Оранжерея [Туве Марика Янссон] (fb2) читать постранично

Туве Янссон Оранжерея

Когда мой дядя окончательно состарился, он стал интересоваться ботаникой. Свою собственную семью он так и не завел, но у него были многочисленные сердобольные родственники, которые о нем заботились; они купили ему дорогие, прекрасно иллюстрированные книги по ботанике. Дядя похвалил книги и отложил их в сторону.

Но когда родственники отправлялись на работу, в школу или еще куда-нибудь, каждый по своим делам, он выходил из дома, садился в трамвай и ехал в ботанический сад. Ехать туда было далеко и неудобно, почти всю дорогу приходилось мерзнуть, но все неудобства этой поездки окупались ожиданием момента, когда он распахнет ворота оранжереи и в лицо ему ударит теплый воздух, напоенный сильным и вечным запахом цветов. Не менее приятно было погрузиться в тишину. Посетителей здесь не было почти никогда.

Дядя неизменно направлялся к пруду с кувшинками. Но сначала он бродил по узким аллеям меж тропических растений, джунгли подступали к нему вплотную, но он никогда не притрагивался к растениям и не читал их названия на табличках. Подчас им овладевало нелепое желание войти в гущу этого роскошного цветения и с чувством безграничного обожания не только созерцать, но и ощущать все это великолепие. Это опасное желание становилось еще сильнее возле пруда с кувшинками, с лотосами, в мелком бассейне с прозрачной, постоянно булькающей проточной водой. Снять ботинки, засучить брюки и побродить босиком между цветами и широкими листьями, чтобы они раздвигались и снова смыкались, будто ничего не случилось. Какое это было бы блаженство! И испытать его в одиночестве, в теплой и безлюдной оранжерее!

Возле бассейна стояла небольшая железная фигурная скамейка, выкрашенная в белый цвет. На ней дядя имел обыкновение отдыхать, погружаясь в созерцание и размышление, свободные от треволнений внешнего мира.

Над бассейном высился большой стеклянный купол, сооруженный давным-давно. Купол обрамляла очень красивая галерейка с легкими ажурными металлическими перилами и арабесками в стиле модерн, воздушными, словно бабочки. Ведущая на галерею винтовая лестница отличалась такой же игривой, манящей элегантностью. Время от времени люди карабкались по винтовой лестнице, проходили по галерейке, спускались вниз и исчезали. Они всегда спешили и почти не обращали внимания на пруд с кувшинками.

«Ослы! — думал про них дядя. — Ноги у них сильные, а ума мало».

Смотритель оранжереи сидел за большим пушистым кустом; он обычно читал или вязал. Дяде не раз хотелось спросить, что это он вяжет, но он не решался: он хотел сохранить между ними необходимую дистанцию и тишину в зале. Они лишь обменивались кивками.

Случалось, что смотритель покидал свое место за кустом и по какому-нибудь делу проходил мимо пруда с кувшинками, а один раз, когда дядя уходил из оранжереи, он поспешил открыть ему тяжелые ворота. Дома дядя запретил родственникам распахивать перед ним дверь, но в данном случае это была дань уважения, которую можно было принять; он был Grand Old Man^[1] оранжереи, один-единственный, кто понимал ее значение.

Однажды, явившись в оранжерею, дядя понял, что скамейка принадлежит не одному ему: на ней сидел старый господин с бархатным воротником и висячими усами. Дядя пошел дальше, он побродил по зеленым аллеям, а когда устал, вернулся к скамье, но она была по-прежнему занята. Скамейка была маленькая, на ней едва хватало места для двоих. Дядя подождал немного и поехал домой.

А в другой раз произошел еще более досадный случай. Когда дядя собрался идти домой, этот старикан в тот же самый момент поднялся со скамьи, место освободилось, но слишком поздно. Дядя попытался выйти первым, но старикашка оказался проворнее, чем можно было от него ожидать, и оба господина оказались у выходной двери одновременно. Старикашка отворил дверь, потому что дядя стоял и ждал! Оба замерли, не говоря ни слова. Ситуация была невыносимо унизительная. Дядя решил не говорить нахалу ни слова.

Положение спас смотритель. Это был умный человек; поскольку цветы ему немного поднадоели, он иногда наблюдал за посетителями. Быстро подскочив к двери, он привычным жестом распахнул другую ее створку, отвесил поклон, и оба посетителя оранжереи бок о бок прошествовали из оранжереи, чтобы тут же разойтись в разные стороны. Чтобы попасть к трамвайной остановке, дяде пришлось сделать большой крюк. А на следующий день этот чертов старикан опять сидел с книгой на самой середине скамейки.

Ситуация со скамейкой стала для дяди просто навязчивой идеей, он стал смотреть на старикана как на своего личного врага. По ночам дядя лежал и пытался угадать, сколько ему лет, моложе он или старше его самого, есть ли у него родственники и ухаживают ли они за ним, интересуют ли его хоть чуть-чуть цветы, или его привлекает лишь тепло оранжереи, что за книги он все время читает, можно ли назвать вызывающими его огромные усы…

И наконец в один погожий зимний день