Рукопись Джуанело Турриано [Александр Иванович Иволгин] (fb2) читать онлайн

Александр Иволгин Рукопись Джуанело Турриано

ОТ АВТОРА. Собирая материалы для книги по истории механики периода европейского Возрождения, я натолкнулся в историческом архиве на старинный фолиант с названием «Механические забавы». Это сочинение, написанное по латыни, было опубликовано в Мадриде в конце XVIII века. Автор «Механических забав» пожелал сохранить инкогнито, довольствуясь псевдонимом «Н. X. — Трижды Величайший».

Заметки Джуанело Турриано, приведенные в «Механических забавах» показались мне чрезвычайно любопытными, и я предлагаю дословный их перевод вниманию благосклонных читателей.

«СЫНОВЬЯМ СЫНОВЕЙ МОИХ ПРАВНУКОВ.

Я, Джуанело Турриано, родившийся в преславном городе Кремоне и еще учеником почерпнувший мудрость у самого Леонардо да Винчи и у тех, о ком речь будет ниже, во время коронации на престол Священной Римской империи Карла V, происходившей в Болонье, был приглашен вместе с другими знатными мастерами во дворец для исправления чудесных часов императора.

Мы все с восторгом любовались изяществом и изысканной красотой их корпуса, но когда заглянули внутрь механизма, то увидали, что он настолько заржавел, что починить его было немыслимо. Все часовщики объявили свой приговор — механизм не годен. Лишь я молчал. И тогда дон Алонзо де Аналес маркиз де Васто спросил меня: «А что думает знаменитый механик и инженер Джуанело?» Я ответил, что берусь пустить их в ход. Уже в тот момент я замыслил обман и осуществил его, когда, выбросив ржавую рухлядь, сделал и поставил внутрь корпуса механизм, сделанный мною заново. Так я в первый раз мог обмануть того, кто был императором людей, ибо я был и есть «император» машин, механики и сверхалгебры, преподанных мне преславным Леонардо и постигнутых мною в тех ночных бдениях, что связаны с откровениями Гостей с Ближней Звезды.

Много об этом писать я не могу, чтобы не быть бесчестным перед Ними.

Император, увидя свои часы действующими, пригласил меня быть его придворным механиком. Хотя Карл был очень скуп, ко мне он был милостив и уважителен.

Движимый взаимностью, я предложил императору построить Большие Часы с более совершенным и более сложным механизмом и красотой превосходящие все бывшие доселе.

Делать их мне было нелегко. Я жил в постоянном страхе перед застенками и темницами Великой Инквизиции и особенно ее главы кровопийцы Хименеса де Сиснероса, который обвинил в ереси и сжег на кострах многих истинных мужей науки и по милости которого Джордано Бруно и его ученик Лючилио Ванино вынуждены были тайно бежать и до сих пор скитаются на чужбине. А ведь все они постигли едва ли десятую или сотую часть мудрости, дарованной нам Ближней Звездой — великому Леонардо в его зрелости и мне в моей юности.

Не имея решимости и достаточных духовных сил дать истинную модель, я должен был построить механизм по космологии Аристотеля — Птоломея. Невыразимо грустно и смешно сознавать, что такой механизм геоцентризма рассчитать и создать было неизмеримо труднее, чем если бы я создал истинную модель солнечной системы. Мои часы показывали все видимые движения планет и светил; я воспроизвел движение primum mobile (в старой астрономии — ежедневно кажущееся движение небосвода. — А.И.). Тут были: все восемь сфер с их колебаниями и движениями семи планет во всем их разнообразии и противоречии Птоломею, солнечные и лунные часы, знаки Зодиака и все крупнейшие звезды.

В этом механизме было только одних зубчатых колес более 1800, разных по величине, числу и форме зубьев. Я преодолел трудности движения Меркурия и неравные часы Луны. В эту область уже простые числа не доходили, и я ее преодолел знаниями, данными Ближней Звездой.

В непомерных трудах я закончил эти часы уже после того, как Карл V сначала отрекся от императорского престола в пользу брата Фердинанда, а от королевского престола Испании в пользу сына Филиппа II и вскоре скончался.

Когда Филипп II стал королем Испании, он возобновил со мной договор своего отца, а увидав гармонию моих новых часов, приказал быть мне ежеутренне третьим: пробуждаясь, король принимал первым патера, вторым врача и меня — третьим. Лишь после этого он выходил к своим министрам.

Король жаждал новых механических «чудес» и порой даже пытался постичь суть их внутреннего устройства. По прихоти короля я должен был со своими подмастерьями делать великое множество самодвижущихся игрушек. Я сделал фигуру женщины, которая била в тамбурин и в такт его звукам танцевала, кружилась, ходила по кругу. Я сделал фигурки сражающихся, размахивающих мечами рыцарей на вздымающихся конях; воинов, играющих на трубах и бьющих в барабаны; я сделал механических птиц, которые, подобно живым, летали во дворце.

Самым большим моим инженерным достижением было строительство больших насосов для подачи воды из Тахо в толедский Альказар, которое по указу короля я начал в 1564 и закончил в 1570 году, затратив 8 400 769 мараведис. Машина поднимала воду из реки в Толедо на высоту 110 кастильских вар (около 90 метров. — А.И.).

Работой машины все восхищались. Скульптор Беррукете высек мой бюст из белого мрамора, в мою честь выбили медаль с надписью «Virtus nunquam quiescat» (смысл фразы: «Сила великого разума никогда не может бездействовать». — А.И.), в Эскуриале повесили мой портрет, писанный маслом, однорукий начинающий литератор Мигель де Сервантес Сааведра воспел мои труды в изящной новелле.

Но не только невежды, но и самые искусные инженеры не смогли понять ее устройство, ибо я тайно использовал в машине законы сил притяжения планеты, открытые мне Гостями с Ближней Звезды. Эту тайну я доверил только младшему сыну, и она умрет вместе с ним, если в зрелости лет он не найдет достойного восприемника.

В эти времена я достиг многого и был счастлив в кругу моей большой семьи, жившей хотя и скромно, но в достатке, радостно и дружно. И вот, когда работы в Альказаре были в разгаре и мне нужно было из старой столицы Толедо приехать в новую — Мадрид к своей семье, меня сразили страшные события.

Бесчестный проходимец, неотразимый красавчик и дуэлянт предерзкий, бездушная, бессердечная тварь — дон Гуан убил на дуэли моего старшего сына, вступившегося за честь нашей семьи.

Что мог сделать я, уже старый человек? Горе, как ненасытный вампир, терзало мою душу и сердце, слезы безвольно лились из красных, опухших очей, не смежавшихся даже ночами. Денно и нощно думал я, как отметить и остановить злодеяния этого негодяя из негодяев.

Работы в Толедо стали идти без моего присмотра, а я сутками напролет в своей лаборатории в Мадриде создавал самую совершенную машину, которая когда-либо была задумана мною. В этого «Деревянного человека» я вложил всю известную мне мудрость Ближней Звезды: «Человек» ходил, используя притяжение Земли, голова, руки, шея, корпус приводились в самостоятельное движение родниками силы и mobiles (источниками питания и двигателями? — А.И.). «Человек» должен был уметь все делать и даже слушаться моей воли на расстоянии без заранее рассчитанной последовательности его движений. Для этого служили тонкие механизмы, которые я расположил на своем поясе в виде пряжки и украшений. Каждый из них можно было бы назвать камертоном, ибо они отзывались на свою ноту, звучащую в другом камертоне. Но они не были такими, какими пользуются музыканты, а более тонкими и более сложными, ибо можно создать их чувствительными и к звуку, и к свету, и к запаху, и даже к таким эманациям, которые человеком не воспринимаются. Объяснить их устройство, если бы я имел на это право, моим современникам было бы немыслимо: вам же, моим далеким потомкам, все будет ясно и без моих пояснений. Чтобы к этому не возвращаться, поведаю вам, что я должен был хранить эти тайны не только ради личной безопасности, но и ради многих народов и их истории; упаси Бог, если бы эти тайны попали в руки фанатиков, изуверов, стяжателей, работорговцев и тиранов…

Чтобы не навлекать подозрений, все работы, кроме тонких, я делал открыто, и даже когда «Человек» был готов, я его повез в Толедо. Он так часто шагал со мной к строящимся насосам, что эту улицу толедцы назвали улицей «Статуи», или «Деревянного человека». Если у меня спрашивали, как он движется, то я серьезно, но со скрытым лукавством объяснял, что это автомат, начиненный часами и он ходит, мол, так же, как из хороших часов выскакивает кукушка, возвещающая время. Понятно, что всего его искусства я никому никогда не показывал.

Когда «Человек» был доведен до полного совершенства и силы (он мог двумя руками, как соломинку, сгибать в петлю железный прут), я долго и скрытно наводил справки о местонахождении ненавистного дона Гуана.

Однажды я в задумчивости сидел в Антоньевом монастыре у могилы своего незабвенного сына, когда заметил двух гидальго, которые остановились неподалеку у могильной статуи убитого дон Гуаном командора Мадрида.

Не замечая меня, они вели разговор, который заставил бешено забиться мое сердце: один из них был негодяй дон Гуан. Сей убийца, доподлинно зная, что красавица дона Анна почти ежедневно приходит на могилу мужа, похвалялся своему дружку: он-де намерен наведываться сюда и бьется об заклад, что вскоре соблазнит несчастную вдову.

Меня осенило озарение: сразу возник, как хороший чертеж, план мести. Скрупулезно изучив статую командора, весь следующий день я наряжал «Человека» в доспехи, подобные командорским, и придал полное сходство лицу. Глухой ночью я пришел с «Человеком» на кладбище. Он по сигналам моих камертонов снял статую с постамента, отнес ее в заброшенный склеп, а сам взобрался на пьедестал, и я за несколько минут добился полного сходства со статуей командора.

Под вечер следующего дня я уже сидел в своем тайнике, когда к статуе подошел дон Гуан. Я не решился привести в исполнение свой план, так как мерзавец явно и нетерпеливо ожидал появления доны Анны. Но я ошибся: пришел его дружок, и я стал свидетелем мерзкого разговора, из которого узнал, что дона Анна пригласила убийцу своего мужа к себе домой, правда не зная, с кем имеет дело, — он назвал себя ложным именем.

Их разговор все время шел у статуи. Дружок негодяя изредка на нее посматривал и под конец сказал:

— А что скажет об атом командор?

— Ты полагаешь, он ревнив? — усмехнулся негодяй дон Гуан.

Я дал сигнал статуе повернуть голову в сторону дон Гуана. Дружок взглянул и сказал с ужасом:

— Гляди! Кажется, он смотрит на тебя!

Но прелюбодей не только не смутился, но даже с издевкой сказал:

— Эй! Командор! Едва стемнеет, приходи к доне Анне и стань на страже у ее покоев. А я тем временем буду наслаждаться!

По моей воле статуя кивком головы дала согласие. Дон Гуан отпрянул, чертыхнулся и сказал:

— Почудилось, будто сей идол кивнул головой. Должно быть, привиделось с похмелья… Пора мне на свидание.

Когда совсем стемнело, я помог статуе спуститься с пьедестала, и мы быстро зашагали к дому доны Анны… Я заглянул в окно и сквозь щели в шторах увидал любовников. Я возложил руки на пояс с камертонами и направил статую к входу. Услышав шум и увидав «командора», дона Анна упала в глубокий обморок. Лицо дон Гуана залила мертвенная, зеленоватая бледность. Хвала провидению, мой механический мститель покончил с негодяем.

Было далеко за полночь, когда мой автомат извлек из склепа статую командора и водворил на пьедестал. Остаток ночи я в тиглях и камине своей лаборатории сжигал доспехи и ставшую ненужной всю начинку автомата и вместо нее поставил простейшее устройство. Остался все тот же простой автомат — «Деревянный человек». Он умел только шагать…»

ОТ АВТОРА. На этом записки Джуанело Турриано, приведенные в книге «Механические забавы», обрываются. Рукопись не закончена. Удастся ли найти ее продолжение? Маловероятно. Во всяком случае, о величайшем изобретении прошлого, «Механическом человеке», пока известно не более того, что пожелал сообщить некто скрывшийся под псевдонимом — «Н.Х. — Трижды Величайший».

Я же был бы несказанно обрадован любому известию, которое каким-либо образом касается рукописи механика Джуанело Турриано.

И последнее: при переводе рукописи мне показалось странным почти полное сходство эпизода в изложении Турриано с чудесным произведением Александра Сергеевича Пушкина «Каменный гость». Но изучение соответствующих литературоведческих работ показало, что эта эпопея дон Гуана была навеяна поэту, и не только ему, первоисточниками: испанским фольклором — народными толедскими, севильскими преданиями и сказаниями, восходящими к XVI веку, то есть опять-таки ко времени жизни вполне реальной исторической личности Джуанело Турриано.

Любопытно, что рукопись великого механика снимает «колдовской», мистический налет с легенды о визите Каменного гостя.