Тайна похищенной карты [Хизер Террелл] (fb2) читать онлайн

- Тайна похищенной карты (пер. Екатерина Анатольевна Коротнян) (и.с. Книга-загадка, книга-бестселлер) 1.03 Мб, 234с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Хизер Террелл

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Хизер Террелл Тайна похищенной карты

Посвящается Джиму и Джеку


1


Лето 1424 года

Монгольские степи, Китай


Над Монгольскими степями разносится громовой топот — это мчатся по просторам триста тысяч коней. Земля содрогается под стройным маршем почти миллиона пеших воинов, следующих за кавалерией. Иссохшая почва степей не выдерживает непомерного груза: по ней расползаются мириады трещин.

Неожиданно все стихает, и несметное войско расступается. Перед первой шеренгой галопом выезжает величественный всадник в сверкающем желтом одеянии. Это его императорское величество Юнлэ, Сын Неба, правящий на Троне Дракона.

Император сознает, что ему не подобает носиться по степям. Следовало бы скрывать свой облик от глаз простолюдинов; простым смертным запрещено взирать на Сына Неба. Но он любит сражения и понимает, что битва против предводителя восставших монголов может оказаться последней.

И все же император верит, что боги окажут ему милость, подарив еще одну победу, как они это часто делали в прошлом. Он должен укротить непокорные монгольские войска на поле боя, чтобы потом укротить своих политических недругов, мандаринов, в собственной империи.

Ненавистные мандарины уже давно шепчутся, что монгольское восстание — признак того, что боги отвернулись от императора и его грандиозных планов. Император должен победить бунтарей и доказать неправоту мандаринов, прежде чем его мягкотелый сын и наследник Чжу Гаочжи начнет прислушиваться к пересудам врагов и откажется от императорских проектов, взойдя на Трон Дракона.

Стареющий император не может допустить подобного. Он должен защитить дорогие его сердцу святыни, среди которых Великая стена и Запретный город;[1] ведь именно они заявляют всему миру о могуществе Китая. Юнлэ должен сохранить в целости обширную империю, так тщательно им восстановленную после многих веков упадка. Но самое главное, он должен не допустить развала любимого флота, не сравнимого по своим размерам и оснащению ни с одним флотом мира, этому флоту еще предстоят дальние походы.

Боги знают, что он всю жизнь стремился только к одному — укрепить в народе веру в собственную силу после многих лет чуждого монгольского господства. Он должен поставить монгольских бунтарей на колени перед собой, чтобы его славное наследие не ушло к политическим интриганам, когда Сыном Неба станет Чжу Гаочжи.

Звучат боевые горны, сотрясая воздух оглушительным звуком. Император опускает ладонь на эфес меча, готовый сразиться бок о бок со своими воинами как простой смертный. Он жаждет победы, но если ему суждено умереть, то он умрет в этих степях, а не как птица в клетке, сидя в Запретном городе.

За спиной императора раздается быстрый топот копыт, трубный зов обрывается. Император удивлен, что кто-то посмел нарушить торжественность момента. Он оборачивается и видит генерала, который спешивается и опускается перед ним на колени.

— Ваше императорское величество, вам не подобает возглавлять войска. Умоляю о милости, позвольте мне повести воинов в атаку против мятежных монголов.

Император в упор смотрит на генерала, и его легендарные черные глаза вспыхивают гневом.

— Не забывай, что я Сын Неба. Я поеду впереди людей.

Под его взглядом генерал ретируется.

Император оглядывает поле боя. Он жалеет только об одном, что его преданный советник, адмирал Чжэн Хэ, не может разделить с ним эти минуты, которые вполне могут оказаться последними. Но Чжэн действительно не может. У императора на его счет другие планы.

Император Юнлэ улыбается, вытаскивая меч из ножен, пришпоривает коня и громовым ревом приказывает армии следовать за собой. Он мечтатель, он азартный игрок, и он умрет так же, как жил. Пусть боги решают его судьбу и судьбу наследия, которое он оставит Китаю.

2


Наши дни

Нью-Йорк


Мара решительным шагом пересекла конференц-зал и, выйдя, хлопнула дверью, словно поставила в конце предложения восклицательный знак. Клиенты, Республика Кипр и знаменитый музей Маллори, должны были понять: ее последнее предложение является именно таковым — последним.

Она выдвинула свой ультиматум с напускной храбростью, рассыпав по столу обличительные фотографии. Но теперь, направляясь по длинному коридору в свой кабинет, она чувствовала, как смелость улетучивается. Мара начала сомневаться, что выбрала правильную тактику для переговоров. Она рассуждала о перспективах судебного процесса с музеем, если стороны не договорятся, но на самом деле ей хотелось, чтобы они пришли к соглашению и не затевали тяжбы. Она больше не верила, что судебная система способна установить справедливость для какой-то стороны. Для любой из сторон.

Мара кивнула своей помощнице Пегги и прошла в кабинет, плотно прикрыв за собою дверь. Она подсела к столу, засекла время и решила подождать ровно полчаса, прежде чем вернуться в конференц-зал. У посла Кипра, главы Киприотской церкви и директора музея Маллори, будет достаточно времени, чтобы рассмотреть ее предложение. А она за этот промежуток успеет сформулировать следующий шаг на случай, если они не договорятся.

В дверь постучали. Это Джо — больше некому. Любой другой рисковал разгневать Мару, если бы потревожил ее до завершения переговоров. Она не допускала, чтобы кто-нибудь разглядел сомнения за фасадом уверенности. Но у Джо не было причин беспокоиться, он видел ее всякой.

В комнату ввалился бывший агент ФБР, неся впереди себя сытое брюшко, выпиравшее из мятого серого пиджака.

— Как там дела?

По неуклюжему виду и добродушному нраву толстяка нельзя было догадаться о характере его предыдущей профессии. Именно этого Джо и добивался. Он всячески поощрял подобное ложное восприятие, усыплявшее у клиента бдительность, а сам тем временем расставлял смертоносные силки.

— Как ты и предполагал, — ответила Мара.

— Сделала им последнее предложение, которое мы придумали вчера вечером? — спросил Джо с заметным нью-йоркским акцентом — бруклинский говор, как неизменно уточнял он.

— Да. Видел бы ты их лица в ту минуту. Сидели как громом пораженные. Мне пришлось выйти, чтобы они все переварили.

— Ничего, проглотят. Думаешь, известному музею хочется быть уподобленным какому-нибудь расхитителю гробниц? Еще чего.

Он хмыкнул, по-видимому представляя, как августейший музей Маллори запятнает свою репутацию дискредитирующей тяжбой.

Мара промолчала. Вместо ответа она запустила пятерню в свежую стрижку, продумывая стратегию. По привычке пальцы скользнули к плечам, до которых еще недавно доходили волосы. Джо поднял свое грузное тело из кресла.

— Ты прекрасно справишься, — сказал он, закрывая за собой дверь.

Мара развернулась на стуле лицом к окну, из которого открывался захватывающий вид на Центральный парк. Она хотела сосредоточиться на текущем деле, а папки других клиентов — аукционных домов, дилеров, коллекционеров и правительств, желающих, чтобы Мара разрешила их конфликты, — ее отвлекали. Республике Кипр и музею Маллори было необходимо втайне урегулировать спор относительно неких киприотских икон четырнадцатого века, поступивших в музейное собрание от одного арт-дилера, арестованного в настоящее время правительством Кипра. Обе стороны полагали, что смогут достичь соглашения ко всеобщему удовлетворению, если переговоры пройдут скрытно и эффективно; поэтому они решили прибегнуть к услугам Мары Койн и ее фирмы, практикующей не совсем обычные методы.

В дверь снова постучали — на этот раз робко. Мара решила, что у Джо, как всегда, нашелся еще один совет напоследок.

— Входи же, — крикнула она, не поворачиваясь к двери.

— Мара, тебе звонят.

Мара обернулась, даже не пытаясь скрыть раздражения, что Пегги, вопреки правилам, ее потревожила.

— Тебе ведь известно, пока стороны не пришли к соглашению, я не отвечаю на телефонные звонки.

— Тебе тоже известно, что я не стала бы сюда лезть, если бы не крайний случай.

Пегги никогда за словом в карман не лезла, за что и нравилась Маре. В обычные дни.

— Звонит Ричард Тобиас.

— Кто? — Мара думала только о кипрском деле, и это имя ей ничего не говорило. Она собралась было приказать Пегги записать сообщение, когда вдруг до нее дошло, кто это такой: Ричард Тобиас — легендарная личность среди консерваторов, влиятельнейшее лицо, распределяющее высокие посты.

Она схватила телефонную трубку:

— Добрый день, мистер Тобиас. Это Мара Койн. Чем могу быть полезна?

— Я нуждаюсь в ваших услугах.

3


Наши дни

Нью-Йорк


Разумеется, Ричард Тобиас захотел встретиться в своем «излюбленном месте»: прославленном клубе «Метрополитен». В менее привилегированное заведение в Нью-Йорке он даже не ступил бы ногой. Однажды Маре попалось на глаза интервью, в котором он назвал Манхэттен «языческим поселением», и она представила, как он содрогается от одной только мысли, что люди могут жить среди такого убожества.

Ричард не просто пригласил Мару в клуб, он собирался с ней пообедать. Она согласилась, но только после того, как киприоты и музей Маллори неохотно приняли ее предложение. Такси высадило ее на углу суматошной Пятой авеню и Шестидесятой улицы, где всегда полно туристов, — оставалось только удивляться, почему именно здесь устроили сверхзакрытый клуб. Хотя в 1894 году, когда он был создан, на Пятой авеню располагались лишь огромные особняки и не сновали толпы туристов и нуворишей.

Выбираясь из машины, Мара позволила швейцару в строгой униформе поддержать ее за локоток. Затем она пересекла открытый двор. Администратор у входа поприветствовал ее и поинтересовался, на чье имя заказан столик, а затем помог снять легкое пальто. Для этой встречи Мара выбрала деловой костюм из темного букле, который выгодно подчеркивал цвет ее зелено-голубых глаз. А Ричард, как она предполагала, появится в превосходно пошитом на заказ черном костюме, в белой рубашке с монограммой и консервативном полосатом галстуке, в котором обычно фотографировался.

Метрдотель проводил ее в огромный обеденный зал. Над головой высоко парил золоченый потолок с плафонами. На окнах высотой в двенадцать футов висели тяжелые бархатные шторы, отгородившие зал от внешнего мира. Одну стену почти полностью занимал роскошный мраморный камин, такой огромный, что Мара могла бы шагнуть в него, не пригибая головы, а вторую стену украшали похожие на камеи барельефы. И повсюду горели светильники в виде свечей. Несмотря на красоту, декор слегка отдавал замшелостью. Видимо, завсегдатаи клуба считали безукоризненную отделку дурным тоном, свойственным парвеню.

Метрдотель указал на центральный столик, за которым сидел седовласый Ричард Тобиас. Выглядел он точно так, как она себе его и представляла. Пока он не поднялся со стула. Всего пять футов шесть дюймов. Мара поразилась: она ожидала увидеть фигуру под стать его положению. Должно быть, подумала она, Тобиас очень любит знаки богатства и власти: они прибавляют ему недостающего роста.

Тобиас протянул руку для приветствия:

— Мисс Койн, как любезно, что вы согласились прийти.

— Мистер Тобиас, для меня это честь.

— Прошу вас, мисс Койн, называйте меня Ричард.

Имя Ричарда Тобиаса вызвало целый поток воспоминаний из детства Мары. Отец, ирландский иммигрант первого поколения, ставший республиканцем, оказался втянутым в закулисные интриги, благодаря которым ряд политических кандидатов от Бостона получили поддержку консерваторов. В то время отец часто упоминал имя Ричарда, и у Мары оно ассоциировалось с тайными собраниями, давшими отцу выход на политическую арену, хоть и в качестве мелкого игрока. Ричард действовал на более высоком уровне, чем ее отец, скорее напоминая кукловода национального масштаба. По крайней мере, такой вывод можно было сделать из редких статей, интервью и косвенных намеков отца относительно этой скрытной фигуры.

Тобиас жестом пригласил ее сесть, и пока она устраивалась, чувствовала его холодный взгляд, окинувший высокую стройную фигуру и задержавшийся на слегка веснушчатых щеках.

— Я не думал, что вы окажетесь такой молодой. Учитывая вашу репутацию.

Подавив желание ответить, что он оказался меньше ростом, чем она думала, Мара улыбнулась:

— Полагаю, это нужно рассматривать как комплимент.

Первые минуты они с Ричардом изучали меню, наслаждаясь безукоризненным сервисом, почти незаметным и в то же время интуитивно внимательным. Обмен любезностями, в котором, что удивительно, не прозвучало имя отца Мары, казалось, длился бесконечно — обычно у Мары просто не хватало времени на подобную пустую болтовню. Однако она скрыла свое нетерпение, почувствовав, что Ричард ожидает в ней видеть почтительную дочь. Она хорошо знала, как справиться с этой ролью, которую часто играла в обществе отца, прежде чем он рассердился на нее, когда она отказалась от партнерства в юридической фирме.

Мара ждала, что Ричард первым заговорит о предмете их встречи, хотя о причинах она уже сама догадывалась. По слухам, этот состоятельный патриций являлся владельцем художественной коллекции, способной составить конкуренцию лучшим музеям страны, поэтому Мара сделала вывод, что он случайно приобрел какой-то предмет искусства с сомнительным прошлым и теперь надеялся, что она поможет ему по-тихому разрулить ситуацию. В конце концов, ее фирма приобрела репутацию в определенных кругах благодаря именно таким делам.

— Я уже упоминал, что нуждаюсь в ваших услугах.

— Да.

Мара помешивала чай, не отрывая глаз от чашки, а сама гадала, пойдет ли речь о полотне Ренуара, запятнанного нацистским прошлым, или о нидерландском религиозном триптихе шестнадцатого века, хозяину которого теперь грозит обвинение в осквернении церкви. Мара слушала, как тикают часы в стиле рококо на камине, и ждала чего-то вроде признания.

— Мне понадобятся услуги вашей фирмы, но только с соблюдением чрезвычайной осторожности.

— Осторожность — наш конек.

Он кивнул в знак согласия.

— Превосходно. Как я понял, секретность — ваша визитная карточка.

— Чем мы можем вам помочь?

Ричард понизил голос:

— Полагаю, вы в курсе, чем я занимаюсь, или я проявляю чрезмерную самонадеянность?

— Разумеется, нет, мистер… — Мара запнулась, — Ричард.

Даже если бы Мара с детства не знала Ричарда Тобиаса, то в качестве рядового гражданина, следящего за политическими событиями в стране, она не раз встречала его имя в газетных статьях, посвященных национальным выборам, и видела на групповых фотографиях с президентом или каким-нибудь сенатором. Но всегда на втором плане.

— Но вы, возможно, не настолько знакомы с моей другой деятельностью. С возрастом, когда приближаешься к встрече с Создателем, начинает давать о себе знать совесть. От меня она потребовала, чтобы часть своих личных средств я перевел на исторические исследования и археологические раскопки. Одни такие раскопки сейчас проводятся в Китае, на месте, где проходил знаменитый Шелковый путь.[2] В течение последних двух дней у меня состоялись два очень важных телефонных разговора. Первым звонком мне сообщили, что главный археолог раскопок обнаружил карту времен династии Мин, воспроизводящую путешествие, совершенное в пятнадцатом веке адмиралом Чжэн Хэ. Карта была создана предположительно в двадцатых годах пятнадцатого века, на ней изображен мир, каким его в то время представляли китайцы: там нанесены Азия, частично арабские страны, Африка и грубо очерчены другие районы. Если это правда, то она явилась бы самой древней во всей истории картой с частичным изображением мира.

Мара так удивилась, что позабыла о своей роли, не удержавшись от замечания:

— Такая карта была бы бесценной находкой. — Тут она вспомнила, что не является экспертом-картографом, и поспешила добавить: — Как мне кажется.

— Надо полагать, — сухо согласился он. — Когда позвонили во второй раз, я узнал, что в тот же вечер, когда мне сообщили о находке, карту выкрали. Это было вчера. Я хотел бы нанять вас, чтобы вы отыскали карту — если она на самом деле существует — и вернули мне. Готов понести любые расходы. Меня не волнуют ваши методы, единственное мое требование — никакой огласки. В частности, мне бы хотелось скрыть факт кражи от китайского правительства. Подобная крупная пропажа может лишить меня прав вести раскопки в том месте.

Мара заерзала на стуле. Как случилось, что человек столь высокого уровня узнал о другой стороне ее деятельности? Главная задача ее фирмы для одних клиентов заключалась в быстром, справедливом и эффективном разрешении юридических споров по поводу украденных предметов искусства. Для других клиентов фирма лоббировала законопроекты, способные помешать попаданию украденных предметов искусства на легальные рынки, то есть ставила палки в колеса весьма успешному бизнесу по торговле краденым с годовым оборотом в шесть миллиардов долларов. Тем не менее эти два вида деятельности составляли всего лишь часть той работы, которую проделывала ее фирма, надводную часть. Когда требовалось вернуть произведение искусства истинному, по мнению Мары, владельцу, ее фирма действовала меж двух огней, ни на стороне закона, ни на стороне криминала. Мара обращалась за информацией к ворам, скупщикам краденого и коллекционерам, готовым пойти на преступление ради вожделенного предмета искусства; и все эти деляги не отказывались разговаривать с ней, потому что понимали: ее расследование может предотвратить официальное вмешательство, к тому же она умела хранить секреты. Она не ставила себе целью добиться судебного преследования — после дела, связанного с картиной «Куколка»[3] и изменившего всю ее жизнь, у нее не осталось никаких иллюзий на этот счет, — она стремилась лишь передать украденную картину или скульптуру в руки истинного владельца.

Так как Ричард знал полный спектр ее деятельности, Мара отбросила роль почтительной девочки. Если он нанимал ее для того, чтобы она окунулась с головой в грязные воды, то он должен оценить ее способность работать под давлением и при плохой видимости.

— Мои клиенты всегда предпочитают обойтись без огласки. Вы должны это знать. Это одна из причин, почему они выбирают мою фирму. Одна из многих.

Она увидела, что Ричард сощурился, оценивая ее ответ. Тобиас заговорил снова, на этот раз не по-отечески, а резко и хмуро:

— Хорошо. Мы поняли друг друга.

Мара помолчала, прежде чем объявить непременное условие, без которого не подписывалась на сделку.

— Полагаю, вы также понимаете, что я берусь за дело, только если абсолютно убеждена в праве клиента владеть этой вещью или в том, что он вернет украденный предмет.

— Разумеется, — ответил он без малейшей заминки. — Мне нужно, чтобы вы отправились в Китай завтра, встретились с археологом и начали свое расследование. Это возможно?

— Да.

Для такого важного клиента, который мог привлечь других важных клиентов, Мара могла вылететь из страны в спешном порядке.

— Значит, договорились.

4


Лето 1420 года

Пекин, Китай


Кисть застывает, не доведя мазок до конца, когда звучит призыв к молитве. Крик муэдзина вздымается вверх ястребом и летит над покатыми крышами с блестящей черепицей имперского желтого цвета, каждый угол которых охраняют рычащие драконы и фениксы. Крик проникает в студию по коридорам с красными лакированными колоннами и дает ему знать, что пора закончить упражняться в каллиграфии, перейти в особый зал, обратиться лицом к Мекке и воздать молитву.

Он знает, что должен подняться и присоединиться к остальным, но все же продолжает свое занятие. Глаз наставника по каллиграфии заметит любой недочет в созданном иероглифе, любой неуверенный мазок, даже если конечный результат покажется безукоризненным. Его каллиграфия должна быть идеальной, если он хочет попасть в ближайшую экспедицию адмирала Чжэн Хэ. А попасть туда нужно обязательно, чтобы восстановить честь семьи.

Он снова подносит кисть к шелковому свитку и делает молниеносный мазок — иероглиф завершен. Затем он проводит кистью по чернильному камню, левой рукой поддергивает рукав халата и кладет правую на опору, после чего заносит кисть над свитком и начинает следующий иероглиф выше предыдущего. Несколькими осторожными и плавными мазками он завершает отработку «Ветки цветущего персика». Быстро вернув инструменты на место, он внимательно изучает результат. Он надеется, что наставник не найдет в нем расхождений со стандартами официального стиля.

До начала молитвы остается совсем мало времени, и он мчится по коридору, позабыв о предписанной семенящей походке. Он вытягивает шею, чтобы посмотреть, не заметил ли кто его промаха; убеждается, что он один, а это случается чрезвычайно редко в этом огромном, кишащем людьми комплексе, где каждый шаг каждого обитателя взвешивается и судится по древнему кодексу поведения.

Он начинает семенить, переходя на робкий, беззвучный шаг. Он, как может, спешит по лабиринту коридоров. Он проходит мимо орд ремесленников и строителей, которые торопятся закончить работу за оставшиеся несколько месяцев до прибытия послов из чужеземных стран по случаю торжественного открытия Запретного города в первый день нового года, 2 февраля 1421 года.

Он проскальзывает в молитвенный зал, падает на колени на свободный коврик в задних рядах и касается лбом пола. Помимо всего прочего он молится, чтобы никто не заметил его опоздания. Он не может себе позволить, чтобы плохой отзыв запятнал его имя. Осторожно глядя из-под официального черного головного убора с двумя отворотами в виде крыльев, он быстро осматривает комнату. Остальные евнухи-мусульмане, по-видимому, поглощены только молитвой.


Готовясь выйти из молитвенного зала, он слышит, как кто-то шепотом окликает его по имени:

— Ма Чжи.

Это Ма Лян, его друг и земляк из Юньнаня, тоже мусульманин. Ислам пришел в Куньян, родную деревню Чжи и Ляна, когда Чингисхан пронесся со своими монгольскими войсками по Юньнаню. Но только религиозная терпимость императора Юнлэ к исповедующим буддизм, ламаизм, конфуцианство, даосизм, ислам позволила юношам молиться в стенах Запретного города.

Лян один из немногих, кому Чжи доверяет среди евнухов, в чьих рядах процветает любовь к интригам и заговорам, начиная с мелких пакостей старых обабившихся чинуш до дерзких замыслов молодых, все еще цепляющихся за остатки былой мужественности, пока не стертые временем.

— Почему опоздал? — спрашивает Лян.

— Отрабатывал «Ветку цветущего персика».

Лян понимающе кивает и прощает. Почти пять лет имперской службы Чжи изучает науки, необходимые, чтобы стать картографом, — каллиграфию, навигацию, географию, картографию и астрономию, — и учение превратилось для него почти в богослужение. Он посвящает время своему мастеру урывками, между официальными обязанностями. Особенно это важно теперь, когда близится набор офицеров в команду для шестой имперской экспедиции адмирала Чжэна.

— Кто-нибудь еще заметил?

— Нет. Только я.

Чжи облегченно вздыхает. Он понимает, что один-единственный промах — и его вычеркнут из списков претендентов.

— Хвала Аллаху. Пошли, мы должны спешить на дневную трапезу.

Друзья ускоряют шаг, не отрывая глаз от мощенных плитняком дорожек обнесенного стеной Императорского города, внутри которого расположен Запретный город. Тем не менее молодые люди умудряются безошибочно пройти сквозь лабиринт на первый взгляд одинаковых красных дверей и оказываются в нужном им дворе. Они ступают на площадь к юго-западу от Бэйаньских ворот. На площади возвышается здание Силицзяня, Главного церемониального управления, престижного административного департамента, в котором евнухи заправляют всеми имперскими делами и где работают Чжи и Лян.

Юноши торопливо минуют Силицзянь и приближаются к внушительным тиковым сооружениям, предназначенным для трапез и сна евнухов. Каждый раз, проходя мимо недавно отстроенных зданий, Чжи невольно думает, как ему повезло: молодого евнуха могли бы распределить в помощники повара или садовника или отдать в услужение какой-нибудь младшей наложнице, и пришлось бы ему тогда жить во времянке, как живет его семья. А вместо этого ему предписано служить в единственном департаменте, предлагающем возможность учиться со знатоками академии Ханьлинь.

Они приближаются к столовой, откуда все громче доносится звон игральных костей. Звон прекращается, как только игроки замечают мрачные домотканые халаты синего цвета. Евнухи, прислуживающие во время трапез, бросают свою игру в «Ма Дяо Пай»[4] и низко кланяются Чжи и Ляну, признавая тем самым их более высокий, согласно уставу Императорского и Запретного городов, ранг.

Друзья переглядываются, думая об одном и том же: если евнухи с кухни ждут окончания трапезы снаружи, значит, внутри уже подали все блюда. Наказание бамбуковой палкой следует и за менее серьезные проступки, чем опоздание на обед. Оба неохотно переступают через порог.

Молодым людям приказывают поклониться начальнику управления. Они спешат пасть ниц, стукнувшись лбами об пол, перед красным халатом с вышитым свирепым драконом. Начальник Тан машет перед ними бамбуковой палкой, но затем примирительно кивает. Проявляет неслыханную снисходительность.

Юноши ретируются в самый дальний угол зала. Над столом клубится благоухающий пар. Аромат, кажется, знаком Чжи: примерно так пахло блюдо жареной баранины с зеленым луком с личного стола императора, которое им однажды повезло попробовать. Миску передают Чжи и Ляну. Это действительно баранина, отвергнутая императором. Из сотен блюд, что проносят перед его императорским величеством во время каждой трапезы, он выбирает всего несколько. Остальные император отдает своим женам и наложницам, далее блюда попадают на стол придворных чиновников и наконец достигают старших евнухов, если все другие от них отказались.

Чжи и Лян погружают палочки в миску и начинают вкушать императорский деликатес, но тут Чжи замирает, вспоминая родителей и братьев. В бытность его прародителей — когда правили монголы и мусульманские семьи занимали высокие посты в Юньнане — семейство Ма регулярно лакомилось мясом за обедом. Однако когда Чжи вступил в пору юности, его семья потеряла былой статус, перебивалась рисом с овощами, а мясо появлялось у них на столе только по особым праздникам. Чжи надеется, что таэли, которые семья получает за его имперскую службу, позволяют им чаще наслаждаться подобной роскошью. Его родные, как он думает, считают пустяком то, что он пожертвовал своей мужественностью.

Звучит гонг. Пронзительный гомон стихает до шелестящего шепота. Затем все окончательно смолкают, пока начальник Тан готовится сделать объявление.

— Наш император Юнлэ, Сын Неба, вернул нам славу Китая. Его высокочтимый отец, император Хуну, изгнал варваров-монголов из нашей страны, но именно император Юнлэ восстановил для нас Великую стену, расширил Великий канал, объединяющий всю территорию Китая, и построил Императорский город, в самом центре которого находится Запретный город. Император также вернул былое величие своим преданным слугам-евнухам.

Из-под полей головного убора Чжи наблюдает, как его сотрапезники-евнухи горделиво кивают в знак согласия. В свое время император Хуну низвел евнухов до самого низкого звания, при нем все правительственные посты занимали мандарины. Только при императоре Юнлэ евнухи вернули власть, контролируя политику с чужими государствами и отстаивая ее важность. С тех пор они добились максимальных выгод для себя: так как их бесполость не могла угрожать имперскому первородству, им одним было позволено жить и работать в непосредственной близости от императора, внутри дворцового комплекса, окружавшего Запретный город.

— Император считает возможным оказать еще большую честь нашему церемониальному управлению. Его императорское величество собирается не только устроить торжественное открытие Запретного города, но и подготовить новый флот для небывалого доселе похода под командованием адмирала Чжэна. После того как корабли отвезут высокочтимых послов, которые прибудут на праздник по случаю открытия Запретного города, флот побывает во всех странах мира и привезет императору все самое ценное, дабы пополнить его казну. Его императорское величество оказывает нашему управлению честь тем, что отберет нескольких ничтожных слуг из наших рядов для этой экспедиции.

Начальник Тан протягивает руку, и один из младших евнухов кладет ему на ладонь свиток. Наступает напряженная тишина, начальник медленно разворачивает свиток — так медленно, что Чжи уверен: другие евнухи слышат громкое биение его сердца.

— Ян Лянь, Вэй Чжунсян, Ван Яньчжи, Цзо Цюмин, Лю Чжун, Ван Жоюй…

Чжи все ждет и ждет, пока начальник зачитывает длинный список кандидатов. С каждым новым именем он все больше волнуется и молча молит Аллаха, чтобы прозвучало и его имя.

— …и наконец, среди них будет Ма Чжи. Если кто-либо из этих недостойных кандидатов сдаст экзамен, его кандидатура будет рассмотрена на пост помощника флотского картографа на время похода адмирала Чжэна.

5


Наши дни

Нью-Йорк


— И это все, на что мы способны? — Мара оглядела конференц-зал.

Восходящее солнце достигло крыш ближайших домов, пыльный луч света коснулся огромного стола, захламленного бумагами и стаканчиками из-под кофе.

Первое утро после встречи с Ричардом. Мара сразу устроила совещание со своей командой, едва вернувшись с обеда в клубе «Метрополитен». Все их усилия ушли на то, чтобы выработать лишь примерную стратегию. Час отлета приближался, и Мара все больше нервничала.

Задав свой саркастический вопрос, она тут же об этом пожалела. Она прекрасно понимала, что нельзя каждый день выкладываться на полную катушку, отдаваясь полностью новому делу. Она требовала от своей команды найти ответ на один-единственный вопрос: кому выгодно украсть произведение искусства? Для этого они должны были выйти за рамки своих профессиональных интересов — истории искусств, криминологии и юриспруденции.

По мнению Мары, обнаружить похитителя можно, только если разбираешься в предыстории создания произведения, его значении и рынках сбыта, иными словами, проникаешь в замысел художника, историческое прошлое и настоящее вещи, даже в ее символизм, знаешь наперечет всех коллекционеров и потенциальных покупателей. Только тогда удается проследить за предметом искусства, договориться о его возвращении, а затем передать вещь в руки истинных владельцев. И все это они проделывают под гнетом предельно сжатых сроков.

Но прежде чем она успела извиниться, Джо поспешил ей ответить не менее сердитым тоном:

— Могла бы и не спрашивать. Мистер Тобиас сообщил ноль информации, так что нам остается только наметить для тебя основные ходы. — Он перехватил недовольный взгляд Мары, и она увидела, что в его карих глазах из-за усталости и раздражения больше не светятся задорные огоньки.

— Ты прав, Джо, — примирительно посмотрела на него она, понимая, что он и так ее простит.

Их знакомство длилось всего три года — со времен распада дела о картине «Куколка», разрушившего ее карьеру юриста, после чего она начала заново, но за это время они сумели создать крепкие, почти родственные отношения, так как каждый из них был одинок. Когда они только познакомились, Джо возглавлял подразделение при ФБР для расследований преступлений, связанных с незаконным оборотом культурных ценностей. Именно он руководил следствием по делу бывшего клиента Мары, высокочтимого аукционного дома Бизли. Во время следствия Мара нашла в Джо неожиданного союзника, не лишенного сочувствия, а когда Джо рассказал ей о своих планах уйти в отставку по завершении дела, у Мары родилась идея создать собственную фирму. К ее удивлению, он согласился — правда, с одним условием: Мара будет служить лицом компании, а Джо оставаться в тени, просвещая ее насчет подпольного мира арт-дилеров, и пользоваться давнишними связями. Сам Джо был слишком известен, чтобы выйти в фирме на первый план. А еще Мару удивило, что она полюбила новую работу, хотя пришлось отказаться от спокойной службы в большой юридической фирме. Или, возможно, благодаря этому отказу.

— Простите, ребята. Я просто устала, хотя это не оправдание. Мы все измотаны.

Они просидели здесь всю ночь, стараясь выработать лучшую стратегию в сложившихся обстоятельствах. С клиентами Мара умела лавировать, однако ее готовность послужить справедливости часто мешала ей справляться с нетерпением, когда дело касалось ее собственной команды работников.

— Не нужно извиняться, Мара, — сказал Брюс.

Глаза у него не так покраснели, как у Джо, — видимо, бывший обвинитель из департамента ФБР, работавший под началом Джо, больше привык к затянувшимся на всю ночь заседаниям. Когда Мара в свое время выразила желание отказаться от сложной юридической канители, возникавшей при переговорах и лоббировании, Джо предложил взять в команду Брюса.

Дверь конференц-зала открылась, и вошла Кэтрин, неся последние отчеты. Мара обрадовалась в душе, что есть повод отвлечься благодаря приходу историка-искусствоведа, тихой вдумчивой женщины, которая работала как дьявол, запершись в своем кабинете. Кэтрин могла создать провенанс[5] любого предмета, любых времен, с подробнейшим изложением иконографии[6] предмета, его исторического значения и перечислением предполагаемых коллекционеров. Мара поблагодарила свою команду за понимание и попросила вернуться к первоначальным планам поиска карты.

Эксперты ознакомились с материалами по торговле древними картами и досье основных игроков из подпольного мира похитителей карт. В документах содержался перечень контактов для Мары: имена воров, возможно причастных к данному делу, скупщиков краденого, артдилеров и коллекционеров, которых могла заинтересовать редкая карта пятнадцатого века. Список был короток: рынок для древней карты, пусть даже самой бесценной, весьма ограничен. Кэтрин не обошла вниманием и краткую историю картографии, чтобы Мара поняла, какое место занимает эта карта — хотя о ней почти ничего неизвестно — в общей хронике создания карт. Если археолог точно описал украденную карту, то она представляла собой уникальную находку.

По пути в Сиань, где находился ближайший к раскопкам аэропорт, Маре предстояло сделать краткую остановку в Гонконге. Она планировала воспользоваться передышкой, чтобы навести дополнительные мосты. Помимо этих несущественных домашних заготовок, у нее ничего не было, оставалось только одно: решать по ходу дела, какой взять курс. Она с радостью предвкушала предстоящую работу, но и тревожилась тоже.

Все поднялись и потянулись к выходу. Брюс и Кэтрин пожелали Маре удачи, а сами направились домой, чтобы отдохнуть немного, принять душ и вернуться в офис, где им предстояло заняться клиентами, оставленными Марой. Джо жестом позвал Мару к себе в кабинет, прежде чем она уедет собирать вещи.

— Ты, похоже, места себе не находишь.

— Так и есть, Джо. Хотя никому другому я бы не призналась.

— Откуда столько волнений?

— Сама точно не знаю, но это дело почему-то заставляет меня тревожиться.

— Не смей трястись. — Он помолчал. — Надеюсь, это не из-за того, что тебе придется держать ответ перед знаменитым Тобиасом, — сказал он, закатив глаза.

Либеральные предпочтения Джо мешали ему смириться с мыслью, что он работает на консервативного Тобиаса.

— Нет-нет, — заверила его Мара. — У нас и раньше были важные клиенты.

— Ты прекрасно справишься, Мара. А я обеспечу тебе надежный тыл.


Мара в последний раз окинула взглядом одежду, разложенную на кровати, прежде чем упаковать в прочную сумку. Бесчисленные черные брюки, свитера и юбки хорошо служили ей в прошлых поездках. Дело иногда приводило ее в места, посещать которые она не планировала при отъезде, поэтому определенный набор легких и теплых вещей на все случаи — с редким нарядом «на выход» — никогда ее не подводил.

Мара надела темные твидовые брюки и кашемировый свитер, в которых обычно путешествовала. Потом натянула черные высокие сапоги. Кожаная куртка со съемной утепленной подкладкой — и она была готова к выходу.

Редкий случай, что у нее осталось несколько минут, пока не пришла машина. Мара быстро обошла свою заброшенную, по сути, квартиру, проверяя, все ли в порядке, хотя никаких неожиданностей она не предполагала. Мара никогда не знала, как долго будет отсутствовать, поэтому не заполняла свое жилище предметами, требующими заботы или внимания, вроде растений и продуктов.

Угасающий день высветил пыль на фотографиях в рамках. Мара потянулась к бабушкиному фото, чтобы протереть его, но тут ее взгляд привлекла картина над камином — наследство от Лиллиан Джойс, покойной гранд-дамы провенансов из аукционного дома Бизли. Мара и Лиллиан сблизились во времена, когда занимались делом о картине «Куколка», потихоньку проводили собственное расследование преступлений, совершенных в Бизли. Но даже их неожиданно возникшая дружба не подготовила Мару к щедрому подарку Лиллиан, оставившей ей картину и денежный фонд.

Те ограниченные часы, что Мара проводила дома, она в основном спала, поэтому уже давно не любовалась портретом семнадцатого века кисти Йоханнеса Миревелда. Сейчас она отошла назад, чтобы посмотреть на него. Богато одетая пожилая женщина, увешанная нитками блестящего крупного жемчуга, смотрела немигающим взглядом на Мару. Одной рукой дама подбоченилась, тем самым бросая вызов любому, кто на нее смотрел. Осанка, а также свитки с картами на столе позади нее свидетельствовали о ее большом авторитете. Миревелд запечатлел весьма редкий для своего времени тип женщины — властную особу.

Портрет напомнил Маре Лиллиан и ее последнее напутствие: построить свою судьбу для чего-то большего, не быть просто винтиком в гигантской машине коммерческой юриспруденции. Мара гордилась тем, чего достигла, но ей все равно было любопытно, как оценила бы ее фирму и все их усилия Лиллиан. Во всяком случае, та работа, которую они проделывали теперь, носила альтруистический характер, и Мара исполнила предсмертное желание Лиллиан вернуть полноправным владельцам награбленные нацистами сокровища, которые они вместе с ней обнаружили в закромах дома Бизли. В какой-то степени жизнь Мары не отличалась от той, которую она вела как сотрудник фирмы «Северин, Оливер и Минз»: долгие часы она проводила в офисе и в дороге, пока дело о картине «Куколка» не вынудило ее изменить курс, нацеленный на слепую погоню за партнерством.

Отец Мары сожалел, что она не проигнорировала этическую дилемму, которую представляло собой дело «Куколка», — лучше бы ей и дальше добиваться золотого кольца «Северина». Подобное достижение помогло бы и ему легализовать собственное, несколько туманное восхождение от ирландского иммигранта до успешного бостонского предпринимателя и политика.

Зазвонил домофон, объявляя о прибытии такси. Мара оторвалась от картины Миревелда и собственных размышлений. Забрав сумки, она вышла и плотно заперла за собой дверь.

6


Лето 1420 года

Пекин, Китай


Железная рыбка неугомонно трепещет в своем резервуаре с водой. На лбу Чжи образуется капелька пота, она катится вниз и раскачивается секунду, прежде чем плюхнуться в рыбкино царство. Он молится Аллаху, чтобы экзаменаторы в черных халатах из академии Ханьлинь не заметили этого.

Чжи понимает, что он должен управлять компасом и заставить его правильно показать юг. Когда облака прячут по ночам звезды, а днем закрывают солнце, он должен помогать главному штурману и картографу на борту корабля определять с помощью железной рыбки южное направление ветра и шестнадцать других — его производных. Затем он должен отметить на карте местонахождение корабля.

Он снова вспоминает все этапы изготовления хорошего компаса. Пока рыбка не успела застыть в отливочной форме, ее охладили так, чтобы хвост смотрел на север, таким образом, она стала намагниченной. Он изготовил водонепроницаемую емкость: заколотил корпус из твердой древесины в тиковую раму, затем проконопатил швы кокосовой мочалкой со смесью кипящего тунгового масла и лайма. После этого он нарисовал на видимой части основания диаграмму из шестнадцати направлений ветра. И только потом он поместил рыбку в резервуар, где она, неподвластная ветру, могла свободно дрейфовать.

Чжи берет резервуар обеими руками и только тогда понимает свою ошибку. Воздух кажется неподвижным, но на самом деле это не так. Чжи производит необходимые манипуляции, и хвост рыбки перестает дрожать. Он с облегчением видит, что наконец рыбка действительно указывает на юг.

Чжи исполняет это упражнение в различных точках новой столицы и на водных просторах, только тогда экзаменаторы позволяют ему доказать свою компетентность в астрономии и вычислении широт. С наступлением ночи он использует специально зазубренный и продырявленный нефритовый диск для определения самых важных созвездий, а главное — Полярной звезды, вокруг которой вращаются все остальные звезды. «Точно так вокруг нашего великого императора, Сына Неба, вращается весь мир», — думает Чжи. По расположению Полярной звезды и ее высоты над горизонтом Чжи вычисляет широту. Делает это снова и снова.

Чжи по-прежнему охвачен волнением, но ему чуть легче оттого, что экзаменаторы милостиво продолжают его экзаменовать, тогда как многие соискатели уже сошли с дистанции. На рассвете шестого дня испытаний экзаменаторы оставляют его в студии со свитком шелка, кистью, чернильным камнем, красками и охранником, чтобы исключить соавторство. Юноше предстоит создать карту Китая.

Он осторожно разворачивает свиток, отмечая крошечные изъяны в полотне, которые могут испортить мазок. Как только кисть коснется шелка, исправления невозможны. Он готовит краски и приступает к работе.

Кисть слегка дрожит,зависая над свитком. Чжи говорит себе, что нет причин так волноваться. Он ведь уже выполнил копию морской карты Малаккского пролива к полному удовлетворению экзаменаторов. И во многом та узкая карта, длиною почти в человеческий рост, с ее извилистой береговой линией и множеством иероглифов, подробно объясняющих положение звезд, широту и местонахождение, гораздо сложнее, чем карта, которую ему предстоит создать теперь.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Чжи очерчивает берег Китая по памяти. Вдоль всей восточной границы он изображает море с грозными черными волнами. Внутренний ландшафт обозначается символами гор различного цвета — синего, изумрудно-зеленого или коричневого, в зависимости от плотности растительного покрова, — и эмблемами городов. Он рассекает территорию страны волнообразными линиями желтого или синевато-серого цветов — это реки, которые меняют окраску в зависимости от количества ила в их водах. Вверху он проводит широкую полосу пыльно-голубого цвета, обозначающую обширную пустыню. Заполнив иероглифами края свитка, где располагались пограничные варварские страны, он провел через всю страну зигзагообразную линию иссиня-черного цвета, изобразив таким образом Великую стену.

С особой тщательностью он выписывает нижний правый угол, где находится его родная деревня Куньян. Он выбирает нежный зеленый оттенок для изображения Лунной горы и ярко-голубой — для озера, в котором он вместе с братьями плавал и играл, когда нестерпимая летняя жара делала невозможной работу в поле. Он с гордостью рисует административные постройки, где когда-то правило семейство Ма, еще до того, как императоры династии Мин свергли монголов и все мужчины и женщины клана Ма превратились в обычных работников на рисовых полях. С горько-сладкой улыбкой воспоминаний он выписывает городскую площадь, где он и Шу, местная девушка, которую он оставил, выбрав стезю евнуха, искали друг друга по базарным и праздничным дням. Встречи их были редки, но его тянуло к этой тихой и сильной девушке, и он верил, что она разделяет его чувства и намерения.

Только после этого он обращается к пустому центру свитка. Он смешивает редкую краску цвета аметиста и погружает в нее кисть. Появляется Запретный город, пурпурный от радости и веселья.

День клонится к вечеру, и Чжи кивает охраннику в знак того, что работа завершена. Охранник ведет его в зал, где стоят высокий прямоугольный стол и стулья с изогнутыми спинками. Чжи ожидает возвращения экзаменаторов, склонив голову и устремив взгляд на руки. Он думает, как его длинные ловкие пальцы — объект насмешек братьев-здоровяков — хорошо служат ему в данной роли.

Входят экзаменаторы. Чжи опускается сначала на левое, потом на правое колено и держит спину прямо. Экзаменаторы позволяют ему подняться, и он вручает им карту.

7


Наши дни

Гонконг


В таможенном зале аэропорта Гонконга длинная очередь змейкой вилась к стойке паспортного контроля. Мара потерла глаза, стараясь прогнать сонливость после четырнадцатичасового перелета. Ей хотелось полностью владеть собой во время встречи с Полом Вонгом.

Продвигаясь в очереди, Мара разглядывала терминал самого большого в мире аэропорта. Летящая ввысь конструкция из стекла и стали была торжественно открыта в знаменательный день: 6 июля 1998 года, когда британцы вернули Китаю Гонконг. Мара оценила современный вид и удобную планировку, но ей не хватало стремительности и натиска старого аэропорта, единственная посадочная полоса которого требовала от прибывающих самолетов держать курс на гору, пролетая низко над крышами Коулуна, а затем в последнюю минуту делать резкий заход на посадку.

Мара забрала багаж и вышла в зал ожидания, где за веревочными ограждениями толпились семьи встречающих. Чуть поодаль от сутолоки стоял ее шофер в черной униформе, фуражке с эмблемой отеля и белых перчатках. Он забрал у Мары сумки, и вместе они направились через аэропорт в прохладную сырую ночь.

Их поджидал неизменный зеленый «роллс-ройс фантом», фирменный знак отеля «Пенинсула». Мара устроилась на просторном заднем сиденье, вытянула ноги и принялась смотреть в окно на пробегавшие мимо улицы. Они проезжали мимо ультрамодных офисных зданий, теснившихся на фоне затрапезного Ночного рынка с его палатками, битком набитыми традиционным китайским шелком и нефритом, дешевыми товарами и горячей едой, продаваемой со стальных тележек. Гонконг представлял любопытную смесь передовых технологий и вековых традиций.

«Фантом» свернул на подъездную дорожку отеля. Хотя «Пенинсула» располагался довольно далеко от коммерческого центра города, Мара не могла устоять перед соблазном пожить в роскошной обстановке 1928 года. Ей нравилось внутреннее убранство отеля, отдавшего дань британскому колониальному прошлому, нравились потрясающие виды на бухту Виктория. Благодаря щедрости Лиллиан она могла бы позволить себе шиковать гораздо чаще, но прибегала к оставленному ей в наследство фонду только тогда, когда дело касалось отелей. Ей нравились отели, способные перенести ее в другое место и время.

Мара вышла из машины и услышала журчание знаменитого фонтана перед отелем. Служащий проводил ее в роскошный холл с мраморными колоннами. По обе стороны от стойки регистрации располагались зоны отдыха с бамбуковыми стульями, наклоненными пальмами и мягко вращающимися потолочными вентиляторами. На балконе, выходящем внутрь холла, играл струнный квартет. Мара очутилась в Гонконге начала двадцатого века.

Посыльный в белом костюме и шапочке проводил ее в номер с видом на бухту. Мебель и стены были обиты серебристым шелком с голубым рисунком, кровать устлана тяжелыми дамастовыми простынями кремового цвета. Мара подумала, что такой шикарный номер можно найти практически в любом первоклассном отеле мира, но тут посыльный раздвинул портьеры, открыв несравненный вид на городскую панораму. Хотя годы, проведенные в Нью-Йорке, пресытили Мару, неоновые небоскребы Гонконга никогда не переставали ее поражать.


Мара вошла в ресторан «Весенняя луна» на несколько минут раньше назначенного времени. Кантонский ресторан при отеле мерцал рубиновыми отблесками, как внутренность лакированной шкатулки. Темные полы и мебель из тикового дерева усиливали традиционную атмосферу. За столиками сидели в основном серьезного вида деловые люди в темных костюмах.

Метрдотель провел Мару к ее столику, и, пока потягивала зеленый чай, она успела просмотреть собранные документы. Через несколько минут к столику подошел высокий господин — тот, кого она ждала к обеду. После смерти отца Пол Вонг, выпускник Гарварда, опытный финансист с Уолл-стрит, вернулся в Гонконг, чтобы возглавить семейный разветвленный бизнес по торговле антиквариатом.

Мара поднялась из-за стола. Они с Полом поприветствовали друг друга, изобразив нечто вроде восточного поклона, а потом по-западному пожали руки.

— Пол, как я рада тебя видеть.

— Мара, для меня это всегда удовольствие. Когда я сам не являюсь объектом твоего расследования, разумеется.

Впервые Мара столкнулась с Полом, когда разыскивала мраморного льва — изваяние времен династии Тан, — который мог пройти через одну из компаний Пола, которыми в то время руководил его отец. Хотя она не могла это с уверенностью утверждать. В тот раз Мара закрыла глаза на некоторые сделки обширной антикварной империи Вонгов (все равно это не продвинуло бы ее в расследовании) — обстоятельство, высоко оцененное Полом. С тех пор он оказывал ей помощь, когда работа приводила ее в Азию, если, конечно, она не затрагивала его семейные интересы. Мутная сторона бизнеса, изобилующего ворованными ценностями и подделками, никогда не привлекала Пола.

Пока они обсуждали последние политические события, Мара интуитивно примерила на себя самую выгодную для сбора информации роль — роль просителя, спокойного и доброжелательного. Хотя образование и опыт Пола сделали из него во многом западного человека, она чувствовала, что он лучше отреагирует на сдержанные манеры.

Пол рассказал ей об основных фигурах теперешнего правительства, раскрыл правду, скрывавшуюся за пропагандистскими кампаниями. Оставаясь в теории коммунистическим, некогда закрытый наглухо Китай в последние годы широко распахнул свои двери. Бесконечно меркантильная страна всеми правдами и неправдами тянулась к роли главного игрока на мировой арене — бросалась очертя голову в рыночную экономику, модернизировала промышленность и инфраструктуру, гонялась за иностранными инвесторами, поощряла миллиардное население к приобретательству материальных благ и возрождала былую символику своего всеобщего героизма. Создавала и новую символику.

— Полагаю, Мара, ты не для того проделала весь этот путь, чтобы узнать последние политические новости, о которых могла бы прочесть и в «Нью-Йорк таймс». Что привело тебя в Гонконг?

— Не знаю, дошли ли до тебя слухи об украденной карте.

— До меня всегда доходят слухи об украденных картах. Помимо прочих предметов, — усмехнулся Пол.

Мара рассмеялась, поняв нелепость вопроса.

— Прости, мне бы следовало выразиться точнее. Я ищу карту, созданную в Китае в начале пятнадцатого века, где изображен мир, каким его знали китайцы в то время, — Азия и частично Африка.

— И ты думаешь, эта карта находится здесь, в Китае?

— Я думаю, она находилась здесь еще совсем недавно. О ее теперешнем местонахождении я ничего не знаю.

Он бросил на Мару удивленный взгляд.

— Странная просьба.

— Почему?

— Я могу назвать много причин.

— Например?

Мара жаждала услышать как можно больше подробностей из истории картографии и узнать получше о мире похитителей древних карт, а мастер на все руки Пол наверняка владеет интересной информацией. Досье, наспех составленное Кэтрин, давало ей лишь самое общее представление о проблеме, хотя, как знала Мара, Кэтрин и сейчас не переставала трудиться над ним в Нью-Йорке, стараясь ликвидировать пробелы.

— Ну, начать с того, что я почти уверен: никаких карт мира — в нашем современном их понимании — в начале пятнадцатого века не существовало.

— Вот как?

Мара успела прочесть об этом в досье. Но ей хотелось услышать мнение Пола.

— Именно. Я вполне уверен, что помимо нескольких неточных карт мира, созданных в классический период, и примитивной арабской карты аль-Идриси, карты, которые мы считаем картами мира, начали появляться лишь с середины пятнадцатого века.

— Почему ты так думаешь?

— Первые карты мира были созданы, когда европейские страны начали делать свои знаменитые географические открытия. Поэтому идея о подобной карте, изготовленной китайцами в начале пятнадцатого века, совершенно неправдоподобна.

— Почему?

— Могу назвать по крайней мере две причины. Во-первых, самые древние китайские карты — некоторые датируются трехсотым годом до нашей эры — изображают только Китай или близлежащие к нему страны. Исключение составляют несколько лоций, помогавших мореплавателям ходить в соседние моря. Во-вторых, в тысяча четыреста двадцатых годах на трон взошел страдающий чрезмерной ксенофобией император Чжу Гаочжи, обычно известный по своему династическому имени Хунси. Хотя Чжу Гаочжи через год умер, вместо него на трон сел его сын Чжу Чжаньцзи, принявший имя Сюаньдэ и укрепивший политику отца. Морские походы, а также нанесение на карту каких-либо открытий, сделанных китайцами или другими народами, были строжайше запрещены. С той поры Китай занимался исключительно внутренними проблемами. Положение дел отчасти изменилось только недавно.

— А до того как император Хунси взошел на трон, разрешалось наносить на карты известные страны?

Пол помолчал, перебирая в памяти обширные сведения по средневековой истории Китая.

— В самом начале пятнадцатого века? Теоретически, думаю, да. Император Чжу Ди, больше известный под именем Юнлэ, восседал на троне приблизительно с тысяча четыреста второго по тысяча четыреста двадцать четвертый, он осуществлял амбициозные строительные проекты внутри Китая и вел сложную внешнюю политику. У него действительно был флот под командованием адмирала Чжэн Хэ… — Пол умолк, тихонько рассмеялся и продолжил: — Но до нас не дошли свидетельства о каких-либо крупномасштабных походах за пределы Индийского океана, способствующих созданию карты мира. Одни только безумные теории. И даже если карта мира и была создана в начале пятнадцатого века, то я сомневаюсь, что она выдержала бы чистки при императорах Хунси и Сюаньдэ.

Вот уже второй раз Мара слышала имя адмирала Чжэн Хэ, но ей не хотелось объяснять, почему она знает имя адмирала пятнадцатого века, мало кому известное за пределами Китая. Вместо этого она робко улыбнулась Полу:

— Наверное, мой клиент ошибся насчет происхождения и даты создания карты.

Разговор оборвался, и Мара этому не препятствовала. Она с подчеркнутым спокойствием насыпала в ситечко чайные листья, обдала их кипятком над чашкой и тихонько сидела, пока чай заваривался. Потом она передала чашку Полу и, не поднимая глаз, спросила:

— Быть может, ты поможешь мне иначе? Я ведь все-таки должна выполнить заказ клиента.

— Разумеется, Мара.

Мара знала, что Пол любит примерить на себя роль галантного кавалера. Она рассказала, где расположены археологические раскопки, и поинтересовалась:

— Не знаешь ли ты случайно о каких-либо местных… — она помолчала, тщательно подбирая следующее слово, — сообществах, способных пролить свет на то, что произошло с картой?

Он засомневался, словно прикидывая, стоит ли делиться важной информацией даже во имя галантности.

— Мне известно имя одного важного человека в тех краях.

— Я была бы очень признательна, если бы ты представил меня ему.

— Даже не знаю, как быть, Мара, — засомневался он. — Его люди занимаются гораздо более серьезным бизнесом, чем торговля украденными произведениями искусства.

— Я могу о себе позаботиться, Пол.

— Тебе кажется, что ты способна справиться с любой ситуацией, но с его парнями лучше не иметь дел.

— Думаешь, его люди причастны к краже карты?

— Думаю, в том районе ничего не происходит без его ведома.

— Тогда мне обязательно нужно с ним встретиться.

Пол окинул Мару взглядом, словно оценивая ее готовность рисковать, затем достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку в кожаном переплете и серебряную ручку и, справившись в смартфоне «блэкберри», написал несколько слов.

— Его зовут Ли Вэнь. Я свяжусь с ним и сообщу о твоем приезде. Скажу, что ты друг. Но я настоятельно прошу тебя взять с собой на встречу одного моего верного человечка, который там живет.

Он вырвал небольшой листок из блокнота и передал Маре.

— Разумеется, Пол, — согласилась она. — Я буду рада воспользоваться твоей защитой.


После ужина Мара забралась в огромную мраморную ванну в своем номере. Тепло почти обжигающей воды проникало под кожу, снимая дорожную усталость. Она смотрела на открывавшуюся из окна великолепную панораму ночного Гонконга, но не могла на ней сосредоточиться. Мобильный телефон, пристроенный на краю ванны, неприятно действовал на нервы, выводя из задумчивости. Рука ее зависла над телефоном, пока она вела внутреннюю борьбу, стараясь подавить импульс. В конце концов, сопротивление было сломлено, и она набрала номер.

8


Осень 1496 года

Лиссабон, Португалия


Антонио слышит, как хлопает дверь таверны, перекрывая шумное веселье проституток, игроков и пьяниц, собравшихся у стойки бара. Но игральные кости горят огнем в его руке, нутро приятно согрето выпитым пивом, поэтому он не обращает на вошедшего никакого внимания. Потом раздается грозный рев — кто-то окликает его по имени.

Он чертыхается про себя, узнав голос местного торговца рыбой. Причина такой нелюбезности ему тоже известна. Антонио провел не один приятный вечер в компании некой исключительно аппетитной бабенки — жены этого самого торговца. Отличайся он благородством, он встал бы и принял вызов как подобает. Но благородства в нем нет ни капли.

Поэтому Антонио отшвыривает игральные кости, а сам падает на деревянный пол, усеянный раковинами от моллюсков и оливковыми косточками. Ловко передвигаясь, как краб, он заползает за стойку бара. Люсинда, бывшая проститутка, ставшая барменшей, пытается преградить ему путь. Когда-то он над ней посмеялся и теперь жалеет об этом. Он отталкивает ее натруженные икры.

Путь свободен, он встает, бежит к черному ходу и пинком открывает дверь. Антонио карабкается по каменным ступеням, загаженным крысами, выбираясь наверх из полуподвальной таверны. Секунду замирает на последней ступеньке, прикрыв глаза. Он выбирает лучший маршрут среди крольчатников и глухих переулков Алфамы, которые образуют подобие лабиринта вокруг укрепленного основания замка Сан-Жоржи.

Антонио пускается бежать, полагаясь на чутье картографа, способное сориентировать его в кромешной тьме лучше, чем самое острое зрение. Во всяком случае, перед его преследователем у него точно есть преимущество. Он бросается налево, вверх по крутой улице. Ему не видны безлунной ночью ни побеленные домишки, ни красные черепичные крыши, но он точно знает, мимо чьей двери сейчас проносится, благодаря многочисленным ночным приключениям.

Однако Антонио с удивлением слышит уверенный топот преследователя. Неужели он переоценил свое преимущество? Или недооценил гнев рогатого мужа?

Тот уже совсем близко, в проулке настолько узком, что можно коснуться обеих сторон одновременно, слышно его затрудненное дыхание.

— Антонию, я убью тебя!

Антонио понимает, что нужно изменить курс, и знает, в какую сторону. Он делает резкий поворот направо и попадает на улочку, которая вьется, как змея. Он ныряет под веревки, провисшие под тяжестью мокрого белья, с трудом выбирается из-под них и оказывается на ступенях собора.

Ему не хочется переступать порог главного входа высотой в четыре человеческих роста под двумя колокольными башнями. Их зубчатые стены напоминают ему платформу для виселицы. Но здесь его точно искать не будут, поэтому Антонио все-таки входит в собор.

Едва сдерживая дыхание, он идет по мрачному проходу. С опозданием понимает, что попал на ночное бдение. Яркий свет от множества горящих свечей огорчает его: он рассчитывал на почти полную темноту. Но повернуть назад он не может, поэтому уходит с освещенного нефа в сторону, в затененную боковую галерею.

Антонио толкает кованую золоченую дверь часовни святого Ильдефонсо, которую выбирает из-за ее близости к боковому выходу. Опустившись на колени перед саркофагом соратника по оружию короля Альфонса IV, он принимает позу кающегося грешника. Он присоединяется к всеобщему бдению, но, в отличие от остальных прихожан, все его мысли заняты другим: он тайком следит, не покажется ли преследователь. Но никто за ним не приходит.

Через какое-то время тело его слегка обмякает, Антонио думает, что беда миновала. Его поражает сходство между круглым окном-розеткой и его верным навигационным прибором, компасом. Волнение погони утихает, выпитое пиво вновь берет свое, и Антонио погружается в забытье.

Но тут острое лезвие, приставленное к ребрам, заставляет его со страхом проснуться.

9


Наши дни

Гонконг


Мара прошла мимо столиков, за которыми сидели успешная местная молодежь и ее бывшие соотечественники. В переполненном модном ресторане «Феликс» царило почти праздничное настроение: припозднившиеся гуляки, видимо, пили за процветание Китая и его лучезарное будущее. На фоне стремительного экономического взлета Китая и растущей глобализации можно было почти забыть о нарушении человеческих прав в стране, о зараженных игрушках и продуктах питания.

Мара поискала взглядом хозяйку, чтобы та нашла ей местечко в маленьком баре с металлической отделкой, в глубине ресторана. Но искать кого-то в шумной веселой толпе, наслаждавшейся громкой пульсирующей музыкой, было не так-то просто, поэтому Мара сама уселась за крошечный стальной столик возле окна и огляделась по сторонам. Ей и раньше доводилось останавливаться в отеле «Пенинсула», но она еще ни разу не бывала в «Феликсе» на двадцать восьмом этаже, таком не похожем на «Весеннюю луну». Стальные ребристые стены и вид на бухту создавали ощущение пребывания на воде.

Мара заказала у официантки коктейль и принялась терпеливо ждать назначенной встречи. Пауза дала ей возможность еще раз хорошенько обдумать сделанный телефонный звонок. Она уверяла себя, что предстоящая встреча позволит ей лучше разобраться в местной ситуации и узнать, дошли ли до китайской администрации какие-либо слухи насчет пропавшей карты. Впрочем, она честно себе призналась — это был лишь предлог.

Мара заметила, как он приближается к ней, пересекая зал, что было нетрудно, учитывая его рост. Сердце у нее подпрыгнуло, хотя прошло больше пяти лет. Все-таки, наверное, зря она ему позвонила.

Он был «черным ирландцем», как кое-кто его называл, и умел хорошо трепать языком. Его некогда иссиня-черные волосы были теперь подернуты преждевременной сединой. Тем не менее время не приглушило румянец на его щеках и блеск в глазах. За годы, что они не виделись, он, казалось, похудел и стал более жилистым.

— Сэм Макилрат.

Мара поднялась и начала отвешивать поклон, как при встрече с Полом, но Сэм крепко ее обнял.

— К чему эти китайские поклоны? Лучше обними меня!

Мара ответила на объятие, хотя ей было неловко после стольких лет, затем опустилась на стул. Сэм уселся напротив нее. Теперь, когда он смотрел ей в глаза, она не знала, что сказать. Сэм заговорил первым.

— Я чуть не рухнул на пол в кабинете, когда услышал сегодня твой голос.

Мара рассмеялась:

— Приятно видеть, что хоть что-то в этом мире не меняется — ты, как всегда, работаешь за полночь.

— От старых привычек нелегко избавиться, — сказал он, внимательно ее разглядывая. — Выглядишь потрясающе. Мне нравится твоя стрижка.

Она тронула рукой недавно укороченные каштановые волосы. «Больше не спрячешься», — мысленно сказала она, чувствуя себя почему-то голой. Особенно рядом с Сэмом. Они встречались раньше, когда она училась на юриста в Колумбийском университете, а потом работала первый год в фирме «Северин». Сэм, питавший высокие амбиции в политике, получил от государственного департамента пост своей мечты и уехал в Китай, даже не задумавшись. Ни об Америке, ни о ней.

Когда первое смущение прошло, они забросали друг друга вопросами. Хотя годы и обида разлучили их, они вновь понимали друг друга с полуслова, заканчивая начатую фразу другого. А ведь Мара почти успела забыть об этой их способности. К удивлению, она чувствовала себя комфортно, словно вновь оказалась в своей прежней шкуре. Какое облегчение снова стать самой собой рядом с тем, кто ее хорошо знает. Она больше не тосковала по нему, ей просто не хватало той невинной доверчивой девочки, какой она была когда-то.

Они расспрашивали друг друга о родственниках, о работе, о некогда общих друзьях. Они говорили обо всем, кроме личной жизни. Мара сказала себе, что он просто ничего не хочет знать, хотя на самом деле ей не хотелось, чтобы он спросил, как у нее дела на личном фронте. Она бы не вынесла унижений, если бы пришлось рассказывать о предательстве Майкла Рорка — и не кому-нибудь, а Сэму. Хотя наверняка он и так в курсе.

— Я слежу за твоей новой карьерой, — сказал Сэм.

— В самом деле?

Она напряглась, ожидая услышать, что ему известно.

— Газеты только об этом и писали, даже здесь. Что ж, должен сказать, дело, связанное с картиной «Куколка», стало сенсацией.

«О нет, — простонала она про себя. — Что он может знать?»

Хотя прошедшие годы смягчили боль и теперь она рассматривала пережитое как подарок, позволивший начать новую жизнь, Мара предпочитала не обсуждать детали с Сэмом.

А Сэм не выпытывал у нее подробности, избавив от неловкости. Вместо этого он сказал:

— Итак, дело «Куколка», видимо, привело тебя к теперешнему новому приключению. Я хотел бы узнать о нем.

Мара обрадовалась возможности заговорить о работе. Она рассказала Сэму о своих сотрудниках, о том, какие цели они преследуют, подробно останавливаясь лишь на их усилиях по урегулированию споров и принятию новых законов.

Сэм улыбнулся, глядя на нее:

— Ты просто светишься, когда рассказываешь о своей фирме. Как приятно это видеть. Когда ты работала на «Северин», твои глаза так не сияли.

— То, чем мы занимаемся сейчас, совершенно не похоже ни на одно дело из тех, что я вела в «Северине». Отдача огромная.

— Ты, безусловно, завоевала здесь много сторонников, когда лоббировала в правительстве США принятие закона по ограничению ввоза археологических находок, ссылаясь на Конвенцию о культурных ценностях.

— Правда? — удивилась Мара, так как считала, что ее усилия по возврату украденных артефактов могут сделать ее непопулярной в определенных кругах Китая.

— Правда. Мои китайские знакомые пришли в восторг. Они надеялись, что если США поддержат законопроект и запретят один из рынков сбыта китайского антиквариата, тогда, возможно, прекратится археологический грабеж.

Мара воспользовалась упоминанием о китайских контактах Сэма и повернула разговор на его карьеру. До нее доходили слухи о его быстром восхождении по служебной лестнице с приходом новой азиатской администрации, и она знала, что он не упустит шанса похвастаться.

Темы для обсуждения начали иссякать, и тогда Мара заложила основу для своей просьбы. После такой доверительной беседы заранее заготовленный комплимент прозвучал бы фальшиво. Тогда она напомнила себе, какую боль он ей когда-то причинил. Как он оборвал их почти восьмилетние отношения одним кратким телефонным звонком. Ей стало полегче. Нагнувшись через стол, как заговорщик, она улыбнулась и сказала:

— Ты, вероятно, знаешь все закулисные истории, что происходят в китайском правительстве?

Сэм самодовольно ухмыльнулся. Она предполагала, что он откликнется на лесть, но все равно слегка огорчилась.

— Думаю, ни один иностранец не может знать все. Так что я знаю столько же, сколько любой иностранец.

Мара отпила из своего стакана и хитро посмотрела на Сэма:

— А ты не мог бы кое-что для меня разузнать?

— Конечно, почему бы и нет, — сказал он, великодушно разводя руками.

Мара рассказала ему о карте и попросила узнать по своим каналам, дошли ли до китайской администрации какие-либо слухи.

Сэм откинулся на спинку стула, впервые отстранившись от нее.

— Тебе известно, Мара, что китайское правительство намерено выкупить свое прошлое. Они только что заплатили миллионы на аукционе, вновь приобретя сокровища, разграбленные британскими и французскими войсками сто сорок лет тому назад в Летнем дворце Пекина, — речь идет о бронзовых головах животных, некогда украшавших фонтан-зодиак. Они ни перед чем не остановятся, лишь бы вернуть свое культурное наследие, отыскать символические артефакты, связывающие их былое превосходство с теперешней силой.

Мара настаивала.

— Я вовсе не прошу тебя утаить от китайцев карту. Просто сообщи мне, знают ли они о ее обнаружении. И о ее краже. Сделаешь это для меня?

Сэм понизил голос до шепота.

— Мара, ты понимаешь, о чем просишь? Ты хочешь сделать из меня шпиона в авторитарном государстве, одержимом мыслью вернуть свое прошлое, дабы ты могла выяснить, знают ли они, что твой клиент утаил бесценную древнюю карту? Карту, которую они сами желали бы получить?

Ей ничего не оставалось, как подарить ему свою самую обезоруживающую улыбку и сказать:

— Да.

Он задумался, одним глотком допил виски и покачал головой, словно сам себе не верил. После чего произнес:

— Думаю, я у тебя в долгу.

10


Лето и осень 1420 года

Пекин, Китай


Чжи, тяжело ступая, возвращается в спальный корпус. Остальные евнухи давно спят. Только не Лян, который ждет его.

Когда Чжи раздевается и укладывается на простую низкую лежанку, то слышит с соседней лежанки шепот друга:

— Что сказали про твою работу экзаменаторы?

Чжи отвечает не сразу. Ему не хочется говорить о своих подозрениях вслух, чтобы не соблазнять судьбу, способную воплотить их в действительность.

— Они притихли, когда я показал им свою карту.

— Притихли?

— Да, притихли.

— И вообще ничего не сказали?

— Мне показалось, что один экзаменатор назвал мою карту «нетрадиционной».

Лян тоненько ойкает фальцетом, типичным для евнухов. А вот Чжи каким-то образом удалось сохранить и низкие ноты в голосе, и естественную походку.

Друзья молчат. Они оба знают, что при этом режиме «нетрадиционность» равносильна ереси. И хотя официального оглашения результатов еще не было, им кажется, будто экзаменаторы уже вынесли свой приговор.

Чжи дожидается, пока Лян начинает тихонько посапывать. Только тогда при слабом свете луны он извлекает из-под лежанки прямоугольную тиковую шкатулку. Стараясь не греметь замком, он открывает крышку и засовывает руку под шелковый мешочек, лежащий сверху. Там находится его «пао», драгоценный отсеченный орган, который должен оставаться при нем всегда, если он хочет вознестись на небо полноценным мужчиной. Чжи достает тонкий свиток.

Закрывая его от посторонних глаз на случай, если какой-нибудь евнух проснулся или шпионит, Чжи разворачивает свиток. Появляется рисунок цветущего лотоса. Капли дождя, как слезы красавицы, покинутой возлюбленным, отягощают лепестки цвета слоновой кости. Цветок лотоса — это Шу. Он вспоминает их последнюю встречу несколько лет назад на новогоднем празднике в Куньяне.

В тот день он согласился выполнить просьбу родственников поступить на имперскую службу в качестве евнуха и принести тем самым благополучие всему семейству Ма. Родители и братья собрались на краю городской площади и делились радостной новостью с односельчанами, когда он оставил их. Ему хотелось побыть одному, провести последний праздник Нового года нормальным юношей, а не будущим полумужчиной. Бродя между рыночными рядами, среди гор шелка и пряностей, он увидел Шу.

Она шла ему навстречу медленной грациозной поступью, которая с самого начала его пленила. Он смотрел, как колышутся от движения ее черные волосы, и молча подбирал слова, чтобы рассказать ей о своем решении. Шу приблизилась, и он увидел, что ее темные глаза полны слез. Сразу стало понятно, что ему ничего не придется говорить. Новость успела дойти и до нее.

Он осмелился произнести вслух ее имя и прикоснуться ладонями к лицу Шу — в первый и последний раз. Смахнув ее слезы, когда они потекли по щекам, он стал извиняться за то, что покидает ее навсегда. Она поднесла палец к его губам и произнесла слова прощения, которые он так жаждал услышать:

— Я понимаю…

Чжи снова смотрит на рисунок лотоса, созданный в ту одинокую ночь, когда он, рискуя получить бамбуковых палок, тихонько пробрался в студию. Он молится Аллаху, что ошибся в реакции экзаменаторов. Ибо только его продвижение и сопутствующее возвышение его семейства будут означать, что его жертва и отказ от нормальной жизни чего-то стоят. Только тогда он будет достоин прощения Шу.


На следующее утро Чжи подает чай мастеру Шэню, одному из восьми директоров Главного церемониального управления. Он держит чашку обеими ладонями и поднимает ее на уровень груди. Он приближается к мастеру и опускается перед ним на колени, склонив голову в знак почтения. Потом он протягивает чашку.

Чжи слышал, как мастер говорил остальным, что он исполняет чайную церемонию безукоризненно. Когда-то он гордился этим, так как пользовался особым расположением мастера. Теперь же, когда Чжи считает, что провалил экзамен, он боится, что подавать чай и будет вершиной его карьеры.

Мастер тянется к чашке, но тут охранник объявляет о приходе посыльного. Чжи поднимается с колен, так как должен поприветствовать курьера и забрать почту. Он подходит к рабочему столу мастера, чтобы зарегистрировать в официальных реестрах донесение.

Чжи разворачивает свиток на столе. Он должен ознакомиться с его содержимым, прежде чем доложить о нем мастеру. Мастер все больше и больше полагается на Чжи, по мере того как тот делает успехи в учебе. Чжи помогает мастеру обрабатывать бесчисленные послания, доставляемые в управление, и координировать политику между столицей и провинциями. Чжи просматривает документы, присланные имперскими чиновниками, оценивает их и составляет предварительные рекомендации для мастера. Он не просто подает чай, он делает гораздо больше.

Чжи с удивлением замечает собственное имя, упомянутое в тексте. Хотя он догадывается о содержании свитка, но понимает, что не может продолжать чтение, поэтому передает свиток мастеру и ждет. Чжи давно привык стоять в стороне в ожидании, но на этот раз ему кажется, что мастер бесконечно долго знакомится с текстом. Наконец мастер произносит:

— Ма Чжи, решение относительно команды адмирала Чжэна принято. Ты переходишь в подчинение к директору Тану.

Чжи сохраняет почтительное выражение на неподвижном лице, отвешивая благодарственный поклон. И все же его сердце радостно бьется от одной мысли, что его, возможно, выбрали, что жертва принесена не напрасно. Однако когда он направляется по длинным коридорам в покои директора, радость постепенно утихает, а вместо нее приходит опасение, что его ждет отказ.

Он заставляет себя отвлечься, принимаясь разглядывать евнухов, ожидающих перед дверьми покоев. Чжи предполагает, что это кандидаты в экспедицию. Он внимательно вглядывается в лицо каждого евнуха, выходящего из кабинета, стараясь догадаться о результате беседы, но все лица непроницаемы. Чжи продвигается в начало очереди и слышит, как выкликают его имя. Он на секунду задерживается, произнося слова молитвы, а затем проходит красную арку с алыми лакированными пилястрами по бокам и оказывается в заполненной людьми комнате. Чжи опускается на колени перед директором.

Разговор продолжается, словно его здесь нет. Он слышит потрясающие подробности о гигантских девятимачтовых «золотых» кораблях,[7] специально построенных для путешествия, управлять которыми будут почти тридцать тысяч матросов. Чжи высокого роста, поэтому хоть и стоит с опущенной головой, как того требует этикет, он довольно хорошо может разглядеть комнату из-под загнутых полей своего головного убора. Он узнает директорский штат суетливых помощников, но не знает тех, на ком морская форма.

Один из помощников приказывает ему подняться.

— Ма Чжи, — произносит директор Тан, не отрывая глаз от лежащего перед ним на столе свитка, — мы получили отчет о результате твоих испытаний. Учителя академии Ханьлинь считают, что твои знания астрономии, навигации, географии и каллиграфии позволяют тебе стать помощником картографа экспедиции. Однако у них есть сомнения по поводу твоего умения изготовлять карты в традиционной манере, что и будет твоей основной задачей. — Директор продолжает речь, по-прежнему не отрываясь от свитка на столе: — И все же, несмотря на это, небеса к тебе благосклонны. Сам адмирал Чжэн случайно бросил взгляд на твою карту, и ему понравилось, как ты изобразил пурпурный Запретный город. Тебя принимают помощником картографа и навигатора на один из грузовых кораблей флота.

Чжи раздувается от гордости, хотя ему не суждено попасть на один из знаменитых «золотых» кораблей. Уже одно то, что его избрали для путешествия, — большая честь для семейства Ма. Теперь они вернутся к тому высокому статусу, который был некогда у их прародителей.

— Произошла ошибка, директор, — раздается из глубины комнаты зычный низкий голос, столь нехарактерный для сообщества евнухов.

Этот голос может принадлежать только адмиралу Чжэну. «Даже если мне откажут в месте на корабле, — думает Чжи, — Аллах вознаградил меня, позволив увидеть легендарного воина и мореплавателя». С мальчишеских дней Чжи боготворил своего дальнего родственника, которого звали Ма Хэ до того, как император Юнлэ избрал его на службу в ряды своих евнухов, сделал своим советником и дал ему другое имя. Чжэн, самый успешный выходец из родной деревни Чжи, стал главнокомандующим самого большого из всех когда-либо созданных флотов и возглавил пять морских походов. Возможность пойти по его стопам была одной из основных причин, по которым Чжи согласился с просьбой родственников подать прошение на освободившееся место в имперскую службу евнухов. Хотя это и означало потерять Шу.

Адмирал Чжэн направляется легкой походкой тигра к директору и Чжи, который по-прежнему не поднимает глаз, но видит край длинного красного халата — цвет, который позволительно носить только людям одного с адмиралом статуса. Чжи выговаривает сам себе: ему не следовало хотя бы на секунду испытывать самодовольство. Он знает, что не достоин решения директора. Не достоин внимания адмирала.

И вновь грохочет голос.

— Ма Чжи поплывет на одном из «золотых» кораблей под командованием моего адмирала Чжоу Вэня, «Цзин Хэ», «Чистая гармония». Ма Чжи будет помогать главному картографу при составлении маршрута кораблей под командованием адмирала Чжоу.

11


Наши дни

Сиань, Китай


Мара действовала локтями, пробираясь сквозь толпы туристов. Аэропорт Сианя заполняли старики в спортивных костюмах, рюкзачники в потертых джинсах и завернутые в пашминовые шали культовые воины. Расположенный в Центральном Китае, между рекой Вэй на севере и горами Цинлин на юге, Сиань стал обязательным объектом посещения для большинства путешественников по Китаю. Хотя древний город когда-то служил выходом на Шелковый путь и столицей древней династии Тан, не это привлекало туристов. Нет, они приезжали толпами, чтобы увидеть Терракотовую армию.

Согласно легенде, в 1974 году какие-то крестьяне решили вырыть колодец недалеко от императорского захоронения и наткнулись на необычную керамику. Мара знала, что крестьяне, скорее всего, были расхитителями могил, но это к делу не относилось. Когда керамика попала на рынок, к этому месту со всех сторон слетелись археологи и отрыли захоронение более семи тысяч глиняных воинов в человеческий рост, лошадей и колесниц, расположенных в боевом порядке, причем лица воинов не повторялись, каждый увековечил своего некогда живого двойника. По одной из версий, это было захоронение первого императора Китая II века до нашей эры, и в 1987 году ЮНЕСКО причислило его к мировым достояниям. Весь район стал привлекать не только туристов, но и археологов, намеренных отыскать еще одну Терракотовую армию.

Пройдя мимо очередей на экскурсионные автобусы, Мара вышла из терминала, и ее сразу атаковало зловоние горящих химикатов с фабрик промышленного Сианя — словно дым от лесного пожара. Она закашлялась и потянулась за шарфом, чтобы хоть как-то защититься от невыносимого смрада. Оглядываясь по сторонам в поисках встречающего, она только сейчас обратила внимание, что на многих местных жителях хирургические маски. Если туристы ожидали увидеть диснеевскую версию Древнего Китая, их ждало разочарование.

Прижимая ткань ко рту, Мара шныряла между припаркованными машинами и автобусами, надеясь наткнуться на водителя, который должен был отвезти ее к месту раскопок. Никого не найдя и оставшись без сил после поисков и переезда, она плюхнулась на скамейку. Как раз в эту секунду к обочине подъехал побитый джип «тойота» неопределенного ржавого цвета и со скрипом остановился. Из машины резво выпрыгнул китаец в очках с картонкой в руке, на которой было наспех намалевано одно-единственное слово: «Койн». Машину все-таки за ней прислали.

Мара подхватила сумки и направилась к шоферу. Ткнув пальцем в картонку, сказала:

— Койн — это я.

— Очень виноват, — извинился шофер и взял ее сумки. — Я Бернард Хуан, помощник директора раскопок. Зовите меня просто Хуан. Я должен отвезти вас к мистеру Коулману.

Мара забралась на заднее сиденье, потеснив горы бумаг и коробки с образцами. Машина взяла курс на юго-запад, в сельскую местность. Разговор с Хуаном никак не клеился, и вскоре Мара оставила все попытки, сосредоточившись на виде за окном.

Даже сидя в закрытой машине, она чувствовала запах промышленных отходов, которые выбрасывала в воздух расцветающая экономика Сианя. Мара не только их обоняла, она их видела. До вечера было еще далеко, а Хуан включил фары, чтобы иметь лучший обзор в густом смоге.

Обвязав шарф вокруг носа и рта, Мара закрыла глаза. Когда-то она просыпалась от малейшего шума, но сейчас усталость взяла свое, и Мара погрузилась в глубокий сон. Если джип налетал на кочку, она просыпалась, но тут же снова засыпала, словно разбитая дорога представляла собой кресло-качалку.

Окончательно она проснулась, когда услышала свое имя: сначала его произнесли шепотом, а потом проорали. Она поняла, что они приехали. Потеряв счет времени, она выбралась из машины и чуть не угодила в раскопанную яму.

Мара оказалась на краю огромной траншеи, гораздо глубже и длиннее, чем обычные раскопочные рвы, которые она видела раньше, хотя со стандартной стратиграфической маркировкой. Хуан подошел к краю гораздо ближе, чем она. Рискуя свалиться, он наклонился вперед, выискивая кого-то или что-то.

— Бен, она здесь! — проорал он во все горло и замахал рукой.

Мара заглянула в яму, где копошились рабочие, все в одинаковых белых рубахах и широкополых шляпах. Один из них поднял голову, сощурился в лучах заходящего солнца, а потом легкой походкой направился к лестнице.

Из ямы вылез долговязый человек. Его кудрявые волосы, одежду, лицо с преждевременными морщинами, даже толстые стекла очков покрывал тонкий слой пыли.

Он шел к ней и щурился, и чем ближе подходил, тем выше становился — возможно, в нем было шесть футов четыре дюйма росту. Как только его глаза привыкли к свету, он принялся медленно ее разглядывать, словно только что выкопанный из земли артефакт, который не мог как следует оценить, пока не смахнул с чрезвычайной осторожностью накопившуюся грязь.

Лохматый, насквозь пропыленный человек, стоявший перед ней, нисколько не походил на ученого сухаря, о котором рассказывало его резюме. Бен Коулман, насколько она помнила по своему затрепанному досье, родился вакадемической семье. Учился исключительно в привилегированных учебных заведениях — сначала в Гарварде, потом в Пенсильванском университете — в общем, получил безукоризненную подготовку. Пенсильванский университет сделал его почетным профессором в междисциплинарной области, но он никогда не преподавал, никогда не публиковал своих работ и, если на то пошло, редко появлялся в студенческом городке. Признанный эксперт по древним тохарам — кем бы ни были эти таинственные люди, — он занимался работой, требовавшей его присутствия в отдаленных районах Китая.

В досье не упоминались ни жена, ни дети, даже не был указан домашний адрес. Связаться с ним можно было только по электронной почте, мобильному телефону или написать на абонентский ящик в студенческий городок.

Когда он подошел, Мара протянула руку для приветствия. Прежде чем протянуть свою, Бен вытер ее об одежду. Напрасно старался. Когда он отнял руку, Мара почувствовала, что к ее пальцам прилипла земля.

Познакомившись, Бен устроил ей экскурсию по раскопкам. Траншеи были заполнены рабочими, чуть вдалеке выросла новая палаточная деревушка, и научный персонал сновал туда-сюда между палатками как заведенный. В траншеях и по периметру лагеря Мара увидела дорогое новейшее оборудование, хотя она не могла не заметить и сколоченные вручную тележки на деревянных колесах, и горы мотыг, ведер и лопаток.

Темп работ удивил Мару. В ходе своих расследований ей часто доводилось бывать на раскопках, но по сравнению с этими все они теперь казались сонными. В конце концов, древности пролежали в земле много веков, если не тысячелетий. Какое значение имели еще несколько дней? Но только не для раскопок Бена Коулмана, подумала она и тут же себя поправила: раскопок Ричарда Тобиаса. Вероятно, толстый кошелек археологического спонсора развеял сонливость.

Во время ознакомления с раскопками ни экскурсовод Бен, ни Мара ни разу не упомянули Ричарда Тобиаса, однако его августейшее присутствие все равно чувствовалось. Бен с удовольствием все ей рассказывал, но Мару не удивило, что он держался слегка натянуто. Видимо, догадывался о цели ее визита, хотя она не знала, в каком свете Тобиас и его люди представили ее Бену.

Мара решила развеять подозрения Бена, что она явилась сюда с целью расследовать его деятельность, а не кражу: она не хотела, чтобы он замкнулся и скрыл какую-нибудь важную информацию из опасения стать объектом ее пристального интереса. Поэтому, пока Бен демонстрировал ей необычные траншеи, огромные восьмиугольные палатки, внешне похожие на юрты, и оборудование по последнему слову техники, она с энтузиазмом кивала. Мара восхищалась траншеями, настолько ровными, что казалось, будто их вырезали из земли ножницами. Она хвалила скорость, с которой ему удалось развернуть крупномасштабный лагерь. Комплименты давались ей легко: работа на участке шла полным ходом и произвела на нее большое впечатление.

Маре показалось, что Бен разрумянился от похвалы. Хотя она не дала бы голову на отсечение — под слоем грязи трудно было что-то разглядеть. По мере продолжения экскурсии Бен все больше походил на гордого молодого отца, взволнованного похвалой его отпрыску. А может быть, ему просто было отрадно говорить о чем угодно, только не о краже.

В какой-то момент он резко обернулся и проорал что-то небольшой группе, следовавшей за ними. Мара не поняла диалекта, на котором изъяснялся Бен, но предположила, что он призвал их к порядку, так как толпа тут же рассеялась.

— Простите, что так вышло. К нам нечасто приезжают иностранные гости, а женщин здесь бывает и того меньше. Мне не хотелось на них орать, но я не мог допустить, чтобы они и дальше на вас пялились.

Мара улыбнулась его медвежьей галантности. Ей почему-то показалось, что с его стороны это была попытка ее защитить, а не снисходительное покровительство. Она повернулась, чтобы поблагодарить Бена, и тут только увидела, что он привлекательный мужчина, несмотря на свою неухоженность.

— Пожалуйста, не извиняйтесь, — сказала она.

Когда они покинули центральный участок, Мара задала несколько осторожных вопросов насчет кражи. Он сообщил только самое основное: время кражи, где хранилась карта, причиненный ущерб, меры безопасности, кто знал о карте. Судя по его описанию, Мара пришла к выводу, что это обычная кража, дело рук местных криминальных авторитетов, навести мосты с которыми ей помогут, как она надеялась, связи Пола. Если дело обстояло именно так, она была уверена, что сумеет добраться до карты.

Они приблизились к палаточному городку и подошли к самой большой палатке — единственной, у в хода в которую стояла охрана. Бен придержал для нее полог и, когда она вошла, сказал:

— Карту украли отсюда.

Мара сделала несколько шагов в темноту. Потом глаза ее немного привыкли, и она разглядела ультрасовременную лабораторию, тщательно спланированную и организованную.

— Такие лаборатории я видела только в университетах.

Свет был тусклый, но на этот раз Мара была уверена, что Бен раскраснелся.

— Знаю. Нам повезло с таким щедрым финансированием, — сказал он, впервые намекая на Ричарда Тобиаса. Потом его лицо снова стало серьезным. — Но этого требует наша работа.

— Полагаю, вам необходимо специальное оборудование для находок, относящихся к первому тысячелетию.

— Вы правы. Иногда наши самые важные находки — это лоскутки ткани или обрывки рукописей на пальмовых листьях. Нам нужно иметь возможность изучать и сохранять хрупкий материал.

— Отсюда все это оборудование.

— Да. И эта темнота.

Мара обошла палатку, внимательно разглядывая приборы.

— Уверена, с вашим лабораторным оснащением не сравнится никакое другое. Хотя в последнее время провинция Шаньси привлекает археологов из всех стран.

— Вот почему Ричард решил, что нам следует его иметь, — кивнул он. — Мы не могли бы довериться местным лабораториям или рисковать хрупкими находками, переправляя их транспортом.

— Должно быть, вам было вполне комфортно разворачивать свиток в этих условиях, — небрежно бросила Мара, продолжая кружить по лаборатории; ей хотелось впервые по-настоящему обсудить карту как можно непринужденнее.

— Вполне.

— Расскажите о карте, — попросила она, по-прежнему не глядя на Бена.

Он сделал едва заметную паузу.

— Не хотите взглянуть на фотографию?

— С огромным удовольствием, — ответила она и широко улыбнулась.

Он вытянул из кармана тяжелую связку ключей и направился к стальному шкафчику.

— Есть только один ракурс, да и то не лучшего качества. Мы намеревались сделать остальные снимки позже, но не успели.

Мара посчитала, сколько прошло дней после обнаружения карты до дня ее исчезновения, — за это время новость о находке могла просочиться из нескольких источников.

— Вы, должно быть, выждали несколько дней для акклиматизации свитка, чтобы потом развернуть его и спокойно сфотографировать.

— Вообще-то я выждал две недели. Хотел действовать наверняка, — ответил он.

Бен снял с полки контейнер для хранения документов и перенес на стол. Мара последовала за ним и подошла совсем близко, когда он потянулся к лампе. Раздался щелчок, и яркий свет залил передержанную фотографию.

Мара увидела карту, не похожую ни на одну другую. Хотя снимок был слишком яркий и отображал всего лишь нижний левый угол карты, Мара сразу поняла, что перед ней шедевр картографического искусства. Правую половину снимка занимал ярко-голубой волнообразный узор, который, как она предположила, символизировал океан. Левая часть снимка была желтой, с алыми, лазурными и зелеными эмблемами — видимо, так изображалась земля. Край карты украшала изящная надпись.

Карта не напоминала ни черно-белую каллиграфию пятнадцатого века, которой пользовались китайские картографы-навигаторы (Кэтрин прикрепила к досье несколько образцов), ни традиционные европейские карты мира. Ее отличал собственный стиль. Мара ожидала увидеть официальную, абсолютно функциональную карту, пусть и несколько вычурную, но никак не этот шедевр цветов, символов и форм.

— Она… она… прекрасна, — сказала Мара.

— Да, наверное, так можно сказать. В действительности она еще более прекрасна, — ответил он ничего не выражающим голосом. — Если присмотреться повнимательнее, то можно разглядеть миниатюрные изображения городов, рек, лесов, кораблей, даже морских чудовищ. Иллюстрации были настолько подробны, что напомнили мне эмалевую портретную миниатюру семнадцатого века.

Бен вручил ей увеличительное стекло, указав на какую-то точку в океане. Над гребнем сапфировой волны возвышалась голова дракона, выполненная с такой тщательностью, что можно было разглядеть, как лоснится его хохолок.

— Потрясающе.

— Да, — тихо отозвался Бен. — И это первая весьма точная китайская карта мира, каким его знали китайцы в начале тысяча четырехсотых годов.

И снова его ответ показался ей на удивление сдержанным. Видимо, потеря карты уменьшила энтузиазм археолога.

— У вас не найдется лишнего экземпляра фотографии?

Он достал снимок из коробки.

— Держите, это вам.

Мара вертела снимок, рассматривая его под разными углами.

— А как вообще карта пятнадцатого века могла обнаружиться при раскопках, относящихся к первому тысячелетию?

— Наш участок расположен очень близко к Шелковому пути, который начинается неподалеку, в Сиане. По Шелковому пути шло такое интенсивное движение в течение многих тысячелетий, что мы часто находим в верхних слоях артефакты, относящиеся к другим векам. — Он помолчал. — Но мы не специалисты в других областях, помимо тохаров. Нам помогло датировать карту тело.

— Тело? — Мара впервые слышала о найденном теле.

— Да, карту мы обнаружили в удивительно хорошо сохранившейся тиковой шкатулке поверх скелетных останков, там был еще один свиток. Хотите взглянуть?

Мара не знала, какой свет это могло пролить на кражу карты, но кивнула.

— Вы нашли тело в могиле?

— Нет, в наскоро отрытой яме. Похоже, произошло убийство.

12


Осень 1496 года

Сагреш, Португалия


— Просыпайся, кусок дерьма. Ты чем тут занимался, купался в пиве?

Антонио чувствует, как его грубо трясут за плечо. Не открывая глаз, он хватает за руку обидчика и отбрасывает его в сторону.

— Проваливай ко всем чертям, Эштеван, — говорит он, переворачиваясь и вновь погружаясь в сон.

— Бог свидетель, я сам ничего другого не желал бы. Но главнокомандующий велел мне явиться сюда и разбудить тебя. Он хочет встретиться с тобой в обсерватории, как только ты очухаешься. — Эштеван замолкает, и Антонио представляет его самодовольную ухмылку. — Хотя я сообщил ему, что ты ни на что не годен.

Антонио не может шевельнуться. Он понимает важность приказа, но усталость, боль и недостаток сна во время долгого переезда берут свое.

— Ты не даешь мне прийти в себя.

На Антонио выливается ведро ледяной морской воды, и он сразу просыпается. Вскакивает с кровати, готовый отвалтузить Эштевана. Но тот заранее подготовился. Рядом с ним стоит охранник.

— Обсерватория, — напоминает Эштеван и, самодовольно улыбнувшись, уходит.

Антонио снимает промокшую насквозь одежду и разматывает пропитанные кровью бинты. Только щедрые порции пива приглушили боль от раны и позволили ему добраться верхом из Лиссабона в Сагреш. Он знает, ему повезло, что он отделался одной-единственной царапиной, но алкоголь постепенно выветривается и обжигающая боль возвращается.

Он перебинтовывает все еще сочащийся порез, надевает камзол и накидку, предусмотрительно оставленные в шкафу, и расчесывает темную непослушную шевелюру гребнем из слоновой кости. Держа в руке маленькое зеркало, он разглядывает свои темные глаза и нос, слегка сбитый набок в последней потасовке. Времени бриться у него нет, но он находит, что и так выглядит вполне представительно, хоть и слегка простовато по сравнению с лощеной братией из Школы навигации. Ему бы сейчас не помешал глоток пива, чтобы приглушить боль в голове и ребрах и помочь успокоиться.

Антонио спешит по длинным коридорам из спального корпуса в учебные залы и обсерваторию. Хотя географы, картографы, астрономы, капитаны, ученые и кораблестроители учились и преподавали в Школе навигации со времен принца Генриха, только в последнее время в школе вновь оживилась деятельность. После долгого перерыва король Мануэл вернулся к мысли проложить морской путь в Индию для торговли пряностями, обогнув африканское побережье. И тут началась борьба за место в экспедиции.

Набравшись наглости, которая только нашлась при теперешнем его состоянии, Антонио велит дежурному пажу перед входом в обсерваторию объявить главнокомандующему, начальнику школы, о своем приходе. Паж отвечает, что придется подождать, причем неизвестно сколько. Наверняка Эштеван знал о задержке. Антонио начинает расхаживать взад-вперед, мимо проходят картографы, бросая в его сторону любопытные взгляды. Он знает, о чем думают эти разодетые манерные хлыщи: зачем мог понадобиться главнокомандующему этот незаконный сын рыбака, прошедший выучку в обычной лодке с одним неповоротливым парусом?

Антонио уверяет себя, что ему все равно, что его мастерство намного превышает умение этих позеров, которые и в открытом море-то почти не бывали. Но ярость его растет. Он уже готов наброситься на Перу, одного из приятелей Эштевана, самого самодовольного из всей компании, но тут паж выкликает его имя.

Он спешит в обсерваторию, огромное пустое помещение, в котором обычно проводит каждый день по несколько часов. У Антонио есть всего одна секунда, чтобы взглянуть на главнокомандующего и его гостей, прежде чем он опускается на колени, как того требует обычай. За это краткое мгновение он успевает разглядеть необычно длинную бороду и мягкую шляпу. Это мог быть только один человек — назначенный королем начальник экспедиции, капитан-майор Васко да Гама.

13


Весна 1421 года

Пекин, Китай


Вдалеке, где стоит кромешная тьма, грохочут барабаны, и сердце Чжи вторит их ритму. Он стоит в конце длинной очереди из евнухов и чиновников. Их собрали для аудиенции с самим императором в ознаменование окончания празднеств по случаю открытия Запретного города и чтобы благословить отбывающую экспедицию.

Чжи старается усмирить волнение оттого, что впервые ступает в Запретный город. Он вспоминает последние несколько месяцев. Адмирал Чжэн пожелал, чтобы его офицеры без промедления начали трудиться совместно, поэтому директор Тан освободил Чжи от служения мастеру Шэню. Чжи поначалу мучился горько-сладким чувством вины, расставаясь со своим мастером, который был к нему так добр, но мастер Шэнь успокоил его угрызения совести, сказав, что всегда знал: под кроткой внешностью Чжи скрывается тигр, и, мол, он не желает держать это дикое животное в клетке.

Следующие несколько месяцев Чжи мотался между Императорским городом и портом Тангу на побережье Желтого моря, где в доках стояли корабли. Он начал работать помощником грозного главного картографа, мастера Чэня, легендарного мореплавателя, помогавшего составлять карты предыдущих пяти походов адмирала Чжэна. Радость Чжи по поводу участия в знаменитом шестом походе уживалась с опасениями, достоин ли он этой роли, поэтому в редкие свободные минуты, по завершении официальных обязанностей, он просматривал навигационные и звездные карты, чтобы быть максимально полезным мастеру Чэню.

Стражник у бокового входа в Запретный город подает им сигнал, разрешающий войти. Барабаны гремят сильнее, по мере того как группа приближается к следующему входу. Чжи проходит под Вратами Блестящей Добродетели и попадает на площадь, где находится Павильон Высшей Гармонии — тронный зал императора.

Чжи оглядывает мраморный двор, такой огромный, что не поддается человеческому воображению. Очень долго он не решается сдвинуться с места, и старший евнух, стоящий сзади, начинает его подталкивать. Взгляд Чжи охватывает огромную площадь и устремляется к трем мраморным террасам с лестницами и пандусами, ведущими в павильон. Все ярусы уже заполнены десятками тысяч придворных и старших чиновников, развевающиеся флаги обозначают статус гостей.

Охранник велит Чжи и всей его группе собраться у основания террас. Пока они ждут прибытия императора, на их плечи медленно опускаются снежинки. Мимо прохаживается цензор, проверяющий в последнюю минуту стройность рядов, чтобы не вылез ни один обшлаг рукава. Такое оскорбление повлекло бы за собой наказание бамбуковыми палками или еще хуже. Чжи невольно начинает дрожать — что непростительно, — но тут из-за горизонта наконец появляется солнце, и он согревается.

На крышах зданий начинает накапливаться снег. Он приглушает яркость имперских желтых черепиц и укрывает драконов, фениксов, коней, украшающих стыки и края крыш. Плечи и головные уборы собравшихся становятся белыми, и тогда из тенистых закоулков появляются слуги и сметают снег.

Церемониймейстер в красном халате щелкает кнутом, призывая собравшихся к вниманию. Все как один громко произносят: «Десять тысяч благословений его величеству» и опускаются на колени в подобострастном поклоне. Они трижды падают ниц и девять раз стучат лбами о плиты в честь императора — достаточно крепко, до синяков.

Из Павильона Высшей Гармонии доносится райская песня. Воздух начинает наполнять запах сандалового дерева и сосны — это перед павильоном зажигают восемнадцать курильниц, каждая из которых представляет свою провинцию. По мраморному постаменту павильона с важным видом расхаживают павлины.

Церемониймейстер подает сигнал послам, что они могут войти в павильон. Ярко одетые чиновники исчезают в дымке благовоний. От евнухов Чжи знает, что император будет одаривать на прощание — фарфором, нефритом и шелком — посланников, которые несколько месяцев наслаждались празднеством по случаю открытия Запретного города. Кораблям флота под командованием адмирала Чжэна поручено развезти посланников по их родным странам — это будет первая стоянка на их пути.

Вернувшись на постамент павильона, церемониймейстер ждет, пока вереница посланников не закончится. К удивлению Чжи, он выкрикивает:

— Далее следует команда адмирала Чжэна!

Появляются охранники и направляют к павильону их группу вместе с несколькими другими из высших ярусов.

Чжи дрожит — на этот раз не от холода, а от страха оказаться перед лицом Сына Неба, от сознания, что он не достоин такой чести. Группа проходит по длинному ковру, устилающему белый мрамор, и поднимается по лестнице в павильон.

Когда они входят, офицеры падают ниц перед его императорским величеством, которому одному позволено сидеть лицом к югу. За долю секунды перед тем, как броситься на пол, Чжи успевает заметить знаменитый Трон Дракона. Золотой дракон обвился вокруг подлокотников и ножек так, что непонятно, где начинаются и где заканчиваются конечности рептилии. Чжи, прижимаясь к полу, старается разглядеть больше, и его усилия вознаграждаются: в поле его зрения на секунду попадает подол императорского шелкового халата — желтого цвета, того самого, который может носить только один человек в стране. Вышитый дракон с жемчужным хребтом и пятью изумрудными когтями таращится своими рубиновыми глазками прямо на Чжи.

Церемониймейстер говорит за императора:

— Его императорское величество дозволяет адмиралу Чжэну Хэ подняться и приблизиться к нему для благословения.

Хотя Чжи не может видеть, как Чжэн поднимается и подходит к императору, Чжи знает, что адмирал делает все это с опущенными долу глазами. Ни один человек, даже Чжэн, ближайшее доверенное лицо императора, не осмеливается посмотреть Сыну Неба в глаза. Чжи слышит, как Чжэн снова падает на пол в подобострастном поклоне и произносит хвалу императору.

От имени императора церемониймейстер объявляет:

— Его императорское величество желает благословить поход адмирала Чжэна Хэ. Да будут доставлены посланники благополучно на свои земли. Пусть императорская добродетель сопровождает вас весь поход, позволяя вам просвещать варваров за морями и собирать с них дань. Пусть священный императорский блеск достигнет всех в Поднебесье.


Старшие члены команды спешат покинуть Запретный город после аудиенции с императором. Каждый торопится в свой уголок, чтобы собрать скудный багаж.

Быстро, насколько позволяет протокол, Чжи минует ворота Сюань-У, огромный Угольный холм и появляется в спальном корпусе. Рабочий день в самом разгаре, все евнухи трудятся в здании управления. Кроме Ляна, который ждет, чтобы с ним попрощаться.

Лян кланяется.

— Я молился Аллаху о твоем благополучном путешествии и возвращении домой.

Он вручает Чжи маленькое бронзовое зеркальце, на обратной стороне которого изображено колесо с восьмью спицами — даосский знак. Талисман должен отгонять злых духов тех варваров, что встретятся на пути Чжи. Хотя оба друга мусульмане, разнообразие религий и толерантность, практикуемая в Императорском городе, не могли их не коснуться: таким образом, явно неуместный подарок не противоречит их вере.

Чжи кланяется с благодарностью.

Они замирают в растерянности, не зная, что сказать. Чжи сознает, что такого верного друга, как этот, ему не встретить еще много лет, если вообще когда-нибудь он встретится. С Ляном они знакомы с детства, вместе пережили боль потери своей мужественности, вместе испытали унижение первых лет службы в евнухах. Ляну понятна его тоска по Шу. Чжи сознает, что другу предстоит такое же одиночество, как и ему, хотя другого свойства. И они оба сознают, что Чжи может вообще не вернуться. Из десяти тысяч тех, кто отправится с ним в поход, больше половины на родину не вернутся.

Не говоря ни слова, друзья обмениваются кратким неловким объятием. Они давно успели забыть, что такое человеческое прикосновение, поэтому после объятия у обоих остался неприятный осадок. Лян уходит, пока не проявились другие чувства.

Чжи смотрит вслед другу, который, минуя арку, исчезает из виду. У него нет времени потакать своим переживаниям, поэтому он торопится к своей кровати, чтобы собрать вещи. Побросав кое-что в мешок, он проводит рукой вдоль деревянной рамы кровати и вынимает рисунок лотоса. До этой минуты он не мог носить при себе свиток. Выгнув шею, чтобы удостовериться, что никто не входит в здание, он помещает незаконный предмет в тиковую шкатулку, где хранится его пао.

14


Наши дни

Провинция Шаньси, Китай


Бен придержал полог палатки, и Мара нырнула внутрь. И сразу попала в эпицентр событий. Двое мужчин в белых лабораторных халатах, перчатках и хирургических масках склонились над чем-то на дне ямы. Наверное, над телом, решила Мара. Несколько человек в такой же экипировке работали в глубине палатки с каким-то сложным научным оборудованием. На Мару произвело впечатление, что Бен сумел соорудить все это всего за несколько недель, прошедших после обнаружения тела.

Бен пояснил, что его команда возвела над ямой, где он нашел тело, палатку. Таким образом, он мог изучать его на месте и защищать от непогоды. Хотя, как он признался, им пришлось удалить тиковую шкатулку, закрывавшую грудную полость и мешавшую дальнейшим исследованиям. Вот так была обнаружена карта.

Он пригласил Мару взглянуть поближе. Она приблизилась к ограждению вокруг ямы и глянула вниз. Полностью одетый скелет лежал в позе зародыша, правда, одна его рука покоилась на лбу, словно он прикрывался от удара. Мертвецу было по меньшей мере шесть сотен лет, но благодаря позе и одежде он показался Маре чуть ли не живым. Она четко представила беднягу в его последний час.

— Думаете, это картограф? — тихо спросила она.

Ей почему-то показалось неуважительным говорить о погибшем в его присутствии, хотя со дня смерти прошло очень много времени.

Бена такие тонкости не волновали.

— Мы с Хуаном обсуждали эту возможность. Лично я сомневаюсь. Одет весьма скромно, такие халаты носили бедняки. А настоящий картограф получал очень хорошее образование и занимал относительно высокий статус.

— Он не мог быть каким-нибудь курьером? Как-никак, здесь проходит Шелковый путь.

— Возможно. Но он одет не в форму, на нем нет ни одного курьерского атрибута. Все это очень любопытно.

Мара продолжала разглядывать тело.

— Как бы там ни было, здесь произошла трагедия.


Мара была рада, что пока они добирались до сколоченного наспех ресторана на краю городка, прошло больше часа. После осмотра тела она лишилась аппетита, и ей требовалось время, чтобы его восстановить, тем более что Бен собирался угощать ее лучшими пельменями во всем Сиане.

— Расскажите мне о тохарах, которых вы изучаете, — попросила она Бена.

Аппетит, к счастью, вернулся, потому что «цзяоцзы» оказались не просто пельменями. В ресторане, представлявшем собой на самом деле ветхую постройку с пластиковыми стульями и столиками, подавали острые пельмени в форме лебедей и петухов, а еще сладкие пельмешки в виде миндаля и бабочек.

Прежде чем ответить, Бен сунул в рот дымящийся пельмень, орудуя палочками. Мара решила, что он один из тех, кто настолько увлечен работой, что забывает поесть и только в конце дня набрасывается на еду как голодный волк. Не переставая жевать, Бен спросил:

— Вы когда-нибудь слышали о таримских мумиях?

Название показалось ей знакомым, но она так и не вспомнила почему. Мара покачала головой.

— В тысяча девятьсот восьмидесятых китайские археологи, исследовавшие южную оконечность Таримского бассейна, суровую пустыню, граничащую с Шелковым путем, обнаружили захоронение с несколькими телами, погребенными три с половиной тысячи лет тому назад. Сохранились тела гораздо лучше, чем любая египетская мумия. На них была одежда ярких цветов, часто клетчатого узора, как на шотландских юбках. Ученые перевезли тела в музей Урумчи, где они оставались до тысяча девятьсот девяносто четвертого года, когда ряд журналов опубликовал статьи о находке, сопроводив их великолепными снимками. Все сразу заметили, что мумии принадлежали не к монголоидной, а европеоидной расе, а еще что росту в них более шести футов.

— Кем они были? — спросила она.

— Существует версия, что они были тохары, выходцы из кельтской Европы, мигрировавшие на восток, в Таримский бассейн, и, вполне возможно, за его пределы.

— Доисторические кельты проделали весь путь на восток до самой Азии? — недоверчиво переспросила Мара.

Он как будто не обратил внимания на ее скептицизм.

— Не исключено. Благодаря моему интересу к истории тохарского народа я был приглашен в тысяча девятьсот девяностом году для участия в экспедиции по изучению мумий из Таримского бассейна. Руководители экспедиции хотели убедиться, что мумии действительно тохары.

— И к какому же выводу вы пришли?

— Я, как и многие из моих коллег, стал бы утверждать, что это тохары. Если мы правы, то мумии из Таримского бассейна могли бы изменить все наше восприятие истории.

— Что вы имеете в виду?

— Если тохары пришли в Китай из Европы, значит, китайская цивилизация не развивалась в изоляции от Запада, на нее оказала влияние доисторическая Европа. Если так, то вполне возможно, что именно европейцы дали Китаю колесо и бронзовую металлургию — два основных достижения цивилизации.

Бен продолжал говорить, делясь подробностями о раскопках за пределами Сианя, куда он был отправлен некоммерческой организацией Тобиаса, как только стало известно о находке двух мумий, похожих на таримские. Раскопки оказались многообещающими, хотя находки сохранились не так хорошо, как в Таримском бассейне, из-за более влажного климата. Бен светился изнутри от одной только мысли о своих открытиях и их последствиях для истории, от одного только предположения, что историю придется переписать из-за его находок.

Мару тронула его взволнованность и желание внести свой вклад в общее дело. Она невольно вспомнила собственные детские мечты найти какой-нибудь давно потерянный предмет искусства и приоткрыть тем самым историческую тайну. Проведя долгое время среди оппортунистов, она почувствовала симпатию к этому человеку и его этическим представлениям, его стремлению к знанию ради науки, а не ради денег, которые оно могло принести.

Мара даже напряглась, когда это осознала. Последние три года она возводила стену, защищавшую ее от любых симпатий. И кирпичи в этой стене ложились так близко друг к другу, что, как ей казалось, сквозь стену не просочится ни один лучик света. И тем не менее пока она сидела в обшарпанном ресторане на пыльных задворках далекой китайской деревушки, крошечный лучик все-таки умудрился пробиться.

Бен продолжал говорить, но уже с другим выражением:

— На этих первых раскопках в Таримском бассейне я впервые узнал, что такое кража. Когда мы прибыли на место, оказалось, что расхитители могил методично ограбили десятки захоронений, разбросанных на территории в несколько акров. Они разбросали останки и другие артефакты, уничтожив сами могилы. Таким образом, вся эта область не поддавалась научным изысканиям. — Он перестал жевать и покачал головой с отвращением и злобой. — Это была катастрофа.

— Понимаю.

Мара ему сочувствовала, но за свою жизнь она была свидетелем слишком многих краж, чтобы ее по-особому тронуло бедствие в Таримском бассейне.

— Нет, не понимаете. Мара, после того случая в Таримском бассейне я поклялся, что больше не допущу ни одной кражи на собственных раскопках. И потерпел поражение.

— Бен, вы не должны себя винить. Разграбление могил — уважаемая профессия в некоторых частях Китая. Мне даже трудно сказать, сколько подобных краж я знаю.

Он удивленно вскинул бровь.

— Откуда?

— Я зарабатываю тем, что разыскиваю украденные предметы искусства. Разве Ричард вам не рассказывал?

— Нет. Он просто упомянул, что ко мне на раскопки приедет его представитель, чтобы разобраться на месте. Я решил, что вы работаете на одну из его организаций.

— Я работаю на себя. Ричард нанял меня, чтобы найти карту.

Бен смерил ее взглядом сверху вниз, словно видел впервые, а потом велел официантке принести счет. Мара начала собираться. Она протянула ему на прощание руку, когда он сказал:

— Разрешите проводить вас до полицейского участка? Его довольно трудно найти.

— Нет, спасибо. — Вопрос ее смутил. — Бен, я не собираюсь в полицейский участок. Я вообще не собираюсь обращаться к властям.

— Почему же?

— Послушайте, у вас своя область исследования, а у меня своя. Поверьте, прошу вас, единственный способ найти карту — обратиться не к властям, а к криминалу.


Два драгоценных часа перед встречей с Ли Вэнем она провела в спорах с Беном. Он никак не мог взять в толк, почему она отказывается обратиться в полицию по поводу кражи. Лично он не обратился туда только потому, что Ричард попросил его дождаться ее приезда. Никакие оправдания, уговоры и мольбы не могли убедить Бена в разумности (с точки зрения Мары, конечно) ее доводов, что искать карту следует по ее методу. Он никак не мог этого постигнуть, тем более потворствовать ее желанию обратиться к той самой банде, которая, вероятно, и украла карту, пусть даже это был единственный способ вернуть потерю. И он никак не мог поверить, что Ричард действительно поддерживал ее решение ничего не сообщать властям. Те принципы, которыми она на секунду восхитилась во время ужина, теперь мешали осуществлению ее планов.

Бен не оставил ей другого выхода, как позвонить Ричарду. Мара чувствовала себя ребенком, который жалуется родителю на младшего отпрыска.

С трудом прорвавшись через заслон помощников, она дозвонилась до Ричарда.

— Это Мара Койн. Простите за беспокойство, но у меня возникла непредвиденная ситуация. Ваш археолог Бен Коулман настаивает, чтобы я связалась с полицией.

— Мне казалось, я предельно четко выразил свою позицию по этому вопросу.

— А я довела ее до сведения мистера Коулмана. Независимо от ваших пожеланий, он намерен пойти в полицию, если этого не сделаю я.

— Дайте мне с ним поговорить.

Мара протянула трубку Бену, который поднялся из-за стола, отошел в темный угол и принялся там расхаживать. Она пыталась услышать, о чем идет речь, но Бен разговаривал очень тихо.

Вернувшись к столику, Бен отдал ей трубку.

— Ричард просит вас.

— Простите, Ричард, что втянула вас…

— Хватит, — оборвал он ее. — Я объяснил мистеру Коулману свою позицию по вопросу обращения к властям, и он со мной согласился. Я все-таки финансирую раскопки, на которых он нашел карту.

— Хорошо. В таком случае я буду действовать дальше.

— Да. Мистер Коулман заявил, что хотел бы участвовать с вами в расследовании.

— То есть ходить со мной на встречи здесь, в Китае?

— Да. И за его пределами тоже.

В первую секунду Мара подумала, будто она поняла что-то не так.

— Но не хочет же он заниматься всем расследованием от начала до конца?

— Именно это он и имел в виду. Он напомнил мне, что фактически является единственным лицом, кто видел карту воочию. Он может сыграть очень важную роль при ее идентификации. Сможете пойти ему навстречу? — скорее приказал, чем спросил Ричард.

Первым побуждением Мары было сказать нет, она собиралась объяснить, что присутствие Бена только помешает ее работе. Но потом она подумала, что Ричард ее клиент и, возможно, он все-таки прав насчет полезности Бена.

— Разумеется, Ричард. Я думаю, что смогу согласиться с просьбой Бена.

15


Наши дни

Провинция Шаньси, Китай


Толстяк провел Мару, Бена, Хуана и Лама, человека от Пола Вонга, в отдельный кабинет, расположенный в глубине захудалого ресторанчика. Перед дверью стояли двое громил-охранников. Они расступились только по кивку толстяка.

Первой вошла Мара с не отступавшим от нее ни на шаг Ламом, о чем она заранее договорилась с Беном. Пол сообщил своему другу, «важному бизнесмену», Ли Вэню о Маре и Ламе. Но ни словом не обмолвился о Бене и Хуане, которого Бен предложил взять с собой в качестве переводчика местного диалекта.

За круглым столом восседала компания мужчин среднего возраста, некоторых из них отличали седые бороды и национальные головные уборы. В комнате стоял густой сигаретный дым: мужчины предпочитали сигареты без фильтра. Над их головами светила люстра из одних лампочек без колпаков. В центре стола стояло блюдо с нарезанными апельсинами, у каждого из присутствующих во рту торчала зубочистка. «Да, — подумала Мара, — это тебе не „Весенняя Луна“ в отеле „Пенинсула“. И тем более не „Северин, Оливер и Минз“».

Мужчины уставились на нее немигающим взглядом. Глазки у всех были черные как угольки и такие же колючие. Впервые за то время, что она пробыла в этом ресторане, смелость, которую она демонстрировала Бену, ее покинула, и ей стало страшно.

Мара низко поклонилась всему столу, так как понятия не имела, кто здесь Ли Вэнь.

— Приношу извинения за то, что прервала вашу трапезу, — сказала она, а Хуан перевел.

Она знала лишь азы мандаринского диалекта, чего вполне хватало для путешествий. Хуан мог подтвердить, что она правильно поняла малейшие нюансы в речи Ли Вэня и что он правильно понял ее.

— Пол Вонг сказал, что мне следует обратиться к вам.

Мужчина в красно-коричневой нейлоновой куртке гнусаво заворчал. Мара продолжала стоять в поклоне, ожидая, пока закончится обмен фразами между Хуаном и человеком, которого она приняла за Ли Вэня. Ее страх усилился, когда она заметила, что почтительность Хуана переросла в ужас.

— Он говорит, что приветствует вас и Лама как друзей Пола Вонга, и спрашивает, кто остальные люди, — дрожащим голосом перевел Хуан.

Мара выпрямилась и посмотрела в лицо Ли Вэню, чей взгляд оставался суровым и непроницаемым. Ей было страшно, но она понимала, что нельзя этого показывать.

— Они тоже друзья Пола Вонга.

Казалось, Ли целую вечность сверлил глазами каждого визитера по очереди, после чего снова заговорил.

— Он приглашает вас присесть, — сказал Хуан.

Мара направилась к свободному стулу у круглого стола, но Хуан быстро ее остановил.

— Вот сюда, — указал он на один из боковых столиков.

Мара вдруг поняла, что эти люди не захотят сидеть рядом с западной женщиной, особенно если они мусульмане. Она опустилась за указанный столик, низко склонив голову в знак почтения. Бен, Хуан и Лам встали позади нее, чему она была рада при сложившейся ситуации.

Ли Вэнь поднялся из-за круглого стола и отнес свой стул к самому дальнему от Мары столику. Покашляв, он сплюнул на пол. Мара сделала вид, что не заметила знака неуважения и начала говорить.

— Этот человек работает в археологических раскопках загородом, — показала она на Бена. — Он нашел древний свиток.

Мара подождала, пока Хуан переведет ее речь и ответ Ли.

— Он говорит, что здесь повсюду много древних свитков. Земля такая.

— Истинно так, — сказала Мара. — Однако древний свиток пропал. Этот человек, что работает на раскопках, возможно, положил его не на место.

Ли ответил через переводчика:

— Когда раскопки дают много находок, одной из них легко затеряться.

— Да, ваша правда. Также возможно, что этот старый свиток был украден.

Хуан умолял Мару одними глазами, чтобы она не заставляла его переводить это утверждение. Она ответила на его взгляд, и Хуан повернулся к Ли. Мужчины обменялись несколькими фразами, но Мара не успевала понять, о чем речь.

— Он говорит, что прогресс сделал китайцев жадными. В особенности молодежь, — с облегчением перевел Хуан.

— Пожалуйста, скажите ему, что эта проблема есть во всех странах. Не только в Китае.

С помощью Хуана Мара и Ли обсудили растущие соблазны, с которыми сталкивается молодежь. Несколько минут такой беседы — и Бен начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу за ее спиной. Весь этот обмен любезностями мог показаться непосвященному лишенным смысла, но на самом деле Мара все ближе и ближе подбиралась к самому главному вопросу. Когда торопишься, то дверь может закрыться перед самым носом.

— Пожалуйста, скажите Ли Вэню, что нам все равно, каким образом древний свиток пропал с места раскопок. Мы просим лишь совета, где нам его искать.

Настал черед Ли, но он молчал. Под взглядом Мары почти докурил сигарету, коснувшись пальцами горячего пепла. Но он даже не поморщился. Ожидая, пока Ли заговорит, Мара все больше и больше тревожилась, причем не только из-за шансов добиться от Ли нужного имени.

Наконец послышалось его рычание.

— Он сказал, что должен переговорить с коллегами, не мог ли какой-нибудь сбившийся с пути юнец приложить к этому руку, — перевел Хуан.

— Я была бы очень благодарна за такую консультацию.

Ли Вэнь поднялся и жестом велел им покинуть комнату. Они снова прошли мимо охранников и принялись ждать в соседнем зале.

Посетителей в ресторане не было, не считая одного семейства. Мара наблюдала, как отец, мать и взрослый сын погружали палочки в миски с дымящимся рисом. Они сидели с раскрасневшимися лицами после целого дня тяжелых работ на холоде. Потертая одежда и жадность, с которой они поглощали пищу, свидетельствовали об их бедности. Мара понимала, что при таких обстоятельствах разграбление могил становится очень привлекательным делом. И даже оправданным.

Один из охранников подал знак, что они могут войти. Они гуськом вошли в комнату и выстроились вдоль стены. Мара ждала приговора: назовет ли китаец имя вора? Он, несомненно, его знал, ибо в этих краях ни одно преступление не совершалось без его согласия.

Ли показал Маре на стул — мол, она может присесть — и начал что-то отрывисто и гневно говорить Хуану. По его нахмуренному лбу и тону Мара поняла, что он никогда не поделится с ней нужной информацией. Когда поток брани иссяк, Хуан повернулся к Маре и подтвердил ее догадку.


Мара шла с высоко поднятой головой, словно предвидела неудачу, однако унижение тяжким грузом давило ей на плечи, пока Бен, Хуан и Лам провожали ее в гостиницу. Прежде ей всего несколько раз доводилось испытывать такое разочарование, как с Ли Вэнем, и никогда — в присутствии клиента. Бен лишь усугубил ее неловкость, особенно после того, как она настояла на собственных методах расследования.

Компания молча брела по немощеным улочкам заштатного городишка. Сначала они прошли рынок на открытой площади, где торговали скотом, специями, травами, коврами ручной работы и цветистыми тканями. Минуя слегка приоткрытые двери мечети, они заметили молящихся: в одной половине мужчин, а в другой — женщин с покрытыми головами. Завороженная ритмом их молитвы, Мара прикрыла веки и на секунду представила, что идет по древнему Шелковому пути, а не по пыльной дороге коммунистического Китая.

Они подошли к гостинице, и Хуан открыл перед нею дверь. Цементные блочные стены коммунистической застройки украшали несколько предметов искусства массового производства и флуоресцентные лампы без колпаков, режущие глаз своим ярким светом. Мара даже засомневалась, достойно ли это учреждение называться гостиницей.

Хуан подошел к стойке регистрации, представлявшей собой ученическую парту, отделанную фанерой. На стойке красовалась ваза с пластиковыми цветами. Верный Лам остановился чуть поодаль от Мары и Бена. Она пыталась что-то сказать, подходящее к случаю, но растеряла все слова. Первым нарушил молчание Бен.

— Встреча прошла не очень удачно? — произнес он без ноты сарказма, без намека на злорадство.

«Восхитительно добр», — подумала она.

— Да, это так. Но у меня есть и другие наводки, — поспешно ответила Мара.

— Разумеется, — не менее поспешно отреагировал он.

— Для их подтверждения мне нужно только сделать сегодня несколько телефонных звонков в Нью-Йорк.

У нее в досье действительно были сведения о темных дельцах, занимавшихся крадеными древностями, и о каналах, по которым карта могла уйти из Китая, — все это и составляло типичное расследование. Обращаясь к Ли Вэню, Мара надеялась сократить время на обычную рутину.

— В таком случае, встретимся завтра утром здесь в холле? Я приду с вещами и паспортом.

— Хорошо. Вам не нужно уладить какие-нибудь личные дела? Я не знаю, сколько мы пробудем в отъезде.

— Нет, — ответил он с едва уловимой нотой тоски в голосе. — Мне некого предупреждать, я один. А Хуан вполне справится с руководством,пока меня не будет. Мы давно работаем вместе.

Вернулся Хуан, передал Маре ключи. Рассказал, где находится ее номер, и посоветовал никому не открывать двери. Гостиница пользовалась неплохой репутацией благодаря чистоте и надежной охране, но осторожность на Диком Западе вновь открытого Китая не была излишней. Мара напомнила им, что Лам будет охранять ее вплоть до завтрашнего отъезда.

Мара и Лам с трудом преодолели один пролет лестницы и поплелись по тускло освещенному коридору к ее номеру. Лам показал ей знаками, что подежурит снаружи. Дверь скрипела, пока Мара ее открывала, а потом закрывала за собой. Войдя в номер, она рухнула на кровать вместе с сумками.

Началось самобичевание. Какой промах она допустила на встрече с Ли Вэнем? По заведенному ритуалу, который за последние пару лет стал обычным делом, она заручилась верным именем, узнав его по верному каналу, после чего, встретившись с верным человеком, получила от него нужные сведения за определенную сумму. Ее репутация помогла успокоить любые сомнения у агентов по поводу участия в этом деле властей. В одном из случаев возникла угроза физической расправы, как сегодня вечером, но все закончилось без инцидентов. Неужели проблема в Бене? Его команда еще долго пробудет на раскопках, так что, возможно, Ли и его люди захотят второй раз наведаться к археологам.

Мара взялась за мобильный, чтобы посоветоваться с Джо, но тут раздался стук в дверь. Она замерла.

Стук повторился. Где же Лам? Если бы это был Бен или Хуан, то они бы представились. Особенно после того, как Хуан предупредил ее никому не открывать.

Дверь задрожала, когда в третий раз в нее заколотили кулаком. Маре хотелось посмотреть в глазок, но она боялась, что это подтвердит ее присутствие в номере. Она поискала глазами, нельзя ли из номера выбраться как-то иначе, но увидела лишь два крошечных окошка, через которые нельзя было протиснуться. Она оставалась неподвижной, взвешивая другие возможности. Что, черт возьми, случилось с Ламом?

И тут из-за двери кто-то произнес с сильнейшим акцентом:

— Мисс Койн, это Ли Вэнь.

16


Зима и весна 1497 года

Сагреш, Португалия


День подошел к концу, аудитории давно опустели. Ученики и преподаватели удалились на покой, и воцарилась тишина, если не считать шума, с которым волны разбиваются внизу о скалы. Свечка мигает, слабо освещая комнату. Но Антонио все равно продолжает внимательно изучать морские карты Диого Кана и Бартоломеу Диаша, их древние лоции с подробным описанием побережья.

Предшественники да Гамы, Диаш и Кан, исследовали Западную Африку, держась близко к берегам. Антонио настроен перенять опыт известных путешественников, запомнив наизусть их каждодневные навигационные записи. Он делает это не только потому, что главнокомандующий назначил его лоцманом и картографом на «Сан-Рафаэл», один из четырех кораблей экспедиции, но и главным образом потому, что знает: такой шанс обогатиться золотом, драгоценностями и пряностями выпадает раз в жизни.

Он должен стать для да Гамы незаменимым — далее чутье ему ничего не подсказывало. Антонио оказался в навигационной школе, прислушавшись к странному голосу внутри себя, который безошибочно помогал ему, как и в тот раз, когда Антонио благополучно доставил к берегу заместителя главнокомандующего во время внезапно налетевшего шторма. В школе он научился заставлять лоции и карты говорить с ним на их странном языке, хотя если бы кто-нибудь из его высокомерных однокашников-навигаторов поинтересовался, он бы ответил, что в море, как и с женщинами, полагается скорее на чутье, чем на книжки.

Вот Антонио и принялся за работу с еще большим усердием, чем прежде, запоминая наизусть бесконечные лоции. Все мысли о женщинах, пиве, игральных костях он гонит прочь, воображая, какие траты себе позволит, когда после путешествия его карманы будут набиты золотом. Возможно, полученное богатство даже позволит ему увидеть Хелину, которая живет в его родной прибрежной деревушке под Сагрешем, хотя с тем же успехом могла бы жить и в Англии, настолько она для него недоступна.

Антонио на секунду отвлекается от бумаг, вспоминая, как впервые увидел Хелину. Он тогда пригнал рыбацкую лодку своего дяди в бухту рядом с товарными складами, выстроенными ее отцом для своих торговых сделок. Выгружая улов, Антонио увидел двух женщин, которые прогуливались по каменному молу, построенному тем же торговцем. В руках женщины держали зонтики от солнца, и он сначала не увидел их лиц. Но было в их осанке что-то пленительное, и Антонио принялся ждать.

Несколько мгновений он делал вид, что распутывает сеть, и тогда молодая женщина опустила зонтик и сказала что-то своей спутнице постарше. Антонио был вознагражден, разглядев ее лицо. Черные волосы блестели на солнце, кожа — чистый алебастр, что отличало ее от знакомых ему женщин, даже самых молодых, с загорелыми, обветренными лицами. Так он впервые бросил взгляд на Хелину.

Антонио трясет головой, стараясь прогнать мучительные воспоминания. Он подвигает свечку поближе к локсодроме на лоции Диаша, но не настолько близко, чтобы подпалить драгоценный документ. Он слышит приближающиеся шаги, но не обращает на них внимания. В дни подготовки к походу школу то и дело навещают посланники короля Мануэла, причем в любое время, то им нужны кораблестроители, то мореходы, то военные.

Дверь широко распахивается. Комнату заполняют рыцари ордена Христа. Капитан-майор Васко да Гама, одетый в черное, разрезает белую толпу рыцарей, как грозовое облако.

Антонио падает на колени.

— Антонио Коэльо, — говорит да Гама и позволяет ему подняться.

Антонио удостаивается редкой чести — посмотреть в глаза своему предводителю. Не многих людей на этом свете он уважает или боится, но до него доходили слухи, что да Гама не терпит глупцов, фанатично исповедует христианство и обладает вспыльчивым темпераментом. Антонио ждет, что да Гама заговорит.

— Я пришел, чтобы показать тебе кое-что.

Да Гама подает знак одному из рыцарей. В белоснежной тунике с вышитым квадратным красным крестом воин несет к рабочему столу навигаторов простую деревянную шкатулку. Одним движением кисти да Гама велит рыцарям оставить их вдвоем.

Рыцари удаляются, и двое мореходов остаются у стола. Да Гама приоткрывает крышку длинной узкой шкатулки и достает свиток. Он разматывает его на столе, поворачивая два стержня одновременно.

В неровном свете появляется странная карта, непохожая ни на одну из тех, что когда-либо видел Антонио, но она кажется ему прекрасной. Другие карты с ним разговаривают, а эта — поет.

Антонио, как завороженный, забывает, кто перед ним, и спрашивает:

— Что это такое?

Да Гама прощает ему промах и снисходит до ответа:

— Это величайшее бремя Португалии и в то же время самое ценное сокровище, доставленное нам самим святым Винсентом.

— Понятно, — говорит Антонио, хотя на самом деле ничего не понимает.

— Ты сохранишь эту тайну, как хранят ее рыцари ордена Христа, как храню ее я, как хранили мои предшественники.

— Разумеется, капитан-майор.

Со времен принца Генриха разглашение сведений о португальских картах карается смертью, поэтому Антонио, естественно, соглашается. Уверенность, с которой он заверяет да Гаму в своей лояльности, не мешает ему мысленно подсчитывать, сколько денежек принесла бы ему эта карта в другом королевстве.

— Антонио Коэльо, ты воспользуешься этой драгоценной лоцией, чтобы проложить морской маршрут в Индию, и тогда мы сможем распространить христианство, исполнив тем самым божественную миссию Португалии.

17


Наши дни

Провинция Шаньси, Китай


Мара хотела открыть дверь и побежать, но она вовремя себя остановила. Если Ли Вэнь задумал какую-то подлость, разве он стал бы объявлять о своем приходе? Нет, он прислал бы в середине ночи громилу. Поэтому она повернула ручку и приоткрыла дверь, правда, оставив ее на цепочке.

Там действительно оказался Ли Вэнь, который стоял меж двух охранников-здоровяков из ресторана. За их спинами маячил Лам с выражением беспомощности на лице. Вот, значит, как он заботится о ее интересах.

— Вы позволите войти? — спросил Вэнь по-английски.

Должно быть, она посмотрела на него с таким комичным удивлением, что он, не удержавшись, расхохотался.

— Я здесь только ради дела, мисс Койн.

— Вы говорите по-английски?

— Нужно знать язык коммерции, если хочешь торговать.

— Если вы пришли сюда затем, чтобы торговать, добро пожаловать.

Мара сняла цепочку с крюка — все равно толку от нее никакого не было. Но пока он не вошел в тесную комнатушку вместе с охранниками, она сказала:

— Я приглашаю вас одного. Они должны подождать снаружи.

— Тогда ваш человек тоже ждет снаружи, — сказал Ли.

Мара кивнула в знак согласия и посторонилась, пропуская Ли. Они опустились на два неудобных маленьких стульчика. Даже не пытаясь отдать дань светской вежливости, он сразу приступил к делу:

— До одного из моих коллег действительно дошел какой-то слух. Передаю вам его с огромным риском для себя, так как он не хотел, чтобы я с вами делился. Я делаю это только потому, что вы друг Пола Вонга.

Мара поняла, что это означало: теперь Пол становился должником Ли. Она также поняла, что ей придется заплатить Ли за его «огромный риск». Она и на первую встречу принесла с собой кошелек, набитый юанями, просто у нее не было возможности им воспользоваться.

Кивнув в знак согласия на все невысказанные условия, она потянулась к кровати, схватила сумочку и поставила на пол рядом со стулом.

Ли начал говорить.

— Мой коллега слышал про этот древний свиток, который действительно был украден с места раскопок того археолога, что сегодня сопровождал вас.

— Ваш коллега знает имя вора?

— Как мы подозревали, свиток забрал один глупый юнец, — кивнул китаец. — Но имя вора не имеет значения. Этот юноша действовал по наставлению другого человека.

— Ваш коллега рассказал вам, кто подтолкнул этого юношу к действию?

Ли произнес имя. Несмотря на сильный акцент, имя показалось ей знакомым, но Мара подумала, что ослышалась, поэтому попросила китайца повторить.

— Юношу нанял один итальянец.

— Вы не могли бы повторить имя этого итальянца?

— Его зовут Эрманно Кавелли.

Услышав имя во второй раз, Мара замерла. Она хорошо его знала. Работая с Джо, она не раз имела дело с Эрманно Кавелли, хорошо известного агента среди похитителей карт.

18


Весна 1421 года

Тангу, Китай


Чжи мчится к повозкам, ожидающим у восточных ворот Императорского города. Оттуда его вместе со старшими членами команды повезут к Великому каналу, за город. Оказавшись на канале, Чжи втискивается на центральную скамью одной из переполненных барж, отправляющихся в Тангу. Команде необходимо заранее попасть на корабли, чтобы подготовить их к скорому прибытию посланников.

Больше суток баржи движутся по каналу, минуя тридцать шесть шлюзов, чтобы выйти в Желтое море. Чжи слушает, как офицеры обмениваются подробностями императорского приема, для большинства из них первого. Он разделяет их восторг, но использует короткое путешествие, чтобы мысленно обдумать первый этап пути: через Желтое море и Индийский океан к побережью Африки — маршрут, по которому корабли адмирала Чжэна ходили и раньше.

Когда баржи проходят последний шлюз, многие моряки поднимаются со скамеек, чтобы полюбоваться выходом в море. Услышав возгласы восхищения, Чжи тоже покидает неудобную скамью и с трудом протискивается к борту. Предыдущие несколько месяцев Чжи наблюдал за сбором армады, но все равно, оказывается, не был готов к виду кораблей при полном параде, с развернутыми парусами.

В центре на якоре стоит почти сотня девятимачтовых «золотых» кораблей. Их отличают особо крупные размеры — пятьсот футов в длину и двести футов в ширину. На мачтах трепещут огромные красные полотнища парусов, а по бортам несут вахту драконы, отпугивая своим немигающим взглядом любого, кто посмеет посмотреть в их сторону. На палубах расставлены бронзовые пушки, но морякам не нужна никакая военная мощь. Устрашающее появление таких кораблей в любой бухте сломит волю варваров без всяких усилий.

«Золотые» корабли окружены судами поменьше, но все же массивными — на них везут припасы, лошадей и товары. Охраняют флотилию эскадры изящных военных кораблей, хотя их используют скорее для устрашения, чем для маневров. Армада, насчитывающая более семи сотен судов, отправится в путешествие именно в таком порядке — «золотые» корабли все время будут находиться в центре под неусыпной охраной, — пока не достигнет берегов Малайзии. Там армада расколется на пять отдельных флотов, и у каждого будет своя собственная миссия, которая пока не раскрывается. Чжи уверен, что это зрелище поразит даже самых пресыщенных послов.


Следующие несколько дней команда ожидает прибытия из Запретного города иностранных посланников. В маленьком храме, стоящем на морском утесе, офицеры по очереди молятся, прося северного ветра. Без северо-восточного муссона армада не наберет достаточной скорости, чтобы совершить первый этап путешествия. Большинство членов команды зажигают лампадки с ладаном и молятся даосской богине моря Ма Цзу, а тем временем Чжи вдыхает морской воздух, любуется видом на бухту и молча взывает к Аллаху. Хотя годы, проведенные в Императорском городе, научили его терпеливо относиться к другим верованиям и не считать свою религию единственной, он все еще доверяет только Аллаху.

Ему кажется, что он слышит тихий шелест листвы на деревьях, что растут перед храмом. Никто из молящихся не обращает на это внимания, и он продолжает свою молчаливую молитву. Шелест становится громче, и теперь Чжи готов поклясться, что ветки с треском ломаются. Даосская служба идет полным ходом.

Потом снаружи раздается крик. Задул северный ветер, как и подозревал Чжи. Члены команды торопятся спуститься с утеса, погрузиться в маленькие весельные лодки и скорее занять места на кораблях. На борту своего корабля Чжи стремглав пробегает мимо каюты адмирала Чжоу, мимо кают посланников с их персоналом. Он торопится проскочить по коридору мимо кают наложниц, удобно расположенных рядом с посольскими люксами. До него доносится тоненький смешок, а затем кто-то окликает его по имени:

— Помощник картографа Ма, пожалуйста, войдите сюда.

Сделав несколько шагов назад, он заглядывает в роскошные покои наложниц. Они прилежно трудятся, разрисовывая себе лица и примеряя наряды ради услады прибывающих послов. Они не посмели бы пригласить к себе в каюту настоящего мужчину, кроме посла, а членам команды вообще запрещено приближаться к их покоям под страхом смерти. Но Чжи — ненастоящий мужчина.

От подруг отходит изящная молодая женщина в шелковом халате цвета розовых пионов. Чжи поражен цветом ее наряда: на Шу во время их последней встречи была одежда точно такого оттенка. Из-под подола выглядывает вышитый носок туфельки, и Чжи замечает, что у наложницы, в отличие от большинства знакомых ему женщин, ступня не перебинтована, а потому большая.

Женщина отвешивает поклон, качнув длинными волосами.

— Простите, что докучаем вам, помощник картографа Ма, но мы надеемся, что вы нам подскажете, когда состоится отплытие из Тангу.

— С первыми лучами рассвета, — отвечает он и кланяется, торопясь уйти. Перед отходом предстоит еще очень много дел.

— Большое спасибо. Меня зовут Кэ. Надеюсь, мы еще увидимся.

Чжи удивленно оглядывается: он не ожидал такого дружелюбия. Как евнух, он ничего не может сделать, чтобы помочь наложнице достичь главной цели — завоевать симпатии какого-нибудь посла, который может ее освободить. Чжи смущен.

— Я должен идти, — заикаясь, произносит он.

Он бежит к короткому трапу, ведущему в соседний коридор, где расположены кубрики для команды. Здесь Чжи предстоит работать, спать и есть ближайшие несколько лет путешествия, рядом с главным штурманом, мастером Хуном и главным картографом, мастером Чэнем. Под руководством мастера Чэня Чжи готовит штурманский мостик и каюты. Через иллюминаторы он видит, как заканчиваются приготовления. Грузовые корабли принимают на борт запасы питьевой воды и риса, «золотые» корабли загружают в свои трюмы сушеную рыбу, а военные корабли получают последние запасы пороха. Как только на борт взойдут посланники, флот отправится в путь.

В последние темные часы перед рассветом послы и их обслуга спят в каютах, отделанных шелком, и их обнимают наложницы. Среди них Кэ, как представляет себе Чжи. Адмирал Чжоу созывает офицеров на главную палубу.

Чжи стоит рядом с мастером Чэнем и мореплавателями. Все опускают головы, пока адмирал воздает последнюю молитву морской богине Ма Цзу. Когда Чжи возвращается на мостик, чтобы помочь мастеру Чэню, он видит, как красные паруса «золотых» кораблей надуваются от ветра. Чжи прощается с Китаем.

19


Наши дни

Асоло, Италия


Мара вела по открытому шоссе маленький, взятый напрокат «фиат». Бен хотел сам сесть за руль, но Мара настояла. Она любила водить машину, тем более что в Нью-Йорке ей редко выпадала такая возможность. И, как она объяснила, дорогу в Асоло знала. Ей не раз доводилось навещать там Эрманно Кавелли.

— Расскажите мне об Эрманно Кавелли, к которому мы едем, — перекрывая шум мотора, попросил Бен.

Сумасшедшая гонка в сианьский аэропорт и последовавший утомительный перелет в Венецию не дали им шанса спокойно обсудить события без посторонних. К тому же Мара решила, что Бену лучше знать как можно меньше.

— Он довольно крупная фигура в мире нелегальной торговли гравюрами и картами. Действует как посредник между коллекционерами, пожелавшими приобрести определенные предметы, и теми, кто их «достает». Поэтому, скорее всего, благодаря его хлопотам ваша украденная карта прямиком отправилась к коллекционеру, заказавшему кражу.

— Выходит, он даже ее не видел? — поинтересовался Бен.

— Вполне возможно, — ответила Мара, пожав плечами, хотя ее удивило, с какой стати Бену волноваться, видел Эрманно карту или нет.

— Какая удача, что вы оказались знакомы с Эрманно Кавелли.

В тоне Бена слышался скептицизм по поводу совпадения и растущее недовольство ее методами частного расследования.

— Мир, в котором я действую, очень мал. Игроков в нем не много.

Приближаясь к средневековому городку Асоло, расположенному на холмах недалеко от Венеции, Мара напомнила себе, что Бен, в сущности, ее клиент и заслуживает права не волноваться по поводу предстоящих действий. Она глубоко вздохнула и попыталась развеять его тревогу и смятение, надеясь, что заодно в нем поубавится надменности.

Мара кратко ввела его в курс дела, рассказав о таинственном мире, где промышляют крадеными картами. Украсть карту можно и по-дилетантски — вырезать ножом из атласа прямо под носом библиотекаря, а можно тщательно спланировать и выкрасть по заказу из дома коллекционера или музея. В последнее время все больше и больше краж относится ко второй категории, так как хранилища редких книг стали лучше заботиться об охране своих сокровищ после нескольких громких хищений. Мара закончила свою краткую лекцию наставлением под видом тщательно сформулированного совета о том, как следует себя вести в присутствии похитителя карт.

Оба примолкли, когда вдали показался Асоло. Его средневековые стены и замок приникли к крутому подножию ближайшего горного кряжа. Красные черепичные крыши городских строений ютились внутри и вокруг древних бастионов и полуразрушенных фортификаций пятнадцатого века. Во время прежних визитов к Эрманно Кавелли Мара узнала, что Асоло превратился в своего рода королевский двор в пятнадцатом веке, когда венецианский правитель сослал сюда королеву Катерину Корнаро, чтобы она не вмешивалась в политику. С тех пор уже много веков здесь продолжают жить аристократы, поэты, музыканты и художники.

Дорога пошла резко вверх по холму. Мара заметила, как Бен поежился, когда она свернула на невозможно узкую улочку недалеко от центральной площади и нашла крошечное место для парковки. Пока они неспешно пересекали площадь, Мара наблюдала, как местные жители и редкие туристы потягивают кофе и белое вино за столиками уличного кафе. Их томная праздность и легкая прохлада осеннего воздуха заставили ее чуть ли не пожалеть, что она приехала по делу. Но работа, как всегда, прежде всего.

Бен и Мара петляли по извилистым городским улочкам, словно обычные туристы. Они прошли под аркой, заросшей лианами, с которых, как помнила Мара, летом свисали благоухающие цветы. На зданиях все еще проступали древние фрески, царила средневековая атмосфера.

— Здесь просто чудесно, — сказал Бен, словно был в чем-то разочарован.

Мара рассмеялась.

— Вы ожидали совсем другого от логова печально известного похитителя карт?

Они продолжали бродить по улицам, пока не достигли тупика. Бен пошел обратно, решив, что они заблудились, но Мара быстро свернула в еще более узкий закоулок. Она остановилась перед единственной витриной, настолько пыльной, что сквозь нее почти ничего не было видно. Бен тут же разворчался по этому поводу, а Мара про себя посмеялась; ей казалось забавным выслушивать его недовольства, особенно если учесть, что сам он выглядел далеко не лучшим образом: казалось, грязь с раскопок навсегда пристала к его мятым штанам цвета хаки, бурой футболке и рюкзаку.

Они прочитали название магазина на небольшой медной табличке: «Asolo Arte di Cavelli», и Мара потянулась к дверной ручке.

— Нам сюда? — недоуменно спросил Бен.

— Да, сюда, — ответила Мара с улыбкой и повернула ручку.

Тихо звякнул колокольчик, когда Мара осторожно прикрыла за ними дверь. Они с Беном начали рассматривать тесный магазинчик. На всех столах громоздились стопки книг, так как на полках им места уже не хватало. На стенах среди современных видов Асоло висели несколько выцветших карт Венеции и района Венето.

Бен взял в руки огромный атлас и, пролистывая, случайно уронил, наделав шума. Из глубины магазина появился плотный пожилой джентльмен в коричневом кардигане с заплатами. На плече у него висело белое полотенце, и он вытирал руки, словно только что вышел из-за стола.

Улыбнувшись, он спросил на превосходном английском:

— Чем могу помочь, сэр? Вы и ваша дама ищете что-нибудь особенное?

Вместо Бена ответила Мара:

— Вы правы, мы действительно ищем кое-что особенное. Нам нужен похититель карт.

Бен выпучил глаза.

А хозяин магазинчика рассмеялся.

— Многие скажут, что вам не придется искать слишком далеко.

Мара посмеялась его шутке. Эрманно всегда был одним из ее любимцев в неприглядном мире расхитителей предметов старины. В нем чувствовались обаяние и достоинство, которых часто не хватает молодым.

— Эрманно Кавелли, как приятно вас видеть.

— Мара Койн, для меня это всегда радость.

Они подошли друг к другу, обнялись и расцеловались в обе щеки. После обмена любезностями и расспросов о Джо Эрманно запер магазинчик и пригласил гостей в служебное помещение. Там они словно из прошлого перенеслись в современное время: хорошо освещенная, тщательно убранная комната с компьютерной системой по последнему слову техники — не то что пыльная лавка древностей. Они присели за стол в углу.

— Мара, что привело вас из шумного Нью-Йорка в мой тихий маленький магазинчик?

— Мы действительно разыскиваем похитителя карт. Того, кто недавно имел дело с китайским бизнесменом по имени Ли Вэнь.

— A-а, понятно, — криво улыбнулся Эрманно, бросив взгляд на Бена.

Мара поняла, что хозяин магазина не станет напрямую говорить о краже, придется довольствоваться намеками.

— Мы были бы признательны за любую информацию, которой вы можете поделиться.

Эрманно потер лоб, словно раздумывая над просьбой.

— Что, если этот похититель, недавно имевший дело с Ли Вэнем, организовал кражу по просьбе другого человека?

— Я так и думала.

— Вас устроит информация о человеке, заказавшем кражу?

— Разумеется. Будь у меня такая информация, я бы никогда не стала упоминать имя посредника.

Успокоившись на этот счет, Эрманно сказал:

— До меня дошли слухи, что эту кражу заказал хорошо известный похититель карт.

— Вы можете назвать имя этого похитителя?

— Ну, это дело непростое.

— Насколько непростое?

— Я ни разу не слышал его имени. Во всяком случае, настоящего имени.

Краем глаза Мара заметила, как Бен покачал головой. Она подозревала, что археолог не поверит в неведение Эрманно, хотя клички и прозвища были стандартной практикой среди воров, промышлявших произведениями искусства.

— Но должны же как-то его называть. Под каким именем он известен?

Эрманно засомневался, но потом все-таки ответил:

— Я знаю его только как Диаша. Думаю, он решил так назваться в честь Бартоломеу Диаша, первого мореплавателя, обогнувшего мыс Доброй Надежды.

— Расскажите, что вам известно о Диаше.

Мара понимала сомнения Эрманно. С одной стороны, он хотел ей помочь; в прошлом она и Джо несколько раз ограждали его от неприятностей, утаивая от властей имя человека, вернувшего частным порядком несколько гравюр музейного уровня. С другой стороны, он не желал раскрывать слишком многого, рискуя тем самым лишиться в будущем работы посредника, если о нем пойдет слава дельца, подставляющего своих клиентов.

— Не знаю, какая от этого будет польза, — пожал плечами Эрманно, — но могу поделиться сплетней, которую слышал.

— Я была бы вам очень признательна, Эрманно.

— Так вот, я слышал об этом самом Диаше, что он очень интересуется картами мира, платит за них хорошо и сразу.

Маре этого было мало.

— Вы знаете, где сейчас находится Диаш?

— По слухам, он может быть где угодно. Хотя я слышал, что сейчас он в Португалии. В Лиссабоне.

— Знаете о нем что-нибудь еще?

— Нет.

Над столом нависло тяжелое молчание от невысказанных просьб. Мара специально не нарушала ее, зная, что Эрманно обязательно сделает еще одно предположение. И он не обманул ее ожиданий.

— Мара, я, вероятно, сумел бы помочь, если бы точно знал, что именно вы разыскиваете.

«А, — подумала Мара, — скорее всего, это способ Эрманно выбраться из затруднения. Он готов поделиться сведениями о карте, а не о человеке». Она увидела, как Бен от досады закатил глаза, но, вполне возможно, что Эрманно хлопотал о «приобретении» карты, не зная о ней всех подробностей. Обычные меры предосторожности.

Мара прокашлялась, собираясь описать карту, но перехватила удивленный взгляд Бена. Тем не менее ей пришлось поделиться кое-какими фактами, чтобы в обмен получить нужную информацию.

— Около двух недель тому назад Бен нашел карту во время археологических раскопок в провинции Шаньси, в Китае.

— Какую именно карту?

— Довольно точную карту мира, каким его представляли в то время. Карту, выполненную китайцем в начале тысяча четырехсотых годов.

Эрманно помолчал, а потом очень медленно повторил:

— Карта мира, созданная китайцем в начале пятнадцатого века?

— Да.

Хозяин магазинчика притих, нахмурив лоб.

— Что-то не так? — спросила Мара.

— Странно, только и всего.

— Что странно?

Она ожидала в ответ услышать длинную проповедь в духе Пола Вонга о невозможности существования подобной карты — главным образом потому, что императоры начала пятнадцатого века запретили составлять карты мира под страхом смерти.

— Эта карта, о которой вы толкуете. Слухи о ней давно ходят. Но не в Китае. Здесь, в Европе.

Мара покачала головой.

— Думаю, вы перепутали две разные карты, Эрманно.

— Нет. По вашему описанию, речь идет о той самой легендарной карте. В нашем маленьком сообществе известно, что самые ранние карты мира родом из Китая. Но я до сих пор не встречал никого, кто бы видел такую карту. И слухам этим очень много лет.

— Эрманно, Бен нашел карту, которую мы сейчас разыскиваем, в Китае почти три недели назад. Она никак не может быть той самой картой.

— Вероятно, вы правы, Мара. — Он помолчал, прежде чем продолжить: — Очень жаль. Если ваша карта существует, это объяснило бы многие тайны, связанные с первыми европейскими картами мира.

— Какие тайны? — поинтересовался Бен.

— Ну, скажем, начиная с тысяча четыреста пятьдесят седьмого года на европейских картах мира начали появляться страны и моря, до той поры не открытые европейскими мореходами. Например, оконечность Африки не была открыта, пока ее не обогнул в тысяча четыреста восемьдесят восьмом году Бартоломеу Диаш. Однако еще за тридцать лет до этого, в тысяча четыреста пятьдесят седьмом году, генуэзская карта мира изображает побережье Африки как пригодное для судоходства и имеющее выход к Индийскому океану и Востоку. На этой карте также изображен к западу от Африки массив воды, достигающий Азии, — и это за сорок лет до путешествия Колумба, когда главная карта того времени, составленная Птолемеем, изображала Африку как непроходимую землю, соединенную с каким-то огромным южным континентом. Но это еще не все.

— А что еще? — снова вмешался Бен.

— В конце тысяча четыреста пятидесятых годов португальцы заказали карту, чтобы увековечить свои открытия. Король нанял фра Мауро, монаха ордена камальдулов из монастыря Святого Михаила в Мурано, Венеция, и снабдил его всеми португальскими картами и картографическими материалами. В тысяча четыреста пятьдесят девятом году фра Мауро создал красивейшую карту, которая, подобно генуэзской карте мира, изображала Африку как отдельный континент, окруженный водой, и попасть через него в Ост-Индию можно было, обогнув южную оконечность. Васко да Гама только через сорок лет доказал своим походом тысяча четыреста девяносто седьмого года возможность такого маршрута. А кроме того, существует карта мира, созданная в тысяча пятьсот седьмом году Мартином Вальдземюллером, на которой Америка изображена островом посреди океана, простирающегося до Азии. Я мог бы продолжать и дальше. — Он снова пожал плечами. — Каким образом европейцы могли создать такие карты?

У Мары голова шла кругом. Бен и Ричард говорили о карте, созданной по представлениям того времени, а вовсе не о точном отображении мира во всей его целостности. Тем не менее именно о такой карте шла речь в легенде Эрманно, и, вполне возможно, именно ее они сейчас разыскивают.

— Что вы хотите сказать, Эрманно? Что эта китайская карта, по слухам, давала верное представление о мире примерно за семьдесят лет до того, как Америку открыли европейцы?

Эрманно лишь сильнее нахмурился.

— Я сам ничего не понимаю, Мара. Вы сказали, что разыскиваете украденную карту мира, созданную в Китае в начале пятнадцатого века. Я описываю вам единственную подобную карту, о которой слышал. Да, действительно утверждают, что на ней изображен весь мир. А на вашей карте разве нет?

Мара поняла, что придется пойти на попятную.

— Прошу прощения, Эрманно. Вы ведь понимаете, я никак не могла сразу поделиться с вами такой информацией. Надеюсь, я буду прощена за мою маленькую игру.

Хозяин магазинчика смягчился, явно испытывая облегчение оттого, что Мара попыталась обмануть его, а не сама стала жертвой обмана.

— Разумеется, моя дорогая. В этом бизнесе нам всем приходится играть в кошки-мышки.

— Спасибо за понимание, Эрманно. У меня остался последний вопрос. Если Бен отыскал эту легендарную карту на китайском Шелковом пути три недели тому назад, как вы объясняете слух, что эта карта находится в Европе уже несколько десятилетий, если не веков?

— Возможно, этот слух неверный. Возможно, эта китайская карта мира на самом деле не достигала Европы. Вероятно, она осталась где-то там на Шелковом пути, но молва о ней дошла до Европы еще до эпохи Великих географических открытий, — пожал он плечами, словно ему все равно. — Кто знает? Я почему-то верю, что вы все это выясните.


Эрманно проводил Мару и Бена к выходу. На прощание он попросил Мару передать от него Джо наилучшие пожелания. Прежде чем запереть дверь, Эрманно обнял Мару и прошептал:

— Обязательно сообщите мне о том, что узнаете. Это может все изменить.

Мара вышла в темный розовый вечер. Обернувшись, чтобы в последний раз помахать рукой, она увидела, что Эрманно наблюдает за ней и Беном из уютно освещенного окошка. Пришлось изобразить, что она благодушно болтает с Беном, похлопывая его по руке. Но стоило им скрыться от глаз и ушей Эрманно, как она в ярости помчалась по узкому закоулку. Чутье подсказывало ей, что Эрманно в точности описал карту. Выходит, Бен что-то утаил.

За ее спиной раздавались торопливые шаги Бена, пытавшегося не отстать. Он окликнул ее.

— Мара, пожалуйста, подождите. Поговорите со мной.

Она развернулась, упершись руками в бока, и сказала:

— Хотите поговорить? Ладно, давайте поговорим. Почему вы солгали мне про карту?

— Я не совсем солгал.

— А, понятно. Хотите и дальше продолжать свою игру. Позвольте мне тогда спросить иначе. Почему вы не упомянули, что речь идет о первой карте в истории, точно изображавшей весь мир?

Бен не сразу ответил. Тогда она повернулась и пошла дальше.

— Мара, я хотел вам рассказать, но не мог! — крикнул он ей вслед.

— Что значит «не мог»? — прокричала она в ответ, продолжая шагать по неровной мостовой.

— Ричард просил меня ничего вам не говорить.

20


Лето 1497 года

Лиссабон, Португалия


Сквозь витражные окна часовни Святой Марии Вифлеемской струится свет, и Антонио видит четыре корабля, стоящих на якоре в устье реки Тежу. Он наблюдает, как моряки завершают погрузку судов — флагманский «Сан-Габриэл», четырехмачтовая карака почти девяносто футов длиной; каравелла чуть меньшего размера с треугольными парусами «Берриу»; грузовой корабль; и, наконец, его родной «Сан-Рафаэл», не уступающий размерами флагманскому. Антонио гадает, в каком из сундуков хранится карта да Гама. Соленый запах моря не дает ему покоя. Антонио не терпится взойти на борт, повести корабли навстречу открытиям.

Но сначала Антонио должен отстоять службу и бдение. Он слышит, как трубы возвещают о прибытии короля Мануэла, и бросает взгляд на вход в маленькую часовню, построенную принцем Энрике на берегу реки Тежу. Король проходит со своей свитой по нефу и усаживается на золоченый трон, за которым растянуто великолепное алое знамя с вышитым королевским гербом. Трон отбрасывает больше блеска на алтарь, чем кресло епископа.

Священник благословляет паству. Королевский адъютант подзывает капитан-майора Васко да Гаму к трону короля Мануэла и приказывает офицерам присоединиться. Антонио, как самый младший по званию, занимает место в конце строя. Они приближаются к трону, и да Гама опускается на колени.

В часовне гулко гремит голос короля:

— Клянешься ли ты служить Господу нашему и сделать основной целью этого похода прославление святой христианской веры, дабы обратить мусульман и другие народности в христиан?

— Клянусь, — отвечает да Гама.

— Клянешься ли ты совершить этот поход на благо нашего королевства Португалии?

— Клянусь.

— Клянешься ли ты в верности своему дону Мануэлу, милостью Божьей королю Португалии, Алгарве, по эту и другую сторону моря, и Африки?

— Клянусь.

Король Мануэл поднимается. Рыцарь ордена Христа подходит к королю со склоненной головой и вручает ему свернутое полотнище. Король разворачивает тяжелую белую ткань и высоко поднимает ее: это знамя с квадратным красно-белым крестом ордена Христа.

Он набрасывает знамя на плечи да Гамы.

— И пусть Господь в своей безграничной милости ускорит твое путешествие.

Епископ вторит королевскому освящению длинной молитвой. Король уходит вместе со свитой. Остаются только рыцари. Васко да Гаме и его мореплавателям вместе с епископом, священниками и рыцарями ордена Христа предстоит совершить бдение вплоть до утра.


Рассветает. Новорожденное солнце просачивается сквозь образ святого Винсента, увековеченного на драгоценном стекле. Антонио произносит благодарственную молитву Богу, от которого собрался отречься, что нудная и бесконечная ночная служба подошла к концу.

Да Гама со своими офицерами движется по нефу вслед за рыцарями и людьми епископа. Каждый берет у священника по зажженной свече. Епископ знаком велит своим служкам распахнуть бронзовые двери часовни. Мореплаватели ждут своей очереди позади рыцарей и священников, а затем выходят из темной часовни на свет.

Антонио щурится на ярком солнце. Он не готов к тому зрелищу, что его ожидает. Сотни, нет, тысячи лиссабонцев собрались возле часовни, среди них глубокие старики, опирающиеся на посохи, и младенцы, привязанные к материнским спинам. По мятому виду людей, по их изможденным лицам Антонио понимает, что толпа простояла перед часовней всю ночную службу.

Он, сам того не ожидая, тронут. Люди провожают их к пристани. Епископ начинает литанию, и толпа подхватывает молитву вместе со священниками, рыцарями и мореходами. Антонио заражается их пылом, впервые сознавая, что он часть какого-то грандиозного плана, и это гораздо важнее, чем просто набить собственные сундуки.

Процессия достигает берега реки. Мореплаватели начинают рассаживаться по гребным шлюпкам, которые отвезут их к стоящим на приколе кораблям. Ожидая своей очереди, Антонио с гордостью смотрит на четыре корабля, управлять которыми будут почти полторы сотни людей. Ему достается последнее место на последней шлюпке, отходящей от берега.

Латинское песнопение звучит все громче, по мере того как они прорезают мелкие волны на реке Тежу, направляясь к кораблям. Антонио оборачивается к песчаному берегу и смотрит на удаляющийся Лиссабон.

21


Наши дни

Асоло, Италия


Мара замерла. По роду своей деятельности она привыкла ждать подвохов и лжи со всех сторон, но только не от клиента. Клиенты понимали, что если она не будет знать правду о том предмете, который разыскивает, то, скорее всего, не сможет его найти.

— А он не объяснил почему? — спросила она, не оборачиваясь.

— Он сказал лишь, что о содержимом карты должны знать как можно меньше людей. Мол, так будет лучше.

— Понятно. — Тут ей стало понятно и еще кое-что. — Так вы поэтому захотели поехать со мной?

— Да.

— И поэтому Ричард настаивал на вашем участии в расследовании?

— Да. — Бен подошел совсем близко. — Прошу вас, Мара. Я расскажу все, что знаю.

Маре трудно было ему поверить.

— С какой стати вам идти наперекор Ричарду именно сейчас?

— Потому что я хочу найти карту и понять, почему Ричард скрывает важные факты даже от вас. А еще потому, что вы не расскажете Ричарду то, что я собираюсь рассказать вам.

Мара глубоко задумалась, соизмеряя свое желание узнать правду с недоверием к Бену. То, что он умолчал о важных фактах, можно объяснить его зависимостью от кошелька Ричарда. В то же время ее удивляло, почему он сейчас готов рискнуть финансированием раскопок, поделившись с ней правдой. Ведь он не одобряет ее методов расследования, далеко выходящих за рамки общепринятых действий.

— Почему вы готовы рискнуть деньгами на свои раскопки?

— Мара, вспомните, что я говорил вам, почему я так предан своей работе. Я хочу, чтобы историю переписали, основываясь на моих открытиях. Я нашел эту карту. Если на ней действительно изображен весь мир, значит, китайцы совершили кругосветное путешествие до европейцев. Это открытие вызвало бы гораздо больший резонанс, чем доказательство, что основам цивилизации китайцев научили тохары. Если вам удастся вернуть эту карту, я хочу при этом присутствовать.

Ей показалось, что он говорит искренне. Тем более что моралист Бен впервые не скрывал личной заинтересованности. Да и какой другой выбор у нее оставался? Она кивнула в знак согласия.

Они пошли дальше по узкой улочке, ничего не говоря. Вскоре их улочка влилась в более широкую, усеянную старомодными кафе и ресторанчиками, которые начали оживать с заходом солнца. Бен жестом пригласил ее в первое бистро, попавшееся на пути. Они выбрали столик на двоих в самом темном и тихом углу. Мара заказала бокал белого игристого вина, а Бен попросил принести ему пива.

Он держался раскованнее, словно испытывал облегчение, отказавшись от двойной игры. Археолог полез в сумку, достал конверт, из которого извлек фотографии и разложил их на столе. Мара внимательно рассматривала передержанные снимки всей карты целиком и ничего не могла понять.

— Вы не могли бы пояснить, что это такое?

Бен показывал ей земли и водные массивы, историческое открытие которых произошло спустя долгое время после создания карты: судоходная Африка, границы Антарктиды, австралийский континент, очертания двух Америк, океан, разделяющий Америку и Азию. Масштаб на карте отсутствовал, и линии побережья были кривоваты, но в целом карта верно изображала весь мир. И опять повсюду были те же самые восхитительные детали, которые она видела на первых фотографиях. Мара покачала головой в благоговейном восторге.

— Неужели китайцы действительно предприняли такой долгий поход? Для этого они должны были отправить огромный флот в самом начале пятнадцатого века, до того, как последователи императора Юнлэ отрезали Китай от всего мира. Для кругосветного путешествия им требовались обширные научные и навигационные знания, несравнимые с теми, которыми обладали в то время европейцы.

— У китайцев определенно была возможность совершить такое путешествие. Мы знаем, что они построили гигантский флот, превосходивший своими размерами любой европейский. Суда, оснащенные сложными парусами и огромными рулями, были специально спроектированы так, что могли выдержать любой шторм в открытом океане. Китайцы владели передовыми навигационными технологиями: очень хорошо знали астрономию, умели вычислять широту, пользоваться компасом, рассчитывать скорость течений и ветров, прекрасно освоили картографию, в общем, применяли шестивековой опыт мореходства.

— Но зачем им понадобился такой поход?

— Они стремились к открытиям — по крайней мере до того, как трон занял император Хунси. Его предшественник, император Юнлэ, хотел, чтобы после периода монгольскоговладычества китайцы поверили в себя и в свое славное прошлое. Он вознамерился объединить весь мир — Все Под Одним Небом — и взимать со всех стран дань. «Небом», разумеется, был сам Юнлэ.

— Откуда вы все это знаете? Мне казалось, вы специализируетесь на тохарах.

Бен, засомневавшись, ответил не сразу.

— Карту мы нашли два месяца назад, а не три недели. Как только развернули свиток, я сразу понял важность находки. Я не стал ни о чем сообщать Ричарду, пока не проштудировал историю.

Мара скупо улыбнулась. Ей хотелось рассердиться на него за обман и лицемерие — надо же, строил из себя праведника, хотя сам заврался, — но ничего не получилось. Она поступила бы точно так же.

— А я-то думала, что для вас самое главное — этика.

Бен отвел взгляд.

Внимание Мары привлек неожиданный растительный мотив в правом верхнем углу свитка, за границей карты.

— Что это такое?

— Я вполне уверен, что это цветок лотоса. Хуан перевел мне надпись под ним, в которой говорится, что карта посвящена молодой женщине по имени Шу.

— Что еще вы можете рассказать мне о карте? Какие-нибудь подробности о создателе карты, заказчике, ее предназначении или символических рисунках? — На эти детали Мара полагалась, определяя, кто действительный владелец карты, а кто ее украл.

— Мне хотелось бы рассказать вам больше, Мара. Но кроме посвящения Шу и восхваления покойного императора Юнлэ в верхнем левом углу, я почти ничего не знаю. Хотя, конечно, могу расшифровать некоторые рисунки и символы на карте.

— Что означает лотос?

— Ну, это такой тип водяной лилии. Растет из грязи, превращаясь в прекрасный цветок, благодаря чему стал символом чистоты в материальном мире. Он также символизирует женщин и означает связь в браке. Если рассматривать его в контексте с сопровождающей надписью, то в данном случае лотос, скорее всего, означает невинную молодую женщину…

— Шу — возлюбленная картографа, — перебила его Мара.

— Что-то в этом роде.

Мысль о Шу невероятно опечалила Мару. Если тело, которое нашел Бен, принадлежало картографу, значит, тот так и не достиг своего лотоса.

22


Весна 1421 года

Желтое море и Малайзия


Алые паруса «Цзин Хэ» наполняются северным ветром, который несет корабль из Тангу в Желтое море. Когда солнце нависает над горизонтом, Чжи приступает к работе.

Сначала отправляется в закрытое помещение с компасом и снимает показания, подтверждающие, что «Цзин Хэ» идет верным курсом. Потом он переходит к навигационному трапу, где наблюдает за цветом воды, скоростью течения и глубиной. С наступлением темноты он достает нефритовый диск для обозрения созвездий и вычисляет широту, ориентируясь на Полярную звезду. В конце дня он удаляется в кабинет, где сводит все данные о маршруте в навигационные лоции, пользуясь сведениями, собранными младшими членами мореходной команды на других кораблях и доставленными к нему на шлюпках. Составление лоций нравится ему больше всего.

Изо дня в день, неделю за неделей Чжи выполняет одну и ту же работу, прекращая, только когда догорает ароматизированная палочка с зарубками, что означает конец вахты. Без сил он бредет в свой крошечный кубрик, где отдыхает до следующей вахты. Ему не нужно беспокоиться, как бы не потревожить соседей по кубрику. Он единственный из восьми членов навигационной команды, кому предоставлен отдельный кубрик. Никто не хочет спать рядом с евнухом.

Хотя армадой командуют адмиралы-евнухи, команда испытывает давнишнее неистребимое отвращение к бесполому сообществу. И по вечерам, за общей трапезой, в кают-компании чувствуется враждебность. Офицеры беззаботно болтают друг с другом, но к Чжи обращаются с официальной вежливостью и лишь в случае крайней необходимости. Только мастер Чэнь, хоть и старше по званию, относится к Чжи с уважением.

Чжи старается покинуть кают-компанию как можно быстрее, насколько позволяют приличия. Время от времени, если удается выкроить из распорядка несколько минут, он прогуливается в одиночку по капитанскому мостику, наслаждаясь отблесками луны на волнах. Как-то раз, во время этих ночных прогулок, с ним случайно сталкивается Кэ, и с тех пор она регулярно присоединяется к нему, если не занята. Поначалу он удивлен ее желанием сопровождать его, но потом начинает верить, что их встречи для нее — единственная передышка от обязанностей перед посланниками и мелких пакостей, чинимых другими наложницами из ревности. Он для нее спасение.

Кэ рассказывает ему о своем народе, переселившемся из Центрального Китая на побережье, чтобы заниматься жемчужным промыслом. Она признается, что исповедует буддизм и даже специально для него исполняет свою любимую мантру. Она читает наизусть реплики из пьес, которые наложницы разыгрывают для посланников, и поет отдельные куплеты из песен. Кэ ни разу не упоминает о кантонском плавучем борделе, с которого ее наняли, или запрете для наложниц ступать на берег, но он и сам знает об этих вещах. И хотя Чжи рад компании девушки, иногда розовый цвет ее нарядов и длинные волосы, развевающиеся на ветру, напоминают ему о Шу, и от этого становится больно.

Если Чжи не предстоит ночная вахта, то после прогулок он удаляется к себе в кубрик, где отдает часть собственного ежедневного рациона воды розовому кустику, который ему разрешили взять в путешествие. В эти мгновения, когда его мысли не заняты картами и лоциями, он думает о доме. Он представляет родителей и братьев в красивом деревянном доме, они сидят за столом и трапезничают жареной бараниной с зеленым луком — и все это благодаря таэлям из его жалованья евнуха. Он напоминает себе, что поступил на имперскую службу только ради возвышения семейства Ма и что тихая антипатия господ офицеров не имеет значения. Эта мысль утешает его — если только он не позволяет себе думать о Шу, что довольно сложно после прогулок с Кэ.


К концу шестой недели лоции говорят ему, что скоро они достигнут Малакки, торгового порта в Малайзии и первой базы, основанной Чжэном в предыдущем походе. Впрочем, Чжи не нуждается в навигационных вычислениях, чтобы понять: они действительно приближаются к земле. Догадку подтверждает и изменившийся запах и характер воздуха — вместо резкого и чистого он стал тяжелым и соленым.

Чжи советуется с мастером Чэнем, как лучше всего подойти к берегу, так как путь в Малакку лежит через коварный пролив Лун-Я. Они вновь просматривают навигационные лоции и разрабатывают самый безопасный для данного времени года и погоды маршрут — минуя каменистые островки и песчаные отмели на подходах к берегу, — после чего сообщают его заместителю адмирала. Спустя несколько часов волнений Чжи слышит вдалеке барабанный бой, приветствующий флот в Малакке.

Мастер Чэнь доволен тем, как Чжи помог ему проложить маршрут через опасный пролив, и дарует ему редкую возможность сойти на берег. Чжи садится в шлюпку с другими членами команды «Цзин Хэ». Они держат курс к городским стенам. Чжи замечает, что их преследует по воде какой-то гребень, утыканный острыми пиками, как на спине дракона. Он наклоняется через борт, чтобы рассмотреть гребень получше.

— Назад! — кричит рядом с ним матрос и оттаскивает его с такой силой, что лодка начинает раскачиваться.

Остальные моряки смотрят на Чжи с упреком.

— Что я сделал? — спрашивает Чжи, недоумевая, чем вызвана такая бурная реакция.

— Разве ты не знаешь? Эта тварь — игуана. Ей слопать человека ничего не стоит.

Чжи благодарит матроса, после чего извиняется перед остальными за то, что подверг их риску. Матрос, лицо которого ему знакомо, говорит, что он рулевой на «Цзин Хэ» и зовут его Юань. Чжи тоже в свою очередь представляется, называя свою роль на корабле.

Они приближаются к берегу, их приветствует колокольный звон. Выбираясь из шлюпки, Юань хвастается, что знает Малакку по предыдущему походу с адмиралом Чжэнем.

— Пойдем, я проведу тебя по всему городу, — приглашает он Чжи.

Картограф не привык к проявлениям дружбы, если не считать Кэ, поэтому не отвечает. «Юань, наверное, не в курсе, что я евнух, — думает Чжи».

— Быть может, помощник лоцмана и картограф слишком горд, чтобы позволить рулевому один раз послужить ему гидом? — дразнится Юань.

— Нет, конечно нет! — горячо отрицает Чжи, в ужасе, что такая мысль могла прийти Юаню в голову, пусть даже в шутку.

— Тогда позволь мне показать тебе Малакку.

Приободренный, Чжи соглашается.

Юань ведет Чжи по деревянному мосту через реку Малакку. Они посещают более двадцати торговых павильонов, где торгуют разнообразными вещами, неизвестными Чжи. Юань демонстрирует ему слитки олова, черное дерево, золотисто-янтарный ладан. Каждый в их дуэте играет удобную ему роль: Юань — беззаботный рассказчик, а Чжи — внимательный и безропотный слушатель. Чжи смотрит вокруг удивленным взглядом; даже поток посланников из подчиненных земель в Запретный город не подготовил его к этому калейдоскопу лиц, нарядов и языков.

Чжи вдыхает аромат неизвестных пряностей и слышит знакомый клич муэдзина. Все купцы вокруг него падают на колени посреди рынка, оборотившись лицом к Мекке, и молятся. Никогда прежде Чжи не бывал в таком месте, где его вера исповедуется так открыто. И где она так принимается. Глубоко тронутый, он опускается на колени и присоединяется к купцам в белых тюрбанах, прося у Аллаха прощения. На борту «Цзин Хэ» он позабыл о религии ради картографии. Юань стоит рядом, ждет своего нового друга.

23


Наши дни

Лиссабон, Португалия


Пока самолет кружил над Лиссабоном, Мара не отрывала взгляда от иллюминатора. Вид внизу почему-то заставил ее вспомнить Гонконг. Возможно, оттого, что плоскогорье резко обрывалось в океан, напоминая ей о драматических событиях, развернувшихся в Китае. А может, и потому, что оба города храбро отстроились на негостеприимных холмах. Независимо от этого она надеялась, что в Лиссабоне найдет больше ответов и меньше обмана, чем в Гонконге. Или в Италии, если на то пошло.

Пока они с Беном ехали в отель, Мара разглядывала столицу Португалии через окно такси. Старинные помпезные здания с сине-белой мавританской плиткой и арочными дверями показались ей экзотичными и величественными. Хотя при более близком рассмотрении можно было увидеть и кое-какие заплаты, оставленные временем и нуждой, Лиссабон издали ослеплял.

Они вошли в холл отеля «Ритц фор сизонз». Мраморный зал был красиво обставлен, но путешественники там не задержались, сразу поехали на лифте в свои номера, договорившись встретиться в баре отеля через три часа. Лифт мелодично звякнул, остановившись, двери открылись, и Мара вышла на своем этаже.

Оказавшись в номере, она опустилась в огромное бархатное кресло и позвонила Джо. Он закидал ее вопросами о том, как прошла встреча с Эрманно, и Мара покорно отвечала на все, понимая, что ему хочется узнать, остался ли Эрманно их агентом и союзником. Потом она поведала о важной детали, скрытой от нее Ричардом. Она заранее продумала несколько версий о том, почему Ричард не рассказал всей правды, — по самой безобидной из них, вслед за предположением Бена, выходило, что Ричард хотел ограничить распространение оглушительной новости, — но Мара понимала, что Джо сумеет лучше, чем кто-либо другой, распознать ложь. Он прервал разговор под предлогом, что должен кое-что уточнить, но попросил Мару оставаться на связи.

Усталая, задерганная и все еще разгневанная на Ричарда, Мара решила спуститься в бар пораньше, чтобы выпить кофе и съесть чего-нибудь сладкого. Она вошла в зал, обитый красным бархатом, и принялась искать глазами старшего официанта, чтобы устроил ей столик, когда почувствовала на себе взгляды всех посетителей. Можно было подумать, что она вторглась в частное убежище местных бизнесменов, где они за рюмкой спиртного обсуждали сделки, политику и, возможно, своих последних любовниц.

Чтобы избежать неприятного внимания, она попросила посадить ее во внутреннем дворике. Осенний день был прохладный, но Мара догадалась, что солнце успело согреть закрытый от ветра патио, где собралось много завсегдатаев. Официант повел ее к угловому столику на двоих.

Мара заказала кофе и кусок шоколадного торта. Простое название не отдавало ему должного, ибо ей принесли роскошное лакомство, в четыре слоя щедро сдобренное ягодами и соусом. Она накинулась на него, и тут же кроваво-красная капля малинового сиропа угодила ей на юбку.

Украдкой стараясь промокнуть пятно, Мара осматривала патио отеля. Через шесть столиков, среди оживленной толпы обедающих бизнесменов Мара заметила знакомое лицо. Это был азиат, вполне обычное дело для космополитичного Лиссабона, но Мара точно знала, что встречала его прежде. Она отвела взгляд, пытаясь вспомнить этого человека, и ей это удалось. Когда они с Беном бежали по аэропорту, чтобы успеть на рейс из Гонконга в Венецию, она случайно налетела на человека, стоявшего у входа в зал ожидания бизнес-класса. Из-за нее он пролил горячий кофе себе на костюм. Мара принялась с жаром извиняться, а потом на секунду отлучилась, чтобы забежать в зал и схватить несколько салфеток, оставив незнакомца на попечение Бена. Очень скоро она вернулась, но азиата и след простыл. Бен не смог его задержать.

И вот теперь тот же самый человек. Мара обернулась в его сторону. Но незнакомец исчез.

Она осматривала патио, пытаясь отыскать его глазами, когда к столику подошел Бен. Мара хотела было рассказать ему об азиате, но потом передумала. Возможно, она ошиблась. В конце концов, она и видела-то его в аэропорту Гонконга всего мгновение.

— Я нашел человека, с которым нам необходимо встретиться, — объявил Бен.

Мара сомневалась, что Бен способен отыскать хоть кого-то, кто мог бы помочь в их расследовании, но решила быть милой.

— И кто это? — поинтересовалась она.

— Профессор Луиш Силва из Лиссабонского университета. У него репутация знатока карт периода Великих географических открытий. Обратиться к нему посоветовал один мой друг из Гарвардского университета, который с ним работал.

— Его порекомендовал один ваш друг? — насторожившись, переспросила она.

Бен тут же все понял и успокоил ее тревогу.

— Не волнуйтесь. Я никому не рассказывал о карте, кроме вас и Хуана.

— И Ричарда, — напомнила ему Мара.

— Да, и Ричарда, — сказал он, потупившись.

Нет, ей и правда было трудно на него сердиться — ложь давалась ему нелегко.

Чтобы успокоить Бена, она сказала:

— Как вы думаете, профессору что-нибудь известно о португальских дельцах, промышляющих крадеными картами?

— Возможно, он сумеет дать нам какие-то наводки.

— Ладно. Встретимся с ним, после того как я переговорю со своими местными агентами.

Подошел официант, чтобы принять заказ Бена. Мара собиралась порекомендовать шоколадный торт, когда у нее зазвонил мобильный телефон. Она полезла в сумку за трубкой, но, увидев имя отца, решила не отвечать. Телефон все звонил и звонил, пока Бен не решился спросить:

— Вы не собираетесь ответить?

— Нет, это мой отец.

— Почему не хотите поговорить с ним?

— Это сложный вопрос.

— А разве отношения с родителями бывают простыми?

— Тут чуть сложнее обычного конфликта между отцом и дочерью.

— Ваш хотя бы звонит вам. Я вырос в семье двух профессоров Принстонского университета — генетика и лингвиста, — которые верили только в науку и разговаривали исключительно научным языком. Поэтому об обычном родительском звонке не может быть и речи.

— Я бы не стала называть звонки моего отца «обычными». Он звонит, чтобы узнать, где я нахожусь. Выясняет, все ли со мной в порядке, и сразу принимается выговаривать за то, что огорчила его и мамочку, отказавшись от респектабельного партнерства ради «чужих проблем», как он любит называть мою работу.

— Я готов выслушивать выговоры по телефону каждый день. Это лучше, чем вообще никаких звонков.

Замечание Бена заставило Мару призадуматься. Когда телефон зазвонил снова, она ответила, решив, что это отец.

— Мара, говорит Сэм. Мне нужно кое-что сообщить.

24


Наши дни

Лиссабон, Португалия


День прошел, а чувство тяжести, которое Мара ощутила после звонка Сэма, только усилилось. Он рассказал Маре, что до китайского правительства дошел шум по поводу исторически ценной карты, вывезенной из страны. Несомненно, тот человек, которого она заметила на балконе в отеле «Ритц», был послан китайцами.

Легче ей не стало и после бесполезного общения с португальскими агентами, тем более что пришлось прибегнуть к особым мерам предосторожности, скрывая эти встречи от их китайского друга. Агенты, как и Эрманно, слышали о Диаше. Они знали о его огромном интересе к ранним картам мира и готовности пойти на какие угодно траты, лишь бы их заполучить. Но никто из них понятия не имел, кем этот Диаш на самом деле является.

Мара согласилась с предложением Бена встретиться с профессором Силвой. Она решила, что им нечего терять, кроме драгоценного времени, прежде чем они покинут Португалию ради встреч с другими европейскими агентами.

Профессор Силва предложил встретиться не у себя в университетском кабинете, а в старинной кондитерской под названием «Antiga Confeitaria de Belém». Когда Мара и Бен подошли к знаменитому кафе XIX века, то увидели, что к нему выстроилась целая очередь из туристов. Мара слегка рассердилась. В конце концов, они приехали сюда не для развлечений.

Бен заметил настроение Мары и повел ее под руку ко входу в кафе. Там их ждал пожилой седовласый господин. В типичном для академических кругов пуловере и твидовом пиджаке с золотой булавкой в виде звезды на лацкане, он выделялся среди туристов в футболках. При виде Бена он замахал, заулыбался, сморщив лицо; это действительно был профессор Силва.

После приветствия и обычных фраз при знакомстве он отвел их к заказанному столику в зал, который, видимо, предназначался для местных.

— Прошу прощения за туристов, — сказал он на отличном английском, правда, с португальским акцентом.

— Не беспокойтесь, — ответил Бен.

— Кафе знаменито не без оснований. Разрешите заказать вам кофе и фирменные пирожные?

— Спасибо, профессор, — ответил Бен.

Мара прикусила язычок. Они не имели права разбазаривать время на обмен любезностями и пирожные. По опыту она знала, что с каждым часом возможность отыскать украденную вещь уменьшается. Но профессор был такой любезный и обходительный, что торопить его было бы грубо. К тому же он сразу дал понять, что выбрал это кафе для встречи вовсе не из-за пирожных. Кафе располагалось недалеко от Морского музея — идеального места, чтобы обсудить картографию эпохи Великих географических открытий, как он объяснил.

Покончив с заслуженно знаменитыми пирожными, они прошли несколько кварталов до Иеронимского монастыря, в котором находился музей. Солнце освещало резной, почти как кружево, каменный фасад церкви и монастыря шестнадцатого века. Лучи высвечивали сложные архитектурные детали: веревочные узлы и морские мотивы. Даже Мара, мысли которой были целиком заняты другим, обратила внимание на художественную элегантность фасада.

Бен поинтересовался необычным дизайном, и профессор, расправив плечи, прочитал небольшую лекцию об архитектуре времен короля Мануэла. Он объяснил, что король Мануэл I заказал этот проект в начале шестнадцатого века, чтобы увековечить португальское морское господство. Пока они подходили к музею, Бен с профессором обсуждали резьбу, в которой сплелись королевские, христианские, растительные и морские мотивы. Разговор был интересен, но Мара не слушала. Она сосредоточенно обдумывала, какие шаги предпринять сразу после разговора с профессором.

Охрана пропустила их, обменявшись кивками с профессором Силвой, и они вошли в музей. Профессор остановился перед бронзовой статуей человека в широкополой шляпе, горделиво улыбнулся и произнес:

— Все началось с принца Генриха Мореплавателя. Генрих, сын короля Жуана Первого и английской аристократки Филиппы Ланкастер, родился в тысяча триста девяносто четвертом году. Молодой офицер возглавил успешный поход против мусульманской цитадели в Сеуте, Марокко. Этот опыт, видимо, зажег в Генрихе двойную страсть: желание распространить христианство в Африке, Святой земле и Азии, а также жажду разведать торговые пути к африканскому золоту и азиатским пряностям. Он верил, что самая юго-западная страна в Европе с Божьей помощью осуществит эти цели благодаря своему уникальному положению.

Профессор привел их в зал Великих географических открытий. Они остановились у стеклянных шкафов, где хранились модели кораблей, мореходные приборы и артефакты, добытые в различных походах пятнадцатого века.

— В тысяча четыреста девятнадцатом принц Генрих прибыл в южный район Португалии, Алгарве, где стал губернатором. Он решил, что пришла пора действовать. Принц основал в Сагреше, самой юго-западной точке европейского континента, навигационную школу и собрал там самые передовые достижения в мореходстве, привлек лучших мореплавателей, кораблестроителей, картографов, астрономов и создателей навигационных инструментов. Там изучали течения, ветры, навигационные методы, изобретали новые инструменты, такие как компас. В последние годы существования школы там даже успел поучиться Христофор Колумб.

Профессор подошел к другому шкафу, за стеклом которого демонстрировалось развитие мореходных судов.

— В школе Сагреша создали новый тип парусника, каравеллу. На корабле применялся арабский треугольный парус, делавший его гораздо более маневренным и способным преодолевать большие расстояния. — Он указал на модели четырех судов первого путешествия Васко да Гамы в Индию, а также походный алтарь и скульптуру архангела Рафаэла, которые да Гама держал в своей каюте во время плаваний.

Маре понравился профессор-энтузиаст, а его урок истории она нашла увлекательным, особенно когда сравнила морские подвиги португальцев с предполагаемыми достижениями китайского флота пятнадцатого века. Но она не хотела, чтобы профессор слишком отдалился от темы, поэтому сказала:

— Бен, наверное, упоминал, что нас особенно интересует роль картографов.

Профессор буквально перепрыгнул к стене, на которой были развешаны несколько карт.

— Как я рад, что вы это сказали. Картография — самая любопытная область истории. А существовавшие в то время карты оказали влияние на выбор маршрутов португальских мореплавателей. И наоборот, открытие португальцами африканского побережья, мыса Доброй Надежды и морских путей в Индию и Азию во многом повлияло на историю картографии. — Глаза его сияли, профессор был в своей стихии. — В Сагреше принц Генрих собрал команду шпионов, в чью задачу входило разъезжать по всей Европе, собирая все доступные карты и лоции, а также записывать рассказы путешественников. Генрих надеялся, что эти сведения помогут его мореплавателям составить лучшие маршруты в Африку и Азию. Но, несмотря на все эти ухищрения, главной картой, которой пользовались мореплаватели Генриха в первые годы освоения морских путей, оставалась карта мира Птолемея.

— Интересно, что португальцы использовали карту мира второго века, — заметила Мара.

В досье, собранном Кэтрин, ей попадалось на глаза название карты и ее изображение, к тому же она слышала это название из уст Эрманно. Но ей хотелось узнать мнение профессора.

— Да, — ответил он с улыбкой, довольный, что она разбирается в предмете. — Во времена принца Генриха Европа только начала выбираться из Средних веков, периода, когда науки сторонились, а вместо нее занимались религией. Средневековые карты были духовными по своей природе, а не географическими. Эти церковные карты изображали землю в виде реестра задуманных Богом событий. Затем, в пятнадцатом веке, произошли резкие изменения. Появились карты с новой концепцией упорядоченности географического пространства, содержащие координаты в виде долготы и широты. Это можно объяснить вторым открытием карты Птолемея, совершенным одним монахом в Константинополе в конце тысяча трехсотых годов. На птолемеевской карте мира были нанесены восемь тысяч названий и три континента: Европа, Азия и Африка, там также были указаны долгота и широта, имелся и звездный каталог. Разумеется, карта была небезупречна, но она стала главной для первооткрывателей. Она их вдохновляла. Используя эту карту для приблизительной ориентации, принц Генрих с тысяча четыреста двадцатых годов подталкивал своих моряков к тому, чтобы они обогнули мыс Бохадор — выступ на побережье Западной Африки. Следуя этим маршрутом, португальские корабли могли бы обойти стороной мусульманские государства Северной Африки и торговать непосредственно с Западной Африкой, а затем, вероятно, плыть дальше на Восток. Плывя на юг, они открыли и колонизировали в тысяча четыреста двадцатом острова Мадейра и в тысяча четыреста двадцать седьмом Азорские острова. Но что касается того, чтобы обогнуть сам мыс Бохадор, то это не удалось четырнадцати экспедициям с тысяча четыреста двадцать первого по тысяча четыреста тридцать третий. Генрих сердился и терял терпение. Когда он в тысяча четыреста тридцать четвертом отправил в поход, пятнадцатый по счету, Жила Эанеша, то пообещал ему несметные богатства в случае удачи. И Эанеш справился. В конце тысяча четыреста тридцатых и тысяча четыреста сороковых люди Генриха продолжали продвигаться на юг вдоль африканского западного побережья, открыв мыс Бланко и Зеленый мыс.

— Но оконечность африканского континента они не обогнули вплоть до тысяча четыреста восемьдесят восьмого, верно? — спросила Мара.

— Верно. К сожалению, тяга к открытиям слегка уменьшилась после смерти Генриха в тысяча четыреста шестидесятом, и только когда трон занял король Жуан Второй в тысяча четыреста восемьдесят первом, а затем король Мануэл Первый в тысяча четыреста девяносто пятом, интерес португальцев к путешествиям вновь разгорелся. Под королевским покровительством Диого Кан достиг Конго в тысяча четыреста восемьдесят втором году, Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды в тысяча четыреста восемьдесят восьмом, Васко да Гама прибыл в Индию в тысяча четыреста девяносто восьмом, а Педру Алвариш Кабрал достиг Бразилии в тысяча пятисотом. К этому времени Португалия стала мировым лидером торговли.

Профессор закончил урок истории на высокой ноте, а затем подвел их к стене с репродукциями карт.

Пока они осматривали экспонаты, Мара обдумывала одно профессорское замечание.

— Вы упомянули, что португальские мореходы пользовались картой Птолемея для походов на юг? — спросила она.

— Да, — ответил он, не оборачиваясь.

— И имели при этом цель добраться до Востока?

— Да. — Профессор продолжал шагать дальше.

— Но на карте Птолемея Африка изображена как непреодолимый на корабле континент, присоединенный к южному континенту. У португальцев не было никаких оснований полагать, что они достигнут Востока, отправившись на юг, если они руководствовались Птолемеем.

Профессор Силва обернулся и посмотрел в глаза Маре.

— Все верно, мисс Койн. Как же вы проницательны. Вам удалось затронуть одну из маленьких исторических тайн. Мы никогда не узнаем, что подталкивало принца Генриха отправлять своих моряков на юг, — улыбнулся он. — Но я, безусловно, рад, что он это делал. А вы?

— Я тоже, — согласилась она, кивнув.

— Теперь поговорим о том, как открытия португальцев повлияли на картографию?

Мара и Бен сказали «да», и профессор сел на своего конька, принявшись превозносить роль Португалии в истории картографии. Пока он говорил, указывая на различные репродукции карт на стенах музея, Мара гадала, откуда, в самом деле, португальцы знали об истинной конфигурации африканского континента. Неужели Эрманно прав, говоря, что до европейцев дошли слухи об открытиях, занесенных китайцами на свою карту? Она посмотрела на Бена, но тот, казалось, был целиком поглощен профессорской речью. Ей не верилось, что от него ускользнула важность тех фраз, которыми она обменялась с профессором.

Профессор Силва замолчал, обведя широким жестом зал.

— Разумеется, средства на содержание навигационной школы в Сагреше и все путешествия давал орден Христа, — указал профессор на красные кресты, которые были везде: на моделях кораблей, картах и даже резных каменных вехах. — Крест ордена Христа стал флагом, под которым совершались все экспедиции.

— Что это за организация? — спросила Мара.

Профессор пояснил, раздувшись от важности:

— Орден Христа — это религиозно-военный орден, созданный королем Динишем в начале тысяча трехсотых годов. Некоторые утверждают, что орден Христа пришел на смену тамплиерам, когда те распались в тысяча триста двенадцатом, на том основании, что Папа Иоанн двадцать второй издал папскую буллу в тысяча триста двадцать третьем, передававшую собственность тамплиеров ордену Христа. Другие не согласны, пребывая в уверенности, что орден — абсолютно новая организация. Как бы там ни было, можно с уверенностью говорить, что начиная с принца Генриха, который впоследствии стал Великим Магистром, ресурсы ордена Христа, как людские, так и материальные, были использованы для распространения христианства в Африке, на Востоке и для открытий новых торговых маршрутов. Мы знаем, что эта тенденция сохранялась и после смерти Генриха, ибо все великие магистры были из королевского семейства, а следовательно, мыслили так же, как он.

Мара стояла и слушала знатока картографии в том самом городе, где, по слухам, скрывался легендарный похититель карт. Ей трудно было поверить, что профессор Силва ни разу не слышал о печально известном Диаше. Тем не менее она не могла спросить об этом прямо.

Вместо этого она задала другой вопрос:

— Что, если бы я захотела приобрести карту мира эпохи Великих географических открытий?

Профессор прищелкнул языком от такой кажущейся наивности.

— Мисс Койн, подобную карту мира приобрести нельзя. Существует всего несколько экземпляров таких карт, и уверяю вас, они все наперечет. Они висят на стенах музеев, в частных домах богатых коллекционеров или находятся в церковных и государственных хранилищах.

— А что, если одну из таких карт, которых «наперечет», все-таки украли? Как мне действовать, чтобы купить ее?

— Мисс Койн, я ученый, — недоуменно нахмурился профессор. — Я могу вам рассказать лишь историю карт эпохи Великих географических открытий. А не то, как приобрести украденную карту.

Чтобы никого не обидеть и не вызвать чувства неловкости, Мара поспешила улыбнуться.

— Простите, я размечталась. Просто мне стало любопытно, каким образом древние карты меняют хозяев, если это вообще происходит.

Профессор Силва в ответ тоже улыбнулся, по-отечески.

— Понимаю, мисс Койн. Нам всем хотелось бы владеть частичкой истории. На самом деле я почти ничего не знаю о «торговой» стороне картографического мира. Единственное, что мне пришлось как-то сделать, — это подтвердить подлинность двух не очень ценных карт начала шестнадцатого века для одного местного коллекционера, решившего их купить.

Они направились к выходу. Бен и Мара выразили свою благодарность, и профессор по очереди пожал им руки.

Прежде чем он успел толкнуть стеклянную дверь и выйти во двор музея, Бен поспешил задать ему последний вопрос. К удивлению Мары, он спросил то, чем ей самой следовало бы поинтересоваться.

— Профессор Силва, кто этот местный коллекционер, для которого вы проводили экспертизу карт?

— Габриэл да Коста, виконт Томар.

Мара знала это имя. Она встречала его в досье, составленном Кэтрин.

25


Лето и осень 1497 года

Западноафриканское побережье


Первые месяцы в море проходят как во сне. Армада покидает реку Тежу и в течение месяца достигает островов Зеленого мыса. Отсюда корабли берут курс в открытое море, а не жмутся к побережью черного континента, как делали их предшественники, Диаш и Кан, и к ноябрю оказываются у южной оконечности Африки. Этот беспрецедентный маршрут, позволяющий кораблям избежать юго-восточных ветров и течений у побережья и воспользоваться благоприятными воздушными потоками, разработал Антонио.

Когда корабли приближаются к широкой бухте и впервые за три месяца видят землю, Антонио получает приказ переодеться в нарядное. Он откладывает лоцию, над которой работает, и запирает карту да Гамы в тайник. Потом мчится в офицерский отсек, расположенный под каютой капитана «Сан-Рафаэла» — Паулу да Гамы, брата капитан-майора, — на квартердек. Офицеры наталкиваются друг на друга, переодеваясь в тесном помещении, и без конца извиняются, но только не перед Антонио. Презрение, которое он чувствовал от других в школе Сагреша, преследует его и здесь, хотя теперь он меньше злится — у него просто нет времени на подобные пустяки.

Почти пятьдесят человек — офицеры, матросы, солдаты и приор — все, кроме осужденных преступников, взбираются по трапам, чтобы присоединиться к капитану на палубе «Сан-Рафаэла». Четыре корабля армады вывешивают флаги и штандарты, правда, не такие навязчивые, как знамена ордена Христа. «Сан-Рафаэл» салютует капитан-майору на борту «Сан-Габриэла», выстреливая из бомбард.

Моряки издают приветственные возгласы, один из них раздает кружки с пивом и сидром. Все расходятся по группам, разделяясь сначала по статусу, а потом по личным симпатиям. Как всегда, Антонио остается один. Ему нет места в команде: офицеры презирают его за то, что он по-свойски общается с матросами. Хотя только он умеет успокоить их во время долгого трехмесячного перехода в открытом море. А матросы презирают его за титул, потому что сам он из крестьян и должен, по их понятиям, оставаться крестьянином. Антонио убеждает себя, что ему плевать на их компанию, пусть даже не суются.

К нему подходит корабельный священник Жуан Фигераду, бывший приор лиссабонского монастыря. У них с Антонио много общего: он тоже выходец из скромной семьи, получивший хорошее образование. Это позволило ему подружиться с нечестивым Антонио. Они обсуждают безопасные темы: насколько благоприятно протекает путешествие и может ли бухта служить хорошим укрытием.

К ним приближается юнга и отвешивает поклон Антонио:

— Лоцман Коэльо, капитан-майор приказывает вам явиться на «Сан-Габриэл».

Антонио торопится к шлюпке, которая уже готова к спуску на воду — на веслах сидят гребцы. Она со всплеском ударяется о воду, и люди на палубе бросаются к поручням посмотреть, в чем там дело. Антонио понимает, что такое внимание со стороны капитан-майора лишь усугубит его незавидное положение, хотя он так же, как и остальные, не догадывается, зачем его вызвали.

На борту «Сан-Габриэла» его приветствует капитан. Он ведет Антонио сквозь толпу празднующих офицеров к каюте капитан-майора и объявляет о его приходе да Гаме, который стоит на коленях перед личным алтарем спиной к Антонио.

— Как наша карта, в порядке? — спрашивает да Гама, не поворачивая лица от красно-черного деревянного алтаря с изображением распятия; весь алтарь поблескивает золочеными цветами. Антонио может различить только темный плащ да Гамы.

— Да, капитан-майор.

— Тайной по-прежнему владеем только мы двое?

— Да, капитан-майор.

Да Гама доверил ему хранить странную карту на борту «Сан-Рафаэла». Капитан-майор тревожится о сохранности карты, если что-то случится с ним и флагманским кораблем. В своем собственном лоцмане он не уверен. Хотя тот плавал еще с Бартоломеу Диашем, да Гама не может доверить ему тайны.

— Я доволен тем, как ты проложил курс, Антонио Коэльо.

— Благодарю вас, капитан-майор, — отвечает Антонио, улыбаясь в спину да Гамы.

Он разработал уникальный маршрут, воспользовавшись указанными на секретной карте направлениями ветра и течения, а также изображением береговой линии и предостережениями. Он не хочет подражать Диашу и Кану, которые трусливо жались к побережью.

— В знак признания твоих трудов я хочу тебя наградить.

— Благодарю вас, капитан-майор.

Антонио предвкушает, как получит свою долю пряностей или золотой слиток, и у него кружится голова.

— Можешь назвать любым именем бухту.

— Бухту?

— Да. Этой бухте нужно дать христианское имя.

Антонио ни во что не ставит «честь», оказанную ему да Гамой. Но он понимает, что должен изобразить благодарность. В любом случае, он добился признания. Антонио надеется, что это сослужит ему хорошую службу по окончании похода, когда да Гама станет распределять вознаграждение.

Он слишком долго размышляет, так что да Гама напоминает ему:

— Христианское имя.

Антонио стряхивает задумчивость и решительно произносит:

— Хелина. Я бы хотел назвать бухту в честь святой Хелины, капитан-майор.

26


Наши дни

Лиссабон, Португалия


Они втиснулись за угловой столик бара на первом этаже отеля. Возвращаясь в «Ритц» на такси, Мара не проронила ни слова. Всю дорогу она думала только об одном, полагая, что и Бен ломает над этим голову.

Они заказали напитки, и больше она не могла сдерживаться:

— У европейских картографов было слишком много сведений, которых в то время они еще не могли знать. Но откуда-то они все-таки их получили.

— Я думаю о том же.

— Но не могли же европейские мореплаватели узнать о новых землях из китайской карты, пролежавшей под землей на маршруте Шелкового пути больше пяти веков. Абсурд какой-то.

— Если только путешественники в Азию не слышали рассказы о китайских морских походах, которые потом поведали в Европе. Эрманно высказывал подобное предположение, да и профессор говорил, что португальские правители разослали повсюду своих шпионов, как раз для сбора таких сведений.

— Верно.

Оба замолчали. Каждый потягивал из своего бокала, обдумывая версию.

— Строить гипотезы, конечно, интересно, но я думаю, нам это не поможет отыскать Диаша, — сказала Мара.

Бен продолжал молчать. Мара догадалась, что пытливость ученого, намеренного изменить историю своими находками, заставляла его пойти по этому пути дальше. Но он был ей нужен в команде.

— Я знаю, трудно отказаться от исследования такой интересной побочной версии, как эта, но думаю, все-таки придется. По крайней мере, пока мы не добудем карту.

Бен неохотно согласился. Они поднялись на лифте в свои номера. Мара едва успела зайти в комнату, как у нее зазвонил мобильный. Это оказался Джо. У нее появилась надежда услышать какие-то новости о Диаше или Ричарде, которые подскажут, что предпринять дальше.

Она ответила.

— Слышала когда-нибудь о Комитете национальной политики? — спросил Джо.

— Нет. Похоже на какой-то университетский научный совет, — спокойно ответила Мара, обходя номер.

Она раздвинула занавески, чтобы взглянуть на прекрасный вид: заходящее солнце освещало памятник маркизу де Помбалу, реку Тежу и замок Святого Георга. Мара открыла дверь на террасу и вышла.

— Ты, должно быть, думаешь, что это кучка умников-профессоров, которые запираются в одном кабинете и, попивая паршивый кофе, строят грандиозные теории.

Мара поспешила его прервать, пока он не оседлал своего любимого конька, заведя обычную тираду насчет бесполезности академических знаний.

— Что-то в твоем тоне подсказывает мне, что этот комитет занимается совсем другим.

— Как ты догадалась?

Мара хохотнула.

— Итак, чем же все-таки он занимается?

— Те, кто в него входит, запрыгивают в свои частные самолеты и встречаются время от времени, чтобы обговорить такие пустяки, как, скажем, президентские выборы. Только на прошлой неделе они слетали на остров Амелия, что во Флориде, где за бокалами мартини, вероятно, зарубили нескольких сенаторов. — Его тон стал серьезным. — Это секретный клуб крайних христианских консерваторов и их политических союзников.

Республиканцы, президентские выборы, унылый старомодный курорт: все признаки ее клиента.

— Позволь, я сама скажу, кто был на той встрече. Ричард Тобиас.

— Угадала.

— Это как раз по его части. Правда, я никак не думала, что он поддерживает крайне правых. Я всегда считала его более умеренным республиканцем вроде моего отца.

Хотя про себя она подумала, что отец вполне мог бы изменить свои политические воззрения, если бы его пригласили присоединиться к элитной всевластной клике вроде этого комитета.

— С тех пор как они с твоим отцом творили чудеса в Бостоне, он сделал резкий уклон вправо.

Джо завел тираду о несгибаемых республиканцах, кандидатуры которых якобы поддерживал Ричард.

Мара его перебила:

— Причем тут деятельность Ричарда и его намерение скрыть от меня истинный вид карты?

— А сама что думаешь?

Мара улыбнулась. Джо не боялся охладить ее немного, когда она теряла терпение.

— Давай рассуждать. Если Бен сказал правду по поводу карты, то она могла бы служить доказательством, что китайцы открыли большую часть света, включая Америку, раньше европейцев. Китай в таком случае попытается поднять вокруг карты общественный шум, провозглашая свое историческое преимущество. Китайцы также могут связать былую славу первооткрывателей с теперешним «новым» Китаем. Если Ричард на самом деле настолько консервативен, то в его политической программе не найдется места для идеи, что Америку открыли китайцы задолго до европейцев. — Она хмыкнула. — Представь себе лицо Ричарда, если Новую Англию придется переименовать в Новый Китай.

— В самую точку.

Мара продолжала рассуждать:

— В таком случае Ричард захочет получить карту. И уничтожить ее. — Она помолчала. — Пожалуй, последние слова возьму обратно. Он припрячет карту. Такая ценность может однажды пригодиться.

— Верно понимаешь.

— Но причем здесь я?

— Я бы сказал, ты отвечаешь за розыск украденной вещи.

— А как насчет укрывательства? Если он в курсе моих взглядов, то понимает, что я не пойду против закона и захочу вернуть карту китайской стороне. Или заключить сделку, по которой на его долю достанется почет первооткрывателя, а карта тем не менее останется под контролем китайцев. Я никогда не соглашусь на то, чтобы карта осталась у него в тайнике.

— Вот этим я как раз сейчас и занимаюсь. А пока суд да дело, будь поосторожнее с Тобиасом. Общение с ним сведи до минимума.

— Постараюсь.

— Но вернемся к китайцам — видела своего друга?

— В последнее время — нет. Но я предпринимала все меры предосторожности, которым ты меня научил.

— Он там, Мара. Просто стал более внимательным, с тех пор как ты заметила его в «Ритце».

Солнце закатилось за горизонт, отбросив последний отблеск на террасу. Похолодало. Мара вернулась в свою неубранную комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Раскладывая вещи по местам, она рассказывала Джо о встрече с профессором. Он притворно зевал, пока она пересказывала урок истории об эпохе Великих открытий, ордене Христа и всех странностях, отмеченных на первых картах мира. Но потом она упомянула виконта Томара.

— Я откуда-то знаю это имя, — сказал Джо.

— Помимо всего прочего, это довольно известный португальский коллекционер карт. Я пытаюсь добиться с ним свидания. Открой досье, составленное Кэтрин.

Слушая вполуха Джо, который зачитывал биографию Томара, она наклонилась, чтобы подобрать с пола туфлю. И тут она что-то увидела. Прозрачная пленка, которой она заклеила ящики стола — один из маленьких трюков Джо, — была порвана. Мара провела пальцем по шву. Да, ящики действительно кто-то открывал. Можно предположить, что в номере убирала горничная, хотя в то утро она повесила на дверь табличку «Не беспокоить».

Очень осторожно Мара выдвинула ящик. В начале дня она разложила в нем кое-какие мелочи в особом порядке, оставив все важные документы при себе. Ящик стола служил лишь проверкой, роются в ее вещах или нет.

Все предметы вроде бы остались на своих местах. Вроде бы. Одна ручка оказалась не в том отделении, и ничего не значащая брошюра теперь лежала криво. Кто-то явно обыскал ее комнату.

27


Лето и осень 1421 года и зима 1422 года

Индийский океан, восточное побережье Африки и мыс Доброй Надежды


Армада покидает Малайзию и разделяется на пять флотов. Корабли под командованием адмирала Чжоу заходят во все известные порты Индийского океана и Арабского моря, чтобы вернуть посланников на родину. Используя для скорости северо-восточный муссон, они направляются к восточному берегу Африки.

Многие из моряков ходили по этому маршруту раньше. Для них такое путешествие обычное дело, тем более что небеса послали им хорошую погоду и благоприятные ветры. Но Чжи по-другому воспринимает плавание. Он дни и ночи занят — снимает показания компаса, рассчитывает широту по звездам, без устали составляет лоции.

Мастер Чэнь не может обойтись без Чжи, а потому не отпускает его на берег. Для Чжи остается одно утешение — Юань, рулевой, у которого меньше работы в портах, и он пользуется этим, уходя в увольнения. Во время вечерних прогулок Чжи по палубе Юань рассказывает ему о варварских городах, разыгрывая целые сценки, подсмотренные на чужбине. Чжи слушает, как моряки меняют свои личные запасы фарфора, шелка и лаковых изделий на слоновую кость, пряности и драгоценные камни. Он слушает рассказы о невиданных животных: жирафах, фу-лу в черно-белую полоску и страусах. Он восхищается, услышав от Юаня о рубинах, сапфирах и бриллиантах, преподнесенных королем Каликута адмиралу Чжоу в качестве дани императору Юнлэ.

Юань со всеми подробностями описывает религиозные обычаи в портовых городах, населенных в основном мусульманами. Он рассказывает Чжи, как в дни богослужений торговля на рынках прекращается до полудня. Вместо работы люди постятся, совершают омовения в розовой воде, умащаются благовониями и маслом и отправляются в храм для молитвы. Чжи дивится этим обычаям: на родине терпимо относятся к его вероисповеданию, но, разумеется, ни о каком прекращении работы ради молитвы не может быть и речи.

Чжи узнает, что флот адмирала Чжоу не собирается останавливаться в Мекке, и ему больно. Еще мальчишкой в Куньяне он слушал рассказы паломников, возвратившихся из святого города. Они говорили о Большой мечети с божественным залом, переливающимся золотом и цветными камнями. Они рассказывали о чудесном аромате мечети, построенной из глины, смешанной с розовой водой. Они описывали, как обходили вокруг Каабы[8] и в ответ на особо настойчивые просьбы демонстрировали маленькие лоскутки черного шелка, срезанные с покрывала.[9] Слушая рассказы паломников, Чжи мечтал отправиться на молитву под призыв, раздающийся с четырех башен Большой мечети. Быть так близко и не совершить паломничества, когда другие тратят на это годы, путешествуя по земле, кажется ему святотатством. А ведь еще один паломник в семье только добавил бы славы роду Ма.

Чжи хранит в памяти рассказы Юаня, чтобы после передать их Кэ — сам Юань никогда бы не смог рассказать обо всем девушке. Чжи и Кэ оба остаются на борту корабля при заходе в порты — хотя причины у них разные, — и ему нравится рассказывать ей об экзотической жизни на берегу. Она восторженно хлопает в ладоши, когда он описывает странных животных, до которых Юань дотрагивался на рынке, и недоверчиво округляет глаза, слушая подробный рассказ о драгоценных камнях с куриное яйцо, которые король Каликута преподнес адмиралу Чжоу. И хотя она радуется миру, о котором слушает, Чжи видит молоденькую девчонку, спрятанную под густым гримом, сложной прической и шелковыми нарядами. И он печалится, что им обоим пришлось принести жертвы ради этого путешествия.


Однажды вечером Чжи знакомится с мореходными лоциями для прохода вдоль восточного африканского побережья в Кению, а оттуда — в Мозамбик. Мастер Чэнь прерывает его работу, приказывая тотчас явиться на капитанский мостик. Чжи торопится исполнить приказ и видит на палубе адмирала Чжоу со всеми его заместителями и остальными членами навигационной команды. Небывалое явление: по протоколу требуется, чтобы они отчитывались адмиралу в его личных покоях. Чжи почтительно падает на колени и остается так стоять, пока один из заместителей адмирала не позволяет ему подняться.

Адмирал держит в руке свиток. Чжи узнает императорскую печать, которую помнит еще по годам своей службы в Главном церемониальном управлении. Адмирал объявляет:

— Его императорское величество император Юнлэ доверил нам, его никчемным слугам, важную миссию. Наш флот закончит развозить послов по восточному побережью Африки. Затем, согласно пожеланию императора, чтобы армада адмирала Чжэна посетила все земли под небом и взяла с них подати, мы отправимся на юг, до конца побережья Африки. Оттуда мы продолжим поход, взяв курс на запад, чтобы отыскать землю Фусанг и присоединить ее к владениям его императорского величества.

Чжи выслушивает адмирала и видит, как обычно сдержанный мастер Чэнь вздрагивает. Все китайские мореплаватели когда-то слышали легенду о земле Фусанг. Тысячу лет тому назад один буддийский монах по имени Хой Шен вернулся из далекого путешествия в двадцать тысяч ли, во время которого, по его словам, он обнаружил цивилизованную страну, богатую медью, но без железа. Монах назвал это место в честь деревьев, там произраставших. Деревья давали необычные темно-красные плоды и обеспечивали людей корой для изготовления бумаги, ткани и домов.

Чжи понимает, почему мастера Чэня охватывает дрожь. После Мозамбика придется плыть без лоций и карт. Это означает руководствоваться слухами и наставлениями, передаваемыми из уст в уста арабскими моряками. Это означает идти вперед, полагаясь лишь на заявления буддийского монаха тысячелетней давности.

Адмирал продолжает:

— Вы никому не расскажете об этой миссии. Повторяю, никто из остальных членов команды не должен знать, что мы ищем Фусанг.

Адмирал покидает мостик, заместители тянутся за ним цепочкой. Никому из штурманской группы не приходится объяснять причину такого запрета. Адмирал предвидит панику, которая начнется среди моряков, если они узнают, какой опасный маршрут им предстоит. Лучше всего скрывать цель похода как можно дольше.

Небольшая группка удаляется в кубрик, чтобы спланировать дальнейшие действия. Чжи падает духом при виде опытных моряков, потрясенных перспективой вести флот в неведомые воды. Все вспоминают, что им известно из трудов Хой Шена о мире за пределами африканского побережья, но скудость сведений лишь доказывает, как мало они могут сделать. Мастер Чэнь прекращает свою нервную болтовню и решает, что им следует сосредоточиться на составлении известного маршрута и пока не думать об остальном.


Они приплывают к восточному побережью Африки и возвращают оставшихся послов. Хотя Индийский океан они пересекают с относительной легкостью, Чжи со страхом думает о дальнейшем путешествии. Страхи приходят к нему раньше, чем к остальной штурманской группе.

В ночь, когда они покидают Мозамбик, стоит кромешная тьма, но небо ясное. Чжи несет обычную вахту, один. Однако он знает, что остальная команда штурманов сидит у себя по каютам и ждет, наблюдает, молится. Чжи поднимается на мостик и, как положено, достает нефритовый диск для обнаружения Полярной звезды. Он осматривает горизонт, но не видит путеводной звезды. Он не тревожится, ибо звезда ускользала от него и прежде. Он снова пытается ее найти. Еще раз. И еще раз. Звезда пропала.

Чжи торопится разбудить мастера Чэня. Мастер, одевшись впопыхах, мчится с ним на мостик. Опытной рукой мастер берет нефритовый диск и осматривает горизонт. Оба надеются, что виноват Чжи по своей неопытности, но оба ошибаются. Полярной звезды нет. А без нее им никак не определить широты. Они пока еще могут воспользоваться созвездием Южный Крест для определения направления, а также компасом, но в остальном они лишены проводника.

Мастеру Чэню и Чжи ничего другого не остается, как проинформировать адмирала Чжоу. Мастер собирается с силами и возвращается к себе в каюту, чтобы надеть форму. Оба приближаются к покоям адмирала, Чжи почтительно отстает от мастера на несколько шагов.

Охранник требует назвать причину, по которой он должен прервать сон адмирала. Ему рассказывают, что исчезла Полярная звезда, и он мгновенно будит командира. Мастеру Чэню и Чжи позволяют войти.

Оба низко кланяются адмиралу, который сидит на стуле в форме подковы в глубине каюты, на небольшом расстоянии от вошедших. Адмирал только что встал с постели, однако полностью одет: на нем длинный красный халат и высокий черный головной убор. Вперед выходит вице-адмирал и приказывает доложиться. Мастер Чэнь вполголоса сообщает вице-адмиралу о происшествии. Адмирал громко возвещает, не поднимаясь со стула:

— Пусть священник помолится Ма Цзу. Морская богиня укажет нам путь.

Мастер Чэнь и Чжи ожидают у закрытых дверей в молельню. Появляется священник и тут же проворно скрывается в покоях адмирала — торопится передать ему ответ Ма Цзу. За ним следуют оба штурмана. Им кажется, что проходит целая вечность, прежде чем вице-адмирал распахивает перед ними дверь.

— Мастер Чэнь, адмирал Чжоу приказывает вам и дальше следовать южным курсом.

Мастер осмеливается задать вопрос:

— Используя для определения направления только компас и Южный Крест?

— Разве приказ адмирала не ясен? Или вы полагаете, что знаете больше, чем сама Ма Цзу? — Вице-адмирал недоволен.

— Разумеется, вице-адмирал, — низко кланяется мастер Чэнь. — Простите вашего нижайшего слугу. Мы исполним приказ адмирала.

Через несколько дней пути на юг корабли набирают скорость, когда их подхватывает течение и несет за собой. После еще одного совещания и молитвенной службы адмирал приходит к выводу, что Ма Цзу благоволит к ним. Адмирал приказывает флоту держать выбранный курс.

На следующую ночь, когда Чжи осматривает небо в поисках Южного Креста, он замечает Юаня. Ему не сказали о планах найти Фусанг, но он, как рулевой, знает, что они вошли в неизвестные воды.

Чжи подходит к нему и старается, чтобы их не увидел ни один любопытный матрос. Юань делает шаг вперед и говорит:

— Мой друг, Чжи, я уверен, ты понимаешь, что мы лишились покоя. Мы прошли Мозамбик и все же продолжаем плыть дальше. Наверняка ты знаешь, куда мы идем. — Глаза Юаня уже не сияют как обычно.

Чжи не может солгать Юаню; рулевой и девушка Кэ — единственные друзья, которые у него появились за долгие месяцы путешествия, и Юань единственный, кто не сторонился его. Чжи хочет сказать ему правду, но понимает, что не имеет на это права.

— Я не могу тебе ответить.

— Но ты знаешь?

— Да.

— Тебе приказали молчать?

— Да.

Юань не просит Чжи нарушить клятву.

— Ты можешь нас хоть чем-то успокоить?

— Только тем, что мы в руках самой Ма Цзу.

Юань понимающе кивает и уходит. Чжи остается один на один с незнакомым ночным небом.


В течение нескольких дней корабли несет течение. Вокруг вздымаются высоченные волны. Страх охватывает моряков, и адмирал приказывает беспрерывно молиться, чтобы умилостивить Ма Цзу.

Однажды утром, на рассвете, во время вахты Чжи замечает, что волны стихают. Ветер приносит уже знакомый ему запах — первый признак, что они приближаются к земле. Он подает сигнал команде, и дозорный издает крик.

На горизонте показываются вздымающиеся вверх и в то же время плоские горы. На расстоянии видно, что они образуют полукруглую оконечность в кольце бурных белых волн. Чжи догадывается, что они достигли мыса, возможно крайней точки Африки.

Команда ликует при виде земли. Над головами кружат и кричат морские птицы. Привычный вид должен был успокоить Чжи, но ему почему-то не по себе. Словно флот достиг конца света.

28


Наши дни

Томар, Португалия


Мара потеряла целый день, пытаясь добиться встречи с виконтом Томаром. В отчаянии она упомянула об этом Ричарду, а тот связался со знакомым португальским политиком, который знал Габриэла да Косту по совместной работе, когда они всеми правдами и неправдами добивались для Португалии места в Европейском союзе. Этот знакомый Ричарда, Паулу Монтьеру, раздобыл для них приглашение на благотворительный праздник, устроенный виконтом Томаром.

Мара и Бен сидели в лимузине, преодолевавшем крутой подъем извилистой дороги к томарскому замку и монастырю Ордена Христа. Праздник проходил в бывшей резиденции предков Томара недалеко от Лиссабона. Виконт, предпочитавший жить затворником, согласился устроить это мероприятие только потому, что все собранные деньги предполагалось пустить на реставрацию комплекса, ставшего с недавних пор объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. В обмен на роскошное приглашение с гравировкой фирма Мары сделала пятизначную дотацию в фонд Томара.

После крутого поворота на узкой дороге Мара увидела башни замка и огромные каменные укрепления, поднимавшиеся прямо из горы. Комплекс располагался на правом берегу реки Набан. С каждым скрипом тормозов на новом развороте открывался очередной вид, и Мара любовалась бастионами, парапетами, орудийными и сторожевыми башнями, нависшими над склоном, как древние часовые. Замок смотрелся как на картинке. Не замок — а декорация из фильма.

— Никак не ожидала, что он окажется таким внушительным, — сказала Мара.

— Томарский замок был оплотом португальских тамплиеров вплоть до четырнадцатого века, когда Папа разогнал орден. Тогда же он перешел к ордену Христа, — не замедлил сообщить Бен, глядя в окно.

— Вот как?

— Да, — повернулся он к ней с улыбкой на лице. — Я провел весь день за книгами. А вы чем занимались? Бегали по магазинам в поисках платья?

Сумерки скрыли, как покраснела Мара. Она действительно бездарно потратила несколько часов, подбирая платье для праздника, и теперь невольно одернула подол. Плод ее усилий — черное платье без бретелей от Аны Салазар.

— Очень смешно, — сказала она, изображая, что сердится.

— На вас оно хорошо смотрится, — заметил Бен, отчего Мара покраснела еще больше.

Она не обратила внимания на комплимент. Уж очень беззаботным тоном он был сделан. Невольное партнерство и взаимные откровения способствовали тому, что между Марой и Беном установились вполне комфортные отношения. Настолько комфортные, что Маре приходилось все время себя одергивать.

— Вы помните, что профессор Силва упоминал о том, как Папа в тысяча триста двадцать третьем году передал имущество тамплиеров ордену Христа?

Мара кивнула.

— Томарский замок — один из тех объектов тамплиеров. Когда португальские правители подчинили себе орден Христа, то начали вносить в томарский комплекс архитектурные изменения. Первым был принц Генрих.

— Какие изменения?

— Принц Генрих пристроил галереи для томарских монахов, а также рыцарей ордена Христа. После смерти Генриха строительный пыл несколько поугас вплоть до тысяча четыреста девяностых и начала тысяча пятисотых, когда эстафету Генриха подхватили Мануэл Первый и Жуан Третий. С помощью архитекторов Диогу ди Арруда и Жуана ди Каштилью эти короли внесли большие изменения в архитектуру комплекса. Они придали Шароле более четкую форму креста и добавили еще больше галерей. Все это было сделано в ознаменование португальских морских открытий, совершенных под флагом ордена Христа.

— Что такое Шарола?

— В конце тысяча сотых годов тамплиеры построили в Томаре восьмиугольную церковь и назвали ее Шарола. По легенде, она построена по образцу иерусалимской церкви Гроба Господня. Тамплиеры, а после них рыцари ордена Христа молились в Шароле перед тем, как отправиться в поход. — Он рассмеялся. — Некоторые слухи даже утверждают, что тамплиеры нашли Святой Грааль и спрятали его в Шароле.

Лимузин остановился. Водитель объяснил, что подъезжать к комплексу ближе автомобилям запрещено. Мара и Бен выбрались из лимузина во тьму, освещенную лишь луной и блеском вечерних нарядов и драгоценностей других гостей. Мара разгладила платье, слегка помявшееся после долгой поездки, а Бен поправил галстук-бабочку.

— Как я выгляжу? В порядке? — спросил он, поворачиваясь к Маре.

Мара расхохоталась при виде бабочки, стоящей вертикально.

— Ужасно. Позвольте, я поправлю.

Она потянулась к галстуку, впервые за весь вечер внимательно разглядывая Бена. Окончательно отмыв остатки археологической пыли, укротив непослушные волосы и заменив очки с толстыми стеклами на контактные линзы, он выглядел красавцем.

Мара и Бен посмотрели в глаза друг другу, и она сразу отстранилась, пробормотав, что нужно еще найти вход в замок. Она пошла вперед, Бен быстро ее догнал.

Они не знали, куда идти, поэтому последовали за более информированными парами к узкому арочному входу, прорубленному в толстой каменной кладке замка. Подойдя поближе, Мара различила табличку с названием «Солнечные ворота» — это был один из двух входов в томарский комплекс. Они дождались своей очереди, а затем протиснулись сквозь ворота и оказались на широкой гравийной дорожке. Мара не понимала по-португальски, зато умела читать по лицам гостей, особенно женщин, не слишком довольных необходимостью подвергать свои платья от Ива Сен-Лорана и Шанель суровым средневековым испытаниям.

Пройдя сквозь ворота, Мара и Бен были вознаграждены чудесным видом, освещенным прожекторами: ко входу в комплекс пролегла аллея из подстриженных кустов и фигурных деревьев. Всю дорогу до крутой лестницы, ведущей к основанию здания странной формы с колокольней наверху, Мару и Бена сопровождал хруст гальки под изящными шпильками дам.

— Шарола, — прошептал Бен.

Мара удивилась. Она ожидала увидеть величественное знаменитое здание, а не приземистую постройку.

Мара и Бен вместе с толпой подошли к лестнице. Мара видела, как дамы пошатываются на неровных, почти волнистых ступенях и крепко цепляются за локти своих кавалеров. Она посмеялась про себя, решив, что вполне способна подняться по лестнице без посторонней помощи. Бодро преодолела несколько ступеней, но тут ее каблук застрял в трещине вековой давности, и она рухнула вперед, больно приземлившись на ладони. Когда Бен наклонился, чтобы помочь ей подняться, она ожидала услышать язвительную насмешку, но он ничего не сказал, и она приняла его протянутую руку. Для того, кто был воспитан рациональными учеными, Бен неизменно демонстрировал понимание и доброту.

На входе пажи собирали приглашения. Маре и Бену они объяснили на ломаном английском, что гостям разрешено веселиться во всех открытых помещениях комплекса, за исключением Шаролы и церкви, предназначенных только для осмотра.

Мара и Бен вышли на крытую галерею, облицованную сине-белой эмалевой плиткой. Галерея окружала со всех сторон внутренний двор, где играл струнный квартет. Ночная прохлада не препятствовала дамам с голыми плечами кружить, разметая пышные юбки, вокруг лимонных деревьев и лаванды в центре двора.

Мара взяла бокал с подноса официанта и узнала, что они находятся на Моечной галерее, одной из пристроек принца Генриха. С бокалами в руках они с Беном прошли в соседнюю галерею, называвшуюся Кладбищенской, которая, по словам Бена, также была построена по инициативе Генриха. Она служила местом захоронения монахов монастыря и рыцарей ордена Христа.

Не веря своим глазам, Мара увидела, как какой-то мужчина в смокинге затушил сигарету о резное каменное надгробье, встроенное в простую стену галереи. Мара направилась к нему, чтобы отчитать его как следует, но, поймав ее гневный взгляд, мужчина ретировался прежде, чем она успела подойти. Мара наклонилась, чтобы смахнуть пепел бумажной салфеткой, которую достала из сумочки. В надписи, сделанной на латыни, она разобрала имя да Гама. Мара перевела взгляд на Бена, и тот пояснил, что плита принадлежит Диогу да Гаме, одному из братьев мореплавателя Васко.

Разряженная публика повалила в соседнюю Новую ризницу, и Мара с Беном поплелись за ними. Маре показалось, будто она шагнула в рыцарскую сокровищницу: высокий цилиндрический свод, деревянная обшивка, украшенная затейливым мерцающим узором из золота, щиты с гербами, квадратные красные кресты и необычного вида глобусы.

Мара вытянула шею, чтобы разглядеть все лучше. Бен проследил за ее удивленным взглядом.

— Интересно, что все это значит? — спросил он.

— Да. Некоторые символы кажутся знакомыми, — ответила она.

— А вы их уже видели. В Морском музее.

Он напомнил ей, что характерный красный крест служил эмблемой ордена Христа и развевался на всех парусах португальских судов в эпоху Великих географических открытий — это и был главный символ всех открытий. Странного вида глобус представлял собой армиллярную сферу, навигационный прибор, считавшийся личной эмблемой короля Мануэла I. На щите были изображены маленькие щиты, выложенные в центре крестом и окаймленные замками, — это означало обширные завоевания португальцев.

— Все вместе эти символы провозглашали суверенитет Португалии. Во всяком случае, во времена Мануэла.

Мара уже начала сомневаться, что вообще найдет здесь виконта Томара, когда они свернули за угол и сразу наткнулись на очередь, выстроившуюся, чтобы поприветствовать хозяина праздника. Пристроившись в самом конце вереницы, Мара принялась наблюдать, как пожилой господин здоровается со своими гостями. Рядом с ним стояла пожилая дама в королевском фиолетовом платье и великолепных рубинах — тиаре и серьгах. Мара решила, что это, должно быть, виконтесса Томар. Хозяин приема надел поверх смокинга красную ленту с золоченым крестом, прикрепленным на правом плече, и золотой звездой со множеством ассиметричных лучей на левом лацкане. Мара вспомнила, что это крест ордена Христа.

Очередь продвигалась медленно. Мара развлекалась тем, что украдкой разглядывала гостей. В первую очередь ее привлекли сверкающие драгоценности и бальные платья от кутюр. Только бегло рассмотрев всех женщин, она заметила, что многие из их кавалеров тоже нацепили золотые звезды, похожие на звезду виконта, правда, прикреплены они к смокингам были всякий раз по-разному.

Мара собиралась спросить у Бена, что означает эта звезда, когда увидела его — китайца из отеля «Ритц». Он стоял в конце очереди.

Она резко отвернулась, молясь в душе, чтобы он ее не заметил. Она даже попыталась слиться с другими гостями, но когда они оказались в первых рядах, паж спросил у них имена и откуда они приехали, чтобы объявить новую пару.

Мара поморщилась, когда их громогласно представили. Но потом она поняла, что если на бал явился китайский шпион, то причиной тому были она и Бен. Так что прятаться бесполезно.

Виконт Томар протянул руку для приветствия.

— Как приятно, что некоторые гости проделали долгий путь из Америки, — кивнул он, пожав Бену и Маре руки, и повернулся к следующей паре.

Но Мара его руку не отпустила.

— Мы друзья Паулу Монтьеру и Ричарда Тобиаса. Они передают приветы.

Виконт снова повернулся к ней с улыбкой:

— Вы знакомы с Паулу Монтьеру? Я не видел его с тех пор, как мы вместе работали над португальской директивой для Европейского союза.

Мара почти ничего не знала про Монтьеру, поэтому ограничилась кивком и сказала:

— Он шлет вам наилучшие пожелания. По правде говоря, он попросил нас обсудить с вами одно маленькое дело. — Она указала на длинную очередь. — Когда у вас появится свободная минутка, разумеется.

Виконт помолчал, оглядывая очередь.

— Приветствие гостей закончится через полчаса. Вы сможете меня найти в Шароле.

29


Наши дни

Томар, Португалия


Мара и Бен покинули очередь из гостей и побрели по длинному темному коридору. Маре хотелось послушать, как паж представит ее преследователя, но она решила, что лучше уйти, пока они не столкнулись лицом к лицу. Так ей будет легче притворяться, что его не существует.

Коридор привел их в Шаролу и главное помещение церкви. В знаменитом здании оказалось на удивление мало гостей. Возможно, их отвадил запрет на веселье в священном месте. Какова бы ни была причина, Мара обрадовалась, что здесь так пусто и каждый дверной проем охраняют стражники. Так она сможет спокойно увидеть любого, кто входит или выходит.

Они с Беном остановились в церковном нефе.

— Пройдем через Шаролу, пока ждем виконта? — спросил Бен.

Они прошли под аркой, украшенной выцветшими изображениями святых и крестами, и вошли в Шаролу. Восьмиугольное пространство, увенчанное куполом, разделяла серия арок на толстых опорах.

Бен и Мара обошли Шаролу по периметру, представлявшему собою галерею. Стены здесь были украшены архитектурными деталями, создающими иллюзию пространства, блеклыми изображениями святых шестнадцатого века, выполненными темперой, сценами из жизни Христа и неизменными крестами и щитами ордена Христа. Вдоль стен располагались алтари: в некоторых можно было видеть картины и статуи, а другие поражали своей нарочитой пустотой.

Пройдя под аркой, Мара оказалась в середине восьмиугольной Шаролы. Ее глаза тут же поднялись к великолепному высокому потолку, украшенному золотыми геральдическими лилиями, армиллярными сферами и крестами. В центре потолка все узоры сходились на звезду со множеством лучей, подобную булавке на смокинге виконта. Звезду украшали буквы XPS, обозначавшие Христа. Роскошным убранством отличался не только потолок, но и стены внизу с золоченой деревянной резьбой, фресками, а также цветными статуями ангелов и святых. На секунду Мара позволила себе забыть о карте, погрузившись целиком в любование изысканной красотой.

Выйдя из Шаролы, Мара присоединилась к Бену в церковном нефе. Она поплотнее завернулась в шаль — в этом огромном каменном мешке ночная прохлада пробирала до костей.

— Вы не возражаете, если мы быстро пройдемся по церкви? Через клирос и ризницу, — спросил Бен.

Мара согласилась. Пока они поднимались по лестнице на клирос, где вообще не было ни души, они тихо обсуждали красоту Шаролы с ее навязчивой символикой в стиле мануэлино, столь же многочисленной, как символика Христа. Бен заметил, что первоначально Шарола выглядела проще; пышный декор был добавлен в шестнадцатом веке, это была попытка португальской монархии заручиться идеологической поддержкой своего господства в век Великих географических открытий.

Мара вошла на клирос, и ей показалось, будто она вступила в раму картины — такой покой здесь царил: высокий арочный потолок, парящие круглые окна в каменных переплетах, природный песчаник, и все залито светом. Никакого узорного золочения, иллюзорных деталей или насыщенных темных красок, какие они наблюдали в Шароле.

— Как здесь торжественно и просто, — произнесла Мара.

— Приглядитесь внимательнее, — сказал Бен.

По сводчатому потолку, похожему на парус, пролегли витые веревки; мореходные снасти окаймляли окна; у основания колонн крылатые фигуры поддерживали символику мануэлино — армиллярные сферы и эмблемы.

— Уверен, вас не удивит, что это двухуровневая надстройка к Шароле была сделана по заказу короля Мануэла Первого. Он хотел, чтобы Томар символизировал и чтил морские походы, принесшие Португалии богатства и превосходство, — прокомментировал Бен.

Они спустились по лестничному пролету обратно в церковный неф, а затем еще на один пролет, в ризницу. Это помещение выглядело так же просто, как клирос. Но только на первый взгляд. При близком рассмотрении оказалось, что по каменной кладке во все стороны расползались канаты, морские узлы, кораллы и водоросли.

— Господи, а ведь Мануэл действительно решил превратить Томар в морской памятник, — вздохнула Мара.

— Обновленный Томар и был создан морем. Век Великих географических открытий дал для этого нужные средства. Погодите, вы еще не видели знаменитое окно мануэлино, — указал Бен на большое окно, смотрящее на запад, забранное кованой решеткой. — Должно быть, это оно, только с внутренней стороны. — Он взял Мару за руку. — Идемте. Посмотрим, как оно выглядит снаружи.

На свежем воздухе оказалось теплее, чем внутри церкви. Они обошли террасы и парапеты, чтобы найти идеальное место на одной из террас для любования окном мануэлино в свете прожектора. Каменный наличник представлял собой узор из переплетенных кораллов и водорослей; спирали канатов и веревок обхватывали верхнюю часть колонн; каждый угол был завязан морским узлом; рыбачьи плоскодонки и буйки свешивались с краев, и казалось, что они подпрыгивают на морской глади. Внизу древняя бородатая фигура поддерживала гигантский древесный корень. Маре почудилось, будто со дна морского поднялся давно затонувший корабль.

— Эта церковь заслуженно считается одним из португальских шедевров, — нарушила она тишину.

Бен ничего не ответил, а пошел по террасе, разглядывая два уровня церкви под разными углами.

— Бен, что вы делаете? Нам нельзя отходить далеко от Шаролы, надо же поговорить с виконтом. — Мара понимала, что они оба не должны отвлекаться от главной цели.

— Обратите внимание, как окно мануэлино расположено прямо под круглым окном, а то, в свою очередь, находится прямо под крестом ордена Христа и щитом, что украшают крышу церкви. Видите?

Мара отошла назад и посмотрела.

— Вижу.

— Отсюда кажется, что круглое окно вырезано на уровне третьего этажа, то есть клироса, а окно мануэлино вроде бы находится на втором этаже, где располагается ризница. Верно?

— Да.

— В таком случае, где же первый этаж?

Мара завертела головой.

— Не знаю. Первый этаж отсюда не виден, потому что он под террасой, на которой мы стоим.

— Совершенно верно.

Мара оторопела.

— Ничего не понимаю.

— На первом этаже полагалось хранить что-то значимое или, по крайней мере, важное. Окно мануэлино, к примеру, покоится на плечах бородатой фигуры. Первый этаж не должен быть похоронен в темноте под какой-то террасой, — заявил Бен.

Он пошел вдоль стены, направо от окна, что-то бормоча про себя. Мара побежала за ним. Вместе они обнаружили лестницу на нижний уровень, ведущую в две галереи: Святой Барбары и Гостевую. Первый этаж церкви с виду состоял из каменной стены без окон, украшений и каких-либо дверей.

Бен прокомментировал очевидное:

— Здесь нет входа на первый этаж.

— Вижу, — раздраженно отреагировала Мара, считавшая, что им нужно не пропустить в Шароле виконта, а не бегать вокруг церкви.

— Возможно, мы попадем на первый этаж внутри церкви. — Он метнулся обратно в церковь, Мара — за ним. После бесплодных поисков они вновь оказались на той же террасе, откуда начали, — под окном мануэлино.

— Это бессмысленно. Должен же где-то быть первый этаж, — сказал Бен.

Мара увидела, что на террасу вышла большая группа гостей, и предложила:

— Вернемся в Шаролу, Бен. Похоже, приветствие гостей закончилось. Виконт, наверное, ждет нас.

— Еще раз обойдем вокруг, а потом сделаем, как вы просите. Обещаю.

Теперь он двинулся налево от окна. Вскоре в одной из огромных колонн они обнаружили врезанную темную лестницу, ведущую вниз. Фонари ее не освещали, так что разглядеть, где она заканчивается, не удалось. Бен начал спускаться, Мара не отставала. Он резко вытянул руку, пытаясь остановить ее:

— Мара, не ходите сюда. Ваши каблуки не приспособлены для таких ступеней.

Мара смотрела, как Бен медленно погружается в кромешную тьму. Мимо прошли беспечно болтающие гости, Мара осталась в тишине. Вскоре до нее донесся мерный топот, шаги приближались. Она испугалась, что это мог быть тот китаец, что следит за ней. И вместо того чтобы обернуться и посмотреть, кто это — ничего не подозревающий гость или ее китайский друг, — она направилась к лестнице.

Мара на всякий случай оперлась ладонью о стену, но тут же невольно отдернула руку — каменную кладку покрывал липкий мох. Она все-таки заставила себя снова дотронуться до скользкой поверхности и начала спускаться на высоченных каблуках.

Она прислушивалась, не последуют ли за ней шаги того, кто начал расхаживать взад-вперед по террасе. Ей хотелось пуститься бегом по ступеням, но тогда она наверняка бы упала. Наконец шаги затихли.

Достигнув последней ступени, она почувствовала под ногой плоский каменный пол. Сделала еще один шаг и наткнулась на Бена.

— Мара, — прошептал он, — я же просил вас остаться на месте.

— Я услышала шаги и подумала, что здесь безопаснее.

— В кромешной тьме?

— Сколько можно стоять и болтать. Где вход?

— Его здесь нет.

Не поверив ему, Мара провела руками по всем стенам, пытаясь нащупать дверной проем. Бен оказался прав. Лестница вела в тупик.

— Полагаю, нам придется вернуться тем же путем. Пошли, Бен, — схватила она его за руку.

— Лестница должна куда-то вести, — пробормотал Бен.

— Бен, идемте. Эта лестница никуда не ведет.

Он помолчал.

— Да, теперь никуда. Но раньше, Мара, такие лестницы вели на первый этаж. Наверняка здесь что-то спрятано.

30


Зима, весна и лето 1422 года

Западное побережье Африки, Атлантический океан и Карибские острова


После того как флот огибает оконечность Африки, ветер и течение несут его на север, вдоль западного побережья. Ужас, охвативший мореходов, отступает. Хотя они понимают, что корабли выходят в неизвестные воды, их успокаивает, что время от времени в поле зрения возникает береговая линия, и тогда адмирал приказывает кораблям стать на якорь и посылает на землю небольшие группы моряков. Даже Чжи теперь меньше тревожится и все больше радуется, выполняя очень важную задачу: наносит на карту новое побережье Африки.

Моряки заняты своим делом, а потому спокойнее принимают неизвестное. Они все ждут, когда впередсмотрящий заметит землю, и Чжи вместе с ними. Он напряженно вслушивается, не раздастся ли долгожданный крик, перекрывая шум волн, бьющихся о борта «Цзин Хэ».

И когда этот крик раздается, Чжи облегченно выдыхает. Ему хочется броситься к борту, но он знает, что как офицер должен соблюдать протокол и дождаться окончания вахты. Адмирал Чжоу приказывает офицерам высших рангов вести себя так, словно появление неизвестной земли — обычное дело, все равно что приветственный барабанный бой в Малакке. Поддерживать уверенность моряков в своем адмирале нелегко.

Тем не менее ни один мореплаватель, начиная с самых старших офицеров и до последнего гребца, не может скрыть интереса к рассказам разведчиков, побывавших на западном африканском побережье. После одного визита моряки рассказывают о маленьких смуглых аборигенах, которые одеваются в шкуры, украшают себя ракушками, собирают мед. После другой поездки на берег речь идет о высоких, почти черных коренных жителях, обладающих удивительной силой. У местного населения, с которым они сталкиваются, нет ни хорошей одежды, ни ценных минералов, ни легендарных животных, подобно тому жирафу, что привез из первого похода адмирал Чжэн и подарил императору Юнлэ. Местные племена оказываются менее цивилизованными, чем те, что проживают на восточном побережье Африки. Адмирал Чжоу считает, что с них даже не стоит брать дани в пользу императора, тем не менее он приказывает своим людям обращаться с аборигенами уважительно. Возможно, темное сердце континента и хранит какой-то бесценный плод, но зато здесь нет удобной береговой линии. Мореплаватели оставляют прибрежные племена Западной Африки в покое и продолжают путешествие.


Ночью ветер меняет направление и разворачивает корабли на запад. Дозорные больше не видят земли. Луна проходит полный цикл, а вокруг — только море. Адмиралу ничего не остается, как признать правоту мастера Чэня и Чжи. Флот действительно вошел в бескрайние воды нового океана — Атлантического.

Чжи в душе ликует. Нанести на карту новое побережье Африки, тем самым почти полностью нанести очертание континента, — удовольствие. Но открыть и зафиксировать на карте океан — небывалая привилегия. Даже адмиралу Чжэну это до сих пор не удавалось.

Чжи понимает, что остальная команда не разделяет его личного восторга. Мореходы все время думают о холодных океанских глубинах. Они беспокоятся, что с ними будет, когда иссякнут запасы пресной воды. Они опасаются, что, возможно, никогда не вернутся домой. Даже Юань и Кэ начинают верить в миф о конце света.

Мастер Чэнь и Чжи трудятся в каюте над мореходной лоцией нового океана, когда по палубе прокатывается оглушительный грохот. Они привыкли к штормам и океанскому шквальному ветру, поэтому продолжают сложные вычисления широт. Потом грохот повторяется, кто-то из вахтенных матросов зовет их по именам.

Они поднимаются и бегут к двери, но не могут ее открыть. Дверь заклинило. «Цзин Хэ» начинает сильно раскачиваться, хотя «золотые» корабли спроектированы так, чтобы никогда не испытывать качки. Чжи пытается себя успокоить, вспоминая о многочисленных защитных мерах: усиленных носах, водоустойчивых отсеках и стабилизирующих якорях. Ясно, что такой корабль вскоре выправится.

И все же по маленькой каюте начинают летать фонари, кисти и приборы. Мастер и Чжи торопятся спрятать незаменимые приборы в прикрепленные к полу сундуки, но их отшвыривает к стене от очередного наклона корабля. Они пытаются подняться, но безуспешно.

Тогда оба заползают под письменный стол, который также прикреплен к полу. Чжи хватается за ножку стола, пока корабль раскачивается взад-вперед, словно угодил в челюсти игуаны. Он молится Аллаху, чтобы тот защитил их, и слышит, как мастер Чэнь молится своим богам, держась за другую ножку стола.

За кормой стоит оглушительный рев. Корабль сильно наклоняется, почти лежит на воде — и вот уже он ныряет в океанскую глубину. Картографы скользят к другой стене.

— Мы разгневали богов своим поиском Фусанга! — кричит мастер. — Да простят и защитят нас небеса!

Несмотря на все защитные меры, в каюту врывается вода. Она поднимается все выше и выше, и вскоре картографы вынуждены покинуть свое укрытие под столом и держаться за столешницу. Чжи начинает думать, что каюта станет его могилой.

А потом, так же внезапно, как началась, качка проходит. Чжи слышит голоса матросов, стук в дверь. Ему не хочется отпускать столешницу, но он заставляет себя и медленно бредет по воде к двери, крича на ходу, что они с мастером живы.

Он слышит удары топора по двери, появляется щель. Моряки протягивают руки через дыру, помогают Чжи и мастеру выбраться. Все с трудом поднимаются на палубу.

Вся палуба усеяна телами. Гигантские волны, не идущие ни в какое сравнение с теми, что были у африканского побережья, поглотили «золотые» корабли, несмотря на все предосторожности. Вода затопила водонепроницаемые отсеки корпуса, сотни моряков утонули. Зерновые суда меньшего размера и военные корабли не пережили потопа; некоторые просто не выплыли на поверхность из-под волн. Чжи утешается только тем, что на палубе нет тел Юаня и Кэ. Значит, они выжили.

К ночи волнение моря спадает. Ветер утихает. Но моряки никак не могут успокоиться — слишком велики потери и слишком неожиданны.

Мастер Чэнь, не переставая молиться богам и сетовать по поводу Фусанга, возвращается к прежнему делу. И приказывает своему помощнику Чжи продолжать работу, хотя погибли сотни людей и десять кораблей. Поднимаясь на навигационный мостик, Чжи думает, что все его усилия могут оказаться напрасными, что его радость по поводу составления новых лоций может быть бессмысленной. Ибо вполне вероятно, что они погибнут в этом новом океане и никогда не вернутся в Китай.

31


Наши дни

Томар, Португалия


Мара смахнула со смокинга Бена кусочек мха перед входом в Шаролу. Ей не хотелось привлекать излишнее внимание к их паре, хотя она зря беспокоилась. Гости беспечно болтали в священном месте и не заметили вновь вошедших.

Теперь, когда пространство под сводчатым потолком заполнили люди, оно уже не казалось таким огромным. Мара и Бен подходили то к одной компании, то к другой в поисках виконта Томара. Наконец она заметила его у входа в Шаролу. Он стоял в окружении шикарного общества.

Мара подошла поближе, желая услышать о прошлом архитектурного ансамбля Томар в изложении хозяина, после того как выслушала версию профессиональных историков из уст Бена и профессора Силвы. Тем не менее его рассказы на английском и португальском для многонациональной публики, казалось, сошли прямо со страниц школьного учебника. Он привнес единственный личностный элемент, когда рассказывал о семейном проекте перестроить юго-западную галерею монастыря в неоклассический дворец в начале девятнадцатого века, после того как его предки стали управлять комплексом из-за роспуска орденаХриста.

Когда виконта спросили о внутреннем убранстве дворца, его лицо оживилось. Он пустился в подробнейшее описание бального зала, стены в котором были обтянуты расписанным вручную шелком. Мара несколько осоловела от длинного перечня мельчайших деталей. Она уже сомневалась, что им удастся перехватить виконта одного, когда к хозяину приблизился охранник. Виконт поднял руку, выслушивая охранника, после чего извинился перед обступившими его людьми.

Гости из вежливости подождали несколько минут, но видя, что разговор с охранником затягивается, начали потихоньку разбредаться по церкви. Мара и Бен сделали вид, что внимательно рассматривают фреску со святым над аркой, держась поближе к виконту.

Наконец виконт разобрался с охранником и на какую-то секунду остался один. Мара не упустила этой возможности.

— Виконт, не знаю, помните ли вы нас. Мы среди остальных гостей подходили к вам поздороваться.

Виконт любезно улыбался, но его взгляд выдавал скуку, что опять придется болтать с очередными гостями.

— Ах да, мои американские друзья.

— Вы согласились поговорить с нами в Шароле об одном частном деле, когда освободитесь.

— Конечно-конечно. Хотя у меня не очень много времени. Сами видите, сколько дел.

— Примите наши извинения. Мы не посмели бы прерывать столь значимое мероприятие, если бы не срочность. Нам нужно поговорить с вами об одной украденной карте.

Виконт удивился. И в то же время почему-то разгневался. Он подал знак Маре и Бену следовать за собой и прошел в одну из пустых галерей Шаролы.

— Пропала одна из моих карт? — встревоженно спросил он, вновь обретя самообладание.

— Нет-нет. — Мара заверила виконта, что это дело не имеет никакого отношения к его знаменитой коллекции.

— Тогда почему это срочное дело касается меня?

— У вас репутация одного из самых известных коллекционеров карт в Португалии, и мы надеемся, что вы введете нас в сообщество ваших единомышленников. До нас дошли слухи, что украденная карта, которую мы разыскиваем, видимо, находится в Португалии.

Виконт быстро оглядел их с ног до головы.

— Вы кто такие?

— Как я уже упоминала во время приветствия в очереди, мы коллеги Ричарда Тобиаса и Паулу Монтьеру.

— И вы связаны с ними в этом деле по розыску карты?

— Совершенно верно.

Виконт слегка оттаял. После секундного раздумья он опустил руку в карман.

— Приходите ко мне домой завтра вечером в восемь. — Он передал Маре визитку. — Здесь нужная информация, чтобы меня найти.

— Благодарю вас, виконт. И еще раз примите наши извинения.

Он коротко кивнул, давая понять, что разговор окончен, и пошел прочь. Однако прежде чем слиться с толпой, он еще раз обернулся. Его и без того темные глаза совсем почернели от укора.

— Но сегодня вечером я не желаю слышать ни одного слова об этой краже. Не хочу портить праздник. Понятно?

32


Наши дни

Лиссабон, Португалия


Такси, в котором ехали Мара и Бен, мчалось по лиссабонским улицам. Мара разглядывала в окно самый длинный мост в Европе — мост Васко да Гама. Ее поразило, что век Великих географических открытий не стал для современного Лиссабона прошлым: о нем напоминали памятники, названия улиц, ресторанов и магазинов и даже сами люди. Национальная гордость современных португальцев восходила к далекому прошлому, эпохе мирового господства.

Вскоре такси остановилось на руа дас Жанелас Вердес. Мара и Бен выбрались из машины и поднялись по ступеням, ведущим к желто-белому зданию, похожему на дворец, — Национальному музею старинного искусства. Музей обладал самой большой в Португалии коллекцией живописи, но Мара и Бен пришли сюда не для того, чтобы увидеть превосходное собрание ранних религиозных работ. Им нужна была одна-единственная выставка.

Они побрели по длинным коридорам в галерею. Пока они шли, Мара вспоминала свой разговор с Джо. Перед свиданием с виконтом Джо раздобыл новые подробности о Габриэле да Косте, существенно пополнив их довольно ограниченное досье. Оказалось, что диктатор Антонну ди Оливейра Салазар изгнал это семейство со всех значимых постов, но уже с 1974 года, когда закончился режим преемника Салазара, Марселу Каэтану, виконт, предпочитавший теперь жизнь отшельника, представлял собой значительную политическую силу в Португалии. Словно павлин, распускающий перья, он раскрыл все свои скрытые таланты, чтобы восстановить Португалию на ведущих ролях, и добился, что в 1986 году Португалия вошла в Европейский союз. Осуществив свою цель, он снова ушел в тень, целиком погрузившись в пеструю жизнь лиссабонских богачей, лишь время от времени давая понять, насколько сильны монархические и исторические связи. На свет он выходил только ради какого-нибудь стоящего дела, например сбора средств для фонда Томар или организации международной выставки Экспо-1998 в Лиссабоне.

Заядлый коллекционер древних карт и средневекового португальского искусства, виконт предоставил несколько экспонатов для временной картографической выставки в Музее старинного искусства. Мара подумала, что ознакомление с выставкой «Виды Лиссабона: прогулка сквозь время» может дать им представление о виконте как о коллекционере, а не о политике. Поэтому она предложила Бену побывать в музее.

Вручив билеты охраннику, Мара с восторгом поняла, что галерея будет предоставлена им двоим. Вскоре она затерялась среди исторических изображений Лиссабона. На выставке были представлены в основном городские виды и сценки XV–XVIII веков, а не карты. Ее поразило, сколько изменений произошло за это время — монастырь Иеронимитов, например, когда-то стоял на берегу реки Тежу, а не поодаль, — тем не менее очень многое осталось нетронутым.

Мара обошла всю выставку, затем вернулась к гравюрам виконта, надеясь получше понять их владельца. Виды Белемской башни, построенной в начале шестнадцатого века посередине реки Тежу, были великолепны. Внушительного вида башня поднималась из бурных волн реки, и Мара живо представила тот страх, который, должно быть, она вызывала в моряках, впервые оказавшихся в Лиссабоне. Плеча Мары коснулся Бен, и она от неожиданности дернулась.

— Я иду в архивы, — сказал он.

— Зачем?

Бен замялся.

— Там хранятся оригиналы архитектурных чертежей Диогу ди Арруды и Жуана ди Каштилью.

Только теперь Мара поняла, почему он с такой готовностью откликнулся на ее предложение пойти в музей; он с самого начала задумал забраться в архивы.

— Архитекторы, перестраивавшие Шаролу?

Он кивнул.

— Надеетесь обнаружить пропавший первый этаж? — насмешливо поинтересовалась она.

— Кто знает, — зарделся Бен.

— Мне казалось, мы договорились отложить на время эту загадку.

— Договорились. Но мы ведь здесь. Чертежи тоже здесь. Кому это помешает?

Мара невольно рассмеялась: он начал рассуждать совсем как она.

— Ладно. Встретимся здесь через час.

Закончив рассматривать гравюры виконта, Мара покинула галерею и принялась искать какого-нибудь экскурсовода, который мог бы посоветовать ей литературу по теме выставки. Бродя по залам, она все время натыкалась на стрелки, указывающие, как пройти к самому знаменитому экспонату музея — «Поклонению святому Винсенту». Мара решила взглянуть на него.

В брошюре, которую она взяла при входе, Мара прочла об известном полиптихе святого покровителя Лиссабона кисти Нуну Гонсалвиша, загадочного придворного художника, служившего при короле Альфонсе V. Утерянный на несколько веков, он был вновь обнаружен в 1882 году в монастыре Святого Винсента. Работавший в монастыре художник Колумбану обнаружил под деревянными лесами в заброшенной часовне алтарь. Он извлек живописное произведение и пристроил его в один из коридоров монастыря, где оно и провело в безвестности еще одно десятилетие.

Признанное в настоящее время самой важной португальской картиной XV века, «Поклонение» с недавних пор стало считаться символом национальной гордости в эпоху Великих географических открытий. Критики подняли вокруг алтаря громкую шумиху, словно речь шла о Моне Лизе. «Поклонение» представляло собой единственное символическое изображение того момента в истории, когда религиозное и мирское соединились вместе для одной общей цели: эпической задачи выхода Португалии в моря для распространения христианства и утверждения португальского материального превосходства.

Мара оторвалась от брошюры. Никакое количество гипербол не могло бы подготовить ее к лицезрению самого алтаря. Тончайшие, реалистически выполненные портреты: святой Винсент, король Альфонс V, король Жуан II, принц Генрих Мореплаватель и даже сам Гонсалвиш были изображены на фоне простых людей — рыбаков, монахов и солдат. Эти таинственные фигуры были также индивидуально выписаны. Гонсалвиш мастерски владел кистью, передавал игру света и тени, но Мару в первую очередь поразила иконография, тщательно расположенные символические предметы.

Святой Винсент был изображен с открытой Библией, которую он демонстрировал королю Альфонсу V, королю Жуану II и принцу Генриху Мореплавателю. Текст на странице гласил:

«Уже немного Мне говорить с вами; ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца и, как заповедал Мне Отец, так и творю.

Евангелие от Иоанна, 14: 30–31»
Мара подумала, что, видимо, слова Христа, вдохновляющего апостолов на предстоящую борьбу с дьяволом, должны были придать смелости португальцам, бросившим вызов новым мирам, полным язычников.

Внезапное шумное появление целой группы туристов заставило ее вспомнить о времени и посмотреть на часы. Прошло уже больше часа, как Бен засел в архивах. Поразившись, как быстро промелькнуло время, Мара напомнила себе, что именно искусство затянуло ее в такую жизнь и удерживает там. Все эти расследования и поиски были лишь средством приблизиться к загадкам в истории и искусстве.

Она неохотно покинула зал с «Поклонением» и, ориентируясь по плану в музейной брошюре, отыскала архив. В первую минуту она нигде не увидела Бена. Потом заметила за стеклом маленькое боковое помещение. Там он и сидел в компании с хорошенькой темноволосой и темноглазой женщиной-архивариусом. Со стороны было видно, что оба заняты только изучением документа, а не друг другом, но Мара все равно почувствовала укол ревности.

Толкнув стеклянную дверь, она вошла в комнату. Оба одновременно подняли на нее глаза.

— Что это за документы? — прошептала Мара.

— Это оригиналы планов Диогу ди Арруды по перестройке Шаролы, — ответил Бен.

Мара по-хозяйски подошла к Бену и принялась наблюдать, как он переворачивает страницы рукой в перчатке. Ей казалось, что она различает в планах и неф, и клирос, и ризницу.

Бен уставился на архивариуса:

— А где же план первого этажа? Тот, который находится под ризницей?

— Не понимаю, — ответила она с сильным акцентом.

Он повторил вопрос, на этот раз медленно и внятно.

— Я поняла, что вы спросили. Мне не понятна сама суть вопроса. Перед вами весь план целиком, другого нет.

Бен кивнул, словно соглашаясь, но Мара заметила, что он еще раз пролистал все страницы, внимательно смотря на правый нижний угол, где они были пронумерованы. Одного номера не хватало. Страницу кто-то вырвал.

33


Наши дни

Лиссабон, Португалия


— Из-за вас мы опоздали на встречу, — прошипела Мара Бену, пока они ждали, что им откроют дверь дома виконта Томара.

После того как они вернулись в отель, чтобы привести себя в порядок перед свиданием с виконтом, Бен исчез на несколько часов, и, несмотря на его многословные извинения, она все еще сердилась.

— Мне нужно было встретиться с профессором Силвой, — прошептал он в ответ. — Профессор — единственный из всех, кого я знаю, кто может отыскать полный план архитектора, перестроившего Шаролу.

— Бен, мы здесь не для того, чтобы, потакая вашему сумасбродству, решать загадку Шаролы. Мы здесь для того, чтобы отыскать украденную карту.

— А что, если бы я сказал вам… — Дверь со скрипом отворилась.

Мара нацепила улыбку для виконта и приготовила извинения за поздний приход. Но их встретил дворецкий с суровым морщинистым лицом. Он принял у них пальто и проводил в приемную, где жестом пригласил присесть на хрупкие стулья с изогнутыми спинками, что стояли вдоль всех стен огромной комнаты, отделанной красным деревом.

Мара присела на самый краешек стула из опасения, что тонкие ножки не выдержат ее веса. Она заметила, что Бен тоже сидит в неудобной позе. Пока они ждали в тишине появления хозяина дома, она пыталась усмирить свой гнев, разглядывая изящные приставные столики с инкрустацией, на которых красовались серебряные канделябры и дельфтский фаянс, отделанные изразцами стены, зеркала в золоченых рамах и висящие над ними картины. Во всем прослеживался китайский стиль. Приемная напоминала помпезную гостиную семнадцатого или восемнадцатого века, решила Мара.

Компанию им составили фарфоровые часы, которые громко отсчитывали секунды. Время шло, а визитеры все ждали. И ждали.

Прошло три четверти часа, вновь появился дворецкий.

— Виконт и виконтесса Томар, — объявил он.

Мара и Бен подскочили, и внезапно она поняла, что не знает, как приветствовать титулованных особ: то ли следует поклониться, то ли достаточно пожать руку. Мара одернула измявшуюся юбку, решив действовать по наитию.

Виконт Томар, поведение которого ничем не выдавало его высокий титул, сам ответил на ее невысказанный вопрос, первым протянув руку Маре для приветствия, виконтесса Томар тем временем пожимала руку Бену. Потом они поменялись.

Пока шла светская беседа о достопримечательностях Лиссабона и прекрасной погоде, Мара рассматривала титулованную пару. Без смокинга и бального платья виконт и виконтесса напоминали другие пожилые пары, которые Мара встречала повсюду в хороших ресторанах и магазинах Лиссабона. С возрастом местные мужчины становились поджаристее и более придирчиво выбирали свой гардероб, а их жены, наоборот, полнели и одевались дорого, но как матроны.

Виконт с виконтессой не являлись исключением. На виконте был кашемировый свитер с V-образным вырезом, ручной работы рубашка с отложными манжетами, фланелевые брюки и легкие кожаные туфли; единственная поправка на возраст — очки для чтения, болтавшиеся на цепочке вокруг шеи. Виконтесса выбрала расклешенную юбку, удобные туфли, хоть и дорогого вида, и вязаный кардиган, который она без конца поправляла, стараясь скрыть большую грудь. Ее ноги, однако, не утратили былой стройности; Мара живо представила, что они были точно такими же в день ее свадьбы, когда невеста еще могла похвастаться талией в двадцать дюймов.

Покончив с любезностями, виконт и виконтесса показали гостям свою резиденцию. Шествие возглавлял виконт, рассказывая по мере продвижения об истории дома. Они пришли в огромный зал, где устраивались балы. Все стены были увешаны картами. Сотнями карт.

Виконт Томар провел их вдоль стен, демонстрируя некоторые особо ценные экземпляры. Его коллекция была подчинена одной теме: прославлению Португалии. Он подробно остановился на морской лоции, тщательно выписанной в цвете на куске пергамента самим Педру Рейнелом. Показал карты одного из шести сохранившихся атласов Фернана Вас-Дурадо, созданных в 1570-х годах. Объяснил, что Дурадо был не только картографом, но и художником, и с гордостью обратил внимание слушателей на сложный рисунок бордюров и декоративные детали.

Бен остановился перед картами Дурадо.

— Они изумительны. Мара, кажется, профессор Силва упоминал на днях о Дурадо?

— Профессор Силва? — переспросил виконт.

Прежде чем Мара успела осадить Бена, тот выпалил:

— Да, профессор Луиш Силва из Лиссабонского университета, известный специалист по древним картам. Мы недавно разговаривали с ним о картах эпохи Великих географических открытий. Он сказал, что вы встречались.

— Да, однажды, мимоходом, — ответил виконт и вновь обратился к рассказу о Дурадо.

Наблюдая за виконтом, Мара вспомнила фигуры с полиптиха Гонсалвиша «Поклонение святому Винсенту». То же удлиненное лицо, черные глаза и решительный подбородок, что и у лиц, изображенных на втором плане.

Когда экскурсия подошла к концу, Мара изрекла очевидное:

— У вас потрясающая коллекция.

— Благодарю. Но это только часть коллекции.

— Как я могла забыть, что вы одолжили несколько великолепнейших гравюр Национальному музею старинного искусства? Я видела их сегодня. Они чудесны.

— Кроме них у меня есть и другие экземпляры, и я периодически меняю экспозицию в целях сохранности.

— Трудно выбрать карты для демонстрации?

Виконтесса захихикала.

— Мы шутим, что это как выбрать любимого ребенка.

Наступило молчание. Маре хотелось задать несколько целенаправленных вопросов о Диаше и португальском сообществе любителей древних карт, но она испытывала неловкость в присутствии виконтессы. И вовсе не потому, что вопросы носили конфиденциальный характер, просто в обществе такой мягкой и доброй дамы они могли прозвучать грубо.

Виконтесса, видимо, уловила затруднение Мары и вышла, сославшись на то, что хочет посмотреть, как там дела у Марии, готовившей кофе с выпечкой.

Оставшаяся троица неспешно побрела в соседний кабинет и устроилась вокруг ярко горящего камина. Откуда-то доносились звуки клавесина. Мара почти представила, что в соседней комнате произведение Моцарта исполняют музыканты, а не играет стерео.

Прежде чем пуститься в расспросы, Мара сделала комплимент виконту, отметив его успехи в вопросе вхождения Португалии в Европейский союз, помимо прочих политических дел.

— Мне доставило удовольствие помочь Португалии вернуться на карту, — ответил он, рассмеявшись собственной шутке, после чего выражение его лица снова стало серьезным и гордым.

Он объяснил Маре и Бену, в каком бедственном положении оказалась Португалия при тиране Салазаре, имя которого он выплюнул как проклятие. После того как диктатура была свергнута, Португалии понадобилось продемонстрировать миру свои экономические и культурные достижения, чтобы восстановить, хотя бы частично, утерянный статус: выдающееся положение, которое она неоспоримо занимала в эпоху Великих географических открытий. Хотя виконт сомневался, что Португалия когда-нибудь снова достигнет высот пятнадцатого века, он с удовольствием помогал своей стране приблизиться к этой цели.

— Я разговаривал с моим старинным другом Паулу Монтьеру, — неожиданно сменил он тему.

— Вот как? — Мара, испугавшись, задержала дыхание: ведь Паулу Монтьеро мог сказать виконту, что в жизни не слышал о Маре Койн и Бене Коулмане.

— Да. Он очень высокого мнения о вашем коллеге Ричарде Тобиасе.

Мара выдохнула.

— Обязательно передам это Ричарду.

— А еще он с восторгом отозвался о вашем личном вкладе в лоббирование законопроекта по предотвращению вывоза древних предметов искусства из стран, где они были созданы. Я целиком поддерживаю подобные старания.

От такого комплимента Мара на секунду лишилась дара речи. Редко случалось, чтобы ее общественная деятельность в качестве посредника и лоббиста совпадала с проведением частных расследований. Но Мара быстро пришла в себя и поблагодарила виконта за похвалу.

— Итак, чем я могу вам помочь? Кража карты — это вызов всему нашему сообществу ценителей древностей.

— Как я уже упоминала вчера вечером, мы получили информацию, что карта находится здесь, в Португалии. Я надеюсь, вы сможете назвать основных заинтересованных лиц.

Виконт перечислил арт-дилеров, коллег-коллекционеров, работников аукционов и директоров музеев. Мара все записывала, понимая, что многие имена ей уже знакомы. Она видела их в досье, собранном Кэтрин, и даже успела переговорить с большинством упомянутых лиц.

— Не уверен, что оказался вам полезен.

— Что вы, напротив, — солгала Мара.

— Возможно, если бы вы поделились со мной какими-то подробностями, я сумел бы помочь больше. Как выглядела карта, к примеру? Я мог бы назвать конкретные имена заинтересованных коллекционеров и дилеров.

Мара засомневалась и взглянула на Бена. Тот слегка кивнул.

— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Диаш?

Виконт вздрогнул и тут же замер. В наступившей короткой паузе Мара пыталась разобраться, что же произошло: неужели они оскорбила виконта, посмев произнести в его присутствии имя похитителя древних карт?

Напряжение рассеялось, когда виконт прыснул от смеха.

— Опять этот легендарный Диаш. Только не говорите, прошу вас, что это он украл вашу карту.

Мара кивнула.

— Позвольте, угадаю. Вам сказали, что Диаш, возможно, сейчас находится в Португалии?

— Да.

Последовал глубокий утробный смех.

— Простите. Боюсь, вас ввели в заблуждение.

— Каким образом?

— Начнем с того, что я слышу об этом самом печально известном Диаше с самого детства, когда я был совсем маленьким, а коллекционированием карт занимался мой отец. Поэтому Диаш довольно преклонного возраста и, полагаю, давно не способен на активное воровство. До меня также доходили слухи, что он обосновался в Лиссабоне, Мадриде, Милане, Флоренции, Париже. Я мог бы перечислять и дальше, до бесконечности. Большинство из нас уверены, что Диаша на самом деле никогда не существовало и кражи, приписанные ему, совершались разными преступниками, которые пользовались этой легендой, чтобы отвести подозрения от себя.

Мара потупилась, не в силах смотреть в глаза виконту. Выходит, она, как новичок, попалась в ловушку.

34


Осень 1422 года и зима 1423 года

Карибские острова и Северная Америка


В предрассветные часы вахты, несмотря на непрерывный плеск волн, Чжи кажется, что он слышит далекие крики птиц. Он прерывает расчеты и прислушивается. Снова доносятся те же звуки.

«Я слышу птиц, — шепчет он самому себе, — я слышу птиц!»

Разбитые усталые матросы, работающие поблизости, бросают в его сторону насмешливые взгляды. Тем не менее через несколько часов корабль приветствуют первые зеленые острова — Карибские — и моряки сигналят остальному флоту колокольным звоном. Пока они ждут, что к ним подойдет остальная часть армады, Чжи вдыхает новые ароматы, любуется кружащими над кораблем морскими птицами с ярким оперением и наслаждается покоем.

Когда корабли подходят поближе к изломанной береговой линии первого острова, адмирал Чжоу собирает команду на палубе. Он щедро раздает увольнительные, позволяя сойти на берег всем матросам, кто не на вахте. Даже наложницам позволено ступить на землю впервые со времени их выхода из Тангу, хотя они должны ходить парами и не приближаться к мужчинам. За исключением евнухов, разумеется.

От «Цзин Хэ» отходят шлюпки. В них сидят матросы, которым не терпится пройтись по твердой земле. Люди разбредаются по необитаемому острову, где полно фруктов, рыб и птиц, таких непуганых, что хоть собирай их руками. Чжи намерен насладиться идиллией и присоединяется к Юаню. Вместе они проводят часы покоя, исследуя новый остров.

Чжи старается отмести мысли о Фусанге. И все же, когда они с Юанем гуляют по холмистому острову, купаются в прибрежных водопадах, наблюдают издалека за Кэ и ее подружкой Цзжэнь, отдыхающих в тени пальм, он то и дело невольно посматривает, нет ли где поблизости легендарных деревьев, описанных буддийским монахом Хой Шеном. Деревьев он не находит и понимает, что покой долго не продлится. После того как корабли пополнят запасы, а моряки как следует отдохнут, адмирал прикажет вернуться в океан, где их ждут новые штормы, где их ждет неизвестность. Ибо этот остров — не Фусанг.


Флот останавливается у многих островов карибской цепочки, но не у каждого. Адмирал выбирает острова с видимыми многочисленными водопадами для легкого пополнения запасов и избегает островов с вулканами. Тропический климат выдает неожиданные грозы, хотя острова предоставляют кораблям укрытие. И не каждый остров оказывается необитаемым, как первый. На нескольких самых крупных живут племена людей, но адмирал считает их слишком отсталыми, чтобы обложить императорской данью.

Корабли отходят от одного острова, где воздух настолько плотный и влажный, что кажется, будто можно разглядеть, как он обволакивает ветви деревьев и фигуры людей. Вскоре после выхода в море моряков охватывает странная болезнь, такая же цепенящая и липкая, как островной воздух.

Поначалу болезнь подкрадывается незаметно. Просто движения людей замедляются, и никакое наказание не может заставить их быстрее выполнять свои обязанности. Потом наступает лихорадка, на лицах, руках и ногах образуются гнойнички. Лекари не знают, как лечить болезнь, хотя пробуют каждую траву, каждое снадобье, что имеются на борту. Тем не менее смерть косит ряды матросов.

Адмирал приказывает покинуть островную цепь в спешном порядке. Какое-то время кажется, что болезнь обошла стороной навигационную команду. Чжи и его коллеги благодарят небеса за свою отдельную палубу и жилые отсеки. Они держатся вместе, по возможности избегая контактов с остальными. Впервые они принимают Чжи в свои ряды — скорее, по необходимости, чем от доброты. Чжи волнуется, как дела у Юаня и Кэ.

Проходит несколько месяцев. В душном компасном помещении качка убаюкивает Чжи. Он впервые клюет носом во время вахты, но тут же заставляет себя встрепенуться, обвиняя во всем духоту и ритмичное покачивание корабля. Вскоре он все равно засыпает.

Чжи просыпается весь в поту. И виновата в этом вовсе не тропическая жара, потому что Чжи буквально обливается потом. Его снова морит сон. Он то просыпается, то вновь засыпает; как долго это происходит, он не знает.

Боль приводит его в сознание. Она пронзает все тело, вызывая воспоминания о том дне, когда он узнал, что такое нож. Чжи тогда приехал в столицу со своим отцом, другом Ляном и дядей Ляна. Отец держал в руке экземпляр воззвания адмирала Чжэна с призывом к юношам из Куньяна добровольно поступать на имперскую службу евнухов. В документе было точно указано количество таэлей, которое получит семья юноши, а также говорилось о почете для всего рода.

Чжи видел, как отец взглянул на свиток, а затем уставился вдаль. Он буквально читал отцовские мысли: на эти деньги можно было бы приобрести поля, построить новый дом, вернуть роду Ма былой статус в Куньяне. И хотя Чжи согласился пожертвовать собой, его удивляло, почему в документе не упоминалось ни об одной личной жертве — в его случае, любви женщины.

В назначенный день четверо мужчин вошли в Императорский город и потерялись в лабиринте улочек. Мимо пробегал какой-то рабочий. Они буквально поймали его за руку и спросили, где находится чан-цзы. Рабочий удивленно вздернул брови, но указал им на неказистый домишко тао-цзы-цзян, или мастеров ножа, выполнявших кастрацию.

Сердце Чжи колотилось, как молот, когда они толкнули дверь из грубо отесанных досок. Показав воззвание, они изложили дело и заплатили за операцию шесть таэлей, которые удалось собрать с большим трудом. Отец Чжи попрощался с сыном, пустив скупую слезу, и передал его мастерам ножа. Дядя Ляна сделал то же самое.

Чжи и Ляна повели по коридору, показавшемуся Чжи очень длинным. Прежде чем их развели по разным комнатам, они успели переглянуться. В глазах Ляна стоял ужас.

Двое мужчин вошли в комнату и посадили Чжи на стул. Один перебинтовал ему талию и бедра, а второй тем временем трижды нанес на открытую кожу воду со жгучим перцем, чтобы уменьшить боль. Потом они крепко зажали его.

Тут появился третий — тао-цзы-цзян. По заведенному порядку он задал Чжи вопрос: «Ты добровольно идешь на эту операцию?» Чжи подтвердил. Мастер ножа приблизился к нему с маленьким серповидным лезвием. Чжи закричал.

Чжи гонит прочь воспоминания, поворачиваясь к розовому кусту, голому и засохшему, коричневые листочки которого свернулись на полу. Чжи ничего не понимает: в последний раз, когда он смотрел на куст, тот цвел пышным цветом.

Чжи, обессиленный, падает на подушку. Он оглядывает комнату. У двери на стуле сидит мастер Хон. Чжи пытается приподняться, принять уважительную позу, но он слишком слаб. Главный лоцман поднимается и кладет ему на плечо руку, успокаивая.

— Лежите спокойно. У вас была лихорадка, — говорит мастер Хон.

Чжи пытается ответить. У него много вопросов, но голос от долгого бездействия не подчиняется.

— Погибло много матросов. Сотни. Даже больше, чем во время шторма.

Чжи понимающе кивает.

— Болезнь настигла и кое-кого из нашей навигационной команды. Им повезло меньше, чем вам.

Чжи удивленно округляет глаза. Он надеялся, что заболел один.

— Включая мастера Чэня.

— Неужели? — хрипит Чжи.

Хотя он видел мастера Чэня и в минуты слабости, во время бесновавшейся бури, ему все еще трудно представить, что мастер сдался какой-то болезни.

— Да, мастера Чэня с нами больше нет. Теперь вы главный картограф флота адмирала Чжоу, мастер Ма.

35


Наши дни

Лиссабон, Португалия


— Последние два дня прошли абсолютно впустую. — Мара швырнула сумочку на банкетку. После встречи с виконтом они вернулись в гостиницу и сразу прошли в бар.

— Вы в самом деле думали, что он знает, кто скрывается под именем Диаша? — спросил Бен.

— Нет, но я никак не рассчитывала, что буду унижена при одном упоминании этого имени, — содрогнулась Мара, вспомнив смех виконта.

— По крайней мере, он назвал нам несколько имен, — заметил Бен.

— Вот именно. Имена тех, с кем я уже успела связаться. — Она помолчала. — Меня удивляет только одно, что Эрманно дал мне неверные сведения. В прошлом он никогда не позволял себе такого.

Пока Мара сравнивала список из досье со своими записями, официант принес заказанные напитки: пиво для Бена и вино для нее. Тут в бар поспешно вбежал консьерж.

— Мистер Коулман, у меня для вас конверт.

— Положите на стол, пожалуйста, — сказал Бен, наливая пиво себе в стакан.

— Мне поручено передать его прямо вам в руки, — ответил консьерж.

Бен отставил стакан и полез за бумажником. Мара закатила глаза, решив, что служащий отеля просто добивался чаевых.

— Вот, держите, — сказал Бен, совершая с ним обмен.

Конверт перекочевал на стол.

— Не хотите открыть? — спросила Мара, зная, что лично ей любопытство никогда бы не позволило оставить конверт нераспечатанным.

— Нет. Это всего лишь последние отчеты Хуана.

— Как там дела на раскопках? Есть прогресс?

— Нет. Найдены еще несколько артефактов более позднего периода, но ничего относящегося к началу пятнадцатого века или тохарской эре. Странно, что разведчики Ричарда вообще обнаружили нетронутую тохарскую мумию и образцы тканей, а мы не сумели найти хоть что-нибудь. Обычно в местах захоронения находят множество предметов того периода.

Они поболтали немного про раскопки. Мара с удовольствием отвлеклась от обсуждения карты, а также сумасбродных поисков Бена, связанных с архитектурой Шаролы. Однако разговор неизбежно зашел о том, что делать дальше. Мара согласилась, что придется покинуть Лиссабон и встретиться с другими европейскими агентами.

Бен наконец вскрыл конверт и, достав листок бумаги, развернул. Мара как раз спрашивала, как им лучше всего совершить переезд, но он внимательно вчитывался в текст и не ответил.

— Бен, вы слышали мой вопрос?

Ответа опять не последовало.

— Бен, что там такое?

Он поднял на нее взгляд.

— Мара, это записка от профессора Силвы. Он заходил в отель, пока нас не было. Он хочет встретиться со мной у себя в офисе рано утром. Пишет, что может показать мне то, что я ищу.


На следующее утро Мара оделась с большей тщательностью, чем обычно. Выбирая любимые черные брюки и тонкий шерстяной свитер в обтяжку, она уверяла себя, что сделала такой выбор только потому, что день предстоит суматошный. Мало ли что от нее потребуется. Но в глубине души она все-таки понимала: существует другая причина — Бен.

Они встретились в холле, и Мара с ходу начала говорить о мерах предосторожности, к которым придется прибегнуть по пути в Лиссабонский университет. Если не считать ее первых встреч с агентами из подпольного мира нечистых на руку дельцов от искусства, она не очень беспокоилась, станет ли ее китайский друг следить за их с Беном передвижениями. Но теперь она хотела соблюсти осторожность, а потому не могла больше скрывать от Бена заинтересованность китайской стороны.

— Как это понимать, что нам придется поехать поездом, такси, а потом еще идти пешком до университета? — возмутился Бен.

— Дело в том, что уже много дней за нами следит некий представитель китайского правительства. Может быть, и дольше, так как мне кажется, что я видела его в аэропорту Гонконга. Помните типа, которого я облила кофе?

— Да. Что он хочет?

— Думаю, китайцы знают, что найдена, а затем украдена важная карта. Видимо, они хотят, чтобы мы привели их к ней.

— Почему вы сразу мне не рассказали?

— Не хотела вас тревожить. Кроме того, не было необходимости скрывать то, что мы до сих пор с вами предпринимали.

Бен разочарованно покачал головой.

— Мара, мне казалось, наше партнерство основано на доверии и общей цели. Я поделился с вами всем, что знаю, и ожидал того же самого от вас. — Он уставился на дверь. — Пора идти.

Они ехали поездом, на такси, а потом шли пешком. Молча. От сознания его правоты Мара присмирела. Волей обстоятельств они стали союзниками, и он имел право знать, какова на самом деле их ситуация. Знать правду, а не урезанную версию того, с чем, по ее мнению, он был способен справиться.

— Бен, я прошу прощения.

Он выгнул шею, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.

— В самом деле?

— Да. — И, уже не задумываясь ни о чем, выпалила то, что чувствовала: — Я хочу, чтобы между нами было то самое партнерство, о котором вы говорили.

— Правда?

И, не отводя взгляда, она ответила:

— Да.

36


Зима 1423 года

Карибские острова и Северная Америка


Чжи узнает, что пролежал в лихорадке два лунных цикла. За это время флот адмирала Чжоу продвинулся на северо-восток на сотни ли, минуя новые острова и побережья. За это время моряки повидали людей с обычаями и цветом кожи, совершенно отличными от тех, что встретились им в Индийском океане и Африке. За это время мастер Чэнь поручил младшим членам навигационной команды на других кораблях собирать сведения на новых землях. Было это еще до того, как лихорадка унесла жизнь мастера Чэня, а вместе с ним и жизнь Кэ.

Силы постепенно возвращаются к Чжи, и он хочет попрощаться с Кэ как полагается, исполнив мусульманский ритуал. Он дожидается обеденного времени, когда другие члены навигационной команды покидают палубу, и, стоя у поручней, развернувшись к Мекке, он вновь и вновь повторяет: «Аллах велик». В память о Кэ он бросает в волны кусочек белой ткани — тело девушки уже давно покоится на морской глубине — и желает ей благополучного путешествия в загробную жизнь. Он ждет, пока белый клочок скрывается из виду. Чжи оборачивается и видит, что с ближайшей палубы за ним наблюдает Юань, который тоже по-своему прощается с Кэ, единственным другом Чжи.

Чжи возвращается к своим обязанностям, но с уходом Кэ его покинула радость. Вместо нее пришла страстная потребность отыскать иллюзорный Фусанг — так хотя бы жертва Кэ будет не напрасна. Как и его собственная жертва.

Вице-адмирал выбирает для него помощника из огромного количества лоцманов низшего ранга на других кораблях. Помощник не обучен картографии, поэтому Чжи берет на себя всю работу по составлению карт.

По мере того как флот продолжает путь на северо-восток, подчиняясь ветрам и течению, Чжи отмечает на лоции продвижение кораблей и новые открытия. Он наносит на карту острова, рифы, заливы и протяженные береговые линии. Постепенно появляется изображение нового континента, расположенного параллельно части Западной Африки. Чжи приходит к поразительному выводу, но сам боится произнести его вслух.

Течение начинает относить флот дальше на север. Корабли встают на якорь в бухте в виде подковы, которая защитит их от порывистых ветров и угрозы снегопадов. Адмирал собирается спланировать дальнейшие этапы похода.

Прежде чем адмирал Чжоу примет окончательное решение, Чжи решает, что обязан показать карту и доложить о своих выводах адмиралу. Вице-адмирал позволяет Чжи явиться к командующему на краткую аудиенцию. Чжи почтительно приветствует вице-адмирала и просит позволения приблизиться к адмиралу, который сидит за столом. Вице-адмирал кивает в знак согласия, и Чжи подходит к адмиралу. Он разворачивает перед адмиралом карту, вице-адмирал спешит к столу.

У Чжи трясутся руки, пока он дает пояснения:

— Адмирал Чжоу, ваш смиренный слуга главный картограф Ма полагает, что последние два лунных цикла флот продвигается вдоль побережья нового континента.

За адмирала Чжоу отвечает вице-адмирал:

— Мы сознаем это, главный картограф Ма Чжи.

Чжи продолжает, несмотря на насмешки вице-адмирала, докладывать самому адмиралу.

— Я собрал все сведения, что известны команде, о работах монаха Хой Шена. Я подсчитал расстояние, которое мы проделали после выхода из порта Тангу.

— Ну и что? — говорит вице-адмирал.

— Основываясь на расчетах и сравнении наших открытий с открытиями монаха Хой Шена, я пришел к выводу, что этот новый континент и есть Фусанг.

Вице-адмирал молчит. На этот раз вопрос задает сам адмирал.

— Как такое может быть? Мы до сих пор не нашли на берегах ни одного дерева Фусанг с плодом, похожим на красную грушу.

— Мне это известно, адмирал. Но все остальные детали совпадают. Например, описание людей, их домов и одежды. И самое важное — расстояние от Китая до Фусанга идентично. Я отметил эти совпадения в текстовой части карты.

Адмирал Чжоу тянется к карте, придвигает к себе и принимается внимательно рассматривать. Вице-адмирал торопится встать рядом с адмиралом, то же самое делают их помощники. Один из них приказывает Чжи подождать снаружи, пока они рассмотрят карту и посоветуются друг с другом. Облокотившись на палубные поручни, Чжи наблюдает, как солнце постепенно опускается в море. На его глазах мелкие шлюпки отправляются с донесениями на другие корабли, стоящие на приколе. Он ждет и молится, чтобы адмирал Чжоу согласился с его выводом.

День почти подходит к концу, когда Чжи зовут вернуться в покои адмирала, который самолично объявляет:

— Главный картограф Ма Чжи, я хочу сообщить вам, что согласен с вашими расчетами. Поэтому я приказал флоту разделиться: половина кораблей предпримет дальнейшее исследование севера, а вторая — ваша половина — вернется домой в Китай под командованием адмирала. Вам поручается доложить императору Юнлэ, что флот адмирала Чжоу отыскал Фусанг.

37


Наши дни

Лиссабон, Португалия


Как только Мара удостоверилась, что за ними никто не следит, они с Беном прошли на территорию университета, абсолютно безлюдную в столь ранний час, что облегчало ей задачу наблюдения. Здание, где располагался кабинет профессора, они нашли относительно быстро. На входе не было никакой охраны, поэтому они вошли беспрепятственно и поднялись на три лестничных пролета на нужный этаж. Там они поплутали немного по лабиринту из укромных уголков и кабинетов, пока не достигли конца коридора.

На двери в офис профессора Силвы висела медная табличка с самой пышной гравировкой из всех, что были по соседству. Они надеялись, что об их приходе объявит ассистент, но ни ассистента, ни секретаря — и вообще никого, если на то пошло — не оказалось, и Бен постучал в дверь, рискуя помешать профессору.

Ответа не последовало.

— Попробуйте еще раз.

Стук — и опять тишина.

— А что, если нам просто войти? — спросил Бен.

— Думаю, ничего другого не остается.

Он повернул ручку, и дверь слегка приоткрылась.

— Профессор! — позвал Бен.

Никто не ответил, и Бен, распахнув дверь, шагнул в кабинет. Мара последовала за ним.

В комнате — ни души.

— Быть может, еще слишком рано?

— Быть может. Но вчера он мне сказал, что любит приступать к работе, когда «роса все еще свежа». Вероятно, поэтому он и предложил нам приехать с утра пораньше.

Мара оглядела кабинет. Полки вдоль стен были забиты книгами, на полу высились горы бумаг. Типичный офис занятого ученого.

— Интересно, где он.

— Странно, — сказал Бен. — Вчера его письменный стол был буквально завален бумагами и книгами. Мы даже пошутили, что нас обоих можно назвать бумажными крысами. Сегодня стол чисто убран.

— Если не считать этой книги, — указала Мара на одинокий том.

Бен взял книгу в руки и прочитал название «Жизнеописания святых».

Мара заметила, что между страниц выглядывает листок бумаги.

— Что это такое?

Он открыл книгу.

— Это закладка главы о святом Винсенте.

Мара подошла к нему сбоку и взглянула на страницу. На полях карандашом были сделаны какие-то заметки на незнакомом ей языке.

— Вы знаете, что здесь написано?

— Это всего лишь молитва святому Винсенту. На латыни.

— Не могли бы вы перевести?

Он раскрыл книгу удобнее и начал декламировать:

О, достойный поклонения святой Винсент,
Прости меня.
Ты приказал мне хранить тайну
Под темной завесой и красно-белым гербом,
Но честь велит мне пролить на нее свет.
Смой мои грехи,
Чтобы я мог присоединиться к своим
собратьям во Христе.
— Бен, профессор знал, что вы читаете по латыни?

— Да.

— В таком случае, он наверняка хотел, чтобы вы это увидели.

— Полагаю, что да. Но его послание на полях мне абсолютно ничего не говорит. К тому же он знал, что я занят поисками планов Шаролы.

— Вероятно, он где-то оставил их для вас. Прямо здесь, в своем кабинете.

Они начали осматривать комнату. Внимание Мары привлек небольшой тубус в глубине одной из полок. Она подумала, не хранятся ли там планы. Взяла его и передала Бену.

Тот снял крышку, вытряхнул скрученные бумаги и расправил их на столе. Потом недоуменно уставился на Мару:

— Знаете, аведь это копии пропавших страниц из архивных планов Шаролы.

Из длинного коридора, ведущего к профессорскому офису, донеслись гулкие голоса — мужской и женский. Мара и Бен замерли, пока в коридоре вновь не наступила тишина. Потом они приоткрыли дверь и огляделись по сторонам. В коридоре пока было пусто. По сигналу Мары они пустились бежать.

38


Зима, весна, лето и осень 1498 года

Восточное побережье Африки и Индийский океан


Антонио начинает верить, что и остаток пути пройдет так же благоприятно, как и начало, когда они успешно обогнули Африку на юге. По его лоциям корабли начинают быстро продвигаться вверх вдоль восточного побережья Африки. Он видит каменные столбы-падраны с надписями на латинском, португальском и арабском, оставленные Диашем во время его похода 1488 года. Флот воздвигает несколько собственных столбов, хотя на этот раз на них нанесены символы короля Мануэла и ордена Христа.

Его оптимизм передается да Гаме во время их регулярных встреч, которые происходят все чаще и чаще. Жизнерадостность штурмана заражает обычно сдержанного и богобоязненного капитан-майора, который называет лиман Rio dos Bons Signaes, «рекой добрых предзнаменований». Антонио позволяет себе вспомнить черные волосы Хелины, ее грациозные движения и несколько тайных свиданий на закате дня, прежде чем ее отец узнал об их отношениях и запретил им встречаться. В нем крепнет надежда, что когда-нибудь он снова увидится с ней.


Удача отворачивается от них. Они вынуждены уничтожить грузовой корабль. «Сан-Рафаэл» садится на мель через несколько дней, после того как флот покидает Мозамбик. На борт поднимаются арабские лоцманы, чтобы помочь вести корабли вдоль побережья, так как имеющиеся лоции уже бесполезны. Арабы заявляют, что в ближайшем крупном портовом городе Момбаса христиане мирно сосуществуют рядом с маврами. В бухте Момбаса армаде оказаны королевские почести, и моряки успокаиваются. Ночью к кораблям тихо подплывают два плота с людьми. Они перерезают канаты, путают снасти и пытаются взять корабли на абордаж. Матросы да Гамы пресекают злодейство, и капитан-майор самолично присутствует при пытках, когда на темнокожих льют кипящее масло, чтобы те признались, какие еще затеваются заговоры. Антонио не может смотреть на людские муки и все время отводит взгляд, но он замечает, что да Гама даже не моргнет, внимательно следя за происходящим.

У Антонио нет времени размышлять о предательстве и его влиянии на да Гаму. Он должен постоянно сверяться с тайной картой. Она единственная помогает Антонио прокладывать маршрут для «Сан-Габриэла», «Сан-Рафаэла» и «Берриу» через Индийский океан — первых европейских кораблей, готовых его пересечь. Он не позволяет себе думать о Хелине.

Задача у Антонио нелегкая даже при том, что в его распоряжении находится карта. Он должен направить корабли до того, как задуют ветры, и проложить лучший маршрут для долгого похода в открытом море. Его радует, что на небе вновь появляется Полярная звезда, его старый астрономический друг, потерянный уже много месяцев назад, но это не облегчает поход. Время от времени на горизонте возникает земля, но проливные дожди и бури мешают кораблям встать на якорь. Когда Антонио в конце концов приводит армаду в Каликут — долгожданный порт, где торгуют пряностями, — мореплаватели так радуются, что даже офицеры громко поздравляют картографа.

Да Гама высылает к королю Каликута двух гонцов, чтобы объявить о своем прибытии. Получив приглашение посетить короля, да Гама и тринадцать офицеров, среди которых и Антонио, отправляются на аудиенцию в своих лучших одеждах. На берегу да Гаму и его людей ждут вооруженные люди с паланкином. Они препровождают моряков во дворец. К процессии присоединяются барабанщики, музыканты с волынками и даже знатные господа. Возбуждение растет.

За час до заката они проходят через ворота роскошного дворца. Король, одетый в тонкие ткани, увешанный рубинами, с огромной золотой чашей в руке, принимает их под золоченым балдахином, сидя на зеленом бархатном диване. Король и да Гама обмениваются приветствиями, пока Антонио с остальными мореходами угощаются диковинными фруктами, напоминающими по вкусу дыни и фиги. Встреча проходит удачно, и Антонио снова начинает представлять, как он вернется в Португалию с набитыми золотом карманами и грузом пряностей. Наконец он позволяет себе помечтать о Хелине.

Довольный оказанным приемом, да Гама в последующие дни велит своим людям приготовить подарки для короля: сахар, масло, мед, коралловые бусы, умывальные чаши. Во время торжественной церемонии они поочередно передают дары королевскому представителю. Картографу Антонио доверено вручить кувшины с медом. К удивлению моряков, королевский посланник высмеивает подарки, говоря да Гаме, что такое не предлагают королю, что даже самый бедный торговец и тот преподнес бы золото. Униженный в присутствии своих людей, да Гама требует повторной королевской аудиенции, он хочет получить еще один шанс предложить дары.

Они ждут много дней, за это время гнев да Гамы растет. Уязвлена его гордость. Антонио все больше беспокоится по поводу растущей ярости да Гамы. Когда их все-таки принимают во дворце, король смеется над дарами — надо же, какая невидаль: сахар, масло, мед, кораллы и умывальные чаши — и высмеивает да Гаму. Португалец воспринимает слова короля как насмешку над Богом и самой Португалией и требует, чтобы их вернули на корабли. Но король требует взамен золота. Никакого золота у португальцев нет, поэтому они возвращаются на корабли самостоятельно.

Да Гама приказывает флоту поставить паруса в обратный путь. Он объявляет морякам, что достиг своей цели — открыл морской маршрут в Индию, — но больше не намерен попусту тратить время, добиваясь хороших отношений с королем-язычником. Тем не менее Антонио понимает, что спокойствие да Гамы — сплошная показуха. В глубине души капитан-майора кипит ярость.

Открытое море не успокаивает да Гаму. До Антонио доходят рассказы о том, как да Гама меряет шагами палубу «Сан-Габриэла», выискивая, на ком бы сорвать свой гнев. Он несправедливо наказывает людей поркой, без всякого предупреждения урезает рацион. Он приказывает морякам и солдатам нападать на местных жителей прежде, чем выяснят их намерения. Даже самые решительные и стойкие мореходы начинают побаиваться да Гамы.

Потом армада замечает какой-то корабль. Да Гама приказывает людям его атаковать. Антонио проводит корабли по опасным мелководьям, указанным на карте. Флот приближается к судну с треугольным парусом. Португальцы выжидают.

Антонио слегка изменяет настройки астролябии и с ее помощью видит, что на судне нашли убежище пилигримы из Мекки и что среди них много женщин и детей. Вопреки устоявшейся традиции, требующей, чтобы он сначала обратился к капитану Паулу да Гаме, Антонио посылает за корабельным священником и наставляет его:

— Доведи до сведения капитан-майора, что на борту того судна женщины и дети. Нам следует отказаться от намерения.

Антонио видит, как священник отправляет на «Сан-Габриэл» шлюпку. Он остается у поручней, пока шлюпка не возвращается на «Сан-Рафаэл». Он мчится по палубе, чтобы выслушать слова да Гамы.

Матрос задыхается от усталости. Антонио торопит его:

— Говори же. Капитан-майор изменил приказ?

Матрос застывает. Антонио толкает его:

— Говори.

Дрожащий матрос качает головой:

— Простите, господин. Капитан-майор приказывает всем трем кораблям атаковать мусульманское судно.

Антонио, пошатываясь, отходит от матроса и священника, которые недоуменно смотрят ему вслед. Им непривычно видеть дерзкого лоцмана в таком состоянии. Он удаляется на навигационную палубу, решив скрыться от ужаса, который вот-вот произойдет. Но не может не слышать криков и не чувствовать палящего жара от огня. Да Гама приказывает поджечь корабль. Невинные женщины и дети сгорают заживо.

39


Наши дни

Томар, Португалия


Мара и Бен взяли такси и спешно отъехали от университета. Мара велела водителю отвезти их на вокзал. Она решила, что безопаснее всего до Томара добираться поездом. Оба согласились, что они должны поехать в Томар.

В машине они развернули планы, открыли страницу с молитвой.

— Вы были правы, Бен, насчет первого этажа.

— Да, но я ничего не понимаю. Где профессор и почему он сам не отдал нам эти материалы?

— Очевидно, он хотел, чтобы вы их получили, но по какой-то причине не мог передать бумаги лично.

— Надеюсь, с ним все в порядке.

— Он очень тщательно подготовил все в своем кабинете, чтобы вы легко отыскали молитву и планы. Поэтому я бы рискнула утверждать, что с ним все в порядке, где бы он сейчас ни был.

Они внимательно изучали планы, но Бен с каждой минутой расстраивался все больше, потому что на чертежах не был указан доступ на первый этаж. Тогда он обратился к «Жизнеописаниям святых».

— В чем смысл этой молитвы?

— Думаю, молитва связана с архитектурными чертежами, — сказала Мара. — Но каким образом?

— «Тайна», упомянутая в молитве, скорее всего, — это планы, которые он для нас оставил.

— Согласна. Но при чем тут святой Винсент? В молитве ясно говорится, что святой Винсент приказал хранить тайну. С какой стати святому Винсенту брать с профессора обещание не раскрывать секрета о потайном первом этаже Шаролы?

— Я знаю, что святой Винсент — покровитель Лиссабона, но больше мне о нем ничего не известно. Катехизис не был частью моего воспитания.

— Святой Винсент был церковным служителем. Он погиб под пытками в третьем или четвертом веке.

— Откуда вы это знаете?

— Я долгое время изучала жизнеописания святых со своей бабушкой, которая была очень набожной католичкой.

— И все же я не понимаю, какое отношение к нему имеют планы Шаролы. На первый взгляд святой Винсент никак не связан с Томарским комплексом, тем более что он жил задолго до его создания.

— Возможно, здесь нет никакой связи с Томаром. Просто профессор молился святому Винсенту. Моя бабушка, например, всегда обращалась в молитвах к святой Бриджид, покровительнице ее родины Ирландии.

Тут Мару осенила идея.

— Можно, я еще раз взгляну на молитву?

Бен передал ей листок бумаги, и она внимательно вчиталась.

— Здесь говорится: «О, достойный поклонения святой Винсент». Вы рассказывали профессору, что мы побывали в Национальном музее старинного искусства?

— Да. Мы вместе просматривали копии архитектурных планов, которые я сделал в музее.

— Бьюсь об заклад, он намекает на «Поклонение святому Винсенту» кисти Нуну Гансалвиша. Это самый ценный экспонат музея.

Роясь в сумочке в поисках музейной брошюры, она описывала полиптих Бену — его многочисленные доски, необычные портретные изображения знати, религиозных деятелей и простолюдинов; и библейские цитаты, призывающие верующих сохранять свою веру перед лицом варваров. Мара объясняла противоречивые толкования символики картины, подробно остановившись на превалирующем варианте: картина изображала преданность португальского общества конца XV века идее, что сам Господь Бог благословил их на завоевание мира и распространение веры. Попутно преумножая богатства, разумеется.

— Если говорить об иконографии, то я вижу кое-какую связь между полиптихом и архитектурными планами по изменению Шаролы, — поведала Мара. — И то и другое относится к концу пятнадцатого — началу шестнадцатого века, и то и другое отдает дань ведущей роли португальцев в эпоху Великих географических открытий.

— Но я все же не понимаю, каким образом святой Винсент из полиптиха «Поклонение» приказал профессору Силве хранить в тайне существование первого этажа в Шароле, — сказал Бен.

— Или как нарушение клятвы — передача планов вам в руки — скажется на профессоре. Вообще не понятно, почему понадобилось передавать вам сведения таким скрытным образом.

Мара обратилась за советом к Джо, извинившись за столь ранний звонок. Затем она позвонила Кэтрин и попросила дать ей больше информации о картине. Кэтрин включила свой домашний компьютер и зачитала вслух некоторые места из специальной базы данных по истории искусств, дав объяснение некоторым дополнительным эмблемам на полиптихе. Предмет в левой руке святого Винсента на Доске архиепископа не перестал быть объектом научных споров; некоторые искусствоведы заявляли, что это жезл, символизирующий военные действия, тогда как другие верили, что это пальма мученика. Правой рукой святой якобы указывал на коленопреклоненного рыцаря, дона Фердинанда, грандмейстера ордена Христа. Под конец Кэтрин подтвердила, что скрученная кольцами веревка под ногами святого Винсента — это кнут, который обычно с ним ассоциируется.

Мара внимательнее присмотрелась к кнуту.

— Кэтрин, а это не может быть узловатая веревка?

— Может.

— Если так, тогда картина напрямую связана с иконографией эпохи мануэлино, которую мы наблюдали во всех нововведениях Шаролы — они указывали, что португальцы достигли своей цели морем. — Мара помолчала. — Остается единственная проблема: в моей брошюре говорится, что Гонсалвиш создал «Поклонение» в тысяча четыреста семидесятых, тогда как мануэлинская иконография веревок и морских символов получила развитие только после тысяча четыреста девяносто пятого, когда правил король Мануэл Первый.

— Вообще-то, Мара, — сказала Кэтрин, — существует свидетельство, что «Поклонение» было создано позже, возможно, школой Гонсалвиша, а не самим Нуну. Послушай вот что: «Кодекс конца шестнадцатого века под названием Retrato dos Reis que Está em Lisboa утверждает, что фигура святого Винсента имеет черты сына короля Жуана Второго, умершего в тысяча четыреста девяносто первом». Таким образом, возможно, что «Поклонение» было создано в конце тысяча четыреста девяностых — начале тысяча пятисотых, тогда все совпадает по времени с достройкой Шаролы в стиле мануэлино.

Мара прочитала Кэтрин текст профессорской молитвы, надеясь, что та сумеет дать дополнительные объяснения. Кэтрин попросила немного времени, чтобы исследовать этот вопрос, и тут на второй линии Мару вызвал Джо.

— Мара, я только что выслал тебе сообщение по электронной почте. Повесь трубку и взгляни на него.

Мара взялась за «блэкберри» и открыла сообщение от Джо. Он описывал орден Христа начиная с XV века до настоящего времени. Затем Мара открыла приложение. Оказалось, что Джо прислал ей отсканированный официальный документ. Вначале шла шапка — «Члены ордена Христа», далее следовал список. Среди имен она увидела: профессор Луиш Силва и виконт Томар, Габриэл да Коста.

Такси подъехало к вокзалу.

40


Весна, лето и осень 1423 и 1424 годов

Атлантический и Индийский океаны, африканское побережье и Тангу, Китай


По приказу адмирала Чжоу флот делится на две эскадры, каждая из которых насчитывает более шестидесяти кораблей. Первая эскадра направляется на север в поисках неоткрытых земель, эскадра Чжи покидает убежище гавани и берет курс обратно в Китай по новому маршруту. Флот планирует воссоединиться в Тангу вместе со всей армадой. Но Чжи кажется, что при отсутствии лоций обратного маршрута такое воссоединение маловероятно.

Чжи предстоит направлять корабли через Атлантический океан к побережью Западной Африки, а затем обогнуть зловещий мыс. Эскадру подхватывает течение и несет на восток, а затем на юг. Проходит несколько лунных циклов, и Чжи начинает узнавать местность: то промелькнут знакомые скалы, то коралловый риф, то цепь островов, которые он видел раньше. Это позволяет Чжи отмечать продвижение флотилии на картах, которые он создал по пути к Фусангу. Теперь он точно сможет вернуть корабли домой.

Вооруженный лоциями Чжи составляет маршрут обратного путешествия. Большие промежутки пути в открытом море теперь его не волнуют. Вид скалистого африканского мыса не наполняет его страхом, ибо он знает, в какую точку направить корабли.

Моряки издают радостные крики, когда достигают хорошо известных портов в Восточной Африке и Индийском океане. По мере того как они приближаются к Китаю, даже Чжи позволяет себе помечтать о триумфальной встрече в родном порту. Армада совершила больше того, что просил ее сделать император Юнлэ. Флот адмирала Чжоу отыскал Фусанг и открыл земли, о которых его императорское величество никогда не мечтал. Быть может, размышляет Чжи, когда Куньяна достигнет весть о той роли, которую он сыграл в шестом походе Великого Евнуха, адмирала Чжэна, род Ма вернет себе былую славу. Возможно, даже Шу услышит о его достижениях и поймет, что он заслуживает прощения.

Они приходят в Тангу. Корабли становятся в доки гавани, уже заполненной другими флотами, и ждут несколько недель прибытия адмирала Чжэна. Они воссоединяются не только с другими флотами, но и со второй половиной своего флота, которая только что побывала у ледяных земель далеко-далеко на севере. Чжи стоит на мостике и любуется мерцающими огоньками портового города, но после всего, что он видел, Тангу теперь кажется ему маленьким.

Мореплаватели все дни напролет ремонтируют и красят побывавшие в переделках корабли, готовятся к прибытию адмирала Чжэна; по ночам они бражничают на земле. Все, кроме Чжи, который трудится в поте лица над окончательным вариантом официальных карт похода адмирала Чжоу и знает, как весело матросы проводят время, только по рассказам Юаня. Он мечтает лично передать карты в руки адмирала Чжэна.

В дверь каюты стучат. Чжи позволяет войти, и младший юнга объявляет о прибытии в Тангу адмирала Чжэна. Адмирал приказал офицерам встретиться с ним на борту его корабля в тот же вечер.

В сумерки мореплаватели собираются на большом мостике. Прохладный ночной воздух сотрясают возбужденные голоса моряков, но тут мелькает полоска красной ткани, и они все как один замолкают. Моряки опускаются на колени, почтительно приветствуя командира.

Раздается властный рык адмирала Чжэна:

— Поднимитесь с колен. — Он ждет, пока люди построятся. — Приветствую офицеров шестого похода адмирала Чжэна. Вы не посрамили чести вашего адмирала и императора Юнлэ во время долгого путешествия. Вы прошли более ста тысяч ли по бескрайним водам и выдержали волны размером с гору. Перед вашими взорами представали далекие варварские страны, а паруса на ваших кораблях раздувались как облака день и ночь. Вы объездили весь поднебесный мир. Его императорское величество император Юнлэ приказал нам открыть все страны мира, нанести их на карту, включая легендарный Фусанг, и привести эти страны в конфуцианскую гармонию с Китаем, чтобы взимать с них дань, где это возможно. Ваш флот выполнил наставления императора Юнлэ, что делает честь вам и вашим семьям. — Адмирал Чжэн замолкает ненадолго. Потом снова начинает говорить, но уже тише: — Не пройдет и одного лунного цикла, как мы вернемся в Запретный город. До отплытия вы должны узнать о событиях, происшедших за годы вашего отсутствия. Спустя два Лунных цикла после того, как армада покинула Китай, небеса разверзлись, наслав яростную бурю. Небо над Запретным городом осветилось молниями, и небеса направили одну из них на город. Пожар уничтожил три новых дворца императора Юнлэ. В огне погиб и императорский Трон Дракона. Беспощадное пламя поглотило многих людей. Мандарины истолковали эти ужасные события как знак, что боги отвернулись от императора Юнлэ. Они заявили, что гибель в огне самых роскошных построек Запретного города — свидетельство того, что боги недовольны расточительными проектами его величества: строительством Запретного города, реконструкцией Великого канала, воссозданием Великой стены и в особенности созданием нашей великой армады и ее походами. Мандарины позвали на трон нового императора. Этот император больше не будет тратить казну на чужеземные связи, этот император сосредоточится только на подчиняемых мандаринам областях — на внутренней политике и финансах — и откажется от господства евнухов в вооруженных силах и внешней политике. Император Юнлэ пытался доказать, что боги по-прежнему к нему благоволят. Когда монгольский вождь Алутай отказался платить дань, император собрал войско и лично повел его против Алутая. Но император Юнлэ погиб на поле боя смертью героя. И на трон взошел сын императора Чжу Гаочжи. Теперь его называют императором Хунси. Его императорское величество издал следующий указ. — Адмирал Чжэн замолкает и протягивает руку. Вице-адмирал кладет в нее свиток. Адмирал разворачивает свиток и зачитывает вслух: — «Всем кораблям, стоящим в гаванях, приказано вернуться в столицу, а все товары из трюмов кораблей следует передать Управлению внутренних дел на хранение. Вся заморская торговля запрещается, как и заморские путешествия. Все походы „золотых“ кораблей отныне прекращаются. Все отчеты о походах Великого Евнуха, адмирала Чжэна Хэ, следует сжечь и впредь об этих походах никогда не упоминать. Нарушение этого указа карается смертью». В лице нашего нового императора Хунси мандарины получили того, кого просили. Императора, который сориентирует Китай на внутренние дела и закроет все двери во внешний мир.

41


Наши дни

Томар, Португалия


На платформе вокзала толпилась группа английских туристов. Из их разговоров Мара поняла, что они тоже направляются в Томар. Бен и она сели в тот же вагон и затесались среди англичан. Мара до сих пор нигде не заметила их китайского друга, но все равно хотела заручиться надежным прикрытием на случай, если он вдруг материализуется, а группа туристов как раз предоставляла такое прикрытие.

Вокруг не смолкали разговоры, и пока поезд стоял, поджидая пассажиров, Мара и Бен шепотом обсуждали загадку, оставленную для них профессором. Они знали, что Томар служил главной обителью ордена Христа, и понимали, что орден всячески способствовал морскому продвижению португальцев в Африку и на Восток, предоставляя и финансы, и людей. Тем не менее связь между орденом, молитвой профессора и архитектурными планами по-прежнему от них ускользала.

— Я думал, что орден Христа давным-давно прекратил свое существование, — признался Бен.

— Джо упомянул в своем электронном послании, что орден до сих пор существует. Эта честь ему дарована за прошлые выдающиеся заслуги. Вполне логично, что виконт является членом ордена, так как его родовое имение когда-то служило обителью. Но вполне возможно, что орден продолжает свою деятельность, но не в том ключе, в каком представляет ее республике.

— Этим, по-моему, можно объяснить одну из строк молитвы. В ней он просит святого Винсента простить ему грехи, чтобы он мог воссоединиться со своими «собратьями во Христе». Не может ли это относиться к его собратьям по ордену?

— Если это так, то он, вероятно, поклялся не только святому Винсенту, но и ордену хранить тайну о первом этаже Шаролы, — кивнула Мара, вспомнив об экскурсии в Морской музей и Томарский комплекс. — Кажется, одним из символов ордена Христа является крест, очерченный красным, с белой серединой?

Бен сразу понял и процитировал из профессорской молитвы:

— «Под темной завесой и красно-белым гербом…»

— Лишнее подтверждение теории, что он пообещал ордену Христа никому не показывать архитектурные планы.

— Да что такого важного в этом этаже?

Английские туристы заполнили проходы, и какой-то человек втиснулся на единственное свободное место напротив Бена. Дальше обсуждать сведения, присланные Кэтрин и Джо, стало невозможно. Каждый погрузился в собственные мысли, пока поезд стучал по рельсам, направляясь из Лиссабона на север, в деревенское предместье, в Томар. Мара рассматривала в окне чередующиеся холмы, покрытые осенней листвой, и представляла, как тишину пейзажа когда-то нарушал громовой топот лошадей, несущих рыцарей ордена Христа из Томара на побережье, откуда каравеллы увозили их в Африку.

Как только поезд остановился у платформы, Мара подошла к экскурсоводу в бесформенном старомодном платье из искусственного шелка, прямом жакете и ортопедической обуви. Она спросила, нельзя ли им присоединиться к группе. Прикарманив кругленькую сумму, экскурсовод пригласила Мару и Бена в автобус с таким оживлением, которого Мара не наблюдала во время всей поездки на поезде. Они заняли места в середине автобуса и смотрели, как живописный городок Томар скрывался из виду, пока огромный автобус взбирался по извилистой дороге к замку тамплиеров и монастырю Христа.

Томарский комплекс смотрелся совсем по-другому в ярком свете дня, когда вокруг шумели орды туристов. И больше не казалось, что с парапетов на вас нацелены натянутые луки со стрелами. Арка Солнечных ворот больше не устрашала. Стены замка, как и все строение, по-прежнему поражали внушительностью, но солнце высветило и крошащуюся кладку, и некоторую обветшалость комплекса, что и послужило причиной для благотворительного праздника, устроенного виконтом.

Экскурсовод подняла над головой желтый флажок, чтобы собрать туристскую стаю вместе, после того как они прошли через ворота. Затем она повела их длинным маршем по гравийной дорожке мимо подстриженных садов к административному зданию, примыкавшему к Шароле. Экскурсия началась с показа Кладбищенской и Моечной галерей, во время которого звучало довольно утомительное повествование о проведенной принцем Генрихом Мореплавателем реконструкции. Переходя с экскурсантами из зала в зал, Мара внимательно слушала — вдруг проскользнет какая-нибудь крупица полезной информации об истории Томарского комплекса или ордена, но сухая лекция ее разочаровала.

На «блэкберри» Мары пришло очередное сообщение. Кэтрин написала следующее:

«Исследования принесли два новых уточнения. Во-первых, выравнивание в линию всего полиптиха дает основание предполагать, что две доски с изображением святого Винсента — Доска инфанта и Доска архиепископа — развернуты к центральному объекту. По традиции, в центре полиптиха, между двумя досками святого Винсента, должна была располагаться ниша со статуей. Во-вторых, рентгенография живописи показывает, что первоначально в руке святого Винсента на Доске архиепископа находился другой предмет. Его изображение было переделано еще до завершения всей работы. Предмет в руке святого Винсента первоначально был объемнее, хотя тоже цилиндрической формы».

Мара дала почитать сообщение Бену, а сама полезла в сумочку за репродукцией «Поклонения».

— Не мог ли святой Винсент на Доске архиепископа держать в руке архитектурные планы реконструкции Шаролы?

Бен кивнул.

— Похоже на то. Если профессор узнал через орден Христа, что «Поклонение святому Винсенту» когда-то изображало планы, а орден приказал профессору хранить эти планы в тайне, тогда все строки письма становятся понятными.

— Нам просто нужно отыскать, что теперь находится на первом этаже.

— Ну, это будет просто, — язвительно ответил Бен. — Нам всего-навсего необходимо проникнуть на этаж всемирно известного здания, которое охраняется ЮНЕСКО, доступ к которому закрыт уже несколько веков.

Их разговор прервала экскурсовод неожиданно бодрым сообщением:

— А сейчас мы войдем в Шаролу.

На этот раз дневной свет не изменил впечатления от Томарского комплекса: Шарола по-прежнему казалась нереальной в своем ослепительном блеске. Широкие полосы солнечного света лишь подчеркивали ее красоту. Мара отключила сознание от монотонного жужжания экскурсовода и позволила себе насладиться архитектурной роскошью.

В ту секунду, как они вошли в ризницу, началась работа. Мара осмотрела все сантиметр за сантиметром, сравнивая в уме с архитектурными планами каждое окно, каждую колонну, каждый карниз. Она еще раз убедилась, что отсюда нет явного доступа на нижний этаж, если только не сверлить дырки в каменном полу.

Мара перешла к южной стене. Вспомнив один абзац из рекламного буклета, где утверждалось, что до 1930-х годов вход в ризницу осуществлялся через южное окно, смотрящее на главную галерею, она решила внимательнее приглядеться.

И тут она увидела. На пустой южной стене выделялся выступ небольшой каменной умывальной чаши, под которой располагалась весьма внушительная кованая решетка. Мара долго смотрела на нее. Подошел Бен и проследил за взглядом Мары. И тогда Мара процитировала строку из профессорской записки:

— «Смой мои грехи».

42


Осень 1498 года

Восточное побережье Африки


Антонио ведет потрепанный флот вдоль восточного побережья Африки, по пути нанося маршрут на карту. Приказ отчалить от Каликута да Гама отдал поспешно, не учитывая направления ветров, — в нем заговорила уязвленная гордость. По команде ударяет цинга, корабли попадают в штиль.

Десны моряков распухают так, что они не могут есть. Ноги их чернеют и раздуваются, так что они не могут ходить. На палубах «Сан-Габриэла», «Сан-Рафаэла» и «Берриу» высятся груды тел. Только семь-восемь человек на каждом судне способны нести службу.

В неподвижном воздухе разносится священное песнопение — проходят похоронные мессы. Монотонные мемориальные гимны прерываются лишь всплеском волн: тела сбрасывают в море. Корабли движутся так, словно разрезают не воду, а мед; матросов осталось очень мало, да и ветра нет. Приходит приказ. Кораблем «Сан-Рафаэл» больше некому управлять, его надлежит сжечь.

Антонио, которого цинга подкосила, но не выбила из строя, обходит штурманскую палубу и офицерский кубрик. Собирая свои нехитрые пожитки, среди которых карта да Гамы, он действует почти в гробовой тишине. Ему даже начинает не хватать обидных замечаний погибших сослуживцев.

«Сан-Рафаэл» поставлен на якорь и готов к сожжению. Антонио спускается в шлюпку с остатками команды — грязными, истощенными матросами, солдатами и священником. Капитан Паулу да Гама садится последним. В руках у него резная фигура с носа корабля — деревянный архангел Рафаэл.

Антонио рад, что на короткое путешествие до «Сан-Габриэла» у него есть тихая компания — отец Фигераду. Присутствие священника дарит ему покой, пока они приближаются к судну капитан-майора, где ему предстоит выдержать постоянное общение с разгневанным да Гамой. Тем более что цинга унесла жизнь штурмана «Сан-Габриэла».

Оставшиеся в живых моряки перебираются на борт «Сан-Габриэла». Обе команды выстраиваются на палубе, и капитан да Гама на торжественной церемонии передает своему брату деревянную скульптуру.

Капитан-майор подает сигнал храбрецу-матросу, которому поручено опасное дело. Изящное судно «Сан-Рафаэл» с квадратными парусами и блестящими деревянными бортами начинает гореть. Матрос быстро удаляется от корабля, а тем временем нижняя палуба загорается оранжевым светом. Пламя постепенно краснеет, разрастается, ползет вверх по мачтам.

К горлу Антонио подкатывает тошнота, пока он смотрит, как обугливается «Сан-Рафаэл». Он вспоминает о женщинах и детях на корабле, шедшем из Мекки. Он смотрит на отца Фигераду, и тот, понимающе кивнув, начинает беззвучно молиться.

Языки пламени перепрыгивают на оснастку. Затем огонь охватывает паруса. Загораются горделивые красно-белые кресты ордена Христа, украшавшие каждый парус. Антонио не хочет смотреть на да Гаму, но не может себя побороть. Капитан-майор, такой невозмутимый во время всех предыдущих кровопролитий, держит статую архангела Рафаэла, как младенца. Когда начинают дымиться кресты, Антонио готов поклясться, что на глазах командира выступают слезы.

Затем да Гама поворачивается к нему. Наверное, Антонио все-таки ошибся. В высокомерном взгляде да Гамы нет ни малейшего признака слабости. Капитан-майор отдает ему приказ:

— Веди нас домой, штурман Коэльо.

43


Наши дни

Томар, Португалия


У Мары затекла правая нога. Они с Беном забились в угол чулана, ожидая, когда закроется музей. Как только закончилась экскурсия, они отбились от группы и спрятались в заброшенной передней одной из неотреставрированных галерей. Там они дожидались наступления ночи.

Постепенно все звуки в замке и монастыре стихли. Первыми перестали галдеть туристы. Затем прекратилось шуршание швабр и позвякивание ключей — это угомонились служащие. Наступила тишина. В гулком музее воцарилось спокойствие, а нервы Мары тем не менее были взвинчены до предела. Что вообще она здесь делала? Ей надлежало заниматься своим делом, разыскивать украденные произведения искусства, а не вести себя как один из тех воришек, которых она преследовала. К тому же ее теперешняя игра в шпионов не имела никакого отношения к украденной карте, насколько она понимала.

Бен толкнул Мару локтем. Оба поднялись с пола. Рюкзак Бена потяжелел и расширился после их прихода сюда — он запасся веревкой и инструментами, заимствованными из шкафа уборщика по дороге в чулан. Оба сомневались, что такого снаряжения будет достаточно, но следовало хотя бы попробовать.

Они вышли в коридор, где стояла кромешная тьма. Бен запомнил наизусть план здания, поэтому Мара шла за ним след в след, пока он ощупью находил дорогу, проводя рукой по шершавым каменным стенам. Она полностью ему доверилась в лабиринте коридоров.

Внизу некоторых стен начали появляться охранные светильники — свидетельство того, что они приближались к Шароле. Мара узнала от Джо, что у Томарского комплекса на охрану выделяются ограниченные средства, поэтому все силы в основном брошены на периметр и знаменитую Шаролу с ее позолоченными бесценными украшениями. Зная об этом, Мара и Бен держались от Шаролы подальше, когда вошли на территорию церкви. Они прижались к стене и быстро сбежали по ступеням в ризницу. Сирена не включилась.

Из окна мануэлино лился лунный свет. Его вполне хватило, чтобы Мара и Бен, вооруженные фонариками, могли работать. Они опустились на колени рядом с железной решеткой под умывальной чашей. Бен достал инструменты и начал выковыривать решетку.

Хотя Джо предупредил ее в электронном сообщении, что по ночам дежурят всего несколько охранников, Мара отошла от Бена, чтобы посторожить. Каждый раз, когда раздавался железный лязг, внутри у нее все переворачивалось. Она все время оглядывалась, чтобы посмотреть, как там идут дела, и уже начала подумывать, что все их усилия ни к чему не приведут. Как-никак, железная решетка уже пять столетий впивается своими когтями в каменный пол ризницы — почему они вдруг решили, что смогут сковырнуть ее одним махом?

По ризнице пронеслось эхо леденящего душу скрипа. Она обернулась на шум. Решетка была в руках Бена.

Он потянулся к рюкзаку, достал одну из веревок и обвязал вокруг колонны. Второй конец он начал обматывать вокруг пояса. Но тут вмешалась Мара.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Хочу спуститься вниз. А вы оставайтесь здесь, продолжайте дежурить. Возможно, мне понадобится ваша помощь, чтобы вернуться.

— Бен, позвольте мне спуститься первой.

— Ни за что. Слишком опасно.

— Вы видели отверстие? Я легко смогу протиснуться, а вот насчет вас у меня есть сомнения. К тому же мы не знаем, не сужается ли спуск.

Бен засомневался. Мара почувствовала, как его галантность уступает место здравомыслию. Многолетний опыт по розыску тохар, когда ему приходилось залезать в немыслимые подземные щели, подсказывал, что предложение Мары разумно.

— Вы уверены?

— Да.

Так оно и было. Она предложила спуститься первой, повинуясь порыву, но и теперь, спустя несколько секунд, знала, что поступила правильно.

— Ладно.

Мара сняла рюкзак, а Бен развязал веревку на поясе и подошел к ней. Она ощущала его теплое дыхание, пока он обматывал веревку вокруг нее. Он действовал медленно, словно неохотно.

Наконец дело было сделано. Мара отстранилась и шагнула к отверстию. Бен схватил ее и притянул к себе.

— Если только испугаетесь, сразу дайте мне сигнал. Понятно?

— Обязательно.

— Даете слово?

— Даю.

Оба опустились на холодный каменный пол. Он посветил фонариком в темную дыру в полу, она сделала то же самое. В кромешной тьме ничего не высветилось — ни ступеней, ни дна.

Мара опустила ноги в дыру, набрала в легкие побольше воздуха, перекрестилась и начала проталкиваться вниз. Она опускалась в прямоугольную шахту, скошенную книзу. Со всех сторон ее тело тесно сжимали стенки, но все равно оставался небольшой зазор, чтобы по дюйму опускаться вниз. Мало-помалу она преодолевала расстояние, гадая, что ее ждет в конце пути. Желоб закончился резко, и она упала на пол.

— Как вы там? — донесся до Мары голос Бена, который рисковал быть обнаруженным.

— Я в порядке, — ответила она как можно тише, поднимаясь с пола.

Если не считать нескольких синяков, она не пострадала при падении. Мара достала из кармана фонарик и включила.

Луч с трудом пробился сквозь вековую пыль, грязь и паутину. За всем этим мусором она разглядела вырезанные в камне веревки, узлы, бакены и водоросли. Стиль мануэлино. Но это не все. Еще она увидела стены, деревянные шкафы и скамьи, золоченые армиллярные сферы, эмблемы короля Мануэла, красно-белые кресты ордена Христа, потолок, раскрашенный на первый взгляд облаками на лазурном фоне.

Фонарный луч высветил золоченую живопись, показавшуюся Маре необычайно яркой. Она обошла вокруг помещения, благоговейно любуясь мастерством исполнения собранных таинственных вещей. По стенам стояли шкафы, а центр занимал скульптурный алтарь. Ее заинтриговал миниатюрный саркофаг на алтаре.

Она подошла к нему, но тут из шахты прозвучал голос Бена:

— Мара, что там такое?

Она еще раз осветила потолок, затем шкатулку и только тогда поняла назначение комнаты.

— Думаю, это хранилище карт, Бен.

44


Осень 1424 года

Тангу, Китай


Чжи возвращается к себе в каюту. Новость его ошеломила. Он горюет, что Кэ зря пожертвовала своей жизнью, что и он зря отказался от многого ради места на одном из кораблей адмирала Чжэна, надеясь вернуть утерянную славу рода Ма. Получается, что все, чего он добился, — это несколько лишних таэлей для семьи, да и те, вероятно, вскоре иссякнут.

Спустя какое-то время он слышит стук в дверь. Чжи позволяет войти, но никто не переступает через порог. Он сам поднимается и открывает дверь, за которой стоит внушительная фигура в красных одеяниях и черном головном уборе. Адмирал Чжэн. Он пришел один.

Чжи падает на пол к ногам адмирала. Он не представляет, почему удостоился такой чести.

— Главный картограф Ма Чжи. Можешь подняться.

Чжи пытается встать, но ноги так дрожат, что у него ничего не получается. Он продолжает лежать распростершись, не смея поднять глаз — вдруг видение исчезнет.

— Я ваш слуга, адмирал Чжэн.

Он слышит, как огромный человек заходится низким смехом.

— Это я уже понял, Ма Чжи. Это я уже понял. И все же мне бы доставило удовольствие, если бы ты поднялся.

Чжи поднимается, но продолжает смотреть в пол. Несмотря на потупленный взгляд, Чжи сознает, что они оба почти одного роста. Это его поражает; он всегда представлял адмирала Чжэна чуть ли не великаном.

— Посмотри на меня, Ма Чжи.

Чжи осмеливается посмотреть прямо в лицо своему герою. Он удивлен, видя, что черные глаза Чжэна блестят озорством.

Адмирал Чжэн ловит его взгляд, потом осматривает Чжи с головы до ног.

— А в тебе есть черты рода Ма. По правде говоря, ты слегка смахиваешь на моего отца.

— Для меня это честь, адмирал Чжэн.

Чжи знает, что они с адмиралом состоят в дальнем родстве, но услышать об их сходстве для него немыслимый комплимент.

— Я очень доволен твоими успехами за все годы, с тех пор как я вызвал тебя из Куньяна.

— Что значит «вызвал»? — выпаливает Чжи.

— Вот именно, вызвал. Когда император Юнлэ решил увеличить количество евнухов в своем услужении, я отыскал молодых родственников из своего родного городка и предоставил им эту возможность.

— Я не знал. — Чжи догадывается, что на этом покровительство адмирала не закончилось. — Так это вы добились для меня и Ма Ляна мест в Главном церемониальном управлении?

— Да, Ма Чжи. Я обеспечил тебе и остальным молодым людям из Куньяна подходящие посты. Не хотел, чтобы ты всю жизнь прислуживал младшим наложницам императора, исполняя их капризы.

Чжи снова падает на колени. Он оглушен тем, что находится в огромном долгу перед Чжэном.

— Благодарю вас, адмирал Чжэн.

— Пожалуйста, встань, Ма Чжи. Я пришел к тебе с одной просьбой.

— Все, что пожелаете, адмирал.

— Это просьба противоречит всем приказам нашего нового императора. И если тебя поймают, то ты сильно рискуешь, а мне придется все отрицать.

Чжи отвечает не сразу. Он размышляет, что будет с его семьей, если он согласится, а поборники нового мандаринского режима об этом узнают, но тут же сознает, что все возможности, предоставленные ему и его семейству: образование, путешествия, дополнительные деньги, перспектива улучшить положение родителей и братьев, пусть даже теперь равное нулю, — он получил благодаря милости адмирала Чжэна. Даже если Чжи не удастся восстановить былое положение рода Ма, он, по крайней мере, сможет заплатить свой долг адмиралу.

— Я служу вам, адмирал Чжэн. А потом уже всем остальным. — Чжи искренен в своей клятве.

— Я надеялся, что так и будет, Ма Чжи. Я прошу тебя собрать все карты и лоции с кораблей армады. Любые документы, свидетельствующие об открытиях экспедиции. При этом ты будешь объяснять всем, что выполняешь приказ об уничтожении этих материалов. Понятно?

— Да, адмирал, понятно.

Чжи понял просьбу адмирала, но ему невдомек, в чем состоит риск. Именно такое поручение будет всячески приветствоваться новым мандаринским режимом.

— Но прежде чем сжечь карты, я хочу, чтобы ты запомнил их наизусть. Сумеешь?

— Да, адмирал.

— Затем, отдавая дань покойному императору Юнлэ, ты создашь карту. На ней будут все земли, открытые нашими флотами. Это будет карта всего мира под небесами. А потом я хочу, чтобы ты нашел способ переправить карту на родину Марко Поло, единственную из многих стран, не подчиненную Китаю. Я не желаю, чтобы результаты нашего похода исчезли вместе с нами.

45


Нашидни

Томар, Португалия


Бен шлепнулся на пол с глухим стуком. Мара поспешила к нему на помощь, протянув руку. Бен встал, отряхнулся и начал изумленно озираться.

— Я чувствую себя как Говард Картер, вошедший в усыпальницу Тутанхамона, — сказал он.

— Присмотритесь внимательнее.

Ей хотелось убедиться, что их мнения совпадут.

Мара ждала, пока Бен светил фонариком на стены, колонны, пол, шкафы и скамьи и наконец потолок. Расплывчатые изображения, парящие над ними, обрели форму, промежутки голубого перестали быть бессмысленными.

— Плафон на потолке — это одна сплошная карта мира. На нее нанесены континенты, моря, острова, океаны… — Он все больше волновался. — Я вижу Америку, Австралию, Антарктиду, Тихий океан. Время создания карты — конец тысяча четыреста девяностых или начало тысяча пятисотых… — Бен умолк, внимательно вглядываясь в потолок.

— Все точно.

— А под плафоном расположены эмблемы ордена Христа.

Их одновременно потянуло к алтарю. Бен осветил фонариком латинскую надпись вокруг основания, с которой Мара не справилась.

— «На этой священной основе покоятся наши открытия».

Они исследовали миниатюрный саркофаг. Древний скульптор украсил его мраморными канатами, инкрустировал кораллами и жемчугом, обвязал золотыми морскими узлами.

Вместе они приподняли невероятно тяжелую каменную крышку. Отодвинув ее в сторону, посветили фонариками внутрь. Там лежал свиток.

Мара протянула к нему руку, но Бен ее остановил.

— Обязательно трогать? Мы можем ему повредить.

— Мы не для того проделали столь долгий путь, чтобы отказаться узнать, что спрятано в этой комнате.

Мара вынула свиток из хранилища. Бен держал над ним фонарь, пока Мара с огромной осторожностью разворачивала документ. Она боялась, как бы он не раскрошился от ее прикосновения.

Каждый поворот деревянной ручки разворачивал во всей красе изображение мира. Континенты, океаны и острова кружили на холсте в веселом танце. Даже в темноте свиток поражал живыми яркими красками. А по краям карты мерцали в грациозном ритме китайские иероглифы.

Бен не мог глаз отвести от шедевра. Он еще не заговорил, а Мара знала, что он скажет.

— Это та самая карта. Именно ее я нашел на раскопках.

— Я знаю. Но как такое возможно? Сюда никто не спускался уже несколько веков.

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Погодите секунду. Посмотрите на правый угол. Видите крест ордена Христа?

— Да.

— На моей карте в этом углу изображен лотос. — Он посветил на правый угол карты. — Мне кажется, крест нанесен поверх лотоса. Но в остальном эти две карты идентичны.

Все фрагменты мозаики сошлись.

— Эрманно был прав. Сведения о китайской карте достигли Европы еще до начала эпохи Великих географических открытий. Создатель карты, должно быть, сделал копию, и она каким-то образом была доставлена в Португалию.

Бен кивнул.

— Выходит, у португальцев с самого начала была первая карта мира, и благодаря ей они получили в свое время мировое господство. Это на самом деле основа их открытий.

— Вот именно. Но мы ошибались насчет «Поклонения», — сказала Мара.

— Что вы имеете в виду?

— В первоначальной версии святой Винсент держал в руке вовсе не архитектурные планы. Он держал в руке эту карту. И профессор обещал ордену Христа хранить тайну вовсе не о первом этаже. Он поклялся хранить тайну карты. В первом варианте «Поклонение», вероятно, рассказывало историю о том, как Господь — через посредничество святого Винсента — передал эту карту мира ордену Христа, чтобы Португалия могла распространить христианство и получить господство в торговле. Эту историю португальцы затем скрыли: сначала зарисовали фрагмент на «Поклонении», затем построили этот этаж и наглухо его закрыли.

— А когда профессор решил нарушить обещание, данное ордену Христа — и, вероятно, Богу, — и поделиться этой важной тайной с нами, он не мог сделать это прямо. Возможно, ему пришлось даже скрыться. Но почему он вообще поделился с нами тайной?

— Вы говорили о профессоре, как о человеке кристальной честности. Наверняка он понимал, что карта, издавна скрываемая орденом, которую он, разумеется, никогда не видел, должна быть предана гласности, как только мы найдем нашу карту. В своей записке он намекает, что совесть не позволяет ему дольше хранить клятву.

— Я чувствую себя ужасно, Мара. Словно это я вынудил профессора Силву пойти на такой шаг.

Мара дотронулась до его руки.

— Бен, пожалуйста, не вините себя. Он рассказал нам обо всем по собственной воле.

Бен крепко сжал ее руку.

Мара продолжила:

— Он хотел, чтобы мы нашли и этот этаж, и эту карту. Без него мы в конце концов все равно нашли бы китайскую карту, но никогда не узнали бы обо всем этом.

— Так где же моя карта?

— У Диаша.

— Мне казалось, Диаша не существует.

— О нет, он существует. Диаш — это виконт Томар.

Бен недоуменно уставился на нее.

— Что?

— Это логично, ведь так? Виконт — теперешний грандмейстер ордена Христа, а также известный коллекционер карт, а его род уже несколько веков управляет комплексом. И он страстно отстаивает необходимость сохранять историю Португалии и добивается для своей родины места в Европейском союзе, обеспечивая ее экономическое будущее. Кто еще может быть Диашем, как не он?

— Боже мой, вы правы.

— Давайте теперь посмотрим, что хранится в этих шкафах. У нас осталось не так много времени.

Они разошлись по разным сторонам, обратившись к резным деревянным шкафам вдоль стен. Мара потянулась к дверце одного особенно роскошно украшенного шкафчика, надеясь, что древесина не сгнила за прошедшие века. Дверца не рухнула, не развалилась, когда Мара ее открыла.

Луч ее фонаря высветил внутри целую гору свитков, очень похожих на ту карту, что они обнаружили в саркофаге. Боясь повредить их, Мара тем не менее взяла один сверху. Развернув свиток, она увидела древнюю морскую лоцию африканского побережья.

Она обернулась к Бену, который в эту секунду тоже посмотрел на нее.

— Карты. Шкафы забиты картами.

На верхнем этаже раздались шаги прямо у них над головами. Мара и Бен замерли. Когда шаги затихли, Бен прошептал:

— Берите карту.

Мара потянулась было к ней, но на полпути застыла. Если она возьмет карту, то чем она тогда будет отличаться от воров, которых преследует? А с другой стороны, разве можно оставить здесь карту? Она ведь ключевое звено в загадке, которую они с Беном пытаются раскрыть, чтобы найти китайскую карту.

Мара схватила свиток, свернула его и передала Бену. Он спрятал его в тубус с архитектурными планами и убрал в рюкзак. Мара боялась быть пойманной, но мысль оказаться запертой в этом каменном замшелом мешке наводила на нее ужас. Они по очереди поднялись по веревке наверх.

46


Осень 1424 года и зима 1425 года

Пекин, Китай


Вернувшихся из похода моряков встречают холодно. Никаких награждений, никаких похвал. Новый император Хунси и его мандарины осыпают мореплавателей лишь презрением. И приказывают разжечь костры.

На пурпурных стенах в Запретном городе играют отблески почти сотни костров. От их огня ночное небо светится как днем, а воздух пропитывается запахом горящих свитков.

Во время вечерних молитв дым проникает в мраморный зал, отведенный для мусульман. Едкий запах отвлекает Чжи от звучной молитвы других верующих. Мысли его начинают витать, как клубы дыма вокруг него, а взгляд устремляется на ближайший двор, где огонь в кострах поддерживают охранники мандаринов.

Запах напоминает Чжи о клятве адмиралу Чжэну. Помолившись, Чжи ускользает от остальных. Он направляется по темному коридору к хранилищу, где, как он знает, ожидают своей очереди на сожжение сотни свитков, привезенных из похода.

Перед дверьми охрана не выставлена. Чжи потихоньку проникает в хранилище. У стен лежат высокие горы свитков. Опустившись на колени, он разыскивает среди них карты; ему осталось запомнить еще несколько важных лоций — тех самых, которые он поспешил отдать еще до просьбы адмирала.

Необходимые ему документы оказываются в основании огромной горы. Чжи вытаскивает восемь самых важных и сует их подмышку. Он открывает дверь и начинает тихонько продвигаться по коридору, благодаря Аллаха за безлунную ночь.

Чжи заворачивает за угол, собираясь скрыться в комнате, которую ему предоставили, пока мандарины решают судьбу вернувшихся евнухов. И тут он натыкается на охранника.

— Что у тебя здесь, евнух?

Чжи почтительно склоняет голову.

— Ничего.

— Похоже на свитки, — говорит охранник и тянется к руке Чжи.

Чжи выворачивается из цепких лап охранника и пускается наутек. Куда бежать или к кому, он не знает, но инстинкт велит ему защищать свитки.

Охранник очень проворен. Он настигает Чжи и выталкивает во двор, где ярко горят костры. Чжи прикрывает свитки телом от охранника. Из его груди невольно вырывается крик, когда ребра трещат от пинков.

Откуда-то издалека, словно из сна, до Чжи доносится буддистская мантра. Он узнает слова. Когда-то Кэ объясняла ему, что они означают призыв к состраданию и просвещению.

Звучная мантра действует почти гипнотически. Это последнее, что он слышит, прежде чем теряет сознание. Он приходит в себя от стука сандалий по мраморному полу. Чья-то рука тащит его прочь от охранника. Чжи открывает глаза и видит буддистского монаха, который принимает пинки за него.

Охранник останавливается.

— Я не стану бить монаха, — говорит он, после чего отбирает у буддиста Чжи. — Но приказ все равно исполню.

Чжи еле передвигает ноги, пока охранник тащит его к ближайшему костру, где заставляет протянуть руки к пламени. Жар нестерпим, и Чжи невольно размыкает руки, роняя в огонь свитки. Он приходит в отчаяние, но тут к нему снова на помощь спешит монах.

Охранник теряет равновесие от неожиданной атаки. Чжи не упускает единственный шанс и пулей несется прочь, скрываясь в черной ночи. И все же он невольно оборачивается, чтобы в последний раз взглянуть на двор. Он беспомощно смотрит, как свитки с картами исчезают в пламени.


Следующие несколько дней Чжи терзается неопределенностью. Он тщательно прячет перебинтованные руки под халатом, но каждую минуту ждет разоблачения за попытку спасти свитки, что считается предательством при нынешнем режиме мандаринов. А еще он ждет решения своей профессиональной судьбы, если все-таки останется жив.

Время заживляет раны и приносит облегчение. Личность предателя так и остается нераскрытой, а его будущее определено. Евнуха Чжи возвращают к его бывшему мастеру в Главное церемониальное управление. Он рад своему везению вновь оказаться под началом мастера Шэня. Многие евнухи вообще остались без работы, особенно те, кто служил у адмирала Чжэна; самых несчастных отсылают в Нанхай, императорский лагерь для временной изоляции. Чжи знает, что ему повезло: семья по-прежнему получает его жалованье. Пока получает.

Он исполняет прежние обязанности при мастере Шэне. Регистрирует донесения, помогает координировать политические решения и составляет рекомендации мастеру. Разумеется, он по-прежнему подает ему чай.

Через короткое время Чжи кажется, что прошедших нескольких лет вовсе не было, тем более что он не встречает ни одного моряка, даже Юаня, чьи теперешние обязанности не позволяют вторгнуться на территорию евнухов. Кажется, будто он никогда не совершал долгого путешествия, не открывал новых земель. Единственное утешение Чжи — воссоединение с Ляном, которому он может, ничего не опасаясь, шепотом рассказать ночью в темноте спальни о походе армады.

Чжи выбирает время и место, чтобы исполнить миссию, порученную адмиралом Чжэном. Так как ему больше не позволено изучать навигацию и картографию, то и посещать студию каллиграфии у него нет причины. Однажды ему удается потихоньку пробраться в студию, чтобы запастись чернилами и свитками, но второй раз рисковать он не может. У дворцовых стен появляются глаза и уши, по мере того как крепнет власть подозрительных мандаринов.

Он докладывает мастеру Шэню, что новая мандаринская администрация рассылает больше донесений, чем прежняя, и евнухи не справляются. Он просит позволения работать в кабинете управления после вечерней трапезы, чтобы вовремя регистрировать все поступающие документы. Опасаясь потерять положение при новом режиме, мастер Шэнь с готовностью соглашается.

Чжи прячет тайную работу у всех на виду: под ворохом последних донесений на столе в кабинете мастера. Он воздвигает целую пирамиду из свитков, чтобы любому неожиданному визитеру не было видно, чем он занимается. Под этой маскировкой он работает над картой.

Ночь за ночью он рисует береговые линии, горные массивы, океаны и континенты. Когда солнце опускается за горизонт и вечерняя трапеза подходит к концу, Чжи спешит увидеть, какое новое чудо появится на его карте и на копии, которую он одновременно делает. Как просил адмирал Чжэн, а Чжи поклялся исполнить, на карте появляется весь поднебесный мир.


Чжи наливает дымящийся чай в фарфоровую чашку, берет ее обеими ладонями, поднимает на уровень груди и направляется к мастеру Шэню. Опустившись перед ним на колени, Чжи протягивает чашку.

Он ждет, что мастер Шэнь примет подношение, а мысли его витают. Он все время думает о своем обещании адмиралу. Он не знает, как исполнить вторую часть клятвы — доставить карту из Китая на землю Марко Поло, пока не зависящую от Китая.

Он рассеянно наблюдает за буддистской процессией, появившейся в арке за спиной мастера. Шествие монахов такое мирное, что целую секунду Чжи сожалеет о невозможности примкнуть к их рядам. Он корит себя за кощунственную мысль, и тут его осеняет: он нашел способ исполнить клятву, данную адмиралу Чжэну.

47


Наши дни

Томар, Португалия


Мара появилась из темной шахты. В тусклом лунном свете она едва различила лицо Бена, прежде чем он подхватил ее под мышки и окончательно вытащил на поверхность. Его усилия привели к тому, что они оба упали, и какую-то секунду Мара лежала на нем. Она тут же вскочила и прислушалась, не идет ли кто.

Вокруг — ни души.

— Наверное, это был охранник, — прошептала она.

— Возможно.

— Нам нужно поскорее убраться отсюда.

— Согласен.

Свернув веревки в крепкий моток, Мара сунула его в рюкзак. Бен поставил на место решетку, хотя теперь любой чересчур любопытный турист мог сдвинуть ее сильным пинком. Оба поднялись по ступеням ризницы обратно в неф, ведущий к Шароле. Они заранее не выработали стратегию отхода, но сейчас, не сговариваясь, направились к билетной кассе у Солнечных ворот. Это был единственный вход в Томарский комплекс, и, как утверждал в своем послании Джо, там имелось несколько дверей.

Они завернули за угол и оказались в длинном коридоре, ведущем к сувенирной лавке и галереям, начинавшимся у билетной кассы, и тут Мара увидела его. Человека, который сидел напротив них в поезде. Он был в компании с ее китайским другом. Выходит, он работает на китайцев.

Мара и Бен переглянулись. В глазах археолога она прочла ужас. Опасаясь, как бы он не впал в оцепенение, она взяла бразды правления в свои руки. Для начала развернула и подтолкнула Бена обратно в коридор. Она не думала, что преследователи их обнаружили, но те почему-то угадали, куда идти. У Мары с Беном оставалось всего несколько секунд на преодоление длинного коридора незамеченными.

И они побежали. Двигаясь как можно тише, они промчались по коридору и свернули направо, где, как знала Мара, находилась лестница. Маре хотелось спуститься бегом по ступеням, но она знала, что шум их выдаст.

Когда они очутились на втором этаже, Маре почудилось, будто она услышала шаги на лестнице. Вместо того чтобы спускаться дальше на первый этаж, она вывела Бена на верхний уровень Гостевой галереи, где гулял холодный ночной ветер. Если преследователи действительно их заметили, то, скорее всего, они предположат, что Мара с Беном спустились до конца лестницы.

Храбро ступив в освещенное мануэлинским окном пятно, они поспешили дальше по Гостевой галерее, а потом свернули направо, в другую галерею. Мара помнила, что где-то посередине располагалась одна из знаменитых винтовых лестниц комплекса. Они нашли ее, но оказалось, что ступени шли только вверх — обратно на третий этаж.

Придя в замешательство, но боясь повернуть в обратную сторону, откуда доносились шаги, Мара потащила Бена вперед по крытой галерее. Они дошли почти до конца, и она поняла, что дальнейшего плана действий у нее нет. Она уже совсем было собралась признаться в этом Бену, когда почувствовала его руку в своей руке и услышала шепот:

— Идемте сюда.

Он завел ее в анфиладу тесных комнатушек — служебные помещения. Пока они переходили из комнаты в комнату, она поняла, что Бен движется целенаправленно; выходит, он недолго паниковал. В конце концов он привел их к другой винтовой лестнице. Мара облегченно выдохнула, увидев, что на этот раз лестница ведет вниз.

Пока они спускались по головокружительной спирали, Мара молилась, чтобы им удалось незаметно выбраться. Но на последнем витке она увидела охранника, сидевшего внизу. Усталого вида отставник оторвался от газеты и вздрогнул при виде двух заблудившихся туристов в сонном музейном царстве после его закрытия.

За спиной Мары раздались тихие шаги. Сначала они приближались, а потом вдруг начали удаляться. Она сама себе не поверила, что предпочла броситься вперед, прямо в лапы охранника, но в ту секунду ей показалось, что так будет безопаснее. Дать обратный ход означало оказаться лицом к лицу с преследователями, которые наверняка представляли собой большую угрозу, чем пожилой человек, сидящий под лестницей.

Растянув рот в широченную смущенную улыбку, она сложила лодочкой руки и направилась к охраннику. Бен попытался ее остановить, но она, не обращая внимания, продолжала идти. Это был их единственный шанс.

— Сэр, мы так виноваты…

— Nao falo inglés, — перебил он ее.

По крайней мере, он не потянулся к телефону, чтобы вызвать подмогу, подумала Мара, и не схватился за наручники, висевшие у пояса. Они с Беном должны выглядеть как можно безобиднее. Мара продолжала медленно приближаться к охраннику, начав объяснение, для чего прибегла к языку жестов. Она изо всех сил старалась передать руками историю двух молодых влюбленных, захваченных порывом страсти в заброшенной комнате замка, а потом уснувших, когда страсть поутихла. Мара ждала реакции охранника.

Целую минуту он бесстрастно смотрел на нее. Потом погрозил туристам пальцем и понимающе ухмыльнулся. Качая головой, он зазвенел ключами у пояса и отпер ворота.

Они уже собрались переступить порог, когда охранник схватил Мару за локоть. Он показал, что ему придется обыскать их, прежде чем позволить пройти. Мара поняла, что у них с Беном нет другого выбора, как подчиниться, поэтому кивнула.

Охранник порылся в сумке Мары, залез в карманы. Потом переключился на Бена, похлопал его сверху донизу, прошелся по его карманам с большим рвением, чем проявил при обыске Мары. Он пошарил в рюкзаке Бена и вынул тубус. Открыв крышку, вытряс верхушки архитектурных планов. Мара оцепенела от страха и оставалась неподвижной до тех пор, пока охранник не вернул скучные документы в тубус, после чего махнул рукой, позволяя уйти.

Как только они прошли через ворота, Мара обернулась и послала охраннику воздушный поцелуй. Она схватила Бена за руку, и они поспешили по крутому пыльному холму вниз, в маленький городок Томар. Мара прикинула, что они выиграли несколько минут у своих преследователей, если даже у тех окажется машина: вряд ли те двое рискнули выйти на охранника, а потому были вынуждены вернуться обратно в музей и найти выход через другие ворота.

Заметив вдалеке железнодорожный вокзал, Мара и Бен припустили бегом. Она знала, что в таком селении, как Томар, такси можно найти только незадолго до прибытия поезда. Они быстро пробежали глазами расписание поездов, из которого узнали, что через шесть минут из Лиссабона прибывает поезд — им оставалось только спрятаться до появления таксомоторов.

Слева от вокзала на углу улицы материализовалось пустое такси. Мара тут же ему махнула.

Когда они забрались в машину, крепко захлопнув за собой дверцу, Мара достала из сумки целую пригоршню евро, сунула водителю и произнесла одно из немногих известных ей португальских слов:

— Aeroporto.

48


Лето 1499 года

Лиссабон, Португалия


Моряки спускаются по одному на берег реки Тежу. Антонио ждет своей очереди, размышляя, как быстро проходит высадка на берег по сравнению с посадкой на борт кораблей. Всего сорок четыре человека из первоначальной команды в сто пятьдесят мореходов — и два из четырех кораблей — вернулись, чтобы купаться в лучах славы. Но об этом среди триумфа и веселья уже никто не помнит.

Лиссабонцы встречают появление каждого нового моряка радостными криками. Они словно не замечают, как осунулись путешественники, какой у них изможденный вид; но Антонио прекрасно сознает, что после столь долгого морского похода выглядят они как бродяги, хотя и надели лучшее платье. Народу главное — разделить радость победы: как-никак, проложен морской маршрут в Индию.

Моряки выстраиваются за епископом и рыцарями ордена Христа. Издалека до Антонио доносятся звуки труб, возвещая о прибытии короля Мануэла в часовню принца Генриха Мореплавателя. Пока их процессия движется одной колонной к часовне, Антонио испытывает томящее чувство ожидания. То же самое он переживал два года назад, в утро отплытия.

Моряки машут аплодирующей толпе, и Антонио тоже невольно поднимает руку. Однако сразу опускает — он считает почти невозможным для себя торжествовать с остальными. Слишком много жестокости ему довелось увидеть, слишком много крови было пролито, и он знает истинную цену их «открытию». Бросив взгляд на отца Фигераду, к которому все последние месяцы он обращается просто по имени, Жуан, он видит строгое выражение на лице священника и находит в этом утешение. Строгость, как ему кажется, больше подходит к ситуации.

В часовне они размещаются по рангам, и Антонио сразу вспоминает о своем низком положении. Появляется с большой помпой король и усаживается на трон. Капитан-майора да Гаму призывают к алтарю, и у Антонио внутри все переворачивается.

Король Мануэл возвышается над коленопреклоненным да Гамой.

— Мы приказали тебе проложить новый морской путь. Мы знаем, что тебе удалось достичь Индии и открыть соседние с ней королевства, которые торгуют пряностями и драгоценными камнями. Мы надеемся, что с помощью Господа эта торговля будет осуществляться кораблями нашего королевства, с тем чтобы весь христианский мир был обеспечен пряностями и драгоценными камнями. Открытие этого маршрута позволит распространить христианство в языческие страны. Благодаря твоему походу я, король Мануэл, милостью Божьей теперь не только король Португалии и Алгарве по эту и другую сторону моря, но также господствую и в Африке, Гвинее, Эфиопии, Аравии, Персии и Индии.

Заявление короля Мануэла о господстве в Индии кажется Антонио поспешным. Ему становится интересно, каким образом да Гама описал поход королю Мануэлу и был ли он честен, рассказывая о своем визите к королю Каликута. Антонио вспоминает ту минуту, когда впервые увидел драгоценную карту да Гамы с изображением всего мира, и задумывается, сообщил ли да Гама королю, что корабли шли по уже составленным лоциям. Или да Гама сохранил существование карты мира в тайне, заранее заручившись успехом.

Король продолжает свое обращение к да Гаме.

— Ты совершил это беспрецедентное открытие ценой большой жертвы, подвергая огромному риску собственную жизнь и состояние, как никто другой из твоих предшественников. Желая вознаградить тебя за твою службу, мы даруем тебе твой родной город Синиш вместе со всеми привилегиями, доходными статьями и десятинами. Мы также назначаем тебе пожизненную ежегодную ренту в триста тысяч реалов.

Щедрость короля по отношению к да Гаме поражает Антонио. Вместе с ним изумленно охает все собрание в часовне. Это самое большое вознаграждение, которое когда-либо получал королевский мореплаватель.

Антонио хочет подняться и во все горло проорать правду, он хочет заявить, что, хотя моряки действительно совершили неслыханный подвиг, да Гама вовсе не первооткрыватель, а лишь последователь китайских мореходов. Он жаждет разоблачить мстительную кровожадную сущность да Гамы. Но он ничего не делает. Это был бы поступок аристократа, а он, как напоминает себе Антонио, никакой не аристократ. Поэтому он ждет, когда король Мануэл объявит, какое вознаграждение причитается офицерам. Он утешает себя мыслью, что, возможно, кругленькая сумма в реалах даст им с Хелиной шанс. Этим он оправдывает свою трусость.

49


Наши дни

Томар, Португалия


На самом деле Мара вовсе не планировала оказаться в лиссабонском аэропорту, когда направила туда водителя такси. Ей просто хотелось доставить себя и Бена в сам Лиссабон, а аэропорт — это первое, что пришло ей в голову. Тем не менее, рассказав Джо об их находках и преследователях, она осознала, что невольно сделала правильный выбор: им действительно было необходимо покинуть страну.

Проколесив несколько часов по второстепенным дорогам, такси вылетело на главную автомагистраль Лиссабон — Опорто. Мара и Бен все время наблюдали, не преследует ли их какая-нибудь машина, но не увидели ничего тревожного. На дороге все чаще попадались знаки с надписью «Аэропорт», и Мара впервые после наступления ночи в Томарском комплексе глубоко вздохнула. Может быть, несмотря ни на что, им удастся ускользнуть от преследователей и благополучно вернуться в Нью-Йорк.

Они подъехали к аэропорту. Джо за это время успел заказать им билеты на ближайший рейс из Лиссабона в Нью-Йорк португальской авиалинии — вылет в семь утра. Хотя небо по-прежнему оставалось темным, регистрация пассажиров первого класса началась.

Мара и Бен с притворным терпением стояли в очереди за одиноким путешественником, который регистрировался на тот же рейс. Не теряя бдительности, они все время просматривали зал аэропорта, не появятся ли их преследователи. Задача оказалась легкой, так как народу в аэропорту собралось относительно немного. Ничего подозрительного они не заметили. Служащая португальской авиалинии поприветствовала их у стойки, взяла у Мары паспорт, кредитную карточку и начала выписывать билет.

Через несколько минут она, извинившись, встала и ушла. Вернулась на рабочее место вместе с менеджером. Вместе они принялись что-то высматривать на мониторе и тихо обсуждать на португальском. Заминка и испуг на их лицах заставили Мару почуять неладное.

— Какая-нибудь проблема?

Менеджер поднял глаза и ответил по-английски с сильным акцентом, а его подчиненная тем временем говорила с кем-то по телефону.

— Нет-нет, мисс. Всего лишь небольшая техническая неисправность в системе. Примите наши извинения за задержку.

В ожидании, когда исправят компьютерный сбой, Мара бессознательно барабанила пальцами по стойке. Каждая минута, проведенная в открытом терминале, была еще одной минутой, когда их легко могли заметить преследователи. Ей отчаянно хотелось поскорее пройти регистрацию, пост охраны и оказаться в зале ожидания для пассажиров первого класса, где они могли лучше спрятаться. А затем — в самолет и относительно безопасный Нью-Йорк.

Бен тронул ее за плечо — наверное, решила она, хочет попросить, чтобы она перестала барабанить. Она прекратила стучать по стойке, а он все равно продолжал тихонько ее толкать. Когда Мара к нему обернулась, то увидела, как он украдкой указывает ей в правый угол.

Мара перевела туда взгляд. Менеджер и служащая держали совет с двумя охранниками, на лицах у всех была написана тревога. Так как в эту секунду никто из них не держал в поле зрения американскую пару, Мара развернула оставленный без присмотра компьютерный монитор и прочитала мигающую надпись: RISCO DA SEGURANҪA. Ей вовсе не обязательно было владеть португальским, чтобы понять: ее персону занесли в список лиц, представляющих опасность.

Паспорт и кредитка оставались на столе регистрации. Мара схватила их и подала сигнал Бену к отходу. К соседней стойке регистрации пассажиров экономкласса подходило шумное многочисленное семейство, толкая заваленные багажом тележки. Мара и Бен воспользовались ими как щитом и незаметно для охраны удалились от стойки.

Борясь с желанием побежать, они медленно продвигались за перегруженными тележками. Затем нырнули за шестифутовый рекламный щит и ленивой походкой добрались до дверей, через которые недавно вошли в аэропорт. Мара заставляла себя держать голову опущенной, но в последнюю секунду все-таки оглянулась. Служащая, менеджер и работники охранной службы столпились вокруг стойки регистрации и оглядывали зал. Мара и Бен выбежали наружу.

К обочине подкатил желтый автобус. Им ничего не оставалось, как вскочить в пустой салон. Мара зажмурилась и не открывала глаз, пока не услышала, как зашипели закрывающиеся двери и взревел дизельный двигатель. Только тогда она взяла мобильный телефон, чтобы позвонить Джо.

— Что, черт возьми, происходит? Меня здесь объявили чуть ли не террористкой.

— Ты шутишь.

— Стала бы я шутить в такое время?

— Погоди, дай я позвоню кое-кому. Потом снова свяжусь с тобой.

Через минуту у нее зазвонил мобильник. Полагая, что это Джо, она мгновенно ответила.

— Итак, какие новости?

— Я только что сам собирался спросить тебя о том же.

Это был не Джо.

— Сэм?

— Ну да. Мара, чем, скажи на милость, ты там занимаешься? Мои тайные агенты только и слышат, как везде обсуждают твою персону.

— И что говорят?

— Ходят слухи, будто в твои руки попал некий артефакт и что сейчас ты в Лиссабоне.

— А им известно, в какой именно части Лиссабона я сейчас нахожусь?

— Нет, но…

Мара дала отбой. Она поняла, что слежка велась по двум направлениям; китайское правительство, вполне возможно, использует агентов, чтобы прослушивать разговоры Сэма. И ей вовсе не хотелось, чтобы ее мобильник позволил китайцам определить их местонахождение.

Они ждали в пустом автобусе, когда перезвонит Джо. Переговорная станция у водителя вдруг, затрещав, ожила. Мара поначалу не обратила на шум внимания, пока отчетливо не услышала теперь уже знакомую фразу, повторенную несколько раз: «Risco da segurança».

Автобус остановился у следующего терминала. Сердце у Мары тоже остановилось. Она уже не сомневалась, что сейчас в салон ворвутся охранники или за окном появятся лица преследователей. Но вместо этого в автобус села пожилая американская пара в одинаковых спортивных костюмах. Мара и Бен поспешили выйти.

В двух шагах водитель такси выгружал из машины багаж, пока пассажиры готовили деньги. Мара жестом показала, что они хотели бы подождать в машине, и водитель согласно кивнул. Уже внутри такси она выхватила мобильник и набрала Джо, не в силах ждать еще секунду, когда он соизволит перезвонить.

— Джо, я сейчас сойду с ума. Что тебе удалось выяснить?

— Виконт воспользовался своими связями в правительстве и в Европейском союзе, так что все международные рейсы для вас закрыты. Видимо, за вами следили не только китайцы, — сказал Джо.

— Так что же, я здесь как в ловушке? С виконтом для компании.

— Не волнуйся. У меня есть план. Твой друг говорит по-арабски?

50


Зима 1425 года

Пекин, Китай


Наступает намеченный срок. Чжи лежит на кровати, притворяясь спящим. Он прислушивается, желая убедиться, что все евнухи в спальне заснули, даже Лян. Не шевелясь, он открывает глаза и в тусклом свете луны убеждается, что слух его не обманул.

Чжи проводит рукой вдоль деревянной рамы и, достав небольшую котомку, кладет рядом с собой. Он ждет, пока стихнет малейший шум, чтобы никто не проснулся.

Он опускает ноги на холодный пол. Согнувшись в три погибели, Чжи закидывает котомку за спину и ползет к двери. Только оказавшись на дворе, он выпрямляется во весь рост, но держится в тени, жмется к темным углам Императорского города. Он знает здесь каждый закоулок и прекрасно находит дорогу в темноте.

Когда он приближается к складам на Внутреннем дворе, ему кажется, что он слышит шаги. Тогда он замедляет ход, потом останавливается. Ночь тиха.

Он продолжает путь. Направо, затем налево, потом еще раз направо. Он минует павильон развлечений и ламаистскую школу. Наконец впереди появляется буддистская школа.

Чжи входит в здание и начинает осматривать шкафчики. По гладкому полу за его спиной зашлепали сандалии. Чжи вздрагивает от неожиданности. Это Лян.

— Я знаю, чем ты занимался в последнее время, — говорит Лян. — Рисовал карту шестого похода адмирала Чжэна, разве нет?

Вопрос ошарашивает Чжи.

— Не могу тебе солгать, дружище. Как ты догадался?

— Я хорошо тебя знаю, Чжи. Ты больше не смотрел остекленело, работая у мастера Шэня, а мчался после ужина трудиться на благо Главного церемониального управления империи. Чем еще ты мог там заниматься?

— Жаль, что ты обо всем узнал.

— Будь спокоен, Чжи, — улыбнулся Лян. — Я ничего не знаю.

— Хорошо, Лян. Я бы не простил себе, если бы по моей вине тебя наказали мандарины.

— По твоей вине? — Голос Ляна выдает тревогу. — Куда ты собрался?

— Лучше тебе этого не знать, Лян. Когда утром моя постель окажется пуста, ты сможешь сказать, что не знаешь, где я. И это будет правда.

— Ты этого хочешь, Чжи?

— Да.

— Тогда я исполню твое желание.

Наступает долгая пауза.

— Я думаю, Лян, что больше не вернусь в Императорский город.

— Я тоже так думаю, Чжи. — Он неуверенно мнется. — Если вернешься в Куньян, передай от меня поклон моей семье. Расскажи им, как я преуспел.

— Для меня будет честью это сделать.

— Вечно мы с тобой прощаемся, Чжи.

Друзья обнимаются.

— Теперь я должен попросить тебя уйти, Лян, — говорит Чжи.

Друзья кланяются друг другу, и Чжи смотрит вслед Ляну, пока тот не скрывается из виду. Он жалеет, что не может попрощаться и с Юанем.

Чжи находит шкафчик с одеждой послушников. Быстро роется в вещах. Переодевается буддийским монахом и выскальзывает в ночь.

51


Наши дни

Лиссабон и Алгарве, Португалия


Такси примчалось к агентству, сдающему автомобили напрокат. Мара и Бен схватили пару карт и вскочили в машину, заказанную для них Джо на имя Бена. Выехав на шоссе, они взяли курс на юг.

Им предстояло провести в дороге по меньшей мере три часа, прежде чем, оказавшись на побережье Алгарве, они свернут на восток и по 22-му шоссе направятся к пограничному с Испанией городку Вила-Реал-ди-Санту-Антониу. Оттуда они доберутся, просидев еще несколько часов за рулем, до портового города Альхесираса, Испания. Джо утверждал, что паром из Альхесираса — самый безопасный маршрут до Марокко.

Джо хотел вывезти их из Европейского союза в страну, где он мог бы воспользоваться своим влиянием, чтобы взять билеты на рейс до Нью-Йорка. То, что он выбрал Марокко, удивило Мару, но она полностью ему доверяла. Таким образом, сейчас они направлялись в аэропорт Танжера.

Несмотря на протесты Бена, Мара сидела за рулем. Ей нужно было что-то делать, хотя бы вести машину, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Ритм дороги поможет ей сложить все части головоломки вместе и найти решение.

Мара подпрыгнула от неожиданности, когда Бен задал вопрос:

— Предположим, мы все-таки благополучно доберемся до Нью-Йорка вместе с картой, — похлопал он по своему рюкзаку, который не выпускал из рук ни на секунду после выхода из музея Томар, — что мы будем делать дальше?

— Пока не знаю.

— А что вообще мы знаем на данном этапе? — расстроенно прогудел Бен.

— Многое, Бен. Мы знаем, что китайский картограф создал копию карты мира, которую вы нашли на Шелковом пути. Эта самая копия оказалась в начале пятнадцатого века в Португалии, и ею воспользовался орден Христа в своих морских походах эпохи географических открытий. После того как флот ордена осуществил свои цели, рыцари создали священное хранилище карты — первый этаж Шаролы в стиле мануэлино — и по какой-то причине переделали «Поклонение». Затем орден решил спрятать первый этаж — а вместе с ним и карту — на многие века.

— Но члены ордена знали о существовании карты все эти годы.

— Верно. Орден просветил насчет карты по крайней мере двух своих членов — виконта и профессора Силву — и взял с них клятву хранить это в тайне.

— И вы думаете, что виконт организовал кражу оригинала китайской карты, которую я обнаружил на Шелковом пути?

— А разве все не сходится? Когда в подпольном картографическом сообществе распространился слух о находке, виконт незамедлительно начал действовать. Он очень печется о славе своей родины. Для него недопустимо, если бы она оказалась замаранной публичным заявлением, что европейцы не совершали никаких географических открытий, а лишь следовали по маршруту, указанному в китайских лоциях. Современная Португалия до сих пор не забыла о своем былом господстве.

Бен согласно кивнул.

— Мы попытаемся вернуть китайскую карту, отобрав ее у виконта? А вообще, стоит ли это делать теперь, когда у нас есть копия?

— Обязательно попытаемся. Но для начала мне понадобится найти какие-то рычаги воздействия на Ричарда.

— Что вы имеете в виду?

— Он с самого начала держал нас обоих на коротком поводке. Я хочу освободиться и взять верх.

— Вам поможет кое-какой компромат на Ричарда?

Мара удивленно уставилась на Бена.

— Разумеется.

— Помните, я упоминал, что Хуан регулярно присылает мне отчеты с раскопок?

— Да.

— Из самого последнего я узнал о расследовании, которое предпринял Хуан после нашего отъезда.

— Что это за расследование?

— Хуан усомнился в подлинности мумий, найденных в Сиане. Он порасспрашивал кое-кого и выяснил, что мумии подложили на участок. На самом деле их обнаружили недалеко от всем известного Таримского бассейна, а затем перевезли на раскопки в Сиань.

— Да кому же это понадобилось?

— Ричарду.

— Зачем?

— Существует только одно объяснение. Создав видимость того, что мумии тохаров были обнаружены чуть ли не в самом центре древней китайской цивилизации, Ричард мог продемонстрировать, какое влияние оказал Запад на китайское развитие.

— В его руках это доказательство превратилось бы в мощный политический инструмент.

— Вот именно.

— Почему вы не рассказали мне об этом раньше?

— Наверное, хотел воспользоваться этим знанием для своих собственных целей — так я мог заставить Ричарда рассказать мне правду о мумиях и позволить их изучать. Мумии ведь на самом деле, по всей видимости, тохарские, пусть даже они найдены не возле Сианя. — Он на секунду замолк. — Но я ошибался. Сможете меня простить?

Мара была уязвлена, но не хотела подать виду.

— Думаю, смогу, Бен. Мы оба были не совсем честны, разве нет? — И не дожидаясь ответа, продолжила: — У вас с собой документы от Хуана?

— Я не осмелился оставить их в отеле.

— Хорошо.

Мара начала размышлять. Если Ричард способен на махинации с археологическими находками ради какой-то своей идеологической цели, то насколько низко он может пасть? Поручив Бену следить за дорогой на случай преследования, она набрала отцовский номер.

52


Наши дни

Средиземноморское побережье


Хотя Мара и Бен не сомневались, что китайцы — и, возможно, еще кто-то — идут по их следу, до португальского Алгарве они добрались без приключений. Выехали на новое шоссе и оказались в Испании, пройдя пограничный контроль в Вила-Реал-ди-Санту-Антониу с обычными таможенными формальностями, хотя Джо вовсе не давал им никаких заверений, что виконт не принял должных мер на всех границах. Они даже до Альхесираса, конечного пункта назначения, доехали без инцидентов.

Отсутствие преследователей лишь подогрело тревогу Мары, когда они достигли порта. Ружье обязательно должно было выстрелить. Ей не верилось, что китайцы или виконт позволят им с Беном вернуться в Нью-Йорк, везя с собой таинственную карту.

Они припарковались возле паромного терминала. Выйдя из машины, сразу почувствовали воздух Средиземноморья. Он атаковал их не запахом рыбы, а едким дымом, клубившимся из промышленных труб. Зловоние напомнило Маре дымовые выбросы Сианя, но затем шуршание марокканских балахонов и запах пряностей подтвердили, что дальше начинается арабская территория.

Толпы, наводнившие одну из самых оживленных паромных переправ в мире, с одной стороны, обрадовали, а с другой — встревожили Мару. Среди людей легче затеряться, если их здесь кто-то поджидал, но зато им самим становилось сложнее заметить кого-то из преследователей. Несмотря на все сомнения, у них не было другого выбора, как следовать плану Джо. Отовсюду к ним тянулись руки — это местные пытались всучить им билеты на паром по дешевке, но они все равно купили билеты в официальной кассе и сели на борт большого скоростного катамарана.

Судно на подводных крыльях было забито иностранными туристами, так как плата за проезд была намного выше, чем на медленных старых паромах, курсирующих в Танжер. Мара и Бен выбрали места в большом салоне, поближе к охраняемым трапам, полагая, что таким образом уменьшат шанс преследования. В окно Мара видела белые барашки волн, но качки никакой не ощущала. Катамаран скользил по неспокойной воде легко, доставив их в танжерский док быстро и с комфортом.

Пройдя еще один контрольный пункт без осложнений, путешественники вошли в терминал, где царил хаос. На них пошла шеренга таксистов с самыми заманчивыми предложениями популярных маршрутов. Отбившись от атаки, они двинулись по направлению к ровному ряду слегка обшарпанных такси, чьи водители терпеливо и спокойно ожидали новых клиентов. Хозяин первой в очереди машины отложил в сторону газету и поспешил открыть им дверцу.

На этом водительское спокойствие закончилось и начались безумные гонки. Древние узкие улочки Танжера были сплошь запружены пешеходами, никакихтротуаров здесь вообще не предусматривалось. Правила дорожного движения, видимо, отсутствовали как таковые, и хотя пассажиры вовсе не просили водителя поторопиться, он вез их на головокружительной скорости. Когда машина подъехала к танжерскому аэропорту Ибн Батута, Мара и Бен облегченно вздохнули.

Аэропорт гудел от суеты: пассажиры в пестрых одеждах перетаскивали багаж всевозможных размеров и форм. Мара и Бен протискивались сквозь толпу, пока шли к стойке регистрации Королевской авиалинии Марок. Томясь от ожидания в очереди, Мара все время смотрела, не появится ли ее китайский друг и его компания. На горизонте, казалось, было чисто.

Наконец подошла их очередь. Бен первым подал паспорт. Мара не дышала, пока билет не оказался у него в руках. Видимо, Джо постарался на славу, хотя она чувствовала, что не успокоится, пока в ее трясущихся руках не окажется посадочный талон на рейс до Нью-Йорка. Послышался долгожданный треск печатающего принтера, и Мара радостно улыбнулась Бену.

Он улыбнулся в ответ, но через секунду его улыбка померкла, когда он увидел что-то за ее плечом. Мара проследила за его взглядом.

К ним неспешной походкой направлялась китайская парочка, на лицах обоих сияли довольные улыбки. Мара теперь поняла, почему их путешествие из Лиссабона в Танжер прошло так мирно: эти двое каким-то образом разнюхали, куда Мара и Бен держат путь, и заранее устроили здесь засаду — как пауки в центре паутины.

Но сдаваться Мара не собиралась. Выхватив билет из протянутой руки авиаслужащего, она уцепилась за локоть Бена и двинулась к следующей очереди у контрольного пункта безопасности. Чем ближе к вооруженным охранникам, чем ближе к выходу на посадку, тем лучше.

Преследование продолжалось. Китаец и его спутник подстроились под темп Мары и Бена, но не убыстряли шаги, чтобы не привлекать внимания. Мара и Бен встали в одну из двух параллельных очередей, а за ними сразу пристроилась молодая пара, так что преследователи заняли параллельную очередь.

Мара старалась не смотреть на них, но все равно чувствовала на себе их взгляды. Она все время ломала голову, каким образом эти люди намерены отнять у них карту и как потом поступят с ней самой и Беном.

Очереди подошли одновременно, так что когда Мара передавала охраннику свой билет и паспорт, она оказалась рядом с китайцем. Оба сделали вид, что не обращают друг на друга внимания, а лишь ждут разрешения пройти дальше. Первой его получила Мара. Пройдя вперед, она поставила свои вещи на конвейер, непрерывно следя за Беном.

Ее спутник добрался до рентгеновского сканера прежде, чем охранники пропустили их преследователей. Пока Мара ждала Бена, она смотрела, как охранник, переговариваясь по радио, сравнивает какой-то документ с паспортом китайца. Когда Бен забрал свои вещи с конвейерной ленты и надел ботинки, ко второй очереди бросилась целая ватага охранников и окружила китайца. Его товарищ начал медленно пятиться из очереди. Зря старался.

Бен едва оторвал Мару от зрелища. Пока они шли к выходу на посадку, она выудила из сумочки мобильник.

— Джо, мы преодолели все препоны в танжерском аэропорту.

— Слава богу.

— Зато нашему китайскому другу и его помощнику повезло меньше.

— Я описал ваших преследователей кое-кому из марокканского правительства и предположил, что у них не все в порядке с документами. Марокканская полиция задержала их, чтобы выяснить этот вопрос.

— Как тебе это удалось?

— У меня до сих пор сохранились кое-какие друзья в коридорах власти, — усмехнулся Джо.

53


Зима и весна 1500 года

Сагреш и Лиссабон, Португалия


Антонио идет вдоль серого крепостного вала, пока не достигает крайней точки Сагреша. Стоя на краю почти вертикальной скалы, он смотрит вниз, как там разбиваются о камни волны прибоя, и думает, какими они теперь кажутся ему маленькими.

Он делает глубокий вдох и пытается набраться мужества. Ему страшно пройти по пыльным улочкам своего городка возле Сагреша и постучаться в ее дверь. Он так не боялся, даже когда огибал Африку, держа курс на Индию. Ведь он собрался постучать в дверь Хелины.

Но Антонио понимает, что должен идти. Он должен выяснить, стоят ли чего-то те реалы, которые сейчас горят в его карманах. Он должен выяснить, примет ли его Хелина.

Он расправляет плечи и уходит со скал Сагреша в сторону родного городка. Он проходит мимо скромных жилищ своих друзей детства и знакомых рыбаков. Ему кажется, будто из одного окошка его кто-то зовет. Но он не останавливается. У него другая цель.

По мере того как он приближается к заветной улице, дома становятся все солиднее. Он узнает внушительные резиденции городских правителей и несколько изящных купеческих домов. А потом он видит его — побеленный известкой дом Хелины.

Антонио подходит к черному входу. Отряхивает пыль с темного плаща и новенького изумрудного камзола. Приглаживает волосы и похлопывает кисет с монетами, словно тот один дает ему право действовать. Только после этого он поднимает руку, чтобы постучать в дверь, и видит, что рука трясется, чего ни разу не случалось за весь поход в Индию.

На стук никто не выходит. Антонио ждет долго. Пока он размышляет, что теперь делать — постучать еще раз или, быть может, уйти и вернуться чуть позже, дверь со скрипом приоткрывается. На небольшую щелку.

Он видит глаза горничной Хелины, Санчи. Смотрит она отнюдь не дружелюбно. Она никогда не одобряла тайные прогулки своей хозяйки с мужчиной, чей статус был ничуть не выше ее собственного.

— Я хочу повидать твою хозяйку. Пожалуйста, передай ей, что Антонио Коэльо вернулся из похода в Индию, став главным штурманом и картографом капитан-майора Васко да Гамы.

— Ее здесь нет, — отвечает Санча, распахивая дверь и упирая кулаки в бока.

— Тогда я зайду попозже. Когда она должна вернуться?

— Нескоро, — отвечает женщина с самодовольным видом.

— Санча, во сколько Хелина должна прийти?

Он старается не выдать голосом нетерпения; он долго ждал, может подождать еще несколько часов или даже дней.

— Она никогда не вернется в качестве дочери в отцовский дом.

— Что ты хочешь этим сказать?

Его так и тянет встряхнуть загадочную Санчу, выбить из нее самодовольство, узнать правду. Но он не может испортить все дело. Пусть даже шансы его невелики.

— Хелина теперь хозяйка в собственном доме в Фару. Отец выдал ее замуж за купца через полгода после того, как твой корабль покинул лиссабонскую гавань.


Антонио не помнит, как выпил последнюю кружку пива. Он не помнит, как кидал кости на игральном столе. Не помнит он и того, как вышел из таверны. В его памяти сохранилось только одно: сокрушительный удар по черепу, нанесенный громилой ростовщика, после того как он растратил все собственные реалы, а потом и взятые в долг.

Антонио открывает глаза. Он лежит в крошечной побеленной известкой комнате, где поместилась только его кровать, один-единственный стул и деревянный крест. Боль нестерпима.

Вбегает монах. Он смотрит на Антонио и говорит:

— О нет, я должен привести настоятеля Фигераду.

Силы Антонио иссякают, он погружается в глубокий сон. Пробудившись, он видит своего друга Жуана Фигераду, который сидит рядом. В первую туманную секунду ему кажется, что он на борту «Сан-Рафаэла». Он улыбается священнику.

— Антонио, я благодарю Бога, что мы тебя нашли, — говорит Жуан, и Антонио понимает, что он больше никуда не плывет на «Сан-Рафаэле».

— Где меня нашли? — шепчет он, но Жуан заставляет его замолчать.

Настоятель объясняет, что один из его монахов случайно наткнулся на Антонио несколько дней тому назад, когда разносил на рассвете еду беднякам Алфамы. Монах сразу узнал Антонио и позаботился о том, чтобы его принесли в монастырь Святого Винсента, где Жуан снова служил настоятелем, вернувшись из похода.

Стоило Жуану упомянуть Алфаму, как к Антонио возвращаются воспоминания о последних нескольких месяцах — воспоминания, которые Антонио пытался стереть с помощью выпивки. Он вспоминает, как приехал в Лиссабон, где, к своему стыду, пустился в безумный загул — выпивка, женщины, игральные кости; если Хелина не могла отмыть дочиста его поганые реалы, значит, он должен прокутить их в самых злачных тавернах Алфамы. В распухших веках блестят слезы.

Его другу совсем необязательно знать причину мук, чтобы понять их глубину. Жуан говорит:

— Поживи здесь, Антонио. Позволь нам залечить твои раны.

Антонио пытается возразить, прибегнув к обычной развязности, но боль берет свое. Ему удается лишь сказать:

— Только до тех пор, пока не поправлюсь.

Жуан кивает и опускает прохладную ладонь на горячий лоб Антонио.

— Мы постараемся обеспечить тебя всем необходимым.


Раны Антонио оказываются такими же упрямыми, как он. Сломанные кости и порезы заживают очень медленно. Когда он встает с постели, то качается, как на палубе корабля. Гнетущие воспоминания о походе и Хелине никак не отпускают.

Дни превращаются в недели, а недели — в месяцы. Не находя себе покоя ни в одинокой келье, ни во время прогулок вокруг монастыря, он начинает посещать мессы. Ритмичные песнопения, когда-то так ему досаждавшие, начинают успокаивать. Все острые углы постепенно сглаживаются.

Антонио находит покой в заведенном монастырском порядке, в молчании, царящем во всех залах и даже трапезных. Он не становится ярым христианином; он терпит присутствие Бога в своей жизни, как обычно смиряются с компанией назойливого и раздражающего, но все же любимого брата. Постепенно Жуан приучает Антонио к жизни в монастыре Святого Винсента, и Антонио обретает покой, о котором они оба молились.

Но потом по коридорам монастыря проходят рыцари ордена Христа.

54


Наши дни

Нью Йорк


Мара и Бен нервно улыбнулись друг другу через длинный блестящий стол, разделявший их в зале заседаний. В центре стола лежал свиток, как сияющая драгоценность, выложенная на черный шелк.

— Ты уверена? — спросил Бен.

— На все сто, — ответила Мара.

Она была убеждена в своей правоте; однако голос дрожал, ведь ей предстояли самые неприятные переговоры с весьма грозным противником.

— Тогда ладно. Просто пообещай, что позовешь меня при малейшем осложнении.

— Обещаю.

Бен обогнул стол и наклонился к ее стулу.

— Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — сказал он.

Протянув руку, чтобы поправить прядь волос, он дотронулся пальцами до ее щеки. Мара смягчилась и слегка наклонила голову, так что щека полностью легла в его ладонь. Ее накрыло волной спокойствия, хотя один-единственный день, совместно проведенный в Нью-Йорке, совершенно не внес ясности в ее чувства к этому человеку.

Пробили напольные часы.

— Тебе лучше уйти, Бен.

Он выпрямился и направился к выходу. Повернув ручку, он не открыл дверь, а обернулся, чтобы еще раз бросить на нее ободряющий взгляд.

Мара разгладила синий жакет и юбку, поправила крахмальный воротничок белой блузки, сменив черные дорожные ансамбли, в которых провела последние несколько недель. Она была готова к встрече.

В дверь постучал Джо. Услышав разрешение Мары, он распахнул одну створку и отошел. Появился виконт Томар.

Мара встала и протянула руку для приветствия. Виконт никак не отреагировал, в левой руке он держал плоский чемоданчик. Он так и не простил ее за то, что она вызвала его сюда. Как и за кражу самого ценного имущества.

Мара жестом пригласила виконта занять место напротив. Он продолжал неподвижно стоять и молчать. Но потом его взгляд переместился на центр стола, где лежал свиток.

— Это моя карта? — спросил он.

Мара видела, как он начал сжимать и разжимать правую руку, словно собирался подскочить к столу и схватить свиток.

— Да, — ответила она. — А мою карту вы принесли?

Виконт кивнул, приподняв чемоданчик.

— Хотя вряд ли она ваша. — Он буквально закипал изнутри.

— Вашей я бы ее тоже не назвала, господин Диаш.

Она не удержалась от колкости, хотя заранее пообещала себе сдерживаться. Мара не позволила себе опуститься до его уровня, вновь взяв профессиональный тон:

— Я пригласила вас сюда по одной причине. У меня есть предложение, которое, возможно, отвечает нашим целям.

— Даже не могу себе представить, чтобы какое-то предложение могло отвечать сразу обеим нашим целям, — иронично заметил он.

Мара вновь пригласила его занять стул напротив, и на этот раз он соизволил согласиться.

— Я предлагаю обменяться картами.

— Какая в этом обмене польза для меня? — хмыкнул виконт. — Насколько я знаю, вы сразу вернете китайскую карту правительству, и тогда Китай во всеуслышание заявит, что ему принадлежит слава первооткрывателей мира. Нет, ваше предложение отнюдь не отвечает моей цели.

— А если я передам вашу карту Китаю, это ответит вашей цели? — Мара побарабанила пальцами по столу, словно размышляя, не стоит ли так поступить. — Давайте подумаем, что произойдет в таком случае. Китай, получив неопровержимое доказательство, заявит, что адмирал Чжэн Хэ со своим флотом не только совершил кругосветное путешествие и открыл неизвестные страны в начале пятнадцатого века, но и поделился своими открытиями с португальцами через орден Христа. Затем Китай сделает всеобщим достоянием тот факт, что Португалия сохранила в тайне сведения, полученные из Китая, и приписала себе все Великие географические открытия. Думаю, подобный ход событий доставит вам больше проблем, чем предание гласности исторического факта о китайских морских походах пятнадцатого века.

Виконт притих.

— Почему вы так поступаете со мной, мисс Койн? Почему вы так поступаете с Португалией и всеми европейскими странами, которые стольким пожертвовали, прокладывая новые морские пути?

Мара прочла в его взгляде неподдельную боль, напомнившую ей, что виконт положил много сил, стараясь вернуть Португалии утраченное положение, — почти как современный Васко да Гама. На секунду ей даже стало его жаль.

— Я делаю это не для того, чтобы причинить вред вам или Португалии, или кому бы то ни было, если на то пошло. В любом случае Португалии следует гордиться своими открытиями, они действительно потребовали огромного героизма. Я делаю это предложение потому, что только так мы можем исполнить намерение создателя карт. Из надписей становится ясно, что китайский картограф хотел, чтобы ваша карта достигла Европы, и тогда китайские открытия могли бы послужить людям, а не быть уничтожены, как наверняка бы случилось, останься карта в Китае. И орден Христа на самом деле воспользовался щедростью китайского картографа, как тот и желал, для себя он славы не искал. Ваш орден выполнил его желание, поэтому я не вижу необходимости предавать гласности вашу карту, тем более что возвращение вашей карты в Португалию — даже если она и впредь будет храниться в тайнике — не противоречит закону, по которому артефакты следует оставлять в стране, где они найдены. Но вот насчет китайской карты у меня совершенно другие соображения. — Она помолчала, прежде чем продолжить. Ей хотелось, чтобы он полностью осознал преимущества такого разрешения конфликта. — Не забудьте, виконт. Мое предложение позволит сохранить тайну вашей карты, как и ту роль, которую она сыграла в португальских походах. То есть сделать то, что вы и орден Христа делаете уже много веков.

Виконт достал из внутреннего кармашка пиджака ключ, положил чемоданчик на стол и вставил ключ в замок. Крышка с шумом открылась, Мара даже подпрыгнула.

Виконт Томар опустил руку в чемоданчик, и Мара забеспокоилась, не зная, что он оттуда извлечет. Но когда он вынул руку, то держал в ней свиток. Виконт Томар передал Маре китайскую карту. Обмен состоялся.

55


Зима и весна 1425 года

Пекин и Сиань, Китай


В одежде монаха Чжи может спокойно перемещаться по улочкам Императорского города и даже заходить в Запретный город — часовые его не останавливают. Как только он минует Восточные ворота, сразу слышит низкое песнопение монахов. Он идет на голоса.

На площади, где находится выгоревший остов «Павильона сохранения гармонии», его поджидает толпа монахов. Чжи присоединяется к последнему ряду сидящих монахов, втискивается для тепла в самую середину. Он опускается на землю, скрестив ноги, как все молящиеся монахи, и начинает произносить слова чуждой ему мантры.

На рассвете служба в честь покойного императора Юнлэ заканчивается. Монахи поднимаются и выстраиваются гуськом. Процессия петляет по Запретному городу и в конце концов выходит через Западные ворота. Впереди шествия звенят кимвалы, монахи начинают длинный путь на север, к месту захоронения императора Юнлэ.

Евнухам запрещено покидать имперскую службу без особого, редко выдаваемого разрешения. Монахи делают Чжи невидимым для зорких мандаринов, когда он совершает побег из Запретного города, чтобы исполнить приказ адмирала Чжэна.


Чжи проводит несколько дней у подножия заснеженных гор. Монахи маршируют вверх и вниз по обледенелому Духовному пути — дороге, ведущей к могиле покойного императора. Чжи восхищается каменными животными, выстроившимися вдоль маршрута; в свое время император Юнлэ заказал скульптурные изображения редких созданий, чтобы те, как часовые, охраняли место его упокоения.

Чжи все время проводит в компании монахов: ест, спит, медитирует и молится. Он опасается, как бы не выдать себя своим незнанием монашеских обрядов. Но монахи терпимы к чужакам; странствующий образ жизни предполагает появление в их рядах новых лиц со своими обычаями.

Похоронные церемонии подходят к концу. Монахи планируют совершить паломничество на юго-запад от Сианя, известной столицы тринадцати предыдущих династий и восточного выхода к великим торговым маршрутам. Чжи присоединяется к ним, втайне прося у Аллаха, чтобы мандарины и дальше не нашли его. Он ступает на тропу, ведущую к земле Марко Поло.


Путешествие в Сиань длится так долго, что Чжи теряет счет дням. Монахи передвигаются на лошадях, в повозках, на верблюдах, если встречается гостеприимный караван, и пешком, когда не встречается. Через какое-то время Чжи видит, как из предрассветного утреннего тумана поднимаются знаменитые стены Сианя, украшенные пагодами.

Монахи огибают на своем пути группы привязанных к городским стенам верблюдов и цветастые купеческие шатры. Они входят в знаменитый город через огромные ворота. Монахи, знакомые с Сианем по предыдущим паломничествам, ведут остальных по улицам, заполненным пестрыми толпами, какие Чжи видел только во время морского похода. Сквозь городской шум, который кажется Чжи оглушительным после стольких дней в компании тихих монахов, он слышит крик муэдзина.

Призыв к молитве остается с ним и в монастыре. Распевая мантры с монахами, Чжи терзается чувством предательства. По отношению к монахам, которые проявляют к нему такую доброту, по отношению к давно забытой мусульманской вере, по отношению к собственной семье, зависящей от его жалованья евнуха. Он напоминает себе, что, исполняя клятву адмиралу Чжэну, он выказывает почтение своей вере и семье и что он может сделать это только в монашеском наряде.

У основания монастыря разбит рынок. Странствующие монахи располагаются среди купцов, торгующих тканями, пряностями, керамикой. Святые люди устанавливают лотки, с которых предлагают снадобья, амулеты, гадания. Монахи из компании Чжи навещают свою братию на рынке.

Монахи обходят по очереди все буддийские лотки, и Чжи внимательно вслушивается в болтовню торговцев. Его усилия не напрасны — удается подслушать разговор об одном торговце из страны Марко Поло. Два арабских купца судачат о редком госте из неизвестных северных земель, который скупает пряности в огромных количествах.

Как-то раз поздним вечером, когда другие монахи засыпают, Чжи меняет свою рясу на одежду слуги. Ему неуютно без наряда, который служил ему так хорошо, но он понимает, что монах, посещающий торговца, привлечет к себе слишком много внимания.

Чжи покидает Сиань через те же ворота, которые проходил по прибытии, и попадает в огромный палаточный городок, раскинувшийся на поле вокруг городских стен. Он ищет палатку, не похожую на другие, как об этом говорили купцы, но не находит.

Он бродит так долго, что вскоре все палатки начинают ему казаться одинаковыми. В отчаянии Чжи думает, что ходит кругами, но тут из одной большой палатки с охранниками перед входом выходит загорелый купец. Он с довольным видом похлопывает по карманам. Чжи понимает, что наконец-то нашел, что искал.

Двое часовых у входа в палатку спрашивают, какое у него дело. Своим бедным нарядом он не вызывает у них доверия. Но стоило Чжи сказать, что он принес товар из Императорского города, как охранник спешит доложить хозяину. Через секунду он появляется вновь и отводит в сторону тяжелое откидное полотнище, позволяя Чжи войти.

Когда глаза Чжи привыкают к свету от лампы, он различает очертания человека, лежащего на горе подушек в чудной одежде. Через минуту Чжи может уже хорошо его разглядеть. За все свое долгое морское путешествие Чжи ни разу не видел такой бледной кожи и таких ярко-рыжих волос. Он смотрит на незнакомца, раскрыв рот, и тот первым нарушает молчание.

— Никогда прежде не встречал белого человека? — произносит купец на родном для Чжи языке.

Чжи кланяется.

— Примите мои глубочайшие извинения. Я не хотел оскорбить вас.

— Ничего. Я привык, что все на меня пялятся.

Купец выплевывает шелуху от семечек, которые щелкает не переставая.

— Правда, что вы с земли Марко Поло?

— Да. — Купец тянется к миске с семечками и забрасывает еще одну в рот. — Что из этого?

— То, что я принес, должно попасть туда.

— Если мне понравится то, что у тебя есть, я отвезу это к себе на родину. — Он перестает жевать и окидывает Чжи взглядом, после чего интересуется: — Правда, что у тебя есть товар из Императорского города?

— Можно сказать и так.

— Что ты принес?

Чжи развязывает под одеждой котомку, которую не снимал после побега из Запретного города. Он достает шкатулку со своим пао. Руки его дрожат, пока он перебирает спрятанные внутри свитки — карту, копию, рисунок лотоса в память о Шу — и находит нужный.

— Я принес карту.

56


Наши дни

Нью-Йорк


За виконтом захлопнулась дверь. Мара осталась стоять, ее трясло. В руке она держала китайскую карту. Медленно, очень медленно, она опустилась на стул. В зал ворвались Джо и Бен. Мара приняла их поздравления, тщательно оберегая карту, которая могла пострадать от чрезмерного энтузиазма коллег.

— Отличная работа, Мара, — сказал Джо, похлопывая ее по спине, а Бен вторил его комплиментам, пожимая свободную руку.

— Теперь осталось только провернуть дело с Ричардом и китайцами. — Она не смогла скрыть дрожь в голосе.

— Самое трудное позади. Остальное — пара пустяков, — заверил ее Джо.

— Надеюсь.

Ей выпала короткая передышка перед приходом представителя китайского правительства. Они с Джо специально организовали обе встречи с минимальным разрывом — не хотели давать Ричарду возможности вмешаться.

Мара шла по длинному коридору, постукивая каблуками. В дамской комнате, к счастью, никого не оказалось. Подойдя к раковине, она принялась брызгать в лицо холодной водой.

Когда она посмотрелась в зеркало, то едва узнала напряженное бесстрастное лицо. Под внешним самообладанием, однако, скрывалась огромная тревога, но Мара понимала, что должна до конца сыграть свою роль на переговорах. Она вернулась в конференц-зал с напускной уверенностью. Без колебаний взяла карту и велела Джо привести китайского чиновника.

Вошел Ван Тянькай, представитель Министерства торговли Китая, и Сэм, похожий на американский флаг в своем синем костюме в тонкую полоску, белой рубашке и красном галстуке. Мара предполагала, что он будет сопровождать Вана. Как-никак, это он организовал встречу, да и посредничество при передаче карты могло сослужить ему хорошую службу на будущее. Однако она не ожидала, что сердце ее почему-то подскочит, когда она будет представлять Сэма археологу.

Мара взяла себя в руки, пока собравшаяся компания обменивалась короткими поклонами, рукопожатиями и неизменными замечаниями о хорошей погоде не по сезону. Никто не упомянул о причине встречи, хотя время от времени каждый кидал взгляд на свиток в руке Мары. Ей очень хотелось вручить карту Вану, но она понимала, что всему свое время.

В разговоре наступила пауза, послужившая Маре знаком, что пришел момент объявить о возвращении карты и вручить ее китайскому посланнику. Хотя Ван уже знал, с какой целью устроена встреча. Мара глубоко вдохнула и начала:

— Ван Тянькай, для меня огромная честь…

Ее прервал звонок: заработал мобильник китайского гостя. Он полез во внутренний карман пиджака и открыл телефон-раскладушку. Коротко поклонившись, Ван вышел в коридор.

Мара недоуменно посмотрела на Сэма. Тот в ответ закатил глаза и пожал плечами, но прежде чем успел объяснить — или раскритиковать — действия Вана, у него тоже загудел «блэкберри». Пока он жал кнопки, Бен и Мара удивленно качали головами. Они столько трудились, столько рисковали, чтобы заполучить карту, что не могли взять в толк, как можно откладывать ее возвращение хотя бы на секунду.

— Не вижу никакого смысла, — пробормотал Сэм.

— Готова с тобой согласиться, — пробормотала в ответ Мара, делая усилие, чтобы скрыть свое презрение.

— Очень странно, Мара, — продолжал Сэм. — Я говорю об электронном сообщении, которое только что пришло. Правительство США отозвало свои иски к Китаю, выдвинутые во Всемирной торговой организации.

— Я тебя не понимаю, Сэм.

— Разве ты не читала об этом деле, когда была в Китае?

— Нет. У меня были дела поважнее, или ты забыл?

— Не забыл. — Покровительственный тон Сэма напомнил ей, что их расставание имело свои преимущества. — Несколько месяцев тому назад под давлением конгресса американское правительство обратилось в ВТО с официальной жалобой на Китай по поводу торговых препон и вопросов интеллектуальной собственности, относящихся к импорту и пиратству. Китайская сторона заявила, что глубоко сожалеет, однако поступок США способен подорвать дружеские отношения и плохо сказаться на двусторонней торговле. Мое положение в Гонконге чрезвычайно осложнилось, так как китайцы трактуют действия США как шаг к протекционизму и ксенофобии.

— Но правительство США только что отозвало иски?

— Да. Только что. Хотя китайцы не выполнили ни одного из условий, выдвинутых нашей стороной в качестве обязательных для отзыва исков.

Дверь открылась, в зал вошел торговый представитель Китая. Он поклонился Маре и Бену и протянул руку для рукопожатий.

— Примите мои извинения, — сказал он. — Возникло срочное дело, поэтому мне придется покинуть нашу встречу.

Мара отчаянно хотела передать карту Вану, прежде чем Ричард прослышит о ее махинациях и помешает.

— Право, нет необходимости отменять встречу. Я займу у вас всего лишь минуту.

— Мисс Койн, вы не понимаете. Срочное дело, которым я сейчас должен заняться, требует отмены этой встречи. А также причины, по которой мы здесь собрались.

Мара растерялась. От нее ускользала связь между срочным делом Вана — по-видимому, новостями ВТО — и картой. Но тут Ван повернулся к Бену и произнес:

— Можете вернуть карту спонсору ваших археологических раскопок — мистеру Ричарду Тобиасу.

57


Весна 1500 года

Лиссабон, Португалия


Антонио старается не замечать присутствия рыцарей. Он обходит стороной новую часовню, в которой они работают, и помещения, где они живут. Антонио боится потерять покой и тишину монастырской жизни, но от шума ему все равно не скрыться. А еще он не может не обращать внимания на слухи о чудесном алтаре, над которым трудятся рыцари.

Однажды холодным утром после службы, когда небо затянуло черными облаками, предвещавшими бурю, он оказывается в апсиде, ведущей к часовне. Перед тяжелыми коваными воротами стоят на часах два рыцаря ордена Христа. Антонио кивает им, и они позволяют ему войти: в святая святых могут проникнуть только рыцари, монахи и ремесленники. Антонио знает, что в одолженной рясе он выглядит как монах.

Он толкает скрипучие ворота и входит в пустую часовню, построенную недавно по заказу короля Мануэла для частного поминания Ависской королевской династии. В часовне пахнет льняным маслом и тяжелым трудом. Он опускается на деревянную скамью, щедро украшенную резьбой, и устремляет взгляд на почти законченный полиптих из шести досок над роскошным мраморным алтарем.

Художники создали удивительное собрание портретов прошлого и настоящего. Антонио узнает святого Винсента, молодого короля Жуана, мудрого принца Генриха Мореплавателя и благодарного короля Альфонса V на фоне монахов, рыцарей, рыбаков и священников. В сочетании с диковинными предметами, изображенными на всех досках то там, то здесь, портреты, как кажется Антонио, рассказывают эпическую историю морских путешествий Португалии с целью распространять христианство и обрести господство в торговле. Героические образы нарушают его с трудом приобретенный душевный покой.

Между двумя центральными досками, изображающими святого Винсента, расположена ниша с небольшой скульптурой, которая привлекает внимание Антонио. Скульптура кажется ему знакомой. Он поднимается со скамьи и подходит ближе.

С удивлением обнаруживает, что прекрасно знает скульптуру. Это деревянное изображение архангела Рафаэла, покровителя пилигримов и путешественников. Антонио видел собственными глазами, как капитан Паулу да Гама передавал ее из рук в руки своему брату, капитану Васко да Гаме, в тот самый день, когда они сожгли «Сан-Рафаэл». Эту фигуру капитан-майор держал на своем личном алтаре весь долгий путь домой, в Португалию.

Но здесь архангел Рафаэл больше не держит в руке пилигримский посох, как это было на борту «Сан-Рафаэла» и «Сан-Габриэла». Антонио нарушает монастырские правила и заходит за алтарь. Он поражен, видя, что архангел Рафаэл теперь сжимает в руке свиток — карту мира, с помощью которой Антонио привел армаду в Индию, а затем обратно домой.

Он отшатывается от карты и, спотыкаясь, спускается по ступеням алтаря. Он сознает, что алтарь образует центр часовни, в которой король Мануэл будет тайно прославлять португальский орден Христа, получивший карту, и воздавать хвалу святому Винсенту за его помощь Португалии в осуществлении своего предназначения. Ни на одной из живописных досок Антонио не видит тех кровавых расправ и лжи, с помощью которых Португалия исполняет свою мировую роль.

Он не может допустить осквернения карты, скульптуры и картины в священных, исцеляющих стенах монастыря. Из его горла невольно вырывается громкий крик. Он хватает епископский посох и набрасывается на алтарь. Он тянется к карте, когда в часовню врываются рыцари ордена Христа, сотрясая мечами.

Антонио больше не желает сражаться. Он устал, и он обрел примирение с Господом. Когда рыцари оказываются совсем близко, он бросает посох, поворачивается и разводит руки в стороны, подставляя грудь мечам.

Во второй раз в жизни лезвие пронзает его плоть. Но сейчас оно не обжигает. Оно очищает.

58


Наши дни

Нью-Йорк


Мара выпорхнула из такси и ринулась во двор клуба «Метрополитен», не обращая внимания на галантные потуги швейцара проводить ее в святая святых. Пролетев мимо администратора, который робко попытался преградить ей путь, она ворвалась в обеденный зал.

Там, за своим обычным центральным столом, сидел Ричард в компании двух мужчин в синих костюмах. Мара направлялась к его столику, и богатое убранство, когда-то так ее поразившее, — тяжелые бархатные шторы, искусные фрески, мраморный камин — теперь казалось ей отвратительным.

Ричард следил за ее приближением. Его лицо не выдавало даже намека на удивление. Когда Мара подошла к столику, он кивнул своим сотрапезникам, и те неохотно поднялись. Но с Марой он не заговорил и не пригласил присесть. Он позволил ей сделать следующий шаг первой.

— Я не стану дожидаться приглашения присоединиться к вам, — сказала Мара, выдвигая стул и усаживаясь напротив Ричарда.

За ее спиной замаячил администратор с двумя охранниками, но Ричард отпустил их взмахом руки.

— Чему я обязан такому удовольствию? — На его лице заиграла надменная улыбка.

— Давайте на этот раз обойдемся без политеса. — Она вынула из сумки две бумажные папки и решительно выложила их на стол.

— Буду только счастлив. — Улыбка превратилась в усмешку.

— Вы срежиссировали отзыв из ВТО исков США против Китая.

— С какой стати я бы стал это делать? Всем известна моя позиция в отношении торговли с Китаем. Я сторонник жесткой линии.

— Если только смягчение этой самой «жесткой линии» не означает для вас возврат карты.

Ричард, прищурившись, откинулся на спинку стула. Мара открыла лежащую перед ней папку. От ее дерзости Ричард решился дара речи, чего почти никогда с ним не случалось, поэтому Мара, выбрав из пачки документ, продолжила:

— Позвольте, а что тут у нас за отчет? Ах да, он доказывает, что ваша некоммерческая организация заплатила за перенос мумий на раскопки Бена. Тела были обнаружены первоначально в Таримском бассейне, но ваши громилы выкопали их и перенесли в фальшивые захоронения возле Сианя. — Она взяла в руки следующий документ. — А здесь перечислены другие раскопки, финансируемые вашей альтруистской группкой. И все научные и археологические находки, обнаруженные там, вызывают сомнение, кроме того что все они подтверждают вашу уникальную историческую теорию о влиянии Запада на развитие Китая.

К этому времени Ричард успел прийти в себя, поэтому заговорил властным тоном:

— Чего вы хотите?

— Думаю, вы знаете, чего я хочу, Ричард. Я хочу вернуть карту, которую Бен обнаружил на ваших поддельных раскопках, — видимо, единственный подлинный артефакт, найденный там, — китайской стороне, как требует того закон, как хотел создатель карты и как требует того моя совесть. С вашего благословения.

Он отбросил все остатки благовоспитанности.

— Вы еще более наивны, чем я думал, когда нанимал вас, если считаете, что я «благословлю» передачу карты Китаю. Ведь они тогда воспользуются ею как символом своего древнего — и растущего в последнее время — мирового господства.

— Вы поступите именно так, или я предам огласке эти документы.

Ричард больше не скрывал за светской маской свое истинное лицо — отвратительное, подлое, уродливое.

— Мара, вы маленькая девочка, играющая в игры взрослых мужчин. Мне довелось пережить и более сильные бури, чем эта. — Он укоризненно покачал головой. — Ваш отец не похвалил бы вас за такое поведение.

— Мой отец? — Она потянулась ко второй папке. — Как раз он и передал мне эти чрезвычайно интересные документы. — Мара давно поняла, что правый политический уклон отца имеет свои границы.

Она подтолкнула папку, и та заскользила по широкому столу к Ричарду. Он долго смотрел на папку, прежде чем соизволил открыть и пролистать содержимое.

— Вы просматриваете список банковских счетов, принадлежащих кандидатам в Конгресс, Сенат и на президентское место, а также соответствующие суммы, переведенные на эти счета. Средства поступают из фондов Комитета национальной политики.

— Комитету разрешено финансово поддерживать политические кампании. Как любому гражданину или группе, — презрительно фыркнул Ричард.

— Эти денежные переводы не считаются финансовой поддержкой кампаний. Это самые настоящие взятки.

Он схватил документы и снова их пролистал.

Мара выдержала паузу.

— У вас есть выбор, Ричард.

Несколько минут он сидел неподвижно, как сфинкс. Сердце ее бешено колотилось, пока она ждала решения. Ричард полез в карман пиджака и вынул мобильный телефон.

59


Весна 1425 года

Шелковый путь


Чжи спотыкается в глубокой дорожной колее, и сонливость сразу пропадает. Он напряженно вглядывается в темноту, убеждаясь, что не сбился с пути. Видя сурков и горных коз на близлежащих полях, он успокаивается. Эти животные вот уже много ночей — единственные спутники Чжи. Только пару раз ему попадался на глаза пастух яков.

Чжи выходит на пыльный торговый маршрут только по ночам. Без толпы монахов он привлекает слишком много внимания, путешествуя один. Поэтому предпочитает скрываться от бандитов под покровом ночи. Хотя мандарины для него страшнее бандитов.

Он надеется, что одежда слуги не выдаст, каким богатством он теперь обладает: в грубом кожаном кисете, что висит у него на шее, покоятся золотые монеты. Когда купец предложил ему золото в обмен на карту, он поначалу отказался. Ему было неловко брать плату за дело чести. Но потом он напомнил себе, что в долгу перед своей семьей, которая останется без его жалованья. Поэтому принял предложенные монеты.

Чжи набирает прежнюю скорость, думая, какое расстояние он преодолел за все эти долгие годы с тех пор, как покинул Куньян несмышленым ребенком. Интересно, каким теперь ему покажется родной город, узнают ли его родители и братья? Он представляет лицо Шу и то, как она удивится, когда он протянет ей два свитка: карту и цветок лотоса — дань уважения императору Юнлэ и девушке Шу, перед которой он так виноват.

Его отрывают от задумчивости чьи-то шаги. Из темноты появляются двое: один — долговязый и худой, второй — маленький и толстый. Они сразу подходят к нему.

— Только посмотри, что у нас тут такое, — говорит высокий.

Чжи пятится от разбойников.

— Умоляю, пощадите. Я всего лишь бедный крестьянин. У меня ничего для вас нет.

— Бедный крестьянин, говоришь? Я так не думаю. Ты удрал из Императорского города.

Чжи замирает и внимательнее присматривается к громилам. Никакие они не бандиты. Они одеты в халаты мандаринских прихвостней, их специально послали на его поиски.

— Выследить тебя оказалось не так легко. Но ты совершил ошибку, сообщив охранникам купца, что принес товар из Императорского города. Эти охранники и разнесли твой маленький секрет по всем рынкам Сианя.

Толстяк толкает Чжи на землю. Пока Чжи пытается подняться, второй громила срывает у него с шеи кисет и начинает подбрасывать в воздух, как мячик.

— Что это такое? На вес тяжеленький и звенит, как монеты.

— Давай посмотрим.

Толстяк подтягивает Чжи к своему сообщнику. Они восторженно охают при виде золотого блеска внутри мешочка.

— Должно быть, он перед побегом из Императорского города украл какие-то сокровища, а потом продал их, — говорит высокий своему дружку.

Чжи чувствует странное облегчение: если громилы не догадываются, что он продал карту, значит, купец сохранил его тайну. Или, быть может, купец успел отправить карту на свою родину, в страну Марко Поло, — что еще лучше.

— В таком случае задача ясна, — рычит толстяк. — Отнесем золото во дворец — за вычетом нашей доли, — а этого вонючего предателя оставим гнить на пыльной дороге.

— Согласен. Но прежде следует его обыскать — вдруг найдем еще что-то ценное.

Мужчины начинают валить Чжи на землю, когда он вспоминает: он должен сохранить копию карты в шкатулке. Это его последний шанс не уронить чести, унеся с собой тайну поручения адмирала Чжэна, человека, которому он всем обязан. Чжи показывает себе на грудь.

— Умоляю, позвольте сохранить мой пао. Без него я не смогу начать загробную жизнь.

Громилы переглядываются и хохочут.

— Можешь забрать свой бесполезный пао в мир духов.

Чжи перестает бороться. Он понимает, что сопротивление бесполезно, а сознание, что он сохранил обе копии карты, его утешает. Во второй раз в жизни он сдается на милость ножа.

60


Наши дни

Филадельфия, Пенсильвания


Мара радовалась, что можно отвлечься на заголовки газет. Бен разложил на столе «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Юэсэй тудей». Каждая газета выступила, по сути, с одним и тем же заявлением, хотя Мара считала, что «Нью-Йорк таймс» нашла лучшую формулировку: «Китай — первооткрыватель мира?»

Они вчитывались в статьи, попивая кофе в кафе недалеко от заброшенного офиса Бена в Университете Пенсильвании. Газеты, захлебываясь, обсуждали сенсационное заявление Китая, что ученые откопали карту времен династии Мин, на которой зафиксирован морской поход адмирала Чжэн Хэ. Адмирал совершил путешествие вокруг света и открыл новые земли. Хотя в статьях проскальзывал скептицизм благодаря усилиям некоторых чиновников из американского правительства, пресса, да и весь мир целиком воспринимали заявление самым серьезным образом. Но ни в одной газете не было напечатано, что знаменитые европейские путешественники-первооткрыватели пользовались в своих походах китайскими картами.

— Твои переговоры, Мара, дали именно тот результат, на который ты надеялась. Отличная работа, — отсалютовал ей кофейной чашкой Бен.

— Спасибо, Бен.

Мара понимала, что ей бы следовало ликовать: как-никак, это она способствовала возвращению карты, согласно собственным представлениям об этике и юридическом владельце. Но у нее почему-то было неспокойно на душе. Неужели причина в легкой грусти от предстоящего расставания с Беном? Или виновато глубоко засевшее сомнение по поводу той роли, которую она сыграла, раскапывая прошлое? Словно она сама создавала исторические карты. Или участвовала в их похищении.

— По твоему виду не скажешь, что ты в восторге. Почему?

— Не знаю.

Заложив пряди волос за уши, она одернула пестрый серый свитер и юбку. По просьбе Бена Мара прилетела из Нью-Йорка в Филадельфию всего два дня спустя после передачи карты китайской стороне. Прежде чем вернуться в Китай на продолжительный период, Бен утрясал мелкие вопросы в Университете Пенсильвании.

— Ты очень многое для меня сделала, Мара. Договорилась с китайцами, что именно я возглавлю исследовательскую группу по изучению карты, хотя это не моя специализация.

— Бен, это самое малое, что я могла для тебя сделать. Я ведьзаставила тебя пожертвовать твоим истинным открытием — Шаролой, взяв обещание хранить тайну.

— Знаешь, мне захотелось кое-что тебе подарить. По многим причинам. — Бен умолк, потянулся к своему неизменному рюкзаку, откуда вынул тубус и передал через стол Маре.

— Что это? — спросила она.

— Открой и увидишь.

Сняв крышку, она заглянула внутрь. Там лежал свернутый документ.

— Позволь, я угадаю. Еще одна карта пятнадцатого века? — пошутила Мара.

Бен не рассмеялся.

— Разверни. Осторожно.

Мара засунула руку в тубус, чтобы вынуть документ. Едва коснувшись его, она безошибочно узнала текстуру древней шелковой бумаги. На такой бумаге создавались карты. Она недоуменно уставилась на Бена, который сидел с серьезным выражением, такой красивый в своем профессорском твидовом пиджаке и потертых джинсах.

— Смелее, — подбодрил он ее.

Она решительно вынула свиток. Взявшись за деревянные ручки, начала аккуратно разворачивать. При каждом повороте показывался кусочек цветущего лотоса — одинокого, скорбного белого цветка, растущего из темной воды. В центре свитка располагался рисунок, правую сторону украшали элегантные иероглифы, а слева стояла красная печать.

Красота рисунка очаровала Мару.

— Прямо дух захватывает, Бен. — Тут она узнала рисунок и растерялась. — Он в точности как цветок в правом углу китайской карты.

— Знаю, — кивнул Бен. — Помнишь, я говорил тебе, что мы нашли еще один свиток в шкатулке китайского картографа? Рисунок.

В глубине сознания засело слабое воспоминание о том, как он упоминал еще один свиток, но тогда ей это показалось неважным.

— Да…

— Так вот, это и есть тот самый рисунок, — улыбнулся Бен.

— Тело в могиле, видимо, принадлежит картографу. А этот рисунок наверняка предназначался Шу.

— Да.

— И ты хочешь подарить его мне?

— Совершенно верно.

— Бен, ты не можешь так поступить. По закону этот рисунок должен остаться в Китае вместе с картой. Он станет частью твоего исследования.

— Мара, именно ты научила меня, что правомочный владелец произведения искусства не всегда определяется законом.

Мара отпрянула, услышав, как ее же собственная сентенция использована против нее.

— Я не вижу ни одной причины, по которой могу считаться правомочным владельцем карты. А как же Китай? — Свернув рисунок, она передала его Бену: — Я высоко ценю твой жест, но прошу, Бен, забери свиток в Китай.

— Помнишь, что я рассказывал тебе о символизме лотоса?

— Помню. — У нее сохранилось смутное воспоминание о том первом разговоре с Беном. — Кажется, ты говорил, что лотос — это цветок, который растет из грязной воды. И символизирует женскую чистоту.

— Он также воплощает своего рода возрождение: водяная лилия поднимается над грязью материального мира и достигает чистой, неповторимой красоты. — Бен умолк, словно этого заявления было достаточно, чтобы понять причину, по которой он дарит ей рисунок.

— Ну и?..

Мара всегда сознавала важность иконографии для своей работы, но сейчас не видела связи между символизмом лотоса и ее правом владеть произведением искусства.

— А еще это приглашение к союзу. О чем говорит надпись под рисунком.

До Мары начало доходить.

— Неужели не понимаешь?

Она поняла. Но покачала головой, не зная, что сказать.

— Лотос — это ты. И рисунок принадлежит тебе по праву.

Бен поднялся со стула и опустился на колено рядом с Марой. Свиток он положил ей в руки.

— Это твое. Но если ты действительно считаешь, что не можешь принять подарок, то тебе придется полететь в Китай и вернуть его мне лично. И в том и в другом случае я буду доволен.

Он сжал ее лицо обеими ладонями и поцеловал. Впервые. На какой-то момент Мара даже забыла, перед какой дилеммой он ее поставил.

— Надеюсь скоро тебя увидеть, — сказал Бен, прикоснувшись напоследок к ее щеке.

Мара смотрела ему вслед, пока он уходил из ресторана. Она не знала, как поступить с сокровищем, которое он ей доверил. Закон диктовал одно решение, а ее желание — как и, вероятно, желание картографа — диктовало совсем другое.

С каждым шагом Бена, приближавшим его к двери, она все крепче сжимала пальцы вокруг свитка. Бен исчез из виду, оставив Мару с рисунком, который она крепко держала, как стебель прекрасного распустившегося цветка.

61


Весна 1500 года

Лиссабон, Португалия


Настоятель Жуан Фигераду стоит у входа в личную часовню короля Мануэла, построенную в память об Ависской династии. Он наблюдает, как два рыцаря ордена Христа заколачивают досками алтарь с «Поклонением святому Винсенту». Жуан подходит ближе и преклоняет колени. Он прощается с портретами короля Альфонса V, короля Жуана II, принца Генриха Мореплавателя и самого святого Винсента.

Жуан остается перед алтарем до тех пор, пока к нему не приближается один из рыцарей.

— Настоятель Фигераду, простите меня, но мы должны просить вас покинуть часовню. Орден приказал нам ее запечатать.

— Я понимаю, сын мой. Позволите мне остаться на минуту одному, прежде чем вы приступите?

— Конечно, настоятель.

Рыцари собирают инструменты, складывают их возле кованой решетки у выхода и оставляют священника в маленькой часовне. Жуан поднимается с колен и в последний раз обходит вокруг мраморного постамента, украшенного излюбленными морскими мотивами короля Мануэла. Он думает об Антонио.

Жуан знает, как страдал Антонио от личной глубокой печали и гнева. И все же он не понимает, что заставило друга совершить такой безрассудный поступок: попытаться разрушить алтарь, украсть карту; рыцарям ордена Христа ничего не оставалось, как убить его. И вот теперь Ависскую часовню закрывают навсегда. В томарской Шароле будет создан новый этаж в честь мореплавателей.

Глаза священника наполняются слезами, он скорбит о потерянном друге. Утешением ему служит лишь тот факт, что Антонио перед смертью достиг согласия с Богом.

— Настоятель. — Мысли священника прерывает рыцарь — к счастью, не тот, кто несет ответственность за гибель Антонио. — Пора.

Жуан покорно кивает и направляется к выходу, когда громкий скрип заставляет его обернуться. Один из рыцарей вынимает деревянную скульптуру архангела Рафаэла из ниши между двух центральных досок «Поклонения святому Винсенту». Священника передергивает. Рафаэл, защитник пилигримов и путешественников, ничего не предпринял, чтобы оградить Антонио от беды, пусть даже тот сам был виноват.

Слышится колокольный звон монастыря Святого Винсента. Настоятель Фигераду покидает часовню. Его ждут в церкви. Он должен провести похороны Антонио, чтобы они прошли достойно, как заслуживал покойный. Ведь Антонио не был вором. Он был ему другом. А еще он был картографом.

От автора

Недавно мой брат Коули спросил, слышала ли я когда-нибудь об адмирале Чжэн Хэ времен династии Мин. Когда я ответила «нет», он удивился. Все-таки каждый из нас провел в Китае значительный период, а там адмирал считается легендарной фигурой. Коули рассказал, что в начале XV века Чжэн Хэ собрал такой огромный и великолепно оснащенный флот, что по сравнению с ним европейские корабли того периода казались игрушечными. Предполагаемая доблесть такой армады породила теории, что Чжэн Хэ совершил географические открытия за многие десятилетия до того, как это сделали прославленные европейские исследователи.

Я была заинтригована. Поэтому, приступив к сбору материала для второй книги, я начала читать о Чжэн Хэ. Оказалось, что он действительно был внушительной фигурой — как в буквальном, так и в переносном смысле: мусульманин, евнух, ближайший советник знаменитого императора Юнлэ династии Мин, главный адмирал не имевшего себе равных флота. А еще я поняла, почему никогда не слышала об этой удивительной личности. Ведь после возвращения адмирала из очередного похода на китайский трон взошел новый император. По совету вернувших себе власть мандаринов он издавал указы, запрещающие не только все будущие экспедиции, но и предписывающие уничтожение всех свидетельств о прошлых морских путешествиях — под страхом смерти.

И тут я задумалась. Что, если теории верны? Разве не мог огромный флот Чжэн Хэ первым открыть мир? И что, если о его достижениях никто не узнал только потому, что все документы об открытиях были уничтожены по прихоти императора?

Я погрузилась в изучение династии Мин и европейской эпохи Великих географических открытий. Вглядываясь в древние карты мира того периода, я заметила одну любопытную деталь, своего рода историческую загадку. На нескольких ранних европейских картах мира, датированных серединой XV века, были указаны земли и водные массивы, официально «открытые» европейцами только спустя несколько десятилетий. В 1457-м, за тридцать лет до того, как Бартоломеу Диаш обогнул южную оконечность Африки, генуэзская карта мира изображала африканское побережье как судоходное, имеющее выход на восток. В 1459-м монах и картограф фра Мауро создал карту, на которой Африка представлена отдельным континентом, окруженным водой, с возможным маршрутом в Ост-Индию вокруг южной оконечности, и опять-таки, примерно за тридцать лет до экспедиции Диаша и сорок лет до путешествия Васко да Гамы в Индию. В 1507-м картограф Мартин Вальдземюллер создал морскую лоцию, показав Америку в виде островного континента со скалистым западным побережьем, и океан на этой карте простирался до Азии, хотя Фернан Магеллан отправился в свое тихоокеанское путешествие только пятнадцать лет спустя. Это всего несколько примеров.

У меня разыгралось воображение. Хотя, разумеется, я не первая, кто выдвигает эту гипотезу, но все же мне показалось возможным, что какое-то свидетельство о походах Чжэн Хэ избежало костра и попало в руки европейцев. Я домыслила, что спасенный артефакт был китайской картой.

Таким образом родилась книга «Тайна похищенной карты». В ней я создала карту — китайскую лоцию начала XV века, зафиксировавшую возможные маршруты Чжэн Хэ — и с ее помощью попыталась ответить на вопрос о первых европейских картах мира и эпохе Великих географических открытий.

Пытаясь решить историческую загадку в жанре романа, я поняла, что придется немножко поиграть с историей. Например, я изменила даты некоторых событий, происшедших во время походов Васко да Гамы: перенесла кое-что из последующих путешествий в первый поход. Я усилила приписываемые да Гаме черты характера и мотивации — поступив так же с императором Юнлэ — для большего драматического эффекта. Я сжала временной период, в течение которого Китай отгораживался от внешнего мира: началось все с 1424 года и тянулось несколько десятилетий, когда выходил один императорский указ за другим, а я резко захлопнула дверь одним движением. Я расцветила жирными штрихами путешествия Чжэн Хэ, о которых нам мало что известно, наполнив их яркими деталями, географическими названиями, почерпнутыми из работ многих уважаемых историков и исторических участников, точно так же я поступила и с навигаторской школой принца Генриха, основанной в Сагреше. Я даже погрешила против истины, описывая современную историю: это касается теперешней деятельности ордена Христа, существования некоторых архивных материалов в Национальном музее старинного искусства в Лиссабоне, архитектуры монастыря Святого Винсента, создания сомнительного первого этажа Шаролы в замке тамплиеров и монастыря Ордена Христа в Томаре.

Хотя «Тайна похищенной карты» пытается разгадать действительную историческую загадку методом беллетристики, роман в первую очередь рассказывает о том, как один предмет является не только важным свидетельством прошлого, но и способен открыть что-то личное о своем создателе. А еще роман ставит вопрос, кто владеет историческим и культурным наследием по праву, а кто его расхищает.

Благодарности

«Тайна похищенной карты» никогда не пустилась бы в плавание, если бы не постоянные поддержка и подбадривание многочисленных помощников. Я чрезвычайно благодарна Лоре Дейл, моему замечательному агенту, за ее чуткое руководство и непоколебимый оптимизм. Затем я хочу выразить признательность великолепной команде издательства «Баллантин букс», начиная с блистательного Пола Тонтона, за их тяжелую работу и энтузиазм, с которым они ее выполняли: Либби Магуайр, Ким Хови, Брайану Маклендону, Джейн фон Мерен, Рейчел Кайнд, Скотту Шэннону, Кристин Кабелло, Лизе Барнз, художественному отделу, отделу рекламы и продаж, издательскому и производственному отделам. Я также должна поблагодарить мою местную библиотеку, и в особенности Мэри Элис Горман и Ричарда Голдмана, за то, что им удалось достать редкие материалы для моего исследования и за их поддержку Питтсбургского общества любителей книги.

Я благодарна своей семье и родственникам, своим родителям Джинн и Коулман Бенедикт, моим братьям и сестрам — Коли, Лорен, Кортни, Мередит и Кристоферу с их семьями, своей свекрови Кэтрин и ныне покойному свекру Джиму, который так гордился мной. Моим многочисленным друзьям, которые, подобно членам семьи, старались создать у меня хорошее настроение, в их число хочется включить Иллану Райя, Понни Кономос Ян, Джейми Левитт, женский клуб «Сьюикли бук», Патти Вескьо.

Моя самая глубокая признательность моему мужу Джиму и нашему сыну Джеку. Без их огромной любви, неизменного терпения и бесконечного воодушевления я никогда не написала бы «Тайну похищенной карты».

Примечания

1

Самый обширный дворцовый комплекс в мире, главный дворцовый комплекс китайских императоров в XV — начале XX в. Находится в центре Пекина. (Здесь и далее прим. перев., кроме особо оговоренных.)

(обратно)

2

Общее название торговых караванных маршрутов в Азию (до XVI в.).

(обратно)

3

Мара вела это дело в предыдущей книге X. Террелл «Тайна Девы Марии». (Прим. ред.)

(обратно)

4

Предшественник игры в «маджонг», изобретенный во времена династии Мин.

(обратно)

5

Провенанс — документ, указывающий всех известных владельцев предмета искусства, а также выставки, где он экспонировался.

(обратно)

6

Иконография — совокупность правил, которых должен придерживаться художник при изображении определенных — обычно религиозных или мифологических — лиц и сюжетов.

(обратно)

7

Баосучуань — дословно «драгоценные» корабли или «сокровищницы».

(обратно)

8

Каменный мусульманский храм в Мекке, построенный в форме куба; святое место для исповедующих ислам.

(обратно)

9

Речь идет о покрывале из натурального шелка с вышитыми на нем золотом в верхней части изречениями из Корана, которым покрыта Кааба.

(обратно)

Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • 58
  • 59
  • 60
  • 61
  • От автора
  • Благодарности
  • *** Примечания ***