Изумрудное кольцо [Михаил Емельянович Васильченко] (fb2) читать онлайн

Михаил Емельянович Васильченко, Елена Михайловна Ширман Изумрудное кольцо

Как было найдено «Изумрудное кольцо»

Когда в 1937 году в Азово-Черноморском издательстве вышло «Изумрудное кольцо», оно сразу полюбилось тысячам маленьких ростовчан. Это были чудесные сказки: с лукавым юмором, с большей мечтой.

После войны книга затерялась, забылась. Второе рождение ее связано с «красными следопытами» 39-й школы. О том, как им удалось найти «Изумрудное кольцо» и узнать о его создателях, мы и расскажем в этом предисловии.

Если вы спросите у ребят из отряда имени Елены Михайловны Ширман, с чего началась их пионерская жизнь, в ответ вам загадочно улыбнутся и скажут: «С операции СКСО». Если спросите, что самое увлекательное было у них за этот год, ответят коротко: «Операция СКСО». Если захотите узнать, чем они занимаются сейчас, — ответ будет тот же: «Операция СКСО».

Дорогие друзья! Вас, конечно, интересует, что такое СКСО. Потерпите немного. Об этом вы еще успеете узнать. А сейчас слушайте нас внимательно…

Знаете ли вы, кто такая Лена Ширман?

Лена Ширман была другом ростовских пионеров 30-х годов. До войны она сотрудничала в газете ростовских пионеров «Ленинские внучата». Она написала много интересных детских произведений. Когда началась война. Лена Ширман стала редактором боевой сатирической газеты «Прямой наводкой». Эту газету любили воины из народного ополчения и жители прифронтового Ростова. В июле 1942 года в станице Ремонтной она была схвачена вместе с выездной редакцией и замучена гестапо.

«Мы решили подробнее узнать о ее судьбе, найти людей, которые ее знали, найти книги, которые она писала. Но сделать это нелегко, потому что все ее произведения выходили до войны. Сейчас они затерялись. Наше задание вам: найти их», — такое письмо получили ребята 39-й школы от своего штаба «красных следопытов».

И поиски начались. Вначале ребята обошли все библиотеки города. Ничего о Лене Ширман здесь неизвестно. И книг ее нет. Зато узнали, что другом детства Лены был Виктор Михайлович Грушко, доцент РИСИ. Ребята встретились с ним. Что он о ней может рассказать? Лена любила играть со своими друзьями в индейцев. У нее была индейская кличка Соколиный Глаз, потому что она метко стреляла. Она хорошо скакала верхом, хорошо лазала по деревьям, ни в чем не уступала мальчишкам, могла без передышки переплыть Дон два раза туда и обратно.

Вскоре школьникам стало известно, что детский поэт Вениамин Константинович Жак работал с Еленой Михайловной в одной редакции. От него ребята узнали, что, когда началась война, Лене сразу же хотелось попасть на фронт, но брали только медсестер и телеграфисток. Тогда она принялась изучать санитарное дело, стала донором, а когда враг подступал к Ростову, сутками рыла противотанковые окопы.

Разыскали ребята и «литературную дочь» Лены Ширман — Татьяну Васильевну Дудкину. Лена учила ее писать стихи и рассказы. Впоследствии Татьяна Васильевна стала журналисткой. У нее сохранились стихи Лены Ширман, ее письма, фотография, копии выпусков газеты «Прямой наводкой».

Все новые и новые сведения о Лене Ширман поступали в штаб «красных следопытов» 39-й школы. И вот однажды Гриша Барыбин, командир «красных следопытов» школы, вскрыв очередное донесение, прочел: «Мы нашли «Изумрудное кольцо» Лены Ширман».

Быть такого не может! «Изумрудное кольцо», которое вот уже год ищут все «красные следопыты» школы! «Изумрудное кольцо», которое не сохранилось ни в одной библиотеке города, даже в самой большой библиотеке — имени Карла Маркса!

«Мы нашли книжку у Татьяны Дмитриевны Подломаевой, дочери художника, делавшего иллюстрации к этим сказкам», — писали ребята из третьего «А».

«Вот это молодцы! Вот это настоящие «красные следопыты»!» — с восторгом говорил Гриша на экстренном сборе «красных следопытов». Завтра же с этой книжкой пойдем в Ростиздат».

Соавтором «Изумрудного кольца» был какой-то Михаил Васильченко. Кто он?

«Я встретила Мишу в 1934 году в детской библиотеке при заводе Ростсельмаш, — вспоминала в одной из своих статей Елена Михайловна Ширман. — Мише было тогда 15 лет. Он был активным читателем и деткором заводской пионерской газеты, членом литературного кружка, которым я руководила… Летом со всей пионерской организацией поехали в лагерь на берег Черного моря. Вот тут-то я впервые услышала Мишины сказки».

Елена Михайловна хорошо знала мать Миши, Феклу Ивановну, которая приехала из села Кагальника, Азовского района, с четырьмя детьми и работала на Ростсельмаше. Мишин отец в годы гражданской войны был продкомиссаром. В 1919 году налетели на Кагальник белые, захватили Емельяна Васильченко и всю ночь продержали его в одном белье около виселицы. К утру красные отбили комиссара, но он тяжело заболел и умер, так и не увидев своего младшего сына. Поэтому Мишу в родном Кагальнике называли «безбатченко».

Сказки Миша рассказывал артистично и остроумно. Говорок у него был полуукраинский, полурусский, свойственный жителям низовий Дона. Знал Миша сказок великое множество.

«…Вы просите, чтобы я вам рассказал, как я собирал сказки. Тут особенно трудного и хитрого ничего нет. И если пожелает кто-либо из вас, может собрать еще больше интересных сказок… — писал Миша Васильченко литературному кружку ростовской 38-й школы за три дня до начала войны. — Еще в детстве, когда мне было 5–6 лет, бывало, по вечерам собирались старики на завалинках. Я усаживался на колени матери и слушал до тех пор, пока не засыпал. Дома моя мама, также знавшая много сказок, убаюкивала меня сказками…

Когда я стал учиться в школе, я также увлекался сказками, читал их в книгах. Но мне не по душе было, что там, в книгах, часто победителем выходил царский сын или богатей. В маминых сказках, в сказках наших стариков деревенских не бывало героев из богатеев. И мне почему-то всегда хотелось те сказки, которые я читал в книгах, переделывать по-своему.

Когда моя семья переехала в Ростов, то и тут сказками я увлек много ребят. В пионерском лагере я близко познакомился с Еленой Михайловной Ширман. Она первая отнеслась к моим сказкам очень серьезно. Она попросила, чтобы я эти сказки записал.

Вот тут-то и началось мое горе! Признаюсь вам по секрету: рассказывать легче, чем записывать. У меня в тетради получились такие сказки, что я сам их не узнал… Но Елена Михайловна поддержала меня, и я не пал духом, снова стал рассказывать сказки, а Елена Михайловна их записывала. Мы работали много и долго… Если бы я не встретился с Еленой Михайловной, то никогда не появился бы сборник «Изумрудное кольцо». Вот вам и вся моя история…»

«Где же он сейчас, Миша Васильченко?» — заинтересовались следопыты.

Снова потекли долгие дни, недели поисков, ожиданий. Пришел ответ на запрос. Писали из Москвы, из управления кадров Министерства обороны СССР. В письме сообщалось, что Михаил Емельянович Васильченко, командир взвода, входившего в 137-й горнострелковый полк, погиб 10 октября 1941 года в бою под станцией Искровкой, Харьковской области. Сообщали и адрес жены — Лидии Степановны Васильченко, проживающей в Кагальнике, Ростовской области.

…Лидия Степановна очень удивлена. Она беспомощно разводит руками, краешком платка украдкой смахивает непрошеную слезу: «Кто бы мог подумать! Столько лет прошло — и вдруг моего Мишу ищут!» Она протягивает объемистый семейный альбом. Только три фотографии Миши, пожелтевшие от времени. «Не успел больше сфотографироваться» — словно извиняясь за мужа, говорит Лидия Степановна.

Да, многого не успел он сделать. Не успел больше сфотографироваться, не успел проститься с женой перед уходом на фронт, не успел подержать на руках маленького сынишку. Не успел написать еще много новых интересных книжек. И даже о том, что он является автором книжки, тоже не успел сказать своей жене Лиде.

«Вы напишите об этом моему сыну Володе. Он, как и я, ничего этого об отце не знает, — просит она. — Далеко он сейчас, в Тихом океане. Третий год уже во флоте служит».

Володя Васильченко стал самым лучшим другом ребят из отряда имени Елены Михайловны Ширман.

…Летят весточки с Тихого океана к тихому Дону. Любят ребята Володины письма, любят его рассказы о себе, о друзьях-товарищах, о море, о путешествиях, о рыбной ловле, о своем детстве.

«Дорогие мои младшие сестренки и братишки! — пишет Володя в одном из своих писем. — Дорогие мои девчонки и мальчишки в красных галстуках! Под знаменем такого же цвета, как ваши галстуки, я давал клятву на верность Родине, я клялся, что в любую минуту смогу вас защищать. Я и мои товарищи стоим на страже мира и труда, стоим для того, чтобы вы спокойно росли, спокойно учились в школах, учились жить по-новому, по-коммунистически».

Каждой своей новой находкой, каждой разведкой, каждой радостью спешат ребята порадовать Володю.

Слушай, Володя, нас! Слушай! Радость! Нашли в музее краеведения листовку Елены Михайловны Ширман со стихотворением «Шапка-ушанка»!

Радость! У нас не будет второгодников! Мы переходим всем классом в следующий класс!

Радость! В соревновании на лучший пионерский отряд наш отряд имени Елены Михайловны Ширман занял первое место среди остальных классов!

Слушай, Володя! Слушай! В Ростовском книжном издательстве во второй раз выходит сборник сказок «Изумрудное кольцо» с предисловием «красных следопытов» нашего отряда. В своем предисловии мы написали о наших поисках, о замечательных людях, которые собрали и записали эти сказки. Эти сказки собрал твой отец. Но ты ведь не читал их. И ты, и многие взрослые, и дети — вы все будете с удовольствием читать эти чудесные сказки, в которых герои мечтают о том славном светлом будущем, в котором живем мы с тобой.

Мы все еще в пути… Еще много неизвестного, неразгаданного есть впереди. Ведь операция СКСО продолжается…

А что такое СКСО? Это Следопыты Красные, Смелые, Отважные…

Вот, дорогие ребята, и все, что мы хотели рассказать вам о создателях «Изумрудного кольца» и о тех, кто помог второму рождению этой хорошей книги — «красных следопытах» ростовской школы № 39.

Золотая волосинка

На самом краю села стояла старая хата. Жил в той хате бедный мужик с сыном Степанушкой.

Все село считало Степана дураком за то, что он сильных не боялся, а слабых жалел.

Однажды вечером говорит отец Степану:

— Горе нам с тобой, сынок. Хлеба у нас на завтра нет и занять не у кого. Придется тебе идти на заработки.

— Ладно, — говорит Степан, — ежели нужно, значит, пойду.

Сборы были недолгие: лапти на ноги, шапчонку на уши, суму через плечо — и пошел Степанушка из родного села куда глаза глядят.

Шел день, шел два, на третий день дошел до барской усадьбы. Вошел в ворота тесовые, видит дом каменный, а на балконе барин в халате сидит, чай-кофе пьет.

Снял Степан шапчонку, поклонился барину и спрашивает:

— Не найдется ли у вас, барин, какой-нибудь работенки?

Осмотрел его барин с головы до пят и отвечает:

— Пожалуй, что и найдется. Свиней пасти можешь?

— Могу.

— Ну, тогда гляди в оба: вон на том лугу будешь пасти трех свиней, да только не простых, а особенных: одну медную, одну серебряную и одну золотую. Береги их как зеницу ока. Убережешь — получишь награду хорошую; не убережешь — на себя пеняй.

— Уберегу ваших свинок, барин, будьте спокойны.

И начал Степан с того дня пасти на лугу барских свиней — не простых, а особенных: медную, серебряную и золотую.

Пасет день — ничего, пасет два — ничего, а на третий — как встало солнце в полдень, слышит из-за леса топот. Вылетает на луг добрая тройка и везет та тройка золотую карету. Остановилась карета перед Степаном, и выходит из кареты красная девица.

— Здравствуй, пастушок! — говорит девица ласково.

— Здравствуй, девица!

— А знаешь ли ты, кто я?

— Откуда же мне, дураку, знать, кто ты?

— Ну, так знай: я — царева дочка.

— Теперь буду знать. А я — Степанушка-дурачок, свиной пастух.

— Слушай, Степанушка, какие у тебя свинки красивые! Подари мне вон ту медную, я ее в гостиную пущу — гостей развлекать буду.

— Нет, царевна, что не могу, то не могу: свинки-то не мои, а бариновы.

— Ну, Степанушка, ну, миленький, подари медную свинку, а я тебе за это примету тайную покажу…

— Ладно, — сказал Степан, поймал медную свинку, посадил ее в карету. — Ну, царевна, показывай примету.

Сняла царевна корону и нагнула голову. А волосы у царевны от солнца блестят — глазам больно.

— Гляди, Степанушка, на мои волосы, не мигай, а я буду до ста считать; что заметишь за это время, то и есть моя примета.

Глядит Степан, таращит глаза, ничего не видит.

Просчитала царевна до ста, села в карету и уехала. Так и остался Степан в дураках.

Пригнал домой двух свиней — серебряную и золотую.

Барин спрашивает:

— А медная где?

— Не могу знать, барин, наверно, волки унесли.

— Ах ты такой-сякой… Эй, слуги, всыпьте ему двадцать плетей!

Всыпали Степану двадцать плетей, и опять пошел он пасти барских свиней — серебряную и золотую. Прошло два дня, а на третий — опять, как встало солнышко в полдень, застучали копыта, вылетела тройка, а за ней золотая карета.

Вышла из кареты царевна:

— Здравствуй, Степанушка!

— Здравствуй, царевна!

— Подари мне, Степанушка, серебряную свинку, я ее в столовую пущу, то-то гостям понравится.

— Не могу, царевна, я и так еле ноги волочу. Дал мне барин за медную свинку двадцать плетей, а за серебряную и вовсе убьет.

— Не убьет, Степанушка, твоя кожа крепкая. Подари мне свинку, а я тебе примету тайную покажу.

— Знаю я тебя, опять надуешь.

— Нет, Степанушка, не надую — до трехсот считать буду, успеешь примету высмотреть. Сажай скорей свинку в карету.

Посадил Степанушка серебряную свинку в карету, стал опять царевнину примету в волосах высматривать. Глядит-глядит, от солнца в глазах рябит, ничего не видно. Досчитала царевна до трехсот, села в карету и уехала, а Степанушка опять в дураках остался.

Всыпал барин Степану за серебряную свинку сто плетей, два дня держал в чулане взаперти, на третий выпустил.

— Ну, — говорит барин, — не убережешь золотую свинку, кожу с живого сдеру.

Пасет Степан золотую свинку, слышит — опять царевна скачет. Вышла из кареты, просит последнюю свинку — золотую, в спальню к себе для красоты пустить хочет.

Степан согласился, но с уговором, что царевна даст целый час свою примету высматривать. Завел Степан царевну в тень, чтобы солнце глаза не слепило, и стал у нее волосы по одному перебирать. И нашел у царевны на маковке волосинку из чистого золота.

— Ага, — сказал Степанушка. — теперь ты от меня не уйдешь. Езжай себе во дворец подобру-поздорову.

Нахлобучил Степан шапку и пошел не к барину, а к отцу, в старую хату.

— Здоров, батюшка!

— Здоров, сынок! Ну, как твои заработки?

— Да вот видишь рубцы от барской плетки — вот и все мои заработки.

Заплакал отец горько, но что с дурака возьмешь?

А Степанушка смеется, отца утешает:

— Не плачь, батюшка, погоди немного, будет и на нашей улице праздник.

Долго ли, коротко ли пришлось им ждать, только пришла к ним в село весть, что выдает царь свою дочку замуж, за того, кто укажет, какая у нее есть тайная примета. Узнал об этом Степанушка, обрадовался. «Ну, — думает, — теперь-то я не пропаду».

Подпоясался ременным пояском, надел на одно ухо шапчонку и стал с отцом прощаться.

— Ты куда, сынок?

— К царю.

— Зачем?

— Царевну сватать.

— Эх ты, дурак-дурак! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Людей бы хоть постыдился.

— Ничего, батюшка, вот увидишь — будет и на нашей улице праздник.

И пошел Степанушка к царю. По дороге идет, слышит — сзади кто-то на тройке скачет, догоняет. Еле успел Степанушка с дороги сойти, как мимо него промчалась резвая тройка, запряженная в коляску. А в коляске той сидел барин, хозяин трех свиней. Он тоже ехал к царю царевну сватать.

Посмеялся Степанушка про себя и пошел дальше. Идет-идет, вдруг слышит — на дороге кто-то плачет тонким голосом. Глядит под ноги, видит — мышка-норушка с перебитой лапкой в пыли лежит, плачет.

— Что с тобой, мышка?

— Да вот видишь, добрый молодец, летел мимо барин на тройке и лапку мне колесом переехал…

Оторвал Степанушка от рубахи тряпочку, перевязал мышке лапку и отнес ее с дороги в траву.

— Спасибо тебе, Степанушка, за услугу, — сказала мышка, — может, я тебе тоже когда-нибудь пригожусь.

Идет Степан дальше. Идет-идет, слышит — кто-то под ногами жужжит. Видит — навозный жук на спине барахтается, на ноги встать не может.

— Что с тобой, жук-навозник?

— Да вот видишь, добрый молодец, ехал мимо барин на тройке и опрокинул меня колесом, еле я жив остался…

Перевернул Степанушка жука со спины на ноги и отнес его на край дороги.

— Спасибо тебе, Степанушка, может, я тебе тоже когда-нибудь пригожусь.

Наконец дошел Степанушка до царева дворца, а там народу собралось видимо-невидимо. Впереди всех барин стоит, с царевны глаз не спускает. А подле царевны три свинки бегают — медная, серебряная и золотая.

И вот спрашивает царь у всех собравшихся:

— Кто знает царевнину примету — выходите и говорите.

Вышел один и говорит:

— У царевны за ухом черная родинка.

— Послать его конюшни чистить, чтоб не болтал без толку! — приказал царь.

Вышел другой:

— У царевны на ногте трещинка.

— Выпороть его, чтобы не выдумывал, чего, нет! — приказал царь.

Вышел третий:

— У царевны на правой ноге шесть пальцев.

— Сослать его в Сибирь, чтобы не клеветал на цареву дочку! — приказал царь.

После того никто не решался угадывать.

Тогда вышел вперед Степанушка. А барин у него за спиной стоит, не отходит. И сказал Степан:

— Я знаю царевнину примету.

Все глянули, да так и ахнули. Пастух какой-то. На ногах лапти, а тоже свататься пришел!

Царь покосился и промолвил:

— Ну, Что ж, говори.

Степанушка говорит:

— У ней на голове, на самой макушке, золотая воло…

А барин сзади как крикнет:

— … синка! Это я первый сказал!

Царь поглядел на барина, видит — одет богато. «Ну, — думает, — лучше за богатого отдам, чем за оборванца». И говорит царь, обернувшись к барину:

— Твоя правда, добрый человек. Ты угадал моей дочки примету, бери ее себе в жены.

Но Степан уже тут как тут:

— Позволь, царь-государь, это я первый примету угадал. Спроси у людей, все подтвердят, что я первый про волосинку сказал!

Тут все кругом зашумели. Одни кричат:

— Степан первый сказал!

Другие кричат:

— Нет, барин первый!

Задумался царь: что ж ему делать, как бы от Степана избавиться и дочку за барина выдать? И решил царь так: пусть пойдет царевна в сад гулять со Степаном и с барином. Кто ей больше понравится, тот и будет ее мужем.

Пошел Степанушка в степь, сел при дороге и закручинился:

— Не захочет царевна со мной, оборванцем, по саду ходить.

— А может, и захочет, — сказал чей-то тонкий голос.

Посмотрел Степанушка вокруг себя — никого. Думал, послышалось. Вдруг видит — на лапте жук-навозник сидит.

— Не горюй, Степанушка, не кручинься. Захочет царевна с тобой гулять, вот увидишь. Приходи в сад, не робей.

Вечером приходит Степан в царский сад, а барин уже там в самой лучшей одежде, в шелках и в бархате, по дорожкам гуляет. И не чует он, что жук-навозник ему полные карманы навоза натаскал, и дух от барина нехороший идет.

Пришла царевна в сад, подошел к ней барин, хотел за руку взять, а она, как почуяла запах навоза, зажала нос платочком — и бегом от него к Степанушке.

Увидал это царь, потемнел лицом и опять говорит:

— Это испытание не в счет. Приходите завтра оба на бал. С кем из вас царевна захочет танцевать, тот и будет ее мужем.

— Ладно!

Пошел Степанушка в степь, сел при дороге, запечалился:

— Не захочет царевна со мной, чурбаном, танцевать.

— А может, и захочет, — сказал чей-то тоненький голосок.

Поглядел Степан под ноги и увидел мышку-норушку.

— Не горюй, Степанушка. Сделаем так, что царевна с барином танцевать не захочет. Приходи на бал, не смущайся.

Пришел Степан на бал, а барин уже там в новой одежде — серебром-золотом обшит. И не знает барин, что мышка все нитки на одежде понадкусывала, так что они еле держатся.

Заиграла музыка, взял барин царевну за руку, пошел танцевать. Не прошел и круга, как вся одежда на нем затрещала и начала сваливаться. Спал кафтан, спали штаны, и барин с позором убежал с бала.

Вышел тогда Степанушка в круг и как пошел плясать да притоптывать — так на него все и загляделись.

Царь сидит темней самой темной тучи. Зовет к себе Степана:

— Вот тебе, добрый молодец, последнее испытание: раз ты такой храбрый, переночуй одну ночь в клетке с моим медведем. Если выполнишь это, значит, будет царевна твоей женой. Даю тебе верное царское слово.

— Ладно, — говорит Степанушка, — это нам не страшно.

Положил Степан в один карман орехи, колбасу, бритву, а в другой — кремушки, веревку и железное кольцо с цепью. Пришел вечерком к царскому медведю, вошел к нему в клетку, сел в углу и начал орешки грызть.

Медведь смотрел-смотрел и спрашивает:

— Эй, Степан, что ты ешь?

— Орешки.

— Дай и мне.

Степан кинул ему кремушки.

Медведь грыз-грыз — только зубы изломал.

— Тьфу, — говорит, — ну и зубы же у тебя, Степан!

Степан молчит. Достал колбасу, начал есть. Медведь потянул носом и спрашивает:

— Скажи, Степанушка, что ты ешь?

— Колбаску.

— Дай и мне.

Степан кинул ему веревку. Медведь жевал-жевал, чуть не подавился.

— Тьфу, — говорит, — ну и челюсти у тебя, Степанушка!

Степан молчит. Достал бритву, начал бриться. Медведь смотрел-смотрел:

— Что ты, Степа, делаешь?

— Бреюсь.

— Побрей и меня.

— Нельзя, Михаил Топтыгович. У тебя шерсть чересчур густая.

— Ну, Степанушка, ну, пожалуйста, я тебе что хочешь сделаю.

— Ну, ладно. Беги тогда в лес, неси самое большое бревно.

Медведь принес бревно больше себя самого.

— Ну-ка, Миша, расколи бревно.

Медведь расколол.

— Клади туда, Мишенька, лапы.

Медведь положил.

— Ну-ка, засунь лапы поглубже.

Медведь засунул.

— Ну-ка, попробуй выдерни.

Медведь подергал — не выдергиваются.

Тогда взял Степан кольцо, вдел медведю в нос, привязал цепь к столбу, а сам лег спать.

Медведь ревет, хочет лапы из бревна вырвать — дёрг-дёрг, а бревно крепко держит, не выпускает. И взмолился тогда медведь:

— Отпусти, Степанушка, смилуйся, буду тебе на всю жизнь меньшим братом, буду тебе служить и защищать тебя.

— Ладно, — сказал Степан, — так и быть, пожалею тебя, Михаил Топтыгович!

Выпустил Степан медведя из бревна, а кольцо в носу оставил.

— Ну, брат меньшой, сторожи меня, а я спать буду.

Заснул Степан, а медведь стоит всю ночь у дверей, сторожит.

Утром приходит царь, хочет в клетку войти, а медведь на него рычит, не пускает.

— Ты что, Мишка, белены объелся? Ведь это я — царь. Пусти меня.

— Не пущу! Старший брат никого пускать не велел.

— Ах ты, болван! Пусти сию же минуту!

— Не пущу! Старший брат крепко спит и будить себя не велел.

— А кто же твой старший брат, что ты его так боишься?

— Степанушкой его звать. Умней и сильней его нет на земле никого.

Испугался царь, убежал во дворец, собрал министров, стал совет держать: как быть, отдавать дочь за Степана или не отдавать?

В ту пору сама царевна прибежала к Степану в клетку, а за ней вприпрыжку прискакали все три свинки — медная, серебряная и золотая.

Кинулась царевна к Степану:

— Ой, Степанушка, увези меня отсюда скорей. Надоело мне батюшкиного согласия дожидаться, царским прихотям потакать. Хочу быть твоей верной женой!

— Ладно, — сказал Степан, — а корону царскую оставить не пожалеешь?

— Не пожалею.

— А в лаптях ходить не побоишься?

— Не побоюсь.

— А свиней пасти сумеешь?

— Сумею.

— Ну что ж, поедем тогда в мою хату.

Подкатила тут к ним золотая карета, сели в нее Степан с царевною, взяли с собой своих верных друзей — мышку-норушку и жука-навозника. Михайло Топтыгович сел за кучера, а свинки стали сзади, на запятках.

Эх, как рявкнул Михайло Топтыгович, как рванули добрые кони, как понеслись, только пыль столбом закрутилась!

А царь с министрами и до сей поры совещаются — отдавать за Степана царевну или не отдавать?

Пан и полупан

Жили в одном селе два брата — Ефим и Василий. Братья-то братья, а жили по-разному. Ефим — богато, а Василий — бедно. Затеял однажды Ефим свадьбу, а Василия не позвал. Но Василий сам явился, незваный. Вошел в хату и сел за стол с краю.

Начал Ефим гостей вином обносить, увидал Василия, не дошел до него и назад повернул. Василий подумал, что брат его не заметил, пересел на другой конец стола. И опять понес Ефим чашу с вином и опять повернул обратно, не дойдя до Василия.

Пошел тогда Василий за ним следом, потянул за рукав и говорит:

— Что же ты, Ефимушка, брата родного не признаешь?

Повернулся к нему Ефим, осерчал, даже ногой топнул:

— Не стой в моей хате, рвань! Иди туда, куда Макар телят не гонял.

Пришел Василий домой, наложил в суму сухарей и пошел по дороге через степь. Шел, шел, видит — пастух стадо пасет.

— Здорово, пастушок!

— Здорово, человек прохожий!

— Скажи, пастушок, как тебя звать?

— Макаром.

— Ага, Макар, тебя-то мне и надо. Скажи, Макар, где тот край, куда ты телят не гонял?

— Вон там, за тем лесочком, есть такое болото — пешком не пройдешь, верхом не проедешь. Вот туда я отроду телят не гонял.

— Спасибо тебе, Макарушка, за указ.

Поклонился Василий Макару и пошел через лес к болоту. Вышел и видит — правда, пешком не пройдешь, верхом не проедешь. Ступил Василий левой ногой — вязнет. Ступил правой — вязнет. Разозлился тогда Василий и пошел обеими ногами по болоту скакать. Доскакал до середины и увидел избушку. Вошел Василий, вытер ноги о порог и видит — сидит на печи старая-престарая старушка, глаз за бровями не видно.

Поклонился Василий старушке в пояс и спрашивает:

— Скажи, бабушка, будь ласкова, не здесь ли тот край, куда Макар телят не гонял?

— Здесь, миленький, здесь. А как ты попал сюда и что тебе здесь нужно?

— Меня брат Ефим сюда послал.

— Видно, совести у твоего брата не более воробьиного носа. Но раз уже ты сюда добрался, я тебя не обижу. Вот тебе петушок-расписные перышки. Иди с ним под железный мост, сиди там до ночи и слушай. Что услышишь, то и делай — не робей.

Взял Василий петушка-расписные перышки, пошел под железный мост и засел. Ждет-ждет, уже солнышко село, уже звезды глянули. И вот слышит Василий — по мосту железные подковки стучат: туп-туп-туп. Один слева бежит, а другой ему навстречу. Встретились на середине моста и остановились.

— Здорово, брат-разбойник!

— Здорово, брат-грабитель!

— Ух, заморился. Ну, и сотворил же я людям беду, никто теперь этой беды не поправит.

— Что же ты сотворил?

— Да я все чопы на водяной мельнице позабивал, теперь вода не идет, жернова не крутятся, мука не мелется, люди без хлеба сидят. Любо-дорого посмотреть, сколько плача и крика от этой беды.

— Ну, разве это беда?! Я бы такую беду враз поправил.

— А как?

— Да взял бы хорошую лошадь и крепкую веревку и разом все бы чопы повыдернул. Вот и всей беде конец.

— Верно. Ты-то догадливый, а людям невдомек.

Слышит Василий, кто-то третий по мосту идет, подковками стучит: туп-туп-туп.

— Здорово, братцы-разбойники! Вот я сотворил беду, так сотворил. Никому эту беду вовек не поправить.

— Что же ты такое сотворил?

— Пришел ночью в дом девицы-красавицы и пустил на нее черную жабу. Жаба ей лицо облизала, и стала девица уродом. Лицо почернело, ноги отнялись, с постели встать не может. А жабу я спрятал на кладбище под белым камнем. Вот это беда, так беда! Любо-дорого посмотреть, как отец с матерью убиваются, как вся родня плачет.

— И эту беду я бы тоже исправил, — говорит прежний голос.

— А как?

— Пошел бы на кладбище, поднял бы белый камень, достал бы черную жабу, убил ее, высушил, перетер в порошок, настоял бы на молоке и дал той девице выпить — и стала бы она здорова и красива, как прежде.

— Верно. Ты-то догадливый, а людям невдомек.

В тот момент петушок вырвался у Василия из рук, захлопал крыльями и закричал:

— Ку-ка-ре-ку! Прячьтесь, воры, кто в лес, кто в реку.

Воры-разбойники тотчас и разбежались.

Рано утром пошел Василий к водяной мельнице. Видит: вода не идет, жернова не работают, мука не мелется, кругом люди бегают, криком кричат, беду поправить не могут.

Взял Василий хорошую лошадь и крепкую верёвку, зацепил чопы и пошел их один за другим выдергивать. Полила вода валом, закрутились жернова, посыпалась мука. Обрадовались люди, нанесли Василию и хлеба, и одежды, и посуды, и телят, и поросят, и телегу с лошадью подарили.

Погрузил Василий свое добро на телегу и поехал в то село, где жила девица-красавица. Подъехал к ее дому, а там ставни закрыты, и плач на все село стоит. Взошел Василий на порог и говорит:

— Не плачь, батюшка, не плачь, матушка. Могу я вашу дочь вылечить. Позвольте мою телегу у вас во дворе поставить, а я мигом за лекарством сбегаю.

Побежал Василий на кладбище, поднял белый камень, нашел черную жабу, убил ее, высушил, перетер в порошок, сварил на молоке и принес девице-красавице.

Выпила девица один глоток — побелело лицо, выпила второй — открылись глаза, выпила третий — встала на ноги и пошла по комнате как ни в чем не бывало.

Обрадовались отец с матерью и отдали дочку Василию в жены.

Вернулся Василий домой с добром, с конем, с молодой женой, и зажили они без нужды, без горюшка.

Услыхал об этом брат Ефим и прибежал к Василию. Принял его Василий по-хорошему. Посадил за стол и начал угощать. Ефим ест, пьет и выспрашивает:

— А скажи, брат, с чего ты так разбогател?

— А ты пойди туда, куда меня посылал — там все и узнаешь.

Прибежал Ефим домой и кричит жене:

— Эй, жена, суши сухари, клади в суму. Пойду туда, куда Макар телят не гонял: хочу разбогатеть.

Пришел Ефим к болоту, ступил левой ногой — вязнет, ступил правой — вязнет. А обеими скакать побоялся. И начал Ефим кричать:

— Эй, ты, старуха на болоте! Выйди-ка сюда, дело есть.

Старуха выглянула из окошка, увидала человека на берегу и спрашивает:

— Чего орешь, невежа?

— Эй, ты, старая ведьма! Это ты тут богатство направо-налево раздаешь? Сделай меня паном, а нельзя — так хоть полупаном. Да живей поворачивайся, а то мне некогда!

— Ладно, — сказала старуха. — Больно ты скорый. Иди под мост и сиди там до полуночи. Что услышишь, то и делай. Быть тебе либо паном, либо полупаном.

Захлопнула старуха ставни, а петушка Ефиму не дала. Побежал Ефим под мост, сел и стал ждать. Ждал-ждал. В самую полночь прибежали воры-разбойники, застучали подковками: туп-туп-туп! Остановились на середине моста, прислушались. А у Ефима сердце — тук-тук! Тук-тук!

Вот один вор другому и говорит:

— А не знаешь ли ты, братец, кто это у нас под мостом сидит?

— Это, наверно, тот самый, кто наши тайны подслушал и все наши дела испортил.

— Давайте-ка мы его наградим за это как следует.

— Давайте.

А Ефим из-под моста как крикнет:

— Наградите меня, братцы, я только этого и дожидаюсь!

Вытащили разбойники Ефима из-под моста и спрашивают:

— Чем же тебя, дружок, наградить?

Ефим от радости весь дрожит:

— Братцы, голубчики, сделайте меня паном! А нельзя — так хоть полупаном.

— Ладно, — сказали разбойники.

Накинулись они на Ефима, стали его под бока колотить и приговаривать:

— Вот тебе пан!

— А вот тебе полупан!

— Вот тебе пан!

— А вот тебе полупан!

Насилу Ефим от них ноги унес.

Домна

Была Домна стара, седа да беззуба. Не было у Домны ни кола, ни двора, ни сына, ни дочери. Зато было у Домны великое умение — людей веселить, притчи складывать, загадки отгадывать.

За это ее люди поили-кормили, и везде ей рады были.

Шла однажды Домна мимо баринова дома. А на крыльце сидела барыня и скучала. Подошла Домна и запричитала:

Барыня засмеялась и приказала слугам вынести Домне старый полушалок и рваные ботинки.

— А скажи, бабуся, умеешь ты знахарить?

А Домна в ответ:

— Пусть меня гром ударит, ежели не умею знахарить.

— А можешь моего барина от великой болезни вылечить?

— Пусть мне провалиться на месте, ежели не вылечу от любой болезни!..

Повела барыня Домну к себе в спальню. А там на пуховой перине, под атласным одеялом лежал барин и тяжко вздыхал.

Вокруг него сидели звездочеты-знахари заморские, бородами качали, по звездам гадали, баринову болезнь определяли.

Один говорит — святой дух, другой бормочет — адский круг, третий кивает на домового, четвертый — на водяного. Спорят-спорят, один другого переспорить не может.

Подошла Домна к бариновой постели, глянула на него и зашамкала:

Кинулись тут звездочеты-знахари, открыли барину рот, а там и впрямь рыбья кость стоит. Видно, барин за обедом подавился.

Стали звездочеты спорить, как ту кость из горла достать. Один говорит — спрыснуть с уголька, другой — сбросить с потолка, а самый старый звездочет бородой тряхнул и промолвил басом:

— Кость эта адскою силою внутрь введена и достанет ее только смерть одна…

Барыня — ах! — и хлоп на пол. А Домна говорит:

— Хоронить барина не к спеху, выйдет косточка от смеха.

Кинулась барыня к Домне:

— Бабуся, миленькая, вылечи барина, я тебя озолочу.

А Домна в ответ:

— Ладно, барыня, не убивайся, вылечу твоего барина, только поклянись перед миром, что будешь исполнять, что прикажу.

— Буду, бабуся, клянусь тебе.

— Ну ладно. Есть ли у вас бочка с дегтем?

— Есть.

— Несите сюда.

Принесли.

— Есть ли у вас старая перина?

— Есть.

— Принесите ее и распорите.

Принесли и распороли.

— Подымите бариновы подушки, чтобы ему все видно было.

Подняли.

— А теперь, барыня, покажи, как лягушки в болоте от цапли прыгают.

Барыня круть-верть, не хочет лягушкой прыгать, а Домна свое:

— Взялась за два гужа, не говори, что не дюжа. Прыгай, барыня, в деготь, ежели хочешь барина спасти.

Делать нечего, как была барыня в кружевах, так и прыгнула в бочку с дегтем. Вылезла черная-черная, черней трубочиста.

А Домна опять:

— Покажи, барыня, как сивка-бурка весной по траве катается.

Барыня и туда и сюда, а Домна не отступается:

— Назвалась, барыня, груздем — полезай в кузов. Хочешь барина сберечь, катайся, барыня, по перине.

Ничего не поделаешь: барыня — бух в распоротую перину… Встала чучело чучелом — не петух, не курица, слепой глянет, зажмурится.

А Домна не унимается:

— Покажи, барыня, как на балу кадриль танцуешь.

Пошла барыня кадриль танцевать, вся в перьях да в дегте. Звездочеты, слуги, прислужники — все так и попадали на пол со смеху. Глядел-глядел барин, покраснел с натуги да как расхохочется, так у него кость из горла и выскочила. Смеется барин, аж постель трясется.

Тут барыня как завизжит, как затопочет на Домну ногами:

— Пошла вон, старая! Как смела меня, барыню, перед миром так опозорить?!

Поклонилась Домна барину с барыней и пошла прочь со двора.

В ту пору пропало у царя кольцо самоцветное, драгоценное. Кинулись на поиски все царевы сыщики, искали-искали, за сто верст кругом все перевернули, ничего не нашли.

И дошел до царя слух о старой Домне, что умеет, мол, она людей угадывать, болезни лечить, пропажу находить.

Приказал царь привести к нему Домну. Поехал за Домной в деревню сам царский возница. А этот возница вместе с царским поваром кольцо-то и украли.

Решил возница проверить — верно ли, что Домна такая отгадчица. Положил в телегу дров, закрыл их сеном и поехал в деревню за Домной.

Встречает на дороге седую старушку:

— А не укажешь ли, бабуся, где тут Домна-отгадчица живет?

— Между небом и землей, стоит сама перед тобой, — ответила Домна.

— А, это ты и есть! Ну, вот и хорошо. Поедем со мной, Домна, к царю-батюшке, он тебя ко двору требует.

Вздохнула Домна:

— Привалило горюшко на седую головушку. Садись, Домна, на сухие бревна…

«Догадалась, окаянная», — подумал возница в испуге.

Приехали ко дворцу. Повел возница Домну на кухню. Повар тоже решил Домну проверить — подал ей жареную ворону под соусом.

Оглядела Домна царскую кухню и зашамкала:

— Залетела ворона в царские хоромы, да не знает, как вырваться.

Испугался повар:

— И впрямь старая все отгадывает. Этак она и нас с головой выдаст.

Отвели Домну в горницу, заперли двери и стали ее допрашивать:

— Знаешь ли ты, бабка, зачем тебя к царю вызвали?

А Домна в ответ:

— Не сберег царь кольца, не остался б без венца…

— Угадала! — задрожали воры и спрашивают: — Скажи, бабка, а как ты воров ищешь?

— А чего их искать, касатики? Их и так за сто верст видно, шапка-то на воре огнем горит.

Схватились воры за шапки и повалились Домне в ноги:

— Не губи нас, Домнушка, видим мы, что ты все знаешь. Скажи, куда нам кольцо подкинуть, чтобы царь нас не казнил смертной казнью? Выручи нас, Домнушка!

— Ладно, — говорит Домна, — я вас, так и быть, выручу. Есть ли у вас во дворе птица какая-нибудь приметная?

— Есть, — говорит повар, — индюк хромоногий.

— Возьмите кольцо, закатайте его в тесто и дайте тому индюку проглотить.

Так они и сделали. На другой день вызывает царь к себе Домну и спрашивает:

— Ну, старуха, найдешь кольцо — озолочу, не найдешь — поколочу.

— Не гони коня, царь, кнутом, гони овсом, — прошамкала старуха.

— Ладно, старая, не болтай лишнего, говори, кто украл мое кольцо.

Забормотала тут Домна по-индюшиному:

— Это она про хромого индюка, — зашептали слуги.

— Что это еще за хромой индюк? Несите его сюда скорей! — приказал царь.

Принесли во дворец хромого индюка, разрезали ему живот и нашли там самоцветное кольцо.

Просиял от радости царь и говорит милостиво:

— Молодец, старая. Оставайся у меня при дворе, будешь у меня старшею судомойкою, сытно есть, сладко спать.

А Домна в ответ:

— Благодарствую на ласковом слове! Золоченая клетка соловью не утеха — отпусти меня, царь, домой на вольную волю. Мне царева одежа — к лицу негожа, мне царевы корки — на потребу горьки.

И пошла Домна снова по миру сказки складывать, загадки отгадывать, людей веселить.

Крутогор, Дубовёр и Покати-Горошко

Жила-была одна старушка, а у нее были три дочери-красавицы. Старшая — Арина — первая на селе рукодельница, средняя — Татьяна — первая на селе повариха, а младшая — Марина — первая на селе певунья да плясунья. Слава о трех сестрах за сто верст кругом шла.

Однажды, в самую полночь, над старухиной хатой загремел гром, распахнулись двери, всю комнату дымом заволокло. Очнулась мать-старушка, глянула — нет старшей дочери Арины, исчезла неведомо куда. Заплакала мать, заплакали сестры, но слезами горю не поможешь.

Наступила вторая ночь, заперла старуха наглухо двери и окна. Легли спать. И опять в самую полночь ударила молния, загремел гром, слетели с окон ставни, повылетали стекла, наполнилась комната дымом. Очнулась старуха и видит — исчезла средняя дочь, Татьяна.

Заголосила старуха на все село, сбежались люди, кинулись кругом искать — ничего не нашли.

В третью ночь поставили кругом хаты сторожей — возле каждого окна по сторожу, а у дверей — по двое. И опять в самую полночь пала над землей тьма, ударила страшная молния, загремел гром, из трубы искры посыпались, всю хату черным дымом заволокло.

Очнулась старушка — нет и Марины, точно ветром сдуло. Выбежала старушка на улицу, рвет на себе одежду, криком кричит, слезами обливается:

— Ой, горюшко мне, старой, ой, где ж мои доченьки? Ой, несите мне гроб сосновый, закройте мои оченьки, не хочу больше на свете жить, приходи, смерть моя, скорее…

Принесли ей гроб сосновый, и легла в него старушка. И пошла весть за сто верст кругом о пропаже трех сестер-красавиц. Объявила старуха — до той поры из гроба не встанет, будет смерть ожидать, пока не найдутся ее дочери.

А в далекой глухой деревушке, над крутым обрывом, жили три брата — Крутогор, Дубовёр и Покати-Горошко. Крутогор был великий богатырь — левой рукой гору крутил, Дубовёр тоже не плох — правой рукой дубы воротил, а Покати-Горошко хоть ростом мал и силенкой слаб, зато смекалкой могуч.

Жили три брата тихо-мирно и все горевали, что некуда им силу свою приложить. Дошла до них весть, что у одной старухи пропали три дочери, и сказал Крутогор Дубовёру:

— Пойдем, брат, поможем старухе, разыщем ее трех дочерей.

— Идем, — отвечал Дубовёр.

— И я с вами, — сказал Покати-Горошко.

— Куда ты, малыш? — засмеялись братья. — Нечего тебе за нами увязываться.

Но Покати-Горошко настаивал:

— Берите меня, братья, с собой. Я вам пригожусь — буду у вас за разведчика.

— Ну, ладно.

Снарядились братья в поход. Взял Крутогор палицу десятипудовую, взял Дубовёр копье острое, а Покати-Горошко маленький топорик к поясу прицепил. Двинулись братья в путь.

Пришли они в то село, где старуха с дочерьми жила, и ровно в полдень вошли к ней в хату. Видят — на столе гроб сосновый, а в гробу — старуха. Сняли братья шапки. «Ну, — думают, — опоздали, скончалась бедная старуха».

Вдруг Покати-Горошко толк Дубовёра в бок:

— Гляди, брат, дышит.

Глянул Дубовёр, и впрямь —старушка живая. Подошли все три брата к гробу и говорят:

— Вставай, матушка, не помирай прежде времени. Пришли мы твоему горю помочь, хотим твоих дочерей разыскать и воров наказать по заслугам.

Открыла старуха глаза и ответила тихим голосом:

— Благодарствую, родимые. Ежели вы свое слово сдержите и дочерей моих вернете, буду я вам родной матерью до конца дней своих.

И ответили братья:

— Ожидай нас, матушка, три месяца. Ровно через три месяца в этот самый час, как встанет солнце на полдень, вернемся мы к тебе с твоими дочерьми. А ежели не вернемся, значит в живых нас нет.

Вышли три брата из хаты, а куда идти — неизвестно. Стал Крутогор пороги осматривать, следы искать, ничего не нашел — все люди затоптали. Стал Дубовёр под окном глядеть, следы искать, ничего не нашел — все ветром унесло. Полез Покати-Горошко на крышу и видит — солома с одной стороны вся разметана и след на закат ведет. Соскочил Покати-Горошко с крыши:

— Идемте, братцы, на закат, дорога верная.

И пошли три брата на закат через степи, холмы и горы, через пески сыпучие, через леса дремучие. И дошли братья до черного камня. Нажал Крутогор на тот камень плечом, сдвинулся камень с места, и открылся под камнем подземный ход. Глянули братья вниз — дна не видно. Крутогор говорит:

— Давайте я полезу.

А Дубовёр:

— Нет, я.

А Покати-Горошко уже веревку из травы сплел:

— Не спорьте, братцы, я у вас за разведчика, значит, мне и положено лезть.

Спустил Покати-Горошко веревку и полез. Лез-лез, кончилась веревка, а до дна ему не достать.

«Ну, — думает, — была не была». Прыгнул! Упал на дно с размаху и сломал себе ногу.

— Ничего, — говорит, — заживет. — Вынул из кармана веревочку, перевязал ногу потуже и крикнул: — Эй, братцы, спускайтесь, тут до дна недалеко!

Спустился Крутогор, за ним Дубовёр, и пошли все три брата по дну подземелья.

Кончилось подземелье, вышли опять в лес — еще гуще прежнего. Шли-шли, вдруг слышат голос, как бычий рев:

— Биться или мириться?

Ответили братья:

— Биться.

Выходит им навстречу великан, ростом выше деревьев, борода до пояса. Метнул Дубовёр копьем и пронзил великаново сердце. Завопил великан и помер. Пошли братья дальше. В полдень слышат другой голос, как шум водопада:

— Биться или мириться?

Ответили братья:

— Биться.

И вышел к ним великан выше гор, борода до колен. Размахнулся Крутогор палицей, ударил великана пол вздох. И упал великан без дыхания. Пошли дальше. Пошло солнце к закату, и услышали третий голос, как гром небесный:

— Биться или мириться?

И снова ответили братья:

— Биться.

И вышел великан всех страшней — выше туч голова, борода по земле волочится. Поднял Дубовёр копье — дохнул на него великан, и упал Дубовёр без сил на землю. Поднял Крутогор палицу — толкнул его великан пальцем, и упал Крутогор без сил на землю. А Покати-Горошко тем временем полез по ноге великана, как по крутой горе. Лезет-лезет, топором ступеньки в великановом теле вырубает. Чует великан, точно его кто-то грызет, шарит рукой по телу — ничего найти не может. Кричит великан, в кровь себе кожу расчесывает. Долез Покати-Горошко до великанова уха, полез внутрь и убил великана.

Вылез Покати-Горошко из уха, зачерпнул великановой крови, побрызгал братьев, и встали они здоровые, как прежде. Пошли братья дальше, видят высокую-превысокую сосну, а на той сосне — орлиное гнездо с орлятами.

Заночевали под сосной. На заре хлынул проливной дождь. Дубовёр и Крутогор под сосной спрятались, а Покати-Горошко — неугомонный — полез на верхушку сосны, долез до орлиного гнезда и видит — орлята под дождем от холода пищат. Наломал Покати-Горошко сосновых веток и прикрыл орлят от дождя.

Кончился дождь, проглянуло солнышко. И опять его чем-то закрыло, черней самой черной тучи. Слышат братья — шумят невиданные крылья. Глянули вверх, видят — летит орлица, полнеба крыльями закрывает. Спустилась орлица в гнездо, увидела, что орлята под ветками сухими спрятаны, и спрашивает:

— Скажите, детки, кто вас от дождя спрятал?

— Человечек какой-то, ростом с горошинку, — отвечают орлята. — Это он нас ветками прикрыл.

Заклекотала орлица:

— Эй, человек-горошина, где ты есть, выходи, не бойся! За то, что детей моих от дождя спас, сделаю для тебя все, что ты пожелаешь.

Вышел Покати-Горошко из-под сосны и поклонился орлице:

— Орлица-матушка, ты весь свет облетала, везде побывала, все видела. Скажи нам, не видела ли ты, куда трех красавиц неведомая сила унесла?

— Как же, как же, видела, сынок. Это вовсе не неведомая сила, а три змея унесли трех красавиц и хотят на них жениться.

Вышли тут два старших брата и поклонились орлице в ноги:

— Орлица-матушка! Укажи нам, где те три змея-злодея живут и как нам до них добраться?

— Ладно, — говорит орлица, — могу я вам путь указать и даже сама вас туда отнесу, но только путь туда неблизкий. Нужно вам заготовить на дорогу сорок бочек мяса и сорок бочек воды. Сумеете заготовить до завтра, значит, я вас туда и отнесу.

Двинулись три брата по лесу дичь бить, мясо добывать. Били весь день и всю ночь. Наконец набрали сорок бочек мяса и сорок бочек воды. Взяла орлица бочки с мясом в правую лапу, а бочки с водой в левую, сели ей братья на спину, и взвились они выше туч. Полетели, как вихрь, над лесами, морями и горами. Каждый день орлица съедала по бочке мяса и выпивала по бочке воды. И летели они сорок дней и сорок ночей. На сороковой день говорит орлица:

— Глядите вниз, братья, и говорите, что видите?

— Видим, матушка, три огня — медно-красный, серебряный и золотой.

— Ну, значит, приехали.

Стала орлица спускаться на землю, и видят братья — то не три огня горят, а три крыши под солнцем светятся. И опустила орлица братьев на землю возле трех теремов. Один терем — медно-красный, другой — серебряный, а третий — золотой.

— Идите, добры молодцы, в эти терема, а я на свободе полетаю. Как только я вам понадоблюсь, свистните в три голоса. Я мигом прилечу и домой вас отвезу. Только не забудьте запасти на обратный путь еще сорок бочек мяса и сорок бочек воды.

— Ладно, не забудем.

— Ну, час добрый!

Улетела орлица в поднебесье, а братья пошли в терема: Крутогор пошел в медно-красный, Дубовёр — в серебряный, а Покати-Горошко — в золотой.

Вошел Крутогор в медный терем и видит — сидит в горнице девушка, шелками шаль расшивает и горько плачет.

Поклонился ей Крутогор:

— Здравствуй, красна девица, что ты так горько плачешь?

— А как же мне, добрый молодец, не плакать? Унес меня трехголовый змей от родимой матушки, посадил меня в медный терем и с утра до ночи заставляет шали расшивать, готовить приданое. Завтра должна я с ним обвенчаться.

— Не плачь, девица, — говорит Крутогор, — я тебя выручу. Спрячь меня куда-нибудь до поры до времени.

Спрятала его девица в погреб. В тот же час ударила молния, загремел гром, распахнулись двери, и влетел в горницу трехголовый змей. Повел носом да как закричит:

— Фух-фух! Что это здесь человечьим духом пахнет?

— Что ты, что ты! — говорит Арина. — Сам человечины наелся, а теперь тебе всюду человечий запах слышится.

— Ты меня не обманывай! — заорал змей, начал по хате летать, принюхиваться.

Выскочил из погреба Крутогор, замахнулся палицей, но ударил его змей хвостом, и вошел Крутогор в сыру землю по колени, а палицу у него из рук вышибло.

И сказал змей:

— Стой так до завтрашнего дня, а как будет свадьба, мы тебя для гостей зажарим.

В ту пору Дубовёр в серебряном терему встретил девицу Татьяну. Она пекла пироги и горько плакала. Унес ее шестиголовый змей, и завтра должна быть свадьба.

— Не плачь, девица, я тебя выручу, — сказал Дубовёр, — только спрячь меня получше.

Спрятала Татьяна Дубовёра на чердак. В тот миг ударила молния, загремел гром, хлопнула ставня, и влетел в окно шестиголовый змей.

— Фух-фух! Почему здесь человечьим духом пахнет?

— Что ты, что ты! — говорит Татьяна. — Это ты человечины объелся, вот тебе и мерещится.

— Не обманывай! — закричал змей. — Меня не обманешь.

Соскочил Дубовёр с чердака, хотел метнуть копье, но не успел. Ударил его змей хвостом, выбил из рук копье и загнал его в землю по пояс.

— Стой так, добрый молодец, до завтра, а как гости на свадьбу придут, мы тебя зажарим.

В ту пору Покати-Горошко встретил в золотом тереме сладкоголосую девицу Марину. Пела она под окном песню печальную и обливалась слезами горючими — завтра ее свадьба с двенадцатиголовым змеем.

— Не плачь, девица, я тебя выручу, — сказал Покати-Горошко.

— Как же ты меня, малыш, выручишь, когда тебя самого от земли не видно?

— А ты, девица, об этом не думай. Я хоть маленький, да удаленький. Спрячь меня куда-нибудь.

Посадила Марина Покати-Горошко в золотую кружку и поставила за бочку. Задрожала земля, загремел гром, завыл в трубе ветер. И вылетел из печи двенадцатиголовый змей.

— Фух-фух! Как тут человечьим духом пахнет!

— Что ты, что ты! Это тебе только кажется, — говорит Марина.

— Может быть, это и так. Горит у меня внутри, Маринушка, от человечьего мяса. Принеси-ка мне воды напиться.

Принесла Марина воды в хрустальном кубке, а змей тот кубок у нее из рук выбил, всю воду выплеснул.

— Не хочу пить из хрустального кубка, неси мне мою золотую кружку.

Марина и так и сяк, а змей свое — подавай ему золотую кружку и только. Полез сам за бочку, достал кружку, где Покати-Горошко на дне сидел, не заметил его, зачерпнул воды из кадушки и выпил. Попал Покати-Горошко живьем змею в горло, начал там царапаться. Стал змей задыхаться, по земле кататься, от боли реветь.

Стали змеиные головы друг друга от боли грызть. Так насмерть друг друга и загрызли.

Вылез тогда Покати-Горошко из змеиного горла и глотнул змеиной крови. Начал от той крови Покати-Горошко на глазах расти, стала в нем сила прибывать богатырская. Вырос Покати-Горошко, как статный тополь, стал сильней братьев. И лицо у него просветлело, как ясное солнышко.

Взял он девицу Марину за руку и вывел ее из золотого терема на вольный воздух. Вызвал на бой трехголового и шестиголового змеев, убил их своим топориком, выручил обоих братьев и обеих красных девиц. Не узнали братья Покати-Горошко, поклонились ему и спрашивают:

— Чей ты и откуда ты, чудо-богатырь?

— Да я же ваш брат — Покати-Горошко.

Удивились братья той перемене и говорят:

— Ныне ты не Покати-Горошко, а Ясно-Солнышко.

Наложили братья сорок бочек мяса змеиного, набрали сорок бочек воды ключевой и свистнули в три голоса. Прилетела орлица, взяла в правую лапу бочки с мясом, в левую — бочки с водой, а братьев с девицами посадила на спину и взвилась в поднебесье. На сороковой день прилетели они к орлиному гнезду. Опустилась орлица и видит, что орлята ее уже не орлята, а взрослые орлы. И сказала орлица молодым орлам:

— Детки мои, я уже стара стала, мне на отдых пора, а вам, молодым, надо мир посмотреть и себя показать. Берите трех молодцев и трех девиц себе на спины, летите с ними, куда они вам укажут.

Сели братья и девицы на молодых орлов и полетели в поднебесье.

Летели они весь день и всю ночь. А в самый полдень показалось внизу родное село.

Сбежались все жители на площадь смотреть, как это люди на птицах летают. И встала старуха из гроба и вышла встречать дочерей с братьями. И зажили с той поры счастливой жизнью три брата — Крутогор, Дубовёр и Ясно-Солнышко с тремя сестрицами-красавицами — Ариной, Татьяной и Маринушкой.

Беда

На одной улице жили богач и бедняк. Богача звали Григорий Иванович, а бедняка попросту — Гришка.

У Гришки только и было богатства, что пять душ детей, а у Григория Ивановича были и куры, и гуси, и свиньи, и лошади.

Каждую весну ходил Гришка к Григорию Ивановичу хлеб занимать и каждое лето продавался в кабалу — долг отрабатывать.

Однажды затеял Григорий Иванович свадьбу. Гришка говорит жене:

— Ты побудь, жинка, дома, а я пойду хоть в окно гляну, как они там веселятся.

— Иди, — говорит жена, — только ненадолго, а то дети голодные — плачут.

— Ладно. Я сейчас.

Пришел Гришка к окну и стал смотреть, какие там танцы, какое веселье. И стало ему так обидно, что даже слеза на усы выкатилась.

Отошел Гришка от окна, пришел домой и говорит жене:

— Знаешь что, жинка, устроим и мы праздник. Наварим картошки, напьемся хоть квасу. Я буду на дудочке играть, а дети наши будут танцевать.

— Ну, что ж, пусть будет так.

А квас был такой кислый, что лица у всех перекривило.

Напились квасу, поели картошки.

Взял Гришка дудочку и заиграл русскую плясовую.

Детишки, услышав веселую музыку, забыли голод и пустились в пляс.

Играл-играл Гришка и вдруг заметил, что в его хате пляшут не пятеро, а шестеро детей. Бросил играть. Пригляделся: шестеро!

Протер глаза: все равно шестеро!

Подозвал Гришка жену:

— Смотри, жинка, сколько детей танцует?

Жена начала считать:

— Шесть!..

— А разве к нам чье-нибудь дитя приходило?

— Нет.

— Так чье ж оно?

— Не знаю.

— Давай спросим?

— Давай.

И стали Гришка с женой отбирать по одному своих детей.

— Это наше!

— Это наше!

— И это наше!

— И это наше!

— И это наше!

— А это чье?

— Не знаю…

— Ты никого не впускала?

— Никого.

— А ну, спроси его, чье оно?

— Слушай, дитятко, чье ты?

— Да я Беда.

— Какая такая Беда?

— Да ваша!

— А что ж ты за Беда!

— Да вот такая: как дадите вы своим детям по куску хлеба, а я возьму поотнимаю да поем, а они бегают голодные и опять есть просят. И еще: как наденете на них новые сорочки, я возьму да порву, и они опять голые бегают.

— А! Раз так… Жинка, неси рыбы, только побольше да посолоней.

Начали они кормить Беду рыбой. Она ест, а ей подкладывают.

Ела-ела Беда, захотела пить, да как закричит:

— Дайте воды!

Гришка принес полную баклагу^[1] и говорит:

— На!

А Беда и спрашивает:

— Как же я пить буду без кружки?

— Да ты лезь туда вся и пей, сколько хочешь.

Беда изогнулась дугой, сделалась тонкая-тонкая и влезла в баклагу, как змея.

Закрыл Гришка баклагу пробкой, взял лопату, пошел в степь и закопал между тремя курганами свою Беду.

На другой день — что за оказия? — дали детям по куску хлеба: и дети сыты, и куски целы.

Надели на детей рубашки — и рубашки целы, и дети не мерзнут.

К вечеру смотрят — корова пропавшая во двор заходит. Думали, волки ее задрали, а она — вот она!

На другой день глядят — свинья поросая приблудилась.

С тех пор зажил Гришка сытно-весело.

А Григория Ивановича зависть разбирает, терпения нет смотреть на Гришкину сытую жизнь.

И пришел он к Гришке домой, сел за стол и спрашивает:

— А скажи, кум, отчего ты так разбогател?

— А ты разве не знаешь? Я ведь свою Беду закопал.

— Как же ты закопал?

Гришка рассказал богачу, все как было.

Пошел Григорий Иванович домой и рассказал жене о том, как бедняк Гришка свою Беду закопал. Та как взъярится:

— Пойди и откопай Гришкину Беду сию же минуту! Ты видишь, они лучше нашего живут. Скоро мы у них занимать будем.

Григорий Иванович стал отпираться да отнекиваться. Страшно ему было чужую Беду откапывать.

Тогда жена его взяла лопату и пошла сама к трем холмам. Стала рыть, искать Беду. Рыла-рыла, искала-искала. Слышит — лопата о баклагу звякает. Ага, значит, есть! Достала баклагу, открыла пробку — да так и села на землю от испуга. Из баклаги, как выстрел из ружья, вылетела Беда.

— Ух! — крикнула она. — Чуть было я там не задохнулась!

Жена Григория Ивановича очнулась и стала просить Беду:

— Голубушка, ступай к Гришке, к окаянному, гляди, как он теперь живет, чище нашего! Покажи ему, Беда, его прежнее место.

— Ну, нет, — сказала Беда, — будь он трижды неладный. Лучше мне сквозь землю провалиться, чем обратно к Гришке идти. Он опять меня в баклагу упрячет. Лучше я к вам пойду…

И пошла Беда к богатею Григорию Ивановичу и показала ему, как бедняков надувать.

А Гришка жил не тужил, пахал, сеял, косил и забыл даже, на что Беда с виду похожа.

Слово

Шел по свету Илья, работу искал. В городах не нашел, в деревнях не нашел. И вышел он в чисто поле. Шел-шел, видит — забор.

Подошел Илья, хочет войти, а ворот-то и нет! Слева зашел — нет ворот, справа зашел — тоже нет, кругом обошел — что за чудо? Забор да и только! И войти некуда.

Постучал Илья в забор: тук-тук-тук!

Изнутри голос:

— Кто там?

— Это я.

— Кто ты?

— Солдат Илья.

— Чего тебе, Илья?

— Работу ищу.

— Нанимайся ко мне.

— А какая работа?

— Воду кипятить.

— А уговор какой?

— Сто рублей в год.

— Ладно, согласен.

Тут голос говорит:

— Забор!

Забор в ответ человечьим голосом:

— А?

— Отворись!

Забор — настежь! Впустил Илью и закрылся опять сам собой. Вошел Илья во двор и видит — стоит перед ним хозяин, грозный, глаза навыкате. Повел хозяин Илью к большому чугунному котлу. А закрыт тот котел крышкой наглухо, и горят под ним дрова березовые.

Хозяин говорит:

— Вот тебе, Илья, котел, вот тебе топор, вот тебе дрова. Подкладывай дрова, не ленись, гляди, чтобы вода не остывала. И еще уговор — в котел не заглядывай. Заглянешь хоть разок — ста рублей не получишь, голову потеряешь.

Сказал хозяин и пошел к дому. Взошел на лесенку у порога и говорит:

— Лесенка!

Та в ответ:

— А?

— Отнеси меня в дом!

Лесенка сдвинулась с места и отнесла хозяина в дом. Двери за ним захлопнулись.

«Вот это хозяин! — подумал Илья. — Ловко он вещами командует».

Остался Илья во дворе у котлами принялся за работу. И весной на ветру, и летом в жару, и осенью в дождь, и зимою в мороз — только и знает топором машет, дрова рубит, под котел подкладывает. И нету Илье ни покоя, ни отдыха.

А хозяин с утра до вечера на крылечке сидит, в поднебесье глядит, пальцем бороду почесывает.

Вот уже и год прошел. Завтра Илье срок — работу кончать, сто рублей получать. Сидит Илья у костра и думает: «Эх, не надо мне ста рублей, мне бы лучше хозяйское слово узнать, над вещами хозяином стать… Не томился бы я круглый год на тяжелой работе».

Думал-думал Илья и заснул. И приснился ему сон, точно взаправду все это было. В самую полночь пришел хозяин и стал Илью пытать — спит он или не спит? Сперва позвал, потом толкнул, под конец иглой в бок кольнул. Илья рад бы проснуться, да силы нет.

Подошел тогда хозяин к котлу и сказал:

— Котел!

Тот откликнулся:

— А?

— Откройся!

Котел открылся.

Хозяин зачерпнул воды, напился и приказал котлу закрыться. Котел закрылся, и хозяин ушел в дом.

Проснулся Илья на заре и думает: «Дай-ка проверю, что же в этом котле кипит?»

Подошел к котлу, хотел крышку сдвинуть, а она тяжелая, не поддается! Правой рукой двинул Илья — не поддается, обеими двинул — не поддается. Разозлился Илья, налег богатырскою грудью — сдвинул чугунную крышку. Заглянул Илья в котел, а вода в нем чистая, ясная, как слеза. Зачерпнул Илья той воды, глотнул раз, другой и почуял в себе силу необычную. Ведь вода та была не простая: кто ее напьется, тому власть над вещами дается.

Приказал Илья котлу закрыться — котел закрылся. Стал Илья дрова рубить, а тут как раз хозяин идет:

— Ну, как, Илья, уговор выполнил?

Илья молчит.

— В котел не заглядывал?

Илья молчит.

Тогда хозяин к котлу:

— Котел, Илья тебя открывал?

— Да, — отвечает котел.

— Ага, Илья, раз уговор нарушил — подставляй голову.

И кричит хозяин топору:

— Топор!

Тот:

— А!

— Руби голову Илье!

Топор замахнулся, а Илья как крикнет:

— Топор! Стой!

Топор так и замер. Хозяин велит:

— Топор, руби!

А Илья наперекор:

— Топор! Стой!

Топор на месте скок-скок, кого слушаться — не знает.

Тогда Илья говорит:

— Топор!

Тот:

— А!

— Кто тебя точил?

— Ты.

— Кто тебя чинил?

— Ты.

— Кто тобой рубил?

— Ты.

— Кто ж над тобой старший хозяин?

— Ты.

— Ну, так с этой минуты слушай меня одного.

Перестал топор хозяина слушать, а за топором и все вещи против хозяина пошли. Мечется хозяин но двору, некуда ему деться. Кричит забору:

— Отворись!

Забор не отворяется.

Кричит лесенке:

— Унеси в дом!

Лесенка не уносит. Рвет хозяин бороду от злости, а Илья глядит на него, усмехается.

Наконец говорит Илья:

— Метла! Вымети лишний сор со двора!

Как пошла тут метла мести да скрести, так и вымела вместе с сором и хозяина прочь со двора.

Говорит тогда Илья:

— Забор! Отворись на весь мир.

Забор — настежь.

И крикнул Илья:

— Эй, кто там — голый, босый, голодный — все сюда!

Повалило тут к Илье народу видимо-невидимо.

Говорит Илья.

— Котел! Беги к реке, принеси чистой воды и становись на огонь.

Котел так и сделал.

Говорит Илья:

— Мешок! Беги в амбар, принеси пшена и высыпь в котел.

Мешок так и сделал.

Говорит Илья:

— Дрова! Прыгайте под котел, горите ярче, грейте пожарче, варите нам кашу.

Накормил Илья всех людей досыта и стал с ними жить дружно, землю пахать, хлеб сеять, урожаи собирать. И пошла о них слава на тысячи верст кругом.

Услыхал царь про Ильеву страну и послал к ним гонца проведать, как это люди по-новому живут.

Вернулся гонец, упал царю в ноги:

— Помилуй, царь-батюшка, рассказать мне про них невозможно.

— Как так невозможно! Говори, дурак, а то голову с плеч!

И рассказал гонец, что живет там народ без царя, без попов, без министров. Вместе работают, вместе едят, вместе песни поют. И ни в чем у них нужды нет.

— Быть этого не может! — закричал царь в гневе. — Отрубить голову дураку, чтобы не выдумывал!

И поехал царь сам на Ильеву страну посмотреть. И пошли за царевой каретой охранники с шашками и солдаты с пушками.

Приезжает царь на огромное поле — пшеница там, что лес, всадника с шапкой кроет. И идут по тому полю люди с песнями, на головах венки, по плечам ленты. Впереди всех Илья. Шел он, шел да как крикнет:

— Косы, грабли, цепы — сюда!

Откуда ни возьмись — налетают косы, грабли и цепы.

А Илья им:

— Косы, косите! Грабли, гребите! Цепы, молотите!

Эх, как пошла тут работа — аж пыль столбом! Косы косят, грабли гребут, цепы молотят. А ядреное зерно само в мешки так и сыплется…

Задрожал царь, подъехал к Илье и говорит ему:

— Здравствуй, неведомый добрый молодец! Почет тебе и уважение.

— Здравствуй, царь, — ответил Илья, не моргнув глазом.

— Нравится мне, как ты страной управляешь. Иди ко мне в министры.

— Ну, нет, уволь, не пойду.

— Почему?

— А потому, что все твои министры — воры.

— Как так? Не может быть!

— А вот позови сюда твоих министров и увидишь.

Царь позвал. Пришли три главных министра. Илья обратился к первому:

— Карман!

А тот ему:

— А?

— У кого воруешь?

— У крестьян.

Илья ко второму министру:

— Карман!

— А?

— У кого воруешь?

— У крестьян и у мещан.

А третий министр засунул руку в карман и стоит ни жив ни мертв.

Илья к третьему:

— Карман!

Тот молчит. Илья опять:

— Карман!

Опять молчит. Тогда Илья говорит:

— Рукав!

А тот ему:

— А?

— Почему карман молчит?

— Рукой заткнут.

— Убери руку прочь!

Рукав руку вытащил прочь.

— Ну, карман, говори, у кого воруешь?

— У крестьян, у мещан и у казны.

Все так и ахнули.

— Видишь, — говорит Илья, — зачем же мне в министры идти?

А царь не отступается:

— Иди, Илюшенька, мне в наследники.

— Зачем?

— Корону наденешь, царем будешь.

Посмотрел Илья на царя, усмехнулся и крикнул:

— Корона!

А та ему:

— А?

— Под тобой что?

— Царева голова.

— А в ней что?

— Гнилые дрова.

Все так и расхохотались. Разгневался царь, приказал охранникам:

— Эй, рубите нахала шашками!

А Илья:

— Шашки!

А они ему:

— А?

— Кого будете рубить — меня или царя?

Шашки в ответ:

— Царя!

Приказал тогда царь солдатам:

— Эй, наводите на смутьяна пушки!

А Илья опять кличет:

— Пушки!

А они ему:

— А?

— В кого стрелять будете — в меня или в царя?

Пушки в ответ:

— В царя!

Услыхал это царь, испугался и давай бежать. А Илья и по сей день с народом живет, не тужит.

Как Иван у царя венец украл

Созвал старик своих трех сыновей: Демьяна, Степана, Ивана — и спрашивает у них:

— Скажи, Демьян, если б была у тебя дубина-самобойка, что бы ты с ней сделал?

— Медведя бы убил, батюшка, шкуру снял и на базаре продал.

— Ну, значит, быть тебе кожедером.

— А ты, Степан?

— А я, батюшка, всех кулашников на селе бы одолел.

— Ну, значит, быть тебе кулачным бойцом.

— А ты, Иванушка?

— А я, батюшка, царя бы с трона скинул и народу волю дал.

Осерчал отец:

— Пошел вон из моего дома, смутьян окаянный!

Идет Иван и думает думку — как бы пролезть во дворец и украсть царский венец?

Пришел ко дворцу и нанялся свиней пасти. Пас день, пас другой, перевели его в возницы. Возил день, возил два — перевели в повара. Варил день, варил два — перевели его в царские слуги. Подает Иван гостям еду да питье, а сам на цареву дочку поглядывает.

Дошел до нее, а она и спрашивает:

— Как тебя звать, слуга?

— Луна.

— Какое чудесное имя! — воскликнула царевна.

Дошел Иван до царицы, а она спрашивает:

— Как тебя звать, слуга?

— Спина.

— Странное имя! — воскликнула царица.

Дошел Иван до самого царя. Царь спрашивает:

— Как звать тебя, слуга?

— Нос, ваше величество.

— Удивительное имя! — воскликнул царь.

Настала ночь, все легли спать. Среди ночи проснулась царевна и видит — слуга вошел в царские покои. Она и кричит царице:

— Матушка, матушка, в покоях у нас Луна!

— Ничего, доченька, спи себе, нынче ведь полнолуние.

А царевна опять:

— Матушка, матушка, Луна-то в изголовье у батюшки…

— Ничего, доченька, спи себе, нынче ведь полнолуние.

А царевна опять:

— Матушка, матушка, Луна батюшкин венец уносит!..

— Спи, доченька, это тебе с полнолуния мерещится.

Утром проснулись все и ахнули — пропал царский венец и исчез слуга без вести. Разъярился царь, приказал вывести на площадь все войска в полном вооружении. Осерчала царица, приказала созвать на другой площади всех баб с рогачами и ухватами.

Вышел царь к войскам да как крикнет:

— Эй, солдаты! Хотите царю служить? Хватайте Нос, да не выпускайте!

Солдаты побросали ружья и сабли, схватили себя за носы. А царица вышла к бабам и говорит:

— Эй, бабы! Хотите царице угодить? Бейте Спину, что есть силы.

Бабы пошли тузить спины со всей моченьки.

А Иван закинул венец в Черное море, полез на самый высокий дуб да как крикнет:

— Эй, солдаты! Опомнитесь! Что вы делаете?

— Эй, бабы! Очнитесь! Кого вы бьете?

Схватили солдаты винтовки, бабы — рогачи и ухваты и прогнали царя с царицей со своей землицы.

Царская блоха

В некотором царстве, в тридевятом государстве жили-были царь, царица и царевна — красная девица.

Однажды, в безлунную ночь, поймал царь на постели блоху. Самую настоящую мужицкую блоху.

Приказал царь посадить блоху в бутылку и кормить ее человечьей кровью. Кормили блоху кормили, росла она росла, пухла-пухла, и вот уже в бутылке еле поворачивается.

Приказал царь пересадить блоху в четверть и опять кормить человечьей кровью. Кормили ее кормили, а блоха так выросла, так растолстела, что и в четверти уже не умещается.

Тогда приказал царь пересадить блоху в бочку и опять кормить человечьей кровью досыта. И выросла наконец блоха, как хороший теленок.

Тогда приказал царь блоху убить, снять с нее кожу, высушить, выдубить и вывесить на воротах. А рядом прибили доску с надписью:

Кто угадает, с какого зверя снята эта шкура, тому отдам свою дочь в жены.

Царь.

Повалили во дворец и князья, и графы, и министры, и генералы и простые люди. Одни говорят — «шкура эта медвежья», другие говорят — «бычья», третьи говорят — «крокодиловая». И никто правильно угадать не может.

Наконец пришел во дворец Морской Змей с длинной зеленой бородой и сказал: «Шкура эта блошиная».

Все так и ахнули. И пришлось царю волей-неволей отдать свою дочку за Морского Змея.

Огорчился царь и издал приказ:

В день свадьбы моей дочери с Морским Змеем объявляю по всему царству великую печаль. Под страхом смерти никто не смеет в этот день петь, плясать, веселиться и зажигать огни. Кто ослушается, тот жив не будет.

Царь.

А недалеко от царева дворца жила старая-престарая старушка. Не стала она подчиняться цареву приказу. Зажгла в ночь свадьбы огни, собрала гостей. Затеяла песни и пляски.

Узнал об этом царь, разгневался, приказал привести непокорную старушку. Поскакали царевы слуги за старушкой и вскорости привезли ее к царю.

Сидит царь на троне и допрашивает:

— А скажи мне, старая, как осмелилась ты веселиться в дни великой печали?

Поклонилась старушка царю и говорит:

— Как же мне, царь-батюшка, не веселиться, ежели у меня шесть сыновей-богатырей, да таких, каких свет еще не видывал?

— Что ж это за богатыри, твои сыновья? Что они могут?

— Да вот слушай, царь-батюшка. Первый сын — Водоглот: захочет — море проглотит, захочет — море выплюнет. Второй сын — Тонкоух: к земле пригнется — слышит, как трава растет. Третий сын — Домострой: кулаком ударит — башню выстроит. Четвертый — Силобор: сто пудов на плечах несет. Пятый — Дальновзор: за сто верст мухе в глаз стрелой попадает. Шестой — Животвор: мертвого оживить может. Вот какие у меня сынки-богатыри. Как же мне, старой, не веселиться?

Подумал царь не долго, не коротко и говорит:

— Да, сыновья у тебя, старая, ничего, подходящие. Пришли-ка их мне ко двору. Дам я им важное поручение. Выполнят — будет им великая награда, не выполнят — будет великое наказание.

Поклонилась старушка царю в пояс, и повезли ее слуги обратно.

Воротилась домой старушка, собрала сыновей и рассказала им про царев разговор.

— Ну, что ж, — решили братья, — пойдем к царю, посмотрим, какую он нам загадает загадку.

И пришли шесть братьев-богатырей к царю во дворец.

Встретил их царь ласково и промолвил:

— Здравствуйте, братья-богатыри, слыхал я о вашем богатырстве и жду от вас помощи…

Помолчал, а затем нахмурился грозно:

— Слыхали вы, братья-богатыри, что мою родную дочь взял себе в жены Морской Змей? Так вот, если вы такие могучие богатыри, спасите мою дочь, отнимите ее у Морского Змея. Если сделаете это — отдам вам полцарства. А не сделаете — будет вам великое наказание…

Поклонились богатыри и пошли из дворца. Подошли к морю, нагнулся Тонкоух, послушал и говорит: «Они здесь». Тогда Водоглот вошел в море по колено и проглотил всю воду единым махом. На дне моря увидели они царевну и спящего Морского Змея. А чтобы царевна не убежала, Змей держал ее руку в зубах.

Подошли тут братья, сунули Змею в рот большую лягушку, а царевнину руку высвободили. Взял Силобор на плечи братьев, на ладонь посадил царевну и пошел шагать по земле, только пыль столбом.

Вдруг лягушка во рту Змея как квакнет! Змей проснулся, вскочил, глядит — кругом сухо, а вдали богатырь бежит.

Побежал Змей вдогонку. Стал догонять. Тогда Водоглот обернулся и море выплюнул. Разлилась вода на сто верст кругом. Но Морскому Змею море по колено. Он его переплыл в два счета и опять стал догонять братьев. Тогда Домострой ударил кулаком, построил башню. Вошли в нее все и спрятались от Змея. Подбежал Змей, бегает вокруг башни, войти не может.

И стал он просить царевну высунуть хоть пальчик в щелочку на прощание. Пожалела царевна Змея, высунула пальчик в щелочку, а Змей как ухватился за пальчик, так и высосал из царевны всю кровь. И упала она мертвая на полу в башне.

Дальновзор взял стрелу, нацелился в Змея и пробил ему голову. А Животвор махнул над царевной рукой и встала она живая, как прежде. Тогда взял Силобор всех их на плечи и отнес к царю.

Обрадовался царь своей дочке, но обещание держать не стал: не дал братьям никакого полцарства, а затопал на них ногами и послал их в солдаты. Разгневались братья-богатыри и пошли на царя войной.

И выставил царь против шести братьев шесть полков по тысяче человек в каждом.

Построил тогда Домострой неприступную крепость, засели в ней братья и стали ждать.

Приложился к земле Тонкоух и говорит:

— Идут на нас два полка с запада, два полка с востока и два полка с севера.

Вышел Водоглот на запад — два полка морем залил. Вышел Силобор на восток — два других полка одним махом разбил. Вышел Дальновзор на север — те два полка стрелами положил. Глянули братья на юг и видят — царь с министрами, князьями и генералами удирает от них, только пятки сверкают.

Пустил Дальновзор стрелу царю вдогонку и пробил ему сердце насквозь. А князья и министры сами со страху перемерли.

Махнул тогда Живогвор рукой на восток, на север и на запад. И встали полки — живые, здоровые.

— Довольно воевать, — сказали им братья, — сдавайте оружие, ступайте по домам, зажигайте огни, варите брагу. Веселитесь, пляшите и пойте песни шесть дней и шесть ночей подряд. Нет теперь над вами царя, некому блох человечьей кровью кормить.

Изумрудное кольцо

Жила-была на земле старушка Аленушка, и был у нее единственный сын Данилушка, ростом высокий, лицом светлый.

Жили они бедно-бедно, часто даже корки сухой в хате у них не было. Однажды пришел к ним поп и сказал Аленушке:

— Внемли гласу моему, раба божья Аленушка! Отпусти свое чадо со мной по окрестным селам налог собирать. Что соберем — пополам поделим.

— Ладно, — говорит Аленушка, — бери моего сына, батюшка. Собирайся, Данилушка, в путь-дороженьку.

Сборы были недолгие. Да и что собирать Данилушке? Что на нем, то и с ним: старенький пиджачишко, латаные брючонки, дырявые сапоги да шапчонка на рыбьем меху. Взял Данила мешок, поцеловал мать и пошел со двора. Сели на телегу, поехали. Ездили по селам, собирали налог. А народ-то темный — несет попу всякое добро: и сыр, и яйца, и хлеб печеный, и пшеницу… В скором времени набрали полную телегу добра. Поехали назад лесом.

Едут-едут, кругом деревья шумят, телега поскрипывает, поп на Данилу искоса поглядывает. Вдруг — стоп! Стала телега — колесо на камень наехало. Глянул Данила — кругом лес непролазный, а напротив стоит старый дуб толщиной в три обхвата, высотою до туч. Листьев на нем почти нет, вся кора от старости порастрескалась.

— Слушай, сын мой, — говорит поп Даниле медовым голосом, — видишь ли ты сей старый дуб?

— Вижу, батюшка.

— Так вот, слушай, сын мой, вникай в каждое слово. Ступай к этому дубу. Под тем дубом увидишь глубокую яму. То не яма, а подземный ход. Спустись в тот подземный ход, ничего не страшась. Увидишь чугунную дверь, под дверью двухпудовый ключ. Возьми тот ключ и отопри ту дверь. За той дверью увидишь дряхлую старушку, на правой руке у нее на среднем пальце будет железное кольцо с изумрудным камнем. Сними то кольцо, сын мой, и принеси сюда. Ежели исполнишь мое поручение — отдам тебе всю телегу с добром, а не исполнишь — на себя пеняй: останешься навсегда голым и босым. Вникаешь, сын мой?

— Вникаю, батюшка.

— Ну, ступай, выполняй сказанное.

Пошел Данила к дубу, спустился в подземелье, открыл чугунную дверь двухпудовым ключом, вошел в горницу, увидал дряхлую старушку — слепую, глухую, седую. Сидит старушка на печи и трясется от старости.

Подошел к ней Данила, схватил за правую руку и сорвал со среднего пальца изумрудное кольцо. Закричала старушка, точно кто ее резал, и пошел по комнате серный дух, а Данила бегом из горницы. Хочет за собой дверь захлопнуть — сил нет. Хочет вздохнуть — воздуха нет, хочет бежать — ноги подкашиваются. Потемнело у Данилы в глазах, помутилось в голове, и упал он на сыру землю… А как падал, стукнул кольцом о камень. В тот же миг и явились перед Данилой два богатыря. Поклонились Даниле и спрашивают:

— Что тебе, добрый молодец, угодно?

— Воздуха… — через силу молвил Данила.

Не успел вымолвить, как очутился на вольном воздухе, на густой траве под деревьями. Огляделся и видит — лес непролазный и слева и справа. Напротив дуб старый стоит, под дубом попова телега, а в телеге поп на весь лес храпит, аж стон кругом стоит.

«Ну, — думает Данилушка, — не отдам я попу кольцо, оно мне самому пригодится». Стукнул изумрудом о камень, и опять появились два богатыря.

— Унесите меня, братцы, отсюда подальше.

Не успел вымолвить, как очутился Данила в другом месте — на зеленом лугу, подле светлой речки. Огляделся кругом. Захотелось ему есть. Стукнул изумрудом о камень, вызвал богатырей:

— Дайте мне, братцы, поесть.

Глядь — перед ним вырос стол, а на столе поросенок жареный, хлеб пшеничный и бутылка вина. Поел Данила досыта, выпил вина сладкого и подумал: «Я-то сыт, а мать моя сидит голодная». Стукнул кольцом, вызвал богатырей:

— Отнесите меня, братцы, домой.

Глядь, а хата его — вот она. Вошел Данила, видит — мать куда-то вышла. Стукнул кольцом, вызвал богатырей:

— Накормите мою мать, братцы.

Наставили богатыри на стол и курятины, и гусятины, и блинов, и пирогов, а сами исчезли.

Вошла Аленушка, увидала добро на столе, руками всплеснула, от радости кинулась Данилу целовать-обнимать.

— Ах ты ж, мой сыночек, ты ж мой кормилец, это тебе, небось, поп такую долю выделил?

— Садись, матушка, к столу, — говорит Данила, — это не поп выделил, это я сам добыл.

— Как же ты сам добыл, сыночек?

— А это, матушка, до поры до времени тебе знать не надобно. Садись лучше ешь, ни о чем не думай.

Села Аленушка к столу, ест и на сына глядит, не нарадуется.

— Ах, сыночек, ну и высок же ты стал, ну и статен! Пора тебе, сыночек, жениться.

— Ну, что ж, матушка, и женюсь.

— А кого, сыночек, взять думаешь. Не соседскую ли Авдотьюшку?

— Нет, матушка, не хочу я брать Авдотьюшку, а хочу взять девицу Чужедальницу, что у царя в темнице сидит.

— Что же это за девица?

— А эту девицу взял царь Ирод в плен из другой страны и держит в глухой темнице, никому не показывает, видно, хочет сам на ней жениться. Так эту девицу хочу я у царя отнять.

— А как же ты, сыночек, думаешь ту девицу у царя отнять?

— Ложись пока спать, матушка, утро вечера мудренее.

Легли спать. Утром встал Данила и говорит матери:

— Ступай, матушка, к царю Ироду и скажи ему, что сын твой, Данила-бедняк, желает жениться на девице Чужедальнице, что в темнице у него сидит. Что бы он ни сказал в ответ, не смущайся, приходи и мне передай.

— Да как же я, сыночек, пойду? Ведь меня к царю не допустят — я старая, темная.

— Ничего, мать, ступай, не бойся.

Делать нечего. Пошла Аленушка к царю Ироду. Долго пришлось ей идти: шла и горами, и болотами, наконец дошла до царского дворца. Видит — у ворот стоит воин с пикой, никого не пускает.

Подошла к нему Аленушка, хотела пройти, а воин пику наперевес:

— Куда, старая, лезешь?

— Пусти, голубчик, я к царю-батюшке…

— Царь-государь нынче заморских гостей принимает, ему некогда.

— Да как же, голубчик, некогда! Я, старая, сто верст пешком шла, вконец замаялась, а ты говоришь — некогда. Доложи, голубчик, царю, что пришла, мол, старуха Алена, серьезный разговор с царем вести — он примет.

Засмеялся воин и пропустил Аленушку в царский дворец. Вошла она и дивится — все полы серебряные, стены золотые, а потолок алмазами горит.

Вошла Аленушка в тронную залу и обмерла — сидит царь Ирод на троне, а кругом заморские гости мудреные речи ведут, и свиты царской видимо-невидимо, все в дорогих одеждах, в жемчугах да в алмазах.

Вспомнила Аленушка сыновний наказ, набралась храбрости. Подошла к царю, поклонилась в ноги и сказала:

— Не вели, царь-государь, казнить, вели миловать. Дозволь слово серьезное сказать.

Гости заморские зашушукались, переглядываются, а царь махнул рукой милостиво, чтобы доброту свою перед гостями показать:

— Ладно, старая, говори, не бойся.

— Есть у меня, царь-батюшка, сын Данила. Ростом высок, станом статен, лицом пригож. И хочет он жениться, царь-государь, на той девице Чужедальнице, что у тебя в темнице сидит. И просит твоего милостивого разрешения.

Потемнел царь лицом, а гости между собой: шу-шу-шу!

— Скажи, старая, а много ли у твоего Данила войска и каково его богатство?

— Никакого у него, царь-государь, войска нет, а богатство его — сюртучишко латаный да шапчонка на рыбьем меху. Только и всего.

Захохотал тут царь Ирод, захохотали царские гости.

— Ой, старая, ой, уморила! Ну и сыночек у тебя, ну и женишок!

— А ты, царь-государь, не смейся. Мой Данила хоть и не богат, а любое дело сделать может быстрей и лучше иного богатого. Он у меня на все руки мастер.

— Ах, так? Ну, ладно! — сказал царь. — Если твой Данила на все руки мастер, пусть в одну ночь построит хрустальный мост на сто верст от твоего дома до моего дворца. Если сделает это — пусть берет Чужедальницу в жены, а не сделает — отрублю и ему и тебе головы за бахвальство. Поняла, старая?

— Поняла, царь-государь.

— Ну, так вон отсюда, старчиха!

Нагнула голову Аленушка и пошла прочь из царева дворца. Всю дорогу шла и горько плакала.

Пришла домой, кинулась к Даниле на шею, дрожит, слезами обливается:

— Ой, Данилушка, что же ты наделал? Не захотел на Авдотье жениться, загордился, теперь не быть нам с тобой живыми.

— Почему так, говори толком!

— Требует царь Ирод, чтобы ты в одну ночь построил хрустальный мост от нашей хаты до царева дворца, а иначе грозит голову отрубить и тебе и мне. Мыслимое ли это дело? В одну ночь мост на сто верст! Ой, пропали мы с тобой, сыночек мой родненький…

— Перестань, мать, плакать! Ложись лучше спать, утро вечера мудренее.

Легла Аленушка спать, а Данила стукнул кольцом, вызвал богатырей и спрашивает:

— Можете ли вы, братцы, в одну ночь хрустальный мост на сто верст длиной выстроить?

— Нет, добрый молодец, сами мы этого сделать не можем, нужно наших друзей-сотоварищей на помощь позвать.

— А как же их позвать?

— А ты пойди в лес на то место, где тот дуб стоит, сойди в то подземелье и увидишь вдоль стенкидвенадцать дубовых палок. Ты возьми из них шесть, переломи их, и явятся тебе шесть богатырей — это и есть наши друзья-сотоварищи.

— Ладно, — сказал Данила, — за совет спасибо.

Пошел в лес, нашел дуб, сошел в подземелье, взял шесть дубовых палок, переломил их, и явились перед ним шесть богатырей: все как на подбор — один другого краше.

— Что тебе, молодец, угодно? — спросили богатыри.

— Постройте мне, братцы, в одну ночь хрустальный мост от моей хаты до царева дворца.

— Можно, — ответили шесть богатырей. — Ступай домой и ложись спать. Утром все будет готово.

Ранним утром проснулся в своей спальне царь и зажмурил глаза от яркого света.

— Караул! — завопил царь Ирод. — Пожар! Моя спальня горит! Спасите! — И выбежал в коридор, как был, раздетый.

Прибежали царевы слуги, ищут, никаких следов пожара найти не могут. А свет в спальне такой стоит, точно и впрямь пожар.

Глянули слуги в окно да так и обмерли.

— Смотри, царь-государь, что за чудо перед твоим дворцом!

Подошел царь к окну и закрылся рукой от великого блеска и света: под окнами высился мост из чистого хрусталя и тянулся тот мост через холмы, реки, болота, и конца его не было видно.

Удивился царь:

— Кто бы это чудо мог сотворить? Найдите мне этого строителя, я его озолочу!

В ту пору проснулся и Данилушка в своей хатке, увидел мост, залюбовался:

— Гляди, матушка, какой мост красивый!

Смотрит Аленушка, глазам своим не верит.

— Кто же этот мост выстроил?

— Это я, матушка. Беги к царю и скажи, что я хочу жениться на девице Чужедальнице.

Побежала Аленушка по мосту, ног под собой не чувствуя от радости. По ровному хрусталю хорошо бежать, не то, что по болотам шагать. Добежала Аленушка до дворца, видит — на площади полки маршируют, трубы трубят, барабаны гремят, и сам царь на коне перед мостом скачет, любуется, а вокруг него заморские гости толпятся, мост на разные голоса расхваливают. Подбежала Аленушка к царю — и бух в ноги.

— Не вели казнить, вели миловать. Дозволь слово сказать.

— А, старая, опять ты? Ну, говори, с чем пришла?

— Да как же, царь-батюшка, ты велел моему Данилушке хрустальный мост в одну ночь выстроить — он выстроил. Теперь дозволь ему на девице Чужедальнице жениться.

— Как?! — вскричал царь. — Этот мост построил какой-то безродный Данила?.. Быть не может! Скажи своему сыну, пусть он построит в одну ночь два дворца — один для меня, другой для себя. Пусть будут те дворцы из самоцветных камней, а кругом дворцов пусть цветут сады с фонтанами бьющими, фруктами сладкими и птицами певчими. Ежели построит — отдам Чужедальницу, а не построит — отрублю вам обоим головы.

Заплакала Аленушка и пошла обратно.

— Ой, Данилушка, новое горе. Не дает царь Ирод девицу Чужедальницу, нового чуда требует.

— Чего же еще ему, проклятому, надо!

— Требует он, чтобы построил ты в одну ночь два чудесных дворца из самоцветных камней с садами, фонтанами, фруктами.

— Не горюй, мать, утро вечера мудренее.

Легли спать, мать скоро уснула, а Данила вызвал двух богатырей и спросил у них:

— Можете ли вы, братцы, построить в одну ночь два дворца с садами?

— Нет, не можем.

— А кто же может?

— А ты сходи в то подземелье и переломи все двенадцать палок. Явятся двенадцать наших друзей-сотоварищей, они тебе все сделают.

Сбегал Данила в подземелье, переломил все двенадцать палок — вышли двенадцать богатырей. Он им свою просьбу передал и пошел спать.

Утром проснулся царь от звонких песен под окном своей спальни.

— Караул! — завопил царь спросонок и свалился со страха с пуховой перины. — Вражеские полки подступают, победные песни поют! Спасите меня, верные слуги!

Прибежали слуги, глянули в окно да как крикнут:

— Это, царь-государь, не войска вражеские, это невиданные птицы в саду поют.

Глянул царь в окно и обмер: сверкает камнями самоцветными дворец, сады кругом зеленеют, фонтаны бьют, под листьями желтеют фрукты, и чудесные птицы сладкими голосами поют.

Выбежал царь на балкон, как был раздетый, стоит — налюбоваться не может.

И в третий раз пришла к царю старушка Аленушка. Стала на колени, ударила лбом об землю и в третий раз попросила отдать Чужедальницу за Данилушку.

— Ладно, — сказал царь, — так уж и быть, пусть он сам явится ко мне во дворец, хочу на него хоть глянуть.

Побежала Аленушка домой, ног от радости под собой не чует.

— Ой, сыночек мой милый, вот счастье тебе! Разрешил тебе царь жениться, только требует, чтобы явился ты к нему сам.

— Ладно, — сказал Данила, — это не трудно.

— Ах, сыночек, одна меня мысль тревожит: как же ты пойдешь к царю в худых сапогах, в рваной одежде?

— Не думай ни о чем, матушка. Ложись спать, небось, умаялась с царем Иродом разговаривать.

Мать заснула, а Данила стукнул изумрудом, вызвал двух богатырей и приказал им принести три сундука с самой лучшей одеждой — для себя, для матери и для невесты.

Оделся Данила богато и пошел к царю. Только вошел во дворец — налетели на него слуги, сняли одежду, связали по рукам, по ногам и бросили в темный сырой погреб. Не испугался Данилушка: стукнул кольцом об пол, пришли два богатыря и вывели его из погреба. И приказал Данила богатырям в ту же ночь и мост, и дворец сломать, и сады, и фонтаны снести, а оставить один дворец матери.

Встал утром царь и видит: под окнами пусто — не сверкает мост, не шумят фонтаны, не поют птицы… Разгневался царь и созвал всех министров на совет — как бы Данилу смирить и заставить снова мост и дворцы построить.

Пришел в ту пору к царю поп-душегуб и сказал:

— Царь-государь, этого Данилу никто, кроме меня, одолеть не может.

— Почему так?

— А потому, что у него на руке изумрудное кольцо, которое дает ему небывалую силу, и любое его желание тем кольцом исполняется.

— Вот так-так! — сказал царь. — А как бы у него это кольцо отнять?

— Можно отнять, царь-государь, но какая за это мне будет награда?

— Проси все, что хочешь, святой отец.

— Сделай меня патриархом, царь-государь.

— Ладно, сделаю, только добудь кольцо и сживи со света этого проклятого Данилу.

— Будет сделано, царь-государь, будь спокоен.

И пошел поп-душегуб в тот лес, где Данила жил. И запутал Даниле дорогу так, что пришел Данила не к своему дому, а к поповскому. Вошел на порог, а поп ему навстречу — улыбается медово и молвит сахарно:

— Пожалуй, Данилушка, милости прошу! Давненько я тебя не видал, сын мой. А я ж за тебя тревожился, думал: не стряслась ли с тобой какая беда в подземелье. Заходи, заходи, не стесняйся.

Вошел Данила в комнату, а поп-душегуб перед ним мелким бесом рассыпается:

— Ах, Данилушка, за что ж ты меня, старого батюшку, обидел? На колечко паршивое позарился, не захотел мне, батюшке, его отдать! И на что оно тебе, сын мой, такое железное да небогатое? Хочешь, я тебе другое дам, золотое? А ты мне это отдай, железное. Мне оно для памяти дорого: та старуха в подземелье мне сестрицей родной доводится.

— Что ж, — говорит Данилушка, — дай-ка мне золотое колечко посмотреть, может, и поменяемся.

Побежал поп в соседнюю комнату, а Данилушка оглядел комнату и видит — стоят по углам две бочки с водой. Данилушка взял и поменял те бочки местами — правую перенес налево, а левую направо.

В тот миг вынес поп-душегуб золотое кольцо с алмазом, подает Данилушке, а сам весь дрожит:

— Давай, сын мой, скорее поменяемся.

— Сейчас, сейчас, батюшка, не спеши так сильно. Очень мне что-то хочется водички напиться.

— Пей, пей, сын мой, вода ключевая для души полезная. Зачерпни из левой кадушки, а я из правой напьюсь.

У попа в левой кадушке вода была слабая, а в правой — сильная. А раз Данилушка кадушки переставил, значит, вышло наоборот.

Выпил Данила кружку и почуял, что силы у него вдвое прибыло. А поп выпил — и руки у него плетьми повисли. Говорит Данила:

— Что-то мне, батюшка, неохота кольцами меняться — чересчур мне этот изумруд по душе пришелся.

— Как можно, сын мой? Ты же мне обещал! Выпьем-ка для просветления разума еще по кружечке ключевой воды.

Выпили: Данила из левой, поп из правой. И опять у Данилы сила прибыла, а поп еле на ногах стоит. «Что за чудо, — думает поп, — ведь сильная вода справа стоит, я же не мог ошибиться…»

И начал поп кружку за кружкой глушить. Чем больше пьет, тем слабей и слабей становится, а живот у него все больше и больше раздувается. Лежит поп на полу и уже языком еле ворочает. Собрал поп последние силы и говорит:

— Сын мой, выйди во двор и открой ту клеть, что бревном приперта, увидишь что-то занятное.

А в той клети у попа сидела злая собака, что людей, как зайчат, душила.

Пошел Данила во двор, открыл клеть. Выскочила собака, хотела Данилушку задушить, но понюхала кольцо изумрудное, завиляла хвостом и стала к Даниле ласкаться. Вошел Данила в дом, а собака от него не отходит, руки ему лижет.

Увидел это поп, не выдержал и лопнул от злости — осталась от него одна мокрота.

Пошел Данила домой, и собака за ним побежала следом.

Стукнул Данила кольцом, вызвал богатырей и говорит:

— Ну, братцы, одного душегуба, попа, прикончили, и до другого, до царя Ирода, скоро доберемся. Несите меня, братцы, к той темнице, где сидит девица Чужедальница. Женюсь я на ней без царского позволения.

Отнесли верные богатыри Данилу к темнице, сломал он замок на решетке, вывел Чужедальницу на вольную волю.

— Скажи, девица, хочешь быть моей женой?

Глянула Чужедальница на его лицо пригожее и говорит:

— Хочу.

И отнесли их богатыри домой к матери Аленушке. Обрадовалась Алена, созвали гостей и закатили они свадьбу на весь мир.

Позвал Данила всех четырнадцать богатырей и говорит им:

— Спасибо вам, дорогие братцы, за вашу дружбу, за совет и услуги. Вы мне дали и волю, и богатство, и счастье. Скажите, как сделать, чтоб вы со мной вечно были, чтобы не исчезали неведомо куда?

И ответил один из богатырей:

— Сделать это можно, если хватит у тебя, Данилушка, силы.

— Говорите, братцы! Для вас я всю силу свою отдам!

— Ну, так слушай, Данила: мы, четырнадцать богатырей, против царей и попов смуту подняли, а за то нас поп заколдовал, заточил в подземелье и поручил старому дубу и железному кольцу нас сторожить. Пойди в лес и сруби тот толстый старый дуб, а кольцо закинь в болото. Как срубишь дуб, как закинешь кольцо, так с нас поповские чары спадут, и станем мы навсегда людьми, верными твоими соратниками.

Побежал тотчас Данила в лес, начал старый дуб со всего плеча рубить. Полетели мелкие щепки за версту кругом, застонал вековой дуб, затрещал, наклонился и с шумом упал на траву зеленую. Размахнулся Данила и закинул железное кольцо в болото.

В тот же миг спали со всех богатырей поповские чары, и пошли богатыри вместе с Данилушкой на всей земле новый закон вводить.

Примечания

1

Баклага — большая фляжка.

(обратно)

Оглавление

Как было найдено «Изумрудное кольцо»

Золотая волосинка

Пан и полупан

Домна

Крутогор, Дубовёр и Покати-Горошко

Беда

Слово

Как Иван у царя венец украл

Царская блоха

Изумрудное кольцо

*** Примечания ***