Смерть понтифика [Луис Мигель Роча] (fb2) читать онлайн

- Смерть понтифика (пер. Андрей Соловьев) (и.с. Интеллектуальный детектив) 991 Кб, 270с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Луис Мигель Роча

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Луис Мигель Роча «Смерть понтифика»

Посвящается памяти Иоанна Павла I

Альбино Лучиани

17. Х.1912

29.1Х.1978

Вам же, сеньор Патриарх, — Венец Христов и дни Христовы.

Сестра Лучия к Альбино Лучиани, Коимбра, 1 июля 1977 года
И да простит вас Господь за то, что сотворили вы со мной.

Альбино Лучиани — к кардиналам, избравшим его папой
26 августа 1978 года

ГЛАВА 1

Зачем человек бежит? Движется шаг за шагом, в бесконечном движении ноги сменяют друг друга, и неважно уже, с какой ноги начал он свой бег… Кого-то подгоняет стремление к славе, кого-то — всего лишь желание сбросить пару лишних килограммов, но как бы там ни было, все причины в конечном итоге сводятся к одной: человек бежит, чтобы жить, иных поводов для бега не существует.

Вот и этого человека, торопливо спускающегося под покровом ночи по громадным лестницам внутри Тайных архивов Ватикана, подгоняет жажда жизни.

В призрачном освещении скрытого хранилища, таящего явно секретные документы, развеваются иолы черной сутаны.

Прежде лишь великий понтифик имел сюда доступ и другие люди появлялись здесь лишь с его позволения. Здесь, в трех величественных залах, заставленных стеллажами, и в пристройках к Апостольскому дворцу, хранятся документы, имеющие крайне важное значение как для истории этого крошечного государства, так и для всего мира. И хотя служащие хранилища утверждают, что обратиться к ним может любой исследователь (если речь идет о документах, предшествующих 1939 году или связанных со Вторым ватиканским собором), в Риме и в остальном мире известно: эти тайные бумаги, хранящиеся на стеллажах протяженностью в восемьдесят пять километров, доступны лишь избранным. И этим тайным путем спешит священнослужитель. В руке его — какие-то пожелтевшие от времени листки… Быть может, в них-то всё и дело? Именно они заставляют его так торопиться?..

Бегущего тревожит какой-то шум, и ритм этого звука кажется чуждым ритму шагов. В голове проносятся мысли: откуда доносится этот звук — спереди? Сзади? Человек останавливается. Всматривается, вслушивается, но различает лишь собственное учащенное дыхание. Лицо заливает пот.

Он бежит к своему жилищу, расположенному в самом городе Ватикане. Вернее, в стране Ватикан, ибо это и есть отдельная страна — со своими правилами, законами, верой и политической системой.

Человека зовут монсеньор Фиренци. В своем кабинете, освещенном тусклой лампой, он выводит имя — неразборчивые каракули на большом конверте, куда сложены принесенные бумаги. Несомненно, кардинал намеревается отправить письмо, однако имя адресата различить невозможно: в полумраке монсеньор Фиренци так низко наклоняется над бумагой, что его лицо едва не касается поверхности стола. Должно быть, из-за пота, разъедающего глаза и мешающего разобрать собственный почерк.

Запечатав послание, монсеньор Фиренци выходит на улицу. Куда же он так торопится в этот ночной час? На колокольне Св. Петра уже пробил час пополуночи; звуки стихли, и вновь воцаряется тишина. Слуга Господа продолжает свой торопливый путь, не замечая холода. Он оказывается близ ходов, выводящих на площадь Святого Петра — чудесное эллиптическое творение Бернини, где сочетаются элементы христианской и языческой символики: ведь едва ли истинный художник способен строго следовать единственной ветви в искусстве и поклоняться единой вере.

Кардиналу вновь слышится шум. Он замирает на месте и с трудом переводит дыхание, прислушиваясь… Точно, шаги! Должно быть, швейцарский гвардеец с ночным обходом. Монсеньор Фиренци вновь ускоряет шаг, стиснув конверт в ладони… Будь это обычная ночь, священнослужителю давно уже полагалось бы спать, но, судя по его тревожному, запыхавшемуся виду, ночь выдалась непростая. Обеими руками он прижимает конверт к груди. В центре площади оглядывается. Различает тень в глубине. Любой случайный прохожий решил бы, что его святейшество не в себе, но откуда взяться случайному прохожему здесь в столь поздний час? Здесь — только монсеньор Фиренци и этот силуэт. Один идет, другой бежит. Кажется, двоих людей на площади ничто не связывает… Но разве можно утверждать наверняка?

Оставив площадь, его святейшество продолжает свой путь по Виа Делла Кончилацционе. Рим охвачен снами праведников и грешников, героев и злодеев, нищих и толстосумов, развратников и святых. Монсеньор умеряет бег, переходит на быструю поступь, следом за ним — силуэт, и кажется, что расстояние между ними сокращается. В руках незнакомца что-то вспыхивает. Монсеньор Фиренци замечает отблеск и вновь переходит на бег — насколько позволяют возраст и здоровье. Его подгоняет жажда жизни; от его скорости зависит, жить ему или умереть. В ушах раздастся приглушенный шум. Почти теряя сознание, убегающий цепляется за первое, что попадается на глаза…

Всё происходит стремительно: странный приглушенный шум вдруг превращается в острую боль. Монсеньор хватается ладонью за раненое плечо. Кровь! Кровь нового состояния организма, перехода от жизни к смерти. Вновь слышатся шаги, и силуэт уже рядом, и с каждым шагом все глубже и глубже вгрызается в тело боль.

— Monsignor Firenzi perfavore.[1]

— Che cosa desiderano da me?[2]

— Io voglio a te.[3]

Таинственный преследователь берет мобильный и говорит на иностранном языке; кажется, на каком-то восточноевропейском наречии. Монсеньор Фиренци замечает татуировку — опоясавшую запястье змею. Через пару секунд рядом с преследователем и жертвой останавливается машина. Тонированные стекла не позволяют различить, есть ли внутри кто-либо еще помимо шофера. Незнакомец подхватывает обмякшего монсеньора под мышки и полоном затаскивает в автомобиль, не встречая при этом видимого сопротивления.

— Non si preoccupi. Non state andando a morire.[4]

Прежде чем устроиться на сиденье, незнакомец тщательно протирает то место на почтовом ящике, которого коснулись пальцы монсеньора, когда священнослужитель получил прицельный выстрел в плечо.

Монсеньор Фиренци неотрывно созерцает происходящее. Тело вновь пронзает боль. Так вот что испытывают раненые! — думает он. Незнакомец зачищает следы недавнего происшествия. Надо же — зачищает следы! Какое забавное словосочетание. Тело вновь пронзает острая боль. В такие мгновения думаешь о доме, а с языка срываются слова на португальском:

— Que Deus me perdoe.[5]

Незнакомец неспешно усаживается в автомобиль. Едут со средней скоростью, чтобы не вызывать подозрений. Профессионалы. Знают, что делать и как. Улица вновь возвращается к первоначальной тишине. Всё как обычно — словно ничего и не произошло. На почтовом ящике, за который цеплялся монсеньор Фиренци, не осталось ни единого пятна крови, однако едва ли не чудом, втайне от преследователя, кардиналу удалось втиснуть внутрь конверт, за который он так крепко держался.

ГЛАВА 2

Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя.

Послание к Римлянам, 14:7.
Альбино

29 сентября 1978 года

Есть люди, для которых обыденность и повседневность — тяжелые жернова, перемалывающие и разрушающие их жизнь. Такие люди страдают от постоянно повторяющихся событий — мгновениями, минутами, дни и недели напролет, и презирают установленный распорядок, по которому вновь и вновь катится их жизнь, точно по краю жернова, что перемалывает и разрушает, заставляя страдать от постоянно повторяющихся событий — мгновениями, минутами, дни и недели напролет, и презирают установленный распорядок, по которому вновь и вновь катится жизнь…

Для других же, напротив, подчинение установленному распорядку — это необходимость, цепь привычных, связанных между собой, повторяющихся событий. Такие люди предпочитают размеренный ход жизни, сторонясь сюрпризов и избегая неожиданностей. Но и с теми, и с другими жизнь жестока. Одним — блистание театральной сцены, другим — рутина пошивочной мастерской.

Впрочем, сестре Винченции на однообразие жизни жаловаться не приходилось. Теперь уже почтенная старушка, она почти двадцать лет тому назад попала в услужение к дону Альбино Лучиани. И если на то была воля Господа, то кто осмелится усомниться в божьем предопределении? Более того, Всевышнему было угодно, чтобы дон Альбино и сестра Винченция после стольких лет снялись с насиженного места; их нынешнее жилье отстояло от венецианских апартаментов на шестьсот километров. Но и здесь, невзирая на суровые превратности судьбы, трудолюбивая сестра Винченция ни на что не жаловалась.

Монахиня давно проснулась. Рассветало, и желтоватые фонари на площади еще не погасли. В эти ранние утренние часы, ровно в четыре двадцать пять, монахиня покорно приступала к своим ежедневным обязанностям. Все ее действия были подчинены строгому распорядку, с которым она успела свыкнуться за долгие годы.

Старая женщина внесла серебряный поднос, на котором стоял кофейник и чашка с блюдцем, и оставила ношу на передвижном столике у двери в спальню дона Альбино Лучиани. После давней операции по излечению синусита всякий раз после пробуждения недавно избранный папа ощущал во рту неприятный горький металлический привкус. Это ощущение дон Альбино изгонял при помощи кофе, который сестра Винченция приносила ему по утрам.

Пройдя по коридору, ведущему в личные покои понтифика, сестра Винченция обратила внимание на деталь, которую поначалу едва не пропустила. Прошло уже больше месяца с тех пор, как монахиня повторяла привычный ритуал в новой обстановке. Она еще не свыклась с длинными темными коридорами, где лишь призрачный свет позволял по ночам хоть как-то различать предметы. «Это очень неудобно, дон Альбино, когда едва видишь даже то, что держишь в руках», — изредка жаловалась женщина.

Каждый камень в этих коридорах, каждая статуя, каждая картина и богато украшенные ковры на величественных стенах хранили тайны столетий. Проходя мимо голозадого херувима, которого монахиня едва не приняла за живого мальчишку, задумавшего очередную шалость, сестра Винченция едва не вскрикнула, но тут же одернула себя: «Что за глупость!». Да и действительно — откуда здесь взяться ребенку? Ни разу еще детская нога не ступала в эти покои…

Великолепие и пышность Апостольского дворца восхищает всякого, кто способен оценить блистательную красоту, и сестра Винченция едва не теряла сознание от роскоши обстановки и чувства близости к Богу. «Всё благодаря дону Альбино», — подумала монахиня. Если бы не новый папа, ей никогда не довелось бы идти этими коридорами. Сестра Винченция продвигалась очень медленно. В эти часы галерея превращалась в источник непреходящего ужаса и волнений, но скоро настанет день, и коридор оживет, заснуют секретари, советники, священники и кардиналы. У Иоанна Павла Первого на новой должности не было недостатка в советниках по вопросам протокола, политики и даже теологии. Сестра же занималась тем, что помогала дону Лучиани, следила за его здоровьем, питанием и ограждала от мелких бытовых неудобств. Лишь двум людям дон Лучиани доверял настолько, чтобы посетовать на тяготы должности или мелкие неудобства. Хотя и говорилось, что Ватикан — средоточие лекарей от всех недугов, но папа предпочитал обществу целителей душ разговор по душам с сестрой Винченцией и любимым врачом — доктором Джузеппе де Росом. Чтобы встретиться со своим подопечным, дон Джузеппе приезжал из Венеции за шестьсот километров. «Не понимаю, в чем дело, — приговаривал врач. — Вы уверены, Ваше Святейшество, что годы имеют над вами власть? С каждой нашей встречей вы словно молодеете, у вас будто прибавляется сил»… «Знаете, дон Джузеппе, я, похоже, перестаю доверять собственным уловкам, — следовал ответ, — лишь вы одни не находите у меня никаких симптомов…»

Все свои обязанности сестра Винченция выполняла не без скрытого удовольствия. Монахиня считала дона Лучиани хорошим человеком, относившимся к ней всегда сердечно и приветливо, и считавшим ее скорее подругой, нежели прислугой. Потому и позвал с собой, когда его назначили на новое место. От всей этой пышности и показного великолепия дону Альбино делалось неуютно. Он не был из тех, кто способен наслаждаться материальным богатством, призванным лишь искушать род людской. Все интересы нового папы лежали в сфере духовной. Конечно же, порой необходимо заниматься и практическими вопросами, однако это необходимо лишь для того, чтобы облегчить жизнь ближних, сделать ее приятней. «Со временем, — думал дон Альбино, — придется заказать новый дом, по собственному вкусу… или по вкусу других».

И года не прошло с тех пор, как сердечный приступ уложил сестру Винченцию на больничную койку. Монахиня осталась глуха к советам врачей, строго-настрого запретивших возвращаться к работе (самое большее, что позволялось — следить за работой других, да и то сидя), и по-прежнему прислуживала Лучиани лично.

Несмотря на свой добродушный нрав, сестра Винченция хмурилась при всякой просьбе отказаться от милых ее сердцу повседневных дел. Нравилась ей и обязанность нести по темному коридору кофе, невзирая на сумеречные страхи. Разумеется, чтобы выполнять эту работу и быть поближе к дому дона Альбино, монахине пришлось перейти в приход Марии-Бамбини, в ведении которого находилась папская резиденция. Мать-настоятельница Елена и сестры Маргерита, Ассунта Габриэлла и Клоринда обошлись со вновь прибывшей очень любезно, хотя ни одна из них и не имела никакого отношения к повседневным бытовым делам дона Альбино. Об этом человеке заботились лишь добрые, умелые руки сестры Винченции. Оказавшись перед дверью в личные покои дона Альбино, она поставила поднос на кофейный столик. Деликатно постучала костяшками пальцев.

— Доброе утро, дон Альбино! — тихо, едва ли не шепотом, произнесла она.

Обычно из-за двери доносилось ответное приветствие, и как правило дон Альбино просыпался бодрым. Порой он выглядывал из-за двери, и первая его улыбка за день предназначалась сестре Винченции. Иногда, если переговоры на высоком уровне портили ему настроение, он мрачно бормотал: «Доброе утро!» — и, вместо того чтобы сетовать на дипломатов, казначеев и политиков, жаловался на то, как сильно распухли лодыжки. Но в то утро за дверью была тишина: дон Альбино не проронил ни слова…

Сестра Винченция не любила, если что-то нарушало привычное течение событий. Прижав ухо к дверной створке, она старалась разобрать хоть какой-то звук в комнате, но ничего не услышала. Подумала, не обратиться ли к папе вновь, но в конце концов отказалась от этой мысли. «Что-то раньше дон Альбино не залеживался», — подумала монахиня, удаляясь. — «Ну что же, пусть еще несколько минут отдохнет, ничего страшного». И сестра бесшумно удалилась в свою келью, чтобы приступить к первой утренней молитве.


Уже половина четвертого утра. Посмотрите, как ворочается в кровати этот человек, сетуя на невозможность уснуть… Так часто бывает. Каждому случается время от времени мучиться бессонницей, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее или отрешиться от чего-то.

Но от прочих этого человека отличает то, что обычно он в силах уснуть в любое время суток, при любых обстоятельствах.

Сержант Ганс Рогган скромен, старателен, тактичен, сдержан. Сегодня к нему приехала в гости из Рима мать. Они поужинали вместе; сержант гадает, не слишком ли много кофе выпил он на ночь. Но причина — иная; на самом деле, выдался суматошный день, да и вечер оказался нелегким: великого понтифика то и дело посещали с визитами прелаты.

«Все, нечего валяться, нужно вставать!» — сказал он себе. Открыл дверь платяного шкафа, оделся в форму, разработанную в 1914 году комендантом Жюлем Репоном. Неизвестно, что бы чувствовал комендант, если бы узнал, что несколько столетий спустя авторство будут приписывать самому Микеланджело, — гордился бы честью или, наоборот, испытал жгучую зависть? Как бы там ни было и какого мнения ни придерживалось большинство, авторство принадлежит отнюдь не Микеланджело. Если говорить о форме швейцарских гвардейцев, к которым принадлежит и наш сержант, так и не уснувший сегодня из-за ночного холода, то все эти яркие цвета мундиров, действительно восходящие к колориту фресок великого мастера, противоречат настроению сержанта. Он чувствует внутреннее беспокойство, беспричинное волнение. Будто с ним происходит что-то плохое, и на первый взгляд кажется, будто сержант ошибается.

Сержанту Гансу Роггану удалось воплотить детскую мечту: вступить в Швейцарскую гвардию и охранять папу. Но чтобы добиться цели, пришлось выдержать немало суровых испытаний. Например, вести воздержанную жизнь, следуя заповедям Господа. Впрочем, немалое значение имели и отличительные признаки, которыми наделен наш герой: швейцарец, холост, принципиален; рост выше метра семидесяти пяти сантиметров и, самое главное — католик. Он не опозорит мундир, который носили доблестные солдаты папы Юлия II. Если потребуется, то готов защищать папу ценой собственной жизни — точно так же, как и те гельветы, предшественники Швейцарской гвардии, защищавшие папу Клементия VII от тысячи германских и испанских солдат во время Рейнской осады 6 мая 1527 года. В живых осталось только сорок два бойца; по приказу Гёльди папу переправили в безопасный замок Сант-Анджело по passetto — тайному ходу, построенному во времена папства Александра VII и соединявшему Ватикан с крепостью. Остальные воины геройски погибли, но перед этим лишили жизни почти восемьсот врагов. И всякий раз, надев форму, Ганс облачается в славное наследие прошлого, и каждый день душа его наполняется гордостью. Однако сейчас его охватывает тревога; кажется, виной тому совершенно несообразные и нелогичные причины (если только причины бывают нелогичными и несообразными).

Гансу поручено обеспечивать безопасность города Ватикана. Вся система городской обороны — несколько башен на круглых основаниях да часовые, расставленные по самым ответственным постам. Папа Иоанн XXIII упразднил обычай выставлять перед опочивальней ночную стражу, а потому ближайший пост — на лестнице terza loggia; чисто символическая стража (тем более что и место это, даже в дневные часы, посещают редко). И любой советник из того множества, что посещает покои Его Святейшества по всевозможным вопросам, скажет: злоумышленнику не составило бы никакого труда проникнуть в город Ватикан, и был бы прав.

Ганс входит в кабинет, садится за письменный стол. Открывает рабочий журнал, листает его. Просроченные отчеты, которые необходимо с утра представить начальству. Но, немного полистав папку, закрывает ее: бесполезно. Сосредоточиться невозможно.

— Какое чудесное утро! — он выглядывает в окно, — пойду-ка прогуляюсь…

Выходит из кабинета, не удосужившись даже закрыть дверь. Пересекает тенистый внутренний дворик. Минует площадь. Проходит мимо пары гвардейцев, усевшихся на ступеньках. Оба солдата дремлют.

«Похоже, лишь мне одному не удается заснуть», — думает сержант. Будит бойцов тычком в плечо. Те мгновенно просыпаются в замешательстве:

— Просим прощения, сержант!

— Чтобы в последний раз! — строго отвечает Ганс.

Он понимает, что его людям пришлось немало поработать. Не далее как месяц тому назад, 6 августа 1978 года, в летней папской резиденции, в замке Гандольфо, скончался Джованни Баттиста Монтини, более известный как Павел VI. Выборы нового понтифика продолжались несколько дней. И бойцы Швейцарской гвардии не оставляли почившего папу ни на миг: четверка гвардейцев стояла по углам катафалка дни и ночи напролет. Перед ними нескончаемой вереницей проходили сильные мира сего — государственные деятели, собравшиеся, чтобы отдать последние почести Его Святейшеству.

После похорон стали готовиться к конклаву, проходившему в закрытой обстановке. Доступ посетителям был закрыт, работа удвоилась. Конклав созвали 25 августа — ровно через 20 дней после кончины папы, когда допустимый срок, составлявший 21 день, едва не закончился. Несмотря на то, что непродолжительные выборы завершились на следующий же день, за ними последовала суматоха, обыкновенно возникающая после смены папы. И лишь несколько дней тому назад все вернулось на круги своя.

Ганс продолжает обход, спускается вниз, к сонным гвардейцам. «Только я один не сплю…» Ему сложно отделаться от чувства собственника по отношению ко всему вокруг. В глубине возвышается обелиск Калигулы — как раз посередине площади Святого Петра. Как же насмешлива бывает история! В центре католической святыни — творение психопата… Ганс не спеша продолжает обход. Чувствует, как овевает лицо нежный ветерок. Внезапно что-то привлекает его внимание. Слева возвышается Апостольский дворец. В папских покоях на третьем этаже горит свет. Ганс смотрит на часы: шесть сорок утра. Его Святейшество явно не лежебока…

В одиннадцать вечера Ганс возвращается обратно, чтобы поужинать с матерью, но и в это время свет еще не погашен. Как любой настоящий боец Швейцарской гвардии, сержант внимателен и осторожен. Он решает вернуться к паре дремлющих бойцов. Сейчас он застает на карауле обоих: удалось прогнать солдатский сон навсегда.

— Сержант! — приветствуют его оба.

— Скажите-ка, выключал ли Его Святейшество на ночь свет в личных покоях?

Первый гвардеец колеблется, но второй, не моргнув глазом, отвечает:

— Во время моей смены свет не погас ни на миг.

Несмотря на то что Ганс застал бойцов спящими, он знает: те не могли отвлечься ни на мгновение.

— Странно, — еле слышно произносит сержант.

— Обыкновенно Его Святейшество включает свет примерно в эти часы, но ночью он даже не выключал его… — продолжает гвардеец. — Наверное, всё работал над новыми порядками, о которых рассказывал…

— Это — не наше дело, — отвечает Ганс и меняет тему разговора: — Все в порядке?

— Всё в порядке, сержант.

— Отлично! До свидания, и смотрите в оба!

В караульном помещении Швейцарской гвардии сержант чувствует, как веки наливаются тяжестью. Можно поспать еще пару часов. Но мысли вновь возвращаются к свету, горящему в папских покоях. «Теперь-то здесь наверняка многое переменится», — думает он, улыбаясь. Теперь можно спать спокойно.


С тех пор, как Сестра Винченция оставила серебряный поднос с кофе на столике у дверей в покои дона Альбино Лучиани, прошло пятнадцать минут. Пора вернуться — будить дона Альбино и заставить его принимать лекарства.

И вновь по телу пробежали мурашки, стоило лишь повторно пройтись сумрачным коридором. В отличие от самого дона Альбино, монахиня была честна, но непреклонна, и не покидала комнату до тех пор, пока подопечный по настоянию монахини не глотал лекарства. Дон Джузеппе считал, что снадобья слишком слабые: всего лишь безвкусные белые таблетки, которые понтифик принимал, изображая веселое удивление.

Сестре Винченции приходилось делать и инсулиновые инъекции после еды.

Порой дон Альбино пошучивал с монахиней, добродушно коря ее за то, что она изо дня в день, «как на мессу», между четырьмя и пятью часами утра являлась к нему, чтобы снабдить лекарствами от высокого давления. Потом, с пяти до половины шестого, дон Альбино умывался и занимался английским языком, используя лингафонный курс, утверждая тем самым незыблемый распорядок. Затем понтифик удалялся в личную часовню до семи часов утра. Эти простые привычки напоминали о жизни на прежней квартире и облегчали тяжкое бремя, взваленное кардиналами ему на плечи.

Появившись перед опочивальней дона Альбино, монахиня остановилась в растерянности и недоумении. Этим утром весь годами устоявшийся распорядок оказался нарушен, и поднос с кофейником остались на том же месте, куда несколько минут тому назад она его поставила. Приподняла салфетку, прикрывавшую кофейник, чтобы посмотреть, притронулся ли к чему-нибудь ее подопечный. Еще одна странность: за все почти что двадцать лет ничего подобного не случалось! Еще ни разу не задерживалась реплика «Добрый день, Винченция!» в ответ на приветствие монахини…

Хотя нет, распорядок здесь изменился: в прежнем жилище сестра Винченция, постучавшись в дверь, лично вручала дону Альбино поднос. Стоило советникам папы проведать об этой привычке, как тут же хотели ввести строгий запрет — решили, что подобное поведение является вопиющим нарушением протокола. А потом, к взаимному удовольствию, было решено ограничиться полумерой: сестра по-прежнему будет носить кофе по утрам, но поднос будет оставлять у входа в опочивальню.

Монахиня вновь прислушалась, затаив дыхание. Но так ничего и не услышала — ни звука, ни шороха. «Не позвать ли прислугу для Его Святейшества?» — подумала она про себя. Сухие пальцы робко постучали по дереву.

— Доброе утро, дон Альбино! — прошептала она.

Приоткрыв дверную створку, взглянула в покои, думая, что же предпринять еще… «Вот в Венеции просто зашла бы и не стала бы скромничать», — недовольно ворчала старая монахиня. Из-за приоткрытой двери вырывалась тонкая полоска света. «Ну, вот и хорошо — значит, уже проснулся». И вновь, более настойчиво: «Дон Альбино?..» — но никто не ответил. Снова — стук, а в ответ молчание. Оставалось только войти в покои, каким бы строгим ни был протокол. Ладонь стиснула позолоченную дверную ручку. Потянула. «Если забивать себе голову мнением советников, то так и не узнаю, проснулся дон Альбино или по-прежнему спит».

Зашла на цыпочках. Папа по-прежнему полусидел, опершись на груду подушек, в очках, с бумагами в руке, голова склонена вправо. Жизнерадостное выражение лица и добрая улыбка, очаровывавшие всех, кто знал Его Святейшество, превратились в гримасу агонии. Сестра Винченция метнулась к своему покровителю, ее трепещущее сердце замерло от ужаса. Но за свое сердце она не боялась. Веки покраснели, на глазах выступили слезы, она пыталась нащупать пульс дона Альбино. Секунда, вторая, третья, четвертая, пятая…

Монахиня закрыла глаза, по лицу заструились слезы. «О боже мой!» — она что есть силы потянула шнур, висевший у кровати дона Альбино, и звон колокольчика разнесся по самым дальним комнатам и этажам.

«Нужно пойти позвать на помощь», — подумала она, цепенея от невыразимого ужаса и волнения. — «Хотя нет, сперва стоит позвать отца Маджи… Нет! Он слишком далеко! Лучше — отца Лоренци!»

Звон колокольчика оборвался, а на зов сестры Винченции никто не пришел. Тогда она поспешно скрылась в коридоре и, забыв напрочь обо всех правилах, навязанных строгими секретарями, распахнула двери в покои отца Лоренци, рядом с опочивальней дона Альбино.

Секретарь, отец Джуан Мейджи, обосновался в покоях на втором этаже на время ремонта в его спальне.

— Отец Лоренци, отец Лоренци, боже мой! — причитала сестра Винченция.

Едва проснувшийся священнослужитель был ошарашен бесцеремонным вторжением.

— Что случилось, сестра Винченция? Что стряслось?

Но осмыслить происходящее удавалось с трудом. Рыдая, старая монахиня обхватила кардинала и уткнулась в его пижаму.

— Что произошло, сестра?

— Отец Лоренци, дон Альбино… Дон Альбино!.. Отец Лоренци!.. Дон Альбино умер! Папа умер!

Нет более строгого распорядка, чем тот, что подчиняет себе небесные светила. Тем утром 9 сентября 1978 года солнце не изменило своего хода, и его золотые лучи по-прежнему освещали римскую площадь Святого Петра. День выдался чудесный…

ГЛАВА 3

В доме на улице Виа Венето царит суматоха. Она повсюду: на ступенях, на площадке, в подъезде. Непрерывно снуют родственники, друзья, служащие, посыльные, бессчетное количество раз поднимаясь и спускаясь по ступеням в повседневных хлопотах. Но на третьем этаже стоит гробовая тишина. Ранним утром туда вошли трое. Двое из них задержались на десять минут. Никто не видел, как они вошли или вышли. Третий, оставшийся в комнате, не подавал никаких признаков жизни. Не слышно, как хлопают дверцы шкафов или двигаются ящики. Безмолвный сосед. Идеальный, можно сказать. Кажется, вечером перепил, и друзья втащили его в дом, чтобы проспался. А может быть, работает в ночную смену и днем отдыхает. Да мало ли причин? Важно одно: человек в квартире, а его не слышно.

Пожилой сеньор с усиками поднимается по ступеням, опираясь на палочку. Его сопровождает человек в костюме от «Армани». Приблизившись к запертой двери на третьем этаже, за которой не слышно ни шороха, помощник с неожиданно громким усилием пытается повернуть ключ в замочной скважине.

— Не торопись! — старик запыхался. — Дай отдышаться!

Помощник слушается. Проходит некоторое время, старик восстанавливает дыхание, и к нему возвращается царственная осанка, и вот уже трость — символ власти, а не костыль. Единственный жест: помощнику позволено открыть дверь. Тот дважды поворачивает ключ, и с легким отвращением вглядывается в помещение. Входят, не церемонясь. Первым — старик, а следом второй, бесшумно закрыв дверную створку.

— Ну и где он? — спрашивает старик.

— Говорят, в комнате оставили.

Оба направляются к распростертому на кровати человеку. Он ранен в плечо, и простыни замараны кровью. По лицу и телу стекает пот. Лежащий одет в рубаху-безрукавку и трусы. Поднимает голову, смотрит на вошедших. Несмотря на унизительность положения, он не выглядит сломленным. Это монсеньор Вальдемар Фиренци.

— Монсеньор, — приветствует его старик с усмешкой на губах.

Фиренци неподвижен.

— Так это вы… — чуть слышно произносит раненый.

— Собственной персоной, — старик обходит кровать и садится рядом с монсеньором, на стул у кровати. — Вы надеялись улизнуть?

— От кого? — С лица кардинала не сходит удивленное выражение.

— Не валяйте дурака, дорогой друг! У вас есть нечто, принадлежащее мне. Я всего лишь намерен вернуть свою собственность.

Фиренци оглядывается на помощника: тот вешает снятое пальто на спинку стула.

— Не понимаю, о чем вы.

Губу священника разбивает пощечина. Изо рта стекает струйка крови. Оправившись от удара, Фиренци видит, что рядом с ним возвышается подручный старика. На лице его застыло ледяное выражение.

— Дражайший монсеньор, мне бы не хотелось использовать против вас насильственные методы, чтобы заставить вас вернуть чужую собственность, но вы крайне меня расстроили. Настолько, что даже не знаю, смогу ли совладать с собой в следующий раз. В конце концов, вы же ограбили меня. — Маэстро склоняется к Фиренци. — Поймите всю серьезность положения, вы — вор! Если нельзя доверять служителям церкви, то кому остается? — Старик встает и задумчиво направляется в спальню. — Понимаете, какие сложные проблемы вы заставляете меня решать? Мои надежды и моя любовь обмануты самой церковью! Господь ниспослал сына своего, чтобы очистить мир от лжи… И что же теперь остается, дорогой мой монсеньор, спрашиваю я вас? — Маэстро смотрит священнику в глаза: — Что же вы натворили?

— Вам прекрасно известно, что я сделал, — отвечает Фиренци.

— Что вы сделали? Что?! — Вот на этом-то, на действиях, и стоит мир! Все мы что-то делаем!

— Не паясничайте, — перебивает монсеньор, и тут же получает новую пощечину, в то же место, что и раньше. Тем самым ему дают понять, что говорить со стариком в таком тоне недопустимо.

— Я не могу сидеть здесь с вами целый день! Мне нужны бумаги, в прежнем виде! Сейчас же говорите, где они находятся!

Священник получает новый удар, без всякого повода: он не произнес ни слова. Лицо распухло. Кровь уже течет по шее и пачкает рубаху.

— Господь не только возлагает на нас бремя, но и дает силы, чтобы вынести его, — произносит монсеньор.

— Согласен. Посмотрим, какими силами он наделил вас, — отвечает старик и подаст подручному знак.

Допрос прерывает звонок мобильного телефона. Несмотря на жестокость пыток, выяснить удалось немногое. Какой-то монастырь в Буэнос-Айресе, имя…

Помощник прерывается, чтобы достать трубку из кармана пальто. Пока он отвечает на звонок, старик вновь приближается к Вальдемару Фиренци. Похоже, он немного устал: возраст уже не тот, чтобы выносить подобное.

— Ну же, дорогой мой сеньор, скажите, где бумаги, и все сразу же закончится. Обещаю. Избавьте себя от лишних страданий.

Священник всматривается в глаза мучителей. Вера словно придает ему сил. Кровавая струйка вытекает изо рта, вьется по подбородку, капает на грудь. В голосе — нескрываемая боль, мрачная решимость:

— Господь прощал грехи… А если он прощал, то и я прощу.

Старику требуется несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное. Затем — легкий, исполненный ненависти жест. Понимает, что большего ему от Фиренци не добиться. Помощник прекращает разговор и шепчет на ухо шефу:

— Нашли зацепку в его ватиканском жилище.

— Какую еще зацепку?

— Какая-то португальская журналистка, живет в Лондоне…

— Любопытно. Пробили?

— Дочь бывшего члена организации. Решение принято молниеносно:

— Позвоните нашему человеку. Пусть навестит курию в Буэнос-Айресе, может быть, будет какой-нибудь результат. Затем пусть ждет новых распоряжений в Гданьске. Позже ты сам отправишься следом.

— Хорошо, сеньор, — услужливо отвечает подручный. — А что делать с монсеньором?

— Причастить, — следует незамедлительный ответ. — Жду тебя в автомобиле.

Попрощавшись с подручным дружеским тычком в плечо, старик уходит, даже не взглянув на монсеньора Фиренци — кардинал ему больше не нужен….

Не слышит старик и сухого хлопка, положившего конец страданиям священника. Опираясь на палку, спускается по лестнице, прижимая к уху телефон. Теперь уже не требуется изображать царственную поступь, да и образ дряхлого старика — гораздо правдоподобнее. На другом конце линии отвечают на звонок.

— Джеффри Барнс? У нас проблема.

ГЛАВА 4

Для Сары Монтейро, пролетавшей на обратном пути над своим домом, ни один город не мог сравниться с Лондоном. Самолет возвращался из Португалии, из Лиссабона, и в ожидании посадки почти час кружил над аэропортом, но для Сары Монтейро это было как нельзя кстати после пятнадцати дней нудного отпуска в гостях у родителей — капитана португальской армии и английской преподавательницы. От матери Сара унаследовала английский вариант написания своего имени, а также любовь ко всему британскому.

Не то чтобы она не любит Португалию, совсем наоборот — ей нравится эта милая страна, она там родилась. Но она считает, что несмотря на древнюю историю в Португалии слишком много потрясений и слишком мало перемен. В общем, для Сары эта страна становится конечным пунктом путешествия дважды или трижды в год. Ей нравится проводить Рождество на даче, рядом с Бежа, в Алентежо, где поселились родители, выйдя на пенсию. Свежий воздух, совсем непохожий на атмосферу британской столицы, благотворно сказывается на здоровье…

Можно сказать, что посадка самолета прошла нормально — если не забывать, что даже при самых мягких посадках не удается избежать толчков и потряхиваний. Несмотря на то что до спуска трапа оставалось еще не меньше двадцати минут, пассажиры устроили давку за право первыми взять багаж и покинуть самолет.

— Мы приземлились в аэропорту Хитроу. Температура в Лондоне 21 градус по шкале Цельсия. Просим оставаться на местах и не отстегивать ремни безопасности до полной остановки самолета. Большое спасибо за то, что выбрали пашу компанию, — механически повторяла стюардесса.

Едва ли кто-то вникал в ее слова. Уж во всяком случае не Сара, давно привыкшая к авиаперелетам. Летать доводилось часто; не только в Португалию, но и в другие страны, города и столицы, ведь она работает на одно из крупнейших мировых новостных агентств с филиалом в Лондоне. Странная профессия — получать от иностранцев зарплату за то, что рассказываешь им об их же собственном городе. До конца отпуска и возвращения в редакцию оставалось еще два дня, а там — снова поиск новостей и сенсаций.

Вот, наконец, самолет останавливается, и пассажиры спешат его покинуть. Сумку с ноутбуком на плечо — и вперед! Направляясь к трапу, звонит родителям, чтобы сообщить, что возвращение прошло благополучно и она свяжется с ними позднее по Интернету.

Спешка по длинным коридорам с зелеными дорожками, конец очереди перед иммиграционным контролем. Граждане Евросоюза, Швейцарии и США — с одной стороны, а те, кому гражданство предоставили прочие страны, — другой. У каждого в руке паспорт. Вот и очередь Сары. Послушно стоит за желтой линией, чтобы не вторгаться в личное пространство сеньора в очках, стоящего перед ней, и чтобы не раздражать чиновника, сидящего перед экраном компьютера.

— Next, please.

Судя по лицу, таможенник не слишком-то дружелюбен. Надо было выбрать другое окошко…

Служащая за соседним окошком вроде бы симпатичней… Но что сделано, то сделано.

Протягивает паспорт и изображает на лице самую очаровательную улыбку, на которую только способна:

— Как приятно вернуться! Какая у вас здесь погода? — произносит она с единственной целью упростить оформление документов.

— Не очень-то отсюда видно, — ворчит таможенник.

Наверняка встал сегодня с левой ноги. А может, с женой поругался, если только она его еще не бросила.

— Ваш паспорт не в порядке, — говорит таможенник.

— Что вы говорите?! Как это «не в порядке»?! Я могу показать другие документы, с паспортом никогда раньше проблем не было. Неужели вы задержите меня?

— Вероятно, сбой в системе…

Звонит телефон. Раздраженный чиновник отвечает на звонок. Судя по форменному бейджу, таможенника зовут Гораций. Он внимательно слушает собеседника.

— Да, но паспорт…

Снова замолкает, кладет трубку:

— Ну, кажется, недоразумение улажено. Всего доброго!

Настроение собеседника порядком попортило нервы Саре. Не хватает еще нарваться под конец путешествия на такого же таксиста. Но сначала — забрать с транспортера чемодан, ведь на дорогу домой остается один час, и это — если багаж не потеряется.


Пока Сара думает о таможенном чиновнике, в помещении службы безопасности где-то в аэропорту срабатывает компьютерный сигнал тревоги. Служащий, молодой человек двадцати с чем-то лет, отвечает. Ежедневные происшествия — его хлеб насущный.

Молодой человек одет в белую рубаху и черные брюки. Воинское звание выдают погоны на плечах.

Важно понять, отчего замигал красный огонек. Из-за паспорта? Скорее всего, документ оказался поддельным, просроченным или недействительным. Сотрудник службы безопасности следит за изображением на скрытой камере. Красивая женщина лет тридцати стоит возле окошка номер тридцать — там, где работает Гораций. Вдовец, сотрудник не блестящий, звезд с неба не хватает, но дело свое знает неплохо. Если есть хоть какая-то зацепка — ни за что не пропустит. Непременно доложит начальству.

В кабинет, где сидит сотрудник, заходит пожилой седовласый сеньор и склоняется над монитором.

— Дайте-ка взглянуть, — незнакомец рассматривает цифры на экране, что-то набирает на клавиатуре, и на мониторе высвечивается дополнительная информация.

Имя и прочие сведения о Саре Монтейро стремительно проносятся по экрану.

— Не волнуйтесь, Джон. Я займусь этим вопросом. — Вошедший снимает телефонную трубку.

— Привет, Горацио. Это Стив. Пропусти ее. Да-да, все в порядке. Не волнуйся. — Незнакомец нажимает клавишу, чтобы прекратить разговор, и тут же набирает другой номер:

— Она только что прилетела.


Досадные недоразумения в аэропорту заняли не так уж много времени; не прошло и получаса, как Сара успела добраться до такси, и вот она уже направляется домой.

— Belgrave Road, please, — говорит она водителю и называет номер дома, который мы, не желая вторгаться в частную жизнь, здесь приводить не будем. Еще полчаса или минут сорок — и можно окунуться в долгожданную ванну с мыльной пеной, шапкой поднимающейся до самого края, с ароматическими солями, ощутить запахи земляники и ванили, расслабляющие тело и бодрящие дух.

Такси проезжает мимо вокзала Виктории, где вечно кишит народ. На улице — множество недорогих отелей, на тротуарах столпотворение. Типично лондонский вид. Едва ли не перед каждым домом крошечный садик, фасад дома очерчен парой колонн, некоторые имитируют коринфский стиль, другие — дорический, в зависимости от вкуса владельца и замысла архитектора. Дома со столетней историей, явно викторианской эпохи. Большинство домов ухожены, и лишь изредка видны фасады скромные и непритязательные.

Такси подъезжает к дому в самом конце улицы. Сзади надвигается автомобиль с тонированными стеклами. Шофер лондонского кеба давит на тормоза так резко, что Сара едва не разбивает голову о стеклянную перегородку, разделяющую водителя и пассажира. Таксист яростно сигналит, вне себя от бешенства:

— Move on! — кричит он. — Get the fuck out of the way!

Водитель автомашины опускает окно, вытягивает шею в сторону такси, бормочет:

— Sorry, mate! — и заводит мотор.

Несколько мгновений спустя кеб останавливается у дома, где живет Сара. Шофер настолько любезен, что даже помогает донести вещи. В доме Сара замечает груду писем на полу — корреспонденция от сотрудников, неизбежные просроченные счета, реклама всевозможных форм и расцветок, и прочая ерунда, заниматься которой сейчас не хочется. Чемодан оставить на первом этаже; потом — в ванную. Сара открывает краны и блаженствует: наконец-то она дома.

А еще через несколько минут женщина лежит в наполненной ванне, вдыхая аромат меда и ванили. Земляничная соль закончилась, но эти средства ничуть не хуже; так же успокаивают, расслабляют, убаюкивают… И вот уже мрачный таможенник в аэропорту и неприятное происшествие с машиной позабыты, как дурной сон.

В прихожей, в самой середине кипы корреспонденции, виден край конверта, на котором можно разобрать имя отправителя: Вальдемар Фиренци.

ГЛАВА 5

О картине, которую разглядывает человек, можно говорить долго. В середине — инфанта Маргарита, по краям Изабелла Веласко и Августина Сармьенто, справа для зрителя — карлики, Мария Барбола и Николас Пертузато, попирающий стопой мастиффа. Далее, на темном фоне — донья Марселла-де-Уллоа в сопровождении неизвестного (странный факт — в ту эпоху художники редко помещали на полотна анонимных персонажей). Во всем должен быть свои смысл, и если личность персонажа не установлена, то, наверное, так захотел художник, изобразивший в левой стороне картины самого себя, тем самым войдя в историю вместе свеличественными фигурами дона Филиппа Четвертого и донны Марианы в зеркале на заднем плане. Художник воспользовался своим правом на вечность, благодаря чему мы видим его полотно. Наконец, среди персонажей — королевский камердинер, дон Хосе Ньето Веласкес, стоящий у дверей. Превосходнейшая картина; впрочем, наш интерес вызван не ею, а человеком, разглядывающим шедевр. Скажем лишь, что преклонных лет сеньор созерцает полотно в зале номер три музея Прадо в Мадриде. Близится час закрытия, но посетитель как ни в чем не бывало любуется шедевром Веласкеса, одной из жемчужин коллекции.

— Сеньор, мы закрываемся. Будьте любезны, пройдите к выходу, — предупреждает молодой охранник.

Он работает старательно, и просьба его настойчива. Но, похоже, он знает этого посетителя; по крайней мере, лицо его кажется охраннику знакомым. Еще бы — старик едва ли не ежедневно приходит в этот зал музея, часами напролет разглядывая картину, застыв неподвижно, точно экспонат.

— Скажите пожалуйста, полотно когда-нибудь рассматривали как следует? — спрашивает незнакомец.

Охранник оглядывается, но поблизости никого. Значит, вопрос адресован ему.

— Вы меня спрашиваете?

Незнакомец пристально вглядывается в шедевр.

— Я спросил, рассматривали ли когда-нибудь эту картину по-настоящему? — повторяет он.

— Разумеется. Для нашего музея это полотно значит то же, что «Джоконда» — для Лувра.

— Глупости. Расскажите, что я вижу здесь.

Охранник потрясен. Немало дней провел он рядом с шедевром, осознавая его ценность, но не замечая самой сути. Проходил мимо, точно гуляя по улице — бездумно. Впрочем, все равно музеи пора закрывать, и самое главное — выпроводить незнакомца, сделать последний обход, а после домой. Так что предстоит провести еще не менее получаса на ногах.

— Больше здесь оставаться нельзя, пора закрываться, — произносит охранник с большим нажимом, но так же вежливо.

Незнакомец словно заворожен полотном Веласкеса. Охранник считает, что картина красива, только и всего. Ничего более существенного он сказать не может. Присмотревшись к пожилому человеку, замечает, как дрожит у него левая рука, а по правой щеке бежит слеза. Наверное, все-таки лучше ответить что-нибудь, чтобы поддержать беседу.

— Это очень интересная картина. «Менины» Веласкеса…

— А вы знаете, что значит «менины»?

— Девочки, которые изображены?

— Фрейлины. Эти две женщины, стоящие по бокам от инфанты Маргариты. Изабелла Веласко и Августина Сармьенто. Менины — португальское слово, которым в королевской семье называли нянек инфанты.

— Всегда узнаешь что-то новое.

— Художник, дожидающийся, пока няньки не уговорят инфанту позировать, и есть автор. Судя по отражению в зеркале, король Филипп Четвертый и королева уже сделали все, что могли: привели карликов и собаку, чтобы уговорить ребенка, но девочка заупрямилась, и картина так и не была окончена.

— Простите, но ведь полотно завершено?

— Я имел в виду картину, отраженную в зеркале.

— Возможно, вы и нравы, но настоящая картина — подлинное, законченное полотно.

— Я хотел сказать, что картина на картине никогда не была завершена.

— С этой точки зрения вы, возможно, и правы.

— Подумайте о том, как простой каприз способен изменить ход истории, препятствуя созданию семейного портрета.

— Зато появляется новый шедевр, гораздо лучше.

— Пожалуй. Как бы там ни было, какое-то происшествие, случайность способны повлиять на судьбы мира…

Незнакомец вдруг закашлялся и едва не упал. Подбегает охранник. За неимением мебели усаживает старика на пол в зале.

— Во рту пересохло, — тяжело дыша, хрипло поясняет старик.

— Я принесу воды! Скоро вернусь, сеньор…

Охранник выбегает из третьего зала. Старик, привалившись спиной к стене, достает из кармана пиджака записку. Помятый листок, испещренный то ли собственными, то ли чужими каракулями. Впрочем, записку вряд ли будут читать. Незнакомец расправляет листок на полу, рядом с собой. На нем портрет папы, Бенедикта XVI.

Вода далеко, а охранник не так расторопен, как хотелось бы. Хорошо, что он наконец возвращается. Сотрудник музея осторожно несет графин. Он уже позвал коллегу из соседнего зала присмотреть за этим местом, но по возвращении не застает никого, кроме пожилого сеньора в прежней позе. Присев на корточки, молодой человек замечает неподвижность старика и застывший взгляд широко распахнутых глаз. Охранник вскакивает, вызывает по рации подмогу и заставляет себя вновь взглянуть на мертвеца. Взгляд останавливается на полотне, которое незнакомец при жизни так долго разглядывал. На полу рядом с телом — помятый листок и фотография Бенедикта XVI. Охранник не может противиться искушению и читает то, что написано на листке. После прочтения письма в его взгляде появляется выражение, свойственное человеку, столкнувшемуся с чем-то очень значительным и таинственным.

ГЛАВА 6

Площадь Мая — центр всех исторических событии в жизни аргентинского народа. Здесь находится дом правительства, Касса Росада, и собор Метрополитана. Именно к собору и обращено наше внимание — точно так же, как и внимание подростка, пробегающего мимо колоннады и врывающегося в пустой придел. Мальчик вспотел, дыхание сбито: ему пришлось мчаться от дома приходского священника (назовем его Пабло — именем незамысловатым и как нельзя лучше подходящим для священника, хотя он и не желает, чтобы его имя произносилось вслух).

Собор для посетителей закрыт. Святой отец стоит у алтаря на коленях, сложив руки в молитвенной позе. Вбежавший подросток привлекает внимание священника. В обычной ситуации тот дождался бы окончания молитвы, но сейчас времени нет. Священник встает и, осенив себя крестным знамением, направляется к юноше. Тот никак не может отдышаться.

— Что случилось, сын мой? Ты искал меня? Что-то произошло в приходе?

— Нет, святой отец. Кто-то искал вас, приходил к вам домой, спрашивал.

Отец Пабло замечает, как запыхался молодой человек.

— Мануэль, да ты весь взмок… Ты что, бежал?

— Да, святой отец.

Старик прижимает ладонь к сердцу юноши.

— Сядь, отдохни. Успокойся и расскажи, что случилось. Кто это был? И как ему удалось довести тебя до такого состояния?

— Я не знаю его… Похоже, европеец.

Священник бледнеет, словно внезапно вспоминает о чем-то. Ему не удается скрыть волнения.

— Чего хотел этот человек?

— Поскорее встретиться с вами. Я сказал ему, что это невозможно, а он ответил, что для Господа нет ничего невозможного. Но хуже всего то, что…

— Хуже что? Он что-то сделал тебе?

— Нет, святой отец, но дал понять, что настроен решительно. — Понизив голос, подросток добавляет: — У него было оружие!

Пабло достает носовой платок, вытирает лоб, опускает веки и замирает, не говоря ни слова. Когда он открывает глаза, испарины уже нет, а дыхание успокаивается.

— Что ты сказал ему?

— Что вы отправились в больницу, проведать старого друга.

— Неужели ты соврал, Мануэль?

— Простите, отец Пабло. Я просто не знал, как быть. Человек показался мне очень плохим; у него была татуировка на руке.

— Какая же?

— Змея.

— Человек хотел войти в дом?

Прежде чем ответить, подросток колеблется. Ему не по себе. Не каждый день видишь пистолет, тем более в руках незнакомца.

— Нет, святой отец, — отвечает он, подумав.

— Все хорошо, Мануэль. Успокойся и занимайся своими делами.

Подросток встает, заметно успокоившись. Он целует руку Пабло и направляется к центру придела, где осеняет себя крестным знамением.

— Мануэль…

— Да, отец Пабло?

— Ты видел этого человека вновь по пути сюда?

— Нет, я так испугался, что поспешил предупредить вас, как только он ушел. Мне никто не встречался, хотя… Я бежал как сумасшедший и мог не заметить.

— Хорошо, Мануэль. Можешь идти, и да хранит тебя Господь. Не теряй веры в Него.

Не успел юноша уйти, как отец Пабло вновь опустился на колени в искренней и самозабвенной молитве.

Вновь разлаются шаги. Твердые, решительные. Что-то вновь касается плеча Пабло — на этот раз не ладонь подростка, а холодный ствол.

— Я ждал тебя, — признается священник.

— Неудивительно. Видать, с интуицией у тебя хорошо… А чего именно ты ждал?

Перекрестившись, Пабло встает и пристально смотрит в глаза пришедшему.

— И мое, и твое будущее, и судьба всех остальных в деснице господней. То, что мне суждено испытать, нельзя изменить. Ты не можешь сделать мне ничего такого, чего я бы не заслужил…

— Хватит пустой болтовни.

— Каждый слышит что-то свое…

— Итак. Где они?

— Ну, то ли в Лос-Анджелесе, то ли в Нью-Йорке, то ли в Париже, то ли в Мадриде, то ли в Варшаве, то ли в Женеве… Городов на свете много, сами знаете…

Раздается приглушенный хлопок. Священник падает на молельные скамьи, мелкие щепки разлетаются в стороны. К Пабло приближается тот самый человек с восточным акцентом, которого мы уже видели в Риме. Правую руку священник прижимает к залитому кровью животу, прикрывая рану.

— Досточтимый сеньор, Бог не спасет вас. Лучше говорите, где они.

— Бог уже меня спас! Вам никогда их не найти!

Незнакомец наклоняется над Пабло и что-то нашептывает на ухо, точно на исповеди.

— Видите ли, святой отец, помощники предназначены именно для того, чтобы помогать в повседневных делах, например, в поисках. Особенно ценятся опытные помощники. Не представляете, какой объем информации им приходится перерабатывать. Я не найду их, и вы, конечно же, не скажете всего… Но ведь есть еще множество зацепок: письма, фотографии, записки, электронная почта…

Пабло еще не оправился от выстрела и услышанных слов.

Ставки в новой игре сделаны, и партия будет сыграна без священника. Скорее всего, святому отцу больше не придется участвовать ни в одной игре. Уже нет надежды на то, что незнакомец с татуировкой змеи у запястья блефует.

— Уверен, что он окажется более склонен к сотрудничеству. Припоминаете? — незнакомец показывает священнику фотографию.

И тут же раздается новый выстрел, на этот раз — в голову. Затем незнакомец выходит в середину придела, осеняет себя крестным знамением и покидает собор через боковую дверь.

ГЛАВА 7

Всегда приятно возвращаться на родину — даже после отъезда лишь на пару дней. Вдохнуть благоуханный воздух Балтики, где наверняка желал бы родиться сам Господь. Родиться именно здесь было бы началом великой миссии, явным знаком…

Пройтись знакомыми улицами Гданьска, торговой столицы Польши, колыбели «Солидарности»… Он всегда знал, что ему суждено вершить великие дела. Предчувствие, ожидания — все сбылось. Телефонный звонок среди ночи, в доме на улице Хмельны, шесть лет тому назад… Проходя мимо особняка, где провел детство и молодость, он невольно вспоминает о родителях; они рано умерли и оставили его, тогда еще подростка, сиротой. Видимо, такова была воля Бога, чтобы исполнилось предначертанное. Замысел Создателя восхищал. Тот телефонный звонок не случаен, ибо случайностей не существует вообще — всем в этом мире руководит воля провидения.

Впервые за шесть лет удалось вернуться в Гданьск, вновь увидеть Вислу… Магистр приказал ждать распоряжений о следующей фазе плана здесь, а Магистру виднее. Мудрый подвижник, праведник, защищающий здесь, на земле, высшие интересы Святой Троицы.

Почти полдень. По Мещанской, в сторону Хлебницкой, направо, потом — налево, до Длугие Побжеже. Пообедает в «Гданьска Ресторация». Никогда раньше туда не заглядывал, а кажется, будто место знакомо издавна. Роскошное убранство напоминает скорее пиршественный зал в королевском дворце, нежели ресторан.

— Na zdrowie, — приветствует безупречно одетый метрдотель.

— Dzien dobry, — вежливо отвечает посетитель.

Как давно он не говорил на родном языке! Заказывает двойную порцию фирменного блюда и бутылку красного.

— Хорошо, — откликается официант.

Его уже заметили. Обслуживают быстро и расторопно. Официант приносит любимые smaczniegi. Стол накрыт; две тарелки, бутылка воды и еще одна — с красным вином.

— Как дела? — слышится за плечом.

— Неплохо, — человек предупредительно вскакивает.

Всего за несколько секунд он изменился до неузнаваемости: от былой уверенности не остается и следа, во всем облике читается подобострастие перед только что возникшим собеседником, сидящим сейчас напротив, перед второй тарелкой. Вошедший человек одет в изящный шелковый костюм от «Армани» — видно, что он богат и благополучен. В манерах безошибочно угадывается превосходство: старший.

— Ты хорошо поработал.

— Благодарю. Был рад услужить.

Говорят на итальянском.

— Великий Магистр отметит твое усердие, как обычно. Скоро он призовет тебя к себе.

— Я польщен. Это большая честь для меня.

— Понимаю. Немногие удостаиваются подобной милости, еще меньше людей остаются после встречи с Магистром в живых. Только самые близкие и те, кто служил достойно. Как ты.

Поляк кланяется в знак признательности, достает из кармана пиджака конверт и кладет на стол.

— Нашел в Буэнос-Айресе. Картина, о которой рассказывали. Техника — простая. Скрытые изображения проявляются в ультрафиолете. Посмотрите.

Собеседник извлекает изображение из конверта и внимательно разглядывает.

— Любопытно. Что только не придумают, — произносит он, неотрывно глядя на фото, — но скоро мы узнаем, кто здесь изображен…

Старший передает конверт через стол.

— Внутри — приказ, который ты должен выполнить. Там найдется все, что тебе понадобится. — С этими словами старший возвращает портрет, — возьми его с собой. Операция начинается. Остерегайся предателей. Многие на этом погорели. Не вызовешь подозрений — все будет в порядке. До скорого.

И уходит, ничего больше не сказав, так и не притронувшись к еде. Оставшийся за столиком человек кладет конверт во внутренний карман пиджака, приступает к еде, а насытившись, оставляет на серебряном подносе щедрые чаевые. Тем, кто служит хорошо, воздастся по заслугам.

— Dzienkuje, — услужливо благодарит официант, радуясь зеленой американской купюре, оставленной хорошо одетым человеком. — Всегда рады вам, — произносит он вслед уходящему посетителю.

Человек в черном выходит на улицу.

Здесь, на берегу Вислы, он открывает конверт и изучает его содержимое. Паспорт с его фотографией, билет на самолет с вылетом из Франкфурта, какие-то бумаги и привезенная из Буэнос-Айреса фотография, оставшаяся у него.

— Вот так-то… — произносит человек, обращаясь не столько к персонажу на снимке, сколько имея в виду предстоящую задачу, которую он намерен выполнить безупречно, как и все предыдущие.

Потом нужно будет зайти на городской рынок — кто знает, придется ли еще когда-нибудь вернуться сюда? Пиджак спят, и короткие рукава рубашки открывают татуировку на левой руке: змея у запястья.

Человек вновь разглядывает содержимое конверта. В последний раз смотрит на сделанный в Буэнос-Айресе снимок, где изображено жилище отца Пабло, недавно сменившего место жительства на новое, постоянное, под землей…

На фотографии, которую он рассматривает, — лицо папы Бенедикта XVI.

ГЛАВА 8

Спокойно, спокойно! Я не стремился на эту должность!

Альбино Лучиани после избрания на папство.
КОНКЛАВ

26 августа 1978 года

«Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam!»[6] — возвестил 26 августа 1978 года кардинал Перикл Феличи с балкона базилики святого Петра.

Для того чтобы Святой Дух указал нового понтифика, ста одиннадцати кардиналам пришлось устраивать множество заседаний без перерывов на обед и прийти к согласию без переговоров. Никто в Ватикане не догадался бы, что в эти дни, после смерти Павла VI, велась активная избирательная кампания — тайная агитация проходила без лишней шумихи.

Некоторые прелаты с улыбкой вспоминали тот день, когда кардинал Пиньедоли, в окружении собратьев по Кардинальской коллегии, заявил, что не готов принять высокое назначение, уготованное ему. По его искреннему убеждению, лучше поддержать кардинала Гантина — чернокожего священнослужителя из Бенина. Ни для кого не секрет, что некоторые люди стремятся достичь своей цели исключительно разговорами.

Но вряд ли все эти поступки были связаны с каким-нибудь конкретным кардиналом, поскольку многие прелаты поступали следующим образом: подчеркивали собственную скромность и покорность, давая понять остальным, что именно они-то и есть наилучшие кандидаты.

На самом деле, не все священнослужители участвовали в предвыборных перипетиях, действуя при этом в собственных интересах, но лицемерно ссылаясь на страх божий. Например, Альбино Лучиани, улучив свободный момент, попросил местный римский приход отремонтировать свою «Ланчию-2000»; автомобиль был не столько транспортным средством, сколько потенциальной причиной аварии. Помощника, Диего Лоренци, он попросил подготовить автомобиль к двадцать девятому числу — после конклава придется выезжать в Венецию с утра пораньше.

И хотя решение кардиналов можно предугадать заранее, вряд ли предсказуема воля Святого Духа, избравшего иное развитие событий с участием прелатов. Непознаваемость высшей воли проявилась вновь: невозможное возможно!

После утреннего голосования коленопреклоненный Альбино Лучиани молился в келье номер шестьдесят. Результаты еще не были подсчитаны, но не обошлось и без неожиданностей — например, тридцати голосов, полученных Лучиани во втором туре. Во время молитвы кардинал почувствовал, что у него захватывает дух, и тотчас попросил у высшей силы ниспослать мудрость, необходимую для выбора лучшего из претендентов. Молил Бога, чтобы ситуация разрешилась сама собой, чтобы его миновала непомерная ноша. Чтобы голосование не затягивалось, чтобы кардиналы, следуя божественному наитию, вписали имя монсеньора Сири. Во время последнего тура этот кардинал недобрал пять голосов. Третьим в прискорбном списке претендентов значился бесчестный прелат Пиньедоли, едва набравший пятнадцать голосов, а следом шел бразилец Лоршайдер, получивший поддержку двенадцати сторонников.

Остальные девятнадцать голосов поделили между собой итальянские кардиналы Бертоли и Феличи, еще несколько отошло к поляку Каролю Войтыле, аргентинцу Пироньо, монсеньору Кордейро, архиепископу Пакистанскому, и австрийцу Францу Кёнигу.

Сири и Лучиани поневоле стали соперниками. Кардинал Сири рвался к победе. Кардинал из Венеции, Альбино Лучиани, не желал соперничать и, возможно, скрылся бы с поля боя, не окажись двери Сикстинской капеллы заперты, а ответственность, возложенная на прелата, — слишком великой.

Прежде чем вступить в конклав, дон Альбино предупредил своих помощников, родственников и друзей, что в случае его избрания (и сам будущий папа, и остальные считали такой исход событий крайне маловероятным) он немедленно произнесет: «Простите, но я отрекаюсь». Лучиани был тем самым кардиналом, на чьи плечи во время визита в Ла Рейна дель Адриатике) лично возложил ризу папа Павел VI. Подобный поступок, учитывая обилие прочих претендентов, был для Его Святейшества крайне необычен. Тем самым папа как бы узаконивал статус кардинала Венеции и обосновывал (скорее, из чувства долга, нежели по убеждению) его выступления в защиту энциклики Humanae Vitae[7] — одной из самых убогих за всю историю церкви. В июле 1968 года Павел VI выступил с крайне радикальным пасторским посланием, согласно которому осуждался любой метод контроля рождаемости, включая, само собой, и аборты, и контрацепцию, и стерилизацию, и прерывание беременности с целью сохранения жизни матери. Суть этой энциклики заключалась в признании высшего божественного провидения, важности сохранения брачных уз и необходимости целомудрия. По словам понтифика, «божественное провидение не должно затрагивать социальные, политические или психологические факторы».

Собственно, все упомянутые события давно уже стали бы позабытой историей, если бы Павел VI не оказался одним из виновников того, что сейчас коленопреклоненный Альбино Лучиани внутренне содрогается при малейшей мысли о том, что собратья и Дух Святой возведут его на папский престол.

«Пусть проголосуют за Сири, — молится дон Альбино Лучиани, — ведь у меня еще столько дел в Венеции!»

Специально ли, невольно ли, но папа Павел VI загнал кардинала в тупик. Ведь именно он назначил его на эту должность, оказывал ему публичные знаки внимания, хвалил и поощрял. Впрочем, ответственность можно возложить и на других; если бы Иоанн XXIII не назначил его епископом, всё сложилось бы иначе. Если бы мать, Бартола, не родила его 17 октября 1912 года на Канале д'Агордо, то не было бы молящегося кардинала. Лучше об этом не думать. Лишь Богу дана сила решать, хотя ни одно из предначертаний не является однозначным — например, местный священник, Филиппе Карли, отговаривал его от поступления в фельтрскую семинарию.

После первого же голосования кардинал Лучиани почувствовал, как его засасывает в водоворот событий конклава: ситуация выходит из-под контроля. Вначале он наивно притворялся, будто не имеет к происходящему никакого отношения. Прежде подобная тактика себя оправдывала, но в данной ситуации не спасли ни привычная скромность, ни сдержанность. События с трудом поддавались осмыслению. Откуда взялось двадцать три голоса в первом туре, на два меньше, чем у Сири, и на пять больше, чем у Пиньедоли? В конце концов, бюллетени бросили в печь, чтобы они сгорели, как полагалось.

Понтифик Павел VI спланировал каждую деталь конклава. Ничто не ускользнуло от его внимания.

Ведь именно предыдущий папа решает, по каким правилам будет выбираться преемник. Впервые запретили участвовать в конклаве кардиналам старше восьмидесяти четырех лет. В Соборном Послании Romano Pontifice eligendo[8] Павел VI из гуманных соображений установил ограничения, чтобы ответственность за избрание настоятеля церкви не превратилась для восьмидесятичетырехлетних старцев в настоящий кошмар.

Никакие предосторожности не оказались бы здесь излишни; при выборах настоятеля церкви христовой нельзя доверяться случайности. Иные, не понимая целой картины, сетовали на то, что понтифики занимаются практическими вопросами, не углубляясь в духовное. Но, как заявил некий американский кардинал, церковь «сыта не одними „авемариями“».

Помолившись, кардинал Лучиани поднялся и вышел из кельи. Заирский прелат Жозеф Малула поприветствовал дона Альбино и радостно его поздравил, но Лучиани лишь грустно покачал головой, после чего направился в Сикстинскую капеллу на третий тур голосований.

«Как жаль, что вокруг меня столько суматохи!» — подумал он.

К концу третьего тура голосований Альбино Лучиани набрал шестьдесят восемь голосов, на пять голосов опередив Сири. Лишь восемь пунктов отделяли его от восхождения на папский престол…

— Нет, пожалуйста, только не это! — прошептал он.

Некоторые кардиналы, сидевшие по соседству, услышали вздохи. Прелат Виллебранд пытался подбодрить:

— Мужайтесь, друг Лучиани! Вместе с испытанием Господь посылает нам и силы, чтобы вынести его!

К взволнованному дону Альбино подошел Феличи и протянул конверт:

— Сообщение для вновь избранного Папы, — пояснил он.

Альбино Лучиани потрясло, что сказано это было человеком, всегда голосовавшим за Сири.

Записка состояла из слов Via Crucis — Крестный Путь, символическое напоминание о Страстях Христовых. Всеобщее волнение возрастало. При виде величественных фресок Микеланджело прелаты осознали: они участвуют в действе, которому суждено войти в историю церкви, а значит, стать частью Всемирной истории.

Свершилось! На участников конклава снизошел Дух Святой, воплотившись в одного из них. По крайней мере, такого мнения придерживалось большинство кардиналов.

Исполнилась воля Господа.

В результате выиграл Лучиани, набравший девяносто девять голосов. За кардинала Сири проголосовало одиннадцать, а за Лоршайдера — один человек (Лучиани всегда голосовал именно за него).

Предопределенное сбылось. Кардиналы разразились неистовыми аплодисментами: чтобы выбрать из ста одиннадцати кандидатов, не потребовалось и дня. Удачный итог объяснялся не иначе как божественным вмешательством.

Всё завершилось в шесть пятнадцать вечера, незадолго до ужина.

Распахнулись двери Сикстинском капеллы, вошел кардинал Жан-Мари Вийо, следом — церемониймейстеры. При прежнем папе кардинал был государственным секретарем Ватикана, хранившим ключи от собора Святого Петра до самого завершения конклава. Следуя многовековой традиции, прелаты направились к сидящему Альбино Лучиани:

— Принимаете ли вы свое назначение в качестве верховного понтифика? — спросил французский кардинал.

Прелаты неотрывно смотрели на невысокого старца. Казалось, лица нарисованных Микеланджело персонажей посуровели, лишились прежней радости. Только серьезное, можно даже сказать, тягостное, гнетущее выражение. Кардиналы Рибейро и Виллебранд долго смотрели на венецианского священнослужителя. Вийо повторил вопрос, обращаясь к дону Альбино.

— Да простит вас Господь за все, что вы совершили надо мной, — ответил Лучиани после долгого молчания. — Я принимаю назначение.

События развивались в соответствии с устоявшимся за века протоколом. Серьезный, величественный ритуал, изнурительный в своей пунктуальности.

— Какое имя желаете себе избрать?

Поморгав, Лучиани после секундной заминки произнес имя, под которым решил войти в историю:

— Иоанн Павел I.

В Ватикане считается, что, избирая себе новое имя, понтифик тем самым указывает религиозное и политическое направление будущего правления. Знатоки заметили, насколько необычно началось папство Альбино Лучиани — вероятно, и сам понтифик окажется непохожим на прочих. «Теперь всё пойдет иначе», — говорили люди. Многих экспертов обрадовало непринужденное поведение понтифика: его правление началось с нововведения. Почти за две тысячи лет истории ни один другой папа не пользовался составным именем. Только Лучиани осмелился нарушить традицию, воздавая дань памяти человеку, который возвел его в сан епископа, и другому, рукоположившему его в кардинальский сан.

— Примите мои поздравления, святой отец, — произнес кардинал Кароль Войтыла.

В Сикстинской капелле воцарилась невообразимая суматоха. Несмотря на тщательные приготовления последних дней, всегда возникают какие-нибудь неучтенные мелочи, незамеченный промах или нежданный визит. Распределив обязанности, кардиналы сновали из стороны в сторону с воодушевлением, свойственным всякому, осознающему собственную причастность к историческим событиям.

Лучиани проводили в часовню — закончить предписанные ритуалы и, по обычаю, помолиться. Другие прелаты жгли бюллетени для голосования и добавляли в огонь вещества, придававшие дыму, фумате, белый цвет. Но тысячи верующих, собравшихся на площади, заметили, как в белоснежных кольцах вьются почерневшие клубы — должно быть, из-за скопившейся в дымоходе сажи. Может быть, нового папу так и не избрали?..

Братья Гаммарелли, придворные ватиканские портные, поссорились, подбирая подходящую случаю сутану. В известнейшем ателье Рима вот уже несколько десятилетий подбирали для каждого конклава по три одеяния: малое, среднее и большое. Но на этот раз приготовили и четвертый размер — самый крупный. В Риме поговаривали, что могут избрать монсеньора весьма плотного телосложения. Конечно же, тот, кого выберут, окажется довольно широк в плечах, хотя имя его ни разу не упоминалось экспертами ни по телевидению, ни на радио. После множества подгонок платья, после того, как будущим папой называли Альбино Лучиани, тотчас же пророча успех другому кандидату, портные наконец-то оказались довольны подобранной мантией, уверенные в собственном выборе. Наконец появился и сам Лучиани, облаченный в белое, — знак того, что отныне он для всех католиков Святой Отец.

Кардинал Суэнес подошел к Лучиани и поздравил нового папу:

— Благодарю вас, Святой Отец, за согласие.

Лучиани улыбнулся:

— Наверное, лучше все-таки было отказаться. Отчего же он так и не поступил? Неужели забыл о собственных намерениях, а может быть, ему не хватало силы духа, чтобы осуществить желаемое? Помешали скорость, с которой развивались события, неукротимость всеобщей воли, собственная скромность и застенчивость, а также глубокая внутренняя убежденность в том, что он способен вынести предстоящее ему тяжкое испытание. Иначе непременно бы отказался.

Кардиналы принялись читать Те Deum.

Собравшиеся на площади верующие стали расходиться. Кардиналам так и не удалось прийти к согласию — иными словами, Дух Святой на них так и не снизошел, а значит, нового Папы еще нет. Клубы фуматы черные — решение конклава еще не принято.

Репортеры ватиканского радио утверждали, что дым шел то черным, то белым… хотя в их голосах слышалось сомнение.

Командующий Швейцарской гвардией, обязанный присягать на верность новому понтифику от имени всех своих бойцов, даже не успел подготовить почетный караул, чтобы сопровождать папу по галереям на балкон, выходящий на площадь Святого Петра.

В ателье переругивались братья Гаммарелли, обвиняя друг друга в непредусмотрительности, из-за которой не удалось подобрать подходящий наряд.

В самый разгар суматохи распахнулась громадная дверь базилики собора Святого Петра, и всеобщий гомон перекрыл голос кардинала Феличи:

— Attenzione.[9]

Верующие, успевшие было направиться по домам и гостиницам, поспешно вернулись на площадь, где воцарилась полная тишина.

— Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam![10]

Секретарь дона Лучиани, Диего Лоренци, работавший с ним все последние годы, сопровождал будущего папу в Рим из самой Венеции, и сейчас вместе с тысячами верующих дожидался на площади Святого Петра, когда огласят результаты выборов. Он видел, что дым, исходивший из трубы с шести двадцати пяти вечера, не был ни черным, не белым. Пепельный оттенок сохранялся около часа, так что никто не мог сказать, действительно ли грязноватые клубы были той самой долгожданной белой фуматой.

Рядом дожидалась решения конклава семейная пара с двумя дочерьми; родители спорили о цвете дыма нал крышей, так и не развеявшего их сомнений. Младшая девочка, зачарованная властью царившего над площадью благолепия, спросила священника, не он ли будет служить мессу в громадном соборе перед ними?

Лоренци ответил с мягкой улыбкой: нет, он в Риме лишь проездом. Живет в Венеции. Поговорил священник и с родителями малышки; все сошлись на том, что присутствовать на конклаве (хотя до конца осмыслить происходящее могли только те, кто присутствовал в Сикстинской капелле) весьма волнительно — ведь речь идет о выборе Пастыря, а значит, голосующие кардиналы осенены божьей благодатью.

Переживания Диего Лоренци вскоре закончатся. На следующий день ранним утром он погонит «Ланчию» дона Альбино Лучиани в Венецию; шестьсот километров, разделяющих два города, два мира… И в этот миг раздался голос кардинала Перикла Феличи; все взгляды устремились на балкон базилики Святого Петра:

— Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam! Cardinalem Albinum Luciani.[11]

Услышав знакомое имя, Лоренци разрыдался от счастья. Его душу переполнили эмоции, которые он был не в силах сдержать, как не мог понять, отчего прочие кардиналы выделили именно дона Альбино Лучиани, скромного и вечно замкнутого человека.

Девочка и ее родители понимающе смотрели на священника; наверное, его тоже переполнили религиозные чувства… Вполне объяснимо.

Склонившись к ребенку, Лоренци со слезами на глазах еле смог выговорить:

— Я — секретарь нового Папы.

Так значит, новым понтификом стал Альбино Лучиани? Кто же он такой? Впрочем, неважно. Главное, что у римской церкви вновь появился Святой Отец, и тысячелетняя традиция продолжится.

Вместе с остальными верующими Лоренци видел, как на балконе появился улыбающийся человек в белом. Улыбка проникала в самую глубину сердец собравшихся, волнуя душу и наполняя ее ликованием. От этой улыбки исходили добродушие, покой и скромность. После Джованни Баттисты Монтини, мрачного папы, известного как Павел VI, на балконе, по-юношески улыбаясь, стоял человек, только что возложивший на себя тяжкое бремя. Близился вечер, и под звуки молитвы Urbi et Orbil[12] садилось за горизонт римское солнце.

ГЛАВА 9

Неизвестно, как этому морщинистому старику, опирающемуся при ходьбе на трость с золотым набалдашником в виде львиной головы, удалось добиться того, что большинство руководителей бесчисленных разведуправлений, рассеянных по свету, готовы с трепетом исполнить любое его повеление.

Причины могут быть самыми разнообразными, хотя вполне вероятно, что все они далеки от истины. Впрочем, загадочный для большинства ответ очевиден: все решения старика поддерживает ЦРУ, готовое предоставить агентов и даже целые подразделения в распоряжение дряхлого патриарха с суровым взглядом. Так возникает своего рода порочный круг; если уж само всемогущее и пользующееся определенной репутацией разведывательное управление помогает этому человеку, то любые вопросы излишни.

На службе у старца человек, одетый в безупречный черный костюм от «Армани». Имя помощника неизвестно, а потому сопровождающий безымянен так же, как и патриарх. Они неразлучны всегда, за исключением редких случаев, когда помощнику приходится лично участвовать в устранении проблемы.

Что же до старика, то его нередко можно застать прогуливающимся в саду или по городским улицам. Не будем уточнять, о какой вилле или городе идет речь, ибо подобные люди настолько могущественны, что их гнева следует опасаться. Целую вечность старик провел вдали от родины, по которой тосковал, но ностальгия отступила прежде, чем он смог позволить себе роскошь избегать путешествий. Помогли новые технологии, хотя без исполнителей его приказов по-прежнему не обойтись. Нет лучше климата, чем климат родной Италии, ого города и, особенно, собственной виллы.

Вот старик сидит на террасе загородного особняка; то перелистывает Corriere della Sera, то вглядывается в горизонт. Созерцает бескрайние зеленые просторы, раскинувшиеся за усадьбой, простирающиеся до склона холма, где закатное солнце в неравном сражении с ежесекундно наступающим мраком окрашивает пейзаж в апельсиновые тона.

По команде расставленных в саду датчиков фотоэлементов загорается свет; с приближением сумерек плавно включаются управляемые электроникой фонари. Солнце скрывается за холмом, тонет в горизонте, все ярче отблеск освещения… и вот, когда пропадает природный свет, электричество достигает наивысшей яркости. Темнота не помеха; по-прежнему можно читать газету, как и несколько мгновений назад. Но просторный океан зелени скрылся во тьме, по которой, точно брызги, развеяны светлячки, мотыльки и прочая мелкая живность.

— «Никакому искусственному свету не под силу озарить целый мир», — проносится в голове у старика, — «лишь светоч веры способен на подобное», — и он улыбается собственной мысли.

Наконец-то удалось подумать о духовном. Размышления могут начинаться со вполне материального предмета, но, попетляв, мысли неизменно перейдут к возвышенному, а отчего — поди догадайся. Вот и наступила пора покаяться в грехах всей своей жизни, но вымаливать прощение — не для него. Он и с другими беспощаден; видит Бог, даровавший ему много лет тому назад жизнь, исполненную опасностей, сомнений и разочарований. Все является Его творением, все страдания; и прежние, и грядущие. Единственное отличие от былых лет — равнодушие перед некоторыми из испытаний, посылаемых Всевышним. Будь то едва заметный знак или же великое откровение — старец, в одиночестве читающий газету, превосходно понимает послание.

В отличие от большинства смертных, ему неведом страх божий. Он, этот старец, опирающийся на трость словно для вида, хотя на самом деле не способен сделать ни шага без опоры, погубил немало душ; и лично, и отдавая приказы. Но неумолимое время одинаково беспощадно ко всем.

Помощника поблизости не видно — наверняка решает проблемы старика в другой стране. И хотя молодого человека называют «помощник», на самом деле он просто «секретарь-референт», какие есть у всех сильных мира сего, даже у самого понтифика.

Когда-то, давным-давно, старик мог позволить себе сигарету; смаковал табак под чтение газеты, выпуская крупные кольца дыма. Теперь же приходится довольствоваться лишь прессой: больные легкие не позволяют наслаждаться радостью курения. Ночную тишину разрывает сухой, приглушенный кашель. Он в силах противостоять искушениям духа и плоти. Его беспокоит множество иных вопросов, но старец не из тех, кто станет расстраиваться по пустякам. Его девиз: «Любая проблема разрешима».

Погрузившись в собственные мысли, владелец особняка не замечает бесшумного приближения служанки; в ее руках телефон.

— Синьор?

Не дождавшись ответа, женщина обращается повторно, и отклик не заставляет себя ждать:

— Да, Франческа, — произносит патриарх голосом только что разбуженного человека.

— Вам звонят по телефону.

Протянув хозяину трубку, служанка поспешно скрывается, предоставив старику решать свои вопросы, какие бы они ни были; она не смеет вмешиваться в его частную жизнь.

— Pronto, — сурово произносит старик с интонациями человека, привыкшего повелевать другими.

И узнает бесстрастную речь помощника; тот отчитывается в поручении. В отличие от патрона, говорит монотонно. Точно читает «Отче наш» — быстро, без лишних подробностей. Это старик научил своего помощника без промедлений переходить к основному, к главному, патриарх предпочитает быстрые, четкие разъяснения.

— Очень хорошо. Можешь возвращаться. Будем управлять процессом отсюда. — Еще несколько мгновений тишины, прерываемой лишь шумом в телефонной трубке. — Ты отлично поработал! Теперь будем координировать операцию на месте. Разыскать Мариуса Ферриса окажется несложно — тем более что он выполнял все мои указания, когда залег на дно… Я жду тебя.

Нажатием кнопки международный разговор прерван. Аппарат возвращается на столик, и тотчас же снова оказывается в руках патриарха. Порой он забывает, что собирался сделать секунду назад. Временами голова становится совершенно пустой; старик воспаряет в облака чистого, холодного разума, там его поддержка и опора. Прежде таинственные приступы рассеянности ничуть не мешали, ведь всякий раз они настигали старика в его уютных пенатах, и притом нечасто. Но патриарх понимает, что со временем белая пелена, застилающая рассудок, станет больше, всецело окутает ум. Сколько же ему осталось? Неизвестно… Месяцы, может быть — годы… Так сводит с ним счеты жизнь.

Вновь звонит телефон. Старик, не поднимая трубки, знает, кто окажется на другом конце провода…

— Джеффри Барнс. Можно начинать операцию по нейтрализации объекта. Жду подтверждения.

И кладет аппарат, не произнеся больше ни слова. Телефон окончательно оставлен на прежнем месте; старик возвращается к прерванному чтению газеты. Но одна мысль не дает ему покоя — об этой девочке, как ее там… Монтейро… вот и ее час настал…

ГЛАВА 10

«Почему никто не отвечает? — удивляется Сара. — Как странно…» Нажимает на кнопку и сразу же набирает другой номер. Выжидает несколько секунд. Женский голос произносит: «Абонент временно недоступен, оставьте свое сообщение…»

— Папа… Это я, Сара… — прижимает ладонь к виску. Что за глупость! Конечно же, он узнает ее голос… И продолжает в трубку: — Я позвонила домой, а мне никто не ответил… Свяжись со мной, как только сможешь… Мне нужно срочно с тобой поговорить… Ладно… Пока…

И вновь — за компьютерную клавиатуру. «Мессенджер» на связи. Иконка отца краснеет, виднеется надпись «отключен». «И здесь тебя нет, — думает она, — куда же ты пропал?..»

Девушка пролистывает пожелтевшие листки, затерявшиеся в кипе корреспонденции: отправлены неким Вальдемаром Фиренци. Три страницы на итальянском. Две распечатаны на машинке, начинаются с какого-то номера и непонятных сокращений.

Первый листок расписан в две колонки, они же занимают и половину второй странички. На полях — пометки, сделанные уверенным красивым почерком. В конце стрелка, над которой что-то приписано по-итальянски. Но отчего же именно на этом языке? Первым побуждением было вышвырнуть бумаги в мусорную корзину; все равно, если не указан адрес отправителя, обратно их не отослать. Но Сара случайно повернула конверт так, что оттуда выпал крошечный ключ. Совсем маленький — то ли от чемодана, то ли от сумочки, но не дверной скважины, это точно. Сперва девушка просто запуталась во множестве фамилий на «ко» и «ов», как и в многообразии англо-саксонских и испанских имен. Но ошибки быть не могло: имя — вот оно, подчеркнутое, но приписки рядом нет. Подчеркнуто теми же чернилами, которыми сделаны остальные пометки, и отпечатано на той же машинке, что и весь список. И это имя — Рауль Брандао Монтейро.

«Кто же впечатал сюда фамилию отца?» — недоумевает Сара…

И принимается за изучение следующей страницы: множество каракулей, описок — она сама грешит неточностью, когда слишком торопится. Кто-то из собратьев-журналистов решил подшутить? Трудно сказать… Нет, вряд ли… Отправитель, Вальдемар Фиренци, вовсе не кажется таким уж незнакомцем. Итальянская фамилия, где-то она ее слышала… Хотя самое главное сейчас — дождаться, когда позвонит папа.

18, 15–34, H,2,23, V, 11
Dio bisogno e IO fare lо. Suo augurio Y mio commando
GCT(15) — 9,30–31, 15,16,2,21,6 — 14,11,18,18,2,20
Как Сара ни вчитывается, она так ничего и не понимает.

Внезапно раздается телефонный звонок.

«Наконец-то, — облегченно вздыхает девушка, — наверняка это отец».

— Папа?

На другом конце линии полная тишина. Но не гнетущее кладбищенское молчание: уличный шум, городской гул, звук автомобильных моторов, поступь прохожих, разноголосица, обрывки фраз. Звонят из уличной будки или с мобильного.

— Папа?

Никто не отвечает. Должно быть, ошиблись номером или неправильно записали, а может быть, случайно включили мобильный. Кто-то из поклонников? Вряд ли; среди бывших приятелей, друзей или возлюбленных ни один не походил на маньяка или преследователя. Разве что Грег, сослуживец.Но и он пугает в шутку, не всерьез. Хотя в корреспонденции точно была и его открытка, отправленная из Конго. С простой надписью: вот он отправляет открытку с парой строк и с видом реки Лулуа. Для него почти что подвиг. А уж по телефону позвонить…

— Грег, это ты? Опять меня разыгрываешь? — спрашивает Сара на всякий случай.

Но ничто не нарушает телефонного шума в трубке.

— «Спокойно, — Сара пытается взять себя в руки, — не будем впадать в паранойю».

Хотя поводов для паники более чем достаточно: отправленное из Италии письмо от неизвестного, внутри — стародавний список, где в числе прочих отцовская фамилия; таможенник, невнятно сославшийся на какие-то неувязки с паспортом… Всё это, а особенно письмо, внушает беспокойство.

Связь сохраняется, но в трубке по-прежнему ни звука, даже «алло» не слышно. Как, впрочем, и дыхания предполагаемого собеседника. Только завывания полицейской сирены, одни из самых типичных звуков для любой столицы любой цивилизованной страны. Если вслушаться, то понимаешь: поблизости от звонящего проезжает патрульная машина. Это важно.

Звук обрывается. Ни «пока», ни «до свидания». Тихий щелчок. Сара по-прежнему вслушивается. Все так же различимы приглушенные завывания полицейской машины, на сей раз здесь, на Белгрейв-роуд. Сквозь задернутые красные шторы просвечивают синие отблески; по комнате проносятся психоделические лиловые огоньки.

Вот ведь любопытное совпадение: патрульная машина одновременно проезжает в двух разных местах… там, откуда звонят, и там, где принимают звонок. По меньшей мере странно. Хотя… Не слишком ли много совпадений?

Девушка гасит свет во всем доме; жилище погружается во мрак. Отодвигает мешающий диван, прижимается к оконному стеклу. Тяжело вздохнув, приоткрывает занавеску, так, чтобы осталась узкая, еле различимая щель, через которую можно выглянуть на улицу. Снаружи — привычная для Белгрейв-роуд ночная суматоха. Десятки пешеходов переходят улицу, каждый занят собственной жизнью, никому и дела нет до Сары Монтейро. Горят уличные огни.

Автомобили всевозможных марок и моделей, такси, круглосуточный автобус на остановке через дорогу развернут в сторону «Пимлико», к Гросвенор-роуд, из него выходят и в него садятся пассажиры…

Никаких подозрительных личностей. Ничего. Не смотря на охватившее ее волнение даже в этой суматохе Сара смогла бы разглядеть угрозу, пусть и скрытую. Если за ней и следят, то уж точно не люди в черном с головы до пят, в широкополых шляпах и солнечных очках, притворяющиеся, будто читают газету. Такое бывает только в старых фильмах. На самом же деле шпионом может оказаться кто угодно. Даже дворник, который сейчас чистит урны. Или женщина на втором этаже в гостинице «Холидей Экспресс» — она разговаривает по мобильному, а гостиница стоит как раз напротив дома. Может быть, эти люди — именно те, за кого они себя выдают, а может быть, и нет…

«Ты спятила, — мысленно ругает себя девушка, и от этой мысли терзавшее ее в последние минуты напряжение ослабевает. — Что за глупость… Кто может за тобой шпионить?»

Сара пытается успокоиться, но что-то отвлекает внимание. Отъехал автобус номер двадцать четыре, и под окнами возникает автомобиль с тонированными стеклами. Вероятно, машина принадлежит одному из постояльцев гостиницы. Не слишком ли застоялся автомобиль перед домом? Черная, с матовыми стеклами машина совсем не кажется безобидной; скорее, наоборот. В ней чувствуется что-то зловещее. «Я и раньше видела этот автомобиль», — коря себя, произносит Сара дрожащим голосом. Теперь она с точностью вспоминает эту темную машину, не хватает только озарения, крошечной искры, от которой вспыхнет воспоминание, где именно и когда она повстречала автомобиль. На помощь ей приходит фотографически точная память. Это — та же машина, что резко затормозила позади такси. Потом водитель опустил стекло, буркнул в сторону таксиста: «Sorry, mate» — и поехал дальше. Точно, тот самый автомобиль! А главное, что машина могла стоять под окнами уже целых три часа. Факт, может быть, и пустячный, а может — напротив, решающий. То ли серьезная опасность, то ли просто шпионский фильм, который демонстрирует Саре ее внутреннее видение.

Ее размышления прерывает звонок мобильного:

— Да?

— Привет, дочка.

— Папа! Как я рада! Ты где?

Наконец-то родитель подал признаки жизни. Облегчение, испытанное при звуке уверенного и спокойного голоса капитана Рауля Брандао Монтейро, сопоставимо с чувством обретения твердой почвы под ногами. Всё, что могло случиться, уже прошло, и охвативший девушку ужас мгновенно испарился.

— Мне пришлось перевезти твою маму…

— Куда? Куда ты ее отправил?

— Сара…

Голос отца звучит обеспокоенно. По правде говоря, Саре еще ни разу не доводилось слышать его таким взволнованным. Тайное облегчение, испытанное девушкой несколько секунд назад, сменяется сомнением, тревогой, усилившейся, как только в обыкновенно теплых и заботливых интонациях послышалась хрипотца.

— Мне пришел конверт от некоего…

— Не нужно называть имен, Сара. Запомни: больше никаких фамилий, никаких данных. И не говори, где ты находишься. Никому, ты поняла? Безопасней всего не знать, с кем ты общаешься.

— Папа, ты меня пугаешь! Тебе что-то известно о письме?

В ответ — молчание.

— Папа, пожалуйста, не скрывай от меня ничего! Ты был в каком-то списке…

— Сара, ради бога: больше ничего не говори. — В голосе Рауля — притворное спокойствие: так говорят люди, утратившие контроль над тем, что еще недавно было управляемым. — Я знаю, что именно тебе отправили, — подчеркнуто спокойно произносит отец, — но им ничего не известно, хотя нас наверняка подслушивают.

— Но кто «они», папа? — в интонациях дочери звенят панические интонации.

— Сейчас время действовать, а не говорить, дочка. Ты помнишь о доме бабушки?

— А при чем тут бабушкин дом?

— Так помнишь или нет?

— О доме бабушки? Конечно же! Как я могу забыть?

— Вот и отлично.

В памяти тотчас же всплывает чье-то лицо. По спине пробегают мурашки.

— Сара, — звучит на другом конце линии отеческий голос, вновь и вновь обращаясь к дочери по имени, пока она не откликается. Девушка с ужасом смотрит в окно, за стеклом которого только что перехватила взгляд человека, тайно наблюдавшего за ней. — Сара! — беспокойно и требовательно повторяет Рауль.

Раздаются тихие, уверенные, неспешные шаги. Кажется, девушка загипнотизирована звуком поступи, приближающейся к двери.

— Да-да, я слушаю.

Динь-дон…

— Звонят! Я открою дверь…

— Не смей!

— Папа, перестань! Я твоя дочь, а не рядовой…

— Немедленно возьми бумаги и не расставайся с ними ни на миг! И помни, что говорила бабушка, когда ты побоялась выходить из дома через дверь, за которой пасли стадо…

Сара обдумывает слова отца. В детстве, приезжая каждое лето на каникулы в Эскарис, она боялась коров. Помнила, как страшно ей было проходить мимо громадных животных. Чтобы девочка прошла, бабушке приходилось разгонять скотину. Но как только Сара подросла, старушка перестала ей помогать.

«Сама разгони, — произнесла бабушка, — пора тебе избавиться от страха перед ними»…

Любую проблему можно решить. Так повторяла бабушка.

Сара собирает бумаги, отправленные неким Вальдемаром Фиренци. Находит сумочку, оставленную у компьютера, достает кошелек и кредитные карточки. Идет по лестничной клетке, встревоженно оглядываясь на дверь. Тот, кто остался за дверной створкой и барабанил по ней кулаками, принялся трясти ручку. Учащенно застучало сердце. Повезло, что легко оделась: футболка и брюки. Спускается на первый этаж, держа туфли в руке. Ее выдает лишь поскрипывание деревянных ступеней.

Когда девушка спускается на первый этаж, раздается резкий грохот входной двери, но теперь звук гораздо сильнее. Сару охватывает невыносимый страх.

Тот, кто пробрался в дом, движется бесшумно, ничем не выдавая своего присутствия. Сару одолевает чувство беспомощности, постепенно перерастающее в панику. Алая занавеска пропускает свет снаружи и придает жилищу сюрреалистический вид. Девушка бежит, стараясь не шуметь. Внизу остается черный автомобиль, на том же самом месте, где его заметила Сара. Спокойствие, исходящее от зловещей машины, контрастирует с внутренним возбуждением. «Не позволяй страху побороть тебя, — думает девушка, — давай же, думай! шевели мозгами!»

Что же делать? Любую проблему можно решить. «Если нельзя выйти через одну дверь — воспользуйся другой», так учила бабушка. Другая дверь… В доме бабушки и дедушки на склоне холма можно было выйти и через окно, там было невысоко от земли, но в этом доме, в многолюдном городе, вряд ли получится… Да уж, прыгать не стоит. Но ведь решение есть всегда!.. Внезапно вспомнилась свойственная англичанам предусмотрительность: везде, даже в одноэтажных домах, есть аварийный выход. Традиция, берущая начало с великого пожара 1666 года, когда все дома строились из дерева. Здесь тоже должен быть аварийный выход. Но где же он? На этаже, куда спустилась Сара, совсем не видно дверей. Окна едва приоткрываются, да и высоко… А может быть… в ванной? Точно! Окно из ванной комнаты полностью открывается, а сбоку — встроенная в стену металлическая лестница. Вот он, аварийный выход!

— Спасибо тебе, бабушка, — шепчет Сара. Делает глубокий вдох. Ванная комната — прямо перед ней. Нужно только открыть дверь. Несколько мгновений — и она спасена.

— Один… два… три… — мысленно считает она. И пускается бежать. Неизвестный устремляется к лестнице. Девушка добегает до ванной и собирается уже открыть окошко. Но ставни давно не открывались, а потому не слушаются — распахнуться их не заставила бы никакая сила. По крайней мере, так считает Сара, напрягая мышцы сверхчеловеческим усилием. Шаги приближаются. Тот, кто пробрался в дом, уже не бежит, а неспешно расхаживает. Стоя на пороге, человек в черном навинчивает на пистолет глушитель…

Сара прижимается к стене ванной. Быть может, она еще успеет что-нибудь предпринять. Если разбить стекло…

Шаг, еще один, и еще… Половицы скрипят, словно стиснутые зубы девушки, едва не теряющей самообладания. Страх парализует. Она будто слышит дыхание убийцы. Для него все происходящее — привычная работа. «Профессионал, — с ужасом думает Сара… Помнишь, что говорила бабушка?..» Можно изменить любую ситуацию. Но только не смерть…

Повинуясь мгновенному озарению, девушка стремительно и бесшумно выбирается из ванной. Проходит некоторое время, прежде чем глаза привыкают к полумраку. Найти бы… что? Нож? Нет. Спрей? Тоже не поможет. Полотенца, духи, кремы… нет, всё не то!..

Бессильно прислоняется к стене. И вот, рядом, прямо на уровне лица — огнетушитель. Точно пригодится. «Если думаешь, что я сдамся без боя, то ошибаешься», — думает она.

Наверное, сейчас от убийцы ее отделяют три метра… еще шаг… два метра… еще шаг… вот уже только метр…

Стремительная струя пены бьет незнакомцу в лицо. На несколько мгновений тот замирает — должно быть, дожидается, когда развеется густой липкий туман, но Сара вновь нажимает на гашетку. Пусть он ослепнет, оглохнет!..

— Где же ты?.. — доносится хриплый стон.

Всё происходит очень быстро. Девушка видит, как с оружия, зажатого в обтянутой кожаной перчаткой руке, сползают клочья пены. Кидает огнетушитель в голову незнакомцу. Тот уворачивается.

Раздаются два выстрела. Сара сдавленно вскрикивает. Так вот что чувствуют те, в кого выстрелили дважды! Ничего… Из состояния ступора Сару выводит звук упавшего на пол тела. Просто чудо. Проходит несколько мгновений, и едва девушка успевает понять, что случилось, как ее взгляд застывает на двух дырочках в оконном стекле. Кто-то стал ее ангелом-хранителем. Но кто именно?

«Вам придется многое объяснить мне, дон Рауль», — подумала она.

Но это потом… А сейчас пора бежать!

ГЛАВА 11

Подобно Трафальгарской площади, Елисейским полям или Александерплатц, Таймс-сквер — один из нервных центров богатых стран. Ночная суматоха здесь неотличима от дневной. И в Нью-Йорке, и за его пределами к этой площади, ставшей легендарной для американцев и многих европейцев, посетителей манит светоносная реклама и безумное движение, их завораживает сумасшествие, гнездящееся в невообразимом переплетении улиц, проспектов, туннелей и мостов Манхэттена.

До самой Сорок Третьей стрит Таймс-сквер окружают кварталы, где проходят тысячи и тысячи человек. Сюда уверенной и целеустремленной походкой направляется незнакомец. За спиной разлетаются на ходу полы распахнутого пальто. Не важно, откуда он пришел, — гораздо важнее, куда направляется. Подчиняясь цели, созданной обладателем еще более блистательного разума.

Незнакомец приближается к громадным киоскам TKTS, на Сорок Седьмой — как раз между Бродвеем и Седьмой авеню, пристраивается в очередь, вслушивается…

— Будьте добры, два билета на «Пиф-паф, ой-ой-ой», на семичасовой спектакль, — произносит престарелый господин у окошечка кассы, стоящий в двух шагах перед незнакомцем.

— «Пиф-паф, ой-ой-ой»… — улыбается своим мыслям человек в распахнутом пальто. — «Надо же, вот так совпадение», — думает он.

Дождавшись очереди, покупает билет на тот же мюзикл, на то же время.

Прогулявшись несколько минут по магазинам, заказывает кофе в Charley Co. Со стороны может показаться, будто незнакомец убивает время до начала спектакля, но более внимательный наблюдатель заметил бы, что этот человек находится здесь не по своей воле. Он следует за стариком, несколько минут тому назад купившим билет в киоске TKTS.

Оба направляются к югу, в сторону Седьмой Авеню. Человек в распахнутом пальто держится на почтительном расстоянии, неизменно в нескольких шагах от идущего впереди. Он знает свое дело, а потому не обращает внимания ни на шум, ни на толчею. Ничто не должно отвлекать от слежки. В сущности, ему даже не обязательно идти, потому что о цели, к которой направляется старик, преследователь и так прекрасно знает.

Вибрирует мобильный телефон преследователя. Кто-то выходит на связь.

— Да, — ровным, уверенным голосом отвечает идущий, растворяясь в толпе пешеходов, переходящих перекресток Седьмой Авеню и Сорок Второй стрит.

— Всё прошло хорошо? — нетерпеливо спрашивает он. — Как? Полная зачистка всех объектов?

Сворачивает направо, в сторону Сорок Третьей. Вид у него раздраженный и встревоженный.

— В случае если план сорвется, вы представляете грозящие нам последствия. Я хочу, чтобы вы ликвидировали эту женщину сегодня же. Жду вашего звонка с подтверждением успешного исхода операции.

Резко оборвав соединение, человек набирает другой номер, не спуская глаз со старика, за которым продолжает следить. Тому далеко за семьдесят, но шагает он бодро — точно юноша, спешащий на долгожданное свидание. Разумеется, он не догадывается о слежке.

— Hello. Мы с ним идем в театр. Здесь все спокойно. — Выждав несколько секунд, человек в распахнутом пальто вздыхает и прикрывает веки. — Синьор, в Лондоне произошла накладка. Объект ушел, к тому же одна… да-да, мне известно о ситуации. Как минимум. Я уже отправил людей провести зачистку. — Внимательно выслушивает отданные по мобильному телефону приказания. — Не знаю, удастся ли им выполнить миссию… Синьор магистр, мне кажется, лучше действовать через охрану…

Незнакомец задерживается перед театром «Хилтон», некогда Центром свободных искусств Форда.

Собственно говоря, театр «Хилтон», имеющий два входа — на Сорок Второй и Сорок Третьей стрит, до 1997 года был не одним театром, а двумя, «Лирик» и «Аполло». Благодаря реконструкции родилась одна из крупнейших на Бродвее сцен. «Хилтон» сохранил все очарование вековой истории.

Человек в распахнутом пальто входит в вестибюль, не отнимая мобильный от уха, и протягивает билетеру входную карточку; тот указывает нужный ряд и место.

— Если желаете, сэр, можете оставить пальто в гардеробе.

— Большое спасибо. Не могли бы вы показать, где здесь находится туалет?

— Разумеется. Первая дверь налево, сэр.

Человек направляется туда, не расставаясь с телефоном.

— Сообщите, как только гвардия нейтрализует объект в Лондоне… да, понимаю, что его уже можно считать нейтрализованным, и тем не менее… Хорошо, синьор. А с ним пусть все остается, как есть. Хорошо. До свидания.

Выйдя из туалета, поднимается по лестнице к первой ложе. Внимательно всмотревшись в переполненный зал, отыскивает свободное место в первом ряду справа. Отлично! Впрочем, незнакомца вовсе не интересует глупый мюзикл, поставленный Адрианом Нобелем по книге прославленного Яна Флеминга, создателя прославленного Джеймса Бонда. Он улыбается: вот ведь забавно… Тайные агенты, секретные операции, наподобие той, в которой задействован он сам. Ян Флеминг, Джеймс Бонд… Хотя в «Пиф-паф, ой-ой-ой» нет ничего тайного или секретного. Два с половиной часа веселой, беззаботной музыки. Но незнакомец пришел сюда не развлекаться, а работать.

Гаснет свет, и вот уже наступает полная темнота. Музыканты в оркестровой яме заиграли увертюру, подготавливая публику к представлению. Человек достает из кармана миниатюрный бинокль, чтобы лучше видеть происходящее в партере и на сцене. Инструмент, несмотря на крошечные размеры, оснащен системой ночного видения. Незнакомец просматривает темные ряды кресел. Ему достаточно одной минуты, чтобы отыскать нужного человека. Старик сидит в середине зала.

На губах незнакомца играет улыбка. Он расслабленно откидывается на спинку своего кресла. Изображая рукой пистолет, указывает пальцем на старца, сидящего внизу, и спускает воображаемый курок.

— «Пиф-паф», — мысленно произносит незнакомец.

ГЛАВА 12

«Прежде всего необходимо покинуть Белгрейв-роуд», — думает Сара Монтейро. И с этой мыслью машинально сворачивает налево, в сторону Чарльвуд-стрит. Девушку не покидает ощущение постороннего присутствия. Она встревоженно оглядывается, всматриваясь в углы, двери, окна, выискивая тех, кто мог бы шпионить за ней. Казалось, все смотрят на нее, словно говоря: «Заблудилась!» или «За тобой идут!»…

Она пытается взять себя в руки. «Если за мной и следят, то не нужно показывать виду. Чтобы не догадались».

Затем вновь сворачивает налево и оказывается на Тачбрук Стрит. Сара ищет телефонную будку, чтобы позвонить отцу. Лучше всего из людного места. Но кроме вокзала Виктории, ничего не приходит на ум. Она уже побывала на Белгрейв-роуд, поскольку передвигалась кружными путями, переулками; вновь движется влево, к Ворвик-Вей, а после — направо, к Уилтон-роуд. Переходит Мидхаус-плейс и Бридж-плейс, и, наконец, оказывается напротив вокзала Виктории.

Как только добирается до цели, становится легче. Несмотря на то, что громадные часы главного фасада показывают полночь, повсюду непрестанное движение. Сотни людей ходят по громадному вокзалу, полному лавочек и заведений, предлагающих всевозможные товары. Проходя мимо «Макдональдса», чувствует по урчанию в желудке, что уже много часов ничего не ела. Двойной гамбургер и кока-кола оказываются как нельзя более кстати.

В поисках телефонной будки минует людей, толпящихся возле громадного табло с расписанием поездов. Диктор по громкоговорителю призывает пассажиров быть внимательными и не оставлять спои вещи без присмотра.

Специальная касса для Восточного Экспресса, останавливающегося в Стамбуле, Бухаресте, Будапеште, Праге, Вене, Инсбруке, Вероне, Флоренции, Риме и Париже. В городах, полных тайн и загадок, интриг и секретов. Но Саре Монтейро предстоит погрузиться в еще более зловещие тайны.

— Сара, это ты? — произносит отец, снимая трубку.

— Да. Но тебе могли и из морга позвонить и сказать, что твою дочь убили выстрелом в голову, — нервно отвечает девушка. — Что происходит, черт подери?! В мой дом вламывается какой-то тип, тычет в меня пистолетом и не убивает меня лишь потому, что кто-то успевает прострелить его первым.

— Всё так и было? — голос отца звучит еще более странно, чем в тот, первый разговор по телефону.

— В точности. Кто эти люди?

— Девочка моя, я ничего не могу тебе рассказать по телефону. Уверен, нас прослушивают. Не могу сказать тебе ничего, чтобы не выдать тебя… или себя. Даже не представляешь, как я сожалею, что впутал тебя…

— Что за чушь ты несешь? И что нам теперь делать? Мне нельзя вернуться домой, нельзя ничего говорить, нельзя ничего делать… Мать твою! Сукин сын!..

— Успокойся, дочка.

— Я не имела в виду тебя, папа. Я о том, кто нас прослушивает. Прости. — Девушка глубоко вздыхает. — Подонки!.. Кто за ними стоит? MI-6? ЦРУ? ФБР? Моссад? Кто?!

— Единственное, что могу сказать — то, что любая из разведок — просто сонм ангелов в сравнении с людьми, в действительности стоящими за событиями.

— Ты серьезно?

— К сожалению, вполне.

— Во что же ты ввязался, папа?

— Настанет время, дочка, и ты узнаешь. Но пока еще рано… Ошибки юности… поверь, я по сей день в них раскаиваюсь.

— А мне что прикажешь делать?

— Сейчас? Прежде всего, не звони мне больше, что бы ни случилось. И не пытайся отыскать меня дома. Не говори ни с кем из родственников. И не бойся ни за меня, ни за мать, мы в безопасности.

— Так ты еще и маму сюда впутал?!

— Нет. Твоя мать ни о чем не знает. Наоборот: события застали ее врасплох, и мне было очень сложно ее успокоить. Она напугана не меньше твоего. Прошу тебя, поверь, мне важно, чтобы история закончилась благополучно. Мне нужно решить проблему; мы увидимся, как только все уляжется.

— Если только сперва не уложат меня.

После язвительного замечания Сары повисает тишина.

— Разумеется, тебе ничего не грозит. Слишком много жизней поставлено на карту.

— Отличная новость! Очень успокаивает!

— Главное — думать о сегодняшнем дне, — отвечает отец. — Ты слышишь меня, Сара?

— Да, — соглашается дочь, прикрыв глаза.

— Есть человек, готовый тебе помочь, — продолжает отец, — можешь всецело ему доверять. Он ждет тебя на площади короля Вильгельма Четвертого!

— Замечательно! И как же я его узнаю?

— Не беспокойся, он сам тебя найдет.

— Да, а как его зовут?

— Рафаэль. Этого человека зовут Рафаэль. Так вот, помни: нигде не называй своего имени. И никогда не говори, где находишься. И еще, за все плати наличными.

— Что?

— Не пользуйся кредиткой!

— Но я только что рассчиталась в «Макдоналдсе» картой, той самой, обычной, по которой звоню тебе! — в глазах девушки блеснули искорки страха.

Уверенность тает на глазах… Сара обеспокоенно озирается по сторонам.

— Немедленно повесь трубку и иди, куда я тебе сказал!

— Но ты же говорил, что телефон прослушивается, а сам направляешь меня куда-то!..

— Уверен, что ты ни разу не слышала о площади короля Вильгельма Четвертого…

И не произнеся больше ни слова, отец заканчивает телефонную беседу.

ГЛАВА 13

Стафтон работает аналитиком секретной информации. Иными словами, в его профессиональные обязанности входит копирование важных сведений, собранных для выполнения того или иного задания, с целью последующей передачи их агентам, задействованным в конкретной операции. Полное название работы — «специалист по анализу в режиме реального времени»: это означает, что собранные сведения связаны с событиями, происходящими в настоящий момент. Телефонные звонки, банковские переводы, реже — снимки, сделанные одним или несколькими спутниками. Степень секретности разная, в зависимости от заданий. Всего можно выделить четыре уровня. Самый секретный, четвертый, доступен лишь президенту США.

Стафтон работает на Центральное разведывательное управление, известное как ЦРУ.

В рабочем кабинете Стафтона множество аппаратуры. Это место похоже не столько на офис, сколько на кабину пилота. Человек нажимает на кнопки, а потом, со спокойной уверенностью профессионала, дожидается результата.

«Ну где же ты? — думает аналитик. — Сделай же что-нибудь, дай нам знак, хотя бы самый ничтожный!»…

Неожиданно в кабинете раздается густой бас:

— Ну и как успехи?

Новичка появление сотрудника лондонского подразделения ЦРУ привело бы в ужас, но Стафтон сохраняет спокойствие. Бурные эскапады — нередкость для Джеффри Барнса; невероятно, но этот громадный человечище способен подкрадываться бесшумно, а затем обдавать ничего неподозревающих людей раскатами своего голосища. Начальник нависает над сидящим Стафтоном:

— Совсем ничего.

— Ладно. Это всего лишь вопрос времени. Подождем, немного осталось.

Джеффри Барнс возвращается в свой рабочий кабинет на том же этаже. Перегородка, изготовленная из алюминия и стекла, — символ разделения властей — безошибочно указывает, кто здесь отдает распоряжения, а кто их исполняет. Хотя и над Джеффри Барнсом стоит немало начальников. Например, генеральный директор американского управления ЦРУ Тим Уэмбли, и сам президент, которому, вопреки устоявшемуся мнению, известно не так уж много о большинстве операций разведывательной службы. Что же до этого задания, то сведения о нем гораздо более скудны, и Джеффри Барнс готов сделать все, чтобы осведомленность президента никогда не возросла.

На письменном столе красного дерева, кажущемся совершенно чужеродным в этой футуристической обстановке, звонит телефон. Из трех стоящих на столешнице аппаратов один — красного цвета. Это самый главный аппарат. Прямая связь с Овальным кабинетом в Белом доме и с самолетом Вооруженных сил номер один, которым пользуется сам президент.

Аппарат, звонящий сейчас — второй по степени важности. Джеффри насторожен.

— Дерьмо! — произносит он, разглядывая непрестанно звонящий телефон. — Ну ничего, подождешь!.. Никого нет дома.

Самая большая неприятность для любой разведслужбы мира — невозможность добыть сведения в тот момент, когда они особенно необходимы. Ведь для чего существуют разведслужбы, как не для того, чтобы владеть информацией? Предшественник Джеффри нередко говорил: «Когда звонит телефон — убедись, что владеешь вопросом и можешь предоставить все требующиеся сведения. В противном случае полагайся на богатое воображение».

Но сейчас воображение совершенно бесполезно. Как сообщить о нейтрализации объекта, если в действительности ничего подобного не произошло? Смерть невозможно выдумать, она либо случается, либо нет. Едва не случившееся убийство не в счет.

— Сейчас! — выкрикивает директор филиала, обращаясь к телефону, и поднимает трубку. Здоровается на итальянском: собеседник изъясняется лишь на языке Данте и нескольких других, которые для Барнса пустой звук.

И вот начинается напряженная беседа… Джеффри старается оправдать отсутствие информации объективными обстоятельствами, из-за которых изменился личный состав агентства, как раз когда погибший сотрудник находился при исполнении. В результате возникла краткосрочная заминка, позволившая объекту скрыться. Лицо Барнса покрывается испариной.

— Есть контакт! — сообщает Стафтон из-за своего рабочего места.

«Как раз вовремя», — думает человек-громада.

— Какая именно операция?

— Оплата кредитной карточкой на вокзале Виктории, в «Мак-Доналдсе».

— Ты предупредил сотрудников?

— Мы как раз вводим их в курс дела.

— Всё идёт согласно инструкциям, — отвечает Джеффри и сообщает о произошедшем собеседнику на другом конце линии.

Чуть погодя кладет трубку. Он взволнован:

— Стафтон, распорядитесь, чтобы наши люди держались поодаль. Мы задействуем их вместе с вашими людьми.

— Что?! — удивляется Стафтон. У него растерянный вид. — Вы уверены, сэр?

Пышущий яростью взгляд Барнса — более чем исчерпывающий ответ.

— Немедленно передам ваше распоряжение, сэр, — отвечает аналитик.

— Кстати, Стафтон, скажи там, когда пойдешь, чтобы мне принесли гамбургер.

ГЛАВА 14

Старик обрывает телефонный разговор, не скрывая раздражения. «Проклятые янки, никакого толка от них», — ворчит он про себя, поднимается с дивана, опираясь на палку, и подбирается к крошечному, заставленному бутылками и стаканами шкафчику. Бросает в бокал пару кубиков льда, заливает золотистой жидкостью. Гибель американского агента на задании вызывает множество вопросов. Самых разных вопросов. Не говоря уже о логических нестыковках. Кому было известно о тайной подготовке секретной операции? Как удалось получить доступ к информации, благодаря которой жертва уцелела? Неожиданно в игру включилась еще одна сторона; отныне событиям суждено протекать в ином русле. Но кому могло понадобиться срывать его планы? Как просочились сведения о готовящейся операции? На оба вопроса существует единственный ответ: лазутчик, двойной агент. Предатель среди бойцов ЦРУ — организации, филиал которой решает вопросы на туманном Альбионе.

Несомненно, самое оптимальное решение — прибегнуть к услугам Гвардии. Это армия, ставшая частью его организации, воины-гвардейцы славятся непобедимостью. При сложившихся обстоятельствах благоразумней всего было бы дать карт-бланш элитным воинам и запретить Джеффри Барнсу вмешиваться впредь до новейших указаний с итальянской виллы.

Старик всегда был человеком дела. Решения принимает быстро, хотя с некоторых пор в критические моменты любит посоветоваться с помощником. И хотя на своих людей он всегда мог положиться, новый помощник оказался настоящей находкой. Старательный, способный, упорный, готов к услугам круглосуточно, круглогодично. Ни детей, ни родни — даже самой дальней. Для старика получить в подчиненные такого человека — все равно что заручиться собственным существованием в будущем. Когда настанет время покинуть этот мир, останется тот, кто способен блюсти интересы организации. Истинный преемник. Тем более что молодой человек полностью разделяет идеи старика по поводу развития организации в ближайшие годы.

Сейчас помощник мчится по воздуху в частном самолете. Через час он окажется на вилле. Оба они, и старик и помощник, располагают средствами спутниковой связи, необходимыми для постоянного контакта, в том числе и на время авиаперелетов. Хотя ситуация — не повод для обсуждений. Наверняка молодой человек и без того разделяет его позицию. К тому же помощник может истолковать звонок как проявление слабости, просьбу о помощи. Будь они оба сейчас на вилле, все обстояло бы иначе. Можно было бы узнать мнение помощника по ходу обыденного разговора.

«Эх! И все-таки годы — тяжкое бремя!» — сокрушается старик. Много лет ему приходилось принимать серьезные решения в одиночку, но сейчас он испытывает беспокойство при мыслях о столь простой задаче, как устранение незнакомой женщины. Остается признать: при обычном раскладе дамочка давно была бы мертва, но двойной агент спутал все карты. Часа вполне достаточно, чтобы принять решение. Что же до «крота», то нужно попробовать урегулировать вопрос с Барнсом.

Стакан почти пуст. Старик ставит посуду на столик, набирает телефонный номер. Пришло время сделать очередной ход в этой партии.

— Джек, здесь замешаны америкосы. Нужно решать вопрос, а иначе проиграем, — говорящий вновь наполняет стакан виски, подносит ко рту, смачивает губы:

— Ликвидируйте ее.

ГЛАВА 15

Через вокзал Викторин проходит три ветки метрополитена: Кольцевая и Окружная, разбегающиеся от Тауэр-хилл — зоны, где расположены знаменитые Тауэр-бридж и деловой центр города, — к Эдвар-роуд, откуда линии расходятся дальше; и Виктория-лайн, соединяющая Брикстон и Вайтамстоун-сентрал. Для всякого, кто пожелает скрыться, лучше всего подходят Окружная и Виктория: Окружная, как подсказывает название, неизменно возвращается туда, откуда начинает свой бег.

Тем не менее, Сара Монтейро настолько встревожена, что ей изменяет ясность мышления. Самым лучшим направлением для бегства ей теперь кажется первый же попавшийся на глаза путь, пусть даже за дверьми поджидает прежний ад. Все, что угодно, лишь бы не попасться в руки неизвестной организации, страшнее которой, кажется, нет ничего.

Купив проездной билет в автоматической кассе, девушка сможет провести в дороге целый день, добираясь до любой из двухсот двадцати станций, располагающихся на двухстах километрах метро. Чтобы выследить ее, злоумышленникам придется запастись изрядным количеством специальной аппаратуры — и, конечно же, заручиться удачей.

Но Саре по-прежнему тревожно, ведь все ее передвижения ограничены замкнутым пространством. А значит, раньше или позже можно будет вычислить, где она. Как же запугал ее отец своей организацией таинственных преследователей! Может быть, он преувеличивает? Сколько времени потребуется, чтобы выследить ее и поймать?

Обдумав степень опасности, которая ей грозит из-за попавших в руки документов, Сара, тем не менее, решила пойти на риск. Иного выбора не оставалось.

Девушка вставила в турникет проездную карточку. Распахнулись створки, готовые захлопнуться, едва лишь она пройдет мимо. Все. Будь что будет! Пути назад нет.

Сара выбрала Окружную и Круговую ветки. Спустилась на эскалаторе к поезду. Электричка, направляющаяся к Тауэр-хилл, прибыла на станцию через две минуты. Другая, до Вестминстера, будет через три минуты. Дистрикт-лайн — одна из самых длинных и старых в городе веток, по ней ездят с девятнадцатого века.

В этой части подземки идущие в противоположные стороны линии размещаются рядом: можно видеть платформу напротив. И как раз в этот момент там появилась электричка до Уимблдона.

На платформе, где находится Сара, немноголюдно. Пожилой джентльмен, читающий «Таймс». Две молоденькие девушки щебечут, перебрасываясь фразами. Уходит опоздавшая электричка, задержавшаяся на противоположной платформе. Сара всматривается в красные сигнальные огни, едущие к Уимблдону в окружении туннельной черноты.

Она смотрит на табло. Еще минута — и распахнутся двери электрички, она будет спасена.

Неизвестно откуда повеяло пронизывающим до костей холодом. Стало еще неуютней. Девушка устала, ее клонит в сон, но страх вытесняет все остальные чувства. Когда все закончится, случившееся непременно скажется на внешности: она привыкла к восьмичасовому сну. Недосыпание может довести до нервного срыва — об этом не понаслышке знают сотрудники редакции. Тем не менее, сейчас она способна думать лишь о том, как бы скрыться. И не знает, что преследователи в своем логове располагают сложной техникой, тревожно попискивающей в ответ на всякое перемещение или расчет по карточке, как случилось, например, во время покупки гамбургера или проездного.

В ушах раздается рев, и девушка возвращается к действительности. В глубине туннеля, там же, где скрылись красные огни предыдущего состава, показались новые — желтые, с каждым разом становящиеся все ярче и ярче. Приближается поезд.

Раскрываются двери, выпуская пассажиров. Людей в вагоне немного. Какой-то парень дремлет, широко расставив ноги.

На первый взгляд двое мужчин, только что сошедшие на первую платформу из одного из идущих в Уимблдон поездов, кажутся обыкновенными служащими. Но есть в их внешности нечто, не соответствующее обычному облику лондонских клерков. Как-то уж слишком обеспокоенно оглядываются они по сторонам.

Сара старается быть незаметной; втягивает голову в плечи и задерживает дыхание. «Служащие» заглядывают в какую-то бумажку — должно быть, сверяют фото человека, за которым охотятся. Они далеко и сюда точно не доберутся.

«Закрывай свои чертовы двери и поезжай!» — мысленно ругает Сара машиниста.

Прерывистые сигналы сообщают о закрытии дверей. Несколько секунд — и поезд разгоняется по направлению к Тауэр-Хилл. Сара с облегчением вздыхает, и как только состав полностью скрывается в туннеле, она, вытянувшись, устраивается на скамье. Никогда бы не подумала, что монотонное постукивание колес в метро может оказаться таким радостным.

За стеклами дверей Сара видит тех, кто едет в других вагонах. В следующем вагоне девушка замечает женщину и двоих мужчин. Какой-то молодой человек смотрит DVD-плеер…

И тут Сара увидела его! В темном костюме, таком же, как и типы на станции возле вокзала Виктории. Он стоит, сравнивая лицо девушки с другим, на фото в руке… Он только что узнал ее. Точно!

Человек подносит к губам указательный палец, давая тем самым понять: лучше не шуметь. Направляется к ней. Сара тоже идет — но в обратную сторону, стараясь максимально увеличить расстояние между ними. Бежит к хвосту вагона. Добравшись до двери, распахивает ее. Прочие пассажиры, хотя и заметили закрывание-открывание створок, тут же утрачивают к происходящему всякий интерес.

Поезд начинает тормозить у станции Сент-Джеймс-парк. Незнакомец по-прежнему тщательно высматривает хоть какой-то знак, который помог бы ему выйти на след женщины, скрывшейся в последних вагонах.

Все происходит молниеносно — вспышкой, диким выбросом адреналина, вызванным страхом. В таких случаях силы утраиваются, а путь к спасению подсказывают инстинкты. Сара сидит на корточках, сгорбившись, прижавшись спиной к одному из сидений у выхода. Прошла десятая доля секунды — и вот девушка уже выбегает из состава на платформу и мчится что есть сил.

«Служащий» поспешно выбегает из поезда, он видит, как удаляется Сара — и вот их уже разделяет расстояние в три вагона. Тратить силы на погоню бесполезно. Преследователь достает оружие, мастерски прицеливается. На лице проступает улыбка: на удивление легкая мишень, даже неинтересно…

Человек нажимает на курок. В этот миг Сара как раз направляется в сторону одного из вагонов. Выстрел теряется в темноте туннеля.

Нужно немедленно снова выбираться наружу, но двери уже заперты, состав набирает скорость. Когда поезд оставляет станцию Сент-Джеймс-парк далеко позади, на лице незнакомца появляется выражение досады. Через несколько секунд он подносит ко рту руку и что-то говорит. Связывается с центром.

По щекам Сары бегут слезы. Она еще не успела отдышаться, но понимает, что нельзя терять ни минуты. Поезд вновь останавливается. Едва раздвигаются створки двери, как девушка вновь стремительно выскакивает на платформу.

ГЛАВА 16

Лучия

11 июля 1977 года

За рельефным, каменной резьбы, фасадом и зелеными деревянными дверьми царила атмосфера таинственная и благолепная.

Спроектированный братом Педро-де-Энкарнасьон, кармелитский монастырь Святой Терезы в Коимбре открылся 23 июня 1744 года. Наверное, тогда было столь же нестерпимо жарко, как и в этот июльский день 1977 года. Под палящим солнцем двое посетителей терпеливо дожидались, когда перед ними распахнутся двери.

Едва скрипнули державшие створку петли, как перед гостями возник силуэт «терезиньи» — так португальцы называли сестер-кармелиток. Монахиня встретила посетителей очень приветливо. Она была польщена тем, что эти двое наконец-то решили наведаться в ее монастырь. Белое одеяние и темный головной убор, «ток», обрамлявший лицо, придавали ей вид заботливый и кроткий. Эта женщина, с юности посвятившая себя служению Богу, казалась почти святой.

— Сеньор патриарх, как мы рады вашему решению посетить нас!

— Премного благодарю вас, сестра. Мне тоже очень приятно. Позвольте представить вам моего помощника: падре Диего Лоренци.

— Как поживаете, падре Лоренци? Прошу вас, заходите, заходите, не задерживайтесь.

Венецианский иерарх намеревался отслужить мессу в часовне кармелитского монастыря. Они с настоятельницей давно собирались провести обряд вместе, и вот теперь случай представился. Наконец-то кардинал Венеции прибыл в Португалию.

Навстречу посетителям вышла улыбающаяся настоятельница.

— Ваше преосвященство, вы не представляете, какую честь оказываете нам своим визитом! — произнесла монахиня; ее неловкие замедленные движения говорили о том, как редко ей приходилось здороваться с посетителями-мужчинами за руку. — Сестра Лучия ожидает вас. Она призналась мне, что была бы рада поговорить с вами и попросить благословения после мессы.

— Разумеется. Для меня это станет великой честью, сестра.

А потому сразу же после богослужения Альбино Лучиани и Диего Лоренци вновь прошлись монастырскими коридорами следом за встретившей их послушницей. Миновали громадную решетку, огораживающую от пола до потолка нишу в коридоре. В этом непроницаемом узилище кармелитки принимали родственников и друзей мужского пола. Но и венецианский кардинал, и его помощник общались с настоятельницей и монахинями без барьеров. Дон Альбино Лучиани станет говорить с пожелавшей видеть его сестрой без железных прутьев, которые едва позволяют собеседникам разглядеть лица друг друга, и оттого придают встрече двух христиан не столько религиозное благочестие, сколько горечь отчуждения, уныние и грусть.

Дон Альбино Лучиани и падре Лоренци укрылись от летнего пекла под сводами монастыря.

— Барокко, дон Альбино, — заметил Лоренци, чтобы избавиться от тягостной тишины в коридорах.

— Да, — с улыбкой согласился Лучиани, — здание возводили без помощи архитекторов, по замыслу монаха кармелитского ордена. Построили более двух веков тому назад.

— Совершенно верно, — согласилась монахиня, — отрадно, что ваше преосвященство так много знает о нашем скромном монастыре.

— Прошу вас, сестра, не стоит преувеличивать…

— Ах, синьор кардинал, молва о вашей скромности дошла и до нас, — взволнованно произнесла монахиня и, рассмеявшись, энергично махнула ладонью.

— Вы смущаете меня, сестра.

— У меня и в мыслях не было ничего подобного, ваше преосвященство! К тому же история монастыря действительно насчитывает более двухсот лет. К сожалению, жизнь в этих стенах была нелегка; лишь сейчас мы можем активно работать и строить планы на будущее.

— Период Республики, — пояснил своему спутнику дон Альбино.

— В смысле? — уточнил Лоренци, чувствуя, что теряет нить разговора.

— Синьор кардинал имеет в виду установление республиканского правления. 10 октября 1910 года в монастырь ворвались чужаки и изгнали проживавших там монахинь, — пояснила настоятельница.

— Неслыханно! — возмутился Лоренци.

— В действительности, падре Лоренци, республиканцы всего лишь продолжали печальную традицию. Разграбление религиозных общин началось еще в период монархии, когда победили политические партии. Этот монастырь остался действующим лишь благодаря особому разрешению, выданному Марией Второй. И это разрешение действовало до 1910 года. Не то чтобы мне хотелось вмешиваться в политику, падре Лоренци, но раз уж я имею к этому отношение… Когда на нас обрушились этибедствия, монахини нашли пристанище у родственников и друзей, а позже расселились по кармелитским общинам Испании. Позже, в 1973 году, в Португалии стало спокойней, а самое главное — утихла враждебность по отношению к верующим. Тогда трое из сестер-изгнанниц вернулись в Коимбру, чтобы восстановить кармелитский орден. В те времена монастырь занимали военные, так что сестрам пришлось арендовать дом и преодолевать множество трудностей. В 1940 году прошел слух, будто военные собираются покинуть монастырь, и сестры предприняли невероятные усилия, чтобы вернуть здание ордену. В 1947 году им удалось добиться своего, но до того времени из всех верующих дожили лишь двое; одна из них стала настоятельницей, получившей ключи.

— Трогательная история, сестра, — заметил Лучиани.

— Она наверняка уже известна его преосвященству.

— Разумеется, мне уже доводилось слышать об этих событиях… но впервые — от монахини коимбрского ордена… А для меня, сестра, это гораздо важнее.

Проникнув на территорию монастыря, все трое продолжали путь. На стенах еще сохранилось немного фресок, несмотря на беспощадный солнечный свет снаружи.

Вошли в келью, обставленную очень скромно и непритязательно. Дубовый стол, стеллаж с несколькими книгами, старые стулья… Чувствовалось, что все эти предметы — благотворительные пожертвования. Гости задержались перед распятием, целиком занимающим одну из стен. Крест словно излучал благодать, заполняющую всю комнату. Два простых деревянных бруска.

— Сестра Лучия вот-вот подойдет. Не желаете ли кофе или освежающих напитков?

— Если вы будете столь любезны, сестра, то я бы предпочел кофе, — ответил дон Альбино.

Падре Лоренци выбрал тот же напиток. Оба священника сели, дожидаясь появления сестры Лучии.

— Представьте себе, дон Альбино: сейчас мы встретимся с сестрой Лучией! Я так много о ней слышал… — произнес Лоренци, взволнованно и восхищенно.

— И мне тоже, Лоренци, доводилось слышать чудесные истории об этой женщине. Она одна из наиболее важных для церкви фигур, а Фатимская мадонна — одна из самых почитаемых католических святынь. Наука не в силах объяснить, как и почему это происходит, но видения сестры Лучии подобны божественным откровениям. Впрочем, третье пророчество до сих пор не оглашалось.

— Третья тайна?

— Да.

— Самая важная изо всех трех?

— Уверен, что и остальные два секрета тоже весьма интересны. В сущности, падре Лоренци, тайна едина, но сестра Лучия разделила ее на три части. В свое время были раскрыты два первых пророчества, о третьем же до сих пор ничего не известно.

— В двух первых частях пророчества девы Марии Фатимской, оглашенных самой сестрой Лучией в 1941 году, говорилось о Первой мировой войне (воистину адское видение) и о том, что Россия приобщится к таинствам Приснодевы. Третью же часть пророчества сестра Лучия не пожелала раскрывать никому.

Оба гостя испытывали вполне попятное любопытство. Ходили слухи о том, что третья часть пророчества была связана с чудовищными катастрофами, едва ли не с Апокалипсисом, светопреставлением, истреблением рода человеческого. Досужие вымыслы тех, кто охоч до церковной мистики. Церкви же, как известно, необходимо действовать достаточно осторожно, не разжигая понапрасну страсти и волнения.

— Сестра Лучия прожила в кармелитской обители тридцать лет, — пояснил венецианский кардинал.

— Всю свою жизнь она посвятила Христу.

— Как и мы. Как многие из нас. Было бы крайне легкомысленно полагать, будто мы достойны сближения со Спасителем. Важно помнить, что не причиненное нам или совершенное нами зло, а лишь добро превыше всего.

Послышался женский голос:

— Мудрые слова, ваше преосвященство.

Сестра Лучия появилась неожиданно, бесшумно и была одета, как и все «терезиньи».

— Как вы, дорогая сестра?

— Спасибо, слава Богу, ваше преосвященство. — Лучия опустилась на колени для того, чтобы поцеловать руку кардинала.

— Прошу вас, сестра, не нужно, это мы должны опускаться перед вами на колени, — произнес дон Альбино на правильном португальском — родном языке сестры Лучии. Они могли общаться на итальянском, английском, французском, немецком или испанском — все эти наречия были собеседникам известны.

Сестра Лучия держалась довольно бодро для своего возраста, словно ей досталось здоровье, которого не хватало остальным детям, увидевшим Богоматерь. Франсишко и Жасинта умерли еще в детстве, во время эпидемии гриппа 1919–1920 годов. Лусия единственная осталась в живых.

С того дня, как «трое подпасков» — так прозвали детей — погнали пастись овечью отару в местечко под названием Кола-да-Эрья, прошло немало лет. Сегодня там, в одном из самых прославленных в Португалии мест, возвышается базилика Святой Девы Марии Фатимской и Часовня Предстояния. В тот день, 13 мая 1917 года, дети увидели Богоматерь. Из трех подпасков только Лучии удалось поговорить с Предстоятельницей. Жасинта могла лишь слышать святую мать, а Франсишко — лишь видеть. Мадонна попросила детей возвращаться на это место каждые тринадцать месяцев и прилежно молиться. Дети исполнили просьбу.

Весть о случившемся разнеслась по окрестностям. Возникли бурные споры; дети утверждали, что видели Пресвятую Деву. Девятнадцатого августа Богоматерь явилась в другом месте. А тринадцатого сентября подпасков забрали по указанию недоверчивого алькальда Вила Нова де Оурема. Святая Дева предсказала, что в сентябре свершится чудо, которое докажет всем, включая маловерных представителей церкви, что ее явление троим детям было истинным. В последний раз мадонна явилась в образе Предстоятельницы и попросила поставить на месте явления церковь в ее честь. Кроме того, она сообщила, что разразившаяся в те дни Первая мировая война скоро завершится. Тысячи искренне верующих людей увидели явленное в подтверждение истинности слов чудо: Солнце завертелось вокруг собственной оси и закружилось невообразимым образом. Свидетелям происходящего казалось, что светило вот-вот обрушится на землю.

Семьдесят тысяч человек, собравшихся в одном месте, пали ниц при виде явленного чуда. Зрелище, достойное того, чтобы быть внесенным в Библию, назвали «Чудом о Солнце», и для христиан оно стало неоспоримым свидетельством Божественной силы.

Несколько месяцев спустя закончилась война, как и предсказывала Лучия — девочка, узревшая Мадонну.

Когда свершившееся в Фатиме чудо стало известно всему миру, Лучия де Жешуш стала благоразумней. Закончив в 1921 году колледж Св. Доротеи в городе Опорто, она направилась в Испанию и провела несколько лет в размышлениях о собственном религиозном призвании. В 1946 году вступила в кармелитский орден, а в 1949 приняла постриг в монастыре Святой Терезы.

Встреча с Альбино Лучиани должна была ограничиться несколькими минутами обмена любезностями, но продолжалась почти два часа. Ни разу за это время не упоминалось ни чудо, ни явления, ни третья часть пророчества. В присутствии безмолвного падре Лоренци дон Альбино и монахиня предпочитали говорить о всевозможных мирских пустяках. Быть может, собеседники просто не видели смысла в том, чтобы углубляться в серьезные вопросы религии, национальной или международной политики — эти темы мало интересовали сестру Лучию, да она и не скрывала собственного равнодушия. Монахиня, поддерживаемая доброжелательной улыбкой дона Альбино, сожалела о маловерии, свойственном молодому поколению, судя по всему, ничуть не беспокоящем старших. Венецианский кардинал не согласился: миру предстоит пройти сложный путь, но молодежь нельзя упрекнуть ни в отчужденности, ни в равнодушии.

Кардинал и монахиня попивали кофе, неспешно беседовали, и незаметно текли минуты в мирной келье. И вдруг стало очень тихо — казалось, что все вокруг озарилось сверхъестественным сиянием — и в этой тишине раздался отчетливый громкий голос, от которого едва не задрожали стены.

— А вам, ваше преосвященство, — венец Христа и страсти Христовы!

Потрясенный падре Лоренци уставился на сестру Лучию. Он был готов поклясться, что сказанное исходило именно от монахини.

Дон Альбино невозмутимо посмотрел на помощника, после чего перевел взгляд на престарелую служительницу Господа. В это мгновение кардинал понял: таинственное послание обращено именно к нему, но ни на мгновение не утратил ни добродушия, ни самообладания. Напротив, медленно прикрыл веки, чтобы обдумать услышанное.

— Дон Альбино… — сбивчиво прошептал падре Лоренци.

Священнослужитель лишь вскинул руку, призывая к тишине, чтобы не прерывать видение. Секретарь кардинала растерялся. Что же это, предсказание? Божественное откровение? А может быть, монахиня вещает волею злых сил?

В это мгновение любому постороннему наблюдателю показалось бы, что сестра Лучия спит, сидя в кресле и положив руку на кофейный столик. Но священники знали, что на самом деле монахиня бодрствует. Устами сестры Лучии говорил сам Всевышний. Лоренци никогда прежде не доводилось видеть людей в состоянии транса, но кардинал, судя по всему, успел привыкнуть к такого рода явлениям и, не выказывая ни малейшего замешательства, по-прежнему держал вскинутую руку, призывая к тишине.

— Есть неизреченное пророчество, связанное с вашей смертью, — продолжал странный, окрашенный совершенно чужеродным тембром голос, изливавшийся из гортани монахини. — Бог сохранит, Господь помилует…

Ошеломленный Лоренци наблюдал, преисполнившись ужаса и благоговения.

Мгновение спустя сестра Лучия открыла глаза; ее лицу вернулось прежнее, мягкое выражение, с которым она появилась в келье.

— Не желаете ли еще кофе, ваше преосвященство? — спросила она.

— Охотно, сестра, — ответил Лучиани, глядя собеседнице в лицо без малейших признаков волнения после только что услышанного. — Вы же знаете, как я люблю кофе.


По пути к машине, на которой гостям монастыря предстояло вернуться в Фатиму, секретарь наблюдал за кардиналом со смешанным чувством испуга и недоумения. Наконец, не в силах справиться с любопытством и собравшись с духом, падре Лоренци осведомился у монсеньора Лучиани:

— Дои Альбино… что же произошло?

Остановившись, кардинал Лучиани положил руку на плечо Лореици и несколько минут смотрел в лицо секретаря с той безмятежностью, к которой помощник успел привыкнуть почти за год их совместной работы.

— Успокойтесь, падре Лоренци. Я же говорил вам, что сестра Лучия — дама крайне интересная. Вы согласны со мной? — и прелат пошел дальше, неся в кармане полученный от сестры Лучии сложенный листок.

Больше падре Лоренци и дон Лучиани ни разу не обсуждали случившееся.

ГЛАВА 17

Лондонский климат мало напоминает атмосферу амазонской сельвы, но именно таким показался он Саре, едва девушка ступила на Бридж-стрит. Напротив — Биг Бен, одна из крупнейших часовых башен в мире, возвещал, что наступила почти полночь. Сара сворачивает налево, к Вестминстер-бридж, и пускается бежать. На мосту стоит несколько человек. Девушка немного успокаивается. К тому же, Лондон — город с едва ли не самым большим количеством видеокамер на квадратный метр. Сара борется с искушением вызвать такси. Сперва нужно кое-что сделать. Она смотрит на возвышающийся шпиль лондонской телебашни — сейчас он напоминает девушке зловещий гигантский коготь.

«Ну же, — ободряет себя Сара, — соберись, вспомни, что должна выполнить». Миновав мост, прошла несколько метров по Вестминстер-бридж-роуд, и вновь — направо, на Бельведер-роуд.

Девушка собирается войти в первую же попавшуюся телефонную будку. Она готова двигаться до тех пор, пока не найдет то, что нужно. И вот, наконец, подходящий телефон обнаруживается у торговой зоны, близ Ватерлоо-бридж.

Сара снимает трубку. В этот раз она решает не пользоваться карточкой.

— Добрый вечер. Хотелось бы сделать звонок за счет абонента. Мое имя?.. Э-э… Грег Сондерс… — произносит девушка скорее вопросительно, чем утвердительно. Впрочем, телефонистка совсем не обращает внимания на то, что мужское имя произносит женский голос, и просит подождать на линии.

Несколько секунд спустя на другом конце провода раздается вопрос:

— Грег, ты?

— Натали, это не Сондерс. Это Сара. Прости, что обманула, но у меня не оставалось выбора.

— Сара? — переспрашивает собеседница, не скрывая удивления.

За все те годы, которые Натали руководила работой Сары, ей ни разу не приходилось застать подчиненную в таком смятении.

— Да, это я. Хочу попросить тебя о большом одолжении.

И быстро, но четко и с внятностью, присущей профессиональному журналисту, Сара рассказывает обо всем, что случилось в Лондоне.

— Тебе нужно обратиться в полицию, — произносит Натали, не в силах осмыслить только что услышанное.

— Нет, Натали, я не могу; никому нельзя доверять! Просто помоги. Тебе даже идти никуда не придется. Умоляю! Только ты в силах меня выручить!

Повисает неловкое молчание, во время которого начальница Сары обдумывает, как лучше поступить. Женщины всегда поддерживали друг друга. Если не считать редких стычек по утрам, Сара — ее подруга и одна из лучших сотрудниц агентства новостей международного уровня, которым руководит Натали.

— Договорились. Что нужно сделать?

— Спасибо, Натали!

— Не за что. Говори быстрей, пока я не передумала.

— Скажи, где находится площадь короля Вильгельма Четвертого?

— Всего-то?

— Да.

— Секунду. Тебе перезвонить или подождешь?

— За звонок платишь ты, так что решай сама.

— Договорились. Тогда не вешай трубку, я быстро, — слышится скрип кресла.

Натали садится перед монитором компьютера.

— Площадь короля Вильгельма Четвертого… — повторяет подруга — не столько в трубку, сколько про себя.

— Именно.

— Подожди секунду. — Проходит секунда, две, три, четыре, пять… — Ты действительно не знаешь, почему тебя преследуют?

— Не имею ни малейшего представления.

— Ну что же… сейчас скажу… — профессиональные журналистские интонации меняются, голос становится похож на речь служащей справочной. — А, вот, нашла. Точнее, не нашла. Под именем короля Вильгельма Четвертого найдены только сады в зоне Кристал-палас. Подожди-ка немного… А, еще есть улица Вильгельма Четвертого. Между Стрэнд-роуд и Чаринг-Кросс-роуд. Вот, пожалуй, и все. А такой площади нет.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Наверное, ты ошиблась.

— Нет же, ничуть! Тот, кто назвал мне это имя, предупредил, что скорее всего, раньше я просто не слышала о такой площади. Я подумала, причина в том, что место очень далеко от центра, но чтобы площади не было как таковой…

— Но ведь ее нет! Дай-ка я сделаю еще один запрос.

— Вряд ли поможет.

— Что же… не хочешь — иди спроси в полиции.

— Какая ты добрая, Натали.

— Сейчас, подожди. Вильгельм Четвертый: родился в 1765 году. Правитель Соединенного королевства и Ганновера с 1830 по 1837 годы. Сын Георга Третьего, наследовал старшему брату, Георгу Четвертому. Предпоследний правитель из Ганноверского дома. Получил прозвище «король-моряк». Реформа избирательной системы, отмена рабства и детского труда на территории империи. Мне нравится этот мужчина!

— Ближе к делу! Мне не нужна лекция по истории. Больше никаких сведений нет?

— Нет. После Вильгельма Четвертого правила королева Виктория… Подожди, я посмотрю в «Гугле». — Раздается быстрое постукивание по клавиатуре. — Секунду, подожди…

— Нашла что-нибудь?

— Странно…

— Что именно?

— Площадь короля Вильгельма Четвертого… Нашла!

— Быстрее говори! — Сара торопит собеседницу, не в силах сдержать любопытства.

— Раньше так называлась Трафальгарская площадь!

— Ты серьезно?!

— Вполне! Сомнений нет. Трафальгарская площадь раньше называлась площадью короля Вильгельма Четвертого.

— Большое спасибо, Натали! Возможно, ты спасла мне жизнь.

— Или нет…

— Увидим.

— Конечно… Да, Сара, — произносит Натали, прежде чем закончить разговор.

— Что?

— Если попадется крупная сенсация, не забудь обо мне…

И с этими словами она вешает трубку.

ГЛАВА 18

Трафальгарская площадь — самая оживленная в Лондоне. Место встреч, место национального единения, место воспоминаний, праздников и ликования. Не зря это место назвали в память об одном из важнейших сражений, произошедшем 21 октября 1805 года близ Трафальгарского мыса у города Кадис. Тогда британцы уничтожили объединенную франко-испанскую флотилию и стали повелителями морей, чье владычество не осмеливался оспаривать никто.

Простор, два фонтана по сторонам, громадная, пятидесяти шести метров высотой, коринфская колонна из гранита, увенчанная статуей адмирала Нельсона, героически погибшего в битве, а ныне покоящегося в соборе святого Павла — все это придает Трафальгарской площади очарование, которое ценят и коренные жители, и туристы. Четыре огромных бронзовых льва, но преданию, отлитые из трофейных французских пушек, ограждают колонну и создают ощущение силы и абсолютного могущества. По углам четыре постамента, увенчанных статуями. Это — король Георг Четвертый и два генерала, завоевавшие для Англии Индию. Четвертый пьедестал отведен под соперничающие статуи, постоянно оспаривающие друг у друга честь занимать постамент. Первоначально там хотели поставить памятник Вильгельму Четвертому, но замысел не удалось реализовать из-за нехватки собранных средств, а потому правитель, чьим именем собирались назвать площадь, оказался исключенным из собственного замысла.

Сейчас, поздним вечером, на площади еще много народу, в основном — группы туристов и влюбленные парочки. Никто не вызывает подозрения… и каждый подозрителен. Нескончаемая суета. Вокруг площади безостановочно снуют автомобили, лимузины, такси, машины скорой помощи, автобусы, мотоциклы и велосипеды.

Вдалеке — арка Адмиралтейства, поставленная в честь королевы Викторин; она открывает путь по огромному проспекту, ведущему к Букингемскому дворцу. На востоке — церковь Святого Мартина-на-полях, Дом ЮАР и Стрэнд, соединяющий Вестминстер и Сити. Но нас интересует Чаринг-Кросс-роуд, особая зона Сохо, самый богемный изо всех районов Лондона. Здесь, на перекрестке с Грейт Ньюпорт Стрит, останавливается какое-то такси.

Из машины выходит Сара Монтейро. После звонка она направилась на вокзал и Ватерлоо, где вновь рискнула воспользоваться банкоматом и снять триста фунтов, чтобы платить наличными за необходимые покупки.

Прежде ей удавалось успешно скрывать свое присутствие на заполненной прохожими Чаринг-Кросс-роуд. Девушка идет в сторону проклятой (или благословенной) площади короля Вильгельма Четвертого. Не желая входить в логово зверя, она попросила таксиста высадить ее за один километр до пункта назначения.

Сара обходит площадь с южной стороны, направляясь в сторону Дома Канады — украдкой, осторожно. То и дело беспокойно оглядывается. Проходит перед фасадом Национальной галереи и дальше, несколько метров в сторону центральной улицы, ведущей на площадь. Останавливается, разглядывает фонтаны, колонну Нельсона и особенно пристально людей. Люди — самое главное, ведь именно они опаснее всего. Разглядывает фасады, стараясь угадать, откуда исходит враждебный взгляд. Убийца, держащий наготове оружие с глушителем, может притаиться где угодно.

А вот и он. Уборщик, один из многих рабочих в красочной желто-зеленой униформе. Сара вспоминает, что именно этого человека она несколько часов назад видела из окна своего дома. «Скорее всего, — размышляет девушка, — бояться нечего». Этот тип не держит руку у рта, как «клерки» в метро, но у него действительно есть при себе стандартная рация. Хотя уборщику для работы передатчик не нужен. Совсем. Наверное, это тот самый Рафаэль, о котором рассказывал отец, или… Хотя лучше об этом не думать.

Сара продолжает путь, сливается с толпой. Быстро оборачивается, ища взглядом дворника. Разглядывает остальных уборщиков — они все так же равнодушно расчищают отведенные им зоны. Те, кто на виду, ничуть не скрывают собственного присутствия; по правде говоря, их мало интересует Сара Монтейро… как, впрочем, и остальные прохожие.

Кто же из них Рафаэль?

Девушка боится, что ее вот-вот схватят, затащат внутрь какого-нибудь автомобиля. Или остановят ее беспорядочный бег снайперским выстрелом. Воображение Сары захлестывает водоворот пугающих картин, сцен и образов; кружится голова, и девушка едва не падает в мрачную бездну, теряя сознание. Повсюду — людская толчея.

Кто-то окликает ее. Это один из дворников:

— Сара Монтейро? Идемте со мной. Положитесь на меня.

Не дожидаясь ответа, хватает девушку под локоть и подталкивает вглубь людской толчеи, подальше от площади.

— Куда мы идем? — недоумевает потрясенная девушка, но ответа не получает. — Ты — Рафаэль? — допытывается она дрожащим голосом.

Из светящегося кармана униформы доносится звонок мобильного, «уборщик» вынимает трубку и говорит по-итальянски:

— La porto alla centrale… Si, l`obiettivo e con me… Negative. Non posso rifinirla qui… Benissimo.[13]

Девушка почти не понимает смысла сказанных слов. Из динамика доносится хриплое, басовитое бормотание. Наверняка главарь. Кто же такой этот незнакомец, спаситель или один из охотящихся за ней убийц?

Отец рассказывал только о Рафаэле, об одном человеке, без помощников… Девушка пытается вырваться, но сопровождающий с силой стискивает ее локоть:

— Не глупи. Зачем торопить неизбежное? Впрочем, если потребуется, то я… — достаточно нескольких слов, чтобы понять намек.

Сара так старалась, чтобы ее не поймали… но что она могла? Лучше бы отец назначил другое место встречи. Ужасно, когда даже не знаешь, за что тебя убьют. И никогда уже не узнаешь… Девушка вновь чувствует бессилие и усталость.

Но ее судьба еще не решена. От улицы, выходящей на площадь, между памятниками сэру Генри Гейвлоку и колонной Нельсона, мчится черный автомобиль, раздается визг тормозов.

— Я позабочусь о ней, — сообщает выходящий из автомобиля человек.

Сару охватывает тревожное чувство deja-vu. Пробуждается интуиция. Тотчас вспомнилось: это же тот самый человек, который преследовал ее в метро и стрелял в нее!

— Va bene,[14] — соглашается «уборщик».

«Клерк» без лишних слов насильно усаживает Сару на заднее сидение автомобиля, а сам устраивается рядом с водителем. Машина на полной скорости проносится через суетливую Трафальгарскую площадь.

Автомобиль мчится в сторону Парламент Стрит, а Сара Монтейро рассматривает человека, которому предстоит позаботиться о ней. Среднего возраста, выглядит очень спокойным. Но все же Сару одолевают сомнения и тревога.

— Кто вы такой? — допытывается она. Но водитель даже не смотрит в зеркало заднего вида. — Кто же вы?

Ответа нет.

Примерно через полчаса, если верить внутренним часам Сары, человек за рулем останавливает машину, выходит вместе со спутником, и они оба скрываются из виду. Возвращается лишь один — тот, кому перепоручил девушку «уборщик». Он устраивается на месте шофера. Еще двадцать минут спустя они въезжают во двор, обстроенный с большим вкусом. Автомобиль замедляет ход. Сердце девушки неистово колотится от страха. Дверь гаража автоматически поднимается, машина заезжает внутрь, паркуется возле новенького, сияющего «Ягуара».

Девушка и незнакомец выходят из автомобиля.

— Следуй за мной, — хладнокровно распоряжается мужчина.

Без лишних слов открывает заднюю дверцу автомобиля. Сара поспешно пересаживается в другую машину.

— Куда мы поедем? — Вопрос остается без ответа. — С меня хватит! Я так больше не могу! Что вы собираетесь со мной сделать?!

— Не беспокойтесь, вы будете со мной, пока я не узнаю, какие именно ценности вам достались. Даже не надейтесь улизнуть. — Вместо прежнего хладнокровия в голосе звучит истинная страстность. — К тому же ваш отец вряд ли направил бы вам на помощь непрофессионала.

— Но кто же вы?!.. — девушка совершенно сбита с толку.

— Меня зовут Рафаэль. Сегодня вечером вы будете моей гостьей.

ГЛАВА 19

Пекорелли

20 марта 1979 года

Была поздняя ночь, но Кармине Мино Пекорелли еще работал в кабинете на улице Виа Орацио, изучая последние новости общественной жизни за номером «Политического обозревателя». Пекорелли понимал, что осмотрительные люди осуждают его издание; его не раз упрекали за раздувание скандалов и распространение порочащих слухов, сдобренных домыслами и ложью. Разумеется, сам он нисколько не переживал по этому поводу: репутация — дело читателей, а уж они-то всегда рады еженедельному фельетону прославленного журналиста. На страницах издания говорили о связях знаменитостей с тайными обществами, о крупных хищениях из общественных фондов, о загадочных убийствах и множестве других темных дел.

Пятидесятилетний Пекорелли кичился тем, что имеет доступ к эксклюзивным материалам и опубликовал ряд статей, которые никто другой не смог бы написать. По слухам, своими успехами он был обязан связям в высшем обществе; поговаривали, что журналист нередко появляется во влиятельных кругах, поближе к источникам новостей, и водит дружбу со множеством сильных мира сего. Одна из таких влиятельных фигур оказывала финансовую поддержку «Политическому обозревателю».

В тот день журналист и адвокат сидел у себя в кабинете, положив ноги на стол и откинувшись на спинку кресла. Зажав телефонную трубку плечом у уха, он поддерживал разговор — вполне деловой, но полный намеков, нападок, восклицаний и скрытых, едких выпадов. Развалившись в кресле, с широкой улыбкой на губах, Пекорелли выглядел вполне довольным и чувствовал себя вольготно…

Очевидно, звонок не был связан с профессиональными обязанностями напрямую. Скорее, личный вопрос. Пекорелли намеревался увеличить свое состояние, поднажав — вернее, пошантажировав, — человека на другом конце телефонного провода. Информация, которой владел журналист, могла нанести собеседнику весьма существенный урон, стань она достоянием широкой общественности. Собеседник Пекорелли не был простым смертным: Великий Магистр масонской ложи «Пропаганда Дуэ», известной также как П-2, по имени Личио Джелли. Пекорелли, между прочим, состоял в той же ложе.

— Будет лучше, если мы обсудим вопрос при личной встрече, — заметил Джелли.

— Согласен.

— А не пообедать ли нам завтра — здесь, в Риме?

— Великолепная идея, — откликнулся Пекорелли, — и, кстати, захвати деньги.

— А где гарантии, Мино, что ты не захочешь вновь воспользоваться старой информацией? Ты отдаешь себе отчет, сколько проблем появится у нас, как только ты опубликуешь этот список?

— Такова журналистика, Личио. Работа у нас такая.

— Уж я-то знаю, что для тебя означает «журналистика». Откуда мне знать, что ты не захочешь снова заняться той же, с позволения сказать, «журналистикой»?

— Пятнадцать миллионов будут более чем весомой гарантией.

— Пятнадцать миллионов? — едва ли не со стоном повторил Джелли. На несколько мгновений воцарилась тишина, но положение магистра не позволяло ему торговаться. — Мы же не о такой сумме договаривались, Мино.

— Ну да, я помню. Но кажется, информация стоит таких денег.

— Список ценой в пятнадцать миллионов?! Этот список не стоит пятнадцати миллионов!

— Разумеется, сведения об участниках П-2 не стоят таких денег. Но имена, фигурирующие в сверхсекретной платежной ведомости П-1, вместе с примечаниями и кое-какими компрометирующими данными — они, безусловно, стоят. И ты понимаешь, что опубликовать эти сведения — значит подставить тех, кто стоит за тобой, — произнес Мино так, что его слова прозвучали, словно жестокая угроза. — Да и убийство папы Иоанна Павла Первого, и помощь, которую мой босс и ты предложили Марио, чтобы помочь замести следы после Моро, — все это дорогого стоит.

— Ты же всегда нам помогал, Мино. Что на тебя вдруг нашло? Разве мы тебе мало платили?

— Пятнадцать миллионов — вполне достаточная сумма, чтобы как следует меня отблагодарить. Я опубликую список П-2… В конце концов, он и так у многих на слуху. Вот увидишь в печати имена и сразу поймешь, что и вторую часть скоро распространят. Подумай. Так будет лучше и тебе, и всем остальным.

Джелли призадумался; было заметно, что он пытается оценить, насколько сильна позиция Мино.

— Завтра за обедом все обсудим. Тебе придется снизить расценки.

— Ни за что. Приноси деньги — и все пройдет отлично.

Назвав цену в пятнадцать миллионов, шантажист все-таки был готов в любой момент снизить ее, особенно если Джелли слишком промедлит с расчетом.

— Хорошо. Я уверен, что все будет отлично. До завтра, — поспешно попрощался Джелли. — Встретимся в восемь, где обычно, — произнес он и повесил трубку.

Улыбаясь во весь рот, Мино Пекорелли погасил свет в кабинете, запер дверь и вышел на улицу, к своему автомобилю. Все шло так, как он предполагал, и к тому же наилучшим образом. Он и представить себе не мог, что Джелли в этот момент звонит одному из влиятельных членов итальянского правительства: сообщить, чем закончились телефонные переговоры.

— Его невозможно переубедить: Мино несгибаем. Либо мы ему заплатим, либо он опубликует списки, — рассказывал магистр.

— Не понимаю, что происходит… Что взбрело ему в голову? — недоумевал собеседник.

— Если заплатить сейчас, потом он потребует еще и еще. Мино нельзя больше доверять: он слишком много знает.

— Успокойся, Лично. Все под контролем. Больше журналист нас не побеспокоит. Мы предоставили ему немало шансов… наверное, даже слишком много, но он не пожелал прислушаться к нашим советам. Что же, в конце концов, он сам выбрал свою судьбу.

— Ciao, Джулио.

— Ciao, Личио.


Радость Кармине Мино Пекорелли, вприпрыжку идущего по улице Виа Орацио к своему припаркованному автомобилю, была настолько сильной, что на несколько мгновений его охватило неудержимое желание засвистеть.

Вот она, жизнь! У журналистики есть свои преимущества. Профессия, в свою очередь, позволила влегкую срубить деньжат. Глупо страдать от мук и угрызений совести, тем более что совесть придумали те, кому она не нужна. Возможно, он не слишком разборчив в средствах, но кое-какое чувство справедливости все же не чуждо и ему: Мино ни разу не наезжал на тех, кто не в состоянии заплатить. Такой подлец, как Джелли, постоянно замешанный в темных авантюрах и сомнительных делишках, приворовывающий у одних на благо другим (не забывая при этом и о собственном обогащении) и способный на что угодно, лишь бы навязать свое предложение, заслуживает наказания от таких, как Кармине Пекорелли.

Машина журналиста припаркована в конце улицы, почти на углу. Мино открыл дверь, поудобней устроился на сиденье. Закрыть салон не позволила чья-то чужая рука. Подняв голову, журналист увидел двух незнакомцев, стоящих возле автомобиля. Один, придерживавший дверцу, ухватил Пекорелли за волосы и с силой рванул голову назад. Тут же выхватил пистолет, уткнул дуло в рот журналисту и дважды нажал на курок.

Проблема Личио Джелли была решена.

ГЛАВА 20

Человек, назвавшийся Рафаэлем, ведет машину осторожно, чтобы не вызывать подозрений. Сразу видно — профессионал. Берет пакет, лежащий на сиденье рядом с водителем, протягивает его сидящей позади Саре.

— Что это? — удивляется девушка.

— Еда.

— Но я не голодна.

— На вашем месте я бы все-таки подкрепился. Гамбургера и порции кока-колы на вечер явно недостаточно.

— Но как ты узна… — Сара не договорила, ответ стал ясен сам собой. — Хотя нет, не нужно отвечать. Забудьте.

Девушку охватывает растерянность. Человек, гнавшийся за ней в метро, стрелявший в нее (в этом нет ни малейшего сомнения) оказался тем самым Рафаэлем, которому советовал доверять отец… Неужели ее дурачат? Да, похоже, ее догадки верны. Сейчас появится главарь, ее будут пытать, а под конец — все равно прикончат, добьются они своего или нет… Преследователи знают о ее списке больше, чем она сама.

— Полагаю, у вас накопилось ко мне немало вопросов, — дружелюбно замечает Рафаэль.

— А? — внезапное замечание собеседника застает Сару врасплох.

Повисшая тишина, казалось, совсем не смущает незнакомца, он продолжает вести машину как ни в чем не бывало. От него исходит самоуверенность, можно даже сказать самодовольство; кажется, Рафаэлю нравится мучить свою пассажирку. А может быть, это его естественное состояние? И кто он вообще такой, этот странный человек? Фантазии и предположения вихрем проносятся у девушки в голове.

— Я к вашим услугам, — настойчиво повторяет мужчина.

Кажется, он всерьез настроен на то, чтобы заставить Сару чувствовать себя комфортнее и раскованнее. Но фраза, произнесенная на безупречном английском, звучит будто приказ.

— Первый вопрос, приходящий мне на ум, вполне естественен. Зачем вы пытались убить меня в метро?

— А разве я пытался вас убить?

— Именно. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Хм-м…

— Разве вы станете отрицать?

— Скажу напрямик, чтобы не было недомолвок: если бы я действительно собирайся в вас попасть, то мы бы сейчас не разговаривали.

— А какого черта вы делали у меня дома? Это вы в состоянии объяснить?

— Могу… Вот только готовы ли вы к моим объяснениям? — с предельной серьезностью отвечает Саре ее новый знакомый.

— Готова я или нет, но я хочу знать. Чтобы разобраться.

— Разумеется, — натянуто улыбается Рафаэль и задумчиво смотрит на девушку. — Вы что-нибудь слышали об Альбино Лучиани?

— Конечно же, — Сару задевает снисходительный тон мужчины, говорящего с ней, словно с тупицей. — Альбино Лучиани известен всему миру как Иоанн Павел Первый, получил прозвище «улыбчивый папа».

Сара вспоминает папское правление Иоанна Павла Первого. Хотя журналистка никогда не углублялась в вопросы религии, тем не менее она вспоминает, что пребывание папы на престоле Святого Петра оказалось недолгим.

— Ему довелось править лишь несколько месяцев, — вздыхает девушка.

— Ошибаетесь. Иоанн Павел Первый прожил в сане понтифика лишь тридцать три дня, с августа по сентябрь 1978 года.

— Только тридцать три?

— Для одних это было слишком много, для других — слишком мало. Его смерть окутана величайшей тайной. По официальной версии Ватикана, папа скончался от сердечного приступа, но кое-кто считает, что его убили.

— Ну что же, всегда найдутся ненормальные, желающие поддержать теорию заговора…

— Расскажите об этом сыщику Пьетро Савьотти из римской полиции, — замечает Рафаэль. — Судя по всему, он как раз из «ненормальных», считающих, что в этой истории еще немало темных пятен.

— Но кому могло понадобиться его убивать?

— Тут было бы уместней спросить не «кто», а «за что». Мотив преступления гораздо важнее, чем личность преступника.

— Ну хорошо… Так за что же его убили?

— Позвольте ответить вопросом на вопрос: вам приходилось хоть раз слышать о П-2?

— Кажется, это тайное общество или что-то в этом роде…

— Что-то в этом роде… П-2 — сокращенное название масонской ложи «Пропаганда дуэ». Ее цель — захват политической, военной, религиозной и финансовой власти.

И Рафаэль вкратце рассказывает историю этой организации. Она была создана в Италии в 1877 году как филиал Великой ложи Востока теми, кто не смог основать других, равных ей по значимости. Сообщали, что в 1960 году в организации состояло немногим более десятка человек… Когда Великим Магистром стал Личио Джелли, в нее вступало по тысяче новых членов ежегодно. Позже, в пору своего расцвета, ложа насчитывала в своих рядах 2400 человек, включая генералов, политиков, судей, кардиналов, епископов и других представителей самых различных профессий и степени влияния. В 1976 году Великая итальянская ложа Востока разорвала узы, связывавшие ее с Личио Джелли и П-2. Так эта организация превратилась в независимую структуру, весьма чуждую итальянскому масонству.

— Разумеется, — продолжает Рафаэль, — Джелли от собственных замыслов так легко не отказался и продолжал плести интриги, чтобы тайком попасть в итальянское правительство. Для этого новоявленный магистр разработал «План демократических преобразований ложи П-2». Помня о его предшественниках, связанных с европейским фашизмом, нетрудно догадаться, что фактически речь шла не о демократической, а о тоталитарной системе. К концу семидесятых годов ему, судя по публикациям в прессе, почти удалось добиться поставленных целей. Методы, которые применял Джелли, не очень отличались от тех, что используют мафиозные структуры по всему миру. Стоило перейти дорогу магистру — и неосторожному грозила преждевременная встреча со Всевышним. Немало преступлений, покушений и убийств, совершенных в те годы, вели к П-2.

— И в результате, — догадывается Сара, — если я правильно вас поняла, получилось так, что эта организация вознамерилась убить Иоанна Павла Первого? Допустим… но при чем тут я? Кто охотится за мной — люди из П-2? Но зачем?!

— Затем, что Господу было угодно сделать вас обладательницей крайне ценного списка фамилий членов организации. Перечень старый, ему более двадцати пяти лет, и до сих пор он никому не попадался на глаза. Многие из упомянутых в нем людей уже мертвы, но некоторые еще живы, и если документ опубликовать, то окажутся затронутыми интересы многих высокопоставленных особ. Они готовы убить кого угодно, лишь бы избежать огласки.

Но Сара уже не слушает. То, что сказал человек за рулем, вызывает бурю противоречивых чувств. Список… В списке, который она носит с собой, — имена мертвых и здравствующих членов П-2, «Пропаганды Дуэ»! И в списке — имя, от которого появляется тяжесть на сердце, и кажется, словно тонешь в омуте неопределенности и растерянности — имя ее отца, Рауля Брандао Монтейро… Разве так бывает?..

Рафаэль догадывается о мыслях девушки, но ничего не говорит. Пусть придет к соответствующим выводам самостоятельно.

— А вы сами состоите в П-2?

Прежде чем ответить, Рафаэль ненадолго задумывается:

— Когда-то я был членом организации более высокого уровня. Выполняя одно из заданий, был вынужден вступить в П-2.

— Не понимаю, — вздыхает девушка.

Саре становится ясно, что она оказалась вовлеченной в весьма сложную игру. Лучше всего выяснить правду напрямик, без обиняков.

— П-2 охотится за вами, — продолжал Рафаэль. — Что же касается моих отношений с этой организацией, то они прекратились недавно — как раз в тот момент, когда вы оказались в автомобиле. И теперь они преследуют не только вас, но и меня тоже. Поверьте, рано или поздно нас обязательно найдут…

— Ну и к чему тогда этот разговор? Если уж умирать…

— Смотря какая карта выпадет, — еле заметно улыбаясь, отвечает Рафаэль. — Список у вас?

Сара достает из кармана пальто бумаги, находит два листка, составляющих список, и протягивает их Рафаэлю. Тот молча изучает фамилии, даже не сбавляя скорости. Несколько мгновений спустя возвращает документы Саре:

— Вам знакомы еще чьи-нибудь имена, кроме вашего отца?

— Ну, судя по вашему рассказу, все эти фамилии можно будет без труда отыскать в «Гугле» — скорее всего, они известные люди.

— Возможно, вы нравы. Но все-таки присмотритесь.

С предельным вниманием, строчку за строчкой, Сара перечитывает первую страницу. Теперь, когда многое стало понятным, обилие итальянских фамилий уже не удивляет. Девушка осознает, что последовательность цифр перед каждой фамилией абсолютно случайна. После каждого числа идет буква, иногда — две или три.

— Номера идут не по порядку. Да и в буквах, кажется, мет никакого смысла.

— Это регистрационные номера членов общества, — а буквы обозначают место происхождения. Вот, например, — Рафаэль вновь взял бумаги у Сары из рук, — и сам великий магистр, кстати. «440ARZ Личио Джелли»… Зарегистрирован под номером 440, уроженец Арецци… Понимаете?

— Да, — отвечает девушка, не отводя взгляда от имени, которое стало для нее самым главным: 843 PRT Рауль Брандао Монтейро…

— PRT… Португалия!

— Сара, вы же тогда еще даже не родились…

— Да и вас еще не было… Рафаэль улыбается в ответ:

— Пожалуй, мне исполнилось к тому времени лет пять или шесть…

Девушка внимательно изучает список, и вдруг обнаруживает еще одно знакомое имя:

— А эта фамилия с пометкой MIL относится к…

— Да, он из Милана. Но тогда этот человек еще не занимался политикой… Да и в П-2 он больше не состоит.

— Да, но ведь состоял же! Сам премьер-министр Италии… Масштабы такие, что… Не знаю, что и думать…

— А вы не думайте!

Сара вновь углубляется в изучение списка. Размах планов ужасает. К тому же, здесь оказался замешан ее отец. Как далеко зашел и во что еще впутался капитан Рауль Брандао Монтейро?

— А что это за каракули? — спрашивает девушка, чтобы отогнать печальные мысли.

— Надпись, благодаря которой список становится бесценным. Иоанн Павел Первый, собственноручно.

— Правда?

— Да.

— И что же означает надпись?

— Классификацию. Имена и род занятий. Вот, например, Жан-Мари Вийо: cardinal segretario di Stato. Иными словами, генеральный секретарь Ватикана.

— И он тоже состоял в П-2?

— Разумеется.

— А на второй странице — тоже заметки, сделанные папой? Тайнопись? — девушка передает водителю листок с поспешной, неразборчивой надписью. Рафаэль внимательно читает написанное:

18, 15–34, Н, 2,23, V, 11
Dio Bisogno e IO fare lo. Suo augurio Y mio commando
GCT(15)-9,30–31,15,16,2,21,6-14,11,18,18,2,20
— Что это значит?

— «Что требует Бог, то я исполняю. Его воля мной правит». На итальянском, довольно корявом.

Через несколько мгновений Рафаэль оборачивается.

— Что случилось? — недоумевает Сара.

— Нам нужно кое-кого навестить.

— Кого же? — спрашивает девушка.

— Того, кто разберется.

— В чем? — Рафаэль на полной скорости ведет машину по улице с оживленным движением, и, судя по всему, отвечать на вопрос не собирается. — В чем разберется? Что вы прочитали?

Автомобиль выезжает на еще более оживленную улицу, поворачивает на восток. Рафаэль увеличивает скорость, ничуть не беспокоясь о том, что его заметит полиция; патруль проезжал мимо несколько мгновений тому назад.

— Да, заметил, — наконец отвечает человек за рулем, не вдаваясь в подробности, словно единственное слово объясняло всё. И тут же берется за мобильный телефон.

— Что вы заметили? — настаивает встревоженная Сара.

— Шифр.

ГЛАВА 21

По укатанной дороге, обнесенной фабричной изгородью, неспешно едет «Бентли».Дорога соединяет частный особняк с главной магистралью.

Машина проезжает почти три километра, прежде чем остановиться перед автоматизированными стальными воротами. Ворота немедленно распахиваются перед автомобилем — значит, приехал кто-то, кого владелец усадьбы знает и ждет. Водителю не приходится задерживаться и даже сообщать, кто именно занимает заднее сиденье.

Машина доезжает до трех крупных выступов, за которыми поднимается входная лестница. Пассажир не ждет, пока шофер распахнет перед ним дверцу, как того требует этикет, и энергичным рывком выбирается наружу. Гость не пользуется звонком — просто набирает код из шести цифр на настенной панели. Прежде чем войти на территорию имения, тщательно отряхивает с элегантного костюма от «Армани» все пылинки и поправляет ворот рубашки.

Хозяин, или, выражаясь точнее, великий магистр, дожидается приехавшего в гостиной — не потому, что так принято или удобней, но оттого, что таков план на сегодняшний вечер. Старик в дальнем углу с помертвевшим лицом выслушивает рассказ по телефону.

Не обязательно знать его хорошо, чтобы понять: что-то не так. Если точны данные о ходе операции, собранные помощником до возвращения, то Джеффри Барнс допустил промах.

Деликатно кашлянув, гость дает знать о своем присутствии. Бросив стремительный взгляд в сторону вошедшего, магистр приветствует его кивком. Вновь прибывший готовит две порции водки, его слух напряжен. Когда старик опускает телефонную трубку, подручный протягивает стакан и усаживается в кресло.

— Полагаю, что с момента нашей последней беседы кое-что изменилось, — замечает он.

Старик тоже садится, глубоко вздыхает. Редко приходится видеть магистра вздыхающим так тяжело, хотя в последнее время он куда более мрачен, чем раньше. Помощник вспоминает, что он служит старику вот уже более пятнадцати лет. И все это время, каждый раз опускаясь все ниже и ниже, он страдал от невыносимых телесных и душевных мук.

— Да, невероятные перемены, — отвечает старик, сделан пару глотков. — Случилось то, что полностью спутало наши планы.

— Кажется, вы говорили о предателе, — собеседники всегда были откровенны в общении. — Неужели среди людей Джеффри Барнса появился двойной агент?

Старик допивает водку до последней капли:

— Лучше бы это был предатель, — ворчит он.

— Как это?! — взгляд помощника полон недоумения и беспокойства.

Но ответ очевиден:

— Случилось то, чего нельзя было допускать.

— Предатель среди наших? Поверить не могу!

— Придется поверить.

— Но где? Здесь, в Италии? Среди новых членов?

— Нет. Среди гвардии.

— Гвардеец? Сукин сын, мать его! Вы знаете, кто это может быть?

Старик кивает:

— Он сам себя выдал.

— Кто же это? — спрашивает встревоженный помощник. — Я прикончу его собственными руками, но прежде скажу, за что эта сволочь отправляется в ад!

— Джек, — равнодушно отвечает магистр.

— Джек? Какой еще Джек?

— Джек Пейн, — поясняет старик и выжидает несколько секунд, чтобы помощник смог осмыслить информацию.

— Но кто он такой на самом деле?

— Я распорядился, чтобы его нашли, но Джек как сквозь землю провалился. Его подлинная личность, скорее всего, очень тщательно засекречена.

— Иначе мы бы уже разыскали его. Старик вновь вздыхает:

— Возникла непредвиденная ситуация, и мы должны реагировать на нее оперативно.

Помощник встает; он уже оправился от сильного потрясения, произведенного неожиданным известием. Теперь можно принимать решения хладнокровно.

— В любом случае, прежде всего нам необходимо реализовать план по уничтожению объекта. Как идет операция?

— Ты не понял! Они вместе! Если поймаем предателя — найдем и женщину, — говорит, поднимаясь, старик.

— Думаете, нам придется отправиться из-за этого в Лондон?

— Вряд ли это необходимо. Будем следовать плану, но придется ввести режим максимальной опасности; когда в игру вступает двойной агент, возможны разные сюрпризы. Рано или поздно, предателя вычислит ЦРУ.

— Но они могут и не успеть!

— В любом случае, если отправимся в Лондон, то это лишь выведет Барнса из себя и заставит нервничать.

— Так что же теперь делать?

— Распорядись, чтобы подготовили самолет к назначенному вылету, хватит с нас Барнса. Успокойся, они еще появятся. Невозможно жить и не оставлять после себя следов.

— Особенно в Лондоне. Но не забудьте, вместе с женщиной человек, который знает, как уйти от нашей слежки.

— Да, я это уже заметил. Но если бы ты знал Джека так же хорошо, как я, то понял бы: пусть он и переметнулся, но от драки уходить не станет. Вряд ли Джек пожелает провести оставшиеся годы в бегах.

— Пойду передам распоряжения экипажу.

Как только подчиненный выходит из зала, звонит факс. Через несколько секунд машина заглатывает белый лист, и на другой стороне аппарата выходит страница с надписью и фотографией. Старик хватает бумагу и рассматривает изображение Джека Пейна — человека, представившегося Саре Монтейро как Рафаэль. Внизу страницы заглавными буквами написана одна-единственная фраза:

NO DATA AVAILABLE
Старик с силой комкает бумагу, но вспыхнувший гнев стремительно проходит.

— Тебе не убежать, Джек, — уверенно произносит магистр.

Выходя из гостиной, он опирается на трость, с трудом передвигая увечную ногу. Дело не терпит отлагательств. Магистр еще раз смотрит на смятый лист и, прежде чем швырнуть его на пол, тихо произносит:

— Она сама приведет тебя ко мне…

ГЛАВА 22

Перед нами возвышается знаменитый Британский музей — хранилище свидетельств славного прошлого цивилизации. Более семи миллионов экспонатов отражают путь рода человеческого на земле. Публичный доступ в музей был открыт в далеком 1759 году, и с тех пор на выставках побывали миллионы посетителей. Подлинные сокровища музея — египетские мумии и Розеттский камень, находящийся на экспозиции с 1802 года.

Перед гигантским строением на Грейт Рассел Стрит останавливается «Ягуар». Рафаэль и Сара направляются к огромной решетке, увенчанной позолоченными стрелами. Мужчина приближается к дверце рядом с громадными воротами. Здесь — сторожевая будка, с охранником внутри.

— Добрый вечер, — говорит Рафаэль.

— Добрый вечер, — отвечает одетый в униформу молодой человек, скрывая жевательную резинку во рту.

— Я хотел бы поговорить с профессором Джозефом Маргулисом.

— С профессором Джозефом Маргулисом? — выражение лица охранника вряд ли можно назвать любезным.

— Да. У нас назначена встреча.

— Секунду, — охранник заходит в будку, чтобы позвонить. Он не сводит с Сары глаз.

Рафаэль уже позвонил профессору прямо из автомобиля, и объяснил, что им необходимо срочно встретиться. Ученый, пусть и не сразу, с неохотой, но согласился. А поскольку профессор работал в Британском музее круглые сутки, встречу назначили здесь.

Молчаливое ожидание наводит на Сару тоску. Начать разговор непросто, но нужно обязательно. Девушка решает заговорить со своим спутником, к которому, после насыщенных событиями последних часов, проведенных имеете, уже обращается на «ты»:

— Скажи, а как мой отец во все это впутался? Какова его роль в организации?

— Пусть он сам тебе расскажет.

Преисполненный служебного рвения охранник проверяет, назначена ли встреча, и впускает их в помещение музея.

— Профессор Маргулис сейчас к вам выйдет.

— Большое спасибо.

— Вы же и раньше приезжали к нему, верно?

— Да. Но в такое неудобное время впервые, — признает Рафаэль с притворно робкой улыбкой.

Охранник утрачивает первоначальную враждебность, которая будто входит в его служебные обязанности, и становится дружелюбнее.

Они подошли ко главному входу в музей, расположенному посередине строения. Выступающие торцы придают зданию форму буквы U, перечеркнутой прямыми линиями. Фасад обрамляют сорок пять коринфских колонн, и это придает музею царственный вид. Треугольный верх фасада над величественным входом поддерживают кариатиды.

Сара спотыкается на ступеньках, ведущих к широкой лестничной площадке.

— Если бы мы выполняли секретную операцию, нас бы давно раскрыли! — с серьезным видом, хотя и посмеиваясь в глубине души, заявляет Рафаэль.

— Если бы мы выполняли секретную операцию, то не стали бы представляться охраннику. И вошли бы не через главную дверь.

— Ты права.

— А какую роль во всем этом играет понтифик, дон Лучиани?

— Катализатора.

— Катализатора чего?

— Список, доставшийся тебе, папа держал в руках в ночь своей смерти. Он был получен от высокопоставленного члена П-2, адвоката и журналиста Кармине Пекорелли. Этот Пекорелли основал издание, на страницах которого разглашалась всяческого рода скандальная информация. Сеть шантажа и услуг была разработана столь тщательно, что даже специальное издание, «Политический обозреватель», финансировалось бывшим премьер-министром, близким другом Личио Джелли, возродившим «Пропаганду-2» в шестидесятые и семидесятые годы. Великий магистр был настоящим хамелеоном и манипулятором; щепетильность не входила в число его достоинств. Он мог поддержать правых или левых радикалов, если ему это было выгодно, и его обвиняли в том, что, следуя собственным интересам и политической конъюнктуре, он готов сотрудничать с любой партией. Например, ложе П-2 полагалось противодействовать любым политикам левого толка, на практике же Джелли содействовал основанию террористической организации «Красные бригады».

— Понятно. Но зачем тогда Пекорелли отправил список в Ватикан? — Сара не успевает разобраться во всей этой мешанине имен, дат и скрытых интересов.

— Ты все равно не поверишь, но я расскажу, — отвечает Рафаэль. — Чтобы заработать денег. Эта такая форма шантажа, которой пользовался Джелли. В этой истории оказались замешаны жадность и амбиции: сначала «Политический обозреватель» служил интересам Джелли, но наступил момент, когда Пекорелли понял, что его покровитель тоже может стать объектом шантажа. Джелли не учел, что Пекорелли был из тех, кто умеет постоять за себя. А у журналиста было предостаточно фактов, чтобы шантажировать Джелли, и прежде всего из-за денежных махинаций. В конце концов Пекорелли опубликовал часть списка членов «Пропаганды-2», но кажется, кто-то из членов организации оказался чересчур решительным и опасным.

По сведениям, имевшимся у Рафаэля, злосчастный список каким-то образом попал в руки Павлу VI и не вызвал серьезных потрясений лишь потому, что понтифик к тому времени страдал от серьезной болезни и, конечно же, был не в силах бороться с заразой, успевшей поразить самое сердце Святого Престола.

Когда же в городе Святого Петра его сменил Павел I, в руках у нового папы оказался список участников «Пропаганды-2». Папа навел соответствующие справки, чтобы выяснить, насколько достоверна информация, и, по-видимому, собрался искоренить непотребство. Известно, что церковный сан несовместим с членством в тайных обществах, далеких от Церкви, особенно — в обществах масонского толка. Когда папу Лучиани нашли мертвым, он держал в руках перечень членов «Пропаганды-2».

— Должно быть, — заключает Рафаэль, — папа Иоанн Павел II решил заняться вопросом лично, как это принято в Ватикане. Вероятно, понтифик собирался потребовать лишить сана всех, замешанных и деятельности ложи, не поднимая лишнего скандала.

Скорее всего, папа отправил копию документов и секретный архив Ватикана, а оттуда она случайно попала к Фиренци. Не совсем представляю, как развивались события дальше. Если у тебя есть еще вопросы, лучше спроси своего отца.

— Но какова его роль в этих событиях?

Беседа обрывается при первых звуках шагов в коридоре. Сара вопрошающе смотрит на Рафаэля:

— Зачем пришли? — слышится хриплый голос.

— Чтобы расшифровать код.

Входит немолодой толстяк в халате, приближается к гостям. Рафаэль узнает друга.

— Профессор Маргулис!

— Здорово, старик. Как по-твоему, подходящее сейчас время, чтобы помешать святому затворнику?..

— Всякий час — от Бога.

— Кто эта женщина? — профессор Маргулис за словом в карман не лез.

— Подруга. Шэрон… э-э… Шэрон Стоун.

— Шэрон Стоун?! — восклицает ошарашенная Сара.

— Очень приятно познакомиться, миссис Шэрон. — профессор щеголевато поглядывает на девушку. — Простите, что не здороваюсь, но у меня испачканы руки…

— Ничего страшного, — Сара рассматривает ученого, стараясь догадаться, чем же он занимается.

— Нам пришлось вмешаться в дела государственной важности, — полушутя, полусерьезно произносит Рафаэль, — мы не можем рассказать, в чем дело. Но тут кроется некая тайна… Не поможешь? — спутник Сары достает из кармана листок и протягивает Маргулису.

Здоровяк сокрушенно вздыхает и замолкает. Минут через пять он выходит из транса:

— Посмотрю, чем смогу помочь… Следуйте за мной.

Они входят в главное здание музея, и, пройдя по парадной лестнице, поворачивают то направо, то налево, пока не оказываются в темном и очень широком коридоре.

— Не кричите, а то мумий перебудите, — беззаботно шепчет Маргулис. — Где вы повстречали этого ненормального? — обращается профессор к Саре.

— Он не… — пытается было объяснить девушка.

— В монастыре в Рио-де-Жанейро, — не дает договорить Рафаэль.

— Так она монашка, да? — ехидно спрашивает Маргулис.

— Все было совсем не так… — начинает было Сара, но спутник стискивает ее ладонь.

— Ну, вот мы и пришли, — сообщает профессор и открывает двойную дверь. Она ведет в большую комнату, которая заставлена стеллажами и всевозможными столиками, выстроенными в ряд. Обстановка комнаты становится видимой лишь после того, как Маргулис включает две тусклых лампочки, придающих помещению мрачный вид. Оставив бумагу на столе, направляется к стеллажу. — Ну-ка, посмотрим… Ага, вот! Криптография…

— Тебе помочь?

— Да нет. Присаживайся, и девушка тоже пусть садится.

Рафаэль и Сара выразительно переглядываются. В глазах девушки — недоумение и любопытство.

— Зачем ты наговорил ему столько ерунды? — полушепотом спрашивает она.

— Я говорил ему только то, что он хотел услышать.

— Так значит, вот что он хотел от тебя услышать? Что ты спутался с бразильской монахиней по имени Шэрон Стоун?

— Не переживай. Цель оправдывает средства. Или думаешь, ему бы захотелось узнать правду?

— Слушай, я уже успела забыть свое настоящее имя!

Рафаэль крепко сжимает Сару за плечи и встряхивает, чтобы она осознала всю серьезность ситуации:

— Правда может нас всех убить! И подтверждение этому — ты, хотя ты все еще жива. Не забывай.

Девушка вздрагивает. Рафаэль отпускает спутницу, смотрит на Маргулиса; тот сидит за тремя раскрытыми книгами, держит листок.

— Как вы познакомились? — спрашивает Сара.

— С Маргулисом? Много лет назад он у меня преподавал. Очень серьезный человек, хотя с виду не скажешь. Получил образование в Ватикане, обладает фундаментальными знаниями в области криптографии. Если мы действительно обнаружили код, он его расшифрует.

— Что он тебе преподавал?

— Это что, допрос?

— Нет, просто хочу скоротать время.

— Маргулис преподавал мне теологию.

— Теологию? Ты — богослов?

— Не только.

Маргулис отводит взгляд от бумаги:

— Дружище, дешифровка займет не один час. Я буду долго подбирать ключ… и даже не знаю, код перед нами или шифр. Тебе есть чем заняться?

Рафаэль на секунду задумывается:

— Да. Можно, я перепишу текст?

— Само собой.

Девушку снедает любопытство, она подходит к Рафаэлю:

— Куда нам дальше?

— Сумеете сами выбраться? — спрашивает доктор Маргулис.

— Да, не беспокойся. Как только что-нибудь найдешь — позвони мне по этому номеру.

Закончив переписывать таинственные слова и цифры, молодой человек протягивает Маргулису листок со своим телефонным номером и выходит. Следом — Сара.

— Куда мы идем?

— Подстрижемся.

— Как, прямо сейчас?

Возвращаясь широким коридором, они повторяют путь до самой двери и оказываются в тесной пристройке у выхода. До двери, где охранник в будке смотрит на черно-белый экран, пятьдесят метров. Рафаэль и девушка выходят на Грейт Рассел стрит.

— Если мы смогли разбудить профессора из престижного Британского музея в половине третьего помп, то вполне можем побеспокоить парикмахера в начале четвертого.

— А разве это так срочно?

— Дорогая, речь идет не о моих волосах. Это твои слишком длинные, придется подрезать.

ГЛАВА 23

Некоторым встречам суждено рано или поздно состояться, как бы мы ни пытались их избежать. Человек не всегда властен над судьбой…

Степенно, уверенно идет по дороге мужчина преклонных лет, неотличимый от множества незнакомцев. Хотя возможно, некоторые прохожие его знают. Этот человек так и не заметил, что кто-то следит за ним в толпе. Конечно же, преследователь — мастер своего дела. Оба человека только что вышли из театра «Хилтон», где посмотрели замечательный мюзикл «Пиф-паф, ой-ой-ой», и сейчас направляются на юг по Американской, или Шестой, авеню. Пройдя несколько метров и свернув на Тридцать Восьмую стрит, старик заходит в жилое здание. Его почтительно приветствует консьерж в форменной одежде.

Преследователь просто смотрит на него, предусмотрительно держа дистанцию. Сравнивает номер подъезда с тем, что записан. Надо убедиться, что старик живет именно здесь.

Как только пожилой человек скрывается в подъезде, наблюдатель звонит по мобильнику. Несколько мгновений спустя рядом с ним останавливается черный пикап. Человек садится в машину. Автомобиль остается на месте. Нужно подождать…

— Он живет здесь? — уточняет водитель пикапа на одном из восточноевропейских языков — кажется, на польском, — и присвистывает, пораженный великолепием особняка.

Человек в черном пальто ограничивается утвердительным жестом, не отводя при этом взгляда от великолепного строения.

— Что, провалилось дело в Лондоне? — спрашивает водитель.

— Да.

— Ты скажи, почему мы не можем войти и просто ликвидировать этого типа?

— Потому, что он — ключ.

Человек в черном пальто еще раз внимательно смотрит на дом. Затем просит поляка остаться у подъезда, а сам достает из кармана портрет. Популярное изображение папы Бенедикта XVI за мессой. Вынимает крошечный фонарик и просвечивает фотографию ультрафиолетом. Тысячи мельчайших волокон в точности повторяют изображение старца, за которым они следят, а понтифик Ратцингер словно бы исчезает. Когда ультрафиолет выключен, таинственное изображение пропадает, точно на банкноте, и улыбающийся папа вновь благословляет прихожан.

— Он — ключ ко всему…

ГЛАВА 24

Альдо Моро

9 мая 1978 года

Альдо Моро писал письмо родным. Одно из множества посланий, разосланных по множеству адресов, включая самого понтифика Павла VI и ключевые фигуры его партии, за те пятьдесят шесть дней, проведенных в плену у «Красных бригад».

И хотя с виду он походил на бедняка, этот спокойный, бесстрастный человек пятикратно становился премьер-министром Италии. Правительство, возглавляемое Джулио Андреотти, не снизошло до переговоров с террористами из «Красных бригад», требовавших освободить нескольких заключенных.

Поскольку о выполнении требований и речи быть не могло, а премьер-министр заявил, что сам похищенный решительно возражает против каких-либо переговоров с преступниками, судьба Альдо Моро, лидера Христианской демократической партии, похищенного 9 марта 1978 года, была непредсказуема.

С того самого дни Моро ни с кем ни встречался и не разговаривал, если не считать Марио — его охранника и похитителя, «ответственного за размещение». Сперва Марио держался с министром так, будто допрашивал его, и Альдо Моро казалось, что его тюремщик выпытывает какие-то сведения, но вскоре их встречи превратились в долгие доверительные беседы. Марио считал своего подопечного замечательным человеком, достойным уважения, несмотря на обстоятельства.

Позиция, которую занял лидер и силовики из его же собственной партии, глубоко потрясла похищенного. Никто и пальнем не шевельнул, чтобы ему помочь, хотя в отправленных письмах пленник подчеркивал, что правительство должно прежде всего ценить человеческую жизнь. Большинство христиан-демократов и членов правительства, включая самого премьер-министра, считали, что Моро написал эти письма под принуждением, а потому они не выражают его действительных взглядов. Большего заблуждения и придумать было нельзя.

Как предводитель «Красных бригад» Марио мог бы в этой ситуации снизить притязания или отказаться от них, но он мог также и убить Моро, чтобы гарантировать успех следующих похищений. А может быть, молодой человек был лишь исполнителем, оставался просто пешкой в большой игре, не имея достаточной власти для поступков и решений… Как бы там ни было, Моро пребывал в твердой уверенности: живым ему не уйти.

На улице Виа Градоли, в той же квартире, где писал прощальные письма глава Христианской демократической партии, но в другой комнате, разговаривал по телефону Марио. Вместе с ним еще три человека. Двое смотрели телевизор, третий читал газету.

— Итак?..

— Сегодня, — ответил мужской голос на другом конце провода, — действуйте по плану.

— Договорились, — согласился Марио.

— Я перезвоню в течение часа. Американец хочет, чтобы все решилось так же, как всегда.

— Хорошо, — повторил Марио и положил трубку. — Что же, пора ставить точку во всей этой истории, — объявил он приятелям.

— Думаешь, так будет лучше? — вмешался тот, кто читал газету.

— Мы не можем повлиять на ситуацию. И отступать уже поздно.

— А я по-прежнему считаю, что лучше освободить Моро. Мы и так уже далеко зашли, гораздо дальше, чем собирались. Нас услышали и поняли. Осознали угрозу, — произнес террорист, складывая газету.

— Это не наша война, Марио. Мы не собирались заходить так далеко, — заметил его напарник, смотревший телевизор.

— Когда мы брались за работу, то понимали, на что идем, и были готовы к такому варианту, — успокаивал присутствующих Марио.

— Не рассчитывай, что я нажму на курок.

— И я не стану, — поддержал товарища другой человек, который все это время молча сидел на диване, уставившись в телевизор.

— Моро нужно обязательно освободить. Мы никому не собирались прислуживать.

— Даже и не думайте! Все закончится сегодня. Обратного пути нет, — доказывал Марио, попутно пробуя убедить себя, что речь идет о простом политическом решении.

Он и не предполагал, что от его решения зависит жизнь Альдо Моро. Впрочем, судьба похищенного была предрешена уже 16 марта; остальное — вопрос времени. Теперь настало время выполнить предопределенное.

Марио направился к спальне и повернул ключ в замочной скважине. Он застал политика сидящим: тот дописывал письмо родным.

— Вставайте. Идем, — приказал предводитель «Красных бригад», и в голосе его чувствуется волнение.

— Куда? — спросил похищенный, поспешно заканчивая письмо.

— Вас перевезут в другое место, — старательно отводя глаза от лица жертвы, произнес Марио, сворачивая одеяло.

— Вас не затруднит потом отослать это письмо?

— Его отправят. — Марио забрал конверт и перебросил через локоть сложенный плед.

Несколько мгновений оба смотрели друг другу в глаза.

Не выдержав открытости и безмятежности собеседника, Марио первым отвел взгляд. Все стало ясно без слов. Пленник прекрасно осознал, что будет дальше.

Они спустились к стоящей в гараже машине. Моро шел с завязанными глазами следом за Марио, троица держалась позади — из-за неловкости и отвращения перед решением, не имевшим ничего общего с политическими тезисами «Красных бригад». В гараже пленнику приказали забраться в багажник красного «Рено» четвертой модели.

— Накройтесь, — приказал охранник.

Альдо Моро с головой закутался в предложенный плед. Те несколько мгновений, которые Марио стоял, прикрыв глаза, показались ему вечностью. Он старался убаюкать собственную совесть, внушая себе, что так нужно, что другого пути нет. Что от него мало что зависит.

Достав пистолет, Марио выпалил в плед одиннадцать раз. Кроме него, никто не стрелял.

Дело сделано.

ГЛАВА 25

Рафаэль орудует ножницами в гостиничном номере. Он лично подстригает длинные волосы Сары, превращая ее почти в незнакомку. Девушка усаживается на край кровати и вздыхает. В этом вздохе — тревога, усталость, разочарование. И все по вине таинственной организации, из-за которой вся ее жизнь, и даже волосы, потеряли мало-мальски приличный вид.

— Пожалуй, сейчас я понимаю еще меньше, чем в начале всей этой истории.

Рафаэль еле заметно улыбается:

— Вполне естественно.

На несколько мгновений в комнате повисает тишина. Рафаэль и Сара следуют негласной договоренности не говорить о личной жизни. У них и без того достаточно забот, особенно у Сары. Чужие и знакомые имена, политические, религиозные и прочие деятели, недосказанные истории, ужасные разоблачения, масонские ложи, великие магистры и наемные убийцы… И отец, замешанный во всем этом. Что же это за мир, если даже люди, которым нужно доверять, не внушают доверия: скупые, лживые, да еще и убивают друг друга?

— Все ясно: этот Пекорелли отослал список в Ватикан, и его прикончили.

— Не позволяй журналистским инстинктам одолеть тебя. Так можно в два счета все испортить. Я не говорил, что адвоката убили из-за списка.

— Разве нет?

— Нет.

Конечно же, Рафаэль не поясняет, что Иоанн Павел I погиб из-за списка, содержание которого, в общем-то, уже было известно. В момент гибели папы эта бумага находилась у него в руках. Вероятно, именно упоминание кого-то из списка и привело к убийству.

— Из-за ошибочных допущений часто возникают сложности, — с таинственным видом замечает Рафаэль.

В организациях, связанных с «Пропагандой-2» и с самой масонской ложей, было известно, что Пекорелли назвал имя фигурировавшего в списке человека, или, по крайней мере, говорят, что он так поступил. Разумеется, журналист намеревался шантажировать Джелли, а с ним такие игры опасны.

Тело журналиста с двумя пулевыми ранениями в области рта нашли 19 марта 1979 года. Обвинить Джелли в убийстве было довольно просто, доказать вину сложнее. Еще тяжелее — выяснить, кто же настоящий capo, распорядившийся прикончить адвоката. Рафаэль знал наверняка: разветвленная преступная сеть создана рукой премьер-министра.

— Премьер-министра? — поражается Сара. — Да что же это за страна?!

— Та же, что прежде, — откликается Рафаэль. — Если бы ты знала хотя бы о половине всех событий на родине, или в любом другом месте на земном шаре, то ужаснулась бы. Члены П-2 не опасны сами по себе, угрозу представляют их слова или действия в связи с итальянской, европейской или международной политикой за последние тридцать лет.

В общем, Пекорелли, кажется, слишком много знал. Например, о причастности «теневого» министра к «Операции Гладио» — полувоенной террористической организации, созданной ЦРУ и MI-6 во время Второй мировой войны для подготовки вторжения СССР в Европу. Впоследствии, уже в семидесятые годы, та же организация принялась оказывать поддержку коммунистическим и социалистическим режимам, приходившим к власти в Восточной Европе и Центральной Америке. В течение долгих лет эту сетевую организацию поддерживали и финансировали ЦРУ, ОТАН, английские разведслужбы и учреждения из восточных стран.

В Италии «Гладио» осуществила масштабную операцию, называемую «стратегией устрашения». Работа «Гладио» сводилась к финансированию террористических групп левого толка, в результате чего граждане вполне демократическим способом выражали свою ненависть к демократическим партиям социалистов и коммунистов. Следуя своей стратегии, «Гладио» разработала, профинансировала и осуществила покушения на Площади фонтанов в 1969 и в Петеано в 1972 году.

Параллельно с европейскими подразделениями, филиалы «Гладио» работали в Греции, Турции, Испании, Аргентине, Франции, Германии и еще во многих странах. Цель везде была одна и та же: осуществление якобы коммунистического террора и создание политической атмосферы, благоприятной для консерваторов и крайне правых.

В 1990 году Джулио Андреотти раскрыл этот зловещий замысел, и немало участников организации были арестованы и осуждены, а сама система во многом пострадала. В ходе следствия удалось затронуть и П-2; деятельность тайного общества оказалась неразрывно связана с происходящим. Впрочем, это неудивительно: и у П-2, и у «Гладио» были общие фашистские корни.

Журналисту Пекорелли удалось выяснить немало мрачных подробностей — например, что «Гладио», П-2 и «Красные бригады» связаны с убийством Альдо Моро, итальянского премьер-министра и главы Христианской демократической партии. Да, утверждал Пекорелли, «Красные бригады» — левая террористическая группировка, но контролируемая «Гладио» и П-2. Более того, именно полуфашистские учреждения и породили террористов. Существовало мнение, что «Красные Бригады» полностью контролирует ЦРУ. Следуя собственным задачам, эти организации похитили Альдо Моро в 1978-м. Рафаэль считает весьма интересным тот факт, что премьер-министру удалось достичь «исторического компромисса», добившись сотрудничества с Итальянской коммунистической партией, к которой принадлежал Джулио Андреотти.

— Итак, — произносит Рафаэль, — кто же, по-твоему, похитил и убил Альдо Моро в 1978 году?

Сара вновь усаживается на краю кровати, подавленная сложностью сети заговоров, подкупа и манипуляций, о которой только что рассказал поселившийся с ней в одном номере человек. Растерянно поглядывает на Рафаэля, нервно потирая ладони.

— Принесешь мне что-нибудь выпить?

— Да, конечно.

Девушка встает, направляется к мини-бару у двери в номер. Приносит бутылку воды и освежающий напиток.

— Если П-2 действительно участвовала в «Операции Гладио» вместе с ЦРУ и остальными учреждениями, — пытается разобраться Сара, — то получается, что международные разведслужбы не только знали о существовании «Пропаганды», но даже сотрудничали с нею, да?

— Совершенно верно. Но правильнее было бы сказать «сотрудничают». Чтобы ты лучше поняла: каждый месяц ЦРУ перечисляет П-2 одиннадцать миллионов долларов. Наличности им хватает.

— Они и теперь тебе платят?

— Платили вплоть до сегодняшнего дня.

Сеть изо лжи и обмана начали плести еще во время Второй мировой войны. К концу сражений возникла атмосфера абсолютного недоверия: дряхлеющий Советский Союз, постоянно опасаясь провокаций со стороны Запада, замкнулся в себе, наглухо закрывшись от остального мира вместе со странами-союзниками по Варшавскому договору. А демократические страны, в свою очередь, боялись пропаганды КГБ и советских спецслужб.

Разведки Советского Союза и дружественных ему стран выплачивали огромные суммы коммунистическим партиям и даже террористическим организациям Запада.

Разведслужбы США, Англии и других стран делали то же самое, чтобы не позволить левым движениям прийти к власти, а потому не гнушались сотрудничеством с масонскими ложами, радикальными группировками, фашистскими течениями и иже с ними.

— Масонские ложи, политики, военные, разведчики… Кто же правит нами на самом деле?

— Теоретически мы — свободные граждане.

— Да, но кто отдает распоряжения? Ведь правительства, за которые мы голосуем, подчиняются тайным обществам!

— Неплохое заявление.

— А по-моему, это вопрос.

— Вопрос, в котором сразу и ответ.

— Какой ужас!

— Тогда не думай об этом.

— Как будто это так просто…

— Вот именно, — заверяет Рафаэль, — подумай о чем-нибудь попроще…

Сара ставит бутылку на стол, вздыхает, медленно подносит ладони к лицу, прикрывает глаза… Сколько лжи вокруг!

— Просто ужас, — повторяет она, — и что же нам теперь делать?..

— Предлагаю навестить твоего отца.

— Где же он? В Лондоне?

Рафаэль поднимается и достает из кармана пиджака мобильный телефон. Набирает номер и ждет. Когда на звонок отвечают, бегло произносит:

— Hallo. Ich benotige einige Pase. Ich bin dort in funf Minuten.[15]

ГЛАВА 26

— Кому ты только что звонил? — спрашивает Сара. Они снова в «Ягуаре», но теперь девушка устроилась рядом с водителем.

— Одному немцу, который сделает тебе паспорт.

— Только для меня?

— Именно. У меня уже достаточно паспортов.

— Этот немец — надежный человек?

— Ненадежный.

— Что ты сказал?

— Я говорю: нет, мы едем к ненадежному человеку. Те, кто занимается подделкой документов, работают только за деньги, чтобы развивался бизнес. Ради заработка они готовы слить любую информацию.

— Но ведь…

— Но эти люди готовы делиться информацией, только если им заплатят. Если думаешь, что он помчится сразу же нас сдавать, то ошибаешься. Можешь не беспокоиться.

— Ну да, теперь я ощущаю просто несказанное спокойствие, — язвит девушка.

— Я рад за тебя.

Поездка длится не более пяти минут, включая парковку у многолюдного шумного паба. В боковой стене здания — полуоткрытая дверца. Сара и ее спутник поднимаются по лестнице на третий этаж. Рафаэль нажимает кнопку звонка. Мгновенно распахивается дверь.

— Привет, как дела? — радостно приветствует их немец.

— Превосходно. А у тебя?

— Изумительно! Заходите.

— Я знаю, что ты лучший специалист в своем деле, — произносит Рафаэль и, заходя, подмигивает парню.

Гансу немногим больше двадцати. Фальшивки он делает не только быстро, но и качественно: документы еще ни разу не вызывали подозрений ни у одной из служб пограничного контроля… По крайней мере, до сих пор о подобных случаях ничего не известно.

— Ну, дядя, валяй, рассказывай, чего нужно.

— Мне нужно, чтобы ты сделал паспорт для этой леди.

— «Для этой леди»… Надо же, дядя, как ты заговорил.

Ганс достает фотоаппарат и подхватывает Сару под локоть:

— Встань спиной сюда.

Стена — сплошной фон нейтрального синего цвета для фотографий на документы.

— Не улыбайся.

— Что?

— Я говорю, не улыбайся. На фотографиях для паспорта не улыбаются.

— Хорошо, не буду.

Сара напускает на себя серьезный вид — может быть, даже слишком серьезный, а Рафаэль разглядывает увешенную снимками стену.

— Кто эти люди? Так много…

— Типы, которые ко мне наведывались.

— У тебя просто прорва клиентов!

— Не могу не согласиться, — хозяин подпольной мастерской подключает фотоаппарат к компьютеру и принимается за работу. — У тебя есть какая-то любимая страна или, может быть, тебе нужно какое-то особое имя?

Сара в замешательстве. Это она не предусмотрела.

— Шэрон Стоун, — вмешивается Рафаэль.

— А что, дядя, отличное имечко! И знакомое, вроде бы…

«Гнусный тип», — думает Сара.

— А страну можно любую, из Шенгенской зоны.

— Okey, man. Есть пять тысяч?

Сара подходит к Рафаэлю:

— Откуда ты знаешь этого субчика? — тихо спрашивает девушка.

— Я его не знаю. Я знаю одного человека, который знает его.

— Кое-кто, кажется, говорил, что вы дружите много лет…

— Получается, не дружим.

Ганс стучит пальцами по клавиатуре, обрабатывая фотографию, которую только что загрузил в компьютер.

Вскоре он встает и открывает дверцу шкафа. На секунду задумавшись, достает множество незаполненных паспортов разных стран.

— А ты, подруга, будешь путешествовать только по Европе?

— Хороший вопрос. Вполне возможно, что нам придется побывать и в Америке, — глубокомысленно замечает Рафаэль.

Сара смотрит на спутника, она заинтригована:

— В Америку?

— Заметано, дядя. Тогда я сбацаю ей французский паспорт, а второй будет американским. Французский — для Европы, а второй — для другого побережья, лады?

— Отлично.

Сара наблюдает за Гансом, тот откладывает два незаполненных паспорта: французский и американский.

— А это настоящие паспорта?

— А почему, по-твоему, никто ничего до сих пор не просек? — спрашивает Ганс, словно ему задали глупый вопрос.

— Прийти сюда — все равно что обратиться в посольство, но здесь ты можешь сам выбирать себе страну и имя, — произносит Рафаэль. — Понятно, что такое удовольствие стоит дороже.

— Не забывай о качестве, дядя. Качественная работа стоит денег, — уточняет Ганс.

У Рафаэля звонит мобильный телефон.

— Алло? Да, все идет как надо… Без проблем… Куда? Нам придется заехать еще в одно место, мы поедем оттуда…

— Кто это был? — интересуется Сара.

— А с чего ты решила, будто я должен постоянно перед тобой отчитываться?..

— Молодец, дядя! Уважаю! — встревает Ганс, потрясенно глядя на Рафаэля. Подходит, кладет оба паспорта в особый принтер, накрывает крышкой, точно у сканера, и нажимает кнопку. — Еще десять секунд, коллеги, — и готово!

ГЛАВА 27

Джеффри Барнс продолжает телефонный разговор. Теперь на английском, и, судя по властным интонациям, беседует не с начальством. Телефон — не красный, для общения с президентом США, и не второй, по которому он говорит на итальянском. Устройство, которым Барнс пользуется сейчас, предназначено, чтобы отдавать распоряжения и контролировать ход операции. Двадцать семь лег на службе и безупречным послужной список позволяют пользоваться некоторыми благами. И все же главная его страсть — работа. Разумеется, одно из основных преимуществ его положения в том, что можно не работать «в ноле», а просто перемешать фигуры на шахматной доске, оставаясь в безопасности и не подвергая себя напрасному риску.

Барнс беседует с руководителем операции. Обсуждаются успехи и неудачи.

— Как это исчезла?!

Барнс не может и не должен внушать агентам чувство растерянности, но в глубине души он давно считает, что все это задание — бесполезная морока. Оказалось, что дамочке удалось испариться под носом у агентов, выследивших ее на одной из самых многолюдных площадей Лондона… Тут есть чему удивляться. Итальянец приказал держать своих людей в резерве, пока специальная бригада будет нейтрализовывать объект. Наверняка этот провал без последствий не обойдется. К тому же под вопросом оказывается пресловутая безупречность его сотрудников.

«Предатель? Двойной агент?! Черт подери, — думает сотрудник ЦРУ. — Ну хорошо, пусть ищут. Не могли же они сквозь землю провалиться!»

Кладет трубку, откидывается назад на спинку кресла, руки — сзади, под голову. Глубоко вздыхает. «Если не отыщутся — нам конец», — думает он про себя.

— Сэр? — обращается Стафтон, деликатно заглядывая в кабинет.

— Говорите, Стафтон.

— Сэр, нам по-прежнему оставаться в резерве или вы согласовываете наше вмешательство?

Барнс задумывается, но ненадолго, чтобы его не заподозрили в нерешительности. Здесь обращают внимание на все — даже на молчание.

— В настоящий момент у нас обоих есть по удочке. Пусть подсекает первый, на чью наживку клюнет рыба.

— Понял, — отвечает Стафтон, — кстати, мы только что перехватили интересный звонок из Британского музея в местную полицию…

ГЛАВА 28

Крутятся колеса, «Ягуар» мчится вперед, Британский музей остается позади. Сара оглядывается, ощущая одновременно любопытство и злость.

— Даже не рассчитывай на мои извинения, — произносит Рафаэль, по-видимому, сожалея о фразе, сказанной на квартире у Ганса.

Если тем самым он пытался утихомирить страсти, то лучшего способа и придумать было нельзя: Сара совсем не ожидала услышать подобные слова.

— Ошибаешься, — отвечает девушка, глядя на спутника таким тяжелым взглядом, что тот не выдерживает и переводит взгляд на дорогу.

— Ошибаюсь?

— Мне не нужны твои извинения.

— Разве?

— Нет. Мне нужны объяснения.

— Так я и знал.

— Знал?

— Да. И ответил тебе в таком тоне только потому, что логово изготовителя фальшивых паспортов — не самое лучшее место, чтобы строить планы и раскрывать карты.

— Так ты скажешь мне, кто звонил?

— Твой отец.

— Папа? И что же он хотел? — любопытство столь сильно, что Сара злится на себя.

— Спрашивал, как продвигаются наши дела.

— И как же они продвигаются?

— Полагаю, неплохо, — отвечает Рафаэль, внимательно наблюдая за дорогой.

Сара тоже следит за асфальтовым полотном и не издает ни звука. Как могло случиться, что в считанные часы, в считанные секунды разрушена вся ее жизнь? Еще вчера все было в порядке, а сегодня она даже не знает, куда податься и где спрятаться.

— Если ЦРУ финансировала П-2, то получается, они знали о готовящемся убийстве понтифика? Или это всего лишь журналистские домыслы?

— Сложно ответить сразу…

— Я уже поняла, что всё не так просто. Но ты уж постарайся.

Рафаэль несколько мгновений смотрит на пассажирку, вздыхает, его внимание вновь переключается на дорогу и управление автомобилем. Потом начинает рассказывать:

— Если проанализировать геополитическую обстановку за последние семьдесят лет, то не найдется событий, в которых обошлось бы без ЦРУ и Соединенных Штатов. Еще не случилось ни одной революции, государственного переворота или политического убийства, к которому не приложило бы руку ЦРУ.

— Например?

— Примеров более чем достаточно. Скажем, Сальвадор Альенде, убитый во время чилийского государственного переворота, во главе которого стоял Пиночет, получавший поддержку от ЦРУ; Сукарно в Индонезии, свергнутый из-за связей с коммунистами — тогда американцы помогли военной хунте Сухарто расправиться с президентом. А во время так называемых «зачисток», финансируемых той же организацией, они уничтожили более миллиона предполагаемых коммунистов. В Заире привели к власти Мобуту, в Иране в ходе операции «Аякс» свергли премьер-министра Мохаммеда Мосабегга, избранного демократическим путем, а вместо него возвели на престол шаха; в Саудовской Аравии играли на арабских землях, точно за шахматной доской.

— А еще Ирак… — добавляет Сара.

— Да, но там все слишком очевидно: ЦРУ подтвердило существование оружия массового уничтожения… Правда, оружие могли запросто подбросить, чтобы потом как бы найти. По крайней мере, я бы поступил именно так.

— И теперь преступники наказаны?

— Нет. В том-то и дело, что расплачиваться за чудовищные ошибки, совершенные организациями, действующими в собственных интересах от имени граждан, приходится нам, простым людям.

— Получается, любой из нас может статьжертвой терроризма…

— Терроризм — изобретение спецслужб. Мы — жертвы оружия, изобретенного разведчиками.

Сара беспокойно ерзает на автомобильном сиденье.

— Значит, получается, что понтифик — одна из жертв?

— Именно. Жертва, необходимая для П-2, а ЦРУ просто сохраняло нейтралитет. Как в случае с Альдо Моро. В мире есть только один человек, которого, несмотря на многочисленные попытки, так и не удалось уничтожить.

Девушка ждет продолжения с предельным вниманием.

— Этого человека зовут Фидель Кастро.

ГЛАВА 29

Обыкновенно Джеффри Барнс разыгрывает свои комбинации, не выходя из рабочего кабинета на третьем этаже особняка в самом центре Лондона. Разумеется, телефонные звонки из Италии, исходившие из некоего здания на Виа Венето, время от времени заставляют Джеффри отрывать свой жирный зад от кресла и перемещаться быстрее обыкновенного. Вот и сейчас шефу разведки пришлось сесть в автомобиль и в сопровождении служебных машин отправиться на встречу в условленном месте.

— Я вылетаю, — слышится в трубке, — и хочу, чтобы вы решили проблему до моего прибытия. Займитесь этим вопросом лично, или вам больше никогда не сидеть в любимом кресле. Пошевеливайтесь!

Немногим позволено разговаривать подобным тоном с руководителем разведывательного подразделения. Те же, кто допускает подобное обращение, настолько могущественны, что перед ними Джеффри совершенно бессилен. Остается лишь согласно кивать головой и поддакивать, давая понять, что готов выполнить любой приказ.

— Даю вам карт-бланш, — говорит собеседник напоследок.

Барнсу даются полномочия действовать по собственному усмотрению и разыгрывать любые комбинации, чтобы поставить противнику мат, как в старые добрые времена.

Вот так и получилось, что Джеффри Барнс сидит в автомобиле с пистолетом в кобуре, освещенный светом фар едущей впереди машины. «Как двойному агенту удалось проникнуть на такой высокий уровень? Все это добром не кончится», — думает Барнс и пытается отогнать дурные предчувствия. Он сделает то, что должен. Ни одна женщина и ни один двойной агент, каким бы опасным он ни был, не заставят его упасть перед начальством в грязь лицом. Да, все это добром не кончится, это кончится очень плохо — и для объекта, женщины по имени Сара Монтейро, и для ее спасителя, двойного агента. «Будь ты проклят! Как ты мог так поступить?!» — безмолвно негодует Барнс. Включает радиотелефон, откидывается на спинку заднего сиденья автомобиля, принимает властную позу. Девушка и агент подъезжают. Остается верно расставить фигуры, хотя в этот раз придется самому занять место на игровой доске.

— Припаркуйтесь подальше. Нас не должны заметить.

— Roger that,[16] — слышится в аппарате.

ГЛАВА 30

Человек в черном пальто сидит в черном микроавтобусе, стоящем на Американском бульваре в Нью-Йорке. Он не отключает свой мобильный телефон даже когда спит: а вдруг позвонит тот, с кем он беседует сейчас? Такого человека опасно заставлять ждать. Беседа вновь ведется на итальянском. Это общение сложно назвать диалогом, ведь человек в черном пальто лишь изредка издаст междометия и поддакивает в ответ на распоряжения и новые сведения. Способность к краткому изложению тоже можно назвать одним из врожденных свойств говорящего: обладатель голоса способен четко передать полную информацию в считанные секунды, не вызывая у слушателя лишних вопросов. Тот, кто слушает, считает собеседника львом среди людей, рожденным властвовать над другими. Личная встреча была бы лестной, хотя при одной мысли об этом человеке волосы на голове встают дыбом. Немногие способны вызвать такие ощущения.

Человек в черном пальто отключает мобильный, находясь в легком трансе, точно после общения с богом. По тут же лицо принимает прежнее, суровое выражение; он не хочет, чтобы коллеги или, как в данном случае, водитель фургончика заподозрили его в подобных чувствах.

— Есть новости? — Водитель, не зная магистра лично, исполнен к нему заочного уважения. Уважение переходит в подлинное благоговение, стоит лишь заметить, с каким невероятным почтением обыкновенно сдержанный начальник обращается с этим человеком. — Какие новости? — вновь спрашивает водитель.

— Провал в Лондоне.

— Черт! Неужели так сложно ликвидировать эту несчастную, тем более при поддержке ЦРУ?!

— В наши ряды затесался двойной агент.

— Как?! Среди наших, гвардейцев?

Человек в черном пальто откликается не сразу. Всматривается в суматоху вечно бодрствующего города, в неоновые огни реклам, призывающих покупать, платить, отдавать деньги. Все покупается и продастся. Даже похищение в Риме проплачено — точно так же, как и убийство падре Пабло в Буэнос-Айресе.

Ничто не совершается бесплатно. Одной верой сыт не будешь.

— Джек, — наконец отвечает человек в черном пальто.

— Джек?! Ты уверен?

— Убежал вместе с той бабенкой, и больше их не видели. Он убил Шевченко.

— Водителя?

Собеседник ограничивается утвердительным жестом.

— Проклятый мерзавец! — разражается ругательствами шофер.

Джек… кто бы мог подумать? Это существенно усложняет дело.

Невероятно усложняет. Тем более, что сюда приезжает сам магистр.

ГЛАВА 31

— Мы хотели бы поговорить с профессором Маргулисом, — обращается к стоящему перед решеткой охраннику посетитель.

— Профессор Маргулис занят. А вы, собственно, кто?

— Мы из полиции. К нам поступил звонок…

— Ах да, это я вас вызвал. Проходите, — охранник важно открывает калитку перед человеком в галстуке и его пятью спутниками. — Быстро же вы! И пяти минут не прошло, как я позвонил… А почему вы не в форме?

— Наши сотрудники не носят мундиров, — отвечает самый плотный и коренастый из посетителей, наскоро показывая удостоверение. Стремительность движений ничуть не мешает охраннику, пытающемуся спрятать жвачку, разглядеть документ. — Мы знаем, что у вас побывали двое предполагаемых преступников, находящихся в розыске.

— Потому-то я и позвонил. То есть насчет мужчины я не уверен, он часто приезжал, а вот женщина… Ее-то я сразу узнал, ведь это ее показывали по местному каналу — та самая португалка, которая прикончила того типа…

— Когда вы звонили, то сообщили нам, что они приехали к некоему профессору Маргулису, верно?

— Так и есть. Профессор у нас — один из старших хранителей.

— Вы знаете, зачем его искали? — вопросы по-прежнему задаст самый толстый.

— Понятия не имею.

— Хорошо, вы можете проводить нас в кабинет профессора?

— Разумеется. Следуйте за мной. — Все шестеро проходят гуськом, первым — охранник, за ним толстяк, остальные в хвосте.

Добираются до кабинета, где погружен в криптографические изыскания Джозеф Маргулис. Преисполненный служебного рвения охранник довольно улыбается: он все сделал как надо, позвонил по указанному внизу телеэкрана номеру.

«Городская полиция просит каждого, кто видел человека на фотографии, позвонить по номеру 02–02…».

Молодую журналистку разыскивали как свидетельницу перестрелки. У девушки такое миловидное лицо, что ее невозможно было забыть. Охранник поверить не мог, что встретился именно с ней, и буквально остолбенел от удивления. Разумеется, торопиться он не стал. Во-первых, опасался за профессора, а потому благоразумно решил проследить за посетителями. Чуть позже увидел, как гости уходят. Упустить такую возможность? Ни за что! Охранник направился к смотрителю, чтобы выяснить, зачем к нему приезжали. Профессор сидел, погрузившись в размышления и обложившись фолиантами.

— Все в порядке, профессор?

— Все отлично, Доббинс.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нет. Можете возвращаться на свой пост. Я тут кое-что изучаю, — отвечал Маргулис, не отрываясь от книг и бумаг. — Мои гости еще сюда вернутся, так что не задерживайте их, пожалуйста.

Просто музыка для ушей охранника! Подозреваемая вновь появится здесь! Вот он, шанс на заветные пятнадцать минут славы! Охранник представил, как его показывают по всем телеканалам. Может быть, начальство даже наградит ценным подарком…

Потому и состоялся звонок в городскую полицию, перехваченный теми, кто разыскивал Монтейро.

Чрезвычайно довольный собой, охранник задерживается перед дверью в кабинет, где работает Джозеф Маргулис.

— Профессор здесь!

Толстяк, не теряя времени даром, достает пистолет с глушителем и дважды стреляет в охранника.

— Уберите тело, — приказывает он, после чего распахивает дверь и входит в кабинет:

— Профессор Маргулис? Разрешите представиться: меня зовут Джеффри Барнс…

ГЛАВА 32

В окрестностях Британского музея царит абсолютное спокойствие. Рафаэль припарковывается в том же месте, где и раньше. Молодой человек и его спутница вновь преодолевают путь, которым прошли от Грейт-Рассел-стрит до дверей. У решетки, где раньше был охранник, — никого. Звонок. Ночные посетители ждут.

Сара погружена в собственные мысли. Рафаэль без труда догадывается, о чем думает девушка: она по-прежнему занята недавней беседой.

Наконец к ним выбегает плешивый охранник.

— Что случилось?

— Нас ждет профессор Маргулис, — поясняет Рафаэль.

Несколько секунд охранник бесстрастно разглядывает прибывших:

— Заходите, пожалуйста.

Саре уже не нравятся манеры охранника, наглядно опровергающего ее предположение о том, что все лысые люди от природы наделены добротой. Еще один миф, развеянный этой ночью, когда гибнет все, казавшееся прежде таким незыблемым. И все из-за какого-то Фиренци, с которым она даже познакомиться толком не успела…

Рафаэль стремительно продвигается к кабинету, где должен работать профессор.

— Профессор расшифрует код? — полушепотом, чтобы не нарушить и так тревожную тишину, спрашивает Сара.

— Нет. Если бы расшифровал, то позвонил бы нам.

— Такой сложный шифр?

— Не знаю.

— Похоже на скоропись, вроде той, что пользуются журналисты во время пресс-конференций. Кажется, тот, кто писал, очень торопился.

С этими словами Рафаэль и Сара открывают дверь в кабинет, за которой их должен встретить Маргулис. Они еще не представляют, какое зрелище им предстоит увидеть. По вошедших встречают трое человек в черном, одетых в точности как Рафаэль, и сам профессор Маргулис, с залитым кровью, разбитым лицом.

— Джек, — произносит толстяк.

— Барнс, — спокойно отвечает Рафаэль.

«Джек?» — удивляется Сара новому имени и тотчас же забывает обо всем, видя, как падает Рафаэль, оглушенный одним из людей в костюмах, возникших словно из-под земли.

Упав, Рафаэль остается в сознании. Инстинктивно прижимает руку к затылку — туда, куда пришелся удар.

— А девушка — не иначе как сама Сара Монтейро, — вальяжно отмечает раскинувшийся в кресле Джеффри Барнс.

Сара вздрагивает, заметив, что попала в центр всеобщего внимания, к тому же благодаря далеко не дружелюбно настроенному человеку.

«Джеффри Барнс?» — девушку охватывает ужас, она вспоминает, как говорил Рафаэль: «Можешь не сомневаться, рано или поздно нас схватят… все зависит от того, какая карта выпадет нам на тот момент»… Страх парализует тело, сковывает мысли. Вероятно, именно поэтому Саре кажется, будто ей нечего противопоставить преследователям.

— Так значит, ты — не Шэрон Стоун? — профессор Маргулис морщится от боли.

Джеффри Барнс разражается хохотом, и смех кажется девушке злодейским, почти демоническим.

— Шэрон Стоун?! Уверяю, до Шэрон Стоун ей очень далеко! Отдавай бумаги, — приказывает разведчик.

«Бумаги?» — Сара смотрит на Рафаэля, тот с трудом поднимается на ноги. Один из нападавших пользуется случаем и рывком за шиворот поднимает Рафаэля на ноги, другой обыскивает. Отбирают пару пистолетов с глушителями и вновь бьют по голове — так, что он падает на землю.

Джеффри Барнс вновь смотрит на девушку:

— Итак, где же документы?

Девушке вдруг начинает казаться, что у нее есть выход. Да, у нее есть козырь! Что ж, посмотрим, удастся ли обыграть противника.

— Они спрятаны в надежном месте, — голос звучит не так уверенно, как хотелось бы; легкое дрожание выдаст слабость позиций.

— Не смешите меня. А главное — не злите.

— Вы что, и вправду думаете, я явилась бы сюда со списком, чтобы отдать его вам по первой же просьбе? За кого вы меня принимаете?

— Вы не знали, что мы здесь. Не выводите меня из себя!

— Это вы меня не злите!

«Ты сама роешь себе могилу», — с тревогой думает девушка, но решает бороться во что бы то ни стало. И продолжает спор:

— Как вы смеете настолько меня недооценивать? Разумеется, я знала… — девушка запинается, — знала, что рано или поздно нам предстоит встретиться. Это был всего лишь вопрос времени.

Рафаэль смотрит на Сару; смысл происходящего на мгновение ускользает от него. На лице Барнса сохраняется задумчивое выражение. Он неотрывно смотрит девушке в глаза. Саре хочется ответить тем же, не выдавая страха, пожирающего ее изнутри, — страха перед Барнсом, перед всеми, перед всем…

Шеф разведуправления делает движение головой в сторону одного из подручных, стоящих за спиной у Сары и Рафаэля.

— Обыщите.

«Ну вот, началось», — думает Рафаэль, наполовину прислонившись к ножке одного из многочисленных столиков, которыми уставлена комната.

Один из агентов — тот, что ударил Джека, — приближается к Саре; та замирает, разводит руки в стороны, готовится к обыску. Мужчина дает рукам полную волю и с удовольствием ощупывает женское тело. Только что не теребит нижнее белье. Впрочем, вскоре он переходит и эту границу.

— Ничего нет, — сообщает разведчик, отходя с гордым видом профессионала.

Озадаченный Рафаэль смотрит на Сару. «Действительно ничего?» — удивляется он.

Барнс задумался, что предпринять дальше.

Девушка по-прежнему нервничает, и ей кажется, что ее нервы уже на пределе и в любой момент она может сорваться.

Барнс решает избрать другой путь; выражаясь фигурально, добраться до цели в обход. Женщине нужно дать передышку; пусть немного отдохнет.

— Хорошо, забудем ненадолго о бумагах.

Сара пытается успокоиться. Всю ночь она провела на грани истерики, и сейчас наступил момент, когда она может не совладать с собой. Нужно держаться.

— Наш общий друг Маргулис был занят решением проблемы, в которой вы попросили его разобраться. Мы знаем, что бумаг у него нет, но работы по криптографии могут оказаться своего рода подсказкой. Знаете, для чего нужны шифровальные справочники? — обращается он к Саре с вопросом.

— Чтобы шифроваться?

От вызывающего ответа девушки Джеффри Барнс загорается бешенством. Он впервые встает с места и двумя стремительными шагами подходит к пленнице. С силой бьет в лицо. Пронзительная боль, а на языке — вкус крови. Из уголка рта стекает красная струйка.

«Козел!»… Хочется плакать, но на щеке — ни слезинки. Она не покажет своей слабости.

— Сейчас мы тебе эпитафию нашифруем, — заверяет пленницу Барнс, вновь глядя на девушку с холодным непроницаемым безразличием. — Позволь я объясню тебе, что, по моему мнению, случилось. Тебе достались не только бумаги. Там было и тайное послание, не для средних умов. Потому-то вы и попросили о помощи профессора Маргулиса. Я прав?

— Если бы ты был прав, то сообщение должно было попасть к профессору, — произносит Рафаэль, стараясь переключить внимание на себя.

— Верно — соглашается Барнс, — вот только твой верный друг, к несчастью, успел его расшифровать, хотя мы так и не успели прочитать его. И, как видишь, мы пытались заставить его поделиться с нами своим открытием. Но, кажется, безрезультатно.

Молодец, Маргулис! У него получилось! Расшифровал код! Потрясающе.

— А потому он для нас теперь совершенно бесполезен, — заключает Барнс.

Подает знак человеку, стоящему за Рафаэлем. Человек подходит к Маргулису, выволакивает его на середину комнаты, заставляет опуститься на колени. Руки профессора связаны за спиной.

Саре не хочется даже думать о том, что сейчас произойдет, и она отворачивается, чтобы не смотреть. Никогда раньше ей не доводилось видеть чужой, даже естественной, смерти. Чувствуя, что Маргулис стоит всего в нескольких шагах от нее, преклонив колени перед неизбежным, девушка не в силах сдержать слез. Она чувствует невыносимую боль.

— Так значит, Сара не хочет смотреть представление, которое мы для нее подготовили? — восклицает Барнс. — Нет, так не пойдет!

К девушке вновь приближается тот, кто ее обыскивал. Сильная рука сжимает затылок и заставляет наблюдать за происходящим.

— Нет! — сопротивляется девушка.

— Да! — отвечает человек, ухвативший ее за голову. — Вот уникальная возможность, единственный в своем роде шанс — наблюдать за тем, как жизнь покидает тело, — уши режет ехидный смех, гнусный и отвратительный.

Стоящий на коленях профессор тихо читает отходную молитву. Последняя надежда; он вручает свою душу Создателю, чтобы тот принял его в самом лучшем состоянии. Так уходят достойные люди. Профессор молится истово.

Рафаэль хладнокровно наблюдает за другом. Он не выказывает никаких чувств к профессору и кажется бесстрастным участником разворачивающейся на его глазах драмы.

Маргулис откидывает голову назад, призывая своего палача нажать на курок. К его затылку прижимается глушитель. Маргулис смотрит на Рафаэля в последний раз.

— Сосчитай буквы, — шепчет он приятелю.

Сара не слышит, что посоветовал Рафаэлю профессор. Она вот-вот потеряет сознание. Ее можно заставить повернуться к Маргулису лицом, но никто не вынудит ее держать глаза открытыми. «Закрой глаза, Сара. Закрой. Защищайся от этой жестокости, не позволяй себя мучить».

Глухой звук выстрела. Неподвижное тело валится на пол в лужу крови, которую Сара, хотя и не видит, ясно представляет себе. Лицо непроизвольно заливают слезы. Наконец она открывает глаза и видит суровую реальность. Профессор рухнул ничком, повернув шею и раскрыв рот, лицом в сторону Рафаэля, из затылка Маргулиса вытекает тонкая красная струйка.

«Сукины дети!», — проклинает Барнса и его подчиненных девушка, впервые осознав, что живой ей отсюда ни за что не уйти.

— А теперь я предлагаю вернуться к вопросу о местонахождении бумаг, — произносит Барнс. — Уверен, что сейчас ты больше расположена к тому, чтобы раскрыть нам эту тайну.

Стоящий перед нею агент только что убил Маргулиса. Оружие по-прежнему у него в руке. Он готов расправиться со следующей жертвой — с человеком по имени Джек, оказавшимся двойным агентом, предателем, за что издавна полагалась смертная казнь. Как только Джека убьют, женщина будет рада сама рассказать, где находятся бумаги, и тогда…

Но никакого «тогда» не последует: мощный удар ногой ломает колено агента, заставляя его со стоном повалиться на пол. Не успев осознать, что случилось, он замирает, застреленный из своего же пистолета, выхваченного Рафаэлем в мгновение ока.

Вот Рафаэль стреляет в голову человеку, сидящему справа от Барнса. В ответ сидящий слева агент, да и сам Барнс, забиваются в первое же попавшееся укрытие. Тем временем человек, задиравший голову Саре, пытается использовать тело девушки как живой щит, но та с силой бьет его локтем под дых — так, что перехватывает дыхание. В то же мгновение Рафаэль метким выстрелом выводит его из строя.

— Уходи! Скорее! — кричит Саре Рафаэль. — Беги, а то застрелят!

Сара мчится к выходу. Барнс с подчиненным наводят оружие на Рафаэля, но тот прикрывается телом одного из убитых агентов. Защищаясь, открывает огонь, после чего выбегает из кабинета.

Слышится крик Барнса:

— Женщину взять живой! — и следом: — Сволочь!

ГЛАВА 33

Рафаэль возвращается тем же коридором, распахивая двери наугад. Главное — найти Сару. Он встречает девушку раньше, чем рассчитывал, — за поворотом коридора.

— Я же сказал тебе: беги! А если бы ты на них нарвалась? Представляешь, что было бы?

Они мчатся вместе, не зная куда. Вокруг полумрак, но глаза успели привыкнуть к темноте, и бегущие могут разглядеть дорогу. Британский музей становится гигантским спасительным лабиринтом.

— Где ты спрятала бумаги? — озабоченно спрашивает Рафаэль.

Коридор обрывается. Перед ними дверь на лестничные пролеты. Рафаэль распахивает створку, всматривается перед собой и вместе с девушкой спускается вниз.

Когда они добираются до первого этажа, Рафаэль приоткрывает дверь и осторожно выглядывает наружу.

— Вперед! Теперь первым иду я. Никуда не отходи, ни за что на свете!

Указатели аварийного выхода различимы с трудом.

Они оказываются в гигантском зале: это Королевская библиотека.

Останавливаются перед громадной дверью, выходящей на огромную крытую галерею. В центре широкой вспомогательной пристройки — круглое строение, вмещающее в себя читальный зал, множество киосков на первом этаже и ресторан. С другой стороны, противоположной выходу из музея, по углам прикреплены к полу бессчетные столы и стулья, где тысячам ежедневных посетителей предлагается фаст-фуд. Но сейчас, разумеется, все закрыто.

Рафаэль и девушка, прижимаясь к стене громадной галереи, стремительно двигаются дальше, к выходу. Пролет лестницы, по которому они бегут, похож на громадное целинное поле, защищенное от непогоды стеклянным куполом.

Лунный свет становится заметен; сейчас он оставляет вокруг белые пятна.

Сумрак пронзает вспышка, неведомая сила толкает Рафаэля на стену, он оседает, зажимая рукой плечо. Сара бросается к нему, чтобы помочь подняться. Мужчина стонет, но рана, судя по всему, не слишком серьезна.

Издалека, со стороны закусочных, надвигаются два силуэта.

— Возьми пистолет.

— Ты с ума сошел?

— Выстрели несколько раз, не целясь, — настаивает Рафаэль.

Сара оглядывается. Тени остаются на прежнем месте. Наконец девушка решается: берет предложенное Рафаэлем оружие и стреляет трижды, вслепую.

Они прячутся за приемную стопку музея. Рафаэль снимает пальто и растирает руку в том месте, куда попала пуля: почти рядом с плечом.

— Мне повезло.

— Правда? Так значит, это — пустяковая царапина? А я-то думала, ты испустишь дух у меня на руках.

— Может быть, это еще случится.

— Джек! — слышится откуда-то из вестибюля. Это Барнс.

Рафаэль поднимается и рывком притягивает Сару к себе:

— Что ты собираешься сделать? — шепотом спрашивает девушка. У нее такое ощущение, что сердце вот-вот выскочит из груди.

— Ты не можешь ее убить и не позволишь ей умереть, потому что тебе неизвестно, кому она передала бумаги. Поскольку она — единственное звено, связующее тебя со списком, что, по-твоему, станет с заданием после ее смерти? — Рафаэль достает оружие и прижимает к виску Сары.

— Что ты задумал? — Саре кажется, что она вот-вот упадет в обморок.

Удача вновь изменила Барнсу.

— Да ладно тебе, Джек, неужели ты действительно способен застрелить невинного человека?

— Барнс, ты отлично меня знаешь. Мы с тобой из одного дерьма слеплены.

— Чего ты хочешь? — спрашивает разведчик, предчувствуя ответ.

— Слушай внимательно. Я уйду отсюда вместе с девушкой, а ты прикажешь своим людям убрать оружие и не двигаться, пока мы будем выходить. И тем, кто здесь с тобой, и тем, кто снаружи.

— Джек, давай без глупостей.

— Значит, до сих пор ты никаких глупостей не совершал? — саркастически замечает Рафаэль.

Барнсу остается лишь смириться:

— Прекратить операцию! Опустить оружие! Пусть уходят, — произносит он в крошечный микрофон на лацкане пиджака.

Рафаэль вытаскивает Сару из укрытия, подальше от приемной стойки, и пятясь, продвигается к выходу.

Их окутывает ночная прохлада. Спускаются по ступеням, минуя расстояние до ворот, украшенных гербом королевы Елизаветы Второй. Оружие по-прежнему у виска Сары. Отсюда до машины — рукой подать.

И вскоре они уже мчатся в сторону Блумсбери-стрит.

ГЛАВА 34

— Что ты собирался сделать?! — срывается на крик девушка, когда машина на полной скорости сворачивает к Блумсбери-стрит.

— Спасти нас, — не оборачиваясь, отвечает Рафаэль.

— Спасти?

— Перестань задавать лишние вопросы. Нас преследуют, и уйти будет непросто. Хотя сейчас, скорее всего, погони не будет.

Автомобиль сворачивает направо, в сторону Нью-Оксфорд-стрит. Гримаса на лице Рафаэля выдает его боль. На перекрестке с Тоттенхем Корт-роуд загорается красный свет, и «Ягуар» останавливается.

— Давай поменяемся местами, — предлагает Рафаэль.

— Что?

— Садись за руль! Дальше поведешь ты. Я не могу.

Сара продолжает вести машину до Оксфорд-стрит, главной торговой улицы Лондона. Наклоняется, открывает бардачок, достает список, и швыряет на колени Рафаэлю:

— Вот, держи. Я положила бумаги сюда и забыла взять, когда мы выходили из машины.

— Твоя забывчивость нас спасла… на этот раз. Несколько минут они молчат, автомобиль мчится вперед.

— Я не знаю, куда ехать, — наконец произносит Сара.

— Это не важно. Продолжай двигаться вперед. Ничего страшного, если ты несколько раз проедешь по кругу.

— Скажи, ты бы действительно выстрелил? Если бы они не подчинились тебе, ты бы смог в меня выстрелить?

— Да, — не задумываясь, отвечает Рафаэль. — А потом убил бы себя. Поверь, если бы все сорвалось, то я тем самым лишь оказал бы тебе услугу. Лучше погибнуть, чем попасть к ним в руки. А то, что ты оставила список, специально или преднамеренно, оказалось самым лучшим выходом. Это просто замечательно!

— То есть, иными словами, если мы снова окажемся в подобной ситуации, но крыть будет нечем, то ты, не задумываясь, нажмешь на курок, чтобы застрелить меня, а потом покончишь с собой?

— Совершенно верно, — подтверждает Рафаэль, по-прежнему не проявляя никаких эмоций.

— Это мой отец отдал тебе такой приказ?

Рафаэль смотрит на девушку, Сара не отводит взгляда и ненадолго отвлекается от дороги.

— Нет. Но уверяю тебя, если бы ему пришлось узнать о моих планах, он именно так бы и поступил.

— Понятно. — Девушка вновь отворачивается, — все ясно, Джек. — Она многозначительно выделяет имя, точно в нем — решение всех мучительных сомнений, спасение от обманов и разочарований. — Тебя на самом деле зовут Рафаэль?

— Возможно.

— Джек?

— Нет.

— Так как же тебя зовут?

— Тебе лучше не знать. Слушай, твоего защитника все равно зовут Рафаэль, и пока это имя ничем себя не запятнало. Без сложностей, конечно, не обошлось, но и успехи немалые. Джек — это кличка Джека Пейна, состоявшего в П-2, и сейчас он раскрыт как двойной агент. А значит, технически Джек Пейн мертв.

— А кто этот Джеффри Барнс?

— Начальник из ЦРУ. Гад и взяточник. Мне доводилось участвовать в нескольких операциях под его руководством, и уверяю тебя: раз он покинул свой кабинет и лично явился к нам, то это потому, что мы задали ему чертову уйму работы.

— Ну хорошо, Джек Пейн или архангел Рафаэль, я требую у тебя ответа: как тебя зовут по-настоящему?

Рафаэль смеется — впервые за вес время их знакомства.

— Я требую ответа!

— Ну что же, попытка — не пытка…

Сара вновь на несколько мгновении отводит взгляд от дороги.

— Так что же нам теперь делать, Рафаэль Джек Пейн?

Прежде чем ответить, Джек внимательно смотрит на девушку.

— Теперь? А теперь мы исчезнем.

ГЛАВА 35

Кесарю — кесарево

Сентябрь 1978 года

Святой Отец нахмурился, когда, просмотрев повестку дня и изучив назначенные на утро встречи и переговоры, заметил среди прочих дел прием делегации из Департамента юстиции Нью-Йорка. Ранее понтифик получил сообщение, в котором говорилось, что делегатов будут сопровождать сотрудники ФБР и Национального банка Италии.

Запрос на аудиенцию странствовал по канцелярии несколько месяцев, прежде чем добрался до Павла VI. Из-за болезни понтифик не смог участвовать в столь странной встрече. В отчетах за август не только сообщалось, что прием откладывается на неопределенное время, но и подчеркивалось: посетители, входящие в состав указанной делегации, будут приняты на общих основаниях, вместе с паломниками из Льежа и группой детей-сирот из Женевы.

Последнее сообщение не переносило аудиенцию на более поздний срок, а расширяло группу участников присутствием благочестивых пьемонтских вдов и учащихся религиозного колледжа из Испании.

Понтифик Иоанн Павел I вошел в один из множества административных кабинетов и внимательно посмотрел на двух священников, исполнявших обязанности секретарей по особым поручениям.

— Этим господам будет неудобно на общей встрече. Позвоните им сейчас и пригласите ко мне в кабинет, как раньше… Ах да, это — официальный визит, о нем не обязательно сообщать кардиналу Вийо. Спасибо.

Когда несколько минут спустя дон Альбино Лучиани готовил себе кофе, в его кабинет зашел один из двух младших секретарей и объявил, что в соседней зале Его Святейшество ждут шестеро человек. Понтифик почувствовал себя немного неуютно накануне предстоящей встречи с этими господами, и несколько часов спустя Святой Отец уже с трудом мог припомнить имена посетителей: кажется, двое итальянцев были инспектором и аудитором из Банка Италии, а четверо американцев представляли ФБР и Департамент юстиции, но все они утверждали, что работают в отделах по борьбе с финансовыми преступлениями.

— Синьор, — обратился к Святому Отцу один из американцев, явно незнакомый с протоколом Ватикана, — мы несказанно рады тому, что вы изволили…

— О, — с улыбкой перебил его понтифик, — в доме самого Господа утрачены хорошие манеры! Не желаете ли кофе? Боюсь, мне он просто необходим…

Гости и хозяин уселись за круглый невысокий столик с простым серебряным распятием посередине, занимавший дальнюю сторону кабинета. Понтифик с готовностью выслушивал посетителей, немного смущенных в присутствии духовного лидера сотен тысяч верующих во всем мире. Один из агентов ФБР, опасаясь, что встреча ограничится распитием кофе, перешел все границы:

— Господи, мы доставили вам отчет, свидетельствующий, что некоторые финансовые учреждения, связанные со Святым Престолом, вовлечены в преступную деятельность.

Альбино Лучиани с невероятно серьезным видом посмотрел на агента:

— Что же, сообщите мне ваши сведения. Господь их примет, как вы и просили.

— Финансы Ватикана, — продолжал агент, не обратив на шутку понтифика никакого внимания, — связаны с Институтом религиозных дел, а этот банк — с «Банко Амброзьяно» Роберто Кальви, который, в свою очередь, сотрудничает с Мишелем Синдоной и его «Частным банком». Нам известно, что Синдона выступает в качестве посредника между Роберто Кальви и епископом Марцинкусом. Известно, что Синдону называли также «банкиром мафии», а в Соединенных Штатах был выдан ордер на его обыск и арест в связи с обвинением в мошенничестве, финансовых преступлениях и участии в мафиозных преступлениях. Кстати, я знаю, что Роберто Кальви принадлежал к масонской ложе П-2, возглавляемой фашистом Джелли и организовавшей проведение «Операции Гладио». Наверняка вы помните, как в 1969 году на Площади фонтанов взрывались бомбы.

— Вы хотите сказать, что на деньги Ватикана взрывают бомбы в Риме?

— Нет. Не только в Риме, но и во всем мире. От Польши до Никарагуа.

На лице дона Альбино Лучиани не шевельнулся ни один мускул, хотя пламени, вспыхнувшего в его груди, хватило бы, пожалуй, чтобы спалить весь Апостольский дворец.

Агент ФБР, чувствуя молчаливую поддержку представителей Департамента юстиции, продолжил:

— В 1971 году Роберто Кальви и Павел Марцинкус основали на Багамах, в Нассау, «Чузальпине Оверсиз Бэнк». Я скажу вам, для чего предназначен этот банк: для отмывки прибыли от наркотрафика, торговли оружием, мошенничества, проституции, порнобизнеса и тому подобных занятий. Отсюда, через сеть организаций, четко описанных в докладе, распределяются средства. Скажем, в пользу профсоюзных организаций в Польше, в пользу диктаторских режимов наподобие режима Сомосы, или перечисляются революционным и террористическим организациям.

— А вам не кажется странным, что мы одновременно спонсируем и революционеров, и фашистов? — заметил понтифик.

— Они финансируют не политиков, а преступников. В Италии подкупают и шантажируют политиков всевозможного толка. Если внимательно прочитаете Corriere della Sera, получите подтверждения. В конце концов, это официальный печатный орган Джелли, Синдоны, Кальви и Марцинкуса…

— Святой Отец, — заметил один из аудиторов Банка Италии, — дефицит «Банко Амброзьяно» составляет один миллиард четыреста миллионов долларов. А как вам известно, банк Ватикана владеет двадцатью процентами акции «Банко Амброзьяно». Необходимо принять меры, поскольку Банк Италии не может рисковать…

— Синьор, — перебил представитель американского Департамента юстиции, — официальные власти Соединенных Штатов намерены вмешаться любым способом. Мы уполномочены сообщить вам, что вряд ли грядущий скандал не затронет Святой Престол. Мне приказано доставить вам отчет. Возможно, скандал удастся отсрочить на пару лет, но, в конце концов, информация будет обнародована. А в течение этого времени, синьор, вы сможете постараться очистить Святой Престол от мафиозных сетей…

— Да, сын мой… Правда, я не знаю, есть ли у меня столько времени…

— Ваше святейшество, — вмешался аудитор-итальянец, — порвите с Марцинкусом, Де Бони и Кальви!

Альбино Лучиани встал из-за стола с явно подавленным видом. Ему давно, еще с тех пор, как он руководил Католическим банком Венеции, было известно, что Марцикус и его подручные распоряжались церковными деньгами не так, как велят заповеди Бога, а следуя призывам с Уолл-стрит.

Не проронив больше ни слова, понтифик открыл дверь и вышел, не прощаясь.

Стоя перед зеркалом в одном из частных кабинетов, оперевшись на мраморный столик, уставленный ящичками черного дерева, крошечными серебряными дарохранительницами, хрустальными шарами и почтовыми марками, дон Альбино Лучиани яростно стиснул зубы. Оставшись наконец один, он смахнул рукой расставленные по столешнице предметы, и те, пролетев по воздуху, разбились на тысячи осколков, разлетелись по комнате.

— Будьте вы прокляты! Превратили обитель Отца в разбойничий притон!

ГЛАВА 36

— Как мог сорваться план, который до сих пор развивался столь блистательно?

— Мы все еще готовы отправиться в Лондон, синьор, — замечает помощник в ответ на восклицание старика, удобно устроившегося в кресле своего частного самолета. — Может быть, вам следует считать это небольшим отклонением от замысла?

— Даже не думай! — яростно возражает старик, — мы будем следовать плану до конца!

— А разве они не могут переделать план так, чтобы он предусматривал разные варианты действий в его отдельных пунктах?

— Не сомневайся, дорогой друг. Всё в конечном итоге образуется.

— Мы привыкли считать веру исключительно делом верующих, — возражает помощник, убежденный, что мелкая случайность может изменить расстановку сил. — Главное — вернуть документы.

— Именно ради документов мы и начали операцию. Мы отправляемся в поездку за бумагами, так что можешь не напоминать мне о том, что я и так понимаю. К тому же наше присутствие в Лондоне бесполезно. Дела и так идут превосходно.

— Ты о чем? Джек и Сара еще не пойманы и по-прежнему заставляют нас терять время.

— Зато они у нас под рукой.

Помощник не ошибся: у магистра есть план, о котором он пока не рассказывал.

— Хотите поделиться со мной своими замыслами? — спрашивает он босса, желая показать, что понимает его.

— Ты уже видишь мой план в действии. У тебя и так есть доступ к большему количеству информации, чем у кого-либо еще. Скоро ты сложишь элементы головоломки и все поймешь сам.

— Как вам будет угодно, — отвечает помощник и, не без некоторого раздражения возвращается на прежнее место.

Старик просто обожает хранить тайны, держать информацию при себе до тех пор, пока она не станет бесполезной; а бесполезной она становится тогда, когда магистр достигает поставленной цели. Конфиденциальная информация важна, но как же невыносимо для старика делиться ею с кем-то еще! Если бы помощник не знал его достаточно хорошо, он мог бы подумать, что ему не доверяют, но понимал, что дело не в этом. Просто магистру не хотелось расставаться с иллюзиями: «вот, я ничуть не изменился: по-прежнему отдаю приказы и распоряжаюсь чужими судьбами».

Старик снимает с левого подлокотника кресла трубку спутниковой связи и набирает несколько цифр.

Через несколько секунд ему отвечают.

— Ciao, Франческо, — приветствует магистр собеседника с холодной улыбкой. — Мне сообщили, что ты только что потерял одного из сотрудников. — Выжидает, пока фраза не произведет должный эффект на слушающего. — Но я звоню тебе по другому вопросу. Возможно, мне понадобятся твои услуги. Когда? Вчера!.. Я хочу, чтобы ты сел в ближайший самолет. Получишь всю необходимую информацию в аэропорту, а дальше жди звонка. — Магистр обрывает разговор, не произнеся больше ни слова. — Скоро их доставят ко мне, — бормочет он, ни к кому не обращаясь и глядя в иллюминатор. — Посмотрим тогда, кто будет готов.

И в этот миг, прерывая размышления хозяина, подходит помощник. От былого раздражения не осталось и следа — по крайней мере, в присутствии шефа.

— Звонили из Лондона, — сообщает он вполголоса, — случилось самое худшее…

ГЛАВА 37

Джеффри Барнс не смыкал глаз целую ночь; несмотря на то, что приказы поступают от итальянца — или, по крайней мере, на итальянском языке. Начальник разведуправления взволнован сильнее, чем если бы распоряжения отдавал сам президент Соединенных Штатов Америки, которым, к слову сказать, легче управлять, чем этим типом из «Пропаганды-2».

Они разговаривали дважды, несмотря на то, что итальянец еще находился на борту летящего самолета. В первый раз Барнс обосновывал принятое им решение. Собеседник не выказал ни одобрения, ни порицания — вообще не проявил никаких чувств. Только сказал:

— Самое главное — вернуть бумаги. По-видимому, мы недооценили наших противников, но впредь это не должно повториться. Задействуйте все необходимые средства. Как только бумаги окажутся в ваших руках, всех свидетелей уничтожить. Ясно?

— Разумеется, синьор, — соглашается Барнс. Вторым звонком напомнили, что беглецам ни в коем случае нельзя позволить затеряться. Приказы исполнять любой ценой.

— Нанеся дополнительный ущерб, свалите вину на любую группировку арабских террористов. На следующий день проведите демонстрации, акции в память о погибших, осудите терроризм — и проблема будет решена, — отдает распоряжения итальянец без малейших признаков иронии.

— Будет сделано, — заверяет агент ЦРУ.

Барнс понимает, что в ходе операции в него может быть выпущено несколько шальных пуль. Или произойдет взрыв бомбы в сомнительных условиях. Или же объекты могут оказаться в окружении других людей. Такова жизнь.

— Да, и еще: ждите моих указаний. Без моего ведома ничего не предпринимать.

И итальянец уже в привычной для Барнса хамской манере обрывает разговор. Сейчас пять часов утра.


Сара и Джек возвращаются в Лондон, чем заставляют преследующих их агентов совершить экскурсию в исторический центр города. Несколько раз они проезжают мимо Букингемского дворца, добираясь до Пэлл-Мэлл от самой Трафальгарской площади. Вновь перебираются на Черинг-Кросс-роуд, а затем — на соседние улицы. И снова повторяют маршрут. Едут неспешно. Об этом свидетельствуют информационные сводки, приходящие к Барнсу от методичного Стафтона каждые десять минут.

— Странно, что они даже не собираются бежать, — вслух размышляет Барнс, оставшись в своем кабинете один. — Они не остановились у бензоколонки. В любой момент им понадобится заправить бак, — продолжает он монолог, ожидая новых известий. — И неплохо бы как следует подкрепиться…

Джек Пейн считался подлинной легендой ложи П-2, поскольку ЦРУ пользовалось его услугами для наиболее сложных поручений. Его имя стало символом профессионализма, хорошо сделанной работы. П-2 была эгоистичной организацией. И если кто-то из сотрудников разведки преследовал собственные цели (весьма разумный способ воспользоваться американскими технологиями и получить прибавку к месячному жалованью), то такие действия поощрялись — правда, ложа категорически не одобряла случаев, когда служба Дяди Сэма арендовала для себя высококлассных специалистов, наподобие прославленного Джека. Но изредка, если руководство считало, что можно извлечь выгоду из переуступки своих членов во временное пользование, оно шло на такие решения с легкостью — как, например, в случае с Джеком, осуществившим несколько миссий под руководством Барнса. Джек Пейн относился к тому типу людей, которых жаждет заполучить в свои ряды любое начальство. В свое время Барнс даже предлагал ему вступить в ЦРУ.

«Какая чудовищная глупость! Это будет стоить мне работы в агентстве», — размышляет Барнс, бессильно откинувшись на спинку кресла и приходя в себя после недавних ночных событий. Шеф разведуправления думает, что ему придется расстаться с этим кабинетом, обретенным с таким невероятным трудом. Американцы говорят: no pain, no gain[17] — и они правы! Его положение в агентстве — результат больших усилий, тяжелой работы, множества бессонных ночей и отсутствия приличного питания, как, например, сегодня. Эта ночь напоминает ему о периоде холодной войны, когда мир сходил с ума. «Должно быть, ты спятил, Джек, если решил связаться со мной», — с горечью бормочет толстяк.

Внезапно распахивается дверь и влетает запыхавшийся Стафтон, обрывая тем самым размышления Джеффри Барнса:

— Сэр…

— Стафтон?

— Они исчезли!

ГЛАВА 38

«А теперь мы исчезнем», — именно это сказал Рафаэль девушке, еще когда они сидели в машине.

Какое-то время они еще поколесили по британской столице; город понемногу просыпался. Бензин почти закончился. Рафаэль попросил Сару свернуть на перекрестке Кингс-кросс налево и сбавить скорость. И тогда двойной агент Сары пересел на заднее сиденье.

Теперь Джек опускает заднее сиденье, чтобы добраться до багажника, и достает оттуда зеленый деревянный ящик.

Вновь приводит кресло в изначальное положение, выпрямляется и закрывает в салоне все окна. Затем открывает деревянный ящик, достает оттуда мелкие шарики и разбрасывает их по обестороны улицы — медленно, методично, почти фигурно. Шарики закатываются под припаркованные поблизости автомобили.

— Что бы ни случилось — не трогайся с места, пока я не скажу.

Автомобиль находится в сотне метров от вокзала Юстон.

— А теперь поддай газу и притормози у вокзала, — говорит Рафаэль, бросая последний шарик.

— Что ты делаешь? — недоумевает Сара.

— Подожди, скоро узнаешь, — отвечает Джек.

И когда машина оказывается почти в самой середине вокзала Виктории, происходит неожиданное:

— Глуши мотор, — распоряжается Рафаэль. Сара подчиняется.

И в тот же момент вокруг вспыхивает огонь, слышится треск. Небольшие взрывы последовательно приближаются к перекрестку Кингс-кросс, быстро продвигаясь по обеим сторонам Юстон-роуд. Улицу окутывает облако слезоточивого газа. Слышатся крики. Случайные прохожие в ужасе разбегаются.

Под прикрытием газовой завесы, окутывающей их плечи, Сара и Рафаэль бегут в сторону вокзала Юстон, добираются до стоянки такси. Дальше все будет намного проще. Они просят таксиста поехать в сторону Ватерлоо, к международному вокзалу, где можно сесть в экспресс «Евростар» до Парижа.

Они предвкушают удобную поездку в комфортабельном вагоне, где можно немного отдохнуть. Почти всю дорогу Сара спит, да и Рафаэль, дважды обойдя вагоны, тоже прилег на сиденье. Погони нет. Им удалось скрыться!

Два часа и тридцать семь минут спустя они прибывают на исторический Северный вокзал, в самом центре Парижа.

Отсюда они отправятся в Орли.

ГЛАВА 39

Авиалайнер А320 летит на высоте одиннадцать тысяч метров над уровнем моря со скоростью девятьсот километров в час. Примерно через два часа самолет приземлится в аэропорту Портела, в Лиссабоне, куда направляются сто одиннадцать пассажиром, среди которых Сара Монтейро, ныне французская подданная Шэрон Стоун, и Рафаэль, чье официальное имя — Джон Донн, рожденный в Соединенном королевстве. Самолет рейса ТР433 вылетел из аэропорта Орли двадцать минут тому назад, с задержкой. Поскольку ни Рафаэль, ни его спутница не спят, бывшему масону приходится отвечать на град вопросов, которыми осыпает его журналистка.

Когда-то Рафаэль слышал такую фразу: «праотцы в Иерусалиме». Вероятно, имелись в виду мифические создатели Храма Соломона. Мудрые архитекторы передали свои знания каменщикам и плотникам Запада — тем самым людям, которые в средние века возводили храмы и соборы. Их называли «масоны» — «каменщики», потому что они использован мастерок, долото, угломер, компас и отвес. Могущественным древним братствам были известны божественные тайны; если взглянуть на Реймский собор, Нотр-Дам де Пари или Амьенский храм, то можно поверить, что их строителям действительно были ведомы и священные тайны, и замыслы Создателя. Еще Христос говорил: «Кесарю — кесарево, Богу — богово». Истина эта была известна повсеместно, политикам, преподавателям университетов, врачам, финансистам, служащим, военным, писателям и журналистам. Даже Святому Отцу. «Бог присутствует везде, сын мой — и в банковских ячейках для депонирования, и на заводах по производству оружия».

Рафаэль, само собой, был наслышан о том, что масоны стояли на эшафотах революционной Франции, откуда скатывались окровавленные головы аристократов и королей. Ложи стояли и за воинами и насильственными переворотами в Европе и Америке.

Великую ложу Востока в Риме начала XX века раздирали внутренние распри. Именно тогда и была основана «Пропаганда-2». Те, кто управлял миром, словно марионеткой, сетовали, что масонство стало темой публичного обсуждения, что имена влиятельных фигур появляются в прессе, а их действия контролируют неумелые и самодовольные политики. Цифра «два» придавала организации таинственность, столь необходимую политикам. Хищения средств, скандальные сообщения и публикации фотографий прекратились. П-2 попросту не существовала. Никто ничего не должен был о ней знать. В loggia copperta собрались все те, кто, удостоившись постижения божественного, все свои усилия направлял на создание царства Божьего на земле.

— Для вольных каменщиков настали крайне тяжелые времена, — говорит Рафаэль жадно слушавшей его Саре, — их привлекали Гитлер и Муссолини, но, по мнению масонов, лидеры фашизма изменили идее…

Личио Джелли, возглавлявший итальянское масонство в середине XX века, был подлинным локомотивом ложи П-2. «Замыслов у Джелли было больше, чем возможностей осуществить задуманное», — сообщает Саре ее спутник. — Великий магистр Великой итальянской ложи был удостоен полномочий, намного превышающих его способности скромного импресарио из Тосканы, боготворившего фюрера, дуче и генералиссимуса. И потому он ушел добровольцем сражаться против республиканцев во время Гражданской войны в Испании. Побывал он и нацистским шпионом на Балканах, активно сотрудничал с ЦРУ и организовал несколько государственных переворотов в латиноамериканских странах.

— Продвижение Джелли внутри организации — полнейшая загадка, — продолжает Рафаэль. — Пути господни неисповедимы, а потому идиотов, удостоенных власти или славы, бесконечно много.

Лично Джелли находился во главе ложи П-2 в начале шестидесятых, а в 1971 году он стал одной из наиболее могущественных фигур теневого мира. Джелли всегда нравились тайны, а потому он основал ложу П-1, еще более засекреченную, чем П-2, в которую принимали исключительно президентов, высокопоставленных лиц, генеральных секретарей и директоров.

Старшие товарищи рассказывали Рафаэлю о собраниях ложи: около двух десятков черных, блестящих, лакированных, с тонированными стеклами автомобилей дорогих моделей подъезжали к отелю класса «Люкс» на берегу озера Комо, в Женеве или Баден-Бадене. Собравшиеся оставались на заседании клуба около двух или трех часов, после чего выходили, рассаживались по машинам, и автомобили разъезжались в разные стороны по трассам Европы.

Возможно, именно Джелли убедил многих масонов из организации «Джустиция э Либерта» пополнить ряды П-2. В этой ложе состояли политики всевозможной направленности, банкиры и военные, каждый из которых был счастлив принадлежать к избранному обществу.

— Тщеславие, Сара — это пагубное заблуждение. Джелио не мог отказать себе в удовольствии сняться на общей фотографии с Хуаном Доминго Пероном в президентском дворце.

Когда в середине шестидесятых годов Джелли понял, что ему грозит суд, он закрыл свою организацию от внешних связей и приостановил всяческую активность. Так П-2 стала сверхсекретной организацией, а сам Джелли получил титул великого магистра. Эти времена назвали «семейной эпохой»: в своих действиях П-2 была неотличима от мафии или каморры (ложу называли «кланом Джелли»), а неофашистские воззрения Джелли мешали организации продвинуться дальше в воплощении великого божественного замысла. Тем не менее, деятельность ложи оказалась весьма эффективной в другой сфере: ее членам удалось проникнуть во все области итальянской политики, в Ватикан и даже во всевозможные филиалы американских спецслужб.

В те времена многие политики считали Личио Джелли настоящим президентом страны, который тайно руководит СМИ, опросами, голосованием и предвыборными кампаниями так, чтобы во главе страны оказался назначенный им человек.

Рафаэль поднимает глаза на Сару.

— Для Джелли наступил конец, когда этот несчастный… как там его фамилия… ах да, Пекорелли! Так вот, клан Джелли сам вырыл себе могилу, едва его члены допустили, чтобы список состоящих в организации людей попал в руки журналиста.

У следствия возникло множество вопросов, и престарелому магистру пришлось скрываться в Уругвае.

Как только Джелли отошел от дел, началось подлинное управление ложей. Организация встала на более праведный путь. Последовали годы напряженной работы: пришлось менять Конституцию, судебную и образовательную систему, приобщать к делу новых участников… Андреотти, Бизалья… Собственно, было не важно, к каким партиям они принадлежали. Главное, они «сотрудничали» — порой даже не понимая до конца, что оказывают кому-то помощь. Как правило, журналисты оказывались «хорошими парнями». Они по-настоящему любили… деньги.

Сейчас ложа превратилась в сообщество неуловимых теневых фигур. Вымысел охотников за сенсациями, неуловимая городская легенда, организация, одно имя которой внушает страх всякому, кто решит воспользоваться Интернетом. Ее нет. Это очень удобно, когда нужно реализовать план наподобие того, что замыслили они.

Сара начинает осознавать, что сеть организации раскинута по всему миру. Вплоть до Ватикана — там организация называлась «Лоджия Экклезиа». Когда внезапно скончался папа Иоанн Павел I, во дворце Святого Престола было множество агентов этой ложи.

— В то время Рим был восьмым из лучших городов мира. Финансами занимался епископ Марцинкус, и все, что проходило через его руки, превращалось в золото, — продолжает Рафаэль. — Разумеется, корни процветания были в распространении порнографических изданий, производстве противозачаточных средств или в прочих занятиях, не одобряемых церковью, но производство оружия, политические махинации, взятки, шантаж или отмывание денег оказались гораздо выгоднее в долгосрочной перспективе.

— Даже не понимаю, хочешь ли ты рассказать мне всю правду или, наоборот, пытаешься меня испугать, — замечает Сара.

Девушка задумчиво безмолвствует, и Рафаэль тоже решил сосредоточиться на собственных размышлениях. Теперь их объединяет умиротворенное молчание.

Стюардесса протягивает поднос. Рафаэль и его спутница сосредотачиваются на еде.

— Сейчас было бы как нельзя более кстати принять душ, — Сара потягивается в кресле, чтобы размять руки и ноги.

— Душ можно организовать, — заверяет ее Рафаэль. — Как только приземлимся.

— Это обещание? — с еле заметной улыбкой спрашивает девушка.

— Нет, я никогда не даю обещаний. Но всегда держу свое слово.

Молчание продолжается еще несколько минут. Разговоры и бормотание пассажиров заглушаются шумом двигателей. Сара вновь поворачивается к молодому человеку:

— Как думаешь, с отцом все в порядке?

— Да. Не волнуйся, — твердость, звучащая в голосе спутника, успокаивает.

— Сейчас меня сильнее всего тревожит то, что нас могут задержать в аэропорту, — замечает Сара.

— Успокойся, этого не случится.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Одно из преимуществ моего положения. Кто бы нас ни преследовал, самое необходимое — понимать их образ мыслей. Мы всегда будем опережать их на один шаг. Главное — идти своим путем. И сохранять инициативу.

— И как же они думают?

— Прежде всего, попытаются устранить следы перестрелки и слезоточивого газа.

Голос Рафаэля по-прежнему непостижимым образом успокаивает ее. Сара понимает, что это — голос безжалостного убийцы, но, тем не менее, она по-прежнему ощущает спокойствие.

— А что мы будем делать, когда встретимся с отцом?

— Там видно будет. Лучше продвигаться вперед постепенно.

— Ты постоянно что-то от меня утаиваешь.

— Разумеется. Но в этом случае я не так уж много могу тебе рассказать. Прежде всего нужно помочь тебе встретиться с отцом. А там посмотрим, что делать дальше.

— А разве мы не рискуем увидеть свои фотографии в местных газетах? Вполне возможно, нас разыскивают.

— Вряд ли. В интересах властей, чтобы мы оставались незамеченными. Ведь нас собираются пристроить на два метра под землей или же на дне реки, предварительно закатав ноги в тазик с цементом. К тому же никто не допустит, чтобы наши имена упоминались в периодических изданиях — до тех пор, пока мы фигурируем в печати. Иначе наши противники окончательно проиграют.

«Надеюсь, ты прав», — думает Сара.

— Фиренци… Как у него оказался мой адрес? — вслух удивляется Сара. — Разумеется, если учесть, что мой отец состоял в организации, выяснить адрес не составило труда. Но я никак не могу взять в толк, отчего этот человек отправил письмо именно мне…

Рафаэль даже не шелохнулся в ответ, только прижимал руку к раненому плечу.

— Больно?

— Да, — произносит он, мягко массируя рану. Несколько часов тому назад ему удалось сделать перевязку в туалете едущего поезда. Боль ненадолго отступила, но сейчас вернулась с прежней силой.

— Тебе что-нибудь нужно? Помочь?

— Нет, спасибо: я сам справлюсь, — отвечает Рафаэль.

На полпути к аэропорту, когда лайнер пролетает над северной частью родной страны Сары, ее внезапно охватывает беспокойство. Становится трудно дышать.

— Ты знаешь, кто был у меня в доме?

— Да.

Рафаэль вновь замолкает, задумчиво глядя в иллюминатор.

— И кто же это был?

— Американский агент. То есть он — натурализировавшийся в Америке чех, но это не важно. Недавно умерло еще несколько человек, связанных с тобой: испанский священник Фелипе Арагон и аргентинский пастор Пабло Ринкон. Каждый из них располагал информацией о документах Иоанна Павла I.

— Наподобие тех, что оказались у меня?

— В ночь своей смерти понтифик работал со множеством разных бумаг. Список, полученный тобой, — лишь малая часть всех документов, которые находились в его распоряжении. — Кажется, Рафаэль решает поддержать беседу.

— И все они тоже получили письма?

— Вполне возможно, хотя им не повезло так, как тебе: Пабло не удалось избавиться от преследователей. Да и Фелипе скончался от инфаркта, почти в то же самое время.

— Если Пабло получил какой-то документ, то сейчас бумага должна находиться в руках П-2. Если же священник всего лишь знал о том, где находятся те или иные документы, то люди из П-2, конечно же, выпытали у него эти сведения, прежде чем убить, — вслух размышляет Сара.

— Вполне возможно; я не знаю наверняка. Может быть, твой отец нам все разъяснит.

— Как ты можешь принимать решения, не располагая достаточной информацией?

— Моя работа — быть простой пешкой в гигантской шахматной партии. Главное — понимать свою роль и играть от души. Что же касается целой головоломки, полной комбинации, то ответ известен лишь тому, кто ее придумал.

— Неужели тебе ничуть не интересно?

— Любопытство может быть опасным…

Самолет выпускает шасси, снижается над взлетной полосой, и через несколько минут приземляется.

— Наш самолет совершил посадку в аэропорту Портела, в Лиссабоне, — будничным тоном произносит заученную речь стюардесса.

— Спасибо, что не сбили с воздуха ракетами, — шутит Сара, чтобы снять напряжение.

ГЛАВА 40

Ватиканский сад

Сентябрь 1978 года

Сестра Винченция разыскивала дона Альбино целый день. Пробегая коридорами Апостольского дворца с крошечным подносом, на котором стоял стакан воды и таблетка на подложке, остановилась у окна и увидела, что понтифик сидит в саду на скамейке. Поднеся сомкнутые руки к подбородку, Святой Отец погрузился в грустные раздумья.

— Гефсиманский сад, — вырвалось у сестры Винченции.

Старая монахиня спустилась по лестнице в дивный сад и направилась по одной из гаревых дорожек к беседке. Чуть позже там появился и дон Альбино в безупречно белой сутане; понтифик сел, глядя себе под ноги.

Рядом с ним присела сестра Винченция:

— Святой Отец, врачи рекомендовали вам прогулки, а не посиделки в саду.

Дон Альбино с мягкой улыбкой посмотрел на свою верную служанку:

— Верно, чтобы ноги не опухали. Но что делать, если они так распухли, что я не могу ходить?

Сестра Винченция, как всегда, покоренная безупречной логикой дона Альбино, признала, что врачи оказались не очень предусмотрительны.

Не сказав больше ни слова, понтифик принял из рук монахини таблетку и воду, после чего с отвращением взглянул на лекарство и проглотил его, радуясь освежающему вкусу воды сильнее, чем целительному воздействию снадобья.

— Вы знали моего отца, сестра Винченция? — спросил Святой Отец у женщины, которая долго ухаживала за ним, и сейчас по-прежнему стояла в ожидании новых распоряжений. — Когда мне было одиннадцать лет и я поступил в семинарию, отец целых два месяца не обменялся с матерью ни словом. Как вам известно, она была очень набожна, но отец…

— Дон Джованни был настоящим бунтарем, — заметила сестра Винченция.

— Нет. Дон Джованни был социалистом. Хотя в свете недавних событий я не представляю, кем еще мог бы оказаться иммигрант, перебивающийся случайными заработками. И когда я отправился в семинарию, отец произнес: «Тебе придется многим пожертвовать». Я бы сказал, что для яростного антиклерикала он обладал видением, граничащим с духовным прозрением. Я как раз размышлял о своем отце, когда появились вы.

— И да поможет вам Господь вынести предначертанное бремя, Святой Отец, — произнесла монахиня.

Дон Альбино добродушно посмотрел на экономку. Обсуждать с ней поведение руководителей Банка Ватикана явно не стоило. Что подумала бы честная простодушная женщина, узнай она, как отмываются мафиозные деньги на банковских счетах в Цюрихе, Лондоне и Нью-Йорке? Что станет с искренней верой сестры Винченции, если сообщить ей, как всегда приветливый кардинал Вийо включен в список ложи П-2 за номером 041/3 еще в августе 1966 года? Сможет ли спать спокойно благочестивая старушка, выяснив, что дон Альбино правит не Церковью Христовой, но экономическим сообществом, разлагающимся на глазах — если только не исцелить сообщество? Да и он сам, как он будет смотреть в глаза этой доброй женщине, зная, что его же собственная церковь оказалась «разбойничьим логовом»?

— Я в силах вынести предначертанную мне ношу, сестра Винченция, — наконец сообщил он, — но не знаю, готовы ли другие поддержать меня.

— Уповайте на Господа, дон Альбино, — сердечно произнесла монахиня, возвращаясь в Апостольский дворец по усыпанной гравием дорожке. — Положитесь на Него…

Иоанн Павел I еще несколько минут сидел на скамейке в беседке, погрузившись в собственные мысли и глядя на опухшие ноги. Ему еще столько предстояло сделать! Понтифик с сожалением поднялся; искривленные губы говорили о боли в лодыжках.

— Что же, значит, придется многим пожертвовать…

И с этими словами патриарх церкви медленной походкой вернулся к себе в кабинет, сцепив руки за спиной.

ГЛАВА 41

Стафтон из кожи вон лезет, лишь бы угодить начальству. Толстяк сегодня явно не в духе. А вот Стафтон не может позволить себе так распускаться. Хотя и он тоже не смыкал глаз всю ночь напролет, но подчиненных, чтобы выместить на них злобу, у него нет. Да и родственники далеко, даже совета спросить не у кого — родители на пенсии, живут в Бостоне, штат Массачусетс. С женщинами тоже не складывалось. Им редко удавалось выдерживать его рабочий ритм. Работа в разведке захватывает настолько, что обязанности мало-помалу поглощают всего человека без остатка, заставляя рвать семенные узы и даже связи с самыми близкими друзьями. Настоящему тайному агенту не хватает общения с внешним миром, что существенно упрощает работу на заданиях.

В этом отношении Стафтон немногим отличался от прочих разведчиков, хотя и поддерживал кое-какие связи с родителями и дальними родственниками. Совсем недавно он беседовал с матерью; просто позвонил и сказал, что у него все в порядке. Для матери Стафтон — программист, работающий в лондонском филиале одной американской компании, и по-своему такая формулировка верна. С годами куда-то пропали друзья детства. Что же касается женщин, то, нужно признать, Стафтон предпринимал некоторые попытки в этом направлении. Дважды он оказывался близок к тому, чтобы надеть на палец обручальное кольцо, связав себя тем самым брачными узами перед лицом Бога и закона. Но первая попытка потерпела крах 11 сентября 2001 года. Девушку сложно винить: после налета на башни-близнецы Стафтон безвыездно провел вдали от родины три месяца, ограничиваясь скупыми телефонными звонками каждую неделю, всякий раз обещая приехать на следующей. Так же произошло и с другой женщиной в 2003 году, до начала и после завершения второй войны в Персидском заливе. Свадьбу назначили на 19 апреля, и в тот же день союзные войска вступили в Багдад. Стафтон не подавал о себе никаких вестей в течение почти полугода, отправив только письмо по почте, чтобы сообщить, что он в добром здравии и приедет в следующем месяце.

Когда же он вернулся, невеста уже успела переехать в другой город и была обижена настолько, что даже не отвечала на телефонные звонки. Тогда он решил полностью посвятить себя работе, и вот теперь, в возрасте тридцати двух лет, жил лишь своим делом, надеясь, что когда-нибудь все-таки обзаведется семьей, которую можно будет любить и о которой можно будет заботиться. Его страшила возможность превратиться в подобие Джеффри Барнса: без привязанностей, без других увлечений, кроме желания набить брюхо вкусной едой в хорошем ресторане. К тому же Стафтон считал Джеффри Барнса настоящим сукиным сыном, бесчувственным и беспринципным.

— Готово? — спрашивает Барнс, нависая над монитором компьютера, за которым сидит Стафтон.

— Еще нет. Но осталось совсем чуть-чуть.

— Нарыл что-нибудь?

— Все, что удалось откопать, — в распечатке. Барнс направляется к стоящему у окна принтеру и берет кипу сложенных в папку бумаг. Фактов много, но не хватает времени, чтобы обработать все. Директор филиала смотрит в зал, где бурлит людская толпа. Мужчины и женщины снуют из стороны в сторону. Крики, приказы, телефонные звонки. Трос молодых стажеров оживленно болтают.

— Эй вы, трое! — кричит Барнс. — Проанализируйте факты, и в деталях! Когда закончите, дам новое задание.

Улыбки исчезают, но молодые люди с готовностью исполняют распоряжение.

— Сообщите Стафтону обо всем, что удастся найти.

Барнс уходит в кабинет; время идет, а новостей по-прежнему нет.

Стажеры усаживаются за стол выполнять задание. Самый раскованный направляется к Стафтону:

— Вы уже успели сегодня поесть?

— Нет! Ни поесть, ни попить, ни поспать, ни поссать, — огрызается Стафтон, неотрывно глядя на монитор.

— Все, дело сделано. Конец.

— Молись, чтобы мы схватили их сейчас же, потому что иначе конец будет нам.

Стажер наклоняется к Стафтону, точно собираясь сообщить что-то по секрету:

— Дядя, я прибыл только сегодня. И у меня нет ни малейшего представления о том, что нужно искать.

— Предателя Джека Пейна и Сару Монтейро — кстати, довольно талантливую журналистку. Они нужны нам живыми.

— Джека Пейна? Самого Джека Пейна?

— Его самого.

— Однажды я с ним работал. Джек спас мне жизнь.

— Ну, теперь он наверняка поступил бы иначе. Давай, Томпсон, нам нельзя терять время, — поторапливает Стафтон.

— Что ты делаешь?

— Просматриваю списки пассажиров, вылетевших за границу вчера. Неимоверный объем работы.

— Все равно что искать иголку в стоге сена. Они наверняка воспользовались подложными документами.

— Само собой. Но другого способа выполнить задание у нас сейчас все равно нет. Мы должны во что бы то ни стало отыскать эту иглу, какой бы крошечной она ни была.

— Мне нужно позвонить. Я скоро, — сообщает Томпсон и направляется к секретарше, чей телефон свободен.

Барнс, устроившись в кресле, рассматривает рабочий зал за стеклом. Такому множеству людей лучше бы работать в закрытом помещении. Жаль, что это невозможно. Стран много, а в США свои правила — по крайней мере, так считают в кабинете президента. На какое-то время Джеффри задумывается, не запросить ли подкрепления у Лэнгли. Тот, конечно, не откажется, но поступить так — все равно что признать себя побежденным перед лицом всего генерального штаба. Нет, пусть пока все остается как есть. Если до конца дня не будет никаких новостей — что ж… тогда он, возможно, и пересмотрит свое решение.

Неожиданно что-то — вернее, нехватка одной детали — привлекает внимание Барнса. Он встает и направляется в общее помещение. Резкой походкой направляется к столу, где двое стажеров заняты анализом списка пассажиров, прибывающих из Соединенного королевства.

— Есть результаты?

— Никаких. Вы не допускаете, что они еще не выезжали за границу? — спрашивает один из агентов.

— Уверен, что они покинули страну, — с этими словами Барнс вновь смотрит туда, где находится привлекшая его внимание деталь. — А что Стафтон?

— Уехал вместе с Томпсоном.

— Вместе с Томпсоном? Куда же?

— Они не сообщили, куда направились.

Возбужденный Джеффри возвращается в свой кабинет, но его перехватывает секретарша:

— Сэр…

— Мне принесли еду?

— Сейчас доставят.

— Сегодня они опаздывают больше, чем обычно.

— Доставка в течение двадцати минут, сэр, как всегда.

Барнс распахивает дверь кабинета. Он очень взволнован. «Все это ничем хорошим для меня не кончится», — с маниакальной одержимостью повторяет он про себя.

Девочка, сидящая на ступеньках и поглощенная игрой в «плейстейшн», даже не замечает двоих мужчин, проходящих мимо нее на второй этаж. Если бы не игра, она услышала бы, как один из них отчитывает второго: плохо поработали, это не он… А больше вокруг ни души.

Девочка заворожена метеоритным потоком, в котором приходится лавировать космическому кораблю. Наушники мешают услышать грохот от удара ногой в дверь на третьем этаже. Квартирант вскакивает, просыпаясь от грохота упавшей двери, но тотчас замирает под прицелом оружия, которое держит в руках человек, вошедший первым:

— Здравствуй, дорогой Ганс, — приветствует его Томпсон, подойдя немного ближе.

Стафтон заходит с другой стороны, тоже с оружием наготове:

— Как твои дела?

ГЛАВА 42

Хотя с того момента, как самолет с беглецами приземлился в столице Португалии, не прошло и двух часов, Сара успевает принять душ в одной из комнат отеля «Алтис», на улице Кастильо, где собиралась перекусить вместе с Рафаэлем.

Девушку ничуть не смущает необходимость делить комнату с незнакомцем. Это странно, поскольку вместе с этим человеком девушка пережила многое, а пережитое никогда не удастся стереть из памяти, и теперь оно связывает ее с Рафаэлем сильней, чем с кем бы то ни было еще. Завернувшись в одно из белых полотенец, Сара заходит в спальню; спокойно и ничуть не смущаясь остается в таком виде, с полным безразличием к собственной внешности.

Внезапно по телевизору начинается программа новостей. Сара слышит собственное имя:

— Свежие новости. Этим утром в Лондоне арестована португальская журналистка Сара Монтейро, разыскиваемая властями Великобритании как свидетельница совершенного в ее доме преступления.

На телеэкране появляется женщина, выходящая из полицейской машины, прикрывая голову пиджаком и закрывающая за собой дверь в прославленное здание Скотланд-Ярда.

— Да, сегодня день сплошных сюрпризов, — произносит девушка, смотря на экран с полуоткрытым ртом.

— Мы дважды засветились, — отвечает Рафаэль, поднимаясь с места, — я приму душ, и мы уезжаем.

Рафаэль выхолит из ванной, опоясавшись полотенцем, но Сары в спальне не оказывается. Она входит как раз в тот момент, когда он начинает надевать штаны:

— Куда ты собралась? — спрашивает ее спутник, и по-прежнему не обращая внимания на присутствие женщины, продолжает одеваться.

— К стойке портье.

— Куда?

— Я что, должна отчитываться перед собой о всех своих перемещениях?

— Вовсе нет. Но я не смогу тебя защитить, если не буду знать, где ты находишься.

— Я просто собралась к портье. Скоро вернусь, жива и здорова, — ехидно заверяет девушка. — Ну так что? Идем?

— Подожди, дай одеться.

Сара вновь обращает внимание на странную татуировку и рану на руке молодого человека.

— Не очень-то хорошо выглядит.

— Пройдет.

— Дай я хотя бы обработаю рану, — и, не дожидаясь ответа, девушка направляется в ванную, берет кусок мыла, смачивает полотенце горячей водой и достает еще одно, сухое. Возвращается в спальню и оставляет все на кровати.

— Присаживайся.

— Да брось ты, мне уже лучше.

— Садись!

Рафаэль подчиняется, не желая вступать в пререкания, и устраивается на краю кровати. За неимением алкоголя мыло — лучший антисептик. Сара принимается промокать рану влажным полотенцем. Затем берется за сухую ткань, разрывая тонкую материю на полоски, и накладывает повязку. Закончив работу, встает и осматривает подопечного.

Рафаэль тоже не сводит с нее глаз — с самого начала проведенного с такой нежностью лечения. В течение нескольких мгновений их взгляды остаются прикованными друг к другу.

Сара чувствует неловкость, но она выдерживает взгляд.

— И что теперь? — наконец спрашивает девушка.

— Ничего, — отвечает Рафаэль, отводя взгляд и облачаясь в рубаху. — Спасибо.

— Всегда к вашим услугам, — отвечает Сара, вставая во весь рост. — Ну и татуировочка! — замечает она, чтобы сгладить возникшее напряжение.

— Если увидишь такую же на другом человеке — беги без оглядки.

— Почему?

— Потому, что это — символ Гвардии.

— Гвардии? Какой еще Гвардии?

— Наступательной Гвардии, бойцов П-2. Своего рода армия в миниатюре, предназначенная для наземных операций. Сегодня тебе удалось опровергнуть миф о безупречности этого элитного подразделения.

— Нет, это сделала не я. Ты, — поправляет собеседника Сара. — Татуированная змея обвивает запястье, скрываясь под рукавом рубахи.

— Давай позвоним портье, чтобы вызвали такси.

— Не стоит.

— Мы поймаем машину в другом месте?

— Нет, мы не поедем на такси. Я уже подготовил машину.

И вот автомобиль едет по шоссе от Лиссабона, на север. Вскоре Сара встретится с отцом, и сейчас она способна думать лишь о предстоящей встрече.

ГЛАВА 43

После бессонной ночи, оставаясь на том же месте, откуда ведется наблюдение, два человека не сводят глаз с подъезда, где несколькими часами раньше скрылся старик. Они выглядят одинаково напряженно и устало. Особенно тот, кто сидит рядом с водителем.

— Я просто выжат, — жалуется он.

— Да, в автомобилях не поспишь, — откликается напарник.

Оба завтракают кофе с пончиками, которые один из напарников принес из ближайшего кафе. Зная о немногословности коллеги, второй мужчина решает провести оставшееся время в размышлениях. О круглосуточно работающих магазинах и о более важных вещах — например, о Пейне, великом Джеке. С сожалением думает, что не может им не восхищаться. Нужно обладать изрядным мужеством и огромной силой воли, чтобы пойти на такой шаг и начать двойную игру изнутри самой Гвардии, а главное, чтобы никто не обратил внимание. Так, чтобы заметил только он — едва представится случай. Старина Джек Пейн, старый лис… Кстати, насчет лис и стариков…

— Объект выходит, — произносит водитель.

— Вижу.

— Пойдешь за ним?

— Не я — ты.

— А сам что будешь делать?

— Наведаюсь к нему в гости.

— Договорились, — с облегчением вздыхает довольный шофер. Наконец-то удастся немного размяться.

— Не теряй старика из виду. Как только закончу, позвоню тебе.

Водитель спокойно выходит из машины и направляется следом за стариком, по Седьмой авеню в сторону Центрального парка. Сворачивает на Бродвей и дальше, в сторону Таймс-сквер. Старик очень любит гулять, и это существенно облегчает слежку.

«Почему нам не загнать ему пулю в лоб и не покончить с этим? — удивляется агент. — Что такого особенного в этом старике, из-за чего мы относимся к нему иначе, чем к остальным?»

Примерно пять минут спустя второй человек поднимается на этаж, где располагается квартира старика. Он работает мастерски, с невероятной осторожностью, намного большей, чем требует его задача. Шеф отдал четкие и недвусмысленные распоряжения, но об обыске ничего не сказал. К тому же любые действия, подвергающие опасности основной замысел, категорически запрещены. Чем же тогда объясняется рвение этого человека? Зачем так рисковать? Ведь вторжение ставит под угрозу всю операцию, да и сам он рискует жизнью, понимая, что рука магистра не дрогнет в час расплаты, и все же старается найти хоть что-то, что порадовало бы хозяина, который вскоре появится.

Все продумано как нельзя лучше. Он выжидает на достаточном расстоянии от дома. Не проходит и десяти минут, как подъезжает машина и консьерж открывает дверцу автомобиля, помогая выйти приехавшим на встречу женщине и детям.

Не теряя времени даром, незнакомец поднимается на седьмой этаж по лестнице черного хода. Никто не замечает, как он успевает проникнуть в здание.

Теперь, наконец-то оказавшись внутри, он с бесконечной осторожностью осматривается. Обстановка Достаточно богатая, но без излишней вычурности и роскоши. Старинная мебель в темных тонах, во всех комнатах — множество распятий. О набожности хозяина квартиры свидетельствует и деревянный алтарь, небольшой, но вполне достаточный для проведения богослужения в присутствии десяти или пятнадцати человек, а также несколько экземпляров Нового Завета — в различных изданиях, форматах и обложках.

Во время обыска, занявшего целый час, незнакомец трижды звонит по телефону, чтобы отслеживать местоположение старика. Тот все еще прогуливается по Центральному парку к вящему неудовольствию водителя, которому осточертело за ним следить. Закончив обыск в доме, человек окончательно понимает: того, что ему нужно, здесь не найти. Он осматривает всё, даже самые маленькие и темные закоулки. Осторожно выглядывает из окна. На Шестой авеню — непрекращающееся движение. Человек видит внизу припаркованный автомобиль, пытается взять себя в руки. Он должен держаться хладнокровно, когда отсюда выйдет…

Задумчиво вздыхает. «Ничего»…

ГЛАВА 44

Национальным дворец Мафры — одна из важнейших реликвий богатейшего наследия португальской и европейской архитектуры. Огромное строение, расположенное в селении, от которого и получило свое название, было построено по приказу короля Жуана Пятого, давшего обет построить дворец, если королева, Мария Анна Австрийская, наградит его потомством. Рождение наследника заставило правителя исполнить обещание, и он не поскупился на расходы, возводя шедевр архитектурного искусства в стиле барокко. Роскошные королевские покои занимали весь верхний этаж, в том же здании находился и монастырь, рассчитанный более чем на триста францисканских монахов, базилика и одна из лучших библиотек Европы, облицованная мрамором и древесиной редких пород. На книжных полках в стиле рококо хранится свыше четырех тысяч книг в кожаных переплетах, облицованных золотом. Помимо множества других литературных шедевров, библиотека содержит и первое издание «Лузиад» Луиса де Камоэнса. Монастырь уже давно не дает приют францисканским монахам, поскольку религиозные ордена были распущены в 1834 году.

Дворец не только прекрасен и ценен сам по себе, но и хранит немало сокровищ. Двубашенная и однокупольная базилика имеет шесть органов с уникальным, нигде больше не исполняемым репертуаром, а также две звонницы с девятью и двумя колоколами, которые считаются лучшими в мире.

— Что мы здесь делаем?

— Ждем встречи с твоим отцом.

— Именно здесь? — скептически спрашивает девушка, — а он приедет?

— Уже приехал.

Они входят в гигантские ворота обители, видят великолепное убранство строений. По поведению Рафаэля заметно, что он знает, куда направляется.

Атмосфера безмятежной старины, окутывающая монастырь, действует успокаивающе. Сама обстановка монастыря — настоящий бальзам для страждущих душ. Позади группа учащихся. Гид рассказывает об истории обители:

— Лауреат Нобелевской литературной премии Сарамаго в своей книге «Воспоминания о монастыре», которую я советую вам прочесть, рассказал о несчастьях и перипетиях, сопровождавших строительство….

Сара и Рафаэль тайком пробираются в узкую дверь, открытую лишь для немногих. Сердце девушки начинает неистово биться. Она почти добралась!

— А ты знаешь, говорят, что высота монастыря равна глубине его подземелий? — взволнованно спрашивает она.

— Ну да, — машинально откликается Рафаэль, давая понять, что мысли его заняты другим.

Они входят в здание бывшей больницы с пристроенной часовней, где пациенты могли видеть образ Господа и слышать Его слово. Рафаэль ловко открывает крошечную деревянную дверцу в углу.

Спускаются по узким витым ступенькам при свете фонарика, который достал из кармана Рафаэль.

— А еще говорят, что никто веками не спускался в подземелья, поскольку там обитают полчища крыс. — Голос Сары дрожит, выдавая беспокойство и волнение. — Там бесценные сокровища, но до них не добраться…

Дошли до старинной двери с подернутыми патиной петлями и деревянной, в плесени, створкой. Вокруг царит непроглядная тьма. Сара представляет, как пробуждаются от векового сна взбешенные их вторжением нетопыри. Рафаэль распахивает дверь, та пронзительно скрипит.

— Береги голову, — предупреждает девушку Рафаэль, сгибая шею и протискиваясь в узкий проем.

Сара идет следом, и ей кажется, что они вот-вот попадут в Португалию XVIII века.

— Что это? Где мы?

— Вот, держи, — отвечает Рафаэль, протягивая ей крошечный фонарик.

Сара подходит поближе, чтобы как следует осмотреть это место, и не замечает, что делает Рафаэль. Она видит только землю. Почва, одна лишь почва — так, что невозможно сказать, что это, продолжение коридора или уже катакомбы…

— Ты не могла бы направить свет в эту сторону? — просит Рафаэль. — Он где-то здесь…

— Что именно ты ищешь?

В каменную (а может быть, земляную — Саре не очень хорошо видно) стену вмурован шест, обернутый материей. Факел!

Несколько секунд спустя при помощи зажигалки Рафаэлю удается зажечь пламя. От факела исходит оранжевое свечение, разгоняющее мрак. Они стоят перед гигантским, будто бесконечным туннелем, уходящим в темноту.

— Где мы?

— Добро пожаловать в катакомбы монастыря в Мафре, — отвечает Рафаэль, наблюдая за выражением лица Сары. — Ну что, идем?

Девушка молчит. Она потрясена настолько, что, кажется, не в силах произнести ни слова.

— И что, отец пойдет туда на встречу с нами?

— Нет. Он там живет.

ГЛАВА 45

Полет проходит на высоте тринадцати тысяч метров. Кабина самолета похожа на оживленный лондонский офис; из стороны в сторону снуют сотрудники. Одни отдают распоряжения, другие всматриваются в экраны мониторов, говорят по телефону и выполняют бесконечную последовательность действий, ничем не отличающихся от тех, что обычно проводят на земле. Единственное отличие заключается в том, что им не выйти на улицу, чтобы попить кофе, и приходится довольствоваться непродолжительным отдыхом на борту воздушного судна. Они уже успели привыкнуть к тому, что при каждом взлете и посадке приходится устраиваться в кресле и пристегивать ремни.

На небесах — как на земле. Кабинет Джеффри Барнса и здесь отделен от остального рабочего пространства; у начальника разведки — довольно удобное кожаное кресло.

Томпсон оказался отменным оперативником. Он наливает себе кофе и усаживается в кожаное кресло; правда, не такое удобное, как у начальника.

— Шэрон Стоун… Вот сволочи… — задумчиво произносит Барнс. — Значит, он говорил правду…

— Кто?

— Да один тип из Британского музея… Впрочем, это уже неважно.

В отличие от кабинета в Лондоне, здесь нет огромного окна, позволяющего Барнсу наблюдать за работой сотрудников. Но так ему нравится даже больше: его тоже не видно, и он может делать все что угодно.

Где-то погружен в свою привычную, любимую работу Стафтон, а он предпочитает анализ и сведение данных воедино любому заданию в полевых условиях. В самолете или офисе — неважно, все равно это лучше, чем добывать информацию на улице, как, например, на квартире у Ганса. У Стафтона неподходящий темперамент для такой работы. Установленный поблизости принтер дрожит и с поразительной скоростью выплевывает бумагу.

«Как же они действуют мне на нервы», — размышляет аналитик, глядя на четырех мужчин в черном, которые с самого взлета неподвижно и молча устроились в глубине кабины и за все это время не произнесли ни слова. Эти четверо похожи на статуи или на мимов, которые встречаются в парке или на праздниках, в одинаковых, без единой складки, костюмах. А возможно, они напоминают и кого-то еще…

Стафтон не выносит формального стиля в одежде спецагентов. Ему больше по душе одеваться свободно, как нравится. Пусть трехдневная щетина, пусть волосы не прилизаны — главное, чтоб было удобно. Если всех сотрудников заставят носить рубашки и галстуки, то Стафтон первым поднимет бунт. Принтер выплевывает последнюю распечатку, аналитик собирает листы и направляется в кабинет начальника.

— Видеть не могу этих развалившихся типов, — сетует он, входя в кабинет.

— Ну так не смотри, — советует Томпсон.

— Это гвардейцы? — спрашивает Стафтон. — А с виду и не опасные…

— Говори тише. Они просто звери, — предостерегает Барнс. — Какие новости?

— Хорошие. Кое-что удалось выяснить. Они доехали от Ватерлоо до Парижа в экспрессе «Евростар», затем вылетели самолетом из Орли в Лиссабон и приземлились два часа тому назад. Сейчас мы выслали группу наблюдения, они узнают, чем занимаются и что будут делать объекты.

— Шэрон Стоун, значит… — со вздохом повторяет Барнс, — проклятые сволочи…

— Есть какие-нибудь идеи по поводу цели поездки? — спрашивает Томпсон.

— Наверняка девушка хочет поговорить с отцом, — замечает Барнс.

— В усадьбе на Бежа военного пока не оказалось. Мы уже все там осмотрели. Сейчас работаем с родственниками.

— У нас есть только один шанс, дорогие мои, — бормочет Барнс. — По второму разу они те же паспорта использовать не будут. Джек такой ошибки не допустит.

— Когда тот, кого ты ловишь, отлично знает всю эту кухню, это намного усложняет дело, — сетует Томпсон.

— Стафтон, во сколько примерно прибывает самолет? — спрашивает Барнс.

— Через два часа мы приземлимся на военной базе в Фиго Мадуро, — отвечает аналитик.

— Отлично. Пусть агенты поработают с гостиницами и предприятиями по аренде машин, с частными авиакомпаниями. Показывайте фото, но не говорите, зачем разыскиваете этих людей. Нам не нужно впутывать сюда португальскую полицию, не говоря уже о журналистах. Действуй скрытно и оперативно. Приступай! Когда приземлимся, нам понадобятся следы, чтобы по ним идти.

Стафтон, зайдя в кабинет начальства с ворохом бумаг, выходит оттуда с грудой поручений, но это ему даже нравится. Несколько звонков — и запущен механизм, вертятся на полной скорости шестеренки, машина старается отыскать следы как можнобыстрее. Остается надеяться, что одиночка Джек Пейн не превзойдет в мастерстве их команду.

— Почему она решила отправиться в Португалию на поиски отца? — удивляется Томпсон, задержавшийся в кабинете Барнса.

— Полагаю, эти двое отправились туда на поиски ответов. И чтобы уточнить, что следует предпринять дальше.

— Но разве Джек не состоит в П-2?

— Теоретически — состоит.

— Теоретически?

— Теоретически, в П-2 входят два типа масонов: старой и новой закалки. Отец девушки принадлежит к старому типу.

— Получается, существует две ложи?

— Не совсем. Есть только одна П-2. В сложившейся ситуации у старых участников нет никакой власти. Но сами по себе они, конечно, существуют. И задают нам чертову уйму работы.

— Так это он все затеял?

— Да. Даже в Ватикане всполошились. Нам нужно заполучить бумаги как можно раньше, если не хотим, чтобы все это дерьмо попало в вентилятор. Потому что мы слеплены из того же самого дерьма, и если что, нас тоже порубит и разбросает.

ГЛАВА 46

— То есть как это… мой отец теперь живет… здесь? — удивляется Сара, быстрым шагом двигаясь вместе с Рафаэлем по длинному, вырубленному в скале туннелю.

Он настолько высок, что и девушке и ее спутнику не приходится наклоняться.

— А вот так, — отвечает Рафаэль, выставляя факел перед собой. Кажется, он знает дорогу.

— Разве здесь можно жить? — поражается Сара.

— Увидишь.

— Значит, это было правдой, — замечает журналистка, чтобы сменить тему разговора, — под монастырем действительно есть катакомбы!

С каждым шагом сердце у нее стучит все сильнее. Приближается миг встречи с отцом. Она понимает, что образ, созданный ею, был неполон, если не сказать неверен. В сущности, она совершенно не знала отца. Верила в его безукоризненное поведение, безупречные манеры… Он был для нее идеальным, совершенным мужчиной. Образцом военного — порядочного, мужественного и неподкупного. А сейчас… Вернувшись в родные места, она вынуждена мчаться по туннелю, в катакомбах монастыря де Мафра, да еще и петлять неизведанными путями, там, где не ступала нога человека, заставляя себя быть сильной и не расслабляться перед Рафаэлем. И все же на глазах выступают слезы.

Через несколько минут они оказываются перед громадной деревянной дверью в конце коридора.

Что-то стремительно пролетает над головами, и Сара вскрикивает.

— Это летучая мышь, — успокаивает Рафаэль. Сара всматривается в черный провал, из которого выпорхнуло сперва одно существо, а следом другое, полетевшее прямо навстречу.

— А что это за отверстия?

— Переходы в другие места.

— Другие места?

— Сеть туннелей соединяет коридор с отходящими от него галереями, укрытиями и переходами. Раньше мне так и не удавалось исследовать катакомбы по всей длине, а потому я не знал, куда они идут, — спокойно разъясняет Рафаэль. — Кстати, ты знаешь, что во время французских завоеваний здесь собиралась укрыться королевская семья?

В начале XIX века Португалия была завоевана трижды. И каждый раз войска Наполеона изгонялись за пределы страны с помощью английской армии под предводительством прославленного герцога Веллингтона, Артура Уэлсли.

— Ты серьезно? Здесь скрывался сам Дон Жуан Шестой? Бразильский?..

— Он самый. В конце концов королевское семейство решило отправиться в Бразилию. Туда, где безопасней.

— И куда подальше…

Наконец они добираются до двери. Рафаэль приближается к большой деревянной доске, перекрывающей вход, и трижды с силой стучит. Один. Тишина. Два. Тишина. Три. По-прежнему тихо.

Несколько секунд тревожного ожидания — и за дверью раздается лязг запоров. Сару охватывает невероятное беспокойство, достигающее наивысшей точки в тот миг, когда дверь приоткрывается. Девушке кажется, что непродолжительная тишина длится гораздо дольше, чем на самом деле. Скрипят дверные петли, движется створка. Когда пространство входа оказывается достаточно широким, чтобы пройти внутрь, появляется широко улыбающееся лицо. У Сары все обрывается внутри, но она не позволяет чувствам взять над собой верх. Только легкая дрожь в руках и ногах. К ним выходит ее отец, Рауль Брандао Монтейро.

— Как ты? — спрашивает Рафаэль, распахнув руки в приветственных объятиях, за которыми следуют мощные похлопывания по спине. Друзья встретились.

— Все отлично, не беспокойся. Я в полном порядке.

Разомкнув объятия, Рауль смотрит на дочь, и взгляд теплеет.

— Сара, доченька… — говорит он, направляясь к девушке.

По щекам обоих текут слезы.

— Прости меня, девочка… прости пожалуйста, — дрожащим голосом нашептывает он на ухо Саре, прижимая ее к себе.

Наконец, все успокаиваются и постепенно возвращаются к реальности.

— Пойдем, — Рауль приобнимает дочь за плечи — идем же…

За дверью, в конце туннеля, облицованного изразцами по сюжетам Великих географических открытий, виднеется свет. Каравеллы Ордена Христа в бушующем море, новые народы, гигантский Адамастор, враги… Каждый рисунок отделен от следующего строфой из «Лузиад», национального эпоса, написанного великим поэтом Камоэнсом.

Рафаэль закрывает дверь, вновь запирает засовы, и в укрытии опять становится безопасно. Он гасит факел. Здесь не нужен огонь, и без того достаточно света, исходящего от вмурованных в стену канделябров. Пол вымощен мраморными плитами, отчего кажется, будто подземелье исполнено великолепия. И Сара понимает, что грубая простота катакомб лишь кажущаяся: свет в переходах не нужен, он предусмотрен для укрытий. Тяжелая массивная дверь словно разделяет два мира.

В конце коридора в обе стороны протянулась огромная галерея. Тяжеловесные арки поддерживают всевозможные колонны. Внизу, для желающих полюбоваться раскинувшимся поверху громадным залом со всем, что необходимо для удобной жизни, — перила из кованого железа. Подняться в зал можно по двум лестницам, идущим вверх по обе стороны галереи. Под гигантским куполом потолка висит огромная люстра, освещающая пространство, а стены покрыты коврами. Позолоченный рояль, диваны с подушками, обеденный стол по меньшей мере на двадцать персон… Роскошь и великолепие поражают Сару — ей кажется, что она находится в королевском дворце или в покоях гарема. Не хватало лишь женщин… или султана.

На балконе девушка замечает три двери, за которыми, скорее всего, находятся отдельные комнаты.

Рауль направляется к лестнице, расположенной справа, и едва гости спускаются по огромной мраморной лестнице, приглашает их присесть на большой диван.

— Хотите что-нибудь перекусить? Или выпить? Я живу здесь небогато, но угощение найдется. — В голосе Рауля звучит облегчение оттого, что дорогие ему люди живы и здоровы.

— Ты один здесь? — спрашивает дочь, не обращая внимания на предложение подкрепиться.

— Да.

— А мама?

— С ней все в порядке, не волнуйся.

— А почему она не уехала с тобой?

— Потому что не вынесла бы затворнической жизни в таком месте. Здесь нет ни радио, ни телефона, ни телевизора — ничего…

— Так где же она? — раздраженно спрашивает девушка.

Радость от встречи уже прошла. Высохли слезы, восстановлен прежний контроль над собой, вспомнились все недавние события, все сомнения и все, чем пришлось рисковать.

— Твоя мать в безопасности. Где-то под Опорто, — отвечает отец. — Я отправил ей письмо, где все объяснил. Как можно догадаться, ее это не очень обрадовало. Она хотела отправиться в Лондон, чтобы найти тебя, но как только поняла всю серьезность проблемы, поступила так, как я советовал. Ей нельзя было ехать сюда в одиночестве, потому что если бы твою мать схватили, то смогли бы использовать как разменную монету. Они это умеют. К тому же агенты ЦРУ активны, как никогда.

Сара слушает и молча кивает головой, изо всех сил стараясь не расплакаться.

— Действительно, — подтверждает Рафаэль. — Но у нас еще остается несколько часов форы.

— Всего несколько часов? — переспрашивает Сара, не уверенная, правильно ли она расслышала сказанное.

— Да, именно часов, — повторяет отец. — Они неплохо подготовились. Те, кто нас ищут, не смогут восстановить все наши действия, но непременно останется какой-нибудь след, и по нему нас непременно вычислят.

Сару охватывает страх, сердце учащенно бьется, по коже пробегают мурашки.

— Неужели нас могут найти даже здесь?

— Здесь не найдут, — откликается Рафаэль, — но вполне могут догадаться, что мы находимся в Мафре.

— Каким образом?

— Наведя справки в компании, в которой мы брали напрокат автомобиль.

— Значит, они могут узнать и то, в какой гостинице мы поселились?

— Теоретически — да. Если обойдут все службы приема во всех местных гостиницах. А вот если узнают, какой таксист довез нас от аэропорта до гостиницы, тогда…

— Понятно.

Сара вспоминает, что в такси от аэропорта Рафаэль распорядился, чтобы их доставили в гостиницу «Меридиан». Но под конец поездки, когда Сара уже надеялась отдохнуть, Рафаэль направился в противоположную от гостиницы сторону. На вопрос, куда они собираются, ответил, что в этой гостинице они ночевать не будут. И им пришлось пешком добираться до отеля «Алтис», находящегося примерно в километре. Лишь сейчас девушка поняла его тактику. — Значит, они решат, что мы остановились в «Меридиане»?

— Точно.

— Так, — задумчиво произносит Сара, бросая пристальный взгляд на отца. — Судя по всему, времени нам терять нельзя, а потому расскажи мне все, чего я не знаю, — с начала и в подробностях.

Рауль усаживается перед ней по другую сторону темного, обшарпанного стола.

— Справедливый вопрос. Ты вправе знать все. Что тебе успел рассказать Рафаэль?

— Ничего хорошего. В основном, ужасные вещи. В общем-то, не так много, если учесть, что ко мне в руки попал список преступников, где значилось имя моего отца.

— Давай будем посдержанней, дочка, — успокаивающим тоном произносит капитан.

— Сдержанней?! Это ты мне предлагаешь быть посдержанней?! Меня преследуют какие-то сектанты из П-2, им помогает ЦРУ, а ты хочешь, чтобы я была сдержанной?! Зная, что убивают таких значимых людей! Провели покушение на самого понтифика! Будь сам посдержанней, если сможешь…

— Ну хорошо. А теперь успокойся и выслушай меня. Но сначала давай выпьем по стаканчику портвейна — в голосе капитана Монтейро появляются привычные командные нотки. Он встает, наполняет три бокала портвейном Ферейро и протягивает каждому по одному.

Рафаэль как ни в чем не бывало с безмятежным видом сидит рядом с Сарой. Рауль возвращается, отпивает вино.

— Каждый человек в своей жизни может ошибиться. Я не исключение. В 1971 году вступил в П-2, потому что считал, будто тем самым смогу помочь своей стране. В Португалии была диктатура, а П-2 могла бы дать шанс изменить ситуацию. По крайней мере, так я считал. Но когда понял, какие цели на самом деле преследовали лидеры организации, сразу же порвал с ложей. К сожалению, выйти из П-2 по собственной воле невозможно — по крайней мере, без потерь. Как ты могла видеть по списку, я оказался далеко не единственным португальцем. Еще многим удалось избежать огласки, в том числе и в связи с публикацией 1981 года.

— Да, я видела список, — соглашается девушка, — весьма известные политические деятели.

Капитан словно не замечает сказанного дочерью.

— Примечательно, что моя связь с П-2 завершилась в 1981 году. Не только я — множество других людей тоже вышло из ложи. Тем не менее, организация продолжала существовать в своей самой отвратительной форме. За те одиннадцать лет, что я состоял в ложе, я ни разу не подвергал ничью жизнь опасности и никого не убил, — произносит капитан, открыто глядя в лицо дочери. — В Португалии я за многими следил; это были люди, за которыми организация хотела вести постоянное наблюдение. Некоторые были иностранцами или приезжими. Насколько мне известно, из них погибли только двое, но не от моих рук. Одного из них звали Са Карнейро.

— Боже мой, — вырывается у Сары, и девушка подносит ладонь ко рту.

— Эта история положила конец моему членству в ложе.

— А как же начинается моя история?

— Сейчас узнаешь. Во-первых, я должен тебе объяснить, что это за бумаги. Дело в том, что страниц — три.

— Три? Но ведь у меня только два листка. То есть три. Сначала было три страницы, но одна пропала… ее съели… — Девушка поворачивается к Рафаэлю, — ту, что с шифром.

— Каким еще шифром? — тотчас спрашивает отец. — Хотя нет, подождите, об этом мы еще поговорим. Дайте закончить. Есть три страницы со списком, которые попали к тебе, четыре — с перечнем высших должностных лиц Ватикана, и еще один список, где указаны будущие понтифики, некоторые из них были выдвинуты на папство в день смерти Святого Отца. А также всевозможные варианты папского правления на краткий, средний и длительный сроки, насколько это в принципе предсказуемо для наиболее консервативного крыла Церкви. К тому же это — третье из Фатимских пророчеств.

— Третье из пророчеств? — Сара озадачена. — То самое, что открыл в 2000 году Иоанн Павел II?

Рауль бросает на Сару озадаченный взгляд:

— Конечно же, нет. Настоящее пророчество не оглашалось.

— Получается, то, что открылось в 2000 году, не было истинным предсказанием?

— Истинное предсказание говорит, что человек в белом погибнет от рук своих собратьев.

Многие считают, что третья часть пророчества Фатимы, обнародованная Ватиканом в 2000 году, была неполной. Записанные сестрой Лучией слова были связаны с мольбами Предстоятельницы. Дева Мария восклицала: «Покайтесь, покайтесь, покайтесь!». В своих записках пастушка из Фатимы рассказывала об увиденном ею архиепископе в белом, и что в этом человеке она узнала Святого Отца. Видела она и прочих епископов, священников, монахов и монахинь, спускавшихся по крутому склону горы, на вершине которой «возвышался большой нетесаный крест, точно срубленный из дуба». Понтифик — или человек, которого монахиня посчитала понтификом — «выглядел взволнованным, передвигался неверным шагом, едва не теряя сознание от боли и страданий, непрестанно молясь о душах усопших, чьи тела устилали дорогу». Согласно опубликованным Ватиканом сведениям, человек в белом поднимался на вершину горы и там, стоя на коленях перед громадным крестом, погибал «от выстрелов и стрел, насылаемых солдатами». Пророческое видение завершалось тем, что и остальные епископы, священники и монахи были убиты вместе с папой, сходным образом, вместе со множеством мужчин и женщин различных сословий. Сестра Лучия рассказывала, что под перекладиной креста парили два ангела, и оба держали гигантские стеклянные фиалы с кровью мучеников…

Рауль выдерживает паузу, чтобы дочь поняла: главное в истории еще впереди, после чего направляется за очередной порцией портвейна.

Сара обдумывает услышанное и старается понять, к чему приведет ее полученная информация. Все слишком серьезно, легкомысленное отношение к сказанному недопустимо. Будь ее воля, держала бы все в тайне, так, чтобы никто ничего не узнал.

— Но зачем тогда нужно было затевать эту историю с пророчеством в 2000 году?

— Потому что нужно было что-то придумать. И лучше было обмануть ожидания, чем сообщить, что третье пророчество — убийство Святого Отца.

— Ясно, — произносит Сара, сохраняя прежнюю задумчивость. — Понимаю, такое предсказание непросто выдержать.

— Вот именно. Потому-то и не торопились его обнародовать раньше времени. Только в 2000 году, когда многое осталось в далеком прошлом. Верующие купились, неверующие — тоже, и дело отправили в архив.

Сара так и не притронулась к портвейну. Бокал Рафаэля, напротив, уже пуст.

— Но при чем сейчас эти бумаги?

— Ну…

— То есть, я не понимаю: если понтифика убили люди из Ватикана, то зачем им было хранить бумаги, вместо того, чтобы уничтожить их?

— Во-первых, необходимо уточнить: Ватикан как церковная организация здесь совершенно ни при чем. Несколько человек, пусть даже в пурпурных мантиях и беретах — еще не вся церковь. В Ватикане и сейчас, как и в 1978 году, есть недостойные. Разница только в том, что они не занимают столь высокого положения. И хотя римская курия по-прежнему консервативна, и может быть, даже еще сильней, чем раньше, П-2 уже далеко не столь могущественна. Ложа не в силах управлять конклавами или влиять на решения кардиналов. Сейчас, разумеется, существуют и другие организации, выполняющие эту роль, но вряд ли они отмывают деньги или продвигают своих людей.

Дочь выслушивала рассказ отца с негодованием:

— Управлять решениями конклава? И кардиналами? И даже Святым Духом?!

— Единственный Святой Дух, известный мне, — это банк, — с иронией замечает отец. — Очевидно, что роль конклавов прежде всего политическая, что эти собрания подвержены внешнему воздействию и манипуляциям, как и любые выборы, проводимые людьми. Некоторые из кандидатов на Святой Престол до самого заседания проводят кампании, чтобы собрать как можно больше голосов. Курия избирает своего кандидата при поддержке мощных организаций, и когда кардиналы собираются на заседание, все уже почти предрешено.

— Так значит, все это — просто шоу?

— Теоретически — да.

— Теоретически?

— Церковь не однородна, в ней есть различные группировки. Самая консервативная представлена курией, но есть и более многочисленные, либеральные, о которых я пока умолчу. Как только какая-нибудь группировка получает преимущество, к ней тотчас же примыкают остальные лица духовного звания.

— Идут следом, точно вагоны за паровозом?

— Да, можно и так сказать.

— Так и случилось в 1978 году?

— Нет. Курии не удалось продавить выдвижение кардинала Сири, пользовавшегося поддержкой консерваторов. Вместо него группировка кардиналов-неитальянцев выдвинула Альбино Лучиани. Это и предрешило его судьбу.

На мгновение в зале воцаряется молчание. Затем капитан продолжает:

— На втором конклаве 1978 года, «в год троецарствия», решили не рисковать и выдвинуть легко управляемую фигуру. Понтифик оказался не только под властью курии, ему удалось установить и великолепные отношения с верующими. Он оказался крайне полезен…

— Я и не думала, что Иоанн Павел II окажется таким…

— Никто этого не предполагал. Но понтифика не в чем винить. Во-первых, потому, что в 1981 году он получил серьезное предупреждение: если не побоится и отступит от первоначального плана, то его убьют. II потом, Ватикан, пусть и косвенно, вложил около миллиарда долларов в казну «Солидарности».

— «Солидарности»?

— Да, польского профсоюза из Гданьска, при участии которого в стране был свергнут коммунистический режим. При финансировании Ватикана и США.

— Коммунизм — вечная цель… и мишень.

— Да, он не только американцам покоя не даст. Ватикан тоже был обеспокоен.

— Но ты так и не ответил на мой вопрос. Почему убийцы Святого Отца не уничтожили бумаги? По крайней мере, я бы поступила именно так.

— Дослушай, — продолжает отец, — ведь понтифика погубили не документы, попавшие ему в руки. Кто-то позаботился о том, чтобы сразу же удалить их из опочивальни Святого Отца и передать человеку, выполнявшему задание. Он-то и увез их из Ватикана. Ему приказали уничтожить список, но человек не выполнил приказ.

— Почему?

— Хороший вопрос. Допустим, чтобы иметь возможность шантажировать. А может быть, ради спасения собственной жизни, на случай, если потом главари задумают избавиться от него.

— Понятно, — кивает Сара. — Значит, пора задаться вопросом: за что убили понтифика?

— Ты будешь допивать вино? — неожиданно спрашивает Рафаэль. Его голоса давно не было слышно. Девушка смотрит на него:

— Нет, — отвечает Сара, протягивая стакан, — угощайся.

— Благодарю, — отвечает Рафаэль и без лишних церемоний допивает предложенный напиток.

— Я хочу знать, кто и за что убил понтифика, — требует девушка, — и какое отношение к нему имеет Фиренци. Фамилия знакомая, вот только не помню, откуда. Я хочу понять, какова моя роль в этих событиях.

— Простите, капитан, что перебиваю вас, но будет лучше, если мы продолжим наш разговор в машине.

— В машине? Какой еще машине? В той самой, в которой мы приехали? — спрашивает девушка.

— Нет, в той, что припаркована снаружи, — поясняет отец. — Как, по-твоему, иначе можно выбраться отсюда?

— Ну, не знаю. С ним все возможно, — отвечает Сара, глядя на Рафаэля. — Но куда же мы направляемся? Разве здесь нам грозит опасность?

— Нет, но вскоре Мафра будет кишеть агентами, а мы не можем рисковать, нам нельзя попадать в ловушку. Необходимо опережать противника. Постоянно продвигаться на шаг вперед, — поясняет Рафаэль.

— Ты действительно уверен, что они найдут нас в Мафре?

— Ничуть в этом не сомневаюсь.

ГЛАВА 47

— Понтифик умер оттого, что слишком много знал, — сообщает Рауль, усаживаясь в «Вольво» рядом с водителем и глядя на заднее сиденье, где расположилась его дочь, подавшаяся вперед всем телом, чтобы лучше слышать рассказ. Рафаэль, кажется, полностью поглощен вождением. Сара догадывается, что он, должно быть, уже слышал эту историю, и сейчас занят собственными мыслями. — А узнав, собрался принять соответствующие меры.

— Полученные сведения были настолько важны?

— Да. Папа узнал, что важные в церковной иерархии лица, включая самого Государственного секретаря, кардинала Жана-Мари Вийо, входили в масонские ложи, а это означало автоматическое отлучение от церкви. Кроме того, Святому Отцу стало известно, что Институтом религиозных дел, или Банком Ватикана, руководил коррупционер, который при попустительстве некоего лица из «Банко Амброзьяно» отмывал деньги мафии и прочих далеких от святости организаций.

— О ком ты говоришь?

— О Поле Марцинкусе из Банка Ватикана и о Роберто Кальви из «Банка Амброзьяно». А также о ключевой фигуре — о том, кто манипулировал ими обоими — о Личио Джелли, мозговом центре всех операций по отмывке денег. Кстати, ты даже не представляешь, о каких фантастических суммах идет речь!

— Как такое возможно?

— Через подставные фирмы в Южной Америке и Северной Европе, захватывая впоследствии заграничные банки или пользуясь филиалами «Амброзьяно», чтобы перевести или снять деньги со счета. Когда дело стало процветать, Кальви получил от Павла Шестого прозвище «божьего банкира». Когда уровень транзакций поднялся — точнее, когда Джелли стал отмывать более крупные суммы, а операции неизменно проводились через банки Ватикана или Амброзьяно — разумеется, тотчас возникли подозрения, а Кальви с Марцинкусом, хотя и были блистательными финансистами, все же совершали ошибки. Собственно, ошибок было немало. Кончилось скандалом, известным как «скандал банка Ватикана», случившимся вскоре после смерти понтифика.

— «Банк Амброзьяно», имевший давние связи с религиозными организациями, — продолжает Рафаэль, — попал в руки Роберто Кальви, известного члена ложи П-2. Джелли, великий магистр ложи, решил, что будет участвовать в деятельности Банка Ватикана двадцати одним процентом активов, предназначенных для операций в Европе и Америке. Совместно с прочими фирмами, занятыми отмыванием денег и разными Другими формами финансового мошенничества.

Скандал разразился, когда Банк Италии объявил о нехватке собственных активов, составившей несколько миллиардов долларов, а «Банк Амброзьяно» совершенно не смог покрыть недостачу. В восьмидесятых, когда началось следствие, выяснилось, что Святой Престол весьма терпимо относился к аферам Кальви и его подручных; более того, обнаружилось, что Ватикан не только попустительствовал, но и принимал участие в преступной деятельности «Банка Амброзьяно». Кальви обратился за помощью к Банку Ватикана, которым руководил епископ Марцинкус, но тому хватало забот по спасению собственной шкуры. Альбино Лучиани оказался вовлечен в эти аферы задолго до восшествия на папский престол, поскольку, будучи патриархом Венеции, возглавлял тамошний Католический банк, один из финансовых институтов Святого Престола. Когда же он был избран на папство, то смог получить еще больше информации… а это означало еще большую угрозу.

— Получается, понтифика убили из-за того, что он спутал чужие планы? — заключает Сара.

— Совершенно верно. Не просто спутал — собирался раскрыть всему миру. И тогда преступники очутились бы за решеткой. У них накопилось достаточно прегрешений…

Вот, например, Банк Ватикана через П-2 оказался непосредственно вовлечен в приобретение ракет «Эксоцет», использованных Аргентиной против Великобритании в войне за Фолклендские острова. Понимаешь, что это значит?

— Боже мой!..

— Они даже не брезговали услугами мафиозо по имени Мишель Синдона, действовавшего в качестве посланника «козы ностры» и ссудившего «святым» банкирам немалые суммы.

— Он тоже входил в группировку?

— Да, но к смерти папы непричастен. Руки Синдоны обагрены кровью многих жертв, включая известных чиновников, но за свои преступления он получил билет на виселицу. Его погубили собственные же преступления. За свои экономические аферы ему пришлось держать ответ в Нью-Йорке, перед американским правосудием.

— А разве остальные преступники остались безнаказанными?

— Настал момент, когда полицейские службы разных европейских стран и даже Североамериканский департамент юстиции обо всем догадались и смогли сложить воедино элементы головоломки, заметив многочисленные несоответствия. Но схема все равно оказалась слишком масштабной и сложной, а потому на распутывание всех нитей ушло немало времени. Став понтификом, Иоанн Павел I тайно принял делегацию Департамента юстиции США, которая ввела его в курс дела, чтобы он принял те меры, которые сочтет необходимыми. Тогда Иоанн Павел I узнал, что в Ватикане были преступники, с которыми необходимо покончить. Но его, к сожалению, опередили.

— Так это служители Ватикана его убили?

— Неизвестно. Уверен, что именно они оказались организаторами преступления. А значит, виновны не менее, чем сам убийца Святого Отца.

— Назови их имена.

— Личио Джелли, Роберто Кальви и епископ Павел Марцинкус вместе с кардиналом Жаном-Мари Вийо. Кроме того, кто-то в Ватикане должен был помочь убийце пробраться внутрь и в кратчайшие сроки избавиться от улик. Его Святейшество обнаружили мертвым в четыре с половиной часа утра, а в шесть вечера папские покои были уже были убраны и заперты на замок. И не прошло и двенадцати часов, как избавились от всего, что напоминало бы о пребывании Альбино Лучиани в Апостольском дворце. И уже меньше чем через месяц ключ передали Вийо, вторично ставшему кардиналом-камерлингом. — Да уж… Хорошо поработали…

— В сложной ситуации быстрота — единственный выход. В пять с половиной часов утра того же дня, через сорок пять минут после того, как обнаружили тело понтифика, в Ватикан уже прибыли бальзамировщики. Учитывая обстоятельства дела, вполне возможно, что братья Синьораччи приехали заранее и оставались наготове, хотя итальянское законодательство позволяет проводить бальзамирование только через сутки после наступления смерти.

Сара лишь качает головой.

— В шесть часов вечера того же дня Иоанн Павел I уже забальзамирован. Совершено вопиющее преступление.

— Но разве существуют яды, которые не заметили бы судмедэксперты?

— Папа не был отравлен.

— Разве нет?

— Нет. А значит, эксперты не ошибались.

— Тогда получается…

— В общем, — в беседу вмешивается отец, — и дураку понятно, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Простой сердечный приступ никогда не вынудил бы врагов Папы действовать столь необдуманно и поспешно. Особенно учитывая их опыт. Ведь после смерти Павла Шестого, несколькими месяцами раньше, они действовали иначе.

— Не понимаю, зачем сравнивать…

— Все очень просто: в Ватикане есть участники заговора с целью убийства понтифика. Сперва они старались просто контролировать Лучиани, но тот оказался сильным игроком и решил внести изменения в структуру Ватикана. Святой отец вознамерился отделить зерна от плевел, а значит, избавиться и от кардиналов Марцинкуса и Вийо, заменив их кардиналами Личи и Бенелли соответственно. Тогда члены П-2 поняли, что им грозит опасность, и Джелли со свойственной ему находчивостью пустил в действие план, который был выполнен в ночь с 28 на 29 сентября.

— А кто именно убил понтифика?

— Имени убийцы никто не знает, но, скорее всего, это был человек, который сейчас идет по нашим следам.

— Значит, он связан с П-2?

— Именно. Он и тогда состоял в ложе, и состоит в ней до сих пор.

— А разве его имя неизвестно?

— Только инициалы.

— Какие же?

— Джей-Си.

— Но какое отношение ко всему этому имею я? — спрашивает Сара, впервые надеясь получить от отца вразумительное объяснение.

— Какое отношение к этому имеешь ты? — громко переспрашивает капитан и вздыхает, пытаясь собраться с мыслями и подыскать нужные слова.

Ему важно, чтобы дочь правильно поняла его…

— Вальдемар Фиренци много лет состоял в П-2 — так же, как и я. Он нашел небезызвестные тебе пропавшие документы. Много лет он распутывал связи, выискивал следы, и наконец, уже отчаявшись найти ответ, обнаружил разгадку в самом неожиданном месте…

— Где же?

— В Тайных архивах Ватикана.

— В Тайных архивах? Как документы могли туда попасть?

— Совершенно не представляю. Спросила бы у Джей-Си… хотя лучше тебе с ним не встречаться, — отвечает Рауль. — Должно быть, когда стали умирать соучастники преступления, он почувствовал себя большей безопасности. Разумеется, оставить бумаг у себя было крайне непредусмотрительно, но все это лишь домыслы…

— Согласна. Ну и ладно. Значит, Фиренци нашел документы… а что потом?

— Вскоре Пьетро Савиоти из Римского следственного департамента вновь начал расследование по делу Иоанна Павла I, и бумага приобрели исключительную важность. Понимая всю их ценность и то, сколько человек желали бы, чтобы документы исчезли, кардинал решил вывезти бумаги из Ватикана и разослать по никому не известным адресам, но поскольку уши есть даже у стен Святого Престола, кардиналу грозила опасность.

— Что же произошло?

— Фиренци отправил фотографию папы Бенедикта XVI Арагону и Павлу Ринкону, как сообщение, доступное лишь посвященным. Кроме того, какая-то неизвестная причина заставила его отправить список тебе. Но почему перечень членов ложи остался у кардинала, а не был отослан с первым комплектом документации — загадка.

— Но для чего было отправлять бумаги именно мне?

— Потому, что ты — его родственница. Разве не помнишь наши разговоры о кардинале, когда ты еще была маленькой? Давнишние события, произошедшие в Риме, помешали вашему знакомству. Ему был нужен человек, не связанный с организацией. Увидев в списке твое имя, он подумал, что ты могла бы попробовать связаться со мной, и сразу же решил действовать. Хуже всего было бы, если бы ты не заметила документов. Но кардинал не предусмотрел, что его могут схватить. Однако так и случилось. А потому весь план едва не рухнул.

— Его поймали?

— Да.

— И что потом?

— Наверняка его уже нет в живых, — вполголоса отвечает отец.

Сара погружается в печальные размышления.

— Надо же… А я и не знала, что у меня в Италии есть родственники.

— Пусть тебя не вводит в заблуждение фамилия: Фиренци был чистокровным португальцем.

— Ну и что! Он все равно нас всех подставил!..

— Не говори так!

— Почему это? Правда же! Сунул нос в дела, которые и без него шли неплохо… что он о себе вообразил, чего добивался?

— Он хотел рассказать правду.

— И без этой правды все было замечательно. Оставалась бы себе тайной за семью печатями.

Рауль достает из внутреннего кармана пиджака бумагу с портретом Бенедикта XVI.

— Что это такое? — удивляется Сара.

— Я получил этот рисунок в Мадриде, от падре Фелипе.

Капитан протягивает листок дочери. Он не знает испанского, но понимает почти всё:

Сегодня, когда мне исполнилось семьдесят четыре года, старые ошибки вновь напоминают о себе. Мне понятна божественная ирония: я понимаю, что за всеми событиями стоит Создатель. Мотивы и последствия наших поступков становятся ясны не сразу, мы исходим из благих побуждений, желая достичь благородной цели, но со временем видим весь ужас, всю злобу и жестокость последствий совершенного нами. И хотя остаток дней мы проводим в полном самоотречении, искупая причиненное зло добром во имя ближнего, темное прошлое неустранимо, оно неумолимо преследует нас, подбираясь все ближе и ближе, чуть слышно приговаривая: «Не уйдешь… нет, не уйдешь…» — пока зловещие посулы не сбываются, как сегодня, в день моего рождения. Я хочу подарить тебе на прощание это письмо и портрет моего дорогого Папы, который ты сумеешь осветить, помолясь. Что же до меня, то я ухожу, признавая, что из трусости решил умереть за Святого Отца, и ничего не предпринял, чтобы избежать смерти.

— Я получил письмо от испанских властей, когда приехал на похороны Фелипе, моего старого друга.

— А разве содержание письма не показалось тебе странным?

— Никто не догадался. К тому же мне посчастливилось вычислить людей из Организации — так, что никто из них не успел завладеть письмом. В Буэнос-Айресе ничего не получилось. Там не только убили Пабло, но и забрали портрет.

— А что такого особенного в этом портрете?

Рауль достает крошечный ультрафиолетовый фонарик:

— Подвинься ближе. Гляди!

Сара неуверенно наклоняется к отцу, сгорая от любопытства. Рафаэль тоже поглядывает в их сторону, продолжая при этом вести автомобиль. В ультрафиолетовом свете лицо Бенедикта XVI исчезает, на его месте проступает искусно созданное тысячами флюоресцентных нитей лицо старика.

— Кто это? — удивляется Сара.

— Не знаю, — признается капитан.

— Двойной портрет, — поясняет Рафаэль.

Рауль выключает фонарь, и на рисунке тотчас же вновь появляется лицо Бенедикта XVI.

— Ничего не понимаю…

— Я не знаю этого человека, но наши преследователи, должно быть, уже взяли след. Предположим, что это — тот самый синьор, у которого сейчас находятся документы, — говорит Рауль. — А потому нам необходимо найти связь с двумя остальными частями головоломки, доставшимися Саре, — произносит Рафаэль.

— Какими именно? — уточняет капитан.

— Шифровкой, которую — к счастью или несчастью — разгадал твой друг, — продолжает Сара.

— А еще есть ключ…

— Совершенно верно.

Ключ! Сара совсем забыла о нем. Девушка достает крошечный ключик из кармана джинсов, и демонстрирует его отцу. Скорее всего, от небольшой сейфовой ячейки или маленького замка.

— К чему же может подойти этот ключ?.. — задумчиво произносит Рауль. — Что он открывает?

Несколько секунд каждый молча думает, что может открываться ключом и как он связан с портретом и только что полученными от Рауля сведениями.

— Вы говорили о шифре…

— Верно, но ведь он пропал.

— Пропал только оригинал, а у меня есть копия, — объявляет Рафаэль, расправляя бумагу, которую достает из кармана джинсов.

Тот самый лист, на который он переписал загадочный текст прежде, чем вручить запись Маргулису для расшифровки.

Рауль с предельным вниманием изучает запись, понимая, что времени осталось слишком мало.

18, 15–34, II, 2.23, V, 11
Dio bisogno e IO fare lo. Suo angurio Y mio commando
GCT(15)-9,30–31,15,16,2,21,6-14, 11,18,18,2,20
— Вашему другу удалось расшифровать написанное? — спрашивает капитан.

— Профессору не хватило времени, — поясняет девушка. — Его убили.

— Значит, на расшифровку у нас уйдет не один час…

— Подождите, — Рафаэль пытается вспомнить что-то, неожиданно пришедшее ему в голову. — Перед смертью он взглянул на меня…

— Кто?

— Профессор. Перед смертью он посмотрел мне в лицо и сказал, что нужно подсчитать буквы.

Капитан уже не слушает. Положив бумагу на колено, молча что-то записывает карандашом и высчитывает на пальцах. Через несколько секунд он выпрямляется:

— Готово!

L,A-C,H,I,A,V,E
Dio bisogno e IO fare lo. Suo augurio Y mio commando
GCT (DI) — N,Y-M,A,R,1,U,S-F,E, R, R, I, S
— Ключ?! — во весь голос восклицает Сара. — Мариус Феррис? Но кто это такой?

— Предположим, что так зовут человека на двойном портрете, — произносит капитан.

— Капитан, если позволите, я скажу, что факты допускают двоякое толкование: либо ключ и есть Мариус Феррис, либо ключом владеет кто-то из Нью-Йорка.

— Нью-Йорка? — девушка совершенно не понимает, при чем тут американский город.

— Именно. N, Y должно обозначать «Нью-Йорк».

— А что тогда означает GCT? — спрашивает Рауль.

— GCT… — повторяет Рафаэль, задумывается, но так и не находит ответа.

— А эти две буквы в скобках? Все не так уж и просто!

— А ты верно все расшифровал? — уточняет Сара.

— Разумеется, — настойчиво произносит отец. — Посмотри на первое слово… Это — «ключ», la chiave, я совершенно уверен. Мариус Феррис, должно быть, и есть недостающий элемент головоломки. Остается лишь узнать, что значат GCT и буквы в скобках.

— Предлагаю заняться этим во время поездки, капитан.

— Верно.

— Ты уже знаешь, куда мы направляемся? — спрашивает Сара, разглядывая мерцающие вдали огни Лиссабона. — Давайте поедем в гостиницу, выспимся как следует…

— Даже не думай! До Мадрида еще много километров.

— Мадрида?! — девушка совершенно потрясена.

— Что ты задумал? — неожиданно вмешивается Рауль, чтобы успокоить дочь.

— Машина едет в Мадрид, оттуда мы вылетаем самолетом в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк? — Сара заинтригована. — Но мы даже не знаем, куда нас приведет загадка!..

— Да, — соглашается Рафаэль, сохраняя совершенное спокойствие. — Сожгите шифровку, капитан. Мы и так уже знаем все, что необходимо.

ГЛАВА 48

Вот и настал долгожданный момент. Тот, к которому он стремился столько лет. Если вдуматься, то он ждал этого мгновения с тех самых пор, когда гулял по Гданьску, держась за руку отца.

Отец его, металлург по профессии, был активным членом «Солидарности» и страстно мечтал о свободной Польше. Он ненавидел диктатуру на родине, но не замечал тирании у себя дома. Он жестоко подчинял себе мать, неизменно жизнерадостную с виду, несмотря на физическое и психологическое насилие. Способность матери неизменно сохранять улыбку, славившуюся на оба берега Матлау, производила на сына сильное впечатление, а вот отец запомнился ему тем, что держал семью в постоянном страхе, невзирая на разъезды и долгие отлучки, вызванные неравной схваткой с тоталитарным правительством. В таких условиях невольно приходилось многое прощать. Совсем как в последний день. Жаль, что свободы, за которые так неистово бился отец, так и не прижились в его собственной семье. А ведь он вполне мог бы предоставить матери свободу высказываний. Со временем мать почти перестала улыбаться, смех ее звучал все реже и реже. А вот страх, повседневная нищета и ужас при звуке поворачивающегося в замочной скважине ключа, возвещающий о прибытии дьявола, — все это было вполне реально. Заканчивалось мирное затишье, возвращался глава семейства, в доме снова оказывался черный чемодан, полный долларовых купюр. «Американцы прислали», — говорил он, поглощая приготовленный «рабыней» ужин. Женщина была настолько добросердечной, что ей ни разу не приходило в голову сдобрить еду мышьяком. А вот он так и сделал бы. «Из Ватикана, — продолжал отец, — теперь-то мы с ними покончим», — и смеялся, смеялся, точно ребенок, мечты которого вот-вот сбудутся. Он говорил, что никому нельзя рассказывать, откуда деньги. Если информация станет достоянием общественности, то все необходимо отрицать, тем более что это — преступные деньги, полученные за чужие злодеяния. Прибыль от наркотиков, от почти открытой контрабанды… Грязные деньги для финансирования чистых идеалов свободы, равенства и братства. Иностранцы, с любопытством наблюдающие за событиями, и, конечно же, враги не должны знать о происхождении средств. «Это от американцев и из Ватикана», — продолжал отец, не уточняя, сколько именно перелетов пришлось совершить банкнотам, чтобы их не заметили шпионы и провокаторы. Руки, через которые прошли деньги. Подставные фирмы, по которым приходилось ходить. Управляющие теневых банков… Никто никогда ничего об этом не знал.

День, когда он пришел домой и увидел ее распахнутые глаза, остекленевший, неподвижный взгляд, увидел стекающую по шее — так, что на полу оставалась лужица — кровь, тот день он помнит так, будто все случилось вчера. Блузка стала совершенно красной, и невозможно было поверить, что еще недавно она была ослепительно белой…

Пьяный отец сидел на полу, прислонившись спиной к стене, сыпал ругательствами и обвинял мать в неуважении. Когда он очнулся, преступление уже было совершено. «Теперь нас осталось только двое, сынок, — произнес отец, рыдая пьяными слезами. — Иди же ко мне, парень, обними отца». Не просьба, а приказ, которому мальчик повиновался. Он обнял отца всем телом, а мать — всей душой, и нож вошел в тело по самую рукоятку, а сын по-прежнему, насколько хватало любви, зажмурившись, обнимал отца, и когда тот умер, то сын оттолкнул от себя труп и в последний раз взглянул на материнское тело. «Теперь я остался один».

И вот, наконец, столько лет спустя настал долгожданный миг. Наконец-то он познакомится с великим магистром, который, должно быть, уже приземлился на американском аэродроме. Сейчас он здесь, в нескольких шагах от нью-йоркского аэропорта Ла Гвардиа, и он, слуга, дожидается господина в аэропорту в условленном месте, на случай, если задержится транспорт.

Нервное напряжение скрыто улыбкой. Магистр заменил ему отца. Да, они не знакомы лично, но этот человек подарил ему все, что призваны дать детям кровные родители: жилье, деньги, образование, работу; показал, в чем смысл жизни… Да, все это было сделано на расстоянии, но тем сильнее любовь и уважение к магистру.

Самолет уже движется по взлетно-посадочной полосе. Когда двигатели заглушаются и открываются двери, первым выходит уже знакомый нам по Гданьску человек в темном костюме от «Армани». Он дожидается, пока спустится преклонных лет господин, опирающийся на трость с набалдашником в виде позолоченной львиной головы. Одной рукой он опирается на посох, другой — на руку помощника. Наконец-то все в сборе. Отец, Сын и Дух Святой. Хозяин, слуга и помощник.

Картина, достойная былых времен: польский слуга становится на колени перед магистром и почтительно кланяется.

— Если бы вы знали, какая честь для меня наконец-то познакомиться с вами, — произносит поляк, закрыв глаза.

Старик кладет ему на затылок трясущуюся ладонь:

— Встань, сын мой.

Слуга повинуется. Он не смеет взглянуть магистру прямо в глаза. Старик садится в машину, поляк прикрывает дверцу.

— Ты хорошо служил. Преданно и доблестно.

— Вы всегда можете рассчитывать на мое полное и беспрекословное повиновение, — отвечает слуга с неподдельным почтением.

— Мне это отлично известно.

— Где находится объект? — спрашивает помощник.

— В настоящий момент — на музейной выставке. Приобщается к прекрасному, — шутит человек в черном пальто.

— Куда желаете направиться, синьор? — робко спрашивает поляк.

— Думаю, следует совершить небольшую экскурсию, — отвечает старик. — Давайте прогуляемся.

Его слова — приказ, и они не обсуждаются.

На заднем сиденье вполголоса идет беседа, не предназначенная для ушей подчиненных. Договорив, Магистр набирает номер на своем мобильном.

— Где мы встретимся? — напрямик, даже не поздоровавшись, спрашивает старик. Выслушав ответ, отрывисто произносит распоряжения:

— Синьор Барнс, слушайте мои указания внимательно…

ГЛАВА 49

Некоторое время трое в «Вольво» хранят молчание, пока машина мчится по лиссабонскому шоссе со скоростью сто сорок километров в час. Только в эти часы можно ехать с такой скоростью по одной из оживленнейших европейских магистралей.

Сара оглядывается. Ее мысли спутаны, она пытается сосредоточиться. Мимо проносятся изгороди, стадионы, торговые центры, автомобили, но она ничего этого не замечает… Какие планы вынашиваются в этот момент? Кто хочет подчинить одни страны другим? В чьих руках истинная власть? Сара знает, что существует два рода политики: фасадная, на публику — и другая, тайная, и что именно с помощью этой политики принимаются подлинные решения.

— Ты в порядке, дочка? — спрашивает отец, оборачиваясь с переднего сиденья.

— В норме. — Ответ звучит отстраненно, словно она по-прежнему погружена в собственные мысли. — Я как раз думала: если П-2 уничтожили понтифика и скорее всего много остальных людей… Наверное, есть и другие знаменитости, которых ложа вынудила исчезнуть? — последние слова девушка выделяет голосом и неотрывно смотрит при этом на Рафаэля. Молодой человек, хотя и поглощен вождением автомобиля, все же замечает ее взгляд.

— Нельзя однозначно утверждать: истина известна лишь преступникам, но среди их жертв наверняка был и первый премьер-министр Швеции Улоф Пальме, погибший в результате покушения.

— Да, понятно, что они способны с легкостью ликвидировать каждого, кто помешает их планам.

— Можешь не сомневаться.

— Так за что все-таки убили премьер-министра?

— За то, что он вмешался в несколько важных для них сделок. Вероятно, связанных с продажей оружия.

— Постой-ка, а какое отношение ко всему этому имеет ЦРУ?

— Самое непосредственное. Все эти люди погибли потому, что сотрудники разведуправления сочли это необходимым. И в смерти Иоанна Павла I они также были заинтересованы. Для союзников П-2 или представителей ЦРУ эта смерть, конечно же, была полезна. Но во всей истории особенно примечательно то, что представители Департамента юстиции США получили аудиенцию у Иоанна Павла I. А его смерть помешала — и притом, весьма существенно — дальнейшему ходу расследования.

— Как все запутано…

Отец вновь смотрит на Рафаэля:

— Каков наш маршрут?

— Направляемся на юг. Переедем мост 25 Апреля, а после — направо, в сторону Мадрида.

— Я не возражаю, — соглашается Рауль. — Хочу убедиться, что за нами нет погони.

Сара тотчас же подскакивает на месте:

— И как это можно проверить?

— Если ехать по прямой или забиться в тупик. Каждый, кто поедет следом, окажется заметен.

— Но и у нас тогда будет мало маневренного пространства! — возражает Сара.

— Разумеется, но зато мы сможем убедиться, что за нами нет погони. Такую тактику обычно используют перевозчики наркотиков. Они не рискуют попасться полиции в руки. Если за ними никто не едет — продолжают путь. Проехав определенное количество километров, вновь повторяют маневр. Если кто-то за ними следит, то они полностью прекращают операцию и ввязываются в перестрелку с полицией, а крупные наркодельцы остаются в своих особняках и планируют следующую операцию.

Сара выслушивает объяснения с ошеломленным видом.

— Я совсем не собираюсь участвовать в перестрелке! Мне и прошлых перестрелок более чем достаточно!

— Я сказал, что так они поступают обычно, но мы будем действовать иначе. Есть ведь и другие способы.

— Какие же?

Рафаэль резко тормозит посередине дороги. Слышится визг покрышек, протестующих против столь бесцеремонного действия.

— Ты что, спятил?! — кричит девушка, а ее сердце выпрыгивает из груди.

— Успокойся, — бесстрастно отвечает отец. — Рафаэль знает, что делает.

Молодой человек оборачивается, девушка пытается остановить его, в глазах пылает бешенство.

— Не могла бы ты отодвинуться? — просит молодой человек.

Сара отвечает полным ненависти жестом. Рафаэль замечает в стороне три автомобиля, один из которых — в полусотне метров. Слышатся гудки машин, объезжающих «Вольво».

— Три машины, — отмечает Рафаэль.

— Кажется, случилась авария, — озабоченно отвечает Сара.

Рафаэль разворачивается, вновь пристегивает ремни безопасности.

— Пожалуйста, проверьте надежность ремней.

Девушка быстро выполняет распоряжение. Ее беспокойство возрастает с каждой секундой.

— Боже мой, мне это совсем не нравится!

— Я понимаю, Сара, но выслушай меня, — Рафаэль смотрит на девушку, глядя в зеркало заднего вида, — чтобы ты не говорила, будто я тебя не предупреждая. Мы поедем по городу на очень большой скорости. Пожалуйста, постарайся сохранять спокойствие. Слушайся меня.

Разговор окончен. Яростно трутся об асфальт покрышки, едва не загораясь при этом. Неистово гудит мотор. Мощное ускорение вжимает Сару в снимку кресла. Оглядываясь назад, девушка видит три преследующих их автомобиля. Они едут, не отрываясь. Сворачивая с шоссе, мчатся на красный свет. Сто двадцать, сто тридцать километров в час… Поворот направо, поворот налево… главное — не врезаться в другие машины…

Рафаэль ведет машину уверенно, как профессиональный гонщик. Сара наблюдает за его действиями, посматривает на отца, чувствует исходящее от него спокойствие и думает, как же плохо она знает этого человека… Два незнакомца, оказавшиеся такими близкими.

Капитан дает Рафаэлю дельные советы: как лучше оторваться от преследователей, которые едут следом, не скрываясь. Они набирают скорость, как Рафаэль, проезжая в самом центре Лиссабона, по авениде Республики.

Достигнув площади герцога Саладаньи, машина выезжает на длинную улицу, направляясь в сторону широкой площади маркиза де Помбаля. Все четыре мчащихся автомобиля полностью игнорируют красный свет. Участники гонки видят лишь цель, каждый свою: беглецам важно оторваться, преследователям — догнать. Поездка сопровождается тысячами проклятий, ревом гудков и клаксонов. Рафаэль, как ни в чем не бывало, заставляет автомобиль мчаться на полной скорости:

— Держитесь, — предупреждает он, — держитесь крепче!..

На полуслове давит на тормоза — так резко, что преследователи едва не врезаются в него. Машины, держащиеся по бокам, проносятся вперед. Не успевают они развернуться и добраться до «Вольво», как Рафаэль стремительно выводит машину влево, на встречную полосу.

Сара напряжена и взволнована. Смотрит по сторонам, назад — туда, откуда исходит основная угроза. Машина сворачивает под запрещающим знаком. Едущие навстречу автомобили гудят и, как могут, стараются разминуться с «Вольво» и автомобилями преследователей.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — стонет девушка.

Сумасшедшая гонка выносит их на площадь Торговли, и здесь к преследователям присоединяется новая машина.

У площади машина преследователей неотрывно следует за «Вольво». Остается лишь решительно действовать. Рафаэль давит на педаль газа, и автомобиль с еще большей скоростью выносится на авениду 24 Июля. Длинная и широкая улица — правда, кое-где много поворотов, и потому необходимо то уменьшать, то сбрасывать скорость.

Машину, которая неотрывно их преследует, ведут с таким же мастерством, но «Вольво» начинает опережать, отрываясь на внушительное расстояние.

— Чую я, добром это не кончится, слишком сильный разрыв…

— Наверное, поломка.

— Будем надеяться, что да.

На Индийской авениде на капот обрушивается столб ярчайшего света. На автомобиль направлен прожектор вертолета.

— А что теперь? — спрашивает Сара, борясь с подступившей паникой. — Что будем делать?

— Бежать некуда, — безучастно произносит Рафаэль.

— Так значит, все кончено?

Капитан серьезно смотрит на дочь:

— Да.

— Нас убьют! — в ужасе произносит Сара.

— Нет. Если бы хотели, то давно бы уже прикончили. — Рафаэль оборачивается к Раулю. — Что дальше, капитан?

— Позволим себя арестовать.

Они еще едут по авениде, объезжают великолепный дворец в районе Белем — официальную резиденцию президента Республики. Рафаэль смутно различает вдалеке огни: улица близ монастыря Жеронимуш перекрыта. Бежать некуда. Выставленный кордон все ближе и ближе. Пятьсот метров.

— Прости, что подвел тебя, капитан.

— Не за что.

Четыреста метров… Триста…

— Немедленно покиньте автомобиль! — слышится из вертолета властный голос. — Немедленно остановите машину!

— Капитан, решай, как нам быть дальше! — более настойчиво повторяет Рафаэль.

Легковые машины и полицейские автомобили, трейлеры и фургоны — почти все виды транспортных средств собраны в кордоне, перекрывающем улицу. За распахнутыми дверцами машин видно множество вооруженных людей.

Двести метров.

Рафаэль без предупреждения останавливает автомобиль посередине улицы.

— Вот мы и добрались, капитан.

Рауль смотрит на дочь:

— Дай мне бумаги.

— Что ты собираешься с ними делать? — спрашивает Рафаэль. — Они не должны получить документы.

— Не беспокойся. Это «бардачок» с секретом, бумаги будет не так-то просто отыскать. Значит, у нас будет немного дополнительного времени.

— Давай сюда бумаги, — повторяет Рауль дочери. «Все зависит от того, какая карта выпадет», — вспоминает Сара, и это немного успокаивает ее.

— Ну, так где же бумаги?

— У меня их нет. Только копии, — отвечает девушка, показывая два белых листа с копией списка.

— А где же подлинники?

— В надежном месте.

Рафаэль позволяет себе легкую улыбку:

— Ну хорошо… Так что же нам делать? — спрашивает он у Рауля.

— Замечательно! Бумаг нет, и это упрощает ситуацию. Почти победа, козырная карта, которая побьет остальные! — замечает Сара.

— Несомненно, — соглашается капитан, — несомненно…

Из-за заграждения, выстроенного транспортными средствами, выходит человек — настоящая мясная глыба, и в одиночку, уверенным, решительным шагом направляется в сторону «Вольво».

— Вот сейчас и начнется подлинная игра! — произносит Рафаэль и взмахом руки приветствует подошедшего.

Тот приближается к «Вольво» и останавливается у окна со стороны водителя:

— Кого я вижу! Джек собственной персоной!

— Джеффри Барнс! Вот мы и опять встретились!

— Посмотри вокруг, Джек, — требует Барнс, — обрати внимание, сколько работы ты нам задал.

К машине приближаются остальные агенты, открывают двери, вытаскивают наружу Рауля и Сару.

— Тебе помочь выбраться из машины? — насмешливо спрашивает Барнс.

Его люди держатся позади, предоставляя начальству полную инициативу. Рафаэль открывает дверь медленно выходит. Он совершенно невозмутим, спокойно и уверенно выдерживает взгляд зловещего громилы.

— Женщину и ее отца — взять! Исполняйте!

К ним приближаются агенты.

Двое остаются рядом с Барнсом. Сара по-прежнему оглядывается: неужели толстяк убьет Рафаэля? Странно, что о нем она беспокоится гораздо больше, чем о себе.

Агенты рассаживают девушку и ее отца по разным автомобилям. Тем временем Барнс приближается к Рафаэлю.

— Ах, Джек, Джек, Джек!.. — язвительно произносит он. — Как же ты меня разочаровал! Какие тягостные муки ты мне причинил!..

И без предупреждения бьет бывшего масона в солнечное сплетение.

Рафаэль сгибается пополам, но несколько мгновений спустя вновь выпрямляется. Барнс наносит новый удар. В этот раз Джек остается лежать на земле.

— Как ты мог так со мной поступить? Не только со мной — с целым разведуправлением? Ты изменил всем принципам, которым нас учили!..

Рафаэль собирается встать, но получает удар ногой в живот и снова корчится на земле.

— Сукин ты сын! — продолжает Барнс, — неблагодарный ублюдок!..

Еще один удар.

— Унесите его, — приказывает Джеффри подручным, — устроим для нашего друга прогулку, и эта прогулка покажется ему бесконечной…

ГЛАВА 50

День выдался поистине чудесный, и он провел его в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Он был подлинным ценителем искусства во всех его проявлениях, и сегодня, как обычно, наслаждался экспозициями.

Сейчас он возвращается домой на такси. Очень любит прогулки, но возраст берет свое, а долгий обход выставочных залов слишком утомителен. Он смотрит на виды города, проплывающие за окном.

Вот уже девятнадцать лет, как он наслаждается всеми благами Интернета: музеи, кино, рестораны, конференции, религиозные встречи… И все же по-прежнему чувствует себя иностранцем. Город такс большой, такой пустой, в нем столько соблазнов, что и целой жизни не хватит, чтобы всё испытать. Он считает себя избранным. Во-первых, потому, что служит Богу, а во-вторых, из-за того, что службу свою приходится нести в самом сердце цивилизованного мира. Его задача — нести слово Господне, подобно древним апостолам, и получается, что он несет свой крест в мегаполисе, явно нуждающемся в учении Спасителя.

Прежний понтифик дважды благодарил его усердие и самоотдачу. Одним из лучших воспоминаний стал день, когда он приехал в Ватикан и ему оказали привилегию и милость поцеловать кольцо на пальце Иоанна Павла Второго. Это случилось в 1990 году, но для него это было словно вчера. Сейчас правит новым папа, сменивший поляка немец.

Придется ждать немало лет, прежде чем он вновь удостоится такой же милости нынешнего понтифика.

Не ясно, сможет ли повториться прежнее мгновение — не только из-за лет, неумолимо берущих свое, но и из-за того, что наступили довольно смутные времена. Эпоха, с трудом поддающаяся осмыслению, когда возлюбленной Церкви грозят неслыханные прежде опасности. Враждебные силы вторгаются в самое сердце святого института и коварно терзают Церковь, искушая слабейших — тех, кто не в силах противостоять соблазну вседозволенности власти и денег.

Совсем недавно пришло письмо от его возлюбленного брата во Христе — монсеньора Фиренци. Изложенные факты были настолько важны и серьезны, что поначалу он попросту остолбенел. Документы из личного архива Иоанна Павла I, собственноручно написанные Его Святейшеством, содержали поразительные разоблачения. Люди, по общему мнению столь уважаемые и почтенные, оказались лицемерными в своем служении Господу; они воспользовались положением в корыстных целях, впали в грех убийства.

Указания кардинала были недвусмысленны: тщательно хранить содержимое пакета и сообщить о его местонахождении по самым надежным каналам. Так он и поступил. И даже отослал ключ, открывавший тайник, где хранятся бумаги.

Фиренци звонил несколько дней назад. Был очень взволнован и сказал, что времени ему остается все меньше и меньше. Выспрашивал подробности о месте, где спрятан пакет… Человек, сидящий сейчас в такси, везущем его домой, понимает всё. Фиренци разговаривал, будто в последний раз. Попрощался, сказав: «Бодрствуйте! Бдите неустанно!»

С тех пор он ничего о кардинале не слышал, и абсолютно точно знал, что Фиренци уже нет в живых. Он чувствовал смерть друга. Словно каким-то шестым, свойственным его духовному сану, чувством. Ведь задача священника — не только нести слово Божие, но и чувствовать те послания, что приходят свыше. А он всегда умел читать знаки. Понимал, что означает разбитая тарелка, собачий лай, внезапное торможение машины, и не сомневался, что именно в момент гибели Фиренци ему, близкому другу, был послан особый знак.

Он был погружен в утреннюю молитву, преклонив колени перед небольшим алтарем, установленным на квартире для служения мессы в дружеском кругу или вместе с соседями и верующими, приходившими к нему в гости. И вдруг погасла свеча. Пламя огромной свечи, всегда горевшей на подсвечнике с левой стороны алтаря, погасло в тот самый миг, когда он молился о своем друге-кардинале. Он еще некоторое время продолжал молить Бога о милости к Фиренци, о том, чтобы кардиналу представился второй шанс, но все было тщетно.

В тот день свечу так и не удалось зажечь — как будто на нее кто-то постоянно дул. На следующий день, когда воля Божья исполнилась, он обратился ко Всевышнему: «Да свершится воля Твоя!» и свеча с легкостью зажглась.

Он знал, почему умер Фиренци. Его убили из-за переданных на хранение бумаг. Разумеется, он не знал, способен ли кто-нибудь из преследователей, ищущих документы, выяснить, какова его роль и этих событиях. Вполне возможно, что в конце концов расправятся и с ним, но замысел Господа неведом никому. То, что предопределено, необходимо принимать, будь то зло или добро, нужно идти навстречу событиям с полной готовностью принять любую судьбу.

Кроме того, оказалось, что поговорить с братом Фелипе из Мадрида и Пабло Ринконом из Буэнос-Айреса уже не представляется возможным. Оба они получили письма от Фиренци с указаниями о том, что необходимо предпринять, но было уже слишком поздно. Два дня спустя после того, как была произнесена последняя молитва о душе Фиренци, выяснилось, что один из священников скончался, а второй убит.

Как бы там ни было, он верил в то, что Бог решил исполнить свою волю, и если воля Всевышнего заключалась в том, чтобы бумаги остались у него на руках — да будет так. Если воля Всевышнего изменится — значит, и ситуация станет иной.

«Бодрствуйте! Бдите неустанно!» — сказал ему кардинал во время последнего разговора, но возраст уже не позволял ему участвовать в погонях и приключениях. Он жил так же, как раньше: размеренно, подчиняясь распорядку, посещая службы и молебны, наведываясь в театры и музеи. Если кто-то и разыскивал его или следил за ним в этот самый момент, то этот человек сохранял терпение. Место хранения документов остается в тайне, да никто о них ничего и не знает…

Такси выезжает на Шестую авеню и проезжает несколько километров, до пересечения с Сорок Восьмой стрит. Старик выходит из такси, платит по счетчику. Входит в здание. Одетого в синюю униформу консьержа не видно. Он не появляется ни для того, чтобы открыть дверь, ни для того, чтобы вызвать лифт.

«Куда же подевался Альфред?» — думает старик. Место консьержа редко пустует, да и оставлять дом без присмотра небезопасно. Несмотря на изысканный роскошный костюм, консьерж у входа стоит не только для удобства жильцов и не для того, чтобы произвести на них впечатление. Консьерж — это еще и гарантия безопасности, он следит, чтобы внутрь не проникли непрошеные гости. Вновь оглядев стойку с рабочим столом, старик собирается открыть дверь в помещение для консьержей, где они обедают или переодеваются, но вход закрыт.

Будучи педантичным человеком, он закрывает входную дверь на собственный ключ, чтобы никто из случайных прохожих не смог воспользоваться отсутствием охраны. Если кто-то из жильцов захочет войти или выйти, он воспользуется своим ключом.

И вот человек заходит в лифт. Поднимается на седьмой этаж, и на ходу, в коридоре, достает ключи от квартиры.

Поворот в замочной скважине. Дверь закрыта лишь на защелку.

«Как странно, — произносит он про себя, — готов поклясться, что закрывал замок на два оборота».

Заходит в квартиру, направляется в гостиную к телефону, берет трубку. Чувствует: что-то не так. Все издания Нового Завета сброшены на пол, выложены в ряд, точно указывая путь. Тропинка ведет в другую комнату. Отложив телефон, старик идет по обложкам. Заходит в комнату с алтарем, но и свет, и свечи погашены, так что ничего не видно. Нашарив выключатель, зажигает лампу под потолком. И видит на полу консьержа: руки и ноги связаны, на голове — мешок. Потом замечает и троих человек, вольготно устроившихся перед алтарем: маэстро, прислужник и помощник.

— Мариус Феррис, — твердым голосом произносит магистр, легко постукивая тростью о подоконник.

— Кто вы такие? Как вы вошли сюда? — спрашивает ошеломленный старик магистра, обратившегося к нему, хозяину, по имени.

— Я снизошел к тебе с небес, — шутливо отвечает посетитель.

— Но кто… кто вы такой?

— Зови меня Джей-Си.

ГЛАВА 51

Кардиналу Вийо было невмоготу спокойно сидеть в рабочем кресле. А потому он встал и принялся нервно расхаживать из стороны в сторону, держа в руках сигарету. И снова кардинал превысил самим себе же установленный лимит, ведь неоднократно говорил себе, что ни под каким предлогом не должен выкуривать больше двух пачек в день. Табачный яд медленно убивал его. Но отказаться от привычки было сложно. Дым утолял желания, рассеивал тревогу, снимал напряжение. Но, к сожалению, ускорял его приближение к вечной славе. Вместе с дымом кардинал исторгал из своего горла яростные хрипы. Он впервые заметил, сколько бумаг скопилось на его массивном письменном столе. Это была очень долгая антикварная мебель; ценность ее подтверждалась документами, веками сопровождавшими работу за столом. За этой древней доской в свое время трудились десятки Государственных секретарей, вершивших судьбы святого учреждения. Если бы письменный стол был наделен даром речи и мог откровенно высказаться, то поведал бы немало тайн и раскрыл бы такие заговоры, интриги и манипуляции, от которых застыла бы кровь в жилах. Над письменным столом роем вились желания, мечты, надежды и грезы. Здесь же — неощутимо, но неизменно — присутствовало и плохо скрываемое желание воссесть на папский престол. К чему еще стремиться, если удалось занять место второго по значимости человека?

Но в тот момент кардинала Вийо терзали отнюдь не отринутые мечты. Прошло уже немало времени с тех пор, как он смирился с тем, что ему уже никогда не суждено удостоиться чести стать преемником первого среди апостолов. И все силы своего неистового характера кардинал направил на то, чтобы возвести на папство человека, более удобного и сговорчивого, чем его руководитель.

Не далее как час тому назад кардинал получил документы, направленные к нему из офиса Альбино Лучиани. Документация содержала приказы, распоряжения и решения о кадровых перестановках. Перемены были кардинальными, и некоторые из них вступали в силу в ближайшие часы или на следующий день. Вийо собрал документы с письменного стола и вновь перечитал текст, знакомый ему наизусть.

«Бенелли — вместо меня? — мысленно переспрашивал Вийо. — Более дерзкого вызова и придумать нельзя!».

— Ваши планы слишком рискованны, Святой Отец, — произнес кардинал, едва ознакомившись с документами, где излагались первые постановления понтифика. — Что останется от Церкви — такой, какой мы ее знаем, если осуществить эти…

— Чистота, кротость и человеколюбие Церкви пребудут неизменны! — отрезал Альбино Лучиани.

Вийо скомкал бумаги в одной руке, а другой поправил кардинальскую шапочку, в который раз перечитывая глупости, изложенные человеком, из чьих уст, казалось бы, должны исходить озарения христианской мудрости. И желание смягчить позицию Церкви в отношении контроля за рождаемостью было лишь одной из множества прочих несуразиц.

— Но Святой Отец… Ваши планы противоречат вероучению! Сказанному остальными понтификами! — голос Государственного секретаря заметно дрогнул.

— Ах да, непогрешимость…

— Святая непогрешимость! — уточнил кардинал.

— Святая ли? Ведь и вам, и мне известно, что это ошибка, — с привычным спокойствием произнес папа.

— Как вы можете такое говорить? — лицемерно осеняя себя крестным знамением, поразился кардинал.

— Я вправе произносить эти слова, поскольку я — понтифик и могу ошибаться, как и все люди.

— Но ведь понтифик непогрешим! А ваши предложения ставят под сомнение решения, принятые на основании папской непогрешимости!

Ни нрав, ни должность кардинала Вийо не позволяли ему оставаться скромным и сдержанным в общении с вышестоящими. Он спорил с Иоанном Павлом, будто с помощником или секретарем. Альбино Лучиани, казалось, совершенно не замечал такого неуважительного к себе отношения. Разумеется, на душе у понтифика было неспокойно: он и представить себе не мог, чтобы Вийо оказался способен на подобное поведение.

— Церковь, претендующая на собственную непогрешимость, не в силах избавиться от пороков! — произнес Лучиани. — Нам с вами отлично известно, как именно в 1870 году зародилась идея непогрешимости.

В тот год, 18 июля, папа Пий IX обнародовал устав основных положений веры, Pastor Aeternus, где утверждалось, что Верховный понтифик обладал непогрешимостью во время вещания ex cathedra, иными словами — в качестве высокого представителя и духовного наследника Святого Петра, а также при любом заявлении по вопросам вероучения и нравственности.

Все, что противоречит словам папы, может и должно подвергаться анафеме.

— Неужели вы порицаете действия Пия IX? — поразился Вийо.

— А разве можно совершенствовать ближних, не порицая их?

Кардинал уселся в одно из многочисленных кресел, находившихся в кабинете, и закрыл лицо ладонями.

— Не верю своим ушам!

— Перестаньте вести себя точно наивный священник из провинции, кардинал Вийо. Вам прекрасно известно, что доктрина непогрешимости лишь связывает нас по рукам и ногам!

Вийо отдернул руки от лица.

— Что… что вы хотите этим оказать?

— Именно то, что говорю. Суждения понтифика по вопросам веры и нравственности непогрешимы, разве не так? Не кажется ли вам это крайне странным способом увековечить некоторые обычаи — и даже пагубные привычки?

— Анафема!.. Богохульство!.. — бормотал Вийо, бессильным перед таинственным явлением, перед этим ураганным натиском, внешне тихим и безмятежным.

— Богохульство? — переспросил Альбино Лучиани, слегка улыбнувшись. — Давно пора сказать, что нам не помешало бы проявлять немного больше уважения по отношению к собеседнику. В конце концов, я непогрешим! — Кардинал поклонился. — Я не намерен пользоваться ни своим положением, ни предполагаемым божественным даром, который вы мне предписываете, ибо это означало бы, что я признаю предписываемые мне свойства. Хочу лишь напомнить, что вам, если хотите сохранить за собой эту должность, следует вести себя иначе; вам, кардинал Вийо, не помешала бы толика уважения к другим. Повторяю, непогрешимость — ошибка, пустое притязание. На этом — всё.

Вийо понял, что нет смысла биться о стену лбом. По правде говоря, бумаги, полученные от Папы Лучиани, содержали гораздо более возмутительные предложения, чем отказ от непогрешимости, который было бы лучше оставить на многолетнее рассмотрение совета по вопросам вероучения.

— И кстати, Святой Отец, представляете ли вы себе хотя бы в общих чертах, какую бурю вызовет ваша возможная отставка в церковной среде?

— Я хочу, чтобы на этом месте оказался достойный человек, кардинал Вийо, — непринужденно ответил папа.

— Но… но… а как же кардиналы? А прелаты, голосовавшие за вас и желающие проводить гораздо более умеренную политику?..

— Я никого не просил об этом назначении. И не думаю, что мое решение несет в себе какую-то опасность или угрозу. Я занимаюсь только тем, что считаю относящимся ко мне, кардинал. Не забывайте, что на меня возложены обязательства перед верующими и перед Богом.

У Вийо не оставалось никакого выхода. Как ни подыскивал искушенный в спорах кардинал новые аргументы, Лучиани отвечал ему со снисходительной, непоколебимой уверенностью. Понтифика было невозможно переубедить… по крайней мере, словами.

— Святой Отец… позвольте мне более тщательно изучить этот вопрос! Я узнаю, какие люди стоят за именами, представлю вам альтернативных кандидатов — хотя бы на мое место и для руководства ИРД! — Если понтифик согласится на отсрочку, то может быть, останется надежда…

— Не утруждайте себя, кардинал Вийо. И это мое последнее слово. Вам незачем искать других кандидатов. Уверен, что ваши кандидаты окажутся достойными, хорошими людьми, но я не стану их рассматривать. Мое решение окончательное и не подлежит изменению. Необходимо незамедлительно отлучить от сана епископа Марцинкуса и заменить его монсеньором Джованни Аббо, а также сместить Де Бони, Меннини и дель Штробеля. Де Бони заменит Антонетти, а две освободившиеся вакансии я постараюсь закрыть, передав дела в руки монсеньору Аббо.

— Но ведь…

— Спокойной ночи, кардинал Вийо, — попрощался понтифик, направляясь к двери.

Вийо даже не успел ответить. Он и представить себе не мог, что Лучиани окажется настолько непреклонным. С каждым разом переубедить понтифика делалось все сложнее и сложнее. Джелли прав: они просчитались. От этого человека одни проблемы.

— Я рассчитываю на вашу помощь, чтобы спокойно передать полномочия Государственного секретаря кардиналу Бенелли, — произнес Верховный понтифик, стоя в дверях.

— Святой Отец, — пробормотал Вийо, — а может быть, не стоит решать сгоряча? В конце концов, вы пока еще не так долго занимаете папский престол…

Папа Лучиани спокойно посмотрел на Государственного секретаря. Выдерживая взгляд кардинала, ответил с предельным спокойствием:

— Благодарю за содействие, кардинал Вийо. Мое решение останется неизменным.

И с этими словами понтифик удалился, оставив Вийо предаваться мучительным раздумьям. Тот долго размышлял, расхаживал по кабинету, молился, но решения проблемы так и не находил. Вийо посмотрел на телефон среди разбросанных в беспорядке документов. Аппарат одновременно и пугал, и манил к себе. Несколько раз священник набрал первые цифры номера, знакомого наизусть. Внезапно отложил трубку в сторону, надеясь, что в голову придет какая-нибудь оригинальная идея. Как же не хотелось прибегать к последнему средству! И Вийо решил поставить на карту всё. Если не удастся переубедить понтифика самому, он прибегнет к услугам кардиналов, будущее которых также окажется под угрозой из-за решения Иоанна Павла I. И тогда они предпримут последнее усилие, чтобы Святой Отец одумался…

ГЛАВА 52

— Ну вот мы и остались один на один, Джек, — произносит Барнс, обращаясь к Рафаэлю. — Ты и я. — Он усаживается перед бывшим коллегой. — Уверен, что наша беседа окажется крайне результативной.

Вокруг темнота. Кажется, будто снимают кино: два стула, старый и обшарпанный квадратный стол черного дерева, под потолком висит лампочка, освещая двух сидящих собеседников.

— Где мы? — спрашивает Рафаэль.

— Джек, Джек, Джек, ты, похоже, так и не понял, что с тобой случилось… — Барнс, сохраняя прежний саркастический тон, встает из-за стола и принимается расхаживать по комнате. — Вопросы здесь задаю я.

— Иди к черту, Барнс! Я не идиот. И не надо со мной, как с остальными. Тебе не удастся напугать меня до усрачки только потому, что я очутился здесь. Я тебя не боюсь.

Вместо ответа следует удар в лицо, и Джек с грохотом валится на пол.

— Поднимайся! — приказывает здоровяк. — Вставай! — вновь орет он, замечая, что другой человек его не слушает.

Рафаэль поднимается неспешно, не говоря ни слова, ничем не выдавая боли. Поднимает стул, усаживается, подперев подбородок руками и облокотясь о столешницу.

— Не думай, Барнс, будто у тебя получится меня запугать. Я знаю, что мы находимся в США. Остается лишь выяснить, где именно, — спокойно продолжает Рафаэль.

Он попал в тяжелое положение, но собирается, насколько это в его силах, управлять ходом событий. Хотя и понимает, что его позиция явно проигрышная.

— С чего ты решил, будто находишься в Америке? Это может быть любой другой страной!

— Судя по тому, сколько часов мы провели в самолете, перелет закончился по ту сторону Атлантики. До Лондона перелет занял бы лишь два с половиной часа. А мы пролетели больше — значит, добрались Вашингтона или Нью-Йорка. Верно?

— Да мы очутились в самом сердце ада, Джек. А ты что, думал, будто у нас тут — туристическое бюро?

— А неплохо было бы вам заняться туризмом…

Еще один удар, на сей раз не такой сильный, разбивает лицо и рассекает губу надвое.

— Ты представляешь себе, Джек, через что ей сейчас приходится пройти? Как сильно она страдает? Ты можешь себе это представить? — меняет тактику Барнс. — Такая нежная красотка — представляешь, что ей придется перенести от скотины вроде меня?

Рафаэль, разумеется, представляет. Два полученных им удара — ничто в сравнении с тем, что будет впереди.

— Ты собираешься сообщить мне, где находят бумаги? — спрашивает Барнс, на сей раз — более снисходительным тоном.

— Ты же и сам понимаешь, что не скажу. Bo-первых, потому что понятия не имею. Во-вторых, я бы не сказал тебе, даже если бы и знал.

Допрос прерывает появление Стафтона:

— Мистер Барнс! — обращается он с порога.

— Заходи, Стафтон.

Тот приближается и что-то нашептывает на ухо.

— Ты уверен? — спрашивает Барнс, по обыкновению повышая голос.

Новости его не радуют. Несколько секунд он молча обдумывает информацию.

— Хорошо, я согласен, дай мне еще несколько минут, — наконец изрекает шеф разведуправления, отпуская Стафтона.

Агент выходит, закрывает за собой дверь, вновь оставляя Рафаэля один на один со своим начальником.

— Я дам тебе еще один шанс, Джек, по старой дружбе. — Барнс вновь усаживается напротив пленника. — Где же бумаги?

— Последний раз, когда я их видел, — задумчиво произносит Рафаэль, делая вид, что готов отвечать на вопросы, — они торчали у твоей мамы из задницы.

Огорошенный Барнс замирает. Лицо наливается кровью. Рафаэль, кажется, перегнул палку.

Работник ЦРУ вновь встает со стула и направляется к допрашиваемому. Подходит, наклоняется над ухом:

— Зачем ты заставляешь меня попусту тратить время, Джек? — толстяк брызжет слюной. — Разве тебе не приходило в голову, что ты мне не нужен, раз мы уже заполучили женщину? Может быть, ты и не заговоришь, но она-то нам все как на духу выложит! Ну что может помешать мне тебя убить?

— Неизвестные девушке факты, которые знаю только я, — уверенно произносит Рафаэль.

— И что же тебе известно?

— Сара получила только два листка из трех.

— Продолжай!

— А еще я знаю, где они находятся, — нагло блефует молодой человек, надеясь обмануть собеседника.

Несколько мгновений Барнс смотрит на него. Оценивает сказанное. Пытается просчитать решение. Наконец произносит:

— Ты лжешь.

— Рискнешь меня убить? А если я сказал тебе правду?

— У меня останутся девушка и ее отец, Джек. Я могу спокойно с тобой распрощаться.

— Ты прав… только смотри, не облажайся.

Барнс с трудом пытается сдержать свой гнев. Ему хочется отомстить наглому ублюдку. Он хватает допрашиваемого за галстук и душит.

— Не наглей, Джек! Я могу покончить с тобой в любой момент!

Рафаэль, хоть и загнан в угол, выдерживает взгляд:

— Это не в твоей власти, Барнс.

Тот сильнее сжимает галстук:

— О чем ты?

— О том, что великий Джеффри Барнс уже давно мог бы вышибить мне мозги. Но ты этого не сделал, потому что поступить так — не в твоей власти. Я вижу по твоему взгляду, что ты и рад бы меня прикончить, но над тобой стоит еще одна сволочь, которая не позволяет тебе спустить курок.

— Замолчи! — кричит громадный человек, швыряя допрашиваемого об стену.

С ненавистью пинает в солнечное сплетение. Рафаэль падает на пол, но Барнс не успокаивается и принимается бить его ногами, разражаясь потоком грязных ругательств. Внезапно его хватают чьи-то сильные руки.

— Успокойся. Немедленно! — приказывает ему элегантно одетый человек, и голос заставляет Барнса остановиться. — Что ты делаешь?

— Я убью этого сукина сына! — взрывается Барнс, сверля Рафаэля взглядом, пока тот с трудом поднимается.

— Возьми себя в руки! — приказывает появившийся на допросе незнакомец.

Стафтон и Томпсон с любопытством заглядывают в дверь:

— Уведите его, — приказывает незнакомец, и агенты тотчас же послушно подхватывают Рафаэля под мышки.

— Да не того, другого, — уточняет вновь прибывший, по-прежнему стискивая Барнса.

Толстяк унимается. Делает несколько глубоких вдохов и вновь обретает самоконтроль.

— Ну ладно, ладно… я уже в порядке, — бормочет он. — Я в порядке…

— С этого момента командовать буду я, — заявляет незнакомец. — А ты иди, выпей чего-нибудь и расслабься. — Затем поворачивается к Стафтону и Томпсону. — Вы — вместе с остальными. Великий магистр уже прибыл.

Распоряжения выполняются тотчас же. Барнс выходит из дверей, не оглядываясь. «Поганые говнюки!» — ворчит он.

Двое подручных поддерживают Рафаэля: он не в состоянии двигаться.

Человек, с появлением которого в комнате воцарился порядок, поправляет свой костюм от «Армани». Ну что ж… Пора!

ГЛАВА 53

Все четверо следуют широким мрачным коридором, по обе стороны которого выстроились шеренгой двери. Здесь холодно, неуютно, но до полного запустения еще далеко. Чисто и нет паутины. Похоже на стройку, где изредка появляются люди.

Рафаэль ковыляет, поддерживаемый Стафтоном и Томпсоном. Идущий следом человек в костюме от «Армани» не позволяет ни бить, ни оскорблять пленника. Из-за распахнутой двери вырывается сноп яркого света, слышатся чьи-то голоса. Последние метры пути Рафаэля тащат чуть ли не волоком.

— Эта сволочь с каждым разом становится все тяжелее и тяжелее, — жалуется Томпсон.

— Он нарочно так делает, — предполагает Стафтон.

Агенты недалеки от истины. Рафаэль делает вид, будто его состояние становится все хуже и хуже, чтобы осложнить агентам задачу. Просто чтобы позлить. И все-таки грудь у него слегка побаливает. Пожалуй, сломано ребро, оттого и трудно дышать. Нужно все-таки заняться здоровьем, как только закончится этот кошмар… если только он когда-нибудь закончится. Ведь этот коридор вполне может вывести в туннель со светом в конце.

Пока Рафаэля ведут, он думает о Саре. Неужели и ей приходится терпеть то же самое? Рафаэль готов к страданиям. И ненависть Барнса, и его пинки — все пустяки. А вот для Сары это совсем другая песня. Хотя с тех самых пор, как их доставили на базу, девушка держалась храбро. Несмотря на прессинг, ей неоднократно удавалось совладать с собой. А то, как она поступила с бумагами, зная, что документы — их единственная разменная монета, единственный козырь, — многое говорило о ее характере.

Войдя в зал, из которого исходит свет, они видят Сару, капитана Рауля Монтейро и какого-то старика, чье лицо кажется отдаленно знакомым: все трое прикованы к стене за запястья цепями, свисающими с потолка.

Рядом с ними — некто в черной униформе, которую носит большинство агентов, и Рафаэль тотчас же узнает этого человека. Это поляк. Стафтон и Томпсон подтаскивают Рафаэля к остальным пленникам, заковывают оба запястья в металлическое кольцо, присоединенное к свисающим с потолка цепям. Оба агента в сопровождении Барнса выходят, оставив пленников под присмотром поляка и помощника.

Рафаэль разглядывает Сару и старается обнаружить следы пытки. Не замечает — впрочем, девушку и не мучали. Он боялся, что Сару увезут в другое место. Во время перелета их содержали раздельно, и с тех пор Рафаэлю так ничего и не удалось узнать о своих спутниках.

На капитане и неизвестном джентльмене преклонных лет рядом с ним тоже не заметно следов жестокого обращения. Первым начинает говорить помощник:

— Наконец-то мы все собрались.

— А у вас ничего перекусить не найдется? — спрашивает Рафаэль.

Помощник не обращает никакого внимания на выпад.

— Примите мои глубочайшие извинения за то обращение, которому вы подвергаетесь, но обещаю вам, что все это ненадолго.

— Кто вы такой? — спрашивает Рафаэль у старика по соседству.

— Я — Мариус Феррис. А вы?

— Мариус Феррис… Человек с портрета… — произносит молодой человек, узнавая старика. — Меня зовут Рафаэль.

— Всем ясно, почему мы оказались здесь, так что предлагаю перейти непосредственно к сути вопроса. Где бумаги? — спрашивает помощник.

Прислужник открывает черный чемоданчик, лежащий на единственном в помещении столике. Достает режущие инструменты. Это — орудия пыток, способные вытянуть признание из самого упрямого и выносливого человека. Иногда пленники теряли сознание от одного лишь вида ужасных инструментов.

— Бумаги находятся в надежном месте, — заверяет Рафаэль.

— Наше место еще надежней, — отвечает помощник. — Будьте благоразумны. Чем раньше все закончится, тем лучше и легче для вас. Меньше страданий.

В ответ — молчание. Помощник остается еще на несколько секунд; он надеется, что кто-нибудь уступит, ведь в конце концов не может быть, чтобы все четверо пошли на пытку ради того, к чему не имеют личного отношения. Но все хранят полное молчание.

Хорошо, он начнет с отца Сары, это окажет психологическое воздействие на дочь, заставит ее разговориться.

— Займитесь военным, — приказывает он прислужнику.

Глаза у Сары расширяются от ужаса. Сбываются ее худшие опасения. Сейчас их будут пытать и в конце концов выведают всю правду, если не сейчас, то позже, когда они уже не смогут выносить мук, а тела замолят о пощаде.

Прислужник берет в руку инструмент, похожий на дрель со сверлом примерно сантиметр в ширину и около двадцати в длину, созданное, чтобы пронзать кожу и вызывать боль, не затрагивая жизненно важных органов — по крайней мере, намеренно.

Прислужник разрывает рубаху на груди капитана, обнажая торс. Прижимает устройство к правой стороне живота и надавливает на тело острым концом.

Пронзительный, страдальческий крик возвещает о проникновении металла в плоть. Крутится сверло, прокладывая путь внутрь тела, вызывая острую, невыносимую боль. Безупречно острый край сверла показывается между ребер. Наконец, палач медленно, уверенной рукой вытаскивает устройство. Сара и Мариус наблюдаютза пыткой, содрогаясь от ужаса и страданий. Капитан не в силах утаить боль: лицо залито потом, перекошено в мучительной гримасе.

— Ну, как? Никто не хочет поговорить? — спрашивает помощник. — Вам не кажется, что лучше отдать бумаги нам?

— Мне кажется, что лучше всего сейчас было бы перекусить приличным гамбургером, — заявляет Рафаэль.

Помощник подходит и с предельным спокойствием смотрит в глаза:

— Не хотите ли поделиться с нами еще какой-нибудь информацией?

— Сыра, сыра побольше! И кетчупом полейте.

Помощник разглядывает Рафаэля; их разделяют лишь несколько сантиметров.

— Уверен, что Джеку потребуется аперитив. Что-нибудь, что напомнит, как нехорошо нарушать правила сотрудничества с коллегами. — Прислужнику подается знак. — Например, как нехорошо предавать. Предательство — это очень, очень плохо. — Помощник отстраняется, пропуская палача с ужасным инструментом, которым тот терзал Рауля.

Тон Рафаэля по-прежнему саркастичен.

Он держится так, чтобы подсобные магистра поняли: перед ними — не какая-то мелкая сошка. Пусть мучают, он умрет, не проронив ни слова. Пытки все равно не избежать.

— Ты не мог бы смыть с аппарата кровь? — саркастически спрашивает Рафаэль у поляка. — А то еще подхвачу какую-нибудь заразу. — Потом переводит взгляд на Рауля: — Простите, капитан, не хотел вас задеть.

— Ты не представляешь, с каким удовольствием я буду кромсать тебя, кусок за куском, чтобы наконец увидеть, как ты истекаешь кровью, точно свинья, как корчишься в предсмертных судорогах! — произносит палач, чье лицо отделяют от лица Рафаэля лишь несколько сантиметров: жертва должна слышать каждое слово.

— К вашим услугам, — отвечает пленник, — как пожелаете.

В ответ на подначку прислужник плюет Рафаэлю в лицо. Ему хочется так много высказать… но вместо этого он сосредотачивает внимание на пыточном инструменте в руке. Поляк грубо распахивает рубаху на Рафаэле, обрывая пуговицы.

— Стоп! Никто никого потрошить не будет! Звук женского голоса в зале оказывается полной неожиданностью для всех и привлекает всеобщее внимание. Головы поворачиваются на голос, прозвучавший так уверенно.

— Как приятно, что есть здравомыслящие люди, которым небезразлична судьба товарищей, — произносит помощник и направляется к Саре; именно она заговорила так внезапно.

— Да здесь вообще нет здравомыслящих людей, — уверенно парирует девушка, — скажи своему приятелю, чтобы отошел подальше.

Несколько мгновений помощник колеблется, но в конце концов приказывает своему подручному отстраниться.

— Теперь говори, — командует он.

— Нет, пока еще рано. Я расскажу вам обо всем, что вы хотите узнать, но…

— Замолчи! — перебивает Рафаэль.

— Дочка, не надо, — еле слышно просит отец. Палач бьет Рафаэля по щеке. Одним ударом — точным, болезненным…

— Вы оба, заткнитесь! Пусть говорит.

— Пожалуйста, продолжай, — просит Сару помощник, вновь обретя контроль над ситуацией.

— Я расскажу обо всем, что вы хотите знать, — повторяет Сара, — но только тому, кто вас прислал.

— Что? — помощник выглядит удивленным. — Здесь я главный.

— Нет, не ты. Ты — простой работник, — уверенно возражает девушка. — То, что мне известно, я сообщу только Джей-Си, и никому больше.

Поляк потрясен.

— Да кто ты такая, чтобы командовать здесь?

Помощник одним движением руки заставляет его успокоиться. Пусть Сара выскажет все, что накипело. Имеет право.

— Джей-Си не станет разговаривать с вами. Лучше, если вы прямо сейчас скажете все, что собираетесь сообщить.

— Вы думаете, мы напуганы? Допускаю, что это так, но мое условие не подлежит обсуждению. Договариваться я буду только с Джей-Си; это мое последнее слово, и можете пытать нас, пока всех не убьете. Никому ничего не скажу.

Помощник направляется к тому месту, где стоит Сара, достает пистолет с глушителем и приставляет к ее лбу:

— Кто вы такая, чтобы ставить передо мной условия? — голос звучит угрожающе, со смесью ярости и нетерпения. — Разве непонятно? Вы не можете ничего требовать! Расскажите все, что знаете.

— Если здесь кто-то и вправе предъявлять требования, то это я. И пускай на мне цепи, но я очутилась здесь потому, что владею тем, что вам необходимо! — вызывающим тоном отвечает девушка. — Уберите пистолет и позовите Джей-Си!

— Не испытывай моего терпения! — возражает помощник магистра и взводит курок. — Никто не собирается звать для тебя Джей-Си. Говори!

Сара не намерена сдаваться. Так хочется закрыть глаза, но это смогут истолковать как проявление слабости, ведь человек в костюме от «Армани» уже прицелился и готов выстрелить.

— Ваше упрямство всех нас погубит, — произносит девушка, еще не теряя надежды переубедить собеседника. Все может оборваться в считанные секунды: и ее жизнь, и жизнь остальных, но если найти у помощника слабое место, то можно спастись. Возможно, она слишком рискует…

— Вашему шефу наверняка не понравится, что вы так бесполезно и безрезультатно лишили нас жизней.

— Не нужно меня недооценивать. В последний раз повторяю: либо вы начинаете говорить, либо ваш отец потеряет единственную дочь.

— Это вы слишком рискуете, — отчаянно парирует Сара. — Если надеетесь решить проблему, убив меня, то ошибаетесь. Так у вас возникнет лишь дополнительная сложность, и справиться с ней будет не так-то легко.

— Замолчи! — человек теряет терпение. — Кто-нибудь из вас обязательно заговорит! В конце концов кто-нибудь непременно начинает разговаривать…

— Стоять! — раздается за спиной, и все оборачиваются. Помощник переводит взгляд на дверь — туда, откуда слышится приказ магистра. Тот по обыкновению опирается на трость и держит в руках черный чемодан.

— Да, синьор, — отвечает помощник, отводя оружие от головы девушки.

— Тихо, — приказывает Магистр. — Хотите со мной поговорить? — обращается он к Саре.

— Если именно вы и есть Джей-Си, то да, — отвечает девушка, широко распахнув глаза, по-прежнему ошарашенная неожиданным развитием событий.

Старик разворачивается и бросает через плечо, направляясь к выходу:

— Приведите девушку ко мне.

— Но синьор… — бормочет помощник.

— Я сказал, приведите, — доносится из коридора ответ старца. Тон его не допускает возражений. — А остальных не трогать до моих новых распоряжений.

ГЛАВА 54

Одной из основных радостей нью-йоркской жизни для Джеффри Барнса была еда. Впервые за несколько дней ему удалось отменно пообедать в хорошем ресторане, и теперь шеф разведуправления чувствует себя гораздо спокойнее; он понимает, что все, случившееся с Джеком просто издержки работы. Чем-то напоминает мастерски проведенную Джеком игру: тот заставил противника потерять голову. Несомненно, если бы Барнсу удавалось вертеть Джеком по собственному усмотрению, все было бы иначе. А так этот козел, этот хитрый лис, был себе на уме, и умело пользовался наиболее удачным моментом.

К черту этого итальяшку, или откуда он там… Тот факт, что он разговаривает на итальянском, еще не говорит о национальной принадлежности. Он по-прежнему оставался непреклонен: «Никто не умрет, не зная, что это я обрек его на смерть». Когда говорит начальство, остальные должны молчать и слушать. В такие моменты помрачения сознания смысл полученных распоряжений теряется. Было так просто попасть в расставленную Джеком ловушку. А упускать бразды правления было бы непростительной ошибкой.

Но лучше обо всем этом не думать. Джеффри переключается на еду, уже предвкушая десерт. И тут звонит мобильник, проклятый телефон, крадущий чудные мгновения, подобные этому. Джеффри нашаривает в кармане трубку и отвечает, не глядя на номер звонящего:

— Барнс.

В течение следующих мгновений шеф разведуправления только слушает, ограничиваясь редкими междометиями. «Да», «нет», «будет сделано»… Судя по беспокойству, с которым Барнс, ерзая на стуле, выслушивает обращенные к нему слова, с ним говорит далеко не рядовой собеседник. Следует еще несколько междометий, а напоследок — «до свидания».

Под конец разговора у шефа разведуправления резко меняется выражение лица. Со лба ручьем стекает пот. Вилка по-прежнему зажата в руке. Дерьмо плюхнулось в вентилятор, и если только немедленно что-нибудь не предпринять, оно неминуемо все забрызгает. Положив деньги поверх лежащего на столешнице счета, поспешно направляется к выходу. Набирает на мобильнике номер и уже на улице подносит трубку к уху. Идет быстрым, уверенным шагом.

— Стафтон, это я, Барнс. Пусть они ничего не делают, пока я не вернусь. — От напряжения голос дрожит. Шеф разведуправления говорит на ходу, торопясь. Но слова звучат по-прежнему уверенно и категорично: — Так, пустяки. Почему — не объяснил, сказал только, что расскажет все по приезде, — несколько секунд Барнс прислушивается, а затем продолжает: — Ни Пейна, никого. Да, пусть не трогают, пусть даже пальцем не шелохнут, и остальные пусть делают то же самое, иначе все пойдет прахом. — Не глядя, переходит улицу. Автомобили сигналят, но он продолжает говорить. — Почему? Я объясню, конечно, но только тебе, больше никому, понятно? И ни с кем не обсуждай причины, слышишь меня, Стафтон? — Подчиненный сидит у телефона в кабинете, расположенном в самом центре Манхэттена: — Я только что получил звонок из самых высоких сфер Ватикана, — Барнс вздыхает, — девчонка нас перехитрила!

ГЛАВА 55

— Как был убит папа Иоанн Павел I? — напрямик спрашивает Сара, едва сев в кресло, расположенное в том же зале, где находились Рафаэль и Барнс. Девушка кладет руки на столешницу, чтобы продемонстрировать свое спокойствие.

Магистр стоит у нее за спиной, в задумчивой позе. Услышав вопрос, поворачивается к пленнице и улыбается.

— Вы здесь не для того, чтобы задавать вопросы, синьорина Сара Монтейро. Вы потребовали у моего помощника личной встречи со мной, чтобы сообщить все, что вам известно. И только для этого вы здесь. — Сказанное произнесено старческим, хриплым, дребезжащим голосом, но острый и живой ум не скроешь.

— Между нами состоится небольшой обмен информацией. Вы расскажете мне то, о чем я спросила, а я расскажу ровно столько, сколько сочту нужным. Вы же понимаете, что я все равно не смогу использовать против вас ничего из услышанного.

— Не нужно недооценивать мой интеллект, синьорита. Я вам не какой-то злодей из дешевого бульварного романчика, а настоящий, живой человек, из плоти и крови.

— Не понимаю, для чего вы мне это говорите. — Ответ старика приводит девушку в замешательство.

— Пустяки, забудьте. Просто мысли вслух, — поясняет Джей-Си, усаживаясь в кресло по другую сторону стола. — На самом деле я бы все равно ничего вам не сказал.

— Так как же умер понтифик?

На долгое время в комнате повисает тишина, от которой Саре становится не по себе.

— Согласно официальной версии, Иоанн Павел I скончался от инфаркта миокарда, — отвечает старик поело длительного молчания.

— И вам, и мне известно, что в действительности все было иначе.

— Известно? — переспрашивает Джей-Си, — вот как? Вы оспариваете официальную версию?

— Официальной версии вовсе не обязательно быть правдивой. Недавно я узнала, что все мы — жертвы заговора, — отвечает девушка с таким вызовом, на который она даже не подозревала себя способной.

Джей-Си смеется сдавленным, но искренним смехом.

— Ну, что такая маленькая девочка, как вы, может обо всем этом знать?

— Так вы допускаете, что официальная версия может оказаться неверной?

— Какой бы она ни была, другой у нас все равно нет. — Голоса старика остается по-прежнему ровным.

Он никогда не теряет хладнокровия, не говорит ничего, о чем впоследствии можно было бы пожалеть.

Вместо ответа он принимается что-то искать в принесенном чемодане, оставленном возле стола. Наконец достает бумагу и протягивает ее девушке:

— Прочтите.

— Что это? — спрашивает она и смотрит на лист.

Наверху официальный заголовок: «Свидетельство о смерти».

— Читайте же, — настаивает Джей-Си.

Свидетельство о смерти выписано на имя Альбино Лучиани, папы Иоанна Павла I.

Причина: инфаркт миокарда.

Предполагаемое время: 23.30. Дата: 28 сентября 1978 гола.

Разборчивая подпись — вероятно, ватиканского врача.

— Вот это и есть официальная версия смерти Иоанна Павла I, — заключает Джей-Си и растягивает губы в улыбке.

Сара изучает документ. Интересно, зачем магистр таскает его с собой?

— Давайте перейдем к делу, — торопит старик.

Сара возвращает собеседнику сертификат и смотрит в глаза:

— Нет. Еще рано. Я хочу услышать вашу версию правды.

— О какой правде идет речь?

— Свидетельство составлено, но вскрытия тела понтифика не проводилось! — произносит Сара, вспоминая разговор со своим отцом в монастыре в Мафре. — Скажите мне, как все было на самом деле. Обменяемся информацией.

— Я располагаю и другим средствами получить от вас нужные мне сведения.

— Не сомневаюсь. Но это займет часы, а то и дни, и я не уверена, получится ли у вас… А я предлагаю провести равноценный обмен.

— Зачем вам это знать?

— Да так… Вполне уместное любопытство любого, чьи прежние представления неожиданно оказались разрушены.

Разговор обрывается на несколько минут. Магистр погружен в размышления. Девушка задает вопрос не только из простого любопытства; она старается тянуть время. Впрочем, даже ей не известно, как долго все это продлится.

— Итак, начнем. Расскажите, что случилось в ночь на 29 сентября 1978 года.

Старик отвечает не сразу.

— Прежде всего, мне хотелось бы исправить досадную историческую неточность. Альбино Лучиани скончался ранним утром 29 сентября 1978 года. Не спрашивайте, откуда мне это известно. Я был последним, кто видел понтифика живым, и первым, кто видел его мертвым. Отчего умер Иоанн Павел, вам наверняка и без того известно: он стал слишком неудобен, превратившись в опасного врага, которого было необходимо устранить.

Я говорю не о вопросах веры. Просто мы допустили ошибку, недооценив будущего понтифика. Если после завершения конклава мы и питали какие-то надежды, то вскоре осознали всю их беспочвенность, папа был слабым лишь с виду. Он решил незамедлительно навести порядок в курии.

Первыми жертвами должны были стать архиепископ Марцинкус и кардинал Жан-Мари Вийо. Поверьте, их судьбу предстояло разделить множеству остальных священников. После отстранения епископа и кардинала настала бы очередь Джелли и Кальви, тогда мы потерпели бы окончательное поражение, папа Иоанн Павел I сам рыл себе могилу. Не то, что Павел VI, занимавшийся лишь проблемами вероисповедания и догматами, предоставив курии и профессионалам решать остальные вопросы. Нет, Иоанн Павел собирался покончить с Церковью в том виде, какой мы ее знали.

— Это еще почему? — Сара внимательно слушает итальянца.

— А вы действительно считаете, что Церковь выстояла бы после той чистки, которую собирался устроить Лучиани? Вряд ли. Верующие пришли бы в ужас, узнай они хотя бы о малой части экономических преступлений, совершенных «институтом праведников». Павла VI, пусть и несправедливо, посчитали бы преступником, приказавшим своим сотрудникам отмывать деньги, инвестируя в производство продукции, осуждаемой Церковью — например, противозачаточных пилюль, презервативов или оружия. А все для того, чтобы заработать побольше денег и пополнить личные счета.

— Но ведь это было известно и раньше, а ничего так и не произошло…

— Вот именно. В то время мы еще не контролировали информационные потоки, и огласка была неизбежна. Тем не менее, нам удалось минимизировать потери.

— Как вы можете с таким спокойствием говорить об убийстве Иоанна Павла I? — спрашивает девушка.

— Цель оправдывает средства, синьорита. Слишком многое оказалось поставлено на карту, и я говорю не только о правосудии. Из-за действий, которые собирался предпринять понтифик, благополучие многих лиц, да и государств тоже, оказалось бы под угрозой.

— Папа всего лишь хотел восстановить справедливость.

— Понимание которой весьма субъективно. Вы наверняка уже успели это осознать. Личио Джелли счел своим долгом создать план, осуществимый в кратчайшее время, в считанные часы. Вот тогда я и вступил в игру в качестве палача Альбино Лучиани. Я должен был ждать телефонного звонка. Вийо пытался отсрочить выполнение замысла, старался переубедить, предлагал разумные решения. Но папа оказался непреклонен. Он подписал свой смертный приговор 28 сентября, когда сообщил Вийо и остальным кардиналам о перестановках, намеченных на ближайшие дни. Первым предстояло оставить свой пост Марцинкусу, и притом незамедлительно. Как только о решении понтифика стало известно, мы уже не могли не вмешаться.

— Окончательное решение вопроса, — произносит Сара со смешанным чувством насмешки и бешенства. — Решение всех проблем. Кто не с нами, тот против нас и должен погибнуть, чем раньше, тем лучше. Список жертв такого образа мыслей можно пополнять до бесконечности.

— Вы даже представить себе не можете, сколько таких жертв. Как бы там ни было, в ночь с 28 на 29 сентября я находился в Апостольском дворце. Один из кардиналов взялся проследить за тем, чтобы тайные ходы оставались открытыми и чтобы не произошло непредвиденных случайностей. Так и вышло. Ему удалось с блеском выполнить собственную миссию.

— Вы хотите сказать, что среди ночи разгуливали по Апостольскому дворцу?

— Нет. Я сразу же вошел в покои понтифика по одной из заброшенных лестниц. Обычно двери на первый и третий этажи оставались заперты, но, как вы наверняка догадались, в ту ночь было сделано исключение. Швейцарская гвардия не охраняла покои со времен папы Иоанна XXIII. По пути я не встретил никого, и легко проник в папские покои. Его Святейшество еще бодрствовал, и мы обменялись парой слов. Когда я уходил, моя миссия уже была выполнена. Кардиналам оставалось лишь предать старого папу земле и выбрать нового.

— Вы говорили с понтификом? Я надеюсь, вы еще помните то, что он сказал…

— Это не существенно, — отмахнулся Джей-Си, уже начинающий проявлять признаки нетерпения. — На следующий день тот же кардинал, что помог мне попасть внутрь дворца, попросил меня посетить Ватикан. Я прибыл. Они хотели, чтобы я вернул бумаги — те, которые вы нам сейчас вернете, чтобы они хранились у меня… Так я и поступил. — Старик по-лисьи ухмыляется. — Оставил их в самом надежном в мире хранилище. К тому же меня позабавила сама идея. Разве я мог представить себе, что на записи наткнется этот идиот Фиренци и присвоит их себе?

— Но разве вас не просили уничтожить документы?

— Нет-нет… Не считая списка и Фатимского пророчества, остальные бумаги были вполне безобидны… идеи понтифика насчет церковных преобразований. Одни вызвали бы больше споров, другие — меньше, но ничего сенсационного… по крайней мере, для обычных прихожан.

А вот список — совсем другое дело. Вы же понимаете, что речь идет не о списке членов П-2, известном повсеместно, а о гораздо более деликатной версии. Включающей имена важных лиц, даже самого премьер-министра. Любой мало-мальски приличный судья смог бы упечь упомянутых в нем лиц в тюрьму за смерть понтифика. Никто и представить себе не мог, что случится нечто подобное… эта проклятая римская ищейка…

Вийо так старался, чтобы никто не заметил никаких странностей в гибели понтифика, что допустил целый ряд ошибок. Например, получилось, что тело обнаружила сестра Винченция. С обитателей дворца взяла клятву молчания — совершенно лишнюю, после чего кардинал принялся разрабатывать официальную версию, позднее опровергнутую самим же Ватиканом.

— Не понимаю…

— Согласно первой официальной версии, секретарь понтифика, отец Джуан Мейджи, обнаружил тело между четырьмя и пятью часами утра, хотя на самом деле тело обнаружила его экономка, сестра Винченция, сорока пятью минутами ранее.

— Но почему?

— Для женщины, пусть и старой монахини, считалось неприличным входить в покои понтифика. Имидж — дело серьезное. Позднее Вийо сделал несколько двусмысленных заявлений, принял нестандартные решения. Сказал, что в руках у Святого Отца была его настольная книга, «Следуя Христу» Кемписа — специальное издание, которое в действительности находилось в Венеции. Поторопился пригласить бальзамировщиков. Вскоре выяснилось, что на самом деле тело обнаружила монахиня. А если добавить ко всем этим странностям то, как поспешно произвели уборку апартаментов, то всем станет ясно: так может вести себя только тот, кому есть что скрывать.

С другой стороны, врачи сотрудничали с нами только если им не приходилось сталкиваться с мнениями других врачей. Личным доктором Лучиани был Джузеппе де Рос, регулярно навещавший своего подопечного в Венеции, а также в течение всего месяца, пока тот находился в Ватикане. Было важно обсудить диагноз с римскими коллегами. Вийо запретил проводить посмертное вскрытие, да и каноническое право запрещало аутопсию. Вийо занимал пост камерленга, и в силу своих обязанностей оставался главой Церкви до завершения следующего конклава. Недавние события создали для него немало хлопот, к тому же он был крайне взволнован…

— Могу себе представить, — замечает Сара.

— Доктор Джузеппе де Рос проводил вскрытие вместе с другими врачами, но ему действительно не оставалось другого выхода, кроме как ограничиться поверхностным осмотром. Поскольку аутопсия не состоялась, то преступление можно было бы назвать идеальным, если бы организаторы не действовали с такой поспешностью. Был избран новый понтифик, жизнь продолжалась. Но смерть Иоанна Павла I и без того успела вызвать множество вопросов, события стали выходить из-под контроля, да еще и в форме, крайне неблагоприятной для развалившейся в 1981 году ложи П-2. С тех пор мы предпочитали держаться в тени.

— А как именно удалось разрушить организацию?

— Ну, если без лишних подробностей… Скажем так, в течение многих лет судьи, журналисты и некоторые полицейские подразделения шли по следу, и вышли на ИРД, банк Амброзьяно, на П-2 и на все дела, которые связывали организации.

— А какова судьба Вийо, Марцинкуса и директора банка?

— Ко времени убийства Лучиани Вийо был тяжело болен. Даже потерял сон, но и мысли не допускал о том, чтобы его заместил Бенелли. Вийо пытался назначить себе преемника. Бенелли оказался человеком, слишком похожим на Иоанна Павла I, и тоже нанес непоправимый ущерб. После смерти Святого Отца Вийо успокоился и мирно скончался в марте 1979 года, удостоившись приличных похорон.

Марцинкус еще долго продолжал свои махинации в ИРД, пока его не поймали; тогда он вернулся в Чикаго. Там он скрывался в провинциальном приходе в Фениксе, штат Аризона.

Старый Джей-Си считал Марцинкуса настоящей сволочью — ни друзей, ни сообщников, ни союзников. Дружил он только с самим собой, преследуя исключительно собственные интересы. А потому епископ смог продолжать старые дела еще долгое время после того, как и Иоанн Павел I, и кардинал Вийо оставили этот мир. Во главе ИРД он оставался до 1989 года, пока на него не пали подозрения самого папы Войтылы.

— Что же до остальных… Кальви обнаружили мертвым в 1982 году, повешенным под мостом Блэкфрайерс в Лондоне. Объем растрат банка Амброзьяно в конце концов составил два миллиона долларов. Деньги пропали, но Джелли и Марцинкус получили весьма выгодные проценты. Вы хотели бы знать, куда пропал Джелли? — спрашивает старик и выдерживает театральную паузу. Понимает, что рассказ скоро завершится. — Сейчас он под домашним арестом на тихой итальянской вилле, в Ареццо. А я… меня, собственно, нигде нет.

Вновь воцаряется тишина. И Сара задаст вопрос, на который она пока не получила ответа, хотя ей отчаянно хочется выяснить истину:

— Как вы убили понтифика?

— Послушайте, синьорита Монтейро, вы же не рассчитываете, что я расскажу вам все в обмен на ничто, верно? Вы — мне, а я — вам, разве не так мы договаривались? Я свою часть договора выполнил. Теперь ваша очередь, — старик довольно улыбается, как человек, уверенный в собственной правоте.

— Это последний вопрос. Мне важно знать, как произошло убийство.

— А мне — где хранятся бумаги.

— Вы же сами сказали, что никаких сенсационных подробностей в них нет.

— Совершенно верно. И если бы документы оказались на месте преступления в ту ночь, то ничего страшного не случилось бы. Ведь записи содержали планы и проекты покойного. Но если бумаги обнаружатся теперь, столько лет спустя, то к ним отнесутся иначе.

Сара не могла не согласиться со стариком. С точки зрения религиозных организаций, Святая церковь оказалась бы лишена нравственных устоев и идеалов, которые сама же отстаивала.

К тому же документы подтверждали самим своим существованием, что кто-то приложил руку к их исчезновению. А это указывало на самые высокие сферы церковной иерархии, так что Церкви, скорее всего, так и не удалось бы снять с себя чудовищные подозрения в заговоре и убийстве.

— Но какое вам до всего этого дело? Сомневаюсь, что для вас настолько важны религиозные вопросы.

— Некоторые тайны лучше не выносить на свет, а некоторым скелетам лучше оставаться в шкафу.

— Рано или поздно кто-нибудь на них наткнется и вся правда откроется.

— Значит, необходимо приложить усилия к тому, чтобы это произошло как можно позже. Когда я умру, то судьба документов будет мне безразлична. Но пока будет лучше, если бумаги останутся при мне.

— Разве вы не собираетесь их уничтожить?

— Нет… Вероятно, они еще понадобятся мне. А теперь давайте сотрудничать: выполняйте обещание!

— Я сдержу слово. Но ответьте сначала на мой последний вопрос, — настаивает девушка, стараясь выиграть как можно больше времени.

Старик погружается в нервное молчание. Сара встревожена. Слова Джей-Си кажутся обманом, но ей все равно необходимо знать, как именно был убит понтифик. Она и сама не понимает, отчего ей так хочется выяснить истину.

— Давайте поступим следующим образом: вы расскажете мне то, что я хочу выяснить, а потом я поделюсь своей информацией…

— Но… — девушка чувствует неуверенность.

— Я всегда выполняю свои обещания, — уверяет старик.

Девушка убеждена: он говорит правду. Вот только рассказав правду, Джей-Си может либо оставить пленницу медленно умирать здесь, либо попытается ее прикончить сразу же.

— Я жду, — настаивает Джей-Си.

— Ну хорошо. Бумаги находятся в надежном месте.

Девушка выдерживает паузу.

— Я и сам это отлично знаю. Продолжайте, прошу вас. — Сухие интонации говорят о потере терпения.

— Настолько надежном, что вы не сможете получить к ним никакого доступа.

— Что вы имеете в виду? — угрожающе повышает голос Джей-Си. — Поясните.

— Документы в Ватикане, — блефует Сара, веря собственным словам. — Оттуда они были изъяты, туда они и должны вернуться. Бумаги понтифика принадлежат Ватикану.

— Вы, конечно же, шутите?

— Ничуть. Я говорю вполне серьезно.

Мрачное выражение на лице Джей-Си красноречивее любых слов. Внезапно проступившая бледность подчеркивает свойственные его возрасту морщины. Стариком овладевает приступ кашля. Сара впервые узнает в нем черты обычного человека Это уже не бездушный автомат, повелевающий жизнями других, а хрупкий старец, приближающийся к концу жизненного пути.

— Вы хоть понимаете, что сделали?

— А что такого? — Сара ощущает смесь страха и негодования.

— Теперь, по вашей вине, ваш отец и друзья — покойники.

— Ну что же… — глаза девушки наполняются слезами, но она старается сдержать рыдания, — я все равно верю, что поступила правильно. Вам своего добиться не удастся.

— Вы что, действительно полагаете, будто мне не удастся получить бумаги только потому, что они в Ватикане? Что никто на меня там не работает, как это было в 1978 году?

— Времена меняются.

— Не стройте иллюзий.

Но девушке очень хочется верить, что времена меняются.

Она убеждена: клерикальный консерватизм раз за разом набирает силу, Церковь становится все менее и менее современной и либеральной, чем хотелось бы Альбино Лучиани, но священники уже стали другими. Что в сегодняшнем Ватикане больше нет ни вийо, ни марцинкусов.

— Если времена не меняются, то вам не о чем беспокоиться. Завтра, самое позднее — в ближайшие несколько дней бумаги вновь окажутся у вас.

Но по взгляду старика Сара понимает: на самом деле все совсем не так…

— А где остальные?

— Остальные?

— Не прикидывайтесь идиоткой! Список имеется только у вас. Где остальные бумаги?

На мгновение возникает соблазн обмануть, но девушка тотчас же отказывается от этой мысли. Лучше не перегибать палку. Возможно, она и без того зашла слишком далеко.

— Я могу говорить только о списке. Об остальном мне ничего не известно.

Собеседник выжидает несколько мгновений. Собравшись с мыслями, трижды ударяет тростью об пол.

Тотчас появляется помощник.

— Заберите ее! Девушку, отца и предателя уничтожьте. Всех троих. Потом приведите ко мне Мариуса Ферриса. Нам предстоит еще многое обсудить. Но сначала я хочу видеть, как они умрут.

— Туда им и дорога! Чтобы язык не распускали, — с ухмылочкой отвечает помощник.

— Куда направить девушку? — спрашивает только что вошедший Барнс.

— На эшафот, — язвит помощник.

Барнс хватает Сару за руку и, недолго думая, вырывает девушку из хватки палача:

— Что вы делаете? — удивляется Джей-Си.

— Садитесь, — приказывает Саре начальник разведуправления, а затем поворачивается к старику:

— Она отправила бумаги в Ватикан.

— Я уже знаю. И она дорого заплатит.

— Несколько минут тому назад я получил звонок… как раз из Ватикана.

Джей-Си вздрагивает. Глаза подергиваются поволокой недоверия:

— И чего же от нас хотят?

— От нас ничего не хотят. От нас требуют.

ГЛАВА 56

28 сентября 1978 года

Кабинет Его Святейшества Иоанна Павла I


Последняя защита

День у Ганса выдался весьма напряженным, но он предполагал, что и ближайшие часы придется провести без сна. Начальнику охраны Швейцарской гвардии весь день поступали противоречивые распоряжения. Большинство исходило от Государственного секретаря, некоторые — от начальника Ватиканского архива, были указания и от Секретаря Синода, и от Конгрегации по вопросам вероучения.

Секретарь кардинала Жана Вийо сообщил, что тайный ход, созданный еще при папе Леоне XIII и обычно запертый, необходимо открыть; после этого сам префект Конгрегации уведомил о том, что подобная предосторожность излишняя; из палат кардинала Павла Марцинкуса пришли рекомендации открыть галереи в покои понтифика Лучиани; подчиненные других кардиналов приходили в помещения Швейцарской гвардии с записками, содержащими точные пожелания о мерах предосторожности, что было весьма необычно. Наконец Ганс понял: в кабинете папы Лучиани, расположенном в Апостольском дворце рядом с покоями понтифика, намечена важная встреча. Начальник безопасности решил, что речь идет, конечно же, о встрече на высшем политическом уровне, но не официальной, поскольку от Ватикана не поступило никакого должностного заявления. Во всей этой неразберихе факсов, телефонных звонков и исходящих сообщений чувствовалось участие Государственного секретаря Жана-Мари Вийо, епископа Павла Марцинкуса и настоятеля Рима, архиепископа Уго Полетти.

Ганс направился к Апостольскому дворцу и усилил охрану у главного входа. Затем позвонил своему подчиненному, чтобы упорядочить поведение участников в задней части здания: перемещения каждого кардинала управлялись особым корпусом, и охранники знали, что каждый из кардиналов пользуется специально отведенной для него дверью. Затем прелаты поднимались по боковой лестнице, чтобы попасть во дворец, не теряя лишнего времени. Швейцарским гвардейцам предстояло перекрыть все ворота, не допуская ни малейшего вторжения посторонних. Никому из кардиналов по пути не повстречались посторонние, а в кабинете Лучиани чужаки оказались меньше чем через пять минут. К тому же Ганс расставил через каждые пятьдесят пять метров по паре охранников, таких же швейцарцев, а у входа в кабинет, как велел обычай, размещались двое часовых в парадной форме.

В приемной перед кабинетом стоял конторский стол, за которым обыкновенно сидел бессменный, со времен Иоанна XXIII, помощник: с ним не хотели расставаться, и давали поручения, более соответствующие посыльному на побегушках, чем приближенному к понтифику лицу.

Часам к трем оба секретаря Святого Отца вышли из кабинетов, и Ганс понял, что встреча вот-вот начнется. Ему звонили на портативную рацию и по очереди называли имена кардиналов, которым предстоит пройти:

— Синьор, вышел кардинал Вино.

— Хорошо, — ответил Ганс.

Через тридцать секунд вновь послышался характерный звонок:

— Проходят кардиналы Уго Полетти и монсеньор Агустино Казароли, синьор.

— Благодарю.

Монсеньор Казароли занимал пост церковного советника по общественным вопросам — должность, равнозначная в Ватикане позиции министра иностранных дел.

Через несколько минут сквозь потрескивания в динамике вновь послышался голос сержанта; поставленный у дверей гвардеец огласил имена прибывших.

— Епископ Марцинкус и монсеньор де Бони, синьор.

И Павел Марцинкус, и Донато де Бони входили в управление Банка Ватикана.

Ровно четыре минуты и пятьдесят секунд спустя на галерее появились первые из посетителей, дожидающиеся остальных.

Ганс взглянул на охрану. Все было в порядке.

Собравшись вместе и обменявшись несколькими словами, пятеро кардиналов тотчас же направились к кабинету понтифика. Это было странное шествие. В Ватикане говорили, что «друзья» Вийо, ласково называвшие его «Жанни», пришли в негодование от тех новых возможностей, которые открыл перед ними дон Лучиани. Принятые предосторожности явно свидетельствовали о том, что кардиналы Вийо, Марцинкус, де Бони, Казароли и Полетти не хотели, чтобы их видели вместе.

Ганс почувствовал, как при виде пятерых кардиналов, идущих по коридору, у него по спине ползут мурашки. Обычно дружелюбные, благочестивые лица выглядели злобными и перекошенными, а развевающиеся черные одеяния придавали этим людям мрачный, зловещий вид.

Никто не проронил ни слова. Войдя, закрыли дверь.

Его Святейшество не заметил появления пяти прелатов — он привык к подобным неурочным визитам. Спокойно стоял, разглядывая римские кровли из окна своего кабинета. С того самого злополучного конклава, на котором его назначили Верховным понтификом, в курии не прекращались интриги и заговоры: папа знал, что его окружают волки.

Альбино Лучиани вздохнул и, не оборачиваясь, произнес:

— Вы сильно опоздали.

Вийо краем глаза взглянул на своих спутников и подал едва уловимый знак рукой: просил не мешать его разговору с понтификом.

Обернувшись, Иоанн Павел I взглянул на посетителей с той благодушной улыбкой, которая лишь усиливала подозрения недоброжелателей:

— Да, вы очень опоздали, к тому же я рассчитывал и на визит других кардиналов. Хотелось бы встретиться со всеми вами вместе. Я думал, что, в свете некоторых событий, вы собирались опровергнуть некоторые из возложенных на вас обвинений.

— Обвинения ничем не обоснованы, Святой Отец, — произнес де Бони, выглядывая из-за спины Марцинкуса.

— Разумеется, кардинал. Вы же могли и не приходить сюда, — понтифик сел за рабочий стол. Пятеро кардиналов по-прежнему стояли. Понтифик открыл один из лежащих на столе футляров и взглянул на прелатов через стекла очков. Затем снова принялся просматривать бумаги. — Несколько дней тому назад, как вам наверняка известно, я принимал делегацию американских спецслужб.

Вийо прерывисто вздохнул. Наконец хоть какая-то польза от американцев! Разумеется, из ЦРУ ему сообщили, что внутри курии существуют некоторые политические группировки, члены которых по каким-то неясным причинам нападают на Государственного секретаря и на Марцинкуса. Быть может, американцы убедят Иоанна Павла в том, что П-2 не существует.

— Есть важная новость, Святой Отец. Разумней было бы поддерживать с США хорошие отношения. ЦРУ всегда оказывало Церкви большую помощь, а руководство разведуправления — крайне благочестивые люди.

— Вероятно, кардинал Вийо, вам не известно, что ЦРУ — не единственная разведывательная организация в Америке. К тому же не все судьи и политики США «благочестивы» настолько, как вам хотелось бы. К примеру, друзья, посетившие меня, были гораздо менее благочестивы, чем вы.

— Таковы испытания, что ниспосылает нам Господь, — пробормотал кардинал Казароли. — Будем же стойкими перед искушениями дьявола, Святой Отец.

— Да. Надеюсь, вы сможете устоять перед соблазнами.

Альбино Лучиани встал, держа в руке футляр от очков, и принялся размахивать им перед кардиналами. Во взгляде его негодования было больше, чем скорби — то, что он услышал, переходило все мыслимые границы.

— Что вы делали все это время?

— Наша жизнь посвящена благу Церкви, Святой Отец, — строго ответил Вийо.

— Благу Церкви? — гневно переспросил Лучиани. — Да разве нуждается Церковь в том, чтобы ее слуги собирались на шабаши и тайные сборища, кардинал Вийо?! С каких это пор Церковь позволяет своим пастырям объединяться с масонами, кардинал Полетти? Разве Церковь обеспечивает свое процветание процентами с грязного золота на Багамах и прочих оффшорах, монсеньор Марцинкус? И с каких это пор Рим интересуется порнографией, монсеньор Де Бони? А может, кардинал Казароли, мы проявляем благочестие, ввергая страны в пучину гражданской войны?

Каждому из названных хотелось оправдаться, но Вийо перешел в контратаку:

— Святой Отец, это весьма серьезные обвинения!

— Возмутительно! — пробормотал Полетти.

— Клевета! Кто распускает эти слухи? — спросил Казароли.

Папа Иоанн Павел I искоса посмотрел на кардиналов:

— Разумеется, это человек, который достаточно хорошо с вами знаком.

Набравшись смелости, Марцинкус сделал шаг вперед и гневно воскликнул:

— Если Святой Отец не в состоянии узнать поступков, совершенных во благо Церкви, то его, возможно, следует лишить сана!

Именно священник, отвечающий за финансы Ватикана, старый враг Иоанна Павла — еще с тех нор, как тот был патриархом Венеции, — именно он долго разрабатывал план, согласно которому понтифика должны были признать недееспособным.

— Монсеньор Марцинкус, конечно же, способен понять разницу между словами «во благо» и «благовидно»?! — воскликнул понтифик.

Де Бони ухватил Жан-Мари Вийо за сутану и захотел было приблизиться, чтобы попросить прошения:

— Святой Отец… возможно, мы поступали плохо, но из благих намерений…

— Отойдите от меня! — воскликнул понтифик, — если вы действовали по злому умыслу, то вас покарает Бог. А если по недомыслию, то, значит, мои предшественники были слепы. В любом случае, вам придется покинуть прежние посты.

Вийо с ненавистью взглянул на папу:

— Вы этого не сделаете!

— Я завтра же издам распоряжение, чтобы вас других членов курии сместили с постов, кардинал Вийо, — изрек Лучиани.

И с этими словами он, не скрывая бешенства, вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Прислонясь спиной к деревянной створке, понтифик молился, чтобы Господь простил ему эту вспышку ярости.

Ганс видел, как из кабинета понтифика выходили пятеро самых могущественных во всей курии кардиналов. Жан-Мари Вино в черной, с красным поясом, рясе, которую кардинал с ненавистью сорвал, после чего зашагал дальше, спускаясь по лестнице и разражаясь ругательствами. Следом за Павлом Марцинкусом сразу же двинулся Де Бони, униженно выспрашивая: «Кардинал, но ведь великий магистр ничего не сделает, верно?» «Оставьте меня в покое!» — воскликнул Божий банкир. Казароли и Полетти выходили поспешно, семеня и на ходу потирая ладони: «А что я говорил? Так и будет»…

Ганс слушал крики, но не понимал, что стало причиной негодования. Провел рукой по волосам, со лба к затылку, и внезапно заметил двух швейцарских гвардейцев, стоявших на карауле у кабинета понтифика:

— Что вы слышали? — спросил он.

— Ничего, синьор, — ответил старший по званию гвардеец.

— Вот и отлично…

ГЛАВА 57

— От нас ничего не хотят. От нас требуют, — повторяет Барнс в комнате для допросов, расположенной в самом сердце Манхэттена.

— Требуют?! — восклицает Джей-Си. — Не говорите глупостей…

— У них есть список.

— Что?.. — лепечет помощник.

— Да, у них есть список, — резко произносит Барнс. — Вы подтверждаете это? — обращается он к Саре.

Девушка кивает головой.

— Ну хорошо. — Чего же от нас требуют?

— Если всё закончится прямо здесь и сейчас, то Ватикан не предпримет никаких действий. Больше — никаких смертей и никаких пыток. Иначе против нас будут предприняты все возможные меры, а бумаги станут достоянием общественности.

Старику становится трудно дышать, голос его дрожит:

— Что-то здесь не сходится…

— О чем вы, синьор? — спрашивает его помощник.

— Если Ватикан располагает документами, то зачем требовать освобождения наших гостей? Ведь их судьба не должна больше беспокоить Святой Престол…

Здравая мысль…

Хотя, будучи практичным человеком, Джей-Си не склонен к глубоким размышлениям. Женщина его перехитрила. Даже не верилось, что она окажется способной на такое.

Магистр решил подыграть Саре, чтобы понять, что из всего этого выйдет. Возможно, так ему удастся выведать больше, чем под пытками.

— Что будет, если мы уступим их требованиям? — глухо спрашивает старик.

— Все будет по-прежнему. Никто ничего не потеряет. Но женщине придется подтвердить легату Ватикана, что их освободили.

— Не соглашайтесь, синьор, — встревает помощник. — Мы еще можем получить остальные документы.

Сара видит: они сейчас балансируют на лезвии ножа, и думает, что бы ей предпринять, чтобы окончательно развеять чужие сомнения.

— Другие бумаги тоже попали в Ватикан, — лжет девушка.

— Кто это сказал? — Магистр вновь хмурится. Его подозрения лишь растут.

— Остальные документы я тоже отправила в Ватикан, — повторяет Сара.

— Но вы же говорили, что не смогли с ними связаться…

«У проклятого старикашки отменная память», — с досадой думает девушка.

— Всё верно. Документов у меня нет, но и в Ватикан они не попали. Я поручила их отправку доверенному лицу.

— Вы лжете, — замечает помощник.

— Нам нельзя рисковать! — восклицает Барнс.

— Без бумаг мы рискуем еще сильнее, — возражает помощник.

— Позиция Ватикана ясна. Если мы остановимся прямо сейчас, то бумаги останутся пол надежной охраной. Никто не узнает даже об их существовании и, что самое главное, ни один из участников вышеупомянутой миссии не пострадает.

— Синьор, дайте мне еще пару часов, и я выбью из старика правду, — произносит помощник.

— К сожалению, у нас нет столько времени, — напоминает Барнс. — Женщина должна встретиться с послом Ватикана в гостинице «Вальдорф Астория» через час.

Джей-Си слушает разговор, не перебивая. Похоже, противнику достались все козыри. Остается только одно:

— Позвольте обменяться с вами парой слов наедине? — прерывает размышления магистра начальник разведуправления.

— Что вы сказали? — патриарх рассеян. — Ах да, да, — наконец, отзывается он. Встает, опираясь на трость: — Пройдем в коридор.

Барнс идет следом за стариком, тот по-прежнему напряженно размышляет о чем-то.

— Вы можете подтвердить, что звонок был принят именно из Ватикана? — внезапно спрашивает магистр.

— Я отдал соответствующие распоряжения, но пока еще не получил ответа, — сообщает Барнс.

— Вы полагаете, информация достоверна? — мнение разведчика, особенно такого зубра, как Барнс, крайне важно.

— Всё это очень странно. Обычно Святой Престол не действует подобным образом, но в данном случае у меня нет сомнений. Нам грозят бомбой, и мы не можем допустить взрыва.

— До тех пор, пока ваши люди не подтвердят происхождение звонка, будем считать, что имеем дело с подлинным ультиматумом из Ватикана.

— Да. Боюсь, мы очутились в весьма двусмысленной ситуации.

— Вот именно. — Старик вновь погружается в собственные мысли. — Кажется, мы спасены… — произносит он после продолжительных раздумий.

— Вы так считаете? — похоже, американца слова магистра не убедили.

— Они должны встретиться в «Вальдорфе» с ватиканским послом через час, верно?

— Да.

— Ну, вот и замечательно. Перехватим инициативу. Отправьте их туда, куда нужно.

— Вы уверены?

Ледяной взгляд признан подчеркнуть всю бессмысленность вопроса.

— Отправляйте. А об остальном позабочусь я.

— Вы проигнорируете ультиматум?

— Разумеется, нет, — разум старика кипит; магистр прорабатывает детали плана. — Но только так мы можем получить документы.

— Так вы не верите, что наша девица отправила их в Рим?

— Список, возможно, и был отослан, но остальные бумаги, скорее всего, здесь.

— Что навело вас на эту мысль?

—. Все свидетельства ведут к Мариусу Феррису, в Нью-Йорк. И вот мы здесь. До бумаг им точно не добраться, пока они не приедут сюда. Следовательно, документы хранятся где-то поблизости.

Барнс задумывается на несколько мгновений:

— А если вы ошибаетесь?

— Если я ошибаюсь, наши гости встретятся с послом, но чуть позже. А сейчас мы обязательно должны получить документы. Если девушка отправила список, то единственный способ вернуть его — найти остальные бумаги.

— Что вы задумали?

Пока двое мужчин беседуют, к Саре подходит помощник:

— Ну что, гадина, готова? — нашептывает он на ухо девушке, — если тебе удастся выбраться отсюда живой, помни, что я буду идти за тобой по пятам. Глаз с тебя не спущу!

Сара напугана, хотя и понимает: от человека, который ей угрожает, ничего не зависит. Всем заправляет старик… вернее, заправлял, потому что сейчас, к счастью, в игру вступает Ватикан. Ближайшие минуты окажутся решающими. Но разумеется, не нужно строить иллюзий.

— И однажды, — продолжает помощник, — когда ты будешь меньше всего этого ожидать, я войду в твой дом, приближусь к кровати и разбужу тебя.

«Заткнись, придурок», — мысленно произносит Сара. Как бы хотелось произнести это вслух!.. Но лучше его не злить. А то еще потеряет терпение и забудет приказ магистра.

Барнс и Джей-Си возвращаются; их лица по-прежнему мрачные:

— Освободите их, — отдает распоряжение глава разведуправления.

— Но синьор… — пытается возразить помощник.

— Молчать! — приказывает старик, и его голос вновь обретает силу. — Освободить. И проследите, чтобы она успела на встречу с послом.

Помощник неохотно освобождает девушку, грубо хватает и волоком тащит к выходу.

Барнс по-прежнему смотрит в коридор, не замечая легкой улыбки на лице старика.

— Вы уверены, что поступаете правильно? — спрашивает разведчик.

— Абсолютно уверен. Не беспокойтесь. Я получу документы. Это лишь вопрос времени.

— Но времени у нас немного, — с опаской сообщает Барнс. — А что потом?

— Как только получите бумаги — убейте всех.

Внезапно звонит мобильный телефон:

— Франческо, здравствуй, Твое Преосвященство. Я вынужден попросить тебя о небольшой услуге…

ГЛАВА 58

На этом, казалось бы, и заканчиваются злоключения Сары Монтейро и ее друзей, которых девушка, с Божьей помощью и благодаря толике удачи, смогла вызволить из рук Джей-Си. Впрочем, история не сохранит ее имени, поскольку для истории не существует ни Джей-Си, ни Сары Монтейро, а Иоанн Павел I скончался в силу естественных причин.

Такой кажется ситуация в тот момент, когда наши герои выходят на улицу. Сильнее всего досталось Рафаэлю, но он и сейчас помогает Саре поддерживать капитана: Рауль даже не в состоянии идти. Немного позади держится Мариус Феррис, еще не верящий собственному счастью. Все прочие — Джеффри Барнс, Стафтон, Томпсон, прислужник, помощник и сам магистр — в бессильной злобе помогают им уйти. Барнсу так и не представилось удовольствие стереть Джека с лица земли.

— Машину поведете сами, — говорит он, — потом ее кто-нибудь заберет…

Именно Рафаэль ведет фургон до места встречи с посланником Ватикана, откуда друзья целыми и невредимыми отправятся за пределы страны. Ценные документы, по словам Сары, переданы надежному человеку, чтобы тот переслал их Святому Престолу. Рауль Брандао Монтейро зажимает рану, полулежа на заднем сиденье, голова — на коленях дочери.

— Кто-нибудь понял, в чем дело? — впервые подает голос Мариус Феррис; голос у него приятный, хотя и немного нервный.

— Я собирался задать тот же вопрос, — произносит Рафаэль. Несмотря на боль от полученных побоев, он ведет машину. — Капитан, ты понимаешь, что стряслось?

Сара отвечает раньше, чем успевает среагировать отец:

— Всё очень просто. Пока мы были в гостинице «Алтис» в Лиссабоне, я позвонила в Ватикан и объяснила, в чем дело. Говоривший со мною человек был очень мил, но ничего не обещал. Предложил подтвердить правдивость моих слов, что я незамедлительно и сделала…

— Как?! — удивляется Рафаэль, пораженный объяснением.

Все произошло у него за спиной — наверняка пока он принимал душ.

— Я отправила им документы по факсу.

— А потом?

Саре не нравится тон Рафаэля: он как будто допрашивает ее. Ему, кажется, не нравится, что она смогла решить проблему и спасти им жизнь.

— Потом он попросил меня отправить оригиналы документов в Ватикан, и я сделала это через портье.

— Продолжай.

— Мой собеседник снова повторил, что ничего обещать не может, но гарантировал, что о нашем деле доложат руководству.

— Потому-то мы и очутились здесь и сейчас, — заключил Рафаэль.

— Точно.

Рафаэль смотрит в зеркало обратного вида, на отца девушки:

— Что скажешь, капитан?

Офицер пытается ответить, но ему удается издать лишь невнятный звук.

— Что ты пытаешься сказать? Побереги силы… — советует дочь.

— Ло… ло…

— Ловушка? — догадывается Рафаэль.

Военный кивает.

— Ловушка? Но зачем? — Сара озадачена тем, как мужчины уверены в собственной правоте. — Разве проблема уже не решена?

— Разумеется, нет, — решительно отвечает Рафаэль.

Рауль стискивает руку дочери, точно давая понять: он слушает Рафаэля.

— Видишь ли, в Ватикане так не принято. Они действуют гораздо более утонченно. Они никогда не стали бы предъявлять такой жесткий ультиматум, тем более ради спасения наших жизней.

— Ну, хорошо, — загадочно произносит девушка. — На этот случай у меня еще есть туз в рукаве. А пока давайте будем настороже; еще рано праздновать победу.

— Вы думаете, за нами следят? — взволнованно спрашивает священник Мариус Феррис.

— Это легко просчитать, — произносит Рафаэль. — Вальдорф — на севере… Мы изменим маршрут. Капитан, как насчет того, чтобы заглянуть в больницу, где осмотрят твою рану?

На первом же повороте Рафаэль сворачивает направо и, набирая скорость, мчит машину к бурному центру Манхэттена. Не проходит и тридцати секунд, как поблизости возникают три полицейских автомобиля с включенными фарами. Друзей не собираются арестовывать — напротив, два автомобиля держатся позади, одна машина едет первой, прокладывая маршрут через оживленное движение, свойственное этому району.

— В целях безопасности полиция Нью-Йорка проводит вас до места назначения. Просьба следовать за нами, — доносится из громкоговорителя голос одного из патрульных.

— Как любезно с их стороны! — насмешливо восклицает Рафаэль, следуя новым курсом, проложенным полицейскими машинами. — Ну, а теперь скажите: этот почетный караул нам тоже предоставил Ватикан?

— Допустим, ты прав, — отвечает девушка, — но для чего устраивать весь этот балаган, если мы и так в их власти? Нам дали возможность убежать. Чего они этим добиваются?

— Как бы мы ни старались, от сопровождения нам не отделаться. Уверен, что за нами наблюдает целый рои спутников. К тому же, и микроавтобус, в котором мы едем — не наш. И оборудован всевозможными датчиками локализации, — поясняет Рафаэль. — Что же до «балагана», то думаю, сам старик прекрасно отдаст себе отчет в собственных действиях. Несмотря ни на что, наша ситуация не улучшилась.

— Разумеется, было бы гораздо лучше сидеть на цепи и комнате для допросов, — хмыкает Сара, не скрывая раздражительной насмешки.

— У тебя нет… нет всех элементов головоломки, чтобы… чтобы сложить целую картину, Сара, — произносит отец.

Девушка вновь поворачивается к Рафаэлю:

— Согласна, о повелитель головоломок… скажите же, что нам делать теперь?

— Ничего.

— Как это? — хором спрашивают Сара и Мариус Феррис.

— А у тебя что, есть другие идеи? — Рафаэль не замечает священника и смотрит прямо на Сару, — знаешь, я был бы весьма признателен, если бы ты подарила мне лишних полчаса жизни.

— Санта-Мария, матерь Божия… — молится Мариус Феррис, осеняя себя крестным знамением, чтобы пересилить страх.

— Если всё обстоит именно так, как вы говорите, получается, что наши тюремщики не верят, будто бумаги находятся в Ватикане?

— Именно. Им известно, что бумаг там нет. Ты не единственная, у кого имеются связи со Святым Престолом, — отвечает Рафаэль.

— Допустим, нам поверили. Все весьма запутано. Кто же тогда, по-твоему, позвонил и предъявил ультиматум?

— Никакого звонка не было, — решительно отвечает Рафаэль. И тут же меняет жесткий, решительный тон на более мягкий и задумчивый, чтобы не задеть девушку. — Предположим, ультиматум действительно был предъявлен, но требования все равно не станут выполняться. Я ни за что не поверю, будто Ватикан озабочен нашей судьбой. Чем, по вашему, объясняется этот эскорт?

«Скоро узнаем», — думает Сара, не сумев преодолеть раздражения. Ультиматум определенно был настоящим.

— Жаль тебя расстраивать, но ультиматум — не вымысел.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— У тебя есть полная информация, все куски головоломки? — с вызовом спрашивает девушка. — Ты уверен, что мы встретим легата?

— Посланник будет на месте.

— Ну так вот, значит, я сделала верный ход, насколько позволяли силы, — отвечает Сара. — И будь что будет.

Несколько секунд они переглядываются, не в силах скрыть нарастающее беспокойство.

Еще через несколько минут они выезжают на Парк-Авеню: торжественно, в сопровождении эскорта. Останавливаются перед небоскребом 301, возле прославленной гостиницы «Вальдорф-Астория», где вот уже больше ста лет останавливаются всевозможные знаменитости.

Рауль с трудом поднимается с сиденья. Первым открывает двери Мариус Феррис, но не успевает он выставить наружу ногу, как кто-то снаружи с силой закрывает дверцу. Это — человек в черном, ни разу в жизни не попадавшийся старику на глаза.

— Приношу извинения. Его Преосвященство не хотел бы принимать всех… только синьориту, — произносит незнакомец, заглядывая в окошко к Мариусу Феррису.

Подходит Рафаэль, и безмолвно, одним взглядом спрашивает у Сары, удалось ли ей теперь соединить воедино все элементы головоломки.

Девушка ничего не отвечает. Рафаэль знаками приглашает ее придвинуться поближе и шепотом повторяет вопрос. Сара молчит, но ей не удастся скрыть тревогу и напряжение.

— Меня может сопровождать только женщина, — настаивает человек в черном.

Девушка нежно накрывает ладонь отца своей:

— Все будет хорошо. Не волнуйся.

Незнакомец открывает перед Сарой дверь, девушка выходит из микроавтобуса. Человек в черном провожает ее в гостиницу. Рафаэль тоже покидает машину. Тотчас же его останавливает другой головорез:

— Вы не слышали, что сказал мой коллега? — угрожающе спрашивает он.

— Слышал.

— Тогда вам лучше вернуться обратно.

— К сожалению, это невозможно. Я должен сопровождать девушку, — настаивает Рафаэль, теряя терпение.

— Немедленно в автобус! — приказывает незнакомец. — Дважды повторять я не буду.

— Я не могу. И знаете, почему?

— А что, меня это, по-вашему, должно интересовать?

— Должно. — Рафаэль выдерживает паузу, чтобы придать вес словам. — Где находятся документы, известно только мне. Женщина не знает ничего.

ГЛАВА 59

— Ну так что, теперь-то ты мне все расскажешь?

— Что именно?

— Что я пропустил.

— Пропустил?

— Хочешь, чтобы я выражался яснее? Хорошо: что еще ты сделала у меня за спиною?

— А почему ты считаешь, будто я что-то скрываю?

— Головоломка… помнишь?

— Если скажешь, какой именно части не хватает в твоей головоломке, то я, может быть, скажу тебе, какая часть нужна мне… если только головоломка вообще существует.

— У меня есть все подсказки.

— Вот как? — на мгновение девушка задумывается. — Тогда и у меня все есть.

Так, словно двое глухих, разговаривали друг с другом Рафаэль и Сара Монтейро, сидящие в черном «Рейндж-ровере», направляющемся в место предполагаемого хранения документов.

Бандит передает начальству слова Рафаэля, и получает приказ отвести молодого человека к Светлейшему, дожидавшемуся посетителя в гостиничном холле. Рафаэль встречает епископа, и тот оказывается настоящим священником; зовут его Франческо Коссега. Как ни странно, Рафаэль, словно повинуясь какому-то порыву, целует руку духовного лица.

— Да благословит тебя Господь, сын мой, — отвечает прелат, как отвечают в таких случаях все епископы.

— Ваше преосвященство — действительно легат Его Святейшества?

«Должно быть, на него очень повлияли побои, — думает Сара, — или же что-то задумал»…

— Здесь, со мной, вы в безопасности, дети мои, — отвечает архиепископ, а затем смотрит Рафаэлю прямо в глаза: — Ты сообщишь мне, где находятся документы?

— Разумеется, ваше высокопреосвященство, — тотчас же подтверждает Рафаэль. — Мне только хотелось бы, чтобы вы отпустили из автобуса двоих. Одному из них требуется медицинская помощь.

«А тебе — срочная психологическая», — думает ничего не понимающая Сара. Девушку снедает беспокойство — тем более что она не знает, как после долгой пытки будет себя чувствовать отец. Ей хочется побыстрее закончить весь этот балаган и вернуться к нему.

— Хорошо, — священнослужитель подает рукой знак одному из помощников, и тот моментально скрывается.

Вот так и получилось, что сейчас молодой человек и девушка сидят на заднем сиденье «Рейндж-ровера», водитель которого одет в неизменный черный костюм, ничуть не отличающийся от тех, которые носят прочие агенты.

Следом, в черном блестящем «Мерседесе» последней модели, с тонированными стеклами, едет архиепископ.

Процессия направляется к дому 460 по Мэдисон-авеню. Именно этот адрес назвал Рафаэль епископу Коссеге, сидя в вестибюле «Вальдорфа».

Выходя, молодые люди не замечают вагончика, в котором оставались капитан и Мариус Феррис.

— Как ты понял, что бумаги находятся по этому адресу? — вполголоса спрашивает Сара. Девушка не хочет, чтобы ее слышали бандиты.

— Скоро поймешь.

— Ты знаком с этим епископом? Кажется, ты держался с ним очень любезно.

Рафаэль отвечает не сразу:

— Никогда раньше его не видел. Но епископ есть епископ, к лицам духовного звания нужно относиться с почтением.

— Ты думаешь, на самом деле он подчиняется Джей-Си?

— Думаю, что все это организовал Коссега.

— Как это?

— Я пока еще не совсем уверен. Это всего лишь домыслы.

На несколько минут они погружаются в молчание, гадая, чего же ждать дальше.

— Послушай, — еле слышно говорит Рафаэль, вежливо касаясь локтя, чтобы привлечь к себе внимание, — важно, чтобы ты сохраняла спокойствие, пока я тебе все не скажу. Иначе я не смогу тебя защитить.

— Что ты задумал?

— Еще не знаю.

— Как это — «еще не знаешь»? Ты что, собираешься выторговать нашу свободу в обмен на документы?

— Скоро увидишь.

— Да что ты вообще можешь?! — раздраженно спрашивает Сара. — Предоставь мне вести переговоры.

Рафаэль сохраняет прежнюю загадочность, но спросить его еще о чем-то не получится: они прибыли к месту назначения. Все выходят из машины и оказываются перед большим зданием. Это собор Святого Патрика, более ста метров высотой.

Храм пуст; лишь массивные колонны и арочные своды святого пространства следят за посетителями. Архитектор Джеймс Ренвик имитировал в 1879 году стиль французской готики, чтобы создать самый впечатляющий в США католический храм.

— Ведите нас, — просит епископ Франческо Коссега. Последние сомнения исчезают при виде водителя и пассажира «Мерседеса», ехавшего следом за «Рейндж-ровером»: доблестные Стафтон и Томпсон собственной персоной.

— Не волнуйтесь. Вы поступили правильно. Никто больше вас не потревожит, гарантирую, — обещает епископ.

Что-то в голосе священника внушает Саре уверенность. Как было бы хорошо, если бы епископ оказался истинно верующим, добрым человеком… Жаль, что он случайно связался с бандитами. Наконец, Сара осознает, что происходящее может оказаться планом, задуманным старым Джей-Си. Нужно отдать должное: план хорош, и мог бы даже увенчаться успехом, если бы девушка и в этих обстоятельствах не предвосхитила события.

Рафаэль сопровождает гостей к пустующему центральному нефу. Он идет уверенной походкой человека, знающего, что делает.

— Долго еще? — интересуется епископ с немного усталым видом.

Рафаэль двигается вперед, не произнося ни слова.

— Если узнают, что на самом деле мы никуда не собираемся, то у нас могут быть неприятности, — предупреждает девушка. И тут же — вопрос, беспокоящий ее сильнее всего: — Почему ты подумал, что епископ — не настоящий?

Рафаэль смеется.

— Епископ — самый настоящий.

— Правда?

— Да. Его действительно зовут Франческо Коссега. Самый что ни на есть рукоположенный священник. Вот только он — не посланник Ватикана.

На несколько мгновений девушка теряется.

— Почему ты решил, что он не представляет Святой Престол?

Рафаэль отвечает не сразу, после долгих колебаний:

— Потому, что настоящий папский легат — это я.

— Что?! — невольно вырывается восклицание у Сары.

— А ты? — спрашивает вместо ответа мужчина.

— А что — я?

— Почему ты решила, что епископ не может представлять Ватикан?

— А кто тебе говорил, что я так думаю? — девушка не хочет оказаться загнанной в угол. Рафаэль, ее спаситель, грозный Джек Пейн, работающий на ЦРУ и П-2, в действительности оказывается легатом Римской католической церкви?..

Вскоре они достигают места пересечения поперечного и продольного нефов. Над головами возвышается арка; Сара не в силах устоять перед желанием устремить взгляд вверх, к высоким храмовым сводам.

За прелатом следует помощник, а за ним — агенты, но вдруг Томпсон падает без сознания от удара, нанесенного Рафаэлем, а затем папский легат с силой бьет Стафтона, и бедный агент безжизненно опускается на пол.

Епископ настороженно оборачивается. Слишком поздно: Рафаэль уже полностью контролирует ситуацию. Томпсон пытается подняться, но вновь валится на святые плиты от пинка Сары. Девушка поражается собственной жестокости. Ей, прямо скажем, нечасто приходится бить кого-либо ногами. «Но ведь они сами напросились», — мелькает у нее в голове.

— Бросить оружие! — приказывает Рафаэль. Один пистолет Сара протягивает ему, второй засовывает себе за пояс, сзади.

— Ты хотела рассказать, почему решила, что епископ — не посланник Рима, — напоминает Рафаэль, когда они с Сарой прячутся за колонной.

— Тебе так не терпится узнать?

— Разумеется, — с этими словами легат Ватикана усаживается на пол. — Давай спрячемся здесь, — он пальцем указывает на пустующую исповедальню.

Из-за колонны выглядывает ствол пистолета; оружие на взводе и готово выстрелить. Но им словно помогает сам святой Патрик: на руку, держащую оружие, обрушивается сильный удар, затем мощный толчок выводит противника из строя, так что остается лишь растерянный епископ.

— Наконец-то мы встретились! — радостно произносит Рафаэль.

Сара выходит из укрытия и замечает последнего агента, занятого поиском оружия. Смелость девушки восхищает Рафаэля.

— Все очень просто. Епископ не мог быть легатом, потому что я никогда не звонила в Ватикан.

ГЛАВА 60

— А ну-ка, объясни, — требует Рафаэль, пока они вместе с Сарой проходят мимо рядов церковных скамей.

Епископ, которого ведет под дулом пистолета молодой человек, шагает вместе с ними. Собор остается тихим и пустынным в своем великолепии, кругом полумрак.

— Что я должна тебе объяснять? — сердится девушка.

— Почему ты не стала делать то, что, по твоим словам, совершила? — он специально использует такие слова, чтобы епископ не догадался, о чем идет речь.

— Я ничего не делала, и давай остановимся на этом! — раздраженно отвечает Сара.

— Вы и вправду думаете, что вам удастся уйти отсюда живыми? — вмешивается епископ. Для человека, на которого направлено оружие, он держится слишком самоуверенно.

— В ваших же интересах, чтобы мы остались живы… разве не так, ваше преосвященство?

— Вы кончите так же, как Фиренци и прочие.

— Скажите лучше, Франческо, не по вашей ли вине погиб человек? Или я не прав?

— О чем вы? — оборачивается и смотрит в лицо Рафаэлю епископ.

— Да обо всем. Об убийствах, о том, как мы все здесь собрались…

Священнослужитель идет дальше, но Рафаэль продолжает:

— Допустим, Фиренци нашел документы. Казалось бы, пустяк, ведь в бумагах ничего не говорилось о его отставке. К тому же записи пролежали в архиве почти тридцать лет, и могли быть опубликованы лишь по случайности. Так и произошло. Жизнь монсеньора Фиренци вряд ли оказалась под угрозой только лишь из-за одной находки…

— Замолчите! Вы сами не понимаете, что говорите! — срывается епископ.

— Продолжай, — просит Рафаэля девушка.

— Фиренци мог оказаться в опасности, только поделившись с кем-нибудь информацией о своей находке. С другом. Например, с каким-нибудь знакомым епископом.

— Все так и было, ваше преосвященство? — насмешливо спрашивает Сара.

— Вздор! Я не знал Фиренци настолько хорошо, чтобы он стал делиться со мною своими секретами!

Внезапно разговор прерывается. Словно сам Святой Патриарх обратился к группе вооруженных людей.

— Не кажется ли вам, что вы слишком рано вышли из игры? — раздается в микрофоне до боли знакомый голос Джеффри Барнса, стоящего за кафедрой перед храмовым микрофоном.

Рафаэль с ненавистью подталкивает епископа:

— Идите первым!

Все трое начинают поспешно пробираться через ряды молитвенных скамеек в сторону алтаря.

— Стоять! — раздается требовательный окрик Барнса. — Куда это вы собрались?

В одной из боковых дверей появляются трое. Впереди — старик, опирающийся на искусной работы трость, следом — помощник и поляк.

— Наша маленькая Сара плохо себя вела, — с укоризной произносит магистр. Неспешно приближаясь, постукивает тростью по храмовым плитам.

— Возможно, если бы вы знали, в каком состоянии сейчас находятся синьор Рауль Монтейро и падре Мариус Феррис… Впрочем, вряд ли вы смогли бы узнать их в лицо, да и они бы вряд ли вас узнали. А сейчас я хочу получить все документы. Неужели вы действительно поверили, что в силах тягаться со мной? Для этого мало одной лишь удачи.

Сара понимает, что уже ничего не поделаешь. Рафаэлю остается лишь сообщить, где хранятся документы. Девушка не в силах допустить, чтобы пострадал кто-то еще: Вальдемар Фиренци, падре Фелипе, падре Пабло, прочие «мелкие потери»… Список жертв растет слишком быстро, мерзавцы неутомимы.

Девушка погружается в бездну отчаяния, но чувствует, как ее обнимают чьи-то руки. Это Рафаэль притягивает ее к себе:

— Вам прекрасно известно, что мы скорее умрем, чем выдадим местонахождение документов! — выкрикивает он.

— Вполне возможно, — соглашается старик, — но в случае вашей гибели мне уже будет не о чем беспокоиться, верно? Ведь если о существовании бумаг никто не сможет узнать, то мне и бояться будет нечего, не так ли?

— Вряд ли вы стали бы искушать судьбу, — парирует Рафаэль.

Сара чувствует, как ягодиц касается чья-то рука, касаясь пистолета за поясом, под мышку тычется какой-то холодный предмет. Оружие, которое она дала Рафаэлю во время победы над агентами ЦРУ.

Раздается пальба: короткая, яростная перестрелка. Выстрелы обрываются так же внезапно, как и начались.

Поляк получает ранение в грудь, падает навзничь, на лице застывает выражение ужаса. Итог: один мертвый, один смертельно ранен, плюс — перемена ролей. Те, кто контролировал ситуацию, сами попадают под контроль.

Старик опирается на помощника и кричит:

— Никогда раньше я не видел подобного непрофессионализма!

Раздается выстрел, и сердце епископа пронзает пуля. На лице Франческо — выражение безмерного изумления:

— За что?! Я же сдал вам Фиренци… — еле слышно шепчет он и падает, тело катится по ступеням вниз.

— Ненавижу никчемных, — поясняет старик и направляет пистолет на Рафаэля, который, в свою очередь, целится в противника из двух пистолетов:

— С чего ты взял, парень, что у тебя есть шансы выжить? — раздается зловещий шепот магистра.

— У меня есть свой расклад.

— Ничего у тебя нет, — парирует магистр. — Теперь — ничего. С бумагами или без них, вы умрете независимо от того, заговорите или же решите молчать…

Сухой кашель скрывавшегося за кафедрой Джеффри Барнса проникает во все углы собора:

— Вам звонок, — произносит начальник разведуправления, обращаясь к старику.

— Кому-кому? — переспрашивает Джей-Си, не отводя взгляда от Рафаэля.

— Вам, — повторяет Барнс.

— А кто звонит?

— Какая-то женщина.

— Женщина?! — старик, кажется, приходит в ужас. — Ты что, идиот?! Неужели она не может подождать?

— Мне кажется, вам все-таки лучше с ней поговорить…

— Ты что, придурок, сам не в состоянии разобраться в том, что она хочет мне сказать?! Включай громкую связь!

Несколько мгновений — и Барнсу удастся переключить свой телефон в режим «блютус». В динамиках храма раздается женский голос, и кажется, будто под сводами собора вещают ангелы:

— Вы меня слышите? — спрашивает невидимая собеседница.

— Кто со мной говорит? — отвечает вопросом старик.

— Успокойся, ты, сын своей матери. Береги время, ведь оно бесценно, — отвечает голос незнакомки.

Кажется, Рафаэль удивлен не меньше старика. И только Сара пытается скрыть легкую улыбку.

— Сара, ты в порядке? — спрашивает голос.

— Да, у меня все хорошо.

— Кто это? — вполголоса спрашивает Рафаэль. — Так, одна подруга, — с гордостью сообщает девушка. — Та самая, что передавала ультиматум в Ватикан.

Старик слышит их беседу.

— А, так значит, это именно синьорита подстроила выдуманный ультиматум Ватикана?

— Я же, кажется, велела вам молчать! Сара… Сара, ты действительно в порядке?

— Да, Натали, можешь быть спокойна.

— Натали? — удивляется Рафаэль, — а кто такая Натали?

Вопрос остается без ответа.

— Ну хорошо, перейдем к самому главному. Как зовут того сукина сына, который заварил вокруг тебя всю эту кашу? — спрашивает Натали.

— Его зовут Джей-Си, — отвечает Сара, глядя прямо в лицо человеку, о котором идет речь.

— Джей-Си? Боже мой! Вот гад! Ну хорошо, Джей-Си, слушай внимательно. У меня на руках — список членов П-2, среди которых немало видных общественных деятелей. Вплоть до самого гада премьер-министра.

— Что вы хотите? — спрашивает старик, глядя перед собой неподвижно застывшим взглядом.

— Ну, для начала — освободите мою подругу и всех, кто с нею.

— И что я за это получу?

— Спокойно, красавчик! Или ты куда-то торопишься?

Сара не в силах скрыть довольной улыбки. Что бы она делала без Натали!..

— Ну, так вот. Продолжим. Если вы выполните наши требования, то не будет репортажа по Би-Би-Си, и я не стану отсылать в «Дейли Миррор» только что написанную статью с копией списка. Ну, как вам мое предложение?

На лице старика — застывшее бешенство:

— А если я соглашусь, как можно гарантировать, что информация не будет разглашена?

— Сами подумайте, — отвечает Натали, — огласить список — это все равно что подписать себе смертный приговор. Так что ведите себя правильно, отпустите наших друзей на волю, а я выполню свою часть обязательства. И если что-нибудь пойдет не так, то вы можете представить себе, каковы будут последствия…

Старик качает головой и делает несколько шагов, погруженный в собственные размышления:

— Ну что же… условия вполне приемлемы для всех нас, — продолжает он с неистребимым английским акцептом, раздающимся в динамиках, — итак, мы договорились?

ГЛАВА 61

«Годы Христа станут моими днями. Сегодня — двадцать пятый день моего пребывания на папском престоле, Иисусу исполнилось бы тридцать три года».

Дневник Иоанна Павла I, запись от 20 сентября 1978 года
Ночь

К счастью, надежный человек обеспечил ему беспрепятственный доступ. Никто из швейцарских гвардейцев не вышел на звуки шагов чужака с застывшим взглядом. Если бы его здесь внезапно увидели, то он не смог бы объяснить свое присутствие. Понятно, что для успешного осуществления замысла важно, чтобы никто не попался ему по дороге, на третьем этаже Апостольского дворца в Ватикане.

Человеку, перед которым открыты все пути, известен каждый закоулок Ватикана. В конце концов, Status Civitatis Vaticanae занимает территорию, не превышающую одну епархию, и едва ли насчитывает тысячу жителей.

Все в Ватикане кажется простым, но в действительности полно утонченной сложности, — вот что думает человек, переходящий улицу и сворачивающий за угол.

Желание превратить богатства католических государств в подлинное воплощение Царства Небесного на земле заставляло понтификов эпохи Возрождения не жалеть для достижения поставленной цели ни денег, ни сил. А потому во все времена художники селились в Риме — чтобы возвестить Богу о себе и своем искусстве.

Этому человеку не раз выпадал случай посетить Ватикан. Здесь он чувствовал себя уверенно, знал каждый дворец, каждый офис, каждый переулок, каждую площадь, и знал, как этой ночью скрыть ото всех свое присутствие. Ему было известно и расписание часовых, и время смены караула, и места, где расставлена охрана.

Когда он вошел во дворец, было двенадцать часов тридцать минут, и никто, за исключением охранников, не видел, как он проходит этой частью города. Достаточно лишь обеспечить неизменность часов несения караульной службы и смены часовых, ну и, разумеется, проследить, чтобы двери оставались открыты.

Все это необходимо, чтобы с легкостью добраться до третьего этажа Апостольского дворца, до двери в опочивальню понтифика.

Коридор освещал матовый свет, придававший помещению мрачный и зловещий вид. Из-под двери в локон Святого Отца исходила тонкая полоска света — явный знак того, что патриарх еще бодрствовал. Вероятно, работал над преобразованиями, так испугавшими прелатов… и других людей. Тот факт, что понтифик бодрствовал, несколько менял дело. Если бы Его Святейшество спал, то фактор внезапности оказался бы достаточно сильным. Человек решил было подождать, пока понтифик уснет, но через десять минут пришел к другому мнению. Задуманное следует осуществить в любом случае, а потому не важно, случится ли это с понтификом во сне или наяву. Он войдет и лишит Святого Отца любой возможности к действию. Стоит лишь обрести возможность управления ситуацией, и задание окажется легко выполнимым.

Подошел к двери, постучал затянутой в перчатку рукой по створке и выждал несколько мгновений. Постарался успокоиться, совладать с собой. Не в первый и не в последний раз ему приходилось убивать, но в этом преступлении было нечто особенно отвратительное: оборвать жизнь понтифика. Казалось, ему придется поразить верующих в самое сердце. Разумеется, подобное злодеяние окажется непревзойденным. Через несколько мгновений закончится правление Иоанна Павла I. Распахнул дверь, вошел. И очень удивился. Альбино Лучиани полулежал, прислонившись к спинке кровати, делая какие-то пометки на листе бумаги, и даже не поднял взгляда, чтобы посмотреть на вошедшего в столь поздний ночной час.

— Закройте дверь, — произнес он, продолжая делать записи.

Тогда, в 1978 году, вошедший был молодым и еще полным сил человеком. Ему еще не требовалась ни трость, ни помощь. Он словно излучал силу и готовность к работе. Как бы там ни было, но его поразило поведение Альбино Лучиани, остававшегося совершенно безразличным к его вторжению.

Выполняя просьбу Святого Отца, он медленно прикрыл дверь. В опочивальне воцарилась неловкая тишина, а понтифик оставался по-прежнему безучастен. Планируя преступление несколькими днями ранее, убийца представлял ситуацию совершенно иначе. Он всегда видел себя в роли человека, осуществляющего полный контроль. Пришел, убил, скрылся. А эта идиотская ситуация нарушала все планы. Состоявшийся затем разговор убедил палача, что его жертва — не простой человек.

— Известно ли вам, какими главными качествами должна обладать личность? — спросил Альбино Лучиани, по-прежнему погруженный в собственные мысли.

— Честью и достоинством? — ответил вошедший с вопросительными интонациями, точно ученик преподавателю, надеясь, что дал верный ответ.

— Честь и достоинство обретаются вследствие этих основных качеств, — пояснил понтифик, — основными же качествами должны быть умение любить и способность прощать.

— И вы воспитываете в себе оба эти качества?

— Постоянно. Тем не менее, я всего лишь понтифик, а не Господь. Моя непогрешимость — непогрешимость организации, а не отдельного человека. Это означает, что иногда я бываю неспособен проявлять эти важные свойства человеческого характера, — и Святой Отец впервые взглянул на своего палача из-под очков.

— Зачем вы говорите мне это? — спросил вошедший.

— Затем, чтобы вы знали: я не осуждаю вас, а люблю, как своего ближнего, и потому прощаю.

И лишь тогда вошедший понял, что папа Иоанн Павел I ждал его и догадывался об уготованной ему участи. Это открытие вызвало в его душе странные чувства — впрочем, не настолько сильные, чтобы отказаться от выполнения замысла.

Накрыв лицо Альбино Лучиани подушкой, он давил на нее. Эти секунды оказались самыми долгими во всей его жизни. Он убивал человека, противостоящего смерти. Убийца хорошо понимал, что под подушкой — тот, кто не станет ни просить милосердия, ни бежать. Он мог бы сохранить себе жизнь, немного смягчив планируемые реформы, но решил поступить иначе. Оставался непреклонен до самого конца, и тем самым вызвал еще большее уважение своего палача.

Когда Святой Отец перестал дышать, его палач встал, выпрямившись в полный рост. Он не заметил, как по его лицу бегут слезы. И, сам не понимая, что подвигло его на этот поступок, придал телу ту самую позу, в которой застал Святого Отца, когда вошел в его покой: полулежащим прислонившись к спинке кровати. Даже глаза оставил открытыми. Голову понтифика он наклонил вправо.

Более того, этому человеку было известно, что среди бумаг, над которыми работал понтифик, была копия одного из пророчеств Фатимы. В нем говорилось о гибели человека в белых одеждах от рук своих собратьев. Трудно представить себе более точное пророчество.

Преступник постарался сделать так, чтобы все осталось в том же состоянии, когда он вошел в кабинет, после чего покинул покои, стараясь не производить ни малейшего шума. Даже не стал выключать свет. Пусть другие наводят порядок на месте преступления.

ГЛАВА 62

Спальня на седьмом этаже «Вальдорф-Астории» как нельзя лучше подходит для исцеления тела от перенесенных мук и страданий. Здесь и находится Сара: она завернулась в полотенце, только что после душа. Рядом, полуприкрыв глаза — Рафаэль. Прежде чем обосноваться в гостинице, они отправились на GCT (DI) — NY. Вернее, на GCT (15) — NY, Grand Central Terminal (15), один из крупнейших вокзалов в Нью-Йорке. Номер 15 соответствует ячейке с документами. Вот таким простым оказался шифр, к которому без труда удалось подобрать ключ.

В камере хранения — пожелтевшие от времени листки. Бумаги с замыслами великого человека, остановленного чужими низменными помыслами. Красивый, четкий, слегка ослабевающий на конце слов почерк.

Девушка вручает документы ватиканскому легату. Рафаэлю.

— Ты уверен, что за нами не следят?

— Ну, сейчас это не очень важно. У нас есть перед ними громадная фора… пока еще.

— Пока еще?

— Да. Они нападут на нас снова именно тогда, когда мы будем к этому менее всего готовы.

— Не очень-то приятная новость.

— Такова цена, которую приходиться платить. Пока мы в безопасности, а будущее — в руках Господа.


Едва они поднимаются на седьмой этаж гостиницы «Астория», как девушка звонит в больницу, чтобы узнать о здоровье отца. Рана несерьезная, хотя и глубокая. Эти люди пытают умело — так, чтобы жизням их жертв ничего не грозило.

— Если бы я знала, что с ними можно так легко справиться, то еще раньше отправила бы бумаги в газету.

— Мы провалили операцию, — шутит Рафаэль. — Зачем ты сказала, что связалась с Ватиканом?

— Не только у тебя есть свои секреты.

Рафаэль с недоумением смотрит на нее. Девушка продолжает:

— Просто мне было не совсем понятно, до какой степени в этих событиях замешан Ватикан. К тому же, я понимала, что меня вряд ли будут принимать всерьез. Потому-то я и разработала свой план. Позвонила Натали, направила ей бумаги экспресс-почтой, когда мы были в гостинице, в Португалии.

— Ты спланировала все, что произошло в соборе?

— До этого я еще не дошла. К тому же, мне было неясно, что именно произойдет. Просто попросила Натали помочь нам, чем сможет. У нее есть обширные связи, так что я подумала: больше, чем подруга, нам никто не поможет. И я оказалась права. Она даже смогла раздобыть телефон Барнса. Конечно, даже она не смогла заставить Ватикан воспринимать нас всерьез, — со смехом произносит Сара, вспоминая, как ее коллега разговаривала с магистром. — Но Натали — первоклассная актриса; нам невероятно повезло.

— По-моему, замысел был гениален! Пожалуй, мне нужно познакомиться с твоей подругой.

— Когда ты приедешь в Лондон, я обязательно вас познакомлю, — отвечает девушка. Думаешь, ЦРУ не станет действовать независимо от старика?

— Не знаю. А впрочем, вряд ли. Совершенно не в их стиле; кроме того, они всегда стараются избегать скандалов. Уверен, что мы в безопасности.

— Очень рада это слышать.

Рафаэль встает с кровати:

— Позволь, я тоже приму душ.

— Разумеется. А ты позволишь мне взглянуть на бумаги?

— Ты это заслужила.

Первые из увиденных девушкой документов — план кадровых перестановок и некоторые сведения о чиновниках Ватикана. Самое интересное начинается с шестой страницы.

Развернутые рассуждения о состоянии Церкви, которые девушка читает с интересом. И хотя она не владеет итальянским свободно, некоторые отрывки вызывают в ее душе особый отклик:

Чтобы нести свет учения Господа нашего Иисуса Христа, не нужно окутывать его послания темным покровом тайны, втайне радуясь их недоступности. Неразумно передавать наше слово, как если бы оно было сказано Им, наделяя таинственностью учение, созданное для каждого, ибо Иисус Христос вступает в истинное общение с нами посредством веры.

Непостижимо, как наша Святая Мать-Церковь смогла добровольно покрыться тайной, радуясь тому, что учение паше остается сокрыто. Ибо вера есть и радость, и братство, а не застывшее на наших лицах снисходительно-мрачное выражение. Вера — радость от самоотречения в служении Ему, в несении Его учения, в Его беззаветной самоотдаче, в страданиях, которые Он претерпел из-за нас. Кто из семинаристов не изнурял себя подготовкой к тому, чтобы принять на плечи свои бремя человеческих грехов, превращая себя в очередного изможденного труженика вместо того, чтобы действовать с радостью человека, несущего послание Спасителя? Лишь от нас зависит, возможно ли избавить Церковь от застарелых догм, которые я даже не осмелюсь приписывать Создателю. Столетиями на престоле Святого Петра восседало множество правителей. Власть и могущество, накопленные за это время, неисчислимы. Осмелюсь предположить, что наше государство — одно из богатейших в мире. И как же могло случиться так, что наш долг помощи превратился в нечто избирательное, стратегическое, что Церковью управляют, словно глобальным предприятием? Мы должны были оказаться ближе к верующим, а вместо этого отдаляемся от них.


Глобальные проблемы необходимо решать, но прежде всего необходимо установить единую истину. Единственная реальность — наш Господь, наш Спаситель, Христос, наш Отец Небесный. Какие вопросы возможно решить, обратившись к нему? Любые. Достаточно прислушаться к его учениям и советам, ибо Он давно уже ответил на все вопросы, и до сих пор продолжает одарять нас своими ответами. Рискну предположить, что на все вопросы, включая даже незаданные,ответы уже найдены. И с какими бы проблемами ни сталкивала нас современность, любая из них может быть решена. Достаточно лишь спросить себя: а как бы поступил Иисус? И этот простейший вопрос способен помочь нам решить любую проблему, даже самую сложную. Что бы сделал Христос?..

Контроль рождаемости? Жизнь — благо, и ребенок, особенно желанный — тоже. Для чего превращать божественный дар в тяжкое бремя?

Однополые браки? Не судите, да не судимы будете.

Целибат священников? А где об этом говорится в Евангелии?

Женщины в духовном сане? Мы все равны перед лицом Господа.

Долг церкви в том, чтобы посвятить себя служению верующим, помогая тем из них, кто нуждается сильнее всего, без различия расы или вероисповедания. Сблизиться с другими вероучениями, не осуждая их ценностей и установок, но разделяя их мудрость и любовь. Так ли уж призрачна мечта о христианине, молящемся своему богу в мечети, а мусульманине, творящем намаз в христианском храме, без злобы и вражды? Ибо Царство Небесное может и должно начинаться на Земле.

«Каким был бы наш мир, если бы папа остался в живых?» — удивляется Сара, закончив чтение, потрясенная и взволнованная. Разумеется, в Церкви произошел бы подлинный переворот. Наконец, Сара находит бумагу с записями на языке своей матери. Это — третье пророчество Фатимы, записанное сестрой Лучией.

«Я пишу по воле твоей, о мой Господь, отдавший повеление в лице Его Высокопреосвященства, синьора епископа Лерейры, и Твоей Святейшей Матери.

После двух уже описанных видений явился нам, слева от Богородицы и немного выше, ангел с пламенеющим мечом в левой руке, затем клинок воссиял и испустил языки пламени, которые едва не сожгли весь мир, однако же огонь погас, едва соприкоснувшись со свечением, исходившем из правой руки Мадонны, направленной ангелу навстречу. И ангел, указывая десницей на землю, громогласно возвестил: „Покайтесь, покайтесь, покайтесь!“ И увидели мы свет неизреченный, который есть Господь. И, точно в зеркале, явился нам епископ в белых одеждах. И мы чувствовали, что был то Святой Отец. И другие епископы, священники, монахи и монахини спускались по крутому склону горы, на вершине которой возвышался большой нетесаный крест, точно срубленный из дуба, и восходя, Святой Отец миновал полуразрушенный город, в глубоком смятении, передвигаясь неверным шагом, едва не теряя сознание от боли и страданий, непрестанно молясь о душах усопших, чьи тела устилали дорогу. Сойдя с горы, он преклонил колени у подножия большого креста, и погиб от выстрелов и стрел, насылаемых солдатами, епископами и священниками; там же умирали один за другим и прочие епископы и священники, монахи и монахини, а также миряне, дамы и господа всевозможных сословий и рода занятий. Под перекладиной креста парили два ангела, и оба держали стеклянные фиалы, в которые собирали кровь мучеников, молясь вместе с ними о душах тех, кто приближался к Господу».

«Погиб от выстрелов и стрел, насылаемых солдатами, епископами и священниками», — про себя повторяет Сара.

— Какие еще секреты — быть может, замещенные ложью, выдаваемой нам за абсолютную истину, таит в себе церковь? — еле слышно произносит девушка.

Из размышлений Сару выводит вопрос Рафаэля:

— Ты в порядке?

Он только что после душа, в халате.

— Да, все хорошо. С какого края ты ложишься?

— Я ухожу. Моя миссия выполнена.

Фраза действует на Сару, как вылитый на голову кувшин холодной воды:

— Уходишь?!

— Извини за все, что тебе пришлось пережить. Но ты должна знать, что я действовал так для твоего же блага.

— Уходишь? Но куда?.. — спрашивает Сара с плохо скрываемым удивлением и разочарованием.

— Спасать другие заблудшие души, — шутливо отвечает он.

Девушка встает с постели, подходит к нему:

— А как же мы?

— Мы? — вопрос сбивает Рафаэля с толку. Лицо девушки все ближе и ближе. Он чувствует нежный аромат, источаемый ее телом. — Мы… а что мы?

— Когда мы увидимся снова? — спрашивает девушка, глядя в глаза своему спасителю. — Почему ты не хочешь задержаться еще на несколько дней?

Рафаэль явно взволнован. Совсем не похоже на его обычное спокойствие.

— Я же сказал тебе, Сара, что ничего этого никогда не было. Ты понимаешь?

Девушка приближается еще немного, без страха и малейшего смущения пользуясь тем оружием, которым владеет:

— Разве ты не останешься со мной? — нежно воркует она. — Ты бы отдохнул, я составила бы тебе компанию…

— Нет, не могу. Мне и правда пора идти. Я должен забрать бумаги и доставить их в Ватикан. А там уже будут решать, что делать с ними дальше.

Саре кажется, что он хочет уйти, как раньше — как будто убегает не от нее, а от дьявола.

— Если это из-за моего отца…

— Нет, твой отец здесь ни при чем.

— Так значит?..

Рафаэль комкает бумаги и направляется к двери:

— Это мой выбор.

Открывает дверь, направляясь к выходу:

— Постой, — пытается удержать его Сара, — скажи хотя бы, как тебя зовут на самом деле.

Уже на пороге он оборачивается и смотрит на нее:

— Но Сара… разве я не сказал тебе в самом начале нашего знакомства? Меня зовут Рафаэль.

И это были последние слова, сказанные ими друг другу.

ГЛАВА 63

Смерть священника

19 февраля 2006 года

Время истекало. Окунувшись в предсмертное марево, епископ Марцинкус понимал, что настоящие проблемы начинаются только сейчас, когда пришло время отчитываться перед Богом — таким пугающим и так часто забываемым. «Божьему банкиру» предстояло предстать перед Всевышним с приходно-расходными книгами, отчитаться по активам и пассивам, объяснить, ради чего совершался обман, убедить в необходимости сегментирования инвестиций и отмывания преступных денег. В мучительном бреду Бог явился Марцинкусу в образе председателя совета директоров, не понимающего, что все, совершенное его слугой в течение восьмидесяти четырех лет его жизни, делалось на благо фирмы.

Многие считали, что бывший архиепископ Чикаго вел уединенный образ жизни в далеком приходе в Иллинойсе, но Пол Марцинкус никогда не собирался отказываться от власти, и, фактически оставаясь в тени, по-прежнему служил католической церкви в епархии города Феникс, в штате Аризона.

Но провинциальный Сан-сити был слишком далек от центра мира, от Рима и от Бога. После предъявленных итальянскими следователями обвинений в хищении из «Банко Амброзьяно» епископ пребывал в постоянном беспокойстве, и это плохо сказалось на состоянии его сердца. Он боялся, что старые друзья отомстят ему за предательство, за то, что сдал их полиции и магистратуре. Месть могла оказаться страшной.

Вглядываясь в белизну потолка, Марцинкус воображал себя одним из четырех всадников Апокалипсиса. Кальви, Синдона, Джелли и он были избраны Богом для того, чтобы править миром.

Он вспомнил об ужасной участи Роберто Кальви. После банкротства «Банко Амброзьяно Холдинг» ему стоило невероятных усилий держаться на плаву посредством подкупа и взяток.

— Как же ее звали?.. — вслух произнес Марцинкус.

Ее звали Грациэлла Коррокер, именно она заявила на Кальви, после чего шагнула в окно своего кабинета и распласталась на мостовой.

Когда в Милане его посадили в тюрьму Лоди, он рассказал больше: «„Банко Амброзьяно“ мне не принадлежит. Я лишь помогаю другому человеку. Больше я вам ничего сказать не могу». Друзья не смогли простить ему неосторожных слов, и если Кальви удалось получить досрочное освобождение, то лишь ценой предательства родных и близких.

Придя в отчаяние под грузом обвинений, Кальви бежал из Италии и скрывался в различных местах до тех пор, пока его не нашли. К несчастью, мафия вышла на беглеца раньше, чем полиция. Вероятно, это были люди Джелли, а может быть, Мишеля Синдоны. 18 июня 1982 года в карманы ему положили пару кирпичей и пятнадцать тысяч долларов за оказанные услуги. Затем повязали на шею веревку и повесили под мостом Блэкфайерс в Лондоне.

В полиции решили, что бедняга Роберто покончил с собой.

«Идиоты!.. Совершенно ничего не понимают!..» — подумал Марцинкус.

— Бедный Роберто…

Зато Мишелю Синдоне досталось по заслугам. Старик сохранил свой бизнес, но оказался не в силах поддерживать работу банка. «Франклин Банк» потерпел крах, а его проект «Банко Привадо» оказался поглощен кланом Дженовезе. Говорили, что Синдона изучал право, но его первые бизнес-проекты были связаны с торговлей фруктами. И потому его прозвали «Лимонщиком».

В то время он обратился за помощью к сицилийцам, и благодаря им достиг процветания. Тогда он принялся твердить, что им якобы контролируется биржа Милана, что на самом деле было несусветной глупостью. В США он связался с кланами Инцерильо и Гамбино, еще более подлыми, чем Дженовезе. Благодаря своим друзьям он продолжал богатеть и вести совместный бизнес со Святым Престолом, иными словами — с Марцинкусом и Кальви. — «Только дурак позволит себе называться „Властелином мира“», — как-то заметил Марцинкус.

Когда в середине семидесятых Синдона вместе с Ватиканом пережил финансовый крах, он обратился за помощью к Кальви, но тот уже мало чем мог помочь. Синдона скрывался от обвинений, выдвинутых против него в Италии и США: перечень был поистине бесконечен. Он обратился к Кальви с просьбой помочь спасти его империю посредством денег «Амброзьяно», но и католический банк, и его холдинг как раз попали в поле зрения следственных органов. Марцинкус и Кальви заявили, что они не знакомы с сицилийцем, и предоставили его самому себе.

В отчаянной попытке избежать тюремного заключения Синдона заказал в Милане убийство следователя, занимавшегося делом об одном из его правонарушении, но этот глупый поступок лишь увеличил и без того длинный список его преступлений. В США его арестовали, а итальянское правительство представило официальный запрос об экстрадиции. У Синдоны осталось слишком мало друзей и слишком много долгов, так что 23 марта 1986 года ему пришлось заплатить по счетам сполна.

— Хочешь кофе с цианидом, Мишель? — произнес Марцинкус в тиши своей комнаты, скривив губы в прощальной улыбке.

Тюрьма — не самое надежное убежище для должников. А потому Мишель Синдона окончил свои дни, чувствуя в горле вкус цианида.

Что же до руководителя П-2, то Марцинкус испытывал к нему искреннюю жалость. Воображение Личио Джелли было гораздо сильнее его интеллектуальных способностей, а интриги он любил не меньше, чем деньги.

«Только жалкий недоумок составил бы перечень имен и профессий своих людей», — подумал епископ. В 1981 году список масонов был обнародован. Старый архиепископ Чикаго улыбнулся, представив Сильвио Берлускони премьер-министром и досаду Виктора-Мануэля де Сабойи. Когда рухнул карточный домик, Джелли отлучили от масонства, а итальянские следователи обвинили его в разглашении государственной тайны, распространении клеветы против должностных лиц, проводивших расследование по его делу, а также в создании организованной преступной группировки и фиктивном банкротстве…

Последние годы жизни он проводил то на скамьях подсудимых, то в тюремных камерах. Старик отбывал заключение на вилле в Ареццо, дожиная последние дни. У бедолаги изъяли сотни золотых слитков, запрятанных по цветочным горшкам. Сколько же еще ему оставалось жить?

— Время каждого из нас истекло, старина Джелли, — вздохнул Марцинкус.

В то воскресенье, 19 февраля 2006 года, истекали последние часы. И больше не осталось времени ни на то, чтобы раскрывать тайны, ни на то, чтобы давать объяснения.

Всё уже свершилось.

ГЛАВА 64

С тех пор, как в тот полный утомительных событий день Сара получила в Лондоне конверт от покойного Вальдемара Фиренци, она не раз думала, что больше ей никогда не удастся вернуться к нормальной жизни. Но, как явствует из ее присутствия здесь и сейчас, на площади Святого Петра, где она слушает воскресную мессу, проводимую папой Бенедиктом XVI, все оказалось совсем не так. Родители, Рауль и Элизабет — вместе с дочерью. Прошло три месяца с тех пор, как она освободилась от Джей-Си и его агентов. Капитан полностью оправился от полученного в Нью-Йорке ранения.

Какой же долгий путь пришлось преодолеть до этого тихого воскресного утра…

Сара не может сосредоточиться на церемонии, вновь и вновь вспоминает события, которые привели ее сюда этим утром.

По-прежнему оставались сомнения: для чего искал бумаги Вальдемар Фиренци? Давно ли он приступил к поискам, или же повиновался мимолетному порыву?

К несчастью, его тело, обнаруженное в водах Тибра, подтвердило худшие опасения, оставив вопросы без ответа.

Постепенно Саре стали ясны и остальные подробности всей этой истории. В ночь, когда убили несчастного Иоанна Павла I, сообщники убийцы завладели бумагами, которые понтифик держал в руках, а затем передали их человеку, известному как Джей-Си. Этот человек, несмотря на приказ вывезти бумаги из Ватикана, а затем уничтожить, не выполнил распоряжения. После конклава, на котором избрали Иоанна Павла II, ему удалось доставить документы в Тайный архив Ватикана. Сперва кардинал Фиренци обнаружил планы, написанные рукой понтифика, и третье пророчество. Понимая невероятную ценность своей находки, он сообщил о бумагах своему другу, Мариусу Феррису, который вызвался хранить документы в безопасном месте.

Был отдан недвусмысленный приказ: хранить и беречь. Феррис отправил кардиналу ключ от камеры хранения, в которой оставались документы, чтобы их было сложней найти. А Фиренци, которому стало казаться, будто кто-то идет за ним по пятам, заказал два двойных портрета с изображением Бенедикта XVI, скрывавшим изображение Мариуса, видимое в ультрафиолете. Изображения были отправлены надежным людям: Фелипе Арагону в Мадрид и Пабло Ринкону в Буэнос-Айрес.

Непосвященный увидел бы лишь понтифика и какого-то старика, но двое священников знали Мариуса Ферриса лично. К изображениям прилагалась записка. В ней разъяснялось, как проявить скрытый образ, «осветив, помолясь», и давался контактный номер телефона в Нью-Йорке. Фиренци понимал, что этой информации вполне достаточно. Они связались в Нью-Йорке с другом, который мог сообщить, где хранятся бумаги. Троих объединила общая тайна. В действительности же план Фиренци оказался хорошо продуманным: прежде чем люди из П-2 вышли на след документов и выстроили единую цепочку, прошло немало времени, которое оказалось жизненно важным.

Конечно же, Фиренци также допустил ошибку: рассказал о месте нахождения бумаг своему ближайшему другу, епископу Франческо Коссеге, не заметив, что и он тоже входил в организацию. Продолжая свои изыскания в тайном архиве, он узнал о принадлежности своего друга к масонской ложе, обнаружив его имя во второй колонке на первой странице.

Его испугал тот факт, что друг никогда не рассказывал о своем членстве в П-2, и кардинал предпринял ряд действий для сохранности документов, поскольку понимал: с началом повторного расследования смерти Иоанна Павла I бумаги обрели особую значимость.


Отыскав ключ, он положил его в конверт вместе с документами и, набросав записку, выполненную несложным (возможно, придуманным на ходу) шифром, отправил послание Саре в надежде, что скрытый смысл будет понятен отцу девушки. Однако кардинал никак не мог предвидеть, что в это время Сара будет проводить отпуск в Португалии и не сразу откроет конверт. Когда же она сделала это, Фиренци уже был мертв. И Сара потом едва не погибла в Лондоне.

Она не сразу поняла, почему кардинал так страстно желал скрыть местоположение бумаг. В сущности, он поступил так же, как и Джей-Си. У документов просто изменилось место хранения и владелец. Но Мариус Феррис смог рассказать, как именно все произошло в тот бурный день в Нью-Йорке, когда они были на волоске от смерти.

— Сперва ваш отец ничего не желал предпринимать. Просто оставить бумаги в надежном месте. Хотел, чтобы они были под рукой, а еще лучше — у надежного человека.

— И ничего кроме этого?

— Да, сначала он не планировал ничего другого. Но потом совершил то, что должен был сделать. Не забывайте, что Фиренци был духовным лицом, и перед ним стояла вполне четкая задача; разумеется, он стремился утвердить истину, но ему следовало любой ценой сохранить престиж Ватикана. Его Святейшество принял бы более верное решение. Возможно, реакция оказалась бы самой типичной для Снятого Престола.

— Какой же?

— Никакой. Самый обычный для Святого Престола отклик заключается в полном отсутствии такового. Их политика — молчание. Но сам факт признания того, что бумаги существуют, что кто-то в лоне Церкви вел себя без должной порядочности — это уже достаточный мотив для того, чтобы брат Фиренци предпринял определенные действия. Должен признаться, что и для меня этих причин оказалось достаточно. А потому, Сара, вы поступили правильно, и я благодарен вам за это.


Прошло уже три месяца, все завершилось благополучно, и Сару беспокоило лишь отсутствие вестей от Джека Пейна, или как там его звали… Несмотря на огромное желание встретиться, девушка не знала, где найти этого человека. Она хотела было обратиться за помощью к отцу, но передумала.

Воскресная месса завершилась, семья Монтейро вместе с другими верующими и туристами направляется к базилике Святого Петра. Затем они пообедают в каком-нибудь ресторане и отправятся в Рим.

Пока мать и дочь рассматривали центральный купол, Рауль подошел к замеченному в толпе другу, чтобы поздороваться с ним. Несколько минут мужчины разговаривали. Сара и ее мать любовались местными достопримечательностями архитектуры.

— Девушки, позвольте представить вам моего близкого друга, — произнес Рауль, приближаясь к женщинам.

Просматривающая брошюру о базилике Сара не сразу прерывает свое занятие…

— Позвольте представить вам падре Рафаэля Сантини.

При упоминании имени Рафаэля брошюра тотчас же забыта. Сара во все глаза смотрит на человека в черной сутане:

— Рад знакомству.

Сара не в силах скрыть удивления. Оказывается, Рафаэль — священник!

— Насколько мне известно, падре Рафаэль посвятил себя трудам в небольшом приходе на севере Рима, — поясняет Рауль.

— Верно, это недалеко отсюда.

«Я пыталась соблазнить священника!» Мысль не выходит из головы. Как могло случиться, что такой мужчина оказался священником, всецело посвятившим себя Христу? Теперь она лучше понимает его отказ — тогда, в спальне гостиницы. Он избрал иной путь, стал человеком Бога, к тому же охраняющим интересы Церкви. Все совсем не так, как представлялось раньше.

— Пообедаешь с нами? — спрашивает Рауль.

— Я был бы рад, но, к сожалению, не могу. Я приехал сюда с детьми из прихода. Мы посетим Ватикан. Пообедаем в другой раз.

— Я буду ждать, — произносит отец Сары.

— Бумаги находятся в надежном месте, — сообщает девушке Рафаэль. — Хранятся там же, где обычно, но теперь о них известно Его Святейшеству.

Никто и никогда не заявлял о существовании Священного Союза — организации, которая выполняет функции Секретных служб Ватикана. О Священном Союзе ходит немало историй, легенд и слухов, проверить в которые крайне трудно. Некоторые считают, что Священный Союз состоит из безжалостных священников-шпионов, готовых отдать жизнь за Рим и понтифика.

Секретные службы Ватикана никак не связаны с официальной курией, их агенты не значатся ни в каких списках, и не поддаются идентификации. И ЦРУ, и Моссад, и ФБР или MI-6 склонны считать, что разведка Ватикана не просто существует, но и составляет одну из мощнейших и сильнейших сетей в мире. Разумеется, агентов Ватикана набирают среди самых способных, и вероятно, им удается внедриться в организации и учреждения, враждебные папскому престолу.

С юных лет Рафаэля Сантини готовили для единственной цели: внедриться в П-1 и ЦРУ, заявив о себе, когда это будет необходимо. Почти несколько десятков лет он будто находился в спячке, работая в организациях и учреждениях, за которыми было необходимо наблюдать, пока Святой Престол не отдал приказ о том, чем ему следует заняться. Во всем мире существуют не сотни, а тысячи священников, проводящих мессы, преподающих в школах и лечащих больных в ожидании указании из Ватикана.

Сара смотрит, как вместе с юными паломниками уходит Рафаэль.

— Порой я задумываюсь о том, как много мы потеряли со смертью этого папы, — мрачно произносит Сара, и все семейство, попрощавшись с Рафаэлем Сантини, продолжает прогулку по окрестностям Ватикана.

— Ты имеешь в виду Иоанна Павла I? — уточняет отец.

— Да. И мне даже кажется, что никто больше, кроме него, не заслуживал права восседать на Святом Престоле. Особенно после всего, что случилось.

Отец нежно кладет руку дочери на плечо:

— Я прекрасно тебя понимаю. Но и ты должна понять: для всех, кто остался здесь, жизнь продолжается. Когда-нибудь Альбино Лучиани оценят по достоинству.

— Надеюсь, что это случится.

— Успокойся, — произносит мать, — Бог не ведает отдыха.

Саре хочется верить, что все обстоит именно так. Секретные документы спрятаны в надежном месте, охраняются — на сей раз добрыми людьми; в том же месте, где произошло преступление, и в этом присутствует некая божественная ирония: где прежде было зло, теперь добро.

— Замысел Фиренци казался мне плохо продуманным.

— Он сделал все, что мог, — поясняет отец, — если бы ты не уехала в отпуск или если бы связалась со мной другим способом, все было бы иначе.

— Но они уже схватили Мариуса Ферриса.

— Тот факт, что они добрались до Мариуса, еще не значит, что им удалось бы выбить из него сведения о местонахождении документов. И мы знали об этом.

— Ты думаешь, его убили бы, если бы он ничего не рассказал?

— Отвечу тебе встречным вопросом: ты действительно думаешь, что Рафаэль признался бы?

— Разумеется, нет. Но какая здесь связь?

— Прямая. Твой отец отправил документы Мари-усу только потому, что безоговорочно ему доверял.

Рафаэль… От этого имени по-прежнему бегут по спине мурашки. Тем более теперь, когда многое стало известно. Ее спаситель, человек, способный совершить то, что он сделал в Лондоне, оказался итальянским священником. Не похож ли он больше на дьявола, чем на поборника добра?

— Даже если все действительно так, по-моему, звучит неубедительно, — настаивает девушка, вновь возвращаясь к обсуждению плана Фиренци, лишь бы позабыть о своем великолепном спасителе. — Для чего были нужны двойные портреты? Не понимаю…

— Для того чтобы священники смогли узнать Мариуса Ферриса. Они знали, что только этому человеку можно доверять. К сожалению, падре Пабло оказался недостаточно осторожен и не смог сохранить принадлежавший ему рисунок в надежном месте.

— А откуда стало известно, что портрет двойной? Отец улыбается:

— Для человека, так давно замешанного во всем этом, послание было более чем ясным: необходимо применить невидимое человеческому глазу излучение.

— Гениально! Но почему Джей-Си не стал рисковать? Он мог бы принять крайние меры…

— Из страха.

— Страха?

— Да, из боязни. Такие люди привыкли действовать только тогда, когда понимают, что у них есть все шансы на успех. Если вероятен проигрыш, то они предпочитают действовать тихо, держаться в тени, выжидая удобного случая.

— Ты хочешь сказать, что они еще попытаются вернуть себе бумаги?

— Вряд ли. Джей-Си не будет жить вечно. А договор, который мы заключили, полностью отвечает его интересам.

— Он еще попытается что-то предпринять против нас?

— И в этом я тоже сомневаюсь. Нарушение равновесия лишь создаст для него новую угрозу. На этот счет можно не беспокоиться.


Примерно в шесть часов вечера родители Сары решают вернуться в гостиницу, чтобы немного отдохнуть перед ужином. Прогулка удалась на славу. Девушке, к сожалению, так и не удастся выкинуть из головы встречу с Рафаэлем. И его настоящее имя не выходит у нее из головы. Сара еще несколько часов бродит по улицам и закоулкам Рима, погрузившись в свои мысли.

Девушка не спеша возвращается к гостинице «Гранд-Отель Палантино», на Виа Кавур, рядом с Колизеем.

Она хочет лишь одного: принять ванну и поужинать. После долгого, начавшегося ранним утром дня, когда она еще думала о Рафаэле, девушка чувствует себя невероятно уставшей. Но сейчас ей предстоит встретиться еще с одним человеком, которого она тоже не в состоянии забыть.

— Синьорита Сара Монтейро, — обращается к ней девушка-регистратор.

Она так погружена в собственные мысли, что даже не слышит, что с ней заговорили. Сотруднице отеля приходится вновь побеспокоить ее.

— Да? — наконец отвечает девушка.

— Вам пришло сообщение, — произносит служащая и протягивает небольшой конверт.

— От кого это?

— Не знаю, письмо доставили в другую смену, а отправитель не указан. Прошу меня извинить.

— Ну, хорошо. Не беспокойтесь. Большое спасибо.

Сара направляется к лифту и открывает конверт: он не заклеен. Достает изнутри небольшой предмет, похожий на черную пуговицу. Садится в лифт, сгорая от любопытства, разворачивает приложенную записку и читает ее, поднимаясь на седьмой этаж. Несколько мгновений спустя она распахивает глаза, изумленная и встревоженная. Нет, не может быть! Невероятно!

Записка содержит всего несколько слов:

ЭТО НЕ КНОПКА, ЭТО НАУШНИК.
ВСТАВЬТЕ ЕГО В УХО.
Недолго поколебавшись, Сара понимает: от судьбы не уйдешь. Она вставляет крошечный аппарат в ухо и ждет. Тишина. Должно быть, просто чья-то глупая шутка. Конечно, она и подумать не могла бы, что ее родители занимаются подобной ерундой.

— Добрый вечер, синьорита Монтейро, — раздается в правом ухе.

— Кто говорит? — голос девушки тверд, но все же выдает беспокойство.

— Привет вам, дорогая, я уверен, что вы не смогли так быстро забыть обо мне. — В голосе собеседника слышится грубость. — Я бы счел это оскорблением.

— Чего вы хотите? — за ужесточившимся тоном Сара скрывает страх, охвативший ее, стоило лишь узнать голос.

— Я хочу вернуть то, что было у меня похищено, хотя и принадлежит мне по праву. — Сомнений нет: это — безошибочно холодные интонации старика, с которым она познакомилась три месяца тому назад в Нью-Йорке. С нею говорит убийца Иоанна Павла I.

— Я не имею к этому никакого отношения, — отвечает Сара с прежним металлом в голосе, — обратитесь в Ватикан.

Уши режет сиплый смех, Сару передергивает от раздражения. Девушка неуверенно направляется в спальню, по-прежнему оставив устройство связи в ухе.

— Именно так я и намерен поступить, но мне хотелось бы, чтобы вы лично донесли мое послание. Если предположить, что именно вы несете ответственность за конечную судьбу документов, то, по-моему, было бы справедливо, если бы вы помогли мне их вернуть.

Теперь смеется Сара:

— Вы так уверены в моей помощи?

— Абсолютно!

Сара заходит в комнату со странным ощущением: кажется, старик говорит не вполне искрение.

— Говорите сразу, что вам нужно. У меня и без вас дел хватает.

— Видите пакет под кроватью?

Сара видит, и ее охватывает страх. Все события трехмесячной давности словно воскресают вновь, чтобы мучить ее.

— Да, вижу, — сдавленно отвечает она.

— Откройте!

Девушка выполняет распоряжение. Перед ней нечто, похожее на папку.

— Что это такое?

— Прочитайте документы внимательно. Поговорим позже.

— И эти материалы должны убедить Ватикан вернуть вам документы?

— Не сомневайтесь. У каждого есть свои болевые точки. Ждите моих дальнейших указаний.

Наушник выключается. Девушка вынимает устройство и швыряет на кровать. Усаживается на край кровати с папкой в руке, читает название на наклейке. Заглавными буквами там написано:

МЕХМЕТ АЛИ АГА
Когда я обсуждал с автором текст заказанной книги, то прежде всего я потребовал сочетать действительность с вымыслом. Зачем? Ответ прост: затем, что мне на собственном опыте известно, что именно так и бывает в реальной жизни. Множество исторических фактов, которые мы считаем подлинными, на самом деле чистый вымысел. Пример тому — обстоятельства смерти Иоанна Павла I. И поверьте мне, этот пример далеко не единственный.

Должен признаться, что результат меня приятно удивил. Вымысел смешан с действительностью в верной пропорции. Благодаря этому приему читателям не приходится ломать голову, где правда, а где ложь. Я хочу лишь, чтобы читатели поняли: не все, что говорится с откровенной улыбкой или глубокомысленным взглядом, есть истина.

На страницах романа автор вывел и меня — в виде соответствующего персонажа. Я благодарен создателю романа за изобретательность, проявленную при сочинении сюжета, в котором мой образ использован по взаимному согласию.

После всех этих многочисленных теорий заговора, опубликованных за двадцать восемь лет после смерти Иоанна Павла I, должен признаться, как приятно оставаться в тени, пока всевозможные эксперты дают свои комментарии, как если бы им открылась истина.

Виновны не организации, а связанные с ними или работающие в них люди.

Да, я был членом ложи П-2, и поскольку я — человек, то мне свойственно ошибаться и я не безгрешен.

Но не беритесь осуждать меня, ибо право на суд принадлежит лишь Господу.

Джей-Си

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КАРМИНЕ МИНО ПЕКОРЕЛЛИ. Родился в Сессамо-дель-Молизе, в провинции Изернии, 14 сентября 1928 года. Основатель издания «Политический обозреватель», специализирующегося на политических и экономических скандалах. Приобрел влияние не только благодаря пониманию тонкостей итальянской политики, но и за счет собственной дальновидности. Вступил в П-2 под руководством Личио Джелли. После убийства Альдо Моро принялся публиковать неизданные документы, включая три письма, адресованные бывшим премьер-министром своей семье. Статьи, опубликованные в издании, мешали многим: членам правительства, депутатам, министрам и даже Личио Джелли, поскольку Пекорелли составил членский список П-2 и отправил его в Ватикан. Он намеревался опубликовать этот документ. Убит 20 марта 1979 года, с ведома и согласия Джелли. Заказчиком выступил известный итальянский политик.

АЛЬДО МОРО. Итальянский государственный, деятель, родился 23 сентября 1916 года в Малье, провинция Лечче. Пятикратно занимал пост премьер-министра, являлся одним из наиболее выдающихся деятелей Христианской демократической партии. Похищен «Красными бригадами» 16 марта 1978 года, в самом центре Рима, находился в плену до самой смерти, наступившей 9 мая того же года. Несмотря на просьбы о помощи, содержавшиеся в письмах, отправленных Альдо Моро партии и членам своей семьи, правительство выбрало тактику невмешательства, отказываясь вступать в переговоры с террористами. Моро обращался ко многим, включая Павла VI, своего личного друга. Все было напрасно. Официально Альдо Моро был расстрелян «Красными бригадами» и оставлен в багажнике автомобиля из-за отказа правительства Джулио Андреотти вступать в переговоры. Но это лишь официальная версия…

ЛИЧИО ДЖЕЛЛИ. «Достопочтенный магистр» масонской ложи П-2. Родился в Пистойе 21 апреля 1919 года. Замешан почти во всех серьезных политических скандалах в Италии за последние тридцать пять лет. Сражался на стороне Франко в составе полка, направленного в Испанию по приказу Муссолини, был информатором гестапо во время Второй мировой войны, докладывал даже напрямую Герману Герингу. По окончании войны приступил к сотрудничеству с ЦРУ. Совместно с НАТО обеспечивал прикрытие «Операции Гладио», суть которой заключалась в создании своею рода оперативной диверсионной армии, локализованной в Италии и других странах Европы, включая Португалию, и предназначенной для устранения коммунистической угрозы.

Несет ответственность за множество терактов. Убийство Иоанна Павла I — лишь одно из совершенных им преступлений. Известно о его причастности к смертям Альдо Моро, Кармине Мино Пекорелли, Роберто Кальви и первого премьер-министра Португалии Франсиско Са Карнейро… В результате незаконной деятельности совместно с архиепископом Марцинкусом, Роберто Кальви и Мишелем Синдоной в Институте религиозных дел (ИРД) возникла нехватка в 1,4 триллиона долларов. В настоящее время находится под домашним арестом на своей тосканской вилле.

ПОЛ МАРЦИНКУС. Архиепископ из Северной Америки. Родился 15 января 1922 года в пригороде Чикаго. С 1971 по 1990 годы руководил Институтом религиозных дел, Insituto per le Opere di Religione, более известным как Банк Ватикана. Являлся участником бессчетных финансовых скандалов, совместно с Личио Джелли, П-2, Роберто Кальви из «Банко Амброзьяно» (основным юридическим вкладчиком которого был Банк Ватикана), и Мишелем Синдоной — итальянским банкиром и мафиозо, назначенным Павлом VI на должность советника понтифика по финансовым вопросам. Они совместно отмывали полученную из незаконных источников прибыль и скрывали доходы возглавляемого Марцинкусом банка, которые предполагалось применять в благотворительных целях. Его имя связано со множеством малоизвестных историй — прежде всего, с историей исчезновения пятнадцатилетней Эмануэли Орланди в 1983 году (девочку предполагалось использовать в качестве разменной монеты в торге за Мехмета Али Ага). Марцинкус всегда пользовался доверием Павла VI. Позднее Иоанну Павлу II не оставалось другого выхода, как оставить за епископом его должность и позволить ему стать третьим из наиболее влиятельных людей Ватикана. Вспомним, какую участь ранее готовил ему Иоанн Павел I. Один из основных подозреваемых в убийстве Альбино Лучиани. В 1990 году вернулся в Чикаго, оставив пост руководителя ИРД, затем удалился в малоизвестный приход в штате Аризона. 20 февраля 2006 года найден мертвым у себя дома.

РОБЕРТО КАЛЬВИ. Миланский банкир, родился 13 апреля 1920 года. За связи с Ватиканом и дружбу с архиепископом Марцинкусом прозван в прессе «Божьим банкиром». Президент «Банко Амброзьяно» страдал от угроз и манипуляций со стороны Джелли и Марцинкуса до самого закрытия банка в результате масштабного политического скандала. Смерть понтифика Иоанна Павла I принесла ему мало пользы. Он даже выступал против уничтожения Его Святейшества. Бежал в Лондон с поддельным паспортом; позднее, 17 июня 1982 года, был найден повешенным под мостом Блэкфайерс. Британская полиция расследовала это дело как самоубийство, несмотря на то, что улики указывали на обратное. В карманах покойного были обнаружены камни и 15 000 долларов. Недавно по этому делу в Италии и Соединенном Королевстве было начато повторное следствие, но то, что истинный виновник никогда не будет найден — более чем вероятно.

ЖАН-МАРИ ВИЙО. Французский кардинал. Родился 11 октября 1905 года. В 1969 году, во время правления понтифика Павла VI, назначен Государственным секретарем Ватикана. Занимал эту должность до самой смерти папы, сохранял пост на протяжении всего срока папства Иоанна Павла I, одного из кратчайших в истории. Предвидел свою отставку 29 сентября 1978 года. Член ложи П-2, возглавляемой Личио Джелли. Некоторые следователи склонны считать его одним из подозреваемых в убийстве Альбино Лучиани.

ЛУЧИЯ ДЕ ЖЕЖУШ ДОШ ШАНТОШ. Родилась 22 марта 1907 года в Альжустреле, одна из трех свидетелей явления Богоматери в Фатиме, когда Мадонна возвестила миру три пророчества, сохранявшихся Церковью в строжайшей тайне и подмененных лживыми сообщениями. Встретилась с Альбино Лучиани 11 июля 1977 года в Коимбрском монастыре Святой Терезы, беседа продолжалась более двух часов. Во время разговора вошла в транс и сообщила будущему понтифику о предначертанной судьбе. Скончалась 13 февраля 2005 года.

МАРИО МОРЕТТИ. Основатель «Вторых Красных бригад». Похитил Альдо Моро, был единственным человеком, поддерживавшим все это время контакт с жертвой. Он же оказался и единственным человеком, стрелявшим в политика. Обстоятельства дела так и не выяснены до конца. Однако известно, что Марио принимал весьма активное участие в процессе, а также в деятельности другой организации по ту сторону океана. Приговорен к шести срокам пожизненного заключения, в 1994 году был странным образом освобожден.

ДЖЕЙ-СИ. Родился в **** году в ***. Заказчик и исполнитель множества преступлений. В **** году вступил в П-2. В настоящее время не принимает участия ни в политической, ни в финансовой деятельности, сохранив, однако же, существенный авторитет в криминальном мире. Проживает в ***. Убил Иоанна Павла I в ночь на 29 сентября 1978 года.

Остальные действующие лица романа обитают в мире неудержимой фантазии.

ПРИМЕЧАНИЕ 1. В следующем издании пропуски будут заменены на достоверную информацию.

ПРИМЕЧАНИЕ 2. П-2 по-прежнему существует, и эта организация могущественна, как никогда.

Примечания

1

Монсеньор Фиренци, постойте! (ит.)

(обратно)

2

Что вы от меня хотите? (ит.)

(обратно)

3

Мне нужен ты (ит.).

(обратно)

4

Не бойтесь. Вы не умрете (ит.).

(обратно)

5

Господи, помилуй меня (порт.).

(обратно)

6

Возвещаю вам великую радость: мы обрели Папу!

(обратно)

7

«О человеческой жизни» (лат.)

(обратно)

8

Выборам понтифика римского (лат.)

(обратно)

9

Внимание! (ит.)

(обратно)

10

Возвещаю вам великую радость: мы обрели Папу! (ит.)

(обратно)

11

Возвещаю вам великую радость: мы обрели Папу! Кардинала Альбино Лучиани (ит.).

(обратно)

12

Граду и миру (лат.).

(обратно)

13

Центральный вход… Да, объект со мной… Нет. С ней можно покончить только… Превосходно (ит.).

(обратно)

14

Хорошо (ит.).

(обратно)

15

Привет, мне нужен паспорт. Буду через пять минут (нем).

(обратно)

16

Вас понял (англ., радио).

(обратно)

17

Без труда не выловишь и рыбку из пруда (англ., погов.).

(обратно)

Оглавление

  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ГЛАВА 8
  • ГЛАВА 9
  • ГЛАВА 10
  • ГЛАВА 11
  • ГЛАВА 12
  • ГЛАВА 13
  • ГЛАВА 14
  • ГЛАВА 15
  • ГЛАВА 16
  • ГЛАВА 17
  • ГЛАВА 18
  • ГЛАВА 19
  • ГЛАВА 20
  • ГЛАВА 21
  • ГЛАВА 22
  • ГЛАВА 23
  • ГЛАВА 24
  • ГЛАВА 25
  • ГЛАВА 26
  • ГЛАВА 27
  • ГЛАВА 28
  • ГЛАВА 29
  • ГЛАВА 30
  • ГЛАВА 31
  • ГЛАВА 32
  • ГЛАВА 33
  • ГЛАВА 34
  • ГЛАВА 35
  • ГЛАВА 36
  • ГЛАВА 37
  • ГЛАВА 38
  • ГЛАВА 39
  • ГЛАВА 40
  • ГЛАВА 41
  • ГЛАВА 42
  • ГЛАВА 43
  • ГЛАВА 44
  • ГЛАВА 45
  • ГЛАВА 46
  • ГЛАВА 47
  • ГЛАВА 48
  • ГЛАВА 49
  • ГЛАВА 50
  • ГЛАВА 51
  • ГЛАВА 52
  • ГЛАВА 53
  • ГЛАВА 54
  • ГЛАВА 55
  • ГЛАВА 56
  • ГЛАВА 57
  • ГЛАВА 58
  • ГЛАВА 59
  • ГЛАВА 60
  • ГЛАВА 61
  • ГЛАВА 62
  • ГЛАВА 63
  • ГЛАВА 64
  • ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
  • *** Примечания ***