Непристойное предложение [Мэг Кэбот] (fb2) читать онлайн

Патриция Кэбот Непристойное предложение

Глава 1

Шропшир, Англия. Июнь 1830.

— Проклятие, Пэйтон, — взорвался Росс Диксон, — Я не могу завязать эту треклятую штуковину. Завяжи ты.

Пэйтон, находясь на слишком ответственной стадии завязывания галстука своего второго по старшинству брата, чтобы рисковать даже бросить взгляд на самого старшего, отрезала:

— Дождись своей очереди.

— Чертовой очереди, — Хадсону, стоявшему с задранным подбородком, чтобы видеть младшую сестру, корпевшую над его галстуком, приходилось смотреть вниз поверх своих высоких скул, но и тогда он мог рассмотреть лишь ее макушку. — Дождись своей чертовой очереди.

— Дождись своей чертовой очереди, — исправилась Пэйтон.

Росс в ярости отвернулся от зеркала, концы его галстука бесформенно свисали с шеи.

— Проклятье, Хад! Прекрати подстрекать ее к ругательствам. Ты хочешь, чтобы она первому же парню, который пригласит ее сегодня на танец, предложила дождаться своей чертовой очереди?

— Никто не пригласит Пэйтон танцевать, — заявил Рэли, сидящий возле окна. Его галстук уже был повязан, и сестра отослала его в дальний конец комнаты с суровым предостережением не теребить и не ослаблять его. Рэли сидел в лучах предзакатного солнца, глядя на вереницу экипажей, останавливающихся перед домом. — Она слишком уродлива.

— Захлопни свой чертов рот, Рэли, — посоветовала ему Пэйтон.

Росс заскрежетал зубами.

— Пэйтон, — прорычал он. — Прекрати ругаться. Ты не дома и не на борту судна. Помнишь наш договор? Ты можешь сколько угодно дерзить, пока мы находимся дома или в море, но дома у других людей ты будешь вести себя как…

— Знаешь, — перебил его Хадсон, — Пэйтон не так уж и уродлива, Рэли. Эт’ всё её отвратительные волосы, — глядя на них с высоты своего роста, Хадсон чувствовал себя вправе критиковать. — Росс, почему, когда этим летом ты брил всем нам головы, ты не обрил и Пэйтон? Может, вместо того, чтобы стричь, было бы лучше, если б она просто избавилась от всего этого и начала отращивать волосы заново.

— А почему ты, — возразил Росс раздраженно, — нанял вшивого кока? Если бы ты не взял его на работу, никому из нас не нужно было бы брить голову, и Джорджиана не допекала бы меня постоянными просьбами купить для Пэйтон шиньон.

— Шиньон? — Пэйтон сморщила свой покрытый веснушками носик. — Что бы я делала с шиньоном? Носить волосы какой-то женщины поверх своих? — она содрогнулась. — Нет уж, спасибо. Я вполне счастлива, дожидаясь, пока снова отрастут мои собственные.

Хадсон фыркнул.

— Тебе ж нравится, что твои волосы коротко обрезаны. Признай эт’. Ты у нас ленивица и никогда не любила заплетать те чертовы индейские косички, которые обычно носила.

Пэйтон глянула на него снизу вверх своими светло-серыми глазами.

— Осторожнее, — предупредила она, в шутку затягивая потуже его галстук. — Может, у меня и нет больше индейских косичек, но я все еще с легкостью могу перерезать горло.

— Кровожадная, да? — Хадсон потянул за один из коротких рыжевато-каштановых завитков, которые Пэйтон пыталась — как она опасалась, безуспешно — собрать под пару черепаховых гребней. — Тебе придется научиться обуздывать свою склонность к насилию, девочка моя, или ты никогда не найдешь себе мужа.

Пэйтон состроила презрительную гримасу.

— Я не понимаю, зачем мне нужен муж, когда у меня уже есть вы трое, чтобы указывать, что мне делать.

— Затем, что в конце концов, — сказал Росс, — Хад и Рэли собираются последовать моему примеру и жениться, оставив тебя совсем одну.

— В каком смысле одну? — Пэйтон уставилась на него поверх обнаженного плеча. — Всегда остается папа.

— Мы с Джорджианой позаботимся о папе, — сообщил ей Росс. — Но ни один из нас не хочет быть обременен вдобавок моей сестрой-старой девой.

— Если ты прекратишь быть такой задницей и дашь под мое командование собственный корабль, — прохладно сказала Пэйтон, — то тебе не придется беспокоиться о сестре-старой деве, не говоря уже о поисках для меня мужа.

Росс выглядел охваченным ужасом.

— Кораблем Диксонов ты будешь командовать только через мой труп, — заявил он.

— Но почему нет? Я намного лучший навигатор, чем Рэли, а у него есть свой корабль уже восемь лет, — она прищурилась, взглянув в сторону Рэли. — Ко всему прочему он провел большую часть этих лет, безнадежно потерявшись.

Снова подняв взор от окна, Рэли добродушно заявил:

— Я не терялся, дорогая моя. Я исследовал ранее неизученную территорию. Вот в чем разница.

— Ты заблудился, Рэли. Твой груз испортился, пока ты ходил по кругу, пытаясь найти правильное направление возле Мыса Доброй Надежды^[1]. Вот только ты был не у Мыса Доброй Надежды, не так ли?

Рэли махнул рукой в ее сторону.

— Мыс Горн^[2], мыс Надежды. Все эти мысы выглядят одинаково. Разве удивительно, что я перепутал их между собой^[3]?

Пэйтон, повернувшись, вперила взгляд в своего старшего брата, который возился с воротником рубашки, глядя в зеркало над туалетным столиком.

— Видишь? Ему ты дал команду, а мне нет? Я, по крайней мере, могу отличить друг от друга материки.

— Компания, — объяснял Росс, глядя на свое отражение, так терпеливо, как будто разговаривал с ребенком, — называется «Торговый флот Диксон и сыновья», Пэйтон, — когда она резко втянула воздух, Росс поднял вверх руку и сказал: — И прошу тебя, не начинай снова спорить о том, что мы должны сменить название на «Диксон, сыновья и дочь». Я не имею ни малейшего намерения становиться посмешищем среди судопромышленников, назначив женщину капитаном корабля.

— А что не так с женщинами-капитанами? — язвительно потребовала ответа Пэйтон. — Я довольно часто командовала экипажами ваших кораблей, когда вы были слишком пьяны, чтобы удержать штурвал — и вполне успешно, за что вам большое спасибо. Не понимаю, почему меня необходимо сплавить замуж как какую-то дурочку, когда у меня, по крайней мере, столько же опыта, как и у любого из вас…

— Послушай, Пэй, — Хадсон прочистил горло, — ты собираешься завязывать мне галстук или ссориться с Россом? — когда ее пылающий взор остановился на нем, он быстро отступил назад. — Хорошо-хорошо. Пожалуйста, продолжай ругаться с Россом.

— Не волнуйся, Пэй, — протянул от окна Рэли, — у Росса не будет иного выбора, кроме как в конце концов сделать тебя капитаншей. Ни один парень не позовет тебя замуж. Ты слишком уродлива.

— Она не уродливая! — взорвался Росс, наконец отворачиваясь от зеркала. — Ну, по крайней мере, теперь. После того как я заплатил почти чертову сотню фунтов за это проклятое платье, в которое она одета.

— Не забудь, — напомнил ему Хадсон, — о подходящих к нему туфельках. И шляпе, и плаще.

— Еще одна сотня фунтов, — Росс поднял бокал с бренди, который он поставил на туалетный столик, и осушил его одним глотком. — И чего ради, хотел бы я знать? В этом платье недостаточно материала, чтобы хотя бы прилично ее прикрыть.

Пэйтон глянула вниз на свое декольте. Вырез несколько смелый. Она обладала не так уж и многим, но то, что имела, было довольно откровенно выставлено напоказ. Посмотрев вверх, она увидела, что Хадсон проследил за ее взглядом.

— Да, Пэй, — сказал он, — я заметил, что ты обзавелась грудью. Когда это произошло?

— Не знаю, — Пэйтон покачала головой в недоумении. — Прошлым летом, думаю. Где-то между Нью-Провиденсом и островами Кис^[4].

— Когда мы были в Нассау^[5], я не заметил у тебя никакой груди, — заявил Росс.

Как старшего ребенка в семье его всегда раздражало, когда Пэйтон — самая младшая — делала что-то без разрешения, например, росла.

— Это потому что она все лето не носила ничего, кроме тех жутких полосатых брюк, — Рэли, их семейный щеголь, слегка содрогнулся. — Помните? Джорджиане почти пришлось содрать их с нее, когда мы вернулись в Лондон.

— Я носила брюки, — строго указала Пэйтон, — потому что не хотела, чтобы все заглядывали мне под юбку всякий раз, когда я забиралась на бизань-мачту…

— Мечтать не вредно, — высказал замечание Хадсон.

Игнорируя его, Пэйтон продолжила:

— А жилет я надевала потому, что у меня не было ничего, чтобы поддерживать то, что дрыгалось под моей рубашкой. Здесь мне вас благодарить не за что.

— Женское белье, — Росс кивнул. — Я забыл. Еще сотня фунтов. И ради чего, я вас спрашиваю?

Дверь в спальню открылась, и Джорджиана Диксон веско произнесла:

— Конечно, чтобы выдать ее замуж.

Затем, заметив распахнутый воротник мужа, со вздохом добавила:

— Полагаю, ни одному из вас не пришло в голову, что большинство мужчин нанимают камердинеров, чтобы галстуки им повязывали слуги, а не младшие сестры.

Теперь передернуло Хадсона.

— Я не хочу, чтобы какой-то малый прикасался ко мне, не говоря уж о моей одежде.

— Действительно, Джорджиана, — Росс, как заметила Пэйтон, был совсем не так терпелив со своей молодой женой, каким он был еще несколько месяцев назад. В конце концов, тогда он только ухаживал за ней. Теперь, когда они были благополучно женаты, и ей некуда было деваться, Росс довольно ясно давал понять, что больше не собирается терпеть новомодные идеи, которые она привезла с собой из Лондона. — Есть что-то… ну, противоестественное в том, чтобы один мужчина помогал другому одеваться. Это женская работа.

Джорджиана кивнула. Она, по наблюдениям Пэйтон, вполне привыкла к извращенной логике, к коей часто прибегали в семье, в которую она вошла благодаря браку.

— Понятно, — сказала она. — И поэтому бедняжка Пэйтон должна одеть всех вас, прежде чем вы позволите ей заняться собой.

Возмущаясь, невестка сбоку подошла к Пэйтон и начала вынимать гребни из ее волос.

— Вам троим должно быть стыдно, — отчитывала их Джорджиана. — Бога ради, научитесь завязывать свои галстуки сами. Я заметила, что капитан Дрейк умеет это делать. Нет ни одной причины, почему бы любой из вас не мог это сделать. Вы же не немощные.

— О, да, капитан Дрейк, — сказал Хадсон, закатывая глаза.

— Капитан Дрейк умеет делать всё, — спародировал Рэли тонким голоском, и хотя было непонятно, кого именно он передразнивал, Пэйтон бросила на него предостерегающий взгляд. У нее было смутное подозрение, что он пародировал ее, и в этом случае она будет вынуждена дать ему отведать кулака при первой же подвернувшейся возможности.

— Я только что встретила капитана в коридоре, — пользуясь гребнями, Джорджиана начала распутывать колтуны в скандально коротких кудрях Пэйтон. Она обнаружила, что если уложить их под правильным углом, то возможно удастся создать иллюзию того, что волосы Пэйтон длиннее, чем до подбородка, чего в действительности не было. — И он выглядел вполне презентабельно. Куда презентабельнее, чем ты, Росс, выглядел в ночь перед нашей свадьбой.

— Точно, — со смехом произнес Хадсон. — Но Росс, по-моему, в ту ночь уничтожил большую часть бутылки рома, так что вполне понятно, что он не мог выглядеть наилучшим образом…

— Как я понимаю, — продолжала Джорджиана так, будто Хадсон ее не прерывал, — капитан Дрейк не держит камердинера, так что мне остается только предположить, что он, по крайней мере, способен самостоятельно одеться.

— Или ему помогла мисс Уитби, — язвительно заметил Рэли.

Пэйтон была так поражена, что, подскочив, стремительно повернулась лицом к брату, и ее волосы оказались вне досягаемости Джорджианы.

— Она этого не делала, — заявила девушка.

Но даже произнося это — со всем презрением, которое только смогла выразить — часть ее задавалась вопросом: а не может ли это быть правдой? К сожалению, это сомнение, должно быть, прозвучало в ее голосе, поскольку Джорджиана, бросив на Рэли неодобрительный взгляд, сказала:

— Конечно, нет. Мисс Уитби не делала ничего подобного. В самом деле, Рэли, тебе обязательно нужно так провоцировать сестру?

Пэйтон почувствовала, что ее щеки начинают гореть, и она прекрасно знала, что это было не из-за того, что комната выходила на запад, и последние лучи заходящего солнца проникали сквозь оконные рамы высотой в десять футов.

— На самом деле, — произнесла она, возвращаясь в руки своей невестки, — это меня не волнует. Меня определенно не заботит, кто одевает капитана Дрейка. Пусть бы он имел хоть целый гарем женщин, которые бы его одевали, мне нет до этого дела.

Джорджиана нахмурилась и снова занялась ее гребнями для волос. После трех месяцев замужества она уже привыкла к сомнительным разговорам между своим мужем и его братьями — а иногда и их сестрой — как к шутке. Джорджиана могла только стараться предотвращать такие разговоры, игнорируя их, или, как сейчас, воспринимая их спокойно.

— Ну, кто бы его ни одевал, — сказала она, — это была не мисс Уитби. Я видела ее собственными глазами внизу не далее как полчаса назад. Она была с вашим отцом. Он показывал ей последнее пополнение в своей коллекции.

Все четверо отпрысков Диксон простонали. Сэр Генри Диксон в свое время был очень успешным дельцом, основателем «Диксон и сыновья» — торговой транспортной компании, которая принесла ему значительное состояние. Но с тех пор как умерла его любимая жена — сразу после рождения Пэйтон — он утратил всякий интерес к своему делу, и в конце концов передал всё управление сыновьям. Теперь сэр Генри проводил большую часть времени, вспоминая свою умершую жену и собирая пиратские вещицы. Гордостью его жизни была коллекция мушкетных пуль, которую он приобрел в Нассау. Мушкетные пули, выпущенные, как ему сказали, из пистолетов, принадлежавших различным капитанам пиратов, среди коих был и Черная Борода^[6]. Эту коллекцию он везде возил с собой и показывал всякому, кто имел несчастье проявить к ней хоть малейший интерес.

Пэйтон не могла не почувствовать злорадное удовлетворение от того, что ненавистная мисс Уитби попалась в ловушку отца. Теперь она проведет добрую часть часа, слушая монотонные разглагольствования отца о калибрах и химическом составе свинца, чего Пэйтон пожелала бы только своему худшему врагу. А так как мисс Уитби и была этим врагом, то Пэй почувствовала себя исключительно счастливой.

— А во что, — спросила Пэйтон невестку с обманчивой небрежностью, — мисс Уитби одета этим вечером?

— О, ла, — сказала Джорджиана. — В голубое нечто из легкого тонкого материала с розовыми розетками. Представить не могу, где она его достала. На мой взгляд, оно для девушки помоложе. И с этими рыжими волосами розовый — не ее цвет, — Пэйтон была невысокой для своего возраста, и Джорджиане пришлось наклониться, чтобы прошептать: — Твое платье намного красивее.

Несмотря на все попытки Джорджианы проявить деликатность, муж ее услышал.

— Я очень надеюсь, что платье Пэйтон красивее, учитывая, сколько я за него заплатил, — проревел он.

Пэйтон смущенно одернула пышные рукава своего вечернего платья из белого атласа. Ей страстно хотелось также одернуть корсет, который неудобно впивался в бедра, но она не решилась сделать этого при братьях, находящихся в комнате. Поддразнивания, которые обрушились бы на нее, узнай они, что она в корсете, были бы беспощадны. И Пэйтон знала, что они почувствовали бы себя обязанными поделиться этой информацией с каждым, кого встретят сегодня за ужином. Пэйтон никогда раньше не надевала корсет, не говоря уж о гребнях для волос, серьгах и даже духах. Она не могла не изумляться своему собственному преображению. В действительности, появление невестки в их семье не принесло вреда, как должно было быть по заверениям Хадсона и Рэли. Невестки, как обнаружила Пэйтон, разбираются во множестве разных вещей и совсем не против поделиться этим знанием.

Например, сведениями по поводу платья мисс Уитби. Пэйтон даже надеяться не могла, что какой-то из ее братьев будет достаточно наблюдателен, чтобы справиться с этим. Рэли мог бы правильно уловить цвет, а Хадсон мог бы сказать что-то по поводу размера и формы груди мисс Уитби, но на этом всё. Какими полезными могут быть женщины! Прожив всю свою жизнь почти исключительно в компании мужчин, Пэйтон была весьма изумлена этим открытием.

— То есть она во всеоружии? — Пэйтон нахмурилась своему отражению в зеркале над бюро. — Что у нее на мачте?

— Под этим, я полагаю, ты имеешь в виду, какая у мисс Уитби прическа? — Джорджиана покачала головой. — Что ж, я скажу тебе. Распущенные волосы.

— Мисс Уитби, мисс Уитби, — прогремел Росс. — Я должен слушать о чертовой мисс Уитби до конца моей жизни? Кто-нибудь собирается завязать мне проклятый галстук?

Джорджиана заправила последний завиток Пэйтон под черепаший гребень.

— Право же, Росс, — мягко произнесла она. — Тебе обязательно так сквернословить?

— Да, Росс, — сказала Пэйтон, стремясь следовать благовоспитанному примеру своей невестки, — Заткни свой чертов рот.

Хадсон, который в это время как раз делал глоток из своего бокала с бренди, разбрызгал содержимое по всей комнате, позабавленный возмущенным заявлением Пэйтон. Несколько капель янтарного напитка приземлились на рукаве нового вечернего пиджака Рэли. С проклятиями еще более красочными, чем у Пэйтон, тот вскочил, и двое мужчин тут же начали драться, в то время как Росс продолжал громко требовать, чтобы его жена — или сестра, неважно, лишь бы сделали — повязала его галстук. Джорджиана начала в тысячный раз настаивать, чтобы Диксоны наняли слугу, в то время как Пэйтон, чтобы отплатить Рэли за его передразнивания, кинулась ему на спину и потянулась рукой к его шее, чтобы испортить галстук, который она так тщательно повязала всего полчаса назад.

Рэли зарычал и поднял руки, чтобы схватить ее за запястья. Слишком поздно Пэйтон осознала, что сначала надо было подумать, а потом действовать — принцип, о котором ей постоянно напоминала невестка. Борьба с братьями в ее теперешнем облачении несколько отличалась от борьбы с ними в бриджах. Когда она уцепилась за спину Рэли своими коленями, зная, что он сделает все возможное, чтобы сбросить ее, пластинки тугого корсета Пэйтон впились ей в ребра и бедра; тугая шнуровка ограничивала ее движения гораздо больше, чем самые пылкие объятия — не то чтобы Пэйтон знала что-то об объятиях, страстных или нет. Тонкокостная и будучи вполовину легче своих братьев, Пэйтон всегда в большей степени полагалась на свою гибкость, чтобы выпутаться из любой переделки, которую они для нее задумывали. Однако сейчас железная хватка ее корсета сделала невозможной такую изворотливость.

Ее невестка, должно быть, поняла это, поскольку позади себя Пэйтон услышала, как Джорджиана неистово закричала:

— Рэли! Поставь ее на ноги. Это не смешно. Кто-то может пострадать. Опусти ее, Рэли!

— Я опущу ее, — сказал Рэйли, — головой в уборную.

Затем с дьявольским смехом Рэли сделал движение, изображая, как перекинет ее через голову.

Пэйтон отказывалась умолять. В конце концов, она — Диксон. Кусаться, царапаться, просить о снисхождении было ниже достоинства Диксонов, как и пинки ногой в интимные места одного из противников, что, как довольно давно усвоила Пэйтон, гарантировало ей освобождение из захвата любого мужчины, но пробуждало в нем самую беспощадную ярость. Ей оставалось только надеяться, что из того факта, что она до сих пор не вырвалась, Рэли поймет: сестра не в своей обычной прекрасной бойцовской форме. Закрыв глаза, Пэйтон без слов проклинала тот день, когда позволила невестке уговорить себя надеть корсет и смирилась с тем, что придется свалиться бесформенной кучей на твердый паркетный пол…

Пока большая сильная рука не обхватила ее сзади за талию. О, хорошо, подумала Пэйтон. Это Росс. Слава Богу, один из ее братьев все-таки заметил, что она попала в затруднительное положение, даже если заметил он это только благодаря жене.

Но когда мужчина, держащий ее за талию заговорил, Пэйтон поняла, что это был вовсе не Росс.

— Сколько раз я должен предупреждать тебя, Рэли? — спросил Коннор Дрейк своим глубоким рокочущим голосом. — Руки прочь от своей крошки-сестренки.

— Ага, крошка, вашу мать! — заявил Рэли, продолжая держать запястья Пэйтон в железных тисках. — Должен тебе сообщить, что это она напала на меня.

— Как бы то ни было, ты отпустишь ее.

— С чего бы это? — сварливо произнес Рэли. — Она…

— С того, — ответил Дрейк, — что я так сказал.

Пэйтон не могла видеть, что Дрейк сделал своей свободной рукой, но что бы это ни было, оно заставило Рэли вскрикнуть от боли. Внезапно ее запястья оказались свободны. В следующее мгновение она ощутила, что ее поднимают со спины брата при помощи одной руки, обвившейся вокруг ее талии. Эта рука прижала ее к телу своего владельца. Очень твердому, большому и мускулистому телу. Телу, которое Пэйтон за последние несколько лет очень хорошо изучила — к сожалению, только посредством наблюдения. Ощущение этого тела сейчас, прижатого к ее, — даже если это всего на секунду или две и через многочисленные слои юбок и пластинки китового уса — заставило Пэйтон почувствовать себя так, будто Рэли преуспел в своем жестоком намерении, и ее качает от столкновения головы с полом.

На самом же деле ее голову заставило кружиться столкновение с телом Коннора Дрейка.

— Теперь ты, — услышала она голос Дрейка, его теплое дыхание щекотало ей ухо. — Я думал, что предупреждал тебя, чтобы ты ввязывалась только в те драки, в которых ты можешь выиграть — с людьми твоего размера.

Как только ее ноги коснулись паркета, Пэйтон почувствовала, как Дрейк убрал свою руку. Нет, подумала она с сожалением таким же острым, как реальная физическая боль.

Но она не могла, хоть убей, придумать способ, как бы заставить его оставить руку на месте. Мисс Уитби, конечно, упала бы в обморок или выкинула еще какой-нибудь трюк, чтобы остаться в его руках. Но Пэйтон никогда в жизни не падала в обморок и не имела ни малейшего понятия о том, как его изобразить.

Так что у нее не было иного выбора, кроме как повернуться к своему спасителю и сказать так язвительно, как могла:

— Спасибо за вашу помощь, но могу заверить, в этом не было необходимости. Ситуация была полностью под моим контролем.

Или, по крайней мере, она думала, что так сказала. Когда она подняла голову, чтобы взглянуть Дрейку в глаза — а чтобы это сделать, ей пришлось задрать подбородок довольно высоко, поскольку он был необычайно высок, даже выше ее братьев, а ведь они считались гигантами в некоторых далеких странах, где побывали — все здравые мысли улетучились, и она могла только таращиться на него.

Небрежно прислонившись к одному из столбиков кровати, Дрейк скрестил руки на груди и смотрел на нее сверху вниз своими очень яркими голубыми глазами, с улыбкой, играющей в уголках широкого, выразительного рта. Он выглядел просто потрясающе в новом черном вечернем камзоле, который уж слишком хорошо, по мнению Пэйтон, облегал его широкие плечи. В дополнение к камзолу на нем были жилет из белого атласа и пара бриджей, которые, когда она опустила на них свой взгляд, поразили ее тем, что были, довольно тесноватыми спереди (до такой степени, что приводили в совершеннейшее смятение подобных ей молодых леди, которые интересовались такими вещами).

С другой стороны, кажется, она думала так обо всех брюках капитана Дрейка; невестка заверила ее, что, на самом деле брюки капитана довольно свободного покроя, и высказала предположение, что, может быть, Пэйтон следует обратить свое внимание на что-нибудь другое.

Несмотря на то, что это, возможно, был очень здравый совет, Пэйтон в последнее время обнаружила, что не может ему следовать.

— Правда? — протяжно произнес Дрейк. — Что ж, тогда, надеюсь, вы простите меня. Мне показалось, что вы находитесь в бедственном положении.

— Глупости, — Пэйтон вскинула голову и поняла, к своему смущению, что один из ее гребней сполз вниз во время схватки с Рэли. Он свободно свисал, болтаясь прямо над обнаженным плечом. Девушка подняла руку и попыталась запихнуть его обратно на место. — Я прекрасно могу о себе позаботиться.

Голос Пэйтон умолк, и не из-за того, что ее братья продолжали шумно бороться позади нее, а потому что взгляд Дрейка, когда она подняла руку, чтобы поправить гребень, внезапно переместился с ее глаз вниз к вырезу платья, который, как сетовал Росс некоторое время назад, был довольно смелым. Быстрый взгляд вниз показал, что теперь он был не просто смелым, но совершенно неприличным: в то время как платью никакого существенного вреда нанесено не было, из-за ее потасовки с братьями из кружевных чашечек этого предательского корсета выглядывало намного больше, чем предполагалось.

Пэйтон немедленно начала заталкивать грудь на место, где ей и положено было находиться. Она была не слишком одарена природой в плане бюста. Казалось, у любой другой женщины спереди было побольше, чем у нее, но и то, что Пэйтон имела, стало абсолютно неуправляемым… по крайней мере, для девушки, которая привыкла не иметь там вообще ничего. Но шумный вдох невестки сказал ей, что, возможно, ей следовало бы уединиться, по крайней мере, из-за того, что она находилась в обществе джентльмена, который не являлся ее кровным родственником.

— О, капитан Дрейк, — воскликнула Джорджиана, поспешив вперед и схватив капитана за руку. — Мы вас побеспокоили? Боюсь, это просто очередное семейное разногласие.

Когда взгляд капитана так и не покинул область груди Пэйтон, Джорджиана потянула его за руку, подталкивая назад к открытой двери, через которую минуту назад ему удалось пройти совершенно незамеченным. Это, как предположила Пэйтон, была задуманная Джорджианой стратегия, с помощью которой она надеялась отвлечь капитана достаточно надолго, чтобы дать золовке время поправить лиф платья. И она воспользовалась этим обстоятельством, резко одернув свой корсет.

— Они — совсем как мальчишки, не правда ли, капитан? — звонко смеясь произнесла Джорджиана, переступая через распростертые ничком тела ее деверей, которые после спасения Пэйтон еще долгое время продолжали мутузить друг друга, пока в конце концов с громким грохотом не свалились вместе на пол. — Не могу представить, как вы терпели их столько лет. Рэли, Хадсон, — сказала она. — Здесь наш хозяин. Подниметесь.

Первым встал Рэли, поправляя свой камзол.

— Хозяин, — пробормотал он. — Ради всего святого, это же просто Дрейк.

Хадсон разделял мнение младшего брата.

— Действительно, Джорджиана, — сказал он, раздраженно. — Ты добавишь ему гонора, называя хозяином, как сейчас. Не успеешь оглянуться, как он начнет ходить по округе, настаивая, что он — баронет или что-то типа того.

— Вообще-то я и есть баронет.

Хадсон кисло взглянул на невестку.

— Видишь, что ты наделала, — сказал он.

У Джорджианы был страдальческий вид.

— Хадсон, — сказала она. — Капитан Дрейк — баронет. Помнишь, я объясняла тебе в карете, что он унаследовал титул, когда умер его брат…

— Это не важно, — заявил Хадсон.

— И я так думаю, — настаивал Рэли. — Мы же не должны теперь обращаться к тебе «сэр», Дрейк, правда? Потому что я, например, не перенесу этого после всего, через что мы прошли вместе.

— Я не думаю, — задумчиво согласился Хадсон, — что мог бы обращаться «сэр» к человеку, которого я побеждал в карты столько раз, сколько Дрейка.

Тот низко поклонился.

— Джентльмены, — сказал он с насмешливой серьезностью. — Я абсолютно уверен в том, что никто из вас не позволит изменению в моем общественном положении лишить меня того уважения, которое, я знаю, вы всегда ко мне питали.

— Поцелуй меня в задницу, Дрейк, — предложил Хадсон, а Рэли издал губами неприличный звук.

— О, Боже — произнесла Джорджиана, открывая веер и энергично обмахивая им свои пылающие щеки.

Дрейк выпрямился из поклона с улыбкой во все лицо — одной из тех улыбок, которые заставляли Пэйтон слегка задыхаться, даже если она не дралась с братьями.

— Приятно сознавать, — прокомментировал он, — что несмотря на то, что многое в этой жизни способно измениться, в нем всё же есть место постоянству.

— Послушай, Дрейк, — Росс провел пальцем по своему все еще распахнутому вороту. — Джорджиана говорит, что ты завязал этот узел сам. Это правда? Ты должен показать мне, как это делается, старик. Я, кажется, никак не могу освоить эту штуковину.

— Джентльмены собираются в бильярдной, — ответил Дрейк, все еще улыбаясь. — Я присоединюсь к вам и с удовольствием дам тебе совет насчет галстука.

— Бильярдная, — эхом отозвался Хадсон. — У этого гада есть бильярдная комната. В том, чтобы быть баронетом что-то есть, Рэл.

— Держу пари, что там есть виски, — сказал Рэли. — В бильярдных всегда есть виски.

В мире просто не существует достаточно широкой двери, чтобы пропустить всех троих братьев Диксон, когда они рвутся к виски, и дверные проемы Дэринг Парка не были исключением. Пэйтон с приподнятыми бровями наблюдала, как ее братья пихались локтями и толкали друг друга, спеша выйти из комнаты. И только когда они ушли, Дрейк — его брови тоже были подняты — повернулся к Джорджиане и сказал так спокойно, будто с тех пор, как он вошел в комнату, ничего необычного не произошло:

— Миссис Диксон, леди, по-моему, собираются перед ужином в гостиной.

— О, — Джорджиана отчаянно обмахивалась веером, еще не вполне придя в себя после того, как Хадсон предложил Коннору Дрейку поцеловать себя в зад. — Спасибо, капитан. Это довольно… это очень любезно с вашей стороны — лично зайти, чтобы сообщить нам об этом…

— Не за что, миссис Диксон. Я рад, что вы все приехали в Дэринг Парк. Надеюсь, ваши комнаты удобны?

— О, — сказала Джорджиана. — Очень. Дом очарователен, просто очарователен.

Джорджиана выглядела так, будто ей не терпелось вырваться из-под пристального взгляда капитана. Пэйтон могла понять это стремление. Она становилась объектом этого холодного, расчетливого взгляда гораздо чаще, чем хотелось бы вспоминать.

— Пойдем, Пэйтон, — продолжила Джорджиана нервно. — Нам лучше спуститься вниз, прежде, чем твои братья вовлекут себя в еще большие неприятности…

— Я сейчас приду, — сказала Пэйтон, — через минуту.

Пэйтон осознала, что неожиданно ей представилась прекрасная возможность. Она надеялась, что добавила в свой голос достаточно приторной сладости, чтобы невестка не догадалась, что у нее не было ни малейшего намерения следовать за ней в ближайшее время.

Ей удалось. Джорджиана исчезла в коридоре, слишком расстроенная из-за плохих манер своей новой семьи, чтобы обратить внимание на намерения младшего ее члена. Это было только к лучшему, поскольку она навряд ли одобрила бы то, что в следующий миг сделала Пэйтон. А она схватила баронета за руку, когда тот намеревался отступить в сторону, чтобы позволить ей пройти в дверной проем первой, и прошипела:

— Ну, спасибо тебе, черт возьми!

Дрейк выглядел определенно удивленным тем, что к нему так обратились. Он снова приподнял свои рыжевато-коричневые брови и произнес с легким возмущением:

— Прошу прощения?

— Как я смогу когда-нибудь убедить Росса дать мне собственную команду, если ты вечно вмешиваешься? — горячо потребовала Пэйтон.

— Вмешиваюсь? — понимание наконец осветило лицо капитана. — О, понимаю. Ты имеешь в виду, что, помешав твоему брату швырнуть тебя через плечо, я вмешался? — уголки его губ изогнулись в усмешке. — Тогда мне придется просить твоего прощения, Пэйтон. Я скорее думал, что спасаю тебя от сокрушительного удара головой. Ужасно низко с моей стороны, как я теперь понимаю.

Пэйтон отказывалась поддаваться как очаровательным манерам капитана, так и его сногсшибательно привлекательной внешности. В этот конкретный момент сделать это было невероятно сложно, поскольку проникавшее в комнату солнце высветило в его золотистых волосах яркие блики. Выглядело это так, будто у капитана Дрейка над головой нимб, словно он был святым или, может, архангелом Гавриилом, изображенным в витражном окне. К счастью, капитан Дрейк не был на кишевшем вшами клипере, поэтому его прекрасные волосы избежали ножниц Росса. Они спадали до ворота его рубашки. Иногда он перевязывал их сзади черной лентой, в стиле, который очень нравился Пэйтон.

О Господи! Что она делала, стоя тут и восхищаясь его волосами?

Положив руки по обе стороны своей узкой талии, Пэйтон уставилась на него.

— Это не смешно, — сообщила она ему. — Мы говорим о моем будущем. Ты знаешь об этой смешной идее Росса выдать меня замуж вместо того, чтобы поступить разумно и позволить мне владеть «Константой».

— Точно, — сказал Дрейк. Он выглядел так, будто пытался придать лицу уместно серьезное выражение, но у него возникли с этим некоторые проблемы. — «Константой». Самым новым и самым быстроходным кораблем флота Диксонов. И ты считаешь, что твой брат должен отдать тебе командование им.

— А почему бы нет? — Пэйтон топнула элегантно обутой ножкой. — В следующем месяце мне будет девятнадцать. Оба, и Хадсон, и Рэли получили свои собственные корабли на девятнадцатый день рождения. Почему со мной должны поступить по-другому?

Снова невозмутимый пристальный взгляд синих глаз Дрейка опустился ниже ее шеи.

— Ну, — сказал он. — Возможно, потому что ты …

— Не говори этого. — Пэйтон вытянула руку, повернув ее ладонью вперед. — Не смей говорить этого.

— Почему? — Дрейк выглядел искренне озадаченным. — В этом нет ничего неправильного, ты же понимаешь, Пэйтон. В этом даже есть свои преимущества, знаешь ли.

— О? Назови их. И если ты упомянешь слово «материнство», клянусь, я начну кричать.

Дрейк заколебался. Он или не мог придумать ни одного преимущества в том, чтобы быть женщиной, или не считал, что то, о чем он подумал, было прилично упоминать в присутствии Пэйтон, поскольку капитан резко сменил тему.

— Может быть, твой брат думает, что уже сделал тебе подарок на день рождения. Разве это не одно из тех новых платьев, о которых жалуется Росс? Оно довольно симпатичное.

У Пэйтон недоверчиво отвисла челюсть.

— Что? Платье? Чертово платье? Ты, должно быть, шутишь. Предполагается, что я должна удовлетвориться новым платьем, когда могла бы командовать клипером?

— Ну, — сказал Дрэйк. — Полагаю, тебе это справедливым не кажется. Но, если быть честным, Пэйтон, я не уверен, что не согласен с Россом по поводу твоего командования собственным кораблем. Одно дело, когда ты идешь в море со своими братьями. В конце концов, они там, чтобы защитить тебя. Но для молодой леди идти в море совсем одной, с командой мужчин, которых она не знает…

— Защищать меня? — голос Пэйтон источал отвращение. — Когда хоть кто-то из моих братьев защищал меня? Ты только что их видел. Вряд ли моя защита была главным намерением Рэли. Скорее, у него на уме было меня убить. Нет… — тут она снова положила руку на его запястье, надеясь, что Дрэйк не заметит, что этого очень мягкого жеста было достаточно, чтобы заставить ее пульс резкими толчками колотиться где-то у нее в горле. И все же она не думала, что у нее был иной выбор. Вполне возможно, это ее последний шанс. — Пообещай, что ты поможешь убедить Росса отдать мне «Константу». Пожалуйста, Дрейк. Росс прислушивается к тебе, ты же знаешь. Пожалуйста, пообещай мне, что попытаешься?

Пэйтон подняла голову, твердо намеренная хоть в этот единственный раз посмотреть ему в глаза, не моргая и не отводя взгляд, пока он не даст обещание. Ее всегда нервировала неестественная синева его радужных оболочек, так похожая на цвет океана на багамских отмелях. Единственное отличие состояло в том, что там вода была такой прозрачной, что Пэйтон могла видеть сквозь нее до самого дна океана. Но она не могла — никогда у нее этого не получалось — распознать то, что скрывалось за чистой синевой глаз Дрейка. Они с тем же успехом могли быть черными как смоль, поскольку девушка ничего не могла в них увидеть.

Она не имела понятия, каким мог быть его ответ, так как не могла прочесть их выражение, а прежде чем он смог ответить, их прервали.

— Коннор? — донесся мелодичный голос от открытой двери, весьма удививший их обоих. Отдернув руку от запястья Дрейка, Пэйтон обернулась и увидела в коридоре красивую рыжеволосую женщину в бледно-голубом платье, отделанном розетками. Похожие розочки украшали ее туфельки и волосы.

— Мне показалось, что я услышала твой голос, Коннор, — произнесла женщина сладким голоском. — Добрый вечер, мисс Диксон. Я только что замечательно поболтала с вашим отцом. Он показал мне последнее дополнение к его коллекции мушкетных пуль. Он такой приятный человек. Я его просто обожаю.

Пэйтон умудрилась изобразить прохладную улыбку.

— О, — произнесла она. — Я так рада.

Капитану Дрейку мисс Уитби сказала:

— Ты идешь вниз, милый? Как я понимаю, твоя бабушка только что прибыла и спрашивала о тебе.

Улыбка капитана Дрейка, которую он, казалось, едва сдерживал всего минуту назад, совершенно исчезла. Теперь уходящий солнечный свет вместо того, чтобы высвечивать золотые отблески в его волосах, четко выявил морщинки на лице, которых, как заметила Пэйтон, стало намного больше с тех пор, как она видела его в последний раз. Две особенно глубокие линии шли прямо от уголков его рта к кончикам расширяющихся книзу ноздрей. Неожиданно капитан стал выглядеть значительно старше своих неполных тридцати лет.

— Конечно, — сказал он мисс Уитби, — Я сейчас же спущусь вниз.

Мисс Уитби, однако, не сдвинулась с места.

— Я действительно думаю, что нам не следует заставлять твою бабушку ждать, любовь моя, — оживленно сказала она.

Капитан Дрейк в течение какого-то времени не произносил ни слова. Казалось, он сильно заинтересовался узором на ковре. Затем внезапно он поднял голову и пригвоздил Пэйтон к месту невероятной напряженностью своего непереносимо яркого взгляда.

— Не пойдете ли с нами вниз, мисс Диксон? — спросил он.

Пэйтон, все еще немного обеспокоенная изменениями, произошедшими с его лицом с появлением мисс Уитби, и, как всегда, совершенно остолбеневшая от его пристального взгляда, смогла лишь покачать головой.

— Э, спасибо, — пробормотала она ставшими очень сухими губами. — Но нет. Я… Мне нужна минутка.

К ее облегчению капитан отвел взгляд.

— Что ж, очень хорошо, — сказал Дрейк и предложил руку рыжеволосой женщине.

— Хорошего вечера, мисс Диксон, — очень сладко произнесла мисс Уитби. Затем они оба повернулись, и Пэйтон увидела, как мисс Уитби скользнула своей затянутой в перчатку рукой в изгиб руки капитана и солнечно улыбнулась ему. — Представляю, — сказала она, — как вашей бабушке, должно быть, любопытно наконец встретиться с невестой внука.

— Да, — услышала Пэйтон ответ Дрейка. — Полагаю, что так и есть.

Глава 2

После ухода капитана и его невесты, Пэйтон пересекла комнату и подошла к зеркалу, висевшему над бюро.

Черепаховый гребень, который из-за братьев вылез из прически, жалко свисал за ухом. Возможно, он был там все время, пока она разговаривала с капитаном Дрейком. И уж точно он был там, когда она разговаривала с мисс Уитби.

Вздыхая, Пэйтон подняла руку и попыталась привести волосы в порядок. Но как ни старалась, не смогла вставить гребень под тем же углом, как это сделала Джорджиана. Когда Пэйтон закончила, он довольно комично торчал из волос. Закатив глаза, девушка с раздраженно отвернулась от зеркала.

«Да в самом деле», — подумала Пэйтон про себя. Волосы — самая малая из ее проблем. Она знала, что не уродлива, как столь дипломатично назвал ее Рэли, несмотря на свой покрытый веснушками и обгоревший на солнце нос, маленький рост и относительную нехватку бюста. Если бы она на самом деле была уродиной, ее братья не были бы настолько бесцеремонны, чтобы говорить об этом. Но Пэйтон также прекрасно понимала, что совсем не похожа на девушек своего возраста. Она определенно не похожа на мисс Уитби с ее сливочно-белой кожей без единой веснушки и с темно-рыжими волосами до самой талии. Пэйтон не только совсем не походила на мисс Уитби внешне, но и вела себя совсем не так.

К примеру, сейчас. Никогда в своей жизни Пэйтон не смогла бы сказать Коннору Дрейку: «Ты идешь вниз, милый?» и сохранить при этом невозмутимый вид. Для Пэйтон Коннор Дрейк был бесконечно более дорог, чем он когда-либо будет для мисс Уитби, и любой, кто скажет обратное, отведает ее кулака. Но она скорее отрежет себе язык, чем и впрямь назовет его «милым». Конечно, возможно, и потому, что если бы кто-то из ее братьев услышал, как она называет их друга Дрейка «милым», она бы не дожила до того, чтобы узнать, чем всё кончится.

Но все же Пэйтон не считала, что мужчинам действительно нравится, когда их зовут «милыми». Ей определенно не показалось, что Дрейку это очень нравится. По крайней мере, его лицо, когда мисс Уитби произнесла свое «милый» и «моя любовь» нисколько не изменилось, разве что стало немного суровее и и еще мрачнее.

И опять же, Росс никогда не выглядел по-другому, когда Джорджиана звала его «дорогим». Но, возможно, это было потому, что жена звала его «дорогим» только, когда он делал что-то, чего она не одобряла. Пэйтон всё же подозревала, что за закрытыми дверями Росс и Джорджиана вели себя друг с другом совсем иначе. Однажды она без предупреждения вошла в гостиную и услышала, как Росс назвал жену своей маленькой обезьянкой, ласкательным прозвищем, против которого у Пэйтон определенно возникли бы возражения, используй его кто-нибудь, пусть даже капитан Дрейк, по отношению к ней.

Но возможно, подумала она, капитан Дрейк и мисс Уитби, как Росс и Джорджиана, наедине вели себя совсем иначе. Может быть, когда они одни, Дрейку нравится, когда его зовут «дорогой», а мисс Уитби нравится, когда ее зовут «маленькая обезьянка».

От возникшего в уме видения капитана Дрейка и мисс Уитби наедине, Пэйтон почувствовала себя дурно, так что она поспешно выбросила эти мысли из головы.

Снова повернувшись к зеркалу, Пэйтон расправила свои юбки пошире и, захлопав ресницами, произнесла, имитируя тоненький напыщенный голосок, который был значительно выше ее нормального тона:

— Представляю, как вашей бабушке, должно быть, любопытно наконец встретиться с невестой внука.

Поднимаясь из реверанса, она внезапно сделала движение, как будто что-то или кого-то пнула. Но из-за резкого движения косточки корсета больно впились в ее тело. Мгновенно пожалев о своем поступке, она положила руку на бедро, чтобы потереть пострадавшее место.

— Проклятье! — выругалась девушка, пытаясь взбодриться.

Рассудив, что капитан и его будущая невеста к этому времени ушли ужедостаточно далеко, и что она может спуститься, не боясь наткнуться на кого-то из них, Пэйтон так и сделала, с интересом оглядываясь вокруг. Она испытывала определенное любопытство к дому, который ни разу до этого дня не посещала. На самом деле, хотя девушка никогда не призналась бы в этом вслух, прошлой ночью она мало спала, настолько была взволнована их предстоящим визитом.

И если не считать того факта, что хозяин этого дома женится на женщине, которую она терпеть не может, Пэйтон не могла бы сказать, что разочарована этим визитом. Дэринг Парк был поместьем, где Дрейк вырос, где он прожил бульшую часть своей жизни, прежде чем ссора с семьей привела его в Лондон на поиски счастья. Просторному трехэтажному зданию было более ста лет. Оно было заполнено прекрасной старой мебелью, которая, как заверила ее Джорджиана, без исключения была бесценным антиквариатом. Этим поместье, несомненно, сильно отличалось от лондонского дома Диксонов, в который вся мебель была закуплена новой — вскоре после того, как отец Пэйтон заработал свои первые пять тысяч фунтов. И она всё еще выглядела новой, поскольку Диксоны никогда не бывали дома более чем по несколько недель в году, проводя всё остальное время в море.

В принципе, Пэйтон понравилось, как выглядит Дэринг-Парк. Она полагала, что это одно из немногих мест на земле, где человек может без опаски ходить босиком, не боясь наступить на что-нибудь острое.

И хотя Пэйтон не заметила явных признаков того, что Дрейк когда-либо здесь жил: ни инициалов, вырезанных на перилах, ни его портрета, висящего в Большом зале — она всё же могла представить его маленьким мальчиком, носящимся сломя голову по дому, изводящим своих учителей и доводящим до крика старшего брата, с которым никогда не ладил. Тем больше ей нравилось это место.

Это были, конечно, лишь выдумки: Дрейк почти не рассказывал о своем детстве, которое, несомненно, нельзя было назвать счастливым. И все же чересчур живое воображение Пэйтон заполняло то, чего она не знала, пока девушка не представила его прыгающим по кровельным балкам с той же энергией, с какой он лазил по снастям на борту «Амазонки», корабля, которым командовал в компании «Диксон и сыновья» последние пять лет, и, вероятно, продолжит командовать следующие десять.

Не то чтобы Дрейку нужна была работа, не говоря уж о жаловании. Безвременная кончина брата почти восемь недель назад сделала его действительно состоятельным человеком. На самом деле, ему больше вообще не было необходимости ходить в море… по крайней мере, для того, чтобы заработать на жизнь. Выбор — продолжать дальше плавать или нет — зависел только от него…

Как, несомненно, и выбор женщины, на которой он завтра женится.

Но из того, что Пэйтон узнала, мисс Уитби не испытывала большой любви к морю. Однажды, бросив косой взгляд в сторону Пэйтон, не заметить который мог только слепой, она высказалась в том плане, что считает соленый воздух довольно вредным для цвета лица.

Но если цвет лица Пэйтон и пострадал за годы, проведенные, с отцом, а затем братьями в море, очевидно, мистер Мэтью Хэйфорд не замечал этого. Или ему нравились женщины с загаром, или он не был настолько узколобым, чтобы позволить таким мелочам препятствовать дружбе. Потому что когда Пэйтон дошла до лестничной площадки, она увидела, что Мэтью ждет ее внизу, выглядя в вечерних одеждах совсем иначе, чем в своей форме первого помощника.

— Эй, на палубе, мисс Диксон! — воскликнул он. Совершенно очевидно, что молодой человек был рад ее видеть. — Капитан сообщил, что вы собираетесь спускаться. И должен сказать, это стоило ожидания. Вы просто как картинка!

Пэйтон, немного ошеломленная таким восторженным приветствием, осмотрелась вокруг, чтобы удостовериться, что обращаются именно к ней. Но позади нее на лестнице никого не было. Казалось невероятным, но, по-видимому, восхищение на лице молодого человека было предназначено ей. Девушка знала Мэтью Хэйфорда много лет, и он никогда раньше не говорил ей, что она выглядит как картинка. Может, дело в корсете? Пэйтон посмотрела вниз. Более вероятно, что дело в декольте. Мужчины и впрямь странные создания. Возможно, ей следует учесть совет Дрейка и дважды подумать, прежде чем остаться одной на борту, полном мужчин…

Тем не менее, Пэйтон поприветствовала Мэтью радостной улыбкой и протянутой рукой.

— Какая приятная встреча, мистер Хэйфорд, — сказала она, крепко пожав его мозолистые пальцы. — Когда вы прибыли?

— Только что, — ответил Мэтью. — Правда шикарное место? Вы видели лебедей там, на озере?

— О, это что, — Пэйтон указала в одну сторону большого зала. — Посмотрите на те рыцарские доспехи. Джорджиана говорит, что они подлинные. В них сражались настоящие рыцари. Предки Дрейка, я полагаю. Можете себе представить?

Мэтью проследил за ее взглядом.

— Господи, — выдохнул он, — предки капитана Дрейка были просто коротышками.

— Нет, не были, — воскликнула Пэйтон, защищая. Затем, увидев, что многие доспехи были бы впору и ей, она сказала, — Ну, в те времена ничего не знали о правильном питании. Нельзя было ожидать, что они вырастут большими.

Мэтью снова перевел на нее свой восхищенный взгляд.

— Есть ли что-то, чего вы не знаете, мисс Диксон?

Девушка сделала вид, что серьезно обдумывает этот вопрос. На самом деле, будь она совершенно честна на этот счет, Пэйтон должна была бы признать, что существует не так уж много вещей, о которых она ничего не знает. Она определенно считала себя более образованной, чем большинство девушек ее возраста. Что они знали, кроме укладки волос и сплетен? Пэйтон знала, как спустить развевающийся под шквалистым ветром парус, как проложить курс, руководствуясь только положением на небе солнца и звезд, как убить, разделать и приготовить морскую черепаху, не имея из кухонной утвари ничего, кроме ножа, нескольких камней и щепотки высушенных водорослей. Если она не видела чего-то собственными глазами с палубы одного из их семейных кораблей, то слышала об этом от Мэй Линг, кантонской^[7] поварихи, которая сопровождала детей Диксонов почти в каждом плавании. Только после того, как Мэй Линг вернулась на свою родную землю наслаждаться заслуженной пенсией, и Росс привел в семью Джорджиану как своего рода замену, Пэйтон начала понимать, как сильно не хватает ее образованию знаний по одному конкретному предмету: любовь и брак.

Как бы, например, Мэй Линг объяснила тот факт, что в то время как Коннор Дрейк мог бы получить любую женщину в мире, он решил жениться на ненавистной мисс Уитби? У Пэйтон было ощущение, что соображения Мэй Линг пролили бы свет на данный вопрос.

Но поскольку она не была готова поделиться с кем-нибудь своим недовольством по поводу предстоящей свадьбы — не говоря уже о том, чтобы признать свое невежество в делах, касающихся сердца, а не компаса — Пэйтон просто пожала плечами и сказала:

— Нет.

Она была слегка поражена, когда Мэтью разразился таким громким хохотом, что он прозвучал эхом в огромном зале. Более того, ей пришлось довольно сильно шлепнуть его по плечу, чтобы заставить утихомириться.

— Это было не так уж забавно, — сказала она. Было действительно непостижимо, что мужчины, кажется, совсем теряют голову, если где-то рядом обнаружится намек на грудь. Ну, во всяком случае, некоторые мужчины. Коннор Дрейк, к сожалению, показался совершенно безразличным, когда лиф ее платья соскользнул.

— Послушайте, мисс Диксон, — сказал Мэтью, придя в себя в достаточной степени, чтобы снова заговорить. — Я говорил с капитаном минуту назад, и что вы думаете, он сказал?

Снова возясь со своими гребнями для волос, Пэйтон ответила:

— Мистер Хэйфорд, я могу честно признаться, что не имею не малейшего понятия, что же сказал капитан.

— О, только то, что после ужина будут танцы. Настоящие танцы, с оркестром, а не просто с каким-то парнем, играющим на гармонике.

Пэйтон кивнула.

— Я видела, музыканты прибыли в числе первых, — сказала она.

— Что ж, мисс Диксон, не будет ли слишком дерзко с моей стороны попросить вас оставить за мной танец? Вы не против?

Пэйтон едва не вонзила гребень для волос прямо себе в голову. Повернув удивленное лицо к молодому человеку, она уставилась на него, слегка приоткрыв рот — не очень привлекательный вид, она знала это, и именно то, чего Джорджиана просила ее не делать ни в коем случае. Пэйтон слишком поздно вспомнила об этом и захлопнула рот, как морской окунь, впервые попробовавший воздух.

О господи! Мужчина только что пригласил ее на танец! Впервые в жизни, а чтобы быть точной, то почти за девятнадцать лет жизни, мужчина в самом деле пригласил ее на танец. Пэйтон не могла в это поверить. Неправота Хадсона и Рэли была доказана одним быстрым гениальным ходом!

Изо всех сил пытаясь вспомнить, что ей полагается делать, она пожевала свою нижнюю губу. Несмотря на уверенность Пэйтон, что она чересчур похожа на мальчика, чтобы хоть кто-нибудь из мужчин просто подумал о том, чтобы пригласить ее на танец, Джорджиана предупредила ее, что это может произойти. Пэйтон нравился Мэтью Хэйфорд — молодой человек, который в двадцать лет имел впереди многообещающую карьеру и довольно густую копну темных волос: он не был на клипере, заражённым вшами.

И все же он нравился ей лишь как друг. Мэтью довольно умело обращался с парусом и хорошо играл в вист — излюбленное корабельное развлечение среди офицеров. Она, конечно, никогда бы не усомнилась нанимать ли его в качестве помощника, когда наконец получит собственную команду. Но танцевать с ним? Это было другое.

Но, в конце концов, это же просто приглашение на танец. Во имя всего святого, он же не замуж ее зовет. Так чего же она ждет?

Его, прошептал голос в голове. Его. В точку, сказала себе Пэйтон. Что ж, завтра утром он женится на мисс Уитби, так что тебе, черт возьми, лучше бы взять курс в другую сторону, мисси.

— Да, спасибо, мистер Хэйфорд, — вежливо произнесла она. — Это было бы замечательно.

— О, — Мэтью выглядел слегка удивленным, но, тем не менее, довольно решительно пожал ее руку. — Это замечательно, мисс Диксон. Просто замечательно. Значит до ужина?

— До ужина, — согласилась Пэйтон.

Молодые люди разошлись в разные стороны: Мэтью направился в бильярдную, а Пэйтон — в салон, где, как было сказано, собираются леди. У нее не возникло сложностей с поиском этой комнаты, поскольку она слышала бренчанье фортепиано, доносящееся из-за массивной двери, и узнала мелодичное сопрано мисс Уитби, поющей в переводе валлийскую народную песню «Ясеневая роща». Эта песня была, определенно, любимой у мисс Уитби, хотя Пэйтон не могла понять почему, поскольку та представляла собой довольно неприятную повесть о молодом человеке, нашедшем свою любимую, лежащей мертвой под деревом. Но с другой стороны, Пэйтон была склонна считать все любовные баллады совершенно ужасными и отдавала безмерное предпочтение хоровым матросским песням, а больше всего тем, что с ритмом, который заставляет человека шумно топать ногой по квартердеку^[8].

Открыв дверь в салон, она обнаружила, что он оформлен лишь в слегка смягченном мужском стиле, чем весь остальной дом, преимущественно в желтовато-коричневых тонах. Проскользнув в комнату достаточно тихо, чтобы не привлечь внимания — все были слишком поглощены слушая мисс Уитби, чтобы обратить хоть какое-то внимание на нее — Пэйтон села на первое же свободное сидение, которое нашла: роскошно мягкую, но несколько потертую кожаную софу.

— Ясеневая роща, как красиво, — заливалась мисс Уитби.

Пэйтон считала, что у мисс Уитби был довольно хороший голос, но создавалось впечатление, что она так любила петь не поэтому. А любила она это делать потому, что очень хорошо выглядела во время пения. Каждый раз, делая вдох, чтобы усилить звук, ее грудь вырастала до поразительно новых и волнующих высот. Мисс Уитби являла собой прелестное зрелище, сидя там с голубыми юбками, волнами раскинувшимися вокруг нее, и так высоко вздымающейся грудью, что казалось, она в любую секунду может выскочить из-за смелого выреза надетого на ней платья. Глянув на собственную грудь, Пэйтон почувствовала себя несколько подавленно. Она гадала, не напихала ли мисс Уитби, случаем, носовых платков в чашечки своего корсета, чтобы добавить объема тому, что уже и так там было естественным образом.

— Мои дорогие, те, по кому я скорблю, снова собрались здесь, — пела мисс Уитби.

Пэйтон была порядком удивлена, увидев, что мисс Уитби тратит такое замечательное представление на группку женщин. Несомненно, ее время было бы потрачено лучше, прибереги она свою песню на время после ужина, когда вокруг соберутся джентльмены. Тогда ее бюсту нашлось бы лучшее применение.

Но с другой стороны, грудь мисс Уитби уже сделала свое дело: поймала для нее лучшую партию в Англии. По крайней мере, Пэйтон считала, что именно это привлекло Дрейка, поскольку не думала, что ненавистная мисс Уитби имеет что-то еще, представляющее интерес для мужчин.

Ясеневая роща, как скучно, подумала Пэйтон, начав оглядывать комнату. Она узнала довольно многих женщин, собравшихся тут. Присутствовала, конечно, и Джорджиана, делающая вид, что поглощена выступлением мисс Уитби. Невестка призналась Пэйтон, что находит упорное использование мисс Уитби вибрато^[9], когда та поет перед гостями, немного показным. В салоне также были жены и дочери нескольких офицеров, с которыми капитан Дрейк плавал в прошлом. На самом деле, за исключением довольно величественно выглядящей пожилой женщины, которая входила в комнату как раз в этот момент, тут не было ни одного человека, которого девушка не узнала. Где же, задалась вопросом Пэйтон, гости мисс Уитби? Даже если у нее не было семьи, несомненно, будущая невеста должна пригласить кого-то присоединиться к ней в такой важный момент…

Но явно не старую леди, которая только что вошла в комнату. Бросив на мисс Уитби небрежный взгляд сквозь лорнет, женщина чинно двинулась к свободной подушке на кушетке Пэйтон. И только после того, как с помощью красивой трости опустилась на софу и расправила вокруг ног широкие юбки, она наклонилась и, глядя на Пэйтон очень яркими глазами из-за линз своих очков, спросила скрипучим шепотом:

— Кто это, скажите на милость? Это создание, так отвратительно поющее?

Пэйтон, которая как раз думала о чем-то в том же духе, не удержалась и расхохоталась от такого неожиданного замечания. Она накрыла рукой рот, чтобы не прерывать представление, но даже так Джорджиана услышала ее и повернулась на своем стуле, чтобы бросить на золовку предупреждающий взгляд.

Старая женщина рядом с Пэйтон, однако, казалось, не чувствовала ни малейших угрызений совести из-за разговора во время музицирования мисс Уитби.

— Это та, на которой Коннор завтра женится? — Руки старой леди, довольно утонченные, несмотря на старческие пятна, сжали рукоятку витиевато вырезанной трости из эбенового дерева. — Та, что поет?

Пэйтон, придя в себя, кивнула.

— Да, мадам, — прошептала она. — Это мисс Бекки Уитби.

— Уитби? — старая леди бросила на певицу скептический взгляд. — Я никогда не слышала ни о ком по имени Уитби. Откуда ее родители?

— У нее нет родителей, мадам. — Пэйтон приходилось наклоняться низко к плечу старой женщины, чтобы ее ответы шепотом были услышаны. — Все в ее семье умерли.

— Все умерли? — Старая женщина подняла свои тонкие серебристые брови. — Как удобно. Я ожидала этого. Что ж, женишься на скорую руку, да на долгую муку, как я всегда говорю. Продолжайте. Вы, кажется, знаете всё об этом деле. Где он с ней познакомился?

Пэйтон действительно была в курсе, к большому своему сожалению. Она бы предпочла ничего об этом деле не знать. Вскоре после женитьбы Росса она задумалась о том, что остальные ее братья и даже их друзья однажды тоже женятся. Но ей никогда не приходило в голову, что следующей свадьбой, которую она посетит, будет свадьба Коннора Дрейка… Даже сейчас мысль об этом вызывала у нее мучительное чувство, которое, она боялась, никогда не пройдет. По крайней мере, с тех пор как девушка впервые услышала о предстоящем венчании капитана Дрейка и мисс Уитби, оно не исчезало и на пару минут. Она даже ходила к корабельному врачу по этому поводу, и он озадаченно заявил, что не может обнаружить физической причины этого недомогания. Не может ли быть, что тому есть эмоциональная причина?

Но Пэйтон с негодованием отвергла такую возможность и приписала всё порции испортившихся устриц, которые съела в Гаване. И она продолжала бы все отрицать до самой смерти.

— Мы были в Лондоне, — объяснила Пэйтон едва слышным голосом, чтобы снова не стать объектом неодобрительных взглядов невестки. — Мы только что вернулись из плавания в Вест-Индию. Едва войдя в док, Дрейк, я имею в виду, капитан Дрейк, узнал о смерти брата, и что он должен был встретиться с какими-то поверенными в конторе рядом с Даунинг-стрит. Ну, в общем, никто не хотел, чтобы он шел туда один, потому что это очень печальное событие, даже несмотря на то, что он не особенно любил своего брата. Так что мы все снялись с якоря и пошли с ним. Выходя из конторы поверенных, мы услышали какие-то крики и увидели большую потасовку возле постоялого двора на другой стороне улицы. Женщина, мисс Уитби, как позже оказалось, попала в неприятности из-за каких-то камбузных крыс, так что мы, конечно, пришли ей на помощь. Я свалила одного парня наповал ударом по голове кием для багатели^[10]…

— Прошу прощения? — старая леди подняла свой лорнет, чтобы получше рассмотреть Пэйтон.

— Ну, на постоялом дворе оказался стол для игры в багатель…

— Конечно, — сказала старая леди. — Кий для игры в багатель. Как глупо с моей стороны. Продолжайте.

— Ну, в любом случае, нам удалось отогнать камбузных крыс — ну, кроме того, которого убил Хадсон — и тогда мы занесли мисс Уитби внутрь, потому что она была без сознания. Когда мы привели ее в чувство, она рассказала нам, что те люди украли ее ридикюль, в котором были все ее деньги, и то, что она сирота и совсем не имеет родственников.

Старая женщина уставилась на Пэйтон с загадочным выражением на лице. Ее глаза за линзами лорнета были ярко-синими и казались странным образом знакомыми.

Пэйтон, однако, никак не могла понять почему.

— Значит, вы, — сказала наконец женщина, — должно быть, девочка Диксонов.

— Пэйтон Диксон, мадам, — сказала она, приветливо протягивая правую руку. — Рада встрече.

— Пэйтон? — эхом повторила женщина. — Что это за имя?

Привыкшая к этому вопросу, девушка ответила:

— Имя, которое дал мне отец. Он назвал меня в честь адмирала Пэйтона, мадам. Все мои братья и я названы в честь исследователей морей или героев флота. Росс назван в четь хорошего друга моего отца — капитана Джеймса Росса, который был убит враждебными туземцами, когда искал Северо-Западный проход^[11], а Хадсон в честь Генри Хадсона, который …

— Я должна была сразу догадаться, — старая женщина проигнорировала ее руку. — Вы загорелы весьма неподобающим образом. Однако из-за веснушек я подумала, что вы намного моложе. Вам действительно восемнадцать?

Пэйтон опустила руку. Она предположила, что снова умудрилась оскорбить кого-то своей неженственной дерзостью. О, ну что ж. Девушка надеялась, что старая леди не была кем-то важным, иначе Джорджиана сдерет с нее заживо кожу.

— В следующем месяце мне будет девятнадцать.

— Удивительно, — голубые глаза оглядели ее. — Вы выглядите не старше двенадцати.

Пэйтон не обиделась на старую леди ни за то, что та перебила ее, ни за упоминание о веснушках и отказ пожать ее руку. Но обвинить в том, что она выглядит не старше, чем на двенадцать лет — это было уже чересчур.

— Я, возможно, не так одарена природой, как некоторые, — Пэйтон бросила мрачный взгляд на мисс Уитби, которая все еще продолжала долбить по клавишам, — но заверяю вас, я совершенно взрослая.

Пожилая женщина поцокала языком.

— Что ж, в таком случае, вашему отцу не следует позволять вам разгуливать — как это вы сказали? — охаживая людей по голове киями для багатели. Вам следует сосредоточиться на тех видах деятельности, которыми обычно занимаются девушки вашего возраста.

Лицо Пэйтон выразило отвращение.

— Если вы имеете в виду поиски мужа и все в этом роде, вам нет нужды волноваться. Росс, мой старший брат, уже сообщил, что в этом году я начну выезжать в свет, и мне не следует рассчитывать на то, чтобы выйти в море в ближайшем будущем.

Пожилая женщина одобрительно кивнула.

— Он совершенно прав.

— Ну, я так не думаю, — проворчала Пэйтон. — Я провела в море большую часть своей жизни, и ничего со мной не случилось.

— Это, — фыркнула пожилая женщина, — спорный вопрос. Я слышала о вас, мисс Диксон.

Польщенная тем, что ее мореходные навыки так широко обсуждаются, Пэйтон скромно склонила голову.

— Ну, — сказала она, — однажды я совершила плавание в Вест-Индию за семнадцать дней, но я признаю, что мне помогал мой брат Хадсон…

— Я не это имела в виду. Я имею в виду, что, как я понимаю, вы обладаете некоторыми довольно… передовыми взглядами.

— О, — Пэйтон кивнула. — Что ж, если вы имеете в виду, что я верю: нет такой работы, мужской работы, которую не могла бы точно так же или лучше выполнять женщина, тогда да, полагаю, я обладаю такими взглядами. Росс говорит, что мне не следует слишком обольщаться, но я в полной мере ожидаю, что на день рождения в следующем месяце мне дадут под командование собственный корабль. Я надеюсь получить наш самый быстроходный клипер, «Константу», но, полагаю, что могла бы согласиться и на что-то немного постарее, чтобы попрактиковаться на нем, ну вы знаете, пока я…

Пожилая женщина резко стукнула по полу своей тростью. К счастью, мисс Уитби была слишком поглощена своим выступлением, чтобы это заметить. Однако, несколько других гостей, включая и Джорджиану, посмотрели в направлении софы.

— Юная леди, — гранд-дама сурово смотрела на Пэйтон поверх своего лорнета. — Только человек, проведший всю свою жизнь заточенным на корабле со множеством мужчин, будет стремиться к чему-то подобному.

— О, но я считаю, что из меня бы вышел хороший капитан, — сказала Пэйтон. — Я имею в виду, что кроме поднятия тяжестей (я признаю, что из-за того, как мы устроены, это сложнее для женщин), нет ничего такого, что могут делать мужчины, и не можем мы. Кроме того, у нас есть дополнительное преимущество — способность давать жизнь…

Еще один удар тростью. На этот раз взгляд, который Джорджиана бросила в их направлении, был явно встревоженным.

— Мисс Диксон, — губы пожилой женщины задрожали, и не от удовольствия, подумала Пэйтон. — Должна сказать, я считаю, что это довольно беспечно со стороны вашей семьи — позволять вам обсуждать подобные вопросы. Не говоря уже о том, чтобы колотить людей по голове.

— Но если бы я не ударила его по голове, — сказала Пэйтон, — он бы кого-нибудь поранил.

— Что бы вы там себе не напридумывали, мисс Диксон, в этом провозглашении себя равной мужчинам нет ничего привлекательного. Также я не думаю, что было очень мудро с вашей стороны помогать братьям схватить — как вы их назвали? О, да. Камбузных крыс.

Пэйтон подняла брови.

— И что же, предполагается, я должна была делать? Молиться, пока на них так подло нападают?

— Вам следовало упасть в обморок, как мисс Уитби.

Пэйтон бросила на пожилую леди раздраженный взгляд.

— Это же Уитби, да и что вообще хорошего в обмороках? Они только причиняют массу беспокойства, когда все бегают туда-сюда в поисках нюхательных солей и всякого такого. Кроме того, если бы мисс Уитби имела достаточно здравого смысла, чтобы сняться с якоря и схватить кий для багатели, как сделала я, она, возможно, смогла бы уберечь свои деньги.

— Да, — сказала пожилая леди. — Что ж. Как бы то ни было, мужчины предпочитают женщин, падающих в обморок, тем, которые размахивают киями для багатели.

— Это неправда, — Пэйтон втянула воздух, чтобы настоять на своем, но пожилая женщина властно подняла палец, чтобы заставить ее замолчать.

— Ведь это не на вас женится капитан? — многозначительно спросила она. — А на ней.

Пэйтон проследила за взглядом пожилой женщины. Мисс Уитби закончила петь о ужасной находке в ясеневой роще и продолжила описывать, как нечестно поступил с нею любимый, так грубо бросив.

Только если бы пожилая женщина вонзила Пэйтон в грудь огромный китобойный крюк и затем повернула его, она могла бы причинить ей бульшую боль. Потому что, конечно, была права. Пэйтон не была той, на ком женится капитан. Он, вероятно, ни на секунду не задумался о достопочтенной мисс Пэйтон Диксон как о потенциальной жене. По крайней мере, не всерьез. Казалось, мисс Уитби обладает всем, чего он хотел от невесты, и даже больше. Проклятье.

Что ж, ей не следует позволять себе расстраиваться из-за этого. Если мисс Уитби — женщина, которую он хочет, то Пэйтон приложит все усилия, чтобы удостовериться, что он ее получит. В конце концов, Пэйтон слишком сильно любит Коннора Дрейка, чтобы отказывать ему в желании его сердца, даже если это желание прожигает дыру в ее собственном.

Кроме того, если он достаточно глуп, чтобы хотеть кого-то, подобного мисс Уитби, тогда он, черт возьми, ее заслуживает.

— Что ж, — властно сказала пожилая леди. — Что случилось дальше?

Потерявшись в своих мыслях, Пэйтон моргнула, глядя на нее.

— Что?

— Не говорите «что», дитя. Извинитесь и продолжайте рассказ о том, что произошло после того, как вы и ваши братья спасли несчастную мисс Уитби от нападавших.

— О.

Пэйтон не могла понять, почему она вела себя так глупо. Возможно, из-за жары. Гостиная, как и комната, в которой поселили Росса с Джорджианой, была полностью обращена на запад, и, вероятно, являлась не лучшим помещением для собраний в это время суток, поскольку яркие лучи заходящего солнца со всей интенсивностью проникали сквозь двойные французские окна, которые выходили на лужайки Дэринг-Парка. Веера двигались отнюдь не вальяжно, и даже Джорджиана, которая всегда казалась спокойной и собранной, начала принимать немного поникший вид.

Но пожилая женщина, сидящая рядом с Пэйтон, ни в малейшей степени не выглядела страдающей от жары, несмотря на тот факт, что была одета в платье с длинными рукавами из тяжелого пурпурного бархата. Ее серебристые волосы были уложены на макушке в тщательно продуманную прическу, под которой у нее, должно быть, все покалывало. Однако женщина и пальцем к ней не прикоснулась, как и к черному кружевному вееру, лежащему на коленях.

— Что ж, — сказала она. — Продолжайте.

Пэйтон вздохнула. Это была та часть истории, где, как считала девушка, она совершила роковую ошибку. Поскольку спасенная ими девушка, придя в себя после обморока, казалась такой беспомощной и искренней, у Пэйтон не возникло никаких возражений против настойчивого желания братьев пригласить ее остановиться в их городском доме, пока не улучшатся ее здоровье и финансовые обстоятельства.

Проблема, конечно, была в том, что со здоровьем мисс все было в порядке: на самом деле она была удивительно здоровой для женщины, утверждающей, что не имеет ни семьи, ни дохода. И, учитывая, что она не обладала вообще никакими умениями, ее финансовое положение оставалось неизменным.

— Понятно, — сказала пожилая женщина после того, как Пэйтон сообщила эти факты. — А был ли капитан Дрейк с самого начала одурманен ею? Или показалось, что привязанность к ней возникла внезапно?

И правда, достаточно внезапно. На самом деле, именно братья Пэйтон — Хадсон и Рэли — проявляли интерес к их гостье, сопровождая ее по городу и флиртуя с ней временами довольно возмутительным образом. Они даже подрались из-за нее раз или два, хотя Пэйтон заверила свою слушательницу, что Хадсон и Рэли дерутся почти из-за всего. На сегодняшний день их самая жестокая драка была из-за пары носков.

— Однажды утром, две недели назад, — объясняла Пэйтон почтенной даме, — мы все завтракали, и Дрейк, я имею в виду, капитан Дрейк, спустился вниз. Он тоже остановился у нас, я это упоминала? В общем, капитан заявил, что они с мисс Уитби собираются пожениться, и что он сочтет за честь, если мы все приедем в Дэринг-Парк на церемонию. Он сказал… он сказал, что знает, это неожиданно, и свадьба так скоро после смерти брата шокирует многих людей, но с этим ничего не поделаешь, и он надеется, что мы всё поймем.

Пэйтон не стала продолжать рассказ о том, как кусочек ячменной лепешки, которую она в тот момент глотала, встал комом у нее в горле, и как брату Хадсону пришлось сильно ударить ее по спине, чтобы спасти от смерти от удушья. И как, несмотря на конфуз от того, что она так некрасиво подавилась за завтраком, Пэйтон, на самом деле, была этому рада, поскольку слезы, текущие по ее щекам приняли за побочный эффект от происшедшего, а не как последствие объявления капитана, чем, в действительности, они и являлись.

Вместо этого она пожала плечами.

— Вот и всё.

Глаза пожилой женщины за лорнетом сузились.

— И до этого он не выказывал никаких явных признаков симпатии к этой леди?

Пэйтон была уверена, что не ревность заставила ее покачать головой и заявить:

— Никаких.

— Как странно, — сказала пожилая леди. Она сжала губы, затем продолжила: — Так вы говорите, что мисс Уитби совсем не имеет семьи и никакого состояния? Ничего, кроме симпатичного личика и манер?

Пэйтон снова пожала плечами.

— Полагаю, что так. — Мысленно она добавила: «если вы называете это симпатичным».

— Прекратите пожимать плечами, — сказала пожилая леди. — Это некрасиво. Она вам нравится?

Пэйтон подняла брови.

— Прошу прощения?

— Вот так лучше. Я спросила, нравится ли она вам. Мисс Уитби. Она вам нравится?

Пэйтон посмотрела на мисс Уитби. Та перестала играть. Все начали похлопывать веерами по ладоням, вежливо выражая высокую оценку. Пэйтон подумала, что единственная вещь, за которую они могут быть ей признательны, это что выступление окончилось, и они теперь могут свободно двигаться по комнате, возможно, даже открыть французские окна и выйти наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Пока она смотрела, мисс Уитби встала и скромно поклонилась, блаженно улыбаясь своей аудитории, большинство людей в которой могли быть для нее лишь незнакомцами. Затем, приподняв свои пышные юбки, она отошла от фортепиано.

Блестящие рыжие волосы мисс Уитби, в которых, Пэйтон была уверена, никогда не заводились вши, блестели в лучах заходящего солнца. Ее кожа, на которой не было ни одной веснушки, сияла такой же бледностью, как луна. Пэйтон подумала о том, как она открыла свой дом этой молодой женщине, бедной сироте, утверждавшей, что не знает ни одной живой души в Лондоне, и как проявила к ней доброту, начиная с того, что одолжила свои платья, лиф которых пришлось расставлять, чтобы вместить более округлые формы мисс Уитби, и кончая тем, что позволила пользоваться своей любимой кобылой, чтобы кататься по Гайд-Парку по утрам.

И гостья отплатила Пэйтон тем, что украла единственное, что она когда-либо действительно хотела.

— На самом деле, — сказала девушка, — думаю, что я ее ненавижу.

Пожилая женщина поджала губы.

— Прискорбно.

Пэйтон посмотрела на нее.

— Неужели? Почему?

И тут слишком хорошо знакомый голос застенчиво спросил:

— Прошу прощения, но не вы ли леди Биссон?

Пожилая женщина, сидящая рядом с Пэйтон, улыбнулась мисс Уитби, которая, оказывается, стояла прямо перед ними.

— Так и есть, — прохладно ответила она. — А вы, должно быть, та молодая женщина, которая завтра выходит замуж за моего внука.

Пэйтон побледнела. Проклятье.

Глава 3

Дрейк выдохнул, направляя тонкую струйку сизого дыма через открытые французские двери вслед за огненным шаром, быстро опускавшимся на западе.

— Я говорил с садовниками, как вы велели, сэр.

Джеральд Макдермотт, который работал дворецким в Дэринг Парке всего год, стремился понравиться своему новому хозяину. Он был доволен своей работой у сэра Ричарда — поскольку это позволяло ему быть ближе к своей матери, которая готовила для священника, живущего по соседству и очень надеялся, что новый баронет оставит его на этой должности.

На кухне шли слухи, что сэр Коннор намеревается уволить всех слуг и закрыть дом сразу после завтрашней свадебной церемонии, чтобы вернуться в море, которое он так любил. Но Макдермотт не мог в это поверить. Если баронет сделает это, то где будет жить его невеста? Даже такой предприимчивый и непредсказуемый человек, как сэр Коннор, не может ожидать, что его жена будет рисковать своим здоровьем и безопасностью, чтобы отправиться с ним в путешествие по открытому морю по крайней мере, не тогда, когда так велика опасность столкнуться с пиратами и другими морскими опасностями. Сама эта мысль просто нелепа.

Нет, Макдермотт верил, что он и дальше будет жить в Дэринг Парке и наслаждаться чаепитиями с вкусными булочками, испеченными его матерью. Когда он встретил будущую леди Дрейк, он сразу подумал, что это не та женщина, которая будет проводить значительное количество времени на палубе парусника — даже такого комфортабельного, как торговое судно компании «Диксон и сыновья».

Следуя пунктам из списка, он продолжил:

— И по вашим указаниям, сэр, завтра утром садовники прикрепят букеты из флердоранжей только на первых четырех скамьях в часовне….

— Вы, — прервал его Дрейк, устремив свой взгляд на переднюю лужайку, — вы перераспределили комнаты тех гостей, о которых я говорил?

— Разумеется, сэр. — Макдермотт, в отличие от других слуг, не позволял этому холодному пристальному взгляду работодателя запугать себя. Конечно, его было проще игнорировать, когда, как сейчас, баронет не смотрел в его сторону. — Все сделано согласно вашим требованиям. Я поместил господина Рейборна и капитана Гэйнсфорта в восточном крыле…

— Хорошо. — Дрейк сделал глубоко затянулся сигарой. — Спасибо.

Макдермотт вдохнул побольше воздуха в легкие, готовясь перейти к следующему пункту списка, когда его хозяин произнес «спасибо». После этого слова дворецкого охватило предчувствие успеха. Сэр Ричард, каким бы ни было удовольствием работать на него, никогда, за тот короткий промежуток времени, пока Макдермотт был его слугой, не благодарил его. Аристократы не видели необходимости за что-либо благодарить своих слуг. В конце концов, они ведь платят им деньги за выполнение обязанностей — зачем же тогда благодарить за работу, которую те должны выполнять?

И тот факт, что сэр Коннор решил сейчас поблагодарить своего дворецкого за то, что он просто распределил, где будут жить его гости, казался ему до крайности джентльменским поступком. Он почувствовал внезапный порыв теплоты и сердечности к своему новому хозяину. Он только было открыл рот, чтобы сказать: «Ну что вы сэр, это ерунда», как сэр Коннор остановил его, кратко бросив:

— Пока это всё, Макдермотт.

Это застало дворецкого врасплох, и он уставился на список. Оставалось еще около семи-восьми пунктов, о которых он должен был доложить баронету.

— Гм, сэр… — начал он.

Но Дрейк прервал его.

— Я уверен, — сказал он тем самым глубоким голосом, который так пугал горничных, заставляя их бежать куда угодно, лишь бы подальше от хозяина, — что есть еще много других дел, которым вам стоит уделить время, мистер Макдермотт.

Эти слова были произнесены довольно приятным тоном, но четко давали понять, что разговор окончен. Бесспорно, это был властный и в высшей степени уверенный тон человека, который не сомневается, что его приказ будет выполнен, причем быстро. В этот момент у Макдермотта пронеслась мысль, что теперь он понимает причину успеха баронета в качестве капитана судна — даже самый строптивый и упрямый моряк едва ли посмел бы неповиноваться приказу, исходящему от этого сурового человека, особенно произнесенному таким командным тоном.

Сглотнув, Макдермотт неуклюже поклонился, чуть не выронив свой драгоценный список, и мгновенно выскочил из комнаты.

— Д-д-да, — сказал он, — слушаюсь, сэр.

Покинув столовую, он думал о том, что неплохо было бы влить в себя немного портвейна, который он обычно переливал из бутылки в графин, чтобы подать его после обеда. Конечно, его матушка этого не одобрит, но, по крайней мере, у него не будут дрожать руки, когда он позовет гостей своего хозяина к столу.

Дрейк, всё еще склонившись у окна, смотрел на стриженные лужайки дома, в котором он провел детство, даже не осознавая, в какое неловкое положение поставил своего дворецкого. А если бы и осознавал, то уделил бы этому не больше внимания, чем той мухе, которую только что прихлопнул. В настоящее время у него были более важные дела, о которых стоило подумать. Кончик сигары, которую Коннор сжимал в зубах, пылал таким же алым огнем, как солнце, садившееся позади дубов по границе его имения, когда он стоял там и думал о том, как справиться со всей этой пренеприятнейшей ситуацией.

Коннор Дрейк привык к трудностям. Казалось, ему пришлось столкнуться с ними уже в день своего рождения. Его мать умерла во время тяжелых родов, а сам мальчик родился на месяц раньше срока, и повивальная бабка считала, что он тоже не долго протянет. Забота о Конноре, пренебрегаемом убитым горем отцом, который винил младенца в том, что тот убил его жену, легла на плечи кормилиц и нянь. Слабый, болезненный мальчик был постоянным объектом для насмешек своего старшего брата, отец презирал его, и, в конечном счете, отверг. Так что не было ничего удивительного в том, что в возрасте семнадцати лет юноша сбежал из дома, где он был так несчастен.

Никто не был удивлен сильнее, чем сам Коннор, когда его просьба о том, чтобы его взяли юнгой на корабль, была принята всерьез дружелюбным капитаном судна, который уловил проблеск несгибаемой воли в серебристо-голубых глазах парнишки, волю, противоречащую его худеньким плечикам и молочно-белой коже.

Генри Диксон часто хвастался, что ни разу не пожалел о своем решении нанять Коннора Дрейка к себе на службу, особенно после первого лета, которое тот провел в море, когда он вырос на шесть дюймов и заработал твердыми мускулами множество фунтов. Молочно-белая кожа покрылась золотистым загаром и загрубела, а худые некогда плечи налились силой. Когда три года спустя Дрейк вернулся в Даринг Парк на похороны своего отца, никто не узнал высокого, ладно сложенного мужчину, который стоял позади часовни, излучая силу, энергию и здоровье. Для всех было шоком, когда они узнали, что он тот самый болезненный младший сын, которого все либо жалели, либо презирали.

Но вместо того, чтобы остаться в имении, как робко предложил его брат Ричард, которого он теперь превышал в размерах, Коннор вернулся в море и провел там еще десять лет. Он пропустил похороны своего брата — с этим ничего не поделаешь. Его смерть была так неожиданна, что не было времени его предупредить, как это было с отцом. Как бы то ни было, теперь Дрейк вернулся, и для того, что предполагалось быть счастливым событием… на сей раз для свадьбы, а не похорон.

Но тогда почему он мечтает только о том, чтобы оказаться где-нибудь еще — где угодно — только не здесь? Почему он смотрит на зеленые поля своей усадьбы и жаждет, чтобы эта была не трава, чуть колышущаяся от ветра, а волны Карибского моря? Почему он не может перестать сожалеть о том, что сейчас он стоит на паркетном полу в богато меблированной столовой, а не на верхней палубе стремительно набирающего скорость корабля?

Да, он в столовой, которая сейчас принадлежит ему, и в которой он выслушал так много лекций о своей неполноценности от своего заносчивого — и ныне покойного — старшего брата.

Может быть, поэтому.

Он узнал голос, который звал его с порога за его спиной, хотя не слышал его уже лет десять.

— Ну что ж, — сказала его бабушка, — в этот раз ты определенно наломал немало дров.

Дрейк не обернулся. В этом не было необходимости. Он отлично знал, что увидит. Седоволосую копию своей матери, какой она была бы, если бы его рождение не унесло ее жизнь.

— Даже не знаю с чего начать, чтобы догадаться, о чем идет речь, бабушка, — сказал Дрейк, губами перекатывая сигару.

— Отлично знаешь, негодный мальчишка, — он услышал легкий стук ее трости о блестящий деревянный пол, когда она подходила поближе. — Я только что с нею познакомилась.

— О, — Дрейк затянулся сигарой и выдохнул облачко сизого дыма. — Разве она не будет замечательной женой для мужчины с таким состоянием и статусом, как у меня?

— Перестань нести чепуху. — Теперь леди Биссон стояла прямо позади него. Коннор чувствовал печально знакомый запах, аромат, которым она всегда пользовалась. Эта была розовая вода. Этот запах всегда был для него связан с дурным предчувствием, так как в детстве его общение с этой уважаемой дамой редко приводило к чему-либо, кроме очередного словесного упрека. — И оставь уже эту противную сигару. Ты, возможно, и провел большую часть своей жизни в открытом море со множеством пиратов, но это не означает, что ты имеешь право вести себя как они. Курение — отвратительная привычка, и я буду очень благодарна, если ты не будешь потакать ей в моем присутствии.

Дрейк, не в силах сдержать улыбку, с силой бросил сигару в прудик для рыб. Два лебедя, услышав всплеск воды, сразу же поплыли к месту, где она упала. Поделом им, злорадно подумал Дрейк, если они найдут эту мерзкую штуку и съедят ее. Он не питал большой любви к лебедям: слишком яркими были воспоминания о том, как в детстве они преследовали его, хлопая огромными крыльями и истошно шипя разинутыми клювами. Он часто думал, что они были самыми неприятными существами, и даже после того, как он несколько раз обогнул мир, его мнение по этому поводу не изменилось.

Леди Биссон достала свой веер и начала быстро обмахивать им лицо.

— Я не собираюсь тебя спрашивать, — сказала она, всё еще пристально разглядывая лебедей, — о том, почему ты женишься на ней. Полагаю, что я знаю ответ на этот вопрос. Однако мне интересно, ты не думал, что может существовать менее… необратимый способ решения проблемы?

— Проблемы? — Впервые за весь день за исключением того момента, когда он говорил с Пэйтон, выходки которой всё время вызывали у него улыбку он был удивлен. Вдовствующая леди Биссон в самом деле снизошла до того, чтобы передать ему часть своей безграничной мудрости. Это должно быть интересным, подумалось ему.

— Мы оба отлично знаем, о чем речь. Девчонка Диксонов мне все рассказала.

Одна из рыжеватых бровей Дрейка приподнялась в удивлении.

— В самом деле? И что жесказала мисс Диксон по поводу этой проблемы?

— К счастью, она находится в совершеннейшем неведении. Но это только благодаря тому, что она преклоняется перед тобой. Ей ни за что бы ни пришло в голову, что ее драгоценный капитан Дрейк способен на такой неблагородный поступок.

Дрейк, глядя сверху вниз на свою бабушку, неловко распрямил плечи под своим отлично скроенным вечерним сюртуком.

— Едва ли Пэйтон преклоняется передо мной, — сказал он, вспоминая, сколько раз она весьма непочтенно дразнила его в лицо.

Леди Биссон раздраженно отмахнулась веером от его ремарки.

— Я полагаю, тебе это просто не приходило в голову, — продолжала она, как будто он ничего и не говорил, — тем не менее, было бы намного проще заплатить ей, вместо того чтобы жениться.

Дрейку опять стало смешно. Никогда в своей жизни он даже представить себе не мог, что у него состоится такая беседа с его ох-мама-дорогая-какой-правильной бабушкой.

— В действительности, я думал об этом, — сказал он сухо. — Как бы то ни было, мое предложение было отклонено самым суровым образом. Леди была очень оскорблена это идеей.

Леди Биссон презрительно фыркнула.

— Значит, ты предложил ей слишком мало. Не время быть скупым. Эта девица — продажное похотливое ничтожество, Коннор, к тому же коварная, как лиса. Неужели ты так глуп, что не в состоянии увидеть это сквозь ее напускную беспомощность?

— Похоже, я провел слишком много времени в море, — Дрейк издал фальшиво опечаленный вздох, — где я был тем, кто, главным образом, спасал беспомощных девиц.

Веер леди Биссон повис на шелковом шнуре вокруг обманчиво слабого запястья, когда она поднесла свой лорнет к глазам, чтобы всмотреться в лицо внука.

— Ты дразнишь меня, — сказала она наконец. — И относишься к этому совершенно несерьезно. Но, Коннор, уверяю тебя, это действительно очень серьезный вопрос. Твое доброе имя может быть запятнано. Эта девчонка может серьезно его скомпрометировать.

Дрейк перестал улыбаться.

— Мне это известно, — проворчал он. — Зачем, по-твоему, я женюсь на ней?

— В любом случае, она может скомпрометировать тебя даже после заключения брака. Мне кажется, это в ее стиле. Тебе придется не спускать с нее глаз.

— Это будет сложно, — заметил Дрейк.

Глаза леди Биссон расширились.

— О, нет. Нет, Коннор, ты этого не сделаешь. Ты не оставишь эту девицу со мной. Я не собираюсь тратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы разбираться с твоими проблемами…

— Бабушка, тебе не о чем тревожиться. — Дрейк снова стал смотреть на водоем, где лебеди и рыбы вели борьбу за его сигару. — Я собираюсь закрыть поместье после завтрашней церемонии и оставлю супругу на вилле в Нассау. Тебе больше никогда не придется с ней встречаться как и с любыми другими проблемами, которые я могу создать, а могу и не создать.

Леди Биссон, казалось, была обеспокоена сказанным, и не столько словами, сколько тем, с какой горечью были они произнесены. Ее внук, возможно, и проявлял некую бесхарактерность в детстве, но мужчина, в которого он превратился, отличался твердостью и саркастичностью. Фактически она едва могла признать в нем потомка своей милой, нежной дочери. Он был совсем не похож на своего брата Ричарда, который был хорошим мальчиком, и им всегда было легко управлять.

Ее младший внук же не был человеком, которым можно было руководить, наоборот, он был лидером и всегда брал инициативу на себя. Никто не смог бы заставить его отклониться от пути или решения, которое он принял.

— Ради всего святого, — нерешительно сказала леди Биссон, — я же не имела в виду, что тебе необходимо удерживать ее на Багамах. Я лишь подразумевала, что было бы разумно держать ее подальше от нас, а не от всей Европы.

— Спасибо за разъяснение. — Он улыбнулся, но в его пристальном взгляде не было ни намека на теплоту.

Леди Биссон поняла, что он упустил суть.

— Не то чтобы, я не хотела внуков, Коннор, — быстро сказала она. — Но только от порядочной женщины.

— Вы забываете, что порядочная женщина вряд ли захочет иметь со мной дело, бабушка. — Дрейк, резко повернувшись, облокотился на дверную раму и задался вопросом, что же ему такого сказать, что шокирует бабушку достаточно для того, чтобы заставить ее уйти. У него было дурное предчувствие, что нет ничего такого, что может задеть старую вдову настолько, чтобы она закончила этот разговор. Пожалуй, только Богу это известно, но он всё уже попробовал. — Бабушка, вы ведь знаете, что я совсем не тот тип мужчины, которого ваш круг посчитал бы желанной добычей. Конечно, теперь у меня есть титул и некоторое состояние, но какой выйдет муж из человека, который любит море и рвется в порт при первой же возможности? Я уверен, что вы не знаете ни одного отца, который позволил бы своей дочери провести всю оставшуюся жизнь далеко в море.

— А я уверена, что знаю. — Леди Биссон поджала свои правильной формы губы. — Также как и ты. Чем тебе не нравится девочка Диксонов?

Дрейк, потрясенный этими словами, немедленно выпрямился.

— Упаси меня Боже. Вы, должно быть, шутите.

— Я абсолютно серьезно. — Увидев шокированное выражение лица своего внука, она резко ударила тростью о паркет. — Ну? Что с ней не так? Ведь очевидно, что она также очарована морем, как и ты. И она явно увлечена тобой.

— Она ребенок, — пробормотал Дрейк.

— Она сказала, что в следующем месяце ей исполнится девятнадцать. Я уже два года как была замужем за твоим дедушкой, когда мне исполнилось девятнадцать. И у меня уже была твоя мать.

— Это было пятьдесят лет назад, — ответил Дрейк. — Тогда все было по-другому.

Он едва соображал, что ответить бабушке — так взволновало его то, что она предложила. Неужели сегодня все вдруг сошли с ума? Похоже, так. Причем с тех самых пор, как начали прибывать гости. Представьте, каково было его замешательство, когда он подслушал разговор своих двух старых друзей — Рейборна и Гейнсфорта которые красноречиво восхищались очарованием одной юной леди. Он предположил, что речь идет об одной из жительниц графства, о какой-то молоденькой селянке, которая и привела его друзей в такое возбужденное настроение. Он едва мог поверить, когда узнал, что речь шла о Пэйтон. В Рейборне всегда было что-то от кобеля, но испытывать желание к ребенку…

Дрейк был уверен в том, что они оба рехнулись, и немедленно договорился, чтобы они были размещены в противоположном от Диксонов крыле дома, просто чтобы было спокойнее.

Но потом он лично убедился, что она уже не была ребенком, как и говорили его друзья. О, братья Пэйтон, возможно, так и думали, но кое-кто в их семье — Джорджиана, без сомнения — понимала, что она уже не маленькая девочка, и что другие это тоже видят, поэтому вынудила ее одеваться соответственно. И правда Пэйтон Диксон в корсете сильно отличалась от Пэй Диксон, которую Дрейк привык видеть в жилете и брюках. В корсете Пэйтон определенно не была похожа на ребенка. Он сам видел доказательство этого, когда сегодня вошел, чтобы спасти ее из потасовки с братьями. И то, что вырвалось наружу в ходе этой потасовки, абсолютно определенно была грудь женщины — возможно, молодой женщины — но определенно, абсолютно определенно — женщины.

Тогда, как и сейчас, он задавался вопросом — неужели у Пэйтон Диксон взяла и выросла грудь?

— Не так всё уж и изменилось, — резкий голос бабушки прервал его размышления о Пэйтон Диксон и ее груди. — Девятнадцать — это вполне разумный возраст для вступления в брак. И я не понимаю, почему ты считаешь ее слишком юной.

Дрейк покачал головой, пытаясь отбросить эти мысли. Неправильно думать о Пэйтон в таком смысле. В конце концов, она младшая сестра его лучших друзей и гостья в его доме. Он бы защитил ее от любых посягательств, даже если бы ему пришлось отправить Рейборна и Гейнсфорта спать в маслодельне.

— Этот разговор не имеет смысла, — объявил Дрейк несколько более грубо, чем намеревался. — Завтра утром я женюсь на Бекки Уитби, и прошу прощения, бабушка, но меня не волнует, что вы думаете по поводу этого…или по поводу нее. После завтрашнего дня, смею вас уверить, вы больше никогда нас не увидите.

Леди Биссон опустила свой лорнет.

— Ясно, — сказала она чрезвычайно смиренным и подавленным тоном. — Значит, вот так, да?

Дрейк отвел взгляд. Солнце быстро садилось на западе. Уже скоро придет время приглашать гостей к обеду.

— Да, всё именно так, — твердо сказал он.

Но голос его бабушки был не менее тверд.

— Это мы еще посмотрим, — сказала она, надменно подняв голову, повернулась и покинула комнату.

Дрейк смотрел ей вслед. Длинный фиолетовый подол платья тянулся за ней с мягким шуршащим звуком. Коннор не мог сказать, что любит свою бабушку, но он ее уважал. Во многих отношениях, она была также упряма, как и он.

Но она даже не представляла, с чем столкнется. Она не имела ни малейшего понятия.

А Дрейк, который отлично всё понимал, знал, что бороться бесполезно. Он в последний раз бросил взгляд на водоем — лебедей уже не было, хотелось надеяться, что они подавились его сигарой, по крайней мере, хоть одна пара из них — затем пожал плечами. Настало время возвращаться к своим гостям.

И к своей невесте.

Глава 4

— О, нет, — произнес мужчина справа от Пэйтон, когда обнаружил, что его посадили рядом с ней.

— Только не ты, — произнес мужчина слева от нее.

Пэйтон прошипела:

— Нет, я не буду сидеть между вами. Это несправедливо!

— Ты считаешь, что это несправедливо? — Хадсон возмущенно осматривал столовую. — На этом приеме так много хорошеньких, заслуживающих внимания леди, а мы вынуждены сидеть рядом со своей младшей сестренкой. Что, по-твоему, мы должны чувствовать?

— Не понимаю, о чем думал Дрейк, — взгляд Рэйли вонзился в хозяина, словно кинжал. — Это, наверно, какая-то ошибка. Быстрее, может, мы еще сможем поменяться…

Но все стулья были уже заняты, и меняться местами было поздно. Кроме того, леди Биссон, бабушка Дрейка, место которой было справа от Хадсона, холодно взглянула на них, пока внук помогал ей усаживаться в кресло. И хотя ее взгляд, скорее, был направлен исключительно на Пэйтон, которая уже поставила себя в довольно неудобное положение, признавшись — хотя и ненамеренно — бабушке жениха, что ей не нравится невеста, оба брата приняли этот взгляд на свой счет и быстро уселись на свои места.

Диксоны — по крайней мере, младшие — похоже, поддерживали друг друга.

— Да, — пробормотал Хадсон, разворачивая салфетку. — Вот попали.

— Действительно, — согласился Рэйли. — Постарайся вести себя прилично, Пэй.

— Я? — возмутилась Пэйтон. — Когда я вела себя неприлично?

— О, дай подумать, — произнес Хадсон, сделав вид, что задумался. — Например, тот случай в Кантоне, когда ты воткнула вилку в руку официанта.

— Он заслужил это, — заявила Пэйтон. — Я видела, как он пытался украсть кошелек Дрейка. И потом, это была не вилка, а палочка для еды.

— А как насчет того, что ты целый год не ела ничего желтого?

— Мне тогда было всего восемь лет.

— А мы тогда были в Вест-Индии, где вся еда была желтого цвета.

— Хорошо, можете не беспокоиться. Я не буду смущать вас. Может быть, Дрейк посадил меня между вами, — она не могла сдержаться и кинула обиженный взгляд на хозяина, который любезно беседовал со своей бабушкой, — потому что не доверяет мне; он думает, что я ткну рыбной вилкой его лакея.

— Правильно, — согласился Рэли с ухмылкой. — Не больше, чем он доверяет нам относительно своих кузин, да, Хад?

Хадсон гнусно хихикнул, и мужчины обменялись хитрыми взглядами поверх головы Пэйтон.

Пэйтон закатила глаза. Не стоит обвинять Дрейка, решила она, что он разместил ее между братьями, этими закоренелыми повесами. Тем более что в комнате находилось множество его молодых и симпатичных кузин. Но все же, подумала она, это не главная причина, почему он посадил ее сюда. Скорее всего, Коннор Дрейк посчитал ее маленькой девочкой, за которой нужно присматривать, и, вероятно, полагал, что во время еды она вскочит и станет кидаться столовыми приборами. Если бы здесь был отдельный стол для маленьких детей, Пэйтон не сомневалась, что ее усадили бы туда.

Да и почему ему не считать ее ребенком? Каждый раз, когда он ее видел, она делала что-нибудь ребяческое, как, например, боролась с братьями сегодня вечером. А теперь еще эта оплошность с его бабушкой. Откуда она могла знать, что пожилая леди была его родственницей? Конечно, ей следовало бы догадаться по тем вопросам, которые та ей задавала — не говоря уже о проницательном взгляде старухи, точно таком же, как у Дрейка.

Боже, не удивительно, что он считает ее ребенком! Она всегда поступала по-детски. Пэйтон раздраженно заерзала на стуле. Джорджиана может надеть на нее какие угодно корсеты, но всё равно никто не сочтет Пэйтон леди с телом и сердцем взрослой женщины.

Она разочарованно откинулась на своем стуле — по крайней мере, насколько позволяли костяшки корсета, впившиеся в ее ребра — и посмотрела во главу стола, где с бокалом шампанского в руке поднялся Дрейк. Она сидела всего через несколько человек от него, поскольку братья, будучи шаферами, располагались рядом с женихом. Она могла видеть, что резкие морщины на его лице, которые она заметила ранее, все еще не разгладились. Более того, сейчас, когда солнце село, и комната освещалась пламенем свечей, эти морщины стали еще заметнее. Чтобы его ни беспокоило, вечером оно не исчезло. «И не исчезнет до завтра», — подумала Пэйтон. Все мужчины нервничают перед свадьбой. Она вспомнила, как Росса несколько раз вырвало в ночь перед бракосочетанием с Джорджианой.

Но с другой стороны, это могло быть из-за большого количества выпитого им рома.

— Прошу вашего внимания, — произнес Дрейк глубоким голосом, который напомнил Пэйтон бархатное небо летнего вечера. Около пятидесяти гостей, расположившихся за длинным обеденным столом, притихли и в ожидании повернулись к хозяину вечера. Он улыбнулся, но улыбка выглядела не очень убедительно. Пэйтон доводилось видеть, как Дрейк вел переговоры с враждебно настроенными дикарями, и тогда его улыбка была более непринужденной.

С другой стороны, подумала она, невеста и бабушка, между которыми он сидел, так пристально уставились на него, что это вряд ли способствовало успокоению нервов. Мисс Уитби слегка улыбалась, и, на ревнивый взгляд Пэйтон, ее улыбка была торжествующей. Хмурый взгляд леди Биссон, насколько Пэйтон могла судить, был скорее направлен на лакеев за спиной ее внука, которые, судя по ее виду, недостаточно проворно разливали шампанское.

— Я хотел бы поблагодарить вас, — продолжал Дрейк, — за то, что вы приехали, чтобы разделить со мной это знаменательное событие. Я знаю, что некоторым из вас пришлось преодолеть значительное расстояние…

— Ага, — отец Пэйтон не сумел сдержать своего хорошего настроения, — из самого Лондона!

Он ткнул Джорджиану, которая имела несчастье сидеть рядом с ним, локтем:

— Прямо из Лондона, не правда ли, дорогая?

— Действительно, — продолжил Дрейк серьезно. — Некоторые даже из Лондона. Я и Бекки, то есть, я имел виду, мисс Уитби, — невеста мило покраснела от этой оговорки, — хотели бы сердечно поблагодарить вас за то, что вы приехали отпраздновать этот счастливый, я надеюсь, день.

— Ваше здоровье! — закричал Рэли, поднимая свой стакан.

— За вас! — громогласно поддержал его Хадсон.

Все подняли свои бокалы в сторону жениха и невесты. Даже Пэйтон поддержала тост, а потом задумалась, не придется ли ей гореть в аду за то, что она мысленно произнесла краткую молитву, пожелав мисс Уитби скончаться во сне сегодня ночью. Быстро и безболезненно, конечно.

Это очень дурно с ее стороны? Надо полагать, да. И она вознесла новую молитву, прося у Бога прощения.

Когда она поставила на стол свой бокал, не она одна была удивлена тем фактом, что выпила все его содержимое.

— Страви паруса, Пэй, — воскликнул Рэли. — Ты опьянеешь прежде, чем дело дойдет до супа.

— И не только она, — сказал Хадсон, тыкая ее довольно сильно под ребра. — Глянь-ка на Дрейка.

Их хозяин также осушил свой бокал до дня. Улыбаясь — на этот раз более искренне — он уселся на свое место и пожал плечами.

— Ну, — сказал он. — Полагаю, это означает, что нам с Пэйтон нужно налить еще.

Лакеи с готовностью бросились выполнять его распоряжение. Шампанское действительно лилось рекой. Согласно меню, которое Пэйтон нашла рядом со своей тарелкой, и которое было перевязано розовой шелковой ленточкой — розовый шелк был такого же цвета, что и розетки в волосах невесты — их ожидал настоящий пир, включающий хвосты лобстеров и котлеты из ягненка, два ее наиболее любимых блюда, со своим вином или ликером для каждой перемены блюд.

Но она не могла наслаждаться талантами повара Даринг парка или разделять веселое настроение остальных гостей. Она ненавидела себя за это. Почему — и когда — она стала так неравнодушна к Коннору Дрейку? Она не могла назвать точную дату, когда это случилось, но было ясно, как пузырьки шампанского, что поднимались в ее бокале: она любит этого мужчину, а он женится на другой.

И не просто женится на другой, а женится на другой, даже не взглянув на нее, достопочтенную мисс Пэйтон Диксон.

О, да, раз или два он проявлял по отношению к ней джентльменскую любезность. Например, той ночью, когда она лежала, растянувшись на палубе «Амазонки», наблюдая захватывающее зрелище — звездопад. Не успевала она рассмотреть один серебристый след падающей звезды, как тут же появлялся другой. Когда все, сказав, что у них устали шеи, ушли с палубы, Пэйтон осталась одна, заявив, что не уйдет, пока звездопад не прекратиться, или пока не взойдет солнце — в зависимости от того, что произойдет раньше. И Дрейк, который ушел в кубрик вместе со всеми, вернулся на палубу с одеялом и подушкой под мышкой.

На один головокружительный миг Пэйтон подумала, что он собирается присоединиться к ней. Но он сразу же убил эту надежду, пробудив ожидания иного рода, начав суетиться вокруг нее, уверяя, что она замерзнет, и настаивая, чтобы она подложила подушку под голову, так как палуба была очень твердая.

И все же Пэйтон была тронута так, словно он действительно присоединился к ней, потому что он принес ей свое одеяло и свою подушку. Они пахли им, особенным запахом Дрейка: соленым воздухом, свежими рубашками и чистым мужчиной, тем запахом, к которому она привыкла за годы их совместных путешествий. Она лежала на палубе, завернувшись в одеяло, положив голову на подушку, и восхищалась его жертвой — ведь отдав свою постель, он остался спать в кубрике на жестком матраце безо всяких удобств.

Конечно, на следующий день братья указали ей, что он был слишком пьян, чтобы заметить отсутствие постельных принадлежностей. Они все перепили той ночью, а Дрейк сильнее всех, и если в момент какой-то нездоровой сентиментальности он отдал ей одеяло и подушку, то это было только потому, что он был слишком пьян, чтобы сознавать, что делает. Дрейк благородно отвергал эти утверждения, но Пэйтон было все равно: даже если он был пьян, он все равно подумал о ней. Это здорово, когда Коннор Дрейк думает о тебе, будь он трезвый или пьяный.

Были, конечно, и другие примеры превосходства Дрейка над мужчинами, окружающими Пэйтон. Тот случай в Гаване, когда они попали в заварушку, и пират схватил Пэйтон за талию, собираясь сбросить ее в залив. Дрейк выстрелил ему прямо в глаз с такой свирепостью, словно спасал любимую, как Пэйтон всегда нравилось думать.

Она вспомнила еще один вечер, когда Дрейк, страдая от пагубной страсти к туземной девушке, которая оказалась замужней дамой — и, несмотря на то, что у ее мужа было еще несколько жен, этот брак был законным — пьяно плакался, что он никогда не сможет найти себе жену. И тогда Пэйтон самоотверженно предложила на эту роль себя, если, конечно, к тому времени, когда она достигнет брачного возраста, он все еще не будет женат. Несмотря на ржание братьев при предположении о том, что Пэйтон может выйти за кого-нибудь замуж — и их разглагольствований, какая из Пэйтон выйдет жена и мать — Дрейк весьма галантно поцеловал ее руку и сказал, что он собирается серьезно рассмотреть ее предложение.

По подсчетам Пэйтон это произошло четыре года назад. И вот она достигла брачного возраста, но никакого предложения не будет.

Потому что он нашел более привлекательную невесту.

Глядя через стол на мисс Уитби, Пэйтон не могла не признать, что Бекки Уитби стала бы завидной женой для любого мужчины, неважно есть у нее деньги или нет. Она была именно такой, какой должна быть женщина — мягкой, нежной и милой. Мисс Уитби никогда не сквернословила, не находила вшей в своих волосах, не имела веснушек на носу. Мисс Уитби никогда не хулиганила, не тыкала официанта палочками для еды и не заявляла чьей-либо бабушке, что ненавидит будущую супругу ее внука. Мисс Уитби, а Пэйтон была в этом совершенно уверена, не смогла бы даже зарядить дерринджер^[12], не говоря о том, чтобы выстрелить из него.

Мисс Уитби была совершенством.

Вот почему Пэйтон сняла шелковую ленту с меню и, не развязывая бантика, надела ее на руку. Таким образом она решила носить при себе постоянное напоминание о том, что желаемое для нее недостижимо. Капитан Коннор Дрейк никогда не рассматривал ее иначе, как маленькую сестренку трех своих лучших друзей. Он никогда не думал в ней как о женщине, более того, вообще не видел в ней существо женского пола. Он женится на Бекки Уитби, и ничего с этим не поделаешь.

И чем скорее она осознает это своей глупой головой, тем лучше.

Ленточка помогала. Она смотрела на нее всякий раз, когда ее братья поднимались и произносили в честь счастливой пары тосты, которые, по мере того, как вечер продолжался, становились все фривольнее. Она смотрела на нее каждый раз, когда мисс Уитби хихикала и прятала лицо за веером. Пэйтон посмотрела на ленточку, когда рука Дрейка, потянувшегося за бокалом, соприкоснулась с рукой мисс Уитби, которая также потянулась к своему бокалу, и Дрейк, выглядевший, как человек с каждым часом все более приближающийся к своей казни, а не к счастливейшему дню в своей жизни, пробормотал: «Прошу прощения».

Она смотрела на ленту так часто, что наконец Хадсон заметил это и сказал:

— Боже мой, Пэйтон, ты что, настолько любишь побрякушки, что начала носить безделушки с праздничного стола?

К счастью, его никто не услышал. Вечер был в самом разгаре, все были в приподнятом настроении и говорили одновременно, перебивая друг друга. Пэйтон, со своим многолетним опытом, могла легко выделить в этом шуме голос Дрейка, который разговаривал со своей невестой и бабушкой. Пэйтон полагала, что теперь, когда обе женщины, играющие важную роль в жизни Дрейка, встретились, они постараются лучше узнать друг друга. Леди Биссон, вероятно, поведает о каком-нибудь интересном событии из детства ее внука, а мисс Уитби расскажет такой же интересный случай из своей жизни. Таким образом, как видела Пэйтон, происходило знакомство брата с семьей его невесты.

Но в данном случае ничего подобного не произошло. Леди Биссон упорно молчала, время от времени открывая рот лишь для того, чтобы сунуть туда ложку с супом. А мисс Уитби просто сидела, внимая каждому слову Дрейка.

И что же Дрейк говорил им в эту ночь перед самым важным — по крайней мере, как оно должно было бы быть — событием в его жизни? Вовсе не о своих планах на будущее. Он также не рассказывал бабушке, как они с невестой повстречались (не подозревая, что Пэйтон, хотя и нечаянно, все уже выболтала). Нет. Он рассказывал им обеим о своем последнем рейсе к Сандвичевым^[13] островам. Пэйтон не верила своим ушам, а он все говорил и говорил о тамошних туземцах, словно это была самая интересная тема для разговора. И голос его был странным такой, какого Пэйтон никогда не слышала, полностью лишенный той индивидуальности, присущей только Дрейку, благодаря которой она могла отследить его в любом месте на корабле, каким бы большим тот ни был.

Пэйтон кое-что знала об уроженцах Сандвичевых островов, и по ее мнению, хотя туземцы и их обычаи были весьма интересны, сейчас у этих троих имелось множество других, более важных тем для обсуждения. Например, собирается ли жених оставить свою морскую карьеру теперь, когда он получил баронетсво, и почему он женится на женщине, о которой он знает только то, что у нее хорошенькое лицо и замечательно упругая грудь.

Слушая, как Дрейк распространяется о том, что он называл очаровательными ритуалами туземцев, Пэйтон настолько рассердилась, что прервала его едким советом рассказать своей бабушке об еще одном очаровательном обычае жителей Сандвичевых островов, согласно которому любую женщину, уличенную в безнравственном поступке, заключали в тюрьму, а по ночам принуждали обслуживать местных офицеров. Разве это не очаровательно?

Это замечание заставило Дрейка умолкнуть. К сожалению, оно также заставило замолчать всех в пределах слышимости. Пэйтон, которая в действительности только хотела, чтобы Дрейк перестал разговаривать таким чужим, отстраненно-вежливым тоном, несколько раз моргнула. Дрейк застыл, не донеся до рта вилку с лобстером. Леди Биссон наклонилась вперед, чтобы взглянуть на Пэйтон из-за Хадсона, уставившись на нее через лорнет, словно она была интересным научным объектом. Джорджиана прикрыла лицо руками, а Росс, Рэли и Хадсон пытались смотреть куда угодно, но только не на Пэйтон. Только ее отец и одиозная мисс Уитби выглядели вполне довольными: сэр Генри потому что всегда гордился свой маленькой девочкой, независимо от того, чтобы она не брякнула, а мисс Уитби — оттого что Пэйтон опять показала себя совершенной дурочкой.

Но Пэйтон не собиралась отступать. Промокнув уголок рта салфеткой, она чопорно заявила:

— Но это правда, — и послала укоризненный взгляд Дрейку. — Ты не должен заставлять людей думать, что там одни голые груди и водопады.

Тишина, последовавшая за этим высказыванием, вероятно, длилась одну секунду, но Пэйтон это время показалось десятилетием. Наконец, Хадсон не выдержал и ужасающе громко захохотал, к нему тут же присоединился Рэли. И вскоре все — за исключением, как заметила Пэйтон, леди Биссон и мисс Уитби — смеялись.

Включая Дрейка.

Вот только Пэйтон не собиралась никого забавлять.

Однако было очень трудно удержаться, когда все вокруг смеялись.

Пэйтон старалась не улыбаться, но не смогла, особенно после того, как Хадсон похлопал ее по спине, в результате чего она уронила котлету себе на колени.

Ну и здорово, она и так собиралась найти предлог, чтобы уйти из-за стола. Одним из многих недостатков корсета являлось то, что он давил на мочевой пузырь. Ей требовалось удалиться, и не только для того, чтобы вытереть соус с юбки.

Когда через некоторое время она спускалась вниз, то чуть запоздало поняла, что чувствует себя не просто слегка выпившей, а практически пьяной — и как же она собирается танцевать? Джорджиана потратила много времени, чтобы научить ее шагам танца, и теперь все эти усилия оказались потраченными впустую. Нетерпящий возражений голос привлек ее внимание, она посмотрела вниз и увидела бабушку Дрейка, которая поджидала ее на нижней лестничной площадке.

— Ну, — сказала леди Биссон, как будто их беседа в гостиной и не прерывалась. — Что вы собираетесь теперь делать?

Пэйтон уставилась на старуху. Еще в начале вечера она отвела Джорджиану в сторону и рассказала ей о неудачной беседе с женщиной, которая оказалась бабушкой Дрейка.

— Я бы не волновалась об этом, — был ответ Джорджианы, страшно удививший Пэйтон.

— Что? Джорджиана, я сказала ей, что ненавижу невесту ее внука! И ты говоришь, чтобы я не волновалась? Разве ты не понимаешь, что я натворила?

— Да, — ответила Джорджиана мягко, — ты была честна с женщиной, которая была не очень честна с тобой. Если она захочет поделиться тем, что ты ей сказала, с Дрейком или мисс Уитби, это ее дело. Ты можешь все отрицать.

— Ты подразумеваешь, я могу солгать?

— Да, солгать. Ты весьма убедительная лгунья, Пэйтон.

Улыбка Джорджианы была знающей. Слишком знающей, к смущению Пэйтон.

Этот разговор был почти таким же неудачным, как и с леди Биссон. А теперь, если она не ошибалась, старая леди собиралась еще раз поговорить с ней. Зачем?

Без сомнения, чтобы помучить Пэйтон за то, что она опорочила будущую жену ее внука.

— Делать? — повторила Пэйтон глупо.

Она подумала, что леди Биссон имеет в виду противоправно заключенных в тюрьму женщин Сандвичевых остовов, и сказала:

— Ну, я не думаю, что здесь что-то можно сделать, хотя, конечно, можно лоббировать реформы…

— Я не об этом, вы, маленькая дурочка! — леди Биссон раздраженно постучала своей тростью по полу. — Я о том, что мой внук жениться на женщине, которую, как вы заявили, ненавидите.

— О, — произнесла Пэйтон озадачено. — Ничего.

— Ничего?

Леди Биссон выглядела сильно удивленной. Опершись на свою трость, она дождалась, когда Пэйтон спустилась по лестнице, и стала рядом, глядя на нее сверху. Дрейк, по-видимому, унаследовал свой рост от бабушки, которая, несмотря на свой возраст и немощь, имела довольно внушительную фигуру.

— Вряд ли это тот ответ, который я ожидала услышать от женщины, совершившей кругосветное путешествие не раз и не два, а, как я понимаю, семь раз.

— Я ничего не могу поделать, — Пэйтон смогла удержаться и не пожать плечами. — Он выбрал ее. — Совершенно внезапно она с трудом сдержала рыдание в голосе. — Он ее любит.

— Да? — голос леди Биссон даже не дрогнул. Он был ровным и холодным, как лед. — Вы верите в это, мисс Диксон? Вы действительно верите в это?

Смущенная Пэйтон оглядела холл в поисках спасения, но никто не появлялся. Несколько слуг расталкивали рыцарские доспехи по стенам, чтобы освободить место для предстоящих танцев, а в углу оркестр настраивал инструменты. И никто не спешил к ней на помощь.

Эта женщина что, не в себе? Почему она пристает к ней со своим внуком? Она должна беспокоиться о мисс Уитби, а не о Пэйтон. Ведь женится-то он на мисс Уитби.

Пэйтон постаралась припомнить, что Дрейк говорил о своей бабушке, и смогла вспомнить лишь один разговор, где он случайно упомянул о том, что она жила в Сассексе и больше любила брата, чем его. Значит, это бабушка из Сассекса, мать его матери. Теперь, когда брат Дрейка погиб, она сосредоточила все свое внимание на единственном оставшемся внуке.

— Если он не любит ее, — сказала Пэйтон наконец, — тогда зачем женится?

— Тот же самый вопрос я задаю себе, — ответила леди Биссон, стукнув тростью по мраморному полу. — Коннор Дрейк — очень независимый человек. Зрелый, в рассвете лет. Почему он должен жениться на женщине, которую он не любит, и, кажется, вообще не испытывает к ней никаких горячих чувств. У нее ничего нет…

— О, — прервала ее Пэйтон, — она очень красивая.

— Ерунда!

Оказалось, что леди Биссон вовсе не нуждалась в трости. Она подняла ее и стала махать перед Пэйтон настолько яростно, что той пришлось даже присесть. И очень вовремя, так как трость пронеслась в опасной близости от ее головы.

— Вы такая же хорошенькая, и, кроме того, у вас есть деньги! Двадцать тысяч фунтов, которые отписал вам отец в качестве приданного, насколько я слышала. И по пять тысяч каждый год, когда он умрет. Еще вы унаследуете равную с братьями долю в бизнесе.

Пэйтон удивленно подняла брови. Леди Биссон знала слишком много для человека, который прибыл всего несколько часов назад.

— Итак, почему же он женится не на вас? Вот что я хочу знать. Почему он женится не на вас?

А так как это было то, о чем Пэйтон спрашивала себя весь вечер, она только пробормотала:

— Я действительно думаю, что нам пора вернуться в столовую, миледи…

— Это что за ответ? Это не ответ! Вы же знаете, всё в ваших руках. Вы единственная, кто может это остановить.

Всё. С Пэйтон было достаточно. Она топнула ногой по мраморному полу и заявила, не заботясь о том, что леди Биссон сочтет ее дерзкой:

— Я не буду ничего делать! Он не женился бы на ней, если бы не хотел. А так как он хочет жениться на ней, я, со своей стороны, не сделаю ничего, чтобы помешать ему. Более того, я сделаю всё, чтобы он ее получил.

— О, Боже, — голос леди Биссон сочился сарказмом. — Вы его так сильно любите, что не можете отказать ему в том, чего он хочет?

Пэйтон ошеломленно уставилась на нее.

— Что-то вроде того, — сказала она.

Было удивительно и странно, но она не почувствовала и тени смущения, признаваясь этой женщине, что любит ее внука. Это не показалось ей неестественным. Это был факт, простой и очевидный. Она также легко могла бы признаться, что у нее ангина. И как в случае с ангиной, ее любовь когда-нибудь пройдет. Возможно это случится, когда ей стукнет сто лет, но всё равно однажды она освободится от Коннора Дрейка. Страшно представить, если она не сможет.

— Как вы самоотверженны, моя дорогая, — теперь леди Биссон над ней глумилась. — И глупы. Самоотверженность никогда и никому не помогала. Она определенно не вернет вам человека, которого вы любите.

Пэйтон продолжала упорствовать:

— Поскольку человек, которого я люблю, не желает меня, это спорный вопрос, не так ли?

— О, понимаю. Вы не хотите его, потому что он не хочет вас, не так ли? Разве вам не известно, что мужчины почти никогда понятия не имеют, чего они хотят, пока не станет слишком поздно?

— Что вы знаете о Дрейке? — Пэйтон понимала, что она была непростительно грубой, но сейчас это ее не волновало. — Вы его совершенно не знаете. Вы куда больше любили его брата…

— Да, это так. Ричард был дома. У меня не было шанса узнать Коннора. Он сбежал из дома, будучи мальчиком, и с тех пор всегда находился в море. Но он мужчина, а я кое-что знаю о мужчинах — гораздо больше вас, несмотря на то, что вы провели с ними в плаваниях много времени. И я говорю вам, мисс Диксон, он не хочет эту женщину. Женитьба на ней сделает его несчастным. И если вы любите его так сильно, как утверждаете, вы не позволите, чтобы эта пародия на свадьбу состоялась.

Пэйтон совершенно не знала, что ответить на это необычное заявление. Ей показалось, что леди Биссон, по всей вероятности, сошла с ума. Пэйтон понятия не имела, как помешать Дрейку жениться на мисс Уитби; это было все равно, что помешать луне вызывать морские приливы.

К счастью, Пэйтон была избавлена от необходимости отвечать, так как двери столовой открылись, и появился предмет их разговора собственной персоной.

— Бабушка, — позвал Дрейк, — вот вы где. Давайте вернемся к столу. Росс Диксон готовится произнести речь. Он говорит, что она чрезвычайно важная, и хотел бы, чтобы вы ее услышали.

Леди Биссон, бросив на Пэйтон последний неодобрительный взгляд, проследовала в столовую. Пэйтон медленно пошла следом. В дверях Дрейк, который ждал ее — а не бабушку, как с некоторым смущением заметила она — наклонился.

— Извини. Сильно она тебя достала?

Пэйтон, слишком потрясенная, чтобы скрывать это, и слишком взволнованная близостью его накрахмаленной манишки — единственное, что она могла видеть с опущенной головой — только кивнула.

— Этого я и боялся. — Пальцы Дрейка, когда он взял ее за руку выше локтя и повел к столу, были теплыми. — Ты должна простить ее. Она была сильно потрясена смертью Ричарда — это было так неожиданно. Я думаю, она до сих пор не оправилась. Мне нужно было подождать, прежде…

Его голос затих, но Пэйтон поняла, что он имел в виду — ему нужно было выдержать период траура, прежде чем жениться.

— Ну, — сказал он, когда они подошли к ее стулу. Братья бросались засахаренными вишнями, но Дрейк, поглощенный своими мыслями, не обратил на них внимания, — теперь уже ничего не поделаешь, не так ли?

Пэйтон не хотелось устраивать сцену (не сейчас, когда одну сцену она уже устроила), однако она была страшно раздражена — и, по правде сказать, выпила слишком много шампанского — чтобы спросить весьма настойчивым голосом:

— Почему? Я не понимаю, Дрейк. Почему тебе необходимо так срочно жениться?

Но Дрейк только прикоснулся пальцем к кончику ее носа.

— Не забивай свою головку, Пэйтон, — и улыбка его на этот раз была искренняя и непринужденная. — Смотри, твой брат начинает говорить тост.

Пэйтон хотелось крикнуть, что ее не интересует чертов тост, что Росс может взять свою речь и засунуть себе в задницу, но в этот момент она случайно подняла глаза и увидела, что мисс Уитби пристально смотрит на нее. Ее глаза были такими же синими, как у ее будущего мужа, но были лишены той теплоты, которая обычно присутствовала в его глазах. В данный момент взгляд мисс Уитби был ледяным из-за того, что палец Дрейка касался кого-то другого… более того, он был прижат — прости Господи! — к носу этого кого-то другого. Проклятие, да этот мужчина всегда прижимает кончик ее носа, словно ей всего четыре года.

Но для мисс Уитби это, казалось, не имело значения, потому что она кидала в направлении Пэйтон чрезвычайно злобные взгляды.

— Внимание! — Росс встал, постукивая ложкой по бокалу. Он был пьян и слегка покачивался. Джорджиана глядела на него с некоторой опаской, словно боялась, что он в любой момент может свалиться на нее.

— Внимание, пожалуйста. Внимание.

Гости постепенно успокаивались, поворачиваясь лицом к старшему сыну Диксонов. Все, за исключением мисс Уитби, которая не сводила глаз с Пэйтон.

— Спасибо. Спасибо. Я хотел бы, пользуясь возможностью, сказать, если позволите, от имени братьев и от моего лица — то есть от меня лично, я имею в виду — о, и от имени нашего отца…

— И от имени Пэйтон, — вмешался Рэли.

— Ах, да, и от имени нашей сестры Пэйтон. В общем, от имени всех Диксонов…

— Нет, нет, — сэр Генри, не такой пьяный, как его сыновья, потянул своего старшего сына за фалды фрака, да так сильно, что тот плюхнулся на стул, где и остался сидеть, удивленно моргая. — Это нужно делать не так. Позвольте мне.

Сэр Генри взял бокал из рук ошеломленного сына и встал.

— Немногим меньше, чем пятнадцать лет назад, — начал он, сделав торжественный поклон в сторону Дрейка, который снова уселся во главе стола и с любовью смотрел на своего бывшего нанимателя, — ко мне в поисках явился работы заморенный щенок. Я пожалел этого маленького жучка, — фраза была встречена всеобщим смехом, что несколько смутило сэра Генри, но он продолжил. — И я сделал его юнгой. С того времени он превратился в одного из лучших моряков — нет, скажу больше в одного из лучших мужчин. Да он ведь может выдержать самый сильный зюйд-вест и поставить топсель в два счета. И не только это он превосходный навигатор, единственный человек, который смог составить надежную карту тех островов и предательских рифов, из которых состоит то, что мы называем Багамами…

— Вот почему мы любим его, — закричал Хадсон пьяно. — За эту чертову карту!

— Наконец-то, — объявил Рэли, икая, — мы утерли нос этому гаду Маркусу Тайлеру!

— Проклятому Маркусу Тайлеру, — поправил его Хадсон.

Сэр Генри послал младшим сыновьям раздраженный взгляд.

— Коннор Дрейк — тот человек, которым я горжусь как работником, — продолжал он, словно его не прерывали. — Человек, которого я был бы горд назвать своим сыном. И потому я хотел бы предложить Дрейку полноправное партнерство — такое же, как у моих мальчиков — в компании «Диксон и сыновья»…

Все собравшиеся за обеденным столом открыли рты от удивления. И не только гости были удивлены, быстрый взгляд на Дрейка показал Пэйтон, что он был также ошеломлен.

Но больше всех была потрясена Пэйтон, когда она услышала следующие слова ее отца:

— Кроме того, в качестве благодарности за многолетнюю верную службу, я надеюсь, капитан Дрейк примет от Диксонов корабль «Константа», в командование которым он может вступить незамедлительно, так как корабль стоит в Портсмуте, готовый отправиться с капитаном и его невестой в свадебное путешествие в Нассау…

Если кто-нибудь и посчитал забавным, что судовладелец предложил баронету партнерство в своем бизнесе и корабль, подобных которому тот на унаследованные им деньги мог купить штук пять, то это никак не проявилось в поведении гостей, собравшихся за праздничным столом. Объявление сэра Генри было встречено всеобщими аплодисментами и поздравлениями.

Кроме, конечно, самой юной из Диксонов. Пэйтон словно примерзла к своему месту.

Ее корабль. Отец только что отдал Коннору Дрейку — который даже не был их родственником — партнерство в семейной компании. И ее корабль.

Не просто какое-то судно, а «Константу», самое современное и самое быстроходное судно в их флоте. Корабль, который, по справедливости, должен принадлежать Пэйтон, и который она просила не раз и не два за последние несколько месяцев.

Она была уверена, что получит его, когда ей исполнится девятнадцать лет. Она всегда добивалась своего за исключением курьеза природы, над которым она была не властна, и благодаря которому она родилась женщиной, а не мужчиной.

Мгновение она просто ошеломленно сидела. Когда она, наконец, смогла оторвать взгляд от отца, она с обвинением перевела его на Росса. Предатель. Это его рук дело. Он всегда говорил, что сделает это, но Пэйтон не верила. Даже когда стали появляться эти платья и другая мишура для ее выхода в свет, она все еще не верила. Она была уверена, что ее брат вскоре придет в себя. Он должен. Из Пэйтон Диксон не получится хорошей жены. Она рождена для того, чтобы командовать «Константой».

Но он сделал это. Переступил через нее, словно ее не существовало, и отдал то, что по праву принадлежало ей, своему другу.

Переведя свой взгляд на этого самого друга, Пэйтон обнаружила, что внимание Дрейка сосредоточено на ней. В то время как все кричали поздравления и поднимали бокалы, один Дрейк сидел, не улыбаясь. Впервые Пэйтон смогла прочитать, что скрывается за этими синими непостижимыми глазами. А когда его губы шевельнулись, она смогла прочитать по ним: «Мне жаль».

Хуже всего было то, что не сожаление она увидела в его глазах. Вместо этого она увидела там чувство, которое не смогла вынести.

Жалость.

Всё, достаточно. Мужчина, которого она любила, не только женится на другой — он также отобрал у нее единственную вещь, которую она когда-либо желала за исключением его самого, конечно. И у него хватило наглости жалеть ее!

Она не сможет этого вынести. Она не может сидеть здесь и терпеть ни минуты больше. Поднявшись, Пэйтон бросила на стол скомканную салфетку и гордо вышла.

Но выходя, она мельком увидела торжествующее лицо мисс Уитби.

Глава 5

— Нет, — ответила Пэйтон, как она была уверена, уже в сотый раз, — я не спущусь вниз,Джорджиана. У меня сейчас нет ни малейшего желания находиться в одной комнате с моими братьями, благодарю. По сути, если бы это зависело от меня, я бы даже в одном графстве не хотела бы с кем-нибудь из них находиться, даже в одной стране. Но поскольку ты не позволишь мне вернуться в Лондон сегодня вечером, полагаю, мне просто придётся остаться здесь, в сухом доке, пока не сгнию.

Джорджиана посмотрела на свою упрямую золовку, которая двумя часами раньше рухнула поперёк кровати с балдахином в отведённой ей гостевой комнате и с того времени отказывалась вставать.

— Ну, в самом деле, Пэйтон, — сказала Джорджиана, — хоть я и понимаю твоё разочарование, думаю, ты слишком строга к Россу. Ведь ты же не могла и правда ожидать, что на твой день рождения он отдаст тебе лодку. Я имею в виду, по-настоящему.

Пэйтон растянулась на животе, не обращая внимания на то, что её юбка задралась до колен. Жену брата она пронзила полным отвращения взглядом:

— Не лодку. Корабль. И да, я действительно надеялась, — возразила она. — Хадсон получил корабль, когда ему исполнилось девятнадцать. И Рэли получил корабль в девятнадцать. — Пэйтон ударила кулаком по подушке. — Неужели ты можешь осуждать меня за то, что я надеялась, всего лишь надеялась, что в мире существует хоть какая-нибудь справедливость, и я смогу получить корабль на свой девятнадцатый день рождения?

— Но, Пэйтон, право слово, — Джорджиана встряхнула головой, — это всего лишь лодка, в конце концов.

— Не просто лодка. Это «Константа». — Пэйтон не знала, как втолковать невестке всю важность этих слов. — Разве ты не понимаешь? Джорджиана, после всего, что сделала я для компании, я заслужила её. А Росс взял и отдал её Дрейку. Это нечестно.

Джорджиана присела на постель и немного поправила волосы золовки, вернув на место упавшие на глаза пряди.

— Но, дорогая, — нежно сказала она, — женщины не становятся капитанами кораблей.

— Некоторые становятся, — ответила Пэйтон.

— Ну, конечно, некоторые становятся. Но только по необходимости. И эти женщины они не… скажем, не вполне приличные.

— Откуда ты знаешь? Ты знакома хотя бы с одной женщиной, которая была бы капитаном корабля, Джорджиана?

— Вообще-то, нет. Но одно, Пэйтон, очевидно. Не подобает женщине выходить в море на корабле полном матросов и без родственника-мужчины, который мог бы защитить её…

— Защитить от чего? — Пэйтон сердито посмотрела на невестку. — Не думай, что я не понимаю, о чём ты говоришь, Джорджиана. Но я считаю, со стороны команды, нанятой женщиной, было бы довольно глупо где-нибудь в море вдруг забыть обо всём и изнасиловать её. Я хочу сказать, ведь, кроме всего прочего, она платит им жалованье. Вряд ли они получат свои деньги, если сделают что-либо подобное.

— А если они не смогут удержаться? — в волнении Джорджиана постукивала веером по столбику кровати. Разговоры, похожие на этот, у них с Пэйтон происходили слишком часто и уже раздражали её. Иногда она тосковала по тем дням, когда ещё не была замужем за Россом, и такие слова как «кровавый» или «изнасилование» никогда не произносились в её присутствии.

— Мужчины отличаются от женщин, — продолжила Джорджиана. — Мы можем владеть собой. — Она пожала обнажёнными плечами. — А они — нет.

— Ещё одна причина, — отрезала Пэйтон, — по которой именно мы должны командовать.

Джорджиана посмотрела скептически.

— Пэйтон, ты путешествовала по миру. Ты видела культуры и страны, о которых я только читала. Станешь ли ты утверждать, будто можешь выйти в море с командой, состоящей из мужчин, грубых строптивых матросов, искренне веря, что ничего предосудительного не произойдёт?

— Да, — пылко произнесла Пэйтон. — Потому что хоть я и верю в то, что мужской род в целом достоин сожаления, как отдельные личности мужчины вполне способны прислушиваться к голосу разума…

— Ох, Пэйтон, ну, в самом деле…

— Ну, хорошо. Я намереваюсь обращаться к их разуму, но, кроме того, не собираюсь ни на миг расставаться с заряженным пистолетом.

Джорджиана посмотрела на свою золовку с грустной улыбкой.

— Я восхищаюсь твоим упорством, Пэйтон, правда, восхищаюсь. Но, думаю, будет лучше, если ты выбросишь из головы эту сумасшедшую мысль стать леди-мореплавателем и спустишься вместе со мной выпить немного шампанского. Внизу все приятно проводят время — за исключением Мэтью Хэйфорда, который очень расстроился, когда я сказала ему, что ты не придешь.

— Мэтью Хэйфорд, — с горечью повторила Пэйтон. — Полагаю, ты была бы счастлива, если бы я и правда спустилась вниз. Мэтью смог бы сделать мне предложение, и ты бы от меня избавилась.

— Мистер Хэйфорд, конечно, приятный молодой человек, Пэйтон, но он не относится к тем мужчинам, за которых следует выходить замуж такой девушке, как ты. — Джорджина возилась с пуговицами на своих перчатках до локтя. — В конце концов, он всего лишь офицер, дорогая. Тебе нужен кто-нибудь с титулом и землей. Не понимаю, почему капитан Дрейк не пригласил сегодня ни одного пэра. Да что там, у Мэтью Хэйфорда нет даже собственного дома!

— Если он когда-нибудь получит под свое командование корабль, — злобно предположила Пэйтон, — мы сможем там жить.

— Жить на корабле! — фыркнула Джорджина. — Ну и выдумала! И потом, Пэйтон, зачем ты носишь эту ленту? Сними её.

Пэйтон посмотрела на розовую шёлковую ленту, обвязанную вокруг её запястья.

— Нет, — сказала она.

— Что значит нет? Зачем ты её носишь? Это, случаем, не лента от меню?

— Да. И нет, я её не сниму. Она нужна мне как напоминание.

— Напоминание о чём?

Перевернувшись на спину, Пэйтон подняла одну из подушек и уронила её себе на лицо.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она. Её голос звучал приглушённо из-под подушки.

Джорджина закатила глаза.

— Не знаю, о чём думал капитан, усаживая тебя между твоими братьями. Я определённо сказала ему посадить тебя между капитаном Гейнсфортом и мистером Рейборном. Из всех его гостей они самые подходящие. Я так надеялась, что ты получишь представление о том, что будет во время следующего сезона в Лондоне. Но, нет, ему понадобилось посадить тебя между братьями. А они взяли и позволили тебе напиться. Что бы ты там ни думала, Пэйтон, но ты не мужчина. Ты не можешь выдержать столько же крепких напитков, как твои братья.

Пэйтон приподняла уголок подушки.

— Я не пьяна.

— Когда мы отправимся в Лондон на твой первый сезон, — продолжила Джорджина, — тебе придётся помнить, что на светских приёмах не состязаются, кто больше выпьет. Ты не должна пытаться перепить своих поклонников, понимаешь? Господи, как я могла сердиться на капитана Дрейка за то, что он не пригласил ни одного пэра! Нам только не хватает, чтобы кто-нибудь, вернувшись в Лондон, начал разносить о тебе сплетни, — она прищёлкнула языком. — Думаю, устраивать пышную свадьбу сейчас, когда тело его брата ещё не успело остыть в могиле, это очень дурной тон. И даже если бы Ричард не был мёртв, это все равно бестактно…

— Почему?

Кто-то постучал в дверь спальни. Когда ручка повернулась прежде, чем она успела сказать «войдите», Пэйтон поняла, что это мог быть только один из её братьев. Росс просунул голову внутрь.

— О! — воскликнул он, увидев свою жену. — Вот ты где!

Он открыл дверь шире, и показалась манишка, полностью залитая какой-то блестящей тёмно-коричневой жидкостью.

— Ага! — Пэйтон села. — Ты получил по заслугам, ва-анючий кусок галеты!

У Джорджианы перехватило дыхание.

— Росс! Что случилось?

— Это не кровь, — брат Пэйтон стал стаскивать свой фрак. — Это всё Хадсон. Он бросил в меня чашку с шоколадным кремом. Думаю, он целился в Рэли, но я оказался на пути.

— Боже мой! — Джорджиана соскочила с кровати и пошла помогать мужу избавляться от вечерней одежды. На ее лице отразилась досада.

— Росс, ты должен с ними поговорить. Из-за их глупых выходок Пэйтон лишится малейшей возможности когда-либо найти себе подходящего мужа. С этим нужно что-то делать.

— Я уже думал об этом, — Росс вытянул руки, в то время как проворные — и трезвые — пальчики его жены порхали над запонками манишки. — Я отошлю их обоих в плавание на Дальний Восток. К тому времени, когда они вернутся, Пэйтон уже будет формально обручена.

— Что? — Пэйтон слезла с кровати. — О чём ты говоришь? Ты обещал, что я смогу пойти в следующее плавание на Дальний Восток! Сначала ты отбираешь у меня мой корабль, а потом ещё и моё плавание?

Росс посмотрел на неё через плечо.

— Это судно никогда не было твоим, — невозмутимо произнёс он. — Не знаю, почему ты решила, что это так. А что касается Дальнего Востока нет, ты не сможешь пойти в плавание. Джорджиана говорит, тебе придётся стать на якорь в Лондоне, пока ты не найдёшь себе мужа.

Пэйтон издала сдавленный вопль:

— В последний раз говорю, я не хочу мужа!

— Пэйтон, дорогая, — Джорджиана сорвала грязную рубашку с тела своего огромного мужа. — Не кричи так. Мы уже это обсуждали. Ты останешься в Лондоне вместе со мной и найдешь себе в мужья приятного виконта. А, может быть, герцога, если повезёт.

— Я не хочу герцога! — заявила Пэйтон. — Я хочу… хочу… — Она резко замолчала, поражаясь сама себе. Господи, что это с ней случилось? Похоже, она расползается по швам. Она чуть не выложила — причём в лицо одному из своих братьев — чего она хочет на самом деле.

— Я знаю, чего ты хочешь, дорогая, — мягко сказала Джорджиана, — но ты ведь знаешь, что этого ты получить не можешь.

— Почему? — потребовала Пэйтон.

— Ты знаешь, почему, дорогая. По той самой причине, по которой мы здесь.

— Но этого-то я и не понимаю, — Пэйтон потрясла головой, и на этот раз из её волос вывалились уже оба гребня. — Почему он на ней женится?

— Об ком речь? — с любопытством спросил Росс. — О Дрейке, что ли?

— Да, — раздражённо ответила его жена в тот же момент, как Пэйтон выкрикнула: «Нет!»

Росс фыркнул.

— Думаю, — сказал он — это ясн’, как божий день.

— Росс, — предостерегающе произнесла Джорджиана.

— Нет, — сказала Пэйтон, — мне бы хотелось услышать. Почему он на ней женится, Росс? Из-за её локонов? Из-за её приятных манер? Потому что она говорит только «Да, дорогой» или «Нет, дорогой» и «Как скажешь, дорогой»? Хотелось бы мне знать, что в этом такого неотразимо, мать его, замечательного! По-моему, надоедает до чёртиков!

— Да эт’ваабще здесь не при чём, — с отвращением произнёс Росс, — я думал, это очевидно. Причина в том…

— Росс! — закричала Джорджина, хватаясь за щёки.

— …что она носит его детёныша.

Пэйтон моргнула. Ей показалось, что она неправильно расслышала слова брата. Ей послышалось «детёныша». Но, наверняка, это не так. Он, должно быть, сказал «зверька», крысёныша.

Однако это лишено смысла. Почему мисс Уитби должна носить крысу Дрейка? У Дрейка вовсе и нет крысы. И не особенно он их любит, хотя, в отличие от её братьев, никогда не убивает их каблуками, предпочитая, как и Пэйтон, чтобы с этим делом справлялись судовые коты.

Наверное, он всё же сказал «детёныша».

Но это тоже не имеет никакого смысла.

— Детёныша? — повторила она.

Джорджина метнула на мужа оскорблённый взгляд.

— Вот, Росс, я же просила тебя не…

— А почему, собственно, она не должна знать? — пожал плечами Росс, стоя уже без рубашки. — Ради бога, ей уже девятнадцать. И раз уж ты собира’шься выставить ‘ё на ярмарку невест, то, черт подери, лучше б ей иметь представление, как такое случается. И вряд ли Пэйтон совсем ничего не знает о том, откуда берутся дети. Мэй Линг ей всё эт’ расписала. Правда, Пэй?

Пэйтон всё ещё была слишком ошеломлена, чтобы суметь ответить, и Росс небрежно продолжил:

— Ну, ты ведь помнишь, Джорджи, что случилось на нашем свадебном завтраке? Какое впечатление Пэйтон произвела на твоих сестёр, когда рассказала им, что если они возьмут морскую губку, разрежут её на части и пропитают какой-то дрянью, а затем вставят себе в…

— Росс! — щёки Джорджианы приобрели уже нежный оттенок коричневого.

Росс пожал плечами и ухмыльнулся младшей сестре.

— Плохо, что хоть немного своих познаний ты не донесла до мисс Уитби, а, Пэй?

— Росс. Ну, в самом деле, — Джорджина перевела озабоченный взгляд на Пэйтон. — Ты, как, в порядке?

Возмущённый холодным взглядом, которым пронзала его жена, Росс требовательно спросил:

— Что я, дьявол раздери, такого сделал? Это Дрейк не может удержать свои штаны застёгнутыми, а не я.

Вдруг Пэйтон стало жарко. Конечно, сейчас середина лета, но до сих пор расположенный на холме дом казался приятно прохладным благодаря лёгкому ветерку, постоянно дующему через множество распахнутых окон. Но сейчас, ветер, казалось, совсем стих, а стены особняка сомкнулись вокруг неё. У Пэйтон было отчётливое ощущение, что какой-то омар, которого она проглотила, выползает обратно.

— Что ты имеешь в виду? — удалось ей спросить. — Ты говоришь… Ты говоришь, мисс Уитби…

Она не договорила и широко открытыми глазами уставилась на свою невестку. Лицо Джорджианы выражало сострадание. Она оставила своего сконфуженного мужа стоять без рубашки, и, подойдя к его сестре, обняла её.

— Мне так жаль, дорогая, — сказала она, прижимая к себе Пэйтон, — Я взяла с них обещание не говорить при тебе об этом. На самом деле, о таких вещах девушкам твоего возраста вообще не полагается знать. Но я не осознавала, насколько ты… Ну да, теперь я понимаю, что лучше бы ты знала. Тебе, конечно, от этого ничуть не легче, но, по крайней мере, ты теперь знаешь почему…

К счастью, Росс стоял за спиной своей жены и оттуда мог наблюдать за лицом сестры. Он путешествовал с Пэйтон при всех мыслимых обстоятельствах, в самых разных условиях, и хорошо знал выражения её лица. И то, что появилось прямо сейчас, было ему слишком хорошо знакомо. В один миг Росс сорвал с деревянной подставки умывальный таз и через секунду уже держал его перед Пэйтон, пока та освобождалась от всего своего ужина и значительного количества выпитого шампанского.

Глава 6

Намного позже Пэйтон сидела возле окна в прохладной темноте отведенной ей гостевой спальни, и, положив подбородок на руки, разглядывала длинные тени, порожденные светом луны в расстилающемся перед ней саду.

Она была крайне недовольна собой тем, как повела себя, услышав новости, сообщенные братом и невесткой. И правда, иногда она поступает как ребенок. Hе удивительно, что Росс обошел ее, не отдав ей «Константу». И совершенно определенно ей не удалось перенести с достоинством крушение своих иллюзий. Конечно, она ничего не швыряла и не разбила ни одного окна, как мог бы поступить любой из ее братьев. Но она ушла в свою комнату и надулась. Тех, кто дуется, Пэйтон презирала почти так же, как и тех, кто падает в обморок. Взрослые, умудрённые опытом, женщины не дуются. Они могут проявить некоторую отстраненность, выражая своё недовольство, но никогда не дуются.

И их, безусловно, не рвет, когда они узнают, что мужчина, которым они восхищались, ухитрился случайно сделать ребенка какой-то другой женщине.

Она никогда бы не заподозрила — ей просто в голову бы это не пришло — что за решением Дрейка жениться на мисс Уитби стоит нечто подобное. Глупо с ее стороны, конечно. Но, честно говоря, Пэйтон никогда в таком смысле о Дрейке не думала. И не потому что у нее были основания сомневаться в его мужских достоинствах. Ведь она совершенно точно знала, куда Дрейк и ее братья исчезали всякий раз, когда корабль заходил в порт после долгого плавания.

Но одно дело посещать бордель, а совсем другое — заниматься любовью с девушкой, живущей в комнате, которая выходит в тот же коридор, что и его собственная.

Ну, а что же мисс Уитби? С первого дня знакомства Пэйтон категорически презирала Бекки Уитби за приторную любезность, вялость и весь её облик, наводящий на мысль о выброшенной на берег пикше^[14].

Но мисс Уитби оказалась вовсе не такая уж милая и отнюдь не вялая. Она знала, чего хочет, и добивалась своего любыми, даже самыми непорядочными и коварными, по крайней мере, с точки зрения Пэйтон, способами.

Теперь все обрело смысл. Пэйтон не могла понять, почему этого не случилось раньше. Может, потому что она действительно такая невежда в этих вопросах? О, она знала все о телесной стороне любви — нельзя провести в компании моряков столько времени, сколько она, и ничего об этом не узнать. А благодаря Мэй Линг она знала даже о таких вещах, как предотвращение беременности.

Но ей никогда не доводилось самой заниматься любовью и уж тем более, воспользоваться способами предохранения. В конце концов, вплоть до последнего года ее сплошь и рядом принимали за мальчика. И, конечно, никто не стал бы заниматься с ней любовью.

Однако очевидно, что другие, за ее спиной, предавались любви достаточно часто, и винить в этом Пэйтон могла только саму себя. Прежде всего, разве не она пригласила мисс Уитби погостить у них? Неделями все они жили под одной крышей, и Пэйтон оставалась в блаженном неведении обо всех недозволенных свиданиях и объятьях при луне, происходивших, по-видимому, после того, как повсюду погаснет свет. Она крепко спала и не имела ни малейшего понятия о том, что творится вокруг. Дрейк и ее братья могли бы развлекаться по ночам с полудюжиной шлюх, и она все равно бы ничего не заметила.

Как вообще Пэйтон могла что-то заподозрить? Никто никогда не пробирался в ее спальню в темноте. Никто никогда даже до ручки двери не дотрагивался!

Да и зачем им это? Ведь она такая страшная и неженственная. Кто бы ее захотел?

Когда немного раньше она вот также причитала, пока Джорджиана умывала ей лицо и пыталась избавить от корсета, невестка отвечала ей успокаивающе:

— Ну, ну, успокойся, это неправда. Многие мужчины будут желать тебя. Очень многие.

Но дело в том, что Пэйтон не хотела многих. Она хотела одного мужчину. А он женится завтра, и вовсе не на ней.

Так почему же она до их пор его хочет? Как может она до сих пор хотеть этого никчемного портового кобеля?

Наверное, что бы ни говорили, сколько бы у Дрейка ни было возможностей, и сколь многое ни сближало бы его с Бекки Уитби, Пэйтон не могла заставить себя поверить в то, что капитан Коннор Дрейк способен совершить нечто настолько низкое, настолько грязное как то, в чем обвиняет его Росс. Сделать бедной сиротке ребёнка? Коннор Дрейк? Невозможно! Даже если девушке-сиротке уже, по меньшей мере, далеко за двадцать, волосы у неё цвета пламени, а фигура такая, что проходящие мимо неё по улице мужчины врезаются в фонарные столбы. Коннор Дрейк не тот человек, что позволит себе просто так соблазнить женщину. Он не мог этого сделать. Не мог.

— Он не мог сделать ничего подобного, — сообщила Пэйтон своей невестке, когда та, откинув покрывало, убеждала ее залезть под него.

— Это неправда, — Пэйтон посмотрела на только что вернувшегося брата, которого посылали за успокаивающим пуншем для нее. — Он подтвердил, что это правда?

Росс покачал головой. Он не понимал ничего из того, что происходило с тех пор, как он поднялся по лестнице, и решил, что, наверное, никогда и не поймет.

— Ты имеешь в виду, говорил ли мне Дрейк, что он вдул Бекки Уитби в паруса? Ну, нет, именно так не говорил. Но, черт возьми, Пэйтон, из-за чего еще он стал бы жениться на этой девке?

Однако Пэйтон не обратила внимания на вопрос.

— Он не делал этого, — настаивала она, — я знаю, что не делал.

— Ладно, Пэйтон, — Джорджиана погасила свечу у кровати Пэйтон, — ладно. Выпей это и ложись спать. У тебя было достаточно волнений на один вечер. Утром ты почувствуешь себя лучше.

Даже через закрытую после их ухода дверь Пэйтон было слышно, как ее старший брат в замешательстве спросил:

— Что это случилось с Пэйтон? Никогда раньше я не видел, чтобы она настолько теряла голову. Даже в тот раз, когда проклятый пират Лафон пробрался на борт и попытался перерезать Дрейку горло…

— Это ты во всем виноват, — последовал сердитый ответ Джорджианы, — ты и эти твои братья. Из-за их подстрекательств она выпила больше, чем следовало, а тебе понадобилось прийти и рассказать ей о Дрейке. А ведь я много раз предупреждала тебя не делать этого!

— Гм! Не понимаю, почему Пэйтон вообще беспокоится о Дрейке и мисс Уитби. Пусть себе женится на этой потаскушке. Скоро он пожалеет, что не подождал, пока найдет истинную жемчужину среди женщин, как это сделал я…

Послышался легкий шлепок, а затем настойчивое «Нет!» Джорджианы.

— Я серьезно, Росс — продолжила она, — поставь меня на землю. Я сейчас так сердита на тебя…

— Нам что, теперь придется вернуться на этот проклятый прием? — выпытывал Росс. — Я могу придумать кое-что получше, что-нибудь куда более приятное…

Голоса стихли, доносились лишь шепот и негромкий смех, а затем Пэйтон услышала, как дверь их спальни закрылась. Несмотря на несхожесть между собой ее брата и невестки и их почти непрекращающиеся перебранки, она знала, что эти двое по-настоящему глубоко любят друг друга. И с такой же определенностью Пэйтон знала, что они с Дрейком тоже могли бы быть счастливы вместе, если бы не два обстоятельства. Во-первых, он, кажется, не подозревает о ее существовании…

Ну и, конечно же, мисс Бекки Уитби.

Было далеко за полночь, но, несмотря на выпитый пунш, Пэйтон не могла уснуть. Снизу была слышна танцевальная музыка, вплывавшая через открытые створки окон, временами раздавался смех и звон разбитого хрусталя (без сомнения, дело рук Хадсона и Рэли). Ей было интересно, когда оркестр перестанет играть и разойдется по домам. Свадебная церемония назначена на десять утра — меньше, чем через двенадцать часов.

Осталось меньше двенадцати часов. У Коннора Дрейка осталось меньше двенадцати часов холостой жизни.

А что она делает? Просто лежит здесь. Дуется.

Ну а что она могла бы сделать? Спуститься вниз и броситься на него? Даже если не верить тому, что Дрейк сделал Бекки Уитби ребенка, очевидно, у него есть какая-то причина жениться на ней. И причина, без сомнения, серьезная, иначе он не делал бы этого. Коннор Дрейк не относится к тем мужчинам, которые совершают поступки, тщательно их не обдумав. Именно поэтому он такой хороший мореплаватель. Братья Пэйтон в шутку упрекали его в том, что слишком уж он методичен, даже занудлив, однако Дрейк никогда не заводил корабль на рифы, даже в тех водах, где скрывающиеся под волнами скалы попадаются столь же часто, как косяки серебристых рыбок. Так что по какой бы причине он ни женился на Бекки Уитби, он знал, что делает. И Пэйтон не стала бы — просто не смогла бы его осуждать.

Не то что его ужасная бабушка. Что она там такое вещала на лестнице? Будто только она, Пэйтон, могла его остановить? Леди Биссон, очевидно, ничего не знала о ребенке — если таковой вообще существовал, во что Пэйтон отказывалась верить. Если бы был ребенок, леди Биссон не стала бы осуждать своего внука за то, что он поступает единственно правильным образом. Некоторые мужчины, Пэйтон знала это очень хорошо, попользуются девушками, а затем избавляются от них, не обращая внимания на последствия. Коннор Дрейк не такой. Если Бекки Уитби беременна от него, он на ней женится. И не будет пытаться откупиться, не говоря уж о том, чтобы просто бросить. Слишком он благороден для этого.

Да, но прежде всего ему следовало быть достаточно благородным, чтобы не делать Бекки дитя. В конце концов эта мысль заставила Пэйтон сесть, затем слезть с кровати и босиком подойти к окну. Она чувствовала, что ей необходим свежий воздух.

Положив подбородок на руки, Пэйтон уставилась в залитый лунным светом сад. Воздух был наполнен тяжелым ароматом жимолости^[15]. Стебли этого растения вились по решетке прямо под окном. Бекки Уитби, размышляла Пэйтон, удачливая девушка. Ей повезло, она будет жить в этом доме и ощущать восхитительный запах жимолости каждую весну. Интересно, думала Пэйтон, под какой счастливой звездой родилась Бекки, если ей выпала судьба выйти замуж за Коннора Дрейка, жить в этом доме и каждую весну наслаждаться жимолостью?

И что за несчастливая звезда светила той ночью, когда родилась она, Пэйтон? Звезда, предопределившая, что в одну ночь ей суждено потерять и свою единственную мечту, и человека, которого она любит.

Хуже того, её мечту забрал тот самый человек!

Что чертовски несправедливо.

Долго ли она смогла бы так просидеть, жалея себя, Пэйтон не знала. Наверное, нет. По своей природе она обладала веселым характером, и вскоре начала постукивать пальцами в такт танцевальной мелодии, которую заиграл оркестр. Конечно, скорее всего, завтра ей придется смотреть, как ее любимый мужчина женится на другой. И очень похоже на то, что желание Джорджианы осуществится, и Пэйтон придется вытерпеть целый сезон в Лондоне.

Но она не могла не думать о все еще существующей возможности того, что ее молитвы будут услышаны, и отвратительная мисс Уитби умрет этой ночью. А если она умрет, вполне возможно, что Дрейк будет слишком убит горем, чтобы снова выйти в море. И тогда Пэйтон могла бы великодушно предложить ему избавиться от «Константы». А через год или два ему, может быть, удалось бы преодолеть свое горе…

И вот, когда в своих упоительных фантазиях Пэйтон уже была обручена, к сладкому благоуханию жимолости примешался слабый аромат сигары. И не просто сигары, а именно того сорта, который Дрейк курил по вечерам, когда они попадали в штиль.

Вынырнув из своих приятных мечтаний, Пэйтон обеими руками ухватилась за подоконник и, высунувшись из окна, вгляделась в ночную тьму. Коннор Дрейк как раз вышел из-за груши, и его осветила луна. Конечно, он не заметил Пэйтон, но она видела его совершенно отчетливо — высокий широкоплечий мужчина, руки в карманах брюк, тонкие колечки дыма тянутся за ним, пока он прохаживается, устремив взгляд на тропинку под ногами. Он, несомненно, был один и полностью погружен в свои мысли, причем, кажется, не слишком приятные, если опущенные плечи можно было считать показателем.

Но что заставляет его печалиться? За прошедшие два месяца человек получил в свое распоряжение титул, красавицу-невесту и корабль. Ее, Пэйтон, корабль. В то время как она получила… Что?

Ничего. Совершенно ничего.

Несправедливость произошедшего обрушилась на Пэйтон, как удар мокрым парусом по лицу. Как он смеет? Как он смеет разгуливать здесь с таким унылым видом, если у него есть все — все, чего только может пожелать мужчина?

Действуя почти бессознательно, Пэйтон забралась на подоконник, приподняла подол ночной рубашки и начала спускаться по решетке.

Как оказалось, это было не очень-то и страшно. Окно располагалось не высоко над землей. Бизань-мачта, по которой Пэйтон ежедневно, а иногда и ежечасно, лазила туда-сюда во время плаванья, была намного выше, хотя, надо признать, что по снастям она обычно карабкалась не в ночной рубашке.

Но все же передвигаться босиком Пэйтон было вполне привычно, и, если задуматься, то вовсе не Джоржиана заслуживала прозвища «маленькая обезьянка». По справедливости, больше всего оно подходило ей, Пэйтон.

Решетка предназначалась для украшения, и была прикреплена к дому для того, чтобы за нее цеплялись растения, а не люди. Однако Пэйтон спустилась без происшествий, хотя ей пришлось спрыгнуть и пролететь последние несколько футов из-за того, что внизу обнаружился большой и на вид весьма колючий розовый куст. На мягкую тропинку она приземлилась невредимой, и осталась незамеченной теми, кто развлекался у открытых окон, выходящих прямо на куст роз. Расправив ночную рубашку, одну из тех закрытых, подчеркнуто девичьих, которые Джорджиана купила ей, когда с ужасом узнала, что ее золовка имеет привычку ложиться в постель совершенно нагой, Пэйтон огляделась и увидела, что Дрейк, удаляясь от нее, бредет к расположенному в полудюжине ярдов маленькому фонтану.

Выглядел он глубоко задумавшимся. А почему бы и нет? Наверное, предвкушал свою необычайно счастливую жизнь в качестве мужа, отца и хозяина «Константы».

«Это мы еще посмотрим,» — мысленно сказала себе Пэйтон и, сжав кулаки, размашистым шагом направилась следом.

Однако в своем гневе она забыла одно важное обстоятельство. Забыла, что Коннор Дрейк полжизни провел в море. И большую часть этих лет он провел в водах, кишащих самым разнообразным пиратским отребьем. Не стоило подкрадываться к человеку, которому в полночь часто случалось стоять на вахте на квартердеке в Южных морях. Он мог как проткнуть вас, так, с тем же успехом, и выбросить за борт.

Пэйтон, полностью поглощенная своей яростью, не подумала об этом. Но Дрейк, даже погрузившись в размышления, ничего не забыл. Когда она подняла руку, чтобы не очень нежно ударить его по плечу, Дрейк развернулся и уже через долю секунды сжимал горло Пэйтон.

— Черт возьми, Дрейк, — удалось ей прохрипеть, — это всего лишь я.

Обозленный, и в то же время виноватый, он тут же ее отпустил.

— Пэйтон, — даже при лунном свете пристальный взгляд, устремленный на нее, был неестественно ясен. — Что ты здесь делаешь? С ума сошла? Все в порядке? Я не причинил тебе боль?

Конечно, причинил. Ей казалось, что от его пальцев у нее на шее осталось огненное кольцо. Растирая горло там, где он ее схватил, Пэйтон подумала, что получила по заслугам за свою глупость и прохрипела:

— Проклятье! А ты думал, кто это может быть? Думал, Француз пробрался на твои земли и замышляет тебя убить?

— Ты пострадала, — покачал головой Дрейк, — я пошлю за доктором.

— Доктором? — повторила за ним Пэйтон. Ага, уже немного лучше. Интересно, сможет ли она когда-нибудь снова глотать? Пэйтон кашлянула для пробы. Кажется, все работает, как положено. — Мне не нужен доктор.

— Тогда Джорджиану. Давай, я приведу Джорджиану…

Пэйтон сердито уставилась на него, теперь уже разозлившись по-настоящему. Она была уверена, что через некоторое время снова сможет глотать. Нужно только немного подождать. И сознавала, что на свадьбу ей придется надеть что-нибудь с высоким воротником, иначе будут видны следы его пальцев. Синяки, несомненно, останутся.

— И какой будет толк от того, что ты разбудишь Джорджиану? — настойчиво спросила она.

Дрейк смотрел на нее сверху вниз и, по-видимому, не мог привести разумных доводов в пользу того, чтобы разбудить ее невестку. Однако Пэйтон догадывалась, зачем ему понадобилась Джорджиана. Он заметил гнев в ее, Пэйтон, глазах. Хотя луна светила Дрейку в спину, и его лицо скрывалось в тени, Пэйтон казалось, что она знает, о чем он думает: «О, нет! Только не это! Только не сейчас!»

Очевидно, у него есть намного более важные дела, чем возиться с разъяренной маленькой сестренкой своих лучших друзей. Но какая незадача! Ему все же придется уделить ей время, и притом прямо сейчас.

— Прости меня, Пэйтон, — начал Дрейк.

Уперев руки в боки, она непонимающе уставилась на него:

— Я же сказала, мне не больно.

— Я не о твоем горле, хотя прости и за это тоже. Я имел в виду «Константу». Знаю, как сильно ты хотела ее получить…

— Ты мог бы отказаться, — сухо возразила она.

— Как, Пэйтон? Как бы я мог отказаться? Они все там сидели и выглядели такими счастливыми — твои братья и отец…

— Может, и я выглядела счастливой?

— Я собирался сказать им завтра, — продолжил Дрейк. — После церемонии. Когда вокруг никого не будет, я скажу им о том, что корабль мне не нужен.

Пэйтон была удивлена, искренне удивлена. Растроганная, она даже решила, что в конце концов, может быть, его и не придется бить. Она поняла, что больше не ощущает запаха жимолости. Нет, теперь все ее чувства были наполнены им, Дрейком. В воздухе витал затухающий аромат сигары, которую он выбросил, как только почувствовал что кто-то к нему подкрался; следы его пальцев, кажется, прожигали кожу Пэйтон; и он полностью заслонял ей весь обзор, так что куда бы она ни повернула голову, все равно могла видеть только его. Позади него монотонно журчал фонтан, и когда подул легкий ветерок, брызги ударили ей в лицо.

— А ты скажешь им, чтобы они передали «Константу» мне? — вежливо поинтересовалась Пэйтон.

Ей показалось, Дрейк улыбнулся.

— Нет, это ты уж как-нибудь сама, Пэйтон.

У нее рот открылся от удивления, Пэйтон не могла поверить собственным ушам.

— Почему? — настойчиво вопросила она. — Если ты готов отказаться от корабля, почему ты не хочешь сказать им, чтобы они отдали его мне?

— Потому что так получилось, что я согласен с ними. Не годится тебе командовать парусником.

Боль оказалась намного сильнее той, что причинили его пальцы, ухватившие ее за горло.

— Что ты такое говоришь, Дрейк? Ты же знаешь, я могла бы…

— У меня нет ни малейших сомнений, что ты могла бы. В чем я сомневаюсь, и, следует добавить, очень сильно, так это в том, что какая-нибудь команда когда-либо предоставит тебе такую возможность. Пэйтон, ты молодая девушка…

— Ради Бога, мне почти девятнадцать!

Его голос был тверд и в то же время преисполнен изумления.

— Вот и я о том же. Неужели ты веришь, что мужчины — я имею в виду таких мужчин, как твои братья, Пэйтон, или, как я — станут подчиняться приказам девятнадцатилетней девушки?

— Если именно она платит им жалованье, то ответ — да.

— Знаешь, Пэйтон, — Дрейк покачал головой и негромко засмеялся, — так тихо подкравшись, ты напугала меня до смерти. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Пэйтон не могла поверить, что он смеется.

— Не пытайся сменить тему, — огрызнулась она. — Может, для тебя, Дрейк, всё это просто шутка, но что касается меня — это моя жизнь. Если я не получу собственного корабля, мне придется выйти замуж за герцога.

После этих слов смех сразу же прекратился.

— За какого герцога? — настойчиво спросил Дрейк.

Озадаченная его внезапной горячностью, Пэйтон несколько раз моргнула.

— Ни за какого конкретно. Пока неизвестно. Просто Джорджиана говорит, что мне следует вступить в брак с герцогом или каким-нибудь виконтом. Она говорит, что я не могу выйти замуж за Мэтью Хэйфорда…

— Ты хочешь выйти замуж за Мэтью Хэйфорда?

Вот опять, он слишком спешит. Господи, да что с ним такое? Дрейк определенно поглупел с тех пор, как она последний раз с ним разговаривала.

— Нет, — терпеливо объяснила Пэйтон, — конечно, нет. Я просто говорю, что даже если бы хотела, то все равно не могу. Я ничего не могу решать в своей собственной жизни. Но послушай, Дрейк, у меня есть предложение, — возникший замысел был намного лучше прежнего побить его. Совсем недавно невестка сумела довести до Пэйтон новую, и в чем-то неожиданную мысль о том, что женщине намного проще добиться своего лаской и лестью, а не кулаками. Пэйтон подумала проверить это предположение на практике. — Вместо того чтобы возвращать «Константу» моим братьям, — мягко посоветовала она, — ты мог бы просто передать ее мне.

Теперь Дрейк в свою очередь покачал головой.

— Пэйтон, я уже говорил тебе, что согласен с твоими братьями…

— О! — она резко отвернулась, разочарование причинило ей почти физическую боль. Джорджиана была неправа. Все-таки придется побить его, когда представится возможность.

Низкий голос Дрейка пробился сквозь ее мысли:

— Пэйтон, это на тебе ночная рубашка?

Она бросила через плечо рассерженный взгляд.

— Да. И что?

— И ты спустилась по лестнице прямо в этом наряде?

— Думаешь, я совсем тупая? Я вообще не спускалась по лестнице. Разумеется, я вылезла через окно.

Дрейк опустился на край фонтана с несвойственной ему тяжестью.

— Пэйтон, — сказал он, удивив ее бесконечной усталостью в голосе, — ты когда-нибудь убьешься.

Она вдруг почувствовала, что тоже немного устала. Тяжело постоянно вести борьбу. Ее это несколько утомило. Пэйтон присоединилась к Дрейку, усевшись на край фонтана, и сквозь тонкий батист своего одеяния ощутила ягодицами гладкий прохладный и немного влажный мрамор.

— Вряд ли, — сказала она, отвечая на его предыдущее высказывание, — я очень хорошо лазаю. Неужели ты не помнишь все те кокосы, которые мне удалось сбросить, когда мы потерпели кораблекрушение у Инагуа^[16]?

При свете луны Пэйтон увидела, что он кивнул.

— Действительно, — безучастно согласился Дрейк. — Как я мог забыть?

Пэйтон украдкой взглянула на него. Это был не тот Дрейк, которого она знала. Он почему-то казался старше. Он и был старше — на десять лет старше ее — но никогда не выглядел старым… по крайней мере, настолько старым. И хотя Дрейк обычно не шутил и не смеялся так шумно и неудержимо, как братья Пэйтон, однако никогда раньше он не казался ей печальным. Как сейчас.

А с чего ему печалиться? Не с чего. Это ее жизнь перевернута вверх дном.

— Да, — подтвердила Пэйтон. Она заметила, что одна из его рук — левая — лежит на мраморе между ними. Большая рука — ее собственная легко могла бы скрыться в ней, — с кожей огрубевшей и загоревшей за годы натягивания такелажа. По оценке Пэйтон, примерно восемь дюймов мрамора отделяли ее от этой руки. Восемь дюймов мрамора и противная мисс Уитби, конечно. Пэйтон очертила круг на воде, покрывавшей эти восемь дюймов.

— Что случилось, Пэйтон? — голос звучал нежно. Когда она в изумлении подняла глаза, Дрейк улыбался. — Я знаю тебя. Ведь дело не только в этом?

Вопрос застал ее врасплох. Конечно, он мог спросить. Конечно, он должен был поинтересоваться. На борту корабля этот вопрос не возник бы. Пэйтон часто помогала Дрейку скоротать ночные часы на вахте, однако он никогда не спрашивал её, существует ли что-то, чего она хочет. Но сейчас они не в море. Они в Англии. В скучной благовоспитанной Англии, где молодые леди не засиживаются с джентльменами после полуночи. И вообще, в любое время суток не сидят вместе с ними без сопровождения. Во всяком случае, по мнению Джорджианы.

Ну, и что же она хочет от него? Она попросила «Константу». Он отказал. Так почему она не уходит в дом? Чертовски неуютно сидеть здесь, у фонтана. Уже за полночь, а она одета всего лишь в ночную рубашку, и мелкие брызги фонтана намочили ей спину.

— Ты замерзла, — вдруг сказал Дрейк.

С этим не поспоришь. И прежде чем Пэйтон смогла возразить, он снял с себя фрак и обернул им ее плечи.

— Вот, — произнес он. — О чем ты думала, выходя сюда в таком виде? Не прихватив даже шаль. Ту, шелковую, что я купил тебе в Кантоне. Почему ты ее не носишь? Потеряла? Ты не успокоишься, пока не растеряешь все, что у тебя есть. Иногда я подозреваю, что в тебе течет кровь бедуинов.

Тепло, исходящее от атласной подкладки фрака, и неотразимая теплота низкого голоса Дрейка ошеломили Пэйтон, и свой вопрос она услышала как бы со стороны, будто кто-то другой произнес эти слова:

— Почему, Дрейк?

Его прохладные сильные пальцы все еще поправляли воротник фрака, приподнимая его.

— Что почему? — беспечно спросил он.

О, Боже, подумала она. Замолчи, Пэйтон! Заткнись! Но к своему ужасу продолжила говорить. Она спросила:

— Почему ты женишься на ней? — Пэйтон тряхнула головой, и короткие завитки легко, как перышки, скользнули по костяшкам пальцев Дрейка. — Я этого не понимаю. Ты всегда говорил… — ее голос прервался. О, господи, что с ней случилось? Помилуйте, она что, плачет? Но она никогда не плакала! — Ты всегда говорил, что женишься на мне.

Ей было плохо видно его лицо. Всего лишь темное пятно, окруженное более яркой дымкой синеватого лунного света. Однако Пэйтон чувствовала Дрейка. Руки, только что поднимавшие воротник фрака, переместились и охватили ее лицо. По сравнению с гладкой кожей ее щек, ладони были грубы.

Как это ни странно, но когда он заговорил, его голос звучал так же хрипло, как у нее.

— Я знаю.

— Ты обещал, — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

— Я знаю.

— Тогда почему? Почему ты женишься на ней?

Если бы пятью минутами раньше кто-нибудь сказал Пэйтон, что она будет сидеть в саду Коннора Дрейка, а его руки будут нежно удерживать ее лицо, она бы посоветовала говорящему разбежаться и прыгнуть с бака^[17]. Однако это произошло, и лунный свет заливал все вокруг, и фонтан тихо плескался рядом. Где-то среди деревьев соловей переливчато выводил гаммы, как будто из чистого удовольствия стараясь показать, на что он способен. От фрака исходил запах Дрейка, такой знакомый по подушке, которую он когда-то очень давно одолжил Пэйтон, и он окутывал ее. Его руки, хоть и грубые, были теплее ее щек. Казалось вполне естественным наклониться к нему, чтобы, если получится, вдохнуть побольше этого хмельного мужского аромата, этой неотразимой теплоты…

Пэйтон онемела от удивления, когда Дрейк тоже подался вперед, ей навстречу. Но именно это и произошло. Она качнулась к нему, совсем чуть-чуть, словно водоросль, влекомая приливом, и к своему величайшему удивлению обнаружила, что он тоже качнулся вперед. И неожиданно оказалось, что их лица разделяет расстояние всего лишь в дюйм или даже меньше.

И прежде чем Пэйтон успела смущенно отвернуться, Дрейк сжал ее крепче, не позволяя отстраниться.

А затем случилось то, на что она не могла и надеяться, потому что губы Дрейка нашли ее рот. Ни с того, ни с сего.

И это был не один из братских поцелуйчиков, которые она привыкла получать от Дрейка в тех редких случаях в прошлом, когда он ее целовал. Те обычно приходились куда-нибудь в макушку или иногда в кончик носа. Этот же попал прямо в губы. И за первым сразу же последовал еще один. И еще. Пэйтон поняла, что Дрейк уже давно не брился. Острые кончики щетинок обжигали ей кожу вокруг рта. А по вкусу он напоминал виски. Дрейк пил, и выпил слишком много. Странно, как могла она не заметить, что он пьян…

А он вправду был пьян. Иначе почему бы он стал так ее целовать? Пэйтон видела раньше, как люди целуются — один или два раза ей случалось поймать на этом Росса и Джорджиану — но это не было похоже на происходящее сейчас. Дрейк не просто целовал ее, а жадно поглощал. Своими губами он раскрыл ей губы, и его язык проскользнул к ней в рот. К счастью, Мэй Линг когда-то описывала Пэйтон такие поцелуи, так что хоть и удивительно, что Дрейк целовался подобным образом, и что еще более удивительно, подобным образом он целовался с ней, но, по крайней мере, Пэйтон имела ясное представление о том, что происходит. И даже не подумала двинуть его кулаком в солнечное сплетение, как безусловно поступила бы с любым другим мужчиной, если бы он целовал ее, как Дрейк.

А, может, и нет. Ведь то, что делал Дрейк, доставляло ей огромное удовольствие. Пэйтон не совсем верила Мэй Линг, когда та убеждала ее, будто ощущать во рту язык подходящего мужчины может быть приятно. Но сейчас поверила. От поцелуя с ней происходили странные вещи, но самое главное, Пэйтон захотелось, чтобы внутри у нее оказался не только язык, но что-то большее. В этом, несомненно, и заключаласьцель подобных поцелуев, или, во всяком случае, так ей рассказывала Мэй Линг.

Пэйтон была довольна тем, что теперь смогла бы подтвердить, что да, способ действовал точно так, как предполагалось. Потому что она уже подняла обе руки и обвила ими шею Дрейка, страстно желая прижать его к себе, и не обращая никакого внимания на то, что позабытый ею фрак соскользнул на мраморный бортик фонтана, и один его рукав упал в воду. Запустив пальцы в прямые мягкие волосы Дрейка — тонкие, как у ребенка, с удивлением осознала Пэйтон, — она старалась притянуть его еще ближе. Почему-то она уже не сидела, а стояла на коленях на краю фонтана. Возможно потому, что его руки, оставив лицо, вместо этого охватили ее талию — пальцы, казалось, проникли сквозь тонкую ткань рубашки — и уже наполовину приподняли Пэйтон с ее места, когда он вдруг встал и притянул ее к себе.

Горячий отклик ее тела на первое соприкосновение белой крахмальной манишки с мягкой кружевной вставкой ее лифа оказался совершенно неожиданным — по крайней мере, для Пэйтон. А затем вдруг к ней прижалось нечто такое, что, если бы Пэйтон не ощущала исходящее от этой штуки тепло, то могла бы по ошибке принять её за грот-мачту^[18] фрегата, настолько она была прямая и совершенно неподатливая.

Так вот, значит, на что это похоже у Дрейка, подумала Пэйтон. Она не слишком удивилась, поскольку достаточно часто боролась со своими братьями, чтобы знать — мужчины на ощупь очень отличаются от женщин, и даже между собой они сильно различаются. Ни Росс, ни Рэли не были такими твердыми, как Дрейк. Хадсон, может, и был, но, к счастью, Хадсон никогда не прижимал ее так сильно, так что ей не с чем было сравнивать.

Одна рука Дрейка опустилась ниже и сжала ее ягодицы весьма необычное ощущение, поскольку под ночной рубашкой на Пэйтон ничего не было. Она задохнулась, пораженная неожиданным теплом его рук… причем в том месте, которое никогда раньше не знало тепла человеческих прикосновений.

Но если Дрейк и услышал ее короткий резкий вздох, то ничем этого не выдал. Он оставил в покое ее губы и теперь целовал горло, там, где меньше чем полчаса назад так грубо сжимались его руки. Время от времени его рот опасно приближался туда, где был распахнут кружевной воротничок, который Пэйтон не удосужилась застегнуть. До этого она не поняла, откуда Дрейк узнал, что она замерзла, но в то мгновение, когда ее груди соприкоснулись с твердыми мускулами, скрывающимися под рубашкой Дрейка, догадалась: соски у нее отвердели так сильно, словно температура резко упала и установился арктический холод. Господи, как неловко!

Но Дрейк, кажется, ничего не имел против — возможно потому, что не она одна страдала от такого недуга. Рука на ягодицах Пэйтон напряглась, плотнее прижимая ее к брюкам, где что-то очень твердое и намного более крупное, чем можно было ожидать, нетерпеливо давило, стремясь вырваться на свободу.

Просто так много всего, что не верится, подумала Пэйтон. Одно дело поцелуи Коннора Дрейка — сказочно, изумительно — превосходило самые смелые ее ожидания. И все это для нее? Невозможно. Она — Пэйтон Диксон, помните? Та, на которую пятью минутами раньше Коннор Дрейк даже и не взглянул бы дважды, не то, что стал бы питать подобные чувства.

Пэйтон была так ошеломлена этим открытием, что ей показалось вполне естественным опустить руку и провести любопытствующими пальцами по загадочной штуковине. Требовалось непосредственно убедиться, что ей не пригрезилось то, что она ощущала. Она, конечно, ничего такого не имела в виду, но, оглядываясь назад, Пэйтон казалось, что она могла понять, почему Дрейк поступил так, как он поступил.

И все же это было несколько унизительно, когда он резко отпихнул ее, и попятился, словно она вдруг вспыхнула пламенем.

Глава 7

Лишившись поддержки, Пэйтон едва не свалилась в фонтан. И пытаясь удержать равновесие, сильно ударилась голенью о мраморный бортик.

— Ай, — зашипела она сквозь зубы, почувствовав, как шероховатая поверхность бортика поранила кожу.

Нога заболела по-настоящему, но еще больше страданий вызвала гримаса ужаса, застывшая на лице Дрейка, она почувствовала себя так, словно кто-то внезапно вылил на нее ведро ледяной воды. Он больше не стоял спиной к луне, и она прекрасно видела выражение его лица. Его грудь вздымалась и опадала так же резко, как и ее, но он был бледен. Бледен, как мрамор, на котором они сидели. И это кое о чем говорило, поскольку обычно кожа Дрейка была загорелой дочерна.

Приподняв поврежденную ногу, Пэйтон помассировала место ушиба, нерешительно поглядывая на Дрейка. Совершенно очевидно, что она совершила какую-то ошибку. Вероятно, юным леди не положено шарить пальцами по передней части брюк джентльменов.

Черт возьми, она ведь знала об этом! Но ведь и он лапал ее зад! Разве это обязательно? И вообще, не она придумала всю эту затею с поцелуями.

Затея с поцелуями. Почему, ох, ну почему же он прекратил ее целовать? Это был самый великолепный момент за всю ее жизнь, а она разрушила его, прикоснувшись к Дрейку. Да что с ней такое? Однажды Мэй Линг сказала, что некоторым женщинам так сильно нравится заниматься любовью, что они хватаются за любую возможность. У Пэйтон никогда не было причин подозревать, что она относится к этой категории женщин. Но, кажется, сейчас все стало совершенно ясно. И это единственное объяснение ее поступку.

Черт побери. Это на многое проливало свет.

Обратив внимание на то, что Дрейк все еще разглядывает ее с безопасного расстояния в шесть футов, Пэйтон состроила неженственную гримасу и заявила:

— Полагаю, ты чувствуешь себя обязанным доложить о случившемся Россу. Но я была бы весьма признательна, если бы это осталось между нами. Мне и так уже стыдно, не хотелось бы выслушивать от него лекции.

Дрейк по-прежнему таращился на нее. Его дыхание было немного тяжелее ее. Широкие плечи чуть ли не ходили ходуном.

— Пэйтон, — с трудом смог выдавить он, но она его тут же перебила.

— О, понимаю. Ты, скорее всего, считаешь, что мне нужны наставления и все такое, но уверяю тебя, такого больше никогда не повторится, — сказала Пэйтон, чувствуя, что боль в голени становится терпимей. Она опустила ногу и продолжила: — Откровенно говоря, ты виноват точно так же, как и я. Ты все это начал. Я не уверена, что Росс придет в восторг, узнав что ты засовывал свой язык в рот его сестры.

Говоря это, Пэйтон понимала, что это блеф. Расскажи она братьям о том, что сделал Дрейк, и они либо откажутся ей верить, либо обвинят только ее, указав, что она заслужила это, раз ночью вылезла в одной ночной рубашке из окна.

Но Дрейку знать об этом совсем не обязательно.

— Да что это с тобой? — спросила она, подняв руку, чтобы коснуться губ, которые все еще покалывало от его сокрушительных поцелуев. — Может, ты забыл, что утром у тебя должна состояться свадьба?

— Я помню, — внезапно он отвернулся и пошел прочь.

На мгновение Пэйтон решила, что зашла слишком далеко, переусердствовав в попытке скрыть собственное смущение от случившегося и разочарование оттого, что все закончилось. Она опустила голову, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, которые она до сих пор ухитрялась сдерживать, изображая притворное возмущение. В это время Дрейк вернулся назад. Видимо, разволновавшись, он, как обычно, начал мерить шагами землю, а не сбежал, как она поначалу решила.

— Ты думаешь, я не знаю? — спросил он требовательным тоном, в котором сквозила ярость, испугавшая ее. Затем он поднял руку, запустил ее в свои длинные волосы и взъерошил их. — Думаешь, именно это то, что я… Прости меня, Пэйтон.

Это было не совсем то, что она ожидала услышать. Она ждала, что он закричит на нее. Ждала, что бросит ей в лицо обвинения. Она была готова к этому и заранее подобралась, готовясь к нападению.

Но он вернулся и попросил прощения. Не просто попросил, а взмолился тоном, наполненным таким отвращением к самому себе, с таким выражением лица… Господи, если бы она уже чуть не плакала до этого, то сейчас бы разрыдалась совершенно точно.

— То, что я совершил, — продолжил он, — непростительно.

Сейчас Коннор находился близко к ней. Пэйтон боялась смотреть ему в лицо, понимая, что если сделает это и увидит выражение его лица, то не сможет удержаться от рыданий. Поэтому она опустила голову и принялась изучать носки его туфель. Черных, начищенных до блеска и весьма дорогих. А почему бы и нет? Сейчас он был богатым человеком.

— Пэйтон, взгляни на меня.

Она молча замотала головой. Тем не менее, он продолжил:

— Этого никогда не должно было произойти. — Его голос был тверд. Он был зол, зол по-настоящему. — Случившееся — полностью моя вина. Я только могу попросить у тебя прощения и заверить, что это никогда и ни за что не повторится снова…

— Почему? — выдавила она полузадушенным голосом, хотя и понимала, что уже знает ответ. Он никогда не поцелует ее снова, потому что она — грешная и распутная девица. Мужчинам не нравятся девушки, идущие напролом, девушки, которые бегают за ними, а потом тянут руки к застежке их брюк. Она видела выражение лица Дрейка, когда коснулась его в том месте. Он не был особенно счастлив. Возможно, был удивлен, может, испытывал еще что-то, но она не могла определить что именно. Но, определенно, он не был счастлив.

— Сама знаешь почему, Пэйтон, — грубо отрезал он. — Потому что завтра утром я женюсь, а потом… потом уеду.

— Но ты ведь вернешься, — пробормотала Пэйтон, поднимая руку и запястьем утирая слезы, которые, черт бы их побрал, покатились по щекам. — Ты вернешься, и что тогда остановит нас от повторения всего этого? На самом деле я считаю, что… — она должна была сказать об этом, — на самом деле я считаю, что было бы лучше, если бы ты не женился на мисс Уитби.

— Но я должен жениться на ней, Пэйтон. А произошедшее никогда не повторится, потому что мы с тобой больше не увидимся.

Она смущенно заморгала:

— Не увидимся? Почему?

— Я же сказал, — теперь он говорил с бесконечной мягкостью, — потому что я уезжаю. Я буду управлять представительством «Диксон и сыновья» в Нассау^[19]. Мы с Бекки будем жить на Нью-Провиденс^[20]…

— Нью-Провиденс? — глубоко внутри ее вспыхнула искорка гнева, заставив полностью забыть о слезах. — Ты… ты поднимешь якорь и отправишься к Нью-Провиденс?

— Да, Пэйтон. Я думал, ты знаешь об этом.

— Ты женишься на этой девке, — ее пальцы, словно действуя по собственной воле, сжались в кулаки. Его слова раздули из искры добротное пламя. — И ты вот так целуешь меня, хотя уже знаешь, что женишься на этой девке и уплывешь к Нью-Провиденс?

Сейчас Дрейк выглядел несколько встревоженным. Даже отступил на шаг.

— Пэйтон…

— После того, как ты целовал меня, ты женишься на мисс Уитби и уплываешь к Нью-Провиденс?

Пэйтон не могла припомнить, испытывала ли она когда-нибудь такую ярость, как сейчас. Может быть, только в порту Шанхая она также разъярилась, увидев, как мужчины пинают собаку? Да, пожалуй, именно тогда.

И, словно повторяя те события, она не сумела удержать свой нрав в узде. Ее отмщение последовало так же быстро, как и наказание тех негодяев в Китае. Отведя руку назад, она со всей силой, наработанной годами работы со снастями бок о бок с братьями и их командами, послала правый кулак в манишку Дрейка, в точку чуть выше пояса брюк, где, по словам инструктировавшего ее Рэли, находилось идеальное место для того, чтобы ударить человека, задев его внутренние органы, но при этом не слишком повредив костяшки наносящего удар.

— Вот что я думаю о тебе, — начала она, наслаждаясь видом того, как ее удар застал его врасплох. Дрейк с шумом выдохнул и сложился пополам. На самом деле, ему даже пришлось вцепиться в бортик фонтана, чтобы не упасть на колени, — ты может проваливать на свой Нью-Провиденс, на своей «Константе» и с проклятой мисс Уитби!

Не говоря больше ни слова, Пэйтон развернулась и гордо промаршировала обратно к дому.

Глава 8

Она все еще была в пределах слышимости, когда Дрейк кое-как смог выпрямиться. Сделав пару глубоких глотков прохладного ночного воздуха, он решил, что снова способен разговаривать.

Но он не решился ее окликнуть. Какой смысл? Он уже и так один раз вышел из себя. И теперь он не хотел рисковать, так как это могло повториться.

Дрейк посмотрел ей вслед, в своей струящейся белой рубашке Пэйтон напоминала призрака. Она направлялась не к окну, из которого вылезла и не к главному входу, а за угол, к двери для слуг. Для человека, недавно прибывшего сюда, она отлично запомнила расположение комнат в доме.

Хотя, это же Пэйтон. Она такой же хороший штурман, как и любой из Диксонов, умевших безошибочно находить дорогу. Она могла проложить путь сквозь самый густой туман и в самую темную ночь. И, конечно же, она в целости и сохранности доберется до своей постели. С его стороны вообще было глупо селить Гейнсфорта и Рэйборна в противоположном конце дома от комнаты Пэйтон. Ведь она — юная леди, которая определенно может позаботиться о себе.

И его болезненно ноющее нутро было тому свидетелем. Но, опять присаживаясь на бортик фонтана, на котором он забылся несколько минут назад, Дрейк решил, что вполне заслужил этот удар. О чем он вообще думал? Что на него нашло? Никогда за всю свою жизнь он не совершал ничего столь безрассудного и столь бессовестного, как поцелуй с Пэйтон Диксон. Поступок, бросивший вызов разуму. Он знал эту девчонку почти всю ее жизнь. Он наблюдал, как она росла, превращаясь из малышки в панталончиках в подростка с косичками. А сегодня из-за того, что кто-то утянул ее в корсет, он воспылал к ней похотью, словно она — портовая шлюха, а он — моряк, слишком долго не сходивший на берег.

Но, конечно же, не в этом дело. У него было множество женщин. По правде говоря, больше, чем требовалось. Черт побери, да он даже женится на одной из них завтра. Захоти он, и мог поиметь бы Бекки Уитби девятью разными способами за ночь…

Но нет. Ему потребовалось пойти и начать заигрывать с младшей сестренкой своего лучшего друга. Браво, Дрейк. Что еще выкинешь на бис? Может, прикончишь их отца?

Он не понимал, что с ним произошло. Казалось, что всю ночь его лихорадит. И, насколько он мог судить, началось это с того момента, когда в комнате в белом атласном платье появилась Пэйтон Диксон. Ее отца нужно отходить хлыстом за то, что он позволил надеть ей подобную вещь! А Росса — засадить в карцер за то, что согласился оплатить счет. Материала платья не хватило бы даже на то, чтобы пристойным образом прикрыть кошку, не говоря уже об жизнерадостной, порывистой девушке.

Но она надела эту вещицу. И привлекла внимание каждого гостя мужского пола, по крайней мере, тех, кто не был связан с ней кровным родством. Он видел выражения физиономий этих мужчин, которые прошлым летом даже не взглянули бы на Пэйтон, когда она разгуливала в штанах и рубашке. Но внезапно достопочтенная мисс Пэйтон Диксон стала весьма интересной девушкой.

Что же ему было делать? Заботиться о спокойствии и удобстве гостей — его обязанность как хозяина, поэтому он приказал МакДермотту поменять комнаты для гостей, а за обедом намеренно посадил Пэйтон между братьями. Но ни к чему хорошему это не привело. На протяжении всего обеда каждый мужчина в комнате следил за ней, ожидая — Дрейк был в этом абсолютно уверен — шанса застать Пэйтон одну. Стоило ей выйти, как он тут же со всей возможной скоростью выскочил из-за стола, убеждая себя, что хочет просто удостовериться, добралась ли она до своей комнаты без происшествий. Слава богу, ее брат провозгласил этот тост, иначе ей пришлось бы провести всю ночь в бальной зале. Она до сих пор могла веселиться там, танцуя с Мэтью Хэйфордом или еще каким-нибудь молодым щеголем.

И как жаль, горько подумал Дрейк, что она так не поступила. Ведь тогда бы то, что случилось, никогда бы не произошло. Господи, как он хотел, чтобы это никогда не произошло… Хотел, чтобы не было всего этого дня.

Кто же, с яростью подумал он, решил нарядить Пэйтон Диксон в корсет? Можно не сомневаться, что это была идея ее невестки. Если бы не она, то и он, и все остальные мужчины, приехавшие в Дэринг-Парк в этот уикенд, так никогда бы и не заметили, что почтенная мисс Пэйтон Диксон превратилась в женщину… и не просто женщину, а самую привлекательную из всех, которых он когда-либо видел… включая красоток, встреченных на Таити.

И все же по европейским мерилам ее нельзя было назвать настоящей красавицей, поскольку что-то в Пэйтон Диксон бросало вызов общепринятым канонам. Конечно, по этим же мерилам Бекки Уитби, обладавшая изящным телосложением, алебастровой кожей и длинными золотисто-каштановыми волосами, была более красива. Привлекательность же Пэйтон заключалась в манере держать себя, уверенной походке, ее движения были изящными и дышали силой. Она не умела скрывать свои чувства, все ее эмоции тут же отражались в громадных глазах орехового цвета, и каждый мог без труда прочесть их. Очарование таилось и в ее грубоватой откровенности, нетерпимости к уловкам. Именно так она общалась со всеми: от последней служанки до его собственной, по всеобщему признанию, грозной бабки. Пэйтон Диксон можно было напугать, но запугать — невозможно.

Хотел бы он сказать то же самое о своей будущей жене.

И, тем не менее, были мужчины, которые восхищались женщинами, подобными Бекки Уитби. Господи, да что он говорит? Он и сам восторгался Бекки, и не только из-за ее красоты. Было что-то невыразимо трогательное в привлекательной женщине, которая так беспомощна, не способна позаботиться о себе и нуждается в сильном мужском плече, на которое может опереться. Дрейка, как Хадсона и Рэли Диксонов, сильно влекло к Бекки Уитби. Она возбуждала в нем желание защитить, оградить ее от опасностей и трудностей мира так, как можно было желать защитить ребенка.

Но это было до возникновения этой адской лихорадки. Жара, который все изменил. Сейчас он не мог не задуматься над вопросом, а действительно ли хочет видеть эту детскую беспомощность в своей жене. На самом ли деле хочет провести остаток своей жизни с кем-то, кого необходимо ежесекундно лелеять и защищать? Не было бы намного предпочтительней разделить судьбу с кем-то, кто мог идти рядом, как равноправный партнер? Возлюбленная, да. Но так же и друг, к которому и он в свою очередь мог обратиться за поддержкой и советом.

Он понимал, что совсем не такие отношения женатые мужчины строят со своими женами. Он и сам не подозревал, что такие отношения могут существовать… до недавнего времени. Большинство мужчин женятся, уверенные, что всю свою жизнь будут служить своим женам и финансовой, и моральной поддержкой. Брак ни по общепринятым традициям, ни по закону не рассматривался как союз равных. Дрейк был уверен, что брак не смог бы стать таким по многим причинам.

Но подобные причины никогда не включали в себя такую женщину, как Пэйтон Диксон.

Нет, у него точно лихорадка. Он не знал, как еще объяснить происходящее. За время своих путешествий по миру он перенес столько болезней, лихорадок и приступов малярии, что несколько раз они чуть не отправили его на тот свет. Но тут… симптомы не были похожи ни на что другое, испытанное им ранее. Тлеющий огонь, казалось, вспыхивал в нем каждый раз, когда Пэйтон Диксон попадала в поле его зрения. Необъяснимо. Ни один врач в мире не смог бы поставить точный диагноз, а уж тем более не прописал бы лечение. Дрейку оставалось только терпеть…

Терпеть снова и снова. И молчать. Беспомощно молчать.

Потому что свою постель он уже постелил. Или, что более точно, постель ему постелили. И все, что ему сейчас оставалось — только устроиться в ней.

Но не все так просто. А когда было просто? Потому что вместо того, чтобы просто встать на мертвый якорь^[21], как положено, ну, или, по крайней мере, поступить так в отношении невесты, он пошел и поцеловал Пэйтон.

Он не сумел просто уйти. Не смог просто оставить ее в покое. О, нет. Только не капитан Коннор Дрейк, баронет и новоиспеченный полноправный партнер «Диксон и сыновья Шиппинг». Нет, ему понадобилось пойти и поцеловать ее. И тому не было никаких извинений: ни ударивший в голову лунный свет, ни слезы девушки, которую он никогда не видел плачущей. Ну, за исключением одного раза, когда ее обжег португальский кораблик^[22]. Нет, он хорошо понимал, что делает. Точно так же, как был абсолютно уверен, что стал первым, кто коснулся ее губ.

Да кого он хочет одурачить? Он смаковал это знание точно так же, как наслаждался ее чисто инстинктивным откликом, которого он не получал ни от какой другой женщины… А как могло быть иначе? Пэйтон Диксон была слишком прямодушна, чтобы что-то скрывать.

И только тогда, когда она так храбро накрыла ладошкой его возбужденный член, он пришел в себя. Ее интерес был таким же искренним, как и страсть, с которой она отвечала на поцелуй. И, возможно, именно поэтому он поцеловал ее в самом начале. Где-то в глубине души он должен был доказать себе, что ошибается, что какой бы манящей Пэйтон Диксон ни была в своем куцем бальном платье и с зачесанными вверх волосами, она все еще оставалась ребенком, а не взрослой женщиной.

И доказал, но совсем не то. Он убедился в том, что абсолютно не прав, что она — женщина с головы до пят, женщина непохожая ни на одну, встреченную им раньше. Женщина, которая полностью отдает себе отчет в том, что хочет, и, как абсолютно недвусмысленно дала понять, хочет именно его.

Прекрасно. Так ему и надо. Поделом ему за то, что все эти годы не замечал, что женщина его мечты живет рядом, буквально под боком, пока не стало поздно.

Слишком поздно.

Он закрыл лицо ладонями.

— Коннор?

Нежный звонкий голосок заставил его подскочить так резво, словно кто-то ткнул его в спину кончиком ножа. Он увидел, как по садовой дорожке к нему приближается женская фигурка. Он поднялся и засунул руки в карманы, чтобы скрыть свидетельство возбуждения, которое не спало до сих пор.

— Бекки, — приветливо отозвался он. — Все в порядке?

— Хочу спросить у тебя то же самое. — Бекки Уитби отбросила со лба кудрявую прядку золотисто-каштановых волос. В лунном свете ее кожа сияла, а шаги были так же легки, как течение воды в фонтане позади него. — Всем интересно, куда ты ускользнул. Ты просто взял и исчез.

— Прости. — Господи, кажется, все эти дни он только и делает, что приносит извинения. — Хотел глотнуть немного воздуха.

Бекки приподняла изящную бровь:

— Ты запачкал сюртук?

Он с удивлением взглянул на нее:

— Прошу прощения?

Она указала куда-то позади него.

— Твой сюртук. Он промок.

Дрейк оглянулся и увидел, что сюртук, который он набросил на плечи Пэйтон, упал, оказавшись наполовину в воде. Он поднял его.

— Как глупо. Я и не заметил.

— Да, — Бекки улыбнулась ему. Ее улыбка была такой нежной. — А вот я вижу, Коннор…

— Да?

— Тебе не нужно жениться на мне. — Сейчас ее улыбка была не только мягкой, но и храброй. — Я хочу, чтобы ты знал об этом. Если не хочешь, то время еще есть. Я могу уехать…

Он уставился на нее.

— И на что ты будешь существовать? Моих денег ты не примешь. Как же тогда проживешь?

Ее улыбка чуть дрогнула. Но она вздернула подбородок и объявила:

— Как-нибудь сведу концы с концами. Как и всегда.

На одно мгновение — только на одно безумное, удивительное мгновение он позволил воображению безудержно разыграться и подумать об отмене свадьбы. Что он теряет? Ничего. Совершенно ничего. Его бабка ясно дала понять, что более чем готова к общественному порицанию, которое неизбежно последует за подобным поступком. А он станет свободным человеком. Свободным делать все, что захочет, идти, куда захочет… ухаживать за тем, за кем захочет.

Но нет. Если он расторгнет помолвку, то, не взирая ни на какие причины, лежащие в основе этого решения, его будут считать мерзавцем почище любого грубияна и хама. Никто, даже такая эксцентричная и чуждая условностям семья, как Диксоны, не сможет позволить себе появляться в его обществе, и даже сотрудничать с ним, особенно если пожелает продолжать перехватывать крупные торговые контракты у своего главного конкурента Тайлера и его «Тайлер Шиппинг».

И, что более важно, Росс Диксон никогда не позволит, чтобы его младшую сестренку заметили в компании человека, бросившего у алтаря свою невесту. Они лучшие друзья, это верно, но даже у дружбы есть свои пределы.

Нет, что касается Пэйтон Диксон, Дрейк — конченый человек, женится ли он завтра на Бекки Уитби или нет.

— Нет, — вежливо отверг он ее предложение, словно отказываясь от добавки за столом. — Все в порядке. Думаю, нам будет лучше довести дело до конца.

Он безошибочно смог распознать облегчение, которое выдали ее голос и румянец, вспыхнувший на щеках:

— О, как же я рада! У меня такие замыслы по поводу того, как мы можем отремонтировать этот разваливающийся дом. Ну, знаешь, осовременить его. Он ведь ужасно старомоден, Коннор.

У него не хватило духу объяснить ей, что послезавтра она навсегда покинет Дэринг-Парк, старомодный он или нет. Лучше дождаться свадьбы. В конце концов, по такой причине она не пойдет на попятный, да и будет меньше поводов для сплетен.

— Конечно, — согласился он. — А сейчас будет лучше, если ты вернешься в дом. Насколько я слышал, видеть жениху свою невесту перед свадьбой — плохая примета, а полночь уже миновала.

Бекки распахнула глаза.

— Ой, — всполошилась она. — Ты прав! Тогда, спокойной ночи, дорогой.

— Спокойной ночи.

Приподняв юбки, она поспешила обратно по той же дорожке, что и пришла — светлая и грациозная фигурка в полутьме. Дрейк стоял на месте и наблюдал, как она исчезает в доме. И только тогда он выдохнул и поднял лицо к ночному небу.

В тысячный раз за сегодняшний день он пожелал, чтобы ни один из них никогда не встречал Бекки Уитби. Как бы он хотел стоять за штурвалом «Константы», чувствуя под ногами покачивание палубы, а на лице — прохладный ветер Южных морей.

Он был уверен, что Пэйтон забудет его. Со временем. Хотя, решил он, женщины никогда не забывают свой первый поцелуй. Но ведь будут и другие поцелуи. Женщина, с внешностью Пэйтон Диксон, не смогла бы этого избежать. Скорее всего, уже через месяц она и не вспомнит о нем, унесенная потоком новых кавалеров, которых непременно привлечет.

А вот для него потребуется целый век, чтобы позабыть ее. Если он вообще когда-нибудь сможет стереть воспоминания о женщине, которая могла целоваться подобным образом.

И у которой такой точный хук правой.

Может быть, решил Дрейк, идея насчет выпивки не так уж и плоха.

И он отправился искать утешение в бутылке, понимая, что вряд ли найдет его где-нибудь еще.

Глава 9

Приоткрыв глаза, Пэйтон оглядела комнату, залитую серым утренним туманом, просочившимся сквозь оконные створки. Накануне вечером она забыла задернуть шторы и оставила окно открытым, поэтому теперь клубы густого утреннего тумана расползались по её комнате, делая всё — и главным образом простыни на кровати — слегка влажным.

Пэйтон потянула за эти влажные простыни и, застонав, укрылась ими с головой. Наступило утро. Но не обычное. Это было утро того дня, когда должна была состояться свадьба Дрейка.

Наступивший рассвет напомнил девушке, что накануне вечером она выставила себя совершеннейшей ослицей.

Свернувшись калачиком в коконе из простыней, Пэйтон крепко зажмурила глаза, пытаясь заставить себя снова уснуть. Ночью девушка почти не спала, ища удобное положение для головы. Но как бы она не передвигала подушки, заснуть ей так и не удалось. Тогда она стащила половину постельного белья на пол и для разнообразия попыталась устроиться там на ночлег. Ведь, в конце концов, Пэйтон прекрасно спалось на твердых палубах кораблей жаркими ночами, когда в кубрике было слишком душно.

Но ничего не получилось. И дело было не в том, что кровать — неудобная, а пол — твердый. Причина бессонницы заключалась в том, что голова была забита разными мыслями, а сердце полнилось переживаниями.

Какой же глупой она была. Пэйтон подозревала нечто подобное, но когда доказательства столь очевидны, как это было накануне вечером… Что ж, этого было вполне достаточно, чтобы лежать без сна в течение долгих часов, показавшихся вечностью, и сожалеть, что невозможно все исправить. Если бы она дала себе труд хорошенько подумать, то вернулась бы назад в комнату сразу после того, как вылезла из окна. Если бы она знала, чем закончится ее выходка, то никогда не вышла бы из комнаты. Даже несмотря на то, что в этом случае Коннор Дрейк никогда бы ее не поцеловал. Но в этот момент ее это уже мало заботило.

О, это было волнующе! Тот поцелуй был самым восхитительным моментом в ее жизни. Пэйтон не забудет его до самой своей кончины. Как раз в этом-то и заключалась проблема. Раньше она хотя бы не знала, чего лишается. Теперь знала, и потому будет еще труднее молча сидеть на церковной скамье и наблюдать за тем, как Коннор берет в жены другую.

В течение этой долгой бессонной ночи ей не давал покоя один-единственный вопрос: «Почему?»

Этот вопрос она задала и Дрейку, но не получила ответа. Почему он женится на Бекки Уитби? Тогда он ответил, что должен так поступить. Но это нельзя считать ответом. Совсем нет. Конечно, он должен. Только отъявленный негодяй может бросить невесту, когда перед ними уже маячит алтарь. Но это не объясняло, почему Дрейк однажды попросил Бекки выйти за него замуж.

Уж точно не из-за того, что он влюблен в мисс Уитби. Пэйтон совершенно точно поняла это, когда он ее поцеловал. Не то, чтобы она вообразила, что Дрейк влюблен в нее саму. Она была полностью уверена, что до вчерашнего вечера он никогда и не думал о ней в этом смысле. Она была всего лишь забавной младшей сестренкой его лучших друзей.

Но теперь он наконец-то заметил, что она больше не ребенок. Но слишком поздно, черт побери, поздно!

Пэйтон отказывалась верить, что Дрейк женится на Бекки Уитби потому, что наградил ее ребенком. В те минуты прошедшей ночи, когда она не ругала себя за глупое поведение, Пэйтон пыталась припомнить то время, когда они все вместе жили в городском доме, и, как ни старалась, не могла вспомнить ни одного случая, когда Дрейк выказывал свое расположение к Бекки Уитби, пусть даже и намеком. Ни разу они не обменялись ни единым взглядом за столом во время завтрака. Она никогда не заставала их шептавшихся наедине. Если эти двое и были когда-либо близки, то они были самыми великолепными актерами в мире и прекрасно скрывали свои чувства. И если по поводу мисс Уитби Пэйтон не была уверена, то в случае с Дрейком она была убеждена, что тот вряд ли бы сумел такое скрыть. Если бы он был таким скрытным, то события, развернувшиеся прошлым вечером в саду, могли принять совершенно другой оборот.

Проворочавшись до четырех часов утра, она пришла к выводу, что произошедшее в саду было следствием чувств и бездумных порывов, взявших верх там, где обычно царствовал разум. Дрейк, скорее всего, был немного пьян, а может, на него так повлиял лунный свет и соловьиная трель. В любом случае, он повел себя неблагоразумно, не говоря уже о том, каким возмутительным было ее поведение.

Но это вовсе не означало, что он ни испытывал никаких чувств. Может, это и нельзя было назвать любовью с его стороны, но определенно Дрейк что-то испытывал к ней. Все вокруг знали, что они были друзьями, хорошими старинными друзьями, которые не только спасали друг другу жизни в трудную минуту, но, что важнее, были рядом в те моменты, когда их жизни ничто не угрожало. Например, не единожды они оказывались на судне, застрявшем на морских просторах во время штиля, когда в течение нескольких дней не было ни малейшего дуновения ветерка. Такое затишье могло свести с ума кого угодно, но только не эту парочку, которая даже в такое время находила повод повеселиться.

Может, это и есть любовь? Может, смысл заключался в том, чтобы вместе пережить не шторм, а в том, чтобы выдержать период затишья и при этом не потерять рассудок и не возненавидеть друг друга?

То, что произошло вчера вечером, свидетельствовало о взаимном притяжении — Пэйтон точно знала, что привлекала Дрейка. Рукой оно почувствовала доказательство этого притяжения, длинное и твердое.

Если между ними дружба, причем настоящая, и их влечет друг к другу, то насколько они далеки от любви?

Впрочем, это уже не имело значения. А все потому, что сегодня он женится на мисс Уитби и уезжает в Нью-Провиденс. Может, когда-нибудь она снова его увидит. Может, он приедет в Англию на её свадьбу. Пэйтон горько рассмеялась под простынями. Её свадьба. Какая глупость! Она никогда не будет невестой. Если она не могла получить Дрейка, то ей вообще никто не нужен. И точка.

Перекатившись на бок, Пэйтон выглянула из-под простыни и просмотрела на часы, стоявшие на камине. Восемь часов. Застонав, она снова натянула простыни на голову. О, Боже! Меньше, чем через два часа свадебный кортеж отправится в деревенскую часовню.

Пэйтон встала, умылась и оделась еще до того, как часы на каминной полке пробили девять раз. Горничная, которая принесла воду для умывания, сообщила, что внизу в столовой подают кофе, и если юной леди будет угодно, то она может принести ей чашечку. Так уж получилось, что юной леди было угодно выпить кофе. У Пэйтон не было никакого желания сталкиваться с хозяином дома и ещё меньше — с его наречённой. Принимая ванну, Пэйтон заметила на своем запястье розовую шелковую ленту, которую повязала накануне вечером. Эта лента так и осталась красоваться на ее руке в качестве напоминания о ее вчерашнем поведении. Пэйтон развязала её, но лишь затем, чтобы украсить лентой свою лодыжку, где никто, кроме горничной, ее не разглядит. Девушка словно предчувствовала, что сегодня ей потребуется хоть какое-то напоминание о том, кому в действительности принадлежал Коннор Дрейк.

И она была абсолютно уверена, что уж точно не ей.

Но Пэйтон была не единственной из Диксонов, кто не спустился в столовую на чашку утреннего кофе. Раздался громкий стук в дверь, после чего она тут же распахнулась, не дав Пэйтон возможности ответить, и явила полуодетого Хадсона, который болезненно щурился от утреннего света.

— Пэй, — произнес он хриплым ото сна голосом, — завяжи мне галстук, пожалуйста. Не знаю, что со мной такое, но мои пальцы раздулись и стали похожи на сосиски. Я едва могу ими шевелить.

Пэйтон приподняла одну из массивных ручищ брата и внимательно её осмотрела.

— С кем ты подрался? — спросила она.

— Ни с кем. — Заросшее щетиной лицо Хадсона приняло страдальческое выражение. — По крайней мере, я не помню, чтобы дрался с кем-то.

— Что ж, этот синяк не мог появиться здесь сам по себе. — Пэйтон опустила его поврежденную конечность. — В котором часу вы с Рэли отправились спать?

Хадсон моргнул:

— Спать? — спросил он. — О чем ты?

После этого Пэйтон начала догадываться, чем ее братец занимался всю ночь.

— Господи, Хад, — сказала она, обмахиваясь рукой от его дыхания. — Что ты делал? Проглотил винокуренный завод?

В этот момент в дверь снова постучали, и в комнату вошел Рэли. В отличие от старшего брата, он был полностью одет. Но выглядел при этом просто кошмарно. Пэйтон не преминула ему об этом сообщить, но Рэли воспринял оскорбление с несвойственным ему смирением. Вместо ответа он прошел мимо сестры, подошел к кровати, откинул простыни, аккуратно заправленные горничной, и улегся на постель Пэйтон прямо в сапогах и одежде. Когда она спросила его, что, черт подери, он вытворяет, Рэли сумел лишь простонать из под горы подушек, которые положил себе на голову:

— Обязательно так орать?

— Уходите отсюда, — резко сказала Пэйтон. — Мы должны быть в церкви через час.

— Так нечестно. Твоя постель лучше моей, — возмущенно засопел Рэли. — Моя кровать твердая, как камни.

— Это и были камни, ты, тупица, — рявкнул Хадсон, все еще продолжая щуриться от света. — Ты же заснул на подъездной дороге.

— И проснулся чертовски промокшим. — Под подушками и простынями Рэли совсем не было видно, не считая носков сапог, торчащих с края кровати. — Это все из-за проклятой росы. Ненавижу её. А эти мерзкие птицы со своим адским пением. У меня голова раскалывается от их треклятого чириканья. Они начали вопить в два часа ночи, и по мере приближения рассвета орали все громче и громче. Боже, не могу дождаться, как мы снова будем в море. Жизнь в порту сродни пытке.

В дверь постучали в третий раз. На этот раз с порога на неё смотрел жених, которого едва можно было узнать. Его торс был обнаженным, а сам Дрейк стоял в коридоре и опирался одной рукой о стену, пытаясь удержать равновесие. В другой руке была зажата рубашка, жилет и пиджак, рукава которого волочились за Дрейком по полу. Щеки и подбородок жениха покрывала темная щетина, а голубые глаза казались более яркими, чем обычно, из-за красных кругов, свидетельствовавших о бессонной ночи.

Эти глаза притягивали взгляд Пэйтон, не позволяя отвести глаза. Если она и ожидала от Дрейка предложения сбежать с ним в последнюю минуту, то была жестоко разочарована. Вместо этого он с трудом разлепил сухие губы и прохрипел:

— Помоги мне.

Пэйтон едва не задохнулась от ярости. Нет. Это уже слишком. Разве Дрейку мало, что она будет сидеть здесь и смотреть, как её брат передает этому человеку её корабль; что через час ей придется придти в часовню и смотреть, как он берет в жены другую? Неужели он думает, что она должна еще и помочь ему одеться?

Она не станет этого делать.

Она не может.

У нее за спиной послышался смех Хадсона.

— Эге, — засмеялся он. — Эге-гей! Взгляни-ка на Дрейка, Рэл. Он выглядит, как будто его вытащили со дна Темзы.

— Это Дрейк? — Рэли откинул простыни и сел на кровати. — Может он сказать своей чертовой кухарке, чтобы нам дали поесть? Она говорит, что мы должны ждать завтрака, который будет после венчания, но если я сейчас же не заполню чем-нибудь желудок, то протяну ноги раньше, чем закончится эта проклятая свадьба.

Пэйтон по-прежнему стояла в дверном проеме, держась руками за дверной наличник и не давая Дрейку зайти в комнату, и внимательно разглядывала его лицо. Если вчера за обедом она решила, что на нем запечатлена боль, то теперь его лицо превратилось в мученическую маску. Глубокие морщины прорезали лицо от опущенных уголков губ к ноздрям. А красные круги под глазами были следствием ночи, проведенной без сна, а вовсе не результатом знакомства с опухшими пальцами Хадсона.

Тем не менее, с утверждением Хадсона, что его старинный приятель выглядел так, будто его достали со дна Темзы, Пэйтон согласиться не могла. Даже страдая от похмелья, Дрейк был слишком хорош, чтобы Пэйтон могла смотреть на него, сохраняя при этом спокойствие духа. Сотни бессонных ночей не смогли бы ослабить его твердые мышцы рук или живота, по которому спускалась вниз дорожка из белокурых волос, исчезавшая за поясом брюк. Он мог бы выпить целый ящик виски, но его кожа всё равно будет сиять, словно бронза, а зубы — сверкать белизной, как слоновая кость.

Это несправедливо. Нечестно, что он выглядит таким красивым. Как же она заставит себя презирать Дрейка, если от одного взгляда на этого мужчину, на его мягкие светлые волосы, поблескивающие в тусклом утреннем свете, у нее слабеют коленки?

— Что ж, — сказала она как можно резче, — полагаю, ты тоже можешь войти. Кажется, здесь все считают меня своим личным камердинером. Почему же тебе думать иначе?

Она шагнула в сторону, и Дрейк вошел в комнату, приподнимая одежду, которую держал в руке.

— Не могу это надеть, — с трудом произнес он. — Мои пальцы меня не слушаются.

Пэйтон посмотрела на Хадсона, который выглядел очень довольным тем, что кто-то еще страдает так же, как и он.

— У меня такая же проблема! Не могу сжать пальцы в кулак. — Он вытянул свою руку и сунул кулак прямо под нос Дрейку. — Видишь? Слаб, как котенок. Пэйтон говорит, будто я кого-то избил, поэтому у меня и рука болит, но я не помню, чтобы кого-то трогал. Ты не помнишь, бил ли я кого-то?

— Не могу сказать, что помню, дружище. — Дрейк смотрел куда угодно, но только не на Пэйтон. — Я сам выпил вчера чуть больше своей нормы.

Пэй не сводила с него сердитого взгляда. Если он думает использовать алкоголь, как оправдание для того, что произошло между ними в саду, то ему придется придумать что-то другое.

— Думаю, что мы все вчера немного потеряли голову, — сказала она жестко. — Некоторые даже больше остальных.

С кровати послышался стон Рэли, снова повалившегося на подушки.

— Все, кроме Росса, — сказал он горько. — Я видел Росса этим утром, и он был свеж, как огурчик. Он очень рано пошел спать. Интересно почему. — Он двусмысленно хихикнул, а потом снова застонал. — Больше никогда не женись, Дрейк. Ещё одна такая ночь, как эта, убьет меня.

Подойдя к подносу, оставленному горничной, Пэйтон налила чашку кофе для Дрейка, щедро добавив сахара и молока. Бодрящие сладкие напитки были на корабле предписанием для тех мужчин, которые чудом избежали попадания в них пушечного ядра капитана Ла Фонда, а на лице Дрейка застыло сейчас как раз такое выражение — что-то вроде удивления от того, что он пережил и остался в живых.

— Вот, — сказала она отнюдь не вежливым тоном, протягивая ему чашку. — Выпей это.

Он послушно поднес чашку к губам, затем скривился и стал лихорадочно оглядываться, ища место, куда можно было бы сплюнуть выпитое.

Но Пэйтон повелительно сказала: «Пей!». Он так и сделал, после чего послышался звук отрыжки.

— Господи, Пэйтон, — воскликнул он. — Что это было?

— Как раз то, что тебе нужно, — ответила та. — Выпей всю чашку.

— Нет… — Он практически хныкал. — Пожалуйста.

— Пей, — ответила она жестко. — Или я заставлю Хадсона зажать тебе нос, и мы вольем тебе это кофе в горло, черт возьми.

Хадсон прикинулся встревоженным.

— Не делай этого, Дрейк, — закричал он. — Оно может быть отравлено. Она ещё не пришла в себя от потери «Константы»…

Пэйтон сузив глаза, посмотрела на брата.

— Хотя идея довольно заманчива, — сказала она, — но сейчас я лишь пытаюсь спасти его от потери сознания. Или ты хочешь тащить его на себе к алтарю?

Хадсон прочистил горло:

— Выпей это проклятое питье, Дрейк.

Дрейк с отчаянием вглядывался в глубины кофейной чашки, которую она ему дала. Он медленно глубоко вдохнул, затем залпом выпил все её содержимое, передернув широкими плечами от отвращения. Пэйтон отвела взгляд. Кожа на его плечах была загорелой и, без сомнения, на ощупь, если бы ей довелось провести по ней руками — чего, конечно же, никогда не будет, — как шелк. Но под этим шелком скрывались стальныемышцы.

Господи, ну почему никто не пристрелил её и не избавил тем самым от страданий?

Когда он наконец-то опустил чашку и принялся отплевываться, Пэйтон сказала: «Хорошо» и забрала её. После кофе он стал выглядеть намного лучше и даже смог поднять руки, когда Пэйтон попросила его об этом. До этого он с трудом мог пошевелить ими.

Пэйтон взяла одну из его безвольных рук и стала натягивать на нее рукав рубашки, которую он принес с собой.

— Я очень надеюсь, что когда буду выходить замуж, — пробормотала она, — то мой муж не будет бояться брака так сильно, что ему потребуется накануне напиться в стельку для храбрости.

— Конечно, потребуется, Пэй, — сказал Хадсон, слегка удивленный. — Все мужчины боятся идти к алтарю.

— Неужели? — сказала она сквозь зубы. — Значит, Росс женился на Джорджиане по причине…

— По той же причине, что и Дрейк женится на мисс Уитби, — послышался голос Рэли с кровати.

Это вызвало смех со стороны обоих её братьев. Дрейк, как заметила Пэйтон, ни рассмеялся и даже не улыбнулся. Она стояла напротив Дрейка, застегивая пуговицы на его рубашке, и с этого места ей было видно всех троих. Пэйтон старалась одеть его как можно быстрее, так как его близость волновала девушку. Все волоски на руках — к счастью, они были скрыты от его взгляда пышными рукавами утреннего бело-голубого платья — встали дыбом. И это ещё не всё. Теперь она была уверена, что причина, по которой её соски стали твердыми горошинками прошлым вечером, была не в холоде, а в том, что он с ними что-то сделал. Она не знала, как он это делает, но это происходило снова. Этот мужчин должно быть колдун. А может, одного вида его полуодетого тела было достаточно, чтобы привести её в крайнюю степень возбужденности.

Так нечестно. Он использовал оружие, против которого у неё не было ни малейшей защиты. Пэйтон старалась не отрывать глаз от своего занятия. Ей не хотелось вдобавок ко всему встретить еще и его ищущий взгляд.

— Да брось, не надо придумывать, — упрекнул Хадсон брата, который все еще заходился от смеха. — Росс не поэтому женился на Джорджиане.

— Нет? — Рэли скинул с кровати Пэйтон все простыни и теперь разлегся на ней, как какая-нибудь одалиска. — Тогда почему он это сделал?

— Потому что он не мог заполучить её никаким другим способом, — объявил Хадсон.

— О да, точно.

Пэйтон продела руки Дрейка сквозь проймы его жилета.

— Вы все, — сказала она, — просто горстка упертых морских болтунов.

— Это то, по чему ты так скучаешь, Пэй? — спросил Роли. — Клянусь, для человека, который стал таким замечательным капитаном, ты не очень-то благосклонна к своей команде. Если бы я плохо знал тебя, то решил бы, что ты страдаешь от похмелья, как и все мы. Уже во второй раз ты чертовски близка к тому, чтобы оторвать нам головы.

Пэйтон сердито на него посмотрела:

— Хочешь посмотреть на это в третий раз?

— Не обращай внимания на Пэйтон, — сказал Хадсон. — Она просто переживает, что ты почти передал Дрейку «Константу», а Росс не разрешит ей поехать с нами на Дальний Восток.

— Я, — заявила Пэйтон, — не поехала с вами бы даже до ближайшего угла, не говоря уже о Дальнем Востоке.

Хадсон присел на стул возле окна, с помощью которого Пэйтон выбралась в окно накануне вечером.

— Пока мы с тобой, Рэл, будем проматывать жизнь в открытом море, Пэйтон будет в Лондоне, пытаясь решить, которую часть своей новоприобретенной груди ей стоит показать, когда будет приседать в реверансе в Сент-Джеймсе^[23]…

— Думаю, надо показать целиком, — посоветовал Рэли. — В конце концов, зрение у короля уже не то, а у нее и смотреть-то там особо не на что. Надо просто распахнуть платье и сила тяжести сработает сама. Вот это будет фокус. Все просто попадают…

В этот момент какой-то предмет выпал из руки Дрейка и приземлился со стуком на пол.

— Слушай, — громко пожаловался Рэли, — неужели обязательно так шуметь? Моя бедная голова больше не выдержит.

— Что это было? — Хадсон поднял обутую в сапог ногу и принялся разглядывать паркетный пол под ней. — Пуговица?

— Не совсем, — сказал Дрейк. Пэйтон посмотрела вверх и с облегчением заметила, что он закрыл глаза. — Это просто кольцо.

— Кольцо? — Хадсон вскочил на ноги. — Твою мать, парень, почему ты не сказал? Рэли, пошевеливайся. Он уронил и потерял кольцо.

Рэли в ответ только перевернулся на другой бок и пробормотал:

— Ну и что? Нет кольца — нет свадьбы. Значит, мы все сможем еще поспать.

Хадсон подошел к кровати и поставил свою ногу на зад брата.

— Выметайся из кровати, ты, лентяй. — Он с силой толкнул Рэли, от чего тот отлетел к другому концу кровати Пэйтон. — Помоги мне найти чертово кольцо.

— Я покажу тебе кольцо, — сказал Рэли, понимаясь, чтобы наброситься на брата.

Пока двое мужчин, вцепившись друг в друга, катались по полу, Пэйтон спокойно нагнулась и подняла кольцо, которое закатилось прямо ей под ноги.

— Вот, — сказала она, осторожно держа маленький золотой ободок, — то, что вы потеряли, капитан.

Дрейк открыл глаза.

— О, — сказал он. Это её воображение разыгралось или он и вправду выглядит разочарованным? — Так и есть. Спасибо вам, мисс Диксон.

Он протянул ладонь. Одно мгновение Пэйтон любовалась тем, как бриллианты на кольце — а их всего было пять — сверкали, даже несмотря на то, что свет в комнате был очень тусклый. Прекрасно выполненное кольцо, которое наверняка передавалось в его семье из поколения в поколение также долго, как и те доспехи внизу. Пэйтон даже не подумала о том, как оно смотрелось бы на её пальце. Она, наверно, потеряла бы его через месяц после приобретения или выбила бы один из бриллиантов. Девушка была уверена, что таким, как она, не следует дарить бриллианты.

Пэйтон уронила его на ладонь Дрейка. Он сжал руку в кулак, а потом засунул его в карман брюк.

— Спасибо, — произнес он глубоким голосом.

От звука его голоса у Пэйтон побежали мурашки по всему телу. Черт! Что же в этом человеке такого особенного, что заставляет ее так себя чувствовать? Почему она не может его возненавидеть, как ей того хочется?

— Что ж, — сказала она, уронив руки и поспешно отступив назад. — Вот и всё. Ты готов.

Дрейк оглядел себя. Пэйтон была уверена, что любая девушка была бы счастлива выйти за него. Его свадебный костюм состоял из светло-серой визитки, надетой поверх жилетки в полоску более темного оттенка. Брюки были такого же темно-серого цвета, что и полоски. Полы визитки почти достигали уровня колен. Он выглядел превосходно — пожалуй, за исключением кругов под глазами и щетины на лице — но Пэйтон никак не могла избавиться от мысли, что он выглядел гораздо лучше, когда явился к ней в комнату утром, будучи одетым в одни брюки.

— Думаю, ты кое-что забыла, — сказал Дрейк тихо. Даже слишком тихо. Она решила, что ослышалась. Хадсон и Рэли продолжали кувыркаться на полу, и было довольно трудно расслышать хоть что-то, кроме их ругани.

— Что? — подозрительно спросила Пэйтон.

Дрейк молча протянул ей длинную белую полоску льна. Его галстук.

Капитану, пожалуй, повезло, что в этот момент дверь спальни распахнулась, и на пороге появилась взволнованная Джорджиана. В противном случае Пэйтон непременно накинула бы этот галстук ему на шею и затягивала бы до тех пор, пока Дрейк не стал бы задыхаться, настолько сильно он вывел её из себя. Но возмущенные крики Джорджианы, однако, положили конец всей деятельности в комнате.

— Что это такое? — закричала она. — Пэйтон, что делает капитан Дрейк в твоей комнате?

— Это моя вина. — Дрейк, видимо, почувствовал себя обязанным встать на защиту Пэйтон. — Мне нужна была помощь, чтобы одеться, а Росса я найти не смог…

— Потому что он в церкви, — отрезала Джорджиана. — Кто-то должен был проследить за вашими садовниками. Они, знаете ли, всё перепутали. Ваши садовники использовали розовые розы вместо флёрдоранжа. — Она протянула корзину цветов. — Вы, наверно, будете не слишком-то довольны, но все ваши бутоньерки розовые. Хадсон, Рэли, не могли бы вы прекратить драку?

Тела двух мужчин представляли собой спутанный клубок рук и ног. Рэли с трудом повернул голову, которую Хадсон взял в сложный захват, и сказал, задыхаясь:

— Хадсон первый начал.

— Мне всё равно, кто начал. — Джорджиана сунула корзинку с бутоньерками в руки Пэйтон и шагнула вперед, чтобы поговорить со своими зятьями. — У вас не должно быть никаких дел в комнате сестры. Выйдите! Немедленно! Отведите капитана Дрейка в его комнату и проследите, чтобы он побрился. И запомните, ваша сестра — не камердинер для вас и ваших друзей.

Недовольно ворча, братья поднялись и, пошатываясь, направились к выходу из комнаты. Дрейк ненадолго задержался, чтобы еще раз извиниться, но Джорджиана все равно отправила его восвояси, вежливо, но достаточно решительно. Когда все мужчины ушли, она захлопнула дверь и повернулась к Пэйтон.

— Господь всемогущий, — сказала она. — Когда он всё-таки доберется до церкви сегодня, я умру от потрясения. Ни разу в своей жизни я не видела, чтобы капитан выглядел так ужасно. А что с твоими волосами?

Пэйтон взглянула на себя в зеркало, висевшее над туалетным столиком. Её волосы сбились в беспорядке. Впрочем, для человека, который не сомкнул глаз всю ночь, она выглядела вполне сносно. Этому поспособствовал Дрейк: из-за его присутствия на щеках выступил румянец, а губы, еще помнящие его страстные поцелуи прошлым вечером, снова заалели.

Пэйтон устроилась на стуле под окном, тем временем Джорджиана взяла щетку для волос и принялась за её локоны.

— Преступно, знаешь ли, — начала Джорджиана, — что Бекки Уитби выходит сегодня замуж, а из ее собственной семьи никого не будет. Просто преступно. Помню, как сильно я нервничала в день своей свадьбы, но, хвала небесам, меня поддерживали мама и сестра. У мисс Уитби нет никого. Первым делом сегодня утром я отправилась к ней в комнату, чтобы помочь одеться, но знаешь, что она сделала? Отправила меня обратно!

Пэйтон, наблюдая, как солнечный свет изгоняет туман, рассеяно пробормотала: «Что, правда?». Сейчас все ее мысли занимал Дрейк. Как могла она о нем не думать? Солнце уже освещало то место, где они были вместе всего десять часов назад. Солнечные лучи уже начали согревать мрамор, на котором вчера было так холодно и мокро сидеть.

— Да. Она отправила меня. Она сказала, что неважно себя чувствует. Что ж, это могло бы быть… не важно. Конечно, чуть позже я вернулась с чашкой чая для неё и к тому времени она уже была в порядке. Я подумала, Пэйтон, что она поймет нас правильно, если мы предложим ей взять твоего отца, чтобы тот сопроводил ее к алтарю. Я имею в виду, что у неё никого нет, кто мог бы это сделать. И знаешь что, думаю, ей понравилась эта идея.

Пэйтон, все еще глядя в окно, снова пробормотала в ответ что-то неразборчивое. Туман рассеялся в саду за удивительно короткое время. Теперь она видела все тропинки, в том числе и ту, что вела к лабиринту из живой изгороди, который находился на несколько дюжин ярдов дальше фонтана, у которого они с Дрейком целовались накануне вечером.

Нет, они не просто целовались. Вчера она не могли насытиться друг другом.

— Хотя должна сказать, — продолжала Джорджиана, доставая из корзинки бутоны роз и украшая ими прическу Пэйтон, — я считаю, что мисс Уитби уже не в том возрасте, чтобы выходить замуж с распущенными волосами. Я имею в виду, что она не твоя ровесница, Пэйтон. Уверена, что ей нет и тридцати, но если окажется, что ей нет двадцати пяти, то я буду очень удивлена. Не хочу сказать, что она всем солгала… Думаю, она сказала капитану Дрейку, что ей двадцать два. Но мне тоже двадцать два и я не могу отделаться от мысли, что мисс Уитби старше меня… и уж я определенно не носила распущенные волосы в тот день, когда вышла замуж за твоего брата.

Через окно Пэйтон увидела, как кто-то движется вдоль лабиринта из живой изгороди. Она была очень дальнозорка, благодаря чему она так часто и несла вахту у бизань-мачты, когда они были в море, и без труда узнала двух людей, которые вышли из дальнего входа в лабиринт. Одной из них была как раз та, кого они обсуждали — мисс Бекки Уитби. Другой человек был также легко узнаваем, но не потому, что был одет в свадебный костюм.

Нет, Пэйтон узнала его, потому что всю жизнь её учили презирать и ненавидеть его.

Глава 10

— Джорджиана! — вскрикнула Пэйтон, высвобождая свои волосы из рук невестки. — Посмотри!

Джорджиана завизжала:

— Пэйтон! Пэйтон, куда ты собралась? А ну вернись сейчас же!

Но Пэйтон уже наполовину вылезла из окна. Лишь твердая хватка Джорджианы вокруг талии — и, по правде говоря, ярды и ярды нижних юбок, надетых на ней — удерживали Пэйтон от того, чтобы спуститься вниз по стене.

— Джорджиана! — кричала она, отбиваясь. — Отпусти! Отпусти! Неужели ты не видишь? О!

Она поняла, что теперь в саду была лишь мисс Уитби. Сопровождавший её джентльмен снова исчез в живой изгороди лабиринта. Невеста шла, легкий ветерок подхватывал ее вуаль, заставляя вздыматься за спиной, пока девушка торопилась назад в дом, оглядываясь вокруг, будто бы нервничая, что кто-то мог стать свидетелем её тайной встречи.

И свидетель есть.

— Стой! — закричала Пэйтон. — Бекки Уитби! Остановись немедленно!

Хотя это и правда, что Пэйтон Диксон провела большую часть жизни, выполняя работу, которой занимаются мужчины, и что она была довольно сильной для своего пола и роста, она всё же была намного миниатюрнее большинства женщин. Именно по этой-то причине Джорджиана смогла втащить её обратно в комнату, используя свой превосходящий вес как балласт. На самом деле она смогла перевернуть их обоих и заставить шлепнуться на пол в пучине кружев взметнувшихся вверх нижних юбок и панталон.

— Джорджиана! — в гневе кричала Пэйтон, пытаясь подняться на ноги. — Что ты вытворяешь? Ты же не знаешь, что я только что видела!

— Да, но я знаю, что ты ведешь себя как совершенно ненормальная. — Сидя на полу с раскинутыми ногами, Джорджиана в то же время крепко удерживала Пэйтон сзади за юбку. — Ты не можешь выскочить из окна, Пэйтон. Так себя не ведут.

— Я скажу тебе, как себя не ведут, — начала Пэйтон, как внезапно дверь распахнулась и её старший брат Росс вошел в комнату.

Росс выглядел более чем слегка удивленным, застав свою жену и сестру, растянувшихся на полу в море кружев и нижнего белья.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я вас прервал?

Смутившись, что собственный муж застал её в такой унизительной ситуации, Джорджиана ослабила хватку на талии Пэйтон, которая воспользовалась этой возможностью и направилась прямо к окну. На этот раз, однако, её остановил Росс, обхватив рукой и самолично подняв с подоконника, прошагал через комнату, чтобы уложить строптивицу на незаправленную кровать, где он легко её удерживал одной рукой, придавив голову.

— Росс, — негодующе закричала Пэйтон. — Дай мне встать! Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, что я только что видела!

Джорджиана к этому моменту поднялась на ноги и привела юбки в порядок.

— Скажи честно, Пэйтон, — отчитывала она ту. На щеках Джорджианы горели яркие пятна. Она, очевидно, была в ужасе, что муж обнаружил её в такой непристойной позе, хотя Пэйтон прекрасно знала, что брат и его прелестная молодая жена сами практиковали кое-какие непристойные позы прошлой ночью. — О чем ты думала? Леди не вылезают из окон. Они используют двери. Мы не на «Константе»!

— Как же, черт возьми, жаль, что не на ней, — сказала Пэйтон с сердечной искренностью.

— И леди не ругаются, — добавил Росс. Он кинул любопытный взгляд на жену. — Так ведь?

— Конечно, нет, — покачала головой Джорджиана. — О, Пэйтон, ну правда, посмотри на себя. Придется заново тебя причесывать.

Пэйтон была сыта по горло.

— Да фиг с ними, с этими волосами! — крикнула она.

Джорджиана от удивления открыла рот, и даже Росс посуровел.

— Пэйтон, — начал он угрожающе.

— Теперь, когда я завладела вашим вниманием, — сказала Пэйтон чуть спокойнее, — не могли бы вы меня выслушать? Это может быть кое-что важное.

Росс заметил, что Джорджиана осуждающе на него смотрит.

— Что? — потребовал он.

— Да так, ничего. — Джорджиана не смотрела в его сторону. — Я просто размышляла, откуда она могла нахвататься таких словечек.

— Ну уж точно не от меня! — Росс, хоть и явно оскорбился, Пэйтон не отпускал. — Я не разрешаю ругаться на своих кораблях. Если она где-то этого и набралась, то только в порту.

— Сэр Маркус Тайлер, — сказала Пэйтон.

— В порту? — Джорджиана свирепо взглянула на мужа. — И в каком же порту, умоляю скажи, термин, что она только что употребила, так часто используется? Вот это самое слово не из китайского языка, знаешь ли. Не из таитянского, ямайского или французского. Она определенно услышала его от англичанина, и подозреваю, что этот англичанин из её же собственной…

Росс поднял свободную руку. Он с любопытством уставился на Пэйтон.

— Погоди-ка минуту. Что ты сказала?

Пэйтон сказала ещё раз, очень медленно:

— Сэр… Маркус… Тайлер.

Джорджиана переводила взгляд с брата на сестру.

— Сэр Маркус Тайлер? — повторила она. — О чем вы говорите?

— Ты видела, — сказал Росс, — Маркуса Тайлера? Здесь? В Дэринг-Парке?

Пэйтон усердно закивала.

— Выходящего из лабиринта живой изгороди. Он разговаривал с мисс Уитби. Затем они оба ушли. В разных направлениях.

Росс тряхнул головой, также как делают собаки, когда им в уши попадает вода.

— Нет, нет, — сказал он. — Ты должно быть ошибаешься. Что ему тут делать? Дрейк уж точно его не пригласил бы.

— Верно. — Росс отпустил Пэйтон, и она смогла сесть. — Думаю, его пригласила мисс Уитби.

— Зачем мисс Уитби стала бы приглашать Маркуса Тайлера на свою свадьбу? — Росс, определенно сбитый с толку, сел на кровать рядом с Пэйтон. — Она не знакома с Маркусом Тайлером.

— Откуда ты знаешь, что не знакома? — Пэйтон тряхнула головой. — Знает ли кто-то из нас о Бекки Уитби что-нибудь помимо того, что она сама о себе рассказала?

Джорджиана, так и не присев, сказала:

— Подождите. Я не понимаю. Пэйтон, ты говоришь, что видела сэра Маркуса Тайлера, владельца «Тайлер энд Тайлер Шиппинг», в лабиринте вместе с Бекки Уитби только что?

Пэйтон подняла на невестку взгляд.

— Да, — сказала она угрюмо.

Джорджиану нельзя было назвать несообразительной, но она была новым членом семьи и иногда ей требовались дополнительные объяснения.

— Прошу прощения, если я ошибаюсь, но «Тайлер энд Тайлер»…

— Наши главные конкуренты. — Росс покачал головой. — Пэйтон, это не мог быть Маркус. Это был кто-то, похожий на него.

— Думаю, что я знаю, как выглядит Маркус Тайлер, — огрызнулась Пэйтон. — В конце концов, я тоже была там прошлым летом.

— Прошлым летом? — повторила Джорджиана, её прелестный лоб прорезали морщинки непонимания.

— Прошлым летом, — мрачно подтвердил Росс. — Те нападения пиратов, о которых я тебе рассказывал, на наши корабли в районе Багамских островов. Мы не можем ничего доказать, но мы почти уверены, что за ними стоит Маркус. Мы думаем, что он держит Люсьена Ла Фонда под своим контролем. Он это отрицает, конечно, а у нас нет доказательств, так что мы не можем обратиться в суд. Но нападения совершались на корабли Диксонов, не Тайлера, и особенно на корабли Диксонов, перевозящих грузы, принадлежащий заказчикам, из-за которых «Тайлер энд Тайлер» соперничает с «Диксон и сыновья».

— О! — Теперь пришла очередь и Джорджианы опуститься на кровать. — Понимаю. А Люсьен Лафон? Не тот ли это французский пират, который тебя ненавидит, Росс?

— Не меня, — сказал Росс. — Дрейка.

— Он ненавидит Дрейка? Но почему? За что?

Пэйтон и Росс одновременно произнесли:

— Это долгая история.

Джорджиана снова сказала «О!» и притихла.

— Это не мог быть Маркус Тайлер, Пэйтон, — сказал Росс спустя пару мгновений, в течение которых они сидели в раздумьях. — Сама мысль об этом просто нелепа. Мисс Уитби не знает его. Я имею в виду — о Боже! — что она же жила в нашем доме. Она слышала, как мы о нём отзываемся.

— Как раз поэтому, — продолжила Пэйтон, — она и держала рот на замке, если знала его. Возможно, она думала, что если мы прознаем о её дружбе с Маркусом Тайлером, то мы её вышвырнем.

— Но если она дружна с Тайлером, — сказал Росс, — почему она не обратилась к нему за помощью после того, как её ограбили? Зачем отдалась на нашу волю?

Пэйтон сказала:

— Может, потому что она шпионит для Тайлера.

Джорджиана откашлялась.

— Гм, Пэйтон. Извини, дорогая. Но ты уверена, что у тебя не разыгралось воображение? Возможно, увиденное тобой было просто… тем, что ты желала видеть.

Пэйтон уставилась на невестку.

— О чем ты говоришь?

— Ну, милая, мы знаем, что ты не благоволишь к мисс Уитби. И это вполне понятно… учитывая твою привязанность к Дрейку. Я имею в виду, что ты знаешь его целую вечность. Вполне естественно, что ты стала испытывать к нему… какие-то чувства. Как ты думаешь, есть хоть малейшая возможность, что сэр Маркус с мисс Уитби в саду тебе просто привиделся?

Пэйтон ответила:

— Нет.

Росс поднял брови.

— У Пэйтон чертовски хорошее зрение, Джорджи. Она может заметить кита за мили.

— Я не отрицаю, что если бы сэр Маркус был в саду с мисс Уитби, Пэйтон его бы заметила. Но я имею в виду, что Пэйтон просто хотела увидеть сэра Маркуса в саду с мисс Уитби, потому что в этом случае это было бы хорошее основание заставить сэра Коннора отменить свадьбу…

— Джорджиана! — взорвалась Пэйтон. — Здесь нет ничего общего! Я видела его, клянусь! Я видела Маркуса Тайлера в лабиринте!

Даже для себя самой она звучала, как ненормальная. Росс заметил это, но не отреагировал. Вместо этого он поднялся, невозмутимо потянулся к жилету и вынул из него карманные часы. Взглянув на время, он присвистнул.

— Если мы собираемся добраться до церкви к началу церемонии, нам лучше поторопиться.

Пэйтон со слезами в глазах удивленно на него смотрела.

— Росс… ты же не думаешь… ты не веришь мне? Ты думаешь, я всё выдумала?

Росс неловко откашлялся.

— Ну, Пэй, ты должна признать, что очень удобно увидеть мисс Уитби с Маркусом Тайлером в день, когда она с Дрейком должна отплыть на корабле, который, как ты думала, получишь на день рождения. — Росс тряхнул головой. — Я знаю, что ты не согласна, но правда, Пэй, ты зашла слишком далеко. Даже если Дрейк отменит свадьбу, он все равно сохранит за собой «Константу». Ты не наложишь на корабль свои лапки, состоится свадьба или нет.

— Но, Росс…

— Достаточно уже. Ты рассказывала прекрасные сказки и раньше, но эта превосходит их все. Следующее, что ты мне заявишь, что сама выходишь замуж за Дрейка. — Его самого это чрезвычайно насмешило. — Верно! Ты выходишь замуж за Дрейка, чтобы наложить лапу на «Константу»! Подожди, я это еще Хадсону и Рэли расскажу! — Он еще некоторое время усмехался, перед тем как наконец-то взять жену за руку. — Пойдем, Джорджи, пока она не придумала еще одну…

Джорджиана послушно взяла мужа за руку и поднялась.

Пэйтон, напротив, осталась на своем месте.

— Росс, — сердито заявила она. — Я не выдумываю. Тебе не кажется, что мы, по крайней мере, должны рассказать Дрейку? Я имею в виду, что тебе не кажется, что у него есть право знать?

Росс все еще посмеивался над своей шуткой, которую Пэйтон смешной совсем не находила.

— Пэйтон, ты видела не Маркуса Тайлера с мисс Уитби. Уверен, ты видела ее с кем-то другим, скорее всего, с одним из садовников.

— С одним из садовников! — Теперь поднялась и Пэйтон — поднялась и уперла руки в бока. — Соображаешь что говоришь? Пока Дрейк не начал одевать своих садовников в сюртуки и цилиндры, я не думаю, что видела их…

— А я думаю. — Росс посмотрел на сестру. Он пытался смотреть на нее суровым взглядом. — Послушай меня, Пэйтон. Я знаю, что ты не любишь мисс Уитби. Но должен сказать, что не очень благородно с твоей стороны сочинять такие возмутительные истории о ней…

Пэйтон взорвалась:

— Я не сочиняю!

Джорджиана закусила нижнюю губу.

— Ну Пэйтон, — сказала она, выпустив губу. — Ты… привязана к капитану.

Пэйтон сузила глаза, бросая невестке вызов рискнуть продолжить.

— И что?

Не стоило этого делать, но Джорджиана продолжила, хотя к ее чести, сделала она это неохотно.

— Ну это только естественно, что будучи… столь привязанной к капитану Дрейку, ты могла бы захотеть… ну не знаю. Остановить его от женитьбы на ком-то другом, например.

Первый раз с тех пор, как брат привел Джорджиану в дом, Пэйтон подумала, что убьет ее. До сих пор все было просто замечательно, но девушка просто не может сказать что-либо подобное другой девушке и не ожидать после этого акта мщения.

Особенно сказав такое прямо перед ее братом.

Росс хихикнул.

— Ну-ну, Джорджи, — сказал он, похлопывая жену по плечу. — Давай не будем заходить так далеко. Пэйтон не нравится Дрейк в этом смысле.

— Разумеется, — медленно проговорила Джорджиана. Она, должно быть, заметила смертельный блеск во взгляде Пэйтон. — Уверена, что не нравится.

— Однако мы все знаем, что Пэйтон не питает к мисс Уитби теплых чувств. Думаю, что если ей и ненавистна мысль о женитьбе Дрейка, то только поэтому.

— О, ¬ сказала Джорджиана. — Конечно. Я просто имела в виду, что любящая натура Пэйтон… может заставить ее почувствовать, что мисс Уитби не самая подходящая невеста для кого-то, к кому она испытывает такие теплые чувства.

Так-то лучше. Пэйтон решила, что, в конце концов, может и не стоит убивать невестку. Правда была в том, что она могла бы быть полезной. Корсет сделал свою работу, не так ли?

— Верно. И, кроме того, — Росс положил свою тяжелую руку сестре на плечи и сжал — жест, в той же мере нежный, как и предупреждающий. — Дрейк знает, что если ему когда-нибудь придет в голову дотронуться хоть пальцем до Пэйтон в этом смысле, мы покромсаем его на куски и скормим акулам. Верно, Пэй?

Пэйтон сглотнула и скоренько вознесла про себя благодарственную молитву, что её не заметили с Дрейком в саду прошлой ночью.

— Гм, — сказала она. — Верно.

Глава 11

Викарий, стоявший с молитвенником в руках на возвышении перед ними, откашлялся. Глядя на него, приходило на ум, что этот здоровяк частенько злоупотреблял десертом. В своей маленькой, залитой солнцем церквушке, он казался настоящей громадиной. Часовенка была небольшая, в ней едва вмещалось полсотни человек, но, безусловно, красивая, с витражами из цветного стекла. В воздухе ощущался густой аромат цветущих роз.

Однако сколь ни внушительно выглядел священник, его затмевали четверо, стоявших от него по правую руку, джентльменов: Дрейк, Росс, Хадсон и Рэли. В каждом чуть больше шести футов росту, все дочерна загорелые, широкоплечие, мужественные, крепкие здоровяки — ну, если не считать некоторой бледности от недосыпа у Дрейка, Хадсона и Рэли. Все они, казалось, чувствовали себя неловко — а как же, пришлось напялить такую кучу одежды — и все были красавцами, что ни говори.

По мнению Пэйтон, наименее недовольным из четверых выглядел Росс. Когда она посмотрела на него, он даже попытался чуть заметно ей подмигнуть, рискуя вызвать недовольство Джорджианы.

У Дрейка видок был совершенно никудышный. В сущности, казалось, что он вот-вот извергнет обратно свой завтрак. Если он, конечно, таковой съел. Что, как считала Пэйтон, представлялось маловероятным. Ну, если не считать выпитой по ее настоянию чашки кофе.

Поскольку Пэйтон сидела в первом ряду справа, Дрейк стоял прямо перед ней на расстоянии менее четырех футов. Она ощущала на себя его взгляд, хотя не смела и глаз поднять. Пэйтон чувствовала, как щеки заливает румянец, понимала, что это выдает ее с головой и изо всех сил пыталась избавиться от свидетельства своего волнения. «Думай о чем-нибудь другом», ― твердила она себе. О чем угодно, лишь бы отвлечься.

Записка. Он не получил ее. Пэйтон нацарапала пару слов на клочке бумаги, предупреждая Дрейка о том, чему стала свидетельницей, а на входе в церковь сунула бумажку в ладонь Хадсона. «Передай это Дрейку, ― прошептала она, стараясь, чтобы их не подслушал Росс. ― Это важно».

Хадсон строил глазки хорошеньким кузинам Дрейка, удостоившим его и Рэли чести препроводить их к церковным скамьям. «Ладно, ― ответил братец. ― Как скажешь, Пэй».

Если ему и удалось передать ее послание Дрейку, тот, очевидно, не воспринял всерьез предостережение Пэйтон. Вид у жениха был, конечно, еще тот, но все же не настолько встревоженный, насколько должен был бы выглядеть человек, только что узнавший, что его невеста шпионит за ним для его смертельного врага. Или он не смог разобрать ее каракули? Пэйтон понимала, что ей не дано писать столь красиво, как Джорджиане, но разобрать ее почерк, безусловно, можно…

Пэйтон беспокойно притопывала ногой, когда на ее правое колено легла рука в кружевной перчатке. Она подняла глаза и увидела сочувственно улыбающуюся ей Джорджиану.

― Перестань! ― прошептала та, почти не разжимая губ. ― Всю скамью растрясла. Леди Биссон уже смотрит на нас.

Пэйтон слегка повернула голову. Джорджиана не лгала. Леди Биссон смотрела в их сторону. По крайней мере, в сторону Пэйтон.

В этом взгляде не было ни малейшей толики тепла. Более того, если бы в затылок Пэйтон вдруг, ни с того ни сего, впилось полдюжины отравленных стрел, она не стала бы сомневаться, кто их выпустил.

― Я ничего не могу поделать, ― с жалким видом прошептала в ответ Пэйтон.

― Можешь и сделаешь, ― Джорджиана убрала руку с колена золовки. ― Тебе прекрасно известно, что он сам в состоянии о себе позаботиться. Он взрослый человек.

Пэйтон почувствовала, как щеки залило густым румянцем.

― Я знаю. Думаешь, я этого не понимаю? Но если бы ты только позволила мне с ним встретиться, хоть на минутку…

― Теперь уже слишком поздно, ― ответила Джорджиана, глядя мимо Пэйтон и любезно кивая общим знакомым.

― Ну, ты могла бы, по крайней мере, позволить мне взглянуть в глаза мисс Уитби…

Джорджиана издала звук подозрительно похожий на фырканье. Что абсолютно невозможно, Джорджиана слишком благовоспитана, чтобы фыркать!

― И ты бы ей перед самой церемонией поставила фингал? Ну уж нет!

― Ничего бы я ей не сделала, ― настаивала Пэйтон. ― Я просто хотела с ней поговорить…

― Конечно, ― откликнулась Джорджиана и отвернулась обратно к алтарю. ― Викарий на нас смотрит. Тише! Не забывай, мы в доме Господнем, поэтому постарайся не богохульствовать.

Пэйтон огорченно замолкла. Дом Господень. «Боже, ты слышишь меня? ― она возвела глаза к балкам потолка. ― Я лишь хотела сказать, что премного тебе благодарна. Да ладно, право же! Что может быть хуже, чем сидеть здесь и смотреть, как Дрейк женится на этой мегере?! Ей-богу, не знаю, чем я заслужила такую милость, но все равно благодарю за оказанную честь».

Понял ли Бог ее сарказм? Этого Пэйтон не знала. Но покамест иного он от нее не дождется.

В этот миг церковный орган вдруг захрипел. Пэйтон, вздрогнув, оторвалась от созерцания потолка и случайно встретилась глазами с Дрейком.

И застыла, попав под его завораживающий взгляд. Его глаза, цвета ― как она часто думала ― льда, впились в ее лицо. Сила этих, казавшихся неестственно яркими на смуглом лице, очей лишала ее присутствия духа. «Чего он хочет? ― промелькнула вялая мысль в той части сознания, что не отказалась служить Пэйтон в тот миг, когда их взгляды встретились. ― Почему он так смотрит на меня? Он получил мою записку? Это из-за нее? А если он ее получил, то почему все еще намеревается довести до конца затею со свадьбой?»

Пэйтон изучала лицо Дрейка, но не смогла отыскать в нем ни единого намека на причину этого таинственного пристального взгляда. Не исключено, промелькнула унылая мысль, что таким образом он прощается с ней. Прощается навсегда.

А потом все присутствующие стали вставать. И Пэйтон единственный раз в жизни первой разрушила зрительную связь между собой и Дрейком и отвернулась. Теперь, оглянувшись на проход, девушка заметила, что с тех пор, как она проскользнула на свое место, кто-то успел расстелить в нефе ковровую дорожку из белого крепа — по ней невеста пойдет к алтарю. В конце этой дорожки стоял отец Пэйтон. Сияя от гордости, он пребывал в блаженном неведении относительно тайных мук, что переживала его дочь. На его руку опиралась великолепная мисс Уитби, в кремовых кружевах. Ее лицо скрывала длинная фата.

Сидевшая рядом с Пэйтон Джорджиана потянула ее за рукав.

— Вствай, — прошептала она, наклонившись к девушке.

Та покорно поднялась с места.

Джорджиана внимательно посмотрела на стоявшую рядом золовку. Она и в самом деле очень беспокоилась о Пэйтон. Та явно навоображала себе, что влюбилась в капитана Дрейка или сэра Коннора, как им следовало его теперь называть. «Не очень-то приятно, ― подумала Джорджиана, ― смотреть, как твой любимый женится на другой». Сама Джорджиана этого бы не вынесла. Пожалуй, если бы Росс решил жениться на ком-то, кроме нее, она бы повалилась на пол посреди церкви и любым способом заставила бы остановить церемонию. То, что Пэйтон на это не решилась, поразило Джорджиану до глубины души.

Органист заиграл свадебный марш. Сэр Генри Диксон и мисс Уитби, не торопясь, направились к алтарю.

Джорджиана мельком взглянула на капитана Дрейка: интересно, как он держится? Право, для мужчины, что вот-вот женится на столь прекрасной молодой леди, он выглядел далеко не блестяще. От неё, разумеется, не ускользнуло то, как он смотрел на Пэйтон большую часть времени, пока золовка сидела тут перед ним. Джорджиана причисляла себя к женщинам весьма и весьма приземленным, не склонным к выдумкам, но поймала себя на мысли, что в выражении лица капитана Дрейка, когда тот смотрел на ее юную родственницу, бесспорно, что-то было. Нечто весьма похожее… на тоску.

О, да, Джорджиана понимала ― это глупо. Все-таки капитан Дрейк… Тьфу ты! Сэр Коннор был более чем на десять лет старше и в сто раз искушеннее Пэйтон. Маловероятно, чтобы такой мужчина влюбился в девчонку, которую до недавнего времени он, по всей вероятности, и в платье — то ни разу не видел.

И все же в выражении его лица что-то было. Это что-то исчезло в тот миг, когда Пэйтон подняла на него глаза. Лицо капитана Дрейка опять превратилось в непроницаемую каменную маску: завеса над входом в его внутренний мир опустилась. Но Джорджиана все же успела заметить… и впервые осмелилась предположить, что может быть… всего лишь возможно… кое-какие чувства ее золовки небезответны.

Однако, теперь слишком поздно. Поскольку в церкви уже появилась невеста.

А она была прекрасна, эта мисс Уитби, в наряде, что выбрала для нее Джорджиана. Возмутительно низкий вырез подвенечного платья эта женщина, как с неодобрением заметила Джорджиана, не стала прикрывать кружевной вставкой, оставив декольте постыдно открытым.

«Ничего удивительного, ― подумала Джорджиана. ― Это же Бекки Уитби. Обычное дело». Она не могла понять, как той вообще удалось заманить в свою постель такого мужчину, как капитан Дрейк. И полагала, что ей следует винить в этом только саму себя. Джорджиане ни в коем случае не следовало пускать в свой дом эту тихоню. Пэйтон же вечно подбирала и выхаживала раненых животных и птиц. Мисс Уитби сперва представлялась им одной из таких птиц ― эдакой голубкой с перебитым крылом. Джорджиана не замечала, как та вульгарна, до тех пор, пока не стало слишком поздно, а капитан Дрейк уже объявил о своем намерении жениться на этой женщине.

Бедная Пэйтон. Пока в их доме жила эта красотка, у золовки не было никаких шансов. Ладно, это станет для нее хорошим уроком: сирены обитают повсюду, а не только в море на скалах.

Джорджи с тревогой поглядела на Пэйтон, когда сэр Генри передал мисс Уитби капитану Дрейку и отошел в сторону, чтобы занять свое место на скамье рядом с леди Биссон, сидевшей через проход от них. Но Пэйтон не шелохнулась. На ее лице едва ли дрогнул хоть один мускул. Когда капитан Дрейк и его невеста повернулись к викарию, она, подобно остальной пастве, спокойно уселась на место и положила руки на колени, даже не стиснув пальцы в кулачки. А ведь этого вполне можно было ожидать от столь темпераментной девушки. Джорджиана даже не заметила ни единой слезинки на гладких, загорелых щеках Пэйтнон.

«Она плачет в душе», ― подумала Джорджиана и почувствовала такую жалость к своей юной золовке, что протянула руку и крепко сжала ладонь девушки.

Пэйтон повернула голову, но лишь за тем, чтобы удивиться: зачем невестка взяла ее за руку? «Отчего, ― изумилась она, ― Джорджиана так любезна со смной?» Не важно. В тот самый миг, когда она увидела, как солнечный свет, проникая через круглое витражное окно над головой священника, касается рыжих волос мисс Уитби, а те словно пламенеют под вуалью, Пэйтон уже точно знала, что именно она должна сделать. В конце концов, как там говорят?

Сейчас как раз утро. А предупреждению лучше внять самой мисс Уитби.

Пэйтон не боялась. Чего ей опасаться? Она уже выдержала самую страшную пытку, которую только можно себе представить: что может быть хуже, чем наблюдать, как твой отец ведет твоего злейшего врага к алтарю, чтобы вручить человеку, которого ты любила, сколько себя помнила?

На нее снизошло нечто вроде умиротворения. Пэйтон вслушивалась в монотонную речь викария, который объяснял собравшимся, что сегодня они пришли сюда, чтобы стать свидетелями единения Ребекки Луизы Уитби и сэра Коннора Артура Дрейка. Пэйтон едва не расхохоталась, словно ненормальная, услышав имя «Артур». Она и понятия не имела, что Дрейка зовут Артур, однако предположила, что у них просто не было удобного случая об этом поговорить. Ее вторым именем было «Фултон».

Сердце находившейся рядом Джорджианы вдруг отчего-то сжалось. Увидев на лице золовки столь резкую смену чувств ― от напряжения до спокойствия ― она прекрасно поняла, что именно та собралась предпринять. Джорджиана стиснула ладонь Пэйтон, впившись ногтями в ее лайковую перчатку. А Пэйтон лишь взглянула на нее и улыбнулась. Она улыбнулась, а ее карие глаза, такие ясные и невозмутимые, казались глубокими, почти бездонными. «Нет, Пэйтон! ― в отчаянии подумала Джорджиана. ― Нет!»

Пэйтон показалось, что минула целая вечность, с того момента когда викарий, наконец, спросил у собравшихся: не известно ли кому-нибудь о препятствиях для заключения этого брака, и предложил о них рассказать или замолчать навсегда. Она почувствовала, как судорожно сжалась лежавшая на ее руке ладонь Джорджианы, которая так крепко стиснула ее правую кисть и бросила на нее столь угрожающий взгляд, что будь Пэйтон года четыре, она бы, скорее всего, основательно испугалась.

Но Пэйтон было почти девятнадцать. Поэтому вместо того, чтобы испугаться, она просто подняла левую руку и махнула преподобному.

Викарий, не ожидавший на этом этапе никаких препятствий к свершению обряда ― он вне всякого сомнения поженил сотни пар и ни разу прежде не получал положительного ответа на этот особый вопрос ― уже заглянул в молитвенник, чтобы узнать, что он должен сказать дальше, когда заметил, что по рядам собравшихся прокатилось волнение и поднял голову…

И узрел поднятую руку Пэйтон. Он также заметил, что сидящая радом с ней молодая леди силится опустить эту руку. Ладно, он уже видел, как эти двое шушукались. От них следовало ожидать неприятностей.

― Гм, ― слегка расстроено промолвил викарий, ― да, мисс?

Пэйтон сознавала, что на нее устремлены взгляды не только обернувшихся Дрейка и мисс Уитби, но и ее братьев. Все трое сердито смотрели на сестру, особенно Росс. Ну и наплевать! Пэйтон встала и заявила:

― Я считаю, сэр, такое препятствие существует.

Викарий поперхнулся. Ему вдруг показалось, что в церкви стало слишком жарко ― во всем виновато солнце, лившее свой яркий свет сквозь витражи. Священник не знал точно, как ему следует поступить в данной ситуации.

К счастью, кажется, затруднение могло разрешиться без его вмешательства. Один из шаферов, тот, что постарше, внезапно шагнул вперед. На его физиономии было написано крайнее смущение.

― Не обращайте внимания! ― сказал он викарию и прихожанам. ― Продолжайте. Ей просто нужно подышать свежим воздухом.

К изумлению викария мужчина обхватил девушку за талию, оторвал ее от пола и на руках понес из церкви. Однако не успел священник и слова вымолвить, как со своего места поднялась леди Биссон, бабушка жениха, дама внушительных размеров. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Резко стукнув тростью по каменному полу, она рявкнула:

― Немедленно отпусти эту девушку!

Росс споткнулся и чуть не уронил сестру на пол.

― Ч-что? ― заикаясь, переспросил он.

― Ты меня слышал, ― теперь леди Биссон метала свои отравленные стрелы в Росса. ― Если эта девочка утверждает, что для брака существует препятствие, то лично я хочу о нем узнать.

Пэйтон с силой поддала Россу локтем по ребрам.

―Понял? Отпусти меня, ты, идиот чертов!

От внимания викария не ускользнуло, что некоторые дамы, раскрывшие свои веера в надежде побороть жару, стали весьма проворно ими обмахиваться при словах «идиот» и «чертов». Священник откашлялся.

― Послушайте, юная леди! ― наконец изрек он. ― Хорошенько запомните, что вы находитесь в доме Господнем.

Пэйтон, которую Росс не слишком-то деликатно поставил обратно на пол, оправила корсаж своего платья и заявила:

― О, прошу прощения, преподобный. Дело просто в том, что иногда мои братья ведут себя похуже, чем галерные крысы.

― Ну, возможно, ― викарий мельком подумал о жаркум, что готовила его кухарка, когда он утром покидал жилище. Оставалось лишь надеяться, что оно не пережарится из-за этой проволочки. ― И что же это за препятствие, о коем вы нам твердите?

― О, ― произнесла юная леди. Более необычной малютки ему видеть еще не доводилось. Тонкая как тростинка, сильно загорелая, с возмутительно короткими коричневыми кудряшками, выбивавшимися по обеим сторонам из-под боннета^[25]. А ее нос, в этом викарий почти не сомневался, покрывали веснушки. И хотя она не красавица, из всех присутствующих в храме женщин к таковым можно было отнести лишь мисс Уитби, эту девушку ни в коем разе нельзя было счесть непривлекательной. Собственно говоря, ее большие умные глаза и хрипловатый голос так и притягивали внимание.

― Затруднение, я считаю,― продолжила Пэйтон, ― состоит лишь в том, что мисс Уитби состоит в тайномсговоре с сэром Маркусом Тайлером, основным конкурентом корабельной компании «Диксон и сыновья». Сегодня утром я видела их вместе в лабиринте^[26] Дэринг Парка.

Прихожане разом ахнули, хотя некоторые из них, включая и викария, имели самое смутное представление о том, как это может воспрепятствовать браку.

И тут мисс Уитби, к всеобщему изумлению, уронила букет и в глубоком обмороке повалилась на каменный пол.

Глава 12

― Мисс, вы уверены, что ничего не хотите? ― спросила трактирщица. ― Может, бокал вина?

Рассевшись в кожаном кресле весьма непристойным образом: откинувшись на один подлокотник и закинув ноги на другой, Пэйтон посмотрела мимо миссис Пибоди на остальных людей, собравшихся в небольшой гостиной.

Росс был в ярости и ему не сиделось на месте. Он беспокойно шагал туда-сюда перед камином. Джорджиана некоторое время назад упала навзничь на деревянную скамью, прикрыла лицо носовым платочком и за последние полчаса ни разу не шелохнулась. Хадсон и Рэли заняли подоконники и поочередно то поглядывали на Пэйтон, то украдкой всматривались в цветное оконное стекло, видимо, в надежде узреть соблазнительную служаночку, замеченную ими по пути сюда.

Только сэр Генри, сидевший за столом, задумчиво склонившись над своей коллекцией мушкетных пуль, казалось, забыл, что его дочь стала изгоем общества. Время от времени он перегибался через стол и спрашивал у Пэйтон: а не кажется ли ей, что пуля, приписываемая гнусному пирату Люсьену Лафонду, на вид не очень-то похожа на пулю Черной бороды^[27]. Он беспокоился, что его могли обмануть…

― Мисс?

Пэйтон слабо улыбнулась трактирщице и покачала головой. Под нацеленными на нее недоброжелательными взглядами она не могла ни о чем думать, тем более о еде. Впрочем, сама виновата. После такого любая пища покажется на вкус, как песок.

― Ну, тогда ладно.

Миссис Пибоди забрала стоявший нетронутым на столе с самого полудня поднос с нарезанной ломтями ветчиной и сыром. Если ее и удивило, что ни один член семейства таких отъявленных едоков не отведал ни кусочка с ее лучшего блюда, она ничем этого не выдала. Миссис Пибоди хватило одного взгляда, чтобы понять ― эти люди в панике. Пожалуй, источником всех бед была юная леди. Чего же еще ждать от этих девиц! Возможно, предположила миссис Пибоди, эту молодую особу поймали, когда она пыталась убежать со своим возлюбленным. Очевидно, у того за душой ни пенни, и, конечно же, ее богатенькое семейство не одобрило такой союз. Будучи в душе натурой романтичной, миссис Пибоди целиком и полностью сочувствовала мисс Диксон, у которой имелось множество братьев устрашающего вида, и отец, у которого, кажется, не все дома. Женщина решила для себя, что если ночью молодой человек придет и попытается вызволить юную леди из лап всех этих братьев, ей следует всячески помочь влюбленным.

Однако миссис Пибоди, как и многих других в тот день, ожидало неминуемое разочарование. Потому что молодой человек ― который, впрочем, был вовсе не так молод, как навоображала себе миссис Пибоди ― не собирался приходить и уж конечно не собирался спасать юную леди. В настоящий момент он находился в море, на много миль от них, в обществе куда более красивой молодой дамы, которая к концу их путешествия станет его женой де-факто, даже если она еще не стала ею де-юре.

Но миссис Пибоди со своим романтическим воображением кое в чем не ошиблась.

Источником всех бед в этой семье была именно Пэйтон.

― Монастырь! ― заявил вдруг Росс, остановившись и ткнув обвиняющим перстом в сторону Пэйтон. ― Вот куда я тебя отправлю, как только мы вернемся домой!

― Ее не примет ни один монастырь, ― донесся с подоконника тягучий голос Рэли.

Хадсон согласно кивнул:

― Такого сквернословия, Росс, ни один монастырь не выдержит. Монашки отправят ее паковать вещички при первом же гнусном ругательстве, что вылетит у нее изо рта.

― Ну и что же мне тогда с ней делать? ― Росс отвернулся и снова принялся мерить шагами пространство перед камином. ― Она же выставила себя на посмешище. Теперь я никогда не смогу выдать ее замуж. Через несколько недель всему Лондону станет известно, как она помешала свадьбе Дрейка.

Пэйтон выслушивала эти стенания уже большую часть дня, поэтому не сдержалась.

― Ну, ― раздался ее голос из глубины кресла, ― я, по крайней мере, сказала правду. Я и в самом деле видела, как мисс Уитби разговаривала в лабиринте с Маркусом Тайлером.

Росс прямо-таки загрохотал:

― Что-то я не припомню, что разрешал тебе открыть рот!

Его сестра с возмущенным видом снова принялась рассматривать потолочные перекрытия. За прошедший час она изучила их довольно подробно. Девушка уже не представляла, как же ей заставить свою семью понять, почему она помешала свадьбе капитана Дрейка и мисс Уитби. Они все считали, что Пэйтон сделала это из некоего извращенного стремления отомстить за потерю «Константы». Пэйтон не очень-то старалась их переубедить. Разумеется, она не смогла бы поведать своим родственникам правду: Пэйтон до безумия любила Коннора Дрейка и, не выследи она Бекки Уитби в лабиринте с Маркусом Тайлером, вероятно, все равно попыталась бы помешать венчанию.

И вообще, чего они так кипятятся? Вряд ли что-то изменилось. Как только эта парочка доберется до Нассау, они обвенчаются у первого же священника, что встретится им на пути. По крайней мере, Дрейк так сказал.

Тогда почему они все так злятся?

Понятное дело, Пэйтон слега испугалась, когда мисс Уитби повалилась на пол часовни. Девушка было решила, что добрый Боженька наконец внял ее мольбам и пришиб невесту насмерть. Но, когда Пэйтон увидела, сколь быстро пришла в себя мисс Уитби после того, как Рэли и Хадсон подхватили ее и внесли в комнату викария, девушка поняла, что на этот раз ей не повезло. Супруга викария помахала флаконом с нюхательной солью^[28] у невесты под носом, и та, хоть и не совсем, но все же очнулась. Даже в полубессознательном состоянии мисс Уитби ухитрялась выглядеть более или менее привлекательно: она лежала, полураскрыв алые губки, а ее высокая грудь вздымалась и опускалась в такт неглубоким вздохам.

Само собой разумеется, как только Пэйтон увидела, что невеста не умерла, она тут же догадалась, что та обморок изобразила. Не окажись под рукой нюхательной соли, Пэйтон готова была ущипнуть мисс Уитби, чтобы заставить очнуться. Должно быть, невеста услышала ее высказанную сквозь зубы угрозу, поскольку тут же открыла свои хорошенький глазки и едва слышно промолвила:

― Ах, где это я? Что случилось?

Никто иной, как супруга викария, любезно ей ответила:

― Вы лишились чувств, дорогая моя. Вы находитесь в сельской часовне. Может, вы чего-нибудь хотите? Пожалуй, немного бренди?

Мисс Уитби отказалась, а потом, хлопая ресницами, подняла взгляд на стоявшего чуть поодаль от всех остальных Дрейка и воскликнула:

― Ах! Как же я вас подвела!

После этого невеста отвернулась, словно была не в силах взглянуть в глаза своему будущему супругу.

― Ну-ну, дитя мое.

Это сказал священник, видимо не желавший оставаться в стороне от развернувшейся перед ним небольшой драмы. Заняв место своей жены, он опустился на колени перед диваном, на котором возлежала мисс Уитби, и потрепал ее по руке.

― Ничего страшного. Я уверен, что у вас есть вполне разумное объяснение, не так ли? Я прав? Вполне разумное объяснение для выдвинутых против вас обвинений?

Мисс Уитби кивнула:

― Я…

Все присутствовавшие подались вперед, снедаемые желанием услышать разумное объяснение Бекки Уитби насчет того, что она делала в лабиринте с сэром Маркусом. Все, кроме Пэйтон, разумеется. К тому времени та поняла, что мисс Уитби намерена лгать до конца. Пэйтон стояла позади, немного поодаль от остальных ― почти так же, как и Дрейк, который вперед не подался, и его бабка, которая так сильно поджала губы, что они превратились в тонюсенькую ниточку. «А вот это,― рассудила Пэй, ― не так уж плохо».

Мисс Уитби надежд не обманула. В своем по-настоящему захватывающем рассказе она изобразила себя героиней, а сэра Маркуса Тайлера ― бессердечным злодеем. Пэйтон ни в коем разе не смогла бы состряпать такую удачную выдумку. «Боже, ― с отвращением подумала она, ― есть ли предел талантам этой особы?»

Оказывается, когда мисс Уитби еще только появилась в доме Диксонов и однажды утром отправилась кататься верхом на кобыле, которую столь великодушно одолжила ей мисс Диксон, к ней в Гайд-Парке подошел сэр Маркус. Он кое-что предложил бедненькой сиротке, и вряд ли хоть одна бедная сиротка отказалась бы от такого плана. В обмен на некий клочок бумаги, коим мог обладать капитан Дрейк, в настоящий момент гостивший, как и мисс Уитби, в доме семейства Диксонов, сэр Маркус выразил готовность заплатить ей поражающую воображение сумму в пять тысяч фунтов.

― И что же, ― последовал весьма уместный вопрос со стороны викария, ― это за клочок бумаги такой, если сэр Маркус не пожалел выложить за него огромную сумму?

― Ну, ― всхлипывая, произнесла мисс Уитби, ― я точно не знаю. Но, судя по описанию сэра Маркуса, я предположила, что это, возможно, карта.

― Карта? ― викарий и в самом деле казался весьма озадаченным. Сэр Маркус был готов заплатить целое состояние за одну лишь карту?

― Ну, ― со слезами в голосе продолжила объяснение мисс Уитби, ― это единственная карта в своем роде.

Карта, которую, судя по ее словам и если верить уверениям сэра Маркуса, капитан Дрейк нарисовал прошлым летом.

В этом месте повествование мисс Уитби прервали весьма цветистые ругательства Росса, а также кряхтенье Рэли и Хадсона. Только лишь Дрейк неподвижно стоял, оперевшись о каминную полку и скрестив, подобно Пэйтон, руки на груди.

— Карта, которую хотел заполучить сэр Маркус, — ответил на вопрос растерянного викария Росс, — указывала точное расположение примерно семи сотен Багамских островов^[29]. Только капитан Дрейк обладал этими данными: острова располагались на обширной территории, полной опасных рифов, так что еще никто толком их не исследовал.

Точнее, так было, пока прошлым летом капитан Дрейк не предпринял своего путешествия. Эта карта оказалась бесценной для торговых судоходных компаний, вроде «Диксон и сыновья», что вели дела на Багамах. Но, к сожалению, ее существование пришлось очень некстати для мерзких пиратов, нашедших себе пристанище среди этих семисот островов. Прежде они могли ускользать среди отмелей, не опасаясь преследования, потому что ни один корабль размером с клипер^[30] не рискнул бы сесть на мель около какого-нибудь островка или рифа. Однако с картой Дрейка кто угодно мог плавать туда-сюда в этих коварных водах с той же легкостью, что и пираты.

Наниматели Дрейка, «Диксон и сыновья», обладали исключительными правами на эту карту, а их конкуренты ― сэр Маркус Тайлер, к примеру, ― не остановились бы ни перед чем, стремясь ее заполучить.

Даже перед взяткой хорошенькой, но бедной сиротке, вроде Бекки Уитби.

― Понимаю, ― неторопливо произнес викарий. ― Так вы отдали ему карту, дитя мое?

Все, кроме Дрейка и Диксонов, подались вперед, чтобы услышать ответ на этот вопрос. Но Пэйтон уже знала, что намеревалась сказать мисс Уитби. Карта спокойно лежала в сейфе среди деловых бумаг ее отца. Несколько копий с нее «Диксон и сыновья» раздали своим капитанам, бороздившим те воды. Так что, если только Дрейк не оставил по беспечности карту в своей комнате, мисс Уитби ни коим образом не могла заполучить сей предмет.

У Коннора Дрейка было много недостатков, но легкомыслие в их число не входило.

Однако все прочие об этом не знали и дружно вздохнули с облегчением, когда мисс Уитби, покачав головой, ответила:

― О, нет! Но, понимаете, я не хотела злить сэра Маркуса, поэтому водила его за нос, сколько могла. Я говорила ему, что ищу карту, но не могу найти. Он продолжал требовать, чтобы я посмотрела как следует. Когда я, в конце концов, покинула Лондон и уехала в Дэринг-Парк, то была так рада, полагая, что наконец избавилась от этого человека. Но, как вы узнали от мисс Диксон, он последовал за мной даже сюда и прислал записку, требуя встречи этим самым утром. Я… я слишком боялась его, чтобы отказаться. После завтрака я ускользнула из дома, чтобы сказать ему, что еще не отыскала карту. Мы уезжаем… ― при этом она подняла взгляд на капитана Дрейка и посмотрела не него синими глазами, словно раненый олененок. ― Мы собирались отправиться в Нью-Провиденс тотчас же после свадебного приема, поэтому я решила, что, вероятно, никогда больше не увижу сэра Маркуса. Тем не менее, я полагаю, он нашел бы меня даже там.

Мисс Уитби говорила так жалобно и сконфуженно, что в какой-то миг Пэйтон и в самом деле прониклась к ней состраданием. Но, взглянув на Дрейка, она поняла, что он не страдал подобной слабостью. Он рассматривал свою невесту ― если она все еще являлась таковой, в чем, судя по физиономии Дрейка, оставались кое-какие сомнения ― с каменным выражением лица, уныло опустив уголки губ.

― Что ж, ― изрек викарий, ― вот все и прояснилось. Но, чего я не понимаю, дитя мое, так это почему вы не обратились за помощью к вашим друзьям, когда этот человек впервые подошел к вам? Безусловно, Диксоны были к вам очень добры. Отчего же вы не пошли к ним и не рассказали о предложении сэра Маркуса? Вы, разумеется, не собирались брать его деньги. Вы, думается, понимали, что он просит совершить деяние не только незаконное, но и безнравственное к тому же. Так почему же вы никому не рассказали об этом?

Голова мисс Уитби поникла. Всхлипывая, невеста призналась, что сэр Маркус обещал не только пять тысяч фунтов в случае, если она добудет карту. Он также угрожал карой, если Бекки этого не сделает. Сэр Маркус намеревался сообщить ее новым друзьям кое-какие факты, которые мисс Уитби очень хотела от них скрыть.

Эта оговорка, конечно же, вынудила затаить дыхание всех присутствовавших в комнате. Им, безусловно, не терпелось поживиться еще чем-нибудь. К сожалению, викарий решил, что мисс Бекки Уитби стоит открыться лишь перед ним самим и мужчиной, намеренным на ней жениться, что в немалой степени разозлило бабушку этого самого мужчины. Священнику с трудом удалось выставить из кабинета ее и всех остальных, включая и собственную супругу, которая, по всей видимости, сильно расстроилась, что не услышит окончания пикантного рассказа мисс Уитби.

Снаружи, на церковном дворе, где прихожане, собравшись, обсуждали невероятные события, имевшие место тем утром, никто, как ни удивительно, не подошел к Пэйтон и не поздравил ее. Пожалуй, она ожидала, что это может сделать леди Биссон, поскольку Пэйтон поступила точь-в-точь, как эта самая леди просила ― помешала свадьбе ее внука. Но леди Биссон не проронила ни слова. Вместо этого она прошла на церковное кладбище, где и стояла с грозным видом, пристально глядя на могилу сэра Ричарда.

Тем не менее, Пэйтон считала, что ее мог бы поздравить хоть кто-нибудь. В конце концов, она вроде как героиня: ведь ей удалось спасти не только Дрейка, но и защитить интересы семейного предприятия на Багамах. Однако никто не сказал ни слова. Пэйтон, впервые в жизни осознав, что, возможно, сделала что-то не то, почувствовала, как слезы жгут ей глаза. Ладно, черт их всех побери! Какая ей вообще разница, что они подумали? Важен только Дрейк. Кто-то же должен был его спасти. Пэйтон гордилась своим поступком и радовалась ему. Если нужно, она сделала бы то же самое еще раз.

Посему девушка оказалась несколько разочарована, когда священник появился из своего кабинета и сообщил им, что жених и невеста без промедления уезжают в Портсмут, откуда на борту «Константы» направятся на острова, где и предполагают пожениться, вместо того, чтобы сделать это, как намечалось, в Англии. Тут, мол, у них, очевидно, слишком много… затруднений.

Затруднений. Пэйтон никогда и в голову не приходило, что Коннор Дрейк может относиться к ней как к затруднению.

Но, выходит, так оно и есть. Мало того, он убегает из страны, должно быть для того, чтобы избавиться от Пэйтон.

Разумеется, гости смакуя обсуждали случившееся. Взахлеб. В основном строили предположения, что же такого мог знать сэр Маркус о Бекки Уитби, если из-за этого ей пришлось отправиться в дальние дали, опасаясь разоблачения перед друзьями. Однако, когда о том же самом Бекки рассказала своему жениху, это ни в коей мере не изменило его намерения вступить с ней в брак. Судя по услышанному Пэйтон, гости сомневались, что этой новостью могла стать беременность мисс Уиби от капитана. Ведь столь поспешная свадьба, безусловно, доказывала: он уже об этом знал. Тогда что же это могло быть? Нечто такое, о чем, по мнению мисс Уитби, не должен знать никто, кроме капитана Дрейка.

И что особенного в том, что она выходит замуж в… Как там французы говорят? В интересном положении. Конечно, это несколько возмутительно, но тут уж ничего не поделаешь. Было бы куда хуже, если бы капитан Дрейк отказался на ней жениться, несмотря на то, что она носит его ребенка. А поскольку он готов признать ребенка своим, нечего стыдиться. Такое случается, время от времени.

Все это решительно озадачивало тех гостей, которых хлебом не корми, а дай посплетничать. Им казалось, что их оставили с носом. Восвояси эти люди отправились в состоянии крайнего огорчения, хотя их расстройство не шло ни в какое сравнение с разочарованием леди Биссон, которая села в свой экипаж и, не сказав никому ни слова, укатила в Суссекс. Однако, хотя эти люди и не узнали всех деталей разыгравшегося перед ними спектакля, надо признать, что и само по себе это действо произвело неизгладимое впечатление. И вряд ли кто-то из гостей забудет, какую роль в этом представлении сыграла мисс Пэйтон Диксон. По всей видимости, она войдет в историю не как первая женщина-капитан, а как девчонка, попытавшаяся остановить венчание сэра Коннора Дрейка.

Пэйтон такое звание пришлось не по вкусу.

Равно как не понравилось оно и ее семейству.

― Если ее не примут в монастырь, ― в конце концов заявил Росс, ― может, отправим в Америку?

Этого хватило, чтобы отвлечь внимание Хадсона от окна.

― Ты это серьезно, Росс? ― ответил он. ― Хочешь отправить Пэйтон черте куда, в Америку?

― Почему нет? ― Росс все еще вышагивал перед камином, но, видно, ему пришлась по нраву эта мысль. ― У нас есть родственники в Америке, я имею в виду, в Бостоне. Я предлагаю отправить Пэйтон в Бостон. Там никто и знать не будет о Конноре Дрейке. И нам, возможно, удастся спихнуть ее за американца.

Эти слова оказались последней каплей. Пэйтон вздохнула поглубже и гаркнула:

― Я не выйду за америкаца!

В общем-то, этим было все сказано, но Росс ее все равно перебил.

― В этом вопросе у тебя нет выбора, ― теперь, когда Росс придумал вполне осуществимый план действий, его переполняло самодовольство. — Ни один англичанин не станет добиваться твоей руки после того, как сегодня ты выставила себя на посмешище. Но американцы, я думаю, за милую душу. С твоими-то деньгами. К тому же, ― неохотно добавил он, ― не такая уж ты и уродина, как это представляется Рэли. По крайней мере, американцам ты должна показаться довольно хорошенькой.

― Я не поеду! ― закричала Пэйтон. ― Вы не можете заставить меня уехать!

― Поедешь, ― заверил ее Росс. ― Я тебя заставлю.

― Послушай, Росс, ― мягко вмешался Рэли. ― Я за то, чтобы Пэйтон осталась здесь. Кажется, ты слегка перегибаешь палку. Отправлять девчонку за тридевять земель в Америку только потому, что она ― и очень кстати, скажу тебе, ― пыталась спасти задницу Дрейка? Думаю, ты чересчур суров.

― Правильно! ― заступился Хадсон. ― Она же только старается выручить своего приятеля-морячка.

― В том-то все и дело, ― гнул свое Росс. ― Пэйтон не морячок. Она, вроде как, юная леди на выданье. Но она, кажется, об этом забыла. Да и как не позабыть? Но, возможно, если мы оторвем ее от моря…

― Я не поеду! ― завопила Пэйтон. ― Отвали, дурак!

В этот момент Джорджиана сняла с лица носовой платок и села.

― Росс, ― попросила она слабым голосом, ― можно мне с тобой переговорить в другой комнате?

Росс выставил руку ладонью вперед, призывая жену подождать.

― Минутку, Джорджи. Снчала я излуплю Пэйтон до полусмерти.

Джорджиана отложила платок в сторону.

― Нет, Росс, ― заявила она. ― Сейчас же.

Но, что бы там не собиралась поведать в другой комнате своему мужу Джорджиана, об этом собравшимся оставалось лишь догадываться, потому что в тот же миг дверь их небольшой гостиной распахнулась, и бледный, запыхавшийся юноша рухнул перед ними на пол.

― Капитан Диксон! ― воскликнул он, протягивая руку к Россу. Словно умирающий от жажды, нашедший воду. ― Слава богу, я отыскал вас!

В коридоре из-за двери, в которую только что вломился молодой человек, появилась миссис Пибоди. В ужасе от того, что этот грязный малый может оказаться возлюбленным хорошенькой молодой леди, и отлично понимая, отчего ее семья так расстроена перспективой породниться с ним, трактирщица последовала за юнцом наверх и теперь заявила:

― Ах, я пыталась ему помешать, сэр, честно, пыталась. Но он и слушать не стал. Сказал, у него к вам что-то очень срочное и…

― Ладно, ладно, ― отмахнулся Росс от извинений миссис Пибоди. ― Мы его знаем. Это же юный Хилл, верно? Ты юнга с «Константы».

― Так и есть, сэр, ― мальчишка хватал воздух ртом, едва не задыхался, но не забывал о своих манерах. Заметив, что в комнате дамы, он сорвал с головы шапку и теперь, сидя на полу, беспокойно мял ее побелевшими пальцами. ― Джеремайя Хилл, сэр.

― Ну, тогда в чем дело, Хилл? Разве ты не должен быть на борту «Константы» с капитаном Дрейком? Я думал, что судно отчалило несколько часов назад.

― Это верно, сэр, судно-то отчалило. Только без меня. Я… мне стыдно признаться, но я опоздал к отплытию, сэр. Я тута встретил товарища, время пролетело незаметно, а потом я допер, что мой корабль поднял паруса.

― Однако! ― сурово заметил Росс. ― Опоздание к отплытию ― весьма серьезный проступок, юноша. Капитану Дрейку это не понравится. Очень не понравится.

― Я знаю, сэр, ― Хилл пригладил дрожащей рукой свои аккуратно подстриженные каштановые волосы. ― Я не потому тута, сэр. То есть я тута не за тем, чтобы прощенья просить, сэр.

― Хорошо, ― сказал Хадсон, наливая эль из кувшина на столе в большую кружку и протягивая ее юноше. ― Потому что прощения у Росса не допросишься. Он скупердяй, наш братец. А пока, держи. Пей.

Паренек взял кружку и с жадностью ее осушил. Промочив глотку, он обтер рукавом губы и сказал:

― Сэр, я кое-что видел в доках. Это случилось, когда я окончательно понял, что опоздал и мне ее не догнать ― «Константу», то есть. Она уже отошла от берега ― вдали только пятно виднелось ― и я понял, что влип, причем здорово. Я ругался на чем свет стоит, ― он виновато посмотрел на Пэйтон и Джорджиану. ― Прошу прощенья, мэм. Так вот стою я, значицца, там, и тута меня отпихивает в сторону здоровенный верзила. Я таких раньше ни разу не видал. Черный такой парень, с кольцами в ушах и в носу. А за ним стали появляться разного рода отбросы навроде тех, что я однажды видал близ Нассау. Они все торопились сняться с якоря, сэр, потому что ― я слыхал, как один из них сказал ― «потому что этот ублюдок», прошу прощения, леди, «капитан Дрейк уже отчалил», а им приказали следовать за ним.

― Проклятье!

Лицо Росса побелело ничуть не меньше, чем у трепетавшего перед ним паренька. Братья переглянулись.

― Лафонд? ― спросил Росс.

Хадсон кивнул.

― Похоже на то. Этот человек не осмелится показаться в Портсмуте, но, можешь не сомневаться, он подстережет их где-нибудь в открытом море.

― Но откуда он мог узнать? ― покачал головой Рэли. ― Откуда ему стало известно, что Дрейк отплывает именно сегодня?

Пэйтон выбралась из недр своего кожаного кресла и теперь, дрожа от ярости, стояла перед братьями.

― Я скажу вам, откуда он узнал, ― уперев сжатые в кулаки руки в бока, ответила она. ― Бекки Уитби рассказала все нынче утром Маркусу Тайлеру!

После такого даже Рэли, самый ленивый из сыновей Диксона, вскочил с места.

― Господь всемогущий, ― тихо сказал он, ― она права!

― Нам придется выручать Дрейка, Росс, ― сказал Хадсон, потянувшись за шляпой и перчатками. ― Миледи, ― это он произнес, уже обращаясь к миссис Пибоди, ― пусть ваш слуга подгонит карету. И поторапливайтесь!

Миссис Пибоди, испуганная надменными замашками джентельмена, поспешно скрылась, взметнув ворох юбок. События для хорошенькой юной леди разворачивались вовсе не так, как мисс Пибоди себе представляла. Трактирщице пришло в голову, что лучше ей и вовсе об этом не думать.

― Росс, ― сказал Джорджиана. ― Я не…

― У нас есть прямо сейчас какие-нибудь корабли в Портсмуте? ― это поинтересовался Рэли. Он тоже принялся натягивать свои перчатки.

― Ага, сэр, ― мальчишка, Хилл, наконец встал с пола и теперь стоял, терзая в руках свою шапку. ― Как тока я услыхал, что эти люди говорят о капитане Дрейке, я направился прямиком к начальнику порта и обнаружил, что фрегат Диксонов «Амазонка» пришвартовался там прошлым вечером. Я пошел и поговорил с капитаном ― оказывается, он знал, что вы отправились на свадьбу капитана Дрейка, и это он послал меня сюда. Капитан велел вам передать, что он будет готов к отплытию, как тока вы подниметесь на борт.

Хадсон просветлел.

― «Амазонка» говоришь? Сгодится. С восьмью тридцати фунтовыми орудиями, еще бы не сгодилась.

Росс в глубокой задумчивости надел свой цилиндр^[31].

― Так чего же мы ждем? Пошли.

И четверо отпрысков Диксона развернулись и поспешили прочь из комнаты, предоставив отцу, Джорджиане и юнге смотреть друг на друга и хлопать глазами.

― Послушай, Джорджиана, ― сэр Генри оторвался от мушкетной пули, которую он шлифовал, ― куда это они все отправились?

Джорджиана не была расположена задабривать старика. Она растянулась на скамье и, снова положив платок на лицо, сердито съязвила:

― К дьяволу.

И оказалась недалека от истины.

Глава 13

Дрейк стоял на квартердеке^[32] «Константы».

И это был не просто корабль, которым он командовал, теперь этот корабль принадлежал ему — мысль, которая мелькала вновь и вновь. И наполняла чувством вины, потому что Дрейк знал, как сильно хотела заполучить «Константу» Пэйтон. Более того, он понимал, как сильно Пэйтон заслуживала ее, как упорно работала над ней, с какой любовью полировала сделанные из латуни детали и сколь много сил вложила в усовершенствование ее облика.

Но в то же время на душе у него было радостно. Именно тогда, когда, как он считал, ничто не могло сделать его вновь счастливым. Он был в полном восторге от превосходного корабля, самого быстроходного судна, сделанного подобно китайскому фарфору столь же красивым, как и прочным.

Да, «Константу» должны были отдать Пэйтон. И, наверное, в глубине души, он понимал, что на самом деле она ей и принадлежит, а он просто одолжил ее — присмотреть пока законная владелица не предъявит на нее свои права. И он не возражал. Не возражал совсем. Это было то, что они могли разделить, то, что соединяло их через моря, через преграду расстояний.

Этого достаточно.

Должно быть достаточно.

Но прямо сейчас у него были более важные проблемы, нежели вопрос законности обладания «Константой». К примеру, судно с севера. Сначала он не был уверен, но теперь не сомневался: оно их преследует. А сейчас это понимала и команда.

— Капитан. — К нему подошел его первый помощник, бывалый моряк по имени Ходжес. — Мне только что доложили, что с севера нас преследует фрегат^[33]. Идет быстро и решительно, сэр.

Дрейк кивнул.

— Я заметил его на восходе. Может, это наш юнга Хилл просемафорил, чтобы его подвезли, и теперь пытается догнать нас?

Подслушивавший второй помощник хохотнул.

— С этого станется. Такой типчик пойдет на чё угодно, только б от порки спастись.

Ходжес покачал головой.

— Не отправился бы он на этом судне, сэр. Ну, по крайне мере, добровольно. На посудине-то не видать никаких флагов.

Дрейк задумчиво погладил подбородок.

— Никаких флагов, говорите? Как думаете, кто это, Ходжес?

— Никогда не слышал, чтобы Француз забирался так далеко на север, сэр, но будь я азартным человеком, поставил бы на него. В пивных судачили о том, как он бесился, когда в прошлом августе вы выкурили его с острова Кэт^[34].

Улыбка у Дрейка вышла невеселой.

— Этот пират никогда не понимал шуток. Что ж, на всякий случай парням стоит приготовиться. Думаю, все обойдется, но быть начеку никогда не повредит.

— Есть, капитан.

Ходжес отошел, и Дрейк снова обратил взгляд к горизонту, превращаясь в безучастного наблюдателя, до мозга костей хладнокровного и собранного офицера. Заложив руки за спину и опершись одной обутой в сапог ногой в основание леера^[35], он, казалось, не замечал опасности, к которой они летели на всех парусах. А если и замечал, то определенно не волновался по этому поводу.

Именно таким он хотел предстать перед своими людьми. Внутри же у Коннора Дрейка все ликовало от счастья. Он никак не мог подавить внезапную дрожь возбуждения. Вот-вот начнется полноценный бой, что чрезвычайно радовало Дрейка. Конечно, не из-за перспективы кровопролития. Человек не может приходить от этого в восторг. Но он не мог не радоваться тому, что обстоятельства, до сих пор складывавшиеся так ужасно, наконец-то обернулись к лучшему. И могли сыграть в его пользу.

В ту минуту как с губ Пэйтон сорвалось имя Маркуса Тайлера, некоторые вещи наконец-то приобрели смысл. У него уже были подозрения, и то, что Пэйтон увидела в садовом лабиринте, только их подтвердили. Он едва мог удержаться от того, чтобы ликующе потереть руки. Именно по этой причине он держал их крепко сжатыми за спиной. После дней, нет, недель напряжения от собственного бессилия, неспособности шевельнуть пальцем, чтобы изменить разворачивающиеся вокруг события, он наконец-то сможет предпринять хоть какие-то действия.

И первым делом он собирался избавиться от преследующего их корабля. Он надеялся, что его экипаж окажется достойным противником. Если им командует Лафон, так и будет. Если же это какие-то наймиты Тайлера, то не стоит ожидать многого. Ведь они занимаются этим за деньги, а не из-за славы, в отличие от Лафона, ставящего на кон свою честь. Это должен быть Лафон, решил Дрейк. Каким-то образом он должен быть замешан во всем. Дрейк горько разочаровался бы, окажись он не прав.

Он не очень ясно представлял, что будет делать после того, как разберется со своим преследователем. Как только он решит, что подозрительный корабль стал неопасен, то просто развернет «Константу» и направится прямиком в Англию. Там у него осталось пара незаконченных дел, а раз так, то, избавившись от Бекки Уитби, он может вернуться и соответственным образом о них позаботиться.

— Эй, там, — окликнул он матроса в «вороньем гнезде»^[36]. — Что на горизонте?

— Готовят пушки, кэп, — прозвучал ответный крик. — Похоже, начнут палить, как только поравняются с нами.

— Превосходно. Ходжес! Распорядитесь, чтобы орудия были заряжены. — Дрейк убрал руки из-за спины, положив одну на эфес шпаги, пристегнутой к одному боку, а вторую на рукоять дерринджера^[37] с другой стороны. — Меняем курс. Я хочу попробовать их протаранить.

— Сэр? — засомневался Ходжес.

— Ох, ну на самом деле мы не будем их таранить, Ходжес. Вы думаете, я бы поступил так с нашей красавицей? Да никогда в жизни. Но они-то об этом не знают. Давайте немножко попугаем их. Если уж на то пошло, поравняемся с ними и откроем огонь.

Ходжес тронул капитана за руку.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотал он так тихо, как мог, стараясь при этом перекрыть крики матросов и постоянный рев моря. — Но вы не забыли, что на борту женщина? Может лучше отступить? Я имею в виду, в конце концом это самый быстрый корабль во всех морях, сэр…

— Сбежать? — Дрейк вытаращился на своего менее рослого собеседника. — Когда у нас куча времени для того, чтобы подготовиться к бою? Отставить такие мысли, Ходжес.

— Будет сделано. Я только беспокоился за леди, сэр, — кивнул Ходжес.

— Давайте о леди переживать буду я. А вы позаботьтесь, чтобы зарядили пушки.

— Конечно, конечно, сэр.

Ходжес ушел, а Дрейк, хоть и не мог унять эйфорию, признал, что первый помощник прав. На борту находилась женщина. Он решил, что пора нанести ей краткий визит.

Бекки, едва ступив на палубу корабля, тут же заперлась в капитанской каюте, объявив, что плохо себя чувствует. Что и следовало ожидать. Она не привыкла к подобному способу путешествия и, как и большинство женщин, тут же начала страдать от морской болезни.

А в ее состоянии качка переносилась еще тяжелее. Дрейк на самом деле сочувствовал ей. И, тем не менее, не мог не думать, спускаясь мимо деловито суетящихся матросов к корме, где располагалась капитанская каюта, что это и есть настоящая жизнь. Именно так он всегда планировал провести отпущенное ему время. Ему даже в дурном сне не могло привидеться, что однажды он унаследует титул, состояние и земли своего брата. И, узнав об этом в конторе стряпчего, Дрейк отнюдь не пришел в восторг. Коннор Дрейк принадлежал морю, а не какому-то баронетству посреди коровников. Какой мужчина захочет провести жизнь прикованным к столу, корпя над числами, складывая колонку за колонкой, чтобы подсчитать количество молока, которое надоили от стольких-то коров породы джерси^[38], коими он владеет в настоящий момент? Подобная жизнь была создана для его брата Ричарда. Ричард, с его туповатостью и неуклюжестью, идеально для нее подходил.

Но не Дрейк. Он бы так не смог. Сидеть за столом в то время, когда можно бороздить открытые моря, командуя собственным кораблем? Нет, благодарю покорно. Он однозначно выбрал бы море со всеми его опасностями.

Конечно, он и не думал, что Бекки Уитби это поймет. На самом деле, такого не стоило ожидать от любой женщины. Вот почему он оттягивал разговор с Бекки так долго, как мог. Вот почему молчал до момента, последовавшего за немыслимым заявлением Пэйтон, когда они оказались наедине в кабинете викария. Когда он объявил, что собирается выставить Дэринг-Парк на продажу, то решил, что Бекки снова потеряет сознание. Выражение шока не сходило с ее лица всю их поездку в Портсмут. А стоило им взойти на борт «Константы», как она заперлась в его каюте, отказываясь разговаривать.

Ну а что ему еще оставалось? Он не его брат Ричард, и никогда таким не станет. Он принадлежал морю. И она это знала. Он объяснял. Дрейк был откровенен с самого начала. Нет, он, конечно, не упоминал, что собирается продать дом и поселить ее на вилле в Нассау, только о том, что будет проводить большую часть времени в море. А какая на самом деле разница, быть хозяйкой дома в Англии или на Нью-Провиденс? Все равно она будет той, кем всегда хотела: леди.

Хотя, уже нет. По крайней мере, пока Бекки не докажет беспочвенность его подозрений. Ах, история, рассказанная в комнате викария, прозвучала весьма складно. Он даже почти поверил ей. Частично, по крайней мере.

Тем не менее, он-то все еще джентльмен и должен стараться вести себя соответственно. У Дрейка создалось впечатление, что у него лучше получалось действовать по-джентльменски с Бекки Уитби, которая леди не была, чем в отношении Пэйтон Диксон, являвшейся леди до кончиков ногтей. Правда, своеобразной леди.

Сначала он постучал. В конце концов, они ведь не муж и жена — пока что. И он не может просто так врываться, даже если это и его собственная каюта.

На стук не откликнулись. Либо она не услышала, что более вероятно, учитывая предбоевую подготовку на палубе и скрип носовой части, когда они разворачивались к преследовавшему их судну, либо просто не отвечает. Хотя это понятно. С тех пор как она заперлась в каюте, Бекки отзывалась только раз или два. Дрейк не был уверен, чем она там занимается, но подозревал, что просто страдает от морской болезни. Ей было бы легче справиться с тошнотой на палубе, но она проигнорировала его совет. Он все еще не был уверен, а слышит ли она его вообще. Трудно прокричать наставления через запертую дверь, особенно когда одна половина экипажа хихикает над тем, что невеста капитана не открывает жениху, а вторая — удивляется, почему капитан просто не выломает замок и не задаст девчонке взбучку, которую она заслуживала.

— Мисс Уитби, — позвал он. — Это Коннор Дрейк. Не откроете ли дверь? Мне нужно вам кое-что сообщить.

Из глубины каюты он услышал ее совершенно спокойное:

— Убирайтесь.

— Я не могу убраться, мисс Уитби. Видите ли, у нас возникли некоторые затруднения…

— Какого рода?

— Хм, другой корабль…

— А почему мне должно быть до этого какое-то дело?

И в самом деле, почему?

— Что ж, я не хотел бы тревожить вас, но это не один из наших. И он может открыть огонь. Я только хотел, чтобы вы знали…

«Что вам не нужно бояться», — чуть не закончил он. И метаться по палубе, как цыпленок с отрубленной головой, причитая при этом, судя по ее поведению в прошлом.

Бекки Уитби не из тех, кто в минуты опасности остается хладнокровной.

По крайней мере, та Бекки Уитби, на которой он собирался жениться. Новая же Бекки Уитби, встречавшаяся с парнями наподобие Маркуса Тайлера в садовых лабиринтах, сохранила бы голову на плечах в любой ситуации.

— Я благодарю вас за проявленное беспокойство, сэр, — раздался голосок из-за двери. — А сейчас, если у вас рядом нет священника, и вы не планируете закончить то, что начали, убирайтесь.

— Я бы проявил большую готовность к поиску священника, будь вы честны со мной.

— Я была с тобой честна! — завизжала мисс Уитби. Для чрезвычайно скромной девушки, какой она была при их первой встрече, в случае необходимости Бекки могла издавать весьма громкие вопли. — Но разве мы обвенчались? Нет! И все из-за этой мерзкой диксоновской девчонки. Не могу поверить, что для тебя ее слово значит больше, чем мое!

Дрейк не мог не улыбнуться. Даже по прошествии двадцати четырех часов он все еще не мог без смеха вспоминать то, как невозмутимо Пэйтон подняла руку. Хотите провалить самые серьезные мероприятия? Предоставьте дело достопочтенной мисс Диксон. Порой казалось, что она просто со сверхъестественным мастерством находит ближайший источник проблем, а затем ныряет в него с головой.

И, конечно, за забавным моментом, когда она подняла руку, последовал момент жуткий, заставивший застыть кровь в его жилах, когда викарий поинтересовался о сути возникшего препятствия. Дрейк был уверен, что она разоблачит его поползновения предыдущей ночью. Абсурд, конечно. Он должен был знать, что Пэйтон никогда не признается в этом… по крайней мере, перед лицом своих братьев.

Ха, да они бы устроили ему такую выволочку за то, что он посмел притронуться к их сестренке! Ведь пока они не забывали об ее существовании и не обращались с ней с грубостью, с которой привыкли вести себя друг с другом, то свирепо защищали девушку. На самом деле до недавнего времени реальных причин для такого поведения не было — не многие люди догадывались о том, что Пэйтон — не мальчик. Но сейчас, когда Джорджиана затянула ее в корсет, Россу и его братьям непременно придется отбиваться от толп обожателей их сестры. И, видимо, на настоящий момент первой жертвой станет их лучший друг Дрейк.

Но даже стоя у алтаря и напрягаясь в предчувствии их атаки, часть его ликовала. А все потому, что мисс Уитби вот-вот услышит о том, как он бесчестно набросился на мисс Диксон — еще и в ночь перед свадьбой, не меньше! — и почувствует себя обязанной отменить церемонию, оставив его свободным…

Свободным вновь пойти на абордаж достопочтенной мисс Диксон.

Но когда вместо язвительных обвинений с губ Пэйтон сорвалась фраза «Маркус Тайлер», сердце Дрейка сжал холодный кулак. Он был уверен, что раз Пэйтон утверждает, что заметила Маркуса Тайлера в «живом» лабиринте, то она действительно видела именно его. Ее зрение было острым, как у чайки, а сама она, в отличие от большинства других женщин, была неспособна к обману.

И если Пэйтон видела Бекки Уитби с Маркусом Тайлером, то все они оказались в большой опасности. Ведь Маркус Тайлер, что бы о нем ни думали, являлся не просто корабельным магнатом или безжалостным дельцом, без угрызений совести торговавшим человеческой плотью деяние, которого у Диксонов не было даже в мыслях, несмотря на потенциальную прибыль от перевозки рабов, «черного золота», как называл их Тайлер. Нет, Маркус Тайлер был попросту преступником с моралью и совестью акулы-людоеда, разрывавшей на куски и пожиравшей все, что вставало между ней и ее целью.

И, кажется, на этой неделе он жаждал крови Коннора Дрейка.

Что ж, Дрейк был готов позволить ему получить желаемое, но не раньше, чем уберется на значительное расстояние от своих друзей. Он был бы только счастлив встретиться с сэром Маркусом лицом к лицу, правда, на своих условиях и на своей территории. И чем дальше он сможет завести противника, чтобы дать бой, тем больше у него шансов на то, чтобы отвести от семьи Диксонов еще большие беды.

Он оглянулся на нос. Он снова мог видеть быстро приближающийся корабль, неумолимо рассекавший вздымающиеся волны.

— Что ж, — обратился он к мисс Уитби, — я все же знаю мисс Диксон дольше, чем вас…

— Очевидно, не достаточно долго, чтобы понять, какая она лгунья. — Даже несмотря на разделявшие их доски, голос Бекки звучал визгливо. — Ты так туп, что даже не можешь понять, почему она остановила свадебную церемонию? Да она же тебя хочет. И не остановится ни перед чем, чтобы заполучить.

Дрейк покачал головой. И что он от нее ожидал? Какой бы она ни была, но Бекки Уитби не слепа. Она должна была заметить… Прошлой ночью в саду она должна была догадаться…

Если только, и от этой мысли его пробрал озноб, он не ошибся насчет того, что произошло между ним и Пэйтон в саду. Возможно, то, что для него стало удивительно эмоциональным, страстным обменом чувствами, для нее было не более чем увлекательным исследованием новоприобретенной способности привлекать мужчин. Особенный ли он, или она положила бы руку на эрекцию любого поцеловавшего ее мужчины?

А ведь ее проклятые братцы решили костьми лечь, но выдать ее замуж. И поэтому считают себя обязанными вытянуть ее в любое место, в котором она сможет встретиться с подходящими холостяками. Кто знает, скольких мужчин она сможет перецеловать в его отсутствие? Ему лучше поторопиться, решил Дрейк, если он хочетвернуться в Англию прежде, чем эта взбалмошная девчонка обожжется на том же самом кипятке, что и Бекки Уитби.

— Подожди… На мгновение он подумал, что Бекки решила открыть дверь. Но нет, она продолжила тоном человека, озаренного блестящей догадкой: — Подожди-ка! Это не тебя она вовсе хочет, а это судно! Эту дурацкую лодку! Господи боже, ну конечно! Все, о чем она когда-либо говорила, это…

Дрейк стиснул зубы.

— Полагаю, — холодно бросил он через дверь, — вы пристегнетесь ремнем, мисс Уитби. Мы движемся по неспокойным водам.

Не говоря больше ни слова, Дрейк развернулся и направился к штурвалу.

— Что ж, заметил он, принимая подзорную трубу у Ходжеса и поднося ее к глазу. — Что мы имеем?

— Самую странную, черт бы ее побрал, вещь, какую я когда-либо видел, — со своей обычной неспешностью отозвался первый помощник. — На нас идет пиратская посудина с готовыми к бою пушками. А теперь взгляните-ка на юг.

Дрейк напрягся и тихо присвистнул.

— Вот те на! Тайлеровский корабль.

— Именно так я и решил. А вообще, сэр, как думаете, пойдет ли судно Тайлера нам на выручку?

— Нет, — Дрейк спокойно опустил трубу. — Они оба охотятся за нами, Ходжес.

Глаза моряка округлились, как два компаса.

— Прошу прощения, сэр, но хоть я бы и поставил «Константу» против любого судна в чьем угодно флоте, но не думаю, что она сможет устоять под атакой двух кораблей, сэр, да еще и идущих на нее с разных сторон!

— Вы, конечно, совершенно правы, Ходжес. — Дрейк кивнул рулевому. — Разворачивай. Мы должны попытаться оторваться от них.

Но, даже отдавая приказ об отступлении, он понимал, что все бесполезно. «Константа» была самым быстрым клипером во флотилии Диксонов. Но ни один корабль, каким бы быстрым он ни был, не сможет оторваться от двух фрегатов, движущихся с попутным ветром. И, конечно же, он должен был понять, что это ловушка. Что Тайлер, зная его реакцию, будет уверен, что Дрейк не сбежит от боя, пусть даже и неравного. И сейчас его загнали в капкан, поймали, как крысу.

Единственным утешением мог служить только тот факт, что пока достопочтенная мисс Пэйтон Диксон находится за тысячи миль отсюда в Англии и, притрагивается своими ручками к эрекции любого мужчины, поцеловавшего ее, она, по крайней мере, не подвергает свою жизнь опасности здесь.

И он должен быть благодарен хотя бы за это.

Глава 14

Пэйтон опустила подзорную трубу и сердито воскликнула:

— Трусы! Трусы! Два корабля! Как он сможет прорваться мимо двух?

— Никак, — ответил Рэли, отбирая у нее трубу и подстраивая ее под себя. — В том-то и дело. Они не могут позволить ему выскользнуть, поэтому и выставили два против одного. Ага, вот он.

Ухватившись за поручни, Пэйтон подпрыгивала на месте. Рэли, дай и мне посмотреть!

— Нет, и перестань дергать меня за руку.

— Рэли!

— Успокойся, Пэй. — Он продолжал смотреть через подзорную трубу. — «Константа» в полном порядке. Они были бы полными идиотами, если бы ее повредили. Она стоит тех двух кораблей вместе взятых. Меня больше волнует Дрейк.

Хотя Пэйтон очень хотелось, она не стала рычать на брата, что не меньше его волнуется за Дрейка. Черт с ней, с «Константой», лишь бы Коннор вернулся целым и невредимым.

— У него в руках шпага, — сообщил Рэли. — Я думал, Дрейк лишился этого куска стали еще в Гаване. Хорошая драка была в баре! Слышишь, Хад? — Рэли окликнул через плечо старшего брата, который топал по палубе, готовя к стрельбе пушки «Вираго». — Разве Дрейк не потерял свой клинок в прошлом году в Гаване?

— Угу. — Хадсон поднял факел и поднес огонь к запалу ближайшего орудия. — Но потом отыграл назад в карты. Готовы?

— Смотри, куда целишься, — встревожено посоветовала Пэйтон, затыкая уши пальцами.

— Проклятье, Пэйтон, не собираюсь я палить по твоему чертову кораблю.

«Провались он хоть в ад, этот корабль», — чуть не выкрикнула она. — «Не попади в Дрейка!»

Но не успела Пэй открыть рот, как Хадсон завопил:

— Огонь!

С оглушительным грохотом пушки выплюнули тридцатидвухфунтовые железные ядра в судно по левому борту от «Константы». Только одно достигло цели, пробив нос неизвестного корабля.

— Должен сказать, отличный выстрел, — похвалил брата Рэли.

— Спасибо, — слегка поклонился Хадсон.

Пэйтон отняла руки от ушей, подбежала к поручням и перегнулась за них так далеко, как могла.

— Ох, Рэли, они берут его на абордаж! Я отсюда вижу, что они зацепили корабль абордажными крючьями.

— Не волнуйся, Пэй. — Рэли подкрутил линзы подзорной трубы. — Коннор Дрейк никогда не позволит им захватить «Константу». По крайней мере, пока он жив.

— Недогадливый болван! Думаешь, о чем я волнуюсь? Отдай трубу. Отдай немедленно!

Вытянувшись в полный рост, Рэли легко удерживал подзорную трубу вне досягаемости сестры.

— Черт, — тихо ругнулся он.

— Что там? — Пэйтон чувствовала, что еще немного, и она взорвется. Прыгая на брата, она продолжала забрасывать его вопросами. — Что случилось? Его ранили? Его ранили, да, Рэли?

— Пока нет, но тебе лучше пригнуться.

— Пригнуться? — с глупым видом уставилась она на брата. — Зачем? — Пушечное ядро просвистело над Пэйтон и с громоподобным грохотом взорвалось всего в нескольких футах от нее. На палубе образовалась рваная, курящаяся дымом дыра. — Вот дьяволы! Они чуть меня не взорвали! — возмутилась она.

Росс повел себя не так спокойно. Он с невообразимой скоростью буквально слетел с бизань-мачты, откуда отдавал приказы, и выкрикнул еще несколько вперемежку с проклятьями.

— Готовьте орудия. Все до одного! Мы взорвем этих галерных крыс к дьяволу. Вот увидишь!

Слишком поздно, потому что в эту секунду на палубе «Константы» что-то вспыхнуло. И тут же мир стал для Пэйтон черным. Что-то тяжелое закрыло ей глаза.

— Рэли! — неистово завопила она. — Дай мне посмотреть!

— Нет! — Не смотря на впившиеся в его плоть ногти Пэйтон, Рэли не убирал руку от глаз сестры. — Ужасный вид. Это разобьет тебе сердце, Пэй.

С бьющимся в горле сердцем, Пэйтон наконец удалось отбросить руку брата только для того, чтобы увидеть, как корпус «Константы» исчезает в черном дыму и пламени.

Она даже не поняла, что всхлипывает, пока на плечо не легла рука Рэли.

— Она была прекрасным кораблем, — мрачно вздохнул он. — Ты не ошибалась, когда хотела ею командовать.

Губы Пэйтон безмолвно двигались, пока она пыталась выговорить хоть слово.

— Кораблем? — эхом откликнулась она. — Кораблем?! Какое мне дело до чертовой посудины! Где, черт побери, Дрейк?

Они находились достаточно близко, чтобы без помощи подзорной трубы видеть дымящий остов того, что недавно было «Константой». По палубе — вернее, по тому, что от нее осталось — сновали матросы, исчезая и появляясь из черного дыма. Было невозможно различить, принадлежали ли они команде корабля, были ли это пираты с недавно подбитой посудины или люди с третьего судна. Рэли опознал в нем корабль Тайлера, достаточно иронично названного «Ребекка»^[39]. Совершенно не пострадавшая, защищенная от пушек «Вираго» корпусами пиратского корабля и «Константой», «Ребекка» стояла в стороне и ожидала прибытия пассажиров или, если так случится, пленников.

— О, он там! — воскликнула Пэйтон. — Вон он!

Она ясно видела Дрейка, который бежал по развалине, недавно бывшей его кораблем, и что-то кричал своим матросам, оставшимся до сих пор на ногах и не попавшим в плен. «Вираго» подошел так близко, что если бы они не бросили якорь, то врезались бы в пиратское судно. Близко настолько, что выстрел всех его четырех пушек, который они только что произвели, пробил насквозь корпус вражеской посудины, находившийся между ними и поверженным кораблем Дрейка.

Но они оказались достаточно близки и для того, чтобы «Ребекка», находившаяся с правого борта «Константы», смогла послать ядра, которые на четверть укоротили бизань «Вираго». Команда разбегалась в разные стороны от падающего на их головы обрывков и обломков такелажа. Пейтон едва спаслась, когда большой кусок мачты обрушился на то место, где она стояла секунду назад. Она сиганула через борт…

И оказалась прямо на палубе пиратского судна.

Где ей не следовало быть. На самом деле, прыгать надо было через противоположный борт.

Быстро оглянувшись через плечо, Пэйтон поняла, что это не худшая из ее проблем. Крушение бизань-мачты «Вираго» было достаточно серьезным бедствием, чтобы кто-либо обратил внимание на ее поспешные действия.

Короткое замешательство закончилось тем, что нос «Вираго» протаранил пиратское судно. В воздух взлетели ошметки деревянной палубы, затем очень громко и отчетливо послышалась ругань Росса и кого-то из его матросов.

Теперь в куче-мале оказалось три корабля: «Вираго», пиратское судно, название которого — «Мэри Би» — Пэйтон смогла теперь прочитать и то, что осталось от «Константы». Поблизости дрейфовала невредимая «Ребекка».

Поверженная на колени ударом корабля о корабль, Пэйтон оставалась в том же положении несколько секунд. В конце концов, она находилась на вражеском судне, где не следовало высовываться.

Но оказалось, что команда «Мэри Би» поглощена обыском «Константы» в поисках того, что могли бы унести их загребущие руки, включая приданое мисс Уитби. Пэйтон видела, как из капитанской каюты передавали одни за другими обшитые кружевами панталоны. О судьбе самой мисс Уитби Пэйтон не знала. Оставалось только предположить, что ее вместе с остальными пленными переправили по доске, которая соединяла борта «Константы» и «Ребекки».

Правильно, она была там. Даже через такой дым проглядывало ярко-рыжее пятно. Мисс Уитби припала к плечу высокого мужчины в шляпе с пером, который на руках переносил ее на борт «Ребекки». Похоже, не против воли, так как она не визжала. Что было совершенно не похоже на мисс Уитби, которая вопила по поводу и без повода.

Вскоре Пэйтон поняла причину молчания мисс — та была без сознания. А как иначе? Она оставалась нежнейшим цветком среди женщин. Не потому ли сама Пэйтон с братьями однажды почувствовали обязанность спасти ее в лондонской гостинице? Она была жертвой. Вечной жертвой, судя по положению дел. Мисс Уитби снова оказалась в беде.

Но Пэйтон не собиралась дважды допускать одну и ту же ошибку. В первый раз она помогла Бекки Уитби выбраться из неприятностей, и что получила за это? Большое жирное ничего. На самом деле не совсем ничего. Бекки очень мило отблагодарила за помощь — украла любовь всей ее жизни. Ничего себе благодарность!

Не ей беспокоится о судьбе бедной Бекки Уитби, даже если та может оказаться пленницей капитана пиратов, приманкой для акул или ее просто убьют. Пэйтон днями, неделями молилась, чтобы произошло нечто подобное. Наконец ее молитвы услышаны. Вот только…

Вдруг мисс Уитби носит ребенка Дрейка? Ведь тогда нельзя позволить ей умереть?

Беременна она или нет?

Затем Пэйтон увидела то, что происходило всего в нескольких ярдах впереди, и решение было принято за нее. Несколько матросов — настоящих здоровяков — волокли бесчувственного Коннора Дрейка с «Константы» на палубу «Ребекки».

Она предполагала, что он без сознания. Конечно, не мог же он быть мертвым, иначе они бы просто выбросили его за борт, а не стали тащить на другой корабль.

«Боже мой, — молилась Пэйтон, отчаянно оглядываясь по сторонам в надежде, что кто-то еще заметил пленение Дрейка. — Не позволяй ему умереть. Возьми меня вместо него. А еще лучше, возьми мисс Уитби».

Однако ее братья и остальная команда «Вираго» все еще пытались освободиться от упавшего топселя. Им потребуется вечность, чтобы распутать снасти, и к тому времени, когда они закончат, «Ребекка» исчезнет из вида.

Пэйтон не слишком задумывалась над тем, что делает. Если бы она остановилась и как следует подумала, никогда бы не совершила подобную глупость.

Только она перебралась на «Константу», как послышался очень недружелюбный голос:

— А ты куда собрался, черт тебя подери?

Обернувшись, Пэйтон увидела молодого матроса, выходящего из носовой рубки, которую снаружи охватило пламя. Парень тащил огромный мешок, полный хлеба и цитрусовых. Очевидно, он совершил набег на камбуз и теперь был страшно раздражен препятствием на своем пути.

— Ты чё, глухой? — поинтересовался налетчик, когда она сразу не ответила. — Я задал тебе вопрос, салага.

Пэйтон глянула на себя. Она совершенно забыла, что незадолго до этого одолжила рубашку, жилет и штаны у юнги, так как по палубе фрегата было гораздо удобнее передвигаться в мужской одежде, чем в юбках. Учитывая короткие волосы и не очень округлую грудь, не удивительно, что в ней не признали женщину. Хотя такая ошибка совсем не льстила, даже будучи допущенной стоящим перед ней неотесанным мужланом.

— Или ты ждешь, чтобы я прочистил тебе мозги, мальчишка? — Похоже, молодого человека очень раздражало ее молчание. — Я это сделаю. Не надейся, что забуду.

Пэйтон не любила, когда ее запугивали. Особенно сосунки не намного больше ростом. Она обозлилась и выпрямилась во весь рост:

— Уйди с дороги.

— Вот еще! Куда это ты намылился? — скривил губы парнишка.

— Туда, — Пэйтон ткнула пальцем в сторону «Ребекки».

Он опустил мешок, полный еды, на палубу.

— Нет, ты туда не пройдешь.

— Да ну? — впилась в него взглядом Пэйтон. Мальчишка был не намного выше ее, но более крепким и фунтов на пятьдесят^[40] тяжелее. — Ты так думаешь?

— Думаю? Да я знаю…

Он так и не закончил предложение, так как Пэйтон кулаком крепко ударила его прямо в нос. Как однажды рассказывал брат Рэли, который увлекался боксом, нос был вторым местом после живота, куда следует бить. Многие боксеры допускали большую ошибку, выбирая целью удара рот. Они забывали, что зубы противника могут серьезно повредить кулак нападающего. Тонкий носовой хрящ давал двойное преимущество: легко ломался кулаком и его острые осколки впивались в ткани лица, добавляя противнику мучительную боль.

Пэйтон только перешагнула через повергнутого противника, собираясь спасать Дрейка, когда почувствовала, что ее схватили за пояс и оторвали от палубы. А затем деревянные доски, которые только что были под ее ногами, оказались прямо под головой, а ноги указывали на серое, пасмурное небо.

— Маленький ублюдок, — раздалось рядом. — Я тебя проучу.

Что за джентльмен — она широко использовала это слово — решил преподать ей урок, Пэйтон не увидела. В перевернутом мире перед ней оказался огромный негр с несколькими золотыми кольцами в ушах и одним в правой ноздре. Он тоже нес тяжелый мешок с продуктами и выглядел не очень довольным.

— Оставь его, Тито, — рявкнул он громоподобным голосом.

— А-а, Кларенс. — Захвативший ее в плен матрос, по-прежнему оставшийся невидимым за исключением ботинок впечатляющего размера, казался все еще сердитым. — Глянь, что он сделал с Джонеси.

— Черт с ним. Помни, что сказал кэп: никаких пленников, только его баба и Дрейк. Брось его.

— Ну, Кларенс…

— Я сказал брось.

Пэйтон поняла, что собрался сделать Тито за пару секунд до того, как он это сделал, но удар о жесткую палубу «Константы» все равно застал ее врасплох. Вздрагивая, она потерла ушибленную спину и уставилась на двух ругающихся над ней матросов.

— Говорю тебе, нельзя отпускать гаденыша после того, что он сделал с Джонеси.

Пэйтон с удивлением разглядывала Тито, который оказался совершенно лысым белым мужчиной среднего возраста, да еще и толстым. Что объясняло, почему он волок багром здоровенную тушу свиньи. Еще он был очень высоким, и Пэйтон решила, что в жизни не видела такого огромного человека. Пока не разглядела Кларенса. Она сразу же изменила мнение.

— Пленных не брать! — Кларенс кивнул большущей головой, и его многочисленные подбородки согласно закачались. — Только Дрейка и бабу кэпа. Ты же знаешь, на других не хватит жратвы. «Мэри Би» скоро пойдет ко дну, придется кормить две команды. Хватило бы до Нассау того, что мы набрали…

Уже во второй раз Пэйтон слышала, что целью нападения на «Констант» были Дрейк и мисс Уитби, которую пираты называли, что достаточно странно, женщиной капитана, а не Дрейка. Не менее странным оказалось желание не дать пиратам уйти без нее, Пэйтон. Кто будет ухаживать за Дрейком? Братья не закончили с разборами завалов на «Вираго». Они все еще пытались освободить пушки из-под свалившейся мачты.

Вся надежда на нее. Только на нее.

Но когда она перевернулась, чтобы, если понадобиться, ползти к Дрейку, ее голову что-то сильно дернуло назад. Пейтон почувствовала нож у горла. Нет, вовсе не нож, а острие багра, при помощи которого Тито тащил украденную с камбуза «Константы» свинью.

— Дай я его убью, Кларенс. — Вонючее дыхание Тито коснулось щеки Пэйтон. — Пожалуйста! Француз не будет против. Я точно знаю, что не будет.

— Он еще сосунок, Тито.

В голосе Кларенса чувствовалась неуверенность. Пэйтон поняла, что пора спасаться и побыстрее. Ее затылок упирался в жирное плечо Тито.

— Вы имеете в виду… Вы говорите, что ваш капитан — Француз?

— Ага, и никто другой, — прорычал ей прямо в ухо Тито. — А чё? Ты слыхал про Француза?

— Конечно. — Очень трудно глотать, когда острие багра упирается тебе в горло, но Пэйтон как-то справлялась. — В море нет ни одного моряка, кто не слышал бы о Люсьене Лафонде. Он — ужас южных морей! Я бы все отдал, лишь бы разок на него глянуть. Скажите, а это правда, что он победил флотилию Ее Величества в Индийском океане, имея всего один корабль, да и тот без главной мачты, которую сломал шторм?

— Было дело. — Давление на ее горло чуть-чуть уменьшилось. — Я сам был на том корабле.

— Правда?! — Пэйтон постаралась вложить в восклицание побольше мальчишечьего восхищения.

— Клянусь! Кто, ты думаешь, удерживал мачту на месте, когда она переломилась?

— Это были вы? — Пэйтон потрясла головой, не понимая, как до сих пор держится на голове ее вязаная шапка. — Должно быть, вы настоящий силач. Пожалуйста, сэр, не могли бы вы вместо того, чтобы убить меня, взять с собой на корабль? Я бы очень гордился, если бы плавал под командованием такого великого моряка, как Француз.

— Слушай сюда, — ответил Кларенс, которому совершенно не нравился разговор. — Нам не нужны новые матросы. У нас и так хватает тех, кто только и умеет, что драить палубу шваброй.

— А я и не драил палубу, — изобразила обиду Пэйтон. — Я был личным юнгой адмирала Крафта.

— Адмирала Крафта?

Она заметила, что пираты обменялись взглядами над ее головой. Адмирал Крафт был известен на флоте как самый упорный преследователь тех, кого он называл «пиратским бедствием». Пэйтон однажды видела его на званом обеде. Вряд ли адмирал стал бы возражать против столь вольного упоминания своего имени, несмотря на то, что через несколько недель жаловался ее отцу на поведение Пэйтон. Тогда она провела большую часть вечера, обучая старшую адмиральскую дочь, которая скоро должна была выйти замуж, одному семейному искусству, а потом та продемонстрировала свои умения молодому мужу.

— Ты служил самому адмиралу Крафту? — Тито повернул ее голову так, чтобы смотреть прямо в глаза. — Если ты меня обманул, мальчишка…

— Я не лгу. — Пэйтон смело встретила его влажный взгляд, хотя от запаха изо рта пирата ее чуть не вывернуло. Так получилось, что она рассмотрела каждый его зуб и поняла, отчего у Тито такое вонючее дыхание. Зубов осталось совсем мало, и те загнили и почернели. — Я присматривал не только за ним, но и за его дочерью. — Пэйтон посмотрела на Джонеси, который привалился к переборке, обеими руками зажимая нос. Кровь струилась по его лицу и пачкала темно-коричневыми пятнами и так не блиставшую чистотой рубашку. — Может, я смогу отслужить то, что сделал вашему матросишке, поработав вместо него. Несколько дней он не сможет работать.

За их спинами раздались выстрелы. Пэйтон инстинктивно упала на палубу. Над головами свистели пули. Короткий взгляд за спину показал, что ее братья бросили попытки освободить пушки «Вираго» от упавшей на них мачты и начали палить во все, что двигалось.

Сначала Пэйтон хотела крикнуть, чтобы эти черти смотрели, куда стреляют… но не успела вздохнуть, как воздух вспорол призыв трубы-раковины^[41] — настойчивый и длинный. Похоже, он шел со стороны «Ребекки». Все мужчины вокруг Пэйтон подняли головы и повернули лица в сторону единственного неповрежденного корабля. По движениям матросов на палубе стало понятно, что ставились спущенные на время сражения паруса и поднимался якорь. Отплытие стало неизбежным из-за внезапного града пуль с «Вираго». Все, кто наполнил карманы и руки припасами с «Константы», начали отступать и довольно быстро.

Возможный убийца Пэйтон не стал исключением. Без единого слова Тито убрал багор от ее горла и воткнул его в тушу свиньи позади себя. Пэйтон, стоявшая очень удобно, чтобы рассмотреть это во всех подробностях, с трудом сглотнула, когда тяжелый багор вошел острием до самого древка в мясо с прослойками жира.

На месте свиньи могла быть она. Пэйтон больше никогда не сможет смотреть на свинину без содрогания.

— Пошли уже, — проворчал Тито и начал тянуть тушу к переброшенной между бортами двух судов доске. — Джонеси, вставай.

Кларенс нагнулся за припасами, которые уронил Джонеси, легко перебросил мешок через плечо к своей добыче.

— Вставай, парнишка. Это только нос.

— Ага, но он бонит и кровь хнещет, — пожаловался Джонеси, поднимаясь на ноги.

Пэйтон оглянулась через плечо как раз в ту секунду, когда ее браться сделали еще один залп. На этот раз с «Ребекки» ответили ответным огнем. Под градом пуль Пэйтон вскочила на ноги. Она знала, что у нее мало времени. Надо прямо здесь и прямо сейчас решать куда идти: назад под защиту братьев или вперед на «Ребекку» со всеми ее опасностями и… с Дрейком. Она повернулась и поспешила за матросами, которые недавно чуть ее не убили.

— Эй, подождите меня!

Глава 15

Коннору было нетрудно следить за временем.

В помещении, в котором его держали, был свет: он лился сквозь щели в потолке. А над потолком, как понимал Дрейк, располагалась палуба корабля. В особенно скверную погоду, когда волны разбивались о палубу, его окатывало солёным душем. А во время дождя стоило лишь подставить ладони — и можно было собрать пару глотков свежей воды.

То, что свет и вода просачивались сквозь щели меж досок палубы, указывало на небрежно выполненную работу. Именно по этому признаку Дрейк, как только очнулся на твёрдом, устланном соломой полу, с которым он уже так хорошо ознакомился, вычислил, что находится на корабле Тайлера. Сэр Маркус славился тем, что гонял своих корабельщиков и в хвост и в гриву, чтобы постройка судна оканчивалась в срок, — срок, который он сам же и устанавливал, как бог на душу положит, — и его вовсе не заботило, какими жертвами это достигалось.

Поэтому, полагаясь на пробивавшийся в его камеру свет, Дрейк знал, сколько дней прошло с момента, когда «Константу» атаковали в открытом море другие корабли. А подсчитывая, сколько раз открывалась в камеру дверь, когда ему доставляли еду, он даже мог приблизительно определить, сколько минуло часов. И, судя по постепенно теплеющему воздуху, даже имел общее представление о том, куда они плывут — на юг.

Об остальном же он не имел ни малейшего понятия. Приставленный к дверям камеры охранник ничего ему не рассказывал. А от верзилы, что приносил еду, проку было ещё меньше.

Но Дрейк довольно отчетливо понимал, что произошло. Вероятнее всего, его захватил капитан Люсьен Лафон, особой любви к нему никогда не питавший. Дрейк, хотя и досадовал, что оказался в плену, однако же в горькое уныние не впадал. Французу явно что-то от него требовалось: иначе зачем так долго держать узника в живых? И Дрейк прекрасно знал, что именно. Поэтому ему на самом деле только и оставалось, что успокоиться да ждать.

Что Дрейка беспокоило больше всего, так это, разумеется, его люди. Они отважно сражались, защищая «Константу» от атаки взявших её на абордаж пиратов. Дрейк подозревал, что некоторые члены его команды поплатились жизнью, обороняя корабль. И в этом он винил себя. Он догадывался, что подобное может случиться, ещё до того, как они отправились в плавание. Теперь же понимал, что ему вообще не следовало брать мисс Уитби на корабль. Поступок был столь же безрассудным, как согласие перевозить груз с кобрами. Впрочем, это ничего бы не изменило. Пираты всё одно отправились бы вслед за ним. Однако у них не было бы сведений, которыми они теперь владели, сведений, услужливо доставленных их осведомителем.

Ну, да ладно. Ничего уж не поделать. Он будет до конца дней сожалеть о потерянных в этой резне человеческих жизнях, резне, которую, как считал, сам и накликал. Когда он сбежит отсюда — а он был уверен, что так или иначе выберется из этой передряги, ему ведь прежде всегда удавалось, — то постарается любыми способами искупить вину перед женами и семьями погибших. Это самое меньшее, что он мог сделать для людей, которые, ни секунды не раздумывая, кинулись в смертельный бой.

Карта. Проклятая карта. Не надо было вообще чертить эту злосчастную карту.

А всё началось с шутки. Однажды ночью, прошлым летом, он с Хадсоном и Рэли Диксонами заглянули в свой излюбленный бордель в Нью-Провиденсе — разумеется, похваляться тут нечем, однако они долгое время провели в море, а у мужчин как-никак есть определенные потребности. Как бы то ни было, они, справившись с делом, спускались обратно по лестнице, когда Дрейку случилось заметить знакомую фигуру, сопровождавшую юную девицу в один из номеров. Это был не кто иной, как пресловутый капитан пиратов Люсьен Лафон, которого они подозревали в нескольких налётах на корабли Диксонов, бороздивших эти воды.

Дрейк всегда считал Француза нелепым уродцем, но сам монсеньёр Лафон был явно иного мнения о своей персоне, поскольку по дотошности в выборе одежды и заботе о своем внешнем виде перещеголял даже Рэли Диксона. По всей видимости, Дрейк тогда был немного пьян, что скрывать-то. И, по более трезвому размышлению, его затея, должно быть, выглядела немного ребяческой. Но ему показалось весьма забавным подождать, пока Француз займётся своей спутницей, и лишить его весьма красочного обмундирования. После чего Хадсон с Рэли должны были устроить небольшой пожар: очень дымный, но легко тушимый. Затем они удалились бы на безопасное расстояние — поглазеть на то, что в спешке натянет на себя Француз, спасаясь, как будет полагать, из горящего здания.

Эта нелепая затея им неожиданно удалась: пробравшись тихонько в комнату, в которой скрылся монсеньёр Лафон, Дрейк обнаружил, что пират, успев быстро ублажиться женщиной, лежавшей теперь рядом с ним полусонной, спит мертвецким сном. И, когда по дому раздались крики о пожаре, печально известный пират Люсьен Лафон лихо выскочил из дверей особняка, наряженный в женскую прозрачную ночную сорочку и лишённый одной половины чёрных усов — предмета его непомерной гордости.

Услышав оглушительный смех и не обнаружив признаков огня, капитан Лафон обернулся и увидел своего заклятого врага, Коннора Дрейка, державшего его бархатную куртку и бриджи в одной руке и длинный завиток чёрных волос, зажатый между большим и указательным пальцем, в другой.

– Á tout à l'heure^[42], Люсьен, — прокричал Дрейк и вместе с братьям Диксон дал дёру что есть мочи.

Проделка была, разумеется, ребяческой, но молва о ней разлетелась по городу со скоростью пожара. Дошло до того, между прочим, что Француз не мог появиться ни в одной забегаловке, чтобы посетители не принялись хихикать или гоготать. В конце концов он вернулся на корабль и отплыл в море, якобы направляясь на Ки-Уэст ради более мягкого климата, а на самом деле, как ходили слухи, на один из других островов — отрастить отрезанный ус.

Прознав об этом и не найдя лучшего занятия, пока подготавливался груз для переправки в Англию, Дрейк последовал за пиратом с намерением выгнать того из убежища. Именно во время поисков Лафона Дрейк решил составлять карту мест, где уже побывал, чтобы не запутаться.

К тому времени, как он наконец нашел пирата в бухте недалеко от Кошачьего острова, Дрейк нанёс на карту около двух тысяч островков, пять сотен коралловых рифов и почти шесть сотен островов, с прилегающими к ним рифами и отмелями, на которые можно было бы напороться, в общем, проделал работу, которую до него ещё никто не делал, и всё лишь для того, чтобы спастись от смертельной скуки.

Затем, намереваясь нанести новое оскорбление, Дрейк выпустил пушечный залп по кораблю Лафона, чтобы тот знал, что его обнаружили. И победоносно отплыл обратно в Нассау.

Дрейк полагал, что немного позлил пирата, только и всего. Но напасть на «Константу» и убить ни в чём не повинных людей — это уж слишком, в самом-то деле. Если бы он знал, что Лафон окажется таким мерзавцем, вовсе не стал бы с ним связываться.

Хотя, выставив тогда напоказ отрезанный ус, Дрейк повеселился вволю.

Тем не менее, дело зашло уж слишком далеко. Теперь он заперт в корабельном карцере тайлеровского судна, и только Богу известно, что сталось с остальными членами его команды. Дрейк мало что помнил после того, как пираты пошли на абордаж. Его чем-то сильно ударило по голове, и очнулся он уже тут. Дрейк смутно припоминал пушечную стрельбу и последовавшую за тем мысль, что его команда, вероятно, спасена, но вот кем и с какой целью, он не имел ни малейшего понятия.

Единственное, за что он действительно должен быть благодарен, так за то, что Лафон как нельзя удачно выбрал время, чтобы отплатить ему за прошлогодний розыгрыш. Дрейк как раз плыл в Нассау, чтобы сочетаться браком с женщиной, которую не любил и которая, как он уже начал подозревать, имела более глубинные мотивы, чем те, в которых ему призналась, желая связать себя с ним. И Лафон очень кстати положил этому конец.

Значит, дела не так уж плохи. Было бы гораздо ужасней пребывать в плену у Лафона, если бы тот ко всему прочему захватил очень дорогих Дрейку людей. Кого-то из Диксонов, например. Не исключая и самой младшей из них, которая, как он думал, в безрадостные минуты, теперь, несомненно, на пути к тому, чтобы вскоре стать первой красавицей Лондона. По крайней мере, если её невестка действительно сведуща в этом деле.

Так и должно быть, решительно говорил себе Дрейк. Гораздо лучше, если Пэйтон Диксон выйдет замуж за графа или виконта, как прочила ей жена Росса, за человека, который сможет держать эту девицу в узде и убережёт от неприятностей, и она перестанет вести себя бесшабашно, как, к несчастью, привыкла благодаря попустительству своих братьев. Подобное поведение не сулило ей добра. Он очень надеялся, что ей подыщут мужа, и быстро.

И до чего же странно, что при всей его надежде по возвращении в Англию — вернее, если он доживёт до этого самого возвращения, — увидеть Пэйтон Диксон благополучно замужем, мысль об этом вызвала в нем желание сорвать сковавшие его запястья цепи с колец, которыми они крепились к стене. И всё-таки он хотел, чтобы она вышла замуж. Для её же блага. Для его блага. Ей нужен муж, который оградит её от бед. А ему — хороший предлог, чтобы держаться подальше от неё. Да такой, чтобы её братцы имели полное право оторвать ему башку, если он все же решит приблизиться к Пэйтон.

Всякий раз, когда Дрейк вдруг увлекался мыслью, что сам мог жениться на Пэйтон Диксон, если бы не был таким идиотом и разглядел бы её до того, как сочетался браком с другой, он прислонялся головой к стене, до которой мог дотянуться, и несколько раз бился об неё лбом. Не столько от сожаления, сколько от полной нелепости этой мысли. Жениться на Пэйтон Диксон, ему? Он что, повредился умом? Она же ребёнок.

Хорошо-хорошо, может и не ребёнок, но она все же младшая сестренка его самых лучших друзей, самых лучших в жизни. При всём том, что они имели склонность то не обращать на неё внимания, то стращать, они её обожали и никогда бы не позволили ей выйти за такого, как Дрейк. Они же знают его как облупленного, и многое из того, что они о нём знают, говорит не в его пользу. Ведь они частенько вместе захаживали в бордели. Делили постель с одними и теми же женщинами, а если не всем посчастливилось провести ночь с какой-то из них, то описывали её друг другу в красочных подробностях. Разве они когда-нибудь позволят такому человеку венчаться с их сестрой? Человеку, который без малейших угрызений совести рассказывал другим мужчинам о своих предпочтениях в постели?

Нет. Конечно же, нет. Может, это и ханжество со стороны братьев Диксонов, но Дрейк прекрасно их понимал. В конце-то концов, Пэйтон приходилась им сестрой.

И даже если они готовы закрыть на это глаза, даже если ему удастся убедить их в том, что человек, похвалявшийся им своими похождениями по шлюхам, никогда подобным образом не заговорит о своей жене, разве все они, всего лишь несколько недель тому назад, не были шаферам Дрейка, когда он женился на другой? Да, брак не был консуммирован, во всех смыслах, но факт остается фактом: об этом союзе было объявлено в «Таймс». Если он выживет и вернется в Англию, разразиться страшный скандал: ведь он возвратится без жены.

Нет. Иного не дано. Пэйтон Диксон должна выйти за другого. И как можно быстрее.

Возможно, если Дрейк выберется живым из этой переделки, ему ещё и понравится этот малый.

Правильно.

В то время как часы перетекали в дни, а дни в недели, Дрейк старался всё время двигаться, чтобы тело не ослабло до той же степени, как, по всей видимости, его разум. Цепи далеко не пускали, но он мог сделать три шага вперед и еще три в другую сторону от колец, к которым был прикован. Зная не понаслышке, каковы бывают тюрьмы, эта представлялась не самой ужасной. У него было вдоволь чистой соломы и кормежка два раза в день. По правде говоря, пища была скудной, но по крайней мере съедобной. Вдобавок ко всей этой роскоши, каждое утро ему приносили ведро солёной воды. Он как мог поддерживал чистоту тела, поскольку чистоплотность — это залог благочестия, или как-то там еще.

Дрейк тихо сходил с ума. Он был в том уверен.

И когда однажды утром в его камеру отворилась дверь, и вместо верзилы, обыкновенно приносящего ему еду, вошла Пэйтон Диксон, Дрейк понял, что спятил окончательно.

Пэйтон Диксон. Да не может того быть. Пэйтон Диксон далеко, за сотни миль, в Англии. Но сколько бы часто Дрейк не моргал, видение перед ним не рассеивалось. Оно в точности выглядело как Пэйтон Диксон, в мальчишеском наряде, в какой та обычно облачалась, плавая на кораблях братьев. Лицо измазано, короткие волосы прикрыты вязаной шапочкой, но было совершенно ясно, что перед ним Пэйтон Диксон.

У него галлюцинации, в этом нет сомнений. Какая досада! Имеется в виду — эта галлюцинация. Ну почему ему не привиделась Пэйтон Диксон, одетая в бальное платье, как в тот вечер перед его женитьбой? Или лучше всего голая?

И тут видение заговорило.

— Мы следуем в Нассау. — Пэйтон наклонилась и поставил подле него оловянную чашку свежей воды и миску с кашей. Она стояла спиной к охраннику, глядевшему на них без особого интереса, и говорила тихо и быстро. Дрейк едва слышал её.

— Я еще не поняла, зачем мы туда плывём или что собираются делать с тобой. Мисс Уитби на корабле, с ней все в порядке, но, боюсь, выяснилось, что она — любовница Люсьена Лафона. И ребенок его, а не твой. Надеюсь, тебя это не слишком огорчило.

Затем она подняла пустую миску и чашу, в которой находилась его вода, смешала её со вчерашней и удалилась. Охранник захлопнул и запер за ней дверь.

И всё.

Вот и всё. Если не считать, что весь его мир в мгновение ока перевернулся с ног на голову. Пэйтон Диксон, которая, как он полагал, осталась в Англии, посещает балы и чаепития, как и любая другая девушка её возраста, на самом деле находилась на этом же корабле — и с самого начала, по всей видимости. Она замаскировалась — это совершенно очевидно, а Пэйтон с неохотой носила головные уборы, разве что в холодную погоду. Вдобавок она была сущей чистюлей. А значит, намеренно измазала лицо грязью. Она всерьёз пыталась сойти за мальчишку.

Она в своем уме?

Откуда она взялась? И что о себе думает? Что делает на этом корабле?

Его сердце стиснули щупальца страха, холодные и жалящие. Хотя и прежде он не испытывал особого счастья, сидя тут день за днем прикованным к стене, но по крайней мере ему не о чем было тревожиться, разве что об одной очевидной вещи — собственной грядущей смерти. Теперь же у него появился новый повод для волнений, и более веский: прежде чем его лишат жизни, ему придется наблюдать, как умрет Пэйтон Диксон.

Собственная смерть не тревожила Коннора Дрейка — с какой стати ему тревожиться? — а вот мысль о том, что он увидит, как умрет Пэйтон Диксон, не на шутку его обеспокоила. Да так, что он добрый час после её ухода разъяренно метался на цепи, громко извергая проклятия, в общем, поднял страшный шум. Когда же охранник отворил дверь и приказал заткнуться, Дрейк запустил в того миской с кашей.

И схлопотал за это оглушительный удар по голове. Дрейк был признателен за эту боль — ведь появился повод думать о чем-то другом, нежели о Пэйтон Диксон.

Весь день он с кровившей на голове раной провел припав к стене, пытаясь услышать её голос. Прежде он и не думал прислушиваться, потому как вовсе не подозревал, что Пэйтон может быть где-то рядом. Он весь обратился в слух, однако вообще не слышал её голоса. Где она? Всё ли это время была на борту? Как попала на корабль? И о чём только думали её грубияны-братья, позволяя сестре ввязаться в столь опасную авантюру?

Целый день он сидел и то тревожился за Пэйтон, то злился из-за её присутствия на корабле. Когда уже начало смеркаться, Дрейк услышал, как в замке заскрежетал ключ, и торопливо поднялся на ноги. Это снова она? Может, утренний визит был лишь случайным везением. Может, ему всё привиделось?

Нет. Он никогда бы не навоображал себе Бекки Уитби любовницей Люсьена Лафона. Пэйтон Диксон могла ему привидеться, это да. Но не та часть, что касалась мисс Уитби.

Дверь отворилась, и вновь появилась она, Пэйтон. Взгляды их скрестились, и Дрейк заметил, как она резко отпрянула на шаг, словно испугавшись его выражения лица. Отлично. Так и должно быть. Потому что, если её не убил Лафон, это всенепременно готов был сделать он, как только его кто-нибудь освободит от цепей.

— Давай двигай, Хилл, — проворчал стражник, толкая ее в спину. — И долго не возись.

Дрейк отвел убийственный взгляд от лица Пэйтон и точно так же воззрился теперь уже на охранника — готовый убить последнего за то, что тот прикоснулся к ней.

Как только Дрейк перестал таращиться на Пэйтон, та торопливо прошла в камеру с ужином. Очередная оловянная кружка воды, очередная миска каши. Девушка опустилась на корточки, ставя еду подле его ног. Дрейк, наблюдая за ней, почувствовал, как краска сошла с его лица. Когда Пэй присела, задняя часть её штанов, довольно мешковатых, в которых запросто уместились бы две таких, как она, натянулась, чётко очерчивая сердцевидную попку. В мировой истории ещё не было случаев, чтобы мальчишка имел такую попку.

Тяжело сглотнув, Дрейк глянул в сторону стражника, уверенный, что тот не преминул заметить округлость бёдер «Хилла». Но даже если его взгляд и был устремлён на неё, поблизости раздался взрыв — не столь громкий, как пушечный, но и не столь тихий, как отдалённый гром, — за которым последовал похожий на мычание буйвола рёв.

Охранник кинул взгляд через плечо в сторону взрыва и, что-то увидев, бросился туда… захлопнув дверь в камеру Дрейка, оставляя запертыми и пленника, и того, кто его обслуживал.

Пэйтон вскинула голову, и Дрейк увидел игравшую на её губах улыбку. Робкую улыбку. Мисс Диксон ещё была смущена тем, как он посмотрел на неё, когда она вошла в камеру.

— Я устроила диверсию, — объяснила она, вставая. — У нас будет немного времени, прежде чем Тито вспомнит, что я нахожусь тут с тобой, и вернётся. Я пыталась стащить ключи от твоих кандалов, но пока безуспешно. Они висят у него на поясе, а Тито ещё тот чёртов здоровяк! Прости.

Дрейк посмотрел на неё. И почувствовал внезапный порыв схватить её и трясти, пока у неё не переломится шея. Он даже придвинулся и положил руки, ставшие ещё тяжелее от железных оков на запястьях, ей на плечи, крепко впиваясь в них пальцами.

Но когда она взглянула на него, в пылающем взоре ее карих глаз было нечто такое, что он только и смог, что притянуть ее — не очень нежно — к себе и зарыться лицом в изящный изгиб, проглядывающий в открытом вороте её рубашки, где шея переходит в ключицу.

— Пэйтон, — прошептал он, вдыхая ее сладкий аромат. — Что ты здесь делаешь? Как сюда попала?

Она положила ладони ему на грудь. И когда заговорила, голос ее заглушался его рубашкой, вернее, тем, что от неё осталось:

— Дрейк, — бормотала она. — Дрейк.

Он обнял её, прижимая ещё ближе к своему телу.

— Ты сошла с ума, ты это понимаешь? — произнес он ей в волосы. — Они порешат нас обоих.

— Не будь дураком.

Он едва не рассмеялся: ответ был воистину в духе Пэйтон. Она явно беспокоилась о нем, даже готова была рискнуть жизнью, однако же умудрялась при этом обзывать его дураком. А он обходился гораздо вежливее со многими женщинами, любившими его меньше.

У Дрейка отпало желание смеяться, когда ему пришло на ум, что, вероятно, Бекки Уитби была права. Может, Пэйтон вовсе не его спасала, а нечто иное, что любила…

Он вдруг резко отстранил её от себя, продолжая, однако, держать за плечи.

— Слушай меня, ты, маленькая дурочка. — Он встряхнул её, да так, что ее голова на тонкой шейке резко дернулась вперед. — «Константы» больше нет, слышишь? Они разнесли ее. В щепки… Я видел собственными глазами. На что ты надеялась, скажи на милость, отправившись за ней?

Пэйтон подняла голову и уставилась на Дрейка, в глазах её ничего нельзя было прочесть.

— Ч-что? — выдавила она заикаясь.

— Более того, если она не покоится на дне морском, она моя, понимаешь? Ты никогда не будешь командовать этим кораблем, никогда, пока я дышу. Море не место для женщины. И если в этот раз нам удастся спастись, а потом до меня когда-нибудь дойдет слух, что ты стоишь во главе какого-то корабля, я найду тебя и сверну шею, слышишь меня?

— Слышу, — Пэйтон моргнула. — Полагаю, ты тронулся умом, но я тебя слышу.

— И как только мы будем проходить мимо берега, неважно какого, ты дождёшься ночи, спустишь баркас и поплывешь туда. Поняла? И будешь ждать там, пока в порт не зайдет корабль Диксонов. Ты слышишь меня, Пэйтон? Все поняла?

В ее взгляде уже не было смущения — на Дрейка в упор глядели разъяренные глаза.

— А почему нельзя было сказатьэто погромче, Дрейк? Полагаю, не весь корабль услышал тебя?

— Я не шучу, Пэйтон. — Он подчеркивал каждый слог, встряхивая ее. — Это не игра. Эти люди жестокие — жестокие преступники. Если они узнают, кто ты…

— Боже. — Она схватилась за шапочку, которая едва не сползла из-за всей этой тряски, и сильнее натянула ее. — До сего момента я безопасней чувствовала себя с ними, чем с тобой. Никто меня и пальцем не трогал…

— Как только они поймут, что ты женщина, тебя тронут, дорогая, и вовсе не пальцем, можешь мне поверить. — Произнеся эти слова, он почувствовал, будто его ударили. Дрейк сжал девушку с той же силой, с какой страх сковал его сердце. — Я хочу, чтобы ты покинула этот корабль. Покинула при первой же возможности.

— Кажется, я уже говорила тебе… — она вскинула руки и, с силой подбив снизу предплечья Джека, проворно избавилась от его хватки. И, чтобы снова не попасть в ловушку его рук, отскочила от него… — не будь таким ослом.

— Пэйтон. — Он бешено рванул кандалы, пытаясь достать ее. — Я не шучу. И хочу, чтобы ты сделала так, как я сказал.

— Что случилось с твоей головой? — спросила Пэйтон, странно уставившись на него.

Дрейк поднял руку и пощупал место, куда сегодня ударил его охранник. Оно было липким от запекшейся крови.

— Ничего, — ответил он, опуская руку. — Пэйтон, где твои братья? Какого чёрта они не следят за тобой?

— Мои братья, насколько мне известно, до сих пор вытаскивают пушки «Амазонки» из-под обрушившегося на них грота. Вот чем они занимались, когда я в последний раз их видела, и больше мне о них ничего не известно. Я покинула «Амазонку». — Пэйтон рассказывала это таким обыденным тоном, словно в ее поступке не было ничего из ряда вон выходящего. — Мы столкнулись с «Мэри Би», той, что атаковала «Константу». Я все время проработала тут на кухне… но это не важно. Важно найти способ сбежать с этой развалюхи. И до того, как мы подойдем к Нассау. — Она пристально глядела на Дрейка своими пылающими карими глазами. — Ты очень огорчился из-за мисс Уитби?

— Мисс Уитби? — нахмурился он. — А что с ней?

Пэйтон возвела глаза к небу, вернее сказать, к протекавшему потолку:

— Я же говорила. Она носит лафоновского бас…

— Ах, да-да. — Голова Дрейка внезапно запульсировала, и он снова приложил руку к ране. — Я слышал это от тебя в тот раз. Пэйтон, я хочу, чтобы ты пообещала мне: как только покажется земля, ты отправишься туда. Обещай, что сделаешь, как я сказал.

Она замотала головой:

— Нет. С какой стати-то? Ты не можешь мне приказывать. Ты не мой капитан.

Пэйтон повезло, что он не мог до нее дотянуться. Пальцы его прямо-таки зудели — так им хотелось сомкнуться на ее шейке.

— Пэйтон. — Дрейк был уверен, что находится в аду. Точно. На самом деле он не в плену у Люсьена Лафона, а умер и попал в ад. Должно быть так. Ведь хуже этого ничего быть не могло. Он сделал глубокий вдох, призывая все свое терпение. — Я же говорю, «Константа» погибла. Я видел собственным глазами. Она горела. Не знаю, что тебя привело на этот корабль…

— Ох, — вздохнула Пэйтон. — Я полагала, что это очевидно. Я здесь, чтобы спасти тебя.

— Пэйтон. — Он приказал себе дышать. Делать глубокие, равномерные вдохи. Словно при нырянии. Говорить с Пэйтон — все одно, что нырять глубоко под воду. А между погружениями нужно дышать, глубоко и ровно. — Ты не можешь меня спасти. Боже правый, милая, да ты и близко не понимаешь, во что ввязалась…

— О, разумеется, — откликнулась Пэйтон. Она глядела на рукав своей рубашки, за который он держал ее так крепко, что даже ткань повлажнела. — Полагаю, потому что я всего-навсего женщина.

— Пэйтон. Я не это имел ввиду.

— Знаешь, Дрейк, ты меня удивил. Правда. Ведь до сего момента ты и не замечал, что я женщина.

— Что ты говоришь? Конечно же, я…

— О, да. В ту ночь в саду ты заметил, все верно. Но до этого — нет. Вообще не признавал во мне женщины.

— Пэйтон. Это абсурд…

— О, нет. — Она подбоченилась и подалась к нему всем телом. — Ты не мог жениться на мне. Нет, я была нежеланна. Однако же с легкостью смог жениться на женщине, понесшей от другого.

— Да о чем ты говоришь?

— О мисс Уитби, разумеется.

Он процедил сквозь зубы:

— Пэйтон. Я считал обязанным жениться на ней.

— Держи ты свою ширинку застёгнутой, не о чем бы было волноваться, правда ведь? Так нет, тебе надо было пойти и сунуть…

Дрейк поверить не мог, что беседует на такую тему.

— К твоему сведению, — перебил он, прежде чем она договорила: его ужасно пугало то, что она может сказать, если дать ей такую возможность, — моя ширинка была застёгнута. Мисс Уитби сказала, что ребенок от Ричарда.

Его слова привлеки внимание Пэйтон. Она спустила руки с бедер.

— Что?

— Она сказала, что ребенок Ричарда.

— Ричарда? Твоего брата? Она заявила, что носит ребенка твоего брата?

Он кивнул:

— А теперь, Пэйтон, прошу тебя. Дождись темна и убирайся с корабля.

Но Пэйтон, похоже, не слушала его.

— Но Ричард мертв, — произнесла она. — Как она понесла от твоего брата, если он мертв?

— Они встречались, прежде чем он умер, Пэйтон. — Он оказался прав. Это ад. И в довершение всего Пэйтон Диксон собирается мучить его, пока не сведет с ума. — В Лондоне. Он приехал на Сезон, и они встретились в какой-то лавочке. Вернувшись в Дэринг Парк, он стал писать ей письма, любовные письма. Мисс Уитби показывала мне их. Она написала ему о ребенке, и в ответ Ричард попросил ее руки. А по дороге к ней в Лондон его сбросила лошадь, и он погиб. И якобы тогда, на том подворье, она повстречалась нам по чистому совпадению. Она шла к тем же самым стряпчим, узнать, не упомянута ли она в завещании Ричарда, чего, естественно, не было.

— Ох, — вырвался у Пэйтон слабый возглас.

Дрейк покачал головой:

— Теперь я знаю все о том маленьком представлении: украденный ридикюль, то, что Маркус Тайлер видел ее с моим братом и потому, как она призналась мне в кабинете приходского священника, шантажировал ее из-за карты — все, все было подстроено.

Он уловил легкий запах гари. Какую бы там «диверсию» не устроила Пэйтон, он надеялся, что это их не убьет.

— Но в то время я ни о чем таком не подозревал. Я верил ей. Считал, что ребенок от моего брата. Она не стала брать у меня денег. Она так убедительно играла, Пэйтон. Потому я сделал единственное, что смог придумать…

— Ох, — снова произнесла Пэйтон. Только теперь, она сложила руки на груди. — Единственное, что ты мог придумать — жениться на ней самому? Не надо держать меня за дурочку, Дрейк? Она тебе нравилась. Ты считал ее…

— Пэйтон. Неужели нам надо это обсуждать?

— Да, — она упрямо выставила подбородок.

— Я считал ее хорошенькой девушкой, — сказал Дрейк ей так громко, как смел, — которая попала в ужасную ситуацию по вине моего брата. Да, она мне нравилась. Я не знал ее, но она производила впечатление девушки, из которой выйдет неплохая жена, а я, определенно, не становлюсь моложе, вот я и решил…

— Ты решил, что убьешь двух зайцев одним махом. — Пэйтон вперила в него сердитый взгляд. — Дашь имя бастарду своего брата, а себе получишь хорошенькую маленькую сладкоречивую женушку, которая будет сидеть дома и штопать тебе носки, пока ты бороздишь моря.

— Верно, — подтвердил Дрейк резким кивком. — Да, именно так я и думал. А теперь не соблаговолишь ли убраться отсюда? Поскольку, если сюда вернутся и заметят, что ты надоедаешь мне, словно торговка на рыбном базаре, сразу догадаются, что ты женщина.

— Уймись. — Она стала расхаживать по его тесной клетушке, правда, на это у нее уходило вдвое больше шагов. Шесть шагов до правого борта. Шесть — обратно. — В итоге оказалось, что ты просчитался, верно? Потому как выяснилось, что хорошенькая маленькая сладкоречивая невеста — шпионка Маркуса Тайлера.

Пэйтон прекратила мерить шагами камеру и остановилась перед Дрейком, пылая гневом.

— Как ты мог быть таким тупицей, Дрейк? Как?

Дрейк облизнул губы, потрескавшиеся из-за нехватки свежей воды, которую он испытывал последние несколько недель, и злобно выдал:

— Что ж, вероятно, если бы ты хоть разок вела себя как женщина и время от времени одевалась в платье, возможно, я бы не подпал так скоро под чары мисс Уитби…

Пэйтон шумно втянула воздух: когда она бывала в ярости, то всегда напоминала ему корабельную кошку, которой нечаянно наступили на хвост. В данный момент она, выпятив грудь и тараторя, походила на неё как никогда:

— Как ты смеешь пытаться обернуть всё так, будто это моя вина? Если ты не мог за все время заметить, что под штанами скрывалась женщина, тогда я могу сказать только одно: вы с мисс Уитби стоите друг друга! Надеюсь, вы будете очень счастливы вме…

Уловка возымела действие. Дрейк настолько рассердил Пэйтон, что та нечаянно подошла слишком близко к нему. Он в мгновение ока вновь вцепился ей в плечи, только в этот раз не стал трясти. Он держал ее крепко, железной хваткой, подтягивая вверх, пока Пэйтон не встала на носочки, и наклоняя к ней голову, пока их лица не оказались нос к носу.

— А теперь ты выслушаешь меня, Пэйтон Диксон, выслушаешь внимательно. Неважно, что случится со мной, потому что в любом случае я мертвец. Если я не удеру с этого корабля, Лафон прикончит меня, а если удеру — меня прикончат твои братцы в первую очередь за то, что втянул тебя в эту неприятность. Откровенно говоря, выбирая между Французом и твоими братьями, я однозначно отдам предпочтение Лафону. Во всяком случае, он, может статься, позволит мне умереть более быстрой смертью.

Она изгибалась как дельфин, стараясь высвободиться — Дрейк лишь крепче держал её.

— Мы в море почти три недели. Зная Лафона, смею предположить, что он сделал большой крюк на случай, если его преследователи решат, что он отправился в Нассау коротким путем. Поэтому, возможно, мы скоро доберемся до американского побережья. И как только ты его заметишь — как только ты его заметишь! — ждешь темна и незаметно пробираешься в баркас, обрезаешь веревки и уплываешь!

Она продолжала выворачиваться:

— Без тебя не поплыву.

— Поплывешь! Я не желаю, чтобы ты рисковала. Не жди меня, Пэйтон. Если я даже просто-напросто заподозрю, что ты выжидаешь момент, чтобы спасти меня, клянусь Богом, Пэйтон, я…

Она перестала изворачиваться. Глаза ее округлились. Губы, заметил он, слегка приоткрылись. И это привело Дрейка в сильное замешательство.

— Ты — что? — с явным вызовом произнесла Пэйтон.

То, что случилось после, Дрейк искренне считал виной Пэйтон.

Глава 16

Она, достопочтенная мисс Пэйтон Диксон, отнюдь не считала себя набожной. В действительности, иногда она всерьёз сомневалась в том, что Бог существует.

Однако сейчас был не тот случай. Потому что Господь — тот самый Господь, который отобрал у Пэйтон при рождении мать, а затем обрёк её на ещё бульшие муки, позволив девушке вырасти и иметь грудь, которую и грудью-то нельзя было назвать — ответил на её молитвы: Коннор Дрейк держал Пэйтон в объятиях. Коннор Дрейк целовал её.

Она не могла вспомнить, как это произошло. Минуту назад его пальцы вцепились в плечи Пэйтон, и Коннор начал её трясти — очень сильно — а теперь целовал с тем же пылом и решительностью, с которыми за несколько секунд до этого кричал на неё.

И отвечая на поцелуй, она не могла избавиться от мысли, что этот момент, этот единственный миг стоил… всего того, что ей пришлось пережить с тех пор, как она оказалась на этом жалком судёнышке. Его бакенбарды, переходившие в пышные усы, и борода, выросшая за те недели, которые Коннор находился в заточении, царапали чувствительную кожу вокруг ее рта. Когда мгновением позже он оторвался от губ Пэйтон только для того, чтобы прижаться своими губами к шее девушки, его горячее дыхание обожгло ее, заставив задрожать от удовольствия, и соски Пэйтон под мягкой льняной рубашкой и позаимствованным камзолом отвердели.

Одного только ощущения губ Дрейка на ее шее было достаточно, чтобы убедить Пэйтон в том, что оно того стоило — котелки, которые ее заставляли начищать; вёдра воды, которые ей приходилось таскать туда-сюда с кормы корабля; то, что Пэйтон целый месяц не могла как следует вымыться; то, что ей приходилось каждый раз ждать полуночи, прежде чем удавалось найти укромный уголок, чтобы удовлетворить свои потребности, если она хотела спустить штаны, не боясь того, что ее застанут без этого отличительного придатка, который остальные матросы так гордо свешивали за борт корабля, когда их заставала нужда.

Все ее мучения того стоили. Даже то, как Пэйтон приняли, когда она впервые вошла в каюту пленника — теперь даже это было забыто. О, сначала всё было неплохо… пока Коннор не начал ее трясти. Это был совсем не тот прием, которого Пэйтон ожидала. Разумеется, она не думала, что Дрейк будет вне себя от счастья, увидев ее наверняка он обрадовался бы сильнее, если бы к нему пришла его драгоценная мисс Уитби, полагала Пэйтон — но все же она не ожидала, что Коннор разозлится до такой степени. Какая муха его укусила? Она тут рискует жизнью ради него, а он, похоже, не испытывает и капли благодарности.

В первый момент, разглядев убийственную ярость в глазах Дрейка, Пэйтон захотелось развернуться и убежать. Но она приложила столько усилий — подсыпала чёрного пороха в смесь для пудинга, рассчитав время так, чтобы хотя бы несколько мгновений провести наедине с Дрейком — что Пэйтон не смогла заставить себя уйти.

Теперь уже казалось, что буря его гнева вначале, была не слишком высокой ценой за то, что произошло потом. Губы Коннора на губах Пэйтон придали смысл всем ее жертвам; голод его поцелуя, отчаяние — совсем как тогда, в ночь перед свадьбой — были так сильны, что в тот момент Пэйтон поняла, что все сделала правильно. Она была нужна этому мужчине. Пэйтон осознала, что была нужна ему больше жизни. Это выдавала та жадность, с которой Коннор целовал ее, настойчивость, с которой его язык раздвигал ее губы. Она была такой глупой, что не замечала его отношение раньше.

Или, может быть, замечала, и именно поэтому, несмотря ни на что, не позволяла Дрейку окончательно оттолкнуть ее, как бы тот ни старался. Она была для него так же необходима, как еда и воздух. Было совершенно очевидно, что Коннор не хотел этого признавать. Но поцелуи выдавали его с головой.

Эта мысль наполнила Пэйтон головокружительной радостью, и она прижалась к Дрейку. Запах Коннора оказался таким же, как и всегда: бодрящий аромат свежего морского воздуха и соли. Находиться в его объятиях было восхитительно восхитительней, чем Пэйтон могла когда-либо себе вообразить. Дрейк провел несколько недель запертым в каюте, и все-таки от него исходил знакомый запах моря и чистого, здорового мужчины. Аромат, такой же родной, как дом. Это был Дрейк. Во всем мире для нее не было ничего слаще, чем его запах.

Пэйтон вцепилась в мягкие светлые волосы Дрейка, которые, казалось, совершенно не подходили такому крупному, крепкому мужчине. Она ощущала твердую выпуклость, прижатую к ней, так же ясно, как чувствовала шелковистость его волос и то, как щетиной бороды он царапал ей лицо. Теперь она знала, что это такое — эта толстая жесткая штуковина, уткнувшаяся в ее живот, и черта с два Пэйтон в этот раз будет ее трогать только не после того, что случилось в прошлый раз.

Но почему-то ей показалось, что сейчас Дрейку хотелось, чтобы она его касалась. Коннор не переставал целовать девушку и медленно, увлекая ее за собой, отступал назад, пока не уперся в стену, к которой был прикован цепью. А затем, притягивая девушку к себе, Дрейк медленно опустился вниз по стене, пока не оказался на полу своей темницы …

А Пэйтон оказалась сидящей у него на коленях.

Только на самом-то деле она вовсе и не сидела. Скорее, Пэйтон оседлала его бедра, оказавшись лицом к лицу с Дрейком и разведя свои ноги в штанах в стороны — поза, которую Джорджиана, скорее всего, горячо осудила бы, но Пэйтон отчего-то считала совершенно правильной. И она была склонна полагать, что Дрейк тоже так думает — особенно, когда он прошептал ее имя, касаясь волос Пэйтон. Она услышала его, даже, скорее, почувствовала — низкий рокочущий голоса Коннора, шедший из груди. Он так крепко прижимал Пэйтон к себе, что казалось, когда Дрейк произносит слова, звук идет прямо сквозь девушку. Его голос, шепчущий ее имя, что-то сотворил с позвоночником Пэйтон, превратив из твердых костей в массу, больше похожую на желе. Она подняла голову, которую до этого мгновения прижимала к шее Дрейка, и посмотрела на него, удивляясь, как он одним голосом смог сделать такое волшебство.

Но вскоре Коннор заставил ее задуматься совсем о других вещах. Его руки, обнимающие Пэйтон, вцепились в ее плечи. Затем одна ладонь Дрейка опустилась на руку девушки, а другая оказалась у неё на талии. Внезапно Пэйтон осознала, что та рука, которая лежала на талии, проскользнула под ее камзол и вскоре затерялась под ним. Она чувствовала жар его ладони на своих ребрах, от которых пальцы Дрейка отделяла только тонкая льняная ткань рубашки.

А затем произошло кое-что еще. Сначала, когда твердая плоть, так явно выступавшая из-под мягкого твила^[43] бриджей Коннора, задела шов, соединяющий штанины ее брюк, Пэйтон подумала, что это вышло случайно. Она уже знала, что ему не нравится, когда до него дотрагиваются в том месте, поэтому попыталась отстраниться, но ладонь, лежавшая на ее руке, потянула девушку назад — и довольно требовательно. Так требовательно, что конец набухшей плоти словно вонзился в самое интимное местечко Пэйтон. Туда, где она того меньше всего ожидала. Прервав поцелуй, она удивленно вскрикнула и слегка отстранилась, чтобы посмотреть в глаза Дрейка, который сначала так неожиданно на нее набросился, а потом еще и покушается на такие места.

— Что… — начала она, пытаясь справиться с припухшими от его поцелуя губами, но слова застряли у нее в горле, когда Пэйтон увидела, что взгляд Коннора остановился намного ниже ее шеи, а затем он медленно, не говоря ни слова, бесстыдно развязал шнурок, который удерживал воротник ее рубашки. Удивленная Пэйтон проследила за его взглядом, но увидела только свою грудную клетку, цвет которой, по уверению Джорджины, был до неприличия темным от загара. Девушка никак не могла понять, чем же кожа ее груди так привлекла внимание Дрейка, пока его рука, расшнуровывавшая пластрон^[44] ее рубашки, не проникла под ткань, чтобы обхватить одну из маленьких, призывно торчащих грудей Пэйтон.

Она всхлипнула. Никогда еще Пейтон не ощущала такого жара — во всяком случае, там. Коннор свел пальцы, и ладонь его чуть коснулась нежной вершинки напрягшегося соска — они оба отвердели с первым же поцелуем Дрейка.

Это была пытка — сладкая пытка — ощущать, что его рука так близко, но еще не легла на ее холмик, набухший в ожидании ласки.

И тогда Пэйтон поняла, почему той ночью в саду Дрейк так себя повел, когда она дотронулась до выпуклости под его бриджами. Он не рассердился на нее. Коннор хотел, чтобы она трогала его там точно так же, как сейчас она желала только одного — чтобы он взял ее грудь в ладонь. Скорее всего, Дрейк просто не ожидал от нее таких решительных действий.

Ну, тогда он просто не знал Пэйтон по-настоящему, только и всего.

Обвив руками его шею, девушка притянула голову Коннора к себе, чтобы поцеловать его снова, — и грудь еe целиком скользнула ему в руку. Пэйтон затрепетала от наслаждения, когда его пальцы принялись ласкать нежную кожу, поглаживая и изучая ее. Возможно, грудь девушки была не настолько велика, чтобы в должной мере заполнить лиф новомодного платья с глубоким декольте, но было очевидно, что Дрейку того, чем она обладала, было более чем достаточно.

А затем это произошло опять — толчок в ее сокровенное место. Но на этот раз она не удивилась — и не пыталась отстраниться. Совсем наоборот. Пэйтон еще сильнее прижалась бедрами к этой толстой твердой штуковине Дрейка и почувствовала приятное напряжение там, где ноги ее сходились вместе. Просто чтобы удостовериться в том, что она себе это не навыдумывала, Пэйтон снова прижалась к Коннору и почувствовала то же самое — легкую пульсацию. Ну может, не совсем пульсацию. Скорее, какое-то тянущее чувство.

Это действие не только вызвало острые ощущения у Пейтон, но и Дрейка безучастным не оставило — он издал что-то похожее на стон. Пэйтон тут же отстранилась, подумав, что причинила ему боль. Может, этот железный стержень под ней, который казался ей таким твердым, не был рассчитан на столь лихие движения?..

Но Коннор снова рывком прижал ее к себе, возвращая на прежнее место. Но на этот раз он смотрел ей прямо в глаза. И Пэйтон, встретившись с ним взглядом, не почувствовала привычного холода, веявшего от голубых глаз Дрейка. На самом деле, он даже чуть заметно кривовато усмехнулся. Значит, не так уж ему и больно, подумала Пэй.

Очевидно, даже наоборот. Спустя секунду Коннор расстегнул пуговицы на камзоле Пэйтон, распахнул ее рубашку, а затем склонил голову, уставившись на ее обнаженную грудь. Девушка, глядя вниз, не видела ничего, что могло бы вызвать его пристальное внимание. Все, что она видела, была ее грудь, такая маленькая и плотная, что едва колыхалась — не говоря уж о том, чтобы подпрыгивать, — даже когда Пэйтон бежала. Было бы на что смотреть — и соски-то с гулькин нос, ареолы узенькие, да еще и этого ужасного розового цвета. Оказавшись на свободе, вершинки груди отвердели, весьма дерзко указывая вверх. Пэй очень хотелось извиниться и за недоразвитую грудь, так и за этот отталкивающий цвет сосков. И уже было открыла рот, чтобы так и поступить, когда Дрейк сделал нечто странное и, несомненно, совершенно неприличное: он поднял руку — при этом цепь, свисавшая с нее, звякнула, коснувшись пола, — и пальцы его завладели правой грудью девушки, а затем, наклонив голову, Коннор охватил ее отвердевший сосок губами.

Ощущения, охватившие при этом Пэйтон, были ошеломительными. Жар его рта, горячее прикосновение языка Дрейка, опалило ее, заставив выгнуть спину, и некая влага устремилась к заветному треугольнику, просачиваясь сквозь панталоны. Что с ней происходит? Напряжение, которое она почувствовала у себя между ног, усилилось, и неожиданно Пэйтон с силой прижалась к возбужденной плоти Коннора, но не потому, что это было приятно, а чтобы не сойти с ума. Дрейк был той скалой, за которую она могла ухватиться в этом водовороте страсти…

Дыхание девушки прервалось, когда отросшая за месяц борода Коннора прошлась по нежной коже ее груди — его рот проскользил от одного соска к другому. Дрейк поднял обе руки и накрыл ими груди Пэйтон. Она вцепилась в его плечи, чувствуя, как он двигается под ней, чувствуя, как сама она начинает двигаться вместе с ним: вверх — по всей длине его огромной плоти — и снова вниз, вжимаясь в него так сильно, как могла, не принимая его в себя по-настоящему.

А затем одна ладонь Коннора оставила грудь Пэйтон и опустилась вниз, нащупывая пряжку ее ремня. Девушка едва заметила это движение. Ее дыхание стало частым и прерывистым. Вцепившись обеими руками в рубашку Дрейка, Пэйтон все еще двигалась, прижимаясь к нему, забыв обо всем на свете, кроме тянущего чувства у нее между ног, которое, казалось, целиком завладело ее телом и превратилось в жгучую жажду — жажду, которую мог утолить только Дрейк. Она использовала его — Пэйтон понимала это, — использовала для собственного удовольствия и ощущала вину еще и потому, что где-то в отдаленном уголке ее сознания осталось воспоминание о том, что в прошлый раз Коннор не захотел, чтобы она там до него дотрагивалась…

Что ж, Пэйтон и не трогала его в том месте. По крайней мере, руками.

И тут она взорвалась, словно одна из пушек братьев. Это было похоже на то, как если бы кто-то поджег под Пэйтон фитиль, и она ядром унеслась в ночное небо, где мчалась бы всё быстрее и быстрее к звездам, пока неожиданно не столкнулась с одной из них — и тогда все небо окрасилось водопадом искр и мерцающим светом. Спина девушки выгнулась, ногти впились в плечи Дрейка, а бедра крепко обхватили его, словно тисками. Пэйтон смутно помнила, что когда она двигалась на нем, снедаемая страстью, ладони Коннора переместились с ее груди на бедра.

А затем Пэйтон вскрикнула и, обессиленная, упала на его обнаженную грудь.

Глава 17

Голова Пэйтон покоилась на плече Дрейка, и он вслушивался в ее неровное дыхание, почти неразличимое из-за рева волн, которые с трудом преодолевала «Ребекка». Коннор слышал, как прямо под ним скрипело плохонькое судно, словно сами доски жаловались на непосильную задачу, которую поставил перед кораблем капитан, заставив его плыть на такой большой скорости. Где-то вверху над Дрейком был слышен крик впередсмотрящего и громкий треск рвущегося топселя^[45]. А здесь, в темнице, он слышал, как у его груди билось сердце Пэйтон, постепенно возвращаясь к спокойному, ровному темпу.

Она была такой маленькой, что даже навалившись на него всем своим весом, казалась Коннору легкой, словно ребенок. Ему пришлось напомнить себе, что Пэйтон была уже вполне взрослой женщиной — сейчас ей, наверное, уже исполнилось девятнадцать лет, если они действительно находились на борту этого жалкого суденышка столько дней, сколько указывали сделанные им на стене насечки. Конечно, девятнадцать — это еще не старая дева, но уже и не юная дебютантка.

Да, Пэйтон Диксон уже девятнадцать, но она совершенно невинна, из-за чего казалась моложе всех тех женщин, с которыми когда-либо был Дрейк… хоть и набросилась на него так, что едва ли приходилось говорить о какой-то там девичьей скромности. Что ж это за девственница такая, не уставал задаваться вопросом Коннор, если она оказалась способна чуть ли не изнасиловать его?

Именно так он себя и чувствовал. Словно его взяли силой. Ну, начал-то все именно он. Дрейк был более чем уверен, что именно он положил всему начало тем жарким поцелуем. Не то чтобы Коннор возражал против того, к чему этот поцелуй привел. По крайней мере, не слишком сильно. Ни один мужчина не отказался бы подвергнуться такого рода нападению, особенно если его совершает хорошенькая молоденькая девушка. Определенно, Дрейк не жаловался.

Однако было бы лучше, если бы он, как и Пэйтон, почувствовал хоть малую толику облегчения. Дрейк оставался твердым как камень, и в паху появилась тупая боль. Даже сквозь двойной слой их одежды он чувствовал влажное тепло у Пэйтон между ног. Искушение расстегнуть ей штаны, подмять под себя и яростно, не сдерживаясь, войти в нее, было очень сильным.

К счастью, несмотря на то, что Коннор Дрейк провел несколько недель прикованным цепями к этой чертовой стене — и несмотря на то, как он только что себя вел, о чем уже сожалел, и весьма глубоко, — он был все еще уверен в том, что остался джентльменом. Не совсем уверен, но более-менее. И потому Коннор слегка отодвинул от себя податливое тело девушки — чтобы ослабить давление на свою возбужденную плоть — и просто держал Пэйтон в объятиях, безуспешно пытаясь не думать о том, как это было бы — предаваться любви с Пэйтон Диксон.

Но, как говорится, легче сказать, чем сделать. Для Дрейка это был совершенно новый опыт — быть с женщиной, чьей единственной целью было получить удовольствие для себя; любая из тех женщин, с которыми он был, прежде всего старалась доставить удовольствие ему. К слову сказать, за это Коннор им и платил. И довольно щедро.

Но даже женщины, которые отдавались ему бесплатно — аборигенки, которых любопытство влекло к белым мужчинам, что приплывают на больших кораблях, — никогда не усаживались на него верхом и не скакали так, словно он был жеребцом.

А Пэйтон была невинной. И это было хуже всего. Она была девственницей.

Это он должен был показать ей, как мужчина и женщина должны правильно любить друг друга. Но Пэйтон Диксон не дала ему ни единого шанса. После того, как Коннор поцеловал ее, она набросилась на него с такой неприкрытой чувственностью, что у него едва ли оставался шанс просто перевести дух, не говоря уже о том, чтобы стать хозяином положения. Кто бы мог подумать, что в таком маленьком тельце, так удобно приютившемся на его груди, таится столько страсти?

Дрейк обязан был это заметить. В конце концов, она же всегда там была — в том, как Пэйтон себя вела, когда Коннор перехватывал ее взгляд: глаза Пэйтон скрывались под сенью густых, темных ресниц, стоило лишь ему посмотреть в ее сторону. В этой ее привычке устраиваться рядом с ним во время трапезы — никогда бок о бок, но достаточно близко для того, чтобы подслушивать его разговоры и влезать в них со своими ехидными замечаниями. В том, как она старалась держаться поблизости от него… Не слишком близко. Пэйтон никогда не подходила настолько близко, чтобы это заметили ее братья, но достаточно для того, чтобы иногда, развернувшись, Дрейк обнаруживал ее в шаге от себя.

Как долго уже Пэйтон Диксон наблюдала за ним, решая, подходит ли он ей? И как долго он сам находился в полном неведении об этом, не замечая ее, не имея ни малейшего представления, что всё, что он когда-либо искал в женщине, было заключено в той, которая всегда стояла рядом с ним? Вплоть до того поцелуя в саду — ночью, накануне его свадьбы — когда Коннор Дрейк обнаружил ее, эту невероятную чувственность, которой достопочтенная мисс Пэйтон Диксон была наполнена до краев. Мысль о том, что он сделал это открытие за несколько часов до своей свадьбы с другой, чуть не свела Дрейка с ума. Как Коннор пусть даже из лучших побуждений мог жениться на Бекки Уитби, зная, что где-то на земле есть Пэйтон Диксон?

И все же в те мгновения, когда капитан Дрейк осмеливался задуматься о будущем, в котором Пэйтон была рядом с ним — такие моменты были редкими и быстро проходили, поскольку, скованный цепями и находясь на вражеском корабле, Коннор полагал, что будущее его весьма туманно, с Пэйтон или без нее не говоря уже о любой другой женщине, — он не мог себе вообразить, что первый раз, когда они останутся наедине, окажется таким. Когда Дрейк представлял, как они будут любить друг друга, местом действия неизменно выступала капитанская каюта «Константы»: огромная кровать с атласными простынями, лунный свет, просачивающийся в окна, и только шелест океанских волн вокруг. Ему и в голову не приходило, что он будет предаваться любви с Пэйтон в вонючем трюме пиратского корабля, под звяканье цепей; и что когда наконец настанет решающий момент, ни один из них не позаботится о том, чтобы хотя бы снять одежду…

Словно прочитав мысли Коннора, Пэйтон подняла голову и сказала:

— Думаю, я все сделала неправильно.

Дрейк попытался подавить улыбку, поскольку она, похоже, говорила вполне серьезно. Но его попытка не увенчалась успехом.

— Ну, — начал он. Голос его слегка дрожал из-за неудобства в бриджах. Коннор прочистил горло. — Это как посмотреть.

— Я практически уверена, что должна была дождаться, пока мы хотя бы снимем штаны.

— Именно так это обычно и делается.

— Но я не могла ждать, — заявила Пэйтон. А затем, слегка шевельнув бедрами и бросив быстрый взгляд вниз — туда, где верхняя часть его бриджей натянулась, свидетельствуя о сильном желании, — радостно добавила: — Но ведь еще не слишком поздно, да? Я имею в виду, ты же сумел сдержаться. Почему бы нам…

А чего он еще ожидал? Почти ничто на свете не могло повергнуть в смятение достопочтенную мисс Пэйтон Диксон. Следовало ожидать, что неблаговидные занятия, вроде плотских утех, которым они только что предавались, смутят ее не сильнее, чем всё остальное. Ее пальцы были уже у него на ремне, когда Дрейк схватил проказницу за руку.

— Пэйтон, — произнес он.

Когда она встретилась с ним взглядом, в глазах ее отразилась такая боль, что Коннор почувствовал, что просто не сможет этого вынести.

— О, — вырвалось у нее, и Пэй отдернула руку так, словно пряжка его ремня неожиданно раскалилась добела. — Прости. Просто я думала — ну, знаешь, я подумала, что тебе этого хочется. — Еще один быстрый взгляд, брошенный на его бриджи. А затем Пэйтон скороговоркой произнесла: — А, мелочи, не обращай внимания.

— Пэйтон, — Коннор не отпускал ее, хотя она пыталась высвободить руку и в то же время скатиться с него. Он не позволит ей уйти. — Выслушай меня.

— Да, забудь, серьезно. Я знаю, что иногда перегибаю. Не бери в голову. Я, пожалуй, пойду…

Чтобы не позволить Пэйтон удрать, Дрейку пришлось напрячься изо всех сил. Она была изворотлива как кошка, но Коннор превосходил ее силой даже несмотря на громоздкие цепи, сковавшие его запястья. Мгновение спустя он подмял девушку под себя именно так, как мечтал незадолго до этого. Только теперь Дрейк не собирался лишить ее невинности, а просто не давал уйти.

— Нет, — прорычал он. — Я никуда тебя не отпущу, пока ты меня не выслушаешь.

Казалось, его слова настолько изумили Пэйтон, что она не нашлась, что ответить.

Вдохновленный ее молчанием, Дрейк продолжил:

— Послушай, Пэйтон, все должно было случиться не так…

— Я знаю, — голос ее переполняла ненависть к самой себе. — Я все сделала неправильно. Прямо как тогда в саду.

На мгновение Коннор отпустил одно из запястий девушки — только для того, чтобы убрать несколько густых, коротких завитков с ее лица.

— Нет, нет, милая, ты всё сделала правильно. Просто вышло совсем не так, как я представлял себе… наш первый раз…

Отчаяние, которое Дрейк видел в карих глазах девушки, сменилось чувством, которому он не смог подобрать названия.

— Ты думал об этом и раньше? — пылко спросила Пэйтон. — Ты думал о том, как мы с тобой будем этим заниматься?

Ему снова пришлось прочистить горло. Ну, в самом деле, капитану Коннору Дрейку было несколько непривычно вести такие чересчур откровенные беседы. Но когда дело касалось Пэйтон, говорить по-другому было совершенно невозможно.

— О том, что мы с тобой будем любить друг друга? Да, конечно. Я размышлял об этом. И это не…

— Правда? — Она стала извиваться под ним столь соблазнительно, что Коннор начал терять ясность мысли. — Когда?

— Когда что?

— Когда ты задумался о том, чтобы заняться со мною любовью?

— Когда я?.. — Дрейк замолчал на полуслове и покачал головой. — Это неважно. Я пытаюсь сказать тебе, Пэйтон, что то, что мы с тобой только что сделали, не похоже на то, как я…

— Но для меня это важно.

Если бы Коннор не знал ее столь хорошо, то мог бы подумать, что Пэй надула губы. Но Пэйтон Диксон никогда не надувала губы. Раздавать тумаки — запросто, но надувать губы — никогда.

— Я даже не знала, что нравлюсь тебе, — продолжила она, — и даже представить не могла, что ты можешь думать о том, как бы заняться со мной любовью.

— Если ты дашь мне закончить, — сквозь зубы пробормотал Дрейк, — я расскажу тебе об этом.

Он стиснул зубы не от раздражения, а потому что это чертовски неудобно, когда под тобой совершенно непристойным образом извивается Пэйтон Диксон, а ты все еще возбужден. Дьявол, а чего еще можно было ожидать? Прошел уже месяц с тех пор, как Коннор был с женщиной. Да и не было у него никогда женщины, которая могла бы так беззаботно оседлать его бедра, ни капли не смущаясь по поводу своей обнаженной груди. Даже сейчас он чувствовал соски девушки — отвердевшие, превратившиеся из-за сквозняка, проникающего в трюм, в темные горошинки, — которые прижимались к густой поросли на его груди.

— Ну, прости, — сказала Пэйтон, и возмущения в ее тоне было значительно больше, чем извинения, — но я раньше никогда не делала ничего подобного…

— Очень хотелось бы надеяться, что нет, — ужаснувшись, прервал ее Коннор.

— И поэтому я не уверена, как мне следует себя вести, — продолжила девушка, словно ее не прерывали. — Жаль, что я не могу быть такой же беспомощной и женственной, как мисс Уитби, но…

— Никто и не говорит, что ты должна кому-то подражать, — вымученно произнес Дрейк. — И уж, конечно, не Бекки Уитби.

— То-то же, — Пэйтон обиженно шмыгнула носом. — Долго до тебя доходило.

А теперь Коннор заскрипел зубами от злости.

— Пэйтон, если мы выберемся из этой заварушки живыми…

— Что значит «если»? — она посмотрела на него изумленно, словно Дрейк неожиданно впал в маразм. — Не беспокойся, Дрейк. Мы попадали в переплеты и похуже. А это так, детские бирюльки. Я вытащу нас отсюда.

Девушка сказала это таким обыденным тоном, с такой убежденностью, что на мгновение истинный смысл ее слов ускользнул от Коннора. Но когда осознал ее заявление, то его охватил озноб, который не имел ничего общего с температурой воздуха внутри его темницы, в которой днем все же становилось теплее.

— Нет, — отрезал он и, протянув руки, охватил ладонями ее лицо. — Нет, Пэйтон, послушай меня.

Тут Дрейк понял, какой он идиот. И был идиотом, когда поцеловал ее в первый раз. Ему следовало сделать все от него зависящее — что, собственно, он и делал до того момента, как позволил их губам встретиться — чтобы отпугнуть Пэйтон, убедить в том, что она его не интересует. И, может, тогда эта безрассудная девица поступила бы разумно. Может, тогда она бы покинула этот трижды проклятый корабль…

Но капитан Коннор Дрейк позволил себе отвлечься, влекомый ее чертовыми губами. Какой же он все-таки дурак!

— Пэйтон, ты должна пообещать мне, что как только представится такая возможность, ты покинешь это судно. Не беспокойся обо мне. Я могу сам о себе позаботиться…

Услышав это, Пэйтон только фыркнула.

— О да, до сих пор ты прекрасно с этим справлялся!

Коннор сильнее сжал ее лицо своими ладонями.

— Я не шучу, Пэйтон. Тебе просто невероятно повезло, что никто еще не догадался, что ты девушка. Как думаешь, сколько времени ты сможешь водить всех за нос?

Она пожала плечами.

— Да сколько угодно! Даже Бекки Уитби меня не узнала. Не вижу причин, с чего кому-то из команды…

Невероятно. Дрейк не мог понять, как можно было смотреть на Пэйтон Диксон и не видеть, что она женщина в полном смысле этого слова. От одной лишь мысли о том, что случится, когда об этом — а это был всего лишь вопрос времени, — в конце концов станет известно, кровь застыла у него в жилах.

— Пэйтон, ты должна…

— Да, да, — она закатила глаза. — Я и в первый раз тебя расслышала, Дрейк. Давай лучше вернемся к тому, о чем мы говорили чуть раньше, когда ты рассказывал мне, как начал думать о том, как мы будем заниматься любовью.

— Нет. Пэйтон, ты должна мне пообещать… — но, прежде чем Коннор успел вставить еще хоть слово, за дверью темницы раздались чьи-то шаги. Пэйтон тотчас напряглась.

— Тито возвращается, — сказала она. — Пусти меня.

Но Дрейк не ослабил хватку.

— Пообещай, что сойдешь с корабля. Пообещай.

Девушка вновь начала вырываться. Он заметил, что на этот раз она старалась не смотреть ему в глаза.

— Дрейк…

Пальцы его проскользнули под льняную ткань рубашки Пэйтон и потянулись к мягкой коже плеч девушки.

— Обещай мне.

— О, Боже, ладно, обещаю. А теперь пусти меня…

Тито открыл дверь темницы как раз в тот момент, как Дрейк отпустил Пэйтон. Девушка проворно вскочила на ноги, пытаясь привести в порядок свою одежду. К счастью, стражник смотрел только на свои руки, которые сжимали кусок какой-то жирный пищи.

— Эй, Хилл, — окликнул он Пэйтон, что-то пережевывая. — Т’я там кок обыскался.

Хилл — Иеремия Хилл — именно под этим именем ее знала команда. Вместо ответа девушка подняла с пола пустую чашку и миску, которые принесла Дрейку еще в прошлый раз.

— Иду, — сказала она, глядя в пол.

— Давай поспешай, — бросил гигант, всё еще что-то пережевывая. — Там печь в шрапнель разлетелась. Вот дюжину якорей мне в пузо — какая-то гнида с «Мэри Би» туда чуток пороху киданула. В жисть такого не видал. Весь камбуз в пудинге. — Он сглотнул, а затем поднял руку, в которой держал еду, и снова откусил кусок. По бороде его потек жир. — Ежли хочешь схарчить чё-нить на ужин, не рассусоливай, а то там щас все влет разойдется.

— Точно. Спасибо, Тито, — Пэйтон встала и, снова стараясь не смотреть на Коннора, вышла из темницы.

Глядя, как она уходит, Дрейк гадал, как кто-либо вообще мог принять ее — даже в таких мешковатых штанах — за мальчишку. Ему казалось, что каждое движение Пэйтон вопит о ее женственности. Тот факт, что эта женственность всегда была в Пэйтон, а он до недавнего времени не замечал этого, только усиливал досаду Коннора. Теперь все, о чем он мог думать, — что произойдет, когда — а Дрейк знал, что это был лишь вопрос времени, — тайна Пэйтон будет раскрыта. Он был уверен, что не вынесет это. И никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым.

Коннор Дрейк не привык к беспомощности. Более того, она была ему совершенно чужда. Однако сидя в трюме, весь остаток ночи он думал о том, что беспомощность — это то ощущение, с которым теперь ему придется свыкнуться. По крайней мере, пока Дрейк прикован цепями к стене.

И до тех пор, пока Пэйтон Диксон оставалась на борту этого корабля.

Глава 18

Ну и ладно, и пошел он к черту. Кем он себя возомнил, что отдает ей приказы, как своему боцману?

Утром следующего дня Пэйтон драила пол камбуза, испытывая едва ли не радость от того, что устроенный ею взрыв разбросал кусочки галет по всему полубаку. Ей нужно было чем-нибудь заняться, чтобы не думать о Дрейке.

Не сказать, чтобы это помогало. Отдраивая пол, она снова и снова перебирала в уме волнующие вчерашние события.

Он что, думал, ей это легко далось? Ничуть не бывало. Особенно трудно было убедить Кларенса позволить ей носить еду пленнику. Она в полном смысле слова изводила кока днями напролет. В конце концов тот изменил свое мнение, но не благодаря усилиям Пэйтон. Просто после того как «Ребекка» приняла на борт команду «Мэри Би», когда пушки «Амазонки» уничтожили их корабль, запасов еды осталось так мало, что Кларенс больше не осмеливался покинуть камбуз из опасения, что всё съестное украдут. Еду капитану Пэйтон приходилось носить под вооруженным конвоем, на глазах у всей команды, члены которой пускали слюни при виде тарелок у нее в руках.

Из всех троих — Дрейка, Бекки Уитби и Пэйтон, — последняя считала свою судьбу наиболее тяжкой. Что ни говори, а Дрейку было не так уж и плохо в своем одиночном заключении. Бекки Уитби разместилась в роскошной каюте на корме, которую Пэйтон видела собственными глазами в первое же утро, принеся капитану завтрак.

Да, из всех троих меньше всего повезло Пэйтон, которая надрывалась с момент своего появления на корабле: чистила картошку, нарезала сельдерей и варила свинину.

Так можно ли винить ее за то, что она урвала свою крошечку счастья на коленях у Дрейка?

Она не понимала, что его так расстроило. Очень маловероятно, что ее раскроют. И по правде сказать, до сегодня ее временное пребывание на борту «Ребекки» не отличалось от плавания на кораблях братьев. Только теперь Пэйтон выполняла в основном физическую работу, — прежде от Пэй требовалось лишь правильно назвать румбы по компасу, — и у нее не было койки на корме. Если начистоту, то собственной койки у нее здесь вообще не было, потому что полубак «Ребекки» заполонили члены команды «Мэри Би». Пэйтон пришлось стащить одеяло и устроиться внизу, как можно ближе к каюте, в которой заперли Дрейка. Толстые стены не давали им поговорить, но ее успокаивало то, что он всего в нескольких футах от нее.

Так чего он беспокоился? Она понятия не имела. Да что она вообще понимала в мужчинах? Пэйтон начала сознавать, что не знала почти ничего.

Вот зачем, например, мужчина захочет жениться на женщине, которая, по его мнению, носит ребенка его брата? Дрейк говорил о своем долге, но Пэйтон подозревала, что будь Бекки Уитби страшненькой, он, вероятно, нашел бы другой способ исполнить свой долг, не беря в жены мать ребенка своего усопшего брата.

И оверштаг^[46] Дрейка, что, дескать, если бы Пэйтон хотя бы попыталась вести себя как женщина, то он бы не поддался чарам мисс Уитби с такой легкостью… Это ранило Пэй куда сильней, чем мог себе представить Дрейк. Почему он не заметил ее истинную сущность под грубоватыми манерами, которые она переняла у братьев? Почти двадцать лет она вела себя, как все в ее окружении, осознав, что для девушки подобное поведение неприлично, только тогда, когда один из ее братьев женился, и Пэйтон впервые почувствовала на себе женское влияние.

Но всё же это не объясняет поведение Дрейка в каюте. Пэйтон начинала думать, что этому нет разумного объяснения.

Мужчины. У них что-то с головой.

Вот, к примеру, то смехотворное обещание, которое он заставил ее дать. Милостивый Боже, он же не думает, что она его сдержит? Покинуть судно без него? Нет, черт возьми.

Конечно, со стороны Дрейка было очень благородно было приказать ей покинуть корабль. Наверное, если бы ее чувства к нему не были бы такими сильными, то она бы так и сделала. А может быть и нет. Только малодушный трус бросил бы своего товарища по команде и спасал бы свою шкуру. Неужели Дрейк хотел, чтобы она повела себя как трусиха? Пэйтон не сделает ничего подобного, ведь она же Диксон. Ей нужно быть достойной своего имени. Она ни за что не бросит никого: ни юнгу, ни жалкую корабельную собачонку.

Не оставит даже Бекки Уитби.

По крайней мере, она уверяла себя в этом до того, как узнала, какого рода отношения у мисс Уитби с капитаном Лафоном. Пэйтон вспомнила, как впервые отнесла капитану завтрак, как нервничала из-за того, что увидит за дверью полубака. Она видела, как Бекки Уитби отвели туда, и больше та не выходила. Что если, открыв дверь, она увидит окровавленный труп?

Но когда она нерешительно постучалась, дверь открылась, и на Пэйтон нахлынуло облегчение. Бекки Уитби она не заметила, а мужчина перед ней не внушал особого ужаса.

«И это грозный капитан Люсьен Лафон? — подумала она тогда про себя. — Тот самый Француз, одно лишь упоминание имени которого в Кингстоне или в Гаване заставляло мужчин хвататься за шпаги?» Его внешность вполне соответствовала его славе. По мнению Пэйтон, этот человек был достаточно рослым, чтобы наводить страх на свою команду, состоявшую из мужчин среднего роста или ниже. И одевался он определенно щеголевато, как и другие виденные ею пираты, которые, в отличие от наемников, обладали чувством стиля. Он был одет в бархатный китель вызывающего бирюзового оттенка, и рубашку с кружевными манжетами, которые почти скрывали кисть, а пальцы были унизаны кольцами.

Но на вид он не внушал такого страха, как, судя по слухам, самый знаменитый из всех пиратов, Черная Борода. На самом деле, француз был довольно красив со своей копной черных волос, затянутых в хвост, и залихватскими черными усами. Однако сейчас его лицо обострилось от волнения. Очевидно, он сильно из-за чего-то переживал и ходил взад-вперед перед закрытой дверью, которая, как предположила Пэйтон, вела в его личную гостиную.

Она задумалась о том, что сделал капитан с Бекки Уитби. Неужели он, как бы наверняка поступила сама Пэйтон, выкинул противную мисс Уитби за борт, не в силах вынести ее нытья по ночам? Или она, испугавшись, закрылась в той комнате? Пиратам, ничего не стоило изнасиловать женщину, попади она к ним в лапы. Но Пэйтон посчитала, что Люсьен Лафон, во всяком случае, попытался бы притвориться джентльменом. И он явно волновался из-за того, кто находился за этой дверью. И когда через несколько минут после Пэйтон в каюту заглянул корабельный врач, капитан без промедлений обратился к нему:

— Вы можете облегчить ее пребывание на борту? — спросил он с легким французским акцентом, явно находясь на грани отчаяния. — А как же лауданум?

— Но сэр, не забывайте о ребенке! — воскликнул врач.

— К чертям ребенка! — взорвался капитан. — Я не могу вынести ее страданий!

Врач покачал головой.

— Сэр, вы же не можете так думать на самом деле. Вы же не хотите, чтобы я рискнул жизнью вашего ребенка лишь потому, что его мать страдает от легкой формы морской болезни…

— Люсьен? — голос, раздавшийся из-за обитой шелком двери, был слаб, но, тем не менее, подействовал на пирата-капитана как удар тока. Люсьен тут же бросился к двери и распахнул ее.

— Да, любовь моя?

Пэйтон мельком заметила, как девушка с лицом в форме сердечка едва оторвала голову от подлокотника покрытого атласом дивана.

— Это мистер Дженкинс? — спросил знакомый голос.

— Да, мадам. — Хирург поспешно зашел в комнату вслед за Французом, а потом Пэйтон уже не могла рассмотреть страдающую леди за закрывающими обзор широкими мужскими спинами.

Однако ей и не надо было снова видеть эту женщину, чтобы понять, кто она такая. Пэйтон знала этот голос также хорошо, как свой собственный. Ярко рыжие волосы, рассыпавшиеся по подлокотнику дивана, только подтвердили ее догадку.

И тогда Пэйтон все поняла. Она была на борту «Ребекки». Ну конечно.

Всё время ответ лежал у нее под носом, но дошло только сейчас. Неужели она всегда была такой глупой, или стала только теперь, по уши влюбившись в Коннора Дрейка?

Бекки Уитби, которую она, Пэйтон, видела с сэром Маркусом Тайлером утром в день свадьбы с Дрейком, была любовницей пирата Люсьена Лафона, чьи нападения на корабли Диксона, по слухам, финансировались их главным конкурентом, «Тайлер и Тайлер Шиппинг».

Пэйтон не поверила рассказу Бекки в кабинете викария и посчитала полной ерундой то, что сэр Маркус хотел наложить лапу на карту Дрейка. А если она говорила правду? Конечно, Бекки солгала о том, что была лишь невинной пешкой во всей этой затее. А вот как раз сведения о том, что сэр Маркус отчаянно желал завладеть этой картой, могли оказаться правдивыми. И это бы объяснило, почему Дрейк все еще заперт внизу, хотя первым порывом французского капитана было разрезать пленника на куски и скормить акулам.

Опустив щетку в холодную морскую воду, которой она мыла палубу, Пэйтон решительно сжала губы. Она собиралась вызволить его отсюда. Она должна это сделать. Будь всё наоборот, Дрейк не бросил бы ее в затруднительном положении, поэтому и Пэйтон не собиралась покидать его.

К тому же всё было не так уж плохо. Ведь они и не в таких передрягах побывали. Пэйтон почти не сомневалась в своей правоте, хотя не могла вспомнить ни одного подобного случая. Ей, в самом деле, надо всего лишь покинуть судно вместе с Дрейком до того, как они причалят в Нассау. Пэйтон понятия не имела, какое будущее уготовил для него Француз, но понимала, что вряд ли Дрейка там ждет что-то хорошее. Так что все просто: ей надо лишь помочь ему сбежать с корабля до того, как они доберутся до Нью-Провиденс.

Разумеется, ему это не понравится. Дрейк всегда был очень требовательным командиром, ожидавшим, что его приказы будут точно исполнены и, не задумываясь, наказывал тех, кто не справлялся с заданием, — если только они не предъявляли ему достаточно веское основание того, почему не выполнили его приказы. Он был требовательным, но справедливым.

Пэйтон подумала, что у нее есть веская причина невыполнения его приказа. Она просто не могла сбежать с корабля. Не могла бросить его. Она не надеялась, что он посчитает это веским основанием, но опять же, что он может с этим поделать? Почти ничего. Он прикован к стене. Что он с ней может сделать?

Она узнала, что именно, как только представилась возможность принести заключенному его ужин, — на этот раз она отвлекла Тито бутылкой виски, украденной из капитанского шкафчика со спиртными напитками, — и проникнуть к Дрейку в камеру. К тому времени, как Пэйтон сумела наконец уйти с камбуза и пробраться в трюм, наступила ночь. Только через минуту ее глаза привыкли к темноте камеры Дрейка. Она и не подумала принести свечу, — в любом случае, руки у нее и так были заняты той едой, которую она сумела украсть с полубака и спрятать под рубашкой, — а сверху, через отверстия в деревянных досках, лился лунный свет… которого было достаточно для того, чтобы Пэйтон увидела: Дрейк, заметив ее, даже не потрудился встать.

Это ее поразило сильнее, чем все, что она видела на борту «Ребекки». В то время, когда они плавали с ее братьями, Дрейк всегда вставал, когда Пэйтон входила в комнату или выходила на палубу. Ее братья поддразнивали его, ведь Пэйтон с босыми ногами и косичками вовсе не напоминала благородную даму, при которой джентльмены демонстрировали свои утонченные манеры. Но Дрейк никогда не обращал на них внимания, всегда вставая при появлении Пэйтон.

Очевидно, сегодня не тот случай. Сейчас он смотрел на нее снизу вверх с того места, где сидел, привалившись к дальней стене и опершись локтями о колени. Поднял голову, увидел ее и отвернулся.

Да провались оно всё пропадом! Она понанесла ему еды, которую с таким трудом достала: фрукты, хлеб, не говоря уже о нескольких полосках солонины, прикосновение которых к ее голому животу было весьма неприятным, — а у него еще хватило наглости выказывать подобное пренебрежение по отношению к ней, Пэйтон! Не то, чтобы ее волновало то, что он не встал. Но Дрейк мог бы хотя бы поприветствовать ее…

И тут ей пришло в голову, что он, наверное, болен!

Боже милостивый! Вот оно что! Подлые ублюдки! Что они с ним сотворили? Да она им всем глотки перегрызет.

Вбежав в камеру, Пэйтон опустилась на колени рядом с Дрейком, не замечая, как фрукты и булочки выпали из-под ее рубашки и покатились по полу из твердой древесины.

— Дрейк, — вскрикнула она срывающимся, севшим голосом. — Ты в порядке? Что они с тобой сделали?

Он повернулся к ней лицом, но впервые взгляд его серебристых глаз не взволновал ее. Пэйтон была слишком занята поиском ран, чтобы заметить, как он смотрит на нее. «Неужели они били его? Может даже хлыстом?» — мелькало у нее в мыслях. Даже при тусклом лунном свете Пэйтон видела, что Дрейк выглядел не лучшим образом: его брюки, прежде желтовато-коричневого цвета, теперь выцвели и стали серыми, с двумя одинаковыми прорехами, через которые выпирали его загорелые колени. Дрейк уже давно лишился камзола и жилета — Пэйтон, вроде как, видела их на первом помощнике Француза в придачу к начищенным до блеска ботфортам Дрейка. На пленнике остались лишь брюки и льняная рубашка, когда-то белая и целая, а сейчас серая и разорванная прямо посередине, она открывала его грудь и крепкий мускулистый живот.

И хотя одет он был, вопреки обыкновению, не с иголочки, Пэйтон, осмотрев его, не увидела никаких ран. В действительности, для человека, питавшегося последний месяц только кашей и водой, он выглядел неплохо. Даже отросшие борода и усы не скрывали его красоты, лишь подчеркивая аристократичные черты его лица. Пэйтон даже пожалела, что мисс Уитби стала любовницей другого человека. Бекки и Дрейк составили бы прекрасную пару.

И так как последний продолжал молча смотреть на Пэйтон, той пришла на ум ужасная мысль. Она потянулась и схватила его за плечи.

— Дрейк! — закричала она. — Они отрезали тебе язык?

Затем его верхняя губа, которой Пэйтон любовалась мгновением раньше, поскольку ее не портили даже рыжеватые усы, скривилась:

— Нет, — ответил он голосом настолько низким, что звук его напоминал гортанное рычание. — Разумеется, нет, Пэйтон, и почему ты все еще здесь? Мне казалось, что я приказал тебе убираться с этого корабля.

Она моргнула.

— Ты говоришь…. Ты не ранен?

— Конечно, нет. Но если ты сейчас же не уберешься отсюда, я устрою тебе такую трепку…

Он сделал вид, что бросается к ней, но Пэйтон попятилась на четвереньках, как краб. Оказавшись на безопасном от него расстоянии, где он не мог достать из-за удерживающих его цепей, она села и молча, потрясенно смотрела на него расширившимися глазами.

Он поднялся, но вовсе не по велению джентльменского долга. Нет, он пытался добраться до нее, чтобы, без сомнения, выполнить обещание и хорошенько ее отшлепать. Он издавал ужасные хрипящие звуки, безуспешно пытаясь разорвать цепи. Пэйтон редко видела, чтобы Дрейк выходил из себя, — и никогда еще он не терял самообладание из ее поступка, — поэтому она следила за ним, испытывая одновременно ужас и восхищение. Она не раз доводила до белого кипения своих братьев, — особенно Росса, — но никогда еще никто из них не впадал в такую ярость.

Какое-то время она наблюдала за беснующимся Дрейком. Он порывисто ругался такими словами, от которых у благовоспитанной молодой леди уши бы запылали. Но Пэйтон слышала подобные проклятия ежедневно и иногда сама так выражалась, когда ее провоцировали. Время от времени она смотрела на дверь корабельного карцера. Она закрыла ее за собой, но это не означало, что никто на корабле не услышит его голос. Им можно было не волноваться о Тито, но не у всех была слабость к бутылке, и кто-то мог бы поддаться любопытству и посмотреть, что происходит.

Пэйтон решила, что пора бы его заткнуть, — если бы только она могла воззвать к его разуму, — но девушка понятия не имела, как это сделать, не приближаясь к нему. Вспомнив о том, как он тряс ее накануне, Пэйтон не собиралась позволять ему схватить ее огромными руками. Она попыталась вспомнить, что делала Джорджиана, когда Росс вот так выходил из себя. Кажется, та плакала.

Слезы? Ей придется заплакать?

О, Боже. Когда же придет конец ее злоключениям?

Притянув колени к груди, Пэйтон постаралась издать что-то, напоминающее рыдание, немного подергивая плечами, хлюпая носом и изредка посматривая на Дрейка. Тот ничего не замечал. Вместо этого он старался оторвать одну из цепей от железного основания, прикрепленного к стене.

Пэйтон с отвращением подумала, что придется заплакать погромче, поэтому она всхлипнула, и затем поспешно опустила голову, как только Дрейк наконец-то посмотрел в ее сторону.

— Пэйтон? — По его голосу нельзя было сказать, что он встревожился так, как делал всякий раз Росс, когда Джорджиана плакала. Дрейк же смотрел на Пэйтон с подозрением.

Пошло оно всё к черту. Неужели придется заплакать по-настоящему? Пэйтон попыталась подумать о чем-то грустном. Ее покойная мать. Нет, в этом нет ничего печального. Та умерла, когда Пэйтон было всего несколько часов от роду. В отличие от братьев, которые иногда вздыхали и смотрели куда-то вдаль всякий раз, когда сэр Генри говорил о матери, Пэйтон ее не знала. Что еще? Мэйлинг оставила ее и вернулась к своей семье. Но в этом тоже ничего печального нет. Мэйлинг была так счастлива. «Константа»? Ее семья не дала ей единственное, что она когда-либо желала? Нет, тоже не то. Хорошего в этом мало, но сейчас есть дела поважнее.

Дрейк. Что же этот Француз с ним сделает? Пэйтон переживала об этом вот уже несколько недель. Если что-то случится с Дрейком, зачем…

И у нее сразу, как по волшебству, потекли слезы. Пэйтон так удивилась этому, что чуть было не перестала плакать. Но вспомнив о своей цели, расслабилась и издала по-настоящему выворачивающее душу рыдание. Господи, а плакать… не так уж… и плохо…

Исподтишка посмотрев на Дрейка, которого она едва видела за пеленой слез, Пэйтон заметила, что он смотрит на нее с изумленным выражением лица. Хорошо. Она снова прикрыла лицо руками. Плач в самом деле оказался весьма действенной затеей. Следовало бы подумать об этом раньше.

— Пэйтон.

Девушка услышала грохот цепей, а потом звук двойного удара. Подняв голову, она увидела, что Дрейк опустился на колени. Даже с такого расстояния, съежившись и находясь вне его досягаемости, Пэйтон увидела, что Дрейк успокоился, его гнев был позабыт, — по крайней мере, сейчас, — из-за ее слез.

— Пэйтон, с тобой все в порядке? — с нежностью и беспокойством спросил Дрейк, отбросив все подозрения. — Милая, что-то случилось? Кто-то тебя обидел?

Милая. Он назвал ее милой. Так Дрейк называл ее прежде. А однажды он обратился к ней «сладкая моя». Какие замечательные слова срывались иногда с его уст! Пэйтон еще раз всхлипнула, на этот раз от радости.

— Пэйтон.

Боже, как же сильно его голос, произносящий ее имя, волновал ее! Она никогда прежде не замечала, чтобы от этих двух слогов, сорвавшихся с его губ, сказанных этим низким голосом, по ее спине бегали мурашки. Пэй едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться вместо того, чтобы плакать.

И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Голой лодыжкой она ощутила прикосновение чего-то теплого и мягкого.

Пэйтон резко подняла голову, думая, что в трюм могли попасть крысы. Увидев же, что это вовсе не крысы, а Дрейк, вытянувший руку настолько далеко, насколько позволяли кандалы, достал до ее правой ноги, заключенной в слишком тесный ей ботинок с пряжкой, который она давным-давно одолжила у юнги с корабля «Амазонки».

Пэйтон, моргнув, посмотрела на его руку, кажущуюся такой большой и смуглой на коже ее стройной щиколотки. Если бы эта рука, — такая пугающе мужественная, с золотистыми волосками, густо покрывающими загорелую кожу; такая внушительная по размеру и силе, — принадлежала кому-то другому, Пэйтон выхватила бы нож, украденный с камбуза, и со всей силы пронзила бы ее клинком.

Но эта рука принадлежала не кому-нибудь, а Дрейку.

Подняв глаза, Пэйтон увидела, что Дрейк пристально смотрит на нее.

Через мгновение она бросилась к нему. Несмотря на хрупкую фигуру, Пэйтон так стремительно врезалась в Дрейка, что тот повалился на спину. Он не успел ничего сделать, — а Пэйтон была уверена, что Дрейк мог бы постараться оттолкнуть ее прочь, — как девушка уселась на него верхом, как и накануне, и быстро прижалась так, что чувствовала своим сердцем биение его сердца, а лицо ее находилось лишь в нескольких дюймах от его лица.

— Может, попробуем еще разок? — затаив дыхание, спросила Пэйтон. — То, чем мы занимались вчера? Только на сей раз без брюк?

Даже в тусклом лунном свете она заметила, как Дрейк стиснул зубы, и поняла, что это не сулит ничего хорошего.

— Нет, — процедил он. — Не здесь, Пэйтон…

Без всяких сомнений, он уже придумал некий романтический план по лишению ее невинности. Это чрезвычайно льстило Пэйтон. На самом деле очень льстило. Но с этим своим планом Дрейк припоздал. Девушка уже чувствовала, как его плоть твердеет под ней.

Может это и не так уж романтично, но это все, что у них есть. Возможно, это все, что у них когда-либо будет.

Склонив голову, она коснулась его губ своими. Всего лишь раз. Его руки, отягощенные цепями, дернулись, но сам Дрейк не шевелился, уставившись в потолок с непроницаемым лицом. Она снова прикоснулась к его губам.

— Пэйтон, — предостерегающе сказал он. Теперь его голос стал похож на рычание, которое раскатисто звучало глубоко внутри него.

Она не обратила на Конора никакого внимания. Пэйтон знала, что если бы он действительно хотел ее остановить, то ему не помешали бы цепи. Дрейк был в два раза больше нее, поэтому даже в кандалах он мог бы легко сбросить ее с себя. Но он этого не сделал.

Она снова прикоснулась своими губами к его рту.

В этот раз он ответил на ее поцелуй и почти безжалостно произнес:

— Будь по-твоему. Ладно. Раз ты так хочешь…

А потом поднял руки, сжал ее плечи и притянул к себе вниз, впиваясь ртом в ее губы.

Глава 19

Его поцелуй не причинил ей боли. Дрейк мог сделать вид, что хочет этого, однако он был слишком джентльменом, чтобы сделать больно женщине. И конечно, как только Пэйтон выразила недовольство — внезапностью его действий, но никак не жестокостью — он тотчас ослабил хватку. Однако и полностью из объятий не выпустил. Для этого стало уже слишком поздно. Теперь-то он ни за что не позволит ей сбежать. Только не сейчас.

Не то чтобы Пэйтон этого хотелось. О нет, хотела она — по сути, единственное, чего она всегда жаждала всей душой — оказаться настолько близко к сердцу этого мужчины, насколько это вообще было возможно. И вот теперь она наконец преуспела в этом. Сейчас Пэй с радостным изумлением слушала, как в груди Коннора гулко громыхает сердце, и не могла поверить, что причиной этому является она сама. «Неужели из-за меня оно так отчаянно бьется?!». Через пару секунд это — столь невероятное — предположение получило свое подтверждение, когда Пэйтон ощутила настойчивую твердость его возбуждения, тычущуюся в нее через два слоя ткани их брюк. «И это тоже из-за меня», — с удовлетворением подумала она.

От поцелуев Коннора кружилась голова. Его язык осторожно проник в её рот. И останавливаться на этом Дрейк явно не собирался. Пэй была ошеломлена, когда, вдохновленная звуком, исторгнутым из его горла — чем-то средним между стоном и вздохом — нерешительно ответила на его поцелуй и их языки переплелись, а Коннор внезапно оторвался от ее губ и стал прокладывать вниз по ее шее цепочку жадных, обжигающих поцелуев… впрочем, не настолько ошеломлена, чтобы не подставить горло и пропустить хоть одну из его пламенных ласк. Вконец одурманенная этой сладкой пыткой, Пэйтон лишь смутно осознавала, что руки Дрейка уже уверенно скользят по ее телу, лаская сквозь ткань. Ну, или, по крайней мере, она не отдавала себе в этом отчет, пока не ощутила прикосновение его пальцев к своей обнаженной коже, поняв, что он снова весьма умело расправился с завязками на ее рубашке.

У Пэйтон перехватило дыхание, когда её груди накрыли его большие, умелые руки. Она не раз видела, на что они способны, знала силу, таящуюся в мозолистых пальцах. Она удивлялась бесконечной нежности его прикосновений… особенно теперь, познав на себе обжигающий огонь его поцелуев, и понимая, насколько сильно он, должно быть, ждал этого момента. Разве это можно было не заметить по его прерывистому дыханию и тяжело громыхающему сердцу? И то, что Дрейк мог держать свою страсть в узде, помня, что у нее это впервые, и продвигаясь вперед медленно и терпеливо, лишь усиливало уверенность Пэйтон в том, что именно этот мужчина был предназначен ей свыше.

Однако стоило его ладоням задеть чувствительные соски, как она позабыла о своем восхищении его сдержанностью. Вместо этого ее тело подалось вперед. Ей показалось, что под его пальцами ее груди груди разбухли, заполняя чаши ладоней. В то же время бедра Пэйтон, по-прежнему сидящей верхом на Дрейке, разошлись еще шире, и она ощутила, как твердый стержень его возбуждения уткнулся в нее. Она понимала, что подобное ощущение должно было бы напугать ее, как и любую должным образом воспитанную, благочестивую девушку. Но как показали вчерашние события, вопреки всем усилиям Джорджианы, Пэйтон к их числу явно не относилась. Как только девушка почувствовала, что Дрейк вжался в нее сильнее, ее бедра сами собой начали двигаться в древнем танце, который был столь же бесстыдным, сколь и естественным.

Дрейк под ней издал странный звук, который показался Пэйтон стоном боли. Она замерла, испугавшись, не повредила ли ему что… а потом задохнулась, когда весьма далекий от страданий, Дрейк, приподняв голову, выразил свою признательность за проявленный пыл, обхватив губами один из заострившихся сосков и окутав его горячим, влажным жаром своего рта. И вот тогда-то Пэйтон, наконец, поняла, отчего же он стонал. Не от боли. От невыносимого, мучительного наслаждения. Жаркие волны которого прокатывались по всему ее телу, пока он посасывал сначала одну, а потом вторую тугую, вздернутую кверху грудь.

И в то время как рот Дрейка беспощадно терзал ее нежную плоть выше талии, вознося Пэйтон к головокружительным высотам блаженства, его умелые пальцы пошли на абордаж снизу. Пока Пэйтон не слишком хорошо осознавала, что он делает, Дрейк расстегнул ей штаны. Она была полностью открыта ему, хотя и не осознавала этого до тех пор, пока его пальцы не коснулись шелковистых завитков меж ее бедер. От этого легчайшего, изучающего прикосновения, ее глаза, до сего момента скрытые за полуопущенными, отяжелевшими от любовной неги, веками, распахнулись. Пэйтон была потрясена зрелищем, открывшимся ей в лунном свете: его длинные смуглые пальцы лежащие поверх нежного холмика мягких каштановых завитков, скрывавшими ее самое сокровенное местечко. Пэйтон понятия не имела, что именно проделывали его пальцы, но она представить себе не могла, что это может доставлять такое удовольствие — когда ее так поглаживают, ласкают, заполняют. То, что Коннор делал с ней, несомненно было неприличным, просто обязано было быть таковым…

Видимо поэтому все происходящее ей так и нравилось.

Едва открыв глаза, Пэйтон закрыла их снова, полностью затерявшись в чарующих ощущениях, которые Дрейк вызывал в ней своими искусными, ловкими пальцами. Она понимала, что может остановить его сейчас — до того как станет слишком поздно. Для этого надо было лишь схватить его запястье и отвести руку. И наверняка Джорджиана хотела бы, чтобы Пэйтон так и поступила.

Но вместо того, чтобы сомкнуть свои пальцы на руке Дрейка, девушка накрыла ими вжимавшуюся в нее каменно-твердую выпуклость спереди его штанов. Позволит ли Дрейк на этот раз, — мучилась она вопросом, — прикоснуться к нему тем самым способом, каким сейчас он трогал ее? Жаждет ли Дрейк ее прикосновений столь же безумно, как жаждала она его?

Ответы на ее вопросы не заставили себя ждать. Даже притом, что она лишь слегка провела кончиками пальцев по его возбужденной плоти, Дрейк отозвался так стремительно, будто она коснулась его не рукой, а каленым железом. Мгновенно выпустив изо рта сосок, он впился в ее губы неистовым, властным поцелуем. А затем, прежде чем Пэйтон успела сообразить, что происходит, он отстранился от нее, и штуковина, несколько секунд назад скрытая под тканью, оказалась обнаженной и опалила нежную кожу внутренней поверхности ее бедра.

Обнаженной и в некоторой степени пугающей своим размером.

Дрейк посмотрел Пэйтон в глаза. Его загорелая грудь бурно вздымалась и опадала, он дышал так тяжело и прерывисто, будто только что пробежал милю, и все же слова, которые он умудрился произнести хриплым шепотом, показали, что в данный момент Дрейк беспокоился лишь о ней:

— Я не хочу делать тебе больно.

Пэйтон не знала, что изменчивый свет луны, погрузивший Дрейка в тень, осветил ее лицо, позволив ему увидеть внезапную панику в ее глазах. Она не знала, что грубая щетина, натерла и исколола ей кожу, отчего ее подбородок и шея покраснели. Пэйтон, в отличие от Дрейка, не знала, что от страсти она была более влажной, более готовой, чем любая из женщин, с которыми ему когда-либо доводилось делить постель. Она знала только то, что, несмотря на его очевидные потребности, все его мысли были лишь о ней. От этого — от заботливой сдержанности, которую Дрейк проявлял в отношении Пэйтон — девушку захлестнуло волной любви такой же мощной, как и ее страсть у нему.

— Я знаю, — тихо произнесла Пэйтон, неожиданно засмущавшись. По выражению его лица Пэй поняла, что ей не нужно убеждать его, и она выразила свои мысли тем самым способом, каким уже воспользовалась тогда, чуть раньше: ее тело подалось вперед — и ответило за нее. Не до конца осознавая, что она делает, девушка чуть шевельнула бедрами, и этого оказалось достаточно, чтобы головка его твердого древка протолкнулась во влажную расщелину. Дрейк, невольно замерев, с мгновение изумленно смотрел на нее, и хотя его глаза сейчас были скрыты тенью, теперь они больше не походили на расплавленное серебро, где-то на краю сознания отметила Пэйтон, а были такими же черными, как море перед штормом.

Пэйтон снова качнула бедрами, вобрав еще чуть-чуть, мучимая любопытством, сколько же еще дюймов его плоти она сможет вместить в себя. Вряд ли много, размышляла она. Ведь Дрейк был весьма крупным мужчиной, а она была такой миниатюрной…

И самообладание Дрейка разлетелось вдребезги. Вся та сдержанность, которая столь восхищала Пэйтон, исчезла быстрее, чем её сердце успело сделать хоть один удар. Дрейк стремительно вонзился вглубь, полностью погрузившись в этот умопомрачительно тесный, влажный жар, куда он стремился столь давно, что с тех пор, казалось, минула целая вечность…

Ругательство, вырвавшееся при этом у Пэйтон, было сочным, и как нельзя лучше подходило моменту. Но, к сожалению, оригинальность реплики не произвела никакого впечатления на Дрейка, который был настолько обеспокоен самочувствием девушки, что после первого же толчка насторожено остановился.

— Милая, с тобой всё хорошо? — спросил он, хотя получилось это у него довольно невнятно.

Прислушавшись к своему телу, Пэйтон сочла, что если не считать самой первой вспышки боли, в дальнейшем ощущения может были и не самыми замечательными, но болезненными их тоже назвать было нельзя. Она уперлась руками в грудь Дрейка, крепче сжала бедрами, лишив его тем самым возможности двигаться, и неожиданно для себя поняла: то, что она чувствовала, было удивительно схоже с тем, что она испытала днем ранее… только сейчас все было гораздо приятнее.

— Пэйтон? — переспросил Дрейк, и хотя теперь говорил он более разборчиво, терпения в его голосе поубавилось. Его кандалы гулко загремели, когда он слегка встряхнул её.

— Пэйтон? С тобой все в порядке?

— Тссс… — сказала она и чуть качнула бедрами.

Дрейк резко откинул голову, ударившись при этом о дощатый настил, и застонал. Но Пэйтон даже внимания на это не обратила. Сейчас её занимало то, что она вообще больше не ощущала боли. Она чувствовала только страстное желание вжаться в Дрейка так сильно, насколько это вообще было возможно.

Вскоре это желание превратилось во всепоглощающую жажду. Вцепившись в любимого, Пэйтон двигала бедрами, смутно осознавая, что Дрейк ей что-то говорит. Но она понятия не имела, что именно. В какой-то момент, когда Пэй в очередной раз опустилась на него, — она была практически уверена в этом, — он сказал, что любит ее.

Затем Дрейк начал двигаться вместе с ней, крепко сжав своими большими ладонями ее ягодицы не столько в попытке направлять, сколько пытаясь остаться внутри…

Пэйтон ощущала себя так, словно ее несет стремительный поток, кружа в водоворотах страсти, лишая сил, затягивая все глубже и глубже, а потом яростной и греховно-сладостной волной наслаждения, обрушивается на нее, омывая блаженной истомой от макушки до пяток. И вот она уже будто не плывет по морю. Она словно парит меж небом и волнами, сверкая, подобно яркому солнечному свету. Пэй выкрикнула его имя, внезапно осознав, что просто не может улететь без него.

Когда Пэйтон пришла в себя, она обнаружила, что, задыхаясь и совершенно обессилев, до сих пор судорожно цепляется за обнаженные плечи Дрейка. Однако Дрейк этого не замечал, все еще пребывая там, откуда она только что возвратилась. Об этом Пэй могла судить по выражению его лица, плотно закрытым глазам и напряженной линии губ, сомкнутых как от боли. И по той силе, с которой Коннор вторгался в нее — с каждым разом все жестче и жестче, пока Пэй не уверовала, что он сейчас порвет ее надвое… но это ее не беспокоило.

И вот, сделав завершающий яростный толчок, Дрейк на мгновение замер на грани, а затем черты его лица разгладились, стирая отпечаток прожитых лет и сделав его еще красивее, чем прежде, и если бы Пэйтон уже не любила его всем сердцем, то влюбилась бы в него сейчас.

Потом он затих, приходя в себя, и казалось, исчерпал последние силы, как и сама Пэйтон, парой мгновений до него. Так они и лежали, по-прежнему не размыкая объятий и переводя дыхание, в темноте корабельного карцера, служившего Дрейку узилищем.

Затем Дрейк приподнял голову и, убрав рассыпавшиеся в беспорядке влажные пряди с лица Пэйтон, немного смущенно спросил:

— Ты в порядке? Я не… Я ведь не причинил тебе боли?

Пэйтон тщательно обдумала его вопрос. И пришла к выводу, что какая-то крохотная часть её существа охвачена ужасом от того, что с ней действительно «всё в порядке». Ну, говоря откровенно, на самом-то деле она чувствовала себя гораздо лучше, чем просто «в порядке». По сути еще ни разу в жизни Пэйтон не чувствовала себя настолько замечательно.

Однако она сознавала, что это было совсем не то, что ей следовало чувствовать. Она полагала, после утраты девственности ей было положено страдать от ужасной боли и истекать кровью. И Пэйтон теперь сильно подозревала, что с ее девственностью что-то было не так, поскольку, хоть девушка и ощутила острую боль, когда Дрейк впервые вошел в нее — словно гигантский волнорез, разбивающий морские волны, — но эта боль была настолько мимолетной, что почти сразу же утихла. Она просто была обязана испытать больше неприятных ощущений — не считая ее первоначального страха, что Дрейк для нее слишком велик. Что это за леди, которая потеряв девственность, не испытала безумной боли?

Ну, по-видимому, одна лишь достопочтенная мисс Пэйтон Диксон. Большего доказательства тому, что как леди она является жалкой неудачницей, и придумать было сложно. Теперь нет никаких сомнений в том, что она, должно быть, сама, и не меньше тысячи раз, повредила девственную плеву, когда, следуя указаниям Мэй-Линг, помещала внутрь себя кусочки морской губки во время ежемесячных недомоганий. Это просто ужасно.

— Все хорошо, — горестно вздохнула она.

Дрейк смерил девушку встревоженным взглядом:

— Да ну? А звучит как-то не очень.

— Я просто полагала… ну, я думала, что крови будет больше.

— О?! — выдохнул он с огромным облегчением — вот только Пэйтон не была уверена, что стало тому причиной: то, что у нее почти не было крови, или то, что он выказал себя умелым любовником, возведя её на вершину наслаждения. — Не нужно так переживать. Я вовсе не хочу, чтобы тебе было плохо.

— Ну да… Понимаю, конечно — уныло протянула Пэйтон. — Однако живи мы в менее цивилизованные времена, ты был бы обязан предъявить своим родным простынь со следами моей девственной крови, чтобы доказать им, что я была непорочна до того как оказалась в твоей постели.

— Сильно сомневаюсь, — с некоторой иронией возразил Дрейк, — что в том невероятном случае, если нам удастся выбраться отсюда живыми, кого-либо из моих родственников — в особенности мою бабулю — будут интересовать доказательства твоей невинности.

— И всё же, это как-то огорчает… Девушка ведь теряет девственность лишь раз в жизни и…

— И ей хотелось бы, чтобы всё прошло настолько драматично, насколько это вообще возможно?

— Что-то вроде того. Просто было бы неплохо, будь крови чуть побольше.

Дрейк чувствовал себя последним негодяем. Он похитил у нее то, на что у него не было никаких прав. К тому же сделал это, отлично сознавая, насколько бесчестно поступает. Он поклялся себе, что если ему повезет еще раз заняться любовью с Пэйтон Диксон, то он сделает это в постели, а еще лучше — на их брачном ложе. А если с постелью ничего не получится, то по крайней мере, надеялся, что в достаточной мере будет владеть собой, чтобы больше ее не пугать.

И хотя Коннор полагал, что она получила удовольствие от их любовных ласк, он корил себя за то, что набросился на Пэйтон как дикий зверь — вопреки своим клятвам, что этого не сделает. И неважно, что она была сверху…

Но вот скажите, как бы он сумел сдержаться? Ведь у него еще никогда не было женщины, которая отдавалась бы ему целиком с такой готовностью и страстью. А потому в то же мгновение, когда боль и страх в её ореховых глазах сменились радостным изумлением — он пропал. После этого Дрейк уже был не в состоянии остановиться — особенно когда, полностью погрузившись в неё, обнаружил меж стройных ножек Пэйтон Диксон свой собственный рай на земле — самое тугое и тесное, влажное и жаркое место, которое мог только себе вообразить.

Но, невзирая на это, он обязан был сохранить самообладание. В конце концов, он ведь не какой-то безусый юнец, впервые попавший в спальню леди. Однако же он взял Пэй как дикарь, без следа нежности — и ее невинность, черт подери!

Неважно, что она производила впечатление полностью удовлетворенной, и единственное, о чем сожалела — с ее слов, единственное — о неприлично малом количестве девственной крови, он ее грязно использовал. Как бы то ни было, он должен отблагодарить ее.

— Тебе станет легче, — бережно заключив её лицо в свои ладони, начал он, — если я скажу, что люблю тебя?

Сердце Пэйтон пропустило удар.

— Ты что..?

Одна из его золотистых бровей выразительно приподнялась.

— А чему ты так удивляешься?

— Ну, хотя бы тому, что, будучи влюбленной в тебя уже много лет, всегда полагала, что ты этого не замечаешь.

— О! Я заметил, — заверил ее Дрейк, мягко улыбнувшись. — Хотя это и заняло у меня некоторое время, но я все же заметил.

Девушка блаженно улыбнулась, подалась к нему и обхватила руками за шею. Однако чтобы она ни собиралась сказать, это стало неважно, как только позади них послышался противный скрежет проворачивающегося в замке ключа.

Пэйтон тотчас же подалась от него в сторону, и не прошло и секунды, как она была уже на ногах, поспешно приводя в порядок рубаху и брюки, попутно подгоняя Дрейка, требуя делать то же самое, не тратя времени на пререкания.

Дверь распахнулась, и на пороге возник тюремщик. Мужчина повыше приподнял руку со свечой, пытаясь рассмотреть их обоих в темноте отсека.

— Я… ик!.. эт’, - едва ворочая языком и икая наконец выговорил он.

— Говори уже — равнодушно переспросила Пэйтон, неторопливо двигаясь в колеблющихся отсветах слабого огонька свечи. — Чего тебе, Тито?

— Кок з-з’…ик…вёт тебя. — Тито пошатывался, едва держась на ногах. Мужчина был настолько пьян, что пребывал в полубессознательном состоянии, точно потерявшее управление судно, у которого «все три шкота по ветру»^[47]. И почти пустая бутылка, зажатая в одном из его массивных кулаков, ясно показывала почему. — н’…ик…адо зап'р'ть камбуз на ночь.

— Что ж. — Пэйтон отточенным движением поддернула брюки. Дрейк, наблюдая за ее действиями с пола, отметил, что этот жест Пэйтон переняла у своего братца Росса, который частенько таким же манером поддергивал свои бриджи. — Пошли уже.

Тито уставился своими осоловевшими глазами на Дрейка.

— У т’я c этим нет проблем? — спросил он, впрочем, без особого интереса.

— С этим-то? Не, никаких.

Тито согласно кивнул:

— Лады.

Затем, уже не глядя в сторону Дрейка, Тито развернулся, собираясь выйти. Из тени, отбрасываемой этим великаном, Пэйтон одарила Дрейка последним коротким взглядом. Потом тяжелая дверь с глухим стуком захлопнулась за ними, и Коннор снова остался в одиночестве. Единственное, что напоминало о том, что Пэйтон вообще когда-либо приходила сюда, осознал он, была принесенная ею нехитрая снедь на дощатом полу да слегка влажное пятно спереди его бриджей.

И дыра, которую по его глубокому убеждению, она выжгла в его сердце.

Глава 20

Пэйтон в общем-то не очень удивилась, когда услышала, что корабль, появившийся на горизонте этим утром после ее и Дрейка… скажем так, свидания, поскольку ничем иным это и назвать было нельзя, был судном компании «Тайлер и Тайлер». Разглядев судно раньше матроса на марсовой площадке, она провела большую часть утра, тайно надеясь, что это клипер компании «Диксон и сыновья», посланный наконец-то ее братьями ей с Дрейком на выручку.

Но последовавшие распоряжения, посланные на камбуз, показали, что такая удача ей не светит. Вообще-то, совсем наоборот. Это оказался корабль Тайлера. Более того, его ждали. Сэр Маркус Тайлер вознамеривался встретиться с «Ребеккой», как только достигнет Багамских вод. Испытывая с одной стороны разочарование, — ведь все было бы гораздо проще, будь это корабль Диксонов, — по крайней мере, Пэйтон была рада узнать, что они находятся недалеко от суши. Теперь она могла начать готовить их с Дрейком побег.

Этим же утром, позже, доставив завтрак капитану и его леди в каюту, Пэйтон заметила, что приготовления различного рода шли полным ходом.

— Я не могу это выносить, — подслушала она, как Бекки жаловалась капитану. — Я вернусь в постель.

— Ну же, милая, — откликнулся Люсьен Лафон. Он вечно забывал закрыть дверь каюты, и посему их разговоры легко мог подслушать кто угодно, затаившись поблизости. — Ты же знаешь, что Дженкинс советовал тебе бывать на свежем воздухе. Тебе это полезно.

— Ой, да что Дженкинс понимает?! От этого человека никакой пользы. Не могу поверить, что ты заставил меня встать ради встречи с Маркусом. Ведь знаешь же, что он только накричит на тебя, когда выяснит, что мы с Дрейком не обвенчаны.

— Накричит на меня, дражайшая моя? — все еще снисходительно молвил Француз. — Но совершенно очевидно, что это не я все испортил.

— Да, но именно ты послал этих тупиц атаковать «Константу» прежде, чем были произнесены клятвы.

— Ну откуда же мне было знать, что свадьба не состоялась? Тебе полагалось отправиться в свадебное путешествие и проводить медовый месяц. Никто не отправляется в такое путешествие, прежде не обвенчавшись. Обычно это весьма существенная часть представления.

— Я уже миллион раз говорила тебе. То была не моя вина. Это все проклятая сука Диксонов.

При этих словах у Пэйтон чуть не вырвался негодующий возглас. Она, непонятно как, исхитрилась обуздать себя, решив в душе, что при случае пошлет мисс Уитби куда подальше в еще более грубых выражениях.

— Да, да, я знаю, — Лафон говорил таким тоном, словно эта тема обсуждалась так много раз, что уже наскучила ему. — По сути говоря, милая, это его вина.

Даже с того места, где стояла Пэйтон, был слышен вздох Бекки:

— Полагаю, ты прав. Ему не следовало рисковать и приходить самому в Дэринг-Парк. И мне плевать, что он не смог кому-то доверить сделать это. С его стороны это был чистейшей воды идиотизм.

— Я не это имел в виду. А то, что если бы он научился держать тебя подальше от своих проклятых замыслов, у меня бы не было причин так беспокоиться за тебя. Лишь поэтому я не смог вынести мысли о том, что моглобы случиться на том чертовом корабле, и поторопился послать «Мэри Би».

— Но, милый, ты же меня знаешь, — тон Бекки отдавал явным кокетством, особенно для женщины, которая лишь недавно слезно жаловалась на недомогание. — Ты же знаешь, что я никогда бы не позволила этому мужчине и пальцем меня коснуться.

— Разве? — голос Француза прозвучал чуточку надменно. — Вместе с тем, определенно нельзя сказать то же самое о его брате, верно?

— Но я должна была быть с Ричардом, глупыш.

— В том-то и дело. Я не желаю, чтобы ты была с любым другим мужчиной, кроме меня.

— И ты дал это понять совершенно недвусмысленным образом.

— Я сделал так, что все выглядело случайным, — вознегодовал Француз. — Как он и просил.

— Папа просил, чтобы было похоже на несчастный случай. Он не упоминал, что все требуется обставить с таким кровопролитием.

«Папа? — Пэйтон прекратила на мгновение наполнять тарелку изысканными кушаньями. — Какой папа?»

— В любом случае, моей вины здесь нет. Он уже умер к тому времени, когда лошади тащили его через ту вересковую пустошь. Так сказал врач.

— Не тот ли это лекарь, — засмеялась Бекки, — который заявил, что сэр Ричард умер от удара низко висевшим сучком по голове во время скачки на лошади? О, несомненно, я сильно доверяю его врачебным способностям.

— Все, что я хочу сказать, Ребекка, что если бы ты не позволила ему использовать тебя тогда…

— Но, милый, ты же знаешь, что, в конце концов, папины идеи приводят к желаемому результату.

— Ну, а именно эта определенно не привела.

— Тем больше для тебя оснований сказать ему…

Эти препирательства с упорством продолжались вплоть до того момента, когда корабль сэра Маркуса «Королева Нассау» не встал вдоль борта «Ребекки», и между двумя судами не протянули сходни. Пэйтон так и не смогла определить, о ком шла речь в разговоре. О сэре Маркусе? Или об отце мисс Уитби? И кто такой Ричард, о котором упоминала Ребекка?

Определенно это не мог быть никто иной, кроме брата Коннора, на которого мисс Уитби указала, как на отца своего еще нерожденного ребенка. Откуда Француз узнал так много о несчастном случае, произошедшем с Ричардом Дрейком во время конной прогулки?

Все это просто сбивало с толку. Пэйтон очень хотелось проскользнуть вниз и спросить Дрейка, может, он смог бы что-нибудь в этом разобрать? К несчастью, она была слишком занята, чтобы улучить удобный случай и отлынить от порученных ей дел. Настроение на «Ребекке» было приподнятое, все предвкушали пирушку: появление «Королевы Нассау» означало пополнение свежих запасов пищи, постельного белья и, самое главное, рома. Команда никогда не проявляла такую готовность подчиняться приказам, как в день, когда впервые опознала на горизонте флаг «Королевы Нассау». Что ж, решила Пэйтон, придется подождать, возможно, до темноты, когда ром польется рекой, прежде чем она сможет улизнуть и повидаться с Дрейком.

Такого случая не выдалось до тех пор, пока их с Джоунси, с которым она заключила весьма сомнительный альянс, не прогнали вниз с приказом вытереть досуха пролитую из принесенной с «Королевы Нассау» бочки патоку, что позволило Пэйтон впервые взглянуть на сэра Маркуса. Она почти по щиколотку влезла в клейкую массу, когда вдруг поднялся люк над их головами. Решив, что это любопытный Кларенс явился устроить проверку, Пэйтон и Джоунси выпрямились посмотреть и увидели, что это сэр Маркус, а вовсе не кок.

Но таким Пэйтон его еще не видела. Его глаза метали смертоносные искры, когда он прошел мимо них и направился туда, где стоял Тито, охраняя дверь в тюрьму Дрейка.

— Открой! — проревел сэр Маркус сдернувшему шапку Тито, который, не отставая от остальной команды, самозабвенно пожирал кусок соленой свинины, которую раздали, чтобы умиротворить бурчавшие мужские животы, пока Кларенс собирал нехитрую снедь из подношений «Королевы Нассау».

Тито поспешно вскочил и стал нащупывать ключи. Он явно был с похмелья после ночной пирушки и чувствовал себя паршиво. Пэйтон решила, что ему нужно малость опохмелиться, и уже приготовилась обеспечить его другой бутылкой, только вечером, чтобы заполучить возможность окончательно освободить его от ключей и устроить побег с Дрейком.

Пока Тито спешил открыть дверь в корабельную тюрьму, над их головой раздались шаги, и вслед за тем, цокая каблучками, вниз по ступенькам спустилась Бекки Уитби.

— Папа, — произнесла она вкрадчивым голоском. — Это все вина Люсьена. Ты же знаешь, какой он ревнивый. Но если уж кого в самом деле обвинять, так это тебя. Хватило же тебе глупости показаться в Дэринг-Парке тем утром? Конечно, тебя узнали!

Пэйтон, наблюдая сцену из укрытия, подумала: «Папа?» Но у сэра Маркуса нет никаких детей. Насколько она знала, он даже не был никогда женат, поэтому представила, что ему есть что сказать по поводу того, что Бекки Уитби набивается к нему в родственницы. Однажды Пэйтон была свидетельницей, как сэр Маркус наставил пистолет на парня только потому, что тот вовремя не убрался с его дороги. Как он ответит этой сумасшедшей, называющей его папочкой?

Сэр Маркус Тайлер не был мужчиной в летах, как отец Пэйтон. Наверно, ему было около пятидесяти, он был еще красивым, статным и высоким. Волосы, с обманчиво небрежным изяществом завитками спускавшиеся на край высокого воротника рубашки, были темными, густыми, и лишь на висках чуть пробивалась седина.

Он, оказывается, хотя и по-своему, был таким же щеголем, как и Люсьен Лафон.

Кем сэр Маркус точно не был, так это выдержанным человеком. Поэтому повернулся и заорал на мисс Уитби:

— Не смей обвинять меня в провале! Если кто здесь растяпа, так это тупоголовый дурак, которого ты продолжаешь защищать. «Это не его вина», — безжалостно передразнил сэр Маркус мисс Уитби. — «Это не его вина». Конечно же, он виноват. Если бы он выждал свое время, а не начал атаку столь скоро, ты бы уже стала сейчас леди Дрейк!

Боже правый! Он не отрицал! Бекки Уитби была дочерью Маркуса Тайлера!

Не удивительно, что он держал за горло Люсьена Лафона, самого лютого пирата Южных морей: тот же был любовником его дочери!

— Нет, не стала бы.

Бекки резво сбежала по крутым ступенькам, весьма проворно, подумала Пэйтон, для женщины в ее положении. Гнев отца хоть изрядно и напугал ее, но не заставил отказаться от намеченной цели.

— Я никогда не собиралась стать леди Дрейк, папа. Говорю же тебе, он догадался. Я не знаю как, но он все понял, еще даже до того, как сука Диксон сказала, что видела тебя…

Сэр Маркус не обращал внимания на дочь.

— Открой дверь, — проревел он несчастному Тито.

— Сейчас, сэр, — прогнусавил охранник на удивление тоненьким для такого крупного мужчины голоском. — Сей момент!

— Я никогда не собиралась стать леди Дрейк, — настаивала мисс Уитби, шагая за своим отцом. Пэйтон, привыкшая к кроткой, легко пугающейся мисс Уитби, которая однажды прибежала в ее спальню и умоляла пойти и убить паука, обнаруженного в ночном горшке, с трудом могла поверить, что та мисс Уитби и эта девушка — одна и та же особа. Эта мисс Уитби, казалось, ничего не боится. — Ты слышишь? Дрейк знал, уж не понимаю, как, но он знал, что что-то… со мной и Ричардом не так. Не сваливай все на Люсьена. Это твоя вина, а не его.

К великому удивлению Пэйтон, сэр Маркус развернулся и отвесил дочери смачную пощечину. Бекки, вскрикнув, отпрянула и упала на пол, ее густые рыжие кудри закрыли лицо. Безотчетно, стремясь прийти на помощь девице, Пэйтон сделала шаг, но кто-то схватил ее за руку и остановил. Оглянувшись, она увидела, как Джоунси качает головой. По-видимому, ему уже не впервой приходилось быть свидетелем стычек отца с дочерью. Даже такой болван, как Джоунси, понимал, что вмешательство ни к чему хорошему не приведет.

Секундой позже Бекки уже снова стояла на ногах. Лишь красное пятно на щеке служило свидетельством происшедшего. В остальном — никто бы не догадался, что она только что получилась удар такой силы, что клацнули зубы. Можно ли было узнать в этой сверкающей глазами красотке ту самую девушку, ради спасения которой ее братья, сбиваясь с ног, кидались по первому зову всего лишь несколько месяцев назад? Нужно ей было это спасение, как… ну, как Пэйтон.

— Говорю тебе, — вопила Бекки, — Люсьен не виноват!

Тем временем Тито открыл дверь темницы Дрейка. Сэр Маркус, напоследок с отвращением кинув взгляд на дочь, повернулся и исчез в тюрьме. А Бекки, потаращившись несколько мгновений на его спину, развернулась и вихрем бросилась вверх по ступеням на палубу, вопя во всю глотку: «Люсьен!». Когда она проносилась над их головами, Пэйтон заметила, что Джоунси вытянул шею, как журавль, чтобы взглянуть на взбешенную красотку. Проследив за его взглядом, она увидела, что в просветах между ступенями можно, как пить дать, разглядеть то, что скрывалось под женскими юбками. Открыв рот, Джоунси уставился на соблазнительное мелькание икр, которые Бекки открывала при каждом шаге.

Секундой позже парнишка подскочил и присел, схватившись от боли за руку, которую ущипнула Пэйтон.

— Ой! — закричал он. — Чой-то ты вытворяшь?

Пэйтон сощурила глаза, глядя на него.

— Невежливо таращиться, — назидательно заметила она.

Джоунси уставился на нее, а потом заявил:

— Клянусь, ‘Илл! Иной раз кажись ты проклятая девчонка и ничаво боле.

— В самом деле? — она не моргая уставилась в ответ. — Тогда, полагаю, ты не откажешься убрать эту кучу сам и мне, как леди, позволишь наслаждаться моим досугом.

Швырнув парню швабру, Пэйтон удалилась прочь, оставив за спиной угрюмо ворчавшего Джоунси. И тут же выкинула его из головы. Все ее внимание сейчас было сосредоточено на том, что происходило в темнице за полуоткрытой дверью.

И не у нее одной возник такой интерес. Тито, несмотря на свое похмелье, все еще испытывал благодарность за принесенную вчера бутылку, поэтому сдвинул немного свою тушу, чтобы позволить Пэйтон поближе придвинуться к щели в двери, через которую он подсматривал с тем же любопытством, что и она.

Только она весьма сомневалась, что Тито, заглядывая, произносил про себя молитвы, как она.

«Пожалуйста, Боже, — молила Пэйтон. — Не дай сегодня Дрейку умереть. Пожалуйста. Молю тебя. Если хочешь забрать кого-нибудь, лучше возьми меня».

Потом ей пришла в голову мысль получше.

«Или лучше забери мисс Уитби»!

Глава 21

Когда, наклонив голову, чтобы не стукнуться о притолоку, сэр Маркус Тайлер вступил в темницу Дрейка, узник приветствовал его скупыми фразами:

— А, сэр Маркус, наконец-то. Какое счастье. Я ждал вас, знаете ли. — Если сэра Маркуса ошеломило веселое приветствие, то последующими, как бы исподволь оброненными замечаниями узника, он был просто поражен: — Я бы предложил вам стул, сэр, но, как видите, здесь такового нет. Впрочем, я обнаружил, что пол здесь не так уж неудобен, как кажется. Чувствуйте себя как дома, присоединяйтесь ко мне, если желаете.

Сэр Маркус ухмылялся, когда входил в камеру. Эта ухмылка растаяла от бесстрастного приветствия Дрейка. Тайлер не мог взять в толк, как может прикованный к стене мужчина, — особенно такой, как Коннор Дрейк, проведший большую часть жизни на вольном воздухе, — быть таким спокойным. Оно разгневало его, это хладнокровие Дрейка, в той же степени, в какой разозлили дочь и глупость ее любовника. Сэр Маркус размахнулся и пнул вытянутую на полу ногу Дрейка. И весьма не слабо.

— Вставайте, — зашипел Тайлер. — Поднимайтесь, Дрейк. Вы сколько угодно можете думать, что это великолепная шутка и ничего больше, но, поверьте мне, все серьезно. Серьезней некуда.

Поначалу Дрейк не выказывал охоты повиноваться, но потом, после минутного размышления, поднялся на ноги. И тогда сэр Маркус осознал свой промах. Ему бы следовало оставить узника валяться на полу. Поскольку только в этом положении сэр Маркус имел преимущество. Коннор Дрейк даже босой, без башмаков, возвышался над пожилым джентльменом на добрый дюйм или два.

Тем не менее, Тайлер решил не обращать на это обстоятельство внимания и сосредоточиться на том, что его команде все-таки подчинились.

— Капитан Дрейк, — произнес он, с явным удовольствием перекатывая слова на языке. — Великий капитан Дрейк. О, простите великодушно. Так вас больше не величают, верно? Нет, только не после печальной смерти вашего брата. Вы предпочитаете, чтобы вас звали сэр Коннор?

— Можете звать меня, как вам угодно, — пожав плечами, ответил Дрейк. — Мне немного затруднительно воспрепятствовать вам.

И он многозначительно поднял цепи.

— Что ж… да… прискорбно. — Сэр Маркус поцокал языком: — Но, боюсь, необходимо. Видите ли, мы не можем рисковать тем, что капитан Дрейк решит отказаться от нашего гостеприимства до того, как у нас появится возможность как следует познакомиться с ним. Знаете, вы ведь приобрели в некоторой степени репутацию человека, способного пролезть в щелочку. Да вы даже умудрились ускользнуть от брачных уз. Должен сказать, я был весьма изумлен, застав вас все еще холостяком. Я думал, ваша свадьба вполне свершившееся событие.

— Вы не одиноки в своем суждении, — Дрейк кивнул. — Но в итоге, боюсь, возникли кое-какие возражения против леди, метящей на роль моей супруги.

— Не могу высказать, как я сожалею по поводу услышанного. — В голосе Тайлера и в самом деле звучало сожаление. — Позвольте спросить, а что такое, связанное с молодой леди, так оскорбило вас?

— В частности, тот факт, что, кажется, она имеет связи с вами, — довольно любезно ответил Дрейк.

— А! — Сэр Маркус слегка помрачнел. — Итак, вы столь презираете меня, что сама мысль о том, чтобы связать себя с моей родственницей — пусть даже такой привлекательной, как Ребекка — для вас невыносима?

Если Дрейк и не знал прежде, что Ребекка Уитби была дочерью Тайлера, то прекрасно скрыл это.

— Точно, сэр, — ответил он со всей вежливостью. — Учитывая, что любой ваш отпрыск должен быть непременно дьявольским отродьем.

Сэр Маркус захохотал, словно оскорбление доставило ему удовольствие.

— Если вы можете уловить хоть какое-то сходство между мной и Беккой, тогда я вас поздравляю. Вы более проницательны, чем я. Клянусь, у меня заняло какое-то время, чтобы увидеть хоть малейший намек на кровь Тайлеров в ней. Видите ли, всего лишь несколько лет назад женщина слегка… э-э-э… сомнительной добродетели, с которой я развлекался в дни своей юности, представила мне эту тощую рыжую штучку, которая, по ее весьма настойчивому заверению, приходится мне дочерью. Я никогда бы даже не принял на веру, что эта девушка, которую та женщина столь пошло назвала Бекки, может выйти из моих чресел, кабы не факт, столь проницательно вами подмеченный, Дрейк, что наши умы, кажется, работают одинаково. Временами просто устрашающе одинаково. Видите ли, именно Ребекка связала Маркуса Тайлера, с которым ее мать однажды провела ночку, с «Тайлер энд Тайлер Шипинг». Ребекка рассчитала, что из меня можно было бы выжать деньжат, надавив на совесть. Я заплатил, поначалу испытывая недоверие. В конце концов, я деловой человек. И мне ни к чему недобрая слава, особенно с бастионом всех этих честных людей, вроде сэра Генри Диксона, моего главного соперника, стоящих на страже добродетели. Но в итоге мы с Ребеккой подружились, и я начал видеть преимущество в том, чтобы иметь под рукой красивую молодую особу, помогающую мне в более… деликатных замыслах. Разумеется, она не противилась. Ребекка, как большинство женщин, любит деньги. Ради них она пойдет почти на все.

— И вас удивляют мои возражения против женитьбы на этой леди? — делая ударение на каждом слове, произнес Дрейк.

— О, да, понимаю, — сэр Маркус засмеялся и помотал головой. — Да, действительно. Шантажистка и, что еще хуже, моя родственница. Воистину весомые преступления. Ах, Дрейк. Я почти сожалею, что вы умрете. Мне доставляет истинное наслаждение ваша компания. Вы один из немногих людей среди моих знакомых, кто говорит прямо, что думает обо мне. Большинство других слишком боится.

— Не вас они боятся, — проворчал Дрейк. — А Лафона.

— Лафона? — Тайлер выглядел озадаченным. — О, да, кажется, я понимаю. Он может нагнать страху, такой уж он парень — то есть, если вы не знаете его хорошо. К несчастью, мое знакомство с ним не столь мимолетно, и посему я не так уж впечатлен. — Он вздохнул. — Мне следовало понимать, разумеется, что такой находчивый и сообразительный человек, как бесстрашный капитан Дрейк, разгадает мой скромный небольшой замысел. Возможно, не самый удачный из всех. — Затем добавил, словно его осенила запоздалая мысль: — Но ваш брат с такой готовностью попался на удочку, знаете ли. Исходя из этого, как вы понимаете, я мог питать надежду…

— Надежду?

— Ну, безусловно. Что новый баронет будет в точности, как… о, как бы мне выразиться? Ослеплен леди?

— Скорее уж я начал подозревать, что именно влечение моего брата к вашей дочери привело его к гибели, — сухо ответил Дрейк.

— Образно выражаясь, да, разумеется, можно и так посчитать. Горестно говорить мне, но держу пари, это правда. Видите ли, смерть вашего брата была в корне необходима для моих усилий укрепить ваше положение в предпринимательских делах моего соперника.

— Конечно, — кивнув, произнес Дрейк безо всякого выражения. — Вам нужно было женить меня на Ребекке с тем, чтобы после моей смерти она унаследовала бы мою долю в корабельной компании «Диксон и сыновья».

Но сэр Маркус рассмеялся:

— Не совсем. Боже милостивый, Дрейк, я обладаю многими талантами, но ясновидение не входит в их число. Я ни сном, ни духом не мог знать, что старина Генри — этот мягкосердечный дурак — будет таким идиотом, что позволит вам разделить с ним семейное дело, оставив такую же равную долю своим сыновьям.

— Что ж, верно, — произнес Дрейк задумчиво, взвесив все обстоятельства. — Они сделали это предложение только вечером накануне свадьбы. Так какую выгоду вы надеялись извлечь из моей женитьбы на Бекки? Точно не Дэринг-Парк. Вы, должно быть, охотились за чем-то большим, иначе бы не убили Ричарда прежде, чем у этих двоих появился шанс сыграть свадьбу.

— Дэринг-Парк никогда меня сильно не интересовал, — ответил сэр Маркус. — Хотя признаю, Бекки очень привязалась к нему. Я так понимаю, что вы выставили его на продажу как раз перед тем, как отправиться в плаванье. Какое, однако, несчастье. Она строила такие планы обосноваться там с ребенком.

— Ах, да, — съязвил Дрейк. — Которого она, несомненно, растила бы как следующего баронета. Могу понять, что женщина столь корыстной натуры может считать такой план привлекательным. Но это ведь был не ваш замысел. Вы-то хотели что-то другое. Что именно? Карту?

— Должен сказать, меня всегда восхищала ваша острота ума, Дрейк, — ухмыльнулся старый пройдоха. — Досадно, в самом деле, что не вы мой зять. Я почти гордился бы, назови я человека с вашей проницательностью своим сыном вместо этого пустоголового щеголя-французишки, с которым моя дочь приняла дурное решение связаться. Да, милорд, все дело в вашей карте. Кто бы подумал, что карта, сделанная вами ради забавы, принесет столько горестей и бед? Но что поделать! Как ваша вдова, Ребекка унаследовала бы все права на нее, как и на все сделанные вами копии. И вольна была бы поступить с ними по своему усмотрению. И, как и следовало бы ожидать, она отдала бы их на хранение своему папочке.

— Конечно, — подтвердил Дрейк. — Существование этой карты причиняло немалые беспокойства служащей вам братии. Если копия попала бы не в те руки, скажем, в руки властей, то не бывать больше безопасным гаваням, укромным местам для всех тех преступников и воров, что у вас в платежной ведомости.

— Ах, — сэр Маркус улыбнулся. — Вот что мне всегда в вас нравилось, Дрейк. Вы не колеблетесь. Разите прямо в яблочко, и ни шагу назад…

— И все же это не объясняет, почему вы ощутили необходимость убить моего брата, — прервал его резко Дрейк. — Не легче ли было просто послать ее в мою постель, а не в его?

— Разумеется. Полагаю, Бекки могла бы соблазнить вас в каком-нибудь кубинском борделе, а затем объявить, что вы наградили ее ребенком. Но стали бы вы жениться на девице, подцепленной в борделе? Отнюдь. Вы бы кинули ей деньжат и убрали бы с дороги. Но благородная девушка… целомудренная девушка… вы бы посчитали, что на такой девушке вас обязывает жениться честь. А в каком порту вы задерживались достаточно долго, чтобы встретить такую девушку? Да ни в каком. Вы всегда в море. У нас не было выбора, видите ли, помимо того, что использовать вместо вас вашего брата, понимая, что такой человек, как Коннор Дрейк, поступит с суженой брата так, как ему подсказывает честь.

«Вы всегда в море». Дрейк сбежал в море от семьи. Он надеялся отделаться от родных, да и от болезненных воспоминаний, связанных с ними, в далеком синем море. Но вышло нынче так, что из-за его решения по крайней мере один член его семьи умер. Потому что он, Дрейк, всегда был в море.

— Кто сделал это? — глухо, как из могилы, спросил Дрейк.

— Умоляю, кто сделал что, молодой человек?

— Кто убил Ричарда? Не вы, как я понимаю.

— Боже, разумеется, не я. Я не люблю убивать. Слишком грязное занятие. Нет, это сделал Лафон. И, к моему прискорбию, даже получил наслаждение при этом. Ну, конечно. Ему совсем не пришлось по нраву, что бедняжка Бекки должна была — ну, вы понимаете — с вашим братом, чтобы наш маленький замысел сработал.

— Когда я выберусь отсюда, — деревянным голосом произнес Дрейк, — я его прикончу.

Сэр Маркус откинул голову и захохотал от всей души. Хохот наполнил маленькую камеру, чьи стены сроду не слышали смеха.

— Вы? Сейчас? — придя в себя и успокоившись, спросил сэр Маркус. — Уж простите, сэр Коннор, но я так не думаю. На самом-то деле, я чувствую себя обязанным предупредить вас, что произойдет совершенно обратное. Я вас прикончу.

На что рассмеялся Дрейк:

— Вы не сумеете. Слишком трусливы.

— Ну, не лично я, разумеется, но можете мне поверить: вы умрете. Единственная причина, по которой вы живы до сих пор, состоит в том, что Лафон — круглый дурак. Предполагалось, что его дружки не станут атаковать «Константу», пока вы с Ребеккой не подпишите соответствующие документы, объявляющие ее вашей женой. Поскольку церемония, как я понимаю, была прервана до того, как сие произошло, то Лафон запаниковал и заточил вас здесь. Не понимаю, почему он просто не убил вас сразу. Он вас не любит, как вы знаете. Не ведаю, что задевает его больше: то, что вы подрезали его усы, или что препятствуете провести медовый месяц с его женщиной. Полагаю, он держал вас в живых, потому что думал, что есть шанс с моей стороны надавить на вас в соответствии с замыслом и, в конце концов, заставить жениться на Ребекке. Вы же знаете, он желает иметь эту карту не меньше, чем я.

— У нас у всех есть несбыточные мечты, — Дрейк пожал плечами.

— Ах, но, как видите, в этом деле слабоумный щеголь моей дочери прав. Видите ли, я рад, что он не убил вас. Я убежден, что всё еще могу что-нибудь изобрести. И знаю, что вы не такой уж упрямый человек. Именно поэтому вас признают вожаком. У вас репутация человека, вполне способного идти на соглашение и признавать собственные ошибки, если требуется. Должен отметить, несмотря на то, что это немного необычно, церемония, устраиваемая в море, — капитаном на службе у Тайлера, — будет все-таки законной. Без сомнения, у Диксона возникнут вопросы… Впрочем, в конечном итоге, вы покинули Англию, утверждая, что женитесь на девушке, когда доплывете до Багамских островов, а раз уж мы здесь…

Дрейк разразился смехом:

— Думаете, я, в конце концов, соглашусь жениться на этой девке? Да сейчас у вас больше шансов выдать ее за принца Уэльского, чем за меня.

— О, вы женитесь на ней. И по всей букве закона. По крайней мере, так это будет выглядеть для ваших скорбящих друзей, когда ваша вдова вернется в Англию и представит им неоспоримые доказательства. Вашу подпись на брачном договоре, ваше кольцо на пальце, и, вкупе с ними, душещипательную историю любви и гибели в открытом море. Боже милостивый, да без сомнения все бумаги будут тому подтверждением.

— Ну и как вы предполагаете заставить меня подписать хоть что-то?

— О, на самом деле, все очень просто. Если вы не согласитесь жениться на Ребекке… — Тайлер неспешно вышел из камеры, а через секунду вернулся, таща за руку упиравшуюся и очень встревоженную Пэйтон, — тогда я убью достопочтенную мисс Диксон.

Глава 22

Пэйтон прильнула ухом к переборке каюты, напрягая слух, пытаясь разобрать, что происходит наверху, на палубе. Она смогла расслышать только плеск волн — корабль бросил якорь на ночь — более отдаленный хрип гармоники и обрывки куплетов моряцких песен то тут, то там выводимые пьяными голосами. Изредка над головой раздавались шаги. По всей видимости, кое-кто из команды бодрствовал, хотя уже перевалило за полночь. Однако даже в относительной тишине Пэйтон не могла услышать то единственное, что желала сильнее всего остального — голос Дрейка.

Жив ли он еще? Она не знала. Несколько часов назад он определенно был жив, до того, как ром полился рекой. Пэйтон слышала рокочущий тембр голоса Дрейка, пока он произносил обеты. Неужели они убили его сразу же после этого? Если бы только она была там! Если бы ей удалось выйти из этой мерзкой дыры! Пэйтон бы остановила церемонию. Как — она не имела представления, но точно бы смогла. В конце концов, один раз ей уже это удалось.

Однако в тот раз ей не довелось иметь дело с сэром Маркусом. Боже, как она была потрясена, когда он вышел из темницы Дрейка и схватил ее. Как же Тайлер ее узнал? Она даже ни разу не заметила, что он смотрит в ее сторону. Как он углядел в мгновение ока, что Пэйтон не та, за кого себя выдает, когда вся пиратская команда бок о бок жила с ней целый месяц, и никто не догадался, что она девушка?

Ну, никто и не утверждал, что пираты славятся умом. Дьявольской сущностью, может быть, и точно жестокостью, но не умом.

Как краска сбежала с лица Дрейка, когда сэр Маркус предъявил ее, Пэйтон! Да не будь Дрейк закован в цепи, то свалился бы на месте замертво, решила Пэйтон. Но он удержался.

— Только троньте ее, и вы труп, — прохрипел он, стоя прямо и пронзая Тайлера ледяным взглядом.

От чего сэр Маркус лишь расхохотался. Поскольку, право слово, ну что мог Дрейк с ним сделать? В конце концов, узника всего опутывают цепи, согласитесь — весьма серьезная помеха. И все же Пэйтон похолодела, когда он так сказал. Потому что понимала, что он не шутит. Даже если ему придется встать из могилы, Дрейк собирался убить сэра Маркуса. В этом не было никакого сомнения.

Но тогда Дрейку не представился благоприятный случай. Вместо того с него сняли цепи, связали за спиной руки и вытащили наружу. Пэйтон оставили внутри, закрыв в той самой темнице, где так долго томился Дрейк. Её было попытались заковать в цепи, но кандалы, державшие в тюрьме Дрейка, оказались для нее слишком большими и постоянно соскальзывали с запястий. Она предположила, что в ней не усмотрели угрозы, и посему просто заперли дверь и оставили присматривать за ней Тито — хотя, подумала Пэйтон, тот не выказал по этому поводу веселья. В конце концов, ему ведь нравился Хилл.

Свадьба последовала сразу же. Пэйтон услышала, как команда собралась засвидетельствовать это событие. Матросы отпустили несколько грубых замечаний во время церемонии, руководимой капитаном «Королевы Нассау». Когда все закончилось, воздух огласило громкое «ура». Однако Пэйтон не была уверена: то ли потому что они убили Дрейка, то ли открыли бочонки с ромом. Если бы Дрейк умер, она, несомненно, знала бы это: почувствовала бы, это уж точно, коль скоро ее жизнь вдруг закончилась бы. Она так долго любила его, что знала бы наверняка. Да ради бога, она знала о нем все.

Отстранившись от стены, Пэйтон устало обвела взглядом темницу, в которой ее заперли. Если Дрейк умер, то очень мало смысла и ей продолжать жить. Могла ли она, предавалась размышлениям Пэйтон, сражаться этими толстыми цепями, покоящимися сейчас на полу? Вряд ли. Здесь не было простой балки, чтобы перебросить их через нее и сделать петлю. Кроме прочего, Пэйтон не собиралась покончить с жизнью, сняв с себя ответственность за то, чтобы вытащить Дрейка отсюда вместе с собой. Она убивала людей прежде — по крайней мере, она так думала: точно прицеливалась, нажимала на курок и видела, как падала ее цель. Неправдоподобно легко забрать жизнь, если не задумываться о том, что ты творишь. Она не колеблясь забрала бы жизнь сэра Маркуса. Ради предвкушения этого события, по меньшей мере, стоило жить.

Обводя взглядом то, что ее окружало, Пэйтон не могла подавить вздох. Как Дрейк выносил это в последние несколько недель? Она пробыла здесь лишь несколько часов и уже уверилась, что сходит с ума. Не духота ее беспокоила, и даже не крысы. В общем-то, крысам она была рада. Они составляли ей хорошую компанию, и им ничего от нее не было нужно, кроме тех крох еды, которыми она могла поделиться. Её пугала темнота. В темницу просачивался лишь скудный свет сквозь щели в потолке. Как Дрейк выдержал здесь так долго без света?

Пэйтон прислонилась к стене спиной, затем сползла на пол и уселась там, обхватив колени руками. Она не могла прекратить думать, что в целом все это ее вина. Если бы она не спряталась на корабле, Дрейка никакой угрозой бы не заставили жениться на мисс Уитби. Пэйтон знала, что он скорее умер бы. Сейчас она вовлекла всю семью в ужасную ситуацию. Убив Дрейка, мисс Уитби — или леди Дрейк, так ее теперь, по всей видимости, называют — вернется в Англию и потребует долю Дрейка в «Диксон и сыновья». Компания сядет на мель — образно говоря — в ту же секунду. И это все будет ее вина, вина Пэйтон.

Если только она не сможет спастись. Она ни секунды не сомневалась, что ей это удастся. Ей просто нужен кто-то, чтобы открыть эту дверь.

Разумеется, Пэйтон знала, что собирается сделать с ней сэр Маркус. Держать ради выкупа. О, записку о выкупе с ним нельзя будет связать никак. Ее семья никогда и не догадается, что за всем стоит Тайлер. И родственники, конечно, заплатят. Но сэр Маркус никогда не позволит ей вернуться к ним. Не может себе этого позволить. Она ведь расскажет им правду о Дрейке.

Поэтому она послужит двойной цели на борту «Ребекки». Ее присутствие обеспечит, что Дрейк исполнит все, что от него потребуют, и попутно она принесет своим тюремщикам пенни или два. После чего ее убьют.

Как прекрасно, подумала с горечью Пэйтон, быть полезной во всех отношениях.

Над ней на хриплой ноте замолкла гармошка, затем со стуком ударилась о палубные доски. И воцарилась тишина. Последний весельчак свалился и заснул… или отрубился от непомерного количества потребленного рома. Она, наверно, единственное бодрствующее создание на корабле — то есть, единственное живое и бодрствующее существо. Конечно, Дрейк, если он жив, тоже не спит. Если бы ей только знать! Если бы она знала, так это или нет…

В замке повернулся ключ.

Оказывается, она не единственное существо, которому не спалось.

С трудом поднявшись на ноги, Пэйтон набралась смелости и встала подальше от двери, так, чтобы вошедший не увидел ее, пока не минует косяк. Если это кто-нибудь помимо Дрейка, решила Пэйтон, то она обеспечит ему хорошую порцию неудобства. Рейли однажды рассказал ей, что если сложить ладони пригоршней и хлопнуть ими по ушам кому-нибудь со всей силы, то порвешь ему барабанные перепонки. Кажется, сейчас пришло время проверить этот совет на деле.

Только она подняла руки, как увидела в полумраке, что посетитель почти ее роста, только явно пошире в плечах. Он пристально вглядывался вглубь камеры, неловко согнув одну руку под странным углом.

— Илл? — прошептал он.

«Боже правый, — подумала Пэйтон, опуская руки. — Это Джоунси».

— Джоунси, — позвала она из-за двери.

Он завертелся, как волчок, и в страхе уставился на нее во все глаза.

— Это ты, ‘Илл? — спросил он.

— Да, конечно, это я, жалкий ублюдок. А кого ты ждал? Что ты здесь делаешь? Ох, и достанется тебе.

Она ничего не могла поделать с этим желанием защитить идиота-мальчишку. Да, она расквасила ему нос. Но с тех пор сто раз уже пожалела об этом.

— Я эта… пришел, — прошептал он.

Протянув руку, Пэйтон коснулась его.

— О, Джоунси, — произнесла она. — Это так благородно с твоей стороны. Можешь мне сказать… ты не знаешь… Дрейк еще жив?

Джоунси покосился на нее. Лунный свет сумел пробиться в щели в потолке, воистину очень слабый, но вполне достаточный, чтобы Пэйтон смогла различить черты мальчика.

— Тот малый, которого тута запирали? Ага, я думаю, он не окочурился ишшо. Его привязали к грот-мачте. Он тамочки будет торчмя торчать без еды и воды, покудова не отдаст концы.

— Боже правый.

Сердце Пэйтон охватила боль. Разумеется, она слышала об этом широко распространенном способе наказания моряков. Без пищи и воды, привязанный весь день на безжалостном палящем солнце, любой из них вскоре зарабатывал обезвоживание и начинал испытывать судороги и галлюцинации перед мучительно медленно наступавшей смертью. Она предположила, что Тайлер выбрал такой способ убийства исключительно из-за его долговременности. Просто пропустить под килем и не дать позабавиться команде было бы слишком быстро. А так они могут целыми днями с удовольствием мучить Дрейка, пока тот не умрет.

— Ладно, — решилась Пэйтон. — Думаю, если ты дашь мне свой нож — мой забрали, сам знаешь — я могла бы его отвязать. Мы возьмем баркас…

Джоунси вытаращился на нее.

— О чем ты толкуешь? — спросил он.

Она моргнула:

— Ну, а разве не за этим ты пришел? Помочь мне бежать?

Он выгнул верхнюю губу, на которой, как Пэйтон недавно заметила, пробивался коричневый пушок, и насмешливо ответил:

— Не-а. Я пришел, потому что подслушал, как они болтали, что ты девчонка. Правда что ль?

— Ну, разумеется, правда, ты, шут гороховый, — Пэйтон с досадой взглянула на мальчишку. — Чертовски долго же до тебя доходило. Отойди в сторону. Я выберусь отсюда, хоть с твоей помощью, хоть без.

Джоунси рассеянно помотал большой головой, и Пэйтон не совсем поняла, слышал ли он ее.

— Я хочу посмотреть, — заявил он.

— Ты хочешь что?

Она ушам своим не поверила.

— Посмотреть.

Голос его странно охрип. Пэйтон заметила, что пушок на верхней губе покрылся бисеринками пота. А потом он и в самом деле указал спереди на ее жилет.

— Я хочу увидеть, — сказал он охрипшим голосом, которого она прежде у него не слышала.

Пэйтон не отпрянула, потому что позади была стена. Она не могла отклониться вправо, поскольку там была дверь, а слева торчала еще одна стена. Он загнал Пэйтон в настоящую ловушку. Джоунси, которого минуту назад девушка пожалела, поймал ее и, казалось, пожирал глазами ее грудь.

— Послушай, Джоунси, — быстро заговорила она. — Я думала, мы товарищи, ты и я. Помнишь мелассу? Как мы веселились, смывая ее? Не думаю, что товарища стоит разглядывать…

Но Джоунси не слышал слов. Его взгляд не отрывался от ее груди. Пэйтон почувствовала, как его пальцы взялись за пуговицы жилета. Она закрыла глаза, вознеся краткую молитву, прося прощения за то, что собиралась сделать.

Потом подняла руки, сложила ладони пригоршней, и хлопнула со всей силы по ушам Джоунси.

Надо отдать ему должное, он не заорал. Вообще не издал ни звука. Только выглядел явно удивленным. Потом какой-то низкий резкий возглас вырвался у него изо рта. Руки оставили в покое жилет и дернулись к ушам, из которых показались струйки крови. И Джоунси упал перед Пэйтон на колени, как подкошенный…

Она не стала терять времени: стрелой пролетела мимо него и выбежала в дверь. Выглянув в отсек, наткнулась на сплошную темноту: спасительным оказался лишь скудный свет, лившийся из открытого люка над головой. На полу мешком валялся Тито, судорожно похрапывая. Одной рукой он крепко держался за край пустой кружки. В другой были зажаты ключи от тюремной каюты.

Пэйтон быстро вытащила ключи и перешагнула через него. Потом осторожно закрыла дверь тюрьмы и поспешно заперла внутри стонавшего Джоунси. Затем, сунув ключи в карман, потянулась к ножу, который, как ей было известно, Тито прятал в башмаке. Это был длинный страшный на вид кинжал, но он вполне подходил ее целям. Сунув кинжал за пояс, она тут же поспешила вверх по лестнице на палубу.

Боже, что за хаос! Она была рада-радешенька, что ей не придется все это убирать. Повсюду, куда не кинешь взгляд, валялись напившиеся до бесчувствия пираты, Несколько человек отрубились у бизань-мачты, кое-кто обнимал помпы или свернулся калачиком на куче канатов у брам-стеньги. Там, где не валялись храпевшие матросы, лежали опрокинутые бутылки, и растекались лужи рвоты. Эта картина напомнила ей их дом в Лондоне после попойки братьев по случаю возвращения в порт.

Мужчины, подумала она с отвращением. Мерзкие создания, будь они пираты или сыновья пэра.

Ей понадобилась всего минута, чтобы отыскать Дрейка. Как и утверждал Джоунси, того привязали к грот-мачте. Но сначала она не могла поверить, несмотря на уверения мальчишки, что Дрейк не умер. Никогда она не видела более ужасного зрелища, чем привязанный к грот-мачте «Ребекки» Дрейк, ну, возможно, за исключением его женитьбы на самой Ребекке. Обе картины почти довели Пэйтон до апоплексического удара от страха.

Его раздели до пояса и привязали спиной к толстой мачте. Дрейка удерживали прямо лишь толстые веревки, перепоясывающие его грудь с густой растительностью. Голова свешивалась с могучих плеч, натянутая кожа обгорела до красноты там, где ее весь день палило солнце. Руки его почти вывернулись из суставов, так сильно их вытянули назад вокруг мачты. Даже в свете полумесяца Пэйтон разглядела разбухшие и выступившие на бицепсах вены.

И это еще не все. Похоже, вся команда развлекалась, издеваясь над пленником. В гриве его светлых волос запутался венок из цветов — тех самых цветов, которые, как она видела ранним утром, принесли с «Королевы Нассау» в качестве подарка для этой мерзкой Бекки Уитби. А на ногах Дрейка был прицеплен кусок бумаги с грубо накарябанной надписью «Подходит какой-то лорд, опрятен, расфранчен, свеж, как жених»^[48]. Пэйтон предположила, что это сэр Маркус внес свою лепту, поскольку она провела добрую толику времени с командой «Ребекки» и что-то не замечала, чтобы кто-то из них цитировал Шекспира. Девушка никогда особо не любила Маркуса Тайлера, а сейчас ее неприязнь разрослась до всепоглощающей ненависти.

И это продолжалось до тех пор, пока обожженная спина, без сомнений причиняющая страдания, не пошевелилась, и Пэйтон поняла, что Дрейк все еще дышит. Она приняла его за мертвого и размышляла: спит ли сэр Маркус здесь или на «Королеве Нассау», и если так, то как бы ей проникнуть на борт и перерезать ему глотку, если доску между двумя судами убрали.

Потом Дрейк вздохнул, и все мысли об убийстве сэра Маркуса унеслись прочь. Пэйтон знала, что ей предстоит сделать. И немедленно начала действовать.

У Тито был острый нож, и содержался он в хорошем состоянии к гордости его владельца. Перерезать толстые канаты, удерживавшие Дрейка у мачты, было делом одной секунды. Ей предстояло подхватить его тело, избавив от падения, когда спадут веревки, как вдруг она поняла, что возникли затруднения: он весил, наверно, тонну: куда больше, чем Пэйтон могла поднять. С ворчанием, напрягшись, она подставила плечо ему подмышку и зашипела на ухо, чтобы он очнулся. Если она собирается вызволить их отсюда, то ей требовалась хоть маломальская помощь с его стороны.

Казалось, Дрейк расслышал Пэйтон. Во всяком случае, глаза его приоткрылись — не больше, чем узкие щелочки, но веки разлепились, и она решила, что Дрейк ее узнал. Или, возможно, его ноги выпрямились сами собой. Как бы то ни было, он стоял — по крайней мере, отчасти. Это чуточку помогло. Медленно они направились к единственному баркасу, в котором не спали, судорожно всхрапывая, пьяные матросы.

Баркасы висели по правому и левому борту «Ребекки». Они хранились на случай, если капитан решит высадиться на берег. Их держали подвешенными на веревках и спускали на воду с помощью блочных механизмов. Пэйтон действовала уверенно, поскольку в ее длинный перечень обязанностей на борту этого корабля, включая смоление, входило и постоянное обращение с блоками, поэтому, приступая к спуску лодки, она решила, что знает, как сделать так, чтобы ни малейший скрип не выдал ее.

Она ошибалась. Все же самой спустить тяжелый баркас оказалось нелегко. И к тому же, в нем находился пассажир, лишенный сознания Дрейк: вес его распределялся неравномерно, отчего дело обстояло еще хуже. Но, наконец, Пэйтон услышала всплеск. Перевесившись через борт, она увидела, что лодка свободно болтается на волнах рядом с корпусом «Ребекки», а Дрейк уютно устроился на дне, словно дитя в колыбели. Ну, не то что бы дитя, подумала Пэйтон, поскольку ни одно дитё не весит столько и не обросло в такой степени рыжевато-коричневыми густыми волосами.

Но времени на размышление у нее не осталось. В мгновение ока она перерезала веревку, удерживавшую суденышко. Затем зажала нож Тито в зубах, скинула башмаки и, стараясь отогнать мысли об акулах и жгучих медузах, перекинула ноги через борт «Ребекки» и нырнула в море. Темная вода была теплой. И гостеприимно приняла ее, как в материнские объятия. К тому времени, когда Пэйтон вынырнула на поверхность, ее сердце, казалось, сейчас взорвется, но не от недостатка воздуха, а от радости. Столько времени прошло, когда она последний раз принимала ванну, а еще дольше с тех пор, как ей довелось плавать. Она себя чувствовала в воде как рыба, поскольку выучилась плавать раньше, чем начала ходить.

Волнения на море не было — с облегчением увидела Пэйтон, покачиваясь на волнах. Море было ласковым и спокойным. Земля, в виде одного из многочисленных островов, нанесенных на карту Дрейком, недалеко. Только сегодня утром Пэйтон видела в отдалении на горизонте какие-то вершины.

Они дома. Ну, почти.

Подплыв к борту баркаса, Пэйтон подтянулась и перелезла через него, мокрая, как русалка. Дрейк, лишь на короткое время пришедший в сознание, хладным трупом лежал на дне лодки. Вот же он удивится, думала с удовольствием Пэйтон, когда очнется и обнаружит себя далеко, далеко от сэра Маркуса, от Француза и этой гнусной мисс Уитби.

Но напоминать себе, что эта гнусная мисс Уитби сейчас его жена, Пэйтон не стала. Она надежно запрятала эту мысль в том же самом месте, где держала страхи, что ночной дозорный мог заметить их бегство. Не было никакого смысла тревожиться об этом. В любом из этих безрадостных случаев Пэйтон ничего не могла поделать.

Кроме, разве что, молиться.

К чему она, после того, как положила нож ивзялась за весло, и приступила со всем пылом.

Глава 23

Рот и глотка Дрейка пересохли. Он не мог вспомнить, когда его еще так мучила жажда.

Его уже прежде привязывали к мачте. Было это в далекой юности, когда он отправился в плаванье с молодым капитаном, которого только что нанял сэр Генри. Тот человек не годился для командования, но сэр Генри, к своей чести, не мог знать об этом. Немного способов судить о том, как джентльмен, которого доселе встречал лишь в уютной гостиной, будет вести себя в открытом море. Этот же совершенно точно обезумел, наказывая своих людей за малейшую провинность. Дрейка наказали за то, что он пролил воду для бритья, предназначенную капитану. За это парнишку привязали к грот-мачте на день и большую часть вечера, до тех пор, пока капитан не отправился спать, а первый помощник не освободил Дрейка, который заработал солнечный удар такой силы, что целый день потом не мог встать. По всему телу вскочили волдыри, за исключением тех мест, где кожу прикрывали веревки. Обветренные и обожженные губы вздулись, став вдвое больше и причиняя мучительные страдания, когда, в конце концов, ему предложили воду, и он попытался напиться.

Все же Дрейк не помнил, чтобы тогда, много лет назад, его мучила такая жажда. Разумеется, он был тогда моложе и легче переносил трудности, а сейчас уже на такое не способен.

На сей раз не имелось сочувствующего товарища, чтобы разрезать веревки. Дрейку предстояло умереть у этой мачты.

И все бы ничего — он ведь не боялся смерти. Все бы ничего, не будь с ним Пэйтон. Он не мог умереть и оставить ее одну. Кто-то должен присматривать за ней. Он не знал, что собирался сделать с ней Тайлер. В общем-то, Дрейк подозревал, что тот задумал убить ее. Тайлер не мог в конечном итоге оставить ее в живых. Стоит Пэйтон вернуться в Англию, и она расскажет всем, что Коннора Дрейка заставили силой жениться на Бекки Уитби, а потом тесть убил его. Нет, Тайлер не мог позволить случиться такому.

Впрочем, сэру Маркусу не было необходимости убивать Пэйтон, чтобы заставить ее замолчать. Есть куда худшие способы заткнуть рот, чем убийство. Особенно женщине, белой женщине подобной Пэйтон, которая принесет большую прибыль такому торгашу, как Тайлер, торгашу, поднаторевшему в делах с продажей человеческой плоти. Какое-то время назад Англия приняла законы против рабства, но не все страны следовали таковым, даже не всякая судоходная компания, как это сделали «Диксон и сыновья», давала зарок не возить рабов.

Дрейк не мог позволить случиться подобному. Только не с Пэйтон.

Но что он мог предпринять? Он здесь привязан, слабый, как котенок, от палящего солнца. Что там творится внизу? Что они делают с Пэйтон? Он убьет их, прикончит всех до единого, если хоть один волос упадет с ее головы. Он это и подразумевал, обещая Маркусу, хотя тот и разразился хохотом. Негодяй много нынче смеялся, когда Дрейка и его дочь провозгласили мужем и женой. Фарс, а не свадьба, но что Дрейк мог поделать? Он знал, что у Тайлера нет чести. Знал, что тот убьет Пэйтон или еще что похуже, независимо от того, согласится ли Дрейк жениться на Бекки или нет. Но Дрейк, по меньшей мере, надеялся, что если он даст палачам то, что они жаждут, те помягче обойдутся с девушкой. Вот и все, что он мог сделать.

А сейчас он умирал. Он понимал, что смерть не за горами, потому что у него начались галлюцинации. Так случается с теми, кого привязывают к мачте. Сперва возникают видения, потом приходит очередь конвульсий, и, наконец, наступает смерть. Его галлюцинации, по крайней мере, не обернулись кошмарами. Ему привиделось, что он лежит на прохладном мягком песке в приятной восхитительной тени. Дрейка посетили воистину яркие сильные видения. Хотелось бы, чтобы они наступили пораньше. Он слышал пение птиц над головой, аромат цветущих лимонных деревьев. Лимоны! Они в изобилии росли на Багамах. Когда он привозил груз с лимонами на Британские острова, Дрейку обеспечивался радушный прием почти у каждой хозяйки в Лондоне. Этот деликатес повсеместно пользовался спросом. Лимон считался драгоценным подарком. Апельсины, преподносимые детям на Рождество, были угощением более дорогим, чем шоколад. Как же здорово было бы полностью погрузиться в эти галлюцинации, прежде чем наступят судороги. Если бы только он наяву лежал в тенечке на Багамах, вдыхая сладостный аромат фруктовых деревьев, слушая крики длиннохвостых попугаев…

Галлюцинации были столь отчетливы, что он мог сжать пальцы и почувствовать, как они зарываются в прохладный песок. Что ж, не самый худший способ умереть, решил Дрейк. Его губы, когда он, наконец, собравшись с духом, облизал их, были влажными, словно по ним недавно струилась вода. Свежая вода. Вода из ручья, а не из затхлой бочки.

Неожиданно он понял, что это отнюдь не галлюцинация. Все происходит наяву.

С огромным трудом — поступок, потребовавший от него неимоверных усилий, — но Дрейк умудрился разлепить веки. Какое-то мгновение он растерянно моргал. И не понимал, на что смотрит. По всем статьям это должна была быть палуба «Ребекки» или, в случае, если его голова запрокинулась, как мерещилось, грот^[49]. Но ничего похожего Дрейк не лицезрел. Над ним сплелись ветви дерева. Покрытые листвой ветви. А выше над ними зияло лазурное безоблачное небо. Ветки гнулись под тяжестью плодов. Продолговатых желтых фруктов. Лимонов.

Дрейк лежал под лимонным деревом. Кажется, был разгар дня. И Дрейк совсем не страдал галлюцинациями. И вовсе не умирал. Боже милостивый! Он был жив.

Он был жив и больше не пребывал на борту «Ребекки». Приподнявшись на локтях — он лежал растянувшись на спине в тени — Дрейк огляделся вокруг. Кажется, слева от него были джунгли. Он увидел сплетенные лианы и плодоносящие деревья: банановые, манговые, лаймовые. Справа, по большей части, то же самое. Неподалеку баркас, явно вытащенный из воды, правда, лишь настолько, чтобы его не утащило обратно высоким приливом. Впереди, стоило Дрейку еще чуть приподнять голову, ему было видно море: зеленовато-голубой прибой с белой морской пеной накатывал на пляж кремового цвета со стоявшими кое-где пальмами.

А приподняв голову чуть выше, Дрейк увидел, что совершенно обнажен.

Верно. Обнажен. На нем не было ни нитки.

От этой мысли он резко сел. Его одежда исчезла. Его рубашка, насколько он помнил, расползлась еще на «Ребекке». Но штаны-то у него были целыми, не говоря уже о том, что у него имелось нижнее белье, насколько он проверял последний раз.

И то и другое пропало.

Дрейк больше не прислушивался к шуму прибоя и чириканью пташек над головой. Но ему показалось, будто откуда-то сзади доносится слабый, но отчетливый звук водопада. Это, по крайней мере, объяснило бы присутствие в футе или двух от Дрейка сосуда из выдолбленной тыквы, наполненного до краев тем, что на вид казалось свежей водой. Был ли это дар богов или подношение, оставленное какой-нибудь туземкой, Дрейк не дал себе ни секунды задуматься. Вместо того он потянулся к тыкве, поднял к губам и осушил до дна.

Это была самая вкусная вода, какую ему довелось пробовать. Прохладная и сладкая, она незамедлительно смочила его пересохшее больное горло и утолила сильную жажду. Отняв сосуд ото рта и опустив на землю, он почувствовал себя совсем другим человеком.

До такой степени другим, что изумился, так где же он, черт возьми, находится и как сюда попал.

Он тут не один. Это точно. Кроме тыквы он заметил остатки костра в нескольких футах от себя. Небольшой костерок, но, без сомнения, именно костер. И не он его разводил. Рядом с обугленной ямкой валялся кинжал с ручкой из слоновой кости. Кинжал его доконал. Дрейк не знал никого, кто владел таким смертельным на вид оружием.

Но костер… Костер был похож немного на те, что сооружала Пэйтон, на тот, каким, по ее мнению, должен быть костер. Как-то он слышал, как она спорила со своими братьями в пользу башенки из щепок против растопки вместе с дровами. Пэйтон настаивала, что костры разжигать лучше, если в растопку не совать сразу же вниз кучу поленьев, а ее братья клялись, что правильно обратное. У костра перед Дрейком был странный вид: будто кто-то соорудил его, провел несколько часов, пытаясь разжечь, затем, устав до изнеможения, уснул прямо над ним, забыв положить дров.

Этот кто-то, подумал Дрейк вдруг с учащенно забившимся сердцем, мог быть только достопочтенной мисс Пэйтон Диксон.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы немедленно, пошатываясь, встать на ноги. Забыв о наготе, он повернулся вокруг своей оси, начиная узнавать землю, простиравшуюся перед ним. Ну, разумеется. Они находились на острове Сан Рафаэль. Однажды он сам показывал его Пэйтон на карте. Один из маленьких островков Багамского архипелага, тот был не только самым уединенным, но одним из немногих, который мог похвастаться собственным источником пресной воды, в отличие от других, зависевших от штормов, время от времени обрушивавшихся на тропики и пополнявших озера островков. Поскольку Сан Рафаэль был со всех сторон окружен коралловыми рифами, то доступен был только баркасу. Более крупное судно мгновенно бы напоролось корпусом на мель. Действительно, можно было разглядеть торчавшие из воды мачты кораблей, чьим капитанам в недобрый час пришла мысль добраться до острова: торчавшие обломки служили прибежищем чаек и бакланов, тогда как остальная часть судов засела в рифах на сажень в воде.

У Пэйтон получилось. Дрейк не имел представления — как. Но она совершила в точности то, что, по ее словам, собиралась сделать.

И тогда ноги понесли его сами собой. Он нырял, чтобы уклониться от низко нависших веток и лиан, и шел в глубь острова, откуда слышался звук водопада. Дрейк был бос, но не замечал острых камней и узловатых корней, мешавших ему идти быстрее. Все его мысли сосредоточились на том, что ждало его впереди.

А потом он прорвался через последнюю преграду из листьев пальм, ветвей лимонных деревьев и сплетения лиан.

Туземные обитатели Багамских островов — те, которых еще не обратили в христианство, — считали Сан Рафаэль священным местом. Название его невозможно было выговорить, но в переводе оно значило Остров Богов. По этой причине и, разумеется, из-за окружавших его опасных рифов остров был необитаем. Раз в году туземцы собирались сюда, чтобы оставить жертвоприношения — по большей части фрукты, овощи и изредка козленка, но остальное время года Сан Рафаэль пустовал.

Какая досада. Потому что перед теми, кто преодолевал рифы и густые джунгли, в изобилии покрывавшие остров, представало самое прекрасное место, которое только можно было вообразить. В середине острова журчал ручей, свежая вода била прямо из-под земли. Ручей сбегал с вершины того, что раньше могло быть вулканом, а сейчас невысокой, покрытой цветами горой, возвышавшейся на двадцать футов над уровнем моря. Эта гора была самой высокой точкой острова. Вода сбегала по гребню вершины, потом стекала по склону и переходила в глубокий ручей. По берегам ручья громоздились скалы, и отсутствовала тень для защиты от палящего зноя, но вода была прохладной и чистой, так к чему печалиться о тени? Можно было встать под обрывом и позволить водопаду со всей силы обрушиваться на тебя: испытанные при сем ощущения, как привелось узнать Дрейку, были самым сильным наслаждением на земле — каковое и явилось причиной, почему туземные боги запретили его испытать своим идолопоклонникам. Путешествуя по всему свету, Дрейк замечал, что боги частенько налагают запрет на самые большие удовольствия.

Впрочем, достопочтенная мисс Пэйтон Диксон со всей очевидностью пренебрегала религиозными запретами, царившими на Багамах. Или целеустремленно и вопиюще бросала им вызов. Лишь стоило Дрейку расчистить густые заросли, преграждающие ему путь, как взгляд его сразу же устремился к водопаду.

Течение воды не было сильным, скорее, она лилась струями, а не сплошной стеной. Под водопадом, как он мог совершенно ясно разглядеть, стояла полностью обнаженная молодая женщина, очевидно, ни капельки не стесняясь своей наготы.

Ну, Дрейк полагал, что если бы и он не подозревал, что за ним наблюдают, то тоже бы не стеснялся. Впрочем, он в свое время сталкивался с неимоверным количеством обнаженных женщин, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь был настолько… ну, что ли счастлив от своей наготы, по-иному он и определить это не мог. Пэйтон Диксон совершенно явно в высшей степени наслаждалась, скинув одежду.

Учитывая, что она, несомненно, впервые за месяц получила возможность полностью вымыться, Дрейк мог понять ее воодушевление. И все же нельзя было отрицать то обстоятельство, что перед ним стояла молодая женщина, получавшая огромное наслаждение — признаем это — от собственного тела. Пэйтон всегда чувствовала себя естественнее в мужской одежде, чем в женской, а в этот самый момент Дрейк понял, почему: она с удовольствием и полностью принимала то, как выглядела. С какой стати тому, кто чувствует себя удобно в своей собственной ипостаси, ощущать необходимость запихивать свое тело в тесный неудобный корсет, пряча его под нагромождением слоев дамских юбок?

И тогда вновь Дрейк должен был признать: он рад, что Пэйтон такая. Он никогда бы не заметил ее очаровательную фигурку, если бы она скрывала ее под бальным платьем и корсетом.

Впрочем, Пэйтон больше нет необходимости снова надевать корсет, уж он-то за этим проследит. В общем, он употребит всю свою власть, чтобы убедить ее носить мужскую одежду с сегодняшнего дня. Нет нужды посвящать еще кого-нибудь в то, что тело Пэйтон Диксон — образец совершенства, средоточие всего того, что зовут женственностью. Пусть остальной мир останется в блаженном неведении, что ей принадлежат эти небольшие, но идеальной формы груди, узкая талия, длинные стройные бедра и соблазнительные каштановые завитки между этих бедер. Он знает это, Пэйтон знает это. И довольно. Дрейк предвидел, что ему предстоит еще задача завоевать эту наяду, не считая уж того, чтобы удержать при себе, не вызывая соперничества.

Пэйтон не обращала на него внимания: он видывал блудниц, гораздо более скромных, даже когда они думали, что за ними не наблюдают. Она подняла руки и стала промывать волосы, перебирая пряди под прохладной водой, откинув голову и обнажив длинную шею. Пэйтон была стройной, как тростинка, не столь крупного сложения, как большинство женщин, однако нельзя отрицать, что женственность ее формам, хоть и изящным, была присуща с избытком. Она повернулась лицом к струящейся воде, предоставив Дрейку беспрепятственно обозревать свою наготу сзади. И он поймал себя на том, что вынужден присесть на ближайший камень. Эти ягодицы, которые раньше Дрейку доводилось наблюдать только обтянутыми брюками, оказались привлекательными округлостями, словно идеальной формы сердечко под тонкой талией. Придется ему пересмотреть свое решение одевать Пэйтон с сего дня в мужскую одежду. Не годится показывать этот зад никому, кроме него, а брюки наверняка позорно выставят его на всеобщее обозрение.

Большие мешки. С этого мгновения она будет носить только мешки. Вот единственное возможное решение. Только бесформенный мешок сможет скрыть такие прелести.

Так Дрейк и сидел на камне, не в силах отвести от нее взора. Пока вдруг не почувствовал под собой неприятную влагу, и, взглянув вниз, понял, что уселся на свои подштанники. Это действительно оказались они, насколько он мог судить, тщательно выстиранные и разложенные на ветерке для сушки. Оглядевшись вокруг, Дрейк узнал свои брюки, затем рубашку и жилет Пэйтон, также разложенные на солнышке, чтобы сохнуть. Ну, это объяснило тайну исчезнувших бриджей. Потом он поднял бровь и направил взор в сторону купальщицы у скал. Так маленькая плутовка его раздела… Спасла ему жизнь, раздела и устроила стирку. Эта женщина просто на вес золота.

Дрейк размышлял над этим, когда упомянутая женщина повернулась и увидела его. Убрав с глаз мокрые волосы, она вытаращилась на него так, словно не могла до конца поверить своим глазам.

Потом издала душераздирающий визг и прыгнула в ручей.

Дрейк остался сидеть, где сидел. Визг эхом отдавался в его ушах. Пронзительный крик спугнул стаю попугаев в вершинах деревьев. Негодующе вопя, птицы шумно захлопали крыльями. Исчезнувшая под водой Пэйтон неожиданно вынырнула. Смахивая воду с глаз и моргая, она смотрела на него.

— Дрейк? — задыхаясь, спросила она. — Это впрямь ты?

Он оглядел себя:

— Похоже, что я.

— О, боже мой!

Она перебирала ногами в воде. Прудик был только шесть или семь футов в глубину, но Пэйтон дотягивалась ногами лишь до пяти. Ее ножка не могла нащупать каменистое дно. И если Пэйтон считала, что вода достаточно непрозрачная, чтобы скрыть наготу, то, к своему прискорбию, ошибалась. Собственно говоря, он видел гораздо больше, чем прежде, когда ей приходилось разуваться, чтобы удержаться на палубе.

— Когда я повернулась, — задыхаясь, продолжила Пэйтон, — и увидела тебя, то из-за воды сразу не разглядела и подумала… Ты в порядке?

Он снова оглядел себя:

— Честно говоря, надеюсь, что так.

— Потому что ты даже не шевелился. — Она поплыла вдоль озерка, выискивая место, где можно было вылезти, не поранив босые ноги о камни. Чем быстрее она перебирала руками, тем быстрее говорила: — Я так переживала. Ты всю ночь не приходил в себя. Ты уверен, что с тобой все хорошо?

Дрейк усмехнулся. Он просто ничего не мог с собой поделать. Никогда в своей жизни он не чувствовал такое безмерное влечение к женщине. Нелепость просто, поскольку она не делала ни малейших усилий соблазнить его. Впрочем, это только служило напоминанием — если он вообще нуждался в напоминании — как сильно она отличалась от жеманниц и кокеток, знакомых ему доселе. Пэйтон Диксон не знала, как флиртовать, даже если бы ее жизнь зависела от этого. А жеманство? Забудьте о нем.

Дрейк вдруг почувствовал себя до нелепости счастливым, таким счастливым он себя не помнил никогда. Он поднялся и целеустремленно направился к ручью. У Пэйтон при виде его глаза стали, как блюдца.

— Ч-что, по-твоему, ты вытворяешь? — спросила она.

— Присоединяюсь к тебе.

Дрейк попробовал ногой кристально чистую воду.

Пэйтон, казалось, не могла отвести взгляда от места на его теле, расположенного ниже живота. Посмотрев вниз, Дрейк отметил: то, что он возбужден, вопиюще заметно. И запоздало вспомнил, как темно было в камере той ночью, когда они предавались любви. Хотя и непроизвольно, но он впервые предоставил Пэйтон возможность ознакомиться с обнаженной мужской натурой при свете дня.

И она не выказала ни малейшего восторга по поводу того, что перед ней предстало.

— Э-э, ладно, — произнесла с запинкой Пэйтон, с готовностью отплывая от него. — Я только выйду…

Дрейк понял, что требуются незамедлительные действия. Всегда сохраняя трезвую голову в острые моменты, он оттолкнулся от камней и нырнул в прохладную воду.

Глава 24

Пэйтон, которую окатило волной, поднятой внушительным телом Дрейка, отпрянула, чуть не захлебнувшись. Ее потрясла, скорее, не обрушившаяся на нее вода, а то, что очутилось под этой водой, когда в озерцо нырнул Дрейк. Оказывается, та часть Коннора Дрейка, которую ей довелось только чувствовать, но видеть-то она ее не видела, была куда больше, чем Пэйтон воображала. Поэтому, по сути, ей гораздо разумнее показалось, что отступить, наверно, лучшая стратегия на сей момент. Не успел Дрейк вынырнуть, как Пэйтон устремилась к берегу.

Но далеко ей уйти не удалось. Подобие щупальца ухватило ее под водой за щиколотку и прервало стремительное бегство.

Наконец на поверхность вынырнул Дрейк: потемневшие от воды волосы залепили ему лицо, но щиколотку он не отпускал. А даже стал подтягивать Пэйтон ближе, как рыбак постепенно выбирает леску с пойманной рыбой. Сначала свободной рукой, а не той, что держала лодыжку, он обхватил ее колено, затем бедро, и, неизбежно, талию, пока не притянул ее всю поближе уже обеими руками. И все время улыбался ей так смиренно, что, на поверку, ни в малейшей степени не успокаивало ее глубочайшие чувства.

Пэйтон, у которой биение собственного сердца отдавалось в ушах, все же сохранила остатки разума, чтобы с запинкой сказать:

— Думаю, может, тебе стоит отдохнуть чуточку дольше…

— Нет, спасибо, — последовала вежливая реплика. — Я уже достаточно наотдыхался.

А затем Дрейк поцеловал ее. Впрочем, к ее удивлению, поцелуй оказался не жестким и собственническим. Нет, он был ласковым, спокойным… как его улыбка.

По крайней мере, вначале он был ласковым. Пока она не совершила ошибку — а Пэйтон поняла, что ошиблась в тот момент, когда сделала это — когда доверчиво и смело ее язычок встретился с его. И тогда поцелуй из спокойного стал просто бешеным всего за какую-то долю секунды. Вот Дрейк нежно целует ее, а в следующее мгновение своей отросшей бородой терзает нежную кожу вокруг ее рта, а ртом, кажется, поглощает ее губы.

Пэйтон обещала себе, когда утром снимала с Дрейка брюки, что ни при каких обстоятельствах не повторит то, что случилось на «Ребекке». Сейчас она понимала, что не была честна сама с собой. Коннор Дрейк — мужчина во всех смыслах, и поэтому откликнулся, как ему подсказала его природа, когда Пэйтон бросила себя к его ногам. Правда, он сказал, что любит ее… но он чувствовал себя обязанным сказать нечто подобное. Потому что она была невинна, а он, по мнению Пэйтон, ощущал тогда вину…

Хотя все это было ее рук дело. Она любила его всю жизнь и отчаянно преследовала последние несколько месяцев. Боже, он, наверно, пошел навстречу ее сладострастным требованиям из жалости или от скуки, или от убежденности, что каждую минуту ему грозит смерть, так почему бы не насладиться моментом? Он наверняка солгал, когда утверждал, что любит ее.

Или, может, не солгал?

Потому что сейчас… сейчас у него нет иных причин вот так целовать ее, совсем нет. Он мог бы не обращать на нее внимания. Он мог бы пойти своей дорогой, когда обнаружил Пэйтон купающейся в водопаде, а она никогда бы не узнала, не заметила Дрейка, пока он какое-то время стоял тут, судя по его явно возбужденной плоти.

О, ад проклятый. Конечно же, Дрейка влекло к ней. Совершенно явно влекло. И на этот раз она не предлагала себя, вообще-то, даже наоборот. Какое имеет значение, говорил ли он правду, когда сказал, что любит ее? Разве его поцелуй не достаточно убеждает, что он… ну, испытывает к ней нежные чувства?

Ее твердое решение никогда не оказываться в подобной ситуации с ним вновь рассыпалось в прах, лишь стоило его губам во второй раз коснуться ее. Ну, во-первых, Пэйтон даже не могла толком оттолкнуть Дрейка: на плаву она держалась только благодаря его крепкой хватке. А, с другой стороны, ощущение его обнаженного тела, прижатого к ней, не было похоже ни на что доселе изведанное ею: как щекотала ее соски его покрытая волосами грудь, какими прохладными и твердыми были его бедра, расположившееся между ее собственных, как к местечку между ее ног прикоснулся мягкий, пульсирующий холм — будто бы случайно, а потом еще раз, показывая, что случайности-то никакой и не было. Пэйтон положила руки Дрейку на плечи, плечи, которые только прошлой ночью пылали жаром от солнечного ожога, но уже успели покрыться бронзовым загаром. Под смуглой кожей ощущались мускулы, перекатывавшиеся, когда Дрейк крепко сжимал Пэйтон. Казалось, нельзя уже глубже целовать ее или еще крепче прижиматься к ней телом.

Почему никто не рассказывал ей, какое это чудо: чувствовать своей кожей мужское тело? Мэй Лин никогда не упоминала ни о чем подобном. Джорджиана ни словечком не обмолвилась. Почему Пэйтон до сих пор даже не попробовала? Ей стоило украсть одежду Дрейка той ночью на «Ребекке». Но Пэйтон была слишком переполнена другими чувствами, чтобы думать об этом…

Затем Дрейк оторвал от нее свои губы и, подхватив под голые ягодицы, — почти так же, как он это проделал в саду давным-давно той ночью — поднял ее над водой, держа над собой, скользкую и мокрую, пока рот его не оказался перед ее грудью. И тогда поймал губами в ловушку и крепко зажал сосок.

Пэйтон застонала. Она не могла удержаться: контраст между прохладной водой и жарким языком был восхитителен. А от ее стона, кажется, с Дрейком что-то произошло. Он отнял губы от груди, опустил Пэйтон и чуть не задушил в неистовом жадном поцелуе. Неожиданно твердое мужское бедро, теревшееся об нее, легко, как рыбка, но настойчиво нажало между ее ног. И Пэйтон, как распутница, каковой, по ее мнению, она и являлась, откликнулась, задвигавшись, словно в любовной горячке.

И следующее, что она почувствовала: он снова поднял ее над водой. Только в этот раз вместо его рук, она почувствовала под ягодицами что-то твердое и прохладное. Посмотрев вниз, она увидела, что он усадил ее на естественную отмель, образованную одним из плоских валунов, окружавших озерцо. Пэйтон не понимала, зачем это Дрейку, пока не увидела, что он встал между ее бедер в мелкой воде, выставив ей на обозрение часть своего тела, которой она касалась без излишней смелости, когда та была под одеждой; тот орган, отсутствие коего она проклинала из-за тех разочарований, преподнесенных ей жизнью, самым недавним из которых была потеря «Константы».

Только сейчас ей пришлось вознести небольшую благодарственную молитву во славу того, что она родилась женщиной. Потому что в ином случае у Дрейка не имелось бы повода раскрыть ее так нежно пальцами, как он потом сделал, пока сам терзал ее рот губами и языком, действуя так успешно на всех фронтах, что Пэйтон была бессильна оказать хоть какое-то сопротивление. А могла только мурлыкать в знак признательности и шире разводить ноги…

Что явилось для Дрейка убедительным приглашением заменить пальцы чем-то куда большим.

А потом Пэйтон не смогла говорить, не смогла даже думать, потому что его губы оказались снова на ее шее, его руки на ее бедрах. И вот он медленно выходит из нее, когда уже совсем был в ней, и это было так здорово — чувствовать его внутри, так что это он надумал улизнуть?

Пэйтон двинула бедрами, с жадностью забирая его обратно. И почувствовала, как Дрейк втянул воздух.

А потом любимый произнес ее имя голосом, который был нечто средним между рычанием и стоном, и обрушил на нее свой рот, вцепился руками в ягодицы и задвигал бедрами с безумной настойчивостью между ее ног. Она понимала эту настойчивость, потому что тоже ощущала потребность в нем. Все ее существование в этот момент сосредоточилось на Дрейке, на его хриплом дыхании, на грубой щетине, царапавшей ее рот и шею, и, прежде всего, на силе каждого удара, каковым Дрейк глубоко вгонял себя в нее.

И освобождение, когда оно настало, не было похоже ни на что, испытанное ею прежде в тюрьме Дрейка. Показалось, будто в какой-то момент каждый ее нерв натянулся в неудовлетворенности, а в следующее мгновение ее уже несло потоком лавы — да, именно лавы, хотя вулкан на Сан Рафаэле давным-давно потух. Пэйтон сгорала в море огня и света, волна за волной золотой поток омывал ее. Хотя она и не осознавала, но изданный ею крик был настолько же рыданием, насколько визгом, и, услышав его, Дрейк растерял все подобие самообладания. Он сделал один, последний, выпад, глубоко войдя в нее, насколько смог, не отдавая себе отчета: делает ли ей больно или нет, ища только одного — освобождения.

И оно не заставило себя ждать, омыв его стремительными потоками, мощными спазмами облегчения, и он возвестил воплем о своем наслаждении с такой силой, что спугнул стаю попугаев, которую ранее потревожила своими шумными возгласами Пэйтон. Дрейк рухнул на нее, и какое-то мгновение Пэйтон сознавала лишь грохочущее биение его несущегося вскачь сердца, тяжесть его тела и вдруг подувший с моря нежный бриз, обдавший холодком ее разгоряченное тело.

И тогда она поняла, с чем-то сродни благоговению, что это — это, прямо сейчас, прямо в сей момент — было тем, чего она всегда желала, что ждала, кажется, всю свою жизнь. Держать в объятиях Коннора Дрейка, чувствовать, как бьются рядом их сердца… она никогда не просила ничего большего, ни разу.

И ощутила потребность вознести краткую благодарственную молитву. Пэйтон надеялась, что не святотатствует, молясь обнаженной. Ведь поскольку такой ее сотворил Господь, она полагала, что сильно он бы не возражал.

Глава 25

— Ты не можешь просто подойти к рыбине и загарпунить ее, — наставлял Дрейк, лежа на животе рядом с Пэйтон и вглядываясь в водную глубь. — Ты должна дождаться, пока она сама к тебе подплывет, — продолжил Дрейк, посвящая ее в тонкости ловли рыбы с помощью гарпуна.

Пэйтон откусила кусочек банана, который держала в руке.

— Дрейк, — сказала она, — зачем мне этому учиться?

— На случай, если со мной что-то случится. — Он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Они лежали так близко друг к другу, что почти соприкасались бедрами, и повернувшись Дрейк едва не столкнулся носом с Пэйтон. Он немного откинулся назад. Самым важным сейчас было заставить ее понять, насколько все серьезно.

— Нас будут искать, Пэй. Я хорошо знаю Француза и уверен, что он избороздит все моря, но рано или поздно отыщет нас. Поэтому очень важно, чтобы ты могла сама о себе позаботиться.

Она взглянула на него, и Дрейк снова поразился ее необычным глазам, которые бывали и зелеными, и золотисто-карими, а иногда, вот как сейчас, насыщенного янтарного цвета.

— Я могу о себе позаботиться, — сказала Пэйтон спокойным, по ее меркам, тоном. — И потом, складывается впечатление, что ты думаешь, будто если они нас найдут, то заберут только тебя, а меня оставят здесь.

— Если мы все хорошо рассчитаем, то именно так и случится. Я надежно спрятал баркас, и они вряд ли заметят его с мелководья. И если мы и впредь будем разводить костры только ночью и далеко от берега, то у нас неплохие шансы остаться незамеченными. Но если они все-таки нас найдут, то я постараюсь их отвлечь, а ты спрячешься.

Она рассмеялась счастливым заливающимся смехом. Он был таким родным для Дрейка и всегда олицетворял для него саму весну.

— Где? — уточнила Пэйтон. — Где, ради Бога, я должна буду прятаться? Мы на острове, Дрейк, если ты до сих пор не заметил этого.

Он указал ей на вершины скал, с которых каскадом низвергался водопад, напоминая своим журчанием смех Пэйтон.

— Ты могла бы забраться туда, — сказал Дрейк, — и затаиться. Им и в голову не придет искать тебя там.

Пэйтон проследила за его взглядом.

— Что ж, — ответила девушка, — я могла бы сделать это. Но не стану.

— Почему?

— Потому что не собираюсь сидеть там и смотреть, как они тебя убивают. — Она повернулась к пруду: — Смотри-ка, Дрейк, там рыба!

Он решил, что таким образом она пытается его отвлечь. В этом деле Пэйтон была большой мастерицей, ловко меняя тему разговора, если та ей не нравилась. Но затем он взглянул на воду и понял, что заблуждался. В глубине водоема виднелась большая серая рыбина неизвестной ему породы. Она была округлой формы, выглядела совершенно безмятежной и казалась в высшей степени съедобной.

— Верно, — сказал он, поднимая гарпун. — А теперь будь внимательна, Пэйтон. Суть в том, чтобы рыба не поняла, что ты находишься совсем рядом. Затем… БАМ! Бьешь ей прямо между глаз. — Он продемонстрировал прием с помощью кинжала с рукояткой из слоновой кости, привязанного к концу длинной палки. — Видишь? Движение руки должно начинаться от плеча, а не от локтя. Теперь ты попробуй. Посмотрим, сможешь ли.

— Дрейк, — произнесла Пэйтон, не отрывая взгляда от рыбы, — из-за чего Француз так зол на тебя?

Он опустил копье.

— А ты не знаешь?

Девушка пожала плечами.

— Нет. Всякий раз, когда я спрашивала, Росс просто отвечал, что это долгая история.

Дрейк прочистил горло.

— Что ж, он прав. Это долгая и очень скучная история.

В глубине души он поверить не мог своему счастью, что ни один из ее братцев не поведал эту историю Пэйтон. Это, наверное, здорово выбивало бы его из колеи — видеть рядом с собой женщину, которая знала бы абсолютно все, что только можно было о нем знать… ну или, по крайней мере, думала бы, что знала. Эту девушку и так уже не имело смысла просвещать о том, что он был частым гостем в публичных домах. Но это осталось в прошлом.

Теперь же он стал другим. Уж она-то об этом позаботилась.

— И ты действительно думаешь, что он попробует разыскать нас? — спросила она. — Я имею в виду Француза.

— Все может быть. Именно поэтому, когда ты в следующий раз соберешься развести костер, то лучше это делать подальше от берега.

Девушка посмотрела на него с кислым выражением лица.

— Ты, болван проклятый, я развела там костер потому, что тебе было холодно, а тащить тебя на себе было слишком тяжело!

Дрейк был уверен, что большинство женщин, признающихся в своих чувствах, не обращались к объекту своей любви как «проклятый болван». Но их отношения только зарождались, поэтому он решил пропустить эту фразу мимо ушей.

— Я тебя не ругаю, — сказал Дрейк. — Твой поступок был очень смелым. — Он нагнулся и убрал рыжеватый локон, упавший девушке на глаза. — И очень глупым.

— Я знаю, — просияв, ответила Пэйтон. — Но посмотри, что со мной теперь стало. Я погублена.

Это было произнесено удивительно довольным тоном, но его все равно задели эти слова. О, не было сомнений, что Пэй была на самом деле довольна той ситуацией, в которой они оказались. Одетая лишь в чистую сорочку, она лежала на животе, медленно покачивая согнутыми в коленях ногами, и казалась ему олицетворением женщины, живущей в любви и согласии со всем миром. Но всё-таки Дрейка не покидало ощущение, что он ее подвел, причем во всем. Он ничего не помнил о том, как она отважно бросилась спасать ему жизнь. Пэйтон сказала, что какое-то время он был в полубессознательном состоянии. И Дрейк действительно ничего не помнил. Что было непростительно. Ведь в тот момент он должен был обладать хоть малейшей толикой здравого смысла и убедить Пэйтон оставить его на корабле. Дрейк считал, что должен был приказать девушке спасаться самой, не отягощая себя огромным зверем, впавшим в беспамятство, который теперь вместо благодарности за ее бескорыстие испытывал желание наброситься на нее, словно какое-то дикое животное, всякий раз, стоило ей пошевелиться.

Но что он мог с этим поделать? Конечно, Дрейку это не очень нравилось, ему хотелось вести себя так, как было принято в обществе: ухаживать за Пэйтон, добиваться ее расположения…

Но вместо этого, всякий раз, когда он смотрел на девушку, ему стоило огромного труда сдержать свое всепоглощающее желание накинуться на нее.

— Дрейк, — позвала его Пэйтон, опустив в воду руку и вспугнув рыбу, которую он надеялся поймать им на ужин. Продемонстрировав удивительную твердость характера несколько ночей назад, сейчас она была необычайно умиротворенной. Пэйтон не позволила ему убить ни одного попугая, лишая их возможности полакомиться мясом жареной птицы. Она также запротестовала, когда Дрейк предложил перерезать горло проползающей мимо них черепахе, заявив, что совсем не любит яйца. Если она думала, что, прожив месяц на воде и каше, он будет счастлив жить дальше, питаясь только бананами и любовью…

Что ж, может, она и права.

— Что? — спросил он, начиная чувствовать себя таким же умиротворенным, как и Пэйтон. И уставшим, так как затащить лодку в подлесок было совсем нелегким делом. Она весила, по крайней мере, несколько сотен фунтов.

— Как ты думаешь, Бекки Уитби вернется в Англию и заявит, что она — твоя вдова? Даже если они не знают наверняка, что ты мертв?

Бекки Уитби? Да кого сейчас волнует Бекки Уитби! Ведь есть так много гораздо более важных вещей, которые им нужно обсудить! Например, как назвать своих детей.

— Не знаю. Пусть попытается. Я думаю, к этому времени твоя семья рекрутировала все корабли Ее Величества на твои поиски. И мне трудно сказать, найдут ли они «Ребекку» до того, как судно достигнет берегов Англии, или нет.

Пэйтон перевела взгляд на Коннора.

— Думаешь, они догадаются искать нас на этом острове? — спросила она с легким намеком на волнение в голосе. — Я имею в виду моих братьев.

Дрейк кивнул.

— Если у них будет основание верить, что мы живы, они нас найдут, Пэйтон. Не волнуйся.

Она ободряюще ему улыбнулась.

— О, я совсем не волнуюсь, — последовал ответ.

Странно, но у него было такое ощущение, будто она и впрямь не волновалась о том, что их могут не найти. Могла ли Пэйтон быть столь же счастлива, как и он сам, оттого, что судьба свела их вместе? Или она просто была настолько уверенной — так слепо и по-детски — в его способностях, что даже не могла себе представить, будто им никто не придет на выручку? Эта мысль слегка ошеломила Дрейка. Он привык командовать, привык отдавать приказы и видеть, как их исполняют. Но он никогда в жизни, насколько ему было известно, не внушал людям такой уверенности. Ещё более бессмысленным такое отношение Пэйтон к нему делало то обстоятельство, что именно она спасла его и нашла безопасное убежище.

Он не может продолжать нежиться во взгляде обожающих его глаз. И в этом не было ее вины. Он вообще ни в чем не мог ее винить. Но в глубине души Дрейк пожелал, чтобы Француз все-таки нашел их, тогда бы он смог выместить свою неудовлетворенность на красивой физиономии пирата.

— Это очень хорошо, Пэй, — сказал Дрейк, поднимаясь на ноги. В отличие от нее ему пришлось натянуть брюки. Он не чувствовал себя также уютно, как Пэйтон, будучи нагим. Ну, ему и скрывать-то нужно было больше, чем ей. — Я, пожалуй, прогуляюсь и попробую найти сухое дерево для костра. Ты оставайся здесь и, если этот шикарный серый приятель подплывет снова, проткни его кинжалом. Договорились?

Пэйтон послушно взяла у него гарпун, потом перевернулась на спину, чтобы лечь подальше от камней на более мягкий песок, и пристально посмотрела на небо.

— О, смотри! — произнесла она без малейших признаков тревоги в голосе. — Розовый закат. Завтра должна быть чудесная погода.

Дрейк заметил, что край сорочки Пэйтон почти не скрывал низ ее живота. Эта сорочка была ее единственным одеянием. Дрейк не слишком удивился, обнаружив, что треугольный лоскутик кудряшек, который так манил его несколько часов назад, не потерял для него ни капли своей притягательности. Он устыдился своей ненасытной жажды тела Пэйтон. Нужно немедленно отвести глаза, бросить взгляд на другие части тела девушки, не вызывающие подобных воспоминаний.

— А это что такое? — воскликнул он, указав кивком головы на ее лодыжку.

Пэйтон продолжала щуриться, глядя на вечернее небо.

— Что именно? — уточнила она.

— Лента на твоей лодыжке.

Это заставило ее подняться, причем довольно резво. Одним плавным движением Пэйтон стащила ленту — разорвав, а не развязав — и бросила её через плечо в воду.

— Ничего, — быстро ответила она. — Просто напоминание. Мне оно больше не нужно.

Он подошел к кромке воды и присмотрелся. Лента покачивалась на поверхности воды, а серая рыбина взирала на нее снизу, ошибочно принимая за нечто съедобное.

— Что это было?

— Это долгая и очень скучная история, — ответила Пэйтон.

Дрейк сурово взглянул на нее, будучи неуверен, дразнит она его или нет, ведь он точно также ответил на ее вопрос о Французе. Но Пэйтон лишь усмехнулась и произнесла:

— Помнишь ту ночь на Амазонке примерно два или три года назад, когда я сказала, что хочу лежать на палубе и наблюдать за падающими звездами, а ты принес мне свое одеяло и подушку?

Он непонимающе на нее уставился. Пэйтон снова пыталась сменить тему беседы.

— Да.

— Правда? — Она выглядела чрезвычайно удивленной. — Росс сказал, что ты был тогда уже слишком пьян, чтобы помнить или хотя бы просто осознавать, что ты делаешь.

Коннор ощутил внезапную и безосновательную неприязнь к ее братьям, особенно к Россу.

— Разумеется, я осознавал, что делал, — отрывисто сказал он. — Мне не хотелось, чтобы ты простудилась. Боже правый, хоть кому-то из твоих братьев нужно было не просто изредка уделять тебе внимание, но и заниматься твоим воспитанием. Знаешь, Пэйтон, с их позволения ты выросла полудикой. Когда я думаю о тех вещах, с которыми ты сталкивалась каждый божий день, вещах, о которых женщине знать вообще не подобает, у меня кровь стынет в жилах. Все твои братья заслуживают основательной трепки, но больше всего — Росс за то, что потворствовал этому.

Она посмотрела на него, даже и не думая возмущаться.

— Но ведь, в конце концов, со мной ничего не случилось, — напомнила Пэйтон, пожав плечами.

— И это определенно не является заслугой твоих братцев! С тобой всё в порядке потому… не знаю почему. Полагаю потому, что у тебя есть здравый смысл, осмелюсь добавить, что его у тебя больше, чем у твоих братьев вместе взятых.

Улыбка, которой она его одарила, была не менее ослепительной, чем закат.

— Спасибо, — только и произнесла Пэйтон в ответ.

Но это слово и та простота, с которой девушка вымолвила его, как будто что-то надломили в нем, и то, что Дрейк старался запрятать поглубже, вырвалось на свободу. В следующее мгновение он осознал, что опустился на колени перед Пэйтон, положил свои огромные загорелые ручищи на ее гладкие бедра и развел их в стороны.

Пэйтон, не шевелясь, посмотрела на него и окликнула:

— Дрейк?

Он поднял голову, сжав челюсти.

— Прошу, ради Бога, называй меня Коннором.

— Хорошо, Коннор. Что ты вытворяешь?

Вместо ответа Дрейк начал действовать. Он нагнулся вниз и коснулся губами мягкого лоскутка волос меж ее бедер. Пэйтон начала сопротивляться, и Дрейк понял, что напугал ее этим прикосновением. Она опустила руки ему на голову и уцепилась за отросшие волосы.

— Дрейк, — выдохнула она.

Но он обвил руками ее бедра, не позволяя вырваться. Он ласкал ее языком, и совершенно не удивился, когда обнаружил, что на вкус она была, как море — свежая и солоноватая. Ещё бы! Пэйтон Диксон могла иметь только такой вкус.

— Дрейк, — повторила девушка более настойчиво.

Она не была влажной. Раньше, когда он проникал в нее, это было потрясающе легко, даже несмотря на то, что она была невероятно тугой. Если бы Дрейк не знал наверняка, что Пэйтон была девственницей в ту ночь на «Ребекке», он бы никогда не догадался, что был первым познавшим ее мужчиной, потому что она каждый раз была такой влажной и готовой для него. Но сейчас Пэйтон была сухой, а темные кудряшки пружинили на свое место всякий раз, когда он разделял их в попытке пройтись по каждому изящному изгибу своим языком. Затем он оставил долгий и пылкий поцелуй на ее бархатном лоне. Дрейк почувствовал, как в ответ пальцы девушки, запутавшиеся в его волосах, сжались в кулаки. Пэйтон снова попыталась вырваться, но быстро оставила эту затею, так какуже поняла, что он ее не отпустит. Дрейк же не отрывал от нее своих губ, изучая и лаская ее языком.

А затем его рот наполнился хлынувшими из нее соками. Он поднял голову и увидел, что затвердевшие соски Пэйтон, устремившись к небу, натянули ткань сорочки. Сквозь тонкий лен Дрейк мог видеть нежные очертания розовых ареолов. Все еще держась за него, с откинутой назад головой, вокруг которой разметались темные волосы подобно вееру на песке, Пэйтон выглядела совершенным образцом женственности и, что было довольно странно, даже более женственной, чем когда была абсолютно обнажена.

Желая наблюдать за ней и навсегда запечатлеть ее образ в своих мыслях, Дрейк положил руку туда, где только что были его губы, и снова почувствовал ее сопротивление. Затем Пэйтон прижалась низом живота к его ладони, а с ее влажных приоткрытых губ сорвалось беспомощное бормотание, молитва — или мольба — о сильном желании. Не отрывая от нее взгляда, Дрейк продвигал свои загрубевшие пальцы в ее горячую влажную глубину до тех пор, пока они не оказались в самой сердцевине ее женственности. В ответ Пэйтон, забывшись от удовольствия, инстинктивно потерлась об него, как кошка.

Он не мог вынести такой сладкой пытки ни секундой больше. Освободившись от захвата ее рук, Дрейк отодвинулся и принялся расстегивать бриджи, срывая при этом пуговицы, пока его эрекция не вырвалась на свободу. Не озаботившись даже спустить штаны пониже, он расположился между ног Пэйтон, задержавшись лишь на мгновение, желая убедиться, что в этот раз он сможет сдержать себя и сначала увидит, как она достигнет пика, а потом уже получит свое.

Но затем, совсем как в прошлый раз, Пэйтон слегка придвинулась к нему, приподняв бедра так, что головка его члена погрузилась в ее мягкие теплые глубины. Но этого было достаточно, чтобы он тут же потерял самообладание. Следующее, что осознал Дрейк, был его дрожащий стон, и он погрузился в нее так глубоко, что испугался, не пронзил ли девушку насквозь.

Пока Дрейк наслаждался ощущением тела Пэйтон, обжигающий жар начал распространяться из ее сердцевины. Она удерживала его невероятно тугой хваткой, совершенно не сознавая — он был уверен в этом — той власти, что имела над ним, затем Дрейк ощутил, как руки Пэйтон обвились вокруг его шеи, а спина — выгнулась. Горячие мышцы, которые так крепко удерживали его эрекцию в своем плену, начали сокращаться, и он понял, что каким-то невероятным образом она достигла кульминации, даже ни разу не пошевелившись. Мускулами, о которых она наверняка даже не подозревала, Пэйтон ласкала, дразнила и пыталась затянуть его в себя еще глубже. Он застонал и склонил голову, прижимаясь ртом, все еще орошенным соками ее желания, к губам девушки.

В этот раз, когда он достиг кульминации, он сдерживал себя не более чем раньше. Только теперь Пэйтон лежала на мягком песке, а не на грубых камнях, так что когда Дрейк вколачивал себя в ее тело, он знал, что не причиняет ей боли. Когда же он пришел в себя и смог приподняться, чтобы взглянуть на нее, дабы убедиться, что Пэйтон цела и невредима, она улыбнулась ему с выражением, которое можно было охарактеризовать не иначе как самодовольное.

— Я думала, — произнесла она хриплым голосом, — что ты собирался идти за дровами для костра.

Дрейк взял локон ее волос и поднес к своим губам.

— Я передумал, — ответил он.

— Милости прошу, — промолвила она, — передумывать в любое время, как тебе захочется.

Глава 26

Пэйтон не могла припомнить, чтобы когда-нибудь была так счастлива. О, она думала, что когда была маленькой и бегала по палубам отцовского корабля босиком и с хвостиками, то была вполне счастлива. И до появления мисс Уитби, когда Пэйтон было достаточно просто изредка оказаться рядом с Коннором Дрейком за одним столом во время обеда, она была счастлива.

Но с тех пор, как она стала женщиной, — а она полагала, что это случилось вскоре после ее семнадцатого дня рождения, когда Мей Линг объявила, что возвращается к своей семье, поскольку долг ее исполнен, — Пэйтон еще не чувствовала такого довольства, спокойствия, такого… счастья.

Возможно, она не имела права на такое чувство. В конце концов, они с Дрейком все еще подвергались смертельной опасности. «Ребекка» или «Королева Нассау» могли показаться на горизонте в любой момент. Им все еще приходилось прятать свои костры по вечерам и по возможности держаться подальше от пляжа. Но какое все это имело значение? Пэйтон оказалась на необитаемом острове с человеком, в которого была влюблена с четырнадцати лет. И что еще важнее, он тоже любил ее. Она была твердо уверена в его чувствах. Мало того, что Дрейк признался в этом, чувство сквозило в случайных поступках, например, когда он умывал ей лицо и искал, чем бы вытереть. И еще он доказывал это тысячью способов каждый божий день. Пэй достаточно было сказать лишь слово — к примеру, что ей хочется омара на ужин, — и он все исполнял. Она была самой везучей из девушек и знала это. Пэйтон даже заключила перемирие с Богом и, в конце концов, простила его за то, что он отнял у нее мать. Пэйтон чувствовала, что, когда Дрейк занимается с ней любовью, это сторицей возмещает всю боль, причиненную ей в прошлом.

И все же, как бы счастлива она ни была, приходилось проявлять некоторую осторожность по отношению к Дрейку. Не то чтобы она боялась его, или ее страшило то, что если их спасут, он бросит ее ради другой, которую не перепутаешь с мальчишкой и которая точно знает, откуда берутся дети, но она опасалась того, что ей однажды сказала Джорджиана, когда Пэйтон спросила ее, почему та вышла за Росса. Пэйтон наивно полагала, что Джорджиана приняла предложение брата, потому что любила его, и теперь она, конечно же, твердо знала, что ее невестка и в самом деле любит Росса… по крайней мере, по-своему, но совсем не так, как Пэйтон любила Дрейка.

Как бы то ни было, Джорджиана, будучи на несколько лет старше Пэйтон, не упустила возможность дать сестре своего мужа небольшой совет: «Женщине лучше выйти замуж за человека, который любит ее немного больше, чем она его. В этом случае у нее есть преимущество перед ним».

Пэйтон всегда помнила этот совет. Она понятия не имела, правильно это или нет, хотя подозревала, что в случае Росса и Джорджианы такое возможно. И должна была признаться себе, что это немного ее беспокоит, поскольку совершенно твердо знала, что любит Дрейка всем своим существом, со всем пылом и страстью первой любви. Пэйтон вовсе не была уверена, что он любит ее сильнее, чем она его. В общем-то, у нее был другой взгляд на происходившее: ведь Дрейк, в конце концов, опытный мужчина. Он, безусловно, знал десятки женщин, гораздо искушеннее и интереснее самой Пэйтон. Если после того, как их спасут, — а в том, что это однажды произойдет, она не сомневалась, — он останется с ней, то как она сможет быть уверена, остался он потому, что любит ее, или потому, что в противном случае ее братья прикончат его за то, что Дрейк и Пэйтон вытворяли вместе?

В этом и заключались ее сомнения. Они не мучили Пэйтон неотступно: так, посещали иногда по ночам, когда она лежала в объятиях Дрейка и глядела на звезды.

Дрейк вовсе не был тем любовником, каких воспевают в стихах. Он редко говорил ей, что любит, и не употреблял при этом дополнений «я люблю тебя до смерти» или «я ужасно тебя люблю», и — уж конечно — не превозносил до небес ее красоту, за исключением одного случая, когда он заметил, что ступни у нее просто поразительно маленькие по сравнению с его. И все же Пэйтон чувствовала, что по-своему он очень к ней привязан. Она понимала это не по тому, как он занимался с ней любовью, что случалось часто и в большинстве случаев весьма впечатляло, а по едва заметным намекам, которые проскальзывали тут и там, и которых сам Дрейк, похоже, не осознавал.

Взять, к примеру, тот факт, что они оказались в ловушке на острове. Им никак не удавалось избегать друг друга. По правде, когда Пэйтон хотелось побыть одной, приходилось ждать, пока Дрейк заснет или будет занят охотой, чтобы добыть какую-нибудь дичь на ужин. Все остальное время он разговаривал с ней, или занимался с ней любовью, или просто смотрел на нее — и все это постоянно. Да так, что когда Пэйтон поймала его на том, что он опять разглядывает ее, то была готова запустить в него кокосом, если бы тот оказался под рукой.

Но, несмотря на то, что они все время мозолили друг другу глаза, казалось, что Дрейк не может без нее. Даже когда она спала, он постоянно пытался разбудить ее. При всем при том, что Пэйтон была по уши в него влюблена, она ясно видела, что у Дрейка есть недостатки, и один из них — привычка будить ее рано утром. Поскольку на Сан-Рафаэль заняться было решительно нечем, Дрейк по утрам изобретал способы разбудить возлюбленную. После первых дней, проведенных вместе, он не решался просто растолкать ее. Как-то раз он пытался, и Пэйтон чуть его не убила. И более эротичные уловки тоже не срабатывали — частенько она просыпалась по утрам и видела его лицо меж своих бедер: тогда она обычно отпихивала его ногой в плечо.

Так что Дрейк стал якобы «случайно» будить ее. Эти «случайности» включали в себя: громкий звук раковины (ее пришлось продуть, оправдывался он, чтобы убедиться, что внутри не осталось моллюска; ведь ей же нравятся моллюски на завтрак, не так ли?; душ из родниковой воды, который Дрейк устроил, перевернув выдолбленную тыкву (он утверждал, что споткнулся); и — Пэйтон это особенно «нравилось» — бабочка, примостившаяся у нее на носу, пока девушка спала (Дрейк категорически отрицал, что посыпал ей нос пыльцой, хотя, когда Пэйтон потерла лицо рукой, на пальцах остались предательские желтые разводы).

И что бесило ее больше всего, каждое утро, разбудив ее под такими нелепыми предлогами, Дрейк тратил на объяснения ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы расстегнуть на ней рубашку. И в следующее мгновение Пэйтон понимала, что он целует ее, и забывала о том, насколько она зла на него за то, что ее разбудили на рассвете, и целовала Дрейка в ответ! Ужасно трудно продолжать злиться на того, кто одним поцелуем может заставить тебя забыть обо всем. Пэйтон опасалась, что Джорджиана будет о ней невысокого мнения, если узнает, как ее золовка ведет себя, будучи впервые влюбленной.

А если б Джорджиане довелось стать свидетельницей того, как Пэйтон вела себя в один памятный вечер, после того, как они с Дрейком разделались с великолепным ужином, состоящим из поджаренного попугая — Пэйтон быстро избавилась от сочувствия к бедным зверушкам — и манго, она бы вообще отреклась от невестки. Завязав последний узелок на собственноручно сплетенном из лиан гамаке, на создание которого ушло несколько дней, Пэйтон упросила Дрейка подвесить гамак между деревьями на пляже. Поскольку был уже вечер, и с мелководья их было не разглядеть, он согласился, и они отправились на пляж. Дрейк сухо заметил, что, принимая во внимание то, сколько времени ушло у Пэйтон на эту работу, она могла бы сотворить нечто более полезное, чем гамак. Сеть для рыбы, заметил Дрейк, оказалась бы не лишней, и ему бы не пришлось тратить все свое время, приманивая рыбу: он мог бы просто забросить сеть и — ура-ура! Обед.

Пэйтон, вприпрыжку бежавшая за Коннором, просто пропускала его бурчание мимо ушей. Был прекрасный вечер, — как и все вечера на Сан-Рафаэле, — и ей хотелось насладиться им, лежа в своем собственном гамаке — если он окажется достаточно прочным, чтобы выдержать ее. Она не была в этом уверена. Вот тут-то и понадобился Дрейк. Пэйтон намеревалась заставить его первым опробовать гамак. Если тот не развалится под его весом, то и для нее будет безопасен.

Понравилось бы Дрейку, узнай он, что его присутсиве необходимо только в качестве испытателя, она не знала, поэтому мудро решила не упоминать при нем об этом. Но, подвесив гамак, Дрейк даже не спросил, не окажет ли она честь забраться первой. Вместо этого он опустился в гамак сам, сначала осторожно, затем уже увереннее.

— Ух ты, Пэйтон, — вынес он вердикт, подпрыгивая в гамаке, чтобы проверить его на прочность. — Отличная штука.

Затем, подняв ноги, он вытянулся во весь рост, и гамак лишь слегка просел под его весом.

— Да, — сказал Дрейк в темное небо, — вот это настоящая жизнь. О чем мы только думали — спали на земле? Мы, должно быть, спятили. Иди сюда, Пэйтон, попробуй.

Но у Пэйтон, которая стояла рядом и наблюдала за ним, были свои соображения на этот счет. Она не смогла бы ответить, как такая мысль пришла ей в голову или что ее заставило подумать об этом. Быть может, то, как Дрейк поднял руки над головой, обнажая светлую кожу и шелковистые волоски подмышек. Как бы то ни было, вместо того, чтобы присоединиться к нему в гамаке, Пэйтон протянула руки и оставшимся куском лианы привязала запястья Дрейка к краям гамака.

— Пэйтон, — протянул Дрейк с любопытством. — Что ты делаешь?

Пэйтон, потянув его за руки, чтобы проверить, и убедившись, что он крепко связан, сбросила брюки.

— Помнишь, как тебя цепью приковали к стене в трюме «Ребекки»? — спросила она.

— Такое не забудешь.

— Ну так вот, с тех самых пор мне всегда хотелось тебя связать. — Она сбросила с плеч рубашку. — Только ты бы мне не позволил. Только не тогда.

Глаза Дрейка, обычно настолько светлые, что иногда это выводило ее из равновесия, потемнели, зрачки расширились.

— Пэйтон, что ты задумала? — В низком голосе слышалось предвкушение удовольствия.

Встав у края гамака, Пэйтон наклонилась, прижавшись грудью к руке Коннора. В обычной ситуации он прикоснулся бы к ее груди. Ему невероятно нравились холмики Пэй — настолько, что она больше не считала свою грудь слишком маленькой, а, наоборот, идеально подходящей по размеру ладоням Коннора Дрейка. Но теперь он не мог коснуться ее, не мог поиграть с ней, что ему особенно нравилось, втягивая в рот сначала одни сосок, затем другой, поскольку руки были надежно связаны.

— Пэйтон, — произнес Дрейк изменившимся голосом. Она почувствовала, как напряглись мускулы его рук, но оставила это без внимания и потянулась к пуговицам его брюк.

Коннор попытался разорвать путы, удерживающие его руки над головой.

— Пэйтон, — снова сказал он, обнаружив, что не может справиться с ними, поскольку волокна лишь глубже впивались в кожу. — Это не смешно.

Пэйтон наклонилась и поцеловала его в губы.

— Я знаю, — сказала она. — Не волнуйся. Я развяжу тебя. — Она скользнула губами по колючей щеке — борода у него отросла впечатляющая, и неухоженная, — и поцеловала то место на шее, где бился пульс. — Я развяжу тебя, — пообещала она хриплым шепотом. — Когда буду готова.

Пэйтон легонько провела пальцами по его груди, ощущая бугристые старые шрамы, по коричневым соскам, отчасти скрытыми золотистыми волосками. Сжала один пальцами.

— Разве не хорошо? — поинтересовалась она.

— Нет, — отрезал Дрейк. — Я хочу, чтобы ты сейчас же взяла нож и разрезала веревки.

— Правда? — Она подняла ногу и закинула на него, затем подтянула другую и через секунду сидела на нем верхом. Гамак заскрипел, но, к ее немалому облегчению, выдержал. Пэйтон торжествующе посмотрела на Коннора. — Ты все еще этого хочешь? — спросила она, ложась на него, чтобы прикусить зубами то, что прежде сжимала пальцами.

Она прекрасно знала ответ. Она чувствовала, как его член под ней твердеет. И, отпустив сосок, осторожно лизнула его.

— Ну… — выдавил Дрейк изменившимся голосом. — Возможно…

Пэйтон опустила голову, покрывая короткими поцелуями его бок, шрам от старой ножевой раны, спускаясь туда, где покрывающие его тело рыжеватые волоски становились гуще.

— Пэй, — выдохнул Дрейк, когда она добралась до пояса бриджей.

Она не ответила. Вместо этого она обхватила рукой его член — возмутительно твердый для человека, утверждавшего, что ему не нравится, как она прикасается к его соскам, — и очень осторожно подразнила головку языком — так же, как Дрейк всегда играл с ней.

Дрейк исступленно выгнулся всем телом, снова пытаясь освободиться. Пэйтон подняла голову и резко сказала:

— Если не перестанешь, оставлю связанным на всю ночь.

— Пэйтон, — зло рыкнул Дрейк, так, словно это было проклятие, а не ее имя. Но она поняла, что он успокоился, и снова сосредоточилась на внушительных размеров плоти, которую сжимала в руке. Ей показалось, что раз уж Коннор так сильно отреагировал на простое прикосновение ее языка, то реакция на то, что она обхватит его губами, будет еще любопытнее — если только она сможет обхватить. Что ж, был только один способ проверить.

На этот раз Дрейк вдохнул так резко, что Пэйтон было подумала, что поранила его. Но он не попытался сбросить ее, что, конечно же, сделал бы, если бы ее движения причиняли ему боль. Напротив, он замер, едва ли осмеливаясь дышать. Поэтому Пэйтон с готовностью вобрала его ртом, сколько смогла. Обхватив член пальцами, она попыталась дать Дрейку почувствовать то, что он, должно быть, ощущал, находясь внутри нее.

Очевидно, она преуспела, так как дыхание Дрейка сделалось прерывистым, на груди выступила испарина, хотя ночь была прохладная. Но он был слишком большой, а ее рот — слишком маленьким, чтобы продолжить эксперимент. Кроме того, явное возбуждение Дрейка передалось и ей. Пэйтон чувствовала между бедер знакомую дрожь, желание быть наполненной. Поэтому она передвинулась и, пристально глядя на Дрейка, опустилась на его член, все еще скользкий от влаги ее рта.

Коннор громко застонал. Пэйтон и сама не сдержала легкого стона — его плоть никогда не казалась ей такой огромной, как в эту ночь, несмотря на то, что она была более чем готова принять его. Очевидно то, что она целовала его там, вызвало какие-то ощущения, от которых он увеличился в размерах еще больше обычного — но его стон заглушил ее. Связать Дрейка было отличной мыслью, решила Пэйтон. Теперь она полностью контролировала их движения и могла продлить удовольствие так, как ей нравилось…

Кроме того, вот так сидя на нем верхом, она чувствовала большее нетерпение, чем обычно. Ее нежной пульсирующей плоти было так просто получить удовольствие: достаточно было потереться о твердую стену мускулов его живота. Пэйтон позабыла обо всех наблюдениях, которые собиралась сделать, и принялась быстро двигаться вверх и вниз по члену Дрейка, опустив ладони ему на грудь. Он тоже двигался — на этот раз не пытаясь разорвать путы, но стараясь глубже войти в нее. Пэйтон не позволяла. Только до половины — это все. Казалось, это сводит Дрейка с ума, но он ничего не мог поделать. Со связанными руками он был не в силах заставить Пэйтон замереть на месте. Она стремительно двигалась на нем, пока внезапно знакомая дрожь не зародилась где-то в ступнях ног…

И тут ее закружил небесно-голубой ураган. Вокруг Пэйтон разом вспыхнули тысячи огней. Как в ту ночь летом на палубе «Мегеры», когда Дрейк предложил ей свою подушку. Только на этот раз она лежала не на твердом полу кубрика, а парила над землей в огненной колеснице. Пэйтон задрожала всем телом и испытала восторг уже от одного только этого, и, улыбаясь, рухнула на Дрейка, прижавшись к влажным завиткам волос на его груди.

Но Дрейк все еще двигался под ней, стремясь к тому наслаждению, которое только что испытала Пэйтон. Открыв глаза, она увидела, что его лицо искажено, как от боли. После испытанного взрыва Пэйтон стала вялой, однако сжалилась над Дрейком и слегка потянула лиану, связывающую его руки над головой.

Он тут же освободился — Пэйтон всегда хорошо удавались скользящие узлы.

Потрясенный, Дрейк открыл глаза и уставился на нее. Она самодовольно улыбнулась — но только на секунду. Поскольку мгновением спустя Пэйтон задохнулась, когда Дрейк неожиданно мощно погрузился в нее. Ладонями он обхватил ее ягодицы, удерживая Пэйтон на месте, пока вонзался в ее тело. Он входил в нее с жаждой человека, обходившегося без плотской любви намного дольше, чем было в действительности.

Боже, только и подумала Пэйтон. Его надо почаще связывать.

И тут она почувствовала, как Дрейк изливается внутри нее. Его дрожь была такой неистовой, что Пэйтон пришлось крепко ухватиться за него, чтобы не выпасть из гамака.

После Дрейк покаянно прижал Пэйтон к себе, и она прильнула щекой к его груди. Она слушала биение его сердца, поначалу быстрое, как трепет крылышек колибри, затем все медленнее, спокойнее, пока его дыхание совсем не выровнялось.

— Больше никогда так не делай, — сказал он ей в волосы.

— Как именно? — Пэйтон улыбнулась и пальцем коснулась его соска: — Так? — Скользнула рукой ниже, обхватив обмякшую плоть: — Или так?

Некоторое время Дрейк обдумывал ответ.

— Не связывай меня.

Пэйтон подняла голову и посмотрела на него:

— Это и было лучше всего.

— О-хо, — вздохнул Дрейк. — В следующий раз я тебя свяжу, и посмотрим, как тебе это понравится.

Она с готовностью села:

— Правда? Мы правда так сделаем?

— Боже правый. — Он снова притянул ее к своей груди: — Спи, Пэйтон.

— Но в следующий раз мы могли бы…

— Да. — Голос прозвучал так, словно Дрейк злился, но прежде, чем Пэйтон закрыла глаза, она заметила, что он улыбается.

Глава 27

А затем, на следующее утро, пожаловали её братья. К несчастью, именно в это утро — возможно, из-за ночных упражнений в гамаке, — Дрейк не проснулся рано, как обычно. Он спал очень крепко, обнимая Пэйтон, когда их обоих разбудил оглушительный вопль.

Пэйтон приняла вопль за рёв морской раковины и попыталась прервать звук, наугад выбросив руку над головой — да только её рука была прижата телом Дрейка. Но как такое возможно, если это он дует в раковину?

И тут вопль перешёл в слова, и Пэйтон, открыв глаза, увидела Росса, стоявшего поблизости с багровым от гнева лицом.

— Что, чёрт возьми, вы здесь устроили? — заорал он. — Мы неделями — неделями, слышите? — прочёсывали все моря, разыскивая вас, опасаясь, что вы оба погибли — погибли! — и что я вижу? Вы вполне себе живы-здоровы. Здоровы и прелюбодействуете!

Не прижми Дрейк собой её руку, Пэйтон попыталась бы спастись бегством. Быстро взглянув на него, она увидела, что он ни капли не обеспокоен. Напротив, он с интересом наблюдал за Россом из гамака, обхватив Пэй одной рукой: больше для того, чтобы прикрыть её наготу, предположила Пэйтон, нежели из опасения, что Росс её ударит.

Но Дрейк опоздал. Росс уже заметил, что она голая. И Дрейк тоже, коли на то пошло.

— Хватит лежать там, ты, мерзавец! — вопил Росс. — Вылезай из гамака и прикройся! И убери свои лапы от моей сестры!

Хотя во рту у Пэйтон было сухо, как в пустыне, она, собрав всю смелость, ответила:

— Росс, не делай из мухи слона. Мы с Дрейком просто…

— Ш-ш-ш, — Дрейк крепче обнял её. — Позволь говорить мне, милая.

— Милая? — яростно взвизгнул Росс. — Вылезай из гамака! Слышишь меня, Дрейк? Вылезай, пока я тебя не вытащил оттуда!

— Ну, Росс, — с другой стороны пляжа подошёл Рэли. — Кажется, мы их нашли. Там в кустах спрятан баркас — а вот и они! Привет, Дрейк, привет, Пэй. Рад видеть. Мы уж думали, вам крышка.

— Не подходи, — скомандовал Росс. — Стой, где стоишь.

— Почему? — забеспокоился Рэли. — Там змея?

— Ага, вроде того. — Росс снял плащ, тяжёлый чёрный плащ, подбитый белым атласом, очевидно, братья носили траур по сестре, считая, что она пропала в море, — и набросил его на Пэйтон. Та сдвинула его с головы и сердито посмотрела на брата.

— Дрейк не сделал ничего плохого, — сообщила она. — Что ты разозлился? Вот Рэли рад меня видеть.

— Чертовски верно, — признал Рэли. — Ты не знаешь, что дома было. Джорджиана целыми днями плачет, папа расстрелял все ружейные запасы, Хадсон всё время злой, как чёрт. Даже пить бросил с тех пор, как ты исчезла. Ни капли в рот не брал. — Внезапно до него как будто дошло: — Вы там вдвоём неплохо устроились, а?

— Неплохо? — Росс развернулся к младшему брату. — Я тебе скажу, насколько неплохо. Они голые!

Рэли разинул рот.

— Ох, Дрейк, — простонал он. — Ну скажи, что ты не…

— Почему все обвиняют Дрейка? — поинтересовалась Пэйтон. — Это я…

— Ш-ш-ш, — снова прошептал Дрейк, коснувшись её губ кончиком пальца. Он пристроил плащ Росса так, чтобы тот полностью укрывал Пэйтон, и тихо сказал. — Твой брат Хадсон, вероятно, рыщет где-то поблизости. Может, пойдёшь, поищешь его?

— Не будь дураком, Дрейк, — возразила Пэйтон. — Они хотят убить тебя.

— Чушь, — улыбнулся он. — Мы же старые друзья. Разве старые друзья станут убивать друг друга?

Она искоса посмотрела на Росса:

— Смотря в каких обстоятельствах…

— Продолжай, — бодро сказал Дрейк. Он и в самом деле был поразительно весел. Должно быть, уныло подумала Пэйтон, он рад, что их наконец-то спасли. Забавно, она и не подозревала, что он находит её общество столь утомительным.

— Ступай, поищи Хадсона, любимая, — сказал Дрейк. — А мы поговорим по-мужски.

Пэйтон испепелила его взглядом. Поговорят по-мужски. А это тогда что такое? Как будто её братья могут сказать что-то хоть сколь-нибудь ценное. Разве он не помнит, как сам ещё недавно злился на них? Ну, по крайней мере, ей казалось, что это было недавно. Она немного потеряла счёт времени. Но тем не менее он не должен отсылать её прочь, словно она ребёнок.

Пэйтон решила, что ладно, так и быть, она пойдёт искать Хадсона — но не потому, что Дрейк велел. Она сделает это потому, что в глубине души у неё такое чувство, будто Дрейку не помешает подкрепление. Судя по виду Росса и Рэли, они в любой момент готовы были пустить в ход кулаки. Мужчины иногда бывают такими дураками.

С грацией кошки Пэйтон выскользнула из гамака, запахнув полы плаща Росса. Прежде чем уйти, она смерила братьев разъярённым взглядом.

— Тронете хоть волос на его голове, — прошипела она, — и будете жалеть об этом до самой смерти.

И, гордо вскинув голову, удалилась.

Разумеется, она сразу же обнаружила Хадсона. Согнувшись в три погибели, словно он какой-то там Натти Бампо^[50], он пристально изучал вчерашие следы Пэйтон на песке.

— Эй, — крикнул он. — Похоже, я кое-что нашёл!

— Хадсон, — окликнула Пэйтон, и он, резко выпрямившись, уставился на неё, как на призрак.

— Пэй? — опешил он. Хадсон выглядел ужасно. С головы до ног в чёрном, давно не стриженый. Волосы стянуты чёрной лентой, но несколько прядей выбились и нимбом окружили голову. Он напоминал полоумного квакера^[51], если таковые, конечно, водились. — Это правда ты, Пэй?

— Конечно я, дурак. А ты кого ожидал увидеть, Деву Марию?

— Пэй! Это правда ты!

Если бы Рэли уже не сообщил, что Хадсон бросил пить, она бы подумала, что её средний брат навеселе. Нетвёрдыми шагами он приблизился к сестре. А затем, чтоб уж наверняка добить её, сжал в объятиях, и Пэйтон показалось, что он плачет: а ведь она прекрасно знала, что Хадсон никогда не опустится до таких сантиментов, как лить слёзы радости при виде её.

— С тобой всё в порядке? — спросил он, когда ей, наконец, удалось вырваться из его любящих, если не сказать больше, объятий. — Все говорили, что ты погибла. Я не поверил ни на минуту, но было на то похоже.

— Я в порядке, — заверила брата Пэйтон. — Хадсон, надо торопиться. Росс и Рэли собираются убить Дрейка.

— Дрейка? — На лице Хадсона появилось выражение ещё более откровенного восторга. — И Дрейк жив? Они упорно твердили, что он погиб. Какой счастливый день! Вы оба живы и здоровы!

— Дрейку недолго осталось, если ты сейчас же не вмешаешься, — сказала Пэйтон. — Росс просто спятил. — Пэйтон потащила его за руку. — Он думает, Дрейк обесчестил меня, или что-то в этом духе, и, кажется, готов сделать что-то ужасное.

— Чушь. — Хадсон послушно шёл следом за Пэйтон. — Все знают, что Дрейк никогда бы не сделал ничего подобного.

Пэйтон взглянула на него через плечо:

— Вот именно. Я рада, что хоть кто-то из вас в здравом рассудке. Вы все решительно спятили с тех пор, как я исчезла. Поторопись же, Хад. Они двое против него одного, это нечестно.

— Знаешь, — счастливо произнёс Хадсон, — я собираюсь стать священником. Я заключил сделку с Господом. Сказал, что приму сан, если с тобой всё будет хорошо. В белом воротничке я буду выглядеть дураком, как считаешь?

— Не пори чушь, Хадсон. В какую церковь тебя пустят?

— Думаешь? — с облегчением уточнил он. — Ну слава Богу. Меня немного беспокоил обет безбрачия. Остальное выглядит не так уж плохо, но это…

Тут они вышли на пляж, и Пэйтон выпустила его руку. Насколько она могла видеть, Дрейк уже выбрался из гамака, как ему и велел Росс. Ему даже позволили надеть брюки. Но между ними не было и намека на разговор, который обещал Дрейк. Кулачный бой — да, но не разговор.

И все тумаки, похоже, доставались только одному: Дрейку.

Пронзительно вскрикнув, Пэйтон устремилась вперёд. Грудь Дрейка вздымалась и опадала: лишь это и указывало на то, что он жив. Из рассечённой брови струилась кровь, рот был перекошен, но не потому, что он гримасничал, как часто делал, пытаясь показать, что ему не нравится какой-то поступок Пэйтон. Он не умер — пока, по крайней мере, — но был уже очень близок к этому.

Росс, завидев сестру, выпрямился и прокричал:

— Ради Бога, Хадсон, не пускай её к нему. Нам тут только бабской истерики не хватало.

Хадсон послушно схватил Пэйтон за руку, прежде чем она успела приблизиться к Дрейку, и, перебросив через бедро, удерживал, не обращая внимания на мельтешащие кулачки и ноги.

— Пусти меня, идиот! — заорала Пэйтон. — Клянусь, я убью вас за это. Всех! Убью вас всех!

— Ох, только не ори, глупышка, — с отвращением пробурчал Росс. — Мы не собираемся его убивать. Просто преподали урок, вот и всё.

Глянув на распростёртое на песке тело, Хадсон отметил, что Дрейк, должно быть, и правда не в форме, раз позволил такой жирной заднице, как Росс, отправить себя в нокаут.

Оскорблённый Росс на это заявил, что задница у него не толстая, и он бы попросил Хадсона не отзываться уничижительно о его боксерских навыках, поскольку они весьма значительны.

Рэли саркастически фыркнул:

— Да брось, Росс, — усмехнулся он. — Дрейк позволил тебе избить себя. Он и руки не поднял, чтобы защититься.

Хадсон заметил, что на Дрейка непохоже позволять избивать себя, особенно такой жирной заднице, как Росс.

— Прекратите меня так называть! — разбушевался Росс. — И очень хорошо, что Дрейк не стал защищаться: я бы его тогда до полусмерти избил.

Поглядев на неподвижное тело, Хадсон заметил:

— Ну, похоже, ты и так это сделал.

— А почему нет? Он во всём сознался. И похоже, ни в чём из содеянного не раскаивался. На моем месте ты бы сделал то же самое, Хад.

— Не сделал бы, — резко ответил Хадсон. — Дрейк всегда мне нравился, и меня не волнует, что он там натворил.

Росс пристально уставился на него, в ореховых глазах появился опасный блеск.

— Да неужели? Ладно, тогда, раз тебе так нравится Дрейк, полагаю, ты и бровью не поведёшь, если я скажу, что он поимел Пэйтон.

Хадсон пришёл в смятение:

— Он сделал это? Вот чёрт. Так, Рэли, ну-ка подержи Пэйтон минутку, я сейчас врежу пару раз…

— Даже не думай! — крикнула Пэйтон. — Хадсон, только попробуй, и я больше в жизни не завяжу тебе галстук!

— И это ещё не всё, — продолжал Росс, будто не слыша её. — Ты знал, что они бегали тут голышом, как дикари, почти два месяца?

— Враньё! — закричала Пэйтон. — Прошло не два месяца…

— Всего в пяти милях от Нью-Провиденс. В пяти грёбаных милях, — не унимался Росс. — Он мог положить конец нашему беспокойству несколько недель назад…

— Не мог, — закричала Пэйтон. — Француз охотится за нами. Маркус Тайлер пытался нас убить! Мы не знали, может, они ещё где-то там…

— Маркус Тайлер? — раздражённо перебил Росс. — Маркус Тайлер? Маркус Тайлер не пытается вас убить. Он и та шлюшка, выдающая себя за жену Дрейка, сейчас отдыхают в тюрьме Нассау в ожидании суда по обвинению в вашем убийстве.

— Что? — задохнулась Пэйтон. — Но как..?

— Ах, да, — самодовольно заявил Росс. — Право же, такие пустяки. Как только мы заменили грот на «Мегере», это было лишь делом…

— А что с Французом? Его вы тоже схватили?

— Если бы ты дала мне сказать, я бы как раз перешёл к нему. — Сердито глянул на неё брат и откашлялся: — Капитан Лафон, к несчастью, ускользнул. Однако мы…

— Вы дали ему уйти? — голос Пэйтон снова поднялся до визга. — Он же убил брата Дрейка!

— Никому мы не дали уйти, неблагодарная девчонка! Завязалась драка. Мы потеряли дюжину людей, прежде чем смогли подобраться к нему и атаковать. Я, что ли, виноват, что этот трусливый пёс прыгнул за борт попытать шансов с акулами вместо того, чтобы встретить честный суд, как мужчина? Да я этому и не удивляюсь. Что меня поражает, так это то, что мы перехватили корабль Француза семь недель назад. Два месяца назад, Пэйтон. Поскольку вас в то время уже не было на «Ребекке», могу только предположить, что вы с Дрейком уже были — как вы там это называете — здесь, на Сан-Рафаэле!

Два месяца! Как такое может быть? Неужели возможно, что уже столько времени прошло с той ночи, как она вытащила безжизненное тело Дрейка из баркаса «Ребекки» и уложила на белый песок? Нет. Этого просто не может быть. Несколько недель, да. Ей потребовалось именно столько времени, чтобы сплести гамак. И Дрейк построил шалаш, чтобы защитить их от непогоды… на это тоже потребовалось время. Самое большое, месяц.

Но два? Два месяца? Невозможно.

— Мы… откуда нам было знать, — промямлила Пэйтон. — Мы же не знали, что вы уже схватили сэра Маркуса и… и… и вообще, если вы думали, что мы мертвы, то с какой стати вы здесь?

— Какой-то здоровенный чёрный парень — не помню его имени, он служил поваром на «Ребекке», — рассказал при аресте, что вы вовсе не погибли, а оба спаслись. Вообще-то, он даже настаивал на этом. Ну мы и подумали, какого чёрта? Лучше самим проверить…

Кларенс! Кларенс всё же сознался! Милый, добрый Кларенс.

Стоп. О чём это она? Ужасный, мерзкий Кларенс, он всё рассказал, это из-за него у них теперь такие неприятности.

— Но я тебе кое-что скажу, Пэйтон, — продолжал Росс. — Прости меня Боже, лучше бы Тайлер убил вас обоих! Я бы предпочёл мёртвого друга этому вот развратнику, — Росс поддел распростёртое тело носком сапога, — и мёртвую сестру распутной девке, которую здесь обнаружил.

— Ах, ну ладно, спасибо на добром слове, Росс, — зыркнула на него Пэйтон. — Это можно устроить. Хадсон, дай свой пистолет. Лучше я вышибу себе мозги, чем буду и дальше слушать эту чушь…

— Ну, хватит, — Рэли примирительно поднял ладони. — Довольно. Никаких больше угроз, слышали? Хадсон, уведи Пэйтон. Мы с Россом ненадолго задержимся возле… э-э-э развратника.

— Ненавижу вас и презираю, — крикнула Пэйтон, когда Хадсон забросил её на плечо. — Надеюсь, вы сгорите в аду!

— Не надрывайся, Пэйтон, — отмахнулся Росс. — Через недельку с ним всё будет в порядке. До свадьбы заживёт.

— До свадьбы? — эхом откликнулась Пэйтон. — Какой свадьбы? — Не получив ответа, она снова закричала — Какой свадьбы?

— Да хватит орать, — проворчал Хадсон, направляясь к морю и ожидавшей там шлюпке. — У меня барабанные перепонки лопнут.

— О какой свадьбе речь?

— О твоей, полагаю. С развратником, — пробормотал он, крепче обхватив её за бёдра. — Ты же не думаешь, что Росс удовольствуется лишь тем, что выбьет из него дух? Дрейку придётся жениться на тебе, Пэй. Это единственный выход.

Глава 28

— Пэйтон, дорогая, ну попробуй съесть хоть что-нибудь. Даже загар уже не скрывает то, как ты осунулась.

Пэйтон взяла вилку и, тыча ею в яйца на тарелке, которая стояла на подносе у нее на коленях, проколола желтки и направила поток желтой жидкости к жареной картошке на другой стороне тарелки. Она представила, что яйца — это вулканы, разлившиеся желтки — лава, а картошка — Помпеи. Есть ей совсем не хотелось.

— Ты уверена, что тебе не слишком жарко? — Джорджиана взялась за простынь, которую Пэйтон натянула до подбородка в тот же миг, как жена Росса вошла в комнату. — Совершенно невозможно, чтобы ты мерзла, моя дорогая. Ведь на улице невероятно жарко.

— Я в полном порядке, — ответила Пэйтон. — Только мне не очень хочется сейчас разговаривать. С твоей стороны было очень мило принести мне завтрак, но, если ты не возражаешь…

— О, я совершенно не возражаю, — весело ответила Джорджиана. — И я понимаю твое нежелание общаться. Я просто посижу и подожду, пока ты поешь, а потом отнесу поднос вниз.

Проклятье! Пэйтон смотрела, как ее невестка взяла с подноса доставленные сегодня утром письма и начала их просматривать. Казалось, все проживающие в Нассау англичане посетили поместье Диксонов, в ожидании суда над Маркусом Тайлером и Ребекки Уитби. Их всех, с горечью подумала Пэйтон, снедало любопытство, кто же первым вживую увидит главного свидетеля — погубленную и ну очень загорелую достопочтенную (правда, уже переставшую быть таковой) мисс Пэйтон Диксон.

— Посмотри, — Джорджиана подняла визитную карточку, позабыв к своему удобству нежелание золовки разговаривать. — Это от леди Биссон. Пэйтон, ты знала, что бабушка сэра Коннора находится здесь, на острове? Мы привезли ее, как только услышали, что вы исчезли. В смысле ты и сэр Коннор. Знаешь, она очень хотела тебя повидать.

Пэйтон взяла перечницу и посыпала содержимое тарелки. Вулканический пепел.

— Хочешь, я приглашу ее на чай? Тебя это порадует?

Пэйтон сердито сверкнула глазами в сторону Джорджианы:

— Учитывая то, что мне запрещено покидать эту комнату, развлекать бабушку Дрейка может оказаться несколько затруднительно. Тебе так не кажется, Джорджиана? Если только ты не считаешь, что мне следует использовать этот поднос в качестве чайного столика.

Джорджиана, чья невозмутимость ничуть не поколебалась из-за этой вспышки, спокойно отложила в сторону визитную карточку.

— Ты же знаешь, что твои братья выпустят тебя тотчас же, как ты образумишься.

— Образумлюсь? — Пэйтон подняла с колен поднос. Она подумала, а не швырнуть ли его в стену, но она уже так делала, и ничего не изменилось. Кроме того, что одну из горничных отправили убирать беспорядок, а Пэйтон, чувствуя себя по-дурацки из-за собственного взрыва, посчитала себя обязанной помочь.

Поэтому она аккуратно отставила поднос, следя за тем, чтобы укрывавшая ее простыня не соскользнула.

— Джорджиана, ты ведь не думаешь на самом деле, что это я веду себя неразумно. То есть ты должна понимать, что единственные, кто ведет себя глупейшим образом в отношении всего происходящего — так это мои братья.

— Глупейшим образом? — Джорджиана безмятежно смотрела на золовку. Ее новое неземное спокойствие сводило с ума, но еще больше сводила с ума причина этого спокойствия. «Ну, рано или поздно, это должно было случиться», — подумала Пэйтон. Даже у такого людоеда как Росс бывают минуты нежности, и, кажется, в один из таких моментов он ухитрился обрюхатить свою жену. Только вот как Джорджиана могла быть такой спокойной, зная, что через четыре или пять месяцев она родит маленького людоедика? Этого Пэйтон никак не могла понять.

— Они вовсе не ведут себя глупо, Пэйтон. Твои братья просто делают то, что считают лучшим для тебя. Именно ты…

— Что? — резко перебила ее Пэйтон. — Именно я что?

— Ну, — на лице Джорджианы возникло извиняющееся выражение, — упрямишься.

— О, понятно. Я упряма только потому, что — так уж случилось! — не хочу выходить замуж за того, за кого должна выйти по велению моих братьев.

— Да. Потому что мы знаем, что ты хочешь выйти за него. Пэйтон, всем известно, что ты любишь Дрейка. Зачем упрямиться? Просто соглашайся выйти за него, и мы опять станем одной большой счастливой семьей.

— Все уже забыли, — требовательно спросила Пэйтон, — что он был женат на другой?

Джорджиана взмахнула рукой, затянутой в кружевную манжету:

— О, ради Бога. Судья О’Риардон аннулировал эту пародию на брак сразу же, как только Дрейк, в смысле сэр Коннор, пришел в себя… то есть удосужился все объяснить судье. Но тебя ведь не это останавливает.

— Нет, — скупо подтвердила та.

— Тогда что? Зачем вся эта суета? Ты должна быть на седьмом небе от счастья, Пэйтон. Ты получила именно то, о чем всегда мечтала.

— Но, Джорджиана… — начала было Пэйтон, однако у нее задрожал голос. О Господи, она же не собирается снова плакать, ведь нет? Она уже прорыдала три дня подряд без остановки и надеялась, что это уже в прошлом. Очевидно, нет. — Джорджиана, как ты не понимаешь? Я никогда не стремилась заполучить его таким путем.

— Каким путем, дорогая?

— Сама знаешь. Поймав его в ловушку. Заставив его. Именно так мисс Уитби…

— Это неправда, — поспешно перебила ее невестка. — Пэйтон, право слово! Это совсем не похоже на то, как поступила мисс Уитби. Разве ты легла в постель к сэру Ричарду, а потом сказала его брату, что беременна от его родственника? Нет, разумеется, ты не делала ничего подобного. В твоем случае все совсем, совсем иначе…

— Но у него, как и прежде, нет выбора, — настаивала Пэйтон. — Разве ты не видишь? Он чувствовал себя обязанным жениться на мисс Уитби. И неважно, что, как потом выяснилось, для этого чувства не было оснований. А сейчас он женится на мне по той же причине. Просто чувствует себя обязанным.

— Откуда ты знаешь, что он чувствует? Ты его спрашивала? — Ответом ей было сопение Пэйтон, и Джорджиана ответила за нее: — Нет, не спрашивала. Ты отказываешься его принять. И даже не читаешь его письма! — Джорджиана потянулась к серебряному подносу для почты, который лежал рядом с ней. — А он успел прислать уже три штуки только за сегодняшнее утро, а ведь день еще только начался. Несомненно, он отчаянно хочет увидеть тебя.

— Конечно, хочет, — пробормотала Пэйтон. — Он отчаянно хочет восстановить свою репутацию и вернуть расположение бабушки… не говоря уже о расположении Росса. Не забывай, Джорджиана, он работает на «Диксон и сыновья». Полагаю, Дрейк пойдет на все, лишь бы сохранить благосклонность моего отца.

— Ха, — рассмеявшись, ответила невестка. — Какая чепуха, Пэйтон! Коннор Дрейк — это тебе не какой-то там Мэтью Хэйфорд. Он не нуждается в том скудном жаловании, что платит твой отец. У него есть вполне приличное состояние. А что касается его репутации, то я никогда не встречала человека, столь мало заботящегося о том, кто и что о нем говорит, как Коннор Дрейк.

Пэйтон стиснула зубы:

— Я не выйду замуж только потому, что мои братья говорят, будто я должна это сделать. Не выйду!

— И не выходи. Выходи за него замуж, потому что любишь.

Но Пэйтон пропустила слова невестки мимо ушей:

— Всю свою жизнь я делала то, что велели мне братья. Я жила так, как они научили меня жить. И если бы кто-нибудь из нихзастрял на этом острове, они поступили бы точно так же как я. Так почему меня наказывают за мои поступки?

И тут из глаз Пэйтон вновь хлынули слезы. Проклятье, а ведь она думала, что за прошедшую неделю все выплакала. Судя по всему, нет. Видимо, осталась еще парочка галлонов или около того.

Вздохнув, Джорджиана взяла поднос для завтрака и вышла из комнаты, не забыв запереть за собой дверь, следуя — совершенно излишнему, подумалось ей — приказу мужа. В комнате Пэйтон был большой балкон, с которого та, будучи весьма ловкой, могла в любой момент и без каких-либо затруднений спуститься. Так зачем утруждаться, запирая дверь ее спальни? Если бы она хотела сбежать, то давным-давно сделала бы это.

Джорджиана, однако, решила не делиться своими соображениями с мужем. Ведь тогда Росс прикажет заколотить французские двери балкона, что обезобразит фасад особняка и повлечет за собой новую волну слухов, которых самая младшая из Диксонов и так уже успела вызвать предостаточно.

— Ну?

От неожиданности Джорджиана едва не выронила поднос. Однако это оказался всего лишь Коннор, с нетерпением ожидавший ее в комнате для завтраков.

— Ничего не изменилось, — ответила она, поставив поднос на стол. — Она не сдается.

— Вы показали ей мои письма?

— Разумеется, показала. Но она к ним даже не притронулась. А ведь я вам говорила, что так и будет.

Джорджиане не хотелось разочаровывать Дрейка. Он и так выглядел достаточно несчастным, со своей рассеченной губой и раной над правой бровью, где обручальное кольцо ее мужа пропороло кожу. И все же она считала, что он в не меньшей степени, чем Росс, виноват в сложившейся ситуации. В конце концов, он должен был найти в себе силы и сдержать свои порывы, оказавшись на острове с Пэйтон. Как и подобает джентльмену.

— Почему я не могу ее увидеть? — Дрейк резко повернулся к мужчинам, которым предстояло стать его шуринами. — Просто позвольте мне подняться к ней комнату. Я смогу уговорить ее.

— Нет! — Росс приподнялся в кресле, в котором до этого сидел развалившись. — Боже, нет. Мы не можем позволить ей узнать, что простили тебя.

— Говори за себя, — проворчал Хадсон из глубины кресла.

Не обращая внимания на брата, Росс продолжил:

— Если она решит, что мы простили тебя, то никогда не выйдет за тебя замуж. — Он покачал головой. — Ты должен понять, что женщины думают иначе. В этом и заключается твоя проблема. Ты никогда не понимал их мышление.

Джорджиане пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы удержаться от улыбки, глядя на мужа, разглагольствующего о хитросплетениях женского ума.

— Вот что тебе действительно следовало сделать, — заметила она мягко, — так это запретить ей выходить замуж за сэра Коннора. Учитывая, как Пэйтон сейчас на тебя зла, Росс, она бы нашла способ сбежать с ним при первом же случае. Но ты так все устроил, что единственный способ, который она смогла придумать, чтобы наказать тебя, — это отказаться выйти за него.

— Наказать меня? — проблеял Росс. — А что я-то сделал?

— Ну, именно ты превратил развратника в кровавое месиво, — напомнил ему Рэли, сидевший на массивном каменном подоконнике.

— Извини меня, Рэл, но разве тебя не было со мной? Я видел, как ты добавил парочку хороших тумаков.

— Верно. Но мне это не доставило удовольствия. Кровопролитие мне искренне и совершенно отвратительно.

— Она не поэтому зла на тебя, — сказала Джорджиана.

— В смысле «не поэтому»? — Росс пристально посмотрел на жену. — За что еще ей нас наказывать?

Джорджиана вздохнула:

— За все. За то, что предприятие вашего отца называется «Диксон и сыновья», а не «Диксон, сыновья и дочь». За то, что вы все поощряли ее стрелять, карабкаться по мачтам и плавать, а затем отказали ей в праве все это делать. За то, что окажись любой из вас на том острове, он бы вел себя точно так же, как и она, и все же вы считаете нужным посадить ее за это под замок.

— Она не поэтому сидит под замком! — взревел Росс. — Она сидит взаперти, потому что отказывается выйти замуж за этого негодяя!

— Пэй ничего не ела, — произнес Хадсон, исследовав содержимое подноса, который принесла Джорджиана. — Посмотри. Она лишь погоняла еду по тарелке и совсем ничего не съела. Почему ты не проследила, чтобы она поела, Джорджиана?

— Я не могу заставить ее есть, Хадсон.

— Оказавшись здесь, Пэй совсем перестала есть. — Хадсон расчесал пальцами свои неприлично длинные волосы. Нет, правда, при первом же удобном случае Джорджиана собиралась изловить этого молодого человека и с помощью ножниц придать его прическе более подобающий вид. — Что это она задумала? Зачахнуть? Это и есть ее замысел? Наказать нас всех, заморив себя голодом до смерти?

— Послушай, — подавшись вперед, сказал Росс. — Через месяц, после суда, все будет кончено. Как только она даст показания…

У Джордианы перехватило дыхание.

— Это необходимо? Учитывая, какую огласку получило все происходящее, когда мы сначала думали, что Пэйтон мертва, а потом оказалось, что нет… Господи, выступление в суде только ухудшит ситуацию. Разве свидетельства одного сэра Коннора не будет достаточно?

— Нет. Ради Бога, Джорджиана, предстоящий суд может стоить Маркусу Тайлеру жизни. Его обвиняют в пиратстве. За одно это его могут повесить. Но еще его обвиняют в похищении, попытке убийства и заговоре с целью убийства брата Дрейка. Пэйтон — главный свидетель. Ее показания будут решающими для суда.

— И все же, — Джорджиана покачала головой, — мне это не нравится. Пэйтон не совсем… ну, не совсем похожа на саму себя.

— О чем вы говорите? — резко спросил Дрейк.

— Только то… что я никогда не видела ее такой. И я едва узнаю ее. Ты, Росс, неделю продержал ее взаперти в комнате, и она ни разу не попыталась сбежать. Та Пэйтон, которую я знаю, за полчаса выбралась бы оттуда, а затем посмеялась бы тебе в лицо.

На лице Росса возникло обеспокоенное выражение.

— Ты права. Ей-богу, ты права!

— Просто очень сложно поверить, что прожившая месяц на пиратском судне под видом мальчишки и эта рыдающая наверху в подушку девушка — это один и тот же человек, — продолжила Джорджиана. — Она ведет себя настолько странно, что я готова подумать…

Джорджиана внезапно умолкла. Господь всемогущий, что она говорит? И к тому же говорит это мужчинам! Да ведь она превращается в Пэйтон, в этом нет никаких сомнений, поскольку чувствует она себя достаточно свободно, чтобы обсуждать такие вещи в смешанной компании.

— Что ты готова подумать, Джорджи? — полюбопытствовал Росс.

Джорджиана знала, что выглядит сейчас нелепо — открывает и закрывает рот, словно рыба, пойманная на крючок. Но она никак не могла с собой совладать. Стоило ей только придумать, что сказать, как она понимала, что не может, ну никак не может произнести это вслух. У нее нет доказательств. И не то чтобы Пэйтон больна. Она на самом деле не ест и не пытается сбежать, но ведь на ее долю выпало достаточно суровое испытание, так что именно этого можно было и ожидать.

С другой стороны, этого можно было бы ожидать от любой другой девушки, но не от Пэйтон. Ее золовка, казалось, всегда спокойно воспринимала испытания, словно по какой-то причине верила, что заслуживает их.

— Ну, — сумела все-таки выговорить Джорджиана, понимая, что все в комнате выжидающе смотрят на нее. — Я просто думаю, что единственным объяснением ее… эммм… достаточно необычного поведения — отсутствие аппетита, все эти слезы, отказ встречаться с Дрейком, то есть с сэром Коннором и то, что Пэйтон не пытается сбежать — может быть то, что она… эммм…

— Она что? — взревел Росс. — Выкладывай, женщина! Что с ней?

— Ну, — сглотнув, сказала Джорджиана. — Она ждет…

— Чего ждет? — Росс успел наклониться вперед, но теперь с презрительным выражением лица снова откинулся на спинку кресла. — Извинений? Ей придется очень долго ждать. Я не стану извиняться, пока она сама не попросит прощения. В конце концов, никто ее не просил спасать Дрейка. Он, черт возьми, мог бы и сам о себе позаботиться. Как делал тысячу раз до этого.

— Эммм, — замялась Джорджиана. — Я не об этом говорю. Я имею в виду, что может ждать… ммм… ребенка.

Джорджиана почувствовала, что ее щеки заалели. Она не могла поверить, что наконец-то произнесла подобное вслух. Это было неслыханно — говорить о таких вещах в присутствии мужчин, и не важно, что эти мужчины — члены твоей семьи. А точнее, большинство из них — твоя семья. Ее лицо начало гореть, что было несколько неудобно, учитывая жару, царившую в Нью-Провиденс, от которой не спасали ни широко открытые окна высотой в семь футов, ни массивные камни, из которых был построен дом. Если бы не пришлось продолжать обсуждать столь деликатные вопросы, Джорджиане и вполовину не было бы так жарко.

— Ждет ребенка? — выпалил Росс после минутной тишины, в течение которой Джорджиана вполне отчетливо слышала, как садовник подстригает в саду бугенвиллию. — Пэйтон?

Джорджиане начало уже немного надоедать, что каждый раз Росс демонстрирует подобное неверие. Получается, что Пэйтон была права. Всю ее жизнь они обращались с ней как с четвертым братом, а теперь ждут, что она станет вести себя, как послушная сестренка. И, тем не менее, стоило лишь появиться малейшему свидетельству того, что Пэйтон принадлежит к прекрасному полу, они начинали упираться, как ослы.

— Это стало бы, — мягко заметила Джорджиана, — естественным следствием тех занятий, которым, как ты сам обвинил Пэйтон, она предавалась с Дрейком. То есть с сэром Коннором.

— Но… — Росс начал озираться по сторонам. Она не знала, что он ищет. Если только не своего рода заверение, что сказанное ею совершенно не может быть правдой. — Но тогда почему она не выходит за него замуж?

— Вероятно, она сама еще не поняла это. И я тоже не знаю. Эта мысль пришла мне в голову только сегодня утром, когда Пэйтон опять не стала есть. Это объяснило бы ее частую смену настроений.

— Но не то, почему она отказывается выйти за него замуж! — загрохотал Росс.

— Ну конечно, объясняет. Разве ты не понимаешь? Она сказала мне, что не хочет, чтобы Дрейк считал ее очередной мисс Уитби, на которой он чувствовал себя обязанным жениться.

— Мисс Уитби? — взорвался Росс. — Снова мисс Уитби? Когда с этой чертовой мисс Уитби будет покончено?

— Может, когда ее повесят? — предположил Рэли.

— Дрейк, — резко обернувшись, рявкнул старший из Диксонов. — Это все твоя вина. Я говорил тебе не… — но тут он осекся, ибо Коннор Дрейк, не дослушав, выскользнул из комнаты.

Впрочем, они достаточно легко обнаружили его местонахождение. Его проклятья были слышны во всем доме, когда несколько секунд спустя он открыл дверь комнаты Пэйтон и обнаружил, что она пуста, а выходящие на балкон французские двери медленно раскачиваются под порывами полуденного ветра.

Глава 29

Едва Джорджиана вышла, как Пэйтон, лежавшая, уткнувшись лицом в подушку, подняла голову. «Ей-богу, — подумала она, — мне вполне начинает даваться актерское мастерство». У нее стало получаться открывать и закрывать слезные протоки с ловкостью, которой позавидовала бы любая актриса. Горько усмехаясь, Пэйтон отбросила укрывавшую ее простынь.

Разумеется, под ней она была полностью одета. И если это само по себе, вероятно, не сильно бы встревожило ее невестку, то соображение, что надетые на Пэйтон наряды принадлежат самой Джорджиане, могло бы вызвать определенное удивление у жены Росса. Хотя Джорджиана чрезвычайно щедро одалживала свои личные вещи, она могла полюбопытствовать, с чего это Пэйтон посчитала необходимым изо всех вещей взять ее самую широкую накидку. Эта накидка так мешковато сидела на Пэйтон, что девушка выглядела в ней на несколько стоунов тяжелее, да и шлейф волочился сильнее, чем считалось модным.

Но, конечно же, все это было необходимо, чтобы придуманный Пэйтон ночью план сработал. Правда он был не особенно-то и хорош. Определенно, не из лучших ее задумок. Он не решал ни одной из множества проблем, с которыми ей, проснувшись сегодняшним утром, пришлось столкнуться, — например, то, что братья пытались заставить ее выйти замуж за мужчину, который только что избежал вынужденной женитьбы на другой. Однако это была единственная проблема, средства решения которой, как было известно Пэйтон, находились в ее распоряжении. И так как она не могла решить свои собственные затруднения, ее осенило, что было бы весьма разумно по крайней мере попробовать решить чьи-то еще. Выбравшись из кровати, она подошла к кушетке и достала из-за нее шляпку, которую она также взяла из комнаты Джорджианы. Надев ее, Пэйтон надежно завязала под подбородком широкие желтые ленты и опустила белую муслиновую вуаль, которая крепилась шелковой полосой к шляпке. Не то чтобы муслин не давал видеть, он просто делал это весьма затруднительным, и Пэйтон стало любопытно, с какой стати женщины носят такие штучки, если только их задача не уберечься от комаров.

И все же ей удалось достичь выходящих на балкон французских дверей. Понадобилась всего секунда, чтобы перекинуть ноги через балюстраду, а затем спуститься вниз по бугенвеллии, что так обильно росла вдоль всего дома. Ее приземление вышло не самым грациозным, и оно хорошенько встряхнуло ее, но Пэйтон почти сразу же оправилась. Она уже не столь юна, подумала младшая из Диксонов, какой была, когда в последний раз прыгала с этого самого балкона. Не столь юна, и также совсем, совсем не столь невинна.

Но, несмотря на невинность, Пэйтон всегда прекрасно ориентировалась в многолюдном, кишащем пиратами Нассау. Будучи девчонкой, в каждое свое пребывание в городе она развлекалась лишь тем, что шлялась по докам, заглядывала в ящики с грузами из трюмов странных заморских судов, слушала неправдоподобные россказни моряков, которыми они перебрасывались, словно индийскими мячами из каучука, да и просто напрашивалась на неприятности. Вот откуда ей было отлично известно, где находится тюрьма Нассау, перед которой она оказалась через какие-то десять минут после того, как покинула пределы владений своего брата.

Когда Пэйтон постучалась, тюремщики как раз наслаждались полуденной трапезой. Столь же выносливые, как и их заключенные — им приходилось быть такими, иначе, учитывая, какие отбросы человечества оказывались в тюрьме Нассау, побеги превратились бы из того, чем они были на самом деле — исключения — в частое явление — они не очень любезно отнеслись к тому, что их потревожили. Но увидев, что их посетитель — леди, и не просто леди, а самая известная в Нассау, та, что восстала из мертвых и которую окружал больше, чем легкий налет дурной репутации, тюремщики стали много сердечнее.

И когда «воскресшая» леди заявила о цели своего визита, они превратились в саму учтивость. Мисс желает посетить узника? Ну разумеется! Комендант тюрьмы сам проводил Пэйтон к камере. Из-за особенных обстоятельств, окружавших пленника, которого желала повидать Пэйтон, этот самый пленник был помещен не в тюрьму, как то пристало сделать, а в соседнее помещение ¬— городские конюшни. Конечно же, некоторые зароптали было, что так не следовало поступать, но, как объяснил комендант, ни в каком другом месте невозможно было разместить эту особу… если только в его собственном доме, но, пошутил комендант, его жена воспротивилась этому!

Пэйтон не думала, что конюшни — это так уж и плохо. Определенно, запах в них стоял много лучше, чем в тюрьме. А морды, прижимающиеся к решеткам, что закрывали окна, хоть и были такими же волосатыми, отличались изрядно большим дружелюбием. Дверь в камеру узника охранял приятный паренек с впечатляющими манерами, который вскочил и отвесил Пэйтон низкий поклон, стоило той только войти. И это еще до того, как он узнал, что она достопочтенная мисс Пэйтон Диксон («ага», заверил его комендант, «та, про которую думали, что она умерла»).

Сторож весьма любезно согласился разрешить короткий визит, но только после того, как он серьезно предупредил Пэйтон о чрезвычайной опасности своего подопечного. Она не должна позволять обманчиво невинной внешности узника ввести себя в заблуждение.

И с этим последним предупреждением, заверив, что он будет за дверью, что ей следует лишь позвать, и он придет, сторож открыл дверь стойла, и Пэйтон вошла в залитый солнечным светом закуток, чей пол был усыпан соломой.

Мисс Ребекка Уитби, несомненно, слышала все, что было сказано за дверью стойла, в котором ее содержали. Поднявшись с тюфяка, который кто-то предусмотрительно принес для нее, Бекки уставилась на Пэйтон, даже не пытаясь скрыть то презрение, что испытывала к младшей из Диксонов.

— Ба, — сказала она резким голосом, столь непохожим на те мелодичные звуки, которые Пэйтон привыкла от нее слышать, — да ведь это достопочтенная мисс Пэйтон Диксон, восставшая из мертвых. Ты, должно быть, стала знаменитой. В этой части света не слишком часто случаются воскрешения. — Бекки отбросила свои рыжеватые волосы. — Я невероятно польщена, что ты нашла время и нанесла светский визит такому скромному созданию, как я. Надеюсь, ты простишь меня, если я не предложу тебе освежающих напитков. В этом учреждении наблюдается прискорбное отсутствие удобств.

Пэйтон откинула белую муслиновую вуаль, стремясь лучше видеть женщину, которую она презирала столь долгое время. Мисс Уитби было необходимо заключить в таком месте, какое позволило бы держать ее отдельно от сообщников-злоумышленников, и теперь Пэйтон легко могла понять, почему. Восьми неделям тюрьмы оказалось не под силу приглушить блеск красоты Бекки Уитби. Пожалуй, она была даже прекраснее, чем раньше. Проникавшие сквозь зарешеченное окно за ее спиной солнечные лучи заставляли ее густые рыжие волосы вспыхивать живым пламенем и подчеркивали кремовый оттенок ее кожи. Беременность уже была заметна, но она скорее не столько утяжеляла фигуру молодой женщины, сколько придавала ей определенную жизнерадостность и зрелость, которую не по силам было скрыть даже бесформенному хлопковому платью, подаренному ей надзирателями.

Во всех отношениях Бекки Уитби все еще была самой прекрасной женщиной, какую Пэйтон когда-либо видела. И признание этого не имело ничего общего с тем, что Пэйтон сняла свою шляпку и протянула ее с каменным выражение на лице Бекки.

— Вот, — сказала она.

Взгляд Ребекки переместился на шляпку. Эта воздушная, пенящаяся кружевами вещица намного больше подходила Джорджиане, чем кому-либо другому из знакомых Пэйтон. Наверняка она была приобретена за изрядную сумму и вопреки ожесточенным возражениям Росса. Бекки Уитби, однако, отнюдь не выглядела счастливой, получив ее в дар.

— И что, — скривив свою розовую верхнюю губку, требовательно спросила она, — я должна делать с этим?

Пэйтон, занятая тем, что расстегивала перламутровые пуговицы на накидке своей невестки, ответила коротко:

— Надень ее.

Бекки Уитби рассмеялась. Ломким, словно бьющееся стекло, смехом.

— Ты в своем уме? Меня повесят, Пэйтон. Эта штука могла бы спрятать мою шею от палача с топором, но, как я понимаю, моя смерть будет осуществлена другим способом. И хотя я, безусловно, позаимствовала немало твоих вещей тогда, когда находилась вместе с вами в Лондоне, однако именно эта деталь туалета не совсем подходит к моей коже и волосам. Премного тебе обязана, но…

— Знаешь, Бекки, я всегда считала тебя эгоистичной, тщеславной, любящей манипулировать, пустой… — начала было Пэйтон.

— Благодарю от всей души, — язвительно перебила ее Ребекка. — Уж если мы заговорили начистоту, позволь мне вернуть комплимент и сообщить, что ты всегда страшно меня раздражала. Вся эта твоя смехотворная откровенность и мужеподобная страсть ко всяким морским штукам! Но наиболее душераздирающа эта твоя маленькая одержимость Коннором Дрейком, который, хотела бы я добавить, рассказал мне по секрету — надеюсь, ты не возражаешь, что я так говорю — всегда считал тебя весьма неженственной. Аж до такой степени, что ты была ему физически отвратительна.

Пэйтон вздернул бровь. Право слово, когда она последний раз видела Коннора Дрейка, он, казалось, испытывал к ней что угодно, но только не отвращение. Но, разумеется, она не собиралась спорить с Бекки Уитби. Вместо этого Пэйтон спокойно, словно бы ее совсем не перебивали, заметила:

— Но единственной, кем я тебя никогда не считала, Бекки Уитби, так это глупой. Но именно так ты сейчас себя ведешь. Глупо.

— О? Глупо, да? Потому что я не принимаю эту идиотскую шляпу в подарок? — она швырнула оскорбивший ее предмет на пол. — Мне не нужна шляпа, ты, невежественная девчонка. Мне нужен хороший поверенный.

Пэйтон удивилась.

— Я думала, твой отец обязательно наймет для тебя поверенного. У сэра Маркуса всегда были столь могущественные друзья…

— Они у него и были, но до того, как он решил связаться с вашей шайкой. Видимо, и не спрашивай меня, как, у вас, Диксонов, более могущественные друзья там, в Англии. Друзья, которые не побрезгуют оказать давление на мужей облеченных властью и помешать тем встать на защиту невинных людей, подобных моему отцу…

— О, ради Бога! — сказала Пэйтон. Теперь настала ее очередь смеяться. — Ты забыла? Я была там, Бекки. Я все слышала. И все знаю. Мне предстоит давать показания на суде над тобой, равно как и над сэром Маркусом. — Пэйтон покачала головой. — Но, знаешь, ты ошибаешься. Тебя не повесят. Они не могут повесить беременную женщину. И кроме того, ты никого не убивала… по крайней мере мне об этом неизвестно. А твоего отца повесят. И ты знаешь, где.

Бекки вздрогнула. Ну, Пэйтон не хотела напоминать об этом, но, право слово, нет никакой нужды быть столь нахальной. Отца Бекки ждала та же судьба, что ждала бы любого пирата, кого нашли бы виновным в его преступлениях. Во время отлива сэра Маркуса прикуют к столбу, установленному на песчаной отмели в бухте. И там он будет оставлен, болтаться «intra infra ftuxum et refluxum maris», меж приливом и отливом, пока его бездыханное тело не обглодают начисто чайки и рыбы и пока, наконец, его кости, рассыпавшись, не окажутся в море.

Не самый приятный способ умереть. Возможно, стоит простить Бекки ее вздорный характер.

Хотя, конечно же, ее не ждала подобная судьба.

— Знаешь, Бекки, они вышлют тебя, — сказала Пэйтон. — После рождения ребенка. В Австралию, вероятно. Или в Америку. Кто знает.

Бекки Уитби злобно уставилась на младшую из Диксонов.

— Где я, несомненно, буду самой модно одетой осужденной преступницей за всю историю, — едко заметила она. — В твоей шикарной шляпе.

Пэйтон пожала плечами, и шелковое одеяние, которое она как раз расстегивала, слегка соскользнуло вниз:

— И в моей накидке.

Глаза Бекки сузились. Они были такого же голубого цвета, что и вода в той бухте, где утонет ее отец.

— О чем ты говоришь? — требовательным и полным подозрений голосом поинтересовалась она.

Пэйтон позволила накидке упасть на пол. Под ней она была одета лишь в тонкое белое батистовое платье, которое было весьма ей коротко и тесно. Думая, что она мертва, члены ее семьи не привезли из Лондона никакой ее одежды, и Пэйтон пришлось носить то, что осталось в доме со времен ее последнего пребывания в Нассау — великое множество белых платьев, более подобающих четырнадцатилетнему ребенку, а не девятнадцатилетней девушке, которая только что провела два месяца на тропическом необитаемом острове в компании баронета.

— Надень шляпу, — выдавила она сквозь зубы, стиснутые не столько ради того, чтобы охрана их не услышала, а сколько из-за быстро таявшего терпения. — И накидку. Они должны подойти. Это вещи Джорджианы, а вы одного роста. Подними волосы и опусти вуаль. И иди.

— Иди? — Бекки недоумевающе покачала головой. — Что…

— Иди. Твой француз где-то там. Иди и найти его.

Красные губы Бекки приоткрылись от удивления.

— Ты сошла с ума, — пробормотала она. — Решительно сошла с ума.

Пэйтон покачала головой.

— Совсем нет. Ты ведь его любишь?

— Кого?

— Француза. — Пэйтон аж закатила глаза от тупости мисс Уитби. — Капитана Лафонда. Любишь же?

Бекки смогла только кивнуть. И кивок ее вышел намного более глупым, чем Пэйтон могла бы ожидать от юной особы, столь искушенной в искусстве манипулировать другими.

— А я знаю, что он безумно влюблен в тебя. И вам двоим лучше быть вместе, чем порознь. Жди я ребенка, я бы хотела быть рядом с его отцом, если это возможно, — Пэйтон, поторапливая, махнула рукой. — Тебе лучше поспешить, пока они ничего не поняли.

Бекки посмотрела на накидку. Перевела взгляд на шляпку. Затем снова взглянула на Пэйтон.

— Ты серьезно, — сказала она, и это не было вопросом.

— Разумеется, серьезно, — ответила Пэйтон. — Тебе лучше отдать мне эту коричневую тряпку, которая на тебе надета. Я буду удерживать их так долго, как смогу, но…

Бекки мигом сдернула платье. Под ним на ней оказались на удивление вызывающие панталоны и вышитая вручную шелковая сорочка.

— Вот, — выдохнула она, практически швырнув платье Пэйтон, словно бы боясь, что в любой момент та может передумать.

Пэйтон спокойно его надела. Все еще теплое от тела Ребекки, платье повисло на ее более миниатюрной фигурке, словно мешок. Она знала, что не выглядит в нем ни особо жизнерадостной, ни сияющей.

И это, наконец решила она, было нормально.

Бекки же, разумеется, казалась прелестным видением в позаимствованной одежде. Накидка сидела на ней идеально. Высокая талия скрывала беременность, а бирюзовый шелк подчеркивал кремовый цвет ее кожи, которая, к сожалению, через мгновение оказалась скрыта муслиновой вуалью. Глядя на Бекки, Пэйтон поняла, что любая женщина мигом бы заметила разницу между той девушкой, что зашла в стойло, и той, что вышла оттуда. Но среди тех, кого они должны были обмануть, не было женщин, так что это не станет проблемой. Пэйтон подошла к тюфяку, с которого Бекки вскочила, стоило только младшей из Диксонов зайти в стойло, и легла на него, спиной к двери. Она уже готова была крикнуть охране «пожалуйста, выпустите меня, сэр», как Бекки подняла руку и остановила ее.

— Мне обязательно нужно знать, почему? — спросила она мелодичным шепотом.

Пэйтон с самого начала знала, что этот вопрос обязательно будет задан. Проблема заключалась в том, что сейчас она точно так же не могла на него ответить, как не могла сделать это глубокой ночью, когда только у нее в голове начал складываться этот план, и она задала себе тот же самый вопрос. И вправду, почему? Зачем делать столько для женщины, которую она так долго презирала?

— Почему? — прошептала Бекки. — Я должна знать. Почему ты для меня это делаешь? — И тут же, не успела еще Пэйтон разомкнуть губы для хоть какого-нибудь ответа, Бекки, едва дыша, продолжила: — Потому что он любит меня, верно?

Пэйтон приподнялась на локте.

— Что?

— Он меня любит. — Из-за вуали Пэйтон видела лишь смутный абрис головы соперницы и совсем не видела ее лица, и когда шляпа задвигалась, ей оставалось лишь предположить, что Бекки кивнула. — Я знала. Это ведь он уговорил тебя на это?

— Кто?

— Ну конечно же, капитан Дрейк. — Бекки засмеялась. Этот звук заставлял трепетать многих мужчин, однако Пэйтон, несмотря ни на что, было тяжело отличить его от ржания обитателей соседних стойл. — Он всегда любил меня. Полагаю, капитан Дрейк не мог вынести мысли обо мне, запертой здесь, и уговорил тебя помочь мне сбежать. А ты такая невероятно глупая, ты согласилась. — Вуаль качнулась из стороны в сторону. Бекки качала головой. — Бедная, бедная Пэйтон.

Пэйтон улыбнулась. Она просто не могла удержаться. Это было несмешно, правда несмешно, только вот… только вот это было- таки смешно.

— Верно, — сказала она. — Все именно так.

Вуаль дернулась. Это Бекки победно откинула голову назад.

— Я знала, — сказала она и позвала охранника, чтобы тот открыл дверь.

В те долгие послеполуденные часы, что Пэйтон провела взаперти вместо Бекки Уитби, у нее было предостаточно времени, чтобы поразмыслить над причинами своего поступка. Она спрашивала саму себя, поступила ли она так из-за утверждений Мэй Линг, что женщины должны помогать друг другу? Или потому, что ей не нравилось видеть беременную женщину в тюрьме? Или причиной было выражение лица Француза тем утром, когда она принесла ему завтрак? Когда он так сильно волновался о здоровье своей любовницы и нерожденного дитя? Она еще не знала, кем именно была его любовница. Она только видела, что Люсьен Лафонд, провозгласивший себя грозой южных морей, любил кого-то столь же неистово, как она любила Коннора Дрейка. И мог ли человек, способный так любить, быть совершеннейшим мерзавцем?

Пэйтон заставила себя встряхнуться. Разумеется, мог! Это же Люсьен Лафонд, человек, убивший брата Дрейка! Что она натворила? Господи, что же она натворила?

К тому моменту, когда ее наконец обнаружили — когда стражник открыл дверь, чтобы принести ужин для заключенной, Пэйтон притворилась, что лежит без сознания. Затем, поднявшись, она заявила, что, должно быть, подлая мисс Уитби стукнула ее чем-то сзади по голове и украла ее одежду — Пэйтон страдала от головной боли столь же острой, как если бы ее действительно чем-то ударили. Но ее головная боль была вызвана не ударом, нанесенным мисс Уитби. Во всяком случае, если не считать ударом ту внезапность, с которой она осознала, что натворила. Что скажет Дрейк, когда узнает? Она станет ему отвратительна. И это при условии, что он ее еще не возненавидел за то, что она всю неделю отказывалась с ним видеться.

И только когда судья, раздраженный тем, что у Пэйтон не было ответов на множество их вопросов, наконец — и весьма неохотно — освободил ее, когда она вышла на улицу и увидела ждущих ее братьев, Пэйтон поняла. В этот самый миг Пэйтон совершенно отчетливо поняла, почему она сделала это.

Теперь единственным вопросом было, как, как, черт возьми, она собирается объяснить все это Дрейку?

Вызволять ее из кабинета судьи приехали только Хадсон и Рэли. Когда она поинтересовалась, где Росс, они лишь многозначительно переглянулись и Хадсон легкомысленно ответил:

— Ну, когда он узнал, что ты сбежала, и мы не знали, куда, он начал пить…

— Из-за потрясения, сама понимаешь, — вмешался Рэли. — Он никак не ожидал, что ты проявишь столь… вопиющее неповиновение.

— Правильно. А когда не так давно примчался посыльный с новостями о том, что ты в тюрьме…

— В общем, он немного разозлился.

Пэйтон, сидевшая в фаэтоне между братьями, посмотрела сначала на одного, затем на другого.

— Насколько немного? — спросила она покорно.

— Ну, — хорошенько подумав над вопросом, ответил Хадсон. — Достаточно, чтобы попытаться пробить стену кулаком.

— Точно, — радостно подтвердил Рэли. — Только он забыл, что мы не в Англии, и стены здесь сделаны из камня, а не гипса. Думаю, через парочку недель он поправится.

Пэйтон кивнула. Она знала, что с Россом должно было что-то случиться, если он послал за ней эту парочку — и послал их в открытом экипаже, не меньше! И Пэйтон, все еще одетая в тюремное платье мисс Уитби, вызывала огромный интерес у прохожих, многие из которых тыкали в нее пальцем и достаточно громко восклицали «Это она! Та, что была мертва, но вернулась!»

Прежде Пэйтон не осознавала, как далеко находится городская тюрьма от дома ее семьи. Но расстояние было достаточным, чтобы Хадсон смог отпустить пару замечаний, пока они ехали.

— Полагаю, голова у тебя побаливает от удара мисс Уитби.

Так как голова у Пэйтон и правда болела, она решила, что не солжет, ответив:

— Да, немного.

— Кстати, чем она тебя ударила? — поинтересовался Рэли. — Подковой?

Пэйтон подняла голову и принялась вглядываться в ночное небо.

— Полагаю, так, — ответила она.

— Что за вздор, — фыркнул Рэли. — Серьезно, Пэй, тебе следует придумать что-нибудь получше, если ты не хочешь, чтобы Росс сожрал тебя с потрохами. Ударила подковой. Тьфу!

Хадсон, правивший парой идеально подобранных гнедых, был с ним согласен.

— Росс потребует дать ему пощупать шишку на твоей башке, — сказал он. — Лучше бы тебе придумать чертовски хорошее объяснение, да побыстрее.

Чувствуя себя совершенно несчастной, Пэйтон опустила взгляд.

— Полагаю, я просто могу сказать ему правду.

— Правду? — Рэли закатил глаза. — Зачем? Ты уже однажды сказала ему правду, и посмотри, куда это тебя привело — оказалась заперта в своей комнате на целую неделю.

Пэйтон вздохнула.

— Думаю, ты прав. Был ли… Дрейк знает?

Ни Хадсон, ни Рэли не ответили. Пэйтон, чувствуя, что что-то не так, посмотрела сначала на одного брата, затем на другого и с растущим чувством тревоги повторила вопрос. Наконец Хадсон сказал:

— Если он не знает, то он единственный. Каждый мужчина, женщина и ребенок на этом острове знают, что сегодня после обеда достопочтенная мисс Пэйтон Диксон…

— Известная иначе как юная леди, что была мертва, — услужливо вставил Рэли.

— Оказалась замешана в побеге из тюрьмы, в результате которого сбежала разыскиваемая преступница.

— Разыскиваемая или распутная? — сострил Рэли.

— Что именно сказал Дрейк? Я имею в виду, когда узнал? — не обращая внимания на брата, спросила Пэйтон.

— Не слишком много. — Фаэтон остановился перед домом, и Хадсон опустил вожжи. — Знаешь, именно он обнаружил, что ты сбежала.

— Что? — от удивления у нее перехватило дыхание. — Но как? Я думала, что Росс и близко не позволит ему подойти к дому.

Рэли выбрался из фаэтона.

— Не будь ослицей, Пэй, — посоветовал он. — Ты же знаешь Росса. Он злиться может не дольше, чем комар может не двигаться. Дрейк был здесь все это время, дожидаясь, когда ты перестанешь вести себя как маленькая. Обнаружив, что ты сбежала, он тут же отправился к себе домой, уверенный, что именно туда-то ты и направилась. Когда ты так и не появилась, он начал тебя искать. Однако, думаю, ему и в голову не пришло проверить тюрьму.

— Дрейк был с нами, когда появился посыльный, — вставил Хадсон. — Он заехал узнать, не появилось ли у нас каких-то новостей. Услышав, что случилось — что ты навещала мисс Уитби в тюрьме и что та удрала, он…

— Он что? — вцепившись в стенку фаэтона, Пэйтон, моргая, смотрела на брата, залитого струящимся из окон дома мягким светом.

— Он уехал, — пожав плечами, закончил Хадсон.

— Уехал? — вскричала она. — Уехал куда?

— Ну, откуда мне знать? Не мое дело приглядывать за ним, — Хадсон выбрался из фаэтона, повернулся и протянул Пэйтон руку.

— Но как… как он выглядел?

— Словно он испытывал отвращение. Только так я могу описать его. Мне кажется, он понял.

— Что понял? — Пэйтон была так расстроена, что даже не задалась вопросом, почему это брат помогает ей спуститься на землю. Раньше он никогда не совершал подобных рыцарских поступков по отношению к ней.

— Ну, что бедная старушка мисс Уитби не совсем сама сбежала, — Хадсон бросил на нее многозначительный взгляд. — Так ведь оно и было?

Пэйтон сглотнула. Господь всемогущий. Все было намного хуже, чем она могла представить. Испытывающий отвращение Дрейк? К ней? В любом случае, испытывающий отвращение из-за того, что она сделала. И почему бы ему не испытывать отвращения? Она помогла сбежать из тюрьмы женщине, сыгравшей ключевую роль в убийстве его брата! Каких других чувств она от него ждала? Восторга? Такой человек, как Дрейк — гордый, настоящий мужчина — вряд ли отнесется к тому, что она натворила, хоть с малейшим пониманием. Вероятно, с яростью. Но не с пониманием.

— Ох, — едва слышно выдохнула Пэйтон. Она попыталась вспомнить какое-нибудь ругательство, достаточно крепкое, чтобы описать обуревавшие ее чувства, но единственным, что она смогла придумать, было:

— Боже.

Она поняла, что заварила очередную чертову кашу.

Глава 30

Сон не шел к ней этой ночью. И не потому, что Пэйтон не устала. Хотя она не изнуряла себя физически, но спать ложилась такой же разбитой, как и на «Ребекке», когда руки-ноги у нее просто ломило от дневной работы. Пэйтон полагала, что усталость была скорее от избытка переживаний, но влияние оказывала такое же.

Но даже утомлённая донельзя Пэйтон не могла уснуть. Как она могла спать, когда жизнь ее закончена? В этом не было сомнений. Россу совсем необязательно было говорить об этом, хотя он высказал Пэйтон все, едва она вошла в двери. Здесь же был врач, который накладывал шину на сломанную руку брата, и, быть может, этим обстоятельством и объяснялось его плохое настроение. Но нельзя отрицать, что обвинения были справедливы, хотя и были высказаны слишком жестко. Она была дурой, проклятой дурой, как сказал Росс. Ее не порадовало ни радостное приветствие сэра Генри, ни теплое объятие Джорджианы. Росс был прав, Пэйтон Диксон — дура. Что ей оставалось делать, как не пойти спать?

«Может быть, — думала Пэйтон, — может быть, утром все станет лучше».

Но каким образом? Вряд ли. Нет, не станет, если Дрейк не простил ее. А разве он может простить? С самого начала она только и делала, что вмешивалась в его жизнь. С того момента, когда Пэйтон прервала его венчание, и до того, когда ее братья чуть не убили его, она превратила его существование в ад. Конечно, она спасла ему жизнь на «Ребекке», и, казалось, они довольно приятно провели время на Сан-Рафаэле. Но в остальном…

Что ж, теперь все это прекратится. Да, Пэйтон все еще любила Дрейка. Она никогда не перестанет любить его… не сможет перестать. Но она сможет не видеть его, сможет не вмешиваться в его дела. Она может вернуться в Англию, провести там сезон и выйти замуж за Мэтью Хейфорда, остепениться наконец и нарожать детей. Именно так, как хотели ее братья. Забыть о Дрейке. Забыть о море.

Забыть о своем сердце.

И когда Пэйтон решила, что она скорее воткнет себе в ногу китовый гарпун, чем сможет забыть Дрейка, раздался незнакомый звук. Вернее, звук был знакомым, но здесь он был не к месту. Пэйтон села на кровати и, всмотревшись в темноту спальни, увидела черный силуэт за стеклами французских дверей, ведущих на балкон. О, Боже! Кто-то пытался проникнуть в дом.

Затем сердце ее громко застучало, когда она поняла, что это не вор. Это мог быть только Дрейк. У кого еще могла быть такая большая внушительная тень? Но почему Дрейк пытается залезть к ней через балкон, словно грабитель?

Он чего-то хочет. Скорее всего, объяснений. Но, может быть… может быть… ему нужна она.

Эта мысль заставила ее упасть назад на подушку, и со всем драматизмом, которое ранее так пригодилось в камере мисс Уитби, Пэйтон притворилась спящей. Не могла же она позволить ему увидеть, что лежит с открытыми глазами и думает о нем.

Она услышала, как открылись двери — она не заперла их на задвижку — и тихие острожные шаги приблизились к ее кровати. Пэйтон размышляла, следует ли ей тихо поднять трепещущие веки, как это сделала мисс Уитби, когда в день свадьбы упала в церкви в обморок, или нужно еще некоторое время изображать сон. А потом большая рука железной хваткой зажала ей рот, и она тут же забыла о всяком притворстве.

Ее глаза широко открылись — без какого-либо трепета — и она увидела, что человеком, проникшим в ее комнату, был вовсе не Дрейк, а сэр Маркус Тайлер.

Но не тот сэр Маркус Тайлер, которого она последний раз видела в трюме «Ребекки». Тот сэр Маркус был чисто выбритым и элегантным, язвительным и холодно ироничным. Этот сэр Маркус выглядел так, словно не видел бритву несколько месяцев — и действительно в тюрьме, где он провел последние восемь недель, бритвы заключенным не давали из-за боязни, что они могут использовать их против сокамерников или самих себя. Серое лицо нависало над Пэйтон в нескольких дюймах, и ничего элегантного не было в отвратительном запахе его немытого тела. К тому же, некогда роскошная одежда была покрыта грязью, помята и порвана от постоянного ношения. Неудивительно, что после побега из тюрьмы сэр Тайлер мог спокойно бродить по улицам Нассау, ведь он нисколько не отличался от великого множества моряков, которые после многомесячного плавания спускались по трапу в поисках выпивки и женщин.

Но он искал не выпивку и женщин.

Он жаждал мести.

— Так-так-так, — произнес он ужасным хриплым шепотом. Его дыхание было столь же ужасным. — Это не мисс ли Пэйтон Диксон, вернувшаяся с того света? Я не мог поверить, когда услышал про это. Но мне следовало бы знать, что вы живучи как кошка, не так ли, мисс Диксон? У вас, кажется, несколько жизней. Однако, позвольте вас уверить, что все они сейчас подходят к концу.

Пэйтон, у которой рот был зажат, не могла ничего ответить. Но слова ей были и не нужны, не тогда, когда она могла использовать свои руки и ноги.

Она с быстротой молнии выбросила руку, намереваясь вонзить пальцы в правый глаз своего противника — еще один защитный прием, которому ее научил Рэли. Но недооценила быстроту реакции сэра Маркуса. Он перехватил ее руку в дюйме от своего лица.

— Ай-ай-ай, драная кошка, — сказал он сердито. — Настоящие леди не царапаются…

Он внезапно замолк, так как Пэйтон, что было сил, вцепилась зубами в его ладонь, зажимавшую ей рот. Захрипев от боли, сэр Маркус отдернул руку, но прежде чем Пэйтон смогла пошевелиться, рука вернулась, прижав на сей раз что-то острое и блестящее к горлу Пэйтон. Она застыла, почувствовав укол ножа там, где бился пульс.

— Правильно, — сказал сэр Маркус. — Это нож. Видите ли, мисс Диксон, когда вы помогли Ребекке сбежать, она была так потрясена великодушием этого жеста, что почувствовала себя обязанной повторить его. Способ, с помощью которого она меня освободила, немного отличался от вашего, но Ребекка, конечно, более искусна в обращении с мужчинами. Сегодня в тюрьме несколько охранников очень счастливы. Не знаю, насколько они будут счастливы утром, когда их начальство обнаружит, что я сбежал, но…

— Я думаю, очень непорядочно с вашей стороны убивать меня, — прервала его Пэйтон, — после того, что я сделала для вашей дочери.

Даже в темноте спальни она могла видеть, что сэр Маркус ухмыляется, показывая свои желтые зубы.

— Непорядочно? Как очаровательно. Вы знаете, я почти жалею, что должен убить вас.

— Почему вообще вы должны убивать меня? — спросила Пэйтон. — Даю вам слово, что я никогда никому не скажу о том, что вы заставили Люсьена Лафонда убить сэра Ричарда, или что вы пытались убить Дрейка …

В голосе сэра Маркуса звучало сожаление, когда он сказал:

— О, видите ли, мисс Диксон, я не доверяю слову женщины. Я давно убедился, что представительницам вашего пола верить нельзя. Так что вам придется простить меня, но прежде чем я исчезну, я должен быть уверен, что если мне вдруг придется пойти под суд, все главные свидетели будут в лучшем из миров.

— Это значит… — кровь Пэйтон застыла в ее жилах.

— К сожалению,нет, еще нет, моя дорогая. Я так недавно на свободе. Но я обещаю вам, что это лезвие будет еще мокрым от вашей крови, когда пронзит его сердце…

Глубокий голос прорезал темноту спальни Пэйтон:

— Я так не думаю, Маркус.

Дрейк! Сердце Пэйтон, которое, казалось, перестало стучать, радостно забилось. Это Дрейк!

Потом оно снова остановилось. Дрейк! Что он здесь делает? Он же погибнет!

Мгновение спустя нож у ее горла исчез. Пэйтон не знала, опустил ли его сэр Маркус, пораженный вмешательством, или швырнул его в направлении говорившего. Как бы там не было, времени на размышления она терять не стала, а откатилась от сэра Маркуса к дальнему краю кровати и продолжала катиться, пока не свалилась на пол. Там она скорчилась, спрятавшись за кроватью, не зная, что предпринять дальше. Зажечь свечу? Нет, свет выдаст, где она прячется, и где в комнате находится Дрейк. Побежать за помощью? Нет, нельзя оставлять Дрейка наедине с этим сумасшедшим. Закричать? Она бы закричала, если бы смогла. Даже тихий звук не мог вырваться из ее горла.

— Кто здесь? — прошипел сэр Маркус. Пэйтон видела отблески лунного света на лезвии ножа, когда Тайлер поворачивался в поисках соперника. — Дрейк, это ты?

— Да, — голос прозвучал в темноте, глубокий, спокойный и ровный, словно Дрейк приветствовал сэра Маркуса на балу, а не при попытке убийства. — Опустите нож, Тайлер.

Маркус Тайлер вовсе не собирался выполнять требование Дрейка.

Вместо этого он двинулся на звук его голоса, держа нож наготове.

— Покажись, капитан, — произнес Тайлер с издевкой, — или мне следовало сказать «сэр Коннор»?

— Вам следовало бы бежать, пока у вас был шанс, — сказал Дрейк насмешливо. — К этому времени вы уже отчалили бы с острова, но теперь уже поздно. Вы опять попались.

— Нет, — сказал сэр Маркус. — Это вы попались. У меня нож.

И поднял лезвие. Пэйтон видела, как оно блеснуло в его руке, которая теперь вся была видна в лунном свете, который лился из французских дверей. Из темноты возникла другая рука и схватила сэра Маркуса за запястье. Нож некоторое время дрожал в руке Тайлера, затем со стуком упал на пол. Через мгновение Дрейк набросился на врага. Завязалась борьба, во время которой Пэйтон могла разглядеть лишь две тени, которые то и дело сливались в одну…

Внезапно одна из темных фигур врезалась во французские двери, осколки разбитого стекла полетели во все стороны, сверкая в лунном свете.

И Пэйтон, которая, наконец, обрела дар речи, издала пронзительный вопль.

Секунду спустя она бросилась на спину Дрейка и, вцепившись в его плечи, закричала:

— Дрейк, нет! Нет, ты сейчас прикончишь его!

Именно это он и делал — выполнял свое обещание убить сэра Маркуса при первой возможности, данное им на палубе «Ребекки». Усевшись верхом на распростертое тело Тайлера, Дрейк так сильно сжал его горло руками, что пальцы побелели от усилия. Еще мгновение… и он сломает тому шею. Даже в неверном свете луны Пэйтон видела, что лицо сэра Маркуса стало синим.

Дрейк был словно одержимый. Он, казалось, не слышал Пэйтон, даже не осознавал ее присутствие. Он ни на йоту не ослабил свою хватку…

Пока домочадцы, встревоженные криками Пэйтон и звуком бьющегося стекла, не примчались в комнату. Потребовались усилия всех трех братьев Диксон, чтобы оттащить Дрейка от Маркуса Тайлера, и когда они, наконец, смогли это сделать, все — за исключением Дрейка — затаив дыхание ждали, пока Росс проверял пульс потерявшего сознание злодея. Раздался дружный вздох облегчения, когда Росс сказал: «Будет жить».

Для Пэйтон остаток ночи прошел, как в тумане. Кто-то послал за магистратами, которые явились и заковали в цепи сэра Маркуса, пришедшего в сознание незадолго до этого. Он не сопротивлялся, наоборот: казалось, был рад, что его уводят из этого дома. Пэйтон подумала, что Тайлер понял, пока Коннор Дрейк ходит по земле, самое безопасное место для него — тюрьма.

Кто-то послал за врачом. Пэйтон была удивлена, что он был вызван не для сэра Маркуса, а для нее. Она еще больше удивилась, когда увидела ковер, испачканный кровью. Ее кровью, которая сочилась из ее порезанных ступней, пока она бежала по битому стеклу к Дрейку, чтобы предотвратить убийство. Тогда она не чувствовала порезов, но теперь, когда врач перевязывал их, они сильно болели.

Никто, как выяснилось позже, не посылал за леди Биссон. Однако она явилась в ночном чепце и была очень недовольна, что ее разбудили среди ночи по такой смешной — по ее словам — причине. Она выговорила своему внуку за кулачную драку, в которую он ввязался, как какой-то простолюдин, и объявила, что возвращается в постель. Но перед уходом пожилая леди настояла на встрече с Пэйтон, которую поместили в комнату Хадсона с наказом не вставать несколько дней, чтобы ступни зажили.

Но все, что, войдя в комнату, сделала леди Биссон, заключалось в том, что она взглянула на Пэйтон крайне нелюбезно, а затем с большим чувством произнесла:

— Я так и думала.

И Пэйтон, которая понятия не имела, о чем говорит леди Биссон, но чувствуя, что во всем виновата только она сама, неожиданно — и довольно громко — расплакалась.

Это, казалось, безмерно удовлетворило бабушку Дрейка, и она удалилась с улыбкой и чрезвычайно довольным видом.

Но леди Биссон была единственная, кто улыбался при виде слез Пэйтон. Все остальные уставились на нее с недоверием, особенно братья, которые просто никогда не видели, чтобы их сестра плакала. И только Джорджиана заставила их всех… нет, не посочувствовать Пэйтон, а выйти из комнаты и оставить сестру в покое.

Или почти всех. Когда замок закрывшейся двери щелкнул за спиной невестки, Пэйтон увидела, что в комнате остался один человек.

Дрейк.

Глава 31

Она знала, что он рядом. С самого начала чувствовала, что он сидит в плетеном кресле у кровати, куда ее уложили. Все время, пока врач занимался ее ногой, он находился там, не двинувшись даже после полученного от бабки выговора. Сквозь слезы, которые Пэйтон не могла сдержать, ей было видно, что теперь Дрейк выглядит совершенно иначе, нежели на острове Сан-Рафаэль, когда ее братья избили его до бесчувствия. Синяки все еще не сошли, но побледнели. Значит, в драке с сэром Маркусом он не пострадал.

Было заметно, что после возвращения к цивилизации он обращался за услугами к парикмахеру. Борода исчезла, а золотистые волосы были аккуратно подстрижены, теперь едва касаясь высокого воротничка рубашки, а не спадая, как прежде, до самых плеч. Так же можно было с уверенностью сказать, что Дрейк посетил и портного. Пэйтон не узнала голубую визитку^[52] на нем — кстати, весьма помятую после стычки с Тайлером — а вот желтовато-коричневые бриджи были пошиты точно так же, как и все остальные брюки Дрейка — чересчур облегающе, чтобы она могла сохранять душевное спокойствие.

Дело ухудшалось еще и тем, что Пэйтон заметила, как Дрейк с очень серьезным видом изучает ее. Серебристо-голубые глаза выглядели еще ярче на дочерна загорелом лице. Недавно вставшее солнце, проникая сквозь стеклянные двери, открывавшиеся на террасу, заставляло Коннора щуриться, подчеркивая крошечные морщинки в уголках глаз, которые обычно можно было увидеть, только когда он смеялся.

Пэйтон было чрезвычайно трудно удержаться от того, чтобы не вскочить и не броситься к нему. Она страстно желала найти утешение в его объятиях, почувствовать под щекой биение сердца, вдохнуть аромат, согреться его теплом. Ее удерживали только две вещи: гордость и жутко разболевшаяся ступня.

В конце концов, прекратив плакать и стыдясь своего поведения, она смогла пробормотать дрожащим голосом:

— Я… Я прошу прощения.

Выражение лица Дрейка не изменилось:

— За что?

— За все. — Пэйтон попыталась кружевной манжетой ночной рубашки вытереть бегущие по лицу слезы. — За то, что позволила мисс Уитби сбежать. Но я не думала… не знала, что она выкинет что-нибудь… подобное…

— Как, например, поможет удрать своему отцу?

— Да. Я просто… Мне просто стало ее жаль.

Сейчас его лицо отражало единственную эмоцию: недоверие.

— Тебе ее жаль после того, что она натворила?

— Я знаю, — всхлипнула Пэйтон. — Знаю. Только я вспомнила то утро на «Ребекке», в трюме, когда сэр Маркус ударил ее. Ты не видел, Дрейк, но он дал ей очень сильную пощечину. Мисс Уитби даже упала, но тут же снова вскочила, словно ничего не произошло. Дрейк, ударь меня кто-нибудь так, я бы… ну, даже не знаю, что бы я сделала. Но я не смогла бы оправиться так быстро, это точно. И по этой причине я поняла, что Ребекка привыкла к такому обращению. Наверное, пока она росла, ее били каждый день. Вот почему она стала такой, вот почему стала совершать такие поступки. Она не злая, Дрейк. Просто с ней никогда не обращались по-доброму. Вежливо. Она не знала, что такие вещи, как доброе отношение, вообще существуют, потому что никто не показал ей. И если задуматься, то неудивительно, что она стала такой, какая есть.

— И ты решила, что поступишь разумно, — сухо заметил Дрейк, — если отпустишь подобного человека на свободу?

— Ну, нет, про это я не думала. Я просто решила, что если кто-нибудь, хотя бы раз, отнесется к ней по-доброму, то, может быть, и она…

— Изменится? — приподнял он бровь.

— Хм. — Пэйтон почувствовала, как у нее запылали щеки. Как же стыдно! Она ощущала себя полной дурой. И чтобы заметить такой промах, ей не требовалась даже леди Биссон. — Ну, хорошо, да, я так подумала. А сейчас понимаю, как была глупа. Конечно, она не изменится. И первым делом после того, как оказалась от нас подальше, отправила своего папашу, чтобы он убил меня.

— Нет, — тут же отозвался Дрейк. В его голосе прозвучала задумчивая нотка, заставившая Пэйтон взглянуть на него с любопытством. — Не думаю, что мисс Уитби отправила к тебе своего отца. Собственно говоря, вряд ли она так уж желала этого.

— Правда? Ты так считаешь, Дрейк? — со слабой улыбкой спросила Пэйтон.

— И отнюдь не потому, что ты своим примером научила ее чему-то, Пэйтон. Просто наше убийство — рискованный шаг. Оно только добавит им проблем. А мисс Уитби — весьма практичная особа.

Улыбка застыла у Пэйтон на губах.

— О… — Она не знала, чего ожидать, когда все вышли, оставив их наедине с Дрейком, но совершенно точно не предполагала, что он станет обращаться с ней подобным образом. Так… холодно. Так безразлично.

Но почему бы и нет? Она определенно заслужила подобное отношение. Пэйтон сделала глубокий судорожный вдох:

— Полагаю, ты сейчас ненавидишь меня, Дрейк?

— Не окажешь мне одолжение, — устало заметил он, — и не будешь ли называть меня наконец-то Коннором? И, нет. Я не питаю к тебе ненависти. Я считаю, что помощь Бекки Уитби в побеге — один из глупейших поступков, что ты когда-либо совершала. Но я совершенно точно не ненавижу тебя за это.

— Один из глупейших поступков, что я когда-либо совершала, — эхом повторила она. Чувство безнадежности исчезло, уступив место вспышке ее темпераментного характера. — И сколько глупых поступков, по твоему мнению, я совершила?

— Ну, во-первых, последовала за мной на «Ребекку», — он поднял руку и принялся загибать пальцы. — Не ушла, когда я просил тебя, во-вторых. Бегала по разбитому стеклу. Весьма впечатляющий, кстати, поступок. Но должен заметить, что среди всех твоих идиотских фокусов первенство, бесспорно, принадлежит отказу выйти за меня замуж.

Она заморгала:

— Но… но я не хотела заставлять тебя… Я имею в виду, тебя уже вынуждали к одному браку, и я не хотела…

Он покачал головой:

— Пэйтон, во-первых, никто не влиял на мое решение заключить брак с мисс Уитби — вообще никоим образом. Я собирался жениться на ней абсолютно добровольно. И ты была совершенно права, когда на борту «Ребекки» предположила, что я иду на это, поскольку мне нужна жена, а Бекки, хм, достаточно хорошо подходила на эту роль. Понимаешь, я решил жениться на ней до того, как понял, что ты значишь для меня…

Иными словами, отметила для себя Пэйтон, он решил жениться на Бекки Уитби до того, как увидел, как хорошо выглядит в корсете сама Пэйтон. Однако она решила не заострять свое внимание на этом.

— А во-вторых, — продолжал Дрейк, — после того, что мы пережили вместе, как ты могла подумать, что я решу провести остаток жизни с кем-то еще кроме тебя?

Пэйтон замигала еще чаще.

— З-з-зап-п-просто, — заикаясь, возразила она. — После того, как я увидела, что ты лежишь на песке, когда Росс ударил тебя, я просто…

— Ты просто захотела наказать его, — закончил за нее Дрейк. — И, отказавшись выходить за меня замуж, замечательно в этом преуспела. Но разве ты не считаешь, Пэйтон, что твои братья уже достаточно наказаны?

Она не была уверена, как все это понимать.

— Ты имеешь в виду… что все еще хочешь жениться на мне?

Внезапно он поднялся с кресла, пересек комнату и сел рядом с ней на кровать. Взяв ее за руки, он перевернул их ладонями вверх и поцеловал местечки, где бился пульс.

— Знаешь, — прошептал он, уткнувшись в ее запястье, — тебя очень тяжело любить, Пэйтон Диксон.

Она сглотнула:

— Я не специально. Просто я… просто мне нравится, когда все делается по-моему.

— Я заметил, — Дрейк снова посмотрел на нее. Его глаза сияли ярче, чем когда-либо. Только от одного взгляда на него перехватывало дыхание.

Ее взгляд остановился на губах Дрейка, оказавшихся всего в паре дюймов от нее, и поэтому Пэйтон не заметила озорных искорок в его глазах.

— Это не очень хорошая черта, — выдохнула она, — для жены.

— Да нет же, — не согласился он, приподнимаю один рыжевато-каштановый локон с подушки. — Хорошая.

Пэйтон, хоть и обнаружила, как тяжело быть хладнокровной, когда он так близко и играет ее кудрями, тем не менее решила указать на ошибочность его суждений.

— Для жены, которая никогда не сможет починить твою одежду или следить за домом, — продолжила она. — И в самом деле, Дрейк, среди всех женщин на земле я почти самая бесполезная.

— Бесполезная? — Дрейк пробежал пальцами по ее волосам, внезапно остановившись слишком близко к ее небольшой груди. Задохнувшись от внезапного прикосновения, Пэйтон подняла на него испуганный взгляд.

— Я никогда не считал тебя бесполезной, Пэйтон, — заверил ее Дрейк, легонько поглаживая нежную кожу. — На самом деле я могу придумать множество занятий, в которых ты блестяще сможешь проявить свои способности…

И он тут же перешел от слов к делу, опустив голову и через тонкий батист рубашки нежно прикусив уже возбужденный сосок. От изумления Пэйтон чуть не спрыгнула с кровати. Ее поразило не само прикосновение обжигающего рта к такому чувствительному местечку, а дерзость этого жеста, который она сочла чересчур нахальным: Дрейк ласкал ее языком при ясном свете в спальне ее брата…

— Прекрати, — прошипела она, украдкой бросая взгляд на дверь, чтобы убедиться, что та закрыта.

— Прекратить что? — невинным тоном осведомился Дрейк.

— Сам знаешь что, — Пэйтон, внезапно ощутившая мощную волну жара, отбросила прикрывавшие ее простыни, обнажив голые из-за задравшейся рубашки ноги.

Заметив это, Дрейк не стал терять времени даром и, опередив покрасневшую Пэйтон, пытавшуюся поправить свое одеяние, скользнул свободной рукой между ее бедер. Ведь на самом деле она вовсе не собиралась ему потворствовать, и в мыслях такого не было! Но когда она, словно отшатываясь, дернулась, Дрейк внезапно приподнялся. Следующее, что Пэйтон поняла, это как ловко он пресек все ее попытки сбежать, опустившись своим тяжелым телом у нее между ног.

— Зачем? Ты только подумай, — сияя голубыми глазами, продолжил он. — Впервые за все время мы лежим на настоящей постели. Не настилы, скалы, песчаные дюны, гамачные сетки, а самая настоящая, «взаправдашняя» постель…

При упоминании гамака, а также того, что в нем произошло, Пэйтон еще сильнее покраснела. Она старалась собраться с мыслями, но мускулистые бедра между ее ног сделали эту задачу невыполнимой. Дрейк вжимался в нее, и она была рада ощущать его вес, а ее тело тут же вспомнило испытанное в прошлом наслаждение. До того, как она успела остановиться, ее руки уже обвились вокруг его шеи, а ноги разошлись, позволяя Дрейку устроиться поудобнее. Господи боже, как же все-таки она его хотела! Может быть, им все же лучше пожениться…

Но способность здраво мыслить оставила Пэйтон, стоило Дрейку губами накрыть ее рот. Она прикрыла глаза, чувствуя, как между бедер вздымается знакомая волна жара. Пэйтон не раздумывая прижалась к сильному мужскому телу низом живота и с удовлетворением услышала, как Дрейк застонал.

— Еще не время, любимая, — хрипло зашептал он. — Еще не время.

Он потянулся к вырезу ее ночной рубашки. Пэйтон резко распахнула глаза, услышав звук рвущейся материи. Задохнувшись, когда Дрейк без усилий разорвал рубашку до середины, словно пергамент, Пэйтон воскликнула:

— Дрейк! Ты совсем с ума сошел?

Теперь, когда его взору открылись скандально загорелая кожа, груди с заострившимися сосками и шелковистый лоскуток темных волос между бедрами, Дрейк ухмыльнулся, испытывая глубочайшее удовлетворение.

— Нет. Просто я невысокого мнения о вкусе твоей невестки в выборе ночных рубашек.

Пэйтон смотрела на него, задумавшись, причем не в первый раз, о том, что, пожалуй, в нем было больше от грубого пирата, нежели воспитанного пэра. Но только она попыталась высказать свое мнение, как губы, которые пару минут назад терзали ее рот, внезапно опустились к обнажившемуся розовому соску, дразнящими движениями заставляя его затвердеть. Резкие слова, готовые вырваться у Пэйтон, тут же превратились в стон удовольствия. Обжигающий рот медленно двигался по ее нежной коже, спускаясь по плоскому животу, пока не достиг завитков между ее ног.

После этого Пэйтон сдалась, воинственный дух покинул ее дрожащее тело. Словно магия в прикосновениях Коннора сделала ее податливой его желаниям. Плевать, женаты они или нет, пока его прикосновения дарят ей такие восхитительные ощущения, исторгая из нее нежные крики удовольствия. В некой еще не окончательно потерянной части разума мелькнула мысль, что немного странно заниматься любовью при свете дня в спальне старшего брата. Но разве это важно, когда Дрейк жаждет ее, а она желает его в ответ.

Дрейк почувствовал, что она сдалась, и тут же воспользовался этим. Может, не совсем честно обольщать ее после пережитой стычки и полученных ран…

Но он не собирался упускать ни единого шанса или испытывать вину. Только не тогда, когда его любимая находилась именно там, где он хотел… наверное, с того самого вечера в Дэринг-парке, когда он спас ее от того, чтобы быть переброшенной через плечо Рэли. Пэйтон Диксон принадлежала ему, и он собирался доказать ей это раз и навсегда, не слишком считаясь с ее мнением по данному вопросу.

Упиваясь тихими возгласами наслаждения и неподвластными воли Пэйтон судорожными движениями, которые извлекал его язык из ее стройного тела, Дрейк не поднимал лица от того местечка, которое ему так нравилось ласкать, пока не удостоверился, что она готова. И только тогда он встал на колени и потянулся к пуговицам на своих бриджах.

Он заметил, как широко распахнулись ее глаза при виде размера его мужского достоинства. Влажные губы приоткрылись, словно исторгая протестующий возглас — не то чтобы на него кто-нибудь примчался бы, но Дрейк был слишком возбужден, чтобы тратить время на споры. Стоя на коленях между ее загорелых ног, трясущимися руками он подхватил Пэйтон под ягодицы и вонзился в бархатистую расселину, погружаясь в ее тугое тепло. Он пристально вглядывался в лицо любимой, наслаждался ее изумленным выражением, когда входил все глубже… и глубже в нее. Он почувствовал ее молчаливый протест, когда подался назад, и резкий вдох, когда вновь вошел в нее, на этот раз жестче, хотя и стараясь, Господи, изо всех сил пытаясь быть с ней более нежным. Казалось, Пэйтон этого совершенно не замечала. Пуговицы жилета впивались в ее обнаженную плоть, мягкие складки галстука задевали лицо — все было не важно. Она не возражала и против крепкой хватки на бедрах, из-за которой не могла двигаться. Дрейк пытался быть осторожным с ее пораненной ногой, но как это сделать, если все его мысли занимал ее страстный отклик?

А потом вообще все мысли исчезли. Остались только животная страсть, выбиравшаяся на поверхность каждый раз, когда Пэйтон оказывалась рядом, и неуправляемое желание, насытить которое могла только она. В своем стремлении погрузиться в нее Дрейк превратился в дикаря. Он начал вонзаться в ее тело все быстрее и быстрее, с неистовостью, которую разделяла метавшаяся под ним, беспомощная в своем желании Пэйтон. Грянувшее освобождение одновременно сокрушило их обоих, заставляя Дрейка входить в нее снова и снова, пока силой своих ударов он не вдавил Пэйтон глубоко в матрас. Но едва ли она понимала, как жестко обращаются с ее телом, так захватили ее собственные ощущения. Хрипло вскрикнув, когда на нее начали накатывать волны наслаждения, Пэйтон словно издали услышала триумфальный рык рухнувшего на нее Дрейка. Ее последней осознанной мыслью перед тем, как ее захлестнула волна удовольствия, стало смутное беспокойство, что братья смогут услышать их и ворваться в комнату, посчитав, что Дрейк убивает ее.

И только когда они оба, неровно дыша, с бьющимися в унисон сердцами, вытянулись без сил, Дрейк поднял голову и поинтересовался:

— Ну, а теперь-то ты выйдешь за меня замуж?

— Думаю, да. Если так нужно, — вздохнула Пэйтон.

— Полагаю, это весьма разумный шаг, учитывая то, что ты носишь моего ребенка.

— Я что?

Слова Дрейка прозвучали небрежно, но их воздействие было совершенно ошеломляющим.

— Подумай, Пэйтон. Мы были с тобой на острове два месяца, и за все это время у тебя ни разу…

— Подожди-ка, — Пэйтон быстро считала на пальцах недели. Последний раз месячные у нее были на борту «Ребекки». Она тогда еще ломала голову, прикидывая, как украсть на камбузе достаточное количество губок…

— Чёрт побери!

Неудивительно, что в последнее время она чувствовала себя такой плаксивой. И толчок, который ощутила, спрыгнув со своего балкона. Господи боже! Она же еще слишком молода. И уже беременна! Пэйтон Диксон, знавшая все, что возможно знать о способах избежать беременность, позорно попалась!

— Эй, не нужно так на меня смотреть, — слегка обиженным тоном заметил Дрейк.

Она заморгала:

— Как?

— Словно разрушилась сама основа твоего мироздания.

— Но, Дрейк, я буду никудышной матерью, — Пэйтон заплакала. — Не лучшей, чем женой. Я слишком уж властная и…

— В твоей властности нет ничего дурного, — принялся утешать ее Дрейк, своей улыбкой уязвив Пэй в самых нежных чувствах. — И это очень хорошая черта характера. Я бы даже сказал — жизненно важная. Для морского капитана.

— Правильно, — согласилась Пэйтон, не скрывая горечи в своем голосе. — Только я не капитан, помнишь?

Он нежно взглянул на нее:

— Пэйтон, ты разве не задумывалась, что я делал на твоем балконе в три часа ночи?

Она решила, что без бороды ему лучше. Легче проследить пальцем изгиб губ, чем она сейчас и занималась. Малыш. У нее будет ребенок Дрейка.

— Задумывалась, — согласилась она, на самом деле совершенно не слушая, что ей говорят.

Он взял ее за руку.

— Я просто хотел, чтобы ты знала, — с внезапной серьезностью заговорил Дрейк, — что корабль, к которому ты питаешь особый интерес, только что зашел в гавань.

Как он и предполагал, эта фраза привлекла внимание Пэйтон. Ее интересовало все, связанное с судами.

— Корабль? Какой корабль?

— Разве не догадываешься? — увидев, как она замотала головой, он вздохнул, откатился и встал с кровати. — Думаю, тогда мне нужно тебе показать.

— Показать мне? — Пэйтон несколько встревожилась, следя, как он натягивает брюки. — Но мои ноги…

— Не беспокойся о них.

Дрейк наклонился, завернул ее в простыни, смятые во время их жаркого единения, скользнул одной рукой ей под колени, а другой обнял за спину. Потом он легко поднял Пэйтон с кровати и пронес через всю комнату к французским окнам, выходившим на террасу. Повозившись с замком, он распахнул створки и вынес Пэйтон на утренний свет. Открывшийся вид ошеломлял. Перед ними как на ладони раскинулся весь Нассау и лежавшая за ним лазурная бухта. Тут Дрейк заметил, что Пэйтон не отводит от него глаз.

— Смотри же, — поторопил он.

Она сощурилась от солнечного света:

— На что смотреть?

— На корабль в гавани. Узнаешь его?

Он внимательно наблюдал за ее лицом. У Пэйтон было великолепное зрение — всегда. От удивления у нее даже приоткрылся рот, и она перевела на Коннора изумленный взгляд.

— Но это… невозможно. Она утонула. Я видела, как она…

— Нет, — улыбнулся он. — Ты видела, как в ее корпусе пробили дыру. Но «Константа» — добротный корабль. Когда я услышал, что Росс собирается поставить ее на ремонт в Ки-Уэст^[53], то попросил потом вернуть назад. Я решил, что она станет замечательным свадебным подарком.

Глаза Пэйтон расширились:

— Мне? Ты даришь ее мне?

— При одном условии.

Она прищурилась и с подозрением осведомилась:

— Каком?

— Ты не отправишься на ней без своего первого офицера. — Он ухмыльнулся: — То есть, меня.

Пэйтон, пару минут безмолвно изучавшая его, разразилась смехом. И никак не могла остановиться. Казалось, веселье просто пузырится в ней. Она не могла вспомнить, когда еще чувствовала себя такой счастливой. Она подняла руку и притянула голову Дрейка к себе, чтобы запечатлеть игривый поцелуй. Должно быть, ее радость была заразительной, потому что Коннор со страстью ответил. Они все еще целовались, когда пару минут спустя на террасу, топая, ворвался Росс.

— Мы слышали крики. Вы двое еще не помирились? — Он внимательно оглядел их: — О! Вижу, что все улажено.

— Ох, Росс! — вскрикнула Пэйтон, не отпуская шею Дрейка. — Кто бы мог подумать? Дрейк, я имею в виду Коннор, подарил мне «Константу»! И мы собираемся провести на ней наш медовый месяц!

Росс зыркнул на нее.

— Чтобы был медовый месяц, тебе сначала придется выйти замуж, — раздраженно напомнил он. — И, кроме того, разве у вас двоих еще не было медового месяца? По-моему, пора бы ему уже и завершиться.

Дрейк перевел взгляд на свою невесту.

— Еще нет, — улыбнулся он.

КОНЕЦ

Примечания

1

Одна из самых южных точек Африки. В 1488 году мыс Доброй Надежды был открыт португальским мореплавателем Бартоломеу Диашем и назван Мысом Бурь. Однако, португальский король Жуан II переименовал мыс, оправданно надеясь на то, что теперь откроется морской путь в Индию. Следует ли говорить, что его надежды оправдались?

(обратно)

2

Мыс на южной оконечности Южной Америки, а точнее — самая южная точка архипелага Огненная Земля. Открыт в 1616 году голландскими мореплавателями Якобом Лемером и В. Схаутеном. Назван по имени родного города Схаутена — Хоорна.

(обратно)

3

Названия мыс Горн (Cape Horn) и мыс Хоуп (Cape Hope) очень похожи в английском языке.

(обратно)

4

Острова Кис — острова Флорида-Кис.

(обратно)

5

Столица Богамских островов.

(обратно)

6

Черная Борода — один из самых известных пиратов, бороздивших воды Карибского бассейна — Эдвард Тич по прозвищу Чёрная Борода.

(обратно)

7

Кантон (Гуанчжоу) — порт на юго-востоке Китая, один из старейших городов с 2000-летней историей. Около тысячи лет служил «морскими воротами» страны и являлся началом Морского Шелкового пути.

(обратно)

8

Квартердек — возвышение верхней палубы парусного судна в его кормовой части. Верхние палубы судов.

(обратно)

9

Вибрато — в пении — особый вид колебания голосовых связок певца. Яркий пример крайнего проявления вибрато — голос Т. Гвердцители.

(обратно)

10

Багатель — род бильярда.

(обратно)

11

Northwest Passage — северный морской путь между Атлантическим и Тихим океанами через моря и проливы Канадского Арктического архипелага.

(обратно)

12

Дерринджер — небольшой крупнокалиберный пистолет.

(обратно)

13

Гава́йские острова́ (также известны под названием Сандвичевы острова) — архипелаг из двадцати четырёх островов и атоллов, а также множества мелких островков, расположенный в северной части Тихого океана (между 19° и 29° северной широты). Архипелаг вытянут с северо-запада на юго-восток, имеет вулканическое происхождение; получил своё название от названия крупнейшего острова — Гавайи. Бо́льшая часть островов архипелага составляют пятидесятый штат США.

(обратно)

14

Промысловая рыба семейства тресковые (родственница трески и минтая), водится в Атлантическом и Северном Ледовитом океане.

(обратно)

15

По всей вероятности, речь идет о жимолости-каприфоли. Каприфоль — лиана, цветущая около 20 дней в июне. Цветки очень ароматные, запах особенно силен вечером.

(обратно)

16

Инагуа — самый южный район Багамских островов, состоящий из островов Большой Инагуа и Малый Инагуа.

(обратно)

17

Бак — носовая часть верхней палубы корабля.

(обратно)

18

Грот-мачта — самая высокая у трехмачтовых парусников.

(обратно)

19

Нассау — столица государства Багамские острова.

(обратно)

20

Нью-Провиденс — наиболее населенный остров Багамских островов, на нем расположена столица, Нассау.

(обратно)

21

Мертвый якорь — постоянно установленный в данном месте якорь в виде металлической или железобетонной конструкции, имеющей форму и массу, обеспечивающие нужную держащую силу. Мертвый якорь устанавливается с помощью плавучего крана или килектора. К мертвому якорю крепятся швартовные бочки или плавучие средства навигационного оборудования: буи, вехи, бакены и др.

(обратно)

22

«Португальский кораблик» (лат. Physalia physalis) — ядовитая медуза-убийца. Обитает в водах Гольфстрима, а также в тропиках Индийского и Тихого океанов. Полностью оправдывает свое название, которое получил еще в XV веке в честь флотилии Генриха Мореплавателя. Его верхняя часть, которая представляет собой крупный прозрачный пузырь 15–20 см в длину, очень похожа на корму корабля. Передвигается кораблик только благодаря ветру или течению воды. Под водой скрывается другая его часть — ядовитые щупальца. Их длина может достигать 30 метров! Они оснащены стрекательными клетками, которые, как маленькие гарпуны, пронзают добычу и впрыскивают яд, который опасен и для человека. После соприкосновения с щупальцами на коже остаются сильные ожоги.

(обратно)

23

Очевидно, имеется в виду Сент-Джеймсский дворец, один из старейших в Лондоне. Долгое время Сент-Джеймсский дворец был основным местопребыванием королевского двора. При вступлении на престол в 1837 г. королева Виктория официально сделала своей главной резиденцией Букингемский дворец, оставив Сент-Джеймсский дворец местопребыванием двора принца Уэльского.

(обратно)

24

Перевод детской английской песенки «Red Sky at Night» (пер. Корюкин Е. Б. «ИЗБРАННЫЕ ФОЛЬКЛОРНЫЕ АНГЛИЙСКИЕ СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ», Издательство «Айрис-Пресс», Москва 2001, издание четвертое). Своими корнями эта песенка восходит к цитате из Библии: «Будет вёдро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово». (Евангелие от Матфея, 16:2–3)

(обратно)

25

Боннет ― дамская шляпка без полей.

(обратно)

26

В XIII–XIX веках лабиринтами называли особого рода садовые украшения, состоящие из высоких живых изгородей, обсаженные растениями, которые расположены так, что между ними образуются дорожки, ведущие к одному центру, но изгибающиеся в разные стороны и сообщающиеся между собой так замысловато, что гуляющему не легко добраться до этого центра, также как и найти обратный путь. Особенное распространение такие лабиринты получили в Англии.

(обратно)

27

Эдвард Тич (англ. Edward Teach) по прозвищу «Чёрная Борода» (англ. Blackbeard; 1680–1718) — знаменитый английский пират, действовавший в районе Карибского моря в 1716–1718 годах. Родился предположительно в 1680 году в Бристоле или Лондоне. Настоящее имя — Эдвард Драммонд (англ. Edward Drummond). О детстве и юношестве также ничего не известно. Существует гипотеза, что до занятия пиратством он был инструктором на английском флоте, о чём говорит прозвище-псевдоним «Тич» (от англ. teach — обучать). Но в большинстве первоисточников его псевдоним указывается как «Тэтч», что не странно, учитывая характерный внешний вид «Чёрной Бороды» (англ. thatch — густая шевелюра).

(обратно)

28

Нюхательная соль, смесь кристаллов карбоната аммония, спирта и духов, часто лавандовых. Резкий запах нюхательной соли в прошлом широко использовался как средство для приведения в сознание человека, упавшего в обморок: соль, помещенную во флакон, подносили к носу пациента и давали понюхать.

(обратно)

29

Содру́жество Бага́мских Острово́в (англ. Commonwealth of the Bahamas), Бага́мы (англ. Bahamas) — государство на одноимённых островах к северу от Карибского моря и Кубы, к юго-востоку от полуострова Флорида. В архипелаг входит около 700 островов (из них обитаемы только 30) и 2000 коралловых рифов.

(обратно)

30

Кли́пер (от англ. clipper или нидерл. klipper) — парусное судно с развитым парусным вооружением и острыми, «режущими воду» (англ. clip) обводами корпуса. (на фото. Знаменитая «Катти Сарк» в сухом доке в Гринвиче) Первые клиперы появились в США. Острые обводы корпуса, наклоненные к корме мачты, большая площадь парусов позволили клиперам развивать отличную скорость, превосходно удерживать курс, но за это пришлось заплатить уменьшением объёма грузовых трюмов и увеличением осадки. Высокая скорость также достигалась за счёт увеличенного отношения длины к ширине корпуса: в среднем не менее чем 6:1, в то время как на обычных парусных судах этот показатель варьировался от 3:1 до 4:1. Клиперы активно применялись в качестве коммерческих рейдеров, для контрабанды и для перевозки африканских рабов.

(обратно)

31

Цили́ндр (от нем. Zylinder) — европейский мужской головной убор, представляющий собой высокую шляпу с плоским верхом. Цилиндры в качестве повседневного головного убора были распространены на протяжении XIX века. Первый цилиндр был изготовлен торговцем шляпами Джоном Гетерингтоном в 1797 году, однако популярность цилиндры обрели только в 1820. Мужчины надевали цилиндры на торжества и на деловые встречи; вскоре они стали повседневным атрибутом костюма средних классов в Европе и Америке. В те годы цилиндры изготовлялись разных фасонов с вариациями цвета, материала, формы.

(обратно)

32

Квартердек (шканцы, ют) — помост либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень выше шкафута, где обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры и где устанавливались компасы.

(обратно)

33

Фрегат (корабль) — судно, имеющее не менее трёх мачт с прямыми парусами на всех мачтах.

(обратно)

34

Остров Кэт — один из островов центральных Багам, и один из районов Багамских островов. На острове находится самая высокая точка Багам. Возможно, остров был назван в честь пирата Артура Катта (англ. Arthur Catt), либо название может иметь отношение к кошкам семейства кошачьих, множество которых одно время водилось там.

(обратно)

35

Леер (морск) — поручень, ограждение.

(обратно)

36

«Воронье гнездо» — наблюдательная площадка на верхушке самой высокой мачты.

(обратно)

37

Дерринджер — небольшой карманный крупнокалиберный пистолет, назван в честь своего изобретателя. Из-за своих размеров был особенно популярен у женщин (легко помещался в сумочке или за подвязкой чулка) и у наемных убийц (например, из оружия, представленного на рисунке, был застрелен Авраам Линкольн). В общем случае может относиться к любому крупнокалиберному ручному оружию в целом.

(обратно)

38

Джерси — молочная порода крупного рогатого скота, получила свое название от английского острова Джерси, где была выведена.

(обратно)

39

Перевод имени Ребекка — «силок, ловушка».

(обратно)

40

Около 22 кг.

(обратно)

41

Если у морской раковины отрезать часть основания, то получится труба, в которую можно дуть, при этом раковина издаёт высокочастотный и очень громкий звук.

(обратно)

42

Á tout à l'heure (фр.) — до свидания, увидимся.

(обратно)

43

твил = серж, саржа — шерстяная костюмная ткань.

(обратно)

44

пластрон — накрахмаленная нагрудная часть мужской рубашки.

(обратно)

45

Топсель — косой парус треугольной или трапециевидной формы, поднимаемый над другим парусом.

(обратно)

46

Оверштаг — поворот против ветра, в оригинале используется морской термин, обозначающий поворот на 180 градусов против ветра.

(обратно)

47

To be three sheets in the wind — «быть как три шкота по ветру» — быть вдрызг (в стельку, в доску, в …) пьяным.

Sheet — в данном выражении означает «шкот». Шкот — веревка, которая удерживает парус в нужном положении. Если один шкот оборвется (окажется на ветру), то корабль будет плыть не совсем ровно. Ну а если оборвутся сразу три шкота — судно потеряет управление. Было время, когда у английских матросов даже существовала система градации опьянения. Человека в подпитии они называли «one sheet in the wind», а высшим «пилотажем» считалось «four sheets in the wind» — то бишь «подзаборный» вариант.

(обратно)

48

«Король Генрих IV». Шекспир

(обратно)

49

Грот — парус.

(обратно)

50

Натти Бампо — он же Ястребиный Глаз (Hawkeye), Следопыт(Pathfinder), Зверобой (Deerslayer) и Кожаный Чулок (Leatherstocking). Персонаж романов Дж. Ф. Купера (Cooper, James Fenimore). Житель американского Фронтира(Frontier), неграмотный, но благородный и прямодушный охотник и следопыт, друг индейцев, недовольный наступлением цивилизации на заповедные леса. Образ Бампо и его верного друга индейца Чингачгука (Chingachgook), «последнего из могикан», стали символом «естественной» Америки, еще не развращенной цивилизацией. Прототипом Бампо отчасти послужил Д. Бун.

(обратно)

51

Квакеры — последователи радикального направления в протестантизме; направление было основано в сер. 17 в. ремесленником Джорджем Фоксом (1624-91) (George Fox) в Англии, а в 1682 в США Уильямом Пенном (1644–1718) (William Penn); квакеры утверждают, что истина веры проявляется не в том или ином церк. учении, а в «озарении Св. Духом»; богослужение состоит из чтения Библии и проповеди тех, на кого снизойдет озарение; квакеры честны в отношениях с людьми, строго придерживаются чистоты брака, аскетичны, противники несения военной службы; в наст. время квакеры имеются в Англии, США, Канаде, Вост. Африке; всего ок. 220 тыс. человек.

(обратно)

52

Визитка — однобортный сюртук с закруглёнными полами и широкими скруглёнными фалдами.

(обратно)

53

Ки-Уэст — город на юге штата Флорида, самый южный город США. Основан в 1822.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

*** Примечания ***