Зеркало, зеркало [Бетси Фюрстенберг] (fb2) читать онлайн

- Зеркало, зеркало (пер. Елена К. Денякина) (и.с. Интрига) 1.55 Мб, 463с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Бетси Фюрстенберг

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бетси Фюрстенберг Зеркало, зеркало

Легенда гласит, что, когда в Венеции умирает праведник, крылатый лев с площади Сан-Марко возносит его душу на небеса.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Венеция 1968

Глава 1

Утренний туман рассеялся, и небо отразилось в водной глади каналов. Стая проснувшихся голубей поднялась над широкой мощенной булыжником площадью Сан-Марко и, сделав круг над куполом собора, расселась по конькам крыш.

А на другой стороне Большого канала солнечный луч заглянул в приоткрытое окно палаццо Нордонья. Легкий бриз донес сладкий первозданный аромат Адриатики, и Антонии на миг пригрезилось, что она, словно облако, плывет по воздуху, купаясь в солнечных лучах.

Лежащий рядом мужчина зашевелился и обнял Антонию, успокоив ее этим привычным жестом.

— Антония! — Он прикоснулся губами к ее закрытым векам.

За ночь простыня соскользнула, Антония поежилась от прохладного весеннего ветерка.

— Антония, проснись, уже поздно.

И в самом деле: снизу, с канала, доносились шум моторов вапоретто[1] и плеск воды о стены. На первом этаже поднявшиеся слуги с шумом распахивали ставни. Город готовился к трудовому дню. Она томно вздохнула и повернулась к графу.

Он взглянул на Тони, маленькую сильную и, как все жительницы Средиземноморья, черноволосую и смуглую. Ее чуть удлиненное лицо было не по годам серьезным, а стройное тело — мускулистым и крепким, как у юноши. Даже сейчас, спустя десять месяцев, Карло Нордонья все еще пылал страстью к Антонии. Он привык получать все, чего бы ни пожелал, но так и не разгадал до сих пор, что за тайна кроется в ее темных умных глазах. Казалось, Антония, как ртуть, просочится сквозь пальцы, если попытаться удержать ее. Карло провел ладонью по шелковистой коже спины, по округлым упругим ягодицам. От его прикосновений Антония проснулась, но ее сонные глаза неподвижно смотрели на него, словно из какого-то неведомого мира.

Тони бесстрастно отметила, что в утреннем свете отчетливее обозначились морщины, углубились борозды на высоком лбу Карло, стали заметнее высокие скулы и тонкие аристократические черты лица. Чуть изогнувшись, она подставила ему губы для поцелуя.

Тони любила просыпаться здесь по утрам, словно палаццо на Большом канале и было ее домом. Обнимая Карло, Антония уже не в первый раз подивилась силе своих чувств. Ведь она пошла против воли родителей, выбрав любовника, который никогда на ней не женится. Девушка снова прижалась к нему и вытянула ноги.

Вдруг ступня ее наткнулась на что-то холодное и мокрое.

— Va via, cattiva cane![2] — крикнула она.

Карло затрясся от смеха.

— Это не поможет, Антония. Тихоня откликается только на английские команды, ты же знаешь.

Поняв, что говорят о нем, старый бассет-хаунд уставился на Тони недобрыми желтыми глазами. Оскорбленный окриком, пес вместе с тем не сомневался в расположении хозяина.

— Тихоня всегда будит меня по утрам. Не стоит ругать беднягу. Он честно выполняет свою работу. — Карло ласково потрепал собаку по голове и, вздохнув, сел в кровати. — Кстати, Тони, нам тоже нужно заняться своими делами — каталогом для выставки искусства эпохи Ренессанса.

Антония лукаво улыбнулась:

— Карло Нордонья, надеюсь, вы не собираетесь работать сегодня?

Карло хлопнул себя ладонью по лбу:

— Который час? Она явится сюда с минуты на минуту. — Он отбросил простыню и поднялся.

Тони с восхищением взглянула на высокого стройного мужчину. Карло выпрямился во весь рост, и кожа его казалась в утреннем свете совсем светлой. Годы напряженного труда не прошли бесследно. Время оставило на лице Карло неизгладимый след, но тело его сохранило силу и гибкость. Сердце Тони преисполнилось гордостью: она, обыкновенная двадцатилетняя девушка, сумела увлечь такого значительного мужчину.

— С минуты на минуту появится моя дочь. — Карло накинул халат и надел очки в черепаховой оправе.

Тони рассмеялась:

— Твоя дочь будет шокирована! Вряд ли я намного старше ее.

Она тут же пожалела о своей бестактности, ибо граф нахмурился и отвернулся.

Пуританство не позволяло Карло признаться даже себе самому в том, что он любит и желает женщину, которая моложе его более чем вдвое. Да, она с самого начала не скрывала, что восхищается его интеллектом и он нравится ей как любовник. Однако Тони уйдет, закончив исследования, необходимые для его книги, найдет себе мужа, которого не преследуют призраки прошлого, родит от него детей и состарится вместе с ним.

Карло прислушался:

— У причала какая-то лодка. Неужели она уже приехала? — Он распахнул французские двери и шагнул на балкон, выходящий на Большой канал, и тотчас вернулся, тихо бормоча под нос проклятия на итальянском. — Моя дочь здесь. А ну-ка, лежебока, прочь из моей постели!

Тони насмешило смущение графа. Спрыгнув с кровати, она подошла к нему сзади, обвила руками талию и поцеловала его в шею.

Карло на миг застыл, потом отстранился.

— Какой ты забавный! Стоит ли так волноваться? Ты же знаешь, что твою дочь не пустят в эту комнату. Разве меня кто-нибудь видел? Мы уже почти год вместе, а никто из слуг даже не подозревает об этом.

Она завернулась в простыню и по пути выглянула наружу. В это прекрасное утро казалось, что канал и небо сияют чистой лазурью. Холодный дождь омыл ночью древний город, и сейчас он сверкал в лучах солнца. Внизу, на маленькой пристани, слуга привязывал моторный катер к причальному столбику в виде каменного льва. В лодке сидели две молодые женщины, упираясь коленями в чемоданы.

«Как мало багажа — до обидного мало! Ведь прибыла дочь графа Карло Нордоньи», — подумала Тони.

В одной из девушек, стройной, гибкой, с золотисто-рыжими волосами, Антония узнала Франческу Нордонья. Дочь Карло поражала сходством с матерью, рыжеволосой красавицей, портрет которой в натуральную величину висел на стене над парадной лестницей палаццо.

Выполняя для Карло работу, Тони слышала немало историй о его последней жене. Американка по происхождению, она покорила воображение светского общества и прессы по обе стороны Атлантики. Венецианцы до сих пор обсуждали дерзкие подвиги этой дамы и вызванный ими скандал так, будто она еще жива.

Сюзанна Нордонья. Даже ее имя казалось Тони таким же прекрасным, как запечатленный на портрете властный взгляд соблазнительной независимой женщины, не подчинившейся ни мужу, ни ребенку, ни жестким моральным нормам общества. Как давным-давно догадалась Тони, эта женщина все еще жила в сердце Карло Нордоньи, в воспоминаниях слуг дух Сюзанны витал в тщательно оберегаемых комнатах палаццо, когда-то реставрированных ею.

Чувствуя, что граф не расположен говорить о Сюзанне, Тони никогда не задавала ему вопросов. Однако теперь в дом возвращалась его дочь, и казалось, будто сама Сюзанна сошла с катера и потребует то, что принадлежит ей.

Золотоволосая девушка подняла голову и окинула взглядом палаццо. Несмотря на сходство с портретом матери, мягкостью и нежностью черт она напоминала Венеру Боттичелли.

Антония переключила внимание на компаньонку. Молодая смуглая женщина, явно старше Франчески, лучилась энергией и сияла экзотической красотой — по мнению Тони, не итальянской и вообще не европейской.

Подхватив два чемодана, она легко, с врожденной грацией и элегантностью, взошла по мраморным ступеням пристани, покрытым зеленым ковром водорослей.

Девушка заговорила с Франческой, и Тонн услышала се сильный чистый голос.

— Этот дом — настоящий замок! Значит, ты скрыла от меня, что твой отец — король?

— Вовсе он не король, глупышка, — тихо и ласково возразила Франческа. — Он всего лишь граф, и ты это знаешь.

Франческа неуверенно огляделась, будто видела палаццо впервые.

«Странно, что она в таком смятении, — с недоумением подумала Антония. — Ведь Карло говорил, что в раннем детстве Франческа жила здесь».

— Поспеши! — проговорила ее смуглая спутница. — Мне не терпится поскорее осмотреть шато внутри.

— Жози, это не шато, а палаццо. Мы же не во Франции.

Карло встал в дверях балкона рядом с Антонией:

— Это Жозефина, горничная моей дочери, — пояснил он. — Франческа так хотела привезти ее с собой, что я согласился, опасаясь, как бы без нее дочь не стала скучать по дому.

Взяв Антонию за руку, Карло повернулся и потянул ее за собой.

— Пошли. Пора выбираться отсюда. За оставшееся время можно успеть только быстро принять душ.

Но молодые голоса все еще доносились снизу:

— Non, non, m'sieur! Ne touchez pas![3]

— О Господи! — бросил Карло. — Ты когда-нибудь слышала такой акцент?

Антония усмехнулась:

— Насколько я понимаю, Жози — гаитянка.

— Ее мать с Гаити. Черт возьми, надеюсь, моя дочь не подхватила местный диалект!

Они услышали, как Франческа заметила:

— Жози, что толку говорить здесь по-французски? Эти люди — итальянцы.

— Что ж, тогда пускай лодочник уберет своп грязные лапы от моей гитары. Я понесу ее сама.

— Ого! — воскликнула Антония. — А девушка-то с характером!

— Она — багамская служанка, — ответил Карло и потянул ее от окна.

— Но в своем роде она прекрасна, Карло, и к тому же забавна.

Поняв, что разговор окончен, Антония ушла в ванную и повернула старомодные краны. Зашумев в ржавых водопроводных трубах, вода хлынула с громким урчанием.

Антония встала под душ. Она не понимала, почему Карло избегал дочь после смерти жены, навещая ее только на Рождество. Для итальянца, дорожащего семейными узами, такое поведение необъяснимо.

Возможно, ему больно видеть Франческу, слишком похожую на мать? После смерти жены Карло вел жизнь затворника, поселившись один в этом огромном палаццо. Франческа же жила в его поместье на Багамах — с экономкой и ее дочерью. Большую часть времени Карло проводил у себя в библиотеке или в своем комфортабельном офисе на кампо Сан-Поло, изучая искусство и историю Венеции или сочиняя об этом собственный труд — словно для того, чтобы понадежнее отгородиться от мыслей о личном.

— Достаточно. — Карло выключил воду и помог Антонии выйти из ванной. — Нам нужно поспешить, Тони. Что подумает моя дочь, если увидит тебя?

— Что ты — красивый дьявол, наслаждающийся обществом сексуальной молодой женщины. — Она вырвала у него из рук полотенце и принялась вытирать свои коротко стриженные волосы.

— Что, скажите на милость, мне с ней сегодня делать? — спросил Карло. — Наверное, лучше всего отправить ее по магазинам. Я обещал издателю отредактировать каталог к концу недели.

— Я помогу тебе.

— Не надо. А вот не поручить ли тебе Франческу? Вы почти сверстницы и можете подружиться. Серьезно, возьми ее под свое крылышко, Тони. Это очень меня выручит, я всегда теряюсь в обществе молодых девушек.

— Однако со мной ты не растерялся, — с иронией заметила Тони.

Намыливая подбородок, Карло бросил на нее лукавый взгляд.

— Я поведу ее на площадь Сан-Марко. Устрою грандиозную экскурсию, — предложила Тони.

— И закажи для нее вечернее платье. В день рождения дочки я хочу открыть палаццо и устроить бал, чтобы представить всем Франческу.

— Бал? — изумилась Тони.

Карло улыбнулся:

— Да, любовь моя. Но празднество почтит присутствием половина западноевропейской знати. — Их взгляды встретились в зеркале, и Карло заметил, что она насторожилась. — Не беспокойся, Антония, я нанял секретаря, и он позаботится обо всем. Приглашения давно разосланы, и уже пришли подтверждения.

Обернувшись полотенцем, Тони присела на бортик ванны.

— И когда же состоится сие великое событие?

— Восемнадцатого июля. У меня остался месяц на подготовку.

— Чтобы сшить вечернее платье, не нужно так много времени, Карло.

— Платье — далеко не все, о чем мне предстоит позаботиться. Не забывай: она выросла на Багамах в обществе слуг, поэтому не умеет себя вести. Я просил секретаря подыскать репетиторов, которые научат ее танцевать, беседовать с важными персонами — словом, всем правилам хорошего тона.

— Почему же ты не поделился со мной этим маленьким секретом?

— Чтобы не подвергаться допросу. О нет, Антония, я не мог.

— Где же купить ей бальное платье?

— У Ренаты. — Услышав имя знаменитой модельерши, Антония удивленно подняла брови. — Рената оказывает услуги далеко не всем, ты же знаешь, но к этому балу она сошьет платье для почетной гостьи. Пойдешь к ней сегодня с Франческой?

— Только если пообещаешь пригласить меня на бал.

— Прийти-то ты можешь, — неуверенно проговорил Карло, — но мне не удастся тебя сопровождать, догадываешься?

— Я найду себе сопровождающего, не волнуйся! — Вскинув голову, Антония вышла из ванной.

Побрившись, Карло вошел в спальню и увидел, что Антония сидит на кровати одетая и вертит в руке солнечные очки.

— Итак, решено. Сегодня ты сопровождаешь Франческу к Ренате. Учти: у нее должно быть все, что нужно. Я не хочу, чтобы она болталась по городу в голубых джинсах. Постарайся убедить Франческу, что ей следует выглядеть как подобает молодой леди. Кто знает, вдруг девочке это понравится.

Задержавшись у старинного зеркала, Тони расчесала волосы, размышляя о том, что ее жизнь обещает стать гораздо интереснее, затем молча вышла из спальни. Чтобы незаметно покинуть палаццо в этот час, Антонии предстояло пройти по внутреннему балкону над высоким парадным входом, от которого начиналась широкая лестница. Покинув Карло, Тони заметила, что коридор, ведущий к балкону, пуст. Быстро добравшись туда, она замерла. Франческа и Жозефина уже стояли у подножия главной лестницы, рассматривая портрет Сюзанны Нордонья. Судя по всему, девушки не спешили. Тони поняла, что попала в ловушку: если попытаться проскочить, они наверняка ее заметят, хотя скорее всего примут за служанку. Гаитянка что-то говорила своим сильным чистым голосом, но Антония не стала прислушиваться, метнулась вперед, на балкон, и затаилась за огромной мраморной колонной. Вдруг она выронила темные очки, и они с гулким стуком упали на мраморный пол. Жози тут же умолкла. Затаив дыхание, Тони подождала, пока девушки не возобновили беседу, а потом, пригнувшись за балюстрадой, прошмыгнула к лестнице черного хода.


Франческа смотрела на портрет матери. Зеленые глаза Сюзанны были точно такими, как она их помнила, — дерзкими, вызывающими и прекрасными.

— Я почти забыла ее, — с огорчением призналась она.

Эмилио, дворецкий графа, остановился на почтительном расстоянии от девушек. Прямой как жердь, в отделанной золотом униформе цвета бургундского вина, он делал вид, будто не замечает молодую любовницу графа, крадущуюся к выходу для слуг. Ревниво охраняя частную жизнь хозяина, он имел собственные представления о приличиях. Не смея осуждать поступки графа Нордоньи, Эмилио огорчался, что Карло снова привел в дом женщину. Вот уже много лет палаццо было заповедной мужской территорией, что давало отдохновение после суматошного образа жизни графини. Теперь годы тишины и спокойствия миновали, и Эмилио придется мириться с присутствием молодой Антонии — той, что крадется, как белка, по балкону, тогда как прямо под ней стоит ни о чем не подозревающая юная дочь графа Нордоньи.

Конечно, недоброжелательство Эмилио к женщинам не распространялось на Франческу. Дворецкий всегда считал, что место маленькой графини — в отцовском доме и такая милая, послушная девочка не повторит неблагоразумные поступки своей матери. Обычно бесстрастный, слуга вспомнил печально известные эскапады покойной жены графа, нахмурился, увидев проделки молодой Антонии. Не собирается же граф жениться на этой девице! Эмилио содрогнулся при мысли об этом.

Дворецкий ощущал, что между ним и графом существует неразрывная личная связь. Они выросли вместе и были лучшими друзьями до того дня, когда Эмилио стал слугой Карло.

Детьми они всюду ходили вместе — взбирались на верхушку колокольни на площади Сан-Марко, воровали апельсины во фруктовых лавках у моста Риальто, много раз по ночам ускользали на гондоле Нордоньи в сторону Лидо и возвращались домой с рассветом. Однако, едва они вошли в зрелый возраст, им стало неловко друг с другом. К тому времени будущее их определилось: Карло должен был стать главой большой знатной семьи, а Эмилио — его слугой. Безгранично преданного Эмилио это не смущало; всю сознательную жизнь он управлял домом Карло педантично и бережливо, а после смерти графини стал, в сущности, управляющим палаццо Нордонья. Он вел большое хозяйство именно так, как хотел граф, повинуясь инстинкту и не ожидая приказаний. Эмилио следил за сохранностью мебели, присматривал за слугами, а также за тем, чтобы фруктовые и винные погреба всегда были полны. Однажды Эмилио обнаружил, что Антония делит с Карло постель и ванну. Он не обратил бы на это особого внимания, если бы хозяин привел женщину на одну ночь, ибо такое уже неоднократно случалось. Но эта девушка отличалась от других. При всей ее молодости и пылкости в ней была какая-то кошачья загадочность, которую Карло явно воспринял как вызов. Эмилио опасался, что эта пассия надоест графу не скоро.

Появление Антонии побудило Карло больше заниматься писательством и все меньше уделять внимание бизнесу. Может, граф и стал крупным экспертом по истории и искусству Венеции, но при этом пренебрег источником семейного благосостояния — виноградниками.

Поверенные и финансовые советники, предоставленные самим себе, довели дело до того, что состояние поместья заметно ухудшилось. Проверяя их отчеты тщательнее, чем граф, Эмилио видел существенные потери Нордоньи. Анархия в политике и действия правительства, направленные против бизнеса, привели к нецелесообразности инвестиций в Италии, но граф не желал искать более безопасные рынки за границей. Это огорчало Эмилио, знающего, что граф не лишен деловой сметки.

«Как все запутано, — думал Эмилио. — Дочери, жены, любовницы… А теперь еще граф вздумал устроить бал, подобного которому эти старые стены не видели уже много лет. Все его накопления пойдут насмарку!»

Эмилио пожал плечами и устало вздохнул. Какие еще сюрпризы ждут его впереди?

Посмотрев на балкон и убедившись, что Антония исчезла, он велел слуге отнести багаж девушек наверх. Юная Франческа и ее спутница уже поднялись на первую лестничную площадку.

— Еще один пролет, contessina, — сказал Эмилио, стараясь скрыть одышку.

— Не на этом ли этаже комнаты моего отца? Можно мне сейчас с ним увидеться?

Эмилио понял, что начинаются осложнения. Граф никогда ни с кем не встречался до полудня. Даже горничная оставляла поднос с его завтраком за дверью. Только Антония, ассистентка Карло, удостоилась позволения присоединяться к графу в его рабочем кабинете. Дворецкий с любопытством взглянул на Франческу. Эти мягкие голубовато-зеленые глаза и золотистые волосы он помнил с давних лет, однако, несомненно, Франческа уже не ребенок.

Пожалуй, этой очень хорошенькой молодой женщине недоставало бьющей через край энергии ее матери. Франческа нервничала и чувствовала себя неловко. В ее бирюзовых глазах светилась печаль. Эмилио всегда удручало, что Карло относится к девочке с пренебрежением. Увы, не граф, а дворецкий выбирал для Франчески подарки на Рождество и следил за тем, чтобы каждый год в июне ей посылали чек ко дню рождения. Карло забыл бы об этом.

Эмилио взглянул на часы. Графу нужно время, чтобы одеться и выпить кофе.

— Сейчас девять. Предлагаю вам и синьорине позавтракать и освежиться. Отец встретится с вами ровно через час.

Маленькая процессия двинулась вверх по мраморной лестнице, и Эмилио с удивлением отметил, что Франческа Нордонья поднимается робко и неуверенно, тогда как ее молодая компаньонка радостно бежит вперед, перепрыгивая через две ступеньки. Казалось, будто Жозефина, а вовсе не дочь графа, хозяйка дома, вернувшаяся из изгнания.

Глава 2

— Вот ваша комната, contessina. — Эмилио распахнул дверь и пропустил девушек в большую, залитую солнцем спальню.

Ослепленная роскошью, Франческа замешкалась, но Жози, обняв подругу за талию, подтолкнула ее в комнату и пробормотала почтительное «Риальто».

Франческа остановилась и огляделась. Едва самолет приземлился в аэропорту, на нее нахлынули воспоминания. Город поднимался из моря, как золотистый мираж, живой и вместе с тем бесплотный. Подобно чудесным декорациям к волшебной арабской сказке, перед Франческой возникли знакомые византийские фасады и золотое палаццо. Зеленые каналы издавали сильный запах. Палаццо — все в бархате и позолоте, с расписанными фресками Тьеполо потолками — оказалось еще прекраснее, чем помнила его Франческа, но за истекшее время она почти забыла обшитые панелями комнаты и длинные мраморные коридоры. Однако стоило ей пройти по ним, как девушка все узнала. Пожалуй, она нашла бы здесь дорогу и с завязанными глазами. Франческа знала даже точное количество ступенек с цокольного этажа до второго — ровно двадцать девять. Когда-то она училась считать, взбираясь по ним. Но комнату, куда привел ее сейчас Эмилио, девушка прежде не видела.

Стены спальни были обтянуты розовым шелком. С бронзового медальона в центре сводчатого потолка свисала изящная хрустальная позолоченная люстра. На кровати из позолоченного резного дерева лежало розовое шелковое покрывало, а занавески, обивка кресел и маленькой кушетки под окном были из плотного белого шелка с цветочным узором. Небольшой камин украшала бело-зеленая глазурованная плитка, переплеты французских дверей тускло поблескивали эмалью цвета слоновой кости. На темно-розовом покрывале и на подушках был вышит лев в короне поверх фамильного креста. В узор вплеталась и монограмма Франчески.

— Эту комнату приготовил для меня отец?

Эмилио чуть помедлил:

— Нет, ваша мать. Это последняя комната, для которой она разработала дизайн. Мы осуществили планы графини уже после ее смерти.

— Здесь восхитительно! — Мысль о том, что мать проявила такую заботу о ней, привела Франческу в трепет. — Но я припоминаю, что спала наверху.

— Si[4]. С вашей няней. Графиня намеревалась поселить вас здесь, когда вы перерастете детскую. За этой дверью — туалет, за следующей — ванная и гардеробная.

Изысканное убранство дома ошеломило Франческу. Она никогда и не мечтала жить в отцовском доме. Даже когда Карло написал дочери и пригласил приехать в Венецию отпраздновать ее восемнадцатилетие, Франческа не смела верить в такое чудо.

Эмилио вышел и открыл другую дверь, в противоположной стене коридора.

— Это для вас, Жози. — Жестом фокусника он представил взору маленькую уютную спальню, отделанную в веселых ярко-зеленых тонах и залитую светом из высоких окон, выходящих на две стороны.

Два из них открывали вид на боковой канал, другие смотрели во внутренний дворик палаццо, засаженный оливковыми деревьями, серебристые листья которых слегка трепетали от ветра.

Вскрикнув от восторга, Жози устремилась в комнату и бросилась на высокую мягкую кровать.

— О, Франческа, узнав об этом, моя мать ни за что не поверит!

Франческа, более сдержанная, степенно подошла к кровати и села на нее.

— После стольких лет, проведенных в бунгало на Багамах, все это и вправду кажется… неправдоподобным, — призналась она.

Девушки выросли в весьма скромной обстановке. Когда умерла Сюзанна, особняк Карло в Лайфорд-Кэй, неподалеку от Нассау, закрыли. Франческа, Жози и Марианна Лапуаре поселились в небольшом, но комфортабельном пляжном домике на окраине усадьбы. Гаитянка Марианна, экономка Карло, вырастила Франческу как дочь. В положенное время она на деньги Карло послала обеих девочек, одетых в одинаковые уныло-серые форменные платьица, в закрытую школу при монастыре. В этом респектабельном заведении воспитывались в строгих нравах дочери местных представителей среднего класса и более бедных сословий, желавших, чтобы их чада выбились в люди. Франческа и Жози не были бедны, но при этом чувствовали, что в жизни им чего-то не хватает. Они сознавали, что отличаются от одноклассниц, которые составляли для своих родителей центр мироздания и были смыслом их существования. Отец Жози давно погиб на рыбалке, а Карло уделял Франческе так мало внимания, что она вполне могла считаться сиротой.

Удивленные и переполненные впечатлениями, девушки взялись за руки. Жози с необычным для нее смущением поблагодарила Эмилио. Тот кивнул и обратился к Франческе:

— Больше ничего не нужно, contessina?

— Нет, благодарю вас, Эмилио.

Едва дворецкий удалился на почтительное расстояние, Франческа откинулась на мягкую постель и потянула к себе Жози.

— Знаешь, я чувствую себя Золушкой.

Та обняла подругу.

— P'tite soeur[5], ты не могла придумать ничего лучшего, чем привезти меня сюда.

Франческа усмехнулась:

— А ты еще сопротивлялась! Я чуть ли не силой затащила тебя в самолет. Подумать только, ты ни за что не желала расстаться со своим приятелем! — Франческа даже не назвала имени молодого музыканта из Нассау, с которым встречалась ее подруга.

— Взгляни-ка сюда! — воскликнула Жози. Пройдя через узкий коридор, она вернулась в комнату Франчески и распахнула окно. — Здесь еще один лев, просто сказочный! — Янтарные глаза Жози лучились от радости. — А я чуть не отказалась от этого великолепия из-за какого-то парня!

Франческа подняла брови:

— Значит, Лукас Касуэлл всего лишь «какой-то парень»? Не ты ли клялась, что горе сразит тебя в Венеции, а ведь сейчас эти каменные львы для тебя интереснее, чем он.

Жози поманила Франческу па балкон.

Стоя на этом наблюдательном пункте и упиваясь знакомыми и новыми запахами, Франческа вдруг почувствовала, что город принадлежит ей. Как назвал ее Эмилио? Contessina — маленькая графиня. Девушка запрокинула голову и от души расхохоталась.

— В чем дело? — спросила Жози.

Франческа смутилась и покраснела. Волосы ее рассыпались по плечам. Бросив взгляд на ее счастливое лицо, Жози догадалась:

— Смеешься от радости?

— Не помню, чтобы когда-нибудь я была так счастлива. Боюсь лишиться чувств.

— Постарайся не лишаться хотя бы на этом балконе! Иначе свалишься, и мне придется прыгать за тобой, а вода в канале не манит меня — я видела, там плавал мусор. — Жози изобразила ужас, перегнулась через перила и принюхалась. — А уж запах!.. — Она зажала ноздри пальчиками и помахала рукой перед носом, словно зловоние преследовало ее. — Решено. Придется позволить тебе утонуть.

— Как, прямо на твоих глазах?

— Возможно. — Жози направилась в комнату. — Хочу примерить свой новый пеньюар. — С этими словами она пошла к себе.

Франческа развешивала одежду, когда Жози вернулась и принялась вертеться перед зеркалом, любуясь новым роскошным пеньюаром из черных кружев. Она не сомневалась в своей неотразимости.

Франческа рассмеялась, но, глядя, как милая смуглянка грациозно кружится по комнате в кружевах, свободно ниспадающих на грудь, почувствовала легкий укол зависти. Внезапно перед ней предстала новая Жози — изысканная женщина, помешанная на мужчинах.

Выйдя в прошлом году из монастыря, Жози поступила на музыкальные курсы при университете Нассау. По просьбе друзей она нередко выступала на свадьбах, производя неотразимое впечатление своим глубоким контральто и умением уверенно держаться на сцене. Франческа завидовала живости подруги, однако с удовольствием слушала ее, сидя позади и наблюдая.

В прошлом месяце, когда Жози спела на похоронах, ей впервые заплатили за это.

— P'tite soeur! Мы разбогатели! — закричала она, вбегая в пляжный домик.

Франческа не выказала радости:

— Как ты можешь так веселиться, вернувшись с похорон сестры Амелии?

Умершая монахиня была учительницей Жози.

Девушка огорчилась.

— Ты права, — вздохнула она. — Все очень горевали. Заупокойная служба тянулась бесконечно. Мне так жаль их всех! Да и что толку от пения? — Она усмехнулась. — Хотя для меня толк был, и немалый. Взгляни-ка на это!

Она протянула Франческе пять десятидолларовых купюр, первые в жизни деньги, заработанные ею.

— Прекрасно, но что ты собираешься с ними делать?

— Давай отправимся в город и отпразднуем.

— А Марианна знает?

— Нет, я хочу сделать ей сюрприз. Кроме того, боюсь, она заставит меня положить их в банк, а это так скучно! Давай уйдем, пока она не вернулась домой.

Девушки отправились на машине на главную торговую улицу Нассау, и Жози купила тот самый пеньюар, в котором красовалась сейчас, демонстрируя обнаженные плечи.

Жози чуть отступила от зеркала, но по-прежнему не отрывала от него глаз:

— Ах, видел бы меня сейчас Лукас! Его бы это наверняка впечатлило!

— Разве он еще недостаточно впечатлен? — сдержанно спросила Франческа, не решаясь сказать, что, по ее мнению, Жози слишком хороша для Лукаса. Этот высокий и тощий местный парень «из-за холма», то есть из черного квартала Нассау, играл на саксофоне в одном из местных клубов. Однажды Франческа пришла послушать его игру, но, оказавшись среди негров, почувствовала себя неуютно — кроме нее, в зале было лишь несколько белых. Лукас, когда их представили друг другу, холодно кивнул и потом просто не замечал ее. Франческа восприняла это как проявление антипатии и именно тогда впервые поняла, что чуждый и, вероятно, враждебный мир может отнять у нее Жози, хотя ее светлокожая подруга почти не отличалась от белых.

Жози полуобернулась:

— В этом доме я чувствую себя как принцесса эпохи Ренессанса.

Франческа рассмеялась:

— А меня не покидает ощущение, что в эту дверь кто-нибудь войдет, объявит нас самозванками и отнимет все это, если мы не проявим осмотрительности. Услышав наш смех, они догадаются, что нам здесь не место, и отправят нас упаковывать вещички.

В этот момент девушки услышали за дверью шорох и короткий резкий стук в дверь.

— Они! — воскликнула Франческа с притворным испугом.

— Только через мой труп! — патетически воскликнула Жози и, выждав минуту, открыла дверь.

В коридоре никого не было, но она увидела два позолоченных подноса с кофе, свежими булочками и яркими букетиками герани.

— Клубничный джем! Как они догадались, что это моя любимая еда?

— Они просто решили покормить нас в комнате, поскольку мы под домашним арестом, — пошутила Франческа.

Девушки молча сели за свою первую в Венеции трапезу. Покончив с едой, Жози поднялась.

— Мне нужно написать письмо.

— А я совсем без сил. — Франческа сняла покрывало с кровати.

— Ты же слишком возбуждена, чтобы заснуть.

— Я и не собираюсь спать, просто полежу спокойно минут пять. Меня очень волнует предстоящая встреча с отцом. К тому же я боюсь проснуться и обнаружить, что все это только прекрасный сон.

Жози порывисто обняла Франческу:

— Спасибо, что взяла меня с собой. Если бы не ты, я бы никогда не узнала, что такое существует на самом деле.

Оставшись одна, Франческа разделась и улеглась на высокую кровать. С четырех сторон к потолку поднимались резные столбики. «Наверняка здесь снятся самые сладкие сны», — подумала она и закрыла глаза.

Ей казалось, будто комнату залил розовый свет. Воспоминания о матери, которые Франческа так долго подавляла, вдруг нахлынули на нее. Когда тебе всего пять лет от роду, ты не в состоянии вникнуть в подробности непонятной трагедии. Сейчас девушка представила себе особняк в Лайфорд-Кэй таким, каким он был в те дни, когда отец еще не начал наезжать с ежегодными визитами на Рождество. Дом с привидениями, увитый виноградной лозой, с запертыми дверьми и с окнами, закрытыми ставнями. Она как бы повернула время вспять, как крутят назад кинопленку. И вот трава ушла в землю, засовы открылись, окна распахнулись, и светлый просторный дом с видом на море ожил. Все снова стало таким, как при жизни ее матери.

Франческа играла в куклы на веранде, покрытой блестящей черно-белой глазурованной плиткой, всецело поглощенная своим занятием. Мать уехала в Венецию, что было вполне обычно. Девочка знала, что она скоро вернется — пройдет по дому своей стремительной походкой, встряхивая огненно-рыжими волосами. При ее появлении засуетятся слуги, а голос отца потеплеет. Однако пока ничто не указывало на возвращение матери.

Одна из служанок чистила плетеную мебель метелочкой из перьев. Внезапно Франческа громко расхохоталась, подражая матери. Кукол она пригласила на вечеринку и учила их сейчас, как надо вести себя. Девочка часто с восхищением наблюдала за матерью с верхней площадки лестницы: Сюзанна затмевала всех гостей.

— Детка, как вы можете смеяться? — в ужасе воскликнула служанка. — Разве вы не знаете, что ваша мама умерла?

Франческа швырнула в служанку куклой и закричала так, будто ее ударили. Ничто не могло заставить девочку забыть эти страшные слова, но семилетняя Жози попыталась утешить подругу, которая была на полтора года младше ее. Она обняла Франческу:

— Ну же, не плачь, слезами горю не поможешь.

— Разве моя мама не вернется? — спросила Франческа.

Чуткая Жози молчала, и Франческа заплакала еще громче. Жалея подругу, Жози тоже разрыдалась.

— Нет! Папа привезет ее домой! — кричала Франческа.

Появилась Марианна, обняла девочек, потом усадила Франческу к себе на колени.

— Дитя мое, даже твой папочка не может вернуть того, кто попал на небеса, — тихо сказала она, избегая прямого разговора о случившемся.

Возможно, она совершила ошибку, ибо три месяца спустя Франческа все еще не верила, что Сюзанны нет. Карло не пришел домой и не рассказал девочке сам о смерти матери, как надеялась Марианна. Глубоко вздохнув, она принялась укачивать Франческу, пытаясь как можно деликатнее растолковать то, что не объяснишь ребенку, ответить девочке на вопросы, на которые нет ответа… Она держала Франческу на руках, пока та не уснула, устав от рыданий.


Франческу разбудил громкий стук. Люстра над кроватью чуть покачивалась от ветерка, отбрасывая на стены солнечные зайчики.

С трудом проснувшись, девушка увидела у дверей Эмилио.

— Ваш отец готов встретиться с вами. Он ждет вас в библиотеке.

Она отпустила дворецкого, не выказав ни радости, ни страха, вызванных его словами, и надела единственное платье, казавшееся подобающим для такого случая, хотя и слишком декольтированное, но не очень измятое. Быстро причесавшись, Франческа поспешила в библиотеку.

Карло, стоявший у письменного стола, снял очки и несколько настороженно разглядывал дочь, пока та шла к нему по огромному восточному ковру. Конечно, она похожа на Сюзанну, и это тревожит, но вместе с тем очевидны и различия. Франческа не так уверена в своей красоте, больше стремится угодить, ее стихия — скорее воздух, нежели огонь. Пожалуй, она напоминает хрупкую деву со средневекового гобелена.

При ярком свете, проникающем через высокие окна, ее волосы казались золотым нимбом, а бледно-голубое платье мерцало в лучах солнца, как рябь на поверхности воды. На миг Карло почудилось, что перед ним ребенок, почти девочка, и ему бессознательно захотелось обнять дочь. Но Карло не знал, уместно ли это. Она выросла слишком красивой и, при всей ее неловкости, сейчас уже стала женщиной. Всякий раз, когда он встречался с дочерью, Франческа казалась ему незнакомкой.

— Cara mia[6], как ты доехала?

Карло взял ее руку, тонкую и хрупкую, и невольно сравнил ее со статуей: бледная кожа напомнила своей гладкостью мрамор. Карло почувствовал, что дочь несколько холодно приветствовала его. «Да рада ли она меня видеть? — подумал он. — Вероятно, нет. Франческа, конечно, признательна, что ее пригласили остановиться в палаццо, но рада ли? Нет. Она едва знает меня, ведь я всю жизнь продержал ее вдали от себя».

Карло поцеловал девушку в лоб.

— Ты стала очень красивой женщиной.

— Спасибо, папа.

— Полагаю, тебя утомило долгое путешествие, piccola[7].

— Мы с Жози уже отдохнули, папа.

Карло предложил ей стул у окна. Когда Франческа села, из-под письменного стола выкатился коротконогий бассет-хаунд.

— О, мамина собака!

Едва обронив эти слова, Франческа умолкла, но Карло заметил ее оживление.

— Нет, собака твоей матери давно умерла. Это последний из ее щенков, Тихоня, лучшая из собак, какие у меня когда-либо были. Подойди приласкай ее. Она любит, когда на нее обращают внимание.

— Она такая грустная. — Франческа погладила собаку.

Карло усмехнулся:

— Cara, они все грустные.

Тихоня развалилась на ковре и подставила брюхо. Глядя на нее, Франческа залилась звонким смехом, и Карло успокоился, ибо решил, что нашел ключик к дочери.

— Эта псина заслужила право жить в палаццо, — пояснил граф.

— По-моему, она прелесть!

Карло взглянул на неуклюжее существо с длинным туловищем и грустными глазами под нависшими веками.

— Да, я тоже так думаю.

Он достал из кармана пиджака пачку сигарет и вытряхнул одну. Воздух наполнился ароматом «Голуаз». Франческа почувствовала себя немного увереннее, улыбнулась, подтянула к себе собаку и положила ее на колени. Все внезапно показалось девушке очень знакомым: толстые очки в черепаховой оправе, от которых добрые карие глаза отца казались больше, желтоватое лицо, насмешливо искривившиеся тонкие губы.

Она вдруг вспомнила, как в детстве часами играла под дверью библиотеки, если здесь работал отец. Тихо разговаривая со своей куклой, Франческа ждала, когда отец выйдет из библиотеки и возьмет ее покататься в гондоле или пойдет с ней за мороженым… что угодно, лишь бы быть рядом с ним. Она жаждала ею внимания, а вместе с тем оно пугало ее. Всякий раз, заслышав, что отец идет к двери, Франческа хватала куклу и со всех ног бежала к лестнице.

Несколько минут Карло расспрашивал дочь о Марианне, о церемонии окончания монастырской школы.

— Возможно, на будущий год тебе захочется учиться здесь, в Италии. Конечно, если ты не совсем забыла итальянский, — добавил он с улыбкой.

— Mai, папа, io capisco tutto[8], хотя уже не говорю по-итальянски.

— Bene[9]. Но есть один, еще более важный вопрос, который нам предстоит обсудить.

— Что именно, папа?

— Твой день рождения. В следующем месяце тебе исполнится восемнадцать. В этом возрасте юную леди полагается представить свету. Думаю, лучший способ познакомить тебя с нашими друзьями — это устроить в день твоего рождения бал. Согласна?

— Бал? О, папа…

— Здесь, в палаццо. Бал в твою честь.

— Это было бы прекрасно! — Франческа даже подпрыгнула от избытка чувств, но вдруг замерла, приложив руку ко рту. — Но мне же нечего надеть, совсем нечего. Нет ни платья, ни длинных белых перчаток… Видишь, мы не можем… — Восторг Франчески сменился унынием.

Карло небрежно взмахнул рукой:

— Я обо всем позабочусь, Франческа, — о платье, об учителе танцев и прочем. У нас достаточно времени, но полагаю, что ты захочешь начать подготовку прямо сейчас. Верно?

— Да, папа.

— Что ж, ладно. Тогда позволь тебя кое с кем познакомить. — Он дернул сапетку, и через минуту вошел дворецкий. — Эмилио, будь любезен, приведи ко мне синьорину Антонию и Жозефину Лапуаре.

Когда дворецкий с поклоном удалился, граф обратился к Франческе:

— Антония, мой ассистент, помогала мне в работе над каталогом для выставки искусства Ренессанса, которая будет экспонироваться в музеях всего мира. Уверен, ты с удовольствием проведешь время в ее обществе, она немногим старше тебя. Антония отвезет тебя к хорошей модельерше, и ты закажешь вечернее платье к балу. Потом она устроит тебе экскурсию по Венеции. Можешь взять с собой Жозефину. — Карло пригладил волосы. — Я бы и сам с удовольствием сопровождал тебя, но мне нужно закончить работу к определенному сроку.

— Понимаю, папа. — Франческа улыбнулась. В течение скольких лет она слышала, что у отца нет для нее времени? Он так часто объяснял, почему держит дочь вдали от себя, что девушка уже перестала задаваться вопросом, насколько правдоподобны эти причины.

— Хочу показать тебе список приглашенных на бал. — Карло порылся на столе в поисках нужной бумаги, подумав, что с составлением списка гостей Сюзанна справилась бы без малейших усилий.

Да, Сюзанна получила бы истинное наслаждение, готовя дочь к балу — учила бы Франческу танцевать, возила бы на примерки, прививала бы светские манеры, необходимые молодой женщине, занимающей такое высокое положение в обществе. Карло тихо вздохнул. Зачем думать о несбыточном? Франческа — скованная, застенчивая девушка. Удастся ли ей справиться с таким простым делом, как прием гостей? Ну ничего, нанятая им дама из обедневших дворян к празднику превратит этого испуганного ребенка в настоящую графиню.

— А вот и список! Видишь, сколько народу, cara? Чтобы представить тебя, я пригласил половину Европы, притом лучшую. Ознакомься с этими именами, а за обедом мы все обсудим.

— Обсудим?

— Конечно! Поговорим об этих людях и их семьях, о том, чем они занимаются и чем известны. Тогда ты поймешь, с кем на какую тему говорить, кого можно свести вместе, а кого лучше держать подальше друг от друга, кто чей враг… Видишь ли, бал — это сплошные интриги и масса возможностей. Он должен пройти гладко, а об этом предстоит позаботиться тебе.

— О, папа, боюсь тебя разочаровать!

Карло улыбнулся:

— Знаю, cara mia, ты застенчива. Должно быть, пошла в меня — твоя мать была очень общительной.

Вот оно что! Наконец-то Франческа догадалась! Отец хочет, чтобы она заняла место матери, хозяйки палаццо Нордонья и светских приемов. Однако Франческа боялась, что не сможет соответствовать его требованиям. Вероятно, отец прав, и она никогда не станет столь блистательной, уверенной в себе женщиной, как ее мать… но все-таки нужно попытаться.

Заметив тревогу отца, она застыла в напряжении. Что ж, скорее всего он не сможет гордиться ею, но все же необходимо снискать его расположение.

— Покажи, пожалуйста, список, папа. — Франческа старалась говорить уверенно и твердо. — К вечеру я буду знать его наизусть.

Не успел Карло ответить, как тяжелая дверь распахнулась, и в комнату вошла Антония, успевшая съездить домой и теперь одетая так, как подобает помощнице графа, — в юбку, сшитую на заказ, и блузку. Она внимательно присмотрелась к отцу и дочери.

Карло прав: Франческа немногим моложе ее, но держится как серьезная зрелая женщина. Девушка протянула руку.

— Рада познакомиться с вами, Антония, — проговорила онауверенно, несмотря на смущение.

— Я тоже, Франческа.

— Антония знает все достопримечательности Венеции, — пояснил Карло, — даже самые темные тайны этого города. Лучшего гида сыскать невозможно.

— Начать можно с этой комнаты, — радостно начала Антония. — Ваш отец показывал эскизы из своего собрания, сделанные рукой Леонардо, или зарисовки Палладио? Палаццо ведь тоже музей.

— Подожди! Прежде всего свози ее к Ренате на примерку, — распорядился Карло. — Палаццо покажешь потом.

Франческе показалось странным, что отец ни разу не взглянул на Антонию, хотя они явно небезразличны друг другу.

Появление Жози разрядило напряженную атмосферу.

— Жозефина, рад тебя видеть, — сказал Карло, направляясь к девушке.

Эта смуглянка, залитая солнечным светом, напоминала экзотический цветок. Жози оглядела длинные ряды книг в кожаных переплетах, потом переключила внимание на графа.

— Антония, позволь тебе представить Жозефину, компаньонку и горничную моей дочери.

При слове «горничная» в комнате воцарилась тягостная тишина. Жози застыла. Ошеломленная, Франческа лишилась дара речи. Антония, догадываясь о причине замешательства девушек, осторожно сменила тему:

— Нам нужно ехать сейчас же. Через час мы должны быть у Ренаты. Я провожу вас боковыми улочками, так что вы увидите настоящую Венецию.

— А я вернусь к работе над каталогом, — сказал Карло. — Франческа, тебе нужно что-нибудь до того, как вы уйдете?

— Список гостей. Я хочу взять его с собой.

Отец протянул ей лист бумаги.

Сдержанно поцеловав отца в щеку, Франческа присела, чтобы приласкать бассет-хаунда. Потом обернулась к подруге:

— Ты готова, Жози?

Франческа понимала, что граф глубоко задел Жози, но сейчас не стоило говорить об этом.

— Представляешь, Жози, специально для меня сошьют бальное платье!

Франческа с подчеркнутой нежностью обняла подругу за плечи и вместе с ней вышла из комнаты.

Антония последовала за ними, бросив на Карло испепеляющий взгляд.

— Иди без меня, p'tite soeur, — пробормотала Жози, все еще не оправившаяся от потрясения. — По-моему, мне лучше остаться здесь.

Франческа попыталась приободрить подругу:

— Мой отец очень старомоден. Он не понимает, что мы с тобой — лучшие друзья.

Антония взяла Жози за руку и потянула за собой по роскошному мраморному коридору.

— Ты должна пойти с нами, Жози. У меня есть на примете один магазинчик, где мы купим бальное платье и для тебя.

Франческа рассмеялась.

— Выбора нет — или иди с нами, или нам придется силой похитить тебя. — Франческа шутливо хлопнула Жози по спине.

Вслед за этим раздались веселые возгласы и смех. Эмилио, стоявший в конце коридора, поморщился. Все обитатели палаццо: дворецкий, слуги и сам граф Карло Нордонья на мгновение бросили свои дела и прислушались к этим звукам. Много времени утекло с тех пор, как они последний раз слышали смех в этих коридорах. Слишком много.

Глава 3

Антония повела девушек по лабиринту улиц, не менее сложному, чем линии на ладони.

Об этих узких средневековых улицах, даже в столь поздний утренний час окутанных туманом, который наползает на город ночью с моря, у Франчески не сохранилось воспоминаний. Однако, казалось, она невесть откуда знала этот путь. Сюда почти не проникал солнечный свет, и старые, обветшавшие фасады домов с высокими длинными окнами дышали влажным холодом. Время словно остановилось, заблудившись в этом лабиринте. Хотя не одно столетие минуло с тех пор, как эти крепостные стены поднялись из лагуны, казалось, за ними и сейчас скрываются ужасы чумы, а коварные дожи замышляют измену.

Едва все три девушки завернули за угол, Антония замерла и растерянно огляделась:

— Я думала, что знаю этот короткий путь, но сейчас у меня такое чувство, будто вижу все впервые. Надеюсь, мы не заблудились! — Она обернулась и растерянно оглядела улочки, разбегающиеся в разные стороны от каменного коридора, по которому они только что прошли.

Но Франческа испытывала нечто противоположное. Древний квартал Венеции представлялся девушке заколдованной страной из детских снов, где ей знакомы каждая дверь, каждый камень. Ноги сами несли ее вперед.

Тони придержала девушку за локоть:

— Погоди, Франческа. Не стоит идти в ту сторону. Сомневаюсь, что это правильная дорога. Давайте спросим путь у прохожих.

— Нет, нет. Я уверена, это именно та улица.

— Которая ведет к магазину Ренаты?

— Нет, к выходу из лабиринта. Видимо, в детстве я бывала тут много раз и найду дорогу с закрытыми глазами.

Раскинув руки, как лунатик, Франческа повела своих растерянных спутниц по узкому переулку, ведущему в другой, не менее тесный коридор.

— Следуйте за мной. — Франческа пустилась бежать.

Антония и Жози поспешили за ней, боясь остаться в этом затерянном месте. Волосы Франчески развевались как яркий флаг на фоне темно-серых каменных стен, обступающих их со всех сторон. Антония ощущала подсознательное нежелание Жози двигаться вперед. Украдкой взглянув на мрачное лицо мулатки, Антония только сейчас осознала, как ранило девушку бестактное замечание Карло.

— Поторопись, Жози, — мягко проговорила Антония, взяв ее за руку. — Тебе не стоит отставать от нас.

А Франческа между тем испытала дежа вю — пронзительное чувство, будто она уже бывала здесь с матерью и та торопливо тянула ее вперед, держа рукой, затянутой в тонкую белую перчатку.

— Хочешь увидеть женщину с голубями? — говорила, бывало, мать, идя так быстро, что девочка едва поспевала за ней. Почему она так часто водила дочь по этому лабиринту? Сегодня Франческа разволновалась и запыхалась, как тогда, словно Сюзанна влекла ее за собой.

Франческа остановилась. Впереди из-под низкой арки сиял свет. Девушки вышли на площадь, залитую ярким солнцем, по которой разгуливало множество голубей. Они увидели арочные окна, расцвеченные алыми пятнами герани. Во дворах на морском ветру, как белые флаги, трепыхалось белье, вывешенное на просушку.

После полумрака глухих улиц яркий свет ослепил их. Перед ними была одна из самых древних площадей Венеции. В центре весело журчали струи обветшавшего мраморного фонтана.

Франческа, как ребенок, прижала к глазам кулаки. Сегодня ее преследовали воспоминания, знакомые образы скользили над старой площадью, любимым местом тайных встреч Сюзанны. Бывало, мать обегала взглядом прекрасные фасады домов, словно желая убедиться, что за ними никто не наблюдает, а потом шла с Франческой к скамейкам, окружающим маленький фонтан. На одной из них мать и дочь обычно поджидала женщина постарше, бросая хлебные крошки воркующим голубям.

Молча приветствуя их, женщина протягивала им несколько корочек хлеба. Франческа помнила день, когда, набравшись храбрости, позволила голубям клевать хлеб у нее с руки. Едва она потянулась, чтобы коснуться пальчиком головки одной из птиц, как та взмахнула крыльями и улетела. Франческа словно и сейчас слышала счастливый смех матери и грудной голос женщины:

— Будь осторожна, деточка, смотри, чтобы голубь не клюнул тебя.

— Какое прекрасное место, — удивленно промолвила Жози. — Как ты его нашла?

— Мать приводила меня сюда столько раз, что я нашла бы дорогу на ощупь в темноте.

Франческа огляделась, восхищаясь панорамой площади. Как все знакомо — воздух, прозрачный, как вода, слабый запах моря, веревки с чистым бельем, окна, украшенные геранями…

— Если бы только та женщина была еще здесь.

— Какая женщина?

— Нас всегда встречала мамина подруга, но я не знаю, как ее зовут. — Франческа вспомнила, как переплетались их пальцы. Странно, подруги редко разговаривали, казалось, понимая друг друга без слов.

Через некоторое время мать и дочь поднимались и направлялись по раскаленной солнцем площади к узкому арочному проходу. Дорога домой всегда бывала спокойной и неспешной.

Антония вернула Франческу к действительности:

— Нам нужно поторопиться к Ренате. Она очень… как бы сказать… старомодная. К ней не стоит опаздывать. Andiamo[10].

Хотя Тони и торопила девушек, они все же успели купить открытки.

— Это для Марианны, — пояснила Франческа, — матери Жози.

Антония окинула девушек раздраженным взглядом. Видя воочию такую неслыханную красоту, они, как все туристы, думают лишь о том, чтобы послать домой открытку! Неужели Франческа, эта робкая девочка, погруженная в воспоминания, в самом деле дочь Карло? Да, она хорошенькая и чудесно сложена, внешность типично аристократическая, но до чего же неуклюжа и застенчива! А вот Жозефина Лапуаре, экзотическая красавица, чувствует себя вполне непринужденно.

Пока они стояли у лотка, покупая открытки, какой-то малыш загнал им под ноги свой красный мяч, да там его и потерял. Франческа подняла мяч и протянула мальчику. Тот посмотрел на нее и, пораженный длинными ногами девушки, залился смехом.

— Una giraffa! — закричал он.

Это вывело Жози из уныния, и она тоже рассмеялась.

Франческа бросила на подругу обиженный взгляд:

— Чему ты смеешься, Жози? Он же назвал меня giraffa!

— Но итальянцы любят жирафов, — примирительно заметила Тони, подхватила девушек под руки и потащила вперед. — До дома Ренаты уже недалеко.

«Какое странное трио, — размышляла Антония. — Франческа… простодушная чужестранка в своем родном городе, которым тысячу лет правили ее предки. Что за потенциал несет в себе эта древняя кровь? А мулатка Жози считает себя ровней Франческе! Ее бесхитростная светлая душа уже ощутила шок, соприкоснувшись с культурой. Что же до меня самой, — подытожила Тони, то я вполне могу служить примером свободной итальянской женщины. По крайней мере я вольна выбирать свою судьбу, насколько это возможно».

Вскоре улицы и каналы вывели их на кампо Сан-Фантен — маленькую квадратную площадь позади театра «Ла Фениче». По другую ее сторону, между двумя магазинами, виднелась узкая подворотня, почти незаметная с улицы. Тони толкнула железную калитку и провела своих спутниц по узкому крытому проходу в небольшой огороженный садик, буйно разросшийся в этом укромном уголке под благодатными лучами солнца. В этом уединенном и неухоженном садике, маленьком островке дикой природы Средиземноморья, ничто не напоминало о показном венецианском благополучии. В конце его стоял двухэтажный домик, оштукатуренный и когда-то покрашенный в желтый цвет, теперь уже изрядно поблекший. Каменная сводчатая галерея словно вырастала из заросшего сада. Все владение окружали толстые стены цвета охры.

Восхищенная Франческа устремилась вперед, увидев, что сад весь в цвету. В галерее стояли бесчисленные терракотовые горшки с цветущим лилейником. Франческа бросила торжествующий взгляд на Жози. Та одобрительно кивнула:

— До чего же сладко пахнет — как дома!

— Красота Венеции многолика, — заметила Антония и повела девушек к террасе по извилистой каменной тропинке. — Но предупреждаю вас: Рената — почти отшельница, и нам не следует нарушать распорядок ее жизни. Она теперь редко принимает новых клиентов, но согласилась сшить тебе платье, Франческа, в память о твоей матери. Именно графиня сделала Ренату знаменитой.

— Моя мать? — Франческа схватила Антонию за руку, когда та собиралась постучать в маленькую голубую дверь. — Как это? Расскажи!

— Рената работала у венецианца Фортуни, в свое время одного из самых знаменитых модельеров в мире. Когда тот ушел на пенсию, графиня стала одеваться только у Ренаты, что и привлекло к той внимание высшего общества. Среди ее немногочисленных клиенток были лишь самые известные женщины, и этим она обязана твоей матери. Позже, — Тони замялась, не желая упоминать о смерти Сюзанны, — Рената почти отошла от дел. Ее платья по-прежнему носят принцесса Грейс и Жаклин Кеннеди, но она уже не демонстрирует ежегодные коллекции. А многие из ее ранних платьев стали музейной редкостью. — Постучав в дверь, Тони добавила: — Тебе очень повезло, Франческа. Рената по-настоящему любила твою мать. Она почти не покидала вашего палаццо.

Дверь открыла миниатюрная женщина. Ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, напоминало грецкий орех. На ней было аккуратное черное платье, а на шее висел сантиметр. Седеющие волосы были собраны сзади в строгий пучок, но глаза не казались старыми и проницательно смотрели на девушек, спокойные, серые, мудрые. Под этим оценивающим взглядом Франческа почувствовала себя слишком высокой, худой и неуклюжей. Однако, впуская посетительниц, женщина ласково улыбнулась.

— Добро пожаловать, contessina. Меня зовут Рената. Я ждала вас многие годы.

Она провела их в изрядно захламленную мастерскую. Франческе почудилось, будто она видела Ренату раньше. Это глубоко сосредоточенное выражение лица было ей, несомненно, знакомо.

— Мы уже встречались, — заметила девушка, и это прозвучало как утверждение.

— Да, неоднократно, но странно, что вы помните. Когда я видела вас в последний раз, вы были совсем малышкой, но даже тогда я знала, что вы станете такой же красавицей, как мать. — Она жестом предложила Франческе подойти к большому зеркалу в затейливой раме. — Дайте-ка мне взглянуть на вас при свете дня. — Она раздвинула тяжелые шторы и внимательно оглядела Франческу, потом подошла к двери и громко сказала: — Мария, будь добра, принеси нам кофе.

Вскоре молоденькая девушка принесла поднос. Пока Антония ставила на стол чашки, Рената медленно ходила вокруг Франчески, полностью погрузившейся в прошлое. Когда же она чувствовала прикосновение этих рук? Если бы только вспомнить это, возможно, тогда удалось бы воссоздать и образ матери, которая, должно быть, много раз стояла здесь перед зеркалом.

Франческа окинула взглядом мастерскую: атлас, бархат, рулоны шелка и кашемира, безголовые манекены, швейные инструменты и приспособления. Умелые руки портнихи чертили в воздухе невидимые рисунки, словно она представляла Франческу в платье того или иного фасона. Наконец Рената размотала несколько рулонов тканей разных оттенков белого и поочередно приложила каждый к лицу девушки, прикидывая, сочетаются ли они со светлой кожей.

— Есть, нашла! А теперь, contessina, будьте добры, зайдите за ширму и снимите платье.

Пока Франческа раздевалась, Рената сосредоточила внимание на эффектной Жозефине, казавшейся взрослее Франчески и явно сознающей свое необычное очарование. Полный, прекрасно очерченный рот, большие янтарные глаза, смуглая кожа и точеные черты лица заставили Ренату предположить, что эта девушка когда-нибудь станет актрисой. Жаль, что Жозефина слишком мала ростом, чтобы работать моделью. Смешение рас проявилось в ней удивительной экзотической красотой, чувственной и резко отличающейся от эфемерной прелести дочери Сюзанны Нордонья.

Посмотрев на Антонию, Рената заметила ее понимающую улыбку. Невысокая худенькая девушка с узкими, как у мальчика, бедрами, Антония была одета просто, но при этом явно имела свой стиль. Во всем ее облике — от чистых линий лица до контуров высокой груди, ощущалось что-то манящее. Значит, Карло все еще питает слабость к стройным, спортивного типа женщинам, подумала Рената. Кое-что остается неизменным.

Франческа вышла из-за ширмы в белых трусиках и, прикрыв грудь руками, поднялась на небольшой помост перед зеркалом.

— Да, тот мальчишка был прав. Я действительно похожа на жирафа.

Рената усмехнулась, изучая ее фигуру глазом скульптора.

— Да, contessina, на прекрасного гибкого жирафа, который в моем платье превратится на балу в лебедя.

Заметив благодарную улыбку Франчески, Рената сдернула с шеи сантиметр и велела помощнице записывать мерки. Солнце поднималось все выше, и в комнате становилось прохладнее. В углах, где стояли манекены в пестрых тканях, сгущались тени. Франческа поежилась от холода, потом, подчинившись Ренате, опустила руки и расправила плечи. В огромном зеркале, слегка покрытом пылью, отразилась ее изящная фигурка в полный рост.

Наконец сняв мерки, Рената исчезла за маленькой зеленой дверью и вскоре вернулась с рулоном кремового шелка. Эта ткань — именно то, что нужно маленькой графине: никаких ярких красок, никаких резких тонов. Черты лица у нее нежные, неброские, под стать характеру. Франческа не унаследовала эффектности матери, но в шелке цвета слоновой кости она будет выглядеть совершенной, как камея. Размотав на рабочем столе рулон роскошной ткани, Рената приложила ее к Франческе.

— Вот в чем я вас представляю, — заявила она. — Лиф с глубоким вырезом, открывающий прекрасные плечи, и заниженная талия. Юбка в форме колокола подчеркнет вашу стройность. Подол украсим бантом — здесь и здесь. — Опустив ткань, Рената сделала руками широкое круговое движение. — И повсюду мелкий жемчуг. Десятки мелких жемчужин. Вы будете как чудесное видение, дорогая, еще более изысканное, чем ваша мать!

Франческа недоверчиво улыбнулась, но Рената не обратила на это ни малейшего внимания. Девушка, очевидно, не привыкла, чтобы ее ставили выше матери. Ренату трогали в этой девушке мягкость и ранимость, коими никогда не обладала блистательная Сюзанна.

Ах, если бы поговорить с Франческой откровенно о ее матери! Нет, многие тайны остаются навсегда нераскрытыми. Отделавшись от непрошеных мыслей, Рената быстро принялась за работу, ибо очень дорожила дневным светом.

По знаку Ренаты помощница вынесла из комнаты рулон блестящей ткани и вернулась с муслином, который модельерша развернула и тут же разрезала. Подойдя к Франческе, она заколола на ней материю.

Платье начинало обретать реальные черты.

— Теперь повернитесь.

Франческа посмотрела на себя в зеркало, надеясь увидеть нечто совершенное, одеяние, которое защитит ее на балу от недобрых взоров. Но в этом тонком, прозрачном как паутина платье, она чувствовала себя уязвимой и похожей на бесплотного призрака. Сквозь ткань просвечивали ноги, вокруг талии торчали булавки, образуя подобие пояса из крошечных кинжалов. Пока проворные пальцы Ренаты сновали вверх и вниз, девушке казалось, будто ее готовят к опасному и непонятному ритуалу.

Между тем солнце скрылось за домами, и комната погрузилась в полумрак.

— На сегодня хватит, красавица, — сказала Рената.

Помощница принялась снимать с Франчески муслин.

— Можете одеваться.

Девушка переоделась в просторном алькове за ширмой и, уже собираясь выйти, заметила альбом в кожаном переплете, выглядывающий из-под диванной подушки. В центре обложки с золотым тиснением в флорентийском стиле красовалась монограмма Ренаты. Франческа присела у окна и открыла альбом. Внутри оказались рисунки моделей платьев и образцы тканей, заключенные в прозрачный пластик, подписанные и датированные начиная с пятидесятых годов. С других страниц смотрели фотографии кинозвезд и светских дам в элегантных, сшитых на заказ туалетах. Одна из них запечатлела принцессу Грейс накануне свадьбы в дорожном костюме, другая — принцессу Маргарет перед коронацией. Франческа задержалась на большой фотографии: в дверях роскошной комнаты стоят две женщины, между которыми ощущается какая-то необъяснимая общность. Глаза обеих сияют счастьем. Одна вызывающе смотрит в камеру, другая безмятежно глядит в сторону. В последней Франческа с удивлением узнала свою мать. Обе в облегающих платьях с блестками, но Сюзанна — в белоснежном, а ее спутница — в черном.

Женщина в черном казалась значительно моложе матери, и ее рука непринужденно лежала на плече Сюзанны. Этот жест собственницы, а также взгляд девушки насторожили Франческу: в них было что-то странно знакомое.

Франческа подошла к модельерше, беседующей с ее спутницами:

— Рената, я нашла тут одну мамину фотографию. Когда она была сделана, синьорина?

Рената взяла у Франчески альбом. В тот же миг в соседней комнате послышались быстрые шаги, замершие в глубине дома. Модельерша побледнела и через силу улыбнулась.

— Эта ужасная фотография, — сказала она, — сделана на дурацкой костюмированной вечеринке. Сама не знаю, зачем я хранила ее все эти годы. — Рената захлопнула альбом и положила его на стол. — Когда-то, дорогая, у меня было много прекрасных фотографий твоей матери. Однако сейчас уже поздно, и я очень устала.

— Ну пожалуйста, прошу вас, — взмолилась Франческа, — только объясните мне, кто спутница мамы. Мне почему-то очень знакомо ее лицо.

— Прошло столько лет, contessina. Эта женщина… она просто случайная знакомая графини. Я совсем не помню ее. — Рената позвала помощницу. — Убери эти ткани, Мария. — Потом обратилась к гостям: — В ближайшее время я наведаюсь в палаццо Нордонья и сделаю примерку, — пообещала она, настойчиво подталкивая девушек к двери.

Франческа подумала, что, посмотрев на фотографию еще пару минут, она непременно узнала бы спутницу матери.

Тони сочла, что их слишком быстро, почти грубо выпроводили из дома. Недаром Карло так сдержанно отзывался о Ренате, словно она внушала ему какие-то опасения.

Они миновали знаменитый собор Сан-Марко и переходили площадь на берегу лагуны, когда Франческа, подняв голову, увидела в вышине, на верху колонны крылатого льва.

— Жози, вон он, лев! Мой любимый, тот самый, о котором я тебе рассказывала.

— Конечно, — пояснила Тони, — крылатый лев с пьяцца Сан-Марко возносит на небеса чистые души праведников, умерших в Венеции.

Франческа радостно рассмеялась:

— Он летает только по ночам. Мама когда-то рассказывала мне эту легенду.

На нее снова нахлынули воспоминания о Сюзанне и детстве. Жаркий полдень, она сидит с матерью в открытом кафе, ест шоколадное мороженое, смотрит на крылатого льва, пытаясь вообразить, как он летит к луне. «Интересно, во время полета он вытягивает огромные лапы вперед или поджимает их? — размышляла девочка. — А где он держит душу умершего — на спине?» Франческе хотелось забросать мать вопросами, но Сюзанна, как обычно, сидела, откинувшись на спинку кресла, чуть щурилась от солнца и задумчиво курила, погруженная в грезы, и девочка не стала ей мешать. В тех редких случаях, когда Франческа бывала наедине с матерью, она ощущала тесную внутреннюю близость с ней.

Девушки зашли на калле Валларессо, где Жози нашла себе подходящее платье. Венецианцы, любящие и ценящие красивую одежду, считали узкую улочку между баром «Гаррис» и отелем «Монако» на берегу Большого канала сердцем города. Самые изысканные магазины Европы представляли здесь свои товары. Мрачное настроение Жози улетучилось окончательно, когда они отведали в уличном кафе Флориана вкуснейшие «тортеллини». И она, и Франческа прилипали к витринам магазинов, словно дети в зоопарке. Однако у дверей Миссони Франческа нерешительно замешкалась.

— Ну же, смелее! — Антония подтолкнула ее вперед. — Здесь, в Венеции, у тебя должен быть подобающий гардероб. Граф хотел бы гордиться тобой, и, думаю, он с радостью заплатит большие деньги за твои покупки. — Сначала Антонии нравилось, что Франческа не избалована, но теперь робость девушки начинала раздражать ее. Неумение юной графини брать то, что принадлежит ей по праву, просто невероятно! Сама Антония, принадлежавшая к среднему классу, даже в детстве ценила себя выше, чем взрослая Франческа.

При поддержке Жози Антония уговорила Франческу купить юбку от Миссони и свитер из красивой золотистой пряжи, удачно оттенявший цвет ее волос. В другом магазине они приобрели для Франчески несколько хлопчатобумажных платьев на каждый день. Стоило Тони предъявить карточку графа, как продавцы выражали готовность доставить коробки с покупками до канала, где девушек ждала гондола Нордонья. Между тем Жози перебирала платья, одно другого экзотичнее — из атласа с блестками и вышивкой, не зная, какое из них подойдет для бала. Антония с трудом сохраняла серьезное выражение лица, когда Жози выплывала из примерочной в очередном облегающем одеянии до пят, усыпанном переливающимися бусинками венецианского стекла.

— Замечательно, Жози! — восклицала Франческа.

— Слишком вызывающе для бала в доме графа, — возразила Тони.

— Следующее, пожалуйста, — просила Жози.

— Надеюсь, ты не собираешься примерить все платья в магазине, Жози? — спросила Антония.

— Конечно, собираюсь. Ведь бал — мой единственный шанс сыграть роль принцессы.

— Ну, тогда я отведу тебя в магазин, где ты обязательно найдешь то, что нужно, — предложила Тони.

Этот магазин торговал в основном вечерними платьями, но оказался умопомрачительно дорогим. Когда Тони предъявила кредитную карточку Карло и сообщила, указывая на Жози, что хочет приобрести для нее бальное платье, продавец принял молодую красавицу за дочь графа Нордоньи.

— Графиня Нордонья, я глубоко польщен тем, что вы решили купить платье у нас. К вашему балу готовится вся Венеция! Che onore![11]

Жози и Франческа переглянулись. Мулатка вскинула брови и надменно произнесла:

— Да. Я пригласила всех друзей, поэтому, разумеется, мне нужно самое лучшее платье из тех, что у вас есть.

Продавец, ничего не заподозрив, проворно скрылся за полками и вскоре вернулся с красивым белым платьем. Жози бросила на платье презрительный взгляд.

— Слишком блеклое и неинтересное, — проговорила она, старательно скрывая свой протяжный багамский акцент.

— Но графиня… вас впервые представят обществу, таков обычай…

— Покажите мне что-нибудь красное.

— Но, contessina, вы же не хотите на первый бал…

— Красное, — потребовала Жози.

Ошеломленный продавец исчез и вскоре появился снова с шелковым малиновым платьем и с опаской предложил его вниманию Жози. Глубокий тон подчеркивал красоту смуглой бархатистой кожи девушки. Покрой платья был романтичным и смелым, плотно облегающий лиф декорировала гофрировка вокруг декольте, широкие рукава сужались к запястьям.

— О, Франческа! — воскликнула Жози, вмиг позабыв, что ввела в заблуждение продавца. — Ну разве не потрясающе? — Она держала платье перед собой на вытянутых руках. — Я никогда не видела ничего подобного!

Продавец, насторожившись, посмотрел на нее так, словно боялся, как бы она не украла этот наряд. Он даже попытался завладеть платьем, но Тони остановила его. Платье оказалось немного дороже, чем она рассчитывала. Впрочем, Карло не давал никаких указаний на этот счет. Однако Тони, увидев, как Жози кружится в обновке перед зеркалом, не решилась отказаться от платья. Покупку завернули и отправили к гондоле.

Девушки вышли из магазина с вновь приобретенным чувством собственной значимости. Франческа задержала взгляд на дорогих туфлях из крокодиловой кожи, выставленных в витрине, но Жози потянула ее к киоску с мороженым. Стоило им взять в руки рожки шоколадного мороженого, как элегантные молодые дамы превратились в прежних девчонок.

Антония встревоженно взглянула на часы. В гондоле Нордоньи их ждал сам Эмилио, а она знала, что дворецкий неодобрительно относится к страсти женщин бегать по магазинам. Она попросила Франческу и Жози поспешить к причалу, где они и нашли крайне недовольного Эмилио.


При взгляде на по-детски восторженные лица девушек дворецкий смягчился. К тому же он понимал, что Франческе и Жози уже не удастся проявлять на людях свои дружеские отношения. В палаццо слухи разносятся быстро, и Эмилио знал, что Карло довольно бестактно представил Жози как горничную Франчески и ее компаньонку. Дворецкий сочувствовал девушке. Когда-то, хотя с тех пор прошла целая вечность, их с графом тоже связывала дружба.

Жози обнимала Франческу за плечи, словно они все еще в Нассау. Ни одна из них ни о чем не догадывалась. Жози скоро узнает свое место, и таких развлечений, как сегодняшний поход за покупками, ей больше не видать. Так пускай пока радуется прогулке.

Жози, с восторгом предвкушая первую в жизни поездку в гондоле, бросилась к причалу и бесстрашно забралась в изящно изогнутую лодку. Франческа взошла на борт вслед за ней, вручив пакеты с покупками Виери — слуге из палаццо, служившему у Карло гондольером.

Гондола легко заскользила по каналам. Антония указала вперед, туда, где виднелась знаменитая церковь Санта-Мария делла Салуте.

— Посмотрите-ка! Все эти люди перед церковью снимают фильм. Правда, замечательно?

У причала перед церковью эпохи Возрождения стояло множество лодок: это зеваки собрались поглазеть на съемки. У самой кромки воды громоздились какие-то странные высокие подмостки и леса. Вдоль пристани расставили огромные кинокамеры, по лесам карабкались рабочие, монтируя освещение. Актеры в костюмах восемнадцатого столетия слонялись без дела перед церковью, а бесчисленные ассистенты и рабочие тщетно пытались закрыть воду зеленым раздувающимся полотном.

— Для киношников настоящая вода, видите ли, недостаточно хороша, — заметила Тони.

Сверху, с помоста, коренастый мужчина с энергичным морщинистым лицом то и дело отдавал в мегафон какие-то команды. Антония объяснила, что это один из ведущих итальянских кинорежиссеров приехал в Венецию снимать костюмированный фильм о Казанове. Режиссер собрал интернациональный коллектив актеров, среди которых было и несколько звезд мировой величины.

— Вы только взгляните на эти костюмы! — воскликнула Жози. — Ничего удивительного, что канал битком забит лодками.

— Кто эта красавица? — Франческа указала на безупречно сложенную актрису в очень декольтированном платье.

— Это Надя Балдини. Ты наверняка о ней слышала. Она самая знаменитая итальянская актриса после Софи Лорен. — Тони кивнула в сторону высокого блондина, стоявшего к ним спиной. — А этот артист играет Казанову. Когда он обернется, ты его сразу узнаешь.

Виери ухитрился провести лодку вперед, и они оказались так близко к подмосткам, что, едва блондин обернулся, Франческа увидела поразительно красивого голубоглазого мужчину. Схватив Жози за руку, она взволнованно воскликнула:

— Это же Джек Уэстман!

Жози, взвизгнув, бросилась к корме, Франческа последовала за ней, и они чуть не перевернули гондолу.

Эмилио потерял равновесие, но все же удержался на ногах и тихо пробормотал проклятия. Франческа и Жози привлекли едва ли не большее внимание публики, чем съемочная группа.

— Кто бы подумал, что мы увидим самого потрясающего мужчину Америки, и где же — в Италии! — изумилась Жози.

— Просто не верится, — вздохнула Франческа. — Это и в самом деле он. Виери, подвезите нас поближе! Быстрее!

Внезапно обе девушки умолкли. Тони поняла, в чем дело: Уэстман заметил их и ответил им таким же пристальным взглядом! Жози приняла самоуверенный вид, а Франческа зарделась от смущения. Уэстман смотрел так напряженно, что казалось, его взгляд гипнотизировал ее.

Гондола между тем продвигалась вперед вдоль помоста, стараясь выбраться из пробки. Тони понимала, что Виери хочет поскорее увезти их от церкви, но это было не в его силах.

Во взгляде американца чувствовалось такое странное напряжение, что Тони занервничала и натянуто рассмеялась. К счастью, Эмилио пока ничего не заметил. Сосредоточившись на маневрах Виери, он не видел, как беззастенчиво пялится актер на дочь графа.

Указав на гондолу, Уэстман крикнул режиссеру:

— Паоло! Посмотри на блондинку! Это же как раз то, что тебе нужно для сцены в церкви! Та самая мадонна, которую ты ищешь.

Услышав это, Эмилио поднял глаза и вспыхнул от гнева так, словно незнакомец оскорбил его собственную дочь.

— Виери! Presto![12]

Режиссер бросил взгляд на молодую женщину в гондоле и прищурился, как будто смотрел на Франческу через объектив кинокамеры.

— Наймите ее! — распорядился он.

Франческа встревожилась.

— Он говорит обо мне, — шепнула она, вцепившись в Жози.

Не обращая внимания на протесты Эмилио, Жози высоко подняла руку и крикнула:

— Она согласна!

Над гондолами пронеслись восторженные вопли. Одобрение выражали все без исключения.

Эмилио пришел в ужас:

— Постыдитесь, contessina! Вспомните, кто вы!

Он бросил негодующий взгляд на Виери, отчаянно пытавшегося пробиться вперед. Наконец ему это удалось.

Ошеломленная Франческа наблюдала, как Джек Уэстман соскочил с помоста, прыгнул в гондолу и пустился за ними в погоню, перебираясь с лодки на лодку. Изумленные люди поддерживали преследователя восторженными криками. Актер проявлял чудеса ловкости, но Виери, подгоняемый раздраженными возгласами Эмилио, вскоре оставил Уэстмана далеко позади.

Жози тараторила без умолку, возбужденная азартом погони, но Франческа сидела словно завороженная и не могла оторвать глаз от красавца артиста, пока он не скрылся из виду.

Глава 4

Жози стояла перед зеркалом в своей комнате, держа перед собой новое вечернее платье. Стук в дверь заставил ее обернуться. Должно быть, это Франческа.

— Входите! — крикнула она.

На пороге появился смущенный Эмилио.

— Пора обедать, синьорина.

— Я зайду за Франческой.

— Нет, — возразил дворецкий. — Вы и contessina будете питаться отдельно.

Сначала Жози решила, что им подадут еду в комнаты. Для палаццо, заповедника старых правил и скучной благопристойности, это казалось неслыханной вольностью. Однако Эмилио произнес слово «обед».

Жози удивленно уставилась на дворецкого, пытаясь осмыслить ситуацию. Наконец она догадалась, что ей следует идти к столу, но не с Франческой и графом, а с самим Эмилио, Виери и другими слугами. Аккуратно положив малиновое платье на кровать, девушка обернулась к дворецкому. Лицо ее залил горячий румянец. С какой радостью она предвкушала, как сядет за длинный стол в изысканной столовой и обсудит с Франческой и графом сегодняшний поход по магазинам. А между тем им будут прислуживать лакеи… Она окинула взглядом свое ситцевое платье в цветочек. Мать сама придумала фасон и сшила ей это платье специально для поездки в Венецию. Сейчас, повидав работы Ренаты и все, что выставлено в роскошных бутиках на калле Валларессо, Жози поняла убожество своего наряда. Если бы только Марианна знала, куда и зачем посылает свою дочь! Жози теперь подозревала, что ей как служанке вовсе не понадобятся красивые туалеты. Интересно, не ждет ли ее еще одно оскорбление — черное форменное платье с крахмальным передником?

— Я не голодна, — высокомерно сообщила она.

— Прошу вас, вам необходимо поесть. Пицца очень вкусная, а мы — не такая уж плохая компания. — Он ласково улыбнулся, и девушке внезапно захотелось броситься Эмилио на шею и выплакаться у него на груди. Однако она молча вышла из комнаты.

— А, вот ты где! — крикнула Франческа из своей комнаты. — Я специально оставила дверь открытой, чтобы послушать, как ты играешь на гитаре. Никогда еще ты не играла с таким чувством.

Жози видела только силуэт Франчески на фоне освещенного дверного проема. Казалось, их разделяет огромное пространство.

— Куда это ты? А вы, Эмилио, пришли сообщить, что обед готов? — спросила Франческа, заметив подавленность подруги.

— Нет, — холодно ответила Жози. — Эмилио пришел только за мной. Твой отец решил, что я недостойна есть с тобой за одним столом.

— О, Жози, нет! Эмилио, она будет обедать с нами.

Дворецкий растерянно пожал плечами:

— Разве это имеет значение, contessina? Здесь, в палаццо, такие правила. Ваш отец не имел в виду ничего плохого.

— Но Жози — моя гостья…

— Contessina, прошу вас…

— Я этого не вынесу.

— Ничего, Франческа, не обращай внимания. Завтра я уеду, и вопрос решится сам собой.

— Уедешь? — встревожилась Франческа. — Оставь, не глупи, ты не можешь уехать. Как же бал… твое чудесное платье… — Видя, что Жози настроена решительно, девушка в отчаянии добавила: — Думаю, мне удастся уговорить отца, чтобы он разрешил тебе спеть на балу. — Франческа встала рядом с Жози. — Отец просто не понимает, что мы близкие подруги, он не желал причинить тебе боль. Уверена, он хочет, чтобы ты осталась, и я тоже хочу.

— Нет. Мне нужно уехать.

— Сегодня вечером я поговорю с отцом и все улажу, вот увидишь, завтра он будет обращаться с тобой как с особой королевской крови! Ты должна выступить на балу и не можешь уехать сейчас, когда у наших ног лежит весь мир! — Франческа схватила подругу за руку.

Поняв, что подруга права, Жози решила дать Франческе возможность объясниться с отцом.

— Что ж, p'tite soeur. Мне не хотелось бы упустить шанс ночь напролет протанцевать в этом потрясающем красном платье. — Жози стиснула руки Франчески. — Нет, я тебя не брошу. Знаю, ты убедишь его…

Франческа порывисто прижалась к ней и поцеловала в щеку. Жози глубоко вздохнула и повернулась к сконфуженному Эмилио. Он явно не собирался расстраивать девушек. Одарив дворецкого великодушной улыбкой, Жози последовала за ним и, спускаясь по мраморной лестнице вдоль наружной стены внутреннего дворика, попыталась собраться с мыслями и спокойно обдумать ситуацию. Всю жизнь она осознавала, что там, в Нассау, ее мать — экономка графа, его служанка, а Франческа вовсе не ее p'tite soeur, а высокородная дочь Карло Нордоньи.

Разумеется, когда Карло появлялся в Лайфорд-Кэй, они с матерью не ели с ним за одним столом. Подобное даже не приходило в голову Жози, никогда не искавшей общества холодного и высокомерного графа Нордоньи. Однако, приехав в Венецию, Жози ожидала, что он будет обращаться с ней как с подругой дочери. Сейчас, пока Эмилио сопровождал ее в столовую для слуг, расположенную за огромной кухней, на память вдруг пришли слова матери: та предупреждала, что в Венеции все будет иначе. Марианна пыталась подготовить Жози к этому… к этому унижению. И ей оставалось лишь смириться с таким положением дел — по крайней мере пока.

Когда Эмилио и Жози вошли в комнату, пятеро слуг уже сидели за большим дубовым столом. Дворецкий представил девушку, и каждый приветствовал ее любезным поклоном. Несмотря ни на что, Жози была рада встретить такое расположение. Она вдруг поняла, что в Нассау эти люди вполне могли бы стать ее друзьями. Виери подмигнул девушке, когда Эмилио усадил ее на свободный стул. Заметив, что Аугустус, ее сосед, темнокожий старик с седыми вьющимися волосами, Жози спросила:

— Должно быть, вы с моей родины?

Тот ласково улыбнулся ей и ответил по-английски:

— Ты права, девочка, я из Нассау и знаю твою маму — красавицу Марианну. И ты такая же красивая, как она, особенно в этом цветастом платье.

Жози с удовольствием услышала знакомый акцент островитянина.

— Давно ли вы здесь живете?

— Десять лет… о нет, я сбился со счета, двенадцать! Я с графом с тех самых пор, как умерла графиня Сюзанна. Какое печальное было время! Никогда не забуду тот год.

— Я тоже его помню, — сказала Жози.

— Да ты тогда еще под стол пешком ходила! — Старик улыбнулся во весь рот, но тут же печально покачал головой. — Да-а, я здесь давненько.

Жози мысленно закончила за старика: «В этом холодном доме. Не в лучах солнца, а в мрачной тени». Несмотря на доброжелательные, приветливые лица, девушка загрустила. Глядя на старика, она размышляла, сколько же ей самой придется пробыть в венецианской ссылке. Жози перевела взгляд с седой шевелюры на узловатые пальцы соседа и поежилась. Что за зигзаг сделала судьба, и можно ли еще все исправить?


Франческа, немного нервничая, ждала, когда отец спустится к обеду. Пока же она репетировала свою речь в защиту Жози. Ее размышления были прерваны появлением служанки. Невысокая дородная женщина зажгла свечи в больших серебряных канделябрах по обоим концам длинного банкетного стола красного дерева. Служанка вышла, но почти сразу же вернулась с кувшином воды.

Франческа между тем рассматривала гобелены на стенах столовой. Антония объясняла, что на них представлена история Венеции, однако в неярком свете свечей детали на гобеленах сливались в общий красно-золотой фон. Девушка вдруг подумала: а ведь она не знает о родном городе отца и сотой доли того, что известно Тони. Правда, та — уроженка Венеции, но ведь и сама Франческа тоже родилась здесь.

По мраморному полу центрального коридора раздались гулкие шаги. Для Франчески палаццо ассоциировалось с глухими звуками, тусклым полумраком и таинственными тенями, поэтому она не воспринимала его как свой дом.

— Добрый вечер, Франческа. — Отец коснулся ее щеки. На нем был темный бархатный смокинг, и девушка почему-то порадовалась, что надела новый золотистый джемпер от Миссони. Неужели придется день за днем поддерживать этот официоз?

Граф сел. Франческа смутилась, не зная, как начать разговор. Пожалуй, прежде всего следует поблагодарить отца за щедрость.

— Папа, Антония купила нам такие красивые вещи! Мы очень тебе благодарны.

— Мы? Жози тоже что-то купили? — спросил Карло.

Лакей разлил воду по стаканам. Франческа не привыкла, чтобы ее обслуживали, ибо дома делала это сама. Она подождала, пока лакей выйдет из комнаты.

— Папа, Эмилио увел Жози обедать в столовую для слуг. Я сказала ему, что это, вероятно, какая-то ошибка.

Подняв брови, граф начал вертеть в руках тяжелую серебряную ложку. Казалось, роскошный стол красного дерева, разделяющий их, стал еще шире. Франческа чувствовала, что бесконечно далека от отца. На полированной поверхности стола плясали отсветы пламени и отражались в ней, как в озере.

Карло настороженно улыбнулся:

— В чем же ошибка?

— Мы с Жози всегда ели вместе. Она моя лучшая подруга…

— И твоя служанка, — перебил граф.

— Она мне как родная, — возразила Франческа.

Граф опустил глаза и замкнулся в себе, будто позабыв о присутствии дочери. Теперь Франческа вспомнила эту черту отца: стоило ей выразить несогласие с ним, он делал вид, что не слышит, или отвечал с преувеличенной любезностью. Благодаря этому Франческа оставалась образцовой дочерью, неспособной разочаровать отца.

Когда Карло поднял глаза, девушка поняла, что на этот раз разговор состоится.

— Я знаю, и тебе, и Жози трудно понять, что вы уже не дети. Каждой из вас пора занять соответствующее место в жизни… Если в моих силах облегчить эту задачу, подскажите мне, как именно, — грустно проговорил граф. — Не вижу, почему бы Жози не сопровождать тебя, когда ты появляешься на людях. Она твоя компаньонка, и это входит в ее обязанности. Если угодно, — а я полагаю, ты этого хочешь, — пригласи ее на бал. Но, cara, Жози должна усвоить, что отныне ее место — не рядом с тобой, а в тени твоего сияния. И ты тоже попытайся это понять.

Франческа покачала головой, полная решимости оказать сопротивление этому чужому и пугающему ее человеку:

— Нет, папа. Место Жози всегда будет рядом со мной. Я пригласила ее в Венецию как подругу и гостью.

— Не гостью, Франческа, а горничную.

— Папа, — с необычным для себя гневом возразила девушка. — Именно Жози любила меня и заботилась обо мне все те годы, когда ты не желал иметь со мной ничего общего. Наверняка…

— Хватит! — отрезал Карло. — Жозефина Лапуаре — дочь моей экономки. Ее социальный статус коренным образом отличается от твоего. Марианна жила под моей крышей в Лайфорд-Кэй с тех пор, когда ты была еще ребенком, по одной-единственной причине — чтобы заботиться о тебе. Я содержал эту женщину и ее дочь, а они присматривали за тобой. Теперь Жози вольна оставить службу у меня и попытаться устроить свою жизнь самостоятельно. Если она изберет этот путь, я пожелаю ей всего лучшего. Но сюда я выписал ее только как твою горничную и компаньонку. Пока она у тебя на службе, к ней будут относиться с должным уважением, но не как к гостье.

— Но в Нассау мы всегда ели с Жози за одним столом, — повторила девушка.

— Франческа, тебе пора осознать твое высокое положение. Марианна допустила ошибку, хотя и вполне понятную, ведя себя по отношению к тебе слишком фамильярно. Твоя дружба с ее дочерью затянулась. Марианне следовало бы объяснить Жози, что та должна знать свое место.

Франческа огорчилась и растерялась. Она приехала домой, в палаццо, отпраздновать свой восемнадцатый день рождения… и отчасти принять на себя обязанности хозяйки. Почему же отец не позволяет ей устроить жизнь по своему вкусу? Может, у него такие допотопные взгляды, что он считает женщин не способными самостоятельно принимать самые простые решения? Неужели отец полагает, что она должна покоряться во всем его воле?

— Папа, прошу тебя, выслушай мою точку…

Карло жестом остановил ее:

— Со слугами за одним столом не обедают.

По его тону Франческа поняла, что вопрос закрыт и, вполне возможно, навсегда.

Двое слуг поставили на стол подносы. Когда Эмилио снял тяжелую серебряную крышку, Франческа на миг закрыла глаза. Учелини с кукурузой. Крошечные коричневые птички, такие нежные, что их мясо отделилось от хрупких косточек. Она всегда съедала только овощи и кукурузу, а учелини отодвигала в сторону.

— Как прошел визит к Ренате? — поинтересовался граф.

Франческа стала рассказывать, но вскоре поняла, что отец не слушает ее. Ах так? Она решила привлечь его внимание:

— В альбоме Ренаты я обнаружила одну мамину фотографию.

Карло бросил на дочь пронзительный взгляд.

— На маме было белое облегающее платье с блестками, а на ее спутнице… точно такое же, но черное…

— У Ренаты безукоризненный вкус, — перебил дочь Карло. — Можешь полностью положиться на нее.

— А кто мамина спутница, папа?

Граф смертельно побледнел, на лбу у него выступил пот.

— Вероятно, какая-то светская дама, с которой Сюзанна познакомилась на вечере. Думаю, она не представляет никакого интереса.

— Эта дама показалась мне знакомой, — заметила Франческа.

— Возможно, в детстве ты видела ее, как и многих приятельниц матери. Но ты так и не рассказала мне про бальное платье.

Франческа поняла, что ей не удастся вытянуть из отца никаких сведений о женщине в черном платье. Что же связано с этой женщиной, о которой никто не хочет говорить? Услышав вопрос Франчески, Рената буквально выставила ее из дома. А теперь и отец утверждает, будто женщина в черном «не представляет никакого интереса».

Девушка вдруг осознала, что палаццо Нордонья скрывает тайны, в основном связанные с ее матерью.

Эмилио, войдя в столовую с бутылкой вина, сразу заметил необычную бледность графа и, пытаясь уяснить причину этого, перевел взгляд на Франческу. Девушка рассказывала что-то о походе по магазинам, но граф явно не слушал ее.

Встревоженный, дворецкий разлил вино. Лицо графа блестело от пота. Он напоминал затравленного зверя. Эмилио снова посмотрел на Франческу. Чем же она так расстроила графа?

Дворецкий знал, что у графа Карло Нордоньи поводов для беспокойства больше чем достаточно. Ему совсем не нужны новые проблемы. В последнее время граф слишком много пил, усердно работал над своим сочинением, проводил долгие часы, затворившись в кабинете. Он пренебрегал бизнесом, в частности, виноградниками, пожалуй, самым надежным источником дохода для Нордоньи. А теперь, с возвращением молодой графини, все попытки Эмилио не выйти из бюджета пойдут насмарку. Граф приказал не жалеть средств, чтобы предстоящее вступление Франчески в общество стало самым ярким событием сезона во всей Европе. Оркестр, обед, шампанское, платье Франчески — все должно отвечать самым высоким требованиям. Эмилио уже начал обдумывать, какие распоряжения следует отдать завтра персоналу. Нужно открыть каждую комнату, везде навести лоск, вымыть и вычистить все до последней изразцовой плитки. Послушные ему слуги вдохнут в палаццо новую жизнь, которая, впрочем, продлится всего одну ночь. Но в эту ночь палаццо вновь предстанет во всем своем ослепительном великолепии. Ладно, по крайней мере Карло и его дочери будет что вспомнить впоследствии.

Граф подал знак, чтобы внесли десерт. Эмилио поставил на середину стола серебряную вазу с вишнями, политыми бренди, и жестом фокусника поджег спиртное. Голубые язычки пламени взметнулись вверх, серебряные павлины засияли.

Франческа заметила, что отец тревожно всматривается в нее. Несомненно, расспросы о фотографии матери рассердили его. Однако сейчас во взгляде Карло чувствовалось более глубокое недовольство. Девушке казалось, будто отец, внимательно изучив ее, пришел к выводу, что она не соответствует его представлениям о том, какой должна быть дочь Карло Нордоньи.

Франческа потупила взор. Конечно, она несравнима с матерью: не так красива и ослепительна, как Сюзанна, и этого отец ей никогда не простит. Даже когда девушка пыталась доставить отцу удовольствие, Карло совсем не интересовался дочерью и предпочитал ее обществу уединение в кабинете. Ее молчание раздражало графа, ее разговоры были ему скучны, и он не скрывал опасений, что Франческа не сможет соответствовать своему титулу. Ничего удивительного, что Карло столько лет держал дочь на расстоянии, а прошлой зимой не приехал, как обычно, на Рождество. Сердце девушки упало, когда она услышала:

— Прости, Франческа, я не останусь на десерт. Но ты, пожалуйста, угощайся в свое удовольствие. — Карло поднялся и велел Эмилио принести ему в кабинет бренди. Подойдя к дочери, граф быстро поцеловал ее в лоб. — До завтра, дорогая.

— Но, папа, я хотела назвать тебе по памяти список гостей. Я знаю все имена наизусть. Принц Райнер и принцесса Грейс, Ага-Хан… — Она понимала, что ведет себя как школьница, желающая похвастать знаниями перед учителем, но не могла остановиться.

— За завтраком, cara.

Граф повернулся и вышел из комнаты.

Франческа так и не тронула вишни. За все годы, что она прожила с Марианной и Жози, ее никогда не оставляли за десертом одну.

Та же полная горничная убрала со стола тарелки. Только серебряная ваза с вишнями стояла на столе перед Франческой. Девушка почувствовала себя засидевшейся посетительницей ресторана, которой официант прозрачно намекает, что не худо бы уйти.

Серебряные павлины на подсвечниках завораживающе мерцали. Жаль, что Жози их не видит, грустно подумала Франческа.

Подавленная, она поднялась и, взяв с собой вишню в коньяке, направилась к парадной лестнице. Потом робко постучала в дверь Жози.

Франческа боялась признаться подруге, что разговор с отцом ни к чему не привел, и понимала, какое слабое утешение этот изысканный десерт. У нее даже возникло трусливое желание сбежать, не объяснившись с Жози. Но было уже поздно. Дверь широко распахнулась, и перед ней предстала подруга — неотразимая в своем новом кружевном пеньюаре, но с покрасневшими от слез глазами.

— Что случилось? Ты все еще опечалена тем, что отец недостойно обошелся с тобой? Ах, Жози, мне так жаль!

— Нет. — Жози вытерла слезы. — Я… я просто соскучилась по дому, вот и все.

Франческа протянула подруге серебряную вазу.

— Я принесла тебе вишню в коньяке.

Жози поставила угощение на комод.

— Нам тоже это подавали, — солгала она.

Франческа вспыхнула. Ее знак внимания теперь смахивал на снисходительность.

— Как прошел разговор с отцом?

— Боюсь, мне нечем тебя обрадовать. Он просто невозможен, — сообщила Франческа, умоляюще глядя на подругу. — Отец всегда управлял этим домом по-своему и, думаю, не способен измениться.

— Ты объяснила ему, что я не горничная?

— Конечно, но он был непреклонен. Отец привык к неограниченной власти. Моих возражений он просто не слышит.

— Ясно, — сказала Жози, хотя на самом деле ничего не понимала. Если бы она участвовала в разговоре, то обязательно довела бы все до сознания Карло. А вот Франческа едва ли готова по-настоящему отстаивать свое мнение. Жози подозревала, что подруге попросту недостанет храбрости противостоять отцу.

Франческа словно угадала ее мысли:

— Пожалуйста, не вини меня. Если и ты на меня рассердишься, я этого просто не вынесу. Без тебя мне на этом балу не продержаться. Как я приму столько незнакомых людей?

Жози отвернулась от нее. Теперь она действительно рассердилась.

— Так я тебе нужна? Ты ждешь от меня моральной поддержки, не так ли? А ты сама меня поддерживаешь? Неужели ты не в состоянии понять, каково мне встречаться с чужими людьми, которым меня представляют как горничную!

В голосе Жози звучала такая горечь, что на глаза Франчески навернулись слезы.

— Клянусь, больше я не допущу этого!

— Если только отец тебе не прикажет.

— Ни за что! — горячо заверила ее Франческа.

— Но пока я буду есть вместе со слугами внизу, да?

Франческа потупилась. Страх перед Карло померк перед опасением навсегда потерять подругу.

— Жози, завтра я снова попытаюсь поговорить с отцом, но мне это нелегко. Ты же знаешь, p'tite soeur, я очень слабая. Помнишь, как в Лайфорд-Кэй ты уговаривала меня спрыгнуть со скалы или заплыть на глубину? Без тебя мне никогда не набраться храбрости.

Жози увидела ужас в глазах Франчески, и гнев ее почти иссяк.

— Ты же понимаешь, p'tite soeur, что именно поэтому твой отец и пытается нас разлучить. Когда я рядом, ты становишься слишком храброй. Всемогущему графу Нордоньи меньше всего нужна отважная самостоятельная дочь. — Она взяла Франческу за плечи и слегка встряхнула. — Cherie, если ты не можешь противостоять отцу ради меня, то, умоляю, сделай это ради себя самой, пока он не выдал тебя замуж за какого-нибудь толстого богатого герцога лет семидесяти от роду, желая продемонстрировать аристократическому обществу свою значительность. — Жози отстранилась от подруги и вопросительно взглянула ей в глаза. — Ты ведь сделаешь это, p'tite soeur?

— Не знаю, Жози. Он такой чужой и такой… страшный. Оставаясь с ним наедине, я начинаю дрожать.

Решительный взгляд подруги смутил Франческу. Да, она зависит от помощи и поддержки Жози, а сама не отваживается заступиться за нее перед собственным отцом!

— Отправляйся-ка спать, голубушка, — сказала Жози. — Нам обеим нужно как следует выспаться.

Едва Франческа вышла, Жози взяла вазу с вишнями, уселась на кровать, скрестив ноги по-восточному, и принялась уплетать десерт.

Она представила себе, как поет на балу в своем новом малиновом платье. Среди гостей будут первые красавицы Европы, но мужчины не смогут отвести от нее глаз, и эти красавицы просто умрут от зависти! Жози закончит петь, и зал взорвется громом аплодисментов и криками «браво» — она околдует их всех. Ничего, она еще им покажет! Жози усмехнулась и допила последние капли ароматной жидкости.

Глава 5

Эмилио поставил бутылку бренди и хрустальный стакан на столик рядом с любимым креслом Карло. Граф пожелал ему спокойной ночи, и дверь за дворецким закрылась. На кровати графа были разложены его пижама и кашемировый халат, в камине тлели угольки. Тихоня, накормленная и причесанная, дремала рядом с глубоким кожаным креслом. Граф разделся, накинул халат и опустился в кресло.

В любую другую ночь ожидание возбуждало бы его. В этот час крадучись, как вор, в его комнату обычно пробиралась Антония. Но не сегодня. Граф закурил и вспомнил, как, бывало, сидел в этом же кресле и, не сводя глаз с девушки, молча следил за ее приближением. Сегодня Карло попросил ее не приходить, но сейчас жалел об этом. Теперь, когда в доме появилась его дочь, он нуждался в Антонии больше, чем прежде — если такое вообще возможно. Тони должна была оградить его от прошлого, которое, сама того не подозревая, воплощала в себе Франческа.

Да, его дочь — непрошеный дар, ниспосланный, чтобы напомнить графу о той, кого следует забыть навсегда. Глазами, улыбкой, манерами — всем она напоминала Сюзанну. Казалось, не Франческа, а жена смотрит на него, преодолев пропасть в тринадцать лет. Невероятное сходство девушки с матерью так поражало, что, заметив во Франческе какие-то самобытные черты, Карло испытывал дискомфорт. Внутренний голос словно убеждал его: «Сюзанна смеется не так». Дело вовсе не в южном акценте, просто жена никогда не отличалась нежностью или застенчивостью, не старалась в отличие от дочери ему угодить. Несмотря ни на что, Карло восхищался женой. Даже в самом конце, уже предчувствуя, что Сюзанна неминуемо навлечет позор на семью.

Карло сделал большой глоток бренди. Видимо, Франческа — хвала небесам! — не унаследовала от матери сильную волю.

Да, за обедом она попыталась проявить характер, но одного строгого взгляда оказалось достаточно, чтобы поставить ее на место.

Таких простых уроков Сюзанна, увы, не усваивала. Граф затушил окурок и погладил преданную собаку, когда та положила голову ему на колени.

— Иди спать, Тихоня. — Он улыбнулся, глядя в грустные собачьи глаза. — Пожалуй, я пока обойдусь без твоего общества.

Старая собака несколько раз прошлась кругами по большому ковру, потом улеглась перед камином и задремала.

Глядя на догорающие дрова, Карло задумался: какой бы выросла Франческа, если бы Сюзанна не исчезла из ее жизни, когда той было всего пять лет? Сохранила бы дочь такую невинность?

Да, никто, даже родная дочь Сюзанны, не наделен таким талантом очаровывать всех, какой ниспослал Бог его жене. Карло отхлебнул еще немного бренди, и его мысли унеслись в далекое прошлое.


1949


Впервые он увидел Сюзанну на ежегодном соревновании по выездке в Мэдисон-сквер-гарден. Толпа замерла от удивления, когда восемнадцатилетняя девушка сделала неожиданный маневр. Впервые даме посчастливилось завоевать вожделенную награду победителя скачек. В Италии участие женщины в профессиональных соревнованиях по верховой езде было делом неслыханным. Гордая посадка Сюзанны и ее самоуверенная красота очаровали графа.

Она приподнималась над седлом, ни разу не коснувшись его стройными бедрами. Конь летел, казалось, едва касаясь копытами земли. Из своей ложи Карло заметил решимость, горевшую в широко поставленных глазах девушки, и ее упрямо вздернутый подбородок. Ей словно не удавалось заставить коня развить ту скорость, к которой она стремилась.

Когда соревнования окончились, выяснилось, что в этот день девушка показала лучшее время. Взволнованная и запыхавшаяся, она получила свой приз перед ложей Карло. Победительница сдернула с головы жокейскую кепку, и по ее спине огненным каскадом рассыпались рыжие волосы.

— Я хочу с ней познакомиться, — сказал Карло сидящему рядом с ним мужчине.

Тот покачал головой:

— Это не так-то просто.

С британским бизнесменом Клодом Карло познакомился когда-то на деловой почве. Решая для своей интернациональной клиентуры вопросы уменьшения налоговых выплат, Клод создал собственную информационную сеть.

Клод не проводил границы между теми, кто пользуется известностью, и теми, кто ее достоин, хотя и не знаменит. Если человек отличался честолюбием или художественными талантами, он вызывал у Клода не меньший интерес, чем богатые люди. Он знал все, что нужно, об оффшорных инвестициях и охотно помогал друзьям завести нужные знакомства. Но войти в круг Сюзанны Ли Ингрэм даже Клоду оказалось не под силу.

— Эта дама держится несколько обособленно, — сказал Клод. — Она из хорошей южной семьи, пожалуй, одной из лучших, но отвернулась от родни. Впрочем, не стану ее за это винить, по-моему, семья чересчур консервативна.

«Да, с родственниками может возникнуть проблема», — подумал Карло. Графа уже тогда знали как серьезного и дальновидного бизнесмена, однако из-за того, что он никогда не был женат, его считали кем-то вроде плейбоя. Карло, слишком занятый работой, просто не занимался поисками подходящей жены. По крайней мере так ему казалось.

Между тем он понимал, что наследник обширной семейной империи должен не только модернизировать ее. Будущий глава клана обязан жениться и обзавестись наследником.

Конечно, Карло интересовали женщины, некоторые даже стимулировали его интеллектуальную деятельность, но ни одна не принимала участия в жизни графа. Известные светские львицы давно наскучили ему. Когда семья особенно настойчиво убеждала его остепениться, Карло обычно отвечал, что ему нужна дама, обладающая врожденным аристократизмом. Но оказалось, что это качество на редкость трудно определить, а найти — и того труднее.

Именно Клод с его инстинктом прирожденного игрока свел Карло с Сюзанной. Как-то раз в Вашингтоне, на приеме в Итальянском посольстве, состоявшемся через несколько месяцев после соревнований по выездке, Клод представил Карло члену престижного охотничьего клуба «Виргиния». Несмотря на возражения приятеля, Клод принял от его имени приглашение на лисью охоту.

— Ты же никогда не бывал в сельской местности в этой части света, — заметил Клод. — Кроме того, южане тебе понравятся. Они более цивилизованны, чем другие американцы.

Увидев Сюзанну во второй раз, Карло издали узнал ее по каскаду огненно-рыжих волос, рассыпавшихся по плечам. Она была выше, чем казалась в Мэдисон-сквер-гарден, а стройность делала ее облик неповторимым. Пока другие охотники целыми днями рыскали по зеленым полям в погоне за неуловимой лисой, Карло не спускал глаз со своей добычи.

Сюзанна отделилась от толпы в красных охотничьих куртках и, пустив коня галопом, устремилась к барьеру, такому высокому, что при виде его захватывало дух. Конь Сюзанны взмыл вверх и вместе со всадницей словно воспарил в воздухе.

Карло неплохой, хотя и осторожный наездник, следовал за Сюзанной до самого барьера, но там его конь резко свернул в низкий густой кустарник. Карло огляделся. Вокруг простирались пустые серовато-коричневые поля, но Сюзанны нигде не было. Черт возьми, из-за этой дамы они застряли в густых зарослях, а ее и след простыл! Конь всхрапывал и пятился, пытаясь выбраться из колючего кустарника.

— Тише, Цезарь, тише! — успокаивал Карло коня. Зацепившись за колючую ветку, он порвал перчатку, на руке выступила кровь. — Черт подери, испортил перчатку! Стоять!

Взмыленный конь вставал на дыбы и кусал удила. Карло сжал его бока коленями, натянул поводья, заставил его сделать рывок и немного освободиться. Цезарь снова поднялся на дыбы и вырвался из кустов, мотая красивой головой. Карло потянулся за хлыстом, но хлыст исчез.

— Упрямец чертов! — воскликнул Карло.

Наконец Цезарь успокоился и перешел на шаг. Карло взял себя в руки.

— Все хорошо, мальчик, ну, ну. — Он похлопал вороного по шее и, нащупав стремена, подумал, что ему повезло: никто из опытных охотников не видел, как он потерял власть над лошадью.

— Это ваше? — раздался низкий насмешливый голос Сюзанны. Девушка возникла перед ним словно из воздуха.

Карло развернул Цезаря. Сюзанна выехала из-за деревьев. Скрестив руки на груди, она сидела на лошади с таким видом, будто наблюдала за ним уже несколько часов.

— Это ваша плеть?

— Как она к вам попала? — удивился Карло.

Прищелкнув языком, Сюзанна послала лошадь вперед и протянула ему плеть.

— Она летала по воздуху перед самым барьером. Наверное, бедняга Цезарь испугался ее до полусмерти, он ненавидит кнут.

Сюзанна подъехала так близко, что Карло, протянув руку, мог бы коснуться ее щеки. При этом она была не более доступна, чем заяц или пугливая серна. Было странно видеть это стремительное существо среди столь обычного пейзажа — сероватых пологих холмов, сжатых полей. Сюзанна казалась гостьей из какого-то другого, дикого мира. Она была так поразительно хороша, что у Карло перехватило дыхание. Он не двигался с места, и в глазах Сюзанны вдруг мелькнуло презрение.

— Так возьмите же плеть. Вдруг она вам понадобится.

— Спасибо. Еще как понадобится, если вы втянете меня в еще одну такую же безумную затею. Этот чертов барьер меня чуть не сгубил. Еще повезло, что Цезарь заартачился.

Сюзанна рассмеялась:

— Не сомневалась, что препятствие вас остановит.

— Проклятие! Бьюсь об заклад, вы всю дорогу за мной наблюдали! — Карло развернул Цезаря спиной к ней.

Ее голос звучал вызывающе, но манера растягивать слоги придавала ему неповторимое очарование:

— Да, я следила за вами от самой насыпи. Не могла с собой справиться, барьер выглядел так соблазнительно! — Она догнала Карло, бросила на него кокетливый взгляд и, протянув руку, похлопала Цезаря по шее: — Думаю, я преподала вам хороший урок: теперь вы знаете, чем чревато преследование незнакомой женщины. Особенно такой, которую невозможно догнать. — Сюзанна тряхнула головой и проехала вперед, предоставив Карло любоваться ее стройной спиной, плавно сужающейся к талии.

— Невозможно догнать? Что вы имеете в виду? Хотите пари?

Карло избрал единственно верный тон: Сюзанна обернулась. На лице ее играла насмешливая улыбка, и сейчас она напоминала раззадоренного ребенка. Лошадь, почувствовав настроение хозяйки, рысью пустилась вперед. Сюзанна привстала в стременах, и Карло понял, что вовсе не хочет ее догонять. Ему было приятно ехать сзади и смотреть, как поднимается и опускается ее спина. Но, пришпорив Цезаря, он заставил его рвануться вперед.

— Посмотрим, кто первый доскачет до клуба! — крикнула Сюзанна.

Карло в отличие от коня не знал дорогу. Мимо проносились поля, ветки хлестали всадника по лицу, а Сюзанна мчалась чуть впереди, и Карло видел ее огненную гриву. Потом она снова исчезла.

Минут через пять показались высокие трубы, потом и само здание с широким портиком. Сюзанна стояла, прислонившись к колонне.

— А, вот и вы наконец! А я уже и ждать перестала, — проворчала она.

— Я отстал всего на три минуты, а вас послушать, так получается на три часа, — сухо ответил Карло.

— На самом деле вы неплохо ездите верхом. — Она пошла ему навстречу.

— Надеюсь, не по вашим меркам. Я предпочитаю скакать как разумное существо и не желаю рисковать жизнью. — Он спрыгнул и впервые встал рядом с девушкой. — Победитель ставит выпивку.

— Никогда еще не покупала мужчине вино, — возразила Сюзанна. — Что, в Англии это принято?

— Я не англичанин, а итальянец.

— О, вы так хорошо говорите по-английски. Но я чувствовала, что вы какой-то другой.

— Другой?

Зеленые глаза смерили его холодным оценивающим взглядом.

— Да, в вас что-то не так, но все равно сойдет. — Сюзанна снова бросила ему вызов.

— Пусть лошади немного остынут, прежде чем мы войдем в дом.

При иных обстоятельствах Карло предложил бы ей оставить животных в конюшне на попечении грума. Однако девушка без памяти любила лошадей, поэтому он понимал, что именно они — путь к ее сердцу.

Они ходили кругами по тенистому выгону до тех пор, пока лошади не обсохли, потом обошли стойла в конюшне. Сюзанна хорошо знала каждую лошадь: ее родословную, травмы, умение брать препятствия. Карло слушал девушку так внимательно, словно лошади и все, что с ними связано, интересовали его больше всего на свете. Когда уже в сумерках они закрыли за собой дверь конюшни, он почему-то почувствовал себя обновленным. Воодушевление девушки передалось и ему. Где-то вдали, но с каждым разом все ближе они слышали охотничий рожок, голоса людей и лай гончих псов.

— Давайте удерем отсюда, — вдруг предложил Карло. — Позвольте пригласить вас на обед.

— Хорошая идея, а то я просто не вынесу, если они поймали лису.

— Тем не менее вы участвовали в охоте.

— Только ради прыжков через препятствия. Я обычно скачу сама по себе, как сегодня.

— Вам не понравилось, что я последовал за вами?

— Ужасно не понравилось, — строго ответила она, но, увидев его смущение, рассмеялась. — Шучу. Мне всегда нравились англичане, даже если они потом оказывались итальянцами.


Лето они провели под палящими лучами южного солнца, на соревнованиях по выездке и скачкам по пересеченной местности. Сюзанна в черном костюме для верховой езды подверглась придирчивому осмотру судей. Те пытались отыскать изъяны в ее безупречных выступлениях, но Карло всегда наблюдал за Сюзанной с восхищением. Почти все женщины, которых он знал прежде, больше всего заботились о своей внешности, вполне удовлетворяясь обыденным, изнеженным существованием и даже получая от него удовольствие. Но Сюзанна была другой: обожала соревнования и стремилась к успеху не меньше, чем мужчины. Каждое утро она вставала на рассвете, чтобы вывести лошадей до наступления жары. Заставляя своих питомцев брать все более высокие препятствия, Сюзанна творила чудеса под требовательным, не знающим снисхождения взглядом тренера. Если бы Карло силой не уводил ее из конюшни, она, наверное, и ночевала бы там.

Сюзанна поставила себе цель занять первое место в соревнованиях по верховой езде, каждый год проходивших на востоке. Программа состояла из трех частей: выездка, скачки по пересеченной местности и преодоление препятствий на стадионе. Специально созданная трасса по пересеченной местности проходила среди меняющегося ландшафта и изобиловала крутыми поворотами и препятствиями, зачастую замаскированными. Участникам соревнований разрешалось пройти по трассе пешком, но они не имели права проехать по ней на лошади до старта.

Сюзанна упорно не желала пропускать ни одного важного соревнования. Чем опаснее, чем жестче предстояла борьба, тем сильнее она хотела принять в ней участие, даже если для этого приходилось преодолеть сотни миль от родной Виргинии до Новой Англии. Где бы Сюзанна ни находилась, каждый уик-энд Карло приезжал к ней из Нью-Йорка на своем «мазерати» и припарковывал его за лошадиным прицепом. Иногда, если ему удавалось выкроить время между деловыми встречами, он являлся и среди недели.

Поначалу Сюзанна обращалась с ним как с докучливым поклонником. Другие участники соревнований бросали на Карло косые взгляды, считая его непрошеным гостем… Сам Карло не был выдающимся наездником, но тем не менее понимал, какие данные необходимы, чтобы им стать, ибо отличался наблюдательностью и имел острый глаз. Когда однажды он посоветовал Сюзанне внести кое-какие изменения в ее выступление на арене, она сделала второй дубль. Девушка и не предполагала, что он так хорошо разбирается в скачках. Совет Карло сработал, и Сюзанна, покинув арену победительницей, одарила его широкой улыбкой. С тех пор, если Карло наблюдал за ее тренировками, девушка, выполнив трудный номер, обязательно подъезжала к нему, чтобы услышать его мнение.

Постепенно Карло стал знакомым и даже, пожалуй, желанным гостем на еженедельных соревнованиях. Не менее доброжелательно принимали его и под тентом для зрителей, где солидные матроны заискивали перед ним, а их дочки старались привлечь внимание графа. Карло терпел все это, желая, чтобы в Сюзанне пробудился дух соперничества. Достигнув цели, он с гораздо большим удовольствием присоединялся к мужской компании позади конюшни, где жокеи и грумы играли в покер. Сюзанна шутливо говорила Карло, что он таскается за ней на все соревнования только из-за своей азартности.

В карты ему везло, да так, что вскоре пошел слух, будто получить от Карло перед выходом на арену напутственный шлепок по спине — самая хорошая примета.

В отличие от предыдущих поклонников Карло ухаживал за Сюзанной довольно сдержанно, почти небрежно. Временами девушка даже сомневалась, домогается ли он ее, и флиртовала с ним, чтобы выяснить его намерения. Хотя Карло и не все понимал в Сюзанне, но одно знал точно: она по-настоящему ценит лишь то, что дается ей с трудом. Поэтому он наблюдал, ждал, иногда даже отступал, но при этом делал вид, что не замечает соперников. Порой Карло пропускал уже вошедшие в привычку встречи по выходным, предоставляя Сюзанну себе самой и заставляя гадать, чем он занимается в Нью-Йорке. Полагая, что она тем временем сравнит его с более молодыми мужчинами, увивавшимися вокруг нее, Карло надеялся, что сравнение будет не в их пользу.

Когда он первый раз не приехал на уик-энд, Сюзанна не ожидала, что будет так разочарована. Выступила она хуже, чем обычно, и пребывала в депрессии до самого вечера, пока Карло наконец не позвонил. Он поинтересовался, как у нее дела, но не объяснил причину своего отсутствия. А спросить его об этом Сюзанне помешала гордость. Девушку восхищали его ум и интеллигентность, и, когда Карло в машине впервые взял Сюзанну за руку, она поняла, что он не хочет ее терять. Ее маленькая ладонь утонула в его теплой, сильной руке, и все стало на свои места. Она осознала, что безраздельно принадлежит этому мужчине. Но когда они пожелали друг другу спокойной ночи, Карло как обычно слегка коснулся губами ее лба, словно глубина их чувств только что не открылась им.

Теперь Сюзанна выступала не только для себя, но и для Карло. По уши влюбленная, она никогда прежде не бывала такой оживленной. Теперь девушка каждый день с нетерпением ждала встречи с ним, но при этом все еще вела свою игру и тоже не раскрывала карт, пытаясь доказать, что она такая же гордая и хладнокровная, как Карло.

Однажды утром, когда девушка обихаживала свою лошадь, Карло спросил:

— Ты что, никогда не перестанешь?

— Перестану — что? — удивилась Сюзанна, чистя скребницей высокого чистокровного скакуна. Конь забил копытом, и Карло предусмотрительно отступил назад.

— Делать все это: выполнять работу конюха, участвовать в опасных соревнованиях. Ты уже завоевала все возможные призы, так зачем же себя подстегиваешь?

— У меня это хорошо получается, и я люблю побеждать.

В раскрытую широкую дверь конюшни Карло увидел, что низкие лесистые холмы Коннектикута в первых лучах восходящего солнца светятся таким же изумрудным блеском, как и зеленые глаза Сюзанны. Он посмотрел на часы. Солнце встает в пять пятнадцать.

— Поедем со мной в Италию! Я хотел бы представить тебя моей семье. Познакомившись с кланом Нордонья, ты поймешь, что судьи на конных соревнованиях в Америке не слишком суровы.

Она выпустила копыто коня и выпрямилась.

— Что ты имеешь в виду? Я должна выступить в Италии на скачках? Ты это предлагаешь?

— Сама понимаешь, что не это. — Он протянул ей крюк и небрежно добавил: — Неужели ты думаешь, что, когда мы поженимся, я соглашусь делить тебя с лошадью?

Сюзанна уставилась на него:

— Поженимся?

— Да. Разве ты не знала?

Их взгляды, встретившись, не отпускали друг друга. Хотя Карло держался непринужденно и насмешливо, Сюзанна понимала, что он говорит всерьез. Она ощутила нарастающее возбуждение.

— Я… я не могу отказаться от лошадей.

— А как ты собираешься скакать верхом, когда будешь носить детей? — поинтересовался Карло, украдкой наблюдая за реакцией Сюзанны и едва сдерживаясь от смеха.

— Я никогда об этом не задумывалась, — промолвила она.

— Кроме того, как хозяйка палаццо, ты будешь слишком занята, чтобы охотиться за призами. Тебе не кажется, что пришло время перерасти увлечение лошадьми и стать женой и матерью?

— Ты сейчас говоришь точь-в-точь как мои родители.

— Надеюсь, они согласятся на наш брак.

— Я сама еще не дала согласия.

Карло подошел ближе и протянул руку, чтобы убрать с ее лица прядь волос. Он впервые видел Сюзанну испуганной и уязвимой. Девушка отбросила его руку. Карло не должен заметить, что она дрожит. Конь фыркнул и забил копытом.

— Марко такой капризный! Он не подпускает к себе никого, кроме меня.

— Ты тоже капризная. — Карло приподнял подбородок девушки и поцеловал ее. — И ты тоже никого к себе не подпускаешь.

В ее глазах засветилась нежность.

— Я подпускаю тебя.

— Да, иногда.

Он снова поцеловал Сюзанну и привлек ее к себе. Она оказалась почти одного роста с ним. Карло почувствовал, как напряжение постепенно оставляет ее, она расслабляется и тянется к нему. Никогда еще самые изысканные духи не возбуждали его так, как исходивший от нее запах мыла и сена. Даже от потной после соревнований Сюзанны пахло, как от ребенка.

На мгновение она прильнула к Карло. Слыша, как громко бьется сердце девушки, он понял, что завоевал ее… Сюзанна чуть отстранилась и бросила на него растерянный взгляд:

— Но, Карло, не знаю, готова ли я сразу сдаться. Это ведь прыжок в неизвестность… Я никогда не была в Италии… Не представляю, каково жить с мужчиной.

— Но мы же проводим вместе каждый день, и я повсюду езжу за тобой. Надеюсь, ты не думала, что я обычный зритель? По-моему, тебе было ясно, что в конце концов я попрошу тебя жить со мной.

Сюзанна закрыла дверцу стойла, вышла из конюшни, глубоко вздохнула и обернулась к Карло, решив ответить ему очень осторожно:

— Выйдя за тебя замуж, я стану графиней Нордонья, верно? Скажи на милость, как же мне себя вести? Более… не знаю, как сказать… солидно?

Карло перебил ее:

— Нет. Ты нужна мне именно такая, как есть.

Он догадывался, что это беспокоит ее. Сюзанна всегда держалась раскованно. Свою популярность воспринимала как должное и частенько посмеивалась над успехом, который пришел к ней так легко. Вечерним платьям предпочитала брюки для верховой езды. Все лето Карло наблюдал, как она борется и побеждает, завоевывает титул за титулом, чтобы все время оставаться первой. Теперь он предложил ей новое испытание — такое, к которому она вряд ли была готова.

— Да поможет мне Бог! Пусть называют меня твоей «американской женой».

— Какая разница, если ты согласна. — Он склонился, чтобы поцеловать Сюзанну, но замер, увидев ее взгляд. Глаза девушки выражали любопытство и удовольствие. Ее настроения, переменчивые, как погода, неизменно заставали Карло врасплох. Он улыбнулся: — Тебе нравится иметь надо мной власть, правда?

Она тряхнула головой, и колышущиеся волны темно-рыжих волос наполнили Карло мучительным желанием. Стройные руки, дразнящие зеленые глаза, гибкое сильное тело — все возбуждало в нем неутолимую страсть.

Нордонья были одной из старейших католических семей Европы, поэтому Сюзанна понимала, что смешанный брак исключен. Как только Карло сделал предложение, девушка решила принять католичество. К счастью, няня-негритянка еще в детстве заронила в душу Сюзанны семена религиозного чувства. Кэсси учила ее молитвам и за руку водила в храм, расположенный в негритянском квартале. Девушка помнила и любила музыку, мерцание свечей, запах ладана и ощущение таинства. Умирая, Кэсси оставила ей в наследство четки из серебряных и лазуритовых бусин. Поэтому, выращенная няней-католичкой, Сюзанна была не совсем чужда религии. Она с воодушевлением принялась изучать катехизис, но втайне от Карло, чтобы сделать ему сюрприз.

Сентябрь принес новые победы и, к немалому удовольствию Карло, сообщение о том, что Сюзанна уходит из спорта. За несколько недель до этого ее родители с неохотой объявили об их помолвке.

Родители и друзья Карло встретили весть о его женитьбе на американке с таким же неудовольствием, как и семья Сюзанны. Мрачные прогнозы тех и других жених и невеста пропускали мимо ушей, пожалуй, это еще больше сблизило их, и они даже стали подумывать о побеге.

В октябре Карло и Сюзанна решили удрать в Нассау. По пути они сделали остановку в Нью-Йорке. Карло отвез невесту в собор Святого Патрика, где с ней долго беседовали, после чего там же, в часовне Богоматери, она приняла крещение и получила конфирмацию от самого епископа.

Они вышли из собора и медленно двинулись по Пятой авеню, рассматривая витрины. Карло предложил Сюзанне заглянуть к Картье. В магазине их встретили почтительно и провели в отдельную комнату для особо уважаемых клиентов, где Жюль Гленцер — глава учреждения и лицо не менее известное, чем сама фирма Картье, — приветствовал Карло как старого друга. Сюзанну усадили за стол, и Гленцер вышел из комнаты. Глаза Карло лукаво сверкнули.

— Что происходит, Карло? — спросила удивленная девушка.

Вернувшись, Гленцер торжественно положил на стол перед Сюзанной маленький, обтянутый бархатом лоток, на котором она увидела кольцо с огромным бриллиантом.

— Я понимаю, камень слишком большой. — Карло бросил взгляд на кольцо. — Но если хочешь, его можно заменить.

— Что ты, Карло, такого великолепного кольца я в жизни не видела!

— Примерь. Оправа прекрасная. Это старинное изделие принадлежало еще моей прабабке.

— Сначала в нем был рубин, кабошон, — вставил Гленцер, — но его заменили на бриллиант специально для вас, мисс Ингрэм.

Кольцо оказалось впору Сюзанне, что очень обрадовало Карло.

Они венчались в маленькой католической церкви в Нассау. Сюзанна была в белом льняном костюме, волосы, собранные на макушке в свободный пучок, прикрывала фата из венецианских кружев — подарок Карло. Она держала букетик ландышей и четки, доставшиеся ей от Кэсси.

Поскольку Сюзанна отказалась позвонить своим родителям, Карло послал им телеграмму. Он чувствовал вину перед ними, обвенчавшись тайно, но вместе с тем испытывал облегчение, избежав пышной свадебной церемонии.

После обряда Карло привез Сюзанну в викторианский особняк на Хог-Айленде, который помнил с детства.

С той самой минуты как Сюзанна впервые вошла в этот огромный, подавляющий своим величием дом, она стала дичиться мужа. Карло даже не решался подойти к ней, сама же она приближалась к нему словно против воли и тут же бросалась прочь с капризным смехом. Первое время, занимаясь любовью с Карло, Сюзанна изображала интерес, пыталась доставить мужу удовольствие, но он чувствовал, что часть ее души для него недоступна. Казалось, отвечая на его ласки, она вместе с тем холодно и отчужденно наблюдает за ним. Проявив настойчивость, Карло увидел в зеленых глазах жены что-то похожее на презрение. Страстное воодушевление и энергия, которые давали ей волю к победе, питали ее поразительное жизнелюбие, в постели вдруг угасали.

Возбудить это было невозможно: Сюзанна не понимала языка любви, не знала его на подсознательном уровне и не могла освоить. Временами Карло хотелось, чтобы жена слукавила. Если бы она хоть раз изобразила страсть, если бы хоть однажды в ее глазах отразился неутолимый голод, сжигавший Карло! Он лелеял бы эти воспоминания всю жизнь.

Будь в ней хоть десятая доля желания, что испытывал он, они стали бы самой счастливой парой на свете. Однако Карло не сомневался, что Сюзанна его любит. Роль жены и хозяйки палаццо ей понравилась, и она не просто нашла себе в этом новое развлечение. Нет, Сюзанна с истинной одержимостью принялась за новые обязанности и великолепно исполняла их.

Сюзанна с головой погрузилась в историю семьи Нордонья и родного города Карло и вскоре стала почти таким же специалистом в этой области, как ее муж. Она отреставрировала палаццо Нордонья в Венеции, не упустив ни малейшей детали. От ее внимания не ускользнули даже такие мелочи, как латунные дверные ключи, сделанные в форме руки, или голубые глаза херувимов работы Тьеполо на потолках. Ни Карло, ни светское общество не подозревали, что у этой молодой женщины столь утонченный вкус. «Эта американка» проявила глубокое почтение к старине и так серьезно отнеслась к реставрации палаццо, что бесконечно тронула этим венецианцев, и они считали теперь американскую графиню одним из сокровищ своего города.

После смерти жены Карло забросил все дела, кроме тех, что начала Сюзанна. Потеряв интерес к бизнесу, он проводил все время в палаццо, ставшем ее мавзолеем. История Венеции, которую писал Карло, была данью памяти Сюзанны.


Этажом выше, над комнатой Карло, Франческа, лежа в постели, слышала тихий плеск воды под открытым окном. Слишком взвинченная, чтобы уснуть, она наконец встала и накинула халат. Поняв, что в коридоре никого нет, Франческа вышла из комнаты и на цыпочках спустилась по лестнице. Она хорошо помнила комнату матери, и стоило ей подойти к двери, как девушка осознала истинную цель своего приезда в Венецию. Тяжелая латунная ручка беззвучно повернулась, Франческа вошла в комнату и подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Вообще-то в комнате было не совсем темно. Сквозь раскрытые ставни сюда проникал лунный свет. Франческа заметила небольшую лампу на столике у двери. Ощутив безотчетный страх, она, затаив дыхание, потянулась к лампе и включила ее.

Спальня Сюзанны Нордонья выглядела так, будто ее хозяйка только что отлучилась на минуту. Главное место занимала здесь огромная широкая постель, покрытая темно-синим бархатом и такими же подушками. Франческа помнила эти высокие резные столбики из посеребренного дерева. Тяжелые занавеси из расшитого серебром синего бархата, неплотно задернутые, словно дожидались возвращения хозяйки.

На потолке клубились нарисованные Тьеполо облака, а из-за них выглядывала пышногрудая богиня. Года в четыре Франческа считала эту богиню ангелом-хранителем матери. Из углов, полускрытые во мраке, смотрели пухлые херувимы, когда-то казавшиеся девочке живыми.

Франческа стояла неподвижно, вспоминая последний отъезд матери из Нассау. «До свидания, дорогая, я скоро вернусь». Прощания, все время прощания. Сюзанна обещала скоро вернуться, но на этот раз прижимала к себе дочь дольше и крепче, чем обычно, словно зная, что никогда не увидит ее.

На серебряном туалетном столике у дальней стены комнаты стоял маленький изящный канделябр в форме деревца, украшенный хрустальными подвесками.

Франческа потянула за тонкую золотую цепочку, и мягкий свет упал на многочисленные баночки с кремами и пудрой. Все было в идеальном порядке. Казалось, Сюзанна только вчера сидела за этим столиком и делала макияж. Франческа опустилась на обитую бархатом скамеечку. Тонкие удлиненные флаконы венецианского стекла были закрыты матовыми пробками в форме раскрытых вееров. Одна из них изображала двух девушек со сплетенными руками. На другой Франческа увидела этикетку, написанную рукой матери: «Роза Лайфорда».

Она осторожнооткрыла флакон. Духи почти высохли, но изысканный цветочный аромат, прежде постоянно окружавший Сюзанну, сохранился, да и сейчас витал в комнате. Ощущение, что мать близко, так завладело Франческой, что ей почудилось, будто она чувствует спиной тепло Сюзанны. Девушка закрыла флакон и поставила его на прежнее место.

Между флаконами и баночками стояла небольшая фотография в серебряной рамке, запечатлевшая Сюзанну под руку с Карло в день их венчания. Мать здесь была так же молода, как сейчас Франческа, и сияла счастьем. Девушка взглянула на себя в зеркало: лицо усталое, осунувшееся. Да, нужно кардинально измениться. Возможно, воссоздав образ матери, она сумеет постичь секрет этой яркой личности, ее способности привлекать всеобщее внимание и наслаждаться им. Но девушка не могла собрать воедино отдельные черты облика Сюзанны. Нельзя подражать той, кого едва помнишь. Франческу охватили отчаяние и грусть. При такой болезненной, всепоглощающей любви к матери невозможно постичь характер.

Девушка глубоко вздохнула и уставилась на голубой потолок, стараясь не думать о предстоящем бале и ожиданиях отца. В памяти Франчески внезапно всплыли улыбка и пристальный взгляд преследовавшего ее мужчины. Джек Уэстман. Тяжесть в груди исчезла. Интересно, что бы она почувствовала, если бы он поцеловал ее?

Из коридора донесся какой-то неясный звук.

За дверью кто-то есть! Встревоженная Франческа метнулась к ванной, но та оказалась заперта. Она обернулась, готовая ко всему. Дверь тихонько приоткрылась.

— Тихоня!

Девушка бросилась к собаке и поманила ее в комнату.

Тихоня села, преданно глядя на Франческу, тяжело дыша, высунув язык и радостно виляя хвостом.

Девушка взяла себя в руки. Разве она не имеет права находиться здесь? Она села перед туалетным столиком и принялась выдвигать ящики. Вещи аккуратно лежали на своих местах. Франческа решила отыскать ключ от ванной и уже воображала, будто звонит Эмилио и требует открыть дверь. Возможно, сейчас ей представился случай занять место, предназначенное по праву рождения.

Но Франческа знала, что никогда не заставит себя сделать это. Так и не позвонив, она продолжала рыться в ящике, где лежали дюжины перчаток Сюзанны. Девушка примерила пару длинных, до локтя, серых перчаток. Из одной выпал ключ. Какая удача! Франческа вставила его в замок. Дверь открылась, и девушка вошла в просторную ванную с высоким потолком, всю отделанную розовым каррарским мрамором. Ванна, вмонтированная в пол, напоминала небольшой плавательный бассейн. Кафель с цветочным рисунком на дне ее с годами потускнел. О стекло билась невесть откуда взявшаяся бабочка. За спиной Франчески скрипнула дверь, и девушка вздрогнула от неожиданности.

Пустая холодная ванная комната вызвала множество воспоминаний, но ее гнетущая безжизненность побуждала Франческу поскорее уйти отсюда. Однако она застыла на месте как зачарованная, вспомнив, как совсем еще малышкой плескалась тут вместе с матерью, а от теплой воды с душистыми маслами и многочисленных цветущих растений исходил густой аромат.

Они пускали по воде лепестки, похожие на крошечные лодочки — белая флотилия против розовой. Повизгивая от восторга, девочка метко кинула кусок мыла и потопила половину маминых кораблей. Франческа узнала ракушки, видимо, собранные матерью в Нассау, — сейчас они лежали вдоль бортика ванны. Флакончики венецианского стекла, старинные сосуды и баночки покрылись пылью и паутиной. А больших рисунков пастелью, что висели сейчас по стенам, Франческа не помнила. Присмотревшись, девушка поняла, что обнаженная женщина, изображенная на них, — ее мать, и тут же сравнила свою хрупкую фигурку с изящными, соблазнительными формами Сюзанны. На каждом рисунке мать, казалось, смотрела на кого-то с нежным, но вместе с тем бесстыдным выражением, которого Франческа никогда не замечала.

Поежившись от холода, девушка вышла из ванной и заперла дверь. Не думая, зачем это делает, она опустила ключ в перчатку и сунула ее в ящик.


Проснувшись спозаранку, Жози надела хлопчатобумажное платье в цветочек и спустилась в столовую для слуг, постучав в дверь подруги.

Прожив в Венеции неделю, она уже перестала надеяться, что Франческа убедит отца изменить отношение к ней. Мечтая снискать на балу славу певицы, Жози старалась подавить обиду и обращаться с Франческой по-прежнему дружески. Но непреклонность Карло и робость его дочери сделали свое дело: отношения девушек заметно охладились. Жози и Франческа разговаривали, смеялись, поддразнивали друг друга только в тех редких случаях, когда жесткое расписание Карло позволяло им побыть наедине.

Целыми днями Франческа занималась в бальном зале с репетиторами, нанятыми Карло. Утром — уроки танцев, днем — этикет и манеры, уроки французского вечером.

— Моя дочь не должна говорить с этим отвратительным гаитянским акцентом, — заявил Карло, не обратив ни малейшего внимания на то, что Жози стоит поблизости и слышит его.

Жози между тем старалась почаще беседовать со слугами, чтобы усвоить итальянский. Трапезы в нижней столовой давали для этого прекрасную возможность.

После завтрака она извинилась и вышла из дома, как делала каждое утро. Девушка знакомилась с городом, где родилась Франческа.

Жози с горечью думала о том, что на следующей неделе, в день рождения Франчески, Карло представит свою дочь как драгоценную награду тому, кого сочтет самым достойным. Тогда она забудет о дружбе с мулаткой Жозефиной Лапуаре, которая разговаривает на дурном французском и ест со слугами?

Жози поклялась себе, что станет певицей, стяжает славу, богатство, любовь публики и займет положение хотя и иное, но почти равное тому, что занимает в глазах света Франческа. Только той не пришлось прикладывать для этого труда. Она обрела свое место в жизни и как дар, родившись в семье графа Нордоньи. Ей же, Жозефине Лапуаре, придется самой пробиваться наверх.

В монастырской школе она изучала музыку. Выступая на свадьбах и вечеринках, Жози стала местной знаменитостью. Но ей предстояло сделать гораздо больше, и она намеревалась начать карьеру в Венеции.

В городе, без сомнения, есть прекрасные учителя, но чтобы платить за уроки, необходимо сначала найти работу. Добиться успеха в Европе можно, лишь зная языки. Общаясь со слугами, она научилась вполне сносно болтать по-итальянски, но пока еще не чувствовала различий между простонародной речью и языком Карло Нордонья. Над ее французским тоже еще предстоит потрудиться.

Жози достала из сумочки кошелек и пересчитала деньги. У нее еще осталось кое-что от заработанного в Нассау пением. Перед отъездом мать дала Жози небольшую сумму. «Благотворительных пожертвований» Карло хватит на текущие нужды. Сегодня пришло время воспользоваться драгоценными сбережениями.

Жози направилась к магазину, который заметила накануне, и отыскала отдел, где торговали пособиями по изучению языков и пластинками.

Просмотрев все, она выбрала книгу и пластинку на французском и еще одну на итальянском. Расплатившись, девушка отнесла свои приобретения в палаццо.

Уединившись в своей спальне, Жози вынула покупки, включила старый проигрыватель, села на кровать и слушала учебную пластинку до тех пор, пока произношение не стало казаться ей знакомым. Потом она принялась повторять фразы — точно так, как произносил их голос на пластинке.

Жози знала, что на это уйдет не слишком много времени — языки давались ей легко, возможно, из-за прекрасного музыкального слуха. Она и без помощи учителей станет культурной леди. Карло Нордонье незачем знать о ее занятиях. Жози трудилась все утро, потом бродила по палаццо, заглядывая то в одну, то в другую комнату. Все сияло чистотой, повсюду важно сновали слуги. Отполированные мраморные полы блестели, а люстры в вестибюле сверкали, как звезды в летнюю ночь. Перед Жози остановилась горничная со стопкой скатертей.

— Оказывается, ты будешь петь на балу! — возбужденно воскликнула молодая женщина. — Почему ты нам не рассказывала?

Жози улыбнулась:

— Не знаю, Марта. Я и сама не слишком в это верю.

— Ну как же, Жози, раз граф сказал, значит, так оно и будет. Он разрешил всем нам прийти в бальный зал и послушать тебя. Это необычайно интересно!

Тронутая словами горничной, Жози пообещала спеть первую песню специально для слуг. Марта поспешила прочь, и девушка, глядя ей вслед, с удивлением подумала, что та гордится своим положением в доме Нордоньи. Жози поднималась по лестнице к себе в комнату, решив позаниматься пением, когда ее остановила другая горничная:

— А, вот ты где, Жози! Contessina предлагает тебе присоединиться к ней на уроке танцев. Ее учитель задержался на час, чтобы поработать над вальсом.

— Поблагодари за приглашение, но передай, что я не хочу, Джулия.

Горничная остолбенела:

— Как можно отказываться от такого замечательного предложения!

Жози спокойно ответила:

— Это праздник Франчески. Я не хочу отвлекать внимание ее учителя. — Жози заметила, как в зал вошел Карло Нордонья, поэтому не желала присоединяться к подруге. Усмехнувшись, она добавила: — Сколько суеты, Джулия. Можно подумать, что Франческе предстоит короноваться на итальянский престол!

Горничная доверительно сообщила:

— На балу будут две настоящие королевы — из Испании и из Голландии. По словам Эмилио, они написали графу, что приняли приглашения. Здорово, правда? За десять лет, что я здесь работаю, у нас еще не было таких высоких гостей.

Когда горничная удалилась, Жози бросила взгляд на открытую дверь бального зала и помимо воли направилась туда. Не случится ничего дурного, если она просто понаблюдает за уроком.

Граф танцевал с дочерью. Едва музыка умолкла, Франческа приподнялась на цыпочки и поцеловала отца в щеку. Жози пронзила боль. Ей казалось, будто ее предали, бросили. Франческа, сама того не сознавая, изменилась. В ее манерах, походке, жестах появилась уверенность. Даже голос стал сильнее с тех пор, как она начала заниматься с педагогами. Да, теперь Франческа держалась истинно по-королевски.

Дочь уже принадлежала тому же кругу, что и граф, и непринужденно кружилась с ним в вальсе.

Устыдившись своей зависти, Жози быстро взбежала по лестнице и скрылась в своей комнате.

Глава 6

Палаццо сияло огнями. Уже стемнело, но фейерверк освещал спускающиеся к воде мраморные ступени. Залитый светом дворец казался миражом при вспышке ракет. Первые гости уже подплывали к пристани в длинной гондоле, украшенной фамильным гербом Нордонья. Едва ступив на дорожки, гости в бархатных вечерних накидках очутились в окружении репортеров. Огни фейерверка чередовались со вспышками многочисленных кинокамер.

Жози наблюдала, как приехавшие поднимаются по ступеням и входят в величественное палаццо. У подножия парадной лестницы девушка смешалась с толпой гостей, чувствуя необъяснимое волнение: сейчас должен был состояться торжественный выход Франчески.

Через открытую дверь зала донеслись звуки оркестра. Жози, как и другие, посмотрела на верхнюю площадку мраморной лестницы, где под руку с отцом появилась Франческа. Постояв неподвижно, они начали медленно спускаться.

Жози знала, что не забудет этот выход до конца своих дней. У девушки перехватило дыхание и слезы подступили к глазам: Франческа торжественно спускалась по лестнице, и каждый шаг уводил ее все дальше от той жизни, что когда-то соединила их.

Франческа была в шелковом платье цвета слоновой кости, созданном для нее Ренатой. Жемчужные бусины на корсаже мягко поблескивали в свете огромных люстр. Юбка колыхалась вокруг ее длинных ног, и ткань загадочно мерцала. Чуть присобранные на затылке золотисто-рыжие волосы с вплетенными в них белыми туберозами сияли как нимб.

По толпе пробежал ропот восхищения. Когда же граф провел дочь через вестибюль и она, остановившись рядом с ним, готовилась приветствовать гостей, Жози, как и все, тихо и восторженно воскликнула: «О-о-о!..»

Жози не могла заставить себя подойти к близкой подруге и обменяться с ней официальным рукопожатием. Побродив по комнатам, она вышла из палаццо и со ступеней наблюдала, как прибывают последние гости.

Только через час Франческа рука об руку с отцом вступила в бальный зал. На миг девушке почудилось, будто она парит в воздухе, вознесенная над землей почти осязаемой силой всеобщего восхищения. Потом отец обнял ее, и комната закружилась в водовороте звуков и красок.

Дочь Сюзанны, надолго исчезнувшая, многими забытая, предстала перед обществом по прошествии долгих лет и вызвала всеобщее любопытство. Сейчас Франческа почти достигла того возраста, в каком Сюзанна впервые появилась в палаццо. Никто не ждал, что эта девочка вырастет такой же красавицей, как мать, и будет так же поражать воображение. Более мягкий взгляд Франчески не выражал той дерзкой смелости, которой покоряла всех Сюзанна. Но очарование дочери завораживало не меньше. Она походила на сильфиду, легкую и воздушную. Сюзанна напоминала пышную аллегорическую фигуру Лета, которую так любили изображать художники эпохи Возрождения, а ее дочь олицетворяла собой весну — свежую, милую, невинную, как пармская фиалка. Нет, она не Сюзанна, но не уступает ей — Королева мая, несущая после хмурой зимы надежду на тепло и радость.

— Она так молода! — воскликнула герцогиня Бэлфур. — И вылитая мать.

— Будем надеяться, что нет! — Пожилая дама с резкими чертами лица и огромными бриллиантами на шее подмигнула герцогине.

Герцог предостерегающе положил руку на плечо жены.

— Помолчи, Антуанетта. Сегодня не стоит вспоминать о скандале. — И, несколько понизив голос, добавил: — Прошу тебя, cherie.

Но было слишком поздно.

— Скандал? Что за скандал, Антуанетта? — оживились дамы.

Герцогиня сбросила с плеча руку мужа.

— Этой бедняжке, — она указала на танцующую Франческу, — предстоит искупить немало грехов. — Многозначительно улыбнувшись, дама удалилась прочь, возбудив острое любопытство гостей.

Герцог поискал глазами официанта с напитками, решив, что не стоит предупреждать старого друга, графа Нордонью, какой вред могут принести эти старые ведьмы, хотя и понимал, что немалый.

Даже самый злобный из именитых гостей не отважился бы вызвать тени прошлого и омрачить радость этого невинного существа. Однако Антуанетта де Бэлфур, как злая фея из сказки о спящей красавице, сделала это.

Словечко «скандал» расползалось по заполненным гостями комнатам палаццо, и на Франческу смотрели уже не только с любопытством. К счастью, девушка не сознавала этого. Кое-кто из гостей долго и пристально вглядывался в большой портрет Сюзанны, пытаясь припомнить подробности газетных статей многолетней давности и их броские заголовки.

Карло и герцог обратили внимание на даму, которая так уставилась на портрет, словно пыталась отыскать в нем ключ к тайне. Заметив, что за ней наблюдают, дама смущенно усмехнулась и изрекла: «Великолепно!» И поспешила присоединиться к гостям.

— Их немного, не сомневайся. Сейчас уже почти никто не помнит. — Герцог дружески похлопал Карло по спине. — Не порть себе из-за этого вечер.


Чувствуя себя ужасно одинокой, Жози стояла на ступенях палаццо. От пристани отчалила гондола. Спустя мгновение на ее месте стояла уже другая, покачиваясь на воде. Пассажиры поднялись. Полная седовласая дама опиралась на руку высокого стройного мужчины.

— Держитесь крепче, Мэгги, — сказал ее спутник. — Последний этап этого путешествия — самый опасный. Так что осторожнее, не то нам придется танцевать вальс в канале.

Веселый голос с американским акцентом. Где же она его слышала? Жози присмотрелась к мужчине. Копна светлых волос, чеканный профиль.

— Ну вот мы и на земле. — Мужчина помог даме ступить на берег, и Жози узнала Джека Уэстмана, артиста, который гнался за Франческой, перепрыгивая с лодки на лодку, в первый день их пребывания в Венеции.

За спиной девушки кто-то тихо проговорил:

— Мэгги Штраус, а с ней Уэстман, американский актер.

— Что ж, она знает толк в мужчинах, — ответил женский голос.

— Мэгги коллекционирует их как произведения искусства. — Пара подошла ближе, и женщины перешли на шепот.

— Возможно, но он тоже любитель дам. Допускаю, что на этот раз он сам выступает в роли коллекционера.

— Если и так, то это ненадолго, Уэстман скоро найдет кого-нибудь помоложе.

— Не обязательно. Его роман с Надей Болдини — помните эту актрису? — тянулся несколько лет, но, говорят, теперь между ними все кончено. Вот почему Мэгги удалось подцепить его на вечер.

Уэстман остановился неподалеку, и голоса смолкли. Потом он повел по лестнице свою спутницу, поддерживая ее под локоть. Луч света упал на его загорелое лицо. Жози отчетливо разглядела крупные черты лица и яркие голубые глаза. В вечернем костюме он держался так непринужденно и даже чуточку бесшабашно, что напоминал разбойника, надевшего фрак и галстук. Миновав дам, Уэстман одарил Мэгги Штраус дьявольской улыбкой и прошептал ей что-то на ухо. Рассмеявшись, они скрылись в дверях палаццо.

В вестибюле их окружили друзья.

Мэгги Штраус пользовалась в Венеции такой же популярностью, как в Нью-Йорке или Париже. Добродушная женщина с довольно заурядной внешностью, она посвятила искусству всю жизнь и даже построила у себя на родине в Америке музей изящных искусств. Во всем мире ее имя связывалось с представлением о прекрасном, хотя злые языки говорили, что, владея огромным количеством шедевров, Мэгги должна стыдиться собственного отражения в зеркале. Жози заметила, что у этой дамы простые, даже грубоватые черты лица, но глаза светятся недюжинным умом и юмором.

— Я готова представить тебя всем знакомым, — сказала Мэгги с сильным техасским акцентом, — кроме дочери графа. Я не хочу, чтобы ты испортил это юное, невинное создание. Карло растил ее в каком-то монастыре на краю света, и он меня попросту убьет, если я допущу, чтобы мужчина с твоей репутацией заронил в ее хорошенькую головку порочные мысли.

— Мэгги! — Джек поднял брови, изображая крайнее изумление. — С чего ты взяла, что именно я стану развращать итальянскую девственницу!

Увидев дворецкого, Мэгги Штраус отмахнулась от спутника.

— А вот и вы, Эмилио. Где граф?

Дворецкий указал в конец коридора, но Джек уже смотрел в другую сторону. Как и другие мужчины, стоявшие здесь, он уставился на прекрасную смуглую девушку, величественно спускавшуюся по парадной лестнице. Мэгги заметила ее бархатистую кожу и великолепное платье, выгодно подчеркивающее тонкую талию и округлые бедра. В ее томных неторопливых движениях было что-то вызывающее. Мэгги в тот же миг вспомнила картину прошлого века «Обнаженная, спускающаяся по лестнице». Считалось, что моделью послужила креолка — любовница хозяина плантации. Репродукцию этой картины Мэгги демонстрировала недавно на выставке.

Она подтолкнула приросшего к полу Джека:

— Карло в зале.

— Что? Ты простишь, если я на минутку тебя покину и выражу свое почтение хозяину позже? Иди, Мэгги, я догоню тебя.

Девушка спустилась, и Мэгги отчетливо разглядела ее:

— Эй, Джек, да это же совсем девочка!

— Она держится как женщина. Ты справишься без меня?

— Ну конечно! Я тут со всеми знакома. Обещай, что вскоре подойдешь.

— Обязательно.

Скрыв ревность за беззаботной улыбкой, Мэгги направилась в зал.

Глава 7

Жози чувствовала, как за ней следят глаза Джека Уэстмана, но даже не посмотрела на него. Ей хотелось сбежать вниз, выскочить из палаццо и броситься прочь, но она взяла себя в руки и с улыбкой посмотрела на обращенные к ней снизу лица гостей. Неторопливо оглядев вестибюль, девушка отвела взгляд в сторону, как только в поле ее зрения попал Уэстман. Жози поняла, что Джеку это не понравилось, ибо заметила, что он нахмурился. «Смелее!» — мысленно приказала она себе. Заманить в ловушку такого знаменитого человека, заставить его обратить на себя внимание совсем непросто. Но вдруг Жози почувствовала себя виноватой: она же пытается опередить лучшую подругу, желая добраться до Уэстмана! Вздохнув, она прошла мимо него, испытав при этом облегчение и отчасти разочарование. И тут он взял ее за локоть.

— Привет. Я — Джек Уэстман. — Он посмотрел в глаза Жози.

— Жози… — ответила она, смущенно протянув ему руку.

— Почему вы от меня убегали?

Девушка пожала плечами:

— Дурная привычка.

Он повлек ее к залу:

— Обычно я не танцую, но с вами…

Жози замерла.

— Простите, — пролепетала она, потом, немного овладев собой, добавила: — Я не танцую вальс.

— Тогда мы выпьем. — Джек повел ее в противоположную сторону и вскоре увидел официанта с напитками.

— Шампанское? — спросил Джек.

— Да, пожалуйста.

Жози сделала большой глоток охлажденного вина. Джек решительно повел ее к окну, где было поменьше народу.

— Ну, рассказывайте, что делает в таком месте столь экзотическая женщина, как вы?

Подмигнув Жози, он достал из кармана плоскую фляжку и плеснул немного спиртного в свой опустевший фужер из-под шампанского.

— Я из Нассау, — начала Жози. — Франческа жила там со мной и с моей мамой.

Тут Джек Уэстман лишился дара речи.

— О!..

— Мы с ней как сестры… или, вернее, были как сестры, — тихо добавила Жози. От шампанского она ощутила приятное головокружение. Заметив растерянность Джека, девушка рассмеялась. — Я говорю о Франческе Нордонья. Этот бал устроен в ее честь.

— Ах да, меня предупреждали, что она лакомый кусочек.

— Погодите, скоро вы ее увидите… Моя мать называла нас своими маленькими котятами.

— Mes petites chattes? — перевел Джек.

Жози удивилась:

— Верно. Вы говорите по-французски?

— Tres peu[13], — признался Джек. — У меня жуткий акцент.

— И у меня тоже! — радостно воскликнула Жози и тут же умолкла. Несколько гостей оглянулись и посмотрели на нее с любопытством. Ее «позорный» акцент вдруг перестал смущать Жози.

— Подойди-ка поближе, дитя мое, я хочу лучше слышать тебя, — усмехнулся Джек, разглядывая ее блестящими глазами.

Девушка засмеялась, но сердце ее подпрыгнуло.

— Вы говорите, как волк из «Красной Шапочки»… Можно мне еще шампанского?

Догнав официанта, Джек быстро вернулся с полным бокалом. Когда он передавал шампанское Жози, его кто-то толкнул сзади, рука Джека дрогнула, и немного вина пролилось на юбку девушки. Джек быстро выхватил носовой платок и протянул его Жози. Возвращая ему платок, она заметила, как изменилось выражение его лица, и сразу догадалась: он увидел Франческу. От веселого настроения девушки не осталось и следа. Тяжесть сдавила ей грудь.

Франческа стояла в дверях большого зала, окруженная гостями, но казалась очень одинокой. Она чуть протянула вперед руки в длинных белых перчатках. Жози поразило выражение глаз подруги — в них было странное узнавание. Джек отступил от Жози, и она тут же устремилась к лестнице.

Те несколько мгновений, пока Джек преодолел разделяющее их пространство, тянулись для Франчески как вечность. Наконец он подошел к ней, и их взгляды скрестились. Джек молча взял девушку за руку, обвил ее талию и повел танцевать. Ни он, ни она впоследствии не помнили, что исполнял оркестр. Они ничего не замечали и видели только друг друга. От Джека не укрылось, как бьется жилка на ее шее. Франческа ощущала тепло и энергию его сильного тела.

— Моя мадонна, — пробормотал он. — Выходит, пока я искал вас по всем отелям и ресторанам Венеции, вы скрывались в этой старой крепости.

Франческа улыбнулась:

— Значит, по-вашему, эта старая крепость внушительна?

— Графиня в своем замке — именно так и должно быть.

— О, прошу вас, не надо!

— Вам не нравится быть графиней?

Девушка вспыхнула:

— Но ведь дело не в этом, правда?

Джек заглянул в глаза девушке и осторожно привлек ее к себе.

— Да, дело не в этом, совсем не в этом, — прошептал он.

Темп музыки ускорился. Джек обнял Франческу и закружил по залу.

Слова этой песни, записанной на старой пластинке матери, девушка знала наизусть. В Нассау они с Жози учились под нее танцевать.

— Я видела, вы говорили с Жози…

— Да.

— Она вам рассказала?..

— О своей матери и о Нассау. О вашем отце я слышал раньше, и, если не ошибаюсь, вот и он.

Мрачный как туча, Карло подошел к ним, сверля их взглядом.

— Вы не возражаете, мистер Уэстман, если я потанцую с дочерью?

— Ничуть. — Джек пожал Франческе руку, поклонился и исчез.

Едва он ушел, девушка почувствовала, что силы покинули ее. Она в отчаянии взглянула на отца, но не вымолвила ни слова. Карло взял ее за руку, и она последовала за ним, кружась в танце, как заводная кукла.

— Он явно произвел на тебя впечатление, — саркастически заметил Карло. — Я думал, ты упадешь без чувств прямо здесь.

Франческа промолчала.

— На глазах у гостей. Хорошо еще, что я подоспел вовремя. — Карло с трудом сдерживал раздражение.

— Да, папа.

— Не знал, что ты питаешь слабость к американским ковбоям.

— Мама была американкой.

Карло продолжал, будто не слыша ее:

— Кинозвезда! Один из приятелей Мэгги Штраус. Конечно, я не возражаю против его появления на балу, ибо готов принять всех. Но помни о своем статусе, Франческа. Ты должна быть любезна со всеми, но не поощрять ухаживания недостойных тебя поклонников.

— Но, папа, я даже не знаю его! Мы всего лишь танцевали.

— Вот и остановись на этом. Помни, не все мужчины искренни и не у всех честные намерения. Я только хочу защитить тебя, piccola.

— Хорошо, папа. Я запомню.

Не слушая отца, Франческа смотрела через его плечо, выискивая среди гостей Джека. «Только бы он не ушел!» — взмолилась она. Но его нигде не было видно.

Когда музыка смолкла, снаружи донеслись громкие голоса. Гости устремились к окнам. На канале в катерах и лодках собрались десятки репортеров. Они просили молодую графиню показаться им.

Карло велел Эмилио избавиться от докучливых репортеров. Как только отец оставил Франческу, перед ней возник Джек.

— Мы сможем увидеться завтра?

— Я бы хотела, но отец не разрешает мне выходить из дома одной.

— Похоже, я вашему отцу не слишком нравлюсь?

— Папа очень старомоден и строг.

— Мне необходимо увидеть вас.

Франческа задумалась.

— Полагаю, выход есть. Завтра днем мы с Жози собираемся в Лидо. Может, там и встретимся?

— Да, завтра днем я буду ждать вас перед отелем «Эксельсиор».

Когда Карло вернулся к дочери, Джек беседовал с графом Лестером, стоя неподалеку от Франчески. Граф Лестер, поклонник актерского дарования Уэстмана, вызвался представить его хозяину палаццо.

— Мы уже встречались, — холодно заметил Карло.

— Разрешите мне кое-что предложить? — улыбнулся Джек. — Единственный способ избавиться от папарацци — дать им то, чего они просят. Достаточно даже кратковременного появления. Скажу по опыту: если вы позволите им увидеть Франческу и сфотографировать ее, репортеры успокоятся и уберутся отсюда.

Карло отнесся к совету весьма скептически, но англичанин поддержал Джека. Наконец Карло сдался:

— Думаю, стоит попытаться, но на балконе слишком много гостей, лучше подняться на второй этаж.

— Я провожу вашу дочь. — Джек взял Франческу под руку прежде, чем Карло успел что-либо возразить.

На втором этаже было пусто. В окна лился лунный свет, снизу приглушенно доносилась музыка. Когда Джек открыл французские двери, крики репортеров испугали Франческу. Она ухватилась за руку Джека, и они вместе вышли на балкон, окунувшись в прохладу ночного воздуха. Вспышки ослепили девушку.

Казалось, затея Джека провалилась. Узнав Уэстмана, папарацци взревели еще громче. Вспышки засверкали чаще, шум стал оглушительным, но Джек и Франческа уже исчезли.

Девушка вцепилась в руку Джека и держалась за нее, пока он не закрыл дверь. Когда их глаза встретились, Джек прижался губами ко лбу Франчески и тотчас исчез.

Некоторое время девушка стояла неподвижно и растерянно улыбалась. Оглядевшись и поняв, что ее никто не видит, она радостно закружилась по мраморному полу, залитому лунным светом.

Жози наблюдала за ней с верхней площадки лестницы. Казалось, лицо и платье Франчески светятся в темноте. Жози спряталась за колонной. Жгучая зависть терзала ее. Плавный танец Франчески словно высасывал из нее силы. Увидев подругу и Джека в зале, девушка поняла, что ее дружбе с Франческой пришел конец. Душа Жози погрузилась во мрак. Сказав себе, что теперь Франческа — ее враг, она даже ощутила прилив сил.

Время близилось к полуночи. Слуги в ливреях внесли блюда с морскими деликатесами: крабы, икра, ломтики розового лосося в нежнейшем лимонном соусе. Тем, кто не любит рыбного, подали жареных фазанов и перепелов, ризотто, грибы и котлеты.

За окном в ночное небо взметнулись разноцветные огни фейерверка, ознаменовавшего восемнадцатилетие Франчески. К немалому облегчению Карло, Мэгги Штраус завладела вниманием Уэстмана. Франческу окружили молодые люди, отпрыски лучших семейств Европы, и она уже не высматривала в толпе гостей актера. Никогда еще девушка не была так счастлива. Воспоминание о том, как она стояла с Джеком на балконе в сиянии вспышек наполняло ее восторгом.

Едва часы пробили двенадцать раз, Карло повел дочь в библиотеку и достал из ящика стола серый бархатный футляр.

— Это от твоей матери. Она хотела, чтобы ты получила этот подарок в день восемнадцатилетия.

Подойдя к настольной лампе, девушка открыла футляр. На атласной подушечке блестела нитка жемчуга. Когда Карло поднес ожерелье к свету, у Франчески захватило дух от восхищения. В центре красовался нежный цветок с лепестками из перламутра. Бриллиантовые тычинки загадочно мерцали.

— Бушерон сделал это по моему заказу специально для Сюзанны, — с гордостью сказал Карло. — Я подарил это ожерелье жене, когда ты появилась на свет.

Франческу переполняли радость и благодарность. Она хотела бы выразить свои чувства, но даже дар из прошлого не помог ей забыть недавнюю сцену с отцом. Карло застегнул ожерелье на шее дочери и поцеловал ее в щеку:

— Тебе оно так же идет, как твоей матери.

Франческа коснулась ожерелья. Конечно, следовало бы сказать отцу, как много значит для нее этот подарок, но Карло уже отвернулся к окну, и момент был упущен.

— Ну, cara mia, возвращайся вниз, к гостям. Я скоро спущусь.

Выйдя в вестибюль, Франческа увидела, что Джек Уэстман помогает Мэгги Штраус надеть накидку. Заметив девушку, он умолк на полуслове.

— В чем дело? — спросила его спутница.

Уэстман, вспомнив ее предупреждение насчет дочери Карло, поспешно ответил:

— Так, ничего особенного. — Улыбнувшись девушке, он повел Мэгги к двери, но та почувствовала, что вниманием Джека кто-то завладел, оглянулась и увидела Франческу. Девушка неподвижно стояла перед портретом матери.

— А, это вы! Подожди-ка, Джек, не торопи меня. Давай попрощаемся с Франческой.

Мэгги подошла к девушке:

— Дорогая, я весь вечер пою вам дифирамбы. Джек может подтвердить. Я хотела поблагодарить вас и Карло за восхитительный вечер. Похоже, жизнь в Венеции снова становится интересной. Кстати, где ваш отец? — Мэгги взяла Франческу за руки и, заметив ее волнение, взглянула на Джека. Коснувшись его локтя, Мэгги добавила: — Передайте Карло, что я ему позвоню. — Ухватившись за Джека, она выплыла из вестибюля.

Через секунду в дверях показался Джек и почти беззвучно прошептал:

— Завтра.

Франческа, улыбаясь, подбежала к двери и помахала на прощание рукой. С лодочной донесся чей-то крик. Мужчина в джинсах и клетчатой рубашке, стоя в моторной лодке, вопил пьяным голосом:

— Джек! Тащи сюда свою задницу!

Уэстман смущенно посмотрел на Мэгги и пожал плечами:

— Это мой приятель и дублер Арканзас Уолен. Видимо, сегодня ночью он замещал меня во всех барах города.

— Уэстман, черт тебя дери, иди сюда! Давай выпьем! — орал Арканзас.

Джек извинился перед Мэгги и бросился вниз, чтобы остановить приятеля, пока тот не зашел слишком далеко. Однако на нижних ступенях Джек поскользнулся и упал в воду.

Над каналом разнесся пьяный вопль:

— Человек за бортом!

Когда Франческа увидела, что Джек скрылся под водой, сердце ее застыло от страха. Девушке казалось, будто холодная тьма сомкнулась над ее головой. Франческу охватило страшное предчувствие. Но Джек тотчас вынырнул, и она успокоилась.

Арканзас перегнулся через борт и протянул приятелю руки, однако Джек сбросил его в воду. Франческа и гости, собравшиеся на балконе, засмеялись и захлопали.

Услышав крики на пристани, граф подошел к окну кабинета и окинул взглядом расстилающуюся перед ним панораму ночного города. Увидев мужчин, барахтающихся в воде и выставляющих себя на посмешище, он раздраженно закрыл окно.

Что ж, бал, конечно, слегка испортили папарацци и этот американский плейбой, но это несущественно. Главное, триумф Франчески все-таки состоялся.

Карло гордился дочерью.

Глава 8

Бальный зал потемнел и опустел. Немногие гости тихо беседовали, сидя при свечах за небольшими столиками. Стоящая в дверях Жози наблюдала, как пятеро оркестрантов собирают инструменты, спеша домой. Ей обещали, что она будет петь с оркестром, но Эмилио все откладывал выступление, а сейчас стало уже слишком поздно. Уэстман уехал, Карло поднялся наверх, а Франческа вышла проводить самых знатных гостей. Тех, для кого хотелось бы спеть Жози, в зале не было.

Кто-то заиграл на рояле, и Жози подошла к пианисту, оказавшемуся красивым стройным негром в белом смокинге. Тяжелые очки в черепаховой оправе придавали ему ученый вид.

— Смелее, вперед! Можете поглазеть на меня. — Он улыбнулся. — Меня зовут Чарльз Кэш.

— Простите, но я не ожидала встретить на этом балу еще одного цветного.

— Значит, вы никогда не бывали летом на европейских музыкальных фестивалях. Там много таких. Европейцы любят американский джаз. А не та ли вы девушка, что собирается петь?

Жози кивнула.

— Дворецкий хвалил вас. Давайте-ка посмотрим, на что вы способны.

Он жестом пригласил ее к роялю. Первые несколько тактов Жози пропела неуверенно, осваиваясь и с помещением, и с аккомпаниатором. Бальный зал, освещенный мерцающими свечами, отличался великолепной акустикой, а Чарльз играл так виртуозно, что вскоре Жози успокоилась. Стоя возле рояля, она никого не замечала. Жози запела так, словно вокруг никого не было. Она вдруг поняла, что никогда еще не испытывала такого одиночества и не успела подготовиться к нему. Девушка сегодня впервые почувствовала себя всем чужой. На острове Жози привыкла к открытому дружелюбию, к ежедневной радости общения.

Однако музыка мало-помалу рассеяла тоску. Чарльз очаровал девушку своей музыкальностью, и вскоре она стала петь уже не только для себя, но и для него. Молодой негр играл очень выразительно, но при этом словно изучал вокальные возможности Жози. Когда перед высокой нотой девушка напряглась, он приободрил ее теплой улыбкой и пришел на помощь, сменив тональность.

— Что ж, неплохо для начала, — заметил он.

Жози удивилась: она и не заметила, до каких высоких нот они добрались.

— Теперь, когда вы раскрепостились, попробуем другую мелодию.

Чарльз опустил руки, и в зале раздались аплодисменты. Жози захлестнула радость, когда она поняла, какое впечатление произвела на незнакомую аудиторию. Душа ее освободилась от тяжести. Чарльз заиграл снова, и девушка, позабыв об Уэстмане и Франческе, полностью отдалась музыке. На последнем припеве Чарльз присоединился к ней, и зал взорвался аплодисментами прежде, чем они кончили петь.

Жози увидела, как за окном задвигались тени — это гости возвращались в дом послушать ее. Неужели людей так легко покорить? Весь вечер она чувствовала себя изгоем, а сейчас зал затих, ожидая, когда девушка снова запоет. Жози впервые снискала успех у европейской аудитории.

— Это было потрясающе, — сказал Чарльз.

Жози улыбнулась:

— Вы знаете песню «In my solitude»?

По тому, как Чарльз коснулся клавиш, девушка поняла, что угадала его желание. Это была песня об одиночестве. Жози понимала, что заслужила право спеть эту песню, ибо Венеция преподала ей урок.

Она пела об одиночестве и думала о Франческе, о том, как разрушается их многолетняя дружба. Жози видела перед собой лицо p'tite soeur — невинное и любящее, оно постепенно становилось чужим, отдалялось, тускнело и наконец исчезло.

Контрастное освещение в зале подчеркивало экзотическую красоту Жози. Глаза ее казались больше и выразительнее. Бархатное контральто девушки завораживало слушателей, в зале воцарилась мертвая тишина.

Волнующая песня закончилась, и Жози снова услышала аплодисменты. Они согревали ее, поднимали дух, придавали силы. Зал заполнился людьми — откуда только они взялись? Громкие одобрительные возгласы убедили Жози, что ее не скоро отпустят.

Она пела почти целый час, то воспроизводя карибские ритмы калипсо, то позволяя Чарльзу увлечь себя блюзом, а закончила зажигательной тарантеллой, заставив гостей исступленно отбивать такт ногами. Уходила Жози под несмолкающие овации, на обращенных к ней лицах сияли улыбки. Принимая поздравления, Жози направилась к лестнице. Она радовалась, что, несмотря на свои страдания, сумела доставить удовольствие публике. Уже возле лестницы девушку остановил Чарльз:

— Разрешите пригласить вас завтра на обед. Мы отпразднуем ваш триумф.

— Наш триумф, — поправила Жози. — Вы просто виртуоз! — Она увидела его улыбку. Что ж, может, он и не так красив, как Джек Уэстман, но вполне хорош собой. Так почему бы не принять его приглашение? — Заедете за мной днем? Я буду ждать у входа в палаццо.

— Прекрасно. — Чарльз дружески чмокнул ее в щеку и растворился в толпе уходящих гостей.

Повернувшись к лестнице, Жози оказалась лицом к лицу с раскрасневшейся Франческой.

— Petite soeur! — воскликнула та. — Как это прекрасно! Какие аплодисменты! — Франческа казалась смущенной. — Я прощалась с гостями, потом папа попросил меня пойти с ним в золотую гостиную и поговорить с гостями из Испании. Очень жаль, что я не слышала твоего пения, Жози! Все от тебя в восторге.

— Не важно. — Жози быстро прошмыгнула мимо Франчески и поспешила наверх.

Но это важно, очень важно, поняла Жози. Франческа хотя бы понимает, чего лишилась, а вот Карло даже и не знает об ее успехе. Почему ее так интересует его мнение? Почему так больно ранит его пренебрежение? — спрашивала себя девушка, но не находила ответа.

«И что из этого? — Она поднялась к себе в комнату, закрыла дверь и теперь стояла перед зеркалом, обращаясь к своему отражению. — Даже если Карло узнает, что я пою как соловей, ему наплевать. Он все равно пошлет меня обедать со слугами. Ну и пусть, мне не нужно одобрение — ни его, ни Франчески».

Но грустные янтарные глаза, смотрящие на нее из зеркала в золотой раме, недвусмысленно говорили: ты обманываешь себя.

Жози разделась, повесила свое чудесное платье в шкаф и забралась на высокую мягкую кровать.


Уже забрезжил рассвет, когда Франческа проводила последних гостей, помахав им на прощание рукой. На канале не осталось даже репортеров. Только одинокий официант собирал пустые стаканы. Только тут Франческа сообразила, что уже утро, хотя вовсе не ощущала усталости. Ей даже приходилось делать над собой усилие, чтобы двигаться степенно.

«Я выдержала, справилась!» — думала она, идя по широкому коридору. Девушка остановилась у портрета матери и с гордостью посмотрела на него. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как она, трепеща от волнения, спускалась по этой лестнице. Теперь Франческа словно парила от радости. Ей нужно поспать хоть немного, ведь через несколько часов она встретится в Лидо с Джеком Уэстманом. При этой мысли у Франчески подкосились ноги. Кто он такой, в самом деле? Подумаешь, актер! Радостно улыбнувшись, девушка взбежала по лестнице, но пошла не к себе, а в комнату матери. Этот рассвет ей хотелось встретить с Сюзанной.

За две недели в комнате ничего не изменилось. Франческа направилась по абиссинскому ковру к туалетному столику и дернула за цепочку. Зеркало осветилось огнями, и девушка увидела себя: волосы растрепались, глаза блестят, щеки горят лихорадочным румянцем. «Наверное, я выпила слишком много шампанского, — подумала она и коснулась нежной розочки из жемчуга. — Ах, мама, если бы ты могла меня сейчас видеть! — Франческа вздохнула. — Я такая красивая».

Она была больше чем красивая, ибо светилась от радостного возбуждения.

Девушка выдвинула ящик и достала круглую коробочку с тенями для глаз. Кончиком пальца она нанесла на веки блестящий серебристо-зеленый порошок, потом чуть отстранилась, любуясь результатом. Лицо стало взрослее и загадочнее. Франческа подкрасила губы помадой матери и улыбнулась своему отражению. Яркая помада подчеркивала прекрасную форму рта. Приблизившись к зеркалу, она попыталась придать взгляду такое же выражение, как у матери на портрете, гордое, полное внутреннего огня. Никогда еще Франческа не видела в своих глазах такого победного блеска, и ей впервые показалось, будто из зеркала на нее смотрит Сюзанна.

Вдохновленная, Франческа стала искать потайную дверь в стене, ведущую в зеркальную гардеробную и запомнившуюся ей с детства. Девушка быстро отыскала пружину, стена расступилась, открыв вход в маленькую комнатку. Свет включился автоматически. Внутри висела одежда Сюзанны, от которой все еще исходил запах духов. В шкафу Франческа увидела зимние пальто Сюзанны — мягкие, пушистые, с меховыми воротниками; платья на тонких бретельках, украшенные воздушными кружевами; вечерние туалеты с блестками и несколько атласных халатов. В прозрачных коробках стояла обувь из крокодиловой кожи.

Франческа осторожно коснулась платьев, опасаясь, что они рассыплются в прах, как цветы, засушенные между страницами книги. Ткань оказалась гладкой и мягкой. Обнаружив длинную вечернюю накидку из синего бархата, девушка примерила ее, вернулась в спальню и покрутилась перед зеркалом.

— Я — это ты, Сюзанна, — прошептала она.

Вдруг в зеркале появилось бледное лицо. Франческа ахнула и быстро обернулась. В дверях стоял Карло с искаженным лицом. Он словно боялся шелохнуться. Сердце Франчески неистово забилось, когда она услышала сдавленный шепот отца:

— Сюзанна…

Медленно, едва дыша, он приблизился к дочери и осторожно протянул руку, будто перед ним было привидение.

Испуганная девушка отступила, задев туалетный столик, исеребряное деревце тихо зазвенело. Ее движение и этот звук вернули Карло к действительности, лицо его стало жестким, и Франческа поняла, что совершила нечто ужасное.

— Сними эту накидку и убирайся! — рявкнул Карло. — Никогда больше не входи в эти комнаты!

Франческа метнулась к гардеробной, сбросив на ходу накидку. Лицо горело так, будто отец дал ей пощечину. Возле двери она оглянулась. Карло стоял у туалетного столика, вперив неподвижный взор в поблескивающее деревце. Поняв, что он погружен в невеселые мысли, девушка решила удалиться в свою комнату, но, когда она попыталась проскользнуть мимо отца, тот схватил ее за руку и повернул к себе. Франческа с удивлением заметила, что взгляд Карло смягчился, а в глазах его стоят слезы. Успокоившись, она положила руки на грудь отцу.

— Папа, — тихо промолвила девушка. — Мне так жаль… я не знала…

Карло склонил голову, и Франческа увидела в его глазах такую муку, что у нее защемило сердце. Она и не подозревала, что после стольких лет Карло все еще любит Сюзанну и оплакивает ее.

— Мне тоже не хватает мамы, — призналась девушка. — Я не хотела сделать ничего плохого.

Карло пригладил ее волосы.

— Я знаю, cara mia.

Она почувствовала, как отец вздрогнул. Он на мгновение закрыл глаза, но, открыв их, казалось, успокоился.

— Прости меня, Франческа. Ты так напомнила мне ее… — Он умолк и обнял дочь. Потом после долгой паузы добавил: — Я на тебя не сержусь, Франческа. Просто в этот день мною слишком завладело прошлое, а когда я увидел тебя в этой комнате, в ее накидке… — Карло взял дочь за руки. — Cara mia, это ты могла бы обидеться на отца, столько лет державшего тебя вдали от себя. Да, ты имеешь право сердиться, но только прошу, поверь: я не виделся с тобой не потому, что не люблю тебя.

— Я верю тебе.

— Знаю, это трудно понять, — продолжал Карло, — но для меня нет ничего важнее семьи, а моя семья — это ты. — Он стиснул ее руки, потом выпустил их. — Сегодня ты была великолепна, piccola, всех очаровала. Тебя все считают красавицей.

Их лица были мокрыми от слез.

Карло криво ухмыльнулся:

— Как же поздно ложатся спать эти венецианцы! Пойдем, я провожу тебя в твою спальню.

Франческа выключила лампу. Небо уже розовело. Держась за руки, они прошли к лестнице. У дверей спальни Карло поцеловал дочь в лоб:

— Спокойной ночи, cara mia.

— Спокойной ночи, папа.

Сквозь пелену слез девушка видела, как удаляется отец. В его осанке, походке появилась уверенность. Возможно, он понял, что дочь любит его.


Карло долго стоял у окна спальни, любуясь красками зари, и думал о том, как быстро созрела и расцвела его дочь. Всего несколько недель назад она приехала в Венецию застенчивой и неловкой девочкой. Тогда было почти невозможно представить, что Франческа станет хозяйкой палаццо. Карло хотелось видеть в дочери гораздо больше смелости, уверенности в себе.

И вот его желание сбылось. Сегодня ночью Франческа покорила гостей, позволила ему гордиться ею. Однако это самообладание, а особенно пугающее сходство с матерью вызывали у Карло дурные предчувствия.

Он размышлял о том, наследуется ли ребенком характер, есть ли какой-то особый ген, определяющий тягу к приключениям, передаются ли детям от родителей отклонения от нормы, цвет волос или кожи. Когда Карло впервые увидел Сюзанну, в той, несмотря на невинность, уже проявлялись какие-то странности. Они словно ждали своего часа, чтобы вырваться наружу и загнать в тупик их обоих.

— Но я наверняка всегда была такой, — заметила однажды Сюзанна, — просто не знала этого. Это необъяснимая часть меня и присуще мне изначально, как способность дышать.


1952


Карло обошел почти законченный особняк в Лайфорд-Кэй. В каждой комнате стучали молотками, пилили и чем-то занимались местные рабочие.

Стараниями Сюзанны за короткое время был выполнен огромный объем работ. Карло и не подозревал, что такое возможно. Современное здание, полное света и воздуха, непостижимым образом вписывалось в тропический пейзаж.

Его открытые коридоры и стеклянные стены были полной противоположностью венецианскому палаццо или викторианскому особняку на Хог-Айленде, который Карло продал.

Идя под деревьями вдоль запущенной части сада, Карло кивал садовникам, воплощающим в жизнь замыслы Сюзанны. Наконец под ногами у него зашуршал белый песок пляжа. Тихий, размеренный плеск волн ласкал слух. Вдоволь поплавав, Карло растянулся на песке. Отдаленные звуки стройки затихли, видимо, рабочие устроили обеденный перерыв. Скоро должна была вернуться Сюзанна. Она уехала повидать свою английскую приятельницу — художницу, с которой познакомилась еще до приезда на Багамы. Карло радовало, что у жены появился круг общения. В это время года на коралловых островах бывало немноголюдно, а сам он слишком часто уезжал по делам в Италию. Тем не менее его план удался: совместное наблюдение за строительными работами помогло снять напряжение, возникшее в их семейном союзе. Ремонт палаццо уже закончился, и Карло решил найти новый способ удержать жену рядом, но так, чтобы это доставляло ей удовольствие. Строительство нового дома захватило Сюзанну. А самое главное, она наконец выразила желание завести еще одного ребенка, чтобы Франческе было веселее.

Подставив спину солнцу и положив голову на руки, Карло заметил вдалеке две фигурки, казавшиеся на фоне неба темными силуэтами. Из-под полуприкрытых ресниц он следил за их приближением. В жарком мареве предметы теряли отчетливость. Игриво разбегаясь и сходясь вновь, те двое походили издали на длинноногих птиц, исполняющих брачный танец.

Карло решил, что это парочка местных вторглась на пустующий частный пляж. Но когда они приблизились, одна из них внезапно бросилась прочь. Услышав звонкий смех и разглядев копну рыжих волос, удивленный Карло понял, что это его жена. Но так странно, по-детски она никогда себя не вела! Он вдруг смутился от мысли, что подсматривает за женой. Теперь Сюзанна и другая женщина неподвижно стояли лицом друг к другу. Карло разглядел спутницу жены, почти девочку, такую же высокую, как Сюзанна, и очень стройную. Обе говорили без умолку. Интересно, о чем они так долго беседуют? Неужели Сюзанна забыла, что он ждет ее к обеду? Карло рассердился. Вечно голодная жена никогда не приходила к столу вовремя. Женщины взялись за руки, поцеловались, потом одна побежала к деревьям, а другая смотрела ей вслед. Вернувшись, та снова обняла Сюзанну. Опять смех. Наконец жена направилась к нему. Карло почувствовал стеснение в груди. С чего он так встревожился? Это же нелепо! Ревновать Сюзанну для графа было не внове, но он никогда не признавался даже себе, что испытывает это чувство. Карло перекатился на спину и не открывал глаза, пока на него не упала тень Сюзанны. Спустя мгновение он ощутил ее дыхание на своей шее.

— Привет!

Она наклонилась над ним и улыбнулась. Волосы ее были завязаны сзади, а веснушки и выгоревшие на солнце ресницы и брови делали ее похожей на мальчишку.

— Это твоя подруга? — небрежно поинтересовался Карло, когда жена устроилась рядом с ним.

Сюзанна кивнула. Приподнявшись на локтях, она задумчиво смотрела на море. Бретелька купальника чуть сдвинулась, и Карло увидел полоску незагорелой кожи и упругий холмик белоснежной груди.

— А что она собой представляет?

— Сибилла? О, она замечательная, — проговорила Сюзанна, — действительно замечательная. Ей всего двадцать три года, а у нее уже была первая персональная выставка в Париже.

— Так она рисует?

— Она великолепная художница. Тебе стоило бы пойти к соседям и посмотреть, какие картины висят на стене у ее матери.

— У леди Джейн? У этой великанши-людоедки? А ведь с тех самых пор, как на прошлой неделе мы установили телефон, они с дочкой то и дело звонят тебе под любым предлогом!

— Пожалуй, леди Джейн и вправду немного назойлива, — согласилась Сюзанна. — Бедняжка. Боюсь, такова модель ее существования — липнуть к важным персонам и устраивать вечера.

— Я думал, она богата. А как же та большая усадьба в Англии, о которой ты говорила?

— В усадьбе остался лорд. Он пропивает остатки фамильного состояния. Леди Джейн терпеть не может Нассау.

— Она сама тебе об этом рассказала?

— Отчасти. Об остальном не трудно догадаться. Едва ли у нее много денег помимо тех, что вложены в их новый дом по соседству с нашим. Она весьма претенциозна, но Сибилла совсем другая — естественная, простодушная и очень талантливая. Полагаю, с ней приятно познакомиться поближе.

Возникла долгая пауза.

— Где Франческа? — внезапно спросила Сюзанна.

— Сейчас для нее слишком жарко. Я уже не раз тебе это говорил.

— Чепуха!

Сюзанна вскочила, но Карло схватил ее за руку.

— Подожди минутку.

Она присела на корточки.

— Что такое? — Жена откинула волосы у него со лба. — Чего ты хочешь? — мягко спросила она.

— Поцелуемся?

Ее соленые губы пахли морем. Сюзанна склонилась над ним, и ее пышная грудь коснулась его груди. Он заглянул в глаза жены и, охваченный неистовым желанием, снова подивился ее спокойствию.

— Ты правда хочешь еще одного ребенка, Сюзанна?

— Я же сказала, что хочу. — Она обвела контуры его губ кончиком пальца, потом сунула его ему в рот. Карло прихватил палец зубами, но тут же прекратил игру.

— Ты знаешь, что мне так же хочется иметь сына, как и тебе. — Для них это была болезненная тема. — Но ведь Франческа слишком привязывала тебя к дому. Ты так быстро все забыла?

— В чем дело, Карло? Два года ты донимал меня, убеждая завести еще одного ребенка. Теперь, когда я наконец решилась, не пытайся меня отговорить!

Карло нравилось, когда Сюзанну что-то воодушевляло. Это разительно меняло ее облик.

— Не волнуйся, не буду. Никому еще не удавалось отговорить тебя от задуманного. Я просто очень рад, что ты передумала.

— Дело не в этом. Я люблю детей, когда они уже не младенцы и позволяют пользоваться некоторой свободой.

«Вот только одно меня интересует, — размышляла она. — Если опять родится девочка, сколько еще раз, по его мнению, я должна пытаться?»

В тот вечер к обеду пришла Сибилла Хиллфорд. Сюзанна поставила на свежие доски новой веранды еще два плетеных кресла. Карло сел на ступени, а Франческа взобралась к матери на колени. Марианна принесла джин с тоником.

Сибилла пригубила спиртное:

— Ну и ну, едва появилась крыша над головой, и уже такой комфорт!

Карло молча прислушивался к беседе женщин. Вспоминая их поведение на пляже, он отметил, что они вели себя как девчонки, играющие во взрослых женщин. А не кроется ли за этим что-то иное?

Присутствие Сибиллы он воспринимал как помеху, особенно в этот тихий вечерний час, когда ушли рабочие. Его также удивляло напряжение гостьи, ее нервозность, вполне уместная на экзамене, но не в домашней обстановке. Сибилла, привлекательная кареглазая темноволосая девушка, с бледной кожей англичанки и, возможно, слишком худая, явно не делала ничего, чтобы казаться хорошенькой. Черное льняное платье свободного покроя, уже изрядно поношенное, скрывало ее и без того по-мальчишески плоскую грудь. Несмотря на прохладный ветерок с моря, Сибилле, видимо, было жарко, она уже сбросила кожаные туфли. На руках виднелись чуть заметные следы голубой краски, и девушка нервно поглядывала на них. Карло догадался, что ее смущает его внимание, и отвел глаза.

— Господи! — вдруг воскликнула Сюзанна. — Я забыла купить в городе тарелки! Придется опять пользоваться этой ужасной бумажной посудой. Надеюсь, Марианна не подаст макароны.

— Пока из настоящей посуды у нас есть только стаканы для вина, — заметил Карло.

— Ничего страшного, — улыбнулась Сибилла. — После маминых церемоний даже приятно.

— Скажи, пожалуйста, уж не мать ли заставила тебя одеться к обеду? — поинтересовалась Сюзанна.

— Конечно. Мы не должны опускаться только потому, что здесь курорт. По-моему, ты не вполне понимаешь мою мать.

— У нее действительно были планы на сегодняшний вечер? Мне крайне неловко, что мы оставили леди Джейн в одиночестве.

— Мама и в самом деле занята. Она с головой ушла в местную светскую жизнь, которую отчасти создает сама. Но признаюсь, ей очень хочется взглянуть на ваш новый дом. Боюсь, вы услышите от нее множество советов.

Карло недовольно взглянул на жену. Но Сюзанна не обратила на него внимания.

— Скажи матери, что мы пригласим ее на обед, как только закончим столовую и когда прибудет фарфор.

Карло мечтал побыть наедине с женой, а его ждал еще один неприятный визит вроде сегодняшнего. При гостеприимстве Сюзанны мамаша и дочка, пожалуй, зачастят сюда.

За кофе Карло сказал:

— Я слышал, вы талантливая художница.

— Художница — да. Талантливая? Не уверена.

— Карло, обязательно зайди завтра к леди Джейн и посмотри работы Сибиллы. Они очень впечатляют.

— Возможно, я так и сделаю, — сдержанно ответил он.

— Я принесла кое-что показать тебе.

Сюзанна радостно взглянула на Сибиллу.

— Что ты принесла?

Та тут же пустилась в рассуждения о современном искусстве.

— Я просто хочу подготовить вас к восприятию того, что вы увидите. — Она отбросила со лба прядь прямых волос.

Карло полагал, что может обойтись и без подготовки. Высказывания жены казались ему занимательными и вполне компетентными, но Сибилла говорила о современных абстракционистах как претенциозная студентка-старшекурсница. Карло украдкой взглянул на часы, с нетерпением ожидая момента, когда останется наедине с женой. В мягком свете свечей она казалась особенно красивой. Он под столом коснулся ее ноги, но Сюзанна лишь улыбнулась, бросив на него насмешливый понимающий взгляд.

— Я бы выпил еще кофе, — сказал Карло.

Сюзанна, словно не слыша его, обратилась к Сибилле:

— Мне не терпится увидеть твою картину, покажи, пожалуйста.

— Да, давайте посмотрим, — сказал Карло без малейшего энтузиазма.

Женщины рассмеялись.

— Вы действительно хотите взглянуть? Боюсь, я вам наскучила.

— Вовсе нет! — горячо возразила Сюзанна.

Девушка пошла к своей машине и вернулась с небольшим полотном, свернутым в трубку. Когда она развернула его, Карло изумился, увидев написанные маслом яркие цветовые пятна. Постепенно они обретали форму, и Карло разглядел цветы — изогнутые, полные жизни, поражающие воображение своей изысканностью. Они походили на запечатленные сновидения, но в их красоте ощущалась смутная угроза. Буйство красок и причудливость форм вызывали откровенно сексуальные ассоциации. Картина привлекала и отталкивала.

— Неужели это ваша работа? — Карло поднял глаза и обнаружил, что женщины напряженно ждут его суждения.

— О, Карло, тебе нравится? По-моему, это просто чудо! — воскликнула Сюзанна.

— Вы, несомненно, очень талантливы, — проговорил Карло.

Сюзанна обняла Сибиллу за плечи:

— Тебе нужно продолжать рисовать, это твое призвание! Раз уж ты создала такую картину, тебе доступно все!

— Если она тебе и вправду понравилась, Сюзанна, оставь ее себе. Считай это подарком на новоселье.

Карло удивленно посмотрел на Сибиллу, но Сюзанна подпрыгнула от радости.

— Какой чудесный подарок! Спасибо! Ты покажешь нам свою следующую картину?

— Обязательно.

Сибилла поднялась. Было уже поздно, они засиделись за обедом. Карло почувствовал облегчение, но Сюзанна не хотела отпускать гостью.

— Приходи завтра. Нарисуй гребень холма, прежде чем его уничтожит бульдозер.

Сибилла надела туфли и пообещала прийти.

Услышав, что ее машина уже выехала на грунтовую дорогу, Карло взял жену за руку:

— Просто не верится, что она наконец ушла.

— Ты настоящий тиран! Перепугал бедную девчушку до полусмерти. Слава Богу, что тебе понравилась ее картина.

— Я не слишком в этом уверен.

— Но ты же видишь, Сибилла — выдающаяся художница! Ей только нужно усерднее работать.

— Не знаю. Она слишком молода, чтобы вести затворническую жизнь художника.

— Ты прав. Но я рада и тому, что сегодня она не слишком много пила.

— Она пьет?

— Разве я не говорила? Вообще-то меня еще больше беспокоят наркотики. В Париже она перепробовала, кажется, все, что можно. Сибилла специально приехала сюда и поселилась с матерью, чтобы поправить здоровье.

Они вместе зашли к Франческе. При свете свечи, которую держал Карло, девочка походила на ангела — нежная, почти прозрачная кожа приобрела золотистый оттенок, маленькие пухлые губки чуть приоткрылись во сне.

Сюзанна склонилась и поцеловала дочь.

— Я люблю ее запах, — прошептала она, — от нее пахнет чистотой и свежестью, как от полевого цветка. Ах, Карло, мне очень хочется, чтобы она была счастлива! Так же, как я сейчас.

Они прошлись по широкой галерее, опоясывающей гостиную снаружи. Карло держал жену за руку.

— По ночам здесь невероятно тихо! А небо какое темное — в Венеции я никогда такого не видела. Вот бы поскорее начать приглашать сюда гостей.

— Сюзанна, бунгало на пляже будет готово не раньше чем через полгода.

— О, рабочие управятся быстрее, я уверена! Если понадобится, я заставлю их разбить лагерь на лужайке. Этот дом идеально подходит для приемов.

На лице Карло появилось страдальческое выражение.

— В чем дело, дорогой, разве ты не рад? Я думала, ты именно этого хотел.

— Да, если это сделает тебя счастливой. Кроме того, по-моему, тебя должен заинтересовать клуб Лайфорд-Кэй. Там ты найдешь, чем себя занять.

Сюзанна прижалась к мужу.

— Признайся, дорогой, ты был бы не прочь владеть мною безраздельно.

Карло поцеловал ее, потом включил свет в спальне, где пока стояла лишь огромная кровать. Ящики с книгами и дорожные сундуки до сих пор не разобрали.

— Смотри-ка, электричество уже провели.

— Выключи лампу, дорогой, я предпочитаю темноту.

Карло выключил свет, протянул руку к Сюзанне, притянул жену к себе, коснулся пальцами ее щеки, очертил нежные контуры губ, почувствовал шелковистую прохладу ее кожи. Она торопливо расстегнула пуговицы на блузке и потянула Карло к кровати.

— К чему такая спешка?

— Я знаю, что сегодня забеременею, — прошептала Сюзанна.

Она так и не зачала, но старалась сделать его счастливым. Карло это помнил. Боже правый, как же она старалась!

Младенческие годы Франчески были самым безмятежным временем в его жизни, но когда девочка немного подросла и стала меньше зависеть от матери, Сюзанна изменилась. В ее душе словно открылся какой-то клапан и на свободу вырвалась дотоле сдерживаемая жажда приключений.

По мнению Сюзанны, в главном она уже угодила Карло и теперь считала, что обрела право на свободу и может с чистой совестью уезжать от него в любое время. Разумеется, она всегда находила уважительные причины — то аукцион антиквариата в Лондоне, то встреча с торговцем предметами искусства в Париже, то подруга, попавшая в больницу в Нью-Йорке…

Когда дом был наконец закончен, Сюзанна провела его по всем комнатам. В залитой солнцем, импозантной гостиной высотой в два этажа лежали ковры, изготовленные по их заказу. Сюзанна обставила ее современной мебелью, обитой белым и песочным льном. Оживляли комнату полотна де Кунинги, Роткоса и «Обнаженная» Модильяни. На стенах других, меньшего размера комнат висели лошади Дега.

Почти все картины нравились Карло, его смущал лишь портрет Сюзанны кисти Дали, кардинально отличавшийся от того, что висел в палаццо — как, впрочем, и самый дух усадьбы Лайфорд-Кэй. Новый портрет огорчил и Сюзанну, хотя она не знала, чем именно. Ей, как и Карло, было невыносимо смотреть на него. Только спустя годы граф понял, что Дали подметил и отразил темные стороны души Сюзанны, которые Карло не желал замечать. Разумеется, вопрос о том, чтобы отказаться от работы Дали, даже не ставился. Заказав портрет, они купили его и повесили на втором этаже в комнате для гостей. Через несколько лет после смерти жены Карло снял портрет, а впоследствии анонимно продал.

А потом была Сибилла…


Отказавшись от попыток уснуть, Карло встал с постели и налил себе бренди. Через дверь, соединяющую смежные комнаты, он прошел в свой кабинет, достал из изящной резной коробочки черного дерева маленький ключик и открыл потайной ящик письменного стола. Записная книжка лежала на том же месте. За все эти годы он ни разу не открыл ее. Пожалуй, следует кому-нибудь о ней рассказать на случай, если с ним что-нибудь случится. Но кому? Может, Антонии?

Воспоминания, связанные с этой записной книжкой, да и сам ее вид внушали Карло отвращение. Он запер ящик и вернул ключ на прежнее место.

Леди Сибилла Хиллфорд. Карло поморщился. Вот уж действительно леди.

Когда Карло осушил стакан, в комнату уже проникали первые лучи солнца. Могли ли передаться дочери темные стороны натуры Сюзанны?

Он покачал головой, пытаясь отогнать эту мысль. Франческа — невинное дитя, отчаянно желающее угодить отцу, так долго не обращавшему на нее внимания. Незачем опасаться, что и она запятнает имя Нордонья.

Глава 9

Для островов лагуны, на которых была построена Венеция, Лидо представлял собой нечто вроде заслона из песка, предохраняющего берега от размывания. Франческа быстро шла по мокрому утрамбованному песку мимо длинных рядов пустых пляжных кабинок. С моря наползал густой туман. Утром девушка надела розовое платье, легкое, как лепестки цветка, но сейчас этот «цветок» изрядно поник, а ее волосы отсырели и слиплись. Погода испортилась, стало сыро и холодно. Франческа злилась и нервничала. День после бала обернулся настоящим кошмаром, непредвиденные задержки следовали одна за другой. Теперь, опаздывая на час, она почти не сомневалась, что Джек ее не дождался.

Началось с того, что. Жози отказалась сопровождать Франческу на прогулку по Лидо, поскольку собиралась встретиться с новым другом Чарльзом Кэшем. Франческа предложила взять его с собой, но Жози и слышать об этом не хотела.

Карло поручил Эмилио отвезти дочь на моторном катере и весь день оставаться при ней. Дворецкий с неудовольствием согласился, очевидно, полагая, что призван служить более высоким целям. Вскоре после отъезда катер сломался. Им пришлось бежать, чтобы успеть на водный трамвайчик. Разумеется, Эмилио считал, что бежать — ниже его достоинства. Они добирались до Лидо, кажется, целую вечность, но наконец Эмилио устал и захотел пить. Франческа лестью и уговорами склонила дворецкого зайти в кафе, сказав, что сама она прогуляется по пляжу.

— Но, contessina, кругом такой туман, вы ничего не увидите!

— О, Эмилио, мне нравится туман, — солгала она.

Едва дворецкий скрылся в кафе, девушка направилась к пляжу. Если Джек ждет ее, он наверняка зашел в какое-то помещение. Ближайшим и самым вероятным местом был отель «Эксельсиор». Промокшая и раздраженная Франческа направилась к зданию в псевдомавританском стиле, через тяжелые двери вошла в пышно отделанный вестибюль и огляделась.

— Франческа! Я о вас беспокоился!

При звуке знакомого голоса сердце девушки подпрыгнуло. Джек нежно коснулся ее щеки.

— Ах, Джек, со мной произошли все неприятности, какие только можно вообразить! — Встретив сочувственный взгляд, Франческа быстро продолжила: — Это было ужасно. Отец просто невозможный, Жози отказалась со мной пойти, а Эмилио…

— Садитесь, — пригласил Джек. — Девочка, дорогая, да вы вся мокрая! Должно быть, замерзли!

— Д-да, — заикаясь, пролепетала Франческа, чувствуя, что сердце замирает от его ласковых слов.

Джек подозвал официанта и заговорил с ним по-итальянски. Тот исчез, но через минуту принес чашку горячего шоколада и поставил ее на небольшой столик, за которым сидели Франческа и Джек.

— Ну вот, теперь рассказывайте обо всем, что с вами приключилось.

Девушка принялась перечислять свои злоключения, но вдруг обнаружила, что под взглядом голубых глаз Джека вся ее досада улетучилась.

— А кто этот Эмилио? — спросил Джек.

— Дворецкий отца, невероятно важный и очень предан ему.

— Интересно. С удовольствием познакомлюсь.

Франческа рассмеялась:

— Вы непременно его увидите, если я в ближайшие пятнадцать минут не встречусь с ним на дощатом настиле на пляже.

На лице Джека отразилось разочарование:

— Как я понимаю, он приставлен к вам, чтобы не подпустить меня близко.

— Не только вас, а любого мужчину, который попытается воспользоваться неопытностью девушки, воспитанной в монастыре, — лукаво заметила Франческа, потом серьезно добавила: — Мне очень жаль, что так получилось.

— Ничего. Это не ваша вина. Может, нам удастся встретиться завтра, если ваша подружка Жози сменит гнев на милость.

— Уверена, что так и будет. Она очень добрая, Джек, но прошлой ночью я обидела Жози — не пришла в зал послушать ее выступление.

— Ах так! Что же вам помешало?

— Не что, а кто — мой отец. Мне ужасно неловко, но он сказал, что пение Жози я могу слушать когда угодно, а обязанности хозяйки гораздо важнее. — Она допила остатки шоколада, поставила чашку на стол и задумчиво добавила: — Ему не нравится, что мы с Жози так близки.

— Из-за того, что она цветная?

— Может быть, отчасти поэтому, но в основном из-за того, что мы, по словам отца, принадлежим к разным классам.

Джек расхохотался:

— Господи, неужели он так и сказал?

Франческа кивнула:

— Напрасно смеетесь, Джек. По его мнению, вы тоже ниже меня по положению.

Джек поморщился.

— Ну и ну, про меня такого еще никто никогда не говорил! — Он вопросительно поднял брови. — Значит ли это, что вы не будете со мной встречаться?

— Нет! В крайнем случае я тайком улизну из палаццо.

— Франческа, я не хочу становиться между вами и вашим отцом. Возможно, нам лучше не видеться.

— Нет!

Уэстман улыбнулся.

— О'кей. Я надеялся, что вы это скажете. — Порывшись в карманах, он извлек огрызок карандаша и спичечный коробок. — Я запишу вам номер моего телефона.

Франческа взяла коробок и зажала его в руке, словно талисман. Он был красный, с золотой эмблемой, а поперек крышки шла надпись «Пипистрелло». Потом девушка быстро записала номер телефона палаццо на бумажной салфетке и протянула ее Джеку:

— Вы, конечно, можете попытаться мне позвонить, но если трубку возьмет отец, не ожидайте теплого тона.

Джек удержал ее руку в своей, поднес к губам и, поцеловав в ладонь, осторожно загнул по очереди пальчики девушки, как бы пряча свой поцелуй в кулаке. Через секунду Франческа почувствовала, как ее локтя касается чья-то твердая рука. Обернувшись, она увидела мрачного Эмилио. Джек вскочил и собирался уже пуститься в объяснения, но Франческа опередила его:

— Рада была встретить вас, мистер Ван Кэмп. Надеюсь, вы с женой довольны поездкой в Венецию. — Видя, что дворецкий не узнал Джека, Франческа сделала еще один тактический маневр: — Эмилио, я познакомилась с мистером Ван Кэмпом и его женой на Багамах в прошлом году. Я так увлеклась воспоминаниями о Нассау, что совсем забыла о времени, простите.

Уходя из отеля вместе с дворецким, она быстро обернулась. Джек выразил свое одобрение, подняв большой палец. По пути к наемному катеру Эмилио не проронил ни слова. Франческа торопливо следовала за ним, размышляя, удалось ли ей одурачить своего стража. Эмилио едва взглянул на Джека, однако девушка чувствовала: дворецкий злится на нее за то, что она хитростью ускользнула из-под его наблюдения.

По мере того как они плыли через лагуну, туман понемногу рассеивался и перед ними, как золотой мираж, представал древний город, вздымающийся над водой. Франческа посмотрела на спичечный коробок, все еще зажатый в руке, и на драгоценный номер. Ей удалось запомнить только первые три цифры, когда Эмилио осторожно, но твердо забрал коробок.

— «Пипистрелло», — прочел он, — то есть «летучая мышь». Что это за место такое?

— Не знаю. Я подняла коробок, потому что он мне понравился. — Франческа протянула руку, чтобы взять свое сокровище обратно, но Эмилио разжал пальцы, и темные воды поглотили его.

Франческа бросила на Эмилио свирепый взгляд, но тот не дал ей и рта раскрыть.

— Вам не следовало говорить с посторонним человеком, contessina. Граф будет недоволен.

Глаза Франчески защипало от слез. Теперь она не сможет связаться с Джеком! Он даже не сказал ей, в каком отеле остановился. Девушка набросилась на дворецкого:

— Зачем вы поступили так жестоко!

Эмилио изобразил раскаяние:

— Contessina, мне очень жаль, это произошло случайно. Я не собирался бросать коробок в воду. — Он отвернулся, словно был не в силах выдержать ее укоризненный взгляд. — Граф очень рассердится, если узнает, что вы задумали сегодня встретиться с этим человеком. Поймите, он ничтожество, пустое место. Голливудская звезда? Это не тот тип мужчины, который бы выбрал для вас отец.

Франческа пристыженно опустила голову. Значит, Эмилио узнал Джека!

— Вы расскажете отцу?

— Возможно, не стоит огорчать графа после такого удачного бала. — Эмилио поднял на испуганную Франческу умные карие глаза. — Но вы должны понимать, contessina, что я очень предан вашему отцу. В сущности, он лучше знает, что для вас хорошо, а что плохо.

Франческа задумчиво посмотрела на Эмилио. Если ей не удастся привлечь его на свою сторону, она никогда не встретится с Джеком.

— Спасибо, Эмилио. Я этого не забуду, — проговорила она с благодарностью и глубоко вздохнула.


Перед тем как постучать в дверь Жози, Франческа замешкалась. Она знала, что подруга у себя — сидя за обеденным столом в обществе отца в полном молчании, девушка слышала, как Жози вернулась. Стремясь поскорее избавиться от мрачного Карло, Франческа извинилась и сразу после десерта вышла из-за стола.

— Рад видеть, что ты стала меньше зависеть от общества Жози, cara, — заметил за обедом граф. — Быть доброй и расположенной ко всем, конечно, хорошо, но ты должна понимать, что…

Франческа оборвала отца:

— Папа, я стала реже видеться с Жози только по одной причине: ты отослал ее питаться со слугами, а все мое время до предела заполнил уроками. Теперь, когда бал позади, я хочу как можно чаще видеться со своей самой близкой подругой.

С этими словами она гордо удалилась из столовой и решительно устремилась наверх. Однако сейчас, перед дверью Жози, решимости у нее поубавилось. Обрадуется ли подруга ее приходу или, как утром, встретит ее холодно и враждебно? Вздохнув, девушка постучала:

— Жози, это я. Хочу узнать, как ты провела время.

К своему облегчению, она обнаружила подругу оживленной и радостной. Переполненная новыми впечатлениями, та забыла прежние обиды.

Жози принялась рассказывать о ресторане, куда они ходили с Чарльзом, а потом и обо всем остальном.

— Чарльз показал мне всю Венецию, мы побывали на острове ди Сан-Микеле — там кладбище, на котором умершие захоронены в гробницах, стоящих на земле. Потом мы отправились в Гетто-Нуово, где в маленьких домиках на одном острове ютятся евреи. Еще Чарльз рассказал мне несколько захватывающих историй о городе и сводил меня в три свои самые любимые церкви. Тебе нужно обязательно побывать в церкви Санти-Джованни-э-Паоло, венецианцы называют ее Сан-Дзаниполо. В этой церкви стоят статуи всех венецианских дожей. Возможно, ты найдешь среди них кого-нибудь из своих кровожадных предков. Может, нам пойти туда в воскресенье к мессе?

— Конечно, Жози, это хорошая мысль, — откликнулась Франческа, несколько озадаченная такой незлопамятностью подруги. Ведь всего несколько часов назад она ужасно злилась!

Жози продолжала взахлеб повествовать о прогулке с Чарльзом. Франческа слушала вполуха, напряженно думая о Джеке Уэстмане. Долго ли он будет ждать ее звонка? Может, попытается сам связаться с ней? Но ведь ей не сообщат о звонке Джека! Господи, Жози так беспечно болтает, а она сама в таком смятении! К тому же все сегодняшние проблемы вообще бы не возникли, если бы Жози сдержала обещание поехать с ней в Лидо.

Вдруг что-то в рассказе подруги привлекло внимание Франчески.

— …и он считает, что, пока я в Венеции, мне необходимо брать уроки пения, — продолжала Жози. — По мнению Чарльза, исполняя только популярные песенки, я понапрасну трачу голос. Он даже порекомендовал мне преподавательницу, знаменитую оперную диву. Теперь она на пенсии и занимается только с несколькими студентами, подающими большие надежды. Чарльз считает, что она обязательно меня примет, потому что любит работать с таким тембром голоса. Но я, конечно, не могу позволить себе больше одного-двух уроков.

Внезапно Франческа поняла неожиданное дружелюбие подруги. Жози хочет, чтобы она уговорила отца оплатить уроки вокала! Не слишком вникая в ее слова, Франческа стала мысленно взвешивать все «за» и «против».

В былые времена Жози прямо попросила бы ее поговорить с Карло. Но после того, как отец унизил девушку и разлучил подруг… Франческа чувствовала себя отчасти виноватой во всем этом. Ведь она умоляла Жози поехать в Венецию, а потом не посмела настоять на том, чтобы отец уважительно обращался с ее подругой. Пожалуй, нужно выполнить желание Жози.

Та между тем продолжала описывать достопримечательности Венеции. Янтарные глаза сияли радостным возбуждением, выразительные руки рисовали в воздухе какие-то картины. В искренности ее энтузиазма, как и в ее музыкальной одаренности Франческа не сомневалась. Надо надеяться, что она сумеет убедить отца оплатить занятия Жози. Тем самым он хоть немного загладит свою бестактность. Не исключено также, что эти уроки помогут и самой Франческе улизнуть из палаццо и встретиться с Джеком.

Девушка решила завтра же утром поговорить с отцом.

— …а завтра вечером Чарльз пригласил меня на обед, — продолжала Жози. — Если тебе удастся ускользнуть от бдительного ока папаши, можешь пойти с нами, Франческа.

— Зачем мешать вам?

— Ты и не помешаешь. Мне хочется, чтобы ты пошла.

Франческа, внимательно взглянув на Жози, не заметила в ней и тени фальши.

— Почему? Разве тебе не лучше побыть наедине с Чарльзом?

Жози покраснела и опустила глаза.

— Думаю, пока нет. — Помолчав, она добавила: — Может, позже я и захочу остаться с ним наедине, по-настоящему наедине. Но еще рано.

Франческа коснулась руки подруги, внезапно поняв ее колебания: под взглядом Джека Уэстмана она временами чувствовала то же самое. Несмотря на страстное желание быть с Джеком, ее охватывал страх при мысли о необходимости сделать решительный шаг и очутиться в объятиях мужчины.

— Я понимаю тебя, Жози, и с удовольствием пойду с тобой и Чарльзом.

Та порывисто, с прежней теплотой обняла Франческу:

— Ах, дорогая, это так чудесно… и вместе с тем я боюсь.

Франческа почувствовала, что ее переполняет любовь к этой девушке, к той, с кем прошло ее детство и которая сейчас так же, как и она, с радостью и тревогой смотрит в будущее.

— Жози, а ты уверена, что Чарльзу понравится, если ты приведешь меня с собой?

Не успела та ответить, как раздался стук в дверь.

Франческа поднялась, испытывая облегчение от того, что их прервали. За дверью стоял мрачный Карло.

— Мы можем поговорить наедине, Франческа?

Жози выскользнула из комнаты.

— Тебе звонили, piccola, — начал Карло. — Это был Джек Уэстман.

Франческа промолчала.

— Я надеялся, что прошлой ночью мы видели его в последний раз. Неужели он тебе нужен? Этот видавший виды плейбой слишком стар для тебя. Конечно, на молоденькую девушку такой мужчина может произвести впечатление… — Карло принялся подробно объяснять, почему Джек ей не пара.

Франческа погрузилась в мучительные размышления. Должно быть, Джеку надоело ждать ее звонка. Интересно, что сказал ему отец? Хотелось бы надеяться, что он его не отпугнул. Наконец Карло закончил свой монолог.

— Папа, что ты ему ответил?

— Что ты не можешь подойти к телефону. — Он заметил разочарование дочери.

— Он оставил номер телефона? — с надеждой спросила Франческа.

— Разумеется, нет! Он меня прекрасно понял. Едва ли Уэстман позвонит еще раз. А если и так, я запрещу тебе общаться с ним.

Карло досадовал на себя, зная, что в гневе проявляет старомодность и излишнюю суровость.

Франческа была в отчаянии. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, она посмотрела прямо в глаза отцу. Неужели это возможно: вчера он уверял ее в своей глубокой любви, а сегодня разрушает ее жизнь?

— Ты ведь не станешь слушать, что я думаю по этому поводу? Правда, папа?

Карло вздохнул:

— Cara, о подобном мужчине тебе нечего сказать. Этого американца ты больше не увидишь. Ты поняла меня?

Франческа кивнула:

— Да, папа. — Однако она вовсе не собиралась подчиняться отцу.

Покорность дочери, видимо, удовлетворила Карло.

— Вот и прекрасно. Я говорил еще и с Франко Мдвани, с которым ты вчера несколько раз танцевала.

Девушка попыталась вспомнить, о ком идет речь.

— Ах да, Мдвани, сын посла Италии в…

— Ты произвела на него большое впечатление, — заметил Карло. — И я разрешил ему позвонить тебе завтра утром. Он хочет пригласить тебя на обед, и я разрешаю тебе принять это приглашение.

Мозг Франчески лихорадочно заработал.

Нет, она не станет спрашивать у отца, можно ли пойти завтра на обед с Жози и Чарльзом. Она придумает кое-что получше!

«Со слугами не обедают», — ответит Карло. Спасибо, это она уже проходила. Но почему бы ей и Франко Мдвани не встретиться случайно с Жози и Чарльзом?

Она кротко поинтересовалась:

— Если я пойду на свидание с Франко, мне нужно сопровождение?

Карло покачал головой:

— Не сомневаюсь, что сын Джорджио Мдвани будет вести себя безупречно.

«Но дочь Карло Нордоньи такого доверия, конечно же, не заслуживает», — подумала Франческа, а отцу ответила:

— Я была бы рада пообедать с ним.

Карло удовлетворенно улыбнулся, и девушка решила воспользоваться моментом.

— Папа, — начала она мягко, — по-моему, Жози следует брать уроки вокала, раз уж она оказалась в Венеции…


Убедить Франко отправиться в кафе «Ориенталь» — тратторию с открытой террасой, расположенную на берегу тихого канала — не составило труда. Там они «случайно» встретились с Жози и Чарльзом.

Франко Мдвани, худощавый нервозный молодой человек, немного напоминал Франческе породистую овчарку. Когда она поднималась по ступеням в кафе, он подал ей руку, холодную как лед. Но Франко держался мило и любезно. Удивившись сначала, что ему придется обедать не наедине с Франческой, он быстро освоился в необычной компании.

Едва подали десерт — шоколадный мусс, — Франческа наконец задала вопрос, который не давал ей покоя:

— А что такое Пипистрелло?

— А, «Пипистрелло», — живо откликнулся Франко, — это ночной клуб. Название переводится как «летучая мышь». Его все время упоминают в колонках светских новостей. Вы, наверное, тоже узнали о нем из газет?

Франческа растерянно уставилась на Франко, но Жози, тщательно проинструктированная, тотчас нашлась и спасла положение:

— Да, я кое-что о нем читала и рассказала Франческе. Вы там бывали? Что это за место?

— Там постоянно собирается богатая американская молодежь, киношники и европейцы, которые нуждаются в рекламе. Туда приходят те, кто хочет быть замечен и сфотографироваться со знаменитостями. — Франко пожал плечами. — Я бывал там пару раз. Очень шумно, многолюдно, но разок посмотреть все-таки стоит. Хотите, заглянем туда после обеда?

Жози покачала головой.

— Судя по всему, местечко не для нас. — Она вопросительно посмотрела на Чарльза.

— Да, это не в моем вкусе, спасибо за приглашение, — сказал Чарльз.

Франко взглянул на Франческу.

— Нет, спасибо, Франко. У меня разболелась голова, видимо, от вина. Думаю, мне надо пораньше лечь спать.

Они расстались с Жози и Чарльзом возле ресторана.

Когда они добрались до палаццо, Франческа сказала своему спутнику, что хочет войти через черный ход. Франко поцеловал ей руку у дверей кухни и ретировался. Девушка постояла в пустой и темной кухне, считая минуты, затем поняла, что настал безопасный момент, и через темный сад вышла на извилистую улочку.

Дорогу в знаменитый ночной клуб пришлось спрашивать у прохожих. Клуб расположился в подвале старинного каменного дома у тупикового конца канала. Франческа спустилась по лестнице и оказалась в комнате с низким потолком, сизой от табачного дыма. На эстраде итальянский ансамбль играл рок-н-ролл. Девушка остановилась, привыкая к полумраку. Почувствовав на плече чью-то руку, она обернулась и увидела улыбающееся лицо Чарльза.

— Мы уже здесь.

Чарльз проводил Франческу к их столику, и она перекинулась несколькими словами с Жози, радуясь, что их дружба возобновилась. Разве не замечательно снова секретничать, как бывало в детстве в Нассау? Еще больше вдохновляло ее то, что сегодня она увидит Джека. Сердце подсказывало ей, что он придет в этот клуб, обязательно придет.

От волнения Франческа не могла усидеть на месте:

— Простите, я хочу пройтись по залу. Вдруг Джек уже здесь, а мы просто его не видели.

Чарльз покачал головой:

— Еще слишком рано, Франческа. Знаменитости редко появляются до полуночи.

— Чарльз выступает в таких заведениях, — вставила Жози, — он знает, что говорит. Лучше присядь, выпей стаканчик вина и успокойся.

— Нет, я похожу по залу. Скоро вернусь.

Она пошла вдоль стен, разглядывая причудливо одетых посетителей. Одни из них кружились на небольшой танцевальной площадке, другие стояли группами. Франческа в жизни не видела подобного сборища. Казалось, здесь специально собрали актеров для съемок фильма. Каждый явно старался эксцентрично причесаться, необычно одеться и сделать самый умопомрачительный макияж. Глядя на публику, Франческа решила, что именно эти люди крутятся вокруг знаменитостей и приходят в «Пипистрелло», надеясь привлечь внимание кинорежиссера или попасть в кадр с какой-нибудь звездой.

Неудивительно, что Джека Уэстмана здесь нет. Наконец поняв, что все заняты только собой, Франческа почувствовала себя увереннее, собралась с духом и подошла к бару. Склонившись к молодому бармену, она тихо спросила:

— Скажите, Джек Уэстман бывает здесь?

Парень кивнул.

— Всякий раз, как приезжает в Венецию. Обычно он появляется около полуночи, так что вам осталось подождать лишь несколько минут. Хотите выпить?

Пить Франческа отказалась и отошла от стойки. Чарльз и Жози за угловым столиком сидели, взявшись за руки и склонив друг к другу головы, по-видимому, поглощенные беседой. Не желая им мешать, девушка пробралась к двери и, поднявшись по лестнице, вышла наружу. После шумного и дымного клуба ночнаятишина и свежий воздух показались райским блаженством. Перейдя небольшой мостик, она присела и стала ждать. Отсюда Франческа видела, как к пристани одна за другой бесшумно подплывают гондолы. Она не сомневалась, что с минуты на минуту появится Джек.

Постепенно у входа в клуб стала собираться толпа поклонников, поджидающих знаменитостей.

Просидев довольно долго на холодном камне, девушка встала и принялась расхаживать взад-вперед, чтобы немного согреться, но не спускала глаз с входа в клуб.

К пристани причалила еще одна гондола. Франческа присмотрелась к пассажиру, выходившему на берег. Это он! Наконец-то приехал!

Она бросилась по мостику назад, ее длинные волосы развевались за спиной, как золотисто-красное пламя:

— Джек, Джек!

Уэстман неуверенно улыбнулся:

— Франческа?

Девушка замерла, устыдившись своего порыва. А что, если Джек собирался в клубе с кем-то встретиться? Что, если к «Пипистрелло» в эту самую минуту направляется какая-нибудь итальянская красавица актриса, которой он назначил свидание?

Но Джек снова повторил ее имя:

— Франческа! Где вы?

Сердце ее гулко забилось.

— Я здесь, на мосту! Я потеряла спичечный коробок и не могла вам позвонить!

Оба бросились друг к другу. Джек подхватил ее и закружил в воздухе, словно они полжизни ждали этой встречи. Когда Джек прижал девушку к себе, Франческе показалось, будто он — часть ее самой, некогда утраченная и вновь обретенная. Джек поцеловал ее в губы, потом прижался губами ко лбу, к глазам, к щеке, ко впадинке у основания шеи… словно пил и никак не мог утолить жажду. Наконец он снова прильнул к ее губам, и Франческа инстинктивно приоткрыла рот навстречу его ищущему языку. Она всецело отдалась поцелую, растворилась в нахлынувших на нее ощущениях, обхватила руками его сильную спину, упиваясь запахом загорелой кожи. Девушка слышала биение его сердца и тихие нежные звуки, исходившие из его груди.

Джек отстранился, еще раз прижался губами к ее лбу и, поглаживая девушку по волосам, прошептал:

— Ну, ну, дорогая, успокойся. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Франческа молча кивнула, с наслаждением ощущая щекой мягкую ткань его пиджака.

— Нам нужно поговорить, — продолжал Джек.

Франческа подняла голову:

— Поговорить?

Его насмешили ее удивление и явное разочарование. Он чмокнул ее в кончик носа:

— Пошли.

— Куда?

— Не в «Пипистрелло». Через пару минут сюда слетится стая папарацци. К тому же там слишком шумно.

— Тогда мне нужно предупредить Жози и Чарльза.

Заплатив привратнику, Джек передал с ним сообщение Франчески.

— Может, немного пройдемся? — предложила Франческа, обнимая спутника за талию и видя даже в темноте, как блестят его голубые глаза. Тепло и сила Джека успокаивали ее. Она счастливо рассмеялась. — После того как отец говорил с тобой, я боялась, что мы больше не увидимся.

— Он к этому и стремился, — признался Джек. Франческа чувствовала на лбу его теплое дыхание. — Но как тебе удалось ускользнуть сегодня? Ведь отец не позволяет тебе разгуливать по Венеции одной, да еще в такой час.

Девушка рассказала о своем плане, немало удивив Джека.

Они шли по узким извилистым улочкам к мосту Понте-дель-Академиа, то и дело отклоняясь в сторону и останавливаясь, чтобы позабыть обо всем на свете в объятиях друг друга.

У входа в какой-то ярко освещенный ночной клуб они едва не наткнулись на кричащую толпу репортеров бульварной прессы, с нетерпением поджидающих, не появится ли на пороге какая-нибудь ничего не подозревающая знаменитость. Джек и Франческа бросились прочь от них.

— Эти ребята скоро сведут меня с ума, — сказал Уэстман. — Но, надо отдать им должное, на балу они сделали несколько отличных кадров. — Голос Джека дрогнул: — Мне так хотелось хоть что-то узнать о тебе! Я даже прочел все газетные статьи и вырезал твою фотографию! Она и сейчас за рамой зеркала в моей спальне. Видишь, как я потерял голову!

— Я тоже вырезала один снимок: тот, где мы с тобой на балконе, — призналась Франческа. — Он мне понравился, потому что мы выглядим как пара влюбленных.

Джек отступил в темный дверной проем, потянул за собой Франческу, обхватил ее лицо ладонями и приник к ее губам. Девушка почувствовала неизведанный прежде огонь желания. Ноги ее ослабели, колени подкосились. Сердце неистово билось.

Джек осторожно отстранил Франческу, взял ее за руку, их пальцы переплелись, и они медленно побрели по темной улице.

— Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? Увести тебя в свой номер, и остаток ночи не выпускать из объятий, занимаясь с тобой любовью. Я мечтаю остаться с тобой навсегда и прокричать на весь белый свет, что мы принадлежим друг другу.

Франческа с радостью ощущала, как крепко прижимает ее к себе Джек. Она потерлась подбородком о его плечо.

— По-моему, за этим последует какое-то «но».

Джек кивнул. Он уже не улыбался.

— Но, — сказал он, — я слишком…

Франческа закрыла ему рот рукой:

— Если ты скажешь, что слишком стар для меня, слишком знаменит, к тому же иностранец и не такого высокого происхождения, то я заберусь на ступени вон той церкви и буду визжать до тех пор, пока не приедет полиция и не заберет меня. Все эти нелепые аргументы я уже слышала от отца. Причем дважды! — Она не отрывала руку от его рта, но наконец ощутила, что губы Джека расплываются в улыбке.

— Но я действительно слишком стар для тебя, Франческа.

— Если газеты не врут, тебе тридцать два. Это не больше, чем было отцу, когда он женился на моей матери. — Франческа обхватила голову Уэстмана ладонями и на миг прижалась к его губам. Голос ее стал глухим и напряженным: — Я уже взрослая женщина и ко всему готова. Ты это знаешь.

Джек кивнул, серьезно и озабоченно посмотрев на нее:

— Понял и больше к этому не вернусь.

Франческа затаила дыхание.

— Но?..

— Но твой отец презирает меня и пойдет на все, лишь бы держать тебя подальше от такого порочного типа, как я. И по-моему, он не из тех, кто легко сдается.

— Мы можем встречаться так, что отец об этом не узнает.

— Я не хочу, чтобы ты тайком удирала из дома.

Франческа шумно вздохнула:

— Сделай одолжение, не изображай рыцаря.

Джек расхохотался, а Франческа снова взяла его за руку и принялась увещевать:

— Послушай, что получается: я оказалась в Венеции, самом романтическом городе мира, однако не могу уговорить знаменитого американского актера несколько раз тайно встретиться со мной. Как же мне себя чувствовать?

— Ты ведешь себя возмутительно, Франческа! Я шокирован! — драматически воскликнул он.

Девушка обняла его за шею:

— Так ты все-таки согласен тайком встречаться со мной? Обещаешь?

— Обещаю, — прошептал Джек, зарываясь лицом в ее шелковистые волосы.

В голове Франчески тут же зароились разные мысли о том, что их ждет. Она радостно щебетала о будущих свиданиях, предлагая варианты, места, даты и не переставая удивляться тому, как изменилась застенчивая, робкая девочка, приехавшая в Венецию несколько недель назад. Идя рядом с Джеком и чувствуя на плечах приятную тяжесть его руки, она вдруг потянулась и запечатлела быстрый поцелуй на его щеке. С Джеком она ничего не боялась, не сомневалась, что он отвечает ей взаимностью. Его неприкрытое желание вселяло в нее храбрость.

Перед ними предстало палаццо Нордонья, залитое лунным сиянием. Казалось, окна дворца взирают на них с молчаливым осуждением, а львы свирепо хмурятся. Отец, наверное, крепко спит. Ничего, разговор с ним можно отложить до завтра.

Джек проводил ее до темной калитки, ведущей во внутренний двор.

— Утром мы с Жози собираемся к мессе в церковь Сан-Дзаниполо. Встретимся там?

Джек кивнул и на прощание чуть коснулся губ Франчески.

— До завтра, любовь моя.

— Увидимся в церкви, дорогой.

Смех Джека звучал в ее ушах, пока она входила во двор, шла через темный сад. Франческа уже собиралась пройти к двери черного хода, как вдруг в тишине послышались приглушенные голоса. Девушка спряталась за деревьями и замерла. Голоса доносились с наружной лестницы, ведущей с верхних этажей палаццо во внутренний дворик. Франческа тут же узнала отца и Антонию.

Когда они спустились, девушка разобрала слова:

— Подожди, piccola, не уходи. Нет причин…

— Так будет лучше, Карло.

В глазах у Франчески потемнело от ярости. Вот, значит, как проводит свободное время ее добродетельный отец! Неудивительно, что он так легко отпустил ее на обед с Франко Мдвани: Карло хотелось удалить дочь на несколько часов и развлечься со своей юной любовницей.

— Что ж, тогда до завтра, — услышала девушка голос отца.

— До утра, Карло, — ответила Антония.

Тони спустилась в сад, и дворик снова погрузился в тишину. Она прошла совсем недалеко от Франчески, спрятавшейся под яблоней.

Девушка перевела дух, только когда закрылась калитка, но не двинулась с места, пока шаги отца не стихли на верхней площадке лестницы.

«До утра, Карло…», «До завтра» — эти слова все еще звучали в голове Франчески.

Завтра утром, пока они с Жози будут в церкви, Карло потихоньку уйдет из палаццо на встречу с молодой любовницей.

Каким же она была наивным ребенком! Искренне верила словам отца, что он каждый день подолгу работает в своем офисе в деловой части города. Вот уж поистине работает! Занимается любовью с женщиной из среднего класса, которая всего на пару лет старше его дочери. С женщиной еще более низкого положения, чем Жози! И после нескольких часов любовных утех он вернется в палаццо, чтобы охранять добродетель дочери. Как отец посмел заявить ей, что Джек Уэстман, видите ли, недостаточно благородного происхождения, слишком стар и слишком опытен! Оказывается, граф Нордонья не только деспот, но еще и лицемер.

Франческа поднималась в свою комнату, затаив глубокую обиду на отца.

«Забудь об этом, — приказала она себе, — думай о завтрашнем дне, о встрече с Джеком в церкви Сан-Дзаниполо. Представь, как ты снова посмотришь в его голубые глаза и почувствуешь силу его рук».

Но когда Франческа разделась и легла в мягкую постель, мысли о Джеке вытеснились воспоминаниями о двух голосах, звучавших в тишине ночного двора.

Глава 10

Франческа оглядела посетителей открытого кафе на кампо Санти-Джованни-э-Паоло. Одни туристы заняли столики, другие входили в портал церкви. Джека нигде не было, но сердце Франчески учащенно забилось, словно предчувствуя его появление.

За церковью пятнадцатого века с ее величественным фасадом возвышалась конная статуя Бартоломео Коллеони работы Андреа Верроккьо. Противостояние военачальника, олицетворения земного могущества, и парящих в вышине контрфорсов церкви показалось Франческе символичным и напомнило ей о противоречиях, недавно обнаруженных в отце. С одной стороны, он пытался навязать ей строгий католицизм, с другой — лицемерил и вел греховный образ жизни.

— Я подожду тебя в кафе, — вдруг сказала Жози.

— Разве ты не пойдешь к мессе?

— Я не исповедовалась.

— Я тоже.

Жози усмехнулась:

— Тебе это ни к чему.

— Откуда ты знаешь? — сухо спросила Франческа. — Кроме того, ты можешь просто послушать и не причащаться.

— Я встречаюсь здесь с Чарльзом, — призналась Жози. — Я сказала ему, что после мессы мы отправимся на остров Мурано, и он попросил разрешения присоединиться к нам. Надеюсь, ты не против?

Франческа улыбнулась:

— Конечно, нет! Я рада, что вы встречаетесь и можете отправиться в Мурано и без меня. Мне кажется, будто я тебя сопровождаю.

— Дорогая, если так пойдет дальше, мне и вправду понадобится компаньонка.

Франческа накинула на голову кружевную мантилью и, пройдя через высокий портал, вошла в церковь Сан-Дзаниполо. Под высокими гулкими сводами девушка вдруг почувствовала себя какой-то потерянной. Статуи работы Ломбардо на мраморных гробницах государственных мужей сурово взирали на девушку, словно зная все тайны ее семьи. Перекрестившись, она прошла алтарь Сент-Винсент-Ферре и села в укромном уголке перед главным алтарем. Поглощенная своими мыслями, Франческа едва заметила восхитительную работу Беллини.

Она стала молиться, но так и не смогла сосредоточиться. Перед глазами вставал образ отца, целующего ее за завтраком. А ведь несколько часов назад он ласкал любовницу!

— Пресвятая Дева Мария, благословенна ты в женах, благословен плод чрева твоего…

Что-то то и дело отвлекало ее от молитвы. Найдет ли ее Джек в переполненной церкви? Служба началась, а Франческа украдкой поглядывала на людей, заполнивших огромный неф. Все глаза были устремлены на священника, совершающего богослужение. Может, Джек не решится войти в церковь во время службы? Если же он религиозен, то скорее всего слушает мессу, а значит, не ищет ее. Еще раз бегло оглядев прихожан, Франческа заставила себя сосредоточиться на богослужении. Вскоре ее захватила молитва, заворожил блеск риз и аромат ладана. «Господи, прости, — говорила она, — если я поступила неправильно, ослушавшись отца, прости за то, что я обижена и разгневана на него. Но меня оскорбляет лицемерие отца. И могу ли я подчиниться ему и перестать встречаться с Джеком, таким хорошим и любящим меня!»

Желающие принять причастие двинулись вперед, а Франческа, закрыв глаза, все стояла на коленях. Девушка не хотела исповедоваться и не пошла к причастию, потому что знала: если Джек Уэстман попросит, она не колеблясь станет его любовницей. Но даже искренне моля о прощении за гнев против родного отца, Франческа не раскаивалась в том, что желает принадлежать Джеку.

Прихожане подошли под благословение священника, и в этот момент Джек оказался рядом с Франческой. Нежно коснувшись губами волос девушки, он взял ее за руку.

— Я хотел подождать у церкви до окончания службы, — прошептал он, — но не выдержал.

Они поднялись, держась за руки. Прихожане и туристы двинулись мимо них к выходу. Когда проходы освободились, Джек и Франческа в последний раз преклонили колена и вышли на яркий солнечный свет.

— Я страшно проголодался, — сказал Джек. — Давай найдем твою подругу Жози и где-нибудь перекусим.

Франческа улыбнулась:

— Жози пропустила мессу и со своим приятелем Чарльзом удрала в Мурано. Так что тебе придется провести день наедине со мной. Ты готов выдержать такое испытание?

Джек изобразил разочарование:

— Ах, как жаль! В Венеции, наедине с самой прекрасной женщиной Европы!

Франческа водрузила на нос Джеку темные очки.

— Ну-ка, мистер Воплощенная Добродетель, нацепите камуфляж. Не хочу, чтобы толпы восторженных поклонников разодрали на сувениры вашу одежду. — Франческа указала на туристов с кинокамерами. — Вы не можете чувствовать себя здесь в безопасности, Джек Уэстман. Не поискать ли нам для завтрака местечко потише?

— Сюда. — Он взял ее за руку и увел с площади. — Перекусим в небольшом кафе неподалеку от пьяцца Сан-Марко. Потом я устрою тебе экскурсию по городу. А закончим маршрут недалеко от Фьерри, где подают самый лучший чай и вкуснейшие пирожные во всей Венеции. Потом я посажу тебя в гондолу и отошлю домой, в твой неприступный замок, прежде чем отец успеет тебя хватиться.

Франческа ощутила разочарование, хотя и восхищалась тем, что Джек не торопится уложить ее в постель. Он давал ей время привыкнуть к нему, удостовериться, что она тоже его хочет, более того, оставлял ей путь к отступлению. Франческа могла бы уйти от него… если бы только захотела. Девушка взяла Джека под руку и с радостным изумлением заметила, что он выглядит таким же счастливым, как и она.

На противоположной стороне площади сидела за столиком Жози и внимательно слушала Чарльза, увлеченно рассказывающего о планах на предстоящий день. Увидев Джека и Франческу, она почти забыла о спутнике. Прекрасная пара! Высокие, красивые, они словно завораживали прохожих, даже тех, кто не узнавал в мужчине известного артиста, а в даме — итальянскую аристократку. Золотисто-рыжие волосы Франчески сияли в лучах солнца, и, по мнению Жози, она была олицетворением изящества и элегантности. Отчасти этому способствовали учителя, нанятые Карло, определенную роль сыграл и успех на балу, но главное, Франческу преобразила любовь Джека Уэстмана.

Джек наклонился и поцеловал Франческу в щеку. От этой сцены у Жози защемило сердце. Даже отсюда она видела, что Джек сияет от счастья. Он любит ее! Полюбил с первого взгляда! Да, с самой Жози Джек всего-навсего флиртовал, поскольку он, видимо, не пропускает ни одной хорошенькой девушки. Однако, увидев Франческу, Джек Уэстман тут же забыл о Жози.

От обиды у девушки запершило в горле, и она, поспешно отхлебнув кофе, вдруг подумала, что с Карло случится припадок, узнай он, чем занимается его дочь.

Ее размышления прервал мягкий голос Чарльза:

— А потом, может, мы просто отправимся куда-нибудь и побудем наедине? Что скажешь, Жози?

В теплых карих глазах девушка увидела нетерпение и заставила себя улыбнуться. «А почему бы и нет? — подумала она. — Франческа ведь уже вскружила голову Джеку Уэстману. Конечно, Чарльз не кинозвезда. Когда я смотрю на него, у меня не перехватывает дыхание, я не таю от его прикосновений. Но он привлекательный, даже сексуальный и наверняка будет со мной терпелив и нежен. Чарльз знает, или, во всяком случае, догадывается, что я девственница, и захочет доставить мне удовольствие. В самом деле, кто лучше Чарльза подготовит меня для мужчины вроде Уэстмана?»

— Да, — тихо ответила Жози. — Я хотела бы остаться с тобой наедине, Чарльз.


Мирелла Варчи больше не пела для публики. Она оставила сцену в зените славы, чтобы поклонники запомнили ее голос таким, каким он был в лучшие годы. Теперь прославленная оперная певица обучала студентов, отбирая их необычайно тщательно.

Сидя в кресле, похожем на трон, она слушала пение черноволосой смуглянки. Мирелла закрыла глаза и обратилась в слух. Голос Жозефины Лапуаре, еще не зрелый и плохо поставленный, восхитил певицу. Помимо уникального контральто, природа одарила ее абсолютным слухом, приятной внешностью и богатой мимикой. К тому же девушка в том возрасте, когда нужно начинать серьезное обучение. Только это сохранит редкую красоту ее голоса и, возможно, сделает ее выдающейся певицей. Этот необычный, экзотический голос, несомненно, привлечет внимание публики. Но чтобы реализовать эти задатки, девушке необходимы внутренняя дисциплина и выносливость. Мирелла Варчи пока не знала, способна ли Жозефина Лапуаре к усердному труду, но, поскольку девушку прислал Карло Нордонья, это склоняло чашу весов в ее пользу. Певица предполагала, что граф — покровитель Жозефины, а лучшего опекуна не сыскать во всей Европе.

Жози закончила петь, и Мирелла Варчи открыла глаза.

— Итак, Жозефина, вы будете приходить ко мне каждый будний день, петь по часу, а потом сидеть в моем классе и слушать моих студентов. Это научит вас большему, нежели посещение концертов. Музыкальное мастерство моих студентов очень высоко. К концу лета вы поймете, к чему следует стремиться, что такое упорный труд. Когда-нибудь вы станете певицей.

Она принята! Жози затрепетала от счастья. Ей хотелось пуститься в пляс, но девушка поклонилась:

— Это большая честь для меня, синьорина Варчи.

— Вы правы, — ответила дива с обезоруживающим простодушием. — Надеюсь, вы понимаете, Жозефина, что при всем уважении к Карло Нордонье я бы указала вам на дверь, если бы ваш голос не произвел на меня впечатления. Я оказала графу любезность, согласившись вас прослушать. Как вам наверняка известно, его мать была моей ближайшей подругой и покровительницей. Она обладала самым замечательным голосом, какой мне доводилось слышать на своем веку, но высокое положение в обществе не позволило ей стать профессиональной певицей. Как и у вас, у нее было великолепное контральто, с широким диапазоном. — Мирелла улыбнулась своим воспоминаниям. — Боже, как было бы шокировано ее семейство, узнав, что мы с ней запирались в этой комнате и распевали американские блюзы!

— Жаль, что я не слышала этого пения! Уверена, вы пели прекрасно, синьорина!

— Когда-нибудь вы научитесь в совершенстве исполнять такие вещи. Полагаю, даже лучше, чем я. Вероятно, вы сможете исполнять и оперные арии, если захотите. Поживем — увидим. Но думать об этом еще рано. Сейчас нам предстоит исследовать диапазон вашего голоса… Да, нам многое предстоит сделать.

Певица встала и протянула к Жози руки. Это проявление симпатии растрогало девушку.

— Я сделаю все, что скажете, синьорина. Со временем, если вы сочтете это возможным, мне бы хотелось исполнять классику и популярные песни. Обещаю вам трудиться упорнее любого из ваших студентов.

Мирелла Варчи улыбнулась, ободряюще пожала руки Жози и тихо пробормотала:

— Как много мечтаний, какой великий дар… — Потом строго сказала: — Встаньте сюда, юная леди. Мы начнем сегодня же. Сейчас. — Она похлопала Жози по спине: — Выпрямитесь. Разве так стоят великие певицы? Выше голову… нет, вверх, но не назад…


Карло поцеловал Франческу в лоб.

— Я отправляюсь на встречу со своим банкиром, cara. Затем несколько часов поработаю у себя в офисе.

Девушка заметила, что отец на мгновение отвел взгляд. Да, он действительно проведет несколько часов в своем офисе, но вместе с ним там будет «работать» Антония.

— Если пойдешь с Жози на урок пения, — продолжал Карло, — потом сразу возвращайся домой.

— Конечно, папа, — ответила Франческа, изображая смирение. «Если он способен лгать мне, — решила она, — то и я могу позволить себе небольшой обман». — Удачного тебе дня, папа, — добавила девушка.

Жози сбежала к ней по лестнице.

— Франческа, ты уже здесь! А я опасалась, что ты не готова. Идем скорее! Нам нужно торопиться, не то я опоздаю на урок.

Они вместе вышли из палаццо, как делали каждый день вот уже две недели, и направились к дому синьорины Варчи. Но, удалившись от палаццо, девушки расстались. Жози направилась к дому певицы, а Франческа поспешила на свидание с Джеком.

— Буду ждать тебя здесь же в обычное время, — сказала Франческа. — Так что домой вернемся вместе. — Она быстрым шагом направилась к базилике ди Сан-Марко.

Джек стоял на верхней террасе. Едва Франческа подбежала к нему, он увлек ее в одну из ниш, обнял и принялся целовать с такой жадностью, словно не видел несколько недель.

— Хочу сводить тебя в церковь Санта-Мария Глориоза.

— Мы с тобой — два грешника, а ты тащишь меня в церковь!

— Там есть кое-кто, очень похожий на тебя.

Джек снова поцеловал ее, но тут же отстранил. На террасе появились экскурсовод и туристы. Пока гид распространялся о бронзовых статуях коней, туристы нацелили объективы фотоаппаратов на Джека.

— Мистер Уэстман, можно попросить у вас автограф?

— Не встанете ли вы поближе к коням?

— Эй, Уэстман, не пожмете ли руку моей жене? Она вами бредит.

Один турист обратился к Франческе:

— А вы тоже актриса?

Девушка отошла, предоставив Джеку удовлетворять любопытство публики. Но когда кто-то направился к Франческе, Джек понял, что пора действовать.

— Пошли! — Он схватил девушку за руку и потянул ее за собой. Они пересекли площадь и укрылись во Дворце дожей, откуда открывался вид на бирюзовые воды гавани, на бухту Сан-Марко.

Джек положил руки на плечи испуганной Франчески:

— Мне это тоже не нравится, дорогая, но у них не было дурных намерений.

— Не пойму, почему тебе льстит популярность подобного рода?

— Это неизбежно, Франческа. Когда публика охладеет ко мне, я останусь без работы. Но тебе не о чем беспокоиться. Все не так уж страшно. Мы оба в целости и сохранности. Они не выдрали на память ни куска из моей одежды.

— Пусть бы только попробовали! Я бы им глаза выцарапала!

Франческа заправила волосы под соломенную шляпку и надела солнечные очки. Граф здесь слишком известен, ее могут узнать. Девушке нравилось сидеть с Джеком на площади Сан-Марко, в том самом месте, где ребенком она бывала с матерью, и делиться с ним воспоминаниями о детстве. Она рассказывала все, что помнила, в том числе и легенду о крылатом льве. Джек поцеловал ее руку.

— Франческа, а если я умру от любви к тебе, прилетит ли лев за душой такого старого грешника, как я?

Девушка подумала: если умереть вместе с любовником, смилуется ли над ними крылатый лев Сан-Марко, отнесет ли их души на небеса? Франческа вдруг загрустила. Почему она должна скрываться и лгать? Жаль, что нельзя доверить отцу свои тайны. Почему ради любви к одному приходится отказываться от любви другого?

Франческа тяжело вздохнула. Джек усмехнулся, словно угадав ее мысли:

— Выше нос, малышка!

Глаза девушки наполнились слезами. Малышка — так называл ее отец — piccola.

Они вышли и вскоре сели в гондолу. Потом, сойдя на берег, медленно побрели по узенькой улочке к церкви Санта-Мария Глориоза, называемой Фрари, в честь францисканских монахов, заложивших ее. В этом храме пятнадцатого века были самые замечательные иконы. «Мадонна с младенцем» Беллини висела в ризнице под алтарем.

— Художники эпохи Возрождения любили рисовать Мадонну, — заметила Франческа. — Взгляни на ее черты, Джек: какая нежность, какое совершенство!

— Лучшая Мадонна Тициана очень похожа на тебя. Поэтому-то я и привел тебя сюда. — Он взял девушку под руку и провел в боковой неф, над которым Франческа увидела «Вознесение Марии» Тициана. Лицо Пресвятой Девы было обращено к Богу, а на земле стояли потрясенные чудом люди и протягивали руки к Марии.

— Я заметил твое сходство с этой Мадонной еще в тот день, когда впервые увидел тебя на канале. Тот же образ Тициан запечатлел на картине «Любовь земная и небесная», но она находится в Риме.

Солнце внезапно скрылось за тяжелыми серыми тучами. Влюбленные бродили по улицам, держась за руки. Их молчание было красноречивее всяких слов, и Франческа, удивленная таким новым для нее безмолвным общением, вздрогнула, когда Джек заговорил:

— Ты бывала в Париже?

— Нет. Я нигде не была, кроме Венеции и Нассау.

— Тогда я скоро отвезу тебя в Париж. Этот город не похож на сказочную золотую Венецию, он более строгий и, как бы это выразиться, более интеллектуальный. Но для нас не придумать ничего лучшего.

— Почему?

— По трем причинам. Во-первых, французы редко меня узнают. Во-вторых, ты там никому не известна. В-третьих, мы окажемся за сотни миль от твоего отца.

Франческа рассмеялась. Поехать в Париж с Джеком было бы восхитительно!

— В Париже я выстрою тебе замок на берегу Сены. Мы затворимся в нем от всего света.

— Звучит заманчиво. Когда отбываем?

Джек вздохнул:

— Если бы съемки закончились, я поехал бы хоть завтра. Но на следующей неделе мне нужно участвовать в нескольких сценах и еще в нескольких — в августе.

— Сомневаюсь, что нам удастся так долго сохранять наши встречи в тайне. Отец хочет отправиться со мной на своей яхте на греческие острова. Я пока отказываюсь, но, боюсь, скоро у меня не останется убедительных отговорок.

— Скажи ему правду.

— Не могу, Джек, это нас погубит. Он отошлет меня на Багамы, и что тогда? Ты должен оставаться здесь. Нам просто нужно подождать.

Джек взял ее за руку.

— Знаешь, Франческа, я не уверен, что смогу ждать.

Она понимала его, чувствуя, что и сама ждет уже слишком долго.

— Значит, сегодня, — тихо проговорила она, сжимая его руку.

— Сейчас, — прошептал Джек.

Капля дождя упала на лоб Франчески, но Джек тут же слизнул ее. Девушка ощутила тепло его языка, и у нее перехватило дыхание. Он поцеловал ее полураскрытые губы.

От этого прикосновения по телу девушки пробежала жаркая дрожь желания.

Франческа потянулась к нему, приподнявшись на цыпочки, но Джек осторожно отстранил ее. Между тем начался ливень, и они пустились бежать к каналу. Джек помог Франческе сесть в лодку и назвал гондольеру адрес своего отеля.

Едва они укрылись в крошечной каюте, Джек начал ласкать Франческу куда настойчивее, чем прежде. От его сдержанности не осталось и следа. Он поднял подол ее платья, потом нашел ее грудь, и девушка задохнулась от новых и очень острых ощущений.

— Что со мной? — изумленно прошептала она.

— Ты хочешь меня, — улыбнулся он.

— Да.

Франческа гладила его плечи, спину, чувствуя, как он напрягается от ее прикосновений. Рука Джека ласкала ее колено, затем скользнула выше, к бедру. Лодка мерно покачивалась на воде, по крыше каюты глухо стучал дождь, а девушке казалось, будто она полностью растворилась в жарком теле Джека.

Сквозь маленькое боковое окошко пробивался слабый свет. Джек оторвался от ее губ, и Франческа видела из-под полуприкрытых век, как светловолосая голова склонилась к ее груди. Она вдыхала запах его влажных волос. Джек обхватил губами ее сосок. Девушка закрыла глаза и уступила все нарастающему желанию. Чуть приподняв веки, она заметила, что Джек улыбается. Ее необычная раскованность удивила его.

Франческа смутилась. На фоне блестящего черного дождевика ее обнаженная грудь казалась еще белее. Темно-розовый сосок напрягся и затвердел. Внезапно Джек начал застегивать ее блузку, а потом запахнул полы дождевика. Положив голову девушки себе на плечо, он поцеловал ее в лоб.

— Пожалуй, нам не мешает глотнуть свежего воздуха.

Джек распахнул дверь каюты. Дождь пошел на убыль, и прохладный ветерок охладил их горящие лица. Нежная заботливость Джека покоряла Франческу.

Джек всегда бывал нежен и прежде, но неизменно владел собой и старался держаться людных мест, где нельзя позволить себе ничего, кроме поцелуя. Это уже тяготило Франческу, ибо желание крепло в ней час от часу. Когда Джек целовал ее, она так страстно прижималась к нему, что он спешил поскорее проводить ее домой. Но сегодня они непременно станут любовниками.

Джек и Франческа вошли в отель и, никем не замеченные, быстро проскользнули в его номер.

Джек запер дверь, прислонился к ней и пристально посмотрел на Франческу.

— Не передумала? — тихо спросил он. — Надеюсь, ты уверена, что поступаешь правильно?

Девушка молча расстегнула блузку, сбросила ее на пол и протянула руки к Джеку. Он обнял ее, нежно прижал к себе, повел к кровати, сдернул покрывало, и они, не разжимая объятий, опустились на прохладные простыни. Джек целовал Франческу, пока она не застонала от мучительного желания прильнуть к его обнаженному телу.

Джек скинул с себя одежду и припал к ее губам. Он гладил груди Франчески и плоский живот, затем раздвинул ей ноги и обхватил пальцами ее плоть. Девушка извивалась под его рукой, постанывая от наслаждения и чувствуя нарастающее напряжение в низу живота.

Джек приподнялся, плавным движением вошел в нее и застыл, вглядываясь в лицо Франчески.

— Любимая, прости, если я сделал тебе больно.

— Ничего, мне нравится, когда ты во мне.

Франческа чуть шевельнулась, желая облегчить напряжение, дать ему выход, но не знала, как это сделать и как доставить удовольствие Джеку. Стесняясь своей неопытности, она недоумевала, почему он не двигается.

Джек отвел прядь волос с ее лица.

— Подожди немножко, любимая. Пусть твое тело привыкнет ко мне.

Девушка замерла, позволяя Джеку ласкать ее горячими губами и руками. Потом тело подсказало ей, чего оно хочет! Джек начал двигаться, сначала осторожно, медленно, потом все быстрее. Франческа стремилась полнее слиться с ним. Упершись ступнями в кровать, она подалась ему навстречу, чувствуя, что Джек наблюдает за ней. Она уже не ощущала ни боли, ни сомнений, ни тревоги — ничего, кроме неукротимого желания.

Вдруг ей показалось, что внутри вот-вот развернется пружина, тело напряглось, она запрокинула голову. Джек увеличил силу и ритм толчков. Вскоре внутри нее что-то взметнулось, как сноп искр, она испытала головокружительное наслаждение и затихла. Из груди Джека вырвался глухой стон, и он, ослабев, опустился на Франческу.

Едва переводя дыхание, девушка обняла его, наслаждаясь гладкостью его влажной кожи. Когда Джек скатился с нее, она почувствовала себя одинокой. Натянув простыню, он заключил Франческу в объятия.

— Как только развяжусь с этим фильмом, сразу поеду в Париж. Ты по-прежнему согласна ехать со мной, или я отпугнул тебя?

— Я поеду с тобой куда угодно, ты знаешь, Джек.

— И выйдешь за меня замуж?

Она кивнула и прижалась к его груди.

— Я даже не представляла, что могу быть так счастлива.

— И я тоже, Франческа.

Она внимательно посмотрела на него. Может, он говорил то же самое другим женщинам? Но в его голубых глазах, открытых и честных, девушка прочла те же чувства, что переполняли ее сердце.

— Я люблю тебя, Франческа.

— И я люблю тебя.

— Несмотря на то, что я неизмеримо ниже тебя по общественному положению?

Она засмеялась:

— И даже несмотря на то, что ты слишком стар и вообще иностранец…

Джек быстро чмокнул ее в нос, но не успел он поднять голову, как девушка прильнула к его губам, вложив в этот поцелуй все, чему успела научиться у него. Ее переполнила гордость, когда она почувствовала, что Джек снова хочет ее.

— Эй, колдунья, не смей больше соблазнять меня! Нам нужно принять душ и незаметно отправиться в палаццо.

Он поднялся и помог встать Франческе. Они вместе приняли душ и оделись, причем Франческа то и дело заигрывала с ним, а он изображал невинность. Прежде чем они покинули номер, Джек снял с пальца золотой перстень с печаткой и вложил в ее ладонь.

— Носи его на цепочке как кулон, пока я не надену тебе на палец обручальное кольцо.

Ответом ему был еще один поцелуй, но Джек вывел Франческу в коридор и запер за собой дверь, шепнув:

— И почему только я так боялся тебя совратить? Лучше бы позаботился о своей добродетели и попытался сохранить доброе имя. Любовь моя, ты оказываешь на меня самое растлевающее влияние!

Едва он прижал к себе Франческу, как появился папараццо с направленным на них объективом. Джек рванулся к газетчику, но тот уже исчез.

— Я, конечно, мог бы догнать его и отобрать фотоаппарат, но это приведет лишь к тому, что мы попадем на первые страницы. А сейчас, хотя это тоже довольно плохо, дело ограничится последними страницами бульварной газетенки.

— Отец не читает подобных газет и не увидит этой фотографии, если ее не подсунут ему. Но я не знаю никого, кто бы захотел это сделать.

Они побрели туда, где предстояло встретиться с Жози. Джек все еще был встревожен и расстроен.

— Я знаю одно безопасное место, которое не посещают фотографы, — сказала Франческа. — Ни за что не догадаешься! На верхнем этаже палаццо есть комнаты, закрытые с тех пор, как меня увезли в Нассау.

Джек расхохотался:

— Значит, завтра я пожалую в палаццо и заявлю, что у меня назначено свидание с тобой в мансарде.

— Завтра после ленча отец уйдет в офис и я позвоню тебе. Ты подойдешь к калитке для посыльных, я тебя там встречу, мы поднимемся наверх и будем весь день заниматься любовью!

Джек изумленно уставился на нее:

— Боже правый, а я считал тебя беспомощным, невинным созданием! Франческа, не потомок ли ты Макиавелли?

— Я потомок Карло Нордоньи, — сухо ответила она, — а это почище Макиавелли.

— Удивительная у итальянцев страсть к любовным интригам! А вон и твоя подружка. Позвони завтра, любимая. — Он быстро поцеловал ее на прощание и растворился в толпе.

Глава 11

Жози поднималась в свою комнату, вернувшись с урока раньше обычного. В жаркие послеобеденные часы жизнь в палаццо замирала. Слуги отдыхали, Карло был у себя в офисе, а Франческа уходила к себе и не показывалась до вечера. Неделю назад Чарльз уехал из Венеции, и Жози осталась одна. Ее единственной радостью стали уроки пения. Да и чем заняться в эти жаркие дневные часы, когда от застоявшихся каналов поднимаются душные испарения, окутывающие весь город? Девушка с тоской вспоминала свежий воздух Нассау, невинные развлечения и ничем не омраченную дружбу.

Франческа, p'tite soeur, видимо, потеряна для нее навсегда. Внешне они по-прежнему держались дружески, но от прежней близости не осталось и следа. Девушки больше не перешептывались по ночам, не делились сокровенными мыслями. Иногда они, как прежде, непринужденно болтали, но тайны все больше отдаляли их друг от друга за два месяца пребывания в Венеции. Франческа не могла говорить ни о чем, кроме своей любви к Джеку, стремления быть с ним и решимости бежать в Париж. Она не рассказала Жози, что делит с Джеком постель, но та догадалась об этом, увидев, как сияет Франческа, когда они встретились после урока пения. Жози понимала, что у contessina есть и другие секреты. Она говорила об отце с цинизмом, которого не было раньше, и больше не уходила из палаццо вместе с Жози, когда та отправлялась на урок. Когда Франческа заявила, что они с Джеком слишком любят друг друга, чтобы прятаться по закоулкам, Жози поняла, что это тоже ложь.

Жози вытянулась на кровати, надеясь проспать самые жаркие часы этого знойного летнего дня. Но тревожные мысли не давали ей уснуть. Сама удивляясь этому, она скучала по Чарльзу, хотя не любила его и вовсе не сгорала от страсти в его объятиях. Фанфары не звенели и мир не расцветал всеми цветами радуги, когда она лежала с ним в постели. Девушка использовала Чарльза и подозревала, что он это знает. Он помог ей избавиться от девственности и неопытности, завести полезные знакомства с музыкантами и забыть о голубых глазах и ослепительной улыбке Джека Уэстмана. Жози недоставало Чарльза так же, как и прежней Франчески. Из ее жизни ушел еще один друг, и внезапно оказалось, что в мире никому, кроме матери, нет до нее дела, но мать отсюда за тысячи миль.

Жози подошла к бюро и взяла в руки фотографию Марианны Лапуаре. Ей мучительно захотелось оказаться в объятиях матери, снова отведать то, что она готовила. Хуже всего, что нельзя рассказать матери о своей жизни. «Ах, мама, ты еще не слышала, что мне сегодня сказала синьорина Варчи!» Или в последнее время: «Ой, мама, я так зла на Франческу!»

Жози поставила фотографию на место, вышла в коридор, но не услышала никаких признаков жизни. Потом направилась к лестнице, надеясь, что в этой золоченой клетке есть хоть одна живая душа. Когда она спускалась на второй этаж, ее внимание привлек странный шум, доносившийся сверху, из того крыла, где когда-то располагались детские. Франческа водила туда подругу вскоре после их приезда в Венецию, но с тех пор они там не бывали. Да и зачем? Даже слуги появлялись в этом крыле лишь в день генеральной уборки. Тем не менее звук, несомненно, доносился с четвертого этажа.

Жози осторожно поднялась по лестнице, потом, затаив дыхание, прокралась по коридору.

Коридор украшали настенные росписи с изображением джунглей. На изумрудно-зеленых лианах висели озорные обезьяны, из-за деревьев выглядывали изысканные жирафы и мохнатые львы с большими добрыми глазами. В этом детском раю Франческа провела свои ранние годы.

Немного дальше по коридору Жози увидела чуть приоткрытую дверь. Не отсюда ли доносился тот странный звук? Может, кто-то спрятался в этой комнате от жары? Направившись к двери, девушка решила через щель заглянуть в комнату и тут услышала голоса.

Один из них, несомненно, принадлежал Франческе, раскатистый, чуть хрипловатый баритон — Джеку Уэстману.

Прижавшись к стене, Жози увидела кровать, обнаженную женскую грудь, верхнюю часть обнаженного торса мужчины и хлопковую юбку на полу.

Ошеломленная, Жози не могла отвести глаз от разворачивающейся перед ней сцены. Уэстман опустился на распростертую Франческу. Шепот любовников, движения тел и рук сказали девушке больше, чем она хотела знать. Жози ощутила почти физическую боль. Обвиняя себя в том, что шпионит за влюбленными, и всей душой желая уйти, она словно приросла к месту. Ее парализовали ревность, зависть и ужас. Да, она завидовала Франческе, завоевавшей мужчину, которого любили они обе, и узнала с ним настоящую страсть, тогда как сама Жози испытала с Чарльзом только тепло и нежность. Ее приводила в ужас мысль о том, что случится, если Карло узнает о романе дочери с Уэстманом, и она ощущала мрачное удовлетворение от сознания огромной власти, внезапно оказавшейся у нее в руках. Стоит лишь словом обмолвиться об этой сцене кому следует, и будут загублены жизни двух, а то и трех человек.

Жози покрылась холодным потом. В какое же чудовище она превратилась? Месяц назад подобная мысль ни за что не посетила бы ее! Неужели она начала перенимать жестокость Карло и его стремление манипулировать людьми?

Ошеломленная Жози влетела в свою комнату и, рухнув на кровать, разразилась слезами.


— Виери, помоги мне с веревкой! — Голос Жози прозвучал сердито и даже властно.

— Сама справляйся! — крикнул через двор Виери. — Ленивая чужеземка, с чего ты взяла, что можешь мне приказывать?

Жози выругалась, пытаясь подцепить выстиранные блузки и юбки и положить их в корзину, не протащив по земле.

— Виери, у меня оборвалась веревка, брось ты свой шланг и подойди сюда! — Она протянула ему конец веревки. — Вот, возьми и привяжи.

Виери, поливавший из шланга каменные плиты двора, оставил свое занятие и, возмущенный, повернулся к Жози.

— Ты ешь с нами за одним столом, но никогда не работаешь вместе с нами, — тихо сказал слуга. — Ты отдаешь приказы будто хозяйка, каждый день бегаешь на свои уроки, тогда как мы моем, готовим, убираем. — Сдерживаемая злость прорывалась наружу. — Возьми себе в толк, bastarda, что обстоятельства твоего рождения вовсе не ставят тебя выше остальных. Ни в наших глазах, ни в глазах графа.

Потрясенная Жози застыла с зажатым в руке концом веревки и не мигая смотрела на Виери. Он назвал ее bastarda — незаконнорожденной. Девушка пыталась осмыслить это слово. Значит, муж Марианны не погиб в море, у нее вовсе не было никакого мужа. Это знают даже слуги, и Виери считает, что и ей самой это известно!

Незаконнорожденная! Ублюдок! Жози показалось, что ее ударили. А может, он просто выругался, не вкладывая в это слово такой смысл?

И тут она услышала:

— Так и знай, граф никогда не признает тебя своей дочерью. Он стыдится тебя, потому что ты цветная. — Виери смачно сплюнул. — Вот что мы об этом думаем, графиня-ублюдок!

Он сделал пренебрежительный жест рукой и удалился в палаццо.

Жози, задыхаясь, рухнула на колени. О, если бы земля разверзнулась под ногами и поглотила ее, скрыв от глаз людских!

Она испортила матери жизнь уже тем, что появилась на свет! Она — ее позор! Из-за нее мать покинула дом и живет среди чужих людей. А для родного отца она была и останется бельмом в глазу.

Отец! У Жози защемило сердце. Всесильный КарлоНордонья. Человек таких высоких принципов! Граф отослал ее питаться со слугами, ибо она напоминает ему, что он когда-то спал со своей экономкой-гаитянкой. Интересно, он уже был женат на Сюзанне, когда спал с Марианной? Нет, женился он позже. Уже после того, как отослал экономку и ее маленькую дочь на Гаити, избавился от свидетельства своего неосмотрительного поступка. Жози смутно помнила, что они переехали в Лайфорд-Кэй, когда ей было лет пять. Видимо, Карло решил, что все забыли об этом, и послал за ними.

Она вспомнила слова Миреллы Варчи о матери Карло и почувствовала спазм в горле. «Как и вы, она обладала великолепным контральто, с широким диапазоном… Как и вы… Как и вы…» Жози унаследовала голос от матери Карло — своей бабки. Только ли это досталось ей от семьи Нордонья, или еще и холодное бездушие Карло? Да, свидетельство тому — ее отношение к Чарльзу. А вот Франческу Жози когда-то любила, но теперь не испытывала к ней ничего, кроме обиды, зависти и злобы. Та украла у нее богатство, положение в обществе, законное имя, титул и даже мужчину, похожего на принца. Все досталось Франческе просто так!

Девушка закрыла лицо руками.

— Боже, прости меня, — прошептала она. — Я ненавижу собственную сестру!


— Где моя зажигалка? — спросил Карло.

Антония распахнула дверь ванной, завернутая в пушистое белое полотенце. Увидев ее стройное тело, Карло пожалел, что уже не молод и не может вновь заняться с ней любовью. Он скользнул рукой по плечу девушки и покачал головой. Нет, он слишком стар для этого.

— Моя зажигалка. Куда она делась?

— Наверное, выпала из кармана, когда ты раздевался. Если не найдешь, возьми в моей сумке спички. — Тони вдруг побледнела и протянула руку, словно пытаясь остановить Карло. — Давай я сама найду. Моя сумка набита всякой ерундой.

Но Карло уже заметил ее смущение.

— В чем дело, Тони?

Почему она смотрит на него с таким страхом? С чего ей бояться его? Тони знает, как много значат для него часы, проведенные с ней, только ими он и живет. Сердце Карло тяжело забилось. Слишком часто он видел такой же страх в глазах дочери. Неужели он отпугнул и любовницу? Граф открыл сумочку Антонии и вытряхнул ее содержимое.

— Может, я найду тут пачку страстных писем от твоих любовников?

— Карло, дай я сама…

Она умолкла. Граф уже держал в руках смятую газетную вырезку.

— Что это, Антония? Кажется, вырезка из какой-то бульварной газетенки?

Он развернул бумажку, подошел к окну и увидел фотографию дочери, обнимающейся с американским актером.

— Это мама вырезала, — смутилась Антония. — Я хотела тебе показать, но, честно говоря, духу не хватило. — Она обняла Карло. — Не огорчайся, радость моя. Она всего лишь ребенок. Уверена, фотография ничего не значит. Они просто разговаривают…

— Они целуются или собираются поцеловаться. — Карло с трудом перевел дыхание. — И они выходят из отеля.

Граф отстранил Антонию. Сейчас она не интересовала его. Дочь с самого начала лгала ему и тайком удирала из дома! Точь-в-точь как когда-то Сюзанна. А Жози — ее сообщница!

— Позвони в палаццо, — бросил он. — Пусть Виери немедленно заедет за мной на катере. Попроси Эмилио и Руджери через пятнадцать минут встретиться со мной. Вот адрес. — Он что-то быстро написал на бумажке, швырнул ее Антонии и удалился в ванную, громко хлопнув дверью.


— Синьорину Лапуаре желает видеть какой-то джентльмен. Я проводила его в приемную, — сообщила горничная Миреллы Варчи.

Жози нахмурилась:

— Прошу прощения, синьорина. Не знаю, кто решился прервать урок.

Певица снисходительно кивнула:

— Идите и поговорите с гостем, Жозефина. Потом продолжим занятия.

Девушка последовала за горничной. Та остановилась у закрытой двери, негромко постучала и впустила Жози в комнату.

Карло Нордонья вперил в Жози пронзительный холодный взгляд, от которого она поежилась.

— Где Франческа?

Жози упрямо вздернула подбородок, стараясь не дрогнуть под этим тяжелым, немигающим взглядом.

— Не знаю.

— Ты лгала мне, говоря, что она сопровождает тебя на урок, не так ли?

— Да.

Жози заставляла себя смотреть прямо в глаза Карло. Она сразу отвергла мысль выдать тайну Франчески и навредить сестре. Этот человек, оказавшийся и ее отцом, казался воплощением жестокости.

— Ты лжешь и сейчас, утверждая, что не знаешь, где она. — Карло угрожающе-медленно двинулся к ней. Жози решила, что он ударит ее. — В этом доме моей дочери нет, я уверен. Мои люди уже расспросили слуг. Мы побывали и в отеле Уэстмана, но не нашли ее и там.

Теперь Карло стоял рядом с Жози. От него пахло мылом, а волосы были влажные. Наверное, он только что от Антонии, догадалась Жози, слышавшая разговоры слуг. Знает ли Тони про Франческу и Джека? Если и знает, она не станет рассказывать Карло…

Карло не отводил взгляда от девушки.

— Я старался, чтобы Франческа поменьше общалась с тобой, но ты все равно ее развратила. — Под левым глазом Карло задергалась мышца. — Я был к тебе слишком добр. Следовало запретить Франческе привозить тебя в Венецию. Где она? — Граф повысил голос: — Где Франческа?

— Не знаю, — с ненавистью бросила Жози.

— Ты скажешь мне, где она, Жозефина. А если нет, твои уроки пения закончатся, и завтра же вечером ты будешь в Нассау.

Охваченная отчаянием, девушка опустила голову, стараясь не показать Карло, что испугалась его угрозы. Рассказав Карло все, она извлекла бы немалую пользу. Франческа заплатила бы за то, что не заступилась за нее. Карло заставил бы дочь порвать с Джеком Уэстманом, и как знать, не придет ли он тогда за утешением к Жози? Но нет, ее ненависть и отвращение к графу были слишком сильны. Она решила молчать, не обращая внимания на его угрозы.

— Тебе еще не надоело изображать благородство?

Жози удивленно подняла глаза, услышав, что голос графа смягчился.

— Чего ты боишься, Жози? Что я причиню вред дочери? — Граф пожал плечами, словно отвергая такое предположение. — Да, я разгневан, но не считай меня чудовищем. Я не собираюсь наказывать Франческу. Мне нужно одно — разлучить ее с этим американским охотником за богатыми невестами.

Девушка всматривалась в его глаза, прислушивалась к голосу. Похоже, гнев графа иссяк, когда он понял, что Жози считает его врагом дочери. Но лед в его глазах не растаял. Карло надеется привести ее в смятение. Что ж, пусть попробует. Он не многого добьется.

Карло бросил на Жози печальный взгляд.

— Я должен найти ее раньше, чем поползут слухи. Это необходимо, Жози. Я не хочу, чтобы имя Нордонья запятнал еще один скандал.

Скандал? Девушка не понимала, о чем идет речь, но граф, видимо, считал, что ей все известно, а может, пытался сбить ее с толку. Она молчала.

— Где моя дочь?

— Не знаю.

— Жози, если ты не скажешь мне, где она, если не поможешь ее спасти, то не рассчитывай, что я позволю тебе оставаться в моем доме. — Карло отошел к окну. — Завтра ты отправишься в Нассау. Твои уроки пения окончены.

У нее упало сердце. Она опустила глаза, чтобы граф не заметил ее слез.

— Как только ты уедешь из Венеции, — продолжал Карло, — я позвоню Марианне и скажу, что ты меня опозорила.

Жози подняла голову.

— Тем, что вела себя как шлюха со своим американским пианистом. Тем, что спала с ним в отеле на Римской площади! Тем, что, стоя под наружной лестницей моего дома, расписывала ему, как хорошо тебе было с ним в постели! Я не потерплю в своем доме подобного поведения и подобных речей. Уверен, Марианне будет небезынтересно узнать, что ее дочь завела любовника.

У Жози перехватило дыхание. Значит, Карло приказал слугам следить за ней! Они даже подслушали, как она прощалась во дворе с Чарльзом. Сообщая об этом Марианне, граф представит их отношения с Чарльзом в самом постыдном виде. Это убьет Марианну!

— В детской, — сдавленным голосом пробормотала она.

Карло вскинул брови, словно не веря своим ушам.

— В палаццо?

Жози кивнула, с каждой секундой все больше ненавидя себя. Долго после того, как Карло захлопнул дверь, она стояла посреди комнаты, вся дрожа. Девушка таила на Франческу обиду, почти ненавидела ее, но поступить так низко, выдать подругу этому страшному человеку… Она с ужасом узнала в себе черты Карло Нордоньи.


Франческа быстро сбросила одежду, нырнула в постель и, натянув на себя простыню, наблюдала, как Джек снял ботинки, пиджак и рубашку.

— Как прошли вчера съемки?

— Хорошо. Долго ждали, много болтались без дела, но в конце концов они получили те кадры, какие хотели.

Джек все еще сидел на кровати спиной к Франческе.

— Большую часть дня я мечтал о тебе. — Он лег на спину и обнял девушку. — Но к тому времени, как мы закончили, было слишком поздно не только прийти, но и позвонить. — Джек припал к ней в долгом нежном поцелуе, потом крепко прижал к себе.

Франческа обхватила его голову и заглянула ему в глаза.

— С тобой что-то неладно, Джек. В чем дело?

— Я скучал по тебе. Думал весь день. — Он улыбнулся, но не сумел скрыть тревогу. — Что ты со мной делаешь, Франческа, — я не могу сосредоточиться на работе!

Он погладил ее по плечу, потом спустился к животу. Франческа напряглась от наслаждения и желания. Но прежде чем он склонил голову к ее груди, девушка снова заметила его беспокойство.

Джек и Франческа нежно и страстно занимались любовью, потом лежали рядом и шепотом разговаривали. Когда стало смеркаться, Джек поднялся, натянул джинсы и лег поверх простыни, подперев голову рукой.

— Прошу тебя, Джек, расскажи, почему ты сегодня такой грустный.

— Не только сегодня, любовь моя. Порой я не могу увидеться с тобой из-за работы. Даже встречаясь, мы прячемся, как воры. — Он провел пальцем по ее подбородку. — Я хочу быть с тобой всегда, появляться на людях не таясь, приводить домой. Франческа, нам надо принять решение.

— Но все уже решено. Мы будем вместе.

— Когда?

— Скоро, Джек. Как только закончатся твои съемки, мы уедем в Париж.

— Тебе придется сказать отцу, куда ты едешь. Почему бы не сделать это сейчас? Подготовь его к тому, что вот-вот произойдет.

Франческа покачала головой:

— Мы просто уедем, и все. Я оставлю ему письмо, но говорить с ним не буду, иначе он помешает нам. У отца есть трое сильных преданных слуг: Эмилио, Виери, Руджери. Они проследят за тем, чтобы я не покидала дом. — Франческа беспомощно пожала плечами. — Отец вполне способен посадить меня в самолет и отправить туда, где ты до меня не доберешься.

— Неужели он может так поступить с тобой? — в ужасе воскликнул Джек.

— Дорогой, таких, как ты, он презирает. Американец, знаменитость, актер. Отец уверен, что тебе нужно мое приданое.

Джек сел и обулся.

— Одевайся, Франческа. Пойдем со мной. — Он припал к ее губам.

В этот момент дверь распахнулась, и началось то, о чем впоследствии Франческа вспоминала как о кошмаре.

Карло с искаженным злобой лицом уставился на них.

— Прочь из моего дома, maiale[14]!

— С удовольствием, но Франческа уйдет со мной.

— Никогда!

Джек протянул девушке одежду, и она натянула ее под простыней.

— И вы смеете называться ее отцом! — воскликнул Джек. — Вы ведете себя как изверг! Неужели не видите, что она вас до смерти боится? Что вы за человек, Нордонья!

Франческа встала рядом с Джеком, но он загородил ее собой.

— Прочь с дороги! — бросил он графу. — Я забираю вашу дочь с собой. Оставлять ее с вами опасно.

Карло, не помня себя от ярости, занес руку, но Джек схватил его запястье. Граф поднял другую руку, но тут в комнату ворвались трое мужчин и выволокли Джека. Франческа бросилась за ними, но Карло так ударил ее по щеке, что она упала на кровать.

Джек сопротивлялся, но не мог справиться с тремя сильными мужчинами.

— Франческа! — крикнул он из коридора.

Услышав, что крик оборвался, девушка вскочила. Может, они заткнули ему рот? Стукнули по голове так, что он потерял сознание?

Карло с горящими от гнева глазами схватил ее за плечи.

— Шлюха!

— Мы любим друг друга. Я собираюсь за него замуж.

— Это не любовь, а грязный разврат! Он тебя опозорил.

Граф снова швырнул ее на кровать и вышел из комнаты.

С утра Карло начал обдумывать ситуацию. Нет, он не намерен равнодушно смотреть, как триумфальный дебют его дочери идет прахом. Сезон еще не кончился. В Венеции до сих пор вспоминают тот бал, и, к счастью, отношения Франчески с Джеком не получили широкой огласки. Он заставит дочь вести себя так, как подобает леди.

Карло быстро разослал приглашения на круиз к островам Греции. Хорошо хотя бы то, что Мдвани-младший все еще посещал Франческу. Несмотря на ее равнодушие, юноша не оставлял надежд. Он отправится в круиз, как и еще одна молодая пара. Приглашенная девушка была постарше Франчески и не так красива, но граф надеялся, что она заменит дочери Жози. На яхте будут также кузина Катарина и двое друзей графа. Не успеет Франческа опомниться, как они уже отправятся в путь.

Но Франческа не оправдала надежд отца. Она подолгу стояла, молча глядя на воду, и вела себя совсем не так, как предполагал Карло. Это приводило его в отчаяние. Он держался любезно и приветливо, но видел, что Франческа становится не менее упряма, чем ее мать. Однако граф не сдавался. В следующем порту — на Сардинии — он подберет компанию молодежи поинтереснее, они устроят вечеринку и сделают множество фотографий. Карло всегда был фотографом-любителем, но теперь решил обратить свое хобби на пользу дела. Он просмотрел пачку последних снимков полароида и нашел то, что нужно: на одном из них Франческа улыбалась и с нежностью смотрела на молодого Мдвани, точнее, так казалось, хотя на самом деле ее умилил Тихоня, выглядывающий в иллюминатор. Карло взял ножницы и аккуратно вырезал голову бассет-хаунда.

Вложив фотографию в конверт, он адресовал письмо Тони, убеждая ее, что обман затеян ради блага Франчески. Антония согласилась связаться с прессой, и в газетах появились фотографии Франчески на борту яхты. Загорелая, улыбающаяся, с развевающимися на ветру волосами, она стояла, окруженная молодыми привлекательными людьми. Граф надеялся, что все это не пройдет бесследно и пыл Уэстмана поостынет.


Жози подождала до трех утра, и только тогда прокралась в кабинет Карло. Возбуждать подозрения слуг ей совсем не хотелось. С тех пор как граф отбыл в круиз, она чувствовала их враждебность.

В полумраке коридора девушка остановилась и прислушалась. Нигде ни шороха, ни звука. Войдя в кабинет, она осмотрелась, подошла к письменному столу графа и зажгла небольшую лампу с зеленым абажуром. Жози открыла двери, ведущие на балкон, и поставила в проигрыватель пластинку Каллас, убавив звук. Ночь была темной, беззвездной и душной. В отдалении слышались раскаты грома. Девушка налила себе бренди и устроилась в большом кожаном кресле Карло. На столе лежало несколько ручек. Жози выбрала одну с самым тонким пером и, старательно копируя по-детски каллиграфический почерк Франчески, начала сочинять собственную версию письма к Джеку, оригинал которого лежал рядом с ней на столе.

Она так сосредоточилась на своем занятии, что даже высунула кончик языка. Тщательно выписывая каждую букву, Жози старалась найти слова и фразы, характерные для Франчески.

«Мне жаль причинять тебе боль, Джек, — начала она. — Время, которое мы провели вместе, значит для меня очень много. Я никогда тебя не забуду».

Жози перечитала написанное. Замечательно! Не отличить от почерка Франчески. Она продолжала, зачеркивая отдельные слова, как делала это ее подруга. Не забыла Жози и об орфографических ошибках, свойственных Франческе.

«Поэтому я ни при каких обстоятельствах не могу больше с тобой встречаться. Прошу, забудь меня. Франческа».

Вот оно! Полное и бесповоротное отречение — именно то, что нужно!

Жози взглянула на помещенную в газете фотографию Франчески и Франко Мдвани — оба веселые и довольные. Странно, но у подруги действительно счастливый вид. Как знать, возможно, она оказывает ей услугу! Не послать ли Джеку вырезку из газеты? Или это уж слишком?

Девушка вынула из коробки сигару и, усмехнувшись, закурила. Марианна порой делала это тайком, видимо, переняв привычку у Карло. Жози вложила письмо в конверт и аккуратно вывела на нем имя Джека. Потом взяла подлинное письмо Франчески, поднесла к нему зажженный конец сигары и, бросив в пепельницу, наблюдала, как съеживается и чернеет бумага.

Для встречи с Джеком Жози решила позаимствовать что-нибудь из гардероба подруги и выбрала дорогое трикотажное платье от Миссони. Оно подчеркивало стройность Франчески. Жози, более пышная, выглядела в нем весьма соблазнительно. Длинное платье смотрелось на ней элегантно. Девушка вплела в волосы золотую тесьму и тщательно подвела глаза золотистыми и зелеными тенями. Результат превзошел ее ожидания. Стоял жаркий день, но даже Виери, не расположенный к Жози, согласился отвезти ее на гондоле к бару «Гаррис». Девушка сознавала свою неотразимость.

Войдя в бар «Гаррис», она сразу увидела, что Джек сидит со своим знакомым. При появлении Жози мужчины встали. Незнакомец не скрыл восхищения, а Джек выразил облегчение.

— Жози, это Арканзас Уоллен, — сказал он. — А это — лучшая подруга Франчески.

— Разрешите предложить вам бокал вина. — Приятель Джека очаровательно улыбнулся.

— Спасибо, с удовольствием.

Жози протянула Джеку конверт и, повернувшись к Уоллену, сделала вид, будто ее внимание поглощено им. Однако украдкой она напряженно наблюдала за Джеком.

Уэстман с нетерпением вскрыл конверт, но, не дочитав письмо до конца, растерянно пробормотал:

— Как это не похоже на Франческу!

Побагровев от гнева, он поднялся, отшвырнул стул и направился к выходу. Уоллен тоже встал, смущенно принес извинения Жози, бросил на стол деньги и последовал за приятелем.

Ошеломленная Жози машинально допила вино. События разворачивались совсем не так, как она предполагала. Письмо вызвало у Джека гнев, а не печаль. Более того, он и не подумал обратиться к ней за поддержкой и утешением. Девушка вдруг поняла, что, разлучив его с Франческой, она, возможно, и сама потеряла Джека.

Впрочем, может, не навсегда. Конечно, он какое-то время будет оплакивать свою утерянную графиню, но потом излечится. И как знать, не вспомнит ли тогда о Жози?

Поднявшись, девушка заметила под столом свое письмо, залитое вином. Строчки уже расплылись и стали неразборчивыми.


Между тем Карло безропотно терпел им же затеянный круиз. Вообще-то плавание на яхте, где кровати застланы простынями от Протези, а ванная комната утопает в коврах, было не в его стиле. Сюзанна не придавала большого значения всем этим, как она выражалась, «Гуччи-Пуччи», но знала толк в качестве. Когда-то Карло купил яхту, чтобы развлечь жену, но этой игрушки Сюзанне хватило ненадолго. Она лишь купила белье и повесила здесь несколько картин Сибиллы, но граф давно от них избавился.

Они бросили якорь в Патмосе. День выдался особенно жарким, и вся компания решила сойти на берег и устроить пикник. Вернувшись на борт, они долго искали Тихоню, а потом услышали крик Франчески. Она нашла собаку в одной из кают, где ее, видимо, случайно запер кто-то из членов команды. Тихоня была мертва.

Карло не мог слышать рыданий дочери, понимая, что она оплакивает нечто большее, чем смерть собаки. На закате он, Франческа и один из членов команды сошли на берег. Тихоню похоронили на холме, заросшем ярко-красными маками. Когда они спускались к морю, девушка заметила, как отец вытер залитое слезами лицо, и впервые за последние несколько недель обняла его. Карло прижал к себе дочь.

Вскоре граф начал проявлять нетерпение. Ему наскучило путешествие, и он внезапно приказал развернуть яхту в сторону Венеции. Карло считал свою миссию отчасти выполненной: Франческа проявила к нему некоторую теплоту. Теперь окончательная победа — лишь вопрос времени.

На следующее утро Франческа узнала, что они возвращаются в Венецию, и впервые позавтракала с аппетитом.

В августе Венеция разительно изменилась. Прогретые солнцем каналы издавали зловоние, улицы и площади были заполнены туристами.

Франческа едва не бросилась вверх по мраморной лестнице, чтобы обогнать отца и уединиться в своей спальне. Телефон притягивал девушку как магнит. Ее увезли в круиз и на три недели лишили возможности поговорить по телефону без свидетелей, поэтому она впала в полное уныние. Беседы с подругой в присутствии отца только раздражали Франческу. К тому же Жози за все время не сообщила ей почти ничего о Джеке, вероятно, полагая, что телефон прослушивается.

Оставив отца на втором этаже, Франческа быстро поднялась к себе. Но только она сняла трубку, как в дверь постучали. Эмилио принес ее чемоданы. Наконец, оставшись одна, она набрала номер Джека. В этот миг взгляд ее упал на стопку газетных вырезок, лежащих на столике. Девушка похолодела. На яхте они получали только парижскую «Геральд». Но даже столь солидное издание сообщило о том, что Надя Болдини пыталась покончить с собой. Сейчас Франческа увидела фотографию Джека, принесшего Наде в больницу букет цветов. Ничего странного в этом не было, но что-то насторожило девушку.

Она вгляделась в снимки, пытаясь понять, что привлекало Джека в этой женщине. У Нади, настоящей красавицы южанки, были огромные лучистые глаза и блестящие черные волосы, мягкими волнами ниспадающие на плечи.

На одной из фотографий Джек и Надя стояли перед его отелем, на другой — сидели за столиком уличного кафе. В мини-юбке Надя казалась полной. Франческа подумала, что эта женщина слишком стара для подобных туалетов, однако призналась себе, что соблазнительной Наде с ее точеными ножками сойдет с рук даже неудавшаяся попытка самоубийства.

Последняя вырезка была датирована позавчерашним числом. Джек и Надя объявили о своей помолвке. Они собираются пожениться в Париже.

— Ты уже вернулась! — В дверях стояла Жози.

Франческа обернулась:

— Ты это видела?

— Да.

— Почему же ничего мне не сказала?

— Не хотела тебя огорчать.

— И ты решила, что мне как последней идиотке лучше проторчать на яхте целых три недели? Ты передала ему мое письмо?

— Конечно, передала.

— Ну и что он сказал? — Франческа готова была растерзать подругу, невозмутимость которой сводила ее с ума.

Жози пожала плечами:

— Он положил его в карман и сказал, что в конце месяца уезжает из Венеции.

— И ничего для меня не передал? Ни записки, ни сообщения на словах, ничего? — Франческа пыталась встретиться взглядом с подругой. Поведение Жози напомнило ей об одном слуге, укравшем какую-то безделушку и уволенном Марианной. — Ведь это ты рассказала отцу, где найти нас с Джеком, правда? Откуда ты узнала про детскую? Ты шпионила за нами, Жози? Я с самого начала подозревала, что тебе тоже нравится Джек, я видела, как ты на него смотрела! Но когда отец сказал, что ты меня предала, я не поверила ему, обозвала его лжецом.

Жози покраснела от стыда и гнева.

— Он меня вынудил.

— Это невозможно. — Голос Франчески дрогнул. — Меня никакими силами нельзя было бы заставить предать тебя.

— Неужели? — бросила Жози. — Да ты бы сразу согласилась. Если отец попросит, ты сделаешь все, потому что слабовольна и к тому же глупа. Не ты ли позволила ему обращаться со мной как со служанкой? Где уж тебе поднять голос против папочки! Ты думаешь только о себе и о Джеке. Устроила мне уроки пения только с одной целью — чтобы удирать из палаццо на свидания с Джеком! — Жози, ослепленная гневом, уже не чувствовала стыда. — Зачем ты встречалась с Джеком в палаццо, под самым носом у отца? Непростительная глупость, Франческа! Вас обязательно поймали бы, это был лишь вопрос времени.

— Речь не о том. Ты меня предала. — Жози направилась к двери, но Франческа остановила ее: — Я должна его увидеть. Он все еще в том же отеле?

— Прочитай сама. — Жози презрительно указала на газету с фотографией Нади и Джека, выходящих из отеля перед отъездом на кинофестиваль.

Франческа быстро пробежала глазами заметку. Она должна с ним встретиться! Девушка отказывалась верить своим глазам.

— Никогда в жизни больше не положусь на тебя! — воскликнула Франческа и вышла.

Жози ожидала ее возвращения не раньше следующей недели. А вдруг Джек еще не уехал и расскажет Франческе о письме? Хорошо, что он выбросил его и не сможет показать.

Но внезапно Жози успокоилась. Какая разница, ведь что бы ни случилось, они уже не будут подругами. Возможно, она даже расскажет Франческе, что они сестры. Ее тяготила эта тайна. Поразмыслив, Жози решила сделать это только в том случае, если история с письмом раскроется. Наконец, положившись на судьбу, девушка села у окна и стала ждать.


Франческа мчалась по улицам как безумная. Сердце неистово билось, пот заливал глаза. Колокола собора Сан-Марко пробили полдень, когда она бежала через площадь. Девушка налетела на какую-то туристку, пробормотала на ходу извинения и бросилась дальше.

На площади перед отелем путь ей преградила толпа репортеров и зевак, но Франческа локтями проложила себе путь вперед. Джек, держа под руку Надю, вел ее к катеру, доверху нагруженному багажом.

Он поцеловал ей руку и ослепительно улыбнулся в нацеленные на них объективы. Мотор катера заработал. Франческа застыла. Вслед за парой на катер взошел Арканзас Уоллен. Он оглянулся и, узнав Франческу, пожал плечами, словно говоря: «Такова жизнь». Катер тронулся. Джек привстал и полуобернулся, но Уоллен тотчас усадил его на место.

Сердце Франчески разрывалось от боли. Ей хотелось броситься на землю и завыть от горя. Но она медленно направилась к пристани.

— Палаццо Нордонья, — сказала девушка гондольеру.

— Слушаюсь, синьорина.

Проплывая мимо церкви, где они с Джеком впервые увидели друг друга, она яростно рванула цепочку, на которой висел его перстень, и бросила его в воду.


— Мисс… мисс. — Франческа проснулась, когда стюардесса коснулась ее плеча. — Пристегните, пожалуйста, ремень, мы попали в зону урагана. — Стюардесса двинулась дальше, а самолет угрожающе накренился.

Франческа посмотрела в иллюминатор. Дождь и вспышки молнии вызывали в ее душе ликование: чем хуже — тем лучше! Более всего она желала умереть. Самолет стал падать, и у Франчески стиснуло грудь. Они спускались все ниже и ниже, пассажиры кричали, и девушку охватил ужас. Когда самолет наконец выровнялся, она дрожала.

Открыв сумочку, Франческа достала маленький флакончик духов матери, взятый ею перед отъездом в аэропорт. Тогда, глядя в зеркало над туалетным столиком Сюзанны, она подумала, что мать могла бы понять ее страдания. Сейчас, размышляя, когда ей доведется вновь побывать в комнате матери, Франческа поняла, что только после смерти отца.

Карло не проводил ее в аэропорт. Он отправился к себе в офис, небрежно пожелав дочери счастливого пути. Из этого следовало, что она не нужна ему. Все произошло очень быстро. Карло распорядился, чтобы Жози улетела в Нассау на неделю раньше Франчески, и девушки согласились с этим.

Внезапно самолет опять затрясло. Франческа, стиснув флакончик духов, взмолилась, чтобы Бог сохранил ей жизнь. И, словно небо только и ждало ее молитвы, ураган стих так же быстро, как и начался, и в салоне самолета зазвучали оживленные голоса.

Франческа отстегнула ремень, вытянула ноги и поплотнее закуталась в плед. Все еще ощущая успокаивающий аромат духов Сюзанны, она всхлипнула от облегчения и погрузилась в глубокий сон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Лайфорд-Кэй, Содружество Багамских Островов 1968–1973

Глава 12

Лайфорд-Кэй связывала с остальной частью острова Новый Провиденс гладкая лента шоссе. Побережье, известное под названием Нассау, когда-то служило пастбищем для скота. Холмистая земля, заросшая травой, была тучной и плодородной, но сейчас большую часть территории занимали частные владения. Тропические растения почти скрывали виллы, поэтому некоторые подъездные аллеи, ведущие к окруженным пальмами домам, не были видны с дороги.

Необитаемая вилла Нордонья редко привлекала внимание жителей. Лишь немногие из тех, кто владел домами на побережье и пользовался привилегиями членов клуба, жили в Нассау больше нескольких месяцев в году. Они проводили здесь зимний сезон, приезжали поиграть в гольф, а иногда и просто наведывались на недельку-другую, чтобы отдохнуть в тишине, а затем уехать в шумные места, где жизнь бьет ключом, или вернуться к делам. Тогда их дома запирали, окна наглухо закрывали ставнями, а мебель зачехляли — как в доме, построенном для жены Карло Нордоньи.

Только одна соседка живо интересовалась положением дел во владении Нордонья. С верхнего этажа своего особняка леди Джейн Хиллфорд прекрасно видела дом с его дымовыми трубами и широкой верандой, обращенной к морю. А в бинокль она могла даже наблюдать за тем, как день за днем становится выше трава, а на северной стороне дома разрастаются мох и плющ. Любое движение на подъездной аллее, подходившей к дому и затем сворачивающей к бунгало на пляже, частично скрытому от ее взгляда темными густыми кипарисами, сразу же привлекало внимание леди Джейн. То, что дом пустует, ее не особенно волновало. Времени у леди Джейн было полным полно, она могла и подождать. Ночь за ночью эта дама подходила к окну спальни дочери и проверяла, не светятся ли в доме соседей огни, как обязательно сделала бы Сибилла, будь она жива. За усадьбой Нордонья простиралось бескрайнее море.

На последней неделе октября леди Джейн заметила, что в пляжном бунгало появился гость, но большой дом по-прежнему пустовал. Казалось, особняк страдает от невосполнимой потери — такой же, какая выпала на долю леди Джейн.


— Господи, как же я по тебе соскучилась! — Марианна еще раз обняла дочь.

Наступил сезон ураганов, и небо было таким же свинцово-серым, как и море, но жара все еще не спала. В доме было прохладно, его бежевые и бледно-зеленые стены пахли сосной. После каменного палаццо домик показался Жози очень уютным. Девушка заметила, что Марианна похудела, от чего янтарные глаза матери казались еще больше. Улыбка же осталась теплой и ласковой.

— Что случилось, мама? — тревожно воскликнула Жози.

— Ничего, я просто устала одна содержать дом в порядке.

Девушка вышла с матерью в сад, пестревший яркими тропическими цветами. Темно-зеленая трава отливала синевой. Пальмы раскачивались на ветру, словно размахивая огромными ажурными зонтиками. Жози дышала полной грудью, упиваясь чистым воздухом тропического леса. Предгрозовая погода бодрила ее после всего пережитого в последнее время. Девушка чувствовала, что эта темная земля и напоенный ароматами воздух вливают в нее новые силы.

Марианна погладила дочь по голове. Ее тревожили перемены в Жози. Теперь она редко слышала ее звонкий смех. У дочери явно появился цинизм.

— Ты писала мне такие веселые письма, так радовалась урокам пения, — заметила Марианна. — Но сейчас я вижу в твоих глазах несвойственную тебе прежде грусть. По-моему, ты что-то скрываешь, Жозефина, не желая меня волновать. — Мать села на садовую скамейку. Девушка устроилась рядом с ней. — Ты вернулась домой раньше, чем я ожидала, и без Франчески. Не убеждай меня, будто покинула Миреллу Варчи и бросила уроки пения по собственному желанию.

Жози отвернулась, но Марианна коснулась ее щеки и посмотрела в глаза дочери.

— Граф плохо с тобой обращался?

— Да, как с горничной Франчески. Заставил питаться на кухне со слугами, никогда со мной не разговаривал, даже не смотрел в мою сторону.

Марианна молчала, проникнувшись ее болью.

— Мама, я знаю, что он мой отец.

Марианна застыла.

— Кто тебе рассказал?

— Один из слуг в палаццо. Там все знают. Они называли меня bastarda — чаще за спиной, а иногда и в лицо.

— Ты не была груба с Карло?

— Ах, мама, конечно, нет. Я вообще редко его видела. Если тебя только это и беспокоит, то мне больше нечего сказать.

Марианна смягчилась:

— Оглянись вокруг, детка, посмотри, как мы живем. У нас есть все, что нужно, — прекрасный дом, частная школа, красивая одежда, белый дантист, лучший врач в Нассау всегда к нашим услугам. А поездка в Венецию! А уроки пения у знаменитой оперной певицы!

Жози молчала.

— Когда мне было пятнадцать, я бросила школу и перебралась с Гаити на этот остров, — сказала Марианна. — До того как меня нанял Карло, я мыла полы и работала горничной в одном из отелей в центре города. Мне представилась возможность поступить в прекрасный дом к доброму человеку, и я очень благодарна ему. Мое мнение о нем не изменилось. Ты, Жози, не знаешь другой жизни. Дитя мое, я не осуждаю твой гнев, но подумай: если бы Карло вышвырнул меня, как поступили бы многие на его месте, какая жизнь ждала бы тебя?

— Мама, почему ты не сказала мне правду?

— Я не хотела, чтобы это стало известно. Моя бабушка и отец умерли, так и не узнав, что я родила тебя, не выйдя замуж. День твоего рождения был самым счастливым в моей жизни, но я очень боялась, что они все обнаружат. Родить внебрачного ребенка считается на Гаити самым тяжким грехом. К незаконнорожденным детям здесь относятся как к изгоям.

— Значит, ты меня обманывала.

— Я всех обманывала. Как по-твоему, могла бы я возить тебя в гости к родным, если бы рассказала правду? Не обвиняй Карло, дорогая. Он защищал нас обеих и, уверена, никому ничего не рассказывал. Не представляю, откуда узнали слуги.

Жози молчала, и это задело Марианну.

— Франческа знает?

— Нет.

— Но вы же с ней лучшие подруги, раньше ты ей обо всем рассказывала.

— Мы больше не подруги, мама. Я — ее сестра.

Марианна увела Жози в дом: пошел дождь.

— Я очень устала, мама. Пойду распакую вещи.

Когда Жози вышла, Марианна долго стояла, уставившись в окно невидящим взглядом. У дочери теперь свои проблемы. Как она может рассказать ей ужасную новость? Остается только похоронить ее в своей душе.

Марианна закрыла глаза и начала молиться: «Господи, очисть от горечи душу дочери и верни любовь в ее сердце! Дай мне немного времени!»

Через маленькое окошко в верхнем этаже леди Джейн следила за молодой женщиной с золотисто-рыжими волосами, появившейся здесь три дня назад.

Леди Джейн не сомневалась, что это дочка Сюзанны. Тринадцать лет заточения в продуваемом всеми ветрами доме мужа в сельской глуши Англии не притупили у нее ни чувств, ни памяти. Эта девушка была выше и стройнее Сюзанны, но с такими же волосами, той же гордой осанкой и любовью к цветам.

Леди Джейн отложила бинокль и удовлетворенно улыбнулась. События разворачивались самым лучшим для нее образом. Франческа Нордонья не могла бы выбрать более подходящего момента для возвращения из Венеции. Леди Джейн и сама появилась здесь два месяца назад, после смерти мужа. Да, у нее ушло немало времени, чтобы обрести право на свободу. Все эти годы муж держал ее в заточении, однако леди Джейн все же удалось убедить родственников Сирила, что она более чем разумна для безутешной вдовы. Впрочем, леди Джейн всегда считала себя нормальной, а сумасшедшим — покойного мужа. И вот ее отпустили на этот населенный призраками остров, в проклятое Богом место, где все когда-то и началось.

Леди Джейн отметила, что негритянка и девушка куда-то исчезли, но не стала над этим раздумывать. Какая разница, если здесь молодая дама, действительно интересующая ее.


Франческа вышла из бунгало около девяти утра. На рассвете прошел ливень, и сад благоухал ароматами тропических цветов. Но даже это не смягчало ее одиночества и отчаяния. Не отвлекали и разнообразные занятия.

Франческа подошла к скамейке, стоявшей там, где некогда пышно цвели розы Сюзанны. Девушка помнила, как мать в широкополой соломенной шляпе что-то постоянно подрезала или выпалывала сорняки. После ее смерти сад перекопали и засеяли травой, осталась лишь каменная скамейка, обращенная к морю.

Мечтая о работе, которая заставила бы ее забыть о Джеке и не думать о беспросветном будущем, Франческа накануне разыскала старого садовника, Джо Монро, и попросила его помочь восстановить розарий Сюзанны. Девушка улыбнулась, вспомнив, как обрадовался старик. Он тут же поспешил в давно заброшенную теплицу и вскоре вернулся с выцветшими и пожелтевшими листами. То были схемы, составленные Сюзанной перед тем, как она занялась своей клумбой. Садовник и Франческа сделали соответствующие приготовления и вместе копали землю, пока не спустились сумерки и усталость не заставила их разойтись. Обрабатывая своими руками эту плодородную почву, девушка чувствовала, как в нее вливаются новые силы. Слава Богу, наконец она дома, вдали от предательства и вероломства венецианской жизни.

Франческа поднялась со скамейки, завидев Джо с большим прекрасным белым цветком. Девушка улыбнулась и протянула руку к растению.

— Отец подарил мне необыкновенное жемчужное ожерелье, и кулон на нем точно такой же, как этот цветок. Может, он послужил моделью для ювелира?

— Думаю, да. Это любимый цветок вашей матери. В давние времена их на острове было видимо-невидимо, а теперь они встречаются редко.

Франческа понюхала цветок и сразу вспомнила ту ночь, когда Сюзанна поцеловала ее на прощание. Тогда в волосы матери были вплетены эти белые цветы. Ими же пахли и духи матери, привезенные Франческой из Венеции, — «Роза Лайфорда».

— Джо, как называются эти цветы? «Роза Лайфорда»?

— Так их называла хозяйка. — Садовник указал на участок земли в середине розария. — Давайте посадим его здесь, где он рос при вашей матери! Потом вы отдохнете, а я тем временем разобью еще несколько клумб. У вас сегодня усталый вид.

Франческа посадила «Розу Лайфорда» в свежевскопанную землю. Вдыхая аромат цветка, она словно ощущала рядом присутствие матери. Утрамбовав землю, девушка огляделась. Благодаря ее усилиям сад Сюзанны начал возрождаться.

На следующее утро Франческа отправилась прогуляться в дальний конец владения. Неожиданно у нее закружилась голова, она попыталась ухватиться за ветку, но тут же упала на землю и потеряла сознание. Придя в себя, она ощутила запах сырой травы. Незнакомая служанка помогла ей подняться.

— Что со мной?

— Обморок, мисс.

— Спасибо, что помогли. — Франческа все еще чувствовала слабость. — Но кто вы?

— Я работаю у леди Джейн Хиллфорд, это она послала меня помочь вам. — Молодая мулатка указала на поместье Хиллфордов. На небольшом пригорке за живой изгородью чуть виднелась его терраса.

Девушка никогда не встречалась ни с леди Хиллфорд, ни с другими соседями, возможно, дружившими когда-то с матерью. Одноклассницы Франчески принадлежали к среднему классу и так же мало знали о землевладельцах Лайфорд-Кэй, как и она сама.

Служанка, поддерживая девушку, провела ее сквозь живую изгородь к дому Хиллфордов.

— Куда мы идем? — спросила Франческа.

— К леди Джейн. Она вам поможет.

Франческа вдруг снова покачнулась от головокружения и тошноты.

— Прошу вас, мисс, пойдемте.

Казалось, они добирались целую вечность. Франческа была благодарна за помощь: до бунгало она не смогла бы дойти сама. Сейчас ей очень хотелось поскорее прилечь.

Навстречу им выбежала невысокая седая коренастая дама, одетая, как и Франческа, для работы в саду. Она помогла служанке, и они вместе дотащили девушку до террасы.

— Прилягте здесь, — распорядилась дама, подвинув шезлонг. Франческа опустилась в него и снова впала в забытье. Когда она открыла глаза, пожилая дама стояла перед ней со стаканом томатного сока.

— Вы бледны как полотно. Нужно вызвать врача.

— Нет, уже все хорошо, правда. Не понимаю, что со Мной в последнее время творится. — Девушка попыталась подняться. — Спасибо за помощь.

— Нет-нет, лежите. — Дама протянула Франческе руку. — Я — леди Джейн Хиллфорд.

— А меня зовут Франческа Нордонья. Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, но я очень признательна вам за помощь.

Пожилая дама очень понравилась девушке. Она не скрывала свой возраст, смотрела на Франческу прямодушно, проницательно и сердечно. Одинокая девушка сразу потянулась к ней.

— Я уже вполне оправилась и смогу добраться домой, — сказала она.

— Чепуха! Я отвезу вас на машине. Должно быть, вы дочка Сюзанны Нордонья, — тепло проговорила леди Джейн. — Я хорошо знала вашу мать. Вы удивительно похожи на нее. Помню вас совсем крошкой, играющей на лужайке.

— Вы знали мою мать?

— Конечно. Мы все ее знали. Она всегда была в центре внимания. А вам сейчас, вероятно… дайте-ка подумать… девятнадцать? Двадцать?

— Восемнадцать.

— Восемнадцать! Но какая вы взрослая! Уже настоящая леди! Нужно непременно познакомить вас с другими друзьями Сюзанны.

Франческа поблагодарила ее и пригубила томатный сок.

— Вам действительно лучше?

— Да, гораздо лучше. Думаю, голова у меня закружилась из-за работы в саду. Мне каждое утро не по себе — будто заболеваю. Может, виной тому какое-то растение? Как по-вашему?

Леди Джейн села напротив Франчески.

— Вообще это бывает. Расскажите, какие у вас симптомы?

— Тошнота и головокружение.

— И долго ли это продолжается?

— С тех пор как я начала работать в саду. Две недели назад.

— Что ж, значит, так и есть. — Леди Джейн решительно поднялась. — Я не стану утруждать врача. А садом пусть займется кто-нибудь другой. Судя по симптомам, это похоже на аллергию, и, если вы будете держаться подальше от растения, которое ее вызывает, болезнь, надеюсь, пройдет сама собой. А еще, дорогая, по-моему, вы плохо едите. Я же вижу: худенькая, а под глазами — темные круги. Может, позавтракаете у меня?

— Нет, спасибо. Вы очень добры. — Франческа только сейчас поняла, как изголодалась по дружескому общению, а особенно — по материнской заботе.

— Мне это совсем не трудно. Ручаюсь, сегодня утром вы еще не ели.

Франческа смущенно покачала головой.

— Граф ведь здесь не живет? За вами кто-нибудь присматривает?

— Экономка с дочерью уехали на Гаити навестить родственников.

— А, так вы одна! Тогда решено. Что скажете насчет омлета?

Стол накрыли на террасе. Воздух после дождя был свеж и чист, тучи разошлись, а небо сияло голубизной. От террасы к океану шла аллея, обсаженная розами и цветущими бугенвиллями, и их вид наполнил душу Франчески спокойствием и радостью бытия, пожалуй, уже ставшими привычными за время пребывания в Нассау.

— Леди Хиллфорд, какой у вас очаровательный цветник! — воскликнула девушка.

Дама улыбнулась:

— Прошу вас, дорогая, называйте меня леди Джейн, а то я чувствую себя ещестарше, чем на самом деле.

Она начала осторожно расспрашивать Франческу и за дружеской трапезой ухитрилась узнать о жизни девушки в Нассау и о ее поездке в Венецию почти все, кроме связи с Джеком.

Когда Франческа ушла, было уже слишком жарко, чтобы работать в саду, но возбужденной леди Джейн не сиделось дома. Встреча с дочерью Сюзанны всколыхнула воспоминания, и пожилая дама не находила себе места.

В этот час в доме было тихо как на кладбище. Леди Джейн опустилась в глубокое кресло и закурила сигарету. Эта привычка раздражала ее. Порой она звонила горничной и приказывала вынести грязную пепельницу, но через минуту снова требовала ее.

Внезапно на лестнице послышались тяжелые шаги.

— Легок на помине, — сухо заметила леди Джейн. — Я только что о тебе думала.

— Надеюсь, только хорошее, — произнес веселый голос с ирландским акцентом.

— Ты рано поднялся, Майкл.

В комнату вошел молодой парень, босой и без рубашки. Сластолюбивой даме доставляло удовольствие созерцание обнаженного мужского торса с хорошо развитой мускулатурой и плоским животом, но вместе с тем ей претила бесцеремонность Майкла.

— Полагаю, наивно ожидать, что ты соизволишь одеться до полудня, — проговорила она. — В самом деле. Майкл, это же неприлично. Ты не на корабле, а в моем доме.

Майкл поцеловал ее в лоб.

— Простите, тетя, я вот уже неделю не видел женщин, отвык. — Через минуту он отправился на кухню готовить себе кофе.

Леди Джейн улыбнулась: он неисправим. Майкл был сыном младшего брата покойного лорда Хиллфорда, который женился на благовоспитанной ирландской девушке и обосновался в небольшом поместье в Ирландии. Майкл не имел ни наследства, ни титула, и ему пришлось зарабатывать себе на жизнь, но к работе у него не было никакого призвания. Он любил только море и, бросив Тринити-колледж, несколько лет прослужил в Королевском военно-морском флоте. Там он приобрел определенный лоск и приучился к дисциплине, однако по-прежнему и слышать не хотел о гражданской должности.

Узнав, что Майкл отбыл на Багамы, леди Джейн вскоре после своего возвращения на остров навестила его. Он зарабатывал тем, что на день-два, а то и на неделю нанимался капитаном к туристам, бравшим напрокат лодку. Со временем он пристрастился к виски. Сейчас Майклу было уже под тридцать, а он все еще жил как студент колледжа во время летних каникул, не зная, куда девать нерастраченные силы. В море он был хорош, а на берегу пьянствовал в барах и сорил деньгами, когда они у него заводились.

Увидев племянника в матросской одежде, болтающегося в порту, леди Джейн не сразу оправилась от изумления, однако по зрелом размышлении не усмотрела в этом ничего предосудительного. Кем был бы ее покойный муж, не имей он титула? Майкл хотя бы способен завязать морской узел и знает толк в парусах, а к тому же неотразимо обаятелен. Последнее он унаследовал явно не от Хиллфордов.

Леди Джейн привезла племянника к себе, и с тех пор он время от времени жил в ее усадьбе. Майкл частенько шокировал тетку, но искупал это тем, что сопровождал ее в клуб на светские мероприятия. Его спортивная фигура, волевой подбородок и живые глаза всегда производили самое благоприятное впечатление.

Ирландская дерзость Майкла и грубоватые манеры на свой лад волновали женщин, и вскоре леди Джейн убедилась, что ей завидуют. Да, она заключила неплохую сделку, а теперь близился час, когда ее доброта к племяннику должна была принести плоды.

Дама улыбнулась. Перед такой красавицей, как Франческа Нордонья, ее беспутный племянник не устоит и наверняка влюбится в девушку. А если леди Джейн правильно поняла симптомы, маленькой графине срочно нужен муж.

Леди Джейн мысленно возблагодарила судьбу за щедрый подарок. Как хорошо все складывается! Удачное стечение обстоятельств облегчит ее задачу. Об этом она и не мечтала. Дочка Сюзанны окажется не просто у нее под боком, а в лоне семьи. Если все пойдет так, как задумано, осуществится заветное желание леди Джейн: лихой Майкл пустит по ветру состояние Франчески, а когда через год она ему надоест, то своей слабостью к спиртному и женщинам погубит ее репутацию и жизнь. Это проще простого. Детская игра, да и только!

— Майкл, дорогой, — крикнула леди Джейн, — неси свой кофе сюда и посиди немного со мной!

Молодой человек, такой же растрепанный и без рубашки, появился с чашкой кофе, сигаретой и утренней газетой.

— Вы звали, тетушка?

— Пожалуйста, не устрой пожар. Ты роняешь пепел на ковер.

Майкл спокойно уставился на тетку:

— Что толку в коврах, если нельзя стряхнуть на них пепел разок-другой?

— Стряхивай лучше сюда. — Леди Джейн протянула ему пепельницу. — Майкл, я хочу тебя познакомить с очень милой девушкой, настоящей красавицей. Она живет здесь совсем одна.

— Снова пытаетесь меня сосватать! Надеюсь, это не одна из тех чопорных местных девиц, которые взвизгивают всякий раз, как к ним прикоснешься, и ждут, что их угостят пятидесятидолларовыми обедами.

— О нет, Майкл, она совсем другая.

— Тоска!

— Девушка очень богата. Ты же не можешь вечно жить так, как сейчас.

— То есть злоупотреблять вашей щедростью? Я оскорблен! — Майкл одарил тетку ослепительной улыбкой. — Завтра же уеду.

— Я вовсе не это имела в виду, а только хотела сказать, что нельзя всю жизнь быть матросом. У меня и в мыслях не было, я ведь тебя люблю.

— Что ж, тогда подкиньте немного деньжат. Сегодня я собираюсь в город.

— К обеду вернешься?

— Возможно, но не обещаю.

— Позвони мне до четырех и сообщи.

Однако Майкл уже исчез.


Угощение оказалось превосходным, и Франческа съела вдвое больше обычного. Она даже попросила добавку земляничного мусса. Леди Джейн извинилась за своего «ужасного племянника», не явившегося к обеду, и проводила ее в гостиную.

Как ни радовалась девушка, что у нее наконец появилась собеседница, со временем она почувствовала в леди Джейн какую-то фальшь. Теперь пожилая дама рассказывала Франческе о. своих детских годах, проведенных в Англии. Слушая ее, та окинула взглядом гостиную и подумала, что здесь на редкость неуютно. Этот дом словно перенесли сюда из Англии в первозданном виде, и не поразмыслив о том, впишется ли он в новый ландшафт.

Изначальное убранство дома, видимо, было уютным и непретенциозным. Однако с годами что-то изменилось. Гостиная выглядела слишком чопорной, в ней не осталось ни следа того милого беспорядка, который и придает особую прелесть загородным домам. Со стен не смотрели заботливо развешанные семейные фотографии в добротных рамках, нигде не валялось забытое вышивание, не лежали зачитанные книги. У Франчески появилось ощущение, что в этом доме никогда не было любви.

— А вот и он наконец — этот ужасный тип. — Леди Джейн отставила чашку, заслышав в коридоре шаги. — Франческа, позвольте представить вам моего племянника из Ирландии Майкла Хиллфорда. Майкл, это Франческа Нордонья, наша соседка. Ты наверняка помнишь, я рассказывала тебе об ее отце, графе Нордонье.

Майкл протянул девушке большую сильную руку. Она кивнула, но руку быстро отняла, ибо теперь боялась красивых мужчин.

— Тетя Джейн, я уже пообедал, но с удовольствием присоединюсь к вам за десертом. — Майкл быстро и непринужденно включился в игру леди Джейн. Он уже произвел благоприятное впечатление, но дальнейшая задача представлялась ему более трудной. Майкл не знал, почему эта хрупкая девушка так важна для леди Джейн. Его ничуть не интересовали ее приятельницы по клубу Лайфорд-Кэй, и вкусу тетки он не доверял. Но эта застенчивая девушка — просто прелесть.

Сначала Франческу отпугнули бьющая через край энергия и жизнерадостность Майкла. Но молодой человек так старался очаровать девушку и расположить ее к себе, что она успокоилась. Его удивленные светло-карие глаза смотрели на Франческу с тем же простодушием, что и на пожилую морщинистую тетку, а в веселом голосе не слышалось ничего угрожающего.

— Майкл, я оставлю вас ненадолго, мне нужно позвонить. Надеюсь, вы простите меня. — С этими словами леди Джейн удалилась, вполне довольная собой.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь звоном посуды, доносившимся из кухни. Майкл взглянул на Франческу и вдруг рассмеялся. Чем больше смущалась девушка, тем громче он хохотал. Наконец, хлопнув себя по бедрам, Майкл молча ткнул пальцем в потолок. Это, несомненно, имело отношение к леди Джейн, которая ушла наверх звонить. Через несколько минут он угомонился и вытер слезы.

— Ну тетушка, ну хитра старушка! Прямо настоящая сваха! — Майкл бросил взгляд на потолок и погрозил пальцем.

Тут Франческа сообразила, что он, вероятно, навеселе. Увидев ее замешательство, Майкл решительно поднялся.

— Пошли, детка, я провожу вас до дома. В такую прекрасную ночь грех сидеть в этом мавзолее.

Они вышли. Майкл дружески, даже покровительственно взял ее под руку.

— Тетушка говорила, что вы живете по соседству. Странно, что я ни разу вас не видел… хотя в основном я провожу время в море. А вы, как я слышал, были в отъезде.

— Да… я ездила к отцу в Венецию.

Майкл оживился:

— О, Венеция! Венецианцы — великие мореходы. Вам нравится плавать по морю? Много вы плавали в здешних краях?

— Нет, всего несколько раз на папиной яхте, и только в Европе.

— Тогда я должен взять вас на борт. — Энтузиазм Майкла заставил Франческу улыбнуться. — Решено, завтра я зайду за вами рано утром. А вы расскажете мне про Венецию.

Майкл хорошо знал звезды, и пока они шли через широкую лужайку к дому Нордонья, показывал Франческе созвездия.

Когда они остановились, он сделал широкий жест рукой.

— Необыкновенный дом! Ни один другой на этих островах с ним не сравнится. Кажется, будто он сам здесь вырос. Поразительно!

Его искреннее восхищение тронуло девушку.

— Я жила здесь в детстве. Потом дом пустовал почти тринадцать лет, и открывали его только на Рождество, когда приезжал отец, но за комнатами следила экономка, а садовник присматривал за цветами. У меня вошло в привычку каждый день наведываться в дом. Там мне вспоминаются разные мелочи, связанные с детством и родителями… — Франческа замолчала, смутившись оттого, что рассказала ему так много.

А Майкл, восхищенно осматриваясь, последовал за ней в вестибюль, а затем в центральный зал, залитый лунным светом.

— Здесь есть привидения, — убежденно заявил он. — В Ирландии много старых домов, где живут духи, они никогда не покидают их. В вашем доме тревожная атмосфера, я чувствую.

— Чепуха! Кое-что действительно случилось, но не здесь. Моя мать уехала отсюда в Венецию, в гости, и там умерла. После этого меня переселили в бунгало на пляже.

Майкл в темноте пытался уловить на ощупь вибрации воздуха. Франческа вдруг поняла, что в нем очень сильны ирландские корни. Быть может, целые поколения ирландцев, вот так же касаясь стен, надеялись обнаружить жителей иного, нездешнего мира, обитающих в старых домах. Хотя во мраке узкого коридора он казался исполином, девушка подумала, что в нем самом есть нечто от существа из мира духов.

Наконец Майкл авторитетно заключил:

— Здесь чувствуется чье-то постороннее присутствие, чья-то злая воля. Пожалуй, включите свет.

Люстра в коридоре вспыхнула огнями, засверкали маленькие стеклянные призмочки, и призраки тотчас рассеялись. Франческа провела Майкла по комнатам, сдергивая с мебели пыльные чехлы.

— Видите? Здесь никого нет.

Мебель, подобранная по вкусу ее матери, выглядела современно, словно Сюзанна предвкушала дух вольности, характерный для нынешнего десятилетия.

Майкл задержался возле одной из фотографий.

— Это вы? Какая красивая девочка!

Франческа рассмеялась и пошла проводить его. Они медленно брели по траве, обдуваемые прохладным бризом. Майкл расстался с девушкой у двери бунгало, и она внезапно почувствовала, что у нее полегчало на сердце. Майкл удивительно приободрил Франческу. Целых два часа она не вспоминала о Джеке! А заговорив о духах в доме матери, он попал в точку, словно понял, что девушку одолевает одиночество. Может, ее печальная доля и есть тот дух, чье присутствие почувствовал Майкл? Да, она с удовольствием отправится с ним завтра на лодке.

Кто знает, возможно, встреча с Майклом — счастливый знак, такой же, как найти на пляже морскую звезду? Море от многого исцеляет.


Прошла неделя. Время, которое раньше тянулось бесконечно долго, теперь пролетало незаметно.

К полудню, почувствовав себя гораздо лучше, Франческа поднялась с постели. Тошнота прошла, и девушка не послушалась внутреннего голоса, убеждавшего ее полежать весь день. Она постояла обнаженная перед зеркалом, рассматривая свою стройную фигуру. Располнела талия или это только кажется? А грудь стала чуть пышнее или это плод воображения? В сентябре у Франчески не было месячных, и в октябре задержка составляла уже почти неделю. Сомнений нет, она носит ребенка Джека.

Девушка прижала ладони к животу.

Разве могла такая бурная страсть кончиться иначе? Внутри нее растет новая жизнь, которая не позволит забыть о любви к Джеку. Пора перестать горько сетовать на неверность возлюбленного, надо строить планы на будущее.

— Франческа! Ленивица! Как ты? Надеюсь, встала? — донесся из сада голос Майкла.

Девушка накинула халат и подошла к окну. Как приятно увидеть его ласковую улыбку!

— Только не это, Майкл! Не надо делать из меня моряка.

Майкл показал ей корзинку для пикника.

— Вчера ленч готовила ты, позавчера — тоже. Сегодня моя очередь. Картофельный салат, бутерброды с ветчиной и гигантская папайя. Поторопись.

— Сейчас приду.

Франческа быстро оделась, радуясь, что Майкл снова отвлечет ее от грустных размышлений.

Рядом с ним ее не пьянила страсть — не то что с Джеком Уэстманом. Хотя Франческа и подозревала, что у Майкла немалый опыт с женщинами, он держал дистанцию и вел себя с ней как друг. Во время морских прогулок они часто касались друг друга — Майкл непринужденно обнимал ее за плечи, иногда целовал в лоб, а прощаясь, заключал в свои медвежьи объятия. Но Франческа никогда не опасалась, что он перейдет грань дружеских отношений. Девушке было с ним хорошо, спокойно, и Майкл действовал на нее ободряюще. В его присутствии она чувствовала себя увереннее и испытывала к нему искреннюю симпатию.

Весь день они провели на борту его небольшой яхты. Стоял почти полный штиль. Потягивая белое вино, Франческа слушала забавные рассказы Майкла о детстве. Он говорил о смешном с удивительно серьезным видом.

— Пожалуй, нам пора двигаться к берегу.

Только услышав эти слова, девушка заметила, что солнце уже над самым горизонтом и на островах сгущаются лиловые тени. С самого утра она ни разу не вспомнила о своих проблемах.

Они поплыли к берегу. Море, освещенное лучами заходящего солнца, стало темно-красным. Когда они пришвартовались и выгрузили на берег снаряжение, все уже окутала густая тьма.

Чуть позже Майкл и Франческа отправились в Нассау на танцы, а потом, прихватив с собой остатки шампанского, покинули шумный и душный ночной клуб и в машине с откинутым верхом поехали на пляж.

Там они включили в машине радио и — уже под луной — закружились в неистовом танце. Так много, как в этот вечер, Франческа не пила еще никогда, но зато напряжение, не отпускавшее ее уже несколько недель, ослабло.

Мелодия сменилась. Майкл привлек девушку к себе и начал целовать ее — сначала едва касаясь губами, потом все более страстно.

Они стояли у кромки воды. Франческа чуть отстранилась.

— Давай окунемся, — прошептала она, сбросила платье, с разбегу нырнула, а потом поплыла в глубокое место. Майкл все время держался рядом с ней.

Наконец они направились к берегу. Майкл нащупал ногами дно и встал. Он был немного выше Франчески. Майкл обнял ее, и она ощутила, как тверда его возбужденная плоть. Когда девушка побежала купаться, на ней остались лишь трусики, но сейчас Майкл стянул и их. Вспомнив Адриатику, она посмотрела на небо, усыпанное звездами. Здесь оно было гораздо темнее, а воздух благоухал ароматами тропических растений. Франческа растворилась в объятиях Майкла, но когда он вошел в нее, едва удержалась, чтобы не выкрикнуть имя Джека. Однако кульминация превзошла ожидания Франчески и стерла память о пережитых страданиях. Майкл поднял ее на руки и понес к машине, и теперь она уже самозабвенно целовала его.

Этой лунной ночью Франческа впервые преодолела свой девичий стыд и стала такой, какой прежде лишь воображала себя, грезя о Джеке. Она только принимала его любовь, а сама едва осмеливалась одарить его лаской. И вот, по иронии судьбы, именно с Майклом, которого Франческа не любила, она обрела свободу, позволявшую ей обвить его ногами, смело двигаться ему навстречу, громко смеяться и стонать от наслаждения под огромным звездным небом. Теперь она не испытывала никакого смущения. Напротив, наслаждалась пришедшей к ней чувственностью.


Девушка вышла из кабинета врача и побрела по улицам Нассау. Шел мелкий дождик, но Франческе он казался туманом.

«Но я совсем не расстроена», — удивилась она, хотя, сидя в очереди, ловила на себе любопытные взгляды негритянок. Те вмиг догадались, почему эта девушка оказалась в приемной врача-акушера здесь, «за холмом». Но как ни странно, идя по улице и подставляя лицо теплому ветру, Франческа чувствовала себя в приподнятом настроении.

Утром она проснулась в объятиях Майкла, спокойная и словно огражденная им от всех бед. Однако вскоре после его ухода у нее начались привычные спазмы в желудке. Тошнота вскоре прошла, но девушку охватил безумный страх перед будущим. Она опять постояла перед зеркалом, на этот раз уже точно зная, что пополневшая талия — не плод ее воображения.

Прошлой ночью, с Майклом, ее уже не преследовали мысли о Джеке, но ведь она носила в себе его ребенка.

Испуганная Франческа бросилась к врачу, но теперь, когда подозрения подтвердились, ужас сменился необъяснимой безмятежностью. Конечно, Джек потерян навсегда, но он оставил ей дар любви, и Франческа не сомневалась, что будет относиться к этому дару нежно и трепетно.

Пока она добиралась до Лайфорд-Кэй, тучи рассеялись и выглянуло солнце. Девушка решила трезво обдумать сложившуюся ситуацию. Кого ей попросить о помощи? Марианна на Гаити, а отношения с Жози почти порваны. Та прислала лишь одну открытку, сообщив, что задерживается из-за болезни. Телефона у родственников Марианны нет, а адрес их неизвестен.

Может, родить ребенка в Нассау, а потом сказать всем, что он приемный? Нет, Карло узнает правду, а значит, и другие тоже. Скрыть это от отца нельзя. Ребенок важнее, чем фамильная честь семейства Нордонья. Карло предотвратит скандал… если захочет. Но сделает ли он это ради ребенка Джека Уэстмана? Или устроит так, чтобы она разрешилась от бремени тайком, а потом отдаст ребенка на усыновление?

Неразрешимые проблемы обступали ее со всех сторон. Только одного человека на свете она рискнула бы попросить о помощи, но боялась отпугнуть его. Майкл слишком горд, чтобы жениться на женщине, беременной от другого. В этом Франческа не сомневалась. Однако она была почти уверена, что он остался бы ее другом. Да, она расскажет Майклу Хиллфорду всю правду и вверит ему свою судьбу.

Свернув на подъездную аллею, Франческа заметила, что к бунгало направляется Майкл. Наверное, он пришел поговорить или пригласить ее на очередную прогулку под парусом. С тех пор как неделю назад Франческа встретилась с Майклом, этот день был первым, который они провели врозь. Майкл помахал ей рукой:

— Франческа, я пришел пригласить тебя на обед. Тетя сегодня не поскупилась. Надеюсь, у тебя нет других планов?

— Нет, Майкл, я слоняюсь без дела.

«Интересно, скоро ли леди Джейн и другие заметят, что я беременна?»

Франческа пошла к дому, и Майкл молча последовал за ней. Девушка понимала, что эти новые отношения совсем не похожи на те, что были у нее с Джеком. Тогда, рядом с Уэстманом, она чувствовала себя хрупкой, ранимой. Майкл казался сильным и независимым, но что-то в нем подсказывало Франческе, что именно он нуждается в защите.

Перед домом Майкл опустился на траву.

— Подожди, не уходи пока. Я по тебе соскучился. Где ты пропадала все утро?

Франческа растянулась рядом с ним, закрыла глаза и подставила лицо солнцу.

— Я подумывала о том, чтобы немного попутешествовать.

— Неужели ты хочешь бросить меня здесь? Может, отправимся вместе. Я ведь тоже вольная птица.

— Прекрасная мысль! Куда же?

— Я отвезу тебя в Ирландию и представлю отцу. Ему понравится такая хорошенькая девушка. Увидишь места, где я вырос, — леса, ручей, в котором много форели. В Нассау, конечно, тоже красиво, но по-другому.

— Что же тебя здесь держит?

— Этот климат больше подходит для парусного спорта. К тому же я надеюсь открыть здесь собственный бизнес и добиться успеха, фрахтуя роскошные яхты. Дома я этим заняться не мог. Ирландцам приходится покидать родные места, чтобы зарабатывать на жизнь, а умирать они возвращаются домой. Скажи, что поедешь со мной!

— О, Майкл… я, право, не знаю. Когда ты думаешь отправиться?

— Возможно, на следующей неделе. Я узнаю расписание самолетов.

— И мы вот так сразу и полетим?

— Конечно, но сначала поженимся. В ближайший уик-энд, согласна?

Предложение ошеломило Франческу, открыв перед ней весьма соблазнительные перспективы. Да уж не шутит ли Майкл, как обычно. Она беззаботно ответила:

— В эти выходные не получится, Майкл. Я пообещала прийти на благотворительный церковный базар, к тому же в саду накопилось много работы. Ты можешь подождать?

— Нет.

— Тогда тебе придется жениться на ком-то другом.

— И взять в Ирландию постороннюю женщину? С какой стати мне так поступать, если мое сердце принадлежит тебе? — так же беззаботно возразил он.

— Но я не могу выйти за тебя так скоро.

Майкл взял ее за руку и привлек к себе. Его лицо выражало решимость, а в карих глазах застыла печаль. Франческа поняла, что он боится настаивать. Если она откажет ему, то их дружбе конец. Она смущенно улыбнулась, зная, что должна сказать: «Ты встретишь другую женщину, и она полюбит тебя по-настоящему. Я же не стою тебя и ношу ребенка от другого мужчины…» Но с языка ее слетели совсем иные слова:

— Майкл, я с удовольствием пообедаю у вас. Передай леди Джейн, что я принимаю приглашение. А позже мы обсудим с тобой поездку в Ирландию.

Он стиснул Франческу в объятиях и страстно прижался к ее губам. Она наслаждалась его поцелуями и радовалась, чувствуя себя любимой. Майкл никогда не причинит ей такой боли, как Джек, и не окажется в постели другой женщины при первых трудностях.


Проводив взглядом Майкла, Франческа ушла в дом. Нет, она не скажет ему правды, ибо выбор у нее невелик: или родить ребенка и воспитывать его одной, оказавшись при этом в полной зависимости от отца, или умолчать о беременности и выйти замуж за Майкла.

Она долго сидела в уютной кухне, пила чай, смотрела в окно и любовалась цветами в саду Марианны. Ее удручала мысль о том, что придется обмануть Майкла. Он презирал бы ее, узнав, что она по-прежнему любит другого мужчину. Но ребенку нужен отец, который защитит его и даст ему имя.

В лучах заходящего солнца море походило на огромное зеркало, разбивающееся в полосе прибоя на сотни мелких осколков. Порывы ветра раскачивали прибрежные пальмы. Франческа положила руку на живот. Там, внутри нее, билось крошечное сердечко и зарождалась новая жизнь. Она защитит эту жизнь, чего бы это ей ни стоило.

Антония спала в палаццо Нордонья, прильнув к Карло, и согревала дыханием его грудь. Стараясь не разбудить ее, Карло выбрался из постели и накинул халат. Сквозь открытые балконные двери в комнату лился яркий лунный свет, и граф видел распечатанное письмо, лежащее на столе. Ему незачем было перечитывать его. Он все слишком хорошо запомнил.

«Папа, пожелай мне счастья и прости, что не возвращаюсь в Венецию. Мы с Майклом не хотим устраивать пышную церемонию и решили скромно обвенчаться в местной церкви. Свадьба состоится в следующую субботу».

«В следующую субботу». Эти слова задели Карло. Письмо он получил утром, а суббота — завтра. Может, дочь нарочно не известила его заранее, чтобы он не успел приехать на церемонию? Неужели она совсем разлюбила его?

Граф вышел на балкон и уставился невидящим взглядом на темную воду канала. Карло не верил, что дочь встретила наконец своего избранника. Он видел Франческу и ее любовника-американца в постели и почти не сомневался, что у дочери есть причины для столь поспешного замужества. Сверкающие огни Венеции расплылись перед его глазами.

Если бы он только мог объяснить дочери, почему всегда так внимательно следил за ней, почему боялся, что рано или поздно она покинет его так же, как и ее мать, и обрушит на его голову новый скандал! Но Карло не смел рассказать дочери правду о Сюзанне. Своим молчанием он оттолкнул Франческу, возможно, навсегда.

«Я хотела бы, чтобы ты был с нами, папа», — писала дочь. Граф горько усмехнулся. Пустая любезность, одна из тех, которым он сам научил ее.


— Ты проводишь с Сибиллой больше времени, чем со мной, — однажды заметил Карло. В этот день Сюзанна и ее юная английская подруга несколько часов совершали верховую прогулку по зеленым холмам острова.

Смущенная Сюзанна сидела за туалетным столиком и расчесывала перед зеркалом волосы. Она каялась и обещала впредь уделять больше внимания мужу и меньше — Сибилле, которую, по ее мнению, Карло недолюбливал.

— Сибилла в конце концов превратится в одну из тех эксцентрических особ, что курят сигары и живут в одной квартире с компаньонкой женского пола и сорока кошками. Вроде Гертруды Стайн.

— Бог с тобой, Карло! Как бы я ни восхищалась Гертрудой Стайн, для Сибиллы такое сравнение оскорбительно. Она привлекательная девушка, у нее такой изысканный вкус…

— Господи, да ты уже говоришь совсем как она! Наверняка вы сидите и рассуждаете о Фрэнсисе Бэконе или… скажем, о Шопенгауэре — кажется, именно о нем она вчера вечером прочла нам целую лекцию?

— Карло, неужели ты забыл? Сибилла удивительно хорошо изложила теорию о духе насилия в двадцатом веке. В современном искусстве это очень важная тема.

Карло изобразил раскаяние:

— Да, как же я мог забыть самый скучный обед в моей жизни?

— Ты просто невозможен, Карло! Почему ты ревнуешь меня к ней?

— Я не ревную, дорогая, — возразил Карло, глядя, как плавно двигается рука жены и как струятся по плечам ее мягкие рыжие волосы. — Но я бы предпочел, чтобы у тебя была менее претенциозная подруга. — Раздраженный своей глупой ревностью и необъяснимой симпатией жены к Сибилле, граф пошутил: — Вот уж никогда не думал, что буду страдать от ностальгии по Бонни Биддлу и кузинам Дюпон. Но те хоть не разглагольствуют об искусстве.

— Сибилла еще очень молода, Карло, но она серьезная и талантливая девушка. У нее самые высокие устремления. Она надеется стать такой же известной художницей, как Кассатт. Я ею восхищаюсь. Ты очень несправедлив. У Сибиллы нет ничего, кроме одаренности и смелости.

— Ничего? — усмехнулся Карло. — У нее есть ты.

Сюзанна удивленно посмотрела на него. Ее бравада исчезла. Сейчас она походила на ребенка, заблудившегося ночью в лесу. Карло отказывался верить своей ужасной догадке. Но взгляд Сюзанны и ее молчание объяснили ему все — долгие отлучки, странную вялость в постели, попытки доставить ему удовольствие другими способами. Увидев в глазах жены подтверждение своим подозрениям, Карло подумал о том, многие ли догадываются об истинной природе ее дружбы с Сибиллой.

Сюзанна снова начала расчесывать волосы, и они закрыли ее лицо.

— Прости, дорогой, я причинила тебе боль. — Голос сладкий как мед. — Если тебе так неприятна Сибилла, я не буду ее приглашать. Да, она мне нравится, с ней интересно говорить, поэтому я прощаю ей упрямство и эгоцентризм. Я не хотела тебя огорчать. Не хмурься, дорогой.

Сюзанна подошла к нему. Карло очень хотелось ей верить. Руки жены ласкали его, губы пьянили сладкой ложью поцелуев.


Стоя у выходящего на море окна застекленной веранды клуба Лайфорд-Кэй, Карло вдруг понял, что больше не может притворяться.

Далеко, почти на горизонте, виднелись огоньки яхт. В другом конце веранды леди Джейн и писатель Конверс Арчер устроили прием для узкого круга членов клуба — богатых европейцев и американцев, каждую зиму прилетавших сюда играть в гольф.

Сегодня чествовали Арчера в связи с недавним выходом в свет его нового романа. Арчер, как и Сюзанна, был американцем, южанином. Он не скрывал своих гомосексуальных наклонностей. В последнем романе он откровенно описал жестокие гонения, которым подвергся со стороны консервативного Юга. Арчер вышел из рабочей семьи, но ум и неуемная энергия помогли ему пробиться наверх. Его изящный, яркий стиль и рано проявившийся талант привлекли внимание редакторов нью-йоркских журналов. Он усвоил манеры поведения джентльмена времен начала Гражданской войны и носил только белые костюмы. Романы Арчера, адресованные определенной аудитории, пользовались успехом.

Сюзанна и Сибилла, стройные и загорелые, обе в черных платьях, привлекали к себе взгляды присутствующих. Они казались особенными и слишком живыми собравшимся здесь людям. Уверенные в себе и счастливые, эти женщины держались в стороне от других. Обернувшись, Карло обратил внимание на то, что Сибилла интимно поглаживает локоть Сюзанны. Граф почти физически ощутил, как эта ласка наэлектризовала мужчин. Беседа прервалась.

Но потом снова зазвенели стаканы, разговор возобновился, и Карло понял, что это никого не удивило, а только смутило. Все, конечно, и раньше заметили близость этих женщин и наверняка судачили об этом за спиной Карло, щадя его чувства. Но они знали все. Лишь он не догадывался об истинных отношениях своей жены и ее подруги.

Сибилла поцеловала Сюзанну в щеку.

— Почему ты так серьезна, дорогая? — Те, кто стоял поблизости, невольно отвели взгляды. Интимный тон молодой женщины вызывал смущение. Поняв, что на них обратили внимание, Сибилла нарочито громко прошептала: — Пожалуй, дорогая, пора увести тебя отсюда. Бедняжка, как ты только выносишь эту скуку?

На Карло никто не смотрел. Сюзанна отдернула руку и потупила взгляд. Конверса заинтересовала эта сцена.

— О чем вы тут шепчетесь, девочки? — спросил он, погрозив пальцем Сюзанне. Ему весь вечер хотелось поговорить с ней. — Что у вас за тайные планы?

Сюзанна чуть откинула голову. Карло казалось, что она побледнела и осунулась. Он догадался, что скажет жена: она собиралась снова уехать.

— Мне бы хотелось завтра отвезти Сибиллу в Венецию. Она там никогда не бывала.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, и все взгляды обратились на Карло. Его подозрения подтвердились: они давно знают его тайну, а теперь ждут, что он собирается предпринять. Граф беспомощно смотрел на жену, вместо того чтобы сказать: «Прекрасная мысль, мы все поедем». Но он словно потерял дар речи.

— Везет вам, девочки, — поспешно проговорил Конверс. — На следующей неделе я устраиваю вечеринку в «Гритти-Палас». Надеюсь, вы примете мое приглашение? А вам, Сибилла, я покажу такую Венецию, какой не знает даже Сюзанна. Восхитительный декаданс! — Он щелкнул пальцами.

Карло не выносил Конверса, коротышку с большой, как у гнома, головой и тонким ртом, похожим на щель. Когда Конверс улыбнулся, его губы отвратительно изогнулись. Граф решил уйти. Направившись к стойке бара, чтобы поставить пустой стакан, он обернулся. Жена исчезла. Карло вышел на залитую лунным светом террасу и увидел ее там. Сюзанна стояла спиной к нему, облокотившись на перила. Она заметила мужа, и он сразу понял, что она ждала не его. Лицо ее вытянулось.

— А, это ты… — протянула она.

— Хорошую сцену устроили вы с Сибиллой!

Сюзанна посмотрела на море.

— Ты вообразил то, чего нет, потому что всегда был к ней несправедлив.

Карло расслышал в ее словах отчаяние. Вид у нее был унылый и подавленный. Но графа это не тронуло. Он слишком много выстрадал из-за нее.

— Эта женщина всех шокирует.

— Оставь ее в покое, Карло, она еще ребенок.

— Ребенок? Так ты возьмешь ее с собой?

Сюзанна накинула плащ.

— Да.

— Но мы же договорились — только не в нашем доме.

— Тебя и Франчески там не будет. Кроме того, вечеринка в «Гритти-Палас» — светское мероприятие, и Сибилла рвется туда всей душой.

Сюзанна бросила на него быстрый взгляд и тотчас скрылась на веранде. Карло в одиночестве смотрел на залитую лунным светом воду.

Однако оказалось, что их слышали. Скрытая темнотой, в шезлонге сидела леди Джейн. Теперь она поднялась и направилась к графу. В свои сорок с небольшим она одевалась тщательно и с шиком. Сейчас на ней было темно-розовое платье; грудь украшало тяжелое ожерелье из нефрита. Карло недоумевал, как это у столь практичной, даже приземленной женщины такая экстравагантная дочь, как Сибилла.

— Леди Джейн, — любезно начал он, но тут же понял, что эта дама не расположена к светской беседе.

— Вы не имеете права их отпускать, обязаны остановить ее и положить конец этому безобразию!

— Остановить — кого? Сюзанну?

— Да прекратите же эту нелепую игру, Карло! Вы не хуже меня видите, что происходит. Только не утверждайте, что узнали обо всем последним — для этого вы слишком сообразительны. Сюзанна губит жизнь моей дочери, она ее развращает, ваша жена — сущий дьявол… — Леди Джейн говорила так горячо, что граф опасался, как бы ее не услышали в доме.

— Сюзанна? — прошептал он. — Если кто и развратен, так именно Сибилла. Это она тащит за собой Сюзанну. Я запретил вашей дочери переступать порог моего дома.

— О, Карло, неужели вы так слепы в отношении жены! Она на несколько лет старше Сибиллы, и, пока они не встретились, с моей девочкой все было в порядке.

— Она старше ее лишь на три года, леди Джейн. И вряд ли нужно упоминать о репутации вашей дочери.

— Остановите их! Я требую, чтобы вы положили этому конец! — Она удалилась в дом.

Карло в смятении смотрел ей вслед. Дикий, постыдный разговор! Как он допустил, чтобы его втянули в него! Может, леди Джейн и не понимает, кто виноват в этом позоре, но она права: необходимо что-то предпринять. Не потому ли он так рьяно защищал честь Сюзанны, а значит, и свою собственную, что уже не может наставить жену на путь истинный? Граф вперил взгляд в море, бессильно опустив руки. Казалось, даже звезды подмигивают, насмехаясь над ним.

Когда Карло вернулся за Сюзанной, веранда опустела. В баре все еще сидели гости, и Конверс Арчер по-прежнему разглагольствовал. Но единственного слушателя, который имел для него значение, уже не было: Сюзанна ушла. Карло молча удалился.

На стоянке, освещенной огнями, Сибилла курила сигарету, небрежно прислонившись к своему «мерседесу». Гибкая, как змея, она рано научилась принимать эффектные позы.

На блестящих, темных, коротко стриженных волосах играли блики огней. В воздухе мелькнули ее длинные тонкие пальцы — Сибилла поднесла ко рту сигарету. Карло охватила такая ярость, что он сейчас с радостью придушил бы эту девицу.

— Ciao, Карло. — Сибилла бросила сигарету.

— Где Сюзанна?

— Уехала домой упаковывать вещи. — Большие глаза смотрели понимающе: она заметила гнев Карло. Сибилла умела так понизить тембр голоса, что он становился глубоким, грудным и напоминал урчание сытой кошки. Говоря таким голосом, она словно намекала на то, что знает тайны Карло, и это вызывало у него особое отвращение.

Он вдруг четко и ясно понял, что следует сделать. Глядя ей в глаза, граф сказал:

— Прощайте.

Он был уверен, что больше никогда ее не увидит.


На широкой кровати в их общей спальне стояли раскрытые чемоданы, сверху валялась спортивная одежда, а рядом аккуратно разложено серебристое вечернее платье. В выдержанной в светло-бежевых тонах комнате, обычно такой спокойной, царил беспорядок.

Сюзанна в атласном халате сидела перед зеркалом и снимала с лица макияж. Карло с неодобрением посмотрел на все это, и жена повернулась к нему. Ее лицо блестело от кольд-крема. Смущенно отведя взгляд, она вынула шпильки, и рыжие волосы каскадом рассыпались по спине.

— У тебя больной вид, — тихо заметил Карло.

— Я неважно себя чувствую, — призналась она.

— Вызвать врача?

— Не нужно. Я просто не выспалась. Мне необходимо уехать.

— Об этом я и хотел с тобой поговорить.

— Ах, Карло, прошу тебя, оставь, я знаю все, что ты собираешься сказать. — Сюзанна закрыла лицо руками.

Граф видел, что она обезумела от горя, но что-то мешало ему к ней приблизиться.

— Ты знаешь, что тебе следует сделать, — холодно проговорил он.

— Да, и Сибилла тоже знает. Я ей сказала, что пора кончать. Я просто разрываюсь на части. Неужели ты полагаешь, что мне хочется продолжать в том же духе?

— Не понимаю твоих стремлений.

Под тонкой тканью халата явственно обозначались контуры ее тела, и в Карло шевельнулось желание. Однако, взглянув на Сюзанну, он вдруг подумал, что, вероятно, Сибилла смотрела на нее с таким же вожделением.

— Скажу тебе одно: если поедешь в Венецию, назад не возвращайся.

— Что? — Она встревожилась. Лицо ее вспыхнуло, а глаза, блестящие от слез, стали похожи на изумруды. Губы Сюзанны дрожали.

Карло подавил жалость. Как ни странно, произнести эти слова оказалось легче, чем он предполагал. Для этого нужно было только представить себе Сибиллу.

— Ты слышала.

Сюзанна привстала.

— Я не могу все оборвать в один момент. Ты должен понять…

— Это единственный выход, Сюзанна. Ты должна решить сейчас.

— Почему? — с вызовом спросила она.

— Потому что это позор. Сегодня все были шокированы. Хватит вечеринок и сплетен. Если не можешь пощадить меня и спасти свою честь, подумай хотя бы о нашей дочери.

— А если я все-таки уеду?

— Тогда уедешь навсегда.

— Если мы расстанемся, я возьму с собой Франческу.

Карло промолчал. Сюзанна догадалась, что значит это молчание.

— Ты не посмеешь удерживать дочь, Карло! Не хочешь же ты причинить ей боль!

— Подумай, какая жизнь ждет ее с тобой!

Сюзанна, с трудом превозмогая отчаяние, тихо проговорила:

— Дело не только во Франческе. Я люблю тебя, Карло. Я не могу потерять дочь, но и с тобой не хочу расставаться. Почему ты меня вынуждаешь к этому?

Лицо Карло было непроницаемым.

— О, тебя я уже потеряла! — воскликнула Сюзанна. — Неужели ты отнимешь у меня и дочь? Неужели я никогда ее не увижу?

Карло отошел к двери и, не глядя на жену, сказал:

— Я не могу допустить такого растления в своей семье, а уж тем более на глазах у дочери.

Сюзанна подбежала к нему и схватила его за руки. Карло не двинулся, но она потянула мужа к себе.

— Дай мне только одну неделю, последнюю! Я порву с Сибиллой. Она пойдет своей дорогой, а я посвящу тебе всю оставшуюся жизнь. Франческа этого заслуживает, да и мы с тобой — тоже. Клянусь, больше никогда я не навлеку на тебя бесчестья… — исступленно бормотала она.

Карло отстранил ее. Видеть Сюзанну в таком безысходном горе было выше его сил.

— Когда ты вернешься ко мне, мы начнем все сначала. Я не хочу ни лжи, ни компромиссов.

— Только одна неделя в Венеции, и я вернусь к тебе навсегда! — Она снова вцепилась в него. Взглянув на ее смуглые сильные руки, Карло вспомнил, как она скакала на лошадях, с какой одержимостью добивалась того, чего хотела.

Он уступил.

— Поверь, именно этого я и хочу — покончить со всем и любить тебя одного.

Сюзанна стала упаковывать вещи, стараясь сдержать слезы, и Карло подумал, что очень редко видел ее плачущей.

Рано утром по гравиевой аллее зашуршали колеса «мерседеса» Сибиллы. Слуга леди Джейн бойко выскочил из машины и погрузил вещи Сюзанны. Конверс Арчер помог Сибилле выбраться с заднего сиденья. В темных очках и безукоризненно-белом костюме он походил на официанта.

— Сюзанна! Как у вас мало вещей! Надеюсь, вы едете не на одну ночь? — воскликнул Арчер.

Сюзанна направлялась к ним через широкую веранду особняка.

— Все, что мне нужно, уже в Венеции. Там мой дом, а сюда я только приезжаю. — В бодром голосе не чувствовалось ни малейшего напряжения, никаких угрызений совести. Но когда жена подошла к Карло, чтобы поцеловать его на прощание, он увидел в ее глазах страдание.

— Верь мне, — прошептала Сюзанна. — Я знаю, что причинила тебе боль, но прошу тебя, верь.

Сибилла свернула за угол дома, где пятилетняя Франческа играла с экономкой и ее дочерью.

— Кто это? Мы с тобой уже встречались? — весело проговорила Сибилла и взяла девочку на руки.

— Я тебя знаю, — ответила Франческа. — Ты — Сибби.

Когда Сибилла подняла девочку над головой, Франческа заметила, что в багажник «мерседеса» загружают вещи матери. Вскоре показалась и сама Сюзанна в элегантном костюме. Она направилась к дочери.

— Мама! — Франческа потянулась к ней.

Сюзанна взяла дочь на руки и крепко обняла ее. Карло пристально наблюдал за ними с веранды, потягивая бурбон. Малышка слишком часто видела, как мать уезжает. Оставалось надеяться, что на этот раз она выполнит свои обещания.

Сейчас Сюзанна и Сибилла старались держаться на расстоянии. Жена Карло подошла к двери веранды.

— Спасибо, что поверил мне.

Едва заработал мотор «мерседеса», граф ушел в дом. Он видел из окна, как Франческа и Жози бежали по лужайке вслед за удаляющимся автомобилем. Потом девочки, смеясь, скакали по траве, раскинув руки и изображая самолет, который вскоре должен был унести Сюзанну и Сибиллу за океан, в Венецию.


На второй день после отъезда Сюзанны Карло к ужину напился так, что не мог подняться с шезлонга, стоявшего на пляже. Взошла луна, и море заблестело серебром. На берегу шелестели от легкого ветерка пальмы. Вскоре появился слуга с подсвечником и подносом и молча сервировал ужин здесь же, на низеньком столике, но позже унес нетронутую еду в дом. Марианна заварила крепкий кофе и сама подала его Карло. Отхлебнув его, он поднял глаза на Марианну и благодарно улыбнулся.

Марианна опустилась рядом с шезлонгом, покусывая длинную травинку. С тех пор как Карло женился, они ни разу так не сидели. И он, и она молчали, понимая друг друга без слов. Марианна инстинктивно чувствовала, когда ему нужна и зачем. Они стали любовниками давно, едва выйдя из детского возраста.

Марианна тогда работала в доме родителей Карло на Хог-Айленде. Хотя она отдалась ему, а потом предоставила полную свободу, для нее самой не существовало никого, кроме Карло. Вместе с тем Марианна ни на что не рассчитывала.Карло, его ребенок, животные, даже жена — обо всех Марианне позволяли заботиться, словно считая это ее единственным предназначением. Сама она никогда не подвергала сомнению навязанную ей роль и с годами стала воплощением благоразумия.

Карло сам налил себе вторую чашку кофе и выпил его. От Марианны пахло жасмином и свежевыглаженным льном. Это умиротворяло и возбуждало его, навевало давно забытые воспоминания. Не поворачивая головы, он мог представить себе ее нежные черты в мягком пламени свечей. Марианна смотрела на море, играя травинкой. Вспомнив ее грудь, Карло с удивлением почувствовал, что в нем пробуждается желание. Из уважения к Сюзанне он месяцами укрощал зов плоти, но сейчас, повернув к себе лицо Марианны, всмотрелся в темные глаза и прочел в них то, на что не смел надеяться.

Он осторожно привлек ее к себе, и, когда рот женщины приоткрылся и Карло ощутил прикосновение ее языка, его словно пронзило током.

Через мгновение он почти протрезвел и был возбужден, как шестнадцатилетний подросток. Карло рассмеялся, встал с шезлонга и обнял Марианну.

Держась за руки, они быстро пошли к пляжной кабинке, и как только оказались внутри, Марианна сняла передник и распустила волосы. Карло разделся, лег на топчан и протянул к ней руки.

— Ma jolie, ma belle… — шептал он, улыбаясь и заново открывая для себя, как необыкновенно красива эта женщина. Расстегнув платье, Карло уткнулся лицом в ложбинку между ее грудями, и блестящие мягкие волосы рассыпались, накрыв их темным покрывалом. Марианна опустилась на него, живо откликаясь на каждое прикосновение. Карло впервые подумал: возможно, вовсе не его вина, что Сюзанна — единственная женщина, с которой он потерпел неудачу.

Карло и Марианна всегда подходили друг другу, но сейчас страсть захватила его полностью, как никогда прежде. Он быстро достиг экстаза, застонал от наслаждения и, задыхаясь, прошептал:

— Прости меня, я был…

Марианна любовно коснулась пальцами его губ и мягко сказала:

— Не надо. У нас с тобой вся ночь впереди.

Они уснули обнявшись. Голова Марианны покоилась на его плече.

Марианна проснулась внезапно. Что-то случилось. Что же ее разбудило? Она прислушалась. Да, в большом доме звонил телефон. Обычно его здесь не слышно, вот только ветер… Она быстро встала и включила в розетку параллельный аппарат. Судя по атмосферным помехам, звонили издалека. Обернувшись полотенцем, она принесла аппарат Карло. Ему передалось ее волнение.

— Да, да, это я, — пробормотал он и перешел на итальянский. Марианна наблюдала за ним, и на душе у нее становилось все тревожнее.

Карло положил трубку дрожащей рукой и потянулся за сигаретой.

— Произошел несчастный случай.

— Сюзанна?

— Сибилла, — ответил он. — Сибилла умерла.


Под балконом тихо скользила по каналу лодка. Карло допил остатки бренди и заставил себя вернуться к настоящему. Зачем думать о том, что могло быть, если бы?.. Он поступил именно так, а не иначе и потерял Сюзанну. А теперь еще и дочь.

Карло вспомнил одну строчку из письма Франчески, огорчившую его больше, чем все прочее. Дочь собралась замуж за Майкла Хиллфорда, племянника леди Джейн.

«По-моему, тетушка Майкла, — писала Франческа, — в восторге от нашего решения».

Глава 13

Жози и Августина поднимались в гору. Их путь лежал мимо убогих лачуг. Во дворах не было ни травинки. Там хрюкали тощие черные, почти одичавшие свиньи. Казалось, мухи здесь особенно назойливы, а жара — совершенно нестерпима. Августина, старая, но еще не дряхлая, остановилась передохнуть. Ее седые волосы, заплетенные в косы, были уложены вокруг головы. В сумке она несла травы, собранные в лесу, и надеялась излечить ими свою дочь Марианну. Августина слыла колдуньей, и о ней ходили легенды. Бывало, своими настойками и заклинаниями она поднимала людей, уже стоящих одной ногой в могиле. Но на этот раз травы и коренья, свечи и курильницы, молитвы и заклинания не помогали, и Марианне с каждым днем становилось все хуже.

Августина родилась в одной из самых почитаемых семей на Гаити. Муж ее был замешан в неудавшейся попытке свержения местного диктатора, и ему пришлось уехать отсюда. Жози как-то спросила, почему Августина не отправилась к мужу в Чили или к своим братьям в Америку.

Старушка указала на жалкие лачуги.

— Муж не мог оплатить мне поездку по морю. К тому же мое колдовство и магия нужны здесь. Вот Марианна — другое дело, она всегда хотела уехать.

— Почему?

— Надеялась заработать в Нассау и перебраться к отцу в Чили. Но вместо этого в один прекрасный день вернулась домой, держа тебя на руках.

Жози размышляла о том, что знает Августина об обстоятельствах ее рождения. По словам Марианны, самый страшный грех на Гаити — рождение ребенка вне брака. Чего бы ни достиг впоследствии этот несчастный, от клейма бастарда ему не избавиться никогда. Семья Лапуаре гордилась своими древними корнями, но Жози, не имевшая отца и наполовину белая, стала для всех позором. Теперь, увидев, из какого ада сбежала мать, Жози почувствовала к ней сострадание.

Едва они прибыли на Гаити, она сама испытала непреодолимое желание немедленно уехать. Вопиющая нищета причиняла Жози почти физическую боль, а после роскоши Венеции казалась нереальной. Но Марианна умирала и не собиралась покидать родной дом. Ее не удавалось убедить в том, что медицинская помощь на острове крайне примитивна. Она смирилась со своей участью, ибо верила в судьбу, и хотела лишь одного — избавиться от боли.

Августина, относившаяся к врачам с подозрением, обрадовалась, что дочь отказалась от них. Старуха дорожила своей репутацией самой всесильной колдуньи на острове и не желала видеть в своем доме людей, которых считала шарлатанами. Но несмотря на все ее усилия, Марианна худела день ото дня все больше, временами стонала от боли и уже едва ли сознавала, что мать пытается ей помочь. Старуха произносила заклинания, поила дочь отварами из трав, но боль притуплял только морфий. Врачи прописали его, поняв, что Марианна безнадежна.

Изнуренные жарой, Августина и Жози медленно поднимались по склону холма. Дом из дерева и камня скрывала от глаз зеленая ширма бугенвиллей. Дом Августины был гораздо меньше бунгало в поместье Нордонья, но по сравнению с другими в округе казался весьма внушительным. На дорожке, ведущей к нему, собрались жители деревни, но, завидев Августину, они почтительно расступились. Жози заметила, что люди отводят глаза. Многих из них она уже видела прежде. Они смущенно предлагали Августине подарки — в награду за заклинание или проклятие. Девушку крайне удивило, что старуха представила местным жителям ее, получившую образование в привилегированной монастырской школе для белых, как свое собственное дитя, рожденное при помощи колдовства и заклинаний. Этот обман почему-то привел Жози в ужас, хотя, в сущности, на Гаити все напоминало кошмар наяву. Августина связывала с девушкой большие надежды, полагая, что та поможет ей осуществить какое-то особое колдовство ради укрепления чести семьи.

Жози и старуха вошли в дом. Благодаря закрытым ставням в комнате было прохладно. Марианна лежала на кушетке и тихо стонала. Августина поспешила в свою странную, напоминающую сарай кухню готовить питье из трав.

Марианна открыла глаза:

— Жози? Мне явилась Пресвятая Дева и велела предостеречь тебя.

Девушка склонилась над матерью, стараясь понять ее невнятную речь. У Марианны теперь часто бывали галлюцинации — то от боли, то от наркотиков.

— Пообещай, что, когда все кончится, ты вернешься в Нассау.

— Конечно, вернусь, мама.

— Августина хочет, чтобы ты осталась и обучилась колдовству. От меня ожидали того же, но я сбежала. Не позволяй ей уговорить тебя. — Потом ее речь стала бессвязной.

Вскоре вернулась старуха. Встав на колени возле кровати, она положила одну руку на колено дочери, другую — на ее лоб. Это была поза Богоматери, склонившейся над телом Христа. Жози не раз поражалась, что ритуалы Августины напоминают католические обряды.

Марианна дотянулась до руки дочери и еле слышно пробормотала:

— Позвони Карло.

— Я ему позвонила. Он уже в пути. — Жози было отвратительно лгать, но сейчас она считала необходимым утешить мать. — Ему непросто добраться сюда от аэропорта. Ты же знаешь, между поселком и городом плохое сообщение.

— Он обязательно приедет, — прошептала Марианна и вновь погрузилась в забытье.

Жози сжала руку матери, словно пытаясь удержать ее на этом свете. Ей так хотелось хоть чем-нибудь помочь Марианне, что, когда та впервые попросила связаться с Карло, девушка обрадовалась и помчалась на почту, к ближайшему телефону. Сначала она позвонила в палаццо, но там сказали, что Карло в Лайфорд-Кэй. Дозвонившись туда, Жози услышала, что граф не появлялся там почти два года. Сначала она пришла в отчаяние, а потом поняла, что Карло все равно не поехал бы на Гаити проститься со своей чернокожей экономкой. Лучше забыть о нем и утешить мать спасительной ложью.

Жози закрыла глаза, чувствуя невыразимую горечь. А ведь она и без того уже вынесла слишком много ударов судьбы!

Целую неделю она почти не отходила от матери, а та тихо говорила с ней в минуты просветления. Держа Марианну за руку, Жози почувствовала ее предсмертную дрожь и с ужасом увидела, как жизнь покидает единственного любившего ее человека. Девушка уронила голову на руки и беззвучно рыдала, пока Августина не оттащила ее от тела матери.


В маленькой жалкой церкви пел хор, словно стараясь облегчить страдания Жози. Новшества Экуменического совета еще не достигли этой глухой гаитянской деревушки, и священник, торжественный и красивый в своем черном облачении, совершал заупокойную службу на латыни. Сами по себе молитвы почти ничего не значили для Жози, но знакомый ритуал действовал на нее умиротворяюще. Женщины всхлипывали, но у Жози больше не осталось слез.

Перед заупокойной службой она снова ходила на почту и пыталась позвонить Франческе в бунгало. Незнакомый женский голос ответил, что та уехала за границу в свадебное путешествие.

Новость сразила Жози. Значит, ее золотоволосая сестренка соединилась со своим принцем, и отныне они будут жить долго и счастливо. Франческа рождена для того, чтобы все любили ее. Она же сама вообще неизвестно зачем появилась на свет.

Слушая молитвы, Жози пыталась понять, что означает смерть Марианны. Мать жила как хозяйка большого поместья, но умерла она как простая гаитянка — без надлежащего медицинского ухода и даже не в больнице. Девушка утешала себя тем, что мать больше не страдает от боли и никто уже не причинит ей зла. Между тем Жози постигают бесчисленные несчастья. У нее было мало денег, а теперь, после смерти матери, она лишилась и дома. От Франчески ждать помощи нечего, они больше не подруги.

Жози вспомнила Венецию, уроки пения, восторженные возгласы гостей на балу… Как много было надежд, и как быстро все они обратились в прах… Вдруг девушка подумала о Лукасе. Возможно, если Жози вернется в Нассау, Лукас приютит ее, пока она не найдет способ зарабатывать на жизнь.

Августина, коснувшись локтя внучки, прервала ее размышления. Панихида заканчивалась. Жози встала и вместе с бабкой вернулась домой. Они поужинали рыбой, фруктами и вином.

Вечером девушка тихо вышла из комнаты, взяла деньги матери, завернула их в носовой платок и сунула в карман. Девушке казалось, будто Августина видит все, что она делает. Старуха утверждала, что она ясновидящая.

Стараясь держаться непринужденно, Жози вернулась к гостям, беседовала с ними и принимала соболезнования, пока не почувствовала на плече руку Августины.

— Нам нужно поговорить, ma petite, — твердо проговорила старуха. — Пойдем на кухню.

Она увела внучку от гостей и усадила за стол.

— Я наблюдала за тобой, Жозефина, — начала бабка. — Ты преисполнена гнева. Он гложет тебя изнутри и парализует, как яд, которым паук отравляет своих жертв. Верно я говорю?

Девушка промолчала.

— Я научу тебя одной уловке, которая должна помочь. Это очень простое колдовство. Я буду говорить, а ты повторяй за мной.

Рифмованное заклинание, произнесенное старухой на странной смеси французского и какого-то африканского диалекта, заворожило Жози. Она повторяла его за Августиной, пока не затвердила наизусть. Потом старуха начертила золой у нее на лбу небольшой крест.

— Когда пользуешься этим колдовством, зажигай свечу. Твои беды перейдут на того, кто их вызывает. Это замечательное заклинание вершит справедливость.

Тут Жози вдруг поняла, что многие благочестивые гаитяне, посещающие церковь и регулярно принимающие причастие, ходят к ее бабке за тем, чего им не в силах дать священник: за справедливостью.

Вслед за бабкой Жози вернулась в комнату, собираясь выскользнуть из дома в первый же подходящий момент. Однако ее ужасно пугала колдовская сила Августины. Жози казалось, что, даже если она благополучно доберется до аэропорта, старухе стоит лишь произнести заклинание, и самолет рухнет в океан или взорвется при посадке. Она знала, что бабка догадалась о ее намерениях. Вероятно, старуха уже предвидит момент, когда Жози бросится к двери. Но чему быть, того не миновать, и девушка решила попытаться удрать. Оставив всех, она вышла из дома.

— Хочу подышать свежим воздухом, — сказала она людям, стоявшим на крыльце.

Они расступились перед ней так, словно она заслуживала особого обхождения. И в самом деле: ведь только что похоронили ее мать. Направляясь к аэропорту, Жози едва дышала, охваченная предчувствием, что идет навстречу смерти.

Даже спустя несколько часов, когда самолет взмыл над сияющей ширью океана, девушке все еще казалось, что заклинания бабки остановят ее сердце. Но ничего не случилось. Она благополучно прибыла в Нассау, полной грудью вдохнула пряные ароматы острова, и наконец ее покинул страх перед бабкой. «Хорошо бы не сталкиваться с Франческой, — подумала Жози, — а впрочем, какая разница».

Доехав на такси до бунгало, она сразу пошла в комнату, всю жизнь принадлежавшую ей, вынула все из письменного стола и упаковала одежду в чемоданы. Постельное белье девушка сунула в корзину, сняла с окон занавески, свернула их и положила на верхнюю полку шкафа в коридоре. Покончив со всем этим, она огляделась. Ей бросились в глаза фотографии на стенах. Девушка собрала их и бросила в камин. Потом еще раз оглядела комнату и удовлетворенно вздохнула: ничто больше не напоминало о том, что она когда-то жила здесь благодаря покровительству Карло Нордоньи.

Жози решила сохранить коралловое ожерелье, любимую голубую шелковую блузку матери и зонтик от солнца, который она подарила Марианне на первые заработанные деньги. Все остальное девушка упаковала в плотную коричневую бумагу и надписала адрес Августины, чтобы завтра же отослать из Нассау посылку на Гаити.

Разбирая бумаги матери, Жози нашла имя ее адвоката и решила попросить его поместить некролог в местной газете. Адвокат также позаботится о завещании Марианны — мать упоминала о нем перед отъездом на Гаити. Впрочем, что она могла завешать? Денег у нее не было.

Комнату матери Жози оставила такой же пустой, как и свою. Пусть ничто не напоминает Нордонье о Марианне Лапуаре.

Жози заказала такси, потом печатными буквами написала на листе бумаги: «Марианна Лапуаре умерла от рака на Гаити». Подумав, добавила дату смерти, поставила свою подпись и оставила листок в кухне, где мать проводила большую часть времени.

Таксист помог ей погрузить чемоданы в автомобиль. Девушка забралась на заднее сиденье и назвала водителю адрес Лукаса Касуэлла в Нассау.


Жози успела допеть первую песню только до половины, когда слушатели умолкли. Их заинтересованное молчание придало ей смелости, и девушка полностью отдалась музыке. В зале стало еще тише. Перестали звякать стаканы, никто не покашливал и даже официанты застыли, подобравшись поближе к крошечной сцене.

Сзади послышался шепот Лукаса:

— Достань их, детка! Я начну без перерыва следующую песню.

Едва она взяла последнюю ноту, Лукас плавно перешел в другую тональность и переключился с блюза на современный мотив. Эту песню он написал перед самым отъездом Жози в Венецию.

Аудитория издала нечто похожее на протяжный восхищенный вздох, потом снова умолкла. Жози заигрывала со слушателями, завлекая их скабрезными песнями, провоцируя на смех и свист. Когда она дошла до припева, Лукас присоединился к ней, и вместе они так околдовали слушателей, что те неистовствовали.

После первого отделения их не хотели отпускать. Жози и Лукас исполнили еще три песни. Потом поклонились и ушли со сцены, причем девушка посылала слушателям воздушные поцелуи. Тут Лукас сделал вид, будто ругает ее за фривольное поведение. Громкий смех и аплодисменты провожали их до самой гримерной, и Жози поняла, что действительно вернулась домой.

Лукас был вне себя от радости.

— Знаешь, Жози, ты все-таки владеешь колдовством! Без тебя я — потрясный парень, а с тобой — просто динамит. Проходи, садись, пусть твои голосовые связки отдохнут. А я пойду принесу чего-нибудь выпить.

Девушка закрылась в комнатушке и посмотрела на себя в зеркало. Янтарные глаза сияли, даже смуглая кожа, казалось, блестела от возбуждения. Прежняя беспечная экспансивность Жози сменилась уверенностью в себе, и девушка сказала своему двойнику в зеркале:

— Погоди, детка, ты еще станешь звездой более знаменитой, чем Билли Холидей, Лена Хорн и Жозефина Бейкер!

Окинув взглядом свой наряд, она осталась довольна его эксцентрической прелестью. В выборе платья Лукас не ошибся. Жози хотела надеть то красное, в котором пела на балу в честь Франчески, но это подходило для маленького клуба в Нассау гораздо больше. Девушка тихо рассмеялась: это одеяние не имело ничего общего с платьем — так, несколько кусков шифона, огненно-красного, оранжевого, розового, пришитых к бикини.

Она закружилась. Шелковые вихри поднялись вокруг ее упругого тела, обвили его, а потом плавно легли на место. Черт, Лукас прав!

В ушах Жози сверкали огромные золотые кольца, на запястьях позвякивали обручи, а каблуки босоножек были такими высокими, что она стала почти такого же роста, как Лукас. Густые волосы, стоило ей качнуть головой, падали на лоб и шею.

— Ты необыкновенно экзотическое существо, — сказала себе Жози. — К тому же умна. Значит, далеко пойдешь.

Лукас вошел и подал Жози стакан лимонада.

— Выпей это. Ну, ну, не залпом. Да, детка, ты просто высший класс!

— Как и ты. Спасибо, что выступил со мной.

— Все еще жалеешь, что согласилась петь сегодня бесплатно?

— Да. — Жози изобразила неудовольствие. — Скряга!

— Да ты же живешь в моем замке задаром.

— Да уж, замок еще тот! Разбитые ступени, облупившаяся краска, пол с выбоинами. А в моей спальне, пока я ею не занялась, только и было что четыре грязных стены, тараканы и рваный матрац на полу. Брр! — Она ткнула в Лукаса пальцем. — С этого момента ты будешь мне платить. Я же высший класс по твоим словам.

— Ладно, поговорю с хозяином. Может, он согласится. — Лукас пошел к двери. — Кстати, часть денег я должен выделить моим музыкантам. А теперь закрой глаза и расслабься. До следующего отделения двадцать минут.

У стены стоял обшарпанный диван. Вздохнув, Жози вытянулась на нем. Хорошо, что Лукас оказался настоящим другом. За время ее отсутствия он добился здесь успеха и почти постоянно работал в отелях на Бэй-стрит. Сегодняшнее выступление в клубе, обслуживающем состоятельных жителей Нассау и богатых заезжих туристов, было уже вторым. За последний месяц Лукас заработал денег больше, чем коренные островитяне за год, но они у него не задерживались.

Жози улыбнулась, подумав о том, какой дом он себе купил — настоящая развалюха на самой границе негритянского квартала, или, как здесь говорили, «за холмом». Последние две недели она потратила на то, что целыми днями чистила, мыла и красила его. Жози работала с таким остервенением, словно отскребала грязь со своей души и изгоняла демонов из своего сердца. Яростно орудуя наждачной бумагой, девушка давала выход своей страсти. К концу дня она так изматывалась, что, упав на кровать, тут же забывалась глубоким сном, и ночные кошмары прошедшего месяца не терзали ее.

Работа шла к концу. Дом сиял чистотой и выглядел почти респектабельно, хотя кое-что следовало еще покрасить.

Лукас, благодарный Жози за старания, однажды предложил ей спеть с его ансамблем. Он также позволил девушке жить в свободной комнате сколько угодно и ничего не потребовал взамен. Во всяком случае, пока.

Что делать, когда он предложит ей разделить с ним постель, Жози не знала, но решила не волноваться раньше времени. Пока она довольствовалась тем, что у нее есть пристанище, а возможно, и работа — если Лукасу удастся убедить хозяина клуба платить Жози.

Девушка открыла глаза. Теперь она хотя бы знает, что Франческа вышла замуж не за Джека Уэстмана. Лукас видел в местной газете объявление о помолвке. Так что Джек свободен. Его брак с Надей Болдини не в счет, это не смущало Жози. Джек женился на ней только потому, что потерпел неудачу с Франческой, развод не заставит себя ждать. Значит, пора взять у судьбы то, что причитается ей по праву.

Девушка встала и критически осмотрела в зеркале свой костюм. Заработав деньги, она сразу улетит в Европу и разыщет Чарльза. Он выступает в основном в Венеции, Париже и Риме. Там не слишком много американских музыкантов, поэтому найти Чарльза не составит труда. Приобретя на Багамах опыт работы в ночных клубах, она попросит его помочь найти работу в Европе. Джек Уэстман теперь там, в основном в Париже. При мысли о Джеке Жози улыбнулась. Найти его еще легче, чем Чарльза.

В комнату заглянул Лукас:

— Эй, Жози, там объявилась твоя подружка. Должно быть, только что вернулась из свадебного путешествия.

Жози опешила:

— Франческа? Она пришла послушать мое выступление?

— Нет, если только ты сама не сказала ей, что будешь петь. Ты приглашала ее?

Жози покачала головой:

— Я не видела ее несколько месяцев.

— Тогда откуда она знает, что ты здесь? Твое имя нигде не указано, тебя включили в программу за час до первого отделения. Видимо, это просто совпадение. — Лукас удивленно взглянул на нее. — Что с тобой, Жози? Ты побледнела. Франческа ведь твоя подруга, верно?

— Нет, Лукас, мы больше не подруги.

Он вздохнул:

— Самое подходящее время для конфликта! Рубен говорит, что она пришла с парнем, похожим на кинозвезду. Да что с тобой? Богатая подружка может быть тебе полезной.

Жози кивнула и последовала за Лукасом.

Он вместе со своей командой вышел на сцену раньше. Они исполнили три номера в стиле калипсо, чтобы разогреть аудиторию. Услышав, как объявили ее выход, Жози гордо подняла голову и устремилась вперед.

Она уверенно начала первую песню, отыскивая взглядом Франческу. Наконец Жози увидела подругу. Огромные глаза не мигая смотрели на нее, и Жози с ужасом почувствовала, что ее голос лишается силы, становится вялым и безжизненным. Она попыталась взять себя в руки, но, сорвавшись на высокой ноте, сделала знак Лукасу и покинула сцену. Необходимо поскорее убраться отсюда. Встреча с Франческой ей совсем ни к чему. Схватив в гримерной сумочку, девушка бросилась к запасному выходу. Но Франческа уже ждала ее у двери.

— Жози!

— Оставь меня в покое!

Франческа попятилась. Если она и надеялась на примирение, то в этот миг поняла, что у нее ничего не выйдет.

— Ладно, я тоже не желаю иметь с тобой ничего общего, — холодно заметила она. — Но я хочу знать, где Марианна…

Жози замерла.

— Здесь ее нет, иначе она мне позвонила бы, — продолжала Франческа. — Марианна все еще на Гаити?

— Да, она на Гаити, — с горечью ответила Жози и бросилась прочь. Если сказать правду, Франческа наверняка расплачется, а, несмотря на ненависть к сестре, девушка знала, что это не оставит ее равнодушной. Нет, Жози не хотела делить горе с сестрой.

Франческа направилась к противоположному входу, где ее ждал Майкл, и они сели в «мерседес». Заметив, что жена огорчена, он ободряюще обнял ее. Укрывшись в тени, Жози проводила их взглядом, потом побрела в сторону моря. Так вот кто заменил Джека Уэстмана! Франческа все-таки одержала победу, несмотря на происки Жози.

Жози вдруг ясно осознала, как убого ее существование в сравнении с жизнью единокровной сестры. Чем она может похвастаться? Старым, полуразвалившимся домом, несколькими полунищими друзьями, пытающимися выбиться в люди, убогой карьерой певицы в местном джазовом ансамбле, о котором почти никто в Нассау и не слышал.

Вода в лунном свете отливала серебром. Спокойная морская гладь неудержимо манила Жози. Может, море поможет ей избавиться от бед? Девушка вдруг заговорила с ним негромко и ритмично, на африканском наречии. Охваченная отчаянием, она шептала слова магического проклятия, желая уничтожить сестру. «Ну, теперь я пропала, — подумала Жози, — произнеся бабкины заклинания».

Но позже, в своей спальне в доме Лукаса, она все-таки зажгла свечу, чтобы закрепить проклятие. Пусть же ей достанется доля Франчески, а ту пусть преследует судьба Жози.


Лимузин довез Карло из аэропорта до большого дома. Граф не мог до конца разобраться в своих чувствах. Дождавшись, пока у Франчески и Майкла кончится медовый месяц, который они провели в Ирландии, он решил нанести им неожиданный визит.

На что рассчитывал Карло, пытаясь застать зятя врасплох? Судя по тому, что ему удалось выяснить, Майкл вряд ли из тех, кто охотится за приданым, хотя у него нет ни гроша. Он имел репутацию гуляки, но при этом был честным парнем и хорошим моряком, к сожалению, лишенным честолюбия.

Лимузин свернул на подъездную аллею, и вскоре граф увидел красивый особняк. Карло порадовался, что велел дочери поселиться в доме. Он оплатит расходы, пока муж Франчески налаживает свой чартерный бизнес. Хотя, пожалуй, стоило ограничиться менее роскошным свадебным подарком, подумал Карло, заметив возле дома новый «мерседес». Деньги на исходе, и с этим печальным обстоятельством уже нельзя не считаться. Отсюда ему придется вернуться в Италию и предпринять решительные меры, иначе он потеряет палаццо. Однако на ближайшие несколько дней план его действий определился.

Дверь открыла незнакомая служанка и сообщила, что Франческа и Майкл ушли на ленч к леди Джейн. Карло спросил о Марианне, но женщина ответила, что она здесь недавно и не знает ее. Охваченный смутным предчувствием, граф оставил свой багаж, снял пиджак и в рубашке с короткими рукавами направился через лужайку. Марианна наверняка в бунгало, нужно воспользоваться случаем и поговорить с ней — уж она-то расскажет ему все. Более всего Карло беспокоила леди Джейн, спятившая с ума еще до смерти Сибиллы. Граф слышал, что муж запер ее в своем доме в Англии и следил за тем, чтобы она никогда не покидала пределы поместья. Те тринадцать лет обеспечили относительный покой, но теперь лорд Хиллфорд мертв, леди Джейн вернулась на Багамы и вцепилась во Франческу. Карло считал необходимым избавить дочь от этой опасной женщины.

Дом на пляже пустовал. Войдя в приветливую, светлую гостиную, граф задумался. Где же Марианна и Жози? После долгой дороги ему захотелось пить, и он прошел в кухню.

Он сразу увидел записку:

«Марианна Лапуаре умерла от рака на Гаити».

У него стиснуло сердце. Страшный смысл этих слов постепенно доходил до Карло. Взглянув на дату, он понял, что в это время инспектировал свои виноградники и, вероятно, с ним не удалось связаться. Однако рак не возникает внезапно. Почему Марианна не обратилась к нему за помощью? Он позаботился бы о ней, нашел бы лучших врачей, хорошую больницу в Европе. Но она предпочла уехать на Гаити к своей матери-знахарке! Карло взглянул на подпись Жози и ощутил острую горечь. Неужели она так возненавидела его, что не стала просить о помощи и даже не сообщила ему о смерти матери?

Сжав записку в руке, Карло с трудом добрел до кресла, рухнул в него и обхватил руками раскалывающуюся от боли голову.

— Папа? — На крыльце послышались шага Франчески. — Папа, ты здесь?

Карло ухватился за подлокотник. Он пытался ответить, но не мог. Франческа открыла дверь и направилась в кухню.

— Джо сообщил о твоем приезде. — Франческа улыбалась, но в голосе ее не было радости. — Какой приятный сюрприз, папа.

«Ложь», — подумал Карло.

Вид дочери ошеломил его. Франческа стояла в дверях кухни, залитая солнцем. Ее блестящие волосы напоминали нимб. Лицо преобразилось, озаренное новым внутренним светом. Дочь гордо держала голову, от прежней робости не осталось и следа. В ней ощущалось царственное спокойствие, она была прекрасна и стала даже красивее, чем мать.

Карло затаил дыхание.

— Папа, ты неважно выглядишь. Что-нибудь случилось?

Молча протянув дочери записку, он наблюдал за ней. Карло тотчас понял, что до этой минуты Франческа не знала о смерти Марианны. С недоумением взглянув на отца, она растерянно проговорила:

— Вчера вечером я видела Жози, и она ничего мне не сказала! Никто даже не знал, что она вернулась.

Потрясение было настолько сильным, что Франческа даже не заплакала. Она побрела в комнату Марианны, словно надеясь обнаружить там доказательства того, что записка лжет. Франческа вернулась бледная и поникшая, с потухшим взглядом.

— Папа, обе комнаты совсем пустые — и Марианны, и Жози. Там нет даже фотографий! — Она смотрела на отца, словно ища у него объяснений. — Если бы мне сообщили, что Марианна умирает, я бы бросила все и отправилась на Гаити. Ты же знаешь, я бы ее не оставила, она заменила мне мать.

— Возможно, поэтому она и не известила тебя. Марианна не хотела омрачать твой медовый месяц.

Франческа покачала головой:

— Она не знала о нашей свадьбе. Когда я прилетела в Лайфорд-Кэй, здесь не было ни Марианны, ни Жози. Но в комнатах оставались их одежда и вещи. — Франческа ничего не понимала. — Что это значит, папа?

Карло вздохнул:

— По-моему, только одно: случилось то, чего нельзя изменить. Полагаю, Жози решила таким образом показать, что не желает иметь с нами ничего общего. — Карло посмотрел на дочь и спросил себя: отвернется ли и она от него? Граф понял, что это так. Да, ему следовало проявить больше внимания и такта. Его поведение в Венеции оказалось катастрофической ошибкой. Тем не менее следует позаботиться о благополучии дочери и избавить ее от леди Джейн.

— Почему, ну почему она не сообщила мне, что Марианна серьезно больна? — всхлипывала Франческа.

Карло обнял дочь.

— Вероятно, было уже поздно.

Испытывая сострадание к Франческе, Карло погладил ее по голове. Рассказала ли Марианна перед смертью Жози, что он ее отец? Вряд ли. Иначе та поделилась бы этим открытием с Франческой. Вот и еще один повод для беспокойства.

— Пожалуй, я должен что-то сделать для Жози, — пробормотал Карло.

Франческа отпрянула от отца и сердито воскликнула:

— Зачем? Я ненавижу ее!

— Это необходимо, Франческа, так будет справедливо. Девушке придется нелегко. Марианна не оставила ей денег, ибо никогда не принимала от меня ничего, кроме минимального жалованья.

Франческа вытерла глаза.

— Пойдем в большой дом, папа. Я приготовлю тебе комнату. Ты плохо выглядишь.

Однако в голосе дочери не слышалось подлинного участия, и Карло понял, что она никогда не будет тосковать по нему так сильно, как по Марианне.

— Нет, я бы предпочел остаться здесь, — возразил он.

— Что ж, тогда… я попрошу горничную перенести сюда твои чемоданы. Увидимся позже. — С этими словами Франческа вышла из дома. До Карло доносились ее рыдания — она по-детски горько оплакивала Марианну.

Граф рад был остаться один в бунгало. Здесь жили воспоминания о Марианне, не столь болезненные, как те, что в тиши ночей пробудил бы в нем особняк.


Карло пришел в дом к обеду. Франческа почувствовала, что от него пахнет бренди. После перемены блюд он велел открыть вторую бутылку вина. Франческа, извинившись, вышла из-за стола. Хотя отец рассуждал здраво и язык у него не заплетался, она не желала наблюдать, как он напивается. Очевидно, так Карло оплакивает Марианну, но ей это не нравилось.

Майкл посмотрел на графа:

— Сэр, еще раз благодарю за предложение, но я намерен начать чартерный бизнес с малого, чтобы с годами видеть, как он растет. У меня большой опыт по части работы с туристами. Я чувствую спрос и знаю, как его удовлетворить. А денег для начала у меня достаточно. — Майкл улыбнулся. — Вам не о чем беспокоиться, граф Нордонья. Я позабочусь, чтобы ваша дочь жила в достатке.

Карло кивнул, поняв, что чертов ирландец одержал над ним верх. Франческа ушла из-за стола час назад, и за это время Майкл не уступил ни по одному пункту. Он не желал принять ни цента от тестя.

Утомленный спором, граф вынужден был отдать должное Хиллфорду: парень явно любит Франческу, не лишен обаяния, прям и честен, хотя несколько грубоват.

— Пообещайте, что, если попадете в беду, обратитесь ко мне за помощью! Поймите меня правильно, я предлагаю вам не милостыню, а помощь.

Майкл улыбнулся, не хуже тестя осознавая свою победу:

— Обязательно, граф, можно я буду звать вас по имени? Если буря разрушит мой флот, вы обо мне услышите, не сомневайтесь.

Карло испытал облегчение. Теперь у него есть время, чтобы попытаться вернуть утраченное. Хорошо, что Майкл такой независимый парень. Если бы он согласился принять помощь, Карло оказался бы в чертовски затруднительном положении.

— У вас хорошая кухарка. Франческа неплохо управляет хозяйством. — Граф откинулся на спинку стула и встретил пристальный взгляд Майкла. — Ну что, мой мальчик, выпьем еще?

— А почему бы и нет?

Да, этот парень умеет пить, не пьянея. Карло наполнил стакан Майкла и немного плеснул себе. Свечи уже догорали, дом погрузился в тишину… Муж, столь поспешно выбранный Франческой, пришелся Карло по душе. Подавшись вперед, он похлопал Майкла по плечу:

— Хватит о делах. Поговорим лучше о море. Давненько я не плавал в здешних краях.

Поздно ночью Франческа слышала, что мужчины все еще смеются. Что ж, подумала она с некоторой долей цинизма, смерть Марианны сослужила им неплохую службу. На трезвую голову отец никогда бы так быстро не подружился со своим зятем.

На следующее утро, когда Франческа спустилась в гостиную, Карло был уже на ногах. Он сидел у окна с чашечкой кофе и свежей газетой — чисто выбритый и безупречно одетый. Воздух наполнился знакомым запахом сигарет «Голуаз», и Франческа невольно почувствовала нежность к отцу.

— А, это ты, piccola. — Карло поднялся и поцеловал ее. — Не прогуляться ли нам? Погода прекрасная, настал новый день. Не надо больше слез, Марианна этого не одобрила бы.

— Ты прав.

Как обычно, в его поведении ничто не напоминало о ночных возлияниях.

Франческа последовала за отцом в сад.

По дороге к морю Карло непринужденно беседовал с ней, желая выяснить, почему дочь вышла замуж так поспешно. Если его подозрения беспочвенны, он проведет здесь несколько дней, а потом оставит Франческу с молодым мужем. Если же догадки верны, придется заняться кое-какими делами. Он хотел обсудить это с дочерью. Карло решил разобраться во всем спокойно. Гнев не должен руководить его поступками.

Когда они достигли холма, откуда ветерок доносил аромат из розария Сюзанны, Карло остановился.

Франческа поспешно подыскала тему, не имеющую отношения к ее замужеству.

— Папа, как поживает Антония?

— Прекрасно. — Не для того он проделал долгий путь на Багамы, чтобы беседовать о любовнице. — Досадно, cara, что ты не пригласила меня на свадьбу.

— Прости, папа, просто не было времени. Решение возникло внезапно, Майкл сделал предложение, и через неделю мы поженились. Все произошло очень тихо — пригласили только леди Джейн и нескольких друзей.

— Да, помню, — отозвался Карло, — ты упоминала леди Джейн в письме. А какова ее роль во всем этом?

— Она только познакомила меня с Майклом, вот и все.

Франческа вкратце рассказала отцу, как леди Джейн пригласила ее к чаю, про обед, закончившийся знакомством с Майклом, про морские прогулки с ним.

Карло взял дочь за руки и с удовольствием отметил, что она не отняла их.

— Дорогая, прими мое благословение и самые добрые пожелания.

— Спасибо, папа.

— Но у меня есть несколько вопросов. Порадуй отца, ответь на них. — Франческа кивнула. — Ты еще очень молода, в таком возрасте привязанности быстро меняются. Совсем недавно ты была по уши влюблена в актера и…

— Папа, Джек женился на другой.

— Да, на Наде Болдини, я слышал. Но, дорогая, какое это имеет отношение к твоему браку с Майклом?

— Самое прямое. Я любила Джека. Если бы ты его не прогнал, я вышла бы замуж за него. — Голос Франчески звенел от возмущения.

Карло уже не в первый раз пожалел, что не избавился от Уэстмана более деликатным способом.

— Да, я его действительно прогнал, — мягко подтвердил он. — Но я же не посылал его к Наде Болдини.

Франческа опустила глаза.

— Я знаю. Он заинтересовался другой женщиной, поняв, что я создаю ему трудности, возможно, даже порчу его имидж. — Карло понял, чего ей стоило осознать это. — Да, папа, он поверхностный и ненадежный человек, но я его любила, и он меня тоже. Если бы не ты, мы были бы счастливы.

Наступила мертвая тишина.

— Но при чем тут Майкл Хиллфорд?

— Я хотела выйти замуж.

— Но ты же еще девочка! Тебе следует ходить на танцы, встречаться с людьми… Прежде чем связать себя узами брака, следовало насладиться свободой и беззаботностью. К чему такая спешка, cara?

На этот раз молчание было не только неловким, но и взрывоопасным. Пауза затянулась, и Карло прервал ее, решив смириться с тем, что американец подмешал свою кровь к крови клана Нордонья.

— Ты так поступила явно не назло мне, ибо выбрала в мужья прекрасного человека из хорошей семьи. Против него я не стал бы возражать. — Он взглянул на ее волосы, сияющие в лучах солнца. — Прости, Франческа, но я не в силах поверить, что ты вышла за Майкла, одержимая такой же страстью, какую якобы питала к Уэстману. Невозможно на протяжении нескольких недель сменить одно безрассудное увлечение на другое.

— Оставь меня в покое, папа. Ты и так задал слишком много вопросов.

Франческа обхватила себя руками за талию, и этот импульсивный жест подтвердил подозрения Карло.

Он запретил себе поддаваться эмоциям и вспоминать о сцене в бывшей детской, но гнев захлестнул его так, что у Карло задрожали руки, а голова заболела еще сильнее, чем прежде. Голос графа звучал напряженно:

— Ты вышла за Майкла Хиллфорда, потому что тебе нужен отец для ублюдка Уэстмана. — Лицо Франчески исказила боль. — Ты спала с ним в моем доме, за моей спиной!

— Лицемер! — воскликнула Франческа. — Думаешь, я не знала о тебе и твоей «ассистентке»? Или у Антонии больше прав иметь любовника, чем у меня?

— Франческа, ты моя единственная дочь, а поэтому должна выйти замуж за достойного человека и произвести на свет прекрасного наследника рода Нордонья. Тебе следует быть примером для других.

— Примером?! А знаешь, с кого брала пример я? С тебя самого! Ты тайком спал с Антонией, и я не видела, почему бы мне не делать то же самое с Джеком. Ну и что? Я вышла замуж удачно и собираюсь произвести на свет наследника. Ты должен мной гордиться, папа, я — истинная Нордонья!

— Ты — Ингрэм до мозга костей, как твоя мать, поэтому думаешь лишь о том, как бы воплотить в жизнь свои эротические фантазии…

— Не пытайся обвинять маму в моих грехах! Да, я уже не прежняя покорная, бессловесная девчонка. Но спроси себя почему. Всем, что во мне есть, я обязана тебе.

Франческа повернулась и пошла к дому, оставив отца в саду. Карло, потрясенный до глубины души, пошатываясь, добрел до бунгало и упал в кресло.

Кончится ли когда-нибудь этот позор?

Несмываемое пятно появилось на имени Нордонья, когда расползлись слухи о похождениях Сюзанны. А после смерти Сибиллы к нему прибавились новые пятна. Граф объявил прессе, что это сердечный приступ. Одному Богу известно, сколько взяток раздал он тогда правительственным чиновникам, сколько лгал друзьям и знакомым. Почти все качали головами, выражали сочувствие, а потом за его спиной — Карло не сомневался в этом — обменивались догадками о том, что произошло в действительности.

Сорное зерно упало в почву, проросло, созрело и принесло плоды. Оно воплотилось в дочери, и ее роман с американцем стал достоянием бульварной прессы. Карло подозревал, что все в Венеции знали, чем она занималась. Все, кроме родного отца. А теперь кем-то — без сомнения, леди Хиллфорд — разосланы сообщения о свадьбе Франчески во все крупные газеты Европы и Северной Америки. Легко вообразить, как будут усмехаться в Италии, когда графиня Нордонья родит на свет ребенка через шесть, а то и через пять месяцев после венчания! Разумеется, леди Джейн позаботится, чтобы об этом узнали все. Ни одна живая душа в Италии не усомнится, кто отец этого младенца! Карло предстоит подмазать чиновников, регистрирующих в Нассау новорожденных, и немедленно остановить леди Джейн.

Черт бы ее побрал! Она так же безумна, как тринадцать лет назад, в ту ночь, когда Карло позвонил ей из Венеции. Тогда леди Джейн заявила, что не остановится до тех пор, пока не лишит его того же, чего лишил ее он. Жизнь за жизнь. Дочь за дочь.

При воспоминании об этой угрозе гнев Карло сменился леденящим душу страхом. Он вдруг понял: Джейн Хиллфорд, одержимая манией, осуществит свою угрозу, и его охватила паника.

Граф с трудом поднялся. Зря он позволил Франческе уйти. Ей опасно ходить одной по окрестностям. Необходимо предупредить дочь, предостеречь Майкла, удалить леди Джейн. Нельзя терять ни минуты!

Пошатываясь, Карло дошел до двери и направился к особняку. Граф был уже возле двери, когда у него потемнело в глазах. Выкрикнув имя Франчески, он рухнул на землю.


С тех пор как с Карло случился удар, прошло три недели. Теперь он уже дышал без помощи аппарата для вентиляции легких. Иногда граф на несколько минут приходил в сознание, но не мог ни говорить, ни двигаться. Врачи считали, что у Карло Нордоньи сильная воля и при хорошем уходе у него частично восстановятся двигательные функции. Им заинтересовался доктор Эдуард Патинэ — блестящий хирург-косметолог, основатель клиники. Он проводил с графом все время, свободное от других пациентов, и проявлял исключительную доброту к Франческе.

В первый раз он обратил на нее внимание в солярии, куда молодая женщина выходила в перерывах между дежурствами у постели отца. На врача произвелавпечатление удивительная доброжелательность Франчески к больным, и он попросил ее заходить в палату, где лежали дети, пострадавшие от ожогов. Они особенно нуждались в утешении и участии. Франческа с радостью согласилась, обрадовавшись возможности принести пользу.

Как-то днем Патинэ увидел, что она молча смотрит на неподвижного отца.

— Поговорите с ним, — посоветовал врач.

— Думаете, он услышит?

— Не знаю, но это не повредит. Если вы будете сидеть тут с печальным и виноватым видом, он точно не услышит вас.

— Виноватым? — Ее поразило, что врач употребил именно это слово. Патинэ погладил ее по голове так, словно успокаивал ребенка, хотя ему самому было немногим больше тридцати.

— Да, Франческа, вы чувствуете себя виноватой, как, впрочем, и все, с чьими родителями случается удар. — Эдуард присел у кровати Карло. — В подобных обстоятельствах мы оглядываемся назад, вспоминая, что сказали или сделали, и говорим себе: «Ах, если бы я тогда сдержался!» или «Если бы я тогда поступил, как он хотел, этого бы не произошло». Но мы, разумеется, заблуждаемся. Поймите, Франческа, не в нашей власти вызвать что-нибудь подобное.

Она взглянула в добрые серые глаза и осознала, что врач говорит правду, а не просто пытается избавить ее от угрызений совести.

— Я верю вам, доктор, но понимаете, в день, когда это случилось, я…

Патинэ жестом остановил ее:

— Меня зовут Эдуард. Не надо рассказывать мне о тех ужасных поступках, которые, по вашему мнению, вы совершили. Что бы вы ни сделали, не ваше поведение стало причиной болезни графа. Вы не виноваты, Франческа. Я читал его медицинскую карту. Ваш отец давно страдал гипертонией. Будь вы даже образцовой дочерью, с ним все равно мог случиться удар, понимаете, Франческа?

Она понурила голову. Ей очень хотелось верить этому, но Франческа никак не могла простить себя за вспышку гнева на отца.

Эдуард взял ее руки в свои.

— Простите себя, Франческа. Сейчас не время заниматься самобичеванием. Ребенку нужна счастливая мать.

Она удивленно уставилась на Эдуарда. Пока о ее беременности не знал никто, кроме Карло.

Эдуард рассмеялся:

— Я же врач, вы забыли? У меня на такие вещи глаз наметан, и я поздравляю вас и вашего милого мужа.

Он отправился на утренний обход, оставив Франческу у постели отца. Граф осунулся и похудел. Лицо, лишенное выражения, не одухотворенное взглядом темных глаз, казалось, говорило о том, что Карло ушел в себя и мечтает о смерти.

— Прости меня, папа. — Франческа склонилась над отцом и стала шептать, стараясь, чтобы слова проникли в сознание отца: — Я вышла из себя. Мне не стоило говорить такие ужасные вещи. — Она взяла безжизненную руку Карло и крепко сжала ее. — Мы найдем с тобой общий язык, обещаю, я буду очень стараться. Ты только поправляйся, папа, очень тебя прошу.

Франческа почувствовала, как пальцы его напряглись: он пытался ответить на ее пожатие. Потом, почти сразу, рука его вновь расслабилась. Движение было таким слабым и недолгим, что сначала Франческа не поверила себе. Она затаила дыхание, но это не повторилось.

— Папа, ты пожал мне руку! Ты слышишь меня? Ты поправишься, я знаю!

За это время у Карло появились новые морщины. Даже во сне у него был изможденный и измученный вид. Казалось, пока он неподвижно лежал, ко всему безучастный, в нем совершалась тяжелая внутренняя борьба.

Франческа прислушалась к его слабому дыханию. Сейчас оно стало более затрудненным, словно усилие, затраченное на слабое движение руки, стоило ему всех сил.

Франческа вышла из больницы преображенная. Впервые за несколько дней она заметила, что погода стоит прекрасная, а территория вокруг больницы хорошо ухожена.

Воздух был напоен густым ароматом цветов «Трубы ангела». Высокие кусты, усеянные ими, окаймляли подъездную аллею. Эти крупные белоснежные цветы наполняли сердце Франчески надеждой.

Отец пошевелил пальцами! Она улыбнулась, выезжая на шоссе.

Домой она добралась поздно и нашла мужа на кухне.

Майкл в фартуке помешивал деревянной ложкой в кастрюле, где кипело какое-то варево. В воздухе пахло сыром и шерри. На разделочной доске лежали орехи и ломтики яблока.

Франческа поцеловала мужа в щеку.

— Ого, а тут полным ходом готовится обед! Значит, мы сегодня все-таки поедим. Что это ты стряпаешь?

Майкл обнял жену и потерся щекой об ее волосы.

Франческа подавила внезапный страх. Что бы Майкл ни делал, он отдавался всему с энергией и настойчивостью подростка. Иногда Франческе казалось, что его любовь подавляет ее. Однако то была не его вина. Когда муж, как сейчас, сгребал ее в медвежьи объятия и награждал крепким поцелуем, перед глазами Франчески всплывало лицо Джека. Он больше удовлетворял ее как любовник, был опытнее, деликатнее и нежнее. Хотя многие женщины наверняка предпочли бы грубоватые манеры Майкла, его крепкие объятия и настойчивые поцелуи. Недостаток умелости и тонкости он с лихвой компенсировал страстью. Ласки Майкла заслуживали ответной любви, и Франческа недоумевала, почему ее тело до сих пор хранит верность Джеку. Необходимость изображать пылкую страсть изматывала, а чувство вины вызывало у Франчески безотчетное стремление вырваться из объятий Майкла, бежать из его постели. Странно, но сопротивление жены, причинявшее ей столько мук, Майкла лишь возбуждало. Ему нравилось завоевывать ее.

Она высвободилась из объятий мужа, сказав, что проголодалась как волк.

— Суп из моллюсков и гренки с сыром, — объявил Майкл. — Позвольте вас обслужить.

За едой Франческа рассказала о попытке отца пожать ей руку. Радость мужа тронула ее.

Потом Майкл озабоченно поведал жене о том, что ему трудно найти клиентов, и она пробормотала слова ободрения.

— Ну вот, я все о себе да о себе. Прости, Франческа. Можно подумать, будто я первый человек, у которого возникли проблемы с бизнесом. Ты такая грустная, что у меня просто сердце кровью обливается. Что случилось?

— Ничего.

— Нет, ты расскажи, а я тогда шепну тебе, что у нас на десерт.

— Майкл, ничего не случилось. Просто в последнее время меня немного поташнивает, вот и все.

Он внимательно присмотрелся к жене.

— Ты не заболела?

— Нет.

Его взгляд был полон участия. Нет, несправедливо заставлять мужа волноваться. Пожалуй, пора рассказать.

— Это из-за отца?

— Нет, Майкл. Наверное, я беременна.

Ошеломленный новостью, он схватил жену за плечи, потом запрокинул голову и расхохотался. Подняв Франческу, Майкл закружился с ней по комнате.

— Ребенок! Наследник! Мой старик раздуется от гордости, когда услышит! Какая же ты замечательная жена, Франческа! — Внезапно он перестал танцевать и проводил ее к стулу. — Должно быть, мы сотворили ребенка в самую первую ночь, когда занимались любовью на пляже. Ах, Франческа, лучшей новости ты не могла мне сообщить!

Ночью, когда Майкл спал, громко посапывая, Франческа придумывала ребенку имя. Она почти ничего не знала о настоящем счастье, в сущности, не изведав ни его, ни любви. Пожалуй, после смерти матери она не была по-настоящему счастлива. С Джеком Франческа забыла о прошлом, но его любовь обернулась предательством. Когда он бросил ее, Франческа чувствовала себя еще более беспомощной, чем в детстве. Ей не удавалось изгнать Джека из памяти, ибо тело хранило верность ему. Она никогда не сможет полюбить Майкла так, как он того заслуживает. Однако сейчас вопреки всему Франческа была счастлива и уверена в своем счастье.

Конечно, любовь Джека была прекрасной и волнующей, но это чувство не стало бы опорой ни ей, ни ребенку. Только материнство принесет ей настоящую радость. Если родится девочка, ее назовут Сюзанной.

Глава 14

Карло приходил в сознание все чаще, и эти периоды становились продолжительнее, но выздоровление шло медленно. Франческе казалось, что он оживает так же, как растет внутри нее ребенок, — незаметно для глаз, но неотвратимо. Каждый день она снова и снова говорила отцу, как сожалеет о том, что расстроила его. Пожатием руки Карло давал знать, что понял, и на сердце у нее становилось легче. Теперь он меньше спал, но смотрел на дочь безучастно. Сидя у постели отца, Франческа сообщала ему новости, услышанные по телефону от Эмилио, или рассказывала ему о новом предприятии Майкла. Многое ли из этого Карло понимал, она не знала.

С наступлением туристического сезона Майкл начал укреплять репутацию своей едва оперившейся компании. Это было нелегко, а реклама стоила весьма дорого. Однако, если хочешь заманить туристов и убедить их свернуть с проторенной дорожки, без нее не обойтись. Леди Джейн могла бы легко помочь делу, ознакомив с начинанием Майкла своих влиятельных друзей, но она избегала молодоженов после приезда Карло. Это удивляло Франческу. Пока не появился граф, леди Джейн буквально увивалась вокруг нее. Наверное, пожилая дама очень одинока, бродит по своему пустому дому или копается в саду, который никто не видит и не может оценить ее усилий.

На Карло любое упоминание о леди Джейн действовало странным образом. Слыша ее имя, он неестественно напрягался. Вот и сегодня пальцы отца подрагивали, а губы нервно подергивались. Франческа догадалась, что он пытается заговорить.

Карло вцепился в ее руку, и Франческа поняла: он хочет, чтобы она склонилась над ним. Молодая женщина приблизила ухо к его губам, но так ничего и не разобрала.

Порывшись в сумочке, Франческа извлекла карандаш, вложила его в пальцы отца и подала ему листок бумаги.

— Папа, попробуй написать то, что хочешь сказать.

Карло вывел на бумаге какую-то загогулину, карандаш выпал из его пальцев, и он закрыл глаза. Франческа взглянула на листок — там была нацарапана заглавная буква «Д».

Убедившись, что отец уснул, Франческа отыскала Эдуарда Патинэ и показала ему листок.

— Вероятно, Карло хотел сообщить что-то об этой самой леди Джейн. Думаю, для него это важно. — Эдуард вернул ей листок. — Лучше пока не упоминать ее. Судя по всему, то, что хотел сказать ваш отец, очень его волнует. Карло нельзя сейчас тревожить.

Франческа кивнула, снова заметив ясный взгляд серых глаз Эдуарда.

— Тогда пойдемте, — сказал врач. — Я прячу тут еще одну прекрасную даму, ее палата чуть дальше по коридору. Я сделал, что мог, теперь она чувствует себя неплохо в физическом смысле, но ее нужно немного приободрить.

Эдуард распахнул перед Франческой дверь в отдельную палату. На кровати лежала привлекательная женщина лет сорока. Эдуард протянул пациентке руку:

— Ma chère Аполлония, позвольте представить: всемирно известный доктор Франческа Нордонья Хиллфорд, она же — веселая графиня из Италии.

Он, улыбаясь, взглянул на пациентку и обратился к Франческе:

— А это Аполлония де Тион, печальная герцогиня из Франции. Подойдите ближе, я прослежу, чтобы она вас не укусила.

Пациентка пренебрежительно махнула рукой, но Эдуард, не обращая на это внимания, подвел Франческу к кровати, покровительственно обнимая ее и словно защищая от опасности.

— Аполлония — настоящий кошмар для хирурга-косметолога. — Он очертил указательным пальцем контуры опущенных губ пациентки. — Вот, видите? Не стану утомлять вас медицинскими терминами, но на повседневном языке это называется постной физиономией. — Он отпустил Франческу и скрестил руки на груди. — К сожалению, случай неоперабельный. Поэтому я и решил вызвать вас на консультацию, доктор Хиллфорд. — Он похлопал Аполлонию по плечу. — Не падайте духом, герцогиня, помощь близка.

— Вы несносны, Эдуард. — Уголки губ пациентки чуть заметно поползли вверх. — И ужасно дорого берете, — добавила она. Задержав взгляд на Франческе, герцогиня перевела его на врача. — А к тому же ужасный ловелас.

— Да, — шутливо вздохнув, согласился врач.

— Ступайте, Эдуард. Мы с Франческой не отказались бы выпить чаю, если, конечно, вам удастся расшевелить ленивых медсестер.

— Ну, видите теперь, какая она свирепая? — усмехнулся Эдуард и шутливо предостерег: — Будьте начеку, ни за что не рискуйте. При малейшей угрозе насилия спасайтесь бегством! — Он наклонился и поцеловал Аполлонию в лоб. — Между прочим, у вас есть кое-что общее. У Франчески такой прекрасный сад, о котором говорят все в Лайфорд-Кэй. А Аполлония — ботаник, причем, пожалуй, самый знаменитый в Европе. — Он погрозил герцогине пальцем. — Я покидаю вас, Аполлония, но учтите: никакого нытья и жалоб! Франческе ни к чему выслушивать грустную историю о вашем неверном любовнике.

Врач вышел, оставив женщин вдвоем. Франческа присела возле кровати.

— Может, посоветуете мне что-нибудь насчет сада?

— О, я обожаю давать советы. Как обидно оказаться в Нассау и не иметь возможности поработать, а ведь я люблю тропическую растительность! Пожалуй, задержусь здесь немного дольше, восстановлю силы.

— Если так, вы обязательно должны зайти ко мне в гости. Я живу неподалеку от клиники.

Так, слово за слово, Франческа втянула женщину в беседу об особенностях садоводства в условиях острова. Увлекшись разговором на интересную ей тему, Аполлония, казалось, забыла о своих печалях, голос ее зазвучал живее. Она рассказала, как приезжала в Нассау много лет назад, и вскоре выяснилось, что она знала родителей Франчески.

— Меня не привлекала светская суета, я была тогда слишком занята научной карьерой. Однако вашу мать я помню, да и как можно ее забыть? Это была необыкновенная женщина — очаровательная, чистосердечная, по-американски прямая. Парижские газеты пестрели ее фотографиями, когда она возвращалась на континент. Кстати, я слышала о ней одну историю… кажется, лет пятнадцать назад… — Аполлония вдруг умолкла.

— Что за историю? — спросила Франческа.

— Нет, больше я ничего не помню, совсем ничего. Тогда вы были еще совсем ребенком, теперь это не важно. — Она махнула рукой. — Так что привело вас в клинику Эдуарда?

— Здесь лежит мой отец, у него был удар, но, надеюсь, он поправляется.

— О, бедняжка, мне очень жаль! Когда граф почувствует себя лучше, я его обязательно навещу. — Тут женщина снова погрузилась в уныние. — Он увидит, как я отвратительно постарела за эти годы…

— Чепуха! Вы прекрасно выглядите и сами это знаете, — бодро возразила Франческа. — Не напрашивайтесь на комплименты.

Герцогиня улыбнулась и в сердцах стукнула по подушке кулаком.

— Ненавижу это место! Тут мне ни минуты не дают насладиться жалостью к себе! Только соберешься поплакать, как откуда ни возьмись появляется добрая душа и принимается меня утешать. Просто ужас!

Франческа улыбнулась:

— Мой отец болеет уже очень долго. Я и сама не прочь, чтобы меня кто-то приободрил. Что ж, выбирайте любую тему, и мы поболтаем. Жизнеутверждающую тему.

Аполлония проворно села в кровати, потом доверительно наклонилась к Франческе:

— Давайте поговорим о мужчинах.

— Отлично. — Но при этом у Франчески так вытянулось лицо, что герцогиня расхохоталась.

— О Господи, дорогая…

Спустя час Франческа все еще слушала увлекательный, полный юмора рассказ Аполлонии о мужчинах в ее жизни.

— …неужели акробат? — воскликнула Франческа.

— Представьте себе, дорогая. Он был умопомрачительно красив. Не могу припомнить ни слова из того, что он говорил, но тело, какое тело!

Франческа придвинулась поближе, словно желая перенять у Аполлонии способность быстро залечивать сердечные раны. Сама она рассказывала новой знакомой мало — с энтузиазмом отозвалась о Майкле и лишь вскользь упомянула о романе с американцем в Венеции. Франческе не хотелось портить Аполлонии настроение исповедью о Джеке.


Позже Франческа еще раз ненадолго заглянула в палату к отцу. Увидев, что Карло крепко спит, она поцеловала его и отправилась домой, радуясь, что у нее появилась собеседница.


Карло пролежал в клинике всю зиму, обычно находясь в полузабытьи. Временами казалось, что он пришел в сознание, но потом глаза его темнели от боли, и Франческа со страхом думала, что отец больше не хочет жить. В такие минуты она задумывалась, милосердно ли удерживать Карло в этом мире, но получить ответ на этот вопрос не могла, поскольку речь у него так и не восстанавливалась. Франческа упрашивала Эдуарда, чтобы он разрешил перевезти отца домой, но врач отказал ей. После удара больные долго не оправляются, объяснил он. Граф выжил, но очень слаб, поэтому может погибнуть от какого-нибудь вторичного заболевания.

Франческе страстно хотелось поделиться с отцом своей радостью. Во время беременности она чувствовала себя так, будто заново родилась, а ангел-хранитель распростер над ней крылья, защищая от зла и бед. Теперь Франческа не испытывала никаких недомоганий, напротив, у нее появились новые силы, и она была счастлива, когда ребенок давал знать о себе.

У Майкла дела тоже шли хорошо. Став бизнесменом, он первое время тосковал по беззаботной и вольной жизни, о прогулках под парусом по бирюзовым водам вдоль берегов архипелага. Однако появление клиентов и двух подчиненных воодушевило его. В январе новая компания принесла первую реальную прибыль, и Майкл высоко поднял голову. Но курортный сезон закончился, туристы схлынули, а затраты на ремонт лодок и арендная плата за офис быстро съели прибыль. Чтобы зарабатывать, Майклу пришлось бы купить по меньшей мере еще пару лодок, иначе компания не удержалась бы на плаву. Он наконец решил обратиться за помощью к тетке. Леди Джейн могла бы заинтересовать его бизнесом кого-нибудь из друзей, а имея инвестора, Майкл добился бы, чтобы его молодая компания приносила круглый год стабильную прибыль.

В разгар сезона тетка однажды позвонила Майклу и попросила сопровождать ее на торжественный прием в клубе Лайфорд-Кэй. Однако племянник отказался, деликатно объяснив, что не может оставить Франческу.

— О, Франческа — настоящий ангел, она не будет возражать, — самоуверенно возразила та.

Но Майкл твердо сказал, что не оставит жену в ее положении одну. Положив трубку, он со вздохом повернулся к Франческе:

— Похоже, тетушка потеряла рассудок. Ее тон наводит на мысль, что она пристрастилась к спиртному.

Перестав зависеть от тетки, Майкл совершенно изменился. Теперь он редко пил и не посещал некогда любимые им злачные местечки на Бэй-стрит.

— Тебе стоило бы пойти, думаю, леди Джейн очень одиноко, — заметила Франческа. — Обо мне не беспокойся, со мной ничего не случится.

Франческа догадывалась, что леди Джейн чувствует себя покинутой, ибо светские знакомые не заменяют семью. Она, конечно, понимала стремление мужа к независимости, но столь резкое охлаждение к бывшей благодетельнице настораживало Франческу. Она со страхом ждала дня, когда ради спасения компании Майклу придется обратиться к леди Джейн. И такой день наступил.

После того как муж отправился к тетке, Франческа достала альбом с фотографиями и устроилась в своем любимом кресле. С ранних снимков на нее смотрела радостно улыбающаяся круглолицая девочка, сидящая на руках у матери. Когда-то красивого и полного сил отца теперь невозможно было видеть без слез. Дальше шли снимки подросткового периода. На некоторых четырнадцатилетняя Франческа стояла, обнявшись с Жози, почти такая же загорелая, как и ее подруга-мулатка. Здесь же Франческа нашла и снимки самой Жози — в платье с глубоким вырезом и не по размеру большом, позаимствованном у Марианны. В альбоме лежали и фотографии, сделанные на разных вечеринках — в честь Рождества, Пасхи, дней рождения, а также на пикниках и лодочных прогулках. Куда все ушло, что сталось со всеми ними… Глаза Франчески затуманились от слез. Марианна уехала на Гаити, чтобы умереть среди своего народа. Жози. С ней они теперь живут в разных мирах, и вряд ли когда-нибудь их пути пересекутся.

Мысли Франчески вернулись к осенней ночи, когда она увидела Жози на сцене ночного клуба в одеянии из разноцветных шарфов. В тот момент, охваченная яростью, Франческа думала только о словах отца: «Можешь поблагодарить свою подругу Жозефину, это она рассказала мне о твоих свиданиях с американцем».

Она снова опустила взгляд на фотографии, где обе они радостно улыбались, и вспомнила ответ Жози: «Он меня заставил, могла бы догадаться».

Неужели он действительно вынудил ее выдать место тайных встреч? Франческа покачала головой. Какая разница? Все равно Карло рано или поздно узнал бы правду, и ее роман с Джеком закончился бы так же.

Наконец она достала конверт, лежавший в кармашке альбома. Открыв его, Франческа взглянула в голубые глаза Джека Уэстмана, пробежала пальцами по загорелому лицу, словно касалась не глянцевой бумаги фотокарточки, а теплой кожи. Ей живо вспомнился чистый запах его рубашек, и она будто наяву услышала его голос, произносящий ее имя…

Франческа оторвала глаза от фотографий, убеждая себя бросить их в горящий камин, где они превратятся в пепел вместе с воспоминаниями, похороненными в ее сердце. Но она была не в силах уничтожить карточку Джека — так же, как и забыть его.

Франческа закрыла альбом и засунула его на верхнюю полку книжного шкафа.

Прошел час-другой. Она сочла это хорошим признаком, подумав, что леди Джейн решила угостить Майкла ужином. Пока Франческа пришивала оборку к желтому детскому одеяльцу, минул еще один час. Забеспокоившись, она поднялась наверх и посмотрела в окно. Дом леди Джейн казался в лунном свете холодным и суровым. Три окна светились. Позади дома блестела серебристая гладь моря, и на его фоне темное здание напоминало корабль. Франческа инстинктивно прикрыла рукой живот, словно защищая будущего ребенка. Возможно, не стоило отпускать мужа одного просить одолжения у тетки. Им и нужно-то всего ничего: чтобы она порекомендовала компанию Майкла своим знакомым. Теперь Франческа почти не сомневалась, что леди Джейн только и ждала этого визита.

Около полуночи Франческа, направляясь в спальню, услышала нетвердые шаги мужа. Майкл был пьян.

Вздохнув, она пошла к двери. Майкл что-то тихо напевал, прислонившись к стене дома. Увидев жену, он нахмурился.

— Франческа, этот ключ не подходит.

Она взяла его за руку и ввела в дом.

— Конечно, не подходит, ведь это ключ от бунгало. Ты бы не перепутал, если бы не забыл о своем обещании держаться подальше от «Бушмиллз».

— Я выпил всего лишь пару стаканчиков, чтобы доставить удовольствие любимой тетушке. Тебе не о чем волноваться, любовь моя. Завтра я как обычно буду на боевом посту. А теперь помоги-ка мне лечь в постель, без тебя я не справлюсь. — Майкл оперся на Франческу, и она проводила его в спальню.

— Она обещала помочь?

— Да, сказала, что завтра утром у меня за дверью выстроится целая очередь клиентов.

Франческа пожалела, что сомневалась в этой женщине.

— Мне бы хотелось, чтобы она не доводила тебя до такого состояния. Сможешь ли ты работать завтра утром?

— Не волнуйся, ты будешь еще досматривать последний сон, а я уже приготовлю завтрак.

Но это обещание Майкл, разумеется, не сдержал. Франческа разбудила его в девять и начала приводить в нормальное состояние при помощи аспирина и кофе, а потом с большим опозданием отправила на работу. Майкл искренне раскаивался в своем вчерашнем поведении. Однако выяснилось, что его опоздание в офис не имело никакого значения. Друзья леди Джейн так и не постучались в его дверь. А телефон в их доме вообще перестал звонить. Теперь молодоженов избегала не только леди Джейн, но и все ее знакомые.

Впрочем, Франческу это не задевало. Теперь, готовясь стать матерью, она чувствовала себя неуязвимой. Все больше времени молодая женщина проводила дома, обставляя обращенную к морю комнату, предназначенную для детской. Когда внутри нее шевелился ребенок, Франческа со смущением и радостью думала, что это малыш Джека, и ей казалось, будто он возвращается. Даже нарастающее отчаяние Майкла не нарушало ее счастья.

Глава 15

В тот год весна наступила рано. Из-за живой изгороди леди Джейн пристально наблюдала за развитием беременности Франчески. Пожилая дама утратила вкус к развлечениям, и, когда те, кто приезжал на остров лишь на зиму, заперли свои дома и разъехались, леди Джейн с облегчением вздохнула. Остров почему-то стал ей противен. Она подглядывала за Франческой, когда та прогуливалась по саду, то останавливаясь понюхать цветок, то срывая созревший плод. Походка у нее стала тяжелая, но при этом Франческа держалась так, будто вынашивала ребенка от самого Господа Бога.

Леди Джейн понимала, что счастье Франчески — дело ее рук. Она подсунула молодую женщину своему кретину-племяннику как наживку, но Майкл вместо того, чтобы испортить ей жизнь кутежами и распутством, вдруг преобразился. Его преданность жене бесила леди Джейн. Конечно, Майкла, как и прежде, можно было без труда напоить допьяна его любимым «Бушмиллз», что старуха время от времени и делала, но, даже презирая самого себя, он не переставал восхищаться Франческой и хвастаться будущим ребенком, которого, видимо, считал своим.

Майкл рассказал тетке, что у Карло, судя по всему, восстанавливается умственная деятельность. Даже если к нему не вернется речь, теперь уже не за горами день, когда они перевезут графа домой, и тогда у них будет настоящая полная семья. Майкла восхищала возможность иметь не только жену и ребенка, но и отца — гораздо более солидного, чем родной. Но ничего, эта идиллия долго не продлится, уж об этом-то леди Джейн позаботится, когда наступит подходящий момент.

«Какая несправедливость, — размышляла она, стоя в своем розарии, — семья графа Нордоньи процветает и увеличивается, тогда как мой род столь бесславно закончился. Если бы не жена Карло, Сибилла жила бы и по сей день, и у меня были бы и муж, и дочь».

Между тем дочь Сюзанны ничуть не пострадала от этой трагедии и теперь смело шествовала по жизни — точь-в-точь как ее мать — любя, кого хочется, и обманывая самых близких людей.

Солнце поднялось высоко, птицы попрятались от полуденной жары, и в саду все стихло. Леди Джейн никак не удавалось избавиться от мыслей о Франческе, которая прогуливалась с таким видом, будто в нее вселилась душа Сюзанны — грязная, бесчестная, эгоистичная! Однако, глядя на счастливую Франческу, можно было подумать, что ее благословил сам Всевышний. Теперь леди Джейн лишилась и Майкла. Нордонья отняли у нее племянника.

Она отряхнула платье. Какой милый садик, жаль, что никто его не видит. Год за годом леди Джейн подрезала кустарники, окапывала деревья, выращивала цветы, но ее одиночество становилось все более невыносимым. У Карло есть утешение — дочь, а вот о ней самой в старости никто не позаботится.

Поливать сад было уже слишком поздно — солнце спалит листья. Леди Джейн ушла в дом и приготовила себе коктейль «Том Коллинз». В спальне она сняла рабочую одежду и облачилась в прохладное шелковое платье. Гулкую тишину в доме нарушал лишь ход часов. Леди Джейн могла позволить себе только горничную, приходящую два-три раза в неделю. Сейчас в доме не было даже прислуги. А ведь прежде она считалась в Лайфорд-Кэй лучшей хозяйкой светского салона. До того как появилась Сюзанна и затмила ее красотой и обаянием, до того как эта женщина соблазнила Сибиллу и увезла ее в Венецию.

Леди Джейн придирчиво оглядела себя в зеркале. Следы, оставленные на ее лице безжалостным временем, уже нельзя скрыть никаким макияжем. Черты стали асимметричными, один глаз немного запал, отчего приобрел печальное выражение, а рот от долгого молчания словно цинично ухмылялся. На ее лице запечатлелся немой укор, и леди Джейн была готова предстать перед Карло Нордоньей в своей поруганной красе без всякого смущения. Именно его жена превратила ее в то, чем она стала.

Леди Джейн надела солнечные очки и широкополую соломенную шляпу и решительной походкой вышла из дома. Преодолев короткое расстояние до клиники, она быстро нашла палату Карло. Мысленно леди Джейн десятки раз проделывала этот путь — каждую ночь, с тех пор как узнала, что ее враг приехал на остров и лежит смертельно больной, но добраться до него не так просто.

По палате ходила сиделка. У леди Джейн помутилось в глазах, гнев не позволял ей увидеть реальность в истинном свете. Однако она все же разглядела неподвижную фигуру Карло Нордоньи, лежащую, словно каменное изваяние на крышке гробницы.

Старуху отделяла от ее врага сиделка, вставшая на пути к осуществлению ее жгучего желания. И леди Джейн сконцентрировала все свои внутренние силы на устранении этого препятствия. Подавляя страх, она с холодной уверенностью выпроводила сиделку из палаты. Теперь уже ничто — ни собственное малодушие, ни постороннее вмешательство — не могло помешать свершению правосудия.

— О, Карло, как жаль, что приходится навещать тебя в столь невеселом месте, — сказала леди Джейн, не вполне уверенная, что больной в сознании.

Граф пошевелился. Лишь в темных глазах его еще теплилась жизнь, и он обратил их на нее. Слабость врага придала старухе храбрости. Видеть Карло в столь жалком состоянии было необычайно приятно. Ее сердце находило утешение в явственных признаках отчаяния и боли, оставивших след на лице Карло. Леди Джейн вдруг поняла, что возмездие уже занесло меч над семьей Нордонья. Что бы она ни сказала и ни сделала, граф никому не расскажет — не сможет. Наконец-то она приступит к осуществлению плана, зародившегося в ее голове еще в тот день, когда она впервые увидела Франческу в саду матери.

Она молча сидела у постели Карло, наслаждаясь страхом, появившимся в его глазах. Он, несомненно, узнал ее и, конечно, поймет все, что она скажет.

— Ты знаешь, что мой муж все эти годы заставлял меня молчать. Он запер меня в семейном поместье и сказал всем, что я не в себе. — Леди Джейн расхохоталась. — О, Сирил был редкостным трусом. Представь, он заявил, будто прячет меня потому, что мы с Сибиллой слишком много выстрадали и пора забыть о прошлом. Но от меня не укрылась истинная причина! Он боялся скандала, который повредил бы репутации его дражайшей семьи. Точь-в-точь как ты, Карло, правда?

Она помолчала, наслаждаясь ужасом Карло.

— Сирил здорово облегчил тебе жизнь. Его трусость помогла твоей жене избежать наказания. О, как он походил на тебя! Лорд Хиллфорд и граф Нордонья — два ничтожества, скроенные из одного и того же материала, больше заботились о чести семьи, чем о справедливости!

Леди Джейн подалась вперед и зашептала в самое ухо Карло:

— Но меня-то волнует именно справедливость! И я прослежу, чтобы возмездие свершилось!

Удовлетворенная произведенным эффектом, она откинулась на спинку стула.

— Тебе повезло: твоя дочь обеспечила тебя всем этим.

Леди Джейн обвела рукой комнату, уставленную цветами из сада Нордонья.

— Что ж, возможно, участие, которое она проявила в эти трудные дни, заставит тебя простить ее за роман с американским актером.

В темных глазах Карло отразилась боль, и старуха рассмеялась. Какое наслаждение видеть его неподвижным и беспомощным!

— В конце концов, твоя дочь такая же, как ее мать. Это должно тебя радовать, правда, Карло?

Рука Карло дернулась. Из груди его вырвался хриплый звук, словно он пытался заговорить.

Леди Джейн снова склонилась над ним, заговорив тихим, вкрадчивым, глухим от ненависти голосом:

— Твоя жена убила мою дочь, Нордонья, и Франческа за это заплатит.

Словно со стороны старуха услышала свой безумный хохот.

После ее последних слов, Карло приподнял голову и издал лающий звук, а по телу его прошла судорога.

— Боже, что вы натворили!

Леди Джейн обернулась. В дверях стояла потрясенная Франческа.

— Как вы посмели его расстроить! Вы что, не видите, в каком состоянии отец?

Франческа выскочила в коридор и позвала на помощь. В палату вбежала медсестра, а вслед за ней появился Эдуард. Проходя мимо Франчески, он ободряюще стиснул ее руку. Увидев, что леди Джейн уже в конце коридора, Франческа бросилась к ней.

— Что вы сказали отцу? Почему он в таком состоянии? — встревоженно воскликнула Франческа.

Старуха обернулась:

— Все эти годы я мечтала отомстить за смерть Сибиллы, но муж не давал мне раскрыть рта, боясь скандала и позора. Карло это оказалось на руку. А твоя мать умерла, так и не понеся наказания за то, что сделала с моей Сибиллой. Теперь за все расплатишься ты. Дурная кровь Сюзанны течет в жилах ребенка, которого ты так гордо носишь. Майкл с интересом узнает, что это не его дитя. Ведь не его — правда, Франческа? — злорадно крикнула леди Джейн и метнулась к выходу.

Франческа схватила ее за руку:

— О чем вы говорите? В чем провинилась моя мать?

Леди Джейн грубо выдернула руку и открыла дверь.

— Ты получишь лишь то, чего заслуживаешь, — ответила она, направляясь к машине.

Франческа застыла, не решаясь последовать за старухой, пока отец в опасности. Идя по больничному коридору, она заметила, что у нее дрожат колени.


По пути домой леди Джейн испытывала радостное возбуждение. Наконец-то ей удалось нанести Карло удар, возможно, даже смертельный! Но пока она шла от машины к двери, яростный порыв ветра задрал ее юбку. Леди Джейн, с трудом преодолевая ветер, добралась до двери, та распахнулась и ударила ее.

Наконец она оказалась в темном холле. От напряжения сердце гулко стучало. Снаружи неистово завывал ветер, сотрясая дом. Сверкнула молния и оглушительно загремел гром.

Леди Джейн казалось, что ярость бушующей стихии направлена именно против нее. На мгновение она ужаснулась тому, что совершила, но потом потрогала саднящую рану на шее и вспомнила, как приподнимала край простыни, прикрывавшей лицо мертвой дочери. Тогда леди Джейн рыдала так, словно ее стенания могли разбудить мертвую.

Она содрогнулась от горя, пошатываясь, дошла до дивана, упала на него и затряслась от рыданий.


Бесцельно ходя по больнице, Франческа забрела в солярий, совсем пустой в этот час. Бледно-желтые обои на стенах и белая мебель почему-то напоминали ей кукольный домик. Что за чудовищная угроза нависла над ее ребенком? Какой поступок ее матери породил столь ужасную месть? Ах, если бы только к отцу вернулась речь, он бы наверняка объяснил бы все это. Франческе очень хотелось оправдать мать, чья любовь когда-то так много значила для нее. Леди Джейн сыграла жестокую шутку, подорвав веру Франчески в мать и угрожая ее нерожденному ребенку.

Глубоко задумавшись, она не слышала, как подошла медсестра.

— Ваш отец спит. Все необходимое сделано, можете идти домой.

— Он поправится?

— Ему обеспечен прекрасный уход. За его состоянием постоянно наблюдают.

Франческа направилась к выходу. В глазах ее стояли слезы. Когда она выехала на дорогу, начался ливень. Ветер трепал верхушки могучих пальм, раскачивая их, словно легкий тростник. Неожиданно Франческа почувствовала такую острую боль, что с ее губ сорвался стон. Но боль быстро прошла, и молодая женщина нажала на педаль акселератора. Через несколько минут она уже подъезжала к дому. Ветер настолько усилился, что вскипевшее море, казалось, готово поглотить остров. Дом почти скрыла пелена дождя. Войдя, Франческа с облегчением увидела, что Майкла нет, и с трудом поднялась по лестнице. Ее клонило в сон, но по-прежнему одолевали мысли о матери. Она легла и попыталась успокоиться. За окном бушевал ураган, стекла дребезжали, но усталость взяла свое, и Франческа забылась тревожным сном. Ее мучили кошмары: смеющаяся молодая женщина вонзала нож ей в живот. Пронзенная острой болью, Франческа проснулась от собственного крика и, едва придя в себя, вспомнила, что лицо этой женщины видела на фотографии. Так вот почему она явилась ей! Между тем боль не оставляла ее, и Франческа поняла, что начались роды. Внезапно зажегся свет, и она услышала ласковый голос Майкла. Когда же он вернулся? И который теперь час?

— Что с тобой, любовь моя? — Майкл внимательно вглядывался в лицо жены. — Наверное, тебе из-за бури приснился страшный сон?

У Франчески перехватило дыхание: началась очередная схватка.

— Я… — Майкл, мне нужно в больницу.

Муж положил ей на лоб прохладную ладонь.

— Ты вспотела. Дорогая, может, это просто испуг… ну из-за шторма? Ребенку еще слишком рано появляться на свет, осталось не меньше двух месяцев.

Франческа вскрикнула и вцепилась в руку мужа.

— В больницу, Майкл! Мне нужно в больницу!

Побледнев, он бросился к телефону.

— Нет гудка! Должно быть, ветер оборвал провода. — Поспешно одевшись, Майкл протянул жене халат. — Я подгоню машину к самой двери, а потом на руках снесу тебя вниз. — Он склонился над Франческой и поцеловал ее. — Не бойся, радость моя, я сам слишком перепуган. Но, черт возьми, и рад тоже — этот малыш знает, как мы его ждем, вот и решил явиться на свет чуточку раньше.

Последние слова донеслись уже с лестницы.

Франческа с трудом накинула халат. Чемоданчик с вещами она упаковала уже давно, и он стоял у дверей спальни. Майкл вскоре вернулся.

— Я не могу везти тебя в такой ураган. Слишком опасно. Потерпишь, пока я съезжу за врачом?

— Ох, Майкл, поторопись. Если поспешишь, со мной будет все хорошо.

После ухода мужа Франческа слышала только завывания ветра и барабанную дробь дождя. Схватки участились. Франческе казалось, что ее тело уступает натиску бури, а шторм выпускает на свободу созревшую в ней новую жизнь.

Майкла все не было, и у Франчески помутилось сознание. Вой ветра отдавался в ушах, неподалеку ревел океан. Лучше, что она одна, мелькнуло у нее в голове. Сейчас никто не в состоянии ей помочь. Но потом Франческа почувствовала, что кто-то вытирает пот у нее со лба.

— Это я, Эдуард.

Она открыла глаза и сквозь пелену боли увидела двух насквозь промокших мужчин.

— Прости, что так долго заставил тебя ждать, дорогая. — Голос Майкла дрожал от волнения. — Но зато я привез самого лучшего врача.

— Единственного, которого удалось найти, — уточнил Эдуард, улыбаясь Франческе.

Она почувствовала себя увереннее. Теперь все будет хорошо.

— Я знаю, о чем вы думаете, Франческа. — Эдуард чуть сжал ее руку. — «Господи Боже, мне нужна хорошая акушерка, а не специалист по исправлению носов!» Но, уверяю вас, мне и раньше случалось принимать роды.

Она засмеялась, но тут же вскрикнула от боли.

Эдуард ощупал ее живот.

— Все хорошо, девочка, продолжай тужиться. Теперь уже недолго осталось. Ты же справишься, правда?

Боль затмила все, и Франческа перестала противиться ей. Еще одна схватка лишила ее последних сил.

В глазах Эдуарда мелькнул страх.

— Что случилось? — закричала Франческа.

Врач показал ей крошечное красное тельце и несколько раз шлепнул младенца по попке. Молчание ребенка заставило всех замереть, но потом личико его сморщилось, и он наконец закричал. Сквозь слезы Франческа смотрела на малыша, похожего на неоперившегося голодного птенца.

Эдуард передал ребенка матери, розовые губки уткнулись в грудь Франчески, а веки с голубоватыми прожилками сомкнулись. Майкл склонился над женой и протянул руки к ребенку.

— Твой сын, — прошептала она. — Я хочу назвать его Майкл Кристофер Хиллфорд.

Взгляд мужа выразил глубокое облегчение. Решив, что по этому случаю грех не выпить, он принес снизу стаканы. Мужчины произнесли тост за здоровье Франчески, и Эдуард положил ей на лоб прохладную сильную руку.

— Как только утихнет буря, мы отвезем вас в больницу.

Франческа пыталась уловить в нем признаки тревоги, но глаза Эдуарда смеялись.

Майкл нахмурился:

— В больницу? Что-то не так?

Эдуард покачал головой:

— Все хорошо, но, я думаю, их лучше подержать под наблюдением врачей.

— Вероятно, вы правы, Эдуард. — Майкл сжал руку жены. — Ни о чем не беспокойся. Я навещу графа и почитаю ему газеты.

— Господи, отец! За все это время я о нем даже и не вспомнила!

— Ваш отец в надежных руках, — поспешно заверил ее Эдуард. — Когда я в последний раз видел Карло, он крепко спал.

— Спал или был без сознания?

Эдуард промолчал.

— Признайтесь, ведь у него был еще один удар? — разволновалась Франческа. — И это случилось после визита леди Джейн.

Эдуард сосредоточенно рылся в своем чемоданчике.

— Франческа, вам нужно отдохнуть и подумать о себе и малыше. Мы с Майклом побудем здесь.

Она смутно ощутила укол и прикосновение теплой руки Майкла, утирающей ей слезы. Эдуард улыбнулся: Франческа уснула, прижимая к себе ребенка.

Глава 16

Майкл стоял у окна палаты для новорожденных и смотрел на ребенка. Младенцев держали в застекленном помещении, уставленном сложным медицинским оборудованием, сияющим хромированной сталью. Майкл надеялся, что его сыну это никогда не понадобится. Медсестра подняла на руках малыша, завернутого в белое одеяльце. У младенца было красное личико и темно-синие глаза.

Майкл побарабанил пальцем по стеклу, пытаясь привлечь внимание ребенка. В это время за спиной его прозвучал холодный голос:

— Несомненное фамильное сходство.

— Что? — Майкл обернулся и увидел тетку. Седые волосы отливали металлическим блеском, словно их покрыли тонким слоем серебряной краски.

Майкл знал от Эдуарда, что накануне леди Джейн чем-то вывела из себя Карло, но решил сейчас не говорить с ней об этом.

— Ну, тетя, как вам нравится мой замечательный горланящий сын? Разве не богатырь?

— Тебя можно поздравить, Майкл, — вкрадчиво ответила она. — Прекрасный ребенок. Надеюсь, твоя жена хорошо себя чувствует?

Майкл кивнул и снова повернулся к окну.

— Спасибо, Франческа в порядке и, конечно, невероятно гордится Кристофером.

— Кристофером? — удивилась леди Джейн. — А я думала, его назовут Майкл-младший.

— К чему нам два Майкла? Его будут звать вторым именем, и, прошу заметить, полным — Кристофер, а не Крис.

— Разумеется, дорогой. — Подойдя к окну, леди Джейн тихо обронила: — А я полагала, что ребенок недоношенный.

— Да, он родился на два с половиной месяца раньше срока и, признаться, порядком меня напугал, но врачи утверждают, что он отличный здоровый парень.

— Однако он очень крупный. — Леди Джейн одарила племянника невинной улыбкой. — Родись ребенок в положенный срок, он был бы просто гигантом. — Старуха с удовлетворением отметила изумление племянника. — Все-таки поразительно, что малыш такой большой, уму непостижимо.

Майкл молчал, по-прежнему гордо улыбаясь. Старуха сделала вид, что размышляет:

— Вы с Франческой поженились… дай-ка вспомнить… когда это было?

Майкл понял: тетка что-то замышляет.

— Неужели не помните, вы же были на нашей свадьбе!

Не замечая его иронии, леди Джейн начала загибать пальцы:

— …пять, шесть… до семи не доходит. Ты прав, он родился на два споловиной месяца раньше. — Она многозначительно покачала головой: — Но, дорогой, вы же познакомились с Франческой только за две недели до свадьбы!

Майкла захлестнул гнев:

— Перестаньте, тетя Джейн!

Майкл знал: тетка только и ждет, чтобы он вышел из себя. Она уже не впервые пыталась поссорить его с женой. Овладев собой, он тихо сказал:

— Вам лучше отправиться домой, тетя. Я не имею отношения к вашим проблемам.

— Так ты позволил этой женщине навязать тебе ребенка от другого мужчины? У тебя нет гордости!

Майкл бросил на тетку такой взгляд, что леди Джейн поспешно ретировалась. Однако старуха права. Ребенка зачали не раньше чем шесть с половиной месяцев назад, а он почти соответствовал норме доношенного младенца.

На третье утро после рождения Кристофера Майкл едва передвигал ноги от слабости. Он съел на завтрак стейк и яйцо, а потом поехал в больницу забирать жену и ребенка. За два дня, проведенные Франческой в больнице, Майкл больше не навестил ее. Ночи он проводил в барах на Бэй-стрит, а днем отсыпался на диване в большом доме. Вставал поздно, около полудня принимал душ, одевался и снова отправлялся на Бэй-стрит напиваться. Большей частью Майкл сидел где-нибудь один и молча размышлял о себе, Франческе и о ребенке, родившемся не от него.

Слова тетки, что у Майкла нет гордости, больно ранили его, ибо он знал, что старуха права. Любовь к Франческе ошеломила его, Майкл и не догадывался, что способен на такое глубокое чувство. Он хотел этого ребенка, растущего во чреве его жены, думал о нем постоянно на протяжении всех этих месяцев, с нетерпением предвкушая день, когда они будут вместе ходить под парусом. Что ж, хотя бы в этом смысле ребенок действительно принадлежит ему, и Майкл не откажется от сына во имя бессмысленного, даже опасного качества, именуемого теткой гордостью. Одно Майкл знал твердо: с тех пор как они встретились, Франческа ему не изменяла. Он отчаянно ухватился за это, утешаясь тем, что такое никогда не произойдет.

Войдя в палату, Майкл увидел, что Франческа кормит ребенка.

— Майкл! Где ты пропадал? Я беспокоилась!

Он сел. В нем крепла решимость высказать жене хоть часть правды.

— Я был в последнем в своей жизни загуле, постарался сделать его грандиозным. Сначала я выпил все виски в Нассау, потом взялся за славный ирландский грог, а закончил тем, что рухнул без сознания в гостиной. Полчаса назад, когда я наконец проснулся, по комнате маршировал отряд баварских гномов. Ну и зрелище было, доложу тебе!

В ответ на укоризненный взгляд жены Майкл развел руками.

— Это случилось в последний раз, любовь моя! Я теперь человек семейный и должен думать о сыне.

Франческа подставила ему щеку для поцелуя.

— Не зарекайся. Ты никогда не станешь настоящим пьяницей, но и от виски не откажешься до конца дней своих. Вот, возьми своего сына, да не дыши ему в лицо винными парами!

При взгляде на ребенка в душе у Майкла все перевернулось. «Это мой сын, — решил он, — что бы ни говорила тетка. Старуха считает на пальцах, исходя из биологических законов, но у любви свои законы».

— Смотри-ка, Франческа, какой красивый парень, правда? Вылитый я!

— Да, Майкл, такой же красивый. И почти такой же шумный. Он затихает, только когда спит.

— Так и должно быть, дорогая. Нам в семье не нужны робкие тихони.

Франческа коснулась руки мужа:

— Майкл, давай отвезем нашего сына домой.

Первый день дома Франческа провела счастливо и безмятежно. Она кормила и баюкала ребенка, а пока малыш спал, отдыхала в саду. Глаза Кристофера сияли чистой голубизной и напоминали о Джеке Уэстмане. Малыш всецело завладел вниманием Франчески, но она все-таки возвращалась к словам леди Джейн о ее матери.

Убедив себя, что все это бред сумасшедшей, Франческа решила, что, потребовав от старухи объяснений, услышит лишь новую ложь. Рассказать правду мог только отец.

Стараясь не думать, насколько обоснованы обвинения леди Джейн, Франческа похоронила их в душе, но страшная тайна все сильнее угнетала ее. Даже первые невинные улыбки младенца ненадолго приносили облегчение.

Как-то утром, когда Франческа сидела на солнышке, а малыш, посапывая, спал в колыбели, сделанной для него Майклом, на подъездной аллее остановился «мерседес». Из него вышел муж и с мрачным видом направился к ней. Она устремилась к нему навстречу.

— Дорогой, что привело тебя домой в такой ранний час?

Майкл подвел ее к креслу.

— Присядь, пожалуйста, Франческа.

Его тон испугал ее.

— Что случилось, Майкл?

Он сел напротив жены и взял ее за руки.

— Мне в офис только что позвонил Эдуард. Час назад умер твой отец.

Сердце Франчески болезненно сжалось.

— Мне следовало быть рядом с ним, — глухо сказала она.

— Дорогая, Карло не знал бы об этом. Ночью он потерял сознание и больше не очнулся.

Франческа с отчаянием подумала, что теперь отец уже не расскажет ей правду. Рана, нанесенная ей леди Джейн, не затянется и будет причинять боль до тех пор, пока Франческа сама не найдет ответа на свои вопросы.

— Любовь моя, ты сделала все, что могла. И врачи тоже.

Она склонила голову на широкую грудь мужа, радуясь, что Майкл рядом и старается утешить ее.

— Он так и не увидел внука, — прошептала она.

— Франческа, дорогая, Карло не понял бы, что у него появился внук. Знаю, как тебе тяжело, но поверь, несмотря на краткое знакомство с ним, я уверен: граф не хотел бы продлевать свои мучения. — Майкл указал жене на колыбельку: — Вот существо, которому ты сейчас нужна, детка. Один человек покинул этот мир, другой родился. — Он погладил младенца своей огромной рукой. — Карло признал бы справедливость этого.

Франческа склонилась над сыном. Кристофер открыл глазки и заворочался. Она провела пальцем по мягкой пухлой щечке.

— Майкл, нужно организовать похороны. Ты поможешь?

Он кивнул, положил руки на плечи жены и посмотрел ей в глаза.

— Я должен тебе кое-что сказать. Моя тетка имеет какое-то отношение к смерти твоего отца.

— Майкл, но ты тут ни при чем. Прошу тебя, не думай, будто ты виноват.

— Как бы то ни было, дорогая, она мне больше не друг.

— Но Майкл, она же твоя единственная родственница в этой части света.

— Тетка мне не кровная родня, — твердо возразил он. — Джейн была замужем за братом моего отца, вот и все.

Франческа поняла, что муж изо всех сил старается облегчить ее жизнь. Она взяла ребенка на руки и направилась к двери.

— Мы с тобой теперь одиноки, Майкл. Нам нужно держаться вместе.

Широкая улыбка озарила лицо Майкла.

— Думаю, это не составит труда, детка.

Было решено, что в Нассау отслужат заупокойную службу по графу, а в Венеции состоятся торжественные похороны, и тело графа будет покоиться в фамильном склепе.

В церкви пахло ладаном и восковыми свечами. От этого запаха и от монотонного голоса священника Франческа впала в состояние, близкое к трансу. Почему здесь нет Жози и Марианны и они не утешают ее? Она чувствовала себя растерянной и беспомощной как ребенок и хотела, чтобы священник поскорее закончил. Нужно доставить тело отца в Венецию, на его родину, а все остальное уже не имеет значения.

Эдуард едва слышал слова священника. Взгляд врача скользнул от украшенного цветами гроба к бледному лицу и печальным глазам дочери Карло Нордоньи. Скорбь сделала ее недоступной.

Едва окрепнув после родов, Франческа попросила Эдуарда, чтобы он разрешил показать сына графу. Ей хотелось, чтобы дед благословил ее дитя. Эдуард отказал, объяснив, что такой визит опасен для младенца, а Карло все равно не отреагирует на внука.

Франческа пришла к отцу одна, села у кровати, взяла Карло за руку и стала рассказывать ему о малыше.

Страстное стремление Франчески порадовать отца вызывало у Эдуарда недоумение. Он уже слышал о ее одиноком детстве: о рано умершей красавице матери, о властном, холодном отце, отославшем дочь за океан. Почему же она так скорбит о нем?

Священник произнес заключительные слова, и Эдуард увидел, как Майкл обнимает жену и смотрит на нее с любовью и состраданием.

«Хороший человек, — подумал Эдуард, чувствуя щемящую грусть. — Любящий муж и заботливый отец. Известно, что Майкл питает пристрастие к спиртному, но любовь к семье излечит его от этой слабости. Мне незачем спасать Франческу от несчастливого брака». Эдуард отогнал эту мысль и огляделся.

Женщина в черном, стоящая в стороне, судя по всему, искренне наслаждалась происходящим. Эдуард пристально вгляделся в нее, пытаясь уловить признаки безумия, навязчивой идеи, заставившей эту даму явиться к больному Карло и сказать ему то, что привело его к смерти.

Выразив соболезнования Франческе, Эдуард отправился в клинику. Его томило ощущение утраты, не имевшее никакого отношения к кончине графа.

Франческа Хиллфорд произвела на него неизгладимое впечатление. Ее нежность к сыну затронула в душе Эдуарда доселе дремавшие струны. У него почти не оставалось времени для дружеских отношений, да и личной жизни за пределами клиники у него, в сущности, не было. Многие из его пациентов, обезображенные в результате несчастного случая, страдали от эмоциональных травм. Но появление в коридорах клиники Франчески, красивой и ласковой, напоминало дуновение свежего ветра. Теперь ей незачем приходить. Эдуард ощущал пустоту. Ничего не поделаешь. Он должен ее отпустить.

В тот же день гроб с телом Карло отправили на самолете в Европу. Заботы, связанные с похоронами, взял на себя Эмилио. Франческа испытывала облегчение: теперь крылатый лев доставит душу отца на небеса. Почему эти сказки, услышанные в детстве, так успокаивают? Она прижалась к Майклу и дала волю слезам, направляясь с ним к машине.


Только через две недели Эдуард повернул автомобиль на длинную подъездную аллею.

Маленькая семья собралась на лужайке, где все дышало весной. В поместье зеленела трава, цветы благоухали. Малыш мирно спал на руках у отца. Франческа оторвалась от вязания и помахала Эдуарду рукой, что-то беззвучно произнеся одними губами. Он приблизился к ним, чувствуя удовольствие и смущение, ибо надеялся застать Франческу одну. Но ведь сегодня воскресенье — следовало догадаться, что Майкл дома.

— Рад вас видеть, Эдуард. Садитесь. — Майкл лежал на спине, придерживая ребенка.

— Вот ехал мимо и решил посмотреть на малыша. Как он? — непринужденно проговорил Эдуард.

— Этот маленький человечек — просто чудо, — сказал Майкл.

Эдуард присел на траву и несколько минут поговорил с Майклом, восхищаясь младенцем, которому уже исполнился месяц. Майкл наслаждался комплиментами, считая Кристофера самым совершенным созданием в этом мире.

«Счастливчик», — думал Эдуард, наблюдая, как Майкл баюкает сына. Он посмотрел на Франческу и встретил ее дружелюбную улыбку.

— А как вы, Франческа? У вас прекрасный вид.

— Хорошо, Эдуард. — Она поднялась. — Не хотите ли пойти со мной в сад? Я хотела бы кое-что обсудить с вами.

Он взглянул на Майкла.

— А вы?

Тот покачал головой.

— Я — пас. Цветы — это страсть жены, я от них только чихаю. А вы идите, если не боитесь. Не успеете оглянуться, как будете с ног до головы перепачканы землей и удобрениями.

Франческа и Эдуард направились к розарию.

— Мне надо кое о чем вас спросить. — Она сорвала белый цветок и протянула его Эдуарду. — Понюхайте.

— Да, аромат действительно приятный. И очень необычный.

— Цветок называют «Розой Лайфорда». По словам Аполлонии, это местная разновидность барвинка.

Франческа рассказала, что у ее матери были когда-то духи, приготовленные на основе аромата «Розы Лайфорда».

— Я нашла флакончик этих духов в маминой спальне в Венеции. Сейчас духи почти испарились. Я боюсь израсходовать их до конца, поэтому никогда ими не пользуюсь, а аромат мне очень нравится, с ним связано множество воспоминаний о маме.

Эдуард слушал, наблюдая за игрой света и тени на ее нежном лице, и недоумевал: почему она рассказывает все это именно ему?

— Аполлония говорила, что ваша семья живет на юге Франции, где много парфюмерных фабрик, и я…

— Конечно, Франческа. Я все понял. — Эдуард был счастлив, что она попросила его об этой услуге. — Я постараюсь, чтобы для вас воспроизвели эти духи.

— Если вас не слишком затруднит…

— Чепуха, это совсем нетрудно. Для парфюмеров воспроизвести запах духов ничего не стоит. Вот почему они постоянно ищут тайные экзотические ингредиенты. Дайте мне на время флакон с остатками духов, и я займусь этим сегодня же.

Глаза Франчески засветились такой радостью, что у Эдуарда сжалось сердце. Но когда она начала благодарить его, он поднял руку:

— Поверьте, Франческа, после того как вы провели столько времени с моими пациентами, убеждая их, что жизнь прекрасна и надо уметь ею дорожить, я счастлив сделать для вас такую малость.

Она отвернулась и начала обрывать с розового куста увядшие листья.

— Может, если духи окажутся удачными, а их производство не слишком дорогим… это позволит заработать дополнительные средства, — проговорила она, опустив глаза.

Эдуард окинул взглядом роскошное имение. Для молодой семьи дом был явно великоват. Вероятно, по ночам в безлюдных элегантных комнатах гуляет эхо. Эдуард не представлял себе, что люди, живущие в такой роскоши, могут нуждаться в деньгах. Однако голос Франчески выдавал смятение:

— Адвокаты отца только что улетели в Италию. Они провели здесь три дня и привезли плохие новости. Наши дела пришли в упадок.

— Граф долго болел.

— Проблема возникла задолго до его болезни. Очевидно, отец годами не обращал внимания на состояние финансов. Наши фамильные виноградники требуют модернизации, а для этого нужны деньги. Отца предупреждали, что необходимо изъять часть средств, вложенных в итальянские предприятия, и вложить их за границей… Но отец отказался это сделать и решил оставить на родине большую часть капитала.

— Неужели все так серьезно?

— Адвокаты советуют мне продать палаццо. Ремонт последний раз делали почти двадцать лет назад — по желанию матери. Вскоре придется заняться крышей, водопроводом и канализацией.

Франческа говорила спокойно, но Эдуард видел, что она очень встревожена.

— Я попросила адвокатов немедленно сдать палаццо в аренду, но подписать арендный договор только на год. Кроме того, я уполномочила их продать папину яхту, основную часть картин и два виноградника. Это позволит мне выиграть время, чтобы выпустить на рынок духи или придумать какой-то другой способ увеличить капитал.

— Франческа, — осторожно начал Эдуард, — у меня есть другое предложение. Я вынашиваю эту мысль уже несколько месяцев, но никогда и не мечтал, что она когда-нибудь воплотится в жизнь. — Он взял Франческу за руку, удивляясь ее хрупкости. — Вы, вероятно, догадываетесь, что мне необходимы хорошее помещение большого размера и дополнительный источник дохода, чтобы иметь возможность оперировать небогатых пациентов. Моя мечта — основать роскошный лечебно-оздоровительный курорт, который привлечет богатых клиентов из Европы и Америки, желающих сделать пластическую операцию, сбросить вес, прийти в себя после чрезмерной перегрузки, изменить режим тренировок или просто на время вырваться из-под гнета повседневной жизни. Доход от такого предприятия позволит мне оказать помощь изуродованным больным, не имеющим средств на лечение.

Франческа с интересом смотрела на него.

— Я накопил деньги и вскоре смогу купить участок земли и выстроить небольшое здание, — продолжал Эдуард, — но это оторвало бы меня от моей основной деятельности, причем именно сейчас, когда я работаю над коренными изменениями в методике удаления шрамов. А вот приобретя это поместье или, скажем, выкупив какую-то долю собственности… Этот огромный особняк можно превратить в фешенебельный санаторий, к тому же он недалеко от моей клиники.

— А мы с Майклом и Кристофером поселимся в бунгало. В этом и состоит ваше предложение?

— Именно так, Франческа, всего лишь предложение. Мне очень трудно просить вас оставить дом. Я никогда и не заикнулся бы об этом, если бы вы не упомянули о финансовых трудностях.

Франческа молчала так долго, что Эдуард испугался, не оскорбил ли ее. Но она ответила ему без малейших признаков обиды:

— Позвольте мне обсудить этот вопрос с Майклом. По-моему, ваша мысль удачна, полагаю, Майкл не будет возражать. Он всегда говорил, что дом слишком велик и находится далеко от пляжа. — Франческа понизила голос: — А еще муж упорно твердит, что в доме водятся призраки. Майкл утверждает, что привидения обитают в винном погребе и всякий раз, когда он уходит из дома, садятся в его любимое кресло.

Эдуард снисходительно рассмеялся, хотя ощутил укол ревности: Франческа говорила о муже с огромной нежностью.

Она снова умолкла. Эдуард предполагал, что ей не хватает решимости высказаться до конца, и терпеливо ждал.

— Эдуард, вы упомянули, что готовы войти в долю. Значит ли это, что я останусь совладелицей поместья?

— Ну конечно, Франческа! Это ваш дом, вы обязательно сохраните над ним контроль.

— И вы позволите мне заниматься с пациентами? Ведь по вашим словам, у меня неплохо получалось, а мне это нравилось, я чувствовала себя такой…

Эдуард улыбнулся ее энтузиазму.

— Франческа, считайте, что вы приняты на работу. — Он протянул руку. — Ну, так мы — партнеры?

Она ответила ему крепким рукопожатием.

— Партнеры.

Глава 17

Жози подняла руки высоко над головой и закружилась так, что бледно-голубая шифоновая юбка взметнулась выше колен, обнажив ее длинные стройные ноги. Потом она повернулась к зрителям, улыбнулась, отвесила прощальный поклон и удалилась со сцены.

Оказавшись в полутемном коридоре, ведущем к ее гримерной, девушка закрыла глаза и устало прислонилась к стене. Концерт прошел хорошо, и аудитория принимала ее восторженно, но было уже поздно, и Жози совсем вымоталась. Сегодня она уснет и без пилюль Лукаса.

— Жози?

Она открыла глаза и увидела хорошо одетого незнакомца. Он протянул ей руку.

— Меня зовут Рэд Лойтнер. Менеджер прислал мне вашу демонстрационную пленку.

Девушка пожала Лойтнеру руку и с интересом присмотрелась к нему. Его имя ей ни о чем не говорило, но если Лукас послал ему кассету, значит, он важная персона.

— Я из нью-йоркской фирмы «Эмбасси рекордс». Приехал в отпуск в Нассау и решил взглянуть на вас. Пленка ужасного качества, но ваш голос произвел на меня впечатление. — Он кивнул на дверь. — Может, выпьете со мной?

Жози последовала за ним в зал, и они сели за столик на двоих. Лойтнер заказал напитки, но и Жози, и он за время разговора сделали лишь несколько глотков. Казалось, Лойтнер так увлекся вопросами, что забыл про спиртное. Он интересовался, где выступала Жози, не хочет ли временно петь в хоре, пока компания грамзаписи не убедится в ее таланте. Когда она сможет приехать на прослушивание в Нью-Йорк?

Девушка, не зная, стоит ли доверять этому холеному, уверенному в себе человеку, отвечала ему честно и не старалась угодить. Лойтнер явно выказывал участие, но Жози решила не делать поспешных выводов и не тешить себя преждевременной надеждой. Легко ничто не дается. Лойтнер сообщил, что собирается выпустить альбом новой рок-группы.

— Пока это чисто местная группа, но я намерен сделать их знаменитыми на всем побережье, — сказал он.

Сейчас Лойтнер подыскивал для них бэк-вокалистов и считал, что для Жози это замечательный шанс прорваться в музыкальный мир Нью-Йорка.

— Давайте смотреть правде в глаза, Жози. Нассау — захолустье. Здесь вы никогда ничего не достигнете, а вам нужно расти, учиться. Если вы попадете в Нью-Йорк и поработаете в студиях звукозаписи, там сделают для вас новую демонстрационную запись — на этот раз профессионального качества.

Глаза Лойтнера заблестели. Жози решила, что если в следующую минуту он прикоснется к ней, значит, его предложение — обман. Она замерла в ожидании другого, менее почетного предложения. Но этого не произошло. Лойтнер усадил ее в такси и отправил домой, попросив на следующий день позвонить ему в отель.

Оказавшись в своей комнате, Жози в нарядном шифоновом платье бросилась на кровать и, дав волю воображению, унеслась мыслями в Нью-Йорк. Тесная студия звукозаписи станет лишь первой ступенькой на пути к роскошным клубам, золотым дискам… может, даже — чем черт не шутит — к бродвейской сцене. Лукас просто сдохнет, услышав об этом. После нескольких ее выступлений на Бэй-стрит Лукас догадался, что напал на золотую жилу. Оставив свою мечту стать звездой, он быстро превратился из солиста Лукаса Касуэлла в ее менеджера и аккомпаниатора. Чего бы Жози ни добилась, все пойдет ему на пользу и поможет набить карманы.

А главное, пополнить запас коки, порошка и разноцветных пилюль. Лукаса уже один раз арестовывали за продажу наркотиков туристам, но прыти у него ничуть не убавилось, и он с готовностью предлагал искусственный кайф всякому, кто проявлял к этому интерес. Сама Жози крайне редко пользовалась его «чудодейственными препаратами».

Лукас не отправится с ней в Нью-Йорк, его-то туда не приглашают. Придется как-то объяснить свой отъезд и при этом не задеть его самолюбие.

Девушка закрыла глаза и торжественно пообещала себе не прибегать впредь к наркотикам. То, что ей предстоит, требует трезвой головы и ясного ума. В воображении снова замелькали студии и засияли огнями фешенебельные клубы, и Жози, так и не раздевшись, крепко заснула.

Когда она проснулась, солнце стояло уже высоко. Едва открыв глаза, девушка бросилась к телефону.

— Будьте добры Рэда Лойтнера. Говорит Жози Лапуаре.

— Самолет отправляется в Нью-Йорк завтра в три, — сообщил Лойтнер. — Встретимся в два в вестибюле отеля. Я заказал вам номер в «Шерри Недерланд».

— Спасибо, Рэд. — Жози старалась говорить спокойно. — Тогда до завтра.

Повесив трубку, она издала ликующий возглас и запрыгала от радости.


Войдя в огромную двухэтажную гостиную, Аполлония де Тион сразу заметила Майкла Хиллфорда, присматривающего за бригадой рабочих. У него был такой лихой вид, что он запросто дал бы сто очков вперед любому капитану пиратского судна из голливудского приключенческого фильма.

Аполлония стояла в дверях, полагая, что ярко-зеленое шелковое платье и пышная корона светлых волос привлекут его внимание.

— Аполлония, ты вернулась! — Майкл шагнул ей навстречу и протянул руки. — Ну-ка, красавица, обними меня скорее! Без тебя это место напоминало пустыню. — Он сгреб ее в охапку и закружил в воздухе.

— Ах ты льстец! — Она слегка стукнула его в грудь. — Повтори еще раз, а потом я хочу услышать обо всем, что случилось за последние шесть недель.

— Без тебя здесь все опустело, — повторил Майкл. — У нас забронированы все места на ближайшие двести лет, и это благодаря твоей бурной рекламной деятельности в Европе. Наш курорт становится одним из самых знаменитых в мире!

— Ну, Майкл, ты тоже немало для этого сделал! В жизни не встречала человека, которому так хорошо удается заставить рабочих пошевеливаться.

— Не правда ли, они напоминают трудяг-бобров?

Майкл обнял Аполлонию и помог ей пробраться между нагромождениями стульев.

— Клянусь, Полли, мне ужасно тебя не хватало! Будь я на несколько лет моложе, бросил бы и Франческу, и ребенка и ездил бы повсюду за тобой.

Эту лесть Аполлония проигнорировала, не сомневаясь, что Майкл просто старается порадовать ее.

— К пресс-конференции все готовы? Где Франческа?

— В коттедже для постояльцев. Проводит собеседование с желающими наняться на работу. — Он подвел Аполлонию к окну. — Вон там, под пальмами.

— А где Кристофер?

— Думаю, играет с деревянным поездом под письменным столом Франчески. Он постоянно с кем-то из нас. Ума не приложу, чего ради мы платим такие бешеные деньги этой багамской няньке. Пойдем, я покажу, чем мы тут занимались, пока ты в Европе разбивала сердца. — Майкл повел собеседницу на второй этаж.

Аполлония осмотрела критическим взором каждую деталь нового оздоровительного комплекса. По предложению Эдуарда, она стала третьим партнером в их предприятии. Именно ей принадлежали идеи выстроить поближе к пляжу несколько отдельных коттеджей для постояльцев и сохранить в особняке в неизменном виде гостиную и величественную столовую, чтобы там собирались те, кто стремится к общению. Сочтя ее предложения на редкость удачными, их приняли.

Она же высказала мысль, что Майклу следует присматривать за рабочими. Решительность и организаторские способности сделали из него отличного подрядчика. Он умел заинтересовать рабочих и командовать ими, не задевая их самолюбие. Майкл проводил на строительной площадке почти каждый день, советуясь с архитектором и наблюдая за ходом ремонта. Вся семья уже переселилась в бунгало, и это Майкла вполне устраивало. Однажды он признался Аполлонии, что в большом доме чувствовал себя неспокойно.

Сейчас она с удовольствием отметила, что Майкл оживился и повеселел, хотя его собственная компания по фрахту яхт прозябала. «Эта работа на ветру и под солнцем подходит ему больше. Не каждому дано стать бизнесменом», — подумала Аполлония.

Майкл привел ее в просторную комнату, заставленную новым оборудованием для спортивных занятий.

— Не сомневайся, — гордо заявил он, — на тысячи миль вокруг у нас самое лучшее помещение и оборудование — как для пациентов клиники, так и для гостей оздоровительного комплекса.

Закончив экскурсию, он снова привел Аполлонию в гостиную, где рабочие уже расставили столы и стулья, а теперь вносили огромные букеты свежих цветов.

— Что ж, Майкл, не хочу тебе мешать. Комната уже прекрасно смотрится. Уверена, пресс-конференция станет сенсацией.

— Конечно, раз ты здесь, успех нам обеспечен!

Аполлония рассмеялась и поцеловала его в щеку.

— Пойду поздороваюсь с Франческой и Кристофером.

Она направилась к коттеджу, то и дело останавливаясь и приветствуя гостей, многие из которых приехали сюда по ее рекомендации. Аполлония с удовольствием отметила, что в саду ведет съемки телевизионная группа.

Франческа в коттедже для гостей беседовала с очередным претендентом на какую-то должность. Она буквально светилась изнутри. От Аполлонии не укрылась уверенность ее тона. Глаза молодой женщины весело блестели. Ответственность, которую она взяла на себя, занявшись оздоровительным комплексом, преобразила ее. Работа и заботы о маленьком ребенке не оставляли Франческе времени для мрачных размышлений.

— О, Аполлония! Как я рада тебя видеть!

Из-под стола послышался смех Кристофера. Аполлония вытащила мальчонку, взяла на руки и обняла.

— У меня хорошие новости, Франческа. Похоже, европейские кинозвезды уже выстраиваются в очередь, чтобы попасть на курорт «Роза Лайфорда». Нас с вами собираются фотографировать для журнала «Вог», и знаешь кто — ни больше ни меньше как сам Ричард Эллерби! А журналы по декоративному искусству дерутся за право поместить на развороте снимки наших комнат. — Она присела на краешек стола, лаская Кристофера. — А еще, дорогая, у меня новый любовник!

Франческа рассмеялась:

— Уверена, ему не более двадцати пяти.

— Ему сорок три, но я готова смириться с этим.

Аполлония начала с воодушевлением рассказывать о красавце автогонщике, потом заговорила о клиентах, которых сама нашла во Франции.

— У нас получилась восхитительная комбинация: мои знакомства в свете, репутация Эдуарда и магия имени Нордонья. При таком раскладе любое дело можно считать беспроигрышным. Европейские киношники уже расталкивают друг друга локтями, пытаясь попасть к нам. — Аполлония заметила, что Франческа насторожилась. — Надеюсь, вы ничего не имеете против кинозвезд?

— Нет, конечно. У нас и сейчас есть несколько таких клиентов.

— К нам собирался Фридрих Болнер, немецкий актер, он сильно сбросил вес и теперь хочет как следует отдохнуть, а еще — режиссер из Парижа Жан-Люк Бернард. Кстати, чуть не забыла самое главное — приезжает Надя Болдини, та самая красотка и итальянская звезда, что с завидной регулярностью предпринимает попытки самоубийства.

— Надя Болдини, — тихо повторила Франческа.

Аполлония поспешила добавить:

— Бедняжка недавно рассталась с красавцем мужем, известным американским актером, поэтому снова попыталась покончить с собой. Однако она никогда не принимает смертельную дозу таблеток. Тем не менее пресса от нее в восторге, и каждое неудавшееся самоубийство создает ей отличную рекламу. Честно говоря, последний брак Нади продлился дольше, чем следовало ожидать.

Франческа побледнела как полотно.

— Боже, дорогая, что с тобой? Я задела какую-то больную тему?

— Нет, нет, все в порядке, честное слово. Я просто немного устала. Пойдем со мной в бунгало. Оставим Кристофера на попечение няни и подготовимся к пресс-конференции.


Рэд Лойтнер не преувеличивал, рассказывая Жози, где она будет жить. Номер в роскошном отеле выходил на Центральный парк. С тех пор как она уехала из палаццо, Жози впервые оказалась в столь роскошной обстановке.

Нью-йоркский воздух поразил девушку резким, раздражающим запахом, который вызывал у нее бессонницу. Далеко внизу Пятая авеню была запружена легковыми автомобилями, такси, лимузинами, сверху напоминающими сложенные гирлянды.

Лойтнер обещал позвонить сегодня и сообщить график работы в студии. На туалетном столике лежала пачка банкнот, вдобавок от него она получила аванс в сотню долларов. Услышав робкий стук в дверь, Жози отошла от окна.

В коридоре стоял посыльный в красной униформе с букетом алых роз. Когда она осторожно положила цветы на столик, из них выпала визитная карточка. На обратной стороне было написано: «Добро пожаловать!» — и стояла подпись Лойтнера.

Жози поставила вазу с цветами перед зеркалом и залюбовалась ими. Она увидела в зеркале свое лицо, утопающее в розах. Это было красиво и зловеще и казалось ей знаком свыше, сулящим грядущие перемены. Теперь на территории Рэда Лойтнера придется принять его правила игры. Интересно, стал бы он так стараться ради хористки? Покупать билет на самолет, платить за роскошный номер в отеле и посылать цветы женщине, на которую не имеет никаких видов?

— У него есть планы, связанные с тобой, дорогуша, — сказала Жози своему отражению. — Он намерен сделать из тебя звезду. Ему нравится твой голос — и это все. Пора привыкать к самому лучшему, ибо именно этого ты и заслуживаешь.

Но ее монологу недоставало убежденности. Казалось, розы смеются над Жози, а двойник смотрел на нее из зеркала совершенно равнодушно.

— Твоя проблема в том, что ты не привыкла получать то, чего хочешь. Франческа на твоем месте и не ждала бы меньшего, а приняла бы как должное. Да если даже допустить, что Рэд тобой заинтересовался, в этом нет ничего дурного.

Но убедить двойника в зеркале так и не удалось.

Жози заказала завтрак в номер — омлет и клубнику. Поев, она устроилась на диване с чашечкой кофе и «Нью-Йорк таймс». В разделе театральной жизни ее внимание привлекла реклама пьесы. Со страницы на нее смотрел призрачный лик Джека Уэстмана, напечатанный серой краской как фон для текста. Актера, видимо, пригласили в Нью-Йорк на главную роль в бродвейском спектакле. В объявлении указывалось название театра и время спектаклей. Ошеломленная, Жози не отрывала глаз от газеты: она находилась в пятнадцати минутах езды от театра, где сегодня вечером будет играть Джек Уэстман.

Девушка позвонила в бюро обслуживания и попросила доставить ей билет на завтрашний вечерний спектакль.

До второй половины дня она прочитала все газеты и журналы, доставленные ей посыльным. Две статьи были посвящены лечебно-оздоровительному курорту «Роза Лайфорда», а журналы в глянцевых обложках пестрели фотографиями Франчески. Ее сестра выглядела счастливой и такой уверенной в себе, словно наконец получила причитающуюся ей долю фамильной власти и гордости. Когда связь между сестрами оборвалась, судьба улыбнулась Франческе и отвернулась от Жози, словно счастья не хватило бы на обеих. Сейчас, когда судьба стала благосклоннее к Жози, она пристально всмотрелась в лицо сестры, пытаясь обнаружить в нем признаки грядущего упадка.

Услышав телефонный звонок, девушка взяла трубку.

— Жози, привет, малышка! Надеюсь, ты не сердишься и не думаешь, что я тебя бросил?

— Рэд! Спасибо за прекрасные цветы.

— Отлично, я знал, что у тебя все в порядке.

Жози заметила, что Рэд обычно не отвечает на ее реплики, будто не слыша их. При встречах же он всегда отводил глаза, словно опасаясь встретиться с ней взглядом.

— Я посылаю за тобой лимузин, он доставит тебя в студию. Запись начинается в семь, но тебе нужно еще ознакомиться с нотами. Закончив работу, заедем куда-нибудь перекусить.

— Еще один лимузин? — удивилась Жози.

Рэд рассмеялся:

— Ладно, голубка, я должен ответить по другому телефону. Скоро увидимся.

Выйдя из отеля, Жози увидела сверкающий и неправдоподобно длинный лимузин. Водитель распахнул дверцу, но больше не обращал на девушку внимания, и она решила, что так принято в Нью-Йорке. Жози расположилась на мягком сиденье и стала смотреть в окно на проносившийся мимо город. Нью-Йорк казался ей грязным и неприветливым, а его суровость пугала. Девушка порадовалась, что автомобиль надежно защищает ее от кричащих, навязчивых афиш, развешанных в театральном квартале. Она высматривала имя Джека Уэстмана или название пьесы, в которой он играл, но за окном было слишком много неоновой рекламы.

Музыканты оказались людьми, ведущими ночной образ жизни. Жози догадалась, что большинство участников ансамбля только что поднялись с постели. Вежливость воспитанной в монастыре девушки пришлась здесь не к месту, а красивого платья никто не заметил. Все музыканты были в рваных джинсах и грязных футболках, а после того, как они немного выпили, в маленькой студии запахло спиртным. Однако это никого не смущало. Жози поняла, что они почти всегда навеселе. Рэд обращался с ними, как с детьми. Находясь по другую сторону стеклянной стены, он то и дело повторял в микрофон: «Отлично, детка» или «Эй, это впечатляет», — но девушка подозревала, что он не в восторге. Рэд предлагал им повторить ту или иную фразу до тех пор, пока не добивался безупречного исполнения. Видя, что он подавляет раздражение, Жози размышляла, срывается ли когда-нибудь Рэд.

Девушка радовалась, что наконец поет профессионально. Ее имя напечатают, пусть и мелким шрифтом, на обложке альбома, и она когда-нибудь добьется известности. В конце концов члены группы — настоящие артисты, снискавшие популярность в музыкальном мире, но она быстро поняла, что как музыканты они не идут в сравнение с теми любителями, с которыми она работала в Нассау. За ужином в маленьком и очень дорогом французском ресторанчике недалеко от студии она спросила Рэда об исполнителях:

— Чем они отличаются от других музыкантов?

— Умением контактировать с аудиторией. Удачливостью. Готовностью вывернуться наизнанку. Это самое главное. Если ты увидишь их на сцене, они понравятся тебе гораздо больше. Ребята не ленятся, они выкладываются полностью.

— Но, по-моему, они не самые лучшие музыканты…

— Если собираешься исполнять классику, заказывай «Карнеги-холл». Но если хочешь стать знаменитостью, держись за меня.

Рэд обмакнул устрицу в соус и отправил ее в рот.

Жози выжала сок из ломтика лимона на копченую форель.

— Я научу тебя, как добраться до вершины, — продолжал Рэд. — Пока ты здесь, мы запишем новую демонстрационную кассету. В нашем распоряжении лучшие аккомпаниаторы и звукооператоры. Это я тебе обещаю. Конечно, тебе придется долго и упорно трудиться, прежде чем твое имя узнают, но потом, когда наступит подходящий момент, мы запишем целый альбом.

Жози не верилось, что все это происходит па самом деле, но душа ее ликовала. Рэд пододвигался все ближе к ней, и теперь их колени соприкоснулись. Девушка понимала, что он ждет от нее какого-то проявления симпатии, но держалась напряженно.

Рэд рассказывал о звездах, которым помог сделать карьеру. Для одной молодой женщины он добился небольшой роли в мюзикле на Бродвее, и она, отлично справившись с ней, привлекла внимание публики.

Другая певица выступала в клубах в центре города, а чтобы платить за квартиру, подрабатывала пением в рекламных роликах на телевидении. Но потом «Эмбасси» выпустила ее сольную пластинку, и она пошла в гору. К тому же выяснилось, что эта дама фотогенична, и высокие славянские скулы оценили не меньше, чем голос.

— В этом смысле тебе тоже повезло, — продолжал Рэд. — Ты красивая. В тебе есть что-то экзотическое и загадочное — не черная и не белая. Мы состряпаем какую-нибудь романтическую историю о твоем происхождении: отец — из высшего света, мать — жительница острова… Как, неплохо звучит?

Изумленная, Жози уставилась на него.

— По-моему, слишком надуманно, — небрежно заметила она.

— Десерт будешь? — спросил Рэд.

— Нет, спасибо.

— Тогда поехали в отель.

Лимузин понес их назад по темным душным улицам. Рэд держал Жози за руку и поглаживал ее запястье подушечкой большого пальца, словно рисуя на нем вопрос. Нет сомнения, он хочет ее. Самолет, цветы, лимузин… все это было прелюдией к безмолвной поездке по пустынным ночным улицам. Нью-Йорк угнетал девушку. То, к чему с рождения привыкли жители островов — свежий воздух, чистая вода, буйная растительность, — здесь, под дымным городским небом, не продержалось бы и дня. Более всего Жози удивляло, что над Нью-Йорком нет звезд. Где же они? Отвесные стены из стекла и бетона, вздымающиеся по обеим сторонам улиц, исчезают в вышине, растворяясь в густой серой хмари.

— Что-то не так, Жози?

Рэд угадал ее настроение, она это признавала. Конечно, он не чудовище, но и не волшебный принц. Просто человек, склонный к скользким разговорам и преувеличениям, и довольно бессердечный, но все же не дьявол.

— Думаю, у меня ностальгия.

Рэд обнял ее, и Жози ощутила симпатию к нему.

Они остановились возле «Шерри Недерланд».

— Давай выпьем. Тебе станет лучше.

Шофер открыл дверцу, и Рэд помог девушке выйти из лимузина. Он взял ее под руку, и Жози приняла это как проявление той же доброты, какую Рэд проявлял к капризным музыкантам. Да, Рэд привык добиваться своего, но тонко, умело. А сейчас он намеревался обвести ее вокруг пальца.

Мимо них проходили женщины в вечерних туалетах и мужчины в темных костюмах. У входа в отель Жози подняла голову.

— Рэд, простите меня, — начала она, понимая, что сопротивляться бесполезно и он все равно победит. — Я неважно себя чувствую. Все произошло слишком быстро. Поймите, даже одна рюмка свалит меня с ног.

Жози боялась, что если произнесет вслух слово «нет», то город, отель, сам Рэд и все, что он обещал, вмиг исчезнет, и она вновь попадет из мечты в реальность, как Золушка с боем часов.

Он отпустил ее только тогда, когда она пообещала провести с ним послезавтрашнюю ночь. По графику Рэда днем ей предстояла запись на пленку, а на следующий день — репетиция в студии с группой музыкантов. Узнав, что в ближайший вечер Жози не сможет с ним встретиться, Рэд был разочарован, а вместе с тем заинтригован.

— Ты меня мучаешь, — сказал он, прощаясь с Жози у двери ее номера и целуя в щеку.

В номере девушка напустила полную ванну горячей воды и расслабилась в ароматной пене. Ее смуглая кожа покрылась какой-то грязью и копотью, не желавшими отмываться.

«Если меня примут за белую, то мир Франчески по-настоящему станет моим. Между нами не будет совсем никакой разницы».

Утром Жози разбудил посыльный, на сей раз явившийся с букетом желтых роз. Печально вздохнув, она поставила их к вчерашним. Рэд со своей щедростью стал слишком самонадеян. Яркие полураскрывшиеся цветы таили в себе надежды и обещания. Девушка смутилась. Розы, наверное, очень дорогие, да и ей они обойдутся недешево.

День был полностью отдан работе. Рэд не появлялся, хотя лимузин стоял на месте. Скучающий шофер в синей фуражке повез Жози, не спрашивая, куда ехать. Позже, когда группа устроила перерыв на ленч, Жози увидела, что он стоит возле автомобиля, занимающего, кажется, целый квартал. Шофер сделал вид, что не узнал ее. Девушка чувствовала свою общность с ним — оба они теперь состояли в штате Рэда и по его приказу являлись по указанным адресам. Она знала, что если ляжет с Лойтнером в постель, не испытывая к нему ни любви, ни желания, то вскоре и в ее глазах появится то же мертвое, апатичное выражение. Безжизненный шофер выглядел так, словно был всего лишь частью машины.

Музыканты в студии встретили ее дружелюбно. Они все стремились помочь, прослушали присланную Рэду пленку, давали советы, наперебой предлагали песни для исполнения, подсказывали, каким джазовым или блюзовым звездам следует подражать. Это были настоящие профессионалы, они зарабатывали на жизнь студийными записями, и притом весьма неплохо. Они помогали Жози оттачивать мастерство, говорили, какие клубы стоит посетить, кого послушать. Девушка долго и с удовольствием беседовала с ними, но в шесть попрощалась и уехала, собираясь отправиться в театр.

На регистрационной стойке отеля ее дожидалось несколько телефонных сообщений от Рэда, а в тихом номере стояли уже увядающие розы. Жози надела привезенное из Венеции платье и зачесала волосы наверх. Драгоценностей у нее не было, но девушка знала, что своей эффектностью затмит блеск любого камня. Взглянув в зеркало, она осталась довольна собой. Щеки ее разрумянились от предвкушения встречи.

Она не просто прекрасна, но восхитительна, как артистка, которой всегда мечтала стать. Подумав немного, Жози воткнула в волосы розовый бутон. Живот сводило от волнения, и у нее даже мелькнула мысль, не принять ли таблетку транквилизатора, положенную Лукасом в ее сумку. Но потом Жози увидела в зеркале свои глаза, сияющие от радости. Нет, ей не нужны транквилизаторы. Именно так она и должна себя чувствовать. Это просто возбуждение. Жози инстинктивно боялась попасть в зависимость от таблеток, дающих ощущение спокойной уверенности.

Глава 18

Жози отправилась в театральный квартал. Ближе к ночи эта часть Манхэттена странным и восхитительным образом преображалась. Фонари освещали все неестественным красно-оранжевым светом. Магазины грампластинок широко распахивали свои двери, сверкающие неоновыми огнями, и на улицу неслась громкая музыка. Нарядная публика, хорошо одетые театралы соседствовали здесь с темными субъектами,толкущимися возле порнографических кинотеатров, пьяными и неблагополучными подростками.

Жози, привыкшей к мягкой, естественной прелести тропиков, где таинственная ночная жизнь чем-то напоминала утонченную игру, кричащие краски и суета этого района были совершенно чужды. Однако она без труда отыскала театр на Западной Сорок шестой улице, и вскоре ей уже передалось радостное возбуждение толпы, заполнявшей вестибюль.

Вскоре девушка оказалась в элегантном зале, свет погас, и публика затихла.

Жози не считала себя знатоком театра, однако у нее сложилось впечатление, что пьеса «Неполное затмение» — обычный детектив без особых загадок. С того момента, как на сцене появился Джек Уэстман, играющий роль молодого мужа юной и прекрасной наследницы миллионного состояния, стало ясно, что все улики против него, но в конце выяснится, что он не виновен. Но Жози получала наслаждение от одного его вида.

Девушке не верилось, что мужчина, находящийся всего в нескольких футах от нее, и есть Джек Уэстман. Она прекрасно видела его в свете прожекторов — копна золотых волос, темное от загара лицо. Он похудел и осунулся. Партнерша Джека не шла ни в какое сравнение с ним и была столь бесцветна, что, казалось, сливалась с декорациями. Бездарная пьеса довольно скоро надоела зрителям, и всем хотелось узнать только одно: как герой Уэстмана, обвиняемый в убийстве, выпутается из затруднительного положения. Зал с облегчением вздохнул, услышав признание главного героя, сделанное в последнюю минуту.

Публика начала вставать, едва опустился занавес, но Жози сидела — ей не хотелось уходить и казалось несправедливым, что все так быстро забыли о пьесе и поспешили к такси, думая о том, как бы побыстрее занять столик в ресторане. А может, она сама приехала в Нью-Йорк лишь затем, чтобы посмотреть Джека Уэстмана на сцене? Все собственные приключения были забыты: и Рэд с его лимузином, и «Шерри Недерланд», и музыканты, и запись ее кассеты… Разве это могло сравниться с Джеком! Жози испытывала сейчас такой же трепет, как в тот момент, когда застала его в бывшей детской на верхнем этаже палаццо.

— Решили переночевать? — сухо поинтересовалась капельдинерша.

Жози поднялась:

— Простите. Вы уже закрываете театр?

— Нет, актеры еще за кулисами.

— Актеры еще здесь? — переспросила девушка.

— Конечно, все в гримерных. Можете посмотреть, как они будут выходить. Служебный выход — направо, сразу за углом. — Женщина оглядела Жози. — Вы впервые в Нью-Йорке, детка?

— Да. И в театре тоже.

— Жаль. Спектакли бывают и получше, но все же…

Но Жози уже исчезла.

За углом она увидела двери, ведущие в служебные помещения театра. Оттуда выходили актеры, ничем не примечательные без грима. Все они торопились, видимо, стараясь избежать встреч с докучливыми поклонниками.

Наконец вышел и Джек. Собравшись с духом, Жози преградила ему путь.

— Джек! — Она протянула к нему руку. — Помнишь меня? Я Жози, подруга Франчески.

Ей не верилось, что она наяву касается его руки. Большая часть лица была в тени, но волевой подбородок вырисовывался отчетливо. Он остановился и замер от удивления.

— Подруга Франчески? — Он повернул девушку к свету. — Жози, это в самом деле ты! Что занесло тебя в Нью-Йорк?

— Я приехала записать демонстрационную кассету и принять участие в записи альбома как бэк-вокалист.

— О, так ты теперь профессиональная певица? Хорошая новость! Ты здесь одна? — спросил Джек.

— Да.

— Труппа торопится на вечеринку — этот спектакль был последним. Мне тоже нужно ненадолго там показаться, а потом мы обязательно с тобой где-нибудь выпьем и поговорим о былых временах. Давай встретимся… скажем, через час, идет?

— Конечно.

— Где ты остановилась?

— В «Шерри Недерланд».

— Тогда увидимся в баре в половине двенадцатого.

— С удовольствием, Джек. Буду тебя ждать.

Он поймал для Жози такси.

— Ответь мне только на один вопрос, — сказал он, помогая ей сесть в машину. — Франческа в Нью-Йорке?

— Нет.

Она назвала таксисту адрес и загадочно улыбнулась. Если Джек хочет узнать о Франческе и что-то еще, ему придется прийти в отель.


Когда Джек Уэстман вошел в роскошный бар, все головы как по команде повернулись к нему. Жози наблюдала за ним, сидя за маленьким столиком в дальнем углу. Издали он походил на древнего бога солнца, но вблизи она увидела морщины, скрытые прежде гримом. Джек поцеловал ее в щеку. От него пахло спиртным. Усевшись, он подозвал официанта и заказал себе виски, а ей — бокал шампанского.

— Я не слышал о вас с Франческой с тех пор, как прочел в газетах о ее свадьбе. — У Джека слегка заплетался язык. — Это известие меня сломило.

— Но, Джек, ты же сам был в ту пору женат!

— Одно ее слово, и я был бы свободен. Ну ладно, хватит об этом. Как поживает Франческа?

У Жози кружилась голова. Понимая, что придется ответить на его вопросы о Франческе, она решила покончить с этим как можно скорее.

— Прекрасно. Стала деловой женщиной. Ты слышал, что Карло умер? Франческа превратила отцовский особняк в Нассау в лечебно-оздоровительный центр. Затея оказалась невероятно успешной.

— А как ее муж?

Официант принес напитки.

— Ах да, Майкл Хиллфорд. Он моряк, один из тех парней, которые лучше чувствуют себя на море, чем на суше, но любящий отец.

— У них есть дети? — Лицо Джека исказила боль.

— Сын, Кристофер.

Джек сделал большой глоток виски.

— Мы должны выпить. — Он поднял бокал. — За твою карьеру, Жози! Прости, из-за этой ужасной пьесы, которую ты сегодня видела, я совсем выдохся. «Неполное затмение». Ха! Должно быть, на меня самого нашло затмение, причем полное. Мне хотелось сыграть что-нибудь в театре, и я был в долгу перед режиссером-постановщиком. Отзывы прессы убийственные. Мне так стыдно, что я хожу по улицам, надвинув на глаза шляпу. — Он рассмеялся, и постепенно его глаза ожили. — Один маститый критик пишет, что в этой пьесе я похож на кита, выброшенного на берег и судорожно глотающего воздух.

Жози удивленно смотрела на него.

— Честно говоря, странно, что мы продержались целых шесть недель. С превеликой радостью уеду завтра из города. Самое лучшее, что случилось со мной с того дня, как я приехал на восток, — это сегодняшняя встреча с тобой.

Девушка покраснела от удовольствия.

— Не верю.

От шампанского она слегка захмелела.

— Почему? Сама знаешь, ты роскошная женщина, и голос у тебя прекрасный. Тебя ждет большой успех, Жози, если только выживешь в схватке с акулами бизнеса.

— Все это напоминает увлекательное приключение, да вот только боюсь, что Рэд вдруг предложит мне убираться в Нассау.

— Кто такой Рэд?

— Музыкальный продюсер.

— Но почему? С какой стати любой мало-мальски уважающий себя мужчина может отослать тебя отсюда?

— Э… — Жози замялась, — именно потому, что он себя уважает, а я могу задеть его гордость.

— Понятно. Значит, он имеет на тебя виды.

— Полагаю, да.

— Ничего, Жози, держись! Не иди на компромиссы. Это не имеет никакого отношения к делу, чертов ублюдок тебя не стоит.

Она засмеялась:

— Как подумаю, на что претендует это чудовище… Да, легко смеяться, когда сидишь рядом с тобой. Между тем моя судьба всецело зависит от него.

— Я спасу тебя. Если этот тип позволит себе хоть что-то лишнее, я вызову его на дуэль и буду защищать твою честь.

— О, ты успокоил меня! И что бы я делала без своей чести?

Джек серьезно посмотрел на нее.

— Мне нужно познакомить тебя кое с кем из моих друзей, имеющих влияние в мире музыкального бизнеса. Когда сделаешь запись, пришли мне копию. Слушай, а может, отправишься со мной в Калифорнию? Там я могу тебя представить…

От этого предложения у Жози захватило дух. Джек наклонился ближе и, словно все уже было решено, заговорил о своих планах подробнее — когда улетает самолет и где они встретятся…

— У тебя есть ручка? — Он написал на салфетке свой номер телефона.

— Не верится, что все это на самом деле, — прошептала Жози. — Завтра мне нужно закончить запись альбома, но послезавтра я бы, наверное, могла.

— Обещаешь? Я должен вырвать тебя из клешней этого гнусного типа.

Джек быстро поцеловал ее.

— Где я остановлюсь?

— О, в моем доме в Лос-Анджелесе полно места. Ты слышала о каньоне Бенедикта? Он на том склоне горы, что обращен в сторону долины, как раз над Голливудом. Будешь жить там сколько захочешь. На следующей неделе мне, возможно, придется уехать, но я оставлю тебе мой «БМВ».

— Ты уедешь? — разочарованно протянула Жози. — И я буду в твоем доме совсем одна?

— Для подруги Франчески я готов на все. Я знаю, вы с ней как сестры.

Лицо Жози вытянулось. Она допила шампанское. Значит, она вовсе не интересует Джека. Он просто хочет сохранить ниточку, связывающую его с Франческой.

— Я слышал о смерти Карло Нордоньи, — сказал Джек. — Франческа, наверное, очень горевала?

— Когда это случилось, меня там не было. — Жози вертела в руках бокал, думая, как заставить Джека забыть Франческу.

— По-моему, смерть этого деспота облегчит ее существование, — заметил он. — Если бы не Карло, мы с Франческой были бы вместе. Хотя, признаться, я понял, что слишком стар для нее. Франческе будет без меня лучше.

Жози вспомнила написанное от имени Франчески письмо и почувствовала отвращение к себе. Впрочем, Джек не узнает, что это она, а не Карло положила конец их отношениям.

— Джек, — тихо заговорила она, — не лучше ли тебе забыть о ней?

— Я пытался.

— Но ты окружен красивыми женщинами.

Он допил виски и невесело улыбнулся:

— Я никогда никого не любил, кроме Франчески. — Он снова склонился к Жози: — Однако это ничему не мешает. Я люблю самых разных женщин. Хочешь еще выпить?

Жози коснулась его бедром.

— Не понимаю, почему она тебя не дождалась? Уж мне бы на ее месте хватило терпения!

Осознав смысл этих слов, Джек обнял Жози за плечи так, словно хотел предостеречь ее.

— Ты всегда была очень милой, — прошептал он и дружески коснулся губами ее волос.

Ну нет, Жози не позволит ему так легко отделаться от себя! Улыбнувшись, она прошептала ему в самое ухо:

— Разрешаю тебе сделать это еще раз.

— Что — это?

Когда он начал целовать ее по-настоящему, Жози закрыла глаза и погрузилась в бархатную темноту, желая забыть обо всем, кроме этих поцелуев с привкусом виски.

— Такой нежной кожи, как у тебя, я еще никогда не касался, — шепнул Джек и осторожно убрал с ее лба волосы. Потом снова прижался к ее губам.

Жози казалось, что в этот момент она вручила Джеку свою жизнь, ибо он, конечно же, прочел в ее глазах желание. Джек поднес к губам стакан, а Жози смущенно поправила прическу. К счастью, в этот поздний час бар был почти пуст, лишь два-три человека сидели к ним спиной и интересовались только своими стаканами.

— Мне не хочется от тебя уходить, — сказал Джек.

— Ну и не уходи, — ответила Жози, понимая, что ее слова смахивают на мольбу.

— Такая красивая девушка — и одна, ночью, в этом ужасном городе. Нет, я не могу тебя оставить!

— Не оставляй, что мне без тебя делать? — Жози непринужденно улыбнулась.

Они вышли из бара и направились к лифту.

Желтая комната раскрылась перед ними, словно цветок, — светлая и напоенная ароматом роз.

Жози словно перенеслась в прошлое — в Нассау, когда Марианна была еще жива, а сама она еще не побывала в Венеции и не узнала о своем происхождении. Гордость заставила ее покинуть палаццо Нордонья, после чего она осталась почти нищей. Теперь Жози своими силами завоевала достойное положение в этом мире. Джек заказал в номер бутылку шампанского, сел на кровать и снял ботинки.

Жози смущенно стояла возле него. Ей никогда еще не случалось заниматься любовью с белым мужчиной, да и вообще она была близка только с Лукасом и Чарльзом. Ей хотелось сказать Джеку, что она любит его и мечтала о нем много лет. Но Жози знала: делать этого не следует, иначе Джек уйдет, боясь причинить ей такую же боль, как Франческе.

Джек привлек девушку к себе. Обхватив голову Жози, он приник к ее губам. Никогда еще она не испытывала ничего подобного. Теперь ей уже незачем признаваться ему в любви: об этом говорило ее тело.

Они оторвались друг от друга, когда в дверь постучал официант. Он принес бутылку шампанского в ведерке со льдом. Жози удалилась в ванную и там сбросила с себя одежду. Она дрожала и ощущала легкое головокружение. Девушка посмотрела в зеркало: в глазах ее светились желание и страх. При мысли о том, на что она решилась, Жози почувствовала гордость. Сбрызнув тело духами, она запела тихо, но так, чтобы слышал Джек, потом накинула бледно-розовый пеньюар, расчесала волосы и вошла в комнату.

— Джек?

Жози в ужасе огляделась. Часы и ботинки Джека исчезли. Только открытая, но не тронутая бутылка шампанского напоминала о том, что он здесь был.

Девушка налила себе вина, выключила свет, села у окна и пила до тех пор, пока голова не затуманилась настолько, что она перестала ощущать боль. Потом приняла таблетку Лукаса.

Джек Уэстман не позвонит ни завтра, ни послезавтра. Если бы она полетела с ним в Калифорнию, он был бы к ней добр и внимателен, как сегодня, но никогда бы не лег с ней в постель, потому что для него она только подруга Франчески Нордонья.

Несмотря на полное изнеможение, в Жози снова вспыхнула ненависть к Франческе. Но наконец она погрузилась в тяжелый сон.

Ее разбудил яркий солнечный свет, лившийся через окно. Однако душа девушки погрузилась во мрак.

После вина и таблеток Лукаса она провела всю ночь в нелепом, фантастическом мире, населенном странными подобиями Джека Уэстмана, Франчески и Карло Нордоньи. Их искаженные лица мелькали перед ней, не оставляя ни на минуту в покое. Сон не принес облегчения, и Жози чувствовала себя разбитой и подавленной.

Не помог и холодный душ, от кофе и омлета тоже не стало лучше. Девушка, пошатываясь, пошла в ванную и, прежде чем голос разума успел остановить ее, выпила таблетку, надеясь, что почувствует себя счастливой. Эта таблетка подействовала быстро.

Когда зазвонил телефон, она сидела на кровати, уставившись на букет роз. Наверное, это Джек! Он объяснит свое исчезновение! Но звонил шофер — он дожидался внизу, чтобы отвезти ее в студию звукозаписи. Жози опаздывала на встречу с Рэдом Лойтнером.

Девушка положила трубку. Неужели Джек покинул Нью-Йорк, даже не позвонив ей? Но сейчас уже три часа дня, и его самолет уже где-то над Чикаго. Какая же она дура! Прошлая ночь ничего для него не значила. Полупьяный, он предложил Жози помощь, надеясь поразить ее великодушием, но, выйдя за дверь, забыл о своих обещаниях, да и о ней тоже. Осознание горькой правды доконало Жози, и она снова нырнула в постель.

Окна в номере были задернуты шторами, и девушка, не глядя на часы, видела только, что на улице смеркается. Тишину снова нарушил телефонный звонок.

— Жози, детка, ты меня до смерти напугала. Что случилось? — скороговоркой пробормотал Лойтнер. Она догадалась, что Рэд борется с собой, пытаясь обуздать гнев и выказать заботу и участие. — Мы тут все тебя ждем…

— Прости, Рэд, но я плохо себя чувствую.

— Может, послать за врачом?

— Не нужно.

— Что с тобой произошло прошлой ночью?

«Не догадывается ли он о наркотиках?» — подумала Жози.

— Ничего.

— Послушай, детка, сегодня тот день, которого ты так ждала. Приезжай, стоит тебе вернуться к работе, как ты почувствуешь себя лучше. Мой шофер ждет тебя у входа, прошу тебя, приезжай и спой нам, дорогуша.

Жози подавила отвращение. Сегодня Рэд предпримет на нее атаку. Однако незачем беспокоиться об этом сейчас. Важнее всего демонстрационная кассета. Накануне почти весь день ушел на репетиции, поэтому сегодня, хочешь не хочешь, нужно закончить запись. Когда этот этап останется позади, она подумает об отношениях с Лойтнером.

— Сейчас приеду. Прости, что опоздала.

Жози быстро вышла из отеля, и шофер помчал ее к студии звукозаписи.

Рэд с распростертыми объятиями направился ей навстречу. Но даже этот невинный жест разозлил ее. Она не желала, чтобы к ней прикасались.

Рэд обхватил девушку за плечи, но она вывернулась и прошла к микрофону.

В этот день Жози пела как никогда раньше. В ее голосе появились глубина и выразительность. Музыканты переходили от одной песни к другой. Рэд, отделенный от них стеклянной стеной, следил за индикаторами, и глаза его горели.

Жози чувствовала себя по-прежнему плохо, но понимала, что поет прекрасно. Отчаяние словно отделило ее от мира, вселило в Жози странное безразличие ко всему. Будь она в обычном состоянии, ей хватило бы поводов для волнений, однако сейчас девушку не радовала даже первая в жизни возможность сделать запись на профессиональном уровне.

Когда Рэд закончил сеанс звукозаписи, Жози ощутила облегчение. Вскоре она освободится от пристального наблюдения продюсера, вернется в отель и сможет выплакаться.

— Пойдем куда-нибудь пообедаем, — предложил Рэд, обнимая ее за плечи. — Я хочу отпраздновать это событие. Все прошло без сучка без задоринки, ты и не представляешь, какая это редкость.

— Прости, Рэд, я и в самом деле неважно себя чувствую. Мне лучше сразу вернуться в отель.

— Что случилось, дорогуша? — Он крепче обнял ее и коснулся губами волос.

Жози попыталась высвободиться.

— Прошу тебя, постарайся понять…

Однако Рэд привлек ее к себе.

— Не отталкивай меня, детка, позволь помочь тебе. — Казалось, руки Рэда были везде: гладили спину, сжимали ребра, грудь. Ростом Рэд был чуть выше Жози, но отличался железной хваткой.

Она оттолкнула его:

— Нет!

— Эй, детка, это же я, твой друг Рэд!

— Нет! — Голос Жози срывался.

— О, мне нравятся девочки с норовом. — Он рванул ее к себе и впился в губы поцелуем.

Жози укусила его. Рэд вскрикнул и отпустил ее.

— Почему ты не сказала, что я тебе не интересен?

Рэд прижал пальцем ранку на губе, бросил на девушку свирепый взгляд, потом посмотрел на палец, запачканный кровью, и с такой силой влепил Жози пощечину, что она отлетела к стене. Девушка покачнулась и схватилась за щеку.

— Как по-твоему, за каким дьяволом я потащил тебя в Нью-Йорк? — От ярости его голос дрожал. — Неужели ты полагаешь, что все это… подарок? Я ошибся в тебе. Ты не обладаешь тем, что нужно певице. Я только напрасно трачу на тебя время. Думаю, тебе пора возвращаться в Нассау.

Жози смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Чтобы к завтрашнему дню и духу твоего здесь не было!

Он вышел из студии, громко хлопнув дверью.

Кроме Жози, в комнате оставался только звукооператор, склонившийся в наушниках над пультом управления. Когда парень поднял голову, девушка поняла, что он слышал слова Рэда.

Смутившись, она пошла к двери, но звукооператор окликнул ее:

— Мисс Лапуаре, если вам нужна копия этой пленки, я подготовлю ее к завтрашнему дню.

Жози обернулась:

— Неужели вы сделаете это для меня?

— Почему бы и нет? Жалко выбрасывать хороший материал. Если хотите, могу еще и смикшировать. Я все равно представлю Рэду счет за эту работу, только не говорите ему, что я дал вам пленку.

Жози улыбнулась:

— Конечно, не скажу. Я вообще больше не увижу его.

— Тогда заходите за пленкой к часу дня.

Выйдя на улицу, Жози не увидела лимузина и медленно побрела к отелю.

У регистрационной стойки она взяла ключи и спросила, нет ли для нее сообщений. В номере ничего не изменилось, только исчез поднос с завтраком и горничная постелила свежее белье.

Ночью Жози выпила еще одну таблетку, чтобы избавиться от тревожных мыслей и забыть обо всем. Проснувшись на рассвете, она встала и быстро оделась. В мозгу звучали слова Рэда Лойтнера: «Ты не обладаешь тем, что нужно певице…»

Выйдя из отеля, она бесцельно побрела по улицам. К часу она зашла в студию за пленкой, поблагодарила звукооператора и слабо улыбнулась ему на прощание.

Потом выписалась из отеля и взяла такси до аэропорта. Внутренний голос то и дело напоминал Жози, что она упустила целых два шанса оседлать удачу. Первый раз — в Венеции, на балу у Франчески, второй, когда Рэд Лойтнер предложил раскрутить ее в Нью-Йорке. В обоих случаях Жози лишь беспомощно наблюдала, как сверкающий приз выпадает у нее из рук. Теперь ее отправляют в Нассау. Через несколько часов она снова вернется к тому, с чего начинала.


Бармен взмахнул посудным полотенцем, стирая пыль с бутылки виски.

— Видели сегодняшние газеты? — спросил он.

— Нет, — буркнул Майкл.

Бармен бросил газету на полированную стойку бара, решив оставить Майкла в покое. Когда Хиллфорд был мрачен, уныние, казалось, заволакивало всю комнату.

Майкл пробежал глазами газету, потягивая пиво. Пить было еще рано, но в последнее время его все меньше смущало, что он делает это при всем честном народе. Увидев заголовок на первой странице, он вскипел. Эллерби договорился с Франческой, что сделает репортаж, и появление на острове знаменитого фотографа произвело на местных журналистов столь сильное впечатление, что они написали об этом событии на первой полосе газеты.

«Эллерби решил поместить на обложку фотографию графини Нордонья» — гласил заголовок. Далее подробно сообщали о достоинствах лечебно-оздоровительного центра и последних достижениях Франчески. Эллерби вознамерился также украсить изображением жены Майкла обложку своей последней книги о женской красоте. Франческа уже говорила мужу об этой книге, полагая, что это станет неплохой рекламой оздоровительному комплексу. В газетной статье о книге сообщали более подробно.

Книга, где будут собраны фотографии самых красивых женщин мира, конечно же, станет бестселлером. Заказы от клубов любителей книги уже поступили со всех концов света, поэтому ждали огромного тиража. Франческа — воплощение изящества, здоровья и жизненной силы — полностью соответствовала представлению Эллерби об идеале женской красоты. Майкл пробежал глазами длинный список самых красивых кинозвезд и театральных примадонн, которых он уже встречал в лечебно-оздоровительном комплексе. Отложив газету, Майкл велел бармену принести еще выпивки.

— «Бушмиллз». Неразбавленный.

— Хм, должно быть, здорово иметь под одной крышей столько красоток! — заметил тот, поставив перед ним полный стакан.

— Признаться, с тех пор как закончены строительные работы, мне там и делать нечего. Моя прекрасная жена при поддержке герцогини и доктора Патинэ замечательно управляется со всем хозяйством. Я им больше не нужен.

Бармен отошел к стойке, и Майкл взглянул на часы. Он ждал даму, но она, как всегда, опаздывала.

Наконец появилась молодая женщина с пышными черными волосами в бледно-зеленом платье. Бармен посмотрел на вошедшую и опустил глаза.

— Николь! — радостно воскликнул Майкл.

Дама застенчиво улыбнулась, поправила на плече большую кожаную сумку и грациозно опустилась на табурет рядом с Майклом.

— Выпьешь что-нибудь? — Он заметно размяк после первого стакана.

— Нет, пока не хочу. Давай уйдем отсюда.

— А я хочу сегодня выпить что-нибудь холодное, вроде ромового коктейля.

Бармен молча бросил в высокий стакан со льдом ломтик лайма, плеснул туда рома и подвинул коктейль Майклу.

— Однако уже поздно. Я даже опасался, что ты не придешь.

Его смуглой собеседнице на вид было лет двадцать пять-двадцать шесть. В ней ощущалась какая-то тайная гордость. Бармен уже замечал это у женщин-островитянок, которым посчастливилось вступить в связь с богатым белым мужчиной. Однако потом гордость исчезла.

— Давай подождем несколько минут. С тобой хочет встретиться моя подруга.


Жози постояла в дверях, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Бармен просиял.

— Жози! — воскликнула Николь. — Мы тебя ждем. Это тот самый Майкл Хиллфорд, муж твоей старой подруги Франчески.

Жози одарила Майкла самой очаровательной улыбкой, протянула ему руку, и он поднес ее к губам. От него пахло виски.

— Хотите выпить? — спросил Майкл.

— Только имбирное пиво, Гарри. — Жози кивнула бармену.

— Выпейте что-нибудь покрепче, — посоветовал Майкл.

— Нет, я никогда не пью перед выступлением.

— Значит, вы и есть та самая Жози, о которой жена постоянно твердит.

— Да, мы вместе выросли.

Майкл растерялся, внезапно поняв, что перед ним возникла непредвиденная проблема.

— Но вы же не разговаривали с ней больше года, верно?

— Да. Боюсь, после поездки в Венецию наши отношения прекратились. Но я все про нее знаю. — Жози указала на газету. — Франческа стала настоящей знаменитостью.

Голос Жози звучал непринужденно, в нем не слышалось ни намека на зависть.

Убедившись, что Жози не питает недобрых чувств к его жене, Майкл немного приободрился.

— Часто вы бываете в этом клубе? — спросил он.

— Да.

— Она скромничает, — вставила Николь. — Жози выступает здесь несколько раз в неделю. Если бы ты не уходил всегда так рано, то давно бы услышал ее пение.

— Да, Франческа рассказывала, что у вас необыкновенный голос.

Николь рассмеялась:

— Жози, жаль, что твой менеджер не Майкл, а Лукас. Держись подальше от этого парня, подруга. Он — опасный тип, музыкальные успехи вскружили ему голову, а наркотики для него — свет в окошке. Лукас уверен, что ни один уважающий себя мужчина не обходится без них. Его даже забирали за попытку продать порошок туристам, и он осужден условно.

— Скажите, — спросил Майкл, — а что это за порошок?

— Не слишком хорошая штука, вроде кокаина, — пояснила Жози. — У Лукаса есть наркотики и получше. Впрочем, меня это ничуть не интересует, — поспешно добавила она и снова заговорила о Франческе.

— Хотите, чтобы я рассказал ей о нашей встрече?

— Нет, — ответила Жози. Огонь в ее глазах погас. — Пожалуй, не хочу.

— Может, привести ее послушать вас? — предложил Майкл.

— Не нужно.

— А мне вы разрешите прийти?

Она улыбнулась:

— Буду рада.

Когда Николь и Майкл удалились, Жози все еще загадочно улыбалась. Бармен перехватил ее взгляд в зеркале над баром. «Девушка похожа на кошку, только что сожравшую канарейку», — подумал он.


Когда Майкл вернулся домой, Франческа принимала ванну. После целого дня съемок она валилась с ног от усталости, но восхищение фотографа окрыляло ее. С той давней ночи, когда отец дал бал в ее честь и гости восторгались дочерью графа Нордоньи, Франческа не задумывалась о том, что красота дает власть над людьми. Отношения с Джеком Уэстманом перевернули ее жизнь. И только теперь, когда дому и семье Франчески ничего не угрожало, она осмелилась снова прислушаться к лестным словам. «Прекрасная!» — все еще звучало в ее ушах. Сюзанна считалась когда-то красавицей, но Эллерби утверждал, что Франческа затмила мать.


Майкл вошел и прислонился к косяку. Он словно угадал мысли жены.

— Купающаяся Венера.

— Привет, дорогой. — Франческа потянулась за полотенцем. — Как прошел день?

Он промолчал, но жена заметила, что губы его мрачно поджаты.

— Мы тебя ждали, дорогой. Эллерби хотел поговорить насчет проката яхты. Он решил воспользоваться приездом в Нассау и устроить небольшой отпуск. Но в офисе тебя не видели уже несколько дней.

— Я там не был.

— Дорогой, я тебя не упрекаю, а просто пытаюсь помочь.

— Просто пытаюсь помочь! Ах да, конечно, ты всегда пытаешься всем помочь, верно, дорогая? Что бы с нами было без нашего маленького работника службы социального обеспечения Лайфорд-Кэй? «Ангел из "Розы Лайфорда"», — кажется, так назвал свою фотографию Эллерби?

— Ты пьян.

— А что в этом плохого? — Майкл покраснел, чувствуя, что слишком распустил язык.

— Но ты обещал, что не будешь больше пить!

— Однако ведь и ты кое-что обещала, — язвительно заметил он.

— Я выполняю свои обещания. — Франческа надела купальный халат и начала расчесывать волосы.

— Неужели? Интересно узнать, какую часть своего драгоценного времени ты посвящаешь семье?

Горечь этих слов испугала Франческу. Она бросила на мужа настороженный взгляд.

— Так сколько же? Изредка по пять минут, когда не занята своими богатыми гостями!

Она старалась унять гнев. — По крайней мере, Майкл, ты всегда знаешь, где я и что делаю. Пока ты шатаешься по барам, я провожу время с гостями или с твоим сыном.

Франческа встретила тяжелый взгляд мужа, и ее рука замерла в воздухе. В глазах Майкла застыла боль.

— С моим сыном? — язвительно переспросил он. — Кристофер не мой сын. Я знал это с самого начала.

Франческа побледнела.

— Ты потому и вышла за меня, что носила ребенка от другого мужчины.

Она покачала головой:

— Нет, Майкл. Я хотела выйти за тебя замуж! Я люблю тебя, и ты это знаешь. — Не в силах вынести его обвиняющего взгляда, Франческа отвернулась. — Ты также знаешь, что я никогда тебе не изменяла. — Она закрыла лицо руками и почти физически ощутила, как счастье и уверенность ускользают от нее. — Прости меня, Майкл! Я хотела во всем признаться, но боялась, что, узнав про ребенка, ты бросишь меня.

Он молчал. Франческа отняла руки от лица и увидела, что муж смотрит на нее в упор.

— Эдуард Патинэ влюблен в тебя.

Она кивнула:

— Да.

— Он отец Кристофера?

— Нет, не он. Я познакомилась с Эдуардом, когда заболел отец. Но у меня с ним ничего не было. — Она крепко сжала руку мужа. — Отец Кристофера — американец. В Венеции он вскружил мне голову, и у нас был недолгий роман. Поверь, Майкл, я очень жалею, что все так случилось. Я не видела его два года и не думала…

Майкл вырвал руку, повернулся спиной к жене и издал какой-то гортанный звук. Потом он одним движением сгреб все, что стояло на полочке у раковины, и смахнул на пол. Маленькое зеркальце разбилось вдребезги.

— Будь ты проклята! Все будь проклято! — крикнул он, выбегая из комнаты.

К утру Майкл не вернулся.

«Возможно, теперь он исчезнет на несколько дней, — думала Франческа. — Но потом все равно придет, пристыженный, и будет молить о прощении. Надо было признаться раньше, — упрекнула себя она. — Майкл прав, я ему изменила. Пусть не телом, но сердцем. Он видит меня насквозь! Если бы только его бизнес не потерпел крах! Тогда ему было бы легче смириться с моим успехом. И конечно, следует уделять ему больше времени. Семья важнее работы, а Майкл — моя семья. Я лишилась родителей, любимого, потеряла самую близкую подругу и не могу потерять еще и мужа».

Глава 19

Жози сидела у стойки бара в прохладном ночном клубе и потягивала имбирное пиво. Взглянув на часы, она нахмурилась. Майкл запаздывал, возможно, решил сегодня не приходить. Хотя вряд ли — с тех пор как она четыре месяца назад вернулась в Нассау, он заглядывал сюда почти каждый вечер. Жози уже привыкла к ежедневным беседам с мужем Франчески и знала: Майкл тоже рассчитывает, что она составит ему компанию, пока он будет пить свои обычные два стакана виски.

Теперь никто не подумал бы, что Жози несчастлива. Она нашла лекарство от бед — таблетки Лукаса. Ему самому хватало ума не принимать их, но они сделали его богатым. Находясь под их воздействием, Жози верила, что стала великой певицей. Она чувствовала себя Мэйбл Мерсер и Билли Холидеем одновременно. И видимо, слушатели клевали на эту удочку — яркость и глубина исполнения, порожденные амфетаминами, производили на них сильное впечатление. Таблетки заменяли Жози вдохновение, а ее душевное состояние не позволяло рассчитывать на большее. Только так она могла забыть о прошлом и без страха смотреть в лицо будущему. Иногда сквозь дурман вдруг с болезненной ясностью пробивались ее истинные чувства, но всякий раз, ослепленная гневом и отчаянием, она обращалась к Лукасу, и он спасал ее своими отупляющими снадобьями.

Жози не случайно разыскала Майкла. Он знал, что у нее порваны отношения с Франческой, но никогда не спрашивал почему. Свои встречи с Жози, так же как и существование Николь, Майкл скрывал от жены. Ему нравилось вести двойную жизнь. Сам того не подозревая, он служил Жози утешением, отчасти компенсируя ей утрату Джека Уэстмана. Его мужской шарм, глубокий голос, живые глаза действовали на Жози как стимулятор. Они подружились, и их связало нечто более важное, чем секс. Майкл то сходился, то расходился с Николь, но каждый вечер приходил в этот кабачок и садился рядом с Жози на высокий табурет у стойки бара. Она не желала делить постель с мужчинами и хотя по-прежнему жила у Лукаса, но очень редко занималась с ним любовью. Жози зависела от Лукаса, его таблетки стали для нее жизненно необходимы. Выступали они тоже вместе. Публика собиралась, чтобы послушать ее, и Лукас с этим смирился, возможно, потому, что крепко привязал к себе Жози. Никто не мог аккомпанировать ей так хорошо, как он. Лукаса, видимо, устраивало, что успех Жози сделал известным и его.

Однако ему не дано было понять ее так, как человеку из мира Франчески. Жози догадывалась, что Майклу тоже довелось испытать страдания, так хорошо знакомые ей самой. Она частенько боролась с искушением рассказать ему о Джеке Уэстмане, виновном в их неудачах. Тогда Жози приобрела бы союзника. Но что-то мешало ей поведать ему правду, какая-то сила не позволяла словам сорваться с языка.

Наконец вошел Майкл. Крепкий, широкоплечий, он казался высоким. Жози снова отметила, что он красив и наивен.

— Ты уже здесь, детка! И, как вижу, уже успела выпить.

— Ничего, ты меня быстро догонишь.

Майкл заказал себе пиво «Гиннес», и между ними завязался непринужденный дружеский разговор. Он вздохнул, словно покорившись судьбе, и сообщил с мрачным юмором:

— Ну, сегодня я прикрыл свою контору. — Он уже несколько недель собирался сделать этот шаг.

— Но как же, Майкл, ведь это означает ликвидацию твоей компании!

— Верно. К чему притворяться? Клиенты не ломятся к нам.

— Как дела у Франчески и Эдуарда? Что нового на побережье?

— О, они мне не скажут, я всегда обо всем узнаю последним.

Жози услышала горечь в его словах.

— Странно. Не могу представить себе Франческу рядом с таким серьезным мужчиной, как Эдуард. В ее вкусе кинозвезды. — Она помолчала. Майкл сосредоточенно уставился в стакан, но Жози знала, что он внимательно слушает. — Они с Джеком Уэстманом были неразлучны.

— С кем?

— Неужели ты не видел фильмов с Джеком Уэстманом? Они популярны даже в Ирландии.

— Видел. Как она с ним познакомилась?

— В Венеции — летом того года, когда вы с ней поженились. Вот почему свадьба Франчески всех удивила. Она и Джек вели себя так, будто именно они изобрели любовь. — Майкл стал мрачнее тучи. — Но Уэстман бросил ее и женился на актрисе Наде Болдини, не знаю, куда она потом девалась.

— Интересно, — язвительно заметил Майкл. — Скажи, это было серьезное увлечение?

— Да, поэтому-то Карло и отослал ее в Нассау. Ситуация вышла из-под контроля. Джек намного старше Франчески, она была совершенно неопытна. Он разбил ей сердце.

Майкл допил пиво, поднялся и бросил на стойку горсть мелочи.

— Ладно, детка, мне пора. Желаю тебе удачного выступления.


Первое отделение концерта Жози продержалась без таблетки, поэтому не верила в свои силы. Она выдохлась, а злобное торжество сменилось гнетущим чувством вины. Красный «ангел»[15] Лукаса подействовал безотказно. Жози воспарила над залом и пела во втором отделении с невероятным подъемом, ни разу не вспомнив ни о Франческе, ни о Майкле. Она пела так, словно в зале был Джек Уэстман, и старалась вложить в голос всю энергию и страсть, чтобы заставить и слушателей увидеть его.


Около полуночи Майкл вел машину по извилистой дороге, тихо напевая знакомую с детства песенку:

Если бы знала мама моя,
Что стану беспутным бродягою я,
Скрипкой своею народ веселя,
Что ждет меня виселица и петля…
Дальше он не помнил. Дорога вилась между соснами, автомобиль скользил плавно, как лодка по воде. Ветер крепчал, донося запах океана, на небе клубились темные тучи. «Счастлив познакомиться с вами, Джек Уэстман, наконец-то я выяснил, кто отец ребенка моей жены».

Болтаюсь в петле у зевак на виду,
А воры украсть мою скрипку идут.
Но скрипку свою никому не отдам,
Уж лучше сломаю ее пополам…
«Он милый белокурый мальчуган, можешь гордиться, Джек Уэстман». Машину вдруг занесло, и она врезалась в ствол большой пальмы. Майкл наблюдал за происходящим словно со стороны, как если бы сидел в зрительном зале кинотеатра и видел автокатастрофу на экране. Капот вздыбился, ветровое стекло треснуло по всей ширине. Ошарашенный Майкл смотрел вперед сквозь паутину трещин. Лишь через несколько мгновений до него дошло, что он не вписался в один из последних поворотов. Хорошо еще, что ехал так медленно. Впрочем, ему всегда чертовски везло. Майкл пошевелил ногами: вроде бы все цело. Он выбрался из машины. Бедняга «мерседес», как он покорежен! Впрочем, Майкл криво усмехнулся, Франческа купит ему новый.

— Держись, парень! — сказал он себе. — Лучше бы тебе протрезветь.

До «Розы Лайфорда» оставалось около четверти мили, и Майкл, пошатываясь, побрел по дороге.

В доме было темно. Майкл тихо прошел по посыпанной гравием подъездной аллее, чтобы не беспокоить богатых дамочек, и благополучно миновал особняк. Между деревьями показалось бунгало. Ни одно окно не светилось. Видимо, Франческе надоело его ждать, и она уснула. Майкл вошел в дом и вдруг отчаянно захотел выпить еще. Он слишком трезв, чтобы предстать перед женой, а Франческа проснется, стоит ему только переступить порог спальни.

Однако на этот раз Майклу удалось выиграть битву с собой: вместо того чтобы открыть бар, он разделся. Пожалуй, стоит пойти поплавать, купание в океане прояснит ему мозги. А вернувшись, он позвонит в полицию и сообщит об аварии. Франческа огорчится, конечно, но не стоит усугублять свою вину, пытаясь избежать ответственности.

Майкл побежал к берегу. Песок шуршал под ногами, вода была теплая. Нырнув, Майкл почувствовал, что возрождается к жизни. Море словно вымыло горький осадок со дна его души, унесло все печали. При всем том, еще не протрезвев окончательно, он заплыл далеко и увидел, как сильный ветер гонит барашки волн. Пожалуй, лучше держаться поближе к берегу, да и возвращаться пора. Майкл повернул назад. С западной стороны острова пальмы гнулись от ветра, но ближе к бунгало деревья пока стояли спокойно, залитые лунным светом. Волны стали выше, одна накрыла Майкла с головой; от морской воды во рту появился противный привкус.

Вынырнув, Майкл увидел над домом какой-то странный свет и принял его сначала за молнию. Шторм разыгрывался всерьез, и Майкл поплыл быстрее. Бросив еще один взгляд в сторону дома, он увидел, как над черной кровлей взметнулись красные языки пламени, а через минуту вспыхнуло все.

Выбравшись наконец на берег, Майкл, задыхаясь, бросился вперед, думая только о Франческе и Кристофере.

От дома отбежала какая-то фигура, и, оказавшись возле бунгало, Майкл с удивлением заметил сидящую на лужайке женщину. Но, тут же забыв о ней, он кинулся в адское пекло. Не размышляя о том, выдержит ли его горящая лестница, Майкл взбежал на второй этаж.

Франческа молотила кулаками в дверь спальни. Поскольку Майкл не вернулся домой ночевать, она решила, что муж снова пьет в каком-нибудь баре, и, опасаясь его пьяных выходок, заперла дверь. Проснулась она от едкого запаха дыма. Свет включить не удалось. В темноте Франческа попыталась найти на полу ключ, вероятно, выпавший, когда она в первый раз дернула дверь, но не смогла. От густого дыма началось удушье. Франческа закричала. Кристофер спал внизу, в детской.

Майкл вышиб дверь и вытащил жену из комнаты.

— Кристофер! — крикнула Франческа, и они вместе бросились вниз. Все было объято пламенем, сверху падали куски горящего дерева. Головня упала на Франческу, но она не почувствовала боли, думая только о том, как пробиться к ребенку. Рухнувшая балка ударила Майкла по спине, но это не остановило его. Дверь в комнату Кристофера заблокировал огонь.

— Я попробую проникнуть отсюда, а ты попытайся со двора! — крикнул Майкл.

Франческа выскочила на воздух. Легкие жгло, глаза щипало. Она бросилась за угол, куда выходили раздвижные стеклянные двери детской. Они были заперты. Франческа ударила по стеклу кулаком и тут увидела Майкла почти рядом с кроваткой Кристофера. На ее глазах у него вспыхнули борода и волосы, он хромал. Через секунду его свалила на пол еще одна рухнувшая балка.

— Вставай! Вставай! — кричала Франческа.

Майкл катался по ковру, сбивая пламя с головы и плеч. Наконец он встал на ноги. Рубашка на нем обуглилась. Потянувшись к кроватке, Майкл схватил вопящего малыша.

Когда муж отодвинул стеклянную створку двери, у Франчески появилась надежда, что все они вырвутся из этого ада, но в этот миг в детскую ворвался ветер, и Майкл вспыхнул как факел. Издав страшный предсмертный вопль, он бросил ребенка жене.

Глава 20

Франческа понимала, что не имеет права оставаться наедине со своим горем. Кристофер получил несколько травм, и она не может сидеть взаперти перед зеркалом, с ужасом глядя на себя. Теперь Франческа стала пациенткой своей клиники, но полностью восстановить ее лицо оказалось не под силу даже Эдуарду. Поздно поднимаясь с постели, она каждый день подходила к зеркалу в палате для тяжелобольных и всякий раз вздрагивала, увидев себя. Левая щека была обезображена красным рубцом, словно клеймом вины. Правая сторона лица не пострадала.

Франческа вышла прогуляться по ухоженной территории «Розы Лайфорда». Голова ее была забинтована. В сумерках трава казалась почти голубой. На клумбах, бордюрах и кустарниках вокруг дома цвели любимые цветы Сюзанны. Но один участок владения зиял, как черная дыра. Подойдя ближе, Франческа увидела руины бунгало. Сразу было установлено, что причиной пожара стал поджог. Кого же толкнула на это ненависть к ней? Принимая это во внимание, Франческе не следовало бы гулять одной, однако она ничего не боялась, пока Кристофер находился в безопасности. Молодая женщина приблизилась к пепелищу. Развалины напоминали гигантский обгоревший куст, часть ветвей которого чудом уцелела. Тут и там возвышались остатки стен, покрытые разводами от воды. Истлевшие обои скручивались, как папиросная бумага. Франческа вдруг поняла, что всякий раз, когда она вспоминала пожар или видела его в кошмарах, ей представлялось, что огонь сразу объял весь дом, словно какая-то неведомая сила решила спалить его внаказание за смертный грех хозяйки. Но сила эта, свершив возмездие, не уничтожила следы пребывания здесь Франчески, по сей день открытые ветрам, дождю и солнцу. Обгоревшие и залитые водой, ее пожитки валялись повсюду, будто нарочно разбросанные чьей-то бездушной рукой. Ничто не уцелело после огня и воды. Мебель обуглилась и заплесневела, одежда почернела, бумаги раскисли от воды. Но ужаснее всего была зияющая черная дыра там, где прежде находилась детская. Франческа подняла обгоревшую дощечку с поблекшим бордюром из сердечек и цветов — это нарисовал Майкл на стенках колыбели. От дощечки на пальцах Франчески остался жирный черный след.

Развалины гнали Франческу прочь, как таинственная сила. Казалось, это уже не ее владения, даже сама земля, похожая на кладбище, принадлежит теперь незримым существам из потустороннего мира. Она вторглась на чужую территорию и должна уйти. Ощущение тревоги не покидало Франческу, как и тени прошлого. Почти каждую ночь ей снилась Сюзанна, и она видела имение прежним, как до пожара. Хотя Франческа жила в бунгало с Жози и Марианной, в кошмарах они не появлялись, лишь смутно ощущалось их успокаивающее присутствие. Обычно ей снилось одно и то же — к дому со стороны моря приближается прекрасная незнакомая женщина с развевающимися на ветру рыжими волосами. Франческа вдруг понимала, что это ее мать. Однако Сюзанна не входила в дом, а заглядывала в окна, будто высматривая кого-то. Всякий раз, когда она видела дочь, в глазах Сюзанны застывал страх. Франческа бросалась к матери, барабанила кулаками по стеклу, но на нее смотрело лишь собственное лицо, обезображенное шрамом.

Франческа просыпалась в холодном поту. Несколько мгновений после этого она все еще находилась во власти кошмара, ей чудился огонь — языки пламени лизали ноги, спину… Потом наваждение рассеивалось, и ее охватывали гнетущая пустота и ужас перед жизнью. Она разгадала смысл этих снов: она была приговорена к ним за гибель Майкла. Франческа обрекла его на смерть в ту ночь, когда он сделал ей предложение, а она не открыла ему правду. Оглядываясь назад, Франческа понимала, что каждый поступок приближал ее к пожару. Но именно Майкл, всегда желавший жене только добра, стал искупительной жертвой.

Сначала Франческа решила, что она так же виновна, как Сюзанна, но потом стала сознавать, что должна взять на себя ответственность и за нее.

Эдуард несколько раз пытался вызвать Франческу на откровенность, но она стыдилась рассказывать о своей жизни, состоящей лишь из утрат и разлук. Все, кого любила Франческа, покинули ее — мать, Джек, Жози, Майкл. Она боялась, что, услышав об ее кошмарах, Эдуард догадается: рубец на щеке лишь внешнее проявление душевных изъянов — и отвернется от нее.

Врач же, считая причиной затянувшейся депрессии Франчески уродливый рубец, решил пойти на риск и выполнить тонкую пластическую операцию по пересадке тканей. Он считал, что, улучшив внешность Франчески, поднимет ей дух. Однако Эдуард не обнадеживал ее, а она сама не слишком верила в чудо. Тем не менее Франческа согласилась на операцию с радостью, полагая, что наркоз дарует ей на время блаженное забытье. От всего прочего она не ждала ничего путного. Шрам отныне символизировал ее вину. Что толку избавляться от внешнего проявления, если внутри все остается прежним? Просыпаясь после наркоза, замотанная в бинты Франческа звала Майкла. Ей привиделось, что он жив.

Через несколько дней Эдуард снял бинты. Он казался подавленным, и его взгляд выражал профессиональное любопытство. Франческа поняла, что врач потерпел поражение. Простому смертному не дано исцелить ее.

В больнице до Франчески дошли слухи, что леди Джейн созналась в преднамеренном поджоге и заключена под стражу. Франческа воспрянула духом. Садовник Джо видел, как кто-то пытался открыть снаружи стеклянную дверь детской еще до Франчески. Очевидно, леди Джейн собиралась спасти Кристофера. Решив, что Майкла нет дома, поскольку его машины не было в гараже, она вознамерилась погубить только Франческу.

Погребальный колокольный звон, гудевший в голове Франчески с похорон Майкла, наконец смолк. Юность ее закончилась. Теперь она будет свободна, если удастся избавиться от воспоминаний и горького осадка в душе.

На период восстановления молодая женщина поселилась в большом уединенном коттедже на самом краю владений. Коттедж стоял в отдалении от других домиков для гостей, и небольшая рощица апельсиновых деревьев скрывала его от посторонних глаз. У Кристофера была собственная комната, но играл он в гостиной. Франческа наблюдала, как мальчик строит замки из деревянных кубиков или пускает поезд по маленькой железной дороге, и на сердце у нее становилось легче. Она надеялась, что чистота и невинность ребенка, его детские радости исцелят ее израненную душу. Но, уложив сына в кроватку и укрыв его одеяльцем, Франческа оставалась наедине со своими горькими мыслями. Каждый день секретарша приносила ей папки с санаторной документацией, но она не могла сосредоточиться. Франческа подписывала бумаги, пыталась записывать на диктофон письма, но мысли ее все время уносились в темное прошлое. Ей не хватало духу посылать клиентам, как прежде, теплые приветственные записки. Планы нововведений или рекламных мероприятий она одобряла, не прочитывая. Несколько раз Франческа задумывалась о том, что ее вклад в их общее с Эдуардом предприятие слишком мал, и врач, вероятно, разочарован, поскольку она не уделяет делам прежнего внимания. Увы, к ней никогда уже не вернутся силы, а заменить Франческу было некому.

Однажды в комнату вошла взволнованная Аполлония.

— Дорогая, вы видели газеты? Да что я спрашиваю, конечно, нет! Сидите тут в одиночестве и даже не знаете, что творится на белом свете!

Франческа подняла глаза от вышивания и посмотрела на гостью.

Аполлония опустила глаза, едва увидев ярко-алый шрам. Эдуарду удалось значительно уменьшить его, и теперь на щеке осталась лишь неровная полоска, протянувшаяся от уха до ямочки на щеке. Она напоминала след от удара плетью. Однако ожог затронул слишком глубокие слои тканей, поэтому темный пигмент не позволял шраму принять цвет здоровой кожи.

Эдуард предупреждал Франческу, что рубец, вероятно, будет всегда походить на свежую рану.

«Как жаль, — думала герцогиня, — у Франчески прекрасное лицо, но справа она настоящий ангел с полотен Джотто, а на левую щеку невозможно смотреть без дрожи. Неудивительно, что Франческа прячется от людей. Этот шрам пугает, подобно колокольчику прокаженного».

Стараясь не выказывать сострадания, Аполлония бодро сообщила:

— Суд окончен. Леди Джейн вынесли приговор.

— Бедная женщина! — вздохнула Франческа. — Должно быть, она ужасно страдает оттого, что убила Майкла.

Аполлония не верила своим ушам. Отрешенность Франчески ужаснула ее.

— Вы сочувствуете ей, несмотря на то что она сделала? Впрочем, судья тоже проявил к ней милосердие. Иного и ждать не приходилось — ведь ее защищали лучшие адвокаты Нассау!

— Каков приговор?

— Поскольку она сделала добровольное признание, суд принял прошение о помиловании, приняв во внимание невменяемость леди Джейн.

— Но она же и вправду безумна, Аполлония! Это вполне справедливо.

Франческу преследовало чувство, что это преступление связало ее с теткой Майкла неразрывными узами. Когда молодая женщина пыталась представить себе, как леди Джейн поливает керосином дом, ей казалось, что она сама подготовила почву для пожара.

— Предположим, что это так. Она и в самом деле несла какой-то бред о том, что в доме графа Нордоньи убили ее дочь. Говорят, на первых допросах Джейн только об этом и твердила. Но не помнить, как подожгла дом? Очень странно! И на редкость удобно, не так ли?

— Что же с ней будет?

— Кому, как не вам, дорогая, обвинять леди Джейн во всех несчастьях? Дайте же выход гневу, и вам станет легче, — осторожно предложила Аполлония. — Только чудо и самопожертвование Майкла спасли вашего сына. А этой злодейке нечего опасаться правосудия. В худшем случае она проведет несколько лет в какой-нибудь психиатрической клинике в Англии. А если она внезапно придет в себя и сумеет убедить врачей, что находится в здравом уме, то и того меньше. Думаю, они легко ей поверят.

— Вы полагаете, она могла натворить такое, будучи в своем уме? — удивилась Франческа.

— Не знаю. Я твердо уверена в одном: был убит прекрасный человек и чудесный отец. Эта женщина слишком опасна, чтобы через семь лет выпустить ее на свободу. Господи, а что она с вами сделала! — воскликнула Аполлония.

Франческа покачала головой:

— Слишком много было горя и страданий. Леди Джейн по-своему любила Майкла, теперь я поняла это. Она не могла простить, что я отняла его у нее. Кроме того, она ненавидела меня за то, что сделала моя мать.

— Франческа, ваша мать была необыкновенной женщиной. Разумеется, мелкие душонки ей завидовали. Если что и свело леди Джейн с ума, так это зависть.

Франческа снова склонилась над вышиванием. Ее утомила горячность Аполлонии, а к глазам почему-то подступили слезы. Возможно, все дело в том, что речь зашла о ее матери. Прежде Франческе казалось, что она похожа на Сюзанну. Внешнее сходство — все, что унаследовано ею от матери. Однако теперь не осталось и этого.

— Послушайте, дорогая, с какой стати я распаляюсь из-за того, что происходит? Это вы должны негодовать, поскольку и полиция, и газеты покрывают злодейку! Подумайте, во что вы превратитесь, запершись здесь со своими воспоминаниями? Может, махнем осенью во Францию? Перемена обстановки пойдет вам на пользу.

— Неужели вы так скоро уезжаете?

— Да. Я получила письмо от Марио. Он собирается в Нассау, но вернуться хочет вместе со мной.

Франческа улыбнулась: вот почему возбуждена Аполлония. Марио — ненадежный любовник.

— Приезжает сюда? А не лучше ли поостеречься этого Марио? Он уже причинил вам немало боли.

— Он пишет, что не может больше ждать и появится в Нассау на следующей неделе. Что мне делать? Дорогая, как я брошу вас здесь одну, изнемогающую под грузом прошлого? Вы должны отправиться со мной во Францию — если не ради себя, то хотя бы ради меня, иначе я с ума сойду от тревоги за вас.

Перед обаянием Аполлонии не устояла даже подавленная Франческа.

— Но кто позаботится о санатории?

— Как кто, конечно, Эдуард! Все равно, пока вы окончательно не поправитесь, от вас мало проку. Иногда мне даже кажется, что вы мешаете Эдуарду.

Однако Франческа еще не уступила.

— Дело не только в «Розе Лайфорда», Аполлония. Как бы высоко я ни ценила вашу заботу, у меня есть серьезные причины отказаться. Я волнуюсь за Кристофера. Мальчик пережил ужасное потрясение, потеряв разом и дом, и отца. Не знаю, что он помнит о той ночи, но боюсь, в чужой стране Кристофер почувствует себя еще более неуверенно.

— Чепуха! Ребенок очень чутко реагирует на настроения матери. Если она счастлива, то и он счастлив. Если расстроена и подавлена, то и он тоже. Лучшее, что вы можете сделать для бедного малыша, — это успокоиться и обрести душевное равновесие. Вам необходимо сменить обстановку.

Аполлония так настаивала, что Франческа смутилась.

— Хорошо, Аполлония, я подумаю.

— Простите, если я говорила слишком резко, но я забочусь о вас. Ну кто еще на белом свете за вами присмотрит?

Франческа невесело улыбнулась:

— Да, если бы не вы с Эдуардом, я была бы совсем одинока.

— Что ж, тогда относитесь ко мне как к матери.

Поцеловав Франческу, Аполлония удалилась, надеясь, что ее усилия не пропали даром. Однако едва она скрылась за дверью, как улыбка Франчески угасла. Ей не хватало духу спасать себя, и она понимала, что поездка не поможет — в Париже ей будет так же одиноко, как и в Лайфорд-Кэй. И уж конечно, Франческа не могла относиться к Аполлонии как к матери, особенно теперь, когда Сюзанна снилась ей каждую ночь. Молодая женщина подсознательно стремилась последовать за матерью в бесплотный мир теней, в царство вечной ночи.

Внезапно Франческа услышала шорох, доносившийся снаружи. Может, кто-то прячется поблизости и наблюдает за ней? Кристофер заснул на ковре. Взглянув на светловолосого малыша с нежным личиком и большими глазами, Франческа вздрогнула, испугавшись за сына. Заметив какое-то движение за окном, она быстро встала и открыла дверь.

— Кто здесь? — крикнула она, выходя в сад.

Молчание.

— Я знаю, что здесь кто-то есть. Выходите!

Сзади донесся какой-то звук. Франческа быстро обернулась и застыла: из дома, прижавшись к стеклу с внутренней стороны, на нее смотрело темное лицо. О Боже, да ведь там Кристофер! Франческа бросилась в дом.

Она увидела молодую женщину, попятившуюся к дивану. Руки ее дрожали, в темных глазах застыл страх. Кристофер не проснулся.

— Жози! — выдохнула Франческа, не сразу узнав подругу в болезненно худой женщине с запавшими глазами, резко обозначившимися скулами и мрачным выражением лица. — Что ты здесь делаешь? — Франческа пыталась говорить доброжелательно, но вопрос прозвучал враждебно.

— Мне не следовало приходить, — глухо пробормотала Жози. Ее зеленые глаза утратили блеск, а белки почему-то покраснели.

Ее болезненный вид встревожил Франческу.

— Ты не должна была бросать меня. Почему ты так поступила?

Казалось, Жози не слышала ее.

— Франческа, ко мне приходила полиция и спрашивала про Майкла. Я сказала им, что не видела его с тех пор, как он ушел из бара в ту последнюю ночь. Ты мне веришь?

— Конечно, верю. Я и не думала, что ты в этом замешана.

— Иногда я вижу огонь, дом, охваченный пламенем.

— Прошу тебя, Жози, сядь. Я налью тебе чай.

Та неожиданно улыбнулась. Но в этой смущенной улыбке не было почти ничего от прежней теплоты. Радость, некогда светившаяся на ее лице, исчезла бесследно. Франческа заметила, что подруга постарела.

— Я очень рада, что ты пришла, — сказала она. — С нами многое произошло. Пойдем на кухню поговорим.

Жози покорно последовала за ней. Кухня сияла чистотой, но казалось, здесь ни к чему не притрагивались.

— Я теперь редко готовлю, — объяснила Франческа. — Только для Кристофера.

— Это твой сын?

— Да.

— Майкл мне о нем рассказывал. Он ужасно гордился мальчиком.

Франческа поставила на плиту чайник и обернулась.

— Откуда ты знаешь Майкла?

— Однажды он зашел в бар, где я выступала. — Жози прикусила губу. — Но дело не только в этом. Я с самого начала знала, что он твой муж. Майклу просто хотелось с кем-то выпить, а я стремилась к большему.

Франческа смотрела на Жози с возрастающей тревогой, боясь ее откровений. Да, хорошо бы вернуть подругу — ту, какой была Жози до поездки в Венецию. Но эта девушка с расширенными зрачками казалась ей почти незнакомой.

— Но я бы не стала устраивать пожар, — внезапно проговорила Жози.

— Разумеется, ты бы этого не сделала.

Жози хрипло и зловеще расхохоталась.

— «Разумеется»? Откуда тебе это известно, p'tite soeur? Что ты вообще об этом знаешь?

— Жози, о чем ты?

При ярком освещении смуглое лицо девушки выглядело неестественно бледным. «Наверное, она голодает и у нее полуобморочное состояние», — подумала Франческа. Слишком слабая, Жози явно не представляла опасности.

— Уверена, на самом деле ты не думаешь того, что говоришь, — чуть слышно промолвила Франческа.

— Это я разожгла огонь!

— Не может быть! Полиция уже арестовала женщину, сделавшую это. Леди Джейн. Разве ты не читала в газетах?

— Да, я слышала, — пробормотала Жози, — но это сделала я. При помощи заклинания. Я наложила на тебя проклятие.

— Проклятие? Но почему? За что?

— Потому что ты — моя сестра.

— О, дорогая, ты всегда была мне сестрой. Поэтому я так страдала, потеряв тебя.

Жози долго смотрела на нее.

— Ты не поняла, Франческа. Моим отцом тоже был Карло Нордонья. Я узнала об этом в Венеции. А когда вернулась домой, мама все подтвердила. — Она нервно рассмеялась. — Всю жизнь я думала, что мой отец умер, а он, оказывается, был жив. Только стыдился меня.

У Франчески сжалось сердце.

«Жози — моя сестра, дочь моего отца? Неудивительно, что между нами всегда существовала такая прочная связь и мы даже умели читать мысли друг друга».

Франческа представила себе отца так ярко, словно он и сейчас стоял перед ней — отчужденный, величественный, гордый. Ох уж эта гордость! Именно из-за нее она провела большую часть жизни вдали от Карло, по другую сторону океана. Гордость не позволила ему признать Жози дочерью. Интересно, что еще? Может, и ее мать пала жертвой гордости Карло Нордоньи?

— Это заставило меня произнести заклинание, — продолжала Жози.

— Даже после того как Джек тебя бросил, ты все равно ухитрилась стать счастливой! Встретила Майкла, вы поженились. У тебя было все: муж, ребенок, процветающий бизнес. Твои фотографии печатали все журналы. Тебе все в жизни давалось легко, все тебя любили.

До Франчески постепенно начинал доходить смысл этих слов.

— Ошибаешься. Такое ли великое счастье — любовь моих родителей? Думаю, тебе досталось от одной Марианны больше любви, чем мне — от них двоих. А уж что я унаследовала от матери, одному Богу известно. Иногда мне кажется, что на мне лежит печать смерти. И уж конечно, я больше виновата в смерти Майкла, чем ты. Ты любила его?

Жози покачала головой:

— Нет, мы были едва знакомы. А ты?

Франческа с трудом сдержала слезы.

— Я никогда не была справедлива к Майклу!

— Жизнь вообще несправедлива, — с горечью заметила Жози.

Тут в кухне появился растрепанный Кристофер.

— Мама, кто это? — спросил он и уткнулся в колени Франчески. Потом с опаской посмотрел на гостью.

— Кристофер, это Жози, моя подруга. Может, поздороваешься с ней?

Ошеломленная, Жози пожала ручонку Кристофера. Ребенок был копией Джека, но цветом глаз и волос он пошел в мать. Франческа уже давно считала, что никто не знает настоящего отца ребенка, но реакция Жози ее встревожила.

Кристофер снова уткнулся в ее колени. Засмеявшись, Франческа протянула Жози чашку чая, и та, потянувшись за ней, быстро сунула в рот пилюлю, что не укрылось от внимания ее подруги.

— Мы с Жози росли вместе и часто играли с ней, когда были такими маленькими, как ты.

— Я не маленький, — смущенно возразил Кристофер.

— Да ты просто великан! — Жози улыбнулась. — Можно я возьму тебя на руки?

Она едва удержала мальчугана.

«До чего же ослабла Жози, — подумала Франческа. — Живая, энергичная, веселая, она излучала прежде жизненную силу. Что же с ней случилось?»

— Беги в гостиную, Кристофер, поиграй с поездом, — сказала Франческа. Но мальчик, не желая уходить, возился возле матери.

Когда наконец Кристофер ушел, она обратилась к Жози:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Я видела, как ты принимала таблетку, — осторожно заметила Франческа.

— Это всего лишь антигистамин, я простужена.

Пока они пили чай, воцарилось неловкое молчание. Их прежнее взаимопонимание исчезло. «Как бы много страданий ни выпало мне, — размышляла Франческа, — Жози, видимо, пережила не меньше». Она почти не поднимала глаз, но ее внутреннее беспокойство давало о себе знать так же явственно, как красный шрам на щеке Франчески.

— Можно мне прийти послушать тебя?

Жози улыбнулась, но взгляд был таким же подавленным.

— Это доставит мне удовольствие. Я чувствую себя хорошо, только когда пою. Клуб, где я выступаю, самый лучший «за холмом».

Жози рассказала подруге об ансамбле и немного о себе. Франческа отметила в ней странную перемену: она говорила возбужденно, быстро и при этом нервно смеялась. Теперь Жози казалась еще более напряженной.

— Я рассказывала тебе про Лукаса?

— Упоминала.

— О чем именно?

— Говорила, что живешь в красивом доме недалеко от клуба «Сисо».

— Да, это так.

Снова взрыв нервного смеха.

— У меня иногда путаница в голове.

Франческа не на шутку встревожилась. Зрачки у Жози сильно расширились, на лбу выступил пот.

— Послушай, я в таком напряжении, не найдется ли у тебя чего-нибудь выпить?

— Конечно, если тебе нужно расслабиться, я дам тебе что-нибудь покрепче, чем чай.

Открыв дверцу бара, Франческа усомнилась, стоит ли потчевать Жози спиртным.

— Увы, мои запасы невелики, только немного вина.

Та окинула взглядом бутылки:

— Смотри-ка!

Жози заметила нераспечатанный «Бушмиллз».

— Это осталось от Майкла?

— Нет, но это его любимый напиток.

Жози налила виски в стакан. Франческа удивленно смотрела на нее, ибо еще не видела, чтобы подруга пила.

— Составишь мне компанию?

Франческа покачала головой:

— Нет, но пусть это тебя не смущает.

Жози не пришлось уговаривать. Она выпила стакан до дна и тут же налила себе еще.

— Это за сестер! — провозгласила она.

— Мама, поезд куда-то уехал. — В дверях стоял перепачканный Кристофер. Только сейчас Франческа поняла, что надолго оставила его одного.

— Что ж, сейчас мы его найдем, — бодро отозвалась она и, взяв его за ручку, пошла в гостиную. Помогая мальчику поставить рельсы и собрать поезд, Франческа размышляла о гостье. Она боялась снова потерять Жози и хотела, чтобы та осталась жить с ней и Кристофером, но вместе с тем видела: с подругой происходит нечто такое, с чем ей не справиться. Возможно, Жози нужна помощь специалиста. Франческа испугалась, как бы подруга не напилась, пока она возится с Кристофером.

Услышав звон разбитого стекла, Франческа бросилась в кухню. Жози лежала на полу с расширенными от страха глазами.

— Что случилось? Тебе плохо? — Опустившись на колени, она осторожно приподняла голову девушки.

Та возбужденно забормотала:

— Ты простишь меня? Я и не думала, что проклятие подействует. Умоляю тебя, не рассказывай Марианне! Она меня предостерегала! Мама потому и увезла меня, что знала, какие чувства обуревают меня после Венеции.

Франческа помогла безумолчно тараторящей девушке подняться, проводила ее в спальню, уложила и позвонила Эдуарду.

— Ко мне пришла подруга, она в беде. Видимо, проблемы с наркотиками, боюсь, дело серьезное. Можете приехать сейчас же?

— Сам не могу, но пришлю машину «скорой помощи», и мы немедленно ею займемся. Кто она?

— Это Жози Лапуаре, моя… — сказать «сестра» Франческа не могла, — …моя давняя подруга.

До прибытия «скорой помощи» Франческа вызвала из особняка горничную и попросила увести Кристофера. В клинику она поехала вместе с Жози и объяснила врачу в приемном покое, что та смешала спиртное и наркотики.

— Полагаю, следует положить мисс Лапуаре на обследование в «Розу Лайфорда», — сказал врач. — Но больше всего ей сейчас нужен отдых. Я свяжусь с вами утром.

Франческа возвращалась домой пешком. Стоял ясный тихий вечер. Море стало темно-фиолетовым — таким его особенно любил Майкл. В такие вечера он бросался в спокойную, гладкую как зеркало воду, заплывал на полмили от берега и лежал на спине, оглядывая берег, где на фоне золотистого закатного неба вырисовывались стройные пальмы.

Погруженная в размышления, Франческа миновала особняк, прошла мимо новых коттеджей. В парке все стихло, цветы закрылись, но воздух был напоен их ароматом. Ноги сами несли ее к обрыву, туда, где стоял когда-то ее дом.

Любовь к Кристоферу вселяла в нее жизненные силы, но даже он не отвлекал Франческу от тяжких дум. Что осталось от радостных надежд и мечтаний? Она потеряла мужчин, которых любила. Сюзанна умерла. Карло оставил ей в наследство свою внебрачную дочь. Марианна, заменившая Франческе мать, скончалась вдали от нее. Но Жози, хоть и тяжело больная, все-таки вернулась! Успокоение, какого она не знала после пожара, вдруг снизошло на нее. Теперь она не будет так одинока, ибо Жози — ее сестра. Неудивительно, что в Венеции Жози от нее отдалилась. Все, что досталось Франческе: титул, палаццо, первый бал, — все должно было по праву достаться Жози как старшей дочери. А ее отослали к слугам и бросили подачку — уроки пения. Понятно, что Жози возненавидела сестру.

«Даже сама земля, на которой я сейчас стою, принадлежит ей, — подумала Франческа. — Интересно, любил ли Карло Марианну? И если да, то какие чувства питал к моей матери?» Жози он презирал. «Со слугами не обедают за одним столом», — вспомнила Франческа его слова. Следует ли ей отныне делиться всем с Жози, ей, считавшей себя единственной наследницей Карло Нордоньи?

«Боже милостивый, не знаю, хватит ли у меня сил принять этот дар. Я люблю ее, но все получается совсем не так, как хотелось».

Франческа незаметно добрела до развалин бунгало. Когда рухнувшие балки преградили ей путь, она очнулась и поняла, что стоит возле обуглившейся лестницы, ведущей теперь в пустоту. Именно здесь упала балка, которая ранила Майкла и оставила шрам на ее щеке. Из сада сквозь почерневшую оконную раму проник стебель вьющегося растения. Из зеленых листьев на нее смотрела «Роза Лайфорда». Бархатистая поверхность одного из лепестков была испачкана сажей. Франческа попыталась стереть ее, но цветок оторвался и остался у нее в руках.

Она пристально разглядывала его в сгущающихся сумерках. Потом смяла и выбросила, но пальцы сохранили его аромат.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Париж 1973–1974

Глава 21

Франческа сидела в саду Аполлонии де Тион в пригороде Парижа и читала письмо от Эдуарда. Она надеялась узнать о санатории, но Эдуард сообщал лишь о том, как идет бизнес и как живут их именитые клиенты. В основном же он пытался убедить Франческу, что она должна жить, несмотря ни на что.

«Иногда мне кажется, что вы не осознаете, как прекрасны». Прочитав эти слова, Франческа смяла письмо. Даже если бы в «Розе Лайфорда» и возникли какие-то проблемы, деликатный и добрый Эдуард не стал бы сообщать о них. Его самоотверженность смущала Франческу. Да, по сравнению с ним она суетна и тщеславна, а к тому же жалость к себе настолько захлестнула ее, что она перестала радоваться жизни.

С резной каменной скамьи Франческа видела огромное пшеничное поле. Неподалеку от нее гудели пчелы кружившиеся над анютиными глазками и отцветающими желтыми тюльпанами. Как всегда, поздней весной уже благоухали розы. Воспользовавшись услугами дизайнеров, Аполлония восстановила свой великолепный сад в полном соответствии с канонами восемнадцатого столетия. Живая изгородь шла по обеим сторонам мощенных плитами дорожек, прекрасные скульптуры радовали глаз. Казалось, это место создано специально для влюбленных, и, согласно легенде, именно здесь Мария Антуанетта, переодетая пастушкой, соблазняла своих возлюбленных. Между тем сама Франческа сомневалась, хватит ли у нее смелости когда-нибудь снова полюбить.

В противоположном конце сада сидела Жози и радовалась теплому весеннему солнцу. Франческа привезла ее в дом Аполлонии, надеясь, что сестре тоже не помешает перемена обстановки. Перед этим Жози провела несколько недель в клинике Эдуарда, преодолевая наркотическую зависимость от амфетаминов. Сейчас, возрождаясь к жизни, она преисполнилась решимости продолжить карьеру певицы. Франческа же по-прежнему пребывала в депрессии и с ужасом ждала большого приема, назначенного Аполлонией на этот вечер.

Уже в который раз она спрашивала себя, почему скрывает ото всех, что Жози — ее сестра. В чем дело: в обычном снобизме или в том, что Жози выдала отцу (их отцу, напомнила себе Франческа) место тайного свидания с Джеком и она все еще не может простить ее?

Карло принудил сестру к предательству, в этом Франческа не сомневалась. Не верила она и в то, что Майкла погубило проклятие Жози.

Но почему же тогда она не может произнести такие простые слова: «Это Жози Лапуаре, моя сестра». Ей так и не удалось сказать их ни Кристоферу, ни Аполлонии, ни Эдуарду. Вот и сегодня вечером, представляя Жози гостям, она снова будет чувствовать себя виноватой.

И сестра опять смолчит. Долго ли она будет терпеть? Как скоро вновь отвернется от нее?

Франческа испытала к себе отвращение, невольно осознав, что Жози стала для нее эмоциональной нагрузкой. Презирая себя за это, она вместе с тем понимала, что ей будет легче, если сестра исчезнет из ее жизни. Тяжкий гнет, лежавший у нее на душе, усугублялся теперь еще муками совести.

Франческе давно пора было идти в свою комнату и готовиться к приему, но при мысли, что придется предстать перед гостями и фотографами, у нее подгибались колени. В этот вечер она впервые появится на публике с обезображенным лицом. Шрам не скрыть никаким макияжем. Люди будут смотреть на нее с ужасом и жалостью.

Франческа окинула взглядом классический фасад французского особняка восемнадцатого столетия. Его величавая строгость и простота, несомненно, произвели бы впечатление на Карло. Высокие эркеры не нарушали классических форм здания с коринфскими колоннами. Естественная терраса спускалась в сад к огромному мраморному фонтану. Когда солнце садилось между холмами, окна особняка полыхали огнем, а стройные колонны оживали в игре света и тени.

При внешней простоте комнаты поражали роскошью отделки. Высокие сводчатые потолки были украшены росписью на мифологические сюжеты. В старинных серебряных канделябрах горели свечи, в камине потрескивали поленья. Пламя бросало отблески на позолоченную мебель и мраморные полы.

Франческе было здесь не по себе, ибо каждое зеркало причиняло ей боль.

Аполлония готовилась к приему истово. Сегодня к ней собирались гости со всей Европы, а человек десять предполагали остаться до воскресенья — в этот день в Монте-Карло должны были состояться автомобильные гонки.

Франческа догадывалась, что Аполлония затеяла все лишь для того, чтобы показать обществу своего очередного воздыхателя.

Марио в течение последнего месяца часто навещал особняк и порой проводил в нем по нескольку дней. К приему Марио не выказывал никакого интереса, а накануне вдруг объявил, что решил пораньше отправиться в Монте-Карло. Аполлония объяснила это стремление Марио тем, что ему нужно потренироваться на трассе перед соревнованиями.

Он уже несколько лет не завоевывал приз и теперь хотел снова стяжать славу. Однако Франческа подозревала, что у него совсем иные мотивы.

В жилах высокого светловолосого Марио текла австрийская и итальянская кровь. Хотя ему перевалило за сорок, на его красивом лице не было ни одной морщины. От аристократических предков он, видимо, унаследовал лишь любовь к роскоши и непомерные претензии. Марио не питал интереса ни к чему, кроме гоночных автомобилей, и Франческу отталкивала его черствость. Гонщик держался со всеми холодно и высокомерно, а его внимание к Аполлонии, вероятно, было продиктовано расчетом. Он изображал преданность, но Франческа не замечала в его глазах ни искры любви к Аполлонии, поэтому подозревала, что Марио привлекают богатство и известность герцогини.

Разумеется, Франческа не собиралась делиться с подругой своими догадками — та могла позаботиться о себе сама. Аполлония между тем оплатила гоночный автомобиль и, по-видимому, ничуть не огорчалась, что Марио отказался прийти на прием.

— Дорогая, на мой маленький праздник слетятся десятки мужчин, — сказала она Франческе. — Нам будет из кого выбрать, сама увидишь.

Столь циничное отношение к любви смутило Франческу. Впрочем, подруге можно лишь позавидовать, ей-то самой никогда не удавалось относиться ко всему так легко.

Тяжело вздохнув, Франческа поднялась со скамейки. Пора готовиться к приему.


Невыносимо тягостный обед, которому, казалось, не будет конца, наконец завершился. Франческа старалась держаться подальше от общества и с нетерпением ждала выступления Жози, но ей отчаянно хотелось скрыться от любопытных глаз. Как почетная гостья Аполлонии она и так уже стала объектом пристального внимания. Наконец молодая женщина удалилась туда, где увидеть ее могли только слуги, уже привыкшие к ней.

Однако едва Жози запела, Франческа забыла о себе. Волшебный голос певицы заворожил ее.

Салон наполнила дивная музыка эпохи рококо. Казалось, и сама экзотическая красавица растворилась в этих звуках. Гром аплодисментов вернул Жози на землю, и лицо ее озарила сияющая улыбка. За сентиментальной балладой последовала веселая карибская песня. Публика не отпускала певицу.

Франческа поняла, что Жози полностью завладела слушателями. Счастливый смех сестры вернул ее в прошлое. Пять лет назад она тоже ликовала на своем первом балу. Но сейчас центром внимания стала Жози, на нее устремились восхищенные взгляды гостей. Когда Жози исполняла последнюю песню, Франческа незаметно покинула зал.

Она тихо вышла в пустынный сад и опустилась на каменную скамью, однако тут же увидела, как из дома вышли несколько оживленно беседующих гостей и направились в ее сторону. Молодая женщина мечтала остаться незамеченной. К счастью, вскоре все растворились в темноте, и только двое мужчин сели на скамейку слева от Франчески, явно не заметив ее.

Один из них, плешивый и круглолицый, небрежно, с некоторым оттенком самодовольства говорил с высоким молодым человеком, видимо, зависевшим от него.

Молодая женщина поневоле слышала их беседу. Старший рассказывал о своем недавно вышедшем в свет романе, слухи о котором дошли даже до Нассау. Один из гостей санатория, похвалив книгу, сказал, что ее автор часто бывал в Лайфорд-Кэй. Но имени писателя Франческа не помнила.

Между тем тот же человек начал остроумно, хотя и язвительно говорить о гостях Аполлонии.

— Дочь графа и графини Нордонья, — проговорил плешивый. — Ты наверняка слышал о знаменитой Сюзанне. Видимо, судьба бедной Франчески не менее трагична.

— Будет тебе, Конверс, — добродушно отозвался молодой мужчина. — Это ты знаком со всеми европейскими аристократами. А я не узнаю их, даже столкнувшись с ними нос к носу.

Конверс Арчер! Вспомнив это имя, Франческа замерла. Что за сюрприз ее ожидает? Очередные злобные выходки против матери?

— Графиня была американкой и такой превосходной наездницей, что прославилась и в Европе, и в Америке. — Арчер кашлянул. — О ее смерти ходили самые невероятные слухи. Я одним из последних видел Сюзанну живой.

Франческа потупила взгляд и залилась краской.

Стеклянные двери вновь распахнулись, и в сад вышла шумная компания. Заметив Жози, Франческа отодвинулась поглубже в тень, боясь, как бы ее не обнаружили именно в тот момент, когда писатель сплетничает о Сюзанне.

— Некоторые считали, что она убила свою любовницу, Сибиллу Хиллфорд. — Арчер многозначительно помолчал.

— Перестань, Арчер! — нетерпеливо воскликнул второй. — Заткнись или не тяни резину. Ты выдаешь старые сплетни в час по чайной ложке!

Мимо скамейки медленно прошла Жози, поглощенная разговором с арабским принцем. Франческа уже видела этого чувственного властного мужчину. Жози кокетливо прильнула к нему и не сводила глаз со смуглого привлекательного лица араба.

Франческа вздохнула с облегчением и вновь прислушалась к словам Арчера.


1955


Хотя Сюзанна была на несколько лет старше Сибиллы, каждый видел, что именно младшая женщина занимает активную позицию, а ее подруга, как застигнутый бурей ребенок, мечтает об укрытии. На людях обе пытались скрыть свои отношения.

Приехав в Венецию, женщины вскоре пригласили Конверса Арчера на чашку чая. Он вошел в старинное палаццо с чувством благоговения.

Благодаря безупречному вкусу Сюзанны реставрированный дом выглядел как во времена Ренессанса.

Арчера провели в библиотеку. На стенах висели гобелены с изображением единорогов и средневековых гороскопов. Сибилла сидела в огромном резном кресле.

— Конверс, я пригласила вас не случайно, — оживленно начала она. — Кстати, не хотите ли чаю?

— Пожалуй, не откажусь. — Арчера поражало ее бесстыдство.

— Я только что узнала, что мои картины выставляются в одной из самых престижных галерей Нью-Йорка, и пыталась втолковать Сюзанне, какая это удача. Надеюсь, скоро мои работы смогут прокормить нас обеих.

Сюзанна поставила чашку на столик. Она была в белой блузке, застегнутой на пуговицы. Рыжие волосы Сюзанна зачесала назад и собрала в низкий пучок. Лицо ее казалось неестественно бледным.

— Сибилла, неужели необходимо обсуждать это именно сейчас? Поверь, я не сомневаюсь в твоем успехе и понимаю, как много это значит для тебя.

Конверс с сочувствием взглянул на Сюзанну, догадавшись обо всем. Значит, Сибилла вообразила, что ей удастся содержать в Нью-Йорке себя и Сюзанну, продавая картины. Какая наивность! Однако она пригласила Конверса, надеясь, что он поддержит ее. Намереваясь исчезнуть под любым благовидным предлогом, Конверс сел на диван. Над ним висело мрачное и загадочное полотно Тициана «Сдирание кожи».

— Дорогая, — он дружески похлопал Сибиллу по руке, — это прекрасная новость. У вас яркий талант, и я не сомневаюсь в вашем успехе.

— Этого мало, — возразила Сибилла. Конверса поразил ее апломб. Неужели двадцатичетырехлетняя женщина не осознает, какая великая честь удостоиться выставки в известной галерее?

— Да, этого действительно мало, — согласился Конверс. — Но до поры до времени стоит довольствоваться и этим.

Сибилла усмехнулась.

— Конверс, скажите вы ей, ради Бога, как славно мы заживем в Нью-Йорке! — Она не отрываясь смотрела на Сюзанну. — Карло отдаст тебе Франческу. Ему придется это сделать: детей такого возраста всегда оставляют матери.

Сюзанна казалась растерянной и смущенной.

— Ты даже не пыталась уговорить Карло! — воскликнула Сибилла.

Конверс почувствовал, что Сюзанна ждет его ухода — ей было крайне неприятно обсуждать все это при нем.

— Сюзанна, мне пора, — сказал он. — Надеюсь увидеть вас у себя на балу в этот уик-энд. Хотя, пожалуй, я бы еще перекинулся парой слов наедине с Сибиллой, если не возражаете. Дам ей несколько отеческих советов.

Обрадованная тем, что Конверс собирается образумить Сибиллу, Сюзанна встала, попрощалась с ним и вышла из комнаты.

— Вам знакома эта картина? — спросил Конверс, оставшись с Сибиллой наедине. — Это одна из самых замечательных работ Тициана, хотя и не слишком известная.

Его снисходительный тон разозлил Сибиллу.

— Нет! — резко ответила она.

— Не правда ли, довольно странно, что лесные звери с улыбкой наблюдают за тем, как с подвешенного за пятки сатира живьем сдирают шкуру? Зрелище на редкость жестокое. Тициан изобразил здесь и себя. У меня есть кое-какие соображения насчет этой картины.

Конверс помолчал, ожидая, что Сибилла заинтересуется, но та смотрела на него с раздражением.

— Согласно мифу, богиня Минерва бросила флейту в лесу. Сатир Марсий подобрал ее, ходил по лесу и наигрывал на флейте, пока не овладел этим искусством, после чего вызвал на соревнование самого Аполлона. Представляете, какая дерзость!

Сибилла слушала его равнодушно.

— Посмел вообразить, что способен играть так же прекрасно, как бог солнца! Разумеется, Аполлон победил. На картине изображено наказание, последовавшее за поражением. Так почему же звери улыбаются, видя его страдания?

Сибилла взглянула на полотно. На дереве висел сатир. Его голое тело блестело, а звери радостно улыбались, видя, как бог сдирает шкуру с сатира.

— Ужасно! — Сибилла поежилась. — Тициан — садист.

— О нет! По-моему, картина открывает нам одну истину. Аполлон не просто наказывает сатира. Он раскрывает ему тайну бессмертия. Сатиры — полубоги, полузвери, помните? Так вот, Аполлон освобождает его от звериной шкуры, и, может статься, вопли сатира нечеловечески прекрасны. Наблюдатели слышат, что Марсий впервые издал божественные звуки, — вот почему они так загадочно улыбаются.

— В чем же смысл этой истории?

— А в том, дорогая, что каждый художник должен постоянно учиться. Искусство не знает великих откровений, которые не были выстраданы.

Сибилла молчала.

— Страдания избежать невозможно, но художник, преображая его, создает нечто удивительное, — пояснил Конверс. — Он трогает наши души открытиями, вынесенными из мучительного столкновения с богами.

— Значит, вы тоже хотите, чтобы я уехала в Нью-Йорк одна?

— Сибилла, оглянитесь вокруг. Это дом Сюзанны, ее мир. Она сама создала его, движимая любовью к семье. Чем же можно заменить этот мир и людей, для которых он был создан?

Это уязвило Сибиллу.

— Любовь к семье? Разве вы не понимаете, что происходит между мной и Сюзанной?

Конверс, безусловно, понимал, поэтому предпочел промолчать.

— Мы бы прекрасно жили в Нью-Йорке. Я найду себе студию, но, если Сюзанна захочет, мы снимем квартиру на Пятой авеню. Франческа будет ходить в лучшую школу. В большом городе мы найдем уединение. Никто не заметит, что две женщины живут вместе, никто не посмотрит на нас косо. Я добьюсь успеха, да, в сущности, уже добилась. Деньги не составят для нас проблемы.

— Полагаю, эта мечта воплотится, если ваши картины будут раскупать, как полотна Рембрандта.

— Мне не нужны деньги. В худшем случае Сюзанна всегда может получить их от Карло. Поймите, Конверс, без нее мне не видать успеха. Я стала так хорошо писать только с тех пор, как мы вместе. Сюзанна вдохновляет меня. Без нее я не способна не только писать, но и жить. Лучше уж умереть.

Конверс с грустью взглянул на Сибиллу. Обычно он завидовал молодости, но сейчас радовался, что бурные страсти позади. В прежние годы он был так же жалок.

— Сибилла, поверьте, вы полюбите снова. Обязательно полюбите. — Он поднялся. — Когда нам кажется, что мы встретили самого лучшего, самого совершенного человека на свете и не можем без него жить, — это всего лишь иллюзия. Еще древнегреческие философы понимали, что объект страсти не имеет к этому отношения. Любовь приходит как болезнь, под влиянием ее чар мы сверх всякой меры преувеличиваем достоинства своих избранников, но потом болезнь проходит, к нам возвращается разум, и жизнь продолжается.

— Не говорите мне про греческих философов, я все знаю, — язвительно возразила Сибилла. — Они считали, что женщину вообще невозможно любить.

Она пошла проводить гостя. В вестибюле они задержались.

— Рада, что зашли, Конверс, — высокомерно сказала она.

Арчер увидел над лестницей новый портрет Сюзанны в темно-зеленом бархатном платье. Необычайная, блистательная красота. Он вдруг подумал, что Сибилла всегда добивается того, чего хочет, и поступает только так, как ей нравится. Какое же горькое открытие ей предстоит сделать!

Но пока Сюзанна и Сибилла мучительно боролись за свое будущее, их отношения стали широко известны. Не проходило дня без новой сплетни о молодыхлюбовницах из Нассау, появившихся в Венеции и закружившихся в вихре светской жизни, неразделимых, как сиамские близнецы. Сюзанна коротко постриглась, как Сибилла, а на следующую ночь та появилась в баре «Гаррис» с темнорыжими локонами — точь-в-точь такого же цвета, как у ее подруги.

Сибилла никогда не пыталась скрыть свою любовь к Сюзанне, напротив, она держалась вызывающе. В конце концов перестала таиться и Сюзанна. Даже в обществе ее взгляд неизменно останавливался на подруге, и она то и дело нежно прикасалась к ней. Слухи распространялись быстро, вспыхнул скандал, но Сибилле это доставляло лишь удовольствие.

Только в ночь, когда они посетили бал, Конверс понял, что Сибилла зашла слишком далеко. Сначала гости находили экстравагантную пару забавной и милой. Они появились на балу, держась за руки, — обе в расшитых блестками платьях одинакового фасона с длинным рукавом. Стояла одна из тех опьяняющих весенних ночей, когда, казалось, даже воздух был напоен таинственным очарованием Венеции. Большая часть гостей уже прошла сквозь толпу папарацци, стоявших на широких мраморных ступенях сияющего огнями «Гритти-Палас». Стоя на внутреннем балконе над бальным залом, Конверс смотрел, как женщины гордо шествуют перед фотографами. Ему бы следовало спуститься и встретить молодых дам, но он почему-то не двинулся с места. Они обнимали друг друга за талию. На лицо Сибиллы упал свет, и Конверс заметил в ее глазах вызывающее выражение собственницы. Бедняжка! Где ей тягаться с несравненной Сюзанной! Ослепительно белое платье графини сверкало блестками. Да, она затмит всех женщин на этом балу!

Конверс наконец спустился и направился приветствовать влюбленных.

— Графиня! Леди Сибилла! — Он склонился над рукой Сюзанны, потом поднес к губам руку Сибиллы. — Теперь можно начинать бал!

— Надеюсь, мы не слишком опоздали, — тихо проговорила Сюзанна.

— Вам удалось преобразить этот дом. Он всегда выглядел внушительно, но теперь просто великолепен. — Сибилла огляделась. — И похоже, все подчинились вашим инструкциям и пришли сюда в черном и белом. Да, и ваши платья великолепны. Узнаю руку Ренаты!

Глаза Сибиллы горели неистовым огнем, и Конверс подумал, не начала ли она снова принимать наркотики.

Он проводил их в бальный зал. Играл оркестр, несколько пар скользили по паркету в медленном танце, но большая часть гостей разделилась на группы, беседуя со старыми друзьями и сплетничая. Молодые дамы надели полумаски, тоже украшенные блестками, и теперь стали почти неразличимы. Когда Сибилла еще в дверях притянула Сюзанну к себе, Конверс замер. Сюзанна, казалось, смутилась, однако она взглянула на подругу, и губы ее тронула улыбка. Чувственно кружась в вальсе, они походили на девушек, впервые познавших колдовство любви. Конверс видел, что многие с любопытством уставились на них.

Сейчас эти женщины еще больше напоминали рыжеволосых сиамских близнецов. Конверс рассмеялся. Да, графиня Нордонья всегда производила неизгладимое впечатление. Она способна придать респектабельность даже скандалу.

К Арчеру подошел судостроительный магнат Стричос. Он только что порвал с последней любовницей и явился на бал один.

— Что это они выделывают, Конверс? — спросил он. — Где это видано, чтобы женщины танцевали друг с другом? — У него был такой вид, словно он предчувствовал конец света.

— Ничего страшного, Эри. Вот увидишь, через неделю половина венецианок покрасятся в рыжий цвет и заведут себе любовниц. Это всего лишь преходящее увлечение, не более.

— То-то и оно, — вздохнул Стричос. — Графиня необычайно прекрасна, и больно думать, на что она себя тратит.

Конверс присоединился к гостям, но так и не избавился от тревожного ощущения, которое вызывали у него графиня и ее молодая любовница. Дерзкое, вызывающее поведение Сибиллы только усугубляло ситуацию. Она заставила Сюзанну танцевать исключительно с ней, Перевалило далеко за полночь. Напряжение Сюзанны заметно росло. Наконец она оторвалась от Сибиллы и вышла на балкон. Подруга последовала за ней. Обе много выпили, и Конверс незаметно наблюдал за ними. У него появились дурные предчувствия.

Арчер приблизился к ним, но они, поглощенные друг другом, не заметили его. Он отступил в ярко освещенный зал, видя отсюда их силуэты возле балюстрады балкона. Сибилла почти сливалась с ночной темнотой, а белое платье Сюзанны таинственно мерцало. Она напоминала Конверсу Диану-охотницу, прекрасную и сильную богиню. Сейчас сила женщины была не в моде и отнюдь не соответствовала современному идеалу женщины. Неудивительно, что Сюзанна влюбилась в эту бунтарку, в эту импульсивную богемную девушку. В ее окружении нет ни одной, равной Сибилле и столь же одержимой искусством. Не потому ли Сюзанна питала к ней такую нежность, что Сибилла, презирающая условности, очень походила на нее в прошлом? Сюзанне пришлось подавить в себе многое, став графиней.

Сюзанна открыла фамильный перстень с гербом Нордонья и поднесла его к лицу Сибиллы. Кокаин — догадался Конверс. Сибилла вдохнула и вскоре заметно повеселела, но раздражение по-прежнему одолевало ее. Она схватила Сюзанну за плечи.

— Я не позволю тебе уйти!

Конверс видел, как Сибилла прижала Сюзанну к перилам балкона и впилась в ее губы. Сюзанна обмякла, но внезапно дернулась словно от боли и вскрикнула, потеряв равновесие. Конверс замер, поняв, что не успеет спасти Сюзанну. Но та спаслась сама. Спина ее наполовину перегнулась через перила, но она, с усилием выпрямившись, оказалась вне опасности. Сибилла и пальцем не пошевелила, чтобы помочь ей, напротив, отступила на шаг и спокойно наблюдала за происходящим.

— Ты же меня чуть не убила! — Сюзанна старалась не привлекать внимания гостей. Щеки ее пылали, из губы сочилась кровь. — Смотри, что ты натворила! Зачем нужно было так меня целовать?

Сибилла молчала.

— Зачем? — тихо повторила Сюзанна. — Ты испугала меня!

— Я к этому и стремилась, — наконец ответила Сибилла.


Арчер умолк, погрузившись в воспоминания восемнадцатилетней давности. Молчание так затянулось, что его спутник не выдержал:

— Ну, Конверс, что же дальше? Это же не конец истории!

Арчер кивнул:

— Последнего акта я не видел, как, впрочем, и никто другой. Не знаю, что произошло на самом деле. Известно одно: в ту же ночь Сибилла Хиллфорд умерла в палаццо Нордонья, и с ней была только Сюзанна. Газеты сообщили: смерть наступила от сердечного приступа. — Он рассмеялся. — Конечно, в эту чепуху никто не поверил, но полагаю, такая версия избавила семейства Нордонья и Хиллфордов от судебного разбирательства. Бедная малышка Сибилла с ее огромным талантом и извращенным умом. И бедная Сюзанна с ее очарованием и привязанностью к мужу и дочери.

— Что же с ней стало? Если смерть Сибиллы приписали естественным причинам, Сюзанна должна была остаться на свободе?

Арчер кивнул:

— Да, но вскоре она погибла в автомобильной катастрофе где-то в горах.

— Господи, Конверс, какая ужасная история! Черт бы тебя побрал, из-за твоего рассказа я совсем протрезвел и праздничное настроение улетучилось.

Франческа бросилась в дом. С красочных фресок на нее смотрели бесстрастные лица. Она почти бежала по коридору, мечтая только о том, чтобы никого не встретить. С зеркальных стен на нее смотрело обезображенное шрамом лицо, и Франческе казалось, что она в плену призраков прошлого. Добравшись до главной лестницы, молодая женщина едва не столкнулась с Аполлонией, встречавшей запоздалого гостя. Когда Франческу окликнул знакомый голос, она решила, что у нее слуховые галлюцинации.

Глава 22

На мгновение Франческа замерла возле лестницы, не в силах ни убежать, ни оглянуться.

«Это невозможно, мне просто мерещится, — твердила она себе. — Это еще одна иллюзия; всему виною зеркала». В памяти ожили другой бал и иной город. Не может быть, чтобы мужчина, чей голос она только что услышала и чьи светлые волосы и сейчас видела краем глаза, тот самый человек, с которым она танцевала пять лет назад.

Подхватив подол длинной юбки, она бросилась наверх. Он не должен видеть ее! Франческа распахнула дверь спальни и тут же захлопнула ее. Какой злой рок привел сюда Джека Уэстмана? Ну почему он не вернулся раньше, до того, как пожар искалечил ее и лишил надежд на будущее! Вот тогда бы он горько пожалел, что бросил ее в Венеции! А сейчас его появление казалось жестокой насмешкой судьбы.

В комнате было так тихо, что она слышала, как неистово стучит ее сердце. Джек узнал ее и окликнул! Может, он не заметил шрама?

Стоя возле широкой кровати с пологом, Франческа видела свое отражение в зеркале. Комната, отделанная парчой и бархатом, по мнению Франчески, была безвкусной. Она тосковала по своей простой уютной спальне в Лайфорд-Кэй. Только там ее истерзанная душа, возможно, вновь обретет покой.

Франческа лихорадочно обдумывала пути к отступлению. Нужно быстро переодеться и спуститься по лестнице в другом крыле, взять машину Аполлонии, доехать до аэропорта Орли и ночным рейсом вылететь в Нью-Йорк. Или остаться в особняке и укрыться в комнатах слуг, где Джек ни за что ее не отыщет.

Сердцебиение немного успокоилось, но тут Франческа услышала робкий стук в дверь. Она бросилась на кровать и сунула голову под подушку.

— Франческа! — Джек, видимо, прижался губами к замочной скважине. — Впусти меня, пожалуйста. Прошу тебя.

Франческа боялась разрыдаться. До пожара она не задумываясь подлетела бы к двери, распахнула бы ее… и забыла бы о годах, прошедших с того дня, когда она последний раз лежала в его объятиях. Тогда она снова попыталась бы завоевать Джека. Но сейчас у нее изъян, от которого не существует лекарства. И придется навсегда распрощаться с гордостью, если Джек увидит ее лицо.

Она не откликалась, но стук становился громче и настойчивее.

— Франческа, мне нужно с тобой поговорить.

Она поднялась и растерянно уставилась на дверь. Голос Джека звучал как музыка. Конечно, он ведь актер, отсюда и столь выразительные модуляции. Но даже сознавая это, Франческа поддалась обаянию Джека, как и в Венеции.

— Я не могу снова потерять тебя!

Франческа в ужасе смотрела на дверь.

— Позволь мне увидеть тебя! Всего лишь на одно мгновение!

Она опять бросилась на кровать и зарылась лицом в подушки.

Джек толкнул дверь, и она распахнулась. Франческа не смела поднять глаза, явственно представляя себе его высокую фигуру на фоне дверного проема. Джек подошел к кровати, и Франческа вздрогнула, когда он положил ей на спину свою широкую ладонь. Она тихо всхлипнула. Джек попытался успокоить ее, но от его прикосновения она зарыдала.

— Ну же, Франческа, успокойся, — тихо повторял он. — Разве ты не знаешь, что я не в силах вынести, когда девушки ударяются в слезы от одного моего вида?

Франческа зарылась в подушку еще глубже.

— Ради Бога, Джек, оставь меня в покое!

— Проси о чем угодно, дорогая, но после стольких лет разлуки с тобой я не в силах этого сделать.

Рука Джека скользнула вверх по спине и стала знакомым движением поглаживать ее волосы.

— Я все знаю про пожар. Аполлония рассказала, как ты мучаешься из-за своего шрама.

Джек взял ее за плечи и повернул к себе.

— Прислонись к моему плечу. Я обещаю не смотреть, просто хочу обнять тебя.

Сильные руки обвились вокруг нее, и Франческа спрятала лицо у него на груди, вдыхая знакомый запах с такой жадностью, словно это был первый глоток свежего воздуха за последние пять лет. Не пытаясь заставить ее поднять голову, Джек гладил Франческу по голове, по спине и говорил — тихо, нежно, ласково.

Наконец она тоже обняла его. Франческа чувствовала на лбу дыхание Джека. Все в нем было таким знакомым, таким родным… Франческа ощутила покой в его объятиях и даже не вздрогнула, когда Джек легонько коснулся шрама, а потом, чуть отстранив, осторожно приподнял ее подбородок. Она посмотрела ему в глаза, синие и сияющие. Джека ничуть не испугал шрам, лицо его не выразило ни ужаса, ни жалости. Она уже забыла обо всем, кроме Джека.

За все эти годы Франческа только раз осмелилась взглянуть на его фотографию, но сейчас поняла, что ни один снимок не передает особого очарования Джека, неповторимого выражения пронзительно-голубых глаз.

И вот его губы слегка коснулись ее губ — быстро, всего на секунду, потом переместились на левую щеку и скользнули вдоль шрама. Франческа, словно защищаясь, подняла руку, но Джек перехватил ее.

— Ты всегда все преувеличивала, любовь моя, — прошептал он и снова прижал ее к своей груди. — Глупышка, ты по-прежнему прекрасна!

Джек отстранил от себя Франческу, пристально вгляделся в нее и снова прижался губами к шраму.

— Ну же, улыбнись, я хочу видеть твою улыбку!

Франческа с изумлением услышала свой смех.

Джек порывисто обнял ее и вздохнул с облегчением.

— Ах, дорогая, если бы ты знала, сколько раз я слышал твой смех во сне! Боже милостивый, как я по тебе скучал!

Он быстро поцеловал Франческу в губы, потом поднял ее с кровати. Она отошла к туалетному столику, чтобы поправить прическу, и встретила в зеркале полный восхищения взгляд Джека. К ней неожиданно вернулась уверенность в себе. В глазах Джека не было ни намека на отвращение. Франческа счастливо улыбнулась.

— Джек, хочу кое-что сказать тебе. У меня сын.

Джек знал от Жози, что Франческа вышла замуж и родила сына.

— Странно, я никогда не представлял тебя в роли матери. Для меня ты навсегда останешься той же невинной девушкой, какой я увидел тебя перед церковью Санта-Мария делла Салуте.

— Но я стала матерью.

— Это ничего не меняет. Я люблю тебя так же, как и тогда. Где мальчик?

— Спит в соседней комнате.

Они вошли на цыпочках в комнату Кристофера и остановились у кровати. Мальчик безмятежно спал. Глядя на его розовые нежные губки и чуть голубоватые веки, Франческа подумала, что, наверное, это и есть настоящее счастье — смотреть на спящего сына вместе с его отцом. Она оглянулась на Джека: в его глазах светилась нежность, но он смотрел не на ребенка, а на нее. Сходство отца и сына поражало. Увидев их рядом, каждый догадался бы, что Джек — отец Кристофера. Но только не Джек, для которого в эту минуту существовала одна Франческа.

Она удержалась от признания. Нужно подождать подходящего момента.

Франческа взяла Джека под руку, они спустились по главной лестнице и вошли в танцевальный зал. Не думая больше о шраме, она впервые за все это время спокойно огляделась и наконец оценила великолепие этой огромной, залитой огнями комнаты.

Все стихли и смотрели на них. Стоя в дверях и опираясь на руку Джека, Франческа наслаждалась произведенным впечатлением. Пять лет назад в палаццо Нордонья гости тоже взирали на нее с восхищением, только теперь она опиралась на руку Джека, а не отца. Если бы тогда она знала то, что знает сейчас, едва ли ей хватило бы храбрости предстать перед теми, кто помнил трагическую историю Сюзанны.

Как жаль, что она услышала ее. Правда это или вымысел, но рассказ Арчера терзал ее душу и отравлял радость.


Франческа и Джек закружились в вальсе. Отдавшись во власть музыки, она расслабилась в его объятиях и словно перенеслась в Венецию, в те времена, когда была юной, невинной и счастливой. У нее снова появилось ощущение, что именно для этого она и рождена.


Только Жози не радовалась, видя, как кружится в вальсе Франческа в объятиях красивого американца. Жози пристально наблюдала за парой, и когда принц Бенор Фаби предложил ей потанцевать, она ответила, что у нее разболелась голова, и отправилась к себе в комнату. Жози не лгала; ее в самом деле мучила пульсирующая боль в висках. Девушка была близка к обмороку. Теперь Франческа узнает, что это она, Жози, написала Джеку письмо от ее имени. При воспоминании об этом Жози покраснела. Хотя Франческа так и не сказала никому, что они сестры, любовь Жози к ней была сильнее зависти и уязвленного самолюбия. Теперь-то она научилась терпению! Но Франческа скоро выяснит, какую неприглядную роль сыграла сестра в развязке ее романа с Джеком.

Оставшись одна, Жози бросилась на кровать и задумалась о том, к какой катастрофе привели ее собственные деяния.

— Жози? Разрешите войти?

Она узнала голос принца.

— Входите, Бенор!

— Я принес вам аспирин. У меня всегда с собой аптечка. — Сунув руку в карман, Бенор достал пузырек с аспирином. — Еще я принес вот это — он дал ей лекарство из тех, что отпускаются строго по рецепту. — Это эффективное обезболивающее, но будьте с ним поосторожнее.

Жози, взяв лекарство, ушла в ванную, открыла упаковку с обезболивающим и пересчитала капсулы. Всего семь, только-только хватит, чтобы пережить трудный уик-энд. Она проглотила одну капсулу, потом выпила вторую, после чего привела в порядок прическу. Шпилька выскользнула из пальцев, Жози нагнулась за ней, и в тот же миг почувствовала, как по телу растекается приятная опийная истома. Неужели зелье подействовало так быстро? Она открыла дверь. Красавец принц сидел, откинувшись на спинку дивана.

— Спасибо, — сладко протянула Жози, готовая замурлыкать от удовольствия. — Мне уже лучше. Но, пожалуй, стоит запить таблетку шампанским. Может, принесете?

— Конечно, милая. — Бенор вышел за бутылкой и стаканами.

Жози улыбнулась. Ей вдруг стало все нипочем. Все тревоги, связанные с Франческой, исчезли в мгновение ока, как и головная боль. Она сбросила туфли и сняла чулки. Скорее бы принц вернулся!

Тихонько посмеиваясь, Жози вспомнила, как одна из дам сегодня сообщила ей по секрету, что принц Бенор — ценная находка. Мультимиллионер! Но он не кичился богатством и властью, вел себя безупречно-сдержанно. Хотя все здесь хорошо знали принца, Бенор держался чуть отчужденно, словно, как и Жози, чувствовал себя аутсайдером среди европейцев. Девушка видела, что заинтересовала принца.

Что там еще говорила та болтливая дама? «Он пытается доказать, что не все арабы — варвары. Знаете, ведь большинство из них и впрямь думают, что их разразит гром, если они не будут трахаться по семь раз на дню. А этот такой правильный, что даже скучно, никогда ни к кому не подкатывается. Он так печется о своем имидже, что ведет себя как евнух».

Жози сняла платье и откинула с кровати покрывало.

— Ничего, мы еще посмотрим, насколько принц добродетелен, — прошептала она. Возможно, связь продлится всего одну ночь — ну и что в этом плохого? Сейчас ей было так хорошо, что она с удовольствием разделила бы с кем-нибудь свою радость. Богатый арабский принц, подходил для этого.

Когда Бенор вернулся с шампанским, Жози стояла возле кровати в одной комбинации. Свет падал на нее сзади, и она понимала: принц сразу увидит, что, кроме этого, на ней ничего нет.

Бенар молча окинул ее взглядом и открыл шампанское. «Ага, значит, он застенчив, — решила Жози. — Что ж, я помогу ему почувствовать себя свободнее».

— Вы едете завтра с нами на гонки в Монте-Карло? — непринужденно спросила она.

Бенор протянул ей бокал шампанского.

— Нет, мне нужно вернуться в Париж. К тому же на гонках всегда толпы народу. Городок крохотный, улочки узкие, кривые — там и местным жителям не хватает места, не говоря уже о тысячах туристов. К тому же я однажды видел, как Марио выиграл соревнования.

— Жаль, что не поедете. — Жози подняла бокал. — Выпьем за гонки.

Они чокнулись. Девушка пристально смотрела на принца.

— Мне тоже жаль. — Бенор стоял рядом с ней. — Я восхищен вашим голосом. Может, дадите мне знать, когда будете в Париже?

Жози улыбнулась. Видимо, если она не проявит инициативу, он так и исчезнет, и тогда ей предстоит весьма неприятная встреча с Франческой и Джеком.

— Возьмите меня с собой. — У Жози захватило дух от собственной дерзости.

Не выказав удивления, принц спросил:

— Что вы будете делать в Париже?

— Петь для вас.

Она спустила бретельки комбинации, подалась вперед и поцеловала принца в полные губы. Принц привлек ее к себе.

Жози отпрянула и рассмеялась.

— В чем дело?

— Никогда еще не целовалась с усатым мужчиной. Щекотно.

Бенор подхватил ее на руки и опустил на постель. Руки принца скользнули по ее телу, и Жози поняла, что Бенор вовсе не застенчив.

«Господи, только не это!» — взмолилась девушка, когда от прикосновений его языка ее тело охватила дрожь. Убедившись, что Жози более чем готова принять его, Бенор начал раздеваться. Она видела, что он очень возбужден и неистово желает овладеть ею. Девушка взглянула в черные глаза. У нее не было сил даже раздеться.

Несмотря на дурман, Жози с удивлением отметила, что Бенор протянул руки к тонкому кружеву, прикрывающему ее грудь. Она завороженно смотрела, как принц разорвал комбинацию сверху донизу.

Жози, раскрыв рот, уставилась на него. Эта ночь, подумала она с испугом и радостью, принесет ей несколько тысяч франков. И тут же сказала себе: «Ну и ну, детка, хороша же из тебя соблазнительница! Что за подсчеты?»

Принц, очевидно, угадал ее мысли и рассмеялся:

— У тебя будет тысяча таких рубашек. Несколько тысяч, если пожелаешь.

После этого события развивались так быстро, что ее затуманенный мозг не успевал их фиксировать. Принц был крупным и тяжелым, секс с ним изматывал и вместе с тем доставлял невероятное наслаждение. Как скоро убедилась Жози, он был ненасытен.

В полудреме ей привиделась Марианна. Жози протянула руки к матери и услышала чей-то плач. Позже, возможно, через несколько часов, девушка вдруг вспомнила что-то, связанное с Франческой. Не понимая, в чем дело, она знала точно: ей необходимо бежать из особняка — это вопрос жизни и смерти. Смерть. Убийство. Вот оно! Она убила Майкла своим проклятием. Это стоит между нею и Франческой.

Утром принц вошел в нее, когда Жози еще спала, и, не успев еще толком проснуться, она сразу же отдалась грубому первобытному наслаждению. Бенор освобождал ее от напряжения и отчаяния.

Когда он утолил страсть, Жози с трудом добрела до ванной. Голова раскалывалась, на лице виднелись синяки. Она приняла еще одну капсулу. Осталось всего четыре.

Войдя в спальню, она увидела на столике поднос с кофе. Бенор протянул Жози чашку.

— Собирайся. Через полчаса мы уезжаем в Париж.


Спустя два месяца после бала в особняке Аполлонии Франческа и Джек стояли на балконе их общего дома на острове Сен-Луи. Окна выходили на Сену. В небо взметнулся праздничный фейерверк в честь 14 июля — Дня взятия Бастилии. Ночь выдалась слишком жаркой. Франческа много выпила и чувствовала себя неуютно среди незнакомых людей, хотя в основном это были друзья Джека и околокиношная публика. Их фамильярность смущала Франческу, но она догадывалась, что это принято в актерской среде. Джек клялся ей в любви, однако временами Франческа мучительно-остро ощущала свой изъян. Сейчас на душе у нее было так неспокойно, что даже рука Джека, лежащая на плечах Франчески, казалась тяжелой. От него пахло спиртным. От нее не укрылось, что он напряжен. Так всегда действовали на него эти люди. Ей бы радоваться, вспоминая, как они вот так же стояли на балконе палаццо в ночь ее восемнадцатилетия. Над головами вспыхивали и гасли разноцветные гроздья огней, со всех сторон слышались восторженные восклицания. Вдруг в перерыве между вспышками на мгновение стало темно и повеял прохладный ветерок.

Франческа с облегчением вздохнула:

— Лев пролетел!

— Что?

— В Венеции считается, что, если в душную ночь неожиданно повеет бриз, как сейчас, значит, это взмахнул крыльями лев с площади Сан-Марко.

Джек удивленно посмотрел на нее.

— Забудь об этом.

Она отпрянула от него и, не оглядываясь, направилась в свою комнату. Ей необходимо приободриться! В комнате было темно, только из-под двери ванной пробивалась тонкая полоска света. Франческа села на кровать и закурила. При свете спички она увидела на тумбочке свое письмо, адресованное в Венецию Ренате. Оно вернулось обратно. Франческа курила и размышляла, удастся ли ей когда-нибудь разыскать портниху. Рената — единственная, кто может рассказать ей правду о матери.

Через дверь донесся взрыв пьяного хохота. Франческа встала и заперла дверь на ключ. Гостям так весело, что они не сразу заметят ее отсутствие.

Она раскинулась на кровати. Глаза постепенно привыкали к темноте. Как удачно, что им удалось найти дом, обставленный по ее вкусу! Франческе нравилось быть здесь хозяйкой. «Все прекрасно, просто сегодня жаркая ночь и слишком много гостей, — сказала она себе. — Поэтому — и только поэтому — у меня возникло гнетущее ощущение… потери, что ли. Откуда оно? Мне не хватает… да, мне не хватает Жози!» Стоило Франческе признаться в этом себе, как в горле запершило и к глазам подступили слезы обиды и бессилия. Почему Жози предала ее? Неужели она решилась на это, узнав, что они сестры? А может, всему виной было высокомерие отца? Эти вопросы по-прежнему мучили ее.

В первые дни после встречи Джек и Франческа, заново узнавая друг друга, вспоминали Венецию, воссоздавали все подробности прошлого, пытаясь понять, что привело их к разрыву. Джек тогда упомянул о письме, полученном через Жози, в котором Франческа отвергала его. Она не могла в это поверить и так дотошно расспрашивала Джека, что тот рассердился и спросил, не считает ли его Франческа лжецом. По иронии судьбы они снова ссорились из-за этого. Вероломство Жози повергло ее в отчаяние. Наверное, сестренка порадовалась бы этому. Неудивительно, что она так поспешно скрылась с арабским принцем. А может, в ней проснулась совесть? Или Жози просто струсила? Франческа тщетно пыталась забыть сестру. Давняя привязанность к веселой, жизнерадостной Жози не исчезла с годами. Сестра учила Франческу легче смотреть на жизнь, и сейчас эти уроки пришлись бы весьма кстати. Будь Жози на ее месте, она бы не сидела в этой темной комнате, предаваясь мрачным размышлениям. О нет! Жози веселилась бы с гостями.

Франческа поднялась и включила свет. Ополоснув лицо холодной водой, она намазала губы и поправила прическу. «А теперь улыбнись!» Иногда приходится изображать хорошее настроение, чтобы почувствовать его. Жози частенько так делала, и порой это срабатывало.


Все, кого Франческа расспрашивала о Ренате, считали, что знаменитая модельерша умерла. Ночные кошмары, возобновившиеся после рассказа Конверса, мучили ее даже в объятиях любимого мужчины. Просыпаясь, она лгала Джеку, что ей снова снились Венеция и предательство Жози. Он убеждал Франческу забыть о прошлом. Она часто задумывалась, почему лжет, но догадывалась, что сохранить тайну матери для нее дело чести.


Наступил конец октября. Франческа с Джеком остались одни, лето они провели хорошо, почти счастливо. Поиски Ренаты не принесли результатов, однако Франческа не отступала. Однажды, стоя возле окна библиотеки, она смотрела на улицу. Париж напоминал черно-белую гравюру. По узкому тротуару шли люди, придерживая шляпы и пряча головы в поднятые воротники. Нагие ветви старого каштана темнели на фоне серого неба. Держа возле уха телефонную трубку, Франческа напряженно вслушивалась в слова итальянской телефонистки. Ей сообщили, что номер Ренаты по-прежнему отключен.

Франческа переставила вазу с чайными розами с кофейного столика на каминную полку. Над камином висело огромное старое зеркало. Раму его украшали мифические существа, напоминающие сатиров. Франческа посмотрела в зеркало.

Лицо, утопающее в розах, пришлось ей совсем не по душе. Алый шрам был виден сейчас особенно отчетливо. Да, с таким изъяном можно предложить себя в любовницы только одному из этих сатиров!

— Не будь к себе так строга, — прошептала Франческа, заметив в себе некоторые изменения. Шрам, конечно, не уменьшился, на это и надеяться нечего. Однако ее взгляд, прежде кроткий, теперь стал твердым. Лицо ее выражало внутреннюю силу. Руки тоже уже не казались хрупкими. В ней появилась какая-то необычная красота. Конечно, странно видеть эти существа в собственной библиотеке, еще более странно все еще пытаться примириться с лицом, которое смотрит на нее из зеркала. Но тем не менее оно принадлежит ей. Джек любит ее, во всяком случае, желает. Поэтому Франческа больше не съеживалась, увидев себя в зеркале.

Она вышла в гостиную и поискала место для изысканных ирисов. Пожалуй, они будут хорошо смотреться в комнате с ярким восточным ковром на полу и бархатными темно-лиловыми диванами. Франческа воспринимала этот дом как дорогую игрушку, поскольку он не принадлежал ей. Хорошо, что Джек пока не хочет возвращаться в Америку, где его популярность еще больше возросла после шумного успеха двух недавних театральных спектаклей. Поклонники стали просто одержимыми: они мечтали коснуться Джека, рвали на нем одежду, надеясь завладеть хоть чем-то, принадлежащим кумиру.

— Ты и не представляешь, что это такое, — рассказывал Джек. — В Калифорнии иногда разбивают лагерь у моих ворот, пытаются проникнуть в дом, роются в мусоре. Мне пришлось нанять телохранителей, и я давным-давно перестал появляться на публике. А теперь мне не удастся даже плавать в бассейне — у них камеры с телеобъективами.

Франческа считала, что Джек слишком дорого заплатил за успех последних спектаклей. Он всегда высоко ценил неприкосновенность частной жизни, не нуждался в шумных похвалах и тяготился чрезмерным вниманием к своей особе. Джек стремился осуществить собственный проект в кино, но преследование поклонников так выводило его из себя, что он запер свой дом в Малибу и снял на острове Сен-Луи в Париже дом, построенный в девятнадцатом столетии.

Позади красивого особняка был заросший сад. Крошечный дворик отделял его от мощенной булыжником улицы. Франческе этот дом казался воплощением ее детских грез. Чугунная ограда с причудливым узором украшала особняк. За садом текла река. С верхнего этажа была видна таинственная громада Нотр-Дам. Звуки ночного города, доносившиеся со стороны Сены, успокаивали Франческу. Плеск воды, гудки кораблей, отдаленный звон цепей, иногда долетавший запах рыбы и керосина — все напоминало ей ночную Венецию. Казалось, сама судьба позаботилась, чтобы она жила возле воды.

Джек тоже был счастлив в Париже. Первое время он спокойно гулял по улицам города, ибо здесь его не узнавали. Они с Франческой подолгу сидели в маленьких кафе на левом берегу и азартно торговались на открытых рынках неподалеку от дома. Но как только в парижских кинотеатрах пошли фильмы с его участием, Джеку снова пришлось надеть темные очки. Как-то днем он и Франческа отправились в кино посмотреть его фильм на французском. Маленький кинотеатр неподалеку от Сорбонны был битком набит студентами. Услышав с экрана речь французского дублера, Джек рассмеялся:

— Да он разговаривает, как Дональд Дак! Неужели я говорю по-французски так же комично?

— Ну, не совсем… — Франческа смутилась.

Когда Джек рассмеялся еще раз, какой-то студент выругал его. Джек взял Франческу под руку и вывел из темного зала.

— Что мне сказал этот парень?

— Боюсь, ничего хорошего. По-моему, обозвал тебя скотиной.

— Неужели? — Джек был доволен. — Восхитительно!

Однако по мере того, как дело двигалось к зиме, воодушевление Джека пошло на убыль. Он читал бесчисленное множество сценариев, но не находил ничего себе по душе. Встречам с режиссерами и продюсерами не было конца, но Джек все не мог угомониться.

Как-то днем, когда Франческа читала, лежа на диване, Джек влетел веселый, в распахнутом пальто, несмотря на холодную погоду. Еще с порога он возбужденно выпалил:

— Мы приглашены на открытие выставки в галерею Арко и на прием по этому случаю. Ради Бога, дорогая, скажи, что ты идешь! Сегодня утром все только об этом и говорили. Там будет много знакомых, я уже обещал, что мы придем.

— Ты не хочешь поздороваться? — Франческа положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала его. — Неужели мне необходимо участвовать в этом светском спектакле вместе с тобой?

Коснувшись губами щеки Джека и вдохнув запах его кожи, Франческа подумала: «А не соблазнить ли его прямо сейчас? Это, несомненно, отвлечет его от открытия выставки».

Словно угадав ее намерения, Джек осторожно отстранил от себя Франческу.

— Любовь моя, тебе не удастся заставить меня забыть о банкете, и не надейся. — Он изобразил страдание. — Ты не выпускаешь меня из кровати и, боюсь, доведешь до истощения.

Франческа залилась смехом, но Джек приложил палец к ее губам.

— Скоро мы поженимся и проведем вместе всю жизнь. Но сейчас я хочу вывести тебя в свет. Пообщаешься с людьми, развлечешься.

— Ты же знаешь, мне тяжело и страшно встречаться с чужими людьми, и так, вероятно, будет всегда.

— Глупышка, разве ты не видишь, что шрам придает тебе неповторимую индивидуальность?

— Не нужно мне такой индивидуальности.

Джек приподнял ее подбородок.

— Но ты особенная, Франческа, и очень красивая. — Он коснулся ее губами. — Все должны увидеть необыкновенную женщину, на которой я собираюсь жениться.

Франческа потупила глаза. Каждый раз, когда Джек упоминал о браке, ее охватывал страх. Она очень этого хотела, поэтому боялась, что свадьба не состоится. Увы, она не походит на мать, убежденную в том, что она достойна любви. Как бы Джек ни старался приободрить ее, Франческе не удавалось обрести уверенность в себе. Вместе с красотой она утратила часть себя и теперь никогда не станет такой, как мать. Даже другая мечта, выйти замуж за Джека, казалась ей несбыточной.

Она встретила его взгляд.

— Джек, эти люди будут жалеть меня и чувствовать себя неуютно рядом со мной. Нет, я этого не выдержу.

Он снова поцеловал ее.

— Ладно, Франческа, я понимаю. Мне не следовало упоминать о выставке. — Ему не удалось скрыть разочарования. — Что у нас на ленч, дорогая?

— Ленч будет в американском стиле: жареные бутерброды с сыром. — Заметив его гримасу, она пожала плечами. — Я же тебя давно предупреждала, что никогда не училась готовить.

— Верно. Что ж, придется смириться и с таким пороком дочки богатых родителей. Как я понял, кухарка сегодня выходная?

— Она пошла к дантисту, вернется поздно.

Франческа увела его в кухню. За трапезой Джек расспрашивал о Кристофере.

Она все еще не рассказала Джеку, что Кристофер — его сын. Ждала, когда Джек и мальчик проникнутся взаимной симпатией. Но подходящий момент не наступал, и Франческа чувствовала, что Джек не слишком интересуется ребенком, скорее изображает интерес ради нее.

Разговор перешел на другие темы, и Джек больше ни словом не упомянул о вечере. Франческа пыталась понять, не обижен ли он, но видела в его глазах только нежность и любовь. К концу ленча ее стали мучить угрызения совести.

— Чтобы еще раз показать, как сильно я тебя люблю, — торжественно заявил Джек, — готов помочь тебе мыть посуду.

— О, сэр, вы очень добры! — Франческа открыла дверцу посудомоечной машины, а Джек составил посуду и нажал кнопку. — Отлично сработано, сэр! И к тому же очень быстро.

— Пойду наверх переоденусь. Спущусь через минуту.

— Джек! — окликнула Франческа. — Я хочу примерить новое платье. Посмотри и скажи, подойдет ли оно для сегодняшнего приема.

— Ты не должна делать это ради меня, — тихо сказал Джек. — Я же не принуждаю тебя.

— Джек, я сама хочу пойти на выставку.

— Это не так. Ты просто боишься утратить мою любовь. — Он взял Франческу за руки. — Так знай, я никогда не перестану любить тебя, что бы ты ни сделала.

Она почувствовала, как к горлу подступили слезы.

— Спасибо тебе за эти слова. Но я действительно хочу пойти. — Она смахнула слезу и улыбнулась. — Поэтому, если ты не возьмешь меня с собой, мне придется ехать одной.

— Считай, что я назначил тебе свидание. Ну, показывай свое платье. Может, оно мне не понравится.

Они вместе поднялись наверх, и Джек наблюдал, как Франческа надевает сиреневое бархатное платье. Этот цвет очень шел к ее золотисто-рыжим волосам и зеленым глазам.

— Повернись-ка! — сказал Джек, окинув Франческу придирчивым взглядом.

Она медленно повернулась.

— Надень туфли.

Она надела туфли на высоких каблуках.

— Ну, что скажешь? Годится?

— Потрясающие ноги!

— Позвольте уточнить, сэр, меня интересовало ваше мнение о платье.

— С платьем все в порядке. Впечатляет то, что под ним. — Джек подошел ближе. — Подними подбородок.

Он повернул Франческу лицом к зеркалу, отражающему ее в полный рост.

— Посмотри на свое лицо. — Палец его скользнул вдоль шрама. — Это не уродство. Он делает тебя еще интереснее. Раньше ты была безупречно красива, а теперь стала обворожительна.

Франческа бросила на Джека недоверчивый взгляд. Его лицо выражало искреннее восхищение.

— Ты должна обыграть этот шрам. Не позволяй ему портить тебе жизнь, победи его. Смотри, что мы сделаем! — Джек порылся в старой жестянке, где хранил сценический грим, достал тюбик белил и тонким слоем нанес их на лицо Франчески. Потом взял ее темно-красную помаду и закрасил шрам так, что он стал похож на татуировку.

— Боевая раскраска индейцев, — неуверенно улыбнулась Франческа.

— Зачем пытаться скрыть шрам макияжем? Все равно до конца не замаскируешь. Лучше подчеркивай его.

Пока Джек заканчивал раскраску, Франческа изумленно смотрела в зеркало. С белым лицом она напоминала мима. Ее охватило странное ощущение. Нечто подобное она испытывала во сне, видя приближение матери. Именно так выглядела в ее кошмарах Сюзанна, заглядывающая в окно бунгало. Франческа смело взглянула на свое отражение. Шрам стал теперь почти черным, как клеймо. Джек не просто вылепил ей новое лицо, но изменил характер. Ужасный шов странным образом подчеркивал красоту ее черт. И Франческе вдруг захотелось явить миру лицо женщины, познавшей столь же трагическую жизнь, как Сюзанна.


В ту ночь начала расти популярность Джека в Париже. Они попали в галерею легко, но едва люди услышали, что в зале присутствует Джек Уэстман, как на охранников, стоявших у стеклянных дверей, стала напирать толпа. Франческа испугалась. Впечатлений оказалось для нее сегодня более чем достаточно. Весь вечер знакомые говорили Франческе, что в восторге от ее нового облика, незнакомцы взирали на нее зачарованно. Один художественный критик уделил Франческе гораздо больше внимания, чем картинам, и наконец заявил, что этот поразительный шрам не только не умаляет красоты молодой дамы, но даже подчеркивает ее.

— Мне он тоже нравится. — Хозяйка галереи, невысокая женщина с проницательными зелеными глазами, вдруг решила излить свои чувства в самой гуще толпы. — Одно только плохо — на вас все засматриваются! Никто не обращает внимания на картины.

Франческа отнесла эти слова прежде всего к Джеку. Он почти не смотрел на картины, хотя и считал себя знатоком современного искусства. Франческа еще раньше заметила, что его знания в этой сфере весьма поверхностны. Джек был не так хорошо образован, чтобы всерьез судить о современном искусстве. Он пришел сюда, что называется, себя показать. Его приподнято-возбужденное настроение навело ее на мысль, что он втайне жаждал славы. Именно слава и сознание своей неотразимости вселяли в Джека уверенность. Наконец-то он покорил Париж — как прежде Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Джеку, видимо, было приятно, что журналисты и обозреватели светской хроники, обычно следующие за ним по пятам на светских мероприятиях, сегодня вьются вокруг Франчески. Однако когда натиск усилился, Джек быстро оттеснил журналистов.

— Ну как, поняла теперь, что такое слава? Надеюсь, с тебя достаточно? — спросил он. — Давай-ка удерем отсюда и заглянем в тот ресторанчик, который рекомендовала Марион. Я умираю с голоду.

Возле парадного входа в галерею шумела толпа папарацци. Хозяйка провела их к черной лестнице, и они, надеясь избежать встречи с фотографами, вышли в пустой темный двор. Джек и Франческа осторожно пробрались между мусорными баками, но вдруг оказались перед высокими железными воротами. Джек попытался их открыть, но цепь крепко держала их.

— Черт побери! Заперто на замок. Придется перелезать. Иди сюда! — Джек обхватил Франческу за талию, подставил ей под ногу плечо, и она, подтянувшись, перебралась на другую сторону. Джек одним махом взлетел на забор и спрыгнул на тротуар. В этот момент яркая вспышка возвестила о появлении фотографов. Джек и Франческа помчались прочь со всех ног.

— Куда бежим? — крикнул Джек на бегу.

— В метро!

Вскоре они рухнули на сиденье и рассмеялись.

— Ну что, едем в ресторан? — спросил Джек.

— Нет! Посмотри, на кого мы похожи! У тебя порвано пальто, перепачкано лицо, а у меня дыра на чулке. — Франческа послюнявила носовой платок и протерла щеку Джека.

— Теперь все порядке? — Он слегка коснулся губами ее шрама.

Франческа взяла его руку, думая о том, как приятно вновь чувствовать, что на тебя смотрят с восхищением, а не со смущением или жалостью.

— Признайся, — шепотом спросил Джек, — у нас есть что-нибудь в холодильнике?

Франческа рассмеялась:

— Думаю, кое-что найдется. Кажется, осталась клубника и немного шампанского. Возможно, еще замороженный стейк.

— Тогда решено! Мы идем домой.

— Стейк не обещаю.

— А что обещаешь?

— Клубнику.

— Звучит заманчиво.

Франческа ощутила желание и страх. Джек пожирал ее взглядом. Он уже давно стремился убедить Франческу не придерживаться условностей, навязанных ей воспитанием. Он заставлял ее тело непосредственно откликаться на ласки, и с ним Франческа теряла власть над собой. Так было даже сейчас, в вагоне метро, где на них украдкой бросали взгляды.

— Джек, — шепнула она, — по-моему, тебя опять узнали.

К ним подсели две молоденькие девушки. Одна застенчиво улыбалась, другая попросила у Джека автограф.

— Я не говорю по-французски. — Он пожал плечами.

Едва поезд остановился, Джек пулей вылетел из вагона, увлекая за собой Франческу.

До дома они добрались на такси.

Франческа поднялась наверх, а Джек тем временем направился в кухню.

Кристофер крепко спал. Она поцеловала сына, приняла душ, накинула халат и, спустившись вниз, увидела, что Джек хлопочет возле стола.

— Стейк и шампанское, — торжественно объявил он, ставя перед ней хрустальный фужер.

— Признавайся, — сказала Франческа, сделав глоток шампанского, — что за всем этим скрывается?

Джек загадочно улыбнулся:

— Похоть.

— А если серьезно?

— Ладно, я и в самом деле хотел с тобой поговорить. Мне представилась возможность поставить хороший фильм. Именно этому и была посвящена моя утренняя встреча. Снимать придется в Штатах, так что, если я приму предложение, мы переедемтуда. До сегодняшнего вечера я думал отказаться, полагая, что ты не выдержишь пристального внимания, которое неизбежно ждет нас в Америке. Но сегодня вечером ты была великолепна, и теперь я убежден, что тебя ничто не напугает. Что скажешь?

— Когда это произойдет?

— Трудно сказать. Возможно, в конце весны. — Джек возбужденно добавил: — Здесь меня узнают уже слишком многие. Скоро в Париже будет не легче, чем в Лос-Анджелесе. Популярность — крест каждого актера. Во Франции с моими фильмами познакомились недавно, поэтому боюсь, что дома обо мне начинают понемножку забывать.

— Разве ты не хочешь, чтобы о тебе забыли?

Джек озадаченно улыбнулся, словно не вполне понимая самого себя.

— Никогда.

— Но ты же говорил, что ненавидишь шумиху!

Он положил в рот кусочек стейка.

— Думаю, это неизбежное зло. Было бы гораздо хуже, если бы меня перестали замечать.

Франческа пристально посмотрела на него. Волосы уже начали седеть на висках, вокруг глаз пролегли морщины.

— А еще мне пора менять имидж, — продолжил Джек. — Сейчас публика видит во мне только беспечного плейбоя, поскольку таким меня изображают средства массовой информации. Это ограничивает мои возможности, как актерские, так и режиссерские. Публика должна увидеть во мне серьезного семейного человека.

Франческа изумилась:

— Значит, ты хочешь взять меня в Лос-Анджелес, чтобы я улучшила твой имидж?

Джек изобразил глубокую обиду, но Франческа подозревала, что это только игра.

— Я не верю тебе! Ты решил представить меня американской прессе как женщину, на которую ты имеешь серьезные виды. А для большей убедительности образа используешь и моего сына! Да, Джек Уэстман, ты самый эгоцентричный мужчина, какого я когда-либо встречала!

Джек рассмеялся:

— Будет тебе, малышка! Ты ведь знаешь, я без ума от тебя и пошлю этот фильм ко всем чертям, если ты не хочешь ехать со мной в Штаты. Честно говоря, до сегодняшнего вечера именно так я и думал поступить. Конечно, вы с Кристофером улучшили бы мой имидж. Но я хочу, чтобы ты поехала со мной, вовсе не поэтому.

— Не знаю, Джек, на пользу ли это Кристоферу. Он только-только начал привыкать к школе, у него появились друзья, и тут я его забираю… Едва ли следует срывать его с места. После пожара в его жизни слишком многое изменилось. — Заметив разочарование Джека, она опустила глаза. — Я не могу сделать тебя счастливым и не вписываюсь в твой образ жизни.

Джек взял ее руки.

— Послушай меня, Франческа. Ты и только ты способна дать мне счастье. Прошу тебя, поверь этому. — Он привлек ее к себе. — Любовь моя, мы оба устали, обсудим все утром и придем к разумному решению. — Не дав Франческе возразить, он закрыл ей рот поцелуем.

Джек на руках отнес ее в спальню и осторожно опустил на кровать. В темной комнате был слышен лишь плеск реки.

Джек разделся и крепко обнял Франческу, словно желая навсегда избавить ее от всех сомнений. Внутреннее напряжение не позволяло Франческе расслабиться, но его ласки постепенно успокоили ее, а когда горячие губы Джека добрались до груди и сомкнулись вокруг соска, она сдалась окончательно. Они во всем разберутся! Джек сумеет наладить ее жизнь, как сумел оживить ее тело. Франческа нетерпеливо приняла его в себя, жадно всматриваясь в темноте в лицо Джека. Он быстро довел ее до пика наслаждения и только после этого перестал сдерживать себя.

На следующее утро в газетах появились их фотографии. Джек и Франческа сидели на ковре в библиотеке, просматривая газеты, а Кристофер, устроившись между ними, уплетал поджаренный хлеб с клубничным джемом. Фотографы показали Франческу крупным планом, запечатлели момент, когда она с Джеком перелезала через забор. Под этой фотографией было написано «Чехарда». Вниманию публики предложили и погоню за ними по ночным улицам. Одна из газет дала Франческе прозвище «La Contesse Marquée» — «Клейменая графиня».

— Мне это не слишком нравится, — заметила она. — Газеты уделили мне больше внимания, чем тебе.

— Дорогая, меня это вполне устраивает. Я для них уже старая новость. Возможно, мне стоит на время отойти от дел и передать эстафету тебе.

Франческа подошла к окну, где теперь стоял сын, и вдруг заметила внизу незнакомца, глядящего на их дом. Она поспешно увела Кристофера в другой конец комнаты.

— Джек, за воротами стоит какой-то странный тип.

Джек бросил взгляд в окно, рассмеялся и закрыл жалюзи.

— Что делать? — взволнованно спросила Франческа.

— Ничего. — Джек поцеловал ее. — Поздравляю с обретением популярности!


Одним из любимых развлечений Жози был огромный бассейн в подвале дома Бенора. В Нассау она плавала почти каждый день. Когда принц впервые показал ей свой бассейн, Жози вскрикнула от восторга, сбросила одежду и нырнула. Бенор решил сделать ей сюрприз. Он на целую неделю запретил Жози спускаться в подвал, а когда привел ее туда, она увидела, что бассейн превратился в настоящий подводный рай с водорослями, тропическими рыбами, кораллами и гигантскими ракушками. Искусная подсветка давала иллюзию солнечного света. Жози, утратив дар речи, сняла вечернее платье, протянула его Бенору и прыгнула в воду. Бенор сел в плетеное кресло и включил проигрыватель, откуда полились волшебные звуки. Закурив трубку с гашишем, он наблюдал, как Жози грациозно скользит под водой. Наконец она, смеясь, вынырнула.

— О, Бенор! — Девушка вышла из бассейна и наградила принца горячим поцелуем. Радостно усмехнувшись, Бенор игриво шлепнул ее, и она снова погрузилась в воду. Вокруг бассейна был проложен подземный коридор с большими окнами, как в аквариуме, так что Бенор мог разглядывать свою новую игрушку со всех сторон. Подводный мир казался на удивление естественным.

Сознавая, какое удовольствие получает принц от созерцания ее гибкого тела, Жози плавала близко к окнам, но никогда не смотрела на Бенора. Она дразнила его, то приближаясь, то ускользая прочь. Когда Жози вынырнула, принц ждал ее у бортика бассейна.

— Наверх!

— О нет, дорогой, еще немножко! — Девушка лукаво улыбнулась и легла на спину, покачиваясь на воде. Они затеяли новую игру, весьма оригинальную. Жози играла по своим правилам, но всегда позволяла Бенору побеждать.


Это было три месяца назад, однако изобретать игры становилось все труднее. Жози с тревогой думала об этом, направляясь в свою комнату и на ходу стягивая длинные перчатки. Она целый день репетировала и очень обессилела. Сейчас ей хотелось остаться одной и расслабиться в горячей ванне. Наконец Жози вошла в свою спальню, в который раз наслаждаясь красотой этой просторной комнаты с высоким потолком, французскими окнами, выходящими в сад, цветами в вазах и полотном Боннара над камином.

На постели лежало роскошное покрывало абрикосового цвета в тон занавескам.

Жози краем глаза заметила, что из-под коврика вылез пушистый рыжий котенок и, мяукая, потянулся.

— Под цвет комнаты, — рассмеялся Бенор, подарив ей этот крошечный пушистый комочек.

Она вошла в ванную, разительно отличавшуюся от изящной спальни. Ярко-красные стены украшали откровенные эротические гравюры известных мастеров, а над маленьким мраморным камином висел рисунок Пикассо, изображающий женщину, на которую набросился сатир. В самом центре возвышалась старинная, покрытая черной эмалью ванна на позолоченных ножках в виде львиных лап. На полу лежал белый пушистый ковер. Ванная комната напоминала дорогой бордель.

Едва Жози разделась, как появилась темнокожая горничная и помогла ей забраться в ванну.

Тут же вошел Бенор в халате. Он опустился на кушетку, обитую красным бархатом. Что-то подсказало Жози, что вся эта процедура — своеобразный ритуал и она здесь далеко не первая.

Горничная налила в ванну ароматическое мыло со сладковатым запахом. Жози погрузилась в воду, но понежиться ей не удалось. Принц сделал чуть заметный знак рукой, и горничная заставила Жози встать на колени. Медленными, успокаивающими, точно рассчитанными движениями она стала намыливать девушку. Мягкая губка совершала плавные круговые движения вокруг каждой груди. Соски набухли и затвердели. Возбудившись, Жози хотела опуститься в воду, но женщина подняла ее на ноги.

Глаза Бенора сузились, как щелочки. Затянувшись трубкой с гашишем, он расплылся в улыбке.

Горничная повернула Жози спиной к нему, и губка заскользила по ягодицам. Наконец девушке позволили погрузиться в воду, но ненадолго. Бенор сделал нетерпеливый жест, горничная помогла Жози выйти из ванны, накинула на нее полотенце и начала энергично вытирать тело девушки. Когда оно порозовело, женщина отступила на шаг, словно показывая Бенору произведение искусства. Бенор протянул Жози бокал шампанского, взглянул на горничную, и та немедленно удалилась. Едва за ней закрылась дверь, как принц сбросил халат и прислонил Жози к высокому бортику ванны. Она поняла, что Бенор не расположен к нежностям. Все произошло очень быстро. Жози только успела ухватиться за бортик ванны, а Бенор уже раздвинул ее бедра и вошел в нее. Обычно девушке бывало больно, когда он действовал так резко, но на этот раз она испытала неизведанное прежде удовольствие. Голова немного кружилась от шампанского. Жози шире раздвинула ноги, расслабилась и подалась ему навстречу, надеясь наконец получить наслаждение. Чувствуя приближение оргазма, она застонала… но все уже кончилось. Бенор грубо оттолкнул ее и потянулся за халатом. Жози дрожала.

— Бенор, — взмолилась она.

Он презрительно ухмыльнулся, завязал халат и вышел.

Жози опустилась на ковер и уставилась на догорающие в камине поленья. Между тем пальцы нашли влажное пушистое местечко, все еще горячее и пульсирующее. Бенор так и не позволил ей достичь блаженства!

Жози закрыла глаза и, испытав острое наслаждение, вскоре успокоилась и задремала.

Проснувшись, она почувствовала себя гораздо бодрее. Негромко напевая, она приняла душ, побрызгала на себя туалетной водой и надела свою любимую ночную сорочку, привезенную еще из Нассау. Цветочки вокруг ворота, старательно вышитые Марианной, поблекли. Открыв окно, Жози нырнула в постель. «В сущности, жизнь не так уж плоха, — подумала Жози. — У меня есть красивая одежда, плавательный бассейн, роскошный дом, а главное, я имею возможность петь перед знатными гостями Бенора. Наконец-то я смогу сделать карьеру. Завтра нужно придумать что-нибудь экзотическое и ублажить Бенора. Пока я не завоюю популярность и не смогу содержать себя, мне следует оставаться с принцем».

Жози задержала взгляд на картине Боннара, едва различимой в лунном свете. Потом веки ее сомкнулись, и она уплыла в своих снах в Нассау, в далекий и беззаботный мир детства.

Глава 23

Горничная позвала Франческу к телефону:

— Мадам, это срочно!

Сразу подумав о Джеке, Франческа бросилась к аппарату. Джеку предложили поставить фильм, и он работал в Лос-Анджелесе над сценарием. Сегодня Джек должен был вернуться в Париж. Франческу охватил ужас при мысли, что ей сейчас сообщат о том, что самолет разбился. Если же с Джеком все в порядке, значит, она услышит дурные вести из санатория. От Эдуарда приходили все более тревожные письма. Финансовое положение ухудшалось. Франческа понимала, что ее неожиданная популярность губительно повлияла на дела клиники. Клиенты узнали, что она уже не встретит их как гостеприимная хозяйка в Лайфорд-Кэй. Однако интригующий шрам Франчески и ее связь с Джеком Уэстманом поразили воображение публики. Ее лицо смотрело из всех газетных киосков. Каждая светская колонка считала своим долгом подробно написать о Франческе, ибо публика проявляла ненасытное любопытство ко всему, что касалось жизни графини Нордонья. Франческа все больше стремилась к уединению, но Джек, бывая дома, настойчиво просил ее появляться вместе с ним на всех светских приемах.

— Наконец-то ты прославилась, — посмеивался Джек, — и стала для меня громоотводом. Рядом с тобой я чувствую себя почти безвестным.

Он, конечно, лукавил. Жизнь в Париже позволяла ему заигрывать со средствами массовой информации, изображая при этом полную недоступность. Теперь, когда Джек решил испробовать себя на поприще режиссуры, реклама стала для него еще важнее, чем раньше. Он рассматривал ее как своего рода страховку и не придавал особого значения тому, хорошо о нем говорят или плохо. Дурным знаком Джек считал только молчание.

Как обычно, при мысли о Джеке сердце Франчески учащенно забилось. Он вернул ей уверенность в себе. Любовь к Джеку и Кристоферу составляла единственный смысл ее существования. Она ревновала его к репортерам, страшно скучала о нем и не желала делить Джека ни с публикой, ни с продюсерами. Конечно, он не идеален, но Франческа подозревала, что в ней самой есть какой-то дефект, поэтому она так отчаянно нуждается в любви и ищет в ней опору. С тех пор как она потеряла вечно ускользающую мать, ей не удавалось искоренить в себе эту ненасытную потребность в любви.

— Франческа! — Певучий голос с французским акцептом захлебывался от восторга. — Вы уже видели новый «Вог»? Нет? Не может быть! Какой сюрприз!

Франческа вздохнула с облегчением. Это Аполлония! Связавшись с Марио, она стала разговаривать именно так — возбужденно, отрывисто, словно всегда спешила сообщить, что ее любовник завоевал очередной приз. Куда только делась ее степенная профессорская манера?

— Неужели это и есть срочное дело? — насмешливо спросила Франческа. — Вы звоните по поводу французского «Вог»?

— Mais oui[16], ведь в редакционной статье помещена ваша фотография, а говорится в ней о Франческе Нордонья и природе женской красоты. Дорогая, вы для них — «великолепный пример современной независимой женщины»! Знаете, как они вас называют? «Муза знаменитого американца»! Чему вы смеетесь? Разве вас не распирает от гордости?

— Конечно, Аполлония, я почти в восторге. — Франческа сильно сомневалась, что может служить кому-нибудь примером. — Если на меня нападет хандра, сразу же куплю этот номер. Спасибо, что рассказали.

Ее реакция на сногсшибательную новость, видимо, разочаровала Аполлонию.

— Ладно, но уж Джек точно придет в восторг. Кстати, мне нужно сказать вам кое-что еще, так, мелочь, но вот это в самом деле срочно. — Голос Аполлонии звучал теперь серьезно. — Звонил Эдуард. Он прилетает в Париж, хочет поговорить со мной. Боюсь, неприятности с санаторием.

Да, это следовало предвидеть. Франческа смущенно подумала, что постыдно пренебрегла Эдуардом и своими обязанностями в их общем предприятии. Ей будет трудно встретиться с Эдуардом.

— Бедный Эдуард, у него столько дел, а приходится тратить время на дальнюю поездку. Мне страшно неловко, что я сбежала и взвалила все на него.

— Франческа, вы тут ни при чем. Эдуард хочет поговорить о моих делах. Точнее, о поступке Марио, ответственность за который лежит на мне.

Франческа понятия не имела, какое отношение имеет Марио к делам санатория. Гонщика, зацикленного на своих машинах, не удавалось затащить даже на званый обед. Впрочем, и на людях он говорил только об автомобилях.

— С нашего общего счета пропала определенная сумма. Деньги, предназначенные на рекламную кампанию для санатория, были случайно положены на мой личный счет и теперь исчезли. Все это ужасная ошибка.

Франческа отметила, что Аполлония слишком напирает на слово «ошибка». Между тем проблема не казалась особенно серьезной.

— Конечно, Аполлония, это неприятно, но думаю, вполне поправимо. Мы покроем недостающую сумму, а потом Марио вернет деньги. — Франческа знала, что Марио иногда везет. Несомненно, он снова завоюет свои позиции, как это уже было в Каннах.

— Если только Марио сам вернется, — вздохнула Аполлония. — К сожалению, все не так просто, девочка моя. Банк выдал ему в кредит огромную сумму с нашего совместного счета. Я даже не решаюсь назвать ее.

— Неужели все так плохо? Мы с Джеком вам поможем. Прошу вас, Аполлония, не волнуйтесь из-за санатория.

— Вот это мне и предстоит обсудить с Эдуардом. Хочу попросить вас о любезности, Франческа: пойдите со мной на эту встречу. Мне нужна ваша помощь. Сами знаете, как Эдуард относится к вам.

Франческа догадывалась, что Эдуард небезразличен к ней, но удивилась, что Аполлонии это известно.

— Хорошо. Когда он прилетает?

— Сейчас.

— Сейчас? Неужели это настолько срочно?

— Вот именно, девочка моя. — Аполлония грустно вздохнула. — Очень срочно.


На следующее утро Эдуард позвонил в дом Франчески. Джек отправился на встречу с одним из своих продюсеров.

Франческа выглянула в окно. Эдуард стоял у ворот в легком плаще, несмотря на холодный и сырой мартовский день. У нее потеплело на душе: Эдуард прекрасно смотрелся на парижской улице. А почему бы и нет? Ведь это его родная страна. Каждого мужчину Франческа невольно сравнивала с Джеком, неизменно решая вопрос в его пользу. Высокий Эдуард казался все же ниже Джека. Он был изящным и утонченным, полным жизни, однако не обладал необычайным магнетизмом Джека. Тем не менее, увидев Эдуарда, Франческа обрадовалась и выбежала ему навстречу.

Она сразу заметила, что Эдуард утомлен и чем-то озабочен. Франческа догадалась, что дело совсем не в трансатлантическом перелете и смене часовых поясов. Он был больше обычного загружен делами в клинике, но руководство санаторием истощило его до предела. Обязанности Франчески Эдуард возложил на менеджера, но ему приходилось контролировать все самому. Теперь, когда количество предварительных заказов на места в «Розе Лайфорда» стало падать, Эдуард счел необходимым восстановить их общее предприятие.

— Франческа, мне очень трудно говорить об этом. Я никогда еще не терпел такого провала, потому что делал все на профессиональном уровне и не позволял себе снижать планку. А теперь мне впервые в жизни страшно, что я… вернее, мы потерпим неудачу.

Длинные пальцы хирурга забарабанили по подлокотнику кресла.

— Даже не верится, что мы так близки к провалу.

— Вам следует вернуться в Лайфорд-Кэй и проверить бухгалтерские книги. Этой зимой мы понесли огромные потери.

— Но доход…

Раздался звонок. Франческа пошла встретить Аполлонию.

Та держалась неуверенно и была явно удручена. Эдуард пожал руку Аполлонии, и все трое сели. Франческа вдруг поняла, что гостья вот-вот расплачется. Однако герцогиня все же овладела собой.

— Не помню, когда мы последний раз собирались вместе. «Роза Лайфорда» дала каждому из нас новую жизнь. А теперь… смотрите, что я натворила.

Франческе хотелось утешить Аполлонию, но тут заговорил Эдуард:

— Зачем рассуждать о вине? Вы просто неправильно оценили Марио, вот и все. Но скажите на милость, с какой стати вам вздумалось открыть совместный счет, если вы не состоите в браке?

— Эта идея принадлежала мне. Мы прожили вместе целый год. Меня смущало, что я выдаю ему деньги, вынуждаю просить их… Это ущемляет таких мужчин, как Марио.

— У таких мужчин самолюбия нет, — сердито возразил Эдуард. Франческу покоробила его резкость.

— Сначала Марио внес на наш счет свой выигрыш в Каннах, несколько сотен тысяч долларов. Уверяю вас, я внесла гораздо меньше. Потом у него началась полоса неудач, потребовались новая машина, новый мотор. Не хотелось задевать его гордость, требуя отчета за каждый франк, и я разрешила ему брать деньги в банке. Осенью у меня начались лекции в университете, и я перестала следить за этим. — Аполлония беспомощно развела руками, словно удивляясь поступку Марио.

— Но как же ему удалось наложить лапу на средства «Розы Лайфорда»?

Несмотря на сдержанность Эдуарда, Франческа понимала, что он презирает Марио.

— Меня это потрясло не меньше, чем вас. Я дала Марио деньги и просила сделать вклад. Он положил их на наш совместный счет. После этого он легко мог их снять — требовалось лишь выписать чек. Я обнаружила, что деньги сняты, когда он уже уехал на соревнования в Мексику, откуда не вернулся.

Эдуард обратился к Франческе:

— Проблема в том, что Аполлония не считает это преступлением и не сообщила в полицию.

— Конечно, не сообщила! — воскликнула герцогиня. — Он мне скоро позвонит и все объяснит. Уверена, Марио взял деньги взаймы.

«Поразительно, как она слепа в том, что касается Марио!» — ужаснулась Франческа.

— Он уже и раньше так поступал? Сбегал не позвонив?

Аполлония бросила на нее растерянный взгляд. Большие голубые глаза заблестели от слез.

— Да, — тихо пробормотала она.

— Что ж, значит, деньги потеряны навсегда, — заключил Эдуард. — Мы должны известить полицию, выяснить, покроет ли потерю ваша страховка, или, может быть, наша. Необходимо изыскать способ возместить эти деньги. Без новой рекламы, причем очень эффективной, «Розу Лайфорда» ждет крах.

Франческа украдкой взглянула на Эдуарда. Она знала, что он прав и у него есть основания сердиться на нее. Видя его гнев и разочарование, она чувствовала себя почти так же беспомощно, как герцогиня.

Аполлония достала из своей сумки свернутый в трубку журнал — французский выпуск «Вог», напечатавший статью о Франческе.

— Вот, Эдуард, специально принесла вам показать. Здесь целых три страницы фотографий Франчески. «Клейменая графиня»! А в конце они упоминают «Розу Лайфорда». Как вы считаете, это сработает на нас?

Эдуард просмотрел журнал с заметным неудовольствием. Франческа предвидела, что он будет задет и шокирован.

— Так вот как вы теперь проводите время, — с болью сказал он. — Не знал, что вы ищете дешевой популярности. Я-то думал, что в прошлом году вы позировали для всех этих газет и модных журналов, желая привлечь внимание к «Розе Лайфорда». Что ж, я ошибся. Это, — он презрительно ткнул пальцем в журнал, — совершенно бесполезно для нас. Более того, теперь все узнают, что Франческа Нордонья больше не управляет санаторием. Неужели вы не понимаете? Они съезжались к нам из-за вас, надеясь познакомиться с вами и вашим детищем. Никакая вы не «Клейменая графиня», все это чушь собачья! Вы — «Роза Лайфорда».

Аполлония не выдержала:

— Эдуард, прошу вас! Вы слишком далеко зашли!

— Боюсь, я не сумел объяснить вам всю серьезность нашего финансового положения. Вы, мои партнеры, ведете легкомысленный образ жизни. Если не хотите работать, давайте закроем санаторий. Такова наша обязанность перед клиентами.

Герцогиня поднялась:

— Прошу вас, Эдуард, дайте мне неделю на поиски Марио. Даю слово, я возмещу потерю.

— Очень настоятельно советую вам, Аполлония, как можно скорее вернуться в Лайфорд-Кэй. Это крайне важно — как для санатория, так и для вас самой. — Эдуард пожал герцогине руку и улыбнулся.

Проводив Аполлонию, Франческа вернулась в гостиную. Эдуард, стоявший перед камином, обернулся:

— Сожалею, что мне пришлось привезти такие дурные вести.

— Неужели все действительно настолько плохо?

— Да. Но хуже всего у Аполлонии. Я так настойчиво пытаюсь вернуть ее в Лайфорд-Кэй потому, что у нее начался рецидив.

— О нет… Почему же она ничего мне не рассказала? — ужаснулась Франческа.

— Этого не знает никто. Аполлония не хочет подвергаться химиотерапии или еще одной операции.

— Давно ли она узнала?

— Несколько месяцев назад. Ее парижский врач — мой хороший знакомый, и, поскольку герцогиня все еще считается моей пациенткой, он связался со мной. Но Аполлония отказывается лечиться в Париже и не желает возвращаться в Лайфорд-Кэй, где я мог бы ею заняться.

— Что ее ждет?

— Это зависит от стадии болезни. Она жаловалась на сильные боли в желудке. Врач советовал ей произвести сканирование, мы все узнаем, когда получим результаты. А вам, Франческа, следует с ней поговорить. Она понапрасну тратит время на этого прощелыгу. У нас еще есть шанс спасти Аполлонию, но нужно поторопиться.

— Сделаю все, что смогу. Подумать только, ни словом не обмолвилась! Наверное, боялась, что я стану уговаривать ее вернуться в клинику.

— А вы поедете вместе с ней домой?

Вопрос застал Франческу врасплох. Домой? Но ее дом здесь, с Джеком!

— Не знаю, Эдуард, не уверена. Я сейчас нужна Джеку. Возможно, я смогу раз-другой уехать на уик-энд, но когда я перееду навсегда… трудно сказать.

Эдуард нахмурился:

— Хотелось бы выяснить точнее.

— Эдуард, прошу вас. Я сделаю все, что от меня зависит. Знаю, мы подвели вас. Я займу деньги и покрою убытки Аполлонии. Потом заключу договор с каким-нибудь рекламным агентством в Париже. По крайней мере с этим я в состоянии управиться. И пожалуйста, не принимайте это так близко к сердцу. Для меня очень важно быть рядом с Аполлонией. Если она вернется на Багамы, я попытаюсь убедить Джека сделать нашей базой Нассау. — Франческа понимала, что это почти безнадежно. Джек хотел совсем другого — забрать ее и Кристофера в Калифорнию.

— Чутье подсказывает мне, Джек не придет в восторг и не захочет, чтобы вы работали.

— Ах, Эдуард, порой мне кажется, что вы понимаете меня лучше, чем я сама. Джек по натуре собственник. В Париже вся моя жизнь сосредоточена только на нем. Даже если я уговорю его переехать в Нассау, сомневаюсь, что он позволит мне работать на полную катушку. Но все же попытаюсь.

— Как заинтересованное лицо, не стану давать никаких советов. Вы нужны мне в Нассау. К тому же теперешняя ваша жизнь недостойна вас. — Он поцеловал руку Франчески. — Но как бы вы ни поступили, желаю вам счастья.


В тот же день Франческа позвонила Аполлонии:

— Дорогая, Эдуард мне все рассказал.

— Лучше бы он не делал этого. Я хотела сохранить все это в тайне.

— Но почему?

— Потому что лечение еще хуже, чем болезнь. Я влюблена! Как же мне проходить курс химиотерапии? От этого ужасно портится внешность, иссякают силы. В прошлый раз я почти совсем облысела! У меня не останется шансов вернуть Марио.

— А разве сейчас они есть? Да стоит ли из-за него умирать? — рассердилась Франческа.

— Я предпочитаю прожить остаток дней так, как мне хочется, — сдержанно ответила Аполлония. В ее голосе снова звучало спокойное достоинство. — Прошлой осенью я много думала и приняла решение. К тому же за последние полгода Марио дал мне больше, чем я могла мечтать.

— Но почему вы думаете, что это конец? Надеюсь, курс лечения поможет.

— Сомневаюсь. Симптомы убеждают меня в обратном. Впрочем, выбора нет, боли очень усилились. Мне придется отдать себя в руки врачей. Ну скажите, Франческа, разве не смешно? Я чувствую себя как преступник, решивший сдаться властям. Что ж, «Роза Лайфорда» — прекрасная тюрьма.

— Кристофер пришел, — солгала Франческа, боясь разрыдаться. — Я перезвоню позже.

Ближе к вечеру приехал парикмахер, и Франческа начала готовиться к очередному приему. Скоро должен был вернуться Джек. Увидев, что Кристофер играет с няней, Франческа пошла с парикмахером наверх. Невысокий Фердинанд, с проницательными глазами и тонкими, чуткими руками художника, отличался своеобразным вкусом и безукоризненной вежливостью. Он владел собственным салоном в престижном округе Парижа, а кроме того, занимался бизнесом. Клиенты считали его кудесником. В виде особой любезности Фердинанд приходил к Франческе на дом, чтобы сделать прическу. Для нее он был не просто парикмахером, но отчасти поверенным. Пока мастер мыл ей голову и укладывал длинные волнистые волосы, Франческа изливала ему душу. Однако сегодня она молча закрыла глаза и попыталась избавиться от напряжения, пока сильные пальцы Фердинанда массировали ей голову. Но даже его колдовские движения не помогали. Она в каком-то оцепенении сидела перед большим зеркалом в своей гардеробной.

— Трудный выдался день? — поинтересовался Фердинанд.

Франческа поморщилась. Она не могла рассказать ему о болезни Аполлонии и визите Эдуарда, упреки которого терзали ее. «Ведете легкомысленную жизнь». В его словах звучало презрение.

Парикмахер начал расчесывать волосы жесткой щеткой, и Франческа вскрикнула:

— Зачем вы рвете мне волосы?

— Прошу прощения.

Чувствуя вовсе не боль, а раздражение, Франческа поняла, что сегодня ей уже не расслабиться. Она едва выносила присутствие Фердинанда, хотя обычно он действовал на нее успокаивающе.

— Прошу вас, будьте осторожнее.

Рука с расческой застыла, и Франческа встретила в зеркале изумленный взгляд мастера.

— Простите, я не хотел причинить вам боль.

— Тогда продолжайте. — Она устыдилась своей вспышки.

Фердинанд работал теперь с подчеркнутой осторожностью. Франческа заметила его неудовольствие.

— Вы мне понадобитесь на следующей неделе. В четверг вечером мы с Джеком идем в театр.

— Боюсь, в четверг я занят.

— Но вы мне еще две недели назад обещали, что будете в моем распоряжении, когда Джек вернется в Париж! Я на вас рассчитывала, что же мне теперь делать? Уже слишком поздно кого-то искать.

— Если угодно, приходите ко мне в салон. Я назначу вам время, — предложил Фердинанд.

Франческа вдруг заподозрила, что он нарочно злит ее.

— Вы же знаете, я никогда не хожу укладывать волосы. У меня слишком много дел. Не сидеть же мне в очереди с обычными клиентами! — высокомерно воскликнула Франческа.

Фердинанд растерялся.

— Извините, но у меня и в мыслях не было оскорбить вас.

— Это хуже оскорбления! Вы нарушили мои планы! — распалилась Франческа.

Фердинанд отпрянул. Лицо его исказил гнев.

— Мадам, если я не устраиваю вас, мне лучше уйти.

— Нет, сейчас вы никуда не уйдете, — резко возразила Франческа. — Сегодня вечером соберутся фотографы. Я должна быть безупречно причесана.

Парикмахер положил расческу.

— Помоем голову? — Он подтолкнул ее к ванной. Усадив Франческу перед раковиной, мастер намочил ей волосы.

Но она не могла позволить ему одержать победу.

— Фердинанд, все-таки вы должны прийти в четверг! Неопределенность меня не устраивает!

— Но мы же не назначили дату…

— Если дали слово, будьте любезны держать его! Я не позволю обращаться с собой как со случайной клиенткой. Не забывайте, кто я!

— О, это я помню. Но у меня есть и свои дела, а их я, уж простите великодушно, ставлю на первое место.

— Это у вас-то свои дела? Да как вы смеете! Какое неслыханное самомнение!

— Мадам, я бы попросил… Но она прервала его:

— Плевать мне на ваши дела, я плачу парикмахеру, а не бизнесмену. Если не умеете держать слова, вам нечего делать в бизнесе. Как вы думаете, долго ли продержится ваш салон, если узнают, как вы вели себя со мной?

Фердинанд не выдержал:

— Мадам, вы забываетесь. Приходя сюда, я делаю любезность, ибо когда-то вы мне нравились.

— Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! — закричала Франческа. По лицу ее текла вода, от шампуня щипало глаза, и она понимала, что мастер кипит от негодования.

— Меня все знают, и я всем нужен. А вы, мадам, никто. Пустое место, диковинный уродец, забава на один сезон. Да, папарацци слетаются к вам как мухи на мед, но только потому, что вы любовница знаменитого актера. Не будь Джека Уэстмана, кто бы заметил вас? Вы-то сами что сделали и чего достигли? Ничего! Простите, оставляю вас на попечение любовника. Возможно, он терпит вашу грубость.

Фердинанд сполоснул руки и исчез. Франческа, вся в пене, с закрытыми глазами, выскочила в спальню:

— Фердинанд! Где вы?

Молчание! Она бросилась в ванную, сунула голову под душ, вытерлась и спустилась в кухню.

— Что случилось, мадам? — спросила экономка.

— Вы не видели Фердинанда?

— Он только что ушел.

— Не мог же он меня вот так бросить! — в отчаянии воскликнула Франческа.

— Мама, мама! Ты босиком! — закричал Кристофер.

Она всегда запрещала Кристоферу ходить босиком, боясь, что он простудится.

Франческа, чуть не плача, подхватила Кристофера на руки и расцеловала в обе щеки.

— Да, дорогой, я нарушила все-все правила! — Она отпустила мальчика.

«Господи, что же я натворила! Как гадко поступила с Фердинандом! — Франческа содрогнулась, внезапно осознав, что это станет известно парижской публике. — Глупая, тщеславная женщина, не желающая смириться с правдой, которую давным-давно знают все».

Франческа вышла из кухни и направилась к себе. Фердинанд, конечно, все преувеличивал, но в его словах есть доля истины.

Дойдя до своей спальни, Франческа бросилась на постель. Неужели ее веру в себя способны подорвать несколько слов какого-то парикмахера? А почему бы и нет? Ведь она всю сознательную жизнь была лишь тем, за кого принимали ее другие. Пока росла и взрослела, считала себя простушкой. Позже, в Венеции, Джек и светское общество убедили ее, что она красавица, и Франческа стала ею. После пожара Эдуард внушал ей, что она не отвратительна. В Париже без его поддержки Франческа почувствовала себя калекой, но Джеку удалось ее спасти. Видя свое отражение в его глазах, Франческа решила, что вновь обрела себя. Увы, ее достоинство и счастье всецело зависят от мнения окружающих.

Теперь Франческа осознала, что погоня за удовольствиями — не решение проблемы, а лишь уловка. Да, грим Джека преобразил ее, но Франческа всегда помнила о своем уродливом шраме, и это разъедало ей душу, отравляло ее. Вспыльчивость, высокомерие, властность стали маской, под которой скрывалась жалость к себе. Однако она презирала себя за эту жалость!

Вернувшись домой, Джек застал Франческу в спальне и испугался, что она заболела. Но лицо ее было искажено обидой. Джек присел на край кровати.

— Привет, Пятнашка. — Услышав это ласкательное и привычное прозвище, Франческа внутренне содрогнулась, но промолчала. Лицо ее было мертвенно-бледным, мокрые пряди золотисто-рыжих волос рассыпались по плечам и груди.

— Не забыла, что через час мы должны успеть на прием?

— Я никуда не пойду. — Сегодня ее раздражал даже Джек.

— Я выберу для тебя платье.

— Не стоит трудиться.

— Почему ты не хочешь пойти на вечер?

Франческа вдруг взорвалась:

— Неужели ты не можешь никуда пойти один! Зачем повсюду таскаешь меня за собой? Я устала оттого, что все пялятся на меня, глазеют на мой уродливый шрам! Ты представляешь себе, как я выгляжу рядом с тобой?

Джек взъерошил волосы. Он всегда терялся при вспышках Франчески, поэтому вел себя по-ребячески.

Франческа же восприняла это как позу и рассердилась еще больше. Фердинанд хотя бы сказал ей правду в глаза, а Джек пытается ею манипулировать! Она вскочила с кровати и закричала:

— Что ты за человек? Неужели, по-твоему, все должны быть совершенными? Ну а я не такая, пойми наконец! С какой стати мне выставлять себя на посмешище? Ради тебя? Чтобы твои фотографии не сходили со страниц прессы? Чтобы лучше продавались билеты на твои фильмы?

Джек схватил ее за руки:

— Скажи, что означает фраза «Выставлять себя на посмешище»?

— Не притворяйся, Джек. Посмотри на меня!

Джек стоял позади Франчески и сверлил глазами ее спину, словно что-то внушал.

— По-моему, ты прекрасна, — сказал он.

Франческа покачала головой.

— Не все ли тебе равно, что думают посторонние люди? — Джек отвел от лица Франчески мокрые волосы и обхватил ее голову.

— Не знаю. Но почему-то мне это небезразлично. Ах, Джек, я больше не в силах вести такую жизнь и хочу уехать…

Джек коснулся губами ее лба. Франческа всхлипывала в его объятиях, а он целовал ее так, будто его поцелуи могли вернуть ей душевное спокойствие и веру в себя. Но раны были слишком глубоки, а Джек не понимал, как сильно они болят.

Глава 24

Проснувшись холодным мартовским утром в широкой постели, Жози некоторое время пребывала в блаженной истоме. Спальня располагалась в верхнем этаже большого парижского дома, окна выходили на юг, и солнечный свет, отражаясь от крыш, слепил ее полуприкрытые глаза. Чувствуя смутное томление, Жози вдруг вспомнила прошлую ночь с ее темной страстью.

В голове мелькали обрывки странного сна. Она видела спальню в палаццо Нордонья — комнату в веселых зеленых тонах. За окнами во внутреннем дворике стояли старые, искривленные деревья. Во сне Жози была счастлива, потому что знала, что где-то рядом ее сестра. Она искала Франческу по всему дворцу, заглядывала в комнаты, бегала по коридорам, звала ее. Жози хотелось признаться сестре, как низко она пала, как праздно и бесцельно живет.

Нет, это несбыточное желание, подумала Жози, проснувшись окончательно и глядя на свое отражение в зеркальном потолке. Нечего и надеяться на понимание Франчески, она не заслужила его.

Внезапно залившись краской, девушка рассмеялась. Господи, да когда же она в последний раз испытывала смущение? Наверное, несколько месяцев назад! Уж точно до того, как принц Бенор поселил ее в своем городском особняке и все вечера и ночи предавался чувственным наслаждениям с Жози.

И все же при мысли о Франческе она и вправду покраснела. Бедная, маленькая, невинная Франческа! Да можно ли исповедаться в грехах столь чистому созданию? Должно быть, во сне она забыла, как смертельно боялась встретиться с сестрой.

Жози направилась в душ, желая смыть воспоминание о бурной ночи. Хорошо, что принц на этот раз ушел до рассвета, позволив ей поспать почти до полудня. Вечером Жози предстояло важное выступление, и она должна выглядеть — да и чувствовать себя — свежей и отдохнувшей.

Сегодня девушка намеревалась показать свой талант широкой публике. Четыре месяца она ждала возможности выступить перед известными европейскими продюсерами и критиками. Пока же она была почти неизвестна за пределами узкого круга друзей принца. Жози долго и упорно трудилась и теперь надеялась снискать долгожданное признание. Кроме того, принц наконец решил, что она может прибавить славы его имени. Он снял для Жози на один вечер известный ночной клуб. Благодаря ее таланту и его деньгам концерт должен был стать заметным событием в музыкальной жизни. Жози надеялась, что совместными усилиями им удастся преодолеть недоброжелательство критиков к любовнице богатого арабского принца, который покровительствует дилетантке. Девушка предусмотрела все: подобрала костюмы и наняла аккомпаниаторов. Среди них были Чарльз Кэш и Лукас Касуэлл. Чарльз, уже год работавший в Париже, охотно согласился аккомпанировать ей при исполнении любовных баллад, Лукас — при исполнении песен в стиле калипсо.

Предполагалось, что друзья принца не только заполнят ночной клуб, но и приведут критиков. Позади остались две недели репетиций, и Жози не сомневалась ни в выборе репертуара, ни в своих возможностях. Все было бы великолепно, если бы…

Девушка надела бежевую твидовую юбку и кашемировый свитер, оттеняющий ее смуглую кожу, и взглянула в зеркало. После каждой ночи, проведенной в постели Бенора, ей становилось труднее смотреть в глаза своему отражению. А что, если высказать свои сомнения вслух — вдруг поможет? И она громко сказала:

— Сегодня вечером все пройдет хорошо, если я смогу на два часа забыть о том, во что превратилась. Если смогу предстать перед публикой как беззаботная дочка Марианны Лапуаре и верная подруга Франчески Нордонья. Если я всего лишь на вечер избавлюсь от мысли, что продала себя Бенору…

Лицо в зеркале лишь отдаленно напоминало то, что смотрело когда-то из зеркала в спальне Лайфорд-Кэй. Нежные черты юной Жозефины приобрели жесткую определенность, мягкость исчезла без следа.

Выражение утомленных глаз казалось столь безрадостным, что девушка поспешно отвернулась. Взяв сумочку и перчатки, она спустилась вниз. Принца не было — он уходил каждый день. Вероятно, Бенор и сейчас обедает с одним из тех, кто формирует общественное мнение. В последнее время он встречался с имиджмейкерами, с репортерами, с ведущими колонки скандальной хроники, с издателем «Монд». Или Бенор развлекает какого-нибудь члена королевской семьи, случайно оказавшегося в Париже. А может, он консультирует потенциальных инвесторов. Принц участвовал в благотворительных акциях и покровительствовал искусствам ради своей священной миссии — доказать Западу, что арабы вовсе не примитивные дикари. Сам принц отличался внешней утонченностью и изысканными манерами. Впервые услышав Жози в особняке Аполлонии, Бенор увидел в ней живое произведение искусства и приобрел ее, как купил бы картину Матисса или Дега. Чутье подсказывало ему, что вложенный капитал со временем принесет большие проценты. Бенор с предельной откровенностью изложил свои намерения Жози, как только привез ее в Париж. Он выразил готовность представить девушку влиятельным людям — критикам, владельцам ночных клубов, богатым представителям международной элиты — и дать ей возможность выступать на частных приемах. За это она должна была каждую ночь развлекать его какой-нибудь новой сексуальной игрой. То есть принц согласился покровительствовать Жози, пока она не наскучит ему.

Неукоснительно следуя соглашению, девушка мучительно думала о том, как угодить Бенору. Если не удастся ублажить принца, он выставит ее. Жози также хотелось, чтобы принц не только получал удовольствие, но и доставлял его ей. Иногда так и случалось.

Жози вошла в столовую и улыбнулась, вспоминая, как несколько ночей назад принц даровал ей наслаждение.

Отрезав кусочек бекона, она с гордостью подумала о своей хитрости. Что ж, принцу досталось по заслугам! Развлекая богатых гостей, Бенор весь вечер не обращал на нее внимания. Позже, когда все разошлись, он закрылся в библиотеке и занялся финансовыми отчетами.

Жози без спросу явилась в библиотеку и прыгнула на массивный письменный стол. Дорогое платье, созданное Дживанши специально для нее по просьбе принца, облегало ее, блестело и переливалось сине-зеленой радугой, подобно крыльям багамских стрекоз. Стоя на столе перед Бенором, девушка начала медленно стягивать с себя платье, пока не осталась совсем нагой.

Принц отложил бумаги и включил люстру.

— Повернись! — приказал он. Жози повиновалась и физически ощутила, как взгляд Бенора сверлит ей спину. Но едва он протянул к ней руку, девушка спрыгнула со стола и, смеясь, выскочила из комнаты. Обезумевший от желания принц настиг ее в спальне. Жози больше не могла его дразнить. Высокий, широкоплечий, сильный, Бенор повалил ее на кровать и молча застыл рядом. Сердце ее бешено колотилось. Пока руки Бенора скользили по телу девушки, она лежала неподвижно, но когда он стал раздеваться, Жози улучила момент и снова бросилась бежать.

Только почувствовав, что сама не в состоянии терпеть дальше, она наконец позволила Бенору уложить себя на толстый пушистый ковер. Он набросился на нее с жадными ласками, в ход пошли язык и губы, и Жози почувствовала, что внутри нее взрывается ослепительный фейерверк.

Убедившись, что она удовлетворена, Бенор взял от нее, что хотел. А потом все началось сначала.

Да, что это была за ночь! Ее Жози запомнит надолго. Вздохнув, она отхлебнула кофе. Даже такой атлет, как Бенор, едва ли способен повторить это на следующий день. Интересно, куда он отправился, размышляла Жози. Однажды он исчез на неделю, а вернувшись, сообщил, что купил в гористом районе Кении заповедник. По его словам, там было около пятисот львов. Да, принц и впрямь несметно богат. Она завидовала этим львам. В заповеднике они почти свободны, между тем как ее Бенор держит в тесной, хотя и дорогой клетке и донимает своей похотью.

Однако принц все же проявлял внимание к Жози. В Париж он непременно возвращался с подарками и новыми идеями о том, как помочь ей добиться успеха. Сколько же он сделал для нее демозаписей? Четыре? Нет, пять. Бенор разослал копии продюсерам по всей Европе.

Жози подлила в кофе немного сливок и открыла французскую газету. То был родной язык ее матери, и это доставляло девушке удовольствие. Вообще Париж действовал на нее куда благотворнее, чем Венеция. Здесь ее имя произносили так, как Марианна, — с ударением на втором слоге. Жози теперь хорошо владела французским. Годы самостоятельных занятий и несколько месяцев, проведенных в Париже, наконец вытравили из ее речи гаитянский акцент, и она уже не употребляла идиом, так раздражавших Карло Нордонью.

Воспоминания о Марианне принесли с собой тягостное чувство вины, поэтому Жози постаралась избавиться от них. Она пролистала газету, отыскивая раздел, посвященный культурной жизни Парижа, чтобы взглянуть на объявление о своем концерте.

Увы, рядом с этим крошечным объявлением поместили огромную, почти в четверть страницы фотографию Франчески. Лицо сестры было дано крупным планом, поэтому шрам бросался в глаза. Под снимком сообщалось, что известный парижский фотограф избрал Франческу своей музой и сейчас создает целую серию фотопортретов, желая показать, как выразителен ее шрам. На снимке глаза Франчески казались все такими же чистыми и прекрасными и выражали торжество и счастье.

Подавив старую обиду, Жози постаралась проявить объективность. Вопреки всем страданиям, выпавшим на ее долю, Франческа ведет достойную жизнь. Она потеряла Джека, отца, Майкла, красоту, однако не искала утешения в наркотиках, не старалась убежать от себя. А ведь, кроме смерти Марианны, Жози не перенесла ни одного тяжкого потрясения. Но тем не менее Франческа сохранила душевную чистоту, тогда как сестра постепенно деградировала.

Сейчас Жози поняла, что в ней почти не осталось прежней злобы к сестре. Думая о Франческе, она испытывала не гнев, а стыд. Но сможет ли она посмотреть в глаза сестре, после того как продалась Бенору? Та и прежде скрывала, что их связывают родственные узы, а теперь Жози дала ей самое серьезное основание держать это в тайне.

Жози свернула газету и вышла в холл. Ей предстояло репетировать с Лукасом лирические песни Багамских островов. Сегодня она должна собрать волю в кулак и сосредоточиться, поэтому думать о Франческе не следует. Подавив страх и тягостные мысли, Жози вышла на улицу.

Роскошный, элегантный особняк принца казался сейчас тихим и мрачным. Окна были забраны решетками, а ворота охранял солдат в феске — с мечом и большим пистолетом. Принц опасался, как бы религиозные фанатики-мусульмане не объявили джихад — священную войну. Фанатики, правда, составляли меньшую часть населения, но считали, что влияние Запада и прогресс, то есть именно то, сторонником чего был принц Бенор, развращают страну. Материализм и приверженность современному образу жизни фанатики считали смертным грехом, а новые прибыли от добычи нефти — соблазном. Будь принц Бенор, выросший и воспитанный в Европе, поближе к трону, ему бы не уйти от расправы соплеменников, однако опасность сохранялась даже сейчас, хотя он не наследовал корону.

Жози поискала в сумочке записку с адресом Лукаса. Она уже пару раз бывала в репетиционном зале, но прежде ее отвозил туда шофер принца. Сегодня машины не было, и девушке пришлось добираться пешком. Благо, времени у нее хватало. Прочитав адрес, она решительно двинулась в путь, не страшась холодного мартовского ветра.

Минут через десять она очутилась на незнакомой узкой улочке и пошла вперед, надеясь спросить дорогу у первого же прохожего.

Этот старый тихий район не отличался элегантностью. Почти все дома стояли за высокими оградами. Сады утопали в зелени. Жози не видела здесь ни киосков, ни уличных торговцев, ни пешеходов. Только белые голуби важно вышагивали по булыжной мостовой.

К своему удивлению, Жози узнала это место, нередко посещаемое принцем. Иногда шофер высаживал его здесь, а ее вез дальше. Жози ощутила смутное любопытство, заметив среди припаркованных машин черный «мерседес» Бенора. Шофер крепко спал на своем сиденье, рядом валялась форменная фуражка.

Жози присмотрелась к особняку, напротив которого стоял «мерседес». За открытыми железными воротами виднелся старый фасад с окнами, закрытыми ставнями. Поддавшись необъяснимому искушению, девушка подошла к дому. У входа она осторожно заглянула в узкое окошко, расположенное рядом с дверью.

Она так ничего и не увидела, но дверь внезапно распахнулась.

На пороге стояла высокая, очень худая молодая женщина.

— Кто вы? — спросила она по-французски, однако с сильным акцентом.

Женщина с золотисто-медовыми длинными волосами была, несомненно, красива. В такой элегантной кремовой шелковой блузке и темно-синей бархатной юбке она могла бы принимать гостей или отправиться на прием в посольство. Судя по акценту, Жози предположила, что женщина — англичанка.

— Прошу прощения, — пробормотала Жози, попятившись. Ей вдруг захотелось поскорее убежать подальше от этого дома. — Я увидела машину принца Бенора… Он здесь?

Но женщина уже исчезла, и дверь за ней закрылась. С облегчением вздохнув, Жози пошла прочь, однако не успела она сделать и трех шагов, как дверь снова открылась, и на пороге появилась другая женщина. В мгновение ока она догнала Жози и схватила ее за руку. Сейчас девушка мечтала поскорее скрыться, пока принц не увидел ее здесь.

— Простите, мадам, я попала сюда по ошибке, просто проходила мимо…

Хрупкая женщина средних лет вцепилась в ее запястье с неожиданной силой. На этой особе был дорогой светло-синий костюм, на шее — тонкая длинная золотая цепочка, на ногах — элегантные туфли на высоких каблуках. По виду — светская дама, однако с железной хваткой.

— Это просто ошибка, — снова пролепетала Жози.

Женщина пытливо вглядывалась в нее.

— Вас кто-то послал, — сказала она.

— Принц Бенор… — начала Жози.

Женщина потянула ее к дому. Девушке казалось, будто незнакомка видит ее насквозь.

— Вы актриса, — уверенно заявила дама.

Жози покачала головой:

— Нет. Я проходила мимо и подумала, что здесь мой знакомый…

— Вы имеете в виду принца Бенора Фаби? — Она вскинула подведенные брови.

Жози испугалась.

— По словам Элинор, вы упоминали о нем. Да, он здесь. А меня зовут Симона Делю, — приветливо добавила она. — Не стесняйтесь, заходите и выпейте чаю. Такие молодые девушки, как вы, обычно застенчивы, но вы увидите, здесь нечего бояться.

Не успев понять, что происходит, Жози оказалась в узком темном фойе и предстала перед незнакомыми дамами. «Кому бы ни принадлежал этот дом, — подумала она, — принц, вероятно, приглашен на обед». Дамы были одеты так, словно готовились принять особу королевской крови.

— Значит, вас прислал принц, — заметила Симона. — И, говорите, вы не актриса? Тогда кто же, модель?

— Нет, я певица.

— Ах да, конечно! — воскликнула Симона, словно сразу поняв, почему здесь появилась Жози. — Что ж, тогда я готова вам помочь. Вас прислал принц, а это хорошая рекомендация. Вы довольно милы, — добавила она с обезоруживающей улыбкой и провела Жози в просторную гостиную.

Скромный фасад дома отнюдь не обещал того, что предстало глазам потрясенной Жози. Комната была увешана огромными зеркалами в золоченых рамах и устлана роскошными коврами. Повсюду стояли вазоны с тропическими растениями, а между двумя окнами, задернутыми тяжелыми занавесями, красовалось чучело павлина. На мягких бархатных кушетках сидели хорошенькие девушки. Правда, Жози скоро догадалась, что девушка здесь одна, если, конечно, не считать отражений в бесчисленных зеркалах. Симона велела девушке удалиться. Та поднялась — высокая, стройная, в облегающем вечернем платье от дорогого модельера. Лукаво взглянув на Жози, она удалилась.

Когда дверь закрылась, Симона, усмехнувшись, заметила:

— У Мари можно многому поучиться. Она грациозна, как кошка, и от каждого ее движения мужчин бросает в дрожь.

Не понимая, зачем ей это сообщают, Жози спросила, где принц.

— Сейчас вам не следует его беспокоить. Возможно, в следующий раз. Он часто сюда наведывается, почти каждый день. Думаю, вам не придется долго ждать — возможно, принц придет завтра. Я всегда держу для него комнату. У вас есть одежда?

Жози растерялась.

— Конечно…

— Я спрашиваю потому, что все мои девушки очень хорошо одеваются. У меня все самое лучшее. А они, как и вы, начинающие актрисы, певицы. Мой дом посещают многие влиятельные люди, и, когда мои девушки хотят вылететь из гнезда, я их отпускаю, ибо желаю им добра…

Жози попятилась к двери. Симона удивленно взглянула на нее, но не успела вцепиться в руку девушки. Та опрометью помчалась по темному коридору, выскочила во двор и без оглядки помчалась дальше — мимо спящего в «мерседесе» шофера, вперед, по узкой улочке. Добежав до небольшой площади, она увидела автобус, вскочила в него и с трудом перевела дыхание. Только когда автобус тронулся, Жози обернулась. Никто не гнался за ней. Пустынные, тихие улицы были безлюдны. Испуганная Жози удирала так, словно по пятам за ней гналась смерть.

Глава 25

Отель неподалеку от Сорбонны, где поселился Лукас, был таким же старым и невзрачным, как другие, предлагавшие нищим студентам дешевое жилье. Лукас впустил Жози в маленькую комнату и бросился на смятую постель — видимо, она его разбудила. Жози неуверенно остановилась. Кроме широкого окна, откуда был виден какой-то памятник, девушка не заметила ничего примечательного. В комнате стояли только кровать да жесткий стул с прямой спинкой. Пустота производила гнетущее впечатление. Хотя, возможно, в другой ситуации даже такая жалкая комнатушка, но зато в самом центре Парижа показалась бы ей пределом мечтаний. В довершение ко всему в воздухе висел тяжелый запах марихуаны.

— Зачем пожаловали, принцесса?

Голос Лукаса немного приободрил Жози. К счастью, можно рассчитывать на его дружбу, и это единственное, что не менялось в ее жизни после смерти Марианны. Тайная любовь Лукаса согревала Жози, но ответить на его чувства она не могла.

— Лукас, мне нужна твоя помощь. Я так нервничаю из-за сегодняшнего выступления, что всю ночь не сомкнула глаз. Принц не понимает, что следовало бы держаться подальше от меня. — Жози умолкла, внезапно осознав, что лучше не говорить об этом Лукасу. Вовремя остановившись, она не выдала истинных причин своего беспокойства.

— Что стряслось, детка? Уж не хочешь ли ты сказать, что поцеловала своего принца и он снова превратился в лягушку?

— Прошу тебя, Лукас, мне сейчас не до смеха! Я пришла к тебе за помощью.

— Тебе всегда нужна помощь, не так ли, принцесса? По-моему, ты считаешь меня кем-то вроде няньки, — насмешливо проговорил он и глубоко затянулся сигаретой.

Жози растерянно посмотрела на него.

— Нет, что ты, мне очень неприятно взваливать на тебя свои проблемы. Просто у меня сегодня очень напряженный день, а я чертовски паршиво себя чувствую. Ты ведь говорил, что я могу прийти к тебе за помощью и рассчитывать на тебя.

— Точно. Но уж не думаешь ли ты, что моя жизнь только вокруг тебя и вертится? Не заблуждайся. Кроме того, у меня совсем не осталось пилюль. Вчера вечером я устроил распродажу и избавился от всех своих запасов.

— Лукас, зачем ты это делаешь! Когда-нибудь тебя поймают и посадят в тюрьму. Торговать наркотиками запрещено законом.

— Я вовсе не торговец наркотиками. Мне нужны деньги на билет до Нассау. Я не собираюсь всю жизнь аккомпанировать особе, вообразившей себя джазовой певицей. Да на кой черт мне это нужно?

Жози поразил его издевательский тон, хотя она давно догадывалась, что Лукас затаил против нее злобу.

— Но ведь сегодняшний концерт дает шанс и тебе. Ты выступишь как солист, и кто знает, что из этого получится!

— Ничего! — Лукас усмехнулся. Обнажив такие же грязновато-желтые зубы, как и белки его глаз, он швырнул сигарету в пепельницу. — Ни черта из этого не получится, принцесса, потому что меня там не будет! — Он произнес это с вызовом, даже с гордостью, словно желая уязвить Жози. — Мне все это ни к чему. Предпочитаю выступать в клубе «Сисо» под собственным именем, мне самому нравится быть гвоздем программы. А что, принцесса, ты удивлена?

У Жози голова пошла кругом. Без Лукаса ей сегодня не обойтись — кто еще может аккомпанировать, когда она будет исполнять карибские песни? Ее репертуара никто не знает, а даже если какой-нибудь пианист согласился бы выучить новые песни за несколько часов, ему никогда не удастся исполнить их с виртуозностью Лукаса. Остаться без него — значит лишиться половины репертуара, причем именно той неповторимой части, которая дает Жози особые преимущества. Так подвести ее, да еще и в самый последний момент! Жози остолбенела от такой подлости. Понимая, что всему конец, она беспомощно пробормотала:

— Ты не можешь бросить меня в такой момент, слишком поздно искать замену. — Ее охватила злость. — С твоей стороны это просто подлость! Почему ты хочешь меня уничтожить?

— Ты сама себя уничтожила, радость моя. Или принц выполнил за тебя и эту работу?

— Ты меня ненавидишь! Это все из-за ревности.

— Какая ревность? Таких девушек, как ты, заполучить не трудно, особенно в этом городе. Да я встречаю их на каждом углу! Ах, бедняжка! Ладно, я тебе помогу. Сейчас посмотрю, не завалялось ли где-нибудь несколько волшебных пилюль.

Он зевнул и потянулся. Жози заметила, что кожа Лукаса приобрела нездоровый желтоватый оттенок, а из-под нее выступали ребра. Он, пошатываясь, подошел к гардеробу и принялся шарить по карманам брюк и рубашек.

— За «колеса» я ничего с тебя не возьму, можешь считать их прощальным подарком. — В голосе Лукаса звучал сарказм. — Ведь ты так много для меня сделала!

Жози вспыхнула:

— Забудь об этом, Лукас! Не нужны мне ни твоя помощь, ни твоя музыка! И я прекрасно обойдусь без допинга. Может, все даже к лучшему. Справлюсь и без тебя!

Не успела Жози выйти в коридор, как услышала скрип пружин — это Лукас снова плюхнулся на кровать. Когда она спускалась по лестнице, до нее донесся его нарочито громкий смех.

Если Лукас хотел поразить Жози, это ему вполне удалось. И почему только он стал ее врагом? Без его помощи она обречена на неминуемый провал. Нет, сегодня нельзя выступать, какие там песни, Жози не способна издать ничего, кроме вопля отчаяния.

Добравшись до особняка принца, она уединилась в своей спальне. Наверное, нужно сказаться больной и отменить выступление. Жози и вправду чувствовала себя плохо. Она никогда не осознавала, как сильно пристрастилась к амфетаминам, хотя и догадывалась, что дело зашло далеко. Но даже боль не шла в сравнение с гневом, охватившим ее. Вероятно, гнев и придал Жози сил. Она обязана справиться сама, это вопрос чести. Готовясь к концертам, девушка часто аккомпанировала себе на гитаре. Девушка взяла гитару и начала репетировать.

Даже страх перед провалом уже не мог поколебать ее решимости. Она предстанет перед слушателями такая, как есть, и смело выслушает любой приговор. А завтра улетит домой, в Нассау.


Ровно через четыре часа на маленькую эстраду ночного клуба «Лило» поднялись пианист и бас-гитарист. Жози стояла за темно-бордовым бархатным занавесом и, чуть раздвинув его, разглядывала публику, казавшуюся отсюда однородной темной массой. Лучи прожектора выхватывали из темноты чьи-то руки, лица, но Жози никого не узнавала. В зале воцарилась мертвая тишина, означавшая, что люди собрались не случайно, а пришли именно слушать. Жози ощущала такое внутреннее напряжение, что лицо словно сводило судорогой. Вместе с тем волнение возбуждало ее, вселяло необычайную энергию. Девушке захотелось поскорее выйти на сцену. Каким-то чудом Лукас сделал то, к чему стремился: Жози приняла вызов судьбы. Что грозит ей в худшем случае? Критики не примут ее, сочтут, что принц устроил выступление, желая потрафить своей любовнице? Что ж, наложница Бенора недостойна ничего лучшего.

И вот Жози стоит в лучах розового света и смотрит в полутемный молчащий зал. Пианист взял несколько аккордов, и она настроила гитару.

Струны безотказно слушались ее пальцев, и первый же звук успокоил девушку, одинокую и испуганную. Слава Богу, хотя бы гитара никогда не предаст ее. Она претворит в музыку тревогу и смятение Жози. Волшебные звуки словно заворожили Жози, и она запела.

Напряжение почти отпустило девушку, когда в ее памяти всплыли уроки, полученные в Венеции. Жози вздохнула полной грудью, и чарующий голос зазвучал под сводами зала. И тут случилось чудо — пространство вокруг нее расступилось и посветлело, и она перенеслась в солнечную Адриатику, в сказочный мир мечты и воспоминаний. Жози запела песню, которую не собиралась исполнять, — карибский зонг, имитирующий крики птиц. Радостные звуки лились из ее груди, и всем казалось, будто птица расправила крылья и поднялась в воздух. Сердце Жози вдруг ожило: его переполняли счастье и грусть, тоска по родине и надежда на то, что изгнание скоро закончится.

Жози перешла на блюз, ошеломив слушателей экспрессией. Околдованные, люди затаили дыхание. Голос певицы проникал в самую душу, но сама Жози забыла обо всем. Огни сцены рассыпались, словно осколки разбитого зеркала. Теперь она пела для себя и для матери. Марианна знала, каково парить за миллионы миль от Земли среди холодных, равнодушных звезд. Она теперь одинока, как никогда раньше. Богатство, слава — все это мишура! Что они по сравнению с удивительной мелодией этой песни, со звуками, идущими из глубины ее сердца? Жози пела, не думая о том, поймут ли ее и что принесет ей сегодняшнее выступление. Она не стремилась произвести впечатление, а хотела рассказать правду о себе. Она пела о принце, превратившем ее в игрушку, пела о Франческе и влюбленном в нее актере, готовом принять эту женщину и красивой, и страдающей, о Лукасе с его страстью, злобой, завистью и опасными пилюлями. Образы рождались в ней спонтанно, и, выпустив их на свободу, Жози наконец умолкла. Пианист исполнил сольную партию, а вслед за ним девушка спела еще одну песню в стиле калипсо — радостную песню мечты о возвращении домой, о счастливом будущем и обретении себя.

Зал взорвался аплодисментами. Жози не отпускали со сцены, она пела на «бис» еще четыре раза. Теперь, когда ей больше не приходилось усилием воли держать себя в руках, стало сказываться напряжение. Но она продолжала петь, ибо для нее не было ничего слаще этого. Ничто не дарило Жози столь пьянящего ощущения свободы.


Сияя от гордости, она в последний раз поклонилась, ушла за кулисы и рухнула без чувств.

Очнувшись, она поняла, что лежит в спальне принца. Солнце уже проникло в комнату, и хрустальные вазы сверкали в его лучах. Воздух был напоен ароматом роз и орхидей. Жози удивилась: прежде принц никогда не позволял ей проводить всю ночь в его спальне. Бенора здесь не было. Девушка потянулась к колокольчику.

Тут же появилась горничная и принесла на подносе завтрак. Она смотрела на Жози с обожанием и благоговением.

— Откуда столько цветов? Их доставили по распоряжению принца?

— Нет, мадемуазель, цветы прислали его друзья, и это еще не все. Множество букетов внизу, и их до сих пор приносят.

— А где принц?

— Его высочеству сегодня утром позвонили из Лондона, и ему пришлось срочно уехать. Он просил передать, что вернется через неделю. Но принц свяжется с вами.

— Спасибо.

Горничная замешкалась.

— Доктор ждет внизу. Разрешите его пригласить, мадемуазель?

— Врач? Ко мне?

— Да, по настоянию принца, — проговорила горничная и скрылась за дверью.

Жози налила себе кофе и приподняла крышки с блюд. Она увидела омлет и свежеиспеченный круассан. Здесь же на белой льняной салфетке лежал огромный изумруд. Изумленная, Жози осторожно взяла камень в руки. Он висел на старинной золотой цепочке. Казалось, за прозрачными зелеными гранями плещется маленькое море, в которое только что опустилось солнце. Жози заметила записку. На ней было выведено мелким почерком принца: «Под цвет твоих глаз». Все ясно: Бенор решил отблагодарить ее, ибо она не разочаровала его в постели и ему не пришлось краснеть за нее перед гостями.

В дверь тихо постучали, и вошел врач с черным кожаным чемоданчиком. Он смотрел на Жози так озабоченно, словно перед ним лежала тяжелобольная. Между тем Жози чувствовала лишь неимоверное облегчение. Врач осмотрел ее, послушал сердце, измерил давление, заглянул в глаза и рот. Потом велел взвеситься. Посмотрев на шкалу, он сокрушенно покачал головой и посоветовал прибавить в весе. Взяв напоследок кровь на анализ, врач удалился, оставив Жози таблетки транквилизатора и рецепт на какое-то лекарство. Девушка взглянула на маленькую бутылочку с сине-красной этикеткой и усмехнулась: с такими врачами Лукас ей не понадобится!

После ухода врача горничная принесла свежие газеты и почту. В Париже Жози никогда еще не получала писем, но прежде всего просмотрела газеты. Сообщения о вчерашнем концерте и рецензии поместили все. Девушка увидела также свою фотографию: она улыбалась с таким видом, словно ни разу в жизни не испытывала никаких страданий. В рецензиях о ней писали как о самобытной багамской девушке, диковинной находке — вроде экзотической раковины, подобранной на карибском пляже. Однако нельзя сказать, что критики смотрели на нее свысока, они отнеслись к Жози скорее покровительственно. Почти все отмечали ее мастерство и врожденную грацию, а один из критиков предположил, что Жозефина Лапуаре брала уроки у настоящего мастера. Кое-кто предсказывал, что выступление певицы в клубе «Лило» положит начало успешной карьере. Многие выражали желание вновь услышать ее.

Потрясенная Жози откинулась на подушки. Странно читать эти отзывы! А ведь ей казалось, что ее голос режет ухо! Но несмотря на явный успех, она по-прежнему всей душой стремилась вернуться на Багамы. Жози наконец поняла, что эта жизнь не по ней. Карьера обходится слишком дорого, даже слава не стоит такой цены.

Письма пришли не по почте — их доставил посыльный. Каждый корреспондент выражал восхищение ее пением и приглашал на обед. Да, знакомые принца все на один лад — присылают цветы и зовут в гости!

Жози завернула изумруд в носовой платок и спрятала в шкатулку. Когда она одевалась, горничная позвала ее к телефону: звонил принц.

— Я очень доволен твоим вчерашним выступлением, — начал Бенор.

Жози неожиданно смутилась — неужели мнение принца имеет для нее такое значение.

— Спасибо, — пробормотала она. — И спасибо за кулон. — Жози всегда чувствовала себя неловко рядом с принцем, будто была существом низшего сорта.

— К сожалению, меня вызвали в Лондон. Но когда я вернусь, мы устроим грандиозный прием в твою честь и пригласим весь Париж.

— …но, Бенор, я должна тебе кое-что сказать. Мне хочется домой. Поверь, я очень тебе признательна, но лучше, если я…

Принц прервал ее:

— Чушь! Ты не можешь сейчас уехать. На ближайшие две недели у тебя ангажемент на выступления в «Лило», а после — еще несколько предложений. Послушать тебя приедут все мои друзья, имеющие отношение к музыке. Они уже в пути. Пленку мы превратим в пластинку… Так что, как видишь, сейчас не время уезжать, — доброжелательно, но твердо заключил Бенор.

— Пластинка? Но я впервые об этом слышу! И ни с кем об этом не договаривалась!

— Все в порядке. Это сделал я!

В трубке раздался щелчок и короткие гудки. Что ж, во всяком случае, из-за принца она не продлит свое пребывание в Париже.

Внизу, у парадного входа, слышался сердитый голос дворецкого и, как ни странно, испуганное блеяние коз. Жози вышла на верхнюю площадку лестницы посмотреть, в чем дело. Двое арабов пытались затащить в дом пару белых козочек. Животные брыкались, но мужчины дотащили их до середины вестибюля. Побагровевший дворецкий громко ругался.

— Что происходит? — спросила Жози у одного из слуг.

— Эти ребята пытаются доставить вам подарок. Коз прислало одно из арабских племен.

— Но не собираются же они вести животных в дом?

— Напротив. В их племени козы считаются священными животными.

— Отошлите их. Уверена, принц так и поступил бы.

— Ошибаетесь! — вмешался дворецкий. — Мы не можем отказаться от подарка, это было бы страшным оскорблением.

— Но они же испортят ковер! Отведите их хотя бы в сад.

Дворецкий растерялся.

— А может, пожертвовать их зоопарку?

— Прошу прощения, мадемуазель, но вы не понимаете, — вздохнул дворецкий. — Нам необходимо выразить благодарность. Подарок должен оставаться в доме, пока даритель не нанесет вам визит. Кое-где в нашей стране этим козам поклоняются как священным животным.

Почему-то у Жози возникло неприятное чувство, что она виновата в появлении этих козочек. Вестибюль был завален еще не развернутыми букетами цветов, а на столике лежали письма на ее имя. У парадного входа позвонили, и дворецкий поспешил открыть дверь.

— Еще цветы, сколько можно! Придется, видно, скормить их козам. Хорошо еще, что никто не вздумал прислать быка!


Леди Джейн протянула медсестре еще одну фунтовую бумажку и взяла у нее коричневый бумажный пакет.

— Вы такая милая, — прошептала она, сунув банкноту в руку женщины. Медсестра улыбнулась, приложила палец к губам и вышла.

Оставшись одна, леди Джейн достала из пакета журнал «Вог» и номер «Париж геральд». Вот оно — ее единственное развлечение, запретная весточка из внешнего мира, тайно доставляемая раз в неделю.

Старуха быстро пробежала глазами заголовки, вздохнула, уселась поудобнее и стала перелистывать журнал. Вдруг что-то привлекло ее внимание. Так и есть! Леди Джейн не верила своим глазам — с глянцевой страницы на нее гордо смотрела Франческа. Казалось, ее ужасный шрам — медаль за особые заслуги. Она была по-прежнему красива, гордость сделала ее еще прекраснее. Леди Джейн отшвырнула журнал. Руки старухи тряслись от ярости. От гнева рассеялся туман, окутывавший ее с первого дня пребывания в лечебнице. Она встала и подошла к окну. Внизу простиралась обширная зеленая лужайка, за которой виднелись длинные здания в готическом стиле. Архитектура лечебницы напоминала леди Джейн усадьбу покойного мужа, расположенную неподалеку отсюда в такой же сельской местности. Что ж, теперь у нее появилась веская причина покинуть это благословенное заведение. Она считала, что Франческа погибла в огне, а та жива, здорова и даже процветает. Пока у леди Джейн бьется сердце, она этого не допустит! Да как смеет Франческа счастливо улыбаться, когда Майкл лежит в могиле! Старуха вернулась к кровати, схватила журнал и начала внимательно читать статью, вдумываясь в каждое слово. Постепенно у нее созрел четкий изощренный план.

В тот же день удивленный психиатр отметил резкую перемену к лучшему в состоянии леди Джейн.

— Наконец-то мы достигли прогресса. — Врач покровительственно похлопал ее по спине.

Старуха с трудом преодолела искушение сбросить его руку. Леди Джейн даже заставила себя улыбнуться. Теперь, приняв решение, она добьется от этих глупцов всего, чего угодно. Они обещали выпустить леди Джейн на свободу, как только она успешно выдержит тестирование — что ж, это для нее пара пустяков. Раньше леди Джейн было глубоко наплевать на тесты. Теперь все будет иначе.


Франческа открыла дверь, вошла в дом и устало опустилась на диван. Джек и Кристофер следовали за ней с чемоданами и пакетами.

— Где Мари? — спросила она Джека.

— Я дал ей сегодня выходной.

Джек и мальчик поднялись по лестнице, и вскоре Франческа услышала, как они выдвигают ящики комода и хлопают дверцами шкафов. Она закрыла глаза и тут же погрузилась в полудрему.

Голова ее бессильно откинулась на мягкую, обшитую бархатом спинку дивана, и почти сразу чувство одиночества и неудовлетворенности, мучившее женщину последние три недели, исчезло.

— Эй, Пятнашка, проснись! У нас для тебя сюрприз.

Франческа приоткрыла глаза и уставилась на Джека.

— Мы испекли печенье! — с гордостью сообщил Кристофер. — Это наш подарок в честь твоего возвращения. Мы так рады, что ты вернулась! — Мальчик прыгнул на диван и потянулся к матери.

Что-то насторожило Франческу в улыбке Джека. Она посмотрела на поднос, поставленный им на кофейный столик. Рядом с маленьким серебряным кофейником и стаканом молока для Кристофера на блюде лежала горка кружочков непонятного цвета и неправильной формы.

— Печенье, говорите? — нерешительно спросила она.

— Печенье под названием «Шоколадные чипсы», — уточнил Джек. — Взгляни-ка, разве они не аппетитно выглядят? Мы с Кристофером изрядно потрудились, чтобы испечь их к твоему приезду, — возились весь день.

Франческа взглянула в смеющиеся голубые глаза.

— Мечтаю посмотреть на нашу кухню.

Кристофер взял с подноса один кружочек и отправил его в рот.

— Попробуй, мам, — предложил мальчик.

Франческа с опаской откусила кусочек и пригубила кофе.

— Хм, по-моему, в них есть какой-то особенный компонент, правда? Попытаюсь угадать, что это такое.

— Виноградное желе, — подсказал Кристофер, — а еще вишни в шоколаде. Джек их мелко-мелко порезал, а я перемешал со всем остальным.

Франческа рассмеялась, но потом напустила на себя строгий вид.

— У меня зародилось страшное подозрение: пока я была в Лайфорд-Кэй, вы нисколечко без меня не скучали, да?

— В первый день я очень скучал, а потом мы с Джеком каждый вечер ходили в кино, — серьезно ответил Кристофер.

Франческа схватилась за голову и закрыла глаза.

— Я спокойна, я совершенно спокойна, — пробормотала она сквозь зубы.

— Кристофер, не пора ли тебе в кровать? — бодро спросил Джек. — Поднимайся к себе и готовься ко сну. Мы с твоей мамой через минуту зайдем пожелать тебе спокойной ночи.

Кристофер поцеловал мать и покорно побрел в свою комнату.

— Франческа, — начал Джек.

— Не желаю с тобой разговаривать!

— Прости, дорогая, что мы с Кристофером не скучали без тебя, но…

Тут Франческа расхохоталась.

— Ты самый невыносимый мужчина из всех, кого я встречала. Подумать только, я оказалась на другом конце света и до безумия волновалась за вас. А вы с Кристофером развлекались вовсю, как два холостяка, вырвавшиеся на свободу в веселом городе Париже.

Джек поднес к губам ее руку.

— Ну… может, мы время от времени все же скучали… немножко. — Он обнял Франческу и положил ее голову себе на плечо. — Скажи, что ты меня любишь и терпеть не можешь расставаться со мной. — Джек поцеловал ее в нос.

— Я тебя обожаю, и для меня невыносима разлука с тобой, — призналась Франческа. — Вот почему я вернулась раньше срока.

— Как ты решила вопрос с санаторием?

— Никак. Я там нужна, от этого никуда не денешься. Наши гости хотят, чтобы я встречала их и обеспечивала всем необходимым. К сожалению, никто не может заменить меня.

Джек поднялся и начал ходить по комнате. Потом закурил сигарету. Но Франческа слишком устала, чтобы с ним спорить.

— Я часами обсуждала этот вопрос с Эдуардом и Аполлонией.

Проведя последние десять дней с Эдуардом, Франческа невольно заметила, что по сравнению с ним Джек инфантилен. К тому же Эдуард ясно дал ей понять, что их совместное дело — не единственное, ради чего Франческе стоит вернуться в Лайфорд-Кэй. Однако сейчас она смутилась, вспомнив об этом.

— Эта работа для меня так же важна, как для тебя карьера. Если бы я могла проводить там хотя бы шесть месяцев… Ты же все равно собирался жить в Лос-Анджелесе не более полугода. По крайней мере поезжай в Лайфорд-Кэй и посмотри.

Но Джек тем временем поднимался по лестнице.

— Спасибо, но я уже бывал в Нассау, — бросил он на ходу.

— Ах так! Я тоже успела познакомиться с Парижем! — крикнула она. — И он мне не понравился. — Но последнюю фразу Джек не слышал. Он захлопнул дверь.

Франческа со вздохом встала, выключила свет и пошла пожелать спокойной ночи Кристоферу, однако он уснул, не дождавшись ее. Она склонилась над сыном.

Кристофер и Джек неплохо поладили. Странно, но это беспокоило Франческу. Прежде они всегда соблюдали нейтралитет, но настоящей близости между ними не было, хотя никаких ссор не возникало.

Франческа знала, что в этом не виноват ни Джек, ни Кристофер. Именно она обычно вмешивалась, когда у отца и сына завязывался мужской разговор или начиналась какая-нибудь игра. Если Джек собирался пойти куда-нибудь с Кристофером без нее, Франческа отговаривала его. Заботясь о сыне, она никогда не советовалась с Джеком. И теперь близость самых главных в ее жизни людей пугала и тревожила Франческу.

Она убеждала себя, что нельзя вставать между сыном и отцом, но постоянно нарушала этот принцип, в сущности, не осознавая, чем угрожает ей их близость.

Франческа попыталась проанализировать свои чувства.

Конечно, для нее нет никого важнее Кристофера. Даже когда вырастет и покинет родительский дом, он всегда будет любить и хранить в сердце образ матери. В своем чувстве к нему она никогда не сомневалась, равно как и в его к ней. Она не боялась, что он бросит ее, как когда-то Сюзанна, или осудит, как Карло. Франческа беззаветно любила сына.

Но Джек… Джек — совсем другое дело. От него можно ждать всякого. Например, когда-нибудь он просто-напросто ее бросит — улетит в свой Лос-Анджелес и всецело посвятит себя работе. В нем может проснуться зависть к ее популярности. А вдруг ему надоест, что она так упорно отказывается выйти за него замуж. Или в одно прекрасное утро он проснется и скажет себе: «Парень, эта женщина не стоит тех трудностей, которые ты ради нее преодолеваешь».

Франческу очень удивляло, как это Джек до сих пор не понял, что Кристофер — его сын. Уж не решил ли он, что мальчик унаследовал глаза и цвет волос от матери? Кстати, благодаря сходству Кристофера с Франческой никто не заподозрил, что он — не сын Майкла. Никто, кроме самого Майкла.

К тревоге, давно поселившейся в ее душе, примешивалось мучительное чувство вины. Когда-то Франческа пыталась обмануть Майкла, надеясь, что он будет считать Кристофера своим сыном. Теперь она обманывает Джека.

Но, скрывая от Джека правду, она никогда не станет такой женщиной, какую он заслуживает. Джек, конечно, несовершенен, поверхностен и эгоистичен. В отличие от Майкла он слишком хорошо осознает свое мужское обаяние. И у него нет серьезной целеустремленности Карло Нордоньи.

Франческа вздохнула и закрыла дверь в детскую. Как же ей выбрать подходящий момент и рассказать Джеку про Кристофера, да и наступит ли такой момент вообще? Джек сам виноват, что она не решается выйти за него замуж. Уж не поставил ли он ее нарочно в такое положение?

Войдя в спальню, Франческа взглянула на Джека. Он спал так же безмятежно, как Кристофер. Сходство отца и сына всегда трогало ее, и она склонилась, чтобы поцеловать Джека.

— Попалась! — Сильные руки схватили ее за плечи.

Франческа вскрикнула от неожиданности. Джек повалил ее на широкую кровать и целовал до тех пор, пока она не рассмеялась, признавая его победу. Его светлые волосы упали на лицо Франчески, она отвела их и встретилась с ним взглядом. Да, он небезупречен, спору нет, но каким бы ни был Джек, она обожает его.

Глава 26

Жози прохаживалась по гостиной, любезно улыбаясь каждому гостю, который бросал взгляд на нее. Однако девушке было не до веселья: от страха сосало под ложечкой, и она делала все, чтобы подавить его перед выступлением. Зачем, ну зачем она выбросила выписанный врачом транквилизатор! И как только додумалась до такой глупости! Или ее настолько ослепил успех, что она вообразила, будто никогда больше не испытает этого леденящего душу ужаса?

С тех пор как несколько месяцев назад Жози с триумфом выступила на сцене «Лило», принц Бенор регулярно устраивал приемы и приглашал на них прессу. Обычно Жози получала от этого удовольствие, но сегодня все раздражало ее.

Ничто не радовало девушку — ни тщательно продуманная программа, ни изысканное угощение, ни интересные гости. Она думала лишь о том, что вечером должна выступить на сцене дворца «Олимпия». А ведь об этом мечтает каждый эстрадный певец!

«Сосредоточься на гостях!» — приказала она себе, окинув взглядом собравшихся. Видимо, половина Парижа сочла своим долгом появиться на этом приеме. Напротив трех самых влиятельных членов французского правительства, рядом с вазой диких орхидей, стояли владельцы всех крупнейших ночных клубов Парижа. Принц Бенор сидел в мягком кресле, беседовал с управляющим «Олимпии». В углах огромного зала застыли манекенщицы, одетые и загримированные под статуи. У стены, под присмотром пастуха, специально доставленного самолетом с Ближнего Востока, смирно стояли две козочки с колокольчиками на шее. За воротами резиденции принца толпились фотографы и набрасывались на каждую вновь прибывшую знаменитость. Жози так и не сосредоточилась на происходящем, замкнулась в себе. Ей почему-то никак не удавалось утолить жажду. Она выпила много шампанского, но во рту пересохло, в горле саднило.

Жози вдруг вспомнила Лукаса. Уж он-то помог бы ей пережить этот вечер. Девушка тряхнула головой: нет, нельзя думать о таких вещах. Она справится, выдержит и выступит прекрасно — нужно лишь верить в это. Ведь уже столько концертов прошло успешно! Всякий раз перед выступлением ее охватывал страх, но исчезал, едва она выходила на сцену. Стоило Жози запеть, как словно по мановению волшебной палочки она вдруг чувствовала, что сливается со зрительным залом в единое целое.

Девушка расправила плечи и потянулась за очередным бокалом шампанского. Осталось недолго, самое страшное — ожидание — уже почти позади. Нужно успокоиться, подумать о приятном, например, о феноменальном успехе, достигнутом за последние три месяца.

Парижские газеты пестрели фотографиями Жози в соблазнительных атласных платьях, облегающих ее стройное тело. Великие джазовые музыканты, бывая в Париже, приглашали Жози выступить вместе с ними. Ей довелось петь даже со знаменитым Каунтом Бейси, на которого талант девушки и умение держаться на сцене произвели столь сильное впечатление, что он прозвал ее «Графиней». Вспомнив об этом, Жози криво усмехнулась — если бы он только знал! На ее концертах бывали Элла Фицджеральд и Мэйбл Мерсер. Пока Жози как джазовую певицу знали лишь во Франции, но у нее уже был шанс стать звездой мировой величины.

Билеты в «Олимпию» на все две недели выступлений Жози распродали за один день — еще одно убедительное доказательство, что ее популярность возросла. Новые друзья помогли девушке обрести веру в себя, и под жаркими лучами софитов к Жози постепенно возвращались надежды на будущее, предвкушение счастья и радость, которая когда-то, в детские годы, слышалась в ее звонком заразительном смехе. И голос Жози, и ее личность были уникальны. Она выбралась из бездны отчаяния и возродилась только потому, что сумела найти опору не в наркотиках, а в собственных душевных ресурсах.

Ужас охватил ее утром этого дня, когда посыльный принес записку от Франчески. Сестра сообщала, что они с Джеком придут на концерт в «Олимпию». Очевидно, они простили ее. Несомненно, Франческа и Джек слышали об успехе молодой певицы и знали, кто ее покровитель, — ведь их миры не так уж далеки друг от друга. Но мысль о том, что придется предстать перед ними, была для Жози невыносима. Только не сейчас, когда она живет в доме Бенора!

Заметив официанта с подносом шампанского, Жози потянулась за фужером, но руки дрожали так сильно, что она пролила вино на голубое платье. Быстро поставив фужер, девушка выбежала из гостиной, поднялась в свою комнату и бросилась на постель.

Шампанское слегка затуманило ей голову, но волнение не прошло. Напротив, к нему присоединилась черная меланхолия. Она попыталась забыться сном, но стоило только закрыть глаза, как Жози тут же видела, будто стоит, парализованная ужасом, на сцене «Олимпии». Ясно, как наяву, она слышала в темноте смех зрителей. Жози пыталась петь, но из пересохшего горла вырывалось лишь хриплое карканье. Смех публики превратился в хохот, потом со всех сторон раздалось громкое улюлюканье.

Жози переживала страшную сцену, привидевшуюся в кошмаре. Она увидела в зале Франческу. Лицо ее белело во мраке, а синие, как море, глаза выражали глубокую жалость к единокровной сестре, продавшей душу за изумрудную подвеску и карьеру певицы, которая теперь рухнула. Жози открыла глаза и помотала головой, стараясь прогнать наваждение. Потом сделала несколько глубоких вздохов, чтобы расслабиться, но еще больше оцепенела от напряжения. Горло, казалось, совсем закрылось, и она лишилась возможности не только петь, но и дышать. Жози коснулась дрожащей рукой изумруда, но холодный камень лишь напомнил ей о загадочном принце и о том, во что она превратилась. Бенор любил не ее, а совместные эротические игры. К счастью, в последнее время, когда Жози много работала, принц, понимая, что она устает, умерил свой сексуальный пыл. В эти дни ему пришлось приберечь свое королевское семя для разряженных шлюх. Едва ли Жози была ему ближе тех женщин, но ее он чуть больше уважал. Их отношения — совсем не то, что у Джека с Франческой. Джек влюбился в видение, в прекрасную девушку, проплывавшую мимо него в гондоле. Он потом любил Франческу такой, какая она есть. Бенор же вообще не способен на глубокое чувство, и Жози — последняя, кто мог на это рассчитывать.

Она встала и сняла голубое вечернее платье. Может, полегчает, если принять горячую ванну? Через минуту Жози включила воду и мельком глянула на себя в зеркало. То, что она увидела, поразило ее. Шею, руки и грудь сплошь покрывали красные полосы.

Жози отошла к двери, где свет был ярче, и стала внимательно разглядывать свое тело. Да, на ногах, бедрах и животе — везде страх оставил метки. Она потрогала красный след на левой руке — в этом месте чувствительностькожи обострилась. Жози бросилась в спальню, к большому зеркалу, и осмотрела себя сзади. То же самое! И на спине болезненные багровые полосы! Она превратилась в уродину!

Схватив телефонную трубку, Жози умоляла помочь ей знакомых музыкантов, джазовых аккомпаниаторов, белых рокеров из Англии, живущих в отеле на левом берегу. Ей необходимо немедленно успокоить нервы! Наконец приехал английский музыкант с двумя приятелями, знакомыми Лукаса, время от времени покупавшими у него товар.

— Что вы мне принесли?

— То, что нужно. Эта штука быстро приведет тебя в норму, — сказал парень, протягивая ей маленький прозрачный пакетик с белым порошком и шприц.

Жози попятилась.

— Я этим не пользуюсь.

— Ничего, один разок не повредит.

Он приготовил раствор наркотика, потом осторожно нащупал на ее руке вену. Жози словно со стороны наблюдала за происходящим. Ее рука, казалось, принадлежала кому-то другому. До чего же тонкая эта рука, изуродованная красными полосами! Жози почувствовала быстрый укол, а потом необыкновенное ощущение невесомости. Напряженное тело вдруг стало воздушным.

— Ну вот, это поможет тебе продержаться один вечер, — сказал парень.

Следующие три часа пронеслись незаметно. Красные полосы постепенно исчезли, и кожа стала такой же ровной и гладкой, как утром.

Шофер Бенора отвез девушку в «Олимпию». Спазмы, сжимавшие горло, прошли, под ложечкой больше не сосало. Только выходя на сцену, Жози поняла, что не просто расслабилась — наркотик словно высосал энергию из ее тела. Податливая и безвольная, как тряпичная кукла, она теперь могла петь, но ей нечего было сказать слушателям. В душе зияла пустота.

Собрался джаз-банд, зал затих. Жози заставила себя взглянуть за огни рампы — туда, где тысячи слушателей ждали, когда она запоет. Девушка растерянно прикрыла глаза рукой, словно прячась от чужих глаз. Оркестр уже начал играть. Жози хотела повернуться к музыкантам и попросить начать сначала, но язык не слушался ее.

Она стояла в круге света, озадаченно уставившись на музыкантов. Группа перестала играть, и в наступившей тишине певица услышала, как по залу пробежал недовольный ропот. «Почему все это мне так знакомо?» — подумала Жози.

Она взглянула на бас-гитариста Мэнни. Музыкант поднял правую руку, отставив большой палец, ободряюще улыбнулся и кивнул. Жози увидела, как он беззвучно произнес одними губами:

— Смелей, ты справишься. Ты можешь.

Девушка в оцепенении смотрела в зал, убеждая себя, что Мэнни прав. Если захочет, она и в самом деле сможет. Голос всегда был подвластен ей, только на него и полагалась Жози.

И она запела, но голос ее звучал как заезженная пластинка. Ее горло, воспаленное непосильными упражнениями, исторгло хриплый звук, напоминающий карканье. Лишь через несколько минут Жози осознала, что отвратительный звук, усиленный громкоговорителями, вырывается из ее собственной груди.

Ошеломленная, она умолкла и поискала глазами Франческу в переполненном зале, но все лица расплывались. Однако Жози отчетливо слышала смешки, покашливание и шарканье ног. Несколько человек поднялись и направились к выходу. Не до конца понимая, что происходит, девушка снова вопросительно посмотрела на бас-гитариста. Лицо его, подсвеченное лампой пюпитра, приобрело голубоватый оттенок, а глаза сверкали, как оранжевые языки пламени.

Жози в ужасе попятилась и наткнулась на вазу с кроваво-красными гвоздиками. Она взглянула на других музыкантов — они тоже трансформировались в жутких монстров с оранжевыми глазами. Издалека доносились крики, смех, ругательства.

И вдруг пол пришел в движение, сцена поплыла вверх, на Жози, словно предлагая ей желанное спасение. Она съежилась на полу, и ни крики зрителей, ни сильные руки Мэнни — ничто не могло заставить ее подняться. Потом над ней склонился рабочий сцены. Жози испугалась: этот человек опасен! У него такие же оранжево-огненные глаза, как у других, а руки, коснувшиеся ее обнаженного плеча, оказались шершавыми, как Наждачная бумага. Уверенная, что он хочет убить ее, девушка пришла в ужас и поползла к авансцене. Там, в темноте, она найдет помощь. Из зала Жози звала Франческа. Сестра поднялась и протягивала к ней руки. Отчаяние придало девушке сил. Она вскочила и бросилась бежать. Сзади кто-то что-то кричал, но Жози не останавливалась.

Когда она скатилась в оркестровую яму, кто-то завизжал. Потом закричали, что нужна «скорая помощь». Наконец Жози погрузилась в спасительную тьму и поняла, что наконец она в безопасности.


Не успел Джек остановить Франческу, как она сорвалась с места и, пробежав по проходу, оказалась в толпе, собравшейся перед оркестровой ямой.

— Жози!

Голос Франчески потонул в общем шуме, но она все же выкрикнула это имя, чувствуя непреодолимую потребность произнести его вслух.

— Франческа! — позвал сзади испуганный Джек. Через мгновение она почувствовала на плече его руку. — Давай вернемся на место, дорогая. — Он увлек ее подальше от толпы. — Ей ты ничем не поможешь, а тебя там задавят. Прошу тебя, Франческа, пойдем отсюда. — Он подтолкнул ее к выходу.

— Нет, Джек, она меня видела. Когда Жози бросилась бежать, она смотрела прямо на меня.

— Это невозможно, дорогая. Мы же сидели в десятом ряду, она не могла видеть тебя с освещенной сцены. Ты зря расстраиваешься.

— Зря?! Да что такое ты говоришь, Жози — моя… — Она запнулась, так и не находя в себе сил сказать правду. — …Она моя подруга.

Тут Франческа увидела, как по проходу пробежали четверо мужчин с носилками. Зрители покидали зал, обмениваясь предположениями о случившемся. При появлении медиков они отступили в узкие проходы между креслами, освобождая им дорогу.

— Как жаль, — сказала какая-то женщина, — видно, бедняжка перепугалась.

— Эта бедняжка просто перебрала наркотиков, — саркастически заметил ее спутник.

Франческа попыталась вырваться из рук Джека.

— Мне надо выяснить, куда ее повезут.

Но он преградил ей путь.

Франческа и сама понимала, что к Жози не пробиться сквозь толпу. Появилась полиция и начала выпроваживать публику.

— Как бы она с нами ни поступила, я никогда не желала ей зла. Мне хотелось встретиться с Жози и помириться с ней, — сказала Франческа, садясь в такси. — А теперь мы потеряли ее навсегда.

— Не волнуйся, любовь моя, Жози станет лучше, и тогда она сама тебя разыщет. — Джек обнял Франческу и привлек к себе. — Мы непременно узнаем, куда ее положили. Попробую позвонить принцу Бенору, хотя едва ли он что-нибудь расскажет.

— Не понимаю, почему она вдруг убежала с ним?

Джек бросил на нее удивленный взгляд.

Франческа умолкла и погрузилась в свои мысли, мучительно пытаясь решить, виновата ли она в печальной участи Жози.

Глава 27

Подходя по мощеной дорожке к дому Бенора, Жози почувствовала стеснение в груди. У нее перехватило горло, когда она увидела, что газон зарос высокой травой, а безжизненные окна особняка помутнели от пыли.

К счастью, болезнь избавила ее почти от всех неприятных последствий провала в «Олимпии». Пока распространялись слухи об этом, она спала в маленькой частной клинике. Принц, разумеется, уладил дело с полицией, и хотя газеты наперебой кричали о передозировке наркотика, официальное расследование так и не было проведено. Жози редко попадалась на глаза скандальная хроника, но она знала, что журналисты в насмешку окрестили ее «Черной Пиаф». Как ни мало она читала, каждое слово жгло ее душу каленым железом, и ей по-прежнему было больно.

Тот вечер в «Олимпии» должен был стать кульминацией ее успехов последних месяцев. Жози упала тогда не просто в оркестровую яму, а в пропасть, разверзшуюся перед ней. Мимолетный успех не спас ее от демонов в собственной душе. Восстановление после нервного срыва заняло почти три месяца. Когда наконец Жози выписали, она взяла такси и поехала в городскую резиденцию принца.

Но дом был пуст. Перед красивой дубовой дверью не стоял охранник, и на звонок никто не отозвался. Девушка открыла дверь своим ключом и вошла. Она бродила по комнатам, вслушиваясь в гулкую тишину. Вся мебель была закрыта чехлами, на стенах почти не осталось ценных картин. Жози поднялась наверх. Одежда принца исчезла, ящики шкафов опустели. Но то, что принадлежало ей, никто не тронул. Пораженная, Жози достала чемоданы и начала автоматически собирать вещи. И легли в чемодан и бальные наряды, и концертные туалеты от парижских кутюрье, и первое ее бальное платье из Венеции. Кроме вечерних туалетов, у Жози почти ничего не было, а их ей, видимо, уже никогда не носить. Коробочка с украшениями стояла на месте. Девушка извлекла из нее изумруд, а вместе с ним и записку Франчески с номером ее телефона. Сунув записку в карман, Жози подхватила чемоданы и гитару и направилась к выходу. У двери она остановилась и окинула комнату прощальным взглядом. Здесь больше ничто не напоминало о Жозефине Лапуаре.

Ей вспомнился Лайфорд-Кэй и день, когда после смерти матери она вернулась в бунгало и истребила в комнатах память о себе и о Марианне. Тогда, одинокая и сраженная горем, она собиралась начать новую жизнь, стараясь убежать подальше от Франчески и всего, что связывало ее с прошлым. Теперь эта пустая безликая комната в доме Бенора знаменует конец еще одной главы ее жизни.

Спускаясь по лестнице, Жози услышала странный звук и выглянула в окно. Во дворе две козочки мирно щипали траву, и одна из них задела пустую консервную банку. Животные уже обглодали цветочные бордюры, нижние ветви деревьев и загадили дорожки. Впрочем, какая разница? Жози даже завидовала их беззаботному существованию.

Она уже знала, что ей надо идти в рабочий район, где останавливался Лукас. Там можно за несколько франков переночевать в убогом студенческом общежитии. В маленьких кафе по соседству разрешалось сидеть часами — только там и могли расслабиться обитатели крохотных комнатушек. Но, садясь в такси, Жози не назвала адреса — она избегала этого места, словно дух ее вероломного приятеля все еще обитает там.

Отель, на котором остановила выбор Жози, находился в самой глубине рабочего района и стоял на пологом холме над Сеной. Окно маленькой комнаты, куда каждое утро заглядывало солнце, выходило на узенькую древнюю улочку. Здесь Жози поклялась себе покончить с пагубной зависимостью от наркотиков и любовников.

Она повесила свои наряды в старый гардероб с треснувшим зеркалом. Ей снова придется добиться возможности надевать это радужное оперенье, но на этот раз она сделает все сама. Она развернула носовой платок и посмотрела на изумруд. Камень все так же непобедимо сиял. Его гладкие твердые грани словно заманивали свет, а потом преломляли его каким-то особенным образом. Этот камень чем-то напоминал дар, данный ей от рождения. Что бы ни случилось, она не продаст изумруд, как продала себя. Оставшись одна, без друзей и без денег в убогой комнатушке, Жози решила, что никогда больше не падет так низко. Ей снова попалась на глаза записка с телефонным номером Франчески, которая несколько раз оставляла для нее сообщения в клинике. Однако гордость не позволяла Жози позвонить. Подумав, она завернула изумруд и записку в платок, положила все это на дно шкатулки и спрятала ее в ящик бюро.

Да, Жози решилась начать все сначала, но ни один из владельцев клубов, прежде называвших ее Графиней и искавших возможности заполучить певицу к себе, теперь не желал ее видеть.

— Они вам не верят, — объяснил Жози один из менеджеров, — после того что случилось в «Олимпии». Билеты были распроданы на две недели вперед. Как по-вашему, кто возместил им убытки?

Каждое слово она воспринимала как пощечину. Жози никогда раньше не задумывалась о финансовой ответственности. Судьба избавила ее от денежных проблем. Сначала Жози содержал Карло, затем Бенор, но оба не любили ее. Лукас сам подыскивал для нее работу, встречался с менеджерами клубов, вел переговоры, торговался. Жози и в голову не приходило, что провал чреват не только моральным ущербом.

Сталкиваясь с материальными проблемами, она терялась как ребенок, ибо не знала, чем, кроме пения, заработать на жизнь. Сейчас Жози по-настоящему испугалась.

— Вы никому не нужны, — сказал менеджер, — но позвольте предупредить вас, мадемуазель. Вы можете нарушить любые обещания, но при этом должны выступать, что бы ни стряслось. Публике плевать, под кайфом вы, фальшивите или выставляете себя дурой. Главное для зрителей — видеть вас на сцене.

Жози растерялась и хотела уйти, но менеджеру явно нравилось поучать ее:

— Не придавайте значения злобным отзывам критики. Они разжигают любопытство публики. Ваше имя мелькает во всех газетах, вас сравнивают с Пиаф — да это стоит миллионов! Если бы вы прибыли на носилках на следующее утро, вам увеличили бы гонорар. Но вы не объявились. — Он с сожалением покачал головой. — Такой шанс упустили! Очень плохо, Графиня.

После двух недель бесплодных попыток Жози сдалась. Менеджер оказался прав — ни один из клубов, где она пела раньше, не хотел идти на риск. Однако когда она обратилась в несколько маленьких джаз-клубов, посещаемых в основном студентами, забрезжила слабая надежда. Ее обещали пригласить при первой возможности, но Жози понимала, что стараться ради нее никто не станет. Менеджеры ценят надежность. На восьмой день тщетных поисков работы подавленная девушка вернулась в отель. «Скоро меня вышвырнут на улицу», — подумала она, садясь на кровать. Жози взяла гитару и начала тихо наигрывать. Обычно знакомые мелодии успокаивали ее, но сейчас и они не помогали. Она вытянулась на кровати и закрыла глаза. Деньги, оставленные ей Бенором — «выходное пособие», — кончились. Последние она истратила на ленч, состоявший из жареной картошки и чашечки кофе. Засыпая, Жози подумала о любимом борделе Бенора: вероятно, мадам Симона примет ее. Но Жози тут же отвергла эту мысль. Нет, она слишком горда для такой жизни.

Проснувшись, Жози долго смотрела на черное ночное небо. До нее доносились голоса прохожих. Она с завистью подумала, что в эту теплую парижскую ночь люди отправляются на ужин, в театры, на вечеринки.

Внезапно Жози вскочила и подбежала к окну. На небе мерцали звезды. В Нассау они совсем другие — яркие и крупные, как цветы камелии в тропическом лесу. Она никогда не умела определять путь по этим маленьким северным звездам. Но раз уж вечер такой теплый и ясный, не попытать ли ей снова счастья? Жози надела короткое розовое платье, подкрасилась и взяла гитару.

Вскоре она дошла до оживленного перекрестка возле бульвара Сен-Мишель. Это место девушка выбрала не случайно — здесь было много ночных клубов и бистро, где вечерами толпился народ.

Жози отыскала нишу в стене дома, положила у ног открытый футляр для гитары и негромко запела. Однако прохожие не останавливались и не обращали на нее внимания. Между тем через некоторое время, когда ее голос зазвучал в полную силу, девушка поняла, что сама наслаждается теплой августовской ночью и поет для собственного удовольствия. Она вдруг почувствовала себя легко и свободно, и голос ее поплыл над многолюдной улицей. Время от времени слышался металлический звон монет, брошенных в футляр от гитары. Иногда прохожие задерживались, чтобы поговорить с Жози, какой-то мужчина пригласил ее поужинать, но она лишь покачала головой.

К ночи становилось все меньше прохожих. У Жози болели ноги, но она продолжала петь. Поняв наконец, что она одна, девушка собрала монеты, убрала гитару в футляр и направилась домой.

В номере Жози пересчитала заработок, и глаза ее засветились от радости. Со дня приезда в Париж она впервые самостоятельно заработала деньги и, несмотря на скромную сумму, испытывала радость.

Вот уж воистину Черная Пиаф! Жози вспомнила, как молодая Эдит Пиаф пела на улицах Парижа, зарабатывая на жизнь.

Критики даже не подозревали, насколько удачно их сравнение.

Внезапно ощутив голод и настоятельную потребность побыть с людьми, хотя бы и незнакомыми, Жози надела джинсы, легкий свитер и вышла на улицу. Она направилась в маленькое уютное кафе, где заказала себе стейк, жареный картофель и стакан красного вина. «Никогда еще мне не случалось отведать такой вкусной еды», — подумала она, расплачиваясь впервые заработанными деньгами. Поужинав, Жози вернулась в отель и уснула, вполне умиротворенная.

На следующий вечер она опять пришла на прежнее место. Несколько человек запомнили ее и снова бросили монеты в футляр. Глубокий, выразительный голос и сердечная теплота вскоре привлекли прохожих, и вокруг Жози собралась небольшая толпа. Исполняя французские баллады и американские блюзы, она наслаждалась живой реакцией слушателей. Иногда ее узнавали, но вскоре она перестала этого пугаться. Лица людей не выражали презрения — только интерес и нескрываемое удовольствие.

Какая-то молодая женщина, узнав ее, захлопала в ладоши и крикнула:

— Жо-зи! Жо-зи! Спой калипсо!

Тронутая просьбой, девушка исполнила несколько карибских песен, и они собрали такую большую толпу, что появились даже два жандарма.

Так Жози выступала в течение месяца, и каждую ночь подсчитывала заработок. Она тратила деньги только на самое необходимое, делая сбережения, чтобы переселиться в отель поприличнее. Каждую ночь она возвращалась на свой пятачок, где уже собравшаяся толпа приветствовала ее криками:

— Жо-зи! Жо-зи! Калипсо!

Среди слушателей она видела бедняков из своего квартала и пела для них от всей души, благодарная им за преданность, хотя многие из них не могли позволить себе бросить ей монету.

Иногда неподалеку останавливалась машина или такси, пассажир выходил, слушал, потом бросал деньги и уезжал. Жози удивлялась, откуда о ней узнали и что заставило людей приехать послушать ее пение.

Просыпаясь утром, она испытывала гордость, когда вспоминала о толпах слушателей, и понимала, что новый успех значит для нее куда больше заработанных денег. Доставляя радость людям, она сознавала, что вновь становится сама собой.

Одним теплым сентябрьским утром Жози села за столик открытого кафе, заказала себе черный кофе, круассан и купила газету. Она просмотрела рекламные объявления, фотографии, заметки. И вдруг девушку словно окатили холодной водой: в разделе развлечений поместили ее фотографию и длинную статью, подробно рассказывающую о жизни Жози — первом появлении в «Лило», провале в «Олимпии» и даже о вчерашнем выступлении на бульваре Сен-Мишель.

Жози внимательно прочитала строку за строкой, и ее вновь охватил леденящий страх. Оказывается, медсестра из частной клиники продала историю певицы журналистам. Те упоминали подробности, неведомые даже ей самой. Так, от медсестры они узнали, что Жози говорила в бреду о Марианне и Майкле и ее преследовали видения, связанные с магическим проклятием.

К глазам девушки подступили слезы. Какую жестокость совершила медсестра ради денег! Репортер провел собственное расследование, впрочем, весьма поверхностное, и сообщил, что Жози проделала путь из «гетто на Багамских островах» до «гарема» ближневосточного шейха, широко известного мецената. Журналист зашел так далеко, что даже упомянул название ее маленького отеля.

Жози ощутила полную безысходность. Почему это случилось именно сейчас? Едва она оправилась и вернула себе утраченное чувство собственного достоинства, как ее жизнь выставили на всеобщее обозрение. Теперь слетится стая зевак поглазеть не на девушку с Багам, которая перестала зарывать в землю свой талант, нет, а на полубезумную, деградировавшую наркоманку.

В тот вечер Жози не пошла на бульвар Сен-Мишель. Глубоко подавленная, она затаилась в своей комнате, преодолевая искушение броситься на поиски вина или таблеток, способных вернуть ее в страну забвения. Дорога к слушателям, ставшим теперь единственной поддержкой Жози, была закрыта.

Когда начался дождь, она отправилась бродить по мокрым улицам и вскоре оказалась на берегу Сены. Облокотившись на парапет, она уставилась в мутную воду.

Вниз по течению смутно виднелся остров Сен-Луи, где жила Франческа. Сердце Жози защемило. Наверное, после смерти Майкла Франческа испытывала такое же отчаяние, глядя в зеркало и видя, во что превратилась.

Они теперь обе травмированы. У Франчески остался рубец на лице, а у нее — на душе.

Окутанная серой предрассветной мглой, Жози побрела назад. У себя в номере она проспала несколько часов беспокойным сном, пока ее не разбудил стук в дверь. Выглянув в коридор, Жози увидела симпатичную старушку — консьержку с конвертом в руках.

Открыв его, она вынула записку: ее приглашали выступить в небольшом клубе на Монмартре. Управляющий просил Жози позвонить ему, но она тщательно оделась, наложила макияж и отправилась взглянуть на клуб своими глазами.

На Монмартре Жози чувствовала себя уютнее. В отличие от Латинского квартала или других фешенебельных районов на Монмартре царила непринужденная атмосфера и жили люди, не имеющие особых претензий. Среди них было много художников и прочих служителей муз.

Маленький клуб «Ше Ля Луна» располагался на плас дю Тертр, неподалеку от Сакре-Кер. Над дверью висела табличка с неприметными зелеными буквами. В старое здание из серого камня вели двойные дубовые двери на огромных железных петлях. Окон Жози не увидела, но в створке дверей было узкое отверстие, похожее на щель для писем.

Охваченная смутными предчувствиями, Жози постучала. Вскоре послышался какой-то шорох, видимо, кто-то разглядывал ее через щель. Через несколько мгновений дверь открылась. Женщина средних лет в платье свободного покроя провела Жози в помещение, напоминающее подземные монастырские палаты. В полумраке девушка разглядела отполированные до блеска дубовые столы. Невысокий скошенный потолок поддерживали массивные балки. Таинственный полумрак понравился Жози. Казалось, какая-то секта совершает здесь культовые обряды.

На маленькую сцену вышла привлекательная женщина с блестящими, коротко подстриженными, темными волосами. Она направилась к Жози и протянула руку.

— Бет Диаман, — представилась она. — Я управляющая клубом «Ше Ля Луна». А вы, вероятно, Жози Лапуаре.

Девушка улыбнулась и пожала протянутую руку.

— Я слышала вас в «Лило». Мне посоветовала заглянуть туда подруга, у которой особое чутье на таланты. — Бет предложила Жози сесть за стол. — Тогда вы были мне не по карману, а потом я услышала о вашей неудаче и боялась, что вы для нас потеряны.

Заметив, как удручена девушка, Бет ободряюще похлопала ее по руке.

— Прошу вас, мадемуазель Жози, не смотрите на меня так. Я прочла во вчерашней газете статью о вас. Эту жестокую статью состряпали дурные люди. Но, прочтя ее, я подумала, что, возможно, на этот раз мне повезет, и решила пригласить вас.

— Мадам, — начала Жози, — я очень признательна вам…

— Бросьте! — перебила Бет. — Если вы согласитесь петь на этой крошечной сцене и принять скромное вознаграждение, то благодарить вас буду я. Услышав вас в «Лило», я ужасно досадовала, что не могу доставить такого же удовольствия своим клиентам. Но теперь-то уж я порадую их и привлеку сюда Новых посетителей.

Жози догадалась, что за этим предложением кроется не только личная заинтересованность, но и доброта. Что ж, тем лучше. Доброта гораздо приятнее унизительной благотворительности. К ней давно никто не относился бескорыстно. Жози неуверенно высказала свое единственное сомнение:

— Мадам Диаман, мне бы не хотелось стать объектом любопытства…

Бет улыбнулась, и в уголках глаз у нее появились морщинки.

— Жози, девочка, мои клиенты — в основном серьезные деловые женщины. Многим из них пришлось перенести такие испытания, в сравнении с которыми ваша жизнь — просто путь, усыпанный розами. Если вы хорошо выступите, в чем я не сомневаюсь, мои клиенты постараются восстановить вашу репутацию.

Бет назвала сумму вознаграждения и сообщила расписание концертов, предложив Жози после выступлений ужинать в «Ше Ля Луна». Слушая ласковый голос Бет, Жози размышляла о том, кто же такие ее клиенты. И почему серьезные, деловые женщины собираются в этом крошечном клубе на Монмартре?

Когда Бет провожала Жози, в зал вошла молодая женщина и села за стойку бара. Барменша расставляла стаканы и бутылки. Жози заметила нечто специфическое в движениях ее рук и манере держаться. Вдруг ее осенило. «Вот, значит, в чем дело», — подумала она.

— Не хочу торопить вас с ответом, — сказала Бет, открыв дверь, — но если вы согласитесь выступить сегодня вечером, буду очень, очень рада.

Жози зажмурилась, выйдя на яркий солнечный свет, и поспешила в отель. Там она вымыла голову, открыла гардероб и, перебрав туалеты, остановилась на широкой длинной юбке и шелковой блузке в крестьянском стиле. Надев золотые серьги в виде колец, Жози придирчиво оглядела себя в зеркале и почувствовала радостное возбуждение.

О клубе «Ше Ля Луна», эксклюзивном заведении для избранного круга, казалось, не слышала даже пресса. На первое выступление Жози собралась публика из окрестных домов, в основном художники и рабочие. Ближайшие к сцене столики заняли молодые элегантные дамы. В антракте Жози предложили выпить, но она решительно отказалась. К началу второго отделения в темном зале собрались довольно странные люди.

Жози никогда еще не видела таких женщин — соблазнительных, прекрасно сознающих свои чары и при этом откровенно стремящихся к обществу дам. Какая-то особая аура отличала их от прочей публики. На многих были прекрасно сшитые костюмы, но что-то неуловимое выдавало в них бисексуалов, мечтающих воплотить в жизнь свои потаенные мечты. В одной из посетительниц Жози узнала известную американскую актрису. Некоторые пришли с мужчинами, и тех, похоже, атмосфера клуба интриговала и возбуждала. Публика же победнее и более обычного вида держалась достойно и не выражала ни малейшего удивления. Жози вскоре поняла, что именно эти люди примут ее очень тепло. Здесь она чувствовала себя вполне непринужденно, поэтому пела с большой экспрессией.

Глава 28

Со временем посетителей в клубе «Ше Ля Луна» становилось все больше, а контингент их все разнообразнее. Однако Жози довольно скоро начала узнавать завсегдатаев. Одни из них приходили раз или два в неделю послушать ее или встретиться с друзьями, другие появлялись лишь раз в месяц. Но лучше всего Жози запомнила тех, кто появлялся в клубе почти каждый вечер, слушал одно отделение, выпивал коктейль и отправлялся домой.

Иногда в перерывах между выступлениями Жози, приняв приглашение кого-нибудь из завсегдатаев, присоединялась к нему за столиком. Скоро она подружилась с несколькими молодыми мужчинами. Каждый вечер около половины двенадцатого они заходили в клуб по дороге домой из больницы, где работали. Познакомилась она также с молодыми певцами и певицами, узнавшими о Жози по слухам, быстро распространяющимся в музыкальном мире Парижа. К своему удивлению, Жози почувствовала расположение к постоянным посетительницам, которых про себя называла «женщинами Бет», даже к тем, кто пытался замаскировать свою принадлежность к женскому полу мужской одеждой и короткими стрижками. «Женщины Бет» отличались большой добротой и никого никогда не осуждали. Оценили они и то, что молодую певицу ничуть не смущает их сексуальная ориентация.

Теперь Жози с улыбкой вспоминала, что опасалась общества этих женщин и в каждом их комплименте видела скрытый намек.

Она заметила, что одна из «женщин Бет» всегда сидит за определенным столиком. Обычно молчаливая, незнакомка входила в зал после начала выступления, оставалась на час, а затем так же тихо удалялась, явно желая остаться незамеченной. Бет всякий раз минут двадцать сидела с гостьей, и женщины тихо беседовали. Иногда женщина приводила с собой подругу, и они разговаривали только друг с другом или с Бет Диаман. Лица их неизменно скрывал полумрак. Лишь однажды Жози увидела лицо незнакомки. В этот вечер гостья пришла чуть раньше, до того как Жози начала петь, стояла, прислонившись к Стене, и ждала, когда перед началом выступления убавят свет. Жози с любопытством наблюдала за ней из маленькой комнатки за сценой. Незнакомке было под шестьдесят, а может, и больше. Невысокая, худая, с самой заурядной внешностью, она держалась с огромным достоинством. Женщина кого-то мучительно напоминала Жози — не столько лицом, сколько осанкой, манерой держаться очень прямо.

Заинтригованная стремлением женщины сохранить инкогнито, Жози спросила о ней Бет. Однако та уклонилась от прямого ответа:

— Это моя старая добрая знакомая.

— По-моему, она избегает общества, — заметила Жози.

— Она стесняется, — пробормотала Бет и тут же ушла в другой конец зала.

Такая загадочность еще больше разожгла любопытство Жози. Одним холодным дождливым вечером, когда посетителей в клубе было мало, Жози подсела в перерыве к стойке бара и заказала себе безалкогольный коктейль.

— Спокойная выдалась ночь, Тереза, — сказала она барменше.

— Все из-за погоды. Скучно, правда?

— Очень. — Жози указала на занятые столики. — Однако завсегдатаи не пропускают ни одного вечера. Хоть дождь, хоть солнце, они всегда тут как тут, благослови их Бог.

Тереза улыбнулась:

— Да, точно, они нам очень преданы. Правда, большинство из них живут по соседству, так что им не сложно сюда добраться. — Барменша кивнула туда, где сидела таинственная незнакомка. — Взять хотя бы ее, к примеру.

— Застенчивую женщину?

— Хм, она никогда не была застенчивой. Эта дама приходит к нам уже года два. Обычно она растворялась в толпе, несколько раз даже подходила к стойке бара поболтать со мной. Только последние несколько недель она почему-то стала прятаться в темноте. — Тереза пожала плечами. — Как знать, может, к старости она становится эксцентричной.

— Кто она такая?

— Давнишняя приятельница Бет. Она была кутюрье, а сейчас почти отошла от дел. Говорят, очень богата. По утрам работает в своем маленьком магазинчике около плас дю Тертр. Когда-то она была знаменитой, но теперь, кажется, обслуживает лишь нескольких избранных клиентов. Кстати, у нее легкий акцент — по-моему, итальянский.

И тут Жози осенило. Ну конечно! Вздернутый подбородок, прямая осанка.

— Рената?

Тереза кивнула.

— Ты о ней слышала?

— Я встречалась с ней в Венеции несколько лет назад. Рената сшила для моей подруги восхитительное бальное платье. Интересно, почему она в Париже?

Барменша снова пожала плечами:

— Откуда мне знать? Задавать вопросы — не мое дело.

После выступления Жози поспешила в отель. Входя в свою комнату, она подумала о том, как поступила бы на ее месте Марианна. Ответ не вызывал сомнений. Она быстро достала записку с номером Франчески и позвонила. Услышав голос сестры, Франческа разволновалась:

— Жози! Мы так за тебя тревожились! Я оставляла сообщения в клинике, но боялась, что ты так никогда и не позвонишь!

Жози была обрадована и смущена. Да, следовало позвонить давным-давно. Но ничего, она искупит свою вину.

— Ты можешь прийти сегодня в клуб, где я пою? — спросила она и продиктовала Франческе адрес. — Приходи, пожалуйста, у меня есть для тебя сюрприз.

— Ни за что на свете не пропущу твое выступление, — ответила Франческа.

Жози опасалась, что Франческу шокирует «Ше Ля Луна» и его убогое окружение, но, отбросив все страхи, начала разучивать на гитаре новую песню. Девушка готовилась весь день и к вечеру уже испытывала радостное нетерпение. Предстоящая встреча с Франческой волновала Жози, но это ничуть не походило на ужасающее напряжение, когда-то лишившее ее голоса. Такое возбуждение поможет ей петь еще лучше. При мысли о свидании с Франческой она чувствовала счастье и гордость.

В ту ночь она пела с необычайной уверенностью, голос звучал чисто и ясно. Рената, как обычно, села за свой столик, скрытый от посторонних взглядов. Первое отделение еще не кончилось, когда появилась Франческа. В этом странном клубе ее появление произвело настоящую сенсацию. На Франческе были черная блестящая блузка и элегантные слаксы, золотистые волосы она собрала в пышный пучок. Когда она вошла, по залу пробежал восхищенный ропот. На щеке пламенел шрам — как символический иероглиф, как обращение, начертанное на древнем языке знаков. Посетители клуба понимали этот язык. Они видели травмированную, но не сломленную женщину, знающую, что отличается от всех, но не утратившую достоинства. Это самоощущение хорошо знали здешние завсегдатаи.

За ней следовал Джек Уэстман. Многолюдье несколько удивило его, но все видели, что он гордится Франческой. Сев за столик и посмотрев на Жози, они сразу поняли, что она растерялась. Ей не приходило в голову, что Джек тоже появится здесь.

Жози решила во всем признаться Франческе, однако присутствие Джека смутило ее. Нет, говорить с ними обоими она не в состоянии.

Жози пела, стараясь не встречаться с ними взглядом. Закончив, она быстро спустилась со сцены и подошла к столику сестры. Та привстала, чтобы поцеловать ее, и в этот момент Жози хрипло прошептала:

— Я звала тебя не из-за себя. Взгляни туда. — Она указала в сторону полускрытого перегородкой столика.

Франческа с любопытством обернулась, но ничего не увидев, озадаченно уставилась на Жози. Однако та уже перебирала струны гитары, желая сосредоточиться только на музыке.

Франческа вновь посмотрела на указанный сестрой столик и тут только заметила, что там кто-то тихо сидит за гобеленовой занавеской. В полумраке зала она едва разглядела женщину.

К Франческе подошла Бет Диаман.

— Простите за беспокойство, мадам, но с вами хочет поговорить моя старая знакомая. Она будет очень рада, если вы ненадолго пересядете за ее столик.

— С удовольствием. Вы проводите меня?

Франческа подошла вслед за хозяйкой к столику. Вдруг сердце ее неистово забилось.

— Рената! Неужели это вы?

Франческа бросилась к пожилой женщине. Та, ничуть не удивленная, невозмутимо смотрела на Франческу.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула Франческа, садясь рядом с Ренатой и все еще не веря своим глазам. — Я всякий раз думаю о вас, когда вспоминаю бал в Венеции. Благодаря вам я была тогда счастлива.

Рената внимательно посмотрела на нее.

— А вы изменились, — тихо заметила она наконец. — Все так же прекрасны, но уже не маленькая хрупкая девочка, а настоящая женщина.

Не желая отпугнуть Ренату вопросами, Франческа заговорила о чем-то незначительном, но та остановила ее:

— Можете завтра утром прийти ко мне домой? Я хочу рассказать вам о матери.

Франческа потеряла дар речи. Неужели ее желание исполнится так легко и быстро? Благослови Господи Жози Лапуаре, подумала она с благодарностью.

Рената дала ей адрес и объяснила, как к ней добраться.

— Приходите часов в десять. В это время я обычно пью кофе. Составите мне компанию.

Стараясь не выдать волнения, Франческа пообещала прийти к десяти.

Портниха между тем продолжала:

— При жизни Карло я не могла рассказать вам о Сюзанне. Властный был человек, настоящий деспот, хотя о мертвых не принято говорить плохо. Кроме того, вы тогда были слишком молоды и наивны, чтобы понять Сюзанну. — Она сжала руку Франчески и улыбнулась. — Думаю, сейчас вы совсем другая. Пришло время поговорить.

Франческа попрощалась с Ренатой и вернулась к Джеку. Слушая песни, она украдкой оглядывалась. Странный клуб! За соседним столиком две женщины держались за руки. Смутившись, Франческа потупила глаза.

Джек, улыбнувшись, прошептал ей в самое ухо:

— Ну что, до тебя наконец дошло?

— Ты знал с самого начала!

Франческа пришла в полное смятение. Она вспомнила Лайфорд-Кэй, больницу и яростные обвинения, брошенные леди Джейн в тот день, когда старуха ворвалась в палату к Карло. Тогда все это показалось Франческе бредом, однако и Конверс Арчер рассказывал своему приятелю о роковой страсти Сюзанны к Сибилле Хиллфорд.

Неужели это возможно? Неужели ее мать была такой, как женщины за соседними столиками? Франческа отказывалась верить в это, ибо помнила мать — женственную, похожую на девочку. Она невольно снова взглянула на молодых дам, державших друг друга за руки, и с горечью призналась себе, что они тоже очень женственны. В них все дышало мягкостью и нежностью!

Вечером Франческа рассказала Джеку без утайки то, что знала о матери. Она уже поняла, что леди Джейн и Конверс Арчер правы. Сюзанна и Сибилла были не просто подругами, а любовницами.

— Не пойму, почему тебе так трудно это принять? — спросил Джек. — Подумай, всего лишь несколько лет назад общество подвергло бы остракизму и нас — ведь мы не состоим в браке. Да и твоя мать пришла бы в ужас, узнав, что мы любовники. А каково было Сюзанне с твоим отцом? Она же, наверное, изголодалась по обычной человеческой нежности!

Последняя фраза помогла Франческе понять, что Сюзанна просто откликнулась на любовь — так же, как когда-то она сама.

Но роман закончился смертью Сибиллы, и это вселяло страх в сердце Франчески.


1955


Вопреки желанию Сюзанны Сибилла решила остаться на балу-маскараде у Конверса Арчера, хотя большая часть гостей уже покинула «Гритти-Палас». Сюзанну смущало, что развязность Сибиллы бросается в глаза. Они шли по длинному коридору мимо комнат, залитых огнями и отделанных парчой и шелком. Сибилла покачивалась и то и дело нарочно падала на Сюзанну, впиваясь в ее губы. Сюзанна понимала, что та провоцирует ее, и едва сдерживала раздражение. Создавшаяся ситуация повергала обеих в отчаяние. Сюзанна боялась взглянуть на подругу, нутром чувствуя, как за ними наблюдают и сплетничают о них.

— Ради Бога, иди спокойно! — прошептала она Сибилле. Они спустились по широким каменным ступеням к каналу и сели в гондолу Нордонья.

Подняв глаза на церковь Санта-Мария делла Салуте, Сюзанна тихо прочла короткую молитву.

— Господи, помоги мне покончить с этим по-хорошему. — И, подумав, добавила: — И пусть это будет полный разрыв — навсегда.

Сибилла, откинувшись на бархатные подушки в маленькой каюте, схватила Сюзанну за руку и властно потянула ее к себе.

— Ты весь вечер была холодна со мной! — недовольно воскликнула она.

Порыв ветра принес с собой соленый запах Адриатики. Гондола, чуть покачиваясь, плавно разрезала воду. Сибилла коснулась губами волос Сюзанны, уха, потом взяла в рот мочку. Сюзанна не двигалась, и Сибилла поцеловала ее в губы. Но та отвернулась.

Сюзанна вдруг представила себе, какой пустой будет ее жизнь без Сибиллы. Целоваться с мужчиной — совсем другое дело. Губы Сибиллы — мягкие, как абрикосы, а поцелуи — сладкие как мед. Конечно, Карло — хороший любовник, умелый и нежный, но его пылкость не сравнима с девичьей нежностью. Страсть Сибиллы обжигает, но не ранит. А разве мужчина способен понять Сюзанну, раздраженную ограничениями, связывающими женщину по рукам и ногам?

Люди подозревали, что их отношения с Сибиллой ненормальны, всех шокировали эти женщины, бросающие вызов общественной морали. Однако союз, основанный на полной свободе, давал им счастье. Между тем эта страсть угрожала ее браку, более того, материнским правам. Сюзанна содрогнулась: как ни больно ей потерять Сибиллу, лишиться дочери во сто крат ужаснее!

Она вытерла губы и, стараясь собраться с мыслями, беспокойно поглядывала на гондольера, служившего у Карло. Лучше бы никто не слышал, что она скажет Сибилле.

Сюзанна понизила голос:

— Ты меня сегодня ужасно перепугала.

— Знаю. — В глазах Сибиллы сверкнул вызов.

— Все это зашло слишком далеко. Прошу тебя, Сибилла, пойми: мы погубим друг друга.

— Ну и что?

Сюзанна знала, что это бравада и подруга скоро изменит тон.

— Господи, Сибилла, там, на балконе, ты же чуть не убила меня! Подумай, что ты делаешь! Сначала едва не убила, а теперь провоцируешь. — Заговорив громче, она заметила, как напряглась спина Виери.

Сибилла молчала. В черной глади канала отражались редкие фонари.

— Признай, у наших отношений нет будущего. Конверс прав: если ты хочешь добиться успеха как художница, тебе следует полностью посвятить себя искусству. А я не могу бросить свою семью, надеюсь, ты меня поймешь.

Сибилла отвернулась к окну и несколько мгновений смотрела в черную зеркальную поверхность воды. Потом взглянула в глаза Сюзанне:

— А я-то считала тебя смелой.

— Я не самоубийца. Ты разрушаешь мою жизнь.

Внезапно Сибилла расплакалась, Сюзанна придвинулась к ней, положила руку на плечо; через мгновение они уже обнимались, а потом слились в поцелуе. Женщины даже не заметили, как остановилась гондола.

Придя в себя, Сюзанна отпрянула от Сибиллы и заметила, как отвернулся Виери. Увидев пристань с двумя каменными львами, Сибилла, несмотря на узкое платье, проворно выскочила из лодки и протянула руку подруге. Сюзанна отпустила Виери до вечера.

— Это наша последняя ночь, — дерзко сказала художница.

Взявшись за руки, они вошли в палаццо. Узнав, что все слуги отпущены до утра, Сибилла издала радостный вопль и бросилась вверх по лестнице, увлекая хозяйку за собой. Сюзанна заперлась в просторной ванной, но Сибилла забарабанила в дверь, требуя впустить ее, и та открыла. Художница, усмехаясь, стала наступать на нее, и Сюзанна попятилась к ванне. Она вдруг испугалась и ухватилась за край ванны, но, потеряв равновесие, упала в нее и сильно ударила голову. Сибилла прыгнула следом. Не успела Сюзанна подняться, как художница оседлала ее, целуя и скользя руками по всему телу. У Сюзанны кружилась голова, в затылке пульсировала боль. Наконец, собравшись с силами, она стряхнула с себя Сибиллу.

— Почему ты меня не предупредила? — Она потерла рукой ушибленный затылок.

— Больно? Тебе помочь? Дай-ка я посмотрю. — Раздвинув густые рыжие волосы, Сибилла увидела широкий лилово-красный рубец. — Синяк будет ужасный, — заметила она с сочувствием, сняла с пальца Сюзанны кольцо и надела его. — Подаришь на память?

— Нет, это кольцо Карло.

Художница нахмурилась.

Сюзанна все еще держалась за голову. Кожа у нее была светлее, чем у Сибиллы, а тело — полнее. Художница смотрела с тоской и желанием на пышную грудь с розовыми сосками и мускулистые руки наездницы. Это тело она считала достойным кисти художника — женственное и вместе с тем сильное. Ей хотелось запомнить его навсегда. Вдруг лицо Сибиллы просветлело.

— Я знаю, что улучшит твое самочувствие.

Она нашла среди туалетных принадлежностей маленькое круглое зеркальце и, нажав на потайную пружинку на перстне Карло, высыпала на стекло остатки кокаина. Потом кончиком византийского кинжаларазделила порошок на две части и предложила половину Сюзанне. Та вдохнула, запрокинув голову, и попыталась встать.

— Боже, у меня все ноги в синяках! Должно быть, я их тоже ушибла. Не знаю, смогу ли я идти.

Она хотела подняться, но Сибилла, толкнув подругу в ванну, принялась исступленно ласкать ее.

— Они мои!

— Что твое?

— Твои груди. — Сибилла припала к груди Сюзанны и начала сосать, как младенец.

Сюзанна старалась оттолкнуть ее.

— Будет тебе, отпусти! Мне нужно посмотреть, сильно ли я ударилась.

Но Сибилла уже сидела на ней верхом. Сюзанна беспомощно взмахнула руками.

— Нет, Сибилла! Не здесь! Ты меня утопишь.

— Я хочу заняться с тобой любовью!

Завязалась борьба. Сюзанна погрузилась под воду, но ей удалось приподняться, и она стряхнула с себя Сибиллу.

— Ты чуть не убила меня своей дьявольской любовью! — закричала она.

Но художница вцепилась в нее, и Сюзанна опять погрузилась в воду, внезапно с ужасом поняв, к чему стремится ее подруга. Да, она хочет, чтобы их страсть оборвалась одновременно с жизнью. Сибилла не раз говорила о самоубийстве.

Страх придал Сюзанне сил, и она стала бить художницу по спине, вместе с тем сознавая, что преимущества ее невелики. Она быстро огляделась и, увидев кинжал, схватила его. У нее уже темнело в глазах, но, захлебываясь, Сюзанна успела вонзить нож в спину Сибиллы.

Хватка ослабла. Вода окрасилась кровью. Сюзанна жадно хватала ртом воздух. Через минуту она пришла в себя и уставилась на Сибиллу, не веря своим глазам. Лицо ее подруги погрузилось в воду, окрашенную кровью. Из спины торчал кинжал.

— О Господи, Сибилла, очнись, пожалуйста! — простонала Сюзанна. Но Сибилла не подавала признаков жизни. Взглянув в остекленевшие глаза, Сюзанна выпустила из рук голову. — Господи, что же я натворила!

Но может, она еще жива? Ведь все произошло две-три минуты назад, хотя они показались вечностью. Сюзанна не знала что. Она вытащила кинжал и прислонила Сибиллу к краю ванны. Ее голова свесилась набок. Сюзанна подхватила девушку под мышки и потащила из ванны. Прошло еще несколько минут. «Слишком долго», — в панике подумала она. Сюзанна разминала грудную клетку Сибиллы, отчаянно пытаясь вспомнить, как делается искусственное дыхание. Кожа под ее пальцами была холодная и до странности упругая, а губы — твердые, словно замерзшие.

— Очнись, Сибилла! Ты же никогда не хотела умереть одна! — Сюзанна встряхнула ее за плечи. — Очнись наконец! Ты не можешь так умереть!

Постепенно Сюзанна стала ощущать боль. Кокаин и страх на время притупили чувства, но сейчас она пришла в себя. Женщина с трудом поднялась с колен и только тогда увидела, что стоит над любовницей в луже крови. Все бесполезно: ни искусственное дыхание, ни сила любви не вернут Сибиллу к жизни! Она мертва.

Сюзанна покачнулась от боли, но все же устояла на ногах и даже ухитрилась смыть с себя кровь. Перешагнув через бездыханное тело, она, пошатываясь, прошла в спальню и кое-как оделась.

Выскользнув из палаццо через черный ход, Сюзанна побежала к дому Ренаты. Та много для нее сделала, и Сюзанна доверяла ей. Портниха знала все ее тайны и не раз помогала советами. Никому из своего круга Сюзанна не поведала бы о романе с Сибиллой. Но сказать Ренате — все равно что тетке или бабушке. Она беззаветно предана ей.

Сюзанна разбудила портниху и тут же рассказала ей обо всем. Ее била дрожь, спутанные волосы рассыпались по плечам, в глазах застыл ужас.

— Меня заберут в полицию, — простонала Сюзанна, бросаясь Ренате на шею.

— Карло уладит дело с полицией.

— Его нет в Венеции! — воскликнула Сюзанна. — Полиция…

— Здесь вас никто не найдет, — заверила ее Рената. — Вам нужно прилечь, я дам что-нибудь успокоительное, чтобы вы отдохнули.

Портниха сидела у постели, пока Сюзанна не заснула. На рассвете Рената пришла к решению. Она знала, что делать, и ею руководил трезвый расчет.

Она отправилась в палаццо и позвонила в дверь.

— Боже милостивый, что случилось? — воскликнул разбуженный Эмилио.

— Мы должны позвонить Карло.

Эмилио растерянно смотрел на нее.

— В спальне вашей хозяйки лежит английская леди, умершая от потери крови.

Ошеломленный Эмилио долго молчал, потом спросил:

— Это что, кошмарный сон? Может, я еще сплю?

— Пошли, — сказала Рената. — Быстрее!

В это утро она руководила всем. В покои Сюзанны не впустили ни одну горничную. Рената обмыла и одела Сибиллу, потом тщательно убрала в ванной. Она закончила все до полудня и помчалась к себе домой, чтобы позаботиться о Сюзанне. Когда та проснулась, Рената дала ей еще успокоительного, усадила в «пежо» и повезла в Северную Италию, на маленькую ферму в горах, где провела детство. Близких родственников у Ренаты уже не осталось, и дом принадлежал ей, но она проводила здесь лишь две-три недели в году, когда отдыхала.

Одинокий деревенский дом казался такой же неотъемлемой частью пейзажа, как доломитовые скалы. По соседству жили родственники. Рената попросила свою престарелую кузину позаботиться о Сюзанне, а сама поспешила в Венецию, чтобы приехать туда до возвращения Карло из Нассау.

Рената надеялась, что простые деревенские люди и чистый горный воздух помогут Сюзанне залечить душевные раны. Но чем больше прояснялся рассудок Сюзанны, тем сильнее она страдала, обвиняя себя в смерти Сибиллы. Рената сообщила ей, что Карло уладил дело с полицией, но это не принесло облегчения — Сюзанну терзали муки совести. Карло хорошо знал начальника полиции, поэтому на вскрытии не настаивали, и публике пришлось принять версию о том, что Сибилла умерла от сердечного приступа. Однако Сюзанну преследовал страх, что ее найдут и привлекут к суду за убийство. Она не могла вернуться в Венецию и предстать перед Карло.

Между тем Рената оставила свои дела на помощниц и проводила много времени с Сюзанной. Только упоминание о маленькой дочери вызвало улыбку на лице несчастной, но и то ненадолго. Рената привезла из Триеста врача. Он не знал ни о чем, но сказал, что молодая женщина в глубокой депрессии.

— Судя по всему, она в полной апатии, — сказал врач.

— Что? — удивилась Рената.

— Она утратила способность чувствовать. Иногда, если женщина, например, теряет любимого, ее эмоции умирают вместе с покойным.

— Есть ли от этого лекарство? — спросила Рената.

— Порой выздоровление происходит спонтанно. Мы не всегда знаем, что помогает больным выйти из этого состояния.

Доктор порекомендовал Сюзанне хорошо питаться, побольше двигаться на свежем воздухе и поскорее обратиться к психоаналитику.

Рената передала это Карло. Он холодно ответил:

— Я не желаю ее видеть, понимаете, Рената? Мне безразлично, что с ней будет.

— Но это жестоко!

— Если я найду ее, то помещу в сумасшедший дом.

— Неужели вы способны так поступить со своей женой!

— Я должен. Это гораздо приятнее тюрьмы.

— Если бы вы только видели, как она страдает…

— Она разрушила столько жизней, разве этого мало? Она больше и пальцем не прикоснется к моей дочери.

— Не обвиняйте ее, она пыталась спасти свою жизнь!

— Я обвиняю ее за то, что она навлекла на мою семью позор. Она годами шла к этому. Если бы я бросил ее с самого начала…

В голосе Карло был только металл. Пораженная Рената повесила трубку. Уж не считает ли он, что отчаяние Сюзанны или ее сексуальная ориентация — заразная болезнь? Или Карло боится, как бы Франческа случайно не узнала, что ее мать, защищаясь, убила девушку? Но из-за ошибки матери больше всех пострадает ребенок! Как мужчина, Карло, вероятно, не понимает, насколько хрупка и зависима от внешних обстоятельств эмоциональная жизнь девочки. Утрата матери может нанести непоправимый вред ее внутреннему миру.

Чтобы помочь Сюзанне избавиться от скорби и чувства вины и заставить ее вновь обрести себя, Рената стала поощрять молодую даму к верховым прогулкам. Сюзанна не испытывала к этому особого стремления, однако уступила настояниям Ренаты. Та привезла ей костюм для верховой езды, помогла в него облачиться, причесала Сюзанну, уложив волосы в пучок, потом взяла ко всему безучастную женщину за руку, посадила в машину и повезла к конюшне.

Конюшня входила в состав курортного комплекса, где в это время года жили несколько гостей. Сверху открывался захватывающий вид на ущелья и долины. Луга покрылись белым ковром из нежных горных цветов, прохладный горный воздух приятно бодрил, а небо сияло чистейшей лазурью.

Сюзанна осталась равнодушна к великолепной панораме, она ее просто не замечала. Но когда конюх вывел из стойла ее лошадь, она впервые оживилась.

— Я хочу другую, — сказала Сюзанна. — Оседлайте для меня того резвого коня, что бьет копытами. Я прокачусь на нем.

Конюх нахмурился.

— Нет, мадам, не могу. На того коня никто не решается сесть. Его привезли сюда лишь для того, чтобы случить с одной из кобыл. Этот конь дикий, почти необъезженный.

— Я поскачу только на нем.

Рената возликовала, услышав этот тон. Сейчас с Сюзанной бесполезно спорить. Наконец-то она изъявила хоть какое-то желание. Портниха умоляюще взглянула на конюха, но тот покачал головой.

— Тогда я сама его оседлаю, — заявила Сюзанна.

— Он разобьет вам голову копытом.

Наконец конюх уступил и оседлал гнедого скакуна. Когда коня выводили из стойла, он фыркал и бил копытом, но, оказавшись во дворе, стих. Сюзанна посмотрела на гордого коня, и глаза ее странно сверкнули.

— Ну, ну, мальчик, тише!

Позже Ренату насторожила внезапная перемена в Сюзанне. Ей, конечно же, следовало догадаться раньше, ведь она замечала кое-какие необычные симптомы. Но уж очень хотелось Ренате увидеть признаки улучшения в состоянии Сюзанны!

Понятно, почему Сюзанна выбрала дикого коня, с которым не справиться даже ей, если она в последний момент изменит свое решение. Сев на этого скакуна, она надеялась найти себе могилу в одном из ущелий и навсегда прекратить страдания.

Сюзанна дважды объехала легкой рысью вокруг загона, потом пустила коня в галоп и, проскакав мимо конюха и Ренаты, направила его в поле.

— Поосторожнее с ним, не заезжайте далеко! — крикнул ей вслед конюх, но, похоже, Сюзанна его не слышала.

Рената испугалась:

— Вам лучше поехать за ней.

Конюх пожал плечами:

— Она так же упряма, как конь.

Рената вернулась к дому и села за столик на террасе. Ей принесли кофе. Рассеянно помешивая ложечкой в чашке, Рената напряженно всматривалась вдаль, надеясь увидеть Сюзанну, и то и дело тревожно поглядывала на часы. Через час, уже собираясь умолять конюха отправиться на поиски Сюзанны, она заметила, что по полю в сторону конюшни скачет гнедой конь. Стремена свободно болтались, поблескивая серебром. Всадника на нем не было.

Сюзанну они отыскали уже днем. Женщина лежала без сознания рядом с тропинкой. Падая, она ударилась головой и сломала челюсть. Возможно, конь наступил на Сюзанну или даже волок по земле: нога у женщины была серьезно повреждена. Сюзанна потеряла много крови, но Рената надеялась, что она выживет, хотя и не знала, вернется ли к ней рассудок.

Рената сообщила Карло о случившемся.

— Уж лучше бы она умерла, — сказал он.

Вскоре после этого Рената, к своему ужасу, прочла в газетах сообщения о смерти Сюзанны. Взбешенная этим, она послала Карло счет из больницы, где Сюзанна лежала в коме под вымышленным именем. Этот день ознаменовал для Ренаты начало новой жизни, ибо она решила оставить Сюзанну при себе как родную дочь. Ведь должен был хоть кто-то заботиться о несчастной женщине!

Сюзанна с трудом возвращалась к жизни; ее реакции были замедлены, а сознание замутнено. Рената считала, что это к лучшему.

Только чеки, поступающие два раза в год, свидетельствовали, что Карло помнит о существовании жены. Граф щедро платил за сокрытие тайны.

Когда Сюзанна немного оправилась, Рената перевезла ее в Венецию и поселила в своем небольшом домике. Теперь ей предстояло заняться своим бизнесом, чтобы оплачивать счета. Сюзанна начала заново учиться ходить. Когда-то она была прекрасной спортсменкой, но, поддавшись болезни, потеряла форму. К ужасу Ренаты, Сюзанна выглядела теперь гораздо старше ее, хотя была значительно моложе. Наконец природа взяла свое, и, несмотря ни на что, Сюзанна окрепла. И тут произошло событие, задевшее ее за живое.

К Ренате пришла Франческа, чтобы заказать платье.

Пока девушка стояла перед зеркалом в примерочной, Сюзанна наблюдала за ней, спрятавшись за дверью. Лицо ее словно окаменело, по щекам струились слезы. Испугавшись, как бы она не выдала себя, Рената сказала, что примерка закончена, и отослала Франческу. С этого дня состояние Сюзанны коренным образом изменилось.

Всего за несколько дней она стала почти такой же, как прежде. Энергия била в ней ключом. Она заявила, что сама сошьет платье для дочери, и теперь жила ожиданием встречи с Франческой. Сюзанна надеялась встретить ее в Венеции, но остаться при этом неузнанной. Они с Ренатой строили бесчисленные планы, как увидеть девушку на расстоянии. Приходилось соблюдать особую осмотрительность: одно неосторожно брошенное слово — и Карло упрячет Сюзанну под замок на всю жизнь.

Газеты взахлеб писали о Франческе, и Сюзанна была счастлива. Но вдруг девушка исчезла, и только от слуг в палаццо Рената узнала, что ее отправили в Нассау. Предположив, что Карло пронюхал об их с Ренатой планах, Сюзанна снова стала обвинять во всем себя. Вернуться же в Нассау, где был когда-то ее дом, она не смела, опасаясь, что Франческа узнает ее. У женщины, убитой горем, начался рецидив.

Через несколько лет Рената прочла в колонке светских сплетен, что Франческа живет в Париже. Там же была помещена фотография молодой женщины с ужасным шрамом, исказившим ее лицо. После долгих колебаний Рената показала фотографию Сюзанне.

— Я должна ехать в Париж, — заявила Сюзанна. — Мне нужно увидеть ее еще раз.

У Ренаты была приятельница лесбиянка, недавно вложившая деньги в недвижимость в Париже. Портниха позвонила ей и попросила разрешения приехать. Сюзанна, сияя от радости, начала собирать вещи.

Парижские газеты сообщали подробную информацию о Франческе, ее сыне, Джеке и их доме. Рената и Сюзанна целыми днями гуляли по набережной Сены и подолгу просиживали в кафе, расположенных напротив острова Сен-Луи, надеясь хоть мельком увидеть Франческу. Вдохновленная этой надеждой и одержимая мечтой находиться возле дочери, Сюзанна почувствовала прилив сил. Однажды она увидела Кристофера, гуляющего с няней недалеко от дома. Сюзанна, почти бегом вернувшись к Ренате, возбужденно рассказала ей об этом. С тех пор, отправляясь, по ее словам, «на встречу» с дочерью, она всегда брала с собой фотоаппарат.

— Какой милый светловолосый мальчик, — говорила Сюзанна, качая головой.

Глядя на нее, Рената думала, что одержимость Сюзанны перейдет в безумие, если не устроить ей встречу с дочерью.


На следующее утро после встречи с Ренатой в клубе «Ше Ля Луна», Франческа приехала на Монмартр. Она дрожала от волнения. Комната, куда ее проводили, была точно такая же, как маленькая студия в Венеции, где несколько лет назад Рената снимала с нее мерки для бального платья.

Рената принесла поднос с дымящимся кофе и свежими круассанами.

— Теперь я работаю очень мало, только чтобы не потерять сноровку, — пояснила портниха. — Лишь самые близкие приятельницы знают, где я живу. Так вот, дорогая Франческа, вам пора узнать правду.

— Это касается моей матери, да?

— Конечно.

Франческа так побледнела, что Рената испугалась, как бы она не упала в обморок. Однако она знала, что пришло время все рассказать.

— Дорогая моя, ваша мать жива.

Рената еще не успела закончить, как Франческа поняла, что в глубине души она всегда это подозревала и не переставала верить в чудо еще с детских лет. По щекам ее потекли слезы. Рената склонилась к ней и взяла ее за руки. Наконец молодая женщина овладела собой.

— Прежде чем увидеть мать, я хочу знать правду.

— Я расскажу вам все, что знаю сама, а Сюзанна со временем расскажет все остальное, — ответила Рената.


Только в полдень женщины вышли из маленькой студии.

Сюзанна стояла в маленьком саду, залитом солнцем. Франческа прошла по длинному коридору, выходившему во внутренний дворик. Рыжие волосы, пламенеющие на солнце, указывали ей путь, как свет маяка. При виде Сюзанны, нагнувшейся над клумбой, молодая женщина затрепетала. Мать мало изменилась с тех пор, как Франческа видела ее в последний раз.

— Сюзанна, я привела твою дочь. — Сюзанна вздрогнула. — Все хорошо, не волнуйся. Девочка все понимает и хочет поговорить с тобой.

Франческа бросилась к матери, порывисто обняла ее, почувствовала, что она дрожит, и разрыдалась. Сюзанна нежно гладила дочь, пока та не успокоилась. Никогда еще жизнь не казалась Франческе такой светлой.

Глава 29

На следующий день Франческа разбудила Джека рано утром, и спор их начался еще в постели.

— Дорогая, ты не можешь тащить мать в Лайфорд-Кэй! Это неподходящее место для нее. Сюзанне стало здесь лучше, но, если ты возьмешь ее в Нассау, у нее вполне может наступить рецидив. — Джек говорил терпеливо, но в голосе его слышалось напряжение. — Подумай сама: ей предстоит встреча с теми, кого она знала. Как ты объяснишь ее двадцатилетнее отсутствие? Возникнет весьма сложная ситуация.

Но, возбужденная, Франческа не принимала его доводов:

— Пока она сама не выразит желания предстать перед публикой, никто ничего не узнает. Я поселю ее как пациентку «Розы Лайфорда». Уверена, едва она окажется в нашей усадьбе, в своем прежнем доме, как сразу оживет. Мама может вообще не раскрывать инкогнито.

Накануне вечером Франческа и Джек перевезли Сюзанну к себе, на остров Сен-Луи, и уложили спать наверху, в комнате для гостей.

— А где же мы проведем Рождество? Неужели ты переедешь в Лайфорд-Кэй и оставишь меня одного в этом огромном доме?

Франческа нервно рассмеялась, ибо, хорошо зная Джека, понимала: он не долго будет страдать от одиночества. Когда они расстались в Венеции, Джек, не долго думая, женился на другой.

— Дорогой, я вовсе не собираюсь тебя бросать. Но, пойми, теперь мне следует заботиться о матери. Не представляю, как она жила последние девятнадцать лет. — Радуясь обретению матери, Франческа глубоко сострадала ей, ибо знала теперь, что пережила Сюзанна.

— Согласен, она действительно нуждается в помощи, но чтобы оказать ее Сюзанне, незачем покидать Париж. В Европе есть превосходные санатории, и многие из них не уступают «Розе Лайфорда».

Франческа поняла, что спорить с Джеком бессмысленно. Он не желает прислушаться к ее доводам, не разделяет ее стремления вернуть Сюзанну туда, где ее настоящий дом.

— Почему ты затихла?

— Ах, Джек, неужели тебе не ясно, что маме нужны не врачи, а дом. Она сама когда-то построила его и любит Лайфорд-Кэй. Я должна вернуть ей его.

— Только если ради этого ты не бросишь мужчину, за которого собираешься замуж. Нельзя же принести жизнь в жертву Сюзанне!

— Я ее люблю!

Франческа очень тревожилась за мать. Прошлой ночью Сюзанна едва осознавала, что происходит. Эмоциональное напряжение, хоть и радостное, было для нее непосильно. Матери следовало помочь как можно скорее.

— А что будет со мной? Я же не бестелесный призрак из твоего прошлого, а живой человек, мужчина и вовсе не хочу оставаться один. — Гнев Франчески подействовал на Джека возбуждающе. Он поцеловал ее руку, потом нежно прижался губами к шее.

— Не вынуждай меня делать выбор между тобой и матерью, — сказала Франческа.

— Я сделаю все, чтобы ты от меня не уехала, — прошептал Джек и лег на нее сверху.

Франческа попыталась возразить, но он прильнул к ее губам. Она чувствовала себя беспомощной перед натиском его страсти. Ее тело жаждало покориться ему, а душа настойчиво противилась этому. Франческа отлично понимала, что сопротивляться не стоит — от этого желание Джека разгорится еще сильнее, более того, тело вот-вот предаст ее и выступит его союзником. Поэтому она не боролась, а лишь наблюдала за происходящим как бы со стороны. Вот рука Джека, лаская, скользнула на грудь… Собственная отчужденность не на шутку испугала Франческу. Такого с ней еще не бывало! Джек вошел в ее податливое, но инертное тело. При этом Франческа, как всегда, ощутила, что утолила наконец изнуряющий голод. Но она не ответила на его ласки, не обвила руками любимого. Ей вдруг показалось, что Джека вполне мог заменить другой мужчина, способный удовлетворить потребности ее тела. То, что он первый и единственный по-настоящему любимый мужчина, отец Кристофера, утратило значение.

— Ты просто чудо! — Теплое дыхание Джека согревало Франческу. Глаза его горели от страсти. Но она отвела взгляд. — Я никогда не смогу тобой насытиться, — продолжал он.

Франческа отвернулась и посмотрела на голые ветви деревьев, качающиеся за окном на осеннем ветру. Ноябрь в Париже — время сырое и холодное. Ее охватила тоска по яркому солнцу, желтому песку и синему теплому морю — по всему тому, что она считала своим настоящим домом.

— О чем ты думаешь?

Франческа быстро взглянула на него. В глазах Джека застыла тревога. Он понимал: с ней что-то происходит, но что?

— О бухте в Лайфорд-Кэй с чистой и прозрачной водой. В Париже воды темные, сумрачные, и, глядя в них, видишь только фантасмагорические образы.

— Не понимаю, о чем ты.

— Наверное, я просто пытаюсь сказать, что не могу соединить в себе все. В душе я не такая уж искушенная женщина и скорее похожа на Жози, простую девушку с островов.

— Значит, ты возвращаешься в Нассау. — Джек сел на край кровати. Напряженная спина и приподнятые плечи выдавали обиду и гнев.

— Давай поедем вместе, прошу тебя! Вот увидишь, тебе там понравится! Ты, я и Кристофер чудесно проведем Рождество! Там сейчас лучшее время года, а в Париже так тоскливо… И мне бы хотелось побыть с Аполлонией, пока еще есть возможность.

Джек пошел в ванную. Она последовала за ним.

— Джек, я не хотела причинить тебе боль. — Франческа положила руку ему на плечо, но он стряхнул ее.

— Ты даже уже не хочешь заниматься со мной любовью, мои ласки для тебя невыносимы.

— Неправда!

— Да? А как тогда понимать то, что произошло минуту назад? Мне казалось, что я лежу на айсберге.

Она молчала.

— Франческа, я снял этот дом для тебя и мечтал жить здесь с тобой, а не с твоей матерью. Здесь, а не в Нассау. Я там уже бывал, слышишь? Место симпатичное, не спорю, но по сравнению с Парижем, Нью-Йорком или Лос-Анджелесом — настоящее захолустье. Я не могу обосноваться на каком-нибудь райском островке в Карибском море. Бог мой, да в таких местах люди поселяются, если хотят, чтобы о них все забыли! Я не желаю скрываться от мира.

— Клянусь прилетать к тебе как можно чаще, но только обещай провести с нами Рождество.

Джек сунул голову под воду, потом с яростью вытер волосы.

— Значит, ты предлагаешь мне выбор? — спросил он, уходя из ванной.

Вскоре Франческа услышала на лестнице быстрые шаги Кристофера. Едва она успела накинуть халат, как мальчик уже распахнул дверь и удивленно посмотрел на нее.

— Мама, мама, ты знаешь, что наверху лежит какая-то тетя?

Франческа улыбнулась.

— Да, это твоя бабушка. — Она прижала сына к себе. — Это моя мама, Кристофер. Пойдем, я тебя с ней познакомлю.

Мальчик взял мать за руку, и они поднялись по лестнице. Каждый думал о своем. Кристоферу появление незнакомой женщины казалось странным. Франческу же беспокоило, как почувствует себя Сюзанна, проснувшись в этом доме. Она тихо постучала.

— Мама?

— Войдите, — ответил дрожащий голос.

Франческа пропустила Кристофера вперед. Мальчик остановился в дверях и смущенно спросил:

— Ты правда моя бабушка?

Сюзанна широко улыбнулась:

— Да, так оно и есть.

Подумав, Кристофер решил, что эта рыжеволосая тетя скорее друг, чем враг. Он подбежал к ней и прыгнул в кровать.

— Раз ты моя бабушка, значит, будешь водить меня в кино. Вот бабушка Жана водит его каждое воскресенье.

Сюзанна привлекла к себе мальчика.

— Конечно, мы обязательно сходим в кино. А еще в парк. — Она разглядывала его как бесценное, вновь обретенное сокровище.

Мальчик позволил себя поцеловать, потом спрыгнул с кровати. Пока он бежал к матери, женщины обменялись взглядами. Кристофер прижался к Франческе, потом выбежал из комнаты.

— Франческа, он просто ангел. Наверное, ты счастлива, что у тебя такой сын.

— Кристофер очень обрадовался, что у него есть бабушка. Принести тебе завтрак или спустишься вниз?

Глаза Сюзанны заблестели от слез.

— Ты умница, Франческа, у тебя прекрасно все получилось — и дом такой красивый, и Кристофера ты хорошо воспитала. Все эти годы я и мечтать не смела, что моя жизнь изменится. Сейчас я самая гордая бабушка на свете.

Франческа обняла мать.

— Я приготовлю тебе ванну, а потом мы подумаем, чем заняться после завтрака.

— Я очень благодарна Жози. Она стала настоящей артисткой, — проговорила Сюзанна.

Только тут до Франчески дошло, что на радостях она совсем забыла о Жози.

— Нужно позвонить и пригласить ее к нам. Знаешь, мама, мы с Жози сильно отдалились.

— Но почему, дорогая? В детстве вы были неразлучны как сестры.

— Да. — Франческа замялась, не зная, как подступиться к столь щекотливой теме. — Марианна старалась заменить мне тебя, — осторожно начала она. — И Жози вела себя как старшая сестра. На самом деле… — Она взяла мать за руку. — На самом деле мы и есть сестры. — Она заметила странный взгляд Сюзанны. — Мама, так ты и раньше знала, что Жози?..

— Конечно, дорогая, но не решалась сказать об этом тебе.

— Знаешь, мама, в то лето, что я провела с отцом, мне многое открылось.

— Думаю, эти открытия так же потрясли тебя, как и меня когда-то.

Франческа покраснела.

— По-твоему, я недостаточно гибкая, мама?

Сюзанна кивнула:

— Возможно, тебе было труднее приспособиться к обстоятельствам, чем мне в твоем возрасте. Но я ни за что не стала бы навязывать тебе моральный кодекс. Его каждый определяет для себя сам. Боюсь, твой отец не из тех, кто способен научить ребенка великодушию.

— Прошу тебя, мама, не надо.

— Погоди, Франческа. Я знаю, тебе очень трудно принять тот выбор, который я когда-то сделала. И поверь, мне это понятно. Жози знает, что Карло ее отец?

Франческа кивнула:

— Она узнала об этом, когда мы жили в Венеции. Ей пришлось нелегко, особенно потому, что папа обращался с ней как со служанкой.

— А ты, девочка моя? Как ты к ней отнеслась?

— Не так, как следовало. И тогда, и потом. Мне было трудно примириться с тем, что отец спал со своей экономкой, а после сделал вид, будто не имеет к Жози никакого отношения!

Сюзанна молчала.

— Мама, я люблю Жози, но для меня невыносима мысль, что она — моя старшая сестра и все, что досталось мне, по праву должно было принадлежать ей.

— Нет, Франческа. Имущество переходит к законному наследнику Карло, а это ты, а не Жози.

— Но это же несправедливо!

— Возможно, дорогая, но такова жизнь. Жози — твоя единокровная сестра. Почему же тебе так трудно с этим смириться?

— Сама не понимаю. Я много об этом думала и ненавижу себя за то, что стыжусь открыто признать Жози сестрой. Но почему-то всякий раз, когда представляется такая возможность, у меня язык не поворачивается.

— Что ж, возможно, когда-нибудь ты все-таки это сделаешь.


Джека злило, что Франческа уделяет так много времени и внимания Сюзанне. Однако к той явно возвращались душевные и физические силы. Забота о матери прибавила сил и Франческе.

Отказавшись ходить с Джеком на приемы, она сказала ему, что не испытывает из-за этого угрызений совести. Нельзя же забывать, что ее мать — инвалид.

Джек сначала пришел в раздражение, потом стал держаться отчужденно. Франческу это мучило, но она утешалась тем, что заметно окрепшая Сюзанна уже справляется с Кристофером и даже собирает вещи для отъезда в Лайфорд-Кэй. Поняв, что проиграл битву за Франческу, Джек помрачнел.

— Вспомни, сколько раз ты оставлял меня одну, — заметила Франческа. — Я никогда не ограничивала твою свободу.

— Я оставлял тебя лишь потому, что ты сама не хотела со мной ехать, боясь лишний раз потревожить Кристофера.

Франческа вздохнула, уже изрядно устав от споров. Будь Джек более уверен в ней, он не видел бы в Сюзанне соперницу. Впрочем, Джек сначала ревновал Франческу и к Кристоферу.

— Приезжай к нам поскорее, — тепло сказала она.

Джек угрюмо посмотрел на чемоданы.

— Судя по количеству багажа, ты собралась не меньше чем на полгода.

Франческа понимала, что он прав: вряд ли ей удастся скоро вернуться. Она попыталась обратить все в шутку.

— Просто мы в Лайфорд-Кэй любим иногда принарядиться к вечеру.

Джек крепко прижал ее к груди.

— Обещай, что не забудешь меня, — пробормотал он.

— Конечно, любимый. — Франческа улыбнулась. — Я и смотреть не могу на других мужчин. — Она ласково пригладила его волосы и заглянула в голубые глаза.

Джеку всегда хотелось, чтобы Франческа увидела в нем не только знаменитого актера, но и живого человека, разделила его одиночество. Теперь ей было жаль покидать Джека. Она нужна ему не меньше, а может, и больше, чем Сюзанне. Оказавшись в милом ее Нассау, мать исцелится сама. Джек же никогда не излечится. Его рана слишком глубока, а теперь он будет страдать еще сильнее.


Жози низко поклонилась.

— Спасибо! Я люблю вас! — крикнула она, зная, что гром аплодисментов заглушит ее слова. — Я люблю вас!

Она ушла со сцены в маленькую полутемную комнатку, где часто сидела одна, стараясь сосредоточиться перед выступлением в клубе Бет Диаман. Девушка опустилась в глубокое кресло и покрутила головой, чтобы расслабиться и размять напряженные шейные мышцы.

Ну и неделька выдалась! По Монмартру быстро распространились слухи, что Бет Диаман отыскала истинное сокровище. Постепенно новость узнал весь Париж. В ночь на прошлую субботу сюда явился инкогнито какой-то критик. На следующий день в газете появилась столь восторженная рецензия, что с тех пор телефон в гостиничном номере Жози звонил не умолкая.

Месяц назад она переселилась в хороший отель и начала наконец наслаждаться комфортом, теперь доступным для нее благодаря постоянному заработку. Но еще больше девушка любила своих слушателей и петь для них считала настоящим счастьем. Эти люди когда-то спасли ей жизнь. Они приняли ее безоговорочно, и это позволило Жози вновь ощутить себя полноценным человеком.

Всю неделю поступали предложения, одно другого соблазнительнее. Жози смущенно известила Бет о своем уходе, заверив ее, что обязательно вернется, как только выкроит неделю, и выступит за тот же гонорар.

На следующий день у Жози начинался двухнедельный ангажемент в роскошном отеле неподалеку от Лувра. Затем ей предстояло петь в Орлеане. Следующий месяц она планировала посвятить записи пластинок, а потом — и это было самое приятное — вернуться в Нассау и выступать в клубе «Сисо». Ее ждет триумфальное возвращение! Жози потянулась, предвкушая, как вновь окунется в теплые воды океана.

Только одно омрачало радость девушки: Франческа по-прежнему отказывалась признать ее сестрой. Хотя они поддерживали связь, прежняя непринужденность исчезла. Теперь им не удалось бы, как прежде, уединиться в комнате и часами болтать, поверяя друг другу самые сокровенные тайны и мечты. Нежелание Франчески признать их родственные узы омрачало отношение сестер.

Во всем прочем, по мнению Жози, ее дела шли превосходно.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Лайфорд-Кэй, Содружество Багамских Островов 1974–1975

Глава 30

Леди Джейн стала настоящей звездой закрытой клиники. Здесь среди бледных и немощных параноиков и истеричек она чувствовала себя в своей стихии. Действуя с умом, она стала опекать пациентов, они же, мечтая вернуть чувство собственного достоинства, утраченное в тот момент, когда за ними закрылись ворота психиатрической лечебницы, жадно внимали каждому ее слову. Когда-то леди Хиллфорд наслаждалась ролью внимательной и радушной хозяйки, но муж запер ее в деревне, боясь, как бы она не осуществила свои безумные угрозы. Теперь леди Джейн вновь осознала, что вполне способна помочь людям чувствовать себя непринужденно.

Каждый день в свободное время леди Джейн собирала вокруг себя пациентов и пускала в ход приемы светской дамы. Получив разрешение устраивать чаепития, она приглашала знакомых больных, другим посылала записки. Леди Джейн понимала, что врачи считают это проявлением милосердия, однако делала лишь то, что выгодно ей самой. Старуха получала удовольствие от чаепитий, благотворно влиявших на больных. К тому же в такие моменты леди Джейн почти забывала, что она в больнице.

Каждый день старуха ходила на сеанс к психотерапевту. Она не скрывала свои прегрешения, мрачные фантазии и даже не утаивала терзающую ее жажду мести. День за днем в течение нескольких месяцев они говорили только о Сюзанне и ее дочери. Леди Джейн призналась, что завидовала молодости и красоте Сюзанны. Рассказала, какую ярость испытала, узнав, что Франческа не погибла в огне. Психотерапевт стал осторожно расспрашивать ее о детстве, и она с готовностью поведала ему все, сообщив без утайки и о своих мечтах.

Врачу нравилась ее искренность, а также забота о других больных. Он полагал, что пациентка переосмыслила трагедии прошлого и смирилась с ними. Ее упорный труд и углубленный самоанализ удостоились щедрых похвал.

Наконец настал час, когда леди Джейн с трепетом и радостным волнением, всегда сопутствующими победе, услышала от врача, что она вполне здорова и может покинуть больницу.

— Однако вам следует продолжать лечение амбулаторно, — предупредил психиатр. — Иначе возможен рецидив.

— Неужели вы действительно позволите мне покинуть клинику, доктор? — смиренно спросила она.

Врач кивнул, искренне веря, что вернул рассудок еще одной пациентке, и, конечно, не подозревая, как презирает его леди Джейн.

Консультативный совет врачей одобрил и подписал решение. Леди Джейн тут же поспешила в Лайфорд-Кэй, желая поскорее приступить к выполнению поставленной задачи. Она не осмеливалась покидать территорию своего поместья, дабы не привлекать к себе внимания. Покупки для нее делала горничная. Иногда продукты доставляли на дом. Хотя начался светский сезон и многие из ее знакомых вернулись на остров, леди Джейн не появлялась в клубе, поэтому никто не знал, что она снова здесь.

Старуха извлекла на свет Божий свой старый бинокль. Теперь она по нескольку раз в день подходила к окну в мансарде и обшаривала глазами территорию соседнего владения. Ей нравилось наблюдать за маленьким санаторием Франчески — он заметно разросся, появились новые здания.

В первый месяц старухе не удавалось обнаружить никаких следов пребывания Франчески, но однажды утром она заметила знакомую копну светлых волос.

Присмотревшись внимательнее, леди Джейн вздрогнула. Ей казалось, что она теряет рассудок. Не может быть! Старуха закрыла глаза. Нет, это ей не привиделось! Перед леди Джейн была не Франческа, а ее мать! Когда она снова посмотрела в бинокль, Сюзанна стояла на том же месте, живая и прекрасная, как прежде.

— Я же говорила Сирилу, что она жива! — пробормотала старуха. — Еще двадцать лет назад я утверждала это, но он считал меня безумной. — Джейн тихо засмеялась, но вскоре смех перешел в безудержный дикий хохот. Ну и шутку сыграли с ней Нордонья! И она допустила это! Они думали, что все сойдет им с рук! Вообразили, что будут жить вечно!

Если прежде леди Джейн обдумывала свой следующий выпад против Франчески, то теперь решение пришло к ней сразу.

Она порылась в сундуках и наконец нашла то, что хотела.

Окровавленный нож, завернутый в папиросную бумагу, а сверху — в старую, пожелтевшую от времени газету. Страшное орудие убийства осталось нетронутым. Развернув его, старуха вздрогнула — как и в тот момент, когда увидела кинжал впервые.

В то утро она собрала в палаццо вещи Сибиллы, почти ослепнув от слез, и сунула все в саквояж. Только дома, в Англии, леди Джейн заставила себя разобрать эти вещи. Тогда-то кинжал и выпал из одежды Сибиллы. Джейн в ту же секунду поняла, что это значит. Она восприняла это как знак свыше, как мольбу Сибиллы об отмщении. Леди Джейн бросилась к Сирилу со страшной уликой, призывая его отомстить за дочь. Но муж отказался. Она понимала бесплодность попыток столкнуть лбами кланы Нордонья и Хиллфорд и спрятала оружие у себя. Оно лежало, дожидаясь своего часа. И вот этот час настал. Наконец она поразит им убийцу Сибиллы, как это следовало сделать еще много лет назад. Нож, покрытый засохшей кровью, тускло поблескивал. И как только эти умники Нордонья упустили из виду такую опасную улику? Вероятно, они считали, что кинжал покоится на дне канала в Венеции.

Интересно, сохранились ли отпечатки пальцев Сюзанны? Возможно, и нет. Однако и через девятнадцать лет следствие безошибочно установит след от кинжала, проведя эксгумацию Сибиллы. Доказать, что ее убили, проще простого. Улик хватает и без отпечатков пальцев. Тогда все узнают, что Сюзанна убила ее дочь.

Старуха тщательно завернула кинжал и сунула на дно сундука. Пусть лежит в надежном месте, пока не придет время извлечь его. Оставив бинокль на подоконнике, она спустилась в гостиную, размышляя о том, что предстоит сделать в ближайшие несколько дней.

Открыв гардероб, леди Джейн нашла все необходимое для того, чтобы появиться в суде. Придется подстричь волосы. За время заточения они сильно отросли и поблекли, а прическа потеряла форму.

Но прежде всего следует сделать несколько телефонных звонков. Без этого не упрятать Сюзанну Нордонья за тюремную решетку.

Сначала она позвонила своему биржевому брокеру и сообщила, что желает продать часть облигаций. Для осуществления задуманного плана потребуется большая сумма наличными.

Потом набрала номер своего адвоката и изложила ему план.

— Пошлите кого-нибудь в Италию, — нетерпеливо сказала она. — Пусть свяжутся с властями в Венеции и предупредят, что я намерена выдвинуть против Сюзанны Нордонья обвинение в убийстве моей дочери.

Ошеломленный адвокат на мгновение лишился дара речи, но, придя в себя, осторожно возразил:

— Мадам, ваша дочь умерла естественной смертью почти двадцать лет назад. И графини Нордонья тоже нет в живых.

— Ничего подобного. Графиня здесь, в Лайфорд-Кэй. Сюзанна Нордонья убила мою дочь ударом кинжала! — воскликнула леди Джейн. — Этот кинжал у меня. Все эти годы он хранился в надежном месте.

— Тогда это следовало сделать много лет назад.

— Мой муж боялся скандала, — объяснила старуха. — Потом Карло Нордонья распустил слух, что его жена погибла. Между тем она жива. Скандал не пугает меня. Огласка мне даже на руку — она поможет восстановить мое доброе имя. Я хочу своими глазами видеть торжество справедливости.

— Леди Джейн, о справедливости вы думаете или о мести?

— Убийца не понесла наказания, — бросила она. — Если вы не желаете помочь мне, я найду другого поверенного.

Адвокат вздохнул и пообещал дать делу ход.

Покончив со звонками, леди Джейн поднялась в спальню и достала с полки кипу старых журналов. Где-то здесь, как она помнила, была статья о судебном эксперте, работающем с эксгумированными трупами. Она читала о нем лет десять назад и на всякий случай сохранила статью.

— Вот! — Леди Джейн вытянула из стопки журнал. Быстро пролистав страницы, она нашла то, что нужно. Эксперт обслуживал несколько полицейских управлений в Европе. Джейн переписала телефон.


Эдуард предложил отправиться под парусом на остров неподалеку от побережья Нассау и обсудить деловые вопросы на тихом, пустынном пляже. Он стоял у руля. Кристофер сидел на коленях у матери. Мальчик взял с собой целую флотилию игрушечных лодок и, играя с ними, подражал движениям Эдуарда.

Ветер быстро гнал лодку через залив. Франческа погрузила ладонь в воду. Рядом со старым другом ей было хорошо и спокойно, и она предалась размышлениям.

Эдуард снял рубашку. Широкополая соломенная шляпа защищала его от палящего солнца.

— В этой шляпе вы похожи на Гека Финна, — заметила Франческа. — Она дырявая, как решето. Боюсь, вы обгорите.

Светлокожий Эдуард был худощав и мускулист, высок и строен. Да, тело у него гибкое и крепкое — такое же, как его ум. Вообще-то Франческа никогда не позволяла себе думать об Эдуарде как о мужчине, но теперь это удивляло ее.

— Мама, смотри, медузы! — Кристофер указал на мелководье, где качался под водой прозрачный голубоватый зонтик. Франческа покрепче обхватила сына, чтобы он не нырнул за борт, забыв об осторожности.

Вскоре Эдуард уже подтягивал лодку к берегу. Франческа взяла Кристофера на руки, поставила на песок сына, потом корзину с провизией для пикника. Наконец они отправились осматривать окрестности. За полосой песчаного пляжа была роща. Неподалеку поднимался холм.

— Эдуард, взгляните!

Кристофер побежал вперед, помахивая прутиком. Эдуард закатал штанины брюк до колен, подхватил корзину и последовал за ним.

Франческа смотрела на них, прикрыв глаза рукой от солнца, и ей казалось, что они выглядят сейчас как отец и сын. Потом они подошли ближе — загорелый светловолосый Кристофер и по-галльски темноволосый Эдуард, суровый и сосредоточенный. Нет, они совсем не похожи.

Франческа расстелила плед, достала бутерброды, сыр и фрукты. Кристофер тут же набросился на еду. Пока взрослые рассуждали о бюджете и плане рекламной кампании, мальчик съел бутерброд, выпил стакан лимонада и был таков. Сначала он бегал по пляжу за перевозчиками[17], потом собирал высохших морских звезд и перламутровые раковины.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил Эдуард. — Почему вы мрачны в такой прекрасный день?

— Что ж, прежде всего, в «Розе Лайфорда» накопилось очень много работы. Хотя вы и писали мне, я все же не представляла, насколько плохи дела. Мне ужасно стыдно, тем более что начало было многообещающим. Боюсь, я из тех, кто не способен довести дело до конца.

— Но вы же знали о положении санатория уже несколько месяцев! Теперь, когда вы вернулись, все легко поправить. Сегодня мы решили множество вопросов. Полагаю, дело не в этом. Вас тревожит что-то другое.

Франческа посмотрела вдаль, где по другую сторону залива виднелись холмы Нассау. Париж казался сейчас страшно далеким, почтинереальным. Джек давал ей все, кроме независимости. А именно этого она хотела больше всего. Теперь Франческа точно знала, что любит «Розу Лайфорда» — изумрудную зелень и сверкающий песок, коттеджи, построенные по ее проекту. Франческе нравилось делить свой дом с людьми и помогать им восстанавливать здоровье. Удовлетворение от хорошо выполненной работы дает почти такое же счастье, как любовь, и столь же необходимо. В сравнении с тем, что она делала в «Розе Лайфорда», праздное существование в Париже казалось ей скучным, пустым и бессмысленным. Она смущенно вспоминала о том, как они с Джеком искали рекламу и гонялись за популярностью. Парикмахер был прав, Франческа ничем не заслужила такого внимания. Вот уж действительно Клейменая графиня!

— Эдуард, мне безумно хотелось вернуться сюда.

— Знаю. Я видел, какой образ жизни вели вы с Джеком. Поначалу вся эта мишура, возможно, и возбуждает, но она ничего не дает ни уму ни сердцу.

— Когда Аполлония показала вам фотографии в «Вог», я чуть не умерла от стыда.

Эдуард пожал плечами:

— Вы особенная, Франческа, ravissante[18], как редкостный бриллиант. Неудивительно, что общество охотно приняло вас. Вам удалось обыграть даже ваш шрам. Возможно, в вас жила внутренняя потребность доказать миру, что вы по-прежнему прекрасны.

— Не исключено, но, вернувшись сюда, я ни разу и не вспомнила о шраме, будто его нет и никогда не было. Я почти излечилась, хотя по лицу это незаметно.

Эдуард улыбнулся:

— Заметно. Но вас что-то тревожит.

— Вы, как всегда, правы и, по-моему, умеете читать мои мысли. Конечно, дело в Джеке. Его удручает, что мы расстались, хотя и ненадолго.

— Но он же понимает, что вы нужны матери.

— Да, но я думаю, я нужна ему еще больше. В Париже пошли слухи, что мы расстались. Его это угнетает. Он боится, что я не вернусь.

Эдуард молча смотрел в сторону Нассау.

— Ах, Эдуард, если бы я могла говорить с ним так же легко, как с вами! Ну почему так трудно стать другом любимому человеку? Почему нам приходится всегда подвергать анализу близких людей и свои эмоции?

— Не знаю, Франческа, — тихо откликнулся Эдуард. — У меня это не так. Я могу любить друга. Равного себе полюбить легче.

Что-то в голосе Эдуарда заставило Франческу взглянуть на него внимательнее. Она вдруг задумалась о жизни Эдуарда в Нассау. Постоянная работа, настоящих друзей мало, влюбиться особенно не в кого. Никто не знал, связан ли он с какой-нибудь женщиной. Его жена и сын погибли в авиакатастрофе за год до того, как Франческа познакомилась с ним. Он лишь однажды упомянул о трагедии и дал понять, что предпочитает не касаться этой темы. У него нет времени на романы, но если в жизни Эдуарда появится женщина, его отношения с Франческой утратят прежнюю непринужденность. Это причинило бы ей боль. Как много она пережила вместе с Эдуардом: смерть отца, рождение ребенка, трудности с Майклом, строительство «Розы Лайфорда» и, наконец, пожар, смерть Майкла и ее травму. Эдуард помогал ей преодолевать все беды, как старший брат или внимательный, любящий отец, какого у нее никогда не было.

— Вы в кого-нибудь влюблены? — осторожно спросила Франческа.

Плечи его поникли.

— Простите, но это секрет фирмы. Я не могу его разгласить.

— Значит, так и есть! — Франческа старалась выразить радость. Но внутри у нее что-то оборвалось. Она напряженно улыбнулась.

— Я всего лишь человек. — Эдуард поднялся и стряхнул с себя песок. — Где Кристофер? — встревоженно спросил он и огляделся.

Франческа испугалась. Пляж был пуст. Перевозчики топтались у воды.

— Вот его кучка морских звезд. Куда же он делся?

Они быстро пошли вдоль пляжа, но не найдя Кристофера и за поворотом песчаной косы, начали громко звать его.

Эдуард побежал вперед и вскоре скрылся из виду. Франческа повернула в глубь острова и, миновав заросшую травой лужайку, вошла в рощу, все время окликая сына. Вскоре Эдуард, тяжело дыша, подбежал к ней. Франческу охватила паника, сердце ее неистово забилось от тревожных предчувствий.

— Я пробежал почти милю, но Кристофера нигде не видно, — сказал он. — Не мог же мальчик уйти так далеко за столь короткий промежуток времени. Наверное, он где-то здесь, в роще. Может, заблудился.

Франческа громко звала сына. Они с Эдуардом, держась на расстоянии нескольких ярдов, долго прочесывали рощу, пока не вышли к небольшому ручью.

— Кристофер любит смотреть новые места. Может, он направился вдоль ручья?

— Пожалуй, стоит проверить. — Эдуард указал в глубь острова. — Пойдемте туда. Возможно, мальчик решил посмотреть, откуда берет начало ручей. — Эдуард перебрался на другой берег, и они стали пробираться вдоль ручья, раздвигая подлесок и заглядывая в заросли высокой травы. Они прошли уже около мили, когда Эдуард крикнул:

— Франческа! Взгляните наверх, туда, где водопад. Кажется, возле воды мелькнуло что-то красное.

— Точно! Должно быть, это рубашка Кристофера. — Она бросилась вперед. — Кристофер, Кристофер! — кричала Франческа, хотя мальчик был слишком далеко и не мог услышать ее. Наконец она добралась до небольшого, но громко ревущего водопада. Кристофер уже заметил ее. Франческа не слышала его голоса, но видела, как шевелятся его губы, произнося слово «мама». Через мгновение он побежал к ней, радостно размахивая руками.

— Осторожнее, Кристофер! — крикнул Эдуард. — Не беги, это опасно!

Но тут Франческа с ужасом увидела, как ее сын споткнулся и сорвался в поток.

Когда они добежали до Кристофера, он лежал на камнях. Голова его была в воде.

С воплем отчаяния Франческа подняла сына. Эдуард сразу же взял Кристофера у нее из рук.

— Я сделаю ему искусственное дыхание.

— Это я во всем виновата, — рыдала Франческа. — Нужно было за ним следить.

Эдуард молчал, делая равномерные и энергичные движения. Изо рта мальчика вытекло немного воды. Франческа видела, что Эдуард начинает уставать.

— Позвольте мне, а вы отдохните. — Франческа опустилась на колени. — Я начну на счет «три». — И она начала считать вслух.

Как только Эдуард поднял голову, Франческа сменила его. Она не ожидала, что это так трудно, и через несколько минут выбилась из сил. Эдуард, заметив это, снова занял свое место.

Глядя, как он пытается вернуть к жизни Кристофера, Франческа напряженно думала, сколько времени мальчик был без сознания. Когда Кристофер упал, они находились ярдах в пятидесяти от него, а камни не позволяли им бежать быстро.

Франческа закрыла глаза и стала молиться.

И снова сменила Эдуарда, потом они опять поменялись местами. Прошли три минуты. Франческа поняла, что потеряла сына.

Вдруг Эдуард застыл, приподняв голову.

— Ну давай же! — тихо сказал он. — Давай, парень! — Его темные глаза осветились радостью. — Он дышит!

Франческа протянула руки к сыну, но Эдуард не позволил ей обнять ребенка.

— Франческа, необходимо доставить его в больницу. Я понесу Кристофера, а вы идите вперед.

— Почему он не открывает глаза?

— Он откроет, обязательно откроет, мальчик вне опасности, клянусь. Кристофер будет жить.

Франческа схватила руку Эдуарда. Она не находила слов, чтобы выразить благодарность, да и удастся ли ей когда-нибудь отблагодарить его? Он спас жизнь ее сыну. Она сама не смогла бы так долго делать искусственное дыхание. Так ничего и не сказав, Франческа пошла вперед.

Остаток дня и всю ночь она провела как в тумане. Ее терзало состояние неопределенности. Жизни Кристофера уже ничто не угрожало, но мальчик долго не дышал, и Франческу мучили страшные предчувствия, которыми она не решалась поделиться. Что, если от недостатка кислорода пострадал мозг Кристофера?

Франческа сидела в солярии, а Эдуард то и дело заходил туда, заставлял ее говорить, есть и пить. Потом он привез в больницу Сюзанну и Аполлонию, чтобы они побыли с ней.

Около пяти утра пришел невропатолог и заверил их, что Кристофер вне опасности.

— У мальчика нет мозговых нарушений. В ближайшие несколько дней он будет немного рассеян, но это обычное последствие травмы. Не подавайте виду, что замечаете.

Он отвел Франческу в палату Кристофера. Она молча смотрела на спящего сына и не могла насмотреться. Руки и ноги дрожали от усталости и перенапряжения.

Перед рассветом Эдуард и Франческа вышли из больницы. Страшная, тревожная ночь сблизила их. Кристофер остался на попечении сиделки. Эдуард посадил Франческу в свою машину. Верх был откинут, и машина бесшумно скользила по пустынным улицам острова. В воздухе еще чувствовалась ночная прохлада, кусты и деревья казались серыми в предрассветной дымке, повсюду уже слышался птичий гомон. Эдуард повел автомобиль к прибрежному холму.

— Давайте посмотрим восход солнца.

Франческа кивнула. Когда Эдуард коснулся ее рукой, она не отстранилась. Розовая полоса на горизонте делила мир на две части: снизу — темное море, сверху — светлеющее небо. И тут же первые лучи солнца окрасили небо в розовый цвет.

Эдуард поцеловал Франческу, нежно, но требовательно. Она закрыла глаза, и сказочная картина восхода показалась ей прелюдией к поцелую. Ее губы раскрылись под натиском его языка, но Франческа не чувствовала угрызений совести. Эдуард отстранился и напряженно всмотрелся в нее.

Море стало золотым. Горизонтальные лучи солнца касались гребней волн.

— Доброе утро, — прошептала Франческа. Эдуард снова поцеловал ее.

— Ты прячешься от меня, — заметил он.

— Прости, я не хотела. — Франческа заглянула в его глаза, спрашивая себя, сможет ли полюбить его больше, чем друга. Разум подсказывал ей, что более подходящего мужчины она не встретит. Его жизнь посвящена серьезной цели. И Эдуард всегда будет рядом — он не уедет на съемки в Испанию или на переговоры с театральным продюсером в Нью-Йорк.

Эдуард улыбнулся.

— Я слишком эгоистичен. Не стану давить на тебя в такой тяжелый день. — Он положил руки на руль. — Поехали домой. Нам обоим нужно хоть немного поспать.

Глава 31

— Жози! Давненько мы вас не видели! Где вы пропадали целый год? — крикнул один из посетителей. — Вам пытались найти замену, да не смогли.

— Спасибо. — Жози улыбнулась туристу в яркой одежде, направлявшемуся к длинной изогнутой стойке бара. — С Новым годом! Надеюсь, шоу вам понравится.

— Понравится, если петь будете вы, — ответил другой мужчина.

Жози охватило возбуждение. Здесь, в этом клубе, ее вера в себя возродилась, а ведь ни концерты, ни сеансы звукозаписи в Париже не помогли ей. На этой сцене она пела когда-то в первый раз. Для нее, так много страдавшей, не было ничего желаннее, чем вернуться сюда уже признанной певицей. С тех пор как Жози в наркотическом тумане пела на этой сцене под аккомпанемент Лукаса, она сбросила не одну кожу.

И вот она снова здесь и на этот раз сама пробила себе дорогу — без помощи Карло, Лукаса, Бенора. Сейчас Жози была удовлетворена как никогда прежде. Она не только владела голосом, но исполняла песни со страстью и эмоциональной глубиной. Музыка словно вырывалась из самой души. Жози не боялась тяжких воспоминаний, несущих с собой боль утрат и горечь стыда, ибо знала — теперь она способна совладать с ними. Ничто уже не омрачит ее радость.

«Вот разве только злость Лукаса», — подумала она, проходя через зал к маленькой гримерной. Бывший друг обвинил ее во всех неудачах, которые обрушились на него после возвращения из Парижа. Клуб «Сисо» отказался принять Лукаса на прежнюю работу. Управляющий сказал Жози, что ему больше не доверяют, поскольку его арестовывали за торговлю наркотиками. Когда Жози случайно встретила Лукаса на улице в день возвращения, он заявил:

— Это ты меня оклеветала, чтобы получить мое место в клубе.

Она предложила ему выступать с ней и аккомпанировать песням в стиле калипсо, но он наотрез отказался:

— Ты для меня слишком белая, я с такими больше не работаю!

Жози пожала плечами:

— Вернувшись на остров, ты, возможно, стал расистом.

— Ты стыдишься своей темной кожи! — не унимался Лукас. — Только и делаешь, что угождаешь белым.

Жози дала Лукасу пощечину и больше не видела его. Что ж, если он навсегда исчезнет из ее жизни, это даже к лучшему. Однако она все еще помнила прежние времена. Именно Лукас в трудные месяцы после смерти Марианны приютил Жози и пригласил работать с его ансамблем. Ладно, перед тем как отправиться на гастроли в Италию, она позвонит ему и попытается восстановить дружеские отношения.

Пробираясь сквозь нарядную толпу, собравшуюся по случаю Нового года, Жози крепко прижимала к себе дамскую сумку. В бумажнике лежало письмо от компании по производству грампластинок, намеревавшейся выпустить диск с ее записями. Компания просила Жози дать письменное согласие. В тот же день она позвонила президенту компании и пообещала встретиться с ним в Риме.

— У меня есть предложение, — сказала Жози. — Если первый альбом будет принят хорошо, возможно, вас заинтересуют магнитофонные записи моих выступлений в клубе «Ше Ля Луна» на Монмартре.

— Заманчиво, — ответил он. — Пластинку так и назовем: «Концерт Жози Лапуаре в клубе «Ше Ля Луна» на Монмартре». Аплодисменты стирать не будем.

Теперь Жози мечтала поскорее улететь с Багам и приступить к серьезной работе в Европе.

— Сегодня у нас полно народу, — заметил бармен, когда Жози проходила мимо него. — Удачи тебе!

Жози улыбнулась и поблагодарила. Она знала, что многие пришли сюда послушать ее, другие же собирались здесь, чтобы отметить канун Нового года. Это стало в Нассау традицией.

Местные жители высыпали из домов. Позже они наденут огромные маски, сделанные из раскрашенных картонных коробок, и пройдут маршем по улицам. Город напоминал карнавал, повсюду радостно кричали взрослые и дети, тут и там звучали местные оркестры ударных инструментов. Туристам, таким же пьяным, как местные жители, не терпелось присоединиться к всеобщему веселью, и они заблаговременно запаслись конфетти и вооружились фотоаппаратами.

Жози с опаской покосилась на публику у входа в клуб. В этом году толпа раскрашенных гуляк казалась агрессивной, чего прежде она не замечала. Люди вопили истошно, с надрывом, а глаза в прорезях масок сверкали устрашающе.

— Слишком много тут болтается всякого сброда, — заметил управляющий, впуская Жози. — Я решил держать двери на замке, чтобы не вошли подозрительные типы. Не доверяю я этим пьяным психам.

Направляясь к служебным помещениям, Жози посмотрела на бармена. Тот озабоченно нахмурился:

— Что-то мне не по себе. По-моему, попахивает политической разборкой.

— Да, некоторые из этих ребят ведут себя так, будто собираются на кого-нибудь напасть.

Бармен бросил взгляд на дверь.

— Пожалуй, попрошу-ка я двух официантов подежурить у входа. Да ты не волнуйся, иди переоденься к выступлению. У нас все под контролем.

Жози пошла в свою гримерную, охваченная неприятным предчувствием. За свою жизнь она много раз видела новогодние карнавалы в Нассау, но ни разу еще веселящаяся толпа не была столь неистовой, как сегодня. Девушка включила свет на туалетном столике, села перед зеркалом и начала накладывать грим. Потом надела длинное облегающее золотистое платье, в котором собиралась выступить в первом отделении.

Она уже застегивала сандалии, как в дверь неожиданно постучал бармен:

— Жози, открой! Мы отменили концерт.

Она распахнула дверь. Дрожащий бармен смотрел на нее расширенными от страха глазами.

— Что случилось?

— Нет времени на расспросы, малышка. Иди отсюда, да поскорее. Фил уже выпускает посетителей через черный ход. Уличная толпа совсем распоясалась, никакого сладу нет. Если им вздумается вломиться к нам через большое окно, мы здорово влипнем. Не переодевайся, беги так.

— Но они же все тут переломают!

— Это мы еще посмотрим! У Фила есть дробовик. Первый багамец, который рискнет влезть в окно, может считать себя покойником. Уходи быстрее отсюда. — Он бросился в зал.

Жози увидела в открытую дверь, что посетители спешат к черному ходу.

Схватив сумочку, она последовала за ними и выскользнула в темный переулок. Вдруг чья-то сильная рука обхватила ее сзади за талию, куда-то потащила и втолкнула в темную каморку.

— Куда это ты торопишься, детка?

— Лукас! Отпусти сейчас же!

— Позволь угостить тебя выпивкой, дорогая. Как-никак Новый год!

От Лукаса пахло спиртным. Язык у него заплетался. Жози догадалась, что он пьян в стельку. Она попятилась к двери, но Лукас схватил ее руку, притянул к себе и поднес к ее губам бутылку рома.

— Выпей! Отличная штука. Знаешь, сделав так, чтобы я не мог выступать в Нассау, ты мне даже помогла. Когда меня отовсюду выгоняли, я стал искать новый способ зарабатывать на жизнь. Я больше не играю, но зато теперь работаю головой и получаю гораздо больше, чем раньше руками.

— Не рассказывай мне, чем ты зарабатываешь, Лукас! Предпочитаю этого не знать. Но сомневаюсь, что мозгами.

Лукас спустил с ее плеча бретельку платья. Жози посмотрела на него — прищуренные глаза, плотно сжатые губы… Она вдруг поняла, что это вовсе не случайная встреча. Лукас мечтал выместить на ней злобу и поджидал в переулке.

Жози снова попятилась, но Лукас ударил ее кулаком в челюсть.

В глазах у Жози потемнело. Очнулась она на полу у ног Лукаса.

— Это первый должок, который я хотел тебе вернуть, сука! — прошипел Лукас. — Но далеко не последний. Вставай!

Он грубо схватил ее за плечи и рывком поставил на ноги. Потом облапил и попытался поцеловать. Собрав все силы, девушка стукнула его по шее. Лукас онемел от неожиданности, потом ударил ее по лицу. У Жози поплыли перед глазами круги, и она почувствовала тупую пульсирующую боль в голове.

— Не вздумай попытаться еще раз, дрянь! — Лукас бросил на нее злобный взгляд.

Несколько мгновений она стояла неподвижно, надеясь, что прояснится голова. И тут потные руки поползли по ее телу, задрали узкую юбку блестящего платья… Жози передернуло от отвращения. Как она ни старалась его оттолкнуть, ей это не удалось — Лукас чуть отступил и, удерживая юбку на уровне талии, обшаривал глазами нижнюю часть ее тела. С трудом преодолевая ярость, Жози не двигалась, пока Лукас не перевел похотливый взгляд на ее лицо и не подошел ближе. Тогда она изо всех сил пнула его коленом в пах.

Лукас завопил, выпустил добычу из рук и скорчился, разразившись непристойной бранью. Жози выскочила в переулок и бросилась бежать. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, в ушах у Жози шумело. Она задыхалась, но не останавливалась ни на секунду, хотя у одной из босоножек подломился каблук. Ее гнал вперед страх, ибо она прочла в глазах Лукаса жгучую ненависть и готовность к насилию. Свернув за угол, она поняла, что попала в тупик.

Сзади послышались быстрые шаги. Это Лукас! Жози спряталась за грудой ящиков, присела на корточки, прижавшись к сырой стене, и затаила дыхание. Возле поворота в тупик шаги смолкли.

Жози боялась открыть глаза, ожидая, что Лукас вот-вот схватит ее за волосы и вытащит из укрытия. До чего же обидно так попасться! Она едва не заплакала. Но было по-прежнему тихо. Проведя еще несколько минут в напряженном ожидании, Жози осторожно выглянула из-за ящиков. Вход в тупик был пуст.

Девушка осторожно прокралась к выходу в переулок и выглянула. Никого! Она двинулась вперед по заваленной хламом улочке. Увидев впереди праздничную толпу, запрудившую поперечную улицу, Жози вздохнула свободнее и вскоре смешалась с гущей людей, увлекающих ее вперед.

Не сразу поняв, где находится, она тревожно огляделась. Неподалеку Жози увидела наглухо закрытый клуб, откуда она сбежала несколько минут назад. У входа стоял Лукас и, прищурясь, всматривался в толпу. Людской поток нес Жози прямо на него. Девушка стала пробираться к противоположной стороне улицы, прячась за спинами.

Толпа понесла ее дальше. Вдоль тротуаров, на балконах, в окнах — повсюду она видела сотни людей, наблюдающих за шумным спектаклем. В воздухе пахло потом и винными испарениями, от криков звенело в ушах. Вдруг все поплыло у Жози перед глазами, запестрело и замелькало, как в кошмарном сне, со всех сторон протянулись похожие на змей руки. В гротескных движениях танцующих Жози чудилось что-то зловещее, напоминающее пляску смерти.

Она украдкой поглядывала на Лукаса, пока не убедилась, что благополучно миновала его. Безотчетный страх перед толпой заставил ее сделать отчаянное усилие. Работая локтями, Жози добралась до переулка и бросилась в свой отель. Она была в таком возбуждении, что не остановилась даже в холле, влетела в лифт, потом выскочила из него и помчалась по коридору верхнего этажа. Оказавшись в своем номере, Жози заперлась и наконец перевела дух. Постепенно шум в ушах стих, сердце забилось ровнее. Девушка с трудом дошла до кровати и рухнула на нее.

С улицы слышался отдаленный шум карнавала. От этого комната ее казалась еще более изолированной от внешнего мира. Нассау больше не был ее домом. Жози сняла трубку и назвала оператору номер Франчески.

К телефону подошел Джек, что ее крайне удивило. Сделав вид, будто не узнала его, она попросила передать Франческе, что уезжает и не сможет с ней встретиться.


О том, что Жози в Нассау, Франческа узнала из газет. Она позвонила сестре и предложила встретить Новый год с ними. Нет, Жози это уже ни к чему. Зачем дожидаться, когда сестричка соизволит ее признать. Приведя Франческу к Сюзанне, она сполна искупила то, что натворила в Венеции.

Не теряя времени, Жози позвонила в аэропорт и заказала билет на утренний рейс. Новый год она начнет в новом для себя месте… в Риме.

Глава 32

Было уже за полночь. Небо освещали разноцветные огни фейерверка. Несколько часов назад началось костюмированное шествие, но к этому времени толпа словно выдохлась — люди отупели от вина, но уже не могли остановиться. Женщины были не трезвее мужчин. Все бродили по улицам, пошатываясь и встречая каждую вспышку фейерверка громким смехом и пьяными выкриками. Звуки уличных оркестров и музыка «регги», несущаяся из транзисторов, заглушались криками толпы и хлопками фейерверка.

Франческа привезла Аполлонию в аэропорт.

— Вот я и возвращаюсь домой, — сказала герцогиня. Она закончила курс химиотерапии. — Хочу пожить немного в своем особняке, пока не потеряла способность наслаждаться его красотой. Приедете ко мне?

— Обязательно, еще до весны, — ответила Франческа.

Когда объявили посадку, Аполлония крепко обняла ее.

— Моя девочка, вы так много помогаете людям! Я очень хочу, чтобы вы были счастливы.

Франческа поцеловала подругу и смотрела ей вслед до тех пор, пока самолет не начал выруливать на взлетную полосу.

Осторожно продвигаясь по дороге, на которой еще попадались группы пьяных гуляк, Франческа свернула к побережью. Ночь выдалась теплая, и Франческа опустила откидной верх автомобиля. Тишина на пляже ошеломляла после шума карнавала. Слышался лишь рокот волн и тихий шелест травы, серебрившейся в лунном свете.

«Жаль, что рядом нет Джека, он оценил бы красоту этой ночи». К удивлению Франчески, Джек приехал не к Рождеству, как обещал, а на неделю раньше. При этом ей и не снилось, что в Нассау он будет интересоваться судьбой «Розы Лайфорда» и проявлять терпение к Сюзанне… Если Джек играл роль, это была лучшая актерская работа всей его жизни.

Прежде он настойчиво вовлекал Франческу в свою жизнь, а теперь признал за ней право на выбор. Более того, Джек старался приспособиться к Франческе, угадывал ее желания.

Она уже не избегала разговоров о браке, и они с Джеком начали подыскивать участок под строительство дома в другой части острова, там, где ничто не будет напоминать о прежней жизни.

Внезапно Франческа вздрогнула от смутного предчувствия, по спине пробежал холодок. В чем же дело, ведь здесь, на берегу океана, залитого лунным светом, ей ничто не угрожает? Может, опасность кроется в ней самой, в ее сердце? Губы Франчески сложились в беззвучное «нет». Она всегда любила по-настоящему только одного мужчину. Но откуда этот страх, это гнетущее ощущение?

В коттедже не горело ни одно окно. Франческа тихо открыла дверь и на цыпочках прошла в комнату Кристофера. Джек водил его посмотреть праздничное шествие, и мальчик так перевозбудился и устал, что сразу же крепко заснул. Франческа поправила на нем одеяло и пошла к себе. Часть спальни освещала луна, другая была темной. Франческа разделась, стараясь не разбудить Джека, приблизилась к кровати и застыла от изумления. Кровать была пуста. Нетронутые подушки лежали поверх одеяла.

Она зажгла свет и посмотрела, нет ли записки. Неужели Джек ушел и оставил Кристофера одного в доме? Кухня сияла чистотой. О вчерашнем новогоднем ужине ничто не напоминало.

На стойке бара стояла пустая бутылка из-под шотландского виски, а рядом рюмка. Франческу охватил страх. Так бывало всякий раз, когда Майкл поддавался своей слабости к алкоголю. С Джеком это случалось крайне редко, ибо он никогда не давал себе поблажки, считая, что должен владеть собой. Если уж он напился, значит, что-то неладно.

— Франческа, это ты?

В дверях показалась Сюзанна и запахнула халат.

— Я уснула на твоем диване, но услышала, как ты вошла. Что случилось? У тебя испуганный вид.

— Мне пришлось заглянуть в «Розу Лайфорда» — там праздновали Новый год. А потом отвозила в аэропорт Аполлонию. Когда я уезжала, Джек был с Кристофером. Не знаешь, где он? — Франческа указала на пустую бутылку из-под виски. — Боюсь, он напился.

— Не волнуйся. Я послала его к одному моему знакомому, звонившему, пока тебя не было. Джек просил меня посидеть с ребенком. Конечно, он немножко выпил, но не думаю, что это могло повредить. Иначе я не позволила бы ему сесть за руль.

— Но чего ради он куда-то поехал в такой час?

— Давай присядем, и я все расскажу.

Они прошли в гостиную и сели. Сюзанна явно волновалась.

— Я должна обсудить с тобой один вопрос. Мне позвонили из Италии и предупредили, что леди Джейн намерена подать на меня в суд.

— Мама, ради Бога, о чем ты говоришь? В суд? На тебя? И это после всего, что она натворила?

— Да, она хочет затеять судебный процесс в Венеции. Леди Джейн обвиняет меня в убийстве ее дочери и отправила в Италию своих адвокатов, чтобы те возбудили дело. В Англии должны эксгумировать труп Сибиллы.

— Господи… но ведь прошло столько лет…

— На дела об убийствах установлен срок давности в двадцать лет. — Сюзанна встала и начала беспокойно ходить по комнате. — Мне придется вернуться в Венецию и восстановить свое доброе имя. Я не собираюсь скрываться. Думаю, для вас с Кристофером так будет лучше.

— О Господи, — снова прошептала Франческа. Так вот почему ее мучили мрачные предчувствия. — Нет, мама, для меня и Кристофера ничего хуже не придумаешь, не говоря о том, что это означает для тебя. — Голос Франчески дрожал. — В таком состоянии как сейчас, ты не можешь вернуться в Венецию. Леди Джейн хочет устроить охоту на ведьм. Подумай, какую шумиху поднимут газеты, какой разразится скандал!

— А ты подумай, что будет, если я не поеду. Все решат, что я виновна в убийстве. Но это не так, ты знаешь, я любила Сибиллу.

Франческа тяжело вздохнула:

— Я знаю, мама, но за это тебя обольют грязью.

Взгляд Сюзанны выражал тоску и решимость.

— Дорогая, я понимаю, что нам всем предстоит пережить настоящий кошмар, но рано или поздно это должно было случиться. Думаю, уже в тот день, когда ты пришла ко мне в Париже, тебе было ясно, что нам угрожает серьезная опасность.

— Но зачем ворошить прошлое? К чему выставлять нашу жизнь на потеху публике?

— У тех, кто, как мы, живет на виду, нет другого выхода. Я много лет пряталась, а теперь понимаю, что лучшие годы жизни прошли впустую. Я лишила себя возможности наблюдать, как ты растешь, не была на твоей свадьбе, не знала своего замечательного внука. Нет, нельзя скрываться от жизни.

— Мы найдем достойный выход из положения.

Сюзанна продолжала, словно не слыша возражений дочери:

— Кроме того, это свело с ума леди Джейн. Она копила в себе гнев, он зрел внутри, как гнойник, и в конце концов отравил мозг. Старуха явно гордится, что столько лет как бесценную реликвию хранила у себя орудие убийства — вернее, то, что она называет орудием убийства. Боже праведный, мне просто не верится, что кинжал все это время был у нее. Я никогда не задумывалась, где он. Видимо, Карло считал, что об этом позаботилась Рената, а та считала, что это сделал Карло. Говорят, на нем сохранились кровь Сибиллы и мои отпечатки пальцев.

— Эта женщина — сущий дьявол. И она тебя люто ненавидит. Помоги нам всем Бог!

Сюзанна устало улыбнулась:

— Что ж, теперь у меня есть ты, и это главное. Джек поехал посоветоваться с моим старым другом, адвокатом Энсоном Прескоттом. Энсон боится меня расстраивать, поэтому предпочел изложить дело кому-нибудь из членов семьи и объяснить, что меня ждет.

— Да, теперь я понимаю, почему Джек решил выпить.

Лицо Сюзанны выражало непреклонность.

— Уверена, в конце концов окажется, что все это к лучшему.

— Сомневаюсь. А что мы скажем пятилетнему мальчику?

— Не нужно ничего говорить. Скажи Кристоферу лишь то, что считаешь необходимым. Но я должна вернуть себе доброе имя ради его же блага.

Сюзанна вернулась в свой коттедж, а Франческа все сидела, парализованная страхом. Джек застал ее на том же месте. Она ухватилась за него, видя в нем единственную опору в своем рушащемся мире.

— Ах, Джек, все так неожиданно! Кажется, будто у меня отбирают все, что мне дорого, — проговорила Франческа, потом добавила: — Маме нельзя ехать в Венецию.

Они сели за стол в кухне. Джек сварил кофе и изложил ей все обстоятельства дела, одно другого хуже:

— Боюсь, дорогая, твоя мать не вполне осознает серьезность положения. Расследование, если его проведут, начнется не раньше чем через несколько недель. За оставшееся до этого время нам необходимо как следует ее спрятать.

— Это не так-то легко.

— Понимаю. — Он взял Франческу за руку. — Признаться, сейчас я гораздо больше беспокоюсь о вас с Кристофером, чем о твоей матери.

— Почему?

— Дорогая, по-моему, здесь ты не в безопасности. Подумай, что эта женщина сделала с тобой четыре года назад. А теперь она, должно быть, совсем спятила. Одному Богу известно, что может взбрести ей в голову. Не надо искушать судьбу. Вам с Кристофером надо уехать отсюда, прежде чем эта безумная измыслит еще какой-нибудь чудовищный способ отомстить тебе.

— По-моему, она вполне удовлетворится возбуждением уголовного дела.

— Прескотт сомневается, что это пройдет. Его не слишком интересует, виновна ли твоя мать, или нет. Но расследование может выявить коррумпированность итальянской полиции и городских официальных властей. Леди Джейн утверждает, что граф подкупил многих высокопоставленных лиц. Даже свидетельство о смерти было фальсифицировано. Прескотт считает, что нам не следует тревожиться. Скорее всего итальянцы спустят все на тормозах или возведут такие бюрократические препоны, что леди Джейн ничего не добьется.

— Джек, беда в том, что мама хочет лететь в Венецию. По-моему, это чудовищная ошибка. Положение лишь ухудшится. Но мама считает, что это единственный способ вернуть себе доброе имя.

Джек покачал головой:

— Скверная затея. Полагаю, нам надо вывезти ее из Лайфорд-Кэй, и чем скорее, тем лучше. В Венеции ей не место. Кто знает, как откликнется на это итальянская пресса, не говоря уже о том, во что это обойдется всем нам.

— Оставь в покое прессу! Ты понимаешь, что мою мать обвиняют в убийстве? Ее могут посадить в тюрьму, а ты беспокоишься из-за каких-то ничтожных статей в бульварных газетах! — рассердилась Франческа.

— Дорогая, в реальном мире пресса имеет большую власть. И ты должна знать это не хуже меня. — Он добавил в кофе молока. — Давай-ка определим наши задачи. Сначала нам всем надо уехать подальше от Лайфорд-Кэй, ибо леди Джейн — все та же мстительная психопатка, как и прежде.

— Джек, но ведь у нас есть охрана и система безопасности…

— Дорогая, прошу тебя, не спорь со мной хотя бы сейчас! Тебе угрожает смертельная опасность. Старуха мечтает разделаться с тобой. Франческа, умоляю тебя, уезжай из Лайфорд-Кэй — не ради меня, а ради спасения собственной жизни и жизни моего сына!

Он поднялся и вышел, предоставив Франческе размышлять над его словами.

Задумавшись, она долго сидела за столом, встала, налила себе виски, выпила противную на вкус обжигающую жидкость, и вскоре по ее телу разлилось приятное тепло.

Франческа услышала, как открылась дверь.

— Почему ты не рассказала мне про Кристофера? — тихо спросил Джек.

— Сначала вы не слишком ладили. Вспомни, когда мы все поселились в Париже, ты держался с Кристофером так, будто он встал тебе поперек дороги. Я собиралась сказать тебе правду, как только вы научитесь понимать друг друга. — «Но Джек и Кристофер подружились уже несколько месяцев назад, — подумала Франческа. — Почему же мне было так трудно признаться? Может, я не хочу делить сына ни с кем, даже с родным отцом? Или я боялась, что после такого признания мне придется выйти замуж за Джека?» — Прости, я даже не могу объяснить, почему так себя вела.

— Я бы предпочел знать об этом с самого начала.

— Но как? Когда я поняла, что беременна, ты был уже женат на Наде.

— Ты хотела безраздельно владеть Кристофером, боялась утратить даже крупицу его любви.

— Нет!

Франческа почувствовала полное смятение, поняв, что Джек прав. Кристофер казался ей даром небес, она надеялась получить от сына ту любовь, которую недодали родители и Джек. Мальчик принадлежал ей, и это наполнило жизнь Франчески новым смыслом. Она впервые призналась в этом себе.

— Ты прав. Я боялась, что ты отнимешь у меня часть его любви, — прошептала она. — Кристофер — все, что у меня есть, Джек.

— Нет, Франческа, не только он, но и я, полюбивший тебя с первого взгляда, с той минуты, как увидел перед церковью Санта-Мария делла Салуте. Почему ты не хочешь принять мою любовь? — Поскольку Франческа молчала, Джек добавил: — Все дело в том, что ты не любишь и не можешь любить меня так, как я тебя.

— Нет, Джек, пожалуйста, не говори так! Ты сам знаешь, что я никогда никого не любила, как тебя.

— А Эдуард Патинэ? Ты его весьма высоко ценишь, Франческа. — Джек держался спокойно, но было видно, чего ему это стоило. — Тебе достаточно слово сказать, и ты сможешь на всю жизнь остаться на своем маленьком острове, удаленном от опасностей большого мира. Что ж, дорогая, если таково твое желание, не стану мешать тебе. Но поскольку Кристофер мой сын, я больше не позволю скрывать это ни от него, ни от всех прочих.

— Давно ты догадался об этом?

— С первой весны, которую мы провели в Париже. Помнишь, ты праздновала его день рождения в марте? — Джек невесело усмехнулся. — Представь, я пока не разучился считать.

— Почему же ты ничего мне не сказал?

Джек огляделся:

— Здесь эхо, или мне чудится? Разве это не моя реплика?

Франческа закрыла лицо руками.

— Ах, Джек, я так ужасно себя чувствую!

— Так же, как и я, Франческа, причем уже очень, очень давно. С тех самых пор как я понял, что ты по-настоящему мне не доверяешь. А недели две назад мне стало еще хуже, когда до меня вдруг дошло, что я могу тебя потерять, уступить мужчине, для которого ты никогда не будешь значить столько, сколько для меня.

Охваченная отчаянием, Франческа с трудом сдерживала слезы. Нет, плакать сейчас никак нельзя, не то Джек решит, будто она хочет сочувствия. А ведь на самом деле нуждался в сочувствии именно он.

— Пойдем спать, Франческа. Сегодня на мою долю выпало слишком много трудных проблем.

Он отвел ее в спальню, уложил в постель и лег рядом. Франческа думала, что он повернется к ней спиной, но Джек привлек ее к себе и держал в объятиях, пока она не уснула.

Глава 33

— Франческа, где ты?

— В кабинете! — ответила она. — Ну как, успешно? — спросила она, когда Джек опустился в кресло.

— Кажется, да. Но чертовски устал!

— Наверное, играл так, словно хотел получить «Оскара»? — улыбнулась Франческа.

— Нет, совсем не играл. — Джек запустил пальцы в волосы. — Признаюсь, дорогая, твоя мать — на редкость трудный клиент. Вчера я весь день пугал Сюзанну всевозможными ужасами, которые ждут ее, тебя и Кристофера, если она отправится в Венецию. И знаешь, что я услышал?

— Большое спасибо за заботу, но я все равно сделаю по-своему?

Джек кивнул:

— Это было вчера. Сегодня я решил действовать жестче и деликатно намекнул Сюзанне, что двадцатилетнее или пожизненное заключение в итальянской тюрьме ничуть не похоже на званые обеды и прогулки по цветущему саду.

— Молодец, Джек! Но почему ты сразу не начал с этого довода?

Джек пожал плечами:

— Полагал, что это ей и без меня известно. Но, кажется, Сюзанне вообще не приходило в голову, что ее ждет, если она проиграет дело.

Тут позвонила Жози:

— Я из Рима, только что приехала. У меня плохие новости. Итальянские газеты взахлеб печатают вранье леди Джейн насчет твоей матери.

Франческа сделала знак Джеку, чтобы он взял трубку параллельного аппарата. Услышав щелчок, она сказала:

— Продолжай, Жози, Джек тоже слушает тебя.

— Все выглядит так, будто твою мать уже осудили. Это ужасно. Фотографии Сюзанны и Сибиллы двадцатилетней давности на первых полосах газет. И Карло тоже.

— Жози, — вставил Джек, — боюсь, как бы тебя не связали с Франческой. Этого нельзя допустить. Ты на пути к славе, мы не имеем права впутывать тебя в это дело.

— А если понадобится моя помощь?

— Нет. Держись подальше от этого дерьма. И никому не говори, что ты знаешь Франческу. В случае чего звони ей только из автомата. Я слишком хорошо знаю эту журналистскую братию. Чтобы состряпать скандальную статью, они готовы на все. Так что, прошу тебя, будь осмотрительна.

— Слушайся Джека, пожалуйста! Обещаешь? — спросила Франческа.

Помолчав, Жози согласилась.

— Ладно, теперь расскажи подробности.

— Леди Джейн передала итальянским журналистам отчет о результатах эксгумации Сибиллы. Она разыскала судебного эксперта, и тот этим занимался. Но, как и предсказывали адвокаты леди Джейн, это ни к чему не привело. У итальянской полиции слишком много проблем с преступностью, чтобы расследовать дела двадцатилетней давности. Чтобы привлечь внимание властей, старуха собрала в Лондоне пресс-конференцию и рассказала все журналистам.

Судя по газетам, это произошло вчера, — продолжала Жози. — Только спустя сутки это дошло до Италии. Вы только послушайте, какие заголовки! «Знаменитая исчезнувшая графиня оказалась убийцей», «Подозреваемая в убийстве возвращается через девятнадцать лет». А Сибиллу-то как восхваляют: «Красивая и многообещающая юная художница стала жертвой разнузданной похоти старшей подруги». Сюзанну описывают, как в романах ужасов: избалованная дама из высшего света обезумела от наркотиков, впала в буйство и бегала с кинжалом в руках по своему роскошному венецианскому палаццо. Ты и сама знаешь, Франческа, что предстоит расследование, но я звоню по другому поводу: вам всем нужно немедленно бежать из Лайфорд-Кэй, пока не слетелись эти стервятники.

Франческа побледнела.

— Жози, в газетах упоминают меня или Джека?

— Да, они раскопали все, что писали о вас и о «Розе Лайфорда».

Франческа и Джек поблагодарили Жози.

— Им нужно время, чтобы до нас добраться. Полагаю, у нас в запасе двенадцать часов, — сказал Джек. — К полуночи санаторий будет осажден репортерами. Собирай вещи, мы уезжаем. Нравится тебе это или нет, но я забираю вас всех в Калифорнию. Позже, когда все это закончится, ты можешь вернуться и мирно жить здесь и дальше, но сейчас поедешь со мной в Лос-Анджелес. — Направившись к двери, он добавил: — Пойду поищу Кристофера и твою мать.

Франческа пошла в спальню и начала собирать вещи. Как жить дальше, она еще успеет подумать. Сейчас же приходится признать, что Джек прав и Калифорния для них самое безопасное место.

Не успела она упаковать чемоданы, как появились первые репортеры. Джек ошибся в расчетах на девять часов. Они проникли в дом, несмотря на систему сигнализации, но Франческа не стала размышлять об их методах, решив не тратить на это драгоценное время.

Услышав телефонный звонок, она схватила трубку.

— Они до нас добрались, — оторопело сообщил Джек. — Я в особняке, со мной Кристофер и Сюзанна. Ты можешь незаметно присоединиться к нам?

— Попробую проскользнуть черным ходом.

Положив трубку, Франческа повязала платком голову и выскользнула из коттеджа, стараясь идти неторопливо. У главного входа в особняк толпились репортеры. Франческа вошла в дом через гараж. Джек провел ее в пустой гимнастический зал на втором этаже.

— Твоя мать намерена вернуться в Венецию для судебного расследования, — сказал он, плотно закрыв за собой дверь. — Я пытался втолковать ей, что Прескотт мог бы придумать, как обойти соглашение о выдаче преступников, но она и слышать ничего не хочет.

Франческа даже не удивилась.

— Тогда я поеду с ней, Джек.

Джек посмотрел на нее с состраданием.

— Ты ей не нужна. Тебе, конечно, трудно с этим смириться, поскольку ты действительно хочешь ей помочь, но не заблуждайся. Сюзанна справится сама.

— Но я не могу без нее обойтись. Неужели мне отсиживаться в Калифорнии, пока мою мать судят за убийство?

— У нас нет выбора. Нельзя же увезти Сюзанну насильно!

— Тогда я поеду с ней, — упрямо повторила Франческа, — и не допущу, чтобы мать отправилась в Венецию и одна прошла через этот кошмар. Сейчас я нужна ей больше, чем когда бы то ни было.

Джек устало опустился на гимнастическую скамейку и усадил Франческу рядом с собой.

— Подумай хорошенько, дорогая, как это отразится на твоей жизни, на Кристофере, на мне, на делах санатория, если уж на то пошло. Если ты окажешься втянутой в это дело, твое имя будут трепать на страницах бульварных газетенок по всей Европе, а то и в Америке. Мы все пострадаем.

Франческу охватило странное оцепенение. Вот оно, последнее испытание — она знала, что им с Джеком придется рано или поздно пройти через него, и боялась этого.

— Я переживу скандал — так же, как и мама. А Кристофер… когда он повзрослеет настолько, чтобы понять эту историю, все уже забудется. Конечно, «Розе Лайфорда» придется трудно, пока наши имена будут трепать газеты, но у нас и раньше возникали проблемы, однако мы с ними справлялись.

Франческа поднялась, боясь увидеть выражение лицаДжека, когда он услышит ее вопрос:

— Скажи, Джек, какой именно смысл ты вложил в слова: «мы все пострадаем»? Ты имел в виду себя, да? Ты беспокоишься за свой имидж?

— Франческа, ты несправедлива. Я никогда не скрывал, что дорожу репутацией рыцаря без страха и упрека. Это дает мне хлеб насущный, и скандал был бы для меня катастрофой.

— Значит, имидж для тебя дороже, чем я и Кристофер!

— Неправда.

— Тогда поезжай со мной в Венецию. — Франческа затаила дыхание, понимая, что не услышит того, о чем мечтала.

— Я не могу, Франческа. — Он подошел к ней. — Выслушай меня, любимая, и пойми: отправившись в Венецию, ты сломаешь жизнь нам обоим, но ничем не поможешь матери. Напротив, она будет тревожиться о том, как отразится судебное разбирательство на тебе и Кристофере.

— Хватит, Джек! Ты думаешь вовсе не о нас.

— Франческа…

— Ты предлагаешь маме пройти через все испытания одной лишь потому, что боишься, как бы тебе не повредила дурная реклама. — Франческа сознавала, что ступает по тонкому льду, но уже не могла сдерживаться. — Ты всегда так рассуждал, верно, Джек? Твоя репутация превыше всего, о ней ты и думаешь в первую очередь. Тебе плевать на Кристофера и на меня!

— Перестань! — Джек схватил ее за плечи и встряхнул. — Это чушь, и ты отлично знаешь, как я отношусь к вам! — Несмотря на сопротивление Франчески, он крепко обнял ее. — Радость моя, мне очень жаль, но Сюзанна не опровергнет обвинений леди Джейн, особенно когда на нее набросились все газеты. Расследование — лишь ступень в долгом судебном разбирательстве по делу об убийстве, и все это еще годы продержится на первых полосах газет. Достаточно одного упоминания моего имени в связи с убийством лесбиянки, и как актер я перестану существовать. — Он посмотрел в глаза Франчески. — Конечно, ты считаешь мои слова эгоистичными, а доводы неубедительными. Но попытайся войти в мое положение. Как бы я сейчас ни поступил, мне конец. Если ты уедешь в Венецию без меня, я потеряю тебя, а это равносильно смерти. Поехав с тобой, я буду втянут в этот скандал и останусь без работы. Что же тогда мне делать? Жить за твой счет, как последнему альфонсу? Ведь я не умею ничего — только сниматься и снимать, а никчемному бездельнику не стоит и мечтать о твоей любви. Хотя оба эти варианта одинаково мучительны, думаю, все же лучше тебя отпустить. Но, ради Бога, Франческа, не заставляй меня делать выбор!

Франческа вдруг вспомнила Эдуарда. Скандал наверняка повредит репутации санатория, а если здесь возникнут финансовые проблемы, Эдуарду будет не на что содержать свою хирургическую клинику. Однако она знала, что его опасность не испугает. Стоит ей попросить Эдуарда отправиться с ней в Венецию, он поедет без колебаний.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Джек.

Интересно, почему он не добавил, что безвестному пластическому хирургу из захолустья скандал не так страшен, как кинозвезде мировой величины?

Франческу преследовала мысль, что если бы Джек действительно любил ее, то пошел бы на такую жертву. Даже поняв, что сама оттолкнула Джека, она все еще не могла признаться себе, что ожидала от него слишком многого. Франческа поступила так же, как и после пожара, — чтобы не выказывать чувств, замкнулась в себе. По опыту она уже знала: единственный способ преодолеть невыносимое — это полностью сосредоточиться на решении повседневных задач.

— Перед отъездом в Венецию мне нужно еще многое сделать, — холодно проговорила Франческа.

Система защиты сработала хорошо: ей не хотелось плакать ни сейчас, ни поздно вечером, когда Джек поцеловал на прощание сына и скрылся за дверью.

Всю ночь Франческа просидела без сна, глядя в темноту и проклиная Джека, заставившего ее делать непосильный выбор между ним и матерью.

Утром Эдуард проводил Франческу, Сюзанну и Кристофера в аэропорт. С тех пор как в Нассау приехал Джек, Эдуард впервые оказался наедине с Франческой. Они ехали вдвоем в его машине, а бабушка и внук — в такси. Эдуард держался несколько отчужденно, хотя явно принимал происходящее близко к сердцу. Отъезд Джека его очень удивил, но он ни о чем не спрашивал.

— Не возражаешь, если я как-нибудь приеду в Венецию на несколько дней? Я не бывал там со студенческих лет. — Он говорил так неуверенно, словно не было той ночи, когда тревога за жизнь Кристофера объединила их.

— Всегда рада тебя видеть. — Повинуясь импульсу, она быстро поцеловала Эдуарда. Он прижал ее к себе.

— Надеюсь, с тобой все будет в порядке.

Уже в самолете Франческа посмотрела в иллюминатор. Эдуард стоял в стороне от других провожающих. Сейчас она испытывала к нему такое же теплое чувство, как и в ночь после беды с Кристофером. Промчавшись с ревом по взлетной полосе, самолет поднялся в воздух.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Венеция 1975

Глава 34

Держа Кристофера за руку, Франческа стояла на корме моторного катера. Сюзанна молча сидела рядом, захваченная воспоминаниями. Мимо них проплывали фасады древних зданий. Широко раскрытыми глазами мальчик смотрел на Венецию.

— Мам, а почему у нас дома нет таких лодок? — спросил он.

— Гондолы не подходят для океана. Да и по улицам в Нассау не плавают.

— Тогда хорошо бы завести себе гондолу в Париже. Представляешь, как здорово кататься по Сене!

— Возможно, мы так и сделаем, — рассеянно ответила Франческа. Не стоило пока объяснять мальчику, что они не возвращаются в Париж. Ей хотелось защитить его от будущего, которое таит в себе то, о чем сыну лучше не знать.

Кристофер осунулся и побледнел. Франческа старалась казаться веселой, но ее внутреннее напряжение словно передавалось ребенку.

— А где лев? Где же крылатый лев? — настойчиво спрашивал Кристофер.

— Здесь, милый, но сегодня слишком густой туман, поэтому нам его не видно. Но обещаю, что обязательно покажу его тебе.

— Я хочу сейчас! — захныкал мальчик. Франческа прижала его к себе и попыталась успокоить.

И снова однообразные соленые болота, пряный запах Адриатики, восточное небо и город, парящий над лагуной словно мираж. «Город на сваях, — думала Франческа, — такое способен задумать только человеческий разум». Когда-то ее превозносили здесь как одну из самых прекрасных дочерей Венеции, преемницу истории и культуры города. И тогда она, словно живое творение искусства, купалась в лучах славы.

Теперь Франческе предстояло увидеть совсем другой город — мрачную средневековую Венецию, населенную озлобленными, мстительными людьми, которых заставили ютиться на жалкой полоске земли и со страхом ждать, что море поглотит ее.

За коронацией порой следует низложение. Оно-то и ожидало Франческу в Венеции, ибо мать бросила на нее тень.

Ничто, даже несравненная красота города, не рассеивало мрачного настроения Сюзанны. Она помнила Венецию иной.

— Те же дворцы и храмы, но общее настроение совсем другое. Я никогда не бывала в Венеции зимой, — заметила Сюзанна, — но все-таки не понимаю, как могла уехать отсюда?

Франческа очень жалела мать, растерянную и потрясенную.

Катер миновал «Гритти-Палас», церковь Санта-Мария делла Салуте и приближался к палаццо Нордонья.

— Как все-таки прекрасна Венеция! Я и не надеялась снова увидеть этот город! — воскликнула Сюзанна, конечно же, не предполагавшая, что вернется домой при столь неприятных обстоятельствах.

Наконец катер причалил к берегу у стен палаццо. Рулевой привязал его к металлическому кольцу, зажатому в пасти мраморного льва. Кристофер с интересом рассматривал двух каменных хищников.

— Мама, а в Венеции есть настоящие львы? — спросил он.

— Нет, зато много каменных. Это символ святого Марка, евангелиста, похороненного в Венеции.

— Что такое евангелист?

— О, дорогой, это долго объяснять. Я расскажу тебе вечером, перед сном. — Франческа помогла сыну сойти с катера. — Осторожнее, не спеши.

Мальчик проворно спрыгнул на мраморные плиты пристани и, задрав голову, посмотрел на верхние этажи палаццо.

— Это бабушкин дом?

— Да, сынок, и я здесь родилась.

Когда их багаж выгрузили, Сюзанна взглянула на дочь.

— Мне бы хотелось открыть дверь и войти, но, полагаю, придется считаться с арендаторами. Мы можем подняться по парадной лестнице?

Нижние два этажа палаццо Франческа сдала в аренду богатой немецкой семье и теперь собиралась занять с матерью и сыном верхние этажи, недавно освобожденные другими жильцами.

— Полагаю, нам лучше воспользоваться черной лестницей, а уж потом попросить немцев разрешить взглянуть на парадную.

— Дорогая, но ты же хозяйка палаццо, они должны относиться к тебе с почтением.

Франческа вздохнула, удрученная присутствием в доме посторонних. Она понимала, что это травмирует и мать. Кстати, именно по этой причине Франческа после смерти отца не посещала Венецию.

На верхней площадке их встретил Эмилио — арендаторы оставили его в услужении. Годы взяли свое, артрит скрутил некогда величественного дворецкого. Старый слуга распахнул дверь и просиял, увидев Франческу:

— Contessina! Наконец-то! Добро пожаловать домой!

Когда он узнал Сюзанну, глаза его наполнились слезами.

— Боже милостивый, неужели это возможно? — воскликнул Эмилио.

Сюзанна, тяжело дыша, задержалась на верхнем пролете лестницы.

— Этот дом поможет мне держаться в форме. Одноэтажные коттеджи избаловали нас, — проговорила она, вглядываясь в полутьму. — Кто там? Эмилио? Неужели это ты?

Через мгновение старик склонился перед Сюзанной и поцеловал ей руку. Она обняла дворецкого.

— Значит, ты все еще здесь, Эмилио? После стольких лет! Слава Богу, не все меняется!

Растроганный Эмилио пробормотал:

— Благодарю тебя, Господи! Свершилось чудо. — Потом добавил: — Пойду-ка займусь вашим багажом.

— Не стоит, Эмилио, чемоданы слишком тяжелые. Есть в доме кто-нибудь еще? Может быть, Виери?

— Нет, Виери теперь работает в отеле неподалеку отсюда. В доме остался только я.

Франческа внесла последний чемодан и закрыла за собой дверь на лестницу. Перед ней тускло поблескивал пол длинного коридора. Она прошла по знакомым комнатам — везде та же роскошь, позолота и бархат, над головой роспись Тьеполо. Сюзанну и Эмилио она нашла в розовой комнате, где сама останавливалась семь лет назад.

— Ах, мама, видела бы ты мое изумление, когда я впервые попала в эту комнату! Ты ведь отделывала ее специально для меня?

Сюзанна обняла дочь.

— Эмилио рассказал мне про твой бал. Когда-нибудь мы устроим еще один праздник, а сейчас давайте решим, кто где поселится.

— Ты останешься здесь, — решительно сказала Франческа, — а мы с Кристофером займем бывшую спальню Жози. — Она заметила встревоженный взгляд Эмилио.

— Я читал газеты, contessina, и имейте в виду: я всегда к вашим услугам.

— Спасибо, Эмилио. Буду очень вам признательна, если присмотрите за Кристофером. Думаю, в ближайшие дни мы с мамой будем очень заняты.

— С удовольствием. — Улыбнувшись, Эмилио поклонился и вышел. Франческе показалось, что он помолодел.

Франческа почти не узнавала знакомую комнату, ставшую вдруг маленькой и тесной. Да, перемены неподвластны логике. Вот и палаццо издали все такое же, а ведь оно уже не то и не принадлежит ей. Здесь хозяйничают посторонние люди и устанавливают свои правила. Как быстро все меняется! Вчера еще она собиралась выйти замуж и надеялась, что семья наконец соединится. Однако на следующий день улетела в Италию, а Джек оказался на другом конце света.

В первый же вечер Сюзанна решила непременно обойти палаццо — не только верхние этажи, но и нижний, парадный, занимаемый немцами. Франческа пыталась ее остановить:

— Ах, мама, мне неприятно им звонить. Подожди, пусть они привыкнут к нашему появлению.

— А вдруг они уже снесли стены и топят камины нашей мебелью? Давай появимся неожиданно и застанем их врасплох.

— Все-таки я позвоню им.

К облегчению Франчески, фрау Гегеншатц тут же пригласила их на свой этаж.

— Миссис Хиллфорд, я рада, что вы вернулись. Сейчас я открою вам дверь.

Сюзанна первой спустилась по парадной лестнице. Плотный, коренастый промышленник средних лет и его жена, высокая блондинка, ждали их внизу. Оба держались чрезвычайно прямо и наблюдали за хозяевами с повышенным интересом.

Подойдя к своему портрету, Сюзанна долго стояла, вспоминая свою молодость, потом повернулась к арендаторам, тотчас поняв, что они не соотнесли ее с дамой, изображенной на полотне. Ее это несколько уязвило, зато Франческа испытала явное облегчение. Последние дни разделы скандальной хроники итальянских газет беспрерывно печатали фотографии Сюзанны и ее дочери. Им очень повезло, что немецкая чета ни о чем не догадывается.

— Вы сохранили дом в прежнем виде? — поинтересовалась Сюзанна.

— В основном да. Этот портрет мы решили не трогать. Вероятно, на нем изображена бывшая владелица палаццо. Весьма величественная дама.

— Она кажется духом-покровительницей этого дома, — вставил промышленник по-английски, хотя и с сильным немецким акцентом. Он сунул пальцы в карманы жилета и важно качнулся на пятках, несомненно, наслаждаясь ролью гида. — Позвольте провести вас по палаццо. Вы когда-нибудь бывали здесь прежде?

— Да. — Сюзанна лукаво подмигнула дочери.

Немец повел их по великолепно убранным комнатам, показывая произведения искусства, купленные когда-то Сюзанной.

Обходя знакомые комнаты, Франческа чувствовала, как ее завораживает старое палаццо. Так уже было однажды, в то волшебное лето, когда она встретила и потеряла Джека. Сейчас, стоя в центре бального зала, Франческа видела кружащихся в вальсе призраков прошлого. Она помнила все: ощущение счастья, которое испытывала, танцуя с отцом, и радость от любви, которую излучали глаза Джека.

— Надеюсь, вы простите меня за беспорядок, — сказала фрау Гегеншатц.

Франческа улыбнулась. Комнаты сияли чистотой, как в прежние времена, когда их каждый день убирал штат прислуги. Фрау Гегеншатц — великолепная хозяйка и сама это знает.

— Лучше содержать дом невозможно, — ответила Франческа.

Немка была польщена.

— Спускайтесь к нам как-нибудь к чаю.

Едва за арендаторами закрылась дверь, мать и дочь переглянулись и пошли наверх.

— Удивительно, что они не читали о нас в газетах! — воскликнула Франческа. — Видимо, местная жизнь их вовсе не интересует. Думаю, только они одни во всей Венеции не подозревают, какой скандал назревает под этой крышей.

Мансарду, где когда-то была детская Франчески, давно уже переоборудовали в небольшие квартиры для слуг. Кухней пользовались верхние жильцы. В этой просторной комнате, отделанной мраморной плиткой, поставили новую печь и современный холодильник.

Франческа приготовила омлет с помидорами и ветчиной из запасов Эмилио, решив завтра же отправиться за покупками. Кристофер играл с дворецким в соседней комнате.

Накрывая стол и расставляя бокалы, Франческа включила радио и услышала знакомую мелодию — эту песню часто исполняла Жози. Прибавив звук, Франческа крикнула Сюзанне:

— Мама! Иди сюда скорее! По радио поет Жози!

Сюзанна поспешила на кухню.

— Прекрасно! — выдохнула Сюзанна.

— Я впервые слышу ее голос в записи.

Потом диктор рассказал, что Жози, певица из кабаре, произвела в Париже настоящую сенсацию и недавно был выпущен альбом с записью ее концерта в парижском ночном клубе.


В понедельник утром в палаццо прибыли поверенные семейства Нордонья и выразили желание побеседовать с Сюзанной наедине. Судя по их усталому и равнодушному виду, эти адвокаты не слишком подходили для того ответственного дела, которое Сюзанна и Франческа поручили им. Молодая женщина очень жалела, что Энсон Прескотт не может прилететь в Венецию и взять под контроль действия этих господ. Он не имел права заниматься адвокатской практикой в Италии, и поэтому ему пришлось держаться в стороне от судебного разбирательства.

Все утро курьеры и посыльные приносили Сюзанне и Франческе букеты цветов, записки и письма от друзей с обоих континентов. Все обещали ей поддержку независимо от победы или поражения. Но, как ни ободряли Франческу эти проявления дружеского участия, они не отвлекали от горькой мысли, что Джек Уэстман в Калифорнии.

Франческе хотелось выйти из дому и побродить по улицам до полного изнеможения, но на набережной толпились репортеры. Они, как стервятники, ждали, когда в дверях появится кто-нибудь из семейства Нордонья.

Наконец три адвоката вышли из комнаты, где они уединялись с Сюзанной, и старший обратился к Франческе:

— Мы попросили вашу мать изучить подготовленные нами материалы, а вас мы убедительно просим не общаться с журналистами.

— Полагаете, я не догадалась об этом? — язвительно заметила Франческа.

— По нашему мнению, графине не следует признавать, что жертва была ее любовницей, — сказал молодой адвокат, не обратив внимания на неприязненный тон Франчески. — И разумеется, она не должна говорить об убийстве ни с кем, даже с вами.

Франческа вспыхнула:

— Об убийстве?! Как вы смеете употреблять это слово!

— Простите, о несчастном случае, — поспешил исправить ошибку адвокат.

— Поймите, синьора, — вступил в разговор другой. — Наше положение весьма уязвимо. Защита не располагает ни одним свидетелем.

— О чем вы, синьор? — Голос Франчески дрожал от гнева. — Разве вы забыли то, что слышали от меня?

— Не огорчайтесь, синьора. Если дойдет до судебного разбирательства, мы выиграем дело — при условии, что вы и ваша мать будете следовать нашим советам.

Неслыханная самонадеянность адвоката взбесила Франческу. Она пригласила всех троих в приемную и твердо заявила, что, поскольку сама наняла их, им следует выполнять ее инструкции.

— На прошлой неделе я продиктовала вам по телефону фамилии бывших друзей моей матери. Их можно использовать как свидетелей. Один из них — писатель Конверс Арчер. Вы с ним уже связались?

— Но, синьора, поймите…

— Пока мне понятно лишь то, что вы, вероятно, не годитесь для этого дела. Я с самого начала подозревала это и проделала за вас изрядную долю работы. — Затем Франческа кратко изложила адвокатам, чего они с Сюзанной и Эдуардом уже успели достичь.

Она хорошо помнила, с каким удовольствием Конверс Арчер рассказывал своему приятелю историю Сюзанны, и догадывалась, что писателю нравилось быть центром внимания в светских гостиных. В первый же день после приезда в Венецию Франческа позвонила в «Гритти-Палас» и ничуть не удивилась, услышав, что Арчер зарегистрирован в отеле. Без сомнения, он примчался в Венецию, чтобы наблюдать за развязкой трагедии. Он, конечно, придет в восторг, получив возможность сыграть свою роль в пьесе, даже если финал и разочарует его. На это Франческа очень надеялась.

— В четверг мистер Арчер будет присутствовать на дознании, — сообщила она. Подойдя к маленькому столику, Франческа взяла конверт и достала из него несколько листов с машинописным текстом. — Вот список вопросов, которые вы ему зададите.

— Но, синьора…

— Не прерывайте меня! — Она бросила на них выразительный взгляд. Кто бы мог предположить, что поверенные Карло такие идиоты! Неудивительно, что финансовое положение семейства Нордонья оказалось после смерти отца в столь плачевном состоянии. Она холодно продолжала: — Здесь также список слуг, работавших в палаццо в тот год, когда из-за несчастного случая погибла Сибилла Хиллфорд. Эти имена я уже зачитывала вам по телефону. Надеюсь, к четвергу вы их найдете. Всех.

Только сейчас Франческа заметила, что Сюзанна вошла в комнату и неподвижно стоит у двери, но решила не отвлекаться.

— Эти слуги не были свидетелями несчастного случая, — продолжала она, — но наверняка помнят странное поведение леди Сибиллы в предшествующие дни. Я хочу, чтобы они сообщили об этом следствию. Если хоть один из слуг не явится, вы должны представить доказательства, что его нет в живых.

Франческа достала из конверта еще одну стопку листков.

— Здесь вы увидите показания доктора Эдуарда Патинэ и медсестры из клиники в Лайфорд-Кэй, Нью-Провиденс, Багамские острова. Там лежал мой отец, и леди Джейн Хиллфорд в приступе безумия ворвалась в его палату и довела его до такого состояния, что с ним случился удар. Вскоре он умер. Используйте эти показания как свидетельство недееспособности Джейн Хиллфорд. А это, — Франческа взяла еще одну стопку бумаги, — копия решения суда, признавшего, что Джейн Хиллфорд в невменяемом состоянии подожгла дом, что привело к гибели моего мужа Майкла Хиллфорда, кстати, приходившегося ей племянником.

Сюзанна, прислонившись к стене, с гордостью наблюдала, как ее дочь наставляет некомпетентных адвокатов. Да, ей действительно нужна помощь Франчески. Самой Сюзанне не удалось бы заставить этих самодовольных типов как следует взяться за работу. Такое было под силу лишь Франческе, отказавшейся ради этой миссии от любимого человека.

Глава 35

День судебного разбирательства выдался унылым и пасмурным. С Адриатики дул пронизывающий ветер. Франческа, выглянув на балкон, поспешно вернулась и встала у окна. Она вдруг почувствовала, что три дня общения с недобросовестными и бестолковыми адвокатами полностью лишили ее сил. Глядя на серую воду канала, Франческа почти не верила, что перед ней тот же сказочный город, который радушно встретил ее семь лет назад.

В дверь постучали, и в комнату вбежал Кристофер. Бросившись к матери, он порывисто обнял ее и радостно закричал:

— Сегодня приезжает Джек! Я знаю, что он приедет!

Франческа опустилась на колени рядом с сыном и погладила его по головке. Неужели мальчик тоже мечтает, чтобы Джек был с ними?

— Боюсь, сынок, ты ошибаешься, — осторожно ответила она. — Но обещаю, когда мы уедем из Венеции, ты сможешь навестить Джека в Калифорнии.

— Там есть Диснейленд! Еще в Париже Джек мне про него все-все рассказал.

— Пойдем, Кристофер. — Эмилио украдкой взглянул на Франческу. — Если твоя мама не против, мы поиграем на кухне.

Франческа кивнула:

— Я понимаю, вам нелегко сидеть с Кристофером взаперти, но, надеюсь, через несколько дней страсти утихнут. Если днем потеплеет, поиграйте во внутреннем дворике, но ни в коем случае не открывайте ворота.

— Попрощайся с мамой, Кристофер, — сказал Эмилио.

Франческа пошла к Сюзанне, но тут зазвонил телефон. Странно, ведь только девять утра.

— Алло?

— Это Франческа Нордонья? Вас беспокоит Антония Олми, возможно, вы меня помните. Я была ассистенткой вашего отца.

— Антония? Как мило, что вы позвонили.

— Я увидела в римских газетах ваше объявление.

Франческа объяснила, что действительно ищет людей, служивших у ее отца, но только тех, кто работал задолго до Тони.

— Понимаю. Я читала о расследовании. Мне искренне жаль. Убеждена, что ваша мать не виновата. Карло мне кое-что рассказывал, но многое я узнала сама.

У меня есть одна вещь, принадлежавшая Сибилле Хиллфорд. По-моему, это очень важно, и вам необходимо ее увидеть.

— Боюсь, весь день займет разбирательство.

— Скажите, где это, мы встретимся с вами там.

Франческа назвала адрес, полагая, впрочем, что от предмета одежды или личной вещи Сибиллы никакого толку не будет.

— Ваш отец, несомненно, одобрил бы мое решение. Но прошу вас, ничего не говорите Сюзанне, пока не увидите сами, о чем идет речь. Обещаете?

— Да.

Франческа надела пальто и шляпу. Сюзанна уже поджидала ее внизу.

— Доброе утро, мама. — Она поцеловала Сюзанну. — Желаю тебе удачи. Я буду рядом.

Сюзанна улыбнулась:

— Надеюсь, адвокаты осознали, что моя дочь следит за каждым их шагом. Ну что ж, нам пора.

— Может, пойдем пешком? — спросила Франческа.

— Пожалуй. Путь неблизкий, но у нас много времени. Выйдем черным ходом и, пробираясь дворами, возможно, избежим встречи с фотографами.

— Тогда вперед!

Даже за закрытыми дверями они слышали отдаленный гул моторных лодок репортеров.

Франческа последовала за матерью через сад с голыми деревьями. Миновав тяжелые кованые ворота, они направились вперед, по извилистым венецианским улочкам. Мать и дочь шли быстро, не оглядываясь и почти не разговаривая.

Когда они добрались до цели, их проводили в зал. Сюзанна и ее адвокаты сидели прямо перед Франческой. Едва они заняли свои места, как в зал вошел судья, призвал всех к порядку и объявил начало заседания. Для дачи показаний вызвали леди Джейн. Судья, сурового вида мужчина в роговых очках, внимательно посмотрел на свидетельницу.

Напряженно сцепив влажные от волнения руки, Франческа не отрывала взгляда от леди Джейн. Ничто в ее облике не напоминало о пребывании в психиатрической клинике. Сейчас она походила на светскую даму, собирающуюся председательствовать на заседании клуба любителей садоводства, и было невозможно поверить, что эта женщина когда-то подожгла дом. Она держалась спокойно, говорила рассудительно и, только рассказывая, как увидела тело мертвой дочери, позволила себе выказать хорошо отрепетированную скорбь. После каждой фразы леди Джейн делала паузу, а молодой человек переводил показания на итальянский. Это работало на нее: повторение обличительных слов, казалось, делало их еще весомее. В зале суда стояла такая тишина, что публика слышала, как скрипят перья репортерских авторучек. Судья бесстрастно выслушал показания, после чего спросил, в каком состоянии находилось тело, как выглядела ванная комната и как вела себя полиция. Наконец он задал вопрос о Сюзанне.

— Она увезла мою дочь в Венецию вопреки моей воле, — ответила леди Джейн.

Франческа увидела, что мать вздрогнула, и незаметно взяла ее за руку. Дело плохо. Если только адвокаты семейства Нордонья не сумеют блестяще провести жесткий перекрестный допрос, что внушало серьезные сомнения, хорошо продуманная версия леди Джейн, изложенная столь четко и спокойно, покажется убедительнее показаний менее подготовленных свидетелей защиты.

Судья вызвал на трибуну отставного начальника полиции. Все это заняло столько времени, что Франческа поняла: разбирательство затянется на несколько дней. Кто-то тронул ее сзади за плечо. Она обернулась — охранник указывал на дверь. Когда судья объявил перерыв, Франческа вышла из зала и увидела Антонию.

Тони немного пополнела и отпустила волосы ниже плеч, что придавало ей девичий облик. На ней был костюм от Шанель и шелковая блузка, а на шее — несколько рядов жемчуга. На пальце было обручальное кольцо и перстень с большим изумрудом.

— Вы замужем, — заметила Франческа.

— Да. После смерти вашего отца я уехала работать в Рим. Преподаю историю в университете. Мой муж — банкир, у нас маленькая дочка. — Антония улыбнулась. — Я много знаю о вас. Ваше имя постоянно мелькает в газетах.

— Неужели вы приехали сюда из Рима?

— Да, на машине вчера вечером. Я знала, как важно для вас то, что хранилось у меня. Пойдемте за колонну, я вам все покажу.

Антония вынула из сумочки старую записную книжечку с золотым обрезом.

— Что это?

— Записная книжка Сибиллы Хиллфорд, нечто вроде дневника. Она вела его в последние месяцы жизни. Там изложены кое-какие события, а также ее идеи и замыслы. А последние страницы заполнены зарисовками Венеции и карандашными портретами вашей матери.

— Маме будет очень тяжело это увидеть, — сказала Франческа, пролистав страницы, почти не пострадавшие от времени.

Перед ней были наброски и зарисовки Сибиллы — венецианские церкви, средневековые здания, лица и руки людей, многочисленные эскизы Мадонн — прелестные лики, радостные и печальные. И наконец, изображения Сюзанны — в профиль, анфас, ее ноги, обнаженное тело…

— Сибилла была одержима моей матерью, — прошептала потрясенная Франческа. Антония кивнула. — Я и не подозревала, что у Сибиллы такое большое дарование.

— Да. У нее был талант, и поэтому я ею и интересовалась. Эта книжка хранилась в запертом ящике письменного стола графа. Поверьте, — смущенно добавила Антония, — я не собиралась ни заглядывать в нее, ни тем более красть. У меня был свой ключ от стола, потому что иногда мне приходилось выписывать для графа чеки, а чековую книжку он держал там, только в другом ящике. После его смерти я хотела взять оттуда свои письма к нему — я знала, что они в одном из ящиков стола… — Она вдруг умолкла, потом спросила: — Вы знали о наших отношениях?

Франческа молча кивнула.

— Боюсь, мне придется рассказать обо всем этом на суде.

— Расскажите сначала мне.

— В одном из ящиков я обнаружила заряженный пистолет и эту книжку. Вы знаете, искусство для меня много значит. Этот дневник со всей очевидностью свидетельствует о том, что произошло. Я сочла необходимым сохранить и записную, и чековую книжки. Ваш отец не хотел бы, чтобы дневник попал в чужие руки.

— Что вы имеете в виду? Здесь нечего читать, хотя общий смысл ясен. Признаться, не понимаю, чем это нам поможет.

— Вы смотрели страницы только с одной стороны. Переверните книжку и пролистайте снова. На обороте каждого рисунка Сибилла делала записи. Вот, смотрите. Сначала она объясняет, что нарисовано, потом пишет о своих художественных замыслах или проблемах, а ближе к концу все чаще исповедуется в любви к Сюзанне.

Страницы были исписаны мелким, не всегда разборчивым почерком.

— Венецианская часть посвящена вашей матери. Сибилла пишет, что Сюзанна — главный объект ее искусства и источник вдохновения, а расстаться с ней — все равно что отрезать себе правую руку. Потом начинаются самые страшные страницы признания: бредовые мечты о совместном самоубийстве. Она явно пыталась склонить к этому Сюзанну, но безуспешно. Сибилла, очевидно, не сомневалась, что умереть ради нее — высочайшая честь. На последних страницах она подробно излагает план, осуществить который задумала в ту роковую ночь. Полагая, что Сюзанне не хватает храбрости, она решила взять все на себя. Чтобы приобрести соответствующий опыт, Сибилла как-то утром утопила в канале кота.

— Не может быть! — воскликнула Франческа.

— Si. Она с наслаждением описывает, как животное боролось за жизнь.

— Сибилла хотела утопить мою мать?!

— Да, если та откажется уехать с ней в Нью-Йорк. После этого она собиралась перерезать себе вены. Представьте, ее извращенному уму этот замысел казался благородным. К тому же она надеялась, что подобный поступок сделает ее знаменитой.

— Какая нелепость!

— Теперь вы понимаете, зачем нужен здесь этот дневник. Он поможет оправдать Сюзанну.

— Я попрошу наших адвокатов немедленно поговорить с вами. Но при чем тут чековая книжка?

— Когда я собрала все воедино и у меня сложилась цельная картина происшедшего, до меня дошло, почему граф дважды в год выписывал чеки на крупную сумму и посылал Ренате. Случайно увидев один из таких чеков, я задумалась — чего ради он ей платит, и спросила об этом Карло. Он, ничего не объяснив, велел держать язык за зубами. Сначала я заподозрила шантаж, но теперь точно знаю: граф оплачивал содержание вашей матери.

В холл вышла Сюзанна со своим адвокатом. После того как ее и Антонию представили друг другу, все направились в опустевший зал суда. Сев в последнем ряду, они склонились над блокнотом Сибиллы.

Через некоторое время потрясенная Сюзанна прошептала:

— Значит, мой муж хранил под замком доказательства моей невиновности! А ведь это могло снять с меня обвинение в убийстве еще двадцать лет назад!

— Но почему, мама? — воскликнула Франческа. — Почему он так поступил?

— Наверное, Карло думал прежде всего о собственной репутации. К тому времени он уже подкупил многих чиновников, и, если бы обнаружился этот дневник, противозаконные действия Карло стали бы достоянием гласности. Твой отец очень дорожил своей репутацией, а в таком случае его судили бы за подкуп официальных лиц. И это еще не все. Было бы возбуждено судебное расследование по моему делу. Конечно, дневник Сибиллы подтверждает мою невиновность, но наши отношения с ней получили бы самое широкое освещение в прессе. Вообрази, каково бы пришлось моему гордому мужу! И что сталось бы с фамильной честью семейства Нордонья!

Сюзанна ласково улыбнулась Антонии:

— Мне очень неприятно так говорить о Карло при вас. Полагаю, вам больно это слышать. Наверное, вы знаете его с лучшей стороны, чем я.

Антония кивнула, а Сюзанна обратилась к Франческе:

— Вероятно, скрывая этот дневник, Карло по-своему заботился о тебе, ибо для него светские условности были важнее любви. Он искренне верил, что дочери Карло Нордоньи лучше расти без матери, чем с такой матерью, как я.

Сюзанна поднялась и протянула руку Антонии.

— Не могу выразить, как я благодарна вам за то, что вы для меня сделали.

— Графиня, — поспешно проговорила Антония, — позвольте мне кое-что объяснить. Увидев однажды эту записную книжку, я просмотрела ее, но граф попросил меня больше не прикасаться к ней.

Сюзанна понимающе кивнула:

— То есть вы видели рисунки, но не подозревали, что на обратной стороне есть записи Сибиллы. Рада это слышать.

— Иначе я обязательно сообщила бы обо всем Франческе. Пока я не услышала о расследовании, мне и в голову не пришло подробно познакомиться с содержанием записной книжки. К тому же я считала, что вас давно нет в живых. Прошу вас, поверьте мне, графиня. Для меня это очень важно.

— Я вам верю.

Сюзанна поцеловала Антонию, и та, прощаясь, сказала:

— Я приеду завтра на заседание суда. Возможно, они захотят выслушать мои показания.

После перерыва адвокат Сюзанны объявил судье, что располагает новыми уликами. Заседание суда было отложено до следующего утра, поскольку судье предстояло познакомиться с дневником Сибиллы.

Публика направилась к выходу. В коридоре Сюзанну и Франческу окружили репортеры, наперебой засыпая их вопросами. Последней из зала вышла леди Джейн. Растерянная и встревоженная, она опасалась, как бы Сюзанна снова не ускользнула от возмездия.

Между тем погода улучшилась, ярко засияло солнце, засверкала вода в каналах. Сюзанна вышла из здания суда с высоко поднятой головой.

— Франческа, ты, вероятно, думаешь, что я пытаюсь возбудить в тебе ненависть к памяти отца? Поверь, это не так. Я и сама никогда не питала к нему подобного чувства.

— Это оттого, что он нас любил, — убежденно ответила Франческа. — Да, у отца был тяжелый характер, но он любил нас. И я его — тоже, несмотря ни на что. — Она обняла мать и впервые с тех пор, как в новогоднюю ночь рухнул ее мир, почувствовала себя лучше.

Глава 36

Франческа стояла перед огромным зеркалом в своей спальне и рассматривала шрам. Она уже не помнила, когда перестала подчеркивать его гримом и давно ли так пристально вглядывалась в себя. Франческа не просто смирилась с увечьем, но почти забыла о нем.

Отойдя от зеркала, она подумала: когда Джек в последний раз назвал ее Пятнашкой? Видимо, он отказался от этого дурацкого прозвища, как только сама Франческа научилась принимать себя такой, как она есть. Неужели он заметил эту перемену раньше, чем она осознала ее?

Вряд ли. Джек не отличался особой чуткостью, иначе он не отправился бы в Калифорнию, а прилетел бы в Венецию вместе с ними. «Хватит думать о нем, — сказала себе Франческа. — Пора выкинуть его из головы раз и навсегда».

Она заглянула в соседнюю комнату — Кристофер сидел на ковре и увлеченно складывал картинку-головоломку. Франческа пошла в гостиную, села за свой маленький письменный стол и занялась бумагами, приготовленными ею для поверенных Сюзанны. Хорошо, если судья, прочтя дневник Сибиллы, сразу примет решение снять с Сюзанны обвинение в убийстве, но едва ли стоит на это надеяться. Вздохнув, усталая Франческа углубилась в чтение свидетельских показаний. Сегодня днем адвокат даже не удосужился упомянуть о них в суде! Возмутительно!

В дверь постучали.

— Кто там?

— Можно войти?

— Это ты, мама? Конечно, входи.

— Дорогая, с моими бедными поверенными ты вела себя довольно безжалостно. — Сюзанна улыбнулась.

— Считаешь, что я перестаралась?

— О нет, ничуть. Напротив, ты очень эффектна в гневе.

Франческа состроила гримасу:

— Только не говори, что я унаследовала темперамент отца.

Сюзанна покачала головой:

— Ты сама знаешь, что это так. Горячность в крови у всех Нордонья, однако убеждена, что в отличие от Карло ты умеешь владеть собой. В то лето, когда ты жила в Венеции, и позже, когда вы с Джеком приехали в Париж, я просматривала все газеты в поисках твоих фотографий, вырезала их, часами рассматривала и повторяла: «Милая моя доченька, моя дорогая прекрасная девочка». Но сейчас ты не просто прекрасна, Франческа. У тебя появились сила духа, характер, цельность и выдержка. — Сюзанна улыбалась, но глаза ее увлажнились от слез. — И мое сердце переполнено гордостью за тебя.

— О, мама!

— Как мне больно, дорогая, что я не видела тебя подростком. Какой ты была? Избалованной? Изводила Марианну?

Франческа кивнула:

— Жози вела себя еще хуже. Тебе мы не понравились бы.

— Сомневаюсь. — Сюзанна сжала руки дочери. — Только что звонил Эдуард Патинэ. Он в Венеции.

— Значит, все-таки приехал. Я же говорила ему, что достаточно его письменных показаний.

— Дорогая, Эдуарду нужно немного отдохнуть. Я пригласила его к нам на ужин. Надеюсь, ты не против. А еще я отпустила Эмилио и собираюсь приготовить свое знаменитое фирменное блюдо — «Язык а-ля Сюзанна».


В девять часов, когда появился Эдуард с бутылкой вина и букетом роз, Франческа почувствовала себя окрыленной. Она показала гостю комнаты верхнего этажа, заглянула с ним в детскую, где крепко спал Кристофер.

— Бедняжка! По-моему, ему передается мое настроение. Пока мы летели сюда, мальчик был так расстроен, будто заподозрил, что я порвала с Джеком.

— А ты действительно с ним порвала?

— Трудно сказать. Он, разумеется, обрадуется, если мою мать завтра оправдают, но прежнего доверия между нами уже не будет.

— Может, все еще образуется? Признаюсь, это не то, чего бы я для тебя хотел, но не могу не выступить в роли адвоката дьявола.

Оба они думали о том, что не Эдуарду, а Джеку следовало бы стоять сейчас в этой темной комнате рядом с Франческой у кровати спящего сына.

Пока Франческа накрывала на стол в маленькой гостиной, Эдуард разжег огонь в камине.

За ужином дамы рассказали гостю о дневнике Сибиллы Хиллфорд, и он предложил выпить за успех дела.

— Не надо, прошу тебя, — остановила его Франческа. — По-моему, радоваться рано. Одному Богу известно, как все обернется. Не забывай, дело рассматривается в итальянском суде, а у леди Джейн вполне может быть в запасе какой-нибудь козырь.

— Что ж, тогда просто выпьем за удачу, — улыбнулся Эдуард, и они чокнулись.

Франческа удивленно наблюдала за гостем, обычно молчаливым и застенчивым в обществе. Сегодня оживленный Эдуард без устали развлекал дам забавными историями из своих студенческих лет и врачебной практики. Он прекрасно смотрелся в солидном антикварном кресле. На его выразительном лице играли отблески пламени.

Эдуард поднялся:

— Франческа, ты очень устала, да и мне пора в отель. В девять утра я зайду за вами, и мы вместе отправимся на слушание.

После его ухода Сюзанна украдкой взглянула на дочь.

— Эдуард… удивительный человек.

— Да, мама, — согласилась Франческа.

«Еще более удивительный, чем я предполагала, — подумала она. — И, как всегда, старается облегчить мне жизнь, хотя, кажется, уже сделал все, что в человеческих силах».

Глава 37

Леди Джейн указали место в первом ряду. Сюзанну усадили там же, но с противоположной стороны. Оглядев зал, Франческа заметила Конверса Арчера в ярко-голубом свитере. Он неожиданно прошел вперед и помахал рукой Сюзанне. В этот момент леди Джейн впервые посмотрела на противницу, и ее взгляд выразил дикую ненависть.

Судья выглядел крайне озабоченным. Сегодня ему предстояло вынести приговор Сюзанне, продажной полиции, Ренате, уничтожившей следы преступления и спрятавшей подозреваемую в убийстве. Журналисты, почувствовав приближение развязки, напряженно замерли.

Отворилась дверь.

— Жози! — Франческа вскочила. Сердце ее дрогнуло от радости, Жози Лапуаре направилась к Франческе и села рядом с ней.

Франческа схватила ее за руку.

— Ах, дорогая, ты и не представляешь, как мне тебя не хватало! Но ты не должна была здесь появляться, право же, ведь на тебя набросятся газетчики!

— Я не могла допустить, чтобы ты прошла через этот кошмар одна, — прошептала Жози.

Первой для дачи показаний вызвали Антонию. Судья с ее помощью установил хронологический порядок событий, изложенных в записной книжке. Репортеры, пораженные появлением новых улик, делали торопливые записи в блокнотах.

Слушая Антонию, леди Джейн менялась в лице: изумление сменилось отчаянием. Исчерпав все вопросы, судья отпустил Антонию, а записную книжку положил на стол рядом с кинжалом как вещественное доказательство.

— Для дачи показаний вызывается Сюзанна Нордонья, — объявил судья.

Сюзанна, произнеся присягу, изложила события последней недели, проведенной в Венеции с Сибиллой.

Леди Джейн вперила в нее неподвижный взгляд. Она не понимала по-итальянски и, несмотря на перевод, не могла вникнуть в смысл показаний, а уж тем более оспорить их.

Сюзанна рассказала о поведении Сибиллы Хиллфорд на балу в «Гритти-Палас», потом перешла к событиям в палаццо. Перед затаившими дыхание людьми оживали подробности роковой ночи: исступленная страсть обезумевшей Сибиллы… Сюзанна под водой… ее борьба за жизнь… пальцы, судорожно нащупывающие кинжал… поникшая Сибилла и, наконец, сама Сюзанна, осознавшая кошмар случившегося, который навсегда сломал ее жизнь.

— У меня и в мыслях не было причинить ей вред, — проговорила Сюзанна. — Поняв, что Сибилла пытается убить меня, я испытала панический страх. Я ведь любила ее и потом пыталась ее спасти, но не могла. Мне не оставалось ничего, как бежать за помощью к моей подруге Ренате.

— Почему же вы скрылись, вместо того чтобы обратиться в полицию?

— Я хотела умереть. Муж никогда не принял бы меня, не разрешил бы мне ни видеться с дочерью, ни звонить ей, ни писать. Жизнь потеряла для меня смысл.

Потом судья вызвал Ренату и засыпал ее вопросами. Мужественная женщина отвечала четко и ясно, глядя прямо в глаза судье. Лицо ее выражало непоколебимую решимость. Наконец судья отпустил Ренату, по-видимому, удовлетворенный ее показаниями.

В залевоцарилась напряженная тишина. Судья, помолчав, обратился к залу:

— Я убежден, что в ночь смерти Сибиллы Хиллфорд действия Сюзанны Нордонья были продиктованы целями самозащиты. Принимая во внимание показания свидетелей, а также записи покойной, почерк которой идентифицирован двумя экспертами, я передаю дело на усмотрение присяжных, настоятельно рекомендуя им вынести оправдательный вердикт. До его оглашения графине Сюзанне Нордонья надлежит оставаться в Венеции.

— Всем встать! — рявкнул судебный пристав.

Под громкие приветственные возгласы публики судья покинул зал.

Репортеры бросились к выходу. Сюзанна, задержавшись у стола с вещественными доказательствами, неуверенно протянула руку к записной книжке Сибиллы.

— Убери от нее свои грязные лапы! — истерически закричала леди Джейн и метнулась к столу.

Растерявшаяся Сюзанна обернулась:

— Леди Джейн, я всего лишь…

Конца фразы никто не расслышал. Старуха схватила со стола кинжал и подняла его над головой.

Оружие угрожающе блеснуло, но прежде чем оно успело попасть в цель, Жози бросилась вперед и, оттолкнула Сюзанну. Сюзанна упала. Кинжал просвистел в воздухе.

Кто-то завизжал. Люди устремились к столу, оттеснив Франческу. Наконец пробравшись вперед, она не поняла, почему Жози лежит на полу. И вдруг Франческа увидела, что леди Джейн вонзила кинжал в спину Жози по самую рукоятку. Девушка, распростертая на мраморном полу, не издавала ни звука. Веки ее дрогнули и приоткрылись. Глядя в зеленые глаза, полные боли, Франческа догадалась, что Жози еще жива.

Раздался нестройный гул голосов. Эдуард громко велел всем расступиться. Конверс Арчер и какой-то репортер держали отчаянно вырывающуюся леди Джейн.

— Дочь Сюзанны — за мою дочь! Пусть справедливость восторжествует! — кричала старуха, уверенная, что зарезала Франческу.

Эдуард разорвал блузку Жози и осмотрел рану. Франческа закусила губу. Глаза Жози становились все темнее, и Франческе казалось, что сестра заглянула в разверзшуюся перед ней пропасть.

Глава 38

Франческа сидела одна в приемной больницы. Уже перевалило далеко за полночь. Рената давно проводила Сюзанну в палаццо. Мертвую тишину нарушали лишь жужжание вентилятора и детский плач, доносившийся из дальнего конца коридора. Время тянулось мучительно медленно. Франческа в оцепенении смотрела на огромные стенные часы, словно напоминающие о близком конце Жози. Усталость взяла свое, и Франческа закрыла глаза, но на нее тут же нахлынули воспоминания о прошлом. Все, связанное с Жози, прокручивалось словно в кино, но только в обратном порядке.

Вот Жози бросается вперед, чтобы принять на себя удар кинжала леди Джейн.

Вот она в Париже, в клубе «Ше Ля Луна», где ей удалось напасть на след Сюзанны.

Радостная Жози выскакивает из гондолы перед палаццо. «Франческа, почему ты не говорила, что твой отец — король?» Это воспоминание доставило Франческе мучительную боль. Кто бы мог подумать, что начало новой жизни обернется столь трагическим концом?

Вот Жози в Лайфорд-Кэй много лет назад подзадоривает Франческу прыгнуть с утеса или заплыть далеко-далеко. Вот она учит ее пренебречь мелкими неприятностями и любоваться грозой, а не прятаться испуганно под кроватью.

Да, именно у Жози она научилась быть храброй, а потому сумела перенести тяжелые испытания.

Рано утром Франческа вышла из палаццо и поднялась на борт водного трамвайчика, чтобы поскорее вернуться в больницу. Вдруг она услышала голос Жози — он доносился из транзистора. Франческа огляделась по сторонам. К ней направлялся невысокий мужчина в плохо сшитом коричневом костюме с транзистором в одной руке и саквояжем — в другой. Франческу охватил леденящий ужас. Казалось, Жози упрятана в этот маленький электронный ящик. Должно быть, ее сестра не пережила эту ночь. Звук преследовал Франческу. Ее не покидало ощущение, будто Жози стоит рядом и заразительно смеется. Но человек с транзистором сошел с вапоретто, и песня растаяла вдали. Водный трамвайчик направился дальше, и воздух наполнился колокольным звоном. Колокола напомнили Франческе то утро шесть лет назад, когда она направлялась по этому каналу в другую сторону. Круг замкнулся, поняла вдруг Франческа, ее семья воссоединилась. И когда трамвайчик проплывал мимо пьяцца Сан-Марко и крылатого льва, она мысленно вознесла Богу молитву за Жози: «Не забирай ее на небеса. Прошу тебя, оставь ее мне».

Сойдя на берег, Франческа купила в цветочном киоске букет роз. Потом по узким, извилистым улочкам поспешила в больницу мимо здания суда. Медсестра за стойкой регистратуры подняла на нее взгляд.

— Я хотела бы навестить Жози Лапуаре.

Медсестра просмотрела список пациентов, ее пальцы двигались по странице так медленно, словно она слепая и читает на ощупь.

— Номер двадцать шесть, — наконец сказала она. — Лифты в дальней части холла.

Но Франческа не стала ждать лифта и побежала по широкой мраморной лестнице. Она задыхалась. Сердце гулко стучало. Казалось, лестнице нет конца. Чем выше поднималась Франческа, тем сильнее становился страх. Лестничной площадки не было видно, только бесконечные мраморные ступени уходили в никуда…


— Жози! — закричала Франческа… и проснулась от собственного крика. Она сидела все там же, но рядом стоял Эдуард, положив ей руку на плечо.

— Она умерла! Я знаю, она умерла! — Франческа разрыдалась.

— Тише, тише, дорогая. Она жива, а если повезет, то будет и вполне здорова. Тебе разрешили зайти к Жози, но всего на несколько минут. Она пока в реанимации.

— Неужели Жози поправится?

— Мне разрешили осмотреть ее. Оперировал ее не самый лучший хирург, да и крови она потеряла немало, но, к счастью, нож не задел жизненно важные органы. — Эдуард через силу улыбнулся. — Конечно, есть опасность инфекции, поэтому Жози нуждается в постоянном медицинском наблюдении. — Он потер усталые, покрасневшие глаза. — Никак не пойму, как старухе удалось так глубоко всадить кинжал. Видимо, безумие наделило ее сверхъестественной силой.

— Эдуард, как мама и Кристофер? Им не опасно оставаться в палаццо? Если леди Джейн вырвется на свободу, в следующий раз она вряд ли промахнется.

— Не беспокойся. Она под замком. Ее действия в зале суда расценены как оскорбление закона и системы правосудия. Городские власти не простят этого. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим эту даму.

Эдуард проводил Франческу в палату Жози. Она лежала на спине с закрытыми глазами. В вену из капельницы поступал какой-то раствор. Возле кровати дежурила медсестра.

— Она сейчас такая маленькая и беззащитная, — прошептала Франческа, приблизившись к Жози, и увидела, что в лице сестры нет ни кровинки, черты заострились, щеки запали.

Старинный византийский кинжал сделал свое дело. Франческа вздрогнула, подумав, сколько же раз за столетия это зловещее оружие наносило смертельные удары.

Словно почувствовав ее присутствие, Жози с трудом приоткрыла глаза.

— Франческа? — Ее голос напоминал тихий шелест листьев. — P'tite soeur, крылатый лев сегодня не полетел.

— Ты помнишь?.. Тебе лучше?

— Я чувствую оцепенение. Бог знает, чем меня напичкали.

— Я слышала по радио твою песню. Наверное, это настоящий шлягер?

— Так и есть. Слава Богу, что кинжал не задел голосовые связки.

Медсестра неодобрительно взглянула на Франческу.

— Это моя сестра, я имею право побыть возле нее. — Только тут она осознала, что с ее языка впервые сорвалось слово «сестра», которое Франческе не удавалось произнести столько лет.

Жози слабо пожала руку Франчески.

— Дайте им еще минутку, — сказал Эдуард.

Жози показала глазами, чтобы сестра склонилась к ней.

— Подойди… ближе… я открою тебе секрет.

Франческа склонилась над ней.

— P'tite soeur, ты слышала, что в Венецию прибыл один знаменитый американский киноактер? Он был сегодня на суде, я видела его в последнем ряду.

Медсестра решительно взяла Франческу за локоть.

— На сегодня достаточно, синьора. Пойдемте.

— Пока, сестренка, — прошептала Жози.

— Увидимся позже. Я люблю тебя.

— Я знаю.

Франческа вложила розу в руку Жози и поцеловала сестру. Взгляд Жози был чист и невинен, как в детстве, когда они бежали по зеленой траве к морю.

Франческа вышла из палаты и последовала по коридору за Эдуардом.

— У главного входа толпятся репортеры, — предупредил он. — Хочешь, я покажу тебе запасный выход?

— Не стоит. Лучше уж с ними встретиться. Единственный способ избавиться от репортеров — удовлетворить их любопытство.

— Ты уверена? Их там не меньше полусотни.

— Ничего, я не струшу.

Они направились к выходу.

— Джек тоже там? — спросила она.

— Я просил передать ему, что он может найти тебя в больнице, но Джек предпочел подождать.

Сердце Франчески на миг замерло, потом неистово забилось. Она посмотрела на Эдуарда, словно ожидая от него совета. Что же ему сказать?

Однако в глазах Эдуарда Франческа увидела не боль, а только доброту и участие. Он приложил палец к ее губам.

— Не надо слов. Просто будь счастлива.

Открыв дверь, Франческа замерла на ступеньках крыльца. Защелкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки. Она увидела Джека, стоявшего в моторной лодке.

Кто-то протянул микрофон:

— Жози Лапуаре жива?

— Почему эта синьорина рисковала жизнью? Кто она вам?

— Да, она жива, ее состояние стабилизировалось. Отвечаю и на второй вопрос: мисс Лапуаре — моя сестра.

Воцарилось напряженное молчание.

— Вы хотите сказать, что она вам как сестра?

— Нет. Я сказала то, что есть. Она, как и я, Нордонья.

Удивленный Эдуард незаметно пожал руку Франчески, и она повернулась к нему.

— Да, это правда. — Ей казалось, будто с плеч свалилась гора и она сейчас воспарит над Венецией. На глазах выступили слезы счастья. В ее мире все снова стало на свои места.

Франческа поцеловала Эдуарда и легко сбежала по ступенькам. Репортеры следовали за ней, но она, не обращая на них внимания, устремилась туда, где ждал ее Джек. Опершись на его руку, Франческа прыгнула в катер под приветственные крики толпы.

Загудел мотор, и катер устремился к заливу. Джек обнял Франческу. В отдалении послышался звон колоколов собора Сан-Марко. Франческа радостно рассмеялась.

— Что случилось? — спросил Джек.

— Я так рада, что лев сегодня не полетел! — крикнула она, перекрывая шум мотора, и стиснула Джека изо всех сил. Она больше никогда его не отпустит! Потом повернулась, подставив лицо ветру. На губах появился солоноватый привкус моря. — Сестра. Моя сестра… — прошептала она.

Примечания

1

Так в Венеции называются водные трамвайчики. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Убирайся, противная псина! (ит.)

(обратно)

3

Нет, мсье, не трогайте! (фр.)

(обратно)

4

Да (ит.)

(обратно)

5

Сестренка (фр.)

(обратно)

6

Дорогая моя (ит.)

(обратно)

7

малышка (ит.)

(обратно)

8

Разумеется, не забыла (ит.)

(обратно)

9

Хорошо (ит.)

(обратно)

10

Пошли (ит.)

(обратно)

11

Какая честь! (ит.)

(обратно)

12

Быстрое! (ит.)

(обратно)

13

Очень мало (фр.)

(обратно)

14

свинья (ит.)

(обратно)

15

Распространенное название одного из транквилизаторов.

(обратно)

16

Да, разумеется (фр.)

(обратно)

17

Птицы.

(обратно)

18

восхитительная (фр.)

(обратно)

Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Венеция 1968
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ Лайфорд-Кэй, Содружество Багамских Островов 1968–1973
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Париж 1973–1974
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  • ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Лайфорд-Кэй, Содружество Багамских Островов 1974–1975
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  • ЧАСТЬ ПЯТАЯ Венеция 1975
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  • *** Примечания ***