Операция «Ракета» [Леонид Михайлович Обухов] (fb2) читать онлайн

Операция «Ракета»

ПРАЖСКОЙ НОЧЬЮ

Откинувшись на спинку сиденья машины, наместник Гитлера в Чехословакии обергруппенфюрер СС Карл Герман Франк настороженно всматривался в ночные пустынные улицы Праги. В свете фар мелькали черные развалины домов, редкие фигуры прохожих, эсэсовские патрули на перекрестках, зенитные батареи на площадях.

Франк был мрачен. Его и без того неприветливое, изборожденное глубокими морщинами лицо с квадратным подбородком сейчас еще больше сморщилось, тонкие, резко очерченные губы вздрагивали сильнее обычного. Обергруппенфюрер раздраженно постукивал пальцами правой руки по колену, изредка бросая недовольные взгляды на гауптмана, своего адъютанта, молча сидевшего рядом с шофером.

— Мы движемся так, словно везем покойника, — сказал Франк резким, отрывистым голосом.

Шофер вздрогнул, втянул голову в плечи и еще ниже склонился над рулем. Гауптман повернулся к шефу.

— Семьдесят километров в час, экцеленц, — тихо проговорил он. — Мы договорились с командиром вашего конвоя держать такую скорость. Прикажете увеличить?

— Скажите обер-лейтенанту, что я предпочитаю ездить, а не ползать.

— Девяносто! — бросил шоферу гауптман.

Шофер трижды нажал сигнал, и рев сирены будто бичом подстегнул водителей машин и мотоциклов, сопровождавших большой бронированный автомобиль имперского министра. Два взвода кадровых эсэсовцев, лично отобранных обергруппенфюрером, и три офицера постоянно охраняли наместника в поездках по городу. Такая мера предосторожности была принята сразу же после казни чешскими патриотами «протектора Богемии и Моравии» Гейдриха в мае 1942 года. Это случилось два года назад. У нынешнего же наместника фюрера в Чехословакии были куда более веские основания для тревог и волнений. Русские уже на границе Восточной Словакии. В самой Словакии вспыхнуло мощное народное восстание, вся страна охвачена огнем партизанской борьбы. Десятки новых карательных отрядов были брошены против повстанцев. Но чем больше виселиц покрывало Чехословакию, чем страшнее были расправы гитлеровцев с населением, тем больше людей уходило в горы, пополняя ряды народных мстителей. Каждый день в резиденцию германского министра в Праге приходили новые тревожные сообщения о диверсиях, убийствах немецких солдат и офицеров, саботажах, срывающих планы фашистов. Связь работала с перебоями, коммуникации и железнодорожные узлы часто выходили из строя, военные заводы сутками простаивали...

Франк мысленно перебирает сообщения, полученные за последние дни. А в ушах вновь и вновь звучат слова фюрера, сказанные им сегодня по прямому проводу: «На вас, обергруппенфюрер, возлагается вся ответственность за дальнейшие события в Словакии... Я поручаю вам раздавить гнездо бунтовщиков... Обеспечьте мне коммуникации Словакии!..

«Проклятье! — Франк до боли сжимает пальцы в кулак и с силой ударяет им по сиденью. — Легко сказать — «обеспечьте», но как это сделать? Будь это в его силах, он завтра же стер бы с лица земли эту презренную страну. Собственноручно уничтожил бы это рабское отродье, именуемое чехами и словаками, среди которых, по прихоти судьбы, ему довелось родиться и жить...

Именно здесь, в Судетах, много лет назад Карл Герман Франк начинал свою карьеру. Он был тогда одним из ближайших помощников Генлейна, руководителя гитлеровской агентуры в Чехословакии. Вместе с Генлейном создавал по указанию Гитлера судетско-немецкую партию, которая сыграла немалую роль в осуществлении планов фюрера, направленных на уничтожение Чехословакии как суверенного государства. С приходом гитлеровской армии в страну взошла и звезда Карла Германа Франка. Он получил личную благодарность фюрера за преданную службу и сразу же был назначен в Прагу, в резиденцию имперского протектора Богемии и Моравии барона фон Нейрата. Того самого Нейрата, которому фюрер лично вручил золотой партийный значок и приколол на грудь «Адлерорден»^[1]. Этим орденом в Германии награждены лишь двое немцев — Нейрат и Риббентроп...

Франку казалось тогда, что он достиг всего, чего желал. Быть статс-секретарем и высшим руководителем СС и полиции при Нейрате — такое ему и во сне не снилось... Да, тогда все было иначе — спокойнее и надежнее. Каждый знал свое дело. Правда, барон был иногда медлителен в принятии крайних мер. Хотел, чтоб и со славянской сволочью побыстрей покончить и чтоб руки оставались чистенькими. Только так не бывает. Пришлось и барону грязным делом заняться. Франк даже усмехнулся, вспомнив, как Нейрат однажды на банкете отозвал его в сторону и многозначительно проговорил:

— Не кажется ли вам, дорогой Франк, что мы за последнее время недостаточно обезвреживаем этих... чехов и евреев? Не рождественские ли каникулы у СС и полиции?

После ухода Нейрата Франк втайне надеялся, что станет имперским министром в Чехословакии. Но приехал ближайший помощник Гиммлера и его друг Гейдрих. Ухлопали через несколько месяцев... И опять не он, Франк, занял пост протектора, а доверенный фюрера и Гиммлера Курт Далюге. Этот помельче Нейрата и Гейдриха... Потом протектором был назначен бывший министр внутренних дел Фрик. И лишь после этого фюрер остановил свой выбор на Франке. Да, теперь именно он именуется германским государственным министром и получает приказы только от фюрера... Долго шел Карл Франк к этому, и вот наконец он у власти и от него зависит дальнейшая судьба Чехословакии. Так сказал Гитлер, и Франк готов выполнить любой приказ своего фюрера...

Оглушительный взрыв и треск автоматной очереди заставили обергруппенфюрера забиться в угол машины и схватиться за пистолет. В багровых отсветах взрыва Франк видел, как врезался один из мотоциклистов в тумбу на тротуаре, как вылетел из коляски автоматчик, как прямо из машин, что неслись не снижая скорости, открыли огонь эсэсовцы... Визжа тормозами, кренясь набок от сумасшедшего виража, который вынужден был сделать шофер, чтобы не врезаться в перевернувшийся мотоцикл, машина министра выскочила из зоны обстрела.

— Лейтенант Крюдер!.. Лейтенант Крюдер!.. — кричал по радиотелефону командир конвоя. — Оцепите развалины, откуда стреляли!.. Хватайте всех подряд!.. Обыщите ближайшие дома, чердаки!.. С вами остается ваш взвод, слышите, Крюдер?

— Ясно... Задача ясна, господин обер-лейтенант, — пробивался в эфир хрипловатый голос лейтенанта Крюдера. — Пришлите в помощь еще взвод.

Адъютант Франка поднес ко рту микрофон радиотелефона:

— «Эдельвейс»!.. «Эдельвейс»!.. Я «Первый»!.. Слышите меня, «Эдельвейс»?

— «Эдельвейс» слушает!

— Приказ обергруппенфюрера!.. Отправьте дежурную роту на помощь лейтенанту Крюдеру!.. Немедленно свяжитесь с ним по рации! Включите в работу подвижные патрульные группы! Покушение на обергруппенфюрера на окраине города, по дороге к замку...

— Слушаю вас, приступаем к операции!.. Что с господином министром?

— Все в порядке... В нашей машине никто не ранен... Есть, видимо, убитые среди конвоя...

— Понял вас... Рота выезжает на место... Лейтенант Крюдер начал облаву, ведет перестрелку с бандитами...

— Гауптман! — выкрикнул Франк, доставая дрожащими пальцами из пачки сигарету. — Передайте приказ командующему войск безопасности — прочесать этот район... К утру взять всех, кто замешан, допросить и расстрелять!..

Он жадно затянулся и закрыл глаза, чтобы никто не мог увидеть в них того панического страха, который невольно прорывался наружу. В голове метались обрывки мыслей: «Покушение... Меня могли убить... Как Гейдриха... Могли убить... Проклятая страна!.. О, дьяволы!.. Мало вас уничтожали, мало!.. Убивать, убивать!.. Или мы их, или... Всех... к дьяволу...

Машины мимо часовых влетели в ворота небольшого парка, пронеслись по обсаженной деревьями аллее и остановились возле старинного дворца, в котором жил обергруппенфюрер. Адъютант распахнул дверцу автомобиля, изуродованного осколками гранаты и автоматными пулями.

Франк в окружении офицеров прошел в дом. В дверях его приветствовал солдат-эсэсовец с автоматом на груди и пистолетом на поясе. Он щелкнул каблуками и застыл на месте, провожая преданным взглядом обергруппенфюрера. Но стоило адъютанту Франка подойти к двери, как эсэсовец тотчас же загородил ему путь:

— Хальт! Аусвайс!^[2]

Гауптман молча показал удостоверение и шагнул следом за обергруппенфюрером. Так же по очереди эсэсовец проверил документы у других офицеров. Только начальника охраны дворца пропустил, не спрашивая удостоверения.

— Черт знает что такое! — ворчал обер-лейтенант, командир конвоя. — Сколько лет вместе служим и...

— Приказ обергруппенфюрера... Ни одного человека без пропуска или документов не пускать, — тихо сказал обер-лейтенанту начальник охраны.

Во всех комнатах, коридорах, холлах, через которые проходили Франк и офицеры, стояли часовые-эсэсовцы. В приемной домашнего рабочего кабинета рядом с часовым лежала на ковре огромная черная овчарка. Она вскочила, как только скрипнула дверь, и зарычала, готовая броситься на вошедших, но окрик офицера успокоил собаку. Опустив голову на огромные лапы, она пристально следила за каждым шагом людей.

В кабинет прошли двое — Франк и его адъютант. В глубине просторной комнаты стояли массивный письменный стол красного дерева, книжный шкаф, два высоких кресла и несколько полукресел, столик с телефонами и радиоприемником, на полу расстелен огромный ковер. Возле стола сидела овчарка — точная копия той, что лежала в приемной. Она подбежала к Франку, прыгнула к нему на грудь, помахивая от радости хвостом. Но хозяин грубо оттолкнул ее от себя и овчарка, жалобно заскулив, поползла на брюхе за ним следом.

— На место, Дункель! — крикнул лейтенант, увидев, что обергруппенфюрер не в настроении.

Франк рывком сел за стол, расстегнул ворот рубашки, вытер платком лицо. Достал из тумбы стола, превращенной в маленький холодильник, бутылку коньяку, налил в хрустальный бокал и залпом выпил.

— Пейте, гауптман, — устало проговорил он, подвигая к адъютанту бутылку и бокал.

Вытянувшись в кресле, Франк несколько минут молча полулежал с закрытыми глазами. Его большая круглая голова с редкими, гладко зачесанными назад волосами упиралась в высокую спинку.

— Какие новости из Братиславы, лейтенант? — не открывая глаз, спросил он у дежурного офицера, который все это время стоял навытяжку у противоположного конца стола. — Что слышно от наших агентов? Докладывайте.

Лейтенант начал доклад:

— Радиостанция Банской Бистрицы передает обращение к словакам... Призывает к вооруженной борьбе... Войсками повстанцев командует генерал Ян Голиан. Однако, по сведениям наших агентов, действительными руководителями восставших являются коммунисты, им помогают советские партизаны... В Турчианском Святом Мартине восставшими уничтожена наша военная миссия, ехавшая из Румынии... С польской границы наши агенты сообщают, что действовавшие там русские партизанские отряды переходят в Словакию... Русские продолжают забрасывать в Словакию и Чехию своих партизан и вооружение...

— Заготовьте приказ о введении чрезвычайного положения в Богемии, Моравии, Словакии. Листовки с приказом распространить по всей Чехословакии: тех, кто будет помогать парашютистам или партизанам, расстреливать... Население обязано немедленно сообщать в ближайший полицейский участок о появлении советских агентов... Имя донесших будет сохранено в тайне... За каждое сообщение о местопребывании агентов будет выплачиваться вознаграждение в сумме ста тысяч крон...

ЧЕКИСТЫ

В ту августовскую ночь 1944 года, когда было совершенно покушение на Франка, произошел еще один эпизод, имевший непосредственное отношение к событиям в Словакии.

...Самолет летел с востока, едва различимый среди серебристых облаков, освещенных ярким лунным светом. Вот он снизился над черным лесом, сбегавшим с гор в долины, где притаились сонные в этот поздний час небольшие селения.

Пилоты напряженно всматривались в ночную землю, которая ждала их и готовилась к встрече. Вдруг второй летчик крикнул:

— Вижу сигнал!.. Впереди, справа!

Среди гор на одной из пологих полян горели костры, сложенные буквой «Г». Возле них можно было различить фигуры людей.

В кабину к пилотам вошел подполковник, одетый в советскую форму, с автоматом на груди, пистолетом и штурмовым ножом на поясе. Он был совсем молод — лет двадцати пяти, не больше. На худощавом лице его, словно стесанном на правой скуле, багровел шрам от недавнего ранения.

— Приехали, подполковник! — крикнул пилот. — Смотри, костры, вон там, справа.

Офицер бросился к окошку самолета и несколько минут смотрел вниз. Потом, обернувшись, крепко пожал руки летчикам и сказал хрипловатым голосом:

— Спасибо, ребята! Заходите на круг. Будем высаживаться...

— Желаем удачи!

Самолет снизился и полетел по кругу. Восемь «пассажиров» подошли к дверце, которую открыл пилот, и один за другим прыгнули в темноту ночи.

Да, их было восемь, советских людей, получивших специальное задание Центра, выполнение которого здесь, на территории незнакомой страны, зависело от их воли и мужества. Большинство из них знали друг друга по совместной борьбе на Украине и в Белоруссии. Еще совсем недавно они были просто боевыми друзьями, сражавшимися на Житомирщине в одном партизанском соединении под командованием Грабчака. А сегодня эти восемь прибыли в Словакию как чекисты, с особой миссией. Их операция носила кодовое название «Ракета».

На земле парашютистов встречали партизаны из отряда майора Величко, ранее переброшенные в Словакию. Они ожидали гостей у костра. Первым подошел подполковник. Поздоровавшись, он протянул Величко лоскуток белого шелка, на котором было напечатано:

«УДОСТОВЕРЕНИЕ

Предъявитель сего — подполковник Морской Михаил Петрович является начальником чекистско-диверсионной группы. Просьба ко всем командирам партизанских соединений и отрядов оказывать товарищу Морскому содействие в выполнении возложенных на него задач».

Майор глянул на подпись, печать и, убедившись, что перед ним тот, кого они ждали и о прибытии которого заранее сообщили им шифровкой по радио, крепко пожал руку:

— С прибытием!..

— Спасибо. А это мои товарищи, — повернулся подполковник к подходившим к костру людям. — Знакомьтесь: майоры Григорьев, Бобров, капитаны Олевский, Светлов...

Величко удивленно сдвинул фуражку на затылок:

— У тебя одни офицеры?.. Ну и ну!..

— Чудак человек, — засмеялся Морской, — и рядовые есть...

— Ну что ж, товарищи, — сказал Величко, когда все формальности были закончены, — по обычаям русского гостеприимства прошу к столу...

Все направились следом за Величко по тропинке, что вилась по косогору между кустами терновника. Луна, прорываясь сквозь густые кроны деревьев, освещала то угол зеленой палатки, то построенный из сучьев шалаш, то часового возле землянки...

Морской шагал с товарищами по лесу, присматривался к незнакомым местам, и то ли теплый вечер, то ли звездное небо над головой навеяли ему воспоминания о родном селе Павловке на берегу Азовского моря. Сейчас, в конце августа, там стоят такие же тихие вечера, и воздух напоен запахами моря, степей, зрелого винограда. Давно он не был в родных краях, с тех самых пор, когда после учебы в Азове ушел служить в кадровую. Потом в составе морской пехоты защищал Севастополь, был ранен в голову, попал в плен. В августе 1943 года бежал из лагеря и пришел к партизанам в соединение майора Грабчака. Был командиром диверсионного взвода, потом командиром отряда.

На боевом счету Морского несколько немецких эшелонов, пущенных под откос, десятки убитых немцев. Он слыл в отряде отчаянным парнем и приводил в восхищение даже видавших виды бойцов своей матросской удалью, отвагой, с какой выполнял опаснейшие операции.

Там, в соединении Грабчака, Михаил встретил своих боевых друзей — Костю Боброва, командовавшего взводом диверсантов, Сашу Олевского, Николая Светлова, Василия Хомутовского, чекиста-политработника Гришу Григорьева...

За поворотом тропинки сверкнули в лунном свете провода радиоантенны, послышался писк морзянки. Морской увидел склонившегося над рацией партизана. «Держат связь с Центром», — отметил он про себя. И тотчас припомнилась ему последняя встреча с генералом Сергеем Романовичем Савченко в Киеве, в Министерстве госбезопасности...

— Помните, подполковник, — говорил Савченко, шагая из одного угла кабинета в другой, — что ваша главная задача — диверсии и разведка. В политической работе опирайтесь на словацких коммунистов. У них большой опыт подпольной борьбы, они вам помогут... Еще раз напоминаю, подполковник: там, куда вы направляетесь, ни на одну минуту не следует забывать, что вы являетесь представителями советского народа... Поведение ваших людей должно быть безупречным...

Хрустнули ветки, раздались чьи-то голоса. Морской остановился:

— Это радисты. Подождем...

На тропинке появились двое. Один казался в свете луны неестественно высоким и худым, другой — низкорослым и коренастым. Величко засмеялся:

— Откуда вы таких выкопали? Ну прямо Пат и Паташонок...

— Золотые ребята, — сказал Морской. — Я знаю их около года. Вот так всегда вместе и ходят, — и, обращаясь к подошедшим радистам, спросил: — Как у вас дела?

— Аппаратура готова к работе. Можно начинать, — ответил высокий.

— Передайте Центру: «Прибыли в назначенное место. Все в порядке. Морской».

...Два дня группа Морского находилась в партизанском отряде Величко. Товарищи помогли им ближе познакомиться с обстановкой, с местным населением. Словаки жили в те дни великими событиями: в стране полыхало народное восстание, поднятое против фашистских захватчиков. Созданные повсеместно национальные комитеты в течение 25—28 августа провели мобилизацию добровольцев. Под нажимом народных масс командиры ряда гарнизонов словацкой армии выдали оружие народной милиции, которая взяла под охрану заводы, учреждения, железные дороги, мосты, телеграф. К 29 августа восстание охватило большую часть Средней Словакии...

Морской вместе с офицерами своей группы побывал в Банской Бистрице, где был расположен главный штаб по руководству восстанием, находились Центральный комитет компартии Словакии, Словацкий национальный совет, военный центр. Отсюда осуществлялось руководство партизанским движением, насчитывавшим к этому времени до восьми тысяч человек.

Советские офицеры встретились с командующим повстанцев генералом Голианом, связались с партизанским штабом, получили карты Словакии, уточнили явки, определили связных. Разведчиков принял секретарь ЦК компартии Словакии и долго беседовал с ними.

Нужно было срочно приступать к выполнению боевого задания...

Сентябрьским утром группа Морского покидала партизанский лагерь. Когда все уже было погружено в машину, Величко показал Морскому листовку с приказом Франка о выдаче советских агентов, за головы которых министр обещал по сто тысяч крон.

— Теперь ты хоть будешь знать, сколько стоит твоя голова...

— Продешевили, сволочи... Ну ничего, скоро им придется увеличить цену, — сдвинув густые брови, ответил Морской.

— Только бы назначенная сумма не была выплачена.

— Постараемся не обдирать кассу Франка. — Подполковник вдруг весело подмигнул Величко. — Ну, бывай, чудак человек. — И он крепко сдавил плечо командира.

— До свиданья, Миша, держись...

Грузовая машина, в кузове которой находились офицеры и десантники из группы Морского, а также двадцать вооруженных словацких студентов, зачисленных в будущий отряд, выехала в сторону польской границы, по направлению к городу Котовицы. Миновав партизанскую и повстанческую зоны, машина неслась на большой скорости по территории, занятой врагом. Выскочив из лощины, она очутилась у подножия горы, заросшей густым лесом. Дорога петляла среди зарослей кустарника, которые перемежались с зеленым бархатом лужаек.

— Ах, черт, до чего же красиво! — вздохнул капитан Олевский.

— Подходящая местность...

Договорить Морской не успел. Сухой треск выстрелов и свист пуль разорвали лесную тишину. Выпрыгнув из машины, партизаны залегли в кустарнике и открыли огонь по выбежавшим на поляну немцам. Пулемет капитана Николая Светлова заставил их сразу же прижаться к земле.

— Отходим влево! — крикнул Морской. — Коля, прикрой!..

Подхватив вещмешки с толом, боеприпасами и продуктами, партизаны скрылись в лесу. А сзади трещали немецкие автоматы и зло огрызался пулемет Николая Светлова, укрытый густыми кустами. Продержав немцев минут пятнадцать, Светлов полоснул очередью по мотору машины и, подхватив пулемет, побежал догонять своих. Ошарашенный пулеметным огнем, немецкий дозор не рискнул преследовать партизан в лесу. На поляне остались лежать первые убитые группой Морского враги...

В РЕЗИДЕНЦИИ ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРА

С утра в резиденции германского министра толпился народ. В приемной сидели в ожидании Франка генералы, высшие чины СС и полиции, руководители гражданской администрации Праги.

Вот через приемную прошли в кабинет два офицера-эсэсовца со свертками карт. Повесили карту Словакии на стене, рядом со столом, за которым обычно работал Франк, натянули поверх нее плотную шторку и ушли... Заняли свои места солдаты из личной охраны обергруппенфюрера: двое за темной шторой позади стола, третий — в углу за такой же шторой, что прикрывала вход в маленькую комнату отдыха. Возле стола, рядом с креслом для посетителей, лежала овчарка.

Было без двух минут девять, когда в коридоре послышались шаги и в приемную вошел Франк в сопровождении своего адъютанта и командира конвоя.

Ответив на приветствия небрежным взмахом руки, обергруппенфюрер прошел в кабинет. Не успела захлопнуться за ним дверь, как в приемной появился с папкой в руках полный лысый полковник — начальник оперативного отдела. Дежурный офицер сразу же пропустил его к шефу.

— Докладывайте, — сказал Франк, усаживаясь за. стол и закуривая сигарету. — Прежде всего данные по Словакии... Карта на стене.

— Слушаюсь, герр обергруппенфюрер. Командир словацкого корпуса, который стоял в районе Прешова, генерал Малар, бросил свои части и уехал в Братиславу... Там он выступил по радио с обращением к словакам и призывал их не переходить на сторону повстанцев. Его заместитель полковник Тальский тоже бежал, улетел на самолете... Вместе с ним с Прешовского аэродрома улетели на своих самолетах все словацкие летчики...

— Пока все идет хорошо, — потер руки Франк. — Дальше! Дальше!

— Оставшись без командования, корпус не смог выполнить главную задачу — открыть ворота через Карпаты Советской Армии...

— Прекрасно!

— Да, герр обергруппенфюрер, нам помогло в этом эмигрантское правительство Чехословакии, в частности его президент Бенеш, — улыбнулся, будто оскалился, полковник. — И генерал Малар...

— Генерал Малар был послан из Лондона... А Бенеш не будет помогать коммунистам, — перебил полковника Франк. — Нам нужно это учитывать... и не только учитывать, но и использовать... Малар бросил корпус, не желая помогать коммунистам, а выиграли мы... Надеюсь, что и наши агенты поработали над разложением корпуса?

— Так точно... Получив сведения о положении в словацком корпусе, генерал Фредериче приказал своим частям окружить словацкие дивизии и разоружить. Их захватили врасплох и обезоружили. Солдаты разошлись по домам...

Франк вскочил:

— Я же приказал всех отправить в концлагерь! Кто отменил приказ?

— Приказ был получен штабом генерала Фредериче с опозданием, герр обергруппенфюрер...

— Всех взять — ив лагерь!

— Это уже делается, герр обергруппенфюрер, — согнулся перед министром полковник. — Солдат вылавливают и увозят в концлагеря. Наши войска заняли оборонительные укрепления словаков на Дукельском и Лупковском перевалах... Русским теперь не пройти...

— Значит, очаг восстания со всех сторон окружен нашими войсками?

— Почти... Президент Словакии Тисо вылетел в Берлин, к фюреру...

— Знаю... Просит ввести наши войска в Словакию, болван... Мы и без его просьбы сделаем это... Словакия нужна нам... Фюрер сказал мне вчера, что через несколько дней наши части войдут в Словакию и усмирят бунтовщиков!

— Почти все коммуникации там удерживают наши части, герр обергруппенфюрер, — продолжал доклад полковник. — Правда, партизаны очень беспокоят гарнизоны... Русские продолжают забрасывать в Словакию своих партизан, чтобы помочь восставшим... По сообщению наших агентов, в ночь на 29 августа недалеко от Склабина, там, где базируется партизанский отряд советского майора Величко, — помните, герр обергруппенфюрер, в сообщениях агентов эта фамилия уже упоминалась, — так вот, там была выброшена на парашютах чекистско-диверсионная группа под командованием советского подполковника Морского... Восемь человек. Из них — пять офицеров, два радиста и один, видимо, какой-то специалист... Предполагается, что группа имеет специальное задание...

— Какое?

— Установить точно пока не удалось. Известно, что группа выехала машиной в направлении к городу Котовицы... Недалеко от повстанческой зоны в тот же день наши солдаты обстреляли машину. Захватить партизан не удалось. С нашей стороны пять убитых и несколько раненых...

— Что известно об офицерах группы?..

— Только фамилии... Подполковник Морской, майоры Григорьев, Бобров, капитаны Олевский...

— Фамилии ничего не говорят мне... Кто они, чем занимались, их военные специальности? Зная это, можно определить, что интересует здесь этих офицеров.

— К сожалению, таких данных нет, герр обергруппенфюрер.

— А они должны быть, должны!.. Значит, вы считаете, что группа находится в этих лесах? — Франк подошел к карте и очертил карандашом большой район в Восточной Словакии.

— Видимо, здесь... В горах...

Франк долго стоял возле карты, словно пытаясь разглядеть ответы на мучившие его вопросы. С какой целью заброшена Советами новая группа разведчиков? Судя по ее составу, затевается что-то серьезное. Но что именно? Где они думают нанести удар? И какой? Франк почувствовал, как холодный пот выступает у него на лбу. Он вдруг физически ощутил свое бессилие перед надвигающимися событиями. «Нервы, — подумал он, — совсем сдают нервы... И чтобы как-то подавить в себе это неприятное чувство, Франк резко отвернулся от карты, громко спросил:

— Как идет подготовка операции «Д», полковник?

— Подготовка закончена, герр обергруппенфюрер. Приступаем к выполнению операции. Уже создано несколько групп, которые будут действовать в селах под видом партизанских отрядов. Их задача всяческими средствами дискредитировать авторитет партизан и, таким образом, лишать их поддержки со стороны местного населения. В предполагаемый район действий советских разведчиков послан отряд Лебедя. Командир отряда и его заместитель прошли специальную подготовку в нашей школе. Отряд снабжен оружием, боеприпасами и совершенно лишен продуктов питания и выпивки. Все это им нужно будет добыть на месте. С этого отряд и начнет свою деятельность...

— Отлично, полковник. Нужно бы еще дать возможность этим «партизанам» воевать против наших союзников...

— Извините, экцеленц, не понял вас... — робка проговорил полковник, боясь гневной вспышки министра.

— Да, да, не беда, если они разок-другой для видимости и потреплют нервы венграм или румынам, ухлопают с десяток их солдат. Только предупредите штаб, чтобы наши карательные батальоны не нарвались случайно на отряд...

— Слушаюсь, герр обергруппенфюрер.

— Вы лично знаете командиров этого отряда? Кто они?

— Два русских офицера. Я занимался с ними тактикой... Это люди штурмбаннфюрера Скорцени... Кстати, сегодня ночью звонил шеф, интересовался, как проходят операции «Д» и «Красные галстуки»...

Франк нахмурился. Он прекрасно понимал, что означают эти ночные звонки по телефону. Став начальником секретной службы СС и сотрудником личной охраны Гитлера, Скорцени выполнял особо секретные операции, задуманные самим фюрером. Многие, даже высшие чины СС, побаивались этого человека, называя его между собой «личным палачом фюрера» или «черным демоном СС». И надо же было случиться такому, что именно Скорцени рейхсфюрер Гиммлер лично поручил заняться партизанами в Чехословакии. Теперь этот выскочка старается изо всех сил, придумывает одну операцию за другой... Еще неизвестно, чем окончится эта кампания с галстуками. Вообразил, что ему удастся обмануть партизан, нацепив своим людям красные тряпки! Осел! Сейчас партизан не так-то легко поймать на такую удочку. Впрочем, время покажет.

Заметив на себе внимательный взгляд полковника, Франк постарался побыстрее согнать со лба морщины: он вовремя вспомнил, что полковник был учеником Скорцени.

— Что же вы сообщили штурмбаннфюреру? — спросил министр как можно спокойнее.

— Я доложил, что известий о ходе операции «Красные галстуки» пока нет, но заверил, что все будет хорошо... Между прочим, герр обергруппенфюрер, мое известие о высадке чекистской группы Морского, как мне показалось, очень насторожило штурмбаннфюрера... Он приказал с базы лжепартизанского отряда немедленно начать действия против партизан. Главным образом, путем засылки наших людей...

— Я рад, что наши точки зрения совпадают, — с иронией сказал Франк, задергивая шторкой карту Словакии...

НЕВИДИМКИ ПОЯВЛЯЮТСЯ НОЧЬЮ

Хвойные леса мохнатой зеленой шубой укрывали горы. Только огромные обнаженные вершины сиротливо стыли под потоками осеннего ветра, с завистью заглядывая в долины, где еще стояли высокие травы, шумели листвой деревья. Но даже с самых высоких хребтов невидим был укрытый чащей домик лесника. В этой небольшой избушке, затерянной в горах Восточной Словакии, расположился штаб нового партизанского отряда, получивший вскоре название «Вперед».

Отряд быстро пополнялся новыми людьми. Слух о партизанах в горах разнесся по близлежащим селам. Словаки приходили в лес иногда целыми группами: кто приносил партизанам еду, оружие, патроны, припрятанные от немцев, кто насовсем оставался в отряде. Среди пополнения было немало военнопленных разных национальностей, бежавших из гитлеровских лагерей смерти.

И вот настал день, когда командование отряда приняло решение о первом боевом задании — вывести из строя крупный военный завод, поставлявший вооружение для немецкой армии. Партизаны вели наблюдение в окрестностях завода, запоминая расположение охранных батальонов, дзотов и дотов, часы и минуты смены караулов.

Накануне операции в избушке лесника собрался штаб отряда, чтобы разработать подробный план диверсии с учетом последних разведанных донесений. За столом склонились над картой подполковник Морской, комиссар отряда Григорьев, начальник штаба Бобров.

Чем больше слушал Морской донесения разведчиков, тем яснее для него становилось, что предполагаемое вооруженное нападение на завод совершенно исключается: такую крепость нельзя взять приступом, располагая даже полком солдат. Словно читая мысли командира, Бобров сказал:

— Завод нам не по зубам... А что, если удар нанести по железнодорожным веткам, подходящим к заводу?

— Верно, Костя, — поднялся из-за стола Григорьев. — Над этим стоит подумать, ведь дороги к заводу — это его нервы. Так, Саша? — повернулся он к капитану Олевскому, возглавлявшему в отряде разведотдел.

— Мы думали над этим, — не сразу ответил Олевский. Он медленно провел ладонью по волосам, пробитым кое-где сединой. Эта седина резко контрастировала с его молодым розовощеким лицом, делала его черты резкими и строгими. — К заводу примыкают три железнодорожные ветки, в нескольких местах они проходят через тоннели в горах. Это самые уязвимые места для немцев, и потому они здорово охраняют тоннели. Подступы к ним окружены колючей проволокой, через которую пропущен ток высокого напряжения. У входов и выходов из тоннелей сильная охрана... И все же удар нужно наносить именно по тоннелям.

Молчавший до сих пор Морской перебил Олевского:

— Обмозговать надо твое предложение. Рвануть железнодорожные ветки было бы, конечно, здорово. Это значит на какое-то время закупорить подвоз сырья и вывоз продукции с завода. Но делать это ценой жизней — для нас негоже.

Капитан улыбнулся, и лицо его стало совсем молодым, мальчишески задорным.

— А мы и не набиваемся в смертники... Вот здесь, — Олевский склонился над картой, — нам удалось проникнуть к тоннелю. Вокруг лес, кустарники... В них замаскированы, и очень искусно, вентиляционные колодцы... Наверху охраны тоннелей нет...

* * *

Вечером ушли на выполнение задания группы Александра Олевского, Николая Светлова и Василия Хомутовского. Группы были небольшими — по пять-шесть человек.

Была уже глубокая ночь, когда группа Саши Олевского подошла к тоннелю. Поглядывая на мелькавшую среди облаков луну, капитан ругнулся:

— Вот злодейка! Но ждать нельзя... За мной, хлопцы!.. Ползи и не дыши!.. Будем действовать, как договорились.

Капитан пополз первым, за ним остальные.

Вдруг командир прижался к земле, скомандовав:

— Замри!

Партизаны лежали, боясь поднять головы. Серебристый свет луны заливал все окрест. Какая-то ночная птица верещала в мелком кустарнике. Пахло приближающимся дождем. Метрах в трехстах слева, на фоне светлого неба, отчетливо показались двое немцев. Зловеще поблескивали их каски. Солдаты остановились, прислушиваясь к шорохам. Не спеша закурили, сверкнув тусклым огоньком зажигалки, перебросились несколькими словами и медленно пошли вдоль колючей проволоки, которая рваной сетью виднелась среди кустарника. Немцы прошли шагах в ста от партизан.

— Двинули дальше, — толкнул капитана лежавший рядом парень.

— Лежи, — прошептал Олевский. — Назад пройдут, тогда... Два раза за ночь патрули обходят зону...

И снова молчание, тишина ночи, неумолчный треск цикад, резкий запах увядающих трав.

С севера потянуло прохладным ветерком. Сизые клочья туч обволакивали небо, захлестывая луну. Подгоняемые непогодой, прошли назад солдаты патруля.

Партизаны осторожно поползли вперед.

— Впереди проволока! — тихо предупредил Олевский. — Давайте по одному. Я подстрахую вас...

Капитан пополз по узкой канавке, на которой виднелась «колючка». Надев резиновые перчатки, он медленно приподнял проволоку, чтобы партизаны могли подлезть под нее. Малейшее неосторожное движение грозило гибелью.

Осталось позади проволочное заграждение. Еще несколько метров — и Олевский приказал всем остановиться: раздвинув ближайший куст, он увидел черную дыру, зиявшую во мраке.

— Штольня для вентиляции... Давайте веревку...

Обвязавшись веревкой, капитан полез в штольню. Четверо его товарищей, оставшихся наверху, крепко держали за свободный конец.

Медленно тянулось время. Где-то рядом в кустах прокричала ночная птица, издали донесся глухой гудок паровоза. Наконец снизу дернули за веревку, и партизаны стали тащить Олевского наверх. Но это оказалось не таким простым делом: веревка почти не двигалась.

— Бесполезно... Спускайте конец в штольню до самого дна, — предложил один из партизан.

Веревку потравили, все четверо ухватились за нее.

Через несколько минут в отверстии показалась голова Олевского:

— Подтащите, сил нет... — прошептал он.

Партизаны мигом подхватили своего командира и вытащили наверх. Отдышавшись, Олевский приказал:

— Отходим тем же путем. Старайтесь не мять кусты...

Большая серая туча закрыла луну, стал брызгать мелкий дождик.

— Скорей! — торопил капитан, опасаясь, что земля намокнет, из проволоки, под которой им вновь придется пролезать, произойдет утечка тока и нельзя будет пройти заграждение. Но, к счастью, все обошлось благополучно.

Вскоре группа отошла километра на два от тоннеля и залегла в лесу. Дождь усилился. Партизаны, накрывшись плащ-палатками, спрятались под раскидистыми деревьями.

Рассветало, когда вдали послышался грохот приближающегося поезда. Чистый утренний воздух, казалось, переполнился этим грохотом. И вдруг он оборвался глухим взрывом, земля вздрогнула под ногами, яркий столб взметнулся к небу. Почти следом, один за другим, раздались еще два взрыва.

— Вот это салют, — обрадованно проговорил Олевский. — Значит, у Светлова и Хомутовского тоже все в порядке. Здорово рванули ребята.

И вся группа быстро зашагала по тропинке в глубь леса...

* * *

О подрыве тоннелей и крушении эшелонов с военной техникой и боеприпасами в ту же ночь стало известно в Братиславе, Праге, Берлине. На место происшествия вылетели эксперты и специалисты. По тревоге была поднята и брошена на поиски диверсантов вся служба безопасности, карательные батальоны. Но никаких следов партизан не удалось обнаружить. Часовые, охранявшие тоннели, оказались на местах, проволочные заграждения в целости и сохранности, никто в тоннели не входил. Поезда перед отправкой были осмотрены специальной бригадой эсэсовцев, которая и сопровождала их к месту назначения.

Утром следующего дня начальник оперативного отдела доложил Франку о результатах расследования. Министр закурил сигару и, бросив на стол ножницы, которыми обрезал кончик сигары, спросил:

— А не думаете ли вы, полковник, что это дело рук советских партизан?

— Нет, герр обергруппенфюрер, не думаю... Скорее всего взрывы подстроены рабочими завода из числа военнопленных. Эксперты охранной службы сообщают, что проникнуть в тоннели незамеченным невозможно...

— Заводские рабочие или сама охрана — так вы хотите сказать?

— Может быть...

— Прикажите допросить всех часовых и офицеров...

— Этим занимается служба безопасности Братиславы, герр обергруппенфюрер...

— Займитесь и вы... Фюрер возложил ответственность за события в Словакии на нас, не забывайте об этом!.. У нас с вами, полковник, всего по одной голове и потерять ее мне лично не хочется... Насколько выведен из строя завод?..

— Не меньше чем на двадцать — двадцать пять дней... Тоннели засыпаны землей, камнями, изуродованной техникой. Нужно будет заново крепить своды.

— Предложите им для работы военнопленных, если нужно, пошлите отсюда восстановительные армейские железнодорожные части... Передайте это распоряжение управлению транспорта...

Франк отлично сознавал, что положение не из легких. Проморгать такую крупную диверсию как раз в тот момент, когда фюрер лично предупредил об ответственности за состояние коммуникаций в Словакии, — за такое орденов не дают. Лучше чем кому бы то ни было наместнику фюрера в Чехословакии известно, насколько важна сейчас для гитлеровской армии, находившейся у польских границ, бесперебойная работа каждого военного объекта, всех коммуникаций. А тут почти на месяц выведен из строя целый завод и подъездные пути к нему...

СВАТ ПРИХОДИТ В ОТРЯД

В штабе Морского разрабатывалась новая операция, когда вошел дежурный и доложил, что в районе южной заставы была перестрелка. Румыны гонялись за тремя парнями. Один убит, а двоих других наши отбили и привели в лагерь.

— Введите их, — сказал Морской, поднимая голову от карты.

Дежурный пропустил в комнату двоих оборванных мужчин. Тот, что постарше — рябой рыжебородый детина, — молча остановился у стены, угрюмо оглядывая присутствующих. Второй — молодой чернявый парень с быстрым, острым взглядом — суетливо поздоровался и тут же пустился в объяснения:

— Спасибо, братцы, выручили. Без вас нам был бы капут. И откуда они только взялись в этих местах? Вот гады...

— Стоп! Не так быстро, — остановил его Морской. — Давай по порядку. Кто такие? Как звать?

Чернявый парень, снова опережая товарища, торопливо ответил:

— Меня зовут Иваном, а его, — он показал на рябого, — Петькой. Сидели вместе в лагере. Дважды бежали и попадались, а на третий раз повезло... Месяц, считай, идем из Германии. В Словакии легче стало... Тут уж не так боялись... Вчера вечером недалеко отсюда... Село тут есть... Что-то на Булду или Буллу похоже название...

— Булы, — подсказал Бобров.

— А хрен его знает... Что-то в этом роде... Зашли мы в дом, а там такая девка! Господи, спаси меня и помилуй! Что лицо, что фигура!

— Ты нам не про девок, а о себе рассказывай, — перебил чернявого Олевский, внимательно наблюдавший за незнакомцами. Его глубоко запавшие глаза, всегда строго смотрящие на собеседника, сейчас будто старались заглянуть в души этих людей.

— Так вот, я и говорю, — ничуть не смущаясь, продолжал парень, назвавший себя Иваном. — Хотел я насовсем пристать к этой королеве, а тут чертяки румыны налетели на село... Она мне и говорит: «Тикай, миленький, они русских хватают и стреляют на месте». Мы с Петькой и драпанули, только пятки засверкали. А тут недалеко снова на них нарвались... Они палить начали, ну и мы тоже в долгу не остались... А того парня, что убили, мы часа два назад в лесу встретили... Говорил, что к партизанам идет, вроде бы знает, что где-то здесь отряд есть. Ну и мы за ним увязались. Думаем, пойдем к партизанам, будем гадов бить... Вот и пришли... Жаль парня, безоружный шел... Совсем было удрали, когда его куснула меж лопаток пуля...

— Все-то у тебя, Иван, как по-писаному получается... И где ты складно так брехать научился? — насмешливо сказал Морской.

— Я серьезно, командир... Разве что про девку зря сказал, так это ж без умыслов всяких. Уж больно хорошая девка и помогла нам. Я б ее с собой забрал, да куда... А так все обсказал как было... Товарищи, возьмите нас с Петькой к себе. Все будем выполнять, что прикажете... Солдаты мы оба... Я разведчиком в полку был, на баяне играл...

— Что-то ты хитришь, парень. По твоему виду не скажешь, что ты в концлагере кондер хлебал... Ряшка, как у откормленного бугая... — снова вступил в разговор Олевский.

— За месяц можно было на даровых харчах потолстеть. В Словакии я за неделю, наверно, на пуд поправился... Кормят бабы, сколь влезет... Аппетит, правда, у меня неважненький: только из-за стола вылезу, а уже опять жрать готов... Петька говорит, что это у меня переходящий момент от голода к сытости...

— Возьмите нас к себе, товарищи командиры, — пробасил рябой... — Я отсюда, как хотите, никуды больше не пойду... Ивана все к девкам тянет, а я воевать хочу, отомстить фрицам...

— Хорошо, — сказал Морской, вставая из-за стола. — Оставайтесь в лагере. Пойдете во взвод к Федотову. Он сам решит, оставить ли у вас оружие или поучить еще вас партизанской науке...

Закрылась за ушедшими дверь. Молча стоял возле окна Олевский, хмурился над картой Бобров. Насвистывая какую-то мелодию ходил по комнате Морской. Внезапно он остановился:

— Слышь, Костя, а музыкант не помешает нам в отряде, если он вправду умеет играть на баяне. Все веселее будет...

— Легкомысленный он какой-то, одни бабы на уме. Сказано, музыкант, — проворчал Бобров.

— Надо проверить этих людей, — отходя от окна, медленно проговорил Олевский.

— Эх вы, сухари-сухарики. Совсем завоевались... Можно подумать, что вас, окромя боев, ничего не интересует. Нет, друзья, негоже нам строить из себя железобетонных комиссаров. Музыка на войне тоже нужна.

— Удали в тебе, Миша, много. А бдительности не хватает. И все из-за твоего лихачества...

— Опять ты за свое, — поморщился Морской.

— Ты не обижайся, командир, но твоя атаманская удаль хороша была под Севастополем, в морской бригаде, когда немец только начинал воевать с нами... Сейчас же он, гад, ученый стал и с ним нужна умная, продуманная борьба. А мы иногда допускаем просчеты, неосторожность. В особенности это касается тебя, Миша.

Морской побледнел и хрипло проговорил:

— Чего ты все учишь меня, капитан? Чихал я на твою осторожность, понял?

— Зря горячишься, командир, — Бобров примирительно похлопал Морского по плечу. — Олевский во многом прав, ты подумай над этим хорошенько. А что касается наших новых знакомых, то проверить их, конечно, не помешает.

...В тот же день в резиденции Франка стало известно, что свой человек под кличкой Сват благополучно проник в отряд Морского.

ШТАБ РАЗРАБАТЫВАЕТ ОПЕРАЦИЮ

Метрах в трехстах от избушки лесника, на зеленом бугре, одиноко рос кряжистый дуб-великан. Широко раскинув свои могучие ветви, он как бы хотел защитить, приласкать ими измученную, израненную землю.

Николай Васильев сидел у подножия дуба, сжимая в руке немецкий автомат. Шел второй час его дозорной службы на этом посту. Отсюда далеко было видно окрест: горная цепь хребтов, уходящая к горизонту, синеющая в туманной дымке долина, где спряталось небольшое село. Свежий утренний ветерок ласкал лицо, успокаивал душу. Николай закрыл глаза, и в памяти всплыли милые сердцу картины: северный город на берегу Ледовитого океана, где он работал сначала трактористом, потом шофером; Ленинград, откуда ушел на фронт... Сердце сжалось от боли. Так бывало всякий раз: о чем бы он ни начинал думать, сознание неизменно возвращало его к страшным воспоминаниям: тяжелый бой, ранение, плен, концлагерь, побои, голод, смерть товарищей, черные печи крематория... Трижды пытался Николай бежать из лагеря и все не удавалось. Наконец выбрал момент, когда колонну пленных вели на работу... Месяц скитался по лесам, заходя по ночам в чужие села, чтобы раздобыть кусок хлеба.

И вот уже неделю Николай Васильев в отряде «Вперед». Медленно оттаивает его сердце, впитавшее в себя великие человеческие муки и страдания. Сторонился поначалу людей, избегал разговоров. И люди относились настороженно к этому угрюмому, неразговорчивому человеку. Николай улыбнулся, вспомнив, как на второй день по прибытии в партизанский лагерь его вызвал к себе начальник штаба и дал первое задание — разведать силы гитлеровцев в селе Калиште. Возвращаясь с донесением в лагерь уже перед самым рассветом, Васильев неожиданно услышал громкий окрик там, где, по его предположениям, не должно быть никаких партизанских дозоров:

— Ни с места! Лапы в гору!.. Пароль!

Из-за деревьев вышли двое. Стволы автоматов уперлись в грудь Николая. Невольно он отпрянул назад, рывком поднял пистолет и тут же получил удар по руке. Пистолет полетел на землю, а его самого схватили сзади, и чей-то третий голос сказал:

— Не дури, чудак человек! Свои... — Морской подошел к Васильеву и похлопал по плечу. Это он распорядился, чтобы дозоры были выдвинуты вперед с тем, чтобы отряд не был захвачен врасплох, если бы посланный в разведку партизан оказался предателем.

— Махно вас забери! — проворчал Васильев, поднимая с земли пистолет. — Думал, власовцы. Говорили мне в селе, что бродят они здесь... А как вы тут оказались? — вдруг спросил он, резко выпрямившись.

— Проветриться решили. Уж больно ночь хороша, будь она триедино проклята!.. — насмешливо сказал один из партизан.

Васильев сгорбившись стоял перед командиром отряда. Он понял, что ему не доверяли и намеренно сменили расположение застав.

— Не верите, значит, — глухо проговорил он.

— А ты думал, мы сразу целоваться будем? Откуда нам знать, с чем ты явился. Может, ты продался им? На лбу ведь у тебя не написано, кто ты...

— Возьмите. — Васильев протянул пистолет Морскому.

— Оставь... Считай, что анкета проверена и приказ подписан....

Через несколько часов партизаны совершили удачный налет на село, разведанное Васильевым, и захватили много оружия и продовольствия. Когда отряд возвращался в лагерь, Николая догнал капитан Олевский:

— Будешь разведчиком. Мне такие парни нужны.

Так Васильев стал разведчиком, а после нескольких успешных операций его назначили командиром группы.

...Николая вывел из забытья звонкий мальчишеский голос почти у самого уха:

— Махно! Смотри фрицев не проспи!

— Это ты, Пацан? — Николай тряхнул головой, словно пытаясь прогнать от себя воспоминания и нарочито строго спросил: — А зачем ты здесь, Махно тебя забери?

Васильев ласково смотрел на паренька, стоявшего перед ним. Было тому лет пятнадцать. Нежное, румяное лицо, большие серые глаза делали его похожим на хорошенькую девушку. Ферко Горак, так звали паренька, появился в отряде почти одновременно с Васильевым. Он убежал из родного села после того, как немцы высекли у него на глазах товарища за то, что тот не снял шапку перед офицером. Тогда-то Ферко и поклялся отомстить за своего друга и родную Словакию, страдавшую под игом фашистов.

Николай с первого дня приметил паренька. Нравились ему мальчишеская горячность, отвага, с какой дрался Ферко, и видел, он в нем свою молодость, свою нерастраченную мальчишескую удаль. Когда Николая назначили командиром разведгруппы, он попросил, чтобы паренька направили к нему. Теперь они были неразлучны — Махно, как прозвали в отряде Николая за его присказку, и Пацан, так с легкой руки Васильева ласково называли Ферко партизаны.

— Тебя ждут в штабе, — объяснил Ферко. — Командир сказал мне: «Иди смени Махно, а его пришли сюда». Для чего это, как ты думаешь, Махно? Если какая операция — не забудь про меня, хорошо?

— Куда же я без тебя, Пацан, — подмигнул Николай пареньку и зашагал по тропинке к лагерю.

Когда Васильев вошел в избушку лесника, там уже собрались командиры групп. Из-за бревенчатого стола поднялся начальник штаба Бобров. Указывая карандашом на карту, повешенную на гвоздь, он сказал:

— Товарищи, посмотрите внимательно на карту Словакии. Видите? Она густо покрыта сетью железных и шоссейных дорог. По ним гитлеровцы перебрасывают свои войска на советско-германский фронт из Чехии, Моравии, Венгрии, Польши, Австрии и Германии... По ним подвозятся продовольствие, военная техника, боепитание, горючее...

Бобров немного помолчал, постукивая карандашом по карте и продолжал:

— Фашисты во что бы то ни стало стремятся удержать Словакию, задушить восстание, спасти свои коммуникации... Мы находимся на территории, которую оккупировали гитлеровские части. Здесь своеобразный узел шоссейных и железных дорог. Так вот, мы наметили крупную операцию — одновременный удар по коммуникациям. Что это значит, думаю, вам понятно: немцы не смогут в течение некоторого времени подвозить фронту все необходимое. Вам, товарищи, предстоит объяснить все это своим бойцам, рассказать, какое громадное значение будет иметь успешное проведение операции... Помните, что каждый пущенный под откос эшелон с вражеской техникой и боеприпасами — это сотни спасенных от гибели бойцов Советской Армии и Чехословацкого корпуса, которые дерутся на фронте, это пусть небольшой, но шаг к победе...

Бобров замолчал, внимательно посмотрел на партизан. Потом добавил:

— Удар наносим завтра ночью, выступаем из лагеря через два часа. По прибытии на место проведите тщательное наблюдение за движением патрулей... Действовать нужно наверняка. Порожние эшелоны пропускать, а взрывать только те, что идут к фронту... Для каждой группы намечен участок, где произведена разведка, изучены подходы к нему. Каждому командиру будут даны подробные сведения о маршруте, о немецких и гардистских^[3] гарнизонах, патрулях и дозорах на коммуникациях. Проводниками групп будут местные жители. Есть какие-либо вопросы?

— Вроде бы все ясно, — сказал минер Василий Хомутовский, закуривая сигарету. — Можно идти?

— Одну минутку, товарищи, — поднялся комиссар Григорьев. — Хочу напомнить вам, что необходимо постоянно разъяснять бойцам, ради какой цели мы здесь находимся, зачем проводим ту или иную операцию, какой вред это наносит фашистам. Это очень важно, ибо и в Словакии есть сейчас люди, которым не нравится, что мы помогаем народу вести борьбу с фашизмом. Они сеют разные слухи, пытаются представить нас непрошенными завоевателями, которые покушаются на чужие земли... Вряд ли им помогут их сплетни, но пренебрегать этим тоже не следует. Используйте каждый возможный случай, чтобы разъяснять населению нашу политику.

— Ясно, комиссар, — отозвался со своего места Николай Светлов, — правильно говоришь... Все это надо и партизанам, и населению растолковывать...

— Если вопросов нет, то командиры групп свободны. Через два часа построить людей возле штаба... — объявил Бобров.

В это время хлопнула дверь, и в комнату шагнул Олевский, одетый в штатское.

— Вернулся! Целый и невредимый! — бросился к нему Николай Светлов. — А мы тут уже волновались...

Олевский прошел к скамье, стоявшей вдоль стены у окна, и устало опустился на нее. Несколько дней назад он ушел в разведку по специальному заданию. В штабе его ждали с нетерпением.

— Все в порядке? — обнимая друга за плечи, спросил Морской. — Через два часа группы выступают из лагеря, отдохни немного...

— Сначала, командир, выслушай донесение, а потом и вздремнуть часок можно.

— Ну тогда докладывай, чудак человек.

Олевский сел к столу, закурил и чуть глуховатым от усталости голосом стал рассказывать:

— С помощью коммунистов-словаков создано пять партизанских групп. Численный состав их — около ста пятидесяти человек. Достали оружие — словацкие автоматы, карабины, пулеметы, гранаты... Командирами групп назначены бывшие военнослужащие словацкой армии, перешедшие на сторону народа, и наши — русские, бежавшие из концлагерей... Люди надежные... По нашей команде прибудут в указанное место...

Олевский подвинул к себе блокнот начальника штаба, написал на нем несколько строк и передал Морскому:

— Вот места базирования групп, фамилии командиров и пароль для связи...

— Добре, — читал запись Олевского подполковник. — Возьми, начальник штаба...

— Подобраны в нескольких пунктах разведчики, — продолжал Олевский, — помогли в этом тоже словацкие товарищи. Думаю, что скоро мы получим интересные данные. Помощников они себе сами найдут среди населения, словаки очень тепло относятся к советским людям.... Но есть и неприятные новости...

— Ты это о чем? — спросил комиссар.

Олевский молча встал и прошелся по комнате. Лицо его потемнело, еще глубже залегли над переносицей морщины.

— Вчера пришел я в село Калиште. Остановился у одного словацкого товарища. Вижу: хмурится человек и вроде бы что-то сказать хочет. «В чем, — спрашиваю, — дело? Чем недоволен?..» Он и говорит: «Не пойму, что получается... Вчера пришли в село партизаны. Пьянствуют, к женщинам пристают, продукты отбирают, ценные вещи, боровичку...» Среди мародеров, как я узнал, были русские, словаки, чехи... Перед рассветом ушли. Из какого отряда, неизвестно.

— Ребята наши были в том селе, — вступил в разговор капитан Светлов. — Тоже слышали о мародерах... Удалось выяснить, что это люди из отряда какого-то Лебедя.

— Вот подлецы! — процедил сквозь зубы комиссар. — Надо сообщить об этом Центру...

— И немедленно, — подтвердил Морской, вырывая лист из блокнота.

— Да, нужно строже проверять людей, которые приходят к нам, — заговорил Бобров.

— Где гарантия того, что подобные шкурники не придут и к нам в отряд? Ты согласен со мной, Морской?

— Злопамятный ты, однако, чудак человек, — ответил Морской, почувствовав в вопросе друга намек на недавний разговор, когда принимали в отряд тех двоих, что спаслись от преследования гардистов. — Разве ж я против бдительности?.. Сейчас она особенно необходима. Нам предстоит сколотить крупный отряд, способный вести операции в широком масштабе... Будем объединять созданные группы, берите в отряд добровольцев-словаков, пленных, бежавших из лагерей... О тех, кто вызывает сомнение, немедленно нужно запрашивать Центр, если речь идет о русских... Словаков мы можем проверить с помощью словацких коммунистов, они своих людей знают. Необходимо также наладить связи со спецотрядом капитана Зайцева, действующего в нашем районе. Вместе драться сподручнее... У тебя еще есть новости, Саша?

— Последняя, командир... Нужно предупредить наших людей, что немцы под видом повстанцев выбросили десант карателей в треугольнике Ружомберок — Банская Бистрица — Лугатино. Фашисты узнали, что повстанцы носят красные галстуки, как отличительный знак. Так вот, они вооружили своих карателей словацким оружием, одели в штатское и нацепили им красные галстуки... Одного из этих новоявленных «повстанцев» опознали словаки, он был из словацкой фашистской организации. Схватили его и таким образом разоблачили трюк гестаповцев.

— Вот черти, придумали же... — сказал Бобров.

— Всем отрядам повстанцев был срочно дан приказ снять галстуки и вместо них носить на правом верхнем кармане короткую красную ленточку. А лжеповстанцы по-прежнему носят галстуки, вот и вылавливают их сейчас словаки...

— Костя, предупреди всех наших партизан об этом. Увидят кого с красным галстуком, пусть ведут в штаб. А если окажет сопротивление, не церемониться! — распорядился Морской.

— Ясно, командир. Ну, нам пора...

Командиры вышли из комнаты.

ГРУППЫ УХОДЯТ НА ЗАДАНИЕ

Пятьдесят партизан уже выстроились возле штаба — каждая группа отдельно. Перед строем лежали вещевые мешки со взрывчаткой, боеприпасами и продуктами, стояли ручные пулеметы. Морской, Бобров и Григорьев шли вдоль строя, осматривая оружие бойцов, проверяя, все ли необходимое взято в поход. В конце строя Бобров что-то сказал Морскому, тот согласно кивнул головой и, повернувшись к партизанам, вдруг приказал:

— На месте, шагом... марш!..

Партизаны недоуменно переглянулись не зная, то ли шутит майор, то ли всерьез.

— Веселей! Веселей!.. — прикрикнул Бобров и вместе с подполковником вновь пошел вдоль строя. Возле некоторых партизан они останавливались, прислушиваясь к чему-то, и Морской приказывал кому-либо выйти из строя. Вскоре перед шеренгой оказались шесть партизан, которые неуклюже топтались на месте.

— Отставить шаг! — зычный голос Морского разнесся над поляной. Командир приблизился к вышедшим из строя партизанам, спросил:

— Вы куда собрались? На базар что ли? А ну, попробуй-ка вот ты, Сапронов, пробежать. Давай, давай, чудак человек, дуй вдоль строя! Не стесняйся! А то твоя стеснительность всю группу погубить может...

Недавно прибывший в отряд парень лет 23, в потрепанном солдатском обмундировании, вышел из строя и побежал, громко топая сапогами. И сразу же все отчетливо услышали дробный металлический стук, словно солдат колотил чем-то железным по котелку.

— Стой, давай назад! — крикнул Морской. — А теперь скажи, Сапронов, как ты думаешь, за сколько сотен метров услышит часовой этот грохот при твоем движении?

Партизан молчал, смущенно опустив глаза, поправляя сбившийся на сторону котелок.

— Это ко всем относится, — повернулся Морской к партизанам. — Обмундирование, оружие, снаряжение — все должно быть подогнано и закреплено так, чтоб никакого шума!.. Иначе противник обнаружит вас, и этим вы не только операцию провалите, но и себя гробануть можете... А сейчас, командиры, по одному заходите в штаб, получите задание и инструктаж!..

Командиры групп один за другим потянулись к избушке. А вокруг пятидесяти счастливчиков собрались те, кто уходил позже или оставался в лагере. Совали уходящим сигареты, лишнюю обойму патронов, ножи, давали советы, из которых и десятой доли не запомнишь, и сотой доли не выполнишь. Стройный парень в кожаной тужурке черного цвета, с маузером через плечо кружился тут же. Сейчас в нем нелегко было признать того оборванца, которого вместе с рыжебородым привели в штаб партизаны неделю назад. Парень вытащил из кармана тужурки флягу и протянул Сапронову:

— Возьми, выпьешь по дороге... Бодрости придаст.

— Спасибо, Иван, не надо... С выпивкой, сам знаешь, под расстрел влипнуть можно... — ответил Сапронов. А стоявший рядом с ним партизан, перепоясанный пулеметной лентой, прикрикнул:

— Э-э, ты, друг ситцевый, отчаливай-ка с боровичкой!.. Приказ забыл, чи шо?..

— Я ж по-товарищески, а ты сразу приказом по башке, — с обидой проговорил Иван.

— Если по-товарищески, то я тебе вот что скажу, парень, — спокойно возразил Сапронов. — Разбаловался ты в комендантском взводе... На баяне пилишь, боровичку пьешь... Вроде бы ничего такого плохого и не делаешь, а все у тебя чудно как-то получается... Других подбиваешь насупротив идти....

— Ты болтай, да меру знай, — огрызнулся Иван. — Знаем мы таких идейных...

К спорящим подошел партизан в словацкой армейской форме и офицерской морской фуражке. Это был моряк Дунайской чехословацкой военной флотилии Юзеф Ямришко. Прислушавшись к разговору, словак обратился к Ивану:

— Тавай, товарищ, ататим поровичка токтор, на лечений...

— Верно... Сдать боровичку доктору для лечебных целей, — поддержали моряка партизаны. — Для раненых пригодится... Сдать...

Иван нахмурился, желваки заиграли под смуглой кожей, зло сверкнули карие прищуренные глаза:

— А ты, водоплавающий, тоже только молочко употребляешь? Докторов не жалей, они больше нашего хлещут...

— Кончай свою пропаганду, — обозлился Сапронов. — Хитрый ты человек... Попервах я думал, что с придурью ты, ан нет...

— Что за шум? — подошел командир группы Василий Хомутовский.

— Да вот, размышляем... как правильнее употребить боровичку, — натянуто улыбнулся Иван.

— Доктору сдать! — выкрикнул кто-то.

— Считай, что решили, — твердо сказал Хомутовский. — Сдать доктору! Морозов нет и в дорогу ее брать ни к чему... А теперь, хлопцы, по коням...

Девять партизан вскинули на плечи вещмешки, поправили оружие. Группа Василия Хомутовского уходила последней. Уже отправились на задание вместе со своими людьми комиссар Григорьев, капитаны Светлов и Олевский. Несколько минут назад покинули лагерь еще две группы. Среди деревьев можно было различить человеческие фигуры, постепенно исчезающие в осенних сумерках.

Хомутовского провожали Морской и Бобров. Крепко пожимая на прощание руку другу, командир вполголоса сказал:

— Ну, бывай, чудак человек! Помни про дозоры, выдвигай их впереди и по флангам, минеров в дозор не назначай, автоматчика держи метрах в пятидесяти позади группы.

— Помню, помню, Михаил... Только рвать буду все равно на выбор, чтоб без промаху. А так ведь и порожняк можно по ошибке кувырнуть...

— Ладно, Васек, веди группу. — И Морской легко толкнул Хомутовского от себя.

...На первом же привале Василий подробно рассказал партизанам о задании, предупредил о необходимости повышенной бдительности. Вытащив карту, он вместе с Юзефом Ямришко, проводником группы, обсудил, как лучше подойти к назначенному пункту.

Двигались осторожно. Если дозоры сообщали о близости противника, приходилось подолгу отсиживаться в кустах. Чаще всего это случалось возле шоссейных и больших проселочных дорог. Мимо проносились машины с солдатами, грохоча гусеницами, проползали танки или тягачи с пушками, а партизаны лежали, затаив дыхание, и ожидали сигнала дозорных, чтобы перебежать дорогу.

Наступила ночь. Безмолвная, сонная тишина леса окружала людей. Потрескивал под ногами хворост. Поскрипывали вершины деревьев. Мохнатые влажные лапы елей хватали партизан за одежду, словно старались удержать, не пустить дальше. Вокруг чернели корявые пни и корневища бурелома, похожие на скрюченные неведомые страшилища. Вдали что-то ухало и стонало, иногда прямо из-под ног людей с шумом взлетали ночные птицы, вскакивал испуганный заяц...

Тяжелые подъемы, изматывающие переходы по лесу прерывались короткими привалами. Команда «Пошли!» раздавалась в тот самый момент, когда усталость смыкала веки. Только раз на протяжении суток командир разрешил двухчасовой отдых.

Все еще спали, а Хомутовский и Ямришко уже «колдовали» над картой. Подъем, десять минут на завтрак и снова в путь... Последние километры шли особенно тихо. Хомутовский не хотел рисковать у самой цели и принял все меры предосторожности.

Солнце перевалило за полдень, когда головной дозор вышел к железной дороге. Расставив караулы, Хомутовский вместе с Ямришко и словаком-минером поднялся на пригорок, с которого хорошо просматривалась дорога. Она то ныряла в глубокую выемку, то, проскочив метров двести по высокой насыпи, исчезала за поворотом.

До вечера партизаны наблюдали за движением на дороге, за сменой патрулей. Поезда ходили часто. Бодро позванивая по стыкам, пролетали порожние эшелоны со стороны фронта, а навстречу им шли тяжело громыхающие составы с техникой, горючим...

— Эх, жаль пропускать, да нельзя пока, — вздохнул Хомутовский, провожая взглядом очередной состав с танками.

Как только стемнело, он и словак-минер побежали к насыпи. За ними, разматывая проволоку, бежал Ямришко. Не больше пяти минут потребовалось минерам, чтобы подложить под рельс мину, прикрепить к чеке проволоку, засыпать мину балластом.

— Уходите! — приказал Хомутовский и следом за товарищами сошел с дороги на бровку, тщательно заметая следы веткой, присыпая песком провод.

Только минеры поднялись на сопку, как со стороны фронта показался эшелон. Партизаны равнодушно поглядывали на порожние платформы, проносившиеся мимо. Лишь на некоторых из них торчали либо стволы разбитых пушек, либо остовы изуродованных машин...

Прошло больше часа, прежде чем где-то далеко за горами, прикрывающими узкую полоску долины, послышался гудок паровоза.

— Видно, на станции... — проговорил Василий.

Ямришко толкнул Хомутовского в плечо и показал вправо. С соседнего холма, где лежал дозор, моргнул огонек... еще... еще...

— Патруль, хай ему три погибели!

Четверо солдат в немецкой форме, разговаривая, медленно шли по путям. А поезд уже стучал в дальнем конце равнины.

— Що ж це диеться, га? — ворчал Хомутовский. — Хиба ж мы упустимо цю поживу... Дулю з маком... Сапронов, визмы цих фрицев на мушку.

Василий решил стрелять, как только немцы обнаружат мину. Вот сейчас... Все прильнули к автоматам.

— Пока не шумну, не стрелять!

Солдаты все ближе и ближе подходят к месту, где заложена мина. Десять шагов... Пять... Три... Идут спокойно... Что?! Заметили? Немцы остановились как раз там, где заложена мина...

— Почекаемо, — шепчет командир, сам не замечая, что уже давно перешел на украинский язык. — Ще трохи почекаемо...

На насыпи вспыхивают зажигалки. Видно, как немцы прикуривают и медленно трогаются дальше. Рядом с Хомутовским облегченно вздохнул Ямришко, ругнулся минер-словак, а сам Василий почувствовал, что на лбу у него выступили капельки пота.

— Поживите ще трохи, катовы души... Зараз не до вас...

Поезд был совсем близко.

— Побачемо, що воны там тягнуть... Зараз побачемо...

Отфыркиваясь струями пара, на насыпь выскочил из выемки паровоз, и следом за ним, поблескивая под светом луны, потянулись громады танков на платформах. Хомутовский осторожно взялся за провод, и как только паровоз наехал на мину, изо всех сил рванул провод на себя. В то же мгновение багрово-зеленые молнии взлетели вверх из-под паровоза. Паровоз вздыбился, как стременной конь, остановленный на скаку, и с грохотом опрокинулся, полетел под откос. А за ним, наскакивая одна на другую, кувыркались платформы, скрежетали и крошились вагоны, с треском разбрасывая доски, какие-то куски металла.

— Видходимо! — крикнул Хомутовский, поднимаясь с земли, и отсветы огня запрыгали у него по лицу...

РИСК И РАСЧЕТ

Тихий солнечный рассвет занимался над лесом. О нем первыми известили птицы своим веселым щебетом. Где-то глухо прокричала кукушка, весело застучал дрозд, мелькнула в просвете ветвей белка. Вскоре лес наполнился привычным стрекотом, жужжанием, воркованием. Морской вышел из дома, постоял на крыльце, любуясь зеленью леса. Повернувшись к Боброву, который брился, пристроив зеркало на пеньке, сказал:

— Денек-то, Костя, жаркий будет... Прям, как у нас на Дону, в августе...

— Тепло, что и говорить...

Никто из них не предполагал, что день этот окажется для них вдвойне «жарким».

Во время завтрака радист положил перед командиром радиограмму. Из Центра сообщали, что немцы подтягивают к фронту новую дивизию, и требовали срочно уточнить ее состав, вооружение и координаты.

— Что будем делать, Костя? — спросил подполковник Боброва. — Времени в обрез, а у нас все на заданиях...

— Ждать некогда.

— Придется самим... Другого выхода нет... У повстанцев, что по соседству с нами, есть «татра». Возьмем и поедем в открытую, как фрицы ездят... Несколько километров по повстанческой зоне, а дальше — ничья полоса...

— А еще дальше — немцы, — подсказал Бобров.

— Да... вроде б коридор, который они занимают, но потом ведь опять партизанская зона... Там сейчас действуют отряды Егорова и Морозова.

Морской говорил горячо, повторяя отдельные слова и фразы, словно стараясь себя убедить в правильности своего решения.

— Рискованно все же, Миша...

— Так в нашем деле без риска не обойтись, — перебил начальника штаба Морской. Он резко встал из-за стола и забегал по маленькой комнате. — Помнишь, чудак человек, какие мы номера откалывали на Украине? Ты вспомни, как, переодевшись в фрицевские мундиры, мы забирались к ним в самое пекло. Да что тут много говорить!.. Поехали! — И Морской решительно потянул Боброва за рукав.

...После обеда со стороны Зазрива выехала легковая автомашина «татра» с немецким номером. За рулем сидел партизан Ян Чипка, словак средних лет, с чуть посеребренными сединой висками и мозолистыми руками рабочего. Одет он был в словацкое обмундирование: солдат как солдат. Рядом с ним в белой рубашке, с подтяжками — китель и фуражка небрежно брошены на колени — развалился подполковник Морской. На заднем сиденье в такой же небрежной позе сидел майор Бобров. Именно так ездили в жару немецкие и гардистские офицеры. За сиденьем шофера виднелся автомат, в сетке, сбоку, лежало десятка полтора гранат.

Недалеко от деревни Сучаны машину остановил повстанческий патруль:

— Дальше нельзя... Там швабы...

— Вы это точно знаете, — спросил Морской, — или догадываетесь?

— Здесь кончается наша зона... Вчера мы швабов не видели, а сегодня, может, они и в километре от нас...

— Так... Ну что ж, поехали, хлопцы... Как-нибудь выкрутимся... В случае чего...

Ян Чипка нажал на акселератор, и машина понеслась вперед. Широкое асфальтовое шоссе стремительно рвалось под машину. По сторонам мелькали зеленые деревья и кустарники, залитые жаркими лучами солнца лужайки. Казалось, не было и не могло быть здесь войны, так не вязалась эта картина со взрывами, стрельбой, смертью.

Но сидящие в машине люди помнили о войне каждую минуту. Не отрывая взгляда от несущегося навстречу шоссе, Морской расстегнул кобуру пистолета, попробовал, легко ли достать из сетки гранаты.

— Швабы!.. — тихо сказал шофер.

Но еще раньше, чем Ян Чипка произнес это слово, разведчики увидели, как из-за поворота выползла длинная черная колонна эсэсовцев, словно змея извиваясь по шоссе.

— Спокойно! — сквозь зубы процедил Морской. — Отступать поздно. Главное — выдержка! Пришпорь скакуна, чудак человек... Сигналь понахальнее...

Подполковник откинулся на спинку сиденья, опустил боковое стекло и, когда машина вплотную приблизилась к колонне, устало поднял руку и пренебрежительным движением потребовал, чтобы эсэсовцы расступились.

Идущий впереди офицер повернулся к колонне и развел в стороны руки. Колонна разделилась на две части, освобождая в центре проход для машины. С усталым безразличием поглядывали сидящие в машине «немецкие офицеры» на эсэсовских солдат. От их взглядов ничто не ускользало: номера на погонах солдат, знаки отличия, вид оружия...

— На ловца и зверь бежит. Четвертая горнострелковая дивизия СС, — определил Бобров.

— Гребет в район Дукельского перевала, — тихо ответил Морской.

«Татра» медленно двигалась мимо одного полка... второго... третьего. За каждым полком тянулись артиллерийские батареи, повозки, кухни, минометные подразделения... А вот и последние конные упряжки, санитарные повозки...

Машина выскочила из коридора черных мундиров и понеслась по пустынному шоссе. Километров через пять заметили впереди немецких солдат, лежавших в кюветах. Это была передовая линия немецкой обороны, которую они держали здесь против партизанских отрядов и повстанцев...

Что же делать? Поворачивать назад нельзя. Вторично проехать сквозь ряды эсэсовской дивизии не удастся: немцы наверняка заподозрят неладное... А до своих рукой подать. Секунды были в распоряжении партизанских разведчиков. Морской обернулся к Боброву и, подмигнув, сказал:

— Рванем напрямик, Костя... Где наша не пропадала... В случае чего, швыряй гранаты влево, а я вправо...

— Другого выхода нет. Вся надежда на тебя, Ян...

Шофер до отказа выжал акселератор. «Татра» вихрем неслась по шоссе. Немецкие солдаты приподнимались навстречу из кюветов, что-то выкрикивали, размахивали руками, пытаясь предупредить, что впереди оборона партизан и дальше ехать опасно.

На обочину шоссе выскочил офицер, поднял вверх руку с пистолетом, требуя остановиться.

— Ян, притормози... Сделай вид, что останавливаешь машину и сразу рви вперед, газуй до отказа... — Морской вытащил пистолет, передернул затвор. — Зараз они поймут, с кем имеют дело...

«Татра» взвизгнула тормозами, чуть сбавила скорость. Офицер отступил назад, ожидая, что машина сейчас остановится. Но она рванулась вперед перед самым его носом и пронеслась мимо оторопевших от неожиданности немцев. Лишь минуты две спустя вдогонку затрещали автоматы, защелкали карабины. Пули зацокали по кузову.

— Очухались, подлючьи души, — закричал Морской. — Жми, Ян, на всю железку...

Оставались какие-то сотни метров до партизанской передовой, которая протянулась за железнодорожной линией. Но тут новая неожиданность подстерегала разведчиков: до переезда оставалось метров тридцать, когда из путевой будки выскочил немец и бросился к шлагбауму.

— Откуда он, черт, взялся? — Морской выхватил пистолет, прицелился в солдата, высунув руку из окна машины. Следом прогремели выстрелы Боброва. Немец качнулся из стороны в сторону, схватился за бок и упал. Полосатое бревно не успело опуститься до конца. На полном ходу, чикнув крышей по шлагбауму, «татра» проскочила через переезд.

Еще немного, и разведчики будут у своих. Но и немцы не теряют времени даром. Один за другим грохочут гранатометы, вздымая рядом с машиной клубы земли и камней. И вот — рывок, удар, обвальный грохот. Машина заваливается и останавливается. Оторванное взрывом заднее колесо, виляя, медленно катится по шоссе. Схватив кителя, Морской, Бобров и Ян Чипка выскакивают из разбитой машины и падают в кювет.

В это время со стороны обороны партизан тоже загремели выстрелы. Разведчики оказались, таким образом, между двух огней. Отстреливаясь, они поползли к своим. Мелкий кустарник, какие-то огороды... Морской натянул китель и, когда в окопах уже можно было различить людей, вскочил и что есть силы крикнул:

— Не пали! Свои ведь!.. — Он прибавил пару выразительных слов, после чего огонь стих.

Как только партизаны подползли к окопам и спрыгнули вниз, их сразу же окружили несколько бойцов:

— Сдайте оружие! Вы арестованы!

Морской назвал себя, но те и слушать не хотят.

— Знаем мы эти немецкие штучки, милок, — усмехнулся один из бойцов. — Морской не такой дурак, чтобы самому в пасть волку лезть...

— Мы были в разведке... Это мой начштаба, а это шофер...

— Нечего прикидываться... Расстрелять вас и дело с концом...

— Ведите нас к командиру! — потребовали разведчики.

Их повели на поляну, где в окружении нескольких человек сидел офицер.

— Кто такие? — спросил он.

Морской объяснил. Офицер рассмеялся:

— Брось дурака валять... Какой ты Морской?.. Сказки детишкам будешь рассказывать...

— Вы — капитан Егоров, — Морской узнал командира отряда, о котором ему рассказывал майор Величко. — Я действительно подполковник Морской...

— Вот ты и попался, — смеется Егоров. — Откуда ты меня знаешь, а?.. В гестапо тебе мою карточку показывали?.. Ну ничего, сейчас мы тебя выведем на чистую воду и расшлепаем... Ведите их, ребята, в землянку.

Задержанных повели в землянку. Конвоир еще не успел доложить, как с лежанки вскочил человек и бросился к Морскому:

— Миша!.. Каким тебя ветром занесло, разбойник?!

Только теперь Морской разглядел майора Величко.

— Тебя приехали проведать, чудак человек, — засмеялся Морской, чувствуя как страшная усталость наваливается на него.

— Егоров! Принимай дорогих гостей... Знакомься: подполковник Морской, майор Бобров. — И Величко крепко обнял разведчиков.

...В тот же вечер в Центр была передана радиограмма о численности и оснащенности эсэсовской дивизии, направляющейся в сторону польской границы. Не суждено ей было дойти до Дукельского перевала, где держали оборону немецкие части. Советские бомбардировщики почти полностью разгромили дивизию.

Через два дня командующий германскими войсками в Чехословакии генерал Фредериче сообщил в Берлин:

«Ставка фюрера, ОКВ, фельдмаршалу Кейтелю.

4-я горнострелковая дивизия СС была обнаружена советской разведгруппой и подверглась ожесточенной бомбежке. В течение дня советские самолеты бомбили и обстреливали ее полки.

В результате ударов авиации противника дивизия понесла значительные потери в живой силе и технике. В связи с потерей боеспособности дивизия направляется на пополнение и переформировку в район Праги».

За точные разведданные Центр поблагодарил Морского и Боброва и одновременно строго предупредил, чтобы командир отряда и начальник штаба впредь не брались лично за выполнение подобных заданий.

КТО ЖЕ СВАТ?

Когда Морской и Бобров вернулись в свой лагерь, партизан Ларионов привел в штаб под конвоем неизвестного.

— Задержан по дороге к лагерю, — доложил партизан. — Спрашиваем, кто и откуда, а он твердит как попугай: ведите к Морскому...

— Вы Морской? — спросил неизвестный.

— Я...

Низенький плотный мужичонка лет пятидесяти некоторое время пристально всматривался в подполковника.

— Ну и слава богу, — наконец улыбнулся он. — Теперь вижу, что Морской. По шраму на подбородке вижу... А все же покажьте шелковый лоскуток. Боюсь, как бы не обмишулиться...

— Экий ты недоверчивый! — возмутился Ларионов. — Говорят же тебе, Морской это, командир наш... Русским языком говорят...

— Ишь ты, говорят... Я вот могу сказать про себя, что Наполеон. Так ты и поверишь?

Ларионов засмеялся:

— Простите, ваше императорское величество... Не узнали мы вас, на заставе по матушке величали...

Не обращая внимания на шутку, незнакомец настойчиво попросил:

— Так вы, будьте ласковы, покажите лоскуток...

Морской вытащил из нагрудного кармана напечатанное на шелке удостоверение и подал гостю.

— Посветите, — обратился тот к партизанам.

— Я б тебе с удовольствием присветил по уху, настырная твоя душа, — огрызнулся Ларионов.

Арестованный спокойно повернулся к парню:

— Ты подожди малость, подожди... Я вот эту штуковину гляну, потом командиру кое-что сообщу, и тогда у меня часок-другой отдыха будет... Вот я тебе и присвечу по уху, коль тебе так хочется... Уважу, так уж и быть, если ты сам гостей уважать не научился.

Партизаны засмеялись. Им понравился этот шустрый, общительный человек своей находчивостью, умением на острое словцо ответить меткой шуткой. А тот не спеша свернул шелковый лоскуток и, возвращая его Морскому, сказал:

— Все правильно. Разрешите поговорить с вами, товарищ командир? Только не здесь...

— Пошли. — Морской жестом пригласил незнакомца пойти к дому лесника. — Майор, думаю, что и ты зараз нужен будешь...

Бобров согласно кивнул в ответ, а незнакомец нерешительно затоптался на месте.

— Чудак человек. — Морской внимательно разглядывал незнакомца. — Можешь не сомневаться, это наш начальник штаба.

Присказку «чудак человек» знали все в отряде и по тому, с какой интонацией она произносилась, бойцы точно могли определить отношение командира к происходящему: недовольство, упрек, восхищение, осуждение. На этот раз слова «чудак человек» прозвучали с какой-то почти нескрываемой настороженностью.

В комнате горела лампа, а чтобы свет ее не был виден снаружи, ставни еще с вечера закрыли. Неизвестный глянул на окна и тихо спросил:

— Нас никто не подслушает?

— Мы одни...

Мужчина вытащил из кармана тонкую полоску бумаги и подал Морскому.

Морской развернул листок:

«Товарищам Морскому и Григорьеву.

Сообщаю, что, по данным наших товарищей, в вашем отряде есть два немецких шпиона. Один — Николай Чередниченко — заслан к вам Лебедем, командиром лжепартизанского отряда. Его кличка Сват. Кто заслал второго шпика, и его имя, нам неизвестно. Остерегайтесь.

С дружеским приветом,

комиссар п/о им. Богдана Хмельницкого...»

Знакомая размашистая подпись с хитроумно закрученным «хвостиком» не оставляла никаких сомнений в подлинности письма. Морской еще раз перечитал его и молча передал майору. Невеселые мысли сами собой лезли в голову. «Что же это получается? Командир партизанского отряда засылает немецкого шпиона... Значит?.. Значит, на немцев гад работает... Иного вывода тут не сделаешь...

— Слушай, Костя, — оборвал Морской свои размышления. — А ты что думаешь об этом?

— Одно ясно, — медленно проговорил Бобров, поджигая над пламенем краешек письма, — что тут пахнет предательством... Необходимо срочно во второй раз запросить у Центра сведения об отряде Лебедя...

— Нам стало известно, — вступил в разговор связной, что Лебедь расстрелял в одном словацком селе троих разведчиков, обвинив их в шпионаже в пользу немцев... Хотя это были преданные нашему делу люди из подпольной организации...

Морской поднялся, прошелся по комнате, остановился возле окна. Бобров заметил, как сжалась в кулак правая рука командира и желваки заиграли у него на лице.

— Что еще известно об этих шпионах, чума их задери? — резко спросил Морской, повернувшись к связному. — Их приметы?.. Не знаешь? В таком разе, когда засланы?

— Такими данными мы не располагаем. Сват заслан вроде бы пару недель назад...

— Негусто... — Бобров с досады даже присвистнул. — Как же их искать?

— Надо проверить, но сдается мне, что партизана с фамилией Чередниченко у нас нет, — сказал Морской. — Впрочем, за это время мы приняли в отряд полторы сотни людей, если не больше...

— Передайте, пожалуйста, своим, — обратился Бобров к связному, — что мы просим сообщать нам любые сведения о шпионах и об отряде Лебедя. Меня интересует его командир... Кто он? Какие подлые мысли засели в его башке?..

ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

Начальник оперативного отдела службы безопасности неохотно шел сегодня на утренний прием к обергруппенфюреру. Он знал, что встреча будет не из приятных: за последнее время Франк стал невыносимо раздражителен и груб, а тут произошли новые события, которые никак не могут обрадовать министра.

— Докладывайте! — не ответив на приветствие, приказал Франк полковнику, лишь тот вошел в кабинет.

— В Чехии идут бои...

— Я уже говорил вам, — резко перебил Франк, — утренний доклад вы должны начинать сводкой по Словакии. Неужели не ясно?..

— Простите, герр обергруппенфюрер... — Полковник потер лысину и стал перелистывать лежавшие в папке бумаги. — Сейчас... одну минуточку, герр обергруппенфюрер...

— Не заставляйте меня ждать!

— Словакия... — Полковник остановился, подбирая первые слова.

— Что — Словакия? — Франк выскочил из-за стола и нервно заходил по кабинету так, что стук его кованых сапог не заглушал даже мягкий ковер, расстеленный на полу.

— Минувшей ночью на железных и шоссейных дорогах совершены диверсии, — с опаской поглядывая на шефа, заговорил полковник. — Подорвано четыре эшелона...

Франк остановился, глаза его сверкнули из-под насупленных бровей:

— Что?! Сколько эшелонов?

— Четыре, — повторил полковник, отводя взгляд от перекошенного лица Франка. — Все диверсии совершены в районах, контролируемых нашими войсками. Один эшелон с танками и снарядами...

— Покажите, где это произошло, — приказал Франк и, ссутулившись, подошел к карте.

— Состав с танками подорвался на мине, когда поезд шел на большой скорости, — отмечая крестиком место на карте, продолжал Докладывать полковник. — Все платформы и вагоны разбиты... Эшелон с горючим для самолетов и танков взорван вот здесь... — Полковник поставил на карте еще один крестик. — С продовольствием и ротой солдат — здесь. — Еще крестик. — Причем взрыв произведен опять в тоннеле. Почти все солдаты погибли...

Франк закурил сигарету, молча отошел от карты и тяжело опустился в свое кресло. Дым сизым облаком клубился над его головой.

Полковник поставил на карте пятый крестик:

— В этом месте подорван эшелон, в котором ехал на фронт артиллерийский полк... Погибли командир, пятнадцать офицеров и около ста солдат, много раненых... Большинство орудий разбито...

— Практически полк уничтожен... Вы это хотите сказать, полковник? Дальше...

— Станции,особенно прифронтовые, забиты поездами и подвергаются ударам противника с воздуха... На трех шоссейных дорогах взорваны мосты, обстреляны автоколонны. Уничтожено несколько автомашин с людьми и грузами... Повреждены две высоковольтные электролинии, из-за чего остановилась работа на двух военных заводах и медном руднике...

— Не кажется ли вам, полковник, — снова перебил начальника оперслужбы Франк, — что ваши доклады становятся все продолжительнее и насыщеннее? Кстати, не могли бы вы заодно рассказать, как идут восстановительные работы в тоннелях, что были взорваны раньше?

Министр говорил подчеркнуто вежливо, старательно подбирая слова, но полковнику от этой вежливости становилось не по себе еще больше, чем от грубости обергруппенфюрера. Еле сдерживая дрожь в голосе, офицер ответил:

— Тоннели частично расчищены... Сегодня оттуда вернулись наши специалисты. Они установили, что взрыв произошел в результате наезда эшелона на мину контактного действия... Мины во всех трех тоннелях были заложены под рельсы в самом центре.

— Значит, это дело рук не заводских рабочих, как вы предполагали, полковник? Рабочие туда попасть не могли... Охрана тоже ни при чем... Ее проверяли... Кто же тогда, черт возьми?.. — Франк уже не мог сдерживать себя. Он весь побагровел от злости, швырнул окурок сигареты в пепельницу и зловеще повторил: — Кто, я спрашиваю?.. Дьяволы-невидимки?

Полковник, вытянувшись, стоял перед своим разъяренным шефом:

— Эксперты и специалисты утверждают, что проникнуть в тоннели незамеченным невозможно, герр обергруппенфюрер... Вот заключение гестапо и офицеров абвера Братиславы. — Полковник вытащил из папки листок и подал Франку. — Я попросил их прислать копию...

— На кой черт мне эта бумажонка?! — бушевал Франк, кидая на стол протянутый лист. — Эти кретины пишут оправдательные заключения, а диверсанты нашли лазейку и рвут тоннели... Тоннели взрываются, а мне доказывают, что в них невозможно проникнуть ни под каким видом!.. Абсурд, чушь!.. Даже если бы туда пробирался бесплотный дух, и тогда бы охрана должна была заметить у него мины!.. А что говорят ваши специалисты?

— Никаких следов не обнаружено, герр обергруппенфюрер. Офицеры осмотрели все окрестности, подходы к тоннелям, заградительную проволоку, но все безрезультатно... Кроме входов в тоннель, есть только колодцы для вентиляции... Они тщательно замаскированы и видимых нарушений не имеют, кроме как от взрывной волны...

— Не кажется ли вам, полковник, что взрыв тоннелей и новый удар по коммуникациям — дело одних и тех же рук? Операция хорошо спланирована и нанесена почти в одни и те же часы повсеместно. За одну ночь мы потеряли без боя артиллерийский полк, роту солдат, три эшелона с танками, горючим, боеприпасами, продовольствием, десяток автомашин, взвод солдат... И это в то время, когда на фронте идут кровопролитные бои, когда дорог каждый патрон!.. Каждый солдат!..

Слушая разгневанную речь Франка, полковник думал о том, что министр волнуется не зря. Нынешняя сводка по Словакии не обрадует Берлин. Снабжение армии и без того осуществляется с большими перебоями. А теперь еще эти события, по сути дела сводящие на нет приказ фюрера — удержать русских на перевалах.

Погруженный в свои мысли, полковник не сразу услышал вопрос, обращенный к нему:

— Что вы собираетесь предпринять?

— Усилить борьбу против партизан, герр обергруппенфюрер...

— Это слова, полковник, только слова... Какие меры намечает наша служба безопасности?

— Усиление карательных акций против партизан и населения...

— Этого мало... Необходимо подрывать партизанское движение изнутри, побольше забрасывать в партизанские отряды наших агентов. Пусть уничтожают командный состав, наводят на партизанские лагеря и базы карательные батальоны, подрывают доверие к командирам, пусть делают все, чтобы население боялось партизан, относилось к ним как к мародерам и бандитам. Не жалейте крон на подкупы! Обещайте агентам награды и хорошую оплату за выполнение заданий... Форсируйте операцию «Д»...

— Она проходит нормально, герр обергруппенфюрер. Отряд Лебедя акклиматизировался и уже приступил к выполнению задания: устанавливает связи, ведет работу среди населения, уничтожает выявленных подпольщиков и разведчиков противника. Кстати, двое наших людей заброшены в отряд Морского. Вы помните эту фамилию? Слухи об уходе его в Польшу не подтвердились...

— Эта новость у вас последняя на сегодняшний день? — мрачно спросил Франк.

— Нет, герр обергруппенфюрер... — Полковник сделал паузу. — Операция «Красные галстуки» сорвалась... Командир этого отряда сообщил, что почти все его люди схвачены. Оставшихся он вынужден был увести в один из наших гарнизонов...

— Так! — медленно протянул Франк, вытягиваясь в кресле. — На сегодня достаточно. Вы свободны, полковник! — И когда за офицером закрылась дверь, он встал из-за стола и в раздумье зашагал по мягкому ковру.

«Итак, затея с красными галстуками сорвалась, что и следовало ожидать... Можно представить себе, как взбеленится Скорцени, узнав об этом. Уж как он носился со своей идеей!.. Но этот выскочка, конечно же, постарается свалить всю вину за провал операции на мой штаб. Нужно быть готовым ко всему...

Франк отлично понимал, что обстоятельства последних дней складываются не в его пользу. Единственное, что еще удерживало его в равновесии, это чувство какого-то злорадного удовлетворения от того, что не одному ему сейчас приходится туго, что ход событий на войне многим спутал прежние карты. Чтобы как-то укрепить свои позиции на восточном фронте, Гитлер отдал приказ ввести несколько дивизий в Словакию. Этой мерой он преследовал две цели: во-первых, задушить народное восстание в стране, во-вторых, усилить охрану коммуникаций, по которым шло снабжение армии на восточных границах.

Оккупацию Словакии Франк считал необходимой при создавшемся положении. И все-таки он очень сомневался, что это может усмирить партизан, заставить повстанцев сложить оружие. Он слишком хорошо знал славян, их упорство и решимость в достижении цели...

КОНЕЦ ЛЖЕПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА

Морской с капитаном Светловым вышли из леса и остановились на склоне холма, с которого открывался вид на село Зазриво, расположенное в котловине гор. Маленькие домики, окутанные синей дымкой, казались сверху цветными кубиками, ровными рядами расставленными на игрушечной доске.

Подполковник, однако, не замечал мирной красоты этого солнечного сентябрьского утра, занимавшегося над партизанским краем. Мысли его были далеко отсюда. Вчера пришло сообщение из Банской Бистрицы, что решением Словацкого национального центра и главного партизанского штаба он назначен командиром оборонительного района, в котором действовал отряд «Вперед». Это назначение не то чтобы напугало Морского. Его тревожила обстановка, сложившаяся в данном районе, да и во всей республике. Немцы начали оккупацию Словакии, чтобы разом покончить с восстанием, которое с каждым днем принимало все больший и больший размах. Не сегодня-завтра гитлеровцы заявятся сюда. Нынешней ночью на ближайшую станцию прибыла эсэсовская маршевая часть. Каковы ее цели? Бросят ли ее немцы на фронт или против партизан?

— А силенок-то у нас маловато... Ох, маловато... — Морской даже не заметил, как произнес эти слова вслух.

Они со Светловым уже спустились с холма и очутились на чистеньких улицах небольшого уютного села Зазриво. Непривычный запах домашнего жилья, свежеиспеченного хлеба ударил в нос, и командир с удовольствием втянул в себя воздух.

— Отвык я от всего этого, чертовски отвык, — медленно проговорил он. — Ну ничего, недолго уже осталось... Вот разделаемся с фашистской сволочью — наверстаем упущенное. Так ведь, Николай? — Он заговорщически подмигнул Светлову и предложил: — Давай заглянем сперва в корчму. Пивка выпьем, с людьми погутарим, последние новости послушаем.

Село Зазриво входило в повстанческую зону, но сейчас здесь не было ни повстанцев, ни партизан, ни немцев. Учитывая это обстоятельство, Морской решил лично сделать разведку, узнать настроение местного населения, его отношение к партизанам. Он знал, что зазривский полицейский участок во главе с начальником полиции помогал повстанцам и партизанам чем мог, и рассчитывали их помощью завербовать в свой отряд добровольцев.

В этот ранний утренний час народу в корчме было немного. Хозяин дремал за стойкой. Несколько человек компанией расположились в дальнем углу зала.

Морской со Светловым взяли по кружке пива и устроились за одним из столиков в центре корчмы, за которым сидел молодой парень в кожаной тужурке, увешанный оружием.

— Партизан, что ли? — обратился Светлов к соседу.

Парень поднял голову и оторопело уставился на Морского, одетого в форму офицера Советской Армии. Тряхнув головой, словно пытаясь отогнать от себя наваждение, он привстал со стула, поздоровался.

— Давненько я не видел родной формы... Русский я, кадровый старшина...

— А где сейчас?

— В отряде Лебедя воюю... Товарищ подполковник, как ты думаешь, вернут мне старое звание аль нет?

— Кто его знает?.. Может быть, и вернут, а может, и рядовым пошлют... Куда попадешь... Многое от этого зависит...

— А бис с ним, согласен хоть самым что ни на есть последним рядовым, только б убраться отсюда...

— А что так? — спросил Морской, пристально осматривая одежду и оружие парня. — Чем ты недоволен, коль заседаешь в кормче, как нарком. Одежка на тебе справная, вооружен так, что зараз в бой, и кроны, видать, водятся...

— Кроны есть, грешить нечего, — недовольно проговорил парень. — И жратвы хватает, и питья вдосталь...

Чувствовалось, что накипело на душе у парня. Хочется ему поделиться с кем-нибудь своими сомнениями.

— Слушай, подполковник, возьми с собой в часть... Христом-богом тебя прошу!

— Подумать сначала надо, чудак человек... А скажи, ты случайно не знаешь Николая Чередниченко?.. Слыхал я, что он в вашем отряде был... Тут один его знакомый просил меня разыскать... — Морской пытался что-нибудь разузнать о засланных шпионах.

— А хто его знает, может, и есть... Я всех не знаю...

— Кто у вас командир?

— Лебедь... Кличка это или фамилия — не знаю...

— Снабжение откуда получаете?

— Сами промышляем...

— Грабите, значит...

— Не грабим, а берем, что нам нужно, как говорит наш командир. Снабжения мы ниоткуда не получаем, что ж нам делать?! Понимаю, не очень это... красиво. Чувствуешь себя другой раз разбойником каким-то, да ведь выхода нет.

— Насчет разбойников верно гутаришь... Негоже нам, русским, братьев своих, словаков, обирать... Сам-то ты откуда? Звать как?

— С Украины. Митрий Коваленко, — хмуро проговорил парень. — В плен попал год назад... Удрал... Прибился к партизанам, радешенек был, да вот не довелось еще ни разу в фрица пальнуть...

— Чего ж так? — удивился Морской. — Кажись, немцы еще не перевелись на словацкой земле.

— А кто его знает? Командир говорит, не время пока, сил поднакопить надо. А куда их копить, бес его замордуй, так и война кончится. Что я диду скажу? В первом бою в плен попал, год в лагере загинался, а потом тут вот, в горах, воздухом дышал да пиво пил!..

— Добавишь еще, что словаков грабил. Смотришь, дид твой и обрадуется...

— Дида не трожь, подполковник, один он у меня... Правильный дид, еще в гражданскую немцев рубал, — сверкнул глазами парень. — И я не грабитель! К своим я, к партизанам шел, а не в банду грабителей... Воевать хочу, пойми ты это за-ради бога! А что не бью катов немецких, так нет в том моей вины!..

— Это как посмотреть, — тихо сказал Морской. — Коль советский ты человек, то и об этом думать обязан...

— Обязан... Легко тебе говорить... Я было подговорил ребят, шоб на немецкий гарнизончик небольшой напасть, так Лебедь мне за самовольство чуть башку не снес... Эх, пропади ты усе пропадом!.. Невезучий, видно, я...

— Тоже выдумал... Ты лучше раскинь-ка мозгой да покумекай, что получается... Вот возьми наш отряд. Связь с Центром есть, боеприпасы нам самолетами доставляют, продуктами снабжают, а ежели задержка какая, так покупаем их. Немцев мы колошматим, не жалеем.

— Как ваш отряд зовется? — спросил Дмитрий Коваленко.

— Отряд «Вперед».

— Постой, постой... Уж не из отряда ли Морского вы, а?

— Ну, положим, так.

— Врешь!.. А может, и не врешь, а?..

— Ты меня до конца дослушай, чудак человек... О своем отряде я сказал, давай теперь сравним его с вашим... Население вы грабите, так?

— Вроде так... — опустил голову парень.

— С немцами не воюете... Так?

Парень молча кивнул головой.

— Что же получается? — продолжал Морской. — Немцы наградить вас должны, что не трогаете их, опять же, помогаете им, грабя население, позоря советских партизан.

— Ты брось, подполковник, эти шуточки! — Парень вскочил и схватился за оружие. — Хочешь сказать, мы против своих идем? Да я...

— Опусти наган, — тихо сказал Светлов. — Его против фашистов подымать надо, а не своим грозить...

— Ты прав, подполковник, — тихо проговорил Дмитрий, тяжело опускаясь на скамью. — Пьянствует наш командир... ребят на выпивки подбивает... На днях словаков двух пристрелил, а они говорили перед смертью, что разведчики, что русским помогают...

— Предатель ваш командир, — подтвердил Светлов. — Это проверено... Не понятно только, почему ты сам этого не увидел.

— А черт его знает, почему... Обрадовался, что к своим пришел из плена. Не разглядел, значит... Эх ты, мать честная!..

Морской молчал. Думал, что предпринять. Представлялся случай проникнуть в отряд Лебедя, а может, и разделаться с ним раз и навсегда.

«Этот парень обязательно нам поможет. Нужно идти в отряд и попытаться захватить Лебедя и его помощника. Они одни знают истинные цели отряда. Остальные думают, что они и вправду партизаны. Там много наших людей, бежавших из плена, до чертиков злых на немцев. Они помогут... Но ведь в отряде могут быть и просто бандиты, тогда как?.. Чудак человек!.. Конечно, риск большой, но... другого выхода нет... Главное — не дать одуматься их командиру... Взять его сразу, раньше, чем он сможет что-то предпринять...

Морской внимательно посмотрел на Коваленко и спросил:

— Что будем делать, Митя?

— Возьмите меня к себе, товарищ подполковник.

— Это дело немудреное. Тут сейчас другой вопрос. Ты уйдешь, значит, а Лебедь будет продолжать творить свои подлости? Разве ж можно это допустить?

— Да ежели ребята узнают, шо командир на немцев робить, воны его с костьми схарчат, — с готовностью ответил Дмитрий.

— Дорогу покажешь?

— Покажу, и помогу вам. Верьте слову.

— Ну, тогда пошли... Постой, я ведь могу попросить в полиции мотоцикл. Подождите меня минуту.

...На «БМВ» с коляской, на которой установили пулемет, выехали из Зазривы. За рулем сидел Морской, сзади примостились на сиденье Ян Чипка и Светлов, Коваленко — в коляске. Дорога вела круто в горы и вековой лес охотно расступался перед людьми, заманивая их в свои владения.

Позади пять километров пути — и вдруг окрик:

— Стой!

На дороге стояли двое с автоматами. Мотоцикл остановился. Коваленко, узнав своих ребят, вылез из коляски и долго говорил о чем-то с ними. Вернувшись к мотоциклу, коротко бросил:

— Поехали! Все в порядке...

Дважды еще останавливали мотоцикл заставы отряда Лебедя, но после недолгих переговоров партизаны ехали дальше.

Неспокойно было на душе у Морского. Он понимал, что малейшая заминка с арестом Лебедя может плохо для них кончиться.

«Эх, опять я, кажется, не так сделал, как надо... снова полез в петлю... Но теперь уж надо идти до конца... И не таких «лебедей» цапали под самым носом у фрица, а тут затужил казак...»

— Скоро сторожка, — предупредил Дмитрий.

— Остановимся метров за триста от нее, — сказал Морской.

— Добре.

Мотоцикл остановился. Вчетвером партизаны неслышно подкатили его метров на двести к высоким кустам. Отсюда как на ладони просматривалась поляна, сторожка и возле нее человек десять вооруженных людей. Они курили, о чем-то переговаривались. Из домика доносились пьяные голоса, вразнобой тянувшие веселую украинскую песню.

Морской сунул в карманы брюк по «лимонке», вставил новую обойму в пистолет, и спрятал его в карман кителя.

— Вы с Яном Чипкой останетесь здесь, — сказал он Светлову. — Держите эту публику на мушке. В случае чего, шпарьте на всю железку... Мы с Дмитрием двинем напрямую к сторожке.

Поправив фуражку, Морской крупными шагами направился к поляне. Следом за ними зашагал Дмитрий.

Под ногами шуршала пожухлая трава, похрустывали мелкие сучки. Пахло смолой, увядшими цветами, разнотравьем. Звенящая тишина повисла в воздухе, и покой царил вокруг.

Но ни Светлова, ни Чипку не могла обмануть тишина. Они знали ей цену и уже много раз слышали, как легко она рвется треском автоматных очередей, грохотом гранат и предсмертными криками умирающих. Тяжелая партизанская жизнь научила их не доверять тишине. С замиранием сердца смотрели партизаны вслед удалявшимся Морскому и Коваленко. Они видели, как из домика вышли несколько человек. Один поднял автомат — и длинная очередь полоснула в темнеющее небо разноцветными огоньками трассирующих пуль. Ян Чипка схватил свой автомат, но Светлов отвел его руку. Потому что Морской все так же спокойно шел к сторожке. Он шагал не спеша, разговаривал с Дмитрием, помахивал тонким прутиком. Было такое впечатление, будто они на прогулке.

Возле домика они остановились, что-то горячо стали доказывать людям, сидевшим на земле. И тут Светлов прильнул к пулемету: он заметил, как два человека схватились за оружие. Лишь огромным усилием воли он сдержался, чтобы не дать очередь над головами столпившихся. Вовремя сдержался. Потому что через минуту Николай увидел, как Морской с несколькими парнями заходят в дом.

А у сторожки в тот момент произошло следующее. Дмитрий представил партизанам Морского, и тот сразу же заявил, что приехал арестовать Лебедя. Некоторые, не дослушав до конца, повскакивали с мест и схватились за оружие. Но Коваленко, коротко объяснив своим дружкам в чем дело, заявил, что подполковнику можно верить:

— С Родины командир, из госбезопасности. Мы обязаны помочь ему...

Партизаны зашумели:

— Убить паразита Лебедя!.. Обманул гад!.. Хватай его, хлопцы, тягни на расправу!..

— Стоп, брательники! — поднял руку Морской. — Живой он нужен, живой!..

Отстранив всех, Морской первым вошел в дом. За небольшим столом, уставленным бутылками и закуской, сидели пятеро. Все были крепко выпивши.

— Вы арестованы, Лебедь... Сдайте оружие...

Лебедь схватился за пистолет, но Коваленко и его товарищи выбили оружие, скрутили назад руки. Заместителя Лебедя арестовать не удалось: воспользовавшись небольшой заминкой, он сумел скрыться..

Весть об аресте командира быстро разнеслась среди партизан. У сторожки собрался весь отряд. Морской выступил перед партизанами и рассказал, почему было принято решение об аресте Лебедя и роспуске отряда.

— Кто хочет вступить в отряд «Вперед» — милости просим, — сказал он в заключение. — Проверять каждого будем в бою...

На этом закончилась недолгая и бесславная история лжепартизанского отряда. Как же поступили с его бывшим командиром? На допросе в штабе партизанского отряда «Вперед» Лебедь отрицал все обвинения, предъявленные в его адрес, и все время твердил: «С немцами не связан, на них не работал, шпиков не засылал». Посовещавшись, командиры решили, что расстрелять предателя можно в любое время, а нельзя ли использовать его как приманку для разоблачения шпионов, скрывающихся в отряде. Расчет был такой: освободить Лебедя из-под ареста, дать ему возможность общаться с партизанами, не ограничивать его до поры до времени в действиях, но приставить к нему надежных ребят, которые следили бы за каждым его шагом. Так или иначе шпионы попытаются связаться с предателем и таким образом можно будет напасть на их след.

Приняв решение, командиры объявили Лебедю, что он может остаться в отряде как полноправный его боец.

А вскоре произошли события, которые никто не мог предвидеть...

ЗАДАЧА С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

В полдень два карательных батальона неожиданно напали на партизанский лагерь с разных концов леса. После трехчасового боя отряд оторвался от преследования и скрылся в лесу. Но под вечер горы вновь огласились частыми выстрелами и шавкающими разрывами мин. Каратели шли по следам партизан и весь следующий день. Лишь на третьи сутки отряду удалось вырваться из западни, столкнув между собою вражеские батальоны. Партизаны спешно уходили в район хутора Стары Горы.

Днем отряд вслед за разведкой вошел в хутор. Словаки уже знали, что партизаны несколько дней вели бои со швабами и теперь наперебой приглашали их к себе на постой. Женщины накрывали столы, предлагали постирать и заштопать белье, обмундирование бойцов, мужчины вызывались идти в дозоры.

В небольшом домике в центре хутора, где разместились офицеры штаба, хозяйка, сухонькая пожилая словачка с грустными серыми глазами, собирала ужин.

Ждали Морского, который пошел посмотреть, как устроились на ночь партизаны. Разговор не клеился. Саша Олевский полулежал на диване, нервно покусывая тонкую немецкую сигарету. Рядом дремал Светлов. Бобров, устало щуря глаза, рассматривал карту, разложенную на краю стола. Григорьев молча стоял у окна. Отсюда ему было видно, как на противоположной стороне улицы ребятишки окружили Василия Хомутовского, который что-то показывал и объяснял им.

«Учитель бы хороший из него вышел, любит с детьми возиться», — подумал комиссар.

Скрипнула дверь, и в комнату вошел Морской.

— Что это вы, хлопцы, скучаете? — громко сказал он с порога. — Ужин стынет... А ну-ка за еду...

Молча офицеры уселись вокруг стола и также молча принялись за еду. Тишину нарушил комиссар:

— Как же все-таки немцам удалось пронюхать про нас? Кто мог сообщить им наше местонахождение?

Этот вопрос задавали себе многие в отряде. Командиры понимали, что после мощного удара по коммуникациям немцы постараются разыскать отряд и уничтожить его, но не ожидали, что враг так быстро нападет на их след. Невольно приходилось задумываться над тем, что здесь пахнет предательством. Для офицеров штаба эта версия была вполне реальной, ибо шпионы до сих пор находились в отряде.

Морской повернулся в сторону Олевского:

— Это должно быть известно начальнику разведки и особого отдела...

— Не могу я ответить на этот вопрос, — глухо отозвался Олевский. — Человека по фамилии Чередниченко у нас нет. Мы с Костей проверили все списки... Значит, он заброшен под другой фамилией.

— Да, задачка не из легких, посложнее, чем у Шерлока Холмса бывали, — пошутил комиссар.

— Есть какие-либо сообщения о Лебеде? — спросил Морской.

— Ничего особенного... Наедине ни с кем не замечен, никого не выделяет, встречается и разговаривает со многими... Правда, разок видели его с Иваном-баянистом, оба выпивши были...

— Осторожный, гад, — похрустывая огурцом, сказал Морской... — Школу у немцев, видно, не зря проходил... Но должен же он где-нибудь выдать себя?..

В комнату со двора вошла хозяйка и поставила на стол боровичку.

— Не обижайся, мать, но пить мы не будем, — твердо сказал Морской. — Нам не до выпивок сейчас...

Словачка, видимо, по тону угадала отказ и удивленно вскинула брови. Заметив ее недоумение, комиссар объяснил:

— Мы люди военные. Выпьем, а вдруг швабы появятся... Вот и беда. Разобьем фашистов, тогда погуляем...

Женщина улыбнулась и понимающе закивала головой...

* * *

Прошло три дня. Отряд по-прежнему квартировал на хуторе Стары Горы. Он пополнился новыми людьми, среди которых было немало словацких коммунистов.

Утром Морского разбудили голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Олевский спрашивал кого-то:

— Почему вы не сообщили об этом немедленно?

— Мы вернулись в лагерь поздно вечером. — Это был голос товарища Йожефа Жежеры, бывшего подполковника словацкой армии, ставшего теперь командиром группы в отряде. Под его началом оказались многие русские партизаны, и Жежера усиленно занялся изучением русского языка.

Быстро одевшись, Морской вышел к товарищам:

— Что случилось, Саша?

— Лебедь...

— Сбежал?

— Считай, что опыт наш не удался, командир. Лебедь засыпался как мародер и простой бандюга.

— Расскажи подробнее.

— Вчера Лебедь с группой Жежеры ходил в соседнее село... Он отлучился ненадолго и пришел выпивши... На обратном пути, когда шли лесом, Лебедь плелся позади всех и вдруг на одном из поворотов тропинки кинулся в кусты. А там крутой склон, и он волчком вниз. Но Жежера тоже не промах. Настиг Лебедя, когда тот не успел еще вскочить на ноги.

— К кому в селе заходил Лебедь?

— К молодайке одной. Сегодня она жаловалась нашим партизанам, что русский гость забрал всю боровичку и золотые часы... По описанию это был Лебедь.

— Крохобор треклятый! — заскрипел зубами Морской. — Шлепнуть его как мародера и делу конец!

— Пить он и раньше пил... Кроме того, стало известно, что в беседах с партизанами он пытался убедить их, что не всякий, мол, приказ выполнять надо, оскорблял командиров, короче, пытался разлагать отряд...

— Вот гад! Вот бандюга! — Морской взволнованно зашагал по комнате. Его не на шутку расстроила утренняя новость. По законам партизанской войны штаб должен расстрелять Лебедя за мародерство без суда и следствия. А это означало, что срывался хорошо задуманный план с приманкой шпионов... — Куда же он бежать собирался? Может, встретиться с кем хотел? Эх, жаль — упустили случай. Но ничего не поделаешь. Придется кончать с Лебедем. Помочь он нам теперь уже ничем не сможет. А предательство его вне всякого сомнения. Ведь точно известно, что немцы завербовали его, бывшего офицера Советской Армии, еще в концлагере. Оттуда перевезли в спецшколу, где он находился два месяца, а потом стал формировать отряд, который получил специальное задание... По всей вероятности, мародерство, грабежи и разбой с целью вызвать недовольство местного населения, подорвать доверие к партизанам и было главной задачей сформированного отряда. Вся недолгая деятельность лжепартизанского отряда подтверждает правильность догадки...

Морской подошел к двери, приоткрыл ее:

— Вестовой!.. Командира комендантского взвода ко мне!..

Минуты через три в штаб вошел Федотов:

— Слушаю, товарищ подполковник.

— Хватай Лебедя и доставь в штаб!.. Оружие отобрать!.. Веди со всеми шмутками... Не пойдет, силком тягни...

— Есть арестовать и доставить в штаб!..

Лебедь вошел в комнату в сопровождении Федотова и автоматчика. Прислонился плечом к стене и вызывающе сказал:

— Кому это пришло в голову арестовать меня?..

— Я приказал, — твердо произнес Морской.

— Не бери на себя слишком много!.. Видал я таких командиров!.. — кричал Лебедь. — Богуешь?!. Тоже мне, главнокомандующий нашелся!.. Раз хотел измену пришить — не удалось, теперь опять взялся?!

— В село с группой товарища Жежера ходил? — спокойно спросил Олевский.

— Ну, ходил.

— Боровичку у людей забирал?

— Брал, но не забирал...

— Платил за нее?

— Смеешься, капитан, или всерьез?

— Зачем же смеяться, когда не до смеха?.. Отвечай: платил или нет?

— Что я, сумасшедший, платить?! Ее и бесплатно мне за сто лет не выпить...

— А ты знаешь, как это называется? Слыхал такое слово — мародерство? — в упор глядя на него, спросил Морской.

— Ну и что?

— Партизан подбивал не подчиняться командирам, не выполнять их приказы?..

— Послушай, подполковник, брось ловить меня на голый крючок... Хоть бы приманку нацепил...

Олевский сделал паузу и потом решительно спросил:

— Когда был с Жежерой в селе, заходил в крайний дом? Возле леса...

Лебедь пристально посмотрел на капитана, сел против него на стул, закурил.

— Что же ты молчишь? — Капитан внимательно наблюдал за парнем.

В глазах Лебедя при последнем вопросе на какой-то миг промелькнул испуг. Но усилием воли он подавил в себе эту мгновенно проявившуюся слабость и улыбнулся. Только улыбка вышла натянутой, фальшивой.

— Был я в этом доме... Знаешь, капитан, говори прямо, что вам от меня надо...

— Ты часы золотые там взял?

— Неужели я должен отвечать на эти детские вопросы?..

— Положи часы на стол!

— Отстаньте вы от меня!

— Ах ты гад! — вскипел Морской, схватившись за пистолет. — Еще и огрызается! Шлепнуть его, сукиного сына, без волокиты!

— Спокойно, Миша, — глухо обронил Олевский и повторил: — Положи часы на стол!

— Не морочь мне голову, капитан!

— Обыщите его, — приказал Олевский Федотову.

Лебедь рванулся к столу, на котором лежало его оружие:

— Да я вас!..

— Не шебурши! — схватили его за руки Федотов и автоматчик. — Номер не выйдет!

Лебедь попытался вырваться, но, почувствовав, что это ему не под силу, сник.

— Ваша сила...

Федотов стал вытаскивать из его карманов всякую мелочь: расческу, зажигалку, портсигар, золотые часы, кольцо золотое, деньги...

— Эти часы взял в том доме? — Капитан поднес к лицу Лебедя мужские золотые часы.

— Да...

— Федотов!.. Возьмите часы и сейчас же пошлите связного, чтобы он отнес их хозяину... Сколько брал боровички?

— Две бутылки...

Олевский отсчитал несколько крон и подал Федотову:

— Отдадите хозяину вместе с часами. Передайте словакам, что виновный будет наказан.

— Уведите арестованного! — приказал Морской. — Держать под охраной. Позже продолжим допрос...

На повторном допросе Лебедь назвал хозяйку золотого кольца. Ею оказалась уже немолодая женщина, к которой он дважды заходил за боровичкой.

Когда же были заданы вопросы, касающиеся его сотрудничества с немцами, Лебедь вновь стал твердить: «Не знаю... На немцев не работал... Не шейте мне измену...

Лебедь был уверен, что у чекистов нет доказательств его связи с врагом — ни письменных, ни свидетельских, он сам позаботился об этом, потому так упорно отказывался от всех обвинений. А за боровичку и золото расстреливать не станут, попугают немного — тем и кончится.

Но Лебедь ошибся. Помня о гуманности советских законов, запрещающих расстреливать человека без суда, он забыл о том, что чекистский отряд «Вперед» действовал в совершенно особых условиях. Именно эти условия продиктовали тот единственный, беспощадный приговор, который вынесло командование отряда изменнику Родины.

Утром следующего дня за околицей выстроились партизаны. Рядом толпились жители хутора и соседних сел. Конвоиры вывели на поляну Лебедя. Он шел, заложив руки за спину, низко опустив голову, и ветер играл его русым чубом.

Трудно сказать, о чем думал Лебедь в этот момент. Но внимательный взгляд заметил бы, что за минувшую ночь он сильно изменился. Под глазами появились темные круги, резче обозначились морщины на лбу и возле рта.

— Стой!

Лебедь остановился, поднял глаза на партизан. Суровые лица людей выражали осуждение и презрение. И он снова опустил голову на грудь, разглядывая под ногами смятую сапогами траву.

Молча прошли вдоль строя командиры, остановились в центре. Вперед вышел начальник штаба Бобров. Как всегда, чисто выбритый, в аккуратно подогнанной форме, с пистолетом у пояса. Сегодня он был непривычно сумрачен. Негромкий голос майора в наступившей тишине слышали все:

— «Приказ № 31, по отряду «Вперед», 5 октября 1944 года, Чехословакия, хутор Стары Горы...»

Лебедь поднял голову. Казалось, что смысл слов плохо доходил до него.

— «...За разложение... пьянки... оскорбление командования отряда... обман... помощь врагу... Расстрелять».

При последнем слове Лебедь вздрогнул, вскинул голову. Казалось, он хотел сказать что-то, но промолчал.

— Приговор привести в исполнение! — прозвучал приказ.

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

Немецкие дивизии вступили в Словакию. Отборные, хорошо вооруженные гитлеровские войска принялись безжалостно топтать землю повстанцев. Народное восстание оказалось в опасности.

Банская Бистрица в эти дни стала оплотом и штабом национально-освободительного движения. К городу стягивались партизанские отряды, повстанческие части. Прибыл сюда и отряд подполковника Морского. Советские партизаны вместе с чешскими и словацкими патриотами около двух месяцев мужественно отстаивали независимость Словакии. Но силы были неравными, у противника было военное превосходство. Кроме того, предательскую роль во всех этих событиях сыграла буржуазная часть Словацкого национального совета. Напуганная размахом народной борьбы словацкая буржуазия и ее ставленник генерал Голиан всячески препятствовали военным действиям против гитлеровских войск: это, мол, единственная возможность сохранить самостоятельность страны, избежать на ее территории кровопролития и разрушений. Они радели, конечно, не о благе народа, а думали лишь о том, как бы не упустить власть из своих рук. Поэтому стоит ли удивляться, что в самый разгар боев под Банской Бистрицей генерал Голиан предал повстанческую армию и сдался немцам.

Пала Банская Бистрица. С тяжелыми боями партизаны отходили в горы...

Отряд Морского, вместе с партизанскими группами подполковника Шарова и майора Игоря, недавно заброшенными на территорию Словакии, остановился в селе Зазриво. Ночью партизан атаковали батальоны эсэсовцев и власовцев. Удар был настолько неожиданным, что люди в панике заметались по селу. На улицах завязалась перестрелка, падали убитые, кричали раненые. Командирам с трудом удалось собрать людей и организовать отход к лесу.

В этой суматохе никто из партизан не заметил, как, спрятавшись за углом одного из домов, били по своим товарищам из автомата баянист отряда, весельчак и балагур Иван, со своим рябым дружком.

— Ай да Петька! — выпуская длинную очередь, выкрикивал Иван. — Как же ты, черт, умудрился найти хозяина и так быстро сообщить ему, что отряд ночует в селе?

— Сумел... Тут недалеко в селе телефон — оттуда я и позвонил ему... Сказал пароль и где ночую...

— Молодец, Петька!.. Прекрати стрелять...

Сзади послышался шум, голоса, из-за деревьев выскочила группа партизан. Впереди с пистолетом в руке бежал капитан Олевский.

— Чего здесь задержались? — остановился он возле Ивана и Петра.

— Улица простреливается... Переждать бы малость... — ответил Иван.

— А ну, давай за мной, — прикрикнул Олевский. — К лесу!

Капитан махнул рукой и выскочил на улицу.

За ним побежали Иван и Петр.

На околице села рота бойцов, которой командовал Морской, огнем пулеметов прикрывала отход партизан. Час спустя она также покинула село и скрылась в лесу.

Морской нагнал радиста из группы Игоря, тихо спросил:

— Шаровцев не видел?.. Они рядом с вами были...

— Видал. Хлопцы Шарова на чердак бросились прятаться. Потом в лес побежали.

— Здесь они, — отозвался кто-то из темноты, — впереди идут... С такого переляку и к черту в зубы полезешь ховаться, не только на чердак...

— Тихо прошли, сволочи...

— Заставы проспали...

— Так уже третьи сутки глаз не смыкаем...

— А у вас все живы? — снова спросил Морской радиста.

— Кажется все...

На следующий день партизаны снова нарвались на немцев. Каратели, словно гончие, неслись по следам отряда. Вырываясь из одних тисков, он тут же попадал в другие. Начались тяжелые, изнуряющие бои.

Казалось, будто вся Словакия пылает в огне, будто за каждым поворотом партизан ожидают фашисты. Все дороги перекрыты танками, в селах рыщут батальоны мотоциклистов, а в предгорьях ревут моторы бронетранспортеров, в небе на бреющем полете носятся самолеты со свастикой.

Это было время, когда партизаны сутками не знали покоя и отдыха.

Отряд Морского уходил в глубь гор. На одном из привалов командир собрал офицеров, чтобы выслушать последние донесения. И без того худое лицо командира за несколько дней осунулось, заросло жесткой черной щетиной. Глаза воспалились от бессонницы и крайнего утомления.

— Связь с главным партизанским штабом Словакии восстановить не удалось, — доложил радист. — Рации соседних отрядов молчат и на вызовы не отвечают... Может, и отрядов уже нет...

— Не может того быть, — возразил Олевский. — Потрепали, конечно, всех здорово, но уничтожить все отряды нельзя... Мы ведь тоже живем, боремся.

— Патронов осталось на два часа боя, — сказал Бобров. — Гранат полсотни...

— Тут что-то не так, — перебил майора комиссар. — Мне известно, что рота Хомутовского на рассвете разбила фрицевскую машину и захватила пять ящиков гранат и три ящика патронов к немецким автоматам... Зажал, куркуль!

— Костя, забери все у Василия и подели по ротам, — приказал Морской. — Передай командирам: если узнаю, что кто-нибудь скрывает трофеи и не докладывает о них штабу, пристрелю самолично... Чикаться зараз некогда... Пошлите разведчиков поискать отряды Гурского, Волкова и Зайцева... Оставшиеся продукты никому не выдавать... Кормить только раненых и совсем слабых... Возьмите из комендантского взвода продукты комсостава... Обойдемся. Комиссар, проследи за этим сам...

— Продуктов хватит дня на три, не больше, — сказал Григорьев.

— Зараз же выделить группу Васильева для захвата продовольствия у немцев... Хоть из-под земли, а чтобы достал. — Через час выступаем, будем прорываться на север, в горы...

Но отряду не пришлось отдохнуть и часа. На дальней заставе послышалась стрельба, в серое дождевое небо взлетели три дымные зеленые ракеты. Это был сигнал, предупреждавший, что немцы начали прочесывать местность, и нужно уходить...

* * *

В это время в Праге обергруппенфюрер СС Франк читал полученную с утренней почтой правительственную телеграмму:

«Государственному секретарю, германскому государственному министру Карлу Герману Франку. Город Прага.

О деятельности банд в Словакии.

В результате немецкого наступления по всей Словакии регулярные войска противника уничтожены и нанесен удар бандам. Банды деморализованы, неуверены и обращены в бегство. Они намереваются организовать во всей Словакии опорные пункты для саботажа, разложения позднее усилиться за счет вербовки.

Небольшие части повстанческой армии и банд, непрерывно преследуемые, продвигаются в Остмерен, Бескиден и в Венгрию в направлении Дюценек и Кашау.

Большие банды. Север: Морской, русский подполковник, около 500 человек. Задача: саботаж, разложение. Состав: русские, чехи, словаки, англичане, поляки, французы и негры.

Преданный вам Г. Гиммлер».

— Ну что ж, прекрасно... Думаю, что теперь в Словакии будет относительно спокойно...

В устах Франка слово «спокойно» приобретало кровавый смысл. Волна террора захлестнула города и села Словакии. Сюда были брошены отборные части головорезов-эсэсовцев, ранее залившие кровью улицы восставшей Варшавы, гестаповцы, абверовцы, офицеры службы безопасности, фельд-жандармерии. Тысячи людей погибли в эти дни от рук карателей.

И все же спокойствия в Словакии гитлеровцы так и не добились. Народ с новой силой поднимался на борьбу против швабов...

БОЙ ПОД КАЛИШТЕ

Партизанский отряд «Вперед» второй день отдыхал в лесном лагере. Измотанные боями люди отсыпались, чистили оружие, меняли раненым повязки, увозили их на дальние хутора и в сторожки лесников.

В ночь на третьи сутки в лагерь пришли два словака из Калиште.

— Мы за помощью к вам, братья, — обратились они к партизанам. — Батальон карателей движется к нам. Грозит расправиться со всеми за связь с партизанами и сжечь село...

Поднятый по тревоге отряд выступил в Калиште. Не могли же партизаны оставить в беде людей, которые им помогали.

Отряд под командованием майора Боброва занял оборону на подступах к Калиште. В полдень вернулись разведчики.

— Идет батальон швабов! — доложил Лихачев. — Вооружение — автоматы, тяжелые пулеметы и взвод минометчиков... Через двадцать минут будут здесь...

— По местам, товарищи! — приказал майор и повернулся к офицерам. — Комиссар, бери под свое командование левый фланг... Ты, Саша, — на правый фланг... Мы с капитаном Светловым будем в центре... Немцы не думают встретить нас здесь, поэтому открывать огонь не спешите... Подпустим вплотную... Понятно?

— Все ясно, майор...

С небольшой высотки, на которой расположился пулеметный расчет, хорошо просматривалась местность. Кустарник, холмы, лес, широкая дорога, спускающаяся с холма.

На дороге показалась колонна карателей.

— Приготовься, — тихо передает по цепи майор.

По всей видимости, враги чувствовали себя здесь в полной безопасности. А чего им бояться, если территория занята их войсками и, по сводкам командования, партизаны уничтожены или загнаны в глубь гор?!

Немцы все ближе и ближе: сто метров, девяносто... восемьдесят... семьдесят...

— Огонь! — гремит над полем голос Боброва и тонет в грохоте длинных пулеметных и автоматных очередей, в разрывах гранат. Ливень свинца обрушился на карателей. Будто трава, срезанная точным взмахом косца, падают первые ряды. Те, кто шел сзади, поворачивают и бегут назад... Колонны как не бывало.

— Ракету! — кричит Бобров, и зеленый дымный шарик взмывает в небо.

По сигналу в бой вступили оба фланга. Остатки карателей ошалело бегут прочь от села и скрываются за холмом.

Медленно смолкает стрельба. Довольные результатом боя, партизаны весело переговариваются, проверяют магазины, набивают их патронами. Человек пять выскочили из окопов, чтобы подобрать на поле автоматы.

Немцы молчат уже тридцать минут. Видимо, никак не могут собраться с силами после удара. Но еще через полчаса на оборону партизан обрушились мины. Противный свист их прижимал людей к земле, тысячи осколков свистели над головами. Белесо-бурый дым и кислый запах взрывчатки поползли над окопами. Под прикрытием минометного огня эсэсовцы пошли в атаку. Но вот вновь затрещали партизанские пулеметы и вновь, не выдержав, каратели отошли на исходный рубеж. А вражеские минометы не затихали ни на минуту. Снаряды рвались на бруствере и далеко позади партизанских окопов, но в цель пока не попадали. Бобров понимал, что рано или поздно каратели пристреляются и тогда партизанам придется совсем туго.

Подполз Лихачев, проворчал:

— Так он нас перебьет, проклятый, а мы и ответить не можем!..

— Надо заставить их замолчать! Батарея минометов, по-моему, стоит на опушке леса... Бери своих хлопцев, попытайся обойти батарею и ударить по ней с тыла... Возьмите противотанковые гранаты... Помни: не уничтожишь батарею — переколошматят нас!..

— Понятно, товарищ майор...

ТолькоЛихачев со своей группой успел вылезти из окопов, как началась новая атака. На этот раз каратели рассчитывали, что партизанская оборона, изрядно потрепанная минометным огнем, не сможет оказать сопротивления.

Но бьется в руках майора автомат, строчит без умолку пулемет Сапронова.

— Держись, хлопцы! — вскакивает комиссар и, размахнувшись, с силой бросает гранату в набегающих врагов. Следом летят гранаты партизан.

Заклубилась разрывами, вздыбилась перед швабами словацкая земля. И в это время в тылу у немцев загремели гранатные разрывы, залились длинными, захлебывающимися очередями автоматы, тяжело ухнули два сильных взрыва. «Ящики с минами рванули!.. Молодец, Лихачев», — отметил про себя майор.

Эсэсовцы, услышав грохот боя у себя в тылу, опрометью кинулись от партизанских окопов за холмы.

На землю опускалась ночь. В небе замерцали холодные звезды, почернел лес.

Прошел час. Немцы не наступали. Лишь ракеты то и дело распарывали темень ночи яркими вспышками огней. Видно, противник побаивался ночной атаки партизан и для храбрости освещал ракетами местность, да изредка тарахтел для острастки пулемет.

Из Калиште в окопы партизан пришли женщины, мужчины со свертками, кастрюлями, сумками. Они принесли своим защитникам горячий ужин, молоко, бинты. Тяжелораненых унесли в партизанский лагерь.

Ужин подходил к концу, когда в полном составе вернулась группа Лихачева. Командир коротко доложил:

— Стрелять не будет!

Ночь для партизан прошла спокойно, а немцам не удалось сомкнуть глаз. Три группы разведчиков то с одной, то с другой стороны налетали на карателей, поднимали стрельбу, кричали «ура!», будто шли в атаку, вызывая на себя бешеный огонь противника. А сами спокойно лежали в это время в укрытии под самым носом эсэсовцев. Две другие группы собрали все оружие на поле боя, а заодно и боеприпасы.

Трое суток дрался на подступах к селу отряд. На рассвете четвертых суток эсэсовцы отошли, так и не сломив оборону партизан. По данным разведки, каратели понесли большие потери.

А через сутки отряд вернулся в лагерь.

ШТУРМБАННФЮРЕР ОТТО СКОРЦЕНИ

Черные тучи плыли над Прагой. Холодный ветер гнал по улицам порыжевшие листья, обрывки объявлений, на которых мелькало слово «расстрел». Обергруппенфюрер Франк стоял возле окна в своей резиденции, заложив руки за спину. Невесело было на душе у министра. На днях фюрер потребовал увеличить выпуск продукции на военных заводах Чехословакии, а тут что ни день, то новые сообщения о диверсиях партизан. Часть предприятий простаивает из-за отсутствия сырья. Многие дороги разрушены, перевозки по ним затруднены. Некоторые заводы выведены из строя в связи с нехваткой электроэнергии: взорваны линии электропередач... Вчера руководители гражданской администрации Праги жаловались, что город остался практически без топлива. Они не знают, что делать и как выйти из этого положения. Безобразие!.. Дожили, что высший руководитель СС и полиции, германский государственный министр и государственный секретарь должен думать, где и как достать топливо!..

— Герр обергруппенфюрер!

— Что вам нужно, гауптман? — Франк повернулся к адъютанту.

— Начальник оперативного отдела...

— Он был у меня утром... Что там у него случилось?

В кабинет вошел встревоженный полковник.

— Чем порадуете? — хмурая улыбка скользнула по губам Франка.

— Провал, герр обергруппенфюрер, — встревоженно заговорил полковник. — Сорвана операция «Д».

— Присаживайтесь, полковник. Давайте выпьем сначала коньяку... — Франк прошелся по кабинету, сел за стол.

Ошарашенный неожиданным спокойствием обергруппенфюрера, полковник присел на стул против шефа, не сводя с него глаз. Франк молча курил сигару, ожидая пока гауптман нальет в стопки коньяк.

— Герр обергруппенфюрер... — попытался было снова заговорить полковник.

— К дьяволу, полковник! К дьяволу все операции хоть на пять минут!.. — яростно выкрикнул Франк. — Я устал от сплошных провалов, кошмара диверсий и этих банд, с которыми не может справиться даже армия!.. Гауптман! Какого черта вы льете мне «мартини» в стопку?! Что я вам, семнадцатилетняя девица?!

— Герр обергруппенфюрер!.. Профессор просил вас воздержаться. Ваше сердце...

— К дьяволу вашего профессора!.. Не все ли равно, лопнет сердце от коньяка или нас повесят эти бандиты?! — На лбу Франка выступили капельки пота, лицо покрылось бледными пятнами.

Залпом выпил он стопку коньяку, бросил в рот ломтик лимона и, затянувшись сигарой, откинулся на спинку кресла:

— Пейте, полковник, и рассказывайте...

Полковник отпил из стопки и, глянув на порожнюю бутылку, заговорил:

— Только что наши агенты сообщили, что отряд разоблачен, захвачен партизанами, а командир расстрелян...

— Кто виновен в провале?..

— Установить не удалось, герр обергруппенфюрер... Думаю, что произошло какое-то недоразумение, случайность, иначе бы чекисты не раскрыли наш отряд, — сказал полковник.

— Случайность?! — Франк встал из-за стола, бросил в пепельницу окурок сигары. — Вы же разведчик, полковник! Ваш учитель, кажется, штурмбаннфюрер Скорцени?..

— Так точно, герр обергруппенфюрер, — поднялся полковник.

— Как же вы, разведчик, не знаете, что в нашем деле случайностей не бывает? — Франк подошел близко к полковнику и испытующе посмотрел на него. — Вы слышали когда-нибудь об ученом Пастере?.. Он пришел к выводу, что случай помогает только людям с подготовленным умом... Помните, как Морской и его начальник штаба одурачили офицеров эсэсовской дивизии? Случай?.. Да!.. Но его можно объяснить тем, что офицеры этой дивизии оказались людьми без фантазии, с тупым умом... Иначе бы они заметили, что машина идет со стороны повстанческой зоны и сейчас бы мы уже забыли думать об этом Морском... Взять командира и его начальника штаба — это же обезглавить часть!..

Выслушав, не мигая, эту пространную речь, полковник хрипло сказал:

— Агент, находящийся в отряде Морского, передал, что командный состав пользуется авторитетом партизан и бдительно охраняется ими. Поэтому убрать офицеров пока не представляется возможным...

— Боится за свою голову?.. Передайте агенту, что от него ждут решительных действий... И пусть уточнит местонахождение лагеря Морского.

— Хорошо, герр обергруппенфюрер.

— Передайте все ваши новости штурмбаннфюреру Скорцени...

Вечером следующего дня в резиденции Франка появился высокий широкоплечий штурмбаннфюрер, с лицом, изуродованным шрамами, что придавало ему мрачный вид, так соответствующий его жестокой натуре и всей его страшной славе «личного палача фюрера», «черного демона». Это был Скорцени.

Скорцени вылетел в Прагу, как только получил сообщение о последних событиях в Словакии. Войдя в кабинет Франка, сходу заявил, что имперское управление службы безопасности весьма обеспокоено положением дел в этой оккупированной стране, через которую проходят коммуникации великой армии фюрера, имеющие жизненно важное значение для восточного фронта Германии.

— Кейтель уже дважды упоминал об этом на ежедневных докладах в ставке фюрера. — Скорцени говорил скрипучим голосом, от которого у Франка подступал комок к горлу. — Рейхсфюрер Гиммлер рассчитывает, что мы наведем здесь порядок. По его указанию я лично займусь акциями против этих банд... Сегодня же вылетаю в Братиславу. Какой сувенир привезти вам оттуда?

Обергруппенфюрер усмехнулся:

— Лучшими сувенирами из Словакии, штурмбаннфюрер, были бы для меня головы этих бандитов...

— Вам стоило, герр обергруппенфюрер, назначить за них более подходящую цену, и они давно уже были бы вашими, — съязвил Скорцени.

— Что делать?!. Я распоряжаюсь не своими деньгами, а фюрера, — предпочел отделаться шуткой Франк. — Сто тысяч крон — для обывателя это целое состояние...

Штурмбаннфюрер улыбнулся одними губами, а взгляд его по-прежнему был ледяным.

— Стоимость головы нашего противника, как стоимость акций на бирже, поднимается или падает в зависимости от ее обеспечения... Акции обеспечиваются рудниками, заводами, головы же противника — теми неприятностями, которые они доставляют нам... Поэтому головы командиров партизанских отрядов Асмолова, Величко, Морского и десятка других сейчас котируются высоко... Для этого, как нам известно, имеются солидные основания — бездействие коммуникаций, простаивание военных заводов, провал отряда, который должен был выполнить операцию «Д»... Стоит ли все перечислять? Мы с вами хорошо это знаем...

— О, штурмбаннфюрер, я и не знал, что вы экономист!

— Слова насчет акций принадлежат не мне, герр обергруппенфюрер, а фюреру... Он произнес их, провожая меня в Италию...

Франк стушевался, поняв, что этот любимец фюрера мечет в него стрелы далеко не собственного остроумия и, как щитом, прикрывается именем высокого покровителя. Министр почти физически ощутил разницу между своим положением и положением собеседника. Ему трудно было соперничать с этим офицером, которого Гитлер осыпал орденами за выполнение особо секретных и так называемых «деликатных» заданий. Поняв это, Франк изменил тон.

— Фюрер, как всегда, прав и дальновиден, — убежденно произнес он. — То же самое я говорю вашему ученику...

— Начальнику оперативного отдела?..

— Да... Не жалейте крон, говорю ему, они все равно не из нашего банка... Но и за повышенную награду никто не выдает этих бандитов...

— Все продается в этом подлунном мире... Разрешите закурить? — Скорцени потянулся к коробке с сигарами. — О! Настоящая «Гавана» в Праге!.. Это стало редкостью даже в ставке фюрера... Да, герр обергруппенфюрер, за деньги все можно купить. Не продается лишь то, за что предложили плохую цену...

— Это сказал... — Франк предусмотрительно помолчал.

— Рейхсфюрер Гиммлер, когда скупил австрийскую полицейскую агентуру... На это надеюсь и я...

— Деньги, хитрость и сила, — сказал Франк, — это те карты, которыми еще можно играть. Вы правы, штурмбаннфюрер.

— Благодарю. — Скорцени козырнул и быстро вышел из резиденции.

В стоявшем у подъезда «мерседесе» его ждал начальник оперативного отдела службы безопасности. Вместе со Скорцени он вылетал в Братиславу...

НОВЫЙ РАЗВЕДЧИК

Низко нагнувшись, чтобы не стукнуться головой о потолок, в землянку вошел радист и положил перед командиром радиограмму из Центра. Морской бегло прочитал ее и повернулся к Боброву, который отдыхал на топчане:

— Центр просит спешно взять несколько «языков» из числа фронтовых офицеров, чтобы уточнить дислокацию немецких частей на этом участке фронта, выяснить, нет ли новых линий обороны...

Бобров поднялся с топчана, подсел к столу. Прочитав радиограмму, он немного помолчал и сказал:

— Мне кажется, что следует послать группы Лихачева и Васильева...

— Брать надо в разных местах, вернее будет, — добавил Морской. — Вызывай командиров групп.

Первым пришел Николай Васильев. Казалось, своей богатырской фигурой он заполнил всю землянку. Даже рослый Морской рядом с ним был незаметен. Закурив, Васильев внимательно выслушал задание, отметил на своей карте место, где командиры рекомендовали устроить засаду.

— Суток тебе, Николай, на это дело хватит? — спросил Морской. — Центр торопит.

— Попробуем, товарищ подполковник... У меня только просьба к вам...

Бобров засмеялся:

— Хочешь, Коля, отгадаю просьбу, а?

Васильев смущенно молчал.

— «Возьмите от меня Марию Костюкевич, — умоляющим голосом протянул майор. — Где это видано, чтобы девушку в разведку посылали? Разве для нее в штабе дел не найдется?» Так ведь, Коля? Ты об этом хотел просить?

— Об этом... Товарищ подполковник, боюсь я ее с собой брать... Девушка ведь, Махно ее забери...

— Слышь, Николай? — Морской говорил так, словно в первый раз услышал об этом. — Чего ты против нее, не понимаю?.. Не нравится она тебе, что ли?

— Не женское это дело, разведка, — пробурчал недовольно Васильев. — Возьмите ее от меня...

Бобров, посмеиваясь, смотрел на разведчика. Эта сцена повторялась уже не в первый раз. А началось все с того, что в группу Васильева вместо раненого парня Олевский прислал молодую красивую дивчину Марию Костюкевич, бежавшую из лагеря. Грубые солдатские сапоги ладно сидели на ее крепких ногах, потрепанное пальтишко плотно облегало стройную фигуру, пышные белокурые волосы рассыпались по плечам. Войдя в землянку разведчиков, Мария остановилась на пороге и совсем по-штатски сказала:

— Я буду у вас разведчицей.

Услышав девичий голос, Васильев резко поднял голову от разобранного пистолета. Несколько секунд с любопытством рассматривал девушку, а потом решительно сказал:

— Вам бы, барышня, в штабе бумажками заниматься, а разведка, Махно ее забери, уж как-нибудь и без вас обойдется... Не девичье это дело.

— Вежливостью вы не страдаете, — чуть улыбнулась девушка и ее синие-синие глаза заискрились, а тонкие черты лица как-то сразу округлились. — Давайте сначала познакомимся: Маша Костюкевич...

Ферко поднялся с чурбака. Он весь, сиял и не отрываясь смотрел на девушку. Потом, спохватившись, подвинул чурбак к ее ногам:

— Садитесь, пожалуйста...

— Спасибо. — Мария по-хозяйски оглядела землянку. — Чья это койка? — Она показала на топчан в углу.

— Моя... — ответил Ферко.

— Ты перейдешь на ту, что рядом с командиром, а эту я отгорожу плащ-палаткой и буду спать здесь... Хорошо?

Ферко кивнул.

— Зря вы, девушка, устраиваетесь, я не беру вас в группу, — сказал Васильев, вкладывая в кобуру вычищенный пистолет.

Сунув его под подушку, Николай улегся на топчан и отвернулся к стене, давая тем самым понять, что разговор окончен.

— Ну, это мы еще посмотрим, товарищ Васильев, — ответила с улыбкой Мария и, не обращая внимания на командира, принялась хлопотать в своем углу.

Ферко помог ей сделать «дамскую спальню», как сразу окрестил он загородку, устроил себе постель и тоже лег: всего час назад они с Васильевым вернулись из разведки, не спали двое суток.

Проснувшись, мужчины заметили странные перемены: вроде бы землянка стала светлее, просторнее. На столе появились цветы в консервной банке. На стене, где висели шинели, были прибиты еловые ветки, чтобы одежда не пачкалась о сырую стену землянки. Возле печурки сидела Мария и, напевая про себя какую-то грустную украинскую песню, зашивала разорванную куртку Ферко.

— Курить, Николай Михайлович, нельзя, — предупредила девушка, заметив, что Васильев достал сигарету. — Здесь и без того душно...

— Начинается веселая жизнь, Махно тебя забери! — проворчал Васильев, набрасывая шинель и выходя из землянки.

На следующий день группа выходила на задание. Васильев хотел оставить девушку, но она молча пошла за ними и командиру ничего не оставалось, как взять ее с собой.

— Вы, Мария, что же думаете — по фрицам глазками стрелять? — ехидно спросил Васильев.

— Нет, товарищ Махно, — спокойно ответила девушка. — Вот из этого. — И она вытащила из кармана пальто маузер. — Патронов вот маловато. Две обоймы.

— Хватит... А вы серьезно умеете стрелять или просто палите в белый свет?

— Палю, — улыбнулась девушка.

В схватке с немцами Мария не растерялась и в упор срезала фрица из своего маузера. Молча посмотрел на нее после боя Махно и уже не ворчал вечером, когда его вновь выставили курить на улицу. Но на следующий день Васильев все же пошел к Олевскому с просьбой забрать Костюкевич в штаб, комендантский или хозяйственный взвод. Капитан отказал. Прошел месяц, а Васильев все упорствовал и при случае просил командиров забрать девушку из разведгруппы. Вот и сейчас он снова обращался с этой просьбой к командиру отряда.

— Нет, служивый, отменить приказ капитана Олевского не могу. — Морской стукнул ладонью по столу. — Он говорит, что место Костюкевич в разведке... Она нынче там нужнее, чем в штабе...

— Разрешите идти, товарищ командир? — помолчав немного, спросил Васильев.

— Иди! Желаю удачи...

В РАЗВЕДКЕ

Васильев вернулся из штаба сердитым и заявил, что он с Пацаном уходит на задание, а Костюкевич остается в лагере.

— Я пойду с вами, — твердо заявила девушка.

— Вы остаетесь.

— Давайте, Васильев, договоримся раз и навсегда... Я боец группы и буду всегда там, где группа. И еще: перестаньте хитрить!.. Мне надоели ваши хитрости...

— Вы взбалмошная девчонка, Махно вас забери! Задание серьезное, и я не имею желания видеть вас трупом!..

— Зато вы... — девушка запнулась, подыскивая слово и выпалила: — самый настоящий трус, который за бабью юбку трясется!

Ферко засмеялся, весело поглядывая на Васильева: как-то он проглотит эту дерзость.

Но тот вдруг заразительно рассмеялся:

— Вот придумала, Махно тебя забери, а!.. Да вы посмотрите на свои ноги... Нам шагать да шагать лесом, через горы... У вас же ходовая часть на втором часе откажет... А если немцы погоню устроят?.. Мы-то с Пацаном всегда выкрутимся, а с вами что делать?.. На руках нести?..

— Дождешься от вас этого, пожалуй, — отпарировала девушка и стала обуваться.

— Ты готов, Пацан? — спросил Васильев, вскидывая на плечо ручной пулемет. — Не тронь автомат!.. Сам понесу...

Но Ферко молча взял автомат командира и повесил его на плечо. Свой автомат он оставлял в лагере, чтобы не обременять себя лишним оружием. Если понадобится, он свободно может вести огонь из пулемета, автомата или маузера. Ферко очень гордился тем, что владеет любым видом оружия не хуже самого Васильева, которому он во всем старался подражать.

— Упрямый же ты, Пацан... Прямо как Мария...

— Я не девушка... Я все могу, как ты...

За три месяца пребывания в отряде Ферко на глазах партизан вырос в настоящего бойца. Он заметно вытянулся и окреп, ходил с группой на любое задание, и все в отряде знали его как выносливого и смелого разведчика. А поначалу было нелегко. Командир группы Николай Васильев не давал ему ни минуты покоя: заставлял ползать по пластунски, незаметно подкрадываться к часовому, маскироваться на открытой местности, метать гранаты, изучать вражеское оружие, стрелять из автомата, пистолета, строчить из пулемета, метать нож, чтобы поражать им на близком расстоянии противника...

Это была тяжелая и вместе с тем очень нужная для разведчика учеба. В конце дня парнишка возвращался в лагерь до того уставший, что, не успев прилечь, уже спал крепким сном. Но он не хныкал и терпеливо выполнял все, что требовал от него командир группы...

Мария надела пальто, закинула за плечо автомат и первой вышла из землянки.

— Ну что мне с ней делать? — удрученно спросил Васильев. — Говорю останься, а она идет!

— Пусть... — махнул рукой Пацан. — Женщина!..

Это было сказано тоном такого знатока женщин, что Васильев расхохотался.

— Ну, раз женщина, Махно ее забери, то пусть идет...

Они вышли из лагеря, моментально растаявшего во мраке ночи, и пошли гуськом по узкой тропинке. Где-то жутко ухал филин, и Мария тревожно оглядывалась вокруг:

— С детства боюсь филина... Ужасная птица!..

— Разговоры прекратить! Мы за линией дозоров, — тихо скомандовал Васильев.

Через пять часов ходьбы группа вышла к маленькому хуторку. Здесь на окраине жил партизанский связной.

— Попроси у него лошадь с повозкой и возвращайся, — сказал Васильев пареньку.

Ферко ушел. Николай и Мария спрятались недалеко от домика, готовые в любую минуту прийти на помощь товарищу. Стояла тихая осенняя ночь. Холодная, покрытая морозным инеем земля уже дышала зимой. В конце хутора лениво лаяли собаки, перекликались петухи, предчувствуя скорую зарю.

Во дворе связного послышались приглушенные голоса, скрипнули ворота, выехала повозка. Когда она приблизилась, Васильев узнал в вознице Пацана.

— Садитесь... Хозяин сказал: если сможете — вернете, а нет так нет...

— Если не вернем, то и за лошадь и за повозку кроны получит...

Рассвет застал разведчиков возле шоссе. Оставив в лесу повозку, они вышли к дороге и замаскировались. Буквально через пять минут показалась небольшая колонна крытых грузовиков и остановилась как раз напротив разведчиков. Не успели партизаны и моргнуть, как из грузовиков на дорогу высыпали немцы и запрудили все шоссе. Это были неприятные минуты: лежавшие почти рядом разведчики могли быть в любую минуту обнаружены. Уйти невозможно — кустарник редкий и далеко просматривается. Затаив дыхание и сжимая оружие до боли в руках, смотрели на солдат разведчики. Немцы весело болтали, курили. Шоферы побежали к ручью, размахивая брезентовыми ведрами. Но вот они залили в радиаторы воду, с передней машины что-то прокричал, высунувшись из кабины, офицер, и солдаты полезли в грузовики. Колонка двинулась по направлению к фронту.

— Это фрицы едут в район Прешова из Братиславы, — сказала Мария. — Будут там укрепления строить...

— Откуда это вам известно? — хмуро спросил Васильев.

— Из разговоров солдат... Я немецкий знаю...

— Любопытно... — Командир группы искоса посмотрел на девушку и, как ей показалось, посмотрел с интересом, а не презрительно.

— Что они еще говорили?

— Еще?.. Что лучше укрепления строить, чем сидеть в них против русских...

— Почему вы не сказали мне, что хорошо знаете немецкий?

— Я думала, что вам об этом начальник разведки сказал... Он знает...

Выбрав удобное место, с которого далеко просматривалось шоссе, Васильев подогнал поближе повозку.

Вдали показался автобус. Командир приказал Пацану лечь за пулемет, а сам выехал на повозке прямо на шоссе, загородив проезд. Он был одет в штатское пальто, старую кепку и сапоги, автомат и гранаты, прикрытые сеном, лежали в повозке.

Небольшой автобус серого цвета еще издали стал сигналить, требуя убраться с дороги. А Васильев, соскочив с повозки, стал возиться возле колеса, делая вид, будто надевает его на ось.

Автобус заскрипел тормозами и остановился. Шофер, открыв дверцу, высунулся из кабины и закричал на Васильева. Тот успел разглядеть, что в автобусе сидело семь офицеров.

Выпрямившись во весь рост, Николай крикнул:

— Маруся, переведи господам, что дорога занята партизанами и я предлагаю им сдаться.

Когда Костюкевич прокричала из-за кустов этот ультиматум, один из офицеров распахнул дверцу и выстрелил в Васильева из пистолета. Пуля просвистела мимо. Тут же прогрохотал автомат Марии, и офицер кулем вывалился из машины на обочину. Немцы схватились за оружие. Шофер включил сцепление и дал газ, пытаясь прорваться сквозь огонь. Длинная очередь из пулемета полоснула по машине, мотор поперхнулся и смолк. Схватив автомат, ударил по автобусу и Васильев. Оттуда раздалось несколько пулеметных выстрелов, и следом показался из окна белый платок.

— Прекратить огонь! — закричал Васильев.

Стрельба стихла. Из автобуса, подняв руки, вышли три офицера, ожидая решения своей участи.

— Мария, обыщи автобус! Пацан, ко мне! — приказал Васильев.

Минуты через две все было кончено. Забрав документы и оружие, свалив на повозку все трофеи, партизаны быстро скрылись в лесу. На повозке сидели и пленные. А на шоссе остались убитые фрицы и изрешеченный автобус...

* * *

Группа Владимира Лихачева, вышедшая из лагеря раньше группы Васильева, должна была за ночь добраться к дальнему шоссе. Впереди легко шел командир, за ним, след в след, шагали бойцы, время от времени вытирая с лица обильный пот.

— Нельзя ли потише, Володя? — попросил Йозеф Ханзел. — Такой кросс мои ноги не привыкли бегать...

— Привыкай и молчи... в тылу...

Уметь молчать — необходимое правило разведчика, и Лихачев, хорошо знавший это, старался научить своих подчиненных молчать в разведке, а если нужно доложить, то коротко и ясно, только самую суть.

В лесу Лихачев чувствовал себя как дома. Здесь не было такого обитателя, голос которого бы не различил Владимир и тут же не ответил ему, мастерски подражая. Он мог кричать как перепел, петь как скворец, или заливаться соловьем, подражать рябчику и кукушке, грачу и вороне, иволге и сороке, стучать как дятел и выть подобно волку... Это был человек леса. Он любил это зеленое море, каждую травинку под ногами, ему понятны были заботы муравья, ползущего по тропинке, и той белки в старом урочище, которой он по пути подкидывал под дерево грибы и орешки.

Раньше, чем научился читать букварь, Лихачев познал основы лесных наук, которые преподал ему отец, старый уральский охотник. Тот еле умел расписываться, но лучше иного ученого знал таежных жителей, начиная от гнуса и кончая медведем, и с полсотни метров бил белку пулей в глаз. Владимир с малых лет ходил с отцом в тайгу по орехи, собирал грибы с матерью, дикие ягоды. Он не боялся заблудиться в лесу. По цвету коры на дереве, по длине веток или наклону ствола, по солнцу он всегда находил дорогу домой.

Мальчишкой он целыми днями пропадал в тайге, выслеживая птицу, узнавал, где гнездится глухарь, строит гнездо белка или лисица, где живут полосатые бурундуки и есть самая вкусная малина. На земле, ветках деревьев и кустарниках, на валежнике читал он неведомые для других следы зверей и птиц, целые истории о жизни и охоте лесных обитателей.

В войну Владимир Лихачев стал разведчиком. Ему пришлось читать следы людей и выслеживать их, как некогда выслеживал зверей в своей уральской тайге. И теперь, ведя группу на задание, Владимир непроизвольно соблюдал все охотничьи предосторожности, словно подбирался к логову зверя и боялся спугнуть его...

Глянув на светящийся мазок месяца, изредка нырявший среди туч, Владимир прикинул, что вот-вот должна появиться пересекающая маршрут дорога. И в самом деле через полчаса они вышли к дороге. Разведчики залегли в кустарнике и смотрели, как тянется по дороге порожний обоз, видно, что-то возивший в прифронтовой район... Измученные лошади, спящие в повозках старики словаки... Переждав, пока обоз скрылся за поворотом, разведчики по одному перебежали через дорогу и снова скрылись в лесу. Они спешили к другому шоссе, которое было в нескольких километрах от этого места. Вышли к нему, когда солнце, заливая землю ярким светом, медленно оседлало вершину горы.

Несколько минут разведчики лежали в придорожном кустарнике, внимательно наблюдая за шоссе. Оно петляло среди гор, проскакивало по краю глубокого оврага и терялось за высоким холмом. «Тут не годится, — оглядывая местность, думал Лихачев, — подобьешь машину — полетит в пропасть... Нужно поискать другое место». Остановились возле небольшого мостика через овраг. Слева дорога огибала гористый мыс, а справа тянулась километра два у подножия холмов, и ее хорошо было видно отсюда.

— То что надо, — вслух сказал Лихачев и послал одного разведчика в дозор на гористый мыс. — Будет легковушка идти, махнешь платком.

Вместе с Йозефом Ханзелом Лихачев обсудил подробности операции, осмотрел все вокруг. Под мостиком Владимир заметил щит с надписью на немецком языке: «Осторожно, мины!» Довольная улыбка скользнула по его полным обветренным губам. Вытащив щит и обтерев его травой, Лихачев вырубил ножом на дороге ямку перед въездом на мост и установил щит. Отошел в сторону, полюбовался... Потом снял щит и спрятал в кювете, прикрыв ветками.

Долго лежали разведчики, ожидая сигнала с мыса. В той стороне был фронт, и Лихачев решил захватить одну из штабных фронтовых машин. К фронту шли колонны грузовиков, проносились мотоциклисты, а оттуда проехали лишь три автобуса с ранеными. Солнце уже высоко поднялось над горами, когда на мысу замелькал долгожданный платок: идет легковая одиночная машина!..

Мигом выскочил Лихачев на шоссе, установил щит и залег за кустами.

Вскоре из-за поворота выскочила низкая длинная машина, вся размалеванная бурыми, зелеными и черными изломанными линиями камуфляжа. Не доезжая до щита метров десять, машина остановилась. Открылась дверца, и на шоссе вылезли шофер с солдатом, в машине на заднем сиденье остался тучный офицер, который, по всей видимости, крепко спал. Солдат, вытянув шею, подозрительно рассматривал мост, не обращая внимания на то, что говорил шофер, выразительно жестикулируя при этом. И у одного и у другого на кителях висели медали.

Владимир поднял автомат, переставил его на одиночный выстрел и, поймав на мушку голову солдата, нажал на спуск. Какое-то мгновение разведчик наблюдал за падающим солдатом, за остолбеневшим шофером и тут же выстрелил второй раз. Как падал шофер, Лихачев не видел: он был уже возле машины. Рванул заднюю дверцу. В глаза Лихачеву бросилось сонное лицо гауптмана, одетого в черный китель с розовыми петлицами. «Танкист-эсэсовец!» — мелькнула мысль.

— Майн гот! — еле пролепетал немец и поднял руки.

Отобрав у офицера пистолет, документы и бумаги, лежавшие в карманах, Лихачев связал ему руки назад, передал стоявшему на обочине Йозефу Ханзелу, а сам начал лихорадочно переворачивать все в машине. Ничего важного: бутылки с вином, консервы... В чемоданчике, что лежал на заднем сиденье, — шелковое дамское белье, халат...

— Бабник! — презрительно произнес Владимир, открыл канистру и вылил бензин на сиденья. Чиркнул зажигалкой: пламя с ревом ударило в потолок машины, забушевало, выплескиваясь через открытые дверцы огненно-дымными языками.

* * *

Группы — Махно и Лихачева — встретились на подступах к лагерю, когда день уже догорал и бледные сумерки крались по лесу оврагами и впадинами среди гор.

«СПАСИБО, БАТЯ!..»

Допрос пленных офицеров дал партизанскому штабу ценные сведения о расположении частей противника и его оборонительных линий на прилегающем к Прешову участке советско-германского фронта. Бобров дописывал радиограмму в Центр, когда часовой доложил, что дозорные задержали на заставе какого-то старика из местных и тот хочет поговорить с командиром.

— Пусть войдет!

В землянку вошел старик словак, по-хозяйски огляделся. Прислонив палку к стене, он без приглашения присел на краешек нар и заговорил:

— Из села Калиште я... Вчера утром пришел к нам четвертый гренадерский батальон СС. В моем доме командир остановился... Вечером к нему пришли офицеры, и они говорили, что сегодня в полдень или к вечеру атакуют ваш лагерь. Я в кладовке спал и слышал, немецкий я хорошо знаю... Говорили они, будто им о лагере кто-то из ваших сообщил, Сватом, называли... Гестаповец там с ними, он, значит, и встречался с тем Сватом...

— Много ли немцев, отец? — спросил Бобров.

— Много, сынки, много. Человек, думаю, восемьсот... а может, и больше... Пулеметов штук десять... Четыре миномета видел... Перед рассветом тревога у них была и выступили они... Я быстренько собрался и пошел... Швабы с привалами идут, а я тропками без передыху... Ноги вот только медленно ходят...

— Объявляй тревогу, майор! — приказал Морской Боброву. — Спасибо, батя! Большое спасибо тебе от русских, словацких, чешских партизан нашего отряда!.. Не бойся, мы швабам всыплем горячих! Ребята, накормите батю!

— Пойду я, сынок, домой надо... — взял свою палку старик. — Поесть я с собой взял... До свидания!

— Спасибо, батя!

— Двигайтесь к столу, — пригласил Морской офицеров. — Обсудим, как лучше расставить силы...

— Вот здесь, — показал на карте Бобров, — оставим два взвода в засаде... Держать их там будем до тех пор, пока весь батальон не втянется в бой... А потом, по сигналу ракеты, они ударят с тыла... Одна рота останется в лагере, в качестве резерва... Комендантский взвод охраняет штаб, радистов, лагерь...

Через несколько минут партизаны были готовы к бою.

О его результатах командование отряда радировало в Центр:

«Сегодня, 14 ноября 1944 года, четвертый гренадерский батальон четырежды атаковал наш лагерь в лесу возле Калиште. Противник понес большие потери. Отличились пулеметчики Сапронов и Скобельцын, бойцы Юзеф Ямришко, Павел Ковачик, Феро Паловский, Владимир Шатилов... По нашим данным, противника на лагерь навел Сват... Место лагеря переменили...»

В этот же день произошло еще одно событие, о котором стоит упомянуть.

Когда партизаны, с ног валившиеся от усталости, вечером вернулись в лагерь, командир комендантского взвода Федотов разыскал Боброва и доложил:

— Пленные офицеры убиты при попытке к бегству...

— Как это случилось?

А дело было так...

Федотов, оставшийся со взводом охранять лагерь, делал обход, прислушиваясь к близкому грохоту боя. Вдруг где-то совсем рядом раздались автоматные выстрелы и голоса:

— Стой! Хальт!

— Не уйдешь, сволочь!

— Стой, говорю морока-сорока!

Федотов опрометью бросился на выстрелы.

«Неужели немцы прорвались в лагерь?» — мелькнула первая мысль. Но стрельба скоро прекратилась. Возле землянки комендантского взвода Федотов увидел группу партизан.

— Кто стрелял?! — крикнул он на ходу.

— Товарищ командир, пленные фрицы пытались убежать, — виновато сказал один из партизан. — Выпусти, говорят, нас до ветру... Ну, я и выпустил, а они как сыпанут... Я по них с автомату... А тут Иван откуда-то выскочил, да как застрочил, аж шапку с меня сбил... Хорошо, за деревом я стоял, а то бы так и меня замест фрицев ухлопал...

— Баба ты, а не часовой! — перебил партизана Иван. — Скажи спасибо, что я случайно проходил мимо... Сбежали бы, как пить дать... Растяпа ты! А еще, видишь ли, шапку ему испортили, барону...

— Я подумал, что нарочно ты по мне пальнул... Знал бы часовой, что Иван — тот самый Сват — и действительно хотел убить его. Он вовсе не случайно оказался возле землянки в тот момент, когда пленные вышли «до ветру». Но Ивану не повезло: партизан укрылся за стволом дерева. Иван уже готовился снять часового финкой, но тут поторопились сами немцы: они побежали в глубь леса и часовой стал стрелять им вдогонку...

Доложив начальнику штаба о случившемся, Федотов добавил:

— Недосмотрел, товарищ майор... Здесь и моя вина...

— Брось отчаиваться. — Бобров похлопал взводного по плечу. — Невелика потеря... Все, что эти господа знали, они сказали на допросе...

* * *

Совершенно иначе отнесся к известию о гибели своих офицеров государственный министр Чехословакии Карл Герман Франк...

В это утро обергруппенфюрер приехал в свою резиденцию в отличном расположении духа. Столь непривычное за последнее время настроение министра было сейчас же замечено его подчиненными. И по тому, как легко выскочил обергруппенфюрер из машины, и по тому, как улыбался рыжеволосый гауптман, сопровождавший своего шефа, офицеры и чиновники резиденции поняли: случилось что-то необычное. Улучив минуту, адъютант шепнул сослуживцам, что шеф разговаривал сегодня с Гитлером и фюрер лично поздравил обергруппенфюрера с награждением Железным крестом с дубовыми листьями.

Но не только награда обрадовала Франка. Фюрер доверительно сообщил ему, что положение на фронте в ближайшее время должно резко измениться в пользу германских вооруженных сил, которые готовят русским «страшный сюрприз»...

— Новое оружие — наш бог, с которым мы победим, этих фанатиков, русских! — горячился Гитлер по телефону. — Мир еще не знал ничего подобного!

В конце разговора Гитлер сказал Франку, что высоко ценит преданную и верную службу обергруппенфюрера и через несколько месяцев отзовет его в Берлин для постоянной работы на должности имперского министра...

У Франка перехватило дыхание. Он только втайне позволял себе мечтать об этом: «Берлин! Спокойная жизнь в столице империи, постоянное пребывание среди высших руководителей Германии... Быть ближайшим доверенным самого фюрера, кому дано вершить судьбы не только империи, но и всей Европы!.. Только бы скорее наши войска применили новое оружие, которое должно изменить ход войны.

Франк много раз слышал, что уже несколько лет конструкторы работают над каким-то секретным оружием, точнее — над сверхмощной бомбой, взрыв которой способен уничтожить население целого государства... Работа эта якобы уже закончена. Остановка только за доставкой бомбы к цели. Но конструкторы уже завершают создание огромного реактивного самолета...

Тогда, осенью 1944 года, не у одного Франка появились надежды на «страшный сюрприз», который готовит для русских их фюрер. Развал армии был настолько очевидным, что многие офицеры, беззаветно преданные Гитлеру, не скрывали своего отчаяния. Как утопающий хватается за соломинку, так и они поверили этим спасительным слухам о новом сверхмощном оружии, которое всячески распространяла геббельсовская пропаганда. Главари фашизма надеялись тем самым, с одной стороны, поддержать моральный дух своих войск, а с другой — добиться с помощью угрозы сепаратного соглашения с англичанами и американцами и даже, если удастся, вступить в переговоры с Советским Союзом.

Впечатления от новостей из Берлина были настолько сильными, что даже тревожная сводка по Чехии и Словакии не омрачила сегодня настроения министра. Он спокойно пробежал ее глазами, отложил в сторону и взял телеграмму Гиммлера. Рейхсфюрер писал, что, по его сведениям, опасность в Словакии значительно уменьшилась: партизаны занимаются лишь саботажем да незначительными диверсиями.

Франк усмехнулся. Он понял, что такие сведения Гиммлеру дал Скорцени: «У штурмбаннфюрера имеются довольно веские причины, чтобы смягчить положение дел в Словакии, — подумал Франк. — Еще бы... Вот уже второй раз прилетает сюда Скорцени со специальным заданием, а проку пока нет». — Франк еще раз внимательно прочитал сводку по Словакии и поднял телефонную трубку:

— Оперативный отдел? Где сейчас штурмбаннфюрер Скорцени? Вылетел в Банскую Бистрицу?.. Хорошо... Что?! Когда получили сведения?..

Франк швырнул трубку на аппарат:

— Вот вам, господин Скорцени, и уменьшилась опасность в Словакии... Кого мы обманываем?.. Сами себя!..

Франку только что сообщили, что ехавшие в Словацкое министерство обороны эсэсовские офицеры из фронтовых частей наскочили на партизанскую засаду... На дороге найден автобус, иссеченный пулями... Пять мертвых офицеров и шофер... Два офицера исчезли... В тот же день на другом шоссе уничтожена легковая машина, в которой ехал гауптман из эсэсовской танковой дивизии... Гауптман исчез, шофер и ординарец убиты... Сват из отряда Морского передал, что в лагерь приведены три немецких офицера... Пытался освободить, но при попытке к бегству они убиты...

«Сомнений нет, — отметил про себя Франк. — Это те самые офицеры... Их захватили партизанские разведчики... Интересно, что теперь сообщит в имперское управление безопасности штурмбаннфюрер Скорцени?..

ФРЕЙЛЕЙН МАРИЯ

После поражения восстания патриоты вынуждены были вновь перейти на подпольную работу, на партизанские формы борьбы в горах. Налаживались старые связи, восстанавливались прежние явки, пароли.

Больше недели партизанский штаб не имел никаких известий из Банской Бистрицы. Действовавшая там подпольная организация должна была прислать своего связного с важными разведданными, которые ожидал Центр. В назначенный день связной не явился. Тогда командование отряда направило в город на явочную квартиру своего связного, словака полицейского из села Калиште. Его ждали четыре дня назад, но он тоже не вернулся. Были все основания предполагать, что оба связных схвачены гестаповцами. Это подтвердили ближайшие события.

В полицию села Калиште неожиданно нагрянули немцы и два часа допрашивали начальника, куда исчез его подчиненный и с кем он был связан. Ничего не добившись, гестаповцы укатили снова в город. За домом связного-полицейского, уехавшего в Банскую Бистрицу, была установлена слежка...

Посовещавшись, командиры отряда решили послать для связи с подпольем Марию Костюкевич.

...Пассажирский автобус, проходивший через Калиште на Банскую Бистрицу, только отошел от села, как был остановлен на пропускном пункте. Два эсэсовца с автоматами на груди поднялись в машину, пропустив вперед себя плотного мужчину в сером пальто, коричневой шляпе и с зонтом под мышкой. Он вошел в автобус и остановился впереди, возле кабины шофера, пристально рассматривая пассажиров.

— Аусвайс!^[4] — потребовал он у пассажиров удостоверения личности.

Люди зашевелились. Сидевший на переднем сиденье немецкий лейтенант в летной форме брезгливо подал свое удостоверение. Штатский молча взял его, и, проверив, вернул. Так же внимательно гестаповец проверял документы у других пассажиров. Вот он подошел к коренастому словаку, рядом с которым сидела белокурая девушка с синими глазами, одетая в темное пальто с серебристым меховым воротником. Яркий голубой шарф окутывал ее шею, а маленькая шляпка кокетливо прикрывала пышные волосы. Девушка читала книжку в коричневой суперобложке и словно не замечала никого вокруг.

Повертев в руках документ, предъявленный словаком, гестаповец сунул бумажку в карман и коротко» бросил:

— Ауфштеен!^[5]

Словак начал убеждать гестаповца, что он чиновник ортс-комендатуры из Жилина и направляется в Банскую Бистрицу по заданию господина коменданта. Гестаповец, не слушая, махнул рукой:

— Ауфшнель!^[6]

Один из эсэсовцев схватил словака под руку и повел к выходу. Тот кричал на ходу, упирался.

— Аусвайс! — услышала девушка над самым ухом и не успела еще ничего ответить, как гестаповец вырвал у нее книгу и швырнул в проход. Сидевший впереди немецкий летчик-лейтенант вскочил со своего места и бросился к книге, на обложке которой ярко выделялись свастика и четкая надпись: «Адольф Гитлер. Речи».

— В чем дело? — растерянно улыбнувшись, спросила девушка на немецком языке. — Вы бросаете книгу фюрера?

— Аусвайс, — уже тише сказал гестаповец, поняв, что с книгой он, кажется, погорячился и, если эта особа пожалуется, ему не миновать беды.

— Битте!^[7] — Девушка подала ему удостоверение. В это время к ним подошел летчик-лейтенант и, наклонившись к гестаповцу, тихо сказал:

— Вы оскорбили великого фюрера...

— Сядьте, лейтенант, и не мешайте мне работать!

— Я прошу вас предъявить документы... Мне надо знать, на кого донести об оскорблении фюрера...

— Я из гестапо, — резко ответил человек в штатском и развернул удостоверение девушки. Пробежав глазами документ, гестаповец посмотрел на девушку и, возвращая ей удостоверение, примирительно сказал: — Фрейлейн понимает, что у меня не было желания оскорбить фюрера и обидеть ее...

— Даже служащим гестапо непозволительно так обращаться с книгой фюрера, — назидательно произнес летчик и протянул книгу девушке. — Битте...

— Данке...^[8] Это просто ошибка, господин лейтенант, — мило улыбнулась девушка. — И книга ничуть непострадала...

— Вы едете в Банскую Бистрицу? — поинтересовался летчик. — Разрешите присесть, фрейлейн?.. Простите, не знаю, как вас зовут...

— Мария... — засмеялась девушка, подвигаясь на сиденье.

— Вы немка?

— Да... Только я никогда не была в Германии. Родилась в Варшаве, в семье немецкого промышленника.

— А почему бы вам не съездить сейчас домой?

— Служба... Я работаю в отделе культурных ценностей и очень занята... Приходится много ездить, господин...

— Пауль Эккариус... Простите, не назвал себя. В этой проклятой стране скоро одичаешь и совсем разучишься разговаривать с женщинами...

— У вас мрачное настроение, господин...

— Просто Пауль, — уточнил лейтенант. — К сожалению, вы правы, фрейлейн Мария... Недавно я получил сообщение, что мой отец, гауптман СС Эккариус, был убит в этих краях. Меня вызвали срочно в Банскую Бистрицу...

— Сочувствую вам, Пауль... Это такая потеря...

Когда автобус приехал в Банскую Бистрицу, снова началась проверка документов. Четыре эсэсовца останавливали каждого пассажира, выходящего из автобуса.

— Кого-то ищут, — сказал лейтенант, ведя свою спутницу к выходу.

— Надеюсь, не нас с вами, — засмеялась фрейлейн Мария. — Уж больно много гестаповцев...

* * *

Прошло около двух суток как Мария уехала из партизанского лагеря. Все это время Николай не находил себе места, то и дело посылал Ферко в штаб узнать, не вернулась ли девушка. Мучила неизвестность: куда и зачем она так внезапно уехала, надолго ли? Сама Мария ничего не сказала, но сердце подсказывало Николаю, что неспроста она появилась в тот последний вечер необычно возбужденная и непохожая на себя: белокурые волосы были уложены в причудливую прическу, подчеркивающую тонкие черты ее лица, брови чуть подкрашены, отчего голубые глаза девушки казались еще больше и ярче.

Заметив удивленные лица своих товарищей, Мария рассмеялась:

— Не век же ходить мне растрепой, вот и привела себя в порядок...

А потом, по распоряжению штаба, Николай с Ферко провожали Марию к домику лесника. Всякие расспросы были запрещены, операция проводилась в строжайшей тайне...

На вторые сутки после отъезда Марии, к вечеру, Васильев получил приказ встретить девушку в условленном месте. Две минуты ушло на сборы, и вот они вместе с Ферко покинули лагерь. Еще никогда Николай так не торопил время. Запыхавшись, подошли они к домику лесника, и, не дожидаясь, пока словак соберется, сами запрягли лошадь в повозку.

Но напрасно партизаны пролежали четыре часа на опушке леса, ожидая, когда лесник вернется из села. Старик приехал один.

— А ты точно там был, где назначено?.. Не перепутал, а? — с надеждой переспрашивал Николай.

— Там, там... — сумрачно отвечал лесник. — Не пришла она...

Капитан Олевский, выслушав доклад Васильева, коротко сказал:

— Встречать завтра, там же и в то же время...

Плохо спал в ту ночь Николай. Тревога за Марию гнала сон. Еле дождался вечера. Но и в этот день девушка не явилась на место встречи с лесником.

— Разрешите мне поискать ее в Калиште? — попросил Николай капитана Олевского. — Не могла же она там бесследно пропасть!..

— В Калиште ее нет, Николай Михайлович... Завтра пойдете вновь.

— Когда последний срок ее возвращения?

— Сегодня.

— Но где же она?! — воскликнул измученный Николай. — Где?

— В самом пекле, Николай Михайлович...

— Где?

— Я сказал все... — Капитан молча закурил сигарету и положил портсигар перед разведчиком. — Кури...

— Вы что ж, не верите мне? — тихо спросил Николай.

— Верю. Но не имею права говорить. Ты разведчик и должен сам понимать это.

— Почему не послали меня?

— Ты не прошел бы там...

— Значит, она...

— Не надо гадать... Я верю, Мария вернется...

Васильев надвинул на голову шапку и вышел из штаба. Яркие звезды запутались в лохматых лапах елей, покрытых серебристым инеем. Морозный воздух дышал в лицо. Струйки дыма тянулись от землянок к небу и терялись среди деревьев. Похрустывали под ногами часовых сучья. Здесь все было так же, как и три дня назад. Но Васильев вдруг почувствовал горькую пустоту, подступившую к сердцу.

В ПЕКЛЕ

В то утро, когда Мария подъезжала на автобусе к Банской Бистрице, в застенках гестапо были казнены двое связных партизан, двое словаков, у которых палачи безуспешно пытались выведать имена руководителей подполья и адреса партизанских явок. Узнав об этом, начальник секретной службы СС штурмбаннфюрер Отто Скорцени тут же позвонил в гестапо:

— Гауптман Ганке? Вам не начальником гестапо работать, а мясником в лавке. Ведь вы погубили все дело. У вас в руках была живая нить... Я сам буду учить вас, как следует допрашивать. А сейчас усильте слежку за явочной квартирой, на которой взяли связных. Может, они вновь попытаются... хотя вряд ли... Установите строжайшую проверку документов на всех дорогах, вокзалах. Проверять всех при въезде и при выезде из города... Особенно прибывших со стороны Калиште... Помнится, тот полицейский приехал оттуда?

— Да, герр штурмбаннфюрер, — еле слышно произнес гауптман. — Будет сделано.

— Ищите в городе подполье... По всему видно, что оно здесь действует... Пустите по следам всех своих агентов... Постарайтесь подкинуть к ним своего человека, можно под видом бежавшего из тюрьмы или лагеря...

Напуганный угрозой Скорцени, гауптман Ганке лично выехал встретить автобус, прибывший из села Калиште.

Он придирчиво рассматривал документы, всячески стараясь показать подчиненным, какое значение придается этому акту. С неменьшей тщательностью Ганке проверил и удостоверение, предъявленное лейтенантом Эккариусом, в то время как молодой барон галантно помогал фрейлейн Марии выйти из автобуса.

— По какому делу приехали в город? — спросил Ганке.

— По делам службы, герр гауптман, — ответил лейтенант. — Скажите, как мне найти штурмбаннфюрера Скорцени? Где он остановился?

— Что?! — Изволите шутить, лейтенант?! — Гауптман от возмущения чуть не задохнулся. — Разрешите-ка еще взглянуть на ваши документы?..

— Взгляните лучше на это. — Лейтенант вытащил из кармана и подал гауптману короткую записку на личном бланке начальника секретной службы СС, в которой Скорцени сообщал, что ждет лейтенанта Эккариуса в Банской Бистрице.

Прочитав записку, гауптман сразу подобрел. Поручив дальнейшую проверку документов своему офицеру, Ганке пригласил лейтенанта и фрейлейн Марию в свою машину.

— Я бы просила вас высадить меня возле гостиницы, — сказала девушка.

— Вы думаете, что вас примут там? — засмеялся гауптман. — Для этого нужна отметка гестапо, комендатуры или мэрии.

— Надеюсь, ваше присутствие, герр гауптман, избавит меня от этих неудобств, — улыбнулась Мария.

Лейтенант повернулся к гауптману:

— Я прошу вас о том же...

В гостинице для фрейлейн Марии был отведен небольшой уютный номер. Отсюда же Ганке позвонил в гестапо, и, переговорив с дежурным, сказал лейтенанту Эккариусу:

— Штурмбаннфюрера Скорцени сейчас нет... Он будет не раньше чем через три часа... Позвоните вот по этому телефону... Пропуск вам заказан.

— Но у меня нет ночного пропуска, а я могу задержаться, да и фрейлейн Мария тоже...

— Не рекомендую этого делать, вы не в Германии... Здесь иногда стреляют из-за угла. А пропуска... — Ганке вытащил из кармана два небольших бланка размером с визитную карточку, на которых черным шрифтом было оттиснуто: «Начальник гестапо г. Банской Бистрицы», написал на них два пропуска, пометил: «Круглосуточно» и размашисто расписался чуть выше оттиска круглой печати.

— Моя подпись может служить для вас пропуском... — улыбнулся самодовольно гауптман. — Желаю провести приятно вечер. Сожалею, что не могу присоединиться к вашей компании...

Лейтенант Эккариус пригласил фрейлейн Марию пообедать в ресторане, и девушка охотно согласилась.

Небольшой зал ресторана был почти пуст. Лишь в углу, сдвинув два столика вместе, сидела шумная компания немцев в гестаповских мундирах.

Фрейлейн Мария направилась к крайнему столику, что стоял возле окна. Тотчас же к ним подошел невысокий пожилой официант в тщательно отглаженном поношенном костюме и остановился в ожидании заказа. Выслушав посетителей, официант задал стандартно-традиционный вопрос:

— Не угодно ли еще чего?

Фрейлейн Мария спросила на словацком языке:

— У вас ничего нет из боровой дичи?

— О, вы неплохо говорите и на словацком! — удивился лейтенант. — Я тоже знаю...

— В Варшавском университете я изучала славянские языки... А здесь богатая практика... Вот я и не теряю случая попрактиковаться...

Официант пристально посмотрел на молодую женщину, потом на лейтенанта, снова перевел взгляд на фрейлейн Марию, словно какие-то сомнения терзали его, и тихо ответил, не отводя от нее взгляда:

— Охотники не приносят нам дичь.

— Я вижу, и форели у вас нет... Люблю форель.

Официант улыбнулся одними уголками губ:

— Вы правы, прекрасная рыба — форель.

— Что ж, — засмеялась фрейлейн Мария, — подавайте что есть... Только проводите меня сначала в туалетную комнату, где бы я могла вымыть руки...

— Прошу вас, — низко склонился перед женщиной официант.

Фрейлейн Мария сбросила с плеч голубой шарф, повесила на спинку стула свою сумочку:

— Простите, Пауль, я покину вас на несколько минут.

В маленькой туалетной комнатке, куда провел ее официант, она тихо сказала ему:

— Мне необходимо встретиться с Тактом, — и стала мыть руки.

— Когда к вам пришел связной? — спросил ее словак.

— Он не пришел... Мы послали своего, но он не вернулся...

Официант облегченно вздохнул:

— Все верно, родная ты моя!.. А я отвечаю на пароль, а сам думаю: уж не гестаповцы ли это подстроили, выведав как-либо пароль... — Старик наклонился к девушке и что-то быстро зашептал ей на ухо. — Поняла?.. Не перепутай... Сам я не видел его никогда, но тебя встретят и проведут к нему...

Вытерев руки, девушка вышла в зал. В течение всего обеда она не сказала официанту больше ни слова.

Выйдя из ресторана, фрейлейн Мария и лейтенант Эккариус решили немного прогуляться по городу. На мосту через реку Грон они остановились. Лейтенант Эккариус долго молча смотрел на реку и как бы про себя произнес:

— Я часто думаю, зачем мы пришли сюда?.. Дикий народ, варварская страна... Конечно, фюрер — великий человек, но... — Лейтенант сделал паузу и потом с горечью продолжал: — Он просчитался... Бисмарк был прав, сказав, что Германии никогда не везло в войнах со славянами... Это для нас роковая нация...

— Какие грустные у вас мысли, Пауль... Вам нужно немного развеяться, встряхнуться...

— О, фрейлейн Мария, с удовольствием бы...

— Вы меня неправильно поняли... Кстати, мне нужно торопиться по своим делам...

— Мы встретимся в гостинице?..

— Боюсь, что я могу задержаться...

НА ЯВОЧНОЙ КВАРТИРЕ

Мария медленно шла по набережной Грона. Навстречу, громыхая коваными сапогами, по мостовой двигалась колонна солдат. На углу стоял эсэсовский патруль. Кругом враги, и нет никого рядом, кто бы мог защитить или просто ободрить взглядом. Мария почувствовала, как ей сразу стало холодно и неуютно на этой каменной набережной, продуваемой со всех сторон осенним ветром. Она подняла воротник пальто и быстро зашагала мимо патруля. Вдруг один из солдат схватил ее за руку и потянул к себе:

— Комм!^[9]

— Хотела бы я знать куда? — вырываясь из рук эсэсовца, крикнула девушка. — Сейчас же отпустите меня, иначе я пожалуюсь гауптману Ганке!

— Ты хочешь сказать, красотка, что имеешь ночной пропуск?.. — засмеялся эсэсовец. — А ну, покажи его нам...

— Еще не ночь и пропуск не нужен...

— Нам лучше знать, — оборвал ее подошедший ефрейтор.

— Битте. — Девушка подала пропуск, подписанный гауптманом Ганке.

Глянув на бланк, ефрейтор откозырял:

— Извините, фрейлейн... Служба...

До маленького магазинчика, стоявшего в конце набережной, Мария бежала не останавливаясь. К счастью, он еще не был закрыт. Мария вошла в магазин и осмотрелась: на полках лежали поношенные вещи, музыкальные инструменты, посуда, сданные для комиссионной продажи. Одинокий покупатель торговался с продавцом, держа в руках отрез темно-синего материала. Вскоре он заплатил нужную сумму, сунул покупку в портфель и вышел.

— Что угодно? — спросил продавец, подходя к девушке.

— Я пришла узнать, нет ли у вас картин русских художников.

Продавец оглянулся, прислушался:

— Месяц назад были... Но все проданы. Зайдите через неделю-две, может, и будут.

— Я слышала, что у вас была картина Айвазовского.

— На такие полотна большой спрос... Но у нас их не было.

— Здравствуйте, товарищ!

— Здравствуйте... Как вам удалось пробраться к нам? Это почти невероятно сейчас.

— У меня надежные документы. Срочно нужно встретиться с Тактом.

— Вы посмотрите товары, а я сейчас вернусь, — сказал продавец и вышел в соседнюю комнату. Через несколько минут он пригласил Марию пройти туда же. Ее встретила пожилая женщина и провела на второй этаж. Здесь была единственная дверь, толкнув которую, Мария очутилась в полутемной комнате, где за столом, накрытым к ужину, сидел коренастый мужчина лет сорока, в коричневом костюме и белой рубашке, открывавшей крепкую загорелую шею.

— Здравствуйте. — Мужчина поднялся и протянул через стол руку для пожатия. — Я тот, кто вам нужен... Присаживайтесь, поужинаем вместе и побеседуем как следует...

Мария с нескрываемым интересом рассматривала человека, который стоял перед ней. Она знала, что это один из руководителей словацкого подполья, чья жизнь была сопряжена с каждодневным риском и опасностью. Но Мария не могла и предполагать, что человек с именем Такт был ее соотечественником и земляком. Да, он родился на Украине, в небольшом уютном городишке. Мальчишкой ушел в армию, оттуда — в чека.

В первый год войны получил ответственное задание. Но самолет, на котором он летел, был подбит немцами, и советский разведчик очутился на оккупированной территории... Превратности войны! Сколько пришлось исколесить земель, повидать чужих стран, прежде, чем он попал в Словакию!

Когда Мария села за стол, Такт попросил ее документы.

— Ювелирная работа... И где только товарищи достали такого спеца?..

— Есть у нас чех... Любой документ сделает так, что от настоящего не отличишь.

— Хороший мастер... Но самое ценное приобретение — вот этот пропуск... Тут необходимая вам пометка «Круглосуточно»... Берегите этот листок, он еще не раз пригодится и на будущее. Тут подпись одного из главарей городского гестапо...

— Вы знаете, что ваш связной схвачен? — спросила Мария.

— Знаем... Жаль, не успели предупредить провал второго связного. Сейчас мы сменили явки, готовим новые в селе Сасово, недалеко от Банской Бистрицы. Адреса и пароль я сообщу вам завтра. Сюда приходить только в крайнем случае... А теперь слушайте и запоминайте, записывать нельзя... Провал явки произошел из-за беспечности связного. Сам притащил за собой «хвост». Хозяин квартиры успел скрыться. При связном были сведения по авиачасти местного гарнизона. На аэродроме базируется истребительный полк «мессеров». Аэродром прикрыт четырьмя зенитными батареями, есть пулеметные установки. Наземная охрана — рота пехоты. На подступах к городу немцы укрепляют старые оборонительные рубежи и строят новые. Точных данных пока нет. Добудем позднее...

Откинувшись на спинку стула, Мария внимательно слушала глуховатый голос Такта. Говорил он неторопливо, иногда по нескольку раз повторял сказанное. Вопрос прозвучал неожиданно:

— Тяжело? Боитесь? Устали?

— Страшновато... — откровенно призналась Мария.

— Да-а... нелегко...

Потом попросил:

— А ну-ка, повторите, что вы запомнили...

Девушка несколько минут сидела молча, закрыв глаза, как бы мысленно повторяя сказанное этим человеком. Потом наклонилась вперед, положила локти на колени, подперла руками голову и стала говорить. Такт внимательно слушал и одобрительно кивал головой:

— Молодчина, товарищ Мария! Ну, на сегодня хватит... Завтра вернется из Сасово Зволен — мой заместитель, и я передам вам адрес явочной квартиры и пароль... Когда собираетесь уезжать?

— Завтра, во второй половине дня.

— Тогда встретимся утром, в одиннадцать... Здесь же... Проводить не могу. Имейте в виду: если окликнет патруль, немедленно останавливайтесь. Иначе, будь вы хоть с документами самого Адольфа Гитлера, отправят на тот свет... Здесь действует вовсю «новый порядок» и поэтому убивают, не спрашивая пропуска...

— Спасибо за совет, до свидания.

Мария вышла на улицу. Город уже был весь во власти ночи. Распарывая темноту светом фар, проносились мимо мотоциклы. Черные деревья казались строем эсэсовцев, вышедших на облаву и оцепивших улицу. Шуршали под ногами листья, вспугивая настороженную тишину.

— Вер ис да?!^[10] — раздался впереди резкий окрик, и до Марии долетел звук передернутого затвора автомата.

Вспомнив совет Такта, она остановилась. В просвете между деревьями показались три силуэта, и три узких луча карманных фонарей уперлись в Марию, ослепив ее.

— Аусвайс!

Девушка показала ночной пропуск. Три головы склонились над бумагой. Сразу же, потушив фонарики, патруль вернул пропуск:

— Ин орднунг!^[11]

Трижды еще останавливали патрули девушку, пока она не подошла к гостинице. В холле сидел в кресле лейтенант Эккариус, сосредоточенно пуская вверх кольца дыма и провожая их взглядом к потолку. Увидев Марию, он поднялся ей навстречу:

— А я уже хотел идти на поиски...

— Неужели так поздно? У меня голова разболелась с дороги... Захотелось пройтись...

— В городе беспокойно, фрейлейн...

— Мне показалось, что город вымер и бродят только патрули... Здесь так опасно?..

— Штурмбаннфюрер Скорцени сказал мне, что очень опасно, — доверительно наклонился лейтенант к девушке. — Однако не будем грустить... Давайте посидим вместе и поговорим о чем-нибудь веселом...

Но Мария, сославшись на усталость, извинилась и ушла к себе в комнату. Откровенные ухаживания немца раздражали ее, и она боялась выдать себя неосторожным словом...

Было уже далеко за полночь, когда ее разбудил громкий стук в дверь. Предчувствие беды сдавило сердце. Быстро накинув платье, она зажгла свет. Возле двери задержалась на несколько секунд, словно раздумывая, открывать или не открывать, потом решительно повернула ключ. В комнату ворвались гестаповцы...

АРЕСТ ФРЕЙЛЕЙН МАРИИ

В эту ночь гауптмана Ганке задержали в гестапо важные дела. Намечалась операция, на которую он делал очень большую ставку. У гауптмана было превосходное настроение. Последнее время ему определенно везло. «На ловца и зверь бежит», — самодовольно пошутил он, докладывая Скорцени о новом партизанском связном, задержанном при облаве в одном селе. Им оказалась женщина из отряда капитана Зайцева, которая на первом же допросе все рассказала гауптману об отряде и его командире. Она сообщила также, что муж ее находится в одном из местных лагерей для военнопленных, и просила освободить его. Ганке пообещал сделать это, если она выполнит одно небольшое поручение.

И вот сейчас Ганке ждал штурмбаннфюрера Скорцени, который выразил желание, несмотря на глубокую ночь, приехать в гестапо и лично поговорить с «партизанкой» о задании. Чтобы не терять времени, гауптман просматривал дневные донесения своих агентов. Вдруг он удивленно хмыкнул, отложил в сторону одну из бумаг и вызвал дежурного:

— Срочно доставить сюда женщину, проживающую в седьмом номере гостиницы.

Гестаповцы тут же отправились выполнять приказ. Когда они ворвались в номер, Мария потребовала объяснить, что это значит. Но двое гестаповцев толкнув ее в сторону, стали обыскивать комнату, переворачивать постель, выдвигать ящики стола... Прижавшись к стене, девушка лихорадочно обдумывала свое положение. «Провал... Но ведь документы проверяли много раз и никаких подозрений не было... Может, я допустила какую-либо ошибку в разговоре с лейтенантом Эккариусом?.. Может, кто-то из связных — официант или продавец — предатель, гестаповский шпик? А вдруг вместо руководителя подполья, схваченного немцами, гестапо подсунуло своего агента и я разговаривала с ним? Неужели все подполье провалилось и явки в руках немцев?»

— Одевайся!

— Еще раз требую объяснить мне, что все это значит? — возмущенно спросила Мария. — Посмотрите мои документы! Я буду жаловаться!

— Жаловаться! — засмеялся гестаповец. — На гестапо?! Нихт зихер...^[12] Комм!

Марию втолкнули в машину и повезли. Здание гестапо, возле которого остановились, она узнала сразу. Ее провели в приемную и посадили на стул рядом с дверью, на которой табличка на немецком языке сообщала, что здесь кабинет заместителя начальника гестапо гауптмана Ганке. Возле двери в коридор сел гестаповец. Второй вошел в кабинет, и Мария слышала, как он доложил:

— Герр гауптман, арестованная доставлена... Вот все, что при ней обнаружено... сумочка.

— Бросьте ее на тот столик... Арестованная пусть подождет.

В это время открылась дверь и в приемную ввели под конвоем молодую хрупкую женщину с коротко остриженными волосами. Увидев ее, Мария вздрогнула и отвернулась к окну: «Ведь это повариха Шура из отряда Зайцева! Как она очутилась здесь?» Женщину провели мимо, в кабинет гауптмана.

— Садитесь! — услышала Мария сквозь неплотно прикрытую дверь. — Имейте в виду, что если вы не выполните наше задание, мы уничтожим вашего мужа, а протоколы допросов и ваше письменное согласие работать на нас передадим советским чекистам! Понятно?

— Да... Я сделаю все...

Кто-то подошел к двери и плотно придавил ее. Теперь Мария ничего не слышала. «Предательница! Ее зашлют назад в отряд... Она получит какое-то задание и предаст товарищей! Что же делать? Как сообщить об этом в отряд? Что знают немцы обо мне? Нет, нет, держаться, настаивать, что я немка, и держаться!..»

Рассвет замутил стекла окон, когда из кабинета вывели Шуру. Услышав шум, Мария снова повернулась к окну, боясь как бы предательница не узнала ее: они не раз встречались в отряде Зайцева.

— Комм! — подошел гестаповец.

Мария внутренне вся сжалась, как пружина. Внешне она выглядела спокойно, только темные круги под глазами выдавали ее усталость. Это и неудивительно: она просидела здесь почти четыре часа.

— Фрейлейн Мария?! — удивленно произнес гауптман Ганке. — В такое время? Здесь? Что случилось?...

— Ваши молодчики привели меня, — сухо ответила Мария, сделав вид, что не видит протянутой руки гауптмана. — Я хотела бы знать, герр гауптман, в чем я провинилась перед фатерляндом, что меня хватают ваши люди среди ночи, тащат в гестапо, и я сижу здесь четыре часа? Это безобразие! С немкой обращаются, как с бандитом!

— Фрейлейн Мария, вероятно, произошла какая-то ошибка, недоразумение какое-то! — проговорил Ганке. — Я приказал арестовать женщину из седьмого номера!..

— Но в седьмом номере живу с вечера я, как вам известно...

Гауптман внимательно посмотрел на девушку, потом взял со стола какую-то бумагу и дважды прочитал ее.

— Да, фрейлейн Мария. Искренне сожалею, но ошибка очевидна... Мне нужна женщина, которая занимала седьмой номер до вас... Примите мои извинения за эту неприятную историю...

— Мне ничего не остается, как простить вас... Хайль Гитлер!

Мария вышла из гестапо. Только сейчас она почувствовала, чего ей стоили эти четыре часа ожидания смерти. Ноги подкашивались, тело все ныло, как после побоев. Она прислонилась к дереву, прижалась горячим лбом к его влажному стволу.

Серый унылый рассвет занимался над городом. По пустынным улицам дымком стлался туман, вытесняя остатки ночи. Мария глубоко втянула в себя чистый утренний воздух и медленно пошла к гостинице.

В одиннадцать часов она пришла на явку, но магазин был закрыт. Не оказалось на работе и официанта. Разведчица догадалась, что Такт, узнав об ее аресте, срочно убрал связных, которые встречались с нею, и скрылся сам. «Но как же мне теперь быть? — подумала она. — Не могу же я вернуться в отряд, не узнав адреса новой явочной квартиры в Сасово и пароля?! Ради этого я и пришла сюда... Как быть?.. Подождать до завтра?.. Другого выхода нет, останусь еще на сутки...»

Весь день Мария ходила по городу, надеясь на случайную встречу с Тактом. Вечером усталая она вернулась в гостиницу. В холле ее задержал лейтенант Эккариус.

— Я уже обо всем знаю... — лейтенант усмехнулся. — Гауптман просил передать вам свои извинения...

В этот момент Мария увидела в дверях гостиницы человека, который показался ей очень знакомым. «Такт?.. Не может быть...» Она видела, как мужчина в коричневом костюме и белой рубашке прошел в холл, сел в кресло и стал просматривать газету, ни разу не взглянув в ту сторону, где стояла Мария с лейтенантом. Продолжая говорить что-то Эккариусу, девушка обдумывала, как ей поступить.

— Извините, лейтенант, но я очень устала от всех этих неприятностей... Спокойной ночи.

— Ауфидерзейн...^[13]

Мария направилась по коридору в сторону своей комнаты. В дверях задержалась, проследив, как лейтенант поднимается по лестнице на второй этаж, и быстро вернулась в холл. Не останавливаясь, вышла на улицу. Через минуту появился Такт.

— Здравствуйте... У нас мало времени. — Такт взял девушку под руку и незаметно вложил ей в ладонь записку. Прочтите — и сразу же уничтожьте; там явка, пароль и некоторые разведданные... — Помолчав немного, прибавил: — Очень волновался за вас... О вашем аресте мне сообщил наш человек из гостиницы. Он же сказал, что произошла ошибка...

— Мне тоже нужно кое-что сообщить вам... Если со мной что случится, передайте Морскому, что повариха из отряда Зайцева — предательница... Ее зовут Шура... Она получила какое-то задание в гестапо...

Простившись с Тактом, Мария вернулась к себе в номер.

Она хотела выехать в Калиште на следующее утро, но ни один автобус не выехал в тот день из города. Можно было бы выбраться пешком, тогда гестапо в тот же день узнало бы о таинственном исчезновении фрейлейн из седьмого номера гостиницы.

Лишь через два дня рейсовым автобусом Мария выехала наконец из города.

СМЕРТЬ «ЧЕРНОЙ ВЕСТНИЦЫ»

В четвертый раз отправились Николай и Ферко к домику лесника, чтобы встретить Марию.

Николай похудел и осунулся за эти три дня. Все в лагере заметили перемену, происшедшую с парнем, и догадывались о ее причине, в которой сам Николай боялся себе признаться. Но образ Марии неотступно преследовал его. Он вспоминал каждое ее слово, каждый жест ее, заново переживал каждый день, проведенный с нею.

И теперь, шагая по знакомой лесной тропинке, он молил судьбу вернуть ему Марию, не отнимать у него единственной любви, так неожиданно встреченной им на далекой, чужой земле...

Лесник уже ждал партизан, сидя на повозке, и без лишних расспросов они двинулись в путь. Каждый в душе хранил надежду: «А вдруг сегодня...»

Снова Николай с Ферко молча лежали в кустарнике, с нетерпением ожидая возвращения лесника. И когда вдали заскрипели колеса, Николай не выдержал — выскочил на дорогу. В повозке рядом со стариком сидела девушка.

— Машенька! — закричал он на весь лес и бросился навстречу. Мария тоже сразу узнала парня, на ходу соскочила с повозки и кинулась к Николаю.

— Машенька!.. Жива!.. Вернулась! — Николай подхватил девушку на руки, закружился с ней по дороге. А Мария гладила исхудавшее лицо парня, заглядывала в его сияющие глаза и повторяла:

— Колюшка, милый! Колюшка, милый!

Подбежал Ферко:

— Махно, дай хоть посмотреть на Марию... — и кинулся обнимать их обоих. — Мы уже ждали-ждали!..

— Ты еще скажешь, что скучали без меня? — засмеялась девушка. — Знаю я вас, хитрецов!..

— Махно аппетит из-за тебя потерял, — тараторил Ферко. — Не ест даже кашу с салом!.. И курит в землянке целыми ночами...

— А мы его снова выставим из землянки... Пусть на улице смалит свои сигареты...

— Согласен, Машенька, на все согласен, — обрадованно отвечал Николай, не сводя с девушки глаз, в которых сияло счастье...

В тот же вечер в отряд капитана Зайцева был отправлен связной, чтобы сообщить о предательстве Шуры, а радисты передали в Центр новые ценные разведданные.

При аресте у кухарки были обнаружены в кармане таблетки цианистого калия. Она поняла, что отпираться бесполезно и рассказала о задании, которое получила в гестапо — отравить Морского и его офицеров.

В штабе отряда «Вперед» состоялся серьезный разговор. Говорил начальник особого отдела капитан Олевский:

— Товарищи офицеры, случай с предательницей заставляет нас еще раз серьезно задуматься над нашей бдительностью и дисциплиной. Примеров беспечности можно привести немало... Командир отряда самолично уходит на задания, свободно разгуливает от одного отряда к другому... Комиссар и начальник штаба появляются в селах, занятых немцами... С сегодняшнего дня особым приказом запрещается офицерам отряда, командирам рот, групп покидать пределы лагеря без своей группы или специальной охраны. Командира отряда я прошу впредь появляться в лагере только со своим ординарцем...

— Опять ты за свое, капитан, — отозвался со своего места Морской. — Что я — фараон египетский, что ли? Меня же сюда командировали швабов бить, а не себя охранять...

— Олевский прав, командир, — сказал Бобров. — Это не его прихоть, а приказ Центра. И поскольку гестапо прицелилось в твою голову, начальник особого отдела обязан принять решительные меры...

После совещания Олевский вызвал в штабную землянку всех ординарцев и дал им указание неотлучно находиться возле своих командиров. Морского поручено было охранять Владимиру Шатилову. Центр дал этой кандидатуре свое одобрение.

...Владимир Шатилов окончил в 1937 году Балашовский учительский институт. Преподавал физику в школе на станции Аул, Томской железной дороги. В начале сорокового был призван на действительную службу. Прорываясь из окружения под Оршей, попал в плен. Бросили его в минский лагерь, откуда он через несколько дней бежал. Поймали. Избили и втолкнули в барановскую тюрьму. За месяц изучил все ходы и выходы. Подобрал товарищей и бежал. И снова неудача: схватили и отправили в Германию. Сидел в лагере № 4 Цейтхаим, что возле города Мюленберн, на Эльбе. Но и отсюда он вместе со своим товарищем по каторге Леней Новиковым пытался бежать. Снова поймали, привезли назад. Через месяц опять бежали.

Семьдесят две ночи шли Владимир Шатилов и Леня Новиков по чужим, незнакомым землям. Прошли Германию, Чехию, добрались до Словакии. В Турзовских лесах попали в небольшой партизанский отряд, а потом перешли к Морскому...

В отряде «Вперед» Владимир Шатилов был поочередно командиром группы разведки, командиром взвода, а потом — роты. Его любили товарищи, охотно шли с ним на выполнение заданий.

Теперь ему предстояло стать личным ординарцем Морского.

— Гестапо пытается обезглавить партизанские отряды, — объяснил задачу Олевский, — и мы вынуждены принять меры. Морской много ходит по ротам, отрядам, гарнизонам и селам... Там особенно нужно смотреть да смотреть....

— Понятно, товарищ капитан!..

— Имей в виду, что подполковник часто лезет в пекло, а запретить ты ему не можешь... Тут уж выкручивайся как умеешь, прикрывай его огнем, не пускай...

— Ясно...

— Ну, коль ясно, иди... Приступай к новой службе. Предупреждаю, что будет нелегко...

ОТРЯД ПРОРЫВАЕТСЯ В ГОРЫ

Два дня подряд шел снег: ноябрь принес в эти края морозы и вьюги. Лагерь был завален снегом, и только глубокие тропки между землянками да дымки, вьющиеся над ними, выдавали присутствие в лесу людей.

И летом нелегка жизнь партизан, а зимой она и вовсе стала тяжелой. Землянки не спасали людей от холода, теплой одежды не хватало.

Но никто из партизан и не предполагал, что скоро они будут вспоминать об этих холодных землянках как о самых желанных дворцах...

В середине ноября немцы бросили против отряда полк эсэсовских карателей. Надо было уходить в горы. Владимир Лихачев привел из Калиште проводника — словака лет сорока, одетого в полушубок, теплые сапоги и лохматую серую шапку.

— Я проведу вас на Козий хребет... Поспешим... — сказал проводник.

Смеркалось, когда отряд выступил из лагеря. Шел небольшой снег. Холодный, пронизывающий ветер крутил над землей снежную пыль, заметая следы людей.

Впереди шел проводник, а следом за ним — разведчики Лихачева и дозорные группы Йожефа Жежеры и Василия Хомутовского. Сзади, метрах в пятидесяти, двигалась вся колонна, во главе которой находился штаб. Отряд опустился в глубокую расщелину, когда впереди загремели автоматы, ударили немецкие пулеметы. Как подкошенный, упал проводник.

Разведчики, поддержанные головной заставой, рванулись вперед, чтобы с ходу смять вражескую засаду, но, прижатые огнем, залегли. Справа и впереди заработали немецкие минометы. Вздымая вихри снега, мины рвались почти рядом с партизанами. Малейшая растерянность грозила гибелью.

— Отходить влево! — крикнул Бобров. — Отряд, за мной! Бегом!..

Колонна качнулась в сторону высокого хребта, протянувшегося слева. А в это время Морской выскочил вперед и с автоматом наперевес бросился туда, где под ураганным огнем залегли разведчики Йожефа Жежеры, Владимира Лихачева и бойцы походной заставы под командованием Василия Хомутовского. Шатилов схватил командира за рукав:

— Нельзя, убьют!..

Но Морской бежал, не останавливаясь. Трассирующие пули, подобно светящимся шмелям, неслись навстречу. Владимир не отставал от командира. Вдруг он, резко выставил вперед ногу и Морской, споткнувшись, кубарем полетел в снег.

— Перестань дурня валять! — накинулся он на ординарца, вылезая из сугроба.

— Не дай я вам подножку, так вы бы уже на том свете были!

— Ты брось эти штучки!.. В инструкции не значится, чтоб командира с ног сбивать. — Вот чудак человек!.. — Морской поднял автомат и снова побежал, стреляя на ходу.

— Назад, командир! — поднялся навстречу Лихачев.

Морской приказал разведчикам продержаться еще минут десять и вернулся к колонне. Эсэсовцы наседали. Походная застава пятилась, отбиваясь огнем из автоматов, прикрывая отряд.

Через несколько минут Лихачев подбежал к стоявшим на склоне офицерам:

— Прикрытие отходит. Уходите!

Лихачев приложил к губам ладони и громко заухал, как филин в осеннем лесу. Из тьмы вынырнули разведчики, услышавшие сигнал сбора.

— Отходим!..

...Через два часа после тяжелого перехода по глубокому снегу отряд оказался высоко в горах. Темень была кругом такая, что хоть глаз выколи. Лишь изредка небо, затянутое черными снеговыми тучами, освещалось, то красными, то зелеными вспышками ракет, которые пускали немцы вслед партизанам. Люди, выбиваясь из сил, бредут, утопая по пояс в снегу. Каждые пять минут меняются головные. Они пробивают в сугробах путь, а за ними, по одному, тянется отряд. Уже несколько раз выходили вперед тропить дорогу Морской, Григорьев, Бобров, Олевский...

— Люди выдохлись, командир. Нужен привал... — сказал начальник штаба Морскому.

— Выставляй дозоры и прикажи строить шалаши...

Через полчаса десятки наспех сделанных шалашей затемнели на снегу. Делали их просто: вытаптывали в глубоком снегу яму, накрывали ее еловыми ветками, ими же устилали пол, вход завешивали плащ-палаткой. Хотя это и не была землянка с печкой, но все же какое-то жилище, прикрывающее от ветра и снега. Чтобы люди не замерзли во сне, от шалаша к шалашу ходили часовые и будили всех через каждые полчаса.

* * *

Капитан Олевский лежал в шалаше рядом с Морским, Григорьевым и Бобровым. Пар от дыхания людей клубился в морозном воздухе, смешиваясь с волнами табачного дыма. Но Олевский не замечал холода, леденящая тоска сдавила сердце, не давала заснуть. Он напряженно вслушивался в песню, звенящую в тишине зимнего леса, а перед глазами вставал весь в цветущих майских садах солнечный городок Олевск, сгорбившийся низенький домик, утопающий в зелени деревьев, и маленькая дочурка, бегущая по садовой дорожке ему навстречу.

Капитан застонал, стер с лица холодные капельки пота. Лежавший рядом комиссар толкнул капитана плечом:

— Что с тобой, Сашок?

— Дом вспомнил...

Комиссар промолчал. Только рука его легла на плечо Олевского, как бы давая знать, что рядом друзья, готовые разделить его горе.

Немногие в отряде знали, почему временами задумчив капитан, почему его густые каштановые волосы густо расцвечены сединой, делавшей его молодое лицо суровым и жестким.

Трагедия, которую пережил этот человек, страшна для человеческого сердца. В течение одного вечера гестаповцы арестовали самого Олевского, его жену, двухлетнюю дочурку, отца, мать, сестер и братьев. На следующий день их вместе с другими жителями города повезли на казнь. По дороге Саше и его жене удалось бежать. Остальных живьем закопали гестаповцы недалеко от Олевска. Всех до единого!.. Не пожалели ни малолетних детей, ни стариков...

Комиссар прикурил в темноте сигарету, молча подал капитану. Так же молча взял ее Олевский и судорожно затянулся крепким табачным дымом. В эта время откинулся полог, и в шалаш протиснулся ординарец подполковника Морского Владимир Шатилов.

— Разведчики задержали какого-то старика, — доложил он. — Говорят, что шел к нам. Странный какой-то: в очках, в шляпе... Пацан уже окрестил его профессором.

— Тягните его сюда, — сказал Морской, поднимаясь со своего ложа и растирая замерзший бок. — Посмотрим, что за профессор. Нам самое время зараз послушать лекцию о климате этого края...

Зажгли коптилку, поставили в углу, недалеко от входа. В шалаш влез пожилой человек: полное, морщинистое лицо, на котором выделялись лохматые седые брови, низко нависшие над тонкими очками в золотой оправе, аккуратно подстриженная острая бородка. На лоб надвинута высокая папаха. На плечах — добротное черное пальто. Ноги обуты в белые фетровые валенки, обшитые снизу черной кожей. Шея укутана шерстяным полосатым шарфом, а руки обтянуты кожаными перчатками на меху.

«Вид действительно профессорский», — подумал про себя Морской.

— Здравствуйте, друзья-товарищи! — каким-то елейным голосом произнес незнакомец. — Примите в свою компанию русского патриота.

— Каким ветром занесло? — хмуро спросил Олевский. — Что вам понадобилось в горах, в такой дали от жилья? И говорите тише, товарищ спит, — кивнул он на Боброва.

— К вам я добирался, товарищи, — зашептал старик. — К своим, значит...

Олевский заметил, что комиссар как-то странно присматривается к пришельцу, прислушивается к его голосу, будто старается что-то вспомнить. Вот он подвинулся ближе к старику, пристально посмотрел на него и, повернувшись к Морскому, сказал:

— Слушай, Миша, я его где-то видел...

— Так ведь Россия-то наша, матушка, велика, — отозвался старик. — Мало ли где свидеться могли...

— А я тебя, сволочь, знаю! — вдруг зло бросил комиссар.

— Откуда ты меня знаешь?.. Вроде бы не встречались... — В голосе старика слышались удивление и настороженность.

— В Ромнах, помнишь, меня допрашивал, паразит?..

Три ординарца приподнялись сзади старика, готовые схватить его при малейшем подозрительном движении.

— Я?!. Ты что-то путаешь, — проговорил незнакомец, отодвигаясь.

Три ординарца разом положили руки на его плечи, и Шатилов тихо, но убедительно приказал:

— Сиди!

— Ты был начальником полиции, — жестко бросил комиссар. — Помнишь?

— Он врет! — вскрикнул старик, оглядываясь на Олевского и Морского. — Путает меня с кем-то, товарищи, не верьте ему!

— В Ромнах он тоже носил золотые очки, но у него были и запасные, в роговой оправе. Он надевал их на допросах. Может, они и сейчас при нем?..

Ординарцы схватили старика, расстегнули пальто, обыскали. Шатилов вытащил из внутреннего кармана пиджака очки в роговой оправе и подал их комиссару.

— Ну, точно!.. Я ж на всю жизнь тебя запомнил...

Да, он не мог ошибиться. Именно этот человек, в роговых очках, допрашивал его тогда, в сорок втором году, в ромненском гестапо, требовал выдать товарищей по подполью... Размахивал пистолетом, не скупился на зуботычины...

— Расскажи, как ты очутился здесь, Зелинский?

Услышав свою фамилию, старик сник. Несколько минут сидел молча, не отвечая на вопросы. Потом вытащил сигареты, закурил и, будто успокоившись, ответил:

— Когда немцы оставили Ромны, я поехал с ними... Теперь тут, в Банской Бистрице...

— Та-а-ак... — медленно произнес Морской. — Брательников, значит, захотел найти здесь, предатель?!. Прикинуться русским патриотом решил?!

— Сам додумался до этого или тебя послал кто? — спросил Олевский. — Ну?!.

Зелинский молча курил, видно обдумывал что-то.

— Будешь говорить или шлепнуть тебя без задержки?.. Помнишь, как ты говорил мне это на допросах?.. Роли поменялись, Зелинский...

— Нет, нет, вы не расстреляете меня... Я скажу... — Старик бросил в снег сигарету, поправил очки. — Сам пришел... Надоело все...

— Ну, ты эти сказки брось, — перебил комиссар. — Не настолько ты глуп, чтобы самому в петлю лезть...

— Откуда ты узнал, что мы именно здесь? — снова задал вопрос Олевский.

— Люди сказали.

— Так и запишем: сказали немцы... Ведь только они знают, где мы: два дня гонялись...

— Расстрелять его, подлюгу, и делу конец! — снова не выдержал Григорьев.

— Не знал я, что ты тут обитаешь, — огрызнулся Зелинский, и в голосе его прозвучала лютая злоба. — Сказали мне, что фамилия комиссара Григорьев. Не рассчитывал, что ты можешь оказаться здесь под другой фамилией... Ну, ничего! Сейчас я тебя, голубчик, тоже на чистую воду выведу... Слышите, партизаны, это вовсе не Григорьев! Это Иль...

— Заткнись! — громыхнул голос Морского, заглушивший Зелинского. — Кто он такой, мы и без тебя знаем!..

— Но он же не Григорьев!

— Нам лучше знать, кто он, — холодно перебил Олевский. — Отвечай на вопросы, или мне надоест тебя спрашивать и я пристрелю тебя, как собаку! Кто послал тебя?

Зелинский обвел взглядом партизан, сидевших вокруг, быстро заговорил:

— Гестапо... Штурмбаннфюрер Скорцени. Он вовсе партизанские отряды своих людей послал... Думаю, что вам лучше сдаться... Гарантирую вам жизнь, если вы сложите оружие. Вас пошлют в лагерь, а там и война кончится... — Зелинский пустил в ход свой последний шанс, еще надеясь на спасение. Ему не удалась попытка поссорить между собой партизан, оклеветать комиссара, который, как он понял, был заброшенсюда под другой фамилией. Теперь он пытался разыграть из себя человека, который может спасти партизан. — Вы окружены со всех сторон полком эсэсовцев... Вам осталось жить до рассвета, если вы не согласитесь на мое предложение...

— С кем ты должен был связаться в отряде? — прервал его речь Олевский.

— Ни с кем...

— Врешь!..

— Ни с кем...

— К кому ты шел?..

— К Морскому... Григорьеву... Боброву... Олевскому...

— Смотри, сколько у тебя адресатов... — усмехнулся Григорьев. — Вот они все перед тобой... Ты доволен?

— Зачем шел? — спросил Олевский.

— Убить вас, уничтожить, бандиты красные!.. — рванулся из рук ординарцев Зелинский.

— Вот теперь ты заговорил своим голосом, — усмехнулся комиссар.

— Живыми вам все равно отсюда не выбраться. Не я, так другие убьют вас...

— Руки коротки, не достанете... — Олевский немного помолчал, и, обращаясь к партизанам, сказал: — Итак, товарищи, все ясно. Гестапо продолжает охоту за командным составом партизанских отрядов. Бдительность и еще раз бдительность — вот что для нас сейчас самое главное... А с предателем мы рассчитаемся по заслугам. Расстрелять мерзавца! — Олевский махнул ординарцам рукой: — Увести!..

Под утро отряд снялся со стоянки и форсированным маршем двинулся к Козьему хребту.

ПАРТИЗАНСКИЙ «ГОСБАНК»

Второй день отряд обживал Козий хребет, высоко взметнувшийся над окрестными горами, поросший густым хвойным лесом. На его склонах, в гуще деревьев, партизаны строят шалаши, ставят палатки, пытаются рыть землянки.

Морской откуда-то узнал, что осенью на этом месте была высажена и стояла лагерем вторая воздушно-десантная чехословацкая бригада. Партизаны решили поискать в окрестностях, не осталось ли чего-нибудь подходящего, что можно было бы использовать для оборудования своего жилья и в первую очередь — для изготовления печей. У подножия хребта они наткнулись на груду ящиков со снарядами, чуть дальше увидели три занесенных танка и рядом — железные бочки из-под бензина, солярки и смазочных масел.

— Живем, ребята! — обрадовался командир комендантского взвода Федотов. Считай, что у каждого уже есть персональная печка!.. Кто есть токарь, слесарь, пекарь — давай сюда!.. Принимаем на работу, обещаем льготные условия!.. Первым мастеришь — последним греешься!..

С шутками и смехом партизаны тут же, на снегу, принялись выжигать бочки, мастерить из них печки. Усиливающийся с каждым часом мороз подгонял их.

Когда проблема с печками была решена, встал остро вопрос о питании. Продуктов в отряде не хватало. То, что приносили партизанам словаки, было явно недостаточно, а покупать дополнительно у населения было не на что. Командиры сократили дневной рацион до минимума, строго следили за тем, чтобы небольшой запас хлеба и мяса расходовался только для раненых и больных.

Посовещавшись, штаб решил сделать нападение на один из небольших немецких гарнизонов и добыть продукты боем. Но ближайшие события изменили планы партизан...

Ночью ординарец разбудил Морского:

— Михаил Петрович, вставай!..

— Что случилось? — вскочил подполковник с лежанки и быстро натянул на плечи полушубок.

— Человек к тебе пришел...

— Давай зови! Откуда?

— Наш... разведчик из села Пески... Словак Игнатий Рись...

В шалаш вошел невысокий, крепкий паренек в запорошенной снегом одежде, с вещевым мешком за плечами.

— Здравствуй, Игнаша, — обнял его подполковник. — Что случилось?..

Словак снял с плеч вещевой мешок, подал его Шатилову:

— Тут еды немножко...

— Зачем же ты, чудак человек? — дрогнул голос у Морского. — У самого ведь семью кормить, почитай, нечем...

— Что есть, делим понемножку, — смущенно проговорил парень. — Мама тут еще малины прислала... Слышала она — Мариша болеет... Это хорошее лекарство от... когда простываешь... Передайте Марише... — Парень достал из-за пазухи небольшую банку с малиновым вареньем и передал Шатилову.

— Твоя мама — золотой человек, Игнаша, передай ей от нас низкий поклон. А теперь садись поближе к печке и пей чай.

— Сидеть времени нет, — заторопился словак. — Я прибежал к вам на лыжах, чтобы сказать, что завтра в полдень швабы вывозят из села Доновалы два больших металлических сейфа. Есть предположение, что в сейфах секретный архив... Вывозить будут на подводах, так как машины там не пройдут: снег... Обоз пойдет через село Булы. Охрана — два отделения солдат.

— Спасибо, друже! — Морской крепко пожал разведчику руку. — Что-нибудь придумаем...

— Поешь перед дорогой, — поднялся с топчана капитан Олевский.

Он достал из неприкосновенного запаса и положил перед Игнатом Рисем кусок отварного мяса и хлеба. Увидев, что тот пытается протестовать, сказал:

— Никуда мы тебя не отпустим, пока не съешь это и не выпьешь кружку горячего чая. Идти-то ведь далеко...

Парню ничего не оставалось, как подсесть к печке и начать есть.

Штаб отряда поручил захват сейфа группе Популенко, два дня назад вернувшейся с задания.

Через полчаса тридцать партизан покинули лагерь. В полдень они вышли к опушке небольшого лесочка, недалеко от села Булы. Замаскировавшись, стали ждать. Стояла тихая морозная погода. Чистая скатерть снега прострочена узорами заячьих следов.

— Того б зайчишку с луком та перчиком... — вполголоса сказал партизан, лежавший за пулеметом.

— Эх ты, темнота, — тотчас же откликнулся его сосед. — С чесночком надо, с чесночком, да в вине отмочить. А перчик душистый хорошо... Когда в короб чугунок ставишь, чтоб зайчатину тушить, масла сливочного подкинь и светлого сухого вина стаканчик... Да под перцовочку, с морозца!..

Пулеметчик повернулся на бок, толкнул своего напарника:

— Видал ты когда-нибудь медведя таежного?.. Нет?.. Погляди, погляди... Зайчатину под перцовочку?! Срам прямо-таки!.. Неужто такой благородный лесной житель не достоин хорошей водки?! Да уж лучше под квас, чем перцовкой вкус мяса портить... Вот же серость таежная!.. А еще в цивилизованной Германии в плену был... Неужто так и не глотнул там культуры, а?

— Вдосталь наглотался... — ответил тот, к кому обращался пулеметчик. — Аж до сих пор тошнота в горле стоит...

— Оно и чувствуется... Из всей культуры одну перцовку запомнил... Толку из тебя не будет...

— Я вижу, из тебя толк вышел, — огрызнулся партизан. — Ишь, стал, аки шкилет... Ты и зайца-то не угрызешь... Силенок в челюстях не хватит...

— Эй, охотники до зайчатины!.. Проглотите языки! — прикрикнул на смеющихся партизан Популенко. — Кажись, фрицы... Замри и нишкни!.. Шоб ни звуку!..

Слева, из-за поворота, который скрывался за небольшим холмом, поросшим кустарником, на дорогу выползли две подводы. Часть солдат сидела на санях, другая шла за подводами. Послышался скрип полозьев, обрывки немецкой речи, хруст мерзлого снега под сапогами...

Все ближе и ближе подводы. Клубится пар от вспотевших лошадей, покрывая их спины инеем, озираясь по сторонам, следом плетутся немцы. Их нелепые фигуры, обмотанные какими-то платками, шарфами, тряпками, кажутся неестественными, инородными на этой белоснежной поляне. Популенко поднял руку и резко опустил ее. Треск пулеметов и автоматов, четкий стук карабинов, разрывы гранат, дикое ржание бьющейся в оглоблях упавшей лошади, предсмертные крики немцев — все это произошло в одно мгновение.

Партизаны бросились к саням, на которых высились серые сейфы. Но попытка открыть их не удалась.

— А ну отойди, — приказал Популенко, привязывая к замку сейфа противотанковую гранату, от которой тянулся длинный шнур.

Сильно дернул за него и упал в сугроб. Громыхнул взрыв. Подбежали к сейфу, открыли погнутую дверцу и ахнули: он был до отказа набит словацкими кронами. Сняв вещевые мешки, партизаны бросились наполнять их деньгами.

— Вот это секретный архив! — смеялся Популенко. — Целый склад грошив.

Все попытки открыть второй сейф окончились неудачей. Дважды привязывали к дверце «лимонки», но от их взрывов отлетала лишь краска, а сейф и не думал открываться.

— Тащить будем до лагеря, — решил командир.

Несколько человек впряглись в сани, остальные шли впереди, протаптывая дорогу.

Ночью группа вернулась в лагерь. Доложив о выполнении задания командиру отряда, Популенко вытряхнул на пол штабного шалаша пачки крон из своего вещмешка:

— Эти секреты булы у сейфе... Хлопцы, несите гроши сюда!

— Добрая добыча!.. Деньги нам нужны... Майор! — повернулся Морской к Боброву. — Прими капитал...

Пересчитав пачки крон, майор доложил:

— Пятнадцать миллионов.

— Давайте-ка глянем, что во втором сейфе, — предложил комиссар. — Сдается мне, что и там кроны...

Когда взрывом толовой шашки удалось вскрыть сейф, там действительно оказались деньги. Посчитали — одиннадцать миллионов крон.

— Живем, браты, — обрадовался Морской. — Теперь у нас будут и продукты, и медикаменты...

Перебирая пачки денег на полу, майор Бобров растерянно проговорил:

— Как же мы их хранить-то будем?

Олевский, делавший какие-то заметки в тетради, спокойно ответил:

— Сдай коменданту штаба Федотову. Он будет их хранить и по твоим распискам выдавать кому нужно. А расписки снова возвращать тебе...

Бобров засмеялся:

— Здорово придумал. Будь моя воля — назначил бы я тебя министром финансов!

Захваченные у немцев деньги оказали огромную помощь партизанам. Значительная сумма была переправлена подпольщикам в Банскую Бистрицу, а также в соседние партизанские отряды.

ДНЕВНИК КАПИТАНА ОЛЕВСКОГО

Козий хребет на несколько месяцев приютил отряд «Вперед». Здесь партизаны встретили Новый, 1945 год. Вот как рассказал об этом в своем дневнике капитан Олевский:

«Сегодня — Новый год!.. На дворе страшный ветер и сильный мороз. И все же встретили Новый год неплохо. В новой штабной землянке поставили елку. Пели песни, вспоминали родных и близких, тех, кто ушел в эту морозную ночь на выполнение задания... Тосковали по Родине... Нашим новогодним подарком фрицам было несколько пущенных под откос эшелонов с военной техникой...»

Немногословные дневниковые записи скупо повествуют о партизанских буднях отряда «Вперед». Но за каждой строкой стоит подвиг людей, которые вдали от Родины мужественно выполняли свой интернациональный долг.

«21 января. Группа Леонида Новикова взорвала электростанцию в селе Стары Горы, которая снабжала энергией военные предприятия, шахты, лесопильные заводы в прилегающих промышленных центрах: Банской Бистрице, Подберезове, Зволене, Лученце, Подканове, Ульмановске. Операция, тщательно разработанная и вместе с тем вся построенная на риске, прошла без потерь с нашей стороны...»

А дело было так.

Морозной, вьюжной ночью партизаны пробрались в село Стары Горы и залегли недалеко от станции. Нужно было выждать удобный момент и снять часовых. В группе, кроме ее командира — Леонида Новикова, — были еще шесть человек: трое русских — Михаил Яшин, Владимир Шатилов, получивший разрешение штаба пойти на операцию, Тимофей Залива и трое словаков — Ян Чипка, Петрик и Чевела. Двое последних — совсем еще молодые ребята, лет по 16—17 каждому.

Прошел час... Ветер усилился, снег слепил глаза, холод пробирал до костей. Партизанам видно, как укутанные поверх шинелей теплыми платками часовые бегают в своих секторах, засунув руки в рукава. Все реже и реже останавливаются они, чтобы осмотреться вокруг.

— Пора, Леня, — стирая с лица снег, говорит Шатилов. — Околеем...

— Мы-то — не знаю, а вот фрицы, кажется, уже готовы. Им уже не до охраны...

Осторожно ползут вперед партизаны, крепко сжимая в руках ножи. Тишина, в которой слышится лишь вой метели, не должна нарушиться ни единым выстрелом, ни даже криком человека. Вещь недалеко расположены немецкие казармы, которые занимает фашистский гарнизон, по улицам села ходят патрули.

«Осторожней, Володя, осторожней», — мысленно приказывает сам себе Шатилов. Он сворачивает к дорожке, по которой только что прошел немец, и замирает в трех шагах от нее, вжавшись в снег. Ветер свистит в ушах, но разведчик ничего не различает, кроме хруста шагов часового. Шаги все ближе и ближе. Вот они поравнялись с партизаном. Владимир приготовился к прыжку, выжидая доли секунды. Здесь не должно быть никакой ошибки, никакой. Иначе погубишь не только себя... Раз, два, три... И в тот же миг, словно подброшенный пружиной, Владимир вскочил и бросился сзади на часового. Тот не успел даже обернуться, даже вскрикнуть не смог.

Оттащив фрица в сторону и сняв с него автомат, Шатилов подбежал к Новикову. Возле командира уже собрались все партизаны группы.

— Как у тебя, Володя?

— Порядок, Леня.

— Быстрей на станцию...

Вместо немцев на часах встали трое партизан, готовые огнем прикрыть своих друзей, что ушли в здание электростанции... Войдя в машинный зал, партизаны увидели возле огромной машины двоих рабочих в спецовках и с масленками в руках. В углу, за небольшим столиком, сидел, что-то записывая в журнал, пожилой словак.

— Здравствуйте! — произнес Новиков, остановившись возле двери. — Кто старший?..

Молча поднялся из-за стола пожилой коренастый словак, захлопнул журнал.

— Кто вы?

— Механик смены...

— Немцев нет?

— Нет... Немецкий инженер только днем бывает.

— Позовите своих людей!.. Только тех, кто работает в этом зале...

Механик повернулся к рабочим и махнул им рукой, подзывая к себе.

В это время Шатилов и Ян Чипка вытаскивали из вещмешков тол, детонаторы, бикфордов шнур. Подошли рабочие. Их было человек шесть. Новиков приказал им одеться и покинуть здание.

— А завтра немцы расстреляют нас, — тихо сказал механик. — Вы нам руки свяжите и выведите на улицу. Тогда и к нам никто не придерется...

— Согласен, — сказал Новиков и бросился закладывать взрывчатку под машину. Механик станции, наблюдавший за его работой, заметил:

— Лучше в другом месте: и машина особо не пострадает, и ремонтировать долго не будешь. А здесь не клади. Мы ее еще на свободную Словакию заставим работать.

Заминировав станцию, партизаны уже готовились поджечь бикфордов шнур, когда Ян Чипка заметил висевший на стене телефон.

— Связь с Банской Бистрицей есть? — спросил он у механика.

— Есть...

Словак снял трубку и попросил телефонистку срочно соединить его с комендантом города Банская Бистрица.

— Комендант слушает, — донесся чей-то раздраженный голос.

— Господин комендант? — вежливо поинтересовался Ян Чипка.

— Да, комендант... Кто это?..

— Господин комендант!.. Сейчас партизаны будут взрывать вашу электростанцию в селе Стары Горы.

В трубке прозвучало невнятное бормотание, видно, комендант просто не нашел сразу слов, чтобы ответить на такую «любезность».

— Вы поняли, господин комендант?.. А сейчас слушайте взрыв!

Словак опустил трубку телефона рядом с миной, подложенной под станину машины, и следом за остальными партизанами вышел. На улице по-прежнему свистела вьюга, свирепел мороз и расхаживали возле электростанции «часовые».

Через несколько минут громыхнул взрыв, надолго лишивший многие немецкие предприятия и шахты электроэнергии.

А вот еще несколько записей из дневника капитана Олевского:

«27 января. Наш разведчик возвратился из Братиславы. Им установлено, что в городе находится танковая дивизия численностью 2500 человек. При дивизии — один полк артиллерии 105-миллиметровых пушек. Здесь же расквартировано три дивизии пехоты. В самой Братиславе — 16 тысяч немцев, 8 тысяч венгров, 2 тысячи словацких солдат, так называемых «доспобранцев». В районе Братиславы стоят 12 зенитных батарей, в каждой по четыре пушки. Ожидается прибытие в Братиславу 100 тысяч немцев.

Войска расквартированы преимущественно в казармах на окраине города. В районе Братиславы сооружены четыре линии обороны. Они расположены северо-восточнее города, между Малыми Карпатами и Малым Дунаем. Первая линия — в районе села Резинок, вторая — в районе местечка Святой Юр, третья — в районе села Региждорф, четвертая — на окраине Братиславы.

Северо-западнее Братиславы, между городами Куты, Малацки, Братислава, расположены железобетонные укрепления».

«30 января. Позавчера группа Владимира Ненахова привела в лагерь 300 мадьяр и уничтожила две автомашины...»

Последнее событие также заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробнее.

...Группа Ненахова в составе одиннадцати человек вышла с разведывательными целями в район села Сасово, что находится в двух километрах от Банской Бистрицы. Надо сказать, что сам по себе приход партизан в этот район, кишащий врагами, был невероятной дерзостью.

На окраине села партизаны обнаружили дозор. Семеро солдат, укрывшись за углом дома от ледяного ветра, кутались в шинели, курили. Они были уверены, что партизаны далеко и побоятся явиться сюда.

— Ребята, попугаем этих вояк, — предложил своим бойцам Ненахов. — И заглянем в село...

Партизаны по-пластунски подползли к солдатам и бросились на них. Четверых сняли ножами, а троих связали и допросили, где расположен штаб.

— Нужно постараться взять штабников без стрельбы, — сказал Ненахов.

Незаметно подобрались партизаны к большому каменному дому, где расположился штаб, сняли без шума часовых и вошли в комнату. Чуть скрипнула дверь... В окна сочился тусклый свет ночи. На койках мирно посапывали солдаты, в углу сверкала оружейная пирамида. Стараясь не шуметь, партизаны вытащили из винтовок затворы, забрали автоматы и стали будить солдат по одному. Увидев перед собой дула автоматов, они молча одевались и, забрав свое оружие, выходили на улицу. Здесь их встречали двое автоматчиков и строили возле крыльца.

Обезоружив и арестовав солдат, Ненахов с пятью партизанами поднялся на второй этаж и буквально вытащил из постелей шестерых офицеров. Среди них были начальник штаба батальона, командиры рот и адъютант командира батальона.

Почти полсотни пленных солдат и офицеров выстроились на улице. Забрав штабные документы и офицерское оружие, Ненахов и пятеро партизан вышли на улицу.

— Пошли, — тихо сказал командир и, повернувшись к пленным, предупредил: — Если кто крикнет или попытается бежать, расстреляем всех!..

Офицер что-то сказал своим солдатам. Те вскинули на плечи винтовки без затворов и двинули в путь. На рассвете пленные были доставлены в партизанский отряд.

Следующей ночью группа Ненахова пробралась в соседнее село, чтобы и там арестовать солдат и офицеров противника. Как ни странно, но мадьяры даже не пытались сопротивляться. Видно, надоело им воевать за Гитлера, поработившего их страну. Зная о стремительном наступлении Советской Армии, они только ждали удобного случая, чтобы живыми выкрутиться из этой жестокой бойни.

Партизаны окружали дома, где разместились на ночлег мадьяры, вытаскивали затворы из винтовок и будили солдат. В одном из домов Ненахов со своими ребятами увидел, что несколько мадьяр сидят вокруг стола, зажав между колен винтовки, и пьют чай.

— Руки вверх! — скомандовал партизан, направив на солдат свой автомат.

Солдаты подняли руки. Один из них — с нашивками на погонах — на ломаном русском языке сказал:

— Мы не хотим больше за Гитлера воевать... Мы знаем, что наши солдаты у вас...

— А куда вы собрались?

— На пост...

— Выходите на улицу и становитесь в строй. Батальон пойдет к нам. Ребята, заберите у них затворы...

Через час триста мадьяр вместе с командиром батальона стояли на улице под охраной партизан. Трое мадьяр держали за плечами мешки с затворами. Несколько человек несли ручные пулеметы, боеприпасы.

Два дня мадьяры жили в партизанском лагере бок о бок с русскими, чехами, словаками. Сами собой возникали разговоры, споры о жизни, войне и мире. Перед пленными выступили советские офицеры из отряда «Вперед» — Морской, Бобров, Григорьев.

— Пройдет немного времени, — сказал в своем выступлении комиссар, — и народ Венгрии спросит вас, с кем вы были в этой войне, что вы сделали для борьбы с фашизмом?.. Искупайте же свою вину перед своим народом, перед родиной! Кто хочет драться против фашизма — становись в наш строй, бери оружие!.. Кто не хочет или трусит — уходи! Мы не держим...

Триста с лишним солдат и офицеров перешли на сторону партизан и до конца войны сражались против гитлеровцев.

СВАТ ПРИВОДИТ ЭСЭСОВЦЕВ

Сизые предрассветные сумерки плыли над лагерем. Над засыпанными снегом землянками, бугорками рассыпанными по лесу, струились дымки, еле заметные в этот ранний час. Глубокими бороздами темнели протоптанные между землянками тропинки.

Бобров проснулся от мучительной боли в висках. Потер ладонью лоб — не помогло. Закурил, втянул в себя дым — зеленые круги поплыли перед глазами.

В землянке было прохладно: дрова в печке прогорели, а дежурный Олевский спал возле стола, уронив голову на руки. Растопив печку и поставив чайник, Бобров набросил на плечи полушубок и вышел из землянки.

— Добры ден! — приветствовал его часовой, молодой словак Рудо Ключар.

— Доброе утро, Рудо! Замерз?! Я печку растопил, пойди погрейся, а я здесь покурю.

Бобров присел на пенек. Усталость не проходила. «Старею, что ли?.. Вроде бы рано». — Бобров меньше всего думал о том, что вот уже двое суток он почти не спал. Несколько дней назад разведчики захватили гестаповца, который назвал на допросах имена агентов, заброшенных в отряд. Морской, Олевский, Бобров и Григорьев в течение двух часов арестовали шпионов. Допросы показали, что цель агентов была все та же — убийство комсостава партизанских отрядов, разложение отрядов, наводка на них немцев.

«А проклятого Свата мы так и не нашли, — думал Бобров, — и кто знает, что он готовит сейчас? Кто он?.. Людей сотни. Отряд уже насчитывает несколько гарнизонов, разбросанных в десятках хуторов, лесных сторожек... В каком из них Сват?»

Через два часа отряд должен был выступить из лагеря в направлении села Калиште и временно разместиться в нескольких селах, освобожденных от немцев. Морской вызвал в штаб бойца комендантского взвода, весельчака и баяниста Ивана:

— Седлай лошадь и мчи к майору Петрову в Балажи. Отдашь пакет — и назад.

Иван лихо щелкнул каблуками сапог и коротко ответил:

— Есть, командир!..

Связной ускакал.

— Ты о чем писал Петрову? — спросил командира Олевский.

— Грошей он просил... Написал ему, что можем подкинуть, пусть приезжает через недельку...

Отряд выступил четырьмя колоннами. Лагерь опустел. Только в нескольких землянках еще дымились печурки. Здесь оставались больные и охрана лагеря. В штабе спешно укладывали бумаги, упаковывали деньги. Майор Бобров давал последние указания командирам групп, уходившим на задания, предупредил их, что возвращаться следует в села, где будет временно стоять отряд.

В полдень Федотов сообщил, что Ивана все еще нет...

— Странно... — Бобров взглянул на часы. — Связной должен был вернуться минимум час назад... Подождем еще немного...

Но Иван не вернулся и через час. Подозревая недоброе, Бобров приказал послать по его следам пятерку бойцов. Вернулись они под вечер и доложили пренеприятную новость:

— Иван доставил пакет Петрову и сразу же выехал назад... Мы нашли на дороге пристреленную лошадь, на которой он ехал... Видно, она выдохлась и не могла больше идти... Следы Ивана ведут к селу, занятому немцами...

— Понятно, — сумрачно сказал майор. — Выходит, что он сбежал к швабам?

— Выходит так...

— Не может этого быть, морока-сорока! — возмутился Федотов. — Вы не напутали, а?

Ходившие на поиск партизаны еще раз повторили свой доклад.

— Снег там свежий, и следы ясно видны... Прямо в село... Мы было сунулись туда, но вовремя увидели на улицах фрицев... Ушел он к фашистам, это точно...

— Тяжелобольных срочно отправить из лагеря в избушку лесника! — приказал майор. — Оставить только дозоры. Если обнаружат немцев, немедленно всем уходить... В бой не вступать... Боюсь, что этот Иван приведет фрицев... Петрову сообщить о предательстве...

В то время, когда Бобров отдавал этот приказ, Иван-Сват сидел в штабе карательного батальона и докладывал немецкому офицеру о местонахождении партизанского отряда. Через полчаса каратели по тревоге выступили к лагерю. Они надеялись, что шпион проведет их партизанскими тропами, что они незаметно пройдут линии дозоров и уничтожат отряд.

Специально для захвата штаба Морского была выделена группа солдат и офицеров. Им уже виделись пачки крон, обещанные за головы партизанских вожаков и Железные кресты за разгром отряда.

Дозорные заметили карателей еще далеко на подступах к лагерю.

— Все уходят со мной, — распорядился оставшийся за старшего Федотов.

Партизаны надежно укрылись в лесу, когда в лагерь ворвались эсэсовцы. Забросав землянки гранатами, они кинулись на штурм. Но в ответ не прозвучало ни одного выстрела. Лагерь был пуст...

Обшарив все землянки и не найдя ни одного партизана, эсэсовцы обрушились с бранью на шпиона.

— Расстреляю! — кричал командир батальона.

— Обер-лейтенант, не надо кричать... Если вы и шлепнете меня — вас не погладят по головке... Вам было ясно сказано: выполнять мои распоряжения, а вы самоуправствовали и потеряли время...

Офицер выругался и приказал возвращаться в село...

ФРАНК ГОТОВИТСЯ К БЕГСТВУ

Шла последняя военная весна. После февральских снегопадов наступили солнечные мартовские дни. Из партизанского лагеря одна за другой уходили на задания группы диверсантов и разведчиков. Сутками сидели они в засадах возле шоссейных и железных дорог, чтобы добыть сведения о передвижении немецких войск, пускали под откос поезда, взрывали мосты, уничтожали колонны автомашин с техникой и солдатами противника.

Советские войска и первый чехословацкий армейский корпус, под командованием генерала Людвига Свободы, прорвав укрепления немцев в Карпатах, уже заняли Прешов и Брезно. Фронт был в ста километрах от партизанского лагеря Морского.

Советскому командованию в эти дни были особенно нужны точные данные о замыслах противника. И Морской приказал подпольным группам усилить сбор разведданных. Почти ежедневно в Центр передавались данные о численности и дислокации немецких войск в Словакии, о строительстве стратегических укреплений.

7 марта 1945 года Морской передал в Центр:

«Зволен, побывав в Братиславе, Нитре, Жилине, Турчианском Святом Мартине, доносит: Братиславу посетил военный специалист газовой войны в чине подполковника (фамилия не установлена). Он посетил Генеральный штаб Словакии и предупредил в форме приказа, чтобы подготовили газоубежища на случай ответного газового боя, особенно обратил внимание на водяной антидегазатор. Он заявил, что население Германии получило противогазы.

Братислава объявлена немцами оборонительной крепостью. На улицах делают укрепления. Город готовится к уличным боям.

В немецкой торговой академии, по улице Палисады, делают специальные сооружения под землей для главнокомандующего, который будет возглавлять оборону Братиславы. Из этого района словаков выселили, здесь находятся только немцы».

Через три дня в Центр было направлено новое подтверждение того, что фашисты готовятся к газовой войне:

«Всем гражданам Братиславы немецкого происхождения выданы противогазы. Приказано построить газоубежища. Подготовка идет к газам иприт и люизит. Словакам немцы отказались выдать противогазы, мотивируя нехваткой их».

В конце марта резидент партизанской разведки по Братиславе, имевший связи в Генштабе Словакии, подтвердил эти данные и сообщил, что командование фашистской армии в Словакии спешно готовится к газовой войне.

Нужно сказать, что фашисты под страхом жесточайшей расплаты все-таки побоялись применить газы. Ради справедливости добавим, что газовая атака для нашей армии не явилась бы неожиданностью. Наши войска были готовы к «газовому сюрпризу». И в этом была доля заслуги партизанских разведчиков отряда «Вперед».

...Прага в эти весенние дни 1945 года жила ожиданием чего-то необычного...

Франк не находил себе места. Наблюдая за бегущими из Праги семьями крупных немецких чиновников и генералов, он понимал, что приходит конец. А спешный отъезд Скорцени из Праги сказал ему больше, чем последние сводки с фронта.

Франк достал бутылку коньяку, налил полный бокал и не отрываясь выпил. Теперь он все чаще и чаще глушил в себе страх коньяком. Но сегодня и это не помогало. Он поймал себя на мысли, что опустошен до предела так же, как эта опорожненная, ненужная бутылка, которую он держал в руке. Франк бросил бутылку в угол. «Все равно конец... Еще день, два или двадцать — бесполезно... Каждый спасает свою голову... Скорцени обещал головы этих партизанских бандитов... бежит сам... Русские скоро будут здесь, а еще раньше, наверное, в Берлине... Фюрер обманул... Никакого нового оружия...

Он подошел к столу, взял недавно принесенную телеграмму:

«Обергруппенфюреру СС Франку,

г. Прага.

Дорогой Франк!

Ваше письмо я получил. Я знаю, что вы не потеряете самообладания. От обергруппенфюрера СС доктора Кальтенбруннера вы слышали о призыве к иностранным рабочим.

Я уверен, что в эти дни, не позднее будущей недели, нужно ожидать восстания чехов. Меры вам ясны.

Хайль Гитлер!

Преданный вам Г. Гиммлер».

Франк выронил телеграмму.

— Никакими мерами уже не спасешь того, что рухнуло и разбилось, — пьяно бормотал он. — Русские схватили нас за горло и душат с каждым днем сильнее... В спину стреляют партизаны и подпольщики... Что же будет, если вспыхнет еще восстание чехов?!. «Меры вам ясны...» Мне они не очень ясны, господин рейхсфюрер... Не очень... Мне очень ясно, что пора подумать о спасении своей головы...

Франк шатаясь подошел к сейфу, с трудом открыл секретный отсек. Здесь лежало несколько иностранных паспортов и небольшие желтые кирпичики — золотые слитки. Министр положил в портфель золото, высыпал туда же несколько пригоршней драгоценных камней, перстней, колец, сунул паспорта. Закрыл портфель и бережно погладил его.

«Здесь несколько килограммов золота... — Франк пьяно ухмыльнулся. — Около двух миллионов долларов меня ждут в швейцарском банке... Миллион положен на имя жены... В Гамбурге у меня есть дом и в подвале замурован сейф с картинами. Там есть полотна Тициана, миниатюры Корреджо, эскизы Гойи, Ван-Дейка... Если дом и разбомбят, то золото, бриллианты и картины будут все равно целы. Они надежно, спрятаны... Жена знает где... Семью нужно завтра отправить в Германию...

— Вот эти меры мне ясны, господин рейхсфюрер, — подытожил свои рассуждения Франк, закрывая сейф. — При пожаре надо выскочить из огня, взяв наличные ценности... А дом и заново можно построить...

Вызвав адъютанта, он приказал подать машину, и, взяв портфель, пошел к выходу.

— Разрешите, экцеленц? — протянул руку к портфелю адъютант.

— Не надо... сам... Конвой на месте?

— Ждет вас.

— Распорядитесь, чтобы завтра утром был готов к вылету в Германию мой самолет... Вы, гауптман, будете сопровождать мою семью в Германию. Заберите и свою жену... Здесь им больше нечего делать... Отвезете и вернетесь, если хотите остаться живым...

— Спасибо, экцеленц, спасибо... Очень благодарен, что вы не забыли о моей семье... Навечно ваш слуга, экцеленц...

— Возьмите четверых солдат из охраны дворца.

— В Германии, экцеленц, тоже нет спокойного места. На Западе наши сдают американцам города без боя, а здесь стремительно надвигаются русские. Они уже под Берлином.

— Вы говорили, что ваш дядюшка живет в Испании.

— Да, он фабрикант в Мадриде.

— По-моему, это спокойное место, — многозначительно произнес Франк. — Я говорю это вам, гауптман, как моему... — Обергруппенфюрер помолчал и спросил: — Мы ведь с вами, кажется, родственники?

— Да, экцеленц. Я женат на дальней родственнице вашей жены.

— Запомните наш разговор, гауптман. Я знаю, что вы умеете молчать. Это в ваших интересах.

— Но, экцеленц, паспорт...

— Иностранный паспорт будет ждать вас здесь. При желании, мы можем уехать отсюда к вашему дядюшке в гости.

— О, экцеленц!..

— Семьи смогут приехать туда, где мы будем... если вы точно будете выполнять мои указания и молчать.

— Я все сделаю так, как вы скажете.

— Не сомневаюсь. Эта игра стоит жизни, — обер-группенфюрер немного помолчал и зловеще добавил: — если вы сделаете ошибочный ход!

Адъютант вздрогнул.

— Мы крепко связаны, гауптман, — продолжал Франк. — Вы — продажей нескольких наших агентов американцам...

— О, экцеленц! — отшатнулся гауптман. — Я не...

— Мне все известно. Вы передали агентов американцам и получили за это чистой валютой. И поэтому вы будете делать все, что я скажу. Я же связан с вами этим разговором, свидетелей которого нет. Я могу вас расстрелять, но не сделаю этого. Вы мне нужны, и я оставлю вам не только жизнь, но и дам возможность в последний момент исчезнуть отсюда вместе со мной. На Западе можно неплохо устроить жизнь. Капитал у вас есть.

— Немного.

— Не скромничайте, гауптман. Я знаю все. У вас только золота больше чем на миллион долларов.

— Экцеленц...

— Как видите, все зависит от вас, гауптман, от вашей преданности мне. Выполняйте точно мои указания, молчите, и вы скоро будете испанским фабрикантом... Идемте, мы и так слишком долго стоим в коридоре.

* * *

Чтобы закончить рассказ о Карле Германе Франке, кровавом палаче чехословацкого народа, на чьей совести лежит трагедия Лидицы и Плаштины, в которых эсэсовцы, по его приказу уничтожили всех чехов и словаков, добавим всего несколько фраз.

Франку не удалось бежать. Вместе со своими помощниками он попал на скамью подсудимых, и чехословацкий народный суд приговорил его к повешению. Приговор был приведен в исполнение там же, в Праге, где этот палач пролил море народной крови.

ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ

Стремительная и шумная шла по земле весна сорок пятого... Будто очистительные грозы, гремели над Словакией и под Берлином орудия советских частей, громивших гитлеровцев.

В один из апрельских дней, выполняя приказ Центра, Морской и Олевский выехали на легковой «татре» в занятый немцами и гардистами Ружомберок. Командование гардистов изъявило желание вести с партизанами переговоры о переходе на сторону народа. Разведчики были одеты в форму офицеров гардистской армии: Морской — майора, Олевский — поручика.

Гардистское командование гарантировало безопасность партизанам, прислало за ними свою машину и надпоручика, который должен был сопровождать Морского. Этот надпоручик давно уже тайно служил партизанам, и теперь твердо решил уйти с ними в лагерь. Ему был известен пароль на пропускных пунктах, и поездка не вызывала особых волнений, хотя полностью доверять гардистам было трудно.

В долинах журчали ручьи, зеленели склоны бугров и набухали почки на деревьях, Ветер был напоен запахом талого снега, прелой земли — тем непередаваемым запахом весны, что вселяет в человека бодрость, будоражит кровь, дает ему молодость.

— Красивая земля словацкая, — заметил Олевский. — Никогда не думал, что зима здесь такая снежная и суровая бывает... А посмотри-ка: сейчас и лес, и горы, и долины — все в голубоватой дымке... Будто воздух подкрашен...

— Поэт ты неисправимый, и война тебя не берет. — Морской с нежностью посмотрел на друга.

— Это ведь тоже очень нужно человеку, Миша... Вот смотрю я на эти горы, долины и вижу свою Украину. Сейчас там сады начинают цвести и звезды ярко отражаются в речке...

— Не вовремя ты вспомнил об этом.

— А я думаю, люди всегда должны помнить об этом и носить в своем сердце. Без этого нельзя будет построить красивую жизнь на земле. Ведь и нам скоро предстоит заняться этим... Кончится война...

В этом момент Морской дернул Олевского за рукав:

— Тихо. Въезжаем в город.

По улицам Ружомберока сновали немецкие солдаты, носились мотоциклисты, расхаживали патрули эсэсовцев, из ресторанов доносились пьяные голоса. Гитлеровско-тисовская камарилья догуливала свои последние дни.

Машина промчалась по улицам и остановилась возле небольшого домика, стоявшего в глубине сада. Навстречу вышел высокий, с иголочки одетый полковник-гардист.

— Прошу вас, господа, прошу... Заходите...

Партизаны вошли в дом. Полковник пригласил их присесть и сказал:

— Я оставлю вас на несколько минут. Мне нужно уточнить, когда и где вас примет генерал.

Полковник удалился. Разведчики в сопровождении надпоручика вышли в сад. Старик садовник окапывал деревья, что-то мурлыча себе под нос. Возился возле машины партизанский шофер.

— Что-то не нравится мне поведение полковника, — сказал словак. — Не было бы беды...

Чем больше проходило времени, тем настороженнее становились разведчики. Было уже за полдень, когда к ним подошел старик садовник и, делая вид, будто он продолжает работу, громко сказал:

— На выезде из города на всех дорогах выставлены посты немцев. Приказано задержать Морского...

Старик оглянулся кругом, вскинул на плечо лопату и ушел. Олевский вскочил с места, взялся за кобуру пистолета Морской.

— Я так и знал! Чувствовал, что тут не все чисто, — сказал надпоручик. — Предали, сволочи!.. Захотели чужими руками уничтожить!..

— Мигом в машину, — скомандовал Морской.

— Машиной мы доберемся только до переезда, а там на дороге пост...

— Как бы не так, дорога не работает, и поезда не ходят.

— Ты хочешь сказать...

— Один черт, можно и попробовать... Сидай в машину!..

Партизаны вскочили в машину, и она сорвалась с места.

— Шуруй к переезду, — приказал Морской шоферу. — Если в городе не цапнут, может, и выскочим...

Впереди из переулка выехала грузовик машина с солдатами в кузове и покатила в ту сторону, куда ехали и чекисты.

— Держи за грузовиком, — сказал шоферу капитан Олевский, заметивший впереди гестаповцев, проверявших документы у пассажиров легковой машины «мерседес». «Татра» вплотную приблизилась к грузовику. Гестаповцы глянули на грузовик с солдатами и вновь принялись рассматривать документы, видимо, думая, что «татра» идет вместе с немецкой машиной на одно задание. Партизанская машина следом за грузовиком пронеслась мимо гестаповцев и свернула в переулок. Впереди виднелся переезд. Часовых нет: они дальше, на дороге.

— На переезде крути на железную дорогу, — приказал Морской.

«Татра» запрыгала по шпалам. Иногда задний мост со скрипом цеплялся за рельсу и казалось, машина вот-вот «сядет» на мост и не тронется с места. Но она прыгала дальше, тряслась, словно в лихорадке. Дребезжали стекла, скрипел кузов, что-то стучало и грюкало при ударах, но «татра» двигалась вперед. Проехали через мост, перекинутый с одного на другой берег Вага, миновали одиночную будку железнодорожного сторожа, стоявшую с заколоченными окнами.

— Всю душу вытряхнуло, — скривился Олевский. — Того и гляди, машина разлетится на части от этой тряски...

— Выдержит, — ответил шофер.

Подъехали через час с лишним к дороге и уже считали себя в безопасности, но впереди показался немецкий патруль. Машина свернула на проселочную дорогу, когда затрещали выстрелы и, ойкнув, схватился за руку надпоручик.

— Хальт!.. Хальт!.. — слышались крики немцев.

Со звоном прошли пули через заднее стекло, оставив рваную строчку. Олевский привстал на сиденье, выбил прикладом стекло и длинной очередью полоснул по эсэсовцам. А машина, как назло, еле ползла по раскисшей дороге. Морской открыл дверцу, высунулся наружу и, держа автомат в левой руке, стрелял в солдат.

Немцы остановились. И машина, выскочив наконец на сухую дорогу, быстро скрылась в лесу.

В Ружомбероке в это время шли повальные обыски. Гестаповцы, убежденные в том, что Морской в городе, засыпали улицы листовками с его описанием и обещанием награды тому, кто выдаст подполковника. К вечеру арестовали несколько заложников и на рассвете расстреляли. На следующее утро вновь взяли заложников.

Об этом стало известно в штабе отряда. Комиссар Григорьев сказал:

— Нужно сделать так, чтобы немцы сами убедились, что Морского нет в городе. Иначе они будут хватать людей без разбору.

В этот же день партизаны налетели на соседний немецкий гарнизон и разгромили его. Взяли двух офицеров. Привели к подполковнику.

— Вы знаете, кто перед вами? — спросил Григорьев офицеров, показывая на командира.

— Морской?! — в страхе попятились офицеры, узнавшие того, чей портрет им не раз показывали и за кем они безуспешно охотились.

— Слушайте внимательно, что от вас требуется, — обратился подполковник к немцам. — Мы вас отпускаем, но при одном условии. Вернетесь к своим и расскажете, что видели меня здесь...

Немцев отпустили. А через сутки стало известно, что обыски и аресты в Ружомбероке прекратились...

ОТРЯД УХОДИТ К СВОИМ

Если в долинах уже чувствовалась весна, то в горах Словакии в середине апреля 1945 года еще лежали глубокие снега, по ночам держались морозы, разукрашивая деревья и кустарники лохматым инеем.

Фронт был совсем рядом. Отряд «Вперед», получивший приказ идти на соединение с частями Советской Армии, готовился к переходу линии фронта. В штабной землянке до поздней ночи сидели над картой командиры. Все дороги перекрыты фашистскими войсками. Нужно было найти такой путь, где бы отряд мог пройти без боя.

— Только через горы, — бросил на карту карандаш майор Бобров. — Другого пути нет...

Морской утвердительно кивнул головой.

— Пройдем ли? — задумчиво проговорил комиссар. — Слишком глубокий снег.

— Если надо — значит, пройдем, — сказал Олевский.

— Разведчиков пустим вперед. Пусть прощупывают, нет ли где фрицев.

— Правильно, Костя, — встал из-за стола Морской. — Вперед пустим разведчиков. Вооружим их автоматами и пулеметами. Случай чего, они смогут расчистить дорогу отряду. Пойдут группы Лихачева и Васильева. Возглавлять их будет капитан Олевский, а прикроет отряд взвод капитана Светлова. Утром выступаем.

На рассвете отряд покинул лагерь. Медленно шли партизаны, с трудом пробиваясь сквозь глубокий снег. Весь день отряд без помех двигался через горы. Вечером, после небольшого привала, Морской вновь повел людей вперед. Дважды в течение ночи разведчики обнаруживали немцев и находили «просветы», через которые проходила колонна.

Утром следующего дня разведчики встретились с передовым дозором советской дивизии. Владимир Лихачев остановился возле большой ели, взял палкуи написал ею на снегу:

«Прощай, партизанская Словакия!»

Обменявшись паролем, разведчики бросились обнимать советских солдат и офицеров.

— У своих!.. Дома!.. — слышались радостные голоса.

— Где отряд? — спросил встречавший партизан майор.

— Следом идет, — ответил Олевский. — Сейчас будет здесь.

Среди деревьев, в лучах утреннего солнца, показалась цепочка партизан. Она долго тянулась через передовую, пока последняя группа, прикрывавшая отряд с тыла, не перешла линию фронта...

Так закончилась операция «Ракета». На этом можно было бы и поставить точку, если бы имена героев описываемых событий — Морского, Боброва, Григорьева и Олевского — на протяжении двадцати послевоенных лет не оставались в тени.

Многие попытки разыскать этих людей после войны заканчивались неудачей. Без ответа оставались и запросы бывших партизан из отряда «Вперед», в том числе и словаков, которые хотели разыскать своих командиров.

Кто же они, эти люди?

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Поздней осенью 1959 года мне довелось встретиться в Москве с группой чехословацких журналистов и услышать от одного из них рассказ о героических делах отряда подполковника Морского, о том, что чехи и словаки бережно хранят память об этих событиях. Узнал я также и о том, что вот уже в течение нескольких лет этот журналист пытается разыскать Морского, но пока безуспешно.

Меня заинтересовал рассказ.

Вернувшись из Москвы в Ростов, я написал несколько запросов и вскоре получил ответы. Все они заканчивались одним и тем же: «не числится», «не значится», «не служил»... Это удивило меня. «Как же так? — рассуждал я. — Жил, воевал человек и вдруг нигде не числится». Написал еще несколько запросов, послал письма в Словакию.

Так начался поиск. Шли годы. Все больше и больше интересных фактов узнавал я об отряде Морского, который словаки называют бригадой. Появились новые для меня фамилии майоров Боброва, Григорьева, капитанов Олевского, Светлова... Но попытки разыскать и этих людей не приносили успеха.

Не раз мне говорили: «Уймись ты наконец. Брось лишнюю писанину. Все равно ничего не найдешь». Однако такие разговоры, как ни странно, придавали мне больше сил и настойчивости, заставляли продолжать поиски.

Как-то в один из зимних дней 1964 года ко мне обратились с просьбой помочь одному товарищу написать деловое письмо в Словакию, где он воевал.

Мы встретились с этим человеком через несколько дней. Познакомились. Михаил Петрович Осипов, так звали моего нового знакомого, оказался высоким худощавым человеком со шрамом на лице и пробитыми сединой волосами. Он стал рассказывать о своей партизанской жизни в Словакии, о людях, с которыми воевал. Каково же было мое удивление, когда Михаил Петрович, рассказывая, положил на стол шелковый лоскуток и сказал:

— Вот осталось... Мое удостоверение тех дней...

Я взял напечатанное на шелке удостоверение и не поверил своим глазам: оно было выписано на имя подполковника Морского.

— Простите, Михаил Петрович, но ведь вы... Осипов?

— Да. А воевал под фамилией Морского, — ответил гость и показал справку, в которой подтверждался этот факт. — У всех почти наших офицеров были другие фамилии... Бобров — это Кузьма Захарович Бабич, Олевский — Белый Александр Фомич, Григорьев — Гриша Ильин... А то, что наши настоящие фамилии нигде не значатся, так это понятно. Мы ведь от госбезопасности Украины выбрасывались в Словакию. Там нас и знают.

Дело в том, что и в Чехословакии Михаила Петровича знают под фамилией Морского. Именно на это имя написано удостоверение на орден Военный крест, которым награжден Михаил Петрович правительством Чехословакии.

После войны Михаил Петрович вернулся на Дон, свою родину, и поселился в Ростове, где живет и сейчас. Заочно окончил Азово-Черноморский сельскохозяйственный институт и работает по специальности.

Знакомство с Михаилом Петровичем Осиповым значительно продвинуло вперед мой поиск. С его помощью удалось разыскать и многих других участников описываемых событий.

Никогда не забуду встречу в киевской гостинице «Москва» с Бобровым — Бабичем Кузьмой Захаровичем, его интереснейший рассказ о боевой партизанской жизни. Много новых подробностей я узнал, в частности, о той памятной поездке с Морским на «татре», когда им пришлось проехать сквозь строй эсэсовской дивизии.

— Понимаете, опыта разведывательной работы у нас было маловато. Поэтому и приходилось иногда идти на отчаянный риск... Да и молоды мы были. Отваги да удали молодецкой бродило в нас больше, чем надо. Миша же на такие штучки любитель был. Да и все мы рисковали напропалую. Помню, после этой операции пришла из Центра радиограмма. Похвалили нас за данные о дивизии и всыпали за то, что головами рисковали.

Даже сейчас, как вспоминаю этот случай, и то мороз по коже... Эсэсовцы могли нас, конечно, запросто прихлопнуть. Но им и в голову не могло прийти, что в «татре» с немецким номером с самым бесшабашным видом едут партизанские разведчики. Только поэтому они и не задержали нас, а когда увидели, что машина несется прямо к партизанской передовой, то было уже поздно...

Большая переписка связывает меня с капитаном Олевским — Белым Александром Фомичом, который живет и работает в небольшом украинском городке Нежине. В одном из своих писем Олевский делился воспоминаниями о том, как много горьких минут, раздумий пришлось пережить всему штабу, когда стало известно, что в их отряд заброшены шпионы:

«После этого трудно было спокойно поспать хотя бы одну ночь. Признаюсь, ощущение не из приятных, когда в любую минуту ждешь выстрела в затылок. Разоблачили три группы шпионов, думали: нападем на след Свата и его напарника. Но ни один из допрошенных не знал их. И снова приходилось жить, как на вулкане. Так почти до конца боев и мучались, хотя других шпионов раскрывали и довольно быстро...

Только после выхода отряда на освобожденную территорию Сват был разоблачен армейской контрразведкой, а через несколько дней в селе Бацуха был арестован и рябой Петр...

Мы с Морским были на их допросах, и они во всем сознались. Заявили оба, что имели задание уничтожить комсостав отряда, но выполнить его не смогли: уж очень берегли партизаны своих командиров и смотрели за ними всюду — и на отдыхе, и в бою. Несколько раз наводили шпионы немцев на отряд, но разгромить нас фашисты не сумели...»

Много интересного также сообщили в своих воспоминаниях о прошедших боях и бывший комиссар отряда «Вперед» Григорьев-Ильин, который живет сейчас в Коми АССР, и Николай Светлов, проживающий в Минске, и Василий Хомутовский, вернувшийся в Олевск.

В 1965 году я сообщил адрес Морского его словацким друзьям. И вскоре из Чехословакии пришло письмо:

«Уважаемый и дорогой товарищ Морской!

Бывшие партизаны бригады «Вперед» подполковника Морского, майора Мартынова, майора Петрова, майора Волкова, майора Морозова собрались по случаю 20-й годовщины Словацкого национального восстания в Балаже и Калиште 27—28 августа 1964 года. Вспоминали дни совместных боев против врага. В этой исторической борьбе, дорогой наш командир, приняли личное участие и вы...

Партизаны бригады «Вперед», командиром которой были вы, дорогой товарищ, не нашли своего командира, хотя мы знаем, что он живет и работает во славу великой Родины — СССР!

Тяжело было нам, как сиротам, ходить по местам, где вместе мы боролись. Мы твердо решили встретиться с вами и с членами штаба — Григорьевым, Бобровым, Олевским и другими.

Родной наш командир! Вы, наверное, не забыли нас... Наш народ высоко ценит жертвы советских бойцов и партизан, которые отдали свою жизнь не только за освобождение своей Родины, но и нашей республики.

Правда, вы в 20-ю годовщину восстания не были ни в Балажах, ни в Калиште, ни в Шалковой, но вы всюду были с нами, в наших сердцах.

В Калиште был открыт музей, в котором бригада «Вперед» занимает почетное место.

Из уст в уста переходило имя «Морской». «Где он?» — спрашивали люди, особенно молодые, которые принимают традиции партизан — жить и бороться за родину, за мир во всем мире!

В знак памяти посылаем вам десятикроновую монету, вычеканенную в честь 20-й годовщины Словацкого национального восстания. Всегда, как только возьмете ее в руки, вспомните Зазриву, Доновалы, Стары Горы и все места, где вы с исключительным искусством, героически вели борьбу с врагом, щадя жизнь каждого бойца!..

Ваши навеки:

Константин Шимановский, Полю Ковачек, Йозеф Ханзел, Рудо Ключар, Миро Ключар, Володя Куриш, Юзеф Ямришко...

В 1965 году Морской и его товарищи были награждены чехословацким правительством в честь 20-летия Словацкого национального восстания памятными медалями. Их настоящие имена стали известны людям. Их фотографии появились в историческом музее в словацком селе Калиште, объявленном национальным памятником восстания и партизанской борьбы.

20-летие Победы над фашизмом командир отряда «Вперед» подполковник Морской-Осипов встречал в Чехословакии, где был одним из почетных гостей. В июле 1965 года ему вручен орден Ленина, которым он награжден за боевые дела в Словакии.

Вторично Морской побывал в гостях у словацких друзей в марте — апреле 1970 года. Как почетный гражданин Банской Бистрицы, он был приглашен на празднование 25-летия освобождения города от гитлеровцев.

Бывшие бойцы отряда «Вперед» устроили в Словакии теплую, волнующую встречу своему командиру.

Время не властно над памятью боевых побратимов. Их дружба крепка и нерушима, как крепок и нерушим братский союз народов нашей страны и Чехословакии.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Повесть Л. Обухова «Операция «Ракета» посвящена одной из славных страниц в истории Великой Отечественной войны, когда с особой силой проявились высокие интернациональные качества советских людей.

1944 год. Советский Союз добился в ходе войны коренного перелома в свою пользу. Красная Армия нанесла гитлеровским войскам крупные поражения и погнала их со своей земли.

Весной 1944 года Советские Вооруженные Силы вышли на ближайшие подступы к государственной границе СССР и Чехословакии. Как известно, после оккупации гитлеровцами Чехословакии в марте 1939 года страна была разделена на две части — протекторат Чехия и Моравия и так называемое Словацкое государство, возглавляемое немецкими ставленниками и предателями народа Тисо, Туком, Мохом и другими. Они сеяли вражду между словаками и чехами, вели широкую антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. По указке Берлина правители Словакии создали свою марионеточную армию, одной из главных задач которой являлось участие в войне на стороне Германии. Однако попытки использовать эту армию против СССР успеха не имели. Словацкие солдаты и офицеры, направленные марионеточным правительством на советский фронт, целыми подразделениями переходили на сторону Красной Армии или уходили к партизанам. Многие из них вошли в состав чехословацкого корпуса, сформированного на территории Советского Союза под командованием генерала Людвига Свободы.

В словацких горах возникают партизанские отряды. Однако их рост и укрепление тормозятся отсутствием опытных командиров, нехваткой вооружения. В мае 1944 года Клемент Готвальд выезжает в Киев, договаривается с руководством Украинского штаба партизанского движения о подготовке партизанских командных кадров и помощи оружием чехословацким патриотам. Уже в июле Украинский штаб партизанского движения и командование Первого Украинского фронта приступили к переброске в Словакию партизанских организаторских групп, которые состояли в основном из советских и чехословацких офицеров и младших командиров, имевших опыт партизанской борьбы и прошедших специальную подготовку.

Эти группы должны были в сотрудничестве с нелегальными организациями КПЧ и национальными комитетами активизировать вооруженную борьбу против немецких и местных фашистов, дезорганизовать всеми средствами тыл гитлеровской армии, вести политическую работу в массах.

26 июля 1944 года в районе Низких Татр, в деревне Липтовская Осада, приземлилась первая организаторская партизанская группа под командованием П. А. Величко, которая установила связь с коммунистами города Ружомберок.

После этого следуют десятки новых десантов. Всего было переброшено 53 организаторские группы численностью около 1200 человек. На базе этих групп вырастали крупные партизанские отряды, состоявшие в основном из словаков. Среди десантных групп, заброшенных на территорию Словакии летом 1944 года, была и оперативно-чекистская группа «Ракета». В ее состав, кроме пяти офицеров, входили два радиста и инструктор-подрывник. Возглавлял группу опытный разведчик коммунист Михаил Петрович Осипов, известный в тылу врага под фамилией Морской. Перед вылетом в тыл десантники прошли специальную подготовку, были хорошо вооружены, снабжены техникой и взрывчаткой для проведения диверсий. Задача операции «Ракета» состояла в том, чтобы наносить удары по коммуникациям противника и штабам немецко-фашистских войск. Добывать военную и политическую информацию в интересах Первого и Четвертого Украинских фронтов, нацеленных на освобождение Чехословакии. Деморализовать созданные фашистами антисоветские формирования, а также оказывать всестороннюю помощь патриотическому движению Чехословакии.

«Ракета» благополучно приземлилась в районе Святого Мартына в ночь на 29 августа 1944 года.

Время высадки «Ракеты» совпало с началом народного восстания в Словакии. На большей части территории страны власть перешла в руки народа. В первых рядах борцов против фашизма шли коммунисты, руководители компартии Словакии: Карл Шмидтке, Ян Шверма, Лодислав Новомеский. Выдающуюся роль в подготовке и проведении восстания сыграл Густав Гусак, ныне первый секретарь ЦК КПЧ.

Напуганная размахом народной борьбы клика Тисо запросила у Гитлера помощи. 28 августа немецко-фашистские войска оккупировали Словакию. Однако ничто не могло сдержать народного гнева. Гитлеровские оккупанты натолкнулись на героическое сопротивление.

3 сентября 1944 года представители КПЧ обратились к советскому правительству с просьбой оказать восставшим военную помощь. А уже 5 сентября в освобожденный район прибыли первые самолеты с грузом. Вскоре туда перебазировались первый чехословацкий истребительный полк и 2 тысячи бойцов чехословацкой десантной бригады. Советское командование видело, что эти меры недостаточны, положение восставших затруднено, поэтому, изменив первоначальный стратегический план, оно начало готовить наступление на прилежащих к Словакии участках фронта. В кратчайший срок была подготовлена 38-я армия, в состав которой входил Чехословацкий армейский корпус генерала Людвига Свободы. Эти действия отвлекли основные силы брошенных в Словакию гитлеровских частей, дав возможность восставшим сформировать 60-тысячную армию.

В результате 17-дневных боев советские и чехословацкие воины заняли Дукельский перевал и вступили на территорию Словакии. Однако успех наступления развить тогда не удалось. Гитлеровцы стянули в Словакию большое количество техники, овладели основными центрами восстания, оттеснили патриотов в горы. Бои на Дукле затянулись до весны 1945 года...

Несмотря на временное поражение, словацкий народ не сложил оружия. В необыкновенно тяжелых условиях, превозмогая голод и стужу, неся большие потери, десятки тысяч людей продолжали борьбу в горах, в лесах, — на всей территории Словакии. Вместе с чехами и словаками мужественно сражались советские люди.

Активно участвовала в боях с немецко-фашистскими захватчиками на территории Словакии группа «Ракета», базировавшаяся в районе села Зазриво.

Исходя из обстановки, которая характеризовалась в тот момент наступлением немецко-фашистских войск на освобожденный район и усиленной переброской вражеских сил на восточный фронт в район Дуклы, чекисты нанесли первые удары по железнодорожным коммуникациям противника. Сформированные ими диверсионные группы только в сентябре 1944 года подорвали девять эшелонов с живой силой и техникой противника и уничтожили три моста.

Боевая активность группы и ее организованность получили горячую поддержку местных антифашистов. Коммунисты Словакии помогали чекистам людьми и продовольствием, знакомили с обстановкой, оказывали всяческое содействие, что дало возможность группе превратиться вскоре в боеспособный партизанский отряд под названием «Вперед».

Условия, в которых действовал отряд, были сложными. Пришлось не только преодолевать трудности, связанные с большой концентрацией немецко-фашистских войск, но и противодействовать различным гестаповским, разведывательным и карательным подразделениям гитлеровцев, которые, наряду с вооруженными акциями, пытались подорвать освободительное движение изнутри, засылая в партизанские отряды и патриотические организации своих шпионов.

Несмотря на все трудности, отряд вел активную борьбу. За время с августа 1944 по апрель 1945 года он стал крупной боевой силой, объединившей в своих рядах почти тысячу человек. Это был подлинно интернациональный отряд. В его состав входили словаки, русские, украинцы, чехи, венгры, поляки и др.

Отряд провел 103 боевые и диверсионные операции, в том числе 16 крупных боев с карателями, во время которых было уничтожено 611 солдат и офицеров противника, взял в плен 549 человек, захватил 324 винтовки, 31 автомат, 32 пулемета, 2 орудия и другое вооружение. Было пущено под откос 26 железнодорожных эшелонов с живой силой и техникой противника, подорвано 8 железнодорожных и 9 шоссейных мостов, 5 высоковольтных линий, 2 шахты, 2 электростанции, 58 дзотов и т. п.

Впередовцы отличались высокой дисциплиной и сознательностью, товариществом и дружеской взаимовыручкой, решительностью и смелостью действий при выполнении заданий, чекистской смекалкой. Они пользовались большой популярностью и авторитетом среди местного населения. И в этом прежде всего заслуга командиров отряда — коммунистов М. П. Осипова, Г. И. Ильина, Н. Д. Белого, В. И. Хомутовского, Ф. Г. Куделько, И. А. Кушнерчук, И. В. Ковалюк, а также К. Бабич. Большую работу в отряде вели словацкие коммунисты.

Строгое соблюдение революционной законности на основе принципов пролетарского интернационализма обеспечило отряду возможность успешно выполнить задание командования и тем самым внести свой вклад в дело быстрейшего разгрома частями Красной Армии ненавистного врага и освобождения чехословацкого народа от фашистского ига.

«Мы склоняем головы перед большими жертвами, которые наши народы принесли в борьбе против фашизма за свободу и общественный прогресс, — говорится в обращении президиума ЦК КПЧ по поводу 25-й годовщины Словацкого национального восстания и 25-летия освобождения Чехословакии. — Но мы не могли одержать победу сами. Ценой безграничных жертв Советский Союз выполнил великую миссию первого в мире социалистического государства. Он продемонстрировал свое военное и морально-политическое превосходство и разбил самый агрессивный и самый хищный отряд мирового империализма. Братские отношения с советским народом, родившиеся в ходе совместной борьбы чехов и словаков, явились для наших народов главной гарантией развития по пути к новым победам социализма».

Повесть Л. Обухова «Операция «Ракета» знакомит читателя с некоторыми эпизодами борьбы советских чекистов в тылу врага на территории Чехословакии в период Словацкого национального восстания. Она воскрешает картины, свидетельствующие о братстве и дружбе советского и чехословацкого народов,, закаленной в совместной борьбе с фашизмом в годы второй мировой войны.

И. Борисов,

полковник, бывший командир разведгруппы.

Примечания

1

«Орден орла».

(обратно)

2

Стой! Документы!

(обратно)

3

Гардистами называли гвардейцев президента Тисо.

(обратно)

4

Документы!

(обратно)

5

Встать!

(обратно)

6

Пошел вон!

(обратно)

7

Пожалуйста!

(обратно)

8

Благодарю...

(обратно)

9

Иди сюда!

(обратно)

10

Кто идет?

(обратно)

11

Все в порядке!

(обратно)

12

Небезопасно...

(обратно)

13

До свидания...

(обратно)

Оглавление

ПРАЖСКОЙ НОЧЬЮ

ЧЕКИСТЫ

В РЕЗИДЕНЦИИ ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРА

НЕВИДИМКИ ПОЯВЛЯЮТСЯ НОЧЬЮ

СВАТ ПРИХОДИТ В ОТРЯД

ШТАБ РАЗРАБАТЫВАЕТ ОПЕРАЦИЮ

ГРУППЫ УХОДЯТ НА ЗАДАНИЕ

РИСК И РАСЧЕТ

КТО ЖЕ СВАТ?

ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

КОНЕЦ ЛЖЕПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА

ЗАДАЧА С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

БОЙ ПОД КАЛИШТЕ

ШТУРМБАННФЮРЕР ОТТО СКОРЦЕНИ

НОВЫЙ РАЗВЕДЧИК

В РАЗВЕДКЕ

«СПАСИБО, БАТЯ!..»

ФРЕЙЛЕЙН МАРИЯ

В ПЕКЛЕ

НА ЯВОЧНОЙ КВАРТИРЕ

АРЕСТ ФРЕЙЛЕЙН МАРИИ

СМЕРТЬ «ЧЕРНОЙ ВЕСТНИЦЫ»

ОТРЯД ПРОРЫВАЕТСЯ В ГОРЫ

ПАРТИЗАНСКИЙ «ГОСБАНК»

ДНЕВНИК КАПИТАНА ОЛЕВСКОГО

СВАТ ПРИВОДИТ ЭСЭСОВЦЕВ

ФРАНК ГОТОВИТСЯ К БЕГСТВУ

ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ

ОТРЯД УХОДИТ К СВОИМ

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

*** Примечания ***