Малой Глуши.
— Туда не ходит, — сказал грузчик, — до Болязубов ходит. А от Болязубов на попутке. Или там, не знаю, договоритесь с кем-то из местных.— Хорошо, — терпеливо повторил он, — где отходит автобус на Болязубы?— А вон там, через площадь, — сказал грузчик, — только ночью они не ходят.— А касса где?— Там и касса. Только ночью она не работает.— А когда открывается?— Утром, — равнодушно сказал грузчик, — вот утро будет, касса откроется.— В котором часу?— В восемь. Или в девять. Раньше все равно автобусов не будет.— А-а, — сказал он разочарованно и поглядел на часы. Зеленые тусклые стрелки показали половину пятого.— Койка не нужна? — спросил грузчик с надеждой.— Нет, — сказал он, — какая койка? Я на вокзале переночую.— Смотрите, — повторил грузчик, — раньше девяти не откроют.— Я подожду.Разговор зашел в тупик; он кивнул собеседнику, тот тут же равнодушно отвернулся и, глядя в небо, задумался о чем-то своем.На вокзале было все так же пусто; он сел на лавку, лицом к окну на площадь, опустил рюкзак на пол. По сравнению с шумным поездом, где плакали дети, а женщины переговаривались высокими резкими голосами, здесь было очень тихо. По грязноватому оконному стеклу ходили тени от веток. На внутренней стороне век осталось ощущение скребущего песка; он закрыл глаза и с силой потер их, в очередной раз удивившись тому, что в темноте среди плывущих пятен перед внутренним взором возникает подобие радужки с черной дырой зрачка посредине.Уснуть не получалось, небо медленно светлело, сделалось плоским и серым, вокзал стал постепенно оживать, появилась сонная уборщица и начала шаркать шваброй между рядами скамеек. Он поднял рюкзак и поставил на скамейку рядом с собой; хлопнуло окошечко кассы, кассирша в очках и в перманенте что-то считала на калькуляторе, очень похожая на нее женщина подняла железный занавес киоска; конфеты в пластиковых прозрачных банках блестели, как елочные игрушки.Откуда-то возник народ, группка студентов в штормовках с эмблемой института на спине переминалась у кассы; девчонки были коренастые, громкоголосые и все, как на подбор, дурнушки. Женщина с девочкой расстелили на лавке газету и выложили на нее хлеб и завернутое в серую марлю сало.Пьяный ходил по залу, словно ища, с кем бы подраться, перебросился несколькими фразами со студентами; один из парней вроде замахнулся, второй удержал его за руку, отошел, что-то сказал женщине, огляделся и плюхнулся на лавку рядом с ним. Он брезгливо отодвинулся.— Не уважаешь? — спросил пьяный.— Отвяжись, — сказал он и пожалел, что вообще заговорил, тот только и ждал, что на него обратят внимание.— А пошли, разберемся, — сказал пьяный весело.У пьяного было красное воспаленное лицо и белые глаза, какие бывают у людей, которые ничего не боятся.— Что? В штаны наложил? — спросил пьяный. — А спорим, я тебя убью, и мне за это ничего не будет? Спорим?Особой логики в этом заявлении не было, но звучало оно очень убедительно.Ему даже показалось, что в руке у пьяного блеснул нож, и вообще, пьяный был не столько пьяный, сколько взвинченный и продолжал накручивать себя еще сильнее.Он уже начал лихорадочно обдумывать дальнейшие свои действия: извиниться? откупиться? поставить выпивку? пригрозить? Бесшабашная храбрость могла быть и симулированной, недаром же пьяный не стал вязаться к студентам; там было четверо сильных молодых парней. В растерянности он начал озираться по сторонам, и, заметив его взгляд, серьезный молодой милиционер, лопоухий и сероглазый, отделился от подоконника и подошел к ним.— Проблемы? — спросил милиционер.— Иди, Костя, сам разберусь, — сказал пьяный.Но милиционер продолжал стоять, нетерпеливо притопывая ногой в черном ботинке, и пьяный неохотно отошел, что-то бормоча себе под нос.— Черт знает что у вас тут творится, — сказал он сердито.— Вы бы поаккуратней, гражданин, — упрекнул милиционер.— Я-то тут при чем?— Значит, при чем.— У вас тут к людям пристают на вокзале, это что, по-вашему?— Сергеич? Да он мухи не обидит. А вы вот документы покажите.Он полез во внутренний карман куртки, достал паспорт в кожаной обложке.— Далеко заехали, — сказал милиционер, глядя на штамп прописки.— Да уж, — согласился он, — дальше некуда.— Куда следуете?— В Болязубы, — сказал он, и пронзительное название деревни действительно отозвалось ноющим больным зубом слева в нижней челюсти.— Чего тогда сидите?— Жду, когда касса откроется. На автостанции.— Касса уже открылась, — сказал милиционер. — А автобус на Болязубы в семь утра.Он поглядел на часы. Было без пяти семь.— Ах ты!Милиционер нарочито неторопливо разглядывал его паспорт, сверял его лицо с фотографией, смотрел на
Последние комментарии
2 минут 28 секунд назад
6 минут 28 секунд назад
11 минут 21 секунд назад
1 час 44 минут назад
1 час 46 минут назад
1 час 55 минут назад