Открытые глаза [Анатолий Абрамович Аграновский] (fb2) читать постранично, страница - 2

— Леша, ты бы поговорил с ним…

— Опять ты об этом!

— Так ведь если к слову придется.

— Не придется.

— Леша, ты не сердись. Так нельзя жить, как ты живешь. Работа и работа, о себе совсем не думаешь. Ты ведь не просить — требовать имеешь право. Разве ты не заслужил?

— Многие заслужили.

— Другие в Москве живут. Вчера встретила Катю Лаптеву — помнишь их? На днях переезжают…

— Слушай, — сказал Гринчик, — не дождется того нарком, чтобы Гринчик у него квартиру просил!

Он ехал в город и по пути старался угадать, о чём пойдет разговор в наркомате. Проступков за собой он не помнил, выдающихся достижений тоже как будто не было. Продолжалась доводка старых машин, начались испытания двух новых, транспортных, особых новинок пока не поступало. В последний месяц Гринчик и вовсе не был на аэродроме, он отдыхал на Крымском побережье. Зачем его вызвали? Вчера Марк Галлай, узнав об этом, сказал: «Ясно. Тебя назначают начальником главка. А что? С таким загаром…»

— Мы пригласили вас затем, — сказал нарком, — чтобы предложить большую и очень ответственную работу. Речь идет, Алексей Николаевич, о том, чтобы вы провели испытания нового истребителя… Реактивного.

Так начался разговор. Разговор простой и в то же время, с точки зрения обычной логики, несколько странный. Гринчик сразу принял предложение, поблагодарил за доверие и честь. Нарком уточнил задание, назвал конструктора, помянул о сроках, объявил сумму вознаграждения. Гринчик сказал, что дело не в деньгах, что конструктора он знает, задание принимает, к работе может приступить хоть завтра. Они отлично поняли друг друга; агитировать летчика не требовалось.

Тема, таким образом, была исчерпана.

И все же нарком продолжал беседу. Он хотел, как он выразился, «полной ясности». Задание необычное, говорил нарком. Таких истребителей еще не было. И первым пойдет Гринчик, инженеров рядом с ним в полете не будет. Его потому и выбрали, что он сам по образованию инженер. Ручаться тут ни за что нельзя — надо, чтобы испытатель знал это. Ведь у него семья: жена и дочь. На такое дело человек должен идти с открытыми глазами… Гринчик ответил, что если бы ему нужны были гарантии безопасности, он выбрал бы другую профессию. О семье (вот оно и пришлось к слову) сказал, что жена его тоже выходила замуж с «открытыми глазами»: знала, за кого шла. «А машину я беру!» — упрямо заключил он. Но последнее слово нарком все-таки оставил за собой. Пусть Алексей Николаевич подумает, ознакомится с эскизным проектом, посоветуется с людьми и завтра даст свой окончательный ответ.

Странное дело, всегда одно и то же: им предлагают вести испытания. Предлагают? Да, конечно. В приказном порядке это не делается. Не было такого случая. Но не было ведь и такого случая, чтобы испытатель, настоящий испытатель, отказался от задания.

Значит, формальность? Пожалуй, что и так. Тебе предлагают машину, ты изучаешь ее, готовишься к полетам, ведешь испытания. Тебе и в голову не приходит погружаться в глубины психологии. Предложили, приказали — не все ли равно? Не приходит в голову и такой простой вопрос: вправе ли ты отказаться от полета? Плохо себя чувствуешь — обязан доложить. Считаешь задание неправильным — непременно скажи: обсудят. Просто боишься — ну, иди тогда в управдомы.

И все-таки это не формальность. Потому что идешь ты на испытания не по приказу, а всегда — хоть в сотый, хоть в тысячный раз — добровольно, по своей воле.

Иначе нельзя…

Впрочем, трудно нам сейчас угадать, какие мысли осаждали летчика в тот знаменательный для него день. Одно лишь можно сказать с уверенностью: сомнений не было. Было волнение, и нетерпеливое ожидание, и, конечно, гордость: его выбрали, Гринчика!

Надо вернуть словам их тогдашнее звучание: первый реактивный истребитель… Когда Гринчик услышал эти слова, буря воспоминаний должна была всколыхнуться в нем. Студенческие горячие споры; лекции профессоров о «далеком будущем» авиации; синенькие книжечки, которые он брал в библиотеке, изданные в Калуге на «средства автора» — К. Э. Циолковского, затем первые опыты, о которых шепотом говорили на аэродроме, и довоенные «странные» полеты Владимира Федорова на «ракетопланере», и смелые полеты Григория Бахчиванджи на первом в мире самолете с ракетным двигателем…^[1]

И вот он строится, боевой реактивный истребитель, и нужен пилот, который поведет его в воздух, и этим пилотом будет он, Гринчик. Какая получится машина? Как она полетит без винта? Без винта, ведь черт побери! Струя газов — и все. Странно, непонятно… Жюлем Верном запахло в кабинете наркома, когда он произнес эти слова: реактивный истребитель. Для Гринчика они должны были прозвучать примерно так же, как самое первое упоминание о космическом корабле для первого космонавта Земли.

Что ж, он полетит. От него ничего не скрыли, и он пойдет, если надо, на любую опасность. С открытыми глазами.

В середине дня Гринчик появился на аэродроме, в летной комнате. Он не