Памяти Императорской русской армии [Петр Николаевич Краснов] (fb2) читать постранично, страница - 2

соперничать только германские и французские офицеры, — все остальные, по воспитанию, выучке, тренировке и храбрости, оказались далеко ниже.

А потому те, кто задавался целью уничтожить русскую государственность, стремились прежде всего разрушить армию и, как ее основу — обаяние Государева имени и ее офицерский состав.

В 1905 году мне пришлось встречаться с молодым человеком, Поповым. Сын московского богача, человек всесторонне образованный, он был одно время военным корреспондентом газеты «Русь» в Японскую войну, потом увлекся революционным движением. В разгар бунтов и забастовок 1905 г. Попов — уже революционер — в порыве откровенности говорил мне с тоскою:

— Никогда нам не сокрушить монархии, пока существуют офицеры. Пока есть корпуса и училища, мы (интернационал) ничего с Россией не сделаем.

* * *

Русский офицер был воспитан в строгих понятиях чести и честности.

Прекрасные церкви кадетских корпусов и военных училищ с их отличными хорами певчих, подбор лучших законоучителей, благолепное служение, строгий порядок в церкви — молитвы хором перед обедом и после обеда и общий «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя» в просторных залах рот вечером, после переклички, — создавали молитвенное настроение, поднимавшее душу и увлекавшее ее.

Много шалостей делали кадеты, много шуток, часто глупых, творили они, но никогда самому смелому из них не пришло бы в голову посмеяться над верою, пошутить во время молитвы или в церкви. Самая расшалившаяся рота, изводящая до отчаяния воспитателя и вице-фельдфебеля, моментально утихала, как только раздавалась команда «рота, направо»; кадеты поворачивались к образу и им командовали: «петь молитву».

В сумраке дортуара, уставленного сотнею кроватей, мягко мигала цветная лампада перед громадным образом Покровителя роты, и все мощнее креп хор голосов: «победы благоверному Императору Николаю Александровичу на сопротивныя даруяй», и мир сходил на разбушевавшиеся на детские сердца.

Когда перед проскомидией в храм корпуса, освещенный косыми лучами воскресного солнца, класс за классом, рота за ротой входили кадеты, и церковь наполнялась четырьмястами мальчиков, одинаково одетых, стоящих на вытяжку в шеренгах, не смеющих кашлять, и кадет-псаломщик начинал читать часы на клиросе, а хор разворачивал ноты, — создавалась та благолепная тишина храма, которой нет в русской приходской церкви.

В уважении к обряду и религии воспитывались кадеты. Офицерами они передавали это уважение и солдату.

Помню наши вечерние зори на двухсполовинной верстной высоте Кунгей Алатау, в Тышканском лагере у Джаркента. Впереди белого ряда широких палаток, на передней линейке, усыпанной чистым песком, вдоль тихо журчащего арыка, выстраивались сотни сибирских казаков. Против каждой, в деревянном, украшенном резьбою ставце, стояла походная икона. Широкий простор зеленого плоскогорья замыкался причудливыми зубцами синеющих позлащенных лучами закатного солнца гор. За ними в розовом тумане тонула пустыня. И далеко за горизонтом высились синие громады, покрытых белыми пятнами, ледников Алатауских гор. За ними пески Тибета… Гималаи… Индия…

Опираясь на палку и чуть прихрамывая, спешил на фланг седой старик, генерал-лейтенант Калитин, начальник лагерного сбора. Офицеры стояли при полках. Дежурный офицер стоял в поле перед серединой полка. Вправо видны были ровные шеренги Туркестанского артиллерийского дивизиона и 21-го Туркестанского стрелкового полка с седым «дедушкой» Селядцевым на его правом фланге.

Тишина сменяла бормотанье фельдфебелей и вахмистров, читавших Приказ и объявлявших приказ назавтра.

— Полк, смир…рна… — командовал дежурный. Трубачи и горнисты играли зорю.

Дивное волнующее впечатление производила она на границе Небесной Империи — Китая. Резко, тревожно отбивал короткие ноты пехотный рожок и певуче пели артиллерийские я казачьи трубы, подготовляя людей к чему-то духовному.

— На молитву… шапки долой…

Лилась молитва к Господу Сил, молитва за себя, которой научил нас Христос, Спаситель мира, молитва за Царя и за Россию!

И казалось, что на громадную высоту горного лагеря доносятся со всех концов России святые слова молитвы миллионов русских солдат.

Виднелись в далекой дали малиновые погоны финляндских стрелков на песке, подле красных сосен и гранитных скал, у зеркальных вод Финляндских озер, чудился громадный Красно-сельский лагерь с Императорскою гвардией и деревянный дворец в густом саду на Красносельском шоссе, и тот, за кого мы только что молились…

Умственному взору предносились серые громады военных кораблей с приспущенными кормовыми флагами и бело-голубые шеренги матросов на мутно-стальных водах Балтийского моря, на синем Черном море и в голубом просторе Великого океана.

Слышалась молитва бессмертных Александрийских гусар в Русском Калише, на границе Германии, и молитва Казаков в Томашеве, на границе Австрии. В горных