал он, глядя на её лицо. – Это

просто произведение искусства какое-то! Как же я забыл о ней?! Вот ведь

чудак!» Лиза иронически усмехнулась, как бы ответив: «Бывают!» – и тихо

произнесла:

- Ну, давай же ужинать, наконец! Иначе я сейчас просто умру!

Илья Иванович очнулся, наполнил фужеры и сказал:

- Давайте! Что это за салат?

- Морская капуста, яйцо, лук, зелёный горошек, сметана с майонезом, петрушка с укропом, - ответила Лиза, накладывая салат в обе свободные

тарелки. – Итак, за что будет первый тост?

- За Ваше великое терпение и кулинарные способности! – Аникин

прикоснулся своим фужером к фужеру Лизы.

- Хороший тост! – Лиза сделала небольшой глоток. – А теперь я буду

учиться есть! Ты меня чуть голодом не уморил, создатель!

Ужин при свечах. Кто и когда придумал сие таинство? Не ищите ответа

на данный вопрос в истории человечества. Никто не учил и не учит этому

людей, каждый придумывает его однажды сам для себя спонтанно. Даже

если Вам и встретится в каком-нибудь женском журнале совет устроить

ужин при свечах для создания обстановки близости, то ничего нового и

необычного для себя Вы в этом не обнаружите, потому что, скорее всего, уже

давно знаете это. Тяга к подобным трапезам запрятана в нас на генетическом

уровне. Что самое важное в таком ужине? Наверное, озарённые живым огнём

еда и лицо человека напротив. Ничего другого не существует в столь

благостные минуты, весь мир остается за пределами мягкого света свечи, он

весь без остатка растворяется во тьме. Мир в эти минуты больше не нужен

человеку, человек устал от него за день.


- Тебе нравится мой салатик? – Лиза сделала ещё глоток вина. – Я так

давно ничего не готовила.

- Очень! Я обожаю морскую капусту и зелёный горошек из банок.

- У тебя в доме очень просторно и почти всё в восточном стиле, ты

увлекаешься культурой Востока?

- Нет. Вовсе нет… - потупил взор Аникин. – Просто это всё

соответствует моему жизненному настроению на сегодня. Я совсем недавно

сделал ремонт, и ещё, я люблю, когда в доме просторно и нет лишних вещей

– легче поддерживать порядок.

- Ты всё делаешь по дому сам?

- Да. Не люблю домработниц, да и не такие у меня большие хоромы, чтобы я сам не мог справляться со своим хозяйством.

- Хорошо у тебя.

- Нравится?

- Очень. Твой дом окончательно внушил мне доверие к тебе.

- Да уж, я умею втереться в доверие.

- А я внушаю тебе доверие? – глаза Лизы сузились, и в них опять

появилась ирония.

- Что Вы, Лиза! Вы вне подозрения! Особенно после этого салата, - тихо

ответил Аникин и опять принялся рассматривать её лицо.

А она, дав ему возможность беспрепятственно разглядывать себя, приступила к креветкам на тосте, изредка делая маленькие глотки вина.

Несмотря на её красоту и интимность обстановки, у Аникина не возникало

влечения к ней. Чувство, которое она возбуждала, скорее было сродни

восхищению и преклонению, которые рождаются при созерцании женского

портрета кисти великого живописца. А может быть, он просто не верил в то, что вот так вот неожиданно в его жизни появилась эта невероятно красивая

женщина, утверждавшая, что очень хочет научиться играть.

- Лиза, а Вам кто-нибудь говорил, что Вы потрясающе красивы? –

спросил Илья Иванович. – Настолько, что я до сих пор не могу поверить, что

Вы реальны. Даже то, что Вы с таким аппетитом едите, не придаёт Вам

осязаемости.

Лиза посмотрела на него, и вновь усмешка пробежала в её глазах и

отметилась на губах едва заметной улыбкой:

- Не смущай меня! Я знаю, что на мужчин я действую как-то странно.

Все они говорят о моей нереальной красоте, но при этом обходят меня

стороной.

- Ни за что не поверю! Так уж и стороной?!

- Представляешь, мне ещё ни разу не делали предложения. Более того, за

мной никто ещё ни разу не ухаживал серьёзно.

- Невероятно! Позвольте всё-таки усомниться в этом!

- Правда-правда! Мне двадцать четыре года, а у меня ещё ни разу не

было постоянного мужчины. Всё как-то вскользь… - Лиза отпила вина. – У

меня всё время создается ощущение, что мужчины избегают меня, а я

навязываю им своё общество. Тебе вот тоже навязала.


- А, так у Вас, наверное, есть один очень серьёзный недостаток с точки

зрения большинства мужчин…

- О да! Я знаю, - перебила Лиза, - мой баскетбольный рост многих

вводит в ступор!

- Я не об этом! Я имел в виду Ваш ум. Умная и очень красивая женщина

всегда парализует активность нашего брата, поскольку воспринимается нами

как редкая природная аномалия.

- Ты тоже уже парализован?

- Я? Нет. Я пока всего лишь любуюсь Вами, как невероятным явлением.

Вы так внезапно появились в моей жизни. Я ещё просто не верю, что Вы

настоящая, а не из компьютера.

- И всё-таки я и тебе навязалась…

Илья Иванович уже стал немного привыкать к тому, что эта женщина

имела склонность называть вещи своими именами. Ей действительно не

хватало умения играть, но он знал, что настоящая и достойная игра

начинается как раз с называния вещей своими именами, и поэтому Лиза всё

больше и больше его заинтересовывала. Игра со словами, в которой от вещей

отрываются их названия, часто, несмотря на свою увлекательность, зависает

и застывает в сознании, как забавный узор, не достигая глубин души. Эти

игры – всего лишь способы ухода от реальности, чтобы на время забыть о

ней. Другое дело, когда тайны разрушаются прямым называнием того, что

происходит. Тогда нечто проникает в душу и ум и вызывает в них

возбуждение. Обычно на нём всё и заканчивается, и никакой игры не

получается, но, если справиться с таким возбуждением, возникает настоящая

игра, то есть игра с реальностью. Жизнь с этого момента перестает

распадаться на отдельные эпизоды, наполненные достижением каких-то

конкретных утилитарных целей, и начинает восприниматься как одно

целостное событие, которое длится и длится от рождения до смерти. Да это, собственно, уже и не жизнь в чистом виде, а затеявшее подобную игру

существо уже и не человек даже. И нет пока имени этому существу. Но об

этом как-нибудь в следующий раз и в следующей истории.

- А ещё меня удивило: за весь вечер, что я тут просидела, тебе никто ни

разу не позвонил, - сказала Лиза, покончив с креветками.

- Мне очень редко звонят.

- Почему? – Лиза допила вино. – Ты никому не даёшь номер своего

телефона?

- А у меня никто его никогда не спрашивает.

- А родители или родственники?

- Родители живут с начала мая на даче, у них там нет телефона, а другие

родственники звонят очень редко – все заняты своими делами.

- А почему ты не ешь тост?

- А я вот думаю, как бы Вам отполовинить от моей порции, - ответил

Аникин, снова наполняя фужеры. – Я ведь действительно уже успел

поужинать, причём довольно основательно.


- А я не откажусь! Я очень люблю креветки, так что ловлю тебя на слове,

- сказала Лиза.

Илья Иванович отделил половину от своего тоста и переложил её на

подставленную тарелку.

- А теперь Вы скажите что-нибудь, - сказал он.

Лиза взяла фужер и прикрыла глаза.

Длинные ресницы подрагивали,

пальцы гладили стол и выпуклое стекло.

Тени вокруг дёргались,

будто поторапливали её,

но она, прислушиваясь к тишине,

не спешила…

Создавалось впечатление,

что сейчас она скажет так скажет,

скажет что-то очень умное и глубокое.

И когда впечатление это

окончательно сложилось,

она открыла глаза и улыбнулась:

- Так тихо и хорошо. В общем, за то, что тихо и хорошо!

- Замечательно получилось, лучше невозможно!

Глухо цокнули фужеры.

- Ты постоянно меня хвалишь! Это мне в тебе тоже нравится!

- Это так просто – достаточно говорить правду! – Илья Иванович

пригубил вина и начал есть, но как только проглотил первый кусочек, воскликнул: - Однако всё дело в хлебе! А вовсе не в креветках! Как вкусно! Я

уже жалею, что, не попробовав, так щедро поделился с Вами!

- Вот опять! – рассмеялась Лиза. – И опять приятно, ведь сто лет не

готовила ничего!

- Что это за хитрость такая?! – указал Аникин на тост.

- Да простая хитрость, ничего особенного – делаешь масло с зеленью и

специями, намазываешь его на хлеб и запекаешь в духовке, потом

получившийся хрустящий тост слегка натираешь чесноком, остужаешь, сверху опять тонкий слой масла, а на него уже креветки.

Продолжая говорить о разных мелочах, они всё съели и допили бутылку

вина, времени к тому моменту было уже около полуночи.

- Ну вот и закончился наш славный и тихий ужин, - сказала Лиза, глядя

Аникину в глаза.

- Ну и как? Вы чувствуете, что хоть немного научились играть?

- Да, ты оказался хорошим учителем – ничего не испортил. Я хотела бы

продолжить обучение. Мы продолжим?

- Конечно, игра в сотворение мира бесконечна.

- А разве можно точно знать о чём-нибудь, что оно бесконечно?

- Точно знать ничего нельзя.

- Тогда почему ты говоришь, что играть можно бесконечно?


- Потому что это особая игра: когда ты играешь в сотворение мира, то

только от тебя зависит, будет ли конец у этой игры.

- А если тот, кто играет в эту игру, сам конечен?

- Тот, кто играет в подобные игры, не может быть конечным, по крайней

мере, до тех пор, пока играет. Пока он играет – игра не имеет конца, а пока

длится игра – он есть.

- Это рецепт бессмертия?

- Не знаю, я думаю, что жизнь и смерть тут ни при чём.

- Как это ни при чём?! – Лиза лукаво улыбнулась. – Вот умрём мы с

тобой, и как же тогда наша бесконечная игра?

- Будем играть после смерти, тоже мне проблема!

- А ты и после смерти знаешь, что будет? – Лиза продолжала лукаво

щуриться.

- Нет, а какое это имеет значение, если мы решили играть?

- Ладно, посмотрим, что из этого получится. А сейчас мне уже, к

сожалению, пора. Вызови, пожалуйста, такси.

- А Вам куда ехать? А то сейчас диспетчер меня спросит.

- В центр.

Илья Иванович достал из кармана «банан» и нажал кнопку автонабора

номера такси. Женщина-диспетчер, извинившись, сказала, что у неё идёт

сдача смены, и попросила перезвонить минут через пять. Когда он отключил

трубку и посмотрел на Лизу, то увидел, что она внимательно и с той же своей

насмешливостью, к которой он никак не мог привыкнуть, изучает его лицо.

- У них идёт пересмена, попросили перезвонить через пять минут, -

сказал Аникин и тут же почувствовал возникшую неловкость.

Лиза вздохнула и задумчиво произнесла в воздух:

- С какой готовностью он кинулся вызывать такси…

- Я что-то не так сделал? – ответил вопросом Аникин и чуть не прикусил

язык, осознав посреди фразы, какую чушь он говорит.

- Да нет, вроде бы, нет, посмотрим. Ладно, и когда же мы продолжим

нашу игру?

- Как только захотите.

- Тогда напиши мне свои телефоны, - сказала Лиза, поднимаясь из-за

стола, и немного смущённо добавила: - А я пока слегка приведу себя в

порядок.

И тут Аникин вдруг почувствовал, что время резко убыстрило ход, приближая какой-то неприятный тягостный момент. Спустя мгновение

пришло и осознание: это момент, когда уйдёт Лиза и он останется один

посреди своей уютной квартиры. И Илья Иванович понял, что совсем не

хочет, чтобы эта женщина сейчас ушла. Со сжимающимся от стремительно

приближающейся тоски сердцем он встал и направился в кабинет записывать

свои телефоны.

Вся комната была залита спокойным лунным светом. Не включая лампу, он прошёл мимо стола к окну. Облачность над городом за последние часы


повыветрилась – посреди чистого тёмного пространства висела сияющая

великолепной обнажённостью Луна. Разбежавшееся было время

замедлилось. Заворожённый красотой Луны, он невольно замер. Время

потекло ещё тише. Он стоял, разглядывая неожиданно явившееся на небо

ночное светило, и боялся пошевельнуться, втайне надеясь, что время тоже

замрёт. Но оно, хоть и едва-едва, но продолжало приближать миг торжества

тоски. И когда уже душа его почти смирилась с неумолимо надвигающейся

неизбежностью, он почувствовал, как лёгкие руки легли на его плечи. И

время остановилось…

Он почти шёпотом произнёс:

- Лиза, твои руки способны останавливать время…

- Я знаю…

Когда в ту лунную ночь они, наконец, заснули, ему многократно

грезилось одно и то же:

он подходит к окну,

видит за ним Луну,

замирает,

потом ощущает прикосновение рук,

время останавливается…

и

сон повторяется с самого начала:

он опять видит себя идущим к окну

на свет Луны…

Лишь только когда организм уже просто физически не смог больше

спать, Илья Иванович с неохотой оторвался от своего бесконечно

воспроизводящегося видения, однако тут же вспомнив, что сейчас увидит

Лизу, ощутил прилив счастья.

И он открыл глаза.

Лизы рядом не было…

Он встал с постели, накинул халат и пошёл бродить по квартире, ожидая, что вот-вот услышит что-нибудь вроде шуршания душа, гудения фена или

шкворчания жарящейся яичницы.

Но Лизы нигде не было.

Не веря в очевидный факт её отсутствия, он ещё раз обошёл все комнаты

и даже выглянул на балкон. Но от женщины, которая ночью стала для него

совершенно реальной, не осталось и следа: ни запаха духов, ни обронённой

случайно шпильки. «Чёрт! Я же так и не записал ей свои телефоны!» –

мелькнула у него отчаянная мысль.

Настроение испортилось.

И тут взгляд его упал на небольшой клочок бумаги, лежавший на

клавиатуре компьютера. На нём маленькими почти круглыми буковками с

едва уловимым наклоном влево было написано: «Извини, кажется, я опять

забрала твои ключи. Л.» Лицо Ильи Ивановича вспыхнуло от радости, в


груди что-то приятно защемило, и душу тут же наполнила какая-то озорная и

вместе с тем нежная мелодия.

Ни одной женщине Аникин ещё не давал ключи от своего дома, а этой

отдал при первой же встрече и, более того, найдя её записку, он был

несказанно рад, что придётся искать запасной комплект, который до сих пор

ни разу не использовал.

Он посмотрел на часы, они показывали без четверти одиннадцать. Пора

было собираться на встречу с Крытовым в «Балчуге».

VIII

В половине двенадцатого с мурлыкающей весёлые нежности душой

выпорхнул он из подъезда и направился в гараж. На нём были чёрные брюки

и чёрный пиджак «а-ля френч», из-под стойки которого выглядывал

белоснежный воротничок, тоже стойка. А за два часа до встречи он вышел

потому, что хотел ещё заскочить на автомойку.

«Вот и твой новый френчик пригодился! В нём ты смахиваешь на

священника, гувернанта… Тьфу ты! Гувернёра, то есть! Короче, в нём ты

похож на стоически непреклонного священника, строгого гувернёра, ну, и

бесстрашного дрессировщика вдобавок! Вот! Что ж! Очень, очень даже

подходит к положению, в которое ты попал! Э-хе-хе!» – посмеивался он над

собой, когда одевался перед зеркалом.

Небо же опять было зашторено…

Кооперативный пятиэтажный гараж, в котором Аникин по удачному

случаю два года назад приобрёл бокс в цоколе, находился в трёх минутах

ходьбы от дома. Добравшись до своего места, он нажал кнопку пульта

дистанционного управления. Ворота плавно поднялись, за ними стоял

порядком запылённый «Мицубиси Галант» вороного цвета – автомобиль по

московским меркам скромный, но вполне приличный для того, чтобы его

хозяин в тот год, о котором идёт речь, не страдал комплексом

неполноценности в любом столичном обществе.

Много сказано про связь машин и их хозяев. И действительно, большинство автовладельцев состоят в очень непростых отношениях со

своими четырёхколёсными любимцами. Обращение к автомобилю как к

живому существу для них совершенно нормальное явление, почти никого из

них нисколько не удивит вопрос: «Любите ли Вы свой автомобиль?» А уж

какое разнообразие ответов, в которых будет содержаться вся гамма

человеческих эмоций, можно получить на этот вопрос!

Однако вот Илья Иванович затруднился бы с ответом на него – он не

испытывал к своему «Галанту» никаких чувств, а вспоминал о нём лишь

тогда, когда тот ему был нужен. Некоторым это просто невозможно

представить, но Илья Иванович частенько целыми неделями, а то и месяцами

не навещал бедный автомобиль в боксе и держал его там в полнейшей


темноте(!). Более того, порой он совсем забывал о том, что является

владельцем транспортного средства, и почти не следил за его состоянием, то

и дело пропуская очередное ТО. Но гарантированное европейско-японское

качество и относительно высокий класс «Галанта» обеспечивали столь

небрежному хозяину мобильность в любой момент.

Выгоняя машину из бокса, он услышал под собой металлический цокот

и с неудовольствием подумал: «А колеса-то зимние с шипами я ещё не

менял!» А вот всё то же большинство автовладельцев в подобной ситуации

обратились бы не к себе, а к своему железному баловню со словами: «Эх, дружок, я, кажется, забыл тебя переобуть. Извини, брат, исправлюсь!»

Ехать, слушая стрекотанье шипов, не хотелось. Илья Иванович

посмотрел на часы (сегодня он их надел), было без двадцати двенадцать.

«Успею! Подумаешь!» – решил он про себя и, натянув технический халат и

рабочие перчатки, выкатил из ворот гаражный домкрат немецкого

производства, который приобрёл вместе с боксом – бывший хозяин уезжал за

границу на ПМЖ, поэтому увозил с собой только деньги и семейные

драгоценности. Сменить колёса, когда у тебя в распоряжении такой домкрат, дело максимум получаса, да и то если не очень напрягаться. Ещё минут

десять заняла проверка и установка требуемого давления в шинах.

«Ну вот и всё! Теперь на мойку, сбить пыль, и готово», - удовлетворённо

подумал Илья Иванович, закручивая колпачок на последнем колесе. – Лишь

бы очереди не было».

Мойка находилась здесь же - при гараже. Очереди, на счастье, не было.

Расторопный юноша, уроженец какого-то эсенгешного юга, дело своё знал

хорошо, и через двадцать минут «Галант» сиял так, что даже бесчувственный

хозяин его воскликнул про себя: «Надо же какой красавец! Не стыдно на

людях теперь показаться! – но тут же равнодушно отметил: - Хотя годика

через полтора сменить бы надо».

Из гаража он выехал без четверти час. Заминка, возникшая из-за смены

колёс, никак не повлияла на его настроение, душа по-прежнему напевала что-

то нежное и небрежно-весёлое.

В машине он обычно слушал «Авторадио» – сообщения о московских

пробках весьма полезны при передвижении по городу. Смешливые и

беспечные ведущие радиостанции предупреждали, что пробка на его пути

пока одна: на всё той же Якиманке. Но это было известно ему и без них, поэтому он и не собирался ехать по Ленинскому проспекту, а сразу

направился на проспект Вернадского, рассчитывая попасть в центр по

Фрунзенской набережной. Кто хоть немного знает Москву, тот уже, наверное, догадался, что Илья Иванович жил на юго-западе нашей

необъятной столицы.

На «Авторадио», между тем, зарядили какую-то поп-звезду, собранную

одним из ушлых отечественных продюсеров явно не из звёздной пыли.

Музыка, слова, а также уровень и манера исполнения, помноженные на

агрессивный сгусток провинциальных комплексов и амбиций, порождали


желание въехать в какой-нибудь столб, дабы прекратить эту зубную боль в

ушах. Аникин, поморщившись, переключил волну.

На радиостанции «Эхо Москвы» один из заместителей министра

финансов самоуверенно рассказывал об успехах в торговле государственным

долгом. Журналист, ведущий эфир, легкомысленно пытался намекать на то, что государство играет в игру, придуманную пронырливыми изобретателями

многочисленных финансовых пирамид. Но не тут-то было! Замминистра

оказался не так прост и убеждённо отметал эти намёки, намекая, в свою

очередь, на наивность интервьюера и утверждая, что в данном случае

инвестор имеет дело не с кем попало, а с очень ответственным заёмщиком в

лице государства. А уж оно-то знает, как грамотно распорядиться

полученными средствами! Например, прежде всего оно направляет их в

реформирование российской экономики, в её структурную перестройку и

развитие новой рыночной инфраструктуры. Это, по глубокому убеждению

замминистра, должно было дать безусловный и быстрый эффект, что без

проблем обеспечит абсолютную безопасность сделанных государством

инвестиций.

Аникин усмехнулся, но волну не переключил. Каждые четверть часа

интервью прерывалось короткими выпусками новостей, в которых главными

событиями были набирающие силу забастовки в Кузбассе и развёртывание

на Горбатом мосту у Белого дома шахтёрских палаток, и тут же

анонсировалось следующее интервью – с заместителем министра топлива и

энергетики. В новостях также сообщалось, что правительство на какой-то

подмосковной даче заканчивает разработку грандиозной программы развития

экономики, которую вскоре должно представить президенту.

К отелю «Балчуг» он подъехал за пять минут до назначенной встречи. В

списках участников конференции, посвящённой проблемам интеграции

российских банков в международные платёжные системы, действительно

значилась его фамилия. И он, получив именной бейджик, прошёл в холл.

На конференции, как и говорил Крытов, был обеденный перерыв, её

участники (человек двести, не меньше) ели и общались между собой за

столиками в ресторане слева от холла. В центре обеденного зала длинный

шведский стол щедро предлагал холодные закуски и десерты. Напитки и

горячее к столикам подносили официанты.

«Ну, и где тут мои агнцы?!» – с весёлым пренебрежением подумал

Аникин, рассматривая обедавших банковских клерков (со стороны он

действительно немного напоминал католического священника).

И вдруг он

О

С

Т

О

Л

Б


Е

Н

Е

Л.

За одним из столов сидели

Крытов и Лиза.

В отличие от окружающих, они ничего не ели – перед Крытовым стояла

чашка с чаем, а перед Лизой – бокал с апельсиновым соком. Сергей

Спиридонович что-то живо объяснял ей и то и дело оглядывался. Лицо Лизы

не выражало никаких эмоций. Она была собранна и холодна. Светло-серый

деловой костюм сидел на ней безупречно, её роскошные волосы были

спрятаны под шляпкой того же цвета, что и костюм, вокруг длинной нежной

шеи повязан розовый платок.

Не веря глазам своим, Аникин смотрел на них и не мог сдвинуться с

места. Наконец, Крытов заметил его и призывно махнул рукой.

- Елизавета Алексеевна, разрешите представить! Это Илья Иванович

Аникин, человек, о котором я Вам говорил, - сказал Крытов, когда

пребывающий в состоянии грогги Аникин подошёл к столику, Сергей

Спиридонович, как всегда, был стремителен и конкретен: - Добрый день, Илья Иванович! Присаживайтесь к нам, поговорим о нашем деле.

Официант возник тотчас. Аникин, едва соображая, что происходит, опустился на стул и попросил стакан воды.

- С газом или без газа? – учтиво поинтересовался официант.

Не понимая, о чём его спрашивают, Илья Иванович уставился на

предупредительного парня в жилетке.

- Вам воду газированную или нет? – терпеливо повторил официант.

- Из холодильника.

Официант не трогался с места.

- Давайте газированную, - наконец сообразил Аникин и из-под бровей

глянул на Лизу.

Щеки её окрасились в цвет шейного платка, а сталь в глазах утратила

матовость и заблестела.

- Илья Иванович, мы только что говорили о Вашем участии в нашем

проекте и решили, что Елизавета Алексеевна сама введёт Вас в курс дела.

Для меня же, как я Вам уже сказал, главное, чтобы пункты бизнес-плана

реализовывались строго в сроки, - проговорил Крытов, не замечая

странностей, происходящих с его собеседниками.

В этот момент к нему подошёл молодой мужчина в строгом чёрном

костюме и, наклонившись к самому его уху, что-то тихо проговорил. Сергей

Спиридонович, выслушав, кивнул:

- Да-да, конечно! Сейчас я обязательно подойду к нему! – и опять

обратился к Лизе и Аникину: - Извините, я должен покинуть вас. Всего

доброго Илья Иванович, а с Вами, Елизавета Алексеевна, не прощаюсь.

Крытов ушёл.

Аникин и Лиза продолжали молчать.


Официант принёс стакан воды с газом.

Молчание не прерывалось.

Единственное, на чём Илья Иванович мог сосредоточиться, это были

пузырьки, отрывающиеся со дна и стенок стакана и взрывающиеся на

поверхности маленькими фонтанчиками. Заставить себя посмотреть на Лизу

он не мог.

Обед закончился, и вскоре они остались в зале одни.

- Ну почему это оказался именно ты?! – исходящим из глубины груди

голосом вдруг произнесла Лиза, и, помолчав, горько усмехнулась: - Что у

меня за судьба! – и, снова помолчав какое-то время, сухо добавила: - Ладно, мне пора идти. Позвоните мне послезавтра, Илья Иванович. Всего Вам

доброго!

Она встала и ушла, а Аникин остался сидеть за столом и смотреть на

всплывающие и взрывающиеся пузырьки…

- Извините, но наш ресторан закрывается на перерыв, - вернул его к

реальности вежливый голос официанта спустя полчаса. – Если хотите, Вы

можете перейти в бар – он как раз только что открылся для обслуживания

участников конференции.

- Спасибо, я сейчас пойду, - машинально кивнул Аникин, но продолжил

сидеть.

В груди ломило, в горле пересохло, никаких сил встать и уйти не было.

Он взял стакан и залпом выпил всю воду. Какие-то силы вернулись к нему, и

он уже было собрался идти, как вдруг увидел, что прямо перед ним на столе

лежат ключи от его квартиры и визитная карточка. Тело опять перестало его

слушаться…

IX

Он очнулся от холода в своём автомобиле. Двигатель почему-то работал, а кондиционер морозил на полную мощность. Он не помнил, как вышел из

того злополучного ресторана и очутился в машине.

Выключив кондиционер и достав из кармана «банан», он набрал номер

Купавина.

- Привет, Илюша! – тут же отозвался Сева. – Как дела?

- Сева, ты можешь меня забрать?

- А ты где?

- У «Балчуга» на стоянке, я страшно замёрз и никуда не могу двинуться.

- Что случилось, Илья?!

- Сева, ты просто приезжай…

- Хорошо, сейчас буду…

Через четверть часа рядом остановилось апельсиновое «вольво», и в

окно постучал Купавин. Аникин уступил ему водительское место.

- И куда Вас, сэр? – спросил Сева, регулируя под себя сиденье.


- Кружи по городу, шеф…

- Илюш, ну что тут всё-таки произошло?

Аникин молчал. Сева внимательно посмотрел на приятеля, отцепил от

его пиджака «бейджик» и бодро сказал:

- А поехали, Илюша, в баню! А?! Согреешься! Да и давно мы с тобой в

бане не были, - он стал выруливать со стоянки. – Есть у меня одна

прикормленная банька, я сейчас позвоню, и пока мы доедем, нам там всё

организуют.

- Ай, вези куда хочешь, - вяло отмахнулся Аникин.

- Ну вот и славно, мой дорогой! Несколько распоряжений, и погнали, -

Сева приостановил машину и достал телефон. – Степаныч! – громко

заговорил он несколько секунд спустя. - Сейчас свободен, а к десяти чтобы

был во Внуково! Да, у бани. Ещё вопросы есть? Отлично, давай! – и, сбросив

соединение, набрал другой номер; на том конце отвечать не спешили, Сева

постукивал пальцами по баранке, будто поторапливая нерадивого абонента

поднять трубку. – Не отвечают, однако, - но тут же встрепенулся и

затараторил: - Вы уже спитя?! А у вас горячая вода сегоднява есть?! Ага, я!

Слушь, Надюш, а у тебя там свободно сегодня и сейчас? До девяти?!

Отлично! Да, до девяти-то, будь спок, мы всяко уложимся! Всё, жди, дорогая, вылетаем… Илюша! Пристегни-ка ремешок!

Вот чего принципиально себе не представлял Севастьян Аркадьевич

Купавин, если сам попадал на место водителя, так это спокойной езды. Свою

манеру управления автомобилем он гордо называл «спортивной». Но если бы

он только резко разгонялся до сотни и свыше на участках между

светофорами и с визгом тормозил! Так он ведь ещё и подрезал всех, кого

только мог, устраивая настоящий «слалом» в густом городском потоке. Но и

это ещё пустяки – любимым его трюком были приводящие в ужас всех

окружающих ускорения по встречной полосе с включёнными фарами. Слово

«лихач» – лишь блеклый намёк на то, кем становился за рулём этот

респектабельный и очень спокойный по жизни господин.

Подобная гонка способна привести человека в чувство, в каком бы

состоянии он ни находился. Уже через несколько минут после того, как они

тронулись в путь, Аникин начал оживать. Ему казалось, что его элегантный

«Галант» ревел, как перегруженный породой огромный горный самосвал без

глушителя, а из глубокого и удобного сиденья его постоянно выбрасывало то

на дверцу, то на сумасшедшего водителя. На всякий случай, когда они по

недоразумению, как выразился Сева, остановились на светофоре, он всё-таки

пристегнул ремень. Илья Иванович знал: взывать к бухгалтерской

рассудительности Купавина в данном случае было бесполезно – Сева по-

другому ездить просто не умел.

Окончательно он пришёл в себя, когда они выскочили на Лужнецкий

мост. Сейчас это самый обыкновенный московский мост, отлично

заасфальтированный и ничем не отличающийся от всех других московских

мостов. А тогда! Не существовало в мире подвесок, которые были бы не по

зубам Лужнецкому мосту весной девяносто восьмого года!


- Нет! Ну тут ехать просто нельзя! Тут надо лететь! Иначе колеса

отвалятся! – воскликнул Купавин и выжал сто сорок, продолжая при этом

вилять между автомобилями, как между флажками на горнолыжной трассе.

- Послушайте, водитель, а Ваша фамилия не Сапожник? – уже пытался

шутить Аникин, когда они опять притормозили у светофора недалеко от

цирка.

- Нет, я Севка Купавин со Звонарского переулка! Советский Союз!

Шумахеры отдыхают! – и он опять «сделал» всех со светофора.

Через двадцать минут этот кошмар завершился у крыльца какого-то

одноэтажного строения, окружённого соснами, где-то в районе Внуково.

- Ну что Вы сидите, сэр? С приземлением! Можете выйти и поцеловать

почву – Вы снова стоите на ней, – сказал Купавин, заглушив двигатель.

Именно это и хотел сделать Аникин, как только понял, что всё, к

счастью, кончилось без существенных потерь, но, собравшись с духом, беспечно ответил:

- Ты разочаровал меня, шофёр, – я так надеялся, что приобрету за твой

счёт новый автомобиль!

- Ха! Ты думаешь, мне легко!

Строение, у которого они «приземлились», внутри оказалось небольшой

частной баней. Распоряжалась в ней приветливая миловидная блондинка лет

тридцати пяти, чуть располневшая, но ещё вполне способная вызвать

заинтересованный мужской взгляд. Звали её Надежда Петровна. Сева явно

был здесь завсегдатаем и знал что да как. Он без лишних слов расплатился с

Надеждой Петровной, отрицательно мотнул головой на вопрос в её глазах и

направился к двери, за которой и начиналась, собственно, баня. А Илья

Иванович тем временем засмотрелся на смазливую банщицу – ему

понравились её мягкие и плавные движения, спокойное и наивное лицо с

широко открытыми голубыми глазами.

- Как же Вы тут одна? Почти лес, охраны никакой нет, не страшно? –

спросил он её.

- А у меня телевизор есть, - был ответ.

- Илюша! Не смотри так на Надежду Петровну, а то она сейчас пришлёт

девчонок с вениками, и они отходят тебя по полной программе! Иди сюда! –

крикнул Купавин.

- Слушай, а действительно, как она тут совсем одна? – спросил Аникин, входя в раздевалку.

- Не беспокойся, всё тут есть, только за другой дверцей…

- Понятно…

Они разделись и прошли в следующую комнату. Это была небольшая

гостиная с кожаными диванами и креслами, в центре её располагался низкий

стол, на котором лежали простыни и махровые полотенца…

Через треть часа, когда друзья вернулись из парилки (красные, горячие и

голодные), на столе уже был собран натюрморт из двух широких

металлических блюд: на одном - зелень и крупно порезанные помидоры, огурцы и разноцветные болгарские перцы, на другом - продолговатая горка

шампуров с блестящими жирным соком кусками баранины; рядом со всем

этим великолепием гордо задирал носик толстопузый чайник и, будто

вытанцовывая перед сим кавалером, подбоченивали ручки две массивные

чашки – вся троица была работы гжельских мастеров.

- Действительно всё есть, - прокомментировал увиденное Аникин и

принялся наливать себе чай. – Хм, настоящий зелёный, судя по цвету и

запаху! Ну всё как в лучших душевых лучших исправительных заведений!

Кто и когда придумал обильно есть в бане, распивать там спиртные

напитки, вызывать к себе девиц ветреного поведения и при всём этом

решать важные вопросы, известно – это, безусловно, были древнеримские

патриции. Но почему сию привычку унаследовали и бережно хранят до сих

пор только в России? Некоторые утверждают: «Потому что мы есть третий

Рим!»

К удивлению простодушной Надежды Петровны, в тот вечер гости её не

заказали ни водки, ни пива, ни легкомысленных подружек. Впрочем, изумилась сия банная служительница не сильно – видела она, скорее всего, и

не такое.

Гостям же, в силу добровольно наложенного на себя столь

значительного ограничения, оставалось только посидеть в парилке, поесть и

поговорить.

- И что же всё-таки с тобой случилось в этом «Балчуге»? – спросил

Купавин, приступая к овощам.

Аникин отвечать не спешил, он пил чай, развалившись на диване, и

жмурился от удовольствия. Сева его больше не торопил.

- Знаешь, я вот сейчас лежу и думаю, - наконец, заговорил Илья

Иванович, - а действительно, и что же это со мной там случилось? Наверно, всё-таки ничего особенного. Так, мелочь. Женщина, которую я всю жизнь

хотел найти (здесь, как Вы понимаете, он несколько преувеличил) и которую

в итоге неожиданно для себя нашёл, самая красивая и самая умная, ну, в

общем, самая-самая женщина оказалась любовницей другого мужика. И чего

я так расстроился? Прямо и не знаю…

- Да уж, дела! Но, между нами, скажем так: не такой уж и редкий случай.

Согласен? Так что, может, это и правда всё-таки мелочь, а?

- Ну, видишь ли, распространённость явления ещё не говорит о том, что

оно не может сильно повлиять на душу впечатлительного человека, - Илья

Иванович приподнялся, взял шампур и оторвал от него зубами кусок мяса.

- О да! Тонкость душевной организации в данном случае имеет

немаловажное значение! – кивнул Купавин и тоже принялся за шашлык.

Аникин же, коротко размахивая шампуром, как дирижерской палочкой, продолжил, жуя:

- Но ты, Сева, просто замечательнейший психотерапевт – на Лужнецком

мосту я уже не очень сильно переживал. А у цирка с трудом уже мог

вспомнить её лицо и имя. А после того, как на шоссе ты так изящно и просто, скажем, даже где-то эстетично ушёл от лобового столкновения с «КамАЗом», я вообще чуть не забыл об этом эпизоде своей холостяцкой жизни, - но ещё

через мгновение глаза его потускнели, и он совершенно серьёзно добавил: -

Если бы ты только знал, Сева! Если бы ты только знал, какую женщину я

встретил и тут же потерял!

Купавин заметил изменение во взгляде и интонации друга и тут же

воскликнул:

- Так, хвилософ! Пошли-ка ещё разок, пока не наелись и не начался

рецидив! Парилка – лучшее средство от эмоциональных недугов! Это тебе

настоящий старший офицер говорит, а не какой-нибудь психатэрапэфт!

Вернувшись в гостиную снова через треть часа, они обнаружили

шашлыки подогретыми, а чай горячим и свежезаваренным. Аникин, наливая

себе душистый напиток, опять прокомментировал:

- В этой бане положительно обитают добрые духи!

- Так где ты её встретил?

- Всё равно не поверишь. Представляешь, я нашёл её в интернете.

- Да ну?! Чёрт побери!

- Вот тебе и «да ну», вот тебе и «чёрт побери»…

- Чудны твои дела, Господи! Или да здравствует научно-технический

прогресс с его высокими технологиями!

- Угу, вот такая зараза эта сеть…

- Надо бы попробовать как-нибудь, думаю, это должно существенно

экономить время и личные финансовые ресурсы.

- Надеюсь, твой опыт будет удачнее моего.

- А про любовника-то как узнал?

- О! Это целая поэма, мой друг! Как-нибудь я тебе расскажу и про это, а

пока я морально не готов к такому подвигу…

Лицо Аникина опять стало принимать выражение, говорящее о

приближении очередного приступа чёрной меланхолии, на что Сева

отреагировал без промедления:

- Так-с! Кажется, нам пора в очередной раз прогреть и разогнать кровь!

Пошли-ка!

И они вновь отправились поджариваться в сауну и пробыли там чуть

больше времени, чем в предыдущие разы – только что выпитый горячий

зелёный чай способствовал интенсивности и приятности процесса. Выскочив

же, наконец, из парилки, они засели в небольшом бассейне, вода в котором

оказалась тёплой, а не ледяной, как это обычно бывает.

- Ну как?! Помогает?! – спросил Сева.

- Изумительно, ещё бы чайку!

- Без вопросов!

Сева вылез из бассейна и принёс дымящиеся чашки.

- Нет, даю на отсечение руку председателя Центробанка, но чай в

бассейне – это уже чисто русская забава! Патриции до такого додуматься

никак не могли – у Древнего Рима не было дипломатических и торговых


отношений с Китаем, - сказал Аникин и, сделав несколько глотков чая, скрылся под водой…

Насколько сумасшедшая езда по городу и баня с зелёным чаем, шашлыками и дружеским трёпом помогают от несчастной любви –

неизвестно, но после всех этих мероприятий Аникин был уже в состоянии

самостоятельно доехать до дома, поставить машину в гараж и без всяких

мыслей в голове лечь в постель и уснуть.

Эпилог

Прошёл месяц. Правительство представило президенту программу

экономического развития страны, начался чемпионат мира по футболу во

Франции, кузбасские шахтёры по-прежнему бастовали, а москвичи начали

потихоньку разъезжаться по отпускам. Уехал на пляжи Мальорки даже

Севастьян Аркадьевич Купавин, несмотря на то, что только-только сменил на

посту директора московского филиала крытовского банка Василия

Васильевича Синицына.

Весь этот месяц Илья Иванович пропадал в офисе у Елизаветы

Алексеевны на Чистых прудах. Она не была любовницей Крытова, как

предположил он вначале. Всё оказалось гораздо сложнее и запутаннее –

фамилия её была Дымова, и она приходилась родной дочерью тому самому

губернатору, место которого собирался занять Сергей Спиридонович и

которого Аникин видел у западного входа гостиницы «Россия».

Какую сделку заключили между собой губернатор Дымов и его

приемник Крытов, Илья Иванович толком не понимал, но, во всяком случае, суть была явно не в губернаторском кресле. За прошедший месяц ему стало

ясно только одно: цена достигнутого между ними соглашения была огромной

– на балансе фирмы, которую возглавляла Елизавета Алексеевна, он

обнаружил ГКО на сумму, превышающую сто миллионов долларов.

Официально это была кипрская инвестиционная компания, в планы которой

входили вложения в создание на территории России фирменных магазинов

известной международной торговой сети, специализирующейся на продаже

товаров для домашнего хозяйства.

Также выяснилось, что Елизавета Алексеевна имела немецкое

подданство. Бабушка её по матери была немкой, вернувшейся на свою

историческую родину ещё в середине восьмидесятых. Тогда же с согласия

семьи она забрала с собой и внучку, закончившую к тому времени только

пятый класс.

Бизнес, ради которого дочь губернатора Дымова вернулась в Россию, продвигался успешно – эта молодая женщина обладала отлично

поставленной деловой хваткой. Про себя Аникин отмечал, что с

профессиональной точки зрения работа с ней была лучшим заказом из всех, какие он когда-либо имел – никто из бывших его клиентов не пользовался


данными им рекомендациями и советами столь разумно и эффективно, как

это делала Елизавета Алексеевна. Держалась она с ним ровно и без всякого

отчуждения, даже дружелюбно, насколько это может себе позволить

президент компании по отношению к наёмному консультанту, а иногда, когда обстоятельства располагали, даже вспоминала о том, как училась во

Фрейбургском университете, и делилась с ним своим непониманием русской

жизни на уровне быта.

Единственное, о чём президент кипрской инвестиционной компании

фрейлейн Элизабет Дымофф никогда не говорила со своим русским

консультантом господином Ильёй Аникиным, – это об игре в Сотворение

Мира.